Европа и Россия: вместе или порознь?
advertisement
Опубликовано в журнале: «Вестник Европы» 2007, №19-20 СОВРЕМЕННЫЙ РАЗДЕЛ "ЖИЗНЬ" Николай Шмелев Европа и Россия: вместе или порознь? Нынешнее положение России справедливо наводит на мысль о ее пошатнувшихся в современном мире позициях. Ее статус в качестве главной энергетической державы не может восполнить ее былого веса в мировой политике, да он и не будет вечным, как и вынужденные союзы с европейцами. К какому же берегу мы прибьемся, найдем ли мы свое место в мире, или же, как и десятилетия, и столетия назад, Россия вновь встанет перед вечным вопросом: кто мы? Европа, или не совсем Европа (“другая Европа”), или вообще нечто настолько своеобразное и самодостаточное, что применение к нам расхожих географических понятий просто не имеет никакого смысла? Цивилизационно мы были, есть и, если не случится в мире какой-нибудь непредсказуемой катастрофы, всегда будем неотъемлемой частью Европы. История России, ее духовные основы, ее культура, менталитет и даже образ жизни, ее глубинные идеалы и устремления, ее человеческие и материальные ресурсы – все это органическая часть европейской, а вернее будет сказать, евро-атлантической цивилизации, где бы в мире она сегодня ни располагалась. Медленнее или быстрее, где-то отставая на многие десятилетия и даже века, а где-то забегая вперед в своих попытках сходу, одним прыжком достичь тех высот и горизонтов, к которым миру предстоит, вероятно, двигаться еще многие годы и поколения, но историческое развитие России всегда шло в том же русле, в каком шло развитие всей огромной Европы. И, следует добавить, преодолевая те же самые проблемы, трудности и несчастья, которые Европе приходилось преодолевать. Однако география России, хотим мы того или не хотим, заставляет думать о ее идентификации и самоидентификации все же во многом по-иному. Историческое движение России, раскинувшейся в итоге на огромных просторах Евразии от Балтики до Тихого океана, не могло не наложить свой отпечаток на весь ее облик. Имеется в виду отнюдь не только необходимость освоения никем толком не обжитых еще пустынных пространств, составляющих почти две трети ее территории. Имеется в виду, конечно же, взаимопереплетение русской культуры с культурой больших и малых народов тюркского, монгольского, кавказского и иного происхождения, данных судьбой России даже не в соседи, а скорее, в близкие родственники по одной и той же большой многоликой и разноязычной семье. Благо ли для России эта ее безразмерная география – весьма спорный вопрос, неизбежно уводящий куда-то в мистические сферы, где обычная человеческая логика по необходимости уступает место вере или, наоборот, неверию. Во всяком случае, имеются свидетельства, что даже такой государственник, как Петр Великий, бывало, сокрушался о непосильных для российской державы ее размерах, препятствующих европеизации страны. Де Голль вообще, как известно, считал, что Европа – это пространство от Атлантики до Урала, дипломатично удерживаясь от какой бы то ни было внятной характеристики российских территорий за Уральским хребтом. После же распада Советского Союза западная политология (да, следует признать, и отечественная тоже) полна пророчеств, предрекающих дальнейший распад теперь уже собственно России на некое число самостоятельных государственных образований, преимущественно азиатских, а не европейских по своей географической принадлежности. Так что говоря об идентификации и самоидентификации современной России следует, думается, начинать не о ее цивилизационных основ – они, повторюсь, бесспорно европейские. Говорить, скорее, следует о вероятности или, напротив, невероятности того, что она сумеет сохранить себя в существующих географических пределах. И, соответственно, освоить, наконец, то, что она так и не сумела до сих пор обжить, заселить, обустроить за прошедшие века. И, соответственно, сохранить свою многонациональную и многоконфессиональную природу. Давно и несправедливо сложившаяся на Западе неприязнь, как к прежней, так и нынешней России не имеет под собой рационального объяснения. Грехи России перед историей и человечеством объективно отнюдь не более тяжелы, чем грехи других стран и народов. Вся, например, свирепая опричнина Ивана Грозного стоила русскому народу, по достаточно достоверным оценкам, меньше, чем одна Варфоломеевская ночь народу Франции. “Святая инквизиция” с ее кострами и бесконечные войны между католиками и протестантами в Европе по количеству пролитой крови не идут ни в какое сравнение с преследованиями, скажем, раскольников в России. Никогда Россия не знала ничего похожего и сравнимого с преследованиями и неоднократным геноцидом евреев в Западной Европе. Колониальные войны и захваты Испании, Англии, Франции, Португалии и других европейских держав, истребление коренного населения Северной и Южной Америки, аборигенов Австралии, негров в Африке по своим многомиллионным жертвам просто несопоставимы с двумя наиболее серьезными колониальными движениями России – Кавказской войной и Туркестанской экспедицией в XIX веке. Крепостное право в России было отменено тогда же, когда и рабство негров в самой свободолюбивой стране мира – Соединенных Штатах. Гильотина и беспощадный массовый террор были порождением Великой Французской революции. В ходе большевистского террора 1917-1921 гг. погибло столько же населения, сколько и в США в годы гражданской войны 1861-1865 гг. Наконец, нельзя забывать, что повальное тоталитарное сумасшествие охватило в XX веке отнюдь не только Советский Союз, но и чуть ли не всю остальную Европу – Германию, Италию, Испанию, Португалию и ряд других стран. Мало того: исторически современная Европа и европейская цивилизация самим своим существованием во многом обязаны именно России. Она заслонила собой Европу от Чингиз-хана и Тамерлана, ее упорные войны с Оттоманской Портой поставили пределы османской экспансии на европейском континенте, о Россию разбились бредовые мечты Наполеона и Гитлера. И европейская цивилизация никогда бы не достигла современных высот без вклада в нее русской культуры и науки, литературы, музыки, живописи, медицины, ядерных и космических исследований. И, наконец, отрицательный опыт – тоже опыт. Без мессианских устремлений России и ее кровавых ошибок ХХ века современная европейская цивилизация вряд ли сумела бы найти тот баланс между человеческой инициативой и социальной ответственностью, между экономической эффективностью и общественной солидарностью, которые составляют сегодня основу ее политической и социально-экономической стабильности и ее растущего международного влияния. Слов нет, самой России эти ее исторические ошибки стоили страшно, немыслимо дорого. Причем по любому критерию: измерять ли историю с позиций отдельной, единичной человеческой жизни или мерить ее веками и тысячелетиями, как это делают такие историки цивилизаций, как, скажем, А. Тойнби или Л. Гумилев. Платой за эти ошибки стали прежде всего десятки миллионов человеческих жизней, загубленных зря, без всякой пользы для страны, а во-вторых, невиданный нигде в Европе низкий жизненный уровень последних четырех поколений россиян, на порядок ниже того, что, несмотря на все войны и разрушения, удалось обеспечить Европе. Но следует указать и еще на одно исключительно важное последствие этих ошибок недавнего прошлого. Фактически был остановлен естественный процесс освоения большей части территории России за Уральским хребтом (лагеря на Колыме – это не освоение!), свернуто переселенческое движение на Восток, столь успешно развивавшееся в дооктябрьской России, сведено до минимума железнодорожное да и всякое другое строительство в этих регионах. Основная часть XX века оказалась, таким образом, для России во многом потеряна, имея в виду, прежде всего, ее исторические цели и задачи. Вопрос теперь в том, смогут ли новые поколения россиян вновь энергично приняться за решение этих национальных задач, наверстывая упущенное. Или же Россия все же обречена на медленный, постепенный процесс дезинтеграции, причем под воздействием сугубо внутренних причин – депопуляция, движение населения с Востока на Запад, а не наоборот, неспособность чисто рыночных сил справиться с инвестиционными проблемами в этих регионах при отсутствии должного государственного вмешательства и участия. Именно с этих позиций, как представляется, и следует обсуждать проблему российской идентичности и наших отношений с Евросоюзом или “Большой Европой”.Идея объединенной Европы, издавна обсуждавшаяся в различных европейских кабинетах, политических салонах и ученых кругах, получила наконец во второй половине XX века свое реальное воплощение в нечто весьма конкретное и, следует признать, весьма успешное. Надо было пройти сквозь многочисленные междоусобные большие и малые войны, надо было на собственном опыте испытать всю тщету старомодных колониальных устремлений, надо было на деле прочувствовать остроту нарастающей международной конкуренции и опасность необратимого отставания от других мировых лидеров, чтобы осознать, что, только объединив свои силы и ресурсы, Европа может избавиться от прошлых своих несчастий и достойно встретить новые вызовы, порожденные неотвратимыми процессами всеобщей глобализации. От скромного договора о Европейском объединении угля и стали к созданию подлинного политического и экономического союза с общими наднациональными органами управления и единой европейской валютой; от первых шагов в согласовании таможенной политики и выработки единого таможенного тарифа против третьих стран к общему пространству “четырех свобод” – свободы перемещения товаров, услуг, капитала и людей через государственные границы; от первоначального разнобоя в политических, юридических, экономических, социальных и прочих условиях организации общественной жизни – к их сближению и постепенной унификации; от примата национальных институтов к неуклонно растущей роли и компетенции наднационального законодательства и общих европейских институтов, среди которых сегодня на первый план уже выдвигаются такие, как разработка общей Конституции Евросоюза, переход к совместному военному строительству, общей внешней политике. наконец, расширение Евросоюза с первоначальных 6 государств до 25 с перспективой еще и дальнейшего увеличения числа ее членов – все это свидетельствует о том, что грандиозный мирный, созидательный эксперимент, начатый в Европе пятьдесят с лишним лет назад, имеет все шансы стать в не столь уж и отдаленном будущем самым большим конструктивным достижением человечества за всю историю прошедших веков и тысячелетий. Может стать. Но может и не стать. Помимо существующих и неизбежных в будущем межгосударственных трений и противоречий в рамках самого Евросоюза, нельзя сбрасывать со счетов и новые опасности, которые уже сегодня очевидны (или пока еще не столь очевидны). Само дальнейшее разрастание Евросоюза вширь может оказаться для него разрушительным. Никто сегодня не может с уверенностью сказать, сумеет ли, а если сумеет – то как скоро, Евросоюз “переварить” даже свое недавнее расширение. А там, на очереди вечно взрывоопасные Балканы, где уровень социально-экономического развития еще более низок и где ни один из этнополитических очагов напряженности еще до конца не погашен. А там Турция с ее 70 млн. преимущественно мусульманского населения. А там некоторые бывшие советские республики, тоже претендующие на присоединение к Евросоюзу, но, на сегодняшний взгляд, просто непосильные для него и по своим размерам, и по своей политической, этнической и социально-экономической нестабильности. А там еще и вечно незатухающий палестино-израильский конфликт, без разрешения которого “Большая Европа”, по крайней мере, просто немыслима. А там Ирак с его неясной никому судьбой. И это далеко еще не все. События последних лет показали, что Сэмуэль Хантингтон с его предупреждением о грядущем столкновении цивилизаций был не так уж и далек от истины. Кто бы что ни говорил, но “третья мировая война” между цивилизованным миром и средневековым исламским фундаментализмом действительно началась. Пока Господь в общем-то миловал Европу, хотя уже кровавые атаки международного терроризма в Испании и Великобритании заставляют думать, что хрупкий европейский иммунитет может не устоять перед подобными варварскими акциями. Вряд ли смягчат, а вероятнее всего, лишь осложнят ситуацию нарастающие демографические и миграционные процессы в нынешней многонациональной и далеко уже не только христианской Европе. А движение вспять здесь никак не представляется реальным, поскольку дело зашло уже слишком далеко. Столь же малопредсказуемыми и столь же опасными для будущего единой Европы видятся сегодня “новые-старые” угрозы, давно знакомые, но резко обострившиеся на рубеже этого века: расползание по миру ракетно-ядерного и других видов оружия массового уничтожения, различные региональные конфликты, организованная преступность, наркотрафик, эпидемии, экологические проблемы, и пр. В этих условиях дай Бог Европе справиться с тем, что ее, скорее всего, ожидает, чтобы всерьез рассуждать о возможной полной интеграции России в нынешнем ее виде в единое европейское политическое и экономическое пространство. Во-первых, это никак не нужно самой Европе. “Переварить” такого гиганта, “монстра”, как Россия с ее просторами от Санкт-Петербурга до Чукотки и ее периферийными (а многие считают, что и главными) интересами в Азии и на Тихом океане – если оставаться на почве реальности, то следует признать, что вряд ли когда-то это станет возможным, даже если речь идет о таком мощнейшем международном образовании, каким является Евросоюз. Что на самом деле нужно нынешней Европе от России? Прежде всего, конечно, мир и спокойствие, безопасность, сотрудничество в борьбе против старых и новых общих угроз, включая сотрудничество в военно-политической сфере, противодействие международному терроризму, совместное региональное миротворчество. Для этого отнюдь не требуется слияния и объединения, вполне достаточно партнерских или даже союзнических отношений, закрепленных в системе долгосрочных договоров между той и другой стороной. Традиционный заслон от экспансии радикального исламского фундаментализма? Россия и так самой своей исторической судьбой обречена играть эту роль, от чего при всем желании ей никуда не деться, и ей надо только не мешать (а еще лучше, по мере сил помогать) выполнять эту тяжкую миссию. Надежное обеспечение Европы энергосырьевыми ресурсами, все еще значительный российский научно-технический потенциал во многих передовых областях, включая и оборонный сектор, ее человеческие ресурсы, которые со временем могли бы стать важным фактором удовлетворения насущных трудовых потребностей Европы? Все эти проблемы вполне решаемы к общей выгоде на договорной, а не на объединительной основе. Россия как транспортный коридор, как мост, связующее звено между Востоком и Западом? Никаких особых мер, выходящих за рамки обычных договорных отношений между партнерами эта проблема тоже не требует. Российский рынок, российский потребитель, Россия как сфера прямых и портфельных прибыльных инвестиций для европейского капитала? И это направление не требует никаких грандиозных исторических трансформаций: “бизнес, как обычно”, надо только договориться о надежных, устраивающих обе стороны гарантиях и правилах игры. Наконец, культурное взаимопроникновение и взаимообогащение? Оно и так достаточно успешно идет само собой, как это и было всегда, даже в самые, казалось бы, взаимоизоляционистские времена. Так что никаких особо действенных стимулов к тому, чтобы российская идентичность растворилась (через объединение) в общеевропейской, сегодня со стороны Европы не просматривается. Но не просматриваются они, эти стимулы, если смотреть на проблему и с другой стороны – со стороны России. Прежде всего, при любом напряжении фантазии невозможно себе представить, что единая Россия (а не конгломерат оставшихся от нее осколков при ее, не дай Бог, возможном распаде) позволит когда-нибудь какому-то наднациональному общеевропейскому органу, вроде Еврокомиссии или Европарламента, распоряжаться своей судьбой. Реальности современной России, ее историческое наследие и специфика ее национальных задач делают неоправданным (да и просто ненужным) любое руководящее вмешательство извне, какими бы демократическими принципами ни определялось голосование в Еврокомиссии, Евросовете и Европарламенте. К европейским правовым нормам надо и дальше постепенно двигаться. Но выбор дальнейшей судьбы России, ее политики и динамики ее преобразований – это прежде всего ее собственный выбор. Идентичность современной России во многом определяется и тем, что исторические задачи, которые Европа уже так или иначе решила, нам еще только предстоит решить. Речь идет о полнокровной демократии на всех ее уровнях, действенном, широко разветвленном гражданском обществе, безусловном приоритете прав человека и гражданских свобод, надежной судебной и правоохранительной системе, эффективной социальноориентированной рыночной экономике, достойном человека уровне жизни и социальной защищенности, высокоразвитой инфраструктуре страны и о многом другом. Все это в начальном, а иногда еще и в зародышевом состоянии в России уже есть. Но потребуются, несомненно, еще многие десятилетия и не одно поколение, чтобы здание демократического, рыночного и солидарного общества, к строительству которого приступила современная Россия, было завершено хотя бы в общих чертах. За последние полтора десятка лет нам удалось худо-бедно построить верхний этаж демократии – условно говоря, в пределах Садового кольца. Но ничего похожего на реальную демократию мы не имеем сегодня в главном, в основе нашей общественной системы – на уровне местного самоуправления. А оно всегда было, есть и, уверен, будет фундаментом всякого демократического общества, и строительство его в странах Европы началось в реальности еще века назад, задолго даже до Магдебургского права. Нынешнее же наше местное самоуправление слабее пока еще даже царского земства. И сколько еще десятилетий и поколений потребуется новой России, чтобы сделать ее местное самоуправление жизнеспособным и эффективным? По извечной российской привычке, мы опять надеемся и стремимся сделать все к “ближайшему понедельнику”, а задачи эти требуют объективно десятилетий и поколений. Внешние ориентиры и изучение чужого опыта здесь, конечно, очень нужны. Но реальностей наших в Европе не знают, не понимают и, боюсь, никогда по-настоящему не поймут. Своя голова нужна на плечах и свое чувство меры – только тогда не на словах, а на деле может получиться какой-то толк. Неясны еще до конца и контуры будущего социально-экономического устройства страны. Скорее всего, учитывая наши традиции, это будет нечто более близкое не к американской, а к европейской модели. Иными словами, это будет, вероятно, система, сочетающая в себе высокую степень государственного прямого участия и государственного направляющего планирования с полнокровным рынком и преобладающей ролью частной инициативы и частной собственности в экономике. В социальной сфере можно ожидать, что у нас, как и повсюду в Европе, будет создана сложная и глубокоэшелонированная система действенных социальных гарантий (как денежных, так и натуральных), обеспечивающих неотъемлемое право каждого человека на жизнь, безопасность, достойную старость, свободное образование, медицинскую помощь, и т.д. России еще только предстоит выработать рациональную структурную (промышленную) политику; перейти на более справедливую формулу деления доходов и сверхдоходов от разработки ее недр между всем обществом и частным (прежде всего олигархическим) капиталом; подготовить и провести новый раунд приватизации, восстановить столь глубоко подорванное доверие населения и частных инвесторов к банковской и финансовой системе страны; создать действительно благоприятные условия для развития малого и среднего предпринимательства – главной движущей силы современного экономического прогресса повсюду в мире; восстановить вырождающееся сельское хозяйство; повернуть вспять нынешний поток бегущих из страны денег и восстановить некогда присущую России репутацию как весьма привлекательного места для вложения капиталов; наконец, спасти от окончательного разрушения и дать новый стимул развитию главного богатства страны, от которого зависит ее будущее в современном мире – ее научно-технического и образовательного потенциала. Не следует недооценивать и важнейшее значение культурно-психологических проблем, стоящих сегодня перед страной. Эти проблемы в полной мере переживала и переживает Европа. Но такое ощущение, что она, отстаивая свои культурно-нравственные устои, както уже начинает приспосабливаться к новым историческим условиям и понемногу преодолевать негативные черты современной поп культуры. Сумеем ли приспособиться и мы, сохранив все то ценное, что Россия накопила за века? Однозначно уверенного ответа и на это сегодня нет. Нынешнюю и будущую идентичность России невозможно также себе представить без учета ее роли на постсоветском пространстве. Речь не идет об ее “имперских” поползновениях, но, прежде всего об обыденных, прозаических, “житейских” реальностях. Подавляющая часть постсоветского пространства – это органический многовековый сплав народных и человеческих судеб. Никакое “резанье по живому” не может устранить потребность народов, населяющих это пространство, друг в друге. Без тех же “четырех свобод” на его просторах – свободы передвижения товаров, услуг, денег и рабочей силы через национальные границы – ускоренный прогресс постсоветских государств (за исключением, может быть, стран Балтии) объективно невозможен. Только опираясь на общие экономические и культурные ресурсы, эти страны могут обеспечить свои потребности в образовании (особенно в высшем), развитие науки и культуры, достаточную занятость населения, сохранность и дальнейший прогресс того значительного экономического потенциала, который был уже создан в каждой из них за прошлые десятилетия и который оказался фактически нежизнеспособным при ориентации на новые рынки. Наконец, только общими усилиями они могут осуществить прорыв на новых направлениях научно-технического и промышленного прогресса, определяющих будущее мира. Роль России на постсоветском пространстве определяется также действием как традиционных, так и новых геополитических факторов, диктующих глубокую заинтересованность постсоветских государств во взаимном процветании. Интеграционное сближение, взаимное открытие рынков, восстановление и развитие культурных связей между Россией и странами Кавказа и Центральной Азии могут быть в недалеком будущем дополнены не только крупными совместными проектами в энергетической сфере, но и совместной деятельностью в решении, скажем, проблемы воды и возрождения Аральского моря. И все это имеет, следует вновь подчеркнуть, самое прямое отношение к вопросу о нынешней и будущей идентичности самой России. Некоторые политологи говорят об усиливающемся якобы стремлении России к изоляционизму, отходу от недавно еще присущей ей активной внешней политики по всем азимутам. Думается, однако, что подобная постановка вопроса, по меньшей мере, некорректна. Что значит – “к изоляционизму”? Если речь идет об отказе от любых мессианских поползновений, от стремления играть ведущую роль во всех мировых делах и во всех уголках земного шара, о преимущественном сосредоточении национальной идеологии и национальных ресурсов на своих внутренних созидательных задачах – может быть, это отчасти и изоляционизм, но конструктивный, здоровый изоляционизм, в наибольшей мере отвечающий реальным, а не выдуманным потребностям страны. В то же время этот якобы “изоляционизм”, в котором первенствующую роль играют, прежде всего, интересы собственной пользы, ни в коей мере не является препятствием для самого интенсивного сотрудничества России с внешним миром, начиная от совместной борьбы с международным терроризмом и кончая, скажем, присоединением к Болонскому процессу, обеспечивающему взаимное признание дипломов в государствах – его участниках. Показательна в этом смысле история развития отношений России с Евросоюзом в последние годы. Необходимо отметить, что амплитуда мнений по данной проблеме в Европе (и у нас тоже) самая широкая: от прогнозов и даже почти официальных предложений о возможном в перспективе полном членстве России в Евросоюзе до предупреждений об опасности возведения (причем с обеих сторон) нового разделительного барьера на континенте и надвигающейся новой изоляции России. Но если взглянуть на вещи непредвзято и не следовать привычным стереотипам, сохранившимся и там, и здесь еще со времен “холодной войны”, то, не замахиваясь на невозможное, следует признать, что взаимоотношения России и Евросоюза развивались в последние полтора десятилетия успешно. Были, конечно, взлеты и спады в этих отношениях, были яростные споры и выдвижение неприемлемых взаимных требований, но в целом линия движения по этому направлению была, несомненно, вверх, не вниз. Урегулированию за эти годы подлежало, конечно, великое множество всяческих проблем, от весьма серьезных, вроде пределов участия России в энергообеспечении Европы, до, по существу, смешных – например, запрета на импорт волчьих и рысьих шкур из России на рынки Евросоюза. Но наиболее важными для перспектив наших отношений были, как представляется, три проблемы: вступление России во Всемирную Торговую Организацию (ВТО); Калининградская проблема; Шенгенский режим и возможности его распространения на Россию. Первую и вторую проблему, пока не полностью, но, кажется, удалось во взаимоотношениях с Европой решить. Евросоюз в обмен на давно ожидавшееся присоединение России к Киотскому протоколу был вынужден снять свои откровенно завышенные требования (фактический отказ с ее стороны от государственной поддержки отечественного сельского хозяйства, выравнивание российских внутренних цен на энергоресурсы с европейскими, неограниченный допуск иностранных инвесторов в ее пока еще рахитичную банковскую и страховую сферу). Удалось достичь и некоего рабочего компромисса в вопросах сообщения между Калининградским анклавом и остальной Россией. Вместе с тем, обе стороны достаточно ясно осознают, что установление Шенгенского режима для России (т.е. отмена виз для российских граждан) – это дело отнюдь не сегодняшнего дня, пока южные границы России почти не защищены от неконтролируемой миграции. Когда-то выдающийся российский математик и футуролог Н. Моисеев (всполошивший однажды, напомню, мир своим прогнозом “ядерной зимы”) высказал мысль, что любые прогнозы, выходящие за пределы 15-20 лет, не имеют смысла, т.к. за это время в мире обязательно случится что-нибудь такое непредвидимое, что перевернет все с ног на голову. Памятуя об этом предупреждении, решусь все же утверждать, что на подобный отрезок времени для развития самых конструктивных отношений России с Евросоюзом и дальнейшей ее европеизации вполне хватило бы той концептуальной базы, которая в общих чертах разработана уже сегодня. Речь идет о принятии той и другой стороной концепции “четырех общих пространств”: пространства внешней безопасности; пространства внутренней безопасности, свободы и порядка; общего экономического пространства; общего культурного и образовательного пространства. При всей расплывчатости этих ориентиров, они, как представляется, достаточно ясно определяют основное русло движения России и Евросоюза навстречу друг другу, их постепенного сближения и взаимопроникновения в основных сферах общественной жизни. А если еще (что весьма вероятно) ныне действующее Соглашение о партнерстве и сотрудничестве от 1994 г. будет трансформировано в Соглашение о стратегическом партнерстве между Россией и Евросоюзом, то в политикоорганизационном плане этот процесс, несомненно, продвинется еще дальше. Одним словом, есть все основания полагаться на естественное течение времени и естественный ход событий. И не забывать, что дальнейшее “врастание” России в европейские интеграционные процессы есть дело не лет и даже не десятилетий, а поколений. Идентичность России никогда нельзя было назвать чем-то статичным: она видоизменялась, развивалась, органично впитывала в себя все новые веяния и влияния, знала разнообразные движения и вперед, и назад, но, оставаясь в основе европейской, всегда сохраняла при этом свои неповторимые, только ей присущие черты. Петр Великий еще стриг бороды и резал ножницами полы кафтанов, чтобы приблизить российское общество к европейскому, а спустя всего сто лет Александр I и Николай I уже претендовали (и не без оснований) на руководящую роль в устройстве всей европейской жизни. Ф. Достоевский в своих размышлениях шел, как известно, еще дальше: он говорил не больше, не меньше, как о “всемирной отзывчивости” русского человека. Хорошо это или плохо, подобное наше свойство – история, думаю, еще не сказала своего последнего слова. Но то, что в рамках чисто европейской идентичности русскому человеку тесно – как неприемлемы некоторые ее черты и для самой Европы – что глубокие внутрироссийские и столь же важные внешние причины заставляют его выходить за эти рамки – это столь же неоспоримый факт современной реальности, как и само существование государства Россия. Уникальный исторический опыт мирного сожительства в России множества народов и религиозных конфессий, их взаимного цивилизационного влияния ни при каких обстоятельствах не может и не должен быть утрачен. Если, например, натиск агрессивного исламского фундаментализма извне еще может быть как-то остановлен силой, то какие еще меры, кроме взаимотерпимости и взаимопереплетения русской (европейской) и иных культур, могут обеспечить стране внутренний мир и спокойствие, преодолеть этнический сепаратизм? Если человеческих ресурсов нынешней России не хватает (и, вероятнее всего, никогда не хватит) для дальнейшего освоения и заселения ее огромных пространств, то какие средства еще, кроме массового притока иммигрантов извне, существуют для решения этой тоже по-своему цивилизационной задачи? Еще Екатерина II, понимая всю грандиозность проблемы, приглашала, как известно, на поселение в Россию немцев, сербов и хорватов, греков, представителей тюркских народностей. Если западный мир, руководствуясь лишь сиюминутными конъюнктурными интересами, фактически бросил Центральную Азию на произвол судьбы, то какие реальные силы, кроме региональной интеграции, существуют, чтобы вернуть страны этого региона на путь к процветанию? И если набирающий силу Китай к середине этого века по своей политической и экономической мощи скорее всего превзойдет Америку; если Индия по реальному весу в мире через несколько десятилетий сравняется, скорее всего, с Китаем; если центр международной экономической (а возможно, и политической) жизни в скором времени, похоже, переместится в Азиатско-Тихоокеанский регион – как сможет их ближайший сосед Россия выстроить с ними конструктивные, взаимообогощающие отношения, оставаясь только в рамках сугубо европейской идентичности? Современные интеграционные процессы происходят на всех континентах, являясь составной частью всемирной глобализации со всеми ее достижениями, но и со всеми ее трудностями и проблемами. Многие из ныне предлагаемых интеграционных проектов сегодня выглядят как фантазия. Но, позволю себе напомнить, что и объединенная Европа всего лишь пятьдесят лет назад представлялась чистой фантазией. Глобализация для нас, россиян, пока еще новая реальность, и для многих это слово звучит враждебно. Отстраниться от проходящих в мире процессов невозможно, хотя мы еще очень слабо к ним подготовлены – мы слишком долгий период своей истории сидели за глухим забором, отгородившись или будучи отгороженными от всего мира. Сегодня Россия вступила на путь открытой, многовекторной политики в надежде на обеспечение, прежде всего, свих экономических интересов. Но при этом нельзя забывать о европейском (евроатлантическом) направлении нашей внешней политики, которое всегда было приоритетным для России.
