Воспоминания Нонны Теодоровны Сорокер, Татьяны

Воспоминания Нонны Теодоровны Сорокер
Фурманный переулок, дом 15
В нашем доме, как в капле, отражается история нашей страны в советский
период. Очень многие из наших жильцов пострадали: к 1937 году половину дома
посадили, постреляли, увезли в неизвестном направлении. И на их место заселились
те, кто это делал, сотрудники НКВД. Многие из окружающих домов думают, что
наш дом нквдшный, но это не совсем так. Потом расстреляли и этих, стали
заселяться их завистливые коллеги. А потом стали возвращаться и те, и другие. И в
доме жили дети и тех, и других, и сами встречались.
У нас был замечательный красный уголок со сценой, раз в неделю привозили
трещащий киноаппарат и показывали нам кино! Там же ставили спектакли и
концерты. Мы были предоставлены самим себе. Тогда не принято было водить
детей за ручки. Мы носились, как оголтелые по чердакам, балконам, подвалам,
крышам.
Мой дедушка, Густав Наумович Сорокер, был главным инженером
«Союзнефти», его перевели из Баку, и он получил эту квартиру, где я живу с
рождения. И здесь жили чекисты, сотрудники Ягоды, в том числе начальник
следственного управления на Лубянке по фамилии Гай, который в декабре 1933 года
арестовал 28 нефтяников, моего дедушку тоже. Бабушке с двумя сыновьями сказали
выметаться. Но неожиданно ночью вот этот вот Гай прислал домоуправа, который
предложил поменяться квартирами, и тогда можно было остаться в доме. Ему было
тесно с женой вдвоем жить в трехкомнатной. Переселили за три ночи, при помощи
солдат, тайно, чтобы не видно было, какие вещи у этого Гая… А у него – мама мне
рассказывала – весь пол в большой комнате был заставлен сервизами с
монограммами, набранными в годы революции и репрессий. Но и он тут долго не
прожил: через два года Ягоду арестовали и расстреляли, и Гай тоже был расстрелян.
Квартира его пошла очередному чекисту. А мы так и застряли тут.
Арестованный дедушка провел на Севере 23 года. В тундре он там загибался,
но у него была чудесная жена, бабушка, которая любила его с гимназических лет.
Она в 1934 году поехала на Печору его искать, ездила на баржах попутных по
лагерям и нашла, подкупила лагерное начальство, поселилась у стен этого лагеря и
так спасла мужа.
Во время войны в нашем доме почти никого не осталось, все были
эвакуированы. В нашем районе только один дом подвергся бомбежке, теперешнее
латвийское посольство. Переодетые немцы располагали информацией, что в этом
доме жили эвакуированные евреи, которые бежали из Прибалтики, и очень точно
кинули бомбу в него. Москву бомбили очень недолго: весь город был в зенитках и
дирижаблях, немцы не могли прорваться.
А в конце 1943 года уже все стали постепенно съезжаться, возвращаться домой,
я одна из первых. Я так настрадалась в эвакуации – от одиночества и от
безмолвности, и, когда поезд подходил к Москве, у меня была первая и последняя
истерика в моей жизни, я орала и ревела на весь вагон. Я хорошо очень помню тот
день – жаркий июньский день, самый счастливый в моей жизни.
Истории Татьяны Лебедевой
Фурманный переулок, дом 15
Наш дом построил архитектор Александр Ржепешевский, и мы думали, что он
единственный в Москве, но обнаружили такой же на улице Макаренко. Я читала,
что Ржепешевский успешно работал с архитектором Васильевым: они процветали,
множество домов построили в Харькове, и, когда начались репрессии, Васильев
уехал и стал чуть ли не главным архитектором Нью-Йорка. А вот архитектор
Ржепешевский задержался в связи с какой-то вспыхнувшей любовью. Он якобы жил
в доме на Фурманном и умер во время войны, поднимаясь на пятый этаж без лифта с
вязанкой дров.
Я хорошо помню день открытия детского кафе, которое было прямо над
прудом, где сейчас фитнес-центр этот. По модной в 60-е годы архитектуре огромное
здание на столбах, которые прямо из воды торчали. Концепция была такая: только
взрослые с детьми. Взрослые без детей не обслуживались. Официанты оделись
сказочными персонажами: Лисичка, Красная Шапочка, Медведь. Газировка, дюшес,
мороженое, все это казалось очень необыкновенно и красиво – окнами на пруд,
сидишь в помещении, но у воды – и продолжалось очень недолго. В разгар
советско-индийской дружбы на этом месте открыли индийский ресторан с
непроизносимым названием «Джалтаран», но и он закрылся быстро.
Здание театра «Современник» в моем детстве было ближайшим к моему
дому кинотеатром – «Колизей». Он и строился, как древнеримское здание, с
колоннами. А уроки мы прогуливали в другом кинотеатре – «Уран» на Сретенке,
там, где сейчас театр Васильева. «Уран» специализировался на фильмах республики
Египет, поэтому, прогуливая там уроки на утренних сеансах, мы с подругой
говорили: «Лучше бы мы на химии остались».
Я жила на Тургеневской площади, мой дом был прямо там, где теперь
чудовищная башня «Лукойла». У папы была комнатка в шесть квадратных метров, и
моя кроватка стояла на подоконнике, потому что больше не было места.
Коммунальное братство – совершенно замечательная вещь, мы потом в гости друг к
другу ездили долгие годы после того, как выселили нашу коммунальную квартиру
на Сретенке.
Я очень любила каток на Чистых Прудах. Переодевалка была через дорогу, за
трамвайными путями – там, где стояла деревянная бывшая гостиница Стасова, и
зимой строили деревянный помост, с фонариками и музыкой, по которому ты прямо
из раздевалки на коньках спускался, переходя по этим доскам через трамвайные
пути. А потом все стали ломать. Я помню, восьмой класс, мы радостные вылетаем
на Тургеневскую площадь и видим, как ломают старую Тургеневскую читальню
согласно плану реконструкции 1937 года. Проезжал, говорят, член Политбюро, и
сказал: «Что это за старье стоит?» Но как ее ломали! Там стены были толстенные:
тракторенок чахлый с грушей чугунной долбил, а от нее только штукатурка
отлетала.
Тогда много где в городе были душевые павильоны, и, за неимением дома
ванной, мы с мамой ходили со Сретенки в душевой павильон на Лубянке, где сейчас
парикмахерская «Мысин-студио». Раньше тоже была парикмахерская, а душевой
павильон располагался в подвале. И это действительно был целый душевой
комплекс. Как сейчас аквапарк: много всяких отделений, целый помывочный
комплекс. Кабинки достаточно объемные, лавки, где можно вещи положить, душ.
Платные, но вполне доступные, тем более, что мои родители были инженеры с
зарплатой по 115 рублей – это очень немало считалось.
Истории Татьяны Васильевны Меньшиковой
Хоромный тупик, 26
Наш дом был построен в 1928 году на площади «Красные ворота» по
индивидуальному проекту архитектора Мешкова. Это был один из первых
кооперативных домов в Москве – дом служащих комиссариата иностранных дел и
народного комиссариата торговли. В честь этого даже в 1930 году открытка была
выпущена стоимостью 5 копеек. Дом был построен с использованием современных
материалов и вообще с размахом: большие квартиры, полы с мраморной крошкой,
перила из ценных пород древесины, в кухнях встроены холодильные шкафы в
стены, двухконфорочные газовые плиты. Во всех квартирах телефоны, дубовый
паркет, двери оборудованы новейшими замками, чугунные ванные на лапках. В
подвале был свой Красный уголок, а еще помещение истопника, прачечная и
котельная. На первом этаже было помещение детского сада, где мы все и выросли.
А подбором деревьев во дворе занимался сам Литвинов со своей женой – вот как раз
он выбрал канадские клены, которые сейчас выросли до шестого этажа. В конце 30х годов во дворе установлен фонтан, зимой вокруг него заливали каток. А у входа
была специальная ниша с индивидуальными почтовыми ящиками. Даже на
лестницах между этажами стояли диванчики для отдыха, так как лифт начал ходить
только с 1935 года. Во дворе были сараи, ремонтная мастерская и бункер с углем
для отопления дома. Возле входа еще было помещение сторожки, а у каждой
квартиры бланки на посещение. Так что, если кто-то выходил с вещами из гостей, то
предъявлял пропуск от хозяев на входе.
В красном уголке было большое помещение со сценой, библиотекой,
читальным залом и биллиардом. В нем работали кружки кройки и шитья,
драматический, танцевальный; регулярно приезжали киномеханики. Устраивали
концерты самодеятельности постоянно, детские праздники, отмечали Новый год и
другие праздники. Еще там лекции проходили, доклады, а молодежь собиралась на
танцевальные вечера под патефон. Ответственная за Красный уголок Варзар
Евдокия Ивановна проводила занятия по ликвидации безграмотности среди
домашних работниц. А зимой на улице на катке так было прекрасно! На Новый Год
все елками вокруг обставляли, на лавках вещи все оставляли и катались – никто
ничего не брал, не было воровства.
Еще у нас был стол заказов. Мамы, когда шли на работу, прямо в арке делали
утром заказ, а вечером его привозили уже, из Смоленского магазина №2. Потом
вообще прямо в подворотне сделали ящики пронумерованные и туда раскладывали,
а люди идут вечером и забирают. С продуктами все было нормально, можно было
заказать все, что захочешь. Тогда крабы, кстати, были дешевые очень. Вот я помню,
на той стороне Садового был магазин, где все полки были заставлены банками с
крабами: и их никто не брал, даже за еду нормальную не считали. После войны
только раскусили, что это вкусно.
По всему городу заработали черные радиоточки, когда началась война. Метро
закрывалось в шесть вечера, и туда матери с детьми заранее спускались, независимо
от того, бомбят в этот момент или нет. А, кстати, там, где сейчас станция «Чистые
пруды», был штаб Сталина, поэтому «Кировскую» проезжали без остановки.
Но тут нечего было особо бомбить. Красную площадь расписали
разноцветными крышами, как будто городской квартал. И повсюду были дирижабли
противовоздушные. Они легкие: прямо помню, по бульвару две женщины его на
веревках несли, а он в воздухе.
Истории Ксении Дмитриевны Варзар
Хоромный тупик, 26
Благополучие показательного дома длилось недолго: в середине 30-х годов
начались повальные репрессии. Из 40 квартир репрессировали 63 человека, а их
квартиры заселяли сотрудники внутренних органов. У нас у входа висит список всех
репрессированных. Ребята рассказывали в детстве, как они забрались ночью в
подъезд и видели сами, как из соседнего ночью увозила черная машина. Все это,
конечно, сказалось на психике и на мировоззрении. Мой папа тоже был
репрессирован: он был преподаватель математики в военном училище. Квартиру у
нас не отобрали – маму оставили в ней с двумя маленькими детьми, но она потом
всю жизнь вздрагивала от каждого шороха. Всех потом реабилитировали.
Старой застройки много осталось в этом районе, но и посносили. Была,
например, церковь Трех Святителей, где крестился Михаил Лермонтов. А рядом
дом, где он родился, – вместо него высотное здание построили. Но, самое главное,
тут стояли Красные ворота, которые безжалостно снесли 3 июня 1927 года при
расширении Садового кольца, – мешали проезду городского транспорта. В
соответствии с планом перепланировки Лазаря Кагановича. А построены они были
Елизаветой Петровной в 1748 году в честь ее коронации. Деревянные сгорели, а
потом были восстановлены в камне в 1850 году архитектором Ухтомским. По
Садовому ходил трамвай прямо сквозь них. Садовое было усажено деревьями по
краям, хотя уже и садов там никаких не было. Стройные липы не выдержали
загазованности и зачахли, и после войны попытка озеленения не удалась.
Евдокия Ивановна, моя мама, вела курсы ликвидации безграмотности для
домработниц у нас в Красном Уголке. В читальню она выписывала на весь дом
газеты, журналы. Времена такие были, что не все были обеспеченные, чтобы
постоянно подписываться самому на все эти издания. Так что все могли прийти,
почитать, взять книжку домой с собой.
Когда все разъехались в эвакуацию, в доме осталось буквально несколько
человек. И никто ничего не разворовал, хотя не было железных дверей, как сейчас.
И никто ничего, хотя бедность кругом была страшная. Это просто удивительно. Все
друг друга знали, все помогали. А, между тем, в некоторых домах частая история
была, что из эвакуации приезжали, а квартира их занята, выселили.
Мы до сих пор собираемся нашей дворовой компанией, которая у нас в
молодости образовалась. Общаемся и обязательно поем наш гимн: «Гимн
Соединенных дворов». Он был тогда придуман, в те годы нашей юности. Даже
странно сегодня: были такие вроде хулиганы, а вышли дипломаты, академики. Нас и
без того во дворе немало было, но к нам еще приходили из школ друзья, живущие
рядом, – и так образовалась большая компания. И мы 31 марта 1947 года образовали
«Союз Соединенных Дворов», со своим правительством. Выпускали свой
рукописный журнал «Вундеркинд», что по тем временам было очень дерзко и
чревато. Нам было по 16-17 лет. Номера были именные, всем их раздавали.
Интересно было почитать – стихи, иронические всякие заметки, у всех поэтические
псевдонимы. А закончилось все так. Гриневский у нас такой был, он дружил с
девушкой из военного комсомола, которая сказала: «Ребята, закрывайтесь, иначе
будет вам плохо». И потом мы узнали, что знакомые девочки с ребятами из
соседней школы ходили в походы. Общались, разговаривали о жизни, рассуждали,
как жить дальше. Политика – ну как, это даже громко сказано. Умные такие,
перспективные. А потом их всех арестовали. И формулировка была: что они
противопоставили себя комсомольской организации. Так что наши парни выпустили
только семь номеров и прекратили это дело.