Польско-шведская война 1625-1629 годов
advertisement
1 Сергей Лапшов Польско-шведская война 1625-1629 годов Боевые действия в Лифляндии, Курляндии и Литве летом-осенью 1625 года Кто еще до сражения побеждает расчетом, имеет надежду на успех. Тот, кто не побеждает заранее расчетом, не имеет шансов. Сунь Цзы Мир или война? Итак, напомним, что Речью Посполитой в предыдущей войне с молодым королем Густавом II Адольфом за трон Швеции и Ливонию (Лифляндию, Инфлянты), совместное владение Королевства Польского (Короны) и Великого Княжества Литовского, были потеряны важнейший порт и торгово-промышленный центр Рига с прилегающей к ней частью Западной Лифляндии, ставшими плацдармом для дальнейшей экспансии Швеции. 1 августа 1622 года гетман польный литовский князь Кшиштоф Радзивилл после серии боев за Митаву самостоятельно заключил с королем Густавом Адольфом и фельдмаршалом Делагарди перемирие, то есть соглашение о прекращении военных действий до 1 мая 1623 года. Другого выхода у литовского командующего не было, - ударная конница, которой давно не платили жалованья, уже отказывалась идти в атаку в решающий момент сражения. Перебегали к врагу не только чужеземные, но и свои жолнежи. Закончился порох. При этом силы шведов превышали литовские пятикратно (!). Однако данное решение вызвало бурный гнев Сигизмунда III, обычно скупого на выражение эмоций. Король сразу же объявил, что Радзивилл не только не имел полномочий на заключение перемирия, но и вообще не имел права вступать со шведами в переговоры, хотя гетман, согласившийся на вполне приемлемые шведские предложения, тем самым фактически спас Митаву от падения, а свое войско и тем самым Литву от окончательного поражения. Королем были назначены комиссары («комиссия Инфлянтская»), которые были наделены полномочиями вести переговоры со шведами. Однако в своих инструкциях король поставил им условием заключения долгосрочного мира возвращение Риги и Пернова, не отказываясь в то же время от права на шведский трон и ведение агитации за него в Швеции, на что, конечно, Густав Адольф при всем желании пойти не мог. В ноябре 1622 года представители сторон, обессиленных войной, после напряженных предварительных консультаций съехались восточнее Риги и нашли временный компромисс, заключив Ленневарденское перемирие (Огерские трактаты) сроком до1 (11) июня1623 года, с продлением перемирия еще на год, если за три месяца он не прерывался одной из сторон. По истечении первого срока перемирие было комиссией опять продлено, причем опять против воли короля до 1(11) июня 1624 года на таких же условиях. (Чтобы не слишком останавливаться на повторении пройденного, мы отсылаем читателя к публикациям («Польско-шведская война 1621-1622 годов. Осада Риги» и «Польско-шведская война 1621-1622 годов. Боевые действия в Курляндии и Лифляндии») Надо признать, что внешняя политика (как, впрочем, и внутренняя) правящих кругов 2 Речи Посполитой во главе с королем Сигизмундом, его партией, сенатом и другими партиями сейма и в этот краткий промежуток мирного времени вновь оказалась далека от рациональных решений. Король все так же жаждал новой войны за возвращение ему шведского трона, отнятого у него его дядей герцогом Карлом Седерманландским, провозглашенным риксдагом королем КарломIX, отцом нынешнего короля Густава II Адольфа. Этого «узурпатора» поляки и литвины, не признававшие его титула с 1613 по 1660 год (когда польский король отказался от претензий на шведский трон) чтобы не ломать язык, именовали исключительно «кнезом Судерманским», иногда «Судерманом» или просто «Густавом» или «небожиком Густавом». Поэтому надежды на продолжительный мир были призрачны. Назначенная «вальным» (объединенным) польско-литовским сеймом 1623 года комиссия по мирным переговорам в Инфлянтах так в полном составе ни разу и не собиралась. Самые влиятельные ее члены никогда на заседания не приезжали, отговариваясь опасением вспыхнувшей в крае ?моровой язвы? (в Европе эту пандемию чумы прозвали ?итальянской?). Но главным мотивом неактивности депутатов-комиссаров, которых не слишком-то побуждали к выполнению дипломатической миссии король и правительство, было их неверие в конечный результат. Они прекрасно понимали, что король Сигизмунд в любом случае не согласится с главным условием партнера по переговорам – признанием Густава II Адольфа законным королем. А от шведов можно было выторговать весьма выгодные для Речи Посполитой условия лишь за отказ от призрачного стокгольмского трона (очутись на нем Сигизмунд каким-то чудесным образом, все равно долго бы не усидел). Можно было вернуть Ригу с округой, а главное, обрести длительный мир, в течение которого решить назревшие внутренние проблемы и создать надежный заслон против турок, татар и московитов. Однако польский король мстительно мечтал о реванше и создании единой католической империи от Лапландии и до Запорожской Сечи. Из чисто приватных, династических мотивов Сигизмунд с необычайным упрямством действовал во вред своему государству и народу, обрекая их на совершенно ненужную и даже нелепую войну, которую перед своей кончиной в 1632 году он завещал продолжать сыну. К истории одной авантюры Дело в том, что король Польский и Великий князь Литовский и прочая и прочая, как ранее, так и в период Ленневарденского перемирия, условия которого он лично отказался утверждать, откровенно занимался пропагандой и практической подготовкой военной экспедиции в Швецию с целью возвращения себе королевского трона в Стокгольме (вспомним, что прежняя высадка войск Сигизмунда в 1598 году закончилась поражением и капитуляцией). При этом весной 1623 года новый «великий план Сигизмунда» на первый взгляд отнюдь не казался авантюрой. Конечно, главную надежду на воплощение в жизнь своего замысла король возлагал на властелина полумира, короля Испании и императора обеих Индий, его субсидии и его флот. Испанцы, опасавшиеся вмешательства шведов протестантов в войну на континенте, обещали польскому королю на его святое дело для начала 200 тысяч талеров и корабли для перевозки десанта. Большая помощь ожидалась и от императора Священной Римской империи (напомним, что Сигизмунд, супруг Анны Габсбуржанки, был зятем Фердинанда Второго). На роль командующего экспедиционными силами выдвигался посол Габсбургов Михаэль Альтхайн, щедро раздававший обещания войск, кораблей и денег. Король Англии Якоб I Стюарт обещал дипломатической миссии Мацкевича 3 предоставить Польше 8-10 тысяч английских и шотландских солдат, а также каперский флот для их перевозки, -Англия была заинтересована в вытеснении Голландии, давнего союзника Швеции, с балтийских сырьевых рынков. Таким образом, все союзники польского короля преследовали свои собственные цели, главная из которых – недопущение мощной шведской армией в Европу через устранение самого шведского короля-полководца. В общих чертах план похода заключался в следующем. Главные силы шведской армии во главе с королем Густавом планировалось отвлечь, сковать и отрезать от моря в Лифляндии наступлением гетмана Радзивилла, к которому на помощь должны были придти коронные войска из Подолья. 10-тысячное войско из немецких, прусских и австрийских наемников, перевезенное испанскими и данцигскими кораблями, десантировалось в Кальмаре, на побережье Балтийского моря. 8 тысяч англо-шотландских войск, перевозимых испанцами и англичанами ,высаживались на побережье Северного моря, в Кунгсбеке и Эльвсборге, в устье реки Гета. Затем силы вторжения соединялись и двигались на Стокгольм. Большие надежды возлагались на внутреннюю оппозицию части шведской знати Густаву и недовольство народа его налогами и воинскими наборами. Однако летом 1623 года австрийский император не дал своему зятю ничего ― его силы были втянуты в Тридцатилетнюю войну. А Испания, несмотря на все сокровища Америки и «обеих Индий», довоевалась наконец до катастрофического финансово-экономического кризиса и дефолта. Обещанных денег Сигизмунд не дождался, кораблей тоже. Испанский флот в это время сократился всего до 25 боеспособных единиц, на которые возлагались непосильные задачи снабжения войск в Нидерландах, защиты берегов необъятной, простирающейся на оба полушария империи и просто космических коммуникаций метрополии с заморскими колониями от враждебных флотов и пиратов. Хотя на испанский флот надежды не стало, но был еще гданьский торговый флот, при этом в город приходило много иностранных судов, которые можно было зафрахтовать или мобилизовать. В 1621 году король Сигизмунд пожелал иметь на Балтике еще и свои собственные морские силы, способные оборонять берега государства и защитить гданьскую торговлю ( все видели, как легко шведы высадили под Ригой 20-тысячную армию!) Под руководством деятельного воеводы хелминьского и мальборкского Яна Вейхера, которого действительно можно считать отцом польского военного флота, на средства короля началось строительство кораблей в Данциге. Правда, больших успехов здесь достичь не удалось. В 1622 году были спущены на воду галеон «Кениг Давид?» («Круль Давид») и пинк «Гельдер леве»(«Золотой лев»), а в 1623 году малый галеон «Меерман» («Водник», «Водолей») и пинк «Меервайб» («Панна водна», «Русалка»). В экипажи были набраны немецкие моряки-гданьчане и рыбаки-кашубы, славяне Поморья. Кадры капитанов, шкиперов, штурманов и офицеров составили немцы, голландцы, шотландцы, англичане. В морскую пехоту наняли англичан и немцев. Разумеется, это был еще не флот, а его зародыш, самостоятельно он не мог оборонять даже устье Вислы. В мае польский король с двором и гвардией, взяв с собой королеву Анну, королевича Владислава и некоторых сенаторов, отправился в Данциг. По пути встретился со своим вассалом курфюрстом Бранденбургским и электором Прусским Георгом Вильгельмом Гогенцоллерном, побывал в больших портовых городах Кенигсберг и Эльбинг. В это время в Варшаве, Польше, Королевской и Герцогской (Бранденбургской) Пруссиях продолжалась агитация за экспедицию в Швеции, вербовка войск на средства короля и сенаторов его партии, сбор военных материалов и кораблей. Магистрату Данцига приказано было мобилизовать все пригодные для использования в войне на море торговые суда, находящиеся в городе. 4 По данным польских историков, удалось набрать более 2,2тысяч под командой Яна Вейхера и более 2 тысяч под командой полковника Герхарда Денхофа, а также отряд электора Прусского, шотландскую роту Артура Астона, роту морской пехоты и наемников, выставленных сенаторами.Эти еще не собранные воедино силы с учетом королевской гвардии можно было оценить в 6-7 тысяч . Пришествие Густава На данные однозначные военные приготовления своего кузена Густав Адольф отреагировал своевременно и адекватно. В мае в Данциг был отправлен галеон «Энгельн», капитану которого Александру Форатту было поручено войти в сношения с правительством города, склонив его к объявлению нейтралитета. Получив отказ, Форатт вернулся, доложил о том королю и вновь был отправлен для наблюдения за Гданьской бухтой, получив для усиления галеон «Леопарден». В начале июня королевский флот гросс-адмирала Клааса Флеминга, где Густав Адольф держал кайзер-флаг на галеоне «Скептер», собрался на военно-морской базе Эльвснаббен в стокгольмском архипелаге. Не дождавшись донесений от разведывательных кораблей, король в нетерпении отдал приказ к походу. 16 (26) июня шведская эскадра из 23 вымпелов с 2 тысячами морских пехотинцев на борту вышла в путь, 19 (29) июня подошла к запиравшей устье Вислы крепости Вейсельмюнде (Вислоуйсце) и грозно салютовав из сотен орудий, отдала якоря на рейде. Парламентера встревоженного магистрата принявший его вице-адмирал Нильс Штерншельд со снисходительной иронией успокоил: «Король шведский прибыл к вам с дружественными намерениями, как добрый сосед. Узнав, что польский король в Данциге вербует солдат, собираясь с силой великой идти в Швецию, Густав Адольф, как и подобает младшему брату, вышел встречать его с полдороги...» Намек адмирала был весьма прозрачен - перемирия мы не нарушаем, но и вам его нарушить не дадим... Флот блокировал устье и стал задерживать в море всех гданьских и заморских «купцов». В городе оказались заперты, по оценкам польских историков, от 70 до 100 торговых судов разных стран и 3 корабля королевского флота. На амстердамских и лондонских биржах, в страховых конторах и торговых компаниях вспыхнула паника, ведь в июле-августе за польским хлебом нового урожая, доставляемым по Висле, должны были прийти сотни кораблей из Северной Европы. Шведы установили блокаду главных морских ворот государства, богатейшего торгово-промышленного города-порта с населением 44 тысячи человек (это больше, чем в Варшаве и Кракове). К пристаням Данцига ежегодно швартовалось от тысячи до двух тысяч судов, а совокупные доходы и обороты его были сопоставимы с бюджетом всей Речи Посполитой, для которой экспорт зерновых и многого другого сельскохозяйственного сырья, 80% которого шло через этот порт, был жизненно важен. 21 июня (1 июля) в город спешно прибыл со свитой торжественно встреченный сенатом и мещанами король Сигизмунд III, который застал здесь вышеизложенную далеко не торжественную ситуацию. Из нее нужно было как-то выходить без урона королевской чести. Тут уж не до вторжения в Швецию, как бы еще не вышло наоборот... С борта флагмана Густав Адольф передал через представителя магистрата послание для короля Польши, где любезно поздравил его с прибытием и предложил ему самому выбрать путь дальнейших действий. Мол, давай, дорогой кузен, сажай свой десант на свои корабли и смело выходи в море, потягаемся за шведский трон. А если уже передумал подтверди соблюдение условий перемирия! 5 Однако на это письмо, вопреки надеждам гданьчан, польский король даже не ответил. Все время его пребывания в Данциге демонстративно продолжались пышные королевские приемы, пиры, балы, фестивали и турниры, как будто враг не стоял у ворот. Военного решения никто не предлагал, хотя сухопутные силы короля и города даже превышали численность шведской морской пехоты. Оставались переговоры, но «встреча монархов на яхте» была по определению невозможна, и сенатор Гембицкий посоветовал Сигизмунду выслать племянника Владислава к дяде Густаву на торговом судне, против чего ни первый, ни второй не возражали. Но встреча родственников не состоялась, так как король-отец не дал на нее «добро». Тогда датчане, которых шведы своей блокадой просто медленно поджаривали день за днем, сами вступили с ними в конфиденции. Сигизмунду пришлось с этим смириться. Данциг в государстве имел очень широкую автономию и большие права и привилегии, вплоть дочеканки собственной монеты, каковой у него было куда больше, чем у польского короля. Густав Адольф с позиции силы заявил гданьским переговорщикам, что его флот уже испытывает нехватку пресной воды, и если незамедлительного объявления нейтралитета со стороны города не последует, то он высадит войска, которые начнут окапываться, «и дело закончится способом, который сильнее слов...» Казалось, война была неминуема, но 28 июня (8 июля)король Густав вдруг ушел восвояси с большей половиной эскадры, оставив под Данцигом отряд из 10 кораблей адмирала Флеминга. Через день, с большим трудом сохраняя лицо и вид победителя, отбыл в Варшаву король Польши. Флеминг продолжил переговоры, и к последующему неудовольствию своего короля, он свирепствовать не стал. Добившись от терпящих страшные убытки гданьчан всего лишь клятвенной декларации, что из города и порта не будет исходить военная угроза Швеции на время перемирия, адмирал отпустил все задержанные корабли и 18 июля (8 августа)поднял якоря. На первый взгляд партия закончилась вничью, что и выдавалось Сигизмундом и его сторонниками за итог этого события и чуть ли не за победу. Но фактически это было сокрушительное поражение, понесенное без единого боевого выстрела, без единого убитого и раненого. Король Густав своими «ладьями» объявил Польше и городу Данцигу шах и мат. Вот зачем государи строят флот, эти дорогостоящие игрушки! Экспедиция в Швецию была сорвана на ранней стадии подготовки. Кроме того, судоверфь, цейхгаузы, арсеналы и корабли королевского флота из соображений безопасности и по настоянию «нейтральных» отныне гданьчан пришлось перенести в соседний городок Путциг (Пуцк). Но по этому поводу Густав Адольф волновался напрасно ― за все три года до начала новой войны там вступил в строй всего один корабль, малый пинк «Арка Ноего» («Ноев ковчег»), а на большее у Сигизмунда денег не хватило. Борьба на сейме Шли дни, недели, месяцы, годы перемирия, больше походившего на «холодную войну». Главный шведский переговорщик генерал-губернатор лифляндский фельдмаршал граф Якоб Понтус Делагарди, которому хотелось добиться какого-то толку, поставил перед своим партнером гетманом польным литовским князем Кшиштофом Радзивиллом два вопроса ребром. Первый: кто у вас все-таки заседает в Инфлянтской комиссии и когда она, наконец, продолжит работу? Второй: будут ли гарантии (то есть ратификация) будущего мира от самого польского короля, а не только от «Речи Посполитой», то есть сенаторов шляхетской республики, как это было при перемирии1622 года? Гетман отослал меморандум 6 «Понтуса» литовским сенаторам, а те, в свою очередь ― королю. И что король? В ответ Сигизмунд отговорился тем, что, мол, о депутатах пусть сам Радзивилл Делагарди все доведет, а Его Королевской Милости может дать полномочия ратификации мира только будущий февральский сейм 1624 года. Дескать, пусть господин шведский граф внимательней читает Коституцию Речи Посполитой, и присылает свои кондиции. А мы тут с радой сенаторов сядем, их обсудим, и по благо временьи в соответствии с нашими наследственными королевскими правами, решение свое учиним. Таким образом, вопрос о мире вновь отодвигался до сейма 1624 года. Но перед сеймом, в декабре, король направил по провинциальным сеймикам, избиравшим послов-депутатов в Варшаву, некое, так сказать, «послание президента конгрессу», то есть инструкции шляхетству, будущими парламентариям и их электорату, где выдвинул следующие тезисы: -комиссия Инфлянтская разъехалась, так как шведам веры нет; Ригой они не удовольствуются, самое большое через два года снова нагрянут; -Густав все уже ясно показал - летом к устью Вислы с флотом приходил, корабли захватывал, Гданьску ультиматумы предъявлял; -покуда враг на Коронуи великое Княжество Литовское на границах их нападать станет, а они лишь обороняться, конца этой войне не будет (читай: бить врага на его территории!) На открывшемся 1 (11) февраля1624 года варшавском сейме главным вопросом стал шведский. По данному вопросу в шляхетском обществе образовалось три лагеря. Королевская партия, к которой примыкали двор и большинство сенаторов, членов верхней палаты сейма, выступила за войну до победного конца и введение новых военных налогов. Сторонники мира возглавлялись польным гетманом литовским князем Радзивиллом и конюшим коронным князем Кшиштофом Збаражским. Их поддерживали большинство депутатов Инфлянтской комиссии, а также шляхта страдавшей от войны с шведами Литвы и юго-восточных областей, опасавшихся, что война на севере грозит ослаблением обороны Украины от татар. Третий лагерь составляло парламентское болото, до поры не проявлявшее своей позиции, но примыкавшее к сильнейшему. При этом интересы Литвы (3,5 миллиона из 10 миллионов населения) в сейме были представлены непропорционально. Из 140 сенаторов было всего 26 литовских, а из 170 депутатов нижней палаты («избы посольской») всего 48. Фиаско в Данциге только раздуло реваншистские настроения королевской партии. Задавая тон парламентским дебатам, сенатор, великий канцлер коронный, епископ куявский Анджей Липский попытался провозгласить крестовый поход: «Не только в Инфлянтах на неприятеля следует ударить, а из Гданьска выслать в Швецию 7 тысяч пехоты и 3 тысячи конницы, призвав в помощь короля датского с его флотом! А если Густав хочет мира, пусть вернет не только Инфлянты, но и все Королевство Шведское, а Его Королевская Милость сам решит, какой удел ему оставить следует...» (Похоже, его преосвященство уже чувствовал себя в поверженном Стокгольме.) Еще один ястреб в сутане, епископ хелминьский Ян Кучборский дебатировал несколько умереннее: «Такая экспедиция грозит упадком гданьской морской торговли, и лучше будет воспользоваться иностранным портом...» Гетман Радзивилл решительно выступил против авантюрной идеи , отправив королю и палатам сейма предостерегающее послание. Вторжение, по его оценке, было в принципе невозможно по следующим объективным причинам: -народ, особенно в нищей Литве, голодает, бремя новой войны выдержать ему не под силу, а налоги нужно не вводить, а отменять; -для экспедиции в Швецию фактически отсутствуют польские (коронные) войска с опытными ротмистрами; 7 -придется приглашать за немалые деньги чужеземных наемников, которых может предоставить только Римский кесарь, но имперцы ничего хорошего, кроме новой чумной заразы, в Польшу не принесут; -нужен провиант, а в государстве неурожай и взлет цен; -нужны артиллерия и упряжные лошади, которых быстро не подготовить; -нет флота для войны с великой морской державой, а если бы и появился хотя бы малый, то он сможет действовать только в союзе с флотами датчан и голландцев, а они держат сторону Густава, который и сам может располагать армадой в 60-70боевых и такое же количество привлеченных транспортных судов. По мнению гетмана, королю для блага своих же подданных следовало забыть о данной грандиозной экспедиции навсегда и самому разрешить затянувшуюся проблему спора за шведский трон, то есть попросту отказаться от него. Если говорить о дальнейшей судьбе «великого плана Сигизмунда», то окончательно похоронили его следующие события. Во-первых, о чем речь пойдет далее, летом 1625 года Густав Адольф начал победоносное наступление в Лифляндии и Курляндии. Во-вторых, в том же году англичане начали войну на море с испанцами, напали на главную базу Кадикс, и им стало не до Польши с Швецией. В третьих, летом 1626 года Густав блокировал Данциг и овладел частью Королевской Пруссии. В-четвертых, в 1627 году главный спонсор Сигизмунда Испанская империя объявила себя государственным банкротом, ее ждала пора заката. В то же время маленькая трудолюбивая Голландия, ставшая первой морской и торгово-промышленной державой мира, по-прежнему была способна субсидировать и кредитовать армию и флот Густава Адольфа. И наконец, в-пятых, высадке в Швеции всегда мешало противодействие оппозиционной королю магнатской верхушки и шляхты, а также нежелание Данцига поступаться своими коммерческими интересами. Поэтому попытки проведения данной экспедиции на польские деньги силами польско-литовского войска заранее были обречены на провал. Глас Радзивилла Однако вернемся в сейм 1624 года. Полтора года со времени заключения перемирия гетман Радзивиллдаром времени не терял и на сейм приехал в Варшаву со своими конкретными предложениями. Плодом его послевоенных раздумий стал «Дискурс» (обозрение) Его Милостью Кшиштофом Радзивиллом хода Инфлянтской войны с Густавом, князем Судерманским, на сейме варшавском Его Королевской Милости и всему государству коронномус почтением письменно поднесенное.» Это было не мемуарное оправдание проигранной кампании и не военно-исторический труд, а доклад, свод деловых рекомендаций военного аналитика, как следует правильно воевать со шведами в будущей войне, избежав прежних ошибок. Причем с подробным раскладом по позициям - стратегическим, тактическим, мобилизационным, финансовым, политическим, дипломатическим (по мнению автора этих строк, сей краткий труд ставит Радзивилла в ряды ведущих европейских военных теоретиков века). Хотя князь и совершенно разумно выступал за мирное решение балтийской проблемы через отказ короля Сигизмунда от шведского трона, но поскольку носил звание вице-главнокомандующего литовской армией, свою Литву как ее патриот, наследственный магнат и владетель, полководец и верноподданный короля, защищать был готов. Было бы с кем и на что... Радзивилл выдвинул в своем «Дискурсе» дельный проект: запланировать для Литвы на военное время «компут» (наемное войско за счет специально введенных налогов) численностью 2 500 гусар, 2 000 рейтар и 1 000 казаков, не считая наемной чужеземной, 8 литовской и выбранецкой пехоты из даточных крестьян. В поле тяжелая литовская кавалерия сметет шведских кирасир и рейтар, а легконники блокируют пути снабжения вражеских лагерей и гарнизонов, разорят операционную базу противника, будут клевать его силы «подъяздовой» войной. Тем самым численное преимущество шведов обратится против них, так как кормить тысячи пехотинцев и кавалеристов с лошадьми в крепостях и фортециях королю Густаву опять будет нечем, со всеми вытекающими из этого последствиями. Гетман польный литовский предостерегал от «повторения пройденного», вступления в неминуемую войну в Лифляндии без денег на набор войска: «Всяк понимает, что далее последует - сначала во всем нехватка, за нехваткой военная конфузия, затем потеря Инфлянт, и наконец, конфедерация жолнежей, от которой такая беда может вырасти, что сам Геркулес ее не одолеет. Господи Боже, лучше закрой мне очи, чем такое увидеть!» Голос полководца и государственного мужа прозвучал гласом вопиющего в пустыне. Король ему не внял, вернее, не последовал, к тому же услышал упрек ему, фактически бросившему в прошлую войну литвинов одних на шведские пики. Ни мира, ни войны На сейме временную, но не окончательную победу одержала партия мира, так как военных налогов в Польше опять не ввели, а перемирие с шведами решено было продлить до 1 (11) июня 1625 года. При этом опять же если ни одна из сторон не объявляла войну за три месяца до истечения срока перемирия, оно автоматически продлевалось и на следующий год. Однако партия мира не была настолько сильна, чтобы склонить к его заключению короля и его сторонников. Поэтому образовался некий порочный круг. Король не хочет мира, а желает десантироваться в Швеции, но сейм, который желает мира, не дает ему на это денег. Однако шведы, с которыми мир не заключают и грозят вторжением, сами могут высадиться, а войск для отпора им не будет, потому что денег на их наем не выделено! Что касается безопасности Литвы, то сейм ввел в Великом Княжестве новые налоги, что принесло ее несчастному народу новые лишения и не решило задачи обороны. Годовой доход литовской казны составлял в это время 500-600 тысяч злотых, то есть грубо говоря, от 4 до 5 тонн серебра. Годовое жалованье гусар и рейтар составляло в этот период 200 злотых, а казаков 160 злотых (обычно жолнежи нанимались на квартал).Таким образом, стоимость годового содержания литовской кавалерии согласно оптимальному проекту Радзивилла составила бы 860 тысяч злотых, и это без учета найма пехоты, затрат на артиллерию и крепости. Согласно же государственному заданию сейма 1624 года, численность литовской армии военного времени определялась всего в 1 000 гусар, 400 рейтар, 1 000 казаков и 600 пехотинцев, что обошлось бы казне в5 00 тысяч злотых в год. (Как сказали бы в наше время: «Что останется прочим бюджетникам?») Было совершенно ясно, что противостоять семикратно превосходящей шведской армии 3 тысячи литовских жолнежей не смогут, а без военной и финансовой помощи богатой Польши бедной Литве не выстоять. Перед следующим сеймом в феврале 1625 года в воеводских сеймиках повсеместно был принят наказ шляхты депутатам к достижению мира (кстати, на заседаниях сеймов не вырабатывалось единого мнения депутатов, там ?послы? отстаивали решения и наказы своих местных повятовых сеймиков). Так как в Варшаве, как и во всем государстве, свирепствовала эпидемия чумы, на сейме отсутствовал король, изолированно проживавший в пригородном Уяздове. Ни одна из партий не одержала победы, закрикивая своих оппонентов. Настала весна, приближался срокок окончания перемирия со Швецией, и ситуация приняла весьма невыгодный для Речи Посполитой оборот. Получилосьпочти по Троцкому: «Ни мира, ни войны, а армию не набирать». 9 Огромная империя-республика, никак не готовясь к надвигающейся беде, жила по старому. Сигизмунд, королевская партия и бутафорское «шведское правительство в изгнании» пребывали в ожидании своего звездного часа. Магнатская фронда интриговала против короля, тайно замышляя его детронизацию. Радзивилл так же тщетно взывал: «Ганнибал у ворот!» Оппозиция из молодых, не допущенных еще к государственному кормилу политиков, разжигала недовольство «крулем Зыгмунтом», надеясь ослабить его позиции и склонить к миру. Шляхта занималась хозяйством или рыцарскими забавами. Жолнежи пили пиво, мед и горилку в своих майонтках, на стоянках или в королевских имениях, которые оккупировали в ходе армейской конфедерации, требуя выплаты задерживаемого казной жолда за прошлую войну. Хлопы, мещане и евреи работали в поте лица своего. Кто бы из политических партий ни победил, им от того не стало бы легче. Среди «народа шляхетского», составлявшего десятую часть населения, немного было желающих воевать как за шведско-финские лесотундры, так и за разоренную Лифляндию. В глубинке воеводств и повятов мало кто знал о том, что шведы заняли какую-то там Ригу, а кто знал, не слишком переживал по этому поводу .В шляхетском обществе популярно было мнение: «Эту войну ведет король за шведский трон, а не Республика», то есть Речь Посполитая. Угроза со стороны Швеции недооценивалась, особенно в Польше, где захватчиков не видели несколько столетий. Два мира ― две системы Говоря о польско-шведских отношениях, нельзя забывать, что богатые, образованные и обладавшие вольностью представители правящего класса шляхетской республики презирали темных северных варваров, обитателей убогой, некультурной и малонаселенной страны, свысока относясь даже к шведских дворянам, считая их покорными слугами тирана Карла и его сына «Густава Судерманского». Польский историк Радослав Сикора даже сравнил отношение тогдашней предвоенной Польши к Швеции с предвоенным отношением в США к вьетнамцам. Действительно, в среде живущей на широкую ногу в своих замках и черноземных фольваркахпольско-литовскойшляхты не было редкостью владение несколькими языками и знакомство с классической и даже современной литературой. Стихосложение являлось популярной рыцарской забавой. Латынь для знати была тем же, что французский для дворян в XVIII – XIX веках, и государственные мужи в письмах и официальных документах то и дело переходили на язык Вергилия и Горация. Сыновья магнатов учились не только в местных академиях и коллегиях, но и уезжали за знаниями в Сорбонну, Болонью, Падую, Геттинген, Лейден, проходили стажировку в иностранных армиях. Благодаря широкой для той эпохи свободе слова, печати и вероисповедания повсеместно работали частные типографии, а иным библиотечным собраниям богатых людей и монастырей могли позавидовать университеты. В то же время даже во всем10-тысячном Стокгольме не было ни одной библиотеки и ни одной типографии. Музыка и танцы в суровой лютеранской стране были в загоне, а что такое театр, шведы не ведали вообще. Единственный Уппсальский университет находился в состоянии полной неурядицы и самого замшелого обскурантизма. Так что культурные ценности в виде книжных собраний, философских трактатов, научных трудов, типографий, скульптур, картин и т. д. поплывут в Швецию из Германии в числе прочих трофеев только с началом Тридцатилетней войны, а лет через тридцать поплывут и из Польши, охваченной «шведским Потопом». Культура, конечно, культурой, но в Речи Посполитой существовала и большая 10 недооценка военно-мобилизационного потенциала, военно-промышленного комплекса противника. Однако вспомним, что Рим, Византию, Китай, Среднюю Азию и Русь завоевали дикие варвары! Поляки после всех побед прошлых войн были убеждены, что против гусарской конницы в открытом поле шведам не устоять, и поэтому их численное преимущество не имеет значения. Не замечался тот факт, что Европе наступила военная революция, что у противника уже существует армия нового типа и мощный флот. В то же время вооруженные силы Речи Посполитой фактически еще не начали переход от средневекового состояния, флот же блистал своим отсутствием. В Польше и Литве были независимые от короля магнаты, рыцари-феодалы и всецело зависимые от них крепостные крестьяне. В Швеции же все сословия, ландтаги, риксдаг и сенат были покорны воле государя, хотя крестьяне были лично свободны. Поэтому провести мобилизацию сил бедной страны Густаву Адольфу удалось раньше и эффективнее, чем его богатому сопернику. Украинский вопрос Оборона государства с севера необычайно осложнилась тем, что внутреннее положение на Украине вновь стало чревато национально-религиозно-классовой гражданской войной. Попытки правительства Сигизмунда и католической церкви загнать православных в греко-католическую Брестскую унию и ограничить вольности казачества дали свой предсказуемый результат. Когда в Киеве по указу униатского митрополита стали отбирать в пользу греко-католиков православные храмы, там вспыхнуло народное возмущение. Киевского войта, беспринципного ренегата Федора Ходыку, пытавшегося исполнить это решение, мещане и казаки спустили в днепровскую прорубь, а попу-предателю Юзефовичу отрубили голову. Запорожцы, которые традиционно выступали как защитники православия, были к тому же сильно озлоблены на польские власти за запрет морских набегов на турецкие берега после окончания Хотинской кампании и мира с османами, - ведь свой кусок хлеба они добывали саблей. Прибавляла горючего материала на Украине и политика «расказачивания» бежавших в южные степи хлопов и повторного их обращения в «крипаков» шляхты. Казаки были обижены еще и тем, что за все свои недавние заслуги перед королем и Речью Посполитой в войнах с Москвой, Швецией, Турцией и Крымом они, воевавшие и погибавшие в отличие от основной массы «народа шляхетского», отсиживавшейся по своим майонткам, не были, как того требовали и ожидали, причислены в правах к этому самому «народу» а получили такую вот награду. К середине 20-х годовXVIIвека в Сечи возобладали радикальные элементы - на место покойного гетмана Сагайдачного был избран Марко Жмайло, настроенный яро антипольски и антикатолически. Свои надежды на освобождение православные Украины, вдохновляемые непокорным и непризнанным властями митрополитом киевским Иовом Борецким, стали возлагать не только на запорожских казаков, но и на военную помощь московского царя Федора Михайловича, готовые отдаться под его руку. Надвигался бунт угнетенных. Однако на Украине единственным боеспособным контингентом вооруженных сил Речи Посполитой являлись 4,7 тысяч квартовых войск польного гетмана коронного гетмана Станислава Конецпольского, содержавшихся на четверть доходов от королевских экономий («кварту»). Онистоял на Подолье против Турции, Крыма и на случай восстаний Запорожской Сечи.Это войско в случае нападения татар имело большой резерв за счет притока казаков и прочих вольных жителей приграничья. Но в данном случае следовало опасаться именно этих 11 вольных жителей и примкнувших к ним хлопов. Конецпольский стал собирать в Баре свои войска и силы магнатов перед решающим столкновением с запорожцами. Короне стало не до Инфлянт. Несомненно, все внутренние неурядицы своего противника Густав II Адольф не только учел, но и попытался всячески обратить в свою пользу. Новая война с Швецией опять застала республику-империю совершенно к ней неподготовленной. Так и вспоминается известная сентенция неизвестного отечественного автора: «Не было той войны, к которой Россия оказаласьбы готова!» У Речи Посполитойк лету 1625 года армии в Литве, Лифляндиии Курлянди и практически не было, как не было ее и в Польше и на Украине, а то, что и было, собиралось или для шведской авантюры в Данциге, ил иже в Подолье для подавления мятежных казаков и православных русин. Не имелось внешнеполитических союзников, готовых реально помочь Сигизмунду деньгами и войсками, а потенциальных врагов было более чем достаточно. Для сбора достаточных компутовых войск военного времени и посполитого рушения (повятовой кавалерии) потребовалось бы не менее двух месяцев, и то при наличии финансирования за счет принятых сеймом новых чрезвычайных налогов, которые, если они не приняты, еще нужно было принять, а потом собрать с измученного населения. Крепости и гарнизоны приграничья пребывали в негодном состоянии. В то же время прежний опыт войн со шведами показывал: они способны с помощью своего большого флота в считанные дни высадить до двадцати тысяч войска в одной или сразу в нескольких точках балтийского побережья и сразу наступать и захватывать территории, быстро реализуя свое численное превосходство. Расплата Речи Посполитой за беспечность настала ― в июне 1625 года военная гроза закрыла небо Лифляндии... Подготовка Швеции к войне Пока там поляки с литвинами митинговали, за Балтийским морем все эти три мирных года шведский король терпеливо собирал талеры и припасы, нанимал и рекрутировал новые полки, строил флот. За счет налогов, в том числе нововведенного грабительского налога за помол зерна и военного налога с горожан, освобождения крестьян от государственного тягла за поставку кавалеристов, введения медных денег, концессий, аренд и продаж дворянам королевских земель и имений, вывоза меди, железа, леса, пошлин от экспорта литовского и русского хлеба через Ригу, Нарву и устье Невы, субсидий и кредитов голландцев и англичан, удалось накопить средства на наем и содержание огромной для такой бедной и малонаселенной страны армии. Шведская армия согласно королевскому указу насчитывала в ноябре 1624 года 14 шведских, 4 финских, 5 жилых временно распущенных и15 вербованных иноземных пеших полков (45 000 человек пехоты), 78 кирасирских и рейтарских рот, в том числе 48 вербованных (9 500 человек кавалерии), в гарнизонах4 шведских, 2 финских полка и 7 шведских рейтарских рот, 10 000 человек пехоты и 1000 кавалерии в гарнизонах, 7рот на флоте (более 3 000морской пехоты). Итого - до 70000 человек. Оружия хватало, как отечественного, так и импортного. Шведские заводы наладили выпуск новейших мушкетов. Хорошо оснастили ранее бедную финляндскую кавалерию, которая получила отличные фламандские кирасы. Однако по части платья и обув и армия сильно поизносилась, так как многие части годами не получали жалованья. В новой войне королем решено было использовать главным образом вербованные пешие полки и конные роты из чужеземцев (иначе держать их на службе не было смысла), и финляндские, так сказать, колониальные части. Эффективного сопротивления со стороны 12 противника не ожидалось, поэтому излишне напрягать шведов не стали, так как . правительство опасалось бунтов и возмущений (в 1624 году в Смоланде во время воинского набора вспыхнуло крестьянское восстание.) Кроме того, в стране нужно было иметь силы для отражения внешней угрозы ― Сигизмунд грозил высадкой в Швеции, а в ближайшем будущем Густав планировал перенесение войны на континент, в Данию и Германию, для чего и предназначались шведские полки. Если две трети шведской армии осталось в метрополии, то из бедной Финляндии выгребли всех, кого только могли, там не осталось ни одной боеготовой роты. Из финнов были сформированы шесть пеших полков и двенадцать рейтарских рот, кроме того, три четверти матросов на военном флоте составляли финляндцы. Новая Лифляндская кампания в финансовом плане была такой же авантюрой, как и предыдущая, с ожидаемым дефицитом платежного баланса. В 1621-1622 годах военные расходы страны в войне за Ригу составили за год около 1 400 тысяч риксдалеров, а доходы ― только 520 тысяч. Экономическое положение государства было шатким, приходилось прибегать к отчаянным средствам для того, чтобы в смете будущей войны хотя бы на бумаге свести концы с концами. Заранее было ясно, что этого не получится, принимая в расчет, что ранее высокие цены на медь за год упали вдвое, с 15 тысяч до 8-9 тысяч риксдалеров за тонну, население не в силах было платить грабительские налоги, всех ожидаемых кредитов шведы не получили, а проценты по ним были высокими, 8-15%. Средств на пропитание экспедиционной армии на весь период планируемой кампании не было, и ее содержание заранее возлагалось на ресурсы и так разоренной Ливонии. Поэтому против начала войны активно возражал фельдмаршал Делагарди, но ему пришлось смириться с мнением короля. Армии предстояло вступить в край, пораженный эпидемией чумы. С одной стороны, это истощало силы обороняющихся, но с другой стороны, сулило шведам большие небоевые потери. Окончательное решение о продолжении войны было принято королем и риксдагом 1 мая 1625 года. С учетом опыта прошлого Густав Адольф сделал надлежащие выводы и сумел уже к июню 1625 года, ровно к сроку истечения перемирия, подготовить для наступления войска в Швеции, Риге, Эстляндии, Финляндии, выиграв время для ведения летне-осенней кампании ( вспомним, что в 1621 году шведы подошли к устью Дюны только в конце июля, осадили Ригу только 13(23) августа, а взяли 14 (24) сентября 1621 года. К этому времени Дания, старый соперник Швеции, оказалась втянутой в Тридцатилетнюю войну, в которой она потерпела поражение от имперско-католических войск. Со стороны России также угрозы не было, более того, с ней велись переговоры о военном союзе против Речи Посполитой, на который неокрепшая после разорения Смутного времени Москва пока не соглашалась. Склонить к выступлению шведские эмиссары пытались и турок (в любом случае можно было надеяться на набег крымцев на Украину), а также побуждали запорожцев возобновить морские походы к турецким берегам и тем самым спровоцировать Оттоманскую Порту на войну с Польшей. Несомненные выгоды обещал и назревавший на Украине казацко-хлопский мятеж под лозунгом защиты свободы и православной веры. Начинал король Густав войну формально опять же не вопреки международному праву и королевским и рыцарским обычаям . Ведь согласия на его мирные предложения не последовало, польский король по-прежнему претендовал на шведский трон, считая своего кузена узурпатором и открыто готовил поход на Швецию, что позволило использовать в обществе при идеологической подготовке агрессивной войны лозунг защиты свобод. Правда, по условиям перемирия надлежало предупредить гетмана польного литовского Радзивилла о возобновлении военных действий за три месяца, в начале марта, но Густав и Делагарди 13 сделали это только в мае, хитро датировав сам документ февралем. Драгоценное время было выиграно. В июне 1621 года Сигизмунд в слепоте своей не дал Разивиллу разрешения на наем жолнежей (листов пшиповедных), уповая на то, что до объявления войны якобы еще есть время, упорно не замечая, что враг уже собирает войска и садится на корабли. И на сей раз, несмотря на все сигналы тревоги, польский король повторил ту же пагубную ошибку. Настойчивые мирные предложения его злейшего врага были приняты им за признак слабости, убедили его в том, что шведы воевать и не хотят и не могут. Между тем шанс на мир у Речи Посполитой был еще в конце мая, когда Делагарди сделал «последнее китайское предупреждение, категорически потребовал от поляков прислать до 1(11) июня своих представителей в Ригу для продления перемирия или объявления войны. После того, как представители не прибыли, война началась. Вторжение Общая численность сил вторжения по мере прибытия всех частей в Ливонию превышала 20 тысяч человек, насчитывая16 487 пехотинцев и 3 619 кавалеристов. Состав двух отдельных группировок, рижской и эстляндской, был следующим. Силы короля Швеции Густава II Адольфа Пехота: «Желтый» вербованный (varvade)немецкий гвардейский полк графа Франца-Бернгарда фон Турна-младшего, 1200 мушкетеров и пикинеров; «Красный» вербованный немецкий полк Каспара Сигизмунда фон Плато (1200) ; «Синий» вербованный немецкий полк Иоганна Георга фон Арнима (1200 ); вербованный немецко-шотландский полк Мельхиора Вурмбрандта, бывший Сетона (1200); шотландский вербованный полк Джека Боулда (Джеймса Спенса) (1200); Норрландский Вестерботтенский шведский полк (faltregemente) Акселя Дюваля (Макдугала) (1200); Норрландский Хельсингландский шведский полк Фрица (Федора) Розладина (1200); Финляндский финский полк Кристоффера Ассарссона (755); Карельский финский полк шефа губернатора Карельского и Выборгского Генриха Флеминга под командой Якоба Дюваля и Арвида Горна (1080); Тавастгусско-Нюландский финский полк Эрнста Кройца (1 200). Всего около 12 000 мушкетеров и пикинеров. Кавалерия: кирасирские немецкие лейб-роты: (livfanan) короля Густава Адольфа ротмистра барона Юргена фон Адеркаса (200); губернатора лифляндского фельдмаршала графа Якоба Делагарди ротмистра Якоба Вахтмайстера (200); фельдмаршала барона Германа Врангеля ротмистра Клауса Дитриха Шперройтера (130); кирасирские немецкие роты Георга Густава Ветцеля (200), Магнуса фон дер Палена (200), Мартина фон Анена ( 200); рейтарские шведские роты Эрика Соопа, Ларса Ларссона, Ханса Роткирха, Исаака 14 Аксельссона, Нильса Ассарссона(125). Всего1 700 кирасир и рейтар. Итого до 13 700 человек. Силы фельдмаршала графа Якоба Понтуса Делагарди и генерал-лейтенанта Густава Горна. Пехота. Выборгский финский полк Ханса Врангеля (1200); Эстерботтенский финский полк Александра фон Эссена (1200); две роты из гарнизона Ревеля и четыре из Нарвы (900). Всего до 3 300 мушкетеров и пикинеров. Кроме того, в августе прибыл финский полк Хеннинга Грасса (1000). Кавалерия: лейб-рота Густава Горна капитан-лейтенанта Эрика Горна, роты Клааса Бертельсона, Олафа Дуфвы, Рейнхольда Анрепа, Андерса Паули, Герда Скютте, Фабиана Врангеля,Оке Свантессона, Райнхольда Вюнша, Якоба Бенгтссона, Нильса Монссона, Генриха фон Ховена (от 120 до 150, всего более 1 500 финских рейтар ); рейтарская шведская рота Оке Ханссона (150); эстляндско-ингерманландский адельсфан барона Берндта фон Таубе из двух рот (270). драгунская вербованная рота из немцев и французов Адама Ришара де ла Шапелля( 150). Всего 2 100 рейтар и драгун. Итого 5 400пехотинцев,рейтар и драгун. Если говорить о состоянии войск, то они имели в своих рядах большое количество опытных офицеров и солдат, участников прошлой войны. Однако краткий срок вербовки и недостаток средств обусловил не самое лучшее качество иноземных наемных частей, а среди земельных шведских и финских пехотных полков было много необученных новобранцев, никогда не видевших неприятеля. Хороши были только цветные немецкие и шотландские пешие полки, кирасирские лейб-роты, французские драгуны-гугеноты и в определенной мере - финские рейтары. 18 (28) июня из военного порта Эльвснаббен под Стокгольмом двинулсяв Балтийское море флот в 76 больших и малых кораблей с 9-тысячным экспедиционным корпусом на борту. 20(30) июня он прибыл в устье Дюны. Так как в городе свирепствовала чума, солдат высадили и разместили в Мюльграбене (ныне район Риги Мильгравис). В результате обсуждения плана кампании было решено было сначала двинуться на Кокенгузен, отрезав тем самым Дерпт, который должен был осаждать эстляндский отряд Делагарди и Горна, и другие ливонские крепости от прибытия подкреплений из Литвы. Блицкриг был неизбежен: ведь на протяжении почти двух месяцев (!) шведам не довелось встретить на своем пути регулярных войск да и вообще серьезного противника как такового. Инфлянты защищать было некому. Вооруженные силы Польши и Литвы и их вассалов на 15 этом довольно обширном театре боевых действий от Митавы до Динабурга и от Дерптадо Биржей насчитывали не более 2 тысяч человек, не имели единого управления и представляли собой разрозненные, удаленные друг от друга малые гарнизоны. Подробные планы важнейших крепостей, плачевное состояние их укреплений, численность и моральный дух защитников шведам были хорошо известны еще с прошлой войны. Если литовские гарнизоны еще могли немного продержаться, то лифляндцы и курляндцы откровенно не желали воевать. 2 (12) июля король выслал из Риги на восток вдоль Дюны (Даугавы, Западной Двины) отряд полковника Юхана Банера в составе четырех пеших полков и одного эскадрона, пяти конных рот. При этом построение позволяло быстро развертываться в боевой порядок ― впереди шла конница, затем пехота, сзади опять конница и обозы, при каждом пешем эскадроне имелась пушка. Часть грузов солдаты перемещали по Двине на речных плавсредствах и волокли бечевой. Отряд полковника Гийома де ла Барра отправился из Риги на северо-восток занимать лифляндские города по реке Аа (Гауя) - Венден (Цесис), Трикатен (Трикаты) и Роннебург(Рауна). В Риге остался значительный резерв ― финские полки и полк Вурмбрандта, а также лейб-драбанты. Взятие Дерпта 16 (26) июля фельдмаршал Делагарди с небольшим отрядом выступил из Ригина Вольмар, по пути взял войска из Ревеля и эстляндское дворянское ополчение и двинулся с ними на соединение с генералом Горном, который вышел из Нарвы днем раньше. При этом пушки и припасы отряда Горна ввиду плохих дорог и недостатка лошадей доставлялись к Дерпту на судах по реке Нарове, Чудскому озеру и реке Эмбах (Эмайыги). Конница была довольно хорошего качества, но более половины финской пехоты состояло из рекрутов, ни когда не видевших неприятеля. Делагарди и Горн соединились 30 июля (9 августа ) в Пильтене (Пыльтсамаа), что северо-западнее Дерпта. 5 (15) августа передовой отряд финских рейтар подскакал к городу, захватив языков - польского трубача и местного кузнеца. 6 (16) августа) основные силы шведов подошли к Дерпту, став близ него в четверти мили лагерем в ожидании артиллерии, которая прибыла только 9 (19) августа . Отрядами финляндской кавалерии были беспрепятственно взяты несколько малых замков Дерптского староства. Большой торгово-ремесленный город - крепостьна реке Эмбах, оборонялсямалым литовским гарнизономи городской милицией под командой каштеляна дерптского барона фон Путткамера. Староста дерптский барон Магнус Эрнст Денхоф, защищавший город в прошлую войну, видимо, не веря в успех данного предриятия, и спешно отъехал на юг при приближении шведов. Нельзя сказать, что враг застал город врасплох. Путткамер еще в апреле предупредил магистрат о том, что перемирие сторонами не продлевается, предписав привести в порядок ополчение, оружие и укрепления (то есть осыпавшиеся валы и обвалившиеся стены). Отцы города направили тревожные письма королю, Радзивиллу и Денхофу, однако помощи не последовало. К началу осады гарнизон насчитывал до 200 польско-литовских пехотинцев (гайдуков, выбранцев), 90 немецких наемников, до сотни всадников дворянского ополчения, за которое условно можно было считать бежавших в город окрестных рыцарей, несколько сот собранных по округе вооруженных крестьян и неизвестное число бюргеров-ополченцев, принимая во вниманиенаселение города, численность милиции осторожно можно считать в 500-600 человек. В Дерпте было много пушек и несколько тонн пороха, большие запасы 16 оружия и провианта. Однако боевой дух защитников ослаб, особенно после известия о падении Кокенгузена и Зельбурга. Из города вместе с старостой Денхофом выехали многие знатные поляки с семьями и монахи ордена иезуитов, которым римский папа и король поручили в Ливонии важную миссию контрреформации. К тому же возникла внутренняя распря. При сборе ополчения3 (13) августа столкнулись польская и немецкая партии, - первая объявила вторую изменнической. Магистрат покарал зачинщиков денежными штрафами и арестом в башне, выпустив их только перед началом бомбардировки, но повлиять на исход осады это уже не могло. Дерпт (Юрьев, Дорпат, Тарту) со времен крестоносцев являлся важнейшим военным пунктом, однако к 1625 году был лишь запущенной средневековой крепостью, не способной устоять против осадной техники нового времени. Судя по описаниям и чертежам, составленным в 30-е годы XVII века шведским военным инженером Швенгелем, город и замок стояли на южном высоком берегу Эмбаха, на Соборной горе. На северо-западном крутом склоне, обороняемом рекой и рвом, оборона являлась наиболее сильной, но на юго-восточной пологой стороне была довольно слабой против осадной артиллерии. Стены с башнями не были окружены системой бастионов, пехотными позициями, что облегчало противнику установку батарей, подведение траншей и минных галерей. Поэтому разрушение стен, ворот и падение города стало вопросом всего лишь нескольких дней. 8(18) августа Делагарди направил требование о сдаче, которое было отвергнуто. 10 (20) августа город был окружен, а финская пехота принялась копать шанцы. На северной стороне реки под руководством нарвского коменданта Антса Эрикссона возвели две больших батареи, которые 12 (22) августа начали сосредоточенный обстрел важнейших объектов, терроризируя население. Пехота и саперы стали подводить траншеи к стенам. Шведские батареи произвели по городу за четыре дня более 1200 выстрелов из 24-фунтовых орудий, потратив 5 ластов (10 тонн) пороха. В ходе этой адской канонады, интенсивностью не уступавшей обстрелу Риги, были разрушены или повреждены дома вокруг Рыночной площади и башня Священника, сильно пострадали Рижские ворота, а в Немецких воротах была проделана такая пробоина, что через нее можно было вести атаку. Попытка обороняющихся завалить и засыпать пролом оказалась бесполезной, так как под ударами тяжелых ядер 15 (25) августа на этом участке рухнула городская стена. Здесь шведы подвели свои траншеи вплотную к стенам, и их пехота уже могла ринуться на штурм. В город стали залетать мушкетные пули. На южном фасе шведы повредили стену между Соборными воротами и башней Длинный Герман. Канонада деморализовала защитников, показав им всю тщетность дальнейшего сопротивления. Вечером 15-го каштелян Путткамер созвал городской совет и знатных рыцарей и иезуитов. Было принято решение: в случае продолжения такой же сильной канонады и на следующее утро -сдаваться. Однако наутро, не дожидаясь приказа, какой-то мещанин, видимо, выражая общее желание сограждан, самовольно выставил на стене шапку на пике ― сигнал о готовности капитулировать. Начались переговоры. Делагардидля гарантии безопасности дерптской делегации выслал в город заложников ― ротмистра эстляндского адельсфана барона Берндта фон Таубе, подполковника финского Эстерботтенского полка барона Александра фон Эссена и командующего финляндской кавалерией подполковника Оке Тотта. Фельдмаршал, желая побыстрее высвободить войска для дальнейших операций, выставил сравнительно мягкие условия. 16 (26) августа были подписаны кондиции. Гарнизон получал свободный выход с личным имуществом, но без знамен, зажженных мушкетных фитилей и барабанного боя, а городу и жителям даровалась милость. С 17 гарнизоном из города ушли все поляки и католики, а 50 немецких наемников перешли на службу шведскому королю. Эстляндский адельсфан и финские рейтарские роты Андерса Паули и Генриха фон Ховена получили задачу сопроводить противника в направлении Динабурга. (Видимо, затем эта кавалерия присоединилась к войску короля у Биржей.) Взятие Дерпта обошлось шведам всего в8 убитых и 10 раненых, кроме того, в городе пришлось оставить до сотни больных. Захвачено было несколько десятков исправных крепостных орудий и 2 ласта пороха, а также большое количество ядер, как чужих, так и своих, выстреленных по крепости. Поэтому пушки из Нарвы тем же водным путем отправили обратно, так как в Дерпте в них нужды не стало, а транспортировать тяжелые орудия по бездорожью в дальнейшем походе было нечем да и незачем. Что интересно, магистрат на всякий случай взял у уходящих польских чиновников письменное свидетельство в том, что город пол градом ядер честно оборонялся против врага, сколькомог, и сдался только после пролома стен, то есть в безвыходном положении. Как там еще власть повернется, а оправдательный документ не помешает...Однако польская власть никогда больше не вернулась ни в Дерпт, ни в Ригу. Захват Восточной Лифляндии Авангард Банерав составе сводного эскадрона мушкетеров, солдаты которого были отобраны из четырех элитных полков, и усиленной рейтарской роты, проделав форсированный марш, подошел к Кокенгузену уже 5 (15) июля, но сходу замком овладеть не смог из-за отсутствия артиллерии. Замок недаром столетиями считался сильнейшим во владениях бывшего Ливонского ордена, с восточной стороны его три стены с башнями представляли собой как бы ступени лестницы на крутую гору. Но состояние укреплений было из рук вон плохим еще в прошлую войну и лучше за истекшие четыре года не стало. Да и крепости, как известно, обороняют не столько камни, сколько люди. Начав осаду Кокенгузена, Банер отправил на северо-восток отряд, который без сопротивления взял сильный замок Берзон (Берзениеки), куда поставили гарнизон из 40 солдат. Король 9 (19) июля прибыл в Кеггум (Кегумс), где оставил часть сил пол командой Монса Пальма, приказав строить мост и транспортировать по Дюне грузы. После прибытия Густава Адольфа с войсками и пушками Кокенгузен после канонады сдался на капитуляцию 15 (25) июля,литовский гарнизон был отпущен в Крейцбург (Крустпилс).В замке стала рота шотландских мушкетеров Патрика Огилви. Лежащий далее на восток по Двине важный замок Зельбург (Селпилс) сдался без сопротивления 18 (28) июля. Отряд подполковника Эрнройтера в составе трех рот финской и эстляндской конницы с двумя пушками отправился занимать центральную Лифляндию с замком Пебалг (Пиебалга), защищаемым литовским гарнизоном в 100 человек. Осада замка сначала не задалась, противник даже делал успешные вылазки, но после прибытия из Кокенгузенафинской роты Карельского полка эскадрона Антона Юргенрейхаи шотландской роты Патрика Огилви, спустя две недели осады гарнизон, потерявший надежду на помощь своих, капитулировал 5 (15) августа. Взяты были еще несколько окрестных замков с обвалившимися укреплениями, причем шведы с приятным удивлением вновь и вновь обнаруживали в них отсутствие не только гарнизонов, но даже воротной стражи. Отряд полковника де ла Барра в составе двух пехотных, рейтарской и драгунской рот, двигаясь на северо-восток, легко взял Венден и Трикатен и 18 (28) июля осадил важный опорный пункт противника ― Роннебург (Румборк, Роен). 18 Крепость, которая не сдалась врагу в прошлую войну, из всех инфлянтских крепостей имела самый сильный гарнизон в составе вербованной пехотной роты в 150 человек, трех казацких рот и некоторого количества гайдуков (гарнизонных выбранцев), всего до 500 человек, много пушек и припасов. В то же время у де ла Барра насчитывалось едва 600 человек, при этом ни орудий, ни других осадных средств не было. Однако воля гарнизона к сопротивлению была сломлена известием о падении Кокенгузена, надежда на то, что придет выручка, была потеряна. На 16-й день осажденные капитулировали. Адмирал Гюлленхельм из Риги тоже предпринял поход на запад, в Курляндию, силами финского полка Кристоффера Ассарссона с целью завладеть Шлоком (Слока) в устье Аа Курляндской с водяными и ветряными мельницами, и Тукумом (Тукумс), где поставили роту Пауля Бозена, которая накануне прибыла из Финляндии после целых пяти недель болтанки на корабле в штормовом море и неимоверных страданий от морской болезни пополам с сильнейшим голодом и жаждой. Этот поход решил проблему помола зерна и выпечки хлеба в гарнизоне, так как рижские мельницы вышли из строя из-за летнего упадка воды. Действия короля Густава в Литве 22 июля(2 августа) конная разведка из Зельбурга взяла находящийся в землях Великого Княжества Литовского замок Нерфт (ныне Нерета в Латвии), владение видного сановника Речи Посполитой барона Вальтера Плеттенберга, а через два дня замок Чадощь, владение пана Гедеона Раецкого. Густав изменил свои первоначальные планы движения в Курляндию от Риги и базы снабжения в Кеггуме вдоль берегов Дюны. Он решился на вторжение в Литву, чтобы используя очевидную слабость противника, разорить край, взять ряд важных пунктов, может быть, даже Вильно, Ковно и Полоцк,а потом жмудской стороной по дуге с юго-востока зайти в Курляндию и овладеть ее замками, тем самым обезопасив Ригу и Лифляндию от контрудара и вынудив противника к перемирию или даже миру на своих условиях. Он срочно призвал к себе Делагарди, Горна, Эрнройтераи де ла Барра, собирая силы в один кулак. По его приказу от 7 (17) августа из Швеции перебрасывалось на кораблях пополнение ― Дальский полк Оке Оксеншерны и Вестготский полк Иоганна Ройтера, пять рейтарских рот, осенью прибыл также Смоландский полк Дэвида Драммонда. В начале августа шведы перешли по наведенному мосту и форсировали вплавь на конях и подручных средствах Даугавуу Кеггума. Вообще водные преграды они преодолевали с удивительной быстротой ― пешие колонны шли дорогами параллельно с конными, и при переправах через реки кавалеристы сажали за спины пехотинцев, перевозя их на тот берег по три-четыре раза, что обеспечивало высокий темп маршей. Затем войска вступили в задвинские земли Курляндского и Семигальского герцогства, взяли важный перекресток дорогу замка Вальгоф (Вале, Валмуйжа) и впервые в истории польско-шведских войн вторглись на территорию Великого Княжества Литовского. Причем вторглись они не куда-нибудь, а в жмудские родовые владения самого польного гетмана литовского Радзивилла, князя на Биржах и Дубинках. Став 1 (10) августа в Радзивилишках, король выслал конные отряды, которые разграбили у Биржей попельский и огоньский фольварки гетмана, убили управляющего. Биржанский староста, наскоро собрав кого мог, смело напал на отряд неприятелей, разбил его и прогнал, отнял полон, взял нескольких языков и одного привел к князю. Но за передовыми захватчикам и надвигалось огромное войско. В начале августа король заключил с гетманом Радзивиллом краткосрочное перемирие на 12 дней, которое, однако, не касалось боевых действий в Лифляндии. В течение этого 19 времени Густав мог спокойно заняться сосредоточением сил на задвинском плацдарме, строительством укреплений, дорог и переправ, устройством магазинов. Распри полководцев Потеря Инфлянт и вторжение шведов в Литву стали для гетмана Радзивилла сокрушительными ударами, однако и новый удар не заставил себя долго ждать. 27 июля (7 августа) он узнал о решении короля Сигизмунда, принятом двумя днями раньше. С началом войны диплом и булава великого гетмана литовского достались не ему, Радзивиллу, а воеводе виленскому, бывшему великому канцлеру литовскому Льву Сапеге, стороннику короля и давнему недругу и сопернику Радзивилла, кстати, женатому вторым браком на сестре гетмана Эльжбете Радзивилл, умершей родами в 1613 году. На пост, примерно соответствуюший фельдмаршалу, главнокомандующему вооруженными силами и министру обороны Великого Княжества, который четыре года оставался вакантным после смерти великого воителя Ходкевича, король утвердил главу канцелярии, администратора, кабинетного политика, законника, дипломата и ученого мужа, в общем, «писаря», военный опыт которого ограничивался главным образом командованием в молодости гусарской хоругвью в походе Стефана Батория на Псков. 67-летнего старца, не способного долго сидеть в седле, предпочли бодрому и смелому 40-летнему воину, имевшему огромный авторитет не только среди магнатерии и шляхетства, в простом народе и в войске, а даже и у противника, накопившему огромный опыт войны со шведами, спасшему с горстью людей честь Отчизны в двух прошлых тяжелейших кампаниях. Здесь нужно принять во внимание, что польные гетманы коронные и литовские по сложившейся традиции зачастую наследовали булавы гетманов великих коронных и литовских, а князь Кшиштоф II Радзивилл являлся еще и наследственным владетелем Литвы, сыном великого гетмана литовского Кшиштофа I Радзивилла Перуна, а также потомком многих других славных литовских вождей, родственником нынешнего великого канцлера литовского Альбрехта Радзивилла. Правда, он был кальвинистом, как выражались поляки, «небожиком», но кальвинистом был и его отец. Кстати, придерживался ранее протестантизма и урожденный в православии Лев Сапега, пока в зрелом возрасте не переметнулся в католичество из карьерных соображений. Негодованию оскорбленного Радзивилла не было предела. Князь не скрывал протеста, в письмах нарочито именуя Сапегу лишь воеводой виленским. Между ним, королем и новым великим гетманом литовским последовал обмен посланиями, где эмоции, обиды и выяснения отношений порой выплескивались за рамки норм официальной переписки и светской учтивости. Недоуменный ропот пошел и среди войска, ив шляхетском обществе. Разумеется, причины решения короля были далеки от военной целесообразности. Во-первых, мстительный Сигизмунд ничего гетману не забыл ― ни перемирия с Густавом, ни открытой полемики в сейме, ни обвинений в поражениях, на которые приходилось оправдываться перед послами шляхетства, ни предложений отказаться от шведского трона. В-вторых, он не желал усиления влияния этого оппозиционера и кальвиниста. Ведь победи Радзивилл шведов, он неминуемо стал бы национальным героем и признанным лидером Литвы, а быть может, и новым королем Речи Посполитой. А в-третьих, данный выбор, который, как пишут биографы Сигизмунда, дался ему нелегко ( указ о назначении князя по некоторым сведениям, якобы уже лежал подписанным на письменном столе короля),вообще был весьма невелик, - на эту расстрельную должность находилось крайне мало желающих, а еще меньше пригодных ... Ни к чему хорошему данное решение не привело. Для начала Радзивилл получил 20 послание новоиспеченного великого гетмана литовского , который высокомерно информировал своего «швагера» (так поляки называют брата жены и мужа сестры) о своем назначении и ясно ему давал понять, кто теперь главный. В конце письма он потребовал отозвать из своего имения поставленную там казацкую роту Вехмана, так как право распределять стоянки принадлежит теперь ему. Ротмистр немец Вехман в прошлую войну был одним из самых боевых командиров ,в числе избранных героев он повергал на церемонии в сейме 1623 года к ногам короля трофейное шведское знамя и получил в награду фольварк. Конечно, что греха таить, гетманы частенько ставили на постой свои войска на земли тех магнатов, с которыми они не были в дружбе. Но ведь идет война, враг перешел литовскую границу, эти казаки, возможно, завтра поскачут в сечу! А им сам главнокомандующий, богатейший в Литве магнат, мелочно жалеет кусок хлеба да навильник сена... Дальше ― больше. В то время, как враг взял Кокенгузен и подошел к Биржам, король и новый великий гетман литовский стали отменять как самочинные приказы Радзивилла на набор войска, отданные без получения королевских «листов пшиповедных» Так, например, вместо позарез необходимого подкрепления действующей армии Сапега направил свои универсалы двум боевым заслуженным ротмистрам, Мирскому в Новогрудке и Зволынскому в Минске, с требованием распустить как «самовольно набранные» по приказу польного гетмана литовского казацкие хоругви, а взятый их почтовыми провиант возвратить. Ситуация повторилась в сравнении с 1621 годом просто зеркально, причем зеркало было кривое. Мало того, что несмотря на все предупреждения Радзивилла, в Литве перед войной опять не оказалось войска. И то, что он набрал, у него опять отнимали. Но если четыре года назад это еще можно было как-то оправдать турецко-татарской угрозой, то сейчас никаких оправданий этому не находилось. С началом боевых действий ни патентов на вербовку жолнежей, ни денег, несмотря на все его просьбы, князь от короля не получил. Гетман все-таки сумел ( ему было не впервой), используя властные полномочия, личные средства и личные гарантии, уговоры и призывы к защите Отчизны, набрать несколько конных и пеших рот, а также немного повятовой кавалерии, - помимо трех дворских гетманских гусарских и одной пешей хоругви, которые он содержал на свой кошт. Хоругви повятовой кавалерии (шляхетского ополчения) выставили за свои средства только вилкомирский, упитский повяты и Жмудское княжество. Прямо сказать, литовская шляхта стала отлынивать от защиты родного края еще больше, чем в прошлую войну. Хорошо если поступившие хоругви выслуживали оговоренный квартал, а то многие вояки приезжали в лагерь только показаться. Иные роты насчитывали по 30-40 человек, порой прибывала в обоз одна рота, а вместо нее уходило две. Имеющимся составом (около 500-700 конных и пеших к началу сентября) можно было как-то встретить первый натиск врага, но без жолда жолнежи отказывались воевать. В конце июля Радзивилл срочно обратился к великому подскарбию литовскому Кшиштофу Нарушевичу и попросил его о выделении ему хотя бы части собранных в Великом Княжестве налогов, гарантируя своим имуществом возврат всех сумм в том случае, если король и сейм эти расходы не возложат на казну. Подскарбий, поволокитив вопрос несколько дней, 2 (12 ) августа дал ответ в следующем роде: мол, все понимаю, оборона Отечества дело святое, сам вижу, что Литва огнем занимается, но помочь ничем не могу ― король категорически запретил пускать литовские налоги на нецелевые расходы...Напрашивается вопрос: если это не предательство, то что же? Слава Пану Богу и пресветлой Панне Марии, покровительнице польско-литовского рыцарства, военной катастрофы не произошло. К октябрю образовалось фактически две отдельно набранные и отдельно действующие на двух разных операционных направлениях 21 армейские группировки под командой двух сильно не ладящих меж собой стратегов, один из которых по рангу был как бы главным, а другой как бы вторым. «Два медведя» разделили «берлогу», но ни взаимодействия, ни подчиненности не сложилось. Не получая на войну достаточно сил и средств от короля и сейма, Сапега и Радзивилл, эти не самые бедные в Литве магнаты, открыли свои скарбницы и стали сами формировать свои войска. Правда, при этом великий гетман получил от короля патенты на вербовку 1 000 гусар, 600 рейтар, 400 казаков и 1 000 пехотинцев, но из-за недостатка ресурсов и времени даже такую малую армию можно было набрать еще не скоро. Лев Сапега, фактически неспособный исправлять свою должность из-за отсутствия полководческого опыта и ввиду преклонного возраста, совершенно разумно предоставил правопрактического руководства на поле брани третьему медведю. Великий референдарь литовский, воевода смоленский Александр Корвин Гонсевский, герой войн с московитами и шведами, бывший комендант Кремля, еще один соперник Радзивилла, с которым он крупно поссорился еще в прошлую войн, был тем, кому король нарочито поручил почетную миссию вручить новому великому гетману литовскому его драгоценную булаву. В то же время Сапега, желая умножить славу своего рода, имел неосторожность продвигать в полководцы и в наследники старшего сына, 35-летнего Яна Станислава, великого маршалка литовского (это придворный титул командующего гвардией). Однако Сапега-младший, как показали дальнейшие события, ввоенном плане оказался совершенно бесталанным. Падение Биржей Вскоре князю Кшиштофу пришлось вынести очередной удар судьбы. После окончания перемирия, подойдя 20 (30) августа к Биржам с 10-тысячным войском, ?кнез Судерманский? сходу начал осаду замка с трех сторон, применяя артиллерию и минные подкопы. Старый замок с крепкими стенами был защищен по периметру валами и бастионами по голландскому образцу, возведенными гетманами отцом и сыном Радзивиллами, имел много пушек и пороха. Однако спешно собранные для обороны хлопы и шляхта разбежались, а гарнизон из 300 человек, как только атакующие шведы заняли рвы, капитулировал на условиях свободного выхода. Наутро 25 августа (5 сентября), как раз в день назначения Сапеги гетманом, Густав Адольф овладел родовым гнездом князей Радзивиллов. Чтобы оценить трагическое значение этого события, представим себе на миг, что испанцы взяли бы у Людовика XIV Версаль, австрийцы у ФридрихаII - Потсдам, а татары у царя Алексея Михайловича ― село Коломенское. Староста биржанский успел сжечь город (посад) и окрестные фольварки, но трофеями шведов стали огромные запасы и арсеналы, в том числе 60 пушек - ни разу за все войны со шведам и поляки с литвинами столько не выставляли на поле боя. В письме королю польный гетман литовский с горечью писал: «Правду сказать, рассчитывал я на верных слуг своих, на тех, что головы бы не пожалели, на шляхту замковую, но у них самих был урон великий, долго удерживать замок не могли...» (Князь здесь великодушно оправдывает многих своих верных слуг, многих из его обширной клинтелы, которые ранее немало попотчевались на его пирах, громко клянясь в верности Его Княжеской Милости, обещая, если потребуется, радостно умереть наглазах могущественного патрона, но в тяжелую годину испытаний бежали от стен и валов крепости). Густав сделал Биржи своей главной квартирой и принялся оборудовать большой укрепленный лагерь с валами, бастионами, батареями, рвами, болверками и рогатками. Кроме того, он возвел защитное предмостное укрепление на Двине у Кеггума с большим 22 гарнизоном. Врагу открывалась прямая дорога в Литву. Однако новый великий гетман Сапега первым делом при вступлении в должность выслал роту пехоты и несколько казацких рот под Динабург, а Радзивиллу в подкреплении для защиты Биржей отказал, - мол, сил недостаточно. А Сигизмунд потом еще и попрекнул князя: почему не поставил в замке регулярный гарнизон? Боевые действия под Биржами Удар судьбы князь Кшиштоф вынес стоически, но на истинного виновника данной катастрофы указал в одном из писем довольно прозрачно: «Бог судья тому, кто намеревался, будучи мещанином в делах военных, к пагубе Великого Княжества Литовского своих замыслов добиться...» В своем послании королю гетман дал весьма неутешительный прогноз боевых действий: «Если (Густаву) и у Биржей и у Дерпта повезет, может он войско морем через Поланген (Палангу) перебросить...Потом пойдет двумя колоннами от Полангена и Биржей на Ковно, соединится там, и не будет ему нужды курляндских замков добывать, вся провинция сама в руки придет...Имел бы я подкрепление гусарами и пехотой, Биржи защитил бы, и неприятель ушел бы, откуда пришел, не в полном порядке. Пока имею в остатке несколько сот человек. Будут деньги и амуниция, найму и тех, кого сейчас по землям собираю, но пока в строй не ставлю...» Казалось бы, военный крах казался неминуем и замысел короля Густава Адольфа разорить край и овладеть Вильно был близок к осуществлению. Однако, как показывает исторический опыт, прийти в Литву, отчизну храбрецов, завоевателям легко, только выйти из нее в целости им бывает трудно. Князь Радзивилл с холодным яростным упорством и с максимальной энергией задействовал те свои малые силы, которые медленно, но все-таки росли ― все-таки Сапега не все прибирал себе. Гетман, став лагерем в Ониксте, что восточнее Биржей, быстро возвел блокирующие противника полевые острожки и выслал всю конницу в подъезды. Скоро шведы не рисковали выйти из своего лагеря силами менее роты, а не то чтобы пытаться разорять Литву, стали терпеть нехватку продовольствия и фуража. Казаки каждый день пригоняли пленных. Бежавшая от шведов биржанская шляхта вернулась и тоже включилась в партизанскую войну. Единственный способ для малого войска бороться с многократно превосходящим противником― это, уходя от генеральных сражений, маневрировать, собирая в кулак силы на отдельных участках, бить небольшие отряды, неожиданно нападать и быстро уходить, чтобы ударить в другом месте, блокировать гарнизоны, нарушать и тревожить коммуникации, постепенно истощать малой партизанской войной силы врага, численность которого из-за нарушения снабжения обращается против него же. Этот способ Радзивилл реализовал сполна. И получи он подкрепление вербованной и повятовой кавалерией, чужеземными наемниками и даточными выбранцами, дела шведов сложились бы и того хуже. Может быть, будь на месте Густава Адольфа Валленштейн, Суворов или Наполеон, они с такими силами наверняка ринулись бы в Литву и взяли Вильно, а может, и что-то еще. Но 30-летний шведский король был лишь в начале славных дел, и «Северным львом «его пока никто не называл. Силы непредсказуемых литвинов он осторожно переоценивал. Тем более что все попытки посланных им рейтар взять языков для получения необходимых разведданных терпели неудачу ― чаще всего языками становились они сами. У Радзивилла войсковая разведка, осуществляемая отрядами легкой конницы, и агентурная (шпионы из мещан, крестьян, евреев)действовала всю войну отлично, шведы же обычно знали о 23 противнике очень мало. Густав терял очки, а его соперник их набирал. Потерпели неудачу усилия канцлера Оксеншерны достигнуть с противником перемирия до 1 (11) июня 1626 года. Определенные надежды на них были ― канцлер вел переговоры с Радзивиллом и Сапегой и уже направил под Зельбург в начале сентября на встречу спольскими представителями своих делегатовкоролевского секретаря Юхана Адлера Сальвиуса и подполковника Карельского полка Арвида Горна со свитой. Однакона переговорах шведские комиссары, видимо, получили со своими предложениями от ворот поворот, а по возвращении были встречены, схвачены и ограблены казаками. Возможно, в этом несомненном нарушении международного права шведы отчасти были виноваты и сами, так как слишком рано отказались от польского конвоя. В лагере Радзивилла в Свядощи с комиссарами обошлись достойно их положения, однако, тяготясь присутствием этих дипломатических соглядатаев, гетман вскоре сплавил их воеводе мстиславскому, а тот14 (24) октября после месяца плена отпустил шведов к своим. 1 (11) сентября Радзивилл выступил в поход с несколькими конными хоругвями, намереваясь напасть на предмостное укрепление на Двине, прервав сообщение шведов с Биржами, а потом пройти в Курляндию и далее в Жмудь, где пополнить свои силы. На своем пути литвины 4 (14 ) сентября сходу и без потерь овладели Нерфтом (Нерета), майонтком старосты новогрудского пана Вальтера Плеттенберга, бывшего королевского комиссара на переговорах со шведами и потомка великих магистров Ордена, замок с каменными стенами, где захватили большой цейхгауз.7 (17) сентября был взят огражденный валом и рвом с водой замок Чадощь, майонтек «небожика» пана Гедеона Дунина-Раецкого, хорунжего вилкомирского. Что интересно отметить, в штурме замка участвоваллично сам его владелец пан ротмистр Раецкий со своей вилкомирской повятовой хоругвью. При этом неприятель опять не оказал сопротивления, - шведские солдаты сдались при одном виде вражеских знамен. В Нерете и Чадощибыли взяты большие запасы и много пленных, большинство которых выразили желание вступить в литовскую армию, а тех, кто этого не пожелал, гетман велел проводить под конвоем за Двину в Зельбург. Это был с его стороны не только благородный и гуманный, но и весьма разумный поступок. Ведь поруби литвины пленных на месте, сдаваться враги впредь стали бы не столь охотно. Тем самым опровергалась пропаганда противника, что злые варвары никого в плен не берут. Вскоре казаки перехватили шведский конный отряд, направлявшийся в Жмудь для взятия языков, и побили его. Четыре хоругви во главе с боевым ротмистром прошлой войны Иоганном Шмеллингом гетман послал к курляндскому Заукену, крепостице, обнесенной тыном и рвом. Казаки ее взяли, по свидетельству польских описаний войны, потеряв убитыми поручика Сташкевича и двух товарищей хоругви Раецкого - небожика Свенцицкого и католика Дроздовского (да ведают потомки православных!) Эти данные приведены к тому, что видимо, потери были выше, но польско-литовские источники зачастую отмечают потери в боях только среди благородных панов, а павших плебеев -почтовых, пахоликов, в общем, челядь, не считают нужным указывать. Далее Шмеллинг пошел по направлению к Зельбургу, где поймал шведского капрала из Кокенгузена, затем еще одного языка с Новой Риги (Фридрихштадт, Яуна-Елгава)и доставил их к гетману, который стоял с войском в Чадощах. Хоругви Раецкого и Скробовича, хоругвь литовских татар Ассановича сходили к Биржам, где они опять побили шведский разъезд. Однако 8 (18) сентября гетман отступил из Чадощи, узнав, что Густав 7 (17) сентября поднял войско и пошел к Нерфту, чтобы его отбить. В пути шведский король узнал, что противника там уже нет. Повернув обратно, он выслал отборный отряд из ста лучших рейтар 24 сжечь Чадощь. Однако те были перехвачены оставленной гетманом в окрестностях в качестве засады хоругвью Раецкого и разбиты наголову, немногим удалось бежать в леса и болота. Удачные действия Радзивилла привели короля Густава одновременно в состояние гнева и тревоги. Эти скифы и сарматы взяли его фортеции, даже не имея артиллерии! Он приказал судить и казнить прибежавшего в лагерь коменданта Нереты, а уцелевшего лейтенанта из гарнизона Чадощи взять под арест, грозой обрушился на ротмистров, выходящих в поиск безо всякого результата. Три дня и три ночи шведы сидели в укреплениях, напряженно ожидая атаки, но литвины не появлялись. Наконец на четвертый день прискакал со своими казаками ротмистр пан Ростовский, побил у валов рейтар, забрал пленных. Для его наказания Густав выслал вдогон эстляндский адельсфан, но на сей раз прискакал со своими казаками уже ротмистр пан Вехман и в свою очередь побил и взял в плен немало баронов и рыцарей. Проблемы снабжения Итак, действия в Литве не дали шведам реальных результатов при больших потерях и обидных неудачах. Наступление в южном направлении было признано не только совершенно бесперспективным, но и опасным, учитывая, кроме угрозы окружения, охватившую край чуму. В Биржах оставаться было нельзя. Делагарди оказался прав ― прокормить 8 тысяч войска за счет местных ресурсов оказалось невозможно. Взятые из Швеции припасы подошли к концу, снабжение ухудшилось. Солдаты из Финляндии должны были снабжаться за счет местных налогов, но средств на это из Або в Ревель поступило меньше половины потребного. К тому же летом в некоторых ленах вспыхнуло возмущение, которое прервало сбор податей. Голодала армия в метрополии, голодал флот, три четверти матросов которого составляли финляндцы. Король вынужден был лихорадочно занимать деньги у частных лиц и вводить новые налоги. Армии он отдавал противоречивые приказы ― с одной стороны, запрещал разорение местности, перешедшей под шведскую власть, и самовольный выход из лагеря на фуражировки (то есть на охоту за лифляндскими коровами), а с другой стороны, требовал максимально запасаться местным и трофейным литовским скотом. Крестьяне от шведских грабежей и повинностей бежали в леса и болота, уходили в Московию, что поставило под угрозу обмолот хлеба в дорпатском старостве. Наступление назад Все это побудило короля перенести войну и базовый лагерь в Курляндию, где силы противника практически отсутствовали, а курляндцы, как ожидалось, будут сдаваться без боя. Намерение шведов уходить сразу стало известно гетману, и он поднял войско в поход. В описании деяний князя говорится: «...пришли от разных языков известия, что Густав с обозом своим назад идти хочет к Инфлянтам,а князь пан гетман ничего другого не желал, как того, чтобы тот сошелся с ним в открытом поле равным боем...Потому с величайшим поспешением пошел он днем и ночью, уже несколько миль осталось, но Густав, о движении нашем упрежденный, с той же быстротой из Литвы в Курляндию отступил с войском...» Густав Адольф выступил в составе 4 полков пехоты и 10 рот кавалерии, оставив лагерь у Биржей, в свою очередь, с таким «величайшим поспешением», что наутро 15 (25)сентября литвины обнаружили в покинутом вражьем стане много брошенных пушек и боеприпасов (несмотря на показания шведских источников, что артиллерию отправили по 25 Двине в Ригу), возы с военным имуществом, а также полевые лазареты с ранеными и больными. «Так как взять все мы не могли, с обозом спалили»―излагает польский источник. Оставив под замком казацкую хоругвь Жуковецкого для блокады гарнизона из пяти рот под началом коменданта полковника Тавастгусско-Нюландского полка Эрнста Кройца, гетман пошел провожать непрошеных гостей. Взятие Бауска Войско Густава направилось на запад, и после взятия Анненбурга 17 (27) сентября подошло к курляндскому городу Бауску. В плохо защищенном замке было всего 30 солдат, из них только 12 здоровых, но староста бауский ирландец Джек Батлер, герой прошлой войны, один из славной когорты знаменосцев на сейме 1623 года, упрямо решился защищаться. Однако пал замок не в результате штурма, а благодаря измене одного местного жителя по имени Хандт, который указал шведам на тайный подземный ход, ведущий за стену из кладбищенского склепа. Солдаты «Желтого» полка графа фон Турна пробрались по нему и открыли ворота своим, за что король отдал им ценное имущество бюргеров и окрестных рыцарей, которые они свезли в замок перед осадой. Староста Батлер пал смертью храбрых в рукопашном бою, став единственной жертвой взятия Бауска. Расположив свой лагерь под городом, Густав оградился от литовской стороны рекой, соорудив сильный шанец. Бой у Позволя Решив наконец выяснить силы и намерения врага, он распорядился отправить за языками свою лейб-роту Юргена Адеркаса во главе с лейтенантом Ведмундом Меессом. Лейтенант пытался было возражать против этой рискованной экспедиции, но король пришел в гнев. Так как от лейб-роты осталось всего 30 боеспособных кирасир, Меессу приказано было отобрать на пополнение отряда лучших всадников из других конных рот. По некоторым данным, в походе приняла участие также и элитная кирасирская рота Ветцеля. У жмудского местечка Позволь (Пасвалис) юго-восточнее Биржей королевских драбантов обнаружили казаки, вскоре подоспели еще две хоругви гетманских гусар во главе с самим Радзивиллом. Дело получилось славное ― согласно польским источникам, конную гвардию Густавав 200 коней перебили почти полностью, в плен попали сам лейтенант, два капрала и сорок три солдата, почти все ранеными. К своим с горестной вестью добрался всего один счастливец, и того Густав в гневе велел взять в железа, узнав, что он ничего путного сообщить не может, так как бежал еще до боя. (Правда, польский исследователь Михал Парандовский- «Кадринажи» шведские потери подвергает сомнению, основываясь на известной численности кирасирской лейб-роты Густава до и после битвы при Позволе). Так или иначе, с королевской конной лейб-ротой уже вторую войну происходили несчастья ― в 1621 году гвардейцев сильно потрепали под Кроппенхофом, а остатки их погибли при кораблекрушении во время эвакуации морем в Швецию. Теперь эти поляки и литвины вновь оставили короля без охраны! Всражении при Позволе гетман принял непосредственное участие, польско-литовские главнокомандующие в те славные времена нередко лично сражались на поле битвы. Рядом с князем-кальвинистом скакал в бой один напросившийся в дело армейский капеллан, монах-францисканец. Духовное лицо оказалось не робкого десятка. В схватке на него наскочил шведский гвардеец и почти в упор выстрелил ему из пистолета в грудь, однако монах уцелел, так как на нем были не только крест и ряса, но под рясой еще и 26 стальная кираса (береженого Бог бережет!) Испытав сильный динамический удар пули в панцирь, святой отец оправился ив свою очередь молодецки рубанул супостата палашом, отхватив у него правую руку до плеча вместе с ухом. Пахолики потом поймали в поле отличного кирасирского коня с залитым кровью седлом, и гетман, на глазах которого происходил этот поединок, распорядился отдать его как законную добычу герою-францисканцу. Еще один успех сопутствовал ротмистру Жуковецкому, который отбил у шведов под Бауском весь городской скот на выпасе, главный источник пропитания лагеря Густава Адольфа. Все эти поражения сильно деморализовали неприятельскую кавалерию. Не раз казаки, дерзко подскакивая к самому шведскому лагерю, безнаказанно захватывали пленных. Вскоре гетман получил важное подкрепление. 24-25 сентября (4-5 октября) к нему подошли воевода мстиславский и староста вилкомирский Хрептович с гусарами упитского повята и шавельскими выбранцами, стольник жмудский Радзыминьский с отрядом в 200 гусар и 300 казаков, а также воеводич мазовецкий Кособуцкий с отборной казацкой хоругвью, всего до 750 человек конницы и пехоты. Шведский король опять заторопился - оставив в Бауске гарнизон, он двинулся на Аннебург и Митаву, а войско гетмана двинулось за ним. Если бегство Пугачева, по словам Пушкина, казалось нашествием, то нашествие Густава Адольфа казалось отступлением... Дела украинские На этом месте мы вправе задать вопрос: а что же Корона, то есть Польша? Почему польские войска даже спустя три месяца после начала войны не пришли на помощь литовским собратьям, противостоящим многократно превосходящему врагу? Государство-то единое? Здесь необходимо сделать необходимое отступление. Дело в том, что в сентябре 1625 года внутренний конфликт на Украине вступил в вооруженную стадию. Гетман Жмайло с войском запорожским двинулся в поход вдоль Днепра на Киев в защиту поруганного православия и «вильного козатцтва».Конецпольский, присоединив в Баре к своим квартовым гусарам, рейтарам, казакам и немецким наемникам силы украинских магнатов Замойского, Збаражского, Вишневецкого, Казановского и других (всего до 30 тысяч конницы и пехоты, чего вполне хватило бы для того, чтобы сбросить шведов в Балтийское море), пошел с Подолья на Днепр казакам на встречу и обратил их вспять. В ходе преследования и двух неудачных для казаков столкновений правительственные силыв конце октября обложили казацкий табор у урочища Медвежьи Лозы близ Куруковского озера, что недалеко от города Черкассы. Конецпольский, предвидя упорное сопротивление противника и желая решить дело выгодным миром, предложил переговоры. Сила оказалась за поляками, другого для казаков выхода не было,- несмотря на все их призывы и мольбы, царь Московский не вступил в войну с Польшей. Старшина и казаки согласились на заключение мирного договора. Сбросив непокорного Жмайло, они выбрали кошевым атаманом склонного к компромиссу Михайло Дорошенко, изъявили покорность и принесли присягу. Дорошенко, которого через несколько дней Конецпольский утвердил гетманом запорожским, заключил с ним Куруковский договор, который казаки поклялись соблюдать. По его статьям за ними были оставлены права их громадского суда, выбора гетмана или старшего запорожского войска, утверждаемого, впрочем, польской властью, то есть великим или польным гетманом коронным. Число реестровых казаков на службе польского короля, которых выставляла старшина, ограничивалось 6 тысячами, причем на это время к казакам на Южной Украине причисляли 27 себя до 50 тысяч человек. Польша обязалась выплачивать внесенным в реестр 60 тысяч злотых ежегодно, чего, между прочим, хватило бы на квартальный жолд 5 тысячам литовских гусар, рейтар и легкоконников. Всего одна тысяча реестровых казаков должна была находиться в Запорожской Сечи, остальные- на границах Киевского, Брацлавского и Черниговского воеводств в готовности выступить в поход по приказу польного гетмана коронного, которому они подчинялись. Реестровые казаки, живущие не на королевских землях, а на землях шляхты, должны были или признать себя подданными пана, или в три месяца покинуть его владения. Таким образом, даже те, кто никогда не знал крепостного права и ранее считал себя военнообязанными только Короне, которую охранял от набегов татар, обращались в зависимое крепостное состояние. Кроме того, казаки обязались ради соблюдения мира с Османской империей не нападать на турецкие и крымские побережья и сжечь все свои «чайки» (хотя источником дохода запорожцев кусок хлеба были главным образом морские походы). Договор запрещал им поддерживать сношения с иностранными государствами, то есть участвовать в распрях крымских ханов, молдавских господарей и авантюрах всяческих тамошних самозванцев, приглашать татар в качестве своих союзников, сговариваться с Густавом Шведским. И конечно, сноситься с Москвой, у которой казаки уже просили прощения за «Смутное время» и помощь против «ляхов»- католиков. Куруковский договор, ставший сильнейшим поражением казачества, лишь временно отсрочил внутреннюю украинскую распрю, усилив классовые, национальные и религиозные противоречия. При этом был внесен раскол между немногими! «заможными» реестровыми казаками на службе правительства и массой стремившихся в вольное казачество «незаможных» селян. Так как «куруковская комиссия» во главе с гетманом Дорошенко стала объезжать все украинные земли, насильственно отделяя «выписников», последним теперь предстояло или стать «крипаками» пана, или, бросив семьи и хозяйства, одним бежать в Сечь, либо, взяв домочадцев, пожитки и скотину, добираться во владения царя Московского. Само собой, казацко-хлопские массы Южной Украины договор не приняли. Хотя катастрофу «Хмельниччины» Конецпольскому удалось отсрочить на 23 года, но в течение последующих13 лет на Украине произошло еще четыре крупных восстания. Таким образом, вечно беспокойный юг опять, хотя и на короткое время, стал «вторым фронтом» для воюющей на далеком севере страны. Бои в восточных Инфлянтах После взятия Дерпта фельдмаршал Делагарди пошел на юго-восток и без сопротивления взял крепость Кирумре (Киррумпяя), а затем разделил войска на две части. Сам он отправился на юг, к Нойхаузену (Вастселинна) и овладел им после двухдневной осады. Густав Горн пошел на юго-запад, к Мариенбургу(Алуксне), крепости, стоящей на острове среди одноименного озера, гарнизон которой капитулировал 1 (10) сентября через два дня осады на условиях свободного выхода. Делагарди, придя в Мариенбург, пополнил там свои силы и направил отряд подполковника Врангеля с тремя финскими полками и ротой рейтар на взятие Розиттена (Режица, Резекне) и Людсена (Лудзы), крепостей у русской границы, а подполковника фон Эссена с его полком - на помощь отряду де ла Барра под важную крепость Адсель, лежащую на пути из Дерпта в Кокенгузен, каковая и была взята10(22) сентября. 13 сентября граф Понтус прибыл в Кокенгузен, соединившись с войсками короля, но скоро понял, что его присутствие и руководство будет важнее гораздо восточнее. Горн 28 предпринял поход к Крейцбургу, где перешел Двину вражеский конный отряд, однако предупрежденные крестьянами казаки свернули в сторону и убрались за реку в целости. Пока шведы покоряли пространства Ливонии, литвины только начинали раскачиваться. 7(17) сентября великий гетман литовский Сапега отправил из Вильно в Динабург 150 казаков и 100 пехотинцев, а вслед за ними великого референдаря литовского и воеводу смоленского Александра Корвина Гонсевского с 200 гусарами, 400 казаками и 100 пехотинцами. Сам гетман сделал ставку в Видзах, местечке южнее Динабурга на стыке лифляндских, литовских и белорусских земель. Делагарди испросил у короля разрешения выслать Горна для взятия Динабурга, что существенно улучшило бы положение шведов и сильно затруднило набеги неприятеля. К тому же войска Горна, - 10 рот финляндской кавалерии и финский Эстерботтенский пехотный полк фон Эссена, стоявшие в Крейцбурге, вокруг которого фураж был уничтожен в радиусе 5 миль, несли значительные небоевые потери от голода, болезней и падежа лошадей, и их срочно нужно было отправить выедать другие места. 27 сентября (7 октября) отряд генерала Густава Горна (две роты из 180 пехотинцев финского Эстерботтенского полка Александра фон Эссена, около 700 финских рейтар, - роты Густава Горна, Клауса Бертельсона, Олафа Дуфвы, Райнхольда Анрепа, Андерса Паули, Герда Скютте, Фабиана Врангеля, Оке Свантенссона, Райнхольда Вюнша и Якоба Бенгтсона, и две драгунские роты полковника Адама - Ришара де ла Шапелля, - 200 немецких, французских и вербованных из прочих наций драгун), не имея артиллерии, вышел из шведского лагеря к Динабургу. Встретив по пути казаков, которые ретировались без боя, отряд Горна подошел к городу, где по шведским данным, кроме небольшого гарнизона и мещан, было всего три казацких роты .Динабургский замок, построенный по приказу Стефана Батория вместо замка, построенного по приказу Ивана Грозного вместо разрушенного по его же приказу замка крестоносцев, оказался при ближайшем рассмотрении в неважном состоянии. Однако, не имея пушек и достаточного количества пехоты, идти на штурм генерал все же не решился, ограничившись демонстративно-устрашающими действиями. К тому же он получил сведения, что с юга к городу направляется сикурс - отряд Гонсевского в 1 200 коней. Пустив среди местного населения слух, что брать Динабург он не собирается, Горн 29 сентября отошел полторы мили на север., где можно было достать провиант и фураж. Недалеко от мызы Листенхоф у реки Эвкст финны разбили лагерь и окопались валом. При этом драгуны де ла Шапелля, имевшие в армии репутацию храбрецов и отпетых висельников, стояли и оперировали отдельно, занимаясь фуражировкой, а проще сказать, сбором добычи в окрестностях. Горн донес королю Густаву о своем положении и испросил подкреплений. Видимо, он собирался дождаться здесь сильный пехотный отряд подполковника Ханса Врангеля, подходящий от Розиттена и Людсена, и с ним идти брать Динабург. Однако воевода смоленский не дал шведам времени на сборы. По польским данным, силы его составляли гусарская хоругвь Гонсевского в 200 коней, казацкая хоругвь Мещериновича в 300 коней, пятигорская хоругвь в 100 коней, хоругвь литовских татар Абрахама Богдановича в полсотни коней, рота литовской пехоты в 100-200 гайдуков, а также 4 пушки, всего 1000 -1200 человек. По последующему докладу Горна королю, ему противостояли 340 гусар, 650 казаков, 200 гайдуков и 4 пушки. В ночь с 1 на 2 октября Гонсевскийс небольшим количеством людей (Сапега вообще писал о «горстке») напал на лагерь Горна, однако тот, упрежденный своим боевым охранением, успел-таки построить конницу в поле и вывести пехоту на валы. Жестокая ночная схватка, кажется, единственная подобная в истории этой войны, продолжалась шесть 29 часов подряд и сопровождались большими потерями с обеих сторон. Голодные и усталые финны сражались стойко, но из-за дождливой погоды имели подмоченный порох. Горн, который был ранен пулей в бедро, приказал отступать на Штайнбрунн. Литвины оставили его в покое, но отыгрались на драгунах. По польским источникам, казаки и татары окружили, видимо, также ночью, отделившиеся роты де ла Шапелля и почти полностью их перебили, более сорока человек с командиром попали в плен. Общие потери Горна, судя по оставленным на месте боя могилам, литвины сочли более 200 убитыми. Потери Гонсевского якобы были минимальны, -два гусарских товарища его хоругви, Платомирский и Вольф, под которыми убило коней, попали в плен, один товарищи несколько казаков и гайдуков были убиты. Однако по шведским данным, их собственный урон составил всего 9 убитыми и 5 пропавшими без вести, пало 2 лошади и ранено 3, в то же время как потери литвинов оказались примерно равными, при этом в плен попало несколько командиров и товарищей конницы. Трофеями литвинов стало всего несколько приземистых финских лошаденок, на которых гусары постеснялись бы посадить свою челядь. Цифры потерь явно преуменьшены, причем с обеих сторон. По данным смотра 10 рот финской кавалерии в Штайнбрунне 9 октября, рейтары имели 4 убитыми, 20 ранеными, 54 больными, 91 рейтар стал безлошадным, причем потери в конском составе были следующими ― 12 пало в бою, 13 было ранено и 66 лошадей стали негодными к службе. Итого 169 вышедших из строя ― и это без учета потерь двух пехотных рот полка Эссена и драгун. С этим сражением связано одно историческое заблуждение, перекочевавшее в исторический обиход и туристические путеводители: будто бы Динабург пытался штурмовать сам||Густав II Адольф, но в бою с доблестным победителем Гонсевскимкороль был ранен в ногу (как вариант - потерял коня), и его войско отступило. Хотя победа литвинов была несомненна, однако она оказалась хуже поражения. Сапега, как и следовало от него ожидать, совершил серьезную стратегическую ошибку. Он решил, что шведы угрожают не только Динабургу, но и Полоцку, Браславу и Вильно, в то время как Делагарди и Горн вторгаться в лесисто-болотистые литовские дебри с враждебным населением, в край с враждебным населением и к тому же охваченный эпидемией чумы, никакого намерения не имели. Им занятое бы удержать ― силы таяли на глазах с каждой оставленной в очередной ливонской крепости ротой, солдаты мерли, как мухи. По мере захвата территорий коммуникации становились все уязвимее, и шведы стали создавать рубежи и кордоны против вражеских набегов по Двине и реке Эвкст. К тому же король настойчиво требовал у Горна финскую кавалерию себе на подмогу, а после Листенхофа шведы были встревожены дезинформацией о том, что подходит гетман Сапега с 8 тысячами запорожских казаков (хотя запорожцы двигались тогда совсем в другом направлении с совершенно другими вождями и намерениями). В этой ситуации, видимо, Сапеге необходимо было преодолеть ради блага Отчизны межгетманские разногласия и забыть обиды, рискнуть, оставить против Горна заслон, подкрепить боеспособной конницей Радзивилла и вместе с ним надежно блокировать главные силы Густава Адольфа в Биржах либо в Бауске или Митаве, куда король вторгся так же неосмотрительно, как Наполеон в Москву и примерно с такими же перспективами. Вместо этого великий гетман литовский и референдарь Гонсевский, который тоже ревновал к славе князя Кшиштофа и хотел проявить себя как самостоятельный полководец, сосредотачивали свои хоругви для незначительных действий на второстепенном направлении. Возможно, упущен был единственный шанс на победу. Бои под Митавой 30 Но вернемся в Курляндию. 28 сентября (8 октября) магистрат и гарнизон столицы герцогства Курляндского и Семигальского вновь, как и в прошлую войну, ровно четыре года назад, без выстрела открыли ворота завоевателям-шведам Сам же герцог Фридрих Кеттлер перед тем заблаговременно отъехал в один из своих замков. Похоже, что и в эту войну продолжало действовать его тайное соглашение с королем Густавом ― сдавать ему курляндские крепости без боя, а после перемирия получать их обратно. Большая часть шведов во главе с графом Турном стала в самой Митаве и замке, остальные во главе с королем -за рекой Аа Курляндская, за мостом. Гетман Радзивилл выслал две жмудские хоругви ротмистров Гештовта и Котовского (предка известного бессарабского разбойника и красного полководца), которые обнаружили противника и слегка потрепали его, взяв три десятка пленных. В свою очередь, Густав, остро нуждаясь в разведданных, 29 сентября ( 9 октября ) выслал к литвинам несколько рейтарских корнетов для взятия языков. С задачей рейтары опять не справились, литвины разбили их и погнали обратно, что дало гетману воинский случай. Подступив в ходе преследования к городу, Радзивилл, оценив обстановку, решился на набег. Оставив при себе гусар и весьма немногочисленную пехоту, гетман бросил в бой отряд поручика Миньского в составе гетманской гусарской и девяти казацких хоругвей. В предрассветном сумраке, в пятом часу утра 30 сентября (10 октября), в городские улицы внезапно ворвалась лавина свирепых всадников, все предавая огню и мечу. Гусары и казаки проскакали по городу от одной окраины до другой, от латышской кирхи к рыночной площади, мимо хорошо укрепленного шанца у немецкого собора, где их отразили огнем, и дальше мимо госпиталя в поле. В ходе этого кратковременного, но опустошительного рейда им удалось зажечь дома, конюшни и цейхгаузы, побить и взять в плен немало шведов (некоторых прихватили прямо в постелях), вывести из строя много лошадей. Перебежчики потом сообщали ― такой тревоги и паники в шведском стане отродясь не бывало, Густав в гневе велел расстрелять пропустивших нападение дозорных. Устроив неприятелю побудку, гетман встал с войском в поле близ города, как бы вызывая «кнеза Судерманского» на бой. Конницы у него было меньше, а пехоты всего ничего, но гетман, зная качественное и моральное превосходство своих жолнежей, был готов к битве, откровенно демонстрируя презрение к противнику согласно известному девизу его покойного учителя Ходкевича: «Сначала бить, считать после!» Густав, однако, в поле выходить не торопился. Правда, несколько конных рот выступили было из города, но при первом же движении литвинов отыграли назад. Шло время, и с каждым истекающим часом таял престиж шведского оружия. Оперативная пауза неприлично затягивалась, но тут к князю прибыл парламентер с письмом от канцлера Акселя Оксеншерны с предложением разменять пленных. Радзивилл послание даже не прочел, велев на словах передать шведскому канцлеру, что он встал с войском перед их лагерем не бумагами себе голову морочить, а чтобы заставить неприятеля наконец-то выйти в поле. Литвины простояли в ожидании до полудня, но неприятель в поле так и не вышел... В общем, о дальнейших не только захватах , а даже активных действиях речи не было, король Густав помышлял уже только об отступлении за Двину. Вскоре он перешел в замок, а потом с основным войском ушел в Ригу, оставив в Митаве сильный гарнизон из шотландцев и англичан Боулда. Положение свое шведский король считал далеко не блестящим. Когда к нему приехал посол герцога Мекленбургского просить о срочной военной помощи германским протестантам и датчанам против имперцев Тилли, Густавотказал: «Право, видишь сам, что у меня делается, не могу никого дать...» Тогда посол стал вести агитацию среди иноземных 31 наемников, которых не прельщала перспектива сидеть без денег в студеной Швеции, куда их собирался отправить на зимовку король, что, конечно, ослабляло его силы. В качестве отступления Автору этих строк снова необходимо прерваться и прибегнуть к некоему теоретическому отступлению, порассуждав о том,ч то все-таки явилось причиной столь, мягко говоря, осторожной тактики Густава Адольфа, которую так дружно осуждали и в 1622, и в 1625 годах и его противники, и позднейшие польские историки. Личную храбрость короля, которую он демонстрировал неоднократно, получив до своей гибели при Лютцене семь ран на полях сражений, никто никогда не ставил под сомнение. Впрочем, как и личную храбрость и боевые качества его полковников, ротмистров и капитанов, пехотинцев и рейтар, старых заслуженных бойцов, не раз испытанных во многих войнах, в том числе и в прошлой. Армия его, состоявшая в основном из немецких, шотландских и английских наемников, в большинстве имевших боевой опыт, минимум в три-четыре раза (!) превышала войско Радзивилла. В чем же дело? Дело в том, что в оценке кампании 1625 года нужно принять во внимание следующие обстоятельства. Густав никогда не бросался в сражение очертя голову, как его преемник Карл XII, хотя у него в послужном списке также имеются красивые своей дерзостью операции. Он не любил случайных импровизаций и всегда работал на реальный результат. В Лифляндии, Литве и Курляндии молодой король-полководец вновь столкнулся с непредсказуемой силой, с которой бороться пока не умел ― отлично владеющей конем и оружием польско-литовской тяжелой гусарской и легкой казацкой конницей с их победоносной тактикой таранного копейного удара, неуловимой подъездовой войны и блокады коммуникаций.. Уроки Кирхгольма, Коброн-шанца, Кроппенхофа, Позволя и Митавы не прошли даром. В большом шведскомв ойске (где этническим шведом был едва каждый десятый), насчитывалось в октябре около полутора тысяч кирасир и рейтар против уже соотносимого количества конницы Радзивилла. На практике шведско-финско-немецкая кавалерия неприятельской почти всегда уступала, и от этого факта, как говорится, было не уйти. Кавалерийскую науку побеждать ей еще предстояло усвоить. Победа, конечно, это хорошо, она открывает широкие возможности. А ну как ждет поражение? Если бы Густав на шахматной доске генеральной баталии, как в свое время его отец король Карл при Кирхгольме, сразу бы лишился своих «подвижных фигур», участь «короля» и его «пешек» была бы вполне предсказуемой. В первом, худшем случае гусары и казаки, как ранее бывало, сбив кавалерию на флангах и порубив ее в преследовании, зажали бы пехотные блоки со всех сторон в неуправляемую массу и уничтожили их. В другом, еще худшем, разбив и прогнав конницу, они блокировали бы пехоту в лагере и вынудили к капитуляции и даже переходу в свои ряды, как это и случилось весной1627 года с немецкими наемниками при Хаммерштейне в Западной Пруссии. Необходимо также помнить, что бедная Швеция с населением в 1 миллион человек воевала не только с разоренной Литвой, ас богатейшей мировой державой. Речью Посполитая с населением в 10 миллионов жителей, из которых каждый десятый взрослый мужчина принадлежал к рыцарскому сословию, обладала огромными людскими, сырьевыми и продовольственными ресурсами, годовым только государственным доходом от миллиона до полутора миллионов злотых(это порядка 8 -12 тонн серебра при номинации злотого как условной денежной единицы примерно в 25 грамм). Так что если бы первый «дракон» откусил голову второму, у того оставалось бы еще девять. А если бы второй «дракон» лишил 32 единственной головы первого, новой бы у него не выросло... Сегодня нам легко, сидя в удобном кресле у компьютера, судить деяния полководцев XVII века с позиций нашего современного исторического знания. А если этим полководцам за два месяца не удалось взять ни одного языка, то как им быть и что делать? Таким образом, действия шведского короля, который последовательно занимал ключевые города Лифляндии, Курляндии и Литвы, ставя там гарнизоны, осторожно не выходя из-за фортеций для полевого боя, постепенно возвращаясь на главную базу, следует признать совершенно рациональными. Хотя, может быть, и не вполне отвечающим еще бытовавшим тогда рыцарским обычаям... О пленных и перебежчиках Шведская армия продолжала нести потери и после митавской конфузии, а вернее, даже вследствие ее.. Мало того, что солдат косила чума и другие болезни. Подал в отставку один из лучших полковников, командир «Синего» вербованного полка Иоганн Георг фон Арним, и с ним его офицеры. И это бы еще ничего, но вскоре протестант фон Арним перешел в имперско-католическую армию и сделал там головокружительную карьеру. Уже через четыре года, в чине фельдмаршала возглавляя австрийский вспомогательный корпус в Пруссии, он вместе с союзным войском гетмана Конец польского разобьет Густава Адольфа в битве под Тшцяной. Об отставке помышляли или прямо заявляли и другие иностранные командиры. Ушел от Густава ротмистр элитной кирасирской хоругви Георг Густав Ветцель, потерявший в Митаве много людей, коней и амуниции. С ним готовы были уйти со службы и его люди, но король их не отпустил. Польский «Диариуш» (дневник) войны отмечает: «Принять можно за верное, что перебежчики из крепости не вспоминают уже полки Турна, Арнима и Плато, которые Густав хотел бы пополнить, да не может...» Чтобы пресечь частые переходы к противнику и сдачу в плен, шведское командование продолжало убеждать солдат в том, что поляки и литвины, если не сразу убивают пленных на месте, то учиняют над ними варварские зверства, а если и оставляют в живых для размена, то обращаются крайне жестоко. Узнав об этом, гетман Радзивилл возмутился и тут же предпринял контрпропагандистскую акцию. Воспользовавшись тем случаем, что канцлер Оксеншерна прислал ему с двумя отпущенными пленными письмо с благодарностью за освобождение шведских делегатов на мирных переговорах, литовский командующий в ответ отослал своих двух полоняников с коллективным обращением от большой группы шведских военнопленных в Литве. Они не только хорошо отзывались о своем содержании и гуманном к ним отношении, но и обращались с просьбой к шведскому командованию подобным же образом относиться и к захваченным неприятелям. Однако здесь был один нюанс, - шведам гуманно относиться было почти не к кому. До сих пор они, как ни старались, не смогли взять у Радзивилла на поле боя ни одного языка. В то же время многие шведские пленные и перебежчики вступили в литовскую армию, предпочтя участь заключенных привычному солдатскому ремеслу и возможности хотя и рисковать головой, но так же получать содержание в такой же немецкой наемной роте уже от другого нанимателя и брать трофеи. 19 (29) октября Оксеншерна прислал гетману с отпущенным курляндским дворянином письмо с предложением размена пленными. Стороны назначили комиссии. Проблема здесь, однако, оказалась в том, что у литвинов-то пленных было много, причем немало из них поступило к ним на службу, а у шведов практически не было никого, кроме шляхтичей, 33 захваченных вне рядов войска. Этих последних польско-литовская сторона в конце концов согласилась обменять. Однако она не соглашалась приравнивать ?баш на баш? Взятых в бою с оружием в рукахрейтари кирасир к вытащенными силой из своих собственных домов и имений ливонцам и литвинам, а также приравнивать шляхту к простым солдатам, меняться по принципу конного на конного, а пешего на пешего. Ведь в рядах шведской кавалерии были в основном «плебеи», а в Речи Посполитойна коне служило рыцарство. В итоге стороны наконец пришли к компромиссу, договорившись разменять всех ?огулом?, сравнивая две группы военнопленных с учетом того жалованья, которое они ранее получали. Действия Радзивилла у Экау 9(19) октября войско гетмана, вынужденное партизанить три недели без тылов, питаясь, чем Бог пошлет. отступило от Митавы и соединилось наконец со своим обозом, став у городка Экау (Иецава) на берегу одноименной реки, там, где и в прошлую войну. Только князь Кшиштоф отступил от Митавы, как шпион ему сообщил: шведы вывозят пушки и ценное имущество из замка. Радзивилл снова отправил в город казацкие роты Гештовта, Ростовского, Вехмана, Ловчицкого, а также иноземные пешие роты Кейгирда и Доновея. Внезапным нападением они захватили ключевой шанец у городского рынка и несколько дней, не имея потерь, вели успешную перестрелку со шведами, не давая им выйти из замковых ворот. В эти дни Радзивилла покинули со своими людьми по приказ уСапеги воевода мстиславский Хрептович и воеводич мазовецкий Кособуцкий. Отойдя к Позволю, они стали ожидать встречи с войском великого гетмана. Данноерешение было бы совершенно непонятно, так как большое по литовским меркам число конницы и пехоты оттягивалось от основного участка боевых действий, где наметился успех, - если бы не знать о «высоких отношениях» гетманов литовских... Недостаток сил вынудил Радзивилла искать подкрепления в Курляндии. 15 (25) октября он встретился с герцогом Фридрихом Кеттлером, опять ставшим беженцем из своей столицы, по вопросу набора в войско курляндских рыцарей, собираясь использовать их для защиты побережья и блокады митавского замка. Кроме того, он приказал охранять берег моря шляхте пильтенского староства, курляндской земли, входившей в состав Речи Посполитой. Первая попытка взаимодействия с курляндцами вышла не слишком удачной. Отряд полковника Река с приданными казаками Ростовского, Вехмана и двумя ротами чужеземной пехоты пошел за реку Муйжа, где встретил противника. Однако, увидев его численное превосходство, Рек сразу же повернул со своими людьми обратно в Митаву. Казацкие ротмистры и пехотные капитаны, оставшись в одиночестве, не спеша последовали за ним, посмеиваясь меж собой, наверное: «И чего курляндчик так убоялся? Мы со шведами почитай, все время один против пяти воюем!» После того, как 5 (15) октября король Густав ушел в Ригу, шведы продолжили захват Курляндии, легко взяв Добельн (Добеле), затем Гольдинген (Кулдигу) и приморскую Виндаву (Вентспилс). Прибыл из Швецииеще один шведский пехотный полк и несколько рейтарских рот, однако один корабль с кавалеристами на борту по пути затонул в шторм, а другой еле пришел в порт без обломанной мачты. В этой войне не случилось морских баталий за отсутствием флота у одной из сторон, но потери на морешведы несли немалые. В конце октября четыре лучших галеона, - «Густав», «Рикскрона», «Риксаппель» и «Юпитер», груженые трофейными пушками из биржанского 34 цейгауза и отправляемыми на родину войсками, погибли в шторм у курляндских берегов. В Стокгольме объявили траур, но эти корабли и экипажи стали далеко не единственными, погибшими на Балтике в ходе второй лифляндской экспедиции. Впоследствии в ходе специальной операции с использованием подъемной техники ― водолазных колоколов, понтонов и воротов, шведам удалось извлечь большинство ценных пушек из затонувших на мелководье судов. Для усиления гарнизона митавского замка Густав отправил эскадрон мушкетеров в 400 человек. Узнав об этом от шпионов, гетман выслал отряд под командой ротмистра Клечковского. «Диариуш» излагает: «Когда Густавова пехота с замковыми соединялась, принялись они жечь город, чтобы нашим не достался. Тогда наши, дымом прикрываясь, подошли и несколько десятков побили, нескольких живыми взяли, остальных к Муйже отогнали и город от пожара спасли. Ни одного своего не потеряли, все вернулись с пленными к гетману. С того времени шведов в замке так заперли, что и собаки не выпустить...» Очень тяжелым стало и положение гарнизонов Биржей и Бауска. Литвины перехватили письмо биржанского коменданта полковника Кройца к королю, где он просил сменить гарнизон, так как люди голодны, раздеты и разуты, болеют, многие умерли. Солдаты отказываются служить без денег, им необходимо выплатить задолженность и нанять на следующий квартал, то есть январь-март 1626 года. Противник обнес крепость полевыми острожками, казаки уничтожили в округе всю живность и фураж и не дают никому выйти из замка. От Экау было 6 миль до Риги, 6 миль до Биржей, 3 мили от Митавы, 3 мили от Двины, 8 миль от Кокенгузена, 4 мили от Далена, 3 мили от шведского предмостного шанца у Кеггума. Таким образом, стоя на пути вражеских нашествий и набегов, Радзивилл мог оперировать по всем этим важным пунктам своими малыми силами, постоянно держа шведов в напряжении. 12 (22) октября он отправил ротмистра Вехмана с несколькими хоругвями казаковв Туккум (Тукумс), курляндский замок, где Вехманосадил гарнизон, побил в поле шведов и вернул жителям отобранный скот. Отряд Клечковского гетман послал к Далену (Доле), замку в полутора милях на юг от Риги, где тот сжег посад, побил шведов, взял пленных. Пойдя восвояси, отряд на пути наткнулся на шведский обоз из Бауска, охрана которого разбежалась, бросив награбленное. В это время Сапега с Гонсевским, собрав войско, перешли Двину под Динабургом и Зельбургом. Узнав об этом, Густав распорядился на всякий случай соорудить предмостный шанец у Кеггума еще и с правой стороны реки. Это не укрылось от разведки Радзивилла. Воспользовавшись тем, что две шведские роты отправились возводить укрепления за мостом, а на шанце остались только остальные две, 16 (26) октября он выслал отряд воеводича смоленского Миколая Абрамовича из нескольких конных и пеших хоругвей, который внезапно ворвался на шанец ― фортецию с пушками, валом, рвом и рогатками. Уцелевший противник, бросая амуницию, бежал на ту сторону. Литвины, которые якобы вообще не понесли потерь, уничтожили шанец и разрушили мост. Спустя время ротмистр Котовский, посланный на тот берег с казаками с задачей все взорвать и разровнять, донес, что место и так ровное. Судя по всему, противник согнал крестьян с лопатами, которые срыли и засыпали то, что было построено. Через три дня после этого доблестный Абрамович удачно сходил в набег за Двину к Зельбургу и побил там шведов. Другой отряд ходил под Дален, где разрушил неприятельский шанец против замка. 1 (11) ноября Радзивилл, по прежнему не давая шведам спокойной жизни, послал Клечковского к Митаве за языками, а хоругви Вехмана и Мустафы Улановича - к Бауску, где они еще более осложнили жизнь гарнизона. Литовские татары Мустафы поймали важную 35 птицу ― назначенного самим Густавом старосту баускогоэстляндского барона Петера фон Гротхузена. Дворскую пешую хоругвь Сосновского и казаков Павловича и Кинского гетман отправил под замок Биржи, где приказал им с помощью приданного иностранного инженера возвести четыре блокирующих острожка. За несколько дней , 4-8 ноября, легкая конница Радзивилла при поддержке немецкой пехоты предприняла несколько удачных набегов на Митаву, Тукум и за Двину, где разрушила вражеский шанец в Юнгфернхофе под Ригой. Литовский лагерь Здесь стоит попутно сказать несколько слов о литовском лагере(«обозе»), вся жизнь в котором подробно регламентировалась гетманскими артикулами, был главным центром и необходимым условием существования польско-литовского войска. В то время как рыцари со своими боевыми почтами были в походе, сражались или отдыхали, у их шатров суетилась вся в работе и в заботе куча нестроевой челяди, нанятой или взятой из их майонтков («пахолики», «цуры», «обозова голота»), численность которой порой превышала боевой состав вдвое. Среди нее находились мастера на все руки, от кузнеца до цирюльника. Обозные добывали в окрестностях живность, дрова, сено и воду, ставили палатки, разжигали костры, готовили пищу, были возницами, конюхами, гуртовщиками и мясниками, пасли, кормили, поили, ковали, купали, чистили, прогуливали, седлали и лечили дорогостоящих боевых коней (а в случае надобности пользовали и больных и раненых), заботились о запасах, имуществе, сбруе, амуниции и платье, были для услуг и посылок. В бою они быстро подставляли шляхтичам свежих лошадей и подавали новое копье вместо сломанного, собирали трофеи и охраняли пленных, эвакуировали раненых для лечения, а убитых для погребения на родине. У их пана обо всех этих хозяйственных проблемах голова не болела, а если и болела, разве только после вчерашнего у полевого шинкаря, откуда в случае надобности его бережно на руках доставляли в шатер верные слуги, заботливо опохмеляя наутро. Кроме того, гетманы, генеральные обозные часто употребляли цуров для укрепления и даже обороны лагеря. Благодаря такому тылу литовское войско могло выжить в условиях, при которых погибло бы всякое другое европейское. Сравнение здесь было явно не в пользу состоявшей в своей массе из крестьян шведской кавалерии, хотя и имевшей в разы больший боевой состав, но очень небольшой вспомогательный, и поэтому вынужденной постоянно отвлекаться на хозяйственные дела. Соединение Радзивилла и Сапеги 9 (19) ноября из Риги прибыл к гетману Радзивиллу шпион, сообщивший, что третьего дня, то есть 6-го, выходя с обедни, горожане увидели колонны шведов, марширующие на восток. Сам информатор, рижский мещанин, вскоре был мобилизован вместе со своими лошадьми «в обывательские подводы», но по пути сбежал. Намерения врага были ясны ― он шел под Зельбург, где только что форсировал Двинувеликий гетман литовский Сапега. Князь Кшиштоф немедленно отправил послание Гонсевскому, воеводе мстиславскому Хрептовичу и полковнику Корффу, в котором сообщал, что несмотря на все в его отношении кривды и обиды от Сапеги, он намерен спешить днем и ночью к ним на соединение, чтобы вместе делить опасность, сражаться, и если потребуется, кровь свою пролить без остатка за Речь Посполитую, о чем просит донести и самому Сапеге. Разделив свое войско на три неравных части, из которых одну часть он оставил в лагере, 36 другую направил для блокады Биржей, с третьей, большей частью гетман 10 (20) ноября отправился в поход. В непогоду, дождь и снег идя левым берегом Двины параллельно с двигавшимся по правому берегу неприятелем, стараясь не открывать себя, Радзивиллвсе время высылал казаков на тот берег для разведки и взятия языков. Немного не дойдя до Зельбурга, литвины пропустили прекрасную возможность захватить шведские конные запряжки с десятком полевых орудий, семью многоствольными «органами» и артиллерийский обоз, так как переправиться коннице на правый берег помешала идущая по ней ледяная шуга. 5 (15) ноября гетман соединился с войском Сапеги на двинском плацдарме, став по его приказу в качестве заслона междулагерем и Зельбургом, радостно приветствуемый полководцами и рыцарством. В этот день литвины отбили две атаки шведской пехоты на лагерь, во многом благодаря помощи Радзивилла, который, энергично руководя, велел окопать и укрепить турами пушки. Отличился воевода мстиславский Хрептович, который в конной схватке сразил палашом шведского офицера. По его просьбе князь прислал ему своего инженера для помощи в строительстве шанцев. На следующий день на «консилии», проходившей в шатре воеводы мстиславского (так сказать, на нейтральной территории), гетман Сапега учтиво поблагодарил гетмана Радзивилла за помощь и испросил совета относительно дальнейших действий. Князь рекомендовал ему пока не вступать в решительное сражение, так как не все силы переправились, а сама переправа неудобна, да и мало надежды, что шведы выйдут из укреплений. Место для главного лагеря, избранное Сапегой, он нашел весьма неудачным, голодным, тесным для размещения конницы и легко простреливаемым, посоветовав переместить его западнее, в Вальгоф ― важный перекресток южнее Кокенгузена. Гонсевскому же, по его мнению, надлежало всеми своими легкими силами и дальше «шарпать» неприятеля на коммуникациях за Эвкстом, по возможности бить его малые отряды, а при сильном напоре отойти к Динабургу. К зиме литовские силы достигли более 8 тысяч конницы и пехоты и расположились тремя примерно равными отдельными корпусами в трех лагерях на трех операционных направлениях ― Радзивилл у Экау, Сапега ― у Вальгофа, Гонсевский ― у Динабурга. На Двинском фронте им противостояли более 15 тысяч шведских войск под командой короля Густава, который совершенно правильно полагал, что наступление зимы не прекратит набеги литвинов― напротив, лед на Двине и других реках облегчит их переход, превратит в удобные пути для конницы. Противник еще может и будет воевать. В то же время литовские стратеги не слишком верили в возможность активных действий Густава, полагая, что на зиму он опять выведет основную часть сил на родину, а прочих оставит медленно погибать по гарнизонам от голода, моровой язвы и казацких налетов. В декабре активные боевые действия с обеих сторон замерли. Радзивилл вел неофициальные конфиденции с Делагарди и Оксеншерной о перемирии, и все надеялись, что скоро, крайний срок к Рождеству, измученные войной стороны замирятся, как это было в 1621 году, на год-два или хотя бы до весны. Однако Густав Адольф понимал, что склонить литвинов к перемирию можно только одним способом ― победоносным сражением... Продолжение следует… Источники и литература: 37 Sveriges krig 1611-1632. Generalstaben. I-IV. S.,1936-1939. U.Sundberg.Svenska kriget 1521 ― 1814. S.,1992. A.Korhonen.Hakkapeliitain historia. Osa I. Helsinki ― Porvoo, 1936. J.Mankell.Svenska regementenais historia.S.,1867. Ksecia Krziztofa Radziwilla, getmana Litewskogo polnego i koronnego, sprawy wojenne i politichny 1621-1632.Paris, 1859. M.Niemcewicz. Dziei panowania Zygmunta III.Wroclaw, 1836. H.Wizner. Woina inflantska 1625-1629.Warszawa,1970. E.Koczorowski.Flota polska w latach 1587-1632.W.,1973. J.Wojcicki.Przeie Polski nad Baltikiem.W.,1989. R.Sikora.Woiskowosc polska w dobe wojny 1625-1629.Krizis mozarstwa. Poznan, 2003.
