А.Г. ДЕМЕНЕВ ПРОБЛЕМА ЦЕННОСТИ ЖИЗНИ В ФИЛОСОФИИ
реклама
А.Г. ДЕМЕНЕВ ПРОБЛЕМА ЦЕННОСТИ ЖИЗНИ В ФИЛОСОФИИ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО. Огромное влияние на развитие нравственной философии в России оказало творчество Федора Михайловича Достоевского. Некоторые исследователи считают, что писатель не создал своей собственной, сколько-нибудь оригинальной философской системы, придерживаясь духовного учения русского православного старчества. Другие считают, что в его романах больше философии, чем в иных учебниках. Так или иначе, но глубокую философскую насыщенность произведений Достоевского не отрицает никто. Он испытывал сильнейшую потребность, вообще свойственную, по его мнению, русской душе – потребность размышления о «вековечных вопросах», о всеобщих вопросах бытия человека в мире, одним из которых является вопрос о смысле и ценности жизни. Философские воззрения Достоевского трудно интерпретировать, потому что они рассыпаны на тысячах страниц, и их далеко не всегда удаётся отождествить с позицией конкретных героев. Достоевский – не отстранённый повествователь, исследователь. Делом жизни он считал познание тайны человека, что невозможно без сопереживания. Достоевский страдает вместе со своими персонажами, вместе с незнакомыми людьми из газетных хроник, чьи драмы становились для него предметом размышлений. Он сопереживает, мучается сомнениями, зачастую, не имеет готовых ответов. Противоположные персонажи его романов порою выражают разные стороны мировоззрения самого автора, повторяя его сомнения, его «pro et contra». Мировоззрение Достоевского невозможно однозначно оценить понятиями «оптимизм» или «пессимизм». Подобная оценка была бы упрощённой. С одной стороны, во многих произведениях Достоевского преобладает трагическое мироощущение, и их прочтение оставляет тягостное впечатление. Писатель не приукрашивает ни природу человека, ни социальную действительность, европейскую или российскую. Он не мог не замечать зло в человеческих отношениях и искал его причину в самой природе человека, в глубинах его души. Жизнь исполнена злом, и это очевидно. Достоевский живописует человеческие трагедии. Но в таком случае имеет ли она ценность? И в ответе на этот вопрос проявляется другая сторона мировоззрения Достоевского. Жизнь имеет ценность, потому что злу противостоит добро. Трагически переживая любую встречу со злом, Достоевский с надеждой искал и проявления добра в человеке. Жизнь сохраняет смысл, пока есть вера в силу добра. Достоевский – не разрушитель надежд, он созидатель. Свою веру он вкладывал в литературных героев, страдающих, но духовно не сломленных, остающихся людьми. Даже когда зло преобладает, становится нормой, а добро воспринимается как болезнь, вера должна сохраняться. Добро, явленное в поступках человека, не проходит бесследно. Западая семенем в души других людей, оно рано или поздно даст всходы. Эту свою надежду Достоевский облёк в образ князя Мышкина в романе «Идиот». Но там добро воспринимается ещё как странность, чудачество, болезнь. Носителем добра уже не как болезни, а как нормы, в более естественной, форме является Алексей Карамазов. Алексею противостоит Иван Карамазов, олицетворяющий сомнения человека в возможности победы добра, в возможность жизни без зла. Мир лежит во зле, и оно непреодолимо, потому что не переделать природу человеческую, в которой оно укоренено. Человек недостоин любви. Достоевскому свойственно распространённое в русской философии представление о нераздельности добра и красоты. Добро прекрасно. Добро в душе человеческой эстетически притягательно, оно располагает к себе других людей, очаровывает. А подлинная красота имеет нравственное, воспитывающее значение, она просветляет. Красота в искусстве должна иметь нравственное содержание. Красота человека есть условие любви как к ближнему, так и к дальнему. Зло же отталкивающе безобразно во всех своих проявлениях. Безобразны жестокость, злодейства. Безобразны болезни, нищета, распущенность. Достоевский задаётся вопросом: как можно любить безобразное? Как возможно выполнить заповедь о любви к ближнему, если повсюду в людях ты замечаешь зло? Если лик ближнего обезображен злодейством, испорченностью, жестокостью и напоминает скорее звериный оскал? И даже звери не бывают так жестоки, как иные люди. Эту сложную тему Достоевский обдумывает в диалогах Ивана и Алексея Карамазовых. Пессимист Иван говорил о том, что возможно допустить существование любви к «дальнему», т.е. абстрактному человеку, к человеку вообще, и ни к кому конкретно. Но такая любовь лицемерна, пуста. Любовь же к ближнему невозможна. Богу она доступна, но люди – не боги. Достоевский связывал возможность любви человека к человеку с верой в Бога и в бессмертие души. Без всеобщей веры любовь к человечеству невозможна. «Отсутствие бога нельзя заменить любовью к человечеству, потому что человек тотчас спросит: для чего мне любить человечество?» [1]. Эту же мысль Достоевский вложил в уста Ивана Карамазова. В природе человеческой не заложена любовь к себе подобным. Она становится возможной лишь при условии веры в бессмертие. Исчезнет вера – исчезнет и любовь, и нравственность и смысл жизни. В лице Ивана Карамазова Достоевский вывел образ безнадёжного скептика, обличителя мирового зла. Иван не преувеличивает в своём живописании зла. Проявляя удивляющую осведомлённость, на обширном эмпирическом материале мировой истории он делает важные обобщения. Он выносит приговор человечеству. В судебном слушании по обвинению человека и мира он – прокурор, а Алексей – адвокат. Иван задает действительно сложные, экзистенциальные вопросы о бытии человека в мире. Они сложны для человека, верящего в благость и всемогущество Бога и в совершенство сотворенного им мира. «Я не бога не принимаю… я мира, им созданного, мира-то божьего не принимаю…» [2]. Мир, исполненный злом и страданиями, в глазах Ивана не может оправдать даже ожидаемое христианами в будущем искупление и спасение. Никакой, даже самый благостный финал не вносит смысл в драму мировой истории. Нет такой цели, для которой злодеяния истории стали бы оправданным средством. Слишком велика цена. Будущая гармония не отменяет существующее сейчас зло, не извиняет его. Изголодавшееся чувство справедливости требует наказания зла, возмездия, и, по возможности, не в туманном будущем, а в настоящем. «Не для того же я страдал, чтобы собой, злодействами и страданиями моими унавозить кому-то будущую гармонию» [3]. Со всей присущей ему остротой, с беспощадностью реалиста Достоевский заставляет задуматься о вечном и бесконечно сложном для любого религиозного человека вопросе – о проблеме теодицеи. Если Бог благ и всемогущ, как он допускает существование в мире зла? Почему он не остановит руку убийцы, занесшую нож над ребёнком? Или он не хочет это сделать, или не может. Или он не добр, или не всемогущ. И в том, и в другом случае он утрачивает нравственный авторитет и перестает быть объектом поклонения. А может, и нет его вовсе? Как сохранить веру в высшую справедливость, если повсюду видишь торжество несправедливости? А если не верить, то как и зачем жить в этом кошмаре? Достоевский хорошо знал темную сторону человека и говорил не об абстрактном зле, а о вполне конкретных его проявлениях, без преувеличения и очернения. Невозможно очернить то, что и так черное. Он отслеживал хронику преступлений, посещал судебные заседания. Он обращал внимание на любые сообщения о злодеяниях, творившихся в местах боевых действий, национальных конфликтов. Не щадя душевный покой читателя, он живописал эти примеры в своих романах и в «Дневнике писателя». Особенную боль вызывали страдания детей. Судьбы детей в жестоком мире взрослых всегда волновали и обращали на себя пристальное внимание писателя. И в смысле конкретных случаев из судебной практики, и в смысле глобального вопроса о страдании вообще. Дети не причастны злу, они до поры до времени, как бы, не от мира сего. Ни один из вариантов теодицеи, а их в истории христианской мысли возникало немало, убедительно не объясняет существования зла вообще, и детских страданий в частности. Разум можно обмануть схоластическими выкладками богословов о виновности всего человечества за грехопадение Адама, о том, что без страданий не понять счастья, что человеку неведом замысел Бога, что наши представления о добре и зле ограниченны. Но сердце не принимает эти софизмы. Оно продолжает болеть, и никакими уговорами об искупительной и очистительной роли страданий его не успокоишь. За чьи грехи расплачиваются дети? Какой высший замысел может требовать от них это? Что это за любовь такая, что предполагает зверски замучить ребёнка, чтобы затем наградить его бессмертием? Даже если бы весь остальной мир был совершенен, страдания одного единственного ребёнка лишили бы его смысла и ценности. «Бунт» Ивана Карамазова – это сомнения, через которые прошёл и сам Достоевский отчасти под влиянием богоборческих идей Белинского. В лице своих персонажей он описал собственные искания Бога, обретение веры через сомнения, через поиск ответов на сложные вопросы. И любой человек, чья вера не слепа, а способна размышлять, неизбежно проходит через эти сомнения, вынужден отвечать на эти вопросы. Бунт Ивана – это трагедия человека, который хочет верить, но не может, хочет жить, но не видит в жизни смысла. Он не может ответить на вопросы. Он не может примирить свои представления о добре и зле, о справедливости с тем, что видит в окружающем мире. Он не может понять, чем можно оправдать слёзы замученного ребёнка, чем они могут быть отомщены. Иван не верит в возможность будущего счастья человечества, откуда бы оно ни пришло, и в чём бы оно ни состояло. Безнравственно чувствовать себя счастливым, зная, какая цена за это заплачена. Нельзя купить себе счастье ценой страдания всех предшествующих поколений. Нестрадавшие не имеют морального права простить за других, за страдавших. Мать замученного ребёнка имеет право простить за себя, но она не имеет права прощать злодея за страдания ребёнка. Страдания нельзя простить, а значит нельзя и забыть. Даже если зло будет искоренено в мире, оно останется в памяти. Оно было, и этого уже не изменишь. Забыть его – безнравственно. В этих размышлениях Достоевский близок к идеям Н.Ф. Федорова о нравственном долге будущих поколений перед предшествующими. Столкновение мировоззрений Ивана и Алексея продолжилось в «Легенде о Великом инквизиторе». В ней Достоевский затронул сразу несколько сложных философских проблем, одна из которых – это проблема соотношения свободы и счастья. Бог создал человека по образу и подобию своему, таким же свободным, как и он сам. Свобода – это ценный дар Бога или тяжёлое испытание? Это возможность познать счастье, или приговор к страданиям? Этот экзистенциальный вопрос является одним из стержней мировой философии. При всей кажущейся желанности свободы, как возможности и способности делать выбор, она становится для человека испытанием, потому что выбор может оказаться нелёгким, и потому что придётся отвечать за последствия. Как хочется иногда не иметь выбора, или передать его другому. Библейская история гласит, что, получив свободу, человек получил возможность выбрать зло, чем и воспользовался. Если бы Бог хотел любой ценой уберечь человека от зла, то не дал бы ему свободы, создал бы его послушным животным. Но из любви к своему творению Бог доверил человеку самому делать выбор. И с тех пор человек живёт во зле. В христианском богословии один из вариантов теодицеи, имеющий уже долгую историю, связывает существование в мире зла со свободой человеческой воли. Бог в любой момент может искоренить зло, но для этого он должен покуситься на свободу человека, лишив его дара, которым наградил. Из любви к человеку он не делает этого. Он может заставить любить себя, но хочет, чтобы человек сам пришёл к добру и полюбил его. Получается, что из любви к человеку и уважения к его свободе Бог допускает существование в мире эмпирического зла, с которым человек сталкивается на каждом шагу, неизбежно страдая. Сам человек, ощущая тяжесть свободы, часто пытается освободиться от этого бремени, выбирая жизнь несвободную, но благополучную, обеспеченную и стабильную. Свобода для него связана с неизвестностью, непредсказуемостью будущего, с анархией и хаосом, с борьбой всех против всех и самоуничтожением. Создание порядка требует ограничения свободы или полного отказа от неё. Что нужно человеку для счастья: сытость или свобода? В такой форме ставит вопрос Достоевский устами Великого инквизитора и даёт неутешительный ответ. Большинство людей ищет, кому бы преклониться. Кто накормит, тот и господин. Но человеку важно не просто жить сыто. Важно также понимать, ради чего следует жить, а наличие свободы и в этом вопросе порождает смятение и растерянность. Когда смысл и цель жизни не заданы, их приходиться искать в мучительных раздумьях, через ошибки и разочарования. Ненашедшие часто идут на крайний шаг – убивают себя, настолько важно им понимать смысл. Какими бы убедительными не были аргументы Великого инквизитора, Достоевский показывает, что власть его от дьявола и построена на обмане. А рассуждения о нежелательности для людей свободы и готовности пожертвовать ею ради сытого счастья не более чем оправдание для его претензий на абсолютную власть над душами человеческими. Достоевский предостерегал о возможности появления власти, которая под предлогом заботы о счастье людей лишит их свободы. Словами Алексея он подытожил, что сочинённая Иваном легенда это не обвинение Иисуса, а его прославление. Для себя Достоевский сумел разрешить сомнения, которыми мучился Иван Карамазов. Средства спасения он искал в духовных учениях русских православных старцев – Сергия Радонежского, Феодосия Печерского, Тихона Задонского, Паисия Величковского, чей пример считал орудием нравственного преображения человека. Средства спасения он видел в покаянии и смиренной любви ко всему сотворенному Богом. Покаяние предполагает не только признание своих грехов, но и принятие на себя чужих, признание своей ответственности за зло в мире. Более всего надо страшиться чувства мести. Если негодование против злодеев становится невыносимым, и жажда совершить возмездие нестерпимой, следует добровольно принять на себя муки. Как будто сам виновен в том, что допустил это злодейство, что недостаточно сделал, чтобы освободить мир от зла. Осознание собственной виновности помогает примириться с виновностью других и простить. Нельзя судить никого, кроме себя. В противном случае остаётся только роптать на судьбу, на среду, виня всех в своих бедах, искать оправдание своим грехам. Достоевский неоднократно подчёркивал, что русскому народу свойственна потребность страдать, как бы во искупление своей греховности. Только через такое добровольно принятое на себя страдание может придти духовное очищение. Те, кто близки к народу, к «почве», понимают эту очистительную роль страданий и безропотно принимают их. Те, кто отрываются от народа, утрачивают его веру, его ценности, ропщут на судьбу, уготовившую им страдания. Надо быть сильным в вере, не теряя её даже тогда, когда никто вокруг не верит. Добро, творимое человеком, как неугасимый свет, остаётся и после его смерти, чуть-чуть просветляя этот мир. Светлая, жизнеутверждающая сторона мировоззрения Достоевского проявляется в конце романа, в сцене погребения Илюшеньки. «Ах, деточки, ах, милые друзья, не бойтесь жизни! Как хороша жизнь, когда что-нибудь сделаешь хорошее и правдивое» [4]. Достоевский призывает полюбить жизнь прежде её смысла. Это очень важная мысль, характеризующая его мироощущение к концу жизни. Проблема теодицеи не имеет логического решения. Разум опровергает благость мира. Нельзя рационально обосновать смысл жизни и благодаря этому полюбить её. Живое чувство не пробудить отвлечённой мыслью. Надо сначала взрастить чувство, полюбить жизнь, и тогда в ней увидится смысл. Даже Иван Карамазов несмотря на весь безысходный пессимизм признаётся, что любит жизнь, хоть и не видит в ней смысла. Пока не видит. Признаётся, что жить хочется вопреки логике. Хочется любить людей, хоть и не видит за что. В этом также видно жизнелюбие самого Достоевского. Несмотря на разницу мировоззрений Ивана и Алексея, он наделяет их общей основой – потребностью любить жизнь, любить людей, потому что без этого невозможно любить жизнь, любить добро, потому что без этого невозможно любить жизнь и людей. Иррациональная, противоречивая, трагичная природа человека показана Достоевским в повести «Записки из подполья» (1864). Созданный в ней мрачный, неприглядный образ был противопоставлен светлому, жизнеутверждающему воззрению на человека, свойственному философии Просвещения. Эпоха, проникнутая верой в торжество человеческого разума, сменилась эпохой, открывшей в человеке бездну бессознательного. Вместо рассудительного существа, всегда осознающего свою цель, всегда действующего во имя личного и общественного блага, человек предстал существом сомневающимся, в закоулках души которого сталкиваются смутные влечения, страхи, существом, склонным к самоистязанию и саморазрушению. Человек Просвещения, «разумный эгоист» знает свой идеал, стремится к нему, а вера в будущее и в свои возможности дает ему силу и оптимизм. Человек Подполья чувствует, что должен быть какой-то идеал, что не должна жизнь быть такой отвратительной, что не для этого существует человек. Но в чем этот идеал, достижим ли он, и есть ли он вообще – не знает, и потому остается безвольным и бездеятельным. Достоевский начал полемику с рационалистической этикой просветителей уже в «Записках из Мертвого дома» и «Зимних заметках о летних впечатлениях». Появление романа Чернышевского «Что делать?» стало поводом для продолжения темы. Развиваемые Достоевским воззрения на человека стали выражением новой эпохи и получили дальнейшее развитие в частности в экзистенциализме и психоаналитической философии. Подпольный человек принципиально нерационален в своем поведении, не ищет выгоды. Он иррационален. Он совершает поступки на зло всем, и даже на зло себе. Он соткан из противоречий, разрываем ими. Он хочет разного. В нем борются противоположные мотивы, чувства, он путается в сомнениях и неразрешимых вопросах. Хотел бы быть добрым, и даже временами чувствует себя добрым, но все равно совершает зло. Злится на себя за это, но не хочет исправляться. Долгие сомнения разума, метания и нулевой результат, потому что нет нравственного фундамента, нет ориентиров. У него есть свобода воли, но нет воли, есть свобода желаний, но нет желаний. Потому что нет цели. Потому что нет смысла. Иронично высмеивал Достоевский просветительскую веру Чернышевского в то, что зло в человеке можно искоренить путем установления справедливых социальных отношений и достижения материального благополучия. Даже если человеку докажут, что ему выгодно быть добрым, он может из прихоти пакостить. «Да осыпьте его всеми земными благами, утопите в счастье совсем с головой так, чтобы только пузырьки вскакивали на поверхности счастья, как на воде; дайте ему такое экономическое довольство, чтоб ему совсем уж ничего больше не оставалось делать, кроме как спать, кушать пряники и хлопотать о непрекращении всемирной истории, – так он вам и тут человек-то, и тут, из одной неблагодарности, из одного пасквиля мерзость сделает» [5]. Достоевский писал о темных подсознательных влечениях человека, о влечении к хаосу и разрушению, что, по его мнению, возможно, выступает проявлением подсознательного страха человека перед совершенством, перед идеалом. Человек боится достроить здание и жить в нем, он строит и разрушает. Для человека желанной оказывается не цель жизни, даже если это счастье, а процесс ее достижения, то есть сама жизнь, даже если она наполнена страданиями. Человек подсознательно нуждается в страдании, притягивает его, выбирает его. Уже тогда Достоевский обращался к идее, более развитой им позднее, об очистительной и возвышающей роли страданий. В произведениях Достоевского многие персонажи по разным причинам убивают себя. Эта тема всегда интересовала его. Достоевский, как и многие из его современников, с тревогой отмечал растущее число самоубийств, в том числе, среди интеллигенции. Этот факт он приводил в качестве аргумента своим критикам, обвинявшим его в сгущении красок, в преувеличении трагизма человеческого бытия и утверждавшим, что девиз современного человека: «Жить, во что бы то ни стало». Достоевский внимательно следил за хроникой происшествий, статистикой, получал многочисленные письма с сообщениями о самоубийствах и делал другие выводы. Он говорил о настоящей эпидемии загадочных самоубийств. Загадочных, потому что они не были вызваны какимито явными внешними причинами – материальными лишениями, болезнями, неразделённой любовью и т.д. Самоубийство человека – событие не рядовое. Жизнь, одна из величайших, а для многих и главная ценность, данная человеку. Для того чтобы расстаться с нею, у человека должны быть особые причины. Эти причины могут показаться смешными, надуманными, ошибочными другим людям, но не тому, кто расстаётся с жизнью. Анализ этих причин даёт уникальную возможность понять предельно важные вопросы человеческого бытия, вопросы, размышление над которыми ставит человека на грань жизни и смерти. Анализ психологии самоубийц позволяет углубить понимание проблемы смысла и ценности жизни на примере тех, кто эту проблему решить не смог. Вглядываясь в глубины человеческой души, Достоевский не мог пройти мимо этой темы, неоднократно обращался к ней как в своих художественных произведениях, так и в публицистике: «…эпидемическое истребление себя, возрастающее в интеллигентных классах, есть слишком серьёзная вещь, стоящая неустанного наблюдения и изучения» [6]. Он пришел к выводу о распространении особого типа самоубийств – «логических самоубийств», совершённых не под влиянием каких-то невыносимых физических или душевных страданий, а в результате рациональных рассуждений о бессмысленности, бесцельности существования человека. С виду благополучные, образованные молодые люди переставали довольствоваться своим благополучием и уходили из жизни «от скуки», от тоски по смыслу. Одной из причин моды на пессимизм среди интеллигенции он считал её оторванность от народа, от «почвы». Утрата этих корней, питающих душу и придающих смысл существованию, породила тип «лишнего человека», так хорошо описанный в русской литературе, начиная с пушкинского Онегина. Эту заслугу Пушкина Достоевский отметил в знаменитой речи, произнесённой 8 июня 1880 года. Рост числа «логических» самоубийств он связывал также с распространением материалистических идей, с потерей веры в бессмертие души, в высшее предназначение человека, без чего существование становится невыносимым. Он предупреждал о кризисе семейных ценностей, об отсутствии должного воспитания в семье, о том, что предоставленная сама себе молодежь не может отыскать прочные жизненные ориентиры. В «Дневнике писателя» в 1876 году вышла его статья «Два самоубийства». Тему «логических самоубийств» он продолжил в статье «Приговор». Она вызвала обвинение в анахронизме идей автора. Завязалась дискуссия. Достоевский ответил на критику целым рядом статей, появившихся в том же «Дневнике писателя» осенью и зимой 1876 года: «Голословные утверждения», «Кое-что о молодёжи», «О самоубийстве и о высокомерии». Он доказывал, что неверие в Бога и в бессмертие души неизбежно ведёт к признанию человека результатом игры стихийных сил природы, результатом случайного стечения обстоятельств. И нет у человека никакой цели появления на земле и никакого особого предназначения. Природе безразлично, появится он или исчезнет, будет ли страдать или нет. Но сложилось именно так, что человек получил разум и осознал нелепость своего существования на земле. Неизбежность смерти делает бессмысленными все жизненные стремления, желания. Если всё обречено на разрушение, то не надо и созидать. Нет смысла и в мировой истории, потому что человечество тоже не вечно, планета не вечна. «…я присуждаю эту природу, которая так бесцеремонно и нагло произвела меня на страдание, – вместе со мною к уничтожению… А так как природу я истребить не могу, то и истребляю себя одного…» [7]. Достоевского возмущало, что нигилисты обвиняют жизнь в бессмысленности несправедливо. Если они не видят в ней смысла, это не значит, что его в ней нет. Но, по крайней мере, эти самоубийцы – личности, в отличие от тех, кто убивает себя под влиянием сиюминутного настроения. Они уходят из-за нравственного разлада с окружающим миром. В таком мире они жить не хотят, мир убить не могут, поэтому убивают себя. О бессмысленности жизни Достоевский рассуждал в рассказе «Сон смешного человека». Он так живо нарисовал чувство безразличия к жизни, как будто сам его испытал. Всё вокруг становится как бы чужим, тебя не касающимся. Один только случай всколыхнул чувства этого человека, показав, что они ещё не умерли, что в глубине души ему не безразличен мир. Маленькая девочка подбежала к нему на улице с мольбой о помощи, видимо, помощь требовалась её маме. Он не помог ей и даже рассердился. Он рассердился на себя, на то, что почувствовал сострадание, тогда как по его расчётам перед самоубийством не должен был чувствовать ничего. Достоевский испытывал трогательную любовь к детям. Он неоднократно подчёркивал, что дети пробуждают во взрослых добрые чувства. Не во всех, к сожалению. К концу жизни у Достоевского появились пророческие, утопические настроения. Возможно, под влиянием идей Федорова и Соловьёва он пришёл к идее о будущем «золотом веке», о возможности полного преображения, очищения человечества, о счастливом будущем без зла и страданий. Эту идею в форме фантастического сюжета он показал в рассказе «Сон смешного человека». Рай на земле возможен. Люди могут быть прекрасны, счастливы, добры. Общество, где человек не делает зло, потому что не может, неидеально. В идеальном обществе человек может делать зло, но не хочет. Т.е. в таком обществе безусловной ценностью должна выступать свобода. А рецепт создания такого общества прост и сложен одновременно. Прост, потому что известен давно. Сложен, потому что трудновыполним. Люди должны научиться любить людей. Рецепт наивный, но ведь и явился он во сне «смешному человеку». Обоснование Достоевским ценности жизни значимо тем, что он не приукрашивал человека, не камуфлировал тёмные стороны его жизни, но при этом всё равно видел её безусловную ценность. Ему чужд наивный оптимизм и гуманизм, с позиции которых человек виделся абсолютно разумным и доброжелательным существом. Человек Достоевского многоуровневый, раздираемый противоречиями, человек, которого любить трудно. И жизнь любить трудно из-за наполняющего её зла. Те, кто старается не замечать эту сторону жизни, как правило, не любят читать Достоевского. Но тем ценнее гуманизм писателя, видевшего и проявления добра в человеческой жизни. Оставаясь реалистом, найти в человеке человека. Читая его произведения, можно полюбить жизнь, людей, а можно и окончательно разочароваться. 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. Список литературы Достоевский, Ф.М. Из рабочих тетрадей / Ф. М. Достоевский Возвращение человека. М., 1989. с. 474. Там же. с. 271. Там же. с. 281. Достоевский, Ф.М. Братья Карамазовы. Том 2. М., 2009. с. 518. Достоевский, Ф.М. Записки из подполья / Ф.М. Достоевский Собр. соч. в 12-ти томах. М., 1982. с. 423. Достоевский Ф.М. О самоубийстве и о высокомерии / Ф.М. Достоевский Искания и размышления. М., 1983. с. 338. Достоевский, Ф.М. Приговор / Ф.М. Достоевский Искания и размышления. М., 1983. с. 318.
