СИСТЕМА КОНЦОВОК РАССКАЗОВ И ОБРАЗ МИРА В

А.Ю. Колпаков
А.Ю. Колпаков
СИСТЕМА КОНЦОВОК РАССКАЗОВ И ОБРАЗ МИРА
В «ПОСЛЕДНЕМ ПОКЛОНЕ» В.П. АСТАФЬЕВА
Астафьев, «Последний поклон», композиция, модель мира, концовка, финал, гармония, хаос.
В статье исследуется система концовок в «повести в рассказах» В.П. Астафьева «Последний поклон». Основной задачей работы является определение роли концовок в формировании образа мира в цикле «Последний поклон». В результате анализа выяснилось, что система концовок имеет четкую композицию, определяющую динамику образа мира в «Последнем поклоне»: колеблющийся мир – мир хаоса – воскрешающийся мир.
Свою книгу «Последний поклон» В.П. Астафьев изначально воспринимал как целостное
произведение. Начав с цикла рассказов о детстве («Первоначально цикл рассказов и назывался “Страницы детства” (5, с. 379))1, Астафьев скоро изменяет масштаб повествования.
Цикл рассказов начинает восприниматься им как книга: «С появлением рассказов “Конь с
розовой гривой” и “Монах в новых штанах”, я понял, что из всего этого может получиться
книга. И она получилась» (5, с. 379).
В дальнейшей работе Астафьев подчинял все повествование принципу единства. В частности, это сказывалось в понимании того, что книга должна иметь свою композицию, свою
систему повествования. Так, от цикла рассказов о детстве писатель переходит к двухчастной, а затем и к трёхчастной композиции. Целостность выразилась и в том, что Астафьев,
работая над книгой почти тридцать лет (1963–1991), неоднократно возвращаясь к ней, все
же почувствовал её окончание, её финал. В 1991 году дополнив третью часть тремя рассказами, он ставит точку в повествовании. Видимо, это было ощущение внутренней завершённости «Последнего поклона».
Исследователи неоднократно отмечали целостность «Последнего поклона», особенно
проявляющуюся в его жанровой специфики. Определение Астафьевым своего произведения
как «повести в рассказах» подталкивало исследователей к выявлению композиционных
принципов «Последнего поклона». Книги «Последнего поклона» рассматривались как этапы в развороте большого повествования о жизни героя и о мире в целом.
Однако зачастую сущность каждого из этапов определялась весьма обобщенно: «Если
исходить из авторской позиции, то в первой книге доминирует элегическая и ностальгическая тональность, во второй – преобладает пафос драматический, сочетающийся с критикой
социальных устоев общества, в третьей – на первом плане трагедия. В дополненных в последующие годы главах Астафьев все более ужесточает свои жизненные оценки» [Щедрина,
2009, с. 410].
Такой обобщенный взгляд на композицию «Последнего поклона» вполне объясним. Сам
Астафьев автокомментариями задал логику прочтения произведения: «Сами читатели, отклики и довольно дружная хвалебная критика насторожили меня. Что-то уж больно благодушно все у меня в «Последнем поклоне» получается. <… > Мне видится книга не только
более грустной по содержанию и объему, но и более убедительной, приближенной к той
действительности, которая была, и которую никто, а тем более художник, подслащать, подглаживать и нарумянивать не должен. Нет у него на это права» [Астафьев, 1974, с. 215–216].
1
Астафьев В.П. Собрание сочинений: в 15 т. Т. 5. Последний поклон: повесть в рассказах. Кн. 3. Красноярск: ПИК «Офсет», 1997. С. 379. Здесь и далее произведения Астафьева цитируются по изданию:
Астафьев В.П. Собрание сочинений: в 15 т. Красноярск: ПИК «Офсет», 1997 – 1998. В скобках указываются номер тома и страницы.
183
Литературоведение
Однако любой писательский комментарий не выражает всей сложности авторской позиции и поэтики произведения. В каждом случае он является отправной точкой в анализе художественной системы, а не готовым ответом. То же относится и к «Последнему поклону».
Повествование Астафьева не исчерпывается рассказом о судьбе героя «повести» Вити
Потылицына. Судьба героя – один из планов повествовательной структуры, которая воссоздает картину мира в целом.
Астафьев особенно отмечал, что работа над книгой определялась его собственным жизненным опытом, динамикой мироощущения. Поэтому повествование не остановилось на
рассказе о детстве героя: «Книга ушла из детства дальше, в жизнь, и двигалась вместе с
нею, с жизнью» (5, с. 380).
Отсюда шло постоянное возвращение Астафьева к своему произведению, и финальная
точка в этом пути была обусловлена не исчерпанностью жизненных сюжетов, а сформированностью системы взгляда на мир. Постепенно от книги к книге Астафьев воплощал этапы
своего мировидения, создавая большое повествование о мире и человеке. Ощущение завершенности картины мира и определило момент окончания работы над «Последним поклоном».
Выявить эту модель мира, рассмотреть динамику её становления – многоаспектная задача, включающая анализ всей художественной системы «Последнего поклона». В данной работе мы остановимся только на одном из элементов этой системы – окончаниях рассказов
всех трёх книг «повести в рассказах».
Обращение к финальным частям рассказов объясняется следующим. Финал в повествовательном тексте всегда имеет особую значимость. Наряду с началом это одна из так называемых «сильных позиций» в произведении. Особенностью финала является то, что, фиксируя
завершение сюжета, он оформляет целостную картину мира, представленную в произведении.
Рассуждая о структуре художественного произведения, Ю.М. Лотман писал: «Этим раскрывается двойная природа художественной модели: отображая отдельное событие, она одновременно отображает и всю картину мира, рассказывая о трагической судьбе героини –
повествует о трагичности мира в целом. Поэтому для нас так значим хороший или плохой
конец: он свидетельствует не только о завершении того или иного сюжета, но и о конструкции мира в целом» [Лотман, 1970, с. 264]. Отсюда важно проследить, какой характер имеют
финалы рассказов в «Последнем поклоне».
Также закономерность обращения к анализу концовок «повести в рассказах» продиктована и той мыслью о финализме истории человека и мира, которая заложена в названии сборника. Очевидно, что название «Последний поклон» сразу настраивает читателя на рассказ о
жизни под знаком её завершения, конца. В свою очередь, повествование изначально кодируется концом.
Анализ концовок в «Последнем поклоне» важен также с точки зрения жанровой специфики. Астафьев дает своему произведению необычное, но весьма характерное жанровое определение – «повесть в рассказах». Очевидно, что тем самым писатель пытался отделить
«Последний поклон» от напрашивающегося определения «цикл рассказов». Хотя цикл подразумевает цельность, единство и структурированность сборника рассказов, тем не менее
Астафьеву такое определение не подошло.
Жанр «повесть в рассказах» акцентирует не только единство, но и сам принцип организации рассказов. Во-первых, подчеркивается, что рассказы в сборнике представляют собой
единое повествование. Это своеобразный большой рассказ, состоящий из множества эпизодов. Во-вторых, это повествование имеет свою композицию. Соответственно, содержит определяющие элементы композиции небольшого эпического произведения: завязка (или начало), развитие действия, развязка (или конец). Иными словами, мы имеем дело с рамкой из
начала и конца и определённую сюжетную оформленность.
А.Ю. Колпаков
С учетом жанрового определения «повесть в рассказах» необходимо определить систему
концовок в каждой из частей и значение последней части как финала всего произведения.
Таким образом, мы имеем возможность определить доминирующую картину мира в каждой
из частей, исходя из типичности финалов заключенных в ней рассказов. И одновременно
мы можем выявить итоговую картину мира, воссозданную в «Последнем поклоне».
Книга первая
В основном о первой книге «Последнего поклона» говорят как о самой светлой, связывая
это с тем, что в ней повествуется о детстве героя-рассказчика: «Но Виктор Петрович при
многих изданиях оставлял первую книгу “Поклона” как есть. И она все горит счастливым
светом, ещё по-детски бесхитростном в “Далекой и близкой сказке” и все углубляющимся,
завораживающим, необыкновенно зрелым в “Запахе сена”, “Фотографии, на которой меня
нет”, в “Коне с розовой гривой”» [Курбатов, 2003, с. 6]. Сам Астафьев высказывался о «благодушии» своих первых рассказов.
Однако такой взгляд сильно упрощает образ мира, воссозданного в первой книге. Уже
здесь заложены те трагические начала, которые в дальнейшем станут преобладающими.
Анализ концовок рассказов раскрывает сложность модели мира в первой части «Последнего
поклона».
Необходимо сразу сказать, что почти все рассказы первой части включают повествование
о каком-либо драматичном или даже трагическом случае, воспоминании, переживании. Это
может быть болезнь, утрата, смерть, голод, опасность. Астафьев не рисует идиллической
картины жизни. С первых страниц он указывает на существование в мире полюса хаоса, зла,
смерти.
Однако в большинстве случаев тяжелые моменты жизни преодолеваются выздоровлением, обретением, новой жизнью, спасением и т. д. Описанием моментов гармонизации мира
завершается большая часть рассказов: «Зорькина песня», «Деревья растут для всех», «Запах
сена», «Конь с розовой гривой», «Монах в новых штанах», «Ангел-хранитель», «Осенние
грусти и радости».
Но некоторые рассказы первой части не имеют таких «гармонизирующих» концовок.
Трагедией утраты родного мира завершается рассказ «Гуси в полынье»: «С верховьев
птицу больше не приносит – выше села ныне стоит плотина самой могучей, самой передовой, самой показательной, самой… в общем, самой-самой… гидростанции» (4, с. 37).
Сложный по структуре концовки начальный рассказ цикла «Далекая и близкая сказка».
Основная часть рассказа завершается горестным размышлением о тяжелой участи человека,
оторванного от родины. Но в своеобразном эпилоге картина меняется: музыка, слышимая
героем, побеждает войну.
Определенно тема крушения гармонии заявлена в рассказах «Мальчик в белой рубахе»,
«Фотография, на которой меня нет», «Бабушкин праздник».
Потеря матерью сына – ведущий мотив финала рассказа «Мальчик в белой рубахе». Земной, реальный мир из светлого и радостного, каким он представал в начале рассказа, становится миром утрат, горя, смерти. Обретение гармонии возможно только в ином мире.
Так, мать остается в мире страданий, а сын уходит в мир света. Связь между этими мирами поддерживается материнской любовью. Но соединиться в единое целое земная жизнь и
инобытие не могут. Мать способна вырваться из реальности только во сне.
Рассказ «Фотография, на которой меня нет» завершается своеобразным реквиемом по
ушедшему, разрушенному миру. Финал задает определённый ракурс восприятия всей детской истории о фотографии. «Фон родового, разрозненного гнезда» превращает рассказ о
детстве в драматичное повествование о крушении жизни, её трагическом устройстве.
Финал рассказа «Бабушкин праздник» оформляет модель мира по тому же принципу, что и
в рассказе «Мальчик в белой рубахе». Мир разделяется на земной и потусторонний. В земной
жизни все завершается смертью, утратами, одиночеством. И только в вечности люди могут
вновь обрести гармонию и единение. В сравнении с рассказом «Мальчик в белой рубахе» здесь
185
Литературоведение
мир гармонии не воображаемая реальность, не сон, а результат веры. Поэтому и модель мира
выстраивается по вертикали: от бренного и в целом трагического мира земной жизни к миру
вечности.
Рассказ завершает первую часть книги и является переходом ко второй. В целом мир,
представленный рассказами первой части, – это мир, стоящий на грани гибели, хаоса. Эта
грань достаточно внятно обозначена Астафьевым. В самой жизни есть и элементы хаоса и
гармонии. И в большинстве случаев гармония одерживает победу. Однако в итоге она обречена на разрушение. Отсюда идет переход ко второй части, где большинство рассказов будут обращены к теме распадающегося мира.
Книга вторая
Если в первой части преобладали «положительные» финалы, связанные с обретением,
спасением, выздоровлением и т. д., то во второй части, за редким исключением, все финалы
«отрицательные», фиксирующие утрату, смерть, одиночество.
Таковы рассказы «Гори, гори ясно», «Стряпухина радость», «Легенда о стеклянной кринке», «Дядя Филипп – судовой механик», «Бурундук на кресте», «Карасиная погибель», «Без
приюта».
Лишь два рассказа второй книги имеют «положительный» финал, уравновешивающий
потери, страдания, страхи.
Это «Пеструха», где повествование завершается молитвой бабушки. И рассказ «Ночь
темная-темная», заканчивающийся все примиряющей житейской мудростью: «Вот жизнь
какая извилистая! И несчастья, и счастье – все в ней об руку, все рядом ходит» (4, с. 284).
В итоге вторая часть становится развитием тех элементов деструкции, которые были
обозначены в модели мира в первой книге «Последнего поклона». В первой части важную
роль играют «компенсаторные» элементы, т. е. элементы, создающие мир гармоничного
инобытия в противовес миру хаоса в реальности. Такими компенсаторами могли выступать
сны, вера в иную жизнь. Если брать финалы рассказов второй книги, то бросается в глаза отсутствие таких компенсирующих концовок. Последней фразой или абзацем писатель устраняет надежды на положительное продолжение жизни. Мир становится как бы однолинейным. Горизонт гармонии и вечной жизни оказывается закрытым.
Книга третья
В книге третьей модель мира усложняется. Приоритет «отрицательных» концовок сохраняется и здесь. Однако увеличивается количество рассказов, где важную роль начинают играть гармонизирующие начала. Количественно таких рассказов гораздо больше «трагических».
Рассказ «Предчувствие ледохода» – один из наиболее светлых в «Последнем поклоне».
После трагических картин из рассказов второй книги такое начало воспринимается как преодоление трагедии и безысходности, как выход к гармонии и полноте жизни.
В финале рассказа «Где-то гремит война» голос девочки помогает герою очнуться от тяжелого сна о смерти. В рассказа «Сорока» и «Приворотное зелье» утверждается идея продолжения жизни.
Финал рассказа «Пир после Победы» носит амбивалентный характер. С одной стороны,
он говорит об обманутых надеждах фронтовиков. С другой – утверждает святость этих надежд.
Концовка «Кончина» рассказа говорит о примирении человека со смертью и христианском смысле жизни.
Драматичное повествование об отце в рассказе «Забубенная головушка» завершается картиной иного – райского – мира. Также утверждением веры завершается повествование в
«Вечерних раздумьях»: «Вот на вере в чудо, способное затушить пожар, успокоить мертвых
во гробе и обнадежить живых, я и закончу эту книгу, сказав в заключение от имени своего и
вашего.
А.Ю. Колпаков
Боже праведный, подаривший нам этот мир и жизнь нашу, спаси и сохрани нас!» (5, с.
376).
Только три рассказа в книге имеют однозначно трагический финал: «Заберега», «Соевые
конфеты», «Последний поклон».
Анализ финалов третьей книги «Последнего поклона» существенно корректирует представление о её общем смысле и вместе с тем о позднем мировосприятии писателя. Исследователями в поздних рассказах Астафьева подчеркивается доминирование мотивов разочарования в жизни, смерти, утрат, безверия.
Действительно, в заключительных рассказах «Последнего поклона» мотивы смерти и
распада мира играют не меньшую роль, чем в предыдущей части. Более того, сюжетно многие рассказы третьей книги заканчиваются либо моментом смерти, либо воспоминанием об
ушедших из жизни близких людях: смерть дяди Миши, гибель Сороки, смерть старухи-соседки, воспоминания об умершем отце, мысли о собственной смерти. Такого развития мотива смерти нет ни в одной из предыдущих частей.
Логично предположить, что в связи с этим вся модель мира будет базироваться на элементах хаоса, а смысл третьей части (а вместе с тем и всей «повести в рассказах») будет заключаться в идее неизбежного и трагического распада гармонии.
И все же рассказы последней книги моделируют иную картину мира. Большая часть рассказов завершается развитием идеи утверждения жизни и попрания смерти. Но кроме этого,
отличие между второй и третьей книгой заключается в принципиально иной модели мира.
Как уже было сказано, мир второй части в целом строится на деструктивных элементах.
Это мир хаоса, смерти, страданий. В третьей книге мир лишается такой однозначности и одномерности.
С одной стороны, структура мира усложняется за счет ввода в повествования темы «того
света». Земному миру начинает противопоставляться мир иной. Здесь люди находят успокоение, единение, радость, вечную жизнь. В целом же мир разделяется на две сферы бытия:
хаос земного существования и гармония вечности.
Подобная структура мира встречается в первой книге. Однако там иной мир, как правило,
является в сфере воображения. Картины иной жизни возникают в снах героя и воспоминаниях. Другими словами, рассказы первой книги только обозначают возможность метафизического раздвоения бытия. Связано это с тем, что в мире первой книги ещё сохраняется гармония земной жизни. Катастрофического разлома между реальностью и идеалом ещё нет.
Нарушение гармонии не имеет глубинных оснований и последствий.
Мир третьей книги имеет явную метафизическую основу. Здесь организующую роль начинает играть не воображение и память, а вера. Мотив веры заявлен в концовках рассказов
«Приворотное зелье», «Пир после Победы», «Кончина», «Забубенная головушка», «Вечерние раздумья».
Вера позволяет примирить трагизм земного существования с идеалом добра, любви, жизни. Это не значит, что автор достигает некоего высшего умиротворения. Боль за происходящее в мире – постоянная черта его мироощущения. Однако благодаря вере в существование
высшего мира трагизм не оборачивается полной безысходностью. Вера поддерживает мир,
дошедший до последнего рубежа существования.
Итак, анализ концовок рассказов Астафьева в «повести в рассказах» «Последний поклон»
показывает, как меняется и одновременно формируется концепция мира. Соответственно
композиции «повести» логику этого изменения можно обозначить так: колеблющийся мир –
мир хаоса – воскрешающийся мир.
Библиографический список
1. Астафьев В.П. Собрание сочинений: в 15 т. Красноярск: ПИК «Офсет», 1997–1998.
2. Астафьев В.П. Пересекая рубеж // Вопросы литературы. 1974. № 11. С. 204–226.
187
Литературоведение
3. Щедрина Н.М. Проблема жанрового синтеза в прозе В.П. Астафьева // Дар слова: Виктор Петрович Астафьев: (К 85-летию со дня рождения): биобиблиогр. указ.: статьи. Иркутск: Издатель Сапронов, 2009. С. 405–414.
4. Курбатов Валентин. Повториться в печали и в радости // Виктор Астафьев. Последний поклон:
повесть в рассказах. М.: Эксмо, 2003. С. 5–10.
5. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970.