Огнев А.С. Психология субъектогенеза личности: Монография. М
реклама
Огнев А.С. Психология субъектогенеза личности: Монография. М.: Изд-во МГГУ, 2009. – 137 с. СОДЕРЖАНИЕ ВВЕДЕНИЕ Глава 1. Субъектность как субстанциональное проявление человека Глава 2. Понятие «субъект» в психологии Глава 3. Соотношение понятий «индивид», «личность», «индивидуальность» и «субъект» Глава 4. Теории личности как субъекта активности 4.1. Интегративный подход к описанию личности 4.2. Парадигма субъектности в психологии личности. Основы психологии субъектогенеза Глава 5. Механизмы субъектогенеза Заключение ЛИТЕРАТУРА Введение Изучение субъектности человека, процессов и условий ее становления - одна из существенных тенденций развития различных направлений и отраслей отечественной психологической науки на протяжении всего минувшего века. Так, предпринятые С.Л. Рубинштейном, Д.Н. Узнадзе и позднее Б.Г. Ананьевым попытки определения методологического статуса субъекта как психологической категории были активно продолжены в семидесятые годы. И далее психология субъекта на протяжении последнего двадцатилетия неизменно выделяется как одна из приоритетных и перспективных областей психологической науки представителями самых разных школ и направлений. С помощью понятия «субъект» предпринимались попытки решить вопрос о взаимоотношении психологии с другими науками (К.А. Абульханова-Славская, Б.Г. Ананьев, Б.Ф. Ломов, Я.А. Пономарев). Понятие «субъект» неоднократно использовалось для методологического анализа познавательной активности и жизнедеятельности человека (К.А. Абульханова-Славская, Б.Ф. Ломов, А.В. Брушлинский). Широкую известность получили базирующиеся на понятии «субъект» исследования в области психологии мышления (А.В. Брушлинский, В.Н. Пушкин, О.К. Тихомиров), психологии творчества (Я.А. Пономарев), психологии переживания (Ф.Е. Василюк), психологии памяти (В.Я. Ляудис), психологии личностноориентированного обучения (В.А. Петровский, И.С. Якиманская), психологии саморегуляции произвольной активности человека (П.Я. Гальперин, О.А. Конопкин, В.А. Иванников, В.Д. Шадриков), психологии профессиональной деятельности (Е.А. Климов, А.К. Марко- 4 ва, В.Д. Шадриков) психологии коллектива (Г.М. Андреева, А.И. Донцов, А.В. Петровский, Е.А. Яблокова), психологии неадаптивной активности (В.А. Петровский), психологии формирования жизненной стратегии (К.А. Абульханова-Славская). Об особой значимости психологического описания субъектного бытия человека красноречиво говорят программные работы по этой проблеме целого ряда ведущих отечественных психологов. Так, К.А. Абульхановой-Славской предложен акмеологический вариант трактовки природы человеческой субъектности [1]. А.В. Брушлинским проведено обобщение исследований по проблеме субъектности и изложены основные положения субъектно-деятельностного подхода в психологии [36]. О.А. Конопкиным обоснован глобальный и актуальный для психологии характер проблемы субъектного бытия человека, изложены основные принципы структурно- функционального подхода к анализу регуляции человеком своей целенаправленной произвольной активности как основного модуса его субъектности [80]. В.А. Петровским посредством идеи субъектности человека изложены теоретические основы всей психологии личности [111-113]. Это позволило ему заявить об окончательном проявлении в психологии парадигмы субъектности [111]. На современном этапе развития психологии субъекта одной из главных задач стала разработка теоретических основ применения в практической деятельности всего того, что накопила наука о природе субъектного бытия человека. Субъектогенетический вариант решения этой задачи предлагается в данной работе. 5 Глава 1 Субъектность как субстанциональное проявление человека «Как известно, - пишет К.А. Абульханова-Славская, - категория субъекта является общефилософской и раскрывает качество активности человека, выявляет его место и роль в мире, способность к деятельности, самодеятельности, самоопределению и развитию» [1, с.85]. Одной из наиболее наглядных и значимых для психологической теории и практики иллюстраций подобного описания человека как субъекта средствами философии является, на наш взгляд, подход Г.С. Батищева, выступающего против «наивно-сциентистского онтологизма» в определении природы человека, для которого человек деталь, фрагмент, познать который можно «между прочим» после и на основе познания всего остального [24, с.75]. По мнению Г.С. Батищева, наиболее перспективным может быть такой подход к универсально-всеобщему определению человека, который зиждется на описании процесса превращения мира в достояние человека как субъекта деятельности. Субстанция в этом случае не есть нечто ставшее и законченное. «Она продолжает свое все более динамичное - становление в культуре в той мере, в какой человек одновременно и принимает на себя субстанциональность природы как ее осваиватель-наследник, и достраивает ее в своем творчестве» [24, с.76]. Человек как субъект деятельности достраивает субстанцию, «до-развивает» ее, раскрывает и созидает все новые ее возможности. 6 Но подлинная субъектность нерасторжимо связана с ответственностью. И чем стремительнее рост возможностей, тем острее вопрос о том, во имя чего и на каком основании человек делает то, что делает. В частности, О.Г. Дробницкий полагает, что решение вопроса о соответствии научно-технического и общесоциального прогресса внутренним запросам человека» не может быть достигнуто путем простого предупреждения о пагубных тенденциях научно- технической революции. Для этого недостаточно одних только моральных самоограничений, запретов, воздержаний и императивов. Решение этого вопроса предполагает, по мнению О.Г. Дробницкого, «изменение самой внутренней динамики этого процесса исторического созидания так, чтобы человек стал субъектом истории также и в своем сознании, мотивации социально-практических действий» [60, с.332]. Так, например, моральная ответственность ученого и мыслителя, считает О.Г. Дробницкий, предполагает «осознание человеком себя как единственного субъекта в мире объектов» [60, с.331]. Стремясь открыть и выработать в наиболее чистых формах такую содержательную логику мышления, которая являет собой «средоточие способности к разумному постижению и решению гуманистических проблем», а не просто «переводить благие намерения и романтические настроения на язык более или менее философской терминологии», Г.С.Батищев исходит из того, что «человек как познающий, нравственный и эстетический субъект не есть часть природы, то есть не есть ни часть среди частей, ни вещь среди вещей, ни объект среди объектов» [24, с.77]. Следствие этого - необходимость теоретического исследования проблемы субстанциональности субъекта. 7 На основе анализа духовной истории человечества Г.С. Батищев выделяет последовательно отрицаемые и снимаемые три ее уровня, совпадающие с уровнями развития самосознания индивида. Первый из них - уровень, на котором субъект - это лишь субъект актов сознания и воли. «Как субъект человек выступает суверенным миротворческим началом, первоисточником предметности: человек свободный творец» [24, с.79]. В этом случае активность носит «чистый» характер, не имеет никакого предметного генезиса, никакой предметной логики. На втором уровне суверенность субъекта - это всего лишь человеческая иллюзия. «Мир, выступавший пластичным, обнаруживает свою неподатливость и непреодолимую мощь. Торжество активности разрушается несовпадением и, более того, противоположностью между идеальными целями и реально получаемыми результатами» [24, с.80]. Для третьего уровня характерно то, что субъект уже не сводится к субъектам сознания и воли. Человеческая действительность на этом уровне - это порождение субъекта деятельности, создающего культурный мир общественного человека. Деятельность рассматривается здесь как способ бытия человеческой действительности, «а никоим образом не процесс, замкнутый в одних лишь сознательно предусмотренных и воле адекватных ее аспектах, в одних лишь феноменах «дурной» субъективности» [24, с.81]. Согласно Г.С. Батищеву человек узнает себя в этом действительном объективно-субъективном процессе. Он выходит из царства теней и отзвуков, иллюзий и симптомов культурно-исторического мира в самый этот мир. Он обретает себя не в отгороженной и изолированной от объекта сфере «чистой» субъективности, как бы ее ни 8 трактовать - как всемогущую или как ничтожную, - а в процессе реального и идеального освоения природы и строительства культуры, которая есть процессирующее тождество субъекта и объекта как противоположностей. Он постигает себя как всецело общественного, культурой образованного и деянием живущего наследника-творца, как субъекта предметной деятельности. Он постигает мир как раскрываемый деятельностью в его динамичности, как «открытый», диалектически противоречивый процесс, т.е. не как завершенную и замкнутую в ее субстанциальности систему «данностей», а как мир проблем, решая которые человек одновременно и наследует, и «достраивает» субстанциальность природы в творимой им истории культуры» [24, с.81]. Такому миропониманию человеческого бытия созвучен целый ряд космогонических идей Норберта Винера. «Это мир, - пишет Норберт Винер, - которому одинаково чужда окостенелость ньютоновой физики и аморфная податливость состояния максимальной энтропии или тепловой смерти, когда уже не может произойти ничего по-настоящему нового. Это мир Процесса, а не окончательного мертвого равновесия, к которому ведет Процесс, и это вовсе не такой мир, в котором все события заранее предопределены вперед установленной гармонией, существовавшей лишь в воображении Лейбница» [46, с. 314]. Будучи субъектом деятельности, человек не может быть определенной конечной вещью в силу процессуального характера своего бытия. «Деятельность есть способность человека вести себя не в соответствии с организацией своего тела, не в качестве раба «специфики» своего организма, а в соответствии со специфической логикой каждого специфического предмета; другими словами - быть «вер- 9 ным» не «себе», а миру предметов, каковы они в себе, и в этой верности имманентной предметам их собственной логике впервые быть подлинным образом самим собой; быть не телом наряду с прочими телами, не конечной вещью среди прочих конечных вещей, а предметно-деятельностным «существом», деятелем» [24, с.82]. На этом уровне активность как философская категория наполняется уже иным, отличным от двух предыдущих уровней смыслом. В этом случае человеческая активность описывается с учетом предметного характера деятельности человека как ее субъекта. Такой подход к описанию активности позволяет сформулировать Г.С. Батищеву положение, в корне отличающее его представления о субъекте от представлений ряда отечественных психологов. Г.С. Батищев пишет: «Исходящая не из предметности, а из собственной конечной организации «активность» на деле есть продукт и характерная черта приспособительной эволюции биологических организмов, особенно на высших ступенях этой эволюции. Животные, даже столь развитые, как антропоиды, поскольку они не выходят за пределы адаптивного отношения к миру как к среде, никогда не достигают предметов в себе, в их собственной мере и сущности. Все эти, свойственные животным, и любые иные способы запечатления внешних воздействий внутри специфической организации конечной вещи остаются лишь формами более или менее сложной пассивности, для которой предметность в себе навсегда остается по ту сторону ограничивающей специфики собственного бытия. Человек отличается от адаптивного существа не тем, что имеет дело просто с более богатым многообразием «обстоятельств, а своим деятельностным отношением к ним». Последнее замечание следует 10 отметить особо, так как далеко не все отечественные психологи думают подобным образом. Например, для П.Я. Гальперина субъект - это животный организм, у которого выделена «верховная нервная инстанция по управлению реакциями (выделено мной - А.О.) во внешней среде» [50, с.137]. Для А.Я. Пономарева субъект - это индивид, носитель отражения, способный к информационному сигнальному взаимодействию со средой [121-124]. А само взаимодействие субъекта с объектом это «всегда есть процесс уравновешивания данной системы, процесс сохранения ее целостности» [121, с.70; 123, с.179]. По мнению Г.С. Батищева, среда, внешние условия, обстоятельства «вообще никогда не воздействуют на человека так, как они обусловливают природное событие, взаимодействующее с влияющими на него факторами. Не «обстоятельства» действуют на людей, а сами люди осваивают «обстоятельства» как предмет в его собственной логике и постольку осуществляют именно деятельность. Условия деятельности человека лишь тогда вообще являются для нее условиями, когда она сама делает их предметом, включенным в ее внутренний диалектический процесс, когда она вбирает их в сферу своей собственной активности, которая вырастает из предметности» [24, с.83]. О.Г. Дробницкий обращает также внимание на то, что субъект преобразует материальные предпосылки действия в объект своей целенаправленной деятельности, раскрывая во внешнем предмете такие свойства, которые содержатся и в предмете, и в самом субъекте лишь в виде возможности [60]. 11 В понимании Г.С. Батищева в своей деятельности субъект не стремится «наложить на предметное содержание все нивелирующей печати одной-единственной меры и сущности», не навязывает миру «унылое однообразие по заранее фиксированному масштабу». В деятельности субъект достигает подлинное обретение своей сущности, воссоздавая собственный предметный мир. «Именно потому, что человек существует не в качестве специфического конечного организма с единственно возможным для организма адаптивным отношением к миру как к среде, что он не автаркичен (от греч. «автаркия» - самоудовлетворение, независимость от вещей внешнего мира и других людей — прим. А. Огнева) , а всепредметен и «живет» предметным миром, каков этот мир сам по себе, именно поэтому человек активен и прогрессирует в качестве активного» [24, с.84]. В отличие от А.Я. Пономарева Г.С. Батищев полагает, что «вопреки царящему повсюду взаимодействию человеческая деятельность отнюдь не находится в подобном отношении «взаимности» со своим предметом. Иначе говоря, где торжествует лишь «взаимность» воздействия «человека» и вещей - там еще нет (или уже нет) подлинного человека и его деятельности. Если бы только человек с каждым особенным предметом вступал лишь во взаимодействие, то он был бы навеки обречен на то, чтобы иметь дело исключительно с продуктами, трансформированными соответственно его собственной телесной организации, следовательно, был бы навсегда «заточен» в свою изначальную ограниченность. Действительный же человек в своей деятельности, чтобы не «портить» своего предмета, не взаимодействует с ним, а воссоздает его во всей особенности и конкретности, в его собственной мере и сущности. Человек отказывается от 12 того, чтобы «отвечать» взаимным вещным влиянием на каждую другую вещь, но зато обретает целый предметный мир [24, с.84-85]. Даже орудие проникновения человека в еще не изведанную часть природы, по мнению Г.С. Батищева, не посредник во взаимодействии «организм - среда». Это не продолжение «естественноадаптивного, телесного органа (руки, мозга)», не «вооружение» телесных органов, а «напротив, в противоположность орудию адаптивного действия, применяемому высшими животными в их адаптивном поведении, орудие человеческой деятельности с самого начала выключает естественный орган из приспособительного видоспецифичного взаимодействия с миром как средой. Орудие деятельности превращает даже естественные органы - руки и мозг - в органы, ориентирующиеся на отношение предметного орудия к другому предмету, т.е. на имманентную логику предметности, на меру и сущность самого предмета. Поэтому орудие человеческой деятельности может быть сделано только с помощью орудия же, когда деятельность получает возможность отправляться не от специфической организации телесного адаптивного органа, а от природы отношения предмета к предмету же - безотносительно к ограниченности организма и его собственных органов. Орудие человеческой деятельности не продолжает, не совершенствует, а отрицает в ходе антропогенеза адаптивное отношение к миру» [24, с.85]. Рассуждая о природе человеческой активности как о противоположности адаптивной реактивности, Г.С. Батищев пишет: «способность человека жить предметным миром и обусловливать себя предметным содержанием в его имманентной логике в себе и для себя, а не специфической ограниченностью всего естественного органического тела, конечно, совершенно преобразует и это последнее: 13 человек утрачивает в антропогенезе поведенческие наследственные детерминанты, сковывающие отношение к миру заранее данным «алгоритмом» и навязывающие строго определенный способ взаимодействия с миром как средой. На место наследственных поведенческих детерминант приходит развитие человека как всепредметного деятельностного «существа» [24, с.85-86]. Становясь субъектом деятельности, человек выступает детерминантой собственной активности. Но логика предметной деятельности определяется логикой предмета самого по себе. Впрочем, это не означает тождества между деятельностью и бытия ее предмета исключительно по своей логике. Рассуждения подобного рода приводят Г.С. Батищева к первой из пяти антиномий, разрешая которые он описывает суть человека как субъекта деятельности. Первая из антиномий состоит в том, что, с одной стороны, человек обуславливает себя предметностью, но, с другой стороны, обуславливает себя предметностью именно он сам. Путь разрешения первой антиномии лежит, по мнению Г.С. Батищева, через определение логики каждого предмета как особенного по отношению к человеческой деятельности. Особенное может быть выделено лишь при условии существования универсальной всеобщности, субстанциональности, без которых невозможна и самообусловленность. Г.С. Батищев пишет: «Чтобы обращаться с каждым особенным предметом как с особенным, взятым в его собственной логике, в его имманентной мере и сущности, и чтобы обусловливать себя им как особенным, человек должен делать определениями своей деятельности универсально-всеобщие определения всей действительности и принимать на себя как вершителя деятельности субстанциальный характер» [24, с.86]. 14 Далее Г.С. Батищев замечает, что хотя природа есть «абсолютная предпосылка и абсолютное условие» человека, это не означает, что она его прародительница и только. Человек не «вышел» из природы - он ее никогда не покидал. Без расширения и углубления своих связей с природой «на всех ступенях деятельного прогресса» его субъект не может надеяться на обретение себя как человека. Более того, согласно Г.С.Батищеву «человек обязан природе еще и как ее собственная универсально-всеобщая сила, наследник ее конкретной тотальности. В этом смысле позволительно сказать, что человек произошел не только и даже не столько от увенчавших собой эволюцию животного царства высших антропоидов, сколько от природы в целом. И только как такая универсальная сила самой природы, как наследник ее целостности человек способен делать всякий особенный предмет своим предметом, а не становиться рядом с ним, т.е. не быть вещью среди вещей» [24, с.87]. Человек - не часть природы. Он - воплощение всей ее тотальности. «Чтобы свести человеческую действительность к «части природы», надо было бы «остановить» деятельностный процесс ее жизни, т.е. умертвить ее. Только смерть возвращает человека природе в качестве ее собственной части наряду с прочими ее частями» [24, с.88]. Описанная цепь рассуждений приводит Г.С. Батищева к следующему разрешению первой антиномии: «Человеческая деятельность как такой процесс, который сам себя обусловливает, сам делает своей логикой имманентную логику предметов, который, коротко говоря, осваивает их, есть самодеятельность. То, что она совершается по универсально-всеобщим определениям всей действительности и что человек принимает на себя характер субстанциальности, озна- 15 чает не что иное, как его способность быть внутри своего предметного мира causa sui (от лат. «кауза» - причина, повод, основание, побуждающее начало + «суи» - себя = «быть причиной самого себя» — прим. А. Огнева), так как он в подлинном смысле осваивает природную causa sui. Поскольку же человек обретает в этом наследовании субстанциальности у природы собственную самостоятельность и суверенность в процессе самодеятельности, постольку он есть субъект деятельности. Таков единый процесс деятельности, осваивающей природу: насколько человек обогащает свой предметный мир, включая в него природу в качестве своих объектов, настолько он может развиваться как субъект, и наоборот. Принципиально важно видеть, что человек обязан природе не только объектами своей деятельности, но равным образом также и своим бытием в качестве субъекта. Не вопреки природе, не благодаря какому-то началу, дуалистически поставленному рядом с субстанциальностью природы, а только благодаря ей человек также и субъект» [24, с.88]. Однако описание субъектности человека как субстанциональной, универсально-всеобщей силы природы приводит Г.С. Батищева ко второй антиномии: субъектом человек может быть лишь как наследник природы, но тогда можно ли говорить о нем как о субъекте, детерминирующем начале, субстанциональной, универсально- всеобщей силе самой природы? Для разрешения этой антиномии Г.С.Батищев использует идею о предметной деятельности как о творческом строительстве человеческой культуры. Человеческая действительность, которая есть также и действительность человека как субъекта, возникает только как выходящая за границы природы - как особенное царство, где сози- 16 даются принципиально новые возможности, выступающие для непосредственной природы как таковой как невозможности, т.е. где совершается творчество. Человеческая предметная деятельность как раз и есть процесс, в котором субстанциальность природы творчески «достраивается» до невозможного в самой природе и одновременно осваивается как природная. Само основание и наследование ее человеком предполагают творческое обогащение и «достраивание» на унаследованном фундаменте. Равным образом и творчество предполагает основание этого фундамента. Поэтому человеческая действительность - это царство творческого наследования субстанциальности природы и одновременно наследующего ее творчества. Таково царство культуры. Предметная деятельность есть строительство культуры как единство и тождество освоения и творчества» [24, с.89]. Таким образом, вопрос о соотношении в человеке его природной сущности и способности быть детерминирующим началом по отношению к предметному миру как проявлению природы решается Г.С. Батищевым с помощью представления о человеке как о существе, формируемом «всецело и исключительно культурой». Культурно-исторический процесс в понимании Г.С. Батищева состоит в формировании посредством предметной деятельности самого человека как субъекта. Созидая предметный мир культуры, человек созидает себя в качестве субъекта. Для человека углубление в природу - это не возврат к ее дикой первозданности. Для человека-субъекта подлинное углубление в природу - это творческое устремление к высшим достижениям культурного прогресса. 17 Но тогда вновь возникает основание для противоречия, третьей антиномии: человек как субъект проявляет себя в своей индивидуальной деятельности, а чтобы быть субъектом, проявлением субстанциональной, универсально-всеобщей силы природы, деятельность человека должна быть культурно-исторической. Но культурно-исторический субъект уже не может быть «одним индивидом, взятым в его непосредственном бытии». Сомнения в субъектности человека, связанные с обусловленностью его деятельности обществом, разрешаются Г.С. Батищевым благодаря введению понятия «чисто общественного, всецело и без остатка социального индивида» - понятия об индивиде, опосредованном социальным целым и представляющего собой «индивидуализованную тотальность общества», а не часть наряду с другими ее частями. «Субъект - это не одинокий «робинзон», но и не скопление «робинзонов». Это не толпа унифицированных марионеток, слившаяся в монотонно-цельное Мы, подобно муравейнику, но и не такое Я, которое под мнимо личностной маской повелевающего персонажа скрывает персонификацию анонимного и фетишизированного Порядка вещей. Это не украшенная человеческим именем и обликом грубо-материальная и формально-институциальная сила, но и не эмигрировавшее в самосозерцание духовное бессилие. Субъект - это средоточие межиндивидуальных (и именно поэтому могущих быть подлинно личностными) «сущностных сил» человека-деятеля» [24, с.93]. И тогда история человека, понятая как развитие субъекта, а индивидуальное развитие человек как субъекта деятельности становится движущей силой, причиной всемирной истории, общественного прогресса. Для нашего исследования особо важно, что при этом Г.С. Батищев подчеркивает: «быть осваивательски творческой 18 предпосылкой своей общественной истории человек может не просто будучи объективной силой, а в качестве им же самим производимого и воспроизводимого результата его деятельности» [24, с.94]. Соединение Г.С. Батищевым в одно целое «чисто общественного» и «социального» в индивиде при рассмотрении субъектной природы человека требует отдельного критического обсуждения. Побуждением к этому для нас является замечание А.В. Брушлинского о том, что понятие «социальное» и «общественное» между собой нетождественны. По мнению А.В. Брушлинского, «всегда связанное с природным социальное - это всеобщая, исходная и наиболее абстрактная характеристика субъекта и его психики в их общечеловеческих качествах. Общественное же - это не синоним социального, а более конкретная - типологическая характеристика бесконечно различных частных проявлений всеобщей социальности: национальных, культурных и т.д. Стало быть, любой человеческий индивид не менее социален, чем группа или коллектив». Такой подход, как считает А.В. Брушлинский, позволяет соотнести социальное, общественное и идеальное как всеобщее, особое и единичное и «снять оппозицию между антропоцентризмом и социоцентризмом» [36, с.23]. В данном случае последнее добавление особо значимо. Дело в том, что Б.Г. Батищев достаточно жестко требует применять понятие «субъект» только к человеческому индивиду. Тогда как А.В. Брушлинский считает, что «в самом полном и широком смысле слова субъект - это все человечество в целом, представляющее собой противоречивое системное единство субъектов иного уровня и масштаба: государства, наций, этносов, общественных классов и групп, индивидов, взаимодействующих друг с другом» [36, с.20]. 19 Привлечение идеи о социальном индивиде заставляет Г.С. Батищева разъяснить то, как несмотря на ограниченность возможностей культуры человек прогрессирует в качестве субъекта культуры (четвертая антиномия). В этом случае разъяснение строится на использовании понятия трансцендентного субъекта: само достижение исторически обусловленной границы возможного и невозможного предполагает попытки их преодолевать, трансцендировать, а в итоге постоянно их сдвигать. Такой подход к разрешению антиномии, по мнению Г.С.Батищева, равносилен раскрытию человеческого прогресса как не соотносимого ни с каким заранее установленным масштабом: субъект не устремлен к чему-то окончательному. Далее следует такой вывод: «природа человека состоит в том, что он не имеет никакой «собственной», конечной природы, которая была бы заранее данным ему масштабом его развития, заранее данной мерой его бытия. Задача заключается в том, чтобы объяснить, каким образом и почему человек есть трансцендирующее «существо» [24, с.97]. В качестве механизма трансцендирования границ Г.С. Батищев выделяет обогащение человеком своего предметного мира. Но это не механическое «присоединение добавочного объекта к человеческому миру». Процесс освоения предметного мира сопровождается созиданием принципиально новых «измерений» в человеческих отношениях. «Индивид вообще лишь постольку обретает предметное содержание, делает его включенным в предметный мир, которым он живет, и превращает его в действительность самого себя, поскольку он обогащает также и формы своего общения с другими индивидами этим предметным содержанием. Деятельность может воспроизводить логику предмета лишь тогда, когда она строит одновременно и 20 общение между индивидами, вбирающее в себя эту логику и дающее ей жизнь в освоенной, очеловеченной форме» [24, с.97-98]. При этом и прогресс общения невозможен без обогащения его предметного содержания, «в котором оно развертывается и которым наполняет себя». Г.С. Батищев полагает, что человек трансцендирует свои границы, распредмечивая новое предметное содержание. Это позволяет человеку через распредмечивание особого предметного содержания достигать распредмечивания универсально-всеобщих определений и тем самым обретать свою субстанциональность. В итоге он может выступить как субстанциональная и всеобщая сила, заданная «изнутри» предмета, а не как соотносимый с данным особенным предметом, привносимый «извне» другой предмет-вещь. Распредмечивание Г.С. Батищев определяет как процесс превращения определений предмета деятельности в определения живой активности, превращение логики предмета «каков он в себе и для себя» в логику «действования человеческой способности». Распредмечивание по Г.С. Батищеву - это «перевод» сущности объекта на язык субъекта. Но все это не означает порождения «непредметной «реальности. Природа и культура в ходе распредмечивания переплавляются в основные предметные формы, так как каждый шаг активности здесь обретает свое предметное воплощение. Распредмечивание нерасторжимо связано с опредмечиванием запечатлением в предмете логики действия субъекта, «обретением субъектом своей действительности в объектах, несущих в себе и хранящих образ его деяния...» [24, с.99]. В предметном «зеркале» 21 можно увидеть «...излучение жизни его создателя, быть может, уже угасшей в своем непосредственном бытии» [24, с.101]. По мнению О.Г. Дробницкого, опредмечивание, «созидание производительных сил» и распредмечивание, «их действие в новом движении производства» - это те процессы, посредством которых субъект «осуществляет историческую связь», «историческую преемственность». В отношении «человек как субъект» - «внешний предмет как объект» проявляются деятельные способности и индивида, и его предшественников. Предмет здесь оказывается «зеркалом деятельной способности человека, ее кристаллизацией [60, с.276]. Кроме того, О.Г. Дробницкий отмечает, что «предмет не имеет собственной истории». По его мнению, «способность человека как субъекта и есть то, что заставляет предмет двигаться, исторически развиваться, вступать во все новые связи и отношения в природном и социальном мире» [60, с.277]. О.Г. Дробницкий отмечает, что опредмечивание и распредмечивание, будучи противоположными по направлению, слиты в едином действии. «Производя какой-то предмет, человек использует другой предмет, а его целесообразные свойства раскрывает лишь в меру своей созидательной способности» [60, с.278]. Возможности человека как субъекта, приобретаемые им в ходе созидания предмета, шире, чем того требует конкретная операция («опредмечивание не исчерпывает собой распредмечивания», «предмет заключает в себе еще не реализованное богатство накопленной культуры»). По мнению О.Г.Дробницкого, возможности быть субъектом, которые черпает человек из взаимодействия с 22 внешним предметом, позволяют ему развиваться, «творить самого себя» [60, с.278]. Г.С. Батищев также считает опредмечивание процессом самовоплощения человека как «субстанциональной культурно- творческой силы», процессом утверждения человеком своей субъектности. В ходе этого процесса человек «обретает объективную действительность самого себя как субъекта» [24, с.101]. И это положение дает основание для формулирования пятой антиномии: человек таков, каким производит себя в мире особенных предметов, но нельзя, оставаясь только в таком мире, быть одновременно универсально-всеобщей и субстанциональной, «творчески- трансцендирующей» силой. Для разрешения пятой антиномии Г.С. Батищев привлекает идею о процессе деятельности как о продуцировании идеального, деятельности как единстве и тождестве противоположностей реально-преобразовательного и идеально-преобразовательного процессов. Э.В. Ильенков неоднократно подчеркивал, что принципиальное отличие деятельности человека от деятельности животных - это отсутствие ее готовых форм наследования вместе с анатомической организацией тела. «Все формы деятельности передаются здесь только через формы предметов, созданных человеком для человека. Поэтому индивидуальное усвоение человечески определенной формы деятельности, т.е. идеального образа ее предмета и продукта, превращающееся в особый процесс, не совпадающий с предметным формированием природы. Поэтому сама форма деятельности человека превращается для человека в особый предмет, в предмет особой деятельности» [70, с.224]. 23 Рассуждая о специфике человеческой деятельности, Г.С. Батищев пишет: «Включая предмет в систему деятельности и тем самым в систему своей культуры, человек населяет его огромным множеством идеальных значений, совершенно отличных от реального изменения его реальной формы: предмет «означает» все то, что деятельность заставляет его «означать» в соответствии с логикой, распредмеченной в других предметах и опредмеченной в данном хотя бы фрагментарно. И только вместе со всеми этими идеальными своими значениями (а отнюдь не просто как реальное тело с реальной формой) каждый предмет культуры вполне конкретен как предмет человеческой действительности, как человеческий предмет» [24, с.105]. Отталкиваясь от данного Э.В. Ильенковым определения идеального, Г.С. Батищев разрабатывает онтологию субъекта следующим образом: «Посредством идеального преобразования особенных предметов, которые человек своим реальным преобразованием не только воспроизводит, но также и творчески продолжает, он поистине «извлекает» из предметов имманентную им всеобщность и создает орудия овладения ею - «всеобщие» предметы, воплощающие в своей функции внутри культуры универсально-всеобщие определения всей действительности. Эти функции «всеобщих» предметоворудий не имеют ничего общего с их естественной, природной связью и природным развитием их носителей, но зато в них человек утверждает себя как субстанциального и (на этой основе) как культурно-исторического субъекта» [24, с.105]. В.А. Лекторский считает, что «индивидуальный субъект как субъект сознания и познания возникает лишь постольку, поскольку он... включается в определенную объективную систему отношений к 24 другим субъектам» [83, с.181]. Для становления субъекта в плане гносеологического анализа этого феномена существенно то, что «...познавательный процесс, производство знания предполагает разрыв с естественным отношением организма к внешней среде и использование таких эталонов, которые имеют социально-культурный (в этом смысле «искусственный») характер» [83, с.181]. Таким образом, продуцируя идеальное, человек делает своими универсально-всеобщие определения, что придает его предметной деятельности субстанциональный характер, а ему - статус культурно-исторического субъекта. Распредмечивание и опредмечивание связаны и с реальным изменением предмета, и с языково-смысловыми преобразованиями соответствующих идеальных значений. «Деятельность - это нерасторжимый союз дельного Слова и осмысленного дела, являющих собой две ипостаси одного и того же неостановимого процесса преобразования человеческой действительности» [24, с.107]. Характеризуя создаваемую субъектом нерасторжимую взаимосвязь субъективного и объективного, О.Г. Дробницкий пишет о понимании познания как «идеального преобразования объективного предмета». «Нисколько не изменяя при этом своей вещественной структуры, объективный предмет преобразуется лишь «в сознании», в том смысле, что изменяется лишь для действующего с ним субъекта, раскрывается ему теми или иными сторонами в форме идеального предмета. И хотя непосредственно человек оперирует в мышлении лишь с идеальным предметом, он тем самым взаимодействует с объективным предметом. Знание - одна из форм предметного отношения человека к природе. Это всеобщая способность человека разносторонне оперировать с данным объективным предметом. В этом 25 смысле познание и выступает в качестве одной из сторон социальной практики, а именно - той стороны, благодаря которой человек относится к объектам своей деятельности универсально, раскрывает их природу безотносительно к какому-либо конкретному виду материальной деятельности (они все заключены здесь в виде реальной возможности), относится практически к миру в целом, ориентируется в природной действительности до ее фактического преобразования и способен тем самым заранее планировать производственную деятельность» [60, с.279]. Выделение в предметной деятельности процессов преобразования реального и идеального позволяет Г.С. Батищеву разрешить сопряженный с пятой антиномией временной парадокс. Парадокс состоит в том, что будучи результатом и итогом прошлого, существуя в настоящем как в наличном бытии, человек тем не менее измеряет свою деятельность временем, что не имеет смысла в реальном наличном бытии «как настоящем самом по себе» [24, с.105]. Временной парадокс разъясняется Г.С. Батищевым следующим образом: «В своем настоящем человек не является просто функцией всех прошлых состояний в качестве их прямого естественного продолжения. Идеализуя свой предметный мир, он строит свое будущее как идеально-предвосхищенное раньше, чем осуществляет реальнопреобразовательное изменение в этом мире. Тем самым реальную связь прошлого с настоящим он опосредствует идеально- предвосхищенным будущим. Он творит свое настоящее как реализацию идеализованного будущего. Он приходит в настоящее не прямо и не непосредственно из прошлого, а через самопроецирование в будущее, так что реальное наличное бытие есть лишь средство реализации идеализованного проекта цели» [24, с.108]. 26 Более развернутое изложение процесса «самопроецирования в будущее» мы находим в работах Л.И. Анциферовой. Так, характеризуя суть развиваемого ею динамического подхода, Л.И. Анциферова пишет: «В деятельности находит свое разрешение состояние страдательности, порождаемое диффузной, но властной тягой личности к будущему, к выходу за пределы себя уже состоявшейся, реализованной. В то же время именно в пространстве деятельности можно полно пережить процесс своей жизни, испытать полноту страдательности в развертке ее различных состояний: структура деятельности как бы растягивает зону личностного настоящего, уменьшает ее размерность, дробит настоящее на моменты, насыщенные разной значимостью и модальностью, втягивает в настоящее переосмысливаемое прошлое и будущее. Осуществляя деятельность, личность постоянно раздваивается на противоположности: она отождествляет себя с предельными целями - и обращается с собой как со средством их достижения, она заботится о сохранении своей идентичности - и упорно ищет пути самоизменения для реализации своих проектов; действуя, она стремится к состоянию страдательности - лишенному побудительности чувству завершенности, законченности, к переживанию успеха - и тягостно переживая момент бесцельности, обращается к конструированию новых целевых структур. В диалектике этих противоположностей и совершается изменение личности, став предпосылкой ее прогресса и регресса, эволюции, совершенствования и деградации, девиации, деформации» [16, с.17]. На основе рассмотрения процессов целепродуцирования и целевыполнения, с учетом возникающей из распредмечивания возможности самопроецирования в будущее, Г.С. Батищев предприни- 27 мает попытку соотнести различные виды детерминации деятельности человека и его свободу. Он пишет: «Вся специфичность социальной детерминации по сравнению с вещно-принудительной, естественной детерминацией в том и состоит, что она всецело деятельностная, повсюду «открытая» и осуществляется только через продуцирование и целевыполнение. Это - детерминация производства культурно-историческим субъектом самого себя посредством производства своих объектов на основе освоения природы, или культурноисторическая необходимость. Только она, а отнюдь не непосредственно-естественная необходимость становится той, согласно которой осуществляется свобода. По отношению же к естественным необходимостям человеческая свобода выступает как воспроизводящая их внутри своей сферы в непрерывно возрастающих масштабах: общественный человек не подчиняется сам этим необходимостям в своем целепродуцировании, не творит согласно их действию, но делает их орудиями своего целевыполнения. Не расширяя и не углубляя «поля» этих осваиваемых непосредственно естественных необходимостей, общественный человек не смог бы прогрессировать и в своем творческом целепродуцировании» [24, с.109]. Свобода в такой трактовке не условие деятельности, а «имманентный характер самой деятельной сущности человека - сущности человека как самодеятельного субъекта» [24, с.109]. Г.С.Батищев считает, что степень свободы человека может быть определена «в той мере, в какой безотносительное к каким бы то ни было заранее данным масштабам тотальное развитие всех его подлинно человеческих сил становится самоцелью» [24, с.109]. Любопытно отметить определенное созвучие последнего положения и ряда положений из работ Э.В. Ильенкова. Так, например, 28 анализируя философские взгляды Иммануила Канта, Э.В. Ильенков заключил, что для родоначальника немецкого классического идеализма статус идеала для всего человеческого рода имеет самосовершенствование. Этот идеал как образ, норма достигается через «...осознание того, что человек есть самоцель собственной деятельности и ни в коем случае не средство для кого-то или для чего-то, будь то бог или вещь в себе» [70, с.204]. Из сказанного логически вытекает значимое для предмета нашего исследования заключение Г.С. Батищева [24, с.128] о том, что произвол «не есть высшее развитие человеческой активности. Напротив, он есть ее вырождение»! И делает его таковым то, что действие над предметом в случае произвола осуществляется не в соответствии с его имманентной логикой - оно становится чем-то извне привходящим, чуждым предмету, игнорирующим его самостоятельность. Не благодаря богатству сущностных сил, способностей, а изза их скудости активность приобретает характер «необусловленной воли», а волеизъявление начинает восприниматься как «сверхъестественная сотворяющая сила». Драма усугубляется еще и тем, что деградация через произвол воспринимается деградирующим как достижение новых высот «свободы от» и «свободы для». Насилующий человеческую природу в своем воспаленном воображении осуществляет иллюзорное самопревращение в трансцендентального субъекта. *** На основе вышеизложенного можно сказать, что субъект как философская категория раскрывает определенное качество активно- 29 сти человека, его способность к самоопределению и саморазвитию, способность достраивать субстанцию, созидать, развивать и реализовывать ее новые возможности. Выявление сути субъектного бытия человека служит основой решения таких гуманистических проблем, как свобода воли, ответственность человека за себя, человечество, мир, в котором он живет. Субъектное бытие человека имеет процессуальный характер. Свою субъектность человек обретает и постигает в диалектически противоречивом процессе разрешения своих проблем, в ходе которого он совершает реальное и идеальное преобразование окружающего его мира, строит мир человеческой культуры. Субстанциональность человеческой субъектности состоит в его способности быть внутри своего предметного мира causa sui, что является следствием отрицания в ходе антропогенеза адаптивного отношения к миру, развития человека от наследственной поведенческой детерминации к самодетерминации. Человек способен постигать имманентную логику предметов и явлений (включая самого себя), использовать эти знания как средства реализации своих намерений, выступать в роли универсальной природной силы, делающей всякий особенный предмет своим собственным предметом. Как субстанциональное проявление человека, его субъектность обнаруживает себя в выходе за рамки естественной природы, в созидании того, появление чего в естественных условиях невозможно, в самосозидании человеком себя в качестве субъекта через созидание предметного мира культуры. При этом подлинное углубление в природу человека-субъекта состоит не в возврате к ее дикой первозданности, а является творческим устремлением к вершинам культурного прогресса. 30 Личность человека как субъекта представляет собой индивидуализированную тотальность общества. Развитие личности как субъекта есть движущая сила, причина всемирной истории, общественного прогресса, мерилом которых выступает то, что личностью производится и воспроизводится. Как субъект культуры человек прогрессирует в силу трансцендентного характера своей субъектности, благодаря стремлению и способности к преодолению исторически обусловленных границ возможного и невозможного. Деятельность человеческого субъекта есть диалектическое единство противоположностей реально-преобразовательного и идеально-преобразовательного процессов. Посредством идеального преобразования особенных предметов человек постигает имманентную их всеобщность и создает орудийную основу для овладения ею другими людьми. Посредством реальных преобразований человек воспроизводит и творчески продолжает особенные предметы. При этом извлеченные в ходе идеального преобразования орудийные функции предметов могут вообще не иметь ничего общего с их естественным развитием, но в результате реальных преобразований человек тем не менее объективирует подобные функции в рукотворной природе, утверждая себя как субстанционального и как культурноисторического субъекта. Продуцируя идеальное, человек делает своими универсальновсеобщие определения, преобразует различные детерминанты своей активности в орудия своего целевыполнения. Это придает его деятельности субстанциональный характер, а ему - статус культурноисторического субъекта. 31 Благодаря идеальному плану человек строит свое будущее раньше, чем осуществляет реально-преобразовательные изменения в предметном мире. Воплощая идеальные проекты целей, человек осуществляет реальную связь прошлого с настоящим, детерминирует связь настоящего с будущим. 32 Глава 2. Понятие «субъект» в психологии Анализируя работы С.Л. Рубинштейна, посвященные изучению качественно различных уровней детерминации человеческого бытия [5], К.А. Абульханова-Славская обращает внимание на специфику употребления понятия «субъект изменений определенного рода», «субъект определенного способа существования». Прежде всего, К.А. Абульханова-Славская вскрывает парадоксальность наиболее частого способа употребления в научной литературе понятия «субъект». Это понятие нередко обозначает качественное своеобразие различных способов бытия объекта. В таких случаях под «субъектом изменений определенного рода» понимают объект исследования науки, что позволяет подчеркнуть существенное его отличие от предмета исследования. Этим стремятся показать качественное своеобразие объекта исследования, которое должно быть учтено при абстрагировании в ходе выделения предмета исследования. В гносеологии понятие «субъект» используется для обозначения специфики субъекта познания. Как было показано выше, в общефилософском смысле этот термин обозначает субъект действия, практики и служит раскрытию специфики человеческой активности. «Здесь понятие субъекта употребляется для раскрытия качественного своеобразия только одного - человеческого бытия. Рубинштейновское понятие субъекта, - продолжает далее К.А. Абульханова-Славская, - в отличие от этого последнего значения применяется не только в отношении к одному - человеческому, - а к любому 33 уровню развития бытия и обозначает качественное своеобразие способа организации и способа развития бытия» [5, с.174]. На основе проведенного анализа К.А. Абульханова-Славская делает следующий вывод, который можно отнести к числу ключевых для понимания всех ее последующих работ: «Таким образом, понятие «субъект» в отличие от обычно употребляющихся его значений может, по-видимому, быть использовано для характеристики различных форм, различных способов и уровней жизнедеятельности. В этой характеристике подчеркивается не только наличие некоторого объективного отношения, но и определяется его качество. Это понятие субъекта относится не к источнику определенного вида деятельности, оно обозначает качественно определенную детерминацию процессов на определенном уровне» [5, с.174]. По мнению К.А. Абульхановой-Славской, это значение термина «субъект» по уровню своей универсальности может быть отнесено к общефилософским, «...поскольку оно используется для определения объективной качественной специфики некоторой сущности, для определения сущности со стороны ее специфического способа существования и развития» [5, с.175]. С учетом принятого понимания термина «субъект» К.А. Абульханова-Славская так определяет место психологии среди наук о человеке: «...понятие индивида как субъекта психической деятельности обозначает то качество, в котором психология исследует человека» [5, с.187]. Для решаемой нами задачи чрезвычайно важно следующее пояснение К.А.Абульхановой-Славской: «Индивид как субъект жизнедеятельности - это субъект изменений и развития: во взаимодействии с обстоятельствами своей жизнедеятельности он выступает как 34 изменяемое ими и как изменяющее их существо, которое само меняется в процессе их изменения. Поэтому понятие индивида как субъекта жизнедеятельности в конечном итоге обозначает некоторый объективный, отнесенный к индивиду, осуществляющийся через его участие и его активные действия процесс» [5, с.210]. Процессуальное описание индивида как субъекта жизнедеятельности послужило К.А. Абульхановой-Славской основанием и для определения специфики задач, решаемых психологией личности: «...при постановке вопроса об индивиде как субъекте процесса жизнедеятельности выступает проблема ее организации в том смысле, что он вырабатывает специфические, характерные именно для него способы взаимодействия с обстоятельствами, которые... и образуют объективную основу психологии личности» [5, с.201]. Вполне солидарен с подобным определением предмета психологии и А.В.Брушлинский: «Человек объективно выступает (и потому изучается) в качестве субъекта по отношению к другим людям (субъектам) и к объектам (вещам, животным и т.п.). Любой субъект тоже может стать и становится объектом (познания, самопознания, воспитания, самовоспитания и т.д.), но при этом он не перестает быть субъектом, т.е. продолжает, в частности, осуществлять деятельность, поведение, общение, созерцание и иные виды специфически человеческой активности - непосредственно совместной, групповой или индивидуальной. Именно в ходе такой активности (прежде всего изначально практической деятельности) человек и его психика формируются, развиваются и проявляются, а потому в этом качестве изучаются с помощью наблюдения, эксперимента и т.п. Таким образом, лишь будучи субъектом, человек может стать объектом (и предметом) психологии и смежных с ней наук. Этим он 35 принципиально отличается от всех других объектов. Для психологии он - не субъект и объект, а объект лишь постольку, поскольку субъект» [36, с.62]. Эта парадоксальность в определении предмета психологии была отмечена Б.Ф. Ломовым, который писал: «Психические феномены представляют собой как бы внутренние состояния субъекта, недоступные стороннему наблюдению, даже если наблюдатель вооружен самой современной техникой. В субъективном характере обычно и усматривают своеобразие психических явлений (в отличие от всех других явлений). Между тем, задача науки - изучить психику, пользуясь объективными методами, и раскрыть объективные законы, которым она подчиняется. Когда же говорят об объективном, то имеется в виду нечто, существующее вне и независимо об субъекта, от субъективного. Здесь возникает своеобразный парадокс (антиномия): с одной стороны, проблемы психологии относятся к области субъективных явлений, обычно противопоставляемых объективным, с другой - от нее требуется изучение объективных законов психики» [88, с.106]. По мнению Б.Ф. Ломова, отмеченный парадокс - следствие трудностей разграничения онтологического и гносеологического аспектов изучения психического из-за самой его природы. И Б.Ф. Ломов, и, как уже было показано, А.В. Брушлинский, в отличие, например, от Г.С. Батищева, П.Я. Гальперина, не видят оснований применения понятия «субъект» исключительно только для обозначения индивидуального уровня самодетерминации. Б.Ф. Ломов нисколько не сомневался, что термин «субъект» как обозначение определенного качественного уровня детерминации процессом применим и к социальным общностям, хотя и относил это 36 проявление субъектности к числу наименее изученных в психологии: «Процесс формирования и развития совокупного субъекта совместной деятельности, его основания и механизмы в психологии почти не изучены. Пока можно лишь сказать, что совокупный субъект не представляет собой что-то аморфное. Это - организованное и дифференцированное целое. Его изучение предполагает анализ тех реальных процессов, которые обеспечивают интеграцию индивидов на выполнение совместной деятельности, а также дифференциацию их функций». Тем не менее, Б.Ф. Ломов четко обозначил ряд моментов формирования группы как субъекта («совокупного субъекта» [87-89]). Так, им было отмечено, что «системообразующим фактором совместной деятельности является, общая цель . Именно она цементирует эту деятельность, превращая совокупность субъектов (группу индивидов) в совокупного субъекта» (выделено мной. — А.С. Огнев) [88, с.240]. Заметим, что аналогичным образом в организационной психологии, менеджменте дается определение системообразующего основания организации [96, 125, 157]. Следовательно, на этом основании дальнейшая разработка психологии группового субъекта могла бы идти путем привлечения богатого эмпирического материала из тех областей, которые традиционно относят к организационной психологии, консультированию по организационному развитию, «организационному поведению» [125]. В частности, А.И. Пригожиным понятие «субъект» распространяется и на индивида, и на группу, и на организацию. При этом А.И. Пригожин отмечает, что вопрос «В каком смысле группа или организация способны проявляться как еди- 37 ный субъект?» - ни в психологии, ни в социологии окончательно не решен. А.И. Пригожиным выделены следующие характеристики субъекта: «это автор выбора»; «единство целеполагания и целеосуществления»; «суверенность, то есть возможность и желание самому определять свою судьбу, образ жизни»; «стремление раздвигать рамки реальной независимости и компетентности». При этом отмечено, что суверенность и функциональность - главные признаки субъекта [125, с.175]. Стоить заметить, что в работах одного Яна Катценбаха выделение подобных признаков в качестве первостепенных используется для определения команды. Но задолго до Катценбаха в отечественных работах по изучению коллектива также в качестве основных выделялись характеристики, описывающие способность определенной общностью к самодетерминации своей активности. Так, например, А.В. Петровский в ключевые признаки коллектива включал высокий уровень ценностно-ориентационного единства и сплоченность, которые проявляются в совместной деятельности. А.И. Пригожин считает, что субъектность - это свойство, что это свойство приобретаемое и развиваемое и что «оно вряд ли может быть всеобщим, ибо является производным от общественных условий и личных особенностей» [125, с.176]. Вообще рассмотрение в качестве субъекта социальных общностей в науке явление настолько частое, что поневоле приходится удивляться регулярно возобновляющимся сомнениям в правомерности этого. И А.А. Леонтьев, рассматривая общение как социальный феномен, выделяет в качестве его субъекта социальную группу и даже 38 общество в целом [84]. И О.Г.Дробницкий, употребляя понятие «субъект» именно в смысле определенного уровня организации, определенного качественного уровня развития управляющей инстанции, в качестве субъекта с успехом рассматривает в том числе и государство как субъект требования, как общность в целом, вырабатывающую своим практическим опытом и поддерживающую своим коллективным воздействием общественную норму поведения [60, с.298]. Аналогичным образом в этой работе употреблено понятие субъекта в отношении класса: «класс как субъект морального требования» [59, с.342]. В других своих работах О.Г. Дробницкий рассматривает в качестве субъекта и иные социальные общности, например, нацию [59, 60]. Л.П. Буева не только говорит о групповом, социальном субъекте, но и кратко характеризует механизмы и условия его образования. Так, она пишет, что «групповой (социальный) субъект предполагает разделение и кооперацию функций между индивидами, входящими в группу (или другую общность)», «определенную систему целей в структуре социальной деятельности общества, класса, коллектива и личности» [41, с. 106-107]. Е.А. Яблоковой выделены следующие признаки проявления коллективом качеств группового субъекта: перенос мотивации извне вовнутрь коллектива, интегральная организованность, формирование единого эмоционального и волевого настроя, воспитательное воздействие на личность. Особо подчеркнуто проявление у коллектива группового сознания и неосознаваемых групповых процессов, которые обнаруживаются в наличии общих ценностей, ориентиров, стереотипов, установок, привычек, традиций, а также в определенном отношении к объектам своей деятельности. Е.А. Яблоковой под- 39 черкнуто управляющее воздействие коллективного сознания на личность через задание образцов поведения, систем оценок, норм. Ей отмечено, что группа воздействует на личность через одобрение и порицание, которые ведут не только к регуляции поведения, но и к воспитанию личности, к формированию ответственности, нравственных качеств личности, ее убеждений, к созданию базы для ее самооценки и самоконтроля [176]. Нам также представляется важным подчеркнутое Е.А. Яблоковой различие между субъектом и носителем общественной психологии. По ее мнению, «субъектом выступает та социальная группа или общность, которая по своему объективному положению и состоянию продуцирует общественно-психологические явления определенного качества, использует их как фактор самоутверждения, внутреннего сплочения и самоопределения, социальной активности» [177, с.97]. При этом Е.А. Яблоковой процесс преобразования носителя и выразителя общественной психологии в субъекта общественной психологии рассматривается как восхождение от уровня простого усвоения до уровня «активного присвоения и сознательного выражения соответствующих общественно-психологических явлений» [177, с.97]. Примечательно также и то, что, по мнению Е.А. Яблоковой, «в процессе взаимодействия психологии больших социальных групп, коллектива и личности происходит переход социального в индивидуальное и обратно. В ходе этого процесса личность может стать и субъектом общественной психологии» [177, с. 98]. Возвращаясь к анализу воззрений Б.Ф. Ломова, хотим обратить внимание на то, что для него общение - это в том числе и одно из проявлений человеческой субъектности. Ему принадлежит, например, такое высказывание по этому поводу: «Общение выступает как 40 специфическая форма взаимодействия человека с другими людьми, как взаимодействие субъектов. Подчеркнем, что речь идет не просто о действии, не просто о воздействии одного субъекта на другого (хотя этот момент и не исключается), а именно о взаимодействии. Для общения необходимы по крайней мере два человека, каждый из которых выступает именно как субъект» [88, с.249]. Обращаем еще раз внимание на то, что для Б.Ф. Ломова «субъект» не синоним понятия «индивид», а именно то его значение, которое было отмечено нами у К.А. Абульхановой-Славской. Подтверждением тому может быть следующее высказывание Б.Ф. Ломова: «В исследовании деятельности как специфической формы активности человека, определяемой отношением «субъект - объект», было показано, что психическое отражение является ее необходимым «внутренним компонентом», обеспечивающим регуляцию действий соответственно предмету, средствам и условиям». Для нас особенно важно еще и то, что именно посредством таким образом понимаемого значения термина «субъект» Б.Ф. Ломов обозначает взаимосвязь психологии как науки и таких понятий, как деятельность, общение и личность: «...когда речь идет о психологическом анализе деятельности и общения, то нужно иметь в виду, что ни деятельность, ни общение, взятые сами по себе, безотносительно к их субъекту, никакими психическими характеристиками не обладают. Ими обладает общественный субъект деятельности и общения - личность» [88, с. 10]. Для А.Я. Пономарева «субъект в абстрактно-психологическом смысле - это то свойство человека, которое делает его способным к продуктивному сигнальному взаимодействию с окружающим. Данное свойство не может формироваться, например, только внутри системы организм - среда (здесь допустимо говорить лишь о формиро- 41 вании свойств к репродуктивному сигнальному взаимодействию, в котором собственно психологический компонент оказывается редуцированным). Субъект формируется в ходе продуктивного сигнального взаимодействия человека с окружающим. Лишь в силу этого взаимодействия человек становится субъектом, и лишь в данном взаимодействии он остается им, проявляется как субъект. Субъект можно определить и как свойство живой системы, обеспечивающее ей использование носителей информации о состояниях внешней и внутренней среды при регуляции поведения (деятельности) [122, с.171; аналогично 124, с.109]. Отметим, что и тут мы встречаемся с идеей обозначения термином «субъект» некоего детерминирующего начала, в данном случае способного к регуляции своего поведения посредством «продуктивного сигнального взаимодействия с окружающим». Тот факт, что этим термином А.Я. Пономаревым обозначен не просто «носитель активности», а именно тот, кто способен по меньшей мере к самодетерминации, можно проиллюстрировать следующей выдержкой из его работ: «Человек под полным наркозом остается организмом, но перестает быть субъектом. Он продолжает взаимодействовать со средой как организм, но объекты в этих условиях для него не существуют - взаимодействие субъекта с объектом выключается» [123, с.178; аналогично 124, с.109]. Для А.Я.Пономарева понятие «субъект» также входит в число основополагающих при определении предмета психологии: «Психологическая наука не может охватить... всю полноту конкретного взаимодействия живых систем с окружающим; ее задача состоит в исследовании лишь одного из структурных уровней организации та- 42 кого взаимодействия - абстрактно взятой системы, специально выделенной для анализа и включающей в себя лишь отдельные свойства компонентов конкретного взаимодействия. Поэтому компонентом психического взаимодействия нельзя рассматривать, например, человека, взятого во всей полноте его свойств. Психология не изучает человека как организм (понимаемый как абстрактно рассматриваемая система) <...> Психологические исследования не охватывают человека и как личность. Сущность личности психология может раскрыть лишь в контакте с социологией, где обе абстрактные науки выступают уже как элементы науки конкретной <...> Психология изучает человека лишь как систему, способную к сигнальному взаимодействию, рассматривая лишь одно его свойство - то, в котором человек выступает как субъект» [124, с. 108]. И наконец: «Предметом психологического исследования являются формы и закономерности сигнальной-психической - деятельности, которым подчиняются и труд, и учение, и игра. Психология изучает законы взаимодействия субъекта с объектом, вопреки которым не может быть совершен ни один поступок» [124, с.109]. При этом «психика не исчерпывает собой предмета психологии. Таким предметом в целом является специфическое для субъекта взаимодействие с объектом. Психика - продукт этого взаимодействия и вместе с тем его условие. Выявление специфики предмета психологического исследования - взгляд на психическое как на особую форму взаимодействия (движения) материи - существенно изменяет взгляд на основные психологические проблемы и дает возможность прилагать к исследованию психического общие законы взаимодействия и развития. Такой взгляд на психическое окончательно выделяет психологию из философии и вместе с тем исключает возможность 43 сведения психологии к физиологии; он включает психологию в число самостоятельных конкретных наук» [121, с.77]. Понятие «субъект» используется А.Я. Пономаревым и для определения понятия «психика». Он утверждал, что «психика есть свойство субъекта, обеспечивающее ему использование носителей информации о состоянии внешней и внутренней среды индивида при регуляции его поведения» [123, с.178]. Признавая большое значение для психологии понятия «субъект», А.Я. Пономарев указал на существенные трудности его использования в онтологическом смысле: «...на паре «субъект - объект» висит груз их долговременного гносеологического использования и закрепить за ней иной - онтологический - смысл не так просто» [122, с.142]. К этому следует добавить, что не менее серьезные затруднения для использования в психологии создают и принципиальные различия онтологической трактовки понятия «субъект». Так, для П.Я. Гальперина субъект - это только лишь один из уровней регуляции активности - промежуточный этап развития регуляторных способностей индивида, которому предшествует сигнальная регуляция и после которого следует регуляция личностная [50]. Вообще имя Петра Яковлевича Гальперина прочно ассоциируется с теорией и методом планомерно-поэтапного формирования умственных действий, а его довольно обстоятельная психологическая теория субъекта практически не упоминается. Между тем, на наш взгляд, она дает серьезные основания для продуктивных дискуссий и поэтому заслуживает того, чтобы на ней остановиться более подробно. 44 Сравнивая поведение человеческого индивида с движением бильярдного шара, П.Я. Гальперин замечает, что хотя индивид и не может действовать вне условий, однако благодаря «представительству в образах» свойств вещей он может «намечать разные действия». В результате «благодаря психическому отражению ситуации у индивида открывается возможность выбора. А у бильярдного шара выбора нет» [50, с.63]. Согласно П.Я. Гальперину «только в системе осмысленной предметной деятельности субъекта психические отражения получают свое единственное место. Для субъекта они составляют «запасное поле» его внешней деятельности, позволяющее наметить и подогнать действия к наличной обстановке, сделать их не только целестремительными, но и целесообразными в данных индивидуальных условиях» [50, с.65]. П.Я. Гальперин также придает большое значения понятию «субъект», в пользу чего говорят такие его высказывания, как: «процесс ориентировки субъекта в ситуации, которая открывается в психическом отражении, формирование, структура и динамика этой ориентировочной деятельности, определяющие ее качество, характер и возможности, - вот что составляет предмет психологии» [50, с.102]. П.Я. Гальперин также писал, что «понятие субъекта имеет основоположное значение для психологии. Его признание или отрицание решающим образом влияет на построение картины психической деятельности и характер психологических воззрений» [50, с.130]. Свое движение к рациональному пониманию субъекта П.Я. Гальперин начинает с анализа различий двух основных типов жизни - растительной и животной. Значимое в этом плане отличие жизни 45 растений состоит, по мнению П.Я.Гальперина, в том, «что они находятся в непосредственном взаимодействии с условиями своего существования. В почве - это вода и растворы солей, с которыми соприкасаются корни растений, в воздушной среде - это газы и лучистая энергия, с которыми взаимодействуют листья растения. Условия жизни растения - солнечные лучи, влага, растворы солей - непосредственно действуют на органы растения (листья, корни) и вызывают с их стороны такую ответную реакцию, которая ведет к большему или меньшему усвоению соответствующих внешних агентов» [50, с.131]. Другая важная особенность жизни растений - это совпадение условий их существования и раздражителей их реакций на внешнюю среду. «Растение поглощает из почвы определенный раствор солей, и корни растения устроены так, что поглощают именно эти соли. Так же относятся и листья растений к газообразным компонентам и к лучевой энергии окружающей воздушной среды. Растения не меняют способ взаимодействия своих органов с элементами внешней среды; они только уменьшают или увеличивают интенсивность этого взаимодействия, но перестроить его не могут. Оно определяется готовыми механизмами органов растения и свойствами тех элементов среды, с которыми они взаимодействуют» [50, с.132]. Для животных с их подвижным образом жизни «характерно прежде всего именно отсутствие непосредственно «на месте» условий, необходимых для жизни, развития и размножения, отсутствие постоянного и прямого взаимодействия с этими условиями» [50, с.132]. П.Я. Гальперин полагает, что именно «сигналы о собственных нуждах организма, преобразованные в побуждения к действиям в 46 среде, составляют органические потребности, источник «собственной активности» субъекта. В этой активности выражается, таким образом, двоякое отношение организма к среде: с одной стороны, определенная мера независимости от ее прямых воздействий - организм обращается к ней не тогда, когда в окружающей среде появляются предметы потребления, а когда у него, по ходу его внутренних процессов, появляется потребность в этих предметах; с другой стороны, в этих первоисточниках «собственной активности субъекта» снова выступает на поверхность теснейшая связь внутренней жизни организма с его внешней средой - она не только арена его действий и поставщик материалов для его тела, но также и сфера объектов его «внутренней активности». Появление этой «собственной активности» означает поэтому не разрыв причинных отношений организма со средой, а новую, высшую и более свободную и более тесную связь между ними» [50, с.134]. Другое выделяемое П.Я. Гальпериным существенное различие растений и животных заключается в том, что органы растения реагируют на те физико-химические элементы среды, которые непосредственно составляют объекты потребления, а в своем поведении животные ориентируются на свойства объектов, которые следует учитывать для успешных действий с ними, так как им приходится объекты своего потребления искать, находить, захватывать и затем перерабатывать, причем с учетом различных конкретных условий и обстоятельств. «Поэтому объекты среды выступают для животных, вопервых, различительными признаками, во-вторых, в определенных пространственных и временных отношениях и, в-третьих, в своих возможных ответных реакциях, словом, с предметными и сигнальными признаками. Сигнальное значение некоторых свойств объектов 47 среды у животных может быть врожденным, но чем выше животное по своему биологическому развитию, чем многообразней его поведение, тем большее число признаков и свойств вещей приобретает для него значение в индивидуальном опыте. Некоторые из этих свойств, именно те, от которых зависит успешность одноразовых действий в индивидуально изменчивых ситуациях, должны каждый раз получать более точные характеристики, уточненное значение путем примеривания и экстраполяции действий в плане образа (без чего, как мы видели, в этих ситуациях невозможно успешное использование прошлого опыта). Словом, у животных с подвижным образом жизни так усложняются отношения с некоторыми из важнейших условий существования, что их реакции во внешней среде, направленные на достижение этих условий, требуют ориентировочной деятельности на основе образа, управления действиями при помощи психического отражения» [50, с.134]. Рассуждая подобным образом, П.Я. Гальперин приходит к заключению о том, что переход к активной жизни во внешней среде сопровождается радикальной перестройкой самого организма. В результате внутри него выделяется «особая инстанция по получению и переработке сигналов из внутренней среды организма - в потребности, сигналов из внешней среды - в образы ситуации и различные действия в плане образа. Вместе они призваны обеспечить ориентировку в ситуациях, где автоматическое реагирование угрожает неудачей» [50, с.136]. И вот такой организм, который регулирует свои внешние реакции воздействия на внешнюю среду на основе образа этой среды, по мнению П.Я.Гальперина, уже является субъектом действия. 48 «Субъект, - пишет П.Я. Гальперин, - это животный организм, с качественно новым строением: у него выделяется верховная нервная инстанция по управлению реакциями во внешней среде на основе образа этой среды и по увязке этих реакций с внутренней средой организма» [50, с.137]. Но при этом П.Я. Гальперин выступает против механистического упрощения, связанного с отождествлением субъекта с организмом вообще. Он подчеркивает что субъект - это особый организм, обладающий способностью управлять своими действиями на основе образа поля этих действий. И, следовательно, субъект невозможен без психики. Однако, по мнению П.Я. Гальперина, психика составляет только одну из форм предметной деятельности субъекта - его ориентировку в поле действия на основе образа этого поля. Субъект же - это «всегда субъект действия, но не всякого, а лишь целенаправленного, т.е. такого действия, которое регулируется на основе образа ситуации» [50, с.137]. Выстраивая общую линию эволюции действия от неорганического мира до человека включительно, П.Я. Гальперин схематически выделяет четыре большие ступени, каждой из которых соответствует определенный тип действия: физическое действие, физиологическое действие, действие субъекта и действие личности. Мы видим ряд существенных для нашего исследования оснований для критики подобного рода классификации, того, как именно она произведена. Как будто бы П.Я. Гальперин выстраивает вертикаль уровней регуляции действия. В этой вертикали выделены два слоя, один из которых составляют беспристрастные действия, второй - действия 49 пристрастные. Сложнее определить единое основание, по которому произведена классификация уровней развития действий. Вначале идут физические действия, в которых связь механизма действия и результата действия может носить только случайный характер. Здесь система, в которой данное действие совершается, никак не ориентируется на какую бы то ни было временную перспективу. Далее идут физиологические действия, для которых характерно подкрепление и закрепление положительных результатов, когда регуляторный эффект смещен во времени к окончанию действия и по сути сказывается не на данном, а на последующих действиях. Затем идут действия субъекта с регуляцией «здесь и теперь» на основе экстраполяции в будущее, моделирования в плане психического образа возможных последствий данного действия. Регуляторный эффект от действия субъекта наблюдается и в будущем, так как удачный результата подкрепляет и исполнительный и управляющий механизмы подобного рода действий. А вот выделение уровня действий личности производится с учетом и временных особенностей их регуляции, и с учетом влияния на регуляцию прошлого опыта, и с учетом качественных особенностей используемых ориентиров. «Здесь субъект действия учитывает не только свое восприятие предметов, но и накопленные обществом знания о них, и не только их естественные свойства и отношения, но также их социальное значение и общественные формы отношения к ним. Человек не ограничен индивидуальным опытом, он усваивает и использует общественный опыт той социальной группы, внутри которой он воспитывается и живет» [50, с.138]. 50 Во-первых, обращает на себя внимание то, что и здесь, как на предыдущем уровне, действует субъект. Следовательно, помимо выделенных нами ранее в классификации П.Я. Гальперина слоев пристрастных и беспристрастных действий появляются слои действий субъектов и действий не субъектов. Это сразу порождает вопрос о том, чем отличаются эти субъекты, коль скоро их действия отнесены к разным уровням. Объяснение того, что на уровне действий личности ориентиры субъекта приобретают еще и социальный характер, заставляет нас вновь вспомнить неоднократно приводившиеся замечания Г.С. Батищева, О.Г. Дробницкого, А.В. Брушлинского и многих других авторов о том, что за счет жизни в человеческом сообществе социальный отпечаток лежит на всех ориентирах, которыми человек в своей жизни пользуется. Следовательно, выделение уровней действий субъекта и действий личности для человека излишен и имеет смысл только, если субъектностью позволительно наделять и животных. Тогда понятие «субъект» приобретает содержание, отличное от описанного нами в предыдущей главе. Есть и другие достаточно веские аргументы против такого расширенного толкования понятия «субъект», в частности у А.В. Брушлинского, о которых речь пойдет ниже. Во-вторых, то, как именно в данном случае говорит П.Я. Гальперин о восприятии, заставляет нас поставить вопрос о том, идет ли здесь речь о восприятии в обычном для психологии понимании этого термина или же речь идет об ощущениях? Что это за восприятие, если оно строится без участия памяти? Это принципиально важно с учетом выделенных А.В. Брушлинским типов регуляции поведения и определения качественных особенностей именно субъектной регуляции. 51 Для А.В. Брушлинского «человек как субъект» - это высшая системная целостность всех его сложнейших и противоречивых качеств, в первую очередь психических процессов, состояний и свойств, его сознания и бессознательного. Такая целостность формируется в ходе исторического и индивидуального развития людей. Будучи изначально активным, человеческий индивид, однако, не рождается, а становится субъектом в процессе общения, деятельности и других видов своей активности. Например, на определенном этапе жизненного пути всякий ребенок становится личностью, а каждая личность есть субъект (хотя последний, как мы видели, не сводится к личности). Субъект как высшая целостность означает, что на качественно новом этапе его развития соответственно видоизменяется - постепенно или сразу - вся основная система его психических процессов и свойств» [36, с. 31]. Любопытно, что при всей несхожести воззрений П.Я. Гальперина и А.В. Брушлинского оба они используют в ходе психологического анализа природы субъекта рассмотрение различных уровней регуляции. В своей работе «Проблемы психологии субъекта» А.В. Брушлинский дает очень примечательный комментарий к результатам исследований Ю.А. Курочкина и Е.М. Богомоловой динамики поведения животных. В этих исследованиях было обнаружено, что, например, в первые дни после родов лосиха охраняет не лосят, а именно место родов, даже если лосят там уже и нет. Более того, если ее собственный лосенок приближается в этот период к лосихе за пределами места родов, она его не принимает и даже может атаковать как врага. А.В. Брушлинский считает, что в описанном случае «в системе 52 взаимосвязанных и врожденных реакций матери и лосенка друг на друга выпало одно из важных звеньев, что сделало невозможным дальнейшую заботу лосихи о новорожденном детеныше» [36, с.63]. Для нормальной женщины-матери ее новорожденный - это не только система раздражителей, но в первую очередь это объект «полностью вычлененный субъектом из внешней среды и потому предстоящий, противостоящий ему и в силу своей существенной инвариантности, независимый, в частности, по отношению к любым наглядно-чувственным характеристикам окружающей действительности. Поэтому здесь в принципе невозможно отвержение новорожденного на уровне реакции (всегда обусловленной лишь наглядночувственно)» [36, с.63-64]. Итак, организация в сознании индивида целостного идеального объекта - условие и признак рождения субъекта, хотя сам по себе этот факт ничего не говорит о психологических механизмах, лежащих в основе процесса самодетерминации человеком своей собственной активности. По мнению А.В. Брушлинского, «субъект представляет собой общее единое основание для развития (в частности, для дифференциации через интеграцию) всех психических процессов, состояний и свойств, сознания и бессознательного. Многообразие и единство различных, противоречивых психических явлений объективно выступают и потому изучаются наукой как система качеств определенного субъекта. Тем самым целостность субъекта есть объективное основание для целостности, системности всех его психических процессов, состояний и свойств» [36, с. 58]. А.В. Брушлинский также считал, что «именно в изучении человека как субъекта психология наиболее отчетливо выступает как 53 единая наука, в самом предмете своего исследования образующая важнейшее связующее звено между обществознанием, естествознанием и техникой» [36, с.80]. Андрей Владимирович был убежден, что именно «целостность субъекта есть основание для системности всех его психических качеств. Данный онтологический план определяет гносеологическую основу рассматриваемой проблемы, т.е. разработка психологии субъекта (индивидуального, группового и т.д.) - это путь к установлению единства психологической науки» [36, с.100]. И вот тут мы сталкиваемся с существенными трудностями обобщенного психологического описания субъекта, когда он может быть и индивидуальным, и групповым. Как, например, соотнести слова самого А.В. Брушлинского о том, что «мозг - только орган (не источник) психической деятельности, человек - ее субъект» [36, с.17]; «человек и его психика - это не две системы, а одна единая система, в которой именно субъект объективно является основанием всех психических процессов, свойств и состояний...» [36, с.68], «...субъект - это не психика, а человек, обладающий психикой...» [36, с.99] с понятием о групповом субъекте? Отмеченные затруднения мы не склонны рассматривать как повод для использовать понятия «субъект» только к отдельному человеку. К уже сказанному в пользу того, что рассмотрение группы как субъекта не лишено смысла, можно добавить зафиксированные экспериментально феномены коллективистского самоопределения [107], феномены опредмечивания субъекта совместной деятельности в ее объекте и его распредмечивания в групповом субъекте, наделяющем этого субъекта соответствующими характеристиками, опо- 54 средствующем преобразование его состава и структуры [109], а также эффекты коллективного творчества [54, 66, 175]. По-видимому, одним из плодотворных подходов к описанию психологических закономерностей становления социальных общностей в качестве субъекта будет использование выделенных А.В. Петровским уровней сплоченности коллектива: совместимость на уровне темпоритмических, психофизиологических характеристик членов группы; согласованность функционально-ролевых ожиданий; сплоченность на уровне совместной деятельности как ценностноориентационное единство, взаимоответственность и идентификация себя как члена группы [108, 143]. Богатые возможности для разработки психологической теории группового субъекта дают, на наш взгляд, работы Г.М. Андреевой [13, 14], А.И. Донцова [58], А.Н. Лутошкина [90], Л.И. Уманского [154, 155], А.С. Чернышева [165]. Так, например, в работе о генезисе группового субъекта деятельности А.С. Чернышева и Т.И. Сурьяновой речь идет не просто о поиске единого основания для описания психологических феноменов групповой психологии, но и о механизмах зарождения и развития в качестве такого основания группового субъекта [165]. В частности, ими показано, что в систему средств, обеспечивающих формирование группового субъекта, входит организованность группы ее способность опосредовать совместные действия заданными требованиями, нормами, правилами. Показано, что объединение группы вокруг единой цели может происходить как на вербальном, так и на невербальном уровне, что для групп дошкольников и младших школьников социальнопсихологическим механизмом генезиса группового субъекта дея- 55 тельности является такой синергетический феномен, как лидерство. Также показано, что не только уровень развития организационных отношений в группе, но и структура самой деятельности существенным образом влияет на становление группового субъекта. В работе приведены экспериментальные подтверждения представлений Л.И. Уманского о том, что среди таких видов совместной деятельности, как совместно-индивидуальная, совместно- последовательная и взаимозависимая, ведущей для становления группового субъекта является взаимозависимая деятельность. Кроме того, отмечено влияние на генезис группового субъекта степени неопределенности совместной деятельности. По мере ее роста возникают затруднения формирования групповой цели, возрастает вероятность распада совместной деятельности на деятельности индивидуальные [165]. К.М. Гайдар предпринята, на наш взгляд, чрезвычайно продуктивная попытка использовать понятие о групповом субъекте при изучении динамики студенческой группы в период обучения [48, 49]. К.М. Гайдар подразумевает под субъектностью группы такое ее динамическое свойство, как способность к совместным действиям и самопреобразованию в соответствии с определенными целями и интересами [48]. Помимо деятельностной К.М. Гайдар выделяет и такие сферы проявления групповой субъектности, как общение и взаимоотношение. При этом К.М. Гайдар считает, что деятельностная форма групповой субъектности для студенческой группы преобладающей не является. К.М. Гайдар показано, что становление студенческой группы как совокупного субъекта носит поэтапный характер и опосредству- 56 ется социальной ситуацией ее развития. Любопытно, что при этом естественным направлением развития студенческой группы считается движение от автоматизации или кооперации к ассоциации, то есть от высших форм организованности к низшим. Основание для того, чтобы считать такой путь наиболее естественным, К.М. Гайдар видит в том, что в этом случае к моменту выпуска студенты обретают достаточную самостоятельность для успешного вхождения в новые группы членства. Иллюстрацией богатого и еще по большей части невостребованного эвристического потенциала понятия «субъект» в социальной психологии могут служить и исследования В.А. Штроо [172]. При анализе феноменов групповой защиты В.А. Штроо активно использует такие системообразующие основания групповой субъектности, как единая цель, групповые ценности и нормы. Кроме того, при описании группы в качестве субъекта групповой защиты Владимир Артурович плодотворно применяет такое понятие, как «групповая реальность», под которой он подразумевает общую для всех членов группы составляющую их индивидуальных «картин мира», развивая таким образом устоявшийся в социальной психологии термин «групповое сознание» [172]. *** Таким образом, одним из наиболее продуктивных вариантов употребления понятия «субъект» в психологии является использование его для обозначения определенного качественного уровня детерминации процессов, проявления субстанциональной способности 57 человека и человеческих сообществ к самодетерминации, целенаправленной активности. Субъект как обозначение определенного свойства, качественного уровня детерминации процессов успешно применяется в психологии и по отношению к отдельному человеку, и по отношению к социальным общностям. Продуктивность такого употребления понятия «субъект» в психологии проявляется в том, что в этом случае задается единое основание для описания психических процессов, свойств и состояний, реализуется возможность для четкого определения предмета психологии и ее места среди других наук о человеке. 58 Глава 3. Соотношение понятий «индивид», «личность», «индивидуальность» и «субъект» «Не множить сущности без надобности» - таков один из принципов научного познания, получивший название «бритвы Оккама» и приписываемый средневековому английскому философу Вильяму Оккаму. Мы вынуждены вспомнить о нем, коль скоро наряду с понятием «субъект» используем понятия «индивид», «личность» и «индивидуальность». Хрестоматийным приемом стала иллюстрация понятия «личность» посредством упоминания о личине - маске актеров в античном театре [43, 107, 179, 180, 183]. При этом большинство психологов сходятся в том, чтобы посредством этого термина обозначать системное качество, обретаемое человеком в сообществе себе подобных. Личность - это одно из важнейших качеств человека. Одно из качеств, но не самодостаточная сущность. Это понятие, которое характеризует комплексный результат взаимодействия двух типов сущностей - отдельного человека и человеческого сообщества (социума). Но вот в отношении понятий «субъект» и «индивид» до такого единства пока далеко. Например, А.Н. Леонтьев писал: «В тех случаях, когда имеется в виду отдельный субъект (а не вид, не сообщество, не общество), мы говорим «особь» или, если мы хотим подчеркнуть также и его отличия от других представителей вида, «индивид». Понятие «индивид» выражает неделимость, целостность и особенности конкретного субъекта, возникающие уже на ранних стадиях 59 развития жизни. Индивид как целостность - это продукт биологической эволюции, в ходе которой происходит не только процесс дифференциации органов и функций, но также и их интеграции, их взаимного «слаживания» [85, с.173-174]. Отсюда ясно, что индивид для А.Н. Леонтьева - это отдельный представитель вида «человек разумный». Но что же такое субъект? Хотя приведенный отрывок не дает оснований для однозначного отождествления понятий «индивид» и «субъект», но явно показывает, что в ряде случаев эти термины могут употребляться как синонимы. Э.В. Ильенков писал: «Личность и возникает тогда, когда индивид начинает самостоятельно, как субъект ,(выделено мной. - А.О.), осуществлять внешнюю деятельность по нормам и эталонам, заданным ему извне, - той культурой, в лоне которой он просыпается к человеческой деятельности» [70, с.398]. Заметим важное для дальнейшего изложения обстоятельство: следование эталонам здесь условие порождения личности, один из ее признаков, но никак не однозначный признак ее подавления, нивелирования. Возвращаясь к вопросу о соотношении понятий «индивид», «субъект» и «личность», мы должны констатировать, что субъект здесь - определенное качественное состояние индивида, без которого индивид не может стать личностью. Именно как качество индивида термин «субъект» употребляется К.А. Абульхановой-Славской в уже неоднократно упоминавшейся работе «О субъекте психической деятельности», разводя к тому же индивида как субъекта жизнедеятельности и субъекта психической деятельности. 60 К.А. Абульханова-Славская пишет: «Индивид как субъект психической деятельности связан не только с характеристикой его жизнедеятельности как природного существа, не только с характеристикой его жизнедеятельности как общественного существа, познающего и действующего. Индивид как субъект психической деятельности - это не сумма субъектов познания, общения, действия, биологических процессов и т.д. Характеристика индивида как субъекта каждого из этих качественно определенных отношений уже заранее связана с абстракцией от всех других отношений» [5, с.178]. Как будто бы обретаемая после этого ясность в разграничении анализируемых понятий для нас вновь исчезает после высказываний следующего рода: «Анализ деятельности и общения необходим в психологии прежде всего для того, чтобы понять законы развития их субъекта. Этим субъектом - субъектом познания, деятельности и общения - является общественный индивид - личность» [5, с.289]. Цитата из главы «Проблемы личности в психологии» фундаментальной работы Б.Ф. Ломова - не единственный пример подобного рода разночтения терминов Примером одновременного сочетания сходства и различия с предыдущими авторами может служить следующая выдержка из работы «Сознание и самосознание» А.Г. Спиркина: «До уровня личности человек поднимается лишь тогда, когда он обретает способность управлять самим собой и властвовать над своими влечениями и страстями. Вместе с тем личность может снизиться до безличностного индивида. Человека делают личностью прежде всего социальнопсихологические его особенности: ум, сила воли, наблюдательность, 61 мотивационная сфера, социальный статус и связанные с ним установки, социальные функции, ценностные ориентации и характер мировоззрения. Иными словами, понятие личности выражает социально-психологическую сущность человека. Итак, в субъекте существуют три уровня организации, подчиненные своим специфическим законам функционирования: организм, человек и личность» [144, с.250]. Мы видим здесь разведение автором личности и «безличного индивида», что роднит эту позицию с тем, что мы встречали, например, у Э.В. Ильенкова. Но здесь же мы сталкиваемся с тремя уровнями организации субъекта, которые принципиально отличаются от уже упоминавшихся уровней организации действия по П.Я. Гальперину, о которых уже говорилось ранее. Более того, решение вопроса о разграничении понятий в случае принятия позиции А.Г. Спиркина осложняется еще и тем, что придется выяснять, как упомянутые термины соотносятся с понятием «человек». По-видимому, вынесенный в заглавие данного параграфа вопрос путем простого беспристрастного сопоставления определений разных авторов решить нельзя. Следовательно, создание единой логической основы требует экспликации наших собственных пристрастий. 62 На наш взгляд, одно из наиболее внятных объяснений сути различий понятий «личность» и «субъект» было дано Борисом Герасимовичем Ананьевым: «Совпадение личности и субъекта относительно даже при максимальном сближении их свойств, так как субъект характеризуется совокупностью деятельностей и мерой их продуктивности, а личность - совокупностью общественных отношений (экономических, политических, правовых, нравственных и т.д.), определяющих положение человека в обществе, в структуре определенной общественно-исторической формации» [9, с.141]. По мнению Б.Г. Ананьева, «совпадение личности с субъектом определяется экстериоризацией, социальной отдачей личности. Экстериоризации, конечно, предшествует длительная история развития личности путем интериоризации, однако в соотношении между этими двумя линиями развития явно возрастает перевес экстериоризации над интериоризацией» [9, с.140]. При этом следует учитывать, что интериоризация у Б.Г. Ананьева определена как переход внешних действий во внутренние, образование внутреннего плана деятельности, осуществляемого «всеми способами накопления жизненного и трудового опыта» [9, с.166]. Экстериоризация по Б.Г. Ананьеву - это переход внутренних действий и операций во внешние, в результате чего субъект воплощает 63 свои замыслы, реализует свои планы и программы построения новых объектов [9, с.167]. Именно баланс интериоризации - экстериориизации, по мнению Б.Г .Ананьева, «определяет структуру человека как субъекта определенных деятельностей» [9, с.166]. Одна из иллюстраций взаимосвязи понятий «личность» и «субъект» дана на примере описания специфики онтогенетического развития человека: «Становление человека как личности связано с относительно высоким уровнем нервно-психического развития, что является необходимым внутренним условием этого становления. Под влиянием социальной среды и воспитания складывается определенный тип отражения, ориентации в окружающей сфере и регуляции движения у ребенка, вырабатывается сознание, т.е. самое общее свойство человека как субъекта познания» [9, с.70]. Отметим и также значимое для дальнейшего изложения убеждение Б.Г. Ананьева в том, что важнейшее условие формирования человека как субъекта деятельности - это соединение знаний с опытом, постоянное совершенствование мастерства в определенной сфере деятельности [9, с.166-167]. Б.Г. Ананьев четко указывает именно на взаимосвязь понятий «субъект» и «личность» и неоднократно показывает их несводимость друг к другу, а также их отличие от понятия «индивид»: «Структура 64 человека как субъекта деятельности образуется из определенных свойств индивида и личности, соответствующих предмету и средствам деятельности. Безотносительно к ним невозможно охарактеризовать какое-либо свойство человека как субъекта. Сущность этой структуры составляет всемирно-исторический опыт человечества, а отнюдь не только структура личности, с которой она теснейшим образом связана» [9, с.52]. Помимо структурных различий у Б.Г. Ананьева есть указания относительно различий формирования таких качеств человека, как субъект и личность: «Социальное формирование человека не ограничивается формированием личности - субъекта общественного поведения и коммуникаций. Социальное формирование человека - это вместе с тем образование человека как субъекта познания и деятельности, начиная с игры и учения, кончая трудом, если следовать известной классификации видов человеческой деятельности. Переход от игры к учению, смена различных видов учения, подготовка к труду в обществе и т.д. - это одновременно стадии развития свойств субъекта познания и деятельности, изменения социальных позиций» [9, с.70]. Существенные основания для содержательного разграничения понятий «субъект» и «личность» дают, на наш взгляд, и работы К.А. 65 Абульхановой-Славской. Если следовать предложенной ею логике, то ядром личности являются мотивы, притязания, ценности и цели человека, живущего в человеческом сообществе. Стержневым основанием для субъекта является активность, направленная на разрешение противоречий между потребностями и возможностями их удовлетворения [1]. В связи со сказанным напомним замечание Д.Н. Узнадзе о том, что в случае гипнотического внушения непосредственному влиянию подвергаются не действия субъекта, а его личность. Именно у личности возникают стремление, готовность (установка) выполнять определенный поведенческий акт. В качестве субъекта личность реализует свою собственную установку, а не чужой приказ [153]. В отношении понятий «индивид» и «личность» вполне удовлетворительным мы считаем следующее их разграничение, предложенное А.Н. Леонтьевым: «В психопатологии описываются случаи раздвоения личности, и это отнюдь не фигуральное только выражение; но никакой патологический процесс не может привести к раздвоению индивида: раздвоенный, «разделенный» индивид есть бессмыслица, противоречие в терминах» [85, с.175]. Не синонимичны, по нашему мнению, «индивид» и «индивидуальность», «индивидуальность» и «личность». 66 Индивидуальность - это понятие, характеризующее социально значимые отличия человека от других людей. С точки зрения психологии особо важно здесь то, что в этом понятии существенны не отличия вообще, а именно отличия социально значимые. В первую очередь индивидуальность человека определяется тем выбором, который он как личность, т.е. как существо социальное, делает в различных условиях. Индивидуальность - термин, характеризующий жизненный путь личности, то, как личность распорядилась предоставленными ей возможностями. Подчеркнем еще раз: индивидуальность - это в первую очередь описание человека как субъекта, первопричины его личностных выборов, а не непохожесть вообще человека на других людей. Значимость для психологического описания человека осуществленных им личностных выборов очень четко была определена одним из ведущих отечественных специалистов по психологии личности А.Г. Асмоловым. Согласно его чеканной формулировке жизненный путь человека - это история отклоненных им альтернатив [21, 22]. Предложенная трактовка сопоставляемых терминов не является в психологии общепринятой. Поэтому для иллюстрации преиму- 67 ществ избранного нами варианта обратимся к анализу некоторых вариантов иного рода. В методических указаниях для студентов университетов В.В. Петухова и В.В. Столина [118], как и в монографии по психологии самосознания [147], введено понятие социального индивида, проявлениями которого служат связи и отношения с различными социальными сообществами. Личность здесь трактуется как феномен культурно-нравственный, как «орган интеграции природных и социальных черт». Появление личности авторы связывают с необходимостью самоопределения человека, требующей появления особого психологического «органа». И вот таким «органом интеграции природных и социальных черт и является личность» [118, с.30]. Более того, авторы полагают, что когда «в ходе осознания внутренних побуждений их разнородная совокупность все более упорядочивается», тогда личность становится «целостным психологическим органом управления поведением человека» [118, с.31]. Ситуация в данном случае напоминает описанную Аланом Уотсом попытку изобразить на плоскости третье измерение: то кажется, что оно сливается с длиной, то с шириной [156]. Метафорическое описание личности как органа порождает, на наш взгляд, опасность возникновения иллюзорных сущностей. Ведь обычно понятие «орган» используют для обозначения какой-то сущности, а понятие «личность» - для обозначения определенного каче- 68 ства (во всяком случае, так принято в школе А.Н. Леонтьева, к которой авторы себя причисляют). Мы полагаем, что во избежание понятийной путаницы следует еще раз подчеркнуть: личность - системное качество, приобретаемое человеком в сообществе себе подобных. Тогда введенное указанным образом понятие «социальный индивид» становится, по сути, синонимом «личности». Но если принять замечание А.В. Брушлинского о соотношении понятий «общественное» и «социальное», то напоминание о том, что индивид социален, становится излишним и его можно опустить. Теперь возникает вопрос о том, с помощью какого понятия зафиксировать то, что перед нами конкретный представитель вида «человек разумный»? Не менее проблематичным представляется использование понятия «личность» как органа управления. Мы считаем, что белее корректно говорить о личностном уровне управления, регуляции как об определенной качественной характеристике процессов детерминации поведения человека, о личности как о системном качестве, приобретаемом человеком в сообществе себе подобных, о субъекте как об обозначении определенного качественного состояния некоторой сущности с точки зрения возможности детерминации происходящего. Для нас личность и субъект - субстанциональные качества, проявления сущности, сама же сущность - это человек. Такой подход позволяет избежать заявлений о том, что «потребности как бы навязаны субъекту», «мотив выполняет функцию побуждения субъекта к активности» и т.п. [118]. Коль скоро человек сущность, то потребности ему никем не навязаны - они ему присущи. И не мотивы побуждают субъекта к активности, а человек становится субъектом, приобретает это качество, стремясь решить противоречие между своими потребностями и существующими усло- 69 виями. И активность - не результат побудительной функции мотивов, а субстанциональное свойство не только человека, но и вообще живых существ [127]. Избранный нами вариант употребления слова «субъект» представляется более предпочтительным и по сравнению с тем, как его использует К.К. Платонов, для которого «субъект - это носитель субъективного, внешне объективизируемого. Субъект - это не только человек, но и любое животное, обладающее способностью психического отражения, и коллектив» [119, с.147]. При этом следует упомянуть, что для К.К. Платонова «субъективное - это системное качество животных ветви вторичноротых, продукт особым образом организованной материи - коры головного мозга, обязательный компонент психики, объективизирующийся у животных в поведении, а у человека, кроме того, и в деятельности» [119, с.147]. Трудности понимания и употребления предложенного варианта связаны в немалой степени с тем, что сам К.К. Платонов считает, что «субъектное - свойственное субъекту, но могущее и не быть субъективистским» [119, с.147]. И тогда неясно, как же соотносится «субъективное» и «субъектное». Сложность усугубляется и тем, что К.К. Платонов вводит еще и такое понятие, как «субъекты управления». Он пишет: «Субъекты управления - категория психологии управления, предусматривающая следующую их иерархию: государство - план - ведомство - группа человек» [119, с. 148]. Легко видеть, что, по меньшей мере, такая разновидность субъектов управления, как план, с данным раннее самим же К.К. Платоновым описанием понятия «субъект» не сопоставима. 70 *** Итак, в дальнейшем изложении мы будет отдавать предпочтение таким вариантам употребления понятий «индивид», «личность» и «индивидуальность» , согласно которым: - словом «индивид» прежде всего подчеркивается принадлежность данной особи к определенному виду; - понятие «личность» описывает то сложное, многоплановое качество, которое обретают отдельные представители вида «Человек разумный» в человеческом сообществе; - «индивидуальность» - понятие, характеризующее значимую для людей неповторимость личности, которая наиболее полно в психологическом плане раскрывается в производимом человеком личностном выборе. Введение наряду с перечисленными терминами и такого, как «субъект», имеет по нашему мнению смысл в том случае, если им обозначается качественный уровень самоорганизации системы (будь то отдельный человек или человеческая общность), на котором она становится источником, первопричиной, детерминирующим началом по отношению к собственной активности. 71 72 Глава 4 Теории личности как субъекта активности 4.1. Интегративный подход к описанию субъекта Терминологическая путаница - не единственная и не самая главная проблема психологического осмысления субъектной природы человека. На наш взгляд, куда более существенным препятствием на этом пути является выделенная К.А. Абульхановой-Славской проблема дифференциации понятия «субъект». К.А. Абульханова-Славская отмечает, что в семидесятые годы начался этап «своеобразного умножения субъектов: говорилось и об обществе как субъекте, о субъекте совместной деятельности, об испытуемом как субъекте психической деятельности, морали и т.д.» [1, с.86]. Такое умножение, к сожалению, ничего не добавляло к сущности субъекта, «кроме уже очевидного методологического принципа активности» [1, с.86]. Надо сказать, что практика подобного рода «умножения субъектов» перекочевала и в девяностые годы. Например, Б.А. Парахановский считает, что для преодоления «несоразмерности структур живого сознания индивида и сознания коллективного, которое представляет собой продукт многих поколений», формируется целый ряд «механизмов», в том числе и «семиотический субъект». Согласно Б.А. Парахановскому, «семиотический субъект рассматривается как система знаковых отношений, позволяющая индивиду войти в мир коллективного сознания» [105, с.59]. Другой проблемой, как отмечает К.А. Абульханова-Славская, «оказалось неявное противоречие между своеобразным идеальным представлением о субъекте, идущим от философии, творчества, са- 73 мосовершенствования и т.д., и тем, которое связывалось с конкретными, дифференциальными категориями субъектов труда, совместной деятельности и т.д. Становилось все очевиднее, что говорить о субъекте общения совсем не значит подразумевать только идеальные отношения, отвечающие творческой сущности и высокой морали» [1, с.86]. К.А. Абульханова-Славская считает, что теоретическая концепция субъекта должна исходить из следующих положений: 1) субъект - это специфический способ организации (под организацией подразумевается качественная определенность, специфически целостная система); причем субъект - это не обязательно самый совершенный способ организации; 2) субъект - качественное образование, предназначенное в первую очередь для разрешения противоречий «между той сложной живой системой, которую представляет он сам, включая его цели, мотивы, притязания (если говорить о личностном уровне), и объективными (социальными, техническими и др.) системами» [1, с.87]. Насколько эти положения для психологии значимы можно судить уже хотя бы по тому, какие затруднения возникают при попытке описать детерминанты человеческого поведения. Так, например, В.Г. Асеевым выделен целый спектр диалектических противоречий, органически присущих мотивации как движущей силе человеческого поведения: противоречие между желаемым и реальным, противоречие положительной и отрицательной модальностей значимого побуждения и т.д. Из работ В.Г. Асеева следует, что противоречив и сам характер динамики развития мотивации. Это и отставание психологической структуры побуждений от развития действительности, равно как и ее опережение [23]. 74 Предложенный К.А. Абульхановой-Славской путь описания природы субъекта дает надежду на преодоление проблемы, возникающей при попытке рассматривать поведение человека как результат рационального следования в направлении, «указанном» его актуальной в данный момент потребностью. Такая проблема возникает, например, перед маркетологами, когда они пытаются строить свои прогнозы на основе предположения о стремлении человека обязательно рациональным путем удовлетворять свои потребности (Б.Ф. Ломов по этому поводу приводит шутливое высказывание о строящих такого рода прогнозы экономистах как о хорошем примере плохих психологов [88]). К.А. Абульханова-Славская вполне резонно замечает, что «потребности, которые представляют эпицентр системы человек», которые социально сформированы и социально детерминированы, никогда социумом не удовлетворяются. В полной мере субъект активен не потому, что потребности движут его активностью, а потому, что он разрешает противоречие между своими потребностями и возможностями, условиями и т.д. их удовлетворения. Потребности безусловно предметны. Но из этого не вытекает то, что предмет тем самым дан субъекту [1]. Для нас это замечание чрезвычайно важно потому, что оно позволяет более корректно использовать в психологических исследованиях природы человеческой субъектности мощный аппарат теории деятельности. В частности, становится понятным недопустимость трактовки потребности как детерминирующего начала по отношению к активности человека, так как в противном случае субъектом следует считать не человека, а его потребность! Корректное привлечение категории деятельности позволяет, по мнению Е.Т. Соколовой, преодолеть проблемы, связанные с разли- 75 чиями онтологического и гносеологического описания субъекта. Е.Т. Соколова пишет, что категория деятельности постулирует единство личности и познавательных процессов. Следовательно, деятельностный подход - это и есть то основание, на котором отмеченное противопоставление не должно возникать согласно сути категории деятельности. В противном случае, как отмечает Е.Т. Соколова, вместо единства онтологического и гносеологического описания субъекта в лучшем случае придется вести речь о корреляции этих составляющих, не затрагивающей их сути [140]. Разумеется, при этом следует учитывать, что в контексте деятельностного подхода, о котором говорит Е.Т. Соколова, психические процессы и состояния рассматриваются как составляющие психического отражения в ходе деятельности [18-22, 30, 31, 42, 50, 65, 67-71, 84-86, 146, 147, 151] . Напомним также, что в данном подходе под деятельностью понимается система «взаимодействий субъекта с миром, в процессе которых происходит порождение психического образа, воплощение его в объекте и осуществление опосредствованных психическим образом отношений субъекта в предметной действительности» [21, с. 10]. При обращении к категории деятельности следует также иметь в виду и опасность чрезмерного радикализма в употреблении понятия «субъект». Например, Л.П. Буева считает, что «свойства, характеризующие деятельность, - это всегда объективированные свойства субъекта деятельности (индивидуального или общественного), преобразующего окружающую действительность в соответствии со своими целями и потребностями» [41, с. 68]. Более того, темп, уровень и характер общественного развития в целом зависят, по мнению Л.П. Буевой, от таких характеристик субъекта, как подготовленность 76 к действиям, понимание имеющихся условий, осознанности общественных и личных потребностей и их соотношения с целями, разумности и своевременности принимаемых решений, его степени активности и целеустремленности [41]. Серьезным искажением самой идеи субъекта мы считаем высказывания Л.П. Буевой о предмете, «регулирующем» границы активности субъекта. Тот, кто регулирует границы своей активности, и есть по определению субъект. Другое дело то, что регуляцию своей активности он осуществляет с учетом ее предмета. Более того, как нами было показано при рассмотрении общефилософских воззрений на природу субъекта, именно учет логики предмета, умение преобразовывать внешние условия любого рода в средства достижения задуманного и есть неотъемлемые признаки подлинной субъектности. И уж никак к числу этих признаков нельзя отнести ситуацию, когда у человека в ходе активного преобразования предмета возникло ощущение, будто «предмет регулирует границы этой активности» [41]. К.А. Абульхановой-Славской выделены следующие задачи, решаемые индивидом как субъектом жизнедеятельности [5]: прогноз возможного будущего; осмысление происходящего; принятие решений; соотнесение целей и задач; осмысленное влияние своими действиями на объективные факторы своей жизнедеятельности; согласование своих действий с действиями других людей; выявление своих возможностей; регулирование своей активности с учетом складывающихся обстоятельств, мобилизация или демобилизация своих сил в нужный момент. При обсуждении проблем саморегуляции как неотъемлемого проявления человеком себя в качестве субъекта К.А. АбульхановаСлавская дает более компактное описание решаемых им задач [1]: 77 согласование циклов психофизиологических процессов и состояний; оптимизация использования внешних и внутренних ресурсов; преодоление внешних и внутренних препятствий. Сам факт введения О.А. Конопкиным при исследовании им сенсомоторной деятельности понятия о психической саморегуляции К.А. АбульхановаСлавская считает важнейшим моментом в «развитии концепции субъекта прежде всего потому, что оно позволяет преодолеть инвариантную абстрактную парадигму деятельности (цель, мотив, предмет и т.д.). Ее вариативность ограничивалась констатацией одного только сдвига мотива на цель. Между тем субъект является организатором, источником не одного, а сотен «сдвигов», вариантов, стратегий, способов осуществления деятельности на всем ее протяжении. Это он ведет выбор стратегии субъективно наиболее привлекательной, не обязательно легкой, результативно наиболее оптимальной. Он - на основе саморегуляции - обеспечивает определенное - в соответствии с объективными и субъективными критериями - качество выполнения деятельности (например, в соответствии с притязаниями на трудность, ставит и решает наиболее сложные профессиональные задачи, а не ограничивается текущими и т.д.) [1, с.91]. Особое значение К.А. Абульханова-Славская придает таким навыкам саморегуляции субъекта, как «компетентность во времени» - умению эффективно распоряжаться своими временными ресурсами. Свое пристальное внимание к этой грани саморегуляции К.А. Абульханова-Славская объясняет тем, что «при всей разработанности категории деятельности в философии и психологии исследователями и теоретиками не был отмечен временной характер. Деятельность осуществляется здесь и теперь, т.е. всегда в настоящем време- 78 ни. Прошлая деятельность - это опыт и т.д., но не реальная деятельность [1, с.92]. Временная организация деятельности подразумевает решение субъектом прежде всего задач по согласованию своей темпоритмики и темпоритмики, задаваемой внешними условиями и характером самой деятельности (например, скоростью движения конвейера, естественными временными циклами протекания процессов и т.п.). Характеризуя свои собственные исследования по проблеме временной организации субъектом своей деятельности, К.А. Абульханова-Славская использует такие понятия, как «личностная организация времени» (объективный, присущий тому или иному виду и характеру деятельности ее режим) и «своевременность». Полученные в ходе теоретических и эмпирических исследований результаты К.А. Абульханова-Славская делит на две группы. В первую она включает описание личностной организации времени посредством трех компонентов: сознания, переживания и практической организации действия. Во вторую группу ею включены результаты многолетних эмпирических исследований личностной организации времени. Полученные эмпирические данные позволили построить типологию стратегий организации субъектом своего времени. К.А. Абульханова-Славская считает, что личность как субъект «моделирует деятельность, общение и поведение: именно будучи субъектом личность устанавливает соотношение между желаемым и необходимым, необходимым и достаточным. Задача личности как субъекта - определение меры своей активности, уровня сложности, степени напряженности, ценности совершаемых поступков [2, с.117]. Составляющие этой системы задач 79 представляют собой некую единую семантическую систему, систему значений и смыслов, «пронизывающую контур активности субъекта». Значимость для теоретического осмысления природы субъектного бытия человека и для практического применения этих знаний определяется тем, что, согласно К.А. Абульхановой-Славской, «одним из важнейших признаков субъекта и его активности является способность овладения целостными способами деятельности, всей совокупностью ее условий, объективных и субъективных средств ее реализации, что и дает возможность признать за личностью статус субъекта. Такая личность интегрирует внешние и внутренние условия деятельности (включая в число последних мотивационноцелевые способности, уровень притязаний и т.д.) индивидуальным и целостным образом и способом, оптимальным психологически и социально. Личность как субъект деятельности обеспечивает контроль за целостным ходом последней с учетом своих целей и внешних требований, предвосхищает возможное рассогласование ее внешних и внутренних условий, обеспечивает все условия, необходимые и достаточные для достижения результата по установленным ей самой ценностным критериям и времени. Саморегуляция как гибкий, целостный индивидуализированный механизм обеспечивает процессуальную регуляцию деятельности, т.е. по ходу ее купирует внутренние трудности, рассогласования психических составляющих (рост мотивации, усталость и т.д.), мобилизует психологические и личностные резервы [2, с.117]. Полагая активность единством внешней и внутренней деятельности субъекта, К.А. Абульханова-Славская выделяет три ее уровня. Первый - наиболее абстрактный - описывается такими двумя основными формами, как инициатива и ответственность. Они соответст- 80 вуют диалектическому единству свободы и необходимости в детерминации жизни. Мотивированная потребностями активность - исходный момент его свободы, а детерминация условиями жизни - выражение необходимости. Инициатива - это, согласно К.А. Абульхановой-Славской, и мотив, «желание выразить себя», это и «способность заявить о себе», «представить свою инициативу в социально-психологическом, межличностном пространстве» [2, с.118]. Это еще и «поиск средств и условий», т.е. операционная, исполнительная сторона активности [2, с.118]. Подобно Г.С. Батищеву, К.А. Абульханова-Славская рассматривает ответственность субъекта как «присвоение личностью внешней необходимости и превращение ее во внутреннюю» [2, с.118]. Соединяя в себе внутреннюю необходимость и инициативу, имея характер внутреннего побуждения самого субъекта, ответственность представляет собой, по мнению К.А. Абульхановой-Славской, «гарантирование личностью достижения результата своими силами при заданном самим субъектом уровне сложности» [2, с.118]. Это положение позволяет подчеркнуть особую личностную значимость той группы задач, которую В.А. Петровский отнес к разряду субъектно заданных [111-113]. К.А. Абульханова-Славская считает, что ответственность предполагает «взятие на себя обязательства выполнить дело, еще не зная, как будет оно выполняться» [2, с.118]. Выполненные под руководством К.А. Абульхановой-Славской экспериментальные исследования позволили ей построить типологию взаимосвязей инициативы и ответственности [8]. Было обнаружено, что только полное осознанное принятие необходимости обес- 81 печивает ее гармоническое соединение с инициативой . Если ответственность формальна, то инициатива будет заменяться такой же формальной исполнительностью, что лишает личность качества субъекта. При неразвитой ответственности необходимость для личности - нечто чуждое, навязанное, мешающее реализации желаемого. В этом случае необходимость не присваивается, не преобразуется в инструментальную основу субъектности, а становится орудием ее подавления. Для операционализации понятия «ответственность» Муздыбаев активно использует введенное Роттером понятие о локусе контроля. При этом им отмечено, что успешности саморегуляции субъектом своей деятельности препятствуют как атрибуция ответственности за исход всех жизненных событий целиком интернальным факторам, так и приписывание ответственности только внешним условиям. По сути, в первом случае мы имеем дело с восприятием человеком самого себя в качестве трансцендентального субъекта. Во втором случае речь идет об отказе себе в субъектности, о неверии человека в свою способность детерминировать собственную активность. Инициатива может выступать в виде инициирования других, побуждения их к активности. Но это может быть и стремление человека к тому, чтобы самому реализовать свои начинания. Инициатива может у одних людей повышаться в условиях соревнования, а у других - в условиях самодеятельности. При этом было экспериментально показано различие инициативы как способа поведения и инициативности как устойчивого качества личности «как субъекта целостного автономного поведения» [2, с.120]. 82 Предложенная К.А. Абульхановой-Славской типология взаимосвязей инициативы и ответственности включает следующие четыре варианта: - ответственность как долг, подавляющая инициативу еще на стадии ее зарождения; - снятие с себя ответственности в сочетании с конъюнктурным вариантом инициативы; - отрицание ответственности, стремление противостоять внешним условиям как результат отсутствия навыков использования диалектики согласования «должного и сущего», своей активности и активности других, активности группы, а отсюда и «путь рисковых инициатив», «стихийность личностной инициативы и отсутствие зрелых личностных способов ее выражения и реализации»; - развитая ответственность помогает субъекту свою инициативу соразмерять с тем, сколько он может на себя взять, что реально может сделать. Приведенная типология, по мнению К.А.Абульхановой- Славской, дает возможность прогнозировать результаты различных сопряжений ответственности и инициативы и в личности, и в группе. Так, инициатива одних членов группы проявляется лишь при исполнительности других, а у кого-то инициатива - следствие субъективного восприятия действий других как препятствия. Для кого-то инициатива обусловлена поддержкой коллектива, одобрением, а для кого-то инициатива возможна лишь при убежденности в своей состоятельности отвечать за себя, свои действия. На более конкретном уровне активность анализируется путем изучения динамики инициативы и ответственности, их соотношением с вызывающими, стимулирующими и подавляющими их условиями. 83 Описанию динамики активности могут служить такие психологические характеристики личности, как преобладающий тип стимулирования инициативы, ее взаимосвязь с ориентацией на себя, на других, на успех. По мнению К.А.Абульхановой-Славской, плодотворным на этом уровне анализа активности будет изучение взаимосвязи уровня притязаний личности, механизмов саморегуляции и удовлетворенности. К.А. Абульханова-Славская подчеркивает, что в отличие от ставшей классической пары «притязания - достижения», которой пользовался Курт Левин, в организованных ею исследованиях используется саморегуляция - опосредующее звено между притязаниями и достижениями. К.А. Абульханова-Славская выстраивает следующую логическую цепь: - инициатива - выражение потребностей, путь к их объективации, репрезентации, отражающее и притязания личности к характеру удовлетворения потребностей; - притязания - отражающееся на представлениях человека о внешних и внутренних возможностях структурирование человеком своих средств и усилий при удовлетворении потребности. Следовательно, притязания могут рассматриваться как основа, опираясь на которую человек определяет границы себя как субъекта. Сопряжение различных видов активности, учет и использование различных опор для ее реализации осуществляются субъектом в ходе саморегуляции. При этом, решая вопрос о границах своей субъектности, человек «делит семантическое пространство на зависящее и не зависящее от него». Происходит соотнесение и разведение того, что обеспечивается субъектом, и того, что он ожидает получить из- 84 вне. В итоге формируются границы того, за что субъект берет ответственность на себя, и того, на что считает себя вправе притязать, чего ожидать извне в виде одобрения, помощи и т.п. Вместо используемого в диаде Курта Левина достижения К.А. Абульханова-Славская в своей триаде применяет удовлетворенность. Причиной замены стали результаты произведенного ею углубленного анализа прямых и обратных связей удовлетворенности с притязаниями. К.А. Абульханова-Славская считает, что в притязаниях содержится только эскиз того, что могло бы удовлетворить личность. Отраженные в притязаниях индивидуальные критерии значимости и перспективности возможных результатов служат основой для выбора субъектом одних видов активности и отказа от других. Удовлетворенность подтверждает и закрепляет притязания, неудовлетворенность заставляет их анализировать и, быть может, менять. Не случайно Е.А. Климов называет в числе наиболее общих признаков соответствия человека той или иной работе наряду с объективными показателями успешности, преобладанием благоприятных функциональных состояний в ходе труда и субъективную удовлетворенность трудом [77-78]. Таким образом, К.А. Абульхановой-Славской показано, что притязания, саморегуляция и удовлетворенность могут быть представлены как некая целостная система, названная ею семантическим интегралом. Выявление различных типов семантических интегралов, определение способов проектирования, моделирования активности составили третий уровень анализа в работах К.А. АбульхановойСлавской. (Уже простое определение широты притязаний дает, по 85 мнению К.А. Абульхановой-Славской, представление о том основании, на котором субъект разворачивает систему саморегуляции.) Как и в свое время для Дж. Келли, для К.А. АбульхановойСлавской при организации исследований было важно одновременно сохранить активность испытуемого и контролируемую варьируемость условий эксперимента. Для этого едиными направлениями организации эксперимента были выбраны притязания, саморегуляция и удовлетворенность, а опора для собственной активности испытуемыми выбиралась самостоятельно в условиях публичного диспута. При этом оценивались: притязания; способность использовать различные «внешне-внутренние опоры», степень самостоятельности и уверенности как характеристики саморегуляции; удовлетворенность собственными или внешними (групповыми) критериями. Было выявлено, что по характеру притязаний существенно отличаются две группы: с установкой на успех и с установкой на неуспех. Во второй группе было обнаружено деление на тех, кто стремится избежать неуспеха путем повышения ответственности, самоконтроля, и на тех, кому свойственно нарастающее падение ответственности, увеличение неуверенности. По реакциям на критику выявлялись степень самостоятельности, автономность, закрытость-открытость в ходе саморегуляции. В результате удалось по параметру саморегуляции выделить следующие типы: - «открытый», для которого одобрение окружающих значит больше очевидного неуспеха собственных действий; - «нейтральный», для которого характерно безразличие к внешним оценкам как результат уверенности во внутренних критериях и закрытости; 86 - «закрытый» до такой степени, что негативное отношение к внешним оценкам, отстаивание своих внутренних критериев мешало саморегуляции вплоть до ее полной блокировки; - «неуверенный», сохраняющий неуверенность и при одобрении, и при критике. Исследования показали, что оптимальной оказывается такая форма притязаний, которая связана с обращением требований к себе, с повышением активности, обеспечивающей условия достижения результата. Ответственность за ситуацию в целом способствует гибкой саморегуляции, вариативности при принятии решений, широкомасштабности при выборе стратегии. В тех случаях, когда ответственность возлагается на окружающих, проявляется ригидная самоуверенность или авантюризм, снижается самоконтроль. В итоге снижается уровень влияния личности на ситуацию и уровень ее самодетерминации. Полярными случаями в описанных исследованиях оказались, с одной стороны, проявления гиперконтроля, парализующего стремления учесть все детали и обстоятельства, а с другой - проявления авантюризма, игнорирования внешних обстоятельств. Несколько неожиданным фактом оказалась неоднозначность связи удовлетворенности и успеха. Так, человек даже при неудаче мог испытывать удовлетворенность от того, что правильно и самостоятельно действовал (т.е. по сути удовлетворение вызывало переживание своей субъектности «здесь и теперь»). Исследования К.А. Абульхановой-Славской также показали, что восприятие другого как субъекта ведет к готовности личности к саморегуляции. Основой «внутреннего владения диалектикой отношений к себе и к другим», согласно гипотезе К.А. Абульхановой- 87 Славской, является «проблемное, рефлексивное отношение к себе» [2]. Таким образом, мы видим, что, четко обозначая основные контуры общепсихологической теории субъекта, К.А. АбульхановаСлавская основное внимание в своих исследованиях уделяет конкретизации этого понятия с учетом специфики субъекта деятельности, субъекта общения, «субъекта жизненного пути». Задача по преодолению выделенной К.А. АбульхановойСлавской проблемы дифференциации субъекта, на наш взгляд, блестяще была решена В.А. Петровским. *** Комплексное психологическое описание субъекта как качественного образования, предназначенного для преодоления противоречий между стремлениями и возможностями человека, как определенного уровня детерминации активности должно строиться с учетом по меньшей мере следующих решаемых субъектом задач: прогноз возможного будущего; осмысление происходящего; принятие решений; соотнесение целей и задач; осмысленное влияние своими действиями на объективные факторы своей жизнедеятельности; согласование своих действий с действиями других субъектов; выявление своих возможностей; регулирование своей активности с учетом складывающихся обстоятельств, мобилизация или демобилизация своих сил в нужный момент. При психологическом описании личности как субъекта необходимо учитывать решение ею таких задач, как определение меры сво- 88 ей ответственности, уровня сложности проблемы, степени напряженности, ценности совершаемых поступков. Операционализация психологического описания личности как субъекта активности может быть достигнута за счет привлечения таких понятий, как инициатива и ответственность, преобладающие типы стимулирования, основные ориентиры личности, притязания, удовлетворенность и саморегуляция. При этом должно быть учтено, что саморегуляция - это неотъемлемое проявление человеком себя в качестве субъекта, решающего задачи по согласованию циклов психофизиологических процессов и состояний, по оптимизации использования внешних и внутренних ресурсов, по преодолению внешних и внутренних препятствий. 89 Глава 4 Теории личности как субъекта активности 4.2. Парадигма субъектности в психологии личности. Основы психологии субъектогенеза По мысли В.А. Петровского, в отношении человека понятие «субъект» в первую очередь означает самодетерминацию своего бытия. В этом качестве человек проявляет способность по собственной воле начинать причинно-следственный ряд, быть причиной собственной активности, «самодействующей причины в мире». Памятуя о том, что идея «свободной причинности» (то есть возможности самопроизвольно начинать причинно-следственый ряд) по своему историческому «возрасту» ровесница самой философии, в которой она с такой настойчивостью и страстностью отстаивала себя», В.А. Петровский прежде всего выясняет: «Оправдан ли пессимизм И. Канта, считавшего возможность свободной причинности недоказуемой (однако принимавшего эту возможность как необходимое условие разрешения противоречий чистого разума)?» [111, с.269]. Для него ответ на этот вопрос напрямую связан с вопросом о правомерности привнесения идеи свободной причинности из философии в психологию. В обсуждении этого вопроса В.А. Петровский опирается на учение Аристотеля о четырех причинах, концепцию «свободной причины» И. Канта, гегелевскую интерпретацию causa sui, концепцию «длительности» А. Бергсона [111, с.269]. В частности, В.А.Петровский использует определение Аристотеля, согласно которому «причиной называется [1] то содержимое вещи, из чего она возникает; например, медь - причина изваяния и 90 серебро - причина чаши, а также их роды суть причины; [2] форма или первообраз, а это есть определение сути бытия вещи, а также роды формы или первообраза (например, для октавы - отношение двух к одному и число вообще) и составные части определения; [3] то, откуда берет первое свое начало изменение или переход в состояние покоя; например, советчик есть причина и отец - причина ребенка, и вообще производящее есть причина производимого, и изменяющее - причина изменяющегося; [4] цель, то есть то, ради чего, например, цель гуляния - здоровье» [Аристотель, М., 1971, т.1, 146]. Причина [1] есть «материальная причина»; [2] - «формальная причина»; [3] - «действующая причина», [4] - «целевая причина» [111, с.270]. В.А. Петровский пишет: «Важное для нас замечание Аристотеля состоит в том, что «есть причины по отношению друг к другу (так, занятие трудом - причина хорошего самочувствия, а оно - причина занятия трудом, но не в одном и том же смысле, а одно - как цель, другое - как начало движения» («Хорошее самочувствие - цель, а занятие трудом - начало движения», - комментирует слова Аристотеля В.Ф. Асмус). Таким образом, уже здесь мы встречаем предпосылки идеи «возвращения причины к самой себе» - ключевой для развиваемой нами трактовки «свободной причинности» [111 с.270]. Далее В.А. Петровский замечает: «Общее определение причины и отчетливо сформулированную дефиницию свободы мы находим у И. Канта. Причина определяется им как «условие того, что случается», а гипотетическое начало причинного ряда, полагаемое существующим, есть свобода - «безусловная причинность причины в явлении». Свободная причина была «локализована» автором «Критики чистого разума» за пределами возможного опыта - в области 91 трансцендентального. Обратим внимание на ту изысканную осторожность, с какой Кант освещает место свободной причинности во взаимоотношениях с элементами опыта» [111, с.270]. Вадим Артурович считает, что «обнаруживается совершенно особая перспектива осмыслить причину, открывающую причинный ряд: это - допустить возможность «самоопределения» (=самоосвобождения) причины, возможность возврата ее к себе самой. Рождающуюся таким образом причину, свободную в том отношении, что она сама определяет себя через свое возвращающееся к ней самой действие, будем в дальнейшем так и называть - causa sui («причина себя») (используя этот термин именно в указанном смысле)» [111 , с.271]. После такой философской пропедевтики В.А. Петровский приступает к решению вопроса «о способах психологической интерпретации идеи causa sui». На этом пути в качестве основной выделяется область психологии Я, в которой Я-концепция рассматривается «как единомножие четырех ипостасей: «Имманентного Я», «Идеального Я», «Трансцендентального Я» и «Трансфинитного Я». Каждая из названных ипостасей реализует в себе, согласно нашему предположению, - пишет В.А. Петровский, - одну из четырех аристотелевских причин, и, вместе с тем, каждая могла бы быть возведена в ранг causa sui» [111 с.273]. Согласно В.А. Петровскому, имманентному Я «соответствует causa sui в значении «материальной причины». Неуловимая, по всеобщему мнению, материя Я как бы соткана из мгновенных состояний Я, непрестанно обновляющихся во времени и в этой подвижно- 92 сти содержащих в себе нечто общее - «претерпевающее», что рефлексируется в последующие моменты как Самость (строго говоря, Самость и есть то, что мысль признает в себе «претерпевающим» изменение). Имманентное Я существует, таким образом, в настоящем пространстве и времени» [111, с.272]. По мнению В.А. Петровского, «имманентное Я» принадлежит, таким образом, парадоксальной реальности «Вот-сейчас-бытия» реальности, на которой, безусловно, держится мир и которая никогда, как таковая, не дана нам в своей непосредственности. Ощущение парадоксальности усиливается, если заметить, что «Вот-сейчас-бытие» заключает в себе образы Прошлого и Будущего (и даже Настоящего), и стало быть, последние даны нам в чем-то таком, что нам не дано, - существуют в несуществующем! Выход из этого парадоксального положения заключается в том, чтобы допустить существование чего-то, что могло бы заключать в себе несуществующее, давая ему возможность быть. Такое искомое существует в «природе», и точное его имя - «переживание» [111, с.273]. Давая развернутую характеристику этой составляющей Я человека, В.А. Петровский пишет: «Имманентное Я полнится импульсами, интуициями, помыслами и предчувствиями, но прежде чем проявиться, они должны будут как бы объясниться друг с другом в некой точке пространства и времени (в точке этой сейчас мы «застаем» Имманентное Я), - а до этого акта всегда имплицитного синтеза нет ни импульсов, ни интуиций, ни помыслов, ни предчувствий. Вот почему имманентное Я есть столь же и сокровенное Я человека» [111, с.273]. В.А. Петровским выделен целый ряд понятий, предлагавшихся на разных этапах развития психологии, в которых хотя бы частично 93 фиксировалось существо имманентного Я человека или отдельных его «измерений»: «детерминирующая тенденция» (Н. Ах), «порыв» (А. Бергсон), «поток сознания» (У. Джемс), «промежуточные переменные» (Э. Толмен), «настроение» (В. Басов), «схема» (У. Найсер), категория первичной установки (Д.Н. Узнадзе). Все эти понятия, по мнению В.А. Петровского, роднит детерминирующая роль неуловимого «здесь-и-теперь» бытия. Эту форму причинности В.А. Петровский называет «синхронической», при которой «мгновенные состояния Я, внутреннее устройство которых определяется действием синхронической причинности (осуществляющей синтез импульсов, интуиций, помыслов, предчувствий), воссоединяются во времени, или, как говорил А. Бергсон, проникают друг друга, что и образует диахронический материал Я» [111, с.274]. И далее В.А. Петровский утверждает, что «движущаяся волна новизны, обусловленная действием синхронической причинности, диахронически выявляет устойчивость Я в процессе его постоянного самообновления» [111, с.274]. По мнению В.А. Петровского, идеальному Я соответствует causa sui в значении «формальной причины». В.А. Петровский пишет: «Идеальное Я образуют представления человека о самом себе. Представляя себя тем или иным образом, человек конструирует свой собственный образ в идеальном пространстве и времени, и в этом смысле всегда имеет дело с самим собой как существующим в возможности (даже тогда, когда он конструирует образ себя в настоящем)» [111, с.274]. Отталкиваясь от своей трактовки цели как заложенного в образе возможного прообраза действительного [113], В.А. Петровский замечает, что «детерминизм возможным - подлинный источник целеполагания». В его собственных исследованиях, специально по- 94 священных этому вопросу, им было показано, что «в деятельности человека порождаются избыточные возможности действования (целевые перспективы, выходящие за границы первоначально поставленных частных целей). Новоприобретенные возможности отягощены внутренним ограничением, заключающимся в том, что это пока еще только возможности (граница здесь положена самой идеальностью их); но становясь предметом рефлексии, они приобретают силу побуждать активность («мотив границы»)» [111, с.274]. По мнению В.А. Петровского, «психологической категорией, отвечающей детерминизму возможным как таковым, является надситуативная активность», исследование которой было им начато более тридцати лет назад [110-113]. Согласно В.А. Петровскому, трансцендентальному Я соответствует causa sui в значении «действующей причины». «Таково наше мыслящее, - вне-находимое и вне-временное, - Я. Вне-находимость означает, что нечто находится (нахождение как процесс и результат обнаружения) там, где его, как такового, никогда не было; вневременность - значит, что оно временно находится там, где мы его находим. Трансцендентальное Я, таким образом, существует в условном пространстве и времени» [111, с.275]. Поясняя это положение, В.А. Петровский пишет: «Мысль переживается сразу как что-то иное, чем переживание; воспринимается сразу как что-то иное, чем восприятие; и - будучи высказанной, означает что-то иное, чем само высказывание». С этой составляющей Я связан своеобразный парадокс, состоящий в том, что «мысль есть, когда ее замечают. Но ее замечают, когда она уже есть. Мысль не существует «до», но она и не рождается «в ходе» (в рефлексии мы схватываем ее как уже родившуюся)» [111, с.275]. 95 В.А. Петровский замечает: «Мыслящий» есть чувственная метафора самой мысли о мысли. Парадокс, однако, состоит в том, что представление о некоем субъекте, который, так сказать, «производит» мысль, при всей его, казалось бы, неадекватности существу происходящего, рождается не без участия самой мысли. Таким образом, она как бы удостоверяет своё собственное рождение (свидетельство о рождении, как известно, выдается уже после рождения, хотя дата, отмеченная на нем, совпадает с моментом рождения). «Я мыслю» (когито) означает, что мысль сама выдвигает представление о мыслимом и мыслящем, сама производит эти представления без какого-либо мысли-производителя инкогнито. Представление о тайном «поставщике» мысли есть чувственный след и знак мысли, появляющиеся на свет в ходе самого мышления, - спутник мысли, которого нередко ошибочно принимают за поводыря. Правда, спутник этот нередко вырывается вперед, как бы показывая мысли: «Я существую», но в тоже время он старается придерживаться мысли, потаенно зная, кто тут ведет» [111, с.276]. «Без мысли о мысли, - пишет В.А. Петровский, - есть, может быть, все, о чем мы готовы подумать: наши ощущения и чувства, образы восприятия и памяти, наши фантазии, импульсы к действованию, - нет лишь самой мысли (она возникает только тогда, когда мысль мыслит себя, - «думу думает»). Мысль, мыслящая себя, и есть - трансцендентальное Я. Именно оно ведет в за-пределье, будучи действующей причиной в составе causa sui. Осваиваясь в границах возможного, мысль с необходимостью трансцендирует их, или, что то же самое, постигая конечность, посягает на то, чтобы с нею покончить» [111, с.276]. 96 В концепции В.А. Петровского трансфинитному Я соответствует causa sui в значении «целевой причины». Это переживание человеком «безграничности своего существования в мире», «переживание сквозь-пространственности (везде-бытия)», «переживание беспредельности наслаждения, любви, истины». В.А. Петровский считает, что «специфика мира переживаний состоит в том, что именно в нем существует несуществующее, обретает себя немыслимое» [111, с.276]. Он пишет: «Немыслимость» несуществования мысли в любой точке пространства и времени - также переживание, благодаря чему не столько переживания существуют в пространстве и времени, сколько эти последние существуют для нас в наших переживаниях; переживания как бы обнимают собой мир» [111, с.277]. Разводя различные грани Я как causa sui, В.А. Петровский замечает: «В отличие от мысли как таковой, потенциально соотносимой с любой точкой пространства и времени и удостоверяющей себя в этом посредством «свободного выбора», переживание совершенно свободно от бремени выбора. Философия переживания - это философия не-выбора (зачем выбирать, если весь мир - мой, если альтернативы суть знаки друг друга?). Мысль, ставшая переживанием, не выбирает, где и когда ей быть, а просто есть в каждой точке пространства и времени. Переживания, таким образом, образуют совершенное пространство и время; в нем-то и пребывает наше Трансфинитное Я» [111, с.277]. Завершая свое теоретическое построение, В.А. Петровский пишет: «Трансфинитное Я, как переживание актуальности бесконечного, сбрасывает последнее в небытие, превращаясь в актуальноконечное Я, освобожденное (или ещe свободное) от переживаний, 97 мыслей и образов, но впоследствии с необходимостью воплощающееся в них. И таким образом круг causa sui оказывается замкнутым» [111, с.277]. Решив положительно вопрос о возможности психологического описания человека в качестве субъекта, В.А. Петровский получает законное право использовать понятие «субъект» как основание для построения психологической теории личности. В.А. Петровский показывает, что стремление «быть личностью» благодаря идее субъектности может быть описано как, вопервых, стремление быть субъектом своих витальных контактов с миром, т.е. всего того, что касается нашей телесной жизни; вовторых, это стремление быть субъектом предметной деятельности; в-третьих, это стремление быть субъектом общения; в-четвертых, субъектом самосознания, т.е. процесса порождения системы представлений о себе, о своей сущности, порождения образа своего Я [111-113]. Здесь особого внимания требует трактовка В.А. Петровским соотношения понятий «деятельность» и «активность». Дело в том, что, как отмечает Г.В. Суходольский, понятие деятельности, формировавшееся в философии, социологии и психологии, в результате перекрестных заимствований приобрело четыре основных значения: труд, работа, активность и поведение [149, с.8]. При этом деятельность как труд, по мнению Г.В. Суходольского, имеет социологический смысл и фиксирует факт расходования человеческой рабочей силы для создания потребительской стоимости. Как синоним работы, считает Г.В. Суходольский, понятие деятельность используется для обозначения самого факта расходования силы. В значении «активность» чаще всего понятие «деятельность» употребляется, со- 98 гласно Г.В. Суходольскому, для обозначения процессов уравновешивания организма со средой. И наконец, в значении «поведение» под деятельностью чаще всего понимается система реакций [149]. Г.В. Суходольский высказывает вполне справедливое опасение, что подобная полисемия понятия «деятельность» вносит не столько принципиальные разногласия, сколько недопонимание между учеными из-за разночтения. Но мы также должны констатировать, что предпринятая самим Г.В. Суходольским попытка устранить разночтения между представителями различных направлений психологической теории деятельности путем реинтерпретации используемого в них понятия «деятельность» скорее дает основание для новых дискуссий, чем для согласования терминов. Вряд ли, например, согласятся представители школы С.Л. Рубинштейна с тем, что для Сергея Леонидовича деятельность - это прежде всего труд. Многозначность понятия «деятельность» неоднократно отмечалась самим С.Л. Рубинштейном (например, в работе «Бытие и сознание») и поэтому в своих работах он нередко указывал, в каком именно смысле оно употребляется в данном контексте: как взаимодействие человека в качестве субъекта с окружающим миром, как обозначение определенного процесса, как функционирование органа и так далее [131-133]. Вряд ли можно категорично утверждать, что у А.Н. Леонтьева термин «деятельность» используется в значении «активность и поведение». Г.В. Суходольский справедливо упоминает о проблеме полисемии, но в приводимых им самим примерах отчетливо проступает и проблема омонимии. Ведь вполне понятна бессмысленность применения теории деятельности там, где речь идет о «деятельности 99 рецепторов». Здесь за общим звучанием слова очевидны различия вкладываемых в него значений. Эта проблема еще в 1969 году была остро обозначена самими представителями школы А.Н. Леонтьева во время дискуссии по проблемам теории деятельности. Так, П.Я. Гальперин выразил озабоченность по поводу возможности бездумного отождествления понятий в словосочетаниях типа «деятельность кишечника, поджелудочной железы» и «деятельность субъекта», о порождении системы «словесных теней» вместо теории деятельности путем отождествления различных вариантов употребления слова «деятельность» с тем вариантом, в котором речь идет об осмысленной деятельности субъекта [55]. Трактовка деятельности в школе А.Н. Леонтьева как активности вроде бы согласуется и со взглядами В.А. Петровского («деятельность можно определить как единство целенаправленной и целеполагающей активности человека, реализующей и развивающей систему его отношений к миру» [113, с.49]). Но тут же возникает проблема разночтения понятия «активность». Г.В. Суходольский вводит его как атрибут движения материи и противопоставляет его пассивности, а В.А. Петровский считает активность атрибутом живой материи. Но при этом В.А. Петровский отдает себе отчет в дискуссионности различных вариантов употребления этого понятия и обосновывает предпочтительность своего варианта, опираясь на логику введения в психологию как раз деятельности как научной категории. Благодаря этой категории удалось подчеркнуть специфику человека как субъекта активности. В результате активность стала обозначать не всякий процесс, представленный в деятельности, а лишь такой, существование которого находится в прямой зависимо- 100 сти от субъекта: инициация, запуск деятельности, ее осуществление, контроль над ее динамикой и так далее [111-113]. Заметим, что, например, и С.Д. Смирнов определяет активность как совокупность обусловленных субъектом моментов движения деятельности [139]. Согласно В.А. Петровскому стремление человека к самодетерминации своего бытия в мире, к порождению и воспроизведению себя как субъекта образует единый цикл самоценной активности. Но что делает активность такого рода самоценной? Ответ на этот вопрос, на наш взгляд, прямо связан с ответом на вопрос об универсальных для человека ценностях. К их числу, бесспорно, принадлежит наша жизнь. А что означает овладение такой ценностью, как наша собственная жизнь? По-видимому, это означает, что человек сам распоряжается ее ходом, что происходящее с ним соответствует его воле. Следовательно, за стремлением стать субъектом собственной активности, т.е. тем, кто эту активность предопределяет, по воле кого она совершается, стоит стремление обладать одной из самых больших для каждого из нас ценностей. Эта ценность - наша собственная жизнь, владеть которой можно лишь предопределяя ее ход, выступая в роли первопричины своей активности [102-104, 114-117]. А можно ли стать субъектом раз и навсегда? Скрытый в этом вопросе парадокс обнаруживается, например, в ходе критического разбора Ш.А. Надирашвили деятельностного подхода А.Н. Леонтьева. Ш.А. Надирашвили пишет: «Сформированный на основе деятельности субъект, разумеется, не может выполнить ту деятельность, которая осуществлялась до его формирования» [99, с.160]. Алан Уотс в своей книге «Путь Дзен» спрашивает: «Что происходит с моим кулаком, когда я открываю ладонь?» Далее Уотс по- 101 ясняет суть парадокса: «Здесь предмет чудесным образом исчезает, потому что действие было замаскировано принадлежностью к части речи, обычно связанной с предметом!» [156, с.27]. Все то же относится и к субъекту. Стать субъектом раз и навсегда невозможно. Человеку приходится порождать себя в этом качестве в каждом своем действии (здесь стоит еще раз вспомнить слова Б.Г. Ананьева об образовании субъекта деятельности как о перманентном процессе, не прекращающемся в ходе деятельности и относящемуся к любому возрасту человека как деятеля [9-12]). И поэтому субъектогенез - самополагание себя как субъекта, обретение возможности самодетерминации, способность становиться «причиной себя» - тот вид активности, который присущ человеку на протяжении всей его жизни. Можно выделить следующие стадии субъектогенеза: 1) принятия человеком на себя ответственности за непредрешенный заранее исход своих действий (проявление себя как субъекта предстоящего действия); 2) переживания возможности реализации различных вариантов будущего, своей причастности к построению образа желаемого результата и своей способности желаемое реализовать (проявление себя как субъекта целеполагания); 3) реализации открывающихся возможностей в совершаемых по собственной воле действиях (проявление себя как субъекта слагающих совершаемого «здесь и теперь» действия); 4) принятия ответственного решения о завершении действия (проявление себя как первопричины, субъекта окончания действия); 102 5) оценки результата как личностно значимого новообразования, детерминированного собственной активностью (проявление себя как субъекта состоявшегося действия). В.С. Мерлина писал, что субъектом «человек может быть только тогда, когда он осознает поставленную цель и представляет себе конечный результат деятельности, когда он осознает пути, средства и условия достижения этой цели. Вместе с тем, субъектом деятельности человек является только тогда, когда свои отношения к действительности он осознает с большей или меньшей полнотой и адекватностью, с большей или меньшей степенью ясности как «мои отношения» [95, с.82]. Отсутствие какой-либо из перечисленных нами стадий субъектогенеза приводит к тому, что человек не берет на себя ответственности даже за то, что сделано его собственными руками. Не становится «субъектом для себя» даже будучи несомненно субъектом для других, то есть тем, по воле кого данное действие произведено, тем, кто безоговорочно признается автором, виновником данного творения. Пропуск, «дефект» первой из перечисленных стадий позволяет человеку вполне искренне, спокойно или даже с негодованием заявить: «Я только выполнял приказ!», «Такое было время», «Я действовал по воле обстоятельств», «Был не в себе (болен, расстроен, «выпивши»)». При пропуске второй стадии даже в случае своей собственной неудачи человек может не без некоторого удовлетворения сказать: «Ну а я-то что говорил?!» или, казалось бы, не к месту посетовать, несмотря на везение: «А я-то считал, что...». 103 Примеры пропуска третьей стадии - знаменитая фраза из Ильфа и Петрова «Остапа несло», оправдания типа «Коль скоро начал, то надо было доводить до конца», которые роднит ориентация объяснений своих действий не по принципу «для чего, с какой целью», а по принципу «почему я это делал». Ряд последствий пропуска четвертой стадии в психологии хорошо известен благодаря работам Б.Ф. Зейгарник, описывающим эффект незавершенного действия. Кроме особенностей протекания процессов запоминания сигналом о пропуске этой стадии могут быть парадоксально радостные в ситуации собственной неудачи возгласы типа: «Я же говорил, что надо бы еще (уже)...» и не менее удивительные в случае удачи проявления разочарования: «А я ведь хотел еще (уже)...». Когда отсутствует заключительная стадия субъектогенеза, то можно слышать оправдания типа «так вышло», «бес попутал», удивление и раздражение: «А чему, собственно, радоваться?», безразличное: «Ну и что?», недоуменное: «Вот повезло (не повезло)» и т.п. Актуальность субъектогенеза в той или иной сфере взаимодействия с миром может быть обнаружена с помощью надситуативной активности личности. Несомненное первенство в изучении психологии надситуативной активности принадлежит В.А. Петровскому. В многочисленных изящных экспериментах им было доказано существование целого класса явлений неадаптивности - несовпадения вплоть до противоположности целей человека и достигаемых им результатов, осознаваемых требований ситуации и совершаемых по собственной воле действий. 104 В одном из таких экспериментов в отдельной комнате размещали группу детей младшего и среднего школьного возраста. Комнату условно разделили на две части: в одной вообще ничего не было, а в другой свободно лежали игрушки, стоял рояль, на котором можно было «помузицировать». Детям сначала разрешали побывать во всех частях комнаты, а затем объявили, что пустая ее половина стала запретной зоной. С этого момента находиться можно было только на половине с игрушками. Чуть ли не сразу малыши оказались на запретной половине. Старшие дети некоторое время колебались, но все равно рано или поздно оказывались за запретной чертой. Варьировались лишь использовавшиеся оправдания: одни попадали в запретную зону как бы нечаянно, другие для этого использовали такую вескую причину, как, например, необходимость забрать оттуда случайно закатившийся мячик. Подобные эксперименты ставились с тем же результатом и со взрослыми. Оказалось, что и для них существует притягательность самой границы дозволенного и недозволенного, склонность к риску, который никак с требованиями конкретной ситуации не связан. Актуальность субъектогенеза в сфере витальных контактов с миром может проявляться в стремлении безо всякой ситуативной необходимости подвергнуть свой организм испытаниям даже с риском для жизни. В сфере предметной деятельности надситуативная активность может проявиться в непрагматической постановке задачи, в намеренном усложнении ее решения, в отказе от помощи, в поиске по собственному почину различных вариантов решения. В сфере общения аналогичную природу имеют попытки выхода за опре- 105 деленные конкретной ситуацией рамки социально-ролевого взаимодействия, попытки самостоятельно брать на себя ответственность за ход и результаты межличностного взаимодействия. В сфере самосознания надситуативная активность как признак актуальности субъектогенеза в этой области взаимодействия с миром может проявляться в попытках осмыслить казалось бы совершенно незначительные явления, в активном самоисследовании границ своего Я вплоть до использования измененных состояний сознания посредством, например, медитации. Высокая значимость того, чтобы быть в данный момент в определенной сфере субъектом, может проявляться в форме фрустрации. В этом случае человек переживает болезненное, мучительное несогласие с тем, как разворачиваются события. Так, свидетельством актуальности субъектогенеза в витальной сфере могут быть болезненные реакции человека на попытки извне регулировать его питание, сон, сексуальную жизнь - все то, что связано с его телесностью, с работой организма. В предметной деятельности аналогичный смысл имеют болезненные реакции, раздражение по поводу подсказок, поучений, советов, сомнений в авторстве. В сфере общения фрустрацию потребности в субъектогенезе вызывают попытки другого предсказать, предначертать поведение человека, предугадать то, каким образом он собирается действовать (эффект посягательства на интимность намерений). В этом случае возникает стремление добиться рассогласования своих поступков с чужими предвидениями. Фрустрация потребности в субъектогенезе в сфере общения может также проявиться в форме вины за то, каким образом оно протекает. Аналогичные проявления в сфере предметной деятельности могут приобретать форму 106 неудовлетворенности полученными результатами. Ту же природу имеют проявления фрустрации, вызванные помехами для выявления смысла происходящего, барьерами на пути самосознания - все это проявления актуализации субъектогенеза в сфере самосознания. Упрямство, неожиданная непримиримость, с которыми в подобных случаях человек борется за свое право быть субъектом, объясняются тем, что в конечном итоге он борется за одну из своих величайших ценностей - за свою жизнь, обладание которой состоит в ее детерминации [102-104, 114-117]. На наш взгляд, заявленный и подробно описанный в психологии В.А. Петровским феномен надситуативной активности как одно из проявлений субъектной природы человека пока еще у большинства исследователей и практиков должного осмысления не получил. Между тем, как отмечает В.А. Петровский, описание этого феномена под разными названиями присутствует в работах В.И. Аснина, В.Н. Пушкина, Д.Б. Богоявленской [111-113]. И в уже упоминавшейся работе В.Г. Асеева в противовес «тенденциям неадекватного приспособления мотивации к действительности» поставлена по сути такая надситуативная задача, как формирование личности через расширение ее мотивационного диапазона, выведение его «за пределы узкоактуальной сферы» [23,с. 102-103]. Существует и множество других описаний манифестаций феномена надситуативной активности. Так, например, Хайнц Хекхаузен в своей фундаментальной работе по психологии мотивации в качестве одной из моделей мотивации достижения использует модель выбора риска. В этой модели индивид, принимая решение, не может наверняка знать о том, ждет ли его в конце успех или неудача, причем первоочередное влияние результат оказывает на его самооценку 107 [163]. В связи со сказанным любопытно отметить ряд аналогичных утверждений авторов. Так, И.М. Розет считает, что важную роль в качестве побудителей к фантазии играют как неудовлетворенность чем-то ситуативным, так и надситуативное по своей природе стремление к самовыражению [130]. Примечательно, что надситуативность человеческой активности задана уже самим фактом его ориентации в плане психического образа. Даже в самом образе любой ситуации «в той или иной форме присутствует и сам субъект познания и действия» [53]. И коль скоро это субъект, то наличная ситуация перестает играть роль жесткой детерминанты по отношению к ее образу в целом. Привлечение понятия о надситуативной активности как проявлении субъектной природы человека помогает глубже понять суть целого ряда социально-психологических явлений. Например, у Е.В. Субботского читаем: «На словах легко выполнить моральную норму и даже престижно: все видят, какой ты хороший. На деле же за такой поступок надо чем-то «платить»: вступаясь за оскорбленного, рискуешь сам быть оскорблен, спасая тонущего - сам утонуть» [148, с.35]. Но без учета субъектогенетической природы такого рода риска, без понимания его самоценного характера будет неясно, зачем человек на него идет. Б.Д. Парыгин считает, что, например, мода - это своего рода средство разрешения противоречия «между инерцией переживания прошлого опыта и необходимостью постоянного психологического включения в новый цикл психологических ситуаций» [106, с. 173]. Мода, считает Б.Д. Парыгин, помогает человеку «овладеть механизмом оперативного переключения своего внимания и активности с одной ситуации на другую», иначе говоря, приступить к освое- 108 нию, запуску внутренних механизмов выхода за границы изведанного в условиях повышенной социальной легитимности подобных экспериментов. Но при этом без учета субъектогенетической природы этого явления совершенно не ясно, чем именно обусловлено стремление «выхода за границы изведанного». Подвергшийся В.А. Петровским детальному критическому разбору принцип адаптивности находит сторонников и среди современных исследователей психологических механизмов субъектности. Так, например, венгерский психолог О. Микшик считает признаком интегрированности структуры личности тождественность вынужденной активности (из-за давления ситуации) и активности, предпринимаемой субъектом по собственному побуждению [97]. Здесь явно просматривается в качестве основной задачи субъекта придание активности личности адаптивного характера. Есть у понятия о надситуативной активности и явные противники. Так, например, О.К. Тихомиров при рассмотрении классической проблемы психологии о внешней детерминации деятельности, психики человека и животного, пишет о «недостаточной теоретической проработанности понятий, которые встречаются в последние годы в психологической литературе» [151, с. 34]. И далее в качестве единственного примера понятий такого рода приводит понятие «надситуативной активности». И вот тут мы сталкиваемся с неточностью, которая обычно для О.К. Тихомирова нехарактерна. Он интерпретирует надситуативную активность как активность, «независимую от ситуации», «как ничем не детерминированную, абсолютную свободу» [151, с.34]. Заметим сразу, что еще в психологическом словаре 1990 года надситуативная активность определена как «способность субъекта 109 подниматься над уровнем требований ситуации, ставить цели, избыточные с точки зрения исходной задачи» [127, с.15]. В контексте замечания О.К. Тихомирова чрезвычайно важно и то, что в той же статье психологического словаря отмечено следующее: «Посредством активности надситуативной субъект преодолевает внешние и внутренние ограничения («барьеры») деятельности» [127, с.15]. Таким образом, при пояснении понятия «надситуативная активность» речь должна идти не об изначальной независимости от ситуации, а о высвобождении субъекта из жесткой зависимости от ее рамок. Сам О.К. Тихомиров полагает понятие «надситуативная активность» излишним по той причине, что при его введении подразумевалась только наличная ситуация. А «развитый человек всегда имеет дело не только с наличными ситуациями, но и с будущими, возможными ситуациями, которые он генерирует с помощью своих умственных познавательных процессов. Если понятие «ситуация» расширить, то тогда надситуативной активности не бывает, она всегда определяется будущей ситуацией» [151, с.34]. Здесь уместно напомнить, что обычно под ситуацией подразумевают совокупность обстоятельств, положение, обстановку [Ожегов, с.587; Словарь иностранных слов, с.470 ]. И именно в этой трактовке это понятие употреблено О.К. Тихомировым при критике понятия «надситуативная активность», коль скоро это было сделано в связи с проблемой внешней детерминации деятельности. Но если речь заходит о возможной ситуации, генерируемой в процессе умственного познания, то, во-первых, сразу встает вопрос: сколько прогнозов и каких именно вынуждает человека делать данная ситуация и не есть ли сам факт такой активности стремлением подняться над ситуаций? Во-вторых, если мы расширим предложенным образом 110 понятие ситуации, то можно ли тогда говорить о ситуации как о внешней детерминанте деятельности? В-третьих, как быть со случаями, когда и ситуация неблагоприятна, и прогнозы пессимистические, а человек все же берется за реализацию рискованных намерений? В-четвертых, как развести случаи строго полевого поведения, следования условиям данной ситуации и случаи действий вопреки таким требованиям, например, выбор в пользу своих ценностных ориентиров перед лицом даже самой смерти? В научной литературе неоднократно упоминалось, что идея надситуативной активности используется для того, чтобы прежде всего подчеркнуть способность и стремление человека преодолеть ситуативную ограниченность [18, 22, 42, 107]. И по своей сути эта идея призвана дать описание психологических механизмов того, что, как нами было показано ранее, уже давно зафиксировано в философии как положение о трансцендентной природе человеческого субъекта. Теперь о правомерности трактовки О.К. Тихомировым надситуативной активности как «ничем не детерминированной, абсолютной свободы». Сама по себе подобная трактовка свободы заставляет вернуться к вопросу о свободе воли субъекта и произволе, о субъекте трансцендентном и о субъекте трансцендентальном. С.Д. Смирнов считает, отталкиваясь от работ Батищева, главной методологической ошибкой в понимании субъекта отождествление его с полным произволом. Не случайно В.А. Петровским понятию «свобода» уделено особое внимание. Говоря о свободе, В.А. Петровский подчеркивает такой ее неотъемлемый атрибут, как принятие человеком на себя ответственности за непредрешенный исход [111-113]. И эта ответственность - не просто декларация «Я отве- 111 чаю!» Это внутреннее состояние, восприятие себя в качестве первопричины, субъекта того, что будет совершаться, совершаемого и свершенного. И если ситуация не гарантирует стопроцентной реализации намерений, а человек все же чувствует себя причиной происходящего и случившегося, а тем более будущего, то это и есть проявление его надситуативной активности. Но такая свобода - это не отсутствие какой бы то ни было детерминации, а такой ее вид, как самодетерминация, самополагание. Если и такой детерминации нет, то по определению нет и субъекта! Следует иметь в виду, что осмысление сути человеческой свободы значимо далеко не для одной академической науки. Примером активного запроса на психологическое осмысление феномена свободы является уголовно-правовая практика. В ней свобода трактуется как обусловленная объективными обстоятельствами возможность человека выбирать такое поведение, которое было бы выражением его воли и соответствовало бы его желаниям. При этом волевые процессы считаются полноценными при осознании побудительных причин и понимании цели, а также предвидении результатов, к которым ведут данные действия [47]. То, каким образом понятие о надситуативной активности гармонизирует теоретические представления о субъекте как об инструментальном качестве, которое позволяет индивиду преодолевать противоречия в различных сферах взаимодействия с миром, а также то, к чему ведет игнорирование этого понятия, можно наглядно продемонстрировать на примере работ И.И. Чесноковой по психологии самосознания [164]. И.И. Чеснокова полагает, что именно внешние и внутренние трудности заставляют человека осознать необходимость «работы 112 над собой в соответствующем направлении». Если не брать в расчет надситуативный характер человеческой активности, то детерминирующее начало трудностей, заданное ситуацией изменение «в соответствующем направлении» по сути опровергают субъектность как имманентное качество человека. То, что опасность такого опровержения в данном случае носит характер отнюдь не гипотетический, показывает целый ряд высказываний того же автора. Так, например, И.И. Чеснокова, называет отношение личности к себе результатом «деятельности самосознания» (тогда кто или что здесь субъект?), задачей саморегуляции в случае межличностного взаимодействия считается «возможно большая адаптация человека к другим людям, к различным коллективам» [164]. Движущая сила развития личности в первую очередь обусловлена стремлением человека преодолеть противоречие между актуальными потребностями и возможностями их удовлетворения. Стремление удовлетворить потребность быть личностью, т.е. быть субъектом во всех сферах взаимодействия с миром, также толкает человека на преодоление препятствий, побуждает воспитывать у себя необходимые для этого качества, развиваться. Но помимо очевидных помех со стороны внешних сил, в этом случае существуют специфические внутренние противоречия. Как было показано А.В. Петровским и В.А. Петровским, личность человека существует в трех ипостасях - для самого ее носителя в виде индивидуального переживания собственного Я (интроиндивидный уровень существования личности), для участников непосредственного взаимодействия - как моя личность и личность другого в данный момент, «здесь и теперь» (интериндивидный уровень), а 113 также как проявление ее существования в личности других людей в виде идеального образа (метаиндивидный уровень). Интро-, интер- и метаиндивидный аспекты существования личности могут быть описаны с помощью следующих единиц психологического анализа: для интроиндивидного - на основе совершенных поступков , для интериндивидного - на основе деяний индивида, для метаиндивидного - на основе феноменов отраженной субъектности. Поступок - сознательное действие, оцениваемое как акт нравственного самоопределения человека, в котором он утверждает себя как личность в своем отношении к другому человеку, себе самому, группе или обществу, к природе в целом. Поступок может быть проявлен действием или бездействием, занятой позицией, различными способами выражения своего отношения. Следует особо отметить, что в отличие от гегелевского определения поступка в нашем случае подчеркивается признание индивидом своего авторства, своей субъектности по отношению к произведенному изменению бытия. Таким образом, единицей психологического анализа личности в интроиндивидном аспекте ее существования следует рассматривать именно то, что воля индивида признает своим независимо от того, совершено ли это изменение в действительности и было ли оно совершено именно индивидом. Взаимосвязь данного В.А. Петровским определения свободы и представления о поступке как о единице интроиндивидного бытия личности в качестве субъекта может быть проиллюстрирована с помощью принадлежащего Г.Л. Тульчинскому замечания о том, что «поступок - это ситуация неполноты знания и полноты ответственности в силу необратимости реально совершенного» [152, с.15]. 114 Согласно Гегелю деяние - это произведенное изменение и определение наличного бытия. При использовании деяния как единицы психологического анализа интериндивидного аспекта бытия личности существенна социальная значимость его результата. Исходя прежде всего из социальной значимости определяется мера ответственности индивида за его деяние, даже если оно выходит за рамки его намерений. Персональная ответственность субъекта деяния определяется на основании конкретно-исторических критериев оценки его потенциальных возможностей предвидеть последствия собственной активности, причем зачастую в расчет берется именно предельный, «вершинный» их уровень. Будучи конкретной формой единения психического и социального, деяние обеспечивает персонализацию индивида в системе межличностных отношений. По определению В.А. Петровского, отраженная субъектность идеальная представленность одного человека в другом, инобытие кого-либо в ком-либо. Отражаясь в других людях, человек выступает как деятельное начало, способствующее изменению их взглядов, формированию новых побуждений, возникновению ранее не испытанных переживаний. Как и в случае с надситуативной активностью, В.А. Петровскому удалось объединить понятием об отраженной субъектности множественные проявления детерминирующего воздействия личности одного человека на других людей через свою идеальную представленность в их сознании. Так, например, подобного рода влияние в процессе общения неоднократно отмечалось Г.М. Андреевой, М.М. Бахтиным, А.А. Бодалевым, Л.И. Божович, А.Б. Добровичем, А.И. Донцовым, Л.Я. Гозманом, Ю.М. Жуковым, В.А. Кан-Каликом, А.А. Леонтьевым, Т.А. Флоренской, А.У. Харашем. 115 По сути, о различных проявлениях отраженной субъектности зачастую идет речь при описании механизмов воздействия человека на человека, даже за пределами непосредственного общения. Это и примеры конформного поведения в присутствии не самого человека, а какого-либо напоминания о нем [107-109], и гипнотическое воздействие на пациентов фотографии их психотерапевта [166, 170], и широко распространенное в эзотерической практике «привлечение» на свою сторону, укрепление самого себя путем поименования некой потусторонней сущности [73-76, 91, 136, 174, 184, 185]. Гранями проявления отраженной субъектности являются и выделенные А.А. Бодалевым качественные особенности процессов познания человека человеком [26]. Они же обнаруживаются в детской игре. Так, например, Д.Б. Элькониным показано, что в игре поведение ребенка приобретает произвольный характер. Эту произвольность поведению придает следование ребенка некоторым идеальным образцам, в том числе и таким эталонам сравнения, как идеальный образ других игроков [173]. Отраженная субъектность может приобретать характер переживания человеком своей собственной динамики при попытке охарактеризовать личность другого. Она может проявляться в форме интроекта - идеально значимого другого, когда Я и Другой во мне образуют два самостоятельных смысловых и вместе с тем силовых полюса. Наконец, это могут быть различные виды проявления претворенного субъекта, когда Я одного становится неотделимым от Я другого, а оппозиция такому отраженному другому выступает как самоконфронтация, воспринимается отражающим как борьба с самим собой. По своей сути отраженная субъектность - это идеальная форма бытия одного человека в другом человеке, его представлен- 116 ность и продолженность в идеальном плане в других людях (метаиндивидное существование личностного). Нет этой «второй жизни» в других - нет и личности. И тогда вполне очевидным представляется смысл известных слов Джона Донна: «Смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе». Существует множество примеров, когда, оказываясь субъектом в одном из перечисленных аспектов существования личности, человек не видит оснований быть им в другом аспекте. Это и драма первооткрывателя, открытие которого либо не признается, либо забыто. Это и драма того, кто не может сам себя признать автором чего-то пусть и очень важного, несмотря на то, что в этом качестве его воспринимают и знакомые, и те, с кем он вообще никогда не встречался. Стать субъектом человек прежде всего должен сам. Но без помощи других он не может оценить, верны ли его представления о себе как о субъекте. В.А. Петровский пишет: «Сущностное в личности (быть первопричиной активности) вступает в противоречие с ее существованием (быть отраженным в других и в себе самом). Субъективно это противоречие переживается как сомнение в подлинности себя в качестве причины, что побуждает к поиску новых возможностей самополагания - новых актов свободы. В этом порождении себя как субъекта, отражении и вновь порождении совершается развитие личности - самодвижение человека как субъекта активности» [112, С.63]. Создав нечто субъективно новое, человек стремится узнать, новое ли оно и для других. Парадокс здесь в том, что абсолютное авторство, абсолютная субъектность предполагает полную независи- 117 мость, обособленность, автономию от других. Но личность может стать субъектом во всех своих ипостасях (напомним, что в переводе с греческого «ипостась» означает «лицо», «сущность») только с учетом мнения других, своего воздействия на других и их обратной реакции. Но тогда исчезает ее автономия. Т.е. потребности «стать личностью» присуще внутреннее противоречие, которое человек не в состоянии разрешить для себя раз и навсегда, но которое вынужден разрешать всю свою жизнь, развиваясь при этом как личность. *** Субъектогенез - порождение человеком себя как субъекта, становление способности личности к самодетерминации - один из видов самоценной активности. Значимость субъектогенеза определяется стремлением человека владеть одной из самых больших для него ценностей - самим собой. Переживание «я - субъект» складывается из следующих стадий субъектогенеза: - принятия человеком на себя ответственности за непредрешенный заранее исход своих действий (проявление себя как субъекта предстоящего действия); - переживания возможности реализации различных вариантов будущего, своей причастности к построению образа желаемого результата и своей способности желаемое реализовать (проявление себя как субъекта целеполагания); - реализации открывающихся возможностей в совершаемых по собственной воле действиях (проявление себя как субъекта слагающих совершаемого «здесь и теперь» действия); 118 - принятия ответственного решения о завершении действия (проявление себя как первопричины, субъекта окончания действия); - оценки результата как личностно значимого новообразования, детерминированного собственной активностью (проявление себя как субъекта состоявшегося действия). Стремление «быть личностью» благодаря идее субъектности может быть описано как, во-первых, стремление быть субъектом своих витальных (в широком смысле) контактов с миром, во-вторых, стремление быть субъектом предметной деятельности, в-третьих, быть субъектом общения, в-четвертых, - субъектом самосознания. Для человека стать личностью означает стать субъектом своей активности, существовать как личность он может, только имея свою идеальную представленность в других и в себе самом. Первое (субъектогенез) - активно-неадаптивные действия без прототипа, второе (отраженная субъектность) - достраивание себя до некоторой заранее полагаемой степени завершенности. Сущностное качество личности - быть первопричиной - вступает в противоречие с формой существования личности. Субъективно это противоречие переживается как сомнение в подлинности своей первопричинности. Его следствие поиск новых возможностей самополагания, необходимость в новых актах свободного выбора. В чередовании актов рождения и отражения субъекта совершается развитие личности - самодвижение человека как субъекта активности. 119 Глава 5 Механизмы субъектогенеза Отталкиваясь от работ К.А. Абульхановой-Славской, Б.Г. Ананьева, А.В. Брушлинского, П.Я. Гальперина, А.Н. Леонтьева, С.Л. Рубинштейна, В.И. Слободчиков и Е.И. Исаев пишут: «Человек как субъект представляет собой целостность душевной жизни, интеграцию психических процессов, функций, свойств. Субъект есть психосоциальная реальность, и содержанием субъектного способа бытия является сама социальная жизнь человека. Субъект есть деятельностная целостность, так как деятельность является основой интеграции психических свойств и функций. Внутренняя организация субъекта включает в себя также психологические структуры, обеспечивающие возможность человеку быть субъектом своей жизнедеятельности: побуждение, ориентации, планирование, организация, направленность деятельности, механизмы ее регуляции и способы осуществления» [138, с.253]. Интегративный подход К.А. Абульхановой-Славской к описанию личности как субъекта активности, разработанные В.А. Петровским концептуальные основы психологии субъектности позволяют непротиворечивым образом объединить богатый теоретический и эмпирический материал, полученный при изучении различных граней субъектного бытия человека, вычленить в нем механизмы субъектогенеза, то есть совокупности состояний и процессов, из которых складывается становление личности как самодействующей причины. Как следует из предыдущего изложения, комплексное изучение механизмов субъектогенеза невозможно без детального описания процессов саморегуляции. Среди отечественных ученых несомненным авторитетом в этой области является О.А. Конопкин. Фун120 даментальность его вклада в разработку проблемы психологической регуляции признана практически всеми ведущими специалистами, занимающимися в настоящее время проблемой психологического описания субъектного бытия человека [1, 3, 5, 36, 88, 111-113]. Переходя к подробному рассмотрению исследований О.А. Конопкина в области психологии саморегуляции, прежде всего хотим отметить очевидный взаимодополняющий и взаимообогащающий эффект совместного рассмотрения разработанной им теории и концепции В.А. Петровского. О.А. Конопкин считает изучение субъектного бытия человека одной из наиболее перспективных и в настоящий момент значимых областей психологии, полагая, что «именно субъектность как особое свойство и способность человека к самодетерминации разных сфер и сторон своего бытия выступает характеристикой личности, конституирующей ее» [82, с.149]. Эти слова в контексте данной работы приобретают особый смысл еще и потому, что они взяты нами из опубликованного на страницах журнала «Вопросы психологии» критического разбора О.А. Конопкиным книги В.А. Петровского «Личность: феномен субъектности». В изданной в 1980 году монографии «Психологические механизмы регуляции деятельности» О.А. Конопкин утверждает, что процесс осознанной саморегуляции сенсомоторной деятельности вполне сравним с процессами регуляции не только в биологических, но и в технических системах. Более того, по его мнению, такое сопоставление может с успехом распространяться не только на форму, но и на содержание процессов саморегуляции в этих системах [81]. О.А. Конопкин считает, что разработанная им модель функциональной структуры осознанного регулирования может быть с успехом использована при анализе и организации различных видов 121 трудовой активности человека. При этом для нас важно, что здесь рассматривается именно осознанное саморегулирование как атрибут субъекта. Излагая суть своего структурно-функционального подхода к психологическому описанию саморегуляции произвольной активности человека, О.А. Конопкин отмечает следующее: «Саморегуляция целенаправленной активности выступает как наиболее общая и сущностная функция целостной психики человека, в процессах саморегуляции и реализуется единство психики во всем богатстве условно выделяемых ее отдельных уровней, сторон, возможностей, функций, процессов, способностей и т.п.» [80, с.7]. При изучении саморегуляции, по мнению О.А. Конопкина, важно избегать подмены процесса саморегуляции «установлением самого факта детерминации деятельности, поведения отдельными психическими или даже средовыми факторами» [80, с.7]. При решении вопроса о различении главных и второстепенных факторов саморегуляции О.А. Конопкин считает необходимым определение реального места отдельных регуляторных функций (например, планирования, контроля), психологических средств, осуществляющих эти функции (умственных умений и операций). Необходимо также выяснять, что было источником информации, на основе которой принималось решение (образ Я, самооценка и т.д.). Важно определить, что активизирует и поддерживает процесс саморегуляции (мотивы, эмоциональные феномены и т.д.). Осознанную саморегуляцию О.А. Конопкин понимает как «системно-организованный процесс внутренней психической активности человека по инициации, построению, поддержанию и управлению разными видами и формами произвольной активности, непо- 122 средственно реализующей достижение принимаемых человеком целей» [80, с.6]. Для нас значимость подробного рассмотрения этого вида регуляции обусловлена тем, что, как справедливо считает О.А. Конопкин, «именно целенаправленная произвольная активность... является основным модусом субъектного бытия человека» [80 , с.7]. По мнению О.А. Конопкина, о степени совершенства процессов саморегуляции можно судить с учетом его: - успешности; - надежности; - продуктивности; - конечного исхода. О.А. Конопкин считает, что «продуктивный путь изучения закономерностей процессов саморегуляции - исходная ориентация на изучение собственно регуляторных процессов, реализующих общие для разных систем принципы, а с другой стороны - как процессов, осуществляемых специфическими средствами человеческой психики. Это позволяет избежать как «кибернетического редукционизма», ведущего к психологической бессодержательности, так и психологической калейдоскопичности», выражающейся во внесистемном изучении отдельных психических феноменов и факторов, следовательно, опасность построения не имеющих места в действительности линейно-причинных схем психической регуляции [80, с.8]. На основе анализа различных способов построения общей концептуальной модели процессов осознанной саморегуляции О.А. Конопкин приходит к выводу о том, что «наиболее адекватным для решения этой задачи является системно-функциональный подход к 123 анализу структуры регуляторных процессов. Это означает, что процесс саморегуляции должен быть отражен как целостная, замкнутая (кольцевая) по структуре, информационно открытая система, реализуемая взаимодействием функциональных звеньев (блоков), основанием для выделения которых (по принципу необходимости и достаточности) являются присущие им специфические (частные, компонентные) регуляторные функции, системное «сотрудничество» которых реализует целостный процесс регуляции, обеспечивающий достижение принятой субъектом цели» [80, с.8]. Обобщая и развивая положения своих прежних работ [81], О.А. Конопкин выделяет следующие структурно-функциональные моменты строения полноценных процессов саморегуляции: 1) принятая субъектом цель деятельности как системообразующее звено, которому подчинен весь процесс саморегуляции, т.к. он формируется в том виде, в каком он задан принятой целью; 2) субъективная модель значимых условий (в ней содержатся и представления о динамике условий в процессе деятельности); 3) программа используемых действий. В ходе ее создания субъект осуществляет регуляторную функцию построения, создания конкретной программы исполнительских действий. Это информационное образование, определяющее характер, последовательность, способы и другие (в том числе динамические) характеристики действий, направленных на достижение цели в тех условиях, которые выделены субъектом в качестве значимых; 4) система субъективных критериев достижения цели (критерии успешности) - это функциональное звено, специфическое именно для психической регуляции. Это конкретизация и уточнение исходной формы и содержания цели. Задавая критерии оценки резуль- 124 тата, субъект преодолевает исходную информационную неопределенность цели; 5) контроль и оценка реальных результатов - регулятивное звено, обеспечивающее сопоставление результатов с критериями успеха; 6) решения о коррекции системы саморегуляции. Специфика реализации этой функции в том, что конечный ее момент - коррекция собственно исполнительских действий, а первоначальный - изменения, внесенные субъектом по ходу деятельности в любые другие звенья регуляторного процесса. Все звенья - информационные образования, которые системно взаимосвязаны и которые получают содержательную и функциональную определенность лишь в структуре целостного процесса саморегуляции. Так, например, О.А. Конопкин подчеркивает, что психическая саморегуляция в качестве собственно регуляторного процесса является преодолением субъектом информационной неопределенности в каждом отдельном звене, при их информационном согласовании» [80, с.10]. О.А. Конопкин рассматривает также и регуляцию субъектом самого регуляторного процесса. Он пишет: «Реализация субъектом регуляторного процесса есть самостоятельное принятие человеком ряда взаимосвязанных решений, осуществление последовательных согласованных между собой выборов, как преодоление самых разных сторон (содержание, субъективное значение, личностная ценность и др.) субъективной информационной неопределенности при построении и управлении своею активностью, начиная с принятия цели и кончая оценкой достигнутых результатов» [80, с.10]. Селекция используемой для регуляции информации, «презентированной сознанию субъекта в форме психических феноменов (от 125 конкретных чувственных образов до терминальных личностных ценностей), осуществляется субъектом на основе принятых им самим критериев» [80, с.10]. Поэтому О.А. Конопкин неоднократно подчеркивал особую значимость для эффективной саморегуляции исходно принятой системы критериев успеха [80]. Такие критерии служат основой для выбора того, что контролировать по ходу деятельности, а что - нет, на что внимание обращать, а что игнорировать, чему радоваться, а чему огорчаться. Практическому психологу важно помнить о таком существенном, хотя на первый взгляд и достаточно очевидном, замечании О.А. Конопкина: «Процесс саморегуляции как система функциональных звеньев обеспечивает создание и динамическое существование в сознании субъекта целостной модели его деятельности, предвосхищающей (как до начала действий, так и в ходе их реализации) его исполнительскую активность» [80, с.10]. Далее, по мнению О.А. Конопкина, на основе базисного структурно-функционального аспекта анализа реализуется второй необходимый аспект анализа процессов регуляции - содержательнопсихологический. «Содержательно-психологический аспект предполагает анализ информационного обеспечения саморегуляции средствами конкретных психических процессов, явлений, продуктов психической активности и т.д.» [80, с.10], и, следовательно, именно здесь выявляется собственно психический аспект активности субъекта. Описывая возможности предложенного подхода, О.А. Конопкин отмечает, что модель функциональной структуры процесса саморегуляции позволяет: - анализировать реальную обеспеченность психическими средствами как отдельных звеньев, так и всего процесса в целом; 126 - выявлять место и роль конкретного психического феномена в целостном регуляторном процессе, что дает возможность оценивать согласованность конкретного психического феномена по различным параметрам (по его информационному содержанию с учетом семантического и аксиологического аспектов) с другими средствами саморегуляции, предвидеть его вовлечение (или отторжение) в процесс саморегуляции [80, с.11]. Все это, по мнению О.А. Конопкина, открывает существенно новые возможности в исследовании человека как субъекта произвольной целенаправленной активности. В частности, «структурно полноценный регуляторный процесс в наибольшей мере обеспечивает (при прочих равных условиях) успешное достижение принятой субъектом цели» [80, с.11]. Вместе с тем, О.А. Конопкин отмечает, что «любой структурно-функциональный дефект (недостаточная реализация какой-либо компоненты регуляторной функции, неразвитость межкомпонентных связей) процесса регуляции существенно ограничивает деятельностные возможности человека (в том числе и непосредственно в учебной деятельности)» [80, с.11]. В числе различных вариантов психологического анализа процесса самодетерминации личностью собственной активности в первую очередь следует назвать работы А.Р. Лурия, В.В. Столина, Ф.Е. Василюка, В.А. Иванникова и Е.Г. Дробницкого. А.Р. Лурия [89], описывая мышление как целостную форму психической деятельности, связывал начало конкретного мыслительного процесса с ситуацией, в которой у человека есть актуальный мотив, но нет готовых (врожденных или привычных) решений, соответствующих этому мотиву актуальной задачи. Становление субъектности в этом случае предполагает, в первую очередь, порож127 дение идеального осознаваемого образа желаемого результата, ориентировку в наличных условиях и соотнесение цели и условий, что необходимо для постановки, формулирования актуальной задачи. Далее, согласно А.Р. Лурии, субъект производит ориентировку в условиях задачи, выделяет входящие в нее компоненты, определяет степень их значимости и характер их взаимосвязей. Следующим этапом является выбор одного из альтернативных путей решения, что требует вероятностного прогноза относительно возможных результатов реализации различных стратегий мышления. На этом этапе человек выступает в роли субъекта выбора дальнейшего направления мыслительного процесса в сети возможных альтернатив. Затем следует стадия, на которой субъектность проявляется посредством выбора конкретных средств реализации намеченной ранее стратегии решения задачи. Этот этап нахождения нужных операций может быть обозначен как этап построения тактики решения задачи. Использование субъектом выбранных операций знаменует наступление исполнительного этапа решения задачи. Следующий за ним этап - это сопоставление, сличение полученного результата с исходными условиями. Удовлетворительное их совпадение позволяет субъекту завершить данный мыслительный акт, а отсутствие такого совпадения служит субъекту основанием для запуска новых его этапов. В.Н. Пушкиным на понятии субъекта как системы психологической саморегуляции были построены исследования механизмов мышления как целостной деятельности [61, с.128, 129]. При этом реализацию системного подхода В.Н. Пушкин связывал с дифференциацией различных уровней регуляции. Но то, как именно такой 128 подход был реализован, представляется нам малопродуктивным. В частности, В.Н. Пушкин пишет, что в качестве субъекта мышления человек выступает тогда, когда одновременно работают два крупных блока саморегуляции - личностный и познавательный, гностический. Основание для выделения этих блоков В.Н. Пушкин видит в анатомии и физиологии головного мозга [61]. При этом остается неясным, как именно операционализировать процедуры выделения этих уровней саморегуляции, как именно их использовать в научной и особенно в практической деятельности психолога. Содержательно-психологическому анализу только принятия решения как одной из составляющих процесса саморегуляции посвящена монография Г.Н. Солнцевой [142]. По-видимому, ей удалось дать предельно абстрактное определение процесса принятия решения. Г.Н. Солнцева считает этап принятия решения формированием «актуальной функциональной системы деятельности, развивающейся на основе познавательных процессов», причем она относит сам процесс принятия решения к разряду «сознательно регулируемых при участии воли». Здесь, правда, возникает вопрос о том, к чему тогда отнести ситуации инсайта, случаи внезапного решения, когда сознательной регуляции этого процесса не было. Г.Н. Солнцева отмечает, что при наличии в распоряжении субъекта готовых схем действия процесс регуляции может подвергаться свертке. В этом случае процесс принятия решения преобразуется в выбор готовой схемы действий, что не требует детального анализа элементов предстоящего действия и выявления характера их взаимосвязей [142]. Существенным для нас добавлением психологической картины процесса принятия решения как этапа становления субъектности яв129 ляются исследования В.Д. Шадрикова. Помимо таких составляющих процесса принятия решения, как осмысление действия, определение цели, задачи и средств ее решения, В.Д. Шадриковым отдельно отмечен сам момент самосанкционирования предстоящего действия, разрешения, которое личность дает себе на предстоящее действие [167-169]. По мнению А.А. Ершова, и активность человека, и группы, и организации зависит от следующих трех «отчетливо выраженных и существенных свойств»: от их целей, от их ценностей и от целесообразности применяемых средств и способов, их потенциала. При этом выделены такие разновидности целей субъекта, как личностные, групповые или общественные; материальные и духовные; взаимосогласованные и взаимоисключающие; конструктивные и деструктивные; стратегические и тактические; самопроизвольные и заданные извне; конкретные и абстрактные; адекватные и неадекватные возможностям субъекта. В своем описании системы ценностей Ершов использует сочетание концепций А. Маслоу, Э. Фромма и В. Франкла. Третий фактор - целесообразность - по его мнению, характеризуется тем, как действует каждый из участников взаимодействия: сообща или в одиночку, сотрудничая или соперничая, подавляя или вдохновляя другого, какого стиля поведения, мышления, отношения придерживается [62]. В работе, посвященной психологии самосознания, В.В. Столин уделяет существенное внимание роли самосознания в организации жизнедеятельности субъекта. Он пишет: «Самосознание принадлежит целостному субъекту и служит ему для организации его собственной деятельности, его взаимоотношений с окружающими и его общения с ними» [147, с.71]. Мы вынуждены особенно подчеркнуть свое принятие именно такой взаимосвязи понятий «субъект» и «са130 мосознание». Вынуждены, так как в литературе встречаются и иные сочетания этих понятий. Так, например, у В.П. Фофанова читаем следующее: «Сознание субъекта непосредственно определяет (регулирует) его действия» [159, с.49]. Мы полагаем, автор вряд ли согласится с тем, что будто в его понимании сознание - самодостаточная сущность, детерминирующая жизнь субъекта. Видимо, имелось в виду то, что посредством сознания субъект регулирует свои действия. В противном случае оно становится платоновским демиургом, творящим весь мир. В.В. Столин выделяет в качестве основных следующие «направления влияний» самосознания «на деятельность человека, его общение, его развитие» [147, с.76-77]: 1) «структуры самосознания могут мотивировать, т.е. побуждать к определенной деятельности», причем источники мотивирующего влияния могут «корениться в представлениях об «идеальном Я» и быть связанными с нравственными категориями совести, долга, ответственности. Мотивирующее влияние может быть следствием рассогласования «настоящего Я» и «будущего Я». Кроме того, мотивирующим эффектом обладает и чувство собственного достоинства и самоуважения, требующее своего поддержания с помощью тех или иных реальных действий» [147, с.77]; 2) участие самосознания в целеобразовании путем подбора согласования цели «с «Я-образом в целом, с представлениями о своих возможностях, правах, обязанностях, долге» [147, с.77]; 3) торможение, запрет со стороны самосознания на определенные действия; 4) детерминация отношений, стиля и характера общения через когнитивные и эмоциональные формы самосознания; 5) влияние на развитие через самопознание и самоотношение; 131 6) самоконтроль человека за своими «деятельными проявлениями»; 7) установление общности с другими людьми. В своем исследовании В.В. Столин отталкивается от идеи о трех уровнях самосознания - органического, индивидуального и личностного. Единицы самосознания на каждом из этих уровней имеют, по мнению В.В. Столина, соответственно сенсорноперцептивную природу (органический уровень), характер оценки себя другими людьми и соответствующей самооценки (индивидуальный уровень), характер конфликтных смыслов, рождающих «эмоционально-ценностное отношение к себе» (личностный уровень). На каждом из выделенных уровней «самосознание выступает как механизм обратной связи, необходимой для интеграции активного субъекта и его деятельности» [147, с.270]. Отличие такой обратной связи по содержанию и функциям на каждом из этих уровней обусловлены тем, что в первом случае (органический уровень) «это отражение субъекта в системе его органической активности», во втором (индивидуальный уровень) - в системе предметной деятельности, в третьем (личностный уровень) - отражение субъекта «в системе его деятельностей» [147, с.270]. Здесь нам представляется уместным заметить, что, вполне соглашаясь в свое время с А.Н. Леонтьевым, считавшим, что движущие силы развития имеют динамический характер и связаны с активностью субъекта, Л.И. Божович особо подчеркивала недопустимость отрыва понятия «деятельность» от понятия позиции, указывающей положение человека в среде, связанные с этим положением потребности и имеющиеся условия для их удовлетворения [29]. 132 Л.И. Божович считала, что личностью следует называть человека, достигшего определенного уровня развития. По ее мнению, признаками этого уровня являются восприятие и переживание самого себя как чего-то единого целого, отличного от других и выражающегося понятием Я. Важным моментом в становлении личности Л.И. Божович считала появление у человека собственных взглядов и отношений, собственных моральных требований и оценок, которые делают его «относительно устойчивым и независимым от чуждых его собственным убеждениям воздействий среды» [29]. «Феноменально, - пишет В.В. Столин, - отношение к себе проявляется в виде внутреннего диалога между «Я» и «не-Я», похожим и отличным от самого субъекта, и результирует в переживаемое (сознаваемое или неосознаваемое) эмоционально-ценностное отношение к себе. Отношение к себе, к своему «Я» существует и в другой форме - в форме личностной психосемантики как в ее денотативном, предметном, так и в аффективном аспектах. В контексте психосемантической структуры сознание «Я» приобретает форму личностных конструктов, своего рода кирпичиков когнитивной системы, репрезентирующей субъекту самого себя» [147, с.272]. Это замечание открывает для нас большие возможности для экспериментального изучения того, как и в чем именно для личности выражается ее субъектность. Такие возможности предоставляют активно развиваемые экспериментальные методы психосемантики [161, 171, 183]. Подробный анализ формирования «нравственного субъекта», механизмов морально-этической, нормативной регуляции действий человека можно найти в работах О.Г. Дробницкого [59, 60]. Наряду с долженствованием, ценностным отношением в качестве обязательных составляющих морального требования О.Г. Дроб133 ницкий выделяет «свободу воли деятельного субъекта» [60, с.44]. Субъектность человека в случае действий согласно нормам морали проявляется в том, что он способен преобразовывать оценку обществом своих действий в регулятор собственной активности. Также человек может обращать внешние долженствования, предписания в оценку своих действий, самооценку («видеть в них свою заслугу или вину»). Согласно своему умыслу человек способен исполнять или нарушать предъявляемые ему моральные требования, принимая на себя ответственность за свои действия. Если в эволюционной схеме П.Я. Гальперина движение к субъекту идет «снизу», от индивида, то в схеме рождения субъекта морального выбора у О.Г. Дробницкого движение идет «сверху», от «раннеродового коллектива». Так, табу как составляющая нормативного сознания, предшествующая заповеди, представляет собой «запрет, налагаемый как бы на само общественное бытие». О.Г. Дробницкий пишет: «В случае нарушения табу возникает совсем не та ситуация, которая описывается развитым моральным сознанием как состояние личной вины. Нарушитель запрета (а подчас и его близкие родичи) должен погибнуть или быть изгнан, отторгнут как «негодный член» от родового тела. Наказание следует «автоматически» за действием, вне зависимости от личной вменяемости (вопрос об оценке самого индивида, предполагающей возможность исправления, просто не возникает). И сам «виновный» переживает свой проступок как катастрофу, делающую невозможным (даже физиологически, вопреки инстинкту самосохранения) продолжение жизни. Как считается, нарушение табу навлекает беды на весь род независимо от того, кто совершил его» [60, с.47]. Среди выделенных О.Г. Дробницким этапов становления морального сознания как механизма самодетерминации особое значе134 ние для нашего исследования имеет момент появления таких понятий, как «смысл жизни», «назначение человека». Будучи одновременно регуляторными нормативами, целевыми ориентирами, они становятся основой мировоззрения человека, «относятся к области мироистолкования в целом» [60, с.58]. По мнению О.Г. Дробницкого, оба эти понятия «являют в известной мере аналог собственно философской категории «сущности» человека и его исторического мира. Эти понятия служат категориальными формами выражения самых общих идей морального сознания относительно предельных возможностей человека и его реального состояния, оправдания его социальных устремлений и критики наличных условий его бытия» [60, с.58]. То, каким образом представления человека о смысле жизни и своем предназначении включены в систему самодетерминации, можно понять из следующего замечания О.Г. Дробницкого: «В понятии «смысл жизни» преобладает ценностный момент. Здесь не просто предписывается человеку, что именно он должен делать, дабы его конкретно-практическая деятельность имела смысл, а выясняется значение, ценность, «оправдание» («во имя чего») того типа и характера общественной деятельности, какая человеку вменяется той или иной системой морали. Напротив, в понятии назначения человека превалирует момент долженствования (каким же в конечном счете ему «предназначено», «суждено» быть самой его природой и местом, отведенным ему в мире) [60, с.58]. В отличие от идеи справедливости и общественного идеала в своем понимании смысла жизни и своего предназначения человек выходит за рамки ценностного, трансцендирует границы должного, трактует человеческую природу во всех ее проявлениях. 135 Поиск ответа на один из аристотелевых вопросов о причинности «во имя чего все происходит», «для чего живу я», по мнению О.Г. Дробницкого, «предполагает не просто систему оценок и велений, но, так сказать, бытийное, онтологическое понимание сущности и природы сущих законов человеческой жизни и истории» [60, с.59]. Исходя из сказанного, представления человека о своем предназначении и смысле жизни следует отнести к числу фундаментальных составляющих его детерминации. Личность как субъект морального требования характеризуется тем, что она становится его автором и предъявителем самой себе. Такие требования превращаются во внутренние основания для регуляции своего поведения, жизни в целом. «В личностных понятиях, - пишет О.Г. Дробницкий,- раскрывается та особенность нравственности в целом, что в ней общественные нормативы принимаются и осознаются самим деятельным субъектом, становятся его самодовлениями и самооценками. Конечно, и норма, например, может стать таким предметом «самозаконодательства», когда индивид делает для себя личным правилом неотступно следовать такой-то норме. Но при этом норма как раз и переходит в иную форму мышления и воления - собственную максиму, внутреннюю установку и позицию субъекта (выделено мной. А.О.), - преобразующую формулу «все должны...» в убеждение «я должен...». Общеобязательная норма в этом случае становится личным долгом» [60, с.60]. Подобная метаморфоза предполагает, во-первых, принятые человеком на себя обязательства конкретизировать в общее правило сообразно возникающим жизненным ситуациям. Во-вторых, преобразование индивида в «полномочного представителя общественной 136 морали», «морального субъекта» предполагает осознание им «необходимости самому предъявлять к себе данное требование» [60, с.60]. Преобразование общественного требования в элемент самодетерминации переживается человеком как ощущение дол- га (выделено мной. - А.О.). В отличие от «абстрактного долженствования» долг персонифицирован (он «чей-то»). Переживание «Я должен» означает принятие личностью на себя роли субъекта, что отличает его от чувства «я вынужден», при котором человек воспринимает себя исполнителем, орудием долженствования. Кроме того, чувство долга содержит в себе эскиз «целенаправленной деятельности, у которой есть свой объект (то, «во имя чего» или «ради кого» совершается действие)» [60, с.61]. Описание О.Г. Дробницким процесса осознания человеком своего призвания как особого жизненного задания позволяет проиллюстрировать переход от субъекта потенциального к субъекту виртуальному. Представление о призвании данного человека, наделение статусом субъекта как в его сознании, так и в сознании других людей, формируются путем осознания условий, в которые он поставлен, оценки его возможностей и способностей. При этом, когда мысль о том, что «он (я) это может», сменяется мыслью о том, что «это его (мое) призвание», речь по сути идет о переходе от восприятия другого (себя) как потенциального субъекта к восприятию его (себя) как субъекта виртуального. Разница здесь в том, что потенциальный субъект - это констатация абстрактной возможности быть субъектом «в принципе», а виртуальный субъект - это неизбежность перехода в субъектную позицию при определенных условиях, в случае перехода в определенную социальную позицию. 137 В личностном плане следование морали может быть результатом как самопринуждения, так и естественной внутренней склонности. Психологическое осмысление природы механизмов самодетерминации в этом случае требует анализа феномена личной ответственности. Согласно О.Г. Дробницкому [60, с.62-63], категория ответственности: 1) «очерчивает границы морального долга (до каких пределов я отвечаю за содеянное или не совершенное, происшедшее по причине моего действия или воздержания от него)»; 2) определяет «способности данного человека осуществить свой долг в наличных обстоятельствах» (О.Г. Дробницкий упоминает в связи с этим древний моральный принцип: «Кому дано, с того да спросится»); 3) оценивает степень заслуги или вины человека (т.е. это оценка не действия, а личности как первопричины, субъекта!); 4) включает требование к человеку самому оценить свои действия и соответствующим образом направлять свое поведение, дополнительно корректировать свое поведение посредством самооценок уже совершенных в прошлом или выбираемых на будущее поступков» [60, с.63]. В работе, посвященной психологии ответственности, Муздыбаев дает лаконичное описание уровней атрибуции ответственности по Хайдеру [98]. В этом описании выделены следующие уровни: 1) ассоциативный уровень, на котором человек считается ответственным за то, с чем связан любым образом; 2) «причинностный» уровень, для которого характерно буквальное приписывание ответственности, когда человек отвечает за 138 то, для чего он был необходимым условием, даже если и не мог этого предвидеть; 3) уровень «предвидимости», на котором ответственность возлагается на все, что человек мог предвидеть, даже если оно не было его целью; 4) уровень «намеренности», на котором человек ответственен за то, что намеревался совершить; 5) уровень «оправдываемости», когда ответственность разделяется по меньшей мере с окружением и когда даже собственные мотивы не считаются всецело принадлежащими человеку. В экспериментах было обнаружено, что дети в большей степени, чем взрослые, тяготеют к использованию первых двух из указанных уровней. Но вместе с тем оказалось, что обращение к последнему уровню одинаково характерно как для детей, так и для взрослых. Кроме того, было обнаружено, что тяготение к уровню 3, 4 и 5 усиливается, если выясняется степень ответственности человека за негативные результаты [98]. Муздыбаевым также было показано, что одной из существенных помех для формирования ответственности является чрезмерный внешний контроль. Анализируя исторические закономерности становления субъекта морального выбора, О.Г. Дробницкий пишет, что в эпоху героического эпоса «вождь», «царь-герой» уже имеет особое призвание. Но и как в случае эпохи властвования табу, ни он сам, ни другие не властны над таким выбором высших сил. Герой уже в состоянии осознать свою миссию, свой долг, но по сути своей это скорее долженствование, а сам он - «в известном смысле невменяем» [60, с.62]. Следующий этап в истории развития представлений о границах человеческой субъектности О.Г. Дробницкий иллюстрирует на 139 примере греческих трагедий, в которых «ответственность человека за свои проступки становится центральной проблемой. Но ее решение здесь крайне парадоксально с современной точки зрения. С одной стороны, человек сам совершает проступки и потому должен быть наказан судьбой. С другой стороны - эти проступки совершены по предначертанию той же судьбы. То, что нами воспринимается как «трагедия без вины», эллину представлялось естественным. Индивид в это время еще не порвал окончательно своих естественных уз с родом, а потому и должен нести возмездие за деяния, совершенные без «свободы воли» (как, например, царь Эдип у Эсхила). На основании этих сопоставлений можно предполагать, что отношение моральной ответственности во всей конкретности указанных здесь моментов явление, возникающее довольно поздно» [60, с.63]. Среди механизмов личностной саморегуляции, как мы видели, по мнению многих авторов, одну из ведущих ролей играет самооценка. Согласно О.Г. Дробницкому, «самооценка - это такое рефлексивное отношение человека к себе, когда его Я выступает одновременно в виде субъекта и объекта самоанализа (не обязательно в рационально-мыслительной, но и в чувственной форме). Способы такого отношения к себе бывают самыми различными; в моральном сознании они выражаются посредством целого ряда понятий - стыда и гордости собой, чести, личного достоинства, совести, - которые в своей структуре фиксируют прогрессирующую способность человека в суждениях о себе становиться на точку зрения общества» [60, с.63]. По мнению О.Г. Дробницкого, на историческом пути развития личности как субъекта морального выбора «индивид постепенно как бы вбирает в себя общественное осуждение и одобрение и сам ста140 новится их проводником. Для этого необходимо, чтобы само коллективное осуждение отделилось от физического воздействия и чисто эмоционально-реактивных форм проявления недовольства. Поначалу он относится к своим действиям так, как к ним обычно относятся окружающие (и тем самым обеспечивает свою безопасность в коллективе). Далее он обретает способность не только заранее предположить, какова будет реакция других (и как можно избежать неблагоприятных для себя последствий), но и представить себе, как вообще могут быть оценены подобные действия» [60, с.63-64]. О.Г. Дробницкий считает, что «это освобождение «изнутри» от повседневного и ежечасного внешнего надзора, связанное со становлением личностного сознания, психологически выражается в виде эмоций раскаяния и удовлетворенности (сожаления о содеянном или довольства собой независимо от того, как к поступку в данном случае отнеслись окружающие). Это относится как к историческому развитию личности в обществе, так и к индивидуальному становлению нравственного свойства отдельных лиц» [60, с.64]. В плане исторического анализа развития личности О.Г. Дробницкий обращает внимание на то, что «муки раскаяния в мифологических представлениях ранней античности изображаются в виде внешних сил (эриний, фурий), которые преследуют пытающегося от них убежать человека. Раздвоение личности в моральном чувстве стыда поначалу мыслится лишь в виде внешнего конфликта» [60, с.64]. Переход от оценки своих действий к обобщенной оценке своего личного облика, по мнению О.Г. Дробницкого, знаменует появление понятия и чувства чести. Происходит «дальнейшая индивидуализация моральных требований, которые из равнозначных превращаются в особенные обязательства, дифференцированные по 141 своей мере и содержанию в зависимости от социального положения и репутации человека» [60, с.64]. Понятие о чести содержит в себе «соответствующий ему механизм саморегуляции поведения». В нем содержатся представления, что и как следует делать, а чего следует избегать. В результате у личности появляется основание для своей самооценки в целом по одному своему поступку. Размывание естественно-родовых и сословных связей, приобретение индивидом возможности «выступать в нравственном сознании общества как персонификация человечества» ведет к развитию параллельно с представлением о личной чести понятия о достоинстве личности – «самоценности человека как такового» [60, с.65]. «Как регулятор поведения достоинство личности аналогично чести: поддержание его выступает как личный интерес индивида, «не позволяющий» ему совершать поступки «ниже своего достоинства». Разница состоит в том, что (1) это достоинство мыслится уже не как отличительная характеристика кого-либо, а как всеобщее достояние, которым потенциально обладает всякий индивид, кем бы он ни был фактически; (2) имея мотивом поведения свое достоинство, человек ориентируется не на достигнутое им нравственное состояние, а на идеал, на то, каким вообще должен быть человек данного общества или данного класса, его олицетворяющего» [60, с.66]. Понятия о чести и достоинстве расширяют границы субъектности личности. В частности, человек приобретает возможность «восставать» против локальных, общепринятых в данном сообществе критериев добропорядочности во имя требований более высокого порядка. Рассуждения сообразно своим представлениям о своем достоинстве - один из источников рассогласования представлений о лич142 ности как о субъекте в интер-, мета- и интроиндивидных аспектах ее бытия. О.Г. Дробницкий пишет, что, оценивая «себя не по действительным деяниям, а по непроявленным внутренним возможностям», человек способен к самообольщению или необоснованным самоупрекам. Особый интерес для человека как личности представляет, по мнению О.Г.Дробницкого, «стремление к согласию с собой, к внутренней удовлетворенности» [60, с.67]. Как мы видели на примере работ других авторов (К.А. Абульхановой-Славской, Е.А. Климова), уровень, степень удовлетворенности входит в число существенных характеристик субъектного бытия человека. Кроме аналогичной оценки степени значимости удовлетворенности для описания человеческой субъектности взгляды О.Г. Дробницкого со взглядами К.А. Абульхановой-Славской роднит увязка этой характеристики с анализом механизмов саморегуляции. Для этого О.Г. Дробницкий использует категорию совести. Включение такого механизма самодетерминации личности, как совесть, означает, по мнению О.Г. Дробницкого: - критическое отношение к себе, переживание разлада с собой (любопытно, что здесь собственное Я появляется как некий отраженный субъект!), противоречивое стремление к внутреннему согласию; - стремление «не столько утвердить себя в собственных глазах, сколько отдать себя безусловно служению какой-то более значимой идее или делу» [60, с.67]; - «предъявление к себе таких завышенных» требований, подчас невыполнимых целиком в создавшейся ситуации, которые вызывают драматическое ощущение разлада с внешней действительностью» [60, с.67]. 143 Самодетерминация в подобных случаях производится через «муки совести». При этом жизнь изобилует примерами того, как человек способен искусно управлять и их силой, и их направлением. По мнению О.Г. Дробницкого, беспредельность нравственной задачи проявляется в критическом отношении к себе, в посвящении себя служению «высокой идее». Это ведет к открытости личного сознания историческим проблемам эпохи, включая и потребности изменения существующих условий, к преодолению человеком своих границ как частного лица, к его возвышению над собой. Но это же ведет и к такой форме надситуативной активности личности в сфере самосознания, как нелицеприятный суд над своими действиями - одно из драматических проявлений субъектогенеза, расплаты человека за возможность выступать в роли субстанциональной силы природы. О.Г. Дробницкий считает, что совесть составляет вершину личностной саморегуляции. Специфика этого уровня личностной саморегуляции в чистом виде обнаруживает себя там, где происходит выход за рамки саморегуляции на основе «должного мотива, личной ответственности, чести и достоинства человека» [60, с.68]. «Совесть составляет самую высокоразвитую в рамках морали способность личности контролировать свое поведение, отражать в своем самосознании (самооценках и мотивах) те наиболее высокие общественные требования, какие могут быть предъявлены к человеку» [60, с.68]. В противовес Гегелю О.Г. Дробницкий не считает совесть «погружением индивида в себя», «внутренней самоубежденностью». По его мнению, совесть - это «результат предельной «интериоризации» моральных запросов и требований к человеку». Такое понимание совести, по мнению О.Г. Дробницкого, позволяет избежать ошибочной ее трактовки как «крайней субъектив144 ности и произвольности личных суждений». Более того, понятая как результат интериоризации, совесть становится вместе с тем и «возвращением личного сознания на объективную точку зрения» [60, с.68]. При этом надо отметить, что муки совести и мучительный стыд - не одно и то же. Психологическое различие этих феноменов становится вполне понятным благодаря идее отраженной субъектности В.А. Петровского. И в том, и в другом случае речь идет об отраженном субъекте в форме интроекта. Но в первом случае в качестве отраженного субъекта фигурируют некие Другие (стыд - это, считает Муздыбаев, всегда стыд перед кем-то), а во втором - идеальное Я самого отражающего! Совесть как явление самосознания личности демонстрирует его «открытость» историческому опыту, «передовым идеям времени» [60, с.68]. Более того, по нашему мнению, такая трактовка природы совести позволяет говорить о ней как о переживании личности в снятом виде своей причастности как субъекта к ходу истории. В проблеме внутренней регуляции социального поведения личности В.А. Ядов считает главным вопрос о ее структуре в качестве субъекта деятельности [178]. Как ключевое понятие при таком описании личности В.А. Ядов использует диспозицию - установку на определенный способ действия. В рамках теории диспозиций отдельный поведенческий акт и последовательность таких актов направляются актуальной диспозицией субъекта - целенаправленной конфигурацией ценностноориентационных и социально-установочных предрасположенностей к социальному действию в соответствующем масштабе [135, 178]. Содержательная трактовка процесса регуляции в данном случае 145 строится с учетом задач согласования различных диспозиций личности, актуальной диспозиции и поведения. При этом считается, что высшие диспозиционные образования (общая направленность интересов личности, ее ценностные ориентации) больше подвержены влиянию общих социальных условий, а низшие (ситуативные социальные установки) - влиянию частных обстоятельств повседневной деятельности. Экспериментальные исследования позволяют авторам теории диспозиций утверждать, что первая их разновидность служит стабилизации и гармонизации представлений субъекта о самом себе. Диспозиции низших уровней используются субъектом для адаптации к частным условиям деятельности [135]. А.И. Подольский описывает выделенные П.Я. Гальпериным уровни ориентировочной деятельности субъекта, которые вполне сопоставимы с уровнями диспозиционного регулирования В.А. Ядова. По П.Я. Гальперину, в ориентировочной деятельности можно выделить стратегический, тактический и операционно-технический уровни. Все они имеют сходные основные функции (построение образа поля, уточнение значений отдельных элементов, построение плана контроля и коррекции), а различаются решаемыми на них задачами. Стратегическому уровню соответствует общая оценка субъектом проблемной ситуации. На этом уровне субъект направляет свою активность на общее понимание ситуации, организует процесс целеполагания. Ориентировка тактического уровня производится субъектом в направлении выбора одного из возможных действий, способов реализации задуманного. Операционно-технический уровень ориентировки включает в себя решение задач по планированию и 146 регулированию процессов реализации выбранного способа действия [120]. Теория диспозиций - одно из многочисленных свидетельств продуктивного использования понятия установки в психологическом описании субъектного бытия человека. Множество примеров подобного рода можно найти в работах Узнадзе и его учеников [99, 153]. Однако не все в этих работах можно принять безоговорочно. Смущает, например, заявление Ш.А. Надирашвили о том, что «понятие установки позволило рассматривать человека в качестве опосредствующего звена между действительностью и психикой, занимающегося активной познавательной и преобразующей деятельностью» [99, с.215]. Что это за две сущности - психика и действительность, по отношению к которым человек стал не более чем опосредствующим звеном? Несмотря на всю значимость понятия установки, вряд ли стоит придавать ему характер чуть ли не краеугольного камня всего человекознания. Таким образом, описание истоков и составляющих Яконцепции личности, становления личности субъектом моральноэтического выбора позволяет охарактеризовать прежде всего ориентировочную основу саморегуляции. Для описания взаимосвязи ориентировочных и исполнительных аспектов саморегуляции личностью своего социального поведения могут быть продуктивно использованы понятие об установке, положения теории диспозиции. Для содержательной характеристики самих исполнительных механизмов личностной саморегуляции прежде всего необходимо обратиться к описанию воли. Изучая механизмы волевой регуляции, В.А. Иванников выделил следующие функции воли как способности человека к созна147 тельной самодетерминации и саморегуляции своей деятельности и различных психических процессов [67 - 69]: - инициация и осуществление волевого действия; - выбор действия при конфликте целей и мотивов; - регуляция различных параметров действия; - регуляция психофизиологических состояний и организация психических процессов. По мнению В.А. Иванникова, волевая регуляция осуществляется на основе знаний человека о внешнем мире, о своих ценностях, на основе имеющихся у субъекта представлений о своих возможностях. Кроме того, волевой акт организуется человеком с учетом прогноза в отношении результатов собственной активности. Согласно В.А. Иванникову, в основе волевого акта лежат волевые действия - осознаваемые, заданные и принятые личностью к исполнению. При этом волевое торможение из их числа не исключается, а относится лишь к разновидности намеренно реализуемого действия воздержания от желаемой, но в силу осознаваемых причин нецелесообразной активности. Как показано В.А. Иванниковым, о волевых качествах личности можно судить по совершенным волевым действиям, по выбору мотивов и целей и по регуляции человеком своих внутренних состояний, психических процессов. При этом он подчеркивает, что воля - продукт общественно-исторического развития, что она не относится к числу врожденных или генетически заданных способностей, а формируется прижизненно. Воспитание воли предполагает, по мнению В.А. Иванникова, формирование общественно значимых ценностей и целей, убеждений, определенного мировоззрения, отнесенных А.Г. Спиркиным к 148 числу основных составляющих психологической стабилизации личности [144]. Развитие воли В.А. Иванников тесно связывает с развитием мышления, воображения, эмоциональной и мотивационно- смысловой сферы личности, ее сознания и самосознания. Все это позволяет человеку, по мнению В.А. Иванникова, регулировать свою собственную активность прежде всего через изменение смысла собственных действий, через сознательное влияние на силу побуждения к действию [67 - 69]. Ф.Е. Василюком предпринята попытка комплексного описания психологических механизмов преодоления человеком ситуаций, в которых он сталкивается с «невозможностью реализации внутренних необходимостей своей жизни (мотивов, стремлений, ценностей и пр.)» [42, с.31], то есть механизмов разрешения противоречий путем детерминации собственной активности. Исследуя механизмы преодоления человеком подобного рода проблем, Ф.Е. Василюк анализирует психологическую природу стрессов, фрустраций, конфликтов и кризисов. Перечисленные типы переживаний отвечают, по мнению Ф.Е. Василюка, таким «онтологическим полям», как «витальность», «отдельные жизненные отношения», «внутренний мир» и «жизнь как целое». В качестве соответствующих этим типам названы как типы активности «жизнедеятельности организма» деятельность, сознание и воля [42, с. 31-49]. Ф.Е. Василюк отмечает преобладание в классической психологии работ такой разновидности, как «онтология изолированного индивида»: изолированное существо, субъект и вещи «в-себе», объекты, между которыми пустое, бессодержательное пространство. В рамках онтологии «изолированного субъекта» активность субъекта, по мнению Ф.Е. Василюка, полностью отвечает описанному В.А. 149 Петровским постулату сообразности. Здесь активность носит характер адаптации, что, например, явно следует из рассматривавшихся нами ранее воззрений Я.А. Пономарева. В когнитивистски ориентированных концепциях в основу поступка субъекта положен расчет. Подобные модели предполагают такую последовательность действий, в которой сначала строится идеальная модель, а затем реализуется ее воплощение в практике. Подобным классическим гносеологическим схемам типа «субъект-объект» Ф.Е. Василюк противопоставляет онтологию «жизненного мира». В основу такого подхода прежде всего входят положения теории деятельности А.Н. Леонтьева. Поэтому здесь «единицей жизни» является деятельность, основным конституирующим ее моментом - предмет деятельности, приобретающий в данной онтологии статус «единицы мира». Ф.Е. Василюк настаивает на таком понимании предмета, при котором им называется только вещь, «уже включенная в бытие, уже ставшая необходимым моментом этого бытия; уже субъективированная самим жизненным процессом до всякого специального идеального (познавательного, ориентировочного, информационного и т.д.) освоения ее» [42 , с.86]. Поясняя суть своей онтологической модели, Ф.Е. Василюк пишет, что «жизненный мир», оставаясь объективным и материальным, изначально содержит как неотъемлемое живущее в нем существо. Подобные пояснения, как полагает автор, позволяют осмыслить предмет как «единицу» жизненного мира, в силу чего «предмет обретает статус мотива» [42, с.86]. Из положения о предметной природе мотива выводится детерминирующее влияние мира на жизнь в целом, что, по мнению автора, в дальнейшем служит основой «инициации и регуляции конкрет150 ной деятельности конкретным субъектом» [42, с.86]. Первый из выделенных Ф.Е. Василюком четырех типов миров внешне легок и внутренне прост. По сути это бессубъектная «окутанная бесконечным благом чистая культура жизнедеятельности, первичная жизненность, витальность» [42, с.95]. Его прототип - жизнь плода в чреве матери, когда мироощущение «вживлено в бытие», где более уместно вести речь не об активности субъекта, а о реактивности организма. Внешне трудный и внутренне простой жизненный мир от предыдущего отличается тем, что жизненные блага здесь непосредственно не даны. Прототип такого мира - случаи фанатической одержимости какой-либо идеей, стойкого доминирования одного мотива. Действуя сообразно этому миру, субъект готов жертвовать всем ради достижения своего замысла безо всяких самоограничений. Самоорганизация здесь строится в первую очередь на основе терпения, которого нет у существа из жизненного мира первого типа. Внутренне сложный и внешне легкий жизненный мир характеризуется огромным детерминирующим потенциалом субъекта по отношению к внешнему. Всякая его инициатива «мгновенно достигает своих самых отдаленных последствий», «результат равен цели, воплощение – замыслу». То, для чего в этом мире человек должен обретать статус субъекта, - это преодоление внутренних противоречий. В этом мире ключевой становится проблема «чего хотеть», а не «как сделать». Здесь ключевую роль начинают играть ценностные ориентиры. Надо отметить, что Ф.Е. Василюк был вынужден все же ввести в свою модель некоторые ограничения на возможности существа, живущего в мире внутренне сложном и внешне легком. Для того чтобы проблема выбора, ценностное самоопределение стали ключе151 выми, он ввел поправку на необратимость изменений. И теперь уже внешняя простота перестала быть вседозволенностью, а субъект трансцендентальной сущностью. Для преодоления внутреннего конфликта в третьем типе жизненных миров субъект использует прежде всего ценностномотивационные перестройки, подобные тем, которые подробно были описаны В.А. Иванниковым. Прототип субъектного бытия данного типа - сфера нравственного поведения, подробно рассмотренная нами при анализе работ О.Г. Дробницкого. Четвертый тип - внутренне сложный и внешне трудный жизненный мир. Ф.Е. Василюк характеризует его тем, что субъект должен преодолевать внешние препятствия по отношению не к отдельной деятельности, а по отношению к совокупности деятельностей, и делать это при наличии внутренних колебаний, внутренней неопределенности. Основное новообразование, появляющееся у существа этого мира, - воля. Причем, как полагает Ф.Е. Василюк, ни субъекту из второго типа жизненных миров, ни субъекту из третьего типа миров воля не нужна. Во втором типе жизненных миров от отклонений и остановок деятельности субъекта удерживает один-единственный мотив. В третьем типе миров воля тоже не нужна - субъекту достаточно осуществить выбор, принять решение. В четвертом типе миров, как и во втором, возникает необходимость в деятельности и психике, а в третьем типе жизненных миров обязательным условием субъектогенеза становится сознание. Но в четвертом типе жизненных миров нужно еще некое образование, «которое было бы способно обеспечить в условиях трудного мира реализацию всей совокупности связанных между собой жизненных отношений субъекта. Это и есть воля - психологический 152 «орган», являющийся представителем целостного субъекта, личности в ее собственном психологическом аппарате и вообще в жизнедеятельности» [42, с.138]. И вот тут, на наш взгляд, Федор Ефимович производит «умножение сущностей без надобности». Во-первых, как нами было показано ранее, выбор действия при конфликте целей и мотивов - это одна из четырех основных функций воли. К этому выводу В.А. Иванников пришел путем анализа довольно обширной литературы и в результате собственных исследований действия, принятого человеком к осуществлению в ситуации недостатка внешних условий и (или) внутренних побуждений для его автоматической реализации [68, 69]. И терпение, необходимое для жизни в мире второго типа, тоже может быть отнесено к проявлениям тормозной функции воли, которой как будто бы в этом мире и не требуется. В связи с этим напомним, что подлинной волей Д.Н. Узнадзе считал формирование у человека установки на то, чтобы приказывать не другому, а самому себе. Такой приказ приобретает характер потребности делать то, что в данный момент делать не хочется. Здесь проявляется руководящая роль собственного Я, сознательного субъекта, который поднимается над ситуативным диктатом своих желаний. Проблема различной трактовки понятия «воля» в данном случае не решается простым предпочтением взглядов одного автора взглядам другого. Дело в том, что различие этих взглядов носит лишь частичный характер. Так, указывая на то, что воля - это «борьба с борьбой мотивов», что воля производит трансформацию мотивов, Ф.Е. Василюк дает основание для приложения механизмов самодетерминации, выделенных В.А. Иванниковым, и к описанию субъектного бытия в рамках четвертого типа жизненных миров. 153 Во-вторых, если так определяется воля, то что же такое субъект? Если это индивид, то тогда почему первый тип жизненных миров бессубъектен? Если это личность, то тогда почему при описании второго типа жизненных миров речь идет о субъекте, детерминирующем начале и тогда, когда приводятся примеры явного распада личности? С учетом этих замечаний отметим, что, по мысли Ф.Е. Василюка, назначение воли состоит в самостроительстве личности, «активном и сознательном созидании человеком самого себя» [42, с.138]. Ей он отводит задачу практического воплощения идеальных проектов в условиях трудного и сложного существования. Несмотря на отмеченные неувязки, теоретические построения Ф.Е. Василюка дают основание для выделения различных стратегий субъектогенеза и позволяют оценивать степень значимости тех или иных его механизмов в зависимости от характера разрешаемых противоречий. Разумеется, при этом не следует забывать, что речь все же идет не более чем об удобной схеме, полученной в результате достаточно серьезного упрощения действительности. Об этом, в частности, свидетельствуют исследования В.К. Вилюнаса, указывающего на способность раздражителей приобретать под влиянием опыта самостоятельное мотивационное значение. При этом заученные ориентиры начинают выполнять ту же роль, что и ориентиры с унаследованным мотивационным значением [44, 45]. В данном случае также существенна отмеченная В.К. Вилюнасом тесная причинно-следственная взаимосвязь переживаний и познавательных процессов. За переживаниями следует познавательная активность субъекта, направленная на выявление, осмысление их причины. В свою очередь, осмысление порождает новое эмоцио- 154 нальное отношение, отталкиваясь от которого субъект переключается на новые объекты [44, 45]. В заключение хотим отметить одно очень примечательное признание Ф.Е. Василюка, важное для перехода от рассмотрения теоретических основ психологии субъектогенеза к вопросу о путях их практического применения. Упоминая о возможном вопросе, как, исходя из его теории, справляться с критическими ситуациями, Ф.Е. Василюк заявляет об опасности безответственных практических рекомендаций в его случае. Чтобы такую опасность избежать, следует, по мнению Ф.Е. Василюка, «решить проблему метода». Ф.Е. Василюк пишет: «Для того чтобы связь между теоретическими представлениями о переживании и результатами психокоррекции была не случайной, а необходимой и систематичной, должна быть поставлена и решена проблема метода. Отсутствие метода оставляет самую последовательную и аргументированную теорию повисшей в воздухе спекуляцией, поскольку метод - тот единственный мост, по которому могут происходить взаимообогащающие обмены между теорией и практикой. Что касается метода, адекватного теории переживания, то вполне очевидно, что он не может быть чисто исследовательским, реализующим одно лишь познавательное отношение к своему объекту. Он должен быть методом психотехническим. Образец такого рода метода в советской психологии мы видим в теории поэтапного формирования умственных действий П.Я. Гальперина, где изучаемый предмет, говоря словами знаменитых марксовых тезисов, берется не только в форме объекта или форме созерцания, а как человеческая чувственная деятельность, практика, в которую активно включен и сам исследователь» [42, с.185]. 155 156 *** Описать механизмы субъектогенеза - это значит описать совокупность тех процессов и состояний, из которых складывается становление человека в качестве субъекта, то есть рождение человека в качестве самодействующей причины, самодетерминирующего начала, организующего и регулирующего собственную активность для преодолевая возникающих в ходе своей жизнедеятельности противоречий. Развитие мышления, воображения, эмоциональной и мотивационно-смысловой сферы личности, ее сознания и самосознания позволяют человеку детерминировать свою собственную активность прежде всего через изменение смысла собственных действий, через сознательное влияние на силу побуждения к действию, через его инициацию и осуществление, через выбор действия при конфликте целей и мотивов, регуляцию различных параметров действия, своих психофизиологических состояний, организацию и регуляцию психических процессов. Суть саморегуляции как неотъемлемого проявления субъектного бытия человека состоит в инициации, построении, поддержании и управлении разных видов и форм произвольной активности, непосредственно реализующей достижение принимаемых человеком целей. О совершенстве процессов саморегуляции можно судить с учетом их успешности, надежности, продуктивности, конечного исхода. Структурно-функциональное описание полноценных процессов саморегуляции должно строиться с учетом таких составляющих, как принятая субъектом цель деятельности, субъективная модель значимых условий, программа используемых действий, система субъективных критериев достижения цели, контроль и оценка ре157 альных результатов, их коррекция. При этом следует учитывать, что все выделенные звенья - информационные образования, которые системно взаимосвязаны и которые получают содержательную и функциональную определенность лишь в структуре целостного процесса саморегуляции. В качестве собственно механизма субъектогенеза психическая саморегуляция является преодолением субъектом информационной неопределенности в каждом отдельном звене при их информационном согласовании, самосанкционированием каждого предстоящего действия, ответственного разрешения, которое личность дает себе на каждое предстоящее действие. Реализация субъектом регуляторного процесса представляет собой самостоятельное принятие человеком ряда взаимосвязанных решений, осуществление последовательных согласованных между собой выборов. Становление субъектности в этом случае предполагает преодоление самых разных сторон информационной неопределенности при построении и управлении человеком своей активностью от начала целеполагания до окончательной оценки достигнутых результатов. Собственно психологические механизмы субъектогенеза выявляются в ходе содержательно-психологического анализа семантических и аксиологических аспектов информационного обеспечения саморегуляции средствами конкретных психических процессов, явлений, продуктов психической активности. Особую роль в субъектогенезе играет самосознание, принадлежащее целостному субъекту и служащее ему для организации его собственной деятельности, его взаимоотношений, общения с окружающими, для взаимодействия с миром в целом. Такие структуры самосознания, как Я-концепция человека, понятие о совести, долге, ответственности, представления о собственном достоинстве, об 158 имеющихся возможностях, о правах и обязанностях, о смысле собственной жизни используются субъектом как средства самопобуждения к тем или иным действиям или в качестве средств их торможения. Через когнитивные и эмоциональные формы самосознания субъект детерминирует свое взаимодействие с миром, свои отношения, стиль и характер общения с другими людьми. Посредством самопознания и самоотношения человек воздействует на собственное самосознание, преобразуя себя в качестве субъекта. Во взаимодействии с миром, с другими людьми, человек формирует представления о своем предназначении и смысле жизни, относящимся к числу фундаментальных составляющих его самодетерминации. При этом, будучи автором собственных моральных требований, личность становится субъектом морального выбора, предъявляя эти требования к себе, делая их основанием для регуляции своего поведения, жизни в целом. Отдельный акт рождения субъекта морального выбора происходит в результате перехода некоторой общественной нормы в собственную максиму, внутреннюю установку и позицию личности путем осмысленного преобразования формулы «все должны...» в убеждение «я должен...», в переживание собственного долженствования при осознанном понимании «должен во имя чего». Обязательной составляющей субъектогенеза является формирование чувства ответственности. Оно выступает в качестве эмоционального ориентира как для определения личностью границ своей субъектности (первопричиной чего являюсь, был, могу или мог бы быть я), так и при определении границ субъектности других (первопричиной чего являются, были, могут или могли бы быть они). 159 Одним из ведущих механизмов субъектогенеза является самооценка - рефлексивное отношение человека к себе, при котором его Я выступает одновременно в виде субъекта и объекта самоанализа. Результаты самооценки носят как рационально-мыслительную, так и чувственную форму, отличаясь осознанностью от чисто эмоционально-реактивных форм проявления удовольствия-неудовольствия. Расширение и качественное преобразование ориентировочной основы самооценки - одна из составляющих субъектогенеза. По мере расширения и качественного преобразования ориентировочной основы самооценки происходит внутреннее освобождение личности от повседневного и ежечасного внешнего надзора, ситуативного диктата конъюнктурных соображений. В частности, переход от оценки своих действий к обобщенной оценке своего личного облика знаменует появление понятия о чести и достоинстве, расширяющих границы субъектности личности. В результате человек при организации и регуляции своей жизнедеятельности от сиюминутных ориентиров переходит к ориентации на представления о родовой сущности человека, к ориентации на нравственные идеалы. Высшим уровнем развития самодетерминации является стремление держать ответ не перед кем-то, а перед самим собой, действовать по совести, формирующейся в результате интериоризации предельных требований к человеку. Ориентируясь на служение высоким идеалам, человек преодолевает, трансцендирует свои границы как частного лица, создает посредством постановки перед собой беспредельных по масштабам нравственных задач внутренние предпосылки к постоянному самопорождению в качестве трансцендентного субъекта. 160 Заключение Обобщение многочисленных теоретических работ по проблеме субъектного бытия человека, прежде всего таких авторов, как К.А. Абульханова-Славская, Б.Г. Ананьев, Г.С. Батищев, А.В. Брушлинский, П.Я. Гальперин, О.Г. Дробницкий, О.А. Конопкин, Б.Ф. Ломов, В.А. Петровский, использование результатов наших совместных работ с В.А. Петровским, дают основание для следующего ряда утверждений. 1. Одно из наиболее перспективных направлений современной психологии - разработка проблемы субъектного бытия человека, осмысление субстанциональной способности человека и человеческих сообществ к самодетерминации, целенаправленной активности, способности к самоопределению и саморазвитию, способности достраивать субстанцию, созидать, развивать и реализовывать ее новые возможности. Субъектная парадигма позволяет задать единое основание для описания психических процессов и состояний, четко определить предмет психологии и ее место среди других наук, решать средствами психологии такие проблемы, как свобода воли, ответственность человека за себя, человечество, мир, в котором он живет. 2. В силу своего процессуального характера человеческая субъектность обретается и постигается нами в диалектическом процессе разрешения актуальных противоречий между потребностями и наличными возможностями для их удовлетворения. Стремясь предопределять все то, что происходит с нами, становясь «причиной самих себя», рождаясь в качестве субъекта, мы боремся за реальное обладание одной из самых больших для каждо161 го из нас ценностей - нашей жизнью. Поэтому субъектогенез - порождение человеком себя как субъекта, становление способности самодетерминации является для нас самоценной активностью. В процессе субъектогенеза мы постигаем законы мироздания и делаем их основой для того, чтобы нужным нам образом организовывать причинно-следственные связи между мировыми процессами, частью которых является наша собственная жизнь. 3. В качестве основных этапов субъектогенеза можно выделить принятие человеком на себя ответственности за непредрешенный заранее исход своих действий; осознание им возможности реализации различных вариантов будущего, своей причастности к построению образа желаемого результата и своей способности желаемое реализовать; реализацию открывающихся возможностей в совершаемых по собственной воле действиях; принятие ответственного решения о завершении действия; осознание того, как именно действие было совершено, и оценки его результата как личностно значимого новообразования, детерминированного собственной активностью. 4. Основными механизмами самодетерминации человеком собственной активности являются переосмысление происходящего, сознательное влияние на силу побуждения к действию, выбор действия при конфликте целей и мотивов, регуляция различных параметров действия, своих психофизиологических состояний, организация и регуляция психических процессов. Развитие способности к самодетерминации предполагает развитие мышления, воображения, мотивационно-смысловой сферы личности, ее сознания и особенно самосознания. Самосознание принадлежит целостному субъекту и служит ему для организации собственной деятельности, общения с окружающими, взаимодействия с миром в целом. В качестве средств са162 мопобуждения или торможения субъект использует, например, такие структуры самосознания, как Я-концепция, свое понимание совести, долга, ответственности, представления о собственном достоинстве, об имеющихся возможностях, о правах и обязанностях, о смысле собственной жизни. Расширяя и преобразуя структуры своего самосознания, человек преобразует себя в качестве субъекта. Так, формируя свои представления о чести и достоинстве, человек при организации своей жизнедеятельности все в большей степени освобождается от диктата ситуативных соображений. Стремясь действовать по совести, он держит ответ прежде всего перед самим собой. В результате постановки перед собой беспредельных по своим масштабам нравственных задач человек выходит за границы ситуативно предустановленного, создавая предпосылки к постоянному самопорождению себя в качестве трансцендентного субъекта. 5. Операционализированное описание личности как субъекта активности возможно путем использования системы таких понятий, как инициатива и ответственность, преобладающие типы стимулирования, основные ориентиры личности, притязания, удовлетворенность и саморегуляция. При этом должно быть учтено, что саморегуляция - это неотъемлемое проявление человеком себя в качестве субъекта. Ее суть состоит в инициации, построении, поддержании различных видов и форм произвольной активности, непосредственно реализующей достижение принимаемых человеком целей, а также в управлении этой активностью. О совершенстве процессов саморегуляции можно судить с учетом их успешности, надежности, продуктивности, конечного исхода. 163 Структурно-функциональные описание полноценных процессов саморегуляции должно строиться с учетом таких составляющих, как производимое субъектом целеполагание, моделирование им значимых условий, составление программы используемых действий, построение системы субъективных критериев достижения цели, контроль и оценка реальных результатов, их коррекция. Важно также отметить, что обязательной составляющей субъектогенеза является формирование чувства ответственности, которое используется личностью как интегральный ориентир при определении границ своей субъектности и границ субъектности других людей. Как показывает наш многолетний опыт, в качестве стержневой составляющей субектогенетической практики психолог с успехом можно использовать последовательность шагов из тренинга организационного развития, названная нами технологией ТОР. Содержание и последовательность приведенных ниже вопросов отражают описанные закономерности субъектогенеза. Они служат надежной основой для эффективного диалогического взаимодействия при поиске эффективных решений жизненно важных проблем как отдельного человека, так и определенной группы людей. При использовании технологии ТОР психолог обеспечивает получение ответов на следующие вопросы: Что входит в перечень моих основных проблем? (ответ дол- жен содержать компактное описание целостного проблемного поля, в котором приходится жить и работать, строить свои планы, оценивать свои перспективы и достижения). Какие проблемы волнуют меня на сегодняшний день в первую очередь? (ответ может быть оформлен в виде оценки по таким параметрам, как степень неотложности, степень значимости для качества жизни в целом, 164 степень сложности; для оценок можно использовать такие три степени выраженности каждого из параметров, как «высокая», «средняя», «низкая»). - Над решением какой именно проблемы хотелось бы порабо- тать прямо сейчас? Что при этом конкретно хочу изменить? Что в указанной проблеме есть такого, из-за чего ее можно считать своего рода «подарком судьбы»? (ответ должен содержать такое описание проблемы, которое настраивает клиента на поиск конструктивного разрешения противоречий между тем, в чем он нуждается и тем, что имеет в настоящий момент). Зачем, для чего хочу этих изменений? (ответ должен характе- ризовать степень личной значимости, смысл разрешения намеченной проблемы). Что конкретно хочу получить (цель) и как я об этом узнаю (ключевые ориентиры для контроля)? Что готов для этого сделать, какие готов и могу нести затраты? (ответ должен содержать реалистичное описание имеющихся ресурсов; это создает основу для реалистичной постановки задач и позволяет уточнить смысл намечаемых преобразований). Какие возможны помехи: - с моей стороны; - со стороны ок- ружения? (ответ служит профилактикой фрустрации, которая может возникнуть вследствие неожиданного столкновения с препятствиями). Как помехи можно нейтрализовать? (ответ должен способст- вовать формированию установки на коррекцию своих действий для получения намеченного результата). Когда и какие результаты я ожидаю? (наилучшим вариантом ответа на этот вопрос является составленный клиентом график работы, который содержит как минимум 3 – 5 пунктов с указанием конкретных результатов, конкретных сроков их достижения и ответственных за исполнение). 165 Какие аналогичные задачи решались мною или кем-либо дру- гим раньше, насколько они были успешными и почему? Что я могу сделать для применения этого опыта при решении данной проблемы? (наилучшие результаты дают примеры успешного решения и ориентация на реализацию собственного замысла). Каких последствий я ожидаю от своих действий в связи с ре- шением данной проблемы? (ориентируясь на свою цель, проанализируйте финансово-экономические, социально-психологические, юридические, морально-этические и любые другие последствия, существенные для Вас и имеющие непосредственное отношение к успешному разрешению проблемы. В качестве обобщенного критерия оценки последствий конкретного вида и всей последующей ситуации в целом можно использовать ответ на вопрос: «Будет ли в дальнейшем этот вариант удачным прецедентом, захочу ли я потом упоминать его как пример удачного решения проблем подобного рода? » ). Какие существуют альтернативы Вашему плану и что именно можно делать в случае его неудачной реализации? Когда их использование наиболее эффективно? Что и как из альтернативных действий можно применять наряду с намеченным планом? Обеспечивая в ходе диалогического взаимодействия фасилитацию субъектогенеза, психолог по сути организует перевод человека из позиции виртуального субъекта в позицию полновластного субъета решения актуальной для него проблемы. При этом важно помнить, что основным психологическим механизмом оценки человеком своей состоятельности как субъекта является его идеальное отражение в этом качестве, его идеальная представленность в других и в себе самом, описанные В.А. Петровским как феномен отраженной субъектности. 166 ЛИТЕРАТУРА 1. Абульханова-Славская К.А. Акмеологическое понимание субъекта // Основы общей и прикладной акмеологии. - М.: 1995. 388 с. - С. 85-95. 2. Абульханова-Славская К.А. Активность и сознание личности как субъекта деятельности // Психология личности в социалистическом обществе: Активность и развитие личности. - М.: Наука, 1989. - С. 110-134. 3. Абульханова-Славская К.А. Деятельность и психология личности. - М.: Наука, 1980. - 335 с. 4. Абульханова-Славская К.А. Личностная регуляция времени // Психология личности в социалистическом обществе. - М.: Наука, 1990. - С.114-130. 5. Абульханова-Славская К.А. О субъекте психической деятельности. - М.: Наука, 1973. - 288 с. 6. Абульханова-Славская К.А. Социальное мышление личности: проблемы и стратегии мышления // Психологический журнал. 1994. - Т.15, N 4. - С. 39-55. 7. Абульханова-Славская К.А. Стратегия жизни. - М.: Мысль, 1991. - 299 с. 8. Абульханова-Славская К.А. Типология активности личности // Психологический журнал.- 1985.- Т.4. - N 5 - С. 3-8. 9. Ананьев Б.Г. Избранные психологические труды // Соч.: В 2х т. - М.: Педагогика, 1980. - 232 с. 167 10. Ананьев Б.Г. Избранные психологические труды. - М.: Педагогика, 1980. - Т. 2. - 288 с. 11. Ананьев Б.Г. О проблемах современного человекознания. М.: Наука, 1977. - 380 с. 12. Ананьев Б.Г. Человек как предмет познания. - Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1968. - 340 с. 13. Андреева Г.М. Значение идей А.Н. Леонтьева для развития марксистской социальной психологии // А.Н. Леонтьев и современная психология. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1983. - С. 54-63. 14. Андреева Г.М. Социальная психология. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1988. - 432 с. 15. Анциферова Л.И. Личность в динамике: некоторые итоги исследования // Психологический журнал. - 1992. - Т. 13. - N 5. - С. 12-25. 16. Анциферова Л.И. Личность с позиции динамического подхода // Психология личности в социалистическом обществе: личность и ее жизненный путь. - М.: Наука, 1990. - С. 7-17. 17. Анциферова Л.И. О динамическом подходе к психологическому изучению личности // Психологический журнал. - 1981. - Т.2. N 2. - С. 2-18. 18. Асмолов А.Г. Личность как предмет психологического исследования. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1984. - 105 с. 19. Асмолов А.Г. Основные принципы психологической теории деятельности // А.Н. Леонтьев и современная психология. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1983. - С. 118-128. 20. Асмолов А.Г. Принципы организации памяти человека. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1985.- 103 с. 21. Асмолов А.Г. Психология индивидуальности. 168 22. Асмолов А.Г. Психология личности. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1990. - 367 с. 23. Асеев В.Г. Мотивация поведения и формирование личности. - М.: Мысль, 1976. - 158 с. 24. Батищев Г.С. Деятельностная сущность человека как философский принцип // Проблема человека в современной философии. М.: Наука, 1969. - С. 73-144. 25. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М.: Искусство, 1979. - 423 с. 26. Бодалев А.А. Восприятие и понимание человека человеком. 27. Бодалев А.А. Личность и общение. - М.: Педагогика, 1983. 272 с. 28. Бодалев А.А. Психология о личности. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988.- 188 с. 29. Божович Л.И. Личность и ее формирование в детском возрасте. - М.: Просвещение, 1968. - 464 с. 30. Братусь Б.С. Аномалии личности.- М.: Мысль, 1988.- 301 с. 31. Братусь Б.С. Психология личности в контексте мировоззрения // Деятельностный подход в психологии. - М.: Изд-во АПН СССР, 1990. - С. 76-83. 32. Брушлинский А.В. Зона ближайшего развития и проблема субъекта деятельности // Психологический журнал. - 1994. - Т.15. - N 3. - C. 17-27. 33. Брушлинский А.В. Мышление и прогнозирование (Логикопсихологический анализ). - М.: Мысль, 1979. - 230 с. 34. Брушлинский А.В. Проблема субъекта в психологической науке (статья первая) // Психологический журнал. - 1991. - Т.12. - N 6. - С.3-11. 169 35. Брушлинский А.В. Проблема субъекта в психологической науке (статья вторая) // Психологический журнал. - 1992. - Т.13. - 16. - С. 3-12. 36. Брушлинский А.В. Проблемы психологии субъекта. - М.: Ин-т психологии РАН, 1994. - 109 с. 37. Брушлинский А.В. Психология мышления и кибернетика. М.: Мысль, 1970. - 191 с. 38. Брушлинский А.В. Психология мышления и проблемное обучение. - М.: Знание, 1983. - 96 с. 39. Брушлинский А.В. С.Л.Рубинштейн - родоначальник деятельностного подхода в психологической науке // Психологический журнал. - 1989. - Т.10. - N 3. - С. 43-59. 40. Брушлинский А.В., Поликарпов В.А. Мышление и общение. - Минск: Университетское, 1990. - 214 с. 41. Буева Л.П. Человек: деятельность и общение.- М.: Мысль, 1978.- 216 с. 42. Василюк Ф.Е. Психология переживания. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1984. - 200 с. 43. Введение в психологию / Под общ. ред. А.В. Петровского. М.: Академия, 1995. - 496 с. 44. Вилюнас К.В. Психологические механизмы биологической мотивации. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1983. - 208 с. 45. Вилюнас К.В. Теория деятельности и проблемы мотивации // А.Н. Леонтьев и современная психология. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1983. - С.191-200. 46. Винер Н. Я - математик. - М.: Наука, 1967. - 355 с. 47. Волков Б.С. Мотивы преступления. - Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 1982. - 152 с. 170 48. Гайдар К.М. О субъектном подходе к изучению контактной группы // Психология сегодня. – М., 1996. - Т.2, в.2. - С. 95. 49. Гайдар К.М. Динамика субъектного развития студенческой группы в период обучения. Автореф. дис. ... канд. психол. наук. - М., 1994. - 23 с. 50. Гальперин П.Я. Введение в психологию. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976. - 150 с. 51. Гозман Л.Я. Психология эмоциональных отношений. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1987. 52. Головаха Е.И., Кроник А.А. Психологическое время личности. - Киев: Наукова думка, 1984. - 208 с. 53. Гордеева Н.Д., Зинченко В.П. Функциональная структура действия. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. - 208 с. 54. Грановская Р.М. Элементы практической психологии. - Л.: ЛГУ, 1988. - 560 с. 55. Дискуссия о проблемах деятельности // Деятельностный подход в психологии /Под ред. В.В.Давыдова и Д.А.Леонтьева. - М., 1990. - С. 134-169. 56. Добрович А.Б. Глаза в глаза. - М.: Моск. рабоч., 1982. - 207 с. 57. Добрович А.Б. Фонарь Диогена. - М.: Знание, 1981. - 120 с. 58. Донцов А.И. Психология коллектива. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1984. - 208 с. 59. Дробницкий О.Г. Понятие морали. - М.: Мысль, 1974. - 388 с. 60. Дробницкий О.Г. Проблемы нравственности. - М.: Наука, 1977.- 333 с. 61. Дубров А.П., Пушкин В.Н. Парапсихология и современное естествознание. - М.: Соваминко, 1989. - 280 с. 171 62. Ершов А.А. Психология соактивности людей. - СПб.: Знание, 1992. - 32 с. 63. Жариков Е.С. Вступающему в должность. - М., 1985.- 128 с. 64. Жуков Ю.М., Петровская Л.А., Растянников П.В. Диагностика и развитие компетентности в общении. - М.: Изд-во Моск. унта, 1990. - 104 с. 65. Запорожец А.В. Избранные психологические труды. - М.: Педагогика, 1986. - Т.2. - 296 с. 66. Зарецкий В.К., Ковалева Н.Б. Введение в психологию научно-технического творчества. - М., 1987.- 88 с. 67. Иванников В.А. Психологические механизмы волевой регуляции. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1991. - 142 с. 68. Иванников В.А. Воля: миф или реальность? // Вестник Моск. ун-та. - Сер. 14, Психология. - 1993. - № 2. - С. 70-73. 69. Иванников В.А. Психологические механизмы волевой регуляции. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1991. - 142 с. 70. Ильенков Э.В. Философия и культура. - М.: Политиздат, 1991. - 486 с. 71. Ильясов И.И. Структура процесса учения. - М.: МГУ, 1986. - 199 с. 72. Кан-Калик В.А. Сущность и структура педагогического общения // Основы педагогики и психологии высшей школы. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1986.- 255-260 с. 73. Каптен Ю.Л. Основы медитации. - С.-Пб., 1991. - 332 с. 74. Кастанеда К. Учение дона Хуана. Отдельная реальность. Путешествие в Икслан; Сказка о силе. Второе кольцо силы. - Киев: София, 1992. - 736 с.; 608 с. 172 75. Кастанеда К. Дар орла. Огонь изнутри; Искусство сновидения. - Киев: София, 1993. - 512 с.; 320 с. 76. Кастанеда К. Сила безмолвия. Доннер Ф. Сон ведьмы. - Киев: София, 1993. - 480 с. 77. Климов Е.А. Введение в психологию труда. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1988. - 199 с. 78. Климов Е.А. Психология профессионала. - МоскваВоронеж, 1996. - 400 с. 79. Климов Е.А. Субъект как реальность глазами разнотипных профессионалов // Акмеология. - 1994. - N 1. - С. 52-66. 80. Конопкин О.А. Психологическая саморегуляция произвольной активности (структурно-функциональный аспект) // Вопросы психологии, 1995. - N1.- С.5-12. 81. Конопкин О.А. Психологические механизмы регуляции деятельности. - М.: Наука, 1980. - 256 с. 82. Конопкин О.А. Феномен субъектности в психологии личности // Вопросы психологии. - 1994. - N 6. - С. 148-150. 83. Лекторский В.А. Субъект, объект, познание. - М.: Наука, 1988. - 357 с. 84. Леонтьев А.А. Общение как объект психологического исследования // Методологические проблемы социальной психологии. - М.: Наука, 1975. - С. 106-123. 85. Леонтьев А.Н. Личность. Сознание. Деятельность. - М.: Политиздат, 1977. - 304 с. 86. Леонтьев А.Н. Философия психологии. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994.- 287 с. 87. Ломов Б.Ф. Личность как продукт и субъект общественных отношений // Психология личности в социалистическом обществе. М.: Наука, 1989. - С. 6-26. 173 88. Ломов Б.Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. - М.: Наука, 1984. - 444 с. 89. Лурия А.Р. Основы нейропсихологии. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1973. - 374 с. 90. Лутошкин А.Н. Эмоциональные потенциалы первичного коллектива // Эмоциональные потенциалы коллектива. - Ярославль, 1977. 91. Лю Гуань Юй. Даосская йога. - Бишкек, 1993. - 672 с. 92. Ляудис В.Я. Методика преподавания психологии. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1989. - 77 с. 93. Ляудис В.Я. Память в процессе развития. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1976. - 253 с. 94. Мерлин В.С. Психология индивидуальности. - МоскваВоронеж, 1996. - 448 с. 95. Мерлин В.С. Структура личности: характер, способности, самосознание. - Пермь: Изд-во Пермск. гос. пед. ин-та, 1990. - 110 с. 96. Мескон М.Х., Альберт М., Хедоури Ф. Основы менеджмента. - М., 1992. - 702 с. 97. Микшик О. Методологические вопросы изучения личности и ее саморегуляции // Психология личности в социалистическом обществе: Личность и ее жизненный путь. - М.: Наука, 1990. - С. 33-46. 98. Муздыбаев К. Психология ответственности. - Л.: Наука, 1983. - 240 с. 99. Надирашвили Ш.А. Установка и деятельность. - Тбилиси: Мецниереба, 1987. - 361 с. 100. Никифоров Г.С. Самоконтроль человека. - Л.: ЛГУ, 1989. 304 с. 101. Никольский Н.М. История российской церкви. - М.: Политиздат, 1988. – 319 с. 174 102. Огнев А.С. Введение в психологию субъектогенеза. - Воронеж: Изд-во Воронежск. ун-та, 1996. - 16 с. 103. Огнев А.С., Петровский В.А. О возможности субъектогенеза в условиях жестко-технологизированного обучения (статья) / Сб. науч. трудов Ин-та пед. инноваций РАО. - Москва, 1995. - С. 220-230. 104. Огнев А.С., Петровский В.А. Субъектогенетический подход к обучению // Психология сегодня, 1996. - Т.2, в.2. - С. 210-211. 105. Парахонский Б.А. Семиотический субъект и субъект познания // Логика, психология и семиотика: аспекты взаимодействия / Сб. науч. тр. / АН УССР. Ин-т философии; Республ. бюро методол. семинаров. - Киев: Наук. думка, 1990. - С. 59-70. 106. Парыгин Б.Д. Научно-техническая революция и личность. - М.: Политиздат, 1978. - 240 с. 107. Петровский А.В. Вопросы истории и теории психологии. М.: Педагогика, 1984. - 272 с. 108. Петровский А.В. Личность. Деятельность. Коллектив. М.: Политиздат, 1982. - 255 с. 109. Петровский А.В., Шпалинский В.В. Социальная психология коллектива. - М.: Просвещение, 1978. - 176 с. 110. Петровский В.А. К психологии активности личности // Вопросы психологии, 1975. - №3. - С. 26-38. 111. Петровский В.А. Личность в психологии: парадигма субъектности. - Ростов-на-Дону, 1996. - 512 с. 112. Петровский В.А. Феномен субъектности в психологии личности. - М, 1993. - 70 с. 113. Петровский В.А. Психология неадаптивной активности. М.: Изд-во Рос. открытого ун-та, 1992. - 224 с. 175 114. Петровский В.А., Огнев А.С. Креативный потенциал субъектогенеза (тезисы) / Тезисы докл. Международного симпозиума «Творчество и личность». - Курск, 1995. - С. 147-150. 115. Петровский В.А., Огнев А.С. Основные положения психологии субъектогенеза / Ежегодник Российского психологического общества. - М., 1996.- Т.2. - Вып.1. - С.11-12. 116. Петровский В.А., Огнев А.С. Творчество и обучение как формы самодвижения личности в качестве трансцендентного субъекта активности (тезисы) / Тезисы докл. Международного симпозиума «Творчество и личность». - Курск, 1995. - С. 151-154. 117. Петровский В.А., Огнев А.С., Кузнецов Б.С. Теоретические и методические основы конструктивного воздействия на субъектов государственного управления // Материалы конференции «Развитие и оценка компетентности. - М.: Ин-т психологии РАН, 1996.- С. 46-50. 118. Петухов В.В., Столин В.В. Психология. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1989. - 66 с. 119. Платонов К.К. Краткий словарь системы психологических понятий. 120. Подольский А.И. Функциональное развитие познавательной деятельности в условиях планомерного ее формирования. - М., 1987. - 39 с. 121. Пономарев Я.А. Знания, мышление и умственное развитие. - М.: Просвещение, 1967. - 264 с. 122. Пономарев Я.А. Методологическое введение в психологию. - М.: Наука, 1983. - 205 с. 123. Пономарев Я.А. Психика и интуиция. - М.: Политиздат, 1967. - 256 с. 176 124. Пономарев Я.А. Психология творчества. - М.: Наука, 1976. - 303 с. 125. Пригожин А.И. Современная социология организаций. М., 1995. - 295 с. 126. Проблемы психологии личности. - М.: Школа-Пресс, 1992. - 112 с. 127. Психология. Словарь / Под общ. ред. А.В. Петровского, М.Г. Ярошевского. - М: Политиздат, 1990. - 494 с. 128. Пушкин В.Н. Психология и кибернетика. - М.: Просвещение, 1971. - 232 с. 129. Пушкин В.Н. Эвристика - наука о творческом мышлении. - М.: Политиздат, 1967. - 272 с. 130. Розет И.М. Психология фантазии. - Минск: Университетское, 1991.- 342 с. 131. Рубинштейн С.Л. Бытие и сознание. О месте психологии во всеобщей взаимосвязи явлений материального мира. - М.: Ин-т философии АН СССР, 1957. - 328 с. 132. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. - Т.1. Т.2. 133. Рубинштейн С.Л. Проблемы общей психологии. - М.: Педагогика, 1976. - 414 с. 134. Рюттингер Р. Культура предпринимательства. - М., 1992. 240 с. 135. Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности. - Л.: Наука, 1979. - 264 с. 136. Свами Вишну-девананда. Полная иллюстрированная книга йоги. - М., 1990. - 201 с. 137. Слободчиков В.И. Развитие субъективной реальности в онтогенезе. Автореф. ... докт. психологич. наук. - М.: Инст. психол. РАО, 1994. - 78 с. 177 138. Слободчиков В.И., Исаев Е.И. Основы психологической антропологии. Психология человека: Введение в психологию субъективности. - М.: Школа-Пресс, 1995. - 384 с. 139. Смирнов С.Д. Психология образа: проблемы активности психического отражения. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1985. - 231 с. 140. Соколова Е.Т. Мотивация и восприятие в норме и патологии. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1976. - 128 с. 141. Соколова Е.Т. Самосознание и самооценка при аномалиях личности. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1989. - 215 с. 142. Солнцева Г.Н. Психологический анализ проблемы принятия решения. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1985. - 78 с. 143. Социальная психология / А.В.Петровский, В.В.Абраменкова, М.Е.Зеленова и др. - М.: Просвещение, 1987.- 224 с. 144. Спиркин А.Г. Сознание и самосознание. - М.: Политиздат, 1972. - 303 с. 145. Степанский В.И. Психическая саморегуляция деятельности (информационный аспект): Автореф. дис. ... докт. психол. наук. М., 1991. - 46 с. 146. Столин В.В. Проблема самосознания личности с позиций теории деятельности // А.Н.Леонтьев и современная психология. М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1983. - С. 220-231. 147. Столин В.В. Самосознание личности. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1983. - 284 с. 148. Субботский Е.В. Ребенок объясняет мир. - М., 1985. - 80 с. 149. Суходольский Г.В. Основы психологической теории деятельности. - Л.: Изд-во Ленингр. гос. ун-та, 1988. - 168 с. 178 150. Татенко В.О. Субъект психической активности: поиск новой парадигмы // Психологический журнал. - 1995. - Т. 16. - №3. - C. 23-34. 151. Тихомиров О.К. Понятия и принципы общей психологии. - М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1992. - 87 с. 152. Тульчинский Г.Л. Логика и действие: практичны ли практические рассуждения? // Логика, психология и семиотика: аспекты взаимодействия / Сб. науч. тр. / АН УССР. Ин-т философии; Республ. бюро методол. семинаров. - Киев: Наук. думка, 1990. - С.8-20. 153. Узнадзе Д.Н. Психологические исследования. - М.: Наука, 1966. - 451 с. 154. Уманский Л.И. Критерии диагностики общественной активности групп как коллектива // Социально-психологические основы общественной активности школьников и студентов. - Курск, 1971. - С. 5-19. 155. Уманский Л.И. Методы экспериментального исследования социально-психологических феноменов // Методология и методы социальной психологии. - М., 1977. - С. 54-71. 156. Уотс А. Путь дзэн. - Киев: София, 1993. - 320 с. 157. Управленческое консультирование /Под общ. ред. Милана Кубра // В 2-х т. - М., 1992. -Т.1. - 319 с.; Т.2. - 350 с. 158. Флоренская Т.А. Диалог в практической психологии. - М., 1991. - 244 с. 159. Фофанов В.П. Социальная деятельность и теоретическое отражение. - Новосибирск: Наука, 1986. - 189 с. 160. Франкл В. Человек в поисках смысла. - М.: Прогресс, 1990. - 368 с. 161. Франселла Ф., Баннистер Д. Новый метод исследования личности. - М.: Прогресс, 1987. - 236 с. 179 162. Хараш А.У. Социально-психологические механизмы коммуникативного воздействия. - Автореф. - М., 1983. - 48 с. 163. Хекхаузен Х. Мотивация и деятельность: В 2-х т. - М.: Педагогика, 1986. - Т.1. - 408 с.; Т.2. - 392 с. 164. Чеснокова И.И. Проблема самосознания в психологии. М.: Наука, 1977. - 144 с. 165. Чернышов А.С., Сурьянинова Т.И. Генезис группового субъекта деятельности // Психологический журнал. - 1990. - Т.11, №2. - С. 7-15. 166. Черток Л. Гипноз (проблемы теории и практики; техника): пер. с фр. - М.: Медицина, 1972. - 160 с. 167. Шадриков В.Д. Проблемы системогенеза профессиональной деятельности. - М.: Наука, 1982. - 185 с. 168. Шадриков В.Д. Психологический анализ деятельности как системы // Психологический журнал. - 1980. - №3. - С. 33-46. 169. Шадриков В.Д. Психологический анализ деятельности: системогенетический подход / Учеб. пособие. - Ярославль: Изд-во Яросл. ун-та, 1979. - 92 с. 170. Шерток Л. Непознанное в психике человека. - М.: Прогресс, 1982. - 311 с. 171. Шмелев А.Г. Введение в экспериментальную психосемантику. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1983. - 157 с. 172. Штроо В.А. Группа как субъект психологической защиты // Психология сегодня. – М., 1996. - Т.2, в.2. - С. 14-15. 173. Эльконин Д.Б. Психология игры. - М.: Педагогика, 1978. 304 с. 174. Эразм Роттердамский. Оружие христианского воина. - С.Пб., 1992. - 112 с. 180 175. Юксвярав Р.К., Хабакук М.Я., Лейман Я.А. Управленческое консультирование. - М., 1988. - 240 с. 176. Яблокова Е.А. Психология коллектива. - М.: Изд-во МГУ, 1977. - 93 с. 177. Яблокова Е.А. Субъекты общественной психологии // Теоретическая и прикладная социальная психология. - М.: Мысль, 1988. - 333 с. 178. Ядов В.А. О диспозиционной регуляции социального поведения личности // Методологические проблемы социальной психологии.- М.: Наука, 1975. - С.89-105. 179. Baron R.A. Psychology. - Boston: Allyn and Bacon, 1992. 685 p. 180. Carlson N.R. Psychology. - Boston: Allyn and Bacon, 1990. 683 p. 181. Handy C.B. Understanding organizations. - London. - 1982. 487 p. 182. Henderson I. Action leаrning: A missing link in managеment development? // Pers. Rev., 1993. - 22, №6. - P. 14-24. 183. Hjeller L.A., Ziegler D.J. Personality theories. - McGraw-Hill, 1988. - 484 p. 184. Iyengar B.K.S. Light on Yoga. - London, 1996. - 544 p. 185. Katzenbach Jon R. The Wisdom of Team. HarpBusness Book, N-Y. 2003. - 320 p. 186. Organization: Cases, Issues, Concepts. /Edit. by Rob Paton. N.-Y.: Harper, 1984. - 131 p. 187. Saal F.E., Knight P.A. Industrial / Organizational phychology. - California, 1988. - 578 p. 181
