Н. М. НАЗАРЕНКО (Алма-Ата) МИФОЛОГИЧЕСКИЕ РАССКАЗЫ О ДОМОВОМ В СИБИРСКИХ РАЙОНАХ КАЗАХСТАНА. Дом и двор, являясь для крестьянина надежной защитой от враждебных сил, были принизаны магическо-заклинательной символикой. Суеверия, связанные с домом и домашним бытом, воплотили в себе весь комплекс взаимоотношений патриархальной семьи с окружающим миром. Следует заметить, что из всего пантеона домашних духов наибольшей популярностью и устойчивостью пользуются поверья и основанные на них суеверные рассказы о домовом. Образ этого персонажа, в процессе эволюции вобрав в себя черты некоторых других демонологических существ, стал осмысляться не только как покровитель домашнего очага. Поскольку верования, отражающие почитание домашних духов, имеют семейный характер, то здесь отразились отношения внутри патриархальной семьи, где чужой могла считаться только сноха, чье присутствие для домового является нежелательным. Вместе с тем, домовой всегда выступает рачительным хозяином, что с большой наглядностью отражено в поверьях об уходе за скотом. Все свидетельствует о достаточно позднем формировании образа по сравнению с образами духов природы. Вероятно, в процессе развития общественных отношений образ домового эволюционировал от покровителя рода к покровителю семьи, что в дальнейшем вылилось не просто в образ «духа» — «хозяина», но хозяина, заботящегося о материальном достатке отдельной семьи. Основная мысль, проходящая через все циклы рассказов этого типа, заключается в следующем: у умелого хозяина все в доме ладится, всегда достаток. Оформление этой же идеи решается посредством специфических для жанра художественных и образных средств. Ярче всего проявляется это в быличках о домовом, ухаживающим за скотом. Наиболее популярен в рассказах этого цикла сюжет о том, как «хозяин» заплетает косички лошадям, чистит их, холит. Интересно, что заплетание кос — признак особой любви и расположения домового распространяется и на людей: «Домовой девушкам косы заплетал, да она так закатается, что расчесать невозможно ведь. Стригли косы поэтому девкам»^ (Записано в Северо-Казахстанской области в 1980 г. от Беловой 3. Я., 1910 г. р.). Обычно таким благорасположением домового пользуется хозяйка дома или ее дочь. Однако «сосед» (ласка, хозяин, как здесь называют) не любит, когда ему мешают или наблюдают за его работой. Расправляется он обычно жестоко: «И идет вдруг такой лохматенький. Идет и несет на виле сено коням. И вот отец взял да крикнул: «Зачем сено? Кто это? Зачем сено?» А он как в него вилами пулянул! Аж стена выбилась. Но его не задел» (Павлодарская обл., 1987 г., Ужвенко А. П., 1923 г. р.). . Рассказы о домовом и скоте довольно традиционны не только в русском фольклоре данного региона. Информанты обычно без особого труда вспоминают их и легко рассказывают, оснащая различными подробностями как локального, так и традиционного характера. В результате тексты состоят из множества контаминаций. Внешний вид домового здесь чаще антропоморфный, однако возможны и другие варианты: ласка — маленький мальчик, кот, львенок, «кто-то с когтями» и др. В группе быличек о том, как домовой выживает из дома, этот персонаж предстает крайне агрессивным: выгоняет хозяев из нового дома, изгоняет сноху или даже самого хозяина. В суеверных рассказах о том, как домовой выгоняет из дома, проявилась неосознанная вера в своих и чужих домовых. Ритуал, совершаемый при закладке нового дома или переезде, отражает типичное для русского фольклора, в частности, и для русской несказочной прозы Казахстана, 76 двоеверие, когда христианская обрядность совмещается с языческой: «выметание» домового из старого дома и перевоз в новый совершается с молитвами и иконами. Типичной заклинательной формулой является: «Соседушка, соседушка, айда с нами!» При «выметании» домового выполнялись следующие обрядовые действа. В Восточно-Казахстанской области помелом из русской печки, где «хлеба пекли», выметали пепел, складывали его в горшок и везли в новый дом. При этом три раза повторялось приглашение «соседушке-матушке» кочевать с хозяевами. Как видим, в данном случае прослеживается связь образа домового с очагом, который символически перевозился в новый дом. В Семиречье при переезде берут веник-голик (березовый веник) и начинают заметать все углы в старом доме, приговаривая: «Соседушка, соседушка, айда с нами!» Таким образом жители зазывают к себе в новый дом старого домового. Поскольку береза считалась у русских священным деревом, можно предположить, что перенос домового посредством дерева, являющегося медиатором между миром мертвых и живых, непосредственно связан с культом умерших предков, души которых нашли временное пристанище на березовых ветках до вселения в новый дом. Наиболее распространенными в русском фольклоре данного региона являются былички о том, как домовой душит. В основном это происходит с женщинами в отсутствие мужа. Характерной особенностью таких рассказов является зооморфность персонажа, что сближает его с духами природы: обычно информанты обращают внимание на густой волосяной покров душащего их существа. По всей вероятности, такое качество домашнего духа связано с древними представлениями о тотемахпервопредках, верой в реинкарнацию. Не случайно до сих пор сохранился обычай вносить в дом при переселении кошку, облик которой часто принимает домовой. С рассмотренными повествованиями тесно связан цикл «домовой предсказывает». Обычно это рассказы на традиционнный в русской несказочной прозе сюжет: у навалившегося ночью домового спрашивают: «к худу или добру?» Однако часто «хозяин» проявляет себя иным способом. Так, в Семипалатинске был записан рассказ следующего содержания: «Перед смертью брата это было. Стол у нас новый... Хоп на! Как вдарило его] Прям треснул! И угол, святой угол у нас, как называется, святой угол ка-ак лопнет!» (1986 г., Килижанко А. Р., 1929 г.р.). Известно, что святой, или красный, угол является своеобразной божницей в русской избе, где в языческие времена устанавливались изображения кутного бога. По существующим поверьям, когда трещит красный угол — это домовой предупреждает о смерти кого-либо из родственников или самого хозяина. В нашем же тексте имеется двойное обозначение несчастья: «лопнул угол», «треснул стол». Стол всегда играл важную роль в обрядах, и то, что произошел такой неординарный случай, не осталось без -внимания хозяев и было расценено как предупреждение о несчастье.. Нужно отметить, что для художественности былички большое значение имеет .артистизм повествователя. Зачастую информанты настолько проникнуты желанием зримо, ярко изобразить события, что разыгрывают целые пантомимы. Так, например, рассказывая о домовом, Саргутанова А. С. вместо описательного контекста предпочла сама выступить в роли домового: «Вдруг, слышу... (Тут Анна Степановна поднимается и изображает, как кто-то тихо идет или крадется, давая понять, таким образом, что она услышала звук шагов.— Н. Н.). Потом стихло, а потом снова: скрип-скрип» (Семиречье, 1974 г.). Возникает двойное обозначение: словесное и жестовое, что значительно усложняет ткань повествования, заставляя слушателя включаться в игру, создает атмосферу таинственности, ожидания чуда. 77 Возникновению подобного эффекта способствует подача портрета демонологического существа. Обычно очевидец происшедшего не может четко определить его: это что-то лохматое, серое, которое наваливается на грудь и давит. Любопытно, что зачастую в таких описаниях используется средний род: «оно подошло ко мне и стало осторожно перешагивать». С другой стороны, истории о домовом, который душит, рассказанные с юмором, имеют тенденцию перерастания в анекдот. Для этого есть все формальные возможности: краткость, острота содержания, эмоциональный накал. Строится рассказ в таких случаях в наиболее приемлемой для анекдота диалогической форме, когда в беседе человека с потусторонним существом на вопрос, «к худу или к добру?» оно отвечает: «Всякий дурак спрашивает: на худо или на добро» (Семиречье, 1976 г., Гринева О. В., 1927 г.р.). Особенность историй о предсказывающем домовом является необычайная насыщенность текстов звуковыми образами — это скрип половиц, стуки и шорохи, детский плач и т. д., которые служат проявлением вещей силы мифологического персонажа. Фольклористами неоднократно отмечался тот факт, что для современного бытования фольклора характерен процесс угасания некоторых жанров. Подобное явление характерно и для рассказов о домовом, образ которого постепенно размывается в результате контаминаций с образами других мифологических существ, в частности, с образом черта. Примером может служить следующая быличка: «Ближе к полночи забылась я. Только слышу: что-то зашуршало у печи, да половицы — скрип-скрип... Хотела приподняться, как что-то лохматое, большое вдруг прыгнет мне на грудь! Как схватило меня, словно жаба огромная. Душит лапищами своими, а дух из зева евонного — могильный». (Павлодарская обл., 1987 г., Волобоева М. П., 1912 г.р.). Как видно, демонологическое существо по портретной характеристике приближается к нечистому. Подводя общий итог, можно сказать, что былички о домовом довольно популярны в русском фольклоре Казахстана и отражают культ семейного, божества. Наиболее типичными из зафиксированных в Восточно-Казахстанской, Павлодарской, Семипалатинской, Северо-Казахстанской областях и Семиречье являются сюжеты: домовой душит, выгоняет из дома, помогает по хозяйству. Имея традиционную основу, каждый из них приобретает локальные черты, выражающие в местной приуроченности, артистизме повествователей, отражении их быта и мировоззрения. В зависимости от установку совершается определенный отбор средств художественности. В этой связи можно выделить наиболее характерные для рассказов о домовом: замкнутость пространства и времени, насыщение зрительно-звуковой образностью. С. Ф. АБРАМЮК (Нижнетагильский пединститут) ХАРАКТЕР И РОЛЬ «ОСНОВНОГО ИСПЫТАНИЯ» В СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ СКАЗКЕ Огромная популярность литературной сказки в наши дни является всеми признанным фактом. Несмотря на то, что литературоведы еще с конца XIX века пророчили этому жанру скорую гибель1, несмотря на все сложности и трудности, которые пришлось испытать сказке в борьбе со всякого рода скептиками и 20-х, и 40—50-х годов, она победила и выросла сейчас в обширную и необыкновенно интересную область детской литературы2. 78