Генри Джордж
реклама
Джордж. Покровительство отечественной промышленности 1 Генри Джордж ПОКРОВИТЕЛЬСТВО ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ ИЛИ СВОБОДА ТОРГОВЛИ Исследование тарифного вопроса “Все испытайте, хорошего держитесь”. Перевод с английского С. Д. Николаева. М., Типо-литография «Русскаго Товарищества печатного и издательскаго дела», 1903. 326 с. [Издание «Посредника» для интеллигентного читателя. XCVII] ИССЛЕДОВАНИЕ ТАРИФНОГО ВОПРОСА .......................................................................................................................................................................................1 ПРЕДИСЛОВИЕ .............................................................................................................................................................................................................................2 ГЛАВА I ВВЕДЕНИЕ.....................................................................................................................................................................................................................2 ГЛАВА II ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ ...................................................................................................................................................................7 ГЛАВА III О МЕТОДЕ ................................................................................................................................................................................................................13 ГЛАВА IV ПОКРОВИТЕЛЬСТВО КАК ВСЕОБЩАЯ ПОТРЕБНОСТЬ ........................................................................................................................15 ГЛАВА V ПОКРОВИТЕЛЬСТВУЕМЫЕ ЕДИНИЦЫ .........................................................................................................................................................20 ГЛАВА VI ТОРГОВЛЯ................................................................................................................................................................................................................23 ГЛАВА VII ПРОИЗВОДСТВО И ПРОИЗВОДИТЕЛИ.........................................................................................................................................................31 ГЛАВА VIII ТАРИФЫ ДЛЯ ДОХОДА ....................................................................................................................................................................................35 ГЛАВА IX ТАРИФЫ ДЛЯ ПОКРОВИТЕЛЬСТВА ..............................................................................................................................................................40 ГЛАВА Х ПООЩРЕНИЕ ПРОМЫШЛЕННОСТИ ..............................................................................................................................................................47 ГЛАВА XI ОТЕЧЕСТВЕННЫЙ РЫНОК И ВНУТРЕННЯЯ ТОРГОВЛЯ ......................................................................................................................52 ГЛАВА ХII ВЫВОЗ И ВВОЗ.......................................................................................................................................................................................................57 ГЛАВА XIII ПУТАНИЦА В МЫСЛЯХ, ЗАВИСЯЩАЯ ОТ УПОТРЕБЛЕНИЯ ДЕНЕГ .............................................................................................62 ГЛАВА XIV ПОБУЖДАЕТ ЛИ ОБРАЩАТЬСЯ К ПОКРОВИТЕЛЬСТВЕННОЙ СИСТЕМЕ ВЫСОКИЙ РАЗМЕР ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЫ ...........................................................................................................................................................................................................................................................68 ГЛАВА XV ПРЕИМУЩЕСТВА И НЕВЫГОДЫ ПРОИЗВОДСТВА КАК ОСНОВАНИЕ ДЛЯ ПОКРОВИТЕЛЬСТВА....................................72 ГЛАВА XVI РАЗВИТИЕ МАНУФАКТУРНОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ .......................................................................................................................76 ГЛАВА XVII ПОКРОВИТЕЛЬСТВО И ПРОИЗВОДИТЕЛИ.............................................................................................................................................82 ГЛАВА XVIII ВЛИЯНИЕ ПОКРОВИТЕЛЬСТВЕННОЙ СИСТЕМЫ НА АМЕРИКАНСКУЮ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ .................................89 ГЛАВА XIX ПОКРОВИТЕЛЬСТВО И ЗАРАБОТНАЯ ПЛАТА ........................................................................................................................................96 ГЛАВА ХХ ОТМЕНА ПОКРОВИТЕЛЬСТВА .....................................................................................................................................................................106 ГЛАВА XXI НЕУДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНОСТЬ АРГУМЕНТОВ В ЗАЩИТУ СВОБОДНОЙ ТОРГОВЛИ .........................................................109 ГЛАВА XXII ПРАКТИЧЕСКАЯ НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ СВОБОДНОЙ ТОРГОВЛИ .......................................................................................112 ГЛАВА XXIII ДЕЙСТВИТЕЛЬНАЯ СИЛА ПОКРОВИТЕЛЬСТВЕННОЙ СИСТЕМЫ .........................................................................................118 ГЛАВА XXIV ПАРАДОКС........................................................................................................................................................................................................124 ГЛАВА XXV УПОДОБЛЕНИЕ................................................................................................................................................................................................131 ГЛАВА XXVI ИСТИННАЯ СВОБОДА ТОРГОВЛИ..........................................................................................................................................................136 ГЛАВА XXVII ЛЕВ НА ПУТИ.................................................................................................................................................................................................143 ГЛАВА XXVIII СВОБОДНАЯ ТОРГОВЛЯ И СОЦИАЛИЗМ .........................................................................................................................................147 ГЛАВА XXIX ВОЗМОЖНОЕ ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ РЕФОРМЫ....................................................................................................................................154 ГЛАВА ХХХ ЗАКЛЮЧЕНИЕ ..................................................................................................................................................................................................161 1 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 2 ПРЕДИСЛОВИЕ Эта книга представляет собой попытку определить, что лучше согласуется с интересами трудящегося люда: покровительственная система или свободная торговля, и затем привести к общему соглашению относительно этого предмета тех людей, которые действительно желают поднять вознаграждение за труд. Я не только прошел тот путь, который обыкновенно проходят, и не только разобрал те аргументы, которые обыкновенно пускаются в ход, но, подвинувшись в исследовании вопроса далее, чем решались заходить когда-либо обе спорящие стороны, пытался также открыть причину, вследствие которой покровительственная система сохраняет свою власть над народной мыслью, невзирая на полное раскрытие ее заблуждений; старался наметить связь между тарифным вопросом и теми, еще более важными общественными вопросами, которые вскоре должны будут сделаться “злобою дня”, и стремился показать, к каким радикальным мерам логически приводит принцип свободной торговли. Вместе с тем, выясняя ложность верования, будто тарифы могут покровительствовать труду, я не уклонялся от признания тех фактов, которые придают жизненность этому верованию, но, исследуя их, показывал, как мало, с одной стороны, трудящиеся люди могут ожидать от простой реформы тарифа, ошибочно именуемой “свободной торговли”, и как много, с другой стороны, могут ожидать они от истинной свободы торговли. Приведя таким образом в соответствие истины, усмотренные фритредерами, с фактами, послужившими протекционистам для придания правдоподобия их теорий, мне думается, я подготовил почву, на которой люди, разделяемые, по-видимому, непримиримым различием взглядов, могут соединиться для того полного приложения принципа свободной торговли, которое обеспечит и наибольшее производство и наилучшее распределение богатства. Подвинув, таким образом, исследование, за пределы, у которых останавливались Адам Смит и следовавшие за ним писатели, мне кажется, я освободил назойливый тарифный вопрос от его наибольших трудностей и расчистил путь к окончанию спора, который, иначе, мог бы продолжаться неопределенное время. Достигнутые нами заключения придали и самой доктрине свободной торговли, вместо оскопленной формы, в какой проповедовали ее английские экономисты, ту полноту, в какой она представлялась предшественникам Адами Смита, — тем знаменитым французам, от которых ведет свое начало девиз Laissez faire и которые, при всей запутанности своей терминологии и ошибочности метода, усматривали, однако, основную истину, все время игнорируемую фритредерами. Короче, я стремился произвести настолько беспристрастное и полное исследование тарифного вопроса во всех его фазах, чтобы люди, для которых наш предмет представляет собой запутанный лабиринт, могли достигнуть ясных и твердых заключений. И я верю, что при этом мне удалось несколько сообщить движению, теперь трусливому, страстность и силу радикального убеждения; воспрепятствовать разделению на враждебные лагери людей, которых должна соединять общая цель; придать усилиям к освобождению труда более определенное направление и искоренить то верование в противоположность национальных интересов, которое побуждает народы, даже родственные по крови и языку, смотреть друг на друга, как на естественных врагов. Чтобы отклонить от себя обвинение в подборе нелепостей, я цитирую, ссылаясь на доводы протекционистов, главным образом одного из новейших писателей, который, видимо, признается американскими протекционистами за авторитетного выразителя их взглядов, — Томсона (Thompson), профессора Пенсильванского университета. ГЛАВА I Введение На нижеследующих страницах и предполагаю разобраться в одном тревожном вопросе, без разъяснения которого не может быть и речи о сколько-нибудь действительных общественных 2 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 3 реформах: в вопросе, могут ли или не могут покровительственные тарифы помогать тем людям, которые добывают себе средства к жизни своим трудом. Этот вопрос важен и сам по себе, но он особенно важен из-за того, что предполагается им, что скрывается за ним. Его рассмотрение не только должно пролить свет на некоторые другие общественно-экономические проблемы, но должно также повести непосредственно к выяснению того великого вопроса о трудящихся, так называемого “рабочего вопроса”, который с каждым днем выдвигается все ближе и ближе на очередь во всех странах цивилизованного мира. Вопрос, в котором мы предполагаем разобраться, есть вопрос о направлении, — вопрос о двух расходящихся дорогах, из которых мы должны выбрать одну. Так или иначе, а нам приходится считаться с тарифным вопросом. Ибо всюду в цивилизованном мире он составляет предмет государственной практики. Там, где царит покровительственная система, всегда оказывается более или менее деятельное меньшинство, стремящееся ее ниспровергнуть, — причем постоянно затрагивают сферу политической деятельности и непрерывные изменения в существующих тарифах. А там, где укоренилась свободная торговля, то и дело поднимают головы приверженцы покровительственной системы. У нас, в Соединенных Штатах, уже для всякого очевидно, что тарифный вопрос представляет из себя великий политической вопрос ближайшего будущего. Внимание целого поколения было поглощено в нашей стране противоневольнической агитацией, затем — войной, к которой она повела, и теми проблемами, которые создала эта война. Эра эта миновала и теперь наступила новая, когда экономические вопросы сами собой начинают выдвигаться на первый план. Из них же первым вопросом, на котором скоро должны будут обрисоваться партийные разграничения и разгореться партийная вражда, является тарифный вопрос. Прийти к сколько-нибудь ясным заключениям по этому вопросу есть дело первой необходимости не только для лиц, добивающихся политического главенства, но и для всякого, кто хочет с разбором пользоваться своим влиянием и голосом. Особенно же необходимо это для людей, которые стремятся к освобождению трудящихся. Одни из этих людей стоят теперь в рядах защитников покровительственной системы, другие — в рядах ее противников. Такой разлад, грозящий сделать политическими врагами людей, преследующих одну и ту же конечную цель, не должен иметь места. Одно из двух должно быть истиной: или может покровительственная система улучшить положение трудящихся и поднять заработную плату, или не может. Если может, — то это должны знать люди, чувствующие, что труд стоит не в закономерных условиях и не получает справедливого вознаграждения; пусть они соединятся тогда, и не только поддерживают существующее таможенное покровительство, но требуют даже еще большего его развития. Если не может, — то надо признать тогда покровительственную систему за обман и ловушку, ибо она, даже и не причиняя положительного вреда рабочим классам, развлекает внимание и разделяет силы. Чем скорее будет понято, что таможенные тарифы не могут поднять заработной платы, тем скорее люди, желающие поднять ее, найдут к тому какое-нибудь другое средство. Знание, каким образом что-либо не может быть сделано, есть первый шаг к знанию того, каким образом оно может быть сделано. В этом исследовании я пытался придти к несомненным заключениям по вопросу о том, что лучше согласуется с интересами людей, живущих своим трудом: покровительственная система или свободная торговля. Я расхожусь с теми лицами, которые утверждают, что государству нет дела до размера заработной платы. Я присоединяюсь к людям, которые признают, что повышение заработной платы по праву должно составлять предмет государственных забот. Поднять заработную плату и сохранить ее на известной высоте есть великая цель, к которой должны стремиться лица, живущие своим трудом; и рабочие классы правы, поддерживая все те меры, которые ведут к этой цели. Они не поступают при этом себялюбиво; ибо хотя вопрос о заработной плате есть наиболее важный вопрос для рабочего люда, но он есть, вместе с тем, наиболее важный вопрос и для всего общества. Все, что улучшает положение самого низкого и широкого общественного слоя, соответствует истинным интересам каждого человека. Где будет высокая заработная плата обыкновенного рабочего и где будет легко найти прибыльное занятие, там и благосостояние будет всеобщим. Где заработная плата достигнет наивысшей нормы, там будет самое широкое производство богатства и самое равномерное его распределение. Там будет 3 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 4 наиболее развит дух изобретения, и мозг искуснее будет помогать руке. Там будет наивысшее благосостояние, самое широкое распространение образования, наибольшая чистота нравов и самый возвышенный патриотизм. Если мы хотим, чтобы народ был здоров, счастлив, образован и добродетелен; если мы хотим, чтобы правительство было неподкупно, твердо опиралось на волю народа и чутко отзывалось на его потребности, — то наша первая обязанность должна состоять в том, чтобы поднять заработную плату и удержать ее на должной высоте. Я признаю прекрасными и достойными похвалы те цели, которые выставляют защитники покровительственных тарифов. И я предполагаю только исследовать, ведут ли на самом деле покровительственные тарифы к этим целям. Чтобы сделать это надлежащим образом, я хочу разобрать те основания, на которые опираются защитники покровительственных тарифов, рассмотреть то действие, какое имела бы противоположная политика свободной торговли, и останавливаться в исследовании, лишь приходя к заключениям, которые будут представляться вполне надежными. Некоторым лицам наше предприятие может показаться слишком смелым и рискованным. В течение целого столетия ни один вопрос общественной важности не обсуждался столь многосторонне и настойчиво, как вопрос о покровительственной системе или свободной торговле. И тем не менее в наше время вопрос этот представляется столь же далеким от решения, как и в прежние времена. Многие прямо считают его за вопрос, по которому невозможно прийти к сколько-нибудь определенным заключениям, а большинство прямо видит в нем вопрос слишком сложный и темный для того, чтобы его могли понять лица, не прошедшие длинной школы. Да, это поистине безнадежный взгляд. Мы можем спокойно предоставлять многие отрасли знания ведению тех лиц, которые посвящают себя специальному их изучению. Мы можем без опасения принимать то, что химики говорят нам о химии, астрономы об астрономии, филологи о развитии языка и анатомы о внутреннем строении нашего тела. Ибо не только никакой денежный интерес не может извращать суждения в таких областях знания, но и обычные обязанности человека и гражданина не требуют специального их изучения. Огромная масса народа может иметь обо всем этом самое грубое представление и, однако, жить счастливой и полезной жизнью. Иное дело вопросы, которые касаются производства и распределения богатства и потому имеют ближайшее отношение к благосостоянию и средствам существования людей. Разум, который один только может быть надежным руководителем в вопросах такого рода, должен быть тут разумом массы, ибо при решении этих вопросов общественное мнение, а не мнение ученого меньшинства, находит свое выражение в законодательстве. Будь знание, потребное для надлежащего управления общественными делами, подобно знанию, потребному для предсказания затмения, производства химического анализа или прочтения клинообразной надписи, или будь оно подобно знанию, потребному в любой отрасли искусства или ремесла, — и скоротечность человеческой жизни, равно потребности животной природы должны были бы осудить народную массу на вечное невежество в вопросах, ближайшим образом касающихся ее средств к жизни. Будь это так, и мы должны были бы оставить всякую мысль о народном правлении. Сопоставляя засвидетельствованный историей факт, что народ никогда не может полагаться на какую-либо часть из своей среды в деле регулирования его заработков, с тем фактом, что масса никогда не в силах будет понимать действия регулирующих постановлений, мы должны были бы представлять себе будущее состояние человечества не иначе, как в виде огромной массы, своекорыстно управляемой маленькой кучкой людей. Но этого нет. Политическая экономия есть наука о человеческих агрегатах, и ее законы суть законы, в которых может разбираться каждый из нас сам по себе. Что требуется для их выяснения, так это не длинные ряды статистических цифр и не подбор внимательно проверенных фактов, а лишь тот род свободного мышления, когда человек, удерживая на виду различие между частью и целым, ищет отношения между привычными для него явлениями, — род мышления, одинаково доступный как для ученого, так и для неученого. Может ли покровительственная система увеличивать народное благосостояние или не может, может ли она быть благодетельной для трудящихся или не может, — это вопросы, которые, по самой природе своей, должны допускать возможность окончательного решения. И если горячий непрерывной спор между приверженцами покровительства и защитниками свободной торговли до наших дней не привел ни к чему определенному, то зависело это отнюдь не от трудностей, 4 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 5 присущих самому предмету. Отчасти это объясняется обстоятельством, что в споре замешаны были могущественные денежные интересы, а если бы — как справедливо заметил Маколей, — крупным денежным интересам было на руку отрицание всемирного тяготения, так не было бы недостатка и в людях, оспаривающих самые очевидные физические факты. Но объяснить вполне, почему множество благородных людей, не служащих никаким специальным интересам, до сего времени еще расходится в своих суждениях по занимающему нас предмету, мне кажется, можно не иначе, как допустив, что самое обсуждение предмета не было доведено достаточно далеко, чтобы выяснилась та полная истина, которой, так сказать, приводятся в созвучие все частичные истины. Справедливость такого допущения подтверждается и на деле теперешним положением спора. Я не знаю в литературе предмета ни одного сочинения, в котором исследование должным образом доведено было бы до конца. Относительно влияния покровительственной системы на производство богатства, вероятно, было сказано все, что только можно сказать; но та часть вопроса, которой затрагивается заработная плата и которая имеет дело, главным образом, с распределением богатства, до сего времени не была еще рассмотрена с надлежащей полнотой, тогда как именно эта часть составляет самое ядро спора, самые тайники его; и оставить ее без обстоятельного исследования значит сохранить постоянный источник путаницы и заблуждений, которыми будет затемняться даже и то, что само по себе было бы достаточно ясно. Нетрудно заметить и причину указанного упущения. Политическая экономия — самая простая из наук. Она есть лишь умственное признание в отношение общественной жизни тех законов, которые инстинктивно признаются людьми в своем нравственном выражении и которые заключаются в простых учениях Того, Кому так радостно внимал черный народ. Но, подобно христианству, политическая экономия извращалась учреждениями, которые, отрицая равенство и братство людей, устанавливали поклонение авторитетам, подавляли дух исследования и искажали соответственно чувство и мысль людей. Апостолы и учителя этой науки почти неизменно принадлежали к тому классу общества, который не выносит сомнений в установлениях, отдающих плоды труда людям праздным, или находились в подчиненном к нему отношении. По своему положению они были подобны врачам, приглашенным сделать диагноз при условии не открывать сколько-нибудь неприятной истины. При возмутительных общественных порядках, господствующих всюду в цивилизованном мире, политическая экономия, в ее смелом развитии, должна была бы привести к заключению, которые, как лев, встали бы на пути людей, питающих нежность к “законным правам”. Но от академий и университетов нашего времени, как от древнего синедриона, тщетно было бы ждать возвещения истин, неприятных для “сильных мира”. Адам Смит доказал с достаточной ясностью, что покровительственные тарифы стесняют производство богатства. Но — профессор университета, наставник и пенсионер герцога Бекклу, кандидат на правительственную должность — Смит считал неблагоразумным идти дальше или, что более вероятно, не видел необходимости идти дальше из-за условий времени и места. Во всяком случае в своем великом исследовании он не обратил внимания на причины, вследствие которых “то первоначальное положение, когда производимое трудящимися составляет естественное их вознаграждение или их заработную плату”, заменилось другим положением, когда естественной заработной платой стала казаться та часть из производимого трудящимися, которой достаточно только для поддержания их жизни. Вслед за Смитом явился Мальтус, чтобы формулировать доктрину, которая сваливает на Создателя ответственность за нужду и порок, вытекающие из человеческой неправды, — доктрину, которая помешала затем исследовать то, что не было исследовано Смитом, даже такому благородному и просвещенному человеку, как Джон Стюарт Милль. В изданиях Лиги борьбы против хлебных законов содержатся указания на то, что если бы борьба из-за английских хлебных законов затянулась на более долгое время, то обсуждение предмета могло бы зайти далее вопроса о фискальном или покровительственном тарифе. Но борьба закончилась, сравнительно, скоро, и капиталисты Манчестерской школы были удовлетворены. При следующих обсуждениях предмета английские приверженцы свободной торговли, за редкими исключениями, не двигались уже дальше, а американские защитники свободной торговли старались только не отставать от своих английских единомышленников. С другой стороны, и приверженцы покровительственной системы подобным же образом побаивались касаться щекотливого предмета. Они восхваляли достоинства покровительственной 5 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 6 системы, выставляя на вид то обстоятельство, что ею увеличивается спрос на труд; но они не спрашивали себя почему люди могут нуждаться в увеличении спроса на их труд. Они утверждали, что покровительственная система повышает размер заработной платы, но не объясняли, чем вообще определяется ее размер. Наиболее способные из них, под предводительством Кэри, отбросили Мальтусову доктрину, но только для того, чтобы поставить на ее место другую, равно несостоятельную. А их оптимистической теорией, долженствовавшей препятствовать исследованию тяжелого положения трудящихся, воспользовались затем континентальные приверженцы свободной торговли для подавления агитации сторонников экономических реформ. Что спор между приверженцами покровительственной системы и защитниками свободной торговли пока еще не был доведен до его логических заключений, о том свидетельствует самое положение спорящих сторон. И протекционистам, и фритредерам, видимо, одинаково не хватает смелости в их убеждениях. Если покровительственная система обладает такими достоинствами, какие ей приписывают, то зачем же тогда ограничиваться лишь сокращением ввоза из чужих стран? Если она действительно “увеличивает спрос на труд” и подымает заработную плату, то зачем же не пойти дальше в приложении благодетельного принципа в такое время, когда сотни тысяч людей ищут работы, а заработной платы хватает лишь на одно голое животное существование? С другой стороны, если истинен принцип свободной торговли, то разве не должна казаться смешным и недействительным приложением его простая замена покровительственного тарифа фискальным? Есть рассказ о дух рыцарях, которые стояли с противоположных сторон щита и знай себе спорили о его цвете, тогда как любому из них стоило лишь подвинуться несколько вперед, чтобы открыть истину, разрешающую спор. В подобном положении стоят теперь друг против друга протекционисты и приверженцы свободной торговли. Примем тогда на себя обязанность продолжить исследование, к чему бы оно нас ни привело. Не подлежит сомнению, что для полного понимания тарифного вопроса нам придется оставить позади тарифный вопрос в том смысле, как его обыкновенно понимают. Но тогда-то, быть может, мы и достигнем почвы, на которой окажется возможным примирить честные разногласия мнений и объединить в гармоническом сочетании факты, кажущиеся противоречивыми. 6 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 7 ГЛАВА II ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ Теория покровительства, без сомнения, пользуется наиболее общим одобрением. Сорок лет тому назад весь цивилизованный мир основывал на ней свою политику. С того времени теорию эту бросила, из всех крупнейших стран, лишь одна Великобритания. Однако и в ней в последние годы обнаруживается расположение к протекционизму; к нему же тяготеют и все ее колонии, достигающие самостоятельности. Тем не менее нелишне будет заметить, что общее одобрение какого-либо верования также в отношении многих верований, теперь признанных уже за безусловно ложные. Особенно же мало значения может иметь это одобрение в отношении теорий, опирающихся, подобно теории покровительства, на могущественные личные интересы. В истории человечества немало примеров того, как обеспечивалось признание за самыми чудовищными доктринами, именно, благодаря содействию специальных интересов, способных организоваться и действовать сообща. И нам стоит лишь оглянуться вокруг, чтобы увидеть, как сильно влияет на образование общественного мнения и составление законов ничтожный специальный интерес и как слабо — интерес общий, хотя бы и крупный. Общее дело всегда есть ничье дело, и общий интерес ничей интерес. Два или три обывателя приморского города заметят, что постройка таможни или углубление гавани может помочь им набивать карманы; кучка владельцев серебряных рудников решит, что для них будет очень хорошим делом, если правительство станет складывать в запас ежемесячно серебра на несколько миллионов; строитель судов сообразит, что для него будет выгодна починка бесполезных броненосцев или постройка ненужных крейсеров, — и вот ничтожные личные интересы оттесняют на задний план крупные интересы всего народа. Кажется, ясно, что долговое обязательство, прямо исходящее от правительства, имеет, по меньшей мере, такую же цену, как обязательство, опирающееся на правительственную гарантию. Однако специальные интересы оказались у нас достаточно сильными, чтобы установить и поддерживать смешанную систему денежного обращения, для которой нельзя указать иного основания, кроме выгоды нескольких лиц. Люди, специально заинтересованные в покровительственных тарифах, легко приходят к убеждению, что покровительственная система благодетельна для всех. Непосредственность их интереса дает им энергию распространять свои взгляды, а обладание обширными средствами (известно, что в покровительствуемых отраслях промышленности заняты крупные капиталы) и готовность при случае тратить деньги на распространение своих доктрин делают их способными оказывать огромное влияние на органы общественного мнения. Свободная торговля, напротив, не представляет никаких особенных выгод для какого-либо частного интереса, а при теперешнем состоянии общественной нравственности благодеяния или обиды, касающиеся всей массы народа, не чувствуются людьми так глубоко, как благодеяния или обиды, касающиеся кого-либо в отдельности. Я не хочу сказать, чтобы одних денежных интересов, затрагиваемых покровительственной системой, было достаточно для объяснения широкого распространения ее теорий и упорной привязанности к ним. Но ясно все же, что интересы эти составляют силу наиболее могучую в деле образования общественного мнения и воздействия на законодательство. А этот факт, подрывая значение широкого распространения покровительственной системы, должен побудить людей, верующих в покровительство из-за расточаемых ему похвал, обратиться к самостоятельному рассмотрению вопроса. Покровительственная система всегда встречает, затем, деятельного союзника в тех национальных предрассудках и ненависти, которые суть отчасти причина, а отчасти следствие войн, превративших летописи человечества в историю кровопролития и опустошений, — в тех предрассудках и ненависти, которые повсюду являлись средством, порабощавшим массу ее же собственными силами. В первой половине столетия нашего национального существования американские протекционисты указывали на покровительственный тариф в Великобритании, как на пример, 7 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 8 которому должно следовать; но с того времени, как эта страна, в 1846 году, бросила покровительство, американские приверженцы его стали уже пользоваться национальным предрассудком, говоря постоянно о покровительстве, как об американской системе, а о свободной торговле, как о британском изобретении. Подобным же образом теперь они пользуются враждой против всего английского, которую породили в сердцах ирландцев долгие угнетения и обиды, и политические ораторы последнего времени призывают американских ирландцев “воспротивиться введению в Америке английской теории свободной торговли, которая применялась с таким успехом для уничтожения промышленности и угнетения народа в Ирландии”. Хотя бы свободная торговля и возникла первоначально в Великобритании, но не допустить ее из-за этого было бы столь же нелепо, как отказаться от нашего родного языка из-за того, что его родиной была Англия, или вернуться к мускульной и водяной силе из-за того, что паровые машины были впервые введены в Великобритании. Однако на самом деле свободная торговля не более английского происхождения, чем привычка ходить на ногах. Свободная торговля есть естественная торговля, — та торговля, которая совершается при отсутствии искусственных стеснений. А последняя, вместо того, чтобы быть изобретенной в Соединенных Штатах, достигала уже своей полной силы в Великобритании задолго до того времени, как о ней стали думать в Америке. Было бы ближе к истине сказать, что покровительственная система возникла в Англии, ибо если она, на самом деле, и не возникла там, то там она достигла своего полного развития, и уже из этой страны была перенесена к нам. Реакция против этой системы возникла тоже не в Великобритании, а во Франции, — в среде тех знаменитых людей, с Кенэ по главе, которые были предшественниками Адама Смита и во многом его учителями. Эти французские экономисты были тем, чем не были ни Смит, ни последующие британские экономисты или государственные люди, — истинными приверженцами свободной торговли. Они желали уничтожить не только покровительственные пошлины, но и все налоги, прямые или косвенные, за исключением единого налога с ценности земли; тогда как так называемые британские фритредеры уклонились от этого логического заключения из принципа свободной торговли, и оно встречает теперь со стороны Кобденского клуба столь же резкое противодействие, как со стороны американских протекционистов. Единственный смысл, в каком мы могли бы собственно говорить о “британской свободной торговле”, есть тот смысл, в каком мы говорим о некотором подражании металлу, как о “польском серебре”. “Британская свободная торговля” есть поддельная свободная торговля. Великобритания, в действительности, никогда не пользовалась свободой торговли. Не говоря уже о внутренних налогах, несовместимых с истинной свободой торговли, она до сего времени содержит еще армию таможенных чиновников, пограничных стражников и багажных досмотрщиков, собирая свыше 100 миллионов долларов своего дохода в виде ввозных пошлин. Несомненно, ее тариф есть тариф только ради дохода, но и тариф “только ради дохода” не есть все же свободная торговля. Правящие классы Великобритании допускали лишь столько свободы торговли, сколько соответствовало их классовым интересам, и борьба из-за свободной торговли в этой стране остается еще делом будущего С другой стороны, нелепо говорить и о покровительстве, как об американской системе. Оно достигло уже своего полного развития в Европе ко времени основания американских колоний, и в течение всего колониального периода нашего существования Великобритания придерживалась более совершенной системы покровительства, чем любая из применяемых теперь где-либо на свете. Ибо государственные люди Англии стремились насадить в своей стране различные отрасли промышленности не только при помощи покровительственных пошлин, но и путем подавления подобных отраслей промышленности в Ирландии, колониях и всюду на земном шаре, где только могла проявляться английская власть. Нам, несчастным янки, доставались при этом от покровительственной системы лишь одни горькие плоды ее в виде постановлений, направленных к тому, чтобы не допускать американскую промышленность до конкуренции с английской и сделать американскую торговлю монополией англичан. Раздражение, вызванное этими стеснениями в развивавшихся колониях, было главной причиной переворота, который сделал из нас независимую нацию. Покровительственные идеи, без сомнения, существовали уже в то время в скрытом состоянии среди нашего народа, ибо ими была пропитана умственная атмосфера цивилизованного мира. Тем не менее проводить эти идеи в национальной политике в то время было так мало расположения, что американские представители, 8 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 9 при переговорах о мире, старались добиться полной свободы торговли между Соединенными Штатами и Великобританией. В этом им было отказано Англией, которая в то время, да еще и долгое время после того, всецело следовала в своей политике покровительственным идеям. И в период, следующий за переворотом, когда основой Американского союза было призвание Членов конфедерации, никакой тариф не тормозил привоза в американские города. Принятие конституции сделало возможным федеральный союз, и, чтобы дать независимый доход федеральному правительству, вскоре введены были таможенные пошлины. Но, хотя покровительственная система и стала находить себе приверженцев в Соединенных Штатах, этот первый американский тариф все же был почти номинальным, сравнительно с британским тарифом того времени или с нашим теперешним тарифом. Притом, федеральной конституцией запрещены были тарифы отдельных штатов — мера, открывавшая для приложения принципа свободной торговли такой простор, какого он не получал еще в новое время. И мера эта более ясно, чем чтолибо другое, показывает нам, как далек был тогда американский народ от принятия теорий покровительства, уже распространявшихся среди него. Национальная идея не имела тогда той силы, какую она приобрела впоследствии, и если бы покровительство признавалось тогда необходимым, то различные штаты не отказались бы без борьбы от права вводить собственные тарифы. Да, в сущности, покровительство никогда и не достигло бы в Соединенных Штатах той силы, какой оно достигает теперь, если бы не Гражданская война. Но люди, домогавшиеся покровительства, воспользовались патриотизмом, готовым на всякие жертвы, в такое время, когда понимание всех было сосредоточено на борьбе и матери посылали своих сыновей на поле битвы, и добились таких покровительственных пошлин, о каких они разве никогда и не мечтали. А затем уже нетрудно было сохранить их на этой высоте и во многих случаях даже повысить. На самом деле покровительственная система столь же мало может быть признана американской, как различие, делаемое в наших армии и флоте между офицерами, имеющими патент и не имеющими патента (унтер-офицерскими чинами), различие не в степени, но в роде; ибо между самым высшим офицером, не имеющим патента, и самым низшим офицером, имеющим патент, всегда остается глубокая пропасть, которую можно уподобить лишь пропасти между белым и черным там, где линия раздела проведена наиболее резко. Это различие есть, исторически, переживание того, что совершалось в армиях аристократической Европы, когда в них назначали офицеров из знати и вербовали солдат из крестьян, и оно было скопировано нами в духе того подражания, которое побуждало нас копировать также другие недемократические обычаи и учреждения. Хотя мы и сохранили это аристократическое различие после того, как оно было брошено в некоторых европейских странах, но оно все же никоим образом не представляет из себя чего-либо американского. И возникло оно не у нас и не стоит оно в соответствии с нашими отличительными идеями и учреждениями. То же и с покровительственной системой. Каковы бы ни были ее экономические достоинства, все же не подлежит сомнению, что она стоит в противоречии с теми представлениями о естественном праве и личной свободе, которые получили национальное выражение в учреждении Американской республики, и на которые мы привыкли смотреть как на наше исключительное достояние. Может ли быть что-либо несообразнее таможенных клятв и обыскивания чемоданов и саквояжей под сенью “Свободы, освещающей мир?” Что же касается утверждения, будто “английская теория свободной торговли применялась для уничтожения промышленности и угнетения народа в Ирландии”, то на него мы ответим, что в этом случае, наоборот, применялась “английская теория покровительства”. Ограничения, которые британское покровительство налагало на американские колонии, были ничтожны, сравнительно с теми, какие оно налагало на Ирландию. И именно успешное сопротивление колоний подняло дух в Ирландии и повело к великому движению “Ирландских добровольцев”, которые с пушками, носившими надпись “Свобода торговли или — !”, добились отмены этих ограничений и достигли на некоторое время независимости ирландского законодательства. Могла ли после того ирландская промышленность, бесспорно, задавленная и задушенная британским покровительством, получит какую-либо пользу от ирландского покровительства, это вопрос, который, подобно вопросу о благодеяниях тарифа для Соединенных Штатов, может быть решен лишь путем определения того действия, какое вообще оказывает покровительство на 9 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 10 страну, вводящую его. Однако и без этого определения ясно, что свободная торговля между Великобританией и Ирландией, существовавшая со времени союза 1801 года, не была причиной отсталости ирландской промышленности. Ибо одна часть Ирландии все же пользовалась сравнительным благосостоянием, и в ней развивались важные отрасли промышленности, между прочим такие, вроде постройки железных судов, для которых нельзя было бы указать особенно благоприятных естественных условий. Как объяснить этот факт, исходя из положения, будто ирландская промышленность не могла бы быть восстановлена без покровительства? Спросите частным образом о причине большого благосостояния Ольстера, сравнительно с прочими частями Ирландии, тех людей, которые стараются теперь, перед выборами, убедить американских ирландцев в том, что Ирландия была разорена “британской свободной торговлей”, и вы, вероятно, услышите ответ, который сделался обычным вследствие религиозных предрасудков, — что Ольстер предприимчив и благоденствует благодаря протестантизму, а остальная Ирландия пребывает в лености и бедности из-за католичества. Но истинная причина ясна. Она заключается в том, что вследствие особенностей арендования земли в Ольстере оставалась большая доля из производимого богатства, чем в других частях Ирландии, и народная масса не подвергалась там столь безжалостной травле и притеснениям. На пресвитерианском Скее мы встречаем ту же общую бедность, то же первобытное состояние промышленности, какое мы видим и в католической Коннемаре; и их причину надо искать в одной и той же хищнической системе лендлордизма, которая лишает трудолюбие его плодов и препятствует накоплению капитала. Приписывать отсутствию покровительственного тарифа или религиозным убеждениям отсталость промышленности среди народа, у которого постоянно отбирают почти все, что он производит, столь же нелепо, как приписывать погружение судна на дно потере им статуй, украшающих нос, или окраске его корпуса. Но более всякого призыва к национальному чувству, по крайней мере у нас, в Соединенных Штатах, народную массу располагало в пользу покровительства различие в положениях, которые заняли спорящие партии в отношении рабочих классов. В начальном периоде своего развития в нашей стране покровительственная система обнаруживала наибольшую силу в тех частях союза, где трудящиеся имели всего более удобств и пользовались наибольшим почетом, тогда как свободная торговля обнаруживала наибольшую силу в тех частях союза, где до самой Гражданской войны преобладало рабство. Политическая партия, успешно боровшаяся с домогательствами рабовладельцев, объявила себя также сторонницей покровительственного тарифа, тогда как люди, стремившиеся разорвать союз, с целью образовать отдельное государство, основанное на праве капитала владеть трудом, воспретили покровительство в конституции, которая была ими составлена. Объяснение этих фактов кроется в том обстоятельстве, что в одной части нашей страны отраслей промышленности, допускающих покровительство, было много, а в другом — мало. В то время, когда американская культура хлопка находилась еще на самых первых ступенях развития, южные плантаторы были довольно склонны пользоваться тяжелой пошлиной на индийский хлопок, да и владельцы луизианских сахарных плантаций всегда выказывали себя упорными приверженцами покровительства. Но когда выращивание хлопка для вывоза сделалось главной отраслью промышленности юга, тогда и покровительство, при отсутствии мануфактур, не только стало в явное противоречие с господствующими интересами юга, но и приняло характер местного налога, которым облагался юг в пользу севера. Это разногласие по тарифному вопросу из-за число местных причин, не имевшее никакого отношения к условиям труда, повело, однако, к тому, что в умах многих людей покровительство ассоциировалось с уважением к труду, а свободная торговля — с его порабощением. Независимо от этого, многое и в том виде, в каком представлялись обе теории, располагало рабочие классы в пользу покровительства и настраивало против свободной торговли. Рабочие люди сознают вообще, что они не получают должного вознаграждения за свой труд. Они знают, что добиться более высокой платы мешает им конкуренция других лиц, ищущих работы, и они, естественно, склоняются в сторону того учения или политической партии, которые предлагают оградить их от конкуренции. “Это-то и есть цель покровительственной системы”, внушают ее приверженцы. И что бы ни творило на самом деле покровительство, а протекционисты, во всяком случае, открыто выказывают внимание к рабочим классам и во всеуслышание выражают желание воспользоваться средствами правительства с целью поднятия и поддержания заработной платы. 10 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 11 Покровительство, говорят они, означает собой покровительство труду. И так настойчиво повторяют они это, что многие люди и на самом деле стали думать, что таково действительное значение термина, и что “покровительство” есть лишь сокращение от полного названия “покровительство труду”. С другой стороны, противники покровительства, в большинстве случаев, не только не выказывали особого внимания к благосостоянию рабочих классов и желания поднять заработную плату, но прямо отрицали справедливость какой бы то ни было попытки воспользоваться средствами покровительства для этой цели. Доктрины свободной торговли переплетались с учениями, которые сваливают на законы природы ответственность за бедность рабочего класса и поддерживают позорное равнодушие к его страданиям. Осуждая, на известных основаниях законодательное вмешательство в дела торговли, экономисты-фритредеры на тех же основаниях осуждали также вмешательство в дело регулирования рабочих часов, размера заработной платы и даже работы женщин и детей на фабриках. Объединяя протекционизм и деятельность рабочих союзов в одну и ту же предосудительную категорию, они провозглашали предложение и спрос единственным истинным и справедливым регулятором цены труда, как и цены чугунной болванки. Протестуя против ограничения в области производства богатства, они, в то же время, игнорировали чудовищную несправедливость в области его распределения и толковали, как о чемто справедливом и нормальном, о той конкуренции, при которой человеческие существа, лишенные естественных удобств к самостоятельной деятельности, из-за крайней нужды сбивают цену друг у друга. Все это правда. Но правда также и то, что труд нуждается кое в чем более существенном, чем ласковые слова, и что его нужды не могут быть удовлетворены разговорами, подобными тем, с какими мы обращаемся к лошади, когда желаем поймать ее, чтобы взнуздать и оседлать. Пусть те люди, которые расположены видеть в покровительстве нечто, отвечающее стремлениям рабочих, рассмотрят сначала, может ли быть истиной то, чтобы труд нуждался в покровительстве. Допустить, будто труд нуждается в покровительстве, значит признать его бессильным; значит согласиться на предположение, которым рабочий унижается до чего-то зависимого, и которое логически приводит к праву требовать, чтобы рабочий вотировал в интересе хозяина, снабжающего его работой. Уже в самом слове “покровительство” заключается нечто такое, что должно побуждать трудящихся к осмотрительному принятию того, что им предлагается под этим названием. Покровительство массам во все времена было предлогом к тирании, оправданием произвола и привилегий разного рода рабовладельцы оправдывали рабство, как покровительство рабам. Британский произвол в Ирландии признается необходимым для покровительства ирландцам. В своих рассуждениях о благе трудящихся протекционисты всегда впадают в тон снисходительного участия, которое оскорбляет людей, сознающих истинное достоинство труда, более, чем могло бы оскорбить их открыто выраженное презрение. Во всех изъявлениях их сочувствия слышится признание, что пауперизм есть естественное состояние труда, в которое всюду он должен впадать, где ему благосклонно не покровительствуют. Никто и вида не показывает, чтобы землевладельцы или капиталисты нуждались в покровительстве. Они, говорится повсюду, могут сами заботиться о себе; только лишь бедным рабочим надо покровительствовать. Что же такое труд, что он так нуждается в покровительстве? Разве не труд — творец капитала и производитель всякого богатства? Разве не те люди, которые трудятся, — кормят и одевают всех прочих. Как же тогда может быть, чтобы нуждались в покровительстве лишь одни рабочие? Когда первый человек вступил на землю, то кто же покровительствовал ему или кто снабжал его работой? Однако, где бы и когда бы он ни вступил на землю, он все же должен был иметь возможность добывать средства к жизни и воспитывать семейство! Когда мы примем в соображение, что труд есть производитель всякого богатства, то разве не станет для нас очевидным, что бедность и зависимое положение трудящихся суть ненормальные состояния, вытекающие из ограничений и захватов, и что труд, отклоняя покровительство, должен требовать себе лишь свободы? Есть люди, которые добиваются какого-либо расширения свободы, идут, при этом, не дальше, чем сколько нужно для их узких целей, — то это еще не есть основание относиться с недоверием к свободе. В течение многих лет утверждение нашей Декларации 11 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 12 независимости, что все люди созданы равными и наделены их Творцом неотчуждаемыми правами, применялось только лишь к белым людям. Но это никоим образом не делало ложным самый принцип. И не делает принцип ложным то обстоятельство, что он до сего времени применяется лишь к политическим правам. Таким же образом, если свобода торговли защищалась людьми, не питавшими симпатий к труду, то это не должно предубеждать нас против ее установлений. Разве может быть другой путь к промышленному освобождению массы, кроме пути свободы? 12 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 13 ГЛАВА III О МЕТОДЕ На палубе корабля люди тянут снасть и на его мачту поднимается рей. Человек вверху повис на талях, поднимающих рей. Содействует ли вес этого человека подъему рея или замедляет его? Это, конечно, зависит от того, на какое место талей действует этот вес; и на вопрос можно ответить, лишь проследив, совпадает ли действие этого веса с усилиями людей, которые тянут на палубе, или противоположно им. Если в вещах столь простых легко можно запутаться, заключая о причине по следствию, то насколько же больше увеличивается возможность ошибки в заключениях, относящихся к сложным явлениям общественной жизни. Большая часть того, что говорится в обычных спорах по тарифному вопросу, не имеет никакой цены; и если может служить для целей спора, то все же не может помогать открытию истины. Что такое-то явление существует вместе с другим явлением или следует за ним, никоим образом не служит доказательством того, что это второе явление есть причина первого. Делать такое допущение значит делать логическую ошибку post hoc, ergo propter hoc, которая может повести к самым превратным заключениям. Заработная плата в Соединенных Штатах выше, чем в Англии; и мы отличаемся от Англии тем, что имеем покровительственный тариф. Но допустить, что первое явление есть причина второго, мы имеем не более серьезных оснований, чем допустить, что эта более высокая заработная плата зависит от нашей десятичной монетной системы или от нашей республиканской формы правления. Тот факт, что Англия развивалась и богатела со времени отмены покровительственной системы, говорит в пользу свободной торговли не более, чем факт развития Соединенных Штатов при покровительственном тарифе — за покровительственный тариф. Никоим образом нельзя говорить, что такое-то учреждение хорошо, потому что страна, в которой оно существовало, благоденствовала при нем или дурно, потому что страна, в которой оно существует, не процветает. Никоим образом нельзя утверждать даже того, чтобы учреждения, существующие во всех процветающих странах и не существующие в отсталых, были бы, в виду этого, благодетельными. Ибо это в различные времена с уверенностью можно было бы утверждать о рабстве, о полигамии, об аристократии, о государственных церквах, и еще до сего времени можно утверждать о государственных долгах, о частной собственности на землю, о пауперизме или о существовании отличительно порочных или преступных классов. И даже если бы можно было доказать, что известные перемены в степени процветания страны, промышленности или какого-либо класса общества следовали за некоторыми другими изменениями в законах или учреждениях, то все же из этого нельзя было бы заключать, что эти изменения относятся друг к другу, как следствие к причине. Надобно было бы доказать сначала, что признаваемое нами за причину стремится производить признаваемое нами за следствие или — что, очевидно, невозможно в большинстве случаев — доказать отсутствие других причин, могущих произвести такое же действие. Почти бесконечная множественность причин, постоянно действующих в человеческом обществе, и почти бесконечная переплетаемость следствий со следствиями делают тот обычный способ рассуждения, который в логике называют методом простого перечисления, более чем бесполезным в общественных исследованиях. Что же касается ссылок на статистику, то пр них возникает добавочная трудность распознать, имеем ли мы дело с точной статистикой. Правда, “цифры не могут лгать”, но при их собирании и группировке бывает такая вероятность промахов и такое искушение к одностороннему подбору, что им решительно нельзя доверять в спорных вопросах, если только цифры эти не были подвергнуты строгой проверке. Ценность большей части доводов, опирающихся на статистику, хорошо поясняется рассказом о чиновнике, который, когда ему было поручено собрать статистику известного вопроса, пожелал наперед знать, какую сторону желательно ею поддержать. Под своей внушительной личиной точности цифры могут таить самые грубые ошибки и самые нелепые допущения. Чтобы определить действие покровительственных тарифов, мы должны исследовать, что такое они суть сами по себе и как они могут влиять. 13 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 14 Раскрыв их природу и тенденции, мы в состоянии будем взвесить все то, что говорится за или против них, и будем иметь нить, которая поможет нам проследить их действие среди сложных явлений общественной жизни. Ибо самые крупные общества отличаются от самых мелких лишь размером, и правила арифметики, которыми мы вычисляем прибыль или убыток в сделках на доллары, столь же применимы и к сделкам на сотни миллионов. Факты, которыми мы должны пользоваться, и принципы, которые мы должны прилагать к делу, суть обыкновенные факты, известные каждому из нас, и принципы, признаваемые каждым в обиходной жизни. Исходя из посылок, относительно которых не может быть сомнения, нам нужно лишь в рассуждении быть внимательными к каждому нашему шагу, чтобы достигнуть вполне надежных заключений. Мы не можем производить опытов над человеческими обществами, как то возможно для химиков над веществами природы или для физиологов — над животными. Мы не можем также найти двух наций, сходных во всех отношениях, кроме одного, и приписываем затем какое-либо различие в их условиях присутствию или отсутствию единственной причины, не уверившись наперед в действии этой причины. Но воображение предоставляет в наше распоряжение метод исследования экономических проблем, который в известных пределах является едва ли менее полезным, чем действительный опыт. Мы можем испытывать действие известных начал, умственно отделяя, комбинируя или выделяя условия. Позволю себе пояснить сказанное посредством примера, которым я уже пользовался однажды 1 . Когда я был мальчиком, я ходил на набережную вместе с товарищем смотреть первый железный пароход, пришедший из-за океана в Филадельфию. Слышать о железном пароходе было для нас тогда чем-то вроде того, как слышать о свинцовом змее или о деревянной кухонной печке. Недолго мы побыли на палубе этого парохода, как мой товарищ заметил презрительным тоном: “Э! Я вижу, в чем дело. Он весь выложен деревом, потому-то он и плавает”. Я не мог в ту минуту возражать ему, но не удовлетворился его объяснением и, сойдя на берег, стал доискиваться истины, производя опыты в уме. Если бы плавать этому пароходу позволяло дерево внутри него, то в таком случае чем больше было бы в нем дерева, тем выше поднимался бы он из воды. И вот, в уме, я нагрузил его деревом. Но, будучи хорошо знаком с процессом изготовления лодок из деревянных чурок, я сразу заметил, что он погрузился бы глубже, а не поднялся бы выше. Затем, я мысленно выбрал из него все дерево, подобно тому, как мы выдалбливали наши деревянные лодки, и понял, что таким образом облегченный пароход поднялся бы еще выше. Затем, в воображении, я проделал в нем дыру, и понял, что вода устремилась бы в него, и он стал бы тонуть, как то бывало с нашими деревянными лодками, снабженными свинцовым килем. И таким образом я заметил столь же ясно, как если бы я на самом деле производил эти опыты над пароходом, что плавать ему позволяла не деревянная обшивка внутри его, а его пустота, или, как я выразился бы теперь, вытеснение воды. И вот способами, подобными этому, с которыми все мы хорошо знакомы, мы можем изолировать, анализировать или комбинировать экономические принципы, и затем, увеличивая или уменьшая размер пропорции, или подвергать их рассмотрению через умственное увеличительное стекло, или расширять самое поле зрения. А это каждый может делать собственными силами. И в исследовании, к которому мы приступаем, я буду просить читателя лишь об одном: чтобы он ни в чем не полагался на меня. 1 Лекция, читанная студентам калифорнийского университета “об изучении политической экономии” в апреле 1877 г. 14 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 15 ГЛАВА IV ПОКРОВИТЕЛЬСТВО КАК ВСЕОБЩАЯ ПОТРЕБНОСТЬ Чтобы понять какой-либо предмет, часто бывает полезно посмотреть на него сначала, так сказать, со стороны и прежде, чем рассматривать его в подробностях, выяснить себе его отношения к другим предметам. Поступим так с покровительственной теорией. Покровительство, как термин, выражающий известную национальную политику, означает собой обложение пошлинами ввозимых товаров с целью оградить от конкуренции отечественных производителей таких товаров. Протекционисты утверждают, что каждая нация, для достижения наивысшего благоденствия, должна производить для себя все, что она способна производить, и что с этой целью должно ограждать отечественную промышленность от конкуренции иностранной. Они утверждают также (в Соединенных Штатах, по крайней мере), что и с целью сделать рабочих способными получать наивысшую заработную плату необходимо ограждать их таможенными пошлинами от конкуренции товаров, производимых в странах с более низкой заработной платой. Не оспаривая истинности самой теории, рассмотрим ее более общие отношения. Покровительственная теория, — не надо забывать этого, — утверждает общин закон, столь же верный по отношению к одной стране, как и по отношению ко всякой другой. Хотя протекционисты в Соединенных Штатах и говорят об “американском покровительстве” и “британской свободной торговле”, но очевидно, что покровительство может быть защищаемо и, по необходимости должно быть защищаемо, как имеющее всеобщую приложимость. Американские протекционисты пользуются аргументами иноземных протекционистов и, даже жалуясь на покровительственную политику других стран, как на вредную для Соединенных Штатов, все же выставляют ее как пример, которому должно следовать. Они утверждают, что по крайней мере до известного пункта национального развития покровительство всюду благодетельно для нации, а свободная торговля всюду вредна: что все процветающие нации достигали своего процветания путем покровительства, и что всякая нация, желающая достигнуть благоденствия, должна следовать политике протекционизма. И все аргументы протекционистов, чтобы иметь правдоподобие, должны быть универсальными; ибо было бы нелепо утверждать, что какая-либо теория национального роста и благоденствия, применимая к одним странам, неприменима к другим. Ввиду этого я попрошу теперь читателя, до сего времени признававшего покровительственную теорию, рассмотреть те следствия, какие предполагаются по необходимости универсальным характером этой теории. Именно попытка вникнуть в эти следствия привела меня к сомнениям в истинности самой теории. В течение нескольких лет, уже достигнув зрелого возраста, я тоже был протекционистом, или, вернее, воображал себя им, так как я принял это верование, не рассмотрев его толком, а принял, как все мы сперва принимаем наши верования, на основании одного авторитета других. Однако, насколько я думал о предмете, я был последователь. И когда Флорида и Алабама (крейсеры южан) топили в море американские суда, я думал об уничтожении последних, в конце концов, как о чем-то хорошем для того штата, в котором я жил, — для Калифорнии. Возраставшие риск и стоимость провоза через океан на американских судах (тогда единственный способ доставки товаров из Восточных штатов в Калифорнию), казалось мне, давали возникавшей промышленности Калифорнии как раз ту самую защиту от промышленности Восточных штатов, с их более низкой заработной платой и лучше устроенными промышленными предприятиями, которой она лишена была из-за постановления Федеральной конституции, запрещавшего тарифы отдельных штатов. Полное значение такого рода соображений оставалось неясным для меня до тех пор, пока мне не пришлось слышать, как один способный человек старательно развивал покровительственную теорию. Он говорил, что американская промышленность должна быть ограждена от конкуренции чужестранной: что мы должны обрабатывать наше собственное сырье и не допускать до ввоза ничего такого, что мы можем производить сами. И тогда-то я понял, что эти предложения, если они справедливы, должны быть 15 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 16 универсально справедливыми, что не только каждая нация должна отгородить себя от других наций, не только различные части сколько-нибудь значительной страны должны установить собственные тарифы для защиты своей промышленности от конкуренции других частей этой страны, но что каждое семейство должно последовать той же системе и отгородить себя от других семей. И эти-то выводы побудили меня взвесить те аргументы, которые я принимал ранее без внимательного рассмотрения. Мне кажется невозможным размышлять о необходимо универсальном характере покровительственной теории и в то же время не сознавать, что она противна нравственному чувству людей и несовместима с той простотой и гармонией, которые мы всюду видим в естественных законах. Что мы подумали бы о человеческих законах, данных в руководство правительству какой-либо страны, если бы они побуждали каждое семейство держать настороже против каждого другого семейства, тратить большую часть времени и труда на предупреждение обмена с другими семьями и искать благоденствия, противодействуя естественным усилиям других семейств достигнуть благоденствия? А однако покровительственной теорией предполагается, что именно такие законы даны были Создателем семействам людей, которые населяют землю. Ею предполагается, что в силу общественных законов, столь же неизменных, как физические законы, каждая нация должна ревниво стоять на стороже против других наций и воздвигать искусственные препятствия к международному обмену. Ею предполагается, что федерация человечества, — подобная той, которая препятствует установлению тарифов между штатами Американского союза, — была бы бедствием для человеческого рода, и что в идеальном мире каждая нация была бы ограждена от всех других наций цепью собирателей пошлин с их сподвижниками: шпионами и доносчиками. Подобная теория могла бы ужиться с той формой политеизма, которая назначала каждой нации отдельного и враждебного бога, но ее трудно согласить с идеей единства Творческого Разума и универсальных законов. Вообразите христианского миссионера, распространяющего во вновь открытой стране возвышенные истины евангелия мира и любви, — проповедующего о Боге, как о нашем отце, о братстве всех людей, об обязанности каждого относиться к интересам ближнего, как к своим собственным, и поступать с другими так, как мы желали бы, чтобы они поступали с нами. Мог ли бы он теми же самыми устами заявить потом своим слушателям, что в силу законов этого Бога каждая нация, чтобы благоденствовать, должна защищать себя от всех других наций посредством покровительственного тарифа? Религия и опыт одинаково учат нас, что наивысшее благо каждого заключается в благе других людей; что истинные интересы людей гармоничны, а не противоречивы; что благоденствие бывает следствием благоволения и мира, а нужда и гибель — следствием злобы и вражды. А покровительственной теорией предполагается противоположность национальных интересов; предполагается, что выгода для одного народа есть потеря для других; что каждый народ должен добиваться своего блага, делая постоянные усилия к тому, чтобы получить преобладание над другими народами и воспрепятствовать другим народам иметь преобладание над ним. Она делает отдельные народы соперниками, а не сотрудниками; она внушает ограничения, запрещения, обыски, захваты, — внушает, в сущности, войну, отличающуюся лишь оружием, а не духом своим, от той войны, при которой топят суда и жгут города. Можем ли мы представить себе, чтобы народы перековали мечи свои на орала и копья на серпы, и все же сохранили бы враждебные тарифы? Пусть называет себя какой-либо человек христианином или деистом, агностиком или атеистом, но может ли он, оглянувшись кругом, не заметить, что нужда и страдания вытекают неизбежно из себялюбия, и что золотое правило, которое учит нас относиться к интересам других людей столь же заботливо, как к своим собственным, внесло бы во всякое общество не только мир, но и довольство? Может ли быть, чтобы истина в отношении индивидуумов переставала быть истиной по отношению к нациям, — чтобы в одной сфере законом благоденствия был закон любви, а в другой — закон вражды? Напротив, мировая история свидетельствует нам, что бедность, падение нравственности и порабощение всюду являются неизбежными следствиями того духа, который внушает народам относиться друг к другу, как к соперникам и врагам. Всякая политическая истина должна быть нравственной истиной. Но кто же может признать в покровительственной теории нравственную истину? 16 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 17 Несколько месяцев тому назад, направляясь на запад, я ехал ночью в обществе четырех других пассажиров в курительном вагоне курьерского поезда Пенсильванской железной дороги. Разговор, начавшийся со скорых поездов, перешел к скорым пароходам и затем к таможенным проделкам. Один из пассажиров рассказывал, как, возвращаясь из Европы с чемоданом, наполненным подарками его жене, он многозначительно сказал чиновнику, намеревавшемуся осматривать его чемоданы, что он несколько торопится. “А на сколько вы торопитесь?” спросил чиновник. — “Да долларов на десять”, — отвечал он. Чиновник быстрым взглядом окинул чемодан и заметил: “Маловато вы торопитесь для этого.” — “Я дал ему еще десять, — закончил рассказчик, — и он пропустил мой чемодан”. Другой пассажир рассказывал затем, как при подобных же обстоятельствах он положил в свой чемодан великолепную пенковую трубку так, чтобы она была первым предметом, который бросился бы в глаза при поднятии крышки, и когда таможенный чиновник стал дивиться на нее, заметил ему, что она, мол, ваша. Третий пассажир говорил, что он просто клал бумажку на самом видном месте, на первый предмет в багаже, а четвертый свертывал в комок бумажку и совал ее с ключами в руку чиновнику. И это были почтенные деловые люди, — как я затем узнал, — один железопромышленник, другой владелец каменноугольных копей и двое остальных — мануфактуристы, — люди по меньшей мере средней нравственности и патриотизма. И они не только не видели ничего дурного в уклонении от платежа пошлин, но нимало не смущались необходимостью ложной клятвы, а на подкуп таможенных чиновников смотрели, как на забавную проделку. Я полюбопытствовал перевести разговор на предмет свободной торговли, и оказалось, что все они четверо были отъявленными протекционистами; а продолжая разговор несколько далее, я нашел, что они были также людьми глубоко верующими в право хозяина увольнять всякого рабочего, который вотировал бы за приверженца свободной торговли: ибо — по их словам — не должен есть хлеба хозяина тот, кто идет против него. Я привожу этот разговор потому, что он очень типичен. Всякий, кто путешествовал на трансатлантических пароходах, слыхал такие разговоры; и, конечно, огромное большинство американских протекционистов, посещавших Европу, возвращалось назад с покупками, которые они провозили тайком через границу даже ценой “таможенной клятвы” или бумажки досматривающему чиновнику. Многие из наших промышленников, наиболее практиковавших выгодный способ провоза товаров с оценкой ниже их стоимости, были людьми, занимавшими в обществе и религиозных кружках самое высокое положение, — людьми, которые из украденного ими щедро одаряли церкви и благотворительные общества. Не так давно один банкир, пользующийся большим уважением, человек чрезвычайно религиозный, — пренебрегавший, вероятно, предосторожностями четверых моих спутников, — уличен был в покушении провезти без платежа пошлин в своем багаже (за который клялся, что он не содержит ничего, оплачиваемого пошлиной), множество чрезвычайно ценных предметов для церкви! Совестливые люди будут, пока не привыкнут, избегать ложных клятв, подкупа и других средств, необходимых для уклонения от пошлин. Но найдется ли хоть кто-нибудь, даже из числа лиц, верующих в покровительство, кто на самом деле счел бы такие уклонения за нечто бесчестное само по себе? Найдется ли протекционист теоретик, который посовестился бы, если бы за ним никто не следил, — провезти через пароходную пристань или Ниагарский мост ящик сигар, брючный отрез или что-нибудь другое в этом роде? Да и с чего бы он стал совеститься, провозя такие вещи через набережную, реку или воображаемую линию, когда внутри таможенной границы он мог бы везти их тысячи миль и никто не препятствовал бы ему? Если бессовестные люди, ради своей частной выгоды, нарушают законы, клонящиеся к общему благу, то это еще ничего не доказывает; но что ни один человек не признает в душе тайный провоз товаров за преступление, — это обстоятельство говорит об очень многом. Будем ли мы признавать основание нравственных идей интуитивным или утилитарным, в обоих случаях тот факт, что покровительство не имеет опоры в нравственном чувстве, нельзя будет совместить с представлением, будто тарифы необходимы для благосостояния и прогресса человеческого рода. Если, как утверждают некоторые, нравственные понятия вложены в нас, как средство, которым наше поведение должно инстинктивно направляться к общему благу, то как могло случиться, что Создатель повелел бы людям достигать благоденствия посредством покровительственных тарифов, а их нравственное чувство оставалось бы чуждым такому повелению. Если же, как 17 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 18 утверждают другие, так называемые нравственные понятия суть результат человеческого опыта в распознавании того, что ведет к общему благу, то каким же образом могло случиться, что благодетельные последствия покровительства не развили в людях соответственных нравственных представлений? Сделать преступлением по закону то, что не есть преступление по совести, значит неизбежно подорвать уважение к закону; обратиться к содействию клятв, чтобы помешать людям делать то, в чем они не видят ничего безнравственного, значит ослабить святость клятвы. Подкупы, увертки, ложные клятвы неотделимы от таможенных тарифов. Может ли быть благом то, что приносит такие плоды? И система, которая требует таких шпионств и обысков, таких призываний всемогущего в свидетели содержимого каждого ящика, узелка или тюка, — система, которая всегда создавала и, по природе человека, всегда должна создавать подкупы и обманы, — может ли быть признана необходимой для благоденствия и прогресса человеческого рода? Посмотрите, к тому же, как резко расходится эта теория покровительства с обычными представлениями и привычками мысли. Кому бы пришло в голову рекомендовать какое-либо место для предполагаемого города или новой колонии на том основании, что к этому месту очень труден доступ? Однако, — будь справедлива покровительственная теория, — это на самом деле было бы выгодой. Кто станет смотреть на пиратство, как на содействующее цивилизации? Однако разборчивый пират, ограничивающий свои захваты лишь теми товарами, которые могут быть производимы в стране, куда они направлялись, был бы столь же благодетелен для этой страны, как тариф. Все мы, и протекционисты, и приверженцы свободной торговли, с одинаковым интересом и удовольствием слышим об улучшениях в перевозке товаров водой или сушей; все мы одинаково расположены видеть нечто благодетельное в открытии каналов, в постройке железных дорог, в углублении гавани, в усовершенствовании пароходов. Но если благодетельно все это, то как же могут быть благодетельны покровительственные тарифы? Все это стремится уменьшить стоимость перевозки товаров; тарифы стремятся ее увеличить. Будь справедлива покровительственная теория, — и всякое улучшение, удешевляющее провоз товаров между двумя странами, было бы обидой для человечества, пока не были бы соответственно повышены тарифы. Прямизна, быстрота и легкость, с какими птицы пронизывают воздух, естественно возбуждают желание человека. Его фантазия всегда давала ангелам крылья, и он всегда мечтал о том времени, когда способность пролетать воздушные пространства станет также и его достоянием. Что этот триумф есть нечто возможное для человеческой изобретательности, в этом едва ли кто может сомневаться в наш век чудес. И кто бы не стал приветствовать с восторгом известие об изобретении, которое осуществило бы мечту столетий и сделало бы плавание по воздуху столь же доступным, как плавание по океану? Однако, — будь справедлива покровительственная теория, — это господство над стихией было бы несчастием для человека, ибо оно сделало бы невозможным покровительство. Каждый город или деревня внутри страны, каждый клочок на всей земной поверхности сразу превратился бы в гавань всеобъемлющего океана, и народ, который пожелал бы тогда пользоваться благодеяниями покровительства, мог бы достигнуть этого уже не иначе, как накрывши крышей всю страну. И не только улучшения в перевозке враждебны покровительству, ему враждебны также всякие другие сокращающие труд изобретения и открытия. Утилизация природного газа обещает уменьшить спрос на американский каменный уголь в большей мере, чем мог бы уменьшить этот спрос беспошлинный ввоз иностранного угля. Бурением скважин были открыты недавно в штате Нью-Йорк обширные залежи чистой соли, и разработка их должна уничтожить солеваренную промышленность, для поощрения которой мы облагаем пошлиной иностранную соль. Мы удерживаем тариф с открытой целью не допускать продуктов дешевого иностранного труда; и тем не менее ежедневно изобретаются у нас машины, которые производят товары дешевле, чем их мог бы произвести самый дешевый иностранный труд. Очевидно, что единственным состоятельным тарифом мог бы считаться лишь китайский тариф, которым запрещалась бы не только иностранная торговля, но и всякое введение сокращающих труд машин. Цель покровительства, выражаясь кратко, состоит в том, чтобы воспрепятствовать доставлению в страну предметов, в сущности полезных и ценных, и через это вызвать в ней 18 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 19 производство таких предметов; тогда как люди в своих личных делах всегда желают не производства предметов, а обладания ими. 19 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 20 ГЛАВА V ПОКРОВИТЕЛЬСТВУЕМЫЕ ЕДИНИЦЫ Чем более вдумываешься в теорию, будто каждая нация должна “ограждать” себя покровительственным тарифом от всех других наций, тем более несостоятельной кажется она. И, во-первых, разве это не очевидная нелепость принимать за покровительствуемые единицы нации или страны и требовать, чтобы каждая из них имела покровительственный тариф? 2 Под нацией или страной в покровительственной теории понимается всякое независимое политическое деление. Так Великобритания и Ирландия рассматриваются, как одна нация, Франция, — как другая; затем идут отдельные нации: Германия, Швейцария, Соединенные Штаты, Канада, Мексика, каждая из республик Центральной или Южной Америки и т.д. но ведь эти деления произвольны. Они не совпадают с какими-либо различиями почвы, климата, расы или промышленности; они не обнимают какого-либо максимума или минимума поверхности или народонаселения. Они, сверх того, постоянно изменяются. Карты Европы или Америки, по которым теперь учатся дети в школах, очень отличаются от карт, по которым учились их отцы. Еще сильнее отличаются они от карт, составленных сто лет тому назад, или карт того более древних. Согласно этой теории, когда три британских королевства имели отдельные правительства, для их благосостояния было необходимо, чтобы они были ограждены покровительством друг от друга, и если бы Ирландия вернула свою независимость, то для нее была бы налицо эта необходимость; но этой необходимости не существует, когда эти три страны соединены под общим управлением. Маленькие государства, из которых немного лет тому назад состояли Германия и Италия, по этой теории, должны были ограждаться друг от друга, как они и ограждались, тарифами. Однако теперь, по этой теории, в отдельных тарифах для них не существует более надобности. Эльзас и Лотарингия, будучи провинциями Франции, нуждались в покровительстве для защиты от Германии. Теперь, сделавшись германскими провинциями, они нуждаются в покровительстве от Франции. Техас, будучи частью Мексики, требовал покровительственного тарифа для защиты от Соединенных Штатов. Теперь, сделавшись частью Соединенных Штатов, он требует покровительственного тарифа для защиты от Мексики. Мы, жители Соединенных Штатов, нуждаемся в покровительственном тарифе для защиты от Канады, а жители Канады нуждаются в тарифе для защиты от нас; но если бы Канада вступила в наш союз, то прошла бы необходимость в обоих этих тарифах. Разве все эти несообразности не доказывают того, что покровительственная теория лишена научной основы, что она берет начало не в какойлибо дедукции из принципов или индукции от фактов, а просто была изобретена для того, чтобы служить целям ее изобретателей? Политические перемены никоим образом не изменяют почвы, климата или промышленных нужд. Если три британские королевства не имеют теперь надобности в тарифах друг против друга, то они не имели в них надобности и до своего соединения. Если теперь нет ничего вредного для различных государств Италии или Германии вести между собой свободную торговлю, то в этом не могло быть для них вреда и ранее их соединения. Если Эльзас и Лотарингия извлекают теперь выгоду из свободной торговли с Германией, то извлекали бы ее и в то время, когда они были французскими провинциями. Если бы жители того берега Великих Озер и реки Св. Лаврентия не терпели вреда от свободной торговли своими продуктами в том случае, 2 Что протекционисты-писатели сознают эту нелепость, видно из их постоянных усилий внушить идею, слишком ложную, чтобы ее явно можно было выразить, будто нации не суть чисто произвольные деления человечества, а представляют из себя естественные или божественно предначертанные деления его. Сошлемся, чтобы не умножать примеров, на профессора Роберта Томсона (Thompson). В своей “Политической экономии” он определяет нацию, как “народ, говорящий одним языком, живущий под одним управлением, и занимающий непрерывную поверхность. Эта поверхность есть округ, которого естественные границы указывают на то, что он предназначен для поселения независимого народа”. Это определение напечатано крупным шрифтом, а внизу добавлено мелким: “лишь второй пункт этого определения должно считать существенным”. Однако, несмотря на допущение, что “нация” есть чисто произвольное политическое деление, профессор Томсон всюду в своей книге старается внушить уму читателя совсем иное представление, говоря то о “существовании наций, как частей мирового порядка, предназначенного Провидением”, то о “предназначенных Провидением границах между нациями” и т.п. 20 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 21 когда Канада вступила бы в Американский союз, то они и теперь бы не могли потерпеть вреда от свободной торговли с нами. Посмотрите, как не вяжется с покровительственной теорией свободная торговля, существующая между различными штатами Американского союза. Наш союз занимает площадь почти столь же обширную, как Европа; тем не менее протекционисты, утверждающие, что каждая европейская страна должна ограждать себя тарифом от всех остальных, не делают возражений против свободной торговли между Американскими штатами, — а некоторые из этих штатов не уступают по величине европейским государствам и не менее их различаются между собой по своим естественным богатствам и промышленному развитию. Если для своей пользя Германия и Франция должны отделяться покровительственными тарифами, то разве не следовало бы и НьюДжерси оградить себя тарифом от Нью-Йорка и Пенсильвании, а Нью-Йорку и Пенсильвании — от Нью-Джерси? И если Новая Англия нуждается в ограждении тарифом от провинции Квебэк, а Огайо, Иллинойз и Мичиган — от провинции Онтарио, то не ясно ли, что эти штаты нуждаются также в ограждении от штатов, примыкающих к ним с юга. Что за беда, если одни штаты принадлежат к Американскому союзу, а другие — к Канадской конфедерации? Промышленность и торговля, предоставленные самим себе, оказывают политическим границам не более внимания, чем птицы или рыбы. Очевидно, если сколько-нибудь истинна покровительственная теория, то она должна прилагаться не только к крупным политическим делениям, но также и ко всем их частям. Если какая-либо страна не должна ввозить из других стран товаров, которые может производить ее народ, то этот же принцип должен прилагаться также ко всякому подразделению этой страны, и каждый штат, каждое графство, каждый уезд должны ограждаться отдельным покровительственным тарифом. Более этого. Надлежащее приложение покровительственной теории требует разделения человечества на возможно мелкие политические группы, причем каждая из них ограждала бы себя своим собственным покровительственным тарифом. Ибо с расширением покровительствуемой единицы увеличивается и трудность приложения покровительственной теории. С каждым возрастанием таких стран, как Соединенные Штаты, уменьшается возможность покровительства, которое может прилагаться лишь к крупным политическим делениям. И если бы осуществилась мечта поэтов, и человечество объединилось бы в Мировой федерации, то возможность покровительства исчезла бы вовсе. С другой стороны, чем меньше покровительствуемая единица, тем совершеннее может к ней прилагаться теория покровительства. Протекционисты не заходят так далеко, чтобы признавать вредной всякую торговлю. Они утверждают, что каждая страна спокойно может ввозить то, чего она сама не в состоянии производить; но что каждая страна должна сокращать ввоз того, что она в состоянии производить сама. Таким образом, требуется различение, которое становится более и более возможным лишь по мере перехода к более мелким покровительствуемым единицам. Согласно покровительственным принципам, один и тот же тариф может соответствовать всем штатам нашего союза не более, чем одна пара сапог быть по ноге всем шестидесяти миллионам жителей нашей страны. Массачусетс, например, не может производить угля, железа или сахара. Эти товары, согласно покровительственным принципам, должны бы ввозиться в Массачусетс свободно, тогда как Пенсильвания должна бы иметь тариф на железо и уголь, а Луизиана — на сахар. Апельсины могут вырастать во Флориде, но не могут в Миннесоте; стало быть, Флорида нуждалась бы в покровительственных пошлинах на апельсины, а Миннесота — нет, и т.д. через весь список наших штатов. “Покровительствовать” всем штатам одним и тем же тарифом, значит пренебрегать, в отношении каждого из них, той частью покровительственной теории, которая допускает свободный ввоз товаров, не могущих производиться внутри страны. Такое покровительство, вынуждая отдельные штаты выплачивать более высокие цены за товары, которых они не могут производить, должно нейтрализовать благодеяния, получаемые им от покровительства товарам, которые они производят. Далее, хотя Массачусетс, на основании покровительственной теории, не должен нуждаться в покровительственном тарифе на уголь, железо и сахар, которых он не может производить, но он должен нуждаться в защите тарифом от быков, свиней и хлеба, которыми его “наводняют” с Запада во вред его земледелию и скотоводству. Ведь таможенное покровительство земледелию и 21 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 22 скотоводству сделало бы его способным производить скота и хлеба достаточно для его внутреннего потребления. С другой стороны, Запад нуждается в защите от сапогов, башмаков и шерстяных товаров Массачусетса; ибо при таможенной защите от них кожи и шерсть Запада перерабатывались бы на месте, взамен того, чтобы увозиться на далекое расстояние в необработанном виде и затем возвращаться в виде готовых изделий. Таким же образом железопромышленники в Огайо нуждаются в защите от Пенсильвании более, чем от Англии, и было бы лишь насмешкой ограждать углепромышленников Скалистых гор от угля Новой Шотландии, Британской Колумбии и Австралии, — которые не могут конкурировать с ними, — и не ограждать их от угля Айовы, или защищать тарифом возникающую бумагопрядильную промышленность юга от Великобритании и оставлять ее без защиты от Новой Англии. Согласно покровительственной теории, таможенная защита наиболее нужна между странами со сходной промышленностью. Все протекционисты согласны, что Соединенные Штаты нуждаются в защите от Великобритании более, чем от Бразилии, а Канада — в защите от Соединенных Штатов более, чем от Индии; все они согласны, что если мы должны иметь с кем свободную торговлю, так это со странами, наиболее отличающимися от нас по своим произведениям. Но вот, между Нью-Гэмпширом и Вермонтом, между Индианой и Иллинойсом или между Канзасом и Небраской, по их произведениям и производительным силам, существует более разницы, чем между Соединенными Штатами, в целом, и любой иноземной страной. Стало быть, по покровительственной теории, тарифы между этими штатами более нужны, чем тарифы между Соединенными Штатами и иноземными странами. А так как соседние уезды различаются по своим промышленным способностям менее, чем соседние штаты, то, выходит, что они еще того более нуждаются в покровительственных тарифах. Тринадцать американских колоний соединились как тринадцать независимых государств, и каждое из них сохраняло во всей полноте право вводить какие угодно налоги, в том числе и налог на ввозимые товары. От права назначать последний налог они отказались лишь в 1787 году, одиннадцать лет спустя после Декларации независимости, когда была принята ими федеральная конституция. Если бы покровительственная теория, господствовавшая тогда в Великобритании, имела в то время над американским народом ту власть, какую она получила впоследствии, то, конечно, соединившиеся штаты никоим образом не отказались бы от права ограждать себя друг от друга покровительственными тарифами. Продолжай наш союз свое существование в том виде, каком он впервые возник, или упусти из виду творцы конституции запрещение тарифов между штатами, и отдельные штаты, подражая британской системе покровительства, без сомнения, вскоре начали бы предъявлять требования защиты от других штатов столь же энергичные, как и требования защиты от чужих стран, а доводы, приводимые теперь против свободной торговли с чужими странами, приводились бы также теперь против свободной торговли между различными штатами. Не могло бы быть сомнения и в том, что если бы наше политическое развитие сделало у нас уезды независимыми друг от друга, то мы встречали бы теперь в наших уездах и деревнях такое же требование защиты от промышленности других уездов и деревень, какое мы встречаем теперь в отношениях между нациями. Я пишу на Долгом острове, близ города Ямайки, и мне кажется, что я мог бы сделать жителям этого городка столь же полезное предложение, как то, какое делают протекционисты населению Соединенных Штатов. Я мог бы сказать торговцам Ямайки: “Ваши горожане отправляются теперь в Нью-Йорк, когда желают купить пару платья или материи, оставляя на вашу долю лишь торговлю тесемками; а телеги крестьян, которые тянутся каждую ночь длинной вереницей через вашу заставу, отвозя продукты в Нью-Йорк и Бруклин, едут назад с запасами на следующий день. Покровительственный тариф заставил бы делать эти покупки здесь. Таким образом барыши, какие уходят теперь в Нью-Йорк и Бруклин, доставались бы Ямайке; вам потребовались бы более обширные магазины и лучшая стройка; вы могли бы платить вашим приказчикам и рабочим более высокую плату; вам потребовалось бы большее содействие банков; вы стали бы смелее публиковаться в ямайских газетах, и таким образом ваш город стал бы расти и процветать”. “Сверх того, — мог бы сказать я, — какая бесполезная трата труда возить молоко и масло, цыплят, яйца и овощи в Нью-Йорк и Бруклин и возвращаться с другими предметами. Гораздо лучше было бы для наших крестьян, если бы они имели свой местный рынок, а этого мы могли бы 22 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 23 добиться для них посредством тарифа, который оградил бы ямайскую промышленность от конкуренции Нью-Йорка и Бруклина. Одежда, сигары, сапоги, башмаки и земледельческие орудия могли бы столь же хорошо производиться здесь, как и во всех городах. Почему нам не иметь бумагопрядильни, шерстяной фабрики, литейной мастерской, короче, всех тех учреждений, которые необходимы для удовлетворения нужд вашего народа? Чтобы завести их, нам нужен лишь покровительственный тариф. Для такого рода предприятий, когда они обеспечены покровительством, легко находится потребный капитал, и вскоре мы стали бы вывозить то, что теперь ввозим, а наши крестьяне стали бы находить спрос на свои продукты, так сказать, у своего порога. Даже если бы они первое время и принуждены были переплачивать во всем, что покупают, то все же они были бы вознаграждены за потерю в более высоких ценах, которые они получали бы за продаваемое ими, да сверх того еще были бы избавлены от необходимости таскаться за восемь или за десять миль до Бруклина или Нью-Йорка. Таким образом Ямайка, вместо того, чтобы оставаться маленьким городишком, превратилась бы, благодаря промышленности, созданной покровительственным тарифом, в обширный город, в то время как возросший спрос на труд повысил бы заработную плату и сделал бы более постоянной работу”. Я полагаю, что все сказанное мною было бы, по меньшей мере, столь же основательно, как те аргументы в защиту покровительства, какие преподносятся теперь всему населению Соединенных Штатов. И мне кажется, что ни один человек, имевший случай говорить с уездными торговцами или просматривавший заметки местных газет, — не станет сомневаться в том, что если бы были независимы наши уезды, то и уездные протекционисты встречали бы такой же радушный прием, каким пользуются теперь тарифные защитники наций. Тем не менее, чтобы довести покровительственную теорию до ее логических следствий, нам нельзя было бы остановиться на таможенной защите штата от штата, уезда от уезда, деревни от деревни. Если покровительственные тарифы необходимы между нациями, то они необходимы не только между политическими подразделениями, но и между отдельными семьями. Если нации не должны покупать у других наций то, что они могут производить у себя, то разве не должно запретить, в силу того же принципа, — и каждому семейству покупать то, что оно может само произвести? Общественные законы подобно физическим законам должны прилагаться столь же хорошо к молекулам, как к агрегатам. Однако же то общественное состояние, при котором принцип покровительства был бы развит с такой полнотой, представляло бы из себя состояние глубокого варварства. ГЛАВА VI ТОРГОВЛЯ Покровительство есть синоним защиты. Покровительствовать, значит защищать или охранять от чего-либо, предупреждать что-либо. Что же предупреждается покровительственным тарифом? Предупреждается торговля. Говоря точнее, предупреждается та часть торговли, которая состоит в привозе из других стран товаров, которые могли бы производиться у себя. Но торговля, от которой “покровительство” стремится предохранить и защитить нас, не есть что-либо совершающееся без участия человеческой воли, подобно наводнению, землетрясениям или вихрю. Торговля предполагает человеческое действие. До тех пор, пока нет людей, которые желают торговать или пытаются торговать, не может быть и никакой надобности в предохранении или защите от торговли. От чьих же усилий торговать покровительство предохраняет и защищает нас? Если бы я задал себе этот вопрос, не освоившись вполне с предметом, я сказал бы, что люди, от которых “покровительство” защищает нас, суть иностранные производители, желающие продавать свои товары на наших отечественных рынках. И во всех доводах протекционистов всюду наталкиваемся мы на то предположение, что иностранцы постоянно стремятся навязать нам свои продукты, и покровительственный тариф является средством для защиты нас от их стремления. Нетрудно, однако, заметить, что одного усилия иностранцев продать нам свои произведения было бы еще недостаточно, чтобы сделать необходимым тариф. Ибо желание одной 23 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 24 стороны, как бы оно ни было сильно, не может, само по себе, создать торговли. Для каждой торговой сделки необходимы две стороны, желающие ее и идущие навстречу друг к другу. Никто не может купить до тех пор, пока не находится человека, желающего продать, и никто не может продать до тех пор, пока не находится другого человека, желающего купить. Если бы американцы не желали покупать иностранных товаров, то иностранных товаров нельзя было бы продавать в Америке даже и в том случае, если бы там не было никакого тарифа. Действительная причина торговли, которую наш тариф стремится предупредить, заключается в желании американцев покупать иностранные товары, а не в желании иностранных производителей продавать их. Таким образом покровительство, в сущности, предохраняет от того, чего желают сами “покровительствуемые”. Не от иностранцев предохраняет и защищает нас покровительство, а от нас самих. Торговля не есть нашествие. Ей предполагается не насилие с одной стороны и сопротивление с другой, но взаимное согласие и удовлетворение. Торговли не может быть до тех пор, пока торгующие стороны не придут к соглашению, все равно, как не может быть ссоры до тех пор, пока спорящие стороны не дойдут до вражды. Англия, говорим мы, добилась торговли с Китаем, а Соединенные Штаты — с Японией. Но в обоих случаях никто не требовал, чтобы торговал народ, а требовали только, чтобы правительство допустило торговлю. Если бы народ не желал торговли, то было бы бесполезно открытие гаваней. Цивилизованные нации пользуются, однако, своими армиями и флотами не для того, чтобы открывать друг у друга гавани для торговли, а для того, чтобы при ссорах закрывать их друг у друга. И что они при этом стараются предупредить, так это скорее привоз товаров, чем их вывоз — импорт более, чем экспорт. Ибо народу можно нанести более существенный вред, не дозволяя ему получать товары, чем не дозволяя ему отсылать их. Торговля не требует содействия военной силы. Свобода торговли состоит просто в дозволении народу покупать и продавать так, как он сам хочет покупать и продавать. Содействия военной силы требует покровительство, ибо оно состоит в недозволении народу делать то, что он желает. Покровительственные тарифы в такой же мере суть проявление военной силы, как и блокирующие эскадры, и цель у них одна и та же — предупредить торговлю. Разница между ними состоит в том, что блокирующие эскадры являются средством не допускать до торговли своих врагов, а покровительственные тарифы — средством не допускать до торговли свой собственный народ. Таким образом покровительственная теория учит нас поступать с собой во время мира так, как поступают с нами враги во время войны. Может ли быть большее злоупотребление языком, как прилагать к торговле термины, внушающие мысль о вражде, и говорить об одной нации, как о наводняющей, заполняющей другую товарами? Товарами! Да что такое товары, как не те прекрасные вещи, которые каждый из нас хотел бы иметь? Разве не нелепо говорить об одной нации, заполоняющей своими товарами другую? Какой человек, в отдельности, пожелал бы, чтобы его предохраняли от такого полона? Кто стал бы хлопотать, чтобы его оградили от наводнения платками и платьями для жены и дочерей, лошадьми и экипажами; чтобы защитили от затопления одеждой, колониальными товарами, сигарами, картинами или другими ценными предметами? Кто бы отнесся благосклонно к предложению оказать ему покровительство, отогнавши от него людей, которые желали бы доставить ему такие предметы? И мало того, что одна нация не может продавать другой до тех пор, пока эта другая не пожелает покупать, — международная торговля, в сущности, даже и не состоит в отправке товаров на продажу. Огромная масса товаров, ввозимых в каждую цивилизованную страну, состоит из предметов, заказанных населением этой страны и привозимых на его страх. Это верно даже по отношению к Соединенным Штатам, хотя вследствие нашего тарифа множество товаров, которые, при иных условиях, доставлялись бы сюда из Европы американскими торговцами, высылается теперь сюда европейскими производителями, из-за больших удобств для оценки их ниже стоимости. И никоим образом не импортер является виновником ввоза товаров. Привозятся ли они сюда американскими импортерами, посылаются ли они сюда иностранными экспортерами, — в обоих случаях причина их доставки к нам заключается в том, что они спрашиваются американским народом. Именно спрос розничных покупателей создает привоз товаров. И таким образом 24 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 25 покровительственный тариф есть запрещение народу не того, что другие желают делать для него, но что он сам желает делать для себя. Когда в обычной речи мы говорим об индивидуумах или обществах, как о защищаемых или ограждаемых от чего-либо, то мы всегда предполагаем существование внешних врагов или опасностей: холода, жара, диких зверей, ядовитых гадов, огня, болезней, разбойников или дикарей, — вообще, всего того, что стремится причинить вред, которого желают избежать покровительствуемые. Единственные случаи, в которых смысл этих слов обыкновенно не заключает в себе представления о внешнем враге или опасности, суть те случаи, в которых покровители заботятся о слабоумных, помешанных, пьяницах или малых детях, ограждая их от их собственных неразумных поступков. Однако системам ограничения, которые от своих приверженцев получили название “покровительственных”, не достает обоих этих существенных признаков истинного покровительства. Они защищают народ не от внешних врагов или опасностей, а от того, чего желает сам народ. В то же время это “покровительство” не есть и покровительство лиц более сильного ума, ибо человеческая изобретательность до сего времени оказывалась неспособной придумать такой порядок, при котором за парламентом или конгрессом обеспечено было бы понимание дел более глубокое, чем то, какое доступно народу, ими представляемому. Я не отрицаю того, что там, где вводятся покровительственные тарифы, делается это в согласии с волей народа. Я хочу лишь отметить тот факт, что народ, даже вводя у себя покровительственные тарифы, продолжает, однако, желать того, от чего он стремится оградить себя этими тарифами. Это можно видеть из стремления ввоза продолжаться несмотря на тарифы; из расположения граждан уклоняться от платежа таможенных пошлин всюду, где это возможно, и из того факта, что требуют введения тарифа, для предупреждения ввоза иностранных товаров, обыкновенно те самые лица, которых спрос на эти товары является причиной их ввоза. Пусть какой-либо народ, сплошь состоящий из протекционистов, единодушно установил бы тариф — и все же этот тариф был бы ограничением того, чего желал бы этот народ и что он продолжал бы делать несмотря ни на что. Протекционисты бывают протекционистами только в теории и в государственных делах. А когда им приходится покупать то, что нужно, то они всегда их протекционистов превращаются во фритрэдеров. Я говорю это не для того, чтобы доказать несостоятельность протекционистов, а для того, чтобы отметить нечто более существенное. “Я пишу”. “Я дышу”. В обоих предложениях говорится о некоторых действиях одного и того же индивидуума, но о действиях различного рода. Я пишу сознательно и при участии воли; я дышу инстинктивно. Я сознаю, что я дышу лишь тогда, когда я подумаю об этом. Однако мое дыхание продолжается, невзирая на то, думаю я о нем или нет, — продолжается, когда мое сознание поглощено бывает размышлениями или дремлет во время сна. Хотя я всеми силами стараюсь остановить дыхание, однако, несмотря на мои усилия, я все же продолжаю дышать и буду это делать до тех пор, пока не кончится моя жизнь. Другие жизненные отправления еще того более выходят за пределы сознания и воли. Мы живем посредством непрерывного выполнения многоразличных и тонких процессов, которые обнаруживаются только в своих результатах и почти не допускают сознательного руководства. Между человеком и обществом в отношении жизненных процессов существует аналогия, которая становится все более и более близкой по мере того, как прогрессирует цивилизация и усложняется общественная жизнь. Та сила целого, которая сосредоточивается в правительствах, ограничена пределами сознания и действия почти столь же тесными, как те пределы, которыми ограничивается сознательная воля личности; не многим шире по своим размерам и то объединение личных верований и желаний, которое известно под именем общественного мнения. Но сверх национального руководства и вне национального сознания существует еще жизнь частей, взаимодействие между ними и отправление функций, которые для общественного организма суть то же, что жизненные процессы — для животного. То, что случилось бы с индивидуумом, если бы все отправления его тела были поставлены под контроль сознания, — так что он мог бы позабыть дышать или мог бы неверно рассчитать количество желудочного сока, потребного для пищеварения, или спутаться в отношении того, что должны удалить его почки из крови, — то случилось бы и с нацией, если бы всякая индивидуальная деятельность стала направляться в ней правительством. 25 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 26 И хотя народ в совокупности может установить тариф, чтобы предупредить торговлю, тем не менее все же потребности и желания лиц, его составляющих, не перестанут побуждать его к торговле, как не перестанет сердце гнать кровь у человека, наложившего лигатуру вокруг своей руки. Ибо стремление каждого индивидуума удовлетворить свои желания с наименьшей затратой труда, побуждающее торговать, столь же инстинктивно и настойчиво, как те веления, которым подчиняются жизненные органы тела. Торговлю создают не импортер и экспортер, но ежедневный и ежечасный спрос людей, которые никогда не думают о ввозе или вывозе и которым торговля доставляет то, чего они желают, подобно тому, как кровообращение доставляет каждой клетке тела то, что ей требуется. Для людей так же естественно торговать, как для крови — обращаться. Человек есть от природы торгующее животное, побуждаемое к торговле настойчивыми желаниями; живущее в мире, где все указывает на то, что он должен торговать, и находящее в торговле средство к общественному развитию. Без торговли люди оставались бы дикарями. Где каждое семейство кормится хлебом, добытым собственными руками; живет в доме, построенном собственными руками; носит одежду, сотканную собственными руками, и работает орудиями своего изделия, — там никто не может иметь ничего более самого необходимого для жизни, и за каждым местным неурожаем должен следовать голод. Люди, живущие такой жизнью, будут независимыми людьми, но их независимость будет независимостью зверей. Они будут бедны, невежественны и совершенно беззащитны от стихий и перемен погоды. Общественное состояние, к которому логически должна вести покровительственная теория, было бы самым низшим состоянием, в каком только когда-либо находился человек, — состоянием, от которого он далеко ушел вперед. Он прогрессировал, только лишь научаясь удовлетворять свои желания при помощи обмена со своими товарищами, — освобождая и расширяя торговлю. Разница между голыми дикарями, обладающими лишь зачатками искусств, преклоняющимися из-за невежества и слабости перед силами природы, и нами, людьми наивысшей цивилизации, с нашим богатством, знаниями и силой, обязана своим происхождением замене независимости, которая есть цель покровительственной системы, той взаимной зависимостью, которая является вместе с торговлей. Люди не могут прилагать своих сил к производству лишь одного предмета из всего множества их, потребного для удовлетворения человеческих нужд, до тех пор, пока они не будут в состоянии обменивать своих продуктов на производимое другими людьми. И таким образом только лишь тогда, когда развитие торговли дозволит разделение труда, может развиваться, выходя из зачаточного состояния, искусство, накопляться знание и проявляться дух изобретения; и только лишь тогда развитие производительных сил может настолько превзойти их затрату на поддержание жизни, что сделается возможным досуг и накопление капитала. Если бы устранить торговлю значило возбудить промышленность и поднять благосостояние, то в тех местностях, где человек был бы наиболее изолирован, мы обнаруживали бы и его первые успехи. Естественное покровительство отечественной промышленности, какое представляют из себя скалистые горные цепи, жгучие пустыни или моря, слишком широкие и бурные для утлого суденышка первобытного морехода, — сопутствовало бы всегда первые проблески цивилизации и вызывало бы ее наиболее быстрый рост. Но на самом деле, как раз в тех местах, где было всего более удобств для торговли, находим мы и первые попытки к накоплению капитала и первое возникновение цивилизации. Где есть доступные гавани, судоходные реки и большие, людные дороги, там возникают города, там развиваются науки и искусства. И по мере того, как торговля становится свободной и разносторонней, по мере того, как строятся дороги и совершенствуется судоходство, по мере того, как уничтожается пиратство и разбой, а мирные трактаты кладут конец хроническим войнам, — по мере того увеличивается богатство и развивается цивилизация. Все наши великие, сберегающие труд изобретения, начиная с монеты и кончая паровой машиной, обязаны своим происхождением торговле и содействуют ее распространению. Торговля всегда была укротительницей войн, искоренительницей предрассудков, распространительницей знаний. Именно благодаря торговле полезные семена и животные, полезные искусства и изобретения распространялись по всему миру, и люди, живущие в одном месте, получали возможность не только приобретать продукты людей, живущих в других местах, но также пользоваться их наблюдениями, открытиями и изобретениями. 26 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 27 В мире, созданном согласно покровительственным принципам, все земли, пригодные для заселения, имели бы одну и ту же почву и климат и были бы приспособлены для одних и тех же производств, так что жители каждой местности имели бы полную возможность производить у себя дома все то, что им могло бы потребоваться. Моря и реки там не допускали бы судоходства, и каждый маленький округ, предназначенный для занятия отдельным государством, был бы огражден покровительственной горной цепью. Если бы мы очутились в таком мире, то мы там сразу заметили бы предназначение природы к тому, чтобы каждый народ развивал свою промышленность независимо от прочих; но мир, в котором мы живем, не только приспособлен к сношению различных стран между собой, но и самым распределением богатств, какие он доставляет человеку, побуждает обитателей различных местностей торговать друг с другом для полного удовлетворения своих желаний. Различия в почве и климате, распределение воды, леса и ископаемых, морские и воздушные течения создают бесконечное разнообразие в приспособлении различных мест к различным производствам. Мало того, что один пояс доставляет сахар и кофе, бананы и ананасы, а другой — пшеницу и ячмень, яблоки и картофель; один — доставляет меха, а другой — хлопок; мало того, что здесь мы встречаем холмы, приспособленные для пастбищ, а там — долины, пригодные для пахоты; здесь — гранит, а там — глину; в одном месте — железо и уголь, а в другом — медь и свинец; мало этого, существуют различия, настолько тонкие, что мы хотя и знаем по опыту об их существовании, а тем не менее не в силах бываем сказать, чем именно они обусловливаются. Вино известного качества производится лишь в одном месте, а в другом месте от той же самой лозы уже не получается того же вина, хотя там почва и климат, повидимому, такие же. Некоторые местности без явной причины прославились производствами одного рода, а другие — производствами другого. И опыт часто показывает нам, что даже на одном и том же поле, в различных частях его, различно развиваются растения. Это бесконечное разнообразие в приспособлении различных частей земной поверхности к производству разного рода предметов, потребных для человека, показывает нам, что природа не имела в виду, чтобы каждый человек для удовлетворения своих нужд зависел лишь от своего собственного производства. Напротив, оно указывает нам, что природа имеет в виду обмен между людьми, все равно, как хозяин, когда он ставит на стол мясо перед одним гостем, овощи — перед другим и хлеб — перед третьим, показывает тем самым, что он имеет в виду обмен услуг между гостями. Другие естественные факты имеют подобное же значение. Издавна было замечено, что крестьянин, для достижения наилучших урожаев, не должен высевать семена, выращенные на его же поле, а должен брать семена, привезенные издалека. Кровь домашних животных, видимо, всегда улучшается благодаря привозным производителям, так что птицеводы, например, находят полезным продавать своих самцов и заменять их самцами, привезенными из других мест. Сохраняет ли тот же закон свое значение или не сохраняет в отношении физической природы человека, но известно, что смешение национальностей всегда приводит к подъему умственных сил: пропадают предрассудки, изощряются способности, обогащается язык, подвергаются сравнению привычки и обычаи и зарождаются новые идеи. Самыми прогрессивными народами всегда были, если не народы смешанной крови, то, во всяком случае, народы, которые всего более приходили в соприкосновение с другими народами и всего более научались от других народов. “Не спрашивай старого, а спрашивай бывалого”, — это верно и в отношении народов. Не менее замечательно также то обстоятельство, что все изобретения и открытия, столь быстро увеличивающие нашу власть над природой, обязательно требуют большого разделения труда, расширяя в то же время торговлю. Так что каждый шаг на пути совершенствования уничтожает независимость и увеличивает взаимную зависимость между людьми. Основным условием прогресса, очевидно, является требование, чтобы люди вступали между собой в более и более тесную связь и становились все более и более зависимыми друг от друга. Таким образом, те ограничения, которые предписывает нам налагать на себя покровительственная система, должны содействовать национальному благоденствию не более, чем перевязки, препятствующие обращению крови, телесному здравию и удобству. Покровительственная система заставляет нас платить жалованье чиновникам, выдавать награды шпионам и доносчикам, плодить обманы и ложные клятвы. И для чего же? Для того, чтобы предохранить и защитить себя от чего-то такого, чем не нарушается нравственный закон, к чему побуждает нас инстинкт, без чего мы никогда не выбрались бы из варварского состояния, и что 27 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 28 признается, как в физической природе, так и в общественных законах, за нечто согласное с планами Творца. Правда, протекционисты не осуждают всякой торговли, и если некоторые из них желали бы, чтобы огненные моря преграждали доступ иностранным товарам, зато другие, более рассудительные и менее логичные, все позволяют стране ввозить те продукты, которых она не в состоянии производить сама. Международная торговля, которую они признают безвредной, не достигала бы и одной десятой, а может быть и одной двадцатой международной торговли, существующей в настоящее время; так что, поскольку это касается нашей страны, те предметы, которых мы не могли бы производить у себя, ограничивались бы, самое большее, немногочисленными произведениями жаркого пояса, — да и они, при надлежащем покровительстве, могли бы выращиваться здесь, на месте, искусственным теплом, при побочном содействии стеклянной и каменноугольной промышленности. Тем не менее, поскольку это касается правильности самой теории, представляется делом совершенно безразличным, велика или мала та торговля, которую дозволяет “покровительство”, сравнительно с той, какую оно запрещает. То, от чего призывает нас защищаться и ограждаться “покровительство”, есть торговля. А производится ли она между жителями одной и той же страны или между жителями различных стран; получаем ли мы через нее предметы, которые мы можем производить сами, или предметы, которых мы сами не можем производить, — все равно, сущность ее всегда остается одной и той же. Если я торгую с жителем Канады, мексиканцем или англичанином, то делаю это из-за того же самого побуждения, из-за какого я торгуюсь со своим соотечественником, жителем Соединенных Штатов, — из-за того, что мне более хочется иметь вещь, которую он дает мне, чем вещь, которую я даю ему. Почему же я должен отказываться от торговли с иностранцем скорее, чем от торговли со своими согражданами, когда моя цель в торговле состоит не в его, а в моей выгоде? И разве это не будет обидой для меня в первом случае, совершенно так же, как и во втором, если станут предупреждать мою торговлю. Что мне за дело до того, могу ли я или не могу сам производить те предметы, ради которых я веду торговлю. Если бы я не хотел того предмета, который я должен получить, более того предмета, который я должен отдать, то я не желал бы и вести торговлю. Вот крестьянин предлагает своему соседу лошадь, которая ему самому не нужна, в обмен на пару коров, которые ему нужны. Оказали ли бы мы услугу этим крестьянам, не допустив этого обмена на том основании, что один из них мог бы сам выращивать лошадей, а другой — сам выращивать коров? Тем не менее, если бы один крестьянин жил на американской стороне границы, а другой — на канадской, то именно так в отношении их поступили бы оба правительства, американское и канадское. Это называется покровительством. То обстоятельство, что население благодаря торговле может приобретать предметы, которые оно само не может производить по местным условиям, — является лишь одним из многих благодеяний торговли. Это благодеяние, однако, настолько бросается в глаза, что его не могли совсем обойти молчанием протекционисты, и излюбленной доктриной американских протекционистов явилось учение о том, что торговля должна следовать не по параллелям широт, а по меридианным линиям: ибо большие различия в климате, — а следовательно, и в естественных произведениях, — наблюдаются между севером и югом 3 . Наиболее желательным изменением в устройстве мира, по этой теории, было бы разделение его на “страны”, состоящие из узеньких полосок, следующих одна за другой от экватора, с высокими тарифами на каждой стороне полосок и на экваторе, а на полюсах, вместо тарифов, были бы полярные льды. Но пока, вопреки убеждению, будто торговля должна вестись между севером и югом более, чем между востоком и западом, великое движение мировой торговли на самом деле совершается, да и всегда совершалось, между востоком и западом. И ясно, почему это так. Ведь народы, наиболее сходные по своим привычкам и потребностям, будут предъявлять друг другу наибольший спрос на произведения каждого из них, а переселенческое движение и ассимилирующие влияния проявлялось более между востоком и западом, чем между севером и югом. 3 “Таково, значит, наше положение в отношении торговли... она должна обменивать произведения различных поясов и климатов, следуя в своих движениях через океаны по линиям долготы более, чем по линиям широты” (Гораций Грили, Политическая экономия, с. 39). “Законное и естественное торговое движение совершается скорее вдоль меридианов, чем по параллелям широт” (Проф. Роберт Эллис Томсон, Политическая Экономия, с. 217) 28 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 29 Различие географических широт есть лишь один из элементов различия в климате, а различие в климате есть один лишь из элементов бесконечного разнообразия естественных произведений и сил природы. Нигде природа не дает труду всего того, что признает полезным человек. Приспособленность к одному классу произведений предполагает неприспособленность к другим. А торговля, позволяя нам приобретать каждый из предметов, потребных для нас, из местностей, наиболее приспособленных для его произведения, дает нам возможность утилизировать наивысшие силы природы при производстве всех потребных предметов и через это увеличивать в огромной мере ту сумму различных предметов, которую может произвести данное количество труда, затраченного в какой-либо местности. Но, что еще важнее, торговля позволяет нам также утилизировать в производстве наивысшие силы человеческого фактора. Каждый человек не может производить одинаково хорошо все предметы. Существуют различия физических и умственных способностей, которые делают людей не одинаково пригодными для выполнения различных работ, потребных для удовлетворения человеческих нужд. Еще большую важность имеет различие, возникающее благодаря развитию специальных навыков. Посвящая себя одной какой-либо отрасли производства, человек может достигнуть искусства, которое даст ему возможность, с одинаковой затратой труда производить несравненно более того, что он мог бы производить, не делая на этой отрасли производства своей специальности. Двадцать мальчиков могут иметь одинаковые способности к любому из двадцати производств, но если каждый из них будет изучать все двадцать производств, то никто из них не сделается хорошим работником ни в одном из них. Тогда как, если каждый мальчик посвятит себя одному какому-либо производству, то каждый из них может сделаться в нем хорошим работником. В этом случае не только будет сбережение времени и труда, потребных для изучения дела, но каждый мальчик, занимаясь одним делом, будет работать в гораздо лучших условиях, будет в состоянии приобретать инструменты и пользоваться орудиями, недоступными для него в том случае, если бы он занимался всеми двадцатью производствами. И как существуют различия между индивидуумами, делающие их способными к ведению различных отраслей производства, так, еще в большей степени, существуют подобные же различия между государствами. Мы уже говорили о различиях, зависящих от географического положения и естественных удобств. Но различные страны могут быть неодинаково приспособлены для тех или других производств также вследствие различий в плотности их народонаселения, в степени их промышленного развития, в привычках, обычаях и общем характере их промышленности. Сверх того, те выгоды, которые связаны с разделением труда между индивидуумами, бывают также связаны с разделением труда между государствами, приводя к локализации промышленности, благодаря которой различные местности становятся знаменитыми в известных отраслях производства. В местностях, где производство какого-либо предмета становится основной отраслью промышленности, легче бывает приобретать искусство, достигающее там и более высокого совершенства, более легким становится снабжение материалами; развиваются вспомогательные, родственные занятия, и более крупный размер производства делает возможным применение более действительных методов. Таким образом, в естественном развитии общества, торговля приводит к такой же дифференциации промышленности между различными странами, как между различными индивидуумами, и со столь же благодетельными последствиями. Люди различных наций торгуют друг с другом из-за того же самого побуждения, из-за какого торгуют люди одной и той же нации: из-за того, что находят это более выгодным; из-за того, что они, таким образом, получают нужное им с меньшим трудом, чем при всяком другом способе. Ни один товар не будет ввозиться в страну, если ее жители не найдут более легким для себя производить что-либо другое и обменивать это другое на этот товар, вместо того, чтобы производить его непосредственно. И стало быть, ограничить ввоз значило бы уменьшить производительную силу и сократить этот фонд, из которого получаются все доходы. Всякому ясно, каков был бы результат, если бы каждому индивидууму запрещено было получать от другого какой-либо товар, который он, по природе своей, был бы и сам способен производить. Такого рода запрещение, если бы нашлось правительство столь безумное, чтобы предпринять его, и столь могущественное, чтобы поддержать, парализовало бы те силы, которые делают возможной цивилизацию, и вскоре превратило бы наиболее населенную и богатую страну 29 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 30 в мрачную пустыню. А ограничения, которые налагает на иностранную торговлю покровительство, отличаются от подобного запрещения лишь по своей силе, а не по направлению. Они не доводят народа до варварского состояния, ибо влияют не на всю торговлю и скорее стесняют, чем уничтожают, ту торговлю, на которую влияют. Но ограничения эти во всяком случае лишают народ, вводящий их возможности достигнуть того благоденствия, каким он мог бы пользоваться. Если цель труда должна состоять не в затрате его, а в достижении результатов, то и всякий вопрос о том, каким путем следует добывать в данной стране такой-то предмет, — путем ли производства на месте или путем привоза, — должно решать лишь в зависимости от того, какой путь добывания может привести к наилучшим результатам при наименьшей затрате труда. А это вопрос, приводящий к таким сложным соображениям, что ни один парламент или конгресс не в силах решить, какие предметы страна может приобретать одним путем и какие — другим. Решение этого вопроса может быть предоставлено только лишь тем верным инстинктам, которые для общества суть то же, что жизненные инстинкты для тела, и которые всегда побуждают людей избирать самый легкий путь из всех открытых для них для достижения их целей. Не стесняемое искусственными препятствиями стремление торговли направляться известным путем есть уже само по себе доказательство того, что она должна направляться этим путем. И все ограничения вредны уже потому, что они ограничивают, в той мере, в какой они ограничивают. Сказать, что люди, для того, чтобы сделаться здоровыми и сильными, должны пихать в свой желудок то, что природа отказывается принимать, должны регулировать движение легких бинтами или направлять обращение крови перевязками, — значило бы сказать немногим большую нелепость, чем ту, какую высказывают, утверждая, будто нации, чтобы сделаться богатыми, должны ограничивать свое естественное влечение к торговле. 30 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 31 ГЛАВА VII ПРОИЗВОДСТВО И ПРОИЗВОДИТЕЛИ Вдалеке от соседей, в стране, которая только что начинает населяться, стоит грубая хижина нового поселенца. Когда заблещут звезды, красноватый огонь начинает светиться через ее маленькое окошко. Это хозяйка готовит обед. Дрова, которые так весело горят, были нарублены самим поселенцем; мука, из которой печется теперь хлеб, заготовлена из выращенной им пшеницы; рыба, поджариваемая на сковороде, была поймана одним из его сыновей, а вода, кипящая в котле, в которой скоро заварят чай, была принесена с источника старшей дочерью перед заходом солнца. Поселенец режет дрова; но он делает нечто большее, чтобы добыть дрова; если бы он только резал, то они лежали бы там, где было срублено дерево; труд доставки был такой же частью производства дров, как и резание их. Таким же образом поездка на мельницу и обратно была столь же необходима для производства муки, как посев и жатва пшеницы. Чтобы добыть рыбы, мальчику нужно было идти на озеро и тащиться оттуда назад. А для приготовления воды в котле требовался не только труд девушки, принесшей ее с источника, но также установка в земле кадки, в которую набиралась вода, и приготовление ведра, в котором она была припасена. Что касается чая, то он был выращен в Китае, отнесен на бамбуковом коромысле какимнибудь человеком до городка на реке и продан китайскому торговцу, который отправил его на лодке в какой-нибудь порт, открытый для иностранной торговли. Здесь он был упакован для перевозки через океан и продан агенту американского торгового дома, а затем отправлен на пароходе в Сан-Франциско; отсюда его увезли, с новой передачей права собственности, по железной дороге к комиссионеру в Чикаго. Комиссионер, в свою очередь, при посредстве новой продажи, отправил его к деревенскому лавочнику, а у того он и хранится в запасе так, что поселенец может получить его, когда ему нужно и в любом количестве, — все равно, как вода источника хранится во врытой в землю кадке и может быть взята, когда потребуется. Местный торговец, который впервые купил этот чай от человека, собравшего его; купец, который отправил его за Тихий океан; комиссионер в Чикаго, который держал его, как бы в резевуаре, до тех пор, пока не получил требования от лавочника; лавочник в деревне, который, получив чай из Чикаго, хранил его в запасе до тех пор, пока за ним не явился поселенец, а также все те лица, которые заняты были его доставкой, — начиная с кули, который нес его к берегу китайской реки, и кончая кондуктором, тормозившим поезд, доставлявший его в Чикаго, — разве не были все они в такой же мере производителями чая для этого семейства, в какой были крестьяне, ухаживавшие за растением и собиравшие листья? Поселенец приобрел чай в обмен на деньги, полученные им при обмене предметов, которые были добыты из природы его трудом и трудом его сыновей. Разве не был, в таком случае, этот чай произведен для этой семьи ее трудом столь же несомненно, как произведены были ее трудом дрова, мука и вода? Разве не труд этой семьи, затраченный на производство предметов, которые были обменены на чай, произвел, в сущности, этот чай, побуждая выращивать его, сушить и перевозить? Ведь не выращивание чая в Китае побуждало привозить его в Соединенные Штаты; как выращивать чай в Китае, так и отправлять его в Соединенные Штаты побуждал спрос на чай в Соединенных Штатах, — то есть готовность отдавать за него другие продукты труда. Производить значит добывать или обрабатывать. Никаким другим словом не можем мы обвинять всех тех операций вроде ловли, собирания, извлечения, обработки, выращивания или изготовления, посредством которых человеческий труд добывает из природы или делает пригодными для человеческого пользования материальные предметы, которых желают люди и которые составляют богатство. Потому, желая говорить вместе о тех операциях, посредством которых различные предметы добываются или приспособляются для человеческого пользования, и желая отличить их от тех операция, которые состоят в передвижении уже добытых или приспособленных предметов из одного места в другое или в передаче их из рук в руки, мы волейневолей употребляем слово “производство”, противополагая его словам “перевозка” или “обмен”. Но мы всегда должны помнить, что это есть лишь узкий и специальный смысл слова. 31 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 32 Хотя в согласии с общепринятым языком мы и можем говорить в собственном смысле о производстве, в отличие от перевозки и обмена, — однако, в своем полном значении, “производство” обнимает также перевозку и обмен. В узком смысле мы говорим, что уголь был произведен, когда он был перемещен из его места в руднике на поверхность земли. Но очевидно, что перевозка угля от отверстия шахты до тех лиц, которые его употребляют, есть столь же необходимая часть производства угля, в полном значении этого слова, как и доставка этого угля на поверхность земли. И хотя мы можем производить уголь в Соединенных Штатах, вырывая его из земли, но мы можем также поистине производить его, выменивая его на другие продукты труда. Будет ли получен уголь путем выкапывания его или путем доставки его из Новой Шотландии, Австралии или Англии в обмен на другие продукты нашего труда, — он все равно, и в первом случае, и во втором, будет произведен здесь нашим трудом. Через все рассуждения протекционистов красной нитью проходит та мысль, что лица, занятые перевозочной и торговой промышленностью, суть не-производители, содержание которых уменьшает ту сумму богатства, какой могли бы пользоваться другие классы 4 . Это близорукий взгляд. В полном значении слова, производителями должно считать лиц, занятых перевозочной и торговой промышленностью в такой же мере, в какой признаются ими рудокопы, земледельцы, фабриканты или заводчики, ибо перевозка предметов в обмен их столь же необходимы для пользования ими, как их извлечение, выращивание или изготовление. Существуют некоторые действия, которые производятся с соблюдением внешних форм торговли, но которые, по существу, суть ни что иное, как азартная игра или вымогательство; тем не менее, это не может изменять того факта, что истинная торговля, состоящая в обмене и перевозке товаров, есть часть производства, — часть, столь необходимая и столь важная, что без нее все прочие операции производства могли бы совершаться самым первобытным образом и с самыми жалкими результатами. Не менее важная функция торговца состоит в том, что он держит предметы в запасе, так что люди, пожелавшие пользоваться ими, имеют возможность получить их в такое время, в таком месте и в таком количестве, в каком они сочтут наиболее удобным для себя. Это назначение торговца аналогично тому назначению, какое имеет врытая в землю кадка, сохраняющая воду источника до того времени, как потребуется зачерпнуть ее ведром; или тому назначению, какое имеют резервуары и трубы, дающие возможность жителю большого города получать воду, только лишь отвернув кран. Прибыль торговцев и “посредников” может быть иногда и чрезмерной (и все, что стесняет торговлю и увеличивает капитал, потребный для ведения торговли, стремится сделать ее чрезмерной), — но она, в действительности, основывается на отправлении известных услуг сохранения и распределения предметов, равно как их перевозки. “Когда Шарль Фурье был юношей, — говорит профессор Томсон (Политическая экономия, стр. 199), — он посетил Париж и приценился там в уличной палатке к яблокам, которые росли в изобилии на его родине. Он был поражен, узнав, что они продаются во много раз дороже того, что они стоят на месте, пройдя через руки множества посредников на своем пути от собственника сада по потребителя фруктов. Впечатление, полученное им в ту минуту, никогда затем не изглаживалось в его душе, и именно оно дало первый толчок к его мысли о социалистическом плане переустройства общества, при котором, между другими серьезными переменами, был бы уничтожен весь класс торговцев с их прибылями”. Этот рассказ, приводимый с нескрываемым намерением внушить мысль, что торговец есть просто налогособиратель, показывает только, каким поверхностным мыслителем был Фурье. Если бы он взял на себя труд захватить с собой в Париж запас яблок и таскать его за собой повсюду, чтобы иметь возможность взять одно из них, когда ему захочется, — то он мог бы составить себе гораздо более ясное представление о том, что он, в сущности, уплачивал бы в их возвышенной цене. Эта цена заключала бы в себе не только стоимость яблок на месте их родины, стоимость перевозки их до Парижа, заставную пошлину (octroi) 5 , потерю от испортившихся яблок и 4 “По моему мнению, главной целью истинной политической экономии должно быть превращение праздных людей и бесполезных меновщиков и торговцев в обычных действительных производителей богатства” (Гораций Грили, Политическая экономия. С. 29). 5 Octroi, или думская пошлина с товаров, ввозимых в города, до сего времени собирается еще во Франции, хотя и была отменена там во время Революции. Она является пережитком местных таможенных сборов, некогда 32 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 33 вознаграждение за труд и капитал оптового торговца, сохранявшего яблоки в складе, пока не пожелал взять уличный торговец, но также плату этому торговцу за то, что он стоял целый день на улице Парижа, чтобы предложить несколько яблок людям, которым захотелось яблока в том месте и в то время. Таким же образом, когда я прихожу к аптекарю и покупаю маленькое количество лекарств или химических веществ, то я плачу ему во много раз больше того, что стоили первоначально эти товары; тем не менее то, что я плачу, есть в гораздо большей степени заработная плата, чем прибыль. От таких маленьких продаж аптекарь должен выручить не только стоимость того, что он продает мне, с другими случайными расходами, присущими его делу, но также плату за его услуги. Эти услуги состоят не только в действительной затрате труда при отпускании мне покупки, но также в ожидании покупателя в готовности служить ему, кода он пожелает войти. В цене того, что он продает мне, он делает также вычет за то, что называют “выжиданием времени”; а он должен, очевидно, учитывать “выжидание времени” не только для себя, но также и для всего запаса множества предметов, которые лишь изредка спрашиваются, но которые всегда он должен иметь в наличии. Он выжидал здесь со своим запасом, имея в виду тот факт, что разные лица, вроде меня, ощутив внезапную надобность в небольшом количестве лекарств или химических веществ, найдут более выгодным для себя заплатить ему за них во много раз дороже их оптовой стоимости, чем идти за ними куда-нибудь далеко и покупать их в большем количестве. То, что я плачу ему, даже не будучи платой за искусный труд составления, в значительной мере является платой того рода, какую я должен был бы дать посыльному, если бы не было тут аптекаря. Если бы каждый потребитель принужден был обращаться к производителям за теми маленькими количествами товара, в которых ему может встречаться надобность, то последние должны были бы назначать более высокую цену всему ими производимому, из-за большего труда и расходов, которые требовались бы при таких маленьких сделках. Продать оптом сто ящиков обуви можно быстрее, чем выбрать по ноге покупателя одну только пару. С другой стороны, непосредственное обращение к производителям обусловливало бы собой огромное увеличение расходов и хлопот для потребителей, не говоря уже о том, что иногда этот метод приобретения предметов был бы и вовсе невозможно. Вот от этих-то хлопот и расходов и избавляют “посредники” как производителей, так и потребителей, и прибыль, которую дозволяет им взять за это конкуренция, является бесконечно малой сравнительно с теми огромными сбережениями, которые они делают возможными. Их прибыль сравнительно с этими сбережениями так же мала, как мал расход, падающий на каждого потребителя при устройстве городского водопровода, сравнительно с затратами на прокладку отдельной системы труб для каждого дома. Посредники между производителями и потребителями делают, затем, возможной огромную экономию в количестве товаров, которое необходимо держать в запасе для покрытия данного потребления, и, следовательно, в широкой мере сокращают потери от ухудшения в качестве товаров и от их порчи. Представьте себе ту массу товаров, которую нужно было бы держать в запасе хотя бы для удовлетворения привычного спроса, в течение одного только месяца, семейства, привыкшего с удобством пользоваться теми складами товаров, которые содержат розничные торговцы. И вы сразу заметите, что есть множество предметов, вроде свежего мяса, рыбы, фруктов и т.п., которые невозможно всегда держать под рукой так, чтобы ими можно было пользоваться тотчас, как они понадобятся. Потом вы заметите, остановившись на предметах, которые могут сохраняться более долгое время, вроде муки, сахара, масла и т.п., — что без розничного торговца пришлось бы держать их в каждом доме в несравненно большем количестве, при большем риске потерь от порчи и случайностей. И только лишь перейдя к предметам, которые не требуются постоянно, но если требуются, хотя бы раз в год или раз в жизни, то требуются очень серьезно, — вы поймете во всей полноте, как сберегает капитал общества и увеличивает удобства его членов злополучный “посредник”. существовавших во всей Европе, которыми отделялись губерния от губернии и города от деревень. Кольбер, первый Наполеон и Германский таможенный союз сделали многое для облегчения и уничтожения такого рода стеснений торговли, достигая через это благих результатов, которые протекционисты иногда приписывают установлению нынешних тарифов. 33 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 34 Розничного торговца англичане называют “shopkeeper” (лавочник), а американцы “storekeeper” (магазинщик, “запасодержатель”). Последнее название лучше выражает сущность его отправления. Он на самом деле есть хранитель запасов, которые иначе приходилось бы держать у себя самим потребителям, если бы только они не предпочли терпеть лишения. Запасы, которые содержат потребительные товарищества для своих членов, чтобы они имели возможность брать из них то, что им от поры до времени может понадобиться, так и называются “магазинами”. Именно такого рода запасы, без всякого формального учреждения товарищества, держит для своих покупателей всякий розничный торговец. И хотя потребительные товарищества имели в Англии некоторый успех (в Соединенных Штатах они обыкновенно проваливались), но все же не подлежит сомнению, что дело сохранения товаров в запасе и распределения их в надлежащее время между потребителями, в общем, ведется удовлетворительнее и экономичнее особыми промышленниками, чем формальными товариществами потребителей. А склонность нашего времени к упрощениям в распределении и производстве товаров ведет, при посредстве конкуренции, как раз к тому сбережению расходов потребителей, к которому стремятся все потребительные товарищества. Что в цивилизованном мире в настоящее время, по-видимому, слишком много торговцев и других лиц, занятых делом распределения, — об этом мы не станем спорить. Теперь, видимо, слишком много и лиц различных свободных профессий, слишком много ремесленников, слишком много земледельцев, слишком много чернорабочих. Где кроется причина этого в высшей степени интересного явления, — мы будем иметь случай рассмотреть впоследствии; теперь же я хочу лишь выяснить, что торговец не есть просто “бесполезный меновщик”, который “ничего не прибавляет к существующему богатству общества”, и что перевозка, хранение в складах и обмен предметов есть столь же необходимая часть всего дела удовлетворения человеческих нужд, как выращивание, выкапывание или изготовление. Не должно забывать и того, что исследователи, учителя, художники тоже не заняты производством богатства. Тем не менее они не только создают полезности и доставляют удовлетворение, ради которого, в сущности, производится богатство, но, приобретая и распространяя знания, возбуждая умственные силы и возвышая нравственное чувство, увеличивают также в огромной мере способность к произведению богатства. Ибо не одним только хлебом живет человек. Он не машина, в которой столько-то топлива дает столько-то силы. При работе кабестаном или при поднятии парусов хорошая песня как бы освобождает силу мускулов, и задушевный смех, благородная мысль, восприятие гармонии могут увеличивать нашу способность воздействия даже на предметы материального мира. Всякий, кто своим умственным или физическим трудом увеличивает совокупность богатства, которым могут пользоваться люди, расширяет область человеческого знания или придает человеческой жизни более возвышенный облик, большую полноту, есть “производитель”, “работник”, “рабочий”, — в истинном смысле этих слов, — и честно зарабатывает свой трудовой хлеб. 34 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 35 ГЛАВА VIII ТАРИФЫ ДЛЯ ДОХОДА Тарифы могут заключать в себе как пошлины на вывозимые товары, так и пошлины на ввозимые. Но пошлины на вывозимые товары запрещены конституцией Соединенных Штатов и налагаются теперь лишь в очень немногих странах, вроде Бразилии, да и там лишь на немногие предметы; а потому в нашем исследовании мы будем понимать под тарифом лишь список пошлин на ввозимые товары. Слово “тариф”, как говорят, происходит от испанского города Тарифы, близ Гибралтара, где мавры, во дни своего владычества, собирали пошлины, — вероятно, способом, очень сходным с тем, какой практикуется в китайских таможнях, известных под именем: “застав вымогательства”. Однако самый предмет старше своего имени. Уже Август Цезарь облагал пошлиной товары, ввозимые в Италию, а тарифы существовали еще задолго до Цезарей. Цель, с которой первоначально устанавливались тарифы, состояла в собирании дохода. Мысль воспользоваться ими для целей покровительства есть уже дело позднейшего времени. И прежде, чем рассматривать покровительственную функцию тарифов, будет полезно рассмотреть их, именно как средство собирания дохода. Обыкновенно признается даже противниками покровительственной системы, что тарифы должно поддерживать из-за дохода. Большая часть людей, называемых вообще фритредерами, приверженцами свободной торговли, есть, собственно, только приверженцы чисто фискальных тарифов. Они возражают не против тарифов вообще, а только лишь против их покровительственного назначения и предлагают, не отменяя тарифов, лишь приурочить их к цели собирания дохода. Почти все противодействие, какое встречала покровительственная система в Соединенных Штатах, была именно со стороны людей такого рода, и в обычных спорах тариф только для дохода всегда понимался как нечто единственное в альтернативе к тарифу для покровительства. Но этого нет на самом деле, ибо, помимо тарифа, существуют другие способы собирания доходов. И, не будучи признан полезным для целей покровительства, всякий тариф может быть оправдываем только лишь в качестве хорошего средства собирания дохода. Обратимся же к исследованию предмета именно с этой стороны. Пошлины на ввозимые товары суть один из видов косвенного обложения. А потому вопрос о том, хорошее или дурное средство собирания дохода представляют из себя таможенные пошлины, сводится, в сущности, к вопросу о пригодности косвенного обложения, как средства собирания дохода. Что касается легкости и дешевизны собирания косвенных налогов, то, конечно, с этой стороны они не могут быть признаны хорошим средством получения дохода. Среди прямых налогов имеются такие, вроде налогов на недвижимость или пошлин с наследств, посредством которых легко и дешево могут собираться значительные суммы дохода. А те немногие косвенные налоги, от которых можно получить мало-мальски значительный доход, требуют многочисленного и дорого стоящего штата чиновников и целой системы стеснительных и несправедливых постановлений. Для собирания косвенного налога на табак и сигары Франция и некоторые другие страны сделали из табачной торговли и фабрикации строгую правительственную монополию, а в Великобритании прямо запрещается культура табака под страхом наказания штрафом и тюремным заключением, что между прочим особенно невыгодно отзывается на Ирландии, где местами почва и климат в высшей степени благоприятствуют разведению некоторых сортов табака. В Соединенных Штатах мы поддерживаем дорогую инквизиторскую систему, позволяющую следить за каждым фунтом привезенного или выращенного табака на всех ступенях его переработки и требующую от частных лиц представления правительственным агентам самого подробного отчета о ходе их дел. Чтобы иметь возможность с большей легкостью собирать косвенный налог на соль, правительство Британской Индии жестоко преследует добывание соли во многих местностях, где население страдает от недостатка в ней. А косвенные налоги со спиртных напитков, где бы к ним ни обращались, всегда требуют широко разветвленной системы запрещений, надзора и шпионства. 35 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 36 К подобным же стеснениям и неудобствам ведет и собирание косвенных налогов с ввозимых товаров. Приходится охранять сухопутную и морскую границы. Ввоз товаров дозволяется лишь через некоторые пункты и то не иначе, как согласно постановлениям, которые всегда бывают обременительны и часто ведут к бесполезным промедлениям и расходам. По всему свету содержатся консулы и произносятся бесконечные клятвы. Суда подвергаются надзору со входа в гавань и до выхода из нее, и все выгружаемое из них досматривается, кончая чемоданами, мешками, а иногда и карманами пассажиров, причем раздаются награды доносчикам, шпионам и сыщикам. Но, несмотря на запрещения, стеснения, обыски, охрану и клятвы, уклонение от платежа косвенных налогов на товары является делом самым заурядным: то подкупают чиновников, то ускользают от их бдительности разными способами, хотя и дорогими, в сущности, но все же обходящимися дешевле платежа пошлин. Все затраты такого рода со стороны правительства, первых плательщиков пошлин (или лиц, уклоняющихся от платежа их), падают в конце концов, вместе с повышением цены товаров, на потребителей. А потому таможенные пошлины представляют из себя крайне расточительный способ собирания дохода, доставляющий правительству несравненно мене того, что берется с народа. Еще более важное возражение против косвенного обложения состоит в том, что при нем налоги собираются с предметов общего употребления — только с них и можно собрать скольконибудь значительную сумму дохода, — а потому они ложатся на бедных с большей тяжестью, чем на богатых. Падая на каждого не пропорционально его имуществу, а пропорционально его потреблению, косвенные налоги ложатся всего тяжелее на тех людей, которых потребление представляется наибольшим в отношении их средств. Сахар, с которым выпивает свой чай работница, может стоить столько же, сколько стоит сахар, с которым выпивает свой чай самая богатая женщина в стране; но та доля своих средств, которой каждая из них должна содействовать доходам правительства, благодаря налогу на сахар, для первой будет несравненно больше, чем для второй. То же бывает и при всех других налогах, которые повышают цену предметов общего потребления. Они падают гораздо тяжелее на женатых, чем на холостых; на семейных тяжелее, чем на бездетных; на людей. Которые едва в силах содержать свою семью, — тяжелее, чем на людей, у которых постоянно получается крупный излишек дохода. Если миллионер предпочитает жить скромно, то ему приходится платить косвенных налогов не больше, чем простому ремесленнику. Я знал на худой конец двух миллионеров, — владевших не одним, а шестью или десятью миллионами каждый, — которые платили таких налогов немногим больше простого поденщика. Даже если бы дешевые предметы облагались не в высшем размере, чем дорогие, то все же такие налоги были бы вопиющей несправедливостью, а тут, при косвенном обложении, всегда замечается склонность дешевые, всеми потребляемые предметы облагать более тяжелой пошлиной сравнительно с дорогими предметами, потребляемыми лишь богатыми лицами. И это обусловливается самой сутью дела. Не говоря уже о том, что большее количество предметов общего потребления представляет более широкое основание для мало-мальски значительных статей дохода, чем меньшее количество более ценных предметов, — самые налоги, собираемые с них, допускают менее возможности уклонений. В то время, как, например, предметы, потребляемые и бедными, и богатыми, обложены у нас, в Соединенных Штатах, пошлиной в пятьдесят, сто и даже в полтораста процентов, пошлина с алмазов взимается лишь в размере десяти процентов; но и эту сравнительно легкую пошлину взыскивать бывает делом далеко не легким, в виду высокой ценности алмазов при их незначительной величине. Даже когда такого различия в размере косвенного налога не делают при его установлении, то все же оно возникает при его собирании. Пошлины, взимаемые с товаров по их весу, падают на более дешевые сорта товаров тяжелее, чем на более дорогие; и даже, в случае взимания налога с товаров по их ценности — пошлин ad valorem, — оценка ниже стоимости и уклонение от платежа пошлин бывают сравнительно более легким делом при провозе более ценных товаров. Кроме того, косвенные налоги, не причиняя никаких убытков лицам, вносящим их в казну, взимаются такими предательскими способами с людей, которыми они выплачиваются в конце концов, что те даже не замечают их. Народ не призывают в назначенное время ко взносу определенных сумм в правительственные учреждения; пошлины нераздельно сливаются со 36 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 37 стоимостью тех товаров, которые он покупает. Достигая тех лиц, которые должны в конце концов уплачивать их вместе со всеми расходами и прибылями их собирания, они представляются уже не как налог, подлежащий уплате, а как налог, уже уплаченный несколько времени тому назад, в начале целого ряда торговых сделок, и как нечто неотделимое от других элементов, входящих в состав стоимости товаров. Выбора нет: или плати налог, или обходись без товара. Если бы сборщики пошлин стояли у дверей магазинов и облагали налогом в двадцать пять процентов каждый купленный предмет, то немедленно поднялся бы ропот; но те же люди безропотно уплатят более высокие налоги, собираемые торговцами в виде возросших цен. И даже достигнув сознания плательщиков, косвенный налог не легко мог бы быть отвергнут ими. В начале нашей Революции косвенный налог на чай, установленный британским правительством без согласия американских колоний, был успешно устранен посредством запрещения выгрузки чая. Но попади этот чай, уже оплаченный пошлиной, в руки торговцев, и английское правительство могло бы смеяться над усилиями американских патриотов. В самый разгар агитации Земельной лиги в Ирландии меня особенно поражала та легкость и точность, с какой ненавистное народу правительство собирало косвенные налоги. В начале текущего столетия ирландский народ, без всякой помощи из Америки, доказал своей знаменитой Десятинной войной, что всей силы английского правительства недостаточно было, чтобы собрать с него прямые налоги, когда он порешил не платить их; а борьба против ренты, всегда оказывавшаяся столь действительной, когда к ней обращались, легко могла перейти в борьбу против прямых налогов. Если бы правительство, столь внимательное к желаниям землевладельцев, опиралось на прямые налоги, то его средства могли бы серьезно пострадать от того удара, который был нанесен землевладельцам. Но за все время этой борьбы все расходы, ушедшие в подавление народного движения, покрывались из косвенных налогов с того же народа, уже находившегося в пассивном возмущении. Народ, который боролся против ренты, не мог бороться против налогов, которые он уплачивал, покупая нужные ему товары. Даже если бы возмущение было активным и общим, то все же британское правительство могло бы собирать всю сумму своих доходов от косвенного обложения до тех пор, пока оно сохраняло бы в своих руках главные города. Но не одна только простота, с какой могут быть собираемы косвенные налоги, побуждает обращаться к ним. В установлении и поддержании этих налогов всегда бывают замешаны деятельные частные интересы. Первый грубый способ сделать собирание налогов более легким для государственной власти состоит в том, что их отдают на откуп. При этой системе, существовавшей во Франции вплоть до революции и еще существующей теперь в таких странах, как Турция, — лица, называемые откупщиками дохода, покупают право собирать некоторые налоги и получают прибыль, часто весьма значительную, от большей суммы, которую им удается собрать, благодаря их бдительности и лихоимству. Система косвенных налогов по существу своему не отличается от этой. Все правила и ограничения, необходимые для собирания косвенных налогов, клонятся к тому, чтобы концентрировать промышленность и дать преобладание крупным капиталам. Если бы не было такого рода постановлений, то, например, всякий сведущий сигарный мастер, имея стол, ножик, котелок с клейстером и на несколько долларов табака, мог бы уже самостоятельно вести дело. А теперь у нас, в Соединенных Штатах, не только благодаря налогу вдвое или втрое увеличена стоимость табака, потребного для производства сигар, — но мастер перед началом дела должен был бы еще выправить права фабриканта и представить пятьсот долларов залога. Прежде чем продать сделанные им сигары, ему пришлось бы сверх этого уплатить налог на них; а если бы он пожелал продавать их количеством меньшим ящика, то он был бы принужден еще взять особый патент. И следствием всего этого является то, что капитал получает огромное преимущество, и в руках крупных фабрикантов концентрируется дело, которое, при свободе, легко могли бы вести сами рабочие. Однако, даже и при отсутствии таких постановлений, косвенное обложение ведет к концентрации. Косвенные налоги увеличивают цену товаров не только в размере самого налога, но также и в размере прибыли на налог. Если за товары, стоящие доллар, фабрикант или торговец уплатил пятьдесят центов налога, то он будет рассчитывать прибыль уже не на один доллар, а на один доллар и пятьдесят центов. И, по мере того, как эти оплаченные пошлиной товары переходят, вследствие торговых сделок, из рук в руки, растет и та сумма, которую выплачивает в счет налога 37 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 38 каждый последующий покупатель. Мало того, что потребителю неизбежно приходится платить значительно больше доллара за каждый доллар, получаемый правительством, — несравненно больший капитал требуется и для торговцев. Потребность в большом капитале при торговле предметами с возросшей из-за налогов стоимостью, стеснения, которым подвергается торговля изза собирания налога, и большие неудобства, какие представляет ведение дела в крупном размере для платежа налога и для уклонений от него, — все это вместе стремится концентрировать дело и, сдерживая конкуренцию, дозволяет получать огромную прибыль, которая в конце уплачивается потребителями. Потому-то первые плательщики косвенных налогов бывают вообще не только индифферентны к ним, но даже относятся к ним благосклонно. Что косвенные налоги по природе своей тождественны с отдачей дохода на откуп частным лицам — доказывается тем фактом, что люди, которые уплачивают такие налоги правительству, почти никогда не требуют их сокращения или отмены, но, напротив того, в большинстве случаев противятся всяким предложениям такого рода. Табачные и сигарные фабрики и торговцы никогда не добивались какого-либо уменьшения тяжелых налогов на свои товары, а импортеры, непосредственно уплачивающие огромные суммы, собираемые нашими таможнями, никогда не выражали неудовольствия на пошлины, хотя по временам и жалуются на самый способ их собирания. Когда, во время Гражданской войны, стали в огромной мере возрастать общегосударственные налоги, то не было заметно никакого противодействия введению косвенных налогов со стороны тех лиц, которым приходилось уплачивать в виде их огромную сумму правительству. Напротив того, благодаря введению этих налогов, возвышавших стоимость наличного товара, составились многие состояния. И со времени войны главной помехой к сокращению этих налогов всегда было противодействие тех самых людей, которые уплачивают их правительству. Сокращению военного налога на водку сильнейшим образом противился водочный синдикат, состоявший из крупных водочных заводчиков. Спичечные фабриканты отчаянно боролись против отмены налога на спички. Чуть только предлагалось сократить или отменить какой-нибудь налог, и конгресс немедленно осаждался назойливыми ходатаями, доказывавшими, что какой угодно налог можно отменить, а этот налог необходимо оставить во всей его силе. Чтобы предоставить благовидное оправдание для сохранения косвенных налогов, придумываются всевозможные сумасбродные затраты народных денег, и сотни миллионов долларов расходовались только для того, чтобы избавилось от них казначейство 6 . Но, несмотря на все эти сумасбродства, у нас все же еще сохраняется излишек дохода. Тем не менее мы продолжаем собирать налоги, в которых мы не нуждаемся, из-за противодействия людей, заинтересованных в их сохранении. А противодействие это есть того же рода и вытекает из тех же побуждений, как противодействие откупщиков дохода при старой французской системе, которое они выказали бы при отмене налога, дозволявшего им вымогать у французского народа два миллиона франков за один миллион, который они уплачивали казне. Но, помимо громадных потерь для народа, к которым ведут косвенные налоги, они оказывают еще могущественное развращающее влияние на общество, внушая индивидуумам и целым корпорациям прямой и себялюбивый интерес к общественным делам. Денежные интересы впутываются в нашу общественную жизнь, как могучая деморализующая сила. То, что для обыкновенного гражданина представляется вопросом общественной пользы, влияющим на него, как на каждого из шестидесяти миллионов населения, — для промышленников представляется вопросом чисто денежным особой важности. А этим обстоятельством в огромной мере обусловливается в нашей государственной жизни целый ряд печальных явлений. Политика сделалась у нас достоянием профессиональных политиканов, и человек без затраты денег редко может предложить себя, с надеждой на успех, в качестве кандидата на выборах. Конгресс осаждается ходатаями, хлопочущими о своих особых интересах, и вопросы первостепенной общественной важности забываются ради борьбы, совершающейся из-за добычи от налогов. Что при такой системе обложения наше правительство не дошло еще до большей степени развращения, служит лишь самым убедительным доказательством силы и жизненности наших учреждений. 6 В последнее время (1886) лицами, заинтересованными в удержании косвенных налогов, предлагался более чем бесполезный план израсходования огромных сумм на защиту наших берегов броненосными укреплениями. 38 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 39 Что косвенные налоги могут иногда быть пригодными для целей иных, чем собирание дохода, — этого я не отвергаю. Патентный сбор с торговцев спиртными напитками можно защищать на том основании, что благодаря ему уменьшается число кабаков и ограничивается торговля, вредная для общественной нравственности. Также акциз на табак и спирт можно оправдывать на том основании, что курение табака и употребление спиртных напитков суть вредные привычки, с которыми можно бороться, повышая стоимость табака и спиртных напитков, — так что курящие ( кроме богачей) принуждены будут курить более плохой табак, а лица пьющие — пить худшие напитки. Но просто, как средство для собирания дохода, косвенные налоги, без всякого сомнения, должны быть осуждены, ибо они стоят гораздо больше того, что они приносят; ложатся с наибольшей тяжестью на людей с наименьшей платежной способностью; усиливают развращающие влияния и ослабляют участие народа в заведовании его делами. Все возражения против косвенных налогов вообще применимы также и к ввозным пошлинам. Правы те протекционисты, которые признают покровительство единственным оправданием тарифа 7 , и приверженцы “тарифа только для дохода” не имеют твердой основы для своих заключений. Если нам не нужно тарифа для покровительства, то нам вовсе не нужно тарифа, и для целей собирания дохода мы должны обратиться к какой-нибудь другой системе, которая не налагала бы на ремесленника такой же тяжести, как на миллионера, и не обязывала бы человека, воспитывающего семейство, платить налогов более человека, уклоняющегося от своего естественного долга и предоставляющего женщине, которую, согласно плану природы, он должен был бы содержать, заботиться о себе, как она знает. 7 “Тарифы для дохода нигде не должны иметь места. Вмешательство в область торговых отношений может быть терпимо только лишь как мера самоограждения” (Г. К. Кэри. “Прошедшее, Настоящее и Будущее”. С. 472). 39 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 40 ГЛАВА IX ТАРИФЫ ДЛЯ ПОКРОВИТЕЛЬСТВА Покровительственные тарифы отличаются от фискальных или тарифов для дохода своей целью, которая состоит не столько в получении дохода, сколько в ограждении отечественных производителей от конкуренции привозных иностранных товаров. Две цели эти, доход и покровительство, не только различны, но даже противоположны. Одна и та же пошлина может доставлять известный доход и оказывать некоторое покровительство; тем не менее, переходя за известный предел, как раз в той мере, в какой будет достигаться одна цель, будет приноситься в жертву другая, ибо доход обусловливается привозом товаров, а покровительство — задержкой этого привоза. Один и тот же тариф может заключать в себе и покровительственные, и фискальные пошлины; но в то время, как покровительственные пошлины будут ослаблять его способность доставлять доход, — фискальные пошлины, увеличивая стоимость внутреннего производства, будут ослаблять его способность к поощрению отечественных производителей. Пошлины чисто фискального тарифа должны налагаться лишь на товары, которые не производятся внутри страны, или, если они падают на товары, отчасти производимые внутри страны, — должны, чтобы не оказывать случайного покровительства, уравновешиваться соответственными внутренними налогами. В чисто покровительственном тарифе, напротив того, товары, не производимые внутри страны, должны быть свободными от пошлин, и пошлины должны налагаться лишь на товары, которые производятся или могут производиться в данной стране. И чем более такой тариф будет достигать своей цели, тем менее он будет доставлять дохода. Тариф Великобритании представляет из себя пример чисто фискального тарифа, причем случайное покровительство с его стороны предупреждается посредством акцизов. Примеров чисто покровительственного тарифа не существует, ибо цель собирания дохода, видимо, всюду была главным назначением тарифов, — стволом, к которому уже затем привилась идея покровительства. Тариф Соединенных Штатов, подобно всем существующим покровительственным тарифам, является отчасти фискальным, отчасти покровительственным, ибо его первоначальная цель собирания дохода была подчинена затем цели оказания покровительства, так что в настоящее время он может быть, пожалуй, охарактеризован, как покровительственный тариф, доставляющий случайно доход. Так как мы уже рассмотрели фискальные функции тарифов, то обратимся теперь к рассмотрению их покровительственных функций. Под покровительством в том смысле, в каком это слово употребляется для означения известной системы правительственных мероприятий, надо понимать обложение пошлиной привозимых товаров (как средство) для оказания покровительства внутреннему производству (как цель). Когда средство, предлагаемое для достижения известной общественной цели, является единственным, тогда может быть речь лишь о желательности самой цели; но когда предлагаемое средство является лишь одним из множества их, то мы должны увериться сначала в том, что оно есть наилучшее. Не окажись этого, и мы должны были бы отбросить его, несмотря на пригодность его для цели. Необходимость таможенного ограждения в виду этого никоим образом не может опираться, как то обыкновенно допускается, на признание желательным поощрения внутреннего производства. Пусть оно желательно, а все же остается еще открытым вопросом необходимость таможенного покровительства, ибо ясно, что существуют иные способы поощрения внутреннего производства, помимо ввозных пошлин. Вместо того, чтобы налагать ввозные пошлины, мы могли бы, например, уничтожать некоторую часть ввозимых товаров или требовать, чтобы их, прежде чем выгружать в наших гаванях, обвозили на кораблях несколько раз вокруг света. Обоими этими способами мы могли бы достигать как раз того же покровительственного эффекта, какой достигается покровительственными пошлинами. Сравнительно с теми случаями, когда пошлины доставляют полное покровительство, устраняя ввоз, способы эти не заключали бы в себе и большего опустошения. Или, вместо косвенного поощрения отечественных производителей, путем 40 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 41 обложения пошлиной иностранного товара, мы могли бы прямо защищать их, выплачивая им субсидии. В качестве средства поощрения внутреннего производства субсидии имеют перед покровительственной системой все те преимущества, какие имеет система уплаты чиновникам определенного жалованья перед системой предоставления их самим себе, господствующей в некоторых странах и практикуемой иногда у нас, в Соединенных Штатах. Выплачивая определенное жалованье, мы можем иметь чиновников в таких местах и для исполнения таких обязанностей, какие представляются для нас желательными, тогда как при системе предоставления их самим себе мы можем иметь их лишь в таких местах и должностях, которые дают им возможность самолично добывать себе вознаграждение. Таким же образом субсидии позволяют поощрять любую отрасль промышленности, тогда как таможенное покровительство допускает поощрение лишь тех, сравнительно немногих отраслей, которые наталкиваются на конкуренцию иностранных товаров. Затем, жалованье позволяет нам знать, сколько мы платим, чтобы сообразовать вознаграждение различных чиновников с их относительным достоинством, ответственностью и усердием, тогда как система предоставления чиновников самим себе — одним из них дает больше, чем сколько нужно, а другим дает недостаточно. Подобным же образом субсидии дают возможность прослеживать и точно устанавливать поощрение каждой отрасли промышленности, тогда как покровительственная система оставляет публику в неведении и превращает поощрение каждой отрасли промышленности почти в дело случая. И как жалованье налагает на народ гораздо более легкий и ровнее распределенный груз, чем система предоставления чиновников самим себе, так и система субсидий обходится дешевле для народа, чем таможенное покровительство. Чтобы представить нагляднее действие обеих систем, допустим, что оказалось бы желательным поощрение на счет казны воздухоплавания. Следуя системе субсидий, мы должны были бы предлагать премии за устройство воздушных кораблей и их успешное действие. Следуя покровительственной системе, мы должны были бы обложить все существующие способы перевозки налогами, которые препятствовали бы пользоваться ими. В первом случае нам ничего не приходилось бы расходовать до тех пор, пока не достигли бы желаемого, а затем мы уплачивали бы лишь определенную сумму, которая распределялась бы между индивидуумами и местностями в виде общих налогов. Во втором случае, прежде чем пользоваться воздушными кораблями, нам пришлось бы страдать от всевозможных неудобств стесненной перевозки, да все же еще оставалось бы вопросом, будем мы когда-нибудь пользоваться такими кораблями или нет. Стеснения эти могли бы самым различным образом влиять на отдельных лиц, промыслы и местности, и тем не менее мы оставались бы в полном неведении того, в какой мере искажают они промышленность, во что они обходятся народу и насколько они содействуют изобретению и постройке воздушных кораблей. Сверх того, достигнув успеха в воздухоплавании, — в первом случае, — воздухоплаватели, получивши назначенную субсидию, не решались бы уже требовать дальнейших выдач, а если бы и решились, то едва ли бы их получили. Тогда как, во втором случае, публика уже привыкла бы к налогам на перевозку по воде и суше; и собственники воздушных кораблей, даже не будучи сами убеждены в необходимости таких налогов, легко могли бы ссылаться на их необходимость, противодействуя их отмене, — причем они имели бы на своей стороне также инерцию, заставляющую продолжать все то, что существует. Превосходство системы субсидий перед покровительственной системой является очень значительным при поощрении одной какой-либо отрасли промышленности; но оно все увеличивается по мере увеличения числа тех отраслей промышленности, которым требуется оказать поощрение. Поощряя субсидиями одну какую-либо отрасль, мы не оказываем никакого вредного влияния на другие, если не считать того влияния, какое может оказывать необходимое повышение всех вообще налогов. Тогда как поощряя какую-либо отрасль промышленности через повышение цены ее продуктов помощью покровительственных пошлин, мы в то же самое время оказываем прямое вредное действие на другие отрасли, которые пользуются этими продуктами. Настолько осложнилось дело производства, так интимна стала связь между различными его отраслями, так многоразлично входят продукты одной в виде материалов или вспомогательных веществ в другие, что едва ли какой сведущий человек будет в состоянии сказать, какое действие может оказать введение хотя бы одной только покровительственной пошлины. Но когда речь идет 41 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 42 о поощрении не одной отрасли промышленности, не десятка их, а может быть целой тысячи, то уже и вовсе становится делом невозможным для человеческого разума — проследить многоразличное действие повышения цен такого множества продуктов. Народ уже не может сказать, во что обходится ему такая система; не могут сказать также в большинстве случаев и те лица, для пользы которых, по предположению, поддерживается эта система: много ли они выигрывают благодаря ей, сравнительно с тем, что они теряют из-за нее. Система возврата пошлин является попыткой устранить, поскольку это касается вывоза, тот вред, какой покровительство одной отрасли промышленности наносит другим. Возвратные пошлины уплачиваются из казны при вывозе отечественных товаров в таком размере, чтобы ими уравновешивалась та прибавка к цене товаров, которая обусловливалась пошлиной на материалы. Однако возвратные пошлины не только составляют неуменьшенными цены внутри страны, но, плодя в изобилии обманы, лишь в ничтожной степени могут устранять вред, который наносится экспорту. Ибо по закону возвратные пошлины выдаются лишь при вывозе тех товаров, в состав которых оплаченные пошлиной материалы входят в большом количестве и понятными для всякого способами, и только лишь в этом случае получение этих пошлин может окупать хлопоты экспортеров. В 1884 году Соединенные Штаты выплатили, в виде возврата пошлин на медь, сумму, гораздо большую той, которая была получена в виде пошлин с меди, несмотря на то, что множество товаров, в которые входила медь, и которые, следовательно, возросли в цене из-за пошлины на нее, было вывезено без требования возвратных пошлин. То же надо заметить и относительно возвратных пошлин на рафинад, которых мы уплатили гораздо больше, чем сколько получили пошлин с сахара сырца, хотя этими пошлинами был значительно сокращен вывоз таких товаров, как сгущенное молоко, сироп и засахаренные фрукты. Замена пошлин субсидиями с целью покровительства промышленности избавила бы от необходимости обращаться к столь недействительным, уродливым и плодовитым на обманы средствам. При системе субсидий цены были бы повышены лишь в той мере, в какой могли бы влиять на них в своей совокупности все налоги. Каждый поощряемый производитель знал бы в долларах и центах, сколько им получено на поощрение, а народ, в целом, знал бы, сколько им уплачено. Короче, все то, что делает покровительственная система для поощрения отечественной промышленности, и даже более того, могло бы быть сделано дешевле и вернее посредством субсидий. Иногда выставляют на вид, как одно из преимуществ тарифной системы, то обстоятельство, что таможенные пошлины, якобы, падают на производителей ввозимых товаров, и, таким образом, уплачиваются иностранцами. В этом есть доля истины. Ввозная пошлина на товар, производство которого составляет строгую иностранную монополию, может в некоторых случаях падать, целиком или отчасти, на иностранных производителей. Допустим, например, что какая-нибудь иностранная фирма или компания имеет монополию на производство известного предмета. В пределах стоимости производства, с одной стороны, и наивысшей ценой, по какой вообще чтолибо может продаваться, с другой, — цена этого предмета будет определяться производителями, которые будут, конечно, назначать этому предмету такую цену, какая, по их мнению, может доставить им в сложности наибольшую прибыль. Если бы мы назначили ввозную пошлину на этот предмет, то они могли бы предпочесть сокращение своей прибыли, при продаже в этой стране, уменьшению сбыта из-за прибавления таможенной пошлины к цене. В этом случае пошлина упала бы на них. Или еще предположим, что какой-нибудь канадский крестьянин живет в таком месте, откуда он может удобно продавать свою пшеницу лишь в соединенные Штаты. Так как пшеница в Соединенных Штатах представляет из себя товар, местный спрос на который не только покрывается местным производством, но остается еще излишек для вывоза, то пошлина на пшеницу не могла бы собой повысить цены, и канадский крестьянин, живущий в таком удивительном месте, откуда он должен был бы посылать свою пшеницу в Соединенные Штаты, где вообще нет спроса на канадскую пшеницу, — не мог бы вернуть в повышенной цене той пошлины, какую он уплачивал. 42 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 43 Этими двумя примерами исчерпываются все те случаи, когда ввозные пошлины могут падать на иностранных производителей 8 . Случаи эти, — слишком неважные, чтобы их стоило рассматривать при обсуждении государственного дохода, — являются лишь редкими исключениями из того общего правила, что способность облагать налогами ограничивается территориальными границами государства. И благо для человечества, что это так. Если бы для правительства какой-либо страны возможно было, при помощи какой-либо системы обложения заставлять население других стран оплачивать его расходы, то земной шар был бы вскоре доведен налогами до варварского состояния. Но если и возможны исключительные случаи, когда ввозные пошлины целиком или отчасти падают, вместо отечественных потребителей, на иностранных производителей, то все же в существовании этих случаев не усмотрят указания на пригодность тарифов для целей покровительства даже люди, которые были бы не прочь облагать пошлинами иностранцев. Ибо случаи, когда ввозные пошлины падают на иностранных производителей, суть именно те случаи, когда они не могут давать никакого поощрения отечественным производителям. Ввозные пошлины могут падать на иностранных производителей лишь тогда, когда уплата их не повышает собой цены; тогда как единственный способ, каким ввозные пошлины могут поощрять отечественных производителей, состоит именно в повышении цены. Иногда говорят, что покровительственная система не создает повышения цен. На это надо только спросить, каким же образом может тогда она поощрять? Сказать, что покровительственные пошлины поощряют отечественных производителей, не повышая цен, значит сказать, что пошлины эти поощряют этих производителей, ровно ничего не делая для них. Если этому утверждению, столь невнимательному к фактам и теории, иногда и свойственно бывает некоторое подобие истины, то обусловливается это или той мыслью, будто покровительственные пошлины не навсегда повышают цены, — что они, создав конкуренцию между отечественными производителями, в конце концов приводят цены к первоначальному уровню, — или же тем запутанным соображениям, будто для отечественных производителей была бы выгода в том случае, если бы за ними был обеспечен весь внутренний рынок, хотя бы и не при более высоких ценах. Что касается первой мысли, то не надо терять из виду, что единственный способ, каким покровительственная пошлина может увеличивать внутреннюю конкуренцию в производстве какого-либо товара, состоит в таком повышении цен на этот товар, какое могло бы привлечь промышленников к производству его надеждами на более высокую прибыль. Эта конкуренция, ничем не стесняемая, в конце концов низводит прибыль до общего уровня 9 . Тем не менее это еще не значит, чтобы она низводила цены до того уровня, на каком они стояли бы без покровительственной пошлины. Прибыль луизианских сахарозаводчиков в настоящее время, без 8 В некоторых случаях ввозная пошлина, налагаемая в одной стране на продукты другой, понижая цены вывозящей стране за счет ренты, может также в известной мере падать на иностранных землевладельцев. Джон Стюарт Милль утверждает также (Политическая экономия, книга V, гл. III), что налоги на привозимые товары падают отчасти не на иностранных производителей, у которых мы покупаем, но на иностранных потребителей, которым мы продаем, — ибо пошлины эти увеличивают цены вывозимых нами продуктов. Но это может иметь лишь тот смысл, что вред, который мы причиняем себе покровительством, отзывается в известной мере также на тех, с кем мы находимся в торговых сношениях. И даже если бы ввозные пошлины увеличивали для иностранцев таким путем стоимость того, что они получают от нас, и через это до известной степени делали их участниками в наших потерях, все же пошлины эти не избавляли бы нас от невзгод при конкуренции с иностранцами. Положим, например, что наши пошлины на ввозимые товары могут иногда, хотя в ничтожной степени, повышать цену, которую английские потребители уплачивают за наш хлопок, пшеницу или масло; тем не менее, увеличенная стоимость производства в Соединенных Штатах, несомненно, в гораздо большей мере должна влиять в том смысле, чтобы давать английским производителям преимущество перед американскими на тех рынках, где они конкурируют, и давать англичан способными захватывать львиную долю в приокеанской мировой торговле. Точное обозначение действия системы обложения на условия международной торговли есть, как бы то ни было, скорее предмет теоретических настроений, чем практического интереса. Общим заключением всегда будет приводимое нами в тексте, — что хотя мы и не можем вредить себе, не вредя также другим, а все же налогособирательная способность правительства по существу ограничивается пределами его территории. Наиболее ясное исключение представляет собой случай вывозных пошлин, когда они налагаются какой-либо страной на предметы, составляющие монополию этой страны, подобно каучуку в Бразилии или гаванскому табаку на острове Куба) 9 Влияние таможенного покровительства на прибыль в покровительствуемых отраслях промышленности будет более подробно рассмотрено в главе XVII. 43 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 44 сомнения, не больше прибыли в других производствах, связанных с таким же риском. Тем не менее, благодаря пошлине на сахар, цены на него в Соединенных Штатах стоят гораздо выше, чем в Англии, где нет на него пошлины. И даже тогда, когда страна, по своим естественным условиям, могла бы производить известный товар столь же дешево, как все другие страны, все же следствием всей системы пошлин, — в которую пошлина на этот сахар входила бы лишь как часть, — было бы повышение стоимости производства этого товара. Потому цены на этот товар все же поддерживались бы выше той нормы, на какой они стояли бы при свободном ввозе, хотя прибыль его производителей могла бы и упасть. Случись покровительствуемому товару настолько понизиться в цене, что иностранный продукт не мог бы ввозиться даже при отсутствии пошлины, — и пошлина перестала бы ограждать, ибо иностранный продукт не шел бы и при ее отмене, а производители, для покровительства которым она была введена, перестали бы заботиться о ее сохранении. Был ли хоть один пример чего-нибудь подобного? Стала ли теперь хоть одна из наших покровительствуемых отраслей промышленности менее жадной до покровительства, чем была сорок лет тому назад? Относительно же второго соображения должно заметить, что единственный способ, каким покровительственная пошлина может отдать внутренний рынок во власть отечественных производителей, состоит в повышении цен, по каким могут продаваться на нем иностранные продукты. А это повышение цен иностранных продуктов не только ведет к повышению цены тех отечественных произведений, в которые они входят составной частью, но, удаляя иностранные продукты, должно также вести к повышению цены подобных им отечественных продуктов. Ибо только лишь там, где цены определяются волей производителя, увеличение или уменьшение предложения не сказывается на повышении или понижении цен. В газетном деле, например, хотя и не составляющем в Соединенных Штатах монополии, издание каждой газеты и цена на нее определяется издателем. Издатель может предпочитать, и в большинстве случаев предпочитает, большее распространение своего издания более высокой цене на него. Но если бы конкуренция была уменьшена или даже уничтожена, — например, наложением гербового сбора на газеты или прямым запрещением печатания их, кроме одной, в Нью-Йорке, — все же необходимо не последовало бы повышения цены на эту газету. Но цены всей огромной массы товаров и в особенности той огромной массы их, которая ввозится и вывозится, определяются конкуренцией. Цены эти ставит не воля производителей, а относительная напряженность предложения и спроса, которые уравниваются по цене, посредством того, что Адам Смит назвал “торгом рынка”. Потому всякое уменьшение в предложении, причиненное стеснением ввоза, необходимо ведет к повышению цен. Короче, покровительственная система есть просто система поощрения некоторых отраслей промышленности путем предоставления лицам, ведущим их, возможности брать более высокие цены за производимые ими товары. Она представляет из себя неуклюжий и расточительный способ поощрения, которое можно было бы производить с гораздо большим удобством и с гораздо меньшей затратой средств при помощи премий или субсидий. Если благоразумно “поощрять” нашу американскую промышленность, — а это еще вопрос, подлежащий рассмотрению, — то всего лучше мы могли бы поощрять ее, отменив целиком наш тариф и уплачивая субсидии из сумм, собираемых прямыми налогами. Таким путем затраты были бы распределены с некоторым приближением к справедливости; и гражданин, имеющий состояние в миллион раз больше состояния другого, имел бы также возможность оказывать в миллион раз больше поощрения американской промышленности. Я отнюдь не забываю, что, начиная с премий, выплачивающихся в колониальный период за истребление вредных животных, и кончая субсидиями, выдававшимися Тихоокеанским железным дорогам, — опыт все время показывал нам, что система субсидий неизбежно ведет к обманам и подкупам и лишь в ничтожной мере достигает тех целей, которые ставили ей. Но зло это неотделимо ни от какой системы “поощрения”, и покровительственной системе оно присуще в большей мере, чем системе субсидий, ибо самые операции ей не настолько ясны. Если покровительственная система предпочиталась системе субсидий, то вовсе не потому, чтобы она являлась лучшим средством поощрения, а потому же, почему косвенные налоги предпочитались прямым, потому что народ не так-то легко может понять то, что творится. В то время, как субсидия в сто тысяч долларов, прямо выданная из казначейства, возбудит ропот, — введение пошлины, которая сделает возможным захват целых миллионов помощью более высоких цен, 44 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 45 проходит совершенно незамеченным. В тех случаях, когда нашими штатами выплачивались субсидии на поощрение новых отраслей промышленности, они всегда представляли из себя сравнительно ничтожные суммы, которые выдавались или единовременно, или в течение определенного числа лет. Хотя народ таким образом и соглашался иногда выдавать субсидии в небольшом размере и в течение короткого времени, но он никогда не допускал того, чтобы на них позволяли себе смотреть, как на нечто постоянное, или чтобы они выплачивались из года в год. Но раз вводились покровительственные пошлины, и покровительствуемая промышленность уже навсегда сохраняла тот запрос на покровительство, какой обнаруживался ею при их введении. А народ, не сознавая в такой мере того, что уплачивается им, допускал продолжение покровительства. Протекционисты нередко говорят, что свободная торговля верна в теории, но ошибочна на практике. Что бы ни означали собою такого рода выражения, им присуще явное противоречие, ибо всякая теория, которая не согласуется с фактами, должна признаваться ложной. Однако, даже и без исследования достоинств покровительственной теории, ясно, что тариф, предлагаемый ею, никогда не может быть установлен. Теория свободной торговли может быть доведена в практике до точки идеального совершенства, ибо для достижения свободной торговли нам нужно только отменить ограничения. Но чтобы применить к делу теорию покровительства, пришлось бы некоторые предметы обложить налогом, а другие оставить свободными от него, и к предметам, обложенным налогом, применять различные нормы обложения. А так как покровительство, оказываемое какой-либо отрасли промышленности, может быть нейтрализовано покровительством возвышающим цену ее материалов, то требуется еще в отношении тарифов заботливое разграничение. Существует лишь очень немного предметов, которые могут считаться законченными продуктами в отношении всех случаев их употребления, и законченные продукты для одних отраслей промышленности бывают материалом или орудиями для других. Таким образом слабое покровительство какой-либо отрасли промышленности может оказаться бесполезным, а более сильное, даже с покровительственной точки зрения, должно приносить вред. Но мало того, что в случае покровительства невозможно то идеальное совершенство, с каким может прилагаться к практике теория свободной торговли, — невозможно даже сколько-нибудь грубое приближение к покровительственной теории. Никогда не существовало покровительственного тарифа, который удовлетворял бы протекционистов, и никогда его не может существовать. Наш теперешний тариф, например, признается протекционистами за исполненный самых грубых ошибок 10 . Тариф этот был принят только потому, что после долгих споров заинтересованные в нем лица не могли поладить на каком-нибудь лучшем; и он держится и защищается только потому, что при всякой попытке улучшить его началась бы свалка, могущая повести к самым причудливым тарифным переменам. То же было и со всеми прежними тарифами, то же будет и со всеми будущими. Чтобы составить покровительственный тариф, который хотя бы грубо соответствовал покровительственной теории, потребовалось бы прежде всего обстоятельное знакомство со всеми отраслями торговли и промышленности и точное знание того способа, каким воздействие на одну отрасль будет отзываться на других. А такого знакомства и такого знания никогда не могут иметь ни короли, ни конгрессы, ни парламенты. А затем потребовалось бы абсолютное беспристрастие, ибо установление покровительственных пошлин есть, в сущности, не более, как распределение 10 Из массы примеров приведем один. Согласно последнему тарифному постановлению, вступившему в силу с июля 1883 г., пошлина на материалы, употребляемые для изготовления рюша и мелких полотняных изделий, была повышена с 35 на 125 процентов, хотя пошлина на самые изделия эти сохранена была прежняя, в 35 процентов. По словам производителей этого товара, — как то видно из их докладной записки секретарю казначейства, — ими не только покрывался спрос американского рынка, но ежегодно отправлялось еще тавра на сотни тысяч долларов в Канаду, Вест-Индию и другие страны. Благодаря машинам, которые применялись ими, они все же имели возможность конкурировать с европейскими фабрикантами, несмотря на пошлину в 35 процентов, которой был обложен материал. Но пошлина в 125 процентов не только сделала невозможным этот вывоз, а повела еще к такому ввозу товара из Англии, что, по словам записки, теперь тысячи рабочих остались без дела, и три четверти всех фабрикантов, занятых этой промышленностью, вконец разорены. Этого, конечно, не имел в виду конгресс. А рюшевая промышленность представляет из себя лишь одну из множества мелких отраслей промышленности, сбитых и задавленных при последней тарифной свалке. 45 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 46 денежных милостей среди толпы жадных просителей. Но если бы даже и оказалось возможным подобрать для составления покровительственного тарифа достаточное число людей, лично незаинтересованных и неспособных сдаваться на подкуп, угрозы, кумовство или лесть, то все же этим людям пришлось бы употреблять более чем человеческие усилия для того, чтобы не быть сбитыми с толку требованиями себялюбивых заправил и не утратить ясность мысли от их объяснений. Составление тарифа, вместо того, чтобы быть, — как то требуется согласно покровительственной теории, — делом рассмотрения условий и нужд каждой отрасли промышленности, бывает, в сущности, просто огромной тяжбой, в которой заинтересованные стороны грозят и умоляют, подкупают и сторговываются единственно в надежде добиться для себя возможно большего покровительства без всякого внимания к справедливости и общему благу. В результате получается и всегда должно получаться введение тарифа, столь же похожего на то, чем он должен быть по теории протекционистов, как ведро краски, вылитой на забор, похоже на фрески Рафаэля. Но это еще не все. За введением тарифа наступает пора его истолкований и пояснений судебными и административными решениями, которыми он доделывается и переделывается: “Чем дольше какой-либо тариф продолжает свое существование, тем больше открывается в нем слабых местечек, тем больше пробивается в нем дыр, пока, наконец, благодаря влиянию целого ряда уверток, перетолкований и судебных решений, он самым нечувствительным образом не изменяется настолько, что и сами творцы его бывают не в состоянии различить в нем природных черт своего детища” 11 . При системе субсидий, как она ни плоха, мы все же могли бы гораздо ближе подойти к тому, что мы желаем делать, и ближе знать то, что было сделано с нами. 11 По сведениям финансового ведомства, в одном только Нью-Йоркском Южном округе в настоящее время (февраль 1896 г.) имеется свыше 2300 еще не рассмотренных тарифных дел), и пошлины повышаются или понижаются при помощи перестановки занятой наборщиком или при помощи произвольных толкований, нередко очень подозрительного свойства, которых никто не мог предусмотреть, так что, как наивно замечает Гораций Грили (Политическая экономия. С. 183) 46 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 47 ГЛАВА Х ПООЩРЕНИЕ ПРОМЫШЛЕННОСТИ Не исследуя самой цели, для которой вводят покровительственные тарифы, мы признали их непригодными, как средство. Рассмотрим теперь их цель, — поощрение отечественной промышленности. Относительно того, что надо понимать под покровительством, не может быть различия мнений. Поощрять какую-нибудь промышленность, в покровительственном смысле, значит обеспечивать за лицами, занимающимися ею, прибыль, большую той, какую они могли бы получить сами по себе. И только лишь в той мере, в какой покровительству удается сделать это, и до тех пор, пока ему удается делать это, оно может поощрять промышленность. Но переходя к рассмотрению тех отраслей промышленности, которым надлежит, согласно покровительственной теории, оказывать поощрение, мы наталкиваемся на крупное разногласие. Те лица, которых американские протекционисты считали своими наиболее искусными защитниками, всегда требовали покровительства для поощрения “юных” отраслей промышленности, признавая в покровительственной системе средство водворения новых отраслей промышленности в пригодных для того странах 12 . Отвергая с презрением мысль о поощрении всех отраслей промышленности, лица эти называли хищением и разбоем всякое поощрение производств, не соответствующих местным условиям страны или уже достаточно окрепших в ней. Обычное предлагаемое в настоящее время и практикуемое в Соединенных Штатах покровительство имеет целью, однако, не поощрение “юных” отраслей промышленности, а поощрение “отечественной” промышленности вообще, то есть всех ее отраслей. И что оказывалось на деле у нас, оказывалось на деле и повсюду. Всюду, где начиналось покровительство, введение новых пошлин не останавливалось до тех пор, пока не получали поощрения все отрасли промышленности, сколько-нибудь влиятельные в политическом отношении и допускавшие покровительство тарифами. Только лишь в новых странах и в начале развития системы покровительства возможно представлять поощрение юной промышленности единственной целью покровительства. Европейские протекционисты едва ли бы стали требовать покровительства для своей промышленности в виду ее юности, ибо различные отрасли ее существовали еще во времена римлян. Было бы явной нелепостью и у нас, в Соединенных Штатах, требовать в настоящее время покровительства для таких гигантов, как наша железоделательная, стальная или прядильная промышленность, в качестве средства для их насаждения. Нам предстоит, таким образом, исследовать два различных предложения: предложение, что должно поощрять новые и желательные отрасли промышленности, — которое еще пускают в ход при защите протекционизма: и предложение, что должно поощрять отечественную промышленность, — с которым приходится по преимуществу встречаться, и которое наши (американские) протекционисты стремятся провести в жизнь законодательным путем. Мне кажется, что в качестве отвлеченного предложения нельзя отрицать того, что возможны такие отрасли промышленности, которым с выгодой можно было бы оказывать временное поощрение. Некоторые отрасли промышленности, могущие, при своем развитии, стать благодетельными для общества, принуждены бывают нередко выдерживать тяжелую неравную борьбу при своем возникновении, и их развитие иногда могло бы быть с выгодой ускорено разумным поощрением. Тем не менее, в попытке различить те отрасли промышленности, которые могут окупить поощрение, мы натолкнулись бы на непреодолимые затруднения. В каждом сколько-нибудь значительном обществе, без сомнения, существуют люди исключительных 12 “Всякий, просматривающий Доклад о мануфактурах Александра Гамильтона, сочинения Матфея Кэри, Езекии Найльза и их товарищей, речи Генри Клея, Фомы Ньютона, Якова Тода, Вальтера Форуорда, Ролинна Меллери и других юристов, поборников покровительства, а также послания наших первых президентов, губернатора Симона Снейдера, Георга Клинтона, Даниила Томкинза, Де-Уитт-Клинтона и других, — не можем не заметить, что они боролись не из-за поддержания, а из-за создания отечественных мануфактур” (Гораций Грили. Политическая экономия, с. 34). 47 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 48 способностей, и дать им, на общественный счет, обеспеченное существование и свободу исследовать, изобретать или мыслить, значило бы оказать народу самую ценную услугу. Тем не менее наверно можно сказать, что при любой из изобретенных до сего времени систем этой возможностью существовать на счет народа воспользовались бы отнюдь не такого рода люди. Ею стали бы пользоваться пролазы и сильные мира, льстецы и креатуры или почитаемые ничтожества. А те люди, которые могли бы приносить великую пользу, получая такое содержание от народа, уже в силу самых добродетелей своих, оказались бы последними, которые могли бы рассчитывать на него. То же бывает и с поощрением борющейся промышленности. Опыт всюду показывает, что политика поощрения, раз начавшись, всегда ведет к давке, из которой сильный, а не слабый, бессовестный, а не достойный, выходят победителями. Отрасли промышленности, на самом деле еще не оперившиеся, в этой борьбе из-за правительственного поощрения могут рассчитывать на успех не более, чем поросята в борьбе со взрослыми свиньями у корыта с едой. Поощрение не только направляется на те отрасли промышленности, которые не нуждаются в нем, но обыкновенно направляется на те отрасли, которые только и могут держаться благодаря ему, и таким образом приводит к явной потере для общества, отклоняя труд и капитал от прибыльных занятий. В общем, способность какой-либо промышленности водвориться и поддерживаться в известной стране в условиях полной свободы, является мерилом ее общественной полезности; и та “борьба за существование”, в которой вытесняются убыточные предприятия, представляет из себя лучшее средство определения того, какие отрасли промышленности потребны при существующих условиях, и какие — нет. Даже многообещающие отрасли промышленности скорее деморализуются и заглушаются, чем поддерживаются в здоровом росте, поощрением, при котором им дают то, чего они не заработали, — все равно, как молодой человек скорее получает зло, чем благодеяние, от состояния, достающегося ему по наследству. Те самые трудности, которые приходится преодолевать новым отраслям промышленности, не только служат для определения того, какие из них действительно нужны, но также побуждают их приспособляться к окружающим условиям и применять такие усовершенствования и изобретения, о каких никто и не подумал бы при более благоприятных условиях. Таким образом, хотя в отвлечении и может казаться справедливым, будто некоторым отраслям промышленности благоразумно было бы оказывать поощрение, тем не менее на деле можно следовать лишь правилу: “всем давать простор и никому не оказывать предпочтения”. А если бы где почувствовалась необходимость в каком-либо изобретении или в какой-либо промышленности, полезных для общества, но убыточных с коммерческой точки зрения, то лучшим способом поощрения к ним была бы выдача субсидий или премий в случае успешного достижения цели. Ничто лучше не доказывает бесплодности попыток создать здоровую промышленность посредством тарифов, как признанная неспособность нашей промышленности, столь долго поощряемой, стоять на собственных ногах. В первые годы Американской республики приверженцы покровительства, стремясь привить идею его к федеральной финансовой системе, требовали покровительства не для поддержания американской промышленности, а для насаждения новых производств, которые, по их словам, получая в течение немногих лет поощрение, должны были затем сделаться вполне самостоятельными. Мальчики и девочки того времени достигли зрелого возраста, сделались стариками и старухами и, за редкими исключениями, сошли в могилу. Нация, окаймлявшая тогда Атлантический океан, распространилась теперь по всему континенту, и народ, исчислявшийся четырьмя миллионами, исчисляется теперь почти шестьюдесятью; а юные отрасли промышленности, для которых робко просили тогда ничтожного, временного покровительства, до сих пор остаются еще юными по своим желаниям поощрения. Достигнув могучего роста, они с еще большей силой продолжают требовать “защиты малолетнего”, заявляя, что если им не будут оказывать большего покровительства, чем то, о каком они мечтали вначале, то они должны будут немедленно погибнуть. Когда сенатор Соединенных Штатов Бродерик, раненый на дуэли верховным судьей Тэрри, умер, не оставив завещания, то какой-то дублинский гражданин писал к редактору газеты в СанФранциско, выставляя себя ближайшим родственником убитого. Он обозначал год своего 48 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 49 рождения, показывавший, что ему было уже сорок семь лет, и заканчивал письмо, заклиная редактора помочь ему, бедному сироте, не имеющему ни отца, ни матери. Аргументация нашей младенствующей промышленности очень напоминает мне моление этого сироты. Писатели протекционисты до сих пор еще не бросили доводов “юной промышленности”, ибо эти доводы представляют из себя единственное основание, опираясь на которое можно требовать покровительства с видом здравомыслящего человека. Но перед лицом фактов им пришлось увеличить тот срок, какой требуется, по их словам, для того, чтобы насадить путем покровительства новую промышленность. Американский народ привык слышать, что умеренных пошлин в течение немногих лет достаточно для того, чтобы покровительствуемая промышленность могла стать на ноги и уже не бояться иностранной конкуренции. Но вот в последнем издании своей Политической экономии профессор Томсон из Пенсильванского университета заявляет нам (с. 233), что “обыкновенно времени, прожитого двумя поколениями, будет достаточно, чтобы насадить вполне какую-либо новую промышленность и привести отечественное производство в соответствие с местным спросом”. Когда нам говорят, что два поколения должны облагать себя налогом, чтобы насадить промышленность для третьего, то мы вправе были бы спросить: “я что же это будущее поколение сделало для нас?” Тем не менее даже и такого рода обещание протекционистов не оправдывается на деле. Промышленность, которой мы оказывали покровительство в течение большего времени, чем жизнь двух поколений, нуждается теперь в покровительстве, согласно уверениям протекционистов, более, чем когда бы то ни было раньше. Но обычным предлогом к покровительству является, как бы то ни было, в Соединенных Штатах не поощрение юных отраслей промышленности, а поощрение отечественной промышленности, во всем ее составе. Однако, очевидно, что поощрение всей отечественной промышленности есть дело невозможное для покровительственного тарифа. Пошлины на товары, целиком производимые внутри страны, не могут, конечно, оказывать поощряющего влияния на какую-либо отрасль отечественной промышленности. Пошлины могут, так или иначе, поощрять промышленность только лишь в том случае, когда они налагаются на товары, отчасти ввозимые в какую-либо страну, а отчасти производимые внутри ее, или на товары, хотя и всецело ввозимые в какую-либо страну, однако же могущие производиться в ней. Никакой тариф в Соединенных Штатах не мог бы, например, поощрять производство хлеба или хлопка, скотоводство, каменноугольную, золотую или серебряную промышленность; ибо, не ввозя товаров такого рода, мы не только покрываем наш собственный спрос, но имеем еще некоторый излишек для вывоза. Никакая ввозная пошлина не могла бы также поощрять ни одной отрасли промышленности из того множества их, которое должно быть по необходимости ведено на месте, в роде постройки зданий, кования лошадей, печатания газет и т.п. так как эти отрасли промышленности, которым невозможно покровительствовать, составляют в совокупности значительно большую часть промышленности каждой страны, то стало быть, самое большее, чего можно достигнуть посредством покровительственного тарифа, сводится к поощрению только лишь немногих отраслей промышленности из всей массы их, существующей в каждой стране. Однако, невзирая на этот очевидный факт, никогда не требуют покровительства для поощрения лишь тех немногих отраслей промышленности, которые только и могут быть в выгоде от тарифа. Потребовать такого покровительства, значило бы допустить, что некоторым отраслям промышленности оно будет давать особые преимущества над другими; и потому, в обычных разговорах, требуя покровительства, требуют его для всей промышленности. Если бы меня спросили, как это можно сделать, то нам ответили бы, что тариф поощряет покровительствуемые отрасли промышленности, а последние, в свою очередь, поощряют непокровительствуемые; покровительство вызывает постройку фабрик и металлургических заводов, а фабрики и металлургические заводы создают спрос на произведения крестьянина. Представьте себе деревню хотя бы в сотню дворов. Представьте себе, что двое из крестьян этой деревни сделали бы своим односельчанам такое предложение: “Мы желаем, любезные земляки, видеть вас в большем благоденствии и, ввиду этого, предлагаем такого рода план: дайте нам привилегию собирать с каждого жителя нашей деревни ежедневно по пяти центов налога. Ни для кого налог этот не будет особенно чувствителен, ибо даже человеку, имеющему жену и 49 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 50 восьмерых детей, приходилось бы ежедневно платить лишь какие-нибудь пятьдесят центов. Однако этого ничтожного налога было бы достаточно, чтобы дать нашей деревне двоих богатых жителей, имеющих возможность вести порядочный расход. Мы сразу стали бы жить на широкую ногу. Мы увеличили бы наши дома, устроили усадьбы, завели экипажи, прислугу, стали бы задавать пиры и более свободно пользоваться услугами торговцев. Через это мы дали бы толчок торговле и вызвали большой спрос на труд. Это, в свою очередь, повело бы к большему спросу за земледельческие продукты, который дал бы возможность окрестным земледельцам предъявлять больший спрос на товары торговцев и труд ремесленников. Таким образом все мы стали бы благоденствовать”. Ни в одной стране на свете не найдется такой деревни, которая приняла бы подобное предложение. Но оно, однако, отнюдь не более нелепо, чем доктрина, будто, поощряя некоторые отрасли промышленности, поощряют всю промышленность. Единственный путь, каким мы могли бы сделать хотя бы только попытку к поощрению всей промышленности, состоял бы в выдаче премий или субсидий. Замени мы, в качестве средства для поощрения промышленности, пошлины субсидиями, и поощрение тех отраслей промышленности, которые остаются теперь лишенными поощрения от тарифа, не только стало бы возможным для нас, а сделалось бы прямо роковой необходимостью, ибо отнюдь не в природе человека, чтобы земледельцы, скотоводы, строители, издатели газет и т.п. производители соглашались выплачивать субсидии другим промышленникам, не требуя их для своего брата. Мы не имели бы, собственно, разумного основания остановиться на этом пути до тех пор, пока все виды промышленности, до уличной чистки сапог включительно, не стали бы получать субсидий. Однако, очевидно, что результатом такого поощрения всех и каждого было бы общее разорение. Так как распределяться могло бы лишь то, что собиралось в налогах, за вычетом затрат на их собирание, то, понятно, никто не мог бы получить назад в субсидиях, даже и справедливо распределенных, столько же, сколько приходилось бы ему уплачивать в налогах. Это практическое приведение к нелепости невозможно в случае покровительственной системы, ибо при ней может быть “поощряема” только лишь малая часть промышленности в каждой стране, а расходы на поощрение укрываются в цене товаров и не замечаются массой. Собиратели налогов не требуют от каждого гражданина содействия к поощрению излюбленного меньшинства. Они посиживают в здании таможни и, облагая пошлиной ввозимые товары, дают возможность избранным производителям собирать “поощрение” со своих любезных сограждан в виде более высоких цен. Однако, как при поощрении субсидиями, так и при поощрении тарифами, выгода одного одинаково означает собой потерю для других; а так как поощрение тарифами связано с несравненно большими расходами и тратами, чем поощрение субсидиями, то и потери при нем должны стоять в более неблагоприятном отношении к выгоде. Как бы ни влияло покровительство на отдельные отрасли промышленности, а прибыль всей промышленности оно необходимо должно уменьшать: во-первых, вследствие потерь, неотделимых от самого поощрения тарифами, и во-вторых, вследствие потерь, причиняемых переходом капитала и труда от занятий, к которым они направлялись бы сами собой, к тем менее прибыльным занятиям, к которым их приходится склонять помощью подкупов. Если это не ясно нам без размышлений, то только потому, что мы всегда сосредоточиваем свое внимание лишь на одной части всего действия покровительственной системы. Мы видим громадные железоделательные заводы и многоэтажные фабрики, но не замечаем того, что те самые налоги, которые — как говорят нам, — содействовали возведению их, сделали дороже по всей стране каждый вбиваемый гвоздь и каждую исшиваемую нитку. Наше воображение бывает так же поражено, как было поражено воображение европейцев, впервые посетивших Индию. Видя расточительность и великолепие раджей, но не замечая отвратительной бедности масс, они сочли за самую богатую в мире ту страну, которая, в сущности, была самой бедной. Но по размышлении всякий заметит, что обычно выставляемое основание для покровительства, будто оно поощряет отечественную промышленность (т.е. все ее отрасли) может бывать справедливым только лишь в одном смысле — в том смысле, в каком можно говорить о фараоне, что он поощрял еврейскую промышленность, когда заставлял делать кирпичи без соломы. Покровительственные тарифы дают больше работы в том смысле, в каком проливание 50 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 51 масла на пол дает больше работы хозяйке, или дождь, смочивший сено, дает больше работы крестьянину. 51 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 52 ГЛАВА XI ОТЕЧЕСТВЕННЫЙ РЫНОК И ВНУТРЕННЯЯ ТОРГОВЛЯ “Мы должны допускать для торговли на наших внутренних рынках лишь наших отечественных производителей”. Это выражение многим кажется подобным выражению: “Мы должны допускать для пастьбы на наших выгонах лишь наш собственный скот”, — тогда как на самом деле оно имеет смысл, одинаковый с выражениями: “Мы должны допускать для еды за нашим столом лишь блюда, приготовленные собственными руками”, или “Мы должны допускать для нашего перемещения лишь ходьбу на собственных ногах”. Что же такое это отечественный рынок, на который мы, следуя протекционистам, отнюдь не должны допускать иностранных продуктов? Разве он не представляет отечественного спроса, — спроса на удовлетворение наших собственных нужд? А если так, то утверждение, будто мы должны допускать на наш рынок лишь отечественных производителей, ничем не будет отличаться от утверждения, что мы должны допускать удовлетворение наших потребностей лишь при помощи наших личных усилий. Словом, применяя такого рода утверждение к индивидуумам, нам пришлось бы требовать, чтобы никто не ел кушанья, изготовленного другим лицом, ибо иначе мы лишали бы себя удовольствия приготовлять для себя кушанья, или чтобы никто не пользовался лошадьми и железными дорогами, ибо иначе мы лишали бы упражнения свои собственные ноги. В недавнее время английские протекционисты (а они далеко еще не вымерли в Англии) сильно нападали на правительство за то, что оно делало крупные заказы не английским, а немецким заводам. Случилось так, что немцами был изобретен новый порох, известный под именем “какао”, который в тяжелых орудиях дает большую скорость снарядам, при меньшем давлении, и этим порохом немедленно стали запасаться все континентальные державы. Откажись английское правительство от покупок у иностранных производителей, и английские корабли, в случае войны, которая представлялась тогда неизбежной, оказались бы в очень незавидном положении. Следуя всецело политике покровительства, страна, не имеющая собственного угля, в случае войны принуждена была бы пользоваться лишь парусными судами; а страна, не производящая железа, — защищаться лишь луками и стрелами. Но как во время войны политика допущения на отечественные рынки лишь отечественных производителей ставила бы страну, следующую ей, в очень опасное положение, — так и во время мира при всевозможных условиях политика эта приводила бы к подобным же результатам. Строго оберегать внутренний рынок за отечественными производителями значило бы лишать себя участия в тех выгодах, которые дают другим странам их естественные условия и особые способности их жителей. Не растут у нас бананы, и мы не должны были бы есть бананов. Нет у нас резины в числе отечественных произведений, и мы должны были бы отказываться от целой тысячи ее применений. Может получаться соль в нашей стране лишь посредством выпаривания морской воды, и мы должны были бы продолжать добывание соли путем выпаривания, невзирая на то, что в других странах сама природа выполнила это дело и дала уже кристаллизованную соль в количестве, достаточном не только для жителей этих стран, но также и для нас. Не можем мы выращивать хинного дерева, и нам оставалось бы дрожать от лихорадки и умирать от малярии; а так как вещество, притупляющее местную чувствительность, не представляет из себя отечественного продукта, то и при глазных операциях мы не могли бы избавить себя от страшных мучений. То же было бы и в отношении всех продуктов, производство которых, благодаря особому развитию промышленности, составляет как бы достояние известных народов. Оберегать наш внутренний рынок за отечественными производителями значило бы ограничивать мир, в котором мы можем находить удовлетворение своих нужд, лишь пределами собственной страны, все равно как бы мала она ни была. И налагать какое бы то ни было стеснение на ввоз значило бы, в той мере, в какой оно производило бы свое действие, лишать себя удобств для удовлетворения своих желаний. Если бы жителям какой-либо местности запрещено было покупать у кого бы то ни было, за исключением одного местного торговца, так что тот мог бы держать товары, какие ему нравится, 52 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 53 продавая их по ценам, какие ему заблагорассудится назначить, — то такой порядок мог бы быть на руку этому торговцу. Но кто стал бы утверждать, что он был бы выгоден для всех жителей? Если бы были ограничены число и размеры окон, то это могло бы быть выгодно для газового общества, но едва ли было бы выгодно для города. Сломанные руки и ноги дают доход хирургам, но была ли бы выгода для жителей города, если бы запрещена была очистка от льда тротуаров, с целью поощрения хирургии? Однако как раз подобным же путем влияют покровительственные тарифы. С экономической точки зрения не существует никакой разницы между стеснением ввоза железа, ради поощрения железопромышленников, и стеснением санитарных улучшений, ради поощрения гробовщиков. Пытаться сделать народ благоденствующим, препятствуя ему покупать у других народов, столь же нелепо, как пытаться сделать какого-нибудь человека благоденствующим, препятствуя ему покупать у других людей. К чему могла бы повести попытка такого рода в случае отдельных лиц, это мы можем видеть на том образе действий, который со времени его применения в ирландской земельной агитации получил название “бойкотирования”. Капитан Бойкотт, которому принадлежит незавидная слава превращения своей фамилии в глагольную основу, был на самом деле “покровительствуемым”. Вокруг него, благодаря соседскому постановлению, был устроен покровительственный тариф более действительный, чем тот, какой мог быть установлен парламентом. Никто не должен был продавать ему своего труда; никто не должен был продавать ему молока, хлеба или мяса, вообще, услуг или товаров какого бы то ни было рода. Но вместо того, чтобы сделаться благоденствующим, этот многопокровительствуемый человек должен был спасаться из того места, где на его рынок допускались лишь его собственные произведения. То, чего хотят от нас протекционисты, требуя, чтобы мы допускали на свой внутренний рынок лишь отечественных производителей, есть, в сущности, то самое, что делала Земельная лига с капитаном Бойкоттом. Они хотят, чтобы мы бойкотировали самих себя. С целью убедить нас, что это было бы на нашу пользу, они расходуют немало остроумия. Утверждают, во 1-х, что стеснения иностранной торговли благодетельно потому, то внутренняя торговля бывает выгоднее, чем иностранная; утверждают, во 2-х, что если бы даже эти стеснения побуждали народ платить более высокие цены за те же самые товары, то все же действительная стоимость этих товаров не была бы повышена; и в 3-х, утверждают, что если бы даже стоимость их повышалась, то народ все же получал бы ее обратно. Как это ни странно, а первое из этих утверждений опирается на авторитет Адама Смита. В главе V книги II “Богатства народов” встречаем такое местечко: “Капитал, который употребляется на покупку в одной части страны товаров, производимых этой страной, для продажи их в другой части той же страны, обыкновенно замещает при каждом таком обороте два различных капитала, которые были применены к земледелию или мануфактурной промышленности этой страны, и через это дает возможность продолжать их применение к этим занятиям... Капитал, который употребляется на отправку шотландского мануфактурного товара в Лондон и на выписку английского хлеба и мануфактурных произведений в Эдинбург, необходимо замещает при каждом таком обороте два британских капитала, которые были заняты в земледелии или мануфактурной промышленности Великобритании. Капитал, употребляемый на покупку иностранных товаров для внутреннего потребления, когда они покупаются на произведения отечественной промышленности, тоже замещает при каждом таком обороте два различных капитала, — но лишь один из них бывает занят развитием отечественной промышленности. Капитал, который употребляется на отправку британских товаров в Португалию и на привоз в возврат португальских товаров в Великобританию, замещает при каждом таком обороте только лишь один британский капитал. Другой замещаемый капитал есть уже португальский. И, стало быть, хотя бы обороты иностранной торговли предметами отечественного потребления совершались столь же быстро, как обороты внутренней торговли, все же капитал, занятый в ней, оказывал бы лишь половину поощрения отечественной промышленности или отечественному производительному труду”. 53 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 54 Это удивительное предложение, значения которого Адам Смит, видимо, никогда не понимал 13 , представляет из себя одну из тех несообразностей, к которым он волей-неволей пришел, когда покинул ту истинную точку зрения, с которой труд рассматривается, как первый фактов производства, и стал признавать первым фактором капитал, — заблуждение, с того времени затемняющее политическую экономию. Это местечко с одобрением цитируется протекционистами и кладется ими в основу утверждений даже более нелепых, чем те, какие возможно построить на нем. Однако нетрудно обнаружить путаницу в рассуждении Смита. Оно ничуть не отличается по существу от того рассуждения, помощью которого один ирландец производил деление поровну между троими: “две штуки вам двоим, две штуки мне”, — и путаница в нем обусловливается введением термина “британский”, обнимающего своим значением оба ранее употребленные термина — “английский” и “шотландский”. Подставляя вместо терминов, употребленных Адамом Смитом, другие термины, стоящие между собой в том же отношении, мы могли бы получить целый ряд столь же ценных предложений, в роде, например, такого: если епископалы торгуют с пресвитерианами, то протестанты получают два барыша, — тогда как если пресвитериане торгуют с католиками, то протестанты получают только один барыш; стало быть, торговля между протестантами вдвое выгоднее торговли между протестантами и католиками... В примере Адама Смита взяты две партии британского товара — одна находится в Эдинбурге, другая — в Лондоне. При внутренней торговле, которую он предполагает, обмениваются эти две партии британского товара; но если бы шотландский товар был отправлен в Португалию, вместо Англии, и в обмен привезен португальский товар, то обменивалась бы лишь одна партия британского товара. Произошло бы лишь половинное замещение в Великобритании, но при этом было бы и половинное перемещение. Отосланный эдинбургский товар был бы замещен, ибо он оставался еще на месте. В одном случае было бы пущено в оборот количество британского товара вдвое большее, чем в другом, и, следовательно, двойной барыш означал бы собой лишь равную прибыльность. Не более состоятельна та аргументация, посредством которой стараются убедить, что нет никакого лишения для народа, когда его заставляют уплачивать более высокие цены отечественным производителям за товары, которые он мог бы получить дешевле из-за границы. Действительная стоимость товаров, говорят нам, определяется не ценой их, а тем трудом, который требуется для их произведения. Пусть более высокая заработная плата, процент, налоги и прочее делают невозможным производство известных предметов в одной стране по столь же низким ценам, как в другой. Но если для произведения этих предметов требуется в этой стране не большее количество труда, то и действительная стоимость их там будет не выше. А отсюда заключают, что таким образом народ может ничего не терять, ограждая себя от более дешевых иностранных продуктов. Заблуждение, в этом случае, кроется в допущении, будто равные количества труда всегда дают равные результаты. Первоклассный портретист мог бы, пожалуй, белить потолки не с большей затратой труда, чем простой маляр; тем не менее для него было бы несомненной потерей, если бы он стал расходовать время, в которое он мог бы зарабатывать плату портретиста, на беление потолка, который могли бы выбелить ему за плату маляра. Его потеря была бы не менее реальна и в том случае, если бы он решился выравнивать свой доход, посвящая силы белению потолков наравне с писанием портретов. Подобным же образом, всякий вопрос о том, прибыльнее ли приобретать известный предмет путем отечественного производства или посредством привоза из чужих стран, должен определяться не количеством труда, потребного для изготовления этого предмета внутри страны и за границей, а отношением производительности труда при 13 Несколько далее Адам Смит развивает это предложение до бессознательного reductio ad absurdum. Он говорит: “Капитал, занятый во внутренней торговле, может... иногда сделать двенадцать оборотов или быть отсылаемым и возвращаемым двенадцать раз, прежде чем капитал, занятый в иностранной торговле предметами отечественного потребления, сделает один оборот. Стало быть, если бы капиталы эти были равны, то первый мог бы доставить в двадцать четыре раза более поощрения и поддержки отечественной промышленности, чем второй”. Это все то же, как сказать, что хозяин гостиницы, который позволяет своим посетителям оставаться у него лишь один день, может при равных удобствах доставить людям и животным услуг в двенадцать раз больше того хозяина, который позволяет каждому посетителю оставаться у него двенадцать дней. 54 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 55 изготовлении этого предмета к производительности труда при изготовлении других предметов. Отношение это выражается в цене; хотя цены предметов и не указывают точно количества и качества труда, потребного для произведения этих предметов при всевозможных условиях времени и места, тем не мене они делают это для данного времени и данного места. Если в известное время в известном месте такой-то товар не может быть произведен по столь низкой цене, по какой он может быть получен путем ввоза, то это еще не служит доказательством того, что товар этот может быть произведен в данном месте с большей затратой труда, но доказывает, что труд там может иметь более прибыльное занятие. А когда промышленная деятельность народа отклоняется от более прибыльных к менее прибыльным применениям, то, хотя капитал и труд, отклоненные таким образом, и могут быть вознаграждены пошлинами и субсидиями, — народ в его целом необходимо должен терять. Довод, будто более высокие цены, которые могут, благодаря тарифу, назначать некоторые отечественные производители, не заключают в себе потери для тех, кто выплачивает их, — таким образом излагается: “Я никогда не производил никакого железа и никогда не имел в производстве его никакого интереса, кроме гражданского, общегосударственного. Но я покупал и потреблял железа на многие тысячи долларов в виде печатных станков, машин, котлов, кровельных листов и т.п. в моем интересе, скажете вы, иметь дешевое железо. Конечно. Но в действительности я покупаю железо (в конце концов) не на деньги, а на продукт моего труда, т.е. на газеты; и для меня лучше было бы платить семьдесят долларов за тонну железа, произведенного людьми, которые могут покупать и покупают американские газеты, чем платить за тонну пятьдесят долларов людям, которые почти никогда не видят и не покупают моих произведений. Цена американского железа на деньги может быть выше, но его действительная стоимость для меня ниже стоимости британского железа, а в таком положении, как я, находится огромная масса американских крестьян и других производителей обмениваемого богатства” 14 . Ошибка здесь кроется в допущении, будто способность известных лиц покупать американские газеты обусловливается тем, что они производят железо, тогда как на самом деле она обусловливается их производительной деятельностью в какой бы то ни было области. На железо не покупают газет, и ни один издатель газеты не покупает железо на газеты. Сделки такого рода совершаются на деньги, которые представляют собой не одну какую-либо форму богатства, а ценность во всевозможных формах. Если бы те люди, на которых ссылается г. Грили, вместо железа производили что-нибудь другое, что обменивалось бы на британское железо, то г. Грили, покупая это иностранное железо, все равно бы, в сущности, обменивал свой труд на труд этих людей. Добавочные двадцать долларов на тонну, которые он принужден был бы платить за железо из-за тарифа, представляли бы потерю для него, взамен которой никто не получил бы выгоды. Ибо при том предложении, которое делает г. Грили, — будто тариф необходим для того, чтобы дать американским производителям железа то самое вознаграждение, какое мог бы иметь их труд в других занятиях, — следствием тарифа была бы просто необходимость затрачивать труда на семьдесят долларов там, где можно было бы расходовать его лишь на пятьдесят. Создавать такое положение значило бы необходимо уменьшать богатство страны в его целом и сокращать тот фонд, который идет на покупку газет и других предметов. Потеря в этом случае была бы потерей того же рода и потерей столь же несомненной, как в том случае, если бы г. Грили принудили пользоваться трудом портретных живописцев для окраски своих потолков. Более распространенные формы того же довода, будто покровительство обходится ни во что народу, едва ли нуждаются в анализе. Если бы, как утверждают, потребители ничего не теряли от более высоких цен, которые приходится платить им из-за тарифа, — ибо эти цены уплачиваются своему же народу, — то и производители ничего не теряли бы, если бы им приходилось продавать своим согражданам товары ниже их стоимости. Если рабочие должны вознаграждаться за более высокие цены товаров возросшим спросом на их труд, то и фабриканты должны бы вознаграждаться за более высокие цены на труд возросшим спросом на их товары. Короче. С доводами такого рода можно было бы обращаться к кому угодно безразлично, и в случае повышения и в случае понижения цен на что бы то ни было. Жалуются фермеры на слишком высокие железнодорожные тарифы, и им можно было бы доказать, что они подымают много шума 14 Гораций Грили. Политическая экономия. С. 150. 55 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 56 из ничего; требуют рабочие повышения платы, и оказывалось бы, что они затевают лишь пустую смуту, причем выходило бы, что и предприниматели со своей стороны поступали бы безрассудно, добиваясь понижения заработной платы. 56 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 57 ГЛАВА ХII ВЫВОЗ И ВВОЗ Цель покровительства состоит в уменьшении ввоза, но не в уменьшении вывоза. К вывозу протекционисты, напротив, обыкновенно относятся благосклонно и смотрят на страну, имеющую наибольший вывоз и наименьший ввоз, как на ведущую наиболее прибыльную торговлю. Когда вывоз какой-либо страны превосходит ее ввоз, то говорят, что она имеет благоприятный торговый баланс. Когда ввоз какой-либо страны превосходит вывоз, то говорят, что она имеет неблагоприятный торговый баланс. В согласии с таким взглядом все страны, придерживающиеся покровительственной системы, предоставляют всевозможные удобства для вывоза товаров, карая штрафами их ввоз. Если бы предметы, которые мы, таким образом, старались вывозить за границу и не допускать в свою страну, были заразой или вредными животными, — предметами, которых люди стараются иметь гораздо меньше, — то тогда такая политика была бы вполне понятна. Но ввозимые и вывозимые товары состоят не из предметов, которые природа навязывает нам помимо нашей воли и от которых мы всеми силами стараемся избавиться, а из предметов, которые природа дает только лишь в возврат на затрату труда, из предметов, ради которых люди делают усилия и терпят лишения. Кто располагает или может располагать большим количеством этих предметов, того мы называем богатым; кто располагает малым количеством их, того мы называем бедным; и когда мы говорим, что известная страна богатеет, то мы через это хотим выразить, что количество этих предметов, которым она обладает, возрастает быстрее ее народонаселения. Может ли тогда не отталкивать от себя человеческого разума признание того, будто, содействуя вывозу таких предметов и препятствуя их ввозу, мы можем увеличивать богатство страны? Возможно ли еще большее извращение понятий? Разве мы не стали бы думать о собаке, что она потеряла рассудок, если бы она стала ворчать и огрызаться, когда ей приносили кость, и махать хвостом, когда эту кость брали от нее? Адвокаты могут иметь выгоду от ссор, доктора — от болезней, тараканщики — от тараканов; может быть также в интересе некоторых лиц, чтобы нация возможно больше вывозила и возможно меньше ввозила тех желанных предметов, которые называются товарами. Однако протекционисты заявляют, что будет благодеянием для всей нации, в ее целом, — принимаемой за одного человека, — если она будет облегчать вывоз товаров и затруднять их ввоз. Возьмем страну, которую мы поневоле будем рассматривать, как нечто целое, — страну с населением лишь из одного человека, с которой освоились, благодаря гению Дефо, не только английские читатели, но и люди, говорящие на каком бы то ни было европейском языке. Предположим, что Робинзон Крузо еще живет один на своем острове. Предположим, что какой-нибудь протекционист является к нему, чтобы впервые нарушить его уединение давно желанной музыкой человеческой речи. Легко представить себе радость Крузо. Однако, пожив в тех местах столь долгое время, он уже не хочет их оставить, — тем более, что его гость говорит ему, что к его острову, теперь уже открытому, будут часто подходить проходящие суда. Предположим, что услышав историю Крузо, повидав его остров, воспользовавшись гостеприимством, какое только он мог оказать, поведав ему, взамен о чудесных переменах на всем белом свете и оставив ему книг и газет, наш протекционист стал бы готовиться к отъезду, но прежде, чем расстаться, он решился дружески предупредить Крузо о грозящих ему опасностях, от наводнения дешевыми товарами, которые проходящие суда будут предлагать в обмен на фрукты и коз. Представьте себе, что он стал бы говорить Крузо как раз то самое, что протекционисты говорят более крупным странам, и стал бы уверять Крузо, что если он не примет мер, затрудняющих привоз этих товаров из-за границы, то его промышленность будет совершенно разрушена. “В сущности, заключил бы свою речь наш протекционист, все предметы, которые вам требуются, могут производиться за границей столь дешево, что я решительно не могу понять, к чему вы будете в состоянии применить ваш собственный труд, если вы не затрудните их выгрузку?” 57 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 58 “И мне будут давать все эти предметы?” воскликнул бы, без сомнения, Робинзон Крузо. “И вы полагаете, что я буду получать все это даром и не иметь надобности ни в каком труде. Это мне нравится, как нельзя более. Я стану отдыхать тогда, читать и ловить для времяпровождения рыбу; я совсем не желал бы работать, если бы я без труда мог получать то, что мне нужно”. “О нет, вы меня совсем не так поняли!” — принужден был бы пояснить протекционист. “Вам не будут давать всех этих предметов задаром. С вас, конечно, будут требовать кое-что в возврат. Но вам будут доставлять так много и брать у вас так мало, что ваш ввоз в огромной мере будет превосходить ваш вывоз, и в скором времени вам мудрено будет найти какое-либо занятие для вашего труда”. “Но мне не будет никакой надобности искать занятия для своего труда”, естественно возразил бы Крузо. “Я расходовал целые месяцы на выдалбливание лодки и целые недели на дубление и шитье козьих шкур не потому, что я нуждался в занятии для моего труда, а потому, что я нуждался в лодке и одежде. Если бы я мог получать то, что мне нужно, с меньшей затратой труда, то это было бы лучше для меня; и чем больше буду я получать и чем меньше отдавать при той торговле, которую, по вашим словам, мне придется вести, — или, следуя вашему выражению, чем больше мой ввоз будет превосходить мой вывоз, — тем легче мне будет жить и тем богаче я буду. Я совсем не боюсь наводнения товарами. Чем больше их будут доставлять, тем лучше будет для меня”. И на этом бы кончился их разговор; ибо, конечно, как бы долго ни говорил наш протекционист, а он никогда не устрашил бы Крузо той мыслью, будто его промышленность будет уничтожена из-за того, что он станет добывать предметы с меньшим трудом, чем прежде. Но разве законы в пользу покровительства становятся более нелепыми в применении к одному человеку, живущему на острове, вместо шестидесяти миллионов живущих на континенте? Справедливое по отношению к Робинзону Крузо, справедливо и по отношению к нам. Если бы иностранцы стали доставлять нам товары дешевле, чем мы можем производить их сами, то это было бы для нас прямой выгодой. Чем больше мы получали бы привозимых товаров сравнительно с количеством вывозимых, тем прибыльнее для нас была бы торговля. И как могли бы иностранцы уничтожить нашу промышленность? Ведь они никогда не бывают столь великодушными, чтобы только давать нам свои произведения, а всегда также требуют в возврат наших собственных. А единственный способ, каким они могли бы разрушить нашу промышленность, состоит в том, что они стали бы доставлять нам задаром все то, в чем мы нуждаемся, так что совсем бы избавили нас от необходимости трудиться. Да и будь это возможно, разве нам следовало бы бояться этого? Взгляните на предмет с другой точки зрения: облагать пошлинами вывозимые товары с целью дать отечественным потребителям возможность пользоваться более низкими ценами, было бы столь же справедливо, как облагать пошлинами ввозимые товары, с целью дать отечественным производителям возможность пользоваться более высокими ценами. Это было бы и несравненно более согласно с принципом “наибольшего блага для наибольшего числа лиц”, ибо все мы являемся потребителями, и лишь немногие из нас являются производителями тех предметов, которые могут повышаться в цене, благодаря ввозным пошлинам. А так как богатыми странами бывают страны, которые обладают в отношении к своему народонаселению наибольшим количеством предметов, составляющих ввоз и вывоз, то ограничение вывоза этих предметов, вместе с тем, походило бы на способ народного обогащения несравненно более, чем ограничение их ввоза. Представьте себе, что было бы серьезно предложено, в качестве средства обогащения для Соединенных Штатов, обложить ограничительными пошлинами не ввоз, а вывоз. Конечно, этому воспротивились бы протекционисты. Но что они могли бы возразить против этого? Возражение, которое они могли бы сделать, было бы, в сущности, такого рода: “отправка товаров торговцами из одной страны в другую представляет из себя не потерю для той страны, которая отправляет, а выгоду, ибо в возврат за эти товары ввозятся в нее другие, более ценные. Стало быть, налагать какие бы то ни было ограничения на вывоз товаров значило бы уменьшать, а не увеличивать богатство страны”. Это справедливо. Однако, сказать это не значит ли признать вредным всякое ограничение вывоза, ибо из-за него уменьшался бы ввоз? И именно уменьшение ввоза является прямой целью и следствием покровительственных тарифов. 58 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 59 Ввоз и вывоз, поскольку они являются делом торговли, представляют из себя действия соотносительные. Каждое из них есть причина и дополнение другого, и налагать какие-либо ограничения на одно необходимо значит препятствовать другому. Так что, если ценность вывоза какой-либо страны превышает ценность ее ввоза, то это не только не служит признаком прибыльности ее торговли, а является скорее указанием на обратное. В случае прибыльной международной торговли ценность ввоза превышает ценность вывоза, которым он оплачивается, все равно, как в случае прибыльного торгового путешествия ценность груза, с каким возвращается корабль, всегда превышает ценность груза, с каким он уходит. Такое отношение между вывозом и ввозом вполне возможно для всех наций, участвующих в торговле; ибо при нормальных торговых условиях товары всегда направляются из мест, где они относительно дешевы, в места, где они относительно дороги, и их ценность таким образом увеличивается при перевозке, как увеличивается при перевозке ценность груза на корабле, пришедшем в место назначения. Но, по той теории, согласно которой торговля бывает выгодной лишь в случае, когда ввоз превышается вывозом, все страны могли бы вести между собой прибыльную торговлю, только лишь направляя товары из мест, где они относительно дороги, в места, где они относительно дешевы. Международная торговля, которая состояла бы из таких операций, как отправка искусственного льда из Вест-Индии в Новую Англию и тепличных плодов из Новой Англии в Вест-Индию, давала бы всем странам возможность вывозить ценности несравненно большие, чем ввозить. По той же теории, — чем больше судов тонуло бы в море, тем лучше было бы для торгующих стран. И если бы все суда, выходящие в море с товарами, тонули прежде, чем бы их успели выгрузить в другой стране, то это было бы, согласно принципам протекционистов, наибыстрейшим средством обогащения всего мира, так как все страны достигли бы тогда наибольшего вывоза при наименьшем ввозе. Вместе с тем не должно также упускать из виду, что далеко не всякий вывоз и ввоз представляют из себя обмен продуктов. А это обстоятельство выставляет в самом ярком свете, какой только возможен, нелепость понятия, будто перевес вывоза над ввозом указывает на возрастание богатства. Когда Рим был властелином мира, тогда Сицилия, Испания, Африка, Египет и Британия отправляли в Италию гораздо больше товаров, чем получали из нее. Однако этот перевес вывоза над ввозом указывал не на обогащение их, а на обеднение. Он доказывал собой, что богатство, производимое в провинциях, увозилось в Рим в качестве налогов, дани и ренты, за которые ничего не получалось в возврат. Контрибуция, взысканная Германией с Франции в 1871 году, причинила огромный перевес вывоза Франции на ее ввозом. Таким же образом в Индии “внутренние расходы” чужеземного правительства и денежные переводы чужеземных чиновников обеспечивают постоянный перевес вывоза над ввозом. Также внешний заем, навязанный Египту, требует отправки за границу огромного количества продуктов этой страны, в возврат за который не делается никакого ввоза. Также вывоз Ирландии в течение многих лет в огромной мере превосходил ее ввоз, благодаря поглощению ренты помещиками, живущими за границей. Ирландские помещики, живя на стороне, не получают прямо продуктов за свою ренту; не получают они прямо и денег. Из Ирландии, — как и при регулярном течении торговли, — вывозится рогатый скот, свиньи, овцы, масло, холст и другие произведения; только выручка за них, вместо того, чтобы возвращаться в Ирландию в виде привозных товаров, поступает, при посредстве банковых и торговых операций, к живущим за границей помещикам и потребляется ими. Этот вывоз товаров, в возврат за которые ничего не ввозится, в настоящее время был бы еще значительнее, если бы тысячи ирландцев не стали теперь переправляться ежегодно для жатвы в Англию, возвращаясь затем с заработком домой, и если бы лица, эмигрировавшие навсегда, не высылали постоянно значительных сумм своим родным, оставшимся на родине 15 . 15 В Дублине, в 1882 г., я много раз встречался с секретарем одного банкового учреждения, имевшего отделения по всей Ирландии. Каждый раз он спрашивал моего мнения о видах на урожай в Соединенных Штатах, как будто это был первый вопрос, который приходил ему в голову при встрече с американцем. Как-то я заметил ему: “Мне кажется, плохой урожай в Соединенных Штатах был бы к вашей выгоде, так как тогда повышалась бы ценность земледельческих продуктов, которые вывозит Ирландия”. “О, нет, — возразил он, — мы в огромной мере заинтересованы в хорошем американском урожае. Хороший урожай там означает собою оживление промышленности, а за оживлением промышленности в Соединенных Штатах всегда следует огромный перевод денег, высылаемых из 59 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 60 Не так давно, при переезде в Англию, мне пришлось, на пароходе, сидеть за столом вместе с двумя молодыми англичанами, которые пили много шампанского и разными другими способами показывали, что у них денег было вволю. Познакомившись, я узнал, что они были младшие сыновья из английских “графских семейств”, прошедшие курс особой школы, открытой в Айове для богатых юных англичан, желающих сделаться “господами фермерами” или “землевладельцами” в Соединенных Штатах. Каждый из них приобрел значительный участок новой земли, разбил его на фермы, соорудил на каждой ферме по одному жилому дому и по житнице, а затем стал сдавать эти фермы арендаторам за половину жатвы. По словам этих молодых людей, им очень нравилась Америка; в ней очень стоило иметь поместье. Земельные законы безукоризненно хороши, и если арендатор не уплачивает вам своевременно аренды, вы можете освободиться от него без долгих разговоров. Тем не менее они предпочитали жить в Англии, и возвращались туда, чтобы повеселиться там на свои доходы, передав заведование своими делами в руки одного агента, которого арендаторы должны были извещать о времени жатвы, и который должен был следить, чтобы хозяйская половина уплачивалась полностью. Таким образом в этом случае должна ежегодно увозиться без всякого возврата в привозе, за вычетом комиссионных, половина жатвы некоторых айовских фермеров. И этот поток вывоза, в возврат за который не делается никакого ввоза, только еще начинает свое движение, уже многие англичане владеют сотнями тысяч и даже миллионами акров американской земли и еще толькотолько начинают собирать ренту и пользоваться своими владетельными правами. Панч недавно пустил жестокую шуточку, заметив, что британская палата лордов имеет гораздо больше земельных интересов в Соединенных Штатах, чем в Великобритании. Если этого и нет еще теперь, то недолго придется нам, при существующих условиях, ждать того времени, когда английская аристократия будет получать от своих американских поместий гораздо больший доход, чем от своих отечественных владений, — доход, для покрытия которого мы будем вывозить и вывозить, без всякого возврата в привозе 16 . Таким образом в торговле, совершающейся между Соединенными Штатами и Европой, заключаются еще другие элементы, помимо обмена произведений. В смысле увеличения нашего ввоза и уменьшения нашего вывоза влияют также займы, сделанные в Европе путем продажи железнодорожных и других облигаций; суммы, уплаченные европейцами за земли в Соединенных Штатах или помещенные в американские промышленные предприятия; капиталы, привозимые с собой эмигрантами; расходы европейских путешественников в Америке и некоторая небольшая часть имуществ, переходящих путем дарения и наследств. С другой стороны, нашим вывозом в Европу мы оплачиваем не только наш ввоз из Бразилии, Индии и др. подобных стран, но также и проценты по облигациям и др. правительственным займам; доход на капиталы, помещенные в Америке; ренту с американских земель, которыми владеют чужеземцы; денежные переводы от эмигрантов к их родственникам, живущим на родине, имущества, переходящие по завещанию или по наследству к лицам, живущим за границей; расходы на океанскую перевозку, которая прежде производилась на наших, а теперь производится на иностранных судах; суммы, расходуемые американскими туристами, ежегодно посещающими Америки ирландцами их семействам на родине, и эти пересылки имеют для хода здешних дел больше значения, чем цены, которые мы можем получить за наши собственные продукты”. 16 Чикагская Трибуна от 25 января 1886 г. содержит длинный отчет об американских владениях одного ирландского ленд-лорда Вилльяма Скелли. Этот Скелли, бывший одним из наиболее замечательных по своим вымогательствам и жестокостям ирландских ленд-лордов, владеет от 75 000 до 90.000 акров богатейшей земли в Иллинойсе, помимо огромных поместий в других штатах. Его земли разбиты на участки и сдаются арендаторам, которые обязаны уплачивать все налоги и делать все потребные улучшения и которым не дозволяется продавать своей жатвы до тех пор, пока они не уплатят ренты. Землевладелец придерживается “шпионной системы”, и его арендаторы обязаны подходить к “помещичьей конторе” не иначе, как без шапки. Трибуна описывает этих несчастных, как доведенных до состояния полного крепостничества. Дома, в которых они живут, являются беднейшими хижинами, состоящими, обыкновенно, из горницы и кухни; а весь округ описывается, как разоренный. Скелли только лишь по названию “купил” большую часть своей земли, уплатив за акр не более семидесяти центов. Он живет в Лондоне, и говорят, получает со своих американских владений ежегодно 400 000 долларов чистого дохода, который, конечно, означает, что на такую же сумму ежегодно вывозится американских произведений без всякого возврата в привозе. Трибуна заключает свой длинный отчет такими словами: “Не довольствуясь тем, чтобы приобрести самому землю, Скелли побудил сделаться американскими помещиками также множество своих родственников, которые в точности следуют ему в своих приемах управления поместьями”. 60 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 61 Европу, и богатыми американцами, постоянно живущими в Европе, число которых из года в год возрастает, — оплачиваем целый ряд статей, стремящихся увеличить наш вывоз и сократить наш ввоз. Ежегодный торговый баланс, неблагоприятный для нас, порождаемый этими статьями, представляется уже весьма значительным, и он с каждым годом все увеличивается и увеличивается. Случись нам вовсе уничтожить наш ввоз, и нам все же пришлось бы вывозить в крупном размере, ради уплаты нашей ренты, погашения процентов и снабжения продовольствием возрастающего числа богатых американцев, которые путешествуют или живут за границей. И тот факт, что наш вывоз в настоящее время должен, таким образом, превосходить наш ввоз, отнюдь не является тем, чем представляют его протекционисты, — доказательством возрастающего благоденствия, а является просто доказательством постоянной убыли народного богатства, убыли, похожей на ту, которая так истощила Ирландию. И эта убыль не из таких, чтобы ее можно было остановить тарифами. Она обусловливается более глубокой причиной, чем те причины, которых может коснуться тариф, и является только лишь частью некоторого обогащения течения. Наша внутренняя торговля подобным же образом ведет к отливу из деревень в города, с запада на восток, товаров, за которые не получается возврата. Наши крупные владельцы рудников, владельцы пастбищных пространств, земельные спекулянты и многие из крупных фермеров живут в больших городах. Нашим мелким фермерам приходится в большинстве случаев покупать свои фермы, закладывая их у людей, живущих в городах, к востоку от них. Там же, к востоку, хранятся, обыкновенно, и облигации, которые выпускались республикой, отдельными штатами, графствами и городскими управлениями, равно как акции и облигации железнодорожных и др. Компаний. И в результате, — деревни отсылают в города, восток на запад, более, чем возвращается к ним. Этот отлив возрастает и должен непрерывно возрастать все равно, каким бы ни было наше тарифное законодательство; ибо он обусловливается одной из основ нашего общественного порядка, признанием земли частной собственностью. По мере того, как земля в Иллинойсе или Айове, Оригоне или Новой Мексике, принадлежащая лицу, живущему в Нью-Йорке или Бостоне, повышается в цене, — и люди, живущие в этих штатах, волей-неволей начинают отсылать все более и более своих произведений к какому-то нью-йоркцу или бостонцу. Они начинают сильнее работать, но все же становятся относительно бедней. А их бостонец или нью-йоркец, пожалуй, и вовсе не работает, а все богатеет и богатеет. Когда им потребуется капитал на постройку железных дорог или для какой-либо другой цели, они обратятся к нему, и он ссудит их и станет получать проценты. Таким образом, оказывается как бы в духе нашего времени, чтобы страной владели лица, живущие в городах, и для жителей деревень нет собственно разницы в том, где эти города — в Америке или в Европе. 61 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 62 ГЛАВА XIII ПУТАНИЦА В МЫСЛЯХ, ЗАВИСЯЩАЯ ОТ УПОТРЕБЛЕНИЯ ДЕНЕГ Не найдется ни одного человека, который, обменивая свои произведения на произведения другого лица, думал бы, что чем более он даст и чем менее получит, тем лучше будет для него. Однако есть множество людей, которым представляется совершенно ясным, что торговля какойлибо страны будет тем прибыльнее, чем более эта страна будет отсылать своих произведений и чем менее будет получать она в возврат произведений других стран. Взгляд этот настолько распространен, что в настоящее время почти все цивилизованные страны стремятся стеснять ввоз произведений других стран, относясь благосклонно к вывозу своих произведений. Но где же кроется причина этого? Люди, вообще, не бывают склонны применять к отношениям между нациями принципы, противоположные тем, которые они прилагают к отношениям между отдельными личностями. Напротив, замечается естественное стремление олицетворять нации и думать и говорит о них, как будто они руководствуются теми же побуждениями и управляются теми же законами, как человеческие существа, из которых они составляются. И не нужно нам заходить далеко, чтобы заметить, что та ложная мысль, будто народ выигрывает от вывоза и теряет от ввоза, в действительности проистекает от применения к торговле между нациями понятий, с которыми цивилизованные люди свыкаются при своих личных сношениях. То, что люди отдают другим, мы называем их продажей; то, что они получают от других, мы называем их покупкой. Отсюда мы привыкаем смотреть на вывоз как на продажу, а на ввоз как на покупку. И так как в повседневной жизни мы обыкновенно думаем, что дела какого-нибудь человека идут тем лучше, чем больше ценность его продаж и чем меньше ценность его покупок, то не вникая в смысл употребляемых слов, — мы также признаем самым обыкновенным делом, что чем более какой-либо народ вывозит и чем менее он ввозит, тем он становится богаче. Относительно происхождения такой мысли знаменательно, что она неизвестна среди дикарей. Не могла бы она возникнуть и среди цивилизованных людей, если бы их привычная торговля велась так же, как торговля дикарей. Не так давно, из дома в дом ходили торговцы особого рода, известные под именем “soap-fat men” — “сало-мыло”, обменивавшие на мыло ненужное сало, которое накапливается у хозяек. При этой маленькой торговле, производившейся таким первобытным способом, никоим образом не могло бы возникнуть привычки думать, что в прибыльной торговле ценность продаж должна превышать ценность покупок, ибо тогда явно было в интересе каждой стороны, чтобы ценность того, что она продает (или вывозит) была возможно меньше, а ценность того, что она покупает (или ввозит) была возможно больше. Однако, в цивилизованном общества эта форма торговли представляется лишь в исключительных случаях. Покупка и продажа, как мы освоились с ними в нашей повседневной жизни, являются не обменом товаров на товары, а обменом денег на товары, или товаров на деньги. Путаница в мыслях, зависящая от такого употребления денег, и дает начало верованию, будто народ должен богатеть от вывоза и беднеть от ввоза, — верованию, ради которого принесены были в жертву в кровавых войнах миллионы человеческих жизней и несметные богатства, и которое продолжает до нашего времени руководить политикой почти всех цивилизованных стран и ставить искусственные преграды мировой торговле. Первичной формой торговли является мена, — обмен товаров на товары. Но все равно, как, начавши думать и говорить о длине, весе или объеме, мы необходимо приходим к установлению мер или образцов, при помощи которых можно выражать эти качества, — так с возникновением торговли начинает чувствоваться потребность в установлении некоторой общей меры для определения ценности различных предметов. Затруднения, с которыми связана мена, вскоре приводят при этом к признанию, с общего согласия, некоторого товара посредствующим звеном обмена; так что тот, кто желает обменять какую-либо вещь на другую или на множество других вещей, уже не бывает принужден искать другого человека, с точно соответствующими ему желаниями, а имеет возможность разбить полный обмен на отдельные части, выполняя каждую из них с различными лицами при огромном сбережении времени и труда. 62 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 63 В первобытном обществе для выполнения этих функций в грубой форме служили скот, кожи, раковины и многие другие предметы. Тем не менее драгоценные металлы так хорошо приспособлены для такого рода употребления, что всюду, где только они становились известными, люди пользовались ими, как деньгами. Первоначально их употребляя, отвешивая известное количество; но затем был сделан огромный шаг вперед, и их стали выбивать в кусочки определенного веса и чистоты, так что всякий получавший их избавлялся от хлопот взвешивания и испытания достоинства. По мере того, как совершенствовалась цивилизация; по мере того, как человеческое общество становилось более развитым и упорядоченным, а меновые сделки — более многочисленными и правильными, — золото и серебро стали заменяться постепенно, в качестве средства обмена, кредитом в различных формах. В текущих счетах одной покупкой уравновешивается другая покупка и одним долгом погашается другой долг. Отдельные лица и общества признанной состоятельности выпускают банковые билеты, векселя и заемные письма, и они в огромной мере заступают место чеканной монеты; банки сводят счета между отдельными лицами, и расчетные палаты — между банками, и огромная масса сделок совершается при самом ничтожном действительном участии денег; наконец появляются кредитные билеты обозначенной стоимости, отпечатанные на бумаге и переходящие из рук в руки без всяких надписей и формальностей; и они, как наиболее дешевые и удобные, вытесняют целиком или отчасти золото и серебро, где их вводят. Такова в коротких словах история того сберегающего труд орудия, которое изменяется в своих формах, начиная с раковин туземцев Африки и краснокожих индейцев до банковых или кредитных билетов, и которое так много делает для облегчения торговли, что без него была бы невозможна цивилизация. Роль, которую играет оно в общественной жизни и сношениях, настолько важна, его употребление в мысли, в слове и в деле настолько всеобще, что очень легко могла возникнуть некоторая путаница в понятиях о нем. Мы не имеем нужды говорить о том заблуждении, будто процент проистекает от употребления денег, или о заблуждении, будто накопление денег обозначает собой накопление богатства, или о заблуждении, будто бумажные деньги не могут надлежащим образом выполнять своего назначения до тех пор, пока эквивалентное количество чеканной монеты не будет погребено в банковых подвалах; мы остановимся лишь на той путанице в мыслях, которая имеет отношение к международному обмену. Вчера в моем присутствии один крестьянин отдал другому крестьянину лошадь и четырех поросят в обмен на его лошадь. Оба, видимо, остались довольны сделкой, но ни один не сказал “благодарю”; тем не менее, когда дают деньги в обмен на что-нибудь другое, то лицо, получающее их, обыкновенно говорит: “благодарю”, или каким-нибудь другим способом выражает, что оно более одолжено, получая деньги, чем другая сторона, получая предмет, за который они были уплачены. Обычай этот есть одно из выражений той привычки мысли, которая приурочивает идею благодеяния более к отдаче денег за товары, чем к отдаче товаров за деньги, — хотя, конечно, для всякого бывает ясно, что доллар имеет ту же ценность, как и всякий предмет, стоящий доллар. Происхождение этой привычки, по моему мнению, обусловливается тем обстоятельством, что трудность обмена чувствуется, главным образом, стороной, направляющейся к посредствующему звену обмена. Чтобы обменять какой-нибудь предмет на деньги, нужно бывает найти человека, который желал бы иметь этот предмет; но раз этот обмен осуществлен, и обмен денег на другие предметы становится, обыкновенно, делом более легким, ибо все лица, имеющие предметы для обмена, охотно берут за них деньги. Это обстоятельство, в связи с тем фактом, что ценность денег является более ясной и определенной, чем ценность предметов, измеряемых ею, и затем тот факт, что продажа или обращение товара в деньги завершает собой те сделки, на которые мы обыкновенно исчисляем прибыль, легко приводят нас к тому, что мы начинаем смотреть на получение денег, как на предмет и цель торговли, и на продажу, как на более прибыльный акт, чем покупку. Сверх того, деньги, будучи посредником обмена, — предметом, который всего быстрее и легче может быть обмениваем на другие предметы, — представляют из себя в виду этого наиболее удобную форму богатства. В более грубые времена, когда организация кредита еще не достигла такого развития, как теперь; когда весь мир был разбит на множество мелких государств, 63 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 64 постоянно воевавших между собой; когда порядок и собственность были несравненно менее обеспечены, а вид богатства нередко вызывал вымогательства; когда пираты наполняли моря, а разбойники — сушу; когда пожары были самым заурядным происшествием, а страхование еще не было известно; когда сажали в тюрьмы ради выкупа и отдавали на разграбление города, — тогда случайности, при которых важно было иметь богатство в той форме, в которой его всего удобнее можно было переносить, легко скрывать и быстро обменивать, представлялись несравненно чаще, чем теперь, и всякий стремился сохранять часть своего богатства в виде драгоценных металлов. Крестьянин зарывал в землю свои сбережения, купец запирал свои деньги в крепкие сундуки, скупой жадно смотрел на свои золотые сокровища, а князья стремились собрать побольше казны на случай внезапной нужды. Таким образом золото и серебро являлись тогда даже в большей мере, чем теперь, символами богатства, и через это образовалась привычка думать о них, как о единственном действительном богатстве. Эта привычка мысли оказала немаловажную поддержку покровительственной политике. Когда рост торговли сделал возможным собирание обширных доходов путем косвенных налогов, короли и их министры быстро сообразили, как легко можно путем косвенного обложения заставить народ уплачивать такую сумму налогов, которой он не потерпел бы, если бы ее собирали непосредственно. Ввозные пошлины и были первоначально установлены для собирания дохода; оказывалось чрезвычайно удобным облагать пошлиной товары в пограничных городах, из которых они развозились по всей стране. Но затем пошлины на ввозимые товары встретили горячую поддержку со стороны отечественных производителей, которые, благодаря им, избавлялись от конкуренции. Могучий класс стал на страже “покровительства”, которое и без того находило опору в национальных предрассудках и народных привычках мысли, и таким образом постепенно выработалась система, в течение целых столетий руководившая политикой европейских наций. Система эта, которую Адам Смит, в своих нападках на нее, называл меркантильной системой политической экономии, рассматривала нации, как торговцев, конкурирующих друг с другом изза денег, находящихся в мировом обороте, и добивалась обогащения государства путем привоза в него возможно большего количества золота и серебра и путем допущения возможно меньшего их вывоза. Ради этого стремились не только запрещать вывоз из страны драгоценных металлов, но также поощрять отечественное производство товаров, которые можно было бы продавать за границей, и устраивать всевозможные помехи тем же отраслям производства в чужих странах и колониях. Облагались тяжелыми пошлинами или подвергались абсолютному запрещению не только произведения иностранной промышленности, которые могли конкурировать с отечественными произведениями; облагался тяжелыми пошлинами или целиком запрещался под страхом дикого наказания смертью или изуродованием также вывоз сырых материалов, которые могли требоваться для иностранной промышленности. Мастерам запрещалось покидать родину, из опасения, чтобы они не научили иностранцев своему искусству; отечественная промышленность поощрялась субсидиями, установлением монополий, созданием искусственных рынков и нередко вывозными премиями и законами, обязывавшими пользоваться ее продуктами. Одним из примеров поощрений последнего рода был акт парламента, предписывавший хоронить покойников не иначе, как в шерстяных саванах, — образчик тупоумия, наряду с которым можно поставить только лишь законы, облагающие американский народ налогами ради того, чтобы опускать в подземные кладовые ежемесячно по 2 000 000 долларов серебряной монеты, и удерживающие в казначействе без всякого употребления целые сотни миллионов золота. Однако попытка увеличить предложение золота и серебра посредством таких методов является в одно и то же время и нелепой, и бесполезной. Хотя ценность благородных металлов и высока, — полезность их незначительна; и главное употребление их, помимо монеты, сводится к целям тщеславия. И все равно, как крестьянин становился бы беднее, а не богаче, если бы он продавал свой скот и хлеб, чтобы приобретать золото в кладовую и серебро для своего стола; все равно, как фабрикант понижал бы свой доход, если бы он продавал полезные машины и держал в своем сундуке золото, полученное за них, — так и народ неизбежно ослаблял бы свои производительные силы, если бы он, с целью накоплять золото и серебро, ненужное для производства, стал поощрять вывоз и стеснять ввоз тех предметов, которым он мог бы дать производительное употребление. То количество драгоценных металлов, которое потребно для 64 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 65 употребления в качестве монеты, всегда будет налицо у народа, участвующего в мировой торговле, уже в силу того стремления, которое смеется над всеми попытками искусственно повышать предложения, — стремления, столь же постоянного, как стремление воды к общему уровню. Всюду, где существует торговля, все товары, допускающие перевозку, стремятся уходить из тех мест, где их ценность относительно низка, направляясь в те места, где их ценность относительно высока. Стремление это сдерживается трудностями перевозки, которые бывают тем больше, чем больше объем, вес и подверженность порче товара по отношению к его ценности. Драгоценные металлы не боятся перевозки и, имея ( в особенности золото) малый вес и объем при большой ценности, так легко меняют место своего пребывания, что малейшей перемены в их относительной ценности достаточно, чтобы вызвать их перемещение. Их так легко перевозить и скрывать, что никакие правительственные ограничения, опирающиеся на пограничную стражу и таможенных чиновников, не были бы в состоянии воспрепятствовать их переходу из той страны, где ценность их относительно низка, в страну, где она относительно высока. Попытки деспотических монархов удержать в Испании драгоценные металлы, которые эта страна привозила из Америки, были похожи на старание удержать воду в решете. Следствием искусственного повышения предложения благородных металлов в какой-либо стране должно быть понижение их стоимости, сравнительно со стоимостью других товаров. И потому, с того самого момента, как начнут проявлять свое действие в увеличении предложения драгоценных металлов те ограничения, которыми стараются привлечь и удержать их в стране, должно проявиться и стремление к их перемещению из этой страны; и это стремление должно возрастать по мере того, как становятся более ревностными усилия привлечь и удержать в стране драгоценные металлы. Таким образом, все усилия искусственно увеличить в стране количество золота и серебра всегда должны приводить только лишь к подавлению промышленности и делать государство беднее, а не богаче. В этом по опыту убедились цивилизованные нации, и немногие из них направляют в настоящее время непосредственные усилия к тому, чтобы привлечь и задержать в стране драгоценные металлы, если не считать бесполезного хранения их в подвалах испытанной крепости, которое практикуется у нас. Однако та мысль, что деньгами, в собственном смысле, могут лишь быть золото и серебро, и что они, ввиду этого, имеют особую ценность, все же еще продолжает поддерживать аргументацию протекционистов 17 , а привычка отождествлять доход с продажей, а расход — с покупкой, образующаяся благодаря нашим повседневным мыслям и разговорам, продолжает еще располагать людей к принятию политики, которая стремится к сокращению ввоза покровительственными тарифами. Привыкнув измерять прибыль торгового человека излишком его продаж над покупками и приняв вывоз страны эквивалентным продаже торговца, а ее ввоз — его покупкам, люди легко приходят к заключению, что государство ведет тем более прибыльную торговлю, чем больше его вывоз и чем меньше его ввоз 18 . Однако требуется лишь немного внимания, чтобы заметить, что это допущение заключает в себе некоторую путаницу. Когда мы говорим о торговце, что он ведет прибыльное дело, потому что его продажи превышают его покупки, то в этом случае под его продажами мы понимаем, в сущности, не товары, которые он отсылает, а те деньги, которые, по нашему соображению, он должен получать за них; а под его покупками мы понимаем, в сущности, не товары, которые он получает, а те деньги, которые, по нашему соображению, он должен уплачивать за них. Словом, 17 Профессор Томсон, например, описывает случаи, когда кредитные билеты употребляются не как вспомогательное, а как единственное платежное средство, в такой мере признает за ними способность выполнять все функции монеты, что объявляет их настолько же превосходящими звонкую монету, насколько железные дороги превосходят дилижансы (Политическая экономия, с. 152). Однако тут же, в последующих своих рассуждениях (с. 223), Томсон утверждает, что покровительственные пошлины необходимы, чтобы воспрепятствовать отнятию у бедной страны ее денег более богатой страной, признавая через это, что только золото и серебро суть деньги; ибо, конечно, ни сам автор и никто и его читателей не стали бы опасаться того, чтобы одна страна могла лишить другую ее кредитных билетов. 18 Заключение, нередко доводимое протекционистами до самых чудовищных размеров. Например, в недавнем заявлении одного из них (сенатора В. Эвертса из Нью-Йорка) встречается уверение, что он охотно сделался бы приверженцем свободной торговли, “если бы покровительственная система настолько развила все отрасли нашей промышленности, что Соединенные Штаты могли продавать, конкурируя со всем миром, и в то же время были избавлены от необходимости покупать что бы то ни было в какой бы то ни было стране на свете”. 65 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 66 мы полагаем, что он становится богаче потому, что его приход превышает его расход. Мы так привыкаем в обыкновенных делах к этой замене слов согласно нашему соображению, что, думая о вывозе государства, как о его продаже, и о ввозе, как о покупке, приписываем этим словам тот же выводимый нами смысл, — и бессознательно придаем слову, обозначающему расход, значение дохода, а слову, обозначающему доход, значение расхода. Но, очевидно, при нашем сравнении торговли купца, которую он ведет обычным порядком, с торговлей какой-либо страны, аналогичными вывозу этой страны будут не товары, которые продает купец, а те деньги, которые он уплачивает; а аналогичными ввозу будут не товары, которые он покупает, а деньги, получаемые им. Только лишь в том случае, когда торговля купца ведется путем обмена товаров на товары, аналогичными вывозу страны бывают товары, которые продает купец, а аналогичными ввозу товары, которые он покупает. Когда деревенский торговец меняет колониальный или мелочной товар на яйца, домашнюю птицу и земледельческие продукты, или когда индийский торговец меняет мануфактурный товар на меха, — тогда, очевидно, что они ведут тем более прибыльное дело, чем больше ценность товаров, которые они получают (их ввоз), превышает ценность товаров, которые они отдают (их вывоз). На самом деле всякая торговля в конечном анализе бывает лишь тем, чем она является в своей первобытной форме мены, — обменом товаров на товары. Ведение торговли при посредстве денег отнюдь не изменяет ее основного характера и только лишь дозволяет целому ряду меновых сделок, из которых слагается торговля, разделяться на части или ступени и через это выполняться с большей легкостью. Когда товар обменивается на деньги, заканчивается лишь половина полного обмена. Когда человек продает какой-нибудь предмет за деньги, то он делает это лишь для того, чтобы воспользоваться этими деньгами для покупки какого-нибудь другого предмета; и только благодаря этому свойству денег их берут и желают иметь. Наше обычное употребление слова “деньги” в высшей степени метафорично. Богача мы называем денежным человеком, говорим, что у него миллионы долларов, тогда как на самом деле, хотя бы он и точно был миллионером, в его обладании во всякое данное время бывает не более нескольких долларов или нескольких сотен долларов. Его владения в действительности состоят из домов, земель, товаров, акций, облигаций и разных денежных обязательств. О владении этими предметами мы говорим, как о владении деньгами, потому что мы обыкновенно исчисляем их ценность на деньги. Если бы мы обыкновенно исчисляли ценность на раковины, сахар или скот, то мы называли бы богачами людей, которые имеют их наибольшее количество, — все равно, как в начале нашей гражданской войны, когда вместо бумажных денег употреблялись почтовые марки, в разговорном языке называли богачами людей, которые имели большое количество этих марок. Таким же образом, когда торговец ведет прибыльное дело, то мы хотя и говорим, что он наживает или накопляет деньги, а на самом деле, за редкими исключениями, он выдает деньги тотчас, как получает. Настоящий торговец не откладывает денег. Напротив того, на деньги, полученные им при его продажах, он торопится делать новые покупки. Если он не покупает товаров, потребных для его дела, или товаров и услуг для личного удовлетворения, он покупает земли, дома, процентные бумаги, закладные или что-нибудь, от чего надеется иметь хороший доход. Торговля между нациями, составляющаяся из многочисленных личных сделок, которые в отдельности являются частями или ступенями полного обмена, в своей совокупности, подобно первобытной форме торговли, есть обмен товаров на товары. Деньги не играют никакой роли в международной торговле, и миру еще не предстоит поднять до той ступени развития цивилизации, которая даст нам международную монету. Бумажные деньги, которые во всех цивилизованных странах составляют наибольшую часть их денег, никогда не вывозятся для установления торгового баланса; а когда вывозится или ввозится звонкая монета, то к ней относятся, как к товару, и ее ценность исчисляется по ценности содержащегося в ней чистого металла. То, что ввозит каждая страна, оплачивается товарами, которые она вывозит, если только не ввозится, как занятое, как помещаемое в оборот или как процент, рента или контрибуция. Пока торговля не достигала еще ее теперешнего утонченного деления и подразделения, это было довольно ясно во множестве отдельных случаев. Корабль уходил из Нью-Йорка, Филадельфии или Бостона в ВестИндию, увозя принадлежащий какому-нибудь торговцу или владельцу корабля груз муки, леса или досок; там он продавался, а на вырученные деньги закупались сахар, ром или патока, с которыми корабль возвращался назад; или эти товары увозились в Европу, на вырученные деньги 66 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 67 покупались европейские товары, которые отвозились в Америку. В настоящее время экспортер и импортер бывают, обыкновенно, разными лицами; но вексель, получаемый одним за вывозимые товары, покупается другим и служит ему для уплаты за товары ввозимые. Поскольку это касается самой страны, сделка в этом случае бывает совсем того же рода, как если бы экспортер и импортер были одним и тем же лицом. И если ввоз какой-либо страны превышает по ценности ее вывоз, то это так же мало может служить доказательством убыточности ее торговли, как в прежние времена возврат корабля с грузом более ценным, чем тот, с каким он ушел, мог служить доказательством убыточности его путешествия. 67 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 68 ГЛАВА XIV ПОБУЖДАЕТ ЛИ ОБРАЩАТЬСЯ К ПОКРОВИТЕЛЬСТВЕННОЙ СИСТЕМЕ ВЫСОКИЙ РАЗМЕР ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЫ В настоящее время в Соединенных Штатах покровительственная система находит твердую опору в том опасении, будто продукты хуже оплачиваемого труда других стран могут вытеснить, при допущении свободной конкуренции, продукты нашего лучше оплачиваемого труда. Это опасение не только заставляет рабочие классы признавать покровительственную систему необходимой для поддержания заработной платы, — вопрос, который мы будем рассматривать потом, — но побуждает их также думать, будто покровительственная система необходима для благоденствия всей страны вообще, — предмет, лежащий на пути нашего исследования. Не на одном только тарифном вопросе сказывается важное влияние этого опасения. Оно дает также возможность нанимателям убеждать себя в том, что они служат общим интересам, сокращая плату рабочим и препятствуя ее возрастанию; оно в огромной мере усиливает и противодействие стремлениям рабочих улучшить свое положение, вооружая против них людей, которые, — не будь этого опасения, — относились бы к ним нейтрально, если только не склонились целиком на их сторону. Последнее ясно заметно в вопросе о восьмичасовом рабочем дне. Большая часть противодействия этой великой реформе проистекает из опасения, что повышение заработной платы, которому равнялось бы, в сущности, это сокращение рабочих часов, должно было бы поставить Соединенные Штаты сравнительно с другими странами в более невыгодное положение. Очевидно, что даже те люди, которые всего настойчивее утверждают, будто мы нуждаемся в покровительственном тарифе ввиду более высокого размера нашей заработной платы в сущности сами не верят тому, что говорят; ибо если бы покровительственная система была нужна для защиты от стран с более низкой заработной платой, то она была бы наиболее нужной для защиты от стран с наинизшей заработной платой и — наименее нужной для защиты от стран с наивысшей. Но от какой страны американские протекционисты всего более требуют защиты? Какую бы страну выбрали американские протекционисты, если бы им дозволено было ввести покровительственный тариф лишь против одной только страны во всем мире? Без сомнения, Великобританию. А Великобритания, однако, вместо того, чтобы быть страной наинизшей заработной платы, является, вместе с Соединенными Штатами и британскими колониями, страной с наивысшей заработной платой. Плохо то правило, которое не везде применимо. Если мы требуем покровительственного тарифа ввиду нашей высокой заработной платы, то страны с низкой заработной платой должны были бы требовать свободной торговли или, по крайней мере, не должны были бы бояться ее. Почему же, в таком случае, мы встречаем протекционистов во Франции, Германии и др. Странах с низкой заработной платой? И ведь они там протестуют против уничтожения их отечественной промышленности при свободной конкуренции с высоко оплачиваемым трудом Великобритании и Соединенных Штатов с таким же жаром, с каким наши протекционисты протестуют против уничтожения нашей промышленности при допущении свободной конкуренции с “нищенским” трудом Европы. В своем обычном выражении тот довод, что страна с более высокой заработной платой нуждается в покровительственном тарифе, представляется в таком виде: “заработная плата у нас выше, чем где бы то ни было, а потому, если будут свободно допускаться к нам произведения более дешевого иностранного труда, то они вытеснят с рынка произведения нашего более дорогого отечественного труда”. Но ведь это заключение не вытекает из посылки. Чтобы сделать его обоснованным, необходимо принять два промежуточных положения: во-первых, что низкая заработная плата означает свободную низкую стоимость производства, и, во-вторых, что производство определяется единственно стоимостью его, — или, выражая это иначе, — что при свободной торговле всякий предмет будет производиться там, где он может быть произведен с наименьшей стоимостью. Рассмотрим в отдельности каждое из этих двух предложений. 68 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 69 Если бы страны с низкой заработной платой могли продавать дешевле стран с высокой, то каким образом могло бы случиться, что американский хлеб продается дешевле английского, и в то же время наши сельскохозяйственные рабочие получают вдвое большую плату, чем английские? Каким образом могло случиться, что при общем уровне заработной платы, более высоком, чем в какой-либо то ни было другой стране на свете, мы все же вывозим продукты нашего высоко оплачиваемого труда в страны с низкой заработной платой? Протекционисты ответят, что американский хлеб продается дешевле английского, несмотря на разницу в заработной плате, благодаря нашим естественным преимуществам в производстве хлеба, и что главная масса нашего вывоза состоит из тех грубых произведений, в которых заработная плата не составляет сколько-нибудь важного элемента стоимости, ибо они не воплощают в себе столь значительного количества труда, как более выработанные произведения, известные под именем мануфактурных. Но первая часть этого ответа является допущением, будто размер заработной платы не представляет из себя элемента, определяющего стоимость производства, и будто страны с низкой заработной платой не необходимо должны производить дешевле стран с высокой. Что же касается различия, проводимого между более грубыми и более выработанными произведениями, то оно, очевидно, основывается на сравнении предметов по их весу или величине, тогда как единственной мерой воплощенного труда может быть ценность. Фунт ткани воплощает в себе более труда, чем фунт хлопка; но нельзя того же сказать о ткани и хлопке разного веса, но одинаковой ценности. Если небольшой вес ткани обменивается на значительный вес хлопка, или небольшое количество карманных часов на большое количество пшеницы, — то это просто означает, что равное количество труда может производить большее количество одного товара и меньшее другого. Таким же образом и вывоз на известную сумму хлеба, руды, камней или леса может означать собой вывоз как раз такого же количества продуктов труда, как если бы было вывезено на ту же сумму кружев или модных товаров. Вглядываясь глубже, мы заметим, что плохо оплачиваемый труд нигде не дает преимуществ в производстве. Развитие промышленности в рабовладельческих штатах Американского Союза не шло быстрее, чем в свободных штатах. Мексика, где рабочий получает от четырех до шести долларов в месяц, нигде не вытесняет с рынков продуктов нашего высоко оплачиваемого труда. Китай, Индия или Япония, с их дешевым трудом, не “наводняют” еще мира своими произведениями. Разве Англия, где труда оплачивается лучше, чем на материке Европы, не стоит впереди всех европейских наций по своей торговле и промышленности? Нигде низкий размер заработной платы не означает собой низкой стоимости производства. Всюду оказывается справедливым обратное. Всюду оказывается универсальной и очевидной истиной, что страны, где заработная плата высока, могут производить с наибольшей экономией, ибо рабочие там всегда обладают наибольшим умственным развитием, наибольшим пониманием и наивысшим искусством; ибо изобретения и открытия совершаются там в наибольшем числе и утилизируются с наибольшей быстротой. Великие изобретения и открытия, которые так увеличили способность человеческого труда производить богатство, все сделаны были в странах, где заработная плата сравнительно высока. Что низкая заработная плата означает собой слабый, недеятельный труд, это мы заметим всюду, куда бы мы ни взглянули. Требуется целая полудюжина бенгальских плотников, чтобы сделать дело, которое в меньшее время закончит один американский. Наши торговцы, живущие в Китае, имеют прислугу чуть не даром, тем не менее ее требуется такое количество, что в конце концов она обходится дороже, чем в Соединенных Штатах; однако китайцы, которые во множестве употребляются для домашних услуг в Калифорнии и получают заработную плату, какая им и не снилась бы в Китае, бывают деятельными работниками. Отправьтесь к Высокому мосту и вы и увидите огромную машину, выкачивающую небольшую реку для снабжения водой Нью-Йорка, развивающую силу нескольких тысяч лошадей и управляемую лишь несколькими людьми; но отправьтесь на Нил, и вы увидите там феллахов, подымающих воду ведрами и ножными колесами. В Мексике, при труде, оплачиваемом четырьмя или пятью долларами в месяц, серебряная руда в течение целых столетий выносилась на поверхность земли по грубым лестницам на спине рабочих. Но когда началась разработка серебряных рудников в Неваде, где рабочих можно было иметь не менее, как за пять или за шесть долларов в день, то там применена 69 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 70 была паровая сила. В России, где заработная плата весьма низка, хлеб до сих пор снимается серпами и обмолачивается цепами или копытами лошадей; тогда как в наших западных штатах, где заработная плата очень высока, сравнительной с русской нормой ее, хлеб сжинается, обмолачивается и ссыпается в мешки машинами. Если бы было справедливо, что равные количества труда повсюду производят одинаковые результаты, то тогда дешевый труд мог бы означать собой дешевое производство. Но этого, очевидно, нет. Правда, сила человеческих мускулов всюду почти одна и та же; и плохо оплачиваемый рабочий, если его заработка достаточно, чтобы поддержать его тело в здоровом состоянии, может, пожалуй, отдавать столько же физической силы, как и высоко оплачиваемый рабочий. Тем не менее сила человеческих мускулов, хотя и необходимая при всяком производстве, все же не есть в производстве первичная и деятельная сила. Этой последней является человеческий разум, а человеческие мускулы являются не более, как посредниками, при помощи которых разум приходит в соприкосновение с внешним миром и воздействует на него, утилизируя естественные силы и приводя вещество в соответствие со своими желаниями. Раса одаренных разумом пигмеев, с мускулами не более сильными, чем мускулы кузнечика, могла бы производить гораздо больше богатства, чем раса неразумных гигантов, с мускулами столь же сильными, как у слона. Но развитие людей изменяется в зависимости от уровня их благосостояния, а их уровень благосостояния изменяется в зависимости от их заработка. Там, где люди осуждены на бедную, суровую и зависимую от милостей других жизнь, умственные качества их падают почти до скотского уровня. Там, где преобладают лучшие условия жизни, — те способности, которые возвышают человека над скотом, давая ему силу овладевать и управлять внешней природой, развиваются и крепнут. И таким образом производительность труда бывает наибольшей там, где рабочие получают наилучшее содержание и имеют всего более досуга, — другими словами, где заработная плата наиболее высока. Каким же образом, перед лицом этих очевидных фактов, можем мы тогда объяснить преобладание мнения, будто страны с низкой заработной платой имеют преимущество перед странами с высокой? Отнести его на счет влияния покровительственной системы мы не можем. Мнение это является одним из тех заблуждений, за которые протекционисты лично не ответственны; они лишь попользовались им от других. Люди держатся этого мнения не потому, что они протекционисты, но они делаются протекционистами потому, что держатся его. Мнение это, видимо, столь же охотно разделяется и столь же энергично проповедуется, при случае, так называемыми фритредерами наравне с протекционистами. Доказательством могут служить хотя бы предсказания экономистов фритредерской школы, будто рабочие союзы, достигнув успеха в поднятии заработной платы и сокращении рабочих часов, лишат Англию возможности сбывать свои товары другим нациям, или подобные же предсказания, так называемых, приверженцев свободной торговли относительно движения того же рода со стороны рабочих в Соединенных Штатах. На самом деле мнение, будто низкая заработная плата может давать стране преимущество в производстве, есть не более, как небрежный вывод из того повседневного факта, что отдельный производитель, нанимающий рабочих за более низкую плату, чем другие производители, пользуется в производстве преимуществом перед этими производителями. Несомненно, что отдельный производитель пользуется известным преимуществом, когда он может спустить заработную плату своим рабочим ниже обыкновенного уровня или когда он может выписывать более дешевых рабочих из других стран. Несомненно, что таким путем он достигнет возможности продавать дешевле своих конкурентов, тогда как предприниматель, продолжавший нанимать рабочих за плату высшую, чем другие предприниматели вокруг него, в непродолжительном времени должен будет прикончить дела. Но из этого никоим образом не следует, чтобы страна с низкой заработной платой могла продавать дешевле страны с высокой. Ибо производительность труда, хотя и может несколько изменяться в зависимости от заработной платы, получаемой у того или другого хозяина, все же определяется главным образом общим уровнем благосостояния и умственного развития и теми методами производства и привычками, которые преобладают при этом уровне. Когда единичному предпринимателю удается нанять рабочих за плату низшую той, которая признается обычной в тех местах, то производительность треда его рабочих все же будет определяться, главным образом, размером обычной платы. Но 70 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 71 страны с общим низким размером заработной платы не имеют подобного преимущества перед другими странами, ибо там будет низкой также и производительность труда. Утверждение, будто промышленность может достигнуть большого развития там, где заработная плата низка, а не там, где она высока, — другая форма того же заблуждения, — проистекает, как это нетрудно заметить, от некоторой путаницы в мыслях. В Калифорнии, например, в былое время, нередко говорили, что понижение заработной платы было бы великим благодеянием для штата; ибо более низкая заработная плата могла бы дать капиталистам возможность разрабатывать залежи с меньшим содержанием золота, которые не стоило разрабатывать при существовавшем в то время размере заработной платы. Тем не менее, очевидно, простое сокращение заработной платы не привело бы к разработке более бедных залежей. Ибо предложение труда и капитала в этом деле не могло бы увеличиться из-за сокращения платы, а наличные труд и капитал продолжали бы и при сокращении ее прилагаться предпочтительно к разработке более богатых залежей. Могут, однако, сказать, что в результате получилось бы увеличение прибылей капитала и через это больший прилив его. Тем не менее, — не говоря уже о задерживающем влиянии, которое оказало бы это сокращение заработной платы на прилив рабочих сил, — минутного размышления достаточно, чтобы понять, что оно не увеличило бы прибылей капитала. Оно увеличило бы прибыль владельцев залежей, которые и стали бы цениться дороже. Выделяя влияние усовершенствований в способах производства и перемен в ценности продукта, мы можем, однако, заметить, что понижение заработной платы сопутствует, обыкновенно, разработке более бедных залежей. Но так бывает не из-за того, что понижение заработной платы причиняет разработку более бедных залежей, а из-за того, что разработка более бедных залежей причиняет понижение заработной платы. Когда более богатые естественные удобства оказываются захваченными, и производство принуждено бывает обращаться к естественным удобствам, дающим менее продуктов, при той же затрате труда, то падает и заработная плата. Но при этом, однако, не бывает никакой выгоды для капитала, и при таких обстоятельствах мы никогда не видим возрастание процента. Выгода достается тем, которые завладели естественными удобствами, и мы замечаем лишь возрастание ценности земли. Непосредственным результатом общего сокращения заработной платы в какой-либо стране было бы просто изменение в распределении богатства. Из всего производимого меньшая часть стала бы доставаться рабочим, и большая часть тем людям, которые участвуют в результатах производства, не содействуя ему. Ввиду перемен в относительном спросе, за общим сокращением заработной платы, вероятно, последовали бы некоторые перемены в вывозе и ввозе. Рабочие классы, получая менее, чем прежде, стали бы сокращать свой спрос на предметы роскоши и, может быть, довольствоваться более дешевой пищей. Другие классы, заметив, что их доходы возрастают, стали бы потреблять более дорогую пищу, предъявлять больший спрос на ценные предметы роскоши, в большем числе отправляться за границу и пользоваться там продуктами вывоза, — вследствие чего, конечно, уменьшился бы ввоз. Но, за исключением такого рода перемен, внешняя торговля страны продолжала бы идти по-прежнему. В целом страна могла бы продавать и покупать не более, чем прежде; а через короткое время неизбежный результат унижения рабочего, к которому ведет сокращение заработной платы, стал бы сказываться в ослаблении производительных сил, и как вывоз, так и ввоз стали бы сокращаться. Таким же образом, если бы в какой-нибудь стране наступило общее повышение заработной платы, то непосредственным результатом его оказалось бы лишь известное изменение в распределении богатства: трудящимся классам стала бы доставаться большая часть из всего производимого, а тем, которые живут насчет других, — меньшая. Спрос на более дешевые предметы роскоши стал бы возрастать, а на более дорогие — падать. Но производительные силы никоим образом не были бы ослаблены; имелось бы не менее, чем прежде, товаров для вывоза и не меньше покупательной способности для ввоза. Напротив того, некоторые из праздных классов заметили бы, что их доходы падают, что им надо заняться делом, и они стали бы содействовать производству страны; а лишь только возрастание заработной платы начало бы сказываться на привычках народа и на способах производства, как обнаружился бы и подъем производительных сил. 71 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 72 ГЛАВА XV ПРЕИМУЩЕСТВА И НЕВЫГОДЫ ПРОИЗВОДСТВА КАК ОСНОВАНИЕ ДЛЯ ПОКРОВИТЕЛЬСТВА Мы видели, что низкая заработная плата не означает низкой стоимости производства, и что высокий размер заработной платы не только не ставит страну в невыгодное положение в отношении производства, но является для нее, в сущности, даже некоторым преимуществом. Мы могли бы теперь покончить с тем доводом, будто покровительство необходимо в виду высокого уровня заработной платы в покровительствуемой стране, доказав несостоятельность первого допущения, на которое опирается этот довод. Однако нелишне будет рассмотреть и другое допущение, на которое он опирается, — допущение, будто производство определяется стоимостью его, и страна, обладающая меньшими удобствами для производства, не может производить, если будет допущена свободная конкуренция страны, обладающей большими удобствами. Правда, говорят иногда, что такая-то страна нуждается в покровительстве ввиду огромных естественных удобств, которые желательно применить к делу производства. Но обыкновенно побудительными причинами к покровительству выставляется редкость народонаселения, недостаток капитала, машин, искусных рабочих, тяжелое бремя налогов, высокий размер процента* (*Более высокий размер процента в Соединенных Штатах, чем в Великобритании, до последнего времени являлся у американских протекционистов одним из главнейших оснований для требования высокого тарифа. Теперь мы не так часто слышим об этом обстоятельстве, ибо размер процента в Нью-Йорке столь же низок, если не ниже, как в Лондоне; однако о необходимости покровительства мы и теперь слышим не меньше. Нам едва ли есть надобность при теперешнем нашем исследовании говорить о природе и законе процента, — предмет, рассмотренный нами в Прогрессе и Бедности. Тем не менее нелишне будет заметить, что высокий размер процента, где он проистекает не от необеспеченности, должен рассматриваться не как невыгода, а скорее как доказательство высокого вознаграждения деятельных факторов производства, труда и капитала, и это вознаграждение уменьшается по мере того, как растет рента, и по мере того, как земледельцы начинают получать все большую и большую долю производимого трудом и капиталом за дозволение работать) или другие условия, могущие заключать в себе явные невыгоды. Однако, даже не входя в рассмотрение реальности всех этих преимуществ и невыгод, на которые ссылаются, нетрудно заметить, что все такого рода специальные доводы в пользу покровительства утрачивают свою силу, раз будет доказано (и это можно сделать), что каковы бы ни были преимущества или невыгоды для производства в какой-либо стране, страна эта, во всяком случае, может увеличивать свое богатство путем внешней торговли. Представьте себе две страны, из которых каждая, в силу каких-либо причин, была бы поставлена в безусловно невыгодное положение в отношении тех отраслей производства, в которых другая имела бы несомненные преимущества, и вы тотчас заметите, что свободный обмен товаров между этими странами был бы для них взаимным благодеянием, давая возможность каждой из них возмещать свои невыгоды путем участия в преимуществах другой, подобно слепому и хромому в известном рассказе. Торговля между этими странами давала бы каждой из них количество всевозможных предметов, большее того, какое они могли бы иметь при той же затрате труда, оставаясь в стороне друг от друга. Выходило бы нечто похожее на то, как если бы стали работать вместе два работника, из которых один был бы более искусен в одной работе, а другой — в другой. Работая вместе и посвящая себя каждый той части дела, к которой он чувствовал бы себя наиболее способным, они могли бы сработать гораздо больше, чем если бы работали врозь. Теперь представьте себе две страны, и одна из них имела бы большие преимущества во всех производствах, к каким они обе были способны. Скажите, стала ли бы при свободной торговле одна страна только вывозить, а другая — только ввозить? Это явная нелепость. Была ли бы между нами, в таком случае, невозможна торговля? Конечно, нет. Пока народ страны с меньшими преимуществами не перебрался бы самолично в страну с большими преимуществами, торговля 72 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 73 между этими странами могла бы производиться к их взаимной выгоде. Население страны с большими преимуществами ввозило бы из страны с меньшими преимуществами те произведения, в отношении которых различие преимуществ обеих стран было наименьшим, и вывозило бы в возврат те произведения, в отношении которых это различие было бы наибольшим. Население страны с наименьшими преимуществами пользовалось бы некоторой частью преимуществ другой страны. Население страны с наибольшими преимуществами, будучи избавлено от необходимости производить предметы, при производстве которых преимущества его страны чувствовалось бы с наименьшей силой, концентрировало бы свою энергию на производстве предметов, при котором преимущества его страны чувствовались бы с наибольшей силой. В этом случае получалось бы нечто похожее на то, как если бы стали работать вместе два работника различной степени ловкости во всех частях их мастерства, — или как если бы стали работать вместе искусный мастер и простой чернорабочий. Хотя мастер мог бы выполнять все части работы в меньшее время, чем чернорабочий, но все же на некоторых частях работы преимущества его искусства чувствовались бы меньше, чем на других. Предоставляя эти части работы исполнению чернорабочего, мастер мог бы уделять больше времени тем частям работы, в которых его искусство проявлялось бы с большей силой. Здесь так же, как в первом случае, получалась бы взаимная выгода от их совместной работы. Выходит, что ни невыгоды, ни преимущества не могут представлять какого-либо основания для ограничений торговли 19 . Торговля всегда бывает благодеянием для обеих торгующих сторон. Не будь этого — не было бы и самого расположения вести ее. Таким образом, мы снова видим ошибочность утверждения протекционистов, будто если для произведения какого-либо предмета в нашей стране требуется не более труда, чем в какой-либо другой, то мы ничего не будем терять от недопущения иностранных продуктов, хотя бы нам и пришлось уплачивать более высокие цены за отечественные произведения. Взаимный обмен произведениями труда зависит не от различий в абсолютной стоимости производства, а от различий в относительной стоимости его. Торговцы могут быть с выгодой пересылаемы и из страны, где их производство требует большего труда, в страну, где их производство требует меньшего труда, лишь бы только существовала еще большая разница в расходовании труда на другие предметы, которые спрашиваются в первой стране. И только лишь в этом случае их станет кто-либо пересылать. Например, чай, — производство которого, по мнению Горация Грили, могло бы быть с удобством водворено в Соединенных Штатах при помощи тяжелых ввозных пошлин, — без сомнения мог бы производиться в Соединенных Штатах с меньшей затратой труда, чем в Китае, ибо у нас против китайского способа было бы сбережение в перевозке до гаваней, упаковке и т.п. тем не менее существуют другие занятия, вроде добывания серебра, перегонки нефти, тканья холста или изготовления карманных и стенных часов, в которых наше преимущество перед китайцами является несравненно большим, чем при выращивании чая. А потому, производя эти предметы и обменивая их прямо или не прямо на китайский чай, мы получаем, невзирая на длинную перевозку, большее количество чая на то же количество труда, чем в том случае, когда мы стали бы выращивать свой собственный чай. Принцип, что обмен товаров управляется относительной, а не абсолютной стоимостью производства, прилагается в равной мере и к тому доводу, будто покровительственные пошлины требуются ввиду внутренних налогов. Вне всякого сомнения, какой-либо особый налог на некоторую отрасль производства ставил бы ее в невыгодное положение, если бы одновременно не 19 На самом деле не существует ни одной страны, относительно которой можно было бы сказать, что она имеет крупные преимущества во всех отраслях производства. Те самые условия, которые делают одну какую-нибудь обитаемую часть мира более пригодной для некоторых производств, представляют уже неудобство для других производств, и то, что является невыгодой для некоторых отраслей промышленности, сплошь и рядом бывает особенным удобством для других ее отраслей. Даже недостаток влаги, который делает некоторые части мира бесполезными для человека, может оказаться, — если удастся утилизировать непосредственно силу солнечных лучей, — особенно выгодным для некоторых частей производства. Преимущества и невыгоды, проистекающие от различия в плотности народонаселения, от особого развития некоторых форм промышленности и т.п., также являются весьма относительными. Наиболее положительное их всех преимуществ в производстве, — всего вернее дающее превосходство во всех его отраслях, — это преимущество, которое проистекает от общего развития, увеличивающегося вместе с ростом благосостояния и досугом народных масс, т.е. вместе с ростом заработной платы. 73 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 74 были обложены подобной же пошлиной предметы той же отрасли производства, привозимые из-за границы. Тем не менее нельзя сказать того же о тех общих налогах, которые падают на все отрасли промышленности безразлично. Так как налоги эти не изменяют сравнительной прибыльности различных отраслей промышленности, то они не уменьшают также и относительного побуждения вести ту или иную из них. И ограждать какую-либо отрасль промышленности от иностранной конкуренции, ввиду этих общих налогов, значило бы просто давать возможность лицам, занимающимся ею, слагать с себя свою долю общего бремени. Американские протекционисты сплошь и рядом утверждают (теперь, однако, значительно реже, чем прежде), что свободная торговля есть нечто хорошее для богатых стран, но что она есть нечто очень плохое для бедных, — что она дает возможность странам, более развитым в промышленном отношении, не допускать развития промышленности в других странах, делая их как бы своими данниками. Однако из принципа, рассмотренного нами, которым вызывается и направляется международный обмен, следует, что всякая страна, налагающая ограничения на свою иностранную торговлю, ввиду тех или других своих невыгод в промышленном отношении, тем самым лишает себя возможности восполнить эти невыгоды при посредстве иностранной торговли. Свободная торговля есть добровольная торговля. Она совершается лишь при обоюдной выгоде торгующих сторон, и, если уж разбирать, то является относительно более выгодной для бедной неразвитой страны, чем для торгующей с ней богатой и благоденствующей. Открытие торговли между Робинзоном Крузо и остальным миром было бы благодеянием для обеих сторон. Тем не менее выгода от нее для Робинзона Крузо была бы относительно гораздо большей, чем для остального мира. Существует некоторый разряд американских протекционистов, которые соглашаются, что свободная торговля, сама по себе, есть благо, но утверждают, что мы не можем разумно принять ее, пока все другие нации не примут ее, или пока все другие нации не возвысятся до нашего уровня цивилизации, или — как иногда выражаются — пока не наступит millennium и люди не перестанут бороться за свои интересы, считая их противоположными интересам других людей. Таковы и британские протекционисты, называющие себя теперь фэр-трэдерами, — приверженцами справедливой (fair) торговли. Они перестали отрицать пригодность по существу, свободной торговли, но утверждают, что до тех пор, пока другие страны держатся покровительственных тарифов, и Великобритания должна держаться покровительственного тарифа, — по крайней мере, в отношении тех стран, которые отказывают в свободном ввозе британских произведений. Заблуждение, лежащее в основе большинства американских попыток такого рода к оправданию покровительственной системы, есть то самое заблеждение, которое мы рассматривали в предшествующей главе, — будто страны с низкой заработной платой могут продавать дешевле стран с высокой. Но к нему примешивается еще та мысль, на которую опираются британские фэртрэдеры, будто отмена пошлин в какой-либо стране может быть выгодна не для населения этой страны, а для населения других стран, которое таким образом получит свободный доступ на рынки этой страны. “Разве тот факт, что британские фабриканты желают отмены нашего покровительственного тарифа, не есть указание на то, что мы должны держаться его?” — спрашивают американские протекционисты. “Разве это не политическое самоубийство давать иностранцам свободный доступ на наши рынки в то время, как они отказывают нам в доступе на свои?” — кричат британские фэр-трэдеры. Все эти доводы суть плод того ошибочного представления, будто вывозить более выгодно, чем ввозить. Однако они настолько распространены, и их влияние настолько сильно, что будет нелишним посвятить рассмотрению их несколько строк. Прямым следствием тарифа бывает стеснение населения той страны, которая вводит его. Оно лишает иностранцев свободы вести торговлю, только лишь ограничивая свободу вести торговлю для населения этой страны. Поскольку касается иностранцев, он лишь косвенным образом влияет на их свободу торговать с одной этой страной, тогда как для населения этой страны он является прямым ограничением свободы торговать со всем миром. Так как торговля заключает в себе взаимные благодеяния, то, конечно, всякое ограничение, препятствующее одному народу вести торговлю, должно, в известной степени, отзываться вредом и на других народах. Тем не менее косвенный вред, какой покровительственный тариф наносит другим народам, все же бывает слишком рассеянным и 74 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 75 ничтожным сравнительно с тем вредом, какой он наносит непосредственно народу, устанавливающему его. Поясним это. Тариф на железо, который мы в течение столь долгого времени поддерживали для того, чтобы воспрепятствовать нашему народу обменивать свои продукты на британское железо, без сомнения, уменьшал нашу торговлю с Великобританией. Однако его влияние на Соединенные Штаты было гораздо более вредным, чем его влияние на Великобританию. Уменьшая абсолютно нашу торговлю, он уменьшал торговлю Великобритании только лишь с нами. То, что теряла Великобритания, при таком сокращении ее торговли с нами, в широкой мере возмещалось ею при последующем расширении ее торговли во всех частях света. Ибо следствием наших пошлин на железо и железную руду, да и всей нашей таможенной системы, было такое повышение стоимости американских произведений, что Великобритания, наш главный конкурент, овладела большей частью мировой торговли, целиком захватив в свои руки даже торговлю с Южной Америкой и другими странами, в которых м могли бы первенствовать. Таким же образом для какой бы то ни было нации стеснять свободу в торговле ее граждан потому, что другие страны стесняют свободу своих граждан, значило бы следовать политике отплаты путем нанесения ран самому себе. Другие страны могут вредить нам, вводя налоги, которые будут разорять их граждан; ибо в нашем прямом интересе, как граждан мира, является то, чтобы благоденствовали все другие граждане мира. Но никакая другая страна не может повредить нам так, как можем мы повредить себе сами, из-за возмездия облагая подобными налогами своих собственных граждан. Представьте себе, что какой-нибудь крестьянин, владеющий улучшенным сортом картофеля, узнал бы, что у его соседа есть пшеница такого прекрасного качества, что от нее можно было бы получать гораздо более бушелей с акра, чем от той, которую он высевал. Он мог бы, естественно, обратиться к этому соседу и предложить ему обмен своего семенного картофеля на семена его пшеницы. Но если бы сосед этот, хотя и желая продавать пшеницу, стал отказываться покупать картофель, — то разве наш крестьянин не был бы дураком, если бы заявил: “А, если вы не хотите покупать моего улучшенного картофеля, то и я не хочу покупать вашей улучшенной пшеницы!” разве он не был бы тупицей, если бы из возмездия к соседу стал по-прежнему сеять плохую пшеницу и собирать плохую жатву? Или представьте себе с полдюжины людей, изолированных от остального человечества и живущих в таком месте и таким трудом, что взаимное удобство постоянно побуждало бы их обменивать свои произведения друг у друга. Предположите, что пятеро из этих шести человек подчинялись бы велению некоторого странного предрассудка, и получая что-либо в обмен, сжигали бы половину полученного прежде, чем вернуться домой с другой половиной. Косвенно это совершалось бы ко вреду шестого человека; ибо, уменьшая таким образом свое богатство, эти пятеро соседей его уменьшали бы свою способность обмениваться с ним. Однако разве лучше было бы для него, если бы он заявил: “А, если эти дураки настаивают на том, чтобы сжигать половину всего, что они получают в обмен, так и я должен, ради самозащиты, последовать их примеру и сжигать половину всего, что я получаю?” Все устройство и весь порядок мира, в котором мы живем в течение немногих лет, таковы, что никто не может делать добро или делать зло только себе одному. Никто не может освободить себя от влияния окружающих и сказать: “меня не касается то, что делают другие”; и никто не может сказать: “других не касается то, что делаю я”. Тем не менее в самой природе вещей заключается то, что человек, делающий добро, всего более имеет от него пользы, а человек, который делает зло, более всех вредит самому себе. И люди, которые говорят, что народ должен следовать политике, друной по существу, потому что другие народы следуют ей, столь же неразумны, как люди, которые говорят: “лги, потому что другие — лжецы; проводи время в праздности, потому что другие — лентяи; беги знания, потому что другие — невежды”. 75 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 76 ГЛАВА XVI РАЗВИТИЕ МАНУФАКТУРНОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ Английские протекционисты, по крайней мере, текущего столетия добивались покровительства для земледелия, и отмена хлебных законов в 1846 году была их Ватерлоо. На материке Европы тоже держались по преимуществу того мнения, что в покровительстве нуждается земледелие, и для защиты германских свиней, например, доходили даже чуть ли не до изгнания их американских конкурентов. Однако в Соединенных Штатах излюбленным доводом за покровительство был тот, что оно необходимо для установления мануфактурной промышленности, и у американцев преобладает представление, что покровительство есть ни что иное, как способ водворения мануфактурной промышленности. На самом деле американское покровительство не ограничивалось мануфактурной промышленность; у нас, в Соединенных Штатах, без всякого смущения вводились даже пошлины, повышавшие стоимость материалов и тем самым оказывавшие на мануфактурную промышленность действие, прямо противоположное поощрению. В той свалке, к которой приводило всегда обращение к покровительственной системе, всякий интерес, допускавший защиту и достаточно могущественный для того, чтобы остановить на себе большую или меньшую долю покровительства, — долю, которая соразмерялась не с размером потребностей или заслуг, а лишь с числом голосов, которыми он мог располагать. Так шерсть, продукт одного из самых первобытных производств, предшествующего даже обработке земли, ограждена была высокой пошлиной, хотя некоторые сорта иностранной шерсти необходимы для американских шерстяных мануфактур, и те из-за пошлины на шерсть поставлены в невыгодное положение при конкуренции с иностранными мануфактурами. Железная руда была ограждена пошлинами, несмотря на тот факт, что американские производители стали нуждаться в иностранной руде для примеси к американской и принуждены ввозить ее даже при высокой пошлине. Медная руда была ограждена, к невыгоде для американских плавильных заводов и для всего множества тех отраслей мануфактурной промышленности, в которые входит медь. Соль была ограждена, хотя она составляет предмет первой необходимости, потребляется в огромных количествах в таких важных промыслах, как соление мяса и рыбы, и входит во множество различных отраслей мануфактурной промышленности. Поделочный лес был огражден, несмотря на его важность для мануфактур и невзирая на протесты людей, вникавших в последствия быстрого обнажения наших природных лесных пространств. Уголь был огражден, хотя для многих отраслей мануфактурной промышленности дешевое топливо является предметом первой важности. И так далее, на чем бы вы ни остановились. Покровительство такого рода является прямой помехой для мануфактурной промышленности. И оно не может быть поощрением ни для какой промышленности, ибо его действие состоит не в том, чтобы сделать производство какого-либо рода более прибыльным, а в том, чтобы поднять цену земель и рудников, из которых получаются лишь грубые продукты. Однако, несмотря на все эти помехи развитию мануфактурной промышленности, из числа которых я привел лишь немногие для примера, — покровительственная система до сего времени продолжает рекомендоваться, как нечто необходимое для мануфактурной промышленности, и рост американских мануфактур выставляется как ее следствие. Заслуги ее перед американской промышленностью провозглашались столь долгое время и столь громогласно, что значительная часть нашего народа теперь искренно верит, — как это всюду признают за доказанное писатели и ораторы протекционистов, — что если бы не покровительственная система, так в Соединенных Штатах в настоящее время не существовало бы ни одной сколько-нибудь значительной мануфактуры, и что при ее отмене единственной промышленностью, какую можно бы было вести в нашей великой стране, оказалось бы лишь производство земледельческих продуктов для вывоза в Европу. Что столь многие верят этому, служит поразительным доказательством нашей готовности принимать все то, что нам настойчиво жужжат в уши. Ибо можно доказать, исходя и из общих принципов и из всех известных фактов, что мануфактурная промышленность развивается без 76 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 77 всякого покровительства и что наш покровительственный тариф лишь задерживает ее развитие и вредит ей. Однако я сначала позволю себе обратить внимание читателя на некоторую путаницу в мыслях, придающую правдоподобие тому представлению, будто мануфактурную промышленность можно “поощрять”. Мануфактурная промышленность развивается вместе с ростом народонаселения и накоплением капитала и, при естественном течении народной жизни, бывает наиболее развитой в странах с плотным народонаселением и значительным накоплением капитала. Замечая эту связь, легко принять за причину то, что в сущности есть следствие, и вообразить, будто мануфактуры увеличивают народонаселение и богатство. И вот, как раз получается аргумент, который с того времени, как мы сделались нацией и до наших дней, преподносится населению Соединенных Штатов: Мануфактурные страны всегда бывают богатыми странами. Страны, которые производят только сырые материалы, всегда бывают бедными. Следовательно, если мы желаем быть богатыми, мы должны иметь мануфактуры, а чтобы иметь их, мы должны оказывать им поощрение. Многим этот аргумент кажется правдоподобным, — особенно благодаря тому, что налоги для поощрения покровительствуемых производств собираются таким путем, что уплата их бывает незаметна. Однако я мог бы представить столь же убедительный аргумент жителям маленького городка Ямайки, близ которого я теперь живу, в пользу субсидий театру. Я мог бы сказать им: “Все крупные города имеют театры, и чем больше театров в городе, тем он больше. Посмотрите на Нью-Йорк! В Нью-Йорке театров больше, чем в каком бы то ни было городе Америки, и потому он является величайшим городом Америки. Филадельфия близко подходит к Нью-Йорку по числу и величине своих театров, и потому она следует за Нью-Йорком по своему народонаселению и богатству. Так что всюду в нашей стране, где есть обширные, благоустроенные театры, вы видите крупные, благоденствующие города; а где театров нет, там города ничтожны. Есть ли что удивительного в том, что Ямайка так мала и растет так медленно, когда в ней вовсе нет театров? Люди неохотно поселяются там, где они не могут при случае сходить в театр. Если вы желаете, чтобы Ямайка процветала, то вы необходимо похлопочите о постройке хорошего театра, который привлечет к вам многочисленное народонаселение. Посмотрите на Бруклин! Бруклин был лишь ничтожной прибрежной деревушкой до того времени, пока его жители не позаботились о театре; а посмотрите теперь, когда они начали строить театры, каким огромным городом сделался он”. Подражая, затем, той аргументации, какой убеждал американских избирателей кандидат республиканской партии на президентский пост в 1884 году, я мог бы заглянуть в “статистику” и указать на тот факт, что когда театральные представления впервые возникли в нашей стране, ее народонаселение не достигало и миллиона; что оно вовсе лишено было железных дорог и не имело ни одной мили телеграфной проволоки. А с того времени, как заведены были театры, наш прогресс был таков, что по данным 1880 года у нас оказывалось 50 155 783 чел. Народонаселения, 97 907 миль железных дорог и 291 212,9 миль телеграфной проволоки. Или я мог бы войти в большие подробности, как то обыкновенно делают некоторые из “статистиков”-протекционистов. Я мог бы взять года постройки каждого из нью-йоркских театров, привести соответствующие им цифровые данные о народонаселении и богатстве города и затем, сравнив их с данными нескольких последующих лет, доказать, что за постройкой каждого театра следовал заметный прирост в народонаселении и богатстве. Я мог бы отметить тот факт, что Сан-Франциско не имел театра, пока не явились туда американцы, и был потому лишь отсталой деревушкой; что его новые пришельцы немедленно завели там театры и стали оказывать им более великодушную поддержку, чем какой бы то ни было другой народ на севере, и что следствием был чудесный рост СанФранциско. Я мог бы показать, что Чикаго, Денвер и Канзас-Сити, города замечательные по своим театрам, замечательны также по своему быстрому росту, и, подобно, как для Нью-Йорка, доказать статистически, что за постройкой каждого театра в этих городах следовал рост народонаселения и богатства. Затем, пользуясь для своей аргументации, по примеру протекционистов, данными истории, я мог сослаться на тот факт, что Ниневия и Вавилон, насколько нам известно, не имели театров и потому пришли в крайний упадок; распространиться насчет страсти древних греков к театральным 77 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 78 представлениям, дававшимся на общественный счет, и на последующую славу их в искусствах и военном деле; показать, как римляне пошли даже далее греков в своем поощрении театра и построили на общественный счет величайший театр в свете, и как Рим сделался властителем народов. И, чтобы украсить свою аргументацию и придать ей меткое, острое выражение, я мог бы, пожалуй, вдаться в поэзию, напомнив Байроновские стихи: “Когда пал Колизей, и Рим должен был пасть; А Рим пал — пал мир!” продолжая, затем, свою аргументацию, я мог бы привести тот факт, что римляне в каждой завоеванной ими провинции заводили театры, и объяснить этим ту замечательную легкость, с какой распространяли они свою цивилизацию и делали завоеванные провинции нераздельными частями своей великой империи; выяснить, что упадок этих театров и падение римского могущества и цивилизации совершались одновременно, и что за угасанием театра наступил мрак Средних Веков. Остановившись затем на минутку на грубости и невежестве того времени, когда не было театров, я мог бы с торжествующим видом указать на возникновение современной цивилизации, содержавшееся одновременно с возрождением театральных зрелищ в мистериях и придворных маскарадах. Отметив, что эти представления и маскарады всегда поддерживались монастырями, городскими управлениями или принцами, и что места, где они возникали, превратились бы в большие города, я мог бы воздать хвалу мудрости людей, занимавшихся “поощрением зарождавшихся театральных зрелищ”. Остановившись затем на том факте, что английские актеры до последнего времени величали себя слугами ее величества, и что лордкамергер до сего времени имеет власть над всеми английскими сценами и должен цензуровать пьесы, предназначающиеся к постановке, — я мог бы представить основой величия Англии ее национальную систему вспомоществования развивающимся театральным зрелищам. Вернувшись к нашим временам, я мог бы обратить внимание на тот факт, что Париж, — где театры до сего времени получают субсидии от казны, а актеры — свое жалованье из государственного казначейства, — является мировой столицей моды и искусства, постоянно разрастаясь в своем народонаселении и богатстве, тогда как другие части той же страны, где театры не пользуются субсидиями, остаются в застое или приходят в упадок. И, наконец, я мог бы указать на проницательность мормонских предводителей, издавна построивших в поселении Соленого Озера поместительный театр, маленькая деревушка которых, заросшая шалфеем, со времени постройки этого театра разрослась до населенного и прекрасного города, и мог бы с гневом спросить: “неужели доблестные граждане Ямайки допустят, чтобы их могли оставить позади себя нечестивые многоженцы?” Если бы подобный аргумент и не побудил ямайцев обложить себя налогом для “поощрения” театра, то разве он не был бы, по крайней мере, столь же логичным, как те аргументы, которые побудили американский народ обложить себя налогами для поощрения мануфактур? На самом деле, мануфактуры, подобно театрам, бывают следствием, а не причиной роста народонаселения и богатства. Если мы возьмем часы, книгу, паровую машину, кусок материи или какой-либо из продуктов тех производств, которые мы относим к разряду мануфактур, и проследим все превращения, каким подвергается его материал в своих переходах от состояния, в каком он представляется природой, до его законченных форм, — то мы заметим, что для ведения одного какого-либо мануфактурного производства бывает необходимо множество других отраслей промышленности. Первым условием успешного ведения такого рода производства оказывается возможность для него свободного пользования продуктами других производств. Едва ли менее важным условием является существование родственных производств, благодаря которым делаются возможными сбережения в материалах, утилизируются отбросы, облегчается снабжение материалами и рабочей силой, а также продажа и распределение продуктов. Именно по этой причине более выработанные отрасли промышленности стремятся, в известных пределах, к локализации, так что сплошь и рядом один какой-либо округ, не обладая никакими заметными особенностями в почве, климате, в природных произведениях или в характере народонаселения, становится знаменитым в одной какой-либо мануфактурной промышленности, и различные местности в пределах этого округа получают известность в различных отраслях ее. Так, в тех частях Массачусетса, где в обширных размерах ведется производства обуви, различие между гвоздочным и рантовым товаром, между 78 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 79 мужской и женской обувью, грубой и легкой, является характеристикой промышленности целых городов. Да и во всяком мало-мальски значительном городе мы можем заметить расположение различных отраслей промышленности группироваться вместе с родственными им производствами. Но, помимо этой склонности к локализации, существует еще некоторая склонность, побуждающая производства развиваться в известном порядке всюду, где растет народонаселение. Склонность эта обусловливается не только трудностью и стоимостью перевозки, но также различиями во вкусе и индивидуализацией спроса. Желая, например, построить для себя лодку, я счел бы более удобным, более желательным сроить ее там, ге я мог бы толковать со строителем и следить за постройкой; я счел бы более удобным заказать сюртук там, где я мог бы его примерять, — печатать книгу там, где я мог бы просматривать корректуру и советоваться с типографщиком. Более того, та связь между производствами, которая делает существование известных отраслей промышленности необходимым условием экономичного ведения других производств, не только создает с развитием одной промышленности почву для развития других, но прямо вызывает их учреждение. Таким образом, развитие промышленности есть по природе своей эволюционный процесс, который совершается вместе с ростом народонаселения и прогрессом общества, причем более простые отрасли промышленности возникают первыми, образуя основание для более выработанных. Причина, почему вновь заселяемые страны не имеют мануфактур, заключается в том, что они могут приобретать со стороны мануфактурные товары дешевле, — т.е. с меньшей затратой труда, чем если бы производили их сами. Крестьянин, имея под руками подходящий лес, может находить для себя более дешевым покупать телегу, чем делать ее своими руками, или отвозить свою телегу для починки колеснику, чем пытаться чинить ее самому. Так и в новой и малозаселенной стране может требоваться менее труда для того, чтобы получать товары через большие расстояния, чем производить их на собственных мануфактурах, хотя бы и были налицо естественные условия для их производства. Условиями прибыльного ведения какой-либо мануфактурной промышленности бывают не одни только естественные условия. Даже более важным, чем климат, почва и минеральные залежи является существование вспомогательных отраслей промышленности и значительного спроса. Мануфактуры означают собой производство значительного количества одного и того же предмета. Развитие искусства, пользование машинами и улучшенными способами становится возможным лишь тогда, когда начинают спрашиваться значительные количества одного и того же продукта. Если же небольшие количества всевозможных потребных предметов приходится производить мелким группам населения каждой для себя, независимо от других, то они могут быть производимы лишь посредством грубых расточительных методов. Но лишь только благодаря торговле получается возможность производить эти предметы в значительных количествах, и то же самое количество труда становится несравненно более действительным, и всевозможные нужды начинают получать более полное удовлетворение. Грубые способы дикарей зависят не столько от их невежества, сколько от их изолированности. С ружьем и боевыми припасами человек мог бы добывать больше дичи, чем с луком и стрелами; но если бы ему приходилось самому делать оружие из материалов, доставляемых природой, то он едва ли бы мог сделать одно ружье в течение всей своей жизни, даже если бы ему и было известно ружейное производство. До тех пор, пока не набирается значительного числа людей, предъявляющих спрос на ружья и боевые припасы, и до тех пор, пока материалы, из которых они изготовляются, не начинают производиться с той экономией, которая проистекает из производства в больших количествах, самым действительным оружием, если принимать во внимание труд, затрачиваемый на его производство, бывают лук и стрелы, но отнюдь не огнестрельное оружие. Стальным топором срубить дерево можно с меньшим трудом, чем каменным. Но если бы человеку приходилось самому делать для себя топор, то он мог бы срубить множество деревьев каменным топором за то время, какое ему надо было бы затратить на попытки изготовить стальной топор из руды. Мы улыбаемся, глядя на дикарей, которые за такие предметы, как кинжал или медный котел, рады отдать множество дорогих мехов. Предметы эти имеют у нас ничтожную цену, потому что они изготовляются в огромных количествах, и затрата труда на изготовление каждого из них бывает ничтожна. Но если бы их приходилось производить 79 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 80 в незначительных количествах, как то пришлось бы делать дикарям, то расход труда на них в огромной мере превзошел бы количество его, потребное на добывание мехов. Даже имея полное знание орудий и способов цивилизованной промышленности, люди, изолированные в той мере, в какой изолированы дикари, все же принуждены были бы обращаться к грубым орудиям и способам дикарей. Великое преимущество, которое цивилизованные люди имеют перед дикарями, поселяясь между ними, заключается в обладании орудиями и оружием, изготовленными при том состоянии общества, при каком только и возможно мануфактурное производство их. Другое преимущество их заключается в том, что, поддерживая сообщение с более плотным населением оставленных ими стран, поселенцы эти сохраняют возможность пользоваться, при посредстве торговли, выгодами, получаемыми от мануфактурного производства более развитых стран. Если бы первые американские поселенцы не могли привозить из Европы тех товаров, какие им требовались, и таким образом пользоваться более развитой европейской промышленностью, то они в скором времени должны были бы снизойти до орудий и оружия дикарей. И это происходило бы со всеми новыми поселениями того запада, куда направлялся наш народ, в том случае, если бы им приходилось отказываться от торговли с более крупными группами народонаселения. В новых странах производствами, которые дают сравнительно наибольший доход, бывают те первичные или добывающие отрасли промышленности, при которых получаются из природы пища и сырые материалы для мануфактур. Причина этого заключается в том, что в этих первичных отраслях промышленности не требуется дорогих орудий и приспособлений, не требуется кооперации множества других отраслей промышленности и не имеет особой важности производство в крупных размерах. Потому население новых стран может получать наибольший доход от своего труда, применяя его к этим первичным или добывающим отраслям промышлености и затем обменивая свои произведения на продукты тех более выработанных отраслей производства, которые можно вести всего лучше в странах с более плотным народонаселением. По мере того, как растет народонаселение, постепенно осуществляются и те условия, при которых могут существовать вторичные или несколько более выработанные отрасли промышленности, и эти отрасли возникают, начиная с тех, для которых особенно благоприятны естественные условия или которых продукты пользуются наибольшим спросом и всего меньше выдерживают перевозку. Так в стране, имеющей прекрасные леса, мануфактурное производство изделий из дерева должно будет возникнуть ранее мануфактур, не имеющих для себя особенных преимуществ. Производство кирпичей будет предшествовать производству фарфоровых изделий; производство сошников — производству ножевого товара; оконное стекло станет изготовлять ранее телескопных линз, и грубые сорта холста — ранее тонких. Однако, хотя мы и можем выразить в общих чертах те условия, которыми определяется естественный порядок промышленности, тем не менее, ввиду массы этих условий и сложности их взаимодействия, никто не может с точностью сказать наперед, каков будет для данной страны этот естественный порядок развития или когда сделается более выгодным производить известный предмет, вместо того, чтобы ввозить его. Правительственное вмешательство, стало быть, наверное будет оказываться вредным, и решение вопросов такого рода должно оставаться делом ничем не стесняемой игры частных предпринимательских интересов, которая для общества то же, что бессознательная жизненная деятельность для человека. Если наступило время для развития какойлибо промышленности, которой благоприятствуют естественные условия, то стеснения ввоза, с целью содействия ее установлению, будут излишни. Если же время это не пришло, то такие стеснения будут лишь отвращать труд и капитал от занятий, в которых они могут иметь большее вознаграждение, направляя их к занятиям менее вознаграждающим, — и таким образом сокращать совокупность производимого богатства. Ясно, что препятствовать населению новой колонии в привозе товаров из стран, более развитых в промышленном отношении, значило бы лишать население этой колонии множества предметов, которые, быть может, оно само не в состоянии производить. Но не менее ясно и то, что стеснять ввоз товаров в какую бы то ни было страну значило бы задерживать симметрическое развитие ее промышленности. В том случае, когда покровительство прилагается к одной или нескольким отраслям промышленности, может иногда оказываться ускорение их развития насчет общего промышленного роста; но когда покровительство безразлично прилагается ко всем отраслям промышленности, допускающим 80 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 81 покровительство, — как то делается в Соединенных Штатах и как то неизбежно бывает всюду, где начинают следовать покровительственной системе, — тогда в результате обязательно получается не только задержка общего промышленного развития, но также задержка и тех самых производств, которые главным образом имеют в виду при установлении системы покровительства. Ибо при этом неизбежно дорожают продукты, которыми должны пользоваться эти производства, и подавляются те отрасли промышленности, которые органически с ними связаны. Допустить вслед за протекционистами, что необходимо должна получаться экономия от пространственного сближения производителей с потребителями 20 , значило бы допустить, что предметы могут быть производимы в одном месте так же хорошо, как и во всяком другом, и что трудности обмена измеряются только расстоянием. А мы знаем, что товары часто могут производиться в известной местности с такой легкостью, что бывает выгоднее — в отношении затраты труда — везти их в другие какие-либо местности через далекие расстояния, чем производить их там, на месте; и два пункта, отстоящие на сотни миль друг от друга, могут быть в коммерческом отношении ближе друг к другу, чем два пункта, лежащие в десяти милях один от другого. Пространственное сближение производителей с потребителями, когда при этом увеличивается стоимость производства, ведет не к экономии, а к потерям. Мы не отрицаем, однако, того, что в торговле, в ее теперешнем виде, много излишней перевозки, и что производители и потребители бывают, в массе случаев, без нужды отделены друг от друга. Протекционисты правы, когда они указывают на огульный вывоз элементов плодородия нашей почвы в том великом потоке хлеба и мяса, который пересекает Атлантический океан, как на непростительную расточительность; и правы фэртредеры, когда они жалуются на потери, заключающиеся в английском ввозе хлеба в то время, когда забрасываются на английские поля. Правы и те и другие, говоря, что одна сторона не должна превращаться в “житницу” для другой, и что истинная экономия сил природы соединила бы в одном месте фабрику и поля. Но они не правы, приписывая зло свободе торговли или предполагая, что средство избавления заключается в покровительстве. Что тарифы бессильны избавить от зла, можно видеть на том факте, что этот истощающий вывоз продолжается, несмотря на наш высокий покровительственный тариф, и что внутренняя торговля обнаруживает те же особенности. Всюду, куда проникает современная цивилизация, и с особенной быстротой там, где ее влияние чувствуется с наибольшей силой, народонаселение и богатство концентрируются в огромных городах, и истощающая торговля направляется из деревень в города. Тем не менее это зловещее стремление не есть что-либо естественное и отнюдь не вытекает из слишком большой свободы; но есть нечто неестественное и вытекает из ограничений. Его происхождение может быть с ясностью прослежено до монополий, из которых монополия естественных удобств является первой и наиболее важной. Словом, римская система землевладения, которая заменила собой в нашей новой цивилизации систему наших кельтских и тевтонских предков, производит то самое действие, какое она производила в римском мире: прожорство центров и отощание областей. В то время, как Лондон и Нью-Йорк растут быстрее, чем рос Рим, английские поля забрасываются, как забрасывались поля Лациума, а в Айове и Дакоте применяется та хищническая культура, которая разорила провинции Африки. Та же болезнь, в которой сгнила древняя цивилизация, обнаруживает свои симптомы и в новой. И болезнь эта не может быть излечена покровительственными тарифами. 20 В аргументах протекционистов нередко кроется добавочное допущение, будто “отечественные производители” и “отечественные потребители” необходимо находятся в одном и том же месте, тогда как на самом деле, хотя бы в Соединенных Штатах, они сплошь и рядом бывают удалены друг от друга на целые тысячи миль. 81 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 82 ГЛАВА XVII ПОКРОВИТЕЛЬСТВО И ПРОИЗВОДИТЕЛИ Первичной целью покровительства является поощрение производителей 21 , т.е. увеличение прибыли на капитал, вложенный в известные отрасли производства. Покровительственная теория состоит в том, что повышение, из-за покровительственных пошлин, цены привозных товаров, по какой они могут продаваться внутри страны, охраняет отечественных производителей (т.е. лиц, на счет которых производятся товары) от иностранной конкуренции, и таким образом, надежда на высокую прибыль поощряет их вступать в производство или увеличивать его. Все благодетельное действие, приписываемое покровительственной системе, обусловливается именно этим поощрением предпринимателейпроизводителей, все равно, как все действие паровой машины на сложный механизм фабрики обусловливается вращением главного шкива. Вращать главный шкив для покровительственной теории значит увеличивать прибыль покровительствуемых производителей. Но когда, приняв это, противники покровительства подумают представить всю массу покровительствуемых производителей обогащающейся на счет своих сограждан, то они наталкиваются на факты, явно противоречащие такому представлению. Промышленникам прекрасно известно, что в наших долгопокровительствуемых отраслях промышленности размер прибыли столь же мал и шансы банкротства столь же велики, как и во всех других отраслях, если только на деле в этих покровительствуемых отраслях промышленности не труднее достигнуть успеха из-за более тяжелых потрясений, которым они подвержены. И нетрудно понять, почему покровительство в большинстве случаев не оказывает, таким образом, никакого поощрения. Стоимость какой-либо покровительственной пошлины для народа в общем слагается, во 1-х, из налога, взимаемого с привозимых товаров и прибыли на этот налог; из прибыли и издержек контрабандистов разного рода, из судебных издержек на преследование от поры до времени более грубых контрабандистов и при случае издержек на тюремное заключение какого-нибудь из них, более жалкого и беспомощного; из взяток и половин таможенных чиновников, и, во 2-х, из добавочных цен, которые приходится выплачивать за продукты охраняемой отечественной промышленности. Вот от этой-то второй части только и может получать охраняемая промышленность все свое поощрение. Но только лишь часть от этой части того, что вообще уплачивает народ, на самом деле является поощрением. Прежде всего не надо упускать из виду, что покровительственные пошлины, как и прямые субсидии, никогда не даются задаром. Все равно, как Тихоокеанскому Почтовому Пароходству и разным железнодорожным обществам, заполучившим земли и гарантии, приходилось тратить крупные суммы для того, чтобы добиться внимания в Вашингтоне, и приходилось делиться любовно с Вашингтонским средостением, — так немало приходится тратить и на привлечение симпатий конгресса в какой-либо насаждаемой отрасли промышленности на устранение попыток уменьшить ее “поощрение” и на наблюдение за всеми новыми тарифными постановлениями. Но еще более важной является та абсолютная потеря, которая заключается в ведении производств, настолько невыгодных самих по себе, что они могут держаться лишь благодаря субсидиям. А к этой потере надо прибавить еще то расточение, которое является, видимо, неотделимым от правительственного насаждения, ибо как раз в той мере, в какой известная промышленность ограждается от конкуренции, обнаруживается в ней и неохота пользоваться усовершенствованными машинами и методами 22 . Всем этим поглощается немалая 21 За недостатком лучшего термина я воспользовался здесь словом “производители” в том узком смысле его, в каком оно прилагается к лицам, владеющим капиталом и пользующимся рабочими для целей производства. Отрасли промышленности, ограждаемые американским тарифом (быть может, за немногими, чисто номинальными исключениями), принадлежат как раз к числу тех, которые ведутся таким порядком. 22 Это нерасположение, конечно, в значительной мере увеличивается, благодаря большей стоимости машин при нашем покровительственном тарифе, из-за которой не только увеличивается капитал, потребный для начала предприятия, но становится также делом более серьезным постоянная замена старых машин новыми, стоящими на уровне развития техники. Бывали случаи такого рода, что британские промышленники, побуждаемые конкуренцией 82 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 83 доля из поощрения, получаемого от тарифа воспособляемыми промышленниками в виде более высоких цен, так что чистым поощрением бывает лишь незначительная часть того, что выплачивают потребители. В совокупности поощряемые производители и выплачивающие налоги потребители несут огромную потерю. Стало быть, во всех случаях, когда пошлины налагаются, имея в виду благо одной какой-либо отрасли промышленности, вред для всей промышленности вообще должен превышать собой благодеяние для этой одной отрасли. Тем не менее, так как вредное действие наложенных пошлин распространяется на большую поверхность, а благодетельное захватывает лишь малую, то поощрение более бросается в глаза, чем на помехи, и невыгодное положение, в какое становится вся промышленность, не сильно чувствуется ее немногими субсидируемыми отраслями. Не надо забывать также, что вносить тарифный билль в конгресс или парламент значит почти то же, что бросать бананы в клетку с обезьянами. Лишь только бывает предложено оказать покровительство одной какой-либо отрасли промышленности, как и все другие отрасли, допускающие покровительство, начинают требовать и домогаться его для себя. И они, в сущности, волей-неволей делают это, ибо остаться вне поощряемого круга значит необходимо очутиться в тяжелом положении. В результате оказывается, как у нас в Соединенных Штатах, что все отрасли промышленности пользуются покровительством, одни в большей мере, другие — в меньшей, — смотря по тем деньгам, какие могли затрачивать их представители, и по политическому влиянию, какое могли они проявлять. Но каждая пошлина, повышающая цены для поощрения одной отрасли промышленности, должна оказывать невыгодное действие на все другие отрасли, которые пользуются продуктами этой поощряемой. Так пошлина, повышающая цену на поделочный лес, необходимо должна отзываться вредом на тех производствах, которые пользуются этим лесом, начиная с изготовления принадлежностей для постройки домов и судов и кончая фабрикацией спичек и деревянных ручек для зубных щеток; пошлина, повышающая цену на железо, должна отзываться вредом на бессчетном количестве производств, в которые входит железо; пошлина, повышающая цену на соль, должна отзываться вредом на производителях молочных изделий и рыбаках; пошлина, повышающая цену на сахар, должна отзываться вредом на кондитерских, и т.д. таким образом, очевидно, что при всяком прибавлении новых отраслей промышленности к числу пользующихся покровительством должно ослабляться поощрение тех, которые пользовались им ранее. А так как netto-поощрение, которое в целом могут получать покровительствуемые промышленники, гораздо меньше совокупной прибавки к ценам, потребной для установления его, то очевидно, что пункт, при котором покровительство перестанет давать какое-либо преимущество покровительствуемым, будет достигнут гораздо скорее того пункта, при котором всякий пользуется покровительством. Поясним это. Предположим, что общее число производств равно одной сотне; из них половина допускает покровительство. Предположим, что из того, во что обходится покровительство, четвертая доля достается покровительствуемым производствам. В таком случае (при условии равенства) стоит только двадцати пяти производствам добиться покровительства, как покровительство перестанет быть благодетельным даже для них, хотя и будет отзываться, конечно, страшным вредом для всех остальных. Я привожу этот пример только для того, чтобы показать, что существует некоторый пункт, при котором покровительство перестает оказывать благодеяние даже для тех производств, которые оно стремится поощрять; но я отнюдь не думаю, чтобы было возможно придать числовую точность такого рода рассуждениям. Несомненно, что существует такой пункт, и несомненно также, что в Соединенных Штатах он уже достигнут и оставлен позади. Другими словами, не подлежит сомнению, что наш покровительственный тариф не только является мертвым грузом для всей промышленности вообще, но является мертвым грузом для тех самых отраслей промышленности, которые он предназначен возбуждать. Если существуют производители, пользующиеся постоянной выгодой от покровительственных пошлин, то это обусловливается лишь тем обстоятельством, что они так или вводить последние усовершенствования, заведомо продавали свои старые машины для отправки в Соединенные Штаты на пользование охраняемых американцев. Именно знакомство со случаями такого рода побудило Давида Уэльза при его поездке в Европу, в качестве агента финансового ведомства, усомниться в полезности нашего тарифа, как средства для содействия американской промышленности. 83 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 84 иначе бывают ограждены от внутренней конкуренции, и, стало быть, прибыль, которая достается им благодаря пошлинам, достается им не как производителям, а как монополистам. Другими словами, те единственные случаи, когда покровительство может оказывать более, чем временное благодеяние для какого-либо класса производителей, суть случаи, когда оно не может поощрять промышленности. Ибо ни пошлины, ни субсидии не могут давать мало-мальски постоянного преимущества в каком-либо деле, открытом для внутренней конкуренции, так как прибыль всюду стремится к некоторому общему уровню. Риск, которому подвергаются покровительствуемые производства ввиду перемен в тарифе, иногда может поддерживать в них прибыль несколько выше обыкновенной нормы; но такое повышение не представляет преимущества, а выражает собой лишь необходимость более высокой страховки; оно может составлять налог на потребителей, но оно никогда не содействует развитию промышленности. За вычетом этого элемента страховки, прибыль в покровительствуемых производства может удерживаться выше прибыли не в покровительствуемых только лишь при посредстве монополии того или другого рода, защищающей их от внутренней конкуренции, как тариф защищает их от внешней. Первым действием покровительственной пошлины бывает повышение прибыли в покровительственном производстве. Но если это производство не ограждается тем или другим путем от наплыва конкурентов, — которых всегда притягивает к себе всякое повышение прибыли, — то прибыль неминуемо вскоре падает в нем при таком наплыве до общего уровня. Монополия, более или менее полная, дающая при этом возможность некоторым производителям удерживать за собой повышенную прибыль, являющуюся первым следствием введения покровительственной пошлины, может заключаться в обладании преимуществами разного рода. Она может заключаться, во-первых, в обладании какими-либо особыми естественными преимуществами. Таково, например, владение единственными в Соединенных Штатах хромовыми копями; будучи достоянием одной семьи, оно оказывало этой семье весьма энергичное поощрение в виде высоких цен, которыми она имела возможность облагать отечественных потребителей благодаря покровительственной пошлине на хром. Подобным образом, до открытия новых и богатых залежей меди в Аризоне и Монтане, собственники медных рудников у Верхнего Озера получали огромный дивиденд, благодаря покровительственной пошлине на медь, которая ограждала их от единственно возможной в то время иностранной конкуренции и давала им возможность брать с фунта меди, продаваемой в Соединенные Штаты, на три или на четыре цента больше, чем с меди, отсылаемой в Европу. Затем, подобная монополия может быть достигнута путем обладания исключительными привилегиями, создаваемыми законами о патентах. Так устроилось дело, например, у компании заводчиков, владевших патентами на изготовление стали. Оградив себя при помощи их от внутренней конкуренции, они имели возможность из-за огромной пошлины на привозную сталь самым поощряющим образом увеличивать свои дивиденды; подобным же образом устроили себе поощрение от пошлины на древесную массу производители бумаги, владевшие патентом на изготовление бумаги из дерева. Далее, подобная монополия достигается концентрацией дела, требующего крупных капиталов и специальных знаний, или путем разного рода стачек между производителями, при которых ограничивается внутреннее производство и устраняется внутренняя конкуренция. Покровительственная пошлина на хинин до самой ее отмены в 1879 г. существовала лишь к выгоде трех торговых домов. Производители мрамора, соединившись в компанию (Producers Marble Company), устранили внутреннюю конкуренцию и таким образом обеспечили за собой как пользование той повышенной прибылью, к какой привела покровительственная пошлина на мрамор, так и возможность целиком концентрировать в своих руках обработку мрамора. Тем не менее возвышенная прибыль, которая достигается таким путем, никоим образом не может содействовать развитию покровительствуемых отраслей промышленности. Напротив того, она вытекает как раз из тех самых условий, естественных или искусственных, которые препятствуют расширению этих отраслей. Прибыль эта, в сущности, отнюдь не есть прибыль на капитал, вложенный в производство, а есть доход от права собственности на естественные удобства, от патентных прав или от стачек и соглашений. И прибылью этой увеличивается ценность права собственности на эти удобства, ценность патентов и ценность договоров между монополистами, а отнюдь не прибыль на капитал, занятый в производстве. Хотя она и может 84 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 85 доставаться индивидуумам или компаниям, которые суть производители, тем не менее она достается им не как производителям; хотя она и может увеличивать собой доход людей, которые суть капиталисты, но она будет поступать к ним не в силу их владения капиталом, а в силу их владения особыми привилегиями. Из монополий, которые таким образом пользуются прибылью, ошибочно признаваемой за достающуюся производителям, наиболее важными представляются те, которые возникают из права частной собственности на землю. И нетрудно заметить, что прибыль, достающаяся землевладельцу, никоим образом не служит в пользу производителям. Два первичных фактора производства, без которых ничто не может быть произведено, суть земля и труд. К этим двум основным факторам присоединяется еще, когда производство выходит за пределы примитивных форм, третий фактор — капитал, который состоит из продуктов земли и труда (богатства), употребляемых с целью облегчить производство большого богатства. Таким образом, в производстве, как оно ведется в цивилизованных общества, участвуют три фактора: земля, труд, и капитал. А так как земля при современной цивилизации сделана предметом частной собственности, то и выручка от производства делится между собственниками земли, собственниками труда и собственниками капитала. Однако между этими тремя факторами производства есть существенная разница. Земля — чисто пассивный фактор, а труд и капитал — факторы активные, — факторы, благодаря применению которых и в соответствии с применением которых создается богатство. Стало быть, только та часть производимого, которая достается труду и капиталу, может быть вознаграждением производителей и может побуждать к производству. Собственник земли никоим образом не есть производитель, он ровно ничего не прибавляет к сумме производительных сил. И та часть продуктов производства, которую получает собственник за пользование естественными удобствами, является вознаграждением за производство не в большей мере и не в большей мере побуждает к производству, чем та доля жатвы, которую суеверные дикари сжигают перед идолом в благодарственную жертву за солнечный свет, возрастивший ее. Не может быть никакого труда, пока нет человека; не может быть никакого капитала до тех пор, пока человек не начнет работать и сберегать; но земля была уже здесь прежде, чем явился человек. При производстве товаров работник доставляет труд; капиталист доставляет результаты труда, воплощенные в такие формы, что они могут быть употребляемы для содействия дальнейшему труду; но что же доставляет землевладелец? Земную поверхность? Силы, таящиеся в почве? Руду под землей? Дождь? Солнечный свет? Силу земного притяжения? Силу химического сродства? Что же такое доставляется землевладельцем, что предполагало бы и с его стороны содействие тем усилиям, которые потребны длчя производства? Ответ один: ничего! И потому то, что достается землевладельцу из результатов производства, не составляет вознаграждения производителю и не поощряет производства, а есть просто дань, которую производители принуждены выплачивать лицам, которым наши законы позволяют считать своей собственностью то, что доставляет людям природа. Теперь, удерживая на виду эти принципы, обратимся снова к рассмотрению последствий покровительства. Предположим, что Англия сделала бы то, чего страстно желали бы английские ленд-лорды, — вернулась бы к покровительственной политике и обложила бы высокой пошлиной хлеб. Через это цена на хлеб в Англии значительно повысилась бы, и хотя пошлина такого рода стала бы наносить серьезный вред различным отраслям промышленности, первым следствием введения ее все же было бы значительное увеличение прибыли английских фермеров. Такое увеличение прибыли вызвало бы наплыв желающих арендовать фермы, а вследствие возрастания конкуренции из-за пользования пахотными землями повысилась бы аренда сельскохозяйственных земель. Так что в конце концов, когда промышленность совсем освоилась бы с новым положением, прибыль производителей хлеба не превышала бы прибыли других промышленников, хотя населению Англии и приходилось бы платить дороже за хлеб. Единственный класс, который оказался бы в выигрыше от повышения цен на хлеб, потребляемый английским народом, был бы класс собственников обрабатываемых земель, — класс помещиков, которые отнюдь не представляют из себя производителей. Покровительство не может увеличивать ценность земель какой-либо страны во всем их составе, как оно не может возбуждать к деятельности промышленность какой-либо страны во всем 85 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 86 ее составе; напротив того, задерживая производство богатства, оно стремится задерживать общий рост земельных ценностей; но, возбуждая одну какую-либо отрасль промышленности, оно может увеличивать ценность одной какой-либо земли особого рода. И для нас будет поучительно несколько сосредоточить внимание на этом предмете, ибо при этом мы можем достаточно полно выяснить себе как побудительную причину к ходатайствам о покровительстве, так и тот порядок, в каком распределяются его благодеяния. Возьмем, например, пошлину на пиленый лес. Ее желали и о ней хлопотали совсем не производители пиленого леса, т.е. люди, которые рубят и распиливают деревья и которые получают свою прибыль единственно из этого источника, — не увеличила она и их прибыли. Людьми, которые хлопотали о введении и сохранении пошлины на пиленый лес, людьми, которые всеми силами добивались ее, на самом деле были собственники лесных земель; и следствием этой пошлины было повышение платы, которую производители леса должны были вносить собственникам этих земель за право рубить дерева. Известный класс барышников взялся за дело захвата лесных земель разными способами тотчас же, как с ростом народонаселения явилась надежда на рост их ценности. Получилась концентрированная, а потому и могучая сила (говорят, например, что 99/100 строевых лесов в огромном лесном штате Мичигане владеют три лица из Детройта), и силе этой нетрудно было добиться пошлины на пиленый лес. Хоть пошлина эта и налагалась формально для поощрения производителей пиленого леса, но, в сущности, она оказала поощрение лишь барышникам-лесовладельцам, которые, не будучи никоим образом производителями, суть не более как мародеры 23 . То же делалось и со множеством других пошлин. Следствием пошлин на сахар, например, было повышение ценности земель под сахарными плантациями в Луизиане. Наш трактат с Гавайскими островами, по которому гавайский сахар допускался к нам без платежа этой пошлины, не изменял сущности дела, ибо гавайского сахара недостаточно для покрытия спроса в Соединенных Штатах, и потому трактат этот, однозначащий уплате высокой премии гавайским сахарозаводчикам, лишь увеличивал в огромной мере ценность земель под сахарными плантациями на Гавайских островах. То же было с пошлиной на медь и медную руду, которая в течение долгого времени давала возможность американским медным рудникам поддерживать высокую цену на медь в соединенных Штатах, хотя они и продавали медь в Европу по значительно низшей цене 24 . Польза от пошлины доставалась компаниям, занимающимся производством меди, но она доставалась им не как производителям меди, а как собственникам медных рудников. Если бы, как то бывает нередко при добывании угля и железа, дело вели промышленники, уплачивающие аренду собственникам рудников, то огромные дивиденды получали бы собственники рудников, а отнюдь не промышленники. Гораций Грили, заявив, что наши законы не делают ничьей привилегии добывание железа, видимо, полагал, что он тем самым окончательно разбивал утверждение, будто пошлины на железо обогащали немногих на счет массы. Почему же, спрашивал он, если тариф дает такую огромную прибыль производителям железа, как утверждают фритредеры, сами фритредеры не займутся делом и не начнут производить железа? Поскольку это касается производителей, которые не получали особых выгод от обладания патентами или от стачек, Грили был достаточно прав. Самый факт, что в производстве железа не было заметно особого наплыва лиц, желающих им заниматься, может служить доказательством того, что производители железа, как производители, получали в среднем прибыль не большую обыкновенной. Так что если бы железо можно было добывать из воздуха, то отсутствие наплыва производителей доказывало бы, согласно 23 Когда после огромного пожара в Чикаго внесен был в конгресс билль о дозволении беспошлинного ввоза материалов, предназначаемых для отстройки этого города, то мичиганские лесные бароны отправились с экстренным поездом в Вашингтон и добились от комитета исключения из билля статьи о пиленом лесе. 24 Поразительным образцом того способа, каким поощрялась американская промышленность, благодаря пошлине, дававшей возможность владельцам двух медных рудников получать свыше ста процентов дивиденда, является следующий случай. Несколько лет тому назад в Бостон прибыл голландский пароход, имея в своем трюме медь, которой хотел переобить его в Бостоне его владелец. Однако узнав, что в этой “стране свободы” ему не позволять взять медь из трюма парохода и употребить американских рабочих для обивки его подводной части без уплаты пошлины в сорок пять процентов на новые листы меди и пошлины в сорок центов с фунта на снятые старые листы, владелец парохода решил, что для него будет выгоднее отправиться с балластом в Галифакс, переобить там свой пароход при помощи канадских рабочих и затем вернуться в Бостон за обратным грузом) 86 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 87 Грили, что прибыль их не была высока, хотя и не доказывало бы того, что государство не теряло в огромной мере из-за пошлины. Но железо нельзя добывать из воздуха, его можно добывать лишь из железной руды. И, хотя природа, особенно в Соединенных Штатах, в изобилии снабдила нас железной рудой, тем не менее она не распределила ее равномерно, а скопила обширными залежами в отдельных местах. Пожелав, по совету Горация Грили, заняться добыванием железа, цена которого представилась бы мне слишком высокой, я должен был бы найти доступ к одной из этих залежей, и притом к залежи, достаточно близкой к другим материалам и к центрам народонаселения. Я мог бы найти множество таких залежей, которыми никто не пользуется; но где бы я мог найти такую залежь, которую я мог бы свободно разрабатывать? Законы моей страны не запрещают мне добывать железо, но они дозволяют некоторым лицам запрещать мне добывание железа из тех природных материалов, из которых только и можно добывать его; они дозволяют некоторым лицам овладевать теми залежами руды, которые природа заготовила для добывания железа, и обращаться с ними и владеть ими так, как будто бы они были, по праву, их частной собственностью, — как будто они заготовлены были ими, а не Богом. А потому эти залежи железной руды обращаются в собственность тотчас же, как является надежда, что пожелает кто-нибудь пользоваться ими; и когда я найду такую залежь, которая будет соответствовать моим намерениям, то всегда окажется, что она находится в обладании какогонибудь собственника, который не позволит мне пользоваться ею, пока я не выплачу ему покупную цену или пока я не соглашусь уплатить ему известную сумму с тонны, сумму, если не равную, то близкую к тому, что я могу получить свыше обыкновенного вознаграждения на капитал, занятый в производстве железа. Таким образом, пошлина, повышающая цену на железо, хотя и не приносит пользы производителям, тем не менее всегда бывает выгодной для отдельных лиц, которым наши законы позволяют считать своей собственностью запасы, заготовленные природой задолго до появления человека для пользования миллионов, долженствующих явиться в мир; она дает возможность монополистам земли, заключающей в себе залежи железа, облагать тяжелыми налогами своих сограждан гораздо ранее того времени, как они могли бы это сделать без нее 25 . Такова же и пошлина на уголь. Она нимало не увеличивает прибыли углепромышленников, которые покупают на деньги право извлекать уголь из земли, но она дает возможность кучке владельцев угольных копей и железных дорог налагать во многих местах добавочную дань за пользование благами природы. 25 Цена, уплачиваемая железопромышленниками за привилегию добывать руду из земли, во многих случаях равняется стоимости ее добывания, в некоторых случаях превосходя ее. Цены Праттовской железо- и углепромышленной компании в Алабаме, говорят, достигают 10 000 долларов с акра. В Чикагской газете Inter-Ocean, сильно протекционного направления, в номере от 11 октября 1885 г. Печаталось описание железного рудника Кольби, близ Бессемера, в Мичигане. Рудник этот, говорят, приобретен был его владельцами по 1 доллару 25 центов за акр. Они берут с г. Кольби за право добывания руды по 40 центов с тонны, а те передают это право компании Морзе, получая с них с тонны по 52-1/2 центов; компания эта имеет контракт с капитаном Сельудом, который обязуется доставлять руду в вагоны за 87-1/2 центов с тонны. Сельуд для выполнения своего обязательства имеет договор с подрядчиками, которым платит лишь по 12-1/2 центов с тонны, причем те, применяя паровую силу, все же, говорят, получают прибыли по 2-1/2 цента с тонны. За вычетом перевозки и проч. Руда приносит 2 доллара 80 центов с тонны, — в своем необработанном виде, — и из них лишь 12-1/2 центов достаются подрядчикам, которые, в сущности, ведут производство. Ежедневно добывается 1200 тонн, которые, по словам корреспондента газеты, дают ежедневно чистой прибыли собственникам рудника 480 долларов, Кольби — 15 долларов, компании Морзе — 1680 долларов, капитану Сельуду — 900 долларов и подрядчикам — 30 долларов, так что “в сумме ежедневная чистая прибыль от рудника, помимо прибыли, идущей в счет труда, достигает 3240 долларов”. Статья заканчивается такими словами: “Так как производство в наступающем году по меньшей мере должно удвоиться, то можно ожидать, что благодаря руднику Кольби у нас вырастут порядочные состояния”. Росту этих состояний наша покровительственная пошлина вне всякого сомнения оказывает свое содействие, но поощряет ли она при этом хоть сколько-нибудь производство? В Либанском графстве, в Пенсильвании, есть целая гора магнитного железа, почти совершенно чистого, который нужно лишь выламывать. Она принадлежит наследникам Кольмана и доставила им такое огромное богатство, что некоторые признают из первыми богачами Соединенных Штатов. Они — производители железа, которое они выплавляют из собственной руды подобно тому, как обрабатывают свои поля железнодорожники и фермеры, владеющие огромными пространствами ценной земли: пользуясь услугами управляющих. И их, без сомнения, чрезвычайно поощряла пошлина на железо, которую мы ввели для “покровительства американскому труду”. Тем не менее, она доставалась им все же как владельцам этого богатого дара природы — наследникам Г. Кольмана. Железняк выламывался бы и в том случае, если бы пошлина была уничтожена, как он, вероятно, выламывался в то время, когда вовсе не было никакой пошлины на железо. 87 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 88 Побудительная причина и последующее действие множества наших пошлин прекрасно иллюстрируются на ввозной пошлине, которой мы обложили буру и борную кислоту. Продукты эти (имеющие важное значение для многих отраслей мануфактурной промышленности) ввозились беспошлинно вплоть до того времени, когда было открыто, что в штате Невада природа позаботилась припасти для жителей нашего материка залежь довольно чистой буры. Этот щедрый дар Всемогущего обращен был в частную собственность, согласно законам, составленным и припасенным для случаев такого рода в Соединенных Штатах, и предприимчивые барышники немедленно обратились к конгрессу с ходатайством (понятно, уваженным) ввести пошлину, которая повысила бы искусственно цену на буру и увеличила бы прибыль этого монопольного владения естественным преимуществом. Хотя наши владельцы мануфактур и другие производители довольно легко поддавались обольстительному обещанию, что покровительство увеличит их прибыль, и всюду пускали в ход свое влияние для установления и поддержания покровительственных пошлин, тем не менее я все же склонен думать, что наиболее деятельными сторонниками покровительства в Соединенных Штатах были люди, которые владели землей или другими естественными преимуществами и надеялись, что покровительство сделает их владения более ценными. Ибо не только владельцы каменноугольных и железных рудников, строевых лесов, сахарных и фруктовых плантаций, виноградников, соляных источников, борных озер или медных залежей видели в охране от иностранной конкуренции верное средство к поднятию спроса и повышению цен на их землю, но тот же самый взгляд разделяли и владельцы городских и сельских недвижимых имуществ. Сознавая, что учреждение фабрик и разработка рудников по соседству с ними должна была увеличить ценность их владений, они тоже расположены были поддерживать политику, имевшую своей явной целью перенесение такого рода промышленных предприятий из чужих стран в их отечество. Повторяем сказанное. Только первое время покровительственная пошлина может оказывать возбуждающее действие на промышленность. Лишь только проходит достаточно времени для приспособления производительных сил к новым условиям, как прибыль в покровительствуемых отраслях, если только она не поддерживается преградами, препятствующими дальнейшему развитию промышленности, неминуемо падает до обычного уровня, и пошлина, утратив свою возбуждающую силу, перестает давать какое-либо преимущество производителям, не огражденным от внутренней конкуренции. И таково положение большей части “огражденных” американских производителей. Они чувствуют на себе только общее вредное действие этой системы, но уже не участвуют, в сущности, в ее особых, частных благодеяниях. Почему же в таком случае, могут спросить нас, даже те производители, которые не пользуются никаким отечественным покровительством, все же бывают сильно расположены к покровительственному тарифу? Истинная причина этого расположения их кроется в тех условиях, еще подлежащих нашему рассмотрению, которые вообще предрасполагают народную мысль к принятию покровительственных идей. И производители, распознавая довольно искусно свои личные интересы, бывают столь же слепы в делах общественного интереса, как всякий другой общественный класс. Они так долго слышали и так привыкли повторять, что свободная торговля может уничтожить американскую промышленность, что им никогда и в голову не приходит усомниться в этом пророчестве; а так как следствием пошлин на массу других продуктов является повышение стоимости их собственных произведений, то они вместе с тем сознают, не понимая причины, что если бы не было особой пошлины, ограждающей их производство, так они были бы затерты иностранными производителями. Потому они и становятся приверженцами самой системы. Покровительство действительно необходимо им во многих случаях из-за покровительства другим отраслям промышленности. Но будь отменена целиком вся система, и американская промышленность, вне всякого сомнения, с новой силой двинулась бы по пути развития. 88 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 89 ГЛАВА XVIII ВЛИЯНИЕ ПОКРОВИТЕЛЬСТВЕННОЙ СИСТЕМЫ НА АМЕРИКАНСКУЮ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ Если существует какая-либо страна на свете, где мысль, будто покровительство необходимо для развития мануфактур и “разнообразия промышленности”, окончательно разбивалась бы о самые очевидные факты, так это страна есть именно Соединенные Штаты. Первые поселенцы Америки занимались торговлей с индейцами и теми отраслями добывающей промышленности, которые бывают наиболее прибыльными при редком народонаселении. Продукты лесных производств, земледелия и рыбной ловли составляли главные предметы их промышленности, причем даже кирпичи и черепица привозились из метрополии. Тем не менее без всякого покровительства и вопреки британским постановлениям, направленным к тому, чтобы воспрепятствовать росту мануфактур в колониях, одна за другой укоренялись там по мере роста народонаселения различные отрасли промышленности, так что ко времени первичного Тарифного акта (1789 г.) все наиболее важные отрасли мануфактурной промышленности, в том числе и занятые обработкой железа и волокнистых веществ, представлялись уже твердо установившимися. Как до этого времени росли они без всякого тарифа, так они должны были бы продолжать свой рост с умножением народонаселения, хотя бы мы и не устанавливали никакого тарифа. Однако американцы, признающие, что покровительство необходимо для разнообразия промышленности, не только должны игнорировать историю своей страны за долгий период времени, предшествующий установлению какого-либо тарифа, но должны также игнорировать все то, что происходило в последующее время и еще совершается перед их глазами. Нам нужно заглянуть не далее времени образования нашего Союза, чтобы убедиться в ошибочности того утверждения, будто мануфактуры не могут развиваться в новых странах без покровительственных тарифов. Ибо, будь справедливо это утверждение, и вся мануфактурная деятельность Соединенных Штатов ограничивалась бы теперь, по своему распространению, лишь узкой полосой вдоль Атлантического побережья. Филадельфия, Нью-Йорк и Бостон были уже значительными городами, и мануфактуры крепко укоренились на Атлантическом побережье в то время, когда Западный Нью-Йорк и Западная Пенсильвания были покрыты лесами, Индиана и Иллинойс представляли лишь буйволовые пастбища, Детройт и Сент-Луис считались лишь мелкими торговыми пунктами, Чикаго никому еще и не снился, а о континенте по ту сторону Миссисипи было столь же мало известно, как теперь о внутренней Африке. Восток имел над Западом в Соединенных Штатах все те преимущества, которые, по словам протекционистов, делают невозможным для новой страны учреждение мануфактурной промышленности при конкуренции с более старой: крупные капиталы, большая опытность и более дешевый труд. Тем не менее без всякого покровительственного тарифа между Западом и Востоком мануфактурная промышленность постоянно подвигалась к Западу вместе с движением народонаселения и до сего времени еще движется к Западу. Это — факт, о который сама собою разбивается неизбежно покровительственная теория. Утверждение протекционистов, будто мануфактурная промышленность развилась в Соединенных Штатах благодаря покровительственным тарифам, является даже более неосновательным, чем утверждение, будто рост Нью-Йорка после постройки каждого нового театра совершался благодаря постройке этого театра. Это все то же, как если бы человек, прицепивший ведро к лодке, утверждал затем, что ведро это помогало движению лодки, ибо она все же двигалась с ним. Мануфактурная промышленность развилась в Соединенных Штатах вследствие роста народонаселения и развития страны, и не благодаря тарифам, а вопреки им. Что покровительственные тарифы вредили, а не помогали американским мануфактурам, доказывается тем фактом, что наша мануфактурная промышленность имеет гораздо меньшие размеры, чем те, какие она должна бы иметь ввиду нашего народонаселения и развития; что она имеет относительно размеры гораздо меньшие тех, какие она имела в начале этого столетия. Продолжай мы политику свободной торговли, и наши мануфактуры крепли бы и развивались в естественном порядке. В настоящее время мы не только отсылали бы мануфактурные товары в 89 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 90 Мексику, Вест-Индию, Южную Америку и Австралию, как отсылает их Огайо в Канзас, Небраску, Колорадо и Дакоту, но отсылали бы свои мануфактурные товары в Великобританию, как отсылает их теперь Огайо в Пенсильванию и Нью-Йорк, развившиеся до его заселения. Однако так сильно отягощены наши мануфактуры тарифом, который повышает стоимость всех их материалов и машин, что несмотря на наши естественные преимущества и изобретательность американского народа наши продажи ограничиваются лишь нашим огражденным рынком, и мы нигде не можем конкурировать с мануфактурами других стран. Невзирая на повышение пошлин, которым мы старались сдержать наш привоз из-за границы и вызвать к жизни собственные мануфактуры, огромная часть нашего теперешнего ввоза все же составляется из мануфактурных товаров, а наш вывоз почти целиком состоит из сырья. Мы не можем посылать наших мануфактурных изделий даже в те страны, почти вовсе не имеющие собственных мануфактур, вроде, например, Бразилии, и вывозя из них к себе множество товаров, расплачиваемся за них не мануфактурными изделиями, на которые там есть спрос, а отправками сырья в Европу. Такое положение торговли не может считаться естественным. Соединенные Штаты давно уже миновали ту стадию развития, при которой одно сырье является естественным вывозом. Наше народонаселение исчисляется приблизительно 60 миллионами и потребляет мануфактурных изделий более, чем какая-либо другая нация. Мы обладаем величайшими удобствами для мануфактурной промышленности. По размерам и доступности наши угольные залежи далеко превосходят какие-либо другие в цивилизованном мире, причем у нас имеются еще запасы природного газа, доставляющие топливо почти без всякой затраты труда. Сверх того, мы являемся первой из всех цивилизованных наций в деле изобретения и применения машин, равно как в экономичном пользовании материалами и трудом. И все же все эти преимущества нейтрализуются той стеной покровительства, которую мы выстроили вдоль наших берегов. Насколько хватает моей памяти, протекционная печать всегда от поры до времени отмечала факты получения заказов из-за границы то на один, то на другой предмет американской мануфактурной промышленности, ссылаясь на них, как на доказательство того, что покровительство стало-таки, наконец, приносить те плоды, которые были обещаны, и что американские мануфактуры, так заботливо охраняемые во время их детства, готовы теперь выступить на мировой рынок. Сообщения, дававшие повод к таким ликованиям, обыкновенно оказывались верными. Но те предсказания, которые основывались на них, никогда еще не оправдывались, и наш вывоз мануфактурных товаров относительно падал за то время, как удваивалось наше народонаселение. Объясняется это таким образом. Высокий размер заработной платы, преобладавший в Соединенных Штатах, и, как следствие его, более высокий уровень народного образования возбуждали в американском народе дух изобретения, и мы постоянно вводили усовершенствования в орудиях, методах и образцах, применяемых в других странах. Эти усовершенствования вызывали из-за границы спрос на американские мануфактурные изделия, который, по-видимому, должен был быстро возрастать. Но прежде, чем наступало это возрастание, сделанные усовершенствования применялись в странах, где мануфактурная деятельность не отягощена так сильно налогами на материалы, и предметы, обещавшие сделаться достоянием американских мануфактур, ускользали из наших рук. Всякий американец, посещавший Лондон, без сомнения, видел против здания парламента в Вестминстере магазин, продающий “американские изделия”. Таких магазинов немало в Лондоне; имеются они и повсюду в Великобритании, в мало-мальски значительных городах. В сумме они должны продавать порядочное количество американских орудий и приспособлений, — и именно торговлей такого рода объясняется отчасти тот факт, что мы до сего времени еще вывозим коекакие мануфактурные изделия. Тем не менее американец, заключивший, по числу этих магазинов и по тому интересу, с каким прохожие толкутся у окон и рассматривают товары, будто американские мануфактурные изделия начинают находить прочный сбыт в Старом Свете, сделал бы крупную ошибку. Магазины эти являются, в сущности, лишь предметом любопытства, подобно китайским и японским магазинам в крупных американских городах, и люди идут туда, чтобы посмотреть те остроумные предметы, какие изготовляются американцами. Но лишь только, благодаря этим магазинам, какое-либо американское изделие получит такую известность, что на него явится значительный спрос, как тотчас же принимаются за изготовление его английские промышленники, или, если на него взят патент в Англии, начинает изготовлять его в этой стране 90 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 91 сам американский изобретатель. Это более выгодно для него. Ему не нужно тогда бороться с помехами американского покровительства, и он может производить в Великобритании дешевле, чем в Соединенных Штатах. Потому следствием развития спроса на американские изделия обыкновенно бывает не увеличение, а прекращение вывоза их из Америки. Такова вообще история американских изделий за границей. То один предмет, то другой, изобретенный или усовершенствованный в Соединенных Штатах, казалось, прочно укоренялся на иностранных рынках — только затем, чтобы потерять их при развитии на него спроса. Мы отправляли локомотивы в Россию, оружие — в Турцию и Германию, земледельческие орудия — в Англию. Речные пароходы — в Китай, швейные машины — во все части света, но мы нигде не могли удержать за собой тех рынков, на которых мы появлялись благодаря своей изобретательности. Но с особенной ясностью мы можем проследить влияние нашей покровительственной политики на нашем мореплавании и кораблестроении, в которых мы некогда первенствовали. Тридцать лет тому назад постройка судов достигала у нас такого совершенства, что мы строили их не только для себя, но и для других стран. Американские суда были наиболее быстроходными, наиболее вместительными, всюду легко находили груз и брали наивысшую плату. Зарегистрированная вместимость судов в Соединенных Штатах почти равнялась вместимости судов в Великобритании, и можно было ожидать, что через много лет мы достигли бы неоспоримого первенства в океане. Но вот в Великобритании, за уничтожением наиболее важных покровительственных пошлин в 1846 г., последовала в 1854 г. отмена законов о мореплавании, и с того времени не только британские подданные получили свободу покупать и строить суда, где им угодно, но сделалась открытой для иностранцев также и прибрежная торговля Британских Островов. Ужасны были предсказания британских протекционистов насчет полной гибели, которая через это готовилась для британской торговли. Янки должны были завладеть океаном, а “полуголодные шведы и норвежцы” — прогнать “румяных, сытых английских матросов” из их морей и проливов. В то же время когда одна великая торговая нация прекращала, таким образом, покровительство, другая стала усиливать его. Взрыв гражданской войны в Соединенных Штатах был как нельзя более на руку нашим протекционистам, и самоотверженное рвение нашего народа, готового на всякую жертву, чтобы предупредить распадение своей родины, было обращено в удобный случай для обложения его покровительственными пошлинами. Опустошения конфедератских крейсеров и последующее повышение страховки американских судов и при всяких других обстоятельствах уменьшили бы нашу морскую торговлю; однако это было бы лишь временным делом, и без нашей покровительственной политики по окончании войны мы быстро заняли бы свое место в мировой торговле, подвигаясь вперед с большей силой, чем когда бы то ни было. Но подавляемая политикой, которая препятствовала американцам строить суда и запрещала покупать, наша торговля, со времени войны, стала непрерывно падать, и наши суда, бороздившие все моря земного шара в то время, когда мы были нацией, состоявшей из двадцати пяти миллионов человек, в настоящее время, когда нас насчитывается шестьдесят миллионов, уже редко встречаются в открытых морях. В ливерпульских доках, где некогда было половина на половину американских судов, теперь надо обыскать целый лес мачт, чтобы найти хотя бы одно. В заливе Сан-Франциско вы увидите по меньшей мере три английских судна прежде, чем заметите одно американское, и пять шестых всей заграничной торговли Нью-Йорка производится на иностранных судах. Некогда ни один американец не переправлялся через океан иначе, как на американских судах; теперь никто и не думает об этом. Французы и немцы конкурируют с англичанами, доставляя американцев в Европу и увозя их обратно. Некогда наши суда были лучшими в океане. В настоящее время уже нет океанских первоклассных пароходов под американским флагом; и если бы не тот факт, что иностранным судам абсолютно запрещено было совершать рейсы между американскими гаванями, то судостроение, в котором мы некогда первенствовали, в настоящее время было бы у нас уже утраченным искусством. Хоть одно еще и держится у нас, но мы в нем сильно поотстали. В то время, когда я был еще мальчиком, все с гордостью думали, что американские военные суда могут обогнать, если не пустить ко дну, кого угодно на море; и мы были уверены, что в случае войны с какой-либо коммерческой нацией все моря земного шара наполнились бы легкими американскими крейсерами. Теперь те суда, на 91 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 92 которые мы истратили целые миллионы, при современном состоянии военной техники, оказываются такой же древностью, как римские галеры. Сравнительно с судами другой нации они лишены и боевых качеств и быстрого хода; тогда как, воспользовавшись, в качестве крейсеров, теми самыми судами, которыми поддерживается американское пассажирское и товарное движение, Великобритания была бы в состоянии захватить всякое судно, дерзнувшее выйти из американского порта. Я отнюдь не сожалею о слабости нашего флота. Содержание флота во время мира несовместимо с достоинством Великой Республики и тем положением, какое она должна занимать среди наций; так что те сотни миллионов, которые были затрачены нами в последние двадцать лет на наш флот, я все равно счел бы погибшими, если бы мы и имели хорошие суда. Но я жалею об упадке нашего искусства судостроения. Наше несчастье не в том, что у нас нет флота, а в том, что у нас нет быстрых торговых судов, больших литейных заводов и верфей, искусных инженеров, моряков и ремесленников, — а в них, но не во флотах, заключается сила на море. Народ, в жилах которого течет кровь викингов, сам прогнал себя с океана. Конечно, следствия этой политики, уничтожившей американский флаг в океане, как его не мог бы уничтожить никакой чужеземный враг, иначе истолковываются протекционистами. Себялюбивые интересы людей, получающих или воображающих, будто они получают выгоду от покровительства, побуждают обыкновенно приписывать эти следствия какой угодно причине, только не истинной. Говорят, например, что мы не можем конкурировать с другими нациями в океанской торговле потому, что на их стороне есть преимущество более низкой заработной платы и более дешевого капитала, сознательно пренебрегая тем фактом, что в то время, когда разница в заработной плате и проценте на обоих берегах Атлантического океана была гораздо более теперешней, наши суда служили не только нам, но и другим нациям, и мы быстро занимали господствующее положение в океане. На самом деле более высокая заработная плата составляет, в сущности, наше преимущество, а наш капитал, приносящий теперь доход, одинаковый с английским, уже вкладывается в суда, ходящие под иностранными флагами из-за налогов, которые делают невыгодной постройку и содержание американских судов. Токвилль, пятьдесят лет тому назад, был поражен тем фактом, что девять десятых торговли между Соединенными Штатами и Европой и три четверти торговли Нового Света с Европой производились на американских судах; что суда эти заполняли доки Гавра и Ливерпуля, тогда как в Нью-Йорке лишь изредка можно было видеть английские или французские суда. Это, как понял он, можно было объяснить лишь тем фактом, что “суда Соединенных Штатов могут возить за более дешевую плату, чем какие-либо другие суда на свете”. Затем он продолжает: “Трудно сказать, почему американцы могут вести дело дешевле, чем другие нации; с первого взгляда можно приписать это обстоятельство доступным для них физическим или природным преимуществом. Тем не менее предположение это ошибочно. Американские суда стоят почти столько же, сколько наши; они не лучше выстроены и в общем менее долговечны, а американский матрос получает плату значительно большую той, какая принята на европейских судах. Я держусь того мнения, что истинную причину их превосходства следует искать не в физических преимуществах, что ее должно приписывать их нравственным и умственным качествам”. ... “Европейский моряк ходит по морю с осторожностью; он ставит парус лишь при благоприятной погоде; приключится с ним что-нибудь непредвиденное и он заходит в гавань. Ночью он снимает часть парусов, и чуть беляки начнут указывать на близость земли, как он останавливается осматривать море. Американец пренебрегает этими предосторожностями и смеется над этими опасностями. Он поднимает якорь среди бушующего моря; и ночью, и днем он ставит свои паруса на ветер; продолжая свой путь, он исправляет те повреждения, какие могло потерпеть судно во время бури, и когда, наконец, он приближается к цели своего путешествия, то мчит к берегу так, как будто бы уже видел перед собой гавань. Американцы часто терпят кораблекрушения, но никакие торговые суда не ходят по морю с такой быстротой; а приходя то же расстояние в более короткое время, они могут брать дешевле и за провоз”. “Я не могу лучше выразить своего мнения, как сказавши, что американцы проявляют род героизма в своей манере плавания, которой они следуют не только из-за расчета, но и в силу каких-то побуждений своей природы”. 92 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 93 То, что описывает наблюдательный француз в несколько преувеличенных выражениях, было действительно преимуществом, — преимуществом, проявлявшимся не только в ведении судов, но и в их замысле, их постройке и во всем, с ними связанном. Но это преимущество не обусловливалось какими-либо особенностями американской природы, отличавшими ее от человеческой природы вообще, а просто создавалось тем фактом, что более высокая заработная плата и, как следствие ее, более высокий уровень благосостояния и лучшие жизненные условия в большей мере развивали способность приспособлять средства к целям. Короче, тайна нашего успеха на океане (как и всех других наших успехов) заключалась как раз в том самом, что, по словам защитников протекционизма, отрезывает нас от океана* (*Как бы в утешение, что суда наши были прогнаны протекционизмом с океана, профессор Томсон (Политическая экономия, стр. 216) говорит: “Если бы не было оснований для политики, стремящейся сократить иностранную торговлю до минимума, то достаточное основание для нее представляло бы то действие, какое оказывает эта торговля на занятых в ней людей. Бентам думал, что самое худшее употребление, какое только можно сделать из человека, состоит в том, чтобы его повесить; но еще хуже сделать из него обыкновенного матроса. Жизнь и отвага моряка так воспевались в стихах и прозе, и действительное превосходство отдельных лиц этой профессии по временам выделялось настолько резко, что мы забываем о том, что представляет из себя вся масса людей этого класса и каких представителей нашей цивилизации и христианства мы отсылаем в страны в лице наших матросов”. В этом есть доля правды. Но и это зло порождается протекционизмом в более широком смысле этого слова. В самом занятии моряка нет ничего такого, что не дозволяло бы так же хорошо содержать его, так же хорошо оплачивать его труд и так же хорошо обращаться с ним, как со всяким другим ремесленником; нет ничего, что мешало бы ему быть столь же интеллигентным и порядочным. Если же на деле оказывается иное, то только благодаря отеческому вмешательству морского закона в отношения между нанимателем и нанимаемым. Закон наш не заключает в себе никаких особых понуждений к выполнению договоров касательно услуг на суше, и при всяком нарушении договора работником хозяин может предъявлять к нему иск лишь в обычном гражданском порядке. Он не может лишать работника его свободы, пускать в ход насилие и арест или, когда тот бросает работу, силой закона возвращать его к ней. Таким образом личные отношения хозяина и работника являются следствием свободного взаимодействия их интересов. Для занятий, требующих бдительности и трезвости, когда возможны большие потери и опасности из-за неожиданного отказа от работы, хозяин сам должен следить за выбором подходящих работников и должен платить им и обращаться с ними так, чтобы ему не грозила опасность быть покинутым. Но что таким образом предоставляется на суше действию саморегулирующего принципа свободы, то на море стремятся урегулировать, применяя отеческий принцип покровительства. Здесь закон вступается, чтобы побудить к известного рода выполнению договоров, и не только дает хозяину или его доверенному право лишать работника личной свободы и силой или угрозой тюрьмы побуждать к исполнению принятых на себя обязанностей, но предоставляет также хозяину, в случае, если работник бросает судно, право арестовать его, заключить в тюрьму и возвращать назад на судно. В результате, с одной стороны, среди судовладельцев и управляющих в значительной мере уничтожилось побуждение к надлежащему обращению со своими командами, с другой — нравственно принизился характер матросов. Матросы нередко набирались посредством системы, ничем не отличающейся по существу от насильственной вербовки прежнего времени или прямо от похищения людей. Их попросту затаскивали на суда в пьяном виде, а то и вовсе силой, ссылаясь на полученную ими впредь заработную плату или задаток, известные под именем “кровавых денег” (blood-money), смело выдаваемых судовладельцами ввиду их права удерживать у себя на судах рабочих и принуждать их к работе. Власть, вверяемая управляющему судном, от искусства и благоразумия которого зависит жизнь всех, находящихся на этом судне, по необходимости бывает деспотической; но при системе, дающей возможность бесчеловечному капитану набирать команду с такой же или почти с такой же легкостью, как человеколюбивому, злоупотребления этой властью редко могут сдерживаться побуждениями собственного интереса, а вызываются они на каждом шагу уже тем принижением в характере команды, какое порождает сама система. Чтобы исправить это 93 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 94 положение вещей, делались разного рода попытки; но оно может быть улучшено лишь тогда, когда будет вырван корень зла, и матросу предоставлена будет свобода оставлять судно, когда он пожелает, невзирая ни на какие подписанные им контракты и полученные им или за него задатки, — свобода, какой пользуется всякий ремесленник на суше. Теоретически закон одинаково охраняет права договаривающихся сторон, но в практике бедный человек, лишенный связей, никогда не может надлежащим образом опереться на него. Это уж общий недостаток, присущий всем формам покровительства, начиная с патриархального режима и кончая системой охранительных пошлин). Затем, говорят, что к упадку американского судостроения повела замена парусов паром и дерева железом. Но замена эта могла бы повести к упадку американского судостроения не более, чем замена одиночного рея двойным. Речные пароходы впервые построены были у нас; первым пароходом, перешедшим океан из Нью-Йорка в Ливерпуль, был американский, и американцы тридцать лет тому назад поддерживали самое быстрое пароходное сообщение. То же искусство, та же энергия, та же легкость приспособления средств к целям, которые давали возможность нашим мастерам строить деревянные суда, дали бы им возможность продолжать постройку судов, невзирая ни на какие изменения в материале. Будь у нас свободная торговля, и при этой замене дерева железом мы не только не отстали бы от других, но шли бы во главе всех наций. И так было бы даже в том случае, если бы на всем нашем континенте не производилось ни одного фунта железа. В славные годы американского судостроения Дональд Мак-Кей в Бостоне и Вилльям Уэбб в Нью-Йорке получали материал для своих белокрылых судов из лесов, в сущности, от этих городов столь же далеких, как от Клейда, Гумбера или Темзы. Будь наши судостроители столь же свободны, как их английские конкуренты, получать материалы откуда они найдут для себя удобным и выгодным, и они могли бы так же легко строить суда, привозя железо из Англии, как они строили их, привозя кокоры из Флориды, доски из Мэна и северной Каролины и брусья из Орегона. Ирландия не производит ни железа, ни угля, тем не менее Белфаст сделался знаменитым в постройке железных судов; а железо можно перевозить через Атлантический океан почти так же дешево, как через Ирландское море. Но нам не нужно было бы привозить железо из Великобритании, ибо наши железные и каменноугольные залежи обширнее английских, лучше и доступнее для обработки, и перед Революцией мы на самом деле даже вывозили железо в Англию. Не введи мы политику покровительства, и в настоящее время мы были бы первыми производителями железа. Преимущество Великобритании перед нами заключалось только лишь в том, что она бросила подавляющую систему покровительства в то время, когда мы усиливали ее. Это различие в политике повело нас к тому, что британский производитель стал пользоваться преимуществами повсюду в мире, а американский производитель утратил силу и должен был ограничиться своим отечественным рынком. Руда из Испании и Африки, которую для известных целей необходимо примешивать к нашей руде, была обложена тяжелой пошлиной. Огромная пошлина дала возможность крупному союзу производителей стали назначать на сталь монопольные цены. Тяжелая пошлина на медь дала возможность другому союзу продавать американскую медь по высокой цене на отечественном рынке и по низкой цене — для отправки в Великобританию. А чтобы поощрить единственную флагтуховую фабрику, самые флаги на американских судах стали оплачиваться пошлиной в 150 процентов. От кильсона до клота, от проволоки в штагах до латуни на корме — все, что идет на постройку, на оснастку или на снабжение судов, обложено у нас тяжелыми пошлинами. Даже если какое-нибудь американское судно ремонтируется за границей, с него берут пошлины при возвращении домой. Таким путем покровительство подавило промышленность, в которой, при свободной торговле, мы были бы первыми в свете. И вред, который мы причинили себе, был, до известной степени по крайней мере, вредом для всего человечества. Кто может сомневаться, что океанские пароходы в настоящее время были бы и быстрее, и лучше, если бы американские строители имели возможность конкурировать с англичанами? Хотя наши законы о плавании, запрещая перевозку груза или пассажиров между американскими портами иначе, как на судах, построенных в Америке, и затемняют действие покровительства на нашу прибрежную торговлю, тем не менее оно и здесь чувствуется так же сильно, как в нашей океанской торговле. Повышенная стоимость постройки и передвижения 94 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 95 судов, особенно пароходов, не может не подавлять роста нашего каботажа и, вызывая повышение фрахтов, не может не задерживать развития всей нашей промышленности вообще. А как крепнут монополии, благодаря стеснениям торговли, это можно наблюдать хотя бы на том, как открывался простор для вымогательств со стороны железнодорожных синдикатов по мере того, как сказывалось действие покровительства на нашем каботаже. Устроив стачку, наши Тихоокеанские дороги в течение многих лет уплачивали Тихоокеанскому Почтовому Пароходству 85 000 долларов ежемесячно только для того, чтобы оно поддерживало на известной высоте провозную плату с товаров и пассажиров между Нью-Йорком и Сан-Франциско. Понятно, что для железнодорожной стачки было бы невозможно таким образом устранить конкуренцию, если бы торговля между Атлантическим и Тихоокеанским берегами была открыта для иностранных судов. 95 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 96 ГЛАВА XIX ПОКРОВИТЕЛЬСТВО И ЗАРАБОТНАЯ ПЛАТА Мы достаточно далеко проследили влияние покровительственной системы на производство богатства. Обратимся теперь к исследованию ее действия на заработную плату. Это будет уже вопрос о распределении богатства. Обсуждение тарифного вопроса редко заходит далее той точки, который мы теперь достигли, ибо, хотя и много говорится, в Соединенных Штатах — по крайней мере, о действии таможенного покровительства на заработную плату, тем не менее об этом действии обыкновенно лишь заключают по влиянию покровительства на производство богатства. Защитники покровительственной системы заявляют, что система эта повышает заработную плату. Но, пытаясь доказать это, они обращаются лишь к аргументам, в роде рассмотренных нами, будто покровительство увеличивает благоденствие страны в ее целом, и уже отсюда заключают, что оно должно повышать и заработную плату. Другой излюбленный метод американских протекционистов состоит в том, что они придают отрицательное выражение той мысли, будто покровительство повышает заработную плату, и утверждают, что покровительственная система препятствует заработной плате пасть до более низкого уровня других стран. Они признают тем самым, будто покровительство необходимо для того, чтобы вести производство при более высоком уровне заработной платы, и будто, если бы не было покровительства, то вследствие вытеснения отечественных производителей иностранными производство упало бы настолько, что должна была бы пасть и заработная плата 26 . Мы уже рассмотрели положения, на которые опираются при утверждении, будто покровительство повышает (или поддерживает) заработную плату, и признали их несостоятельными. Обратимся теперь к наиболее важной части вопроса и рассмотрим прямо и непосредственно самое это утверждение. Хотя вопрос о заработной плате есть прежде всего вопрос о распределении богатства, но писатели-протекционисты, насколько мне известно, не решаются рассматривать его, как таковой. Фритредеры же обыкновенно останавливаются там, где останавливаются протекционисты. Они ограничиваются лишь доказательством того, что покровительство должно уменьшать производство богатства, и отсюда выводят, толкуя о заработной плате, что покровительство должно уменьшать заработную плату. Для целей спора этого логически достаточно; ибо, раз свободная торговля есть естественная торговля, то и обязанность доказывать свои положения должна лежать на тех лицах, которые стремятся ограничить ее. Но мое намерение заходить несколько далее того, что обыкновенно имеют ввиду в спорах, и я не могу удовольствоваться простым доказательством несостоятельности доводов в пользу покровительства. Истинное предложение может опираться на плохой аргумент, и чтобы увериться вполне в действии покровительства, мы должны проследить его влияние также на распределение, как и на производство богатства. Мнение, будто то, что служит на пользу или во вред целому, должно подобным же образом влиять и на все его части, сплошь и рядом является источником ошибок. Причины, которые увеличивают или уменьшают всю совокупность богатства, нередко производят обратное действие на состояние отдельных классов общества или индивидуумов. Переход с кельпа на соль при добывании соды увеличил производство богатства в Великобритании, но уменьшил доход многих шотландских помещиков. Проведение железных дорог, в огромной мере 26 Вот, например, из Нью-Йоркской Трибуны за время последней президентской компании (1884 г.) образчик тех аргументов в пользу покровительства, которые фабрикуются при выборах на потребу “просвещенных и высокооплачиваемых американских рабочих”: “Все рабочие знают, что труд в других странах не оплачивается так хорошо, как у нас. Но этой разницы не будет, если продукты 50-центового труда Англии, Германии или Канады станут свободно допускаться на наш рынок вместо продуктов нашего 1-долларового труда. А потому наша страна заставляет владельцев 50-центового иноземного труда уплачивать пошлину за право продажи своих товаров на нашем рынке. Эта пошлина называется тарифом. Когда она достигает такой высоты, что уравновешивает разницу в размере заработной платы и ограждает отечественный труд от принижения его до такого уровня, на котором находится труд в других странах, тогда она называется покровительственным тарифом. Такого рода тариф является защитой американской промышленности от конкуренции плохо оплачиваемого труда других стран”. 96 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 97 увеличившее всю совокупность богатства, уничтожило, однако, промышленность многих маленьких сел. Благодаря войнам, уничтожающим народное богатство, составляются огромные состояния. Пожары, наводнения, голод, поражающие общество, могут, однако, оказываться выгодными для индивидуумов, и лица, имеющие подряды или спекулирующие на понижение акций, могут обогащаться благодаря общему застою торговли. А так как люди, живущие своим трудом, во всех странах образуют наибольшую часть населения, то вообще обнаруживается сильная склонность считать вредным для рабочих классов все то, что сокращает совокупный доход страны, хотя бы и к выгоде для отдельных личностей. Не желая, однако, основывать своих заключений на склонностях такого рода, хотя бы и сильных, исследуем непосредственно действие покровительственных тарифов на заработную плату. Все, что влияет на производство богатства, может в то же время влиять и на распределение его. Возможно также, что увеличение или уменьшение в производстве богатства, при известных обстоятельствах, изменяет самую пропорцию распределения. Тем не менее в настоящее время мы можем касаться лишь первого из этих вопросов. Второй вопрос выходит за пределы нашего рассмотрения, и мы можем заняться им, лишь разобравшись предварительно в тенденциях покровительства. Торговля, как мы видели, есть род производства, и все тарифные ограничения торговли клонятся к уменьшению производства богатства. Но покровительственные тарифы ведут к изменению в распределении богатства, налагая тяжесть высоких цен на некоторых граждан и давая чрезмерную прибыль другим. Лица, которые добиваются наложения покровительственных пошлин и предупреждают рабочих о грозящих им бедствиях от отмены их, обыкновенно имеют в виду изменить помощью пошлин распределение богатства в благоприятном для себя смысле. Каким же образом покровительственные тарифы могут влиять тогда на распределение богатства в смысле, благоприятном для рабочих? Прямая цель и следствие покровительственных тарифов состоит в повышении цены товаров. Но люди, которые работают за плату, не бывают продавцами товаров; они бывают продавцами труда. Они продают труд, чтобы иметь возможность покупать товары. Каким же образом повышение в цене товаров может быть благодетельно для них? Я говорю о цене согласно с обычаем сравнивать все ценности с ценностью денег. Но деньги суть лишь посредник обмена и мера сравнительной ценности других предметов. Сами деньги поднимаются и падают в цене сравнительно с другими предметами, варьируя в зависимости от времени и места. В действительности единственную, истинную и конечную норму ценностей представляет из себя труд, и истинной ценностью какого бы то ни было предмета является то количество труда, которое может быть получено за этот предмет при обмене. Стало быть, выражаясь точно, следствием покровительственного тарифа бывает увеличение того количества труда, на которое можно обменивать известные предметы. Следовательно, тариф понижает ценность труда и в то же самое время повышает ценность товаров. Представьте себе тариф, которым бы не допускалась доставка работников, но не устанавливалось бы никаких ограничений для доставки товаров. Разве люди, имевшие товары для продажи, поверили бы когда-нибудь, что этот тариф установлен для их пользы? Однако уверять их в этом было бы так же разумно, как говорить, что тариф на товары устанавливается для пользы тех, кто продает свой труд. Неправда, будто продукты дешевого труда вытесняют собою продукты более дорогого со всякого рынка, на который они получают свободный доступ. Ибо, как мы уже видели, дешевый труд и дешевое производство отнюдь не синонимы, и меновые сделки определяются не абсолютной, а относительной стоимостью производства. Всюду мы можем заметить, что даже в одном и том же занятии плата за труд, продукты которого свободно продаются на одном и том же рынке, бывает, обыкновенно, в больших городах выше, чем в малых, и в одних местностях выше, чем в других. Не подлежит сомнению, что существует постоянное стремление всех видов заработной платы к некоторому общему уровню, и что это стремление возникает из конкуренции. Но эта конкуренция не есть конкуренция товарного рынка, а есть конкуренция рабочего рынка. Различие в заработной плате рабочих, производящих товары, которые свободно продаются на одном и том же рынке, очевидно, может обусловливаться не тем обстоятельством, что сдерживается конкуренция при продаже товаров, а тем обстоятельством, что сдерживается конкуренция рабочих 97 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 98 при отыскании работы. И как изменяется конкуренция между рабочими, смотря по занятию или по месту, так изменяется и заработная плата. В больших городах жизнь дороже, чем в малых, — и более высокая заработная плата в них не привлекательнее более низкой платы в небольших городах; а различия в заработной плате, смотря по местности, очевидно, поддерживаются той инерцией и трением, которые замедляют передвижение народонаселения, или причинами, — физическими или социальными, — производящими различия в напряжении конкуренции на рынке рабочих. Стремление заработной платы к общему уровню проявляется с наибольшей быстротой в одном и том же занятии, потому что перемещение рабочих в этом случае бывает наиболее легким. В одной какой-либо отрасли промышленности никогда не может быть таких различий заработной платы, какие возможны в той же местности между различными отраслями; ибо рабочие одной какой-либо отрасли могут переходить от хозяина к хозяину с несравненно меньшими затруднениями, чем рабочие, меняющие род занятия. По временам мы видим, что один хозяин сокращает заработную плату, и другие следуют его примеру; но это происходит слишком быстро для того, чтобы факты такого рода можно было приписать конкуренции товарного рынка. Это случается в такое время, когда заметна бывает значительная конкуренция на рабочем рынке, и те самые условия, которые дают возможность одному хозяину понизить заработную плату, дают и другим возможность понизить ее. Если бы заработную плату приводила к известному уровню конкуренция товарного рынка, то она никогда не могла бы повыситься в одном заведении или в одной местности, не повысившись в то же время в других, снабжающих тот же рынок; а на самом деле, в то время, когда заработная плата идет на повышение, мы всегда замечаем, что сначала требуют прибавки рабочие в одном каком-нибудь заведении или в одной какой-нибудь местности, а затем, в случае успеха, их примеру следуют рабочие и других заведений или местностей. Если мы станем теперь, сравнивая, переходить от занятия к занятию, то заметим стремление заработной платы к некоторому общему уровню, в силу которого между платой в различных занятиях поддерживается известное отношение. Однако при этом мы заметим также и крупные различия в заработной плате в одном и том же месте и в одно и то же время. Различия эти не совместимы со стремлением заработной платы к одному уровню, а вызываются им, как поднятие воздушного шара и падение камня вызываются действием одной и той же силы. Конкуренция рабочего рынка стремится привести заработную плату во всех занятиях к одному общему уровню; но различия между занятиями (которые можно свести к различиям в привлекательности дела и в его доступности), сдерживая в разной мере конкуренцию рабочих, создают разницу в относительных уровнях заработной платы. Однако, невзирая на эти различия, нормы заработной платы в различных занятиях удерживаются в известном отношении друг к другу стремлением к общему уровню; так что сокращение заработной платы в одном занятии стремится вызвать сокращение в других не через конкуренцию товарного рынка, а через конкуренцию рабочего. Так мебельщики, например, не могли бы получать долго по два доллара в то время, как другие рабочие в занятиях, столь же трудных по изучению и исполнению, получали лишь по одному; ибо высшая заработная плата стала бы в такой мере привлекать рабочих к мебельному делу, что конкуренция усилилась бы и заработная плата пала. Но если бы у мебельщиков был союз, достаточно сильный, чтобы ограничить известной цифрой число новых рабочих, переходящих к их ремеслу, то, понятно, они могли бы по-прежнему получать по два доллара, хотя в других занятиях за подобный труд платили бы уж по одному. И на самом деле, рабочие союзы, сдерживая конкуренцию трудящихся, в значительной мере повышали заработную плату во многих занятиях, создавая даже в одном и том же деле различия в заработной плате между рабочими, принадлежащими к союзу и не принадлежащими ему. Но что ограничивает возможность повышения заработной платы таким путем, так это, очевидно, не свобода продажи товаров, а трудность сдержать конкуренцию рабочих. Не указывают ли эти факты на то, что американскому рабочему надо бояться не продажи на нашем товарном рынке продуктов “дешевого иностранного труда”, а перемещения на наш рынок самого этого труда? При условиях, существующих в большей части цивилизованного мира, минимум заработной платы определяется тем, что экономисты называют “нормой благосостояния”; другими словами, чем беднее та жизнь, с которой свыклись рабочие, тем ниже их заработная плата, и тем сильнее они могут вызывать понижение на том рабочем рынке, на 98 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 99 который они вступают. Что же, в таком случае, должны мы сказать о том “покровительстве американским рабочим”, которое облагает пошлинами товары, под предлогом, что они произведены “нищенским трудом”, и в то же время свободно допускает самих “нищих-рабочих”? Появление продуктов дешевого труда есть нечто весьма отличное от появления дешевого труда. Действие первого будет сказываться на производстве, приводя к увеличению совокупности распределяемого богатства; действие второго будет сказываться на распределении богатства, приводя к уменьшению доли, достающейся рабочему. Мы могли бы допустить свободный ввоз китайских товаров, и это ничуть не повлияло бы на заработную плату; но свободное переселение в нашу страну китайских рабочих, при теперешних условиях, повело бы к понижению заработной платы. Представим себе, в обычных условиях современной цивилизации, одну страну со сравнительно высокой заработной платой и другую — со сравнительно низкой. Поставим теперь в воображении эти страны бок о бок, отделив их лишь стеной, которая не препятствовала бы свободному движению товаров, но задерживала бы движение человеческих существ. Можем ли мы допустить, как того требует теория протекционистов, что страна с высокой заработной платой стала бы лишь ввозить, а страна с низкой — лишь вывозить до тех пор, пока спрос на труд в одной стране не уменьшился бы настолько, что заработная плата пала бы до ее уровня в другой? Допустить это значило бы признать, что одна из наших стран стала бы переправлять товары через стену в другую, ничего не получая в возврат. Ведь ясно, что одна страна стала бы отправлять не более, чем сколько получала бы в возврат, а другая могла бы получать не более, чем сколько отдавала бы в возврат. Между обеими странами наступил бы лишь обмен соответственных произведений их, и, как ранее было указано, этот обмен товаров по своему направлению определялся бы не разницей в заработной плате между двумя странами, не различием между ними в стоимости производства, а лишь разницей в сравнительной стоимости производства различных предметов в каждой из них. Этот обмен предметов совершился бы ко взаимной выгоде этих двух стран, увеличивая количество богатства, получаемого каждой из них. Пусть он разросся бы до огромных размеров, но каким образом мог бы он уменьшить спрос на труд и оказать какое-нибудь влияние в смысле сокращения заработной платы? Изменим теперь предположение и представим такую стену между двумя странами, которая не допускала бы перевозки товаров, оставляя свободным переход для людей. Никакой товар, произведенный в стране низкооплачиваемого труда, не мог бы теперь появиться в другой стране; но воспрепятствовало ли бы это сокращению заработной платы? Очевидно, нет. Хозяева в стране с высокой заработной платой, получив возможность нанимать дешевых рабочих, могли бы живо понизить заработную плату. То, что мы можем таким образом видеть при помощи воображения, вполне согласуется с тем, что мы видим в действительности. Несмотря на высокие пошлины, не допускающие привоза товаров под предлогом покровительства американскому труду, американские рабочие во всех производствах принуждены организоваться для собственной защиты путем ограничения конкуренции на рабочем рынке. Наш покровительственный тариф на товары повышает цену товаров, а если повышалась заработная плата, то только лишь благодаря рабочим союзам и организациям вроде “Рыцарей Труда”. Уничтожьте эти организации в захватываемых ими отраслях производства, и никакой тариф не удержит заработной платы на ее теперешней высоте. Система, действительно направленная к ограждению рабочих от конкуренции дешевого труда, не только запрещала бы привоз в страну законтрактованных рабочих, но запрещала бы также въезд в страну рабочим, не избавленным от необходимости конкурировать из-за куска хлеба или не желающим присоединиться к какому-либо рабочему союзу и подчиняться его предписаниям. И если бы при такой системе налагались какие-либо пошлины на товары, то налагались предпочтительно на те товары, которые можно производить с небольшим капиталом, а не на товары, которые требуют производства у крупных размерах, — другими словами, посредством этих пошлин стремились бы оказать покровительство тем производствам, которые рабочие легко могут вести самостоятельно, а не производством, в которых простые рабочие никогда не могут питать надежды сделаться своими собственными хозяевами. Наш тариф, как и все вообще покровительственные тарифы, не стремится ни к чему подобному. Он ограждает от конкуренции хозяев-производителей, нимало не пытаясь оградить от 99 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 100 конкуренции тех людей, которые волей-неволей продают им свой труд. И отрасли производства, которым он стремится покровительствовать, суть именно те отрасли, в которых простой рабочий или даже рабочий с маленьким капиталом является совершенно беспомощным; которых нельзя вести без обширных зданий, дорогих машин, крупных капиталов, или которыми предполагается владение ценными естественными удобствами. Очевидно, цель покровительственного тарифа состоит в том, чтобы уменьшить конкуренцию при продаже товаров, а отнюдь не при продаже труда. Оставляя в стороне особые и исключительные случаи, о которых будет речь впереди, тариф на товары никогда не может приносить пользу тем, кто имеет для продажи труд, а не товары. И нет в нашем тарифе ни малейших намеков на то, чтобы он стремился понудить тех предпринимателей, которым он благодетельствует, делиться прибылями со своими рабочими. Оказывая этим предпринимателям покровительство на товарном рынке, он предоставляет им полную свободу на рабочем рынке, и чтобы так или иначе оградить себя, где нужно, рабочие принуждены устраивать союзы. Я не говорю того, что другой какой-нибудь тариф мог бы поднять заработную плату. Я лишь отмечаю, что наш тариф не выказывает ни малейшего стремления к этому, что вся суть и вся цель покровительства состоит в ограждении не продавцов, а покупателей труда, в поддержании не заработной платы, а прибыли. Те самые люди, которые во всеуслышание исповедывают свою готовность оказывать покровительство американскому труду путем повышения цен на продаваемые ими товары, на виду у всех стараются нанимать рабочих сколь возможно дешевле и жестоко противятся всякой организации рабочих с целью поднятия заработной платы. Самые вопиющие мольбы “о покровительстве американскому труду” исходят обыкновенно из газет, находящихся под запрещением наборщицких союзов; из среды каменноугольных и железных царьков, которые, получая из-за границы оптом “нищенский труд”, горячо борются против всякого усилия своих рабочих добиться сколько-нибудь благопристойной заработной платы, и из среды фабрикантов, признающих за собой право распоряжаться голосами своих рабочих. Дух покровительства в своем истинном выражении есть отрицание прав труда. Это настолько очевидно, что едва ли нуждается в пояснениях, тем не менее есть один случай, в котором эта истина так сильно бросается в глаза, что я не в силах удержаться, чтобы не привести его. Есть один род труда, в котором капитал не дает преимущества, род труда, который с глубокой древности считался за наиболее соответствующий истинному величию и славе всякой страны, — труд автора, труд тяжелый сам по себе, требующий продолжительной подготовки и в огромном большинстве случаев дающий самое скудное денежное вознаграждение. Какое же покровительство оказывало этому роду труда протекционистское большинство, с давнего времени господствующее в конгрессе? В то время, как американские издатели книг, — капиталистыпредприниматели, выпускающие их на рынок, — заботливо ограждались от иностранной конкуренции, американские авторы не только ограждались от конкуренции иностранных авторов, но принуждены еще были конкурировать с трудом, за который ровно ничего не платится. Они, правда, не требовали покровительства; они требовали лишь простой справедливости, — но и в ней им постоянно отказывали. Книги, печатанные за границей, обложены высокой покровительственной пошлиной; в почтовых конторах содержится целый штат таможенных досмотрщиков, и американец, без оплаты пошлиной, не может получить из-за границы книги даже в подарок от своего друга 27 . Но все это не представляет из себя покровительства американским авторам, которые суть просто работники, но является покровительством издателям, то есть капиталистам. И этим капиталистам, пользующимся при продаже своих изданий таким 27 Хотя в Соединенных Штатах ежегодно собирается огромная сумма на дело распространения Библии между язычниками в чужих странах, тем не менее для покровительства отечественным издателям св. Писания мы облагаем высокой пошлиной Библии, ввозимые в нашу страну. С недавнего времени стали раздаваться жалобы на контрабандную перевозку Библий через нашу северную границу, что, без сомнения, понудило наших таможенных чиновников усилить свою бдительность; и вот, согласно официальному уведомлению, нижеследующие предметы, конфискованные за нарушение таможенных постановлений Соединенных Штатов, продавались с аукционного торга в здании Детройтской таможни в субботу 6 февраля 1886 года, в 12 часов пополудни: 1 серебряный прибор, 3 бутылки водки, 9 аршин барашка, 1 шелковая накидка, 7 книг, 1 шаль, 1 тюленья шуба, 4 четок, 1 шерстяная рубаха, 2 пары женских полуперчаток, 1 пара чулок, 1 бутылка джина, 1 Библия. 100 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 101 заботливым покровительством, позволено вызывать американских авторов на конкуренцию с краденым трудом. Конгресс, из года в год поддерживавший тяжелый тариф под благовидным предлогом покровительства американскому труду, постоянно отказывался исполнить акт простой справедливости и признать право международной обстановки, которое удерживало бы американских издателей от похищения труда иностранных авторов, и давало бы возможность американским авторам не только держаться на равной ноге с иностранными авторами у себя дома, но и получать плату за свои книги при их перепечатке за границей. Право международной литературной собственности, которого требует и наша честь, и наши нравственные понятия, и наш патриотизм, всегда отвергалось из-за протекционизма 28 . Может ли что-нибудь с большей ясностью доказывать, что истинным побуждением к покровительству всегда является прибыль предпринимателей-капиталистов, а не благо рабочих? Что подумали бы о члене конгресса, который предложил бы, в качестве меры для поднятия благосостояния рабочих, разделить излишек казначейства между двумя или тремя железнодорожными царьками, и затем с важностью доказывал бы, что поступить так — значило бы поднять заработную плату во всех занятиях? Железнодорожные царьки, почувствовав себя разбогатевшими, сразу, мол, повысили бы заработную плату у своих служащих, а это повело бы к поднятию заработной платы на всех железных дорогах, а потом и во всех занятиях... А ведь как раз такого рода допущение делают, утверждая, будто покровительственные пошлины на товары повышают заработную плату. Уверяют, что покровительственная система повышает заработную плату трудящихся, всех трудящихся вообще. Отнюдь не довольствуются уверением, что при ней повышается заработная плата в тех отдельных отраслях промышленности, которые бывают ограждены тарифом. Ограничиться лишь этим уверением значило бы признать, что блага покровительства распределяются пристрастно, а это всегда склонны отрицать его защитники. Протекционисты всюду настаивают, что блага покровительства чувствуются во всех отраслях промышленности, и даже заработная плата сельскохозяйственных рабочих (т.е. в промышленности, которая в Соединенных Штатах не пользуется и не может пользоваться содействием тарифа) приводится в пример благодетельного влияния покровительственной системы. Задерживая ввоз известных товаров и через это повышая на них цену внутри страны, покровительственная система стремится дать отечественным производителям этих товаров возможность получать большую прибыль. Только лишь достигая этой цели и по мере достижения ее, покровительственная система может оказывать какое-либо поощряющее действие, и лишь отсюда может быть выводимо ее влияние на заработную плату. Нами было уже доказано, что покровительственная система не может, иначе как временно, повышать прибыль производителей, только лишь как производителей; но не говоря об этом доказательстве, ясно, что утверждение, будто покровительство повышает заработную плату, опирается на два допущения: 1) что повышение прибыли предпринимателей означает повышение в заработной плате их рабочих, и 2) что повышение заработной платы в покровительствуемых занятиях ведет к повышению заработной платы во всех занятиях. А эти допущения достаточно только сформулировать, чтобы признать нелепыми. Может ли кто-нибудь на самом деле верить, чтобы хозяин, начав получать большую прибыль, стал бы из-за этого увеличивать плату своим рабочим? Не так давно я ехал по конке в Бруклине и разговаривал с кучером. Он с горечью и отчаянием говорил мне о своем продолжительном тяжелом труде и низкой заработной плате; говорил, что он прикован к этому вагону; что он худший раб, чем те лошади, которыми он правит, и что, превратясь в живую машину, он все же едва в состоянии содержать свою жену и детей, ничего не откладывая на черный день. Я сказал ему: “А что, если бы Дума дозволила компании повысить цену на проезд с пяти на шесть центов и таким образом дала возможность увеличить плату кучерам и кондукторам?” кучер, окинув меня быстрым взглядом, воскликнул: “И они стали бы платить нам больше потому, что стали больше получать! Да вы могли бы повысить цену на проезд до шести или 28 Единственным исключением в ряду протекционистов является Гораций Грили, защищающий право международной литературной собственности. 101 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 102 шестидесяти центов, и они все же не стали бы нам платить ни на грош больше. Сколько бы они не получали, а мы не будем получать больше до тех пор, пока будут находиться сотни людей, готовых и желающих занять наши места. Компания стала бы лишь выдавать более высокий дивиденд или раздувать свой основной капитал, но отнюдь не повысила бы нашей заработной платы”. Разве не прав был кучер? Покупатели труда, подобно всем другим покупателям, платят не то, что они могут заплатить, а то, что они принуждены платить. Бывают, правда, случайные исключения; но эти исключения относятся к разряду благотворительности, которой избегают в своих делах заправские дельцы, отводя ей особое место. Повысите ли вы прибыль общества конно-железных дорог или прибыль какого-либо фабриканта, ни общество это, ни фабрикант не станут оттого платить дороже своим служащим и рабочим. Хозяева никогда не видят в повышении их прибыли основания для повышения заработной платы своих рабочих, хотя они нередко указывают на упадок прибыли, как на причину сокращения заработной платы. Но в этом случае мы имеем дело с оправданием, а не с причиной. Истинной же причиной бывает то обстоятельство, что вследствие застоя, понижающего прибыль, увеличивается конкуренция из-за работы. Оправдания такого рода пускаются в ход только тогда, когда хозяева сознают, что если они сократят заработную плату, то рабочие принуждены будут подчиниться их решению, ибо в случае надобности к их услугам найдется много других рабочих. И лишь тогда, когда рабочим союзом удается сдержать эту конкуренцию между рабочими, оказывается возможным поднять заработную плату. После моего разговора с кучером служащие на конножелезных дорогах в Нью-Йорке и Бруклине примкнули к организации Рыцарей Труда, и при поддержке этого общества добились некоторого повышения своей платы и сокращения рабочих часов, — чего никогда не делало для них никакое повышение прибылей компании. Как бы ни увеличивали покровительственные пошлины прибыль хозяев, а на повышение заработной платы они могут оказывать влияние лишь в тех случаях, когда будут изменять условия конкуренции, давая рабочим возможность требовать себе повышения заработной платы. Такие случаи бывают, но и тут покровительственные пошлины влияют в указанном смысле лишь на небольшом пространстве и в течение короткого времени. Вводя пошлину, увеличивающую спрос на известные отечественные произведения и внезапно вызывающую спрос на тот или другой труд искусного типа, конечно, можно повысить временно плату за этот труд; но размер этого повышения и продолжительность его будут определяться лишь трудностью выписать искусных рабочих из других стран или научить требуемому искусству новых рабочих. Однако такое повышение, в какой бы то ни было промышленности, может коснуться лишь немногих рабочих особого искусства, да и те будут в состоянии удержать его за собой лишь при помощи союзов, ограничивающих приток новых рабочих к их занятию. Мне думается, что на самом деле немного оказалось бы случаев, когда такое повышение заработной платы достигнуто было даже теми немногочисленными рабочими особого искусства, которые нелегко могут быть замещены другими; и еще менее оказалось бы случаев, — если вообще оказались бы таковые, — когда, вследствие трудности доставки рабочих из-за границы или обучения новых на месте оно могло сохраниться надолго. Что касается огромной массы людей, занятых в покровительствуемых отраслях промышленности, то их труд едва ли может быть назван трудом искусного типа. Большая часть их труда может быть выполняема простыми чернорабочими, и значительная часть его не требует даже физической силы взрослого человека, ибо состоит из простого ухода за машинами или манипуляций, которые могут быть изучены мальчиками и девочками в несколько недель, в несколько дней или даже в несколько часов. Весь этот труд, составляющий огромную часть труда, занятого в наиболее охраняемых производствах, не испытывает на себе никакого влияния тарифа, в смысле повышения платы вышеуказанным путем. Если бы даже он и испытывал его, то все же это влияние утрачивалось бы настолько быстро, что едва ли имело бы смысл говорить о его результатах. Ибо всякое повышение заработной платы такого рода сразу уравновешивалось бы наплывом рабочих от других загятий. Не надо упускать при этом из виду и того обстоятельства, что следствием “поощрения” какой-либо отрасли промышленности посредством пошлин обязательно бывает расстройство других отраслей и затем неизбежное движение рабочих от расстроенных отраслей к покровительствуемой. 102 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 103 Нельзя было бы поднять заработной платы и тогда, когда те блага, которые тариф стремится дать хозяевам-производителям, передавались бы непосредственно рабочим. Если бы, вместо законов, стремящихся увеличивать прибыль хозяев-производителей в известных отраслях промышленности, мы ввели законы, в такой же мере увеличивающие плату рабочих, то усилившаяся, благодаря прибавке к заработной плате, конкуренция вскоре сократила бы заработную плату вместе с прибавкой до того же размера, на каком она стояла бы без этой прибавки. В результате получалось бы то же, что имело место в Англии в начале этого столетия, когда пытались улучшить жалкую жизнь земледельческих рабочих посредством “пожалований в подмогу заработной плате” из приходских сумм. Как раз в той мере, в какой выдавались эти пожалования, падала и заработная плата, назначаемая помещиками. Кучер на конке был прав. Ничто не могло бы повысить его платы, ничто не уменьшило бы конкуренцию людей, готовых заступить его место за ту плату, которую он получает. Если бы мы устроили так, что каждый кучер стал получать из общественных сумм ежедневно по одному доллару прибавки, то в результате оказалось бы просто то, что люди, готовые занять места кучеров за теперешнюю плату, были бы готовы занять эти места за плату на один доллар низшую. Если бы мы стали выдавать каждому кучеру по два доллара в день, то для обществ оказалось бы возможным держать кучеров, вовсе не платя им жалованья, все равно как держат прислугу в ресторанах, давая ей по обычаю стол и не только не платя или почти не платя жалованья, а даже, в некоторых случаях, получая еще с нее же за места. Было бы нелепо воображать, будто повышение прибыли в огражденных тарифом производствах может вести к повышению заработной платы в тех же производствах; но еще нелепее было бы думать, будто такое повышение заработной платы в огражденных производствах могло повести к повышению заработной платы во всех производствах. Утверждать это было бы то же, что утверждать, будто, запрудив реку, можно было бы поднять уровень воды в заливе, в который она изливается, и затем в океане, часть которого составляет этот залив. Заработная плата, подобно воде, стремится к некоторому общему уровню, и если ее не поднять в самых низших и наиболее распространенных занятиях, то ее нельзя поднять ни в одном занятии иначе, как отгородивши его стеной от конкуренции. Общий размер заработной платы в каждой стране, очевидно, определяется размером ее в тех занятиях, которые требуют наименьшего специального искусства, и к которым всего легче могут обращаться люди, не имеющие ничего, кроме своего труда. Так как занятия эти захватывают большую часть рабочих, то они образуют основу промышленной организации и являются для других занятий тем же, чем является океан для своих заливов. Размер заработной платы в других занятиях может быть поднят выше размера, преобладающего в низших, только лишь в том случае, когда эти другие занятия бывают ограждены от наплыва рабочих большим риском и неопределенностью, с какими они связаны, более высоким искусством, образованием или способностями, каких они требуют, или путем воздействия рабочих союзов. И чтобы достигнуть мало-мальски общего повышения заработной платы или даже повышения заработной платы в каком-либо занятии, открытом для всех, необходимо было бы повысить заработную плату в более низких и распространенных занятиях. Другими словами, — возвращаясь к прежнему сравнению, — повысить уровень воды в нашей реке и заливе можно было бы лишь поднявши уровень воды в океане, с которым они сообщаются. Одного признания этого общего принципа, помимо всяких других доказательств, достаточно для убеждения в том, что пошлины на ввозимые товары никоим образом не могут повышать общего размера заработной платы. Ибо ввозные пошлины могут “покровительствовать” лишь рабочим известной специальности, которых недостаточно для покрытия спроса страны. Число же этих рабочих может быть лишь частью всего числа рабочих, занятых как производством товаров, которые идут на покрытие внутреннего спроса и для вывоза за границу, так и производством тех работ, которые по необходимости выполняются на месте. Каковы бы ни были размеры и форма плавающей ледяной глыбы, а ее масса, находящаяся над водой, всегда будет гораздо меньше массы, находящейся под водой. Таким же образом, каковы бы ни были условия страны и особенности ее промышленности, а та часть труда, которая расходуется в занятиях, допускающих “покровительство” ввозными пошлинами, всегда будет небольшой сравнительно с той частью, которая расходуется в занятиях, не допускающих покровительства. В 103 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 104 Соединенных Штатах, где покровительственная система доведена до своего крайнего выражения в покровительствуемых отраслях промышленности, — как то обнаруживается из данных народной переписи, расходуется не более одной двадцатой всего труда нации. В Соединенных Штатах, как и всюду на свете, самыми низшими и наиболее распространенными занятиями являются те, в которых люди прилагают свой труд непосредственно к природе; наиболее же важное из них есть земледелие. С какой быстротой повышение заработной платы в этих занятиях может вести к повышению заработной платы во всех занятиях, показывает пример прежней Калифорнии и затем Австралии. Случись в Калифорнии так, что вследствие каких-либо причин увеличился бы спрос на поваров, плотников и маляров, и повышение заработной платы в этих занятиях, вызвав приток рабочих из других занятий, вскоре было бы замедлено и затем нейтрализовано. Но при открытии золотых россыпей, когда в огромной мере поднялась заработная плата чернорабочих, повысилась заработная плата и во всех занятиях. Самая разница в заработной плате между Соединенными Штатами и европейскими странами служит пояснением этого принципа. В колониальный период наше истории, когда у нас не было еще никакого покровительственного тарифа, обычная заработная плата была у нас выше, чем в Европе. Причина этого понятна. Земля у нас была доступна и рабочий мог легко заняться ею самостоятельно; чрез это размер заработной платы в земледелии поддерживался на более высоком уровне, а потому был выше и общий размер заработной платы. Этот более легкий доступ к земле сохранялся у нас с того времени вплоть до наших дней, и вследствие более высокого размера заработной платы в земледелии поддерживался на более высоком уровне и общий размер заработной платы. Чтобы поднять общий уровень заработной платы в Соединенных Штатах, необходимо было бы повысить заработную плату в земледелии; но наш тариф не повышал и не может повышать даже цены земледельческих продуктов, которые составляют предмет нашего вывоза, а не ввоза. Но допустим, что мы были бы страной ввозящей, а не вывозящей хлеб, и что мы имели бы, в отношении пригодной земли, столь же плотное народонаселение, как Великобритания. И все же покровительственный тариф на земледельческие произведения не мог бы повышать заработной платы в земледелии и тем более в тех занятиях, которые сделались бы тогда наиболее распространенными. В этом мы можем убедиться на действии хлебных законов в Великобритании, благодаря которым увеличивалась не заработная плата земледельческих рабочих, даже не прибыль арендаторов, а лишь рента помещиков. И даже если бы при условиях, о которых я говорю, разграничение между землевладельцами, арендаторами и рабочими не зашло у нас так далеко, как в Великобритании, то все же разного рода благодеяния для крестьянина не стремились бы нисколько повысить заработную плату, ибо они доставались бы крестьянину, не как работнику, а как собственнику земли или капитала. Мы видим, таким образом, из теории, что покровительственная система не может повышать заработной платы. Что она и на самом деле не повышает ее, в этом окончательно убеждают нас факты. Эта истина оправдывалась в Испании, во Франции, в Мексике, в Англии, во время господства там покровительственной системы, и всюду на свете, где только пытались следовать политике покровительства. В странах, где рабочие классы имеют мало политического влияния или вовсе не имеют его, никому и в голову не приходит уверять, будто покровительственная система ведет к повышению заработной платы. Такие нелепые уверения делаются лишь в странах, подобных Соединенным Штатам, где волей-неволей приходится заискивать внимания рабочих классов. И здесь несостоятельность покровительственной системы в деле поднятия заработной платы доказывается самыми очевидными фактами. Заработная плата в Соединенных Штатах выше, чем в других странах, но не вследствие покровительственной системы, а вследствие того, что у нас много было свободных земель, пригодных для заселения. Заработная плата у нас была выше, чем в Европе, еще в то время, когда мы не знали никаких тарифов, а труд тогда оплачивался у нас, в сравнении с своей производительностью гораздо дороже, чем теперь, после многих лет покровительства. И невзирая на нашу преданность покровительственной системе, а протекционисты уже по меньшей мере двадцать четыре года делали с нами все, что им заблагорассуживалось, — положение рабочих классов в Соединенных Штатах все это время медленно и постоянно ухудшалось, приближаясь к 104 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 105 тому, в каком находится “рабочий-нищий” в Европе. Отсюда не следует, чтобы это происходило вследствие покровительства, но покровительство, во всяком случае, было бессильно предотвратить зло. Вопрос о том, была ли покровительственная система в Соединенных Штатах благодеянием для рабочих классов, или нет, может быть решен помимо обращения к таблицам в цифрами, разобрать и проверить которые может лишь сведущий человек. Факты, дающие ответ на этот вопрос, на виду у всех. Всякий знает, что люди, которым дана власть облагать пошлинами американский народ “для покровительства американской промышленности”, стараются платить своим служащим сколь возможно дешевле и не колеблясь выписывают из-за границы тех самых рабочих, против произведений которых поддерживается тариф. Всем известно, что заработная плата в покровительствуемых отраслях промышленности во всяком случае бывает ниже, чем в непокровительствуемых, и что именно в покровительствуемых отраслях промышленности, хотя в них занято не больше одной двадцатой всего рабочего населения, всего более бывает стачек, прижимок и попыток к сокращению заработной платы. В заботливо огражденной промышленности Массачусетса, по словам официального донесения, рабочие не могут существовать, не пользуясь трудом своих жен и детей. В заботливо огражденной промышленности Нью-Йорка значительную часть “покровительствуемых” рабочих составляют дети, родители которых, из-за нужды, находят для них занятия, скрывая их возраст, чтобы обойти закон о работе малолетних. В заботливо огражденной промышленности Пенсильвании рабочие, ради которых, по нашим словам, поддерживается высокий тариф, работают из-за шестидесяти пяти центов в день, и полунагие женщины поддерживают огонь в плавильных печах. И всюду в стране хозяйские лавки, казармы и харчевни, хозяйские шпионы, доносчики и всякого рода и типа угнетение и унижение рабочих являются достоянием по преимуществу покровительствуемых отраслей промышленности. Большее принижение и обременение трудящихся в покровительствуемых отраслях промышленности, сравнительно с непокровительствуемыми, отчасти объясняются тем фактом, что по преимуществу хозяева покровительствуемых предприятий выписывали для себя “иностранных рабочих-нищих”; но в неокторой мере они во всяком случае обусловливаются и теми более значительными колебаниями, которым подвержены покровительствуемые отрасли промышленности. Из-за разобщенности с иностранными рынками всякий недостаток в товарах, производимых ими, не может быстро покрываться ввозом, а излишек — облегчаться вывозом; и потому в этих отраслях по большей части замечается либо лихорадочная деятельность, либо полный застой. А резкие колебания такого рода в конце концов доводят рабочих до состояния полной зависимости, если только не до поденщины, и сбивают заработную плату ниже общего уровня. Тем не менее, каковы бы ни были причины, а факт остается фактом, что покровительственная система так далека от стремления к повышению заработной платы в покровительствуемых отраслях промышленности, что если бы заработная плата в них не удерживалась на известной высоте, вследствие уровня ее в непокровительствуемых, то капиталисты, поместившие свои капиталы в покровительствуемые отрасли, вскоре стали бы “пользоваться” даже более дешевым трудом, чем теперь. 105 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 106 ГЛАВА ХХ ОТМЕНА ПОКРОВИТЕЛЬСТВА Наше исследование в достаточной мере показало все ничтожество и нелепость покровительственной системы. Теперь на остается только рассмотреть один довод, который всегда выставляется в пользу покровительства, когда не оказывается для него других оправданий. Довод этот заключается в том, будто было бы несправедливо и жестоко сразу отменить покровительственные пошлины, ибо лишь опираясь на покровительственный тариф, вкладывались в известные дела капиталы и организовалась промышленность. Что сокращение покровительственных пошлин, ввиду этого, должно совершаться постепенно и медленно, — признается и проповедуется даже людьми, которые вообще являются самыми сильными противниками покровительства. Тем не менее довод этот не выдерживает критики. Если покровительство несправедливо, если оно есть нарушение равенства прав, дающее некоторым гражданам власть облагать налогами других граждан, то в таком случае все, кроме его полной и немедленной отмены, будет лишь продолжением несправедливости. Никто не может приобрести законного права обижать других; никто не может предъявлять прав собственности на привилегию. Допускать, что привилегии, опирающиеся на законодательный акт, не могут быть во всякое время уничтожены законодательным актом, значит отдавать себя во власть той нелепой доктрины, которая доведена до чудовищных размеров Великобритании. Там прямо утверждают, что синекуры не могут быть уничтожены без выкупа их у владельцев и что наследственная передача привилегии жить на чужой счет есть священное право индивидуума. Истинная доктрина выражена в нашей Декларации независимости, и мы не должны ни на йоту отступать от нее. Она признает, что люди одарены Творцом равными, неотчуждаемыми правами, и что всякий закон или учреждение, отрицающие или уничтожающие это естественное равенство, могут быть во всякое время изменены или уничтожены. И едва ли можно теперь дать более полезный урок капиталистам всюду на свете, как показавши им, что лишь справедливость есть основа надежного помещения капитала, и что человек, который ведет промышленное дело, опираясь на невежество или порабощение народа, ведет это дело на свой страх и риск. Сверх того, лишь одна безотлагательная отмена покровительства дала бы возможность встать в надлежащие отношения к ныне покровительствуемым отраслям промышленности. При постепенной отмене его подымались бы те же свалки в погоне за милостями правительства, то же взяточничество и кумовство, какие обнаруживаются при всякой перемене тарифа, и в этом случае более сильные оберегали бы свои интересы, проваливая более слабых. Но мало того, что при постепенной отмене покровительства продолжались бы некоторое время, хотя и в меньшей степени, опустошения, потери и несправедливости, неотделимые от него; при такой отмене все время поддерживались бы также необеспеченность вложения и угнетенное состояние промышленности из-за предварения наступающих перемен и неизвестности в отношении их. При одновременной же отмене покровительства, потрясение, как бы оно ни было сильно, завершилось бы быстро, и торговля с промышленностью сразу могли бы встать на твердую почву. Даже следуя той теории, будто отмена покровительства неминуемо должна повести к временному бедствию, все же пришлось бы предпочесть одновременную отмену постепенной, как ампутацию разом предпочитают ампутации по частям. Что же касается рабочих классов, — тех классов, о которых люди, оплакивающие внезапные перемены, всего более, по их словам, заботятся, — то для них разница эта была бы еще заметнее. Для более бедных классов всегда бывает относительно выгоднее, чтобы всякая перемена, влекущая за собой бедствие, совершалась по возможности разом; ибо следствием остановок бывает только то, что более богатые классы находят возможность избавиться от потерь на счет более бедных. Если для страны наступают какие-либо потери от наводнения, огня, нашествия, эпидемии или от коммерческого потрясения, то потери эти всегда обходятся тем легче для бедных и тем тяжелее для богатых, чем короче то время, в какое они завершаются. Если в какой-либо стране медленно падают в цене деньги, то их обыкновенно сбывают на руки людей, всего менее способных к 106 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 107 самозащите; цена на товары повышается с расчетом на падение курса, тогда как цена труда остается почти без перемен; капиталисты забирают ссуды и спекулируют на повышающихся ценах, и потери в конце концов ложатся с большей тяжестью на бедных, чем на богатых. Таким же образом, если упавшие в цене деньги начинают медленно возвращаться к al-pari, то цена на труд падает при этом с большей быстротой, чем цена на товары; капиталисты направляют все свои силы к тому, чтобы покрыть свои долговые обязательства обесцененными деньгами, и люди, имеющие наибольшие средства, обыкновенно оказываются наиболее способными избегать потерь и получать прибыль при спекуляции, сопутствующей улучшению курса. Но чем быстрее, внезапней совершается любое изменение в ценности денег, тем равномернее отзывается оно на состоянии богатого и бедного. То же бывает и при распределении общественных тягостей. Всегда является желательным в интересе более бедных классов, чтобы всякий мало-мальски значительный общественный расход покрывался сразу, а не растягивался на несколько лет при посредстве государственного кредита. Будь, например, наши расходы в Гражданскую войну покрыты из налогов, собранных в то время, и они по преимуществу пали бы на богатых. Но при помощи государственного кредита, — изобретения, как бы нарочно придуманного в дополнение к косвенным налогам, — дело было устроено иначе. При помощи кредита заменено было не время покрытия наших военных расходов, настоящее — будущим, как утверждают некоторые. Это имело бы место лишь в том случае, если бы средства для ведения войны были заняты нами на стороне, — чего на деле не было. Заменен был один источник покрытия расходов на войну другим. Расходы эти стали покрываться не из налогов, падающих на граждан пропорционально их богатству, а из налогов, падающих на граждан пропорционально их потреблению, т.е. падающих на бедных с несравненно большей тяжестью, чем на богатых. Было ли у богатых достаточно патриотизма, чтобы поддерживать войну, конечно, требовавшую от них жертв, более соразмерных с жертвами бедняков, доставляющих наибольшее количество “пушечного мяса”, это — другой вопрос; но остается несомненным, что распределение военных налогов на несколько лет не только увеличило во много раз наши расходы на войну, но послужило к выгоде богатых и невыгоде рабочих классов. Если бы отмена покровительственной системы, как предсказывают протекционисты, повела к расстройству торговли и промышленности, то все же было бы в интересе каждого и особенно людей рабочих, чтобы реформа эта совершилась быстро и решительно. Если бы возврат к естественным условиям торговой промышленной деятельности должен был временно лишить трудящихся работы, то все же было бы в интересе трудящихся, чтобы они лишились работы один раз и затем все пошло своим порядком; ибо для них было бы тяжелее, если бы такого рода потери работы продолжались в течение целого ряда лет, все время оказывая гнетущее влияние на рабочий рынок. При остром, но коротком промышленном расстройстве для облегчения бедствия можно было бы без всяких вредных последствий обратиться к государственной казне, тогда как всякая попытка такой помощи в случае менее общего, но более продолжительного расстройства, неизбежно повела бы к образованию целой армии профессиональных нищих. Но на самом деле все толки о торговом потрясении и коммерческом расстройстве, якобы долженствующем последовать за отменой покровительственного тарифа, столь же неосновательны, как та басня, которой южные рабовладельцы во время войны пытались удержать от побега своих рабов: будто северяне продадут их на остров Кубу; — столь же неосновательны, как предсказания ораторов республиканской партии, будто избрание демократического президента поведет к финансовым осложнениям и замешательству в делах. Опасения, в сущности, скрывающиеся за всеми этими толками о несчастных последствиях внезапной отмены покровительства прекрасно иллюстрируются разговором, который имел, не так давно, один мой друг с каким-то крупным фабрикантом. Фабрикант этот, член синдиката, подавляющего внутреннюю конкуренцию, в добавление к тарифу, которым подавляется внешняя, восставал против всяких изменений в тарифе и распространялся о бедствиях, какие навлекла бы на нашу страну свободная торговля. “Да, — заметил мой друг, который внимательно слушал его с сочувственным видом, — мне кажется, что если бы тариф был отменен, то вам пришлось бы остановить свои фабрики”. “Ну нет, — возразил фабрикант, — не больно-то. Мы могли бы продолжать дело и при свободной торговле, только тогда мы не могли бы получать тех же барышей”. 107 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 108 Та мысль, будто при отмене покровительства наши фабрики будут остановлены, наши железоделательные заводы закрыты и наши каменноугольные копи брошены, столь же забавна, как шуточка о хвосте, “который машет собакой”. Откуда явились бы к нам товары, чтобы таким образом наводнять наш рынок, и чем бы мы стали расплачиваться за них? Ведь не хватило бы всех производительных сил Европы для выработки их и судов для перевозки, не говоря уже о том действии цены в Европе, какое оказал бы спрос шестидесяти миллионов человек, потребляющих относительно более, чем какой-либо другой народ в свете. А так как другие страны не стали бы наводнять нас продуктами своего труда, не требуя в возврат продуктов нашего труда, то ясно, что всякое увеличение нашего ввоза, из-за отмены покровительственного тарифа, всегда сопровождалось бы соответственным увеличением вывоза. В сущности, реформа эта была бы благодетельна не только для нашей промышленности вообще, — а четыре пятых ее, по меньшей мере, не знают конкуренции иностранного товара, — но была бы благодетельна даже для “покровительствуемых” отраслей. Там, где господствуют монополии, была бы сокращена прибыль; там, где из-за тарифа применяются устарелые машины и отсталые способы производства, были бы заведены новые машины и усвоены лучшие методы. Наибольшая часть нашей мануфактурной промышленности оказалась бы в выигрыше; ибо последовавшее за отменой тарифа падение цен было бы более уравновешено сокращением в стоимости материалов. А при более низкой стоимости производства оказались бы открытыми для нас иностранные рынки, на которых не могут теперь появиться наши фабриканты. Если какиелибо отрасли промышленности и были при этом уничтожены, то только лишь те, которые ведутся в настоящее время в убыток для всей нации. Могучий толчок, который был бы дан производству богатства при этой отмене торговых стеснений, почувствовался бы во всех направлениях. Вместо упадка наступило бы оживление промышленности. Синдикаты были бы уничтожены; и прибыль, там, где она теперь чрезмерно высока, была ба понижена до надлежащего уровня; но производство было бы поставлено в более здоровые условия и стало бы совершаться с большей энергией. Американские фабриканты начали бы находить сбыт повсюду на свете, американские суда снова показались бы в океанах. На Делаваре застучали бы, как на Клейде, молотки каменщиков, и Соединенные Штаты быстро заняли бы в промышленном и торговом мире то первое место, на какое дает им право их народонаселение и естественные богатства, но которое занято теперь Англией; наше законодательство и администрация освободились бы от великой причины развращения, и сделались бы более легкими все правительственные реформы. 108 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 109 ГЛАВА XXI НЕУДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНОСТЬ АРГУМЕНТОВ В ЗАЩИТУ СВОБОДНОЙ ТОРГОВЛИ Пункт, которого мы достигли в настоящее время, есть тот самый, на котором, обыкновенно, заканчиваются рассуждения по тарифному вопросу, — крайний предел, далее которого не заходят в своих спорах признанные защитники двух противоположных направлений в политике. Мы действительно достигли конца нашего исследования, поскольку оно касается относительных достоинств покровительственной системы или свободной торговли. Река, течение которой мы прослеживали, сливается с другими реками, и хотя еще продолжает течь, но уже как часть более широкой и глубокой реки. Все равно, как человек, который прослеживал бы течение Огайо до его конечного соединения с океаном, не мог бы остановиться там, где оканчивается Огайо, но должен бы был спуститься по величественной Миссисипи, соединяющей в себе воды различных рек, — так и мы, как это я и говорил вначале, чтобы надлежащим образом уяснить себе тарифный вопрос, должны выйти за пределы тарифного вопроса. В этом мы сейчас и убедимся. Поскольку касается вопросов, обычно обсуждаемых в спорах протекционистов с приверженцами свободной торговли, наше исследование может быть признано полным и убедительным. Мы видели нелепость покровительства, как общего принципа, и ошибочность специальных доводов, которые приводятся в его пользу. Мы видели, что покровительственные пошлины не могут увеличивать совокупного богатства страны, которая устанавливает их, и не имеют ни малейшего стремления к тому, чтобы увеличивать долю богатства, достающуюся рабочему классу. Мы видели, что они, напротив того, стремятся уменьшать совокупность богатства и поддерживают монополии на счет всей массы народа. Мы прямо или косвенно разбили все аргументы, которые приводятся в защиту правительства. Мы убедительно доказали, что покровительство, по своей природе, враждебно общим интересам, а свободная торговля, по природе своей, должна содействовать общему благу. Однако наше исследование, в том случае, если бы мы здесь остановились, не достигало бы той цели, которую мы поставили ему. По крайней мере, я, со своей стороны, если бы нам пришлось здесь остановиться, считал бы труд, затраченный на писание этой книги, почти потерянным. Ибо все, что мы доказывали здесь, не раз было доказываемо ранее нас, и однако покровительственная система до сего времени сохраняет свою власть над народной мыслью. И пока не будет доказано кое-чего большего, покровительственная система и далее будет сохранять эту власть. Раскрывая заблуждения покровительственной системы, я старался относительно каждого из них выяснить то, что делало его правдоподобным. Тем не менее еще остается показать, почему такого рода раскрытие заблуждений производит столь незначительное действие. Уже в виду той ясности, с какой мы раскрываем ошибочность доводов в пользу покровительства, могла зародиться мысль, что требуется сказать нечто большее, и сам собою мог возникнуть вопрос: “если покровительственная теория на самом деле так несовместима м природой вещей и стоит в таком внутреннем противоречии к самой себе, то каким же образом, после целого ряда лет обсуждения, она до сего времени находит повсюду такую могучую поддержку?” приверженцы свободной торговли обыкновенно приписывают устойчивость веры в покровительство народному невежеству, которым пользуются для своих целей корыстные люди. Но это объяснение едва ли может удовлетворить непредубежденного человека. Жизненность есь достояние истины, а не заблуждения. Хотя распространенное заблуждение и имеет всегда на своей стороне силу привычки и авторитета; хотя борьба с ним и бывает всегда трудной сначала, — тем не менее, в спорах, в которых стакивается истина с заблуждением, всегда обнаруживается стремление к большему и большему выяснению истины. И если какая-либо теория, кажущаяся совершенно ложной, сохраняет силу в системе народных верований, то противники ее, вместо того, чтобы приписывать ее жизненность неспособности народной мысли к признанию истины, должны разобраться, — достигают ли их аргументы самых основ народного верования, и не получает ли это верование поддержки от истин, которых они не рассмотрели, или от заблуждений, которые не были еще раскрыты ими и продолжают еще признаваться за истины. 109 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 110 Я покажу впоследствии, что покровительственная теория действительно получает поддержку от доктрин, деятельно проповедуемых и ревностно защищаемых теми самыми экономистами, которые нападали на нее, — которые, так сказать, могущественно защищали покровительственную систему правой рукой и в то же время наносили ей удары левой. Я отмечу также и поддерживающие ее привычки мысли, которые одинаково игнорировались как противниками, так и защитниками покровительства. Теперь же я хочу лишь указать на недостаточность тех аргументов, на которые обыкновенно ссылаются приверженцы свободной торговли, доказывая рабочим людям, что отмена покровительственной системы соответствует их интересам. В нашем исследовании мы зашли так же далеко и в некоторых отношениях даже несколько далее, чем заходят обыкновенно приверженцы свободной торговли. Но в чем же убедились мы в отношении к главному предмету нашего исследования? Да просто в том, что свободная торговля стремится увеличивать производство богатства и таким образом допускает увеличение заработной платы, а покровительство стремится сокращать производство богатства и поддерживает известные монополии. Тем не менее из этого не следует еще, чтобы отмена покровительства была сколько-нибудь благодетельная для рабочих классов. Кирпич, отвалившийся от дымовой трубы, стремится упасть на поверхность земли. Тем не менее он не упадет на землю, если его падению воспрепятствует крыша дома. Все, что увеличивает производительность труда, стремится увеличить заработную плату. Но оно не увеличит заработной платы, если конкуренция будет вынуждать рабочих к предложению своих услуг из-за одного только голого существования. В Соединенных Штатах, как и во всех странах, где политическая власть находится в руках народной массы, жизненным пунктом в спорах о тарифе является его действие на заработок “бедняков, принужденных трудиться” 29 . Но этот пункт лежит за пределами того, чем привыкли ограничиваться в своих рассуждениях приверженцы свободной торговли. Они доказывают, что покровительственная система стремится сокращать производство богатства и повышать цену товаров, а отсюда выводят, что следствием отмены покровительства было бы повышение заработка. Но вывод этот является логически несостоятельным, ибо требуется еще доказать, что в существующих условиях нет ничего такого, что помешало бы рабочим классам воспользоваться благодеяниями реформы; и предложение, естественное само по себе, в уме “бедняков, принужденных трудиться”, становится в противоречие с очевидными фактами. Тут обнаруживается несостоятельность аргументации приверженцев свободной торговли; и именно в этой несостоятельности, а не в невежестве масс, заключается причина того, почему все попытки обратить рабочих в приверженцев свободной торговли, которая заменила бы покровительственный тариф фискальным, должны заканчиваться полной неудачей всюду, где только нет условий, существовавших в Англии сорок лет тому назад. Хотя в споре между протекционистами и приверженцами свободной торговли обе стороны выказывали одинаковое нерасположение касаться самой сути вопроса, но остается не подлежащим сомнению, что приверженцы свободной торговли, в пределах спора, имели всюду перевес над протекционистами. Тем не менее вера в покровительство пережила длинные и сложные споры; будучи разбита, она, видимо, снова оживает и совершенно независимо развивается в таких странах, как Соединенные Штаты, Канада и Австралия, где за все время их роста не существовало тарифов, и где покровительственная система не находит поддержки ни в косности мысли, ни в созданных ею интересах. И этот факт доказывает, что за пределами обычных споров должно находится нечто такое, что сильно располагает народную мысль в пользу покровительственной теории. Что истинная основа веры в покровительство остается еще нетронутой, это мы можем также усмотреть и из слов самих протекционистов. Разбитые в споре, они обыкновенно заявляют, что свободная торговля, может быть, верна в теории, но что она несостоятельна в практике. Их 29 “The poor people, who have to work”. Это многознаменательное выражение попалось мне в одной газете протекционного направления. Но оно прекрасно выражает отношение к труду также многих писателей, защищающих свободную торговлю. 110 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 111 заявление, по форме своей, нелепо. Теория есть лишь изъяснение отношений между фактами, и ничто не может быть верным в теории, что неверно в практике. Тем не менее, возражая таким образом протекционистам, приверженцы свободной торговли оставляют без внимания сущность заявления своих противников и не дают ответа на вопрос о том, насколько принимаются в соображение теорией свободной торговли все существующие условия. И говоря о разнице между теорией и фактами, протекционисты выражают своими словами или, по крайней мере, пытаются выразить ими именно то, что теория свободной торговли не принимает в соображение всех существующих фактов. И в этом они правы. В своих обычных выражениях тарифный вопрос при существующих общественных условиях представляется то одной, то другой стороной щита; и люди, видящие либо правую, либо левую сторону его и закрывающие глаза перед другой стороной, могут с одинаковым правом держаться прямо противоположных мнений. И мы поймем, когда разовьем теорию, обнимающую все факты, что различие между этими людьми не без основания может быть выражено, как различие между людьми, исключительно рассматривающими теорию, и людьми, исключительно рассматривающими факты. Мы поймем также, когда разовьем эту теорию, почему честные люди в вопросе о покровительстве или свободной торговле разошлись в диаметрально противоположные стороны и почему защитники той и другой политики были нерасположены приблизиться к пункту, где честные различия мнений могли бы быть согласованы. Ибо мы достигли теперь того места, где Огайо тарифного вопроса впадает в Миссисипи великого общественного вопроса. Нас не должно удивлять то обстоятельство, что обе стороны останавливались в своем споре, не доходя до этого пункта. Ибо ожидать сколько-нибудь полного обсуждения общественного вопроса от состоятельных классов, представляемых Кобденским клубом и Американской ассоциацией железо- и сталепромышленников, или от их защитников на профессорских кафедрах было бы также разумно, как искать сколько-нибудь полного обсуждения вопроса о личной свободе в спорах рабовладельцев-прогрессистов и рабовладельцев-демократов пятидесятых годов или в речах проповедников, получавших от них жалованье. 111 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 112 ГЛАВА XXII ПРАКТИЧЕСКАЯ НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ СВОБОДНОЙ ТОРГОВЛИ Мы уже видели, каким образом отмена покровительственной системы могла бы оказать возбуждающее действие на производство, ослабить монополии и устранить великую причину испорченности администрации. “Но была ли бы она, — могут спросить нас, — благодетельна для рабочих людей? Возросла ли бы заработная плата?” да, на некоторое время и до известного размера — возросла бы. Ибо подъем промышленной энергии, который явился бы следствием избавления от мертвого груза пошлин, на некоторое время усилил бы спрос на труд и сделал бы работу более постоянной. Рабочие в тех занятиях, где они могут устраивать союзы, получили бы возможность добиться сокращения рабочего дня и повышения заработной платы, как то и было в Англии во многих отраслях промышленности при отмене покровительственного тарифа. Тем не менее, даже при полной отмене покровительства, нельзя было бы предсказать сколько-нибудь общего и постоянного повышения заработной платы или сколько-нибудь общего и постоянного улучшения в положении рабочих классов. Как бы ни было велико и благодетельно действие отмены покровительства, но оно, по природе своей, всегда будет оставаться подобным действию тех изобретений и открытий, которые в наше время могущественно увеличивали производство богатства, но нигде, в сущности, не повышали заработной платы и нигде сами по себе не улучшали положения рабочих классов. В этом-то обстоятельстве и заключается причина бессилия свободной торговли, обычно признаваемой и проповедуемой. Рабочий спрашивает защитника свободной торговли: “каким образом предлагаемая вами реформа будет полезна для меня?” И защитник свободной торговли может лишь ответить: “она увеличит богатство и понизит цену товаров”. Но уже и в наше время рабочий видел громадный рост богатства, и тем не менее не чувствовал себя участником в этом благе. Он видел огромное понижение цены товаров, и тем не менее сознавал, что ему от этого не становилось легче жить. Пред его глазами — Англия, где с некоторого времени правительственный тариф уже заменен фискальным. Однако он видит там рабочих униженных и плохо оплачиваемых, видит общий уровень заработной платы более низкий, чем тот, какой преобладает у нас; и он понимает, что те улучшения, какие были сделаны там со времени отмены покровительственной системы, во всяком случае следует приписывать не этой отмене, а рабочим союзам, обществам трезвости, благотворительным обществам, эмиграции, народному образованию и тем законодательным актам, которыми регулировался труд женщин и детей, равно санитарное состояние фабрик и заводов. А потому рабочий, хотя бы он и сознавал с большей или меньшей силой лицемерие промышленных съездов и синдикатов, требующих таможенных пошлин “для покровительства американскому труду”, все-таки крепко держится заблуждений покровительства или, по меньшей мере, не делает никаких усилий, чтобы избавиться от них. Не заблуждения эти сильны, а слаб призыв свободной торговли к рабочему. Значительная часть американских рабочих, — по крайней мере из числа более образованных и влиятельных, — прекрасно понимает, что “покровительство” ровно ничего не делает для них; но они не думают также, чтобы и свободная торговля что-нибудь сделала для них. И потому они смотрят на тарифный вопрос, как на вопрос, лишенный практического значения для рабочих. Они относятся к нему безразлично, а это для покровительствуемых интересов почти так же желательно, как полная вера в покровительство. Ибо когда какой-либо интерес уже получает выражение в законе и привычках мысли, тогда не стоять против него — значит стоять за него. Одного доказательства, что отмена покровительственной системы повела бы к увеличению всей совокупности богатства, еще недостаточно, чтобы создать силу, необходимую для 112 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 113 ниспровержения покровительства. Надо также еще доказать, что отмена покровительства вела бы к улучшению в положении народных масс. Как я уже говорил, мысль, будто всякое увеличение в производстве богатства должно быть благодетельным для всех и каждого, представляется вполне естественной; и ребенку, дикарю или цивилизованному человеку, живущему в четырех стенах и не читающему газет, она должна казаться, без сомнения, логически необходимой. Тем не менее большинство людей в цивилизованных странах, не только не сознает этой необходимости, но даже признает, в своих обычных объяснениях наиболее важных общественных явлений, за истину мысль, прямо противоположную. Без сомнения, наиболее важные общественные явления обусловливаются тем парализованным состоянием промышленности, которое во всех цивилизованных странах сделалось до некоторой степени хроническим, и которое, усиливаясь, превращается от поры до времени в обширный и продолжительный промышленный застой. А в чем заключается обычное объяснение этих явлений? Разве не приписывают их перепроизводству? И этому объяснению оказывают прямую или косвенную поддержку даже люди, приписывающие народному невежеству неспособность массы оценить те благодеяния, к каким повела ба замена покровительственного тарифа фискальным. Условия, вносящие мучительное беспокойство и жестокие лишения в жизнь миллионов людей, приписываются большинством перепроизводству. Можно ли, после этого, удивляться, что реформы, предлагаемые ради еще большего увеличения богатства, не вызывают народного энтузиазма? Если действительно народное невежество дает опору для веры в покровительство, то это — невежество, распространяющееся на вопросы, гораздо более важные и настоятельные, чем вопрос о тарифе, это — невежество, которое защитники свободной торговли нимало не потрудились рассеять, и которого они не в состоянии будут рассеять до тех пор, пока не объяснят, почему простому рабочему так трудно добывать себе пропитание, — невзирая на огромный рост производительных сил, продолжавшийся все наше столетие с возрастающей быстротой. В этом-то великом факте, что рост богатства и производительных сил не представляет из себя благодеяния для всех классов общества и не облегчает для народной массы трудностей борьбы за существование, — в этом факте и кроется причина народного равнодушия к свободной торговле. И именно вследствие возрастающего понимания этого факта, а не вследствие случайных причин, с некоторого времени повсюду в цивилизованном мире утратило свою энергию движение в пользу свободной торговли американские приверженцы тарифной реформы обманывают себя, если воображают, что покровительственная система в Соединенных Штатах может быть в настоящее время ниспровергнута движением, подобным тому, какое создано было Кобденским клубом. Время для него миновало. Бесспорно, британские приверженцы тарифной реформы, сорок лет тому назад, оказались в силах, развивая идеи Кобденского клуба, вызвать народный энтузиазм, необходимый для ниспровержения покровительственной системы. Но они имели дело с тарифом, повышавшим цены на хлеб, и потому могли рассчитывать на сочувствие народа с уверенностью и смелостью, невозможными там, где тариф сказывается на цене товаров, не составляющих в такой мере предметы первой необходимости. Да и взгляды-то людей в отношении реформ такого рода были тогда в несравненно большей мере исполнены надежд. Великие общественные задачи, которые стоят теперь, как темная туча, на горизонте цивилизованного мира, в то время были едва-едва заметны. Уничтожение политической тирании и отмена торговых стеснений казались тогда для пылких и великодушных людей достаточными для освобождения труда и искоренения хронической бедности; а промышленные изобретения и открытия новой эры, в которую вступал тогда мир, должны были, по их глубокому убеждению, возвысить общество с самых его оснований. Мысль, что рост всей совокупности богатства должен вести к общему улучшению в положении народа, казалась тогда не допускающей сомнения. Но целый ряд неудач разбил эти надежды; и как пала вера в голый принцип республиканских учреждений, так пала вера и в мысль, будто рост производительных сил может повести к повышению вознаграждения за труд. Вместе с тем утратил свое обаяние и призыв защитников свободной торговли к народным массам. За отменой покровительственной системы в Великобритании не последовало — как того ожидали — повсеместного ее ниспровержения; 113 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 114 напротив, она даже усилилась всюду в цивилизованном мире и в настоящее время подымет голову даже в самой Великобритании. Было бы бесполезно доказывать рабочим людям, что рост всей совокупности богатства поведет к улучшению в их положении. Они по опыту знают, что этого не может быть. Рабочие классы в Соединенных Штатах видели огромный рост богатства страны, и видели также, что вместе с этим ростом росли состояния богачей, но ни чуточки не становилось легче добывать себе средства к жизни трудом. Правда, можно было бы подобрать цифры, и они стали бы доказывать, к удовольствию тех, кому хочется в это верить, что положение рабочих классов все время улучшалось. Но рабочие прекрасно знают, что этого на деле не было. Несомненно, потребление, в среднем, увеличивалось, и благодаря удешевлению товаров, вошли во всеобщее употребление предметы, которые некогда считались роскошью. Несомненно также, что во многих отраслях промышленности заработная плата несколько повысилась, и благодаря рабочим союзам сократился рабочий день. Но хотя сделались заманчивее призы, выдаваемые за высшее искусство, энергию и предусмотрительность; хотя увеличились выигрыши, достающиеся в жизненной лотерее, — тем не менее возросло и число пустых номеров. Человек, высоко одаренный, при благоприятных обстоятельствах может теперь рассчитывать на миллионы там, где поколение тому назад он мог рассчитывать лишь на десятки тысяч. Но для обыкновенного человека шансы на неудачу в жизненной борьбе увеличились, и сделалась более неотступной боязнь нужды. Для обыкновенного человека стало труднее сделаться независимым от хозяина, стало труднее содержать свою семью и обеспечить ее от разных случайностей. Боязнь лишиться работы все больше и больше мучает людей и все ужаснее становится положение работников, теряющих свои места. Чтобы убедиться в этом, нет надобности справляться со статистикой, показывающей, что пауперизм, преступления, сумасшествия и самоубийства возрастают быстрее, чем народонаселение. Разве тот, кто читает наши газеты, нуждается в доказательстве, что рост богатства страны не означает собой возрастающей легкости добывания средств к жизни трудом? Вот одна картинка, которую я взял из газет в то время, как писал. Я выбрал ее не потому, что не было других, столь же поразительных, но потому, что она сопутствуется пояснением, тоже заслуживающим внимания: “Смерть от голода в Огайо”. “Дэйтон, 26 августа. — Вчера утром в нашем городе произошла ужасная смерть, когда-либо случавшаяся в цивилизованном обществе. Умер от голода некто Франц Вальцман, имевший семью из жены и семерых детей и бывший некогда выдающимся гражданином города Зинии, в штате Огайо. Он занимался всяким делом, какое только ему представлялось, и в конце концов принужден был рыть гравий, ради корки хлеба для своих детей. Так он работал всю последнюю неделю, пока, наконец, в субботу, ночью, его не привезли домой в телеге, ибо он не в состоянии был держаться на ногах. Наутро он умер. Исследованием установлено, что смерть произошла от голода. Семья его оставалась без хлеба около двух недель. Жена его, передавая ужасную историю его смерти, рассказывала, между прочим, что в то время, как он умирал, их дети окружили его постель и жалобно просили хлеба”. И вот типичное пояснение, которое делает к этой картинке нью-йоркская Трибуна, на минуту сбившаяся в своей попытке убедить рабочих, что тариф улучшил их положение: “Смерть от голода”. “Трибуна, от вторника, передала читателям весьма печальную историю смерти, буквально, от голода, которая последовала в Дэйтоне, в Огайо. Подробности этого случая должны были поразить многих мыслящих людей, ибо они более подходят к тем катастрофам, которые мы привыкли считать принадлежностью европейской жизни, чем к явлениям, свойственным нашей стране. История эта, в общем, не новая. Сначала благоденствующий торговец; затем расстройство в делах, банкротство и постепенное падение; наконец, гордость и стыд доводят бедствие до крайнего предела. Немного лет тому назад сказали бы, что подобный факт невозможен в Америке; и действительно, было время, когда ни один человек, здоровый и желающий работать, не мог 114 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 115 умереть от голода где бы то ни было в нашей стране. В то время чрезвычайная изворотливость американцев и их способность, падая, вновь становиться на ноги, — составляли предмет удивления для всего мира. Никто много не думал о возможности неудач в своем деле. Спрос на предприимчивость разного рода был так велик, что ни один человек заурядной храбрости и энергии не мог быть задавлен обстоятельствами. Быть может, эта способность подниматься на ноги была не столько нашей национальной особенностью, сколько следствием существовавшего тогда состояния общества. Судя по тому, как идут дела в более древних штатах, представляется несомненным, что параллель между американской и европейской цивилизацией становится все более и более тесной, и общественные проблемы, смущающие европейские государства, начинают затрагивать также и наше. Конкуренция в наших центрах народонаселения все более и более суживает поле безнадежной предприимчивости. Тому, кто падает, уже нелегко подняться на ноги. Общественные условия стали сильнее сковывать людей и стремятся удерживать жизнь их в более тесных границах”. “Бедняга, умерший на днях в Дэйтоне от голода, мучался, как мучаются в Старом свете. Он пал и не мог подняться. Он был лишен своих обычных средств к жизни и не мог придумать для себя новых. Многочисленное семейство увеличивало трудность его положения. Он не мог успешно конкурировать с более молодыми и менее обремененными современниками, и пал, как падают тысячи в больших городах Европы, но как можно думать падали еще лишь очень немногие в нашей стране. Однако, вместе с быстрым ростом народонаселения и богатства, видимо, и у нас дело клонится к тому же. Борьба становится все более и более жестокой; и в то время, как общественные требования с возрастающей силой порабощают и гнетут самолюбивых людей, обилие средств к жизни и легкость приспособления к ней, в среднем, уменьшается, как уменьшается в среднем искусство рабочих с усовершенствованием механических приспособлений. Торговля и искусственные требования общественной тирании уже воспитали среди нас класс людей, которых жизнь представляет сплошную борьбу и сплошное лицемерие. Люди такого рода могли бы быть счастливыми, лишь поддерживая открытую, блестящую жизнь; не будучи в силах поддерживать ее, они скорбят и развращаются в одно и то же время. Таким-то путем повывелись у нас сильные, решительные характеры, а место их заступило поколение людей слабых и вялых, которые в свою очередь сделаются родителями таких же покорных, забитых существ, какими издавна переполнена была народная масса в городах Старого света. И здесь, как там, средством исцеления и возрождения должен быть приток более сильных и стойких продуктов деревенской жизни”. Не будем спрашивать, каким образом может последовать обновление от более сильных продуктов деревенской жизни, когда переписи указывают на все большую и большую степень концентрации народонаселения в городах, и когда проселочные дороги до самых отдаленных границ переполнены бродягами. Я перепечатываю эту заметку, как образчик признания того очевидного факта, что в Соединенных Штатах становится все трудней и трудней снискивать себе пропитание человеку, который может рассчитывать лишь на свои силы, как образчик признания, которое делается даже людьми, формально отрицающими самый факт. А факт этот не только разбивает предположение, будто наш покровительственный тариф повышает и поддерживает заработную плату, но делает также невозможным и предположение, будто отмена покровительства могла бы изменить каким-либо образом ту тенденцию, которая, вместе с ростом богатства, усиливает борьбу за существование. Эта тенденция проявляется всюду в цивилизованном мире и возникает благодаря большей неравномерности в распределении, которой всюду сопровождается рост богатства. Как могла бы повлиять на нее отмена покровительства? Самое худшее, что можно сказать о покровительстве, сводится к тому, что им несколько усиливается эта тенденция. И самое лучшее, что тенденция эта была бы несколько сдержана. В Англии эта тенденция не перестала обнаруживаться и после отмены покровительственной системы, невзирая на серьезное воздействие других факторов, стремившихся облегчить и возвысить положение народной массы. Усилившаяся эмиграция, большее распространение образования, рост рабочих союзов, санитарные улучшения, более правильная организация благотворительности и правительственное урегулирование труда и его условий, за все это время должны были непосредственно вести к улучшениям в положении рабочих классов. Тем не менее 115 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 116 нужда сохранила свои ужасающие размеры, а контраст между бедностью и богатством сделался даже более резким. Противники хлебных законов думали сделать голод невозможным, тем не менее и спустя долгое время после отмены этих законов смерть от голода продолжает еще фигурировать в статистических таблицах страны, изобилующей богатством. В то время, как статистики выставляют ряды цифр, доказывая ими, к великому удовольствию людей, живущих в роскоши, что бедный Лазарь все богатеет и богатеет, протестантское духовенство величайшего и богатейшего в мире города провозглашает в своей “Горькой жалобе отверженцев Лондона”: “Мы строим церкви, ищем утешения в нашей религии и воображаем, что наступило тысячелетнее царство Христа; между тем бедняк становится беднее, несчастный еще более жалким, и человек безнравственный — более испорченным. С каждым днем расширяется пропасть, отделяющая наш низший класс от наших церквей и часовен и от всех приличий и порядков цивилизованной жизни. Конечно, можно было бы подобрать ряд таких фактов, которые, по-видимому, приводили бы к противоположным заключениям. Но какое значение имели бы они? Мы просто жили бы одними иллюзиями, если бы вообразили, что все факты такого рода, вместе, составляют хотя бы одну тысячную часть того, что должно бы было иметь место на самом деле. Мы не должны закрывать глаз перед действительностью, а она невольно ведет к заключениям, что этот ужасный поток греха и нищеты одолевает нас. И поток этот с каждым днем становится все шире и глубже”. О том же и повсюду свидетельствуют беспристрастные и вдумчивые наблюдатели. Люди, избавленные от необходимости вести жестокую борьбу за существование, могут не замечать того, что происходит в среде людей, стоящих ниже их. Но кто пожелает, может увидеть. Примем в соображение более долгий период времени, чем тот, который обыкновенно рассматривается при обсуждении вопроса о том, улучшилось ли или не улучшилось положение рабочих классов вместе с развитием производительных сил и ростом богатства, и мы натолкнемся на весьма знаменательный факт. Пять веков тому назад производительные силы Англии, в отношении к ее народонаселению, были, в сущности, ничтожны, сравнительно с тем, что представляют они из себя в настоящее время. Тогда не только не были известны все те великие открытия и изобретения, которые, вслед за введением паровой машины, преобразили механические отрасли промышленности, но самое земледелие было гораздо более грубым и менее производительным. Искусственного травосеяния еще не знали. Картофель, морковь, репа, свекла и многие другие овощи и хлеба, считающиеся теперь среди фермеров наиболее прибыльными, еще не были введены. Выгоды, вытекающие из севооборота, были неизвестны. Земледельческие орудия состояли из лопаты, серпа, цепа, грубого плуга и бороны. Скот по размерам своим достигал лишь половины теперешнего, и овцы давали вдвое меньше шерсти. Дороги, где они имелись, были крайне плохи; колесные повозки были редки и грубы, и места, отстоящие друг от друга на сотню миль, в виду трудностей сообщения, практически были так же далеки друг от друга, как теперь Лондон от Гонконга, или СанФранциско от Нью-Йорка. Однако терпеливые исследователи того времени, — в роде профессора Сорольда Роджерза, посвятившего себя изучению истории цен и разбиравшего грамоты коллегий, вотчин и общественных учреждений, — приводят нас к убеждению в том, что положение английских рабочих было в те грубые времена не только относительно, но и абсолютно лучше, чем в настоящее время, после пятивекового прогресса промышленных искусств. Они уверяют нас, что рабочий в то время не был так обременен работой, как теперь, и вел более приглядную жизнь; что он не знал мучительного страха перед потерей места, не боялся очутиться в нужде и нищете или оставить семью, вынужденную обращаться к благотворительности, чтобы избежать голодной смерти. Пауперизм, господствующий в богатой Англии девятнадцатого века, в несравненно более бедной Англии четырнадцатого века был абсолютно неизвестен. Медицина не выходила из области рутины и суеверий; санитарный надзор и предосторожности были неизвестны. Нередко бывала чума, и по временам голод; ибо, вследствие трудностей перевозки, недостаток хлеба в одной местности не мог покрываться избытком в другой. Но люди не голодали, как теперь, посреди изобилия, и — что быть может особенно замечательно — не только не работали, как 116 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 117 теперь, женщины и дети, но даже работа взрослых мужчин ограничивалась восьмичасовым рабочим днем, — система, которой до сего времени еще не добились рабочие классы в Соединенных Штатах, несмотря на наше изобилие сберегающих труд машин и аппаратов. Если таков результат пятивекового роста производительных сил, необычайного по своим размерам в мировой истории, то на каком основании стали бы мы ожидать, что за простой отменой покровительственных тарифов последовало бы прочное улучшение в положении рабочих классов? И мало того, что факты такого рода не дозволяют нам признать, чтобы отмена покровительственной системы могла повести к чему-либо большему, чем временное улучшение в положении рабочих. Факты такого рода заставляют нас сомневаться также и в том, чтобы за отменой покровительства могло последовать более, чем временное увеличение в производстве богатства. Неравенство в распределении богатства стремится сокращать самое производство богатства: с одной стороны, принижая уровень образования и ослабляя побуждение к труду в среде работников; с другой, — увеличивая число праздных людей с их прислужниками и умножая пороки, преступления и расточительность. Но вот увеличение в производстве богатства стремится увеличивать неравенство в распределении его. И потому мы не только можем ошибиться, рассчитывая на полное действие какой-либо меры, стремящейся увеличивать производства богатства, но можем ошибиться, даже рассчитывая и вообще на какое-либо действие ее, в смысле увеличения производства. В известном пункте увеличившееся неравенство в распределении может нейтрализовать собой увеличение производительных сил, и производство богатства не будет увеличиваться, как не будет увеличиваться быстрота корабля при увеличении его парусности, переходящем известную норму. Торговля есть сберегающий труд способ производства, и следствием тарифных ограничений ее, без сомнения. Должно быть ослабление производительности. Тем не менее, как бы ни было значительно сокращение в производстве богатства, причиняемое покровительством, а оно все же представляется несравненно менее важным, чем та растрата производительных сил, которая, обыкновенно, приписывается чрезмерной производительности. Существованием покровительственных тарифов нельзя еще объяснить того парализованного состояния промышленности, которое во всех отраслях производства, по-видимому, является следствием излишка производительности перед спросом на потребление и которое побуждает всюду предпринимателей приходить к соглашениям относительно сокращения производства. А потому, можем ли мы, зная это, с полной уверенностью утверждать, что следствием отмены покровительственной системы было бы, более чем временное, увеличение в производстве богатства? 117 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 118 ГЛАВА XXIII ДЕЙСТВИТЕЛЬНАЯ СИЛА ПОКРОВИТЕЛЬСТВЕННОЙ СИСТЕМЫ Доводы за покровительственную систему противоречивы и нелепы; сочинения, в которых пытаются придать ей некоторое подобие связной системы, — запутаны и нелогичны 30 . Однако все мы знаем, что основания, которые люди представляют в оправдание своего поведения или своих мнений, не всегда бывают истинными основаниями, и что за теми основаниями, которые мы представляем другим или самим себе, нередко кроются желания или стремления, которые мы можем лишь смутно чувствовать или определяющим фактором наших поступков или решений. Я старательно разобрал те аргументы, при помощи которых утверждается или защищается покровительственная система; и это было необходимо для нашего исследования, все равно, как для наступающей армии было бы необходимо взять сначала застенные укрепления, прежде чем вступить в цитадель. Однако не в этих аргументах заключается истинная сила покровительственной системы, хоть они и употребляются как для споров с противниками, так и для оправдания веры в покровительство в среде самих протекционистов. Стоит только поговорить с самыми заурядными приверженцами покровительства, следя более за ходом их мысли, чем за их аргументацией, чтобы убедиться в том, что за доводами, служащими для оправдания покровительства, всегда кроется нечто такое, что придает этой доктрине жизненность, невзирая на ту легкость, с какой могут быть разбиты ее основания. В сущности, заблуждения покровительственной системы получают свою действительную силу от одного великого факта, являющегося для них тем же, чем была земля для мифического Антея, так что они, если и ниспровергаются, то только лишь для того, чтобы подняться с новой силой. Факт этот не дала себе труда выяснить ни та, ни другая из спорящих сторон: приверженцы покровительства — спокойно пользуются им. Тем не менее факт этот из всех общественных фактов — наиболее очевидный и важный для рабочих классов. Он заключается в том, что лишь только общество достигает известной ступени развития, как работников, ищущих занятия, оказывается более того числа, какое может найти занятие. Получается излишек рабочих, который, при повторяющихся периодах промышленного застоя, достигает весьма значительной цифры. Потому на возможность работать начинают смотреть, как на привилегию, а работа в народной мысли представляется, как благо, сама по себе 31 . Вот этот-то факт, а не натянутые аргументы протекционистов и корыстные интересы промышленников, является истинным источником силы покровительственной доктрины. За теми привычками, о которых я говорил, как о располагающих к принятию заблуждений 30 Последняя апология покровительства “Покровительственная система и свободная торговля, — научное достоинство и экономическое действие охранительных пошлин в Соединенных Штатах”, бывшего губернатора Генри Гойта из Пенсильвании (Нью-Йорк, 1886), едва ли ниже среднего уровня в этом отношении. Однако уже в самом предисловии автор раскрывает тот запас знаний, с каким он приступил к экономическому исследованию, говоря о ценности так, как если она была мерой количества, и предполагая случай фермера, имеющего на 3.500 долларов произведений, которые он не может ни продать, ни обменять. При таком начале едва ли можно удивляться тому, что на с. 420 своего сочинения он приходит к нижеследующему заключению, напечатанному курсивом: “чем более будем мы приближаться, в отношении организации нашей конкурирующей промышленности и в отношении руководства ею, к такому состоянию, как если бы мы были единой нацией на нашей планете, тем более мы будем производить и тем более будем мы иметь для дележа между производителями”. Астероид, приблизительно равный Пенсильвании по своей поверхности, без сомнения, представлялся бы для этого государственного человека и философа протекционной школы наиболее желательным из миров. 31 Добывание работы, но не результатов ее, признается писателями-протекционистами за цель, к которой стремится истинная национальная политика, хотя по понятным причинам они не распространяются много об этом предмете. Так, профессор Томсон замечает (Политическая экономия, с. 211): “Теория свободной торговли признает, что главной целью общественной или личной экономии должно быть сбережение труда, тогда как наибольшую важность представляет вопрос о том, как применять его производительно. Если, покупая на самом дешевом рынке, нация будет сокращать суму применений труда, то это будет для нее самым дорогим способом покупки”. Или затем (с. 235): “Национальная экономия труда состоит не в том, чтобы получать все потребное с наименьшей затратой, а в том, чтобы находить прибыльное применение для возможно большего количества его”. 118 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 119 покровительственной системы, кроется одна еще более важная, — привычка говорить и думать о работе, как о милости. Покровительственная система, как мы видели, приводит к тому, что уменьшается способность страны к добыванию богатства, уменьшается тот результат, который может получаться от данного количества труда. Она “доставляет больше работы” в том самом смысле, в каком фараон доставлял больше работы евреям, когда отказывал им в соломе; в том смысле, в каком пролитие сала на пол доставляет больше работы хозяйке, или дождь, смочивший сено, доставляет больше работы крестьянину. Однако, доказывая это, в чем будем мы убеждать людей, которые всего больше добиваются работы, которые лучшим временем признают то время, когда бывает изобилие работы? Дождь, смачивающий сено, есть, очевидно, несчастие для крестьянина, но есть ли он несчастье для работника, которому при этом достается день работы и плата за день, которых он мог и не иметь? Пролитие сала на пол может быть неприятной случайностью для хозяйки; но для вымывающей пол женщины, которая получает, таким образом, возможность заработать полдоллара, оно может быть Божьей помощью. И если бы работники на работах фараона были подобны работникам на теперешних общественных работах; если бы они также заботились лишь о том, чтобы, по возможности, продолжилась их работа, и если бы тут же, неподалеку от них, стояла толпа менее счастливых работников, просящих местечка, то разве стал бы им казаться жестоким указ, сокращавший производительность труда и через это доставлявший больше работы? Вернемся опять к Робинзону Крузо. Говоря о нем, я намеренно умалчивал о Пятнице. Наш протекционист мог бы до изнеможение толковать с Крузо, нимало не убеждая его в том, что чем больше он будет получать и чем меньше отдавать при обмене с проходящими мимо судами, тем хуже будет для него. Но представьте себе, что наш протекционист, отойдя в сторону, стал бы высказывать свои соображения Пятнице. Сначала он напомнил бы ему о том, как Крузо продал Сури в рабство, когда тот сделался ему ненужным, — несмотря на то, что бедный мальчик помог ему избавиться от мавров и спас ему жизнь. А затем он шепнул бы Пятнице, что чем меньше будет у него работы, тем меньше в нем надобности будет иметь Крузо, и, следовательно, тем больше для него будет опасности, что Крузо снова отдаст его людоедам, уверившись теперь в возможности иметь более подходящих товарищей. Показалась ли бы Пятнице такой чудной та мысль, что могла быть опасность от наплыва дешевых товаров, какой она показалась Крузо? Люди, воображающие, будто они могут уничтожить народное пристрастие к протекционизму, доказав, что покровительственные тарифы делают необходимым большее количество труда для достижения того же результата, игнорируют тот факт, что во всех цивилизованных странах, достигших известной ступени развития, большинство населения состоит из лиц, которые не могут работать самостоятельно и оказываются в беспомощном положении, когда никто не дает им работы; что масса, ввиду этого, обыкновенно смотрит на труд, как на нечто желательное само по себе и на все, прибавляющее работы, — как на благодеяние, а не как на зло. Это и есть та скала, о которую разбиваются фритредеры, мечтающие лишь о тарифе “только для дохода”, доказывая, что следствием покровительства является увеличение работы без увеличения богатства. В этом-то и кроется причина того явления, что расположение обращаться к покровительственным тарифам, как то можно было наблюдать в Соединенных Штатах, Канаде и Австралии, усиливается, вместе с окончанием раннего периода развития, когда еще не замечается трудности при нахождении занятия, и вместе с наступлением общественных явлений, свойственных более древним странам* (* Усилие духа покровительства вместе с общественным развитием, весьма заметное в Соединенных Штатах, обыкновенно приписывается влиянию возникших интересов промышленников. Однако из своих наблюдений я убедился, что этой причины было бы недостаточно, и что истинное объяснение кроется в привычках мысли, порождаемых большей трудностью находить занятие. Я уверен, например, что в Калифорнии покровительственная система в настоящее время располагает несравненно большим влиянием, чем в прежнее время. Тем не менее те отрасли калифорнийской промышленности, которые могут пользоваться покровительством государственного тарифа, все же являются еще незначительными, сравнительно с теми отраслями, которые им могут пользоваться. Но в такое время, когда 119 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 120 умножается число бродяг и предпринимаются общественные работы с целью помочь несчастным, совсем не надо ходить далеко за объяснением растущего сочувствия к политике “удержания работы в стране”. Ясно для каждого, что наш покровительственный тариф в огромной мере увеличивает стоимость почти всего, что приходится покупать американскому крестьянину, мало или вовсе не увеличивая цены того, что ему приходится продавать; и у людей, которые со времени войны пытались создать движение против покровительства, было излюбленной теорией, что стоит лишь привлечь внимание земледельческих классов к фактам такого рода, чтобы вызвать решительное противодействие покровительственным пошлинам. Но, несмотря на всю удивительную работу, которая была исполнена в этом направлении, едва ли может быть и речь о каком-либо результате. В сущности, стоит лишь поговорить с крестьянами, чтобы открыть истину, ибо большинство их чувствует, что “уж слишком-то много народу ищет земли”, и потому не без расположения относится к политике, которая, быть может, и повышает цены покупаемых ими предметов, а тем не мене стремится “доставлять работу” в других отраслях промышленности). Никогда еще не было на свете человека, который желал бы работы ради ее самой. Даже те занятия, созидающие или разрушительные, которые мы придумываем для упражнения наших способностей или для рассеяния скуки, чтобы нравиться нам, должны приводить к какому-нибудь результату. Самый труд срубания деревьев не мог бы пробудить Гладстона браться за топор для отдыха от государственных забот и политической деятельности. Он мог бы добыть себе столько же работы, в смысле расходования труда, когда стал бы бить по мешку с песком деревянной колотушкой. Но он получал бы от этой работы удовольствия не более, чем человек, любящий быструю ходьбу, от бегания на тончаке. Удовольствие от труда неразрывно связано бывает с выполнением известного дела, и Гладстон получает это удовольствие, видя, как летят щепки и как огромные деревья склоняются и падают. Естественным побуждением к тому труду, которым удовлетворяются человеческие потребности, служит продукт этого труда. Но наша промышленная организация такова, что огромное большинство людей ожидает получить от труда не произведений его и не пропорциональной доли в них, а назначенной суммы, которая уплачивается им лицами, отбирающими в свое распоряжение продукт их труда. Сумма эта заменяет для них естественное побуждение к работе, и получение ее делается целью их труда. А так как без принуждения никто не стал бы работать, если бы не надеялся достигнуть чеголибо благодаря своей работе, то в обычным представлении мысль о заработной плате сливается с мыслью о работе; и люди сплошь и рядом говорят и думают, что они желают работы, тогда как, на самом деле, они желают платы, которую можно получить за работу. С другой стороны, получение заработной платы обусловливается выполнением этой работы, а не производительностью ее; потому мысль о вознаграждении рабочему отделяется от мысли о действительной производительности труда, — мысль о последней отодвигается на задний план, а то и вовсе исчезает. В современной цивилизации народные массы обладают лишь способностью трудиться. Правда, труд есть производительность всякого богатства в том смысле, что он является активным фактором производства, тем не менее он бесполезен без пассивного фактора, не менее необходимого. Не имея на чем проявить себя, труд ничего не может произвести и является абсолютно беспомощным. А потому люди, ничего не имеющие, кроме способности к труду, чтобы сделать для себя какое-либо употребление из этой способности, должны брать плату за материал, необходимый для проявления труда, или — метод, господствующий в нашей промышленной организации — продавать свой труд тем лицам, у которых есть материал. Вот и выходит, что большинство людей принуждены находить для себя кого-нибудь, кто стал бы давать им работу и плату за нее, удерживая у себя, как свою собственность, то, что производится затратой их труда. Мы видели, каким образом, при обмене товаров через посредство денег, почти нечувствительно возникает мысль, что покупатель оказывает как бы одолжение продавцу. Но та же мысль проявляется при покупке и продаже труда с еще большей определенностью и с несравненно большей силой, чем при покупке и продаже товаров. И это бывает следствием многих причин. Труд не может сохраняться. Человек, который не продал товар сегодня, может продать его завтра. Во всяком случае он удерживает товар у себя. Но труд человека, который простоял сегодня праздно, не найдя нанимателя, не может быть продан завтра. Возможность эта 120 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 121 уходит от человека; труд, который он мог бы израсходовать, найдя для него покупателя, бесследно пропадает. Далее, те люди, у которых нет ничего, кроме их труда, представляют из себя самый бедный класс населения, — класс, перебивающийся со дня на день и наименее способный выносить потери. Сверх того, число продавцов труда всегда бывает слишком велико, сравнительно с числом покупателей. Способностью к труду обладают все здоровые люди, но возможностью давать занятие труду, при условиях, господствующих теперь в цивилизованных странах, обладают сравнительно лишь немногие; и потому, даже в лучшие времена, всегда находятся люди, для которых нелегко продать свой труд и которые из-за этого подвергаются лишениям и тревогам, если только не физическим страданиям. Таким образом возникает чувство, что человек, который дает работу другому, есть его благодетель, — чувство, которое из всех сил поддерживали своим учением о капитале, дающем занятие и содержание труду, даже те экономисты, которые боролись с народными заблуждениями, проистекавшими из этого чувства. Чувство это разделяется всеми классами общества и кладет свой отпечаток на все наши мысли и разговоры. Всякий, читающий наши газеты, не может не заметить, что любое известие о новой постройке или проектированном предприятии какого-либо рода обыкновенно сопровождается у нас заключением, что, благодаря этой постройке или предприятию получить работу такое-то количество народу. Всегда такого рода доставление работы признается печатью за благодеяние для общества, к которому все должны относиться с признательностью. Чувство это, сильное среди рабочих, еще сильнее среди предпринимателей. Богатый фабрикант, железопромышленник, судостроитель, говорит и думает о людях, которым он дает работу так, как будто, на самом деле, он давал им нечто, обязывающее к благодарности. Предприниматели всегда склонны бывают думать, и в большинстве случаев так и думают, что рабочие, устраивая союзы с целью добиться повышения заработной платы и сокращения рабочих часов или стремясь так или иначе поставить себя в положение свободнодоговаривающейся партии, поднимают свою пяту на того, кто кормит их. Тогда как на самом деле очевидно, что рабочие отдают хозяевам ценность большую той, какую получают от них, ибо иначе хозяева не богатели бы от труда своих рабочих. Благодаря привычке смотреть на доставление работы, как на благодеяние, и на работу, как на милость, учения, признающие труд за нечто желательное само по себе, за нечто такое, чего в наибольшей мере должна добиваться для себя каждая нация, находят всюду нелегкий доступ; а система, исповедывающая, что должно не дозволять другим странам производить для нас то, что мы сами может производить, начинает казаться системой, направленной к обогащению нашей страны и облагодетельствованию ее рабочих классов. Привычка эта не только делает людей нерасположенными признать истину, что покровительственная система может влиять лишь в смысле сокращения производительности труда, но делает их нерасположенными и вообще заботиться о производительности труда. Они видят обыкновенно нечто желательное для себя не в производительности труда, а в самом труде. Привычка эта настолько сильна, что сплошь и рядом приходится слышать такого рода отзывы о каких-либо бесполезных постройках или расходах: “толку от них не будет, но все-таки они дадут людям кусок хлеба”; и одним из наиболее распространенных доводов в пользу восьмичасовой системы является довод, будто машины настолько сократили количество требуемого труда, что его хватит теперь на рабочих лишь в том случае, если он будет распределяться более мелкими долями. Если люди настолько привыкли думать и говорить о работе, как о чем-то желательном самом в себе, то можно ли удивляться тому, что легко приобретает популярность система, предполагающая “создавать работу?” Протекционизм, рассматриваемый сам по себе, представляется нелепостью, но он не более нелеп, чем многие другие общераспространенные убеждения. Профессор Йельского колледжа В. Г. Самнер, истинный представитель так называемой фритредерской школы, тщетно пытавшейся ослабить влияние протекционизма в Соединенных Штатах, не касаясь его основ, пробовал перед Тарифной комиссией 1882 года применить к протекционизму reductio ad absurdum. Он доказывал, что покровительственная теория приводит к заключениям вроде нижеследующих: что огромные, постоянные армии должны повышать заработную плату, отвлекая людей от конкуренции на рабочем рынке; что призреваемым в богадельнях и заключенным в тюрьмах, ввиду того же 121 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 122 соображения, не следует давать работы; что для рабочих классов лучше, чтобы богатые люди жили в праздности, чем если бы работали; что рабочие союзы должны предупреждать ослабление спроса на труд, удерживая своих членов от слишком старательной работы; что уничтожение богатства во время мятежей должно представлять из себя нечто хорошее для рабочих классов, ибо вследствие его увеличивается количество требуемой работы, и т.п. Тем не мене для всякого человека, который слышит обычные разговоры людей и читает газеты, будет ясно, что такие понятия вообще не только не кажутся нелепыми, на наоборот представляются вполне отвечающими действительности. Разве “отличные дела во время войны” не приписывались, в большинстве случаев, тем занятиям, какие давало правительство, призывавшее множество народа в армию, и оживленному спросу на товары, который причинен был их непроизводительным потреблением и прямым уничтожением? Разве всюду в Соединенных Штатах рабочие классы не протестуют так или иначе против работы заключенных? И разве большинство не предпочло бы видеть их скорее пребывающими в праздности, чем “отбивающими кусок хлеба у честных людей?” Разве на богатых людей, “дающих работу” своими расточительными расходами, не смотрят вообще, как на лучших друзей рабочего, сравнительно с теми богатыми людьми, которые “лишают работы нуждающихся в ней”, выполняя ее своими руками? Такие понятия сами по себе могут быть тем, чем называет их Самнер: “жалкими заблуждениями, противными здравому смыслу”; тем не менее они возникают из признания действительно существующих отношений. Возьмите самые нелепые из них. Сожжение города, без сомнения, означает собой уменьшение всей совокупности богатства, расточение его. Но разве менее реально то расточение, которое предполагается праздностью людей, готовых работать над постройкой города? Где каждый, нуждающийся в работе, легко находил бы ее, там, действительно, было бы ясно, что пребывание в праздности заключенных, призреваемых или богачей должно уменьшать заработок трудящихся; но где сотни тысяч людей терпят лишения изза невозможности найти работу, там работа людей, которые могут существовать без труда или которых можно содержать в праздности, неизбежно представляется чем-то вроде отнятия возможности трудиться у людей, которые всего более нуждаются в работе или всего более заслуживают ее. И эти “несчастные заблуждения” до тех пор будут сохранять свою власть над умами людей, пока не будет дано сколько-нибудь удовлетворительного объяснения тем явлениям, которые превращают в милость позволение трудиться. Фритредеры самнеровского типа в своих попытках искоренить протекционные идеи, игнорируя эти факты, будут всегда приходить к самым жалким результатам. То, что они принимают за отдельные растеньица, которые при достаточном усилии легко вырвать, в действительности представляет из себя отпрыск дерева, корни которого простираются до самых основ общества. И политическая экономия, не заходящая глубже признания общественным злом установление покровительственного, вместо фискального, тарифа, и, за ничтожными исключениями, оправдывающая существующий порядок вещей, будет всегда противна инстинктам народной массы. Сказать рабочим, как говорит профессор Самнер, что “принцип рабочих союзов есть такая же ложь, как принцип протекционизма”, значит лишь расположить их к протекционизму. Ибо рабочие могут не понимать влияния протекционизма, но влияние рабочих союзов им хорошо известно. Они прекрасно знают, что союзы эти подымали заработную плату во многих занятиях и что одни только эти союзы давали рабочим классам возможность сопротивляться силе конкуренции, которая, не будучи сдерживаема, довела бы их до максимума работы за минимум вознаграждения. Та теория свободной торговли, которую развивает профессор Самнер, которая проповедуется в Англии и которая пыталась выступить против протекционизма в Соединенных Штатах, может лишь усиливать протекционизм всюду, где рабочие классы обладают политической властью. Тем не менее “ортодоксальная политическая экономия” усиливает протекционизм не одним только косвенным путем. Осуждая покровительственные тарифы, она в то же время оправдывала фискальные и своими наиболее важными учениями не только делала невозможным то объяснение общественных явлений, которое лишало бы почвы протекционизм, но и прямо поддерживала убеждения, придающие протекционизму правдоподобие. Ее учения, что труд зависит, в отношении занятия, от капитала; что заработная плата берется из капитала и определяется отношением числа работников к количеству капитала, посвящаемого найму их, — короче, все ее 122 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 123 учения, унижавшие труд до положения второстепенного зависимого фактора производства, как бы санкционировали собой тот взгляд на вещи, который располагает рабочих относиться благосклонно ко всему, затрудняющему ввоз чужеземных товаров и, — по-видимому, по крайней мере, — увеличивающему спрос на труд внутри страны. 123 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 124 ГЛАВА XXIV ПАРАДОКС Если наше исследование и не привело нас к сколько-нибудь удовлетворительным заключениям, то оно по крайней мере объяснило нам, почему спор между протекционистами и фритредерами, так долго тянувшийся, до сего времени остается неоконченным. Парадокс, на который мы натолкнулись, есть парадокс, на который наводят все общественные вопросы нашего времени, и мы натолкнулись бы на него при исследовании любого из них. Возьмите хотя бы вопрос о влиянии машин. Мнение, которое получает наиболее сильное выражение в законодательстве, сводится к тому, что сберегающие труд изобретения, хотя и могут иногда отзываться временным неудобством или даже лишениями на некоторых лицах, в конце концов благодетельны для всех. С другой стороны, среди рабочих пользуется широким распространением убеждение, что сберегающие труд машины есть зло для них. Убеждение это не затрагивает, однако, могущественных специальных интересов, подобных тем, которые выступают на защиту покровительства, и потому оно не могло выработаться в сложную систему и не представлено достаточно в органах общественного мнения. Но подвергни мы этот вопрос такому же исследованию, как подвергли тарифный вопрос, и мы достигли бы как раз таких же результатов. Мнение, будто должно ограничивать изобретения, оказалось бы столь же несообразным, как мнение, будто должно ограничивать торговлю, и его в такой же мере нельзя было бы доводить до логических заключений, не приходя к нелепостям. Исследование показало бы, что употребление машин, в огромной мере увеличивая производство богатства, нимало не стремится вводить неравенство в распределении его. Напротив, мы заметили бы, что то увеличение силы, какое дают изобретения, прежде всего делается достоянием труда; и что эта выгода так рассеивается обменом, что следствия какого-либо усовершенствования, увеличивающего силу труда в одной отрасли промышленности, должны отзываться на трудящихся во всех других отраслях промышленности. Таким образом непосредственным стремлением сберегающих труд усовершенствований является стремление увеличить заработок трудящихся. И это стремление отнюдь не нейтрализуется тем обстоятельством, что сберегающие труд изобретения вообще требуют применения капитала; ибо конкуренция, там, где она свободна, должна, в конце концов, низвести прибыль на применяемый капитал до общего уровня. Даже монополия на какое-либо сберегающее труд изобретение, которая редко может поддерживаться мало-мальски долгое время, не может воспрепятствовать тому, чтобы не рассеялась повсюду значительная часть( и обыкновенно наибольшая часть) благодеяний этого изобретения 32 . Отсюда мы могли бы с уверенностью заключить, что стремление сберегающих труд усовершенствований направлено к облагодетельствованию всех людей, и в особенности рабочих классов; и потому всякое сомнение в таком действии их мы, естественно, стали бы приписывать частью тем временным потерям занятия у некоторых рабочих, которым всегда сопутствует в высоко организованных обществах всякая перемена в формах промышленности, и, частью, возрастанию потребностей, вызываемому увеличением способности к их удовлетворению. И вот, из теории ясно, что сберегающие труд изобретения должны улучшать положение каждого; в то же время из жизни, какую мы видим, столь же ясно, что этого на деле нет. В странах, подобных Великобритании, до сего времени еще существует класс людей, живущий на рубеже голодания и постоянно переступающий через него; — класс, который не получал ни малейшего благодеяния от огромного роста производительных сил, ибо его положение никогда не было хуже теперешнего; — класс, обычная жизнь которого, во времена мира и изобилия, по своей грязи, лишениям, зависимости и приниженности превосходит жизнь любых дикарей. В странах, подобных Соединенным Штатам, где прежде не существовало такого класса, его развитие совершалось одновременно с чудным прогрессом сберегающих труд изобретений. Законы против бродяг, которыми пополнились уложения наших штатов, признанная 32 Для более полного ознакомления с влиянием машин, см. мою “Social Problems”. 124 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 125 необходимость ограничения детского труда, возрастающая злоба стачек, к которым принуждены обращаться рабочие, без всякого сомнения, указывают на то, что за все то время, как открытия и изобретения непрерывно увеличивали производительность труда во всех отраслях промышленности, положение простых работников становилось все хуже и хуже. Можно доказать, что сберегающие труд изобретения стремятся благодетельствовать рабочим; но что это стремление отклоняется в сторону, это можно видеть из фактов в настоящее время даже с большей ясностью, чем в то время, когда Джон Стюарт Милль выражал сомнение в том, чтобы механическими изобретениями облегчен был повседневный труд какого-либо человеческого существа. Местами и в некоторых занятиях, правда, наступало улучшение в положении трудящихся. Тем не менее такое улучшение не только не соразмерялось с ростом производительных сил, а совершалось даже без всякого отношения к нему. Улучшения эти имели место лишь там, где к ним приводила самодеятельность рабочих или законодательное вмешательство. Рабочие союзы, а не возросшая, благодаря машинам, производительность труда, сократили рабочий день и повысили заработную плату во многих занятиях Великобритании. Законодательство, а не общее улучшение в положении трудящихся, положило конец запряганию женщин в рудниках и работе малых детей на фабриках и кирпичных заводах. Где не чувствовалось влияний такого рода, там сберегающие труд изобретения не только нимало не улучшали положения трудящихся, но, по-видимому, как будто оказывали некоторый гнетущий эффект, как будто делали труд чем-то негодным, вместо того, чтобы делать его более ценным. Таким образом в отношении влияния машин, как и в отношении влияния тарифов, замечаются две стороны у щита. Заключения, которых мы достигаем, исходя из рассмотрения принципов, оказываются в противоречии с заключениями, к которым мы волей-неволей приходим, наблюдая существующие факты. Но хотя спор и может без конца продолжаться между людьми, которые, видя лишь одну сторону щита, отказываются взглянуть на то, что видят их противники, тем не менее лица, признавшие эту противоположность взглядов на вопрос, уже стоят на пути к объяснению, могущему удовлетворить обе спорящие стороны. Вопрос, который на предстоит решить для объяснения того, почему свободная торговля, сберегающая труд изобретения или иная какая-либо подобная причина не производят того общего благодеяния, какого мы, естественно, могли бы ожидать от них, — есть вопрос, касающийся распределения богатства. Если возрастающее производство богатства не приводит к соответственным благодеяниям для рабочих классов, то это может зависеть лишь от того, что оно сопровождается возрастанием неравенства в распределении. Сами по себе свободная торговля и сберегающие труд изобретения не ведут к неравенству в распределении. Тем не менее с их стороны не исключается возможность содействия такому неравенству, — и не в силу чего-либо, присущего их стремлениям, а прямо, благодаря их действию на рост производства; ибо, — как это уже было выяснено, — возрастание или сокращение в производстве богатства само по себе может, при известных обстоятельствах, изменять пропорции распределения. Поясним это. Смит, паяльщик, и Джонз, газопроводчик, образуют товарищество обычным порядком и начинают заниматься паяльными работами и проведением газа. В этом случае все то, что будет увеличивать или уменьшать прибыль компании, будет одинаково влиять на ее участников, и как бы ни была велика или мала эта прибыль, доля в ней каждого из участников будет одинакова. Но предположим, что они заключили бы договор на несколько иных условиях, иногда встречающихся на практике, и паяльщик должен был бы получать три четверти прибыли со всей паяльной работы, выполняемой фирмой, и газопроводчик — три четверти прибыли со всей газопроводной работы. В этом случае каждый подряд, который они брали бы, не только увеличивал бы или уменьшал прибыль фирмы, но, смотря по тому, был ли бы он подрядом на паяние или подрядом на проведение газа, влиял бы непосредственно на распределение прибыли между обоими участниками или еще предположим, что оба участника различались бы по своей способности повергаться риску. У Смита — семья, и он должен иметь постоянный доход, тогда как Джонз — человек холостой и может в течение некоторого времени жить, ничего не получая от предприятия. Чтобы лучше обеспечить Смита, в отношении его средств к жизни, решено бы было, что он будет брать определенную сумму еще до раздела какой-либо прибыли, но в вознаграждение за эту гарантию из остающейся, за вычетом ее, прибыли будет получать лишь 125 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 126 четвертую часть. В этом случае увеличение или уменьшение прибыли стало бы уже само по себе изменять доли в распределении. Возрастание прибыли влияло бы на распределение в смысле, благоприятном для Джонза, и дело могло бы дойти до того, что доля его поднялась бы почти до 75 процентов в то время, как доля Смита стала бы лишь немногим превышать 25 процентов. С другой стороны, понижение прибыли влияло бы на распределение в смысле, благоприятном для Смита, так что он мог бы получать 100 процентов в то время, как доля Джонза сократилась бы до нуля. При таком договоре всякое обстоятельство, влияющее на сумму прибыли, влияло бы и на доли в распределении, но не в силу чего-либо свойственного именно этому обстоятельству. Истинной причиной изменения в распределении было бы нечто внешнее для этого обстоятельства и не связанное с ним. Общественные явления, которые нам предстоит объяснить, напоминают собой явления, рассмотренные в нашем последнем примере. Возрастающее неравенство в распределении, которым сопутствует материальный прогресс, очевидно, связано с возрастанием производства богатства и не порождается каким-либо прямым влиянием причин, увеличивающих богатство. В нашем примере, однако, есть некоторый пробел. В случае, предположенном нами, возрастание всей прибыли от предприятия было бы благодетельно для обоих участников его, хотя и в различной степени. И доля Смита, даже уменьшаясь относительно, возрастала бы абсолютно. Но при общественных явлениях, рассматриваемых нами, бывает не только так, что с возрастанием богатства доля, получаемая некоторыми классами, не возрастает пропорционально, но бывает и так, что она не возрастает абсолютно, и в некоторых случаях даже уменьшается и абсолютно, и относительно. Потому, чтобы представить пояснение, обнимающее также и явления такого рода, обратимся к другому примеру. Вернемся снова к острову Робинзона Крузо, который может служить нам прекрасным образчиком общества в его простейшей, а потому наиболее понятной форме. Открытие острова, которое мы предполагали, и последующие посещения других судов стали бы в огромной мере увеличивать богатство, добываемое трудом жителей этого острова, Крузо и Пятницы. Но нельзя было бы сказать, чтобы от этого возрастания богатства оба обитателя острова стали получать одинаковую выгоду. Пятница был рабом Крузо, и как бы ни увеличивалось богатство вследствие открытия торговли с остальным миром, он все же мог бы требовать себе лишь заработной платы раба; мог бы требовать лишь столько, сколько нужно для поддержания его рабочей способности. Крузо, без сомнения, до конца дней своих заботился бы надлежащим образом о товарище своей суровой жизни; но когда, с течением времени, остров вполне вошел бы в круг цивилизованной жизни и перешел бы во владение какого-либо наследника Крузо или какого-либо покупателя, живущего, вероятно, в Англии; когда он стал бы уже обрабатываться с расчетом получать от него наибольший доход, — тогда пропасть между собственником, владевшим островом, и рабом, жившим на нем, уже расширилась бы в огромной мере, сравнительно с тем временем, когда Крузо и Пятница делили более или менее поровну всю совокупность произведений их труда. Доля раба могла бы уменьшиться абсолютно, а жизнь его сделаться более трудной и неприглядной. И нет надобности предполагать при этом положительную жестокость и ничем не сдерживаемую суровость. Рабы, которые при новом порядке вещей заступили бы место Пятницы, могли бы получать удовлетворение всех своих животных потребностей, могли бы иметь такой же, как у Пятницы, достаток пищи, могли бы носить лучшие одежды, жить в лучших жилищах, быть избавленными от боязни людоедов, и в болезни иметь помощь искусного врача. Замечая все это, статистики того острова могли бы представить ряды цифр или начертить диаграммы, показывающие, насколько лучше стало этим труженикам. Сравнительно с их предшественниками, которые одевались в козьи шкуры, спали в пещерах и жили в постоянном страхе быть съеденными, и заключения этих господ могли бы оглашаться во всех газетах острова с припевом: “смотрите на цифрах, которые не могут лгать, и на диаграммах, которые можно мерить, как благодетелен промышленный прогресс для каждого, хотя бы для раба!” но в вещах, о которых умалчивала бы эта статистика, рабам на острове стало бы хуже, чем Пятнице. Не выходя из круга унылого труда, не облегчаемого разнообразием, не облагораживаемого ответственностью, не поощряемого видом результатов и участием в них, — их жизнь, сравнительно с жизнью Пятницы, была бы менее жизнью людей и более жизнью машин. 126 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 127 И то же самое действие оказали бы такого рода перемены на работников, которых мы называем свободными, т.е. на работников, которые свободны располагать своей способностью к труду, но не свободны в том, что необходимо для применения этой способности. Была ли какаялибо разница, если бы Пятница, вместо того, чтобы класть ногу Крузо на совю голову в знак того, что он с этого времени становился его рабом, просто признал бы за Крузо право собственности на остров? Так как он мог бы жить во владении Крузо лишь на условиях Крузо, то его свобода сводилась бы просто к свободе эмигрировать, броситься в море или отдаться людоедам. Люди, обладающие лишь такой свободой, т.е. свободой голодать или эмигрировать в случае, если им не удастся получить от кого-то позволения трудиться, не могут богатеть от усовершенствований, увеличивающих производство богатства. Ибо они могут требовать какой-либо доли в этом увеличении не более, чем рабы. Человек, которому нужна их работа, должен давать им лишь столько, сколько господин давал рабу, в труде которого он нуждался; должен давать лишь столько, сколько требуется для поддержания их жизни и силы, и, не найдя человека, которому требовалась бы их работа, они должны голодать, если не могут просить. Дайте Крузо право собственности на остров, и Пятница, свободный человек, сделался бы столь же подвластным его воле, как Пятница-раб, — столь же неспособным требовать какой-либо доли в возрастающем производстве богатства, как би ни было велико это возрастание и от каких бы причин оно ни проистекало. И что произошло бы с одним человеком, должно было бы произойти с любым числом людей. Предположите десять тысяч Пятниц, свободных людей, абсолютных собственников своей жизни, и лишь одного Крузо, абсолютного собственника острова. До тех пор, пока признавалось бы его право собственности и могло бы быть восстановлено силой, разве не был бы он господином этих десяти тысяч в такой же мере, как если бы он был законным собственником их мяса и крови? Так как никто не мог бы пользоваться его островом без его согласия, то выходило бы, что никто не мог бы трудиться или даже жить без его позволения. Приказание “оставь мое владение” было бы равносильно смертному приговору. Владелец этого острова был бы для остальных десяти тысяч “свободных людей”, живших на нем, их властелином или земным богом, перед которым они стояли бы, в сущности, в большем благоговении, чем перед божеством, правящим на небесах, о котором учила бы их религия. Он мог бы сказать им так же, как сказал один шотландский лэндлорд своим арендаторам: “пусть Всемогущий Бог создал землю, да владею-то ей я; и потому, если вы не хотите делать так, как я говорю, то убирайтесь вон отсюда!” Никакой рост богатства не дал бы таким “свободным” работникам права рассчитывать на чтолибо большее одного голого существования. Открытие иностранной торговли, изобретение сокращающих труд машин, нахождение минеральных залежей, введение более урожайных растений, развитие искусства только бы увеличивало ту сумму, которую их землевладелец требовал бы за привилегию жить на его острове, и никоим образом не могли бы повысить тех требований, какие могли бы предъявлять люди, не имеющие ничего, кроме своего труда. Если ба само Небо стало посылать на этот остров богатство в виде дождя, то и это богатство становилось бы собственностью одного владельца. Даже экономия в чем-нибудь, благодаря которой рабочие получали бы возможность жить на меньшие средства, только увеличивала бы лишь ту дань, которую они могли платить, а он мог требовать. Конечно, ни один человек не мог бы воспользоваться подобной властью во всем ее размере и лишь для себя одного. Единственный землевладелец среди десяти тысяч бедных арендаторов, подобно единому господину, посреди десяти тысяч рабов, был бы столь же одинок, как Робинзон Крузо перед приходом Пятницы. Как бы он ни был себялюбив, он все же желал бы общества людей, более близких к себе. Человек, по своей природе, есть общественное животное. Естественный импульс побуждал бы такого единого владельца награждать людей. Которые бы ему угождали. Благоразумие предписывало бы ему заинтересовывать наиболее влиятельных из Среды десяти тысяч Пятниц в поддержании его права собственности, а опыт, если не прямой расчет, показывал бы, что он может получать больший доход, оставляя на долю людей, обладающих высшей энергией, искусством или бережливостью, некоторую часть из производимого их трудом. И единый собственник этого острова, в силу такого рода побуждений, стал бы делиться своими привилегиями при помощи жалованных грамот, рент, льгот или жалованья с окружающими его лицами. Но таким образом стал бы участвовать с ним в выгодах от 127 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 128 каких-либо улучшений, увеличивающих производительность труда, лишь один класс, более или менее многочисленный, и все же оставался бы класс простых работников заурядных способностей, на которых эти улучшения не могли бы оказывать никакого благодетельного влияния. Владельцу этому следовало бы быть лишь немного скупым в раздаче дозволений работать на острове, чтобы через это удерживать все время небольшой процент народонаселения на границе голодания и необходимости вымаливать позволение пользоваться своим трудом; и он мог бы тогда создать конкуренцию, при которой люди, сбивая друг друга, сами стали бы предлагать все то, что может произвести их труд, за вычетом необходимого для поддержания жизни, за одну только привилегию существовать на свете. Мы разобрали этот пример лишь для выяснения самых принципов, ибо их действие иногда можно лучше понять, наблюдая его в непривычных для нас условиях; на самом же деле, общественный порядок, создающий в современной цивилизации класс людей, не могущих ни жить, ни работать без позволения других, никогда не мог возникнуть представленным нами путем. Читатели “Продолжения приключений Робинзона Крузо”, как передать его Де-Фу, что во время долгого отсутствия Крузо трое английских бродяг, с Вилльямом Эткинзом во главе, предъявили право собственности на остров, заявив, что оно было передано им Робинзоном Крузо, и требовали, чтобы остальные жители острова работали на них, уплачивая ренту. В своих родных странах жители эти привыкли признавать такого рода требования, предъявляемые от имени людей, ушедших не только в другие страны, но даже и на тот свет; однако тут и испанцы, и мирные англичане лишь засмеялись в ответ на это требование, а когда Вилльям Эткинз с товарищами настаивали на нем, то их заключили в оковы и держали в них до тех пор, пока они не отвыкли думать, что другие люди должны работать на них. Но если бы, прежде чем предъявить свое право собственности на остров, трое английских бродяг захватили в свои руки все огнестрельное оружие, то остальное население острова принуждено было бы признать их право. Таким образом установился бы класс землевладельцев и класс неземлевладельцев, причем, спустя немного поколений, все население так свыклось бы с этим порядком, что он стал бы казаться ему вполне естественным; и начавши, с течением времени, колонизировать другие острова, оно и там устанавливало бы тот же порядок. То, что случилось бы на острове Крузо, если бы трое английских бродяг захватили все оружие, как раз произошло, в большем размере, при развитии европейской цивилизации и происходит при ее распространении на другие части света. Потому мы находим в цивилизованных странах обширный класс людей, обладающих способностью к труду, но лишенных всякого права на пользование элементами, необходимыми, чтобы сделать эту способность пригодной, и вследствие этого принужденных, ради пользования этими элементами, или отдавать в арендной плате часть производимого их трудом, или брать в заработной плате менее того, что доставляет их труд. Класс, таким образом обездоленный, не может пользоваться никакой выгодой от роста производительных сил. Где существует такой класс, там всякое увеличение всей совокупности богатства может вести лишь к возрастающему неравенству в его распределении и хотя стремление к неравномерному распределению, в отношении некоторых лиц этого класса может несколько сдерживаться рабочими союзами или другими подобными организациями, искусственно уменьшающими конкуренцию, тем не менее оно все же с полной силой будет сказываться на людях, остающихся вне таких организаций. А возрастающее неравенство такого рода в распределении, позволю себе повторить, означает собой не только то, что масса людей, ничего не имеющих, кроме способности трудиться, не будет иметь пропорционального участия в возрастающем богатстве, но оно означает собой также и то, что их положение станет ухудшаться и абсолютно, и относительно. Самой природой промышленного прогресса, самой сущностью тех чудовищных сил, которые освобождаются нашими открытиями и изобретениями, обусловливается то, что они должны вредить там, где не приносят пользы. Сами по себе эти силы — ни добро, ни зло. Они приводят к добру или злу, смотря по тем условиям, при каких им приходится действовать. При том состоянии общества, когда все люди стояли бы на равной ноге в отношении пользования материальным миром, действие этих сил могло бы быть лишь благодетельным. Но при том состоянии общества, когда некоторые люди признаются собственниками материального мира, а остальные могут пользоваться им не иначе, как уплачивая дань, то благословение, которое могло бы принести с собой эти силы, превращается в проклятие; тут они уже стремятся уничтожить независимость, 128 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 129 сделать ненужным искусство, превратить ремесленников в “рабочие руки”, концентрировать все дела, затруднить для работника возможность сделаться собственным хозяином и принудить женщин и детей к вредной и изнурительной работе. Перемена, которую производит в настоящее время промышленный прогресс в условиях простого рабочего, сдерживаемая несколько влиянием рабочих союзов, есть та самая перемена, которая превратила бы раба, разделявшего разнообразные труды и грубые удобства с своим, одетым в козью шкуру, хозяином, в раба, который представлял бы из себя лишь простое орудие в фабричном производстве. Сравните искусного ремесленника старого времени с фабричным нашего нового времени — простым присмотрщиком за машиной. Сравните американского сельского рабочего прежнего типа, стоявшего на общественной лестнице не ниже своего хозяина, с современным пастухом и крупного скотопромышленника, унылая жизнь которого оживляется лишь одними грубыми развлечениями или попойками, или с современным жнецом в экономиях, занимающихся производством пшеницы, который спит в сараях или житницах и, проработав несколько месяцев, превращается в бродягу. Или сравните бедноту Коннемары или Скэя с бесконечно более униженной беднотой Белфаста или Глазго. Сравните, и тогда скажите, точно ли для людей, которые могут рассчитывать в своем существовании лишь на продажу своего труда, наш промышленный прогресс не имеет темных сторон. Что таково и должно быть стремление сберегающих труд изобретений или усовершенствований всюду, где земля признается частной собственностью, и дети, вступающие в мир, оказываются лишенными права пользоваться ею, если они не купят ее или не наследуют после умершего предка, — в этом мы можем легко убедиться, представив себе сберегающие труд изобретения, доведенными до их крайнего вообразимого предела. Сознавая, что целью труда является удовлетворение человеческих нужд, признаешь нелепой ту мысль, чтобы сберегающие труд изобретения могли породить нужду, сделав труд более производительным. Однако пусть бы изобретения дошли до того, что сделалось бы возможным производить богатство без труда, — и как бы это отозвалось на классе, у которого нет ничего, кроме способности к труду, и который при всевозможном обилии богатства мог бы иметь в нем участие, лишь продавая свой труд? Не повело ли бы это к сокращению до нуля ценности того, что имеет для продажи этот класс людей; к превращению их в нищих среди всевозможного богатства, к лишению их возможности зарабатывать даже самые скудные средства к жизни и к принуждению их просить или голодать, если они не могут воровать? До такого пункта, вероятно, никогда не дойдут изобретения. Тем не менее это — пункт, к которому мы приближаемся с каждым новым изобретением. И не в этом ли приближении получают некоторое объяснение факт существования огромной армии бродяг и нищих и наличность смерти от голода и истощения посреди изобилия? Отмена покровительства стремилась бы увеличить производство богатства, — это стоит вне сомнения. Тем не менее при существующих условиях самое производство богатства может сделаться проклятием — прежде всего для рабочих классов и в конце концов для общества в его целом. В таком случае, могут спросить нас, уж не будет ли благодетельная для рабочих классов покровительственная система, хотя бы в силу того, что ею сдерживается та свобода и то развитие торговли, которые существенно необходимы для полного выражения современных промышленных тенденций? Значительная часть силы покровительственной системы среди рабочих классов, мне думается, обусловливается смутным сознанием чего-то подобного. Я ответил бы отрицательно на этот вопрос. Покровительственная система, — которая есть ничто иное, как защита капиталистов-производителей от иностранной конкуренции на внутреннем рынке, — стремясь к созданию монополий и неравенства, оказывается бессильной сдерживать концентрирующее стремление современных изобретений и методов производства. Для достижения последней цели путем покровительства мы должны были бы не только запретить иностранную торговлю, но ограничить также внутренние торговые сношения. Мы должны бы были не только запретить какое-либо новое применение сберегающих труд изобретений, но должны были бы запретить пользование наиболее важными изобретениями из тех, которые уже применяются. Мы должны были бы срыть железные дороги и вернуться к сообщению по каналам и к гужевой доставке товаров, срезать телеграфные проволоки и рассчитывать лишь на почтовых лошадей; заменить жатвенную машину — косой, швейную машину — иглой и фабрику — ручным 129 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 130 ткацким станком, — короче, бросить все, что дал нам век изобретений и вернуться к промышленным процессам, существовавшим сто лет тому назад. А это также невозможно, как цыпленку вернуться в яйцо. Человек может сделаться дряхлым и впасть в детство; но, достигнув зрелого возраста, он не может снова сделаться ребенком. Нет, не в движении назад, а в движении вперед заключается возможность общественных улучшений. 130 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 131 ГЛАВА XXV УПОДОБЛЕНИЕ Отмена покровительственной системы, сама по себе, была бы подобна захвату разбойника властями. Ведь людям не стало бы легче, если бы захватили одного разбойника, когда остались другие, еще более сильные и жестокие. Трудящиеся могут быть уподоблены человеку, возвращающемуся домой со своим заработком и по дороге наталкивающемуся на ряд грабителей. Один вырывает у него одно, другой — другое, а разбойник, которого он встречает в конце пути, отнимает у него все прочее, оставляя ему лишь столько, сколько необходимо, чтобы прожить день и завтра снова выйти на работу. Будет ли благодеянием для бедняка избавление его от одного или всех других разбойников, если не схватят этого последнего? А таково теперь положение трудящихся всюду в цивилизованном мире. И разбойник, отнимающий у них последнее, есть право частной собственности на землю. Никакие великие усовершенствования, никакие благодетельные сами по себе реформы не могут помочь классу людей, лишенных всякого права на пользование силами природы и обладающих лишь способностью к труду, которая сама по себе столь же бесполезна, как парус без ветра, как насос без воды, как седло без лошади. Я потому уподобил трудящихся человеку, которые подвергается ряду грабежей, что во всех странах существуют, помимо частной собственности на землю, также и другие факторы, подрывающие народное благосостояние и передающие богатство, создаваемое трудящимися, в руки непроизводителей. Таковы промышленные и торговые монополии, покровительственные тарифы, плохие системы денежного обращения и финансов, развращенность администрации, государственные долги, постоянные армии, войны и приготовления к ним. Но эти факторы, хотя влияние их местами и очень заметно, не объясняют нам той бедности рабочих классов, какую мы можем видеть повсюду. Все эти факторы можно уподобить первым разбойникам, которых встречает наш бедняк; отогнать их значило бы лишь увеличить долю последнего разбойника. Если бы всесильная причина бедности рабочих классов была уничтожена, то реформы в каком-либо из этих направлений стали бы улучшать положение рабочих; но до тех пор, пока причина эта будет действовать, никакие реформы не поведут к более или менее прочному улучшению. Государственные долги могли бы быть уничтожены, постоянные армии распущены, война и мысль о войне забыты, покровительственные тарифы всюду отменены, государственное управление доведено до величайшей чистоты и экономии и все монополии, кроме земельной, уничтожены без всякого сколько-нибудь прочного улучшения в положении рабочих классов. Ибо экономическим следствием этих реформ было бы просто сокращение потерь богатства и увеличение его производства. И пока конкуренция из-за занятия со стороны людей, которые не могут работать от себя, будет проявлять свое настойчивое стремление к понижению заработной платы до минимума, дающего рабочему лишь голое существование, до тех пор это голое существование будет нормой того, что может получать обыкновенный рабочий. Пока существует это стремление к понижению заработной платы, — а оно будет существовать, пока существует частная собственность на землю, — до тех пор никакое улучшение в личных качествах трудящихся ( будь оно возможно), никакой прогресс в их искусстве, образовании, никакое развитие привычек к воздержанию и бережливости не будут в состоянии улучшить их материального положения. Улучшения в личных качествах могут быть благодетельными лишь для индивидуумов и только до тех пор, пока они ограничиваются индивидуумами, давая им преимущество перед массой обыкновенных рабочих, заработная плата которых образует регулирующую основу всех прочих видов заработной платы. Но раз такие личные улучшения станут общими, и в результате окажется лишь возможность для конкуренции гнать заработную плату к еще более низкому уровню. Там, где только немногие умеют читать и писать, эти уменья доставляют особые выгоды и подымают индивидуумов, обладающих ими, выше уровня обыкновенных рабочих, давая им право на заработную плату специалиста. Но там, где все умеют 131 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 132 читать и писать, простое обладание этими искусствами не устраняет от обыкновенных рабочих перспективы того жалкого положения, в каком они могли бы очутиться, не умея ни читать, ни писать. Также и там, где население отличается отсутствием бережливости и невоздержанием, бережливость и воздержание дают особое преимущество, которое может поднять человека выше условий обыкновенного рабочего; но лишь только эти качества становятся более или менее общими, как пропадает и преимущество, которое они давали. Пусть огромная масса рабочих так изменит к лучшему или худшему свои привычки, что для них станет возможным существовать на половинную долю самой низкой заработной платы, какая только имеется теперь, и конкуренция из-за занятия, понуждающая людей работать только из-за хлеба, необходимо понизит пропорционально и уровень заработной платы. Я отнюдь не считаю реформы, которые повышают образование или облагораживают привычки народной массы, бесполезными хотя бы и в этом направлении. Ибо распространение образования стремится вызвать в людях недовольство жизнью в бедности посреди богатства, а воздержность делает их более способными бороться против такой участи. Народные школы и общества трезвости являются таким образом первичными преобразовательными учреждениями. Но они никоим образом не могут уничтожить бедности до тех пор, пока земля будет оставаться частной собственностью. Те почтенные люди, которые воображают, что обязательное обучение или запрещение торговли крепкими напитками может уничтожить бедность, делают ту же самую ошибку, какую делали противники Хлебных законов, когда они воображали, что отмена покровительственной системы сделает голод невозможным. Реформы такого рода по своей сущности представляют из себя нечто прекрасное и благодетельное, тем не менее в мире, подобном нашему, населенном существами, которые смотрят на него, как на исключительную собственность только некоторых из их числа, необходимо будет при каких бы то ни было условиях класс людей, едва сводящих концы с концами. Эта необходимость обусловливается самой природой вещей; она вытекает из того отношения, в каком стоит человек к внешнему миру. Земля есть поверхность нашей планеты, — дно того океана воздуха, которого мы не можем покинуть в силу самого устройства нашего тела. Земля есть единственное возможное для нас местопребывание, единственное наше рабочее помещение, единственный склад, из которого мы можем получать все материалы, потребные для удовлетворения наших нужд. Если понимать землю в узком смысле этого слова, как нечто отличное от воды и воздуха, то она окажется, помимо того, еще элементом, который необходим нам для пользования другими элементами. Без земли человек не мог бы даже пользоваться светом солнца и его теплом или утилизировать те силы, которыми наделена материя. Человек, чем бы он ни был по своей сущности, по своему физическому устройству все же есть не более, как изменяющаяся форма материи, преходящий род движения, постоянно выходящий из резервуаров природы и снова возвращающийся в них. По своему физическому строению и силам человек так же относится к земле, как струя фонтана к питающей его воде или газовое пламя к газу, текущему по трубам. И потому, если человек для того, чтобы иметь возможность жить и работать, должен будет жить и работать на земле, принадлежащей другому, то он необходимо сделается либо рабом, либо нищим, все равно, каковы бы ни были все прочие его условия. Существуют две формы рабства — та, которую признал Пятница, когда положил ногу Крузо на свою голову, и та, которую пытались установить Вилльям Эткинз и его товарищи, когда они объявили остров своим и возложили все работы на его жителей. К первой форме рабства, когда обращают человека в собственность, прибегают лишь в том случае. Если народонаселение слишком редко, чтобы сделать осуществимой вторую форму рабства, когда обращают в частную собственность землю. Ибо когда население редко и имеется изобилие свободных земель, тогда работники имеют полную возможность избегнуть необходимости покупать себе право пользования землей или приобретают это право лишь на номинальных условиях. И потому, чтобы завести рабов, — людей, которые работают на вас, тогда как вы на них в возврат не работаете, — является необходимым сделать собственность из их тел или же прибегнуть к поземельному рабству, крепостничеству, которым ранее времени искусственно создается сила, являющаяся к услугам землевладельцев 132 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 133 лишь при более плотном народонаселении, и приписать рабочих к той земле, на которой желают утилизировать их труд. Но ишь только население становится более многочисленным, а земля более или менее полно заселенной, и конкуренция безземельных людей из-за пользования землей уже устраняет необходимость делать собственность из их тел или прикреплять их к поместью, чтобы пользоваться их трудом без возврата. Люди сами будут просить привилегии отдавать свой труд в вознаграждение за то, что дают рабу: клочок земли для жилья и ту часть из производимого их трудом, какая необходима им для поддержания жизни. Это для владельца гораздо более удобная форма рабства. Ему уже нечего возиться со своими рабами, ему уже не надо понуждать их кнутом к работе, заковывать, предупреждая побег, или разыскивать беглых собаками особой породы. Он уже не заботится более о том, чтобы они питались надлежащим образом в детстве, имели уход в болезни, опору в старости. Пусть они живут в лачугах, пусть они работают больше е едят хуже, чем у какого-нибудь жестокого владельца человеческих тел, — совесть его не будет страдать и общественное мнение не осудит его. Короче, лишь только общество достигает того пункта развития, когда возникает ожесточенная конкуренция из-за пользования землей, право собственности на нее начинает давать больше выгод, при меньшем риске и тревогах, чем право собственности на людей. Если бы те два молодых англичанина, о которых я говорил, приехавши сюда, купили на свои деньги американских граждан, то они не могли бы получать с них такой доли из производимого их трудом, какую они получают теперь, купивши земли, охотно снимаемые американскими гражданами под обработку из-за половины жатвы. Точно также, — позволяй это наши законы, — было бы безрассудно для какого-нибудь английского герцога или маркиза приезжать в Америку и законтрактовывать там десяток тысяч американских младенцев, рожденных или еще только имеющих родиться, в надежде получать с них огромный доход, когда они будут в состоянии работать. Ибо купив или отгородив миллион акров земли, которая не может убежать, которую не нужно ни кормить, ни воспитывать, он мог бы через двадцать или тридцать лет иметь десять тысяч взрослых американцев, готовых отдавать ему половину всего, что будет производить их труд на его земле, за привилегию существовать самим и содержать свои семейства из другой половины производимого ими. Они стал бы получать с них больше продуктов труда, чем сколько он мог бы вытребовать с такого же количества рабов. А с течением времени, когда число американских граждан еще более увеличилось бы, его право собственности на землю привело бы к тому, что еще большее число людей стало работать на него и за меньшую плату. Спекуляция этого предпринимателя на землю стала бы спекуляцией на рост людей в такой же мере, как если бы он покупал детей и законтрактовывал младенцев, еще не имеющих родиться. Ибо если бы в Америке перестали родиться дети и перестали расти люди, то и его земля не получила бы цены. И прибыль от такого предприятия обусловливалась бы не ростом земли или не увеличением ее плодородия, а лишь ростом народонаселения. Земля сама по себе не имеет ценности, ибо ценность возникает лишь благодаря труду. Земля начинает иметь ценность не раньше, как право собственности на нее становится эквивалентом права собственности на работников. И если где земля приобретает спекулятивную цену, то причиной этого бывает надежда на то, что рост общества сделает в будущем право собственности на нее эквивалентом права собственности на работников. Правда, все ценные предметы обладают свойством давать своим владельцам возможность получать за них или за пользование ими труд или продукты труда. Но все ценные предметы являются продуктами труда, и получая за них труд или продукты труда, совершаются в сущности обмен, — передачу эквивалентного количества продуктов труда в возврат за труд или его продукты. Земля, однако, не есть продукт труда; она существовала еще до появления человека. И, стало быть, если в силу права собственности на землю получают труд или продукты труда, то совершают при этом в сущности присвоение, хотя и имеющее, быть может, форму обмена. Власть, которую дает право собственности на ценную землю, есть власть пользования человеческими услугами без оказания взамен человеческих услуг, — власть по своей сущности тождественная с той властью присваивать, какую дает право собственности на рабов. Это не есть власть, вытекающая из обмена, а есть власть, вытекающая из насилия, — та самая власть, которая явилась бы у некоторых людей, если бы прочие люди принуждены были платить им за пользование океаном, воздухом или солнечным светом. 133 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 134 Ценность таких предметов, как хлеб, скот, корабли, дома, мебель или металлы, есть меновая ценность, основанная на стоимости производства и потому стремящаяся падать по мере того, как прогресс общества уменьшает количество труда, необходимого для произведения таких предметов. Но ценность земли есть ценность присвоения, основанная на том количестве богатства, какое может быть присвоено, и потому стремящаяся повышаться по мере того, как прогресс общества усиливает производство. Вот мы и видим, что в то время, как все роды продуктов постоянно падают в цене, цена земли постоянно возрастает. Изобретения и открытия, которые увеличивают производительность труда, понижают ценность предметов, требующих труда для своего произведения, но вместе с тем повышают ценность земли, так как они увеличивают то количество богатства, какое труд принужден бывает отдавать за пользование землей. Так что там, где земля целиком захвачена частными лицами, уже никакое увеличение в производстве богатства, никакая экономия в пользовании землей не может бать простому рабочему чего-либо большего заработной платы раба. Если бы богатство стало падать с неба в виде дождя или бить ключом из недр земли, то все же оно не могло бы обогатить работника. Оно могло бы лишь увеличить ценность земли. Чтобы видеть это, нам нет даже надобности утруждать своего воображения. В Западной Пенсильвании недавно открыто было, что при бурении земли из скважин вырывается горючий газ — природа дарила нам то, что ранее могло быть производимо лишь трудом. Эта замена выкапывания угля из земли и прокаливания его в ретортах простым бурением и доставкой по трубам должна была бы иметь своим прямым и естественным следствием повышение ценности труда и заработка рабочих. Но как земля в Пенсильвании признается частной собственностью, то и замена эта не повела ни к чему подобному. В результате оказалось, во-первых, обогащение собственников земли, на которой можно было производить бурение, ибо они, как законные владельцы всего материального мира над их землей и под нею, обложили пошлиной пользование новым даром природы; и, во-вторых, обогащение капиталистов, которые занялись доставкой газа по трубам в Питтсбург и другие города. Они устроили синдикат по типу Главного общества торговли маслами (Standard Oil Company), заправляющий продажей природного газа, и через него получают огромный доход сверх обычного вознаграждения на капитал. Некоторая выгода пока достается еще стеклянным и железным промышленникам в Питтсбурге, ибо новое топливо настолько удобно в обращении и дает такой ровный жар, что оказывается более экономичным, чем прежнее даже при одинаковой с ним стоимости. Тем не менее они этой выгодой будут пользоваться недолго. Лишь только замечено будет, что их выгода представляет из себя нечто постоянное, как в Питтсбурге окажется скопление стеклянных и железных промышленников, желающих пользоваться природным газом; ценность земли в городе возрастет, и вся выгода в конце концов перейдет от этих промышленников к землевладельцам Питтсбурга 33 . Если бы уничтожена была монополия газового общества или законодательным порядком доходы его ограничены обычной прибылью на капитал, то выгода от этого в конечном результате опять-таки досталась не промышленникам, а землевладельцам. Подобным же образом удешевление перевозки благодаря железным дорогам увеличивает лишь ценность земли, а не ценность труда; понижение железнодорожных тарифов оказывается благодеянием опять не для работников, а для землевладельцев. То же бывает со всяким усовершенствованием какого бы то ни было рода. Федеральное правительство разыгрывало роль щедрого покровителя города Вашингтона, и следствием был рост ценности земельных участков. Если бы федеральное правительство стало давать каждому вашингтонскому жителю жаром освещение, отопление и стол, то ценность земельных участков возросла бы еще более, и весь этот подарок в конце концов очутился бы в кармане вашингтонских владельцев недвижимой собственности. Самыми крупными владельцами Питтсбургской земли являются члены английского семейства Шенли, получающие в виде земельной ренты огромный доход и таким образом увеличивающие (в утешение пенсильванских протекционистов) наш экспорт над импортом в такой же мере, как если бы они владели значительным количеством пенсильванцев. 33 134 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 135 Первичными факторами производства являются земля и труд. Капитал есть их произведение, и капиталист есть лишь посредник между землевладельцем и работником. Потому рабочие, которые воображают, будто капитал есть притеснитель труда, что называется, “валят с больной головы на здоровую”. Во-первых, многое из того, что при поверхностном наблюдении кажется притеснением со стороны капитала, на самом деле является просто результатом того беспомощного положения, в которое поставлен труд вследствие отрицания за ним всяких прав на пользование землей. “Беда для бедных — скудность их”. Людей, которые имеют свободный доступ к природе, капитал не властен понудить отдавать свой труд за самую жалкую плату. Вовторых, что бы ни удавалось урвать из заработка трудящегося люда капиталистическим монополиям, все же монополии эти являются ничем иным, как меньшими разбойниками, при обезоруживании которых увеличивалась бы лишь доля, захватываемая землевладельцами. Там, где вся пригодная земля обращена в собственность некоторых лиц, все равно, как бы ни была проста или сложна общественная организация, как бы ни было велико или мало число посредников между собственниками земли и людьми, обладающими лишь способностью трудиться, там всегда будет существовать класс людей, — рабочих обыкновенных способностей и искусства — который не может надеяться на что-либо большее, как зарабатывать самым тяжелым трудом одно насущное пропитание, и которому постоянно грозит опасность лишиться даже и его. Мы видим этот класс при простой промышленной организации в Западной Ирландии или на Шотландском плоскогории и видим его, даже в еще более тяжелом и низком положении, при сложной промышленной организации больших британских городов. И мы видели, как, невзирая на огромный рост производительных сил, развивался этот класс работников в соединенных Штатах вместе с тем, как земля наша все более и более переходила в руки частных лиц. Так это и должно быть в силу наиважнейшего из всех человеческих отношений: отношения человека к планете, которую он населяет. В делении людей на класс владеющих миром и класс не имеющих по закону никакого права на пользование им мы видим факт, которым объясняется многое из того, что иначе представляется необъяснимым. Но мы коснемся его лишь в его отношении к тарифному вопросу. Мы поняли, почему то, что неправильно называется “свободной торговлей”, — простая отмена покровительственной системы, — может вести лишь к временному благодеянию для рабочих; теперь мы достигли такого пложения, что можем пойти дальше и рассмотреть последствия, к каким повела бы истинная свобода торговли. 135 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 136 ГЛАВА XXVI ИСТИННАЯ СВОБОДА ТОРГОВЛИ “Пойдем с мною”, сказал Ричард Кобден Джону Брайту, когда тот, глубоко опечаленный, отходил от свежей могилы. “В Англии женщины и дети умирают от голода, — от голода, созданного законами. Пойдем со мною, и мы не остановимся, пока не добьемся отмены этих законов”. В таком духе крепло и росло движение в пользу свободной торговли, возбуждая энтузиазм, которого не могла бы вызвать простая фискальная реформа. Не помогли ни ограничения в голосовании, ни “гнилые местечки”, ни аристократические привилегии, и покровительственная система была ниспровергнута в Великобритании. А голод все же не покинул этой страны, и женщины и дети не перестали там умирать от него. Но вышло так не вследствие несостоятельности свободной торговли. Тогда уничтожили покровительственную систему и заменили фискальными покровительственные пошлины, тогда сделали лишь первый шаг к свободной торговле. Женщины и дети не перестали умирать от голода только потому, что за этим шагом не последовало дальнейших. Свободной торговли еще не ведали в Великобритании. Свободная торговля в ее полноте и целостности, действительно, уничтожила бы голод. В этом мы можем сейчас убедиться. Наше исследование показало нам, что отмена покровительственной системы не могла бы повести к более или менее прочному поднятию благосостояния рабочих классов, все равно, как бы ни увеличилось благодаря этой отмене производство богатства, ибо до тех пор, пока земля, на которой должны жить все люди, будет считаться собственностью некоторых лиц, всякое увеличение производительных сил будет увеличивать лишь ту дань, какую могут требовать за пользование землей эти лица, владеющие землей. До тех пор, пока земля будет составлять личную собственность только некоторой части ее населения, до тех пор никакое возможное увеличение производительных сил, хотя бы доходящее до полного избавления людей от необходимости прилагать свой труд, и никакой вообразимый рост богатства, хотя бы оно стало валиться с неба или бить ключом из недр земли, — не могли бы улучшить положения тех людей, которые обладают лишь одной способностью трудиться. Величайший рост богатства, какой только можно себе представить, лишь усилил бы в наибольшей вообразимой степени явления, очень известные нам под именем “перепроизводства”, и лишь довел бы рабочие классы до полного разорения. И потому, чтобы сделать отмену покровительственной системы, да и всякую другую реформу, благодетельной для рабочих классов, необходимо уничтожить в законе неравенство прав на землю и вернуть всем людям их естественные и равные права в общем наследии. А каким образом это может быть сделано? Остановимся на минуту на рассмотрении того, что, собственно, требуется сделать, ибо тут нередко возникает путаница. Предоставить всем жителям страны равное право на землю этой страны не значит дать им равные кусочки земли. Деление земли на мало-мальски равные куски было бы выполнимо лишь в совсем первобытных странах, где население редко, разделение труда мало подвинулось вперед и семейные группы живут и работают сообща. Но при том состоянии общества, какое мы находим теперь в цивилизованных странах, было бы крайне трудно, если не абсолютно невозможно, произвести равное деление земли. Да одного такого деления было бы и недостаточно. С первым делением трудность лишь начиналась бы. Вследствие роста народонаселения и постоянного перемещения его центров, вследствие изменений в занятиях его, ведущих к различиям в способах пользования землей и в требованиях земли того или другого количества и качества; вследствие непрекращающихся усовершенствований, открытий и изобретений, создающих новые способы пользования землей и изменяющих относительную ценность ее, — деление, равное сегодня, вскоре оказывалось бы весьма неравномерным, и, чтобы поддержать равенство, требовался бы ежегодный передел. Но ввести ежегодный передел или владение землей сообща, причем никто не мог бы претендовать на исключительное пользование каким-либо отдельным участком, было бы 136 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 137 возможно лишь там, где люди жили бы в подвижных палатках и не предпринимали бы скольконибудь прочных улучшений в земле, да и там эта мера вела бы к задержке дальнейшего прогресса общества. Никто не стал бы сеять хлеб или строить дома, разрабатывать рудники, разводить плодовые сады или прорывать оросительные канавы, если бы знал, что может прийти кто-нибудь другой и прогнать егос той земли, на которой им произведены были эти работы. Потому, для надлежащего пользования землей и для применения к ней труда и капитала, является абсолютно необходимым, чтобы общество обеспечивало за лицами, пользующимися землей, спокойное владение ею. На это-то и указывают постоянно лица, враждебно настроенные против всяких сомнений в теперешнем способе владения землей. Они стараются затемнить дело, упорно представляя каждое предложение, направленное к обеспечению равных прав на землю, как предложение, стремящееся установить равный раздел земли, и затем пытаются защищать частную собственность на землю, выставляя на вид необходимость обеспечить спокойное пользование землей лицами, вносящими в нее улучшения. Но это — две вещи существенно различные. Во-первых, равные права на землю не могли бы быть обеспечены равным разделом земли; и, во-вторых, нет необходимости делать из земли частную собственность, чтобы обеспечить за лицами, вносящими в нее улучшения, то спокойное пользование ими, какое необходимо для побуждения вносить их. Напротив того, частная собственность на землю, как то мы можем видеть всюду, где только она существует, дает возможность неработающим собственникам земли брать оброк с людей, вносящих в нее улучшения, брать плату за привилегию вносить эти улучшения и даже право отбирать их в свою пользу. Вот два простых принципа и каждый из них очевиден: I — Все люди имеют равное право на владение и пользование теми элементами, которые доставляет природа. П — Каждый человек имеет исключительное право на владение и пользование тем, что произведено его трудом. Между этими принципами нет никакого противоречия. Напротив, они дополняют друг друга. Чтобы вполне охранять индивидуальное право собственности на продукт труда, мы должны признавать элементы природы общей собственностью. Если бы кто-нибудь, выставив себя собственником солнечного света, мог требовать с меня платы за то участие, какое принимает солнце в росте хлеба, посеянного мною, то чрез это неизбежно нарушилось бы мое право собственности на произведение моего труда. И обратно, где за каждым обеспечено полное право собственности на произведения его труда, там никто уже не может иметь какого-либо права собственности на то, что не является произведением труда. При проведении в жизнь этих принципов не встретилось бы никакой реальной трудности, — все равно как бы ни была сложна промышленная организация и каких бы высоких ступеней ни достигала цивилизация. Все, что нам пришлось бы сделать, так это признать землю соединенной собственностью всего народа, как железная дорога признается соединенной собственностью множества акционеров или пароход — соединенной собственностью многих владельцев. Другими словами, мы могли бы оставить землю, уже занятую, в ненарушимом владении ее теперешних собственников, а землю свободную могли бы предоставить к услугам всякого, кто пожелал бы владеть ею. Мы должны бы были настоять лишь на одном условии, чтобы люди, так или иначе владеющие землей, уплачивали обществу надлежащую ренту за свою исключительную привилегию, — то есть ренту, основывающуюся на ценности привилегии, какую индивидуум получает от общества, когда ему предоставляют исключительное пользование известным количеством общей собственности, и не имеющую никакого отношения к улучшениям, которые он делает в земле, или доходу, зависящему от расходования им труда и капитала. Таким путем были бы установлены равные для всех права на владение и пользование теми естественными элементами, которые, несомненно, суть общее наследие людей, и та ценность, которую получает земля не от труда лица, владеющего ею, а от роста общества, стала бы доставаться обществу и могла бы быть употребляема на общеполезные идеи. Как говорил об этом Герберт Спенсер: “Доктрина такого рода вполне совместима с наивысшим состоянием цивилизации; может быть осуществлена без введения общности имуществ и не ведет к сколько137 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 138 нибудь серьезному перевороту в существующих порядках. Требуемая перемена была бы просто переменой собственников земли. Отдельная собственность была бы поглощена соединенной собственностью всего народа. Вместо того, чтобы быть во владении индивидуумов, страна сделалась бы собственностью великого корпоративного целого, — общества. Положение дел, созданное таким образом, находилось бы в полной гармонии с нравственным законом. Все люди сделались бы тогда одинаково собственниками земли, все люди одинаково могли бы пользоваться землей. И понятно, при такой системе земля могла бы быть отгораживаема, занимаема и обрабатываема с полным соблюдением закона равной свободы”. Что такая простая перемена не вела бы, как говорит г-н Спенсер, к сколько-нибудь серьезному перевороту, этого-то во многих случаях и не замечают люди, думающие об этом предмете в первый раз. И говорят иногда, что самый принцип, очевидно, справедлив, что его легко было бы применить в какой-либо вновь заселяемой стране, но что его было бы чрезвычайно трудно применить в стране уже заселенной, где земля разделена, как частная собственность; ибо признать в такой стране землю общей собственностью, чтобы сдавать затем индивидуумам, значило бы вызвать стремительный переворот величайшей важности. Возражение это, как бы то ни было, основывается на ошибочном представлении, будто нужно сделать что-то разом. Однако нередко случается, что пропасть, из которой нельзя ни выкарабкаться по скалам, ни выбраться при помощи лестниц, имеет выход по легкой и удобной дороге. Так и в этом случае открывается для нас удобная дорога, по которой мы можем уйти так далеко, что будет рукой подать до той цели, к какой мы стремимся. Чтобы сделать землю по существу общей собственностью всего народа и употреблять земельную ренту на общую пользу, есть путь гораздо более простой и легкий, чем отбирать формально права собственности на земле и затем сдавать ее участками, — путь, на котором не может быть никаких столкновений, который вполне подходит к теперешним обычаям и который не только не потребует какого-либо осложнения правительственного механизма, а даже даст возможность значительно упростить существующий. Во всякой более или менее развитой стране на общественные надобности расходуются огромные суммы, причем суммы эти с ростом общества возрастают не только абсолютно, но и относительно, так как общественный прогресс постоянно стремится передавать в ведение общества, в его целом, те функции, которые при неразвитом состоянии общества считаются достоянием индивидуумов. И народ, хотя не привык платить ренту правительству, привык платить правительству налоги. Из налогов некоторые падают на движимую собственность, некоторые — на занятия или на лиц (как при подоходном налоге, который, в сущности, есть налог на лиц, сообразно с их доходом); некоторые — на перевозку или на обмен товаров, каковы таможенные пошлины; а некоторые, — в Соединенных Штатах, по крайней мере, — на недвижимую собственность, то есть, на ценность земли и вложенного в нее капитала, вместе взятых. Та часть налога на недвижимость, которая падает на земельную ценность, помимо улучшений, сделанных в земле или на земле, по своей природе есть не налог, а рента: в этой части налога берут в пользу общества часть того дохода, который принадлежит, — в силу равного права всех на пользование землей, — собственно обществу. И чтобы взять в пользу общества весь доход, который приносит земля, с такой же точностью, с какой можно было бы взять его, формально отобрав землю и затем сдавая ее, очевидно, нужно было бы лишь отменить один за другим все налоги, собираемые теперь, и увеличить налог на земельные ценности в такой мере, чтобы он достигал по возможности полного размера годичной ценности земли. С достижением этого пункта теоретического совершенства продажная цена земли совершенно утратилась бы, и повинности, возлагаемые обществом на индивидуумов за пользование общей собственностью, сделались бы и по форме тем, что они есть по своей сущности — рентой. А пока еще не был бы достигнут этот пункт, рента могла бы быть собираема посредством увеличения того уже существующего во всех наших штатах налога, каким облагается (в системе прямых налогов) продажная ценность земли, независимо от улучшений — ценность, которая может быть определяема с большей легкостью и точностью, чем всякая другая ценность. 138 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 139 Для более полного ознакомления с результатами такого изменения в методе собирания общественных доходов я должен отослать читателя к сочинениям, в которых я рассматривал эту сторону предмета с большей подробностью, чем это возможно здесь 34 . Но, говоря кратко, результаты эти были бы трех родов: Во-первых, уничтожились бы все налоги, которые падают теперь на всякое расходование труда и приложение капитала. Никого не облагали бы налогом за постройку дома, за улучшение формы или устройство рудника, за привоз товаров из чужих стран или за увеличение каким-либо способом запаса тех предметов, которые служат для удовлетворения человеческих потребностей и составляют народное богатство. Каждый был бы волен создавать или сберегать богатство, — покупать, продавать, дарить или обменивать, без всякой помехи или препятствия, любой предмет человеческого производства, употребление которого не сопряжено со вредом для общества. Уничтожились бы все те налоги, которые падают на предметы, при переходе их из рук в руки, и которые падают на сооружения, возводимые на земле, оставались бы такой же собственностью, как и теперь; их так же, как и теперь, можно было бы покупать или продавать, и собственники их должны были бы уплачивать обществу в виде налога лишь ренту с земли, занятой этими сооружениями. Дома и другие сооружения, вместе с землей, занятой ими, сдавались бы в аренду так же, как теперь. Но арендная плата уменьшилась бы, сравнительно с теперешней, так как налоги, взимаемые теперь со зданий и других сооружений, падают в конце концов (если исключить регрессирующие страны) на лиц, пользующихся этими зданиями или сооружениями и, следовательно, благодеяние отмены этих налогов досталось бы арендаторам. И в этой уменьшенной арендной плате арендаторы уплачивали бы все те налоги, какие им приходится уплачивать теперь в прибавку к своей аренде, а доля их платы, представляющая земельную ренту, шла бы не на увеличение богатства владельца, а на увеличение того фонда, в котором и сами они были бы в равной доле участниками. Во-вторых, был бы припасен для общественного пользования, без всякого налога на заработок труда или на прибыль капитала, обширный и постоянно увеличивающийся фонд, — фонд, которого во всех мало-мальски населенных странах было бы не только достаточно для покрытия всех расходов правительства, признаваемых теперь необходимыми, но и для образования значительного излишка, который можно было бы употреблять на благо всего общества. В-третьих, — и это самое главное, — была бы уничтожена земельная монополия, и земля сделалась бы и осталась бы доступной для приложения труда, так как стало бы невыгодно для кого бы то ни было владеть землей, не пользуясь ею в полной мере, и был бы положен конец как искушению, так и возможности спекулировать естественными удобствами. Спекулятивная ценность земли уничтожилась бы тотчас же, как сделалось известным, что налог на землю будет возрастать с такой же быстротой, с какой будет возрастать ценность земли, — все равно, пользуются ею или нет; и люди, не пользующиеся землей, не стали бы желать владения ею. С уничтожением капитализированной или продажной ценности земли уничтожилась бы и та премия, которую принуждены теперь уплачивать в виде покупных денег люди, желающие пользоваться землей, причем ценность различных земель стала бы измеряться количеством уплачиваемых с них обществу налогов, — то есть, высотою ренты. Если какая-либо земля оставалась свободной, то всякий желающий мог бы беспрепятственно занять ее и пользоваться ею, не платя ни налогов, ни ренты. За пользование землей ничего не приходилось бы платить до тех пор, пока не были бы пущены в дело земли менее прибыльные, то есть, пока от пользования ею не стала бы получаться прибыль, превышающая вознаграждение за затраченный труд и капитал. И как бы сильно ни увеличивалась вследствие роста народонаселения и прогресса общества ценность земли, это увеличение ее доставалось бы всему обществу, уходя на усиление того общего фонда, в котором самый бедный был бы участником наравне с самым богатым. Таким образом была бы уничтожена великая причина неравномерного распределения богатства и был бы положен конец той односторонней конкуренции, которая лишает благодеяний прогрессирующей цивилизации людей, обладающих лишь способностью трудиться, и гонит к минимуму заработную плату, невзирая на рост богатства. Труд, когда ему открыли бы доступ к Из них на русском языке укажем: “Великая общественная реформа” (М., 1901) и особенно “Прогресс и Бедность” (СПб., 1896). — Прим. перев.) 34 139 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 140 естественным элементам производства, перестал бы быть неспособным к самостоятельной деятельности, а конкуренция, начав обнаруживать своей действие между нанимателями с такой же полнотой и свободой, как между нанимаемыми, стала бы подымать заработную плату до размера, который на самом деле представляет из себя ее естественную норму — до полной ценности производимого трудом, — и стала бы удерживать ее на этой норме. Обратимся снова к тарифному вопросу: Простая отмена покровительственной системы, — простая замена покровительственных пошлин фискальными, — является таким убогим и трусливым применением принципа свободной торговли, что было бы ошибкой говорить об этой мере, как об установлении свободной торговли. Фискальные пошлины представляют из себя только лишь несколько менее грубое стеснение торговли, чем покровительственные пошлины. Свободная торговля, в ее истинном значении, требует уничтожения не только покровительственных, но и всех вообще таможенных пошлин, уничтожения всех вообще стеснений при ввозе и вывозе товаров (кроме стеснений, вызываемых интересами общественного здоровья или нравственности). Но признав свободу торговли, логически было бы уже невозможно остановиться на упразднении таможен. Ее принцип столь же применим к внутренней, как к внешней торговле, и в своем истинном значении свобода торговли требует отмены всех внутренних налогов и пошлин, падающих на куплю, продажу, перевозку или обмен, на совершение каких-либо сделок или на занятие каким-либо делом, кроме пошлин или налогов, устанавливаемых в интересе общественной безопасности, здоровья или нравственности. Таким образом, истинной свободой торговли предполагается отмена всех косвенных налогов какого бы то ни было рода и переход к прямым налогам для покрытия всех общественных расходов. И это еще не все. Торговля, как мы видели, есть род производства, и освобождение торговли благодетельно потому, что оно есть освобождение производства. По той самой причине, по какой мы не должны облагать пошлинами людей, увеличивающих богатство страны, ввозя в нее ценные вещи, мы, стало быть, не должны облагать пошлинами и людей, увеличивающих богатство страны, производя ценные вещи внутри нее. Так что принцип свободной торговли требует не только того, чтобы мы отменили все косвенные налоги, но также того, чтобы мы отменили все прямые налоги на предметы, которые суть произведения труда: короче, принцип свободной торговли требует, чтобы мы предоставили полный простор естественным побуждением к производству, состоящим в обладании и пользовании произведенными предметами; чтобы мы не облагали никакими налогами производство, накопление или сохранение богатства (т.е. предметов, производимых трудом) и давали каждому свободу создавать его, обменивать, дарить, тратить или отказывать по завещанию. Таким образом, единственными налогами, посредством которых можно собирать доход в согласии с принципом свободной торговли, оказываются следующие два вида налогов: 1. Налоги на роскошь (тщеславие). Так как побуждением к роскоши является просто желание выказать свое богатство, и так как выказывать его можно одинаково хорошо и в уплате налога, то и налоги на роскошь, надлежащим образом организованные, не только не задерживают производства богатства, но нисколько не стесняют и пользования им. Тем не менее такие налоги, хотя им и уделяют место в теории, не имеют практического значения. Ничтожные суммы получаются в Англии от налога с лакеев, носящих напудренные парики, от налога на гербы и проч.; в Соединенных Штатах такие налоги вовсе неизвестны, да и вообще ни в какой стране они не могут давать сколько-нибудь значительного дохода. 2. Налог на ценность земли. Налога на ценность земли не должно смешивать с налогами на землю, от которых он отличается по существу. Налоги на землю, — то есть налоги, взимаемые с земли по ее количеству или площади, — взимаются одинаково со всевозможных земель и потому падают в конце концов на производство, являясь препятствием к пользованию землей, первым условием допущения к ней производителей. Между тем как налог на земельные ценности падает не на всякую землю, а лишь на земли, имеющие ценность, и на эти земли — пропорционально их ценности. Стало быть, он 140 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 141 отнюдь не может служить для трудящихся помехой к пользованию землей, и все его действие сводится к обращению в пользу государства некоторой части тех платежей, которые собственник ценной земли может требовать с трудящихся за пользование ею. Другими словами, налог на землю, взимаемый по ее количеству, может в конце концов перелагаться собственниками земли на лиц, пользующихся землей, и превращаться таким образом в налог на производство. Но налог с ценности земли, как то признают все экономисты, падает неизбежно на собственников земли и никоим образом не может перелагаться ими на лиц, пользующихся землей. Принудить к уплате налога, взимаемого с ценности земли, лиц, покупающих землю или снимающих ее в аренду, собственник земли мог бы не более, чем принудить их к уплате для него по его закладной. Налог на земельные ценности из всех налогов является наиболее удовлетворяющим требованиям совершенного налога. Земля не может быть ни скрыта, ни унесена; потому налог с ценности земли может быть раскладываем с большей точностью и собираем с большей легкостью и меньшими расходами, чем всякий другой налог, причем налог этот ни в малейшей степени не может стеснять производства или ослаблять побуждений к нему. На самом деле, это налог только по форме; по своей сущности это — рента, отбирание в пользу общества ценности, возникающей не из труда личности, а из роста общества. Ибо земля получает ценность отнюдь не от чего-либо такого, что делает на ней ее индивидуальный собственник или лицо, которое пользуется ею. Ценность, создаваемая ее собственником, есть ценность улучшений. И ценность эта, будучи результатом труда индивидуума, по справедливости принадлежит индивидууму и не может быть облагаема налогом без уменьшения побуждений к производству. Но та ценность, которая связана с самой землей, есть ценность, возникающая из роста общества и увеличивающаяся с ростом общества. Она, стало быть, по справедливости принадлежит обществу и может быть отбираема до последнего гроша без малейшего опасения за уменьшение побуждений к производству. Налог на земельные ценности является таким образом единственным налогом, при помощи которого может быть собираема, в согласии с принципом свободной торговли, сколько-нибудь значительная сумма доходов. И доводя принцип свободной торговли до пункта отмены всех налогов, теснящих и ограничивающих производство, мы, само собой разумеется, стали бы принимать почти те самые меры, которые признаны были нами за необходимые для обеспечения общего права на землю и установления равенства прав всех граждан. Чтобы привести к полному тождеству эти меры, было бы необходимо лишь поднять налог на земельные ценности, обращаться к которому для покрытия расходов побуждает нас истинная свобода торговли, и поднять до такой высоты, чтобы в нем отбирался по возможности весь тот доход, который возникает из ценности, придаваемой земле ростом общества. Но нам стоит ступить еще лишь один шаг, чтобы заметить, что этого, в сущности, требует также свобода торговли, и что обе реформы, таким образом, абсолютно тождественны. Свободная торговля означает собой свободу производства. А чтобы вполне освободить производство, необходимо не только устранить все налоги на производство, но также устранить и все прочие стеснения производства. Короче, истинная свобода торговли требует, чтобы активный фактор производства, труд, имел свободный доступ к пассивному фактору производства, земле. А для достижения этого должна быть уничтожена всякая монополия на землю и за всеми людьми должно быть обеспечено равное право на пользование естественными элементами через признание земли общей собственностью и дохода с нее — достоянием всего народа. Таким образом, свобода торговли требует от нас той же самой простой меры, какую мы признали необходимой для освобождения труда от его рабства и для достижения той справедливости в распределении богатства, которая будет делать улучшение или реформы благодетельными для всех классов общества. Частичная реформа, ошибочно называемая свободной торговлей, которая состоит в простой отмене покровительственной системы, — простая замена покровительственного тарифа фискальным — не может улучшить положения рабочих классов, так как она не касается основной причины того несправедливого и неравномерного распределения, которое, как это мы видим теперь, делает “труд вещью, ничего не стоящей, а народонаселение язвой” среди такого изобилия богатства, когда то и дело говорят о перепроизводстве. Истинная свобода торговли, напротив того, ведет не только к самому широкому производству богатства, но и к самому справедливому распределению его. Она открывает легкий и верный путь к той перемене, которая одна только 141 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 142 может обеспечить справедливость в распределении богатства и сделать великие открытия и изобретения, до каких дошел теперь человеческий ум, средством для возвышения общества с самых его оснований. Это с чрезвычайной ясностью сознавали те великие французы, которые в прошлом столетии впервые подняли знамя свободной торговли. То, что предлагали они, представляло из себя не просто замену покровительственных пошлин фискальными, а полное уничтожение всех налогов, прямых или косвенных, кроме единственного налога с ценности земли, — l’impot unique. Они понимали, что это объединение налогов означало бы собой не просто освобождение торговли и промышленности от гнетущего их бремени, но означало бы также полную перестройку общества, — возвращение всем людям их естественных и равных прав на пользование землей. Только лишь понимая это, могли они говорить о предложенной ими реформе в выражениях, которые были бы крайним преувеличением, если бы они относились к чисто фискальным переменам, каким бы то ни было благодетельным, — уподобляя эту реформу, по ее важности для человечества, тем основным изобретениям, которые дали первый толчок к развитию цивилизации, — употреблению монеты и введению письменных знаков. И всякий, кто вникнет, к каким великим благодеяниям для человечества должна была бы повести та мера, которая, освободив от всех ограничений производство богатства, установила бы справедливое распределение его, поймет, что эти великие французы были далеки от преувеличения. Истинная свобода торговли была бы освобождением трудящихся. 142 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 143 ГЛАВА XXVII ЛЕВ НА ПУТИ Мы можем теперь объяснить, почему защита свободной торговли была столь нерешительной и слабой. Принцип свободной торговли, доведенный до своего логического заключения, уничтожил бы ту монополию на щедрость природы, которая дает возможность людям неработающим жить в роскоши на счет “бедняков, принужденных трудиться”, — потому-то, так называемые, фритредеры и не решались требовать даже отмены таможенных пошлин, а стремились ограничить принцип свободной торговли просто отменой покровительственных пошлин. Пойти дальше значило бы встретиться со львом, выступить против “законных интересов”. В Великобритании идеи Тюрго и Кенэ нашли для себя почву, на которой они могли развиться тогда лишь в уродливой форме. Сила земельной аристократии только еще начинала находить некоторый противовес в растущей силе капитала, а труд не имел голоса ни в политике, ни в литературе. Адам Смит принадлежал к тому классу писателей, который всегда бывает склонен смотреть на вещи, признаваемые за существенные господствующим классом, глазами этого класса, да и будь иначе, так все равно до распространения образования и удешевления книг, он не был бы услышан. В тени абсолютного деспотизма бывает можно иногда пользоваться большей свободой мысли и слова, чем при управлении со значительным участием народа. И Кенэ, придворный лекарь и любимец властелина Франции, имел возможность в Версальском дворце доводить свои предложения, касающиеся свободной торговли, до их законного заключения в виде l’import unique в то время, как Адам Смит, будь он столь же радикален, едва ли бы мог найти досуг, чтобы писать свое “Богатство народов”, или средства, чтобы печатать его. Я не сужу Адама Смита, я лишь выясняю те условия, которые влияли на развитие известной идеи. Задача, которую поставил себе Адам Смит, — доказать нелепость и непригодность покровительственных тарифов, — в условиях его времени и места сама по себе была уже достаточно трудной; и даже видя, куда в сущности ведут провозглашенные им принципы, он, как благоразумный человек, желающий делать лишь возможное для его времени и поколения и знающий, что там, где он положит основание, другие люди в свое время воздвигнут здание, — все же мог бы сознательно не дать этим принципам дальнейшего развития. Во всяком случае очевидно, что именно то обстоятельство, что свободная торговля завела бы слишком далеко, является причиной того, что британские приверженцы свободной торговли (по имени) удовольствовались отменой покровительственной системы, и сократив девиз Кенэ: “Расчищайте дорогу и предоставляйте дела их собственному течению” в девиз: “Предоставляйте дела их собственному течению”, урезали у него самую важную половину. Один шаг вперед — требование отмены фискальных пошлин наравне с покровительственными — уже поставил бы их на опасный путь. Английские авторы, оправдывая сохранение фискального тарифа, намекают, что обращение к прямым налогам было бы невозможно без того, чтобы не побудить британский народ спросить себя о том, почему он должен содержать потомков королевских фаворитов и почему он должен платить проценты на огромные суммы, затраченные при прежних поколениях на более чем бесполезные войны. Но это не единственная причина. К системе прямых налогов нельзя было бы обратиться также потому, что защищать ее было бы невозможно без опасности для еще более важных “законных интересов”. Один шаг вперед вслед за отменой покровительственных пошлин, и британское движение в пользу свободной торговли целиком направилось бы против того фетиша, к которому целые поколения британского народа приучались относиться с таким же благоговением, как к Ковчегу завета, — против частной собственности на землю. Ибо частная собственность на землю в британском королевстве (за исключением Ирландии и Шотландских гор) была установлена не тем быстрым и легким путем, каким хотел установить ее Вилльям Эткинз на острове Крузо. Она вырабатывалась постепенно, как результат длинного ряда узурпаций и похищений. В глазах британского закона у британской земли есть в настоящее время только один собственник — корона, т.е. британский народ. Индивидуальные владельцы земли остаются еще в конституционной теории тем же, чем они были некогда на самом деле, — 143 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 144 простыми арендаторами. Процесс, посредством которого они сделались фактически собственниками земли, состоял в том, что рента и налоги, которые они некогда должны были платить в виде вознаграждения за землю, заменены были косвенными налогами, а затем они владения свои увеличили еще путем захвата общинных земель приблизительно теми же самыми способами, какими некоторые лица того же класса захватили огромные пространства нашей собственной государственной земли. Полная отмена британского тарифа имела бы своим роковым следствием уничтожение большей части внутренних косвенных налогов и побудила бы таким образом ввести высокие прямые налоги, падающие не на потребление, а на владение. При этом неизбежно возник бы вопрос о той доле участия в этих налогах, какую должны нести владельцы земли, а вместе с ним и вообще вопрос о законности права собственности на британскую землю. Ибо налог с земельных ценности, как на надлежащий источник государственных доходов, указывают не только все экономические соображения; на него указывают и все британские традиции. Земельный налог в размере четырех шиллингов с фунта стерлингов арендной цены земли до сего времени еще взыскивается номинально в Англии; но будучи разложен согласно оценке, сделанной в царствование Вильгельма III, налог этот, в действительности, достигает немногим более одного пенни на фунт. При отмене косвенных налогов люди естественно обратились бы к этому налогу. Сопротивление землевладельцев возбудило бы вопрос о праве владения, и таким образом движение в пользу замены прямыми налогами косвенных неизбежно закончилось бы требованием восстановления британского народа в его природных правах. Вот почему принцип свободной торговли был урезан в Великобритании до уродливой “британской свободной торговли”, доктрины, которая при случае идет вразрез даже с со своими собственными основными положениями, которая за доказательством несправедливости и нецелесообразности всяких таможенных тарифов указывает на фискальный тариф, как на нечто такое, что по необходимости должно существовать. Выясняя, почему движение в пользу свободной торговли не пошло далее отмены покровительственной системы, я, понятно, отнюдь не желал бы сказать, что приверженцы свободной торговли сознательно руководились теми соображениями, которые приведены были нами. Мы определенно высказывали то, что во многих случаях, без сомнения, лишь смутно чувствовалось ими. Симпатии, предрассудки и антипатии того круга, в котором мы вращаемся, скорее всасываются нами, как бы с молоком матери, чем приобретаются путем рассуждений. А выдающиеся защитники свободной торговли, люди, руководившие общественным мнением и воспитывавшие его, принадлежали как раз к тому классу, среди которого сильны были чувства, препятствующие реформе, — к классу людей, имеющих образование и досуг. Где несправедливое деление богатства отдает плоды труда людям, которые не трудятся, там и классы общества, заправляющие органами общественного мнения и воспитания, — классы, к которым масса привыкает обращаться за советом и руководством, — должны обнаруживать крайнее нерасположение к борьбе против основной неправды, в чем бы она ни состояла. Это — неизбежно, ибо класс, обладающий богатством и досугом, и потому наиболее влиятельный и культурный, никогда не бывает классом, который терял бы от несправедливого распределения богатства, а наоборот, всегда оказывается классом, который (хотя бы и относительно) выигрывает от такого распределения. Богатство отождествляется с властью и уважением, а бедность — с подчиненностью и унижением. Потому, в обществе с несправедливым делением богатства класс, руководящий массой и служащий для нее образцом, хотя и может относиться с терпимостью к смутным обобщениям и невыполнимым предложениям, тем не менее встретит враждебно всякую попытку к обнаружению истинной причины общественных зол, ибо это обнаружение может вредить его превосходству. С другой стороны, класс, страдающий от этих зол, уже вследствие своего обездоленного положения является классом невежественным и невлиятельным, — классом, сознающим свое убожество и потому склонным принимать учения и усваивать предрассудки людей, стоящих выше его, а люди этого класса, выдающиеся по своим способностям, выдвигающиеся вперед, обыкновенно принимаются в ряды высшего класса, которому есть чем вознаградить их. Вот почему так долго держится общественная неправда, вот почему так трудно идти против нее. 144 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 145 Когда господствовало рабство в Южных Штатах, то общественное мнение, слагавшееся не только под влиянием самих рабовладельцев, но также под влиянием церкви и школ, лиц свободных профессий и печати, было в такой мере настроено против всякого сомнения в законности рабства, что люди, никогда не владевшие и не собиравшиеся владеть рабами, готовы были преследовать и изгонять из своей Среды всякого, кто посмел бы, хотя бы одним словом, заикнуться против собственности на мясо и кровь; — даже готовы были, когда наступило время, выступить лично на поле битвы и жертвовать своей жизнью, защищая это “самобытное учреждение”. Даже рабы считали людей, добивавшихся отмены рабства, позором человеческого рода и готовы были вместе с прочими мазать их дегтем и валять в перьях. Рабство представляло из себя учреждение, в котором заинтересован был лишь немногочисленный класс людей; оно было, в сущности, настолько невыгодно даже для этого класса, что теперь, когда рабство отменили, едва ли бы нашелся из бывших рабовладельцев хотя бы один человек, который пожелал бы его восстановления, будь оно возможно. И тем не менее это учреждение не только господствовало над общественным мнением там, где оно существовало, но даже на Севере, где его не знали, проявляло такое влияние, что слово “аболиционист” долгое время считалось там синонимом “атеиста”, “коммуниста” и “поджигателя”. Введение паровых и сберегающих труд машин в Великобритании оказало такое влияние на развитие фабричной промышленности, что сделало для промышленных классов ничтожными все благодеяния от ввозных пошлин, создало силу капитала, способную бороться с господством землевладельческих интересов, и сконцентрировав рабочих в городах, придало им значение более важного политического фактора. Отмена покровительственной системы в Великобритании была выполнена вопреки оппозиции помещиков комбинацией двух элементов, капитала и труда, из которых каждый, сам по себе, был бы не в силах одержать победы. Но из этих двух элементов тот, который представлен был манчестерскими фабрикантами, обладал гораздо большим могуществом, чем тот, дух которого выразился в рифмах, направленных против Хлебных законов. Капитал являлся руководителем, организатором, источником денежных средств для агитации, и когда его цель была достигнута, тогда дальнейший прогресс движения в пользу свободной торговли встал уже в зависимость от роста той силы, которая, как независимый фактор, только лишь теперь начинает оказывать некоторое влияние на ход британской политики. Всякий шаг к отмене фискального тарифа уже не только усиливал бы оппозицию помещиков, побуждая присоединяться к ним владельцев городских и горнозаводских земель, но поставил бы в оппозицию тот самый класс, который был душой движения в пользу свободной торговли. Ибо капиталисты, — за исключением тех случаев, когда их прямые интересы оказываются в явном и сильном противоречии с интересами землевладельцев, как то было в Великобритании в вопросе и покровительственных пошлинах, — как класс, обыкновенно разделяют чувства, одухотворяющие собой класс землевладельцев. Даже в Англии, где деление между тремя экономическими категориями, — землевладельцами, капиталистами и рабочими, — выступает с большей ясностью, чем где бы то ни было, различие между землевладельцами и капиталистами представляется более теоретическим, чем реальным. Другими словами, землевладельцы обыкновенно бывают также капиталистами, а капиталисты обыкновенно бывают в известной мере, на деле или в мечтах своих, землевладельцами или бывают заинтересованы в выгодах землевладения при посредстве арендных договоров и закладных. Государственные долги и доходы, основанные на них, тоже со своей стороны являются фактором, могущественно содействующим поддержанию во всем “Доме изобилия” глубокой антипатии против всего, что может подвергнуть сомнению вопрос о происхождении собственности. В Соединенных Штатах проявляли свое действие те же принципы, хотя, вследствие различий в промышленном развитии, их комбинация была иной. Здесь интересами, которым нельзя было оказывать “покровительства”, были интересы земледельцеского класса, а длительный и могущественный класс промышленников был на стороне покровительственных пошлин. Но если интересы “земледелия” не были у нас так хорошо ограждены, как в великобритании, зато земельная собственность в Соединенных Штатах распределилась между большим числом лиц, и при быстром нашем росте большая часть существующего народонаселения заинтересована была в спекуляции на земельные ценности, в захвате земель ради обложения данью людей, которые еще 145 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 146 должны были явиться. Таким образом частная собственность на землю была у нас, в сущности, даже сильнее, чем в Великобритании, и в то же время именно к людям, заинтересованным в ней, обращались, главным образом, противники покровительства. Ввиду таких обстоятельств в соединенных Штатах заметно было даже меньше расположения, чем в Великобритании, доводить принцип свободной торговли до его законных заключений, и свободная торговля представлялась нашему народу лишь в безжизненном виде “реформы таможенного тарифа”, не доросшей даже до требования “британской свободы торговли”. 146 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 147 ГЛАВА XXVIII СВОБОДНАЯ ТОРГОВЛЯ И СОЦИАЛИЗМ В настоящее время всюду в цивилизованном мире, и особенно в Великобритании и Соединенных Штатах, растет сила, способная довести принципы свободной торговли до их логического заключения. Тем не менее концентрировать эту силу для такой цели оказывается делом нелегким. Нужно очень и очень поразмыслить, чтобы понять, каким образом целый ряд разнообразных явлений может быть следствием единственной причины и каким образом средство, устраняющее множество различных видов зла, может заключаться в одной реформе. Как в младенчестве медицины люди склонны были думать, что против каждого отдельного симптома должно быть отдельное лекарство, так и при обращении к общественным вопросам в мысли заметна бывает склонность или искать специального средства против каждого зла, или (другая форма той же близорукости) признавать за единственное действительное средство против зла что-либо такое, чем уже предполагается отсутствие этого зла; например, чтобы все люди были добры, — средством против порока и преступлений; или чтобы государство снабжало каждого жителя продовольствием, — средством против бедности. В обществе в настоящее время нет недостатка в недовольстве и желании улучшений, и будь общественные силы концентрированы, можно было бы осуществить великие реформы. Если же отвлекается в сторону внимание и делятся силы, то обусловливается это предложениями, в сущности, может быть и хорошими, но всех же или недостаточными, или чрезмерными для великой цели, которая имеется в виду. Вот путешественник, которого ограбили разбойники и бросили связанным, с завязанными глазами и с набитым землею ртом. Будем ли мы стоять толпой около него и спорить о том, что нам делать, — наложить ли английский пластырь на его щеку или заплату на его сюртук; или спорить о том, какой дорогой следует ему направиться и каким образом ему лучше будет продолжать свой путь, на бицикле, на трицикле, верхом на лошади, в телеге или по железной дороге? Не поступим ли мы лучше, если, отложив такие споры, распутаем сначала этого человека? Тогда он сам будет в состоянии видеть, сам будет в состоянии говорить и сам будет в состоянии помочь себе. Хоть с оцарапанной щекой и с разорванным сюртуком, он все же стоял бы на своих ногах, и если бы не знал, по какой дороге ему следует идти, то по крайней мере мог бы ходить. На такой спор была бы очень похожа добрая часть того, что говорится и пишется теперь об “общественной проблеме”. Отстаиваются всевозможные неподходящие и невыполнимые предложения, и остается забытым самое простое средство: уничтожить стеснения и дать труду возможность пользоваться его собственными силами. Это первое, что нужно сделать. И если сама по себе эта мера не избавит нас от всех общественных зол и не приведет к наивысшему общественному состоянию, то все же она, по крайней мере, уничтожит причину широко распространенной бедности, откроет каждому возможность применять свой труд и пользоваться его результатами, даст толчок к усовершенствованиям и сделает все другие реформы более легкими. Не следует забывать, что реформы, — по существу ценные, — могут оказываться крайне бесполезными для массы, если ранее не будут выполнены другие реформы, более основные. Не следует забывать, что для всякого дела есть известный порядок, соблюдая который только и можно достигнуть желаемых результатов. Для жилого дома крыша так же важна, как стены; но мы не можем начать постройку дома с крыши, а должны строить, начав с фундамента. Вернемся к нашему сравнению с тружеником, которого постоянно обирают разбойники. Выйти сначала против одного разбойника, затем против другого и т.д. для этого человека, конечно, было бы благоразумнее, чем начать борьбу со всеми разбойниками разом. Тем не менее разбойник, которые отнимает остающееся от грабежа других, все же должен быть первым, против которого ему следовало бы направить свои усилия. Ибо сколько бы ни побеждал этот человек других разбойников, ему от этого все же не становилось бы лучше, если бы только при этом не облегчалась его победа над разбойником, отнимающим все то, что остается от других. Но, победив 147 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 148 этого разбойника, он почувствовал бы немедленное облегчение; принося домой большую долю из того, что он зарабатывает, он в состоянии был бы лучше питаться и, окрепнув, мог бы легче победить прочих разбойников, оказался бы, пожалуй, в состоянии купить ружье или нанять за себя ходатаев, смотря по тому, что потребовалось бы по местным условиям. Именно таким-то путем и труд должен стремиться к освобождению себя от тех разбойников, которые отнимают у него то, что он добывает. Грубая сила мало может сделать, пока ею не начнет управлять разум. Первыми попытками рабочих улучшить свое положение являются их союзы, стремящиеся добиться более высокой заработной платы непосредственно от нанимателей. Для лиц, охватываемых такими организациями, кое-что может быть достигнуто этим путем, но может быть достигнуто в конце концов все же лишь очень немногое. Ибо рабочие союзы лишь искусственно уменьшают конкуренцию в пределах известной отрасли промышленности; но ими не изменяются те условия, которые побуждают людей к жестокой конкуренции друг против друга из-за возможности зарабатывать пропитание. Организации, подобные союзу “Рыцарей труда”, — являющиеся по отношению к рабочим союзам тем же, чем рабочие союзы являются по отношению к своим индивидуальным членам, — располагают большей силой, чем рабочие союзы, но наталкиваются на одинаковые с ними затруднения в своих усилиях непосредственно повысить заработную плату. Всем усилиям такого рода присуща та невыгода, что приходится бороться против общих тенденций. И эти усилия бывают похожи на попытку человека сделать себе в толпе посвободней, оттеснив назад тех, которые давят на него, или на попытку остановить огромную паровую машину просто мускульной силой, не отсекая пара. Это начинают сознавать люди, которые были сначала склонны верить в силу рабочих союзов, и логика событий будет все более и более приводить их к этому сознанию. Однако убедившись, что для достижения сколько-нибудь осязательных результатов необходимо направление общих тенденций, люди, не изыскивающие причины этих тенденций, лишь переносят свою веру с различных форм добровольной организации трудящихся к некоторым формам правительственной их организации и правительственного руководства ими. Все те разнообразные учения, которые неопределенно обозначаются термином “социализм”, признают с большей или меньшей твердостью солидарность интересов народных масс всех стран. И что бы ни возражало против социализма в его крайних формах, а за ним нельзя не признать по крайней мере той заслуги, что он стремится к искоренению национальных предрассудков, к уничтожению армий и подавлению войн. Он борется таким образом против главного положения протекционизма, будто интересы различных народов различны и противоположны. Но, с другой стороны, люди, называющие себя социалистами, вследствие питаемого ими расположения к правительственному вмешательству и руководству, обыкновенно симпатизируют протекционизму, сходящемуся в этом отношении с социализмом, и склонны бывают видеть в свободной торговле, — по крайней мере, в ходячем представлении о ней, — нечто опирающееся на принцип свободной конкуренции, который, по их понятиям, означает собой подавление слабого. Попытаемся же, насколько это возможно, вкратце проследить связь между заключениями, к каким мы пришли, и тем, что с различными оттенками в значении называют “социализмом” 35 , по моему мнению, есть ничто иное, как бессвязное сочетание истины и заблуждения, хотя и преследующее высокие цели; основным недостатком его я признаю отсутствие радикализма, — то есть стремления добираться до корня). Термин “социализм” употребляется так свободно, что едва ли можно установить за ним какойлибо определенный смысл. Меня считают социалистом люди, отвергающие социализм, но не признают за него люди, называющие себя социалистами. Я, со своей стороны, не могу ни признавать, ни отрицать за собой права на это название, ибо называть себя социалистом или индивидуалистом, признавая истинность обоих соотносительных принципов, я могу не более, чем может называть себя центрифугалистом или центрипеталистом человек, рассматривающий силы, которыми поддерживаются на своих орбитах планеты. Немецкий социализм школы Маркса (главным представителем которого в Англии является Г. Гейндмен, а наилучшим истолкователем вамерике Лоренс Гронленд. 35 148 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 149 В социализме, если понимать его, как нечто отличное от индивидуализма, заключается бесспорная истина, и истина, на которую слишком мало обращают внимания (особенно наиболее горячие приверженцы принципов свободной торговли). Человек есть прежде всего индивидуум, — отдельное существо, отличающееся от других ему подобных существ по своим желаниям и способностям и требующее для проявления этих способностей и удовлетворения этих желаний индивидуального простора и свободы. Но он есть, затем, общественное существо, имеющее желания, которые гармонируют с желаниями ему подобных существ, и обладающее способностями, которые могут быть проявлены лишь в деятельности совместной с другими людьми. Таким образом, существует область индивидуальной деятельности и область общественной деятельности; одно может быть сделано всего лучше, когда каждый действует за себя, — другое, когда общество действует за всех. И прогрессирующей цивилизации присуще естественное стремление делать общественные условия относительно более важными и расширять более и более область общественной деятельности. На это обстоятельство не обращали достаточно внимания, и в настоящее время мы видим с одной стороны зло, проистекающее, без сомнения, от того, что за индивидуумом оставляют отправление таких функций, которые вследствие роста общества и прогресса техники вступили уже в область общественной деятельности, а с другой стороны — зло, проистекающее, без сомнения, от того, что общество вмешивается в отношения, долженствующие быть достоянием индивидуумов. Обществу не следовало бы оставлять телеграфов и железных дорог в ведении и власти индивидуумов: но ему следовало бы отказаться от вмешательства в долги частных лиц, от взыскания их и от попыток к направлению промышленной деятельности частных лиц. В социализме, стола быть, заключается истина, которую забывают индивидуалисты; но существует также школа социалистов, которые подобным же образом игнорируют истину, заключающуюся в индивидуализме, и делают предложения, с целью улучшения общественных условий, такого рода, что их нельзя не назвать чрезмерными. Я говорю о социалистах в узком смысле этого слова, о лицах, которые желают, чтобы государство поглотило капитал и уничтожило конкуренцию. Имея перед собой общество в его наиболее сложной организации, лица эти упустили из виду, что принципы, очевидные при более простом состоянии общества, остаются в силе и при более тесных отношениях, являющихся следствием разделения труда и пользования сложными орудиями и способами производства. Они впали через это в ошибку, сделанную экономистами совершенно иной школы, учившей, что капитал дает занятие и содержание труду, и стремившейся сгладить различие между собственностью на землю и собственностью на произведения труда. План этих лиц есть план людей, которые возмущаются против бессердечных и безнадежных выводов “господствующей политической экономии” и в то же время путаются в ее путаницах и не видят света из-за ее заблуждений. Смешав “капитал” со “средствами производства” и признав за правило, что “естественной заработной платой” будет та наименьшая плата, которой могут довольствоваться рабочие, побуждаемые конкуренцией, они пытаются разрубить узел, которого не могут развязать, делая государство единственным капиталистом и предпринимателем и уничтожая конкуренцию. Передача всего производства и обмена в руки правительства, в качестве средства для устранения трудности в нахождении занятия и для предупреждения роста огромных состояний, есть мера той же категории, как предписание, чтобы все люди были добры. Если бы каждому давалось надлежащее занятие и все богатство распределялось справедливым образом, то, понятно, никто не нуждался бы в занятии и не было бы несправедливости в распределении. Против этого так же мало можно спорить, как против того, что никто не терпел бы обиды, если бы все были добры. Однако сказать человеку, сомневающемуся в выборе дороги, что он может достигнуть цели своего путешествия, придя к ней, не значило бы помочь ему. Чтобы все люди были добры, — этого можно еще только желать от всей души, но достигнуть этого можно, лишь устраняя те условия, которые соблазняют одних и вынуждают других делать зло. Чтобы каждый работал по своим способностям и получал по своим нуждам, это — действительно соответствовало бы самому высокому состоянию общества, какое мы только можем себе представить; но можем ли мы надеяться на достижение такого совершенства, если не найдем сначала способа обеспечить за каждым человеком возможность трудиться и получать то, 149 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 150 что на самом деле вырабатывается его трудом? Можем ли мы сделаться великодушными, не научившись ранее быть справедливыми? Все планы достижения равенства в положении людей путем передачи распределения богатства в руки правительства заключают в себе тот роковой недостаток, что конец принимается в них за начало. Ими уже предполагается существование бескорыстного правительства; тогда как не правительством создается общество, а обществом создается правительство; и до тех пор, пока не будет более или менее прочного равенства в распределении богатства, нельзя рассчитывать и на бескорыстие правительства. Но чтобы установить для всех людей более или менее прочное равенство в положении, так, чтобы не чувствовалось недостатка в знании, не было “перепроизводства”, не обнаруживалось стремления заработной платы к минимуму средств существования, не росли чудовищные состояния, с одной стороны, и армия пролетариев, с другой, вовсе нет необходимости передавать правительству право собственности на все средства производства и сосредоточивать в его руках все производство и обмен; необходимо лишь обеспечить за всеми равенство прав на первичное средство производства, на источник, из которого берутся все прочие средства производства. А это последнее равенство не только не предполагает собой расширения функций правительства и его механизма, но, как мы видели, должно даже повести к значительному сокращению их. Оно стремилось бы двумя путями влиять на правительство: во-первых, путем улучшения общественных условий, от которых зависит нравственный склад правительства, и, во-вторых, путем упрощения в управлении. Достигнув этого равенства, мы могли бы уже спокойно приняться за расширение функций государства в его собственной или кооперативной сфере. В сущности, не существует конфликта между трудом и капиталом 36 ; конфликт, на самом деле, существует между трудом и монополиями. Богатый наниматель, правда, может теснить нуждающихся рабочих. Но где берет свое начало его теснящая сила, в богатстве его или в их нужде? Наниматель мог бы иметь какое угодно богатства, но мог ли бы он теснить рабочего, если бы у того была возможность добывать себе достаточно средств к жизни самостоятельно, помимо всякого хозяина? Если что дает нанимателю силу теснить рабочих, если что во многих случаях даже прямо побуждает его к этому, так это именно конкуренция между рабочими, лишенными тех условий, когда они могут работать на себя, и принужденными наперерыв предлагать свои услуги за плату, какую дает наниматель. Уничтожить монополию, препятствующую людям пользоваться своими силами, и капитал никоим образом уже не будет в состоянии теснить рабочих. Капиталист никогда не мог бы нанять рабочего за плату, меньшую того вознаграждения, какое мог бы получать рабочий работая сам от себя. Пусть была бы уничтожена причина несправедливости, лишающей рабочего капитала, создаваемого его трудом, и в действительности уже не осталось бы резкого различия между капиталистом и рабочим. Видя, как конкуренция доводит рабочих до самого жалкого состояния и предлагая, потому, уничтожить конкуренцию, люди поступают не лучше, как если бы они предлагали воспретить употребление огня в виду опустошений, производимых пожарами. Воздух, которым мы дышим, оказывает на каждый квадратный дюйм поверхности давление, равное шестнадцати фунтам. Будь это давление односторонним, и оно прижало бы нас к земле, превратив в лепешку. Но оно действует со всех сторон, и мы движемся при нем с полной свободой. Оно не только не составляет для нас неудобства, но даже является необходимым для нас, и мы умерли бы, если бы избавились от него. Так и конкуренция. Там, где существует класс людей, лишенных всякого права на элемент, необходимый для жизни и труда, конкуренция имеет одностороннее действие и с ростом народонаселения приводит низшие классы к состоянию фактического рабства и к жизни Великим источником ошибок в такого рода вопросах является недостаточное внимание к смыслу употребляемых терминов. Никогда не должно упускать из виду, что если какой-либо предмет может быть отнесен к классу “труд” или к классу “земля”, то этого слова, и что в обычных разговорах к капиталу относят немало такого, как благонадежные долги, правительственные процентные бумаги и проч., что на самом деле не предоставляет из себя даже и богатства, которым всегда должен быть истинный капитал. Более полное выяснение путаницы в употреблении термина “капитал” читатель может найти в моем сочинении “Прогресс и бедность”. 36 150 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 151 впроголодь. Но там, где ограждены естественные права каждого, конкуренция, проявляя свое действие всюду, между хозяевами и между работниками, между покупателями и между продавцами, уже не бывает вредной ни для кого. Напротив, она представляет тогда из себя самую простую, подвижную, гибкую и тонкую систему кооперации, могущую, при современном состоянии общественного развития и при полном просторе для своего проявления, наивыгоднейшим образом упорядочивать промышленность и распределять общественные силы. Говоря кратко, конкуренция играет в общественном организме как раз такую же роль, какую играют в животном организме жизненные импульсы, стоящие вне сознания. Как для конкуренции, так и для этих импульсов, нужна лишь полная свобода. Линия, за которой начинается область правительственного вмешательства, есть та линия, за которой становится невозможной свободная конкуренция; линия эта вполне аналогична той, которой определяется в индивидуальной организации область сознательного действия от области бессознательных функций. И эта линия существует, хотя существование ее игнорируют как крайние социалисты, так и крайние индивидуалисты. Крайний индивидуалист подобен человеку, желающему, чтобы инстинктивное чувство голода руководило его действиями при добывании пищи; крайний социалист подобен человеку, желающему, чтобы его разум руководил желудком при пищеварении. Индивидуализм и социализм на самом деле суть учения, не исключающие друг друга, а взаимно дополняющие. Область применения одного начинается там, где кончается область применения другого. И хотя девиз Laissez faire превратился в лозунг индивидуализма, тяготеющего к анархизму, хотя так называемые фритредеры сделали из закона “спроса и предложения” нечто, ударяющее в нос всякому человеку, чуткому к общественной неправде, но в свободной торговле все же нет ничего такого, что сталкивалось бы с рациональным социализмом. Напротив, стоит только довести принцип свободной торговли до его логических заключений, и тотчас же обнаружится, что он, в сущности, ведет к такому социализму. Как мы видели, принцип свободы торговли есть принцип свободы производства; он требует не только отмены покровительственных тарифов, но и устранения всевозможных стеснений производства. Производство, за последнее время, стало испытывать на себе целый ряд стеснений вследствие концентрации предприятий и возникновения союзов между предпринимателями с целью ограничения размеров производства и повышения цены товаров; и стеснения эти с каждым годом начинают приобретать все большее и большее значение. Источником этих стеснений, в некоторых случаях, являются временные монополии, которые создаются нашими законами а патентах; монополии эти являются как бы наградой от обществ за изобретения, и, хотя представляют из себя ошибочный способ вознаграждения, но все же имеют некоторое оправдание. Эти случаи оставим в стороне. Затем, источником стеснений являются, нередко, тарифные преграды. Так американские сталелитейные заводчики, ограничившие недавно производство и разом поднявшие цену рельсов на 40 процентов, в состоянии были сделать это лишь благодаря тяжелой пошлине на привозные рельсы. Они имеют возможность, путем соглашения между собой, повышать цену стальных рельсов до той цены, по какой их можно выписывать из-за границы, плюс таможенная пошлина, но отнюдь не выше. Стало быть, с отменой этой пошлины не могло бы быть и речи о соглашении между заводчиками. Чтобы уничтожить конкуренцию, потребовалось бы тогда соглашение между сталелитейными заводчиками всего мира, а оно практически невозможно. Нередко источником этих стеснений бывает возможность монополизировать естественные преимущества. Этот источник был бы устранен, если бы налог на земельные ценности сделал невыгодным владение землей без пользования ею. Отчасти источником такого рода стеснений промышленности является передача в ведение частных лиц тех предприятий, которые, по самой сущности своей, не допускают конкуренции, в роде железных дорог, телеграфов, газового освещения и т.п. Я читал в газетах, что несколько представителей “интересов каменноугольной промышленности” собрались недавно (24 марта 1886) для переговоров в одном нью-йоркском учреждении. Их совещание, прерванное только ужином, продолжалось до трех часов утра. Они разъехались, согласившись сократить добывание каменного угля и повысить на него цену. 151 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 152 Каким образом могло это случиться, что какие-нибудь пять, шесть человек, сидя за столом в каком-то нью-йоркском учреждении, потягивая шампанское и покуривая сигары, оказались в состоянии лишить заработка пенсильванских рудокопов и повысить цену на уголь вдоль всего североамериканского побережья Атлантического океана? Это оказалось возможным для них благодаря следующим трем обстоятельствам: 1. Благодаря существованию покровительственной пошлины на уголь. Свободная торговля уничтожила бы ее. 2. Благодаря земельной монополии, дающей им право не допускать других до разработки каменноугольных залежей, не разрабатываемых ими самими. Свободная торговля, как мы видели, уничтожила бы ее. 3. Благодаря их власти над железными дорогами, дающей им право назначать перевозочные тарифы и делать различия между грузоотправителями. Право назначать перевозочные тарифы и через них — давать, по своему произволу, одним лицам и местностям преимущества перед другими, есть по существу право того же рода, как право, проявляемое правительством при наложении пошлин на ввозимые товары. И принцип свободной торговли требует устранения стеснений, порождаемых произволом в железнодорожных тарифах, с такой же определенностью, с какой он требует отмены ввозных пошлин. Но тут мы наталкиваемся, однако, на необходимость положительных действий со стороны правительства. За исключением конечных или перекрестных пунктов, где пересекаются две или более железные дороги (да и тут путем соглашения обыкновенно устраняется конкуренция), железнодорожная перевозка товаров и пассажиров, — подобно телеграфам, телефонам, газовым, водопроводным и тому подобным компаниям, — всюду является монополией. И, стало быть, чтобы предупредить разного рода стеснения со стороны железных дорог и обеспечить за всеми равное право на пользование ими, предоставляется необходимым правительственный контроль над ними. Так что, доведя принцип свободной торговли до его логических заключений, мы неизбежно приходим к тому, что объявляют “социализмом” монополисты, желающие свободы обирать население, и что на самом деле есть социализм в смысле признания за обществом тех функций, которые по праву принадлежат ему. Должны ли предприятия, являющиеся по природе своей монополиями, регулироваться законом или они должны находиться в руках государства, — это — уже вопрос о методе. Судя по имеющемуся опыту, мне думается, все же, что при государственном хозяйстве можно было бы достигать лучших результатов и притом с меньшим риском для нравственности правительства, чем при государственном надзоре. Тем не менее, благодаря великому упрощению правительственного механизма, которое должно было бы наступить в результате отмены теперешних сложных и деморализующих систему налогообложения, в огромной мере возросла бы легкость и точность, с какой можно было бы применять любой из этих методов. Принятие на себя государством всех тех общественных функций, при которых невозможна конкуренция, отнюдь не повело бы к напряжению правительственных сил и не вызвала бы ни малейшего развития подкупов и обманов, неразлучных с нашим теперешним способом собирания налогов. Более равномерное распределение богатства, — следствие реформы, упрощающей таким образом правительственный механизм, — подняло бы, сверх того, народное образование, облагородило общественную нравственность, и через это дало бы нам возможность встать на более высокий уровень честности и искусства в управлении государственными делами. Мы не имеем никакого права думать, чтобы и при том состоянии общества, когда наиболее бедный человек мог бы жить в довольстве, люди оставались бы такими же хищными и бесчестными, как теперь, когда болезненная жадность поддерживается среди них боязнью нищеты. Еще одним путем истинная свобода торговли настойчиво ведет к социализму, в самом высоком и лучшем смысле этого слова. Всюду, где общественное развитие зашло далее известной ступени, ценность монополии, выражающейся в обладании землей, сделавшись достоянием общества. Стала бы доставлять доход, даже превышающий тот доход, который собирается теперь в виде налогов; в то же время, за отменой теперешних способов обложения последовало бы, как прямое или косвенное следствие ее, огромное сокращение государственных расходов. Таким путем образовался бы постоянно увеличивающийся вместе с ростом общества фонд, который можно было бы прилагать к общественным целям, теперь остающимся в пренебрежении. Цели эти 152 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 153 сами собой представятся уму читателя: увеличение суммы человеческих знаний, развитие в народе эстетического чувства, содействие его благим начинаниям и пр.; но самая благородная из них, это — великодушная поддержка людей, которые лишаются своих естественных покровителей или не по своей вине делаются неспособными к жизненной борьбе. Мы сочли бы стыдом и позором, если бы огромный пароход, прорезывая волны океана, не остановился, видя сигнал о бедствии с самого маленького рыболовного судна; заметив ребенка, привязанного к обломку мачты, величественный корабль направляется к нему, и стремительно спускаются шлюпки в бушующее море. Так могущественно повелевает людьми их человеческий инстинкт за пределами цивилизованной жизни. Но вот, рудокоп засыпан живым, маляр свалился с подмосток, сцепщик вагонов раздавлен буферами, купец болеет и умирает, потеряв состояние, и организованное общество оставляет их вдов и детей без всякой помощи или ограничивается каким-нибудь унизительным подаянием. Этого быть не должно. Право гражданства в цивилизованной стране само по себе должно уже представлять гарантию против судьбы такого рода. И Сандерз (английский демократ), имея в виду, что доход, который государство должно получать с земли, приобретающей ценность вследствие роста общества, есть в сущности не налог, а справедливая рента, так формулирует цель истинной свободы торговли: “никаких налогов и пенсия для каждого”. И это величают “отъявленным социализмом” любители общественного пирога. Если не ошибаются они в названии, то истинная свобода торговли ведет действительно к социализму 37 . С годами враждебное отношение Джорджа к социализму (в русском смысле этого слова) еще боле усилилось, и в 1889 г. в Лондоне на публичном диспуте с Гейндменом Джордж прямо назвал социализм “попыткой поработить трудящиеся классы под видом покровительства им”. — Прим. перев. 37 153 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 154 ГЛАВА XXIX ВОЗМОЖНОЕ ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ РЕФОРМЫ Однажды мне случилось ехать в поезде вместе с духовым оркестром из Питтсбурга, возвращавшимся с какого-то празднества. Дирижер сидел на одной скамейке со мною, и между песнями, которыми они старались скоротать ночь, у нас с ним завязался разговор, начавшийся с политики и перешедший на тариф. Я не высказывал ему своих мнений и не оспаривал его, но предложил ему несколько вопросов относительно того, каким образом покровительство может благодетельствовать трудящимся. Его ответы, казалось, не удовлетворили и его самого, и он неожиданно обратился ко мне со словами: “Послушайте, сударь, могу ли я вам предложить вопрос? Я не желаю обижать вас, но мне хотелось бы прямо спросить вас. Вы фритредер? “Фритредер”. “Настоящий фритредер, который желает отмены тарифа?” “Да, настоящий фритредер. Я желал бы, чтобы торговля между Соединенными Штатами и остальным миром была столь же свободна, как между Пенсильванией и Огайо”. “Позвольте же мне вашу руку, сударь”, воскликнул дирижер, вскочив со своего места. “Я люблю исключительных людей”. “Братцы”, обратился он к некоторым из своих музыкантов, “вот человек, каких вы никогда не видали; это — настоящий фритредер и он не стыдится себя признавать им”. И в то время, как “братцы” жали мои руки, вероятно, также, как они жали бы руки “Живому скелету” или “Китайскому великану”, — дирижер продолжал: “верите ли, сударь, всю мою жизнь слышал я о фритредерах, и тем не менее вы — первый, которого я встречаю. Я видал людей, которых другие называли фритредерами, но когда наступала их очередь, они всегда отрекались от этого. Самое большее, что они допускали, сводилось к тому, чтобы понизить несколько тариф или несколько улучшить его. Но они всегда настаивали, что у нас должен быть тариф, и я стал верить, что настоящих фритредеров не существует или что они существуют только лишь в воображении”. Мой питтсбургский приятель, мне кажется, был в этом отношении истинным образчиком большинства американских граждан нашего поколения. Единственными фритредерами, которых они видели или слышали, были люди, склонные отрекаться от этого названия, или, по крайней мере, люди, утверждавшие, что мы всегда должны иметь тариф и восстававшие против сильных понижений тарифа. Что же удивительного, если заблуждения покровительственной системы продолжают расти, встречая лишь такое противодействие? Свободная торговля, низведенная до степени простой реформы таможенного тарифа, лишается всякой гармонии и красоты; ее нравственная сила утрачивается; ее способность к подавлению общественных зол уже не может быть обнаружена, и не может быть изобличена несправедливость и гнусность покровительства. “Международный закон Бога” превращается в простой фискальный вопрос, который говорит лишь уму, а не сердцу, который может быть чувствителен для кармана, а не для совести, и который не может вызвать энтузиазма, необходимого для борьбы с могущественными интересами. Когда соглашаются, что таможни должны быть сохранены и должны взиматься ввозные пошлины, тогда средний человек приходит к заключению, что этими пошлинами могли бы быть и покровительственные, или, по крайней мере, начинает мало смущаться ими. Когда говорят, что следует остерегаться слишком быстрого движения, тогда люди вовсе не выказывают склонности к движению. Такая защита свободной торговли отнюдь не может считаться способной вызывать разговоры, будить мысль и двигать вперед великое дело наперекор могущественной оппозиции. Половина истины обладает не половинной силой целой истины, и принижать такой принцип, как принцип свободной торговли, в надежде обезоружить оппозицию, значит ослаблять его способность находить поддержку в гораздо большей степени, чем ослаблять антагонизм, который он должен встречать. Принцип, который в чистом виде был бы постигнут народной мыслью, утрачивает свою силу, будучи затемнен уступками и изуродован компромиссами. 154 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 155 Но ошибка, которую делают такого рода защитники свободной торговли, коренится глубже, чем в непонимании своего образа действий. Этими защитниками, в большинстве случаев, являются люди, опирающиеся в своих взглядах на бессвязное учение оскопленной политической экономии, преподаваемой в наших университетах, или на политические традиции “государственных прав” и “точного смысла”, ныне разбитые и бессильные. Они не представляют свободной торговли в ее красоте и силе, ибо сами не видят в ней ни силы, ни красоты. Они не имеют смелости в убеждении, ибо у них нет убеждений. Они имеют мнения, но этим мнениям недостает той могучей силы, которая бьет ключом из живого убеждения. Они видят нелепость и расточительность покровительства; замечают нелогичность доводов в пользу его, и это оскорбляет их чувство справедливости и истины; но они не сознают того, что свободная торговля означает собой освобождение трудящихся, уничтожение бедности, возвращение обездоленным их природного права. Так фритредеры сильно напоминают собой те газеты, которые умеренно борются с протекционизмом перед выборами и бывают тише воды, ниже травы во время выборов. Они относятся к тому, что они называют свободной торговлей, с таким же расположением, с каким некоторые добряки относятся к обращению евреев в христианскую веру. Они будут говорить, когда это вполне удобно, писать, присутствовать на митингах, есть обеды или же давать на дело немного денег, но они едва ли решатся когда-нибудь порвать со своей партией или потерять какой-нибудь избирательный голос. Даже наиболее энергичные из этих людей, наиболее преданные общественным интересам, терпят роковую неудачу при всякой попытке распространять свои убеждения в народе. Они могут достаточно хорошо выставить на вид злоупотребления покровительственной системы и раскрыть ее более явные софизмы, но они не могут объяснить тех общественных явлений, от которых покровительственная система получает свою действительную силу. Все, что они могут обещать трудящимся, сводится к тому, что возрастет производство и подешевеют многие товары. Но разве может это привлечь к ним людей, которые привыкли смотреть на перепроизводство, как на причину широко распространенного расстройства, и которые постоянно слышат, что тысячи людей, вследствие дешевизны товаров, лишены возможности пользоваться ими? И что может сказать фритредер такого типа перед лицом фактов, доказывающих несостоятельность перемены в тарифах в деле искоренения пауперизма и избавления от голода? Может ли он дать ответ, удовлетворяющий не только его, но и всякого, будучи спрошен, почему в Великобритании, невзирая на принятие предлагаемых им мер, так низка заработная плата и так ужасна бедность? Его философия допускала бы один ответ, один ответ он мог бы получить от политической экономии, излагаемой в фритредерских трактатах, — что жестокая борьба за существование, доводящая людей до нищеты и голодания, заключается в природе вещей. И всякий человек, определенно или смутно признающий этот ответ, — все равно будет ли он приписывать эту природу вещей сознательной воле разумного Творца или действию слепых сил природы, — окажется неспособным вызвать в себе или в других дух Кобденского призыва к Брайту. Потому-то свободная торговля, представляемая только в виде простой фискальной реформы, может затрагивать лишь более низменные и слабые побуждения, — побуждения, недостаточные для того, чтобы двигать народными массами. Возьмите текущую фритредерскую литературу. Ее цель — скорее доказать непригодность покровительства, чем его несправедливость, и она знает только карманы, а не сердца людей. Но чтобы поднять и поддержать великое народное движение, следует обращаться скорее к нравственному чувству, чем к рассудочным способностям людей, скорее к их сочувствию, чем к их себялюбивым интересам. Ибо что бы ни говорили об индивидуумах, а в массе людей чувство справедливости бывает живее и надежнее их умственных восприятий, и до тех пор, пока какой-либо вопрос не примет форму вопроса о справедливости, он не может вызвать общего обсуждения и побудить к действию значительное число лиц. Притом же материальный выигрыш или потери сознаются нами тем слабее, чем больше число лиц, которые затрагиваются ими; тогда как сила симпатии растет, захватывая большее число лиц, приобретает массовый характер, становится как бы заразительной. Но человек, доведший принцип свободной торговли до его логических заключений, может поражать покровительство в самый корень. Он может дать ответ на всякий вопрос и отстранить всякое возражение, а в своем призыве он будет обращаться к самым сильным инстинктам и к самым надежным побуждениям. Он будет видеть в свободной торговле не простую фискальную 155 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 156 реформу, а движение, которое имеет своей целью ничто иное, как уничтожение бедности, вместе с ее следствиями: пороком, преступлениями и нравственным падением, путем возврата обездоленным их естественных прав и реорганизации общества на началах справедливости. Он будет вдохновляться делом, ради которого стоит и жить, и умереть, и энтузиазм его будет передаваться другим. Правда, защита свободной торговли в ее полноте стала бы возбуждать противодействие интересов, несравненно более сильных, чем те, которые стоят на страже покровительственных тарифов. Но с другой стороны, она стала бы группировать у знамени свободной торговли силы, ез которых не может иметь успеха. А людям, желающим будить мысль, страшно не столько противодействие, сколько безучастие. Без противодействия нельзя вызвать того внимания, возбудить той энергии, которые необходимы, чтобы преодолеть косность, этот могучий оплот существующих злоупотреблений. Сосредоточить свои силы на вопросе, против которого никто не возражает, любая политическая партия может не более, чем пар в открытом сосуде достигнуть давления, необходимого для работы. Рабочие классы в Соединенных Штатах, составлявшие на выборах опору протекционистов, в настоящее время уже подготовлены к движению в пользу истинной свободной торговли. Ибо в течение нескольких лет они испытывали на себе такого рода воспитательные влияния, которые подрывали их веру в покровительство. Если они еще не поняли того, что покровительство не может помочь им, то они, по крайней мере, вполне уже сознали, что покровительство не помогает им. Они уже начинают замечать тот факт, что в самом общественном порядке заключается несправедливость, хотя и не могут хорошо понять, в чем она состоит. Они уже начинают, понемногу, приходить к сознанию, что для освобождения труда требуются радикальные меры, хотя и не могут сказать, какие именно. И вот, среди этой огромной массы, начинающей приходить в движение и искать выхода, быстро растет число людей, которые знают, в чем заключается эта основная неправда, — людей, которые видят, что в признании за всеми равного права на элемент, необходимый для жизни и труда, и только лишь в этом признании заключается надежда на избавление от общественной неправды. К людям такого рода я и желал бы в особенности обратить свою речь. Люди эти — закваска, которая может поднять все тесто. Уничтожение частной собственности на землю есть предприятие настолько великое, что на первый взгляд оно может представиться невыполнимым. Но эта кажущаяся невыполнимость обусловливается просто тем фактом, что общество не сосредоточивало еще своего внимания на справедливости и необходимости этой великой меры. Ее осуществление есть просто дело пробуждения мысли. Нет надобности много заботиться о том, чтобы люди вотировали известным образом. Важно, чтобы они думали известным образом. Но главным средством к развитию мысли является гласное обсуждение. А чтобы вызвать наиболее общее и решительное обсуждение какого-либо принципа, нужно воплотить его в конкретную форму и представить в виде практической меры так, чтобы люди, призванные вотировать, волей-неволей думали и говорили о нем. Защитники какого-либо великого принципа в своей мысли не должны допускать компромиссов. Они должны провозглашать его во всей неприкосновенности и признавать своей целью его полное осуществление. Но ревность пропагандиста должна дополняться искусством политического деятеля. Первый не должен бояться того, что он вызовет оппозицию, тогда как второй должен стремиться ослабить сопротивление. Политическое искусство, подобно военному искусству, состоит в сосредоточении наибольших сил в точке наименьшего сопротивления; и чтобы провести в жизнь какой-либо принцип всего быстрее и успешнее, необходимо представить его в виде реформы настолько умеренной, чтобы она, не уклоняясь от этого принципа, встречала наибольшую поддержку и наименьшее сопротивление. Будет ли длинен или короток этот первый шаг — имеет мало значения. Стоит лишь тронуться с места в верном направлении, а там — нужно лишь сохранять его. Именно таким путем вступают всегда в сферу политического действия великие вопросы. Важнейшие политические битвы начинаются со стычек на аванпостах, не имеющих, в сущности, особого значения, и решаются обыкновенно в споре не из-за главного вопроса, а из-за какого-либо 156 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 157 второстепенного или производного. Таким образом, вопрос о рабстве в соединенных Штатах получил практическое значение в политике при возникновении спора о распространении рабства на новую территорию и был окончательно решен в споре о разделе. Имея в виду известную цель, аболиционисты могли, конечно, относиться с презрением к предложениям республиканцев, тем не менее эти предложения явились средством к осуществлению того, что тщетно пытались выполнить прямым путем аболиционисты. Также и тарифный вопрос. Будет ли у нас покровительственный тариф или фискальный, в сущности, не имеет большого значения; ибо хотя бы отмена покровительства и усилила производство, тем не менее стремление к неравенству в распределении продолжало бы проявлять себя и вскоре нейтрализовало бы всю выгоду. Но что представляется, таким образом, неважным, как цель, обладает огромной важностью, как средство. Покровительство есть меньший разбойник, это правда, но оно имеет значение сторожевого и передового пункта для главного разбойника, является тем меньшим разбойником, которого нельзя захватить, не дойдя в борьбе до самой твердыни главного разбойника. Главный разбойник так хорошо укрепился, и люди с давних времен так привыкли к его вымогательствам, что было бы трудно подговорить их выступить против него. Но поддержав людей, занятых борьбой с этим меньшим разбойником, мы тем самым открыли бы легчайший способ к захвату главного разбойника и воодушевили бы на борьбу с ним 38 , чтобы обеспечить за всеми свободное пользование способностью к труду и полное обладание его произведениями, необходимо обеспечить равенство прав на землю. Обеспечение равенства прав на землю, при современном состоянии цивилизации, может быть достигнуто только лишь одним путем. Такие меры, как поощрение крестьянского землевладения, ограничение размера земельных владений или раздачи лицам нуждающимся остатка государственной земли, отнюдь не ведут в обеспечению этого равенства, а наоборот, отклоняют от него. Они могут влиять лишь на сравнительно неважный класс, и на этот класс могут влиять только лишь временно, причем в конце концов они не ослабляют существующего землевладения, а скорее усиливают его, заинтересовывая большее число лиц в его сохранении. Единственный путь к отмене частной собственности на землю заключается в реформе обложения. Путь этот прост и прям. Требуется лишь отменять один за другим всевозможные сборы и налоги, обращаясь, для покрытия государственных расходов, ко взиманию ренты, в экономическом смысле, или отбиранию земельной ценности. Для полного освобождения земли и для полного освобождения труда, конечно, было бы необходимо, чтобы в общую пользу отбиралась вся эта ценность. Но так это неизбежно и последовало бы за решением покрывать из этого источника все необходимые расходы или, хотя бы, сколько-нибудь значительную часть их, все равно, как за вступлением в город победоносной армии последовало бы удаление армии, защищавшей его. В Соединенных Штатах самым прямым путем к изменению прав собственности на землю было бы соответственное изменение в местных налогах, которые уже в известной мере взимаются с земельных ценностей. И этим путем, без сомнения, можно было бы придти к окончательному и решительному перевороту. Но так как государственная политика господствует у нас над политикой отдельных штатов, то и всякий вопрос может быть пущен на обсуждение несравненно быстрее и удобнее, как вопрос общегосударственный, а не местный. Но чтобы выдвинуть известный вопрос в область политики, нет надобности составлять какуюлибо партию. Партии не фабрикуются; они складываются сами собой из существующих партий, когда возникают вопросы, по которым люди расходятся во мнениях. И в тарифном вопросе мы имеем у себя под руками средство выдвинуть на всестороннее обсуждение самые основы нашего обложения. А вслед за ними и весь общественный строй. Как мы видели из исследования, произведенного нами, рассмотрение тарифного вопроса неизбежно приводит к рассмотрению вопроса о строе самого общества. И всякое гласное обсуждение тарифного вопроса в настоящее время не может не пойти дальше великобританской агитации против Хлебных законов или споров о тарифе между вигами и демократами, ибо 38 Этой тактики и пытался следовать Джордж, поддерживая своими речами президента Кливленда в его борьбе с протекционизмом; ее же держались и сторонники Джорджа в Конгрессе, добившиеся напечатания книжки Джорджа: “Покровительство отечественной промышленности или свобода торговли?” в официальном издании “Congressional Record” и таким образом распространившие ее в количестве одного миллиона двухсот тысяч экземпляров. — Примеч. Перев.) 157 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 158 прогресс мысли и успехи изобретений сделали самое распределение богатства жгучим вопросом нашего времени. Потому превратить тарифный вопрос в вопрос общегосударственной политики в настоящее время значило бы вызвать обсуждение, — во всякой газете, на каждом митинге, на каждом перекрестке, при встрече двух человек, — вопросов о работе и заработной плате, о капитале и труде, о распределении налогов, о сущности и законности права собственности, и того вопроса, к которому ведут все эти вопросы, — вопроса об отношении людей к планете, которую они населяют. А при таком обсуждении для экономического образования народа в один год может быть сделано больше, чем в других случаях могло бы быть сделано в целые десятилетия. Потому-то я и зову всех серьезных людей, стремящихся к освобождению труда и к установлению политической справедливости, отдать все силы своей души движению в пользу свободной торговли и выдвинуть на очередь вопрос о таможенном покровительстве. Я зову сосредоточить свои силы на движении в пользу свободной торговли не потому, что клонящееся к ней решение тарифного вопроса больше согласуется с интересами труда; не потому, что рабочие могут подняться до сознания своих прав лишь тогда, когда они расстанутся с мыслью о труде, как о чем-то жалком, несчастном, нуждающемся в покровительстве, и о работе, как о подаянии милостивых капиталистов и отеческих правителей; но потому, что движение в пользу свободной торговли есть, в сущности, начало борьбы за освобождение труда. Неважно, если еще робко выражается в настоящее время протест против покровительства; это лишь тонкий конец клина. Неважно, если мы можем надеяться сделать сразу лишь немногое; общественный прогресс свершается по необходимости постепенно, и тот шаг, на котором мы должны сосредоточивать свои силы, всегда будет лишь ближайшим шагом 39 . Доходы центрального правительства уже и при существующей системе почти целиком могли бы собираться в виде известного процента с земельных ценностей, совместно с доходами отдельных штатов, причем можно было бы воспользоваться той же оценкой и тем же составом чиновников, как и при совместном собирании существующих налогов штатов, графств (уездов) и городских управлений. Помимо достигаемой таким путем экономии, за собирание общегосударственного налога с земельных ценностей чрезвычайно сильно говорил бы также и тот факт, что земельные ценности больших городов и ценность минеральных залежей обязаны своим существованием общему росту народонаселения. Тем не менее для полной отмены тарифа нам не нужно было бы дожидаться установления порядка такого рода. Значительный доход можно было бы получать, при правильной организации дела, от выпуска бумажных денег — функции, принадлежащей, собственно, центральному правительству. В то же время независимый источник потребного количества доходов могли бы представлять из себя различные налоги, хотя и не столь совершенные в экономическом смысле, как налог на земельные ценности, но все же менее подверженные возражениям, чем пошлины на ввозимые товары. Акциз на спиртные напитки следовало бы отменить, так как он содействует развитию взяточничества, отзывается вредно на многих отраслях промышленности и выдает награды за обман; но путем правительственной монополии или при помощи патентов на розничную продажу можно было бы получать от торговли спиртными напитками значительный доход, с несравненно большей выгодой для общественного здоровья и для общественной нравственности, чем при теперешней системе. Существуют также некоторые виды гербового сбора, которые могут быть признаны сравнительно безвредными и могут быть взимаемы легко и без потерь. Но из всех способов собирания независимого общегосударственного дохода самым надежным, наиболее легким и наименее вредным являются пошлины с наследств. Среди многочисленного народонаселения число умерших изменяется с такой же правильность, как число родившихся, и при надлежащем изъятии в пользу вдов, несовершеннолетних детей и нуждающихся в поддержке родственников, эти пошлины ни для кого не были бы обременительны, причем гласность, необходимая при передаче собственности в случае смерти или ввиду смерти, позволяла бы легко собирать их и почти не допускала бы возможности уклонений от платежа. Передача в государственную собственность земельных ценностей независимо от всего прочего положила бы конец росту чрезмерных состояний, но до ее осуществления пошлины такого рода 39 158 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 159 Не имеет также значения и то обстоятельство, что люди, деятельно стремящиеся в настоящее время к свободной торговле, не питают сочувствия к нашим целям, что они не понимают нас и отрекаются от нас. Наше дело — поддерживать их, укреплять их и возбуждать их. Как бы скоро они ни предполагали остановиться, а то направление, в каком они желают идти, есть как раз то самое направление, в каком должны идти и мы, желая достигнуть нашей цели. И присоединяя свои силы к их силам, мы вовсе на отдадим себя на служение их целям, а лишь воспользуемся ими в собственном интересе. Но и эти люди, сами по себе, начав надлежащим образом дело, увлекаемые спорами, зайдут далее, чем они воображают теперь. Это как бы закон такого рода движений, что они становятся, чем далее, тем радикальнее. И хотя нам, в Соединенных Штатах, особенно посчастливилось на таких вождей протекционизма, которые не отступают ни на шаг, не будучи к тому принуждены, зато и наши политические условия отличаются от политических условий в Великобритании 1846 года. Ибо рабочие классы лишены были там политической силы, а современная уступка со стороны защитников покровительства задержала на время естественный ход движения и помешала требованию отмены покровительства превратиться в требование отмены лэндлордизма. Тот класс, который в Великобритании только лишь теперь вступает в обладание политической властью, у нас уже обладает ею. Однако в Великобритании нетрудно усмотреть неизбежные следствия движения в пользу свободной торговли. Не только отмена покровительства расчистила путь для несравненно более важных вопросов, начинающих в настоящее время озабочивать британских политических деятелей; не только толчок, данный фритредерской агитацией, привел к реформам, сосредоточившим политическую власть в руках большинства; но не остановилось и то дело, которое имели в виду люди, начавшие противодействие покровительству и не желавшие довольствоваться одной отменой его. Напротив, дело их превратилось в могучий фактор, ведущий к перевороту, который находится еще в зачаточном состоянии, — который закончится лишь тогда, когда британскому народу будет возвращено его естественное право на его родную землю. Ричард Кобден понимал, что агитация против таможенного тарифа должна была бы в конце концов перейти в агитацию против частной собственности на землю; и, судя по тому, что я слышал о нем, я склонен думать, что если бы он был жив и здоров в настоящее время, то он стоял бы во главе движения с целью возврата британскому народу его естественного права на землю. Но как бы то ни было, после британского движения в пользу свободной торговли сохранился некоторый “остаток”, постоянно проповедовавший, подобно Томасу Бриггзу 40 , необходимость довести принцип свободной торговли до его конечных заключений. И наиболее важным революционным учреждением, из действующих в настоящее время в Великобритании, является Ливерпульская ассоциация финансовых реформ, которой “Ежегодник” и другие издания в огромной мере содействуют ознакомлению британского народа с тем процессом захватов и похищений, который превратил землю Великобритании в частную собственность некоторого класса людей и взвалил на плечи британского народа бремя тяжелых налогов. Однако Ливерпульская ассоциация финансовых реформ составилась из людей, которые в большинстве случаев отказались бы от сколько-нибудь намеренного нападения на частную собственность. Они являются просто фритредерами манчестерской школы, достаточно логичными, чтобы заметить, что свободная торговля означается собой отмену фискальных тарифов наравне с покровительственными. Но в своей борьбе против косвенных налогов они волей-неволей наносят представляли ли бы побочную выгоду некоторого воздействия на такие состояния при их передаче. Из всех оправданий дальнейшего существования у нас тарифа, самым неосновательным является то, что тариф необходим для обеспечения доходов центрального правительства. Даже подоходный налог, как он ни плох, все же лучше, во всех отношениях, тарифа. 40 Автор сочинения “Собственность и налоги” и проч., горячий приверженец возврата британскому народу его земли, Бриггз был одним из Манчестерских фабрикантов, принявших участие в движении против Хлебных законов; видя в победе этого движения одно лишь начало, он постоянно настаивал на том, что Великобритания несет еще на себе язвы протекционизма, и что борьба за истинную свободную торговлю только еще должна наступить. 159 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 160 тяжелые удары частной собственности на землю и подкапываются под самые основы аристократии. Ибо, выясняя историю косвенных налогов, они выясняют тот путь, каким арендаторы государственной земли сделались ее фактическими собственниками, и предлагая восстановление прямого налога на земельные ценности, поднимают дело, которое должно будет повести к полному возвращению британской земли британскому народу. Приняв принцип свободы, они уже не могут не идти все дальше и дальше, и из горячих защитников свободной торговли, в конце концов, превращаются в защитников свободы труда. То же должно произойти и в Соединенных Штатах. Лишь только тарифный вопрос сделается народным вопросом, как и приверженцы свободной торговли в своей борьбе против покровительства должны будут сделать нападение на всю систему косвенных налогов. Покровительственная система засела так крепко, что деятельные члены фритредерской партии, еще не добившись фискального тарифа, минуют уже ту ступень, на которой они могли бы удовольствоваться им; и прежде чем будет достигнута отмена косвенных налогов, обсуждение всей системы налогов, а равно природы и следствий частной собственности на землю, зайдет так далеко, что все остальное станет уже делом времени. Собственность на землю так же мало можно защищать, как собственность на людей. Она является такой нелепостью, с политической точки зрения, такой гнусностью, с нравственной, и таким возмутительным извращением истинного права собственности, что ее можно было установить лишь силой и поддерживать лишь затемнением в народном сознании различия между собственностью на землю и собственностью на те предметы, которые суть результаты труда. Но лишь только выяснится это различие, — а его должно выяснить теперь полное обсуждение тарифного вопроса, — и судьба частной собственности на землю будет решена. 160 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 161 ГЛАВА ХХХ ЗАКЛЮЧЕНИЕ Один богатый господин, которого я некогда поддерживал сам и призывал других поддерживать на выборах в президенты, вообразив его демократом школы Джефферсона, опубликовал недавно письмо, призывавшее нас к защите броненосными укреплениями нашей береговой линии, дабы иностранные суда не явились к нам и не бомбардировали нас. Этот совет трусости имел соей, едва прикрытой, целью вызвать такой огромный расход государственных денег, что сделалось бы невозможным всякое сокращение налогов и через это была бы обеспечена на более долгое время за союзами промышленников возможность грабить под прикрытием тарифа. Совет этот прекрасно иллюстрирует всю низменность стремлений протекционизма, который понимает истинное достоинство Американской Республики и величие ее будущности так же мало, как материальные нужды огромной массы ее граждан — “бедняков, принужденных трудиться”. Хорошее гармонирует со всем хорошим, а зло всегда тяготеет к злу. Бокль в своей “Истории цивилизации” с полным основанием прилагает термин “покровительство” не только к системе ограждения при помощи тарифов, но и ко всему тому духу, который внушает неравенство, ставит на место благородного патриотизма ничтожное самолюбие и мелочную зависть и питает собой политику вражды и войн. Не случайно вышло то, что желая освободиться от излишка дохода, с целью предупредить требование отмены покровительственных пошлин, господин Тильден стал предлагать расходование денег на броненосные форты, а не на какие-либо общеполезные цели. Укрепления, военные суда и постоянные армии не только соответствуют целям протекционизма, требуя постоянных расходов и вызывая развитие класса людей, который видит в военных расходах собственную выгоду и счастье, но вполне гармонируют и с той теорией, которая учит нас, что наши интересы противоположны интересам других наций. Не стесняемая враждебными соседями, не запутанная в европейских спорах, наиболее могущественная из всех стран на земле по своему населению, Американская республика может отвечать лишь презрительным смехом на всякую мысль, будто она должна подражать вооружениям Старого Света, как она должна отвечать смехом на мысль, будто ее промышленность была бы уничтожена, если бы ее гавани открылись для мировой торговли. Величайшая из стран не должна ставить свою безопасность к зависимость от броненосных крепостей и панцирных судов, которые через несколько лет, благодаря прогрессу изобретений, превратятся в бесполезный хлам даже во время войны; лишь в своем народонаселении, в своем богатстве, в образовании, изобретательности и мужестве своего народа должна она видеть надежную опору для себя в трудное время. Ни одни народ на земле не решится без причины напасть на нее. И ни один не нападет на нее безнаказанно. Если мы будем вести когда-либо войну с другим государством, то это будет лишь война, затеянная нами самими. Достаточно могущественные, чтобы не бояться нападения, мы должны, однако, быть настолько справедливыми, чтобы не производить его. Открыв наши гавани для мировой торговли, мы обеспечим свою безопасность несравненно лучше, чем одев их всеми теми бронями отечественного производства, какие только может изготовить кружок наших сталелитейных заводчиков. Ибо свободная торговля не только бы вернула бы нам то господство на океане, которого мы лишились благодаря покровительству, не только дала бы толчок к развитию производительных сил, в которых заключается истинная боевая способность, но избавила бы нас от удовольствия когда-либо видеть у себя тех гостей, от которых не могли бы защитить нас броненосные форты, от воздушных шаров, разбрасывающих динамит, и смертоносных воздушных кораблей, долженствующих явиться ближайшим продуктом искусства разрушения. Дух протекционизма, который, собственно, и требует защиты стальными панцирями, есть дух международной вражды и ссоры. Дух свободной торговли есть дух братства и мира. Американской республике открыт более благородный путь, чем путь рабского подражания европейским безумствам и порокам. Вместо того, чтобы подражать в низком и гнусном, она может служить примером в великом и благородном. Союз самодержавных штатов, решающий 161 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 162 споры общим судом и не представляющий никаких помех для торговли и путешествия, имеет возможность дать миру нечто большее, чем римский мир. В чем заключаются истинные, основные преимущества нашего Союза? Разве не в абсолютной свободе торговли, которая им обеспечивается, и не в общности интересов, которая вытекает из этой свободы? Если бы наши штаты стали выдвигать друг против друга враждебные тарифы; если бы ни один гражданин не мог перейти через пограничную линию штата без обыска багажа, или если бы книгу, напечатанную в Нью-Йорке, нельзя было получить за рекой в Джерзей Сити, не уплатив сначала пошлины, то долго ли мог бы просуществовать наш Союз, и имел ли бы он тогда какую-либо цену? Все великие благодеяния нашего союза, и, главное, мир, который он обеспечивает между штатами, обусловливаются именно тем обстоятельством, что он воспрепятствовал установлению тарифов между штатами и дал нам свободу торговли на большей части материка. Мы можем “расширить область свободы”, лишь только того пожелаем, лишь только применим к нашим сношениям с другими народами тот самый принцип, который мы применяем к сношениям между нашими штатами. Мы можем вполне объединиться с Канадой, лишь только разрушим ту тарифную стену, которой мы окружили нашу страну. Нам не надо будет искать взаимности; ибо, когда мы уничтожим наши таможни и удалим наших досмотрщиков багажа и конфискаторов Библии, тогда и Канада не пожелает и не будет в состоянии поддерживать своих. А через это по существу дела обе страны превратятся в одну. Захотели ли бы канадцы удерживать отдельный парламент и выдавать британскому наместнику деньги на содержание комичного двора в Ридо-Голле, — это нимало не касалось бы нас. Близкие отношения, которые установились бы при нестесняемой торговле, в скором времени сгладили бы пограничную линию; а взаимный интерес и взаимное удобство стали бы побуждать к немедленному распространению на обе стороны одних и тех же общих законов и учреждений. То же произошло бы между нами и нашими родственниками по ту сторону океана. С уничтожением наших таможен и открытием наших гаваней для свободного ввоза всевозможных товаров, торговля между Британскими Островами и Соединенными Штатами приняла бы такие размеры, сношения сделались бы настолько близкими, что мы превратились бы в один народ и неизбежно должны были бы настолько согласовать принципы денежного обращения, почтовые системы и общие законы, что англичанин и американец начали бы чувствовать себя в такой же мере гражданами одной страны, как ньюйоркец и калифорниец. Три тысячи миль поверхности океана представляли бы к этому не большее препятствие, чем три тысячи миль сухопутного пространства. А при столь тесных отношениях стали бы проявлять свою власть узы крови и языка, и взаимный интерес, общие удобства и братское чувство в скором времени могли бы привести к соглашению, которое, выражаясь принятыми у нас словами, объединило бы все народы, говорящие по-английски, в один союз, долженствующий “установить справедливость, обеспечить внутреннее спокойствие и внешнюю безопасность, водворить всеобщее благосостояние и принести с собой благословения свободы”. Таким образом, свободная торговля снова соединила бы то, что разлучил, что лет тому назад, протекционизм; и в союзе народов, говорящих по-английски, — на мировом языке будущего, — был бы сделан первый шаг к союзу всего человечества. И на наши отношения к другим народам наш отказ от покровительства оказал бы подобное же влияние. Никакие посылки делегаций для установления торговых сношений с сестрамиреспубликами Испанской Америки не будут приводить ни к каким результатам до тех пор, пока мы будем поддерживать тариф, отталкивающий их торговлю. Но нам нужно лишь открыть наши гавани, чтобы привлечь к себе их торговцев и пользоваться всеми естественными преимуществами этих стран. А более могущественным, чем что-либо другое, оказалось бы нравственное влияние нашего поступка. Зрелища континентальной республики, такой, как наша, действительно полагающейся в своих делах на принцип свободы, влияло бы самым решительным образом на весь цивилизованный мир. Ибо, как было показано нами, то нарушение естественных прав, которое заключается в наложении тарифных пошлин, нераздельно связано с тем нарушением естественных прав, которым народные массы вынуждаются платить дань за привилегию существовать. Одно из этих нарушений не может быть уничтожено без уничтожения другого. И республика, которая довела 162 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 163 бы, таким образом, принцип свободной торговли до его конечных заключений, которая признала бы через это равные и неотчуждаемые права людей, сделалась бы, действительно, как бы городом, стоящим на верху горы. Республике грозят опасности не извне, а изнутри. Ее целости страшна не армада, отчалившая от европейских берегов, а туча бродяг, собирающихся на ее дорогах. Что Крупп отливает чудовищные пушки и что в Шербурге и в Вулвиче складываются снаряды неслыханной разрушительности, — это не должно пугать ее; но мрачное предзнаменование для нее тот факт, что в Пенсильвании рудокопы работают за 65 центов в день. Никакой победоносный завоеватель не может вступить на нашу землю до тех пор, пока язва “крупных поместий” не вызовет “неурожая на людей”. Против опасностей, грозящих ей, не защитят ее форты и броненосцы и не помогут постоянные армии. Их нельзя избежать подражанием европейскому протекционизму; они являются следствием нашей измены тому духу свободы, к которому мы обращались при образовании Республики. Мы можем избежать их, лишь согласовав наши учреждения с принципом свободы. Не будем забывать истины, провозглашенной первым Национальным собранием во Франции, что “невежество, пренебрежение или презрение к человеческим правам суть единственные причины общественных бедствий и испорченности правительств”. И вот наше общее заключение: тот принцип, что мы должны поступать с людьми так же, как хотим, чтобы и они поступали с нами, что мы должны уважать права людей так же совестливо, как желаем, чтобы уважались наши права, — есть не просто совет к достижению личного совершенства, но есть закон, с которым мы должны согласовывать общественные учреждения и правительственную политику, если только желаем достигнуть благословенных изобилия и мира. 163 Джордж. Покровительство отечественной промышленности 164 164
