ББК 63.3(2)46 ПРИАЗОВЬЕ, ПРИДОНЬЕ И СЕВЕРО
advertisement
ББК 63.3(2)46 ПРИАЗОВЬЕ, ПРИДОНЬЕ И СЕВЕРО-ЗАПАДНЫЙ КАВКАЗ В СИСТЕМЕ МЕЖГОСУДАРСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ ЮГО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ НА РУБЕЖЕ XVII–XVIII ВЕКОВ Ю. В. Приймак PRIAZOVYE, PRIdONIE ANd THE NORTHWESTERN CAuCASuS IN THE SYSTEm OF INTERGOVERNmENTAL RELATIONS OF SOuTHEASTERN EuROPE AT THE TuRN OF THE XVII–XVIII CENTuRIES Y. V. Prijmak В статье анализируется политико-дипломатическое противостояние России, Крымского ханства и Османской империи в контексте основных проблем межгосударственных отношений Юго-Восточной Европы и первого раздела владений Порты на основе условий Карловицкого и Константинопольского договоров 1698–1699 и 1700 гг. In this article the author analyses political and diplomatic confrontation of Russia, Crimean khanate, and Ottoman Empire in the context of the main problems of south-eastern Europe interstate relations and the first allotment of possessions of Porte on the conditional base of Karlovitski and Constantinople’s agreements of 1698–1699 and 1700. Ключевые слова: Крымское ханство, Карловицкий конгресс, Константинопольский трактат, СевероВосточное Причерноморье, Приазовье, Придонье, Северо-Западный Кавказ, Священная лига, империя Габсбургов. Keywords: Crimean khanate, Karlovitski congress, Constantinople’s tractate, North-eastern Black Sea area, Priazovye, Pridonie, Northwestern Caucasus, Holy League, the empire of Habsburgs. В конце XVII столетия земли Северо-Восточного Причерноморья, являвшиеся составной частью Османской империи и Крымского ханства, стали ареной ожесточенного военно-политического соперничества государств, в сферу геополитических интересов которых входили территории Юго-Восточной Европы. Именно в этот период Приазовье, Придонье и Северо-Западный Кавказ вовлеклись в орбиту сложных военно-политических, хозяйственных и этно-конфессиональных противоречий, ставших частью острейших проблем межгосударственных отношений России, Порты, Крымского и Калмыцкого ханств, империи Габсбургов, Речи Посполитой и целого ряда европейских государств. Основной проблемой межгосударственных отношений в Восточной Европе конца XVII – первой трети XVIII века был первый международный раздел европейских владений Османской империи странами – участницами «Священной лиги» («Священного союза»), непосредственно отразившийся на судьбе СевероВосточного Причерноморья, ставшего одним из сложнейших узлов будущего Восточного вопроса. Генезис Восточного вопроса применительно к ситуации, сложившейся в Северо-Восточном Причерноморье, обострил старые и породил ряд новых проблем как внутрирегионального, так и внешнеполитического масштаба. Во-первых, с конца XVII века обострился и стал системным кризис крымскоосманской военно-административной и хозяйственной системы в Северо-Восточном Причерноморье, как на внутриимперском, так и на внешнеполитическом уровнях. В контексте «причерноморской» проблемы актуализировались крымский, кавказский, кубанский (ногайский), черкесский и калмыцкий вопросы. Во-вторых, Северо-Восточное Причерноморье стало ареной двустороннего противоборства России и Порты, в том числе и театром военных действий всех османороссийских войн конца XVII – середины XIX века с характерной для конфликтов Нового времени коалиционностью и устремленностью в сферу евразийской геополитики. В-третьих, этапы раздела османских владений в Европе в значительной мере повлияли на формирование полиэтничной этно-конфессиональной среды на Западном Кавказе и в регионах Восточного Причерноморья с их интенсивными миграционными и эмиграционными процессами. Таким образом, рассмотрение всех вышеперечисленных проблем возможно только в рамках анализа системы межгосударственных отношений Юго-Восточной Европы, изучения вопросов демаркации и делимитации границ региона, определения политической принадлежности земель Северо-Восточного Причерноморья в контексте договорно-правовых и политико-дипломатических реалий международных отношений конца XVII – первой трети XIX века. В этой связи крайне актуальным выглядит замечание В. В. Дегоева относительно недопустимости манипуляции общественным сознанием полиэтничного по составу населения Северо-Кавказского региона. «Прямым следствием плюрализации и дефрагментации общественного сознания на Северном Кавказе, – отмечает исследователь, – стало стремление переосмыслить историю его народов вне целостных государственных и геополитических систем, а также вне широкого международно-дипломатического контекста. Ученые сосредотачиваются на локальной картине исторической жизни того или иного этноса. И даже когда в этот местечковый пейзаж вводятся внешние элементы, то преимущественно лишь такие, которым заведомо приписывается деструктивное содержание» [1]. На рубеже XVII–XVIII веков ситуация в Северо-Восточном Причерноморье определялась как уровнем османо-российского противостояния в регионе, так и степенью вовлеченности государств Европы в дела «приграничных окраин» Порты и Московии. Османская империя, переживавшая «период отступления» («риджат деври»), столкнулась с коалицией стран «Священной лиги» («Священного союза» 1684 – 1699 гг.), потерпев в этой борьбе поражение [2]. Применительно к Северо-Восточному Причерноморью процесс раздела владений Порты в Европе означал переход к России завоеванного в ходе Азовских походов 1695 г. и 1696 г. османского санджака Азак (Азов). Успехи петровских войск под Азовом обусловили и начало процесса освоения Россией Придонья и Приазовья на государственном уровне. Российский бросок на юг определялся не только наличием союзнических обязательств государств «Священной лиги» перед российской стороной, совпадавших с их собственными интересами, но и внешнеполитической активностью Петра I, наивно полагавшего, что идеи христианского единства в борьбе с турками и татарами соответствуют устремлениям европейских властителей. Вместе с тем именно европейские «огнестрельные художники» (минеры, артиллеристы и инженеры), среди которых были французы, итальянцы, немцы – «цесарцы» и «бранденбуржцы», – помогли разрушить укрепления Азова [3]. Не обошлось без участия европейцев и в восстановлении Азова и Лютика (Седуль-Ислама). «Господа инженеры Леваль и Брюкель, – писал Петр I в письме к А. А. Виниусу от 5 августа 1696 года, – непрестанно труждаются в строении города, того для и войск отпуск еще удержан» [4]. В период с 1697 г. по 1700 г. при непосредственном участии союзных инженеров и «шлюзных мастеров» барона фон Боргсдорфа, Матвея Симунта, Антония Лаваля была возведена крепость Павловская, почистили отмели и пески в устье р. Миуса, промерили Кутюрминское устье и обозначили его фарватер [5]. Весной и летом 1699 г. норвежец Корнелий Крюйс (Крейс) в присутствии Петра I произвел первую в России инструментальную съемку реки Дон от Воронежа до Азова с акваторией части Азовского и Черного морей. Топографическая съемка 1699 г., дополненная П. фон Памбургом [6], послужила основой для изготовления в Оружейной палате особой карты, выгравированной на меди А. Шхонебеком в 1701 г. (масштаб 1:672 000). Впоследствии эта карта увидела свет в виде одного из листов изданного в 1703 – 1704 гг. в Амстердаме атласа [7]. Покорение Азова вызвало оживление в межгосударственных отношениях как восточноевропейских стран, так и государств центральной и западной Европы. Одним успехи России сулили выгоды от реанимации «Священной лиги», другие рассчитывали на то, что «московиты», увязнувшие в борьбе с Портой и Крымом, не смогут претендовать на статус серьезного игрока в европейских делах. Однако Азов России необходимо было не только завоевать, но и сохранить за собой, что без окончательного разгрома Порты силами союзников по «Священной лиге» было крайне сложно. В грамоте к венецианскому дожу Сильвестру Валерио от 11 июля 1696 г. Петр I прямо указывал, что азовской победой «врата и свободный путь на Черное море, Доном и Днепром войскам нашим отворили» [8]. Готовностью продолжать борьбу с османами были проникнуты многие грамоты Петра I к императору Священной Римской империи Леопольду, Бранденбургскому курфюрсту Фридриху III и великому магистру Мальтийского ордена Раймонду Переллосу, которому, в частности, московский царь указывал на готовность вести войну с турками на Днепре, Дону, в Средиземноморье, на Дунае вплоть до Венгрии и на «Понтийском море» [9]. После заключения в январе 1697 г. союзного договора между Россией, Римской империей и Венецианской республикой, продлившего существование «Священной лиги», и безуспешных попыток Порты вернуть утраченные владения, в том числе и Азов, Османская империя при посредничестве Англии и Голландии приняла участие в работе международного конгресса в Карловичах (Карловицах) в 1698 – 1699 гг. «После 1699 года, – отмечает в этой связи А. Рибер, – когда Карловицкий мир завершил долгую войну с Габсбургами, османская пограничная политика изменилась. Состоялся переход от прежней экспансии, освященной джихадом, к оборонительной стратегии, элементами которой стало строительство приграничных крепостей, переговорные процессы и четко установленные границы» [10]. Карловицкий конгресс 1698 – 1699 гг. сыграл заметную роль в определении статуса земель Северо-Восточного Причерноморья и развитии политической ситуации в регионе. Судьба российских приобретений в Приазовье конкретно не оговаривалась в тексте двустороннего договора, провозглашавшего двухлетнее перемирие между Россией и Османской империей, что можно считать компромиссным решением вопроса о статусе Азова. Порта, сняв требования о возвращении Азова, формально не признала окончательной утраты своих владений в устье Дона, хотя и приступила к ремонту укреплений в Керчи, Темрюке, Тамани и строительству весной 1697 г. на Черной Протоке крепости Атчу (Ачу, Ачуев) [11], стремясь таким образом надежно запереть Керченский пролив – ключ к выходу в Черное море. Россия же, сохранив за собой Азов, в свою очередь засвидетельствовала свое миролюбие, отказавшись от смелых притязаний на Керчь. Не менее важным представляется и то обстоятельство, что в тексте Карловицкого мира содержались взаимные гарантии сторон по сохранению стабильности в приграничных и спорных областях. Там были положения, имевшие большое значение для Северо-Восточного Причерноморья: «…и от подданных Его Царского величества Москвитянов и Казаков, – записано в договоре, – и иных пределам Мусульманским и Крымским и иным Его Салтанову Величеству подлежащим местам и подданным никакой набег и враждебное дело да не будет, ни тайно ни явно какой вред учинится. Такожде из страны Его Салтанова Величества к стороне Его Царского величества никоего же чина войска, наипаче же Крымский Хан и всякий род Татар и орд отнюдь никакие набеги да не творят и никакой вред ни явно ни тайно в градах и селах и подданных, подлежащих Его Царскому Величеству, да не соделают» [12]. Серьезность крымской угрозы отражена в еще одном фрагменте договора, содержащего, с одной стороны, обеспокоенность России слабой степенью покорности Крыма османскому сюзеренитету, а с другой – осознание заведомого нежелания крымцев мириться с утратой Приазовья, как важного плацдарма для осуществления набегов в российские пределы: «…и Крымский Хан, – указывается в тексте, – по должности к повелительству Его Турецкому Величеству своего послушания и подданства в сей мир да припряжется» [13]. Завоевание Азова подорвало многовековую монополию Порты и Крыма на господство в Северо-Восточном Причерноморье. «В 1696 г., – по верному заключению В. А. Артамонова, – Россия, завоевав устье Дона, расколола территорию ханства и изолировала Кубанскую орду и Западную Черкессию от его остальных причерноморских владений» [14]. Таким образом, Россия, закрепившись в Приазовье, поставила под контроль коммуникации, обеспечивавшие опасные для россиян прямые контакты Порты и Крыма с калмыками, тюркским населением Поволжья и Степного Предкавказья. Кроме того, Азов стал форпостом России в СевероВосточном Причерноморье, барьером на пути крымских набегов, базой молодого азовского флота и важным пунктом российского влияния в близлежащих районах Крыма и Северо-Западного Кавказа. Наибольший ущерб Карловицкое соглашение России и Порты нанесло интересам Крымского ханства, чьи северо-причерноморские и кубанские владения оказались отрезанными друг от друга. Кроме того, Порта, в силу взятых международных обязательств, впервые без учета интересов Крыма гарантировала прекращение враждебных действий со стороны крымских татар в отношении сопредельных государств. Последствиями данных решений стали осложнение крымско-османских вассально-союзнических отношений и частичная переориентация набеговой системы ханства с походов против России, Украины и Речи Посполитой на вторжения в периферийные области своих же владений в Приазовье и на Кавказе. В свою очередь выход России в Приазовье сорвал намечавшийся в начале 90-х гг. XVII века крымско-калмыцкий военно-политический альянс. Основой для возможного союза двух ханств могло стать заключение в 1692 г. брака между родственницей калмыцкого правителя Аюки и сыном крымского хана Хаджи СелимГирея (1692–1699 гг.), а так же последовавшая за этим в 1693 г. отправка калмыками для продажи в Крым 8 000 лошадей [15]. Однако крымско-калмыцкое сближение не получило дальнейшего развития в связи с привлечением Россией калмыков к защите приволжских городков от набега азовского паши Кубек-Аги в 1694 г. и последующим участием войск Аюки в победоносном втором Азовском походе Петра I, за что тайши получили немалые «подарки» [16]. Осложнению крымско-калмыцких отношений в рамках ногайского вопроса способствовали также уход в 1696 г. из калмыцких кочевий на Кубань части джембойлукских и едисанских ногайцев Большой орды [17] и отстранение в 1699 г. Портой от власти крымского хана Селим-Гирея – родственника Аюки. Временное двухлетнее перемирие между Россией и Портой, достигнутое на переговорах в Карловицах (Карловичах), стало основой для заключения 3 июля 1700 г. в Константинополе трактата о мире. Сам «Трактат, заключенный в Цереграде», именуемый в историографии Константинопольским миром, имел для СевероВосточного Причерноморья огромное внутри- и внешнеполитическое значение. Впервые в османо-российских отношениях не только разрешались сложные двусторонние противоречия, но и регламентировались вопросы делимитации границ в Северо-Восточном Приазовье. «Азов город, – гласила статья IV трактата, – и ныне к нему належащие все старые и новые городки, и меж теми городками лежащие, или земля или вода, понеже во владении Царского Величества суть, паки тем же образом всемерно Его же Царского Величества в державе да прибудут» [18]. Таким образом Порта на межгосударственном уровне признала переход Азова под юрисдикцию России. Статья V трактата определяла османо-крымско-российскую границу к западу от Азова, причем земли от Миуса до Перекопа получили статус «барьерных» территорий, на которых запрещалось расселение подданных России и Порты [19]. В интересах кочевого и оседлого населения Приазовья VI статья мирного договора допускала ведение беспошлинной хозяйственно-промысловой деятельности в «барьерных» землях, где «как пристойно доброму соседству и доброй пересылке вольно буди с обеих сторон дрова сеч, пчельники держать, сено косить, соль вывозить, рыбную ловлю чинить, и в лесах ловли звериные творить» [20]. «А понеже для тесноты Крымского острова, – подчеркивалось в статье, – и помянутой заливы Перекопской, скоты и иные животные изстари вне Перекопской заливы выгнанные пастбищь употребляти обыкли суть, на таком пастбище урон и убыток какой да не наносится, но пастбища употребление обыклым правом спокойно и безмятежно да сотворится» [21]. Делимитация границ к югу от Азова определялась статьей VII мирного договора, в которой указывалось: «Понеже также Азовскому городу и с другой стороны приличным образом земли владение надобно есть, дается от Кубанской стороны уезд, считая расстояние его от Азова к Кубани, даже до кончания десяти часов ездою конскою, обыкновенным считать обычаем во всех народах так, дабы Коммисары никоими мерами ссорится не могли; но по силе сего постановления обоея страны земли добро да отделят, и положением явных знаков да разделят, и никому никогда не дан бы был разности случай, от содержимых меж определенного расстояния земель десяти часов, да и с равным числом людьми, с обоих сторон назначенные разумные и благоволительные Коммисары, постановя меж собою время, сие дело как скорее да учинят» [22]. Сложности в определении линии границы на юге, между «Азовским городом» и «Кубанью», явились следствием, с одной стороны, отсутствия четкой системы внутреннего разграничения османских владений в Северо-Восточном Причерноморье на крымскую и собственно турецкую составляющую, а с другой – неопределенностью представлений «коммисаров» о том, что считать «обыкновенным обычаем» при измерении расстояния «до кончания десяти часов ездою конскою». Таким образом, конкретное разграничение, или «положение явных знаков», между землями османского санджака Атчу (Ачу), Кубанской Татарией (Кубанским Сераскерством) Крымского ханства и российским Азовом откладывалось на неопределенный срок и частично было урегулировано лишь в 1704 г. В этой же статье договора Россией и Портой определялась незыблемость статуса других областей Северо-Восточного Причерноморья, остававшихся под властью Османской империи. «А достальные земли, – постановлялось документом, – как по сю пору от Государства Оттоманского владены были, паки тем же образом в Государстве и во владении его же да пребудут Нагайцом и Черкассам и иным покоренным Турскому Государству, и их же животным на тех же местах проходящим, от Москвитян и от казаков и от иных подданных Царского Величества никакой убыток да не наносится» [23]. Основным содержанием статьи VIII являются принятые Россией обязательства по обузданию «своевольств и напусков» «неспокойных» казаков, чайкам которых запрещалось выходить в Черное море, в пределы Крымского ханства и на Тамани. В свою очередь Портой османским «Губернаторам и Крымским ханам и Калгам и Нурадынам и иным Салтанам и вообще Татарским народам и ордам» повелевалось соблюдать условия мира и не нападать на российские земли низовьев Днепра и Северо-Восточного Причерноморья. Однако не мир с Россией и отказ от набегов в ее пределы вызвал в Крыму недовольство этой частью османо-российского договора, а признание Портой отказа Москвы от дани («дачи»), которая ежегодно выплачивалась крымским ханам [24]. В IX статье договора затрагивался важный для населения Северо-Восточного Причерноморья вопрос о судьбе «полоняников», грозивший обернуться новым обострением в османо-крымских отношениях. «А которые полоняники, – гласила статья, – по окончании мира, или во время сего перемирия из Государств Царского Величества похищены и отведены будут, и в странах Крымских или Буджацких, или Кубанских, или в иных странах межъ Оттоманскими и Татарами и Черкесами найдутся, без цены освобождены и возвращены да будут» [25]. Безусловно, выполнение подобных договоренностей во многом зависело от степени покорности крымских ханов турецкому султану как своему сюзерену и осложнялось значимостью торговли живым товаром в хозяйственной составляющей набеговой системы Крыма. Заключение Карловицкого перемирия для каждой из заинтересованных сторон имело свои политические последствия. Так, Порта, воспользовавшись ревностным отношением ряда европейских стран к успехам походов Петра I против Азова и в направлении низовьев Днепра, не только сумела расколоть коалицию «Священной лиги», отказавшись окончательно признать ряд своих территориальных потерь, но и смогла преодолеть международную изоляцию, в которой Османская империя оказалась по итогам заключения Нимвегенского мира (1679 г.) и Регенсбургского соглашения (1684 г.), когда Франция, традиционный союзник турок в борьбе с Габсбургами, не поддержала османов в войне против «Священной лиги». Таким образом, оценивая итоги османо-российского договора, заключенного П. Б. Возницыным в Карловицах, следует отметить неоднозначность его влияния на ситуацию в Северо-Восточном Причерноморье. Россия не смогла реализовать большую часть своих «запросных статей», в которых по отношению к Порте выдвигались требования о передачи Керчи (в порядке возмещения за крымские «шкоду и убытки»), о свободной торговле и мореплавании на Черном море (русским – до Кафы, Синопа, Амастрии, Константинополя и далее, а туркам – до Керчи, Азова, Киева, Москвы), о праве Москвы покровительствовать православным христианам и их святыням на территории Османской империи [26]. Причем в отличие от далеких Балкан и Палестины под «покровительством» России могло оказаться и христианское население Крымского ханства, как части Османской империи, что, безусловно, было бы огромной победой петровской дипломатии и серьезным фактором влияния на ситуацию в Крыму. Однако подобные требования П. Б. Возницына были отклонены не только Портой, но и странами-посредниками (Англией и Голландией) и даже «союзниками» (Империей Габсбургов и Речью Посполитой). В результате, по справедливому замечанию В. В. Дегоева, Россия на Карловицком конгрессе 1698– 1699 гг. стала «жертвой сложных дипломатических игр» [27]. Таким образом, «восторжествовавший» на Карловицком конгрессе принцип «владей, чем владеешь» (uti possidetis) даже при отклонении большинства требований России позволил ей закрепить за собой устье Дона и Приазовье. Примечательно и то, что после 1699 г. из борьбы за влияние в Причерноморье окончательно вышла Речь Посполитая, так как по условиям Карловицкого договора, вновь получив от Порты Подолию, Каменец и Западную Украину с частью земель к востоку от Тисы, поляки уступили османам шесть городов в Волахии и ушли из Молдавии [28]. В свою очередь Константинопольский мир 1700 г. окончательно закрепил за Россией устье Дона и часть Приазовья. Для Порты основательный мир с северным соседом давал долгожданную передышку в череде неудачных войн, Россия же получила возможность сконцентрировать усилия в борьбе за выход к Балтийскому морю, оставив Черноморский вопрос открытым. Однако после 1700 г. в сфере и российской, и крымско-османской политики оказался целый ряд внешнеполитических проблем, актуальных для Причерноморской степи и Юго-Восточной Европы, к которым, прежде всего, можно отнести калмыцкий и ногайский вопросы, бунт «воровских казаков» на Дону (в связи с булавинским восстанием и бегством на Кубань казаковнекрасовцев), а так же сложнейший Кавказский узел. ПРИМЕЧАНИя: 1. Дегоев В. В. Социально-политические вызовы XXI века и пути развития российского кавказоведения // Кавказ в российской политике: история и современность: материалы междунар. науч. конф. / под ред. В. В. Дегоева. М.: Рус. панорама, 2007. С. 17–34, 19–20. 2. Миллер А. Ф. Краткая история Турции. М., 1948. С. 29; Витол А. В. Османская империя: начало XVIII в. М., 1987. С. 31; Васильев Л. С. История Востока. М., 1993. Т. 1. С. 293. 3. Устрялов Н. История царствования Петра Великого. СПб.: Тип. II Отделения Собств. Его Имп. Вел. Канцелярии, 1858. Т. 2. С. 286–287; Письма и бумаги императора Петра Великого. СПб., 1887. Т. 1. С. 77, 86–87; Лунин Б. В., Потапов Н. И. Азовские походы Петра I (1695–1696 гг.). Ростов н/Д: Рост. обл. кн. изд-во, 1940. С. 76–77. 4. Письма и бумаги императора Петра Великого. С. 100–101. 5. Богословский М. М. Петр I: материалы для биогр: в 5 т. М.: Центрполиграф, 2007. Т. 2. С. 468–469; Там же. Т. 4. С. 64. 6. Богданов К. А. Морская картография. Л.: Изд. гидрограф. упр. ВМС, 1954. Ч. 1. С. 21; Фель С. Е. Картография России XVIII века. М.: Изд-во геодез. лит., 1960. С. 43–45, 47. 7. Отдел картографии Российской национальной библиотеки. К 1-Росс-Е 8/16. «Прилежное описание реки Дону или Танаиса, Азовского моря или Езера Меотского, Понта Эуксинского или Черного моря: присем приложено изображение Пркопа воеже Илавлу в'вести камышенкою рекою в Волгу карабли и протчие водные суды отболшиа части собственным изобретанием господина Корнелиа Крейса над его самодержавнейшаго царского величества морскими силами вице адмирала. В Амстердаме у Гендрика Дункера» /1704/. 1 т. 8. Письма и бумаги императора Петра Великого. С. 82 9. Там же. С. 154. 10. Рибер А. Сравнивая континентальные империи // Российская империя в сравнительной перспективе: сб. ст. / под. ред. А. И. Миллера. М.: Новое изд-во, 2004. С. 58. 11. Устрялов Н. Указ. соч. Т. 3. С. 81; Смирнов В. Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты в XVIII столетии. Одесса: Тип. А. Шульце, 1889. С. 73; Весела З. Турецкий трактат об османских крепостях Северного Причерноморья в начале XVIII в. // Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. М., 1969. Ч. 2. С. 130; Киняпина Н. С., Блиев М. М., Дегоев В. В. Кавказ и Средняя Азия во внешней политике России. М.: Изд-во МГУ, 1984. С. 15. Вахрин С. И. Биографии кубанских названий. Краснодар – Армавир, 1995. С. 15; Андреев А. Р. История Крыма. М.: Белый волк, 2002. С. 203. 12. Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Т. 3. № 1660. СПб., 1830. С. 528; Письма и бумаги императора Петра Великого. С. 272– 273. 13. Там же. С. 528. 14. Артамонов В. А. О русско-крымских отношениях конца XVII – начала XVIII вв. // Общественно-политическое развитие феодальной России: сб. ст. М.: АН СССР, Ин-т истории СССР, 1985. С. 71. 15. Тепкеев В. Т. Калмыцко-крымские отношения в XVIII в.: дис. … канд. ист. наук. М., 2005. С. 21. 16. Там же. С. 22. 17. Рикот П. Монархия Турецкая, описанная через Рикота, бывшего английского секретаря посольства при Оттоманской Порте: пер. с пол. СПб., 1741. С. 75; Трепавлов В. В. История Ногайской Орды. М.: Вост. лит., 2002. С. 414–415; Каппелер А. Формирование Российской империи в XV – начале XVIII века: наследство Руси, Византии и Орды // Российская империя в сравнительной перспективе. С. 99. 18. Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Т. 4. № 1804. С. 68; Устрялов Н. Указ. соч. Т. 3. С. 382; Договоры России с Востоком, политические и торговые / сост. Т. Юзефович. СПб., 1869. С. 4; Письма и бумаги императора Петра Великого. С. 371. Реформы Петра I: сб. док. / сост. В. И. Лебедев. М.: Гос. социал.-эконом. изд-во, 1937. С. 243. 19. Там же. 20. Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Т. 4. № 1804. С. 69; Устрялов Н. Указ. соч. Т. 3. С. 382–383; Договоры России с Востоком, политические и торговые. С. 5; Письма и бумаги императора Петра Великого. С. 371– 372. 21. Там же. 22. Там же. 23. Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Т. 4. № 1804. С. 69; Устрялов Н. Указ. соч. Т. 3. С.383; Договоры России с Востоком, политические и торговые. С. 6; Письма и бумаги императора Петра Великого. С. 373. 24. Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Т. 4. С. 70. 25. Там же. С. 71. 26. Брикнер А. Г. История Петра Великого. М.: АСТ, 2002. С. 373; Молчанов Н. Н. Дипломатия Петра Первого. М.: Междунар. отношения, 1984. С. 133; Перепечаева Л. Б. Новозавоеванная крепость Азов (1696–1700 гг.) // Очерки истории Азова. Азов, 1992. Вып. 1. С. 18–19; Гриневский О. А. Прокофий Возницын, или Мир с турками. М.: Междунар. отношения, 1992. С. 103; Кинросс Лорд. Расцвет и упадок Османской империи / под ред. М. С. Мейера, пер. с англ. М. Пальникова. М.: Кронпресс, 1999. С. 384–385. 27. Дегоев В. В. Внешняя политика России и международные системы: 1700–1918 гг. М.: Моск. гос. ин-т междунар. отношений (Ун-т); РОССПЭН, 2004. С. 29. 28. Гриневский О. А. Указ. соч. С. 151; Кинросс Лорд. Указ. соч. С. 385.
