М. М. Прокофьев «РОмАНТИЧЕСКИЙ СЕВЕРНЫЙ мИР

М. М. Прокофьев
«РОМАНТИЧЕСКИЙ СЕВЕРНЫЙ МИР»
(Самукава Котаро и его «Записки о Карафуто»)
Поражает, что во многих литературных произведениях, вышедших из-под пера
японского писателя Самукавы Котаро1 (илл. 1), он всякий раз неизменно обращает
свой взор к Южному Сахалину (Карафуто), пропитанному ностальгическими нотками.
Не стал исключением здесь и рассматриваемый нами путевой очерк писателя «Записки о Карафуто». Он не случайно имеет подзаголовок «Сахалин и ностальгия», который говорит сам за себя.
Илл. 1. Самукава Котаро (в центре) в кругу родных и близких. Город Токио.
Конец 1930-х – начало 1940-х гг. Из личного архива Сугавары Такааки (г. Хакодате, о. Хоккайдо)
Обращение к этому жанру легко объяснимо. Ведь детские годы писателя прошли
на Южном Сахалине, обдуваемом со всех сторон холодными ветрами, дующими с севера. Родители привезли его сюда в 1922 году в 14-летнем возрасте вместе с младшим
братом Нориаки, которому шел тогда 9-й год. Здесь прошли его детство, отрочество
и юность. Все это не могло не отложиться в памяти и глубоко запасть в душу. Позднее, уехав учиться в метрополию, будущий писатель в своих мыслях всякий раз невольно возвращался в отчий дом. Остров как магнит притянул его к себе и уже не отпускал никогда.
Надо признать, что Самукава Котаро не сразу стал писателем. Этому предшествовали долгие годы самосовершенствования и мучительный поиск своего жизненного
110
пути. И в конце концов он нашел свое кредо, начав писать о Карафуто и его жителях,
с кем волею случая свела его судьба.
Героями его книг стал не только родной отец2, но и соотечественники, которые после окончания русско-японской войны в 1905 году на свой страх и риск приехали в числе первых переселенцев осваивать этот совершенно не известный им тогда, суровый,
пропитанный романтикой «северный мир», да так и остались здесь, отдав ему лучшие
годы своей жизни.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что в своих путевых записках Самукава
Котаро немало места отвел описанию природы и коренным жителям Карафуто – никубун (нивхам), айнам и ворокко (орокам), населявшим морской берег залива Ватабэй (ныне Терпения) и лесотундровую зону, прилегающую к озеру Тарайка (Невское).
Ведь они, как никакой другой из пришлых народов, переселившихся сюда много позднее, жили здесь испокон веков и были настолько крепко связаны узами единения
с природой, живя по ее законам и в полной гармонии с ней, что нашло отражение в
записках писателя.
Немало интересных наблюдений было сделано писателем во время приезда в Сисука (Поронайск) и на о-в Сачи (Южный), расположенный на противоположном берегу
в устье реки Поронай, где находилась резервация аборигенов в Отасу. Она была специально построена японцами для приезжавших на Карафуто высокопоставленных
чиновников и гостей острова, кто хотел поближе познакомиться с нравами, обычаями
и северной культурой аборигенов.
В «Записках о Карафуто» раскрываются малоизвестные факты из биографии Самукавы Котаро, о которых непосвященный читатель вряд ли где еще сможет найти.
Поэтому путевые записки носят автобиографический характер.
Буквально с первых страниц очерка вместе с писателем мы отправляемся в поездку на Карафуто и как бы переносимся в то далекое теперь уже от нас время – время
губернского правления на юге острова, – неповторимого периода в истории Сахалина,
безвозвратно ушедшего в прошлое.
Свои путевые наблюдения Самукава Котаро начал вести, находясь на борту парома
«Сойя-мару», на котором отправился весной 1942 года в свое 3-недельное путешествие из Вакканая через пролив Лаперуза в портовый г. Одомари (Корсаков), чтобы
оттуда проследовать затем в столицу губернаторства Карафуто – г. Тоёхару (ЮжноСахалинск), где тогда жили его родители – отец и мама.
Уже в первой части очерка «Через пролив» читатель начинает ощущать суровое
«дыхание севера»3. Писатель не мог не заметить, что в отличие от прежних лет паромы стали ходить «более-менее регулярно, раз в день», так что «жители Карафуто
теперь могут спокойно попасть в метрополию»4. Находясь в числе пассажиров, он с
присущей ему дотошностью делает зарисовки сочными мазками как художник слова, описывая все увиденное таким простым и доходчивым языком, что его персонажи
как бы нисходят со страниц очерка, оживая перед нашими глазами. Подкупает, что
героями его произведения стали не только чиновники и торговцы из Токио или Осака, а самые обыкновенные простые люди – рыбаки, возвращающиеся на Хоккайдо,
крестьяне-переселенцы, едущие осваивать непаханые земли Карафуто, и даже …священник. Он пишет о каждом из них так, как будто был с ними давно и хорошо знаком.
Поражает, насколько тонко и проницательно вырисованы им психологические портреты людей – случайных попутчиков, с которыми свела его судьба. Чего стоит одна
зарисовка священника: «У него слишком строгий вид и тщательно уложенная прическа. Видимо, он нервничает, так как попадает в новый мир, в котором ему придется
прожить десять лет. На Карафуто с религией свободно, этот остров космополит. Здесь
новая история, еще традиции не сложились»5. Или же, к примеру, взять его описание
семьи из Тохоку с тремя сыновьями, с которыми он познакомился на Хоккайдо – по
пути из Саппоро в Вакканай. Из разговора с ними он узнал, что они едут к старшему
111
сыну, работающему на ЦБЗ в Отиай (Долинск). И на Самукаву Котаро вдруг неожиданно нахлынули воспоминания: «Глядя на эту семью, я вспомнил свое детство, как с
родителями также ехал в незнакомые края, и на глаза навернулись слезы»6. Но в отличие от писателя, который не раз до этого приезжал на Карафуто, переселенцы «с
тревогой смотрели на берег, где их ждала новая жизнь». Ведь Карафуто – «последняя
земля Японии на севере», которая вскоре станет «для них всех» одним общим домом7.
Штрихами писатель рисует жизнь Одомари, отмечая, что в период русского освоения
острова здесь находилась каторга, куда «два раза в год приходили из Европы суда с
каторжанами», где «их ждала жестокая жизнь». В своем очерке Самукава Котаро отмечает приезд сюда в 1890 году русского писателя А. П. Чехова, оставившего после
себя книгу путевых заметок, где есть описание его пребывания в Корсаковском посту.
О тех годах напоминанием служат находящиеся в распадке «старые дома каторжан
из почерневших от времени бревен», которые Самукава Котаро «еще успел застать…
Это было 20 лет назад»8.
Здесь хотелось бы сделать маленькое отступление. То, о чем пишет Самукава Котаро, произошло в далеком 1922 г., когда он вместе с родителями переехал на Карафуто,
который стал для него второй родиной. С тех пор произошли большие изменения и
«сейчас это уже не тюрьма, а большой портовый город» – «символ … продвижения
Японии на север»9.
Ностальгия буквально сквозит со страниц путевых заметок. Взять хотя бы его короткую остановку в Кайдзуке (Соловьёвке) – небольшой станции между Одомари и
Тоёхара, где он сошел, чтобы побывать на стоянке древних людей, оставивших после
себя огромные скопления морских раковин. Как он сообщает, слой их достигал 2 м 30
см. На ее месте ныне раскинулось поле. Именно здесь в 1907 г. вели раскопки доктор
Цубои Сёгоро и Киёно Кэндзи10. До этого Самукава Котаро приезжал сюда дважды. Он
вспоминает, как, приехав сюда во второй раз вместе «с молодым преподавателем университета», ему удалось найти «очень хорошо сохранившееся украшение из кости»,
которое, к огорчению, он был вынужден отдать своему попутчику11. Третий приезд
сюда оказался самым неудачным. В расстроенных чувствах писатель вернулся на остановку в Кайдзуке. Глядя через окно автобуса на «покрытые различными травами
луга, которых еще не касалась мотыга земледельцев», Самукава Котаро вспоминает,
что в это время года «в Токио уже показались ростки риса, а здесь еще холодно, крестьяне ждут потепления, т.к. в холодной почве семена не прорастут»12.
Вторая часть очерка писателя «В Тоёхара» проникнута более оптимистичными
нотками. Попав в отчий дом, Самукава застал лишь маму. Отец в это время был «в
командировке на Хоккайдо», а всем «хозяйством по дому» заправляла «младшая сестра»13. Служебный дом, где жили родители, находился на самом краю города, а рядом
с ним – «березовая роща, полянка, речка, … парк, горы». Тут на Самукаву опять нахлынули воспоминания детства: «Я так любил встречать здесь вечера Тоёхара, любил
смотреть, как вечерний город покрывает туман», «как дождь склоняет к земле дымы
из труб ЦБЗ». Очень трогательны его описания дворика с небольшой клумбой с цветами, где он раньше «высаживал семена высокогорных растений», из которых «потом
… делал гербарий – подарок отцу и маме»14.
Буквально на следующий день после приезда, как корреспондент газеты М., Самукава был представлен губернатору Карафуто. Из беседы с ним у него сложилось очень
хорошее впечатление, что он «встретился с настоящим хозяином острова». Это был
человек, проводящий в жизнь «новую политику освоения острова»15.
Писатель отмечает, что «весной на Карафуто по утрам постоянно туман», который
«покрывает все вокруг. Мое путешествие длится уже три недели. И только один день
было солнце. Но люди здесь не унывают, они свободны и мечтают о завтрашнем дне».
Поднявшись на сопку (видимо, на Сахигаоку – «гору солнечного восхода»), возвышающуюся над Тоёхарой, взору Самукавы Котаро открылась просторная долина реки
112
Сусуя16. «Но пока долина освоена не полностью», хотя она очень «плодородна, здесь
тучные земли, как в долине Исикари. Скоро здесь все будет освоено». Так, если «сначала эту землю осваивали айны, потом – горемычные каторжане из Европы, и теперь
– колонисты из Японии»17.
Третья часть очерка Самукавы Котаро «На север» посвящена поездке в Отиай (Долинск), расположенный в дельте реки Найбути (Найбы). Он запомнился ему как маленький городок, где главное его предприятие – ЦБЗ, а вокруг него, куда ни кинь
взгляд, «все завалено бревнами», сложенными в огромные штабеля18. Однако, 50 лет
назад, когда сюда приезжал А. П. Чехов, «это была небольшая деревенька каторжан»
– Галкино-Враское, которое постоянно затапливало в сильный дождь. Для нас представил интерес неизвестный ранее факт из биографии Самукавы Котаро. Оказывается, он «часто в ходе написания своих книг» приезжал сюда, на берег реки Найбы, где
«сейчас … рядом большая шахта» (в Найбути, ныне с. Быков), чтобы проникнуться
духом Карафуто и понять душу людей, ставших героями его будущих книг. Глядя на
тот подъем, что царил тогда во всех отраслях производства, писатель подметил, что
«город постепенно становится промышленным центром»19.
В последней, четвертой части очерка «Город на границе» Самукава Котаро описывает свою поездку в город Сисука (ныне Поронайск). Он построен на берегу реки Поронай на болотистой тундре. В прошлом писателю не раз приходилось бывать в этом городе, и в том числе в Отасу – селении ороков и нивхов (гиляков), находящемся на противоположном берегу в самом устье реки (илл. 2). Эти воспоминания – самые яркие в
очерке, на которых хотелось бы остановиться чуть подробнее.
Оказывается, Самукава раньше «часто приезжал …на Поронай и изучал жизнь …
аборигенов»20. Этот факт его биографии долгое время не был известен исследователям
литературного творчества писателя. Он с грустью пишет, что его давний «хороший
Илл. 2. Юрты ороков на берегу озера Тарайка (Невское). Фото 1930-х гг.
113
знакомый старый орок Василий уже умер. Умер и живший одиноко на побережье старый орок Банзай». Но память всякий раз неизменно возвращала его к тем незабываемым дням, когда они вместе «сидели у костра и говорили обо всем. Сколько времени утекло, а забыть невозможно». Вспомнил, как тогда ему «давали старую трубку,
кисет с табаком. Эта трубка до сих пор у меня в сумке. Потом старики начинали рассказывать предания ороков. Вот такой у меня был романтический северный мир»21.
Вскоре он уехал в Токио и из одного этнографического журнала узнал о смерти Банзая. Тогда он даже не мог подумать, что ему еще раз «доведется попасть на Отасу». С
большой горечью Самукава Котаро пишет, что «уходят из жизни старики», а «молодежь забывает традиции своего народа, родной язык, учатся всему японскому. Говорят как японцы, но видно, что это не их родное…», т.к. «навязано искусственно»22.
Но все это не нужно «детям природы». Для них, по его глубокому убеждению,
«жизнь – в красоте сурового края», где каждый из них «с высоким духом и со своей
философией». А если переправиться через Поронай и проехать дальше по побережью,
то вообще «попадаешь в новый неизведанный мир, населенный разными племенами».
Уезжая из Сисука, Самукава Котаро мечтал «побывать на северном материке и
посмотреть, как там живут люди. Вот такая кровь первооткрывателя течет в нашей
семье. Прадед у меня осваивал Ямагата, дед – Хоккайдо, отец – занимается исследованиями растений Карафуто, половина его жизни прошла вне дома, в лесах и полях
острова. Я такой же»23.
Но, как оказалось, это был последний приезд писателя на остров. Через три года в
соответствии с Ялтинским соглашением в августе 1945 г. СССР объявило войну Японии, вмиг изменившей размеренную жизнь островитян. Тем ценнее свидетельства и
описания, сделанные писателем на Южном Сахалине в мирное время.
Подкупает, с какой теплотой и любовью Самукава Котаро пишет о простых людях,
с кем ему довелось встречаться в пути, наблюдая за их повседневной жизнью и жизнью аборигенов глазами очевидца. И это делает путевые записки писателя ценным
историческим источником эпохи периода Карафуто, к которому будет обращаться
еще не одно поколение исследователей.
При подготовке рукописи к печати авторский текст сохранен без изменений.
ПРИМЕЧАНИЯ
В российских изданиях о писателе Самукаве Котаро и его литературных трудах можно
узнать из статей и книг А. С. Никоновой, Е. А. Иконниковой, М. М. Прокофьева. См.: Никонова А. С. Сахалин и Курилы в творческом наследии Самукавы Котаро // Материалы международной научной конференции, посвященной 50-летию восстановления российско-японских дипломатических отношений и 270-летию учреждения Школы японского языка при Российской академии наук. СПб., 2006. С. 102–109; Иконникова Е. А. Литературное краеведение Сахалинской
области: «восточный компонент». Южно-Сахалинск: Сахалин. кн. изд-во, 2007. 176 с. В книге
писателю посвящен специальный раздел «2.8. Творческое наследие Самукавы Котаро и его произведения о Сахалине» (С. 83–88); Она же. Японские писатели на Сахалине периода Карафуто // Сахалинская область: история, современность, перспективы. Материалы международной
научно-практической конференции (17–18 октября 2012 г., г. Южно-Сахалинск). Сборник научных статей / Сост. А. С. Ломов. Южно-Сахалинск: Изд-во СахГУ, 2012. С. 33–34; Прокофьев
М. М. Жизнь, отданная растительному миру Сахалина (о ботанике Сугавара Сигэдзо, его семье
и судьбе гербарной коллекции) // V Рыжковские чтения: Материалы краеведческой научнопрактической конференции. Г. Южно-Сахалинск. 12 – 13 октября 2011 г. / Сост. Г. М. Нефедова. Южно-Сахалинск, 2012. С. 183–192 [краткие биографические сведения о писателе Сугавара
Норимицу (1908 – 1977) см. на с. 188–189]; Он же. Сахалинский период в биографиях Сугавара
Сигэдзо и Самукавы Котаро // Вестник Сахалинского музея. № 20. Южно-Сахалинск, 2013. С.
36–43. Среди японских исследователей, обращавшихся к изучению творчества Самукавы Котаро, отметим публикацию Тадатаки Камия из г. Энива: Tadataka Kamiya. Sakhalin and Samukawa
Kotaro // Международная научно-практическая конференция «Япония и Россия: диалог и вза1
114
имодействие культур». 16–17 сентября 2003 года. International Conference «Japan and Russia:
Dialogue and Cultural Interaction». September 16–17, 2003. Южно-Сахалинск, 2003. С. 20–21.
2
Самукава Котаро. Жизнь отца, очарованного растениями. Перевод с японского А. В. Фетисова. Подготовка к публикации и комментарии М. М. Прокофьева // Вестник Сахалинского
музея. № 20. Южно-Сахалинск, 2013. С. 44–51.
3
Самукава Котаро. Записки о Карафуто. Сахалин и ностальгия // Ботаник (Содзин). Токио: Изд-во Кидакай, 1941. С. 251. Перевод с яп. яз. А. В. Фетисова (хранится в личном архиве
М. М. Прокофьева).
4
Там же. С. 253.
5
Там же.
6
Там же. С. 254.
7
Там же. С. 255.
8
Там же. С. 257. 9
Там же. С. 258.
10
Там же.
11
Там же. С. 259.
12
Там же. С. 260.
13
Там же.
14
Там же. С. 261.
15
Там же. С. 262.
16
Там же. С. 263.
17
Там же. С. 264.
18
Там же. С. 264 – 265.
19
Там же. С. 266.
20
Там же. С. 268.
21
Там же. С. 269.
22
Там же.
23
Там же. С. 270.
115