Ги де Мопассан философ?

Ги де Мопассан философ?
Жан Салем
Профессор университета Сорбонны (Париж 1)
В своем произведении «Философия Ги де Мопассана»
(Париж: Эллипс, 2000), на основе работ самого писателя, я
предпринял
попытку
установить,
каким
философским
направлениям
близки
взгляды
классика
французской
литературы. И прежде чем, не вдаваясь в подробности, объявить,
что «Мопассан, Сеар и юный Гюисманс создавали собственную
философию в духе Шопенгауэра»1, я обнаружил в произведениях
Мопассана множество так называемых «филозофем» – сегментов
философии,
в
данном
случае
имеющих
под
собой
материалистическую основу; в его творчестве встречаются темы,
которые он продолжает вслед за античными беспокойными
«сластолюбцами». В этой связи следует вспомнить сюжеты в
традиции некоторых од Горация или поэтического наследия
Лукреция. Здесь мы видим, на мой взгляд, в некотором роде
«гедонистическое беспокойство», характеризующее романы
вольнодумцев XVIII века, жанр которых берет начало в
произведениях Анакреона. В данном случае речь идет не о
безмятежном, спокойном гедонизме Эпикура, но о призыве к
неге, к удовольствию, в котором не прослеживается никакого
стремления утаить, скрыть напряжение, основанное на страхе
перед неотвратимой старостью или на осознании неизбежности
смерти.
Трагедийный смех Мопассана, как писал Андре Виаль,
хранит в себе «болезненную очевидность бытия и философию
отчаянья»2. Достаточно ли этого утверждения, чтобы ожидать
найти в произведениях писателя общее видение мира,
обнаружить некую совокупность тезисов, содержащих суждения
автора о судьбе, взаимоотношениях между людьми, организации
общества, человеческой природе? Я попытался доказать, что есть
все основания ответить утвердительно на такого рода вопрос,
поскольку Ги де Мопассан прочел и в полной мере насладился
произведениями многих авторов, которых мы характеризуем как
академических, создававших свою философию: Лукреция,
1. MATTEWS
(J.H.),
«Maupassant
écrivain
naturaliste»
(«Мопассан
–
писатель
натуралистического направления») // Cahiers naturalistes. Т. 6, № 16, p. 655 – 661. В
данном случае говорится об общеизвестном утверждении, часто цитируемом в критических
произведениях, посвященных творчеству писателя.
2. VIAL (A.), Guy de Maupassant et l’art du roman («Ги де Мопассан и искусство романа»),
Paris: Nizet, 1954, р. 589.
2
Монтеня, Дидро, Сада, Спенсера, Шопенгауэра. Еще в молодые
годы он интересуется работами «Отцов философии» Греческой
Церкви. Так или иначе, в своих романах и новеллах он проявляет
интерес к философии. Так, в произведении «Жизнь», он емко
описывает «фрондерскую философию»3 барона Ле Пертиуса де
Во (отца главного героя), к которой склоняется сам: «он был из
числа тех старых философов, которые обожали природу и
смягчались при виде соития животных, преклонялись перед
пантеистическим Богом и вставали на дыбы перед его
католической концепцией, вмещавшей в себя буржуазные
воззрения, иезуитский гнев и тираническую мстительность»1.
Мопассан никогда не упускает возможности высмеять мысли в
духе финализма, антропоморфической наивности теологии:
глазами весьма наивного аббата Мариньяна, анти-героя, который
являет читателю рассказ под названием «Лунный свет», кажется,
что все в природе создано по канонам абсолютной,
восхитительной логики. Чаша весов колебалась между вопросами
и ответами. Так, восход был сотворен для того, чтобы
пробуждение было радостным, день – для того, чтобы вырастить
урожай, дождь – чтобы полить ростки будущего урожая, а темные
ночи – чтобы видеть сны»2. И в то же время Мопассан создает
образы полных ненависти, фанатичных священников, которые
представляют собой «антиподов природе» (anti-physiques)3,
отвергающих ценности жизни.
Иными словами, я попытался установить созвучие некоторых
«филозофем» творчества Мопассана, которые, как мне кажется,
убедительно подтверждают «родство» произведений писателя с
материалистическим направлением философии в том его
проявлении, которое не имеет ничего общего с атараксией
Эпикура, но которое делает безбожный, по словам Святого
Павла, призыв: edite, bibite, post mortem nulla voluptas! – ешьте и
пейте, после смерти нет наслаждения!4 Я ограничусь
рассмотрением только нескольких тем монографии, и в то же
время мне хотелось бы обозначить канву пяти глав книги, о
которых пойдет речь.
3. «Une vie» («Жизнь»)
(1883), p. 135. Мы ссылаемся
на следующие источники:
MAUPASSANT (Guy de), Contes et nouvelles (éd. L. Forestier), Paris : Gallimard («Bibl. de la
Pléiade»), 1974 – 1979. Т. 2, а также: MAUPASSANT (Guy de), Romans (éd. L. Forestier), Paris,
Gallimard («Bibl. de la Pléiade»), 1987. Далее первый источник обозначается литерой «Н»,
второй – литерой «Р».
1. «Une vie» («Жизнь») (1883), p. 138.
2. «Clair de Lune» («Лунный свет») (1882). Н. I, p. 594.
3. Это прилагательное употребляет отец Жанны в адрес аббата Тольбиака («Une vie»
(«Жизнь») (1883), p. 138.
4. Здесь приведен вариант выражения. В текстe Нового Завета (Первое Послание жителям
Коринфа, XV, 32) сказано: «давайте есть и пить, ведь завтра мы умрем!»
3
Тема № 1: непреодолимая сила инстинктов в огромной
степени определяет человеческое поведение. В произведениях
писателя часто выражается влияние невидимой силы, которая
заставляет людей сближаться, которая волнует человеческий
рассудок смутным осознанием того, что ему расставили ловушки.
Именно поэтому, рассматривая первую главу, целесообразно
говорить о «теории времен года» Мопассана, которая определяет
более глобальную проблему, связанную с детерминизмом и
свободой.
Как замечает один критик, «время года существенным
образом влияет на поведение живых существ, и в частности,
человека»1. Уже с этой точки зрения Мопассан приближается к
философскому материализму. «Теорию времен года» можно
определить в широком смысле как доктрину, в соответствии с
которой «состояние духа и сердца» меняется в зависимости от
того, какой воздух окружает человека – холодный или теплый2.
Подобные
«сезонные» интерпретации причин человеческого
поведения узнали свой расцвет за век до эпохи Монтескье в
греческой философии (например, в трактате Гиппократа «Воздух,
вода, земля»), а также в арабской философии (например, в
работе Ибн Кальдуна «Мукаддима»). В этой связи Монтескье
скажет, что «желание, жажда удовольствия и боль испытываются
в жаркую погоду», и души людей, живущих в жарких странах,
«чрезмерно волнует все то, что имеет отношение к соитию»3. В
рассказе Мопассана «Весною» служащий средних лет говорит
следующее: «Мне казалось, что солнце наполнило мое сердце.
[…] Меня охватило желание обнять что-то, не важно, что: это
была любовь, которая расставила свои сети»4. Другой пример: в
новелле «Поездка за город» Анриэтт Дюфур теряет невинность
на берегу Сены: жаркий солнечный день всколыхнул в ней
«смутную жажду наслаждения, кровь ее кипела», волнуя плоть5.
Не
многие авторы так часто и убедительно подчеркивали
абсолютно решающее значение первой весенней жары, в
1. BAYARD (P.), «Maupassant, juste avant Freud» ( «Mопассан, до Фрейда»), Paris : éd. Minuit,
1994, p. 116 – 117.
2. Цитата приведена из: MONTESQUEU, De l’Esprit des lois (МОНТЕСКЬЕ, «О духе законов»),
XIV, 1, Paris: Classiques Garnier, 1961, v. 1, p. 239.
3. Цитата приведена из: MONTESQUEU, De l’Esprit des lois (МОНТЕСКЬЕ, «О духе законов»),
XIV, 2 (Ibid.: t. 1, p. 242).
4. «Au printemps» («Весною»). Н., I, p. 287.
5. «Une partie de la campagne» («Поездка за город»). Н, I. С. 244 – 255 (цитата на с. 251).
Ibid., p. 250: «жара становилась невыносимой».
4
результате которой нарушается гуморальный баланс и меняется
поведение человека. Человек, по мнению Мопассана, творение
природы, «животное, не на много превосходящее остальных»6.
Весна означает не только возвращение на небо палящего
жаркого солнца. Она также, как сказал Лукреций, знаменует
усиливающееся веяние плодородного зефира7. В новелле
«Ребенок», молодая супружеская пара наслаждается свежим и
ласковым дуновением ветерка, влажным, тихим весенним
вечером, воздух которого наполнен запахами весны8. Так, в
новелле «Иветта» воздух ночи, легкое, бархатное дуновение
ветра создает у главной героини впечатление ласки, чего-то
похожего «на поцелуй ветра»1. Весна: пора «теплого,
изнеживающего бриза», который будит в нас «беспричинную
нежность, мягкость»2 или, по меньшей мере, заставляет нас без
всякой причины верить в то, что это действительно так. Летний
зной определяет более настойчивое желание наслаждения,
томной неги; в часы жары желание не теряет своей силы.
Служанка, обвиняемая в детоубийстве, рассказывает суду, как
она уступила г-ну М. Жозеру Варамбо, племяннику своих хозяев,
которого последние приютили у себя на два летних месяца:
«Знала ли я это? Случалось ли это позже?… Он держал меня за
талию… Конечно, я не хотела этого… нет… нет … Я не могла…
Воздух был так мягок, что мне хотелось плакать… Светила луна…
Я не могла… Нет, уверяю вас… Я не могла… Он сделал все, что
хотел…»3. Таким образом, время года, солнце и колебания эфира
обусловливают мощный, бурный всплеск человеческих страстей.
Тема № 2: природа обостряет в индивиде удовольствие,
получаемое от акта, который определяет родство людей, она
облекает этот акт в чувство и в суждение о значимости зова
«утилитарного» инстинкта. «Наше строение, наши органы,
течение жидкостей в организме, энергия животного духа – вот
физические причины, создающие одновременно Тúтов
и
Неронов, Мессалин и Шанталей; не следует гордиться
благочестием, основанным на раскаянии в пороке, тем более
6. Sur l’eau (1888) («На воде»), Paris: Le livre de poche, 1972, p. 36 – 37 : «Нужно ли быть
слепым от
глупой гордости, возомнив себя более высшим созданием, чем просто
животное, не на много превосходящее остальных?».
7. LUCRECE, De la nature (Лукреций, «О природе вещей»). I, 10.
8. «L’Enfant» («Ребенок»). Н., I, p. 484, La Poétique de Maupassant (Поэтика Мопассана),
Paris: SEDES, 1994, p. 90.
1. «Yvette» («Иветта»). Н., II, p. 306.
2. «Au printemps» («Весною»). Н., I, p. 285.
3. «Rosalie Prudent» («Розалия Прюдан»). H, II. C. 699 – 702 (цитата: с. 700 - 701).
5
обвинять природу за то, что она создала нас чистыми с тем,
чтобы мы стали злодеями» – утверждает Дольменций и
раскрывает свое «учение о безнравственности», облекая его в
слова маркиза де Сада4. «Безупречные, безукоризненные
женщины – это женщины, лишенные чувственности» – мысль,
часто встречающаяся на страницах произведений Мопассана. «Их
много. По воле их благочестия я не знаком с ними, им не нужно
ни с чем бороться, ничему противостоять. Но никогда, слышите,
никогда ни одна Мессалина, ни
одна Екатерина не будут
мудрыми. Они на это не способны!»5. Именно по этому
убеждению, которое одновременно охватывает и почти
непреодолимую силу движущей нами энергии, и ее скрытый
характер, строится вторая глава произведения. Рассмотрим, к
чему приходит Мопассан на основе данного утверждения:
а) вера во врожденный эгоизм человека, вера, которая
заставляет вспомнить мораль если не Густава Флобера, то Ла
Рошфуко или Шамфора,
сводится к следующему: «На теле
каждого младенца следует раскаленным железом поставить это
клеймо: «эгоизм» – писал Мопассан.
«Всякий человеческий поступок – это проявление скрытого
эгоизма»1.
б) подобное убеждение влечет за собой ограничение
некоторой части в нас, той части, которой мы не управляем,
нашей «второй души, независимой, неистовой и неудержимой»2,
того другого в нас, что по праву заслуживает определение
бессознательного. С тех пор, как Поль Бенишу ввел понятие
«метафизика янсенизма», человек предстал «неизвестным самому
себе существом, которое не знает, что им движет, и совершает
поступки не зная себя»3. В новелле «Пьер и Жан» главный герой,
Пьер, как пишет А. Виаль, «играет в прятки с самим собой»4. В
произведении «Сильный, как смерть», добавляет А. Виаль,
Мопассан дает «новое имя традиции, которая продолжалась со
времен Расина, г-жи Лафайет и Мариво»5. В первом и втором
случаях, как, впрочем, и во всех остальных, речь идет, главным
4. SADE (D.A.F. de), Philosophie dans le boudoir [1795] ; ed. M. Delon et J. Deprun (Paris,
Gallimard / «Pléiade»), t. III, p. 69.
5. “L’Enfant” («Ребенок») (1883). H, I, p. 982.
1. “Le fon du coeur”, chronique [=Gil Blas, 14 oct. 1884].
2. Pierre et Jean (1888) («Пьер и Жан»). P, p. 739.
3. BÉNICHOU (P.), Morales du grand sciècle [1948], Paris, Gallimard (« Folio»), 1997, p. 117
4. VIAL (A.), Guy de Maupassant et l’art du roman, op. cit., p. 409.
5. Ibid., p. 413.
6
образом, о том, как изучить феномен «обмана зрения» и другие
«уловки сознания»6.
в) такое убеждение влечет за собой, наконец, беспощадную
критику обманчивых представлений о любви, критику, которая
непреодолимо заставляет вспомнить как Лукреция, так и
Шопенгауэра.
В одном из своих стихотворений в сборнике под названием
«Стихи» (который Мопассан опубликовал в 1880 и посвятил
Густаву Флоберу), кажется, что все пространство, как в начале
поэмы Лукреция, трепещет от желания любви. «Как только дни
преображаются предзнаменованием весны», пишет римский
поэт, «первыми воспевают тебя птицы, о, Богиня!» […] Вслед за
ними дикие звери стадами скачут по плодородным пастбищам и
плывут по быстрым рекам»7. Так и у Мопассана – все говорит о
том, что эросу присуще врожденное первобытное, животное
начало:
Мы смотрели на соитие зверей,
На то, как в радостном взмахе четырех крыльев соединялись
бабочки,
Как сдвоенное черное насекомое пересекало аллеи.
Торжественно и медленно оно собирало крошечные пары
влюбленных
И целовало их. Часто птицы, сев нам на головы,
Без страха касались друг друга клювами, и пары животных
Не боялись и не отвергали нас, ведь мы были такими же
влюбленными, как и они8.
«Пансексуальность», которая обусловливает подобное
видение мира, описание гнетущего томления, оживляющего всю
природу,
придает
желанию
характер
неумолимости,
безжалостности.
Именно в этом, помимо всего прочего, и
заключается современность Мопассана, именно это произвело в
то время эффект «теории импульсов» З. Фрейда1.
6. Ibid., p. 384.
7. В данном случае поэт взывает к Венере, этими словами начинается поэма «О природе»
(цитата приведена из песни I, стих 10, 12, 14 и 15 – пер. на фр. А. Эрну).
8. «Au bord de l’eau» («На берегу») [1880] ; в книге: MAUPASSANT (G. de). Des Vers, éd.
Ressouvenance, 1993, p. 41.
1. DANGER (P.), Pulsion et désir dans les romans et nouvelles de Guy de Maupassant (Импульсы
и желания в романах и новеллах Ги де Мопассана), Paris: Nizet, 1993, p. 16 et passim.
7
Тема № 3: Произведение Ги де Мопассана пронизано тем,
что Гонкуры назвали «неотступным преследованием смерти»2. И
смерть понимается в данном контексте как полное уничтожение
«меня». – Тема, которую я рассмотрел в третьей главе, связана с
нравственным, духовным страданием человека, знающего свою
участь: «Почему мы так страдаем?», спрашивает старый поэт
Норберт де Варенн Жоржа Дюруа, сúречь Милый друг. «Без
сомнения, мы родились, чтобы жить больше в соответствии с
разумом и меньше – с духом; однако, если поразмыслить, между
состоянием нашего возвышенного разума и условиями жизни
существует
огромное
несоответствие.
Посмотрите
на
посредственных людей; чем меньше на их голову сваливается
бед,
тем
больше
они
чувствуют
себя
довольными,
удовлетворенными, они не переживают общее несчастье, общее
горе. Животные тоже лишены этой способности». «Довольные
жизнью» в данном контексте люди приближаются к животным, к
скоту. Эту же мысль можно прочесть на страницах хроники,
опубликованной Мопассаном в издании «Эхо Парижа» (2 – 7
апреля, 1890). «Но другие – поэты, утонченные, мечтатели,
ищущие, неудовлетворенные и беспокойные… Ах! Бедняги!»3. В
этом смысле, как писал Виаль, «мыслить – зло»4. Известно, что Л.
Толстой относился к такому «черному пессимизму» сдержанно, в
то время как И. Тургенев, близкий друг Флобера, был к нему
более чувствителен.
В романе «Ангелус» Мопассан проводит эту мысль едва
уловимо; аббат Марво, который, как узнает читатель, «пропитан
философией», даже проклинает могущество Бога, смеющегося
над нашим одиночеством, над тем, что он покинул нас и
человеческий
конец
предопределен:
«Вечный
убийца,
наслаждающийся творением только для того, чтобы ненасытно
наслаждаться своей ожесточенной страстью убивать, снова и
снова истреблять одних по мере того, как создаются другие.
Вечный «творец» трупов и кладбищенский надзиратель, который
забавляется, собирая страшный урожай и снова сеющий зерна,
чтобы
беспрерывно
удовлетворять
свою
неиссякающую
потребность уничтожать. Вездесущий убийца с жаждой смерти,
направленной на создание живых существ и их истребление,
уродование; он подвергает их всем возможным страданиям и
болезням,
как
неутомимый
разрушитель,
непрерывно
2. GONCOURT (E. et J.), Journal, 20 février 1883; Paris, R. Laffont (« Bouquins»), 1989, t. II, p.
991.
3. «Bel Ami» («Милый друг»), I VI; P, p. 301.
4. VIAL (A.), Guy de Maupassant et l’art du roman (Ги де Мопассан и искусство романа), op.
cit., p. 125.
8
продолжающий свое ужасное дело. Это он придумал холеру,
чуму, тиф, все микробы, которые точат человеческое тело,
хищников, пожирающих мирных и потому несчастных животных.
Только звери не способны понять эту жестокость, так как им
неведом закон смерти, который грозит им в равной степени, что
и нам, людям. Лошадь, пасущаяся под солнцем в прерии, горная
коза, легко и грациозно взбирающаяся по скале и преследуемая
самцом, голуби, воркующие на крыше или целующиеся под
кронами деревьев, похожие на влюбленных, дарящих друг другу
нежность, соловей, распевающий в лунном свете рядом со своей
самкой, которая высиживает яйца – никто не знает о «бойне»,
уготованную Богом, создавшим их»1. Так же и у людей: острое
желание, пробужденное весной, любовный ритуал ухаживания,
поцелуй, ласка в ожидании счастливого события – все это с
примесью смерти, горечь покоится в предвосхищенном ее
осознании.
Тема № 4: Непреодолимая жажда убийства живет в каждом
из нас. – Четвертая глава посвящена, главным образом, тому, что
Мопассан сказал о войне: она приговаривает к смерти и вызывает
отвращение. Однако человеческая любовь похожа, главным
образом, на поединок, в котором противостоят две воюющие
стороны2. И как Дольменций де Сад, Мопассан утверждает, что
«жестокость, далекая от того, чтобы называться пороком, –это
первое чувство, которое вкладывает в нас природа»3. Отсюда –
подчеркивается садизм, который придает некоторым новеллам
особую тональность. К их числу относятся такие произведения,
как «Бесполезная красота», «Любовь», «Безумный», «Коко», «О
кошках», «Осел», «Пьеро» и др. Действительно, мысли
уголовного судьи, которые выражает «Безумный?», созвучны с
суждениями де Сада и Сен-Фона: «Часто встречаются люди,
которые, разрушая жизнь, получают наслаждение. Да, да, именно
наслаждение, возможно, величайшее из всех; разве убийство не
похоже больше всего остального на творение? Создавать и
разрушать! Два этих слова вбирают в себя историю Вселенной,
историю миров, все, все!»4. Не обошлось без того, что черты
садизма искали и в личности самого писателя. Во всяком случае,
стоит вспомнить, что он полностью прочел «Философию в
будуаре» (он одолжил ее у своего друга Лапорта) и был крайне
1. L’Angelus (Ангелус), P., p. 1223 – 1224.
2. «La Bûche». H., I, p. 353.
3. SADE (D. A. F. de), La Philosophie dans le boudoir [1795]; loc. ci.t., t. III, p. 68
4. «Un Fou» («Безумный?») (1885). H., II, p. 540 – 541.
9
впечатлен этим произведением. Но мне кажется, основной в
отношении влияния на Мопассана «садизма» является мысль о
том, что он описал удовольствие, которое получают большинство
людей, подвергая страданиям других. Кокюфье Гарган,
глухонемой, после своей свадьбы становится игрушкой:
«до женитьбы, никто не допускал мысли о том, что с Гуттой
(Goutte) можно лечь в постель; а теперь каждый хотел в свою
очередь позабавиться, посмеяться»1. И Пьер, которого мучает
убежденность в безнравственности своей матери, говорит самому
себе: «истерзанный, но удовлетворенный», при мысли, что его
мать знает: она раскрыта. «Страдает ли она в этот момент, если
знает, что я догадываюсь о происходящем! И, каждый раз,
возвращаясь домой, он на несколько секунд останавливался
посмотреть на лицо белокурого Маршала» (портрет любовника
его матери, блондина, как и Жан, который был младше Пьера),
«чтобы более явственно показать, что его неотступно
преследовала навязчивая идея. […] И ему казалось, что на сердце
у него становилось гораздо легче при виде того, как сильно она
страдает»2.
Это постоянное беспокойство, которое вызывает у
Мопассана намеренное желание по справедливости заставлять
страдать, связано
с его врожденным пессимизмом, с
неспособностью поверить в нравственное предназначение
человечества. Оно связано с изобличением писателем ужасов
войны3. Своими рассказами и новеллами он вызывает ощущение
«огромного масштаба убиения невинных», отмечает Марианна
Бюри4. В новелле «Ужас» двадцать тысяч людей, сбившись с пути,
спасаются бегством от победителей – прусских солдат; они
«раздавлены горем, поражением, отчаяньем, особенно ужасным
осознанием того, что их покинули, осознанием конца, смерти,
своей ничтожности». В порыве яростного, звериного гнева
солдаты, думая, что они задержали шпиона, избивают, а затем
казнят, подозревая в преступлении, идущего неподалеку от
войск человека.
Они превращают его в кусок мяса,
«истерзанный, перемолотый и кровавый», неподвижно лежащий
на снегу: это была женщина, которая, возможно, искала своего
пропавшего без вести сына5.
1. «Les Bécasses» («Вальдшнепы»). H., II, p. 569.
2. «Pierre et Jean» («Пьер и Жан»). P., p. 781, 785.
3. Взято из: «Au soleil » (1884) (На солнце); в: MAUPASSANT (G. de), «Écrits sur le Maghreb»
(Очерки о Магребе) (préf. de D. Brahimi), Paris: Minerve, 1991.
4. BURY (M.), La Poétique de Maupassant (Поэтика Мопассана), op. cit., p. 13 – 14.
5. «L’Horrible» («Ужас»). H., p. 114 – 119 (cit.: p. 115 - 117).
10
И, понося подлости «Бога-убийцы», уничтожающего жизнь и
эфемерные людские радости, учитель Муарон, конечно, не
забывает и о войне: Бог «время от времени устраивает войны, –
восклицает он, «чтобы увидеть двести тысяч солдат павшими
ниц, утонувшими в крови и в грязи, разорванными на куски, с
вырванными руками и ногами, с головами, раздавленными
ядрами и похожими на разбитые о землю яйца»6. Возможно, не
известно, что Мопассан, будучи человеком, не лишенным
мужества, чрезвычайно пылко
писал
против прусского и
французского милитаризма, который привел к побоищу 1870
года, он писал и против военных походов Жюля Ферри на
Дальний Восток и т.д. Помимо этого, он четыре раза посещал
Магреб и выступал против смертоносных военных методов
подавления частых восстаний алжирцев, землю которых с 1830
колонизировала Франция.
Тема № 5: Эпикур всегда говорил своим ученикам
«улавливать то, что скрывают звуки»1. Слова, по Мопассану,
могут быть пустыми сосудами, как, например, слова лести, не
соответствующие действительности, или эхом, которое никогда в
точности не передает подлинность окружающего мира. Таким
образом, пятая глава посвящается резкой критике, которую
Мопассан обращает против языка. В обществе вымогательство,
ажиотаж, лихоимство, жестокость и мошенничество всегда
облекаются в слова, заимствованные из лексики, обозначающей
великие, возвышенные чувства: прибегая к такому приему, в
произведениях Мопассана, ловкачи, интриганы и авантюристы
соблазняют женщин и посылают солдат на верную гибель.
Именно это позволяет принять точку зрения, которую А. Виаль
называет «точкой зрения всеобщей насмешки»2. И, чтобы
выразить свою в прямом смысле разрушительную критику,
Мопассан постоянно подчеркивает, что люди живут в царстве
фикции, в котором правда скрыта за семью печатями; они живут
в империи бесчисленного количества знаков и слов.
Например, произведение «Избранник госпожи Гюссон»3
представляет собой модель едкой критики, которой писатель
подвергает пустые, «полые» слова; их можно определить как
высокопарные, напыщенные; это слова понтификов и тех, кто
пропитан жалостью и благочестием; это слова ханжей и святош.
6 «Moiron» («Муарон») (1887). H., II, p. 984 – 990 (cit. : p. 989).
1. ÉPICURE, Lettre à Hérodote (Письмо Геродоту), § 37; Paris : éd. M. Conche, P. U. F., 1977
(rééd. : 1987), p. 99.
2. VIAL (A.), Guy de Mopassant et l’art du roman (Ги де Мопассан и искусство романа), op.
cit., p. 324.
3. «Le Rosier de Mme Husson» («Избранник госпожи Гюссон»). H., II, p. 950 – 966.
11
Впрочем, такая мысль является лейтмотивом материализма в
философии: там, где нет материи, нет и идеи, всегда из чего
угодно можно выдумать химеру и подтвердить словом
существование того, что на самом деле является фикцией. Так,
г-жа Гюссон, которая подвержена страшному пороку, в
частности, разврату и сластолюбию, как его определяет Церковь
(необходимо отметить, что сам автор не принимает сторону
Церкви),
в
маленьком
Нормандском
городке
Жизор
устанавливает цену целомудрию. В городе необходимо найти
молодую девушку, достойную того, чтобы ее можно было назвать
добродетельной и вознаградить ее за это. За дело берется и
старая служанка г-жи Гюссон: она собирает сплетни и пересуды,
с помощью которых можно вычеркнуть то или иное имя из
списка возможных претенденток, составленного ее хозяйкой и
аббатом Малу. Франсуаза все записывает, в том числе и расходы,
и каждое утро докладывает г-же Гюссон о результатах своего
бестактного расследования.
Получилось следующее:
Хлеб ……………(стоит)……………четыре су
Молоко………………………два су
Масло………………………..восемь су
(и между строк записи расходов):
Мальвина Левеск последний год
Матюреном Поли (и далее):
испортилась:
путалась
с
Баранья нога………………..двадцать пять су
Соль ………………………..один су
(между строк):
Розалию Ватинель была замечена с Цезарием Пьенуаром в лесу
Рибуде гладильщицей, г-жой Онезим, двадцатого июля в
сумерки1.
Так как злые языки судачат обо всех девушках без
исключения, в этом городке не остается ни одной, которой не
коснулись бы сплетни. Никто не достоин вознаграждения, за
исключением Исидора, простачка, который, как
кажется,
2
страдает «болезненной боязнью женщин» . Он робок и застенчив
до такой степени, что любое крепкое словцо заставляет его
краснеть; он полностью подчинен своей матери, все уличные
мальчишки и
девчонки дерзят ему, издеваются над ним,
подкалывая его нескромными шутками, чтобы понаблюдать его
стеснение и растерянность. И, эта живая насмешка над
природой, замкнутый молодой человек с почти болезненной
1. Ibid. H., II, p. 956 – 957.
2. Ibid. H., II, p. 957.
12
внешностью идеально соответствует образу «жемчужины»3,
которую так старательно ищет г-жа Гюссон. Так, Франсуаза
говорит
своей
весьма
добродетельной
хозяйке,
что
претендентка, которую она так мечтала найти, на самом деле –
претендент. Но она все еще колеблется: «мысль о том, чтобы
заменить в этом предприятии скромницу скромником немного
расстраивала и беспокоила ее»4; так, она решается снова
обратиться с советом к аббату Малу, который успокаивает ее
следующими
словами:
«Что
вы
хотите
вознаградить?
Добродетель, не так ли? И ничего, кроме добродетели. Значит,
какая разница, мужчина или женщина заслуживает награды?
Добродетель вечна, у нет родины, она не зависит от пола, она –
«Добродетель»5. Исидор получил награду, он любовался
золотыми луидорами в своей ладони, но после он сбежит в
Париж и станет распутничать, затем вернется в Жизор жалким,
последним пьяницей. Этот «гипостазис» добродетели, шутовской
эссенциализм и составляет суть ответа церковнослужителя,
поступать именно так слова предписывают тем, кто умеет
злоупотреблять ими, как делают это священник или депутат в
роли народного избранника. Говорить, чтобы ничего не сказать,
навязывать что-то с помощью уловок,
наполненных
бессодержательными звуками, – это и есть великое искусство
предсказателей, морали или религии, так же, как и
общественных институтов. Мопассану нравится создавать образы
безвольных марионеток, посещающих парижские салоны или
живущих в деревенских поместьях; он изображает их «величаво
беседующими о самых незначительных и ничтожных вещах»1.
*
* *
В качестве заключения необходимо добавить, что слова в
XVIII веке употреблялись с чрезвычайной утонченностью,
проницательностью и в то же время иронией, что вызывало у
Мопассана искреннее, глубокое уважение к той эпохе. Автор
рассказа «Рядом со смертью» сравнивает «неудержимую иронию»
Шопенгауэра с «детским, религиозным сарказмом Вольтера»2. В
этой
новелле
он
прославляет
«общество,
изысканное,
3. Ibid. H., II, p. 958.
4. Ibid. H., II, p. 958.
5. Ibid. H., II, p. 958.
1. Une vie (Жизнь). P., p. 73.
2. Н., I, p. 728.
13
коррумпированное, утонченное, развращенное, состоящее из
«художников» до мозга костей, грациозное и духовное во всем;
общество, для которого удовольствие было единственным
законом, а любовь – единственной религией»3 . На страницах
этого произведения он превозносит «изысканный и простой
стиль, которому свойственны смелость и легкость, мягкость и
остроумие», стиль, характеризующий автора-свободолюбца4. Он
также восхищается и Шодерло де Лакло, создателем «Опасных
связей», тогда как его «песнь любви» воплощается в от начала до
конца критические произведения и восходит к «Манон Леско». В
молодые годы он иногда в качестве псевдонима выбирал имя Ги
де Вальмон, включающее в себя два основных значения:
уроженца нормандского края (так как
Вальмон – название
центрального города кантона в Нормандии, расположенного
неподалеку от Фекампа), и любовь к XVIII веку – эпохе
свободолюбцев (в этой связи можно упомянуть Вальмона,
персонажа из «Опасных связей»). И, наконец, он хвалит «далекое
от того, чтобы называться литературой, озорство Кребильона…»5;
в слове «Кребильон (Crébillon)» одновременно явно выражены
значения силы инстинкта и уродства, которому подвергают язык:
«если люди все еще говорят друг другу о любви», говорит
Клитандр Сидализе («Ночь и мгновение»), «это происходит в
меньшей степени потому, что они действительно верят в нее;
скорее, тáк они наиболее вежливо спрашивают друг друга о том,
в чем они испытывают потребность»6. В последнем предложении
сконцентрированы юмор и здравый пессимизм, которые
унаследовал, с которыми соглашался и которыми восхищался Ги
де Мопассан.
3 . Chroniques (éd. H. Juin), op. cit., t. II, p. 10.
4. В данном случае говорится о Годаре д’Окуре. В 1882 г. Мопассан написал предисловие к
переизданному произведению «Темидора или история меня и моей любовницы»
(Thémidore ou mon histoire et celle de ma maîtresse) [1745]; ср.: «En lisant», Le Gaulois, 9
mars 1882 (в: Chroniques (éd. H. Juin), op. cit., t. II, p. 11).
5. Chroniques (éd. H. Juin), op. cit., t. II, p. 10.
6. CRÉBILLON (C. P. Jolyot de), La nuit et le moment [1775]; Paris : Erotica Biblion, 1970, p. 20.