Воспоминания
реклама
Вос по минан ия Свои воспоминания пишу на русском языке, т.к. мои внуки, а их шестеро, не знают татарского языка, а сейчас еще планируется перенос на латинский алфавит, которого не знают наши дети, - все 3. Латинским алфавитом татарский народ пользовался примерно до 1938г. как мусульмане, затем перешли на кириллицу (разработчик Кириллов и др.), т. е. на русский алфавит. Латынь будет введена примерно в 2001-2005 гг. Большой разговор, Москва не соглашается, еще нужно согласие (одобрение) Госдумы РФ. Они боятся, что Татарстан может уклониться к мусульманским государствам и отделится от РФ как самостоятельное государство. Это – и есть политика. Как бы не толковали, все же наше государство (партия ВКП/б), КПСС старались обрусить всю страну. Ведь все выпущенные ранее книги, газеты и журналы, делопроизводство на латыни пропали бы или никто из числа татарского народа не мог бы их читать. Пропал бы язык, алфавит не в пользу татар, а в пользу русских - обрусение. Сейчас другая политика. Руководители республика Татарстан (ранее ТАССР) держат направление к мусульманским государствам, восстанавливают свой язык, религию, обычаи, государственный строй, независимость. Наша нация умирает и субъективно: где-то 35-40% девушек выходят замуж за молодежь других наций, в основном русских, много случаев, когда молодой татарин женится на русской. Если так пойдет дальше, наша нация, язык, обычаи и другое исчезнут через 15-20 лет. При таком положении наши татарки, наши молодые парни “выращивают” русскую нацию. Этому еще способствует то положение, что молодое поколение старается разговаривать только на русском языке, а татарского вовсе не знают. Например, у нас 6 внуков (-ек), в семье у них господствует русский язык. Это политика господствующей нации. Татар начал крестить Иван Грозный после 1552 г., когда он завоевал все Поволжье (Казанское ханство), где проживали татары. Это – историческая правда. Я хорошо помню, как даже с 30-х годов закрывали издания на татарском языке, репрессировали руководителей, ученых, позднее закрывали татарские школы. Но вряд ли будет возврат к старому татарскому, к обычаям, языку и т.д. Я, человек прогрессивный, оптимист, не против, что единственный язык в государстве - русский. Но нация со всеми обычаями не должна исчезнуть. Кто любит свою нацию, государственность, так не должен поступать. В мире всем хватает места. Где я родился, вырос Родился я и все потомство Мухутдиновых (по отцу), Миннетаевых по матери, родились в деревне Старая Татарская Киреметь. Ранее она называлась Вершинная Киреметь, от имени первого вожака – Карый Оммэт. Наименование “татарская” появилась тогда, когда вблизи деревни появились такие, как чувашская, русская Киреметь. По изложенным выше обстоятельствам в 60-х ХХ века слово название “татарская” исключили. В настоящее время деревня “Старая Киреметь”. Надо полагать, что деревня образовалась примерно в начале 1500-летия, т.к. Карый Оммэт облюбовал эти места, когда у него было 18 детей и когда в 1552-55 г.г. Иван Грозный начал крестить татар и они откуда-то бежали и обосновались здесь. С трех сторон деревни леса, по-видимому, они их срезали, обработали землю. По середине деревни небольшая река, говорят тоже под именем Карый Оммэт – Кармэт-Киреметь. Транспорт – до железнодорожной станции Нурлат – 65 км, до речного вокзала Чистополь 60 км. Было название до Великой Октябрьской Социалистической Революции Казанская губерния, Чистопольский кантон – уезд, Аксубаевская волость. До 1920-25гг. где-то 250 дворов, а у соседей через речку Чувашей – 100 дворов. До ВОВ 1941-45 г.г. увеличились дворы и само население. Было две мечети, одна в 30-х годах сгорела, вторую закрыли, позднее срезали минарет (башню) и из нее сделали школу. Чтители памяти должны знать (сопоставить), что нынешние мечети подлинны настоящим, которые усиленно начали строить в начале 90-х годов с разрешения президента Ельцина. Забегая вперед, скажу, что молиться туда ходят пожилые – старые люди (молодежь воздерживается), возможно, они останутся как памятник истории. Стараются вернуться к исламу, но поздно. Мой дедушка по отцу Мухутдин (Мохетдин) сын Ишмухаммета, надо полагать родился в 1830-32 гг. Мой отец не знал, были ли еще дети у отца, моего дедушки. В 1852 г. был взят в царскую армию на 25 лет, вероятно в то время ему было 22 года. Это подтверждается тем, что в момент мобилизации у него дома осталась беременная жена. Ей он сказал, что ей необходимо будет выйти замуж, обзавестись семьей, что она и сделала. Надо полагать, что дедушка был из семьи бедных батраков. В те времена батраков отправляли на службу за детей имущих родителей – семей. Бабушка оставила сына у не родственного человека – Салаха, глухонемого. Или он был все же родственник (?). Детей, внуков Салаха я знаю хорошо, все же родственники, т.к. Салах родной брат моего отца по отцу (моего дедушки). Дед был в армии всего 20 лет, где-то на Дальнем Востоке, так он отслужил. Как поговаривал мой отец, до места службы они добрались года два, также обратно. Еще до 1931 года на чердаке нашего дома лежали его сапоги, высушенные. На подошвах были гвозди с широкими шляпками. На каблуках тоже, что-то железное. Думаю, что каждый сапог был 2-3 кг и более. А картуз (фуражка), как говорили мои родители, сгорел там же на месте пожара. Пока был жив мой дед, хозяйство горело дважды, притом один пожар был летом и сгорело полдеревни. Умер дед где-то в 1913-14гг., когда моему старшему брату было 34г. (он с1911г). Дед женился вторично, когда ему было за 40. От второго брака были два мальчика и 4 девочки. Все они жили и умерли в деревне. Знал я четверых. Младшая была больна (припадочная) и скончалась на борозде в огороде, когда наша мама окучивала картошку, ей было 18 лет (примерно рождения 1900г.). 2 Соседи, двоюродный брат отца, пожаловались, что ее убил брат – мой отец. На мой взгляд, порядок, закон был и тогда. Проверяли крепко и никого не обвинили. По словам отца, после ухода из армии дедушке дали землю – десятину (примерно гектар) для посева, позднее расширил ее за счет 2-х сыновей после их появления на свет. Девочкам землю в то время не выделяли. Возможно, позднее земля расширялась; говорят, в уборку он временно нанимал одного человека. Отец говорил, что он был, не очень богат – имел 2-3 головы лошадей, 3-4 головы коров и достаточно овец. В те времена в крестьянских дворах их было до 20-30 голов с ягнятами. На эрэмэ – лужайке у деревни он держал пчелиные семьи, где вырыл родник. И поныне, хотя он высох, говорят в деревне “Мухутдина чимя родник”. Когда он качал мед и привозил домой, угощал в пути ребятишек, накладывая мед в широкие листья лопуха. Еще при мне дом был пятистенный, покрытый тесом. В семье было 8 человек. Притом мой папа и его старший брат обзавелись семьей и жили вместе, пока не отделились. Не было раньше коттеджей. Мой папа Мухутдинов Гинан родился в 1884г пятым ребенком. После смерти дедушки он принял хозяйство, но уже не в том объеме, т.к. Империалистическая, гражданская войны разрушили деревню. К 30-м годам у него была одна лошадь, корова, мелкий рогатый скот, тот же дом с надворными постройками, земля в пределах законов СССР и 7 детей из 10-ти родившихся. У отца ещѐ была еще одна лошадь, вроде племенная – выездная. Но ее отобрали беляки взамен его расстрела. Когда беляки пришли в деревню, он спрятался, чтобы не попасть в команду “врагов” социализма – бастующих против Советов. Но соседи предали его и его коня, сказали: “У него есть рысак!”. Когда его повели на расстрел, младшая сестра крикнула ему: “Молись, Гинан, отдай коня”. Вот он согласился, отдал коня и не попал в компанию, остался живым. Мой отец не курил, не пил, был убежденным религиозным человеком – мусульманином. Молился по 5 раз в сутки, где бы он ни был, до своей смерти в 1972г. В октябре 1931г. отца раскулачили. Его отправили по приговору суда на 3 года в ссылку в Архангельск. Срок он отбыл полностью. Имущество конфисковали полностью. Я хорошо помню, как в начале зимы 1931-32гг. к нам явились активисты села и люди из района. Я с младшим братом в возрасте 2года, качались на перевернутой скамейке. Как я сейчас восстанавливаю в памяти, это было раскулачивание фактически. Нас, семерых детей с мамой выгнали на улицу на мороз, без ничего, с верхней одеждой и без хлеба. Его-то и в амбарах не было, т.к. в то время хозяйство облагали твердым налогом в натуре – зерном, и все отбирали, что было в хозяйстве. До этого у нас отобрали лошадь, корову, мелкий рогатый скот. Думаю, что на улице нас не оставили, ведь на улице – декабрь – январь. Но помню, как-то мы оказались в небольшом домике с тремя окнами и жили там до 1937г. Пока отец находился на ссылке в Архангельской области, у нас не было еды. Старшие сестры собирали колосья на колхозном поле, но когда их сушили на печке или еще где-то, сельские 3 активисты приходили домой и отбирали. Лежали мы больше всего на печке, т.к. приготовленное топливо на зиму – дрова также отбирали. Но с голоду все же не умирали. Старший брат находился на производстве (сезонно), сестра устроилась на работу в совхозе, а мы ближе к ней; собирали в поле колосья, как-то не стали отбирать. Однажды с голоду с жаждой, я на печке стал “хлебать” соль. Нахлебался настолько, что потерял сознание. Как-то меня откачали. Одежды у нас почти не было. Нашего отца осудили за то, что он якобы был зажиточным и не пошел в колхоз, не платил твердый налог. Но платить было нечем. Налог увеличивали постоянно. Но в приговоре суда среди трех осужденных вместе даже не было указано, в каком количестве твердым налогом он был обложен, сколько уплатил. “Те двое скрылись, а Мухутдинов виновным себя не признал", - было написано в приговоре. Дом, надворные постройки разобрали и вскоре же увезли в соседнюю деревню, в совхоз, где дом использовали еще до начала ВОВ, даже позднее. Оставили колодец, амбар из саманного кирпича, который нельзя (невозможно) было разобрать и транспортировать. В 1937 г., когда отец работал в совхозе, а старший брат где-то на производстве, они в соседней деревне купили по дешевке старый домик из 4х стен, и началось восстановление хозяйства. Чуть позже купили и корову. Когда отец находился в ссылке, семью облагали всеми видами налогов. Я хорошо помню, как однажды в Заготскот мы сдали за счет мясопоставки козла, не знаю каким образом оказавшегося в нашем хозяйстве. Помню, в одно время у нас появились куры. Яйцо от них мы с мамой обменивали в соседней деревне на муку или еще на что-то. Наше сельское хозяйство было восстановлено вплоть до 1941 г. Отец до 1943 г. работал в соседнем совхозе скотником, там его забодал бык и он ушел с работы. Радость – до моего возвращения из армии в 1947 г. ему и семье выделяли из совхоза печеный хлеб. В войну, даже до 1952 г., он работал в нашем же колхозе, запрягая единственную корову. В колхоз так и не вошел. Старшее поколение в деревне и по сей день называют нас “кулацкими”. Из-за этой клички нашего старшего брата до 1938 г. не брали в армию, а одну сестру – учительницу, не принимали в комсомол. Заодно скажу, что до 1955 г. меня также не принимали в партию, хотя я активно участвовал в ВОВ, окончил казанский юридический институт и работал народным следователем в кзылюлдузском районе, был главой ВЛКСМ, активным общественником. Несмотря на такое издевательство, мы – дети раскулаченного, не пали духом, душевно нам помогала мама, старшие, родственники, и односельчане. Например, отобранные у нас древесину дежурные сельского Совета распиливали на дрова для отопления общественных помещений. Это было в переулке через дом от нас. Накануне пильщики говорили маме: “Мы завтра в лес пойдем распиливать, а ты сходи с детьми туда вечером за дровами”. Так мы приходили – таскали распиленные дрова домой, почти через дорогу – улицу. К нашему счастью лес не был далеким, всего 2-2,5 км. Круглый год мы – дети на ручной тележке таскали хворост, и лесник не ругал. Для нашего маленького 4 дома и дров много не нужно было, была бы печка, где мы больше всего лежали и спали. Лесом мы пользовались довольно часто. Собирали ягоды, орехи, желуди. Кушали их охотно, а два первых продавали в совхозе, или на что-то меняли. Еще в те времена, как в войну 1941-1945 г.г. мы кушали съедобные ягоды. Как поступили с нашим хозяйством и с нашей семьей? Мы еще не успели выйти на улицу, тут же в дом натаскали поросят, которым нужно было теплое место. Во дворе, в хлеве, сарае хрюкали крупные свиноматки и с большими клыками хряки – производители, по 2-3 штуки. Я не знаю, с какой целью это было сделано; то ли запугать людей или стращать односельчан. Но так издевались над нами. В деревне свиней вообще не было. Скорей всего привезли их из совхоза, куда увезли наши постройки, дом и др. Так впервые появились свиньи в нашей деревне, татары свиней не держали. Для нас радостным был еще один случай. В 1937 г., когда родители купили дом в соседней чувашской деревне, для его перевозки колхоз нам выделил лошадь. Это был наш мерин, которого отобрали у нас и отдали в колхоз. Он был очень крупный, сильный, говорили: “Ох, гинанский мерин!”. Так служил он нам в последний раз. По-видимому, к этому времени внимание к нам и взгляд был уже другой. Родственники папы, мамы (племянники дальние, троюродные, зятья), хотя и работали где-то вокруг сельского совета, колхоза, но помочь они нам не могли. Не то время было, боялись за себя. А народ боялся сказать слово. “Активисты”, подхалимы подталкивали репрессию. Наш папа был простым человеком, работящим, не курил, не пил, даже пиво. В одно время его двоюродные братья захотели выпить. Говорят папе: “Вот, скоро будут выбирать старосту. Мы договорились избрать тебя, ты давай угости нас” – “Раньше того, как вы дадите мне должность (работу), я лучше сам вам дам”, и тут же одному из них дал по уху. Не любил он подхалимов, пьющих. Были и другие люди, которые агитировали односельчан, чтобы не идти в колхоз. Говорили, что при колхозах будет общим не только живность – скотина, но и жены, притом под общим одеялом, без религии и без масти. А папа верил в Бога. У родителей рано умерли новорожденные мальчики, их было трое. Когда ушел последний, папа молил (просил) Бога: “Эй, Боже! Дай мне сыновей столько, сколько взял, я их назову по именам святых – Гумер, Гусман, Гали. Это имена близких Мухаммеда. Представьте себе, родились мы. После детей уже не было. Не было и между нами, тремя мальчишками… Вот почему он не пошел в колхоз – из-за внушения. Чем занимался наш отец? Он имел землю, как и все односельчане. Он собирал от односельчан шерсть прядь и возил в дальнюю деревню: свалять сукно или скатать валенки. А сукно – это на селе главное – и носки, и пальто, и для лежанки. По пути он захватывал кое-что нужное для односельчан. Ему платили, кроме того, он закупал зерно и продавал в г. Чистополе как нынешние челноки. Мои родители работали и летом у барина – убирали хлеб в соседней русской деревне – батрачили. Так они кормили семью. 5 Служил в армии в годы гражданской и империалистической войны – на стороне красных. А в ВОВ он был уже в годах, не воин. Зато путь дедушки продолжили мы, три брата, участники ВОВ, о чем ниже. Отец не очень общался с людьми, только на работе был радушным, вежливым, аккуратным, брился, был с усами как у Чапаева. Бороду редко отпускал. Но голосистый он был, когда был недоволен поведением мамы или по хозяйству, кричал вовсю, но не ругался. Если судить глубже, то редко мы были вместе – его разъезды, ссылка, работа в соседнем совхозе, моя – наша учеба в средней школе в соседней деревне – 15 км, служба в армии, ВУЗ и др. Но воспитали они нас: что - к чему, положительно, отрицательно к явлениям. Не дай Бог, чтобы он ругался, нас никогда не избивал, а от мамы попадало. Наша мама Магзюма Шигаповна родилась тут же, примерно в 1887 г. Дедушку вряд ли помню. Был он слепой (по старости), а моя бабушка была из другой деревни, Кадеево (Иске Имян дуб) Черемшанского района. Дело в том, что во время крещения татар Иваном Грозным и позднее, небольшая часть населения нашей деревни все же была крещена, но затем все вернулись к Исламу. Однако деревня разделилась на две части – “Большая” и “Малая”. Вот эти стороны не обменивались невестами. Наш отец впервые взял невесту из “Большой” половины деревни, т.е. большая часть своих дочерей не давала “крещеным”. Потом нормализовалось. Наша мама трудилась по хозяйству, работала на барина, часто в совхозе. Работы хватало и в семье – полный двор скота, 10 детей, еще были живы родители отца. Она тоже собирала колосья, ходила в лес за дровами, готовила пищу “из ничего”. Но она нас выкормила, вырастила при такой ситуации, как говорят, не падала духом. Но очень и очень тяжело переносила все это, но не показывала нам. Однажды, когда активисты села шныряли в доме, во дворе, в огороде и отбирали то, что находили, например спрятанный в крапиве стульчик, одному из активистов мама высказала: “Хоть бы руки твои отсохли, сгнили, Набиулла!?”. Не знаю, как это было, но представьте себе, у этого ампутировали одну руку. Он нам все еще говорил: “Вперед, пионеры!”. Мама скончалась в декабре 1971 г. Помню один случай. Я говорил, что мои старшие собирали орехи. Орехи в мешках как-то подняли на высокий навес. Однажды я полез туда и набрал их в карман. Поймала меня мама на месте висячим. Тут же она взяла палку и давай по мне (хвороста было много под рукой) хлестать. К счастью моему подол рубашки зацепился за что-то и на била меня именно по этому месту. То ли пожалела, то ли надоело это ей, отступилась она. Однажды летом я с троюродным братом Габбасом или с соседним дружком Хамзя походу с купания в речке, залезли в огород старика (Зиганша бабай) и сорвали корзину подсолнуха. Старик, по-видимому, заметил нас. Вскоре вижу, как старик приближается нас. Учуял я в чем дело, и спрятался в срубе соседа. Дедушка рассказал отцу, как все это произошло. Было близко, и я все слышал. Папа покричал, поискал меня, но не нашел. Люди были мирные, умные, никакого упрека, крика, ругани. Тот старик сказал папе: “Ты его предупреди, чтобы бы больше не повторял”. Это был большой урок. Отец сказал мне то, что сказал дед. И сказал: “Так нельзя, а что будет, если у нас украдут?”. Так воспитали они нас. Другой родитель побил бы. 6 Дружно жили наши родители, мама тоже молилась, но неохотно. Под старость мама задерживалась где-то и не успевала вставать на молитву (молились рядом). Папа злился и говорил: “Опять опоздаешь”. В ответ мама: “ Ну и замучил меня”, - конечно тихим голосом, чтобы он не услышал, отец стал глуховатым. Заодно скажу об уважении и любви. Вначале 70-х гг. они приехали в Сарманово к нам в гости. Однажды старшая дочь Альфия говорит своей маме (моей жене): “Мама, бабушка и дедушка целуются!”. Им было где-то под 80. И другое. Помогали мы им, когда я бывал дома, выполнял всю хозяйственную работу, косил сено, заготовлял дрова. Как я ушел из дома на самостоятельную работу в 1951 г., они остались одни. Как-то позднее этого в родном хозяйстве остался наш младший брат Гали Гинанович (он учитель в другой деревне) – 1928 г.р. При нем они и скончались. Но есть оговорка, папа умер у нас в Сарманово в августе 1982 г., когда приезжал погостить, это было 9 месяцев после смерти мамы. Он переживал ее смерть. Родители очень помогали брату по хозяйству, воспитывали 3-х детей. Невестка работала фельдшером (днем и ночью), а учителям доставалось так же днем и ночью. Позднее наши родители часто отлучались из дома: в Куйбышевской области жила сестра, в других деревнях района учительствовала другая сестра, мой старший брат Гумер – учитель, председатель колхоза тоже жил на стороне. Я так же на чужбине. У всех свои семьи. Как сказать пачками денег не давали, и вроде они не нуждались, но угощали их, кормили; не я, а другие покупали и одежду. Они ни в чем не нуждались. Пенсию они не получали. Отца мы отговорили, у мамы стаж-то пропал. Трудовых книжек-то тогда как следует не было. Когда они умерли, папе было где-то 88-89, мама была на 2-3 г. младше (точные даты есть). Когда папа работал в совхозе, потом и вторая сестра, далее младшая, мы три мальчика посещали рабочее место папы. Он нас угощал за счет свинофермы. Свиньям давали овощи, картофель, концентраты. Вот так они выводили нас в люди: 1. Старшая сестра 1909-1997 г. – колхозница Хадича. Умерла в 88 лет. 2. Старший брат – Имам 1911- 1992, наемщик, монтер связи. Умер в возрасте 81 года. 3. Вторая сестра – Мамдудэ с 1917 - рабочая (Куйбышевская обл.). 4. Третья сестра – Закия – 1919-1980 – учительница. Умерла в 61 год. 5. Брат Гумер с 1923 – инвалид ВОВ, учитель, председатель колхоза, мастер. 6. Брат Гали с 1928 – учитель. Все мы трудились, как только могли, жили как все люди. Мы три брата участники ВОВ. Все четверо употребляли спиртное, в основном я и Гумер не курили. Старшая сестра с 1909 к моменту раскулачивания была замужем, работала в колхозе, имела 4-х дочерей. На работе ослепла на один глаз. Зять колхозник, позднее тракторист, участник ВОВ, то же с 1909 г. Умер в возрасте 63 лет. Старший брат Имам работал сезонно на стороне, на производстве, долгое время монтером связи, умер в возрасте 80 лет после операции. Дважды женился на одной и той же женщине – 6-ро детей, одна скончалась от ожога, 7 один сын умер младенцем, другой повесился, когда имел семью, трех дочерей, один сын умер в Нижнекамске, еще две дочери живы. Еще сестра Мамдудэ с 1917 г. (жива – 2002 г.), вышла замуж за парня из другой деревни. Мучилась с их похождениями в период коллективизации, затем обосновались в леспромхозе в Куйбышевской обл., работала, когда появились четверо детей, была в хозяйстве. Один сын (с семьей) утонул, дочь скончалась в 50 лет. Вторая дочь в Нижнекамске, там же сын – беспутный. Живут неплохо. Брат Гумар с 1923 г. с первых времен до окончания ВОВ на фронте, был в блокаде Ленинграда, потом в Германии, офицер. Работал учителем, директором школы, председатель колхоза, мастер на производстве (ИТК), умер в возрасте 63,5 лет в Нижнекамске. Две дочери живы. Активный участник ВОВ, инвалид. Жена русская – фронтовичка, жива. Младший брат Гали с 1928 учитель, обосновался в деревне у отцовского хозяйства. В армии не был. Работяга. В последнее время мулла, жив (2002 г.). Две дочери, сын. О себе Родился я 01.01.26г девятым ребенком у родителей. Помню только мамину мать – бабушку, умерла она в 1942 г., как говорили мои родители, я был слаб, но живу до 75 лет, 01.01.01 мне будет 75 лет. Хорошо помню период раскулачивания. Наш отец года два где-то учился по божьему, но не окончил полные курсы. Владел арабским алфавитом, читал по русскому алфавиту. Вроде он пытался сделать из нас грамотных. Послал, было на учебу и вторую сестру куда-то в другое место на уровне техникума. Когда запрягли лошадь, к нам зашла соседка, тоже отправляли дочь на учебу. И как-то она сказала: “Пусть не только учатся, а еще и крестятся”, вроде такое время. На татарском языке это очень складно получается. Папа услышал эти слова и крикнул: “Ах, ещѐ крестится!”, - и распряг лошадь. Ровесники сестры стали специалистами, а сестра наша скиталась на стороне. Родители мужа тоже не пошли в колхоз и жили как цыгане. Потом оседлыми стали. Зять – участник ВОВ (инвалид), был в плену, помучились. В нашей деревне была медресе, учились там старший брат, вторая сестра мало; третья, мой старший брат Гумер пошли в школу уже. Как я уже писал, после раскулачивания у нас не было еды. А в школе ребят кормили. Втихаря я присоединялся к старшим, кушал и “учился”, когда мне еще не было 6 лет. Вот я начал учится. Надо сказать, что в этом деле помогли мне наши дальние родственники, которые работали учителями и на других должностях в деревне. В частности отец моей жены, мой третий брат (1902 г.р.) - у всех у нас не было хорошей одежды, обуви, носили по очереди, принимали старые от старших. В основном лапти. Позднее старший брат Имам одел нас прилично, промтоварами – он же плел, готовил нам лапти между перерывами на стороне, даже про запас. Лыко он делал сам, а липу брал в лесу тайком от лесника. Скажу наперед, еще в средней школе я носил дамское пальто, подарок нашей 8 младшей сестры – третья по числу. Эта школа находилась в деревне Старое Ибрайкино, где учителем работала эта сестра. К счастью или несчастью, мой старший брат Гумер со второго курса бросил Чистопольский с/х техникум, не знаю по какой причине. Эта сестра устроила его в 10 класс этой школы. Теперь у нее два иждивенца, и сама ничего не имела. Учились мы как все, но отметки были хорошие, а моими одноклассниками были ученики старше меня на 3-4 года, и в начальной и средней школе. В среднюю школу мы ходили только пешком за 15 км., возвращались домой через 2-3 недели, чтобы запастись хлебом и др. продуктами. Хлеб давали их совхоза, а мама пекла из отрубей какие-то булочки (1936 г. был неурожайным). Жили мы все трое на частной квартире, в то время не было интернатов. Из-за нас сестра и замуж не успела, а тут в 1941 г.- война. Вышла она где-то в 45-ом за директора школы Каримова (1904 г.р.), у нее детей не было. В войну они ходили в райцентр за зарплатой и провалились в вешних водах, она получила серьезное охлаждение тела. Школа нас закалила: занимались физкультурой, катались на лыжах. Еще закалка в колхозе. Мы вовсю трудились с 5-6 класса в колхозе и дома, так что к войне мы были готовы и физически и морально. После школы я ещѐ успел поработать почтовым агентом в соседней и своей деревне. Притом, в моем “подчинении” было три почтальона на три деревни. Как только могли оторваться от этой работы, нас гнали на работу и днем и ночью, пахали лошадьми, были прицепщиками на тракторе, скирдовали солому, косили сено, валили лес. Мы дети 1926 г. можем твердо сказать, что мы ветераны тыла, до ноября 1943 г. За время учебы особых проявлений не было. Но помню один забавный случай. Зимой рано утром мама топила печку, и на огне я грел свой живот. Взрослые лежали еще на печи, младший брат спал. Младшая сестра учила меня таблице умножения. Она с печи спрашивает: “Сколько 2х5, 5х4 и т.п.”. Я ухитрился взять тетрадь и отвечать ей (им) по таблице. Они меня не видели – я перед печкой, они на печи. У печки был маленький уголок, куда можно было приспособить тетрадь. Так я получал от них “хорошо” и “отлично”. Больше всего я любил историю, географию и др., а на математику и др… В школьные годы и до 1941г. – до начала войны – мы деревенские ребята играли на улице днем и вечером, организовали соревнования на листах тетради и каком-нибудь рисунке. И воровали с соседнего колхоза огурцы, у чуваш разное. Но проявляли осторожность, чтобы не замечали кражу. Крали и взрослые. Однажды правление колхоза меня и налогового агента Максумова Мансура послали в поле на караул. Слышим: кто-то молотит пшеницу. Мансур через скамейку, так называли сложенные вязаные снопы, прыгнул на спину вора, а тот выпрямился и, как дикая лошадь, Мансура вытряхнул на землю. Тут же взял свой костюм, смахнул и был таков. Мы узнали (как он пыхтел и фыркал), что это глухонемой наш 3-4 брат, старше нас на 9-11 лет. Скажу: и я был замешан в этом после войны, о чем ниже. Мы даже начали покуривать, на девок поглядывать. Ведь нам было уже 15-16 лет. Покуривал я на фронте, позднее тоже, но так курильщиком и не стал. 9 Во время сенокоса и других массовых мероприятий организовывали общее питание. В бригаде была поваром разведенная жена самого старшего брата. Она очень любила, уважала меня. Поэтому она втихаря подкармливала меня. Так было и в 1947 г. после войны, когда до поступления в институт работал в колхозе. Допризывников обучали летом и зимой, весной и осенью, с деревянными винтовками. Ползали мы по снегу, по луже, в мороз и под дождь. Никакой скидки не было, хотя и военрукам в иных случаях был муж моей двоюродной сестры (почти без руки). Эта закалка здорово помогла нам на фронте. Обучались мы два года в поле, в соседней деревне и в райцентре. В армию нас взяли в ноябре (точнее в конце октября) 1943 г. Нас в первой партии было 10 мальчиков – два русских из поселка Красная поляна, один чувашин, один – из сельского Совета. Я и сейчас не могу понять, представить, как тяжело было уходить из родного дома, села, колхоза. Мы еще не осознавали, куда нас берут и что с нами будет, случится. Нам всего было 17 лет или даже 17 нет. А родители знали, поэтому на память брали из нашего рта откушенный кусок хлеба, чтобы мы вернулись за этим куском. Моя мама сохранила этот кусок до моего возвращения в 1947 г. Они не плакали, а рыдали. Рыдала вся деревня, вся страна. Повторяю, мы еще не осознавали нашу разлуку, судьбу. А поэтому пели песни, плясали, шутили, я играл на гармошке. Был я гармонистом, но не на пятерку. Мы на лошадях дошли до моста (1 км.) и разлука окончательно, возможно навсегда. Мы дети – солдаты. Я хочу сказать, если это повторилось бы, наверняка был бы разрыв сердца. Разлука с родными и близкими, селом и колхозом, нелегкий труд – судьба несовершеннолетних, вера в Победу быстро сдружила ребят разных национальностей. К этому времени мы уже успели почувствовать голод и холод, непосильный труд в с/х. Были патриотами. В то время, не дай Бог, чтобы тебя забраковали. Мы почти добровольцы. Зимой 1941/42 г.г. я работал на почте в соседней деревне (7 км.). Однажды, вернулся домой за продуктами и после обеда ушел обратно. Поднялась пурга, бура. Я заблудился … Страшно. К счастью, часа через два в поле нашел скирд не обмолоченной пшеницы. Думаю: надо заночевать, иначе смерть. Сделал в скирде нору, вещевой мешок положил рядом. Нору – щель закрыл соломой, чтобы не дуло. Читатель поймет, как это бывает. Сплю и просыпаюсь, на волю не выхожу, холодно и страшно. Когда я проснулся, где-то в 8-9 часов, было солнечно, и чуваши невдалеке молотили горох. Они ахнули, когда я появился и рассказал обо всем. Так я чуть не погиб, как многие другие в военное время. Старший брат работал на почте монтером, и люди из двух деревень искали меня в поле. Мама всю ночь была на печке и рыдала как никогда – так мне говорили. Это тоже была закалка. Мы были в лаптях, дряхлой одежде, имели свое “продовольствие”. Один мой друг по молодости Маслях сам плел (делал) лапти. Представьте себе: больше половины ржаного мешка было набито лаптями, закручено и на замок. До места прибытия он был в лаптях. А путь был долгий, как и у меня. Пока он ехал поездом, храбрые призывники продырявили его мешок и потихоньку лакомились его сухарями. Не замечал он этого, но думал: почему так быстро 10 уменьшается мешок, ведь там замок, а ключ только у него в кармане. Он рассказал об этом после войны, откуда он вернулся инвалидом с 18 лет. На ж.-д. станции Нурлат нас продержали более девяти дней, продукты закончились, нас еще не кормили, жили в частных домах, играли на улице, в поле, как дети. Однажды нас погрузили в телячьи вагоны – и кого куда. С неделю добирались мы с односельчанином Гали Исмагиловым до станции Алабино под Москвой. Пока мы добрались туда, наши лапти, носки, портянки окончательно износились. За кипятком мы бегали трусцой голыми ногами. В пути начали давать сухари и больше ничего, плюс кипяток. В землянках, мы маршевая рота, жили вместе с взрослыми, изучали гимн СССР. Прошло дней 7-10, и стали нас распределять. Нам предложили лѐтную школу или краткосрочные курсы. Мы подумали, что с неба упадешь, а на земле лучше. Ответили: “Мы неграмотные”. Тогда в пехоту – матушку. Увезли меня в г. Канаш (Чувашская АССР) в лагеря. По существу ничему нас не учили, а гоняли по полю, по снегу, показывали винтовку, противогаз, и поездом в начале мая 1944 г. на фронт. Питание было неважное. Но я никогда не жаловался, както хватало. Хватало, а все же Нурлат папа привез провизию. В Канаше были ребята из района, даже из Красной Поляны Шашин Александр, с горелой кистью одной руки, ему только в декабре 1943 было бы 17 лет, но брали. На телячьих вагонах нас привезли в район г. Вышнего Волочка (Тверская обл.), если не ошибаюсь, там работала космонавт Валентина Николаевна Терешкова. Это – бывшая Калининская обл., разоренная немцами. И тут в пути в г. Лодейное Поле Ленинградской обл. железнодорожные пути были забиты разбитой военной техникой. Молодые ребята, не видевшие подобного, “играли” с техникой и это приводило к несчастным случаям. Потом эта техника стала опасной – на фронте наигрались досыта. Питание, по-видимому, было неважно. Как-то объявили: кто может распиливать доски из бревен, тот получит вторую порцию обеда. Я знал, как это делается, и пошел – работали 5-8 дней и дольше. А вот Шашин и еще несколько солдат куда-то отправили письмо с жалобой на еду, за что их судили трибуналом (без нас), на фронт не попали. Тут же был завод, выпускающий цветное стекло разного цвета. Мы, дети, любовались красотой и наблюдали за солнцем сквозь стекло. Нет, еще не Лодейное Поле, вскоре же оказались в 7-10 км от Пскова, под деревней Карамышево, в лесу, в землянках. За сутки – двое нас определили в саперы, пехоту, артиллерию, связь. После прорыва блокады Ленинграда и освобождения значительной части области, 310 стрелковая дивизия остановилась здесь на формирование, ее пополняли. По-видимому, хотели пустить на Псков и дальше, где остановились немцы. Но нашу 310 стрелковую дивизию отправили в Лодейное Поле – северовосток Ленинграда в качестве 1080 стрелкового полка. Мне предложили быть связистом – катушечником. Война есть война, а моя служба – это пехота на самом переднем крае, у тебя телефон, катушка, барабан – 10-15 кг. с кабелем, а когда бой на руках винтовка, позднее автомат. Войну описать невозможно. Здесь сухого места возможно мало, но оно занято врагом – финнами и немцами. Нам остается озеро, болота непроходимые, реки и высокие холмы, 11 темный лес. Окопчик мы делали на штыковую лопату, там вода, на горе песок, булыжник, рыть невозможно. С мая по октябрь 1944 г. мы воевали в воде, в болоте, на сопках и в непроходимых лесах. В сложных условиях песчано-болотистой местности мы успешно форсировали р. Свирь, десятки малых рек и озер, а через них надо протянуть кабель. А он выходил из строя вскоре после разрыва мин и снарядов, повреждения надо было устранять. А в наступление по суше ты остаешься один в поле, ищешь где разрыв. По тебе стреляет враг, а о разрывах других орудий нечего и говорить. Тем не менее чистый автоматчик в это время у себя в окопе. Так было и во втором Белорусском фронте (январь-май1945), но там по суше. Забегая вперед, скажу: однажды на втором Белорусском фронте мой кабель на гусеницах уволокли танки или самоходки. Подходит зам. комбата (это передний край, наступаем) и просит соединить с командным пунктом батальона. Но там на мои звонки телефон комбата не отвечает – разрыв. Он вытащил свой пистолет и кричит: “Дай связь!” - а я где возьму? До того он разозлился и стал стрелять в меня, к счастью моему, тут появился радист. В условиях Карелии не могли применять (как следует) танков, тяжелых самоходных орудий, орудий крупного калибра, также минометов, не говоря уже об авиации. А у противника все было налажено. Без помощи боевой техники хана. А еще снайперы. Много погибло нашего брата. Вода, будь она в речке, болоте, озере нам помогала. Когда снаряд и мина, бомба попадает туда, они разрываются на глубине и осколки наверх не выходят. Но когда разрываются на сопках, камнях, тогда всѐ, конец. Не окопаешься и торчишь на глазах у врага. Связь – это уши и нервы армии. Маленьким телефоном мы обеспечивали взаимосвязь взводов, рот, батальонов в наступлении с артиллеристами, минометчиками, с соседями, особенно на стыках наступающих частей. Бывали и в тылу врага, на разведке. Нас враг часто подкарауливал на линии в качестве языка, разрезал кабель, чтобы тебя вызвать на линию устранять повреждение. Спасибо Аллаху, что и от этой гибели спаслись. В Карелии в летнее время светло и ночью (белые ночи) поэтому мы воевали днем и ночью. На маршевых переходах засыпали в строю. А об отдыхе, длинных перерывах нечего было и думать. Так мы добрались до г. Сортавала, это на границе с Финляндией – перемирие. Если меня не убило в наступлении, то едва не погиб при отдыхе (промежуток). Сидим на поляне с солдатом из Чистопольского района пос. Урал. На бревне он чистит винтовку. А я сижу напротив него, разговариваем. Вдруг как он выстрелит и пуля прямо “в меня”. Пролетела всѐ же. Дело чуть судом не кончилось. Оказывается, он в стволе оставил патрон и нажал спусковой крючок. Написали бы домой: “Погиб за Защиту Родины”. За это дело могли пострадать и командиры. Замяли – ведь БОЙ. Опережая события, я скажу, что война тоже не тѐтка. Там и тут погибло более 20 млн. советских людей. Мы меняли только погибших, раненых, попавшихся в плен, пропавших безвести. Продолжись война еще, наверняка погибли бы и мы, и следующее поколение. Ведь местами воевали ребята с 1927 года рождения. 12 О храбрости, смелости, самосохранности и о многом другом, чем мы располагали, говорить не стану. Это нам очень помогало. Но Бога не забыли, возможно, он кому-то сохранил жизнь, трудно сказать. Думается, нас спасло само население – люди, техника, разум вышестоящих. В декабре 44-го мы находились на формировании дивизии на ж.д. станции (дер.) Шахунья Горьковской области, а в январе же 45-го уже были за Варшавой на Помирании по берегу Балтийского моря. Нам было восемнадцать лет. На встрече ветеранов 310 стрелковой дивизии, 1080 стрелкового полка наш комбат (г. Волхов – 74 г.) в областной газете писал: “…В те дни всего 18 лет кроме личного вооружения и других боеприпасов, на своих плечах они клали ствол 82 мм. миномета, ящики с минами или лафеты от миномета (помогали минометчикам), вес которых был по 20 кг. По пояс в воде (а то и выше) с боями проходили по 20-25 км в сутки, еще белые ночи”. Помню, как я однажды обезношился. Я не могу выразить свое состояние, как после перерыва в боях на нас физически и морально, психически повлияло вступление в бой вторично. Особенно переживали бойцы старшего возраста, отцы, у которых были дети, пришедшие из госпиталя. Я сейчас не представляю, как мы это преодолевали. Страх всюду сопровождает человека, его надо преодолеть или научиться к этому. Но что такое, как это?! Никто не плакал, в истерики не бросался, никто не убежал, не уклонялся от боя, вроде все было нормально. Ничто иное, как Патриотизм. Была и дисциплина, приказ, у солдат была цель завершить войну и вернуться домой, к маме, в родные места. А там где был я, какая природа, культура, порядок, прекрасная жизнь темного населения, хотя и они были нашими врагами. Смелые финны, немцы, бездуховные иностранцы, попавшие в плен и идущие домой с тележками. Не будь войны, всѐ это было бы раем. Наша 310 стрелковая, в то время уже “Ордена Ленина Новгородская Красно-Знаменная» дивизия (2-й батальон) с конца 1-го по 9-10 мая включительно участвовала во взятии города Шлохау, важного коммуникационного узла и сильного опорного пункта немцев, города Бублиц – узел 3-х железных дорог и нескольких шоссейных дорог. Он находился всего в 40-45 км от побережья Балтийского моря, куда части нашей дивизии вышли 4 марта 1945г., где ранней весной мы искупались по храбрости и на память. Здесь овладели городом Кѐзлин – важным узлом коммуникаций и мощным опорным пунктом обороны немцев на путях из Данцига на Штеттин на Одере. Так развивался Данцигский плацдарм и немцы были окружены (отрезаны) в районе прибалтийских республик СССР. Я не завидую блокадникам, сталинградцам, участникам Орловско-Курской дуги, кто брал Берлин, которые ежегодно чествуют (?). Были там тяжелые бои, успехи и неудачи, отступления. Война есть война, где бы она не была, у каждого солдата своя судьба, кому какая накладка. Очень тяжело было и нам, и другим солдатам на других фронтах. В конце войны и нашему батальону пришлось отступать. Нам тоже было тяжело. 28.03.1945 дивизия совместно с частями 313 СД штурмом овладели г. Гдыня – важной военно-морской базой и крупным морским портом на Балтике. 13 Здесь нас обработала военно-морская авиация, флот морской, крепостная артиллерия и др. Здесь постигло меня очередное несчастье: был тяжело ранен в руку. Генерал Бабаджаян в своей книге “Дороги победы” пишет: “Гдыню взять оказалось не так-то просто. Гдыньский район был мощным укреплением – он состоял из внешнего оборонительного обвода и трех хорошо оборудованных полос, которые составляли плотную линию дотов и дзотов, соединенные тремя линиями траншей. Все было сделано добротно и давно. Вспомним, как долго не могли овладеть Гдыней немцы в 1939 г., осуществляя оккупацию Польши”. Немцы укрепились дальше, и это была мощная оборона. Впервые на этот ряд нам пришлось наступать с польскими армиями – армией Польши. Когда мы вошли в город, нас поляки встретили радостными и счастливыми глазами, подносили хлеб и соль, обнимая повсюду как освободителей. Но спустя день-два нам в открытую говорили: “Убирайтесь домой”. А сейчас мы стали для них оккупантами. Командующий 2-м белорусским фронтом маршал К.К. Рокоссовский с письмом обратился к генералам, офицерам и солдатам 2-й немецкой армии о безвыходности их положения в городах Гдыня и Данциг (более крупный г. к Востоку) и во избежание кровопролития предложил им сдаться в плен. В обращении одним из пунктов был: “Всем сдавшимся в плен, я гарантирую жизнь и сохранение личной собственности” (у них много было трофеев, многие высокопоставленные жили или были выходцами из этих городов). Это было 24 марта. Однако требование осталось невыполненным. Меня ранило на сопке. Вместе с автоматчиками и командиром взвода мы наступали на город наравне с соседями. Враг из 2-3-х этажных домов хорошо нас видел и обстрелял из автоматов. Попасть из пушек и минометов (открыть огонь) на нас было опасно, тут же были мирные жители. Когда приподнялся или за телефоном, или вперед (в атаку) немец, по-видимому, подумал, как по мне стрелять. Но в одно время что-то ударило в руку. Я понял, что это рана. Упал. Но нигде нельзя было скрыться, ведь мы наступали, ни окопа, ни чтолибо другое, хотя на сопке был редкий лес… К счастью сзади подошла СУ-122 и в упор стал стрелять по немцам. Тут о мирных жителях не думали, как оказалось, они были в подвалах. Воспользуюсь моментом, из голенища достал ложку и вырыл яму, куда и положил голову, перевязал рану и дальше. После боя комсорг роты спрашивает меня “что? Ты разве жив?” Оказывается, как говориться, немец пустил в меня целую обойму из автомата, и пули попали в землю. Он это наблюдал. Людей оказалось очень мало. Я еще 2 дня воевал в городе. Но рана осложнялась – рука опухла, началась гангрена. На вопрос врача “где был, чего не пришел в медсанбат?” я ответил “не было людей”. На что он сказал “вот храбрый”. В разговоре он даже не понял какое у меня отчество: вместо Гинана написал Иванович. Это к слову. Наше наступление продолжалось. После короткого отдыха и пополнения дивизии людьми и снаряжением и моего недолгого пребывания в медсанбате и госпитале наша дивизия участвовала во взятии военно-морской базы на устье р. Одер г. Свиноуйсьце, в 14 форсировании пролива “Дивнев” (Дивенов) и взятии гор. Воляина. Немцы, стремясь отбросить наши подразделения до 10-ти контратак. Их поддержала морская и воздушная авиация, военно-морской флот. Но наша техника была даже больше солдат во взводе, и решающий вопрос был на земле, где мы закрепились. Активные бои шли до 9 мая 1945г. и о конце войны мы узнали только 10-го на маленьких островках, где пребывал в плену Девятаев и где делали фаусты-ракеты. Сейчас очень трудно обрисовать ту обстановку, тем более описывать. В одно время где-то на сопке свои танкисты накрыли нас огнем, погибли люди. Зам. ком. батальона, о ком я говорил, в 23-25 числах с двумя связистамикатушечниками ухитрился выйти на передний край и подошел к первым домам, где в подвале были немцы. Немец, почти на наших глазах вышел из подвала и застрелил связистов. Остался жив замкомбат. Много лет спустя на встречах с ветеранами полка, дивизии (г. Волхов, Суоярви (Карелия)) услышал, что он в психбольнице много лет. Командиром роты был у нас Ильясов, родом из Апастовского района, житель г. Свердловска. В Карелии в дождь его ударило молнией, и он в окопе пролежал с вечера до утра. Очухался. И так бывает на фронте. Но подробности были во время встречи ветеранов. Он приезжал к 2-юродному брату в Набережные Челны, но в пути ко мне в Заинск у них сломалась машина. Тогда я к нему приехал. Это где-то в 1975-76 г.г. Его двоюродный брат был председателем исполкома Набережно-челнинского горсовета. 15.12.2000 г. ему будет 85 лет. Бывает и так. После боев где-то 15-20 мая 1945г. мы любили ходить на прогулку самостоятельно еще – красивейшие места. Навстречу мне попал один молодой солдат, как и я. Сцепились же петухи. Не будь дураком, или наоборот, он из-за пазухи вытащил трофейный пистолет и стал стрелять в меня. Успел и я прихватить пистолет, и пули пошли в асфальт. Хочу сказать о храбрости немцев. Отличные воины. Научились воевать, пока завладели пол – Европы, отличная техника за счет оккупированных государств, отличное питание. Но этот случай тоже достоин похвалы. Наступали где-то в начале мая или конце апреля. Помню, на деревьях были уже неспелые ягоды. Мы 2-3 солдат – дети стали же пробовать ягоды, по-видимому, грубовато. Откуда-то появился старик–немец и говорит нам “пожалуйста, только не ломайте”. Как он не побоялся, ведь у нас было оружие. Это в передышке между боями. Тоже в передышках, только по горячим следам. У разрушенного дома к стене стоят немки, видать старухи. Посмотрел в другую сторону (еще светло), а там наши солдаты, 2-3 человека прицеливаются. Немки кричат “убей, варвар…”, а сами раскрыли грудь. Приговор был исполнен. Выяснилось, что у этих солдат немцы убили всю семью. Скажу уж и о другом. Во втором Белорусском это было. Немцев прогнали довольно далеко. Осматриваю я немецкие траншеи, блиндажи, доты и дзоты, склады – у них все это шикарно, даже с электроосвещением. В это время услышал шорох. Лежит на топчане живой, но беспомощный офицер – не успели взять его с собой. Был у нас дурачок-украинец, который оказался тут 15 же. Вытащил трофейный пистолет и сделал несколько выстрелов в голову. С близкого расстояния кровь выступает не сразу, а появляются сначала выпуклые раны на лице. Я даже начал было препятствовать ему, но не успел. А в случае…он даже мог пустить пули в меня. Эти и другие события на фронте по сей день снятся во сне. Вот по этому говорят “у солдата болят старые раны”. Да, этот кошмар мучает нас и сейчас. А что касается разговора немев, то поясню, что кое-что мы по-немецки понимали. Возможно, пора закончить о войне. За всю войну я был ефрейтором, не выставлял себя. Поэтому не повышали и на учебу не направляли (было и это). Особых подвигов не совершал. Не знаю, как писали в наградных листах. Не знаю. Но я награжден двумя Орденами “Красной Звезды”, в годовщину (юбилей что ли) Орденом Отечественной войны 1 степени. Возможно, положительно отозвались мои вклады за защиту Родины – ранения, контузия, боеспособность после получения раны и др. Много крови пролилось на фронтах ВОВ. На мой взгляд, следовало награждать чем-то каждого воина. Сейчас все, кто работал в тылу в годы войны, дети по 1931г. рождения бьют в грудь, что они не хуже ветеранов войны. Но кто был на войне, с оружием в руках воевал, он не сравним ни с тружениками тыла и детьми войны. Прости меня Бог. Всем досталось, но мы проливали кровь, прошли огонь и воду, не дай Бог другим. После войны День победы я с командиром роты связи встретил с 9 на 10 мая где-то в лесу на лошади. Мы ориентировались проводить линию связи поближе к противнику, который был рядом в окопах, возможно 100-150 м. Как-то мы замешкались, ротный ушел посмотреть местность. Я проснулся от его довольно неприятного голоса, дескать, я заснул. В эти дни в непрерывных наступлениях мы не спали. Достаточно было секунд затишья, мы засыпали. Когда мы приближались в расположение роты, кое-кто из бойцов нам сообщил, что войне конец. В этом мы убедились, когда подключились к действующей линии связи. Бойцы ликовали, стреляли. Но торжеств у нас не было, ведь мы были на переднем крае, без продуктовых складов, баз, а ели то, что доставляли. Спустя 5-6 дней мне сообщили, что я зачислен на учебу в танковое училище; кто думал об этом я не знаю, я не просился. Но знали уже, что я имел соответствующее образование, закален в боях. Статный солдат, красивый, молодой, 19 лет. Как следует выбирать по качествам и людей-то не было. Наша группа сформировалась в г. Гдыня, по-видимому, в штабе, в ранге, дивизии или армии. Помню, как-то дней 5-6 мы охраняли какой-то штаб с винтовкой в руках. Я сейчас удивляюсь, как все же были мирными поляки и немцы, если сопоставить их с Чечней. Один махровый солдат-ефрейтор Мухутдинов стоит на карауле в кустах какого-то штаба. 16 Тут о культуре немцев. В порту Гдыня много было провизии в подземных, надземных складах в 4-5-6 этажах. Это запас немцев. Внизу соленые огурцы, капуста, а на самом верху грецкие орехи, арахисы. Слаба была еще наша охранка. Я напихал в карманы семечки подсолнуха. Я же деревня, а об арахисах должного понятия я еще не имел, возможно, они отравлены. Иду по тихому тротуару и плюю во все стороны. Поравнялись немки, спрашивают и смотрят, что я грызу. Узнав, что грызу семечки, бросаю, плюю изо рта остатки, они возмутились, посмеялись… и ушли. По ихнему семечки так не грызут – культура и на войне. Другой пример о культуре и пунктуальности немцев. Из госпиталя меня направили в свою часть, что невдалеке от фронта. Моими попутчиками оказались двое ребят старше на 5-7 лет. Шли пешком дня 2-3. Позже я догадался, что они не торопятся, знают куда идут, а мне хотелось вернуться к своим. К вечеру зашли на ночлег. Шикарные коттеджи, не как наши современные, обычно из красного кирпича, чисто, уютно, красиво. В доме еще 2-3 солдата, тоже взрослые, тоже маршем куда-то идут. Я еще не понимал окружающее, полковые номера мне даже были неизвестны, тем более дивизии, комдивы – деревня. Оказалось, они подстрелили дикого козленка (их тогда даже в войну много было – экология, хотя и война), а хозяйка поставила вареное мясо на стол. Мы все сели за стол – солдатская дружба – и как только она поставила большое блюдо с картошкой, я быстро взял ложку с картошкой и положил в рот. Хозяйка была потрясена, “Варвар” - мне сказала. Оказывается, картошку следовало сперва разложить по тарелкам, а потом уже есть. Шума не было. На другой день мы уже были в бою. С такой культурой и навыками в начале июня 1945 г. я оказался в Орловском Краснознаменном Ордена Ленина танковом училище, что недалеко от города Балашов Саратовской области. Нас учили усердно, мат.часть танков, приборы, ГСМ, тактика и др. Я и сейчас храню свои конспекты. И с едой все было в порядке, иногда водили и на концерты в город, где я иногда навещал одну семью – молодого лейтенанта чуть старше меня. Детей у них еще не было. Угощали чаем, большего у них не было (он преподавал в училище). Он меня уважал, все знали, что мы фронтовые пацаны. Вспоминается еще один случай. Однажды меня вызывают на КПП, оказывается ко мне кто-то пришел. Офицера я почти не знал, а посмотрев на симпатичную женщину, узнал, что это моя двоюродная сестра по отцу. Мужчина – зять моей родственницы, оказывается, был преподавателем местной школы (училища), что находилась прямо за нашим забором. Часто они звали меня на воскресение, иногда прибегали два мальчика и я за ними через забор, привыкли, видимо окружающие знали. Как-то нашу группу в ноябре-декабре 45 г. послали выкапывать трубы из каких-то коммуникаций. Пришло же мне в голову, что ст. Нурлат не очень отдаленно и находится на прямом ж/д пути. Сделал мне снисхождение офицер (другой), сочувствовал и пожалел, наверное, и отпустил примерно на 3 дня. Обманулся я конечно, добраться-то до дома 2-2,5 суток, а еще надо обратно. Из Нурлата там еще 60 км пешком и дома побыл (какая радость всем после 17 разлуки, жив, здоров) Опоздал-таки я на службу. Сошел с поезда, а мой старший марширует по шпалам, хмурый, измученный, со страдальческим лицом. Ребята сказали, что он уже более 3 суток не возвращается со станции и ждет меня, переживает. Он ведь меня отпустил как сына своего, без докладных и согласия со старшими (я так думаю) на свой страх и риск. Случись со мной что-либо – трибунал. Не помню, что бы он меня ругал или побил (а следовало бы), он был рад, что я нашелся и вернулся. Жили мы в деревне в частных домах, ходили в клуб, к девкам, которые скучали по солдатам. Однажды была драка с местными парнями, под конец на квартире, не без моего участия… В июне 1946 г. учебу вместо 3 лет сократили до 1 года. Нам присвоили звание старшина. И в центральную группу войск в Западной Польше – Восточной Германии – штаб группы – г. Лигниц. Ребята остались, они не хотели домой, а мы скучали по дому. Когда я учился в казанском юридическом, в поезде по дороге на каникулы, встретил однокурсника – танкиста, он был в звании старшего лейтенанта. Узнали друг друга, поговорили. Не помню, где он проживал, служил и др. Не знаю, по какому маршруту я вернулся в СССР в 1945 г., но хорошо помню, остановился поезд в г. Тамбове. По какому случаю порядочно стоял там поезд, но мы солдаты оказались в поле, где женщины занимались овощеводством и полевыми работами. Возможно, специально организовали встречу населения с освободителями. Мы, смелые ребята, общались с женщинами, возможно и более молодыми, обнимались, целовались, щупались, но близости и ничего дурного не было. Главное – Родина, родные поля и просторы. Местным жителям тоже радостно было встретить воинов. Ведь это еще первые ласточки освободителей, никого еще не демобилизовали. Обратный путь в Германию вроде бы через Брест, с переходом на узкоколейную железную дорогу Запада. Так в июне 1946 г. я оказался в особом танковом батальоне 86 гвардейского механизированного полка, командиром танка Т-34, гвардии старшина с курсантскими погонами. Почему их не меняли, я не знаю. Это небольшой город Явор, оккупированный немцами, на стыке Германии и Чехословакии (северная группа войск – Лигница). Жили мы в хороших казармах, чисто, уютно, комфортабельно. Однажды приезжал К.К. Рокоссовский, но мы его видели в окно со второго этажа. Нас не гнали как пехоту. Больше всего чистили танки, были вроде классные занятия. Экипаж из 5-ти человек. Старшие носовым платком, проверяли даже гусеницу танка на чистоту; пока возишься под мотором и топливными баками, сердце останавливается – тесно. Были маневры, спортивные соревнования. Помню нехороший случай. Однажды, на тактических занятиях, наш танк заехал на огороды местных жителей, довольно много и долго разгуляли здесь. Можно понять, что мы наделали. На нас поступила жалоба от крестьян, пришли в полк. К счастью номер танка на башне был закрыт сползающим брезентом. Но все равно догадались, что наш танк. Местных жителей командование тогда еще не боялось. 18 Как на грех, на обратном пути, загорелся мотор, горит и все. К счастью загорание не распространилось, экипаж управился. Никто не узнал. Водитель и все ребята были хорошие. За высокие спортивные результаты 1-е место по стрельбе из танка, в соревнованиях на первенство соединения, я был награжден грамотой, и мне была объявлена благодарность командиром гвардейского соединения гвардии генерал – майором Гребенщиком К. 6.10.1946г. Наверно это танковая армия или корпус или еще выше. «Грамота» - участнику 3-х армейских стрелковых соревнований. Командиру танка гвардии старшине Мухутдинову, занявшему 2-е место по стрельбе из танка Т-34 Дважды герой Советского союза Генерал – полковник Батов Генерал – лейтенант Рудецкий Генерал – майор Скоробогаткин 07.09.1946г. На документах портреты Сталина Нас вырастил Сталин на верность народу На труд и на подвиг нас вдохновил. По-видимому, мы больше соревновались, стреляли из танка, до белизны чистили его до конца 1946 г. Часто мы выходили на прогулку и ходили по рельсам, любуясь природой, фотографировались у ямы с навозной жижей, с пустыми в руках, вроде угощаемся у бассейна. Один из нас был фотограф, эти фотографии сохранились. Демобилизовался я успешно – состояние здоровья – ранение и контузия, к счастью шло расформирование войск – не годен в мирное время. А мои ровесники вернулись в 1950 г., а то и 1951 г., когда я успел закончить ВУЗ. А как просило командование, чтобы я остался, почему–то умоляли, говорили, что дома ничего хорошего нет. Хотели назначить старшиной батальона. Не послушался. Первоначально влип. До Москвы меня сопровождал офицер (под надзором, вроде это ему по пути). Я как-то занял у него денег, вернее он оплатил проезд в городском транспорте. Второпях я не смог рассчитаться и сейчас чувствую вину перед ним. Со станции Нурлат, на стыке 1946 – 1947 г.г., домой я ехал на санях. Услышал, что односельчане возят лес на станцию по каким-то нарядам. Попался двоюродный брат Валеев Файзрахман. В райцентре был и старший брат Имам. Встреча была радостная и дома с родителями. Но наступило ограничение (постепенно). Оказывается у родителей (в деревне) сухой паек. Домашнего хлеба не было, нет муки... Сейчас сердце сжимается. К счастью отцу из совхоза все еще давали хлеб. Я ходил в совхоз за хлебом, одежды тоже не было. Позднее приезжал портной, сшил пальто для второго брата. Он работал учителем в другой деревне, где сам учился в 10-м классе. Пальто он уступил мне. Молодость. Стал ходить на вечеринки, к девкам, как сейчас говорит моя жена, они наблюдали все же за мной. Но до поступления в институт в их края я не ходил. 19 Сколько можно сидеть дома, на шее родителей, им мало-мальски помогали братья и сестра – учительница Закия апа, ибо жизнь стала налаживаться, раз на вечеринки. Сигнал – бригадир приходит домой и просит выходить на работу (вот тебе не член колхоза), весенний сев. Мне дали прежнюю работу – плугарь, прицепщик на тракторе и тут весенний сев. Боже! Соблазнил же меня тракторист взять 2-3 кг пшеницы, и мы в отдельности зарыли в пашню, чтобы вечерком взять (2 – 2,5 км от деревни). Вечером приходит наш зять, муж старшей сестры (то ли он бригадир или учетчик, как-то посещал наряд в правлении колхоза). Сначала поговорил с отцом, потом со мной. Гусман, на вашем поле нашли пшеницу в майке. Если это дело твоих рук, то признавайся, под суд не отдадут. Милое дело – председатель колхоза всѐ же сосед. Думали наверно по всякому – солдат, воин, молодой… Подумал я тоже по всякому и отказался, что будет то будет. Спасибо выручили. В это время младшая сестра и зять Каримов заботились, как меня устроить в ВУЗ. А тут тюрьма, не больше и не меньше, в это время до 15ти лет лишения свободы. Закончили сев, убираем урожай, скирдуем солому, а скирда до 7-10 метров, в ручную. Из Казанского юридического института пришел ответ, что я зачислен. Вот радость. Но это только начало, факты еще были впереди, о чем наверное не скажу. 26-28 августа 1947 г. в деревню из Казани приехала двоюродная сестра (она спекулировала маслом – война). Нашлась проводница впервые в Казань (из Канаша один раз мы привезли в Казань больного солдата). Родители собрали провизию на дорогу и на житье в Казани. Помню в мешочке была домашняя крупа кг два – три еще что-то, яйцо, наверное. Едем на пароходе Чистополь – Казань. Я на 2-м этаже, а тетка с бабами внизу на полу. Она охраняет мою провизию. Но пока я ходил и любовался (ведь впервые), мешочек мой стащили, навсегда. Хорошо сестра была смышленая. За свой грех она бесплатно кормила меня изрядно, но конечно не месяц. Муж у нее умер, была дочь, первоклассница, и за ней сын. Жили они в подвале 5-ти этажного дома. Кухня, одна комната и коридор на две квартиры. 4 года я там прожил. А год с двумя студентами. Ей нужны были деньги, а детям жилье. Один из них стал прокурором района (я у него года два помощником, он 1928 г. рождения, на курс выше), второй до пенсии работал заместителем прокурора республики. Возможно, не следует писать много. Но надо. В декабре 1947 г. отменили карточную систему на продукты, хлеб и другие продукты уже на полках. Это через 2 года после окончания войны. Скажу наперед, в 80-90 г.г. карточная система была вновь восстановлена, а сейчас (1998-2000 г.г.) иные люди голодают, холод-голод, разрушение всего и вся. Эта Ельцинская реформа, развал СССР, компартии. Если кто прочтет мои воспоминания, то прошу не верить тем людям и той литературе, говорящим, что войну против Германии начал СССР. Война с Финляндией еще вопрос (1939 г.), также Западная Украина, Прибалтика. Надо было расширить границы, обезопасить страну. Не экономически, не политически, не по состоянию вооруженных сил Сталин не в состоянии был 20 открывать войну, напасть на Германию. Я богом прошу вас. И это я хорошо знаю по образованию, работе, кругозору. Так вот. Пищу мы сами готовили на электроплите. Жили неплохо. Если я скажу, что в аптеке покупали рыбий жир и жарили картошку, то вы поймете. Но не от голода – от недостатка. Мне помогали все братья, младшая сестра ее муж, родители. Одежда – шинель, солдатское белье, сапоги, гимнастерка, а позднее лучше. Подкармливание закончилось вскоре же, как я женился – январь 1950г. Не из-за жадности. Положение уже поправлялось. Учился я неплохо, на 4 – 5. Но первоначально чуть не проваливал. Ведь я учился в татарской школе. Русский язык учил самостоятельно, и что давала тогда средняя школа. За перерыв в учебе я все потерял. Лекции я не пропускал, конспектировал, учился по 13 – 14 часов в сутки и более. На танцы и в клуб не ходил, плюс деревенщина, фронт, никакой веселости, ни чему не научился. Хорошо, что не курил. Прощай ВУЗ-51. Прежде чем найти работу надо жениться. Еще не закончена учеба, 3-й курс. Январь, конец 1-й сессии, 1950 г. Через станцию Нурлат еду домой, на каникулы. Если не ошибусь, моя невестка послала на встречу машину. Не встречался глаз на глаз с ней до этого дня, хотя и знал ее, а 5-6-7 ноября 1943 г. на одной вечеринке (перед отправкой в армию) она наблюдала за мной. Я был тогда гармонистом. Подробно не знал и не интересовался ею по возвращению домой, были другие девушки. О любви много говорят, но я коротко. Познакомились мы как-то перед моим уходом в институт. Наша дружба продолжалась до января 1950 г. Были вместе и в Казани, когда она приезжала на каникулы и в деревне, когда я был дома. Притязание с ее стороны ко мне было больше, я не знаю, как о себе сказать, но я ревновал ее. Была красивая, одна в деревне. Многие сватали ее, и свои и из райцентра. Отталкивала она парней и молодых и постарше. А я боялся. Побаивались и мои родители, братья и сестры. Но она твердо полюбила меня. А свадьба, точнее женитьба, как говорят, без меня женили. Никаких разговоров о женитьбе не было, и даже не думали, когда это сбудется. Родители мои, старший брат и сестра, муж ее, допустили глупость, что я приехал жениться и если они откажутся, то будет плохо. Настояли, чтобы я женился, но и мы подключились. Все благополучно, Слава Аллаху. Любовь была как у всей молодежи, плохо было то, что пропали мои каникулы, на 2-й же день я уехал с ней в Казань, она с отчетом. Скажу, что в 1947 г. за время учебы я ежегодно помогал родителям запастись кормами, участвовала и она. 5 октября 1950г. родилась дочь – Альфия. При распределении на работу меня облюбовали работники прокуратуры республики. Дали намек, что меня отправят в нефтяные районы. Месяц с лишним я отдыхал. Но видимо были люди, знающие кое-что, нефтяные районы прихватывали. Мне остался сельскохозяйственный район, опять деревня, о чѐм ниже. 21 Кзыл-юлдузский район Этот район между Мамадышским и Рыбно-Слободским районами, от Казани к Каме 115-120 км, но туда не доберешься, тем более зимой, осенью и весной. Сейчас на трассе Н.Челны – Казань остановка Кутлу-Букаш. О квартире нечего и думать. Местный житель, где я устроился, из сруба для бани (3*3,5м) сделал домик с одним окошком, висячим на стене столом и поставил котел, где женщины варили первое блюдо, а затем готовили кипяток. Жена, главный бухгалтер Аксубаевского РПС приехала ко мне вскоре с годовалой дочкой в зыбке. Зыбку закрепили на потолок, а вскоре появилась у нас няня. Была двуспальная койка, два табурета и на стене зеркало. Мама мне дала одну подушку, больше не было и у жены. У нас даже не было кухонных приборов. Жили мы там более двух лет и нам дали одну комнату в бараке (деревянный дом 5*5,5м), где мы жили до сентября 1957г. уже шестеро. На питание не жаловались тогда. Приобрели тогдашнюю одежду, жена в кинофикации бухгалтером. А затем в райпотребсоюзе. Жена в пяти районах мучалась подходящей работой. Там родила дочку и долгожданного сына, хотя и разница лишь два года. Работал я народным следователем, года два помощником прокурора, но разницы в работе, в заработной плате не было, где-то 900руб. Район был большой, хотя и сельский. Была и пристань Берсут, Шумбутский спиртзавод, где имели доступ к рыбе и спиртному, не злоупотребляли. Рабочее место плохое – ветхий деревянный пятистенный дом, как и квартира одна площадь. Мы еще держали козу, кур. Были друзья, с которыми весело – молодость. Домой иногда не возвращался 5-6 дней (все дела были у следователя, не без основания ревновала и матушка, но вида не подавала). Килограмм мяса тогда доходил до 6-9 рублей, а зарплата 900-950 рублей. Был налог, заем, взносы + квартплата (частный дом) 100-120 руб., а водка вроде 3,20 руб. Возглавлял комсомольскую организацию правоохранительных органов, несмотря на это до 1955 г. не принимали в партию как раскулаченного, поэтому и не очень торопились повышать по должности, такое было время. На 15 км еженедельно выезжал на партучебу в колхоз после рабочего дня, обычно вечером. С осени до весны, ночевал иногда, надо было найти ночлег, кормить лошадь. Так прошло более 6-ти лет. Я сейчас не помню, было ли у меня чувство гордости своей судьбой, кем я стал. Но было чувство ответственности. Я никогда не выставлял себя не выпячивался и не хвастался. Работой своей всегда оставался очень доволен, т.к. хотелось делать больше, лучше. Я никогда ни на что не заманивался, жил средне. В роду у нас не было чужого. Особыми знаниями, способностями мы все не владели, карьеристов не было, сами себя обеспечивали. Не было хитрости, обмана, цели наживы и пути к этому не нашли не искали. Мы отдавали для общего дела все то, что у нас было. Да, я стал рабочим человеком, главой семьи, ответственным за все, что для меня предписано в рамках закона, тоже обязанность перед обществом, семьей. Долго мы работали по 8 часов в день, 6 дней в неделю. И женщинам 2-х месяцев не давали после родов, тем более 1,5-3 года отпусков для воспитания 22 своих отпрысков. Не было домов отдыха, санаториев, раз в год бывали у родственников. Не было такого счастья - сесть с семьей на иномарку, «Волгу», «Жигули» и поехать, куда тебе захотелось. И дрова, и сено готовили для прокуратуры, убирали урожай в колхозах, совхозах всем коллективом, попробуй уклониться. Природа в том районе была чистая, леса, поля, Кама, луга, где сено оставалось даже на зиму, не косили, ягоды. Но грибов не собирали, не знали вкус. Всѐ это потом затопила КамГЭС. Здесь должность помощника прокурора сократили, мне предложили должность народного следователя в прокуратуре Камско-Устьинского района. Камско-Устьинский район Тяжело было расставаться с районом, где больше всего я жил, где были друзья, знакомые, работа, а главное переселяться. Говорят это равно пожару. Но гореть то у нас нечему было, почти ничего. Трое детей да няня, а все имущество на этот раз потребовало 3-х тонку, все туда вместились, дорога была дальняя – Казань, переправа, по Волге вниз. Был уже август – дождь, прохладно, а главное опять комната в ветхом бараке – 2 избы. К зиме, а нет дров, у жены нет работы, но постепенно устроились, даже купили швейную машинку. И картошки еще нет. Работал так же народным следователем. Здесь устье Камы и Волги, много утонувших, разберись от чего смерть. На иных трупах были черви с губной помадки, попробуй вытаскивай из воды и отправляй на экспертизу, устанавливать личность. Красивые места, район 1,5, т.к соединили часть ликвидированного района Теньковского, куда зимой по Волге на лошади. Дрова купили у речников, весной посадили картошку, спасибо к Волге был огород – спуск – уклон, дальше разрушающийся берег. Здесь как следует и не устроились. Жена работала в райпотребсоюзе, кое-что находила на пищу, одежду – конечно по деньгам. Но опять переезд. С 1 января 1959 г. прокурор Лаишевского района. В К.-Устье тоже был порядок. Служебное помещение здесь было еще меньше. Я сидел за перегородкой у прокурора, где была секретарша, даже не помню. Прокурор Хайруллин Фарук Ярулович старше меня на год – полтора, был славный человек, но погорел. Наверное, летом 1958 г. На пленуме РК КПСС воскресенье объявили рабочим днем, и кто мог работать и кто имел подводу, обязаны вывозить навоз из хозяйств райцентра, тогда он был в навозе – лошади у всех. Сказал же прокурор, как это в воскресенье всеобщая мобилизация, вроде это нарушение трудовой дисциплины. Тут же собрали бюро и сняли прокурора с работы. Он пришел тут же в прокуратуру и говорит мне «Гусман, я из бюро ушел (покинул) и дальше…» я ему говорю «ты дурак!» Сняли. Вскоре же прибыл новый прокурор, с которым я работал недолго в Кзыл Юлдусе (он был недолго помощником). Вот так поступали с работниками прокуратуры. 23 Кажется, из Лаишева я взял лошадь и на 2-х подводах мы переехали в Лаишево, но это было уже весной. В это время что-то у нас было живности, толи кошка, толи гусь или коза. Так же трое детей, няня. Лаишевский район И в те времена назначение прокурора проходило через ОК КПСС, отдел административных органов. Меня там спрашивали как с куревом и спиртным. Была женщина (Ахмедова – Ахметова) и зав. Отделом. Сказал, что как мужчина употребляю спиртное, а курить нет. Не надо бы сказали. Обговорено было уже. Прежде всего, послали из К.–Устья первому секретарю Лаишевского района на осмотр, что ли. Вроде мы оба понравились друг другу (10-15 мин.). Он был из соседней деревни рядом с Лаишевым, через эту деревню по берегу Камы на прямую в Камское Устье, но через Волгу. Его фамилия Репеев. Через год, что ли, он стал председателем комитета (комиссии) народного контроля Республики. Жили опять на частной квартире. К лету он предложил мне вариант: строится пятистенный дом, а рядом 3-х квартирный барак. Я дождался окончания строительства, также был огород, сарай и дровяник что ли. Главное я посадил яблони и кустарники, на улице декоративных, но через 4 года мы уехали, плодов нет. Тоже красивые места. На берегу Камы, была и рыба, просторная прокуратура. В то время ликвидировали Столбищенский район и помещение прокуратуры перевезли в Лаишево, а когда в 1962-63гг. ликвидировали Лаишевский район, это здание увезли в Пестрецы. Такое перемещение было через два года, когда из Муслюмовского района мы перевезли здание прокуратуры с. Сарманово. Это Хрущевские выдумки. В то время осталось всего 17 районов из 50, а через два года опять восстановили. Особых приключений здесь не было. Но в капкан я попадал – молодой прокурор. Идет пленум РК КПСС. Как то рассматривали вопрос о выполнении обязательств по поставкам с/х продукции государству. С трибуны пленума я сказал, что председатели колхозов, сельсоветов, руководители совхозов занимаются приписками, в частности у населения покупают молоко, масло, скот и сдают государству как собственное. Ахнули. Никто не мог так высказаться с трибуны, но это явление было всеобщее. Представьте себе, ничего не сказал Репеев. Прислушались все же, а то сняли бы как камскоустьинского. Но было и это. Опять Хрущев. РК КПСС разослал по сельсоветам своих уполномоченных представителей по колхозам и совхозам, чтобы изъять от населения мясо – скот, любого кроме коровы. Соглашались или не соглашались хозяева, взяли, через забор перебрасывали свиней в машину. Рыдали, плакали, рвали волосы, тем более русские, ветераны войны, старики и старухи. В Сокуровском сельсовете я был председатель комиссии, как все представители. Почти ежедневно в РК КПСС рассматривали итоги этого мероприятия. На очередном совещании я сказал – почему же обижать народ, там такая обстановка. Лучше из хозяйств отдать населению поросят, чтобы вырастить, а 24 потом взрослых вернуть обратно. Первого секретаря (мой предшественник Панарин И.Е.) не было. Через 2-3 дня созвали бюро и приняли решение «…за…прокурора снять с работы, и.о. назначить следователя т. Филинову + строгий выговор с занесением в учетную карточку». Еще не было и году работы, как быть. На бюро же сидел член бюро, предшественник Панарина И.Е. – Тальвинский. Вот так поступали. Дня через два меня вызвал Панарин и говорит, пиши заявление, чтобы с тебя сняли строгий выговор. Написал. По-видимому кто-то из руководителей прокуратуры республики (прокурор Хамидуллин И.Х.) заступился за меня (это же незаконно, но могли узаконить, как с камско-устьинским) и справедливость восторжествовала. Ах беда, ой боже. Когда я работал в Сарманове, только начало, а Тальвинский прокурором г. Альметьевска, нас пригласили на совещание в Казань. Мы все трое – я, Тальвинский и бывший начальник РО МВД Захаров приехали к своим семьям в Лаишево, а на другой день в Казань на 2-х подводах (16 марта 1963 г.). Представляете себе, мы попали в пургу, точнее невыносимый холодный ветер, и Тальвинский на подводе уснул пьяный. Я свой тулуп ему отдал, но не учуял, как он обморозил руки. Проверял только возчика дядю Колю, как он, не замерзает ли. Результат – у него ампутировали все пальцы. Панарина перевели в Пестрецы. Ой боже, пил же он, умер до 60 лет. В то время у меня была экзема, пил мало. В Лаишеве тоже была рыба, с природой повезло, устроились неплохо. Работа была большая, ответственная. До Казани было где-то 70-80 км. Тут уж пригород, все было. К сожалению, через 4 года район ликвидировали, как описал выше. После долгих раздумий перевели в Сармановский район прокурором. Сармановский район (январь 1963г. – март1973г.) Помню, на собеседование тоже отправили к первому. Был он Мамаков М.К., крещеный (или даже прислали). Как–то хорошо принял, вежливо. Прокурор Пономарев Усман Рахимович (1922 г.р.) уезжал в Казань – только что родился сын Аскар, обмыли. Ночевал там же. Вернулся один, стал жить в маленькой комнатушке в бараке с адвокатом, он сам пустил. Опять самообслуживание, к весне приехала жена, и заняли квартиру прокурора, тоже 3-х комнатный барак тепло. Только летом привезли детей (старшей дочери 12-13 лет), они в Лаишеве были под контролем технички. Жена на этот раз устроилась быстро, в райпотребсоюз. Это облегчало положение и рядом. Прокуратура опять пятистенный дом. К осени, что ли, 1963 г. для первого секретаря РК КПСС в центре же построили 6-ти комнатный деревянный дом. Редактор местной газеты прокатил его за это, и дом достался мне. Хотели двух мужчин подселить в одну комнату. Председателю райисполкома я сказал, «будет ли удобно, если моя жена будет ходить в вечернем платье». Отступились. Вскоре из Муслюмова опять привезли здание прокуратуры, просторно стало 3 кабинета, в прихожей секретарь. Дрова сами заготовили, сено так же. Прокуратура и РПС 25 только через дорогу, а на другой стороне улицы наш огород. При той при этой квартире был земельный участок 8-10 соток. Мы развели сад, овощи, фрукты. Жалко было когда уезжали в Заинск. Просто так оставили. Что характерно здесь приобрели телевизор. С питанием было неплохо, но в магазинах, как в городе, не было вдоволь мяса, молочных продуктов, даже с хлебом были проблемы. Брали в столовой и жена доставала, но не было карточной системы. Здесь в рабочем кабинете чуть не застрелил меня пьяный хулиган, осудили его. Обиделся на судью, что он его не принял, не разобрался в семейных скандалах, вроде я тоже такой, не стану его принимать… Кончилось благополучно только благодаря моей чуткости и активной помощи секретаря (Самига апа), даже помощника и технички. Приезжали родители, родственники жены из Азнакаева. Хороший был коллектив, в основном следователь, далее помощник Гаврилов Василий, но и отрицательные следователи – 2. А в одно время коллектив был из 6-ти оперативников. Овощи и фрукты были из огородов, лесов было мало, но ежегодно собирали грибы, в основном грузди. Очень жалко было оставить Сарманово, но ожидал нас рабочий поселок, далее город Заинск, где мы застряли уже. Так прошло 10 лет. Здесь среднюю школу окончили трое детей. Надо сказать отсюда они вышли в люди, хотя и в ВУЗах учились при Заинске. Да, еще был спиртзавод, откормсовхоз, иногда поддерживали, но не бесплатно, плюс взаимовыручка, дружба. Не безобразничали. Мелкие, несправедливые жалобы были и здесь. Заинский район 1973-1993гг. Переезд в Заинский район для меня и для семьи был неожиданный, так сказать незапланированный, т.к. после ликвидации района в 1963г. его вновь создали в 1972г. в рабочий поселок Новый Зай на чистом поле. Расстояние между двумя районами напрямую 40-45 км., дорога проселочная. Хотя и назначение было чуть раньше, но в Заинск я прибыл к весне 1973г., тянул с переездом. К этому времени мы дома были только вдвоем – дети учились в ВУЗах. Покинули в Сарманове квартиру летом, когда в огороде был рай, цветы, а какой он был хороший, красивый в те времена. Здесь работали следователь Хамидуллин и он меня заменил в Сарманове, еще помощник прокурора Патеев А.И. – это пункт прокуратуры Набережно – Челнинского района. Здесь же проживал адвокат Яраханов Ш.Н. Мой первый прокурор в Кзыл – Юлдузском районе. Райцентр был образован врасплох, кто где, прокуратуре достался барак, в одной половине Райпотребсоюз, в другой прокуратура с перегородкой в коридоре. Барак был большой, комнаты по обеим половинам барака через коридор. Там мы работали до 1975 г. до постройки отдельного здания. Одна из комнат пустовала, и я с женой поселился туда, спали на мебелях. Но до ее приезда я жил в гостинице сахарного завода. Мне и квартиру предлагали, но надобности тогда не было. Но надоело там, переехали в однокомнатную квартиру на улице Энергетиков,7 (ГРЭС). Спустя 5-8 месяцев 26 дали квартиру из 3-х комнат по улице Зеленая, 2. Потом заняли 4-х комнатную в доме 4. В 1985г. переехали в 3-х комнатную квартиру по улице 40 лет Октября. Сами без задних мыслей выбрали этот угол: ближе к огороду, здесь поля – простор, видны – водохранилище, автострада, чистый воздух. Даже один написал жалобу по этому поводу, вроде выбираю. Но он был не прав: я потерял одну комнату, площадь, дома были только новые. Я не знал и не думал, что в будущем лишняя комната, это площадь, это деньги. Но через 10 лет все пропало. Перед нами построили новый пятиэтажный дом. Нас лишили солнца, покоя, чистого воздуха, обзора. Теперь вокруг нас машины, грязь, шум. Этот город оказался постоянным для нас. Здесь обосновались. Городское обслуживание, на стыке дорог – железная дорога, автомагистраль Альметьевск – Челны - Казань, а так же на юго-запад. Промышленность, сельское хозяйство, леса… Дорога была не гладкая, не столбовая. Я был принципиальный. О недостатках, преступных проявлениях, злоупотреблениях должностных лиц писал в районной печати. Как я узнал позднее, это не нравилось первому секретарю РК КПСС. И он в своем круге сказал «не к чему нам держать такого прокурора – корреспондента». По видимому их старания не сбылись. Могли же добиться снятия с работы, был бы повод. Но я был прав. Было это где-то в 1977г. XI-XII 2000 г. Мухутдинов Гусман Гинанович 27
