Анна Ревельская

Владимир ШИГИН
АННА —
КОРОЛЕВА
РАЗВЕДКИ
Историческая повесть
Я ничего не скажу о себе…
Иоанн Дамаскин (VIII век)
ЗАБЫТАЯ ЛЕГЕНДА
В историю великой войны она вошла под именем Анны Ревельской.
В Либаве, занятой немцами, ее знали под именем Клары Изельгоф.
Стоит заметить, что Валентин Пикуль в работе над «Моонзундом» широко использовал германоязычные источники, включая мемуары руково-
ПРОЗА
Если даже сегодня спросить любого историка Первой мировой войны, в каком морском бою с русскими погибло больше всего германских
кораблей, то мы вряд ли услышим правильный ответ. И это, разумеется,
не случайно, ведь в том печальном для Германии событии и боя-то как
такового не было. А потери немцев тем не менее были очень существенны. За одну только ночь кайзер потерял седьмую часть всех эсминцев,
погибших за долгие четыре года войны.
Еще курсантом военно-морского училища я прочитал роман Валентина Пикуля «Моонзунд». Помню, как поразила меня история русской
разведчицы из этого романа. Писатель описывал, как ловко она подсунула германскому офицеру карты минных полей Ирбенского пролива.
Немцы поверили в эту фальшивку, и в Финский залив была послана в
набеговую операцию целая флотилия эсминцев, которая там и осталась
навсегда. Роман есть роман, и что в нем правда, а что авторский вымысел, я, как и все другие читатели, не знал. Безусловным вымыслом
автора, к примеру, была любовная линия книги — роман русской разведчицы и главного героя — офицера Балтийского флота. Но что было
в реальности? Существовала ли на самом деле реальная разведчица, и
если существовала, то как ее тогда звали? Что на самом деле совершила она в своей жизни и какова была ее дальнейшая судьба?
41
дителей кайзеровской и австро-венгерской спецслужб Вальтера Николаи и Макса
Ронге. Писатель не придумал свою героиню и ее судьбу, он лишь украсил некоторыми живописными подробностями реальные события.
В архиве ВМФ удалось навести справки, что в годы Первой мировой войны в
штате разведки Балтийского флота, возглавляемой капитаном 1-го ранга Непениным, действительно была некая «Анна Ревельская», которая являлась агентомнелегалом. Одним из мест ее деятельности, по крайней мере, в 1916 году, была
Либава (ныне — Лиепая). Оговоримся сразу, что «Анна Ревельская» — это, разумеется, не настоящее имя и фамилия разведчицы, а всего лишь один из ее служебных
псевдонимов. Как на самом деле звали Анну Ревельскую, мы не знаем. Есть информация еще об одном ее имени и фамилии в справке германской контрразведки,
но насколько они настоящие, мы тоже не знаем. Раскрыть до конца тайну имени
Анны Ревельской нам вряд ли когда-либо удастся. Дело в том, что все документы
агентурной разведки, дела агентов-нелегалов в период революционного безвластия были уничтожены во избежание их захвата германской разведкой или другими
многочисленными недругами России.
Что еще можно почерпнуть из различных публикаций об Анне? Все авторы единодушно пишут, что она происходила из обеспеченной русской семьи, владевшей
землями в Прибалтике, окончила гимназию и знала несколько языков, включая
немецкий. Ее описывают как грациозную и привлекательную женщину, буквально
пышущую здоровьем. Последнее сомнений не вызывает. Одним из главных оружий женщин-разведчиц во все времена были красота и обаяние, на которые всегда
реагировали мужчины, вне зависимости от их национальности, профессии и интеллекта. Как мы увидим дальше, свои внешние данные весьма эффективно использовала для работы и Анна. Мы ничего не знаем о начале разведывательной
деятельности Анны Ревельской. Однако известно, что она с самого начала специализировалась на добыче информации о германском военно-морском флоте. Судя
по всему, ее деятельность была довольно успешна, так как уже к 1914 году за ней
во всю охотилась германская военная контрразведка.
О накале борьбы европейских разведок в преддверии Первой мировой войны по добыче материалов о военно-морских базах предполагаемого противника
написал в свое время профессиональный разведчик генерал (в то время еще полковник) Д. И. Гурко:
«…Человек предлагал морские планы балтийских портов с глубинами. О последнем запросил Морской Генеральный штаб, нужны ли они и по какой цене. Цена
оказалась ниже той, которую указал Морской штаб. Я тотчас по приезде в Берн начал переписку об их доставке. Для пробы взял две карты в морском штабе. Предлагаемые планы признали настоящими, подписи и печати — тоже. Через три месяца
они были доставлены, скопированы на светочувствительной бумаге и с курьером
отосланы в Петербург. Морской штаб был этим приобретением очень доволен. Я
же все сомневался и просил Морской штаб проверить в каждом плане одну из перлинговых линий, что было легко сделать во время весеннего плавания. Это было
42
сделано, и оказалось, что обе карты нарочно навраны. Подписи и печати при проверке оказались настоящими, из чего я заключил, что они были сфабрикованы в
немецком Морском Генеральном штабе.
За это время мы купили еще две карты, которые оказались тоже неверными.
Итак, планы ничего не стоили, но впоследствии оказали нам большую услугу, раскрыв немецкую контору в Цюрихе. Я предложил продолжать интересоваться ими,
покупая из того же источника как можно меньше и дешевле, чтобы заставить немцев
думать, что мы их считаем настоящими. Хотя и неохотно, но со мной согласились.
…Как-то в 1912 году ко мне явился знакомый человек, однажды продавший
планы Балтийского моря, с предложением купить планы глубин балтийских портов.
Я знал, что документы его фальшивые. Торгуясь с ним для вида о покупке двух планов, я вдруг подумал: не представляет ли он пресловутую контору, за которой и мы,
и французы три года безрезультатно охотимся. Почерка его у меня не было. Все
агенты писали мне на пишущей машинке и давали свою подпись, также отпечатанную на машинке. Мне необходимо было получить его почерк, но как это сделать? Я
думал об этом и одновременно записывал данные о планах, которые он мне предлагал. И тут мне в голову пришла блестящая мысль, которую я тотчас исполнил. Я
сломал свой карандаш и стал его точить, при этом нарочно сильно поранил палец на
правой руке, вскрикнул, перевязал рану платком и передал свою записную книжку
агенту, прося его самому записать в ней данные, которые он собирался мне дать.
Он это сделал. Таким образом, исписал целую страницу. Окончив с ним разговаривать и сойдясь в цене, я сказал ему, что денег у меня сейчас нет, и заплачу я ему в
понедельник или вторник. Предложил ему зайти ко мне во вторник.
Я знал, что Дюпон (офицер французской разведки. — В. Ш.) в субботу всегда
уходит домой в три часа. Наскоро проводив агента, я бросился к телефону и срочно
соединился с Парижем, с полковником Дюпоном. Я сказал ему, что, кажется, напал
на одного из типов интересующей нас конторы, имею образчик его почерка и прошу
его к утру вторника выслать мне лучшего слежчика, который находится в его распоряжении, с образцом. Он согласился. Слежчик определил идентичность почерков.
Он дежурил у моих ворот до визита агента, затем выследил его и определил, что
агент имеет контору в Цюрихе и что она называется банк «Мейер и Мюллер».
Я донес об этом в Петербург. Оттуда пришел приказ разоблачить эту контору и заставить ее закрыть. Я считал, что надо ее оставить в покое, притвориться,
что мы ничего не знаем, и ежегодно через наших военных агентов покупать часть
ее фальшивых документов и постараться ввести своего человека в этот банк. Дюпон придерживался моего мнения. Мы три года работали, чтобы раскрыть контору
«Мейер и Мюллер». Если мы заставим ее закрыться, она откроется в другом месте,
и мы опять потратим три года, чтобы найти, где и под каким именем она открылась.
Мы с Дюпоном убедили наши канцелярии в правильности нашего мнения. Дюпону
удалось ввести своего человека в банк. Он там был до Великой войны, и через него
мы узнавали все, что там делается. Во время Великой войны он исчез. Вероятно,
немцы раскрыли его и сами убили.
43
Через год (в 1913 г.) мне удалось убедить англичан, что купленные за баснословную сумму карты всех портов Балтийского побережья и Северного моря —
фальшивые. Вот как это произошло: ко мне пришел продавец фальшивых планов
балтийских портов и предложил два новых плана.
Я с ним по обыкновению стал торговаться. Во время торга он сказал:
— А англичане щедрее вас, я им продаю все карты, разновременно купленные
вами, и карты Северного моря за 30 000 фунтов.
Я тотчас поехал к английскому посланнику и сообщил ему, что он собирается
покупать фальшивые карты за 30 000 фунтов…».
В этом страшном водовороте вращалась и Анна. Чем именно занималась Анна
с начала Первой мировой войны до весны 1915 года, мы тоже не знаем, но думаеется, что без дела не сидела. Такие специалисты, как она, были во время войны на
вес золота. А затем началась подготовка к грандиозной операции в Либаве, которая и принесла Анне Ревельской всемирную славу.
ЛИБАВСКАЯ КЕЛЬНЕРША
В Либаве Анна появилась, скорее всего, еще до прихода немцев. Это позволяло, во-первых, не вызвать особого подозрения к своей особе, а кроме того, наладить все необходимые связи, вжиться в окружающую обстановку и в свою новую
роль. Кроме этого, так было необходимо и по легенде, по которой работала Анна.
Считается, что весной 1915 года она устроилась работать кельнершей в кондитерской (или кофейне) на Шарлоттенштрассе, традиционно часто посещаемой моряками. Чтобы не вызывать никаких подозрений, при ней якобы была маленькая
девочка (по другим данным, мальчик), которую Анна выдавала за свою дочь.
Мы точно не знаем, занималась ли Анна сбором текущей информации о германских кораблях, заходивших в Либаву, или ее берегли для одной, самой главной операции и поэтому, наоборот, оградили от всякой мелочевки, которая могла
бы только привлечь ненужное внимание. Думается, что последнее более реально.
Анна была слишком ценным агентом, чтобы ей можно было рисковать из-за какойто ерунды.
Основным источником информации об Анне Ревельской по ее деятельности в
Либаве в настоящее время является книга английского военно-морского разведчика Г. Байуотера «Морская разведка и шпионаж. 1914 — 1918 гг.», переведенная с
английского языка и изданная в СССР в 1939 году «Военмориздатом». На информацию Байуотера опираются все, кто когда-либо писал об Анне Ревельской. Пользовался данным трудом при написании «Моонзунда» и Валентин Пикуль.
А потому обратимся к книге Г. Байуотера и мы:
«Наиболее тяжелые потери немцы понесли от мин, в применении которых русские моряки показали большое мастерство и изобретательность. Большую услугу
русскому морскому командованию оказала и разведка, принесшая русским ряд
заметных успехов. Один из них заслуживает особого внимания как поучительный и
пикантный эпизод в истории разведывательной работы.
44
Среди унтер-офицеров германской Балтийской эскадры был некто Курт Бремерман — рослый, светловолосый парень, наделенный более чем средней мужской
красотой. С маленькой подрезанной бородкой, весьма почитаемой среди унтерофицерского сословия, с усами, закрученными «а ля кайзер», и располагающей к
себе улыбкой, он являл собой прекрасный тип самонадеянного кильского Дон-Жуана, переходящего «от победы к победе» в короткие промежутки отпусков на берег.
Тщеславный и хвастливый среди женщин, Курт был усердным офицером, на
весьма хорошем счету у высшего начальства. Во время оккупации Либавы немцами
Бремерман служил на одном из германских крейсеров. Верный своим обычаям, он
завел в Либавском порту знакомство с женщинами. Одна из них полностью покорила
его сердце. Анна, так звали ее, официантка из кафе, была действительно красавицей.
Она обладала безукоризненной фигурой. Масса черных волос обрамляла милое лицо.
Что-то неуловимое отличало ее от окружающей среды. Речь ее была культурна, и помимо родного русского языка она хорошо владела немецким. Нечего удивляться, что,
обладая такими качествами, она скоро увидела влюбчивого моряка у своих ног.
Но на этот раз ему оказалось нелегко одержать победу. Дама была скромна
и сдержанна и не поддавалась на «ударную тактику», квалифицированным специалистом которой являлся ее ухажер. Она не была расположена слушать нежные
бессмыслицы, которые, по мнению Курта, единственно возможный разговор с интересной женщиной. Анна была интеллигентна; она, ярая германофилка, глубоко
заинтересованная войной, всегда с жадностью выслушивала все новейшие сообщения о победах, одерживаемых немцами над «ненавистными русскими». Таким
образом, Курт, желая проводить с нею время, вынужден был помимо воли часами
беседовать о войне, о своей профессии.
Она никогда не пыталась выведать от Бремермана секреты, да и он не рассказывал ничего серьезного, так как был далеко не дурак.
Но сейчас он был влюблен без ума и пожираем ревностью. Анна имела весьма хорошие отношения с его приятелями и, будучи разумной, не позволяла Курту
монополизировать себя. Нет сомнений, что, находясь в море, он испытывал невыразимые муки ревности.
В одном из походов корабль его подорвался на мине, и он был вынужден провести три недели в Киле, пока производился ремонт.
Как раз в это время немцы планировали свое первое большое морское наступление в Рижском заливе. Используя Либаву в качестве базы, они предполагали
протралить проход через русские минные поля, а затем под прикрытием тяжелой
артиллерии дредноутов высадить войска на острове Эзель и, если возможно, на
материке вблизи Риги.
Мины были основной трудностью. Русские, казалось, имели неисчерпаемый
их запас. Сотни мин были вытралены, но новые сотни вырастали как грибы, вызывая тяжелые потери в германских флотилиях.
Корабль Курта Бремермана прибыл в Либаву за две недели до начала атаки.
Курт, не теряя времени, разыскал свою зазнобу, которая на сей раз была несколько
45
благосклонна, хотя все еще встречала его ухаживания с холодком. Казалось, она о
чем-то думала, чем-то была занята.
Увлеченный моряк, мучимый ревностью, умолял довериться ему. Тронутая его
явной преданностью, Анна наконец сдалась и выдала ему свой секрет.
В начале войны она была влюблена в русского морского офицера, находившегося в Либаве. Несмотря на то, что она ненавидела русских, Анна его боготворила и
была готова отдать за него жизнь. Она точно не знала, в чем заключалась его служба, но предполагала, что он связан с русской береговой обороной.
— Любите ли вы его по-прежнему? — спросил несчастный Курт.
— Нет! — возбужденно воскликнула Анна. — Я ненавижу его за то, что он сделал со мной. Я отдам все что угодно, чтобы отомстить ему. Мы жили вместе, когда
я должна была иметь от него ребенка. Началась война. Русские решили эвакуировать Либаву. До этого мой любовник обещал взять меня с собой в Петербург, одарить меня мехами и драгоценностями, обещал обеспечить ребенка всем. Он даже
намекал на женитьбу, так как знал, что я происхожу из хорошей курляндской семьи,
с которой не стыдно породниться даже офицеру.
Эвакуация была назначена через неделю. Я была уверена, что буду сопровождать его, и приготовила все к отъезду. Многие из его вещей оставались у меня.
Я запаковала их вместе со своими. Но однажды вечером он пришел ко мне, и я
почувствовала, что с ним что-то случилось. Он был пьян. Когда я подошла к нему,
пытаясь обнять его, он оттолкнул меня.
— Довольно с меня, — грубо закричал он. — Наши отношения слишком затянулись. Я пришел сказать это и пожелать тебе всего хорошего. Мы на войне, а ты и
все вы здесь в Либаве ненавидите Россию и будете приветствовать немцев.
Сначала я думала, что только вино заставляет его говорить так жестоко, но
скоро обнаружила, что он весьма серьезен. Вы можете представить себе мои чувства. Со слезами я бросилась к его ногам, напоминая ему обо всех его обещаниях
и умоляя не покидать меня и нашего будущего ребенка. Он даже позволил себе
сказать, что ребенок не его. Я была в отчаянии и все еще надеялась завоевать его
снова, — продолжала Анна. — Я напомнила ему про обещание жениться на мне. Он
рассмеялся мне в лицо.
— Эх ты, дура! Неужели ты серьезно думала, что я женюсь на женщине такого
низкого положения, как ты, на женщине, которая, как известно, имела много любовников. Кроме того, у меня в Петербурге жена и двое детей.
Это было уже слишком. Я потеряла самообладание, и произошла жуткая сцена.
Я обозвала его лгуном и трусом. Он ударил меня и почти в бессознательном состоянии швырнул на пол. Когда я лежала на полу, он вышел, крикнув через плечо, что
покончил со мной и утром пришлет вестового, чтобы тот собрал принадлежавшие
ему вещи. Поздно ночью в городе была тревога. Над городом появился германский
цеппелин, сбросивший бомбы. Все полагали, что германский флот близок, но мне
было все равно: даже если вся Либава будет стерта с лица земли. Жизнь потеряла
для меня интерес.
46
Анна уставилась в окно ненавидящими глазами. Курт Бремерман сидел, крепко сжав свои сильные руки, и не говорил ни слова.
— Всю ночь я пролежала на полу, — прервав молчание, продолжала Анна. — Я
была слишком больна, чтобы подняться. Незадолго до рассвета в дверь кто-то постучал. Это был вестовой моего бывшего любовника, и я приказала ему поскорей
собрать вещи хозяина. Вестовой был сердечный человек, так как, заметив мое отчаяние, собрал вещи за несколько минут и удалился, пробормотав на прощание
слова сочувствия.
Вскоре после этого с улицы донеслись звуки горнов, и я увидела колонны русских солдат, промаршировавшие мимо. Началась эвакуация.
На моем столе стояла его фотография в полной морской форме. Я разорвала
ее на клочки и бросила в печь. Может быть, и существуют женщины, способные
простить мужчине грубое обращение, но не я. После того как он оскорбил меня,
вся моя любовь превратилась в ненависть и проклятие. Я хотела умереть, но не
могла убить себя. Мой ребенок должен был жить. Следующие несколько недель
я кое-как просуществовала, а затем отправилась в госпиталь, где и родился мой
сын. Это был прелестный ребенок, похожий на своего отца. Казалось, что я должна
возненавидеть его, но нет. С тех пор я работаю в кафе. Моя приятельница смотрит
за ребенком, а я вижу его два раза в неделю.
— Вы слышали позже что-либо о нем? — спросил Курт несколько холодно, так
как, хотя лучшая часть его «я» и была тронута рассказанной ему трагической историей, он не мог даже представить себе, что женщина, которую он любит, родила
ребенка от другого мужчины.
— Нет, — ответила она безразлично.
Затем, с внезапным приливом страстной ненависти, добавила:
— Надеюсь, он мертв! Мой рассказ напомнил мне кое о чем. Много недель
спустя после того как он покинул меня, я обнаружила кожаный портфель, принадлежавший ему, который вестовой забыл взять. Портфель был набит бумагами. Среди
них лежала фотография, на которой он был снят с женщиной и двумя детьми — его
семья в Петербурге. Он имел наглость принести эту карточку ко мне в дом!
Блуждающее внимание Курта было как бы мгновенно приковано. На минуту он
забыл свои печальные размышления. Русский морской офицер... говорят, имеющий отношение к береговой обороне... мог иметь в портфеле весьма интересные
документы. Их, безусловно, стоит посмотреть.
— А другие бумаги? — с любопытством спросил он.
— Откуда я знаю? — вяло ответила Анна. — Полагаю, что-то связано с работой,
хотя я едва взглянула на них... Проклятой фотографии было достаточно для меня.
Я разорвала ее в клочья.
— А бумаги тоже? — допытывался Курт.
— Нет, они все еще в портфеле.
«Если Курт интересуется этим хламом, этим мусором больше, чем ее заботами, он может их посмотреть».
47
После нескольких слов и необходимого нежного вступления портфель лежал
перед Куртом. Он вынул пачку документов. Документы, которые Бремерман держал
в руках, были написаны по-русски и, без сомнения, являлись официальными, потому что большинство было украшено двуглавым орлом. Среди бумаг были географические и навигационные карты, значение которых не допускало двух толкований.
Оборона Рижского залива была показана полностью: форты, минные поля, другие
препятствия. Каждая навигационная карта имела бесчисленные пометки цветными
чернилами.
Ключ ко всей системе русской обороны в этой местности находился в руках
Курта. Профессиональное возбуждение полностью подавило личные чувства. Он
попросил Анну разрешить ему забрать эти бумаги. Не разреши она ему, он все равно оставил бы их у себя, но она холодно согласилась, и Курт с прискорбием поспешил сократить свидание. Он все еще любил эту женщину, но она должна подождать. Тут было дело, не терпящее отлагательств.
Через полчаса Бремерман находился в каюте командира, показывал документы и объяснял, как он получил их, а затем сопровождал своего начальника на флагманский корабль для собеседования с германским командующим. Были собраны
штаб-офицеры флота, которые подвергли тщательному исследованию карты и бумаги. То, что карты открыли, документы после перевода подтвердили. Здесь были
не только минные поля, охраняющие залив, но и протраленные проходы, используемые русскими сторожевыми силами.
Адмирал был в чрезвычайно приподнятом настроении. Получение таких сведений значительно облегчало его задачу. Теперь, когда проходы русских стали известны, необходимость в длительных и опасных операциях по тралению мин, проводить которые он предполагал, отпала. На карте оказались показаны береговые
батареи, о существовании которых он и не подозревал, но теперь, когда месторасположение их стало известно, их можно было быстро подавить. Адмирал немедленно приказал внести изменения в первоначальный план. Вместо того чтобы дожидаться, пока тральщики расчистят путь, эсминцы, которые предназначались для
прикрытия высадки десанта, должны были отправиться для сопровождения судов
с отрядами морской пехоты и войск. Тяжелые же корабли, благодаря наличию русских карт, могут приблизиться к берегу значительно ближе, чем предполагалось, и
открыть огонь по батареям. Если, как казалось очевидным, первая атака приведет к
овладению плацдармом, легко будет высадить на берег большое количество войск
и внезапным нападением захватить Ригу.
Несомненно, адмирал уже представлял себе поздравительные телеграммы,
полученные им от высшего командования, и быстрое продвижение по службе.
Энтузиазм его разделялся офицерами. Курта Бремермана хвалили наперебой за
великую услугу, которую он оказал родине. Ничто не могло быть более удачным,
чем находка этих бумаг, так как Балтийской эскадре в ее операциях до сих пор не
хватало успеха. Последнее обстоятельство вызывало язвительные замечания со
стороны германского главного штаба, а адмирал трепетал перед ним.
48
Сейчас, однако, все изменилось. Дата атаки была на несколько дней приближена. В виде элементарной меры предосторожности решили провести исследование протраленных проходов до начала экспедиции, так как вполне вероятно, что со
времени составления карт противник мог сделать новые проходы и заминировать
старые. В соответствии с этим полуфлотилия старых эсминцев получила приказание провести 36-часовую разведку перед наступлением.
Это опасное задание выполнили ночью. Корабли двигались с затемненными огнями. Опустив тралы, они прошли без всяких приключений два прохода, указанных на
карте. Мины не обнаружили, и несмотря на то, что корабли проходили вблизи одной
из русских батарей, ни одного выстрела с нее не сделали. Это убедило немецкого
адмирала в том, что со времени составления карт никаких изменений не произошло.
С легким сердцем он приказал начать наступление в указанное время.
В 0 часов авангард эсминцев вошел в залив. Низкий туман висел над морем,
сокращая видимость до нескольких сот ярдов. Это затрудняло движение кораблей,
задачей которых было прикрытие десанта артиллерийским огнем, но в то же время
способствовало скрытию от противника наступающей флотилии.
Корабли вошли уже достаточно глубоко в залив, прежде чем первая русская
батарея открыла огонь. Обнаруженную ракетами и вспышками выстрелов батарею
обстреляли тяжелыми орудиями четыре старых линкора, составлявшие основу
германской Балтийской эскадры. Тем временем эсминцы скрытно продвигались
по протраленным проходам, которые шли зигзагом среди минных полей. На мостике каждого корабля штурман, склонившись над копией секретной русской карты,
отдавал необходимые приказания рулевому при каждом повороте.
Половина расстояния была пройдена, как вдруг внезапное несчастье обрушилось на флотилию. Когда лидер эсминцев в соответствии с пометками на карте
повернул вправо, раздались два оглушительных взрыва. Гигантские столбы воды
поднялись вверх, и когда они упали, пораженный корабль уже шел ко дну. Шедший
в кильватере эсминец увеличил скорость, спеша на помощь, но носом задел за
трос, соединяющий две мины. Мины взорвались с обоих бортов, и второй корабль
также пошел ко дну.
На флотилии пришли в смятение. С тонущего флагманского корабля поступали приказания: немедленно уходить. Оставшиеся целыми корабли резко повернули, повинуясь приказу, и очутились в минной «паутине». Мины, казалось, были
всюду. Третий эсминец исчез в языках пламени, столбах дыма и пены; четвертый
беспомощно стоял с оторванной кормой, а два других были серьезно повреждены,
хотя еще и двигались. В довершение всех бед русская шестидюймовая береговая
батарея, совершенно не указанная на «секретной» карте, открыла сильный огонь
по деморализованной флотилии. Несколько эсминцев получили пробоины, а два
минных заградителя затонули.
Встревоженный целой серией взрывов, которые, отражаясь, донеслись до
него, немецкий адмирал отозвал при помощи радиосигналов и прожекторов эсминцы и моторные лодки, везущие десантные отряды. Приказ пришел вовремя,
49
так как неожиданно новая русская батарея открыла огонь, и море вспенилось от
огневой завесы шрапнели и фугасных снарядов, через которые ни один корабль
не мог прорваться без повреждений. Русские снаряды преследовали отступающие эсминцы с беспощадным упорством. Несколько из них легло в весьма неприятной близости от легкого крейсера, который шел вдоль берега, прикрывая
отступление.
Ответный огонь германских кораблей оказался не эффективным, так как орудия были заранее установлены для стрельбы по ближайшим береговым батареям,
указанным на карте, но не существующим. Густой туман закрывал берег, местонахождение русских батарей невозможно было установить, в то время как, судя по
точности стрельбы, немецкие корабли хорошо видели русские, возможно, с какого-либо высокого наблюдательного пункта.
При таких обстоятельствах нечего было и думать о продолжении наступления.
Последний уцелевший эсминец поспешно вырвался из ловушки, сопровождаемый
в бегстве снарядами, разрывавшимися со всех сторон. Вся эскадра вышла в море,
избегая минные поля, сослужившие русским такую хорошую службу. Поражение
было полным.
Трудно представить себе ярость немецкого адмирала. Экспедиция, начатая
несколько часов тому назад с такими надеждами, окончилась полным провалом,
который нельзя было искупить никакими контрударами.
Немцы потеряли 7 эсминцев. Список убитых оказался весьма велик. Еще большую катастрофу едва предотвратили. Произойди первая тревога десятью минутами позже, шлюпки, наполненные войсками, попали бы в ловушку и их бы уничтожили. Они так близко подошли к опасной зоне, что осколками снарядов несколько
человек ранило.
К этому прибавилось горькое сознание, что адмирал обманут. Русские «секретные» карты оказались не просто подделкой. Их составили с определенным
расчетом. Адмирал, ветеран, старый флагманский офицер германского императорского флота, стал жертвой ловушки — это было уже слишком. Когда эскадра
достигла более безопасного места для стоянки, флагманский корабль покрылся
сигнальными флагами. На борту корабля собрались все офицеры — командиры
кораблей, включая и командиров эсминцев, которым удалось избежать засады. С
ними был и самый несчастный и сбитый с толку человек в эскадре — кондуктор Курт
Бремерман. Атмосфера на этом совещании, конечно, была довольно тяжелой, но
что случилось там в действительности, можно только предполагать. Наши знания
ограничиваются лишь тем, что Курта арестовали и направили в Киль, где он должен
был предстать перед судом по обвинению в государственной измене. На одном
корабле с ним находился немецкий адмирал, освобожденный от командования.
Механизм ловушки, в которую попалась немецкая эскадра, не является сложным. Карты и документы — дело рук русского адмиралтейства. Как только в адмиралтействе узнали о том, что они дошли до немецкого командующего, никакого труда не представляло предпринять дальнейшие шаги. За протраленными
50
проходами, указанными на карте, велось тщательное наблюдение для того, чтобы
установить, будут ли немцы проводить разведывание до того, как пустят корабли.
Предварительную разведку немецких эсминцев русские заметили, и на следующую ночь сотни новых мин поставили как раз в «безопасных» местах.
Батареи, так тщательно отмеченные на карте, оказались лишь макетами, снабженными ракетами и небольшими зарядами пороха для того, чтобы инсценировать
орудийные залпы. Такая пиротехника при соприкосновении с электричеством воспроизводила эффект действующих батарей. Этот военный трюк чрезвычайно древнего происхождения, но он одурачил немцев, потративших много снарядов на то,
чтобы заставить умолкнуть несуществующие пушки. Настоящие батареи не были
затронуты. Недаром русские утверждали, что они отразили атаку, не потеряв ни
одного человека.
Что касается Курта Бремермана, то дело не дошло до военного суда. На допросе он смог уверить своих начальников, что он невинно оказался обманут искусно и
тщательно продуманным планом русской разведывательной службы. Он повторил
свою версию о том, как документы стали его собственностью, а так как прежние
отзывы о нем были очень хорошие, то ему поверили.
В Либаву немедленно послали приказы об аресте таинственной красавицы.
Но они прибыли слишком поздно. Анна бесследно исчезла за несколько дней до
неудачи, постигшей немецкую эскадру. Имелись данные, что она проникла через
немецкий фронт и добралась до неоккупированной русской территории. Были сделаны попытки установить ее личность. Курта снова допросили. У него взяли снимок Анны, который отослали в разведывательный отдел в Берлин. Через некоторое
время оттуда сообщили:
«Фотография изображает Катрин Изельман, родившуюся в Риге в 1887 году.
Катрин получила образование в Москве и в течение нескольких лет работала в адмиралтействе в Петербурге. Есть предположения, что она поступила на разведывательную работу в 1913 году. Действовала в Германии, где некоторые из наших
армейских и морских офицеров были с ней в близких отношениях. Приказ об ее
аресте в марте 1914 года не выполнили, так как ее не нашли. Говорят, что она хорошая актриса и обладает личным обаянием».
Фотографию Анны конфисковали, но влюбчивый германский моряк, на котором испробовала свое искусство русская разведчица, сохранил письмо, полученное от нее спустя несколько месяцев после рижских событий. Письмо было отправлено из Берлина, но это ничего не означало.
«Мой бедный Курт, — писала она, — не могу не чувствовать сожаления по поводу вашего разочарования, если вы любили меня так сильно, как говорили. Для
меня не было удовольствием обманывать вас. Но я служила своей стране так же,
как вы служили вашей. Я не испытываю угрызений совести за то, что вручила вам
эти фальшивые планы. Я только сожалею о том, что они не доставили германскому флоту неприятностей, в десять раз худших, и о том, что вы должны страдать,
обнаружив мой обман. Я все еще вижу ваше страдающее лицо, когда я изливала
51
вам свою жалобную историю. Ничего, дорогой Курт, успокойтесь! Мой лживый русский любовник существовал только в моем воображении так же, как и мое бедное
покинутое дитя. Я все еще не влюблена, а вы, по всей вероятности, нашли новый
предмет обожания. В конце концов, вы сами были виноваты в том, что вас избрали
орудием обмана. Вы так много хвастались товарищам про свои победы, что я решила встретить грозного покорителя дамских сердец. Он мог быть как раз нужным
мне человеком. Таким вы и оказались в действительности. Вы были красивы и подходящи, но, боже, так глупы — глина в руках умной женщины. Узнайте на опыте, что
красивое лицо не всегда бывает тем, чем кажется.
Охотник за женщинами всегда кончает тем, что попадает в собственные сети.
Даже несмотря на то, что вы не простите мне, желаю всего хорошего. Анна».
Очень любопытно, что в разных публикациях авторы все время перевирают
звание и фамилию того моряка-простака, которого так ловко обвела вокруг пальца
русская разведчица. В ряде статей его именуют лейтенантом фон Клаусом, в других
лейтенантом фон Кемпке, причем с указанием даже конкретной должности — командир артиллерийской башни главного калибра крейсера «Тетис».
Что касается меня, то я больше все же в данном случае верю Г. Байуотеру. И
вот почему. Анне вовсе не нужен был для решения ее задачи умный и образованный профессионал. Ей нужен был достаточно наивный и не слишком образованный
моряк, тупо исполняющий роль передаточного звена между ней и теми, кто будет
читать сфабрикованные документы. Для этого аристократы офицеры совершенно
подходили. Разумеется, что любви покорны и все возрасты, и все сословия. Но
влюбить в себя аристократа (а командный состав германских ВМС был исключительно аристократичен) обычной кельнерше (т. е. официантке), брошенной к тому
же, по легенде, русским офицером и имеющей на руках от него малолетнюю дочь,
было достаточно сложно. Офицер мог переспать с официанткой (на войне, как на
войне!), но решиться вступить с ней в достаточно длительные и почти семейные отношения решился бы далеко не каждый. А Анне надо было действовать наверняка.
Поэтому, скорее всего, ни о каких фон Клаусах и фон Кемпке на самом деле речь не
шла. Анна с самого начала ориентировалась не на офицеров, а на унтер-офицеров
(аналог нашим сегодняшним прапорщикам и мичманам). Выходцы из социальных
низов, они гораздо лучше подходили для отведенной им роли. Кельнерша вполне
соответствовала их уровню восприятия женщины, а наличие у Анны дочери (или
сына) от офицера (пусть даже от русского!) сразу же повышало статус ухажера в
глазах его товарищей унтеров. Поэтому, скорее всего, как и пишет Г. Байуотер, ухажером Анны Ревельской был некий унтер-офицер Курт Бремерман.
При этом унтер-офицер Курт, возможно, и не служил на корабле, как пишет
Г. Байуотер. Дело в том, что корабельные унтер-офицеры во время войны нечасто бывают на берегу и, кроме того, весьма далеки от большого начальства. Анне
был нужен унтер из штаба германских ВМС на Балтийском море, который не только
часто мог бывать у нее, но и сразу, без лишних проволочек, мог доставить переданный ему портфель в нужные руки. Отметим, что, как правило, у «унтеров», слу-
52
жащих при штабах, всегда весьма большее самомнение, чем у корабельных. Они
все время крутятся около начальства и постепенно сами начинают представлять
себя приобщенными к большим делам. Кроме того, кто бы, наконец, поверил какому-то корабельному унтеру! А вот свой штабной сразу же вызывал определенное
доверие. Поэтому кондуктор Курт, скорее всего, находился на одном из германских
флагманских крейсеров, но не как член экипажа, а как сотрудник штаба.
Когда готовится столь серьезная операция, как операция по уничтожению целой флотилии боевых кораблей, то при ее подготовке просчитываются все самые
малейшие нюансы, в том числе заранее был определен и социально-психологический портрет человека, через которого Анне предстояло действовать. Именно
поэтому вариант знакомства брошенной кельнерши с манерами настоящей барыни с мечтающим выбиться в «настоящие господа» штабным унтером и сработал
безотказно.
Однако в описании Г. Байуотера есть бросающиеся в глаза неточности. Здесь
английский автор допускает много неточностей. Это касается, прежде всего, описания проводимой немцами морской операции. Байуотер описывает ее как десантную, с привлечением большого количества кораблей различных классов, хотя на
самом деле это была чисто набеговая операция с использованием одних лишь эскадренных миноносцев.
В остальном, думается, он более точен. При этом английский разведчик приводит и уникальный документ — справку германской контрразведки об Анне Ревельской. Это, по существу, единственный реальный документ, проливающий свет
на некоторые факты биографии нашей героини. Отметим, что Байуотер приводит в
своем труде имя и фамилию Анны Ревельской. Насколько они настоящие, сказать
сложно. По крайней мере, именно под этим именем Анна проходила в германских
документах.
Но откуда у английского разведчика Байуотера могла появиться информация
о секретной операции разведки Балтийского флота? Единственным объяснением
этому может являться только то, что Байуотер имел профессиональные контакты с
бывшими русскими разведчиками, оказавшимися в эмиграции. Кроме того, некоторую информацию могли оказать Байуотеру и бывшие германские разведчики и
контрразведчики. Оказавшись после войны в тяжелом материальном поражении,
часть из них начала сотрудничество с бывшими противниками.
Весьма подробно освещает Байуотер весь ход операции по передаче германскому военно-морскому командованию на Балтике фальшивой карты минных полей.
Любопытна и прощальная записка разведчицы Курту. Все это указывает на то, что
автор имел доступ к конкретным германским документам. Кроме того, издана им
книга была вскоре после окончания Первой мировой войны, когда были живы еще
большинство из участников описываемых событий. Все это позволяет относиться
к приведенным Байуотером фактам с определенным доверием.
Еще раз останавливаясь на слабом освещении в повествовании Г. Байуотера
событий, связанных с гибелью германских эсминцев, отметим, что, судя по все-
53
му, профессионального разведчика обстоятельства этого события интересовали
исключительно как последствия блестящей разведоперации, которая, собственно,
и была главной темой его повествования. По этой причине автор не слишком-то
старался документально описывать события, которые напрямую не являлись предметом его профессионального интереса.
ЧЕРНАЯ НОЧЬ ГЕРМАНСКОГО ФЛОТА
Но что же на самом деле произошло в устье Финского залива в ночь с 28 на
29 октября 1916 года? Наши историки обратились к этой не вполне понятной для
немцев операции после выхода в свет воспоминаний бывшего начальника Десятой
флотилии капитана 1-го ранга Франца Виттинга, в ту злополучную для германского флота ночь находившегося на эсминце S-56. Эту книгу в 1921 году выпустило
мюнхенское издательство Лемана. Называлась она «На море непобедимы». Ничего
странного в названии нет, так как гибель Десятой флотилии — только один из эпизодов действий кайзеровского флота на Балтике.
В книге «На море непобедимы» приводится лишь описание неудачного похода. Впервые перевод воспоминаний бывшего начальника Десятой флотилии на
русский язык был изложен в журнале ВМФ России «Морской сборник» № 8 — 9 за
1922 год. Однако ответ на вопрос, почему Виттинг повел свои новейшие эсминцы
через передовую позицию русского Балтийского флота, не отражен и в журнальной
статье. Самыми полными и документально подтвержденными являются в данном
вопросе материалы Морского исторического комитета (Морискома), который в
20-х годах занимался сбором материалов и изучением хода боевых действий на
Балтике в 1914 — 1917 годах.
Для начала поясним, что представляла из себя Десятая флотилия минных сил
кайзеровского флота. Десятая флотилия была сформирована уже после начала войны и включала в свой состав 11 эскадренных миноносцев. На 1916 год эта флотилия
считалась лучшей, так как в нее входили самые новейшие эсминцы, построенные
в 1915 году. Эсминцы Десятой флотилии имели водоизмещение 1000 тонн, ход в
34 узла, вооружение: три 4-дюймовых орудия и 6 торпедных аппаратов. По боевым
характеристикам они приближались к нашим знаменитым «Новикам». Либавские
эскадренные миноносцы являлись однотипными кораблями, хотя и обозначались
разными буквами-литерами — S, V и G. Но это было лишь данью немецкой морской
традиции называть минные корабли начальными буквами названий верфей, где они
строились: S — «Шихау», V — «Вулкан» в Щеттине, а G — «Германия» в Киле.
Главной задачей Десятой флотилии являлась охрана и оборона в море дредноутов германского флота. Поэтому Десятую флотилию берегли для генерального
сражения с английским флотом. В набеговую операцию в Финский залив флотилия
была определена исключительно для приобретения боевого опыта. Операция считалась не слишком опасной и обещала быть удачной по результатам.
В журнале «Морской сборник» в свое время были опубликованы материалы по
операции Десятой флотилии германских эскадренных миноносцев в устье Финс-
54
кого залива в ночь на 29 октября 1916 года по материалам Морского исторического
комитета и германским источникам. Чтобы избежать многочисленных вымыслов и
домыслов вокруг событий октябрьской ночи 1916 года, приведем эту небольшую
статью полностью:
«В темную, туманную ночь с 28-го на 29-е октября (10 — 11 ноября) 1916 года
наша радиоразведка обнаружила проникновение флотилии германских миноносцев в Финский залив, за минные заграждения Передовой Позиции, а посты службы
связи слышали целый ряд взрывов. Донесения русского морского командования
гласят, что, пользуясь туманом, 10 новейших неприятельских эскадренных миноносцев прошли через заграждения Передовой Позиции. Причем два миноносца
подорвались на наших минах и затонули; остальные миноносцы продолжали идти
в глубь пролива, и около 2 часов 30 минут ночи три из них обстреляли в течение 20
минут Балтийский Порт, освещая город и гавань прожекторами. Во время обстрела
повреждено было 24 здания, в том числе вышка Службы Связи и вокзал, убито 2
солдата, 8 мирных жителей и 11 лошадей, ранено 8 солдат и 2 мирных жителя.
Наших судов в это время в гавани не было. Окончив обстрел, миноносцы
ушли на NW. Возвращаясь через минное поле, неприятель потерял еще до 5 эскадренных миноносцев, что подтверждается радиоразведкой и числом слышанных
взрывов. За оставшимися неприятельскими миноносцами вышел в погоню начальник Минной Дивизии с 10 эскадренными миноносцами, но вследствие тумана он
принужден был вернуться в Рогокюль. В различных частях побережья оказались
выброшенными на берег шлюпки, буйки, пояса и другие предметы с погибших миноносцев.
В течение 29-го октября Сторожевая Дивизия и Дивизия Траления обследовали все фарватеры между Ревелем и Ганге, но ничего не обнаружили. Вот все, что
было известно об этой не вполне понятной операции германских миноносцев, и
только с появлением в печати воспоминаний начальника злополучной флотилии,
капитана Виттинга, мы получаем почти полную картину трагедии, разыгравшейся в
водах Финского залива в осеннюю ночь с 28-го на 29-е октября 1916 года.
27 октября (9 ноября) X флотилия эскадренных миноносцев вышла в операцию
в русские воды. Флотилия состояла из следующих 11 эскадренных миноносцев:
S-56 (начальник флотилии капитан-цурзее Виттинг), S-57, S-58, S-59, G-89, G-90,
V-72, V-75, V-76, V-77, V-78. Флотилия направилась в Финский залив, имея назначением найти и атаковать русские морские силы. Погода благоприятствовала
атаке: море было спокойное, луна закрывалась облаками. Миноносцы шли курсом
Ost, 21-узловым ходом, в строе кильватера, с расстоянием друг от друга около 1/2
кабельтовых. Было настолько темно, что с головного миноносца были видны только три задних мателота. В 8 часов 38 минут (среднеевропейское время) по линии
передано, что три концевых миноносца отстали; затем пришло известие, что один
из них подорвался на мине заграждения. Оказалось, что остались позади эскадренные миноносцы S-57, V-75 и G-89, что было вполне естественно, т. к., согласно
инструкции, при каждом подорвавшемся корабле должны были остаться для помо-
55
щи два соседние. Начальник флотилии решил продолжать выполнение операции с
оставшимися восемью миноносцами. Впоследствии выяснилось, что эскадренный
миноносец V-75 наскочил на мину, которая взорвалась под мостиком, причем кочегарки оказались затопленными. Эскадренный миноносец S-57 поспешил к нему на
помощь, но в это время произошел второй взрыв, разорвавший V-75 на три части и
повредивший на S-57 главный паропровод; вскоре S-57 также подорвался на мине.
Оба миноносца погибли, а эскадренный миноносец G-89 спас их команду и 30-узловым ходом направился к выходу из залива. Флотилия продолжала идти прежним
ходом и курсом и в 10 часов вечера с большим трудом нашла остров Оденсхольм,
по которому надлежало определиться перед последующей операцией. Получив
донесение G-89 о гибели двух миноносцев, начальник флотилии решил послать
ему на помощь еще два миноносца, но своевременно узнал о повороте его на W.
Большое разочарование постигло германские суда, когда они увидели, что русских
морских сил в море нет. Чтобы проявить себя хоть чем-нибудь, начальник флотилии решил обстрелять Балтийский Порт. Эскадренные миноносцы S-56, S-59,
G-90 вошли в бухту Рогервик, остальные пять эскадренных миноносцев остались
при входе. Обстреливающие миноносцы приблизились до трех кабельтовых к молу
гавани, но русских судов не обнаружили. В 1 час 30 минут ночи начался обстрел
складов и сараев. Всего было выпущено 162 фугасных снаряда. После окончания
обстрела вся флотилия направилась 26-узловым ходом на W, навстречу своему
легкому крейсеру, ждавшему миноносцы вне минных полей. Для избегания прохождения по месту гибели миноносцев S-57 и V-75 изменили немного курс. Вдруг
концевой миноносец озаряется вспышкой взрыва и открывает огонь из своих орудий. Предполагая, что появился неприятель, начальник флотилии поворачивает и
идет к хвосту колонны; раздается новый взрыв, и второй с головы миноносец G-90
подрывается на мине. Третий миноносец S-59 подходит к борту G-90 и снимает
его команду. С концевого миноносца передают сигнал «V-72 М.М.» (V-72 — минная
пробоина), объясняющий происшедшее в хвосте колонны. Оба миноносца погибают, и об их спасении не приходится и думать (некоторые из миноносцев пришлось
топить своими же минами, чтобы ускорить их затопление).
Теперь только шесть судов продолжают обратный путь. Но страшная ночь еще
не закончилась. Наступает полная темнота, погода ухудшается, и, кроме того, приходится считаться с возможностью встретить русские силы перед минными заграждениями. Ужасные сигналы «М.М.» опять и опять озаряют море. Вот погибает
S-58. Его команду спасает S-59, причем приходится снимать ее помощью шлюпок,
из-за присутствия всплывших мин; поэтому спасение длится около часа. Приняв
спасенную команду и дав ход, S-59 в свою очередь взрывается на мине и гибнет.
Флагманский миноносец подходит к гибнущему судну и спасает команду двух миноносцев, так что у него на борту оказывается около 400 человек. Осталось только
четыре эскадренных миноносца: S-56, V-76, V-77 и V-78. Но снова виден сигнал
«М.М.» — погибает V-76; V-77 спасает его команду. В это время на S-56 замечается повреждение котлов, следствием которого является убыль воды в котлах. При-
56
шлось потратить около 1 часу времени на исправление повреждения и на приемку
пресной воды с V-77 и V-78. На этом закончились испытания германских миноносцев. Оставшиеся суда постепенно вышли из минных заграждений и были встречены адмиралом Лангенмаром на легком крейсере «Кольберг».
В официальном донесении германскому морскому командованию начальник
флотилии подчеркивает спокойствие и мужество всего личного состава миноносцев, благодаря чему удалось спасти всю команду погибших судов, за исключением
16 человек, вероятно, убитых при взрывах. Из 11 миноносцев уцелело четыре: S-56,
V-77, V-78 и G-89. Погибло семь миноносцев: S-57, S-58, S-59, V-72, V-75, V-76 и
G-90. Воспоминания капитана Виттинга дают лишь описание самого похода, но не
приводят оперативного приказа, полученного Десятой флотилией, так что остается
не выясненным, какие же наши морские силы германское морское командование
предполагало встретить в море. Вся операция носила легкомысленный характер:
новейшие эскадренные миноносцы были посланы в район, заведомо изобиловавший минными заграждениями. Гибель семи эскадренных миноносцев должна была
убедить германское морское командование в действительности нашей минной
обороны и в трудности форсирования наших заграждений без больших потерь.
Немецкое командование, естественно, старалось скрыть от Берлина и общественного мнения истинные причины неудачной операции Десятой флотилии. Русским, в свою очередь, требовалось лишь точно определить потери неприятеля и
выяснить, почему ему удалось прорваться к Балтийскому порту.
Наша разведка располагала данными, что ночью 11 ноября в Либаву вернулся
эсминец G-89, а днем в порт пришли еще три корабля — S-56 (флагманский), V-77
и V-78, с которых в госпиталь отправили более 100 моряков. Предполагалось, что
их подобрали с тонущих эсминцев. В течение 11 ноября две дивизии Балтийского
флота — сторожевая и тральная — обследовали все фарватеры между Ревелем и
Ганге, но противника не обнаружили. Зато на побережье специально снаряженные
воинские команды и местные жители нашли выброшенные на мелководье шлюпки,
буйки, пояса и другие предметы с кораблей V-72, 75, 76, S-57, 58, 59 и G-90, что
подтверждало данные радиоперехватов об их гибели на минах.
Уже 15 ноября специальная комиссия, снаряженная командующим Балтийским флотом, доложила об ущербе, понесенном Балтийским портом. И вот что зафиксировано в ее документах. Сначала по портовым сооружениям (суда в бухте
отсутствовали), а потом и по городу было выпущено 162 фугасных и шрапнельных
снаряда. Повреждено 24 здания, в том числе вокзал и вышка поста наблюдения,
погибли 10 человек, из них 8 мирных жителей.
При опросе солдат, попавших под бомбежку, один из них сообщил, что в порту
на оконечности дамбы незадолго до обстрела «наблюдал огонь от фонаря». Вход
в бухту затемнялся, без ориентиров или лоцмана зайти в нее было невозможно.
Горевший фонарь приводил к мысли, что в городе действовала немецкая агентура.
Тем более накануне набега эсминцев артиллерия Балтийского порта «грузилась на
виду местных жителей» в эшелон, чтобы следовать в район Риги.
57
Эти факты, показывающие «управляемость» с «нашего берега» захождением
вражеских кораблей в гавань, заставили штаб флота подключить к расследованию
жандармерию. «Атаку Балтийского порта» посчитали главной целью операции Десятой флотилии. Почему эсминцы безрассудно полезли на минное поле, комиссия
разбираться не стала.
КАПКАН, ИЗ КОТОРОГО НЕВОЗМОЖНО ВЫРВАТЬСЯ
В 1939 году официальный печатный орган ВМФ СССР журнал «Морской сборник» (№ 10) вновь возвращается к теме гибели Десятой флотилии. Теперь уже при
анализе событий используются и «некоторые неопубликованные в печати немецкие официальные документы». В итоге «Морской сборник» делает вывод, что германцы, «имея общие сведения о создании русскими передовой позиции, точного
места заграждений не знали... Таким образом, чрезмерная самоуверенность, породившая недооценку существующего оборудования этого района, явилась основанием для посылки Десятой флотилии в набег через наиболее действительно
загражденный минами район».
И здесь в качестве очень любопытного для нас свидетельства приводятся и
выдержки из дневников капитана 2-го ранга И. И. Ренгартена. Его дневники, частично опубликованные в журнале «Красный архив» еще в 1927 — 1929 годах, до сих
пор часто используются как источники по истории Первой мировой войны и революции на Балтийском флоте. Но нас интересует в первую очередь то, что Ренгартен на тот момент занимал должность начальника разведотделения оперативной
части штаба БФ, то есть вполне возможно, что он был одним из тех, кто курировал
Анну Ревельскую. Ренгартен вообще был необычайно разносторонне талантливым
человеком. К примеру, в сентябре 1914 года именно он испытал первый на флоте
радиопеленгатор. После этого приемники — «засекатели» (изготовленные по его
же чертежам) тайно установили по всему русскому побережью и подчинили разведотделению. Сигнал «ММ», посылаемый в эфир гибнущими эсминцами Десятой
флотилии, точно запеленговали именно «слухачи» Ренгартена. Ему-то командующий флотом вице-адмирал А. И. Непенин и поручил возглавить комиссию по изучению всех обстоятельств прорыва немецких эсминцев к Балтийскому порту.
В своих дневниках, написанных до 1917 года, Иван Ренгартен многого недоговаривает по вполне понятным причинам. Надо было бы быть настоящим безумцем,
чтобы пытаться там искать какую-то информацию о наших нелегальных разведчиках. Только в революцию, когда анархия и безвластие захлестнут флот, он начнет
более или менее откровенно излагать происходящие события. А в ноябре 1916
года капитан 2-го ранга Ренгартен, вернувшись из Балтийского порта, занес в свой
дневник всего несколько строк. Но каких! Читаем: «Андриан (вице-адмирал Непенин. — В. Ш.)... распорядился за умные минные постановки представить князя к
награде. Миша не зря старался... и окончательно запутал их (немцев) своим планом». Ренгартен знал, о чем писал. В минном деле он так же прекрасно разбирался,
так как в начале войны служил флагманским минным офицером.
58
Итак, некий князь какими-то хитрыми манипуляциями запутал немцев и заставил их залезть на минные поля. Ренгартен однозначно утверждает, что походу
Десятой флотилии предшествовали некие хорошо продуманные предварительные
действия. Но какие именно, не указывает. Но если предварительные действия делались, то только для того, чтобы завести немцев в ловушку. Однако сразу возникает вопрос: откуда была такая уверенность в том, что немцы обязательно очертя
голову полезут в расставленную им ловушку? Последнее можно объяснить, только
приняв во внимание работу Анны Ревельской.
Однако разберемся со всем по порядку. О каком князе ведет речь Ренгартен?
В 1916 году в штабе Балтийского флота служил только один князь — капитан 1-го
ранга Михаил Черкасский в должности флаг-капитана (то есть помощника начальника штаба) по оперативной части. Боевая биография Чекасского, как и у многих
российских морских офицеров того времени, началась с русско-японской войны.
Михаил Борисович отличился при обороне Порт-Артура, за храбрость удостоен
двух орденов. Затем служил на Балтике, а в 1914 году окончил Морскую академию,
был назначен в штаб Балтийского флота, дружил с А. В. Колчаком. Очень любопытная информация об участии Черкасского в событиях 1916 года содержится в
«Морских записках» — журнале, выходившем в Нью-Йорке. В 1952 году там был
опубликован небольшой исторический очерк «Флаг-капитаны штаба Балтийского
флота», где целая страница посвящалась князю Черкасскому:
«...Эти заграждения (4000 мин) ставились в мае. Протяженность передовой
позиции хорошо видна на прилагаемой к статье схеме. Но обратим внимание на
следующие детали. Черкасский, готовя план операции, решил включить в «общую
диспозицию» и «заградительное поле» германского флота, действующее еще с августа 1914 года. Чтобы сбить противника с толку, на южной оконечности передовой позиции мины сбрасывались «демонстративно открыто». Вражеская агентура
на это клюнула, и только здесь немцы точно определили «границу опасности» для
своих кораблей, посчитав, что между «заградительным полем» 1914 года и новыми
своими заграждениями русские оставили проход». Так был подготовлен «черновик» будущей ловушки.
В августе — октябре нескольким кайзеровским субмаринам удалось прорваться через передовую позицию, это укрепило сомнение германского морского штаба
в существовании «каких-либо сильных препятствий» у Финского залива. Не случайно курсы Десятой флотилии почти совпадали с курсами подводных лодок. Из этого
следует, что подкинутые немцам через Анну Ревельскую карты со схемами минных
постановок и само окончательное расположение минных полей в Ирбенах было выполнено с учетом знаменитой немецкой пунктуальности. Немцы рассуждали приблизительно так: если в августе прошли подводные лодки, то в октябре пройдут и
эсминцы! Однако какие-то сомнения у них все же были: а вдруг русские забросали
старые проходы минами. Когда же они увидели на полученных картах, что проходы
по-прежнему свободны и все соответствует тому, о чем они мечтали, у них отпали
последние сомнения».
59
В сентябре 1916 года Николай II, стоявший на посту Верховного главнокомандующего, отстранил от должности командующего Балтийским флотом адмирала
В.А. Канина за низкую активность «при довольно благоприятной обстановке», когда
германский флот до и после генерального Ютландского сражения с англичанами
был прикован «событиями к Северному морю». Затишье на Балтике «не использовалось Каниным» для операции против коммуникаций противника. Император требовал от своего флота самых активных действий!
Осенью, когда Балтийский флот принял Непенин, ситуация радикально поменялась. Немцы, обратив свои взоры на Балтику, решили до зимы уничтожить основные силы российского флота в Финском заливе. Преодоление передовой позиции
тревоги не вызвало, а далее — чистая вода до самого Кронштадта.
В «Морских записках» приводятся выдержки из рапорта флаг-капитана командующему флотом: «Проход лодок через нашу позицию легко закрыть установлением еще одного противолодочного заграждения (его, кстати, выставили в середине
октября из 705 мин на глубину 55 — 90 метров. — В. Ш.)... Преодоление минными
крейсерами... невозможно. Дополнительной разведки у позиции неприятель не ведет, недооценивает эту опасность для судов».
Отметим, что этот рапорт датирован 4 октября. На следующий день Непенин
поставил резолюцию: «Действуйте. Это важнее наступательных плаваний». Непенин обозначил степень важности затеваемой операции, как первостепенную для
всего флота! Это и понятно! Огромная работа агента в Либаве, предварительные
проработки штаба флота, флотской разведки и минных заградителей обещали несомненный успех. Непенин верил в него и не обманулся в этом! Разгром Десятой
флотилии лишь подтвердил полную неосведомленность германского командования о русских заграждениях. Немцы были переиграны по всем позициям — от ювелирной работы Анны Ревельской до не менее ювелирной работы команд отряда
минных заградителей, вовремя заминировавших немцам пути отхода.
А как же сложилась дальнейшая судьба князя? В 1917 году Черкасского назначают начальником штаба БФ и производят в контр-адмиралы. Уволенный в отставку вскоре после Октябрьской революции, Михаил Борисович уезжает на родину,
чтобы «не видеть, как флот пожирается огнем раздора». Но Гражданская война настигла его и дома, в Полтавской губернии. В 1918 году Черкасский был убит. Это,
скорее всего, именно о нем сказал в своих знаменитых «Письмах из Полтавы» писатель Владимир Короленко: «В... кровавом пекле сгорела и жизнь молодого адмирала, которого растерзали только за то, что он больше не хотел воевать».
Подводя итог событиям октября 1916 года, следует констатировать небывалый разгром целой неприятельской флотилии. Факт для любой войны достаточно
редкий, а для такого сильного и опытного противника, как германский флот, вообще исключительный. Поэтому вполне разумно предположить, что помимо грамотного расположения минных полей, везения с нашей стороны и поразительной
неразумности с вражеской, здесь присутствовала еще одна весьма значительная
составляющая — высококлассная работа нашего агента в Либаве.
60
Отметим, что контрразведка у немцев работала весьма неплохо, и даже предварительный анализ обстоятельств «нелепой» гибели целой флотилии кораблей
доказывал, что переданные германскому командованию документы были поддельными. Затем надо было просто немедленно арестовать кельнершу и разобраться
в том, как же на самом деле попал к ней в руки тот злополучный портфель с картами.
Даже если бы Анна стоически молчала на допросах, немецким контрразведчикам
не стоило бы большого труда определить, что перед ними вовсе не запуганная глупая кельнерша, а опытнейшая российская разведчица. К этому времени германская контрразведка уже имела определенную информацию о женщине-разведчице,
которая специализировалась именно на вопросах германского флота. Вспомним
Г. Байуотера, который конкретно указывал, что немцы знали о разведывательной
деятельности нашей разведчицы под именем Катрин еще с довоенной поры и охотились за ней. Возможно, что у них имелась даже ее фотография. Но в Либаве они
ее проморгали. Определить же после всего происшедшего, что кельнерша Клара
Изельгоф и есть столь давно разыскиваемая немцами Катрин, было делом нескольких часов. И они это определили, но кельнерши в Либаве уже не было.
Дело в том, что еще на этапе подготовки операции непростую ситуацию для
Анны в случае уничтожения отряда кораблей противника прекрасно понимали и в
штабе Балтийского флота. Скорее всего, операция по спасению Анны была спланирована заранее. При этом ей никак нельзя было покидать Либаву ранее определенного момента, так как это могло насторожить немцев и сорвать всю операцию.
Но ей нельзя было покидать Либаву и позднее, так как Анну могли арестовать сразу же после возвращения в базу остатков флотилии. Анна должна была исчезнуть
именно в тот момент, когда флотилия Виттинга втянется в горло Финского залива и
обратного пути для него уже не будет. Ни раньше и не позже.
Тот факт, что немцы так и не схватили Анну, говорит о том, что именно так все и
было сделано. Отметим, что столь ювелирная операция по спасению ценного агента могла быть проведена только в том случае, если Анна имела постоянную и надежную связь с центром. Как именно и через кого осуществлялась эта связь, мы не
знаем и, наверное, уже никогда не узнаем. Но то, что она была — это несомненно.
Кроме этого, судя по всему, в Либаве действовал не агент одиночка, а целая группа
российских агентов, во главе которой и стояла Анна, которая и являлась местным
резидентом.
Война есть война, и часто выполнивших свою задачу и провалившихся агентов
даже не пытаются спасать. Но особо ценных и перспективных специалистов, резидентов всегда стараются вытащить из лап врагов любой ценой. Анна была как раз
таким особо ценным агентом, ради которого стоило рисковать.
В ряде публикаций, посвященных Анне Ревелькой, указывается, что на счету ее
еще один подвиг. Группа Анна якобы в Либаве взорвала два германских парохода.
С углем в них подкидывали взрывчатку. Вскоре после выхода из Либавы пароходы
взрывались. Приводятся даже их названия — «Сьерра» и «Латиния». Легенда красивая, но, судя по всему, не имеющая никакой реальной основы. И вот почему.
61
Во-первых, на диверсионную деятельность Анны Ревельской не указывает ни
один серьезный исторический источник.
Во-вторых, в перечне потерь германского флота на Балтике в 1915 — 1916
годы пароходов с такими названиями не значится.
В-третьих, какой вообще был смысл взрывать германские пароходы, выходящие из Либавы? Если в Либаву пароходы действительно привозили военные грузы
для наступающей вдоль берега германский армии, то что же они в таком случае вывозили обратно из Либавы? Только раненых… Заметим, что русские военно-морские разведчики были слишком порядочными людьми, чтобы заниматься убийством покалеченных людей, которые в большинстве своем уже никакой ценности не
представляли. Если уж и надо было что-то взрывать, то не несчастные пароходы,
а боевые корабли германского флота, которые в то время в большом количестве
базировались на Либаву. Но их почему-то никто не взрывал.
В-четвертых, сам способ подкидывания взрывчатки в угольные ямы слишком
рискован и не гарантирует никакого успеха. Это ведь не заранее установленные в
артиллерийских погребах специальные «адские машинки». Зато в случае обнаружения взрывчатки достаточно легко очертить круг подозреваемых.
И наконец, в-пятых. Ни одно из государств Антанты (Англия, Франция, Россия,
позднее Италия и США) ни разу не организовывали диверсий на кораблях и судах
противника, считая такую борьбу не рыцарской и откровенно подлой. Диверсиями
занимались исключительно немцы с австрийцами.
А потому история с взрывами германских пароходов Анной Ревельской — это,
скорее всего, лишь легенда, причем не очень правдоподобная. Анна была столь
ценным агентом, что никто и никогда не подумал бы рисковать ею ради двух пустопорожних пароходов.
Но что произошло дальше с Анной Ревельской? Давайте немного порассуждаем. Г. Байуотер упоминает, что после блестяще проведенной операции Анна скрылась на территории Германии. При этом он отмечает два весьма любопытных факта.
Во-первых, Анна оставила несостоявшемуся жениху свою фотографию, по которой
германские контрразведчики затем определили, кем же на самом деле была либавская кельнерша. Это, несомненно, непозволительная ошибка для агента такого
класса, как Анна Ревельская. Возможно, однако, что играя роль влюбленной, Анна
просто вынуждена была отдать своему вздыхателю фотографию, дабы не вызвать у
него ненужных подозрений. Второй, не менее любопытный факт — это прощальное
письма разведчицы несостоявшемуся жениху из Берлина. Дело, в общем-то, тоже
достаточно рискованное. Здесь виден характер Анны. Перед нами не некая кукла,
напрочь лишенная эмоций, а эмоциональная, не лишенная чувств женщина, способная и любить, и прощать, и карать. Даже в столь не простой и смертельно опасной
ситуации настоящая женщина все равно остается женщиной, которая последнее
слово в личных отношениях с мужчиной обязательно стремится оставить за собой…
Итак, мы можем констатировать, что Анну после завершения операции немцам
взять не удалось. Если бы это произошло, то об этом главному историку военно-морс-
62
кого шпионажа в годы Первой мировой войны Байуотеру было бы несомненно известно. Да и немцы бы после войны обязательно об этом рассказали, так как захват ценного агента — это несомненный успех (пусть и запоздалый) контрразведки. Но ничего
этого не произошло. Более того, издевательское письмо бедному унтер-офицеру говорит о том, что наша разведчица чувствовала себя весьма уверенно, если позволила
себе такую вольность, не принятую в среде разведчиков-профессионалов.
Дело в том, что помимо истории о том, что Анна скрылась от германской контрразведки на германской же территории, и не где-нибудь, а в самом Берлине, есть и
другая, не менее правдоподобная история. В литературе об Анне Ревельской есть
кое-какая информация об одной уникальной операции. В ту самую ночь, когда эсминцы Виттинга рвались к российским берегам через Ирбены, скрытно подошедшая к Либаве подводная лодка «Пантера» приняла на борт некую пассажирку. Это
якобы и была Анна Ревельская…
Как профессиональный военный моряк замечу, что вывоз агента на подводной
лодке с вражеской территории — это операция предельной сложности, требующая, помимо смелости, еще и ювелирной точности. Представьте, что подводная
лодка должна в заранее точно определенное время скрытно подойти к охраняемому неприятелем побережью в точно условленное место. Затем заранее определенными сигналами она должна связаться с находящимся уже к этому времени
на берегу агентом. Затем надо было быстро и тихо спустить шлюпку, взять агента
на борт и, совершив переход в занятых врагом водах, вернуться обратно. При этом
существовала огромная вероятность различных случайностей. Противолодочные
силы противника, береговые патрули и даже обычный шторм могли разом перечеркнуть все затраченные усилия. Поэтому операция по вывозу Анны с вражеской
территории на подводной лодке, если она действительно была, делает честь как
командиру «Пантеры» (если это была действительно «Пантера»), так и самой Анне,
которой надо было проявить огромное мужество и смелость, чтобы спланировать
и осуществить свою часть операции по собственной эвакуации.
Подводная лодка «Пантера» (типа «Барс») вошла в боевой состав флота в июле
1916 года. До момента выхода России из мировой войны она использовалась весьма интенсивно, сделав за 1916 — 1917 годы 10 боевых походов. Поэтому понятно,
почему именно «Пантера» и была послана в октябре 1916 года к Либаве для выполнения особо секретного задания. Тот факт, что для спасения Анны Ревельской была
задействована новейшая подводная лодка, лишний раз говорит о том, насколько
ценным сотрудником она считалась.
«Пантерой» в это время командовал старший лейтенант Георгий Палицын, опытный боевой офицер, участник обороны Порт-Артура. Любопытно, что к моменту
своего участия в спасении Анны Ревельской Палицын был награжден двумя орденами Святой Анны 4-й и 3-й степеней за подвиги в русско-японскую войну. Так что
спасал нашу Анну не просто боевой офицер, а Аннинский кавалер. Судьба Палицына
не была счастлива. Октябрьскую революцию капитан 2-го ранга Палицын не принял,
уволился с флота, но вскоре был арестован и расстрелян органами ВЧК.
63
Вахтенным начальником «Пантеры» был в ту пору лейтенант Александр Бахтин.
Впоследствии, став командиром «Пантеры», он в 1919 году уничтожит английский
эсминец «Виктори», за что одним из первых получит орден Красного Знамени, а
закончил службу в советском ВМФ профессором Военно-Морской академии. Никаких сведений о своем походе в октябре 1916 года к Либаве Бахтин не оставил,
что, впрочем, вполне объяснимо.
Мы не знаем сегодня в точности, вывозили ли Анну на подводной лодке или же
она просто скрылась на территории Германии по фальшивым документам. Однозначно известно одно — немцы ее так и не нашли.
ГЕРОИНЯ МООНЗУНДСКОЙ БИТВЫ
Чем занималась Анна Ревельская следующие несколько месяцев, неизвестно.
Можно предположить, что если ее все же вывезли на подводной лодке, то она готовилась к новым операциям. В том случае, если Анна скрывалась на территории
Германии, она, скорее всего, просто отсиживалась в каком-то укромном месте, пережидая период ее активных розысков.
Сегодня мы точно знаем, что спустя некоторое время Анна Ревельская оказывается в Швеции. Разумеется, что туда Анна могла попасть как из Петербурга, так
и из Германии.
Что же происходило в это время в Швеции, которая на всем протяжении Первой мировой войны оставалась нейтральным государством? Отметим, что интересы военно-морского флота России в период Первой мировой войны в шведском
королевстве представлял военно-морской агент капитан 1-го ранга Владимир
Арсеньевич Сташевский, весьма опытный и грамотный офицер. Центральным
вопросом аналитической работы для него в тот момент был вопрос о том, удастся ли Швеции сохранить нейтралитет в пожаре мировой войны. Вопрос этот был
не простой. Еще с 1908 — 1909 годов в разработках Генерального морского штаба Швеция считалась потенциальным противником России в Балтийском регионе,
но при этом российские военные аналитики рассматривали не столько самостоятельное выступление Швеции против России в случае военного конфликта на Балтике, сколько действия Швеции в союзе с Германией. Российские «дипломаты в
погонах» ожидали от Швеции в первые дни войны, как образно заметил в одном из
своих донесений В. А. Сташевский, «всяких сюрпризов». Сташевский был уверен в
том, что Швеция могла начать военные действия против России в любой момент, о
чем старался поставить в известность начальника Морского Генерального штаба
адмирала А. И. Русина. Кто знает, может быть, мнение Сташевского принималось
во внимание, когда было принято беспрецедентное решение — превентивная мера
командующего Балтийском флотом адмирала Н. О. Эссена в первые дни войны
отправить к острову Готланд эскадру Балтийского флота и упреждающим ударом
уничтожить шведский флот. Уже вышедшая в море эскадра была остановлена лишь
в самый последний момент.
64
Степень недоверия к позиции Стокгольма была очень высокой на протяжении
всей войны. Капитан 1-го ранга Сташевский сравнивал политику Швеции с «капризной женщиной, которая в любую минуту может изменить свое мнение в ту или
другую сторону». Он был уверен в том, что шведские стремления к реваншу сдерживались исключительно только двумя людьми — премьер-министром Я. Хаммаршельдом и министром иностранных дел К. Валленбергом. «Умри сегодня эти два
человека, и завтра Швеция выступит против нас, несмотря на все выкрики социалистов»,— утверждал он в одном из своих донесений.
Военный и военно-морской агенты довольно часто сообщали в Петроград,
что вступление Швеции в войну против России практически неизбежно. И каждый
раз в их запасе имелись веские аргументы в пользу такого вывода. Весной 1915
года таким аргументом стала непроверенная информация о сотрудничестве между шведским и немецким генштабами. В конце 1915 — начале 1916 года сильным
аргументом в пользу неизбежного русско-шведского конфликта стали сведения о
военной подготовке в Германии финских добровольцев, чтобы использовать их затем с целью организации восстания в Финляндии. Швеция в таком случае не могла
бы спать спокойно и пришла бы на помощь «истекающим кровью финнам».
Следствием очередной тревоги вокруг возможной эскалации конфликта на
севере Европы стало усиление российского военного присутствия в Финляндии.
Если сравнить донесения дипломатических и военных представителей России в
Скандинавии, то можно сделать вывод о том, что военные атташе были настроены
более воинственно, чем дипломаты. Дипломаты в силу своей профессии искали
возможности для мирного разрешения конфликта, а военные представители империи были приверженцами вооруженного способа разрешения конфликта.
В секретной телеграмме от 24 декабря 1914 года адмирал А. Русин просил
Сташевского «осторожно, не подвергая себя риску, навести справки о возможности и условиях подкупа для помещения статей желательного нам направления
шведских газет». Сташевский справился с этим поручением и сообщил спустя несколько недель о том, что ему удалось наладить отношения со вторым редактором
газеты «Dagens Nyheter» доктором Карлгреном. Эта либеральная газета имела репутацию независимого и неподкупного издания. Однако ее редактор Карлгрен был
готов за соответствующее вознаграждение принимать и печатать нужные статьи из
России. От прямой формы взятки он отказался, но, как заметил Сташевский, «лишь
облек ее в приличную форму — вознаграждение за переводы». В ходе дальнейших
переговоров он просил присылать готовые статьи на шведском языке, подписывая их псевдонимом «молодой друг», но прибавил, что все же придется платить за
напечатание, причем желательно помесячно. Военно-морской агент, в отличие от
дипломатических представителей империи, был убежденным сторонником проверенного способа ведения информационной войны с Германией — подкупа газет,
считая его «более надежным и устойчивым».
Поэтому совсем не случайно, что после завершения операции в Либаве Анна
Ревельская появляется именно в Швеции. В условиях, когда боевые действия меж-
65
ду Россией и шведским королевством могли начаться в любую минуту, опытнейший
агент, специализирующийся на военно-морских вопросах, в Швеции был просто
необходим. При этом если в Германии Анна была к этому времени уже полностью
«засвечена» и эффективно работать больше не могла, то в Швеции о ней никто ничего не знал, и она могла начинать свою деятельность, что называется, «с белого
листа». Так как войны между Россией и Швецией, к счастью, не произошло, то об
этом периоде разведывательной деятельности Анны мы почти ничего не знаем.
Однако зная направленность деятельности Анны, ее активность и преданность
своему делу, можно предположить, что с ее участием были спланированы операции, подобные либавской, что она успела обзавестись необходимыми знакомствами среди офицерского состава шведских ВМС. Вполне возможно, что именно
Анна имела самое непосредственное отношение к раскрытию факта сотрудничества генеральных штабов Германии и Швеции в планировании совместных боевых
действий против России.
Мы не знаем в точности отношения Анны к событиям февраля 1917 года. Думаю, что оно было негативным. Для патриотки России, сражающейся в одиночку на
самом передовом фронте войны, было горько видеть, как рушатся ее идеалы и предается дело всей ее жизни. Как бы то ни было, но Анна продолжает работать, хотя и
лишается связи с центром. Может быть, на этот раз сработали шведская и немецкая
контрразведки, а может, виной всему были революционная неразбериха и безвластие. Напомним, что к этому времени уже давно был убит один из первых начальников
Анны вице-адмирал Непенин, а сама разведка Балтийского флота подверглась основательной «чистке» от преобладавших там офицеров-монархистов.
Как бы то ни было, но 6 октября 1917 года Анна Ревельская внезапно пришла в
российское посольство в Стокгольме и сообщила капитану 1-го ранга Сташевскому о готовящейся операции немцев в районе Моонзундских островов. Эта информация была немедленно передана в Гельсингфорс, в штаб флота. Все переданные
Анной сведения полностью подтвердились и весьма помогли Балтийскому флоту
вполне успешно провести сражение за Моонзунд, выйдя из него с минимальными
потерями. До сих пор военно-морские историки считают исход битвы за Моонзунд
в 1917 году настоящим чудом по своим результатам. Весьма скромным силам Балтийского флота удалось достаточно долго сдерживать большие силы германского флота, включавшего и новейшие дредноуты. При этом самые большие потери
немцы понесли на минных заграждениях, которые внезапно обнаруживали там, где
их, казалось бы, не должно было быть. Зная об участии в подготовке этой операции Анны Ревельской и об ее умении представлять немцам ложную информацию,
вполне возможно, что германское командование второй раз «наступило на те же
грабли». Увы, этот подвиг легендарной разведчицы уже некому было оценить по
достоинству. Через несколько недель произошла новая — Октябрьская революция. К власти в стране пришли большевики, которые сразу же начали переговоры с
Германией о сепаратном мире. Думаю, что позорный («похабный») Брестский мир
стал ударом для Анны. Да и как иначе, когда вся ее деятельность, самопожертво-
66
вание во имя России в этой войне оказались напрасными! В Россию Анна так и не
возвращается, и ее следы теряются на много лет.
ПОСЛЕДНИЙ ПОДВИГ
Долгое время считалось, что следы Анны Ревельской навсегда затерялись в
вихре революций и Гражданской войны. Что могло случиться с легендарной разведчицей? Да что угодно! Ее могли вычислить немцы и уничтожить в отместку за понесенные потери. Она могла погибнуть по какой-то другой причине, умереть от тифа
или просто отойти от всех дел, сменить имя и фамилию, выйти замуж и жить спокойной жизнью обычной женщины. Наконец, ее могли вовремя просто вывести из игры
руководители военно-морской разведки, снабдить документами и деньгами, чтобы
Анна могла спокойно доживать свой век практически в любой стране мира.
Однако совсем недавно появилась публикация, которая заставляет нас взглянуть на судьбу Анны Ревельской по-иному. Предоставим слово историку Игорю
Дамаскину:
«Эту историю сам Михаил Воронцов, контр-адмирал и начальник Разведуправления Главного морского штаба во время войны, рассказал моему другу, который
в свою очередь поведал ее мне. В ее достоверности я не сомневаюсь... Во вторник
17 июня 1941 года в 10 утра в здание советского посольства в Берлине вошла незнакомая дама лет сорока — сорока пяти. Обратившись к дежурному на хорошем
русском с приятной долей прибалтийского акцента, она сказала, что ей необходимо переговорить с военно-морским атташе.
— Как вас представить?
— Скажите, Анна... Ну, поскольку я родом из Ревеля, то Анна Ревельская. Никаких документов у меня с собой нет.
Дежурный пожал плечами и по внутреннему телефону связался с Михаилом
Воронцовым, военно-морским атташе посольства СССР.
— Тут женщина пришла. Анна Ревельская. Просится к вам на прием.
В другое время таких визитеров старались избегать. Но сейчас, когда Воронцов чувствовал, что опасность войны витает в воздухе, отказываться от любой возможности получить информацию было нельзя.
Женщина вошла в кабинет.
— Здравствуйте. Пожалуйста, садитесь, Анна. Вы хотели сообщить нам что-то
интересное?
— Не интересное, а очень важное и очень печальное, — поправила Анна Воронцова. — В ночь на воскресенье, точнее, в 3 часа ночи 22 июня, германские войска вторгнутся в Советскую Россию.
— Откуда у вас такие данные?
— Господин атташе, вы можете мне верить, можете не верить. На это воля
ваша. Я дала слово не раскрывать источник моих сведений. Вы военный человек
и знаете, что если есть возможность подготовиться к удару врага, то надо это сделать. Я сказала все, что могла, и все, что знаю.
67
— Почему для вашего сообщения вы выбрали именно военно-морского атташе?
Женщина помолчала, потом как-то жалобно улыбнулась.
— Потому что с флотом, с Балтийским флотом, — вздохнула она, — связана
вся моя молодость, лучшие дни моей жизни... Теперь разрешите мне идти. Если
вдруг возникнет необходимость объяснить немцам, зачем я приходила, то я интересовалась возможностью получения визы в Ригу.
«Что это, — думал Воронцов, — очередная провокация?» Интуиция подсказывала ему, что это не так. Но откуда она может располагать такими сведениями? И почему она решила поделиться ими? А как сообщать в Москву об этой, по существу анонимной, информации? Засмеют. И без того нас обвиняют чуть ли не в паникерстве…
…Сталин был твердо уверен, что Гитлер не решится напасть на Советский
Союз в 1941 году, не закончив войну с Англией.
...И вот в руках у Воронцова запись его краткой беседы с Анной Ревельской.
Он все же решается в обезличенном виде — «другие источники» — включить сообщение Анны в шифртелеграмму на имя наркома Военно-морского флота Николая
Кузнецова...
Адмирал Н. Кузнецов, тогда нарком Военно-морского флота СССР, вспоминает:
«В те дни, когда сведения о приготовлении фашистской Германии к войне поступали из самых различных источников, я получил телеграмму военно-морского
атташе в Берлине М. Воронцова... По существующему тогда порядку подобные донесения автоматически направлялись в несколько адресов. Я приказал проверить,
получил ли телеграмму Сталин. Мне доложили: да, получил.
Признаться, в ту пору я, видимо, тоже брал под сомнение эту телеграмму, поэтому приказал вызвать Воронцова в Москву для личного доклада. Однако еще раз
обсудил с адмиралом И. Исаковым положение на флотах и решил принять дополнительные меры предосторожности».
Балтийский, Северный и Черноморский флоты 19 — 20 июня были приведены
в состояние готовности номер два.
Воронцов прибыл в Москву 21 июня.
Кузнецов пишет в мемуарах:
«В 20.00 пришел М. Воронцов, только что прибывший из Берлина. В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что делается в
Германии. Повторил: нападения надо ждать с часу на час.
— Так что же все это означает? — спросил я его в упор.
— Это война! — ответил он без колебаний…»
Что здесь правда, а что вымысел? Историку И. Дамаскину я верю. Он давно и
правдиво пишет о многих ключевых событиях в истории нашего Отечества, лично
знал многих легендарных личностей, в том числе и бывшего военно-морского атташе Воронцова. Что касается Воронцова, который по своим собственным (одному
ему известным) источникам получал независимую информацию о дате нападения
68
Гитлера на СССР, то он действительно остался в нашей истории. Ранее традиционно считалось, что информаторами Воронцова были, скорее всего, старые немецкие
офицеры ВМФ, не разделявшие нацистских взглядов и тайно симпатизировавшие
России. Но доказательств этому никаких нет. Как настоящий разведчик Воронцов
никаких мемуаров на сей счет не оставил. В архивах ГРУ, скорее всего, есть его отчеты об итогах работы военно-морским атташе в Германии, но, наверное, пройдет
еще немало лет, когда они будут рассекречены.
Правдоподобно выглядит тот факт, что Анна Ревельская обратилась не к комунибудь иному, а именно к военно-морскому атташе. Это значит, что она, во-первых,
помнила о своей деятельности в разведке Балтийского флота и доверяла именно
морякам. Это значит, что она по-прежнему беззаветно любила Россию, независимо от ее социально-политического строя. Можно предположить, что Анна к началу
40-х годов ХХ века сохранила контакты с германским флотом или была вхожа в какие-то государственные структуры Германии. Иначе, как она могла получить столь
секретнейшую информацию! Учитывая высочайший профессионализм Анны, сомневаться в том, что она могла всего этого добиться, не приходится.
Менее правдоподобно, на первый взгляд, выглядит сам факт прихода Анны в
посольство к капитану 1-го ранга Воронцову. Это был не слишком профессиональный ход, что не очень похоже на стиль работы такого высококлассного разведчика,
как Анна. Однако вспомним, что один раз в Стокгольме Анна уже действовала именно таким образом. Она так же пришла в посольство, точно так же представилась
капитану 1-го ранга Сташевскому Анной Ревельской и передала информацию исключительной важности. Разумеется, нейтральный Стокгольм 1917 года и Берлин
1941 года — это абсолютно разные вещи, и то, что сошло Анне с рук двадцать четыре года назад, могло не сработать второй раз. Понимала ли она это? Разумеется,
понимала! Но все же решилась! Отчаянный поступок Анны вполне объясним, принимая во внимание исключительную важность информации, которой она обладала, и необходимость ее скорейшей передачи. Не имея никаких каналов связи, Анна
просто не могла передать добытую информацию каким-нибудь иным способом.
Для этого у нее не было ни возможности, ни времени. Разумеется, она прекрасно
знала, что ей, женщине с улицы, не поверит никто, кроме… Кроме представителя
военно-морской разведки СССР — правопреемницы старой военно-морской разведки Российской империи. Анна просчитала, что сотрудник разведывательного
аппарата Наркомата ВМФ обязательно должен был если не знать, то хотя бы слышать о ее операции в Либаве в 1916 году, которая уже тогда стала классической.
Это был ее единственный шанс, она им воспользовалась, и она вновь добилась
ошеломляющего успеха!
Вообще, судя по всему, действовать на «грани фола», рискуя во имя передачи
ценной информации собственной головой, — это и был стиль работы нашей отважной разведчицы.
То, что произошло в дальнейшем в высших кругах руководства СССР в отношении поступающей информации о нападении немецко-фашистской Германии
69
22 июня, уже не имеет к профессионализму Анны никакого отношения. В Кремле
принимались уже политические решения. А высочайший уровень работы Анны доказывает в данном случае то, что и капитан 1-го ранга Воронцов, и нарком ВМФ
Кузнецов ей поверили!
Поистине фантастично, что Анна Ревельская так и не вышла из профессии, а в
течение более двадцати лет продолжала выполнять свой долг вдали от Родины, не
имея ни связи, ни обеспечения, ни прикрытия и действуя в одиночку исключительно
на свой страх и риск. У разведчиков есть термин «консервация агента». Возможно,
что в истории разведки есть много случаев многолетних успешных «консерваций»,
но думаю, что случай с Анной Ревельской все же исключительный.
Какова была дальнейшая судьба Анны? Если информация Г. Байуотера верна и
Анна действительно родилась в 1887 году, то в 1941 году ей было уже 54 года — возраст весьма зрелый. Нам не известно, удалось ли ей и в этот раз обмануть немецких
сыщиков и уйти целой и невредимой. Это было весьма не просто, так как визит Анны
в советское посольство не мог остаться незамеченным. Все посольства, а особенно
уж посольство СССР, в преддверии готовящейся войны находились не просто под
наблюдением, а под наблюдением самым усиленным! Вполне возможно, что, придя
к Воронцову, Анна сознательно обменяла свою жизнь на возможность предупредить Родину о грозящей ей смертельной опасности. В этом случае конец ее жизни
был ужасен…
Если Анне каким-то образом удалось обмануть слежку и уйти, если немцы поверили в ее легенду о «визе в Ригу», то она вполне могла дожить до 1945 года, ведь
ей тогда исполнилось бы всего 58 лет. Честно говоря, мне очень хочется, чтобы все
было именно так! Как бы в этом случае Анна гордилась Великой победой своего
Отечества в самой кровопролитной из войн!
Мы, наверное, уже никогда не узнаем, выходила ли Анна после окончания войны на представителей нашей разведки или предпочла больше не испытывать свою
и так не простую судьбу.
В любом случае мы знаем, что эта удивительная женщина всей своей жизнью
доказала свою поразительную преданность Отечеству, сделав все возможное и
даже невозможное во имя победы России в двух мировых войнах.
ЕЕ ЗВАЛИ АННОЙ…
Если суммировать всю имеющуюся на настоящий момент информацию о деятельности Анны Ревельской, то она предстает разведчицей мирового уровня,
перед которой меркнет имя не только пресловутой Мате Хари, но и таких асов
всемирного шпионажа, как представители «Красной капеллы» и Зорге. Каковы же
заслуги Анны Ревельской перед Россией?
Во-первых, это дезинформация германского морского командования о минной обстановке в Рижском заливе в 1916 году с передачей подложных карт минных заграждений Балтийского флота, что в конечном счете привело к гибели целой
флотилии германских эсминцев 29 октября 1916 года.
70
Во-вторых, передача в центр секретной информации о готовящейся в октябре
операции германского флота по захвату Моонзундского архипелага, что способствовало успешному проведению операции и недопущению немцев к Петрограду.
В-третьих, информирование военно-морского атташе СССР в Берлине о точном времени нападения фашистской Германии на СССР. Информация передана 17
июня 1941 года и могла в корне изменить весь ход Второй мировой войны.
Помимо этого, вне всяких сомнений, за Анной числились и другие заслуги перед Отечеством. Не зря же еще в самом начале Первой мировой войны немецкая
контрразведка считал Анну весьма опасным агентом и охотилась за ней. Это значит, что уже в начале Первой мировой Анна своей работой нанесла германскому
флоту немалый урон, добывая и передавая в центр секретную информацию.
Согласитесь, но даже одного из вышеперечисленных подвигов разведчицы
вполне хватило бы на то, чтобы ее имя было известно потомкам, а сама Анна Ревельская стала нашей национальной героиней. Увы, как это у нас часто бывает, ничего подобного так и не произошло. О разведчице и сегодня знают весьма немногие, да и то лишь благодаря роману «Моонзунд» Валентина Пикуля и одноименному
кинофильму.
В последнее время в печати появилось сразу несколько душещипательных историй о любви Анны к некому российскому морскому офицеру, причем фамилии
этого офицера у разных авторов разняться. Увы, при всем захватывающем сюжете
этих любовных драм они, к сожалению, являются лишь не слишком талантливыми
перепевами истории любви Анны из романа Валентина Пикуля. На самом деле личная жизнь Анны сокрыта от нас непроницаемым покровом тайны…
Увы, после Первой мировой войны нашлось немало желающих присвоить славу Анны. К примеру, многие ходы в европейских газетах и журналах время от времени перепечатывается душещипательная история некой голландки Флоры Ванполанд, имевшей амплуа «роковой женщины». Дама якобы активно действовала в
1916 году в Бельгии и собирала информацию о передвижении немецких войск.
В самый разгар войны Флора разъезжала по Германии, посетив Берлин,
Гамбург, Мюнхен и другие немецкие города. Заведя любовные связи с морскими
офицерами, в частности, с командиром броненосного крейсера «Кронпринцесса
Сесилия», Флора похитила (?!) немецкий секретный код, причем ее незадачливый
любовник побоялся сообщить начальству о краже. Похищенный шифр сослужил
англичанам огромную службу во время Ютландского морского сражения. За этот
шифр Интеллидженс-сервис якобы заплатила Флоре 800 фунтов стерлингов. Флора активно действовала и после войны.
К сожалению, невозможно определить, что в рассказах об ее деятельности относится к области фантазии. Очень подозрительна, в частности, история с
шифром, похищение которого приписывалось многим разведчикам. Доподлинно
известно, что никакие агенты германские шифры не захватывали. Это сделали в
1914 году наши моряки, уничтожившие на рифах острова Оденсхольм кайзеровский броненосный крейсер «Магдебург», на котором и нашли все шифры.
71
Кроме того, вызывает подозрение и история с «Кронпринцессой Сесилией»,
так как в германском флоте не было такого корабля. Совершенно непонятно, как
могла Флора выкрасть шифр, ведь это тяжеленная книга со свинцовой обложкой.
Ладно, любовь с командиром крейсера, но кто пустит ее на шифропост и что в это
время делал шифровальщик? Невероятно и то, что командир не доложил о пропаже шифра! Как же он в море-то ходил! Сочинителям этой истории надо было бы
хотя знать, что шифрокниги все время проверяются соответствующими инстанциями, и докладывай не докладывай нерадивый командир о пропаже, это все равно бы весьма быстро выявилось. После этого последовала бы полная смена всех
шифров на флоте, и весь «подвиг» Флоры пошел бы насмарку. Скорее всего, перед нами история с Анной Ревельской, переписанная под некую мифическую англичанку Флору, причем переписанная совершенно бездарно, не только с полным
непониманием всего сделанного Анной, но и с непониманием самой сути работы
нашей разведчицы. Впрочем, если в честь Анны сочиняют апокрифы, пусть даже и
совершенно бездарные, значит, она действительно чего-то добилась!
Более двенадцати лет жизни связывает меня с Лиепаей. Вначале я учился там
в школе, затем работал на заводе и, наконец, служил офицером на кораблях, базировавшихся в знаменитой Зимней гавани, где некогда стояли корабли Российского императорского флота. Лиепая — моя вечная любовь, милый добрый город
среди песчаных дюн. Уже офицером, проходя по старым либавским улицам, я не
раз представлял, что, может быть, где-то именно здесь и жила таинственная Анна
Ревельская, а там, в соседнем доме, быть может, находилась ее кофейня… Она
видела это низкое небо, эспланаду в городском приморском парке, где вечерами
прохаживались дамы, и это море с белыми шапками волн… Старые улочки Либавы в зелени старых лип, со стертыми временем булыжными мостовыми до сих пор
хранят память об этой удивительной женщине.
У нашей героини было много имен: Катрин Изельман, Клара Изельгоф, Анна
Ревельская… Мы не знаем, как ее звали на самом деле, мы очень-очень много не
знаем о ней, но мы знаем об этой удивительной женщине главное — она была самой великой разведчицей российского флота за всю его историю.
72