Стратегический треугольник Россия-Индия-Китай
реклама
ЕФРЕМОВА Ксения Александровна Аспирант кафедры востоковедения МГИМО (У) МИД России E-mail: [email protected] СТРАТЕГИЧЕСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК РОССИЯ-ИНДИЯ-КИТАЙ И КОНЦЕПЦИИ «НОВОГО МИРОВОГО ПОРЯДКА» ХХ век вошел в историю человечества как эпоха глобальных потрясений, положившая начало принципиально новому этапу развития мирового сообщества. Падение Берлинской стены в ноябре 1989 г. символизировало не только распад биполярной системы, но и переход к иной структуре международных отношений, в которой независимой России, наряду с другими государствами планеты, предстоит искать свое, особое место. В настоящий момент активно дискутируется вопрос о том, какая из двух тенденций мирового развития, наметившихся в постбиполярном мире, станет определяющей в XXI веке: тенденция к глобализации или к укреплению регионального плюрализма. Большинство политологов склоняется к тому, что постбиполярная система международных отношений со временем трансформируется в один из двух вариантов «нового мирового порядка»: • Однополярный мир: создание «единой производственной зоны и еди- ного глобального рынка, в котором свободно перемещаются капиталы, товары и услуги»1, ограничение суверенитетов национальных государств, унификация нормативно-правового и социально-политического пространства на основе либеральной системы ценностей; международная безопасность (урегулирование региональных и локальных конфликтов) обеспечивается коллективными усилиями мирового сообщества, которые координируются 1 «единственной сверхдержавой, имеющей глобальные преимущества по ключевым аспектам – военному, экономическому и политическому» (США)2; • Многополярный мир: диверсификация полюсов экономического ро- ста, укрепление внутрирегиональных экономических связей, усиление региональной интеграции3; плюрализм социально-политических форм человеческого бытия, сохранение культурно-цивилизационного разнообразия планеты; равноправное взаимодействие суверенных национальных государств и их региональных объединений на мировой арене, где в качестве арбитра выступает демократическая международная организация, обеспечивающая всем международным акторам возможность участия в принятии глобальных политических решений (реформированная ООН)4. Нужно отметить, что «регионализация» как таковая не исключает создание единого мирового рынка; как показала практика послевоенных десятилетий, модель либерально-рыночного экономического развития, предложенная Западом, оказалась весьма эффективной, и большинство развивающихся государств Азии, Африки и Латинской Америки предпочитают сегодня строить свои национальные экономики на её основе. Попытка предложить альтернативный – командно-административный – проект социальноэкономического развития потерпела очевидную неудачу. По-видимому, сегодня неправомерно говорить о том, что страны Востока следуют каким-то особым, «не-западным путем»; «стратегия наиболее успешно развивающихся восточных стран скорее является приспособлением своих культурно-цивилизационных особенностей к реалиям уже сформировавшейся мировой структуры отношений, созданной Западом и приспособленной для нужд высоко индустриализованных стран, чем формированием новых структур и «вызовом» Западу вне старой структуры»5. Таким образом, действительно, несмотря на сохраняющуюся социально-экономическую специфику регионов, происходит постепенное становление единого рынка и единого мирового хозяйства, и в этом смысле процесс глобализации не является жесткой оппози2 цией региональному развитию. Принципиальный вопрос состоит в том, появится ли при этом на мировой арене держава-гегемон, способная в качестве единого «источника мировой власти» координировать экономические и политические процессы во всех регионах планеты (роль, на которую претендуют США), или международное сообщество найдет иные, демократические пути взаимодействия, не связанные с односторонней «проекцией силы» одним из мировых лидеров. В этих новых исторических условиях России предстоит заново определить оптимальную, с точки зрения её национальных интересов, стратегию по отношению к существующим (США, Западная Европа) и нарождающимся (Китай, Индия) мировым и региональным «центрам силы». Теоретически, у постсоветской России есть три возможности. Первая: • Интеграция с Западной Европой. В этом случае России, скорее всего, придется принять однополярную концепцию в её американской трактовке и добровольно ограничить свой национальный суверенитет в пользу демократического мирового сообщества, возглавляемого США, получив в обмен шанс на полноправное вхождение в международные экономические и политические структуры (ВТО, Совет Европы и т.д.). Однако возможны и другие, менее жесткие варианты сотрудничества, в частности, в области безопасности, в последнее время часто обсуждаемые в России на высшем уровне (создание общеевропейской нестратегической системы ПРО). Стратегия приоритетного сотрудничества с Западом под лозунгом «строительства общеевропейского дома», популярная во времена М.С. Горбачева, активно пропагандировалась российскими «атлантистами» (Козырев, Гайдар и др.) в начале 1990-х гг. и, казалось, была поддержана Вашингтоном; однако Россия и США подходили к этому вопросу с принципиально разных позиций. Соглашаясь на американское предложение «зрелого стратегического партнерства», российские политики предполагали, что таким образом будет положено начало глобальному «демократическому кондоминиу3 му» Москвы и Вашингтона, который придет на смену былому соперничеству; США же, по сути, предлагали России (как и Китаю в 1999 г.) принять их правила игры, став частью послушного Вашингтону «демократического мирового сообщества»6. Сама по себе идея воспользоваться американской помощью для реструктуризации экономики, если подойти к ней прагматично, могла бы со временем принести России определенные дивиденды (достаточно вспомнить, что бурный экономический рост Японии, Тайваня, Южной Кореи и Западной Европы в послевоенные годы был в значительной степени обусловлен финансовыми вливаниями США). Однако здесь есть ряд существенных замечаний. Во-первых, в ситуации внутриполитической нестабильности и отсутствия эффективного контроля над использованием западных кредитов средства, выделяемые международными фондами, зачастую используются не по назначению; как следствие, экономика стагнирует, а внешний долг страны неуклонно возрастает. Во-вторых, постсоветская Россия находится в принципиально иной ситуации, нежели страны АТР полвека назад: если по окончании Второй мировой войны Вашингтон рассчитывал окружить СССР «демократическим кольцом» и не жалел средств на восстановление экономики своих союзников, то сегодня бывшие сателлиты Америки, не сдерживаемые более угрозой «общего врага», стремятся выйти из-под её влияния и сформировать независимые региональные «центры силы», и усилия Вашингтона будут в ближайшее время направлены на то, чтобы так или иначе мобилизовать их на борьбу с новым противником7 (как-то: агрессивность иракского режима, «имперские амбиции» Китая, «бесчеловечность» администрации Милошевича, международный терроризм и пр.8). Усиление России, превращение её во влиятельную региональную державу для США в этой ситуации крайне нежелательно. Вашингтон намерен не допустить реинтеграции постсоветского пространства под эгидой РФ, поскольку для него «жизненно важно, чтобы на политической арене не возник соперник, способный господствовать в Евра4 зии и, следовательно, бросающий вызов Америке»9. Поэтому рассчитывать на быстрый экономический подъем и усиление собственного политического влияния в случае тесного сотрудничества с Вашингтоном России сегодня не приходится. Однако именно в силу того, что «западный блок» уже не составляет единого монолита, России следовало бы сегодня развивать более тесные связи с Европейским Союзом. Страны Западной Европы, безусловно, осторожнее отнесутся к идее США об «усилении геополитического плюрализма» на территории бывшего СССР, поскольку в этом случае им придется непосредственно столкнуться с дестабилизирующими последствиями дезинтеграционных процессов (беженцы, наркотики, криминал), хотя они вряд ли заинтересованы в раскрытии богатого технологического потенциала России, ставящего под угрозу их собственное благополучие, и постараются не допустить реального экономического усиления возможного серьезного конкурента. В то же время, именно российский военно-технический потенциал, при наличии политической воли со стороны европейских стран, может помочь уменьшить их зависимость от военного арсенала США и способен стать одним из факторов укрепления коллективной безопасности в Европе. По словам российского министра иностранных дел И.С. Иванова, «Россия и НАТО… взяли на себя беспрецедентное общее обязательство по созданию стабильной, мирной и неделимой Европы, единой и свободной, на благо всех её народов… В рамках общеевропейской модели безопасности взаимоотношения Россия-НАТО могут стать важным составляющим элементом»10. (В этой связи характерна благоприятная реакция генерального секретаря НАТО Дж. Робертсона на предложение Президента Путина о создании общеевропейской нестратегической системы ПРО, выступающей в качестве альтернативы американским планам по развертыванию национальной ПРО США, которое прозвучало во время недавнего визита Робертсона в Москву11). Тем не менее, несмотря на оптимистичные заявления политиков, российские военные специалисты по5 прежнему серьезно озабочены расширением НАТО на восток, что воспринимается ими как прямая угроза национальной безопасности РФ. Следует учитывать и то, что экономика России на сегодняшний день не обладает достаточными возможностями и конкурентоспособностью, чтобы претендовать на полноправное вхождение в западную техносферу в качестве одного из её «очагов» и занять сколь либо ощутимые позиции на европейском рынке. Поэтому Россия не сможет полностью ориентировать себя на сотрудничество с Западом, а будет вынуждена искать иные, комбинированные пути модернизации. В этой связи возможен и второй вариант: • Дистанцирование от Запада. В середине 1990-х гг., в связи с прова- лом проамериканской политики Кремля, стала очевидна объективная невозможность быстрой интеграции полуразрушенной российской экономики в мировую, на чем настаивали «атлантисты». В эти годы особую популярность приобрела идея экономической кооперации в рамках СНГ и, шире, установления тесного экономического сотрудничества с развивающимися азиатскими странами, чьи рынки казались более доступными для российской технологической продукции, чем рынки развитых стран Запада. Идеологическая составляющая проазиатской внешней политики активно разрабатывалась сторонниками «евразийского проекта» (Жириновский, Дугин), утверждающими приоритет «цивилизационных императивов» России, в силу естественных геополитических причин являющейся единственной державой на Евразийском континенте, способной стать центром интеграционных процессов, направленных на создание Евразийского Союза, противостоящего «атлантическому блоку». По мнению идеологов этого проекта, «сведение разнообразия культур и цивилизаций к единой унифицирующей модели [современной западной цивилизации – К.Е.] противоестественно и аморально. Каждая культура, каждый народ имеет право следовать своим собственным историческим путем… Единственным способом избежать тота6 литаризма Запада является создание новой двухполюсной системы стратегического баланса, отправляясь от которой следует двигаться к реальной многополярности», где «силовые центры геополитики находятся в состоянии динамического баланса»12. Существовало два подхода к проблеме региональной интеграции: умеренный и радикальный. Сторонники радикального направления (которого придерживались не только националисты, но и коммунисты, разделяющие их тезис о необходимости возвращения к биполярной системе международных отношений) полагали, что в условиях болезненной структурной перестройки российской экономики открытие национального рынка западному капиталу, по существу, означало бы превращение России в аграрно-сырьевой придаток нарождающейся техногенной цивилизации. Как утверждали отечественные политологи «старой закалки», такой подход означал бы «закабаление» России «неоимпериалистами», нуждающимися во внешних источниках сырья и энергоресурсов, а также в широких рынках сбыта для своей продукции. 13 В качестве противовеса такому сценарию предполагалось возродить концепцию «нового мирового экономического порядка» (популярную среди политиков и экономистов «третьего мира» в середине 1970-х гг.) под лозунгами «поиска новой экономической парадигмы, альтернативной либерально-рыночной модели» и «установления евразийской геоэкономической зоны»14. В качестве основных методов борьбы с «неоимпериалистами» и «мондиалистами» предлагались развитие региональных видов торговли, ограничение доступа развитых стран к национальным ресурсам периферии, установление высоких таможенных тарифов, протекционистский режим и прочие аналогичные меры, которые позволили бы развивающимся странам ослабить негативные последствия экономической глобализации и защитить свои национальные экономики от подчинения «фиктивному капиталу» Запада15. России в этом случае предлагалось сыграть роль политического центра, способного сплотить вокруг себя страны периферии, и в первую очередь – страны пост7 советского пространства, сохранившие тесные экономические контакты с Россией. Сама по себе идея регионального экономического сотрудничества, ориентированного на развивающиеся страны Азии и государства СНГ, безусловно, содержит в себе весомое рациональное зерно; однако нужно отдавать себе отчет в том, что сегодня, в условиях возрастающей глобализации, в мире найдется крайне мало государств, искренне заинтересованных в принципиальной конфронтации со странами Запада – источником новых технологий, кредитов и инвестиций. Очевидно, что Россия, утратившая статус «сверхдержавы», переживает сегодня кризис самоидентификации, что сказывается и в отсутствии внятной национальной идеологии, и в амбивалентности внешнеполитического курса; понятны и радикальные настроения националистов, и естественные попытки коммунистов модифицировать бывшие недавно в ходу марксистские представления о «борьбе эксплуатируемых и эксплуататоров». Однако маловероятно, что подобная «ностальгическая» стратегия поможет постсоветской России реально утвердить свои позиции и в регионе, и на мировой арене. По сути, такой подход предполагает возвращение к глобальному противостоянию времен «холодной войны» (под лозунгом возрождения России как мировой Империи, способной сплотить все антиатлантические силы) и начало новой конфронтации между полярными блоками ядерных держав, нацеленными на взаимное уничтожение, – что обернется для России самыми катастрофическими последствиями. Второй, умеренный вариант региональной кооперации, лишенной идеологической окраски, предполагает установление тесных и взаимовыгодных экономических связей с такими динамично развивающимися государствами Евразии, как Китай и Индия, базирующихся на принципе международного разделения труда и взаимодополняемости экономик. Вместо того чтобы вкладывать дефицитные средства в ускоренное развитие неконкурентоспособных отраслей легкой промышленности, ориентируя их на экспорт, Россия могла 8 бы сосредоточиться на наукоемком производстве и выйти на региональный (а затем и на мировой) рынок патентов и высоких технологий, экспортируя свою дорогостоящую интеллектуальную продукцию в страны Азии и пуская часть прибыли на закупку дешевых и качественных китайских товаров народного потребления. Развитие тесных официальных экономических контактов с Китаем на государственном уровне поможет России уделять больше внимания освоению Сибири и Приморья, что позволит, в свою очередь, при разумной внутренней политике, ограничить негативные демографические тенденции в этом регионе (отток российского населения в центральные и западные регионы, инфильтрация этнических китайцев и корейцев) и активизировать свое присутствие в Тихом океане.16 Как полагает ряд российских аналитиков, совместные усилия трех крупнейших государств континента помогут предотвратить дальнейшую дестабилизацию обстановки в Южной и Центральной Азии, угрожающую их территориальной целостности и национальному единству. Это позволит заложить основу для их взаимовыгодного сотрудничества в обширном, богатом нефтью и природным газом регионе (Каспий, Казахстан, Восточная Сибирь), где пока ещё слабо ощущается американское влияние.17 Следует, однако, отметить, что попытки представить коалицию РоссияИндия-Китай в качестве военно-политического альянса, противостоящего Западу (как её расценивают «евразийцы»18), по существу неверны. Ни Индия, ни Китай не заинтересованы в открытой конфронтации с США, поскольку американское присутствие в АТР, с их точки зрения, способствует поддержанию стабильной международной обстановки, благоприятствующей их быстрому экономическому росту.19 Не стремится вернуться в эпоху «холодной войны» и Россия. Хотя идея «стратегического треугольника» действительно начала разрабатываться отечественными политологами только с 1992 г., когда в Москве произошла кардинальная переоценка последствий своего проатлантического курса конца 1980-х – начала 1990-х гг., эта российская 9 инициатива не носит конкретной антиамериканской направленности и не нацелена на возобновление глобального противостояния двух мировых полюсов. Этот шаг продиктован не «ущемленными амбициями» и «стремлением к гегемонизму», а простой и естественной потребностью любого государства к самосохранению и созданию дружественного, стабильного международного окружения. Более того, полная изоляция от Европы и США может, в свою очередь, поставить Россию в прямую экономическую зависимость от её азиатских партнеров, что, разумеется, ни в коей мере не отвечает её национальным интересам.20 Поэтому на данный момент наиболее предпочтительным представляется третий путь: • Поиск оптимального внешнеполитического баланса, отвечающего реалиям многополярного мира. На данный момент, это официальная позиция российского МИДа, отраженная в Концепции внешней политики Российской Федерации, которая была утверждена Указом президента Российской Федерации в начале июля 2000 г.21 Подобная стратегия позволит России воспользоваться преимуществами тесных контактов как с Западом, так и с Востоком, не вступая при этом ни в какие альянсы и не беря на себя обременительных обязательств принимать чью-то сторону в случае возникновения каких-либо противоречий между её партнерами. При этом отношения как с Европейским Союзом, так и с азиатскими державами – Китаем, Индией, Японией и др. – в силу естественных геополитических причин останутся для России одним из наиболее приоритетных направлений её внешней политики. Концентрическая «мир-система», ядро которой составляют государства техносферы, определяющие магистральный путь развития всего человечества, является, по-видимому, закономерным этапом развития человеческого сообщества: определенная иерархия возможностей присутствует на любом уровне социальной организации, и здесь бессмысленно говорить о какойлибо дискриминации. Принципиальный вопрос сегодня заключается не в 10 том, как кардинальным образом изменить сложившуюся мировую структуру, а в том, кто будет в XXI веке представлять «сливки человечества» и на каких условиях будет строиться обмен между центром и периферией. Очевидно, что современная структура международных отношений, при которой коалиция развитых стран во главе с США (10-15% населения Земли, проживающего на территории Западной Европы, Северной Америки и Австралии), фактически определяет судьбы всего остального (по существу, бесправного) человечества, не только несправедлива, но и неустойчива, так как чревата глобальными социальными потрясениями. «Колониальная модель выживания», основанная на международном разделении труда и импорте сырья и энергоресурсов, позволила Западу, сосредоточившись на наукоемком производстве, совершить технологический прорыв; у стран периферии нет объективной возможности повторить западный путь хотя бы в силу ограниченности земных ресурсов, о чем шла речь ещё в 1972 году в первом докладе Римскому клубу под названием «Пределы роста» (“The Limits to Growth”)22. Несмотря на ускоренные темпы экономического роста, страны АТР (наиболее динамично развивающегося региона планеты) в большинстве своем попрежнему отстают от развитых стран Запада, не говоря уже о массе слаборазвитых государств периферии. Однако подъем национального самосознания, вызванный к жизни первыми экономическими успехами развивающихся государств, обусловил их потребность в активном и независимом международном политическом участии, которого многие страны периферии до недавних пор были фактически лишены. С распадом идеологизированной биполярной системы в мире стали слышны новые голоса, утверждающие свое право на самостоятельное существование, не зависимое от западных доктрин. Сформировались региональные центры силы – наследники иных, не-западных цивилизаций (китайской, индийской и др.), пожелавшие для себя равного участия в мировом политическом процессе, чьи требования Запад не сможет дольше игнорировать и чьей 11 совокупной мощи он более не в силах противостоять напрямую. Впрочем, и сам западный мир не представляет уже сплошного монолита: в нем выделились атлантический (англо-американский) и европейский блоки, чьи коренные интересы зачастую не совпадают, хотя их внешняя политика по-прежнему базируется на общей идеологии, которую США настойчиво (если не сказать – навязчиво) преподносят представителям всего остального, не-западного мира в качестве будущей основы «общечеловеческой цивилизации» формата Pax Americana. Парадокс превращения либеральных ценностей в орудие «демократического произвола», как можно охарактеризовать деятельность США и их соратников по «гуманитарной интервенции», по-видимому, заключается именно в том, что они неоправданно претендуют на универсальность. В основе либеральных ценностей лежит концепция «прав и свобод личности», подчеркивающая право человека на индивидуальный образ мыслей и отдающая приоритет личности перед обществом. Апологеты этой концепции забывают, что личность как таковая не может существовать вне рамок общества, которое, в свою очередь, представляет собой нечто большее, чем просто совокупность личностей. Это особое социальное образование, развивающееся по своим законам, где «права» личности могут быть обеспечены лишь за счет исполнения ею своего «долга» перед обществом в целом. Когда же личность (правительство, государство) ставит себя выше общества (международного сообщества) и берет на себя право определять, в чем состоит её долг перед ним, в обществе наступает хаос, и начинают действовать законы грубой силы. Невозможно «насадить» демократию «сверху», и не каждое общество готово принять американскую модель демократии, поэтому действия США по формированию «глобального демократического сообщества» многими, даже демократическими странами воспринимаются как нежеланные и насильственные. Признавая за личностью право на выбор религии, адепты ли12 берализма, по сути, отказывают ей в праве на выбор идеологии («вот Истина, а все иное – ересь»). Кроме того, взяв на себя смелость восстанавливать справедливость насильственным путем, Запад, по сути, возвращается в эпоху крестовых походов и войн за веру. Вмешательство в гуманитарных целях должно предполагать гуманитарные же средства их достижения; оно возможно лишь при условии, что сторона, чинящая несправедливость, признает высокий духовно-нравственный статус посредника и уважает общественное мнение настолько, чтобы координировать свои действия в соответствии с общей волей. За пределами духовности наступает царство грубой силы, где любые слова о «гуманитарной» интервенции прозвучат лицемерно. Однако именно западное общество в своем развитии отказалось от принципа духовности, лежащего в основе саморегуляции общества, противопоставив ему принцип индивидуальной свободы и приоритета личных амбиций над общественным долгом. По сути, такой подход уничтожил общество как таковое, оставив на его месте совокупность индивидуумов, объединенных формально и территориально (что и неудивительно, если вспомнить историю заселения Америки). Эмансипация человека от общества (а государства – от мирового сообщества), подмена морально-нравственных ограничителей мертвой буквой закона, последние триста лет практикуемые западной цивилизацией, сегодня поставили мир на грань ядерной и экологической катастроф. Попытки найти выход из кризиса индустриального развития путем деления человечества в «конце истории» на «агнцев» и «козлищ», не оценивших достоинства либеральной демократии, оправдываемые сотериологическим постулатом западного христианства – «грешники да будут прокляты, праведники да спасутся», – кощунственны в своей основе. С этой точки зрения, страны западного мира вряд ли могут претендовать на постулирование действительно универсальной, общечеловеческой системы ценностей, которая смогла бы лечь в основу нового режима правового регулирования международных отношений. Каждое общество «экологически 13 самодостаточно»: оно существует по своим законам и обеспечивает своим гражданам определенные права, не всегда аналогичные тем, что присутствуют в американском списке “human rights”. Следует ли лишать людей их исконных прав и добиваться в этом смысле какого-то стандарта? Думается, что нет. Как, к примеру, будут обеспечиваться эти новые права, если в обществе не существует соответствующих институтов? Означает ли это, что следует в корне изменить всю социальную структуру данного общества? Кто сможет и захочет взять на себя такую ответственность? Насколько правомерны будут подобные действия? Мировое сообщество вправе лишь высказывать свое мнение о политических процессах, происходящих в том или ином государстве; но даже в этом случае зачастую трудно провести грань между мирным убеждением и информационным насилием. Что же говорить о сознательной стратегии вооруженной «гуманитарной» интервенции! Глобализация, позволившая человечеству осознать себя как единое целое, создала тем самым предпосылки для синтеза лучших достижений восточных и западных традиций как основы будущих взаимоотношений человечества; тем не менее, западный мир настаивает на тотальной унификации по либеральному образцу и для достижения своих целей предпочитает применять жесткие методы доминирования. Обладание современными средствами давления (экономическими, силовыми, информационными) позволяет развитым странам практически беспрепятственно (и зачастую хищнически) эксплуатировать природные ресурсы на территории других государств и вытеснять менее конкурентоспособные местные товары с национальных рынков. В то же время, усиливающаяся тенденция к глобализации информационных и финансовых потоков делает невозможной дальнейшую эскалацию военного насилия со стороны стран Запада, так как любой кризис в новой, замкнутой международной системе будет иметь всемирный резонанс и глобальные дестабилизирующие последствия. В ситуации, когда нарушается режим нераспространения ядерного оружия, а существующих боезарядов достаточно, 14 чтобы уничтожить все живое на Земле, становится все более очевидно, что межгосударственные и межрегиональные противоречия следует решать мирным политическим путем (хотя в мире по-прежнему существует практика применения оружия в локальных столкновениях). Однако механизмы политического урегулирования международных конфликтов в рамках ООН, сложившиеся во времена глобального противостояния двух равных соперников, по окончании «холодной войны» оказались малоэффективными и потребовали кардинального пересмотра и реформирования. В этой ситуации особое звучание приобрела делийская инициатива Е.М. Примакова (декабрь 1998 г.), выступившего за создание «стратегического треугольника» Москва-Дели-Пекин. Этот союз, по мнению российской стороны, призван стать не просто военно-политическим альянсом трех крупнейших не-западных держав, а «краеугольным камнем» нового, многополярного мира, каждый «угол» которого будет, в свою очередь, связан с другими государствами планеты множеством аналогичных «многогранных» отношений23. Новый мировой порядок должен обеспечить справедливое и равноправное взаимодействие суверенных национальных государств и их региональных объединений на мировой арене, где за поддержание коллективной безопасности отвечала бы не одна, пусть даже самая сильная сверхдержава, а единая международная организация, обеспечивающая всем членам мирового сообщества возможность реального участия в принятии глобальных политических решений. «Применение силовых методов в обход действующих международно-правовых механизмов не способно устранить глубинные социально-экономические, межэтнические и другие противоречия, лежащие в основе конфликтов, и лишь подрывает основы правопорядка. Россия будет добиваться формирования многополярной системы международных отношений, реально отражающей многоликость современного мира с разнообразием его интересов… Миропорядок XXI века должен основываться на механизмах коллективного решения ключевых проблем, на приоритете права и широкой 15 демократизации международных отношений»24. По убеждению России (которое разделяют и Индия, и Китай), в новом многополярном мире главную роль должна играть не сверхдержава-гегемон, а ООН – демократическая международная организация-арбитр, учитывающая интересы всех членов мирового сообщества. У многих аналитиков в России и за рубежом возникает закономерный вопрос, насколько стратегический альянс Москва-Дели-Пекин, предложенный Е.М. Примаковым, реально осуществим на практике. Между Россией и Китаем, Китаем и Индией до сих пор существует ряд разногласий, в том числе и весьма значимых, таких, как территориальные споры, вопрос о ядерных испытаниях или проблема нелегальной иммиграции. Ни с культурно-цивилизационной, ни с экономической точек зрения Индия, Китай и Россия не образуют и не смогут образовать единого конгломерата. Ситуация осложняется и тяжелым политическим наследием «холодной войны», в частности, взаимным недоверием, вызванным российско-китайскими и китайско-индийскими военными столкновениями 1960-х гг. Тем не менее, осознание общих стратегических интересов, ставшее возможным в новых исторических условиях, с конца 1980-х гг. привело к заметному потеплению довольно напряженных двусторонних отношений в рамках российско-индийско-китайского треугольника. В декабре 1988г. премьер-министр Индии Раджив Ганди посетил Пекин по приглашению правительства КНР, положив тем самым начало нормализации индийско-китайских отношений, зашедших в тупик в результате китайско-индийской пограничной войны 1962 г. Во время исторической встречи Р.Ганди со своим китайским коллегой Чжу Жунцзи и другими руководителями КПК, включая Дэн Сяопина (первой встречи на высшем уровне за тридцать с лишним лет), были затронуты вопросы взаимовыгодного сотрудничества Индии и Китая в культурной и научно-технологической областях, проблемы глобальной и региональной безопасности, перспектив установле16 ния нового мирового порядка на основе сформулированных Дж.Неру и Чжоу Эньлаем в 1954 г. «Пяти принципов мирного сосуществования». В ходе визита была сформирована совместная индийско-китайская комиссия по урегулированию пограничного вопроса. В мае следующего, 1989 г. советский Президент М.С. Горбачев совершил официальный визит в Пекин, в ходе которого были полностью нормализованы как межгосударственные отношения СССР и КНР, так и межпартийные связи КПСС и КПК. Дезинтеграция Советского Союза и запрещение КПСС не повлекли за собой сколько-нибудь заметного ухудшения российско-китайских отношений: уже в мае 1991 г. было подписано соглашение России с КНР о восточном участке российско-китайской границы, составлявшем предмет двадцатилетнего спора (ратифицировано ГосДумой РФ в 1992 г.). В этот же период произошло незначительное охлаждение российско-индийских отношений, вызванное тем, что приоритеты внешней политики РФ сместились в сторону Запада и её позиция по кашмирскому вопросу утратила былую однозначность. С 1992 г. двусторонние отношения в рамках треугольника стабильно и уверенно развиваются, происходит регулярный обмен визитами на высшем уровне. В сентябре 1993 г. между Китаем и Индией было подписано Соглашение о поддержании мира и спокойствия вдоль линии фактического контроля, положившее начало серии двусторонних соглашений, касающихся мер по укреплению доверия в пограничной зоне (второе соглашение, более детальное, было подписано в ноябре 1996 г., во время визита в Дели Президента КНР Цзян Цзэминя). В январе 1993 г., выступая в индийском парламенте, Президент России Б.Н. Ельцин заявил о твердой и безоговорочной поддержке Индии в кашмирском вопросе, а в июне 1994 г., во время официального визита в Москву премьер-министра Индии Нарасимха Рао, была подписана Московская декларация о защите интересов многонациональных государств, в которой утверждалась необходимость «безусловного соблюдения принципов уважения территориальной целостности и государственного 17 единства» многонациональных государств как «одного из ключевых факторов» их жизнедеятельности. В том же, 1994 г. были урегулированы вопросы, касающиеся западного участка российско-китайской границы (соответствующий договор был ратифицирован в июле 1995 г.). Переход полноценного двустороннего сотрудничества между Россией, Индией и Китаем на новый, стратегический уровень произошел в апреле 1997 г., когда во время пребывания в Москве Президента КНР Цзян Цзэминя лидерами обоих государств была подписана двусторонняя Декларация о многополярном мире и формировании нового международного порядка, в которой отношения России и Китая были обозначены как «равноправное доверительное партнерство, направленное на стратегическое взаимодействие в XXI веке». Во время переговоров, прошедших в мае 2000 г. в Пекине между Президентом Индии К.Р. Нараянаном и Президентом КНР Цзян Цзэминем, лидеры двух стран пришли к единому мнению по ряду международных вопросов; в частности, была подчеркнута необходимость проявить в ООН совместную индийско-китайскую инициативу, направленную на защиту прав и интересов развивающихся стран и установление нового, справедливого мирового порядка. Обе стороны признали, что им необходимо отказаться от былого соперничества за влияние в Азии и перейти к взаимовыгодному сотрудничеству, в котором приоритетными направлениями были названы развитие информационных технологий и борьба с международным терроризмом. К.Р. Нараянан и Цзян Цзэминь выразили уверенность в дальнейшем расширении и укреплении индийско-китайских отношений, которые китайские политологи уже сегодня характеризуют как «естественное стратегическое партнерство»25. В июле того же года, во время официального визита в КНР Президента РФ В.В. Путина, была подписана совместная Пекинская декларация, в которой стороны подчеркнули, что «развитие отношений равноправного доверительного партнерства и стратегического взаимодействия имеет важное значе18 ние для укрепления всестороннего сотрудничества между Китайской Народной Республикой и Российской Федерацией, упрочения дружбы народов Китая и России, способствует формированию многополярного мира и нового справедливого и рационального международного порядка»26. И, наконец, кульминацией усилий России по укреплению стратегического взаимодействия в рамках «треугольника» стало подписание во время октябрьского визита в Дели Президента России В.В. Путина российско-индийской Декларации о стратегическом партнерстве (2000 г.), в которой Индия и Россия выразили общую заинтересованность «в формировании справедливого, равноправного и сбалансированного многополярного мира, который обеспечит безопасность и стабильность следующим поколениям»27. Таким образом, сегодня в Евразии формируется не новый военно-политический блок, ставящий под угрозу чью-либо национальную безопасность, а естественный геополитический союз, преследующий более комплексные и долгосрочные задачи, нежели простое противостояние «американскому гегемонизму». 19 1 Широков Г.К., Лунев С.И. Россия, Китай и Индия в современных глобальных процессах. Москва: МОНФ, Серия "Научные доклады", №69, 1998; стр. 59 2 Най, Дж.С. Политика США в области безопасности: задачи 21-го века // Внешняя политика США (электронный журнал ЮСИА (United States Information Agency), www.usia.gov/journals/journals.htm), том 3, номер 3, июль 1998 г. 3 Широков Г.К., Лунев С.И. Россия, Китай и Индия в современных глобальных процессах. Москва: МОНФ, Серия "Научные доклады", №69, 1998; стр. 65-66 4 Примаков Е.М. На горизонте – многополярный мир. // Независимая газета, 22 октября 1996 г. 5 Воскресенский А.Д. Сбалансированное многомерное партнерство – оптимальная стратегия для России. // Восток. 1998. № 1. С. 23-29 6 Бжезинский, З. Великая шахматная доска. Москва: Международные отношения, 1999; стр. 122-123 7 Широков Г.К., Лунев С.И. Россия, Китай и Индия в современных глобальных процессах. Москва: МОНФ, Серия "Научные доклады", №69, 1998; стр. 26-28 8 См. вышеупомянутую статью Дж. Ная, бывшего помощника министра обороны по вопросам международной безопасности США (1994-1995 гг.) 9 Бжезинский, З. Великая шахматная доска. Москва: Международные отношения, 1999, стр.12 10 Иванов И.С. Европа в преддверии XXI века. // Международная жизнь, 1999, №1; стр. 8-13 11 Горностаев Д., Ходаренок М. Москву в НАТО никто не звал: Реальным итогом визита Робертсона стал обмен предложениями по европейской ПРО. // Независимая газета, 21 февраля 2001 12 См. Дугин А. «Наш путь: Стратегические перспективы развития России в XXI веке» и другие аналогичные публикации изд-ва «Арктогея» (часть размещена на сайте arctogaia.com) 13 Яковлев А.Г. Формирование стратегического треугольника Россия-Индия-Китай – императив современного мирового развития. // Россия-Индия-Китай: проблемы стратегического партнерства. Информационные материалы ИДВ РАН, Москва: изд-во ИДВ, Серия Б "МО в СВА", Вып.7, 2000; стр. 7-21 14 Дугин А., «Наш путь…» 15 Немчинов В.М. Глобализация насилия и незападные модели взаимодействия России, Индии и Китая. // Россия-Индия-Китай: проблемы стратегического партнерства. Информационные материалы ИДВ РАН, Москва: изд-во ИДВ, Серия Б "МО в СВА", Вып.7, 2000; стр. 28-34 16 Мясников В.С. Россия и Китай: Перспективы партнерства в АТР в XXI веке. // Проблемы Дальнего Востока, № 6, 1998; стр. 5-22 17 Широков Г.К., Лунев С.И. Россия, Китай и Индия в современных глобальных процессах. Москва: МОНФ, Серия "Научные доклады", №69, 1998 18 См. Жириновский В., Кулешов Н. Россия, Индия, Китай: политико-идеологические доминанты в ХХ столетии. Москва: изд-во ЛДПР, 2000 19 Ranganathan, C.V. India-China Relations: Problems and Perspectives. // World Affairs (N.Delhi), Vol.2, №2 (Apr-Jun), 1998; pp. 104-120 20 Богатуров А. Современные отношения и перспективы взаимодействия России и Соединенных Штатов. // Независимая газета, 28 июня 1996 г. 21 Текст документа опубликован, в частности, в «Независимой газете» 11 июля 2000 г. 22 Meadows D., Meadows D., Randers J., Behrens C. The Limits to Growth. A Report for the Club of Rome's Project on the Predicament of Mankind. N.Y., 1972. 23 Хозин Г.С. Глобализация международных отношений и интересы России. // Дипломатический ежегодник, М., 1999 24 Концепция внешней политики Российской Федерации 2000 г. 25 Chakravartty S. President of India in China: A Productive Visit // Mainstream: New Delhi, Vol. 38, № 25 (June 10, 2000); pp.4-6 26 Полный текст Пекинской декларации Китайской Народной Республики и Российской Федерации опубликован, в частности, на сайте www.gazeta.ru 27 Интервью премьер-министра Индии А.Б. Ваджпайи «Независимой газете», 7 февраля 2001 г.
