consolidarea statului de drept în republica moldova în contextul

INSTITUTUL DE CERCETĂRI JURIDICE ȘI POLITICE
AL ACADEMIEI DE ȘTIINȚE A MOLDOVEI
ASOCIAŢIA DE DREPT INTERNAŢIONAL DIN REPUBLICA MOLDOVA
INSTITUTUL DE RELAŢII INTERNAŢIONALE DIN MOLDOVA
UNIVERSITATEA DE STUDII EUROPENE DIN MOLDOVA
UNIVERSITATEA PRIETENIEI POPOARELOR DIN RUSIA
UNIVERSITATEA DE DREPT DIN KIEV
A ACADEMIEI NAŢIONALE DE ŞTIINŢE A UCRAINEI
UNIVERSITATEA DE STAT „IVANE JAVAKHISHVILI” DIN TBILISI
CONSOLIDAREA STATULUI DE DREPT
ÎN REPUBLICA MOLDOVA ÎN CONTEXTUL
EVOLUȚIEI SISTEMULUI INTERNAȚIONAL
ȘI PROCESELOR INTEGRAȚIONISTE
Materialele
Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale
a tinerilor cercetători
Vol. I
Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale
Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Chişinău
2014
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
CZU 341+327 (082)
C 66
Recomandată pentru publicare de Consiliul ştiinţific al Institutului de Cercetări Juridice și
Politice al Academiei de Ştiinţe a Moldovei, Senatul Institutului de Relaţii Internaţionale din Moldova
şi Senatul Universității de Studii Europene din Moldova.
Redactor-şef:
Alexandru Burian, doctor habilitat în drept, profesor universitar
Colegiul de redacţie:
Aslan Abaşidze, doctor habilitat în drept, profesor universitar (Federaţia Rusă)
Levan Metreveli, doctor în științe politice (Georgia)
Iurie Boşiţchi, doctor în drept, profesor universitar (Ucraina)
Iurie Sedleţchi, doctor în drept, profesor universitar (Republica Moldova)
Valentin Beniuc, doctor habilitat în ştiinţe politice, profesor universitar (Republica Moldova)
Valeriu Cușnir, doctor habilitat în drept, profesor universitar (Republica Moldova)
Oleana Chindîbaliuc, doctor în științe politice (Republica Moldova)
Redactor-consultant
Oleana Сhindîbaliuc
Procesare computerizată Alexandru Burian
Descrierea CIP a Camerei Naţionale a Cărţii
“Consolidarea statului de drept în Republicii Moldova în contextul evoluției sistemului
internațional și proceselor integraționiste”, conferinţă ştiinţifică internaţională anuală ( 8 ; 2014 ;
Chişinău). Consolidarea statului de drept în Republicii Moldova în contextul evoluției
sistemului internațional și proceselor integraționiste : Materialele conferinţei ştiinţifice
internaţionale anuale a tinerilor cercetători, Ed. A 8-a, 3 iun. 2014, Chişinău : [în vol.] / col. de
red. : Aslan Abaşidze [et.al.] ; red-şef: Alexandru Burian. - Chişinău.: CEP USM, 2014. – ISBN
978-9975-9742-6-4.
Vol. I : Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale. – 2014. – 294 p. Antetit: Inst. de
Cercetări Juridice şi politice al Acad. de Ştiinţe a Moldovei; Asoc. de Drept. Intern. din Rep.
Moldova; Inst. de Relaţii Intern. din Moldova [et.al. ]. – 200 ex. ISBN 978-9975-9742-7-1.
341+327 (082).
ISBN 978-9975-9742-6-4
ISBN 978-9975-9742-7-1
Responsabilitatea
pentru conţinutul materialelor revine în exclusivitate autorilor.
© Institutul de Cercetări Juridice și Politice al A.Ş.M., 2014.
© Institutul de Relaţii Internaţionale din Moldova, 2014.
© Universitatea de Studii Europene din Moldova, 2014.
© Asociaţia de Drept Internaţional din Republica Moldova, 2014.
ISBN 978-9975-9742-6-4
ISBN 978-9975-9742-7-1
2
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
THE INSTITUTE OF LEGAL AND POLITICAL RESEARCH
OF THE ACADEMY OF SCIENCES OF MOLDOVA
THE ASSOCIATION OF INTERNATIONAL LAW
OF THE REPUBLIC OF MOLDOVA
THE STATE INSTITUTE
OF INTERNATIONAL RELATIONS OF MOLDOVA
THE UNIVERSITY OF EUROPEAN STUDIES OF MOLDOVA
PEOPLEʼS FRIENDSHIP UNIVERSITY OF RUSSIA
KYIV UNIVERSITY OF LAW
OF THE NATIONAL ACADEMY OF SCIENCES OF UKRAINE
IVANE JAVAKHISHVILI TBILISI STATE UNIVERSITY
STRENGTHENING THE RULE OF LAW IN THE
REPUBLIC OF MOLDOVA IN THE CONTEXT
OF THE EVOLUTION OF THE INTERNATIONAL
SYSTEM AND INTEGRATION PROCESSES
The Collection Materials
of the Annual International Scientific Conference
of Young Scientists
Vol. I
The Department of International law and International relations
The 8th Edition, 3 Juny 2014, Kishinev
Kishinev
2014
3
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
ИНСТИТУТ ЮРИДИЧЕСКИХ И ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ
АКАДЕМИИ НАУК МОЛДОВЫ
МОЛДАВСКАЯ АССОЦИАЦИЯ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА
МОЛДАВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИНСТИТУТ
МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
ЕВРОПЕЙСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ МОЛДОВЫ
РОССИЙСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ДРУЖБЫ НАРОДОВ
КИЕВСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ПРАВА
НАЦИОНАЛЬНОЙ АКАДЕМИИ НАУК УКРАИНЫ
ТБИЛИССКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИМЕНИ «ИВАНЭ ДЖАВАХИШВИЛИ»
УКРЕПЛЕНИЕ ВЕРХОВЕНСТВА ПРАВА
В РЕСПУБЛИКЕ МОЛДОВА В КОНТЕКСТЕ
ЭВОЛЮЦИИ МЕЖДУНАРОДНОЙ СИСТЕМЫ
И ИНТЕГРАЦИОННЫХ ПРОЦЕССОВ
Материалы
международной ежегодной конференции молодых ученых
Том I
Отдел международного права и международных отношений
8-е издание, 3 июня 2014 г., Кишинев
Кишинев
2014
4
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
CUPRINS
 BURIAN Alexandru. Către cititori................................................................................................11
 ALAVERDOV Emilia. Provocările secolului al XXI-lea în islam: fire slabă sau teroristcamicadze?.....................................................................................................................................................12
 ALISIEVICI Ecaterina. Jurisprudenţa Curţii Europene a Drepturilor Omului în cazuri de
discriminare bazate pe religie …………………………………………………....................................17
 BALAN Petru. Rolul judecătorului internațional în procesul probatoriu………...............…....25
 BEREGOI Natalia. Relația dintre mass-media și procesul de globalizare………....................32
 BURIAN Cristina. „Deşeurile cosmice” şi răspunderea internaţională a statelor pentru daune
cauzate de obiecte lansate în spaţiul cosmic................................................................................................39
 CARA-RUSNAC Aliona. Răspunderea părților în contractul electronic prin prisma normelor
internaționale..................................................................................................................................................44
 CAZACU Doina. Trecerea inofensivă prin marea teritorială. Exemplu de servitute
internațională…………………...................................................................................................................50
 CERVONIKOVA Valeria, MOISEEV Alexei. Garanţii la nivel internaţional privind protejarea
dreptul copiilor la libertatea de exprimare...................................................................................................57
 CHIMERCIUC Nicolae. Prioritățile politicii economice a ONU în condițiile de transformare a
problemelor globale………………………………………………………….......................................61
 CHINDÎBALIUC Oleana. Spaţiul energetic european: între geopolitica instabilă şi „politica
conductelor”...................................................................................................................................................67
 CHIRTOACĂ Natalia, MĂTĂȘEL Alina. Spectrul instituțional de reducere a riscurilor,
avertizare timpurie și acțiune preventivă în viziunea OSCE………………………...............................71
 CUCERESCU Victoria. Formele răspunderii internaționale pentru daune aduse mediului în
conflictele armate……………………………….......................................................................................81
 DIOMANDE dro Hiasinte, SOLNȚEV Alexandr. Noul Parteneriat pentru Dezvoltarea Africii
(NEPAD) şi protecţia mediului înconjurător...............................................................................................89
 FLOREA Dumitrița. Aplicarea în timp și spațiu a normelor juridice internaționale…....……96
 GUGUNSKII Denis. Elaborarea standardelor internaţionale pentru conservarea diversităţii
biologice.......................................................................................................................................................108
 HARUȚA Ana. Cooperarea politico-militară a Rusiei şi Siriei la etapa actuală.......................115
 ILIAȘEVICI Marianna, HAHINA Anastasia. Cadrul juridic internaţional de protecție a
migranţilor ecologici (AEPD) în contextul problemei „statele pe cale de dispariţie”............................121
 JAVAKHIȘVILI Magda. Socializarea violenţei în familie. Un studiu de corelaţie a violenţei
domestice în Georgia...................................................................................................................................128
 JAVGUREAN Cristina. Dimensiunea umană a OSCE în secolul al XXI-lea...........................133
 KEBURIA Cristina. Analiză de caz „Ahmadou Sadio Diallo (Republica Guineea v. Republica
Democrată Congo)......................................................................................................................................137
5
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
 KONEVA Alexandra. Procesul interguvernamental ce vizează consolidarea sistemului
instituţiilor convenţionale privind protejarea drepturilor omului.............................................................145
 KOPÎLOV Stanislav. Măsură de precauţie sau abordare cu precauţie: principiu sau cutumă
internaţională?..............................................................................................................................................152
 KORUȚ Uliana. Statutul curent al mecanismului internaţional pentru realizarea dreptului la un
proces echitabil.................................................................................................................................156
 KRUGLOV Dmitrii. Contribuţia programului „UN-Spider” în prevenirea şi atenuarea
consecinţelor dezastrelor ............................................................................................................................159
 KUZIMENKO Anatolii. Caracteristici teoretico-metodologice privind determinarea statutului
de război rece ..............................................................................................................................................163
 LARION Alina-Paula. Procedura de elaborare a normelor în cadrul Organizației Internaționale
a Muncii………………………………………………………………...............................................170
 MĂTĂȘEL Adrian. Conceptualizarea (ne)intervenției în contextul principiului neamestecului
în treburile interne ale altor state………………………………………..............…………................175
 MENSA Koku Marius. Dreptul internaţional al mediului în Africa: starea actuală şi
perspectivele de dezvoltare ..............................................................................................-.........................184
 MIȘLANOVA Valeria. Analiza comparativă a instituţiei complicităţii conform prevederilor
legislaţiei statelor sistemului de drept continental.....................................................................................190
 MOHAMMAD Sarvar. Regimurile internaţionale a administrării ecologice internaţionale prin
prisma ONG-urilor......................................................................................................................................196
 MUKBANIANI Lika. Particularităţile procesului de democratizare în Georgia......................200
 MUȘAK Natalia. Cooperarea statelor membre ale Uniunii Europene în cadrul sistemului
informaţional de eliberare a vizelor...........................................................................................................204
 NICA Alexandra. Aspectele istorico-evolutive ale regulii imunității jurisdicționale a
statelor…………………………………………………………………..............................................207
 NIKITINA Elena, ALISIEVICI Ecaterina. Unele considerente referitor la problematica
privind interzicerea discriminării bazate pe orientarea sexuală în dreptul internaţional.........................217
 PADADÎMENKO Natalia. Geneza reglementării juridice a relaţiilor de muncă în Uniunea
Europeană....................................................................................................................................................225
 POLIVANOVA Elena. Aspectele problematice privind aderarea Uniunii Europene la
Convenţia Europeană pentru protecţia drepturilor omului şi libertăţilor fundamentale din 1950.........232
 PROȚENKO Irina. Analiza juridică a principiului subsidiarităţii adopţiei internaţionale...... 240
 SÎRCU Artur. Conceptul de „tribunal penal hibrid”...................................................................244
 SPÎNU Veronica. Abordări conceptuale cu privire la securitatea refugiatului în dreptul
internațional………………………………….........................................................................................254
 ȘALAGON Vitalii. Aspecte juridice internaţionale privind repatrierea marinarilor.................263
 TEREHOVA Tatiana. Principalele etape de dezvoltare a reglementării juridice a mass-media
în UE............................................................................................................................................................270
 ȚARĂLUNGĂ Victoria, FRANGULEA Sandu. Protecția drepturilor omului în contextul
traficului ilegal de migranți……………………………………...........................................…………278
 VOROBIOV Dmitrii. Unele aspecte privind implementarea standardelor juridice internaţionale
referitor la drepturile popoarelor băştinaşe în Republica Kongo.............................................................290
6
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
CONTENTS
 BURIAN Alexander. To the readers…………………………………………………………11
 ALAVERDOV Emilia. The Challenges of the 21st Century in Islam: a Weak Creature or
Suicide Bomber?.............................................................................................................................................12
 ALISIEVICI Ecaterina. Case-law of the European Court for Human Rights on discrimination
based on religion………………………………………………………………………….…………..17
 BALAN Petru. The role of international judges in the process of proving...................................25
 BEREGOI Natalia. The relation between Mass Media and the process of
globalization....................................................................................................................................................32
 BURIAN Cristina. „Space debris” and the international responsibility of States for damage
caused by space objects………………………………………………………………………………39
 CARA-RUSNAC Aliona. Parties’ liability in electronic contract in the light of international
norms................................................................................................................................................................44
 CAZACU Doina. An innocent passage through the territorial sea. An example of international
servitude...........................................................................................................................................................50
 CERVONIKOVA Valeria, MOISEEV Alexei. International guarantees to protect children's
right to freedom of expression………………………………………………………………………57
 CHIMERCIUC Nicolae. Priorities of economic policy of UN in the condition of transformation
of global issues................................................................................................................................................61
 KINDIBALYK Olyana. European energy space: between geopolitical instability and pipeline
politics………………………………………………………………………………….…………….67
 CHIRTOACA Natalia, MATASEL Alina. Institutional range of risk reduction, early warning
and the preventive action in the vision of the OSCE....................................................................................71
 CUCERESCU Victoria. Types of international responsibility for environmental damage in
armed conflict..................................................................................................................................................81
 DIOMANDE dro Hiasinte, SOLNTSEV Alexandr. New Partnership for Africa's Development
(NEPAD) and the protection of the environment.........................................................................................89
 FLOREA Dumitrita. Application of international legal norms in time and space.......................96
 GUGUNSKII Denis. Development of international legal norms for biodiversity……………108
 HARUTA Ana. About the political-military cooperation between Russia and Syria in modern
conditions………………………………………………………………..………………………….115
 ILIASHEVICI Marianna, HAHINA Anastasia. International legal framework for the
protection of environmental migrants (EDPs) in the light of the problem of „disappearing”
states...............................................................................................................................................................121

JAVAKHISHVILI Magda. Socialization of violence in family. Correlational study of domestic
violence in Georgia……………………………………………………………………………….....128
 ZHAVGURYAN Kristina. The human dimension of the OSCE in the XXI century................133
 KEBURIA Kristina. Legal analysis of the case „Ahmadou Sadio Diallo” (Republic of Guinea v.
Democratic Republic of the Congo)…………………………………………………………………137
 KONEVA Alexandra. Intergovernmental process aimed at strengthening of the system of treaty
bodies on human rights.................................................................................................................................145
7
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
 KOPYLOV Stanislav. Precaution or precautionary approach: is it principle or an international
custom?..........................................................................................................................................................152
 KORUTS Ulyana. Current state of the international mechanism of realization of the right for a
fair trail……………………………………………………………………………………………156
 KRUGLOV Dmitrii. Contribution of the „UN-Spider” Programme in disaster prevention and
management...................................................................................................................................................159
 KUZIMENKO Anatolii. Theoretico-methodological features of definition of status of
cold.................................................................................................................................................................163
 LARION Alina-Paula. The procedure for developing of norms within the framework of the
International Labour Organization...............................................................................................................170
 MATASEL Adrian. Conceptualization of the (non) intervention in the context of the principle
of non-interference in the internal affairs of other states………………………………...……………175
 MENSAH Cocou Marius. International environmental law of Africa: current status and
prospects of development.............................................................................................................................184
 MISHLANOVA Valeria. Comparative legal analysis of the institute of partnership on the issue
of legislation of the countries of continental systems of law……………………………………….190
 SARVAR Mohammad Anvar. The view of NGO`S on international regimes of international
environmental governance …......................................................................................................................196
 MUKBANIANI Lika. The peculiarities of democratization in Georgia….................................200
 MUSHAK Natalia. The cooperation of the EU member states within the frameworks of visa
information system…………………………………………………………………….……………204
 NICA Alexandra. Historical and evolutional aspects of the jurisdictional immunity of the state’s
rule..................................................................................................................................................................207
 NIKITINA Elena, ALISIEVICH Ekaterina. To question on prohibiting discrimination based
on sexual orientation in international law……………………………………………………………217
 PADADIMENKO Natalia. Genesis of the legal regulation of the employment relations in the
European Union……………………………………………………………………….…………….225
 POLIVANOVA Olena. Challenging aspects of the accession of the European Union to the
European Convention for the protection of human rights and fundamental freedoms of 1950…………232
 PROTENKO Irina. Legal analysis of subsidiarity principle of international
adoption.........................................................................................................................................................240
 SIRCU Artur. Concept of „Hybrid Criminal Tribunal”...............................................................244
 SPINU Veronica. Conceptual approaches to the security of refugees in international
law..................................................................................................................................................................254
 SALAGON Vitalii. International legal aspects of repatriation of seafarers.................................263
 TEREHOVA Tatiana. Basic stages of development of legal regulation of mass media in the
EU..................................................................................................................................................................270
 TARALUNGA Victoria, FRANGULEA Sandu. Protection of human rights in the context of
smuggling migrants………………………………………………………………………...………..278
 VOROBIOV Dmitrii. Some aspects of the implementation of international legal standards on
rights of indigenous peoples in the Republic of Congo…………………………………………….290
8
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
СОДЕРЖАНИЕ
 БУРИАН Александр. К читателям………………………………………………..………11
 АЛАВЕРДОВА Эмилия. Вызовы XXI века в исламе: слабое существо или террористка
смертница?....................................................................................................................................................12
 АЛИСИЕВИЧ Екатерина. Практика Европейского Суда по правам человека по делам
о дискриминации на основе религии……………………………...................……………………..17
 БАЛАН Петру. Роль мирового судьи в процессе собирания доказательств…………..25
 БЕРЕГОЙ Наталья. Взаимосвязь между СМИ и глобализацией….............................…32
 БУРИАН Кристина. «Космический мусор» и международная ответственность
государств за ущерб, причиненный космическими объектами…………………….…………..39
 КАРА-РУСНАК Алёна. Ответственность сторон при заключении электронного
договора сквозь призму международных норм……………………………………......………….44
 КАЗАКУ Дойна. Мирный проход через территориальное море. Пример
международного сервитута…………………………………………............................……………50
 ЧЕРВОНИКОВА Валерия, МОИСЕЕВ Алексей. Международные гарантии защиты
права детей на свободу выражения мнения……………………………..................………………57
 КИМЕРЧУК Николай. Приоритеты экономической политики ООН в условиях
изменения глобальных проблем…………………………......................................................……….61
 КИНДЫБАЛЮК Оляна. Европейское энергетическое пространство: между
геополитической нестабильностью и трубопроводной политикой…………........………………67
 КИРТОАКЭ Наталья, МЭТЭШЕЛ Алина. Институциональная основа по снижению
рисков, раннего предупреждения и применению превентивных мер в видении ОБСЕ…............71
 КУЧЕРЕСКУ Виктория. Формы международной ответственности за нанесение
ущерба окружающей природной среде в ситуациях вооруженных конфликтов……....………. 81
 ДИОМАНДЕ дро Хиасинте, СОЛНЦЕВ Александр. Новое партнерство в интересах
развития Африки (НЕПАД) и защита окружающей среды…………………….............…………89
 ФЛОРЯ Думитрица. Действие норм международного права во времени и
пространстве……………………………….....................................................................……………..96
 ГУГУНСКИЙ Денис. Развитие международно-правовых норм по сохранению
биологического разнообразия……………………………………………………………………108
 ХАРУЦА Анна. О военно-политическом сотрудничестве России и Сирии в
современных условиях……………………………………………………….......……………….115
 ИЛЬЯШЕВИЧ Марианна, ХАХИНА Анастасия. Международно-правовые основы
защиты экологических мигрантов (EDPs) в свете проблемы «исчезающих» государств……121
 ЖАВАКИШВИЛИ Магда. Социализация насилия в семье. Корреляционное
исследование домашнего насилия в Грузии………………………………………......…………128
 ЖАВГУРЯН Кристина. Человеческое измерение ОБСЕ в XXI веке……........………..133
 КЕБУРИЯ Кристина. Правовой анализ дела «Амаду Садио Диалло» (Республика
Гвинея против Демократической Республики Конго)……………...........................…………….137
9
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
 КОНЕВА Александра. Межправительственный процесс, направленный на укрепление
системы договорных органов по правам человека………...........................................……………145
 КОПЫЛОВ Станислав. Предосторожность или преосторожный подход: принцип или
международный обычай?........................................................................................................................152
 КОРУЦ Ульяна. Современное состояние международного механизма реализации права
на справедливое судебное разбирательство……………………………...................…………….156
 КРУГЛОВ Дмитрий. Вклад программы «Спайдер-ООН» в дело предупреждения и
преодоления последствий бедствий…………………………………………….....……………..159
 КУЗЬМЕНКО Анатолий. Теоретико-методологические особенности определения
статуса холодной войны…………………………………………………………….……………163
 ЛАРИОН Алина-Паула. Нормотворческая деятельность Международной организации
труда………………………………………………………………………………....…………….170
 МЭТЭШЕЛ Адриан. Концептуализация (не)интервенции в контексте принципа
невмешательства во внутренние дела других государств………………………….....…………175
 МЕНСА Коку Мариус. Международное экологической право Африки: современное
состояние и перспективы развития………………………………………………….......………..184
 МИШЛАНОВА Валерия. Сравнительно-правовой анализ института соучастия по
законодательству стран континентальной системы права………………….......……………….190
 МОХАММАД Сарвар. Международные режимы международного экологического
управления глазами НПО…………………………………………………………...……………196

МУКБАНИАНИ Лика. Особенности демократизации в Грузии…………………...….200
 МУШАК Наталья. Сотрудничество государств-членов Европейского союза в рамках
визовой информационной системы………………………………………………...……………204
 НИКА Александра. Историко-эволюционные аспекты правила судебного иммунитета
государств………………………………………………………………………………………207
 НИКИТИНА Елена, АЛИСИЕВИЧ Екатерина. К вопросу о запрете дискриминации
на основании сексуальной ориентации в международном праве……………………………..217
 ПАДАДЫМЕНКО Наталья. Генезис правового регулирования трудовых
правоотношений в Европейском союзе………………………………………………………….225
 ПОЛИВАНОВА Елена. Проблемные аспекты присоединения Европейского союза к
Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 года………………232
 ПРОЦЕНКО Ирина. Правовой анализ принципа субсидиарности международного
усыновления……………………………………………………………………………….……..240
 СЫРКУ Артур. Концепция «гибридный уголовный суд»……………………………..244
 СПЫНУ Вероника. Концептуальные подходы к безопасности беженцев в
международном праве……………………………………………………………...…………….254
 ШАЛАГОН Виталий. Международно-правовые аспекты репатриации моряков….263
 ТЕРЕХОВА Татьяна. Основные этапы развития правового регулирования СМИ в
ЕС……………………………………………………………………………………...…………..270
 ЦАРЭЛУНГЭ Виктория, ФРАНГУЛЯ Санду. Защита прав человека в контексте
незаконного трафика мигрантов…………………………………………………………………278
 ВОРОБЬЕВ Дмитрий. Некоторые аспекты имплементации международно-правовых
стандартов по правам коренных народов в Республике Конго………………...……………….290
10
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Уважаемые коллеги!
Представляемое вниманию читателя издание Материалов международной ежегодной
конференции молодых ученых Института юридических и политических исследований АН
Молдовы примечательно тем, что это стало уже традицией – в этом году была проведена
очередная международная конференция, и это уже 8-е издание материалов международных
конференций молодых ученых организуемых нашим институтом совместно с другими
учебными и исследовательскими учреждениями Молдовы и зарубежных стран.
Международное право и международные отношения - взаимосвязанные сферы
деятельности международного сообщества, призванные регулировать международные
отношения между странами, развивать международное сотрудничество, поддержать мир во
всем мире.
Вместе с тем, каждая страна имеет свою специфику, свое видение международных
проблем, свой индивидуальный подход к поиску путей решения тех или иных международных
проблем. В этой связи представляется важным то обстоятельство, что наш форум молодых
ученых все более и более привлекает представителей разных стран и разных университетов к
совместному обсуждению различных проблем международного права и международных
отношений.
Традиционно на нашем форуме собирались молодые ученые из Молдовы, Украины,
России и Румынии, но в этом году к нам присоединились и представители Грузии, что нас
особенно радует, так как география нашего сотрудничества все больше и больше расширяется.
Представляемое вниманию читателя издание примечательно еще и тем, что открывает
новые имена. Мы живем в эпоху, когда количество научных разработок растет стремительно.
Самый осведомленный ученый без инструментов анализа массовой информации будет не в
состоянии охватить весь быстро растущий массив литературы, заметить имена, без которых
невозможно точное определение современного состояния науки и понимание того, как
фундаментальные идеи воспринимаются современниками и будут действовать и развиваться в
дальнейшем.
Материалы конференции призваны способствовать установлению более тесного
сотрудничества между странами в различных областях, содействовать лучшему пониманию
друг друга, укреплению гражданского общества в каждом отдельном государстве и развитию
взаимопонимания между странами.
Издание можно рекомендовать широкому кругу ученых и практиков, студентов,
мотивированных к учебе и одаренных, интересующихся международным правом и
международными отношениями для комплексного учета ранее выполненных научных и
учебно-методических работ при проведении ими исследований и подготовке собственных
трудов.
Остается пожелать участникам форума поддерживать и дальше взятый курс на
сотрудничество между нашими странами и совместное участие в различных исследовательских
проектах во имя мира и на благо своих стран.
Александр БУРИАН

БУРИАН Александр Дмитриевич - Доктор юридических наук, профессор, президент Молдавской
Ассоциации международного права, главный редактор издания «Укрепление верховенства права в Республике
Молдова в контексте эволюции международной системы и интеграционных процессов: Материалы международной
ежегодной конференции молодых ученых. Кишинев, 2014 г.».
11
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
THE CHALLENGES OF THE 21ST CENTURY IN ISLAM:
A WEAK CREATURE OR SUICIDE BOMBER?
ALAVERDOV Emilia*
Ivane Javakhishvili Tbilisi State University,
Tbilisi, Georgia, 1, Ilia Chavchavadze Ave, Tbilisi 0179.
РЕЗЮМЕ:
ВЫЗОВЫ XXI ВЕКА В ИСЛАМЕ:
СЛАБОЕ СУЩЕСТВО ИЛИ ТЕРРОРИСТКА СМЕРТНИЦА?
В статье обсуждаются современные вызовы ислама. А так же роль женщины, как в
самом исламе, так и в его политических процессах. Проанализированы самые масштабные
террористические акты России – «Норд Ост» и «Трагедия Беслана» и роль «чёрной вдовы» в
этих ужасающих событиях. Так же обсуждаются те факты, которые побудили женщину,
будучи матерью и сестрой, перевоплотиться из слабого и беззащитного существа
убивающую невинных детей в террористку смертницу. Анализируются факторы, побудившие
так называемую «чёрную вдову» на такие нечеловеческие поступки, которые называются
«реваншем за погибших родственников». Такова реальность 21 века и, к сожалению, мы не
можем изменить её.
The issue of women in Islam is highly controversial. Any materials on this subject, whether in
print or online, should be used with caution because of the lack of objectivity.
A woman in Islam has an important place in relation to God and to society as a whole. It is
regarded as a jewel that requires care and respect. For this, there are some regulations to preserve her
honour, dignity and beauty. However, as mentioned earlier, both men and women have full equality,
which gives them all the rights - the protection of life, honour, property and dignity. These rights are
inviolable, are not infringed and are not in dispute. The inviolability of the person and the home are
respected in Islam. All regulations and laws apply to everyone without exception. However, due to the
nature of the body, Islam has set certain differences between men and women in some rights and
duties, as well as their assigned roles in society. Once, travelling, the Prophet Muhammad saw several
women who were travelling on a camel. The driver was driving animals too fast, forgetting that this
ride has caused great inconvenience to women. Then the Prophet said to him: „You're taking crystal
jewelry boxes, be careful with them”. (Коран, 4:32). I have to mention that Islam was the first religion
formally to grant the women a status never known before. The Holy Quran, the sacred scripture of
Islam, contains hundreds of teachings, which apply both to men and women alike. The moral, spiritual
and economic equality of men and women as propagated by Islam is unquestionable. The specific
verses of the Holy Quran, which address themselves to men or women, deal with either their physical
*
ALAVERDOV Emilia - PhD in Social Science, Professor Tbilisi State University (TSU), Head of the Department
of International Relations Center of Research for the Study of Georgian Complex Development Issues.
12
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
differences or the role they each have to play in safeguarding the moral fibre of the society Islam
envisages.1
But in the XXI century these so called „crystal jewellery boxes” became suicide bombers.
Though being mothers, they kill people and innocent children just as they say for the sake of „Holly
War” and become „Shahids”. For instance 1 September 2004 when Chechen terrorists took more than
1,200 children and adults hostage in Beslan, Russia (100 km west of Grozny). Some of the terrorists,
including women, were armed with suicide „bomb belts”. An estimated 360 persons were killed in the
retaking of the school by Russian security forces.
A brief history of suicide bombers, from the series when „Women became toys in the hands of
men”. For the first time the word „Shahid” (suicide) in the feminine gender was used by Yasser Arafat.
As long as he did not offer a new weapon of jihad (Holly War) - female suicide bombers. Before it was
believed that men must not send to death his wives, sisters, daughters instead of him.
As one who has chosen this course, has no chance to turn way. It is not possible to join the
suicide bombers and then change his mind. From the moment when the young man or woman with a
video camera records their last speech, death is imminent. If „Shahid” at the last moment refused to
blow himself up, this record will prove shameful cowardice. After all it is impossible to live with such
mark. Among other things, become a suicide bomber means to do away with all the problems and gain
the respect.
Still there is no equality among the martyrs: as according to certain information, the families of
suicide bombers receive four hundred dollars a month, and only half of the suicide bombers.2
Almost all of the attacks on Russia in the last 2 decades have involved women – „Black
widows”, avenging the deaths of family members in Russia's conflict in Chechnya.
Khava Baraeva carried out the first „suicide attack” of the Chechen Wars in June! 189 2000,
driving an explosive-filled truck into a building housing Russian Special Forces in Alkhan Yurt.
Writing after the 2002 Dubrovka theatre siege, journalists Kline and Franchetti described Nord-Ost as
„crown[ing] a string of incidents involving Chechen women” beginning with Khava Baraeva. Many
journalists employed the „terrorist for family frame” to explain Khava’s actions, citing her relation to
Arbi Baraev. More than this family connection, however, media coverage of Baraeva’s 2000 attack
focused on her status as a widow. International news media also emphasized her engagement with
jihadist rhetoric. Her last words are reported to have been: „I know what I am doing, paradise has a
price, and I hope this will be the price for Paradise”. Without referring to her gender, Baraeva’s
declaration seems to have anticipated disbelief that a woman could do violence by choice. Her final
statement purposefully situates her actions in Islam, suggesting an awareness that her attack might be
perceived as blurring gender roles and deviating from Islamic values. Since Baraeva’s 2000 attack,
Chechen „terrorism” frequently extrapolates religious symbolism and terminology. Fundamentalist
religious authorities, however, position Islam as the defining element, naming Baraeva a shahīdat,
female martyr. Khava Baraeva is one of the few women whose name will be recorded in history.
Undoubtedly she has set the most marvellous example by her sacrifice. The world may well await
death from every quarter now, and their hearts may appropriately be filled with terror on account of
women like her. In the end, Chechen women were considered the „most ruthless in the world,” „a
striking cult of vengeance” that set a new standard for would be heroines of jihad. „Black widows” as a
term associates women’s wearing black hijabs with their having lost husbands, sons and brothers.
Accordingly, Chechen women’s participation in two of the largest mass hostage-taking events
ever associated with suicide terrorism - the 2002 siege of the Moscow Dubrovka Theater (Nord-Ost)
and the 2004 takeover of a school in Beslan, North Ossetia - represented not only a tactical decision
(increasing media exposure and psychological impact, but also a symbolic one.
1
Muhammad Zafrulla Khan. Woman in Islam. [On-line]: https://www.alislam.org/library/WOMANINISLAM.pdf.
(Visited on: 18.03.2014).
2
Muhammad Zafrulla Khan. Woman in Islam. [On-line]: https://www.alislam.org/library/WOMANINISLAM.pdf.
(Visited on: 18.03.2014).
13
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
The Russian media called the suicide bombers women „Black Widows”, after the October 2002,
when at the stage of Dubrovka Theatre, in the middle of performance of the musical „Nord Ost” a
group of terrorist burst onto the stage. The Moscow Dubrovka theatre siege of October 23-6, 2002,
when 18 Chechen women held the Nord - Ost audience captive for 57 hours - until Russian forces
killed them and some of their hostages with an unidentified chemical agent. The heavily armed men,
accompanied by several women dressed in black, wearing traditional headscarves and bombs stripped
to their waist took the audience and staff hostages, threatening to blow everyone up and demand to
bring to an end the Russian occupation of Chechnya. Russian media characterised these female
Chechen captors as „prisoners” of grief and or religion, media described them in gendered terms
applied to other suicide bombers acting in the Second Chechen War (1999), such as chernaia vdova
(black widow) and nevesty! 177 Allakha (brides of Allah). These appellations deny agency to female
combatants and suicide-bombers by positioning them as virtual „prisoners” who were duped into
perpetuating political violence - as Groskop writes, “pawns in a man’s game”. However journalistic
accounts suggest that a limited number of women were involved in the first Chechen war as
combatants. When women elect to become combatants, their potential or actual status as mothers often
precludes external recognition of their political participation as fighters. Brigitte Nacos enumerates six
common frames for depicting female combatants in international news media: 1) physical appearances,
2) family connections, 3) terrorism for the sake of love, 4) feminism, 5) masculinised toughness, and 6)
naïveté (220-9). Anne Nivat employs all of these journalistic frames in her portrayal of Larissa, a selfdefined boevichka (combatant) by choice.
According to our information: the women in Basayev’s group were - his mother, sister, wife of
his brother, etc., - all of them were members of one family who died voluntary, sharing the fate and
responsibility with the men. One of the sisters, who did not take part in the action and lived in another
settlement with her family, was abducted by „unidentified” people a month later. Her 3-year-old
daughter was taken away and thrown on the porch. As a result of the blow the girl became blind.1
The Black Widows are female suicide bombers, usually of Chechen origin, many of whom lost
husbands in the Chechen wars against Russia. In the Russian media, the term „Black Widows” has
been applied to any female suicide bomber regardless of ethnicity, as fears have increased of ethnic
Russians converting to Islam and joining terrorist groups. Although some see the „Black Widows” as
more of an overall phenomenon rather than an organized group, some attacks have been claimed by an
entity calling itself the „Black Widows Brigade.” Separatists have convinced many Chechen widows
that they have become burdens and that the loss of their husband was a punishment for their sins,
leaving suicide bombing as their last resort. Some claim that potential suicide bombers are drugged and
coerced into action and that extensive brainwashing techniques have been used on these women. Much
of the Chechen resistance movement has been split on the issue of the „Black Widows”. Deceased
political leader Aslan Maskhadov, who had been acting as Chechen President, had disavowed
connections to the „Black Widows, although this claim was denied by Russian security officials.
Warlord Shamil Basayev, the man responsible for the 2002 Dubrovka theater siege and the Beslan
school massacre, has supported „Black Widows” actions, and has claimed to have personally trained 50
of them.2
There are 2 versions of the world wide known title – „Black Widow”. First - they are given this
name because they have usually lost their husbands, brothers or close relatives in one of the two
Chechen wars that Russia fought against Islamist rebels since 1994 or indeed in more recent clashes
with Russian-backed forces. Grieving for their loved ones and intent upon revenge, black widows, who
are usually poorly educated, can therefore be recruited and trained up by Islamist extremists with
relative ease. Human rights groups say it is a problem of the Kremlin's own making. They accuse
1
Lauren Janora-Leigh Lydic. Metaphor and gender in conflict: discourse, the Bosnian War, the Rwandan genocide,
and the Chechen wars, Centre for Comparative Literature University of Toronto, 2010.
2
Kurz Robert W., Bartles Charles K. Foreign Military Studies Office (FMSO). Chechen suicide bombers. [On-line]:
http://www.dtic.mil/dtic/tr/fulltext/u2/a477845.pdf. (Visited on: 16.03.2014).
14
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Russian forces of using overly brutal tactics against the civilian population, including women, in order
to flush out rebel fighters.
Another group comes from „so called “Wahhabist” families and are pressured to become
„Shahids” by their family. Many have been prepared to the suicide by way of narcotics and rapes.
Several have been pregnant at the time. However, Robert W. Kurz and Charles K. Bartles refused this
view, stating that in most cases the female Chechen suicide bombers do not fit this model. Mostly they
are given no training at all in preparation for the suicides as no weapon skill is needed to strap on the
explosives. Many do not even blow themselves up, but are blown up by remote control.
However there is another type of suicide bomber: so called „White Widow” I can mention at
least two of them one British and another Russian girls. I am going to start with the British one for
example an English lady Samantha Louise Lewthwaite and also known as Sherafiyah Lewthwaite who
was raised as a Christian but by the age of 17 had converted to Islam. She married Jermaine Lindsay, a
British Muslim with Jamaican roots whom she first met in an Internet chat room and later in person at a
demonstration against the war in Iraq.
And yet, on July 7, 2005, her husband stepped onto a subway train and blew himself up as part of
an attack that killed 52 civilians and three other bombers. Lewthwaite became the subject of an
international search on September 26 when Interpol called for her arrest among its 190 member
nations. A mother of four kids was suspected by some Kenyan officials to be behind the Nairobi mallattack.1
As for the Russian “White Widows” AminatKurbanova, the first ethnic Russian who became a
female suicide bomber. Female suicide bombers from the Caucasus, known as the Black Widows, have
targeted Russian civilians and security personnel in multiple attacks over the past decade, including: the
attack on the Nord-Ost Moscow theatre (129 killed); an assassination attempt against Chechen
President Akhmad Kadyrov (14 killed); a suicide attack on a train in Southern Russia (46 killed); a dual
suicide attack at a rock concert at Tushino Airfield in Moscow (16 killed); the destruction of two
Russian airliners in 2004 (more than 90 killed); the attack on a school in Beslan in North Ossetia (334
killed); the Moscow metro bombings (39 killed); and the Moscow airport bombing (37 killed).2
Indiscriminate charges against Chechen women, their persecution and killings have another,
demographic reason. According to unofficial data, the ratio of female and male population in the
republic is 1:27. Of course, boys are not deprived of ”attention” from the side of military and police,
last year alone about 400 people (figures from the Security Council and the republican MVD)
disappeared from their homes. Unfortunately for butchers, young candidates for victims grow up
slowly. Only women are left - Chechen mothers, sisters, daughters. And here the word „Chechen” is a
clue to this hysteria around „female suicide-bombers”. Not only Chechen men, but also women are
being killed. And if previously women were considered as socially unprotected groups and civilians,
now press has puffed up the image of a Black Chechen woman to necessary levels, PR-campaigners
are satisfied, political technologists reviewed their own moral code (if they used to have one) in line
with new trends, the military are intoxicated by oil and blood. The Chechen woman brings up orphans,
bakes bitter bread, breathes in dust and ashes of the tormented and devastated land, becomes deaf from
constant explosions of mines and the noise of sirens, becomes blind from toxic green of camouflage
and reserved tears. The genocide goes on. And due to this genocide a „weak creature” became a suicide
bomber.
Thus, Russian military propaganda does not need real armed female-warriors (others can follow
their example!), it needs a virtual horror which will be fed from time to time at the cost of speechless
victims, and no one is interested in their presumption of innocence. They need female terrorists,
1
Kurz Robert W., Bartles Charles K. Foreign Military Studies Office (FMSO). Chechen suicide bombers. [On-line]:
http://www.dtic.mil/dtic/tr/fulltext/u2/a477845.pdf. (Visited on: 16.03.2014).
2
Lewthwaite Samantha. Mysterious 'white widow,' eludes police in Africa, Dayli News. The associated press. Friday,
December 3, 2013, 1:37 PM [On-line]: http://www.nydailynews.com/news/world/mysterious-white-widow-eludes-policeafrica-article-1.1546982#ixzz2wQSplK5Q. (Visited on: 18.03.2014).
15
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
suicide-bombers, „Shaheeds”, widows… anyone who can be sacrificed from time to time, killing
together with them a number of quick „hares” such as: „Russia’s participation in the anti-terrorist
coalition, „struggle against extremism, satisfying appetites of power nomenclature at the cost of
1
„liquidating separatism” and „restoring economy of the devastated republic”…
These so called „Black Widows” take revenge for relatives and this is a tradition but from such
violent traditions often suffer peaceful, innocent people and the most awful, children among them. This
is the reality of 21 century and unfortunately we can not change anything.
Bibliography:
1. Kurz Robert W., Bartles Charles K. Foreign Military Studies Office (FMSO). Chechen suicide
bombers. [On-line]: http://www.dtic.mil/dtic/tr/fulltext/u2/a477845.pdf. (Visited on: 16.03.2014).
2. Lauren Janora-Leigh Lydic. Metaphor and gender in conflict: discourse, the Bosnian War, the
Rwandan genocide, and the Chechen wars, Centre for Comparative Literature University of Toronto, 2010.
3. Lewthwaite Samantha. Mysterious 'white widow,' eludes police in Africa, Dayli News. The associated
press. Friday, December 3, 2013, 1:37 PM [On-line]: http://www.nydailynews.com/news/world/mysteriouswhite-widow-eludes-police-africa-article-1.1546982#ixzz2wQSplK5Q. (Visited on: 18.03.2014).
4. Muhammad
Zafrulla
Khan.
Woman
in
Islam.
[On-line]:
https://www.alislam.org/library/WOMANINISLAM.pdf. (Visited on: 18.03.2014).
5. Rogio Bill. Black Widow' assassinates moderate Muslim cleric in Russia's Caucasus. In: The Long
War
Journal
August
29,
2012.
[On-line]:
http://www.longwarjournal.org/archives/2012/08/black_widow_assassin.php. (Visited on: 18.03.2014).
6. Shamileva F. The Checen Times, №31. Women’s question 29.03.2004. [On-line]:
http://web.archive.org/web/20070927194928/http://www.chechentimes.org/en/chechentimes/?id=15195.
(Visited on: 18.03.2014).
Copyright© Emilia ALAVERDOV, 2014.
1
Rogio Bill. Black Widow' assassinates moderate Muslim cleric in Russia's Caucasus. In: The Long War Journal
August 29, 2012. [On-line]: http://www.longwarjournal.org/archives/2012/08/black_widow_assassin.php. (Visited on:
18.03.2014).
16
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
ПРАКТИКА ЕВРОПЕЙСКОГО СУДА ПО ПРАВАМ
ЧЕЛОВЕКА ПО ДЕЛАМ О ДИСКРИМИНАЦИИ
НА ОСНОВЕ РЕЛИГИИ
АЛИСИЕВИЧ Екатерина
Российский университет дружбы народов (РУДН),
117198 Россия, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, 6.
ANNOTATION:
CASE-LAW OF THE EUROPEAN COURT FOR HUMAN RIGHTS
ON DISCRIMINATION BASED ON RELIGION
The article is devoted to the analysis of the European Court of Human Rights key judgments on
the problem of discrimination on grounds of religion. The article touches upon internal and external
aspects of the right to freedom of religion, as well as legal grounds for restricting this right, the concept
of „discrimination” and „inequality” and specific cases where article 9 was violated in conjunction
with article 14 of the European Convention for Protection of Human Rights and Fundamental
Freedoms, 1950. In the article the tendency of growth of such violations in the XXI century is noted.
Запрет дискриминации провозглашается в ст. 14 основополагающего договора Совета
Европы по правам человека - Европейской конвенции о защите прав человека и основных
свобод 1950 г. (далее - Конвенция) и подкрепляется Протоколом №12 к этому документу,
подтверждая приверженность государств Большой Европы идее равенства всех и каждого в
правах1. Особенность ст. 14 Конвенции заключается в том, что являясь по сути
самостоятельной гарантией права каждого не быть дискриминированным по какому-либо
основанию, данная статья при обращении в Европейский суд по правам человека (далее - Суд,
ЕСПЧ) применяется только в совокупности с иными статьями Конвенции, закрепляющими
права и свободы человека, о чём неоднократно заявлял Суд, в том числе в постановлениях по
делам «Ван Раальте против Нидерландов» и «Кэмп и Бурими против Нидерландов». В таком
аспекте ст. 14 Конвенции образует неотъемлемую часть других статей договора, каждая из
которых гарантирует определенное право. Запрет дискриминации не означает абсолютный
запрет различного обращения. Ведь если дискриминация – это всегда неравенство, то не всякое
неравенство есть дискриминация.
В практике Суда содержатся три критерии допустимости различного обращения2:
наличие объективного и разумного оправдания неравенства; правомерность мер, предпринятых
властями; в) соразмерность используемых средств преследуемой цели. После вынесения Судом
6 апреля 2000г. постановления по делу «Тлимменос против Греции» к перечисленным

АЛИСИЕВИЧ Екатерина Сергеевна – Кандидат юридических наук, доцент, кафедра международного
права РУДН.
1
Подробнее о принципе уважения прав человека в праве Совета Европы см. Региональные системы защиты
прав человека / Отв. ред. А.Х. Абашидзе М.: Издательство, РУДН, 2012. 395с.
2
Например, постановление ЕСПЧ по делу «Маркс против Бельгии» от 13 июня 1979 г., п. 33.
17
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
критериям добавился ещё один: запрет дискриминации будет нарушен не только тогда, когда
государство без объективного и разумного основания по-разному относится к лицами,
находящимися в аналогичных ситуациях, но и тогда, когда без объективного и разумного
основания одинаково относятся к лицам, которые находятся в различных ситуациях.
Дела о дискриминации в практике Суда преимущественно связаны со ст. 8 ЕКПЧ (право
на частную жизнь). Однако существуют и иные комбинации. Например, ст. 14 в сочетании со
ст. 1 Протокола № 1 (уважение права собственности) как в деле «Мазюрек против Франции»,
где при разделе наследства после смерти матери в соответствии с французским законом ее сын,
рожденный в браке, унаследовал три четверти имущества, а сын, рожденный вне брака, - одну
четверть1.
Среди дел о дискриминации в практике ЕСПЧ особую группу, которая в XXI веке
стремительно расширяется, составляют жалобы на дискриминацию на основании религии.
Сфера свободы совести и религии чрезвычайно деликатна и найти баланс, позволяющий
представителям различных конфессий мирно сосуществовать в условиях уважения к
убеждениям других людей, порой весьма непросто. Государство по отношению к различным
религиям и верованиям, должно оставаться нейтральным и беспристрастным2. По мнению
Суда, в установлении отношений между религиозными общинами и государством, последнее
имеет широкую свободу усмотрения3. Применительно к ст. 9 Конвенции (свобода мысли,
совести и религии) Суд, как в отношении иных прав и свобод человека, применяет автономных
подход, толкуя объём и сожержание соотвествующей нормы исходя из целей Конвенции4.
Так, в жалобе от 23 мая 1995 г., поданной против Франции Еврейским литургическим
объединением «Ча'аре Шалом Ве Цедек» заявитель утверждал, что отказ властей Франции дать
разрешение, необходимое для доступа на скотобойню с целью совершения там ритуального
убийства животных согласно ультраортодоксальным религиозным предписаниям членов
объединения, образует нарушение ст. 9 ЕКПЧ (свобода мысли, совести и религии). Заявитель
также жаловался на нарушение ст. 14 Конвенции, ссылаясь на то, что подобное разрешение
получило только Еврейское консисторское объединение г. Парижа (далее – ЕКОП), в состав
которого входит большинство евреев Франции. По утверждению заявителя, мясники,
совершающие ритуальные убийства животных под надзором раввинского суда ЕКОП –
единственного органа, одобренного Министерством сельского хозяйства Франции 1 июля 1982
г., - в настоящее время уже не проводят тщательного осмотра легких животного, поэтому
мясники, продающие мясо, сертифицированное Центральной консисторией как кошерное, на
самом деле продают мясо, которое члены объединения считали «нечистым» и, следовательно,
непригодным для употребления в пищу. В результате, чтобы обеспечить своих членов
«чистым» кошерным мясом, объединение-заявитель было вынуждено прибегать к незаконному
забою животных и организации поставок мяса из Бельгии.
По мнению заявителя, власти Франции нарушили право членов объединения
исповедовать свою религию посредством совершения обрядов иудейской религии, так как
отказались выдать разрешение, необходимое для назначения своих собственных мясников для
проведения ритуального забоя скота в соответствии с религиозными предписаниями ее членов,
а также нарушили запрет дискриминации, так как дали подобное разрешение только ЕКОП.
Кроме того, заявитель обратил внимание Суда на то, что власти Франции были очень щедры,
1
Комментарий к Конвенции о защите прав человека и основных свобод и практике ее применения / Под
общ. ред. д. ю. н., проф. В.А. Туманова и д. ю. н., проф. Л.М. Энтина. М.: Издательство НОРМА, 2002, с. 216.
2
Постановление ЕСПЧ по делу «Бессарабская Митрополия и другие против Молдовы (Metropolitan Church
of Bessarabia and Others v. Moldova) от 13 декабря 2001 г., жалоба № 45701/99, пп.115-116, п. 119.
3
Постановление ЕСПЧ по делу «Ча'аре Шалом Ве Цедек против Франции» (Cha’are Shalom Ve Tsedek v.
France) от 27 июня 2000 г., жалоба № 27417/95, п. 84.
4
Алисиевич Е.С. Автономное значение правовых понятий в практике толкования Европейским Судом
положений Конвенции о защите прав человека. В: Государство и право. 2005, №8, с. 78.
18
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
давая разрешения на ритуальные убийства, совершаемые мусульманами, сначала в Главной
мечети г. Парижа, а позже в мечетях г. Лиона и г. Эври и при этом не опасались, что количество
подобных разрешений в том или ином виде создаст угрозу общественному порядку либо
общественному здоровью.
Рассматривая данное дело, ЕСПЧ отметил, что сам по себе факт того, что особые правила,
установленные для регулирования деятельности по проведению ритуальных убийств
животных, позволяли только мясникам, уполномоченным на это религиозными образованиями,
проводить забой животных, не говорит о вмешательстве в свободу исповедовать свою религию.
Суд согласился с Правительством в том, что исключение случаев убийства животных,
совершаемого в условиях сомнительного соблюдения правил гигиены, есть общий интерес, и
поэтому в случае осуществления ритуального убийства животных предпочтительнее, чтобы
оно совершалось на скотобойнях под контролем компетентных органов государства.
По мнению ЕСПЧ, вмешательство в свободу исповедовать свою религию будет иметь
место только в случае, если незаконность совершения ритуального убийства животных не
позволит ультраортодоксальным евреям употреблять в пищу мясо животных, убитых в
соответствии с религиозными предписаниями, которые они считали необходимыми для
применения. Более того, письменные показания и официальные протоколы судебного пристава,
представленные вступающими в процесс сторонами, ясно свидетельствовали о том, что ряд
мясных лавок, осуществлявших свою деятельность под контролем ЕКОП, предоставлял евреям
возможность купить «чистое» мясо.
Суд счел, что право на свободу религии не охватывает право принимать личное участие в
проведении ритуального убийства животных и в последующем процессе сертификации. На
основании совокупности всех обстоятельств дела Суд пришёл к выводу, что объединениезаявитель и его члены фактически не могли считаться лишенными возможности приобретения
и употребления мяса, которое, как они полагали, более соответствовало предписаниям их
религии. Следовательно, вмешательство в право заявителя на свободное вероисповедание не
имело место1 и соответствовало требованиям ч. 2 ст. 9 Конвенции.
Применительно к ст. 14 ЕКПЧ Суд отметил, что хотя различие в обращении налицо, оно
преследовало законную цель, а «между используемыми средствами и преследуемой целью
существовала разумная соразмерная связь»2. Следовательно, это различие в обращении
объективно и разумно обосновано по смыслу Конвенции.
Право, закреплённое в ст. 9 Конвенции, имеет внутренний и внешний аспект. В плане
«внутреннего» аспекта свобода религии абсолютна: фундаментальные идеи и убеждения,
рождающиеся в глубине души человека, не могут сами по себе подрывать общественный
порядок, а, следовательно, не могут подвергаться ограничениям со стороны государства. В
отличие от «внешнего» аспекта: когда речь идет о свободе исповедовать свои убеждения,
общественный порядок может оказаться под угрозой3, тем более, что исповедовать религию
можно как индивидуально, так и сообща с другими, публичным или частным образом и в кругу
единоверцев.
В вопросе религии важна свобода выбора. Ст. 9 Конвенции гарантирует каждому свободу
менять религию, то есть обращаться. При этом свобода вероисповедания включает, в принципе,
и право пытаться убедить своего ближнего4. Понятие «убедить» не включает в себя, однако,
оскорбительного поведения, характеризующегося, в частности, неприемлемым давлением или
преследованием.
1
Там же, пп. 68 – 84.
Постановление ЕСПЧ по делу «Маркс против Бельгии» (Marckx v. Belgium) от 13 июня 1979 г., п. 33
3
Обзор судебной практики ЕСПЧ по вопросу свободы вероисповедания. §§ 16-18. [On-line]:
http://www.echr.coe.int/Documents/Research_report_religion_RUS.pdf. (Дата посещения: 26.05.2014).
4
Постановление ЕСПЧ по делу «Коккинакис против Греции» (Case of Kokkinakis v. Greece) от 25 мая 1993 г.,
жалоба № 14307/88, п. 31.
19
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Важно отметить, что свобода совести и вероисповедания не защищает любое удобное
поведение, при условии, что оно мотивируется соображениями религии или философии.
Иными словами, ст. 9 Конвенции направлена на защиту внутреннего мира человека, а не
любого общественного поведения, которое диктуется религиозными убеждениями.
Следовательно, такое поведение не должно нарушать закон.
2 октября 2001 года Суд вынес решение о приемлемости жалобы «Пишуэн и Сажу
против Франции»1, в которой заявители жаловались на то, что были осуждены за отказ
продавать средства контрацепции, поскольку они считали, что такой отказ является средством
проявления ими свободы религиозных убеждений. Суд признал жалобу неприемлемой и
подчеркнул, что поскольку продажа средств контрацепции является законной, и
осуществляется исключительно в аптеках по рецепту врача, заявители не вправе были
навязывать другим свои религиозные убеждения в качестве оправдания отказа продавать такую
продукцию, поскольку у них была возможность выражать свои религиозные убеждения
различными способами вне профессиональной деятельности. Суд пришел к выводу, что
осуждение заявителей за отказ продажи средств контрацепции не представляет собой
вмешательства в права, гарантированные ст. 9 ЕКПЧ.
Суд неоднократно подчёркивал, что верующие должны проявлять терпимость и мириться
с непринятием другими лицами их религиозных убеждений и распространением иных доктрин,
антагонистичных их вере. Однако как было установлено в деле «Институт Отто Премингера
против Австрии», также верно и то, что способы, посредством которых религиозные
убеждения становятся предметом возражений или отрицания, могут повлечь ответственность
государства, включая гарантию того, что те, кто исповедует такие верования и учения, могут
спокойно пользоваться правом, гарантированным ст. 9 Конвенции2. В крайних случаях
применение определенных мер противодействия религиозным убеждениям или их отрицания
может побудить тех, кто имеет такие убеждения, отказаться от них или от свободы их
выражения.
В указанном выше деле «Коккинакис против Греции» Суд постановил в контексте ст. 9
Конвенции, что государство может счесть необходимым принять меры для подавления
определенных форм поведения, в том числе передачу информации и идей, которые
несовместимы с уважением к свободе мысли, совести и религии других лиц.
В деле «Институт Отто Премингера против Австрии», Суд признал нарушением ст. 9
Конвенции провокационные изображения объектов религиозного почитания. Такие
изображения, по мнению Суда, можно рассматривать как злостное нарушение принципа
терпимости, который является элементом демократического общества. Суд также постановил,
что оспариваемые меры были основаны на статье Уголовного кодекса Австрии о подавлении
выступлений, направленных против объектов религиозного почитания, могущих вызвать
«справедливое негодование». Таким образом, решение было направлено на защиту права
граждан не быть оскорбленными в своих религиозных чувствах путем публичного выражения
мнения других лиц, так, чтобы это решение оставалось пропорциональным преследуемой
правовой цели, каковой является защита прав других лиц3.
Значительное число жалоб, поступающих в ЕСПЧ, связаны с предполагаемым
нарушением ст. 9 Конвенции в отношении различных религиозных меньшинств и новых
религиозных групп, которые иногда называются «сектами»4.
1
Постановление ЕСПЧ по делу «Пишуэн и Сажу против Франции» (Pichon and Sajous v. France) от 2 октября
2001 г., жалоба №49853/99, ECHR 2001-X.
2
Постановление ЕСПЧ по делу «Институт Отто Премингера против Австрии» (Otto-Preminger-Institut v.
Austria) от 20 сентября 1994 г., жалоба № 13470/87, пп. 46-48.
3
Обзор судебной практики ЕСПЧ по вопросу свободы вероисповедания. §§ 40-43. [On-line]:
http://www.echr.coe.int/Documents/Research_report_religion_RUS.pdf. (Дата посещения: 26.05.2014).
4
Там же. §11.
20
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
12 марта 2009 года Суд рассмотрел дело «Леффельманн против Австрии», где усмотрел
нарушение ст. 9 в совокупности со ст. 14 ЕКПЧ.
Заявитель - член организации Свидетелей Иеговы в Австрии утверждал, что подвергся
дискриминации в связи со своей религиозной принадлежностью, поскольку подлежал призыву
на военную и альтернативную гражданскую службу, в то время как члены официально
признанных религиозных обществ, исполняющие религиозное служение, аналогичное
исполняемому им служению, освобождены от нее.
В своем постановлении по данному делу ЕСПЧ заявил, что независимое существование
религиозных сообществ является неотъемлемым условием плюрализма в демократическом
обществе1. Поскольку рассматриваемая привилегия имеет целью обеспечить нормальное
функционирование религиозных групп, освобождение от военной службы, предоставленное
отдельным представителям религиозных обществ, подпадает под действие ст. 9 Конвенции.
Следовательно, ст. 14 ЕКПЧ, взятая в совокупности со ст. 9 ЕКПЧ, применима в данном деле.
Различие в подходе является дискриминационным с точки зрения ст. 14 ЕКПЧ, если для него
нет объективного и разумного обоснования, т.е. если такой подход не преследует «легитимных
целей» или отсутствует разумная соразмерность между используемыми средствами и
преследуемой целью.
Основанием для отказа в предоставлении освобождения от военной и альтернативной
гражданской службы послужило то, что заявитель не являлся членом религиозного общества
по смыслу Закона об официальном признании религиозных обществ 1874 года. С учетом
выводов, сделанных при рассмотрении дела «Религиозная община Свидетелей Иеговы и другие
против Австрии»2, Суд установил, что в рассматриваемом деле применение критерия является
ли лицо, обращающееся с заявлением об освобождении от военной службы, членом
религиозной группы, имеющей статус религиозного общества, или нет, неизбежно ведет к
дискриминации, которая запрещена Конвенцией, и, следовательно, заявитель подвергся
дискриминации на основании религии, а положения п. 3 ст. 24 Закона Австрии о военной
службе, предусматривающие освобождение от обязательной военной службы исключительно
для членов официально признанных религиозных обществ, носит дискриминационный
характер. Данную позицию Суда воспроизвёл в постановлении по делу «Гютл против
Австрии»3.
В декабре 2010 года в постановлении по жалобе № 34848/07 «О’Донохью и другие
против Соединенного Королевства» Суд установил нарушение ст. 14 во взаимосвязи со ст. 9
Конвенции в требовании свидетельства об одобрении для иммигрантов, желающих заключить
брак не в Англиканской церкви, а где-либо еще.
В соответствии со статьей 19 Закона о политическом убежище и иммиграции
Великобритании 2004 г., лица, подлежащие иммиграционному контролю, намеривающиеся
заключить брак, но не желающие или не имеющие возможности сделать это в Англиканской
церкви, должны обратиться к Государственному секретарю за разрешением в форме
Свидетельства об одобрении, получение которого облагалось пошлиной. Освобождение от
уплаты пошлины или уменьшение ее размера, который на момент обращения заявителей
составлял 295 фунтов стерлингов, не допускалось. В соответствии с порядком, введенным в
2005 г., для обращения за свидетельством об одобрении заявители должны были вначале
получить разрешение на въезд и пребывание в Соединенном Королевстве на период,
составляющий более шести месяцев, и располагать, по крайней мере, тремя месяцами из этих
1
Постановление ЕСПЧ по делу «Хасан и Чауш против Болгарии» (Case of Hasan and Chaush v. Bulgaria) от 26
октября 2000 г., жалоба № 30985/96, §§60 – 65.
2
Постановление ЕСПЧ по делу «Религиозная община Свидетелей Иеговы и другие против Австрии» (Case
of Religionsgemeinschaft der Zeugen Jehovas and Others v. Austria) от 31 июля 2008 г., жалоба № 40825/98, пп. 83 – 99.
3
Постановление ЕСПЧ по делу «Гютл против Австрии» (Case of Gütl v. Austria) от 14 марта 2009 г., жалоба
№ 49686/99, пп. 41 – 42.
21
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
шести при обращении за свидетельством. Впоследствии в установленный порядок дважды
вносились изменения: право на обращение за свидетельством было предоставлено лицам, у
которых оставшийся срок на въезд и пребывание был недостаточным, а затем данное право
было предоставлено лицам, которые такого разрешения не имели. В соответствии со вторым и
третьим вариантом процедуры, заявителям могло быть предложено представить информацию,
доказывающую, что их намерение заключить брак было искренним1.
Второй заявитель, гражданин Нигерии, прибыл в Северную Ирландию в 2004 г. где
встретил заявительницу, которой он в мае 2006 г. предложил вступить в брак. Заявители не
желали заключать брак в Англиканской церкви, поскольку оба являлись католиками. В этой
связи возникла необходимость получить Свидетельство об одобрении. Однако, будучи лицом,
которое ходатайствовало о предоставлении политического убежища, заявитель не имел право
обращаться за свидетельством, пока в июне 2007 г. не вступили в силу очередные изменения в
процедуру получения свидетельства.
В июле 2007 г. заявители обратились за свидетельством, а также просили освободить их
от уплаты пошлины, так как заявительница получала государственное пособие, а заявитель, в
соответствии, с условиями временного разрешение на въезд в Соединенное Королевство, не
имел права работать. Однако их обращение было отклонено. В итоге, Свидетельство об
одобрении было им выдано в июле 2008 г. после того, как они смогли с помощью друзей
собрать деньги. 8 июля 2008 заявителям получили Свидетельство об одобрении, а 18 октября
2008 года поженились2. Однако, поскольку второй заявитель сначала не мог обратиться за
свидетельством об одобрении, а впоследствии – по причине размера пошлины, подлежащей
уплате, в период с мая 2006 г., когда заявители решили пожениться, и до июля 2008 г., когда
получили Свидетельство об одобрении, право заявителей на вступление в брак нарушалось.
Дело было передано на рассмотрение ЕСПЧ.
Правительство признало, что права первого и второго заявителя, предусмотренные
статьей 14 во взаимосвязи со статьей 9 Конвенции, были нарушены, поскольку на них
распространялся режим, который не распространялся на лиц, желающих вступить в брак в
Англиканской церкви. Суд же усмотрел в жалобе, главным образом, вопрос дискриминации,
так как не обнаружил никаких признаков того, что право исповедовать заявителями свою
религию было каким-либо образом ограничено3.
При определении Судом сферы позитивных обязанностей работодателей
(государственных и частных) по защите прав своих сотрудников в соответствии со ст. 9
Конвенции, Суд должен решить, в какой степени Правительство должно принимать разумные
меры, чтобы учесть различные религиозные верования, убеждения и практики,
осуществляемые на рабочем месте.
15 января 2013 г. Суд вынес постановление по делу «Эвейда и другие против
Соединенного Королевства», связанное с правом работников демонстрировать свои
религиозные убеждения в период исполнения своих служебных обязанностей. Суд признал, что
имело место вмешательство в право заявителей проявлять свои религиозные убеждения,
поскольку они не могли носить крест открыто, находясь на работе. Поскольку один из
заявителей - миссис Эвейда работала у частного работодателя (Бритиш Эйрвейз), она не может
прямо вменить в вину государству-ответчику вмешательство в её права. При оценке в
достаточной ли мере право заявительницы проявлять свои религиозные убеждения было
защищено национальным законодательством, ЕСПЧ констатировал, что Великобритания не
устанавливает никакого специального правового регулирования в отношении ношения
1
Постановление ЕСПЧ по делу «О’Донохью и другие против Соединенного Королевства» (О’Donoghue and
Others v. the United Kingdom) от 14 декабря 2010 г., жалоба № 34848/07, Reports of Judgments and Decisions 2010. §62.
2
Там же. §§33-37.
3
Там же. §§108-110.
22
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
религиозной одежды и символики на рабочих местах, что само по себе не является нарушением
права заявительницы проявлять свои религиозные убеждения 1.
Однако ЕСПЧ пришел к выводу, что британские власти не обеспечили справедливого
равновесия между желанием заявительницы демонстрировать свою веру и сообщать о ней
другим, с одной стороны, и желанием её работодателя обеспечивать определенный имидж
компании, с другой. Другим служащим компании Бритиш Эйрвэйз, ещё до случая с
заявительницей, было разрешено ношение религиозных одежд, таких как сикхские тюрбаны и
хиджабы, без какого-либо ущерба для имиджа и репутации компании. Кроме того, то
обстоятельство, что компания впоследствии изменила свой дресс-код, разрешив ношение
ювелирных изделий религиозного характера, подтверждает, что ранее действовавший запрет не
имел принципиального значения. Следовательно, национальные власти недостаточно защитили
право миссис Эвейда проявлять свои религиозные убеждения, нарушив ст. 9 ЕКПЧ в сочетании
со ст. 14 Конвенции.
Напротив, причина, по которой второй заявитель - миссис Чаплин было предложено
отказаться от ношения нательного крестика, а именно защита здоровья и безопасности, в
обстановке госпиталя была намного более веской, чем в деле миссис Эвейда. ЕСПЧ счел, что
руководство госпиталя лучше разбирается в необходимости тех мер, которые следует
предпринимать для обеспечения медицинской безопасности, чем Суд, сделанное миссис
Чаплин предложение снять нательный крестик не является несоразмерным, и вмешательство в
права заявительницы проявлять свои религиозные убеждения явилось необходимым в
демократическом обществе. Таким образом, Суд не усмотрел нарушения ст. 9 в отдельности
или в сочетании со ст. 14 ЕКПЧ в случае миссис Чаплин.
При рассмотрении жалоб двух остальных заявителей - миссис Лэйдл и мистера
Макфарлейна, являющихся христианами, убежденными, что однополые отношения
противоречат Божественному закону, и что всякое действие, подразумевающее признание
таких отношений, несовместимо с их убеждениями, Суд указал, что принципы, примененные
работодателями в отношении заявителей – защита равенства возможностей и обязанность
работников избегать дискриминационного обращения с другими лицами – преследуют
законную цель защищать права других лиц, гарантированные ЕКПЧ, а именно права
однополых пар. Ранее Суд указывал, что всякое различие в обращении, связанное с
сексуальной ориентацией, может быть оправдано исключительно вескими доводами, и что
положение однополых пар относительно необходимости правового признания и защиты их
отношений сопоставимо с положением разнополых пар. Национальные власти обладают
широкой свободой усмотрения в действиях, направленных на обеспечение справедливого
равновесия между правом работодателей гарантировать соблюдение прав других лиц и правом
заявителей проявлять свои религиозные убеждения. Сочтя, что справедливое равновесие было
обеспечено, Суд пришел к выводу, что не имело место нарушение ст. 14 в сочетании со ст. 9
Конвенции в случае миссис Лэйдл и мистера Макферлейна2.
Практика ЕСПЧ по делам о дискриминации на основании религии существенно
расширилась с начала XXI века. Подобная тенденция не может не вызывать тревогу, поскольку
свидетельствует о том, что толерантность как условие существования многоконфессионального
общества постепенно перестает быть его прочной, незыблемой основой и нуждается в
укреплении.
Список использованной литературы:
1. Алисиевич Е.С. Автономное значение правовых понятий в практике толкования Европейским
Судом положений Конвенции о защите прав человека. В: Государство и право. 2005. №8, с. 77 - 81.
1
Постановление ЕСПЧ по делу «Эвейда и другие против Соединенного Королевства» (Case of Eweida and
others v. the United Kingdom) от 15 января 2013 г., жалобы.№№ 48420/10, 36516/10, 51671/10, 59842/10, ECHR 2013.
2
Там же. §106, §110.
23
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
2. Комментарий к Конвенции о защите прав человека и основных свобод и практике ее применения
/ Под общ. ред. д. ю. н., проф. В.А. Туманова и д. ю. н., проф. Л.М. Энтина. М.: Издательство НОРМА,
2002. 336 с.
3. Обзор судебной практики ЕСПЧ по вопросу свободы вероисповедания. §§ 16-18. [On-line]:
http://www.echr.coe.int/Documents/Research_report_religion_RUS.pdf. (Дата посещения: 26.05.2014).
4. Постановление ЕСПЧ по делу «Бессарабская Митрополия и другие против Молдовы
(Metropolitan Church of Bessarabia and Others v. Moldova) от 13 декабря 2001 г., жалоба № 45701/99,
пп.115-116, п. 119.
5. Постановление ЕСПЧ по делу «Гютл против Австрии» (Case of Gütl v. Austria) от 14 марта 2009
г., жалоба № 49686/99, пп. 41 – 42.
6. Постановление ЕСПЧ по делу «Институт Отто Премингера против Австрии» (Otto-PremingerInstitut v. Austria) от 20 сентября 1994 г., жалоба № 13470/87, пп. 46-48.
7. Постановление ЕСПЧ по делу «Коккинакис против Греции» (Case of Kokkinakis v. Greece) от 25
мая 1993 г., жалоба № 14307/88, п. 31.
8. Постановление ЕСПЧ по делу «Маркс против Бельгии» (Marckx v. Belgium) от 13 июня 1979 г.,
п. 33
9. Постановление ЕСПЧ по делу «Маркс против Бельгии» от 13 июня 1979 г., п. 33.
10. Постановление ЕСПЧ по делу «О’Донохью и другие против Соединенного Королевства»
(О’Donoghue and Others v. the United Kingdom) от 14 декабря 2010 г., жалоба № 34848/07, Reports of
Judgments and Decisions 2010. §62.
11. Постановление ЕСПЧ по делу «Пишуэн и Сажу против Франции» (Pichon and Sajous v. France)
от 2 октября 2001 г., жалоба №49853/99, ECHR 2001-X.
12. Постановление ЕСПЧ по делу «Религиозная община Свидетелей Иеговы и другие против
Австрии» (Case of Religionsgemeinschaft der Zeugen Jehovas and Others v. Austria) от 31 июля 2008 г.,
жалоба № 40825/98, пп. 83 – 99.
13. Постановление ЕСПЧ по делу «Хасан и Чауш против Болгарии» (Case of Hasan and Chaush v.
Bulgaria) от 26 октября 2000 г., жалоба № 30985/96, §§60 – 65.
14. Постановление ЕСПЧ по делу «Ча'аре Шалом Ве Цедек против Франции» (Cha’are Shalom Ve
Tsedek v. France) от 27 июня 2000 г., жалоба № 27417/95, п. 84.
15. Постановление ЕСПЧ по делу «Эвейда и другие против Соединенного Королевства» (Case of
Eweida and others v. the United Kingdom) от 15 января 2013 г., жалобы.№№ 48420/10, 36516/10, 51671/10,
59842/10, ECHR 2013.
16. Региональные системы защиты прав человека / Отв. ред. А.Х. Абашидзе М.: Издательство
РУДН, 2012. 395 с.
Copyright©Ecaterina ALISIEVICI, 2014.
24
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
ROLUL JUDECĂTORULUI INTERNAŢIONAL
ÎN PROCESUL PROBATORIU
BALAN Petru*
Institutul de Cercetări Juridice şi Politice al AȘM,
mun. Chișinău, bd. Ștefan cel Mare și Sfînt 1, MD-2012. Republica Moldova.
ANNOTATION:
THE ROLE OF INTERNATIONAL JUDGE IN THE PROCESS OF PROVING
The subject of this study focuses on the role of international judges in determining of the facts
and on the activity different from his activity of the determination of the rule of law or application of the
rule of law. The phrase „international judge” can simply be reduced to the following statement
„magistrate who is part of an international court”. International jurisdiction is created by an
international treaty but international judge applies international law in an universal or regional
framework. According to art. 2 of the Statute of the International Court of Justice „Court will be
composed of a body of independent judges, elected regardless of their nationality, from among persons
of high moral character who meet the conditions required in their country for appointment to the
highest judicial offices, or are jurists of recognized competence in international law”. Article 39 of the
European Convention on Human Rights and Fundamental Freedoms and art. 21 of the Protocol. 11 to
the Convention have the same redaction as provision 2 from the Statute of the International Court of
Justice with regard to the conditions for the exercise of the duties of judge of the Court.
Generalităţi. Subiectul prezentului studiu se axează în parte pe rolul judecătorului internaţional în
stabilirea faptelor, activitate diferită de activitatea lui de determinare a normei de drept sau de aplicare a
normei de drept.1 Sintagma „judecător internaţional” poate fi simplu redusă la următoarea frază
„magistrat care face parte dintr-o jurisdicţie internaţională”. Jurisdicţia internaţională este creată printrun tratat internaţional, iar judecătorul internaţional aplică dreptul internaţional într-un cadru universal
sau regional. Potrivit art. 2 din Statutul Curţii Internaţionale de Justiţie „Curtea va fi compusă dintr-un
corp de judecători independenţi, aleşi, indiferent de cetăţenia lor, dintre persoane cu înalte calităţi
morale care îndeplinesc condiţiile cerute în ţara lor pentru numirea în cele mai înalte funcţii judiciare
sau care sunt jurişti cu o competenţă recunoscută în materie de drept internaţional”. Articolul 39 din
Convenţia europeană pentru apărarea drepturilor omului şi a libertăţilor fundamentale şi art. 21 din
Protocolul nr. 11 la Convenţie au aceeaşi redacţie ca şi dispoziţia art. 2 din Statutul Curţii Internaţionale
de Justiţie cu referire la condiţiile de exercitare a funcţiilor de judecători a Curţii.2
Spre deosebire de jurisdicţiile interne, în cadrul jurisdicţiilor internaţionale nu există juraţi (cu rol
de constatare a faptelor), nu există curţi de apel şi nici măcar un sistem de precedent judiciar (art. 59 din
Statutul Curţii Internaţionale de Justiţie prevede că decizia Curţii nu are forţă obligatorie decât între
părţile în litigiu şi numai pentru cauza pe care o soluţionează). La fel, tribunalele internaţionale, de
regulă, dispun de proceduri destul de limitate (uneori destul de ineficiente) de obţinere a probelor. De
*
BALAN Petru - Magistru în drept, avocat asociat, fondator al Biroului Asociat de Avocaţi MGS Legal Consulting.
Lillich Richard B. Fact-finding before international tribunals. New York: Transnational Publishers INC. Ardslez-onHudson, 1992, p. 97.
2
Bedjaoui Mohamed, Favreau Bertrand. La metode de travail du juje international. Bruxelles: Bruzant, 1997, p. 19.
25
1
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
regulă, judecătorii internaţionali provin din medii şi culturi diferite şi dispun de un background diferit,
fapt care îi face să privească faptele şi probele într-un mod diferit.1 Însă, în materie de probatoriu şi
probe, procedurile contencioase în faţa jurisdicţiilor internaţionale şi rolul judecătorului internaţional în
această privinţă posedă o serie de particularităţi specifice, în mare parte diferite de procedurile în faţa
instanţelor judecătoreşti din ordinea juridică internă a statelor şi competenţele judecătorului naţional.
Scopul prezentului studiu constă în analiza şi elucidarea acestor particularităţi prin analiza cadrului
juridic internaţional şi practicilor jurisdicţiilor internaţionale cu vocaţie universală şi/sau regională.
Generic spus, una din principalele funcţii ale unei jurisdicţii internaţionale în general şi
judecătorului internaţional, în particular, referitoare la probe constă în arbitrarea eforturilor părţilor
direcţionate spre aflarea adevărului. Pornind de la circumstanţele speţei şi diligenţa părţilor, judecătorul
internaţional poate să fie absolut neutru în procesul aflării adevărului sau să decidă să intervină activ în
acest proces. Statutul tribunalelor internaţionale le conferă în această privinţă, atribuţii semnificative,
dar nu le obligă în nici un fel, sarcina şi riscul probei exclude această obligaţie. Pentru aşi exercita
funcţiile sale în domeniul probatoriului, judecătorul internaţional dispune de o putere de direcţionare a
părţilor implicate în cauză. Dacă jurisdicţia internaţională consideră necesar, ea poate în aceeaşi măsură
să contribuie în cel mai direct mod la căutarea şi aflarea adevărului, uzând de atribuţia ei de cercetare a
faptelor speţei.2
Jurisdicţia internaţională poate adresa părţilor cereri şi, în consecinţă, să aprecieze refuzul
eventual al acestora de a le satisface. Proprio motu, o jurisdicţie internaţională poate solicita
reprezentanţilor părţilor să-şi exprime poziţia lor asupra oricărei chestiuni pe care o consideră
pertinentă (inquiry of agents). Această putere, competenţă a tribunalelor internaţionale nu este limitată
doar la chestiuni de fapt, jurisdicţia internaţională poate să invite părţile să-şi exprime poziţia lor faţă de
chestiuni pur juridice.3 Este exemplificativ aici textul Regulii A1 din Regulamentul Curţii Europene a
Drepturilor Omului, care oferă Curţii posibilitatea de a invita orice persoană la alegerea sa, să exprime
un aviz sau să-i prezinte un raport scris cu privire la orice problemă pe care o consideră pertinentă
pentru cauză.4 Dispoziţii similare se conţin şi în art. 11 din Statutul Tribunalului Administrativ de pe
lângă Organizaţia Internaţională a Muncii.5
Solicitarea informaţiilor şi documentelor. Un tribunal internaţional poate, de asemenea, să
solicite părţilor să-i furnizeze documente, indiferent de faptul dacă ele sunt specificate (identificate)
concret sau nu. Astfel, art. 49 din Statutul Curţii Internaţionale de Justiţie prevede că: „Curtea poate
cere reprezentanţilor, chiar înainte de începerea dezbaterilor, să prezinte orice document sau să dea
orice explicaţii. În caz de refuz, ea va lua act”. Art. 43 din Convenţia pentru reglementarea diferendelor
relative la investiţii între state şi resortisanţii altor state, adoptată la Washington la 18 martie 1963
prevede, cu referire la competenţele tribunalului instituit potrivit prevederilor acestei Convenţii, că: „Cu
excepţia unui acord contrar al părţilor, tribunalul poate, în orice moment al dezbaterilor, dacă consideră
necesar să ceară părţilor să prezinte orice document sau alte mijloace de probă”.6 Potrivit regulii A1 din
Regulamentul Curţii Europene a Drepturilor Omului în vigoare de la 1 ianuarie 2014, o cameră a Curţii
poate adopta, la cererea uneia dintre părţi sau din oficiu, orice măsură de anchetă pe care o consideră a
fi de natură să contribuie la elucidarea faptelor cauzei. De asemenea camera poate inter alia, să ceară
părţilor să prezinte probe scrise şi să decidă de a audia în calitate de martor sau în orice altă calitate,
1
Lillich Richard B. Op. cit., p. 97.
Santulli Carlo. Droit du contentieux international. Paris: Montchrestien, 2005, p. 520.
3
Ibidem., p. 521.
4
Regulamentul Curţii Europene a Drepturilor Omului, în vigoare de la 1 ianuarie 2014. [On-line]: www.echr.coe.int.
(Vizitat la: 03.03.2014).
5
Rules of the Administrative Tribunal of the International Labour Organization Adopted by the Tribunal on 24
November 1993 and amended by the Tribunal on 9 November 2011 and 16 May 2014. [On-line]:
http://www.ilo.org/public/english/tribunal/about/rules.htm. (Vizitat la: 03.03.2014).
6
Convenţia pentru reglementarea diferendelor relative la investiţii între state şi resortisanţii altor state, adoptată la
Washington la 18 martie 1963. [On-line]: http://www.mfa.gov.md/img/docs/ListaTratateMultilaterale.pdf; http://www.legeonline.ro/lr-CONVEN%C8%9AIE-din%20-1965-(35208).html). (Vizitat la: 03.03.2014).
26
2
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
orice persoană ale cărei declaraţii consideră că sunt veridice sau utile pentru îndeplinirea atribuţiilor
sale.1
Cu toate acestea, în toate situaţiile, jurisdicţia internaţională apreciază oportunitatea solicitării de
acte suplimentare şi chiar poate refuza să dea curs solicitării unei părţi făcută în acest sens, dacă
consideră că documentele nu sunt necesare şi pertinente.2
Documente confidenţiale. În procesul judecării cauzei judecătorul internaţional poate să solicite
transmiterea unor documente care sunt catalogate ca fiind confidenţiale. Această solicitare impune
destinatarului, căruia este adresată solicitarea, obligaţia de a furniza actele (confidenţiale) solicitate în
integralitatea lor.3 Cu toate acestea, jurisdicţia internaţională, dacă consideră necesar, urmează să ia
măsuri pentru asigurarea păstrării confidenţialităţii unor astfel de documente. În cazul Curţii Europene
pentru Drepturile Omului, art. 38 din Convenţia europeană pentru apărarea drepturilor omului şi
libertăţilor fundamentale prevede că în cazul în care Curtea „declară o cerere admisibilă, ea procedează
…dacă este cazul, la o anchetă, pentru a cărei desfăşurare eficientă statele interesate vor furniza toate
facilităţile necesare”. Prevederile Regulii 331 din Regulamentul Curţii Europene a Drepturilor Omului,
statuează că accesul publicului la un document sau o parte a unui document (furnizat Curţii) poate fi
restrâns în interesul moralei, al ordinii publice sau al securităţii naţionale într-o societate democratică,
atunci când interesele minorilor sau protecţia vieţii private a părţilor o impun, sau când, în situaţii
speciale, în măsura considerată strict necesară de preşedintele camerei, publicitatea ar fi de natură să
aducă atingere intereselor justiţiei. Decizia privind restricţionarea accesului publicului la un document
se ia preşedintele camerei din oficiu sau la cererea unei părţi sau a oricărei persoane interesate. 4
Şi pentru că, puterea judecătorului internaţional de a ordona transmiterea documentelor reiese din
dreptul internaţional aplicabil în procedura contencioasă respectivă, protecţia naţională a
confidenţialităţii informaţiilor pe care le conţine documentul solicitat nu este pertinentă. Astfel că îi
revine judecătorului internaţional de a aprecia legitimitatea omisiunii sau refuzului statului de a
transmite documentele solicitate. În ceea ce priveşte organizaţiile internaţionale, jurisprudenţa le
permite de a omite pasajele non-pertinente sau acoperite de confidenţialitate din documentele solicitate
de un tribunal internaţional. Totuşi, dacă această omisiune este contestată, tribunalul poate decide, dacă
este cazul, de a ordona transmiterea acestui document tribunalului, care va aprecia desinestătător dacă
omisiune este sau nu întemeiată. Aceeaşi soluţie este prevăzută şi pentru state, se are în vedere situaţia
când ele invocă interesele securităţii lor naţionale: jurisdicţia internaţională are puterea să aprecieze
legitimitatea refuzului sau a omisiunii şi trebuie să fie în situaţia de a aprecia o atare stare de lucruri.5
Relevante la acest subiect sunt hotărârile Curţii Europene pentru Drepturile Omului în speţele Husayn
(Abu Zubaydah) vs. Polonia şi Al Nashiri vs. Polonia. În speţele menţionate reclamanţii au invocat în
faţa Curţii în baza art. 3, 5, 6 par. 1 şi 8 din Convenţie faptul că Polonia a permis CIA (Central
Intelligence Agency, SUA) să-i deţină incomunicado în mod secret pe teritoriul Poloniei, unde au fost
supuşi actelor de tortură, iar ulterior au fost transferaţi în mod secret şi arbitrar de pe teritoriul polonez
în custodia autorităţilor americane. În speţă Curtea, a decis să impună confidenţialitate unei părţi a
procedurii în baza regulii 33 par. 2 din Regulamentul Curţii şi în scopul respectării securităţii naţionale
într-o societate democratică. În continuare Curtea a solicitat autorităţilor poloneze o serie de informaţii
şi documente care ar fi trebuit să fie secrete privind operaţiunile secrete de reţinere petrecute de CIA pe
teritoriul polonez. Statului polonez i s-a comunicat că Curtea va lua toate măsurile necesare păstrării
confidenţialităţii acestor informaţii. În continuare, statul polonez a agreat să furnizeze Curţii actele
confidenţiale solicitate, decât în condiţiile legislaţiei interne poloneze privind accesul la secretul de stat
1
Regulamentul Curţii Europene a Drepturilor Omului, în vigoare de la 1 ianuarie 2014. [On-line]: www.echr.coe.int.
(Vizitat la: 03.03.2014).
2
Santulli Carlo. Op. cit., p. 522.
3
Ibidem.
4
Regulamentul Curţii Europene a Drepturilor Omului, în vigoare de la 1 ianuarie 2014. [On-line]: www.echr.coe.int.
(Vizitat la: 03.03.2014).
5
Santulli Carlo. Op. cit., p. 522.
27
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
(cu îndeplinirea unor formulare de către judecătorii Camerei Curţii privind accesul la secretul de stat),
vizualizarea acestor acte secrete urmând să se facă, potrivit statului polonez doar pe teritoriul său sau
doar în sediul reprezentanţei sale din Consiliul Europei. Evident că aceste propuneri ale statului pârât
au fost respinse de către Curte, care a menţionat că în procesul de administrare a probelor Curtea se
subordonează şi urmează procedura sa proprie în baza Convenţiei şi Regulamentului Curţii şi nu
urmează să aplice reguli procedurale ale statelor părţi.1
Potrivit jurisprudenţei tribunalelor internaţionale cu vocaţie universală sau regională, un stat nu
este în drept să refuze transmiterea documentelor solicitate de tribunalul internaţional, invocând drept
argument confidenţialitatea acestora şi securitatea sa naţională: el este obligat să transmită documentele
tribunalului, care le va aprecia fie in camera, fie de un singur judecător şi fără a le păstra în dosar şi va
decide, în consecinţă, asupra utilităţii, oportunităţii şi modului de a le lua în consideraţie, ținând cont de
interesele securităţii naţionale a statului şi a intereselor celor implicaţi în procedură. Prin urmare, chiar
dacă s-ar admite că protecţia secretului de stat ar putea justifica refuzul de a transmite documentele,
totuşi judecătorul internaţional trebuie să poată aprecia temeinicia refuzului, cel puţin în baza unei
informaţii precise asupra acestui document.
Consecinţele refuzului de a transmite actele şi informaţiile solicitate de un tribunal internaţional.
Refuzul de a respecta cerinţele jurisdicţiilor internaţionale vizând prezentarea de documente, constituie
o încălcare a obligaţiei de bună colaborare cu tribunalul. Şi totuşi, odată ce acest refuz se referă la
probe, jurisdicţia internaţională nu poate decât să ia act de refuz şi să soluţioneze cauza în baza probelor
prezentate de părţi. În cadrul procedurilor penale, totuşi, jurisdicţiilor internaţionale le este recunoscut
un drept de ordin judecătoresc.2
Statutul Curţii Penale Internaţionale îi permite acesteia de a solicita cooperarea statelor. Acesta
prevede şi o procedură de apreciere (examinare) a documentelor confidenţiale. Această procedură este
prevăzută de art. 72 din Statut, care se aplică în toate cazurile în care divulgarea de informaţii sau de
documente ale unui stat ar putea aduce atingere intereselor şi securităţii sale naţionale. Astfel, dacă un
stat află că informaţii sau documente ale statului sunt sau vor fi probabil divulgate într-o anumită fază a
procedurii şi dacă acesta apreciază că o astfel de divulgare ar aduce atingere intereselor securităţii sale
naţionale, acest stat are dreptul să intervină în vederea reglementării acestei probleme. Astfel, statul ia,
în legătură cu procurorul, apărarea, Curtea, după caz, toate măsurile rezonabile posibile pentru a găsi o
soluţie de comun acord. Aceste măsuri pot să consiste în special în: a) modificarea sau precizarea
cererii; b) decizia Curţii cu privire la problema pertinenţei informaţiilor sau probelor cerute ori cu
privire la problema de a şti dacă probele, deşi pertinente, ar putea fi sau au fost obţinute dintr-o altă
sursă decât statul solicitat; c) obţinerea de informaţii sau probe din altă sursă sau sub o formă diferită;
sau d) găsirea unui acord cu privire la condiţiile în care asistenţa ar putea fi furnizată, mai ales prin
comunicarea de rezumate sau de versiuni corectate, impunerea de restricţii la divulgare, recurgerea la o
procedură cu uşile închise sau ex parte ori aplicarea altor măsuri de protecţie autorizate de Statut sau de
Regulamentul de procedură şi de probe. Totuşi, Statutul nu prevede careva consecinţe specifice pentru
situaţiile de refuz în transmiterea documentelor. Astfel, încât Curtea nu poate să facă altceva decât să
informeze despre aceasta Adunarea statelor părţi sau Consiliul de Securitate când a fost sesizată de
acesta din urmă (art. 87 §7).3
Aşa cum s-a specificat mai sus, art. 38 din Convenţia europeană pentru apărarea drepturilor
omului şi libertăţilor fundamentale prevede că în cazul în care Curtea „declară o cerere admisibilă, ea
1
Husayn (Abu Zubaydah) vs. Polonia, hotărîrea Curţii Europene pentru Drepturile Omului din 24 iulie 2014. [Online]:
(http://hudoc.echr.coe.int/sites/eng/Pages/search.aspx#{"fulltext":["Husayn
(Abu
Zubaydah)"],"documentcollectionid2":["GRANDCHAMBER","CHAMBER"],"itemid":["001-146047"]}). (Vizitat la:
03.03.2014).
2
Santulli Carlo. Op. cit., p. 522.
3
Statutul de la Roma al Curţii Penale Internaţionale, adoptat la 17 iulie 1998, ratificat prin Legea nr. 212 din
09.09.2010 „pentru ratificarea Statutului de la Roma al Curţii Penale Internaţionale”. În: Monitorul Oficial nr. 190/624 din
29.09.2010.
28
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
procedează …dacă este cazul, la o anchetă, pentru a cărei desfăşurare eficientă statele interesate vor
furniza toate facilităţile necesare”.
Regulile 44 A, din Regulamentul Curţii Europene pentru Drepturile Omului prevede că părţile au
obligaţia de a coopera pe deplin cu Curtea, în special, de a efectua orice acţiuni care stau în puterea lor
şi pe care Curtea ca le consideră ca fiind necesare pentru buna administrare a justiţiei. Obligaţiunea de
cooperare se aplică, de asemenea, la o parte contractantă care nu este parte în procesul în care este
necesară cooperarea sa. Regulile 44 B, 44 C din Regulamentul Curţii nu conţin careva consecinţe
concrete pentru statul sau partea care refuză sau se eschivează obligaţiei de cooperare cu Curtea. Totuşi
textele respective stipulează clar că în cazul în care o parte nu respectă o solicitare a Curţii cu privire la
administrarea procedurilor preşedintele Camerei poate lua toate măsurile pe care le consideră adecvate.
Iar în cazul în care o parte nu a furnizat probele sau informaţiile solicitate de către Curte sau se
eschivează să comunice informaţii relevante sau se fereşte să participe efectiv la procedurile în faţa
Curţii, ultima este în drept să facă concluziile pe care le consideră adecvate situaţiei.1 În acest context,
este important de menţionat cu, titlu exemplificativ, faptul că în cauzele mai sus citate Husayn (Abu
Zubaydah) vs. Polonia şi Al Nashiri vs. Polonia, Curtea a statuat expres că statul polonez a eşuat să-şi
îndeplinească obligaţiile care-i incumbă potrivit art. 38 din Convenţia europeană pentru apărarea
drepturilor omului şi libertăţilor fundamentale pe motiv că nu a furnizat Curţii probele şi informaţiilor
solicitate de către aceasta.
Rolul jurisdicţiilor internaţionale în procesul desfăşurării anchetei. Jurisdicţiile internaţionale au
puterea să contribuie direct la aflarea adevărului prin adoptarea de măsuri şi procedee probatorii
obligatorii pe care ele le consideră necesare. Am exemplificat mai sus textul art. 38 §1 lit. a din
Convenţia europeană pentru apărarea drepturilor omului şi a libertăţilor fundamentale. O regulă
similară se conţine şi în art. 62 §1 din Regulamentul Curţii Internaţionale de Justiţie care prevede că
Curtea poate în orice moment să propună părţilor să prezinte probe sau să dea explicaţii pe care Curtea
le consideră necesare pentru elucidarea unui element al chestiunilor pe care le examinează, fie poate să
se angajeze nemijlocit în obţinerea unor informaţii în acest sens.2
În cadrul procedurilor penale ancheta este prin esenţă anterioară cercetării judecătoreşti. Ancheta
este condusă de sub responsabilitatea unui procuror. În contradicţie cu sistemul acuzatorial tradiţional,
acesta (procurorul internaţional) are un rol destul de ambiguu în cadrul procesului penal internaţional.
El are responsabilitatea „acuzării” şi a aflării obiective a adevărului „atât în partea stabilirii vinovăţiei
cât şi în partea demonstrării nevinovăţiei”.3 Art. 54 din Statutul Curţii Internaţionale Penale prevede că
procurorul, pentru stabilirea adevărului extinde ancheta la toate faptele şi elementele de probă care pot
fi utile pentru a determina dacă există răspundere penală ….şi, făcând aceasta, anchetează atât scopul
culpabilizării, cât şi al dezincriminării.4
În virtutea principiului exclusivităţii teritoriale, măsurile care implică anumite operaţiuni
„materiale” pe teritoriul unui stat pot fi efectuate de jurisdicţia internaţională doar cu asentimentul
acelui stat. În acest context, jurisdicţiile internaţionale se adresează organelor executive ale statului
pentru a putea proceda la astfel de operaţiuni.5 Art. 44 din Statutul Curţii Internaţionale de Justiţie
stipulează că pentru transmiterea comunicărilor către persoanele terţe, cu excepţia reprezentanţilor şi
avocaţilor antrenaţi în speţă, Curtea se adresează nemijlocit guvernelor statelor pe teritoriul cărora
comunicarea urmează să fie înmânată. Aceeaşi regulă Curtea Internaţională de Justiţie o aplică şi în
1
Regulamentul Curţii Europene a Drepturilor Omului, în vigoare de la 1 ianuarie 2014. [On-line]: www.echr.coe.int.
(Vizitat la: 03.03.2014).
2
Regulamentul Curţii Internaţionale de Justiţie. [On-line]: http://www.un.org/ru/icj/rules_part3.shtml. (Vizitat la:
03.03.2014).
3
Santulli Carlo. Op. cit., p. 526.
4
Statutul de la Roma al Curţii Penale Internaţionale, adoptat la 17 iulie 1998, ratificat prin Legea nr. 212 din
09.09.2010 „pentru ratificarea Statutului de la Roma al Curţii Penale Internaţionale”. În: Monitorul Oficial nr. 190/624 din
29.09.2010.
5
Santulli Carlo. Op. cit., p. 526.
29
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
cazul în care trebuie luate măsuri pentru obţinerea probelor la faţa locului.1 Convenţia pentru
reglementarea diferendelor relative la investiţii între state şi resortisanţii altor state, adoptată la
Washington la 18 martie 1963 prevede în art. 43 lit. b) prevede expres că cu excepţia unui acord contrar
al părţilor, tribunalul poate, în orice moment al dezbaterilor, dacă considera necesar să se deplaseze la
faţa locului şi sa procedeze aici la orice anchete pe care le consideră necesare.2 Respectarea principiului
exclusivităţii teritoriale ridică dificultăţi specifice în materie penală. În cazul precedentelor istorice de la
Nuernberg şi Tokyo, de asemenea şi în cazul Tribunalelor ad-hoc pentru ex-Iugoslavia şi Rwanda, o
„prezenţă internaţională” a facilitat căutarea adevărului pe un teritoriu străin (deşi cu obstacole
importante în cazul iugoslav). În cazul tribunalelor internaţionale nu există un „teritoriu naţional”.
Statutul Curţii Internaţionale Penale permite procurorului să purceadă la o anchetă pe „teritoriul unui
stat” (art. 54 par. 2 din Statut). Însă, Curtea şi procurorul nu dispun de o poliţie internaţională şi nici de
puterea juridică de a dispune măsuri de coerciţie pe teritoriul unui stat. Punerea în aplicare a atribuţiilor
jurisdicţiilor internaţionale de anchetă la faţa locului este subordonată cooperării cu statul care are
obligaţiunea de aşi aduce concursul, la cererea instanţei internaţionale. Art. 57 par. 3 lit. d din Statutul
Curţii Internaţionale Penale prevede în mod egal şi posibilitatea, extrem de periculoasă, a unei Camere
preliminare a Curţii de a constata că statul este „vădit incapabil să dea urmare unei cereri de cooperare”
şi să autorizeze procurorul să ia anumite măsuri de anchetă pe teritoriul unui stat parte fără să îşi asigure
cooperarea acestui stat, conform cap. IX din Statut. Evident că în cazul refuzului de colaborare Curtea
Internaţională Penală poate deferi situaţia respectivă Adunării statelor părţi sau Consiliului de
Securitate când a fost sesizată de acesta din urmă (art. 87 par. 7 din Statut).3
Delegarea anchetei: expertiza jurisdicţională. Posibilitatea unei jurisdicţii internaţionale de a
recurge la o expertiză este demonstrată astăzi de principalele texte de procedură. Spre exemplu art. 50
din Statutul Curţii Internaţionale de Justiţie prevede că în orice moment Curtea poate conferi o anchetă
sau o expertiză oricărei persoane. Art. 67 din Regulamentul Curţii Internaţionale de Justiţie prevede
reguli de procedură privind dispunerea expertizei: doar prin ordonanţă şi doar după consultarea părţilor,
precizarea mandatului şi modalităţilor de desemnare a expertului. Art. 1133 din Acordul de liber
schimb nord american permite tribunalului de a solicita o expertiză asupra oricărui element de fapt care
se raportează asupra chestiunilor de mediu înconjurător, de sănătate, de securitate sau de alte chestiuni
cu caracter ştiinţific ridicate de către o parte. Astfel, jurisdicţia internaţională fixează mandatul
expertului a cărui concurs îl solicită. În principiu, jurisdicţia desemnează sau poate elabora procedura
de desemnare a unei comisii de experţi. Jurisdicţia poate, la fel, să determine sau să stabilească
procedura de efectuare a expertizei. Chiar dacă expertul este desemnat de către jurisdicţie, raportul pe
care îl elaborează este supus principiului contradictorialităţii, urmare comunicării sale părţilor în litigiu.
Principiul contradictorialităţii solicită ca părţile să poată discuta raportul expertului, însă nu cere ca
expertul să purceadă la o expertiză contradictorie. Obligaţia de a comunica raportul expertului părţilor
implicate şi de a le oferi posibilitatea de a prezenta observaţiile lor asupra raportului este expres
prevăzută de art. 67 par. 2 din Regulamentul Curţii Internaţionale de Justiţie (a se vedea cauza
strâmtorii Corfu Regatul Unit vs. Albania, hotărârea Curţii Internaţionale de Justiţie din 9 aprilie 1949
p. 20-21). Este vorba despre contradictorialitate ca şi funcţie judiciară, dar aprecierea tribunalului nu
este legată de raportul elaborat de propriul său expert. Tribunalul nu ar putea să delege expertului
puterea de a decide, raportul expertului este un element care trebuie să fie apreciat de către tribunal. Cu
toate acestea, odată ce raportul expertului desemnat ţine de un domeniu tehnic, el va avea pentru
judecător o însemnătate determinantă, dacă raportul nu va conţine erori de raţionament sau ilegalităţi şi
atât timp cât el nu va fi contrazis de fapte de care judecătorul este deja convins. Unele chestiuni mai
1
Statutul Curţii Internaţionale de Justiţie. [On-line]: http://www.un.org/ru/icj/statut.shtml#chap3. (Vizitat la:
03.03.2014).
2
Convenţia pentru reglementarea diferendelor relative la investiţii între state şi resortisanţii altor state, adoptată la
Washington la 18 martie 1963. [On-line]: http://www.mfa.gov.md/img/docs/ListaTratateMultilaterale.pdf; http://www.legeonline.ro/lr-CONVEN%C8%9AIE-din%20-1965-(35208).html). (Vizitat la: 03.03.2014).
3
Santulli Carlo. Op. cit., p. 526.
30
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
puţin tehnice cuprinse în raportul expertului, Tribunalul le poate substitui lesne cu propriile sale
aprecieri. Este important ca expertul desemnat de către tribunal să nu exceadă mandatul oferit, pentru
că ceea ce i se conferă este o modificare procedurală excepţională, decisă de către tribunal, de la cursul
ordinar al procedurii. În acest context este cu atât mai important ca expertul desemnat în virtutea
competenţelor sale extra-judiciare să nu împiedice prin consideraţiunile sale chestiunile de drept pe care
să le prejudicieze într-un mod fatal.1
Bibliografie:
1. Bedjaoui Mohamed, Favreau Bertrand. La metode de travail du juje international. Bruxelles:
Bruzant, 1997. 131 p.
2. Convenţia pentru reglementarea diferendelor relative la investiţii între state şi resortisanţii altor state,
adoptată
la
Washington
la
18
martie
1963.
[On-line]:
http://www.mfa.gov.md/img/docs/ListaTratateMultilaterale.pdf;
http://www.lege-online.ro/lrCONVEN%C8%9AIE-din%20-1965-(35208).html). (Vizitat la: 03.03.2014).
3. Husayn (Abu Zubaydah) vs. Polonia, hotărârea Curţii Europene pentru Drepturile Omului din 24
iulie 2014. [On-line]: (http://hudoc.echr.coe.int/sites/eng/Pages/search.aspx#{"fulltext":["Husayn (Abu
Zubaydah)"],"documentcollectionid2":["GRANDCHAMBER","CHAMBER"],"itemid":["001-146047"]}).
(Vizitat la: 03.03.2014).
4. Lillich Richard B. Fact-finding before international tribunals. New York: Transnational Publishers
INC. Ardslez-on-Hudson, 1992. xvi + 338 p.
5. Regulamentul Curţii Europene a Drepturilor Omului, în vigoare de la 1 ianuarie 2014. [On-line]:
www.echr.coe.int. (Vizitat la: 03.03.2014).
6. Regulamentul Curţii Internaţionale de Justiţie. [On-line]: http://www.un.org/ru/icj/rules_part3.shtml.
(Vizitat la: 03.03.2014).
7. Rules of the Administrative Tribunal of the International Labour Organization Adopted by the
Tribunal on 24 November 1993 and amended by the Tribunal on 9 November 2011 and 16 May 2014. [On-line]:
http://www.ilo.org/public/english/tribunal/about/rules.htm. (Vizitat la: 03.03.2014).
8. Santulli Carlo. Droit du contentieux international. Paris: Montchrestien, 2005. xi + 584 p.
9. Statutul Curţii Internaţionale de Justiţie. [On-line]: http://www.un.org/ru/icj/statut.shtml#chap3.
(Vizitat la: 03.03.2014).
10. Statutul de la Roma al Curţii Penale Internaţionale, adoptat la 17 iulie 1998, ratificat prin Legea nr.
212 din 09.09.2010 „pentru ratificarea Statutului de la Roma al Curţii Penale Internaţionale”. În: Monitorul
Oficial nr. 190/624 din 29.09.2010.
Copyright©Petru BALAN, 2014.
1
Santulli Carlo. Op. cit., p. 528.
31
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
RELAŢIA DINTRE MASS-MEDIA ŞI PROCESUL
DE GLOBALIZARE
BEREGOI Natalia*
Institutul de Cercetări Juridice şi Politice al AȘM,
mun. Chișinău, bd. Ștefan cel Mare și Sfînt 1, MD-2012. Republica Moldova.
ANNOTATION:
THE RELATION BETWEEN MASS MEDIA AND THE PROCESS OF GLOBALIZATION
Since the invention of the printing press, people had acknowledged the potential influence of mass
media messages on audiences. Nowadays, mass media developments have been increasingly more
characterized not by their growth, but by their links to the process of globalization. Geographical
nearness helps mass media to cross borders. Among the main issues of the relation between mass
media and the process of globalization are transborder data flow. Globalizing mass media may
influence people, shaping the way they understand their social identities and their cultural
communities. Mass media revolution has converted the whole world into a global village.
In recent years, there has been a growing body of research on the topic of relation between mass
media and globalization, due to their relationship. Thus, this paper aims to complete the studies in this
field and tries to display the basic concept of the process of globalization with all of its effects and
challenges within the interaction with mass media.
Globalizarea, fiind o cale inevitabilă a progresului, deţine influenţe considerabile în toate sferele de
activitate. Ca o multitudine de transformări politico-sociale înregistrate de omenire în prezent, extinse
la scară integratoare şi generate de impactul fluxurilor transcontinentale, procesul de globalizare nu
poate fi realizat fără participarea mass-mediei. Modificările profunde care au loc în structurile
geopolitice ale comunităţii mondiale şi transformările sistemelor social-politice demonstrează
necesitatea schimbării abordării de cercetare a acestora. În cadrul procesului de globalizare, care
reprezintă o manifestare şi „o creştere a interdependenţei şi interconectivităţii lumii moderne”1, fiind o
extindere şi aprofundare a relaţiilor dintre indivizi, instituţii, state şi organizaţii internaţionale, actorii de
pe arena internaţională devin influenţaţi de către evenimentele care se produc în alte părţi ale globului şi
respectiv, aceştia pot avea influenţe cu rezonanţă la nivel global.
Interacțiunea tehnologiilor tradiționale și celor noi are o influență profundă asupra transformărilor
din societate, cât și proceselor politice. În acest context, mass-media devin o componentă strategică a
aranjamentelor de guvernare şi procesului decizional privind conducerea, influențarea și reglementarea
diferitelor sectoare convergente de tehnologii informaționale și comunicaționale. În rezultat am devenit
*
BEREGOI Natalia – Magistru în relații internaționale, doctorandă la Institutul de cercetări juridice și politice al
AȘM..
1
The Secretary of State for International Development. Eliminating World Poverty: Making Globalisation Work for
the Poor. White Paper on International Development. December, 2000. 108 p. [On-line]: http://webarchive.
nationalarchives.gov.uk/+/http:/www.dfid.gov.uk/Documents/publications/whitepaper2000.pdf. (Vizitat la: 10.02.2014).
32
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
martorii „schimbării locației autorității”1 de luare a deciziilor, proces care şi-a modificat caracteristicile
datorită procesului de globalizare şi dezvoltării tehnologiilor informaţionale. În scopul determinării
relaţiei dintre acestea vom lua în vizor câteva aspecte ale interacţiunii lor în cadrul studiului nostru. Ne
propunem să argumentăm existenţa unei legături interdependente, să elucidăm trăsăturile activităţii
mass-media în cadrul globalizării, să analizăm relaţia între procesul de globalizare şi statul-naţiune şi ce
efect are asupra politicilor mediatice naţionale.
Rolul mass-mediei în cadrul procesului de globalizare nu poate fi omis. Căutarea de noi forme şi
modalităţi de exprimare prin mass-media este în acelaşi timp şi rezultatul dezvoltării şi consolidării
„societăţii informaţionale”2. Totodată menţionăm că şi procesul de globalizare are un impact asupra
mass-mediei care poate fi analizat prin prisma unor teorii contemporane promovate în diverse medii
ştiinţifice3 şi dezbătute în organizaţiile interguvernamentale, căci globalizarea condiţionează apariţia
eterogenităţii, omogenizării şi hibridizării mediatice. Opinăm că creşterea varietăţii şi diversităţii
produselor mediatice în care „consumatorul de informaţii devine rege” condiţionează apariţia
eterogenităţii mediatice, procesul de influenţare şi transpunere a politicilor transnaţionale la nivel
naţional creează omogenizarea mediatică, iar amestecul de instituţii mediatice rezultat într-un
„melange” global a contribuit la hibridizarea mediatică.
Aceste teorii nu se exclud, ci se completează reciproc. Pe de o parte, globalizarea determină un
anume grad de omogenizare şi armonizare a legislaţiei, a structurilor administrative şi instituţionale, a
ideilor şi idealurilor. Pe de altă parte, globalizarea are ca efect apariţia unor forme „hibride” de practici
şi standarde. În acelaşi timp, globalizarea poate încuraja heterogenitatea, diversitatea şi unicitatea,
întrucât succesul în competiţia globală este condiţionat, printre altele, de „distrugerea creatoare”4, de
diversificarea ofertei şi de specificitatea acesteia.
M.Vargas consideră că cea mai admirabilă lecţie pe care cultura poate să ne-o dea, este să
înţelegem că ea nu necesită nici protecţie din partea birocraţilor, nici izolare prin tarife vamale5. În mod
cert, mass-media, îndeosebi, televiziunea reprezintă un instrument important de diseminare a
informaţiei la nivel global şi contribuie la realizarea de schimburi sociale, favorizând impunerea sau
manipularea stilurilor de viaţă, precum şi crearea de modele culturale, sociale, economice şi politice.
Mass-media reprezintă unul dintre canalele care susţin şi promovează ideea de globalizare şi tot ceea ce
presupune, fiind în fapt unul dintre motoarele procesului de globalizare şi, cu siguranţă, unul dintre cele
mai importante şi mai răspândite la nivel de comunicare în acest moment.
Reieşind din cele expuse, considerăm că relaţia dintre mass-media şi procesul de globalizare este
una interdependentă, căci fluxul bidirecţional de influenţare se manifestă printr-o colaborare progresivă
şi rezultate evidente. Până de curând, fiecare societate deţinea propriile spaţii comunicaţionale interne,
iar informarea despre evenimentele din exterior era deseori filtrată de către autorităţile de stat, sau
detaliile unor evenimente de pe alt continent nu interesau societatea. Acum, accesul ieftin şi liber la
diferite surse de informare condiţionează apariţia unui interes faţă de evenimentele străine societăţii
date. Prin acoperirea informaţională la scară internaţională, sursele mediatice contribuie la
uniformizarea culturală, căci procesul de globalizare a schimbat radical raza de acoperire a spaţiului
informaţional, de la naţional preponderent la cel global.
Procesul de globalizare se referă în mare parte la răspândirea și interconectarea producției,
comunicării și tehnologiei pe tot globul. Atunci când se analizează conceptul de globalizare majoritatea
1
Rosenau J. Towards an ontology for global governance. In: M. Hewson & T. J. Sinclair (Eds.) Approaches to global
governance. New York: SUNY Press, 1999, p. 6.
2
Directive 2001/29/EC of the European Parliament and of the Council on the harmonization of certain aspects of
copyright and related rights in the information society, 22 May 2001. [On-line]: http://eur-lex.
europa.eu/LexUriServ/LexUriServ.do?uri=CELEX:32001L0 02:EN:HTML. (Vizitat la: 09.01.2014).
3
Bădescu I., Mihăilescu I., Sava I. Geopolitică, Integrare, Globalizare. Bucureşti: Mica Valahie, 2005. 403 p.
4
Schumpeter J. Capitalism, Socialism and Democracy. New York: Harper & Row. Ed.III, 1992. 106 p.
5
Vargas M. The culture and globalisation. Madrid: Arguedas, 2000. p.58.
33
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
cercetătorilor fac trimiteri la metafora lui Marshall McLuhan „satul globalˮ1 sau la opinii mai recente
ale „societății de rețeaˮ la nivel mondial dezvoltat de Manuel Castells2. Ceea ce caracterizează
fenomenul globalizării sunt răspândirea și viteza de comunicare și schimb cultural, complexitatea
rețelelor și corporațiilor implicate, precum și volumul mare de comerț, interacțiune și risc. Deși, cele
mai multe referinţe despre globalizare se referă la probleme și procese economice, termenul este, de
asemenea, folosit pentru a descrie o gamă largă de practici tehnologice, politice, sociale, culturale și de
mediu.
Există multe definiții, clasificări și semnificații ale procesului de globalizare, dezbaterea depinde
de poziția teoretică a cercetătorilor - indiferent dacă acestea sunt entuziaști sau sceptici, deși unii par a fi
nici susținători ai globalizării, nici adversari înverșunați. Din această categorie face parte J.Scholte3. În
literatura de specialitate, J.Scholte a evidenţiat cinci definiţii, fiecare accentuând una din particularităţile
multiaspectualităţii procesului de globalizare. Prin prisma fiecărei tratări, vom analiza efectele asupra
mass-mediei.
În primul rând, globalizarea poate fi privită ca o internaționalizare, ce, pur și simplu, descrie
relațiile transfrontaliere între națiuni și creșterea internațională a interdependenței. Dar globalizarea nu
include doar internaționalizare, căci în timp ce internaționalizarea se referă la importanța tot mai mare a
schimburilor comerciale, relațiilor culturale, alianțelor și tratatelor între națiuni, globalizarea reflectă
integrarea economică, culturală și tehnologică ale diverselor sectoare naționale, într-unul global. În
domeniul mediatic, internaţionalizarea se manifestă îndeosebi prin schimbul de programe. La nivel
european, membrii Uniunii Europene de Radioteleviziune au standarde stabilite în conţinutul
programelor de televiziune, creând un mediu uniform ce furnizează aceleaşi reguli de bază şi facilitând
schimbul de conţinut în domeniul audiovizualului.
La fel, pentru a stopa procesul de internaţionalizare în domeniul mediatic, promovat prin filialele
postului american CNN, ce difuza informaţii abordate prin prisma americană şi care aveau efecte
asupra continentului european, a fost creat noul post TV Euronews. Sub auspiciile a 17 ţări membre
UE, Euronews a reprezentat un model european al CNN şi a avut drept scop stoparea creşterii
internaţionalizării europenilor prin influenţele americane. Unul din obiectivele principale a fost crearea
unei identităţi comune europene prin difuzarea tuturor posturilor TV şi radio în fiece ţară. Acest canal
pan-european de ştiri urmărea difuzarea noutăţilor din întreaga lume printr-o abordare europeană şi,
astfel, urmărea scopul să constituie o identitate unică pentru cetăţenii din UE. Se considera că
instituirea acestui post TV va contribui la realizarea integrării europene, la soluţionarea unor probleme
existente, constituirea unei uniuni politice între statele UE şi completarea lipsei de informare şi
colaborare între acestea4.
În al doilea rând, globalizarea este echivalată cu liberalizarea, referindu-se la procesul de eliminare
a restricțiilor impuse de guvern cu privire la produsele şi serviciile mass-media în scopul de a crea o
lume deschisă, fără frontiere. Este cert că liberalizarea şi privatizarea mass-mediei și industriilor de
telecomunicații au luat amploare în Europa și alte părți ale lumii, prin investiții străine. Însă, extinderea
corporativă permisă de aceste tendințe este un aspect al globalizării. Liberalizarea şi privatizarea au
condiţionat apariţia unei multitudini de canale, însă aceasta nu caracterizează mass-media cu adevărat
pluralistă. Limitarea monopolului statului asupra audiovizualului în multe state în dezvoltare au dus la
liberalizarea pieţei mediatice, limitarea cerinţelor lingvistice locale, privatizarea mass-mediei şi scăderii
subvenţiilor pentru serviciile publice ale audiovizualului. Totodată nu putem omite rolul Organizației
Mondiale a Comerțului (OMC) care deţine capacitatea de a influenţa şi contribui major la determinarea
1
Carr D. Marshall McLuhan: Media Savant. In: The New York Times. January 6, 2011. [On-line]: http://www.ny
times.com/2011/01/09/books/review/Carr-t.html?_r=3&pagewanted=all&. (Vizitat la: 12.05.2014).
2
Castells M. Communication, power and counter-power in the network society. In: International Journal of
Communication. 2007, nr. 1(1), p. 238-266.
3
Scholte J.A. Globalization: A Critical Introduction. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2000. 362 p.
4
Casero A. European-wide Television and the construction of European identity. The case of Euronews. [On-line]:
www.iua.upf.es/formats/formats3/cas_a.htm. (Vizitat la: 12.04.2014).
34
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
politicilor mediatice datorită creșterii liberalizării mass-mediei la nivel mondial și a comerțului cu
produse culturale.
În al treilea rând, globalizarea poate fi văzută ca universalizare, referindu-se la procesul de
răspândire a tehnologiilor mass-media. Gradul de universalizare a culturii şi limbii proprii este un
criteriu al puterii unui stat. Astăzi, în societăţile dominate de comunicaţii şi mass-media, libertatea
informaţiei şi diversitatea mesajelor sunt o realitate şi o provocare la care fiecare cultură trebuie să
răspundă în mod profesionist şi eficient. Procesul comunicaţional universal nu „absoarbe” imediat
creaţiile de performanţă din toate culturile; comunicarea valorilor depinde de o seamă de împrejurări şi
acţiuni practice, de prestigiul unei culturi, de aria geografică a limbii, de situaţia geopolitică a societăţii
şi a culturii respective.
Un alt aspect al globalizării, în opinia lui J.Scholte, echivalează cu occidentalizarea sau
modernizarea - un proces dinamic prin care structurile sociale moderne, cum ar fi capitalismul,
industrialismul și birocrația sunt răspândite în toate părțile lumii, influențând şi culturile locale. Dar
globalizarea reprezintă ceva mai mult decât modernizare sau occidentalizare, punând un accent mai
mare pe integrarea internațională și subliniind efectele fluxului liber de resurse, informații și servicii
dincolo de granițele naționale.
În al cincilea rând, globalizarea poate fi privită ca deteritorializare, unde spaţiul social nu mai este
definit în termeni de spații teritoriale și frontiere. Este, de fapt, acest ultim concept asupra
teritorialității, care, în conformitate cu J.Scholte, oferă o definiție cuprinzătoare a fenomenului de
globalizare, pentru că permite explorarea de schimburi în modurile în care oamenii înțeleg și
experimentează spațiul social. Mass-mediei îi revine un rol semnificativ în acest proces.
Influenţă asupra naturii şi calităţii mass-mediei în cadrul procesului de globalizare au unii actori ai
relaţiilor internaţionale, îndeosebi organizaţiile internaţionale. În domeniul mediatic cele mai influente
sunt Organizaţia Mondială a Comerţului, Uniunea Internaţională a Telecomunicațiilor, UNESCO,
Organizația Mondială a Proprietății Intelectuale, precum și Corporația Internet pentru Alocare de Nume
și Numere. Un rol revine şi actorilor ad-hoc, precum Summitul Mondial privind Societatea
Informațională şi Convenţia UNESCO pentru protecţia şi promovarea diversităţii expresiilor culturale.
Domeniul de reglementare națională a telecomunicațiilor a fost mult timp dependent de
organizaţiile internaţionale. Un exemplu reprezintă necesitatea de comutare la difuzarea terestră din
format analog în cel digital până în iunie 2015. Statele care nu vor reuşi comutarea din orice motiv, fie
politic, fie financiar, se pot pomeni într-un vid informaţional bidirecţional. În acelaşi timp, asistăm la un
grad mai mare de comercializare a tuturor formelor de comunicare publică și la declinul relativ al
suveranității naționale asupra conținutului media. Aceasta înseamnă că reglementarea mediatică
națională, inclusiv cotele pentru conținutul local și sprijinul sectorului audiovizual, se află în declin la
fel ca şi viitorul serviciului public al audiovizualului.
Procesul de globalizare încorporează schimbările tehnologice și creșterea de corporaţii mediatice
transnaţionale cu producție dispersată și mijloace de distribuție pe plan internațional. R.McChesney1 a
argumentat că asemenea corporaţii au acţiuni în mai multe tipuri de mass-media, de la ziare la
televiziune și pe internet, și au filiale în diferite părți ale lumii. În acelaşi context, C.Sparks2 face
referire la creșterea numărului de organizații internaționale, precum și de antreprenori, cum ar fi Bill
Gates (Microsoft) şi Rupert Murdoch (News Corporation) cu caracteristici distincte care stau la baza
consolidării procesului de globalizare. În lucrarea sa, C.Sparks a menționat lipsa de control al puterii,
cu mai multe centre de producție și de program complex de fluxuri, piețe regionale, precum și apariția
la nivel mondial de produse mediatice „hibridizateˮ.
Procesul accelerat al dezvoltărilor tehnologice și reducerea cheltuielilor tranzacțiilor internaționale
a condiţionat creșterea interdependenței și interconectivității lumii moderne. Determinative ale
1
McChesney R.W. The New Global Media: It’s a Small World of Big Conglomerates. In: The Nation. 29 November,
1999, p. 11-15.
2
Sparks C. Globalization, Development and the Mass-media. London: Sage, 2007. 248 p.
35
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
intensificării proceselor de globalizare sunt şi noile media, în special media socială, ce a avut o
contribuţie esenţială în acţiunile de protest în Egipt, Tunisia, Siria din perioada anilor 2011-20131.
Considerăm că globalizarea duce la omogenizarea valorilor culturale naționale, răspândirea de
occidentalizare, în timp ce politicile mediatice naționale cad sub jurisdicţia organizațiilor internaționale,
mișcărilor sociale la nivel mondial, sau a societății civile la nivel global.
Procesul de globalizare este considerat ca o dezvoltare a unei lumi apatride; cu alte cuvinte,
reprezintă o diminuare a rolului statului. O mare parte a dezbaterii privind influenţa globalizării asupra
mass-mediei se concentrează asupra consecințelor forțelor globalizării asupra aspectului național de
elaborare a politicilor mediatice. Pe de o parte sunt cei care susțin că dezvoltările tehnologice în formă
de convergență tehnologică și digitalizare, interesele sporite ale corporaţiilor, precum și rolul extins al
organizațiilor internaţionale limitează capacitatea guvernelor naționale de a supraveghea industriile
mediatice naţionale. În special, susţinătorii acestui argument consideră că puterea şi abilitatea redusă de
reglementare naţională independentă denotă o schimbare de la o politică unitară exercitată de către
guvernul național la un sistem mai complex, cuprinzând un număr de actori şi instituții politice
internaţionale2.
Pe de altă parte, sunt cei care susțin că statele își păstrează instrumentele politice cheie pentru a
dicta viitorul instituţiilor mediatice și sunt capabile de a atinge cele mai multe dintre obiectivele
politice. Alt punct de vedere afirmă că guvernele rămân actorii dominanţi ai politicilor mediatice, având
misiunea de a gestiona și orchestra modificări, mai degrabă decât a le controla, coordona și oferi
consens, reuşind să faciliteze evoluțiile și asigurând responsabilitatea de piață într-o perioadă de
dezvoltare tehnologică rapidă3. Fără îndoială, mass-media într-o lume globalizată sunt determinate de
diferiți actori, deși ies în evidență: statul, piața mediatică și societatea civilă4.
Mass-media au avut un rol esențial în crearea noului mediu globalizat caracterizat de comerțul
liber și fluxul liber de informații, progresul tehnologic și comunicarea tehnologică și noi aranjamente
instituționale. Complexitatea rețelelor mass-media și corporațiile de comunicații implicate în arena
globală și viteza de expansiune la scară internațională este fără precedent. Acest lucru a pus presiune
asupra cadrului de reglementare actual, care este considerat a fi insuficient pentru a aborda unele
probleme. Trecerea de la suveranitatea de stat la nivel internațional în reglementarea mass-media
rezultă din dezvoltarea comerțului și noilor tehnologii, și datorită faptului că există solicitări continue
de reformare.
Se poate observa că mass-media sunt influente asupra procesului de globalizare și supun analizelor
ipotezele despre relația dintre teritoriu, politică și cultură. Totodată, există opinii contrare, ce au
supraapreciat unele aspecte. De exemplu, J.Tunstall susține că puterea mass-mediei asupra globalizării
de azi a fost exagerată și că nivelul național rămâne cel mai important 5. Autorul scrie că problema
națională predomină și că mass-media naționale sunt strâns legate de sistemele naţionale de educație,
de limbile naționale, de puterea politică la nivel național și cultura națională. „Cei mai mulți oameni
preferă să fie informați și distrați de oamenii pe care îi văd, cu care vorbesc şi glumesc și cred la fel ca
eiˮ6.
Într-o încercare de a contesta efectul mass-media asupra procesului de globalizare, T.Flew7a
remarcat că prezența corporațiilor mediatice la nivel mondial pe piețele naționale nu le face întotdeauna
dominante în aceste piețe, pentru că dovezile empirice sugerează că există doar câteva, mai ales News
1
Beregoi N. Factorul mediatic în relațiile internaționale. Materialele Conferinţei ştiinţifice anuale a tinerilor
cercetători „Tendinţe contemporane ale dezvoltării ştiinţei în contextul valorificării opţiunii europene: viziuni ale tinerilor
cercetători”. Ediţia VII, Vol. I. 30 mai 2013, Chişinău. [s.n], p. 32.
2
Iosifidis P. Global Media and Communication Policy. Hampshire: Palgrave Macmillan, 2011, p. 106.
3
Ibid., p.106.
4
Ibid., p.106.
5
Tunstall J. The National Media System as the Lead Player. In: Global Media and Communication. 2007, nr. 3 (3), p.
321–324.
6
Ibid., p. 323.
7
Flew T. Understanding Global Media. London: Palgrave Macmillan, 2007. 256 p.
36
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Corporation, care au capacitatea de a recurge la rețele și relații instituționale într-o serie de țări. Prin
urmare, ar putea fi considerate societăți „la nivel mondialˮ în țările în care își desfășoară activitatea.
T.Flew a dezvoltat o serie de contraargumente la teza efectelor mass-mediei asupra procesului de
globalizare. El consideră că este necesar să regândim relația dintre mass-media, stat și cultură, deşi
acceptă ideea că statul modern are control mai scăzut asupra fluxurilor de informaţii pe teritoriul său.
Examinarea atentă a rolului statului în lumea mediatică globalizată de astăzi este esențială în
scopul de a analiza schimbările în mass-media la nivel global, de a evalua cursul de schimbare a
elaborării politicilor mediatice naționale și explora efectele globale ale proceselor tehnologice, politice,
economice și culturale. Adevărat, globalizarea semnifică apariția unui sistem global de relații și procese
ce nu sunt prezente în sistemul tradițional de state, ceea ce înseamnă că multe probleme contemporane
nu pot fi abordate în mod adecvat la nivel național. În calitate de exemple servesc mişcările sociale care
răspândesc idei, cum ar fi drepturile universale ale omului, responsabilitate globală de mediu și apelul
pentru democrație în întreaga lume, în timp ce mass-media și domeniul de comunicare includ creșterea
numărului de corporaţii mediatice transnaţionale, creșterea rapidă a internetului, radiodifuziune prin
satelit, toate sistemele de operare independente de frontierele naționale.
Cu privire la problema dacă există o schimbare în suveranitatea de stat la nivel global ca urmare a
creșterii comerțului și noilor tehnologii, consolidarea ponderii organizaţiilor internaţionale relevă faptul
că capacitatea de reglementare a statelor este în mod clar afectată în epoca guvernării globale. După
cum a menţionat S.O'Siochru „Odată ce acordurile interguvernamentale sunt semnate și ratificate, ele
prezintă o tendință de a lua o viață, iar treptat creează o sferă de influență”1. În timp ce rolul statului se
diminuează, mass-media rămân a fi importante pentru procesul de comunicare, consolidare a identităţii
naţionale şi promovare a valorilor culturale naţionale.
Bibliografie:
1.
Bădescu I., Mihăilescu I., Sava I. Geopolitică, Integrare, Globalizare. Bucureşti: Mica Valahie, 2005.
403 p.
2. Beregoi N. Factorul mediatic în relațiile internaționale. Materialele Conferinţei ştiinţifice anuale a
tinerilor cercetători „Tendinţe contemporane ale dezvoltării ştiinţei în contextul valorificării opţiunii europene:
viziuni ale tinerilor cercetători”. Ediţia VII, Vol. I. 30 mai 2013, Chişinău. [s.n], p. 29-35.
3. Carr D. Marshall McLuhan: Media Savant. In: The New York Times. January 6, 2011. [On-line]:
http://www.nytimes.com/2011/01/09/books/review/Carr-t.html?_r=3&pagewanted=all&.
(Vizitat
la:
12.05.2014).
4. Casero A. European-wide Television and the construction of European identity. The case of
Euronews. [On-line]: www.iua.upf.es/formats/formats3/cas_a.htm. (Vizitat la 12.04.2012).
5. Castells M. Communication, power and counter-power in the network society. In: International
Journal of Communication. 2007, nr. 1(1), p. 238-266.
6. Directive 2001/29/EC of the European Parliament and of the Council on the harmonization of certain
aspects of copyright and related rights in the information society, 22 May 2001. [On-line]: http://eurlex.europa.eu/LexUri Serv/LexUriServ.do?uri=CELEX:32001L0 02:EN:HTML. (Vizitat la: 09.01.2014).
7. Flew T. Understanding Global Media. London: Palgrave Macmillan, 2007. 256 p.
8. Iosifidis P. Global Media and Communication Policy. Hampshire: Palgrave Macmillan, 2011. 305 p.
9. McChesney R.W. The New Global Media: It’s a Small World of Big Conglomerates. In: The Nation,
29 November, 1999, p. 11-15.
10. O'Siochru S. Social Consequences of Globalization of the Media and Communication Sector: Some
strategic considerations. Working Paper No. 36, 2004. Geneva: International Labour Office. [On-line]:
http://www.ilo.int/wcmsp5/groups/public/---dgreports/---integration/documents/publication/wcms_079108.pdf.
(Vizitat la: 12.04.2014).
1
O'Siochru S. Social Consequences of Globalization of the Media and Communication Sector: Some strategic
considerations. Working Paper No. 36, 2004. Geneva: International Labour Office. [On-line]: http://www.ilo.int/
wcmsp5/groups/public/---dgreports/---integration/documents/publication/wcms_079108.pdf. (Vizitat la: 12.04.2012).
37
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
11. Rosenau J. Towards an ontology for global governance. In: M. Hewson & T. J. Sinclair (Eds.)
Approaches to global governance. New York: SUNY Press, 1999. 312 p.
12. Scholte J.A. Globalization: A Critical Introduction. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2000. 362 p.
13. Schumpeter J. Capitalism, Socialism and Democracy. New York: Harper & Row. Ed.III. 1992. 106
p.
14. Sparks C. Globalization, Development and the Mass-media. London: Sage, 2007. 248 p.
15. The Secretary of State for International Development. Eliminating World Poverty: Making
Globalisation Work for the Poor. White Paper on International Development. December, 2000. 108 p. [On-line]:
http://webarchive.
nationalarchives.gov.uk/+/http:/www.dfid.gov.uk/Documents/publications/whitepaper2000.pdf. (Vizitat la:
10.02.2014).
16. Tunstall J. The National Media System as the Lead Player. In: Global Media and Communication.
2007, nr. 3(3), p. 321–324.
17. Vargas M. The culture and globalisation. Madrid: Arguedas, 2000. 241 p.
Copyright©Natalia BEREGOI, 2014.
38
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
„DEŞEURILE COSMICE” ŞI RĂSPUNDEREA
INTERNAŢIONALĂ PENTRU DAUNE CAUZATE
DE OBIECTE LANSATE ÎN SPAŢIUL COSMIC
BURIAN Cristina
Universitatea de Studii Europene din Moldova,
MD 2069, Chişinău, str. Gh. Iablicichin, 2/1
E-mail: [email protected]
ANNOTATION:
„SPACE DEBRIS” AND THE INTERNATIONAL RESPONSIBILITY OF STATES
FOR DAMAGE CAUSED BY SPACE OBJECTS
The article analyzes the negative impact of „space debris” on the environment, revealing the
concept and the legal nature of the dangerous results of space activities and considering the various
options for a technical solution of the problem of space debris.
Institute of international liability in space law is given special attention in the article. The author
proposes the concept of international liability for damage caused by debris in the form of an additional
protocol to the Convention on International Liability for Damage Caused by Space Objects 1972.
Noţiunea de „deşeu cosmic” este aplicată faţă de toate obiectele artificiale şi fragmente ale
acestora care se află în spaţiul cosmic, şi care deja au eşuat, nu vor mai funcţiona niciodată şi nu vor fi
capabile pentru a servi oricărui scop util, dar sunt un factor periculos căci pot produce efecte
distrugătoare vehiculelor spaţiale exploatate, mai ales celor pilotate.
În unele cazuri, fragmentele prea mari ale „deşeurilor” sau obiectele cosmice la bordul cărora se
conţin materiale periculoase (nucleare, toxice, etc.) pot reprezenta o amenințare directă pentru spaţiul
terestru, în cazurile coborârii sale necontrolate de pe orbită, arderii incomplete la trecerea lor prin
atmosfera Pământului şi căderea, în legătură cu aceasta, a unor rămășițe a acestor obiecte cosmice
asupra oraşelor, întreprinderilor industriale, centrelor de comunicaţie şi transport, etc.
Problema poluării spaţiului cosmic circumterrestrial cu diverse „deşeuri cosmice” pur teoretic a
apărut îndată după lansarea primilor sateliţi artificiali ai Pământului în anii 50 ai secolului XX, însa la
nivel internaţional ea a obţinut un statut oficial doar după ce Secretarul General al ONU la 10
decembrie 1993 a avut un discurs întitulat „Impactul activităţilor spaţiale asupra mediului”, în care a
subliniat caracterul internaţional şi global al poluării şi contaminării spaţiului cosmic cu diverse
deşeuri.1
La etapa actuală în spaţiul cosmic, pe orbitele circumterestre joase (până la 2000 km), se afla,
conform diverselor date, mai mult de 300 mii de diverse obiecte şi fragmente tehnogene cu o masa mai

BURIAN Cristina – Doctor în drept, conferenţiar universitar, Universitatea de Studii Europene din Moldova.
Космический мусор как угроза безопасности полета. B: Космос-журнал.рф. 15.06.2012. [On-line]:
http://www.cosmos-journal.ru/articles/952/. (Дата посещения: 22.04.2014).
39
1
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
mare de 5000 tone.1 Doar aproximativ 10% din ele au fost depistate, monitorizate şi catalogizate cu
ajutorul staţiilor optice şi de radiolocaţie.2
Există diverse opinii privitor la pericolul pe care î-l prezintă deşeurile cosmice, însă este cert, că
dacă în cele mai apropiate termene nu vor fi luate măsurile de rigoare activităţile spaţiale pot deveni
imposibile din cauza „efectului de cascadă”, care poate demara în rezultatul ciocnirii, între ele, a
diverselor fragmente ale „deşeurilor cosmice”, înmulţind, la infinit, numărul noilor fragmente obţinute
în rezultatul acestor ciocniri (efectul Kessler).3
Drept exemplu poate servi cazul când în rezultatul ciocnirii a doar două obiecte cosmice, a
satelitului militar rus de telecomunicaţii „Kosmos-2251”, lansat pe orbită în 1993 şi a satelitului
comercial american de telecomunicaţii „Iridium-33”, lansat pe orbită în 1997, „deşeurile cosmice” de
pe orbitele circumterestre au crescut considerabil: la 10 februarie 2009 aceste obiecte cosmice,
ciocnindu-se, s-au distrus completamente, fragmentându-se în mai mult de 600 noi fragmente mari4 şi
mai mult de 1200 fragmente mai mici.5
La 11 ianuarie 2007 satelitul chinez „FenJun-1C” a fost distrus de o racheta chineză în scopul
efectuării unor testări privitor la crearea armelor anti-satelit. Ca rezultat al acestei ciocniri a două
obiecte cosmice în spaţiul cosmic au apărut mai mult de 2800 noi fragmente ale „deşeurilor cosmice”,
care, evident, prezintă pericol pentru activităţile de explorare a spaţiului cosmic.6
În prezent nu există careva metode sau tehnologii eficiente care în mod practic ar putea utiliza
sau distruge „deşeurile cosmice” situate pe orbitele mai sus de 600 km de la Pământ, unde nu există
efectul natural de distrugere al acestor deşeuri prin forţa de atragere a Terrei şi frânarea în atmosferă,
care duce la arderea lor.
Concomitent, sunt studiate diverse posibilități de utilizare a sateliţilor care ar putea distruge
deşeurile cosmice cu ajutorul laserului, sau prin intermediul teleportării deşeurilor pe alte orbite
cosmice utilizând tunuri ionice sau lasere terestre, care ar frâna fragmentele deşeurilor atrăgându-le în
atmosfera Pământului, unde ele ar putea sa ardă în procesul frânării.
Actualitatea acestei probleme este din ce în ce mai stringentă şi necesitatea asigurării unei
securităţi constante a aparatelor şi obiectelor cosmice în condiţiile creşterii rapide a deşeurilor cosmice
impune statelor lumii necesitatea unei colaborări fructuoase în domeniul respectiv, în scopul
soluţionării ei.
Direcţiile prioritare ale cooperării internaţionale în acest domeniu sunt:
 Monitorizarea ecologică a spaţiului cosmic circumterestru, inclusiv a orbitei geostaţionare,
urmărirea şi monitorizarea „deşeurilor cosmice”, catalizarea lor.
 Modelarea matematică a „deşeurilor cosmice” şi crearea unor sisteme informaţionale
internaţionale în scopul prognozării pericolelor pentru aparatele şi obiectele cosmice, cât şi
monitorizării situaţiilor periculoase de apropiere a fragmentelor „deşeurilor cosmice” de aparatele şi
obiectele cosmice sau coborârea necontrolată a acestora în atmosferă.
 Elaborarea metodelor şi mecanismelor de protecţie a aparatelor şi obiectelor cosmice contra
posibilelor acţiuni ale fragmentelor „deşeurilor cosmice” dominante de supervizeze cosmice.
1
ООН: Аппаратам на орбите угрожают 300 тыс. обломков космического мусора. РИА Наука, 02.10.2009.
[On-line]: http://ria.ru/science/20091002/187328503.html. (Дата посещения: 22.04.2014).
2
Spre exemplu, Catalogul Comandamentului Strategic al SUA în 2013 conţinea date referitor la 16600 deşeuri
cosmice cu diametrul mai mare de 10 cm, iar Catalogul Rus de monitorizare a Cosmosului avea datele privitor la 15800
deşeuri cosmice de diversă mărime.
3
D.J. Kessler and Burton G. Cour-Palais. Collision Frequency of Artificial Satellites: The Creation of a Debris Belt.
In: Journal of Geophysical Research. June, 1, 1978, Vol. 83, No. A6. Paper number 8A0210, р. 2637-2646.
4
Над Сибирью столкнулись российский и американский спутники. Lenta.ru. 12.02.2009. [On-line]:
http://lenta.ru/news/2009/02/12/collision/. (Дата посещения: 22.04.2014).
5
Назаренко А.И. Моделирование космического мусора М.: ИКИ РАН, 2013, c. 188-200.
6
An Assessment of the Current LEO Debris Environment and the Need for Active Debris Removal. In: NASA, Liou,
2010, slide 3 Growth of the Historical Debris Populations.
40
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
 Elaborarea şi implementarea proiectelor privitor la curăţirea spaţiului cosmic circumterestru de
„deşeuri cosmice”.
În această ordine de idei în prim plan apare problema răspunderii statelor pentru activităţile sale
spaţiale.
Regimul juridic al responsabilităţii în dreptul cosmic are o natură duală, responsabilitatea
absolută şi responsabilitatea pentru culpă. Astfel, pentru prejudiciile survenite pe Pământ sau pe o
aeronava în zbor, responsabilitatea statului de lansare este absolută. Însă dacă prejudiciul se produce în
afara suprafeţei Pământului, într-un obiect spaţial lansat de alt stat, sau persoanelor sau bunurilor de la
bord, statul de lansare răspunde numai de pagubele produse din culpa sa, sau a persoanelor
responsabile.1
Răspunderea ambivalentă se aplica atât în situaţia în care lansarea se efectuează de un singur stat
cat şi în cazul în care lansarea se efectuează de mai multe state, situaţie în care răspunderea revine
acestora din urmă, în mod solidar. Referitor la cererile pentru acoperirea prejudiciului, Convenţia
prevede că acestea se înaintează pe cale diplomatică. Extinzându-se responsabilitatea statelor pentru
protejarea victimelor efectelor activităţilor spaţiale se poate spune ca aria protecţiei diplomatice capătă
o noua valenţă.2
Instituţia răspunderii în dreptul cosmic va trebui să fie dezvoltată şi actualizată, întrucât
subiectele ce desfăşoară activităţi spaţiale s-au amplificat, cuprinzând companii private, organizaţii
nonguvernamentale, chiar persoane fizice. În ultima perioadă, dată fiind implicarea în activitatea
spaţială a altor domenii, cum ar fi transporturile, comerţul şi turismul, responsabilitatea pentru pagubele
cauzate de aceste activităţi poate fi aspectată atât ca responsabilitate civilă, cât şi penală.3
Tratatul cu privire la spaţiul cosmic din 1967 prevede, în art. VII, că statele sînt responsabile pe
plan internaţional pentru daune cauzate unui alt stat sau persoanelor fizice sau juridice, de obiecte
lansate în spaţiul cosmic de ele sau de părţile lor componente, indiferent dacă aceste daune se produc pe
pământ, în aer sau în spaţiul cosmic.4
Convenţia cu privire la răspunderea internaţională din 1972 stabileşte reglementări detaliate
privind răspunderea pentru daune cauzate de obiectele lansate în spaţiul cosmic.5 Menţionăm îndeosebi
faptul că prin convenţie se introduce răspunderea obiectivă absolută a statului de lansare pentru daunele
cauzate de obiectul său spaţial la sol sau aeronavelor în zbor şi răspunderea bazată pe culpă pentru
daunele cauzate în orice alt loc decât la sol unui obiect spaţial al unui stat de lansare sau persoanelor ori
bunurilor aflate la bordul unui obiect spaţial de către un obiect spaţial al unui alt stat de lansare.6
În contextul studierii problemei privitor la răspunderea pentru daune cauzate pe teritoriul altui
stat, menţionăm cazul satelitului sovietic „Cosmos - 954”, care, în 1978 s-a dezintegrat în spaţiu şi
unele părţi (resturi radioactive) ale acestuia au căzut pe teritoriul Canadei. Cazul a fost soluţionat pe
cale amiabilă, în cadrul diplomatic şi fosta URSS a plătit compensaţii Canadei in valoare de 3 milioane
1
A se vedea: Convenţia din 29 martie 1972 cu privire la răspunderea internaţională pentru daunele cauzate de obiecte
lansate în spaţiul extraatmosferic. Publicat în: Buletinul Oficial, Nr. 4 din 5 ianuarie 1980. [On-line]:
http://www.monitoruljuridic.ro/act/conventie-din-29-martie-1972-cu-privire-la-raspunderea-internationala-pentru-daunelecauzate-de-obiecte-lansate-in-spatiul-extraatmosferic-emitent-consiliul-de-stat-30815.html. (Vizitat la: 25.04.2014).
2
Neagu Corina. Evoluţia cadrului juridic al activităţilor spaţiale, cu privire specială la teledetecţia prin sateliţi. Teză de
doctorat, Rezumat. Universitatea din Bucureşti, Facultatea de drept. Bucureşti, 2009. 48 p. [On-line]:
http://www.unibuc.ro/studies/Doctorate2009Noiembrie/Neagu%20Corina%20%20Evolutia%20Cadrului%20Juridic%20al%20Activitatilor%20Spatiale%20cu%20Privire%20Speciala%20la%20Teledete
ctia%20prin%20Sateliti/Teza%20doctorat%20-%20Rezumat.pdf. (Vizitat la:25.04.2014).
3
Ibid.
4
A se vedea: Popescu Dumitra. Răspunderea internaţională în domeniul dreptului extraatmosferic. În: Studii de drept
românesc. 1996, nr. 3, p. 217-224.
5
См.: Международное космическое право. Отв.ред. Г.П. Жуков, Ю.М. Колосов. М.: «Международные
отношения», 1999. 360 с.
6
Cocca A.A.: Consolidacion del Derecho Espacial. Buenos Aires: Editorial Astrea de R. Depalma, 1971. xv + 398 p.;
Ferrer M.A. Derecho Espacial. Derecho Espacial. Buenos Aires: Plus Ultra, 1976. 519 p.
41
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
dolari canadieni pentru pagubele cauzate în legătură cu investigaţiile pentru găsirea resturilor satelitului,
precum şi pentru decontaminarea zonei.1
De menţionat, că conţinutul negocierilor canadiano-sovieclice pentru soluţionarea acestui caz nu
au fost date publicităţii, însă în literatura de specialitate discuţiile cu privire la accidentul provocat de
„Cosmos - 954” s-au axat la două probleme: 1) dacă daunele cauzale, întrucât erau provocate de resturi
radioactive, cad sau nu sub incidenţa art. l din Convenţia privind răspunderea pentru daune cauzate de
obiecte spaţiale; 2) dacă acest caz a fost soluţionat pe baza Convenţiei privind răspunderea sau şi a
Tratatului cu privire la spaţiul cosmic din 1967 ori pe baza principiilor generale de drept internaţional.
Pentru ambele probleme s-au emis opinii atât negative cât şi pozitive. Una dintre opiniile pozitive
afirmă că nu poate să existe nici un dubiu asupra aplicabilității Convenţiei la soluţionarea incidentului
soviet o-canadian.2
Creşterea vertiginoasă a cantităţilor de „deşeuri cosmice” şi pericolul pe care îl reprezintă aceste
deşeuri atât pentru activitatea spaţială, cât şi pentru Pământ şi alte corpuri cereşti impune necesitatea
adoptării unor noi acte normative internaţionale, care ar obliga statele să respecte prevederile Principiul
interzicerii contaminării cosmosului şi de a produce schimbări nocive în mediul terestru.3 Conform
prevederilor acestui principiu al Dreptului internaţional cosmic statele sunt datoare ca în activitatea lor
cosmică să evite contaminarea dăunătoare a spaţiului cosmic şi a corpurilor cereşti, precum şi
schimbările nocive în mediul terestru, ca urmare a introducerii de substanţe extraterestre (art. IX al
Tratatului cu privire la spaţiul cosmic din 1967).4
În 2007 Adunarea Generală a ONU a adoptat Principiile care guvernează acţiunile de
preîntâmpinare a apariţiei „deşeurilor cosmice” solicitând tuturor statelor să respecte aceste principii.5
Considerăm, că la etapa actuală este necesar de a încheia un acord multilateral privind
răspunderea statelor pentru daunele aduse de deşeurile cosmice şi susţinem ideea ca acest acord să fie
perfectat ca un protocol adiţional la Convenţia din 29 martie 1972 cu privire la răspunderea
internaţională pentru daunele cauzate de obiecte lansate în spaţiul extraatmosferic.6
Bibliografie:
1. An Assessment of the Current LEO Debris Environment and the Need for Active Debris Removal.
In: NASA, Liou - 2010 - slide 3 „Growth of the Historical Debris Populations”.
2. Burian Alexandru. Drept internaţional cosmic (spaţial). În: Drept Internaţional public, Ed. a 4-a
(revăz. şi adăugită). Red.-coord.: Burian A. Ch.: S. n., 2012 (Tipogr. „Elena-V.I.” SRL), p. 393-407.
3. Cocca A.A. Consolidacion del Derecho Espacial. Buenos Aires: Editorial Astrea de R. Depalma,
1971. xv + 398 p.
1
Burian Alexandru. Drept internaţional cosmic (spaţial). În: Drept Internaţional public, Ed. a 4-a (revăz. şi adăugită).
Red.-coord.: Burian A. Ch.: S. n., 2012 (Tipogr. „Elena-V.I.” SRL), p. 393-407.
2
Ibid.
3
Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН от 13 декабря 1963 г. N 1962 (XVIII) «Декларация правовых
принципов, регулирующих деятельность государств по исследованию и использованию космического
пространства». [On-line:] http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/declarations/outerspace_principles.shtml. (Дата
посещения: 27.04.2014).
4
Treaty on Principles Governing the Activities of States in the Exploration and Use of Outer Space, including the
Moon and Other Celestial Bodies, 27 January 1967. [On-line]: http://www.state.gov/www/global/arms/treaties/space1.html
(Visited on: 25.04.2014).
5
«Руководящие принципы Комитета по использованию космического пространства в мирных целях
Организации Объединённых Наций по предупреждению образования космического мусора». Утверждены
резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН №A/RES/62/217, опубликованной 1 февраля 2008 г. [On-line]:
http://www.un.org/en/ga/search/view_doc.asp?symbol=A/RES/62/217&referer=http://www.un.org/en/ga/62/resolutions.sht
ml&Lang=R. (Дата посещения: 22.04.2014).
6
Мохаммад С.А. Международно-правовые аспекты борьбы с негативными экологическими последствиями
космической деятельности. B: Евразийский юридический журнал. 2010, №7 (26). [On-line:]
http://www.eurasialaw.ru/index.php?option=com_jcontentplus&view=article&id=1065:-7-26-2010-&catid=110:2010-0617-10-27-36&Itemid=196. (Дата посещения: 22.04.2014).
42
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
4. Convenţia din 29 martie 1972 cu privire la răspunderea internaţională pentru daunele cauzate de
obiecte lansate în spaţiul extraatmosferic. Publicat în: Buletinul Oficial, Nr. 4 din 5 ianuarie 1980. [On-line]:
http://www.monitoruljuridic.ro/act/conventie-din-29-martie-1972-cu-privire-la-raspunderea-internationalapentru-daunele-cauzate-de-obiecte-lansate-in-spatiul-extraatmosferic-emitent-consiliul-de-stat-30815.html.
(Vizitat la: 25.04.2014).
5. Ferrer M.A. Derecho Espacial. Buenos Aires: Plus Ultra, 1976. 519 p.
6. Kessler D.J., Burton G. Cour-Palais. Collision Frequency of Artificial Satellites: The Creation of a
Debris Belt. In: Journal of Geophysical Research. June, 1, 1978, Vol. 83, No. A6. Paper number 8A0210, p.
2637-2646.
7. Neagu Corina. Evoluţia cadrului juridic al activităţilor spaţiale, cu privire specială la teledetecţia prin
sateliţi. Teză de doctorat, Rezumat. Universitatea din Bucureşti, Facultatea de drept, Bucureşti, 2009. 48 p. [Online:]
http://www.unibuc.ro/studies/Doctorate2009Noiembrie/Neagu%20Corina%20%20Evolutia%20Cadrului%20Juridic%20al%20Activitatilor%20Spatiale%20cu%20Privire%20Speciala%20la
%20Teledetectia%20prin%20Sateliti/Teza%20doctorat%20-%20Rezumat.pdf. (Vizitat la: 25.04.2014).
8. Popescu Dumitra. Răspunderea internaţională în domeniul dreptului extraatmosferic. În: Studii de
drept românesc. 1996, nr. 3, p. 217-224.
9. Treaty on Principles Governing the Activities of States in the Exploration and Use of Outer Space,
including
the
Moon
and
Other
Celestial
Bodies,
27
January
1967.
[On-line]:
http://www.state.gov/www/global/arms/treaties/space1.html. (Visited on: 25.04.2014).
10. Космический мусор как угроза безопасности полета. B: Космос-журнал.рф 15.06.2012. [Online]: http://www.cosmos-journal.ru/articles/952/ (Дата посещения: 22.04.2014).
11. Международное космическое право. Отв.ред. Г.П. Жуков, Ю.М. Колосов. М.:
«Международные отношения», 1999. 360 с.
12. Мохаммад С.А. Международно-правовые аспекты борьбы с негативными экологическими
последствиями космической деятельности. B: Евразийский юридический журнал. 2010, № 7 (26). [Online]:
http://www.eurasialaw.ru/index.php?option=com_jcontentplus&view=article&id=1065:-7-26-2010&catid=110:2010-06-17-10-27-36&Itemid=196. (Дата посещения: 22.04.2014).
13. Над Сибирью столкнулись российский и американский спутники. Lenta.ru. 12.02.2009. [Online]: http://lenta.ru/news/2009/02/12/collision/. (Дата посещения: 22.04.2014).
14. Назаренко А.И. Моделирование космического мусора. М.: ИКИ РАН, 2013. 216 с.
15. ООН: Аппаратам на орбите угрожают 300 тыс. обломков космического мусора. РИА Наука,
02.10.2009. [On-line]: http://ria.ru/science/20091002/187328503.html. (Дата посещения: 22.04.2014).
16. Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН от 13 декабря 1963 г. N 1962 (XVIII) «Декларация
правовых принципов, регулирующих деятельность государств по исследованию и использованию
космического
пространства».
[On-line]:
http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/declarations/outerspace_principles.shtml.
(Дата
посещения:
27.04.2014).
17. «Руководящие принципы Комитета по использованию космического пространства в мирных
целях Организации Объединённых Наций по предупреждению образования космического мусора».
Утверждены резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН №A/RES/62/217, опубликованной 1 февраля
2008
г.
[On-line]:
http://www.un.org/en/ga/search/view_doc.asp?symbol=A/RES/62/217&referer=http://www.un.org/en/ga/62/reso
lutions.shtml&Lang=R. (Дата посещения: 22.04.2014).
Copyright©Cristina BURIAN, 2014.
43
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
RĂSPUNDEREA PĂRȚILOR ÎN CONTRACTUL ELECTRONIC
PRIN PRISMA NORMELOR INTERNAȚIONALE
CARA-RUSNAC Aliona*
Institutul de Cercetări Juridice şi Politice al AȘM,
mun. Chișinău, bd. Ștefan cel Mare și Sfînt 1, MD-2012. Republica Moldova.
ANNOTATION:
PARTIES’ LIABILITY IN ELECTRONIC CONTRACT IN THE LIGHT OF
INTERNATIONAL NORMS
Contract law is the basis of an economic system. An electronic contract is an agreement created
and „signed” in electronic form – in other words, no paper or other hard copies are used. Electronic
contracts and electronic signature are just as legal and enforceable as traditional paper contracts
signed in ink. The author researched the aspects of subject’s liability in electronic contract. Some
authors considers that electronic contract is just a form of the general contract and it is not a separate
type, however in our days taking into account the speed of growing the on line transactions and
contracts concluded in electronic form we can deduce that parties are interested more in concluding
this type of contract. Thus, in the aspect the liability of the parties in electronic contract has a specific
peculiarity since the parties are not present. The basic hypothesis of this paper is to compare the
European Directives regarding electronic contracts and in particular the liability of the parties and
Moldovan legislation, that settles the liability of the parties in electronic contracts. In this paper, the
author will present the review and analyses of clauses regarding the parties’ liability because they are
specific only for biding and concluding electronic contracts.
Odată cu începuturile Internetului un nou tip de afacere s-a conturat din ce în ce mai mult pe plan
internațional: comerțul on line. Au apărut foarte multe situri noi și companii care se ocupă cu vânzările
en-gros de produse prin internet, cu organizarea licitației on line, cu furnizarea accesului contra cost la
pagini cu informații, într-un cuvânt abordează o formă sau alta de comerț electronic, un domeniu aflat
în plină expansiune.
Comerțul electronic presupune utilizarea în rețele cu valoare adăugată a unor aplicații de tipul
transferului electronic de documente (EDI), a comunicațiilor fax, codurilor de bare, transferului de
fișiere și a poștei electronice. Extraordinară dezvoltare a interconectivității calculatoarelor în Internet, în
toate segmentele societății, a condus la o tendință tot mai evidentă a companiilor de a folosi aceste
rețele în aria unui nou tip de comerț, comerțul electronic în Internet, care să apeleze – pe lângă vechile
servicii amintite – și altele noi1.
*
1
CARA-RUSNAC Aliona - Doctor în drept, cercetător științific, Institutul de cercetări juridice și politice al AȘM..
Legea privind comerţul electronic nr. 284 din 22.07.2004. În: Monitorul Oficial nr. 138-146 din 14.11.2004.
44
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
În prezent, 67 dintre companiile prezente în clasamentul „Fortune 1000” au venituri provenite
din comerţ electronic mai mari de 10 milioane de dolari. Cele mai mari 5 companii din domeniul
comerţului cu amănuntul sunt Amazon, Staples, Depot, Dell şi Hewlett Packard.
Directiva 2000/31/CE a Parlamentului European şi a Consiliului din 8 iunie 2000 privind
anumite aspecte juridice ale comerţului electronic pe piaţa internă („directiva privind comerţul
electronic”)1 obligă statele membre să elimine orice interdicţie sau restricţie referitoare la folosirea
contractelor electronice. De asemenea, ea asigură o certitudine juridică prin impunerea anumitor
obligaţii de informare pentru încheierea de contracte electronice. Aceste prevederi completează
directiva din 1999 privind semnăturile electronice2. Conform p. 4 al Directivei Comerțului European,
este important de a asigura că comerțul electronic beneficiază din piața internă și deci, în conformitate
cu Directiva Consiliului European nr. 89/552/EEC din 3 Octombrie 1989 își propune să întărească
securitatea juridică a comerțului electronic pentru a spori încrederea utilizatorilor de internet. În acest
scop, ea stabilește un cadru juridic stabil prin aplicarea la serviciile societății informaționale a
principiilor pieței interne (libera circulație la libertatea de stabilire) și prin introducerea unui număr
limitat de măsuri armonizate.
O problemă pusă în discuție este răspunderea intermediarilor - Chestiunea răspunderii
intermediarilor, în special a furnizorilor de servicii de găzduire web, este una dintre cele mai delicate.
Este vorba despre a stabili în ce măsură aceşti intermediari tehnici pot fi consideraţi răspunzători în
ceea ce priveşte conţinutul ilegal şi dăunător publicat pe reţeaua sau pe serverul lor.
Pentru a înlătura incertitudinile juridice existente, directiva exonerează de orice răspundere
intermediarii care joacă un rol pasiv, care asigură simplul „transport” al informaţiilor provenite de la
terţi. În acest sens se limitează şi răspunderea furnizorilor de servicii în ceea priveşte alte activităţi
intermediare, cum ar fi stocarea informaţiilor. Cu alte cuvinte, furnizorii de infrastructură şi furnizorii
de acces nu vor putea fi consideraţi răspunzători pentru informaţiile transmise, cu condiţia ca aceştia să
nu iniţieze transmiterea şi să nu selecteze destinatarul transmiterii sau informaţiile care fac obiectul
transmiterii.
Cu toate acestea, se precizează că statele pot impune obligaţia ca operatorii de site-uri web să
informeze autorităţile publice competente, de îndată ce este posibil, despre presupuse activităţi ilicite pe
care le-ar desfăşura utilizatorii de internet. În acelaşi mod, statele membre pot prevedea obligaţia ca
furnizorii de servicii de găzduire web să comunice autorităţilor competente informaţii care să permită
identificarea proprietarilor paginilor găzduite.
Statele membre şi Comisia încurajează elaborarea, de către asociaţiile sau organizaţiile
profesionale, a unor coduri de conduită la nivel comunitar, menite să asigure buna aplicare a
directivei. Cu toate acestea, Comisia va veghea ca aceste coduri să respecte principiile dreptului
comunitar şi transparenţa lor la nivel comunitar. Asociaţiile consumatorilor trebuie să se implice în
procesul de elaborare şi de punere în aplicare a codurilor de conduită.
În cazul unei neînţelegeri între un furnizor de servicii ale societăţii informaţionale şi destinatarul
serviciilor, statele membre veghează ca legislaţia lor să permită utilizarea eficace a mecanismelor de
soluţionare extrajudiciară a litigiilor, inclusiv prin mijloace electronice corespunzătoare. Statele
membre trebuie să se asigure că organismele de soluţionare extrajudiciară a litigiilor aplică principiile
independenţei, transparenţei, contradictoriului, eficacităţii procedurii, legalităţii deciziei, libertăţii
părţilor şi reprezentării.
1
Directiva 2000/31/CE a Parlamentului European şi a Consiliului din 8 iunie 2000 privind anumite aspecte juridice
ale
comerţului
electronic
pe
piaţa
internă.
[On-line]:
http://europa.eu/legislation_summaries/information_society/other_policies/l24204_ro.htm. (Vizitat la: 10.03.2014).
2
Directiva 1999/93/CE a Parlamentului European și a Consiliului din 13 decembrie 1999 privind un cadru comunitar
pentru semnăturile electronice. [On-line]: http://eur-lex.europa.eu/legal-content/RO/TXT/?uri=CELEX:31999L0093. (Vizitat
la: 10.03.2014).
45
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Statele membre veghează ca activităţile serviciilor societăţii informaţionale să poată face obiectul
unor acţiuni în justiţie eficiente. Aceste acţiuni trebuie să permită adoptarea de măsuri menite să
remedieze încălcările presupuse şi să prevină cauzarea altor prejudicii intereselor respective.
Statele membre veghează ca autorităţile lor competente să dispună de puterile de control şi de
investigaţie necesare pentru punerea în aplicare eficientă a directivei. De asemenea, ele se asigură că
autorităţile cooperează cu autorităţile naţionale ale celorlalte state membre şi desemnează în acest scop
o persoană de contact ale cărei coordonate le comunică celorlalte state membre şi Comisiei.
Dezvoltarea serviciilor societății informaționale în cadrul Comunității este împiedicată de un
număr de obstacole juridice pentru buna funcționare a pieței interne, care fac mai puțin atractivă
exercitarea libertății de stabilire și libertății de a presta servicii.1.
În vederea examinării detaliate a răspunderii părților în contractele electronice vom examina
domeniul serviciilor de plată și plăți electronice care la sunt reglementate de - Directiva 2007/64/CE a
Parlamentului European şi a Consiliului din 13 noiembrie 2007 privind serviciile de plată în cadrul
pieţei interne, de modificare a Directivelor 97/7/CE, 2002/65/CE, 2005/60/CE şi 2006/48/CE şi de
abrogare a Directivei 97/5/CE, publicată în Jurnalul Oficial al Uniunii Europene L 319 din 5 decembrie
2007, precum şi Directiva nr. 2009/110/CE a Parlamentului European şi a Consiliului din 16
septembrie 2009 privind accesul la activitate, desfăşurarea şi supravegherea prudenţială a activităţii
instituţiilor emitente de monedă electronică, de modificare a Directivelor 2005/60/CE şi 2006/48/CE şi
de abrogare a Directivei 2000/46/CE, publicată în Jurnalul Oficial al Uniunii Europene L 267 din 10
octombrie 2009.
Curtea de Justiție a susținut în mod constant că un stat membru își rezervă dreptul de a lua măsuri
împotriva unui prestator de servicii electronice, care este stabilită în alt stat membru dar direcționează
toate sau cea mai mare a activității sale pe teritoriul primului stat membru în cazul în care alegerea de
stabilire a fost făcută cu scopul de a se sustrage legislației care s-ar fi aplicat de furnizorul de el a fost
stabilită pe teritoriul primului stat membru.
Prezenta directivă nu se aplică serviciilor furnizate de prestatori stabiliți într-o țară terță, având în
vedere dimensiunea globală a comerțului electronic, este, cu toate acestea corespunzătoare pentru a se
asigura că normele comunitare sunt în concordanță cu normele internaționale prezenta directivă nu
aduce atingere rezultatelor discuțiilor în cadrul organizațiilor internaționale (printre altele OMC,
OCDE, UNCITRAL), cu privire la probleme juridice.
În pofida naturii globale a comunicațiilor electronice, coordonarea măsurilor naționale de
reglementare la nivelul Uniunii Europene este necesară pentru a evita fragmentarea pieței interne, și
pentru instituirea unui cadru de reglementare european adecvat, o astfel de coordonare ar trebui să
contribuie, de asemenea, la crearea unei poziții de negociere comune și puternice în forurile
internaționale. Prezenta directivă apropie, în măsura necesară pentru realizarea obiectivului prevăzut la
alineatul 1, anumite dispoziții naționale privind serviciile societății informaționale în ceea ce privește
piața internă, stabilirea furnizorilor de servicii, comunicările comerciale, contractele electronice,
răspunderea intermediarilor, codurile de conduită, out-of-instanței soluționarea litigiilor, acțiunile în
justiție și cooperarea între statele membre.
Sunt diferite teorii privind natura juridică a contractului electronic, în opinia unor autori această
nu este un contract separat ci doar o formă a acestuia. Astfel, încheierea anumitor contracte prin
mijloace electronice nu ne permite să afirmăm că ar exista contracte electronice. Aceste confirmări sunt
expuse în baza art. 4 din Legea privind comerţul electronic defineşte contractul electronic ca fiind
totalitatea documentelor electronice ce constituie contractul de drept civil, urmărind stabilirea,
modificarea sau sistarea unor drepturi şi obligaţii civile al căror obiect îl pot constitui bunurile, lucrările
sau serviciile. Din această definiţie rezultă că noţiunea de contract electronic se referă la forma
1
Directive 2000/31/EC of the European Parliament and of the Council of 8 June 2000 on certain legal aspects of
information society services, in particular electronic commerce, in the Internal Market. [On-line]: http://eurlex.europa.eu/legal-content/EN/TXT/?qid=1403431218901&uri=CELEX:32000L0031. (Vizitat la: 14.04.2014).
46
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
contractului (totalitatea documentelor electronice ce constituie contractul de drept civil) şi nu la o
entitate juridică distinctă şi autonomă. Această concluzie rezultă şi din art. 6 alin. (2) al Legii privind
comerţul electronic, care prevede că, faţă de contractele încheiate în cadrul comerţului electronic, se
aplică legislaţia civilă.
În fond, încheierea contractelor prin mijloace electronice nu reprezintă altceva decât încheierea
contractelor între absenţi prin intermediul unor mijloace tehnice moderne. În acest sens, se vor aplica pe
deplin prevederile Codului civil care reglementează particularităţile încheierii contractelor între absenţi
cu specificul imprimat de legislaţia specială (Legea privind comerţul electronic şi Legea cu privire la
documentul electronic şi semnătura digitală).
Reieşind din prevederile art. 19 alin. (6) din Legea privind comerţul electronic, sub formă de
contract electronic nu pot fi încheiate:
a) contracte în a căror bază apar sau se translează drepturile de proprietate asupra bunurilor
imobile, cu excepţia contractelor de locaţiune sau de arendă;
b) contracte a căror încheiere necesită, conform legislaţiei, participarea instanţelor de judecată,
autorităţilor administraţiei publice sau demnitarilor publici;
c) contractele de fidejusiune şi de gaj al valorilor mobiliare, executate de persoane care
acţionează în scopuri nelegate de activitatea lor comercială;
d) contractele reglementate de dreptul familial sau dreptul succesoral.
În concepţia tradiţională a răspunderii contractuale, aceasta este strâns legată de ideea care stă la
baza principiului forţei obligatorii a contractului. Din moment ce contractul este forţa unei legi în
raporturile dintre părţi, se consideră că pandantul acestui principiu este că fiecare parte trebuie să
răspundă de eventuala nerespectare a acesteia „legi”1
În conformitate cu prevederile legislaţiei autohotone părţi ale contractului electronic sunt: agentul
comerţului electronic, pe de o parte, şi cumpărătorul şi/sau beneficiarul, pe de altă parte (art. 19 alin. (2)
din Legea privind comerţul electronic). Potrivit art. 11 alin. (1) din această lege, agentul comerţului
electronic este obligat să asigure celorlalţi subiecţi ai comerţului electronic şi organelor de control ale
statului accesul la informaţia autentică despre sine în formă electronică. Informaţia va cuprinde
următoarele date:
a) denumirea completă şi forma de organizare juridică, în cazul persoanei juridice; numele şi
prenumele, în cazul persoanei fizice înregistrate în calitate de întreprinzător individual;
b) datele cu privire la înregistrarea de stat, codul fiscal al persoanei juridice sau al
întreprinzătorului individual;
c) adresa juridică, adresa de poştă electronică a persoanei, numărul telefonului de contact;
d) numărul şi termenul de valabilitate al licenţei sau autorizaţiei (în cazul în care, pentru
efectuarea activităţii, este necesară licenţă sau autorizaţie), precum şi denumirea autorităţii
administraţiei publice care a eliberat licenţa sau autorizaţia;
e) datele privind condiţiile expedierii, preţurile bunurilor destinate vânzării, tarifele lucrărilor sau
ale serviciilor;
f) preţurile bunurilor, tarifele lucrărilor sau serviciilor, care trebuie indicate cu precizarea
reducerilor, includerii sau neincluderii în preţuri şi tarife a impozitelor;
g) includerea sau neincluderea în preţuri şi tarife a cheltuielilor de livrare şi/sau altor cheltuieli,
precum şi valoarea acestora, după caz;
h) alte date ce urmează a fi prezentate în conformitate cu contractul dintre părţi şi cu actele
legislative sau la decizia agenţilor comerţului electronic.
Conform art. 8 alin. (1) din Legea privind comerţul electronic obiect al comerţului electronic îl
constituie bunurile, lucrările sau serviciile .
1
Chazal J.P. De la signification du mot dans l article 1134, alin. 1 er du Code civil, p. 265.
47
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Reieşind din prevederile art. 21 alin. (4) al Legii privind comerţul electronic, contractul electronic
se consideră încheiat din momentul când partea care a expediat oferta a primit acceptarea ei, expediată
de cealaltă parte, dacă contractul electronic nu prevede altfel.
De asemenea, art. 21 alin.(5) al aceleași legi menţionează că loc al încheierii contractului
electronic se consideră cel în care se află agentul comerţului electronic, dacă contractul electronic nu
prevede altfel. Alin. (6) al aceleași legi Clauzele contractului electronic şi obligaţiile părţilor ce decurg
din el nu pot fi contestate de către părţi din simplul motiv că contractul electronic a fost încheiat prin
schimb de documente electronice.
În vederea examinării răspunderii vom elucida unele aspecte ale reglementărilor autohtone.
Astfel, potrivit art. 668 din Codul civil, contractul încheiat legal obligă părţile nu numai la ce au stipulat
expres, dar şi la tot ceea ce rezultă din natura lui în conformitate cu legea, cu uzanţele sau cu principiile
echităţii. Înseamnă că părţile contractante trebuie să execute în natură obligaţiile asumate şi la
termenele asumate, neputând să desfiinţeze contractul decât în cazurile prevăzute de lege, deoarece
acţionează principiul pacta sunt servanda. Dacă debitorul nu îşi execută voluntar obligaţia de a face, de
a nu face sau de a preda un bun, creditorul poate cere prin instanţă de judecată obligarea debitorului la
executare silită sau la constrângere economică pentru executarea obligaţiei pe care acesta și-a asumat-o.
În Codul civil, răspunderea delictuală este reglementată distinct (art. 1398-1431), iar răspunderea
contractuală tratată la efectele neexecutării obligaţiilor (art. 602-623). Efectul comun al oricărei
obligaţii civile este de a îl impune pe debitor ca să îşi îndeplinească prestaţia, ceea ce duce la stingerea
obligaţiei contractate. Dacă acest efect nu poate fi realizat, se angajează răspunderea civilă contractuală.
Obligaţiile care se nasc din negocierea unui contract pot fi contractuale numai în cazul în care
părţile încheie contract, iar dacă negocierile nu s-au încheiat cu încheierea unui contract, răspunderea va
fi delictuală. Astfel, din conţinutul art. 703 al Codului civil reiese că neexecutarea promisiunii
unilaterale sau bilaterale de a încheia un contract face opozabil beneficiarului promisiunii contractul
încheiat cu terţul în detrimentul intereselor beneficiarului şi, respectiv, repararea prejudiciului suferit
prin comportamentul culpabil al promitentului şi, după caz, al terţului1.
Codul civil, în art. 515, conține o prevedere modernă care reglementează apariția unei obligații în
negocierea contractului, și anume răspunderea civilă. Aceasta se va angaja în cazul comportamentului
vinovat al unei părți prin care a fost prejudiciată partea adversă. Conform alin. (2) al acestui articol, o
parte negociatoare poate cere celeilalte părți compensarea cheltuielilor făcute în baza îndreptățitei
încrederi în încheierea contractului dacă, în urma vinovăției acesteia, contractul nu a fost încheiat.
Aşadar, ca răspunderea să fie contractuală, trebuie să existe un contract încheiat legal. Normele
juridice care reglementează răspunderea contractuală pot fi cele aplicabile răspunderii contractuale în
genere şi cele aplicabile răspunderii în fiecare contract numit (vânzare-cumpărare, locaţiune, arendă
etc.).
Art. 21 (7) din Legea comerțului Se interzice vânzarea bunurilor, executarea lucrărilor sau
prestarea serviciilor care nu au fost comandate de cumpărător sau beneficiar. În cazul în care au fost
vândute bunuri, executate lucrări sau prestate servicii care nu au fost comandate de cumpărător sau
beneficiar, se interzice solicitarea de la aceştia a achitării preţului bunurilor, inclusiv a plăţii pentru
livrare, a tarifelor lucrărilor sau serviciilor. Modificarea contractului electronic se efectuează în formă
de document electronic, care este parte integrantă a contractului.
Modul de utilizare a contractelor electronice în domeniul achiziţiilor de bunuri, lucrări şi servicii
pentru necesităţile statului se stabileşte prin lege.
În conformitate cu legislația autohtonă art. 58 din Legea nr. 114 din 18.05.20122: „În cazul în
care plătitorul nu a asigurat siguranţa elementelor de securitate personalizate ale instrumentului de plată
utilizat, el suportă pierderile legate de orice operaţiune de plată neautorizată, care rezultă din producerea
1
Baieș S. ș.a. Teoria generală a obligațiilor. Chișinău: Editura USM 2005, p. 370.
Legea cu privire la serviciile de plată și moneda electronică nr. 114 din 18.05.2012. În: Monitorul oficial nr. 193-197
din 14.09.2013.
48
2
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
unei situaţii de urgenţă (pierderea, furtul sau însuşirea instrumentului de plată), până la mărimea
maximă convenită între prestatorul de servicii de plată şi utilizator, dar nu mai mult de 2500 de lei.”
Răspunderea în contractul electronic, agentul comerţului electronic poartă răspundere, în
conformitate cu legislaţia, pentru prezentarea de informaţii neveridice organelor de control ale statului
sau subiecţilor comerţului electronic.
În conformitate cu art. 25. al aceleași legi nerespectarea prevederilor prezentei legi atrage
răspundere în conformitate cu legislaţia.
Schimburile on-line cu costuri zero vor permite un larg evantai de aplicaţii, care încă nu au fost
examinate, dar care, cu siguranţă, vor avea o serie de consecinţe. Vânzarea electronică va avea
consecinţe, în special, asupra marketingului, merchandising-ului, asupra alternativelor propuse
consumatorului, asupra distribuţiei, asupra rentabilităţii detailiştilor şi a fabricanţilor, cu alte cuvinte,
vânzarea on-line va acţiona asupra tuturor actorilor de pe scena vânzării cu amănuntul.
În acest articol au fost prezentate obstacolele juridice pentru buna funcționare a pieței interne cu
care se confruntă dezvoltarea serviciilor societății informaționale în cadrul Comunității, care fac mai
puțin atractivă exercitarea libertății de stabilire și libertății de a presta servicii. După cum am menționat
aceste obstacole apar din divergențele dintre legislații și din incertitudinea juridică cu privire la care se
aplică normele naționale pentru astfel de servicii în lipsa de coordonare și de ajustare a legislației în
ariile relevante obstacolele pot fi justificate în lumina jurisprudenței Curții de Justiție a Comunităților
Europene, există o incertitudine juridică cu privire la măsura în care statele membre pot controla
serviciile provenind din alt stat membru.
Bibliografie:
1. Baieș S. ș.a. Teoria generală a obligațiilor. Chișinău: Editura USM 2005. 528 p.
2. Chazal J.P. De la signification du mot dans l article 1134, alinea 1 er du Code civil.
3. Codul civil nr. 1107 din 06.06.2002. În: Monitorul Oficial al Republicii Moldova nr. 82-86 din
22.06.2002.
4. Directiva 2007/64/CE a Parlamentului European şi a Consiliului din 13 noiembrie 2007 privind
serviciile de plată în cadrul pieţei interne, de modificare a Directivelor 97/7/CE, 2002/65/CE, 2005/60/CE şi
2006/48/CE şi de abrogare a Directivei 97/5/CE, publicată în: Jurnalul Oficial al Uniunii Europene L 319 din 5
decembrie 2007.
5. Directiva nr. 2009/110/CE a Parlamentului European şi a Consiliului din 16 septembrie 2009 privind
accesul la activitate, desfăşurarea şi supravegherea prudenţială a activităţii instituţiilor emitente de monedă
electronică, de modificare a Directivelor 2005/60/CE şi 2006/48/CE şi de abrogare a Directivei 2000/46/CE,
publicată în: Jurnalul Oficial al Uniunii Europene L 267 din 10 octombrie 2009.
6. Legea cu privire la serviciile de plată și moneda electronică nr. 114 din 18.05.2012. În: Monitorul oficial
nr. 193-197 din 14.09.2013.
7. Legea privind comerţul electronic nr. 284 din 22.07.2004. În: Monitorul Oficial nr. 138-146 din
14.11.2004.
8. Trivun Veljk, Silajdzie Vedad, Mahmutcehajie Fatima. Exclusion and limitation of liability clauses in
electronic. [On-line]: https://emnet.univie.ac.at/uploads/media/Trivun_Silajdzic_Mahmutcehajic_01.pdf. (Vizitat
la: 15.04.2014).
Copyright©Aliona CARA-RUSNAC, 2014.
49
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
TRECEREA INOFENSIVĂ PRIN MAREA TERITORIALĂ.
EXEMPLU DE SERVITUTE INTERNAȚIONALĂ
CAZACU Doina*
Institutul de Cercetări Juridice şi Politice al AȘM,
mun. Chișinău, bd. Ștefan cel Mare și Sfînt 1, MD-2012. Republica Moldova.
ANNOTATION:
AN INNOCENT PASSAGE THROUGH THE TERRITORIAL SEA.
AN EXAMPLE OF INTERNATIONAL SERVITUDE
The subject of border demarcation, recognition of general rules of establishing the border regime,
especially the maritime border regime – the demarcation of the territorial sea, triggers the appearance
of certain situations where, on the one hand, the state exercises it sovereignty over these state
territories, and on the other hand, the sovereignty is limited to the benefit of other subjects of
International Law, such as for example the right of other states of safe passage through the territorial
sea.
The safe passage through the territorial sea, in our opinion, belongs to the category of limitations
of the absolute right of the state to exclusively dispose of its territory. As a legal qualification, we
believe such right belongs to a category of rights named „international servitudes”, that are, in
essence, restrictions of the sovereignty of the state on the territory of which another state exercises a
certain competence of legal or administrative regulation. There are two manners of setting up
servitudes: by treaty and by prescription. By treaty or by convention, the states establish the order and
the manner of use of the land/premises that pass into the use of another state, in relation to which the
sovereign state (the assignor) cannot exercise its jurisdiction. The prescription is the result of an
immemorial and constant use, tacitly recognized as servitude by the sovereign state.
Dezvoltarea dreptului internațional, a generat apariția relațiilor inter-statale, care și-au găsit
reglementare în Convențiile internaționale. Subiectul delimitării frontierelor, recunoașterea unor reguli
generale de apreciere a regimului de frontieră, în special cel maritim - delimitarea mării teritoriale, duc
la apariția unor situații de fapt când, pe de o parte statul exercită suveranitatea sa asupra acestor teritorii
de stat, iar pe de altă parte, suveranitatea este limitată în folosul altor subiecți de drept internaționali,
cum ar fi spre exemplu dreptul altor state de trecere inofensivă prin marea teritorială. Deși, foarte
criticată în literatura de specialitate1, noțiunea de servitute internațională, își găsește pe larg
aplicabilitatea, fapt care va fi supus analizei sub aspectul importanței teoretice și practice a acestei
noțiuni.
*
CAZACU Doina – Doctorandă, Institutul de cercetări juridice și politice al AȘM..
Кипеть А.И. некоторые аспекты обоснования прав внутриконтинентальных государств в международном
морском праве, с. 68. [On-line]:http://elib.bsu.by/bitstream/123456789/5888/1/kipet_2010_2_IL_issues.pdf. (Vizitat la:
05.03.2014).
50
1
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Aprecierea regimului de frontieră este un subiect dezvoltat încă din antichitate, deși inițial se face
trimitere la zone care aparțineau cetăților sau statelor feudale, ulterior, odată cu cristalizarea noțiunii de
stat suveran, apare și definiția de linie de frontieră.
Astfel, în opinia lui Diaconu I., frontiera este linia ce desparte pe uscat și pe apă teritoriul de stat de
teritoriile statelor vecine, iar în plan vertical delimitează spațiul aerian și subsolul de spațiul aerian și
subsolul statelor vecine.1
În continuarea acestei idei vine Buruian A. și Balan O., care precizează că frontiera de stat
determină limitele exercitării suveranității teritoriale. Principiile generale ale dreptului internațional
public garantează inviolabilitatea frontierelor și respectarea integrității teritoriale a statului.2
Stabilirea frontierelor, de multe ori, generează conflicte între state, ca și exemplu a unor astfel de
conflicte s-au înregistrat între China și India - asupra Himalaya, între India și Pakistan - asupra regiunii
Cachemire, ș.a. În același context se înscriu și conflicte asupra insulei care sunt revindecate de către
una sau mai multe țări, cum ar fi spre exemplu conflictul dintre Argintina și Regatul Unit asupra
insulelor Falkland-Malouine, între Vietnam și China asupra insulelor Paracel și Spratley, între Japonia
și China diferend în privința insulelor Senkaku, între Rusia și Japonia asupra insulelor Kurile3.
Doctrina internațională acceptă mai multe tipuri de clasificare a frontierelor, astfel:
a) după natura lor, acestea pot fi:
 naturale,
 geometrice,
 astronomice;
b) după elementele componente de teritoriu se deosebesc:
 terestre,
 fluviale,
 maritime,
 aeriene.
c) din punct de vedere al regimului juridic frontierele se împart în:
 teritoriul de stat,
 teritoriul cu regim combinat,
 teritoriul cu regim internaţional nesupuse suveranităţii statelor.
Din categoria teritoriului de stat, face parte spaţiul geografic format din suprafeţele terestre,
acvatice, dar şi spaţiul aerian şi subsolul acestora, delimitat prin frontiere, asupra căruia statul îşi
exercită suveranitatea deplină şi exclusivă.4 De asemenea, din cadrul suprafețelor acvatice fac parte
apele interioare și marea teritorială.
În cele ce urmează propunem spre analiză marea teritorială, ca și teritoriu cu regim mixt, în care
sunt aplicabile atât normele dreptului intern, cât și internațional.
Conceptul de mare teritorială s-a dezvoltat odată cu noțiune de suveranitate de stat, iar de-a lungul
timpului s-a ajuns la concluzia că marea este „un bun de folosinţă comună pentru toate popoarele”.5
Convenţia asupra mării teritoriale şi zonei contigue din 19586, vine să reglementeze acest spațiu
acvatic, în care statul își exercită drepturile, în limitele suveranității sale, cu excepțiile înserate în
conținutul său, care vine să limiteze, mai mult sau mai puțin drepturile exclusive ale statului riveran la
1
Diaconu Ion. Manual de Drept Internațional Public. Ediția II-a. București: Editura Lumina Lex, 2010, p. 120.
Buruian Alexandru, Balan Oleg ...[et al.]. Drept internațional Public. Ediția a III-a revizuită și adăugită. Chișinău:
Tipografia Elena V.I., 2009, p. 165.
3
Marc Perrin de Brichambaut... [et al.]. Leçon der droit international public. Paris: Dalloz, 2002, p. 430.
4
Diaconu Ion. Op. cit., p. 125.
5
Deaconu Ion. Regimul juridic al mării teritoriale, al zonei economice exclusive şi al platoului continental, p. 8. Teză
de licență. București, 2009. [On-line]: http://ro.scribd.com/doc/97916966/Regimul-Juridic-Al-Marii-Teritoriale-Lucrare-deLicenta. (Vizitat la: 21.02.2014).
6
Convenția
asupra
mării
teritoriale
și
zonei
contigue
din
1958.
[On-line]:
http://legal.un.org/ilc/texts/instruments/francais/traites/8_1_1958_mer_territoriale_francais.pdf. (Vizitat la: 01.04.2014).
51
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
mare. Convenția din 1958 a codificat parțial dreptul mării, iar prin Conferința de la Montego-Bay din
1982 se fac completări ce țin de navigație, pescuit, progresele științifice, cablurile submarine, utilizarea
energiei mareelor ș.a.
Prin mare teritorială se înțelege zona de mare adiacentă coastelor care începe de la liniile de bază,
şi asupra căreia statul riveran îşi exercită suveranitatea, respectând celelalte reguli ale dreptului
internaţional.1
Inițial, determinarea liniei de delimitare a mării teritoriale era foarte diferită și nu se determinau în
funcție de reguli general aplicabile, cum este în prezent. Astfel, un prim criteriu de delimitare între
state, l-a constituit linia mediană a mării. Acest criteriu a fost adoptat de ţări precum Norvegia, dar
pentru o scurtă perioadă de timp, şi apoi de Anglia, unde s-a menţinut până în secolul al XVI-lea. Linia
mediană a fost înlocuită în Norvegia cu orizontul vizual, marea teritorială întinzându-se până la distanţa
vizibilă de pe uscat, această limită, fiind practicată între secolele XV–XVI de mai multe ţări maritime,
cum ar fi Norvegia, Danemarca, Scoţia, Anglia, Olanda, Franţa. Această regulă era însă interpretată
diferit, în Franţa şi Anglia, fiind echivalentă cu 21 de mile marine, în Scoţia cu 14, iar în Ţările de Jos
cu 10 leghe.2
Secolului al XVII-lea îi este caracteristică regula bătăii tunului, potrivit căreia marea teritorială a
unui stat se întindea până la limita atinsă de proiectilelor trase de bateriile de coastă, care consta în
distanța echivalentă a trei mile.3 Regula celor trei mile care a fost acceptată de către marile puteri, însă
nu a fost acceptată de către toate statele și, fiecare, în baza unui act suveran decideau întinderea mării
teritoriale.
În urma discuțiilor dintre state, în cadrul mai multor Conferințe, s-a ajuns la identificarea unei
distanțe de 12 mile marine (aproximativ 1,850 km), astfel fiind determinată lățimea mării teritoriale.
Acest indicator numeric de măsurare a lățimii mării teritoriale se regăsește în Convenția de la Montego
Bay din 1982, care statuează în art. 3 că „orice stat are dreptul de a fixa lăţimea mării sale teritoriale;
această lăţime nu depăşeşte 12 mile marine, măsurate de la liniile de bază stabilite în conformitate cu
prezenta convenţie”4.
Atribuirea celor 12 mile marine ca lățime a mării teritoriale, este argumentată de către autorul
britanic W. Batler, care consideră că odată cu mărirea lățimii mării teritoriile până la 12 mile marine, se
vor înregistra doar avantaje, în ceea ce ține de posibilitatea de a evita poluarea mării cu petrol,
asigurarea siguranței traficului navelor marine, lupta împotriva contrabandei, pirateriei, creșterea
controlului asupra cazurilor de naufragii ale navelor, protecția mediului maritim, precum și posibilitatea
asigurării pazei rămășițelor ca rezultat al naufragiilor navale.5
Potrivit art. 5 al Convenției asupra dreptului mării, linia de bază normală de la care se măsoară
lăţimea mării teritoriale, este linia refluxului de-a lungul ţărmului, astfel cum aceasta este indicată pe
hărţile marine, la scară mare, recunoscute oficial de statul riveran.
Sunt recunoscute trei modalități de măsurare a mării teritoriale. După cum am menționat, art. 5 al
Convenției asupra dreptului mării stabilește modalitatea de apreciere a liniei de bază normală, care se
aplică în cazurile în care coasta este liniară, fără sinuozităţi sau crestături deosebite. Astfel, linia
interioară a mării teritoriale va fi o linie de bază normală de-a lungul ţărmului, iar în condiţiile unui
litoral cu flux şi reflux, limita interioară este linia celui mai mare reflux.
Cea de-a doua modalitate de măsurare a mării teritoriale este prevăzută la art. 7 al Convenției
asupra dreptului mării, care prevede expres că acolo unde ţărmul prezintă crestături şi tăieturi adânci,
1
Art. 1 al Convenției de la Geneva asupra mării teritoriale și zonei contigue din 1958, p. 1.[On-line]:
.http://legal.un.org/ilc/texts/instruments/francais/traites/8_1_1958_mer_territoriale_francais.pdf. (Vizitat la: 21.02.2014).
2
Nicolae Purdă. [et al.]. Drept internaţional public. Bucureşti: Editura Universitară, 2010, p. 245.
3
Ibidem., p. 245.
4
Convenția de la Montego Bay asupra dreptului mării din 1982. [On-line]: http://www.lege-online.ro/lrCONVENTIE-din%20-1982-(26155).html. (Vizitat la: 24.03.2014)
5
Анашкина И. Международно-правовой режим территориального моря. Дисс. на соискание уч. ст. к. ю. н.
Московский Государственный Институт Международных отношений МИД РФ. Москва, 2002, с. 65 – 66.
52
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
sau dacă există un şir de insule de-a lungul ţărmului în imediata apropiere a acestuia, poate fi folosită
metoda liniilor de bază drepte care leagă punctele corespunzătoare, pentru trasarea liniei de bază de la
care se măsoară lăţimea mării teritoriale1.
Pentru a determina linia de bază dreaptă se vor uni punctele cele mai avansate în mare, însă liniile
nu trebuie să se îndepărteze esențial de la direcția generală a țărmului, iar întinderile de mare situate
spre ţărm trebuie să fie suficient legate de domeniul terestru pentru a fi supuse regimului apelor
interioare. Liniile de bază drepte nu trebuie să fie trase spre ridicăturile fundului mării ce rămân
descoperite în timpul refluxului sau sa pornească de la acestea, decât în cazul în care pe ele sunt
amplasate faruri sau instalaţii similare, care se află în permanență deasupra nivelului mării sau în cazul
în care traseul unor asemenea linii de bază drepte a făcut obiectul unei recunoașteri internaţionale
generale.2
Convenția asupra dreptului mării, stabilește reguli speciale de determinare a mării teritoriale, cum
ar fi: în cazul golfurilor (art. 10), în cazul porturilor (art. 11), în cazul insulelor și arhipelagurilor (art.
12, art. 46), în cazul radelor (art. 12), în cazul strâmtorilor (art. 47), la gura fluviilor (art. 10), în cazul a
două state limitrofe (art. 15).
Delimitarea se poate face pe cale convențională, în baza unei convenții, unui tratat dintre state,
atunci când părțile singure stabilesc limitele mării teritoriale. Convenția de la Montego Bay nu dă o
formulă precisă de delimitare a apelor teritoriale, în art. 15 al Convenției asupra mării sunt prevăzute
niște reguli generale, astfel “în cazul în care ţărmurile a două state sunt adiacente sau sunt situate faţă în
faţă, nici unul dintre aceste state nu are dreptul, în lipsa unui acord contrar între ele, să-şi extindă marea
sa teritorială, dincolo de linia mediană ale cărei puncte sunt la distanţe egale de punctele cele mai
apropiate ale liniilor de bază de la care se măsoară lăţimea mării teritoriale a fiecăruia dintre cele două
state”. Astfel, putem constata un număr mare de adresări la Curtea Internațională de Justiție, în vederea
soluționării diferendelor apărute între state ce țin de delimitarea frontierelor maritime. Un exemplu în
acest sens poate servi cazul dintre Bahreïn și Quatar3, prin care s-a recunoscut suveranitatea Quatarului
asupra insulei Zubarah, iar Bahreinul își extinde suveranitatea asupra insulei Hawar.
Convenția asupra mării din 1982, consolidează ideile marilor savanți, care au încercat să atribuie
un concept general, unanim recunoscut asupra dreptului mării. Hugo Grotius, bazându-se pe
dezvoltarea navigației, a relațiilor economice, a comerțului internațional, precum și a relațiilor interstatale, a înaintat ideea în lucrarea sa Mare Liberum potrivit căreia „marea nu poate fi obiect al
proprietăţii private”. Acest principiu se regăsește în art. 17 al Convenției care statuează că „navele
tuturor statelor riverane sau fără litoral se bucură de dreptul de trecere inofensivă în marea teritorială”.
Până la codificarea acestei prevederi, în Convenția asupra dreptului mării, acest principiu era aplicat pe
bază de cutumă.
Suveranitatea este un atribut al statului și reprezintă supremaţia puterii de stat în interiorul țării și
independență față de puterea altor state. Suveranitatea de stat este simbolul juridic al personalităţii
statului, al independenţei şi al organizării politice a societăţii. În literatura de specialitate, sunt analizate
mai multe opinii vis-a-vis de corelația dintre dreptul internațional și suveranitatea statelor. În doctrina
dreptului internaţional se susţine ideea conform căreia dreptul internaţional şi suveranitatea nu pot
coexista.4 Nu putem susține această opinie, deoarece dreptul internațional este viabil și aplicabil,
asigurându-se un echilibru pe plan internațional în vederea respectării suveranității statelor. Altfel spus,
prin aplicarea normelor de drept internațional, statul într-o oarecare măsură „renunță” la o partea din
1
Convenția de la Montego Bay asupra dreptului mării din 1982. [On-line]: http://www.lege-online.ro/lrCONVENTIE-din%20-1982-(26155).html. (Vizitat la: 24.03.2014).
2
Ibidem, art. 7, alin. 3-4.
3
Decizia Curții Internaționale de Justiție pe cauza dintre Qatar și Bahreïn din 16.03.2001, p. 81. [On-line]:
http://www.icj-cij.org/docket/files/87/7027.pdf. (Vizitat la: 02.04.2014).
4
Gamurari V., Osmochescu N. Suveranitatea şi dreptul internaţional. Probleme teoretice şi practici actuale. Chișinău:
CEP USM, 2007, p. 123.
53
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
suveranitatea sa, pentru a asigura dezvoltarea economică și o conviețuire pașnică, aplicând în acest sens
normele dreptului internațional.
Practica internațională, demonstrează suveranitatea statului asupra mării teritoriale. Drept
exemplu, poate servi Hotărârea Curții Internaționale din 1949, privind conflictul anglo-albanez, supra
incidentului din Canalului Corfu. Navele militare britanice au fost deteriorate ca rezultat al activării
unor mine submarine. În urma acestui incident, Marea Britanie s-a arătat interesată în desfășurarea unor
măsuri de dezminare a acestui spațiu marin, care de fapt făcea parte din marea teritorială a Republicii
Naționale Albaneze. În urma operațiunilor desfășurate de către Marea Britanie, Albania le-a calificat ca
fiind acțiuni ce duc la încălcarea suveranității sale. Au fost întreprinse mai multe acțiuni de soluționare
a litigiului de către Consiliul de Securitate al ONU, însă acestea nu s-au soldat cu un rezultat pozitiv,
motiv pentru care Albania s-a adresat Curții Internaționale de Justiție. Curtea a calificat acțiunile flotei
Marii Britanii ca fiind acțiuni ce au încălcat suveranitatea Republicii Naționale Albaneze. 1
Comisia de drept internațional, a menționat în cadrul Conferinței ONU din 1956 privind dreptului
mării, că suveranitatea statului asupra spațiului maritim nu se deosebește de suveranitatea statului
asupra altor componente ale teritoriului său - spațiu terestru, aerian.
Această constatare, ulterior a fost reglementată și prevăzută în mod expres în Convenția asupra
dreptului mării din 1982, care statuează în art. 2 că „Suveranitatea statului riveran se întinde dincolo de
teritoriul sau şi de apele sale interioare, iar în cazul unui stat-arhipelag, dincolo de apele sale
arhipelagice, asupra unei zone a mării adiacente desemnate sub numele de mare teritorială. Aceasta
suveranitate se întinde asupra spaţiului aerian de deasupra mării teritoriale, precum şi asupra fundului
acestei mari şi subsolului ei. Suveranitatea asupra mării teritoriale se exercită în condiţiile prevăzute de
dispoziţiile prezentei convenţii şi de celelalte reguli de drept internaţional”.
Analizând conceptul de suveranitate asupra mării teritoriale, apare întrebarea: este sau nu acest
teritoriu proprietatea statului?
La etapa contemporană, nu putem utiliza conceptul de proprietate a statului ca și în perioada
feudală, în care teritoriul era privit ca un drept real absolut, monarhul era stăpânul și proprietarul
teritoriului. Ca și exemplu, poate servi cazul din 1867, când țarul rus a vândut Statelor Unite ale
Americii peninsula Alaska, pentru o sumă de 7 200 000 dolari.2
În literatura de specialitate, așa autori ca Barsegov I.G., Cicerin B., Nezabitovschi V.A., consideră
că în cadrul teritoriului său, statul își exercită suveranitatea, iar noțiunea de proprietate nu trebuie să
facă obiectul dreptului internațional.3
O opinie contrară este exprimată de autorul rus Climenco B., citat de către Dudîchina I.4, care a
confirmat teoria dreptului de proprietate a statului asupra teritoriului său. Analizând natura juridică a
teritoriului, Climenco concluzionează că toate drepturile pe care le are statul ca subiect de drept
internațional în coraport cu teritoriul său, cad sub clasica construcție juridică a dreptului de proprietate
și a obligației corespunzătoare de a respecta acest drept.
Potrivit teoriei proprietății, marea teritorială este obiectul dreptului de proprietate a statului. Statul
folosește, de cele mai multe ori, două elemente ale dreptului de proprietate: posesia și folosința. Statul
realizează dreptul său de proprietate asupra mării teritoriale în egală măsură ca și asupra teritoriului
terestru.
Această afirmație se regăsește în Constituția României, care prevede expres la art. 136, alin (3) că
„Bogățiile de interes public ale subsolului, spațiul aerian, apele cu potențial energetic valorificabil, de
interes național, plajele, marea teritorială, resursele naturale ale zonei economice și ale platoului
1
Pantelimon Victor Răzvan. Elemente istorico-juridice pentru înţelegerea chestiuni Insulelor Malvine. București:
Editura Corint, 2013, p. 113.
2
Дудыкира Инна. Земля как объект международных договоров о праве государства на иностранной
территории. Дисс. на соискание уч. ст. к. ю. н. Московский Государственный Институт Международных отношений
МИД РФ. Москва, 2008, с. 16.
3
Ibidem, p 15.
4
Ibidem, p. 18.
54
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
continental, precum și alte bunuri stabilite de legea organică, fac obiectul exclusiv al proprietății
publice”.1 Același articol, la alin. (2), definește termenul de proprietate publică care este garantată și
ocrotită prin lege și aparține statului sau unităților administrativ-teritoriale.
Astfel, considerăm necesară utilizarea termenului de „proprietate” în dreptul internațional public,
alături de alți termeni specifici dreptului civil, cum ar fi: contract, arendă, sediu, cesiune ș.a., care își
găsesc aplicarea în raporturile juridice dintre subiectele de drept internațional. În acest context, este
necesar a menționa că pe de o parte, noțiunea de suveranitate ține de exercitarea puterii statului asupra
teritoriului său, iar termenul de proprietate este utilizat în cazuri individuale, când statul intră în
raporturi juridice cu alte state sau alți subiecți de drept internațional - organizațiile internaționale, în
vederea reglementării regimului de frontieră, a mării teritoriale, precum și alte raporturi juridice care au
ca obiect un teritoriu determinat. Necesitatea utilizării acestor termeni reies și din identificarea
soluțiilor, în cazul neînțelegerilor dintre state, atunci când este pusă în discuție o problemă ce ține de un
anumit teritoriu.
Ca rezultat al exercitării dreptului de proprietate asupra mării teritoriale, statul poate institui și
anumite limite asupra acestui drept.
Potrivit autorului David Bogdan, drepturile reale asupra bunului altuia sunt consecinţa
dezmembrării atributelor care alcătuiesc conţinutul juridic al dreptului de proprietate 2. Ca rezultat al
exercitării dreptului de proprietate asupra mării teritoriale, statul poate intra în raporturi juridice ce reies
din dreptul de proprietate și anume, dezmembrămintele dreptului de proprietate. În cele urmează ne
propunem să analizăm servitutea internațională - ca dezmembrământ al dreptului de proprietate.
Trecerea inofensivă prin marea teritorială, în opinia noastră, face parte din categoria limitărilor
acestui drept absolut al statului de a dispune de teritoriul său, în exclusivitate. Ca și calificare juridică a
acestui drept, ținem s-o atribuim categoriei de drepturi numite „servituți internaționale”, care nu sunt
altceva, decât niște restrângeri a suveranităţii unui stat pe al cărui teritoriu un alt stat exercită o
competenţă de reglementare legislativă sau administrativă.3
Servitutea internațională poate interveni doar între două state suverane. După opinia autorului
Fabre P., există două modalități de constituire a servituților: prin tratat și prin prescripție. Prin tratat sau
printr-o convenție, statele stabilesc ordinea și modalitatea de folosire a terenului/spațiului care trece cu
drept de folosință unui alt stat, față de care statul suveran (cedent) nu-și poate realiza jurisdicția.
Prescripția este rezultatul unei folosințe imemoriale și constante, recunoscută tacit ca fiind servitute de
către statul suveran.4 Totuși, suveranitatea în ambele cazuri rămâne a fi prezumată integrală.
Din punct de vedere istoric, servitutea internațională a apărut inclusiv datorită dezvoltării dreptului
maritim, care a introdus în dreptul internațional un nou tip de servitute - dreptul de a se folosi de un port
străin, ca de un punct de suport și de a stabili un punct de depozit de cărbune și de muniții pentru
„realimentarea” flotelor pe timp de război. Drept exemplu poate servi conflictul din 1885 privind
insulele Caroline, dintre Spania și Anglia. Anglia a considerat că regimul juridic al insulelor este unul
„derelicte”, adică a unui bun părăsit. Datorită medierii conflictului de către Papa Léon al XIII-lea,
asupra insulelor a fost recunoscută suveranitatea Spaniei. Pe una din insule, Anglia a fost investită cu
dreptul de a avea o stație navală și un depozit de cărbune5.
Țările cu litoral, sau cu ieșire la mare, puteau, în baza unor convenții multilaterale sau bilaterale
sau în baza relațiilor cutumiare stabilite, să reglementeze modalitatea de ieșire la mare, limitele
teritoriale ale mării, însă cu totul diferit este pusă problema accesului la mare a țărilor care nu au ieșire
la mare. Această problemă a început a fi analizată în special la sfârșitul sec. al XIX-lea de către astfel de
țări cum ar fi Elveția6.
1
Constituția României din 2003, Publicat în: Monitorul Oficial, Partea I nr. 767 / 31 octombrie 2003.
David Bogdan. Drepturile Reale. Manual de studiu individual. București: Editura Pro Universitaria, 2012, p. 31.
3
Mihăilă M. Elemente de drept internaţional public şi privat. Bucureşti: Editura All Beck, 2001, p. 63.
4
Pierre-Paul Fabre. Des servitudes dans le droit internationale. Paris: Editeure Arthur Rousseau, 1901, p. 23.
5
Ibidem, p. 67 – 68.
6
Кипеть А.И. Op. cit., p. 8.
55
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Bibliografie:
1. Art. 1 al Convenției de la Geneva asupra mării teritoriale și zonei contigue din 1958, p. 1. [On-line]:
http://legal.un.org/ilc/texts/instruments/francais/traites/8_1_1958_mer_territoriale_francais.pdf.
(Vizitat
la:
21.02.2014).
2. Buruian Alexandru, Balan Oleg ...[et al.]. Drept internațional Public. Ediția a III-a revizuită și
adăugită. Chișinău: Tipografia Elena V.I., 2009. 652 p.
3. Constituția României din 2003, Publicat în: Monitorul Oficial, Partea I nr. 767 / 31 octombrie 2003.
4. Convenția asupra mării teritoriale și zonei contigue din 1958. [On-line]:
http://legal.un.org/ilc/texts/instruments/francais/traites/8_1_1958_mer_territoriale_francais.pdf.
(Vizitat
la:
01.04.2014).
5. Convenția de la Montego Bay asupra dreptului mării din 1982. [On-line]: http://www.legeonline.ro/lr-CONVENTIE-din%20-1982-(26155).html. (Vizitat la: 24.03.2014).
6. Convenția de la Montego Bay asupra dreptului mării din 1982. [On-line]: http://www.legeonline.ro/lr-CONVENTIE-din%20-1982-(26155).html. (Vizitat la: 24.03.2014).
7. David Bogdan. Drepturile Reale. Manual de studiu individual. București: Editura Pro Universitaria,
2012. 61 p.
8. Deaconu Ion. Regimul juridic al mării teritoriale, al zonei economice exclusive şi al platoului
continental, p. 8. Teză de licență. București, 2009. [On-line]: http://ro.scribd.com/doc/97916966/Regimul-JuridicAl-Marii-Teritoriale-Lucrare-de-Licenta. (Vizitat la: 21.02.2014).
9. Decizia Curții Internaționale de Justiție pe cauza dintre Qatar și Bahreïn din 16.03.2001, p. 81. [Online]: http://www.icj-cij.org/docket/files/87/7027.pdf. (Vizitat la: 02.04.2014).
10. Diaconu Ion. Manual de Drept Internațional Public. Ediția II-a. București: Editura Lumina Lex, 2010.
400 p.
11. Gamurari V., Osmochescu N. Suveranitatea şi dreptul internaţional. Probleme teoretice şi practici
actuale. Chișinău: CEP USM, 2007, p. 123.Pantelimon Victor Răzvan. Elemente istorico-juridice pentru
înţelegerea chestiuni Insulelor Malvine. București: Editura Corint, 2013. 252 p.
12. Marc Perrin de Brichambaut... [et al.]. Leçon der droit international public. Paris: Dalloz, 2002. 522
p.
13. Mihăilă M. Elemente de drept internaţional public şi privat. Bucureşti: Editura All Beck, 2001. 458 p.
14. Nicolae Purdă, Ştefan... [et al.]. Drept internaţional public. Bucureşti: Editura Universitară, 2010. 555
p.
15. Анашкина И. Международно-правовой режим территориального моря. Дисс. на соискание
уч. ст. к. ю. н. Московский Государственный Институт Международных отношений МИД РФ. Москва,
2002, с. 65 – 66.
16. Дудыкира Инна. Земля как объект международных договоров о праве государства на
иностранной территории. Дисс. на соискание уч. ст. к. ю. н. Московский Государственный Институт
Международных отношений МИД РФ. Москва, 2008. 175 с.
17. Кипеть А.И. некоторые аспекты обоснования прав внутриконтинентальных государств в
международном
морском
праве,
с.
60
71.
[On-line]:
http://elib.bsu.by/bitstream/123456789/5888/1/kipet_2010_2_IL_issues.pdf. (Vizitat la: 05.03.2014).
Copyright©Doina CAZACU, 2014.
56
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ГАРАНТИИ ЗАЩИТЫ ПРАВА ДЕТЕЙ
НА СВОБОДУ ВЫРАЖЕНИЯ МНЕНИЯ
ЧЕРВОНИКОВА Валерия, МОИСЕЕВ Алексей
Российский университет дружбы народов
117198, ул. Миклухо-Маклая, д. 6, Москва.
ANNOTATION:
INTERNATIONAL GUARANTEES TO PROTECT CHILDREN'S RIGHT TO
FREEDOM OF EXPRESSION
The article analyzes the UN Convention on the Rights of the Child and the Committee's General
Comment on children's rights for the protection of children's rights to express their opinion and be
heard, as well as the rights of a child, and of the corresponding duties of States to ensure the
realization of this right. Particular attention is given to current issues related to children's right to
freedom of expression.
Свобода выражения мнения - одно из основополагающих прав человека, которое
гарантируется каждому рядом универсальных и региональных международных договоров по
правам человека. Свобода выражения мнения необходима не только для индивида, это одна из
краеугольных ценностей современного демократического общества.
Ст. 19 Всеобщей декларации прав человека 1948 года гарантирует право на свободу
выражения мнения: «Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободное
выражение их; это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих
убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми
средствами и независимо от государственных границ».1
В настоящее время крайне актуальной представляется проблема реализации ребенком
права на свободу выражения мнения. К сожалению, при рассмотрении вопроса о защите прав
детей праву на свободное выражение им своего мнения не уделяется должного внимания.
В Конвенции о правах ребенка 1989 года (далее – Конвенция) праву на свободу мысли и
мнения посвящены несколько статей. Особо стоит выделить ст. 12 и ст. 13 Конвенции, где
устанавливается запрет государств на ограничение каким-либо образом права на выражение и
составление мнения ребенка, которые гарантируют свободный доступ ребенка к информации, а
также свободу её передавать «независимо от границ, в устной, письменной или печатной
форме, в форме произведений искусства или с помощью других средств по выбору ребенка».
Таким образом, статья накладывает на государства-участников Конвенции обязательства не

ЧЕРВОНИКОВА Валерия Константиновна - Студент юридического факультета Российского
университета дружбы народов; МОИСЕЕВ Алексей Игоревич - Студент юридического факультета Российского
университета дружбы народов.
1
Всеобщая
декларация
прав
человека
от
10
декабря
1948
года.
[On-line]:
http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/declarations/declhr.shtml. (Дата посещения: 03.04.2014).
57
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
препятствовать выражению детьми своих взглядов, или их доступу к информации, защищая их
право на доступ к СМИ и к общественному диалогу. Такое мнение было сформулировано
Комитетом ООН по правам ребенка (далее - Комитет ООН) в Замечании общего порядка по
статье 12 Конвенции.
Связанная со статьей ст. 13, ст. 14 Конвенции также говорит о праве ребенка на
свободное выражение мнений и признание этого права за ребенком со стороны государства.
Данные положения накладывают на государства-участников следующие обязательства:
 обязанность уважать право ребенка на свободу мысли, совести и религии;
 обеспечить законодательную базу и процедуры, способствующие участию ребенка во
всех действиях и решениях, имеющих к нему отношение;
 признание и придание должного внимания мнению ребенка;
 создание атмосферы уважения и значимости мнения ребенка;
 бороться с негативными представлениями, затрудняющими полную реализацию права
ребенка быть заслушанным.
Кроме того, особо стоит обратить внимание на п. 2 ст. 12 Конвенции, в котором
презюмируется возможность ребенка быть заслушанным в ходе любого судебного или
административного разбирательства, затрагивающего ребенка, либо непосредственно, либо
через представителя или соответствующий орган, в порядке, предусмотренном
процессуальными нормами национального законодательства. По этому вопросу Комитет ООН
по правам ребёнка высказался следующим образом: «Данное положение не просто
провозглашает право как таковое, но и должно рассматриваться в толковании и применении
всех остальных прав. Мнение, выражаемое ребенком, может иметь существенное значение для
принятия дальнейшего решения в суде».1
Здесь стоит обратить внимание на конструкцию статьи о «ребенке, способном,
сформулировать свои собственные взгляды». Комментируя данное положение в своих
Замечаниях, Комитет ООН по правам ребёнка говорит о том, если ребенок способен сделать
это разумным и самостоятельным образом, то ответственное за принятие решений лицо должно
рассматривать мнение ребенка как существенный фактор при разрешении вопроса. В этой
связи необходимо разработать оптимальную практику оценки способностей ребенка. Таким
образом, Конвенция настаивает на том, чтобы государства выработали в своем
законодательстве схему, по которой можно будет определить «созрел» ли ребенок для того,
чтобы его мнение могло быть учтено.
Помимо указанных статей, Конвенция содержит еще ряд положений, гарантирующих
ребенку права, связанные со свободой выражения мнений. В ст. 17 Конвенции указывается, что
у ребенка есть право, гарантируемое государством, на доступ к информации и материалам из
различных национальных и международных источников, особенно к такой информации и
таким материалам, которые направлены на содействие социальному, духовному и моральному
благополучию, а также здоровому физическому и психическому развитию ребенка. Таким
образом, Конвенция признает особую роль СМИ в развитии ребенка, содействии в реализации
права на свободу выражения мнений.
Можно заключить, что Конвенция провозгласила достаточно революционный принцип о
том, что дети должны быть не просто в поле зрения, имеется в виду известный постулат о
послушании и авторитете взрослых, но провозглашается право детей на выражение
собственного мнения, к которому могут и должны прислушиваться взрослые. В настоящий
момент прослеживается позитивная тенденция к тому, что при помощи национального
законодательства детям предоставлялось все больше возможностей влиять на свою
собственную жизнь.
1
Замечание общего порядка № 12, Право ребенка быть заслушанным, CRC/C/GC/12, 20 июля 2009 г.
58
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Одной из функций Комитета ООН по правам человека является мониторинг
национального законодательства на предмет обеспечения права ребенка на свободу выражения
мнений, а также информирование ГА ООН о наличии нарушений, связанных с реализацией
данного права.
Однако, несмотря на позитивную тенденцию, все еще существуют множественные
нарушения прав детей в сфере выражения мнения. На основании Замечаний общего порядка
Комитета ООН по правам ребёнка на доклады, представленные государствами-участниками,
можно сформулировать основные проблемы, связанные с нарушением права детей на свободу
выражения мнений.
Так, например, Комитет обеспокоен отсутствием четкого законодательного механизма
практического осуществления права ребенка на выражение собственного мнения в ходе
судебных и административных разбирательств. Данная проблема существует в большинстве
стран - участниц Конвенции.1
Распространенной является также проблема отсутствия систематических консультаций с
детьми в процессе выработки законов и политики, затрагивающих их интересы, на
национальном, региональном и местном уровнях и отсутствия более четких руководящих
положений по вопросам участия детей в подготовке будущих планов действий, касающихся
детей.
Интересна формулировка Комитета в заключении по докладу Гватемалы: «большинство
родителей, государственных органов и учреждений, по-видимому, не рассматривают детей в
качестве субъектов прав и что дети слабо участвуют в процессе формирования собственной
жизни.2 Таким образом, проблема неучёта мнения ребенка существует не только на
государственном уровне, но и во внутрисемейных отношениях.
Часто возникает ситуация, когда государство-участник Конвенции декларирует принцип,
согласно которому ребенок должен быть заслушан, однако в дальнейшем никак не
конкретизирует его в национальном законодательстве. Комитет обеспокоен столь
неэффективной реализацией норм Конвенции.
Помимо указанных глобальных проблем, связанных с реализацией права ребенка быть
услышанным, существует ряд специфических проблем в каждом из государств-участников
Конвенции. Комитет в каждом случае отдельно указывает то или иное нарушение и
представляет рекомендации для его разрешения.
На основании вышеизложенного можно сделать вывод о том, что несмотря на во многом
революционную идею, предложенную Конвенцией, реализация права ребенка на свободу
выражения мнений в государствах, особенно в странах третьего мира, идет слабо и сопряжена с
многочисленными нарушениями.
В целом, защита права детей на собственное мнение - дело трудное. Это связано не
только с внесением определенных изменений в различные отрасли национального
законодательства, но прежде, с укоренившимися общественными установками о неспособности
детей иметь свое собственное мнение. Причем во многих случаях не учитывается мнение
ребенка не только на общественном уровне, но даже в собственной семье по вопросам, прямо
касающимся развития и формирования ребенка. Ведь для детей пренебрежение их мнением со
стороны взрослых тождественно отказу признать их личность, что очевидным образом
ущемляет человеческое достоинство.
Список использованной литературы:
1. Всеобщая декларация прав человека от 10 декабря 1948 года. [On-line]:
http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/declarations/declhr.shtml. (Дата посещения: 03.04.2014).
1
2
Заключительные замечания: Италия, 31 октября 2011, CRC/C/ITA/CO/3-4.
Заключительные замечания: Гватемала, 25 октября 2010, CRC/C/GTM/CO/3-4.
59
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
2.
2009 г.
3.
4.
Замечание общего порядка № 12, Право ребенка быть заслушанным, CRC/C/GC/12, 20 июля
Заключительные замечания: Италия, 31 октября 2011, CRC/C/ITA/CO/3-4.
Заключительные замечания: Гватемала, 25 октября 2010, CRC/C/GTM/CO/3-4.
Copyright©Valeria CERVONIKOVA, Alexei MOISEEV, 2014.
60
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
PRIORITĂȚILE POLITICII ECONOMICE A ONU
ÎN CONDIȚIILE DE TRANSFORMARE A PROBLEMELOR
GLOBALE
CHIMERCIUC Nicolae*
Institutul de Cercetări Juridice şi Politice al AȘM,
mun. Chișinău, bd. Ștefan cel Mare și Sfînt 1, MD-2012. Republica Moldova.
ANNOTATION:
PRIORITIES OF ECONOMIC POLICY OF UN IN THE CONDITION OF
TRANSFORMATION OF GLOBAL ISSUES
New areas of the world economy and international economic relations become the objects of study
and analysis, looking for new ways and means of solving problems in order to formulate appropriate
recommendations. At the same time the organizational structure of the UN is changing, the number of
economic institutions, the scope of activities of these institutions has extended, as well as their contacts
with other national and international institutions and organizations. Due to the complex processes
taking place in international economic relations and the various problems that arise in the global
economy, the economic activity of the United Nations regarding their rapid and effective solution
becomes more and more important.
Deja mai mult de o jumătate de secol, comunitatea internațională încearcă să-și rezolve
problemele economice cu ajutorul ONU și al mecanismelor sale, ținând cont de natura sa globală.
Analiza activității ONU în ultimii 50 de ani arată că odată cu creșterea deplină a rolului problemelor
politice mondiale o bună parte a acestora se referă la aspectele economice. De aceea, pe parcursul
ultimelor ani se observă extinderea funcțiilor economice ale ONU.
Noi domenii ale economiei mondiale, ale relațiilor economice internaționale devin obiecte de
studiu și analiză, se caută noi modalități și mijloace de rezolvare a problemelor în scopul formulării
recomandărilor adecvate. În paralel se schimbă structura organizatorică a ONU, crește numărul
instituțiilor economice, se extind domeniului de activitate al acestor instituții, contactele lor cu alte
instituții și organizații naționale și internaționale. Datorită proceselor complexe care au loc în relațiile
economice internaționale și diverselor probleme care apar în economia mondială, crește importanța
activității economice a ONU în ceea ce privește soluționarea rapidă și eficientă a acestora. În articolul 1
al Cartei ONU1, într-o formă concentrată sunt formulate obiectivele cooperării internaționale, inclusiv
în domeniul economic, „... de a realiza cooperarea internațională în rezolvarea problemelor economice,
sociale ...” Un șir întreg al dispozițiilor din Carta ONU se referă în mod special la aspectele privind
cooperarea economică. Astfel, capitolele IX2 și X3 sunt dedicate în întregime cooperării economice și
sociale. O importanță deosebită are art. 55, care conține instrucțiuni privind obiective specifice ale
cooperării economice în cadrul ONU. Printre aceste obiective sunt menționate „crearea condițiilor de
*
CHIMERCIUC Nicolae – Doctorand, Institutul de cercetări juridice și politice al AȘM..
[On-line]: http://www.un.org/en/documents/charter/chapter1.shtml. (Vizitat la: 05.03.2014).
2
[On-line]: http://www.un.org/en/documents/charter/chapter9.shtml. (Vizitat la: 05.03.2014).
3
[On-line]: http://www.un.org/en/documents/charter/chapter10.shtml. (Vizitat la: 05.03.2014).
61
1
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
stabilitate și bunăstare necesare pentru relații pașnice și prietenești”, „îmbunătățirea nivelului de trai,
ocuparea deplină a forței de muncă”, contribuirea la crearea „condițiilor de progres și dezvoltare
economică și socială”. Carta nu conține principii speciale ale cooperării economice, însă în art. 2 sunt
stabilite principiile cooperării internaționale în cadrul ONU care se referă în totalitate inclusiv și la sfera
de cooperare legată de problemele economice.
Prin urmare, activitatea economică a ONU poate fi divizată în patru domenii principale:
a) soluționarea problemelor economice globale comune pentru toate statele;
b) contribuirea la cooperarea economică a statelor cu diferite nivele de dezvoltare socialeconomică;
c) contribuirea la dezvoltarea economică a statelor în curs de dezvoltare;
d) soluționarea problemelor cooperării economice regionale.
În lumea contemporană procesul globalizării stimulează dezvoltarea rapidă, circuitele economice
și financiare, propagă valorile universale și apropie societățile între ele, oferind oportunități multiplicate
pentru beneficii economice și sociale. Pe de alta parte, în absenta unor politici adecvate, procesul
globalizării poate conduce și la unele efecte negative, adevărate provocări la adresa statelor lumii,
precum încălzirea globală, poluarea, afectarea biodiversității și deșertificarea, inechitatea distribuției
beneficiilor globalizării între țările bogate și cele sărace și adâncirea decalajelor, ștergerea
specificităților culturale, proliferarea armelor de distrugere în masă, criminalitatea transfrontalieră sau
terorismul.
Acceptând existența acestor aspecte, comunitatea internațională a recunoscut ca una din
problemele majore ale perioadei actuale găsirea căilor prin care efectele pozitive ale globalizării să fie
maximizate și să se răsfrângă asupra tuturor țărilor și popoarelor, în timp ce efectele negative potențiale
să fie eliminate sau reduse la minim. Recunoașterea oficiala a acestor preocupări, precum și a voinței
tuturor țărilor de a își concerta eforturile în acest sens reprezintă substanța Declarației Mileniului,
adoptată cu ocazia Summit-ul Mileniului, care a avut loc în septembrie 2000, la sediul ONU din New
York. Prin acest document, statele membre și-au reafirmat angajamentul de a acționa pentru asigurarea
dezvoltării durabile și eradicării sărăciei la nivel global, a păcii, securității și dezarmării, a protecției
mediului, a bunei guvernări, democrației și respectării drepturilor omului, a îmbunătățirii și
eficientizării mecanismelor internaționale, prin întărirea ONU
Discuțiile despre Obiectivele de Dezvoltare ale Mileniului (ODM) au debutat în anii 1990, iar un
acord global asupra acestora a fost obținut, prin semnarea de către cele 189 de state ale lumii, inclusiv
Republica Moldova, a Declarației Mileniului. Angajamentul în favoarea ODM fost confirmat la
Sesiunea universală consacrată celor 60 de ani de la fondarea Organizației Națiunilor Unite, din
septembrie 2005. Republica Moldova a participat la aceste evenimente la cel mai înalt nivel:
Președintele Petru Lucinschi a semnat Declarația Mileniului, din 2000; Președintele Vladimir Voronin
a confirmat acest angajament în alocuțiunea rostită la Summit-ul Global din septembrie 2005.
Obiectivele de Dezvoltare ale Mileniului pot fi sintetizate în felul următor1:
Obiectivul
1: Reducerea
 Reducerea în jumătate, către anul 2015,
sărăciei extreme și a foamei
a ponderii populației cu venit sub 1 dolar SUA pe
zi.
 Reducerea în jumătate, către anul 2015,
a ponderii populației care îndură foame.
Obiectivul 2: Realizarea
 Asigurarea către anul 2015 a
accesului universal la învățământul
posibilităților pentru toți copiii de a absolvi școala
general obligatoriu
primară.
1
New sources of development finance: funding the millennium development goals. Edited by Atkinson A.B.;
World Institute for Development Economics Research. Helsinki: United Nations University, World Institute for
Development Economics Research, 2004, p. 2.
62
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Obiectivul 3: Promovarea
egalității de gen și abilitarea
femeilor
 Eliminarea disparității de gen în
educație către anul 2015.
Obiectivul 4: Reducerea
mortalității copiilor
 Reducerea cu 2/3, către anul 2015, a
coeficientului mortalității copiilor până la 5 ani.
Obiectivul 5:
sănătății materne
Îmbunătățirea
 Reducerea cu 3/4, către anul 2015, a
coeficientului mortalității materne.
 Stoparea către 2015 a răspândirii
HIV/SIDA și începerea procesului de reducere a
HIV/SIDA.
 Stoparea către 2015 a răspândirii și
începerea procesului de reducere a tuberculozei și
altor boli.
Obiectivul 7: Asigurarea
 Integrarea principiilor dezvoltării
durabilității mediului
durabile în politicile și programele țării
și reducerea degradării resurselor natural.
 Reducerea în jumătate către 2015 a
numărului de persoane fără acces durabil la surse
sigure de apă.
 Îmbunătățirea semnificativă până în
2020 a condițiilor de locuit pentru cel puțin 100
milioane de locuințe din cartierele sărace.
Obiectivul 8: Crearea
 Dezvoltarea în continuare a unui sistem
parteneriatului
global
pentru
comercial și financiar
dezvoltare
 Răspunderea nevoilor specifice ale
țărilor mai puțin dezvoltate și a țărilor fără litoral
maritim, țărilor insulare.
 Abordarea complexă în ceea ce privește
problemele de datorii ale țărilor în curs de
dezvoltare.
Declarația Mileniului este unica agendă globală în domeniul dezvoltării asupra căreia există un
acord la cel mai înalt nivel între majoritatea statelor lumii, dând guvernelor posibilitatea de a monitoriza
mai bine dezvoltarea umană, de a intensifica mobilizarea resurselor naționale cât și de a întări
parteneriatele pentru dezvoltare.
Astfel, națiunile din toată lumea s-au angajat, prin Declarația Mileniului, să transforme în
realitate dreptul la dezvoltare pentru toți și să lucreze împreună pentru îmbunătățirea condițiilor sociale
și economice la nivel global, a țărilor defavorizate în acest sens. Aceștia au recunoscut faptul că
progresul se bazează pe o dezvoltare economică susținută ce trebuie să se concentreze pe reducerea
sărăciei având în vedere și drepturile omului.
Prin adoptarea de către fiecare țară a unor ținte corelate ODM, specifice contextului național, s-a
constituit un mecanism de monitorizare a progresului la scară națională, regională și globală. Acest
lucru înseamnă că progresele pot fi monitorizate în funcție de toți indicatorii la mai multe nivele și cu
implicarea cât mai multor actori. Spre exemplu, la nivelul țării noastre, monitorizarea progresului în
atingerea țintelor stabilite a fi atinse a fost făcută de către Guvern, cu sprijinul agențiilor ONU din
Republica Moldova și a unor organizații neguvernamentale.
Peste 5 ani după adoptarea Declarației Mileniului, Summit-ul Mondial, organizat între 14 și 16
septembrie 2005 la sediul Națiunilor Unite din New York, a adunat mai mult de 170 de șefi de state și
Obiectivul 6: Combaterea
HIV/SIDA și a altor boli
63
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
guverne pentru a revizui progresele înregistrate de la adoptarea Declarației Mileniului din 2000. Acest
summit a reprezentat o oportunitate de adoptare a unor decizii îndrăznețe în privința dezvoltării,
securității, drepturilor omului precum și a reformei Organizației Națiunilor Unite. Cele mai importante
angajamente luate cu ocazia acestui Summit sunt:
 Sporirea sumelor alocate pentru atingerea ODM;
 Crearea unei Comisii de Menținere a Păcii care să coordoneze activitatea de susținere a
statelor ce ies din conflicte armate;
 O condamnare clară și lipsită de ambiguități a „terorismului în toate formele și
manifestările sale”.
Obiectivele de Dezvoltare ale Mileniului înlocuiesc inițiativele anterioare ale Organizației
Națiunilor Unite pentru a stabili obiective clar determinate în timp pentru a conduce și influența
strategii naționale și internaționale pentru dezvoltare. Încă de la înființarea sa, Organizația Națiunilor
Unite a definit o serie amplă de obiective mondiale cu rezultate specifice, printre care abolirea
colonialismului (preocupare specifică pentru perioada anilor 1940-1960, creșterea economică
accelerată prin furnizarea de asistență internațională masivă (preocupare specifică mai ales
Deceniului ONU pentru Dezvoltare, anii ’60, dar și celor trei decenii consecutive) și eradicarea
variolei, malariei și altor boli transmisibile (preocupare sporită în perioada de după 1950).
Astăzi, lumea se află într-un moment critic: pe de o parte, există posibilitatea de a veni împreuna
pentru a urmări o agendă comună, pe de altă parte, se menține pericolul de rupere în grupuri de opoziție
bazate pe diferențele de venituri, interese, religie sau de rasă. Globalizarea exacerbează această tensiune
între oportunitate și amenințare. Atât realitatea și percepția globalizării întruchipează aceste tensiuni,
pentru globalizarea conține forțe din cadrul acestuia, atât pentru bine și rău. Tensiunea cea mai acută și
simțită este faptul că globalizarea creează inegalitate mai mare într-o lume deja inegală.1
Astfel, motivele pentru care Obiectivele de Dezvoltare ale Mileniului sunt unice și atât de
importante pot fi referite la următoarele aspecte:
 Ele reprezintă un pact încheiat între toți actorii economici majori ai lumii. Țările sărace sau angajat să-și îmbunătățească politicile și instituțiile, precum și să sporească responsabilitatea
acestora față de proprii cetățeni; statele bogate s-au angajat să furnizeze resursele necesare pentru
susținerea unor astfel de schimbări. Cum angajamentul pentru atingerea ODM a fost luat la cele mai
înalte nivele politice, Declarația Mileniului a Națiunilor Unite a reprezentat primul moment în care
guverne întregi, inclusiv ministerele comerțului și finanțelor care administrează bugetele statelor, și leau asumat. În același mod, instituții financiare internaționale (Banca Mondială, Fondul Monetar
Internațional, băncile regionale de dezvoltare și din ce în ce mai mulți membri ai Organizației Mondiale
a Comerțului) și-au exprimat responsabilitatea pentru atingerea obiectivelor.
 Progresul către atingerea Obiectivelor este monitorizat atent. Astfel, ODM nu sunt doar o
colecție de declarații spumoase de bune intenții: pentru monitorizarea ODM, au fost create mecanisme
foarte clare a căror aplicare produce Rapoartele asupra Obiectivelor Mileniului și Rapoartele
Secretarului General al ONU către Adunarea Generală ONU. Mai mult, pentru a responsabiliza la
maximum guvernele, organizații ale societății civile din întreaga lume produc propriile rapoarte asupra
progreselor înregistrate în urmărirea ODM.
Principalii actori au responsabilități clare și bine stabilite pentru atingerea Obiectivelor de
Dezvoltare ale Mileniului:
 Guvernele statelor în curs de dezvoltare sunt responsabile cu atingerea Obiectivelor de
Dezvoltare ale Mileniului. Cea mai mare parte a acestora au semnat Declarația Mileniului asumându-și
astfel angajamentul de a adopta politicile publice, de a crea cadrul instituțional și de a identifica
resursele financiare necesare pentru a atinge țintele stabilite pentru ele.
1
Cheru Fantu, Bradford Colin I. The Millennium Development Goals: raising the Resources to Tackle World
Poverty. London; New York: Zed Books; Helsinki, Finland: In association with the Helsinki Process on Globalisation and
Democracy, 2005, p. 211.
64
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
 Organizația Națiunilor Unite la nivel mondial, monitorizarea țintelor și indicatorilor
Obiectivelor de Dezvoltare ale Mileniului precum și a progresului către atingerea lor este condusă de
către Organizația Națiunilor Unite, în sinergie cu un program major de cercetare și advocacy. Aceste
eforturi includ atât monitorizări ale progreselor la nivel mondial cât și monitorizări la nivel național. La
nivelul statelor, Echipele de Țară ale ONU sprijină guvernele statelor în curs de dezvoltare să deruleze
procesele de monitorizare și să pregătească rapoarte naționale asupra ODM.
Un rol special în cadrul Organizațiilor Națiunilor Unite îl are Programul Națiunilor Unite
pentru Dezvoltare (PNUD) care joacă rolul de conducător al Grupului de Dezvoltare al Națiunilor
Unite, manager și susținător financiar al sistemului de Coordonatori Rezidenți (reprezentanți ONU din
diferite țări) și coordonează și sprijină pregătirea rapoartelor de țară cel puțin o dată la 2-3 ani. Rolul
PNUD în atingerea ODM este, așadar, de:
• Derularea de campanii de mobilizare: Sprijinirea activităților de advocacy pentru ODM și
colaborarea cu diferiți parteneri pentru a mobiliza angajamentele asumate de diferiții actori ai societății
precum și pentru conștientizarea indivizilor asupra ODM;
• Analiză: Derularea de cercetări și promovarea celor de bune practici în materie de strategii de
atingere a ODM; PNUD identifică și promovează cele mai bune astfel de strategii din perspectiva
noutății, reformelor de politici publice și instituționale și metode de implementare a politicilor publice;
• Monitorizare: Sprijină statele în demersurile de raportare a progreselor către atingerea ODM;
• Activități operaționale: Acordă asistență guvernelor în eforturile acestora de a adapta ODM la
provocările specifice statelor lor; de asemenea PNUD caută s ă soluționeze principalele probleme ce se
pot ivi în atingerea ODM.
Rapoartele de țară Grupul pentru Dezvoltare al Națiunilor Unite (UNDG) condus de către
PNUD a produs un sistem de raportare a progreselor statelor în curs de dezvoltare dar și unul util
statelor dezvoltate. Aceste rapoarte sunt menite să ofere instrumente pentru a mobiliza populații întregi
în sprijinul Obiectivelor de Dezvoltare ale Mileniului. Mai mult, mecanismele internaționale de
raportare au fost gândite pentru a permite evaluarea progreselor în atingerea ODM. Monitorizarea la
nivel mondial este derulată de către Secretarul General al Națiunilor Unite care prezintă, anual, un
raport în fața Adunării Generale pe subiectul ODM.
De asemenea, trebuie să menționăm implicarea foarte activă a Organizației pentru Cooperare
Economică și Dezvoltare (OECD), Băncii Mondiale și a Fondului Monetar Internațional, precum și a
Uniunii Europene în atingerea ODM. Această se referă în mare parte la sprijinirea dezvoltării
economice în statelor care se află în etapa de tranziție.
ONU este o instituție-cheie în arhitectura sistemului de asistență pentru dezvoltarea
internațională. ONU identifică prioritățile și obiectivele pentru interacțiunea dintre gamă largă de părți
interesate pe termen lung și la nivel global.
Dezvoltarea a devenit o prioritate majoră pentru ONU, care necesită acțiuni și măsuri diverse
pentru atingerea îmbunătățirii calității și nivelului de trai al populației în lume. Dezvoltarea economică
și socială, precum și protecția mediului sunt domenii condiționat complementare și fiecare componentă
fiind parte a aceluiași proces - dezvoltarea durabilă.
În pofida faptului că obiectivul dezvoltării durabile este departe de a fi realizat pe deplin,
menținerea acestuia în agenda ONU, este un factor important în creșterea nivelului de finanțare pentru
dezvoltare, precum și un stimulent foarte mare pentru donatori în formarea politicilor naționale de
promovare a dezvoltării. În acest context, sistemul contemporan de instrumente juridice internaționale
se bazează în mare parte pe declarațiile fundamentale ale ONU.
Astfel, Organizația Națiunilor Unite negociază goluri colective, elaborarea mecanismelor care
reglementează interacțiunea dintre țări și alți actori implicați în promovarea dezvoltării, crearea
oportunităților de îmbunătățire a eficienței cooperării pentru dezvoltare.
Îmbunătățirea eficienței participării Republicii Moldova la inițiativele ONU va contribui la
extinderea participării țării noastre la activitatea altor instituții cu care ONU a stabilit o asociere strânsă
65
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
și lungă, și va da posibilitatea folosirii mecanismelor acestor organizații pentru realizarea obiectivelor
de dezvoltare naționale.
Bibliografie:
1. Cheru Fantu, Bradford Colin I. The Millennium Development Goals: raising the Resources to Tackle
World Poverty. London; New York: Zed Books; Helsinki, Finland: In association with the Helsinki Process on
Globalisation and Democracy, 2005. xii + 238 p.
2. New sources of development finance: funding the millennium development goals. Edited by
Atkinson A.B.; World Institute for Development Economics Research. Helsinki: United Nations University,
World Institute for Development Economics Research, 2004. 27 p.
3. [On-line]: http://www.un.org/en/documents/charter/chapter1.shtml. (Vizitat la: 05.03.2014).
4. [On-line]: http://www.un.org/en/documents/charter/chapter9.shtml. (Vizitat la: 05.03.2014).
5. [On-line]: http://www.un.org/en/documents/charter/chapter10.shtml. (Vizitat la: 05.03.2014).
Copyright©Nicolae CHIMERCIUC, 2014.
66
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
ЕВРОПЕЙСКОЕ ЭНЕРГЕТИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО:
МЕЖДУ ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ НЕСТАБИЛЬНОСТЬЮ
И ТРУБОПРОВОДНОЙ ПОЛИТИКОЙ
КИНДЫБАЛЮК Оляна*
Институт юридических и политических исследований АНМ,
МД 2001, Республика Молдова, г. Кишинэу, бл. Штефан чел Маре 1.
e-mail: [email protected].
ANNOTATION:
EUROPEAN ENERGY SPACE:
BETWEEN GEOPOLITICAL INSTABILITY AND PIPELINE POLITICS
The article focuses on oil and gas cooperation in the energy sphere. In general, Brussels has to
balance between ensuring geopolitical stability in the region and the diversification of energy supply
routes. The complexity of the situation is that the different actors of international relations: Russia,
USA, Qatar and others. Influence the formation of the vector of external energy policy of the Union. In
our opinion, this is a definite risk factor for the energy security of the European Union. On the one
hand it's dependence on energy supplies from Russia, on the other hand, it is Washington's interest to
ensure that all energy transactions would be carried out in the US currency. Meanwhile, the second
aspect reveals itself through the process of signing an agreement to create a Transatlantic Free Trade
Area, the development of which is scheduled for 2015.
In the context of pipeline design of energy space, Europe is generally recognized as potential
consumer of energy, whose territory and attractive energy market is a measure of implementation of
different States their energy policy.
The complexity of the situation is that Europe’s energy vector is under pressure of different, by
their geopolitical weight, actors of international relations: Russia, USA, various non-regional, supranational institutions, transnational corporations and others. This is a definite factor of risk for the
security of the Union.
Последние изменения на европейском энергетическом пространстве, находящемся в
фокусе серьезных геополитических трансформаций, связанных с нестабильной ситуацией
вокруг сырьевых стран Ближнего Востока, а также постоянной борьбой за маршруты доставки
энергоносителей, не только подчеркивают чрезмерную энергетическую зависимость Европы от
внешних поставщиков, но и расставляют новые акценты во внешнеэнергетической политике
Брюсселя. В целом, Брюсселю приходится балансировать между обеспечением
геополитической стабильности в регионе, в частности, на своих рубежах и диверсификацией
маршрутов поставок энергоносителей. В современных реалиях запасы Северного моря
*
КИНДЫБАЛЮК Оляна Игоревна – Кандидат политических наук, научный сотрудник Института
юридических и политических исследований АНМ, заведующий кафедры Мировой политики и международных
отношений Европейского университета Молдовы.
67
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
постепенно истощаются. И, если потребность в нефти Евросоюз может покрыть из других
источников, то в отношении газа всё выглядит гораздо сложнее, поскольку здесь наблюдается
сильная привязанность к одному экспортеру. В свою очередь, мировой опыт показывает, что
фактор сильной привязанности газового импорта к одному поставщику является непременной
угрозой в адрес энергетической безопасности актора. Итак, 28 стран-членов Евросоюза
импортируют приблизительно половину потребляемых объемов природного газа. В 2013 г.
доля России в этом импорте составила 39%.
Геополитика газового импорта Европы несколько изменилась на фоне украинского
кризиса. Изменилась энергетическая конфигурация Европы. Кроме того напряженность в
отношениях между Евросоюзом и Россией довольно часто проецируется именно на
энергетическую плоскость. В этот раз были приостановлены переговоры по строительству
совместного российско-европейского газопровода «Южный поток». Несмотря на то, что
«Южный поток» не нацелен на новые рынки сбыта, в отличие от планируемых газопроводов,
его строительство сталкиваемся с большим европейским сопротивлением. Следует обратить
внимание на сильное присутствие американского фактора в процессе реализации проекта.
Анализ ситуации вокруг «Южного потока» совершенно наглядно высвечивает желание США
занять своё место на европейском энергетическом рынке. Что может быть достигнуто за счет
продажи СПГ. Одновременно с этим, отметим, что «Южный поток», который должен быть
проложен по дну Черного моря, пройдет через Балканы, а это в первую очередь важный
перекресток трансконтинентальных маршрутов. В средние века этот регион был составной
частью Великого шелкового пути и в перспективе от геополитической обстановки в этом
регионе, как отмечает профессор Дергачев В.А. «будет зависеть реализация южного маршрута
Великого шелкового пути».1 С этой точки зрения, на наш взгляд, «Южный поток» больше чем
просто трубопровод, по которому российский газ будет поставляться в Европу. И в этом
отношении геоэнергетическую значимость Балкан трудно оспорить. В современных реалиях
практически все возможные маршруты транспортировки энергоносителей в Центральную
Европу из Ближнего и Центрального Востока, Северной Африки, а также стран постсоветского
пространства сконцентрированы на Балканах. В энергетическом поле этот регион является
зоной пересечения интересов глобальных и региональных акторов.
В этой конфигурации основными интересами Брюсселя, безусловно, является
обеспечение безопасной, дешевой и бесперебойной поставки углеводородов на свой рынок.
Географически, Катар расположен ближе к Европе, чем российский газ и это актуализирует
вопрос о строительстве трубопроводов через сирийскую территорию. В свою очередь заметим,
что катарский газ все больше ориентирован на дорогой рынок юго-восточной Азии. Вопрос о
поступлении австралийского газа на европейский рынок рационально сложен. Исходя из
прагматических соображений, которые включают вопрос цены, австралийскому газу гораздо
выгоднее китайский и японский рынки. Одновременно с этим, следует отметить, что для
Европы австралийский газ будет крайне дорогим.
Сложность ситуации заключается в том, что на внешнеэнергетический вектор Европы
оказывают давление разные, по степени своего влияния, акторы международных отношений:
Россия, США, различные внерегиональные, наднациональные структуры, ТНК и др. Это
является определенным фактором риска для безопасности Союза. С одной стороны это
зависимость от энергопоставок из России, и в этом контексте следует отметить, что в 2013 г.
поставка российских энергоносителей в Европу, страны Балтии и Турцию достигла рекордного
объема за всю историю энергопоставок, выйдя на показатель 163 млрд куб. м газа, с другой
стороны, это заинтересованность Вашингтона в том, чтобы энерготорговля осуществлялась в
американской валюте. В отношении второго момента, отметим, что актуальным становится
1
Дергачев В.А. Балканы. Геотранспортная трансформация. [On-line]: http://dergachev.ru/Russianencyclopaedia/02/07.html. (Дата посещения: 01.05.2014).
68
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
вопрос заключения Трансатлантического соглашения о зоне свободной торговли, выработка
которого намечена на 2015 г. В экспертно-аналитических кругах бытует мнение, что
установление Трансатлантического торгового и инвестиционного партнёрства (Transatlantic
Trade and Investment Partnership - (TTIP), (ТТИП) преследует больше политические, чем
экономические цели.1 Естественно, создание единого торгового мегапространства ТТИП на
базе Америки и Европы, не свободно от политической нагрузки и, помимо экономических
задач, имеет геостратегическое значение. Особо, на наш взгляд, на этом фоне выделяется тот
момент, что процессы евроатлантической интеграции разворачиваются в пику процессов
евразийской интеграции, основной движущей силой которой является энергопроизводящий
лидер – Россия. С позиции геополитических императивов, происходит схватка за пространство
и энергетический рынок. В отношении данного тезиса следует подчеркнуть, что Вашингтону
очень важно создать противовес своим конкурентам – Китаю, который ускоренными темпами
набирает финансово-экономические обороты, России, а также Индии. Кроме того не следует
упускать из виду, что тенденция создания трансатлантического блока происходит на фоне
переустройства мировой системы, которая, по мысли уже цитируемого нами ранее геополитика
Дергачева В.А., сопряжена с тектонической геополитической трансформацией, для которой
характерен сдвиг на Восток новых мировых полюсов.2 В мировом энергетическом плане нами
наблюдается плавная переориентация энергетических проектов в сторону Востока с
параллельным трубопроводным перекраиванием европейского пространства.
В вышеотмеченном ключе, Евросоюз выступает в роли крупнейшего в мире растущего
рынка газа. В геоэнергетическом контексте это важный момент, когда речь идет о желании
экспорта американского СПГ на европейский рынок. Отметим, что основными европейскими
потребителями СПГ являются Франция, Испания и Бельгия. Однако рассуждать об этом, на
наш взгляд, стоит с позиции долгосрочной перспективы, поскольку в ближайшее время у США
нет физической возможности выступить основным источником энергетической безопасности
Европы. Россия в отношении СПГ сильно проигрывает, поскольку у неё нет океанских портов
для экспорта этого вида газа а, вместе с этим, технологий для его сжижения.
Разумеется, что благодаря американскому сланцевому буму, добыча газа в США растет.
Однако не следует упускать из виду, что перспектива экспорта природного газа автоматически
поднимет цены на углеводороды внутри страны. Этого в свою очередь сильно опасаются в
США. Тот факт, что цены на природный газ в стране, приблизительно в три раза ниже, чем в
Европе, совершенно не является аргументом о готовности США выступить сегодня
альтернативой российским энергоносителям. Между тем, в чисто техническом плане в США
происходит перевод технологий добычи сланцевого газа на нефтедобычу, в связи с чем, в
стране возникают сложности с производством сухого газа. Дополнительно возможность
выхода американских энергоносителей на европейский рынок затрудняется тем, что сейчас в
США отмечается подъем добычи сланцевой нефти. И здесь следует отметить, что проекты
добычи этого вида топлива по своей себестоимости являются очень дорогими. По оценке
Международного энергетического агентства, большая часть добычи сланцевой нефти остается
рентабельной при цене 80 долл. за баррель.3 Не следует преуменьшать значимость данного
момента, поскольку себестоимость добычи сланцевой нефти высокая, а цены на Хенри-Хаб
1
TTIP: ’I’m delighted that EU governments decided to make the TTIP negotiating mandate public’ - says EU Trade
Commissioner De Gucht. Brussels, 9 October 2014. [On-line]: http://trade.ec.europa.eu/doclib/press/index.cfm?id=1162.
(Дата посещения: 09.10.2014).
2
Дергачев В.А. Мировой геополитический цунами сепаратизма. Информация для размышления. [On-line]:
http://dergachev.ru/geop_events/121114-05.html#.VGdPA_msVMZ. (Дата посещения: 07.11.2014).
3
Smith Grant, Murtaugh Dan. OPEC Finding U.S. Shale Harder to Crack as Rout Deepens. [On-line]:
http://www.bloomberg.com/news/2014-10-15/opec-finding-u-s-shale-harder-to-crack-as-rout-deepens.html.
(Дата
посещения:15.10.2014).
69
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
(Henry Hub)1 примечательно низкие. Более того, это существенно затрудняет поступление
инвестиций в разработку масштабных сланцевых месторождений. Дополнительным
аргументом в пользу заинтересованности Вашингтона поддерживать высокие цены на нефть,
является желание страны стать независимым от импорта нефти из стран Ближнего Востока.
В контексте трубопроводного проектирования энергетического пространства, Европа
общепризнанно выступает потенциальным потребителем энергоносителей, чья территория и
привлекательный энергетический рынок являются критерием реализации государствами своей
внешнеэнергетической политики. Россия в этом отношении находится в гораздо более
выгодном положении, поскольку, волею географического расположения, российский газ
отделен от основных центров потребления кольцом восточно-европейских стран, что заранее
предопределяет возможность разрабатывать обходные маршруты доставки газа, минуя
транзитные страны.2 В этом связи газопровод «Северный поток» и строительство «Южного
потока» являются наглядным примером того, как создание трубопроводных коммуникаций
происходит за счет
географического «огибания» транзитных стран. Как следствие,
трубопроводное проектирование европейского энергетического пространства, когда мы
говорим о «Южном потоке», произошло без участия Украины, являющимся самым
протяженным европейским государством, с высоким показателем транзитности территории.3
Между тем обнаружение значительных нефтегазовых месторождений в Восточном
Средиземноморье и появление перспективы трубопроводного проектирования европейскосредиземноморского
ареала
усиливает
вероятность
фрагментации
европейского
энергетического пространства.
Список использованной литературы:
1. Smith Grant, Murtaugh Dan. OPEC Finding U.S. Shale Harder to Crack as Rout Deepens. [On-line]:
http://www.bloomberg.com/news/2014-10-15/opec-finding-u-s-shale-harder-to-crack-as-rout-deepens.html.
(Дата посещения:15.10.2014).
2. TTIP: ’I’m delighted that EU governments decided to make the TTIP negotiating mandate public’ - says
EU
Trade
Commissioner
De
Gucht.
Brussels,
9
October
2014.
[On-line]:
http://trade.ec.europa.eu/doclib/press/index.cfm?id=1162. (Дата посещения: 09.10.2014).
3. Дергачев В.А. Балканы. Геотранспортная трансформация. [On-line]: http://dergachev.ru/Russianencyclopaedia/02/07.html. (Дата посещения: 01.05.2014).
4. Дергачев В.А. Мировой геополитический цунами сепаратизма. Информация для размышления.
[On-line]: http://dergachev.ru/geop_events/121114-05.html#.VGdPA_msVMZ. (Дата посещения: 07.11.2014).
5. Хайтун А.Д. Россия на европейском энергетическом рынке. М.: Ин-т Европы РАН, 2013. 146 с.
Copyright©Oleana CHINDÎBALIUC, 2014.
1
Хенри-Хаб - центр спотовой и фьючерсной торговли природным газом США. (Прим. авт.).
Хайтун А.Д. Россия на европейском энергетическом рынке. М.: Ин-т Европы РАН, 2013, с. 92.
3
Дергачев В.А. Место Украины в евроазиатских транспортных проектах.
http://dergachev.ru/analit/The_Great_Silk_Road/08.html#.VGhR2PmsVMY. (Дата посещения: 19.09.2014).
70
2
[On-line]:
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
SPECTRUL INSTITUȚIONAL DE REDUCERE A
RISCURILOR, AVERTIZARE TIMPURIE ȘI ACȚIUNE
PREVENTIVĂ ÎN VIZIUNEA OSCE
CHIRTOACĂ Natalia, MĂTĂȘEL Alina*
Institutul de Cercetări Juridice şi Politice al AȘM,
mun. Chișinău, bd. Ștefan cel Mare și Sfînt 1, MD-2012. Republica Moldova.
ANNOTATION:
INSTITUTIONAL RANGE OF RISK REDUCTION, EARLY WARNING
AND THE PREVENTIVE ACTION IN THE VISION OF THE OSCE
The purpose of this article is to investigate the spectrum of institutional risk reduction, early
warning and preventive action in view of the Organization for Security and Cooperation in Europe.
OSCE instruments forming the institutional spectrum are addressed in evolutionary perspective,
encompassing on the one hand classical instruments utilized during the existence of the CSCE and
their adjustments due to new international realities, on the other hand specific mechanisms to prevent
conflicts that arose in the period after the Cold War. The analysis is based on official documents of the
Organization, reinforced by empirical reflections that evidence the implementation of the mechanisms
and procedures of this spectrum. The analysis ends with evaluation of the role of these instruments
within the framework of international security and promoting OSCE as an actor of the dynamics of
conflict prevention.
În contextul realități internaționale contemporane, analiza și înțelegerea instrumentelor pe care
marii actorii ai scenei de securitate internațională le au la dispoziție este esențială.
Rolul acestui articol este de a investiga spectrul instituțional de reducere a riscurilor, avertizare
timpurie și acțiune preventivă în viziunea Organizației pentru Securitate și Cooperare în Europa.
Instrumentele OSCE care formează acest spectru instituțional sunt abordate din perspectivă evolutivă,
înglobând pe de o parte instrumentele clasice profilate în perioade CSCE, precum și adaptările acestora
ca urmare a noilor realități internaționale, iar pe de altă parte mecanismele specifice de prevenire a
conflictelor care au apărut în perioada posterioară Războiului Rece. Analiza este bazată pe studiul
documentelor oficiale ale Organizației, consolidată de reflecțiile empirice care atestă implementarea
mecanismelor și procedurilor acestui spectru. Analiza se încheie cu evaluarea rolului acestor
instrumente în cadrul internațional de securitate și în promovarea OSCE ca actor al dinamicilor de
prevenire a conflictelor.
Măsurile de reducere a riscurilor, apariției sau escaladării conflictelor au început să fie
proiectate după anul 1989. Dezvoltarea unor mecanisme specifice de reducere a riscurilor reflectă în
*
CHIRTOACĂ Natalia – Doctor în drept, conferențiar universitar, Institutul de cercetări juridice și politice al
AȘM.; MĂTĂȘEL Alina – Doctorandă (România), Institutul de cercetări juridice și politice al AȘM..
71
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
primul rând o mai mare voință de a colabora din partea statelor participante, de altfel o caracteristică
specifică mediului internațional posterior Războiului Rece.1
Consultările privind constituirea mecanismelor de reducere a riscurilor au demarat pentru prima
dată în cursul negocierilor din cadrul Conferinței privind „Măsurile de încredere în Europa”, bazânduse pe „Măsurile de consolidare a încrederii și securității” conținute în documentul Conferinței de la
Stockholm din anul 1986. Dezvoltarea lor expresivă a avut loc de lungul anilor următori, în special în
anul 1992 și 1994, concretizate mai apoi în contextul Capitolului al III-lea al „Documentului de la
Viena” din anul 1999. Intitulat sugestiv, „Reducerea riscurilor”, capitolul includea prevederi cu privire
la „Mecanismul de consultare și cooperare privind activități militare neobișnuite”, „Cooperarea cu
privire la incidente întâmplătoare de natură militară și „Măsuri cu privire la găzduirea voluntară a
vizitelor menite a risipi îngrijorarea cu privire la activități de sorginte militară”.
Primul mecanism, sau „Mecanismul de consultare și cooperare cu privire la activități militare
neobișnuite”, stipulează obligativitatea statelor participante de a aduce la cunoștința celorlalte state
participante ale Organizației, activitățile de amploare desfășurate de structurile militare proprii, în afara
garnizoanelor de dislocare pe timp de pace. Mecanismul poate fi activat la solicitarea unui stat
participant, în vederea obținerii de explicații și clarificări, cu privire la activitatea unui alt stat, care este
subiectul unei probleme de securitate. Răspunsul solicitării trebuie să fie oferit în 48 de ore și transmis
tuturor statelor participante.2 Statul solicitant are posibilitatea de a solicita o întâlnire cu statul în cauză,
reuniune unde și alte state participante, care și-au exprimat îngrijorarea sau care pot fi implicate în
activitate, pot participa. În cazul acordului părților, întâlnirea este precedată de Președintele în Exercițiu
al OSCE sau de reprezentanții săi, însă în lipsa unui acord, Centrul de Prevenire a Conflictelor, este
responsabil de găzduirea reuniunii. Totodată, unul dintre cele două state implicate direct în activitate,
poate solicita o reuniune a statelor participante, în cadrul căreia Consiliul Permanent și Forumul pentru
Securitate și Cooperare au responsabilitatea de a evalua în comun situația, și de a oferi recomandări
privind stabilizarea situației și stoparea activităților care dau naștere problemelor de securitate.3
Până în prezent, Mecanismul de Consultare și Cooperare cu privire la Activități Militare
Neobișnuite, a fost activat de șapte ori, de două ori în anul 1991, cu solicitări venite din parte Austriei și
Italiei, și mai târziu Ungariei, cu privire la mobilizarea trupelor Republicii Federale Iugoslave. Un an
mai târziu, RFI a solicitat și ea explicații cu privire la un presupus atac împotriva unităților sale militare,
provenit din partea Ungariei, iar la 6 aprilie 1999, Belarus a solicitat clarificări cu privire la operațiunile
militare ale trupelor NATO în Republica Federală Iugoslavă. Ultimele activări ale mecanismului au
venit din partea Georgiei, respectiv Federației Ruse, la 28 mai 2008, și 30 mai 2008, cu privire la
incidentele din Abhazia.
Cel de-al doilea mecanism de reducere a riscurilor, „Cooperarea cu privire la incidente
întâmplătoare de natură militară”, este parte integrată a MCIS, și are rolul de a solicita informații
statelor participante, în caz incidentelor de natură militară produse în mod accidental. Aceste măsuri au
rolul de a clarifica eventualele situații întâmplătoare și de a înlătura neînțelegerile generate de confuzii
nedorite între state, care nesoluționate pot genera tensiuni confruntaționale. Mecanismul stipulează că,
„în caz de incidente de natură militară produse în mod accidental, se va stabili un punct de contact prin
intermediul căruia se vor transmite informațiile necesare în timp oportun, din propria inițiativă sau la
cererea oricărui stat afectat de astfel de incidente”. Chestiunile cu privire la aceste incidente pot fi
discutate de statele participante în cadrul Forumului pentru Securitate și Cooperare sau în cadrul
Reuniunilor anuale privind evaluarea implementărilor.4 Pănâ în prezent nici un document al
Organizației nu atestă activarea acestui mecanism.
1
Organization for Security and Cooperation in Europe, OSCE Mechanisms and Procedures, Sebastian Traxl, Vienna,
2011, p. 16.
2
Ibidem, p. 17.
3
Ibidem.
4
Ibidem, p. 19.
72
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Cel de-al treilea mecanism de reducere a riscurilor, sau „Mecanismul de găzduire voluntară a
vizitelor în vederea risipirii preocupărilor cu privire la activitățile de natură militară”, prevede ca un stat
care desfășoară activități militare, să invite alte state participante, în special cele care au preocupări
legate de respectivele activități, de a vizita zonele de pe teritoriul statului gazdă, unde activitatea
militară are loc.1 Aranjamentele vizitei sunt la discreția statului gazdă, el fiind responsabil de
comunicarea intenției sale de a organiza o astfel de vizită, tuturor statelor participante, indicând motivul
vizitei, aria care urmeză să fie vizitată, statele invitate și aranjamentele generale care urmează a fi
adoptate. Ca și în cazul „Mecanismului de Cooperarea cu privire la incidente întâmplătoare de Natură
Militară”, „Mecanismului de găzduire voluntară a vizitelor în vederea risipirii preocupărilor cu privire
la activitățile militare”, nu a fost niciodată activat până în prezent.
În afara celor trei mecanisme, spectrul de reducere a riscurilor este completat de o serie de măsuri
specifice, dintre care: „Măsurile de Stabilizare pentru situațiile de criză localizată” și „Măsurile cu
privire la promovarea rolului OSCE ca Forum de dialog politic”.
Prima categorie de măsuri au fost adoptată în cadrul „Programului de Acțiune Imediată” din anul
1993, oferind un catalog de măsuri de stabilizare, menite să faciliteze procesul de luare a deciziilor în
cadrul organismelor corespunzătoare OSCE, și căutarea de măsuri specifice pentru aplicarea lor
temporară în sprijinul procesului politic, în situațiile de criză localizată. În funcție de circumstanțe,
aceste măsuri de stabilizare puteau fi aplicate individual sau în combinații diferite. Aplicare lor necesita
însă consimțământul prealabil și sprijinul activ al părților implicate într-o anumită situație de criză.
Activarea acestor măsuri nu este atestată însă de nici un document al Organizației, până în prezent.
În ceea ce privește cea de-a doua măsură specifică de reducere a riscurilor, „Măsuri cu privire la
promovarea rolului OSCE ca Forum de dialog politic”, aceasta a fost adoptată la Consiliul Ministerial
de la București, desfășurat în anul 2001. Decizia Consiliul Ministerial făcea referi la îmbunătățirea
dialogului Organizației printr-o continuă includere a cadrului Forumului pentru Securitate și
Cooperare.2 Până în prezent, această măsură a fost activată o singură dată, la 24 aprilie 2008, când
Președintele în Exercițiu a prezentat un proiect de decizie la cererea Consiliului Permanent (CP) a
politico-militară a incidentului dronei asupra Abhaziei, Georgia. Consensul nu a fost însă obținut, iar la
29 aprilie 2008, Georgia, și la 30 aprilie 2008, Președintele Consiliului Permanent, au solicitat din nou
Forumului pentru Securitate și Cooperare (FSC), furnizarea consultanței de specialitate cu privire la
același incident. Acesată problemă a fost discutată la diferitele reuniuni ale FSC și în cadrul reuniunilor
comune ale FSC/CP.3
Instrumentele de avertizare timpurie și acțiune preventivă. Alături de mecanismele
dimensiunii umane și măsurile de reducere a riscurilor, documentele Organizației atestă și o a treia
dimensiune de prevenire a conflictelor, ce cuprinde acțiunile de avertizare timpurie și acțiune
preventivă. Măsurile și mecanismele specifice acestei dimensiuni, sunt în principal bazate pe dialogul
politic din cadrul structurilor și instituțiilor Organizației.
În termeni generali, acțiunile de avertizare timpurie se referă la accesul la informații, la a ști ce și
cum se întâmplă, și la posibilitatea de a analiza aceste informații, 4 în vederea obținerii de rezultate
optime. Ca și în cazul măsurilor de reducere a riscurilor, capacitățile Organizației de avertizare timpurie
și de prevenire a conflictelor, au fost augumentate de stabilirea unor organisme de luare a deciziilor.
Reuniunile FSC, care s-a întâlnit în mod regulat începând cu anul 1992, cadrul oferit de reuniunile
Consiliului Permanent, precum și reuniunile comune ale celor două organisme, demarate îcepând cu
1
Ibidem, p. 20.
Ibidem, p. 21.
3
Ibidem, p. 22.
4
Wohlfeld Monika. The OSCE as a Primary Instrument of Conflict Prevention in Europe: Achievements and
Limitations of the OSCE's Preventive Action. In: Wenger Andreas, Rowling Gregory. Conference Proceedings, 7th
International Security Forum, Centre for Security Studies, ETH Zurich. April 2007, p. 22 – 24.
73
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
anul 1997, au fost folosite în mod regulat de statele participante pentru a atrage atenția Organizației la
potențiale situații de criză.1
Procesul de delimitare și definire a cadrului instituțional de avertizarea timpurie și acțiune
preventivă a demarat încă de la începuturile OSCE,2 unde a fost un aspect central al „Actului Final de
la Helsinki”, care stabilea principiile de bază privind comportamentul statelor participante și a
guvernelor față de proprii cetățeni. Aderarea statelor participante la principiile și standarde comune ale
OSCE, a dus la accentuarea acestor angajamente și a responsabilităților cu rol proactiv în dinamica de
prevenire a conflictelor interne.3
Primele prevederi cu privire la avertizarea timpurie asupra situațiilor care sunt susceptibile de a se
dezvolta în crize, inclusiv conflictele de natură armată, din cadrul ariei OSCE, sunt reflectate în
„Deciziile de la Helsinki”, adoptate în cadrul Summit-ului de la Helsinki, desfășurat la 10 iulie 1992, în
prevederile capitolului III, intitulat „Avertizarea timpurie, prevenirea conflictelor, managementul
crizelor și soluționarea pașnică a disputelor”. Primele 16 paragrafe ale Capitolului, au relevanță
deosebită pentru avertizarea timpurie și acțiunile preventive și stabileau că, „statele participante ar
trebui să facă uz de consultări regulate, în cadrul structurilor și instituțiilor, precum și în cadrul
grupurilor ad hoc ale Organizației”. Totodată, statele participante au dreptul de a atrage atenția CP întro anumită situație, susceptibilă de a escalada într-o situație tensionată, sau chiar într-un conflict. Acest
lucru poate fi efectuat prin intermediul Președintelui în Exercițiu de către oricare stat participant,
implicat direct în dispută, fie de un grup de 11 state participante, dar care nu sunt implicate direct în
dispută, sau de către Înaltul Comisar pentru Minorități Naționale4 în situații care pot escalada într-un
conflict, sau în situații care depășesc domeniul de aplicare al acțiunii acestuia. La acestea se adaugă și
Forumul pentru Securitate și Cooperare, în urma utilizării „Mecanismului de Consultare și Cooperare
cu privire la activități neobișnuite de natură militară”, precum și folosirea mecanismelor dimensiunii
umane, sau a „Mecanismului Valetta” pentru soluționarea litigiilor.5
Primul mecanism al acestei dimensiuni, „Mecanismul de Consultare și Cooperare cu privire la
situațiile de urgență” sau „Mecanismul Berlin”6 a fost adoptat în luna iunie a anului 1991, la întâlnirea
Consiliului de Miniștri al CSCE, desfășurată la Berlin. Mecanismul subliniază măsuri care urmează să
fie întreprinse în cazul situațiilor de urgență, ce pot apărea ca urmare a încălcării flagrante a principiilor
„Actului Final de la Helsinki” sau ca rezultat al unor perturbări majore care pun în pericol pacea,
securitatea sau stabilitatea.7 Dacă orice stat participant ajunge la concluzia că o astfel de situație de
urgență este în curs de dezvoltare, acesta poate solicita clarificări din partea statului sau a statelor
implicate. În vederea clarificării situației, statele în cauză trebuie să furnizeze răspunsuri în termen de
48 de ore. Aceste solicitări, precum și răspunsurile oferite trebuie să fie cunoscute și de către celelalte
state participante. În cazul în care situația râmâne nerezolvată, ambele părți au dreptul de a solicita
Președintelui Consiliului Permanent, o reuniue de urgență a CP. Evaluarea situației în cadrul
Consiliului Permanent, poate conduce la o soluție mutuală ca urmare a recomdandărilor cadrului CP.
Spre deosebire de celelalte mecanisme de prevenire a conflictelor, Mecanismul Berlin a fost
activat într-o serie relativ numeroasă de ocazii. În acest sens, un prim exemplu a avut loc la 28 iunie
1
Organization for Security and Cooperation in Europe. Op. cit., 2011, p. 22.
Arie Bloed. Early warning, conflict prevention and resolution, crises management and post-conflict rehabilitation,
including the use of the relevant OSCE tools. In: Speking note at Annual Security Review Conference, 1-2 July 2008, Vienna
Working Session III, 2 July 2008, p. 1 - 2.
3
Merja Penikainen. The role of the human dimension of the OSCE in conflict prevention and crises management. In:
Bothe Michael, Ronzitti Natalino, Alan Rosas (eds.). The OSCE in the Maintenance of Peace and Security: Conflict
Prevention, Crises Management and Peaceful Settlement of Disputes. The Hague, 1997, p. 88 – 89.
4
CSCE, „Helsinki Document 1992. Challenges of Change”, Helsinki Summit, 1992. [On-line]:
http://www.osce.org/mc/39530?download=true. (Visited on: 20.01.2012).
5
Organization for Security and Cooperation in Europe. Op. cit, 2011, p. 23.
6
CSCE Council, „First Meeting of the Council. Summary of Conclusions”, Berlin, 19-20 June 1991. [On-line]:
http://www.osce.org/mc/40234. (Visited on: 02.11.2012).
7
Organization for Security and Cooperation in Europe. Op. cit, 2011, p. 23-24.
74
2
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
1991, când Luxemburgul a solicitat clarificări din partea Republicii Iugoslave în vederea conflictului de
pe teritoriul iugoslav. Problema a fost abordată în cadrul unei prime întâlniri de urgență la 3-4 iulie
1991, urmată apoi de noi reuniuni în lunile iulie, august, octombrie și noiembrie. La 4 mai 1992,
situația din Bosnia și Herțegovina a determinat o solicitare din partea Austriei, urmată la 6 aprilie 1993,
de solicitarea Azerbajianul cu privire la situația din Nagorno-Karabah.1 La 25 noiembrie 1994, Bosnia
și Herțegovina a solicitat și ea activarea Mecanismului Berlin privind situația din Bihac. Ultima
activare a Mecanismului Berlin a fost invocată la 21 aprilie 1999, de către Federașia Rusă, care solicita
clarificări din partea unui bloc numeros de state participante,2 cu privire la operațiunile militare ale
NATO în Republică Federală Iugoslavia.3
În acest cadru de prevenire a conflictelor sunt cuprinse și „Măsurile privind Armele Mici și
Armamente Ușoare (AMAU)”, care au fost adoptate în luna noiembrie a anului 2000, la întâlnirea
plenară cu numărul 308 a Formulului pentru Securitate și Cooperare. Documentul stabilea normele,
principiile și măsurile, de a combate într-o manieră comprehensivă acumularea cu caracter
destabilizator și necontrolat a răspândirii armelor de calibru mic, în cadrul eforturilor Organizației de
avertizare timpurie, și de prevenire a conflictelor. În conformitate cu această măsură, fiecare stat
participant poate ridica probleme cu privire la răspândirea armelor atât în cadrul Forumului pentru
Securitate și Cooperare, cât și în cadrul Consiliului Permanent. În cadrul FSC, un stat participant poate
solicita asistență în abordarea ce privește securitatea și gestionarea stocurilor de AMAU, asistență
privind reducerea și eliminarea AMAU, încurajarea și acordarea de consiliere pentru a pune în aplicare
și a întări controalele la frontieră, pentru a reduce traficul ilicit de Arme Mici și Armamente Ușoare,
asistența privind colectarea AMAU și programele de control, extinderea mandatului Organizației în
ceea ce privește o misiune de teren sau de prezență, pentru problemele AMAU, consultarea și
coordonarea activităților de AMAU, cu alte organizații internaționale și instituții.4 Alte măsuri cu
privire la Armele Mici și Armamente Ușoare, includ fabricarea, marcarea de înregistrări, criterii
comune de export și control sau managementul stocurilor, reducerea surplusurilor și distrugerea
acestora.
Consolidarea măsurilor de prevenire a continuat în cadrul întâlnirii Plenare 374 a Forumului
pentru Securitate și Cooperare, care a convenit asupra furnizării consultanței de specialitate, solicitată în
cadrul Consiliului Ministerial de la București. Acordul a fost cuprins în decizia nr. 3, cu privire la
punerea în aplicare a Secțiunii nr. 5, „Avertizarea timpurie, prevenirea conflictelor, managementul
crizelor și reabilitarea postconflictuală” privind Armele Mici și Armamentele Ușoare. Aceasta
stabilește modalitățile de a face operațională Secțiunea V, inclusiv faptul ca fiecare stat participant să
identifice și să ridice, în cadrul Forumului pentru Securitate și Cooperare sau Consiliului Permanent,
preocupările legate de acumulările destabilizatoare și necontrolate de Arme Mici și Armamente
Ușoare, sau problemele legate de situația sa de securitate.
Până în pezent această măsură a fost activată în multe ocazii, statele participante solicitând
asistență în distrugerea și gestionarea stocurilor de arme de calibru mic, precum și clarificări cu privire
la transferurile AMAU.5 Pentru a stimula activităţile OSCE, cu privire la controlul armelor, dezarmare
şi consolidarea încrederii şi securităţii, cooperarea şi prevenirea conflictelor, Summit-ul de la Helsinki
din iulie 1992 a stabilit Forumul de Cooperare în domeniul Securității. Forumul este parte integrantă a
Organizației, și se întruneşte săptămânal, la Viena, pentru consultări şi negocierea de măsuri concrete
vizând întărirea încrederii, securităţii şi stabilităţii în aria euro-atlantica.
Alături de cadrul sus menționat, capacitatea instituțională de a efectua sarcini de prevenire a
conflictelor a fost consolidată și de introducerea în prim planul activităților de prevenire a conflictelor, a
1
Ibidem.
Germania, Statele Unite ale Americii, Belgia, Canada, Denamemarca, Spania, Franța, Marea Britanie, Grecia,
Ungaria, Italia, Norvegia, Olanda, Polonia, Portugalia, Republica Cehă, Turcia, Islanda și Luxemburg.
3
Organization for Security and Cooperation in Europe. Op. cit., 2011, p. 25 - 26.
4
Ibidem, p. 27.
5
Ibidem, p. 28.
75
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
misiunilor OSCE în zonele de conflict. Misiunile pe termen lung, denumite, de asemenea, și misiuni de
teren, au fost proiectate ca urmare a necesității soluționării conflictelor interne, declanșate în special în
statele aflate în tranziția post-sovietică, dar și post-iugoslavă. Misiunile OSCE pe termen lung, nu
acționează pe baza unui plan general sau preconceput,1 ci mai degrabă, mandatul și tipurile de activități
desfășurate în cadrul misiunilor în zonele de conflict diferă de la caz la caz, evidențiind flexibilitatea
acestui instrument. Ele oferă posibilitatea unei prezențe active în țările care au nevoie de asistență și
reprezintă mijlocul de punere în practică a tuturor deciziilor politice.2 Decizia privind deschiderea unei
misiuni OSCE, aparține Consiliului Permanent, cu acordul țării gazdă, și se desfășoară în cooperare cu
diferite organizații internaționale sau non-guvernamentale, în funcție de tipologia conflictului pe care îl
instrumentează.
Misiunile sunt caracterizate de natura lor preventivă și sunt desfășurate inițial pentru perioadă de
șase luni sau un an de zile. Ele sunt conduse de un șef al misiunii numit de Secretarul General al OSCE.
Activitatea misiunii este supervizată și sprijinită de secretariatul OSCE, prin Centrul de Prevenire a
Conflictelor și Președintele Executiv. După o perioadă de examinare, situația este reanalizată, și
proceduri conforme sunt aplicate.
Deși toate misiunile de teren diferă în funcție de mărime, buget sau sarcini operaționale, este
important de subliniat caracteristicile comune pe care acestea le împărtășesc. Mai exact, crearea lor
provine dintr-o decizie ad-hoc, realizată inițial de către Comitetul Înalților Funcționari, și de către
Consiliul Permanent, reînnoită în mod general la fiecare șase luni. Aceștia cooperează în baza unui
memorandum, încheiat cu statul gazdă, și, dacă este necesar, cu cealaltă parte a conflictului. Acestea
sunt formate din diplomați detașați la nivel național, și, în cazuri rare, de personal militar. Șeful misiunii
este desemnat de Președintele în Exercițiu al OSCE,3 iar sprijinul logistic și administrativ este oferit de
Centrul pentru Prevenirea Conflictelor.
Misiunile pe termen lung îndeplinesc trei funcții principale: avertizare timpurie, bune oficii și
mediere, și serviciile experților. În ceea ce privește avertizarea timpurie, misiunile reprezintă antene
politice multilaterale în puncte fierbinți, având funcția de a furniza informații de primă mână în timp
util, pentru organele de decizie ale OSCE. Performanța efectivă a acestei funcții necesită însă un dialog
deschis și imparțial politic, cu autoritățile oficiale și toți actorii vieții politice și societății civile în țara
gazdă. Bunele oficii și medierea sunt piatra de temelie a diplomației preventive, ele constituind
adevărate poduri de încredere și canale de comunicare eficente între părți. Pe de altă parte, serviciile
experților furnizează asistență juridică și tehnică prin intermediul consilierii la cerere, sau recomandări
directe guvernului gazdă. O astfel de asistență este esențială în dimensiunea umană, cu accent deosebit
pe spectrul drepturilor omului, libertății mass-media și protecția persoanelor.4
În plus față de accentul pe prevenirea pe termen lung a conflictelor, misiunile au avantajul de a fi
pe teren și aproape de evoluțiile din țara în care sunt staționate, astfel încât pot intensifica, de asemenea,
capacitatea lor de a se angaja în acțiunile de avertizare timpurie și intervenție rapidă, în cazul
conflictelor care pot escalada rapid și pot amenința izbucnirea de acțiuni violente. Mai mult decât atât, o
tehnică esențială în prevenirea conflictelor pe termen lung este „ușa deschisă” pe care birourile OSCE
din teren o oferă. Această tehnică oferă un loc pentru indivizi și grupuri, de a informa personalul OSCE
de plângerile lor, și un loc pentru contacte regulate cu ONG-urile locale. Contactele OSCE cu persoane
fizice, activiști pentru drepturile omului, precum și ONG-urile, ajută la construirea societății civile, o
componentă necesară a societății democratice, și la difuzarea valorilor democratice și informațiilor cu
privire la drepturile omului. De asemenea, misiunile OSCE lucrează cu guvernele locale în efortul de ai determina să îmbunătățească protecția acestora cu privire la depturile omului și activitățile dimensiunii
1
Ghebali Victor-Yves. Preventive diplomacy as visted from the OSCE”. In: Victor-Yves Ghebali, Daniel Warner
(eds.), „The OSCE and preventive diplomacy”, PSIO Occasional Paper, Number 1, 1999, Geneva, Switzerland, 1999, p. 10.
2
Crăciun Ioan. Prevenirea conflictelor și managementul crizelor. București: Editura Universității Naționale de
Apărare „Carol I”, 2006, p. 110.
3
Ghebali Victor-Yves. Op. cit.,p. 11.
4
Ibidem, p. 12.
76
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
umane. Misiunea OSCE are rolul de a furniza educație și formare profesională funcționarilor
guvernamentali și organizațiilor non-guvernamentale. Acest lucru este adesea realizat sub foma
seminariilor despre drepturile omului, statul de drept, procesul deocratic, libertatea mass-mediei, alte
aspecte ale normelor și codurilor internaționale cu privire la problemele umanitare, controlul civil al
armatei. În cele mai multe societăți în care misiunile OSCE sunt staționate, există puțină experiență
istorică, sau chiar deloc, cu privire la procesul democratic în rândul oficialilor guvernamentali sau
cetățenilor. Prin urmare, există o nevoie imensă în aceste societăți, pentru educație de bază despre
princiipile fundamentale ale proceselor și valorilor democratice moderne. Misiunile OSCE pot fi foarte
eficente în introducerea acestor informații la nivel local.
Totodată, multe misiuni au ofițeri eonomici și/sau de mediu atribuiți personalului profesional. Deși
aceste zone nu au fost accentul principal al OSCE în trecut, OSCE le-a integrat în activitățle curente ale
dimensiunii umane, devenind din ce în ce mai mult o parte a mandatelor misiunii. Astfel, OSCE poate
furniza informații cu privire la reforma economică, baza legislativă de reglementare activităților
economice și de mediu, amenințările la adresa mediului fizic, activităție de bună guvernare și anticorupție.
Trebuie menționată și distincția dintre misiunile de observare a alegerilor și msiunile OSCE în
teren, în cazul în care și acestea sunt prezente în țara în cauză. Ele cooperează, ca parte a familiei
OSCE, dar raportează către organisme diferite Astfel, misiunile de observare a alegerilor raportează
către Biroul Pentru Instituții Democratice și Drepturile Omului (BIDDO) în Varșovia, în timp ce
misiunile în teren raportează Centrului de Prevenire a Conflictelor aflat în cadrul secretariatului de la
Viena.
Orice misiune OSCE, fie ea misiune în teren sau misiune de observare, trebuie să fie întotdeauna
conștientă de poziția sa, situată între un guvern gazdă sectoarele non-guvernamentale și societatea
civilă, precum și guvernele satelor participante reprezentate în Consiliul Permanent. Oficialii și
personalul OSCE trebuie să sprijine normele OSCE în cea mai mare măsură posibilă respectând în
același timp drepturile suverane ale guvernului gazdă. Prin urmare, Organizația trebuie să echilibreze
cu atenție toate aceste cereri.
În consecință, în lumina fundamentului normativ extins al OSCE aceste misiuni joacă un rol activ
în sprijinirea statelor tranzitorii pentru a construi instituții și practici democratice, respectarea
drepturilor omului și a drepturilor persoanelor aparținând minorităților, și o cultură care recunoaște
importanța statului de drept și proceselor legale, mai degrabă decât violența ca mijloc principal pentru
rezolvarea diferențelor politice.1
Primele operațiuni de teren desfășurate sub egida CSCE au demarat la 8 septembrie 1992 în
Kosovo, Dandjak și Voivodina. Demararea misiunilor s-a realizat printr-o decizie a Comitetului
Înalților Funcționari desfășurat la Praga la 14 august 1992. Misiunile de teren constituie un instrument
principal în prezent, care operează în 20 de state participante, de exemplu, în Caucaz și în Balcani.
Totodată sud-estul Europei este zona celor mai numeroase și ample misiuni conduse de OSCE:
Kosovo, Croația, Bosnia și Herțegovina, Albania. Alte misiuni ale Organizației au fost desfășurate în
Caucaz, Europa de Est, Țările Baltice și Asia Centrală. Unele dintre aceste fiind active și în prezent.
La începutul anilor `90 multe instrumente noi au consolidat cadrul deja existent al Organizației în
prevenire conflictelor. Mai precis la 21 noiembrie 1990, a fost înființat ca entitate distinctă Centrul de
Prevenire a Conflictelor, în cadrul summit-ului de la Paris al CSCE. De-a lungul existenței sale,
importanța și sarcinile sale au crescut considerabil. Astfel, dacă inițial Centrul pentru Prevenirea
Conflictelor (CPC) a fost stabilit doar ca instrument adițional în sprijinirea Consiliului CSCE în
reducerea riscurilor de conflict, în principal riscurile de natură militară, Centrul a dobândit noi valențe
odată cu summitu-rile Organizației desfășurate la Helsinki, Budapesta și Istanbul, care au mărit
considerabil sfera de competență a CPC.
1
Terrence Hopmann. Managing conflict in post-war Eurasia: The role of the OSCE in Europe's security 'architecture.
In: International Politics. 2003, Vol. 40, p. 75 - 100.
77
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
„Carta de la Paris pentru o Nouă Europă” a mandatat CPC pentru a ajuta la punerea în aplicare a
Măsurilor de Consolidare a Încrederii şi Securităţii, așa cum acestea sunt consacrate în „Documentul de
la Viena” din anul 1990.1 Măsurile prevăd schimbul de informații cu privire la participarea forţelor
armate ale statelor participante şi activităţi militare, și oferă mecanisme pentru promovarea cooperării
între statele participante cu privire la chestiuni de natură militară. Carta de la Paris a stabilit, de
asemenea, un Comitet Consultativ, format din reprezentanţi ai tuturor statelor participante, însărcinat cu
supravegherea activităţii CPC, în special în domeniul regimului MCIS.2 Capacitatea operațională a
CPC a fost îmbunătăţită în decembrie 1992, atunci când la Al Treilea Consiliul Ministerial de la
Stockholm a fost decisă consolidarea CPC pentru a crește rapid capacitatea sa de a oferi sprijin
operaţional în susținerea misiunilor CSCE de diplomaţie preventivă şi activităţilor de menţinere a păcii.
CPC avea responsabilitatea de a sprijini sarcinile CSCE în domeniile de avertizare timpurie, prevenirea
conflictelor şi gestionarea crizelor, sprijinind operaţional misiunile aflate în teren, prin întreţinerea unei
baze de date şi a unei rețele de comunicaţii. În plus, directorul CPC-ul a fost însărcinat cu asistarea
administrării mecanismelor elaborate pentru promovarea soluţionării pe cale paşnică a disputelor, şi cu
sprijinirea activităţilor Comitetului Special, acum cunoscut drept Forumul de Cooperare în domeniul
Securității. În noiembrie 1999, Summit-ul de la Istanbul a continuat consolidarea Centrului pentru
Prevenirea Conflictelor, prin includerea în structura CPC a unui Centru de Operaţiuni, care a dat OSCE
pentru prima dată, mijloacele adecvate pentru a planifica toate aspectele legate de viitoarele misiuni şi
activităţi de teren. Centrul era structurat astfel în Unitatea de Planificare Operativă, cu rolul de
planificare a misiunilor și operațiunilor care urmează a fi desfășurate de Organizație, Compartimentul
Programe Misiuni, și Centrul de Comunicații/Situație.3 În baza Platformei pentru Securitate și
Cooperare, Unitatea de Planificare Operativă participă la exercițiile de management organizate în
cadrul NATO și al UE. Aceasta contribuie la întărirea cooperării internaționale, în scopul unei rapide și
eficente acțiuni comune de management a crizelor și de prevenire a conflictelor. Compartimentul
Programe Misiuni este organismul care coordonează activitățile în cele patru regiuni în care OSCE
operează: Caucaz, Asia Centrală, sud-estul Europei și Europa de Est, și este principalul coordonator a
misiunilor active. Cea de-a treia diviziune, sau Centrul de Comunicații/Situație face parte din rețeau de
comunicații a Organizației, înființată prin documentul de la Viena. Centrul asigură seriviciul operativ în
bază continuă, fiind punctul de contact dintre Organizație și misiunile active, asigurând totodată și
prelucrarea informațiilor primite din diferite zone, pentru a pune la dispoziție elementele necesare
executării avertizării timpurii.4 Prin intermediul rețelei de Comunicații, Centrul de Prevenire a
Conflictelor asigură legătura între capitalele țărilor membre, sprijind participarea statelor în
implementarea măsurilor de confidență și securitate sporită, convenite în documentul de la Viena din
anul 1999.
Totodată, Centrul de Prevenire a Conflictelor este implicat în derularea unor activități și proiecte
cu privire la educație, securitatea frontierelor, problemele de securitate în țările partenere sau aflate în
regiunile adiacente OSCE. Centrul organizează și spijină reuniuni, seminarii, și ateliere de lucru pe
probleme de securitate, și asigură asistența PiE în organizarea conferinței anuale de securitate.5
În consecință, Centrul de Prevenire a Conflictelor este principalul organism de susținere a
misiunilor OSCE în zonele de conflict, asigurând implementarea și executarea deciziilor politice ale
Organizației. Centrul are și rolul de a asigura cooperarea tuturor organismelor Organizației pentru
Securiate și Cooperare în Europa în zona de conflict și legătura acestora cu celelalte organisme de
negociere, precum și cooperarea cu alte organizații internaționale.
1
CSCE, „Vienna Document 1990”, Vienna, 1990. [On-line]: http://www.osce.org/fsc/41245. (Visited on:
02.10.2011).
2
Idem, Charter of Paris for a New Europe, Paris, 1990. [On-line]: http://www.osce.org/mc/39516. (Vizitat la:
03.04.204).
3
Ioan Crăciun. Op. cit, p. 157.
4
Ibidem, p. 158.
5
Ibidem, pp. 156-157.
78
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Tot în anii `90, o funcție nou creată a fost cea a Înaltului Comisar pentru Minorități Naționale,1
care a consolidat în mod semnificativ cadrul de abordare a potențialelor cauze ale conflictului. Mai
precis, funcția Înaltului Comisar pentru Minorități Naționale (ÎCMN), menționată și de cadrul
structurilor și institușiilor OSCE din capitolul precedent, a fost introdusă ca un instrument de prevenire
a conflictelor, la cel mai devereme stadiu posibil, cu sarcina de a preveni conflictele armate între statele
participante OSCE. Plecând de la premisa că, încălcarea brutală a angajamentelor Organizației în aria
drepturilor omului și libertăților fundamentale, inclusiv cele cu privire la minorități, reprezintă o
amenințare specială a dezvoltării pașnice”,2 instrumentul a fost creat ca parte a dezvoltării conceptuale
și operaționale a noțiunii de securitate comprehensivă a Organizației, care recunoaște o legătură
specială între securitate și drepturile omului. Mai precis, funcția ÎCMN este de a furniza semnalele de
avertizare timpurie în cazurile în care consideră că problemele minorităților pot escalada în conflicte și
pot amenința în consecință, pacea, securitatea și stabilitatea între state, și de a întreprinde acțiunile
necesare în vederea de-escaladării tensiunii. Acesta asigură avertizarea timpurie, și inițiază acțiuni
preventive pentru detensionarea situațiilor conflictuale, în care sunt implicate minoritățile naționale din
statele membre, în baza unui mandat care îi conferă atât libertate de acțiune, cât și independență și
inițiativă personală. În consecință, prin uzul diplomației tacite, Înaltul Comisar pentru Minorități
Naționale angajează statele asupra aspectelor problematice, fie ele de natură strucurală, legală sau chiar
constituțională, care afectează minoritățile și care poate da naștere nemulțumirilor și conflictelor, care
nu sunt abordate într-un mod adecvat.
Una dintre structurile noi ale OSCE în prevenirea conflictelor este și Unitatea Strategică pentru
Probleme de Poliție, care a fost înființată în anul 2001. Implicarea Organizației în domeniul de
activitate al poliției a fost realizată cu scopul de a asigura statele participante împotriva riscurilor și
amenințărilor de tip nou, reprezentate de criminalitatea transnațională, traficul de arme, droguri, ființe
umane.3 Unitatea joacă un rol deosebit de important în prevenirea conflictelor, în menținerea stabilității
sociale pe timpul crizelor politice, precum și în reabilitarea posconflictuală. În acest context, ar trebui
adăugat faptul că multe din instrumentele Organizației pentru Securitate și Cooperare în Europa, sunt
instrumente multidimensionale și complexe, care sunt implicate atât în fazele premergătoare
conflictului, cât și în fazele specifice reabilitării postconflictuale. Este și cazul „Unității Strategice
pentru Probleme de Poliție” care este implicată în faze multiple ale ciclului de viață a conflictelor.
Unitatea colaborează cu ministerele de profil din statele participante, agențiile speciale și societatea
civilă, pentru a oferi soluții viabile în domeniul său de competență. Activitățile din domeniul poliției
reprezintă aspecte esențiale ale misiunilor OSCE din Croația, Serbia și Muntenegru sau Macedonia.
Aceste activități vizează protecția drepturilor omului, implementarea conceptelor de poliție comunitară
și etică polițienească.4
Impunerea OSCE ca actor important în cadrul dinamicilor de prevenire a conflictelor, a fost
facilitată de abordarea flexibilă și dinamică, sprijinită de mecanisme, proceduri și instrumente noi,
adaptate cadrului schimbător al relațiilor internaționale.5 În primul rând, accentul a fost mutat de la
mecanismele de reglementare a conflictelor interstatale, bazate în principal pe probleme de natură
militară, la o concentrate asupra factorilor care generează conflicte în interiorul statelor. Această mutare
încorpora încercarea de a răspunde mai flexibil, și de asemenea mai efectiv la conflicte, decât au facuto instrumentele precedente. Tot în concordanță cu pincipiile fundamentale pe care acțiunile OSCE sunt
1
Meyer Berthold. Dispute settlement procedures and crises management. In: Michael Bothe, Natalino Ronzitti, Alan
Rosas (eds.) The OSCE in the Maintenance of Peace and Security: Conflict Prevention, Crises Management and Peaceful
Settlement of Disputes, The Hague, 1997, p. 80.
2
CSCE. Op. cit., 1992.
3
Ibidem, p. 159.
4
Ibidem, p. 160.
5
CSCE, „Budapest Declaration. Towards a Genuine Partnership in a New Era-Budapest Decisions. Strenghtening the
CSCE”, Budapest, 21 December 1994. [On-line]: http://www1.umn.edu/humanrts/osce/new/Budapest-Decisions.html.
(Visited on: 02.11.2012).
79
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
constituite, în acest caz invocarea principiului cooperării, cadrul instituțional de prevenire a conflictelor
se bazează și pe cauzele conflictuale, unde accentuarea acestora are un rol deosebit de important în
evidențierea potențialelor semnalele de conflict în viziunea OSCE.1 Viziunea largă asupra potențialelor
cauze de conflict este evidențiată de Declarația Summitului de la Helsinki, care prevedea că, „declinul
economic, tensiunea socială, naționalismul agresiv, intoleranța, xenofobia, și conflictele etnice”
amenință pacea și stabilitatea în aria Organizației pentru Securitate și Cooperare în Europa.2 Având în
vedere considerentele cooperării, măsurile și mecanismele proprii ce abordează cauzele conflictuale
încearcă să promoveze dezvoltarea economică și socială, întărirea culturii democratice și respectul
pentru drepturile omului, sprijinirea instituțiilor politice și instituirea unui guvern central, a unei
administrații și a unei mașini de justiție eficente, care ajută la evidențierea și combaterea factorilor
structurali care pot provoca conflicte armate.
Bibliografie:
1. Meyer Berthold. Dispute settlement procedures and crises management. In: Michael Bothe, Natalino
Ronzitti, Alan Rosas (eds.) The OSCE in the Maintenance of Peace and Security: Conflict Prevention, Crises
Management and Peaceful Settlement of Disputes, The Hague, 1997, p. 53 - 81.
2. Arie Bloed. Early warning, conflict prevention and resolution, crises management and post-conflict
rehabilitation, including the use of the relevant OSCE tools. In: Speking note at Annual Security Review
Conference, 1-2 July 2008, Vienna Working Session III. 2 July 2008, p. 1 - 2.
3. Crăciun Ioan. Prevenirea conflictelor și managementul crizelor. București: Editura Universității
Naționale de Apărare „Carol I”, 2006. 320 p.
4. CSCE, „Helsinki Document 1992. Challenges of Change”, Helsinki Summit, 1992. [On-line]:
http://www.osce.org/mc/39530?download=true. (Visited on: 20.01.2012).
5. CSCE Council, „First Meeting of the Council. Summary of Conclusions”, Berlin, 19-20 June 1991. [Online]: http://www.osce.org/mc/40234. (Visited on: 02.11.2012).
6. CSCE, „Vienna Document 1990”, Vienna, 1990. [On-line]: http://www.osce.org/fsc/41245. (Visited on:
02.10.2011).
7. CSCE, „Budapest Declaration. Towards a Genuine Partnership in a New Era-Budapest Decisions.
Strenghtening
the
CSCE”,
Budapest,
21
December
1994.
[On-line]:
http://www1.umn.edu/humanrts/osce/new/Budapest-Decisions.html. (Visited on: 02.11.2012).
8. Ghebali Victor-Yves. Preventive diplomacy as visted from the OSCE”. In: Victor-Yves Ghebali, Daniel
Warner (eds.). The OSCE and preventive diplomacy. In: PSIO Occasional Paper. 1999, Number 1, Geneva,
Switzerland.
9. Terrence Hopmann. Managing conflict in post-war Eurasia: The role of the OSCE in Europe's security
'architecture. In: International Politics. 2003, Vol. 40, p. 75 - 100.
10. OSCE, OSCE Mechanisms and Procedures, Sebastian Traxl, Vienna, 2011. 176 p.
11. Merja Penikainen. The role of the human dimension of the OSCE in conflict prevention and crises
management. In: Bothe Michael, Ronzitti Natalino, Alan Rosas (eds.). The OSCE in the Maintenance of Peace
and Security: Conflict Prevention, Crises Management and Peaceful Settlement of Disputes. The Hague, 1997, p.
83 - 122.
12. Walraven van Klaas (ed.). Early warning and conflict prevention: limitations and possibilities. In: Law
Special Series, Martinus Nijhoff Publishers. The Hague Netherlands. 1998, Vol. 39 p. 204.
13. Wohlfeld Monika. The OSCE as a Primary Instrument of Conflict Prevention in Europe: Achievements
and Limitations of the OSCE's Preventive Action. In: Wenger Andreas, Rowling Gregory. Conference
Proceedings, 7th International Security Forum, Centre for Security Studies, ETH Zurich. April 2007, p. 20-25.
Copyright©Natalia CHIRTOACĂ, Alina MĂTĂȘEL, 2014.
1
Walraven van Klaas (ed.). Early warning and conflict prevention: limitations and possibilities. In: Law Special
Series, Martinus Nijhoff Publishers. The Hague Netherlands. 1998, Vol. 39, p. 9.
2
Organization for Security and Cooperation in Europe. Op. cit., 1994, p. 14.
80
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
FORMELE RĂSPUNDERII INTERNAȚIONALE PENTRU DAUNE
ADUSE MEDIULUI ÎN CONFLICTELE ARMATE
CUCERESCU Victoria*
Institutul de Cercetări Juridice și Politice al AȘM, bd. Ștefan cel Mare și Sfînt 1, MD-2012.
www.iiesp.asm.md.
ANNOTATION:
TYPES OF INTERNATIONAL RESPONSIBILITY FOR ENVIRONMENTAL DAMAGE IN
ARMED CONFLICT
International legal norms protecting the environment usually focus on the prevention and control of
pollution, tending to be weak in the enforcement of obligations. That is why assessing international responsibility
for environmental damage is a controversial issue. The problem gets even more complicated when the damage
occurs in time of armed conflict and the norms of international humanitarian law prevail over those of
international environmental law.
The article examines, first of all, the types of state responsibility for war environmental damage.
These are moral responsibility, political responsibility, and civil liability. Each type has its own features
and has its benefits and deficiencies. In this context, the study dwells upon the possible consequences of
state’s international responsibility, which are: stopping the violation, satisfaction, restitution or
compensation, emphasizing that in the case of environmental damage the best solution is restitution.
Restitution is considered the best way to rehabilitate the environment, so that its status can be returned to
the condition before the harmful activities, though, where damage is irreparable, it is not a feasible
solution. Then, the article deals with the issue of international criminal responsibility, discussing the
jurisdiction of ICC over crimes of environmental destruction committed during armed conflicts.
The analysis of these types of international responsibility gives the possibility to emphasize the drawbacks of
the legal framework in the field, suggesting eventual solutions for their remediation.
Încălcarea normelor dreptului internațional nu pot fi trecute cu vederea, de aceea instituția
răspunderii este prezentă și în această ramură a dreptului. Însă, chiar dacă principiul general al dreptului
internațional potrivit căruia autorii sunt trași la răspundere pentru faptele lor ilicite sau pentru
consecințele nefavorabile ale faptelor licite, lucrurile nu sunt la fel de clare în ceea ce privește daunele
aduse mediului. Problema este și mai complicată atunci când daunele sunt cauzate pe timp de conflict
armat, protecția mediului nefiind, din păcate, o prioritate în astfel de momente. Atragerea răspunderii
internaționale pentru daune ecologice este o chestiune ce prezintă multe dificultăți în sine, fie din cauza
imposibilității de a identifica poluatorul sau sursa poluării, fie din cauza naturii prejudiciului care este
deosebit de greu de evaluat, dar atunci când în calcul trebuie luat și conflictul dintre normele aplicabile
pe timp de pace și cele aplicabile pe timp de război problema este cu atât mai controversată.
Principiul răspunderii internaționale a statelor pentru daune ecologice a fost recunoscut într-o serie
de acte internaționale. Astfel, principiul 22 al Declarației de la Stockholm (1972) enunță următoarele:
„Statele trebuie să coopereze în vederea dezvoltării ulterioare a dreptului internațional privind
*
CUCERESCU Victoria – Doctorandă, Institutul de Cercetări Juridice și Politice al AȘM.
81
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
răspunderea și compensarea victimelor poluării și altor daune aduse mediului cauzate de activități aflate
sub jurisdicția sau controlul acestor state zonelor aflate înafara jurisdicției lor”1. Principiul 13 al
Declarației de la Rio (1992) reia practic textul principiului expus anterior, cu precizarea importanței
dezvoltării normelor în domeniu și la nivel național: „Statele trebuie să elaboreze legi naționale privind
răspunderea și compensarea victimelor poluării și a altor pagube aduse mediului. De asemenea, statele
trebuie să coopereze cu o mai mare promptitudine și determinare în vederea dezvoltării ulterioare a
dreptului internațional privind răspunderea și compensarea efectelor nefavorabile ale daunelor aduse
mediului prin activități aflate în propria jurisdicție sau sub propriul control, în zone aflate înafara
jurisdicției lor”2. Aceste documente sunt, din păcate, cu caracter declarativ, având doar rolul de a
impulsiona dezvoltarea ulterioară a legislației în domeniu la nivel interstatal. Lucrurile, însă, nu
evoluează atât de repede, existând multe lacune în implementarea normelor internaționale de protecție a
mediului, iar, în consecință nenumărate eșecuri de atragere a răspunderii internaționale pentru daune
ecologice. Încălcarea standardelor admisibile de poluare a mediului sunt foarte greu de stabilit și pe
timp de pace, dar atunci când intervine situația de conflict armat și daunele ecologice pot fi justificate
prin faptul că războiul în sine poate fi considerat o clauză ce exclude răspunderea internațională, prin
legitimă apărare sau prin principiile necesității militare și proporționalității, devine aproape imposibil de
a trage la răspundere pe cei ce se fac vinovați de cauzarea unor astfel de daune. Care sunt totuși formele
acestei răspunderi?
Aici ne vom referi în primul rând la răspunderea internațională a statelor și la formele acesteia. În
general, răspunderea internațională a statelor are două forme principale – politică și materială. Se mai
evidențiază, însă și răspunderea morală. Aceste forme variază în funcție de gravitatea şi conţinutul
violărilor. În ce măsură putem vorbi despre aceste forme ale răspunderii internaționale în cazul
producerii daunelor ecologice pe timp de conflict armat, urmează să fie stabilit.
Răspunderea morală a statelor este o formă a răspunderii internaţionale a statelor determinată de
prejudiciul moral (insultă, tratament necorespunzător, încălcarea uzanţelor internaţionale etc.) cauzat
altui stat printr-o faptă contrară dreptului internaţional3. Repararea prejudiciului constă într-o satisfacţie
sub forma exprimării de scuze datorate de statul autor faţă de statul lezat, prezentarea de onoruri sau
promisiuni că actele ilicite nu se vor repeta. Orice acţiune armată, cu excepţia celei în care statele îşi
exercită dreptul de autoapărare individuală sau colectivă, implică şi o profundă răspundere morală4.
Relaţiile internaţionale au la bază buna credinţă şi este evident că aceste relaţii sunt perturbate grav prin
orice agresiune armată, când de fapt buna credinţă dispare. Deşi s-ar părea că această formă a
răspunderii internaţionale a statului este o instituţie pur formală, în realitate lucrurile nu stau chiar aşa
deoarece, cererea de scuze are implicaţii profunde pe de o parte, iar pe de altă parte, formele care dau
satisfacţie statului ofensat implică asumarea de către statul vinovat de obligaţii pentru viitor5.
Dacă e să ne referim strict la cauzarea prejudiciului ecologic, pare absurd să vorbim despre un
prejudiciu moral cauzat mediului, însă la nivel de reparare a prejudiciului nu ar fi exclusă satisfacția sub
forma exprimării de scuze de către statul autor, din moment ce poluarea mediului implică inevitabil și o
latură morală. Chiar dacă daunele aduse mediului sunt provocate în urma unor acțiuni armate ce nu
contravin normelor de drept internațional, statul care le-a cauzat este răspunzător, dacă nu juridic, cel
puțin moral, pentru cauzarea prejudiciului, nemaivorbind despre situațiile de aplicare ilegală a forței.
Lăsând la o parte dezbaterile despre aplicarea legală sau ilegală a forței, cât și despre legalitatea
utilizării armelor nucleare, dacă, ipotetic vorbind, statul american şi-ar cere oficial scuze pentru
atrocităţile produse la Hiroshima şi Nagasaki, atrocităţi care au adus daune considerabile mediului
1
Principle 22 of the Declaration of the United Nations Conference on the Human Environment. Stockholm, 16 June
2
Priciple 13 of the Rio Declaration on Environment and Development, June 1992.
Scăunaş Stelian. Răspunderea internaţională pentru violarea dreptului umanitar. Bucureşti: Editura All Beck, 2002,
1972.
3
p. 59.
4
5
Bârsan Ioan. Dreptul conflictelor armate. Sibiu: Editura Academiei Trupelor de Uscat, 1998, p. 386.
Ibidem.
82
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
înconjurător, aceasta, chiar dacă nu ar compensa daunele aduse, ar fi cel puţin o alinare pentru toți cei
care au avut de suferit.
Răspunderea politică a statului poate fi angajată, pentru orice act ilicit, de natură a atrage aplicarea
unor sancţiuni (măsuri de constrângere), împotriva statului delicvent1. În cazul încălcării normelor
dreptului internaţional, asigurarea respectării lor se poate realiza, prin exercitarea constrângerii de către
state, în mod individual sau colectiv, prin aplicarea măsurilor coercitive care sunt admise în dreptul
internaţional. Gama sancţiunilor este variată: pentru fapte mai puţin grave, se poate recurge la
sancţiunile diplomatice, economice etc., fără folosirea forţei armate; pentru un act de agresiune sau de
violare a păcii, statele pot folosi forţa armată, pe baza hotărârii Consiliului de Securitate a ONU. Cele
mai răspândite forme de răspundere politică sunt retorsiile, represaliile (nemilitare), satisfacția,
restaurarea, excluderea din organizația internațională sau stoparea calității de membru și aplicare forței
față de statul agresor, toate aceste măsuri fiind realizate prin intermediul sancțiunilor aplicate2.
Dacă e să revenim concret la subiectul ce ne interesează – răspunderea internațională pentru daune
aduse mediului – un exemplu pertinent ar fi răspunderea Irakului în conflictul din Golf. Conform
Rezoluției 687 (1991) Consiliul de Securitate al ONU a declarat Irakul răspunzător de daunele aduse
inclusiv mediului în urma conflictului din Golful Persic3. ONU nu numai că a contribuit prin rezoluţia
adoptată de Consiliul de Securitate la atragerea răspunderii internaţionale a Irakului, dar a condamnat,
prealabil acestei rezoluții, agresiunea şi a instituit un embargo comercial împotriva Irakului4, iar faţă de
refuzul Bagdadului de a-şi retrage trupele, a declanşat la 3 ianuarie 1991 o operaţiune militară numită
„Furtuna în deşert”. În urma acestei acţiuni Kuweitul a fost eliberat, iar Irakul a rămas sub un regim de
sancţiuni şi de control al ONU, existând indicii că autorităţile de la Bagdad fabricau în secret arme
bacteriologice şi chimice. Anume sancțiunile aplicate ne interesează în contextul răspunderii politice a
Irakului.
Un alt aspect al problemei este faptul că Irakul nu a fost declarat răspunzător în urma încălcării
normelor jus in bello, ci în urma încălcării jus ad bellum. Chiar și așa, este unul din puținele cazuri când
s-a recunoscut prejudicierea mediului pe timp de conflict armat, iar atragerea răspunderii Irakului,
indiferent de încălcarea căror norme au atras sancțiunile, este un act salutabil. Nimeni nu poate contesta
că şi trupele de sub egida ONU au provocat daune mediului înconjurător în timpul operaţiunilor
militare de eliberare a Kuweitului. Din păcate în anumite condiţii, daunele aduse mediului în timpul
conflictelor armate nu numai că nu pot fi evitate, dar nici nu pot fi condamnate, existând anumite
clauze de exonerare a răspunderii internaţionale sau neexistând un mecanism eficient de implementare
şi asigurare a aplicabilităţii normelor internaţionale ce protejează mediul în aceste cazuri.
Răspunderea materială survine în cazul încălcării de către un stat a obligațiilor sale internaționale,
în rezultatul cărora survine prejudiciul material, aceasta fiind o formă a răspunderii internaționale prin
care statul culpabil este obligat să repare acest prejudiciu5. Obligaţiile de reparare trebuie să cadă în
sarcina vinovaţilor. Revenind la acelaşi caz al conflictului din Golf, sistemul de despăgubire a daunelor
din timpul conflictului armat, inclusiv cele aduse mediului, realizat prin crearea şi activitatea UNCC
(Comisia de Compensaţie a Naţiunilor Unite / United Nations Compensation Comission) reprezintă un
exemplu elocvent în materie de angajare a răspunderii materiale a statului care se face vinovat de
prejudiciul adus prin încălcarea normelor drept internațional.
Dacă în literatura de specialitate se vorbeşte de regulă despre aceste trei forme de răspundere
internaţională, adăugându-se şi răspunderea penală (aici fiind vorba despre răspunderea internațională
individuală) care va fi analizată ceva mai jos, Ion M. Anghel şi Viorel I. Anghel în lucrarea
Răspunderea în dreptul internaţional la formele răspunderii internaţionale a statului menţionează că în
1
Anghel Ion M., Anghel Viorel I. Răspunderea în dreptul internaţional. Bucureşti: Lumina Lex, 1998, p. 66.
Burian Alexandru (red.-coord.), Balan Oleg, Suceveanu Natalia [et al.]. Drept internațional public. Ed. a 3-a (rev. și
adăug.). Chișinău: S.n., 2009, p. 615.
3
Resolution 687 (1991) of 3 April 1991 of the UN Security Council.
4
Resolution 661 (1990) of 6 August 1990 of the UN Security Council.
5
Burian Alexandru (red.-coord.), Balan Oleg, Suceveanu Natalia [et al.]. Op. cit., p. 619.
83
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
funcţie de obligaţia încălcată (valorile sociale protejate), de gravitatea faptelor internaţionale ilicite,
aceasta poate fi una morală, juridico-politică sau juridică (civilă), iar uneori aceste răspunderi pot fi
cumulate1. Ulterior când sunt analizate formele răspunderii internaţionale în detaliu, apare deja
termenul de răspundere materială, în acest context folosindu-se şi termenul menţionat mai sus de
răspundere civilă: „Răspunderea materială internaţională are un caracter interstatal şi de aceea, ea se
deosebeşte fundamental de răspunderea civilă din dreptul intern”2, mai făcându-se precizarea:
„Referitor la subiectele răspunderii civile, precizăm că răspunderea internaţională, fiind o relaţie de la
stat la stat (sau între subiecte ale dreptului internaţional), atât subiectul activ, cât şi cel pasiv sunt
diferitele state între care a intervenit relaţia de responsabilitate, în urma comiterii crimei sau delictului
internaţional”3. O definiţie exactă a răspunderii internaţionale civile o găsim la Dumitru Adrian
Crăciunescu: „Prin răspunderea civilă internaţională se înţelege acea formă a răspunderii juridice ce
constă în obligaţia pe care o are statul sau alte subiecte ale dreptului internaţional public în cazul
săvârşirii de fapte ilicite interzise sau neinterzise în planul relaţiilor internaţionale, de a repara
prejudiciul pe care l-a cauzat altui stat sau altui subiect de drept internaţional, având ca finalitate
repunerea victimei (părţii vătămate) în starea anterioară producerii pagubei”4. Dat fiind diversitatea de
termeni, ne vom referi şi noi în cazul tragerii la răspundere a Irakului fie la răspundere materială sau
civilă.
După cum am menționat deja, prin Rezoluţia 687 a Consiliului de Securitate a ONU din 3 aprilie
1991 Irakul a fost declarat „răspunzător, în virtutea dreptului internaţional, de orice pierdere, de orice
daună, inclusiv de pagubele aduse mediului şi distrugerea resurselor naturale, sau orice atingere adusă
guvernelor străine, cetăţenilor şi corporaţiilor, ca rezultat al invaziei şi ocupării ilegale a Kuweitului de
către Irak”5. Ulterior, au fost înființate Fondul de Compensaţie şi Comisia de Compensaţie prin
Rezoluţia 692 din 20 mai 1991a Consiliului de Securitate6. Conform recomandărilor făcute de
Secretarul General Comisia urma să funcţioneze sub autoritatea Consiliului de Securitate şi trebuia să
fie condusă de un Consiliu al Guvernatorilor. Structura Consiliului era asemănătoare cu structura
Consiliului de Securitate. De asemenea Comisia a fost compusă din mai multe subdiviziuni sau
complete de comisari, care să audieze cazurile prezentate, şi un secretariat. Comisia de Compensaţie a
ONU a fost creată ca organ subsidiar al Consiliului de Securitate al ONU şi îşi are sediul la Geneva.
UNCC şi-a încheiat activitatea de procesare a plângerilor în 2005 şi plătirea despăgubirilor în 2007.
Odată cu încheierea acestei etape de activitate ea se concentrează pe administrarea unor activităţi
restante, dispunând doar de un mic secretariat.
Daunele aduse mediului au fost incluse în cadrul discuțiilor referitoare la UNCC într-o anumită
categorie de despăgubiri şi anume F4. În total Comisia a primit 168 de asemenea reclamații, acordând o
sumă totală de apr. 85 mld. $ SUA drept compensaţie pentru despăgubiri de acest gen7. Despăgubirile
F4 se împart în două mari categorii. Prima categorie cuprinde despăgubiri pentru vătămarea mediului şi
sărăcirea resurselor naturale în regiunea Golfului Persic, incluzând cele rezultate din incendiile
puţurilor petroliere şi a deversării petrolului în mare. A doua categorie cuprinde despăgubiri pentru
costurile achitate de guvernele din afara regiunii pentru asistenţa furnizată ţărilor care au fost direct
afectate de daunele ecologice. Această asistenţă a inclus şi înlăturarea consecinţelor provocate de
incendiile puţurilor petroliere, prevenirea şi înlăturarea poluării şi furnizarea de forţă de muncă şi
accesorii necesare.
1
Anghel Ion M., Anghel Viorel I. Op. cit., p. 61-62.
Ibidem. p. 72.
3
Ibidem.
4
Crăciunescu Dumitru Adrian. Răspunderea civilă a statelor în dreptul internaţional. Bucureşti: Lumina Lex, 2001, p
2
66.
5
Paragraph 16 of the Resolution 687 (1991) of 3 April 1991 of the UN Security Council.
Resolution 692 (1991) of 20 May 1991 of the UN Security Council.
7
Koppe Erik. The Use of Nuclear Weapons and the Protection of the Environment during International Armed
Conflict (Studies in International Law: vol. 18). Oxford and Portland, Oregon: Hart Publishing, 2008, p. 315.
84
6
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
În paragraful 35 al Deciziei Nr. 7 a Consiliului Guvernatorilor al UNCC este specificat în detaliu
ce se înţelege prin daune ecologice directe şi sărăcirea resurselor naturale, aici fiind incluse pierderile
sau cheltuielile pentru: „(a) reducerea şi prevenirea daunelor aduse mediului, inclusiv cheltuielile direct
legate de lupta împotriva incendiilor provocate de hidrocarburi şi a fluxului de petrol în apele de coastă
şi cele internaţionale; (b) măsurile rezonabile luate deja pentru a curăţa şi a restabili mediul sau
măsurile viitoare care pot fi documentate în mod rezonabil necesare pentru a curăţa şi restabili mediul;
(c) monitorizarea rezonabilă şi evaluarea daunelor aduse mediului, în scopul evaluării si reducerii
efectelor nocive şi refacerii mediului; (d) monitorizarea rezonabilă a sănătăţii publice, precum şi
efectuarea proiecţiilor medicale în scopul investigării şi combaterii riscurilor crescute pentru sănătate ca
urmare a daunelor aduse mediului; şi (e) sărăcirea sau daunele aduse resurselor naturale”1.
Revenind la ideea că răspunderea Irakului este bazată pe încălcarea normelor jus ad bellum și nu
pe cea a normelor jus in bello, acest lucru a fost apreciat ca unul de o importanță considerabilă dacă ne
referim la despăgubirile pentru daunele aduse mediului. Dacă reclamanții ar fi trebuit să dovedească că
daunele ecologice au fost cauzate de acțiuni ce contravin dreptului conflictelor armate, ei ar fi avut o
sarcină foarte grea, Irak nefiind parte nici la Convenția privind interzicerea folosirii în scopuri militare
sau în alte scopuri ostile a tehnicilor de modificare a mediului (Convenţia ENMOD, 1977), nici la
Protocolul adiţional la Convenţiile de la Geneva din 12 august 1949 privind protecţia victimelor
conflictelor armate internaţionale (în continuare Protocolul adiţional I, 1977)2, documente ce conțin
norme de protecție directă a mediului în conflictele armate. De asemenea, nu există certitudine că ar fi
fost încălcate principiile necesității militare și cel al proporționalității, care au devenit parte a dreptului
cutumiar.
Pe lângă activitatea UNCC mai trebuie menţionată aici şi ATCA (US Alien Tort Claims Act)
conform căruia instanţele districtuale din Statele Unite au jurisdicţie asupra oricărei acţiuni civile
înaintată de un cetăţean străin pentru cauzarea unui prejudiciu, comis prin violarea dreptului naţiunilor
sau al unui tratat al SUA3. Un anumit comportament este o violare a dreptului naţiunilor atunci când
încalcă o normă bine stabilită şi universal recunoscută a dreptului internaţional. Cu toate că acesta nu
este un caz de impunere nemijlocită a răspunderii internaţionale, merită menţionat cazul „Litigiul
privind răspunderea pentru calitatea produsului Agent Orange”, care a implicat învinuiri pentru
infracţiunile ecologice de război4. Reclamanţii în cazul Agent Orange au fost cetăţeni vietnamezi care
au reclamat mai multe companii de producere a substanţelor chimice. Reclamanţii au pretins daune ale
proprietăţii şi pagube personale survenite de la erbicidele fitotoxice pe care acuzaţii le-au produs şi leau vândut SUA, iar care mai apoi au fost folosite în timpul războiului din Vietnam. Instanţa din
districtul de Est al New York-ului a conchis că atragerea răspunderii era posibilă din moment ce dreptul
internaţional defineşte în mod clar răspunderea subsidiară. Însă atunci când s-a ajuns la reclamaţia că
folosirea Agentului Orange în Vietnam a violat dreptul naţiunilor, curtea a fost mult mai reticentă,
susţinând că pulverizarea erbicidelor nu a constituit o crimă de război înainte de 19755. Cu toate că
ATCA nu prevede şi nu poate sub nici o formă să atragă răspunderea internaţională a unui stat, el oferă
o posibilitate pentru cetăţenii străini de a obţine despăgubiri materiale pentru daunele aduse mediului în
timpul conflictelor armate. Reclamaţiile în acest sens, pentru a avea câştig de cauză, trebuie să se axeze
pe argumente în sensul antropocentric, cazul Agentului Orange lăsând deschisă întrebarea dacă
infracţiunile de război centrate pe mediu pot fi invocate în baza prevederilor ATCA6.
1
Paragraph 35 of the United Nations Compensation Commission Governing Council Decision 7.
S/AC.26/1991/7/Rev.1. 17 March 1992, p. 7-8.
2
Greenwood Christopher. State Responsibility and Civil Liability for Environmental Damage Caused by Military
Operations. In: Grunawalt Richard J., King John E., McClain Ronald S. (eds.). Protection of the Environment During Armed
Conflict (International Law Studies, vol. 69). Newport, Rhode Island: Naval War College, 1996, p. 407.
3
Drumbl Mark A. Accountability for Property Crimes and Environmental War Crimes: Prosecution, Litigation, and
Development. International Centre for Transitional Justice, 2009, p. 11.
4
Ibidem.
5
Ibidem., p. 11-12.
6
Ibidem., p. 12.
85
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Cert este că de cele mai multe ori prejudiciile ecologice nu pot fi calculate în bani, acestea fiind
ireversibile. Chiar dacă experţii au găsit asemenea metode de calcul, distrugerea produsă mediului nu
poate fi remediată în totalitate. Astfel în termeni ecologici, reparaţiile sunt neadecvate după ce
conflictele armate au cauzat pagube imense, liderii politici trebuind să se axeze mai mult pe prevenirea
prejudiciului decât pe reparaţia materială1.
Din aceleași motive, în cazurile de mediu, ar trebui să se acorde o atenție deosebită restituției ca
formă de reparare a prejudiciului. Când aceasta este posibil, prioritate va avea restitutio in integrum,
ceea ce presupune restabilirea, în limitele posibilităților, a situației anterioare faptei internaționale ilicite
în raport cu alte forme de reparație2. Restituția este importantă în cazul mediului din varii considerente:
mediul nu este deținut doar de prezenta generație, dar și de generațiile viitoare; riscul daunelor
ecologice de a traversa frontierele statului și a prejudicia și statele învecinate; și faptul că mediul nu se
poate apăra de unul singur3.
Răspunderea penală în dreptul internaţional poate fi atrasă doar în cazul persoanelor fizice.
Răspunderea statelor nu poate fi penală, pentru că statul, ca persoană morală (juridică), nu poate
răspunde penal4. Ca şi statele, organizaţiile internaţionale, fiind persoane morale, nu fac obiectul
răspunderii penale, aplicându-se principiul societas delinquere non potest, ceea ce nu exclude
răspunderea penală a funcţionarilor acestora atunci când comit infracţiuni internaţionale5.
Pentru a atrage răspunderea penală pentru producerea daunelor mediului în conflictele armate,
trebuie ca acest tip de infracţiuni să fie incriminate de către normele dreptului internaţional. Mansour
Jabbari-Gharabagh este de părerea că ecocidul, fie că e comis pe timp de pace sau pe timp de război,
trebuie considerat drept crimă în dreptul internaţional. Calificarea ecocidului drept crimă în dreptul
internaţional ar preveni pe viitor abuzul la adresa mediului6.
Infracțiunea de dăunare a mediului este inclusă în competența Curții Internaționale Penale în
categoria crimelor de război, dar doar în cazul conflictelor armate internaționale. Astfel, Statutul Curţii
Internaţionale Penale (în continuare Statutul CIP sau Statutul de la Roma), adoptat la 17 iulie 1998 şi
intrat în vigoare la 1 iulie 2002, prevede la articolul 8, alin. 2, lit. (b)(iv), competenţa CIP pentru „fapta
de a lansa intenţionat un atac ştiind că el va cauza în mod incidental pierderi de vieţi omeneşti în rândul
populaţiei civile, răniri ale persoanelor civile, pagube bunurilor cu caracter civil sau daune extinse, de
durată şi grave, mediului înconjurător care ar fi vădit excesive în raport cu ansamblul avantajului
militar concret şi direct aşteptat”7.
Pe lângă această unică prevedere din statut care asigură protecţie directă mediului, există o serie de
prevederi care asigură protecţie indirectă acestuia. Astfel, daunele aduse mediului pot constitui
elementul material al unor crime care ţin de competenţa Curţii (altele decât crimele de război
menţionate în art. 8.2(b)(iv)). Cu titlu exemplificativ, fără a epuiza lista posibilă, menţionăm că daunele
aduse mediului pot constitui elemente ale altor crime de război precum: „distrugerea şi însuşirea de
bunuri, nejustificate de necesităţi militare şi executate pe scară largă într-un mod ilicit şi arbitrar”8;
„fapta de a lansa intenţionat atacuri împotriva bunurilor cu caracter civil, adică a celor care nu sunt
obiective militare”9; „fapta de a utiliza otravă sau arme otrăvitoare”10; „fapta de a înfometa în mod
1
Al-Duaij Nada. Environmental Law of Armed Conflict. Ardsley, New York: Transnational Publishers, Inc., 2004, p.
xxiv
2
Burian Alexandru (red.-coord.), Balan Oleg, Suceveanu Natalia [et al.]. Op. cit., p. 619.
Al-Duaij Nada. Op. cit., p. 360.
4
Scăunaş Stelian. Op. cit., p. 58.
5
Ibidem., p. 63.
6
Jabbari-Gharabagh Mansour. Type of State Responsibility for Environmental Matters in International Law. In:
Revue Juridique Thémis. Montréal. 1999, Vol. 33-1, p. 120.
7
Articolul 8.2(b)(iv) din Statutul de la Roma al Curţii Internaţionale Penale. În: Onica-Jarka Beatrice. Jurisdicţia
internaţională penală. Bucureşti: Editura C.H. Beck, 2008. p. 377.
8
Ibidem., Art. 8.2 (a) (iv). p. 376.
9
Ibidem., Art. 8.2 (b) (ii).
10
Ibidem., Art. 8.2 (b) (xvii). p. 378.
86
3
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
deliberat civili, ca metodă de război, privându-i de bunurile indispensabile supravieţuirii”1; sau ale
crimei de genocid cum ar fi: „supunerea cu intenţie a grupului unor condiţii de existenţă care să
antreneze distrugerea sa fizică totală sau parţială”2.
Calificarea ecocidului drept crimă internaţională separată ar fi un progres, dar în circumstanţele
create, Statutul de la Roma oricum este inovator, pentru că până la el statutele tribunalelor
internaţionale ad-hoc nu aveau în competenţa ratione materiae inclusă o astfel de infracţiune.
Organizaţiile internaţionale de mediu au criticat dur pentru această lacună Statutul Tribunalului
Internaţional Penal pentru Fosta Iugoslavie.
Practica jurisdicţiilor internaţionale penale ne oferă formularea câtorva principii fundamentale ce
caracterizează la acest moment răspunderea penală internaţională, şi anume: principiul caracterului
individual al răspunderii internaţionale penale, principiul legalităţii răspunderii internaţionale penale,
principiul unicităţii răspunderii internaţionale penale, principiul imprescriptibilităţii răspunderii
internaţionale penale şi principiul personalităţii răspunderii internaţionale penale3. Cum este de înţeles,
aceste principii, fiind prevăzute şi în Statutul de la Roma, se aplică de CIP în cazul incriminării tuturor
tipurilor de infracţiuni care ţin de competenţa acesteia, inclusiv şi infracţiunea distrugerii mediului în
conflictele armate.
O deosebită atenţie pentru aprecierea eficienţei tuturor prevederilor menționate din Statutul de la
Roma prezintă cazul audiat de CIP Procuror vs. Omar Hassan Ahmad Al-Bashir, preşedintele în
exerciţiu al Sudanului. Speţa în cauză se referă şi la daunele aduse mediului în cadrul conflictului din
Darfur.
Conflictul din Darfur, caracterizat prin tactica „pământului pârjolit”, distrugerea masivă a pădurilor
pentru a folosi cheresteaua ca parte a economiei de război, cât și direcţionarea deliberată a atacurilor
asupra infrastructurii vitale legate de resursele naturale, cum ar fi pompele de apă din regiunile rurale,
au adus în atenția Curții daunele aduse mediului. Deoarece acesta nu era un conflict cu caracter
internațional, nu a putut fi aplicată norma din Statut ce protejează direct mediul în conflictele armate,
deoarece infracțiunea dată se referă doar la conflictele armate internaționale. Curtea a găsit însă o
soluție, examinând degradarea mediului ca element material al crimei de genocid. Astfel, cel de-al
doilea mandat de arestare emis pe numele președintelui Omar Hassan Ahmad Al-Bashir conține un
capăt de acuzare în baza articolului 6(c)4. Chiar dacă nu se cunoaște care va fi soarta dosarului intentat
de CIP, faptul că degradarea mediului şi în consecinţă privarea populaţiei de mijloacele de
supravieţuire a fost considerat un act care stă la baza crimei de genocid constituie o completare
importantă a jurisprudenţei dreptului internaţional penal.
În final, se poate spune că examinarea formelor răspunderii internaționale pentru daune aduse
mediului în conflictele armate evidențiază neajunsurile și lacunele existente în cadrul juridic
internațional în materie. Este foarte greu de a atrage la răspundere internațională statele pentru
încălcarea normelor internaționale ce protejează direct mediul în conflictele armate, fiindcă acestea sunt
foarte vag formulate, lăsând loc pentru interpretări. Un alt neajuns este faptul că nu toate statele sunt
părți la tratatele internaționale în cauză. De asemenea, lipsesc mijloacele de implementare a normelor
juridice existente. Tratatele internaționale de mediu, care conțin norme mult mai precise în ceea ce
privește protecția diferitor elemente ale mediului, lasă de obicei fără răspuns întrebarea referitoare la
aplicabilitatea lor pe timp de conflict armat. În consecință, succesele de atragere a răspunderii
internaționale pentru daune aduse mediului pe timp de conflict armat sunt foarte puține, dar și faptul că
asemenea încercări au existat este deja un pas înainte. Înlăturarea tuturor impedimentelor pentru a fi
1
Ibidem., Art. 8.2 (b) (xxv).
Ibidem., Art. 6 (c), p. 374.
3
Onica-Jarka Beatrice. Op. cit., p. 126.
4
International Criminal Court, Pre-Trial Chamber I. Situation in Darfur, Sudan. In the Case of The Prosecutor v.
Omar Hassan Ahmad Al Bashir. Second Warrant of Arrest for Omar Hassan Ahmad Al Bashir, 12 July 2010. No.: ICC02/05-01/09.
87
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
posibilă atragerea răspunderii internaţionale pentru asemenea prejudicii nu numai că ar duce la
sancţionarea nemijlocită a celor vinovaţi, dar ar contribui şi la prevenirea recurgerii la asemenea acte.
Bibliografie:
1. Al-Duaij Nada. Environmental Law of Armed Conflict. Ardsley, New York: Transnational Publishers,
Inc., 2004. 521 p.
2. Anghel Ion M., Anghel Viorel I. Răspunderea în dreptul internaţional. Bucureşti: Lumina Lex, 1998.
376 p.
3. Bârsan Ioan. Dreptul conflictelor armate. Sibiu: Editura Academiei Trupelor de Uscat, 1998. 464 p.
4. Burian Alexandru (red.-coord.), Balan Oleg, Suceveanu Natalia [et al.]. Drept internațional public. Ed. a
3-a (rev. și adăug.). Chișinău: S.n., 2009 (Tipogr. „Elena-V.I.” SRL). 649 p.
5. Crăciunescu Dumitru Adrian. Răspunderea civilă a statelor în dreptul internaţional. Bucureşti: Lumina
Lex, 2001. 312 p.
6. Declaration of the United Nations Conference on the Human Environment. Stockholm, 16 June 1972.
[On-line]: http://www.unep.org/Documents.Multilingual/Default.asp?documentid=97&articleid=1503 (Vizitat la:
17.05.2014).
7. Drumbl Mark A. Accountability for Property Crimes and Environmental War Crimes: Prosecution,
Litigation, and Development. International Centre for Transitional Justice, 2009. 33. p. [On-line]:
http://ictj.org/sites/default/files/ICTJ-Development-PropertyCrimes-FullPaper-2009-English.pdf .(Vizitat la:
24.05.2014).
8. Greenwood Christopher. State Responsibility and Civil Liability for Environmental Damage Caused by
Military Operations. In: Grunawalt Richard J., King John E., McClain Ronald S. (eds.). Protection of the
Environment During Armed Conflict (International Law Studies, vol. 69). Newport, Rhode Island: Naval War
College, 1996, p. 397-415.
9. International Criminal Court, Pre-Trial Chamber I. Situation in Darfur, Sudan. In the Case of The
Prosecutor v. Omar Hassan Ahmad Al Bashir. Second Warrant of Arrest for Omar Hassan Ahmad Al Bashir, 12
July 2010. No.: ICC-02/05-01/09. [On-line]: http://www.icc-cpi.int/iccdocs/doc/doc907140.pdf. (Vizitat la:
21.05.2014).
10. Jabbari-Gharabagh Mansour. Type of State Responsibility for Environmental Matters in International
Law. In: Revue Juridique Thémis. Montréal. 1999, vol. 33-1, p. 59-121. [On-line]:
http://www.editionsthemis.com/uploaded/revue/article/rjtvol33num1/jabbari.pdf. (Vizitat la: 26.05.2014).
11. Koppe Erik. The Use of Nuclear Weapons and the Protection of the Environment during International
Armed Conflict (Studies in International Law: vol. 18). Oxford and Portland, Oregon: Hart Publishing, 2008. 447
p.
12. Onica-Jarka Beatrice. Jurisdicţia internaţională penală. Bucureşti: Editura C.H. Beck, 2008. 474 p.
13. Resolution 661 (1990) of 6 August 1990 of the UN Security Council. [On-line]:
http://www.un.org/en/ga/search/view_doc.asp?symbol=S/RES/661%281990%29. (Vizitat la: 20.05.2014).
14. Resolution 687 (1991) of 3 April 1991 of the UN Security Council. [On-line]:
http://www.un.org/ga/search/view_doc.asp?symbol=S/RES/687%281991%29. (Vizitat la: 20.05.2014).
15. Resolution 692 (1991) of 20 May 1991 of the UN Security Council. [On-line]:
http://www.un.org/ga/search/view_doc.asp?symbol=S/RES/692%281991%29. (Vizitat la: 20.05.2014).
16. Rio Declaration on Environment and Development, June 1992.
[On-line]:
http://www.unesco.org/education/information/nfsunesco/pdf/RIO_E.PDF. (Vizitat la: 17.05.2014).
17. Scăunaş Stelian. Răspunderea internaţională pentru violarea dreptului umanitar. Bucureşti: Editura All
Beck, 2002. 276 p.
18. United Nations Compensation Commission Governing Council. Decision 7. S/AC.26/1991/7/Rev.1, 17
March 1992. [On-line]: http://www.uncc.ch/decision/dec_07r.pdf. (vizitat la: 21.05.2014).
Copyright© Victoria CUCERESCU, 2014.
88
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
НОВОЕ ПАРТНЕРСТВО В ИНТЕРЕСАХ РАЗВИТИЯ АФРИКИ
(НЕПАД) И ЗАЩИТА ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ1
ДИОМАНДЕ Дро Хиасинте, СОЛНЦЕВ Александр*
Российский университет дружбы народов (РУДН),
117198 Россия, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, 6.
ANNOTATION:
NEW PARTNERSHIP FOR AFRICA'S DEVELOPMENT (NEPAD) AND THE
PROTECTION OF THE ENVIRONMENT
The article discusses the genesis of the international legal protection of the environment in
Africa. The article analyzes the activities of the Pan-African NEPAD program to support
environmental security in Africa at the beginning of the XXI century. Documents of soft law adopted in
the framework of NEPAD were investigated. This article contains a conclusion about the need to
strengthen joint action by all regional and international institutions in order to strengthen the
protection of the environment in Africa.
Новое партнерство в интересах развития Африки (НЕПАД) - это концептуальные и
стратегические рамки, принятые африканскими лидерами в целях рассмотрения проблем
нищеты и слабого развития на всей территории африканского континента. На 37-ом Саммите
ОАЕ, проходившем в Лусаке (Замбия), в июле 2001 года, его участники официально одобрили
НЕПАД в качестве рамок для развития континента.
Стратегия НЕПАД направлена на решение проблем, с которыми африканский континент
сталкивается в настоящее время, включая: ликвидацию нищеты; обеспечение продвижения
стран Африки, как в индивидуальном, так и в коллективном порядке, по пути устойчивого
роста и развития; прекращение процесса маргинализации Африки в рамках глобализации и
активизацию полной и благоприятной интеграции континента в глобальную экономику
Приоритеты НЕПАД, в частности, включают:
а) создание условий для устойчивого развития путем обеспечения: мира и безопасности;
демократии и надлежащего политического, экономического и корпоративного управления;
регионального сотрудничества и интеграции;
б) политические реформы и увеличение объема инвестиций в следующие секторы:
сельское хозяйство; развитие людских ресурсов с уделением внимания вопросам
здравоохранения, образования, науки и техники; укрепление и улучшение инфраструктуры;
поощрение диверсификации производства и экспорта, прежде всего в агроиндустрии,
обрабатывающем секторе, добыче и переработке полезных ископаемых и сфере туризма;
1
Статья подготовлена в реализацию гранта РГНФ 12-33-01428.
ДИОМАНДЕ Дро Хиасинте - Аспирант кафедры международного права РУДН; СОЛНЦЕВ
Александр Михайлович – Кандидат юридических наук, доцент, заместитель заведующего кафедрой
международного права РУДН.
89
*
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
развитие торговли между странами Африки и улучшение доступа для их экспортных товаров
на рынки развитых стран; окружающая среда;
в) мобилизацию ресурсов путем: увеличения объема внутренних сбережений и
инвестиций; увеличение доли Африки в глобальной торговле; привлечения большего объема
прямых иностранных инвестиций; увеличения потоков капитала в результате дальнейшего
сокращения задолженности и наращивания помощи.
Таким образом, можно констатировать, что защита окружающей среды является одним из
приоритетов НЕПАД. Действительно, рост промышленного производства в Африке и
увеличение масштабов нищеты способствуют экологической деградации океанов, атмосферы и
растительного мира. Если такую деградацию не остановить, она может дать толчок процессам,
которые правительствам как развивающихся, так и развитых стран будет трудно удержать под
контролем.
Одной из предпосылок успешной реализации НЕПАД является здоровая и
способствующая производительной деятельности окружающая среда. Для формирования такой
окружающей среды необходим широкий набор взаимосвязанных мер и инициатив,
направленных на разработку последовательной по своему характеру экологической
программы. Это требует определения приоритетных задач и направлений деятельности.
Основными целями экологической инициативы НЕПАД является борьба с нищетой и
содействие социально-экономическому развитию Африки. Как показывает опыт других стран
мира, усилия по формированию здоровой окружающей среды во многом способствуют
увеличению занятости, расширению социально-экономических возможностей и сокращению
масштабов нищеты.
Экологическая инициатива предусматривает восемь приоритетных направлений
деятельности:
1. борьба с опустыниванием: усилия направлены на реабилитацию земель и
противодействие факторам, способствующим их деградации. Многие из намеченных мер
требуют больших затрат труда и осуществляются по типу программ общественных работ,
способствуя тем самым удовлетворению потребностей континента в области социального
развития;
2. охрана водно-болотных угодий: необходимо использование накопленного Африкой
передового опыта в деле охраны таких угодий, свидетельствующего о социальных и
экологических выгодах от частных инвестиций в этой области;
3. борьба с чужеродными (инвазивными) видами фауны и флоры. Необходимо наладить
партнерские отношения в области борьбы с чуждыми видами фауны и флоры. Такие
отношения имеют исключительно важное значение как для сохранения экосистем, так и для
обеспечения экономического благосостояния. В этой области реализуются крупные
инициативы, для реализации которых требуются большие затраты труда;
4. охрана и рациональное использование ресурсов прибрежных районов. Для обеспечения
максимального эффекта от мер по охране и рациональному использованию ресурсов
прибрежных районов используется передовой опыт, который может быть положен в основу
широкой программы действий;
5. глобальное потепление. Основное внимание уделяется мониторингу и регулированию
последствий климатических изменений. Больших затрат труда требуют комплексные проекты
борьбы с пожарами;
6. трансграничные заповедники. Деятельность в данной области опирается на новые
инициативы и направлена на налаживание и укрепление партнерских отношений между
странами в целях улучшения охраны окружающей среды, развития туризма и создания на этой
основе новых рабочих мест;
7. управление деятельностью в области окружающей среды. Такое управление
предполагает создание институциональной и правовой базы, разработку планов, подготовку
90
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
кадров, создание потенциала и обеспечение других условий, необходимых для успешной
работы по всем вышеуказанным направлениям;
8. финансирование. Необходимо создать продуманную и справедливую систему
финансирования1.
В 2010 году был разработан «План действий по охране окружающей среды НЕПАД»2,
который представляет собой документ, состоящий из введения, четырех глав, заключения и
приложения. Введение к Плану действий по охране окружающей среды сфокусировано на
концепции «Нового партнерства в интересах развития Африки», являющейся основой для
последовательной реализации «Программы действий Африканских государств», разработанной
в целях содействия устойчивому развитию Африканского континента, включая обеспечение
экономического роста, экологической безопасности, искоренения нищеты и социального
развития в долгосрочной перспективе.
В документе подчеркивается, что устойчивое управление окружающей средой в Африке
не может быть обеспечено иначе, чем посредством привлечения инвестиций в будущем, что
обуславливает необходимость реализации такой деятельности, которая была бы направленна на
расширение экономических связей Африканских государств, что в общем и целом согласуется
с договорённостями, достигнутыми на Йоханнесбургской встрече на высшем уровне 2002 г., в
ходе которой лидерами африканских стран в качестве ключевого элемента искоренения
нищеты было признано взаимное сотрудничество государств в рамках всего международного
сообщества.
План действий сводится к необходимости стремления каждого африканского государства
к экономическому росту, устойчивому развитию, а также участию в мировой политике и
экономике, что является основой для устойчивого развития Африканского континента. План
содержит сорок семь рекомендаций, направленных на обеспечение устойчивого развития
Африки в рамках НЕПАД. Рекомендации содержатся в приложении III к Плану действий. Не
смотря на то, что при разработке Плана действий ключевые аспекты, связанные с защитой
окружающей среды, были признаны межсекторальным вопросом, экологические соображения
должным образом были приняты во внимание на этапе имплементации всех программ НЕПАД
во всех субрегиональных программах континента (САДК, ЭКОВАС, ВАС и др.). С этой целью
оценка как экологических, а равно и социальных последствий, должна осуществляться при
реализации всех проектов, входящих в программу НЕПАД. Поскольку ранее данный документ
не рассматривался в отечественной науке, то следует детально проанализировать его
положения.
Первая глава Плана действия НЕПАД «Окружающая среда в Африке: состояние и
тенденция». Африка богата природными ресурсами. Она имеет самые обширные тропические
леса, а озеро Виктория является вторым по величине пресноводным озером в мире. Регион
обладает значительным потенциалом для человеческого, социального и экономического
развития. Однако, он сталкивается и со многими, пока ещё не решенными проблемами.
Увеличение уровня бедности при быстрых темпах роста населения в совокупности с
несовершенными методами развития региона негативно влияет на состояние окружающей
среды. Среди тех факторов, которые приводят к продолжительному ухудшению состояния
окружающей среды, следует выделить также продолжительную засуху и другие стихийные
бедствия, болезни и неэффективную политику государств в области экономического развития.
Сегодня Африка сталкивается с такими основными угрозами в области сохранения
атмосферы, как изменение климата и ухудшение качества воздуха. Вклад Африки в
глобальный пул выбросов парниковых газов по-прежнему относительно низок. По некоторым
1
Док. ООН A/57/304, п. 138 - 142.
Action
Plan
for
the
Environment
Initiative.
[On-line]:
http://www.nepad.org/climatechangeandsustainabledevelopment/knowledge/doc/1463/action-plan-environment-initiative.
(Дата посещения: 13.02.2014).
91
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
оценкам на регион приходится лишь 3,57% общих выбросов диоксида углерода в мире.
Несмотря на это, Африка считается наиболее уязвимым континентом для последствий
изменения климата из-за таких факторов, как широко распространенная нищета, засуха и
чрезмерная зависимость от неорошаемого земледелия.
Качество воздуха становится все более важным вопросом за последние несколько
десятилетий, особенно в крупных городских районах, загрязненных выбросами
промышленности, домашних хозяйств и транспортных средств. К числу основных
загрязнителей из этих источников относятся двуокиси серы и двуокиси углерода. В
большинстве стран политика экономического давления на предприятия привела к увеличению
промышленного производства с одной стороны, и способствовала повышению уровня
загрязнения с другой. Данная тенденция будет сохраняться при нынешних моделях развития
регионов африканского континента. В городских и сельских районах, токсины,
вырабатываемые посредством внутреннего сгорания древесины, угля и других вредных
отходов создают серьезные проблемы для здоровья населения. Использование этих
традиционных источников энергии обусловлено отсутствием инвестиций в электрификацию
сельских районов и высокой стоимости электроэнергии и электрических приборов.
Вторая глава Плана действий «Экологические вызовы и реакция Африки». Африка
переживает целый ряд серьезных экологических вызовов и проблем. Неверная эксплуатация и
деградация лесов, почв, экологический ущерб дикой природе, отсутствие достаточного
количества пресной воды сводят на нет перспективы экономического развития регионов. В
частности, континент является одним из наиболее пострадавших от опустынивания, которое
угрожает более чем 33% суши в Африке, особенно в Судано-сахелианском регионе, Южной
части Африки и Средиземноморском регионе. Малые островные государства Африки являются
наиболее уязвимыми в этом отношении и зачастую сталкиваются с практически
непреодолимыми трудностями на пути к экологически устойчивому развитию. Здесь
необходимо подчеркнуть, что Глава VII Итогового документа Йоханнесбургского саммита
2002 г. сфокусирована на защите хрупких экосистем, что невозможно без активных действий
государств в целях содействия устойчивому развитию малых островных развивающихся стран.
Основные направления Плана действии НЕПАД: борьба с деградацией земель, засухи и
опустынивания; сохранение водно-болотных угодий в Африке; профилактика, контроль и
управление инвазивных (чужеродных) видов; сохранение морских, прибрежных и
пресноводных ресурсов; борьба против изменения климата; трансграничное сохранение или
управление природными ресурсами
Глава третья Плана действий «Вопросы имплементации плана действии НЕПАД». План
действий экологической инициативы НЕПАД является документом, который следует
пересматривать на регулярной основе под руководством Конференция министров африканских
стран по проблемам окружающей среды (АМСЕН) в целях его адаптации к постоянно
меняющимся условиям и обстоятельствам. Процесс имплементации и реализация данного
документа требует подходов, ориентированных на долгосрочную перспективу. План должен
осуществляться в соотношении с другими программами НЕПАД, и должен опираться на
результаты реализации программ АМСЕН и других соответствующих африканских инициатив.
Это потребует осуществления надлежащих и адекватных финансовых ресурсов. В этой связи в
Плане действий отмечается чрезвычайно важная роль частного сектора. В документе особо
подчеркивается, что связь между окружающей средой, культурой и образованием является
важным фактором решения экологических задач НЕПАД.
Решение государствами Африканского континента экологических проблем. Несмотря на
признание государствами континента важности сохранения природных ресурсов и политику
возложения многочисленных обязательств, направленных на охрану окружающей среды
начиная с 1960 года, состояние окружающей среды в Африке продолжает ухудшаться.
Существующие национальные, субрегиональные и региональные планы, политика и
92
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
деятельность соответствующих государственных институтов оказались неспособны сократить
негативные тенденции ухудшения состояния окружающей среды, что связано, прежде всего с
отсутствием достаточных финансовых ресурсов.
Подавляющее большинство африканских стран подписали и ратифицировали все
основные региональные международные экологические соглашения. Одним из первых
соглашений по сохранению окружающей среды в Африке была Лондонская конвенция 1900 о
защите диких животных, птиц и рыб в Африке. Целью этой конвенции являлось не допустить
неконтролируемое массовое убийство диких животных, а также обеспечение сохранения
разнообразных диких видов в Африке, которые полезны для человека. Еще одним
международно-правовым актом является Африканская конвенция о сохранении природы и
природных ресурсов (Алжирская конвенция), принятая под эгидой Организации африканского
единства (ОАЕ), а теперь Африканского союза (АС), в Алжире в 1968 году. Алжирская
конвенция направлена на обеспечение сохранения, использования и развития ресурсов почвы,
воды, флоры и фауны в соответствии с научными принципами и с должным учетом интересов
народов африканских государств. Многие из принципов устойчивого развития,
зафиксированных в Алжирской Конвенции, были воплощены в Повестке дня XXI, которая
была принята на Конференции Организации Объединенных Наций по окружающей среде и
развитию в 1992 году в Рио-де-Жанейро1.
Одной из самых серьезных экологических проблем, стоящих перед Африкой сегодня,
является необходимость её развития с учётом необходимости устойчивого управления
природными ресурсами и взаимосвязей между нищетой и сохранением окружающей среды. В
Африке нищета остается главной причиной и следствием экологической деградации и
истощения ресурсов без существенного улучшения условий жизни и средств существования
бедных слоев населения. Экологические проблемы должны решаться в дальней перспективе в
целях устранения ключевых причин деградации окружающей среды. С этой целью 23 и 24
января 2003 года в Бамако состоялось тематическое рабочее совещание по вопросам
взаимосвязей между нищетой и окружающей средой в контексте природоохранной
инициативы НЕПАД2. Это совещание организовано при содействии Всемирного банка,
определены восемь проектных предложений. В приложении II к документу содержится список
соответствующих проектов. Для африканских стран сокращение масштабов нищеты является
главной целью и приоритетом их политики в области развития. Следует отметить, что Африка
является единственным континентом, в котором, как ожидается, в XXI веке произойдет
увеличения роста бедности. При этом сокращение масштаба нищеты зависит от необходимости
проведения политики сохранения окружающей среды. Основная цель Плана действий оказание помощи африканским странам в имплементации экологической стратегии и политики
сокращения масштабов нищеты. Создание благоприятных условий совместно с руководящими
директивами, которые были приняты в 1985 году, обеспечит континенту возможность решения
общих для всех государств экологических проблем.
Международные экологические соглашения и программы. Большинство африканских
государств являются участниками многих международных экологических соглашений. Так,
африканские страны ратифицировали: Конвенцию о контроле за трансграничной перевозкой
опасных отходов и их удалением (Базельская конвенция) 1989 года, Стокгольмскую конвенцию
о стойких органических загрязнителях (Стокгольмская конвенция) 2001 года и Конвенцию о
процедуре заблаговременного информированного согласия в международной торговле
1
См.: Абашидзе А.Х., Солнцев А.М., Ф.И.Сотников. Международное экологическое право: Сборник
документов. Вып. I. Основные документы ООН. М.: РУДН, 2007. 114 c.
2
Poverty and Environment. Development of an action plan for the Environment initiative of the new Partnership for
Africa’s
development
(NEPAD).
[On-line]:
http://www.elmouradia.dz/francais/infos/actualite/archives/DocumentsNepad/PauvreteetEnvironnement/POVERTY_ENGLISH.pdf.
(Дата посещения: 07.02.2014).
93
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
некоторыми видами опасных химических веществ и пестицидов (Роттердамская конвенция)
2004 года, Конвенцию о водно-болотных угодьях (Рамсарскую конвенцию) 1971 года,
Конвенцию о международной торговле видами дикой фауны и флоры, находящимися под
угрозой уничтожения (СИТЕС) 1973 года, Боннскую конвенцию о сохранении мигрирующих
видов диких животных 1979 года, Конвенцию об охране всемирного культурного и природного
наследия (Конвенция Всемирного наследия) 1975 года, Конвенцию о биологическом
разнообразии и Рамочную конвенции Организации Объединенных Наций об изменении
климата (РКИК) 1994 года и Конвенцию Организации Объединенных Наций 1996 года по
борьбе с опустыниванием в тех странах, которые испытывают серьезную засуху или
опустынивание, особенно в Африке. Относительно последней конвенции. Следует отметить,
что ещё в 1977 году Конференция Организации Объединённых Наций по опустыниванию
приняла План действий по борьбе с опустыниванием. Тем не менее в 1991 году в рамках
разработки Программы ООН по окружающей среде (ЮНЕП) государства пришли к
заключению, что проблема деградации земель в засушливых, полузасушливых и сухих районах
обострилась, несмотря на «местные случаи успеха». В 1992 году в Рио-де-Жанейро состоялась
Конференция ООН по окружающей среде и развитию, во время которой был рассмотрен новый
интегрированный подход к проблеме опустынивания. В декабре 1992 года Генеральная
Ассамблея ООН приняла резолюцию 47/188 об учреждении Межправительственного комитета
по ведению переговоров для подготовки Конвенции по борьбе с опустыниванием. Конвенция
была принята в г. Париже (Франция) 17 июня 1994 года, открылась для подписания 14-15
октября 1994 года и вступила в силу 26 декабря 1996 года, через 90 дней после пятидесятой её
ратификации. 2006 год был объявлен Международным годом пустынь и опустынивания
Генеральной Ассамблеей ООН (резолюция 58/211 от 23 декабря 2003 года). Период с января
2010 года по декабрь 2020 года объявлен Генеральной Ассамблеей Организации
Объединенных Наций Десятилетием ООН, посвящённым пустыням и борьбе с
опустыниванием. Его цель - содействие проведению мероприятий по охране засушливых
земель стран мира, в том числе Африки, на оснований резолюций 62/195 от 2007 года. По
данным на 29 мая 2014 года Конвенция была ратифицирована 195 странами.
Следует отметить, что африканские страны играли и продолжают играть ведущую роль в
переговорах об исполнении обязательств возложенных Конвенцией по борьбе с
опустыниванием. Они сыграли важную роль также в обсуждении и принятии Картахенского
протокола по биобезопасности к Конвенции о биологическом разнообразии. Осуществление
Киотского протокола к РКИК ООН открывает новые возможности для африканского
континента.
Однако, поскольку переговоры, связанные с осуществлением и дальнейшей разработке
этих договоров становятся все больше и больше техническими, участие в них африканских
стран необходимо повышать. План действий, который был подготовлен путем совместного и
комплексного процесса его обсуждения положительно скажется на сотрудничестве между
всеми заинтересованными сторонами, участвующими в деятельности по устойчивому
развитию в африканских странах.
Следует подчеркнуть, что План действий не является абстрактным документом,
государства периодически отчитываются о его выполнении. Так, например, в 11-ом сводном
докладе о прогрессе в осуществлении и международной поддержке НЕПАД в 2013 г.
отмечалось следующее.1
НЕПАД продолжило в 2013 г. оказывать содействие осуществлению плана действий в
рамках реализации инициативы НЕПАД в сфере охраны окружающей среды. В течение 2012 г.2013 г. африканские страны и субрегиональные организации (САДК, ЭКОВАС, ВАС и др.)
активизировали свои усилия, направленные на осуществление ведущих программ в рамках
1
Док. ООН A/68/222 от 30.07.2013 г.
94
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
плана действий в таких областях, как борьба с деградацией земель, засухой и опустыниванием,
сохранение водно-болотных угодий, трансграничное водопользование и рациональное
использование природных ресурсов.
После того, как на Конференции ООН по устойчивому развитию был принят итоговый
документ «Наше общее будущее»1, НЕПАД, в сотрудничестве с Комиссией Африканского
союза и АМСЕН, запустило процесс обзора осуществления Плана действий. НЕПАД
добивается того, чтобы в плане были надлежащим образом отражены появившиеся новые
проблемы, которые были подняты на «Рио+20».
В докладе 2013 г. был отмечен также прогресс в осуществлении инициативы «Климат на
благо развития в Африке»2, которая представляет собой программу борьбы с изменением и
изменчивостью климата на континенте. Эта программа направлена на повышение
жизнестойкости африканских стран изменению климата посредством наращивания
национального, субрегионального и регионального потенциала в области смягчения
последствий изменения климата и принятия мер по адаптации.
Кроме того, НЕПАД, в сотрудничестве с Комиссией Африканского союза и Сообществом
государств Сахеля и Сахары, оказывало в 2013 г. содействие в осуществлении инициативы по
возведению «Великой зеленой стены» для Сахары и Сахеля3, которая призвана решить
проблемы в таких областях, как землепользование, водопользование, лесопользование и
сохранение почв.
В целом, несмотря на трудности, в разрешении экологического кризиса в Африке уже
есть определенные положительные сдвиги на универсальном, региональном, субрегиональном
и двухстороннем уровне сотрудничества.
Список использованной литературы:
1. Action
Plan
for
the
Environment
Initiative.
[On-line]:
http://www.nepad.org/climatechangeandsustainabledevelopment/knowledge/doc/1463/action-plan-environmentinitiative. (Дата посещения: 13.02.2014).
2. Great Green Wall for the Sahara and Sahel Initiative. [On-line]: http://www.thegef.org/gef/great-greenwall. (Дата посещения: 11.04.2014).
3. Poverty and Environment. Development of an action plan for the Environment initiative of the new
Partnership
for
Africa’s
development
(NEPAD).
[On-line]:
http://www.elmouradia.dz/francais/infos/actualite/archives/DocumentsNepad/PauvreteetEnvironnement/POVERTY_ENGLIS
H.pdf. (Дата посещения: 07.02.2014).
4. Абашидзе А.Х., Солнцев А.М., Сотников Ф.И. Международное экологическое право: Сборник
документов. Вып. I. Основные документы ООН. М.: РУДН, 2007. 114 c.
5. Док. ООН A/57/304, п. 138 - 142.
6. Док. ООН A/68/222 от 30.07.2013 г.
7. [On-line]: http://www.acdi.uct.ac.za/. (Дата посещения: 01.03.2014).
8. [On-line]: http://www.un.org/ru/sustainablefuture/. (Дата посещения: 07.02.2014).
Copyright© DIOMANDE Dro Hiasinte, Alexandr SOLNȚEV, 2014.
1
[On-line]: http://www.un.org/ru/sustainablefuture/. (Дата посещения: 07.02.2014).
[On-line]: http://www.acdi.uct.ac.za/. (Дата посещения: 01.03.2014).
3
Great Green Wall for the Sahara and Sahel Initiative. [On-line]: http://www.thegef.org/gef/great-green-wall. (Дата
посещения: 11.04.2014).
95
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
APLICAREA ÎN TIMP ŞI SPAŢIU A NORMELOR JURIDICE
INTERNAŢIONALE
FLOREA Dumitriţa
Universitatea „Ştefan cel Mare” din Suceava, str. Universităţii, nr. 9. (România).
ANNOTATOIN:
APPLICATION OF INTERNATIONAL LEGAL NORMS IN TIME AND SPACE
Public international law is a set of legal rules that governs relations established in the
international society. Like any branch of law, international law regulates certain social relations
(interpersonal). All these legal rules governing the functioning of international society. Political,
economic and social development of human society, the creation of centralized states have still the
ancient question of the existence of rules governing relations among states, establish the foundation of
their relations and the ranges within which they can act. Specifically, the legal rules of international
law are called upon to govern the relations between subjects of public international law,
collaboration, based on the sovereign equality of states, is required only for participants in
international relations, they have recognized and were forced to respect.
Compared with domestic law, international law has a number of features aimed at regulatory
subject of international law. States, as the main subjects of international law participate in
international legal relations by virtue of their sovereignty, and therefore, they are legally, equal
subjects in the international community regardless of the size of their territory, population or level of
development.
Din aceste considerente, dreptul internaţional se deosebeşte de orice altă ramură de drept prin
prisma acestor trăsături specifice.
În ceea ce priveşte elaborarea şi aplicarea normelor de drept există o serie de deosebiri în dreptul
internaţional faţă de dreptul intern. Astfel, din punct de vedere al modului de elaborare al normelor, în
societatea internaţională nu există un organism suprem, o autoritate politică superioară statelor care să
fie investit cu atribuţii de legiferare, de creare a normelor juridice internaţionale. La procesul de creare
a normelor participă statele sau organizaţii internaţionale care devin destinatare ale acestor norme.
Concret, statele sunt atât creatoare, autoare, dar şi destinatarele normelor de drept. Acest proces de
elaborare a normelor are loc în cadrul unor organizaţii şi conferinţe internaţionale convocate în acest
scop. În dreptul intern, statul este cel care edictează şi sancţionează norme de drept intern şi apare ca o
autoritate politică supremă care prescrie o anumită conduită persoanelor asimilate statului. Normele de
drept intern apar ca emanaţia unei autorităţi politice centrale şi ierarhice superioare destinatarelor lor1.
Achiesăm părerii doctrinarilor care consideră dreptul internaţional ca având un caracter coordonator şi
nu subordonator ca dreptul intern.

FLOREA Dumitriţa - Lector universitar (România), doctorandă la Institutul de Cercetări juridice şi politice al
1
Popescu Dumitra, Coman Florian. Drept internaţional public. Bucureşti: Ed. Ministerului de Interne, 1993, p. 34.
96
AŞM.
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Deosebiri există şi în ceea ce priveşte aplicarea şi sancţionarea normelor. Astfel, în dreptul
internaţional, spre deosebire de dreptul intern, nu există un organism internaţional care să aducă la
îndeplinire aceste norme sau să urmărească executarea lor. Structurile în cadrul cărora sunt elaborate
au, uneori, şi atribuţii de urmărire a aplicării acestor norme. În general, statele sunt cele care urmăresc
în mod individual sau colectiv sau prin intermediul unor organizaţii internaţionale aplicarea normelor.
Prin tratate internaţionale sunt atribuite competenţe de urmărire a aplicării dispoziţiilor respectivelor
tratate unor organe ale organizaţiilor internaţionale sau unor structuri special constituite în acest scop.
În dreptul intern, organele statului sunt cele care urmăresc aplicarea corectă a normelor juridice, şi tot
statul prin organe specializate aplică măsuri de constrângere în cazul încălcării normelor de drept, în
calitatea sa de autoritate superioară faţă de persoanele împotriva cărora sunt îndreptate. Pe de altă parte,
în ceea ce priveşte controlul respectării normelor de drept, în dreptul internaţional nu există un sistem
de organe judecătoreşti cu competenţă generală şi obligatorie, ca în dreptul intern, care să judece şi să
aplice sancţiuni atunci când normele nu sunt respectate. Desigur, există posibilitatea de a se recurge la
anumite organisme cu atribuţii de tip jurisdicţional a căror funcţionare este evidenţiată de o serie de
caractere specifice, cel mai important fiind caracterul facultativ, întrucât procedura în faţa unor astfel
de instanțe nu poate fi declanşată decât cu acordul statelor implicate într-un diferend.
În ceea ce priveşte sancţiunile care se aplică pentru asigurarea respectării normelor şi principiilor
dreptului internaţional, acestea pot fi clasificate în două categorii: sancţiuni cu folosirea forţei armate şi
sancţiuni fără folosirea forţei armate. Caracterul obligatoriu al normelor de drept internaţional rezidă în
hotărârea statelor, a autorilor acestor norme, de a le respecta şi de a le conferi forţă obligatorie. Din
momentul în care o normă de drept internaţional este justificată din punctul de vedere al intereselor
societăţii internaţionale şi este receptată ca atare de membrii acesteia, respectarea normei nu se
întemeiază pe constrângere1. Încălcarea normelor de drept poate fi urmată de sancţiuni, dar respectarea
normelor nu se bazează, ineluctabil, pe aplicarea de sancţiuni. Ca în orice sistem juridic nu sancţiunile
constituie fundamentul respectării normelor, ci conştiinţa subiectelor de drept. Din enunţul majorităţii
normelor de drept internaţional lipseşte referirea expresă la sancţiune, aceasta fiind o caracteristică şi a
altor ramuri de drept (de exemplu, dreptul constituţional). Cu alte cuvinte, sancţiunea nu este un
element sine qua non pentru aplicarea normei de drept. În ceea ce priveşte modalitatea de
constrângere, în dreptul internaţional nu există un sistem de organe de execuţie şi de jurisdicţie de tipul
celui existent în dreptul intern. Nu toate încălcările normelor de drept internaţional sunt urmate de
sancţiuni, dar acest lucru nu conduce la absenţa unor forme de constrângere şi de sancţionare.
Constrângerea şi aplicarea unor eventuale sancţiuni în dreptul internaţional se realizează prin
modalităţi diferite în virtutea faptului că statele sunt subiecte suverane şi egale din punct de vedere
juridic, astfel că măsurile de constrângere se aplică în cadrul unui sistem organizat pe orizontală, şi nu
pe verticală ca în dreptul intern, ţinând cont şi de caracterul coordonator al dreptului internaţional.
Cu toate că există organe jurisdicţionale în dreptul internaţional, interpretarea şi aplicarea
dreptului se face de state pe baza acordului lor de voinţă sau în cadrul mijloacelor de rezolvare paşnică
a diferendelor cu sau fără caracter jurisdicţional, la alegerea părţilor implicate în acel conflict.
Pentru ca normele juridice internaţionale prevăzute în tratate internaţionale sau cutume să poată
să fie aplicate cât mai corect este necesară o interpretare a acestor norme. Statele pot analiza şi
interpreta aceste norme potrivit voinţei lor, putând aduce modificări sau putând anula un acord
internaţional, atâta timp cât nu aduc atingere dreptului internaţional.
Interpretarea normelor juridice internaţionale se realizează pe mai multe căi:
1. Calea internaţională are o forţă deosebită şi presupune că interpretarea este realizată de părţile
tratatului. Această cale are două forme:
a. interpretarea expresă este realizată de către părţi la încheierea tratatului pentru evitarea
aplicării diferite a tratatului de către părţi;
b. interpretarea tacită rezultă din executarea concordantă a tratatului de către părţi.
1
Miga-Beşteliu Raluca. Drept internaţional public, Vol. I. Ediţia 2. Bucureşti: Ed. C.H. Beck, 2010, p. 4.
97
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Calea internaţională se mai numeşte calea interpretării autentice. Interpretarea autentică nu se
supune contestaţiilor sau revizuirilor.
2. Calea internă este realizată de organele internaţionale ale statelor părţi şi nu este opozabilă
celorlalte părţi la tratat, ea obligând doar statul ce realizează interpretarea.
Metodele de interpretare ale tratatelor internaţionale
Există mai multe metode de interpretare ale tratatelor internaţionale şi acestea prezintă o serie de
trăsături specifice, în raport cu metodele de interpretare a normelor juridice interne. Asemenea trăsături
specifice decurg, de exemplu, din faptul că tratatele sunt redactate în mai multe limbi şi nu se poate
vorbi decât în mod limitat de o interpretare sistematică în sensul celei din dreptul intern, întrucât în
dreptul internaţional nu există o codificare generală. Principalele metode şi procedee tehnice folosite în
interpretarea tratatelor internaţionale sunt:
a) Interpretarea gramaticală, care ia în consideraţie interpretarea cuvintelor din textul tratatului
în accepţiunea pe care o au în limbajul obişnuit, dacă nu au un înţeles tehnic aparte sau un alt înţeles
decât cel comun. Dacă există diferenţe între textele unui tratat încheiat în mai multe limbi, interpretarea
se face în raport de limba în care a fost redactat textul original.
b) Interpretarea logică, care constă în folosirea contextului unei dispoziţii din tratat prin analiza
unui text dintr-un articol, a mai multor articole, precum şi a tratatului în ansamblul lui, căutându-se a se
lămuri înţelesul în conformitate cu interesele părţilor contractante1.
c) Interpretarea după scop, care constă în luarea în considerare a scopului în care a fost încheiat
tratatul, a raţiunii lui, pornindu-se de la ideea că părţile urmăresc întotdeauna un scop rezonabil şi licit.
d) Interpretarea sistematică, care se face prin compararea unui tratat cu altele încheiate anterior
de aceleaşi parţi între ele, sau de una din părţi cu state terţe.
e) Interpretarea istorică înseamnă că la stabilirea sensului dispoziţiilor unui tratat trebuie să se
ţină seama de condiţiile istorice concrete în care a fost încheiat.
f) Interpretarea restrictivă şi extensivă. În cazul interpretatorii restrictive, nu se poate atribui
unei clauze un conţinut mai larg decât cel ce rezultă din termenii ei expreşi. Recomandarea
doctrinarilor este să se recurgă la interpretarea extensivă a unui tratat cu cea mai mare prudenţă şi
numai dacă este absolut sigur că o asemenea interpretare este conformă cu scopul tratatului2. De altfel,
doctrina, practica şi jurisprudenţa internaţională se pronunţă împotriva folosirii interpretării extensive.
g) Interpretarea tratatelor în lumina lucrărilor pregătitoare (cum sunt procese-verbale ale
negocierilor, ale discuţiilor unor conferinţe, schimburi de note, diferite versiuni ale proiectului
tratatului etc.) este un procedeu frecvent folosit în practica internaţională. O asemenea interpretare nu
poate fi opozabilă decât statelor care au participat la încheierea tratatului, iar nu statelor care au aderat
după încheierea lui.
h) Interpretarea în lumina comportării părţilor în aplicarea tratatului (denumită „interpretare
practică sau cvasiautentică”) constă în a deduce sensul unei clauze din modul în care părţile au aplicato pornindu-se de la prezumţia că ele au acţionat cu bună-credinţă3.
Indiferent dacă tratatele internaţionale se interpretează într-un cadru internaţional (interpretare
internaţională) sau într-un cadru intern (interpretare internă), în ambele cazuri există mai multe organe
care pot interpreta tratatele, interpretarea putând avea efecte diferite, în raport cu organele de la care
emană. Astfel, după opinia lui Aurel Preda-Mătăsaru, interpretarea internaţională poate fi de trei tipuri:
a) Interpretarea de către statele contractante prin acordul dintre ele este singura interpretare cu
caracter general obligatoriu şi de aceea ea este denumită interpretare autentică, sau expres şi liber
exprimată. Acordul statelor referitor la o asemenea interpretare poate fi exprimat în însuşi tratatul care
se încheie, indicându-se expres modul în care trebuie interpretaţi anumiţi termeni folosiţi.
1
Mazilu Dumitru. Drept internaţional public. Ediţia a II-a, Vol. I, Ed. Bucureşti: Lumina Lex, p. 56-57.
Raluca Miga-Beşteliu. Op. cit., p. 136.
3
Art. 26, Convenţia de la Viena, 1969. În: Năstase Adrian, Aurescu Bogdan, Jura Cristian. Drept internaţional public.
Sinteze pentru examen, ediţia 5. Bucureşti: Ed. C.H. Beck, 2009, p. 121.
98
2
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
b) Interpretarea de către un organism jurisdicţional internaţional este obligatorie, în principiu,
numai pentru speţa pentru care a fost dată şi faţă de părţile în litigiu. Art. 59 din Statutul Curţii
Internaţionale de Justiţie prevede că hotărârea Curţii nu este obligatorie decât între părţi şi numai cu
privire la cauza care a fost rezolvată. Potrivit art. 63, însă, dacă se ridica problema interpretării unei
convenţii la care, în afara părţilor în litigiu, participă şi alte state, grefierul Curţii va înştiinţa imediat
toate aceste state. Dacă un stat astfel înştiinţat intervine în cauză, interpretarea care se va da prin
hotărâre va fi deopotrivă obligatorie şi pentru el.
c) Interpretarea dată de ONU, prin organele sale, a actelor lor constitutive ori a altor convenţii
elaborate sub egida sa nu se poate face decât prin acordul statelor membre, în conformitate cu
procedura stabilită1.
Interpretarea internă a tratatelor este, evident, limitată prin aceea că nu este opozabilă decât
organelor statului în cauză şi nu şi altor state. Ea poate să constea într-o interpretare guvernamentală
internă, făcută de organele oficiale, sau într-o interpretare jurisdicţională internă, pronunţată de
organele judecătoreşti cu prilejul rezolvării unor cauze în care se face aplicaţia unor tratate. Statele sunt
suverane în a interpreta sau modifica un tratat, după cum pot să-l desfiinţeze. Statele contractante,
lucrând în înțelegere, pot deci să dea o interpretare a tratatului conform voinţei lor. Dar dacă statele
contractante vor da tratatului o interpretare care ar nesocoti regulile de interpretare a tratatelor, vom
avea de a face nu cu o interpretare, ci cu o modificare a tratatului, care va fi valabilă în măsura în care
nu se încalcă dreptul internaţional imperativ.
Concluzionăm că, atunci când se examinează elementele constitutive ale cutumei internaţionale
trebuie să se constate, mai întâi, precedentele existente, pentru că proba cutumei şi interpretarea
reprezintă două operaţiuni integrate într-un sistem logic. Pentru a se demonstra îndeplinirea unei
obligaţii juridice cutumiare trebuie interpretată practica, dat fiind că recunoaşterea lui opinio juris2 este
subordonată interpretării practicii.
Interpretarea jurisdicţională a dreptului cutumiar reprezintă de fapt o interpretare a faptelor,
adică, în concret, părţile sunt ţinute să probeze comportamente pozitive sau negative care conduc la
stabilirea existenţei elementului material al cutumei, care, odată stabilit, face ca misiunea judecătorului
internaţional sau arbitrul să fie aceea de a stabili calitatea acestor comportamente. Jurisprudenţa
internaţională atestă faptul că, în anumite situaţii, CIJ a admis existenţa lui opinio juris rezultând din
precedente, însă niciodată o cutumă internaţională nu poate fi declarată în absenţa acestui opinio juris.
Prima vocaţie a dreptului internaţional este de a guverna raporturile între diverşii actori ai
societăţii internaţionale. El se aplică, bunăoară, ordinii internaţionale, dar şi în ordinea internă şi
constituie o sursă a legalităţii interne. O primă chestiune care se pune este determinarea destinatarilor
normelor de drept internaţional, adică cine vor fi subiectele de drept internaţional, sau care este
personalitatea internaţională a diverşilor actori ai societăţii internaţionale.
Destinatarii normelor de drept internaţional. Personalitatea internaţională. A avea
personalitate juridică înseamnă, pentru un individ sau pentru o instituţie, posibilitatea de a exercita
drepturi şi de a se supune unor obligaţii. Altfel spus, a identifica „personalitatea juridică” înseamnă a
determina care sunt subiectele de drept şi care sunt competenţele lor într-un sistem dat. Personalitatea
juridică este diferită în ordinea internă şi în ordinea internaţională. Totuşi, există un punct comun între
ele, faptul că subiectele nu au o personalitate juridică identică, adică nu se bucură de aceleaşi drepturi
şi nu sunt supuse aceloraşi obligaţii. Astfel, în ordinea internă, alături de indivizi persoane fizice, există
persoane morale precum societăţile cu scop lucrativ sau asociaţii care nu au un scop lucrativ; atâtea
subiecte de drept dar care nu sunt supuse unui regim juridic identic. O situaţie analogă există în dreptul
internaţional. Dimensiunea personalităţii subiectelor de drept internaţional şi a competenţelor lor nu
este imuabilă, ci acestea se dezvoltă în funcţie de necesităţile şi nevoile societăţii internaţionale. Astfel,
în mod progresiv au apărut noi subiecte de drept internaţional: organizaţiile internaţionale şi persoanele
1
2
Preda-Mătăsaru Aurel. Tratat de drept internaţional public. Bucureşti: Ed. Lumina Lex, 2007, p. 242.
Cu sensul de obligaţii legale; acceptare a practicii ca suficientă pentru a crea obligaţii legale.
99
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
private. În plus, competenţele subiectelor de drept internaţional au variat în timp: competenţele unor
actori s-au diminuat (statele), ale altora, dimpotrivă, au crescut (organizaţiile internaţionale, persoanele
private).
Statele sunt cele care au plenitudinea de competenţe. În virtutea suveranităţii lor, statele au
dreptul de a-şi alege şi dezvolta în mod liber sistemul lor politic, economic, social şi cultural, de a-şi
organiza viaţa internă fără nici un amestec sau constrângere din afară şi de a-şi stabili propria politică
internă şi externă în mod independent, cu respectarea evident a personalităţii celorlalte state, a
drepturilor inerente suveranităţii acestora1. Această situaţie dominantă a statului în ordinea
internaţională se explica cu ușurință prin raţiuni de ordin istoric şi structural. Din punct de vedere
istoric, statele au fost singurele subiecte de drept internaţional numit clasic, adică începând cu secolul
al XVI-lea. În plus, pe plan structural, statele posedă caracteristici proprii de natură să asigure
preeminenţa lor juridică asupra altor subiecte din societatea internaţională. Ele posedă un teritoriu, o
populaţie, o administraţie permanentă şi sunt suverane2. Orice stat dispune de competenţe, de puteri în
ordinea internaţională în virtutea dreptului internaţional însuşi. Altfel spus, dreptul internaţional este
cel care pune bazele competenţelor statului, care le determină şi în acelaşi timp le condiţionează
exercitarea. Conceptul de competenţă este utilizat în două moduri diferite: noţiunea de competenţă
poate fi extinsă fie la sensul material (acoperă ansamblul de competenţe ale statului), fie la sensul
formal al termenului (se referă la capacitatea statului de a acţiona sau la jurisdicţia sa). Concret, prin
competenţă a statului înţelegem capacitatea acestuia de a exercita anumite atribuţii, de a decide cu
privire la exercitarea drepturilor şi asumarea obligaţiilor care-i sunt proprii în virtutea personalităţii sale
juridice. Putem discuta astfel, despre competenţele interne şi competenţe internaţionale ale statului ca
subiect al dreptului internaţional.
Competenţele interne, consacrate în virtutea principiului suveranităţii statului, sunt concretizate
în:
 competenţa materială (ratione materiae) a statului, care presupune, mai ales, capacitatea şi
dreptul acestuia de a-şi alege şi organiza liber sistemul politic, economic şi social, să-şi stabilească
legile şi regulamentele interne pe baze suverane, cu respectarea principiului neintervenţiei în afacerile
sale interne. Dreptul internaţional public poate influenţa considerabil aceste prerogative, prin
angajamentele pe care statul şi le asumă liber prin tratate, ştiut fiind că statele nu pot invoca legile
interne pentru a nesocoti tratatele internaţionale la care sunt părţi contractante;
 competenţa personală (ratione personae) a statului reprezintă capacitatea statului de a-şi
stabili regulile pentru guvernarea relaţiilor dintre proprii cetăţeni, dintre aceştia şi stat. În mod deosebit,
este vorba despre reglementarea cetăţeniei, care este de competenţa exclusivă a statului, a drepturilor şi
obligaţiilor propriilor cetăţeni, precum şi a protecţiei acestora atunci când se află în străinătate. Şi sub
acest raport, dreptul internaţional public poate influenţa comportamentul statelor în raport cu proprii
cetăţeni, prin normele internaţionale acceptate de stat, care vizează protecţia fiinţei umane, mergând
uneori până la impunerea unei conduite obligatorii (de exemplu, deciziile Curţii Europene a
Drepturilor Omului). Populaţia, ca şi teritoriul aparţine statului, iar statul este actor al ordinii
internaţionale. În afacerea Nottebohm din 1955 care a opus Liechtenstein Guatemalei, CIJ a dat
definiţia naționalității: „o legătură juridică având la bază un fapt social de ataşare, o solidaritate efectivă
de existenţă, de interese, de sentimente, legată de o reciprocitate de drepturi şi de îndatoriri. Ea este, se
poate spune, expresia juridică a faptului că individul căruia îi este conferită, fie direct prin lege, fie
printr-un act al autorităţii, este în fapt, mai legat de populaţia statului care i-a conferit-o decât faţă de
populaţia oricărui alt stat”3.
1
Nisioi Paraschiva, Ionescu Dumitriţa (Florea). Recunoaşterea internaţională a statelor. În: Conferinţa ştiinţifică cu
participare internaţională „Economia românească – prezent şi perspective”. Suceava. 2008, nr. 8. [On-line]:
www.seap.usv.ro/annals. (Vizitat la: 02.03.2014).
2
Carreau Dominique, Marrella Fabrizio. Droit international. No. 1, 11eme edition. Paris: Ed. Pedone, 2012, p. 368.
3
Onica-Jarka Beatrice, Catrinel, Daniela-Anca Deteşeanu. Drept internaţional public. Caiet de seminar. Bucureşti:
Ed. C.H. Beck, 2006, p. 90.
100
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
 competenţa teritorială (ratione locci) a statului, concretizată în capacitatea acestuia de a
acţiona în propriul teritoriu delimitat prin frontiere stabilite conform tratatelor internaţionale.
Competenţa teritorială este generală, deplină şi exclusivă, ceea ce înseamnă că statul are plenitudinea
capacităţilor sale interne legislative, executive şi jurisdicţionale, în raport cu toate persoanele care se
află pe teritoriul său, inclusiv persoanele străine (cetăţeni străini sau apatrizi). Ea presupune că un stat
nu poate exercita acte de autoritate pe teritoriul altui stat (extrateritorialitate), legile sale având efecte
numai în limitele propriului teritoriu. De exemplu, legea statutului maghiarilor, adoptată de Ungaria în
anul 2000, care-şi propune să producă efecte pe teritoriul României1. Totuşi, prin acord internaţional,
un stat poate să permită altui stat exercitarea anumitor competenţe în propriul teritoriu. Şi sub aspectul
competenţei teritoriale, dreptul internaţional public poate stabili anumite limitări, precum cele
privitoare la protecţia străinilor, imunităţile şi privilegiile diplomatice, imunitatea proprietăţilor altui
stat etc., în măsura în care aceste reguli sunt acceptate prin tratate internaţionale2.
Competenţa internaţională a statelor este definită drept „capacitatea juridică recunoscută sau
conferită unui stat...de a face un act, de a lua o decizie”. Concret, competenţa internaţională a statului
este exprimată în drepturile şi obligaţiile acestuia, aşa cum rezultă din reglementările de drept
internaţional public şi din alte documente internaţionale. Instrumentul care a realizat o primă încercare
de codificare a drepturilor şi îndatoririlor statelor a fost Tratatul de la Montevideo din anul 19333. Este
vorba aici de toate competenţele pe care statul le exercită în calitate de membru al comunităţii
internaţionale. Ele se referă la relaţiile internaţionale, luate în sens larg: încheierea de tratate,
participarea la organizaţii internaţionale, trimiterea şi primirea de misiuni diplomatice, etc.
Un alt aspect interesant este frontiera, care este mereu în mişcare între competenţele interne şi
cele externe: un domeniu din dreptul intern se poate dovedi ca aparţinând dreptului internaţional dacă
statul decide astfel, de exemplu încheind un tratat în acest domeniu. Moneda, de exemplu, în mod
tradiţional era un domeniu ce intra în suveranitatea internă a statului; dar de la sfarsitul celui de-al
doilea război mondial nu mai este, pentru că există un întreg ansamblu de obligaţii convenţionale pe
care statele au acceptat să le respecte în acest domeniu. De exemplu, în Europa prima idee privind o
monedă comună statelor europene a fost formulată în 1929, chiar înainte de criza economică mondială
din acelaşi an şi a aparţinut omului politic german Gustav Stresemann. Spre sfârşitul celui de-al doilea
război mondial, la 22 iulie 1944 a fost semnate Acordurile de la Bretton Woods (SUA) care prevedeau
dispoziţii şi proceduri de guvernare ale economiei mondiale4. Prin acest document internaţional s-au
înfiinţat Banca Internaţională pentru Reconstrucţie şi Dezvoltare (BIRD) şi Fondul Monetar
Internaţional (FMI) şi s-a pus în aplicare sistemul monetar al etalonului aur, potrivit căruia cursurile de
schimb erau stabilite pe baza preţului aurului. Acest sistem a rezistat până în 1971. Sfârşitul războiului
a adus şi schimbări radicale în Europa odată cu înfiinţarea Organizaţiei Naţiunilor Unite în 1945, a
Comunităţii Europene a Cărbunelui şi Oţelului (CECO) în 1951, a Comunităţii Economice Europene
(CEE) şi Comunităţii Europene a Energiei Atomice (EURATOM) prin Tratatele de la Roma din 1957,
culminând cu înfiinţarea Uniunii Economice şi Monetare (UEM) în 1969, iar în 1979 cu instituirea
1
Legea statutului maghiarilor, împreună cu alte legi similare (din Austria, Bulgaria, Italia, Slovacia, Rusia) a fost
analizată în Comisia Europeană pentru Democraţie prin Drept, din cadrul Consiliului Europei (Comisia de la Veneţia), care a
adoptat un raport (19 octombrie) prin care se arată că legea respectivă nu poate fi aplicată în afara Ungariei decât cu acordul
prealabil al celeilalte părţi. Printre altele, în raport se arată că”actele normative de tipul legii emise de un stat cu privire la
cetăţenii unui alt stat nu pot avea efecte pe teritoriul altui stat, decât cu consimţământul prealabil al acestuia, ca o condiţie
absolut necesară” şi că „un stat nu poate încredinţa prin legile sale nici o funcţie oficială sau semioficială unei organizaţii
neguvernamentale, care este persoană juridică în cadrul unui alt stat”. În: ziarul Evenimentul zilei. Octombrie 2001, nr.
2842/20, p. 7. [On-line]: www.evz.ro. (Vizitat la: 03.02.2014).; Năstase Adrian, Aurescu Bogdan, Jura Cristian. Drept
internaţional public. Sinteze pentru examen, ediţia 5. Bucureşti: Ed. C.H. Beck, 2009, p. 222-223.
2
Scăunaş Stelian. Drept internaţional public. Bucureşti: Ed. All Beck, 2002, p. 85.
3
Adrian Năstase, Bogdan Aurescu, Cristian Jura. Op. cit., p. 107.
4
[On-line]:
http://europa.eu/legislation_summaries/economic_and_monetary_affairs/introducing_euro_practical_aspects/l25007_ro.htm.
(Vizitat la: 02.03.2014).
101
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
sistemului monetary European care introducea moneda ECU (European currency unit – unitate de cont
europeană). Abia în 1991 prin Tratatul de la Maastricht privind Uniunea Europeană (TUE) intrat în
vigoare în 1993, s-a instituit moneda unică euro1. În ceea ce priveşte alte sectoare din dreptul
internaţional observăm o extindere materială considerabilă: un domeniu precum drepturile omului era
considerat altădată ca aparţinând competenţei interne a statului, pe când în prezent a devenit un
domeniu de interes internaţional în care statele trebuie să respecte anumite obligaţii.
Jurisdicţia statelor – se referă la publicarea şi executarea regulii de drept. Această expresie este
utilizată aici cu sensul său etimologic (jus dicere) pentru a semnifica puterea statului de a publica o
regulă de drept (jurisdiction to prescribe) şi pentru a-i asigura aplicarea (jurisdiction to enforce),
bineînţeles prin intermediul tribunalelor. Competenţa statului de a publica o regulă de drept şi de a-i
asigura aplicarea îi este atribuită în virtutea dreptului internaţional. Această distincţie, între competenţa
de publicare şi competenţa de aplicare, este larg acceptată de tribunalele americane şi o găsim şi în
decizia Consiliului constituţional francez din 11 februarie 19822 în analiza efectelor extrateritoriale ale
naţionalizărilor franceze ale vremii: Consiliul a recunoscut Parlamentului puterea de a legifera asupra
bunurilor situate în afara teritoriului naţional, admiţând, în acelaşi timp, ca „un fapt” refuzurile
eventuale de aplicare opuse de către ordinile juridice străine.
Statul este competent să adopte reguli ce guvernează conduitele subiectelor de drept în ordinea
internă. Astfel orice stat publică reguli de drept civil, de drept comercial, administrativ, de dreptul
muncii etc. Dacă statul este competent de a publica o regulă de drept dată, el trebuie să fie în măsură să
asigure executarea sa şi sancţiunea specifică. Astfel, această capacitate înseamnă puterea autorităţilor
statale de a aresta un individ în cazul în care acesta a violat o regulă a dreptului intern, de a confisca un
bun unui individ sau de a da în judecată o persoană dacă aceasta a violat o regulă editată de stat. Cu
alte cuvinte, înseamnă posibilitatea statului de a se folosi de orice cale de execuţie forţată sau mijloc de
constrângere pentru a face să fie respectată ordinea sa juridică internă.
Există şi cazuri rare în care aceste două tipuri de competenţe expuse anterior nu aparţin în mod
cumulativ unui singur stat: atunci când acesta pretinde să le exercite, se găseşte în faţa unor dificultăţi
internaţionale serioase şi delicate ţinând de conflicte de jurisdicţie, adică punând în prezenţă şi în
opoziţie două suveranităţi statale. Ca regulă generală, statele îşi exercită competenţele cu măsură şi
moderaţie pentru a evita conflictele cu ţările terţe. Pentru a se evita astfel de conflicte statele încheie
convenţii bi- sau multilaterale de cooperare şi întrajutorare sau cooperare judiciară (exemplu:
Convenţia de la Haga din 1970 privind reprimarea capturării ilegale a aeronavelor apărută ca
răspuns la o serie de acte teroriste îndreptate împotriva aviaţiei civile şi a agravării actelor de terorism
mai ales după cel de-al doilea război mondial, lucru care a determinat statele să se angajeze să
pedepsească asemenea acte şi să coopereze în acest sens).
Competenţa teritorială a statului prezintă două caracteristici clasice, tradiţionale, adică
plenitudinea şi exclusivitatea. Competenţa teritorială a statului trebuie să fie deplină şi întreagă –
aceasta constituie un principiu fundamental, incontestat al dreptului internaţional. Statul poate
întreprinde acte de orice natură: constituţionala, legislativă, administrativă, în virtutea suveranității sale
interne. În consecinţă, normele juridice publicate de stat pe teritoriul său beneficiază de o prezumţie de
validitate. Orice act pe care statul îl îndeplineşte în limitele teritoriului său este, în principiu, „valid”, cu
excepţia cazului în care s-ar dovedi contrar unei obligaţii impuse de dreptul internaţional. Sentinţa
arbitrală dată în afacerea numită a Lacului Lanoux , între Franţa şi Spania, constituie o ilustrare
frapantă a acestui principiu. Arbitrii s-au pronunţat în termenii următori: „Suveranitatea teritorială
acţionează ca o prezumţie; ea trebuie să se aplece în faţa tuturor obligaţiilor internaţionale, oricare ar fi
sursele acestora, dar nu se apleacă decât în faţa lor”3.
1
Tudorel Ştefan Beatrice Andreşam-Grigoriu. Drept comunitar. Bucureşti: Ed. C.H. Beck, 2007, p. 17-19.
A se vedea Decizia Consiliului Constituţional francez din 11 februarie 1982. În: Carreau Dominique, Marrella
Fabrizio. Op. cit., p. 370.
3
16 noiembrie 1957, R.G.D.I.P., 1958, p. 79, R.S.A., t. XII, 281, Carreau Dominique, Marrella Fabrizio. Op. cit., p.
379.
102
2
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Regula cutumiară a competenţei teritoriale a statului este un principiu cutumiar care a fost
adesea amintit de Curtea de la Haga. De exemplu, în afacerea Lotus, CPJI se exprima astfel:
„Limitarea primordială pe care o impune dreptul internaţional este cea de a exclude orice exercitare a
puterii sale pe teritoriul altui stat”1. Excepţia este existenţa unei reguli permisive contrare. Altfel spus,
faptul că un stat este suveran pe teritoriul său şi că această suveranitate este exclusivă, împiedică un stat
terţ să exercite cel mai mic act de autoritate asupra teritorialului primului stat. CIJ în afacerea Corfu
din 1949, care a opus Marea Britanie Albaniei, a reluat acest punct de vedere: „între statele
independente respectarea suveranităţii teritoriale este una din bazele esenţiale ale raporturilor
internaţionale2. Curtea Internaţională de Justiţie a reluat această idee şi în Cauza afacerea dreptului la
azil din 1951 (Haya delle Torre) şi a dreptului de trecere pe teritoriul indian din 19603.
Această exclusivitate a competenţei teritoriale implică două consecinţe de ordin general: 1.
neaplicarea pe teritoriul unui stat al reglementării juridice publicate de un stat străin şi 2. statul trebuie
să respecte suveranitatea teritorială a altor state şi îşi interzice să exercite aici acte de constrângere. Cu
alte cuvinte, validitatea acestor legi se opreşte la limita teritoriului în care statul îşi exercită jurisdicţia şi
competenţele. Însă, există legi naţionale care prin definiţie îşi fac simţit efectul în ordinea juridică a
ţărilor terţe: este vorba de cele referitoare la statutul personal al indivizilor. Un exemplu îl oferă art.
2572 din noul Cod Civil al României referitor la starea şi capacitatea persoanelor care dispune că
„Starea civilă şi capacitatea persoanei fizice sunt cârmuite de legea sa naţională, dacă prin dispoziţii
speciale nu se prevede altfel” şi art. 1587 Cod Civil al Republicii Moldova care stipulează că „Starea
civilă şi capacitatea persoanei fizice sunt cârmuite de legea naţională”4. Fără îndoială, o ramură
particulară a dreptului intern al statelor, dreptul internaţional privat, încearcă să găsească o soluţie
pentru a tranşa în mod satisfăcător aceste conflicte de legi. Totuşi, principiile conducătoare sunt de
găsit în dreptul internaţional pentru că acesta fondează şi ordonanţează diversele competenţe statale.
Analizând toate aceste exemple expuse în acest subcapitol reiese că toate aceste violări ale
suveranităţii teritoriale a unui stat constituie în mod evident acte contrare dreptului internaţional public;
ele sunt susceptibile de a antrena responsabilitatea internaţională a statului în contul căruia au fost
comise aceste delicte. Prin conduita sa, un stat poate să accepte în mod tacit acţiunea unui stat străin pe
teritoriul său şi în această situaţie se acoperă ilegalitatea care a fost comisă. Este posibil ca, printr-un
tratat, un stat să poată accepta ca alt stat să efectueze acte de suveranitate pe propriul său teritoriu. O
asemenea practică nu este neobişnuită în domeniul vamal, de exemplu, între ţările frontaliere: astfel,
vămile franceze activează la Geneva, pe teritoriu elveţian sau serviciile vamale şi de migrare
americane îşi exercită funcţiile la Montreal pe teritoriu canadian5. De asemenea, dreptul comunitar
născut din acordul Schengen permite operaţiuni poliţieneşti pe teritoriile statelor membre ale U.E.
Rămâne valabil principiul conform căruia orice violare a suveranităţii teritoriale a unui stat constituie
un act contrar dreptului internaţional care este susceptibil de a angaja responsabilitatea internaţională a
statului care a comis această violare a dreptului.
Dacă statul are o competenţă teritorială deplină şi exclusivă, aceasta nu înseamnă că el poate
„face orice”. Condiţiile de exercitare a suveranităţii teritoriale de către stat sunt supuse unor reguli
scrise şi nescrise impuse de dreptul internaţional (aşa cum am încercat să arătăm pe parcursul acestui
demers ştiinţific). Altfel spus, statele nu au numai drepturi, ci şi obligaţii legate de suveranitatea lor
teritorială. Aceste obligaţii derivă din dreptul internaţional şi ţin, pe de o parte de delimitarea
teritoriului, iar pe de altă parte, de conţinutul competenţei teritoriale.
1
Idem, ser. A, nr. 10, p. 18.
Rec., p. 35. Detalii despre speţele amintite, a se vedea în: Onica-Jarka Beatrice, Catrinel, Daniela-Anca Deteşeanu.
Drept internaţional public. Caiet de seminar. Bucureşti: Ed. C.H. Beck, 2006, p. 35.
3
Onica-Jarka Beatrice, Catrinel, Daniela-Anca Deteşeanu. Op. cit., p. 37 şi 101.
4
Art. 1587, al. (1) din Codul Civil al Republicii Moldova nr. 1107-XV din 06.06.2002, publicat în Monitorul Oficial
al R.Moldova nr. 82-86/661 din 22.06.2002.
5
Acestea şi alte exemple, a se vedea şi în: Carreau Dominique, Marrella Fabrizio. Op. cit., p. 379.
103
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Respectarea drepturilor statelor terţe constituie o obligaţie generală pentru statul teritorial,
obligaţie care poate fi analizată sub două aspecte:
1. un stat nu poate tolera pe teritoriul său acte ce aduc atingere integrităţii teritoriale a unui
stat terţ - de exemplu, un stat nu poate accepta pe teritoriul său antrenarea unor „terorişti” care ar
traversa frontiera şi ar tulbura ordinea teritorială într-un stat vecin. Un exemplu în acest sens este
Cauza Activităţi militare şi paramilitare din Nicaragua din 19861 (amintită anterior), când CIJ a
considerat că sprijinul financiar şi logistic, antrenarea bandelor armate în scopul răsturnării guvernului
stabilit constituia o intervenţie ilegală în afacerile interne ale statului victimă dar nu erau asimilate unei
agresiuni armate. Din păcate, trebuie să recunoaştem faptul că toate aceste tentative de „destabilizare”
a statelor străine – în special prin acţiuni teroriste - sunt frecvente în practica internaţională
contemporană în ciuda ilegalităţii lor.
2. orice stat trebuie să întreţină relaţii de bună vecinatate cu celelalte – ca regulă generală nu
trebuie să se tolereze acte care aduc atingere intereselor juridice protejate de o ţară terţă. De pildă, un
stat trebuie să notifice terţilor „pericolele” de care are cunoştinţă şi care ar putea afecta statele terţe şi
locuitorii lor. Aceasta era situaţia în Cauza Afacerea regiunii Corfu din 19492. Se reproşa Albaniei că
nu a notificat ţărilor terţe prezenţa minelor pe teritoriul său, ceea ce constituia un pericol evident. De
asemenea, atunci când statele procedează la explozii nucleare (ele o făceau în trecut, în atmosferă), ele
trebuie să semnaleze acest fapt ţărilor terţe şi trebuie să instituie zone de securitate pentru ca locuitorii
să nu fie atinşi de aceste explozii. De asemenea, atunci când un accident se produce pe teritoriul unui
stat şi este susceptibil de a produce daune frontaliere, există obligaţia de notificare imediată a
eventualelor reparaţii.
O altă regulă a aplicării normelor juridice internaţionale se referă la respectarea drepturilor
străinilor. Statul trebuie să respecte drepturile cetăţenilor proprii, dar şi ale cetăţenilor de alte
naţionalităţi care locuiesc pe teritoriul său; el trebuie să respecte nu numai drepturile lor convenţionale,
ci şi cele cutumiare. Statul le datorează securitate şi protecţie. Fără a prejudicia o regulă convenţională
mai strictă, dreptul internaţional cutumiar impune statului gazdă să respecte ceea ce se numea
„standardul minim de civilizaţie”. Sub forma sa modernă, acest standard acoperă două aspecte
complementare: tratament just şi echitabil şi deplină securitate şi protecţie a străinilor şi a bunurilor
lor. Este vorba de un nivel minim sub care ordinea juridică internă nu ar putea coborî.
Respectarea intereselor comunităţii internaţionale – se referă la limita în exercitarea de către stat
a suveranităţii sale naţionale. Statul va trebui să-şi exercite competenţele într-un mod conform cu
normele generale ale dreptului internaţional reprezentând interesele fundamentale ale comunităţii
internaţionale în ansamblul său. El va trebui să respecte normele jus cogens. Pe teritoriul său nu trebuie
să restabilească sclavia, nu trebuie să stabilească, în domeniul drepturilor omului norme care ar fi
contrare unei reguli eventuale de jus cogens. În consecinţă, competenţa teritorială a statului este, în
acest caz, limitată, nu numai faţă de străini, ci şi faţă de proprii locuitori. De asemenea, statul trebuie
să–şi exercite competenţa de o manieră care să menţină libertatea comunicaţiilor internaţionale. De
exemplu, cu ocazia exploatării platoului său continental sau a zonei economice exclusive, statul riveran
trebuie să respecte libertatea de navigaţie. În acelaşi sens, statul riveran are competenţa de a exercita
jurisdicţia sa pe marea teritorială, dar el nu trebuie să obstrucţioneze „trecerea inocentă” a navelor pe
timp de pace. Acest principiu cutumiar al dreptului de trecere nevinovată pe marea teritorială a unui
stat a fost recunoscut de Curtea Internaţională de Justiţie cu ocazia afacerii din regiunea Corfu din
1949 (Rec., p 28)3.
1
Activităţi militare şi paramilitare în şi împotriva statului Nicaragua, CIJ, Nicaragua împotriva S.U.A., Hotărârea
asupra fondului din 26 iunie1986, paragr. 175, 241-242, 230, 247 în: Onica-Jarka Beatrice, Catrinel, Daniela-Anca
Deteşeanu. Drept internaţional public. Caiet de seminar. Bucureşti: Ed. C.H. Beck, 2006. Op. cit., p. 38 şi [On-line]: www.icjcij.org.
2
[On-line]: www.icj-cij.org. (Vizitat la: 03.02.2014). Affaire du detroit de Corfou 1950 – traducere realizată de lector
univ.dr. Paraschiva Nisioi. Suceava: Universitatea „Ştefan cel Mare”.
3
A se vedea pe: [Online]: www.icj-cij.org. Affaire du detroit de Corfou 1950.
104
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Efectele juridice ale tratatelor faţă de părţile contractante
Tratatele în vigoare leagă părţile contractante, au forţă obligatorie şi trebuie executate cu bunăcredinţă. Executarea tratatelor presupune introducerea lor în dreptul intern ca modalitate esenţială de
îndeplinire şi aplicare în spaţiu şi timp. Cu privire la raporturile dintre tratate şi legile interne, reţinem
că, odată introduse în ordinea juridică internă, acestea obţin forţă obligatorie şi trebuie executate,
neputând fi modificate ori abrogate prin acte normative interne. În cazul unor conflicte între tratate, în
doctrină, susţinătorii primatului dreptului internaţional pretind că, din momentul intrării lui în vigoare,
un tratat se aplică imediat şi direct statelor părţi şi trebuie să aibă prioritate, în toate cazurile, faţă de
legile interne ce ar cuprinde dispoziţii contrare lor. Potrivit concepţiei dualiste, pentru aplicarea fiecărui
tratat în dreptul intern, este nevoie de o dispoziţie internă expresă, deoarece tratatul, pentru a avea forţă
juridică obligatorie pe plan intern, trebuie să fie recepţionat de ordinea juridică internă, cu alte cuvinte,
transformat în lege internă. În practică, nu s-a cristalizat o soluţie a priori, întrucât nu există în acest
sens o normă de drept internaţional. O asemenea normă nici n-ar putea exista, deoarece modul prin
care statele asigură aplicarea tratatelor în dreptul intern este reglementat de fiecare stat, potrivit
dispoziţiilor constituţionale, aceasta fiind o chestiune de competenţa internă a statelor. O dată introdus
în dreptul intern, tratatul este considerat, în general, ca având forţa juridică a unei legi, iar în cazul unui
conflict între lege şi tratat, tribunalele interne aplică principiile în materia conflictului dintre legile
interne1.
În ceea ce priveşte aplicarea tratatelor internaţionale în timp, se consacră principiul
neretroactivităţii, potrivit căruia, dispoziţiile unui tratat nu leagă o parte în ceea ce priveşte un act sau
fapt anterior datei de intrare în vigoare a tratatului pentru acea parte sau în ceea ce priveşte o situaţie
care a încetat să existe la acea dată., dar numai dacă din cuprinsul tratatului, nu rezultă o altă intenţie a
părţilor contractante.
Ca aplicare în spaţiu, dacă din cuprinsul tratatului nu reiese o intenţie diferită sau nu s-a
convenit altfel pe altă cale, se aplică principiul teritorialităţii, adică „tratatul leagă pe fiecare din părţi cu
privire la întregul său teritoriu”2. O particularitate este întâlnită în cazul tratatelor internaţionale
succesive, care reglementează aceeaşi materie. În acest sens, art. 30 din Convenţia de la Viena
referitor la aplicarea tratatelor succesive prevede preeminenţa Cartei ONU asupra obligaţiilor statelor
membre asumate în alte tratate, precum şi prevalarea ori prioritatea tratatului despre care un alt tratat
declară că îi este subordonat sau că nu trebuie să fie considerat ca fiind incompatibil cu acesta.
Prevederile art.30 din Convenţia de la Viena se referă la raporturile inter se ale părţilor la cele două
tratate şi că aceste prevederi nu exonerează nici una din părţi de răspunderea pentru încheierea sau
aplicarea unui tratat ale cărui prevederi sunt incompatibile cu obligaţiile pe care le are faţă de un alt
stat, pe baza unui alt tratat.
Aplicarea cutumei în ordinea juridică internaţională
După cum am văzut în paginile acestui capitol, cutuma face parte integrantă din dreptul
internaţional, ceea ce înseamnă că expansiunea regulilor scrise nu poate conduce la dispariţia acestui
izvor de drept. Ba mai mult, autoritatea sa juridică şi capacitatea normativă se continuă şi prin faptul că
poate genera reguli noi. Această constatare este susţinută şi de opinia CIJ care a reţinut în hotărârea
pronunţată în Cauza privind activităţile militare şi paramilitare în Nicaragua (des citată anterior) că:
„regulile de drept cutumiar conservă o existenţă şi o aplicabilitate autonomă prin raport cu cele ale
1
Anghel Ion M. Dreptul tratatelor. Ediţia a II-a revizuită şi adăugită, Ed. Lumina Lex, Bucureşti, 2000, p. 76.
Art. 29 din Convenţia de la Viena privind dreptul tratatelor, 1969, în: Năstase Adrian, Bogdan Aurescu, Gâlea Ion.
Op. cit., p. 121-122.
105
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
dreptului internaţional convenţional, chiar atunci când cele două categorii de drept au un conţinut
identic”1.
Extragem din acest paragraf concluzia că normele convenţionale se pot suprapune cu cele
cutumiare, iar acestea din urmă se pot aplica între părţile la tratatul care le-a transformat, dacă sunt
compatibile cu acestea. Dacă operaţiunea de codificare deserveşte o convenţie aflată deja în vigoare,
normele cutumiare îşi menţin aplicabilitatea asupra tuturor problemelor nereglementate prin convenţii
şi pentru subiectele care nu sunt părţi la acea convenţie.
Desigur, în acest proces de dezvoltare şi codificare a dreptului internaţional pot apărea şi
conflicte între norma convenţională şi norma cutumiară, care se soluţionează conform principiilor
generale de drept. Aici deosebim două situaţii posibile: un conflict de norme supletive şi un conflict de
norme imperative. În cazul unui conflict de norme supletive între normele cutumiare şi cele
convenţionale se va aplica regula lex posteriori derogat priori (legea posterioară derogă celei
anterioare), indiferent de caracterul universal sau particular al acestora. Dacă conflictul are loc între o
normă cutumiară generală şi o normă convenţională particulară se va aplica norma convenţională
specială potrivit regulii in toto jure genus per specimen derogator (în drept, cazul de speţă derogă de la
gen). În cazul unui conflict între o normă cutumiară generală posterioară şi o normă convenţională
particulară se va aplica principiul lex posterior generalis non derogat priori speciali (legea posterioară
generală nu derogă de la legea anterioară specială)2.
În cazul conflictului cu o normă imperativă, întotdeauna, normele imperative convenţionale sau
cutumiare vor înlătura de la aplicare normele particulare, indiferent de originea lor. Acelaşi fenomen
va avea loc şi în cazul unei norme cutumiare generale imperative care va anihila aplicarea unei norme
convenţionale particulare. Prin urmare, normele cutumiare vor prevala faţă de cele convenţionale, doar
dacă sunt imperative.
Bibliografie:
1. Anghel Ion M. Dreptul tratatelor. Ediţia a II-a revizuită şi adăugită. București: Ed. Lumina Lex, 2000.
698 p.
2. Carreau Dominique, Marrella Fabrizio. Droit international. No. 1, 11eme edition. Paris: Ed. Pedone,
2012. 733 p.
3. Constantin Valentin. Drept internaţional. Bucureşti: Ed. Universul Juridic, 2010. 576 p.
4. Mazilu Dumitru. Drept internaţional public. Ediţia a II-a, Vol. I, Ed. Bucureşti: Lumina Lex, 2005.
621 p.
5. Miga-Beşteliu Raluca. Drept internaţional public, Vol. I. Ediţia 2. Bucureşti: Ed. C.H. Beck, 2010. 224
p.
6. Năstase Adrian, Aurescu Bogdan, Jura Cristian. Drept internaţional public. Sinteze pentru examen,
ediţia 5. Bucureşti: Ed. C.H. Beck, 2009. 499 p.
7. Năstase Adrian, Bogdan Aurescu, Gâlea Ion. Drept internaţional contemporan. Texte esenţiale.
Bucureşti: Ed. C.H. Beck, 2007. 796 p.
8. Onica-Jarka Beatrice, Catrinel, Daniela-Anca Deteşeanu. Drept internaţional public. Caiet de seminar.
Bucureşti: Ed. C.H. Beck, 2006. 251 p.
9. Pivniceru Mona Maria. Drept internaţional public. Vol. I. Ediţia a 2-a. Bucureşti: Ed. Hamangiu,
2007. 368 p.
10. Popescu Dumitra, Coman Florian. Drept internaţional public. Bucureşti: Ed. Ministerului de Interne,
1993. 268 p.
11. Preda-Mătăsaru Aurel. Tratat de drept internaţional public. Bucureşti: Ed. Lumina Lex, 2007. 602 p.
12. Scăunaş Stelian. Drept internaţional public. Bucureşti: Ed. All Beck, 2002. 308 p.
1
CIJ, Hotărârea din 27 iunie 1986 privind activităţile militare şi paramilitare în Nicaragua şi contra acesteia, Rec.,
1986, p. 96 – în: Pivniceru Mona Maria. Drept internaţional public. Vol. I. Ediţia a 2-a. Bucureşti: Ed. Hamangiu, 2007, p.
311 şi în: Onica-Jarka Beatrice, Catrinel, Daniela-Anca Deteşeanu. Op. cit., p. 38.
2
Constantin Valentin. Drept internaţional. Bucureşti: Ed. Universul Juridic, 2010, p. 113.
106
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
13. Nisioi Paraschiva, Ionescu Dumitriţa (Florea). Recunoaşterea internaţională a statelor. În: Conferinţa
ştiinţifică cu participare internaţională „Economia românească – prezent şi perspective”. Suceava. 2008, nr.
8/2008. [On-line]: www.seap.usv.ro/annals. (Vizitat la: 02.03.2014).
14. Tudorel Ştefan Beatrice Andreşam-Grigoriu. Drept comunitar. Bucureşti: Ed. C.H. Beck, 2007. 717 p.
15. [On-line]:
http://europa.eu/legislation_summaries/economic_and_monetary_affairs/introducing_euro_practical_aspects/l25
007_ro.htm. (Vizitat la: 02.03.2014).
16. [On-line]: www.evz.ro. (Vizitat la: 03.02.2014).
17. [On-line]: www.icj-cij.org. (Vizitat la: 03.02.2014).
Copyright© Dumitriţa FLOREA, 2014.
107
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
РАЗВИТИЕ МЕЖДУНАРОДНО-ПРАВОВЫХ НОРМ ПО
СОХРАНЕНИЮ БИОЛОГИЧЕСКОГО РАЗНООБРАЗИЯ
ГУГУНСКИЙ Денис 
Российский университет дружбы народов
ул. Миклухо-Маклая, д. 6, Москва 117198 Россия.
ANNOTATION:
DEVELOPMENT OF INTERNATIONAL LEGAL NORMS FOR BIODIVERSITY
The article reveals the concept of biological diversity, which replaced the term environmental
basis used in the regulation of human actions in the other parts of the living world. New term covers all
genes, species, habitats and ecosystems in the world, becoming a rallying point, which refers to all
living organisms and their complex interdependence.
International treaties for the protection of living organisms contain many common commitments,
such as the obligation to take regulatory measures to protect the environment. Older treaties
contributed to the creation of protected areas and some later protect specific objects (such as the
Ramsar Convention on Wetlands, February 2, 1971, the Convention for the Protection of the World
Cultural and Natural Heritage of 23 November 1972, and protocols relating to protected areas of
regional seas) , while states remain free to assign specific protection. Convention on Biological
Diversity beyond these measures and requires the identification and management of the destructive
activities of the basic obligations.
This paper analyzes all the basic documents governing the protection of biological diversity in
different forms.
Взаимодействие человека с другими живыми организмами было предметом обсуждения
на протяжении всей истории человечества. Человек всегда имел власть над природой и
животным миром, и использовал их в своих целях, не задумываясь, о том, что ресурс одного из
видов однажды может закончиться, а вымирание одного вида ведет к вымиранию другого.
Такая цепочка может привести к смерти всего живого на нашей планете. Многие экологи не
отрицают необходимости использования природных ресурсов человеком, однако нельзя
забывать о моральных обязательствах перед природой и попечительством перед ней.
Использование природных ресурсов должно быть разумным и обдуманным. Активисты за
права животных пошли еще дальше и утверждают, что животный мир должен использоваться
человечеством только для удовлетворения основных потребностей человека.
Устойчивая добыча оказалась недостижимой целью, и во многих случаях количество
животных сократилось в разы, а то и безвозвратно. Незаконная охота на животных в
коммерческих целях стала основной причиной исчезновения в некоторых видов. Подобное
происходило регулярно до принятия ряда документов, имеющих международно-правовой
характер: всемирная стратегия охраны природы, принятая в 1980 году МСОП; Всемирная

ГУГУНСКИЙ Денис Андреевич - Соискатель кафедры международного права РУДН.
108
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Хартия природы 1982 года, которая сформулировала впервые общие принципы защиты
биоразнообразия и создала предпосылки разработки конвенции о биоразнообразии.
Биологическое разнообразие, или биоразнообразие, заменило термин природоохранная
основа, используемый в регуляции действий человека в отношении других компонентов
живого мира. Новый термин охватывает все гены, виды, места обитания и экосистемы на
Земле, став объединяющим принципом, который обозначает все живые организмы и их
сложную взаимозависимость. Биоразнообразие определено в ст. 2 Конвенции о биологическом
разнообразии как вариабельность живых организмов из всех источников, включая, среди
прочего, наземные, морские и иные водные экосистемы и экологические комплексы, частью
которых они являются; это понятие включает в себя разнообразие в рамках вида, между видами
и разнообразие экосистем.
Коренное изменение отношения к дикой природе нашло свое отражение в принципе 4
Стокгольмской декларации 1972 года: «Человек несет особую ответственность за сохранение и
разумное управление продуктами живой природы и ее среды, которые в настоящее время
находятся под серьезной угрозой в связи с рядом неблагоприятных факторов. Поэтому в
планировании экономического развития важное место должно уделяться сохранению природы,
включая живую природу».
Во Всемирной стратегии охраны природы 1980г., подготовленной Международным
союзом охраны природы и природных ресурсов (МСОП) в сотрудничестве с программой по
окружающей среде Организации Объединенных Наций, Всемирным фондом охраны дикой
природы, ФАО и ЮНЕСКО, определены три основные цели сохранения: сохранения основных
экологических процессов; сохранение генетического разнообразия и устойчивое использования
видов и экосистем.
Всемирная хартия природы от 28 октября 1982 подтвердила эти цели. После
провозглашения в преамбуле, что «любая форма жизни является уникальной и заслуживает
уважения, какой бы ни была ее полезность для человека», заявляет в Хартии принципы 2 и 3:
2. Генетическая основа жизни на Земле не должна подвергаться опасности; популяция
каждой формы жизни, дикой или одомашненной, должна сохраняться по крайней мере на том
уровне, который достаточен для обеспечения ее выживания; необходимые для этого среды
обитания следует сохранять.
3. Эти принципы сохранения природы применяются ко всем частям земной поверхности,
суше или морю; особая защита должна обеспечиваться уникальным районам, типичным
представителям всех видов экосистем и сред обитания редких или исчезающих видов.
Таким образом, сохранение видов и среды их обитания была интегрирована в более
широкую концептуальную основу сохранения генофонда планеты.
Международные договоры по защите живых организмов содержат много общих
обязательств, таких как обязанность принимать меры регулирования для охраны природы.
Старые договоры способствовали созданию охраняемых районов и некоторые более поздние
защите конкретных объектов (например, Рамсарской конвенции о водно-болотных угодьях 2
февраля 1971, Конвенция об охране всемирного культурного и природного наследия 23 ноября
1972, и протоколы, касающиеся особо охраняемых природных территорий региональных
морей), хотя государства остаются свободными назначать конкретные области защиты.
Конвенция о биологическом разнообразии выходит за пределы этих мер и требует
идентификации и управления деструктивной деятельности основных обязательств.
Использование и охрана животных, традиционно подпадала под внутреннюю
юрисдикцию государства и законы в рамках одного государства ограничивали охоту на
определенные виды животных. Растения же, наоборот, как правило, считались свободными для
сбора и использования. По мере развития природоохранного законодательства были
определены особые охраняемые территории и виды флоры и фауны. Международные
договоры, направленные на защиту различных видов диких животных появились в конце XIX
109
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
века, по двум причинам. Во-первых, мигрирующие виды, требуют совместных усилий между
странами ареала в целях обеспечения сохранения запасов. Во-вторых, коммерческие
промысловые виды в открытом море, должны быть защищены от неустойчивой эксплуатации.
Была также признана третья причина для принятия двусторонних или многосторонних правил
охраны: для сохранения немигрирующих видов, область или места обитания которых
простираются на территории двух и более государств, требуются совместные усилия в целях
обеспечения их выживания.
В начале ХХ века была принята первая многосторонняя конвенция направлена на защиту
не эксплуатируемых видов. Ей стала Парижская конвенция от 19 марта 1902 года1, которая
была призвана защищать ограниченный перечень птиц "полезных для сельского хозяйства", в
то время как второе приложение к Конвенции, перечисляет незащищенных птиц «вредителей»,
в том числе хищников, питающихся зерном и рыбой. Однако прослеживался утилитарный
подход. Значение других птиц для экосистем, особенно охотников на грызунов, полностью
игнорировался2. Новые концепции по сохранению биоразнообразия появились после Второй
мировой войны, отражая появление глобального экологического сознания. Международная
конвенция по охране птиц 1950 г.3, сформулировала общий принцип о том, что все птицы
должны быть защищены, за несколькими исключениями, изложенных в Конвенции и
конкретными отступлениями допущенных для государств. Хищные птицы стали одним из
наиболее охраняемых видов. Несмотря на новые подходы к сохранению, меры защиты были
разделены на международные правила, которые решают проблему путем фрагментации.
Принятые методы защиты, оказались также неполными, чаще всего они касались охраняемых
видов, но не условий их обитания, что в целом очень важно для сохранения видов.
Последующие соглашения расширили фокус рассмотрения роли видов в экосистеме, в которой
они встречаются, и необходимости сохранения генетического разнообразия в свете новых
угроз, в том числе неумышленного или случайного ущерба от загрязнения в результате
разливов нефти, пестицидов и других вредоносных веществ для мест обитания видов.
Экосистемный подход, который выходит за рамки защиты конкретных видов объединяет
усилия по разработке более совершенных методов соблюдения и широкое участие
негосударственных акторов.
Коренное изменение отношения к дикой природы находит свое отражение в принципе 4
Стокгольмской декларации об окружающей человека среде 1972 года:
Человек несет особую ответственность за сохранение и разумное управление
продуктами живой природы и ее среды, которые в настоящее время находятся под серьезной
1
После третьего международного орнитологического конгресса в Париже в 1900 году Конвенция по охране
птиц полезных для сельского хозяйства была подписана Австрией, Бельгией, Францией, Германией, Грецией,
Лихтенштейном, Люксембургом, Монако, Португалией, Испанией, Швецией и Швейцарией в 1902 году. Конвенция
вступила в силу в 1905 году, но ее влияние было незначительным из-за того, что такая важная для охраны птиц
страна, как Италия, не стала участником Конвенции, а в 1931 году Франция объявила, что Конвенция была
«письмом, не доставленным адресату» (См.: Hayden. The International Protection of Wildlife, 1942). См. текст
Конвенции: 51 LNTS, p. 221; 102 B.F.S.P. 969; International Convention for the protection of Birds Useful to Agriculture
(Paris, Mar. 19, 1902), 30 Martens (2d) 686.
2
См.: Копылов М.Н. Введение в международное экологическое право: Учеб. пособие. М.: РУДН, 2007, с. 55;
P. van Heijnsbergen. International legal protection of wild fauna and flora. IOS Press, Amsterdam, 1997, p. 10.
3
Что касается договоров послевоенных лет, то одним из самых важных, кроме китобойной конвенции 1946
г., была Международная конвенция по охране птиц (подписана 18 октября 1950 года в Париже, Франция), которая
заменила Конвенцию 1902 года по охране птиц полезных для сельского хозяйства. Проект этой Конвенции, в
отличие от своего предшественника, распространяется на всех птиц. Начало обсуждения Конвенции было
положено в 1947 году на Европейской секции Конференции Международного совета по сохранению птиц (ICPB).
Участниками данной конвенции являются только европейские государства. Конвенция вступила в силу в 1963 году.
110
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
угрозой в связи с рядом неблагоприятных факторов. Поэтому в планировании экономического
развития важное место должно уделяться сохранению природы, включая живую природу1.
Растения и животных, представляют собой наследие прошлого с одной стороны и
ценности настоящего с другой, однако международное сообщество еще не нашло
совершенного механизма его сохранения. Во Всемирной стратегии охраны природы 1980 года2,
подготовленной МСОП совместно с Программой ООН по окружающей среде (ЮНЕП),
Всемирным фондом охраны дикой природы, ФАО и ЮНЕСКО, были определены три
основные цели сохранения видов: сохранение основных экологических процессов; сохранение
генетического разнообразия и устойчивое использования видов и экосистем.
Всемирная хартия природы от 28 октября 1982 г.3 подтвердила вышеуказанные цели.
После провозглашения в преамбуле, что «любая форма жизни является уникальной и
заслуживает уважения, какой бы ни была ее полезность для человека», Хартии установила
принципы 2 и 3:
«2. Генетическая основа жизни на Земле не должна подвергаться опасности; популяция
каждой формы жизни, дикой или одомашненной, должна сохраняться по крайней мере на том
уровне, который достаточен для обеспечения ее выживания; необходимые для этого среды
обитания следует сохранять.
3. Эти принципы сохранения природы применяются ко всем частям земной поверхности,
суше или морю; особая защита должна обеспечиваться уникальным районам, типичным
представителям всех видов экосистем и сред обитания редких или исчезающих видов».
Принятие Генеральной Ассамблеей в 1982 году Хартии – стало историческим моментом
в области защиты дикой природы4. Вышеуказанные принципы открыли новую эру в
природоохранной политике, что отражает понимание планетарных аспектов проблемы5. Таким
образом, сохранение видов и среды их обитания было интегрировано в более широкую
концептуальную основу сохранения генофонда планеты - новые, огромные проблемы,
выходящие за рамки сохранения в его обычном смысле.
Прогрессии с целью определения, регулирования и управления процессами, которые
отрицательно влияют на биологическое разнообразие представляют собой один из аспектов
перехода от секторальной администрации к транссекторальному подходу охраны экосистем6.
Все эти факторы и тенденции привели к комплексной кодификации норм, касающихся
защиты биологического разнообразия, следствием чего явилась Конвенция ООН о
биологическом разнообразии, которую приняли в Рио-де-Жанейро в июне 1992 года7.
Конвенция устанавливает общие рамки, которые подкрепляются другими международноправовыми документами, касающимися конкретных видов, районов, а также средств защиты. В
целом, международные соглашения по охране природы и биологическому разнообразию, могут
быть сгруппированы в три основные категории. Во-первых, есть договоры, которые
1
Текст см.: Абашидзе А.Х., Солнцев А.М., Ф.И.Сотников. Международное экологическое право: Сборник
документов. Вып.I. Основные документы ООН. М.: РУДН, 2007, c. 20.
2
WVS 1, sub 4 (Gland: IUCN-UNEP-WWF, 1980).
3 Принята Резолюцией Генеральной Ассамблеи 37/7 от 10.10.1982. Текст см.: Абашидзе А.Х., Солнцев А.М.,
Ф.И.Сотников. Международное экологическое право: Сборник документов. Вып. I. Основные документы ООН. М.:
РУДН, 2007, с. 75.
4
Sven-Olof Ryding. Environmental management handbook. Amsterdam: IOS Press; Boca Raton, Fla: Lewis
Publishers, 1992б p. 26.
5
Kiss Alexandre, Shelton Dinah. International Environmental Law. Ardsley-on-Hudson, N.Y.: Transnational
Publishers; London, England: Graham & Trotman, 1991, p. 194.
6
Там же.
7
Конвенция о биологическом разнообразии (Рио-де-Жанейро, 5 июня 1992 г.). B: СЗРФ от 6.05.1996 г., N 19,
ст. 2254.
111
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
направлены на защиту биологического разнообразия в целом1. Во-вторых, есть конвенции,
направленные на защиту видов, которые находятся под угрозой исчезновения или являются
исчезающими видами2. В-третьих, ряд договоров, как многосторонних, так и двусторонних,
направлены на сохранение одного или более видов таксономических групп: киты, летучие
мыши, тюлени, мигрирующие птицы3.
Важные стимулы для сохранения биоразнообразия могут появиться в рамках систем,
обеспечивающих совместное использование на справедливой и равной основе выгод от
генетических ресурсов, как это предусмотрено третьей целью Конвенции о биологическом
разнообразии. На практике это означает подготовку правил и соглашений, которые
устанавливают справедливый баланс между облегчением доступа для компаний или
исследователей, которые стремятся использовать генетический материал, и обеспечением
соблюдения прав правительств и местных общин, включая предоставление обоснованного
согласия, до реализации такого доступа, а также справедливое и равноправное совместное
использование на справедливой и равной основе выгод от применения генетических ресурсов и
связанных с ними традиционных знаний.
Долгий путь от создания охотничьих и промысловых сезонов до полного управления
численностью животных способствовал созданию той правовой защиты биологического
разнообразия, который мы имеем сегодня. Старые методы не забыты и до сих пор
используются. Сегодня у государств имеется широкий спектр средств для достижения целей по
сохранению животных и растений, хотя большинство касается исключительно животных.
Защита растений является не менее важным аспектом сохранения биологического
разнообразия, однако защита животных требует больших усилий, хотя зачастую
международные соглашения направлены на защиту животных и растений одновременно.
Подробные положения содержатся в некоторых договорах в пользу отдельных видов.
Бернская конвенция по сохранению европейской живой природы и естественных сред
обитания (далее БК79) является одним из наиболее четких и полных примеров в этом
отношении. Она запрещает преднамеренное уничтожение, сбор и заготовку растений
определенных в Приложении I к ней, а также в отношении охраняемых диких животных
запрещается:
(A) все формы преднамеренного уничтожения, добычи и хранения;
(B) преднамеренное нанесение ущерба или нарушение состояния мест размножения и
отдыха;
(C) преднамеренное нарушение спокойствия диких животных, особенно в период
размножения, гнездования и зимовки, как противоречащих целям этой Конвенции;
(D) преднамеренное разрушение гнезд, изъятие яиц из кладок и (или) из брошенных
гнезд;
1
Конвенция о биологическом разнообразии 1992 г., Конвенция о сохранении мигрирующих видов диких
животных 1979 г., Декларация о сохранении флоры, фауны и среды их обитания 1988 г.
2
Подобные документы имеют особую правовую технику, направленную на защиту мест обитания видов
либо ограничения международной торговли. Например, Конвенция об охране всемирного культурного и
природного наследия 1972 г.
3
Например, Международная Конвенция по регулированию китобойного промысла 1946 г., Конвенция о
сохранении южного голубого тунца 1993 г., Конвенция о сохранении лосося в северной части Атлантического
океана 1982 г. Так, например, отдельные подвиды носорогов оказались под защитой, но не весь вид носорогов. Гены
каждого подвида предоставляют ряд различных качеств каждого из ее отдельных членов. Именно этот
генетический фонд, должен быть защищен и передаваться будущим поколениям, чтобы обеспечить разнообразие в
рамках вида. Одной из главных задач международного экологического права является обеспечение сохранения и
передачи этого фонда, который по мнению некоторых ученых считается наиболее важным материальным ресурсом
на планете. (См. C. de Klemm, Conservation of Species, the Need for a New Approach, 9 EPL 117, 1982).
112
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
(E) экспорт и внутренняя торговля этими животными, живыми или мертвыми, включая
чучела и любые, легко узнаваемые части или производные (дериваты) животного (См. ст. 6
БК79).
Основываясь на количестве национальных правовых мер - некоторые международные
соглашения запрещают определенные средства убийства или захвата живой природы. И вновь
возвратимся к Бернской конвенции: она наиболее полно отражает общепринятые правила. - В
целом, она запрещает использование неизбирательного средства убийства и захват, а также
средств, способных вызывать исчезновению на локальном уровне или причинению серьезного
беспокойства популяциям определенного вида.
В приложении к Конвенции четко указаны виды млекопитающих (ловушки, жить
приманки животного, магнитофоны, электрические устройства, взрывчатые вещества, сетей,
ловушек, яда и т.д.) и птиц (ловушки, липы, крючки, взрывчатых веществ, сети ловушек, ядов)
к которым строго запрещается применять вышеуказанные средства. Приложение IV к
директиве ЕС о сохранении диких птиц содержит рекомендации об использовании двигателей
морских и воздушных судов.
Прогнозы воздействия глобального изменения биоразнообразия предусматривают
продолжение – а зачастую и ускорение – исчезновения видов, утраты природных мест
обитания и изменений в распространении и численности видов, видовых групп и биомов в
течение XXI века.
Существуют широко распространенные пороговые значения, усиливающие ответные
реакции и проявляющиеся с задержкой последствия, которые ведут к достижению
«предельных показателей» или резким изменениям в состоянии биоразнообразия и экосистем.
Поэтому в отношении последствий глобальных изменений биоразнообразия сложно строить
прогнозы, их трудно контролировать после начала их воздействия, а после их проявления
ликвидация таких последствий будет медленной, дорогостоящей или невозможной.
Деградация услуг, обеспечиваемых функционирующими экосистемами для
человеческого общества, зачастую более тесно связана не с глобальными исчезновениями, а с
изменениями в численности и распространении доминирующих или ключевых видов; даже
незначительные изменения биоразнообразия в глобальном масштабе могут вызвать
непропорционально большие изменения, затрагивающие некоторые группы видов (например,
высших хищников), которые сильно влияют на оказание экосистемных услуг.
Изменения в состоянии биоразнообразия и экосистем можно предотвратить, значительно
сократить или обратить вспять, хотя исчезнувшие виды вернуть невозможно, но разнообразие
экосистем можно восстановить при условии срочного принятия решительных мер
всеобъемлющим и надлежащим образом на международном, национальном и местном
уровнях. Эти меры должны быть направлены на устранение прямых и косвенных факторов,
способствующих утрате биоразнообразия, и должны быть адаптированы с учетом
изменяющихся знаний и условий.
Процесс утраты биоразнообразия идет беспрецедентно быстрыми темпами. Это, в свою
очередь, серьезно подрывает способность нашей планеты поддерживать жизнь на Земле.
Именно по этой причине присутствовавшие на проводившемся в 2002 году в Йоханнесбурге
Всемирном саммите по устойчивому развитию руководители стран мира договорились
достигнуть значительного сокращения темпов утраты биоразнообразия.
Список использованной литературы:
1. Kiss Alexandre, Shelton Dinah. International Environmental Law. Ardsley-on-Hudson, N.Y.:
Transnational Publishers; London, England: Graham & Trotman, 1991. xxxiv + 541 p.
2. P. van Heijnsbergen. International legal protection of wild fauna and flora. Amsterdam Washington,
DC: IOS Press,1997. xiv + 261 p.
113
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
3. Sven-Olof Ryding. Environmental management handbook. Amsterdam: IOS Press; Boca Raton, Fla:
Lewis Publishers, 1992. xx + 777 p.
4. Абашидзе А.Х., Солнцев А.М., Ф.И.Сотников. Международное экологическое право: Сборник
документов. Вып. I. Основные документы ООН. М.: РУДН, 2007.
5. Копылов М.Н. Введение в международное экологическое право: Учеб. пособие. М.: РУДН, 2007.
267 c.
Copyright©Denis GUGUNSKII, 2014.
114
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
О ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОМ СОТРУДНИЧЕСТВЕ
РОССИИ И СИРИИ В СОВРЕМЕННЫХ УСЛОВИЯХ
ХАРУЦА Анна*
Европейский университет Молдовы,
МД 2069, Республика Молдова, г. Кишинэу, ул. Г. Яблочкин, 2/1.
ANNOTATION:
ABOUT THE POLITICAL-MILITARY COOPERATION BETWEEN RUSSIA
AND SYRIA IN MODERN CONDITIONS
Russian-Syrian relations in the military-political sphere attract attention of the world
community. This is largely due to the increased interest in the Middle East region. In general, the
history of Russian-Syrian military and political relations is unique and requires more detailed study.
This applies both to the subsequent development of the military-political relations between states, and
opportunities to enhance their strategic cooperation. This article examines the fundamental issues
relating to the military-political cooperation between Russia and Syria today. Main achievements and
difficulties of bilateral cooperation and the development of military-political relations of these states
have been investigated. Particular attention is paid to the situation in the Middle East, due to the fact
that the situation around Syria remains challenging despite the search for optimal solutions for the
peaceful settlement of the conflict.
В современных международных отношениях военно-политическому сотрудничеству
уделяется все большее внимание ввиду увеличения роли военного фактора. Силовой потенциал
и военная мощь во многом определяют место и роль государства в мировой политике. Военнополитическое сотрудничество государств рассматривается многими учеными как совместная
деятельность субъектов мировой политики, направленная на укрепление и развитие отношений
в военно-политической области, включая оборот вооружений и военно-техническое
сотрудничество.
Военная сила государства представляет собой степень и интенсивность реального
воздействия его военной мощи на другое государство, группу стран или систему
международных отношений в целом. При этом степень и интенсивность применения военной
силы, объекты ее приложения определяются, в первую очередь, характером и направленностью
внешнеполитических целей, то есть военная сила - это средство политики, точнее, исторически
специализировавшейся ее части - военной политики государства. Основная форма действия
военной силы - война, агрессия, демонстрация силы и т.п.1 В данном случае военная сила
выступает в своем явном виде. Однако существует целый ряд каналов, посредством которых
военная сила способна оказать воздействие на другие государства или систему международных
*
ХАРУЦА Анна – Кандидат юридических наук, научный сотрудник отдела международного права
Института юридических и политических исследований АНМ, старший преподаватель кафедры публичного права
Европейского университета Молдовы.
1
Коростелев С.В., Кириленко В.П. К вопросу о праве государства на упреждающее применение военной
силы. В: Военная мысль. 2011, №8, с. 3 - 8.
115
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
отношений в закамуфлированном виде. К ним можно отнести продажу оружия, оказание
помощи в подготовке личного состава армии и помощь специалистами, развитие
инфраструктуры и строительство предприятий военного назначения, формирование
коллективных систем иди организаций обороны и др. Но при всем многообразии форм
действия военной силы их отличительной особенностью является насильственный характер. В
современных условиях военная сила продолжает оставаться одним из определяющих факторов
развития международных отношений. Основные источники и причины применения военной
силы, как правило, отражаются и аккумулируются во внутренней и внешней политике
государства. Ввиду этого принятие решения об использовании военной силы всегда
формируется в недрах политики, поскольку вне политики военного насилия априори быть не
может. Что касается самого состояния войны или вооруженного конфликта между
государствами или различными группами внутри общества, то оно возникает лишь тогда, когда
начинается вооруженное насилие. Основной сутью войны и ее основным признаком является
вооруженная борьба. Война непосредственным образом связана с военными действиями. При
этом увеличивающаяся роль других видов борьбы не способна изменить сущность войны.
Следует отметить, что военно-политические отношения по своей сути являются
определенной
совокупностью
связей
между
социальными
общностями
и
внутригосударственными военными организациями на международной арене, которые
идеологически мотивированны. Степень взаимодействия этих связей определяется объемом
контактов государственных и военных деятелей в области военно-политического и военнотехнического сотрудничества.1 Важная роль при этом отводится развитию военной науки,
военному строительству, оказанию помощи в подготовке кадров, обмену различной
информацией военно-политического характера, проведению совместных политических акций
и военных мероприятий.
Также важным видится упомянуть о военно-технической политике государства под
которой подразумевается совокупность отношений, взаимодействий и взаимосвязей, которые
складываются между органами государственной власти и касаются разработки, производства,
вооружения военной и специальной техники, а также оснащения ими Вооруженных сил.
Военно-техническую политику государства следует рассматривать как систему официально
принятых в государстве взглядов и конкретных направлений деятельности органов
государственной власти. Как правило, это касается вопросов разработки, производства и
развития вооружения и военной техники, материально-технического обеспечения вооруженных
сил и других силовых структур современным вооружением, военной и специальной техникой в
целях обеспечения необходимой обороноспособности страны и защиты ее национальных
интересов.2 Военно-техническая политика, несмотря на ее относительную самостоятельность,
характеризуется, в контексте общегосударственной политики и представляет собой одно из ее
направлений.
В новых условиях XXI столетия изучение основ военно-политического сотрудничества,
выяснение социальной сущности войны и оборонной безопасности, рассмотрение форм и
способов не только вооруженной борьбы, но и борьбы не силовыми методами продолжает
происходить с разработкой различных в своей основе теоретических и прикладных проблем.
Это сопровождается исследованием самых разнообразных по характеру социальнополитических, экономических, военных, технических закономерностей. Военностратегический характер войны, способы подготовки и ведения вооруженной борьбы принято
рассматривать как совокупность военных действий различного масштаба. Во многом это
предопределяет облик оборонного потенциала государств, к подготовке экономики, населения
1
Чекинов С.Г., Богданов С.А. Развитие военной науки на начальном этапе XXI столетия. В: Вестник
академии военных наук. 2011, №4, с. 110.
2
Зинин О.А. Военно-техническая политика как фактор обеспечения безопасности России. В: Вестник
военного университета. 2007, №3 (11), с. 47 - 52.
116
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
и территории страны к войне. В вооруженной борьбе используется всевозможные инструменты
и меры, поскольку вооруженная борьба является главным, определяющим видом военной
деятельности.
Основополагающая роль вооруженных столкновений и, как следствие, военной силы в
мировой политике объясняется во многом тем, что война представляет собой продолжение
политики насильственными средствами. Война есть только определенная часть политической
деятельности. Она не является чем-то самостоятельным. Если исходить из того, что война есть
часть политики, то последняя определяет ее характер. И поскольку именно политика порождает
войну, представляет собой ее направляющий разум, то война есть только инструмент политики,
но не наоборот. Данное утверждение как нельзя лучше описывает ситуацию на Ближнем
Востоке. Именно поэтому военно-политическому сотрудничеству России и Сирии уделяется
особое внимание.
В данном контексте важным видится отметить, что Сирии отведено особое место во
всемирной истории, поскольку на ее землях переплелись мировые исторические процессы
разных цивилизаций, религии и культуры, она является страной с высокими исламскими
гуманистическими традициями. Сегодня, когда САР является современным государством,
традиции этой страны являются предметом особого интереса, в том числе и с точки зрения
развития двусторонних отношений между Сирией и Россией.
Исторически сложилось так, что Ближний Восток стал объектом борьбы интересов на
мировой арене и частью стратегических планов установления геополитической гегемонии.
Данная идея, точнее ее воплощение подразумевает только одно - возникновение новых
вариантов реализации данной стратегии, при неизменно сохранении основных ролей сторон. В
данном контексте современную международную политику в отношении «Ближнего Востока»
можно расценивать как новое звено старой цепи. Сегодня мировые державы открыто
демонстрируют свои цели, которые сводятся к коренным преобразованиям на Ближнем
Востоке. Ныне эта идея нашла воплощение в процессе реформирования, что по мнению многих
исследователей является необходимым ввиду переживаемого регионом кризисного состояния,
что уже не является внутренним делом тех или иных отдельных государств, а приобрело
региональное и международное значение.1
Военно-политические
аспекты
российско-сирийского
сотрудничества
можно
рассматривать с точки зрения важности расширения и укрепления межгосударственных связей.
Кроме того, здесь следует учитывать тот факт, что Россия расширяет свое военно-техническое
сотрудничество с зарубежными странами в целом и с Сирией в частности.
Военно-политическое сотрудничество России и Сирии с одной стороны является
объективной необходимостью, которая отвечает определенным интересам национальной
безопасности данных государств. Их достаточно длительная история сотрудничества в данной
области, государственные интересы и желание укреплять двухсторонний диалог являются тому
прямым подтверждением. Кроме того, существуют внешние факторы, оказывающие влияние
на развитие военно-политического сотрудничества государств. Так, можно отметить, что
военно-политические отношения между государствами представляют собой отношения,
которые строятся на основе положений разработанных в военной доктрине государств,
определенных нормативно-правовых актах и международных договорах, касающихся
обеспечения военной безопасности. В целом, следует отметить, что позиция России в
отношении ближневосточной политики отличается равновесием и принципиальностью.2
Одним из факторов, который определяет значение Сирии во внешнеполитической
деятельности России, является ее роль в качестве партнера России. Сирия желает поднять свой
1
Исмаил С. Ближний Восток в системе современной международной политики. В: Вестник российского
университета дружбы народов. Серия: Политология. 2008, №1, с. 68.
2
Аль-Моржан С. Мы высоко ценим позицию России по отношению к Ближнему Востоку. В: Власть. 2007,
№7, с. 85.
117
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
престиж в регионе, за счет обретения новейших видов вооружения, что позволяет ей оснащать
свою армию в целях укрепления безопасности. Сирия является одним из постоянных клиентов
России по закупке вооружений. Это доказывает, что в вопросе приобретения вооружений
приоритеты для Сирии очевидны с точки зрения качества, стоимости и политических
интересов.
Стратегия внешней политики Сирии в общем виде состоит из вопросов о Голанских
высотах, арабо-израильском конфликте, региональных организациях, где определяющую роль
играет лидерство арабского мира, двусторонних отношениях с государствами, в том числе и с
Россией, а также отношениях с соседними странами. Для эффективной реализации данной
стратегии Сирия должна иметь соответствующую национальную силу, что явится гарантией
стабильности как внутри страны, так и за ее пределами. Поскольку Сирия не может в силу
определенных причин справиться с поставленными стратегическими задачами, основной
силой, способной в настоящее время помочь Сирии в реализации ее планов, является
Российская Федерация. Прочные отношения с Россией позволят Сирии обеспечить
сбалансированный характер внешнеполитических связей.1
Кроме того, рассматривая военно-политическое сотрудничество нельзя не учитывать
нынешние тенденции, имеющие место в мировой политике. Так, в частности речь идет о том,
что в 2012 году Сирия окончательно превратилась в ключевой узел напряженности
Ближневосточного региона. 15 августа 2012 г. Сирия была исключена из Организации
исламской солидарности, что стало для нее действительно болезненным политическим ударом,
после того как в ноябре 2011 г. Она была изгнана из Лиги арабских государств. Существенно
расширилась зона боевых действий. Правительство оказалось вынужденным отвести войска с
Голанских высот во внутренние районы страны для подавления повстанцев. Кроме того,
начались
вооруженные
столкновения
между
формированиями
оппозиции
и
правительственными силами в столице страны Дамаске и важнейшем центре экономической
активности - Алеппо. Серьезным успехом оппозиции, позволяющим увеличить снабжение ее
формирований вооружением, стало установление контроля над двумя пограничными
переходами на границе с Турцией. Ее отрядами были также заняты все контрольно-пропускные
пункты на границе с Ираком.
На саммите «Большой двадцатки» состоявшемся 5 сентября 2013 г. обсуждался
«сирийский вопрос». Проблема военного вмешательства во внутренние дела Сирии была
воспринята неоднозначно, мнения относительно проведения операции в Сирии разошлись. При
этом число сторонников и противников стремительных военных действий на саммите
разделились примерно поровну.
Следует отметить выступление Министра иностранных дел Российской Федерации С.В.
Лаврова на заседании Совета Безопасности ООН при принятии резолюции по Сирии 27
сентября 2013 г. В своей речи он отметил, что в соответствии с резолюцией ведущая роль в
предстоящей работе в Сирии принадлежит Организации по запрещению химического оружия
(ОЗХО). ООН будет оказывать ей содействие. При этом он особенно подчеркнул, что Россия
твердо исходит из того, что «эксперты ОЗХО и ООН будут действовать в Сирии
профессионально, беспристрастно, при полном уважении суверенитета этой страны.
Необходимо сделать все, чтобы взятие под контроль сирийских химических арсеналов в
соответствии с решением Исполнительного совета ОЗХО осуществилось эффективно и в
сроки, позволяющие соблюсти все нормы безопасности».2 Также С. Лавров отметил, что успех
1
Мырзаибраимов С.А. Политика Сирии в отношении России на современном этапе. Автореферат. Ош: ОГУ.
2011, с. 5.
2
Выступление Министра иностранных дел Российской Федерации С.В. Лаврова на заседании Совета
Безопасности ООН при принятии резолюции по Сирии 27 сентября 2013 г. [On-line]:
http://www.mid.ru/bdomp/nsrasia.nsf/47967e11ee7ef58944257bf6003d1a22/44257b100055e10444257bf4001f47fe!
OpenDocument. (Дата посещения: 02.03.2014).
118
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
предстоящей работы во многом зависит от проявления Дамаском реальной готовности к
сотрудничеству. Резолюция не подпадает под Главу VII Устава ООН и не допускает какоголибо автоматизма в задействовании принудительных мер. В ней подтверждена договоренность,
которая была достигнута на российско-американской встрече в Женеве о том, что нарушения ее
требований, равно как и применение химического оружия кем бы то ни было должны
становиться предметом тщательного рассмотрения в Совете Безопасности ООН, который будет
готов принимать действия по Главе VII Устава. Разумеется, действия соразмерные тяжести
нарушений, которые должны быть стопроцентно доказаны. Особая ответственность лежит на
тех, кто поддерживает и спонсирует оппозицию. Они обязаны не допустить попадания
химического оружия в руки экстремистов. Обращаем внимание на то, что в резолюции
содержатся соответствующие требования Совета Безопасности ко всем странам, особенно к
соседям Сирии. Они должны докладывать в СБ о любых попытках негосударственных
субъектов заполучить химическое оружие. Тем более недопустимо, таким попыткам потакать.
Все подобные случаи будут незамедлительно рассматриваться в СБ с целью принятия
необходимых мер. С. Лавров также выразил надежду на то, что принятая резолюция не только
поможет решить проблему сирийского химического оружия, но и подтолкнет решение давно
назревшей задачи создания на Ближнем Востоке зоны, свободной от ОМУ и средств его
доставки, в соответствии с давно и единогласно принятыми решениями мирового сообщества.1
Если обратиться к событиям последних лет, то следует отметить, что Сирийский кризис
стал лучшим доказательством несовершенства политики перезагрузки отношений США и
России, которую проводила администрация Обамы.
Россия считает важным предотвратить перерастание внутрисирийского конфликта в
полномасштабную гражданскую войну, ее призывы направлены на безотлагательное
прекращение насилия с обеих сторон и запуск процесса общенационального диалога без
предварительных условий и иностранного вмешательства. Она поддерживает меры, связанные
с реализацией политической реформы, предложенной Дамаском, включая не так давно
состоявшийся референдум по изменению Конституции этой страны.
Что касается России, то она стремительно увеличивает и наращивает свой военный и
оборонный потенциал, виду изменения совей позиции на мировой арене в последние
десятилетия. Кроме того, тот факт, что появились новые виды систем оружия, во многом
способствовал укреплению Россией своих вооруженных сил для поддержания международной
безопасности.
Следует отметить, что российско-сирийские отношения в военно-политической области
привлекают к себе внимание мирового сообщества. Во многом это обусловлено повышенным
интересом к происходящим событиям в регионе и самому Ближневосточному региону.
Зачастую у России в виду этого возникают некоторые разногласия с отдельными субъектами
мировой политики, это касается как государств, так и международных организаций.
Внутренняя и внешняя обстановка, сложившаяся вокруг Сирии, во многом обусловила
стремительный рост в Сирии военной активности, которая выражается в том числе и в
проведении масштабных военных учений, укреплении своих приграничных районов,
размещении военной техники, пусковых установок тактических ракет и повышения спроса на
вооружение. Все это требует научного осмысления и анализа и подтверждает научную новизну.
Кроме того, важным видится оценка возможностей последующего развития военнополитических отношений и прогноз последующего развития событий на Ближнем Востоке,
исходя из учета нынешних реалий мирового развития и усиления взаимозависимости между
государствами.
1
Там же.
119
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Список использованной литературы:
1. Коростелев С.В., Кириленко В.П. К вопросу о праве государства на упреждающее применение
военной силы. В: Военная мысль. 2011, №8, с. 3 - 8.
2. Чекинов С.Г., Богданов С.А. Развитие военной науки на начальном этапе XXI столетия. В:
Вестник академии военных наук. 2011, №4.
3. Зинин О.А. Военно-техническая политика как фактор обеспечения безопасности России. В:
Вестник военного университета. 2007, №3 (11), с. 47 - 52.
4. Исмаил С. Ближний Восток в системе современной международной политики. В: Вестник
российского университета дружбы народов. Серия: Политология. 2008, №1.
5. Аль-Моржан С. Мы высоко ценим позицию России по отношению к Ближнему Востоку. В:
Власть. 2007, №7.
6. Мырзаибраимов С.А. Политика Сирии в отношении России на современном этапе. Автореферат.
Ош: ОГУ. 2011.
7. Выступление Министра иностранных дел Российской Федерации С.В. Лаврова на заседании
Совета Безопасности ООН при принятии резолюции по Сирии 27 сентября 2013 г. [On-line]:
http://www.mid.ru/bdomp/nsrasia.nsf/47967e11ee7ef58944257bf6003d1a22/44257b100055e10444257bf4001f4
7fe!OpenDocument. (Дата посещения: 02.03.2014).
Copyright©Ana HARUȚA, 2014.
120
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
МЕЖДУНАРОДНО-ПРАВОВЫЕ ОСНОВЫ ЗАЩИТЫ
ЭКОЛОГИЧЕСКИХ МИГРАНТОВ (EDPs) В СВЕТЕ
ПРОБЛЕМЫ «ИСЧЕЗАЮЩИХ» ГОСУДАРСТВ
ИЛЬЯШЕВИЧ Марианна, ХАХИНА Анастасия
Российский университет дружбы народов (РУДН),
117198 Россия, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, 6.
ANNOTATION:
INTERNATIONAL LEGAL FRAMEWORK FOR THE PROTECTION OF
ENVIRONMENTAL MIGRANTS (EDPs) IN THE LIGHT OF THE PROBLEM OF
„DISAPPEARING” STATES
The article deals with the problem of international legal protection of persons inhabiting the
territory of the so-called „disappearing” states. There is no uniform approach to this issue in
international law. Generally, there are three main approaches, each with own shortcomings, what
increases the severity of the problem. According to the first approach environmental migrants should
be treated as refugees under the Convention relating to the Status of Refugees 1951; according to the
second point of view, international community shall amend the Convention in order to expand its
definition of „refugee” and include environmental migrants as separate category; according to the
third approach for the protection of environmental migrants there is a strong need to secure separate
international legal regime.
Article provides an overview of the existing international legal instruments in the area under
consideration, as well as critically analyzes existing in the international legal literature arguments in
support of a particular approach to the problem of international legal protection of environmentally
displaced persons. In this regard, special attention is paid to the role of the United Nations
Organization and its principal and subsidiary organs in solving this problem.
In addition, the article considers the aspects related to the measures taken by the governments in
accordance with existing international regional agreements, as well as at the level of national legal
regulation.
Проблема «исчезающих» государств стала показателем тех пагубных последствий,
которые порождает изменение климата в результате антропогенной деятельности. Такие
островные государства, как Тувалу, Кирибати, Маршалловы острова, – тихоокеанские
государства в Микронезии, – и Мальдивские острова в Индийском океане в ближайшем
будущем могут полностью уйти под воду из-за общего повышения уровня Мирового океана.
При этом Тувалу может стать первым государством, испытавшим последствия повышения
уровня Мирового океана, так как средняя высота его территории над уровнем моря составляет
всего лишь 2 м.

ИЛЬЯШЕВИЧ Марианна Викторовна – Кандидат юридических наук, преподаватель кафедры
международного права РУДН.; ХАХИНА Анастасия Андреевна - Студент кафедры международного права
РУДН.
121
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Проблема «исчезающих» государств наметилась еще в 1980-х гг., однако в
международном сообществе до сих пор отсутствует единообразный подход к решению
вопросов дальнейшего международно-правового статуса таких государств (при полной потере
ими своей территории) и международно-правовой защиты проживающего в них населения.
Правительство Тувалу заявляет о намерении сохранить свой суверенитет и независимость,
независимо от решения вопроса относительно территории. В этой связи «исчезающие»
государства призывают международное сообщество разработать приемлемое решение по
данной проблеме. В сентябре 2013 на Форуме тихоокеанских островов при участии
Маршалловых островов, Австралии, Новой Зеландии, а также 14 других государств была
принята Маджурская декларация (Majuro Declaration), призывающая к наращиванию мер,
направленных на сокращение промышленных выбросов в окружающую среду.
Одновременно, правительство Кирибати приняло предложение Республики Фиджи о
продаже части своей территории, сделанное 11 февраля 2014 года, и уже приобрело 6 000 акров
земли Республики Фиджи. Практика переселения на Фиджи имеет прецеденты. Ранее Фиджи
приняли у себя банабанцев – жителей одного из тридцати трех островов Кирибати,
вынужденных переселиться в связи с последствиями добычи фосфатов. Им было
предоставлено гражданство Фиджи, а также места в парламенте Фиджи. Правительство
Маршалловых островов не отрицает, что переселение на территорию другого государства
может быть единственным выходом из сложившейся ситуации. В настоящее время население
переселяется в столицу государства – Маджуро. Правительство также рассчитывает на
действие заключенного между Федеративными Штатами Микронезии, Республикой
Маршалловы острова, Республикой Палау и Соединенными штатами Америки (США)
Соглашения о свободной ассоциации, которое предоставляет жителям островов возможность
переезжать на постоянное место жительства в США, а США получают право осуществлять
контроль над водами вокруг этих островных государств. Тем не менее, вопрос продолжает
быть чрезвычайно актуальным.
В общем международном праве отсутствуют нормы, закрепляющие международноправовой статус лиц, вынужденных покинуть территорию своего проживания по
экологическим причинам; также в этой сфере отсутствуют международные договоры
универсального или регионального характера.
В международно-правовой литературе также нет единообразного подхода к определению
понятия, обозначающего лиц, вынужденных покинуть место постоянного проживания в связи с
пагубными последствиями изменения климата. Существуют различные понятия для
обозначения лиц данной категории: экологические мигранты, экологические беженцы,
вынужденные экологические мигранты, климатические беженцы. Наиболее распространенное
обозначение – перемещенные лица по причинам экологического характера (environmentally
displaced persons (EDPs)1. Университет ООН (УООН) с целью разработки наиболее
подходящего термина для обозначения лиц, вынужденных переселяться в связи с изменением
климата, провел конференцию в штаб-квартире ООН в мае 2007 г. под названием
«Экологические беженцы: забытые мигранты», но на конференции так и не удалось достичь
консенсуса относительно единственно подходящего понятия для обозначения данной
категории лиц.
Существует несколько подходов к решению проблемы международно-правовой защиты
экологических мигрантов (EDPs). Согласно одному подходу лица, вынужденные переселяться
в связи с изменением климата, подпадают под определение «беженцев» в соответствии с
1
Gorlick B. Environmentally-Displaced Persons: a UNHCR Perspective Presentation given at „Environmental
Refugees: the Forgotten Migrants” Discussion Event, UN Headquarter. New-York, 2007. [On-line]:
http://www.ony.unu.edu/16May2007.html. (Дата посещения: 02.05.2014); Boano C., Zetter R., Morris T. Environmentally
displaced people: Understanding the linkages between environmental change, livelihoods and forced migration. Oxford:
University of Oxford, Refugee Studies Centre Development, 2008, р. 11.
122
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Конвенцией о статусе беженцев 1951 г., а, следовательно, на них распространяется
международно-правовой режим беженцев1; согласно другому подходу для того, чтобы
экологические мигранты защищались как «беженцы» по Конвенции 1951 г., следует внести в
этот документ соответствующие изменения2. Вместе с тем, существует мнение, что с целью
защиты экологических мигрантов следует предусмотреть для них отдельный международноправовой режим („complimentary protection”, „subsidiary protection”)3.
Следует отметить, что в существующей классификации миграции экологическая
миграция, как отдельная категория, отсутствует. «Очень важная категория вместе с тем в
международных документах упоминается вскользь, но четкого определения «экологический
мигрант» не обозначено»4.
Среди аргументов первого подхода к решению проблемы следует отметить следующие.
Изменение климата вызывает смерть, болезни из-за жары, наводнений, ураганов, пожаров и
засухи, порождающих уничтожение сельского хозяйства, которое является ключевым в
экономике многих стран, что ведет к полной неспособности населения прокормить себя. И если
правительство государства не в состоянии справиться с решением данных проблем, население
вправе утверждать, что они являются жертвой действий со стороны правительства, а потому
вынуждены искать убежище5. Кроме того, Протокол 1969 г. к Конвенции о статусе беженцев
1951 г. и региональные документы (Конвенция ОАЕ, Картахенская декларации, Декларации
Сан-Хосе) по данному вопросу расширили понятие «беженец». Как отмечает немецкий юристмеждународник К. Хайльброннер, «при таком расширении понятия основание преследования
не выступает на первый план»6.
Следует в этой связи отметить, что некоторые ученые называют лиц, вынужденных
перемещаться в связи с изменением климата, экологическими беженцами7. Понятие
«экологические беженцы» впервые упоминалось в работе Л. Брауна в 1976 г.8, а впоследствии в
1985 г. в докладе Э. Эль-Хиннаве «Экологические беженцы» в рамках Программы ООН по
окружающей среде (ЮНЕП)9. Это понятие часто встречается и в международно-правовой
литературе. При этом некоторые ученые не согласны с тем, что экологические мигранты
являются беженцами в смысле Конвенции о статусе беженцев 1951 г. По мнению профессора
Г. Кибреаба, этот термин «направлен в какой-то мере на деполитизирование причин
перемещения, что позволило бы государствам отступать от своих обязательств по
1
Jacobson L. Environmental Refugees: A Yardstick of Habitability. In: WorldWatch Paper. 1988, 86, p. 5 - 6;
Cooper J.B. Environmental Refugees: Meeting the Requirements of the Refugee Definition. In: 6 N.Y.U. Environmental Law
Journal. 1998, 6, p. 480, 519 - 523, 528; Hong J. Refugees of the 21st Century: Environmental Injustice. In: Cornell Journal
of Law and Public Policy. 2001, 10, p. 323, 330.
2
Harvard B. Comment, Seeking Protection: Recognition of Environmentally Displaced Persons Under International
Human Rights Law. In: Villanova Environmental Law Journal. 2007, 18, p. 65, 78 - 79; Keane D. The Environmental Causes
and Consequences of Migration: A Search for the Meaning of „Environmental Refugees”. In: Georgetown International
Environmental Law Review. 2004, 16, p. 209, 211; Stojanov R. Environmental Migration-How it Can be Estimated and
Predicted. [On-line]: http://www.vos.cz/imdr/documents/EMHow_can_be_predicted.pdf. (Дата посещения: 15.04.2014).
3
Masters S.B. Environmentally Induced Migration: Beyond a Culture of Reaction. In: Georgetown Immigration Law
Journal. 2000, 14, р. 855, 865; Moberg K.K. Extending Refugee Definitions to Cover Environmentally Displaced Persons
Displaces Necessary Protection. Iowa: The University of Iowa, 2009.
4
Булешева Д.Дж. Экологическая миграция: сущность, проблемы и возможные решения. В: Управление
персоналом. 2007, №15, с. 49.
5
Moberg K.K. Op. cit., p. 1121.
6
Цит. по Международное право. / Под ред. В.Г. Витцхума и др. М.: Инфотропик Медиа, 2011, с. 321.
7
Myers N. 13th economic forum, environmental refugees: an emergent security issue, 2005. [On-line]:
http://www.osce.org/documents/eea/2005/05/14488_en.pdf. (Дата посещения: 14.04.2014).
8
Brown L., Mcgrath P. and Stokes B. Twenty two dimensions of the population problem, Worldwatch Paper 5.
Washington DC: Worldwatch Institute, 1976, p. 48.
9
El-Hinnawi E. Environmental Refugees. United Nations Environment Programme. Nairobi, Kenya, 1985.
123
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
предоставлению убежища»1. Кроме того, хотя согласно Руководству по процедурам и
критериям по определению статуса беженцев Управления Верховного комиссара ООН по
делам беженцев (УВКБ ООН) «правовой режим, определяемый в этих двух документах,
применим не только к лицам, которые рассматриваются в качестве «беженцев» в соответствии
с определением, содержащемся в статье 1 Конвенции 1951»2, в этих руководящих принципах
УВКБ ООН исключило жертв стихийных бедствий в качестве кандидатов для получения
статуса беженцев.
Другой аргумент в пользу распространения статуса беженца на экологических мигрантов
можно найти в подготовительных материалах к Конвенции 1951 г., которые согласно ст. 32
Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г. следует использовать в качестве
дополнительного средства при толковании положений международного договора.
Рекомендация Е Заключительного акта Конференции полномочных представителей, которая
прилагается к Конвенции 1951 г., выражает надежду, что Конвенция о статусе беженцев 1951 г.
послужит примером, выходящим за договорные рамки, и что все государства будут
руководствоваться ею и, насколько это, возможно, создадут для лиц, находящихся на их
территории в качестве беженцев и не подпадающих под положения Конвенции, режим,
предусмотренный в данной Конвенции»3. Данное положение было предложено делегацией
Великобритании, которая впоследствии пояснила, что Рекомендация Е призывает охватить
людей по факту являющимися беженцами правовым регулированием Конвенции 1951 г., но в
целом находящимися за рамками статьи 1A»4. Рекомендация Е предусматривает «расширение
положений самой Конвенции так, чтобы она охватывала дополнительные категории беженцев,
не предусмотренные положениями статьи 1A (2) Конвенции 1951 г.»5. Такой категорией вполне
могли бы стать экологические мигранты. Рекомендация Е к Конвенции 1951 г. является
составной частью Заключительного акта международной Конференции, который закрепляет
лишь политические намерения государств, а не правовые нормы, выражает согласие государств
по конкретным вопросам или предлагает вопросы для дальнейшего обсуждения и не создает
международно-правовых обязательств для государств. Однако он является и вспомогательным
средством толкования договора. По мнению Дж. МакАдам, значение Рекомендации Е очень
велико, так как она поощряет распространение конвенционной защиты для лиц, которые не
полностью отвечают критериям определения «беженцев» Конвенции 1951 г., а также признает,
что источник угрозы, заставляющей лиц перемещаться, не влияет на их статус6. Кроме того,
согласно комментариям к Конвенции 1951 г. «не дополнительный статус лицам, не охваченным
этой Конвенцией, должен быть им предоставлен, а положения самой Конвенции должны быть
расширены ГА ООН»7.
Обращаясь к «мягкому» праву, следует подчеркнуть, что в Резолюции ГА ООН
международное сообщество выразило намерение приравнять статус населения, оказавшегося
перемещенным под влиянием изменения климата, к статусу беженцев. Согласно резолюции ГА
ООН, закрепившей результаты шестнадцатой сессии Совета по правам человека, участники
1
Kibreab G. Environmental causes and impact of refugee movements: a critique of the current debate. In: Disasters.
1997, 21 (1), p. 22.
2
Руководство по процедурам и критериям по определению статуса беженцев УВКБ ООН. Смоленск:
«Маджента», 2005, c. 3.
3
Conference of Plenipotentiaries on the Status of Refugees and Stateless Persons „Texts of the Draft Convention and
the Draft Protocol to be Considered by the Conference” UN Doc A/CONF.2/1 (12 March 1951), p. 5.
4
Conference of Plenipotentiaries on the Status of Refugees and Stateless Persons „Summary Record of the 35th
Meeting”, Geneva 25 July 1951, UN Doc A/CONF.2/SR.35 (3 December 1951), p. 44.
5
Ibid.
6
McAdam J. The Refugee Convention as a rights blueprint for persons in need of international protection. New Issues
in Refugee Research. Research Paper No. 125. Australia: Faculty of Law University of Sydney, 2006.
7
A commentary to the 1951 Convention Relating to the Status of Refugees and Its 1967 Protocol. Ed. A.
Zimmermann. Oxford: Oxford University Press, 2011, р. 65.
124
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Социального форума 2010 г. рекомендовали: «следует уделять внимание положению
населения, оказавшегося перемещенным под влиянием изменения климата … пробелы в
режиме правовой защиты перемещенного через границы населения следует устранять, в том
числе на основе применения принципов международного права беженцев»1.
Кроме того, органом, уполномоченным заниматься вопросами защиты населения,
оказавшегося перемещенным под влиянием изменения климата, является именно УВКБ ООН.
Ученые, придерживающиеся второго из упомянутых выше подходов, говорят о
необходимости внесения изменений в Конвенцию 1951 г. с целью охвата экологических
беженцев. Проф. Б. Харвад отмечает: «Признавая существование экологических причин для
перемещения беженцев и ошеломляющее предсказание о пятидесяти миллионах
«экологических беженцев» к 2010 г., пора пересмотреть понимание Конвенции о статусе
беженцев и включить эту растущую группу перемещенных лиц в нее»2. Неправительственная
международная организация «Жилая среда для экологических беженцев» (Living Space for
Environmental Refugees network (LiSER)) создала рабочую группу для изучения того, каким
образом можно было бы включить экологических беженцев в Конвенцию 1951 г.
Важно подчеркнуть, что данная точка зрения, несомненно, столкнется с
противодействием со стороны государств. Экологические мигранты будут подпадать под
определение беженцев только после произошедшей экологической катастрофы. В таких
случаях внезапно возникает огромное количество экологических беженцев, а механизм
предоставления убежища не позволяет государствам так быстро принять такое огромное
количество людей и, соответственно, некоторые из них вовсе не захотят этого делать. По
мнению С. Гудвина-Гилла, «обязательства государств по предоставлению убежища,
содержащиеся в международных документах, не носят правового характера, это позволяет
государствам нередко предоставлять беженцам лишь временную защиту или совсем
отказывать в убежище. Этим правом наиболее часто государства стали пользоваться в
последние годы, когда наблюдается массовый поток беженцев в развитые страны, когда ради
сохранения своих национальных интересов они ограничивают наплыв беженцев на свою
территорию», а «многие государства не готовы взять на себя формальное правовое
обязательство предоставить убежище (в смысле долговременного или длительного проживания
на своей территории) даже тем, кто признан беженцем»3. Все эти факторы, несомненно, сильно
усложнят процесс внесения изменений с целью расширения понятия «беженцы» в Конвенцию
о статусе беженцев 1951 г. В этой связи целесообразно привести точку зрения проф. К.К.
Моберг, согласно которой существующие правовые механизмы реализации прав беженцев не
подходят для эффективной защиты экологических мигрантов, а потому для защиты таких лиц
необходимо создать отдельный международно-правовой режим4. Данное положение отражает
третий из вышеуказанных подходов к решению проблемы международно-правовой защиты
экологических беженцев.
Есть мнение, что для западных государств характерно предоставление защиты лицам, не
подпадающим под определение Конвенции 1951 г., на основании концепции «дополнительной
защиты» (complementary protection). Эта защита основывается на положениях основных
международных договоров по правам человека, таких, как, например, ст. 3 Конвенции против
пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и
1
Доклад Социального форума, Женева, 4-6 октября 2010 г. Совет по правам человека. 4 января 2011 г.
A/HRC/16/62. [On-line]: http://www2.ohchr.org/english/bodies/hrcouncil/docs/16session/A-HRC-16-62_ru.pdf. (Дата
посещения: 19.05.2014).
2
Harvard B. Op. cit., p. 65, 78 - 79.
3
Гудвин-Гилл С. Статус беженца в международном праве / Под ред. М.И. Левиной. М.: ЮНИТИ, 1997, с.
565.
4
Moberg K.K. Op. cit., p. 53.
125
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
наказания (запрет на принудительное возвращение) 1984 г., ст. 7 Международного пакта о
гражданских и политических правах (запрет на применение пыток) 1966 г.
В своем Заключении Исполнительный комитет УВКБ ООН отметил, что УВКБ ООН
определяет «дополнительную защиту» как правовые механизмы защиты, установленные для
лиц, нуждающихся в международная защите, но не подпадающих под определение беженца
Конвенции о статусе беженцев 1951 г., а также приветствовал практику Австралии по
введению режима «дополнительной защиты» (complementary protection) для лиц, которые не
могут рассматриваться в качестве беженцев, но которые, тем не менее, нуждаются в
международной защите, на основе международных документов по правам человека1.
В Европейском союзе вместо понятия «дополнительная защита» (complementary
protection) используется схожее понятие „subsidiary protection”2, в Канаде – «лица,
нуждающиеся в защите»3, в США – «статус временной защиты» (Temporary Protected Status
(TPS)), предусмотренный специально для жертв экологических катастроф, однако этот статус
носит временный характер, то есть не может быть применим к лицам, чья территория
проживания более не пригодна для жизни.
В этой связи, проф. Дж. МакАдам отмечает, что понятие «дополнительная защита» в
значительной степени носит описательный характер и имеет слабую нормативную значимость.
Помимо этого, она объясняет появление режима «дополнительной защиты» нежеланием
государств выполнять свои международные обязательства bona fide в сочетании с отсутствием
механизмов принуждения к исполнению этих обязательств4, и призывает соблюдать примат
принятых государствами международных обязательств, в частности, Конвенции 1951 г.; не
размывать ее положения закреплением на национальном уровне новых форм защиты, тем более
предусматривающих меньший объем прав, чем это предусмотрено Конвенций 1951 г.5. Также
отмечается, что выделение в странах ЕС отдельной группы лиц, для которых предусмотрен
меньший объем прав, чем предусматривает Конвенция 1951 г., противоречит Рекомендации Е,
и нет никаких оснований для создания двух правовых систем защиты только ввиду
различности источников угрозы.
Таким образом, вопрос международно-правовой защиты экологических мигрантов
остается открытым, что обусловливает его безусловную актуальность, а существующие в
настоящее время подходы страдают недостатками, а иногда и трудно реализуемы. В этой связи
представляется, что решение вопроса во многом зависит от понимания государствами остроты
проблем, с которыми столкнулись население небольших островных государств, а также от их
готовности идти на определенные уступки для решения вопроса справедливым образом в
полном соответствии с принципами международного права.
Список использованной литературы:
1. A commentary to the 1951 Convention Relating to the Status of Refugees and Its 1967 Protocol. Ed. A.
Zimmermann. Oxford: Oxford University Press, 2011. 1936 p.
2. Boano C., Zetter R., Morris T. Environmentally displaced people: Understanding the linkages between
environmental change, livelihoods and forced migration. Oxford: University of Oxford, Refugee Studies Centre
Development, 2008. 44 p.
2
Цит. по McAdam J. McAdam J. The European Union Qualification Directive: The Creation of a Subsidiary
Protection Regime. In: International Journal of Refugee Law. 2005, 17, p. 461.
3
Immigration and Refugee Protection Act S.C. 2001. [On-line]: http://laws-lois.justice.gc.ca/eng/acts/I-2.5/. (Дата
посещения: 01.06.2014), p. 27.
4
The Refugee Convention as a rights blueprint for persons in need of international protection. New issues in refugee
research. Research Paper No. 125 Policy Development and Evaluation Service United Nations High Commissioner for
Refugees, 2006, p. 15.
5
Ibid., p. 14.
126
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
3. Brown L., Mcgrath P. and Stokes B. Twenty two dimensions of the population problem, Worldwatch
Paper 5. Washington DC: Worldwatch Institute, 1976. 83 p.
4. Conference of Plenipotentiaries on the Status of Refugees and Stateless Persons „Texts of the Draft
Convention and the Draft Protocol to be Considered by the Conference” UN Doc A/CONF.2/1 (12 March 1951).
5. Conference of Plenipotentiaries on the Status of Refugees and Stateless Persons „Summary Record of
the 35th Meeting”, Geneva 25 July 1951, UN Doc A/CONF.2/SR.35 (3 December 1951).
6. Cooper J.B. Environmental Refugees: Meeting the Requirements of the Refugee Definition. In: 6
N.Y.U. Environmental Law Journal. 1998, 6. 522 p.
7. El-Hinnawi E. Environmental Refugees. United Nations Environment Programme. Nairobi, Kenya,
1985.
8. Gorlick B. Environmentally-Displaced Persons: a UNHCR Perspective Presentation given at
„Environmental Refugees: the Forgotten Migrants” Discussion Event, UN Headquarter. New-York, 2007. [Online]: http://www.ony.unu.edu/16May2007.html. (Дата посещения: 02.05.2014).
9. Harvard B. Comment, Seeking Protection: Recognition of Environmentally Displaced Persons Under
International Human Rights Law. In: Villanova Environmental Law Journal. 2007, 18. p. 65 – 98.
10. Hong J. Refugees of the 21st Century: Environmental Injustice. In: Cornell Journal of Law and Public
Policy. 2001, 10.
11. Immigration and Refugee Protection Act S.C. 2001. [On-line]: http://laws-lois.justice.gc.ca/eng/acts/I2.5/. (Дата посещения: 01.06.2014).
12. Jacobson L. Environmental Refugees: A Yardstick of Habitability. In: WorldWatch Paper. 1988, 86, p. 5
- 15.
13. Keane D. The Environmental Causes and Consequences of Migration: A Search for the Meaning of
„Environmental Refugees”. In: Georgetown International Environmental Law Review. 2004, 16, p. 207 – 213.
14. Kibreab G. Environmental causes and impact of refugee movements: a critique of the current debate. In:
Disasters. 1997, 21(1), p. 21 – 29.
15. Masters S.B. Environmentally Induced Migration: Beyond a Culture of Reaction. In: Georgetown
Immigration Law Journal. 2000, 14, p. 855 – 868.
16. McAdam J. The Refugee Convention as a rights blueprint for persons in need of international protection.
New Issues in Refugee Research. Research Paper No. 125. Australia: Faculty of Law University of Sydney,
2006.
17. McAdam J. The European Union Qualification Directive: The Creation of a Subsidiary Protection
Regime. In: International Journal of Refugee Law. 2005, 17, p. 460 – 478.
18. Moberg K.K. Extending Refugee Definitions to Cover Environmentally Displaced Persons Displaces
Necessary Protection. Iowa: The University of Iowa, 2009. 135 p.
19. Myers N. 13th economic forum, environmental refugees: an emergent security issue, 2005. [On-line]:
http://www.osce.org/documents/eea/2005/05/14488_en.pdf. (Дата посещения: 14.04.2014).
20. Stojanov R. Environmental Migration-How it Can be Estimated and Predicted. [On-line]:
http://www.vos.cz/imdr/documents/EMHow_can_be_predicted.pdf. (Дата посещения: 15.04.2014).
21. The Refugee Convention as a rights blueprint for persons in need of international protection. New issues
in refugee research. Research Paper No. 125 Policy Development and Evaluation Service United Nations High
Commissioner for Refugees, 2006.
22. Булешева Д.Дж. Экологическая миграция: сущность, проблемы и возможные решения. В:
Управление персоналом. 2007, №15, c. 49 – 51.
23. Доклад Социального форума, Женева, 4-6 октября 2010 г. Совет по правам человека. 4 января
2011 г. A/HRC/16/62. [On-line]: http://www2.ohchr.org/english/bodies/hrcouncil/docs/16session/A-HRC-1662_ru.pdf. (Дата посещения: 19.05.2014).
24. Гудвин-Гилл С. Статус беженца в международном праве / Под ред. М.И. Левиной М.: ЮНИТИ,
1997. 647 c.
25. Международное право. / Ред. В.Г. Витцхум, М. Боте, Э. Кляйн и др. М.: Инфотропик Медиа,
2011. 992 c.
26. Руководство по процедурам и критериям по определению статуса беженцев УВКБ ООН.
Смоленск: «Маджента», 2005. 96 c.
Copyright©Marianna ILIAȘEVICI, Anastasia HAHINA, 2014.
127
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
SOCIALIZATION OF VIOLENCE IN FAMILY.
CORRELATIONAL STUDY OF DOMESTIC VIOLENCE
IN GEORGIA
JAVAKHISHVILI Magda*
Ivane Javakhishvili Tbilisi State University,
Tbilisi, Georgia, 1, Ilia Chavchavadze Ave, Tbilisi 0179.
e-mail: [email protected]
Personal phone number: +995 591 141 399
РЕЗЮМЕ:
СОЦИАЛИЗАЦИЯ НАСИЛИЯ В СЕМЬЕ. КОРРЕЛЯЦИОННОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ
ДОМАШНЕГО НАСИЛИЯ В ГРУЗИИ
Семья – это социальный институт, который оказывает существенное влияние на
развитие личности. Одной из наиболее распространенных социальных проблем, с которыми
сталкивается семья – домашнее насилие. В статье под домашним насилием подразумевается
повторяющийся с увеличением частоты цикл: духовного, физического, а также
словесного оскорбления в целях контроля, запугивания и внушения чувства страха. В
патриархальном обществе, насилие можно рассматривать как одну из мощных форм
осуществления контроля. Контроль, в результате которого люди часто превращаются в
«объектов» воздействия. Насилие тесно связано с угнетением. Между данными явлениями
наблюдается прямая связь.
Насилие в семье происходит в любых слоях населения и характерно для разных стран.
Грузия в этой связи не является исключением.
„We, women cannot break what we have created”
- An excerpt from the personal interview transcript.
As usual the family in an ideal world is supposed to serve three principal functions: socialization
of children; regulation of sexual activities; and providence of material and emotional security.1
However, in Georgian reality not only functions of the family, but also the structure of it does not
represent an ideal one. Hierarchy is one of the leading value orientation characterized for Georgians,
which finds an embodiment at the level of many different social institutions, including the family and
in this way produces the obstacles for making equal interpersonal relationships possible.
Family is a controlling social institution that has influence on attitudes, understandings and
behaviors of its members, both inside and outside contexts of a family. Especially, in a patriarchal
society, violence can be considered as one of the potent forms of exercising control. Control, in a
*
JAVAKHISHVILI Magda - Graduate of Social Research (MA) and Psychology (BA), Iv. Javakhishvili Tbilisi
State University, Center of Research for the Study of Georgian Complex Development Issues, Head of the Department of
Complex Social Research.
1
Regoli R. M. & Hewitt J. D. Delinquency in Society. Boston: Mc Gram-Hill, 2006. 640 p.
128
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
consequence of which people often transform into „objects”, helping to form the woman’s as of an
object’s identity,1 In addition to control, violence is closely related to oppression. We can see the direct
link between these two, depending on how bravely we dare to look at the reality and analyze it as
deeply as possible.
According to social psychologists, there is nothing more complex than the social world. In this
social world the common, very organic part of the life of a society, as well as of single individuals, is
violence that is spread in time and space with its roots and implications. To give a strict definition and
provide a wide conceptualization of the family violence phenomenon is an issue of research and further
study, with its political and scientific conventions as well; however, as an experience it has been existed
in the past, present and seems to remain in future with long perspectives. Our behavior is the reaction to
unconscious impacts of our expectations, experiences and motivations.2 That means, whether we are in
the position of a victim, oppressor, or a spectator, we will not be able to easily describe and evaluate the
phenomenon of violence.
„The life of a human being is determined and formed through those forces and barriers which are
not occasional”. In other words, the life of the whole group of people is systematically ordered and
governed by other group having greater power. „Differences in social power give the opportunity and
capability to those who have the power to provide the reality.”3 The great responsibility and role
assigned to women in a process of child rearing, does not mean their independence and full ability to
define the dominant course of upbringing. The core essence and the fundamental functionality of
socialization cannot be assigned to women, while they represent the leading performers. I think that the
providence of principles, models of socialization which are accepted in a society, is one of the strongest
forms of violence against women.
Outlining research objectives and questions
In this research paper the following issues and questions will be dealt with:
The influence of one’s experience witnessing violence between his or her parents in childhood
on his behavior: whether can be found the correlation between woman’s experience of physical and/or
sexual violence from her partner and the fact from her early childhood that her mother was beaten by
her father? Or that she herself was beaten by him?
What kind of views and attitudes prevail among men and women living in Georgia toward the
child rearing process? Do they think that parents should equally share responsibilities?
What are the obstacles or helpful circumstances for proper upbringing they identify? What
attitudes they possess toward the impact of family violence on the development of a child?
What kind of expectations and reactions from a society can be existed to the upbringing types
used by parents? What do people living in Georgia think about divorce, that is called „ruining of the
family” and its possible impact on children?
Research Method
The secondary data collected though the National Research of Domestic Violence against
Women in Georgia, within the framework of the program held in 2010 called The Combat to Violence
against Women in the South Caucasus were used.
The questionnaire was prepared by the world health organization, which involved two types of
questionnaires: for households and for women respondents.
The sampling design included the stratified, several staged cluster approach.
From 5080 households that were initially selected, interviews were successfully conducted in
3872 and totally, 3768 women belonged to 15-49 age group were interviewed.
Out of qualitative research methods, focus groups and interviewing were used. In depth
interviews were conducted with 35 women, out of which 10 were women living in shelter, 10 –
1
Simone de Beauvoir. The second sex. New York: Bantam, 1961. xxxiv + 814 p.; Freire Paulo. Pedagogy of the
oppressed. New York: Continuum, 1990. 183 p.
2
Myers David. Social Psychology. New York: Mc Graw-Hill, 1990. xx + 682 p.
3
Berger P. & Luckman Th. The Social Construction of Reality. New York: Anchor, 1967. vii + 203 p.
129
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
internally displaced women, 10 – ethnic minorities; 5 women activists working on domestic violence
issues.
Findings
Based on the statistical analysis of date obtained by survey there were significant correlation
found between woman’s experience of physical or sexual violence from her partner and generally
experienced violence in her life: X2 (1)=2323, p<0.000; between woman’s experience of physical
and/or sexual violence from her partner and the fact from her husband’s early childhood that his mother
was beaten by his father: X2 (4)=155.5, p<0.000 and that he himself was beaten by someone from his
family members regularly: X2 (3)=115.45, p<0.000. Correlation was also positive and statistically
significant between woman’s experience of physical and/or sexual violence from her partner and the
fact from her early childhood that her mother was beaten by her father: X2 (4) =34.8812, p<0.000.
Relatively different attitudes and opinions of women and men toward the division of
responsibilities have been revealed. Men think that the upbringing of a child is a woman’s duty, „highly
precious duty” to the country and society: „A woman should be spending most of her time in family,
(at home) to dedicate it to children and their rearing. In order to provide good children for the country
and I do not think that the mother who is a minister is so well able to bring up a child as a common
mother is, because she would not have so much time.”
Also, „bad” child is a mother’s fault, her improper knowledge and use of child upbringing skills:
„No one can assign the fault to a father, because he is not at home during the whole day, he is at work.”
…” Because a child is mostly with a mother and mother brings him/her up and educates at home.”
In addition to not recognizing their responsibility for children’s rearing, men easily find a
solution to this situation in punishing a woman, with an enough amount of violence. „You have to beat
a person who brings up a child who is spoiled and not well natured, is a saying and in such cases you
have to beat, but not in other cases.” However, they add that “you have to do this when and where
children are not around; you have to avoid children witnessing this.”
Men also agreeably share the attitude toward the violence in a neighbor’s family that must be
stopped, but their solution involves violence in turn, „this neighbor, who beats his wife, either leaves
this block, or I will fight and break his face badly.”
Obviously, parents often think about what to be taught to children, but do not realize how.
When trying to explain the phenomenon of family violence, women often underline the
significance of influence emanating from upbringing.
„…Everything that is happening in family is determined by and depended on parents and
upbringing. Surely, the school has also its function, but the most important is a family.”
In addition to upbringing, women also pay attention to the lack of education when explaining the
causes of violence: „family violence – this is simultaneously the problem of a child rearing and
education. Generally, this is the problem of mentality.”
When talking about the division of responsibilities, women do not draw the strict line between
men’s and women’s duties; they consider their excessive responsibilities and duties as normal. They
refer to the behavioral patterns which they think are good expressions of „respect”, for instance the
respect to the head of a family, with no connotation of oppressive aspects in a relationship; According
to them, such relationships are not common nowadays, that is an indicator of equality having place
around them, in families.
„When father used to return home from a job, we were meeting him standing, quiet and full of
respect, so was true about a grandfather, but my grandchildren today behaves in an absolutely different
way in relation with the grandfather. ”
„If we were alone at home, we were very close to father, but if there were a guest, we used to
avoid him,.. „My mother used to offer and bring a dish to my father, then to us, children…”
„There is a cult of a man inside me, but not in my child’s mind. My daughter’s family is built on
equality principle.”
130
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
„One very good trait that young generation has learned is an expression of love toward a wife,
when I was a child I have never heard or seen that husband could express his love and tenderness to his
wife, or vice versa.”
Similarly to men, women see a mother’s role as turning in child’s upbringing; they say that it is
necessary to always have time for a child, to take care of, and pay attention to her/him at kindergarten,
school, at home.
„Children must be taught culture, politeness, first of all in their families; then they go to school. If
they have such a foundation, they will grow normal, good citizens. Nothing can be achieved if a mother
has no time for a child. You have to know what is doing your child in kindergarten, at school. I think
family is the first and the most important, a child spends only several hours at school.”
The function of a school is to help a mother with child upbringing, education and in this way to
make her burden easier.
„Educating children at school about proper behaviors and values is important, because this
knowledge becomes engraved in their minds and follows them during the following life period; this
makes a woman’s burden also lighter.”
Women turn their attention to the significance of learning labor and diligence through
socialization process. They say that children should be thought a right attitude to work, not to be turned
into lazy human beings, requiring constant care of others.
„A person should learn labor division and respect to others from childhood…”
„People in previous generation used to make children accustomed to physical work…”
„In the past, there was a TV show, educational in nature, which was about politeness and ethics.
This was taught at school too and a child would become a better person if there were this opportunities
today.”
Emotionally very difficult are positions of women who have been the victims of violence; among
them are those children who blame their mothers for their extreme endurance, for that, did not divorce
violent husbands and did not allow them to develop personally, socially in a peaceful way, however,
they understand their mothers.
„It is better to divorce, because this has consequences for a child with strong negative impact on
his/her psychic. Then such children cannot realize themselves in a society. I am saying this because of
myself, from my own experience, I cannot realize myself…”
Or there are also women who are wives of violent husbands, but try to justify them because of
their family hardships, of not knowing not having family principles. They explain their husbands’
violent behavior with difficult childhood.
„Those who had no good childhood, as my husband, his mother and father had also physical
fights… Even today, he has no idea what a family means, what are the family principles and he does
not want to know…”
Widely spread views in the society against the divorce and „ruining of a family,” often force
women to stay obedient and passive, in order not to „distort” their children’s future.
„You look at divorced families with a doubtful eye, this is traditionally so among us…”
„...Some prefer to eat less but live and bring up children in peaceful, normal environment. This is
the best solution for both children and woman.”
„…I know a family, where at fathers loud swearing and crying, a child’s eyesight disappeared, it
took a time and a necessary operation to treat. Would be better a mother took a child from the
beginning.”
„…However, it is possible that a child could not realize and see real reasons why parents
divorced, then looks at other families and feels hurtful”.
„…There are families, who make a decision of divorce after little dispute and then their child will
definitely consider one of the two sides guilty”.
131
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
As interview transcripts show, the responsibility for getting divorced is basically of woman’s, she
should define and figure put properly when, in what circumstances leave a family of a violent husband,
to think what can be better for her children and their rearing.
The research has revealed a great significance of personally experienced family violence for
children when they become grown men and women. According to social learning theory elaborated by
A. Bandura, individuals learn behaviors from others, with whom they have a regular interaction. Also,
the performance of a learned behavior depends on expected „rewards” and „punishments.”1 The family
violence in certain cases is a consequence of learning: boys have learned violence they show against
wives, while girls have learned to be a victim, adapt to expected violence. Perceptions and expectations
in the society which are built on specific traditions enforce the behavior of gender-based violence.
As research findings have revealed, a child rearing is primarily considered as a mother’s duty
that includes far greater responsibility from a woman’s side than from a man’s.
It is important for women to realize this and use their legitimate right of a child rearing in order to
foster and strongly support the development of a woman’s strong and independent type. As authors of
power control theories2 have evidentially shown that achieving a mother’s freedom from social and
psychological pincers has a direct connection to daughter’s formation as of a free and independent
individual.
Bibliography:
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
Bandura Albert. Social Learning Theory. England Cieffs, NJ: Prentice-Hall, 1977. viii + 247 p.
Berger P. & Luckman Th. The Social Construction of Reality. New York: Anchor, 1967. vii + 203 p.
Freire Paulo. Pedagogy of the oppressed. New York: Continuum, 1990. 183 p.
Hegan John and others. Structural criminology. Cambridge: Polity Press, 1988. viii + 294 p.
Myers David. Social Psychology. New York: Mc Graw-Hill, 1990. xx + 682 p.
Regoli R. M. & Hewitt J. D. Delinquency in Society. Boston: Mc Gram-Hill, 2006. 640 p.
Simone de Beauvoir. The second sex. New York: Bantam, 1961. xxxiv + 814 p.
Copyright©Magda JAVAKHIȘVILI, 2014.
1
2
Bandura Albert. Social Learning Theory. England Cieffs, NJ: Prentice-Hall, 1977. viii + 247 p.
Hegan John and others. Structural criminology. Cambridge: Polity Press, 1988. viii + 294 p.
132
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ОБСЕ В XXI ВЕКЕ
ЖАВГУРЯН Кристина
Российский университет дружбы народов
117198, ул. Миклухо-Маклая, д. 6, Москва.
ANNOTATION:
THE HUMAN DIMENSION OF THE OSCE IN THE XXI CENTURY
The article discusses the concept of „human dimension” of the OSCE, the theoretical and
practical aspects of OSCE activities in the field of human rights. The term „human dimension” of the
OSCE is seen as obligations that states take in order to ensure full respect for human rights and
fundamental freedoms, as well as to respect the principle of the rule of law, to promote the principles
of democracy and to build, strengthen and protect democratic institutions, as well as the atmosphere
of tolerance in Europe. OSCE commitments in the field of the human dimension includes not only the
rights but also respect for the rule of law, support for democratic institutions and the protection of
minority rights and the principles of humanitarian law. For example, the OSCE adopted a number of
regulations concerning the rights of minorities. The principle of respect for human rights, as
enshrined in the Helsinki Final Act, obliges states to respect human rights, fully belonging to
national minorities.
Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе объединяет 57 государств,
расположенных в Северной Америке, Европе и Центральной Азии, целью которой является
поддержание мира и безопасности на пространстве ОБСЕ. Учредительными документами
ОБСЕ являются Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе
(Хельсинский Заключительный Акт) 1975 года; Парижская хартия для новой Европы и
Дополнительный документ к ней 1990 года, Хельсинкский документ СБСЕ 1992 года «Вызов
времени перемен»; решения СБСЕ, принятые в рамках совещаний на высшем уровне в
Хельсинки (1992 г.) и Будапеште (1994 г.), а также ряд других документов. Вышеназванные
документы закрепили принципы, цели и задачи ОБСЕ. Особенностью ОБСЕ является
отсутствие у данной организации Устава, de-facto Заключительный акт Совещания по
безопасности и сотрудничеству в Европе выполняет эту функцию.
Деятельность ОБСЕ построена по принципу «трёх корзин», которые были определены в
1975 году.
«Первая корзина» — политико-военное измерение, охватывает сферы контроля над
распространением вооружений, деятельность государств-участников по предотвращению
конфликтов, меры по созданию доверительных отношений и безопасности.
Так называемая «вторая корзина» включает в себя экономическое и экологическое
сотрудничество, проблемы обеспечения безопасности в этих сферах.

ЖАВГУРЯН Кристина Валерьевна - Аспирант кафедры международного права РУДН.
133
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Наконец, «третья корзина», которую чаще называют «человеческое измерение», —
охватывает вопросы защиты прав человека, развития демократических институтов,
мониторинг выборов1.
Ответственными органами ОБСЕ по реализации «третей корзины» являются Бюро по
демократическим институтам и правам человека (БДИПЧ), Представитель по вопросам
свободы СМИ, Секретариат и структуры на местах. Так, например, целью БДИПЧ является
обеспечение уважения прав и основных свобод человека, укреплением и защитой
демократических институтов.
Следует подчеркнуть, что Статья VII Хельсинского заключительного акта закрепила в
качестве самостоятельного принцип уважения прав человека и основных свобод, включая
свободу мысли, совести, религии и убеждений. В соответствии с этим принципом
«государства - участники будут уважать права человека и основные свободы, включая
свободу мысли, совести, религии и убеждений, для всех, без различия расы, пола, языка и
религии. Они будут поощрять и развивать эффективное осуществление гражданских,
политических, экономических, социальных, культурных и других прав и свобод, которые все
вытекают из достоинства, присущего человеческой личности, и являются существенными для
ее свободного и полного развития. […]. В области прав человека и основных свобод
государства - участники будут действовать в соответствии с целями и принципами Устава
ООН и Всеобщей декларацией прав человека 1948 г., будут выполнять свои обязательства,
как они установлены в международных декларациях и соглашениях в этой области, включая в
том числе Международные пакты о правах человека, если они ими связаны».
После исторических перемен 1989 года европейские страны приняли общую
концепцию Заключительного акта Хельсинки и разработали на её основе всеобъемлющий
перечень норм и стандартов, в котором особое внимание уделяется правам человека. Эти
базовые права наряду с принципами демократии и верховенства права являются
структурными компонентами понятия, которое ОБСЕ определяет как человеческое измерение
безопасности2.
Термин «человеческое измерение» в рамках ОБСЕ рассматривается как «взятые на себя
обязательства государств – участников обеспечивать полное уважение прав и основных
свобод человека, соблюдать принцип верховенства права, способствовать утверждению
принципов демократии и в этой связи создавать, укреплять и защищать демократические
институты, а также атмосферу терпимости на европейском континенте3.
Термин «человеческое измерение» также используется для обозначения набора норм и
видов деятельности, связанных с правами человека и демократией, которые рассматриваются
в ОБСЕ в качестве одного из трех измерений безопасности, наряду с военно-политическим и
экономико-экологическим измерениями. Данный термин свидетельствует также о том, что
нормы ОБСЕ, относящиеся к человеческому измерению, охватывают более широкую
область, чем традиционное право прав человека4.
1
Мировая политика и международные отношения: учебное пособие для бакалавров: гриф НМС / Ред. Ю.
Косов. СПб.: Питер, 2012. 212 с.
2
Обязательства ОБСЕ в области человеческого измерения: Том I, Сборник документов в тематическом
порядке (Третье издание). 2006 С. 11. [On-line]: http://www.osce.org/ru/odihr/elections/16363. (Дата посещения:
03.05.2014).
3
Пава человека в международном и внутригосударственном праве. Учебник для вузов / Отв. ред. Проф. В.М.
Воплеев. Казань: Казанский государственный университет им. В.И.Ленина, 2004, c. 104.
4
Обязательства ОБСЕ в области человеческого измерения: Том I. Сборник документов в тематическом
порядке (Третье издание). 2006, c. 18.
134
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Обязательства ОБСЕ в области человеческого измерения включает в себя не только
собственно права человека, но также уважение к принципу верховенства права, поддержки
демократических институтов, защиты прав меньшинства и принципов гуманитарного права1.
К примеру, ОБСЕ принят ряд актов, касающихся прав меньшинств. Принцип уважения
прав человека, закреплённый в Хельсинском заключительном акте, обязывает государства
соблюдать перечисленные в документе права человека, в полной мере относящиеся и к
национальным меньшинствам.
В Документе Копенгагенского совещания Конференции по человеческому измерению
1990 г. национальным меньшинствам посвящен отдельный раздел (гл. IV). В 1992 г. был
учрежден пост Верховного комиссара по национальным меньшинствам. Мандат Верховный
комиссар по делам национальным меньшинствам заключается в том, чтобы обеспечивать
раннее предупреждение и, там где необходимо, на как можно более раннем этапе
предпринимать срочные действия «в отношении связанных с проблемами национальных
меньшинств напряженных ситуаций, которые еще не вышли из стадии раннего
предупреждения, но потенциально способны, перерасти в конфликт в регионе ОБСЕ»2.
Комиссар собирает и изучает информацию, результаты сообщаются председателю
Руководящего совета ОБСЕ. Содержание актов ОБСЕ о правах меньшинств в общем
соответствует содержанию документов, принятых в рамках ООН3.
ОБСЕ создала ряд механизмов для мониторинга выполнения обязательств, взятых на
себя государствами-участниками в области прав человека и демократии (человеческого
измерения).
Один из этих механизмов, так называемый механизм человеческого измерения, может
применяться в каждом конкретном случае отдельным государством-участником или группой
государств.
Механизм состоит из двух инструментов: Венского механизма (утвержденного
Итоговым документом Венской встречи 1989 года) и Московского механизма
(утвержденного на последнем совещании Конференции по человеческому измерению СБСЕ
(Москва, 1991 г.)), который частично представляет собой дальнейшее развитие Венского
механизма4.
Венский механизм заключает в себе четыре этапа:
1) государства согласились, что они будут давать письменные ответы на запросы и
представления друг другу по существу состояния дел в их странах в области прав человека;
2) государства согласились проводить двусторонние обсуждения по этим вопросам по
требованию любого государства — участника СБСЕ в целях разрешения конкретных случаев
нарушения прав человека;
3) любое государство получило право привлекать внимание по дипломатическим каналам
других участников СБСЕ к случаям и ситуациям, которые явились предметом двусторонних
обсуждений;
4) любое государство-участник получило право ставить эти проблемы на обсуждение
Конференции по человеческому измерению и на очередных основных встречах СБСЕ5.
Московский механизм предоставляет дополнительную возможность государствамучастникам формировать из числа независимых экспертов специальные миссии для оказания
1
Legal Perspectives: The Legal Profession and Human Rights in Uzbekistan. Edited by Malfliet Katlijn, Katholieke
Universiteit te Leuven. Leuven: Garant, 1999, p. 133.
2
[On-line]: http://www.osce.org/ru/hcnm/33318?download=true. (Дата посещения: 03.05.2014).
3
Лукашук И.И. Международное право: особенная часть: учебник для студентов юридических факультетов и
вузов. Изд. 3-е, перераб. и доп. 2005, с. 13.
4
[On-line]: http://www.osce.org/ru/odihr/84451. (Дата посещения: 03.05.2014).
5
[On-line]: http://society.polbu.ru/lazarev_pravo/ch105_all.html. (Дата посещения: 03.05.2014).
135
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
содействия в разрешении конкретных проблем, связанных с человеческим измерением, будь
то на их собственной территории или на территории другого государства-участника ОБСЕ1.
Таким образом, важнейшими институтами обеспечения уважения прав человека,
демократии и верховенства закона являются Бюро по демократическим институтам и правам
человека, Верховный комиссар по делам национальным меньшинствам и представитель по
вопросам свободы средств массовой информации2.
Список использованной литературы:
1. Legal Perspectives: The Legal Profession and Human Rights in Uzbekistan. Edited by Malfliet
Katlijn, Katholieke Universiteit te Leuven. Leuven: Garant, 1999. xv + 325 p.
2. Иванов И.С. Новая российская дипломатия. Десять лет внешней политики страны. М.: ОлмаПресс, 2002. 382 c.
3. Лукашук И.И. Международное право: особенная часть: учебник для студентов юридических
факультетов и вузов. Изд. 3-е, перераб. и доп. 2005. 544 с.
4. Мировая политика и международные отношения : учебное пособие для бакалавров: гриф НМС
/ Ред. Ю. Косов. СПб.: Питер, 2012. 379 с.
5. Обязательства ОБСЕ в области человеческого измерения: Том I, Сборник документов в
тематическом
порядке
(Третье
издание).
2006.
396
c.
[On-line]:
http://www.osce.org/ru/odihr/elections/16363. (Дата посещения: 03.05.2014).
6. Права человека в международном и внутригосударственном праве. Учебник для вузов / Отв.
ред. Проф. В.М. Воплеев. Казань: Казанский государственный университет им. В.И.Ленина, 2004. 300
c.
7. [On-line]: http://www.osce.org/ru/hcnm/33318?download=true. (Дата посещения: 03.05.2014).
8. [On-line]: http://society.polbu.ru/lazarev_pravo/ch105_all.html. (Дата посещения: 03.05.2014).
9. [On-line]: http://www.osce.org/node/84451. (Дата посещения: 03.05.2014).
10. [On-line]: http://www.osce.org/ru/odihr/84451. (Дата посещения: 03.05.2014).
Copyright©Cristina JAVGUREAN, 2014.
1
2
[On-line]: http://www.osce.org/node/84451. (Дата посещения: 03.05.2014).
Иванов И.С. Новая российская дипломатия. Десять лет внешней политики страны. М.: Олма-Пресс, 2002, c.
255.
136
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
ПРАВОВОЙ АНАЛИЗ ДЕЛА «АМАДУ САДИО ДИАЛЛО»
(РЕСПУБЛИКА ГВИНЕЯ ПРОТИВ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ
РЕСПУБЛИКИ КОНГО)
КЕБУРИЯ Кристина 
Российский университет дружбы народов
117198, ул. Миклухо-Маклая, д. 6, Москва.
ANNOTATION:
LEGAL ANALYSIS OF THE CASE „AHMADOU SADIO DIALLO”
(REPUBLIC OF GUINEA V. DEMOCRATIC REPUBLIC OF THE CONGO)
This article proposes a legal analysis of the case „Ahmadou Sadio Diallo”, in which the
Republic of Guinea, on behalf of its citizen, claimed to the International Court of Justice against the
actions of the Democratic Republic of Congo. The applicant challenged the arrest of Mr Sadio Diallo
and his following deportation, inhuman and degrading treatment to the Guinean citizen, a violation of
his rights as an entrepreneur, as well as the absence of the possibility of applying diplomatic protection
measures to Mr Sadio Diallo. Having considered the facts and the evidence offered by the parties of
their positions, the Court issued two decisions: first, in 2010, on the merits, and the second, in 2012,
determining the amount of compensation for the victim. The special significance of this precedent lies
in the fact that for the first time an international tribunal issued a binding decision to award a specific
amount of compensation for victims whose rights were violated by the actions of the State.
28 декабря 1998 года в Секретариат Международного суда ООН (далее – Суд) от
Республики Гвинеи (далее – Гвинея) от имени своего гражданина Амаду Садио Диалло было
подано заявление на предмет возбуждения дела против Демократической Республики Конго
(далее – ДРК). Истец утверждал о нарушении властями ДРК прав гвинейского гражданина
Амаду Садио Диалло, вследствие предполагаемого грубого нарушения ДРК норм
международного права и своих обязательств по международным договорам. Обе стороны
рассматриваемого спора представили в установленные процессуальные сроки свои позиции по
заявленным предполагаемым нарушениям.
При рассмотрении данного дела, Суд изучил имеющиеся доказательства позиции сторон,
соответствующие факты, а также международные договоры и нормы международного права,
применимые в связи с предполагаемыми нарушениями.
В решении от 24 мая 2007 года Суд признал поданное Гвинеей заявление приемлемым в
части защиты прав г-на Диалло как физического лица, проживавшего и работавшего около 32
лет в ДРК, так и в качестве компаньона (associé) в компаниях «Африком – Заир» и
«Африконтейнерз – Заир», но постановил неприемлемым в части защиты права г-на Диалло в
отношении нарушений прав вышеназванных двух компаний. С 19 по 29 апреля 2010 года,
состоялись открытые слушания по данному делу, после чего стороны представили Суду свои
письменные заявления.

КЕБУРИЯ Кристина Отаровна - Аспирант кафедры международного права РУДН.
137
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Далее предлагаем подробно исследовать обстоятельства дела, позиции сторон,
предполагаемые нарушения статей международных договоров и норм международного права, в
частности, поощрения и защиты прав человека, и что представляется немаловажным, второе
разбирательство, последовавшее через шесть месяцев после вынесения решения по существу
дела и касавшееся исключительно вопроса возмещения ущерба, если таковой будет доказан,
пострадавшей стороне.
Изучая представленные сторонами доказательства в пользу своих позиций по данному
делу, Суд отделил два заявленных компонента, определяя, во втором случае,
правосубъектность г-на Диалло и двух указанных предприятий. По утверждению Гвинеи г-н
Диалло дважды подвергался аресту и продолжительному содержанию под стражей на
территории ДРК, а в дальнейшем был произвольно выслан из страны своего постоянного
проживания.
В части предполагаемых нарушений прав г-на Диалло как частного лица, государствоистец указывало на два эпизода ареста и содержания под стражей в ДРК своего гражданина.
Первый факт ареста произошел в 1988 – 1989 гг. По данному вопросу государство – ответчик
настаивало на недопустимости разбирательства этого утверждения истца, так как Гвинея не
включила его в первоначальный вариант своего заявления, поданного на рассмотрение Суда в
декабре 1998 года, а включило его позже. Суд признал позицию ДРК по данному вопросу
обоснованной, отметив, что данный эпизод был заявлен истцом не на стадии письменного
представления позиций истца и ответного заявления ответчика, но на стадии представления
ответов, что автоматически лишило государство – ответчика возможности подать
предварительные возражения, в соответствии с положениями статьи 79 Регламента Суда,
предоставляющей срок не позднее трех месяцев после подачи меморандума1.
Признавая неприемлемы требование Гвинеи о рассмотрении эпизода с арестом г-на
Диалло в 1988 – 1989 гг., Суд, тем не менее, разъяснил, что включение вопроса, ранее не
заявленного в первоначальном требовании возможно, но без изменения предмета спора,
первоначально вынесенного на рассмотрение Суда2. Само по себе включение нового
требования в ходе разбирательства спора не является процессуальным нарушением, а
следовательно, приемлемо, но только если отвечает существу рассматриваемого дела. Кроме
того, Суд, в вопросе признания приемлемости того или иного заявления, особенно подчеркнул
необходимость наличия связи между предметом нового требования и тем, которое было
указано в заявлении о возбуждении дела. Иными словами, новое требование должно либо
прямо быть связано с предметом первоначального заявления, либо подразумеваться в нем. В
рассматриваемом деле Суд не нашел соответствия выше указанным условиям. Таким образом,
Суд посчитал невозможным применить термин «подразумевалось» в данном случае, так ка
новое требование истца не соответствует существу представленного дела. Суд также признал,
что два эпизода ареста и содержания под стражей г-на Диалло в ДРК (1988 – 1989 гг. и 1995 –
1996 гг.) и факт выдворения с территории ДРК не имеют прямой связи между собой, так как
первое осуществлено в процессе уголовного судопроизводства, а второе носит
административный характер. Важным представляется заявление Гвинеи о невозможности
осуществления в отношении своего гражданина (г-на Диалло) мер дипломатической защиты
при его задержании и выдворении в 1995-1996 гг.
Прежде чем приступить к рассмотрению обстоятельств дела по существу, Суд разъяснил
вопрос бремени доказывания, которое, в данном случае, лежало на каждой из сторон, таким
образом, и истец и ответчик обязаны были доказывать свои позиции. Гвинея и ДРК в ряде
1
См.: Questions of Interpretation and Application of the 1971 Montreal Convention arising from the Aerial Incident
at Lockerbie (Libyan Arab Jamahiriya v. United Kingdom), Preliminary Objections, Judgment, I.C.J. Reports 1998, p. 26,
para. 47)
2
См.: Territorial and Maritime Dispute between Nicaragua and Honduras in the Caribbean Sea (Nicaragua v.
Honduras), Judgment, I.C.J. Reports 2007 (II), p. 695, para. 108).
138
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
вопросов пришли к консенсусу, но оспариванию подлежали вопросы, как сроки содержания гга Диалло под стражей (Гвинея настаивала на 66 днях, в то время как ДРК утверждало о
первоначальном задержании на двое суток, при повторном – на не более восьми дней). Далее,
по утверждению Гвине задержание г-на Диалло, имевшее место с 10 по 31 января 1996 года
было инициировано личным распоряжением премьер – министра ДРК от 14 января 1996 года с
целью выдворения гвинейского гражданина с территории данного государства, которое и было
осуществлено из аэропорта Киншасы, 31 января 1996 года. Однако государство – ответчик с
данной позицией не согласно, настаивая на том, что с 10 по 25 января 1996 года г-н Диалло
оставался на свободе.
Еще одним спорным моментом стали условия содержания г-на Диалло под стражей на
территории ДРК, так, по мнению Гвинеи к г-ну Диалло со стороны руководства конголезской
тюрьмы и ее персонала применялось бесчеловечное, унижающее достоинство обращение.
Государство - ответчик оспаривало данное утверждение. Рассмотрев предоставленные
сторонами доказательства, Суд счел возможным не согласиться с позицией Гвинеи, так как ею
не были предоставлены достаточные доказательства, подтверждающие раннее заявленные
обвинения. Кроме того, Суд указал на имеющиеся в его распоряжении факты, опровергающие
утверждения стороны истца, так как г-н Диалло имел возможность практически свободного
общения с родными и адвокатами, а также получал от них необходимые вещи и пищу. Тем не
менее, Суд заявил, что заявитель не обязан доказывать факты не совершения ответчиком тех
или иных противоправных действий так как, в данном случае, бремя доказывания не может
ложиться только на одну сторону процесса.
Следующие нормы международного права, по мнению Гвинеи, были нарушены ДРК при
аресте и содержании под стражей, а также высылке со своей территории г-на Диалло:
1) Статья 13 Международного пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря
1966 года (далее – МПГПП)1 и пункт 4 статьи 12 Африканской хартии прав человека и народов
(далее – АХПЧН)2;
2) Пункты 1 и 2 статьи 9 МПГПП и статья 6 АХПЧН;
3) Общее правило о недопущении применения к лицу, находящемуся под стражей
бесчеловечного или унижающего достоинство видов обращения, запрещенных
международным правом;
4) Подпункт b) пункта 1) Венской конвенции о консульских сношениях от 24 апреля 1963
3
года .
Далее предлагаем рассмотреть решение Суда по каждому из предполагаемых нарушений
со стороны государства - ответчика, заявленных государством – истцом:
1) Предполагаемое нарушение статьи 13 МПГПП, которая гласит следующее:
«Иностранец, законно находящийся на территории какого-либо из участвующих в настоящем
Пакте государств, может быть выслан только во исполнение решения, вынесенного в
соответствии с законом, и, если императивные соображения государственной безопасности не
требуют иного, имеет право на представление доводов против своей высылки, на пересмотр
своего дела компетентной властью или лицом, или лицами, специально назначенными
компетентной властью, и на то, чтобы быть представленным для этой цели перед этой властью
лицом или лицами». Пункт 4 статьи 12 АХПЧН содержит следующее положение: «Лицо, не
являющееся гражданином государства – участника настоящей Хартии, законно допущенное на
территорию этого государства, может быть выслано из нее только на основании решения,
принятого в соответствии с законом».
1
Гвинея присоединилась к Пакту 24 апреля 1978 года, ДРК - 1 февраля 1977 года.
АХПЧН вступила в силу для Гвинеи 21 октября 1986 года, а для ДРК – 28 октября 1987 года.
3
Венская конвенция о консульских сношениях от 24 апреля 1963 года вступила в силу для Гвинеи 30 июля
1988 года, а для ДРК 14 августа 1976 года.
139
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Применяя нормы выше названных международных документов, Суд признал
допустимость высылки, которая не должна быть произвольной, лица, не являющегося
гражданином государства пребывания, но при соблюдении определенной процедуры,
закрепленной как в рамках внутреннего права государства, так и в нормах международного
права (при этом отметим, что нормы национального права не должны противоречить
положениям международного права). При изучении данного вопроса, Суд обратил внимание на
толкование, данное в практике Комитета ООН по правам человека1, а также Африканской
комиссии по правам человека и народов, давшее объяснение норме о высылке, содержащейся в
АХПЧН2.
Гвинея настаивала на произвольном характере высылки г-на Диалло, ссылаясь на
нарушение ДРК своего национального законодательства, предписывающего исключительные
полномочия президента принимать решения о высылке того или иного лица (в данном случае,
решение подписал премьер – министр ДРК), кроме того, не были проведены предварительные
консультации с Национальной иммиграционной службой.
Суд счел себя не вправе толковать нормы национального права государства, но отметил,
что Конституционный акт ДРК, вступивший в силу 9 апреля 1994 года позволяет премьер –
министру исполнять возложенные на президента полномочия по вынесению решения о
высылке. Таким образом, не представляется правомерным утверждать о несоблюдении ДРК
норм собственного законодательства в отношении применения высылки, однако, государство –
ответчик не выполнило своего обязательства по проведению консультации с Национальной
иммиграционной службой перед осуществлением высылки иностранца, нарушив тем самым
Законодательный акт ДРК об иммиграционном контроле от 1983 года.
Более того, Суд признал правомерным заявление Гвинеи о непредоставлении ДРК
соответствующих причин высылки г-на Диалло, а лишь указание на то, что «присутствие [г-на
Диалло] и его поведение нарушали и нарушают публичный порядок Заира, особенно в
экономической, финансовой и денежно-кредитной областях». По мнению Суда данная
формулировка не может пониматься в качестве достаточного объяснения причин высылки, так
как представляет собой неопределенное и абстрактное утверждение. Кроме того, Суд признал
доказанным факт незаконного ограничения права г-на Диалло, как иностранца, на собственную
защиту, а так же несоблюдение со стороны ДРК обязанности информировать иностранное лицо
о имеющемся у него таком праве. В данном случае, государство – ответчик не может ссылаться
на «соображения государственной безопасности».
Таким образом, Суд признал нарушение ДРК статьи 13 МПГПП и пункта 4 статьи 12
АХПЧН.
2) Предполагаемое нарушение государством – ответчиком пунктов 1 и 2 статьи 9
МПГПП и статья 6 АХПЧН. Статья 9 МПГПП в пунктах 1 и 2 гласит следующее:
«1. Каждый человек имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Никто не
может быть подвергнут произвольному аресту или содержанию под стражей. Никто не должен
быть лишен свободы иначе как на таких основаниях и в соответствии с такой процедурой,
которые установлены законом.
2. Каждому арестованному сообщаются при аресте причины его ареста и в срочном
порядке сообщается любое предъявляемое ему обвинение». В соответствии с положениями
статьи 6 АХПЧН: «Каждый человек имеет право на свободу и на личную неприкосновенность.
Никто не может быть лишен свободы иначе, как по причинам и на условиях, заранее
1
См.: Маруфиду против Швеции», сообщение № 58/1979, пункт 9.3; Комитет по правам человека, замечание
общего порядка № 15: Положение иностранцев в соответствии с Пактом.
2
См.: Kenneth Good v. Republic of Botswana No. 313/05, para. 204; World Organization against Torture and
International Association of Democratic Lawyers, International Commission of Jurists, Interafrican Union for Human Rights
v. Rwanda, No. 27/89, 46/91, 49/91,99/93).
140
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
определенных законом. В частности, никто не может быть подвергнут произвольному аресту
или задержанию».
Рассмотрев обстоятельства дела и доказательства, представленные сторонами по данному
пункту, Суд не делает разделения между понятиями «выдворение» и «высылка», также Суд
признал нарушение государством – ответчиком правил процедуры высылки иностранца, как в
задержании его именно для целей дальнейшего выдворения с конголезской территории, так и в
части несоответствия действий уполномоченных государственных органов сроков и условий
процедуры высылки.
Однако сами по себе арест и содержание под стражей с целью дальнейшей высылки лица
не могут считаться произвольными по смыслу статьи 9 МПГПП и статьи 6 АХПЧН, но
длительность задержания г-на Диалло, не представление аргументов в пользу обоснованности
высылки данного лица со стороны государственных органов ДРК и некоторые иные условия,
могут трактоваться как нарушение государством – ответчиком заявленных статей. На
утверждение Гвинеи о неуведомлении г-на Диалло, в чем его обвиняют, Суд заявил, что данное
положение не подпадает под смысл пункта 2 статьи 9 МПГПП, поскольку данная процедура
предусмотрена только в отношении уголовного разбирательства, не имевшего места в случае с
г-ном Диалло. Однако государство – ответчик положение указанной статьи в том, что не
сообщило задержанному причины его ареста, таким образом, нарушив право, гарантированное
в любом случае, независимо от оснований задержания. Более того, при выдворении г-ну
Диалло сообщили недостоверную информацию о причинах его высылки в силу «незаконного
пребывания» на территории ДРК. Следовательно, государство – ответчик нарушило пункт 2 ст.
9 МПГПП.
В отношении заявления Гвинеи о бесчеловечном и унижающем достоинство обращении,
которому подвергли в конголезской тюрьме г-на Диалло, изучив все имеющиеся материалы
дела, представленные сторонами, не счел возможным признать государство – ответчик
нарушившим заявленные положения международного права, так как Гвинея не предоставила
исчерпывающих доказательств, подтверждающих выдвинутое обвинение.
3) Далее Гвинея заявляла о нарушении ДРК о подпункте b) п. 1 ст. 39 Венской конвенции
о консульских сношениях 1963 года, которая гласит следующее: «Компетентные органы
государства пребывания должны безотлагательно уведомлять консульское учреждение
представляемого государства о том, что в пределах его консульского округа какой-либо
гражданин этого государства арестован, заключен в тюрьму или взят под стражу в ожидании
судебного разбирательства или же задержан в каком-либо ином порядке, если этот гражданин
этого потребует. Все сообщения, адресуемые этому консульскому учреждению лицом,
находящимся под арестом, в тюрьме, под стражей или задержанным, также безотлагательно
передаются
этими органами консульскому учреждению. Указанные органы должны
безотлагательно сообщать этому лицу о правах, которые оно имеет согласно настоящему
подпункту». По мнению Гвинеи при аресте в 1995 – 1996 гг. г-на Диалло он не был
«безотлагательно» проинформирован об имевшемся у него праве обратиться к консульским
учреждениям государства своей гражданской принадлежности с просьбой о содействии.
Именно государственные органы, производящие арест и задержание, обязаны сообщить лицу
об имеющемся у него праве1. Следовательно, Суд приходит к выводу, что имело место
нарушение ДРК подпункта b) п. 1 ст. 39 Венской конвенции о консульских сношениях 1963
года.
Что касается предполагаемого нарушения прав г-на Диалло, как компаньона (associé) в
компаниях «Африком – Заир» и «Африконтейнерз – Заир» (закрытые компании с ограниченной
ответственностью, здесь и далее – ЗКОО), Суд, выявив место г-на Диалло в качестве, как
1
См.: Avena and Other Mexican Nationals (Mexico v. United States of America), Judgment, I.C.J. Reports 2004 (I),
p. 46, para. 76).
141
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
компаньона, так и управляющего (gérant), разделил правосубъектность этих компаний и
правосубъектность г-на Диалло как физического лица.
Гвинея утверждала о том, что власти ДРК препятствовали г-ну Диалло созывать и
участвовать в общих собраниях ЗКОО. Суд не выявил подобных препятствий со стороны ДРК,
отметив, что гвинейский гражданин имел возможность проводить такие действия, в частности,
г-н Диалло мог передать свое право голоса, в соответствии со ст. 22 Устава «Африконтейнерз Заир», предусматривающей возможность назначения в качестве доверенного лица компаньона
только какого-либо другого компаньона. Выдворение г-на Диалло с территории ДРК не
лишило его права участвовать в собраниях ЗКОО, не лично, но через представителя. Болеет
того, Суд отметил, что г-н Диалло не утратил своего с правовой точки зрения поста
управляющего и не был полностью лишен возможности осуществлять надзор над
деятельностью ЗКОО из-за границы.
Суд постановил отделять понятия прав и активов компании от прав и активов
компаньона. К тому же, у акционеров и юридического лица разная гражданская
ответственность. Долевая собственность позволяет обладателям долей возможность не только
управлять компанией, но и получать дивиденды или какие-либо денежные суммы, подлежащие
выплате в случае ликвидации компании. Однако Суд не нашел доказательств того, что
компании шли к ликвидации, или объявлялись выплаты дивидендов. На этом основании, Суд
отклонил заявления Гвинеи в нарушении имущественных прав г-на Диалло на свои доли в
капитале ЗКОО.
Важным вопросом в контексте данного дела является возмещение ущерба причиненного
пострадавшей стороне, а также точная сумма тако компенсации. Определив, что ДРК нарушила
положения статей 9 и 13 МПГПП, статьи 6 и 12 АХПЧН, а также подпункт b) пункта 1 статьи
36 Венской конвенции о консульских сношениях, Суд приступил к оценке понесенного
потерпевшей стороной ущерба. По мнению Суда «возмещение должно, по возможности,
устранить все последствия противоправного деяния и воссоздать положение, которое, по всей
вероятности, существовало бы, если бы соответствующее деяние совершено не было»1. В
случаях, когда это невозможно, возмещение следует рассматриваться в форме компенсации
или сатисфакции либо и того, и другого2.
На основании рассмотренного дела, а также в связи с соответствующим требованием
Гвинеи Суд принял решение о возмещении ущерба пострадавшей стороне в форме
компенсации. Более того, Гвинея просила Суд, в рамках своих заключительных представлений
отложить принятие решения о конкретной оценке суммы компенсации, чтобы дать
возможность сторонам разрешить данный вопрос по взаимному согласию, с оговоркой, что
если «в течение шести месяцев после вынесения Судом [настоящего] решения» стороны не
придут к соглашению, Гвинея может предоставить Суду свою оценку суммы компенсации,
тогда как Суд может вынести решение по данному вопросу в рамках следующей стадии
разбирательства.
30 ноября 2010 года Суд вынес решение по существу дела, в котором постановил
следующее:
1) восемью голосами против шести, что требование Гвинеи в отношении ареста и
содержания под стражей г-на Диалло в 1988–1989 гг. является неприемлемым;
2) единогласно признал нарушение ДРК статьи 13 МПГПП и пункта 4 статьи 12 АХПЧН
в отношении обстоятельств выдворения с конголезской территории г-на Диалло;
3) единогласно признал нарушение ДРК пунктов 1 и 2 статьи 9 МПГПП, а также статьи 6
АХПЧН в отношении обстоятельств ареста и содержания под стражей в 1995–1996 гг. г-н
Диалло с целью его последующей высылки;
1
См.: Factory at Chorzów, Merits, Judgment No. 13, 1928, P.C.I.J., Series A, No. 17, p. 47).
См.: Pulp Mills on the River Uruguay» (Argentina v. Uruguay), Judgment of 20 April 2010, para. 273.
142
2
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
4) тринадцатью голосами против одного признал нарушение ДРК подпункта b) пункта 1
статьи 36 Венской конвенции о консульских сношениях, не информировав г-на Диалло
безотлагательно при его содержании под стражей в 1995–1996 гг. о его правах;
5) двенадцатью голосами против двух отклонил все прочие представления Гвинеи
относительно обстоятельств, при которых был арестован и содержался под стражей в 1995–
1996 гг. в целях его высылки г-н Диалло;
6) девятью голосами против пяти признал, что ДРК не нарушала прямых прав г-на
Диалло как компаньона в фирмах «Африком - Заир» и «Африконтейнерз - Заир»;
7) единогласно, что ДРК несет обязательство по выплате соответствующего возмещения
в форме компенсации Гвинее за последствия нарушений международных обязательств,
упомянутых в подпунктах 1) и 3);
8) единогласно, что, в случае если стороны не достигнут договоренности по этому
вопросу в течение шести месяцев с даты 30 ноября 2010 года, вопрос о компенсации,
причитающейся Гвинее, будет урегулирован Судом, и Суд оставил за собой право провести с
этой целью последующую процедуру в этом деле.
В постановлении от 20 сентября 2011 года Суд указал предельный срок, установленный
для постановляющей части решения, принятого в 2010 году, который истек 30 мая 2011 года. К
этой дате стороны не пришли к согласию в отношении суммы компенсации, причитающейся
пострадавшей стороне. 6 декабря 2011 года и 21 февраля 2012 года стороны представили свои
позиции по данному вопросу. Правительство Гвинеи просило Суд обязать ДРК выплатить, в
качестве компенсации за ущерб, причиненный г-ну Амаду Садио Диалло, вследствие его
ареста, содержания под стражей и последующей высылки с территории ДРК, следующую
сумму компенсации:
1) 250000 долл. США за психический и моральный ущерб, включая ущерб, причиненный
репутации г-на Диалло;
2) 6430148 долл. США за утраченный доход во время содержания под стражей и после
высылки г-на Диалло;
3) 550000 долл. США за иной материальный ущерб; а также
4) 4360000 долл. США за утрату потенциальной прибыли.
Таким образом, Гвинея оценила понесенный г-ном Диалло ущерб в общем размере - 11
590148 долл. США, без включения штрафных процентов. Вдобавок, в результате вынужденной
необходимости возбуждения данного разбирательства государство Гвинея понесло
существенные издержки, которые были оценены в сумме 500 000 долл. США.
ДРК, в свою очередь, отметила в своем контрмеморандуме следующее:
1) ДРК согласно возместить Гвинее компенсацию в размере 30 000 долл. США, в
качестве возмещения нематериального ущерба, причиненного г-ну Диалло в результате его
противоправного задержания и высылки в 1995–1996 годах;
2) ДРК не согласна выплачивать какие – либо штрафные проценты;
3) ДРК имеет шестимесячный срок с даты вынесения решения Суда для выплаты Гвинее
вышеуказанной суммы компенсации;
4) никакая компенсация не причитается в отношении другого материального ущерба,
который был заявлен Гвинеей;
5) каждая сторона оплачивает свои собственные издержки на разбирательство, включая
затраты и гонорар своих представителей, адвокатов, консультантов и прочих лиц.
19 июня 2012 года Суд вынес решение по вопросу о компенсации, которая причитается с
ДРК в пользу Гвинеи:
1) пятнадцатью голосами против одного устанавливает сумму компенсации,
причитающейся с ДРКв пользу Гвинеи за нематериальный ущерб, причиненный г-ну Диалло, в
размере 85 000 долл. США (При вынесении такого решения, Суд оценил различные аспекты,
такие как: произвольный характер ареста и содержания под стражей г-на Диалло, неоправданно
143
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
длительный срок его заключения в конголезской тюрьме, неправомерная высылка из страны, в
которой он постоянно проживал в течении 32 лет, и где осуществлял хозяйственную
деятельность, однако, Суд подчеркивает, что жестокое обращение в отношении к г-ну Диалло в
ходе разбирательства дела доказано не было);
2) пятнадцатью голосами против одного устанавливает сумму компенсации,
причитающейся с ДРК в пользу Гвинеи за материальный ущерб, причиненный г-ну Диалло в
отношении его личного имущества, в размере 10 000 долл. США;
3) четырнадцатью голосами против двух постановляет, что никакая компенсация не
причитается с ДРК в пользу Гвинеи в отношении требования, касающегося материального
ущерба, предположительно причиненного г-ну Диалло в результате утраты профессионального
вознаграждения во время его противоправного задержания и после его противоправной
высылки;
4) единогласно постановляет, что никакая компенсация не причитается с ДРК в пользу
Гвинеи в отношении требования, касающегося материального ущерба, предположительно
причиненного г-ну Диалло в результате утраты потенциальной прибыли;
5) единогласно постановляет, что общая сумма компенсации, причитающейся согласно
пунктам 1 и 2, выше, должна быть выплачена к 31 декабря 2012 года и что в случае ее неуплаты
к этой дате процент с основной суммы, причитающейся с ДРК в пользу Гвинеи, будет
начисляться с 1 сентября 2012 года по годовой ставке 6 процентов;
6) пятнадцатью голосами против одного отклоняет требование Гвинеи относительно
издержек, связанных с разбирательством (Суд согласен с мнением ДРК, что каждая сторона
должна сама оплачивать свои издержки, понесенные в ходе разбирательства дела).
Таким образом, Суд оценил общую сумму компенсации, которая должна выплатить
Гвинее ДРК, равна 95000 долл. США. Стоит особенно отметить факт того, что решение
Международного суда ООН от 19 июня 2012 года является первым случаем, за более чем
шестидесятилетнюю практику Суда, когда данный международный орган правосудия, не
просто постановил необходимость возмещения ущерба пострадавшей стороне в результате
нарушения международных норм в области прав человека государством – нарушителем, но и
оценил в конкретную сумму и размер такой компенсации.
Список использованной литературы:
1. Avena and Other Mexican Nationals (Mexico v. United States of America), Judgment, I.C.J. Reports
2004 (I), p. 46, para. 76).
2. Factory at Chorzów, Merits, Judgment No. 13, 1928, P.C.I.J., Series A, No. 17, p. 47).
3. Kenneth Good v. Republic of Botswana No. 313/05, para. 204.
4. World Organization against Torture and International Association of Democratic Lawyers,
International Commission of Jurists, Interafrican Union for Human Rights v. Rwanda, No. 27/89, 46/91,
49/91,99/93).
5. Pulp Mills on the River Uruguay» (Argentina v. Uruguay), Judgment of 20 April 2010, para. 273.
6. Questions of Interpretation and Application of the 1971 Montreal Convention arising from the Aerial
Incident at Lockerbie (Libyan Arab Jamahiriya v. United Kingdom), Preliminary Objections, Judgment, I.C.J.
Reports 1998, p. 26, para. 47)
7. Territorial and Maritime Dispute between Nicaragua and Honduras in the Caribbean Sea (Nicaragua v.
Honduras), Judgment, I.C.J. Reports 2007 (II), p. 695, para. 108).
8. Маруфиду против Швеции», сообщение № 58/1979, пункт 9.3; Комитет по правам человека,
замечание общего порядка № 15: Положение иностранцев в соответствии с Пактом.
Copyright©Cristina KEBURIA, 2014.
144
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
МЕЖПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ПРОЦЕСС, НАПРАВЛЕННЫЙ
НА УКРЕПЛЕНИЕ СИСТЕМЫ ДОГОВОРНЫХ ОРГАНОВ
ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА
КОНЕВА Александра
Российский университет дружбы народов (РУДН),
117198 Россия, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, 6.
ANNOTATION:
INTERGOVERNMENTAL PROCESS AIMED AT STRENGTHENING OF THE SYSTEM
OF TREATY BODIES ON HUMAN RIGHTS
This article is devoted to the process of strengthening the human rights treaty body system. It
gives an overview of the intergovernmental process of the UN General Assembly on strengthening and
enhancing the effective functioning of the human rights treaty body system launched in frames of the
UN General Assembly in February 2012 and ended in April 2014 by the adoption of the UN General
Assembly resolution 68/268. The article covers the major elements of this resolution representing
concrete measures to improve the effective functioning of the treaty body system.
На современном этапе система договорных органов по правам человека представляет
собой десять органов, функционирующих в виде девяти комитетов и одного подкомитета,
состоящих из независимых экспертов, и созданных в соответствии с положениями тех
основных международных договоров по правам человека, над выполнением которых они
осуществляют контроль1.
Главная цель системы договорных органов заключается в предоставлении четкого и
авторитетного руководства государствам в вопросе выбора наиболее эффективных способов
обеспечения соответствия их внутренней политики и мер нормам международных договоров
по правам человека2. Эффективность системы договоров выражается в объеме осуществления
на национальном уровне рекомендаций, являющихся итогом конструктивного диалога в рамках
процедур представления докладов, рассмотрения индивидуальных жалоб и расследований, а
также в плане предоставления государствам авторитетных указаний по поводу толкования

КОНЕВА Александра Евгеньевна - Ассистент кафедры международного права Российского
университета дружбы народов, магистр по правам человека и демократизации (Европейская магистерская
программа по правам человека и демократизации, Венеция, Италия), [email protected].
1
За исключением Комитета по экономическим, социальным и культурным правам, который был создан в
соответствии с Резолюцией Экономического и Социального Совета 1985/17 от 28 мая 1985 г., учредившей данный
комитет и передавшей ему контрольные полномочия, возложенные главой IV Международного пакта об
экономических, социальных и культурных правах 1966 г. на ЭКОСОС.
2
См. Абашидзе А.Х. Договорные органы по правам человека: учебное пособие. М.: РУДН, 2012. 390 c.;
Солнцев А., Конева А. Юридический статус актов договорных органов по правам человека в национальных
правовых системах. В: Международное правосудие. 2013, № 4 (8), с. 82 - 93.
145
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
договорных положений, предотвращения нарушений прав человека и принятия оперативных и
эффективных мер в ответ на такие нарушения1.
Несомненным достижением системы договорных органов является ее беспрецедентный
рост, который имел «несистематический, но организованный характер»2. Об этом
свидетельствует рост количества ратификаций основных международных договоров и
протоколов к ним, создание новых договорных органов, учреждение новых процедур
рассмотрения индивидуальных жалоб, возрастание общего числа экспертов договорных
органов и времени, выделенного для их заседаний3.
Однако, несмотря на указанные положительные аспекты, перед договорными органами
сегодня стоит ряд вызовов, которые серьезным образом подрывают их эффективное
функционирование, что тем самым ослабляет результат их работы, направленной на усиление
защиты прав человека на национальном уровне4.
Вопрос о путях совершенствования системы в интересах наиболее эффективного
достижения ее целей обсуждается с момента создания первого договорного органа5.
На современном этапе данные инициативы были предприняты в рамках процесса
укрепления системы договорных органов по правам человека, запущенный в 2009 г.
Верховным комиссаром ООН по правам человека Нави Пиллей на основании переданного ей
резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН 48/141 мандата в области адаптации,
рационализации, укрепления и оптимизации механизмов ООН по правам человека в целях
повышения их действенности и эффективности (пп. (j) п. 4). В период с 2009 по 2012 гг. были
организованы более двадцати консультаций со всеми участниками системы в целях разработки
идей по ее укреплению системы. На основе выработанных участниками консультаций идей во
исполнение резолюции Генеральной Ассамблеей ООН 66/2546 в июне 2012 г. Верховный
комиссар представила сводный доклад, содержащий рекомендации по повышению
эффективности системы договорных органов по правам человека7.
Следующей вехой стал запущенный в соответствии с резолюцией Генеральной
Ассамблеей ООН 66/254 от 23 февраля 2012 г. открытый межправительственный процесс об
укреплении и повышении эффективности функционирования системы договорных органов по
правам человека.
В феврале 2012 г., руководствуясь предложением Российской Федерации, Генеральная
Ассамблея ООН приняла резолюцию 66/254 «Осуществление в Генеральной Ассамблее
межправительственного процесса, направленного на укрепление и повышение эффективности
функционирования системы договорных органов по правам человека». В резолюции
Генеральная Ассамблея просит Председателя Генеральной Ассамблеи начать в рамках
Ассамблеи «открытый межправительственный процесс, предусматривающий проведение
открытых, транспарентных и всеохватных переговоров по вопросу о том, как укрепить и
повысить эффективность функционирования системы договорных органов по правам
человека». В соответствии с резолюцией Председатель назначил двух сокоординаторов
процесса – Постоянный Представитель Исландии и Индонезии (в ноябре 2013 г. на смену
Постоянного Представителя Индонезии пришел Постоянный Представитель Туниса).
1
Док. ООН HRI/MC/2006/2. 22 марта 2006 г. П. 4.
Док. ООН A/68/606. 19 ноября 2013 г. П. 7.
3
См. там же; Док. ООН. A/HRC/25/22. 17 января 2014 г.
4
Koneva A. Challenges facing the human rights treaty body system. В: Вестник Российского университета
дружбы народов. Серия: юридические науки. М: РУДН. 2014, №1, с. 245 - 255.
5
Абашидзе А.Х., Конева А.Е. Укрепление системы договорных органов по правам человека. В: Московский
журнал международного права. М.: Некоммерческое партнерство Содействие редакционной деятельности
«МЖМП». 2013, №4, с. 21 - 35.
6
Док. ООН A/RES/66/254. 15 мая 202 г.
7
Док. ООН A/66/860. 26 июня 2012 г.
146
2
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
В своей резолюции 66/295 от 17 сентября 2012 г.1 Генеральная Ассамблея ООН
постановила продолжить данный процесс с тем, чтобы на основе обсуждений определить на
предстоящей ее сессии конкретные и последовательные меры, необходимые для укрепления и
повышения эффективности функционирования системы договорных органов по правам
человека. После обсуждений, состоявшихся в ходе шестьдесят седьмой сессии Генеральной
Ассамблеи ООН, возникла настоятельная потребность в дальнейших консультациях.
Соответственно, 20 сентября 2013 г. Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию 68/22,
озаглавленную
«Продление
проводимого
в
рамках
Генеральной
Ассамблеи
межправительственного процесса, направленного на укрепление и повышение эффективности
функционирования системы договорных органов по правам человека». Чтобы завершить
оформление итогового документа, было решено продлить процесс до первой половины
февраля 2014 г.
В этой связи сокоординаторы провели ряд консультаций с государствами-членами,
тематические обсуждения и видеоконференции с экспертами договорных органов и провели
встречи с председателями в ходе их совещания 20-24 мая 2013 г., а также организовали форумы
гражданского общества и пр.
По итогам этих консультаций сокоординаторами были разработаны два концептуальных
документа. Первый документ под названием «Последующая деятельность» является
окончательным докладом об осуществлении процесса, а второй документ представляет проект
резолюции по завершении межправительственного процесса. Эти документы включены в
доклад, представленный Генеральной Ассамблее 16 сентября 2013 г.3 В резолюции 68/2
Генеральная Ассамблея постановила продолжить рассмотрение элементов резолюции по
существу затрагиваемой темы, опираясь, в частности, на элементы, содержащиеся в указанном
докладе сокоординаторов.
В ответ на просьбу Генеральной Ассамблеи представить всеобъемлющую и подробную
смету расходов в качестве основания для поддержки межправительственного процесса,
используя при этом доклад сокоординаторов, но не ограничиваясь им, Верховным комиссаром
был подготовлен справочный документ4.
В
проекте
итогового
доклада
сокоординаторов
об
осуществлении
межправительственного процесса содержится обзор 32 вопросов, изложение каждого из
которых соответствует предложению, обсуждаемому в рамках переговоров, на основе которого
сокоординаторы представляют рекомендацию, отражающую их мнения по итогам этих
обсуждений.
Следует отметить, что поскольку в рамках межправительственного процесса
принимаются во внимание и обсуждаются предложения, включенные в доклад Верховного
комиссара, большинство вопросов, охватываемых сокоординаторами, соотносятся с данными
предложениями, однако также усматриваются и некоторые различия. Так, помимо
предложения Верховного комиссара о комплексном календаре представления отчетности,
сокоординаторы рассматривают идею о внедрении единого комплексного ежегодного или
двухгодичного запроса. Более того, доклад сокоординаторов содержит предложение об
активизации работы в рамках совещаний председателей и расширения их взаимодействия с
государствами-участниками, а также сдвоенных заседаниях.
Процесс консультаций был завершен 11 февраля, когда сокоординаторы представили
окончательный текст Председателю Генеральной Ассамблеи ООН. Это произошло после того,
как в рамках процедуры «отсутствия возражений», инициированной 8 февраля, от государств1
Док. ООН A/RES/66/295. 10 декабря 2012 г.
Док. ООН A/RES/68/2. 20 декабря 2013 г.
3
Док. ООН A/67/995. 16 сентября 2013 г.
4
Док. ООН A/68/606. 19 ноября 2013 г.
2
147
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
членов не поступило никаких возражений. В представленном сокоординаторами докладе1
содержится информация о результатах обсуждений, состоявшихся в рамках
межправительственного процесса, и внесенных рекомендациях, а также мнение
сокоординаторов относительно вопросов, рассмотренных в рамках межправительственного
процесса.
В итоге, 9 апреля 2014 г. Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию 68/2682,
которая завершила межправительственный процесс, длившийся два года. В этом документе
учитываются многие предложения, содержащиеся в докладах Верховного комиссара и
сокоординаторов, а также принимаются к сведению доклады Генерального секретаря ООН о
мерах по дальнейшему повышению эффективности, гармонизации и реформированию системы
договорных органов по правам человека3.
В рамках данного следования представляется необходимым осветить элементы данной
резолюции.
Генеральная Ассамблея ООН:
 призывает договорные органы по правам человека предложить для рассмотрения
государствами-участниками упрощенную процедуру представления докладов и установить
ограничение по количеству освещаемых в них вопросов, а государства-участники –
рассмотреть возможность применения данной процедуры;
 призывает также государства-участники рассмотреть возможность представления
общего базового документа и дополнения его сообразно обстоятельствам всеобъемлющим
документом или добавлением к первоначальному документу;
 призывает договорные органы по правам человека осуществлять сотрудничество с
целью выработки согласованной методики своего конструктивного диалога с государствамиучастниками;
 призывает также договорные органы по правам человека давать краткие, адресные и
конкретные заключительные замечания;
 и в этой связи также призывает их разработать общие руководящие принципы
подготовки таких заключительных замечаний, принимая во внимание специфику
соответствующих комитетов и их мандаты, а также мнения государств-участников;
 призывает договорные органы по правам человека и далее наращивать свои усилия с
целью повышения результативности, транспарентности, эффективности и согласованности на
основе своих методов работы в рамках своих соответствующих мандатов созвучно положениям
соответствующих договоров;
 призывает государства-участники продолжать свои усилия по выдвижению кандидатур
экспертов и при необходимости рассмотреть возможность принятия национальной политики
или порядка выдвижения кандидатур экспертов в договорные органы по правам человека;
 рекомендует Экономическому и Социальному Совету рассмотреть возможность замены
существующей процедуры избрания экспертов Комитета по экономическим, социальным и
культурным правам совещанием государств — участников Международного пакта об
экономических, социальных и культурных правах 1966 г.;
 призывает договорные органы по правам человека организовать скоординированный
консультативный процесс для подготовки общих замечаний, предполагающий проведение
консультаций, в особенности с государствами-участниками, и учет мнений других
заинтересованных сторон при проработке новых общих замечаний;
 постановляет согласно принятой практике в отношении других документов
Организации Объединенных Наций установить ограничение по количеству слов на уровне 10
1
Док. ООН A/68/832. 9 апреля 2014 г.
Док. ООН A/RES/68/268. 21 апреля 2014 г.
3
Док. ООН A/66/344 и A/HRC/19/28.
2
148
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
700 слов для каждого документа, выпускаемого договорными органами, и для всей
документации, представляемой государствами-участниками в договорные органы по правам
человека, включая доклады государств-участников;
 просит Генерального секретаря оказывать через Управление Верховного комиссара
ООН по права человека поддержку государствам-участникам в деле наращивания потенциала
для выполнения ими своих договорных обязательств и оказывать в этой связи
консультационные услуги и техническую помощь и обеспечивать укрепление потенциала в
соответствии с мандатом Управления в консультации с данным государством и с его согласия
посредством;
 постановляет в принципе в целях повышения доступности и зримости договорных
органов по правам человека и в соответствии с докладом Комитета по информации о работе его
тридцать пятой сессии по возможности в кратчайший срок обеспечить веб-трансляцию
открытых заседаний договорных органов;
 просит Управление Верховного комиссара с помощью страновых групп Организации
Объединенных Наций при соответствующем использовании имеющихся в их распоряжении
средств видеоконференцсвязи обеспечивать по запросу государства-участника возможность
всем членам его официальной делегации, не присутствующим на заседании, принимать участие
в обсуждении доклада такого государства-участника при помощи видеоконференцсвязи;
 постановляет выпускать краткие отчеты, отражающие диалог соответствующих
договорных органов по правам человека с государствами-участниками на одном из рабочих
языков ООН;
 постановляет, что краткий отчет о совещании того или иного государства-участника с
договорным органом по запросу любого государства-участника должен быть переведен на
официальный язык ООН, используемый данным государством-участником;
 постановляет также, что выделение времени договорным органам для проведения
заседаний производится в нижеследующем порядке и просит Генерального секретаря
предоставлять соответствующие финансовые и людские ресурсы:
а) выделяется такое количество недель, которое требуется каждому договорному органу
для рассмотрения тех докладов государств-участников, какие ожидаются им ежегодно, исходя
из среднего количества докладов, полученных каждым комитетом в период с 2009 по 2012 г. и
предположения о том, что должно рассматриваться не менее 2,5 доклада в неделю и, в
соответствующих случаях, не менее 5 докладов по факультативным протоколам к договорам по
правам человека в неделю;
b) на заседания выделяется дополнительно еще по две недели на комитет для обеспечения
возможности выполнения порученной деятельности, а также выделяется дополнительное время
на заседания комитетам, работающим с индивидуальными сообщениями, исходя из того, что на
рассмотрение каждого такого сообщения на заседании требуется 1,3 часа, а также из среднего
количества таких сообщений, получаемых ежегодно этими комитетами;
с) во избежание повторного накапливания не выполненной в срок работы
устанавливается дополнительный запас времени исходя из расчетного увеличения объема
работы на 5 процентов в порядке выполнения требований по представлению докладов, которое
распределяется между комитетами для выполнения ими предполагаемого объема работы в
начале каждого двухгодичного периода, с временным расчетным увеличением на 15 процентов
в период 2015 - 2017 гг.;
d) в достаточном объеме выделяются финансовые и людские ресурсы тем договорным
органам, основная роль которых согласно их мандату заключается в совершении поездок на
места;
 постановляет далее, что время, выделяемое на проведение заседаний, будет
пересматриваться раз в два года исходя из фактического объема отчетности за предыдущие
четыре года и корректироваться на этой основе по просьбе Генерального секретаря в
149
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
соответствии с установленными бюджетными процедурами, и постановляет, что количество
недель, выделенное на постоянной основе тому или иному комитету до принятия настоящей
резолюции, не будет уменьшено;
 постановляет обеспечивать работу договорных органов по правам человека максимум
на трех официальных рабочих языках и использовать четвертый официальный язык в
исключительных случаях для облегчения общения между членами по решению
соответствующего комитета;
 предлагает, чтобы с целью усилить соблюдение ими своих обязательств по
представлению докладов и устранить отставание в их представлении государства-участники – в
применимых случаях и в виде исключения - представили по согласованию с соответствующим
договорным органом один сводный доклад, засчитываемый как выполнение государствомучастником своих обязательств по представлению докладов договорному органу за весь
период, за который на момент принятия настоящей резолюции у этого государства имеется
перед этим органом задолженность по докладам;
 призывает договорные органы по правам человека продолжать рассмотрение и анализ
Аддис-Абебских принципов в отношении независимости и беспристрастности членов
договорных органов по правам человека, в частности путем запрашивания мнений государствучастников и других заинтересованных сторон об их разработке, и в этой связи предлагает
председателям договорных органов держать государства-участники в курсе их реализации;
 призывает также договорные органы по правам человека далее усиливать роль своих
председателей в процедурных вопросах, в том числе в формулировании заключений,
касающихся методов работы и процедурных вопросов, оперативного обобщения передовых
наработок и методов в рамках всей системы договорных органов, обеспечения согласованности
между договорными органами и унификации методов работы.
В завершение Генеральная Ассамблея ООН постановляет рассмотреть состояние системы
договорных органов по правам человека не позднее чем через шесть лет с даты принятия
настоящей резолюции с целью проанализировать эффективность принятых мер на предмет
обеспечения их состоятельности и принять, если потребуется, решение о дальнейших мерах по
укреплению и повышению эффективности функционирования системы договорных органов по
правам человека.
Таким образом, на сегодняшний день процесс укрепления системы договорных органов
по правам человека достиг решающего момента в связи с завершением межправительственного
процесса, направленного на укрепление и повышение эффективности функционирования
системы договорных органов по правам человека. В итоговом документе – резолюции
Генеральной Ассамблеи ООН 68/268 – содержится пакет мер, направленных на комплексное и
долговременное решение стоящих перед системой договорных органов проблем. Среди таких
мер можно назвать выделение дополнительного времени и соответствующих финансовых и
людских ресурсов, наращивание потенциала государств-участников для выполнения ими своих
договорных обязательств, повышение доступности и зримости договорных органов,
согласование методов работы договорных органов и пр. Остается надежда, что резолюция по
итогам межправительственного процесса станет прочной основой для принятия конкретных
действий главными заинтересованными сторонами - договорными органами, государствамиучастниками и ООН, которым адресованы вышеприведенные меры, что, в конечном счете,
позволит повысить эффективность функционирования системы в целях усиления защиты
отдельных лиц или групп лиц на национальном уровне.
Список использованной литературы:
1. Абашидзе А.Х. Договорные органы по правам человека: учебное пособие. М.: РУДН,
2012. 390 c.
150
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
2. Абашидзе А.Х., Конева А.Е. Укрепление системы договорных органов по правам
человека. В: Московский журнал международного права. М.: Некоммерческое партнерство
Содействие редакционной деятельности «МЖМП». 2013, №4, с. 21 - 35.
3. Док. ООН A/66/344. 7 сентября 2011 г.
4. Док. ООН A/66/860. 26 июня 2012 г.
5. Док. ООН A/67/995. 16 сентября 2013 г.
6. Док. ООН A/68/606. 19 ноября 2013 г.
7. Док. ООН A/68/832. 9 апреля 2014 г.
8. Док. ООН A/HRC/19/28. 14 декабря 2011 г.
9. Док. ООН A/HRC/25/22. 17 января 2014 г.
10. Док. ООН A/RES/66/254. 15 мая 202 г.
11. Док. ООН A/RES/66/295. 10 декабря 2012 г.
12. Док. ООН A/RES/68/2. 20 декабря 2013 г.
13. Док. ООН A/RES/68/268. 21 апреля 2014 г.
14. Док. ООН HRI/MC/2006/2. 22 марта 2006 г.
15. Солнцев А., Конева А. Юридический статус актов договорных органов по правам
человека в национальных правовых системах. В: Международное правосудие. 2013, № 4 (8), с.
82 - 93.
16. Koneva A.Challenges facing the human rights treaty body system. B: Вестник Российского
университета дружбы народов. Серия: юридические науки. М: РУДН. 2014, №1, с. 245 - 255.
Copyright©Alexandra KONEVA, 2014.
151
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
ПРЕДОСТОРОЖНОСТЬ ИЛИ ПРЕДОСТОРОЖНЫЙ
ПОДХОД: ПРИНЦИП ИЛИ МЕЖДУНАРОДНЫЙ ОБЫЧАЙ?
КОПЫЛОВ Станислав*
Российский университет дружбы народов (РУДН),
117198, Москва, ул. Миклухо-Маклая, д. 6.
E-mail: [email protected].
ANNOTATION:
PRECAUTION OR PRECAUTIONARY APPROACH: IS IT A PRINCIPLE OR AN
INTERNATIONAL CUSTOM?
The article deals with to the legal content of the precautionary or precautionary approach
principle as one of the guiding principles governing nowadays the development of environmental
policies at the national and international level. The author notes that the emergence of this principle is
related to national environmental law of Germany, who later offered it for use in the regulation of
international environmental relations. Emphasizing that the legal content of the precautionary
principle is disclosed best of all in Principle 15 of the 1992 Rio Declaration, the author points to two
significant drawbacks inherent in this definition: the measures must be effective and costly. The article
also points to the urgent need to distinguish between this principle and principles such as proactive
and helpful. Detailed analysis of cases of use of the precautionary principle in international treaties
and agreements allows the author to attempt to resolve the problem on referring precaution to the
number of special principles of international environmental law, or to a number of customary
international law. Answering this question the author states that to date only in narrow regional
economic integration associations, such as the European Union, the precautionary principle meets all
doctrinal requirements, including the opinio juris and is a regional customary rule of law. In
conclusion it is emphasized that the legal status of precaution is still in its formative stages.
Принцип предосторожности, или предосторожного подхода является частью системы
правил, предназначенных для руководства в процессе принятия решений государствами в
целях достижения экологически устойчивого развития. Он превратился в руководящий
принцип современного международного права и продолжает приобретать все большее
значение среди инструментов национального законодательства государств, касающихся
охраны окружающей среды и сохранения природных ресурсов.
В своей основе содержание принципа предосторожности сводится к тому, что
необходимо избегать тех видов деятельности, которые могут нести в себе угрозу для
окружающей среды, и что меры предосторожности должны быть приняты даже в тех случаях,
когда существует лишь потенциальная опасность и когда имеются недостаточно полные
научные данные относительно потенциальных опасных последствий той или иной
*
КОПЫЛОВ Станислав - Кандидат юридических наук, доцент кафедры международного права
Российского университета дружбы народов.
152
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
деятельности. Таким образом, сердцевиной этого принципа является предпринятие
природоохранных действий в условиях отсутствия полной научной ясности.
Большинство ученых сходятся во мнении, что наилучшим образом юридическое
содержание принципа предосторожности, или предосторожного подхода раскрывается в
Принципе 15 Декларации по окружающей среде и развитию, которая была принята в 1992 г. в
Рио-де-Жанейро: «В тех случаях, когда существует угроза серьезного или необратимого
ущерба, отсутствие полной научной уверенности не используется в качестве причины для
отсрочки принятия экономически эффективных мер по предупреждению ухудшения состояния
окружающей среды».
Сегодня отсутствует какая-либо единая формулировка принципа предосторожности. В
одних научных трудах можно встретить указание на «предосторожный подход». Некоторые
ученые даже предпочитают говорить о «принципе предосторожности», который в такой
редакции теряет какую-либо юридически обязательную силу. Как бы там ни было,
большинство ученых оперируют синонимичными терминами и понятиями.
Более того, многие международные договоры и соглашения содержат различные наборы
требований и условий, соблюдение которых необходимо для применения на практике этого
принципа.
Например, тот же Принцип 15 Декларации Рио ограничивает возможные меры лишь
дорогостоящими и эффективными. Принцип предосторожности наилучшим образом может
быть определен, если попытаться его отделить от похожего на него принципа предотвращения
или предупреждения: принцип предотвращения предусматривает обязанность государств
предотвращать известный или предвидимый ущерб за пределами своих государственных
территорий.
Формулировки принципа предосторожности предписывают, чтобы юридические
действия предпринимались только тогда, когда становится очевидным, что планируемая
деятельность может являться опасной для окружающей среды (например, ст. 4). Например,
Конвенция по предупреждению загрязнения моря из наземных источников 1974 г. разрешает
государствам-сторонам Конвенции принимать дополнительные меры, «если научно было
установлено, что этим веществом может быть создана серьезная опасность в морском регионе и
что необходимо предпринять срочные меры». Напротив, принцип предосторожности
опережает наступление таких очевидных ущерба или рисков.
Это позволяет использовать менее очевидные доказательства в тех случаях, когда
последствия ожидания неопровержимых доказательств могу оказаться очень затратными или
даже недопустимыми.
Против рассматриваемого принципа предосторожности неоднократно высказывались
возражения. В позициях отдельных государств и в международной юридической практике
неоднократно звучали мысли о том, что неопределенным остается его значение, а
эффективность его применения вызывает сомнения.
Критики, в частности, утверждали, что этот принцип является непрактичным и приводит
к незаурегулированности, тем самым тормозя экономическое и технологическое развитие. На
что сторонники этого принципа справедливо возражали, что данный принцип не является
абсолютной нормой, что он является концептуальным инструментом, позволяющим уточнить и
разъяснить аргументы и, в частности, вопрос о том, на ком лежит бремя доказывания.
Другим стандартным вариантом критики принципа предосторожности является
утверждение о том, что он применяется только к новым технологиям и не распространяет свое
действие на уже существующие.
Основы принципа предосторожности берут свое начало из национального
законодательства и, прежде всего, из национального права Германии, а также иных государств,
153
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
преимущественно европейских.1 В Германии этот принцип получил название «принцип
предосторожности или предвидения».
В центре ранних концептуальных представлений об этом принципе лежала вера в то, что
общество должно стремиться избегать нанесения ущерба окружающей среде путем
тщательного перспективного планирования и посредствам установки заслонов для
потенциально опасных видов деятельности.
Позднее этот принцип в Германии преобразовался в фундаментальный принцип
национального экологического права, уравновешиваемый принципом экономической
целесообразности. Он был использован для оправдания жесткой политики, связанной,
например, с борьбой с кислотными дождями, с глобальным потеплением и загрязнением моря.
В настоящее время многие другие страны применяют этот принцип на национальном уровне.
Принцип предосторожности проторил себе дорогу в международное право и
международную политику в результате неоднократных предложений Германии, сделанных на
конференциях по охране Северного моря в период с 1984 по 1987 гг. После этих конференций
принцип нашел свое закрепление в многочисленных международных конвенциях и
соглашениях.
Сегодня принцип предосторожности составляет большую часть базиса, на котором
разрабатывается современная экологическая политика. Его важности вытекает из того факта,
что наука в отдельных случаях никогда не способна сделать точные, рассчитанные на
долгосрочную перспективу предсказания относительно последствий воздействия человеческой
деятельности на окружающую среду. Поскольку разработчикам экологической политики
приходится принимать превентивные меры для охраны окружающей среды перед лицом
научной неопределенности, принцип предосторожности предоставляет руководство по
управлению процессом принятия сложных экологических решений. На практике наиболее
часто он применяется в контексте воздействия человеческой цивилизации или новых
технологий на окружающую среду и здоровье человека, животных и растений.
Наиболее типичными областями применения принципа предосторожности являются:
возможность постоянного или сильного загрязнения; исчезновение видов животных;
привнесение в окружающую среду потенциально вредных видов продукции, угрожающих
биоразнообразию; угроза общественному здоровью, происходящая от новых видов болезней и
техники; продовольственная безопасность; физика высокой энергетики; потенциально
катастрофические эксперименты и иные проблемы биобезопасности.
Важнейшей проблемой имплементации данного принципа является разнообразное его
толкование. Кроме уже указанных ранее вариантов, необходимо назвать еще один – его
определенную двусмысленность. Более того, в различных договорах и декларациях можно
обнаружить разнообразные формулировки, которые отражают различную степень его
интенсивности. Самая слабая трактовка этого принципа сводится к тому, что он не требует, но
может разрешать несколько отложить планируемые меры.
Кроме того, ограничения, которые накладываются Декларацией Рио, выражением
«дорогостоящие эффективные меры» делают принцип более слабым, а его оценку ставят в
зависимость от толкования государствами, подписавшими Декларацию.
В этом контексте вопрос об уровне достаточности определенности научных данных для
того чтобы переубедить сторонников откладывания мер противодействия, остается открытым.
Разброс в толковании можно охарактеризовать следующим образом: от утверждения, что
деятельность является, возможно, безопасной, до утверждения, что она является определенно
безопасной.2
1
Подробнее см.: Копылов М.Н. Ведение в международное экологическое право. М.: Изд-во РУДН,
2009. 267 с.
2
См. подробнее: Harremo s Poul. The Precautionary Principle in the 20th Century: late Lessons from Early
Warnings. London; Sterling, VA: Earthscan Publications, 2002, p. 7.
154
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Отличительной чертой принципа предосторожности является то, что он не диктует
принятие специфических мер регулирования или наличие конкретного результата на выходе.
Подобно другим специальным принципам международного экологического права он
достаточно гибок и плотно взаимодействует с остальными принципами. Иными словами, он
охватывает достаточно большой круг возможных обязательств и действий.
Существенную имплементацию принципа предосторожности можно на договорном
уровне достичь посредствам процедурных и институциональных мер. С точки зрения техники
принятия решения в рамках принципа предосторожности предпочтение должно отдаваться тем,
которые были приняты большинством голосов, а не тем, которые были приняты консенсусом.
Такой подход можно наблюдать во многих международных экологических режимах.
Например, Монреальский протокол по озоноразрушающим веществам 1987 г. отнес не
усмотрение дополнений, принятых по формуле 2/3 голосов присутствующих и участвующих в
голосовании определение объемов и уровней выбросов озоноразрушающих веществ. При этом
подобного рода решения приобрели юридически обязательную силу для всех сторон
Протокола и через 6 месяцев вступили в силу.
Что же касается юридического статуса принципа предосторожности, то он все еще
формируется. При этом остается большим вопросом, является ли данный принцип принципом
обычного международного права.
Отвечая на этот вопрос, можно с уверенностью констатировать, что на сегодняшний день
только в узких региональных объединениях экономической интеграции, таких как Европейский
Союз, принцип предосторожности отвечает всем доктринальным требованиям, в том числе и
opinion iuris и представляет собой региональную обычную норму права1.
Не случайно в опубликованном в 2000 г. Европейской Комиссией разъяснении о
применении принципа предосторожности говорится, что этот принцип лежит в основе всей
экологической политики Европейского Союза.
Список использованной литературы:
1. Harremo s Poul. The Precautionary Principle in the 20th Century: late Lessons from Early Warnings.
London; Sterling, VA: Earthscan Publications, 2002. xx + 268 p.
2. Schroder M. Precautionary Approach Principle. In: Max Planck Encyclopedia of Public International
Law, 2010. [On-line]: www.mpepil.com. (Дата посещения: 30.04.2014).
3. Копылов М.Н. Ведение в международное экологическое право. М.: Изд-во РУДН, 2009. 267 с.
Copyright©Stanislav KOPÎLOV, 2014.
1
См. подробнее: Schroder M. Precautionary Approach Principle. In: Max Planck Encyclopedia of Public
International Law, 2010. [On-line]: www.mpepil.com. (Дата посещения: 30.04.2014).
155
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
CURRENT STATE OF THE INTERNATIONAL MECHANISM
OF REALIZATION OF THE RIGHT FOR A FAIR TRIAL
KORUTS Ulyana*
Kyiv University of Law of the National Academy of Sciences of Ukraine (KUL of NASU),
7-A, Dobrokhootova str., Kyiv, 03142, e-mail: www.kul.kiev.ua.
РЕЗЮМЕ:
СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ МЕЖДУНАРОДНОГО МЕХАНИЗМА
РЕАЛИЗАЦИИ ПРАВА НА СПРАВЕДЛИВОЕ СУДЕБНОЕ РАЗБИРАТЕЛЬСТВО
Провозглашение права человека на судебную защиту и его консолидацию в
международных нормативно-правовых актах различных государств демонстрирует
готовность международного сообщества поддерживать открытый диалог в этой области.
Тем не менее, наиболее важная проблема заключается в процессе реализации данного права.
Так, Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ), будучи институциональным компонентом,
является необходимым, но не достаточным условием для обеспечения реализации данного
права.
Содержание правовой категории «механизм реализации права» имеет важное значение.
Сегодня нет универсального определения этого понятия в правовом поле. Несмотря на то,
что международные нормы права являются общепринятыми и обязательными для
правоохранительных органов, они интерпретируют понятие «механизм реализации права» в
разных странах исходя из доктрины права, регулирующей политический режим.
Proclamation of human right to judicial defence and its consolidation in international legal and
regulatory acts of different states demonstrates the willingness of the international community to have
an open dialogue in this field. However, the most significant problem lies in the process of this right
implementation. Thus, the European Court of Human Rights (ECHR), that is an institutional
component, is a necessary but not sufficient condition to ensure such implementation. Due to its
peculiar social content and being a system of generally accepted rules of behaviour, the law requires
following them without leaving the boundaries of state-determined and regulated models of social
relationships.
Hence, the content of the legal category of „the mechanism of right implementation” is
important. Today there is no sole approach to defining this notion in the legal field. Furthermore,
despite the fact that international legal norms are generally accepted and obligatory for national human
rights and law enforcement agencies, they interpret the notion of „mechanism of right implementation”
in different countries with regard to the doctrine of law governing the political regime.
Since a person’s complete implementation of their rights and freedoms should not depend on the
peculiarity of understanding the notion of „democracy” by the state, the necessity of establishing some
unified supranational institutions of right protection appeared. One but not the only institution is ECHR
whose establishment and activity aim at protecting the rights enshrined by the European Convention on
*
KORUTS Ulyana - Postgraduate of Kyiv University of Law of Academy of Sciences of Ukraine.
156
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Human Rights. The existence of the above-mentioned Convention as well as similar institutions does
not imply the identity of mechanisms of implementation of human right to protection of personal
interests in every country, yet it’s a prerequisite of establishing a universal mechanism of implementing
such a right in international courts.
According to O. B. Prokopenko, the right to a fair trial is a subjective right of a person ensuring
the implementation of other human rights in case of their non-recognition, challenge or violation by
other legal entities including the state represented by its agencies and officials. The right to a fair trial
belongs to procedural rights-guarantees enshrined on both national and international levels and ensured
significantly by the state and international community. Their role is to conduct activity aimed at
developing specific mechanisms to ensure this right and refrain from any activity leading to actual legal
obstacles in their implementation.1
Thus, the guarantees of the right to a fair trial should be accompanied by the process of
developing the mechanism of its realization. Nowadays, owing to the absence of a sole methodological
approach to defining the content of such a mechanism, this is the most relevant issue for Ukraine,
foreign states and international human rights or legal agencies.
Analyzing the category of „the mechanism of right implementation”, we should pay attention to
the fact that „the right to a fair trial” can be treated in two different ways. The first one – as a set of
declared rules governing the procedures of person’s application to national or international courts to
protect their rights; the second one – as an objective and integral component of jural relationship
occurring at the person’s will and being determined by external factors.
Given that, the definition of „the mechanism of right implementation „by V.I.Chervoniuk should
be mentioned. Thus, the mechanism of right implementation is means and institutions that provide the
achievement of actual aims of legal orders in the process of an entity’s legal activity. This mechanism
contains a set of material and technical, organization and management, ideological (social and
psychological) means employed by the state, its agencies and officials that aim at ensuring the actual
power of law in social life.2
Considering this definition on the supranational (international) level, we can conclude that the
mechanism of implementation of right to a fair trial entails a set of material and technical, organization
and management and other means employed by the international legal institution whose jurisdiction is
to protect civil rights. However, it should be mentioned that the state also plays a considerable role in
ensuring the international-legal mechanism of implementation of right to a fair trial, since the very
legitimization of such a mechanism within a country would be impossible without ratification of a
certain convention or declaration. In other words, it can exist in international-legal activity as objective
reality, but the citizens’ access to it within such a state will be impossible.
Attention should be paid to the fact that there are a lot of international mechanisms of
implementation of the right to a fair trial. The point is that regarding the above-mentioned, we can
distinguish several criteria of classification. It means they are a complex and elaborate system and
accompany every stage of shaping and implementing international-legal rules.
According to O.B. Prokopenko, among international-legal acts governing the human right to a
fair trial one can distinguish between the acts of universal (adopted by the UN agencies) and regional
(approved by regional international organizations) nature. The other reason for classification is
presence or absence of an international mechanism controlling the implementation of certain act
requirements. The most widespread mechanisms include the United Nations Human Rights Committee
and the European Court of Human Rights. We can also talk about international-legal documents
1
Prokopenko O.B. The right to a fair trial. H.; NYUAU IM. Yaroslav the Wise. 246 p.
Elementary beginning of the general theory of law: studies. manual for schools / under the general editorship. Dr.
jurid. Sciences, prof. VI Chervonyuk. Rule of Law. M.: Colossus, 2003. 544 p.
157
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
defining the right to a fair trial that is for everyone (universal) and the right to a fair trial for certain
categories of people, for instance refugees, war prisoners, war victims, children (special).1
In general, there are three stages of international human rights organizations authorized to take
measures to restore the violated human rights:
- The UN bodies and agencies: the UN Human Rights Council, the UN Human Rights
Committee, the Committee on Economic, Social and Cultural Rights, the Committee on the
Elimination of Racial Discrimination, the Committee on the Elimination against Women (gender
discrimination), the Committee against Torture, the Committee on the Rights of the Child, the
Committee on the Protection of the Rights of All Migrant Workers and Members of their Families, the
Committee on the Rights of Persons with Disabilities;
- International representatives: the UN Supreme Commissioner for Human Rights, the UN High
Commissioner for Refugees, the Human Rights Commissioner of Council of Europe, the OSCE High
Commissioner on National Minorities, the Special OSCE Representative for Combating Trafficking in
Human Beings, the OSCE Representative on Freedom of the Media;
- Regional bodies and agencies: the African Commission on Human and People’s Rights, the
African Court on Human and People’s Rights, the ECHR, the European Committee for the Prevention
of Torture, the European Commission against Racism and Intolerance, the European Committee of
Social Rights, the Advisory Committee of the Framework Convention for the Protection of National
Minorities, the Committee of Experts of the European Charter for Regional Languages or Minority
Languages, the Office for Democratic Institutions and Human Rights, the EU Agency for Human
Rights, the Inter-American Commission on Human Rights, the Inter-American Court on Human
Rights.
Thus, several conclusions can be made. First of all, the system of international acts, bodies and
agencies in the field of human right protection has many branches leading to certain difficulties in the
process of implementation. In this aspect, we agree with A.P. Kasumova that with such a number of
international agencies we should adopt a lot of regulatory acts governing the activity of these agencies.
This issue has been settled to some extent by the Convention for the Protection of Human Rights and
Fundamental Freedoms. It states that to protect one’s rights, one is to turn to the system of court
practice (so called Strasbourg law). On the European continent this is ensured by two agencies: the
European Commission of Human Rights and the European Court of Human Rights. Moreover,
numerous international agencies a person can appeal to in case of violation of their rights and freedoms
testify to the positive level of human rights protection in the world.2
Other institutions that can be found in African, North and South America are involved in similar
activity, so the mechanism of the implementation of right to a fair trial is also identical.
Bibliography:
1. Elementary beginning of the general theory of law: studies. manual for schools / under the general
editorship. Dr. jurid. Sciences, prof. VI Chervonyuk. Rule of Law. M.: Colossus, 2003. 544 p.
2. Gasimov A.P. Intenational legal aspects of realіzation of the rights on individuals Ccarb / AP Gasimov.
In: News Kiїvskogo natsіonalnogo unіversitetu Taras Shevchenko: yuridichnі science. 2011, № 88, p. 83-89.
3. General theory of State and Law. In: For edition of prof. MV Tsvіka, Assoc. VD Tkachenko, prof. OV
Petrishin. Kharkiv: Right, 2002.
4. Prokopenko O.B. The right to a fair trial. H.; NYUAU IM. Yaroslav the Wise, 246.
5. Zavadskaja L.N. Mechanism for the implementation of law. M. Beck, 1992. 447 p.
Copyright© Uliana KORUȚ, 2014.
1
Gasimov A.P. Intenational legal aspects of realіzation of the rights on individuals Ccarb / AP Gasimov. In: News
Kiїvskogo natsіonalnogo unіversitetu Taras Shevchenko: yuridichnі science. 2011, № 88, p. 83-89.
2
Zavadskaja L.N. Mechanism for the implementation of law. M.: Beck, 1992. 447 p.
158
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
ВКЛАД ПРОГРАММЫ «СПАЙДЕР-ООН»
В ДЕЛО ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ И ПРЕОДОЛЕНИЯ
ПОСЛЕДСТВИЙ БЕДСТВИЙ
КРУГЛОВ Дмитрий*
Российский университет дружбы народов
117198, ул. Миклухо-Маклая, д. 6, Москва.
ANNOTATION:
CONTRIBUTION OF THE UN-SPIDER PROGRAMME
IN DISASTER PREVENTION AND MANAGEMENT
Topicality of this research is conditioned by frequency and severity of natural and technological
calamities. Every year we are witnessing a series of devastating natural disasters, with great number of
victims and heavy damage to people's homes, as well as displacement of millions of people. Around the
world, disaster management seems to be increasing in complexity.
In 2006 the UN General Assembly agreed to establish the „United Nations Platform for Spacebased Information for Disaster Management and Emergency Response – UN-SPIDER” as a new
programme, with the following mission statement: „Ensure that all countries and international and
regional organizations have access to and develop the capacity to use all types of space-based
information to support the full disaster management cycle”.
The article is devoted to consideration and analysis of the UN-SPIDER's organizational
framework and activities in disaster prevention, mitigation and relief operations.
В настоящее время значительно возрос интерес мирового сообщества к проблемам,
связанным с предупреждением, ликвидацией чрезвычайных ситуаций природного и
техногенного характера и преодолением их последствий. Изменение климата и стихийные
бедствия все чаще подвергают испытаниям различные регионы нашей планеты. Опасные
природные явления могут быть разными: землетрясения, извержения вулканов, сходы лавин,
наводнения, цунами, смерчи, ураганы, засуха, пожары и т.д. Разными могут быть и масштабы
стихийных бедствий. Зачастую они становятся причиной чудовищных последствий,
порождают гуманитарные кризисы, голод, нехватку воды и медикаментов, экологические
катастрофы, распространение инфекционных заболеваний, рост уровня преступности и даже
ожесточенные региональные конфликты. Частота и масштабы таких бедствий постоянно
возрастают. По оценкам ООН стихийные бедствия и климатические катастрофы в той или иной
степени затрагивают ежегодно около 230 миллионов человек.1 Это обуславливает
заинтересованность международного сообщества в укреплении сотрудничества в таких
областях, как предупреждение и уменьшение угроз бедствий, повышение степени готовности к
ним, эффективность экстренного реагирования и оказания помощи для преодоления
последствий бедствий. Последствия природных катаклизмов в значительной мере
*
КРУГЛОВ Дмитрий Андреевич – Аспирант кафедры международного права юридического факультета
Российского университета дружбы народов (г. Москва, Российская Федерация).
1
Доклад Генерального Секретаря о работе Организации от 19 августа 2013 г. Док. ООН. A/68/1. [On-line]:
http://www.un.org/ru/sg/speeches/reports/68/report.shtml. (Дата посещения: 01.06.2014).
159
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
усугубляются глобализационными процессами, связанными с деятельностью мирового
сообщества в целом, что определяет необходимость координирования деятельности всего
мирового сообщества по предупреждению и ликвидации последствий бедствий.
Очевидно, что своевременное получение информации о вероятности и начале бедствий
способствует раннему предупреждению, позволяет избежать бессмысленной гибели людей и
имущества. Использование космической техники, такой как спутниковые системы наблюдения
Земли, метеорологии, навигации и телекоммуникаций, играет существенную роль в области
предупреждения и преодоления последствий бедствий1.
11 декабря 1987 г. Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию, в которой объявила
90-е годы ХХ века «Международным десятилетием по уменьшению опасности стихийных
бедствий»2. Именно в этот период был дан импульс ряду конкретных мер на национальном,
региональном и универсальном уровнях, направленных укрепление международного
сотрудничества в данной области.
Эффективная координация усилий в деле предупреждения и преодоления последствий
стихийных бедствий и техногенных катастроф является неотложной необходимостью. Желая
обеспечить больший доступ для всех стран к точной и своевременной информации,
полученной с помощью космической техники, Генеральная Ассамблея ООН в 2006 году
учредила Платформу Организации Объединенных Наций по использованию космической
информации для предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций и экстренного
реагирования (СПАЙДЕР-ООН)3, которая является одной из программ Управления ООН по
вопросам космического пространства и подотчетна Комитету по использованию космического
пространства в мирных целях. Целью Платформы является предоставление всеобщего доступа
всем странам и всем соответствующим международным и региональным организациям ко всем
видам космической информации и услуг, связанных с предупреждением и ликвидацией
стихийных бедствий и техногенных катастроф. СПАЙДЕР-ООН выполняет функции центра
передачи космической информации, связующего звена между различными сообществами,
отвечающими за предупреждение и преодоление последствий бедствий.
Отделения СПАЙДЕР-ООН расположены в Вене (Австрия), Бонне (Германия) и Пекине
(Китай). В настоящее время в 45 странах созданы национальные координационные центры для
взаимодействия со СПАЙДЕР-ООН, а также действуют 16 региональных отделений
поддержки Платформы4. Финансирование Программы осуществляется за счет добровольных
взносов государств, правительственных и неправительственных организаций и частных
компаний.
Программа СПАЙДЕР-ООН активно взаимодействует с рядом ведущих глобальных и
региональных инициатив; ведет активную работу по оказанию консультативно-технической
поддержки многим странам, способствуя укреплению национального потенциала в области
предупреждения и уменьшения опасности бедствий при помощи космических технологий.
Эффективность мер экстренного реагирования, осуществляемых Платформой, стабильно
возрастает. Можно привести немало примеров, когда СПАЙДЕР-ООН оперативно
1
Волынская О.А., Гугунский Д.А., Солнцев А.М. Космическая метеорология, предупреждение и ликвидация
чрезвычайных ситуаций. В: Международное космическое право: учебник / под ред. Г.П. Жукова, А.Х. Абашидзе.
М: РУДН, 2014, с. 127 - 135.
2
Резолюция ГА ООН «Международное десятилетие по уменьшению опасности стихийных бедствий» от 11
декабря 1987 г. Док. ООН. A/RES/42/169. [On-line]: http://www.un.org/ru/documents/ods.asp?m= A/RES/42/169. (Дата
посещения: 01.06.2014).
3
Резолюция ГА ООН «Платформа Организации Объединенных Наций по использованию космической
информации для предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций и экстренного реагирования» от 14
декабря 2006 г. Док. ООН. A/RES/61/110. [On-line]: http://www.un.org/ru/documents/ods.asp?m= A/RES/61/110. (Дата
посещения: 01.06.2014).
4
См.: Портал знаний СПАЙДЕР-ООН. [On-line]: http://www.un-spider.org/network. (Дата посещения:
01.06.2014).
160
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
предоставляла спутниковые снимки странам, которые могли быть подвержены либо уже
пострадали от различных бедствий.
Так, СПАЙДЕР-ООН осуществляла оперативный сбор и распространение космических
данных после землетрясения на Гаити 12 января 2010 года. Для смягчения последствий
землетрясения, произошедшего в Японии в 2011 году, программа СПАЙДЕР-ООН
координировала сбор соответствующей космической информации, полученной до и после
стихийного бедствия, что представляло собой важный источник информации для принятия мер
экстренного реагирования. Сотрудники программы взаимодействовали также с сотрудниками
Международного агентства по атомной энергии посредством обмена данными, что сыграло
немаловажную роль в процессе проведения аварийных работ на АЭС «Фукусима-1».
После наводнений в Намибии в апреле 2011 года, СПАЙДЕР-ООН обеспечила
оперативную поставку спутниковых изображений и карт пострадавших районов.
В результате сильной засухи в районе Африканского Рога в 2011 году в различных частях
Джибути, Кении, Сомали и Эфиопии разразился продовольственный кризис и свыше 12 млн.
человек потребовалась гуманитарная помощь. В целях содействия распространению
информации о затронутых районах, потребностях и имеющихся ресурсах программа
СПАЙДЕР-ООН взаимодействовала не только с государствами, пострадавшими в результате
бедствия, но и с такими учреждениями, как Всемирная продовольственная программа и
Управление ООН по координации гуманитарной деятельности.
Программа СПАЙДЕР-ООН осуществляла мониторинг землетрясения в Пакистане в
январе 2011 г., наводнений в Нигерии в августе 2011 г. и в Таиланде в ноябре 2011 г.1
СПАЙДЕР-ООН оказывала поддержку Фиджи в связи с наводнением в марте 2012 г.,
Ирану в связи с землетрясением, произошедшим в августе 2012 г., Гватемале в связи с
извержением вулкана Фуэго 13 сентября 2012 г., Коста-Рике и Китаю после серии
землетрясений в сентябре 2012 г., Палау и Филиппинам в связи с тайфуном Бофа в декабре
2012 г. Тайфун Хайян, пронесшийся над территорией Филиппин и соседних стран в ноябре
2013 г., также находился под пристальным вниманием Платформы2.
В рамках СПАЙДЕР-ООН оперативно осуществлялся сбор и распространение
информации о землетрясении, произошедшем в Чили 1 апреля 2014 г. Следует отметить, что с
помощью космических данных удалось спрогнозировать траекторию движения цунами,
последовавшего после землетрясения, что способствовало раннему оповещению всех стран и
территорий, которые могли быть затронуты бедствием.
Без внимания Платформы не осталось и произошедшее в мае 2014 г. наводнение на
Балканах, затронувшее Сербию, Боснию и Герцеговину и Хорватию. В рамках механизма сбора
информации СПАЙДЕР-ООН пострадавшие государства в короткие сроки получили
достоверные спутниковые данные, предоставленные крупнейшими космическими агентствами,
такими как РОСКОСМОС, НАСА, ЕКА3.
Очевидно, что наличие данных с космических аппаратов позволяет оперативно оценить
обстановку, выявить пострадавшие от бедствий районы, оценить масштабы разрушений,
координировать и контролировать ход аварийно-спасательных работ.
Помимо осуществления мер экстренного реагирования, СПАЙДЕР-ООН ведет активную
информационно-пропагандистскую деятельность, регулярно выступает участником и
1
См.: Доклад Секретариата Комитета по использованию космического пространства в мирных целях от 9
декабря 2011 г. Док. ООН. А/АС.105/1009. [On-line]: http://www.oosa.unvienna.org/pdf/reports/ac105/
AAC105_1009/49STSC-1009_R.pdf. (Дата посещения: 01.06.2014).
2
См.: Доклад Секретариата Комитета по использованию космического пространства в мирных целях от 23
ноября 2012 г. Док. ООН. А/АС.105/1029. [On-line]: http://www.oosa.unvienna.org/pdf/reports/ac105/
AC105_1029R.pdf. (Дата посещения: 01.06.2014).
3
UN-SPIDER Knowledge Portal – Emergency Support. [On-line]: http://www.un-spider.org/advisorysupport/emergency-support. (Дата посещения: 01.06.2014).
161
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
организатором многочисленных конференций, совещаний экспертов, практикумов, учебных
курсов и семинаров1.
С сожалением приходится констатировать, что не всегда возможно заблаговременно
предсказать какое-либо стихийное бедствие, будь то извержение вулкана, землетрясение,
ураган или цунами. В связи с этим стоит уделять особое внимание развитию и укреплению
международного сотрудничества в сфере экстренного реагирования и оказания помощи при
ведении аварийных и поисково-спасательных работ. Приведенные примеры наглядно
демонстрируют, что программа СПАЙДЕР-ООН является важным механизмом в деле
предупреждения и преодоления последствий бедствий.
Список использованной литературы:
1. Волынская О.А., Гугунский Д.А., Солнцев А.М. Космическая метеорология, предупреждение и
ликвидация чрезвычайных ситуаций. В: Международное космическое право: учебник / под ред. Г.П.
Жукова, А.Х. Абашидзе. М: РУДН, 2014, с. 127-135.
2. Доклад Генерального Секретаря о работе Организации от 19 августа 2013 г. Док. ООН. A/68/1.
[On-line]: http://www.un.org/ru/sg/speeches/reports/68/report.shtml. (Дата посещения: 01.06.2014).
3. Доклад Секретариата Комитета по использованию космического пространства в мирных целях
от
9
декабря
2011
г.
Док.
ООН.
А/АС.105/1009.
[On-line]:
http://www.oosa.unvienna.org/pdf/reports/ac105/AAC105_1009/49STSC-1009_R.pdf. (Дата посещения:
01.06.2014).
4. Доклад Секретариата Комитета по использованию космического пространства в мирных целях
от
23
ноября
2012
г.
Док.
ООН.
А/АС.105/1029.
[On-line]:
http://www.oosa.unvienna.org/pdf/reports/ac105/AC105_1029R.pdf. (Дата посещения: 01.06.2014).
5. Портал знаний СПАЙДЕР-ООН. [On-line]: http://www.un-spider.org/network. (Дата посещения:
01.06.2014).
6. Резолюция ГА ООН «Международное десятилетие по уменьшению опасности стихийных
бедствий»
от
11
декабря
1987
г.
Док.
ООН.
A/RES/42/169.
[On-line]:
http://www.un.org/ru/documents/ods.asp?m=A/RES/42/169. (Дата посещения: 01.06.2014).
7. Резолюция ГА ООН «Платформа Организации Объединенных Наций по использованию
космической информации для предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций и экстренного
реагирования»
от
14
декабря
2006
г.
Док.
ООН.
A/RES/61/110.
[On-line]:
http://www.un.org/ru/documents/ods.asp?m=A/RES/61/110. (Дата посещения: 01.06.2014).
8. Сайт Управления ООН по вопросам
космического пространства.
[On-line]:
http://www.oosa.unvienna.org/oosa/en/unspider/index.html. (Дата посещения: 01.06.2014).
9. UN-SPIDER Knowledge Portal – Emergency Support. [On-line]: http://www.un-spider.org/advisorysupport/emergency-support. (Дата посещения: 01.06.2014).
Copyright©Dmitrii KRUGLOV, 2014.
1
См.: Сайт Управления ООН по вопросам космического
http://www.oosa.unvienna.org/oosa/en/unspider/index.html. (Дата посещения: 01.06.2014).
162
пространства.
[On-line]:
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ
ОПРЕДЕЛЕНИЯ СТАТУСА ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ
КУЗЬМЕНКО Анатолий*
Киевский университет права Национальной академии наук Украины,
г. Киев, ул. Академика Доброхотова, 7А, Украина, 03142.
ANNOATION:
THEORETICO-METHODOLOGICAL FEATURES OF DEFINITION OF STATUS
OF COLD WAR
In a lecture the results of research of theoretical and methodological essence of „cold war” are
given as one of the central geostrategic phenomena in the international relations of ХХ of century. The
scientific is Argued hypothesis that essence: scales, place, role and consequence for development of
world community in totality ground to assert that „cold war” is „Third world war”. The basic general
lines of „cold war”, peculiar and other world wars, and also its own personal touches that
substantially distinguished her from „ordinary”, are certain – classic world technogenic-power war.
Постановка проблемы. В августе 1991 г. произошло эпохальное событие – «окончание
холодной войны». Нины ученые и специалисты, исследующие проблемы права международной
безопасности, теории международных отношений, военных наук, конфликтологии,
социологии, политологии, геополитики и многих иных наук пытаются создать теоретическую
модель явления „войны” как наивысшего уровня конфликтного взаимодействия в обществе и
определиться в ее видах. В числе обозначенных проблем ХХІ в. находится и понятие холодная
война, которым в ХХ в. названо одно из центральных социально-политических явлений в
межгосударственных и международных отношениях. Однако, к сожалению, исследованность
этой проблемы находится на недостаточном для современной науки и международных
отношений уровне.
Актуальность темы исследования. В современном Праве международной безопасности
проблема холодной войны вообще не рассматривается. Это связано с тем, что центральной
научной и правовой категорией здесь является «классическая техногенно-силовая война».
Данный концептуальный подход приводи к тому, что правовая теория обеспечения
международной безопасности находится в застое, а само право попросту не обеспечивает
современную международную практику обеспечения безопасности. Не дав научно
убедительного ответа на вопрос о статусе холодной войны, мы не сможем дать точное
определение нынешнего периода, в котором развивается человечество. Без научно
вразумительного ответа мы не сможем также понять и определиться в каком направлении
после августа 1991 г. должно развиваться Право международной безопасности.
*
КУЗЬМЕНКО Анатолий - Кандидат юридических наук, доцент кафедры международного права и
сравнительного правоведения Киевского университета правая НАН Украины (Киев, Украина).
163
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Состояние исследования. Научный анализ затронутой проблемы свидетельствует о том,
что в научных роботах этот вопрос рассматривается поверхностно. Именно по этой причине мы
постоянно слышим от политиков, представителей военных, ученых и иных специалистов то,
что мировое сообщество находится в «опасности возникновения Третей мировой войны», при
это в данное определение вкладываются представления о войне минувшего столетия. Не все
ныне готовы осознать то факт, что в эпоху перехода от постиндустриального к глобальному
информационному обществу суть современной, особенно мирового масштаба, войны
изменилась кардинальным образом.
Цели и задачи статьи. Цель доклада – ввести в научное обращение результаты последних
исследований автора по затронутой проблеме. Задание – через обнародование авторской точки
зрения на теоретико-методологические особенности определения сущности и статуса научноправой категории холодная война как соответствующего социально-политического явления в
жизни отдельного национального общества, в межгосударственных и международных
отношениях, а также объекта исследования теории безопасности, международный отношений,
военных и иных международно-правовых наук, – побудить научно-профессиональное
сообщество к дискуссии относительно современных процессов в сфере международной
безопасности.
Изложение основного материала. Устоявшиеся современные представления о войне
можно проиллюстрировать на следующих понятиях:
Война – сложное общественно-политическое явление, связанное с решением
противоречий между государствами, народами, национальными и социальными группами с
переходом к применению средств вооруженной борьбы, которая проявляется в форме боевых
действий между вооруженными силами участников противоборства.
Вооруженные силы – военная вооруженная организация государства, которая включает
регулярные и нерегулярные военные формирования государства. Часто употребляемый
синоним термина «вооружённые силы» – понятие «войско» или «армия».
Боевые действия – действия войск, авиации, морского и речного флота с целью
уничтожения живой силы, боевой техники и военных сооружений противника, овладения
территорией, которую он занимал, оказания противодействия наступлению противника,
отбивания его ударов и удержания занятой своими войсками территории.
Мировая война – война больших коалиций, блоков, союзов государств, в которую прямо
или косвенно вовлекаются все ведущие государства мира и которая распространяется на все
или на большую часть континентов, акваторий океанов и морей. Такая война ведется, как
правило, длительное время с предельно радикальными целями, приобретает глобальный
размах, наиболее ожесточенные формы и сопровождается огромными разрушениями и
многочисленными потерями руководящего и личного состава, военной техники, вооружения
вооруженных сил, гражданского населения противоборствующих сторон. Ее результаты
приводят обычно к кардинально резким изменениям во всей мировой военно-политической
обстановке, то есть влекут за собой кардинальный пересмотр мировых сфер влияния между
мировыми геополитическими центрами силы, полную смену старого мирового правопорядка,
системы международных правоотношений и коллективной безопасности на новейшие
принципы.
Мировые войны стали возможными в условиях колоссального развития производительных
сил, создания массовых армий, оснащенных разнообразными техническими средствами
борьбы, пригодных для ведения крупномасштабных боевых действий далеко за пределами
территорий национальных государств и установления теснейших политических,
экономических, научно-технических, военно-стратегических (геостратегических) отношений
между большинством государств, объединения их в союзы и коалиции.
По определению автора доклада, за свою историю человечество пережило три мировых
войны: 1) две техногенно-силовые – Первую (1914 – 1918 гг.) и Вторую (1939 – 1945 гг.); и 2)
164
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
одну нового поколения – эпохи перехода от постиндустриального к глобальному
информационному мировому сообществу, так называемую «комбинированную» Третью (1946 –
2001 гг.) мировую войну – разведывательно-информационно-психологическую с элементами
техногенно-силовой поддержки, известную под названием холодная война.
Первые две – классические техногенно-силовые, конвенционно признанные – велись
многомиллионными вооруженными силами мощных военно-политических коалиций, были
связаны с гигантскими масштабами вооруженной борьбы, колоссальными человеческими
потерями, материальными разрушениями, финансово-экономическими и иными расходами.
Первая мировая война (1914 – 1918 гг.) вызвана общим мировым финансовоэкономическим кризисом в условиях борьбы между двумя коалициями империалистических
государств. Главной целью обеих воюющих враждебных группировок – пересмотр
насильственными методами сфер влияния на мировых рынках сырья, рабочей силы и сбыта
готовых товаров. Война длилась свыше четырех лет (51 месяц и 2 недели). В ней участвовало
38 государств с населением около 314 млн. чел. Общая численность вооруженных сил
составляла 70 млн. чел. Протяженность фронтов 2,5 – 4 тыс. км. Общие потери составили 9,5
млн. убитых и 20 млн. раненых.
Послевоенная эпоха учеными-международниками названа эпохой «Версальской системы
международных отношений». Итогом этой войны стал распад Австро-Венгерской империи,
ослабление геополитического влияния Германии, на первые позиции в мире вышли
метрополии колониальных образований – Великобритания и Франция, укрепились позиции
США. Соединенные Штаты получили возможность на законных основаниях перебросить
значительный военный контингент на Евразийский континент. Одновременно, в это
послевоенный период волна прокатившихся по Европе социальных революций смела ряд
монархий и привела к власти сторонников тоталитарных режимов: фашистских (в Германии –
Адольфа Гитлера, Италии – Бенитто Муссолини, Венгрии – адмирала Хорти, Испании –
Примеро де Ривера, потом генерала Франко, Португалии – генерала Кармона и Румынии –
генерала Антонеску; полуфашистских – в Польше, Болгарии, Греции, Югославии, Литве,
Латвии и Эстонии; милитаристского – в Японии; тоталитарного сталинского
коммунистического – в СССР. Лишь в Чехословакии, Франции, Великобритании и США
находились в то время при власти либерально-буржуазные правительства.
Вторая мировая война (1939 – 1945 гг.) в отличие от предыдущей возникла в условиях
существования уже двух идеологически непримиримых общественно-экономических систем:
капиталистической (представленной либерально-буржуазными и крайне правыми,
фашистскими правительствами) и социалистической (представленной тоталитарным
сталинским режимом в СССР). Общеэкономические проблемы дополнительно усилились еще
и идеологическими антагонизмами, стремлением конкурирующих сторон к взаимному
уничтожению и за счет этого – стремление распространить свое влияние на иные регионы
мира. Попытки найти компромиссные решения привели тогда к тайным политическим сделкам
и соглашениям по поводу передела сфер геополитического влияния в виде Мюнхенского
сговора и пакта «Риббентропа – Молотова».
Вторая мировая война продолжалась более 6 лет. В ней участвовало 61 государство с
населением 1,7 млрд. чел. В составе вооруженных сил находилось 110 млн. чел. Общая
протяженность фронтов превышала 15 тыс. км. Общее число убитых составило свыше 50 млн.
чел. По своим масштабам данная классическая мировая техногенно-силовая война не имела
себе равных за всю историю человечества. Если во всех войнах XII ст. было уничтожено 3 300
тыс. чел., в XVII в. – 5372 тыс. чел., в XIX в. – 16 млн., то в XX в. лишь за две мировых войны –
свыше 60 млн. чел. Однако, главный результат – прекращение действия «Версальской системы
международных отношений», формирование и утверждение нового биполярного мирового
правопорядка и «Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений»,
просуществовавшей до августа 1991 г.
165
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Выводы подавляющего большинства специалистов сходятся на том, что лишь США стали
единым государством, которое извлекло из этой войны выгоду: финансово-экономическую –
за счет выполнения военных заказов сторон, участвовавших в вооруженном конфликте,
улучшили свое экономическое положение; геостратегическую – американцы использовали на
свою пользу боевые действия для переброски военных контингентов на разные театры военных
действий на Евразийском пространстве и, используя в послевоенное время экономическую
зависимость и несостоятельность союзников обеспечить собственными силами национальную
безопасность, закрепили свое военное присутствие, в первую очередь в Европе в виде НАТО, в
Азии – в виде военно-политических блоков АНЗЮС, СЕНТО, СЕАТО, «Багдадского пакта» и
т. п. Военно-политический и экономический центр капиталистической системы переместился
из Европы в США. Одновременно в США переместился и центр исследований
геополитических проблем.
Советской Союз как антагонистическое Западной цивилизации геополитическое
могущество возглавил «Восточную группировку» подконтрольных государств. Постепенное
превращение СССР в огромную евразийскую империю благодаря стремительному
распространению советского влияния на центрально- и восточноевропейские государства,
Китай и Юго-Восточную Азию стало сильнейшим потрясением для Вашингтона.
Геополитический вызов Москвы и быстрая потеря атомной монополии потребовали от США и
их союзников создания новой стратегии, направленной на нейтрализацию «коммунистической
угрозы» и усиления американских позиций в Евразии. Как теоретическую основу новой
стратегии была вызнана знаменитая речь Уинстона Черчилля в Фултоне и опубликованная в
июле в 1947 г. в журнале Foreign Affairs статья советника американского посольства в Москве
Джорджа Кеннана «Источники советского поведения». Главными инструментами обеспечения
геополитических интересов американцев в Европе стали план Маршалла и созданный в 1949 г.
военно-политический Североатлантический альянс с военной организацией НАТО. Весной в
1954 г. США отклонили предложение руководства СССР о его вступлении в НАТО.
Подписание в октябре того же года Парижских соглашений, вступление в НАТО ФРГ
(05.05.1955 г.) и образование ОВД (14.05.1955 г.) завершили исходное размещение
вооруженных сил противоборствующих государств в послевоенной Европе.
Позже это дало основания помощнику американского президента в вопросах безопасности
З.Бжезинскому в своих научных трудах настаивать на признании США мировым содружеством
в качестве евразийского государства со всеми правами на непосредственное участие в решении
региональных проблем и требовать мотивировано учитывать евразийскими партнерами
американских интересов. Таким образом, расширение в глобальном мировом масштабе ряда
опорных американских военных баз создало основу и предпосылки для соответствующей
финансово-экономической американской экспансии на Евразийское пространство с
перспективой, постепенного уничтожая конкурентов, формирования так называемой
«Всемирной американской империи».
Угроза третьей техногенно-силовой мировой войны долгие годы была реальной. Она
мыслилась как возможно глобальное вооруженное столкновение двух противоположных
общественных систем. При этом предусматривалось, что такая война неминуемо должна
перерасти в ядерную войну. Однако техногенно-силовая вооруженная конфронтация переросла
в крупномасштабное применение разведывательных и тайных информационнопсихологических операций. Третья мировая война в традиционном (техногенно-силовому)
понимании стала маловероятной.
Третья мировая война (1946 – 1991 гг.) – холодная война – продолжалась 45 лет. По
признанию немецкого специалиста по разведкам мира Э. Эенбума, разведывательная
деятельность в «холодной войне» значительно доминировала над остальными военнополитическими мероприятиями блокового противостояния по линии «Восток – Запад». Говоря
о проблеме уровня научной изученности такого социального явления, как разведывательная
166
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
деятельность, Э. Эенбум отметил: «Речь идет о двух миллионах людей во всем мире,
находившихся в 1989 г. на денежном содержании спецслужб, в частности, 650000 чел. – в
Советском Союзе, 150000 чел. – в других государствах Организации Варшавского Договора,
190000 чел. – в США и 185000 чел. – в других государствах НАТО. В 20 млрд американских
долларов оценивались далеко идущие тайные бюджеты разведывательных служб во всем
мире».
Его британский коллега Филипп Найтли оценил «международное разведывательное
сообщество», представляемое участников противостояния по обе стороны борьбы «Восток –
Запад», в 1,25 млн. чел. с годовым бюджетом в 52 млрд. немецких марок и назвал отрасль
тайной деятельности спецслужб одной из индустрий, развивавшейся в ХХ в. быстрее других.
По поводу точности научного определения Третьей мировой войны как явления среди
специалистов точатся теоретические споры, в которых автор данного доклада и его
единомышленники отстаивают тезис о том, что эта война состоялась в форме холодной войны.
Она осуществлялась не в классических формах, а в виде ряда «тайных операций» спецслужб
враждующих блоков, объединенных в более емкое понятие холодная война. Необходимо
осознать, что появление высокоточного оружия и достижение спецслужбами наивысшего
уровня разведывательных технологий, особенно информационно-психологических, позволяет
вести боевые действия против противников не только в классическое военное, но и в мирное
время, и победа достигаться даже без военной экспансии в виде оккупации территории
противника-иностранного государства.
Третья мировая – холодная война – ознаменовалась широкомасштабным применением
оперативных сил, агентурно-оперативных средств спецслужб (разведки и контрразведки) и
комбинированных методов разведывательной и информационно-психологической войн, а
также локальным применением сил, средств и методов техногенно-силовой войны как средства
силовой поддержки тайных операций, проводимых спецслужбами. Это был период
интенсивного развития разведывательно-подрывных методик приобретения и использования
агентуры, вначале для добывания секретов и совершения комплексных мероприятий по
подрыву потенциалов противника. Во времена «холодной войны» началось интенсивное
развитие теории и практики организации и реализации оперативных мероприятий по созданию
агентурных позиций из числа так называемых «агентов влияния» во властных и социальнополитических структурах противоборствующих сторон. После 2000 г. это направление
агентурно-оперативной деятельности оформилось в официальную внешнеполитическую
разведывательную доктрину США, Великобритании и других государств НАТО, Израиля,
Франции и России.
Одновременно в США в рамках этого направления стало развиваться теория
«ненасильственного свержения неугодных правительств иностранных государств». В
зависимости от сферы устремлений и используемых средств различаются психологические,
информационно-пропагандистские, экономические, торговые, экологические и другие тайные
(разведывательные) войны, в которых в той или иной мере участвуют и представители
дипломатических
ведомств,
иных
государственных
неразведывательных
и
неправительственных структур. Значительно повысилась роль тайных военных операций
разведывательных
и
специальных
разведывательно-диверсионных
подразделений,
осуществляющих боевые операции как самостоятельно под легендой «повстанцев из числа
местного населения», так и с применением создаваемых ими с помощью агентуры влияния из
числа местного населения так называемых «групп сопротивления местному режиму» (жертв
диктаторских режимов, повстанцев, оппозиционных политических сил и т. п.). Последнее
зависит от характера политической системы, государственного режима, традиций в
политической практике внутренних политических сил и в кругах правящей элиты
определенного конкретного государства.
167
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Холодной войне в значении мировой войны присущи основные общие черты, свойственные
конвенционально признанным мировым войнам: 1) в основе теоретических предпосылок
возникновения войны лежали геополитические доктрины; 2) геополитические противоречия
оказывались в борьбе за право беспрепятственного формирования зоны геополитического
влияния и составляли основные противоречия войны; 3) территория Германии стала
плацдармом для проведения первых военных действий, Россия вступала в войну каждый раз
вынужденно; 4) война имела глобальный характер, так или иначе в ее орбиту были вовлечены
большинство государств, расположенных на четырех важнейших континентах планеты, но
главный театр боевых действий находился в Европе, территория Германии была
прифронтовым разделительным коридором между враждующими сторонами; 5) основным
политическим содержанием войны стало противоборство великих (или стремящихся стать
великими) государств, возглавлявших два конкурирующих между собой антагонистических
военно-политических блоков; 6) главная цель лидеров указанных военно-политических блоков
заключалась в достижении „глобального лидерства”; 7) главным результатом войны стало
радикальное изменение глобальной геополитической конфигурации в системе международных
отношений, при этом наиболее важные территориальные изменения произошли в Европе.
Холодная война имела и собственные характерные черты, которые существенно
отличали ее от «обычной» мировой техногенно-силовой войны: 1) впервые государство,
инициировавшее мировую техногенно-силовую войну, выиграло ее не за счет военной силы, а
нетрадиционных технологий ведения войны. Война началась не с прямой агрессии или
официального объявления войны враждебной стороне, а после жесткого политического
заявления; 2) геополитические противоречия имели ярко выраженный идеологический
характер, однако устранение идеологических разногласий не привело к полному разрешению
этих геополитических и геостратегических противоречий; 3) разрешение противоречий на
глобальном уровне осуществлялось исключительно с использованием жестких невоенных и
нетрадиционных
(в первую
очередь, информационно-психологических) средств
противоборства; 4) наличие ракетно-ядерного оружия и осознания опасности мировой ядерной
войны, ее последствий не позволили применить военные техногенно-силовые средства как в
Европе, так и в глобальном масштабе; 5) военные техногенно-силовые средства использовались
лишь на региональном (локальному) уровне, к тому же самые длительные и
крупномасштабные техногенно-силовые войны вели крупные государства на периферии (в
Индокитае и Афганистане); 6) «холодное» противоборство осуществлялось на фоне научнотехнической революции, приоритетного развития компьютерных и иных информационнокоммуникационных технологий и велось даже в космосе; 7) решающую роль в итоге войны
сыграла безответственная политика руководства СССР и России, которое находилось при
власти в конце 80-х – начале 90-х гг. ХХ в., и способствовала разрушению собственного
государства. Беловежские соглашения стали первым и решающим шагом на пути к ликвидации
всей системы европейской безопасности, основанной на положениях Ялтинско-Потсдамских
документов 1945 – 1946 гг., подкрепленных Заключительным актом Хельсинского совещания
(1975 г.) по безопасности и сотрудничества в Европе; 8) США, первое из неевразийских
государств достигла уровня супердержавы и стала победительницей в Третьей мировой войне;
предыдущие мировые войны по существу были борьбой континентальных государств Европы
за лидерство на Евразийском пространстве; 9) итоги холодной войны как мировой не были
юридически зафиксированы, как это было по окончании Второй мировой войны – решениями
международной Потсдамской конференции государств-победительниц; 10) военнополитический блок-победитель – НАТО не только не был расформирован, а и получил свое
расширение и укрепление.
Выводы: 1. Холодная (тайная, разведывательная) война – это форма организации
внешней политики, обусловленная достаточно большими ее пространственно-временными
масштабами – совокупность крупных операций, серии бесконечных пропагандистских
168
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
кампаний и дипломатических действий, объединенных общим стратегическим замыслом,
санкционированных высшим руководством государства и обеспеченных практически на
уровне соответствующих подразделений Совета национальной безопасности государства или
Национальных комитетов по разведке, контрразведке или других специальных органах,
ответственных за координацию внешней политики, в том числе и по каналам МИД. 2. Главным
результатом холодной войны стала третья по счету в ХХ в. кардинальная трансформация
глобальной геополитической, геоэкономической и геостратегической конфигурации мирового
сообщества и международного правопорядка. Породила процессы формирования системы
международной безопасности на новых принципах и «Постбеловежской системы
международных отношений», которые могут в итоге привести к смене нынешнего мирового
лидера США на новых – Китай или даже Индию; НАТО и ЕС – на БРИК. 3. Авторское
утверждение о наделении холодной войне статуса «Третьей мировой войны» должно
рассматриваться как научная гипотеза.
Список использованной литературы:
1. Данилевич А. А., Лоскутов Д. В., Рогозин О. К.: Война и мир в терминах и
определениях. Военно-политический словарь. Под общей редакцией д. ф. н. Д. О. Рогозина,
спецпредставителя Президента и постоянного представителя РФ при НАТО, Чрезвычайного и
Полномочного посла РФ. М.: Изд-во: Вече, 2011. 640 с.
2. Кузьменко А.М. Курс лекций по учебной дисциплине «Право международной
безопасности». Киев: КУЧ НАН Украины, 2014. 565 с.
3. Кузьменко А.М. Официальный персональный сайт «Моя политика». [On-line]:
http://www.mypolicy.com.ua. (Дата посещения: 05.04.2014).
Copyright© Anatolii KUZIMENKO, 2014.
169
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
PROCEDURA DE ELABORARE A NORMELOR ÎN CADRUL
ORGANIZAŢIEI INTERNAŢIONALE A MUNCII
LARION Alina-Paula*
Institutul de Cercetări Juridice şi Politice al AȘM,
mun. Chișinău, bd. Ștefan cel Mare și Sfînt 1, MD-2012. Republica Moldova.
ANNOTATION:
THE PROCEDURE FOR DEVELOPING OF NORMS WITHIN THE FRAMEWORK OF
THE INTERNATIONAL LABOUR ORGANIZATION
International labour norms are contained in bilateral and multilateral agreements, in acts of
international organizations of universal and regional significance. International Labour Organization
(ILO) took a paramount place in the international regulation of labour. It specifies international norms
in relation to human rights, with regard to the establishment of standards for the regulation of labour
relations. ILO refers to the number of organizations that have most consistently concerned with
workers' rights and the regulation of labour relations. It is an intergovernmental organization
established in 1919, later became a specialized agency of the UN.
What is the uniqueness of the ILO in comparison with other UN specialized agencies? Firstly, it is
the principle of tripartism (tripartite representation), which is the basis of the functioning of the
organization. According to this principle, all international labour norms are developed, approved and
monitored in this vein that, government representatives, representatives of workers as well as employers
are participated in the process of elaboration of these norms.
În cadrul societăţii internaţionale nu există o autoritate politică superioară, care să fie împuternicită
cu funcţii de legiferare, de creare a normelor de drept internaţional. Normele internaţionale sunt create
de către subiectele dreptului internaţional care pot fi statele, organizaţiile internaţionale sau popoarele
care luptă pentru independenţă.
În lucrarea de faţă se analizează procedura de elaborare a normelor Organizaţiei Internaţionale a
Muncii. În cadrul acestei organizaţii nu există o procedură bine stabilită de elaborare a normelor,
procesul legislativ este unul deosebit la care participă toţi partenerii sociali, respectiv reprezentanţii
guvernelor, salariaţilor şi angajatorilor.
Adoptarea normelor în cadrul acestei organizaţii se face utilizând procedura dublei discuţii sau
simplei discuţii. În cazul primei proceduri, normele sunt adoptate după ce au fost examinate în două
sesiuni succesive a Conferinţei, iar dacă ele sunt analizate şi adoptate în cadrul unei singure sesiuni,
procedura utilizată este cea a simplei discuţii.
Spre deosebire de sistemul dreptului intern, pentru elaborarea normelor de drept internaţional
public nu există organe sau organisme superioare statelor care să aibă funcţii de legiferare. Normele de
drept internaţional sunt elaborate de către state, de regulă în cadrul unui proces de negociere, ce se duce
*
LARION Alina-Paula – Doctorandă (România), Institutul de Cercetări Juridice şi Politice al AȘM.
170
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
în cadrul unor conferinţe internaţionale1, şi tot acestea sunt destinatarele lor ca state suverane,
independente şi egale în drepturi. Astfel, în dreptul internaţional, se poate vorbi de absenţa unei autorităţi
superioare cu atribuţii legislative.
Pe lângă state, sunt considerate subiecte de drept internaţional şi organizaţiile internaţionale, ca
formă de cooperare a statelor în vederea înfăptuirii unor scopuri comune. Dar în ceea ce priveşte
competenţa normativă a celor două subiecte de drept internaţional, spre deosebire de state care au o
competenţă absolută în domeniul relaţiilor internaţionale, organizaţiile internaţionale au competenţe
limitate2. Astfel, competenţele organizaţiilor internaţionale pot fi diferite de la o organizaţie la alta, şi pot
fi grupate astfel: competenţa normativă, competenţa operaţională şi competenţa de control şi sancţiune.
Competenţa normativă a unei organizaţii internaţionale constă în posibilitatea acesteia de a crea
norme care se adresează unor destinatari diferiţi şi care să fie în concordanţă cu normele dreptului
internaţional şi principiile de bază ale organizaţiei3.
În literatura de specialitate, organizaţiile internaţionale mai sunt cunoscute şi sub denumirea de
organizaţii interguvernamentale4sau organizaţii internaţionale guvernamentale.
Dintre cele mai importante organizaţii internaţionale, cu vocaţie universală, este Organizaţia
Internaţională a Muncii, organizaţie care, deşi are peste 95 de ani de activitate, este mereu în actualitate
prin continuarea activităţii de elaborarea a normelor de drept internaţional al muncii.
Organizaţia Internaţională a Muncii a fost creată în 1919, prin Tratatul de la Versailles, devenind
prima agenţie specializată a Organizaţiilor Naţiunilor Unite din 1946, şi care urmăreşte să promoveze
justiţia socială şi recunoaşterea internaţională a drepturilor omului. Pentru a promova justiţia socială,
OIM dispune de trei mijloace de acţiune complementare, şi anume: adoptarea normelor internaţionale
ale muncii, cooperarea tehnică şi activitatea de cercetare şi difuzare a informaţiilor5.
Această organizaţie are o structură tripartită şi este considerată tribuna internaţională pentru toţi
cei care au legătură cu lumea muncii6, în prezent ea numără 185 de state membre.
Una dintre sarcinile principale a Organizaţiei Internaţionale a Muncii este elaborarea de norme
internaţionale cu privire la îmbunătăţirea condiţiilor de muncă şi de viaţă ale lucrătorilor, norme care
fixează condiţiile minimale a drepturilor fundamentale la muncă. Astfel, prin elaborarea acestor norme,
se poate spune că această organizaţie a creat dreptul internaţional al muncii prin cele 3967 de norme
elaborate până în prezent, respectiv 196 de convenţii, 202 de recomandări şi 5 protocoale.
Norme elaborate în cadrul Organizaţiei Internaţionale a Muncii au în vedere dezvoltarea
persoanelor în calitate de fiinţe umane şi garantează îmbunătăţirea calităţii vieţii lucrătorilor. Ele sunt
considerate instrumente preţioase pentru determinarea nevoilor şi elaborarea politicilor în domeniul
muncii, atât la nivel naţional, cât şi la nivel internaţional. Astfel, între normele internaţionale ale muncii
şi drepturile omului există o corelaţie indiscutabilă, conturată de-a lungul vremii8
În literatura de specialitate, normele de drept internaţional al muncii apar şi sub denumirea de
standarde internaţionale în domeniul muncii sau instrumente ale OIM. Formele de exteriorizare a acestor
norme sunt convenţiile sau recomandările. Convenţiile sunt instrumente care creează obligaţii juridice
pe plan internaţional pentru statele ce le ratifică9, iar recomandările sunt instrumente juridice, fără forţă
juridică, care nu sunt supuse ratificării, oferind orientări sau modele pentru legislaţia statelor membre.
1
Florea Dumitriţa. Raportul dintre ordinea juridică internă şi internaţională. În: Materialele Conferinţei ştiinţifice
internaţionale anuale a tinerilor cercetători „Tendințe contemporane ale dezvoltării științei în contextul valorificării opțiunii
europene: viziuni ale tinerilor cercetători. Ediţia a VII-a, 30 mai 2013. Chişinău: S/n. 2013, p. 135 – 143.
2
Burian A. [et al.]. Drept internaţional public. Chişinău: S. n., 2012, p. 275.
3
Ibidem., p. 275.
4
Diaconu I. Manual de Drept internaţional public. Bucureşti: Editura Lumina Lex, 2007, p. 151.
5
Popescu A. Dreptul internaţional şi european al muncii. Bucureşti: Editura CH Beck, 2008, p. 65.
6
Larion A. Major objective of decent work-ilo. In: Ecoforum Journal. 2013, Vol. 2, nr.1, p. 74.
7
[On-line]: www.ilo.org.com (Vizitat la: 8.02.2014).
8
Ştefănescu Ion Traian. Tratat teoretic şi practic de drept al muncii. Bucureşti: Editura Universul Juridic, 2010, p. 59.
9
Popescu A. Op. cit., p. 67.
171
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Ca regulă generală, o recomandare însoţeşte o convenţie care, se limitează la a consacra principii
generale, astfel rolul recomandării este acela de a preciza sau dezvolta semnificaţiile convenţiei1 şi de a
prezenta aspectele convenţiei în detaliu. De multe ori, Conferința Internaţională a Muncii a elaborat
recomandării iar în urma studierii efectelor produse la nivel internaţional, au fost elaborate convenţii
bine strucurate2. De asemenea, există şi recomandări autonome care nu au legătură cu nici o convenţie.
Cu toate că există o delimitare între convenţie şi recomandare, ambele sunt recunoscute ca fiind
norme internaţionale în domeniul muncii şi protecţiei sociale.
În opinia unui autor de drept internaţional al muncii, Andrei Popescu3, convenţiile OIM se înscriu
în definiţia tratatului internaţional clasic, constituindu-se în acte juridice prin care se creează, se modifică
sau se sting norme şi raporturi juridice internaţionale.
Standardele internaţionale din domeniul muncii stabilesc norme de bază ale dreptului muncii, cum
ar fi: libertatea muncii, abolirea muncii forţate, dreptul la negociere colectivă, egalitatea de şanse şi
tratament, interzicerea muncii forţate precum şi alte probleme ale dreptului muncii.
În categoria normelor internaţionale ale muncii, pe lângă cele elaborate în cadrul OIM, intră şi
normele create în cadrul Uniunii Europene, organizaţiilor regionale sau subregionale. Însă, în lucrarea de
faţă se face referire doar la normele elaborate în cadrul OIM.
În cadrul structurii Organizaţiei Internaţionale a Muncii elaborarea convenţiilor şi recomandărilor
se face respectând o procedură specifică, unică, care implică reprezentanţi ai guvernelor, lucrătorilor şi
angajatorilor din întreaga lume.
Nu există o procedură de elaborare identică cu cea a tratatelor obişnuite, deoarece nu se poate
vorbi de existenţa unor negocieri în sens clasic4. Convenţiile şi recomandările sunt elaborate în urma
consultărilor statelor de către Biroul Internaţional al Muncii.
Potrivit Constituţiei Internaţionale a Muncii, trebuie parcurse mai multe etape procedurale în
elaborarea şi adoptarea normelor de drept internaţional al muncii.
Prima etapă de elaborare unei convenţii sau recomandări este înscrierea acestei probleme pe
ordinea de zi a Conferinţei Internaţionale a Muncii, de către Consiliul de Administraţie la propunerea
directorului general. De asemenea, conform art.14 par.3 din Constituţia OIM, Conferinţa poate să
decidă, cu majoritate de 2/3 din numărul membrilor, includerea unui punct pe ordinea de zi a următoarei
sesiuni.
Biroul Internaţional al Muncii, la cererea Consiliului de Administraţie, trebuie să întocmească un
raport cu privire la legislaţia şi practica diferitelor state membre5 pe o temă aleasă. În urma acestui
raport, Consiliul stabileşte dacă va continua sau nu procesul normativ. Prin urmare dacă se continuă
acest proces, Biroul Internaţional al Muncii va întocmi un nou raport, ce va fi însoţit de un chestionar
adresat guvernelor, cu privire la problema respectivă, şi trimis statelor membre cu cel puţin un an înainte
de Conferinţă.
În luarea deciziei de înregistrare a întrebărilor pe ordinea de zi a Conferinţei, Consiliul trebuie să
ia în considerare propunerile care vin din partea reprezentanţilor angajatorilor şi a lucrătorilor, respectiv
a guvernelor.
Criteriile după care se selectează problemele pentru ordinea de zi sunt cele de urgenţă, importanţă
şi actualitate.
Constituţia Organizaţiei Internaţionale a Muncii prevede două tipuri de proceduri pentru adoptare
a normelor de drept internaţional al muncii:
 procedura dublei discuţii
 procedura simplei discuţii.
1
Ibidem., p. 68.
[On-line]: www.proceedings.univ-danubius.ro/index.php/eirp/article/.../920/840. (Vizitat la: 12.02.2014).
3
Popescu A. Op. cit., p. 123.
4
Ibidem, p.68.
5
Ţiclea A. Tratat de dreptul muncii. Bucureşti: Editura Universul Juridic, 2012, p. 81.
172
2
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Cu privire la dubla discuţie, adoptarea normelor în cadrul acestei Organizaţii se face în urma
examinării lor în două sesiuni succesive.
După reunirea Conferinţei, se înfiinţează o comisie formată din reprezentanţii guvernelor,
lucrătorilor şi patronilor, ce trebuie să analizeze problema pusă în discuţie. După această etapă, Biroul
Internaţional al Muncii, pe baza rapoartelor cu privire la discuţiile care au avut loc în timpul sesiunii
Conferinţei, întocmeşte un proiect de convenţie sau de recomandare care este trimis partenerilor sociali,
în termen de două luni de la încheierea Conferinţei1. Textul împreună cu observaţiile făcute de partenerii
sociali, va fi prezentat la următoarea sesiune a Conferinţei.
Procedura dublei discuţii, în care se prevede ca problema să fie discutată de două ori înainte de
adoptare, în cadrul Conferinţei, permite guvernelor şi partenerilor sociali să aibă timp pentru a examina
cu atenţie diverse aspecte.
În caz de urgenţă sau pentru alte motive2, poate fi urmată procedura simplei discuţii, fiind o
procedură mai simplificată, caz în care Consiliul de Administraţie poate decide prezentarea unei
probleme în cadrul unei singure sesiuni a Conferinţei, apoi se trece la etapa de adoptare.
Atât pentru adoptarea convenţiilor cât şi a recomandărilor sunt necesare voturile a două treimi din
delegaţii prezenţi la Conferinţă3.
Dacă o convenţie nu obţine votul final necesar, majoritate de două treimi, ci doar majoritate
simplă, Conferinţa poate cere Comitetului de redacţie transformarea acestei convenţii într-o
recomandare4.
Două exemplare a convenţiilor sau recomandărilor sunt semnate de către Preşedintele Conferinţei,
apoi un exemplar se arhivează la Organizaţia Internaţională a Muncii şi celălalt este trimis Secretarului
general al Naţiunilor Unite. Directorul general al Biroului Internaţional al Muncii trimite o copie
certificată fiecărui stat membru5.
Convenţiile şi recomandările sunt structurate astfel:
 titlu, în formularea titlului intră subiectul acoperit, tipul de instrument, anul de adoptare şi
numărul instrumentului;
 preambul, în această secţiune se clarifică contextul şi circumstanţele în care instrumentul a fost
negociat, motivul pentru care a fost adoptat, eventuale lacune pe care instrumentul este destinat să le
acopere, trimiteri la alte instrumente internaţionale, revizuirea;
 prevederi operative, această secţiune prezintă structura formală a instrumentului;
 dispoziţii finale, care includ intrarea în vigoare, posibilitatea de denunţare, obligaţiile Biroului
Internaţional al Muncii, autenticitatea egală cu privire la limbă, engleză şi franceză6.
Deoarece, convenţiile OIM sunt elaborate în cadrul unei structuri tripartite, ratificarea lor nu poate
fi însoţită de rezerve.
Normele Organizaţiei Internaţionale a Muncii se adresează unor state cu structuri sociale mai mult
sau mai puţin dezvoltate economic. În acest context au fost create o serie de măsuri care să permită unui
număr cât mai mare de state să asigure în mod progresiv nivelul de protecţie dorit7. Astfel, există
posibilitatea să se accepte doar anumite părţi ale convenţie, iar în unele cazuri pot fi adoptate doar
convenţiile care se limitează la enunţarea principiilor fundamentale. Cu privire la aceste posibilităţi, ne
referim la „clauzele de aplicare graduală” care permit de a ridica în mod progresiv nivelul de aplicare
1
Zanobetti A. Diritto internazionale del lavoro. Milano: Giuffre Editore, 2011, p. 39.
Ibidem.
3
Popescu A. Op. cit., p.70.
4
Valticos Nicolas. Droit International du travail. Paris: Dalloz, 1983, p. 219.
5
Servais Jean-Michel. Normes internationales du travail. Paris: L.G.D.J, 2004, p. 41.
6
Manual de elaborare a instrumentelor Organizaţiei Internaţionale a
www.ilo.org/public/english/bureau/leg/manual.htm. (Vizitat la: 10.02.2014).
7
Voiculescu N. Drept comunitar al muncii. Bucureşti: Editura Wolters Kluwer, 2009, p. 50.
173
2
Muncii.
[On-line]:
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
sau de lărgire a câmpului de protecţie1. Însă, aceste clauze nu pot fi aplicate la convenţiile care privesc
drepturile şi libertăţile fundamentale ale omului
Pentru o mai bună eficienţă a normelor, Organizaţia Internaţională a Muncii foloseşte un procedeu
nou şi anume „inserţia clauzelor speciale relative la mai multe state”2, prin care se asigură o flexibilitate
a normelor elaborate.
Organizaţia Internaţională a Muncii are posibilitatea de a retrage convenţiile sau recomandările
care nu au intrat în vigoare, de asemenea, Consiliul de Administraţie a revizuit normele internaţionale
ale muncii şi a decis că mai mult de 70 de convenţii adoptate înainte de 1985, rămân valabile iar restul
urmează să fie revizuite sau retrase3.
În concluzie, chiar dacă vorbim de procesul de elaborare a normelor de drept internaţional, putem
vedea că există diferenţe cu privire la acest proces legislativ. Astfel, organizaţiile internaţionale au
competenţe limitate în ceea ce priveşte procedura de elaborarea normelor, iar normele pe care le
elaborează constituie o legislaţie internaţională în materia respectivă.
De asemenea, se poate observa că Organizaţia Internaţională a Muncii, are propria procedură de
elaborarea a convenţiilor şi recomandărilor, stabilită prin Constituţia OIM.
De remarcat este faptul că, aceste norme, înainte de a fi adoptate, sunt consultate de către
reprezentanţii guvernelor, organizaţiile patronale şi cele sindicale.
Elaborarea normelor internaţionale ale muncii la nivel internaţional au ridicat şi încă ridică o serie
de probleme cu privire la formele utilizate (convenţie sau recomandare), adoptarea unor norme
universale sau regionale, flexibilitatea tehnică.
Bibliografie:
1. Burian A. [et al.]. Drept internaţional public. Chişinău: S. n., 2012. 631 p.
2. Diaconu I. Manual de Drept internaţional public. Bucureşti: Editura Lumina Lex, 2007. 390 p.
3. Florea Dumitriţa. Raportul dintre ordinea juridică internă şi internaţională. În: Materialele Conferinţei
ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători „Tendințe contemporane ale dezvoltării științei în contextul
valorificării opțiunii europene: viziuni ale tinerilor cercetători. Ediţia a VII-a, 30 mai 2013. Chişinău: S/n. 2013,
p. 135 – 143.
4. Larion A. Major objective of decent work-ilo. In: Ecoforum Journal. 2013, Vol. 2, nr. 1, p. 74.
5. Manual de elaborare a instrumentelor Organizaţiei Internaţionale a Muncii. [On-line]:
www.ilo.org/public/english/bureau/leg/manual.htm. (Vizitat la: 10.02.2014).
6. Popescu A. Dreptul internaţional şi european al muncii. Bucureşti: Editura CH Beck, 2008. 866 p.
7. Servais Jean-Michel. Normes internationales du travail. Paris: L.G.D.J, 2004. 327 p.
8. Ştefănescu Ion Traian. Tratat teoretic şi practic de drept al muncii. Bucureşti: Editura Universul Juridic,
2010. 936 p.
9. Ţiclea A. Tratat de dreptul muncii. Bucureşti: Editura Universul Juridic, 2012. 991 p.
10. Valticos Nicolas. Droit International du travail. Paris: Dalloz, 1983. 667 p.
11. Voiculescu N. Drept comunitar al muncii. Bucureşti: Editura Wolters Kluwer, 2009. 587 p.
12. Zanobetti A. Diritto internazionale del lavoro. Milano: Giuffre Editore, 2011. 309 p.
13. [On-line]:
http://www.ilo.org/rome/ilo-cosa-fa/norme-internazionali-del-lavoro/lang--it/index.htm.
(Vizitat la: 30.01.2014).
14. [On-line]: www.ilo.org.com (Vizitat la: 8.02.2014).
15. [On-line]: www.proceedings.univ-danubius.ro/index.php/eirp/article/.../920/840. (Vizitat la: 12.02.2014).
16. [On-line]: www.proceedings.univ-danubius.ro/index.php/eirp/article/.../920/840 .(Vizitat la: 12.02.2014).
Copyright©Alina-Paula LARION, 2014.
1
Ibidem.
[On-line]: www.proceedings.univ-danubius.ro/index.php/eirp/article/.../920/840 .(Vizitat la: 12.02.2014).
3
[On-line]: http://www.ilo.org/rome/ilo-cosa-fa/norme-internazionali-del-lavoro/lang--it/index.htm. (Vizitat la:
30.01.2014).
174
2
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
CONCEPTUALIZAREA (NE)INTERVENȚIEI ÎN CONTEXTUL
PRINCIPIULUI NEAMESTECULUI ÎN TREBURILE INTERNE
ALE ALTOR STATE
MĂTĂȘEL Adrian*
Institutul de Cercetări Juridice şi Politice al AȘM,
mun. Chișinău, bd. Ștefan cel Mare și Sfînt 1, MD-2012. Republica Moldova.
ANNOTATION:
CONCEPTUALIZATION OF THE (NON) INTERVENTION IN THE CONTEXT OF THE
PRINCIPLE OF NON-INTERFERENCE IN THE INTERNAL AFFAIRS OF OTHER
STATES
An act of intervention by virtue of involvement of human spirit, individual freedoms, the structure
of groups and order, is one of the pillars of the international community. Intervention can undermine
or enhance the dignity of peoples, or may facilitate or inhibit their ability to fulfil their aspirations.
The process of conceptualization of the notions that give expression to the principle of noninterference and non-intervention in internal affairs of other countries, becomes more complicated,
since, the notion of „domestic jurisdiction” is juxtaposed his concept of „intervention”. Intervention
representing in fact a form of the most controversial and contested issues of contemporary
international law, says James N. Rosenau.
Combining legal approach with historical and axiological and also with international practice,
the article analyzes the concept of early intervention frameworks that address the dynamic response to
Grotius's perspective and in the context of discursive practice of John S. Mill, up to current frameworks
and meaning of the today the concept in view of global dynamics. Evolutionary framework is supported
by the literature review that aims to bring more coherence in the content and scope of the intervention.
Abordări conceptuale privind intervenția
Procesul de conceptualizare a noțiunilor care dau expresie principiului neamestecului sau
neintervenției în treburile interne ale altor state, devine cu atât mai complicat, cu cât, noțiunii de
„competență internă”, îi este juxtapus conceptul de „intervenție”.1 Intervenția reprezentând în fapt
forma celei mai controversate și contestate probleme ale dreptului internațional contemporan, susține
James N. Rosenau.2
*
MĂTĂȘEL Adrian - Doctorand (România), Institutul de cercetări juridice și politice al AȘM..
În literatură este folosit atât termenul de „neintervenție”, cât și cel de „neamestec” (interferența sau ingerință),
termenii având un caracter interschimbabil. În cuvintele lui Telleyrand, „neamestecul” este o noțiune metafizică, și politică,
care înseamnă aproape același lucru ca intervenția”. Talleyrand a ajuns chiar la concluzia că„ intervenția” era practic sinonimă
cu „non-intervenția”, în: Welles Sumner. Intervention and Interventions. In: Foreign Affairs. 1947-1948, Vol. 26, No. 1, p.
116.
2
Ferguson H. Yale. Reflections on the Inter-American Principle of Nonintervention: A Search for Meaning in
Ambiguity. In: The Journal of Politics. 1970, Vol. 32, No. 3, p. 149.
175
1
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Numărul extins de întrebări cu privire la spectrul conceptului de „intervenție”, provine tocmai
din ambiguitatea pe care acest concept a creat-o de-a lungul timpului, dar și a locului important pe care
principiul neintervenției îl ocupă în afacerile internaționale. La rădăcina problemei de înțelegere este
faptul că discuțiile despre intervenție au fost aproape monopolizate de către cercetători, care mențin o
vedere tradițională legalistă a dreptului internațional. 1
Alături de necesitatea evitării viziunii tradiționaliste, Ferguson argumenta chiar că trebuie să
respingem de la început încercarea de a găsi o definiție firmă, atemporală, formulată în termeni de
comportament.2 Intervenția a fost o caracteristică recurentă a istoriei politicii internaționale dar nu a fost
însă un fenomen constant sau neschimbat. Cu toate acestea, dacă ne referim la „intervenție”, în sensul
strict de astăzi, conceptul are o istorie relativ recentă, pentru că la început, și chiar până la începutul
secolului XX, nu a fost realizată nici o diferențiere explicită între intervenție și război, care era de cele
mai multe ori armat.
Conținutul și domeniul de aplicare al intervenției au fost în mare măsură confundate cu cele ale
problemei uzului de forță, o confuzie care persistă în unele cazuri și astăzi, iar distincția dintre cele
două, în cazul în care era efectuată, nu rezida în mijloacele folosite, ci era percepută grosso modo ca
„intervenție armată”. Astfel, nici urmă de vreo frază corespunzătoare conceptului de astăzi al
„intervenției”, nu este descoperită în „De jure Belli ac Paci” a lui Hugo Grotius. Actele de violență, care
au fost tratate mai târziu în dreptul internațional drept intervenții, Grotius le privea ca războaie
obișnuite.3
Mai târziu, tratatele Westphalice, aduceau indicii sumare și subliniau implicit că, interdicția
intervenției „este un corolar al dreptului fiecărui stat la suveranitate, integritate teritorială și
independență politică”.4 O explicitare a conceptului de intervenție sau a actelor considerate a reprezenta
o intervenție interzisă, erau însă absente.
Nevoia unei examinări mai atente a intervenției este subliniată odată cu Emer de Vattel. Deși
Vattel nu formulează o teorie detaliată a intervenției în lucrarea sa „Droit des Gens” și nici nu folosește
înțelesul tehnic de astăzi, unele pasaje ale cărții, par a fi constituit fundamentele doctrinei moderne a
neintervenției în treburile interne ale altor state. Expresiile care apar cu o frecvență destul de mare în
textul lui Vattel, sunt „se mêler” și „s'ingérer”, conținând după toate probabilitățile, germenii moderni
ai principiului neamestecului în treburile interne ale altor state.5
Mai mulți juriști ai secolului XIX au susținut regulile neamestecului. Rottecha susținut că
„națiunile au independență deplină și suveranitate absolută...(până la punctul în care) amestecul este
'absolut' inacceptabil”.6 El susținea această poziție, cu logica în conformitate cu care intervențiile
anterioare au fost extrem de distructive, în special „pentru acele state în care intervenția a fost efectuată.
Montague Bernard susține intervenția datorită importanței sale pentru „respectul reciproc și pașnica
intercomuniune” a statelor suverane în comunitatea internațională.7 Alți teoreticieni, precum
AndresBello, WeatonHenry, și Herman Strauch condamnau intervenția ca o amenințare la adresa
1
Ferguson Yale H. Reflections on the Inter-American Principle of Nonintervention: A Search for Meaning in
Ambiguity. In: The Journal of Politics. Aug., 1970, Vol. 32, No. 3, p. 630.
2
Ibidem.
3
Winfield P. H. The History of intervention in international law. In: British Year Book of International Law. 19221923, Vol. 3, p. 132.
4
Hehir J. Bryan. Expanding military intervention: Promise or Peril? In: Social Research. Spring 1995, Vol. 62, No. 1,
p. 46.
5
Winfield P. H. Op. cit., p. 132 - 133.
6
Hermann Rodecker von Rotteck. Das Recht der Einmischung in die inneren Angelegenheiten eines fremden Staates,
Freiburg im Breisgau, Adolph Emmerling, 1845, p. 21, citat în: Neuland Paul A. Basic Norm of Nonintervention, în: Paul A.
Neuland (ed.). Traditional Doctrine on Intervention in the Law of Nations. Washington, D.C.: Graduate School of
Georgetown University, 1971, p. 100.
7
Mountague Bernard. On the principle of non-intervention: A lecture delivered in the hall of all souls`college. J. H. &
J. Parker, Oxford and London. Exemplar original de la Universitatea Harvard, 1860. p. 23.
176
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
statelor suverane.1 Cu toate acestea, dacă privim spre cadrul actelor de intervenției din punctul de
vedere al frecvențelor, era napoleonică și post-napoleonică a fost caracterizată de niveluri ridicate de
intervenție.
Câteva decade mai târziu, în contextul internațional modelat de Congresul de la Viena, în
conformitate cu „Tratatul de la Chaumont”, care a fost încheiat în martie 1814, a fost instituită forma de
guvernare internațională a Congresului.2 Sistemul Congresului definea posesiile teritoriale și frontierele
statelor continetale, unde toate guvernele Europei erau parte și a fost proiectat în vederea protejării
drepturilor publice ale statelor europene, venind în sprijinul neamestecului. Dar Austria, Rusia și
Prusia, au fost atât de hotărâte să păstreze sistemul monarhist în Europa, încât au considerat că este
legitim a folosi sistemul Congresului ca un instrument de legitimare a intervenției în treburile interne
ale statelor, a căror dezvoltare constituțională, îi nemulțumea.3 O puternică opoziție a venit din partea
secretarului britanic de externe Viscount Castlereagh, motivând că „în această alianță, la fel ca în toate
acordurile umane, nimic nu este mai susceptibil să afecteze, sau să distrugă, utilitatea reală a acesteia,
decât orice încercare de a împinge sarcinile și obligațiile sale, dincolo de sfera pe care concepția sa
originală și principiile, o justifică. Viscount Castlereagh a recunoscutlegitimitateadreptuluide
intervenţie al statelor,numaiîn cazurile „în care securitatea lor proprie imediată, sau interesele lor
esențiale, erau serios amenințate de afacerile interne ale altui stat”. În cadrul Congresului de la Laibach,
din anul 1821, s-a accentuat că această intervenție putea fi aplicată numai în chestiunile de necesitate
extremă. Tot Castlereagh, credea că pentru a fi un sistem de succes, sistemul Congresului ar trebui să-și
limiteze funcția sa, la politica externă a statelor. Astfel, el a făcut un apel pentru o politică de
neintervenție în aspectele ce țin de cadrul competenței interne a statului, în opoziție cu politica susținută
de Marile Puteri continentale.4 Punctul său de vedere nu a trecut însă de consimțământul puterilor
continentale, care aveau sfere de influență în cadre îndepărtate, și implicit realizau acțiuni de intervenție
în cadrul competenței interne a multor state ale planului îndepărtat.
În cele din urmă, sistemul Congresului a eșuat și a apărut un nou mijloc de a atinge pacea între
popoarele din Europa, în imaginea Concertului European. Noul sistem, a fost conceput pentru a
menține integritatea teritorială și status quo-ul între națiunile europene. De asemenea, Concertul
European reprezenta un mijloc ca Marile Puteri, ca un întreg, să respecte principiul neamestecului în
chestiunile de competență internă ale statelor sale membre. Cu toate acestea, în respectarea
neintervenției, au apărut numeroase diferențe între Marile Puteri. Un exemplu în acest sens este Rusia,
care nu a fost dispusă să respecte principiul în cazul problemelor interne ale Turciei, ce privea
tratamentul subiecților săi creștini.5
Desigur, Rusia nu a fost un caz singular, ci dimpotrivă, numărul ingerințelor în problemele de
competență internă ale altor state a crescut considerabil, iar perioada imperialismului, care a însemnat și
perioada apogeului actului de intervenție, fiind un dispozitiv utilizat frecvent de politica internațională,
și o practică pe care echilibrul internațional se baza. Mai mult decât atât, uzul forței pe motivul
intervenției nu reprezenta un act licit.6 Evoluția acestor dinamici a presupus plasarea ideii de putere în
centrul sistemului juridic al perioadei imperialiste, și „legalizarea” războiului ca un mijloc de
soluționare a diferendelor internaționale. Cu alte cuvinte, intervenționismul a reprezentat încercarea de
a stabili echilibrul prin forță. În acest fel, dreptul internațional era ordinea constituțională autonomă
1
Wheaton Henry. Elements of International Law, Eight Edition, Edited with notes by Richard Henry Dana Jr.
Sampson Law, Son and Company, Boston, Exemplar original de la Universitatea din Ghent, 1866. Capitolul I, secțiunea 63.
2
Kawser Ahmed. The domestic jurisdiction clause and the United Nations Charter: A Historical View. In: Singapore
Year Book of International Law. 2006, Vol. 10, p. 176.
3
Ibidem., p. 176-177.
4
Ibidem., p. 177.
5
Vezi Mowat B. Robert. The Concert of Europe, Buffalo & Erie County Public Library, New York, 1930. 368 p.
6
Lador-Lederer J. J. Intervention-A historical stocktaking. In: Nordic Journal of International Law. 1959, Vol. 29, No.
1, p. 130.
177
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
formulată de puterile victorioase. Victoria în război, era în fapt și legislatorul în drept, în cele mai multe
cazuri.
Anul 1859 este marcat de practica discursivă a lui John Stuart Mill, care în celebrul său articol
„A few words on non-intervention”, demonstra modul în care această morală emergentă și ordine
politică, era susținută de principiul neamestecului.1 Mill, filozoful utilitar și teoreticianul politic al
secolului al XIX-lea, își începea articolul criticând afirmația realistă că intervenția ar trebuie să fie
efectuată numai pentru interesul național. În locul unui argument în favoarea amestecului în cazurile în
care un popor se află sub opresiune, Mill a argumentat că un asemenea amestec este permis doar dacă
cei care oprimă o populație vin din afara teritoriului în cauză, fiind astfel etichetați drept „străini”.
Amestecul în acest context însemna subsumarea structurii normative a ordinii Europene, și ar trebui
percepută ca un prejudiciu moral. Acest mod în care amestecul era înțeles, reflectă experiența
Europeană a secolului al XIX-lea. În același timp, subliniază modul în care intervenția era întreprinsă în
numeroase contexte în cadrul structurilor imperiale. Cu toate că Mill concluziona că intervenția nu ar
trebui să aibă loc între națiunile Creștine, el argumenta că este foarte clar că intervenția este necesară
între puterile imperiale și dominioanele lor. Permisibilitatea intervenției în context imperial, în timp ce
exista o interzicere a acesteia în context European, rezulta din societățile internaționale extrem de
diferite care existau la acele vremuri, o diferență definită pe larg în parte de ipoteza asupra progresului
moralei.
Permisibilitatea intervenției în context imperial este evidențiată de britanici și francezi, care au
întreprins o gamă variată de acțiuni militare de-a lungul întregii perioade a secolului al XIX-lea, acțiuni
care au fost fondate pe controlarea încercărilor popoarelor de a-ți afirma independența sau chiar acțiuni
de control politic limitat. Un exemplu clasic al unor astfel de acțiuni este uzul forței militare de către
britanici de a reprima mișcarea politică Orabi în Egipt, la sfârșitul secolului al XIX-lea. Totuși, această
acțiune nu este etichetată drept intervenție deoarece contextul politic în care a avut loc nu este definit de
două state suverane în opoziție unul față de celălalt, Mai degrabă, britanicii dețineau o poziție semiautoritară în Egipt la acele timpuri, oferindu-le acestora legitimitatea (din perspectivă Europeană) de a
acționa militar când membrii elitei politice și militare egiptene, au căutat să înlăture ceea ce ei simțeau a
fi reguli corupte. Diferențele majore dintre cadrul interzis al intervenției în plan European, și cadrul
permisibilității în spațiul imperial, reflectau imposibilitatea stabilirii unei norme a neintervenției în plan
general.
Mai mult decât atât, la sfârșitul secolului al XIX-lea, întregul regim legal care guverna relațiile
statului cu adversarii și părțile terțe, a fost modificat de la dreptul păcii, la dreptul războiului și
neutralității.2 Statul nu putea utiliza forța, fără declanșarea unei stări de război, cu excepția câtorva
circumstanțe, unde măsurile de forță serveau unui scop limitat, fără a conduce un general animus
belligerandi. Aceste „măsuri scurte de război”, ca represaliile sau alte forme menitede a îndrepta
greșelile, erau permise sub dreptul internațional clasic, cu limite bine definite, și erau considerate drept
motive permisibile de intervenție.3 Acțiunile care au fost considerate drept acțiuni legitime de
intervenție, au fost acțiunile care implicau cadrul de competență internă a statelor țintă. Astfel,
rectificarea drepturilor încălcate, apărarea împotriva unui prejudiciu ireparabil imediat, acțiunile de
ajutorare a unui alt stat în exercitarea jurisdicției sale interne, sau în apărarea sa în conformitate cu
termenii unui tratat sau al unei solicitări, precum și acțiunile de menținere a securității colective, în
rândul membrilor unei organizații internaționale, sau acțiunile de supunere a unui dușman într-un
război legal, erau considerate acțiunile legitime de intervenție.4Sub dreptul internațional clasic,
1
Vezi Hayden Patrick (ed.). The Ashgate research companion to ethics and international relations. England: Ashgate
Publishing Limited, 1999. 492 p.
2
Abi-Saab Georges. Some thoughts on the principle of non-intervention. In: Karel Wellens (ed.). International law:
theory and practice. Essays in honour of Eric Suy. Netherlands: Martinus Nijhoff Publishers, 1998, p. 226.
3
Wright Quincy. The legality of intervention under the United Nations Charter. In: Proceeding of the American
Society of International Law, Washington. April 1957, Vol. 51, p. 80.
4
Ibidem., p. 80 - 81.
178
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
principiul era limitat la interzicerea intervenției în afara acestor cazuri, fie prin forță, fie prin alte măsuri
coercitive. Dar, paradoxal statele puteau recurge la eșalonul superior al războiului, care nu reprezenta
un act ilegitim.
Importanța intervenției în politica internațională nu a rămas constantă de-a lungul timpului. Cu
toate că intervenția, a fost rareori o caracteristică nesemnificativă a politicii internaționale, au fost
perioade în care intervenția a fost mult mai puțin universală sau atotpătrunzătoare. De exemplu, de la
Pacea de la Utrecht din anul 1713, până la Revoluția Franceză, sau din anii 1850, până la primul
Război Monidal, intervenția a fost mai puțin prevalentă în sistemul statelor Europene decât a fost în
timpul secolelor al XVI-lea sau al XVII-lea, sau în era Napoleonică. Mențiunea ce trebuie adăugată
este că intervenția condusă de puterile europene în ariile non-Europene a jucat un rol semnificativ în
perioadele nivelului scăzut de intervenție între însăși statele Europene.1
Eforturile organizațiilor internaționale s-au intensificat în perioada post-1945. Astfel, dacă până
la începutul secolului XX, cadrul intervenției era definit printr-o simplă variabilă armată, odată cu
Convenția Societății Națiunilor și Carta Organizației Națiunilor Unite, domeniul intervenției a început
să capete o nouă semnificație și recunoaștere pe plan internațional. Articolul 2 (7) prevede că: „nici o
dispoziție din prezenta Cartă nu va autoriza Națiunile Unite să intervină în chestiuni care aparțin
esențial competenței interne a unui stat și nici nu va obliga pe membrii săi să supună asemenea
chestiuni spre rezolvare pe baza prevederilor prezentei Carte”.2
În ceea ce privește literatura de specialitate dedicată analizei intervenției, Wofgang Friedmann a
scris cu privire la intervenție că este „aproape singurul acord printre scriitori este că acest termen
acoperă o arie de mare confuzie”. O`Connell reamintește că Winfield „a exprimat reacția tipică când a
spus că un cititor, după ce citește cu atenție capitolul lui Philimore cu privire la acest subiect, ar pute
închide cartea cu impresia că intervenția poate fi orice, de la un discurs al Lordului Palmerston în Casa
Comunelor, până la divizarea Poloniei”.3
Se remarcă astfel o ambiguitate crescută a conceptului, dar și încercări distincte de definire a
conceptului de „intervenție”. Unii scriitori au aplicat termenul de intervenție, în toate cazurile de
interferențe dictatoriale și au recunoscut că uneori intervențiile pot fi legale, în timp ce alții au
restricționat aplicabilitatea sa la intervențiile ilegale, numind intervențiile sau ingerințele legale cu alți
termeni, ca noțiunea de competență de protecție, de apărare, de interpunere, de mijlocire sau
sancționare. O perspectivă realistă este și cea în care Richard W. Cottam, sublinia că termenul de
intervenție este bogat în conotații de ilegalitate și imoralitate.4
Mai departe, Hans Kelsen definea intervenția ca „amestecul dictatorial, întreprins în scopuri
politice, în treburile interne ale unui stat sau ale relațiilor sale cu alte state”,5 în timp ce P. H. Winfield
afirma că, „intervenția este un drept, este o crimă, este o regulă, este o excepție, că nu este niciodată
permisibilă”.6 Hedley Bull, definea intervenția ca „interferență dictatorială sau coercitivă, de o parte
exterioară, în sfera de competență a unui stat suveran, sau în sens mai larg, a unei comunități politice
independente”.7 Prin utilizarea cuvintelor peiorative dictatorial și interferență, definiția lui Bull este
considerată puțin părtinitoare, sugerând, înainte de orice considerații normative conform cărora
intervenția este greșită.
O definiție mai puțin părtinitoare, care neagă în întregime utilizarea valorilor peiorative, este, prin
urmare, considerată necesară. Simon Caney propunea astfel amendarea definiției lui Bull, pentru a
1
Young R. Oran. Intervention and international systems. In: Journal of International Affairs. 1968, Vol. 22, No. 2, p.
179.
2
United Nations, United Nations Charter. San Francisco, 1945, Art. 2 (7).
Winfield P. H. Op. cit., p. 130.
4
Cottam W. Richard. Competitive interference and twentieth century diplomacy. USA: University of Pittsburg Press,
1967. 252 p.
5
Kelsen Hans. Principles of International Law. Reprinted by The Law Book Exchange. New Jersey: Clark, 2003. 461
p.
6
Winfield P. H. Op. cit., p. 130.
7
Bull Hedley (ed.). Intervention in World Politics. Oxford: Clarendon Press, 1984, p.1.
179
3
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
caracteriza intervenția ca o acțiune coercitivă „de către o parte din exterior, în sfera de competență a
unui stat suveran sau în sens mai larg al unei comunității politice independente”.
O altă încercare de definire a conceptului, aparține lui Ann Van Wynen Thomas și A. J. Thomas
Jr.,1 care au observat că nu există nici un acord satisfăcător în rândul juriștilor cu privire la sensul și
conținutul intervenției în dreptul internațional, subliniind că, nu numai autoritățile, dar de asemenea
practica statelor este în confuzie. În conformitate cu Ann Thomas și A. J. Thomas, „intervenția are loc
când un stat sau un grup de state intervin, în scopul de a impune propria voință, în treburile interne ale
altui stat, suveran și independent, cu care există relații pașnice și fără consimțământul său, în scopul de
a menține sau de a modifica starea de lucruri”. Cei doi, subliniază faptul că definiția lor se referă la
„intenție”, în sens juridic mai degrabă decât la conceptul mai general de „motiv”. În consecință, din
punct de vedere legal, se deduce în mod corespunzător faptul că cel care realizează un act intenționat,
își propune consecințele naturale și proxime ale actului. 2 Principiul determinant este astfel natura
actului în cauză.
Accentuând abordarea Annei Thomas și a lui A. J. Thomas, Oran R. Young definea intervenția
ca fiind activitățile organizate și sistemice, efectuate dincolo de granițele recunoscute ale propriul stat,
cu scopul de a afecta structurile autorității politice din statul țintă. Această practică era realizată fie cu
scopul de a înlocui structurile existente, fie cu scopul de a întări structurile considerate a fi în pericol de
prăbușire. Punctul de vedere susținut de Young,3 a fost considerat însă doar o variabilă, o trăsătură
recurentă a istoriei politicii internaționale, nu de importanță egală în fiecare regiune a lumii.4
James N. Rosenau continuă procesul conceptualizării, dar nu printr-o implicare directă a
iluminării conținutului neintervenției, ci prin încercarea de a găsi un concept operațional al intervenției,
care poate oferi un cadru viabil pentru cercetările următoare. Rosenau sublinia necesitatea distincției
atente între intervenția ca un „fenomen empiric” (legat de „sensul general”) și ca un concept analitic
(definiția lui operațională).5 Totodată, Rosenau aprecia că intervențiile pot fi distinse de alte fenomene
din cadrul politicii internaționale, prin caracterul lor de „rupere a convențiilor”, care se adresează
structurii de autoritate a societății țintă.6 Rosenau accentua că, etichetarea comportamentului unui actor
internațional față de altul ca fiind intervenționist, era valabilă, ori de câte ori forma sa de comportament
constituia o pauză ascuțită față de formele pre-existente și ori de câte ori era îndreptată la schimbare sau
la menținerea structurii autorității politice în societatea țintă. Rosenau nu se referea în mod specific, în
definiția sa, la norme, deși, se poate presupune, că normele scrise sau nescrise, formale sau informale,
sunt similare convenției în care el percepe intervenția ca „rupere” sau deconectare. În plus, pentru a
evita o vagă utilizare generală, Rosenau susținea, un avantaj decisiv al acestei abordări operaționale, în
sensul că, „noul cadru înlătura sarcina extrem de dificilă de urmărire a motivației”.7
Ceva mai multă precizie este adusă termenului de intervenție de către Hall, în cadrul lucrării sale
Dreptul Internațional. Hall susținea că, „intervenția unui stat are loc atunci când un stat intervine în
relațiile altor două state, fără consimțământului ambelor sau a unei părți, sau când intervine în afacerile
interne ale unui alt stat, indiferent de voința acestuia, cu scopul de a menține sau de a modifica
condițiile actuale ale lucrurilor din acel cadru. Intervenția prima facie este un act ostil pentru că acesta
constituie un atac asupra interdependenței statului țintă”.8
În consecință, ca și în cazul conceptului de competență internă, aceste abordări exemplifică
modul de formulare distinct al problemei intervenției, reflectând caracteristicele evoluției comunității
1
Thomas Ann Van Wynen, Thomas A. J. Jr. Non-intervention: The Law and Its Import in the Americas. Dallas:
SMU Press, 1956, p. 71.
2
Ibidem., p. 72 - 73.
3
Young R. Oran. Op. cit., p. 178.
4
Karen A. Feste, Intervention: shaping the global order, Greenwood Publishing Group, USA. 2003, p. 5.
5
Rosenau N. James. The Concept of Intervention. In: Journal of International Affairs. January 1968, Vol. 22, p.
174 - 175.
6
Idem. Op. cit., 1969, p. 150.
7
Ibidem., p. 170-171.
8
Welles Sumner. Op. cit., p. 116.
180
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
internaționale. La un moment sau altul, intervențiile au sprijinit echilibrul de putere, au stabilizat o
succesiune în litigiu, au menținut ordinea existentă a lucrurilor, au îndeplinit atribuțiile de prietenie, au
asigurat pacea permanentă, au recunoscut independența, au redresat încălcarea unei legi sau a unui
tratat, au reprimat un război civil sau o anarhie generală, au prevenit efuziunile de sânge sau au
declanșat aceste efuziuni, au încălcat sau au protejat drepturile națiunilor, sau au avut un aport
important în numeroase alte aspecte. Toate aceste reflecții și definiții, nu reușesc să aducă prea multă
precizie, evidențiind faptul că orice încercare perenă de a găsi o definiție firmă și atemporală de
intervenție, în termeni de comportament, nu poate să acopere intervenționismului sub toate climatele
istorice.1
Dezvoltarea unei definiții atemporale este deschisă obiecției preliminare, acestea fiind
considerate fie prea generale, fie pre specifice. În cuvintele unui critic, definiția sacrifică relevanța
pentru precizie. Orice efort de a lista diferite cazuri de intervenție, este prea specific în intenție. Este
practic imposibil de a întocmi o listă de încălcări, pentru a corespunde planului realității. Omisiunile ar
încuraja intervenientul să distorsioneze definiția, și să întârzie acțiunea comunității internaționale.2 Mai
mult decât atât, esența acestor dificultăți întâmpinate de toate aceste încercări de definire este faptul că
acestea reflectă subiectivitatea autorilor.
Această subiectivitate poate fi nereprezentativă pentru un spectru mai larg de opinii relevant. O
definiție a priori, fără a ține cont de faptele unui caz specific este imprudentă. Ceea poate fi etichetat
drept intervenție într-un caz, poate într-un alt caz să nu reprezinte un act de intervenție. Prin urmare,
Ferguson susținea că fiecare caz trebuie înțeles în baza meritelor sale.3 Este de aceea inutil de a ne baza
pe definiții atemporale, tocmai din cauza calității lor atemporale, sau cel puține aparentei atemporalități.
Acțiunile de intervenție, fie ele permisibile sau ilegale, reprezintă o declarație a realității curente. Orice
pretenție de a reprezenta ceva mai mult, ar fi rapid spulberată când evenimentele care formează
deciziile merg mai departe, lăsându-le ca formulări abstracte decuplate de lumea reală. În cuvintele lui
Murdock, principiul neintervenției aparține categoriei de „noțiuni primare, care, prin natura lor, nu sunt
susceptibile de definiții”.4 De asemenea Gordon Connell-Smith sublinia chiar că „neamestecul este
imposibil de definit”,5 în timp ce Jerome Slater susținea că „regula este destul de vagă”.6
În ciuda ambiguității, trebuie subliniat faptul că principiul neamestecului în treburile interne ale
altor state nu este sau nu a fost lipsit de sens. Dincolo de formularea sa specifică în diferite acorduri,
norma neamestecului a avut un impact practic considerabil asupra relațiilor inter-statale.
Regula neamestecului în treburile interne ale altor state există cu siguranță, fie că vorbim de
emisfera occidentală sau de cea orientală, de relațiile dintre poli de putere globali sau de relațiile statelor
mai mici cu statele mari și puternice. Faptul că această normă a neamestecului este prezentă în tratate și
declarații internaționale, îi conferă un grad de legitimitate și limitează numărul posibilelor interpretări
unilaterale.
1
Lador-Lederer J. J. Op. cit., p. 131.
Inter-American Juridical Committee, Instrument relating to violations of the principle of nonintervention: draft and
report prepared in accordance with Resolution VII of the fifth meeting of Consultation of Ministers of Foreign Affairs, Pan
American Union, Washington, D.C., 1959, p. 23.
3
Ferguson Yale H. Op. cit., p. 637.
4
Inter-American Juridical Comitte. Op. cit., p. 22.
5
Gordon Connell-Smith, The Inter-American System. London: Oxford University Press, 1968, p. 311, apud.
Hannigan E. Robert. The New World Power: American Foreign Policy, 1898-1917. Philadelphia: University of Pennsylvania
Press, 2002.
6
Slater Jerome. The OAS and United States Foreign Policy. Columbus: Ohio State University Press, 1967, p. 24,
apud. Dent W. David. US-Latin American Policy making: A reference handbook. USA: Grenwood Publishing Group, 1995.
555 p.
181
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Așa cum Kaplan și Katzenbach remarcau, „limbajul explicit al tratatelor, chiar dacă este unul
general, tinde să limiteze puterea de apreciere a funcționarilor naționali, mai degrabă decât o serie de
formulări de-a lungul unei perioade de timp, de către mai mulți factori de decizie”.1
Bibliografie:
1. Bull Hedley (ed.). Intervention in World Politics. Oxford: Clarendon Press, 1984. 206 p.
2. Cottam W. Richard. Competitive interference and twentieth century diplomacy. USA: University of
Pittsburg Press, 1967. 252 p.
3. Damrosch Lori Fisler. Politics Across Borders: Nonintervention and Nonforcible Influence over
Domestic Affairs. In: The American Journal of International Law. January, 1989, Vol. 83, No. 1, p. 1 - 50.
4. Dent W. David. US-Latin American Policy making: A reference handbook. USA: Grenwood
Publishing Group, 1995. 555 p.
5. Ferguson H. Yale. Reflections on the Inter-American Principle of Nonintervention: A Search for
Meaning in Ambiguity. In: The Journal of Politics. 1970, Vol. 32, No. 3, p. 628 - 654.
6. Feste A. Karen. Intervention: shaping the global order. USA: Greenwood Publishing Group, 2003.
279 p.
7. Georges Abi-Saab. Some thoughts on the principle of non-intervention. In: Karel Wellens (ed.).
International law: theory and practice. Essays in honour of Eric Suy. Netherlands: Martinus Nijhoff Publishers,
1998, p. 225 - 235.
8. Gilmour D. R. The meaning of intervention within Article 2 (7) of the United Nations Charter-An
Historical Perspective. In: International Compartaive Law Quarterly. Apr. 1967, Vol. 16, No. 2, p. 330 - 351.
9. Haas B. Ernst. Beyond the Nation-state: functionalism and international organization. USA: Stanford
University Press, 1964. 595 p.
10. Haass N. Richard. Intervention. The use of American military force in the post Cold-war era. Revised
edition. Washington D. C.: Brookings Institution Press, 1998. 295 p.
11. Hannigan E. Robert. The New World Power: American Foreign Policy, 1898-1917. Philadelphia:
University of Pennsylvania Press, 2002. 365 p.
12. Hayden Patrick (ed.). The Ashgate research companion to ethics and international relations. England:
Ashgate Publishing Limited, 1999. 492 p.
13. Hehir J. Bryan. Expanding military intervention: Promise or Peril? In: Social Research. Spring 1995,
Vol. 62, No. 1, p. 41 - 51.
14. Inter-American Juridical Committee, Instrument relating to violations of the principle of
nonintervention: draft and report prepared in accordance with Resolution VII of the fifth meeting of Consultation
of Ministers of Foreign Affairs, Pan American Union, Washington, D.C., 1959. 29 p.
15. International Court of Justice. Military and Paramilitary Activities in and against Nicaragua
(Nicaragua v. United States of America). In: ICJ Rep. 14, 1986.
16. Jamnejad Maziar, Wood Michael. Current legal developments: the principle of non-intervention. In:
Leiden Journal of International Law. June 2009, Vol. 22, No. 2, p. 345 - 381.
17. Kawser Ahmed. The domestic jurisdiction clause and the United Nations Charter: A Historical View.
In: Singapore Year Book of International Law. 2006, Vol. 10, p. 175 - 197.
18. Kelsen Hans. Principles of International Law. Reprinted by The Law Book Exchange. New Jersey:
Clark, 2003. 461 p.
19. Lador-Lederer J. J. Intervention-A historical stocktaking. In: Nordic Journal of International Law.
1959, Vol. 29, No. 1, p. 127-141.
20. Mountague Bernard. On the principle of non-intervention: A lecture delivered in the hall of all
souls`college. J. H. & J. Parker, Oxford and London. Exemplar original de la Universitatea Harvard, 1860. 36 p.
21. Mowat B. Robert. The Concert of Europe, Buffalo & Erie County Public Library, New York, 1930.
368 p.
1
Morton A. Kaplan, Nicholas deB. Katzenbach, The Political Foundations of International Law, Wiley, New York,
1961, p. 23, apud. Ernst B. Haas, Beyond the Nation-state: functionalism and international organization, Stanford University
Press, USA, 1964.
182
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
22. Nawaz M. K. Intervention By Invitation and the United Nations Charter. In: International Studies.
October 1959, Vol. 1, No. 2, p. 203 - 209.
23. Neuland A. Paul (ed.). Traditional Doctrine on Intervention in the Law of Nations. Washington,
D.C.: Graduate School of Georgetown University, 1971. 255 p.
24. Rosenau N. James. Intervention as a scientific concept. In: The Journal of Conflict Resolution (pre1986). June 1969, Vol. 13, No. 2, p. 149 - 171.
25. Rosenau N. James. The Concept of Intervention. In: Journal of International Affairs. January 1968,
Vol. 22, p. 165 - 176.
26. Thomas Ann Van Wynen, Thomas A. J. Jr. Non-intervention: The Law and Its Import in the
Americas. Dallas: SMU Press, 1956. 492 p.
27. UN/GA, Declaration on Principles of international law concerning friendly relations and co-operation
among states in accordance with the Charter of the United Nations. (A/Res/2625(XXV)) 24 October 1970.
28. UN/GA, Declaration on the inadmissibility of intervention and interference in the internal affairs of
states. (A/Res/36/103) 9 December 1981.
29. Welles Sumner. Intervention and Interventions. In: Foreign Affairs. 1947-1948, Vol. 26, No. 1, p.
116 - 133.
30. Wheaton Henry. Elements of International Law, Eight Edition, Edited with notes by Richard Henry
Dana Jr. Sampson Law, Son and Company, Boston, Exemplar original de la Universitatea din Ghent, 1866. 331
p.
31. Winfield P. H. The History of intervention in international law. In: British Year Book of International
Law. 1922-1923, Vol. 3, p. 130 - 149.
32. Wright Quincy. The legality of intervention under the United Nations Charter. In: Proceeding of the
American Society of International Law, Washington. April 1957, Vol. 51, p. 79 - 90.
33. Young R. Oran. Intervention and international systems. In: Journal of International Affairs. 1968,
Vol. 22, No. 2, p. 177 - 187.
Copyright©Adrian MĂTĂȘEL, 2014.
183
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
МЕЖДУНАРОДНОЕ ЭКОЛОГИЧЕСКОЕ ПРАВО АФРИКИ:
СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ И ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ
МЕНСА Коку Мариус*
Кафедра международного права РУДН,
117198, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, д.6, тел.: 89267734350,
e-mail: [email protected].
ANNOTATION:
INTERNATIONAL ENVIRONMENTAL LAW OF AFRICA:
CURRENT STATUS AND PROSPECTS OF DEVELOPMENT
The article deals with the analyses of the formation and development of international
environmental law on the African continent in the XX – early XXI centuries. In comparative terms a
study is undertaken of international legal instruments in this area during the period of colonial
dependence and after African states gained independence.
Presenting the general political situation on the African continent in the late XIX - early XX
centuries, the author concludes that the states metropolis first drew attention to the state of the
environment in Africa in 1900, when they developed and adopted chronologically first Pan-African
convention on the protection and conservation of flora and fauna of Africa - the Convention on the
conservation of wildlife , birds and animals in Africa. It is noted that despite the fact that the
Convention did not enter into force, its provisions were highly respected by signatories and were not
casually reproduced in the 1933 Convention for the protection of flora and fauna in their natural state
on the African continent. The 1933 London Convention, as well as not entered into force the 1900
Convention , was designed to prevent further destruction of flora and fauna in Africa by imposing
restrictions on international trade and the creation of reserves. Adopted in 1968 after gaining
independence by the majority of states of the African continent the Convention on the Conservation of
Nature and Natural Resources, that succeeded the 1933 London Convention, brought two new
moments in the international legal protection of biota of Africa: recognition of the need to protect the
habitat of endangered species on a par with protecting themselves and of types and application of the
special responsibility of those States whose territory is the only habitat for rare species. Nowadays
African nations and states are waiting for entering into force of the 2003 Convention on the
Conservation of Nature and Natural Resources, which laid additional opportunities to expand and
deepen international environmental cooperation.
Свою статью нам хотелось бы начать с высказывания известного русского
международника М.А. Таубе о том, что «право не есть что-нибудь неподвижное, неизменное,
неизвестно откуда явившееся: оно есть одна из многих сторон или проявлений нашей жизни;
оно растет и изменяется вместе с нею; это своего рода живой организм, и понять его
современное состояние без его истории немыслимо»1. Развивая эти мысли, проф. Г.С.
*
1
МЕНСА Коку Мариус – Аспирант кафедры международного права РУДН.
Таубе М.А. История. СПб., 1894, с. VI-VII.
184
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Стародубцев подчеркивает, что будущее способен предвидеть только тот, кто понял
прошедшее1. Определение перспектив развития международного экологического права, его
динамики, положительного и негативного, предвосхищение того, что пока закрыто годами,
невозможно без знания истории.
Опираясь на эти постулаты, а также учитывая, что к охране природной среды Африки
государства-метрополии впервые проявили интерес в 1900 г., попытаемся представить
общеполитическую ситуацию на континенте на рубеже XIX – начала XX вв.
По итогам работы «конференции по Конго» 1884-1885 гг. – международной
конференции, на которой обсуждался раздел Африки между европейскими державами –
Великобритания получила следующие колониальные владения: Лесото, Капская колония,
Натал, Бечуаналенд (ныне - Ботсвана), Свазиленд, Южная Родезия (Зимбабве), Северная
Родезия (Замбия); на востоке Африки - Кения, Уганда, Занзибар, Британское Сомали; на
северо-востоке - Англо-Египетский Судан, формально считавшийся совладением
Великобритании и Египта; на западе - Нигерия, Сьерра-Леоне, Гамбия, Гана (Золотой Берег); в
Индийском океане – Маврикий и Сейшельские острова.
Франция получила во владение территории: Верхняя Вольта (Буркино-Фасо), Дагомея
(Бенин), Мавритания, Нигер, Сенегал, (Мали), Габон, Чад, Среднее Конго (Конго Браззавиль),
Убанги-Шари (Ц.А.Р), Французский берег Сомали Джибути, (где до сих пор Французская
военная база как и в Чаде, Кот-д’Ивуаре и в Габоне), Французская Гвинея (Гвинейская
Республика), Мадагаскар, Коморские острова и Реюньон.
Португалия получила во владение Анголу, Мозамбик, Португальскую Гвинею (ГвинеяБисау), включавшую острова Зелёного Мыса (Республика Кабо-Верде), Сан-Томе и Принсипи.
Бельгия получила Бельгийское Конго (Демократическая Республика Конго, в 1971-1997
гг. – Заир). Италия получила Итальянское Сомали, на юге граничившее с британской Кенией, а
на севере – с Британским Сомали.
Испания получила территории Испанской Сахары (Западной Сахары), Северной части
Марокко, Экваториальной Гвинеи, Канарских островов. К Германии отошли территории
Германской Восточной Африки (континентальная часть Танзании, Руанда и Бурунди),
Камеруна, Того и Германской Юго-Западной Африки (Намибия).
Единственным независимым суверенным государством на африканском континенте была
Эфиопия.
Первой в истории международной конвенцией, посвященной сохранению дикой природы
на Африканском континенте, явилась заключенная в Лондоне 19 мая 1900 г. Конвенция о
сохранении дикой природы, птиц и животных в Африке. Конвенцию подписали державы,
имевшие владения в Африке, такие как Великобритания, Италия, Португалия, Испания и
Франция), которые преследовали цель предотвращения неконтролируемого истребления и
сохранения различных видов диких животных в пределах своих африканских владений, если
они были полезны для человека и безвредны2. Несмотря на то, что Конвенция 1900 г. не
вступила в силу, она пользовалась заслуженным уважением у подписавших ее государств, а ее
положения были впоследствии восприняты и развиты Лондонской конвенцией об охране
флоры и фауны в их естественном состоянии на Африканском континенте от 8 ноября 1933 г.3.
Конвенция 1933 г. была заключена европейскими державами, имевшими колониальные
владения в Африке и действовала в отношении колониальной Африки за исключением
территории метрополий (ст. 1). Она предусматривала создание национальных парков, строгую
защиту некоторых видов диких животных, регулирование экспорта охотничьих трофеев и
1
См.: Стародубцев Г.С. История международного права. М.: РУДН, 2006, с. 6.
См.: Sands Ph. Principles of International Environmental Law. 2nd edition. Cambridge: Cambridge University Press,
2003, р. 524.
3
См.: Convention Relative to the Preservation of Fauna and Flora in their Natural State (London, Nov. 8. 1933). In:
Legal Nations Treaty Series. Vol. 172, р. 241.
185
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
запрет на некоторые способы охоты. Подобно большинству других конвенций и соглашений
начала XX в. ей была свойственна та же утилитарность, что и, например, Парижской конвенции
по защите конкретных видов птиц, полезных в сельском хозяйстве 1902 г. 1. Конвенция
предусматривала такие ограничения, которые не влияли на сохранение охоты как развлечения
(сафари) (ст. 4 (2)). Кроме того, она призывала к осуществлению мер по одомашниванию диких
животных, представляющих экономический интерес (ст. 7 (8)) и разрешала принятие
дополнительных мер защиты в отношении животных и растений, которые «по всеобщему
признанию являются полезными для человека или представляют научный интерес» (ст. 8 (4))2.
Эта Конвенция вместе с Вашингтонской конвенцией о защите окружающей среды и
сохранении дикой природы в западном полушарии 1940 г. 3 ознаменовала появление чисто
экологических подходов, явившихся предшественниками современных экологических
концепций.
Данное умозаключение подтверждает и тот факт, что помимо выполнения обязательств
по Лондонской конвенции 1933 г. заключившие ее колониальные державы предприняли также
ряд мер для сохранения лесов: увеличение скорости лесоразведения, распространение режима
особой охраны на лучшие породы деревьев, установление контроля над лесными пожарами,
увеличение персонала лесной службы.
Лондонская конвенция 1933 г. не получила широкого распространения и поддержки на
территории Африки, что, по мнению М.А. Мекуара, было, прежде всего, связано с неудачами
африканских народов в их борьбе за освобождение от колониальной зависимости4. Например, в
1945 г. в Африке насчитывалось только четыре независимых государства: Египет (с 1922 г.),
Либерия (с 1945 г.), ЮАС (до 1961 г. оставался британским доминионом), Эфиопия (никогда не
была колонизирована).
После получения своей независимости африканские государства взяли на себя
ответственность за сохранение окружающей среды и природы на африканском континенте. В
это время остро встал вопрос о необходимости принятия новой общеконтинентальной
конвенции по сохранению природы и природных ресурсов взамен Лондонской конвенции 1933
г.
В работе над новой конвенцией африканским государствам большую помощь оказала
Продовольственная и Сельскохозяйственная Организация Объединенных Наций (ФАО), в
которой особую активность продемонстрировала Комиссия по лесам. Она, в частности, на трех
своих заседаниях в Нигерии (1960 г.), Уганде (1965 г.) и Чаде (1967 г.) разработала проект
будущей конвенции, в основу которого были положены экологические и природоресурсные
принципы. Для сведения в единый текст данного проекта с проектом, подготовленным
Международным союзом охраны природы (МСОП) в Риме в январе 1968 г. состоялась
Конференция, итогом работы которой стало представление проекта будущей конвенции
Организации Африканского Единства (ОАЕ).
1
См.: International Convention for the Protection of Birds Useful to Agriculture (Paris, Mar. 19, 1902). In: British
and Foreign State Papers. Vol. 102, р. 969.
2
Подробнее см.: Копылов М.Н., Мохаммад С.А., Якушева Е.А. История международного экологического
права. М.: РУДН, 2007, с. 24; Международное экологическое право. М.: Статут, 2012, с. 95; Мохаммад С.А.
Международное экологическое право в исторической ретроспективе. В: Евразийский юридический журнал. 2011.
№8 (39), с. 44-49.
3
Convention on Nature Protection and Wildlife Preservation in the Western Hemisphere (Washington, D.C., Oct. 12,
1940). UN Treaty Series. Vol. 161, р. 193.
4
См.: Mekouar M.A. Le Texte Revise de la Convention de la Nature et des Ressources Naturelles: Petite Histoire
d`une Grande Renovation. [On-line]: http://www.fao.org/fileadmin/user_upload/legal/docs/lpo54f.pdf. (Дата посещения:
02.06.2014).
186
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Такое долгожданное и важное событие для экологии африканского континента
состоялось 15 сентября 1968 г. в ходе 5-ой сессии Конференции ОАЕ (13-16 сентября 1968 г.)1.
В этот день в Алжире была подписана Африканская Конвенция об охране природы и
природных ресурсов, которая заменила собой Лондонскую конвенцию 1933 г.
Африканская Конвенция является примером комплексного подхода к проблеме защиты
окружающей среды: она касается сохранения почвы, воды, животных и растений, иначе говоря,
практически всей природы. Широта охвата Конвенции позволяет прийти к выводу, что
некоторые ее положения представляют собой лишь общие принципы. Тем не менее, положения
Конвенции, которые касаются защиты биоты, носят вполне конкретный характер и
предусматривают создание природных заповедников, регулирование охоты, ловли,
рыболовства, а также особую защиту для отдельных видов. Российские юристымеждународники в своих трудах указывают на два принципиально новых момента,
свойственных Конвенции 1968 г.: признание необходимости защищать среду обитания
находящихся под угрозой исчезновения видов наравне с защитой и самих таких видов и
заявление об особой ответственности тех государств, чья территория является единственным
местом обитания редких видов2.
И хотя два указанных обстоятельства являлись весьма прогрессивными и существенно
отличали Конвенцию 1968 г. от Конвенции 1933 г., она в целом не оправдала возлагавшиеся на
нее ожидания и надежды, не привнеся по существу ничего нового в дело охраны окружающей
среды на африканском континенте. В частности, продолжала ухудшаться обстановка в регионе
Суданского Сахеля, вызвавшая увеличение потока экологических беженцев. Как следствие, эти
и многие другие явления привели к созданию ЮНСО (Учебные курсы ЮНЕП/ЮНИТАР/Бюро
ООН по вопросам Судано-сахелианского района (ЮНСО) для ученых из государств-членов) и
Межправительственного органа по развитию.
Более того, осознание африканскими государствами новых экологических кризисов и
угроз привело к разработке новой общеафриканской Конвенции об охране природы и
природных ресурсов, принятие которой пришлось уже на Африканский Союз (г. Мапуту, 2003
г.).
Несмотря на то, что Африканская конвенция 2003 г. до сих пор не вступила в силу, она
дает четкие представления об основных направлениях и путях дальнейшего развития и
совершенствования международного экологического права на африканском континенте, о чем
можно составить впечатление уже по изложенным в ст. II Конвенции целям: «улучшение
охраны окружающей среды»; «содействие сохранению и устойчивому использованию
природных ресурсов»; «согласование и координация политики в этих областях с целью
обеспечения экологически рациональных, экономически обоснованных и социально
приемлемых стратегий и программ развития».
В соответствии со ст. XIV Конвенции государства «обеспечивают, чтобы сохранение и
управление природными ресурсами рассматривалось как часть национального и/или местного
плана развития».
Большое внимание Конвенция 2003 г. уделяет проблеме международной торговли
видами дикой фауны и флоры. Так, согласно ст. XI стороны должны: a) регулировать
внутреннюю торговлю, а также транспортировку и владение образцами и продукцией из видов
диких животных и растений таким образом, чтобы получение таких образцов и продукции
соответствовало требованиям национального законодательства и международным
обязательствам, относящимся к торговле видами; b) для обеспечения мер, указанных в
подпункте а) выше, должны предусмотреть уголовные санкции, включая конфискацию.
1
См.: Konaté A. L'Organisation de l'Unité Africaine et la protection de l'environnement en Afrique. Thèse droit.
Limoges: Universite de Limoges, 1998, р. 82.
2
Подробнее см.: Копылов М.Н., Мохаммад С.А., Якушева Е.А. История международного экологического
права. М.: РУДН, 2007, с. 54-55.
187
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Стороны также должны, там, где это возможно, сотрудничать путем заключения двусторонних
или субрегиональных соглашений с целью сокращения и, в конечном счете, ликвидации
незаконной торговли видами дикой фауны и флоры, их образцами или продукцией из них.
Как видно из приведенных положений, Конвенция 2003 г. стремится соответствовать
применительно к отдельно взятому региону тем обязательствам, которые налагает на
участников Вашингтонская конвенция о международной торговле видами дикой фауны и
флоры, находящимися под угрозой исчезновения, 1973 г. (CITES)1.
Большой вклад Конвенция 2003 г. вносит в развитие концепции международного
экологического управления2. В частности, целями управления Конвенция называет:
– создать и поддерживать такие условия в местах обитания, которые необходимы для
защиты важных видов, групп таких видов, биотических сообществ или физических свойств
природной среды, где для оптимального управления требуется специфическая человеческая
деятельность;
– облегчать научные исследования и мониторинг окружающей среды как основные виды
деятельности, связанные с устойчивым управлением природными ресурсами;
– образовывать ограниченные районы для просвещения общества и оценки особенностей
затронутых мест обитания и управления дикой природой;
– исключить и в дальнейшем предотвращать эксплуатацию или захват как враждебные
целевому предназначению;
– предоставить людям, живущим в обозначенных районах такие выгоды, которые
совместимы с другими целями управления3.
И хотя государствам-членам Африканского Союза к 2010 г. не удалось выполнить
обязательства по сохранению биоразнообразия, закрепленные в итоговых документах
Всемирной встречи на высшем уровне по устойчивому развитию 2002 г. (Йоханнесбург), что во
многом объясняется выдвижением на передний план проблемы предотвращения глобального
изменения климата, тем не менее уже в самом Африканского союза заложены большие
потенциальные возможности организации и проведения различных природоохранных
мероприятий. В АС имеются три органа, обладающие экологической компетенцией:
Исполнительный совет, который в соответствии со ст. 13е координирует деятельность и
определят политику в областях, представляющих интерес для всех государств-членов, включая
охрану окружающей среды, гуманитарную деятельность, преодоление последствий стихийных
бедствий и оказание чрезвычайной помощи; Технический комитет по промышленности, науке,
и технике, энергетике, природным ресурсам и окружающей среде (ст. 14d Устава); Комиссия,
являющаяся административным органом АС. Большую помощь в гармонизации экологической
политики и национального экологического права государств-членов АС оказывает
приведенный к присяге в 2004 г. Пан-Африканский Парламент, состоящий из 230
парламентариев.
В 2001 г. государства-члены АС приняли документ под названием «Новое партнерство в
интересах развития Африки» (НЕПАД), руководящими органами которого являются: Комитет
по осуществлению в составе глав государств, Руководящий комитет и Секретариат.
В рамках НЕПАД реализуются восемь основных направлений деятельности, которые, в
1
См.: Копылов М.Н., Меркулова К.А. CITES празднует свой 40-летний юбилей. В: Московский журнал
международного права. 2013, №3 (91), с. 46-59.
2
Подробнее см.: Мохаммад С.М.А. Международные режимы в международном экологическом управлении.
М.: АДС Групп, 2013. 143 c.
2
Подробнее см.: Шайдуллина А.А. Международно-правовое регулирование устойчивого использования
биологического разнообразия. Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Казань, 2013.
2
Подробнее см.: Международное экологическое право / отв. ред. Р.М. Валеев. М.: Статут, 2012, c. 505-507.
Народные режимы в международном экологическом управлении. М.: АДС Групп, 2013.
3
Подробнее см.: Шайдуллина А.А. Международно-правовое регулирование устойчивого использования
биологического разнообразия. Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Казань, 2013.
188
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
частности, включают в себя борьбу с опустыниванием, сохранение водно-болотных угодий,
борьбу с инвазивными чужеродными видами, рациональное использование ресурсов
прибрежных районов, глобальное потепление, трансграничные особо охраняемые территории,
экологическое руководство и финансирование, охрану здоровья и окружающую среду, нищету
и окружающую среду, программы сохранения природных ресурсов, региональные проекты
уязвимости источников пресной воды, чрезвычайные экологические ситуации, ликвидацию
последствий стихийных бедствий и постконфликтное управление природоохранной
деятельностью1.
Список использованной литературы:
1. Копылов М.Н., Меркулова К.А. CITES празднует свой 40-летний юбилей. В: Московский
журнал международного права. 2013, №3 (91), с. 46-59.
2. Копылов М.Н., Мохаммад С.А., Якушева Е.А. История международного экологического
права. М.: РУДН, 2007. 246 c.
3. Международное экологическое право / отв. ред. Р.М. Валеев. М.: Статут, 2012. 639 c.
4. Мохаммад С.А. Международное экологическое право в исторической ретроспективе. В:
Евразийский юридический журнал. 2011, №8 (39), с. 44-49.
5. Мохаммад С.А. Международные режимы в международном экологическом управлении. М.:
АДС Групп, 2013. 143 c.
6. Стародубцев Г.С. История международного права. М.: РУДН, 2006. 212 c.
7. Таубе М.А. История. СПб., 1894.
8. Шайдуллина А.А. Международно-правовое регулирование устойчивого использования
биологического разнообразия. Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Казань, 2013.
9. Konaté A. L'Organisation de l'Unité Africaine et la protection de l'environnement en Afrique. Thèse
droit. Limoges: Universite de Limoges, 1998. 477 p.
10. Mekouar M.A. Le Texte Revise de la Convention de la Nature et des Ressources Naturelles: Petite
Histoire d`une Grande Renovation. [On-line]: http://www.fao.org/fileadmin/user_upload/legal/docs/lpo54f.pdf.
(Дата посещения: 13.02.2014).
11. Sands Ph. Principles of International Environmental Law. 2nd edition. Cambridge: Cambridge
University Press, 2003. 1116 p.
Copyright©Marius Koku MENSA, 2014.
1
Подробнее см.: Международное экологическое право / отв. ред. Р.М. Валеев. М.: Статут, 2012, c. 505-507.
189
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
СРАВНИТЕЛЬНО-ПРАВОВОЙ АНАЛИЗ ИНСТИТУТА
СОУЧАСТИЯ ПО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВУ СТРАН
КОНТИНЕНТАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ ПРАВА
МИШЛАНОВА Валерия*
Российский университет дружбы народов,
117198, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, д. 6, тел.: (495) 7873803*1565.
E-mail: [email protected].
ANNOTATION:
COMPARATIVE LEGAL ANALYSIS OF THE INSTITUTE OF PARTNERSHIP
ON THE ISSUE OF LEGISLATION OF THE COUNTRIES OF CONTINENTAL SYSTEMS
OF LAW
The article deals with the analysis of national legislation of states belonging to the continental
legal system that relates to regulation of the institute of complicity. The problem of complicity has
always been and continues to be in the focus of sciences of criminal law and criminal procedure as
well as allied sciences. The author attempted to identify similarities in the criminal law and criminal
procedure characteristic of the institute of complicity on the example of France, Germany , Japan and
China, as well as to answer the question, what characteristics are inherent in the regulation of this
institution in the national legislation of above mentioned states. While doing that the author quite
naturally touched some historical and legal aspects of the origin and the formation of the institute of
complicity in the national legislation of Russia, in which the first scientific publication known to the
author dates the year 1850. For example, if in France responsibility for complicity in the form of
complicity occurs even if no criminal intent was brought to an end, in Germany which is quite an
opposite situation, responsibility is a subject to the completion of the criminal act . In Japan a special
category of persons is traced out - indirect executer – whose guilt and responsibility depend on
whether or not the intent presents or not in his actions and behavior. Finally, in China, which in the
regulation of this institution borrowed much of Russian legislation, the main attention is focused on
such categories as leader (manager) of the criminal group.
Современная динамика преступности, изощренность и активное проявление ее
организованных форм заставляют специалистов и законодательные органы активизировать
работу по усилению уголовно-правовой борьбы, прежде всего, с групповой и организованной
преступной деятельностью. Известно, что преступление, совершенное группой лиц, когда в нем
участвуют несколько исполнителей, а тем более если такая группа отличается устойчивостью и
организованностью, всегда считалось наиболее опасным и влекущим повышенную уголовную
ответственность.
Проблема соучастия была и остается актуальной проблемой уголовного права и процесса,
а также смежных с этими отраслями наук. Впервые в российской правовой доктрине детальное
*
МИШЛАНОВА Валерия Андреевна – Студент юридического факультета РУДН.
190
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
исследование вопроса соучастия было проведено еще в 1850 г., что привело к изданию
монографии «О стечении нескольких преступников при одном и том же преступлении»1.
В Уголовном кодексе РФ 1997 г. на качественно новом уровне по сравнению с ранее
действовавшим УК РСФСР 1960 г. закреплены положения о соучастии, поскольку было
уточнено общее понятие соучастия, более детально проработан вопрос разделения ролей.
Институт соучастия позволяет определить круг лиц, ответственных за совместное, а не
самостоятельное совершение преступления2. Необходимость изучения института соучастия
прекрасно выражена проф. М.Д. Шаргородским в одном из его трудов: «… пожалуй, нет в
Общей части уголовного права института, содержащего в себе большего количества фикций и
презумпций, чем институт соучастия»3.
В целом, основные положения института соучастия в странах континентальной системы
права схожи, но в то же время имеют свои характерные особенности. Остановимся на более
детальном рассмотрении законодательного и доктринального закрепления института соучастия
в некоторых странах континентальной системы права.
Начнем с Франции. Во Франции законодательное определение понятия соучастия
отсутствует, в Уголовном кодексе4 указаны только виды соучастников5.
Прежде всего, соучастник, в отличие от исполнителя и соисполнителя, которые своими
собственными действиями/бездействием осуществляют преступное деяние, - это лицо, которое
добровольно по согласию присоединяется к совершению преступного деяния, провоцируя или
облегчая его совершение.
Как писал Ж. Прадель, во французском праве «признаются единство преступного деяния
и множественность его участников. В едином преступлении соучастие – лишь акцессорный
элемент» 6. Таким образом, доктрина во Франции исходит из согласительной природы
института соучастия и «заимствования» соучастником преступного деяния исполнителя.
Важно обратить внимание на два момента:
 квалификация актов исполнителя и соучастника идентичны;
 если акт исполнителя не квалифицируется в уголовном порядке, то лицо, помогающее
в отправлении деяния, соучастником не является.
Подстрекательство к нарушению наказывается даже без соответствующего положения в
законе (ст. 121). В некоторых случаях содействие и помощь могут квалифицироваться как
самостоятельный состав преступления, при этом ответственность исполнителей наступает даже
в том случае, если по обстоятельствам, которые не зависят от воли основного исполнителя,
преступление не было доведено до конца.
27 ноября 1952 г. Кассационный Суд Франции вынес решение, согласно которому
соучастие всегда наказуемо (вне зависимости от того, является ли деяние проступком или
преступлением). Если же деяние относится к правонарушениям, то его совершение
наказывается только если об этом прямо говорится в нормативном акте (например, применение
насилия, повлекшее полную утрату трудоспособности на срок менее 8 дней; порча чужого
имущества).
Основными элементы соучастия, согласно французской правовой доктрине, являются:
1
См.: Жиряев А.С. О стечении нескольких преступников при одном и том же преступлении. Тип. Г.
Лаакмана, 1850. 145 с.
2
См.: Арутюнов А.А. Соучастие в преступлении. М.: Статут, 2013. 408 c.
Шаргородский М.Д. Избранные труды. СПб.: Юрид. центр-пресс, 2004. 522 с.
4
См.: Code penal. Version consolidée du code au 27 mars 2014. Edition: 2014-04-27. [On-line]
http://codes.droit.org/cod/penal.pdf?ts=1399650503. (Дата посещения: 03.06.2014).
5
См.: Крылова Н.Е. Понятие соучастия в уголовном праве Франции. В: Вестник Московского университета.
Право. 1999, Сер. 11, №2, с. 69 – 80.
6
См.: Pradel J. Droit penal. T. 1 Paris: Editons Cujas, 1997, p. 473.
191
3
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
 деяние должно быть совершено (если исполнитель отказался от совершения деяния
или оно было остановлено на подготовительной стадии – наказание за соучастие не наступает);
 деяние должно носить противозаконный/преступный характер (например, при помощи
лицу в совершении самоубийства уголовная ответственность не наступает, если последнее
достигло возраста 15 лет);
 наказание должно быть возможно по объективным признакам (т.е. не истек срок
давности привлечения к ответственности, деяние не подпадает под амнистию, либо лицо не
подлежит ответственности в силу определенных причин, таких как состояние в браке при
соучастии в краже у супруга, что не является преступлением по уголовному закону Франции);
 участие в соучастии возможно только осознанно.
В ст. 121 указано две возможные формы соучастия: это содействие и подстрекательство.
Помощь или содействие заключаются в действии; помощь – предшествует преступному
акту, содействие – совершается после завершения преступного акта. К данному виду соучастия
можно отнести предоставление оружия, подделку ключей для кражи и т.д. При этом
использование или неиспользование предоставленных предметов исполнителем не
освобождает от наказания, поскольку само их предоставление является выражением воли лица
к совершению правонарушения.
Кроме того, существует три вида поведения, которое может быть расценено в качестве
соучастия:
 лицо поощряет/психологически поддерживает исполнителя;
 лицо дает согласие на совершение деяния («закрывает глаза»);
 лицо бездействует, хотя должно было в силу профессиональных обязанностей
противодействовать совершению преступного деяния.
Согласно ст. 121 подстрекательство может совершаться в двух формах: провокация
(предоставление подарков/денег и др.; обещания/угрозы/требования и др.); дача указаний.
В некоторых случаях (например, пропаганда средств для самоубийства, ст. 223)
провокацией может признаваться склонение неопределенного круга лиц.
Добровольный отказ, если он выражен в активных действиях, препятствующих
совершению преступления, освобождает от уголовной ответственности.
В Германии институт соучастия имеет свои специфические черты. Регулированию
данного института посвящена гл. 3 раздела 3 УК ФРГ1 (пар. 25-31), где названы две формы
соучастия: исполнительство (основное деяние), подстрекательство и пособничество.
В свою очередь, исполнительство бывает в следующих формах: единоличное,
посредственное, соисполнительство. При этом под «исполнителем» понимается лицо, которое
само совершает деяние или использует другое лицо в качестве «средства» для его совершения.
Если у нескольких лиц объединена воля на совершение умышленного преступного деяния – это
соисполнительство.
Подстрекатель – лицо, которое умышленно возбуждало у другого лица волю к
умышленному преступному деянию, а пособник – тот, кто оказывает в любой форме помощь в
совершении деяния. Соучастие является акцессорным, т.е. наказание пособника и
подстрекателя находятся во взаимосвязи с наказанием исполнителя. Вклад пособника
ограничивается только содействием в совершении преступного деяния, таким образом,
пособник наказывается более мягко, чем непосредственный исполнитель.
Интересно отметить, что УК ФРГ не знает такого вида соучастников, как организатор.
Соучастие возможно только до окончания преступного деяния. Важно отметить, что
каждый соучастник наказывается соразмерно со своей виной (пар. 29), а если у одного из
1
См.: Уголовный кодекс Федеративной Республики Германии. СПб.: Изд-во «Юридический центр Пресс»,
2003. 524 c.
192
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
соучастников есть признаки специального субъекта, а у остальных они отсутствуют –
последние подлежат более мягкому наказанию1.
В ряде случаев возможен добровольный отказ от покушения на соучастие, который
освобождает от уголовного наказания (пар. 31).
Самое обширное рассмотрение вопрос соучастия получил в доктрине Японии. Она
выделяет два вида соучастия: обязательное (когда преступление возможно только в форме
соучастия) и добровольное (когда преступление может быть совершено одним исполнителем).
Обязательное соучастие не встречается в Общей части УК, а закреплено лишь в отдельных
положениях Особенной части.
Добровольное соучастие в свою очередь подразделяется на соисполнительство,
подстрекательство и пособничество (ст. 60, 61, 62).
Соисполнительство выражается в реализации преступления совместно двумя и более
лицами (ст. 60). В доктрине принято выделять два подхода к соисполнительству: теория
совместности преступлений (совместное совершение определенной акции), теория
совместности деяний (участники объединились для совершения каждый своей акции).
Господствует первая теория, что, на наш взгляд, вполне оправданно. При соисполнительстве
должны иметь место два фактора: совместный умысел, совместность действий.
Не менее интересным вопросом является институт косвенного исполнителя в Японии:
деяние совершается посредством использования неосведомленного третьего лица. При этом
косвенным исполнителем признается и то лицо, которое приняло волевое решение о
совершении преступного деяния, а после довело себя до состояния невменяемости, например,
алкогольного опьянения (при этом, если оно не имело умысла довести себя до состояния
невменяемости – лицо освобождается от уголовной ответственности).
Подстрекатель - лицо, побудившее другое лицо к реализации преступления (ст. 61).
Подстрекательство наказуемо в том случае, если преступный акт, к которому подстрекатель
побуждал, совершился. Иногда подстрекательство может рассматриваться как
самостоятельный состав преступления, например, в случае, если должностное лицо призывает
к забастовкам, стачкам и пр. Данные положения закреплены не только в Уголовном кодексе, но
и в Законе о предотвращении подрывной деятельности.
Пособник – лицо, помогавшее в реализации преступления или облегчавший его
совершение (ст. 62). Пособничество должно совершаться до преступного акта или
одновременно с ним, при этом пособник должен осознавать противоправность деяния.
Пособник подлежит более мягкому наказанию, нежели исполнитель (ст. 63).
Если же совершается пособничество (в понимании, например, российской доктрины)
после совершения преступного деяния, то в Японии оно рассматривается как отдельный состав
преступления.
Также в Японском законодательстве и доктрине существуют институт «преступления по
типу соединения» (действия лиц с одной целью, например, заговор или восстание) и институт
«преступления по типу противоположения» (вступление лиц во встречные связи, например,
взяточничество).
Наконец, обратимся к закреплению института соучастия в уголовном законодательстве
КНР. Обращение к праву этой страны особенно актуально и интересно в свете последних
событий и укрепления связей КНР и России. Также немаловажно отметить общее
социалистическое прошлое, что, несомненно, оказало большое влияние на становление
1
См.: Penal Code of Japan (刑法). Act No. 45 of April 24, 1907(明治四十年四月二十四日法律第四十五号).
[On-line]:
http://www.japaneselawtranslation.go.jp/law/detail/?ft=2&re=02&dn=1&yo=penal+code&x=0&y=0&ky=&page=1. (Дата
посещения: 03.06.2014).
193
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
существующей на сегодняшний день правовой системы Китая, которая во многом сходна с
российской.
Вопросы соучастия регулируются в ст. 25-29 УК КНР1. Под соучастием законодатель
понимает умышленное совместное участие лиц в совершении преступного деяния. При этом
неосторожное совместное деяние не рассматривается как соучастие, наказание назначается
дифференцированно. Таким образом, соучастие возможно лишь при умышленном преступном
деянии.
Четкого определения видов соучастников в уголовном законе КНР не содержится,
большее внимание законодатель уделил вопросам ответственности организаторов и
руководителях преступных групп.
При этом под преступной группой понимается относительно стабильная группа, которая
состоит из трех и более лиц, которая была создана для совместного совершения преступного
деяния (ст. 26).
Организатор/руководитель преступной группы или играющий главную роль в совместно
совершенном преступном деянии подлежит ответственности за всю совокупность
совершенных данной группой деяний.
Пособники выполняют второстепенную/вспомогательную роль в совершении
преступного деяния (ст. 27). Они могут содействовать путем дачи советов, указаний,
предоставления информации, орудий или средств, устранения препятствий. Также это лицо,
которое заранее обещало укрыть преступника или скрыть средства или орудия преступления.
Пособники подлежат более мягкому наказанию, а по усмотрению суда могут и вовсе быть
освобождены от наказания.
Лицо, склонившее другое лицо к совершению преступного деяния (подстрекатель),
подлежит ответственности соразмерной с его вкладом в совершение преступного деяния.
Если подстрекатель склонил к совершению преступления лицо, которому не исполнилось
18 лет, то он подлежит более строгому наказанию. Подстрекатель подлежит уголовной
ответственности и в том случае, если подстрекаемый не совершил преступление. В таком
случае, ему может быть назначено более мягкое наказание.
Соучастие как феномен социального взаимодействия представляет собой систему
избирательно вовлеченных, уверенных в существовании друг друга соучастников,
взаимосодействующих для реализации своих целей как групповых и выступающих для
достижения общего преступного результата как определенная целостность. Соучастие имеет
системную природу и должно быть понято как феномен социального взаимодействия.
Список использованной литературы:
1. Code penal. Version consolidée du code au 27 mars 2014. Edition: 2014-04-27. [On-line]
http://codes.droit.org/cod/penal.pdf?ts=1399650503. (Дата посещения: 03.06.2014).
2. Penal
Code
of
Japan
(刑法).
Act
No.
45
of
April
24,
1907(明治四十年四月二十四日法律第四十五号).
[On-line]:
http://www.japaneselawtranslation.go.jp/law/detail/?ft=2&re=02&dn=1&yo=penal+code&x=0&y=0&ky=&pag
e=1. (Дата посещения: 03.06.2014).
3. Pradel J. Droit penal. T. 1 Paris: Editons Cujas, 1997. 939-XXXVI p.
4. Арутюнов А.А. Соучастие в преступлении. М.: Статут, 2013. 408 c.
5. Жиряев А.С. О стечении нескольких преступников при одном и том же преступлении. Тип. Г.
Лаакмана, 1850. 145 с.
1
См.: Уголовный Кодекс Китайской Народной Республики. Принят на 5-й сессии Всекитайского собрания
народных представителей шестого созыва 14 марта 1997 г. [On-line]: http://ukknr.ucoz.ru/. (Дата посещения:
03.06.2014).
194
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
6. Крылова Н.Е. Понятие соучастия в уголовном праве Франции. В: Вестник Московского
университета. Право. 1999, Сер. 11, №2, с. 69 – 80.
7. Уголовный кодекс Федеративной Республики Германии. СПб.: Изд-во «Юридический центр
Пресс», 2003. 524 c.
8. Уголовный Кодекс Китайской Народной Республики. Принят на 5-й сессии Всекитайского
собрания народных представителей шестого созыва 14 марта 1997 г. [On-line] http://ukknr.ucoz.ru/. (Дата
посещения: 03.06.2014).
9. Шаргородский М.Д. Избранные труды. СПб.: Юрид. центр-пресс, 2004. 522 с.
Copyright©Valeria MIȘLANOVA, 2014.
195
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
МЕЖДУНАРОДНЫЕ РЕЖИМЫ МЕЖДУНАРОДНОГО
ЭКОЛОГИЧЕСКОГО УПРАВЛЕНИЯ ГЛАЗАМИ НПО
МОХАММАД Сарвар*
Российский университет дружбы народов, 117198,
г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, д. 6, тел.: 89262342221, e-mail: [email protected].
ANNOTATION:
THE VIEW OF NGO`S ON INTERNATIONAL REGIMES OF INTERNATIONAL
ENVIRONMENTAL GOVERNANCE
The article deals with the notion of the concept of international environmental regime and the
role that national and international non-governmental organizations have played and continue to play
in the formation of such regimes. Inability of sovereign states to respond in time and adequately to
environmental threats and challenges led to the failure of a number of programs and plans for the
development of a single universal environmental policy and to create a single international
environmental regime. The article emphasizes that the inactive position of states in the international
arena on environmental issues can be attributed to two main reasons: firstly, the lack of political
pressure from the electorate in these states, which could be a potential threat to these or that political
forces in the next elections; and, secondly, the unwillingness to be ahead of its partners to the
agreement expecting from these partners first steps and initiatives in environmental issues. An
abnormal situation in the field of international environmental cooperation has led to the fact that after
the World War II initiative in the field of environmental protection into the hands of citizens'
associations, called „non-governmental organizations”, and then „civil society”. Rapid growth of
these NGOs forced to consider their position not only by the states in which they are registered, but by
the world community in the whole, be influenced and pressed by international non-governmental
environmental organizations. Such environmental organizations are classified, their competence and
scope of activity are clarified in the article.
В первую очередь, как нам представляется, необходимо определиться, что следует
понимать под международным режимом. Это понятие означает сочетание международных
учреждений, обычных норм и принципов, а также резолюций и формальных договоров,
предписывающих действия государств в отношении конкретного предмета, проблемы или
региона1. Например, существуют международные режимы сохранения биологического
разнообразия, сокращения трансграничного загрязнения воздуха в Европе, ограничения
*
МОХАММАД Сарвар Мохаммад Анвар - Кандидат юридических наук, доцент кафедры
международного прав аюридического факультета Российского университета дружбы народов.
1
См.: International Regimes / S. D. Krasner (ed.). Ithaca: Cornell University Press, 1983. x + 372 p.
196
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
захоронения токсичных веществ в океанах, регулирующие использование космического
пространства, сохранения исчезающих видов и защиты окружающей среды Антарктики1.
Начиная с 1960-х гг. вопросы охраны окружающей среды стали занимать все более
важное место в политической повестке дня. Однако реакция государств и правительств на
появлявшиеся угрозы для окружающей среды и негативные последствия была весьма
неоднородной. Политические лидеры вели общие дискуссии относительно срочности
экологического управления, однако практические меры частенько оказывались более
ограниченными по сравнению с обещаниями правительств и с тем, чего обычно требовало
большинство гражданского общества.
На международном уровне причины, ограничивающие принятие эффективных мер, были
чрезвычайно серьезными в силу целого ряда обстоятельств. Во-первых, национальные
правительства и предприятия гораздо менее мотивированы, чтобы заниматься
трансграничными или глобальными проблемами, чем национальными, поскольку на них
возложены лишь некоторые юридические обязательства и на них оказывается слабое
политическое давление со стороны электората и иных объединений за пределами их
собственных государственных границ, поскольку для них легко игнорировать затраты,
связанные с их бездействием или перейти в ряды другой партии. Во-вторых, коль скоро
большинство экологических проблем является общим для многих государств, последние не
заинтересованы в осуществлении каких-либо действий до тех пор, пока они не убедятся в том,
что другие государства будут действовать аналогичным образом.
Разочарованные нехваткой политических действий, отдельные граждане начали
создавать неправительственные организации (НПО), предназначенные для усиления давления
на правительства либо для принятия своих собственных мер. НПО выработали
многочисленные средства достижения своих целей, в число которых вошли научные
исследования экологических проблем, лоббирование местных и национальных властей,
оказание давления на международные организации и ТНК, сбор и распределение средств
фондов, необходимых для осуществления практических мер по управлению, мониторинг
деятельности правительств и корпораций, создание политических коалиций в поддержку
общественной политики и содействие осведомленности общественности об экологических
проблемах.
Государства не смогли выработать эффективный ответ на вопросы, которые выходят за
пределы государственных границ, и вместо этого призвали людей думать о себе как о
конкурирующих гражданах отдельных государств, а не как о сотрудничающих членах
человеческого сообщества.
Слабость государств также не способствовала возникновению международного
экологического режима. Во-первых, существовал недостаток достоверных научных данных о
причинах и последствиях экологических проблем, что заставило государства при расчетах
своей политики встать на сторону предосторожности. Научные дискуссии, например, заставили
США затягивать переговоры по изменению климата в основном потому, что многие
американские политические и корпоративные лидеры были обеспокоены потерей
сравнительных экономических преимуществ, вытекающей из расходов, связанных с контролем
за эмиссией «парниковых» газов, таких как двуокись углерода, в то время как Китай и Индия не
имели таких обязательств.
Во-вторых, государства были обеспокоены экономическими затратами на регулирование
охраны окружающей среды. США, например, в 1980-е гг. не торопились принимать меры
против кислотного загрязнения частично из-за потенциальных затрат, которые потребовались
1
См.: Копылов С.М., Мохаммад С.А. Международное управление Антарктикой: эффективность и
легитимность Системы Договора об Антарктике. В: Международное право – International law. 2009, №4 (40),
с. 204-227.
197
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
бы в добывающих уголь штатах (Мичиган и Западная Виргиния), а также из-за недостаточной
политической заинтересованности Канады, которая принимала на своей территории большую
часть выбросов, производимых на электростанциях, расположенных на территории
подветренных штатов США. Подобным образом Великобритания не предпринимала какихлибо действий в ответ на призывы Скандинавских стран сократить свои выбросы поллютантов.
Она начала действовать только после того, как был выявлен ущерб, причиненный ее лесам в
пределах государственной территории, и когда ее обязало действовать право Европейских
сообществ1.
Одним из последствий слабости ответов государств на экологические проблемы явился
рост после Второй мировой войны числа, доступности и деятельности НПО, сосредоточенных
на решении экологических проблем2.
В США, Канаде и некоторых европейских государствах были созданы местные НПО.
Среди первых НПО, деятельность которых была связана с экологией, можно назвать (в
настоящее время Королевское) Общество защиты птиц (основанное в Великобритании в 1889
г.) и Сиерра Клуб (основанный в США в 1892 г.).
Они вели полезную работу, но очень скоро стало очевидным, что для эффективного
решения экологических проблем необходим более широкий подход. Во-первых, частные
граждане и ученые начали понимать, что многие проблемы являлись общими для двух или
более государств, и они стали общаться друг с другом и делиться идеями, как лучше их решать.
Во-вторых, такое взаимодействие привело к осознанию того факта, что с экологическими
проблемами отдельное государство справиться не может, тем более если в этом процессе не
участвует правительство. Наконец, стало ясно, что наука об экологических проблемах не
полностью понимает, что только изучение ресурсов может поддержать исследования,
необходимые для понимания причин, последствий и взаимосвязей этих проблем.
В 1947 г. Комиссия по международной защите природы была преобразована в
Международный союз защиты природы, который стал первой МНПО с глобальной
компетенцией в экологических проблемах. Переименованная в 1954 г. в МСОП, она явилась
предшественницей многих экологических МНПО, и, в частности, Всемирного фонда дикой
природы, который позднее был переименован во Всемирный фонд дикой природы за
пределами США, образованный в 1961 г. для сбора средств на осуществление программ
МСОП. Но как выяснилось, заниматься проблемами только дикой природы оказалось
недостаточно, поскольку основные угрозы для нее представляли промышленность и
экономическое развитие.
Изменение интересов и методов НПО можно проиллюстрировать происхождением
«Друзей Земли» и «Гринпис» - двух наиболее известных НПО в промышленно развитых
странах.
Хотя экологическое движение превратилось в одно из самых влиятельных и широко
распространенных, именуемое транснациональной пропагандистской сетью3, отсутствует
какой-либо авторитетный источник, говорящий о ее размере, несмотря на то, что в
количественном отношении число таких групп увеличилось подобно тому, как увеличилось
число НПО вообще.
Исходя из целей, методов и приоритетов НПО, все их условно можно разделить на
группы:
 НПО государств «Севера», которые сосредоточены на экологических последствиях
промышленного развития и потребительства;
1
См.: McCormick J. Acid Earth: The Politics of Acid Pollution. 3d edition. London: Earthscan, 1997. xvii + 190 p.
Подробнее см.: McCormick J. Acid Earth: The Politics of Acid Pollution. 3d edition. London: Earthscan, 1997.
xvii + 190 p.
3
Подробнее см.: Keck M.E., Sikkink K. Activists beyond Borders: Advocacy Networks in International Politics.
Ithaca. New York: Cornell University Press, 1998. xii + 228 p.
198
2
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
 НПО государств «Юга», сосредоточенные на проблемах бедности и неравенства в
глобальной экономической системе;
 консервативные, прагматичные группы, стремящиеся достичь изменений в рамках
существующих политических процессов;
 «зеленые» экологические организации, добивающиеся фундаментальных изменений в
отношениях между людьми и между человечеством и окружающей средой;
 радикальные организации, использующие конфронтацию для привлечения внимания к
экологическим проблемам и утверждающие, что обычные политические процессы являются
частью этих проблем;
 НПО, представляющие воззрения социально-экономических групп, заинтересованных в
экологической проблематике, таких как женщины, меньшинства и бизнес.
Явлением, которое возникло в большей части начиная с 1970-х гг., стало создание групп,
заинтересованных в содействии устойчивому развитию.
Однако наличие НПО различной направленности с различными целями и методами
одновременно привело к ослаблению движения общественности в защиту окружающей среды,
поскольку не позволило до сих пор выработать единую платформу их действий.
И хотя динамика участия НПО пока еще до конца не понята, никто не отрицает их роль в
создании международного экологического режима.
Список использованной литературы:
1. International Regimes / S. D. Krasner (ed.). Ithaca: Cornell University Press, 1983. x + 372 p.
2. Keck M.E., Sikkink K. Activists beyond Borders: Advocacy Networks in International Politics. Ithaca.
New York: Cornell University Press, 1998. xii + 228 p.
3. McCormick J. Acid Earth: The Politics of Acid Pollution. 3d edition. London: Earthscan, 1997. xvii +
190 p.
4. McCormick J. The Global Environmental Movement. 2nd ed. New York: John Wiley, 1995. xv + 259
p.
5. Копылов С.М., Мохаммад С.А. Международное управление Антарктикой: эффективность и
легитимность Системы Договора об Антарктике. В: Международное право – International law. 2009,
№4(40), с. 204-227.
Copyright©Sarvar MOHAMMAD, 2014.
199
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
ОСОБЕННОСТИ ДЕМОКРАТИЗАЦИИ В ГРУЗИИ
МУКБАНИАНИ Лика
Georgian Technical University, Tbilisi, Georgia, 77 Kostava Street, 0175.
тел: 593 15-13-10, E-mail: [email protected].
ANNOTATION:
THE PECULIARITIES OF DEMOCRATIZATION IN GEORGIA
The work deals with the peculiarities of development of democracy in the modern world, their
positive and negative results. One of the most pressing problems of Georgian policy - European Union
Association Agreement is analyzed and in this context the challenges facing the Georgian democracy
are discussed.
The recent development of political processes in Georgia clearly showed that the government
being on its road to democracy faces more difficult challenges, and number of important factors should
be taken into account to overcome them: social status; public outlook; legal system etc.
In order to get positive result in one or another country due to mentioned processes, it is
necessary to understand its complex geopolitical position; normalization of domestic and foreign
policy and increase of national self-awareness.
The work presents the author's vision on strengthening national democratic institutions and
promoting youth political participation; improving the educational system; update-understanding of
traditional values and highlighting the role of the family.
В современном мире протекают масштабные глобальные процессы, основной осью
которых является демократия и особенности ее развития в жизни каждого государства.1
Процессы демократизации начались не сегодня. С начала сотворения мира по сей день
они сопутствуют человечеству и постепенно, с ходом времени, достигли своей кульминации,
что очень остро проявляется на фоне сегодняшнего мира.2 Что такое демократия сама по себе?
Она включает в себя целый ряд прав и свобод, которыми природа наделяет каждого человека
вне зависимости от его расовой, этнической, конфессионной, религиозной, социальной,
идеологической и другого рода принадлежности.3
В демократическом государстве вся власть принадлежит непосредственно народу или его
представителям. Еще Аристотель в своей работе «Политика» писал, что человек по своей
природе политическое существо… Одной из наилучших форм управления государством он
считал политею, которая подразумевает смешение богатых и бедных, богатства и свободы. Он
считал демократию крайней формой именно этой политеи.

МУКБАНИАНИ Лика Гизоевна – Студент факультета международных отношений Грузинского
технического университета, г. Тбилиси.
1
Prechel Harland N. Politics and globalization. Amsterdam; Oxford: Elsevier JAI, 2006. xiv + 271 p.
2
Gill Stephen. Globalization, democratization, and multilateralism. New York: St. Martin's Press, 1997. xvi + 288 p.
3
Kelly Rita Mae … et al. Gender, globalization, and democratization. Lanham, MD: Rowman & Littlefield
Publishers, 2001. vii + 270 p.
200
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
В современном мире у демократии есть немало оппонентов. Против нее настроены
недовольные популисты, бунтующая средняя прослойка или динамические авторитарные
режимы.
Можно сказать, что демократия испытывает глобальный кризис. Если довериться
рейтингу Freedom House, в течение последних восьми лет демократия неуклонно идет на убыль
в мире. Еще хуже то, что дальше всего от «народного правления» стоят такие страны, которые
имеют большое влияние в своих регионах.
Все это свои многочисленные причины, которые следует подразделить на три группы:
крах демократии в странах третьего мира, евразийские авторитарные режимы и кризис доверия
к демократии в собственной ее колыбели – на Западе.
Во многих государствах в период демократизации уровень коррупции вырос по
сравнению со строгими авторитарными режимами. Коррупция стала чем-то подобным
неформальному налогу. К сожалению, не смогла обойти стороной этот процесс и Грузия.
Расцвет коррупции, нестабильность, экономическая слабость в наше время обуславливает
то, что тот народ, который практически недавно оказался посвященным в демократию, после
революции вновь вышел на улицы. Этот сценарий в последнее время неоднократно был
разыгран в современном обществе и, в том числе, в Грузии.
Во всем мире политика все чаще делается на улице и все реже – у избирательных урн.
Демонстранты желают ущемления демократии, а не ее расширения взамен на наведение
порядка. Это называется бунтом среднего слоя. В политологической литературе укоренился
термин «эффект черного рыцаря». Так называют механизм, с помощью которого сильный
авторитарный режим тормозит демократизацию стран или усиливает их диктаторские режимы.
Успех китайской модели может быть объяснен также и логикой глобализации, которая все
чаще требует от политического руководства принятия трудных решений в короткий отрезок
времени. Без трудоемкой общественной консультации авторитарные режимы гораздо успешнее
демократий справляются с этим. Примером этому является не только Китай. Украинское
общество, оставленное Западом, возможно, вскоре будет завидовать даже авторитарной
Беларуси.
Мы сейчас коснулись нескольких стран, находящихся в эпицентре мирового внимания.
Интересно, что следует учесть Грузии в своем развитии?! В последнее время политические
процессы наглядно показали, что государства, стоящие на пути демократизации, ожидают
весьма трудные вызовы, для преодоления которых необходимо учитывать следующие
факторы: социальное положение, мировоззрение общества, правовую систему и др.1
Необходимо осмыслить значение геополитического положения страны.
Немецкий мыслитель Фридрих Ницше писал, что ни народы, ни правительства никогда
ничему не учатся у истории и никогда не вели себя согласно тем учениям и урокам, которые
они должны были вынести в виде выводов из исторического опыта. Эти слова как нельзя лучше
подходят современной Грузии.
В современных глобальных геополитических процессах Кавказу, в силу своего
уникального стратегического положения, уделяется особое внимание. Согласно данным
политологов, его роль особенно усилится через 40-50 лет, когда регионы Черного и
Каспийского морей станут главнейшими источниками мировой энергетики.
Именно сейчас таким странам, как Грузия, необходимо осмысление их прошлого,
реальная оценка настоящего, с тем, чтобы в будущем не допустить такие ошибки, которые
могут стать непоправимым и смертельным оружием против таких маленьких стран, как Грузия.
Что касается существующего в Грузии социального положения, то ситуация в этой связи
представляется весьма тревожной. На протяжении последних десятилетий потеря территорий и
1
King Lorenz, Xubua Giorgi. Georgia in transition: experiences and perspectives. Frankfurt am Main; New York:
Peter Lang, 2009. xii + 321 p.
201
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
миграция населения из страны фактически поставила Грузию в плачевное состояние. Опустели
села, разрушено хозяйство и, соответственно, отрасли экономики, внутри страны не действует
практически ни одно большое производство, которое могло бы вынести свою продукцию на
мировой рынок. Наверно, появится кто-то, который оспорит мое мнение и скажет: что вы
говорите, ведь наша страна вывозит «Боржоми», вино и цитрусы. Господа, это же смешно, если
не было бы так печально, поскольку одна-две бутылки «Боржоми» или пара литров вина,
которые с таким трудом попадают на мировой рынок, не смогут реально привести экономику
Грузии к расцвету. И это в то время, когда наша страна могла бы стать известной в мире своими
древнейшими сортами винограда, цитрусов или различными отраслями хозяйства,
производящими ту или иную продукцию. Для этого требуется проницательный ум,
смышленый предприниматель и знающий свое дело крестьянин, чего в нашей стране, к
сожалению, уже нет.
Грузия была известна своими традициями и преданностью вере, что в последнее время, в
процессе глобализации измельчало и отошло на второй план. Это доведет нашу страну до
весьма тяжелого и плачевного положения. Для грузина родина и история его страны всегда
являлись предметом поклонения, этим он жил в настоящем и анализировал будущее, однако
сегодня будто бы и история поизносилась, все бесценное потеряло свою цену, и виноват во
всем этом каждый из нас.
Грузинам всегда не хватало единства, и зависть к ближнему ослепляла глаза, мы потеряли
осторожность, поэтому-то и возникает такое чувство, будто уже и нет той искры, которой
можно разжечь огонь. Если это не так, то чему можно приписать, с одной стороны, инициативу
нашего премьер-министра, господина Ираклия Гарибашвили о внесении изменений в
конституцию, которая рассматривает брак, как союз мужчины и женщины, а с другой стороны,
инициативу правительства о введении в силу антидискриминационного закона, который
заставляет нас принять мужеложество за естественную норму. Еврокомиссар по вопросам
расширения Евросоюза и политики соседства, господин Штефан Фюле заявил:
«Антидискриминационное законодательство есть гарантия того, что обращение с человеком не
будет дискриминационным, несмотря на его пол, расу, национальность и сексуальную
ориентацию». Но ведь это форменное очковтирательство? Правда, этот закон запрещает
однополые браки, но не надо забывать, что в той же Австрии вовсе не разрешены такие браки,
однако именно потому, что ею принят вышеуказанный закон, а значит такие люди объявлены
представителями обычных норм, то именно на основании этой доктрины они имеют всяческие
права, в том числе работать воспитателями в детском саду, быть мерами города, проводить гейпарады и пиар-акции. И пусть кто-нибудь посмеет и окажет им сопротивление в чем-то. Такие
люди сразу же будут объявлены носителями языка ненависти, и им даже могут пригрозить
тюремным заключением.
Еще Аристотель писал, что государство состоит из семей, а семья из мужчины и
женщины. Чем прочнее и сильнее семьи, тем сильнее состоящее именно из этих семей
государство. Поэтому должно иметь место формирование личности, ее воспитание в рамках
традиционного грузинского менталитета и тех ценностей, которые донесли до наших дней
нашу родину.
Несмотря на то, что в мире происходит необратимый процесс глобализации, на наш
взгляд, изобретательный ум все равно сможет сохранить свое «Я» и свою веру.
Не могу не коснуться в двух словах договора об ассоциировании с Евросоюзом, который
является главным инструментом того, чтобы страны, включенные в программу восточного
партнерства, еще больше приблизились к стандартам и нормам Евросоюза. Договор об
ассоциировании состоит из четырех глав, которые включают в себя совместную внутреннюю
политику и политику безопасности, право и внутренние дела, глубокое и всеобъемлющее
пространство для свободной торговли. А четвертая глава охватывает несколько вопросов, в том
числе защиту окружающей среды, науку, транспорт и просвещение. Как мы видим, главная
202
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
задача договора в том, чтобы приблизить включенные в программу страны к стандартам и
нормам Евросоюза… Приблизить, но не сделать их именно такими, каким он (Евросоюз)
является, т.е., исходя из этого, можно сохранить свои ценности и получить их из того, что у
тебя есть или нет, и что ты не можешь делать или не хочешь и не делаешь. В этом контексте
следует отметить верховенство закона, уход за окружающей средой, содействие науке и
развитию грузинской культуры на таком уровне, на котором можно заинтересовать даже сам
Евросоюз.
К сожалению, трудно помешать грузину ухаживать за окружающей средой, если его не
пугает что-то и это что-то не есть верховенство закона и строжайшие штрафы, что обязательно
станет первым шагом к европейским стандартам. Что касается образования, то и здесь мы
находимся в плачевном состоянии. Каким бы странным это ни казалось, наше внутреннее «Я»
всегда отдает предпочтение человеку, приехавшему из-за пределов нашей страны, а не
живущим в ней гениям – писателям, художникам или ученым. Нам всегда было присуще: «если
среди нас появлялся какой-то хороший человек, так мы его так топтали, как дидойский лезгин –
свою бурку». Кто заставляет 2-3-летнего малыша учить иностранный язык в то время, как он
еле говорит на родном грузинском, если не его же собственные родители. В мире есть страны,
где до определенного возраста запрещено учить ребенка каким бы то ни было языкам, кроме
своего родного. Вот как мы утрачиваем грузинский менталитет, мы всегда ищем врага извне, в
то время как самый большой наш враг – мы сами.
Больше внимания необходимо уделять молодежи. Следует работать на усиление
института семьи; мама должна быть для ребенка и няней, и воспитателем, и родителем;
необходимо восстановить иерархический институт; надо уважать нашу веру и наши святыни;
нужно оказать содействие здоровой молодежной политической активности и
усовершенствованию образования – все это станет залогом того, что страна не только
приблизится к стандартам Евросоюза, но и станет примером для подражания для всего мира,
как доселе неизвестная, нетипичная модель нравственности и благосостояния.
Список использованной литературы:
1. Gill Stephen. Globalization, democratization, and multilateralism. New York: St. Martin's Press, 1997.
xvi + 288 p.
2. Haerpfer Christian W. Democratization. Oxford; New York: Oxford University Press, 2009. xxviii +
421 p.
3. Kelly Rita Mae … et al. Gender, globalization, and democratization. Lanham, MD: Rowman &
Littlefield Publishers, 2001. vii + 270 p.
4. King Lorenz, Xubua Giorgi. Georgia in transition: experiences and perspectives. Frankfurt am Main;
New York: Peter Lang, 2009. xii + 321 p.
5. Prechel Harland N. Politics and globalization. Amsterdam; Oxford: Elsevier JAI, 2006. xiv + 271 p.
6. Sørensen Georg. Democracy and democratization: processes and prospects in a changing world.
Boulder, Colorado: Westview Press, 2008. xiv + 203 p.
7.
Copyright©Lika MUKBANIANI, 2014.
203
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
СОТРУДНИЧЕСТВО ГОСУДАРСТВ-ЧЛЕНОВ
ЕВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА В РАМКАХ ВИЗОВОЙ
ИНФОРМАЦИОННОЙ СИСТЕМЫ
МУШАК Наталья*
Киевский университет права Национальной академии наук Украины,
г. Киев, ул. Академика Доброхотова, 7А, Украина, 03142.
ANNOTATION:
THE COOPERATION OF THE EU MEMBER STATES WITHIN THE
FRAMEWORKS OF VISA INFORMATION SYSTEM
The author analyzes the legal framework issues of Ukrainian free movement within the
European Union territory member states. The article analyzes the collaboration in the sphere of
migration, asylum, border management, protection of personal data, movement of workers etc. The
research stipulates that the European Union is setting its relations both through the conclusion
association agreements and the encouraging of bilateral agreements formation of third countries with
the EU member states.
В рамках Европейского союза основным документом, регламентирующим вопросы,
связанные с понятием визы, категориями виз, процедуре выдачи виз и принятием решений по
визовым вопросам является Кодекс Сообщества о визах (далее - Визовый Кодекс ЕС),
установленный Регламентом Совета ЕС № 810 / 2009 ЕС от 13 июля 2009 года и вступил в силу
5 апреля 2010 года. Данный Регламент базируется на соблюдении основных прав и принципов,
в частности, признанных в Конвенции Совета Европы о защите прав человека и основных
свобод и Хартией фундаментальных прав Европейского союза. Соответственно с принятием
Визового кодекса ЕС все предыдущие нормы визового законодательства ЕС потеряли силу
(речь идет о разделе 3 «Визы» раздела II «Отмена проверок на внутренних границах и
передвижение лиц» Шенгенской конвенции 1990 и положения Общей консульской инструкции
от 28 апреля 1999)1 .
Визовый Кодекс ЕС гармонизировал правила и основные процедурные аспекты для стран
Шенгенского пространства, внедряющих общую визовую политику. Так, Визовый Кодекс
имеет юридическую силу для 25 стран Шенгенского пространства, три из которых (Норвегия,
Исландия и Швейцария) не являются членами Евросоюза, при этом Дания сохранила за собой
право на автономию в вопросах визовой политики, поэтому введение Визового кодекса для
этой страны состоится позже, после соответствующих решений. Визовый Кодекс действует
также для Румынии и Болгарии, которые пока не входят в Шенгенское пространство, но
имплементировали Шенгенское acquis. В то же время действие Визового кодекса ЕС не
*
МУШАК Наталья Богдановна – Кандидат юридических наук, доцент кафедры международного права и
сравнительного правоведения Киевского университета права НАН Украины.
1
Treaty of Lisbon amending the Treaty on European Union and the Treaty establishing the European Community,
signed at Lisbon, 13 December 2007. In: Official Journal of the European Union. 2007/C 306/01, Vol. 50. [On-line]:
http://eur-lex.europa.eu/JOHtml.do?uri=OJ:C:2007:306:SOM:EN:HTML. (Дата посещения: 03.04.2014).
204
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
распространяется на Великобританию и Ирландию, членов ЕС, которые не являются
участниками Шенгенского права.
В соответствии со статьей 2 Визового кодекса ЕС под «визой» понимается разрешение,
выданное государством - членом ЕС, с целью:
a) транзита или предполагаемого пребывания на территории государств - членов ЕС
продолжительностью не более трех месяцев в течение любого шестимесячного периода со дня
первого въезда на территорию государств - членов ЕС или
b) транзита через международные транзитные зоны аэропортов государств - членов ЕС.
Кроме определения понятия визы, согласно документу определены категории виз, а именно: 1)
единая виза (uniform visa); 2) виза с территориально ограниченным действием (visa with limited
territorial validity); 3 ) транзитная аэропортовая виза (airport transit visa). Так, под единой визой
понимается виза, действительная на всей территории государств - членов ЕС; под визой с
ограниченным территориальным действием - виза, действительная на территории одного или
нескольких государств - членов ЕС, однако не всех членов ЕС; под транзитной аэропортовой
визе - виза, действительная для транзита через международные транзитные зоны аэропортов от
одной или более государств - членов ЕС.
По сравнению с предыдущими нормами визового законодательства ЕС Визового Кодекса
изъято понятие «транзитной визы» (категория В), заменив ее обычной Шенгенской визой.
Такая новация позволит, например, многим туристам, при стыковке рейсов покинуть здание
аэропорта, несколько дней провести в так называемом «транзитном месте», а в дальнейшем
продолжить путешествие по собственному маршруту. Соответственно, при пересадке в
аэропорту без «выхода в город» виза вообще не потребуется. Теперь для транзитного проезда
необходимо обращаться за выдачей единой визы (С), но целью поездки указывать транзит.
Рассматривать такое заявление будет консульство той страны, через которую турист планирует
въезд в Шенген. А виза позволит передвигаться по всему Шенгену1.
Для получения каждой из указанной визы существуют свои правила, процедуры и
особенности.
В частности, в соответствии со статьей 24 Визового кодекса ЕС срок действия единой
визы и продолжительность разрешенного пребывания должны базироваться на рассмотрении,
исходя из проверки, предусмотренной законом. Виза может быть выдана для одного, двух или
многих въездов. Срок действия не должен превышать пяти лет. В случае транзита
продолжительность разрешенного пребывания должна совпадать со временем, необходимым
для транзита. Срок продолжительности действия визы должен включать дополнительный
«льготный срок» - 15 дней. Это положение предусматривает расширение «окна», то есть срока
действия визы, но не срока пребывания. Государство - член ЕС может решить не предоставлять
«льготный срок» по соображениям государственной политики или в связи с международными
отношениями любых государств - членов ЕС.
Срок действия визы для многократного въезда составляет от 6 месяцев до 5 лет при
выполнении следующих условий:
( a) заявитель докажет необходимость или обоснует намерение регулярных поездок, в
частности через собственный семейный статус, например, бизнесмены, свободные служащие,
задействованные в осуществлении регулярных официальных контактов с институтами
государств - членов ЕС и институтами Европейского союза, представители
неправительственных организаций, которые путешествуют с целью практики, участия в
семинарах, конференциях, члены семей граждан ЕС, члены семей граждан третьих стран,
законно проживающих на территории государств - членов ЕС, моряки и
1
Koslowski R. European Union Migration Regime, Established and Emergent. In: Challenge to the nation-state:
Immigration in the Western Europe a. the U.S. / Ed. by Joppke Chr. Oxford: Oxford Univ. press, 2011, p. 153 - 190.
205
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
( b) заявитель докажет собственную честность и надежность, в частности правомерное
использование предыдущих единых виз или виз с ограниченным территориальным действием,
собственно экономическое положение в своей стране и истинные намерения покинуть
территорию государств - членов до истечения срока действия визы, на которую подается
заявление.
Что касается визы с ограниченным территориальным действием, то выдача таких виз
является редким явлением и составляет не более 1 % от общего количества виз категории С
(Шенгенских виз).
Согласно ст. 25 Визового кодекса ЕС виза с ограниченным территориальным действием
выдается в порядке исключения в следующих случаях:
a) когда государство - член считает это необходимостью из соображений гуманности, для
защиты национальных интересов или через определенные международные обязательства;
b) когда по причинам, которые консульство считает обоснованными, новая виза,
выданная для пребывания в течение аналогичного полугодового срока заявителю, в течение
указанного нового полугодового срока уже использовал единую или визу с ограниченным
территориальным действием, позволяет пребывания в течение трех месяцев.
Виза с ограниченным территориальным действием является действительной на
территории государства - члена ЕС. Она может быть действительной на территории нескольких
государств - членов ЕС, при условии согласия каждого из государств - членов ЕС.
Таким образом, с принятием в рамках Европейского союза Визового кодекса ЕС
произошла унификация ряда правовых норм по визовым вопросам, были гармонизированы
правила, условия и процедуры для государств-членов Шенгенского пространства в реализации
ими общей визовой политики в отношениях с третьими странами.
Список использованной литературы:
1. Koslowski R. European Union Migration Regime, Established and Emergent. In: Challenge to the
nation-state: Immigration in the Western Europe a. the U.S. / Ed. by Joppke Chr. Oxford: Oxford Univ. press,
2011, p. 153 - 190.
2. Treaty of Lisbon amending the Treaty on European Union and the Treaty establishing the European
Community, signed at Lisbon, 13 December 2007. In: Official Journal of the European Union. 2007/C 306/01,
Vol. 50. [On-line]: http://eur-lex.europa.eu/JOHtml.do?uri=OJ:C:2007:306:SOM:EN:HTML. (Дата посещения:
03.04.2014).
Copyright©Natalia MUȘAK, 2014.
206
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
ASPECTELE ISTORICO-EVOLUTIVE ALE REGULII
IMUNITĂŢII JURISDICŢIONALE A STATELOR
NICA Alexandra
Institutul de Cercetări Juridice şi Politice, Academia de Ştiinţe a Moldovei,
mun. Chişinău, bd. Ştefan cel Mare şi Sfînt nr. 1, MD-2001.
ANNOTATION:
HISTORICAL AND EVOLUTIONAL ASPECTS OF THE JURISDICTIONAL
IMMUNITY OF THE STATES’ RULE
The principle of jurisdictional immunity of states rooted in Roman law and canonic law has developed
due to changes in the social relationships and the progress of international trade. In its historical evolution the
state immunity doctrine registered two main periods: the XVIII-XIX centuries and the XX-XXI centuries. The first
period is characterized by the application of the absolute immunity rule, national courts considering that a
foreign state had always been immune from the jurisdictions of another state. The most popular judgment usually
cited to promote the doctrine of absolute immunity is the Schooner Exchange v. McFaddon delivered by the US
Supreme Court in 1812 (Chief Justice J. Marshall). This judgment marked the whole century of the absolute
immunity theory which ended with the beginning of the World War I. In the XX century legal courts adopted a
new vision of restrictive immunity theory, according to which a foreign state could be granted immunity from the
jurisdiction of the forum state only with respect to actions of sovereign nature, the actions of private
(commercial) nature should not be subjected to immunity. Gradually the new doctrine expanded other the whole
continental Europe and later turned to common law countries. In the present scientific article the author tried to
show the evolution of the jurisdictional immunity of the states’ rule and its application with reference to concrete
states and citing certain judgments. The author investigated the cases of the United States of America, the United
Kingdom, France, Austria, Germany, Switzerland, Russia etc. and presented their legal visions of the immunity
doctrine from historical perspective. Finally, the author investigated separately the case of the Republic of
Moldova, found the advantages of the restrictive approach to the state immunity rule and formulated its
predictions of the further development in this legal domain.
Imunitatea de jurisdicţie a statului reprezintă unul din conceptele vechi afirmate în dreptul
internaţional cutumiar, ce şi-a găsit o anumită expresie încă în dreptul roman prin sintagma „par in
parem non habet imperium”, ce înseamnă că un egal nu are putere asupra unui alt egal. Totuşi, printre
primele surse scrise ce s-au păstrat până actualmente, această maximă este înserată în textul edictului
Papei Inocenţiu al III-lea din a. 1199, inclus în compilaţia surselor dreptului canonic denumită „Liber
extra”, codificată de teologul Raimundo de Penafort la cererea Papei Grigorie al IX-lea. Maxima avea
un sens original în context religios, referindu-se la imposibilitatea Papei să atenteze la drepturile
succesorilor săi. Ulterior, Dante Alighieri în opera politică „Despre monarhie” a adoptat maxima
raporturilor între suverani ce dispun de ranguri şi titluri diferite dar egale în context ierarhic. Oricum
însă, sensul modern al maximei i-a fost oferit de juriştii Universităţii din Bologna.1
Istoriceşte, regula imunităţii jurisdicţionale a statului s-a dezvoltat de la principiul suveranităţii
monarhului asupra teritoriilor şi populaţiei ţării ce o guvernează, în Europa medievală regii şi

NICA Alexandra – Doctorandă, Institutul de Cercetări Juridice şi Politice al AȘM.
Walker
L.
History
of
foreign
state
immunity,
p.
https://www.academia.edu/4634818/History_of_Foreign_State_Immunity (Vizitat la 27.05.2013).
207
1
9.
[On-line]:
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
domnitorii beneficiind de imunitate în faţa curţilor altor state atunci când se deplasau peste hotarele
propriei ţări. Odată cu semnarea în 1648 a Tratatului de pace de la Westfalia, regula imunităţii de
jurisdicţie a suveranului unui stat, şi, în consecinţă a statului pe care îl reprezintă, a devenit acceptată
politic de mai mulţi subiecţi ai relaţiilor de pe arena internaţională. Însă, la acel moment imunitatea de
jurisdicţie a statului nu a fost complet separată de imunităţile recunoscute monarhului unui stat străin, şi
de fapt, a fost legată generic de principiul universal al egalităţii suverane a statelor, neavând o
configurare juridică distinctă.1 Noua ordine internaţională instaurată odată cu tratatul respectiv de pace,
care a condiţionat tratamentul statelor pe poziţii de egalitate, independenţă şi suveranitate, a respins
argumentele anterioare de supremaţie a unui stat asupra altuia, sistemul astfel conceput neputând să
accepte ca o entitate politică să exercite o jurisdicţie nedorită asupra unei alte entităţi având aceleaşi
drepturi şi privilegii.
Teoria modernă a suveranităţii statului, care a dat naştere şi doctrinei imunităţii jurisdicţionale a
acestuia, s-a afirmat în Franţa, filozoful Jean Bodin în lucrările sale oferindu-i o certă consacrare şi
expresie. După dânsul, multipli doctrinari ai Renaşterii, precum Thomas Hobbes, John Locke, JeanJaques Rousseau, Jeremy Bentham şi John Austin, au contribuit substanţial la dezvoltarea teoriei
suveranităţii şi imunităţii statului. Hugo Grotius, considerat ca fiind părintele dreptului internaţional, de
asemenea în lucrările sale a evidenţiat statul ca fiind exponent al puterii suverane. El a subliniat
importanţa suveranităţii externe şi implicaţiile acesteia asupra egalităţii suverane şi independenţei
statelor în ordinea juridică internaţională.2
Conceptual, imunitatea de jurisdicţie este legată de imunitatea şefului de stat în străinătate, dar şi
imunităţile şi privilegiile recunoscute agenţilor diplomatici, însă s-a configurat ca un principiu cutumiar
de sine stătător, care a evoluat şi a dat naştere unei veritabile şi complexe doctrine juridice ale imunităţii
jurisdicţionale.
Doctrina imunităţii de jurisdicţie a statului, precum majoritatea doctrinelor juridice, s-a dezvoltat şi
s-a modificat pe parcursul timpului, înregistrând anumite progrese în perioade istorice concrete. Prima
perioadă majoră a afirmării regulii imunităţii jurisdicţionale a cuprins sec. XVIII-XIX şi a fost
denumită etapa imunităţii absolute deoarece s-a considerat că statele sunt complet imune în cadrul
procedurilor juridice interne dezvoltate în alte state. A doua perioadă începe odată cu sec. al XX-lea,
când statele occidentale au adoptat o abordare restrictivă a imunităţii jurisdicţionale ca răspuns la
participarea crescândă a lor în cadrul relaţiilor comerciale internaţionale. Această perioadă a fost
marcată de dezvoltarea distincţiei teoretice între acte jure imperii, de natură publică sau
guvernamentală pentru care imunitatea este recunoscută, şi acte jure gestionis, care implică o conduită
privată sau comercială ce nu incumbă imunitate jurisdicţională. Distincţia s-a fundamentat pe ideea că
actele de gestiune nu atentează la suveranitatea sau demnitatea entităţii statale. Având în vedere faptul
că aplicarea de către instanţele naţionale de judecată a regulii imunităţii jurisdicţionale în dependenţă de
acte publice/private a întâmpinat anumite dificultăţi practice, în 1970-1980 anumite state mai ales din
sistemul de drept anglo-saxon au dezvoltat o variaţie funcţională a abordării restrictive faţă de
principiul enunţat, înlocuind diferenţa ambiguă cu norme de drept interne ce au consacrat imunitatea
statelor.3
Deci, precum am menţionat supra, imunitatea de jurisdicţie în accepţiunea modernă s-a dezvoltat
în două perioade, cuprinzând sec. XVIII-XIX şi, respectiv sec. XX – XXI, prima perioadă fiind cea a
imunităţii absolute, iar a doua – etapa imunităţii restricţionate.
Doctrina imunităţii jurisdicţionale absolute. Fundamentul juridic iniţial al doctrinei imunităţii
jurisdicţionale a fost formulat de Preşedintele Curţii Supreme a SUA, John Marshall, în speţa Vasul
1
Straumann B. The Peace of Westphalia as a Secular Constitution. In: Institute for International Law and Justice
Constellations. 2008, Vol. 15, no. 2, p. 173.
2
Bankas E.K. The state immunity controversy in international law. Berlin: Springer, 2005, p. 3.
3
Caplan L.M. State immunity, human rights and jus cogens: a critique of the normative hierarchy theory. In:
American Journal of International Law. 2003, Vol. 97, p. 743.
208
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Exchange contra McFaddon1. În luna iulie a anului 1811 vasul sub pavilionul francez „Balou nr. 5” a
intrat în apele portului marin din Philadelphia din cauza unor neregularităţi funcţionale. În timpul cât
corabia staţiona în port la reparaţie, în instanţa de judecată federală districtuală a fost intentată o acţiune
în confiscare de către doi cetăţeni americani,comercianţi, care au pretins că sunt proprietarii vasului
respectiv, care purta anterior denumirea de „The Exchange”, acesta fiind confiscat de către forţele
navale militare ale Franţei când traversa Oceanul Atlantic spre Marea Britanie, şi ulterior, transformat
în vas militar şi redenumit. În faţa instanţei, reclamanţii au cerut restabilirea dreptului legitim de
proprietate asupra vasului, pe când procurorul SUA, participant în cadrul cauzei, a cerut respingerea
acţiunii din cauza lipsei de competenţă jurisdicţională. Curtea districtuală a respins pretenţiile
comercianţilor, cauza în ordine de recurs fiind deferită spre soluţionare Curţii Supreme. Preşedintele
Marshall a formulat unele considerente juridice pertinente şi a menţinut respingerea acţiunii înaintate.
Curtea Supremă a stabilit, conducându-se de principiul cutumiar „par in parem non habet imperium”,
că autoritatea statului în limitele teritoriului său este absolută şi deplină, neadmiţând limitări extrinseci.
Dacă însă restricţiile aduse autorităţii statului sunt de origine străină, ele influenţează asupra puterii
statului plasându-l pe poziţii de inegalitate, ceea ce contravine maximei enunţate deoarece astfel un stat
tentează să exercite autoritate superioară asupra altui stat în absenţa acordului expres al ultimului în
acest sens, deşi excepţia de la regula imunităţii îl cere direct.2
Preşedintele curţii a încercat să demonstreze aplicabilitatea practică a acestei concluzii abstracte. El
a enumerat trei domenii ai relaţiilor internaţionale în care statele au cedat în mod voluntar şi spre
avantajul mutual o parte din autoritatea lor inerentă şi absolută. În domeniile respective statele se abţin
de la exercitarea puterii judiciare pe care o deţin. Având în vedere faptul că normele cutumiare de care
statele se conduc sunt cuprinse în sistemul dreptului internaţional, aceste concesii de autoritate pot fi
privite ca derivate din acest drept. In concreto, judecătorul Marshall a invocat imunitatea de arestare
sau reţinere a unui suveran în teritoriile statului străin şi imunitatea recunoscută de naţiunile civilizate
miniştrilor şi agenţilor străini. Suplimentar, el a menţionat situaţia de cedare a propriei jurisdicţii
teritoriale în cazul trecerii prin teritoriul unui stat a forţelor militare a altui stat suveran, cu acordul
primului. Prezumând că prin acordarea liberului de trecere forţelor armate prin teritoriul său, statul
reespectiv a renunţat la dreptul său de jurisdicţie asupra armatei pe perioada tranzitului acesteia,
consimţământul prin care se autorizează trecerea prin teritorii străine implică o imunitate neconsacrată
expres de a fi liber de jurisdicţia suveranului local. Dacă însă forţele militare tranzitează fără a avea o
autorizaţie generală sau specială în această privinţă, prezumţia imunităţii nu intervine. O asemenea
calificare juridică rezidă în drepturile şi obligaţiile statului suveran de a-şi proteja propriile teritorii.
Revenind la cazul din speţă şi analizând situaţia vasului militar ce staţiona în apele teritoriale
americane, Curtea a aplicat prin analogie această excepţie şi a stabilit în situaţia în care portul marin
este deschis vaselor tuturor statelor în mod liber, un vas militar poate intra în teritoriul statului portuar şi
obţine protecţia suveranului local, inclusiv imunitatea de jurisdicţie în faţa tribunalelor ultimului chiar
dacă nu îi este acordată vreo permisiune specială de a staţiona.
Această speţă este de regulă citată ca sursa jurisdicţională originală a doctrinei imunităţii absolute a
statelor, deşi Preşedintele Curţii Supreme a SUA a analizat situaţia vasului francez militar şi i-a
recunoscut imunitatea de jurisdicţie mai mult ca un gest de curtoazie politică şi amiciţie ce trebuie să
caracterizeze relaţiile între două state suverane şi egale ce nu se află în stare de rivalitate sau război.
Magistratul în argumentarea soluţiei finale a enunţat drepturile egale şi independenţa la scara de
egalitate a entităţilor statale, ceea ce implică imunitatea de jurisdicţie a vasului militar francez în faţa
tribunalelor americane.
Însă, chiar dacă originile juridice ale soluţiei în speţa Vasul Exchange contra McFaddon au avut
implicaţii fundamentate în curtoazia politică şi demnitatea egală a statelor, natura calificării juridice a
1
The Schooner Exchange vs. McFaddon, judgment of the US Supreme Court, 24 February 1812. [On-line]:
http://supreme.justia.com/cases/federal/us/11/116/case.html. (Vizitat la: 27.05.2013).
2
Murphy D.T. The American doctrine of sovereign immunity: an historical analysis. In: Villanova Law Review.
1968, Vol. 13, no. 3, p. 585.
209
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
cauzei denotă în mod neechivoc fundamente certe ale accepţiunilor contemporane ale doctrinei
imunităţii jurisdicţionale absolute. Analizând situaţia vasului militar francez, opinia jurisdicţională a
magistratului american a avut o direcţie îngustă şi s-a concentrat exclusiv la vasele de război ale statului
străin, care fără îndoială aparţin sferei activităţii suverane a acestuia. Totodată, Marshall a menţionat că
un monarh, achiziţionând proprietăţi într-un stat străin, poate fi considerat ca supunând bunurile
respective jurisdicţiei teritoriale ale statului în care acestea se regăsesc, prezumându-se faptul că
monarhul a acţionat la tranzacţie în calitate de persoană privată.1
Începând cu 1812 şi până la începutul anilor 1900, s-a afirmat secolul doctrinei imunităţii
jurisdicţionale absolute, care cel mai adesea a vizat speţe referitoare la vase străine ce staţionau în SUA,
curţile americane fiind sesizate cu acţiuni in rem (de revendicare a bunului) şi soluţionând astfel cauze
legate de marină şi amiralitate, cu utilizarea principiilor de bază degajate de către Preşedintele Curţii
Supreme, John Marshall.2
Totuşi, imunitatea absolută a statelor niciodată nu a fost categoric absolută. De la bun început
existau anumite excepţii de la această regulă. În primul rând, un stat întotdeauna a putut să apeleze la
jurisdicția altui stat sau în oricare mod să renunţe la imunitatea de care beneficiază, iniţiind în calitate
de reclamant o acţiune în judecata străină sau consemnând la participarea în calitate de pârât fără careva
obiecţii. Adică un stat străin putea fi pârât în instanţele statului for în cazul în care primul era de acord
să participe în cauza respectivă, ce urma a fi examinată în fond. Totodată, potrivit principiului
corelativităţii, un stat nu putea invoca imunitatea jurisdicţională în cazul depunerii unei acţiuni
reconvenţionale dacă acţiunea iniţială a fost intentată de dânsul. În al doilea rând, bunurile imobiliare
mereu au fost calificate ca parte integrantă a teritoriului statului în care se regăsesc, şi, de altfel, supuse
exclusiv legii acestui stat (lex rei sitae). Din considerentele respective, bunurile imobile au fost în mod
continuu supuse jurisdicţiei teritoriale pe parcursul întregii perioade de afirmare a principiului
imunităţii, iar exceptarea acestor bunuri de la reglementările imunităţii a fost consacrată de sursele
juridice contemporane ale unor state, dar şi cele internaţionale. În al treilea rând, au existat jurisdicţii în
care statele nu puteau invoca imunitatea de jurisdicţie (de arbitraj etc.) Oricum, situaţia proprietăţilor
imobiliare şi renunţarea expresă la imunitate au constituit de la bun început excepţii de bază de la
regula imunităţii jurisdicţionale recunoscute statului străin în instanţele statului for. Dacă au existat
discuţii doctrinare pe marginea sensului, scopului şi semnificaţiei juridice a renunţării la imunitate,
excepţia bunurilor imobile a fost recunoscută practic de toţi teoreticienii de domeniu. Unii chiar au
mers mai departe şi au indicat că achiziţionarea de către un stat a imobilelor în străinătate reprezintă o
renunţare expresă la imunitatea de jurisdicţie ce i se cuvine.3
Reiterând cele relatate supra, subliniem că sec. al XIX, având în vedere vectorul proiectat de
Curtea Supremă a SUA în speţa din 1812, s-a afirmat ca fiind etapa doctrinei absolute a imunităţii de
jurisdicţie a statelor, deşi caracterul absolut respectiv nu trebuie înţeles ca unul categoric ce nu admite
nici o excepţie. Această abordare a fost preluată de jurisdicţiile americane în cauzele Roseric, Maipo,
Pesaro; şi cele engleze în speţele De Haber, Prinţul Frederic, Charkieh, Parlamentul Belgian, Regele
Hannover, Porto Alexandre.
Însă, cu anumite conotaţii din sec. al XIX-lea şi, ulterior, din sec. al XX-lea, unele state, printre
care ţările mediteraneene Italia, Egiptul, Grecia, şi europene continentale precum Belgia, au manifestat
tendinţe clare în adoptarea doctrinei imunităţii jurisdicţionale restricţionate a statelor, cu diferenţierea
conduitei statului vizat în dependenţă de caracterul privat sau suveran al acesteia, imunitatea fiind
acordată numai în cel din urmă caz. Statele cu sistemul de drept comun, precum SUA, Marea Britanie,
Australia şi Canada, au adoptat ideile europene şi şi-au schimbat viziunile spre teoria imunităţii
jurisdicţionale restricţionate mult mai târziu. Oricum, până actualmente există state ce împărtăşesc
doctrina imunităţii absolute de jurisdicţie, precum este cazul Chinei.4
1
Walker L. Op. cit., p. 14.
Murphy T.D. Op. cit., p. 587.
3
Yang X. State immunity in international law. Cambridge: University Press, 2012, p. 10-11.
4
Walker L. Jurisdictional immunities of the state. In: Australian International Law Journal. 2012, Vol. 19, p. 251-252.
210
2
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Doctrina imunităţii jurisdicţionale restricţionate. Înainte de a. 1900 şi Primul Război Mondial,
majoritatea ţărilor lumii împărtăşeau ideile doctrinei imunităţii absolute, cu excepţia Italiei şi Belgiei,
care manifestau opinii juridice pe marginea unei imunităţii limitate, şi, probabil, Olandei, jurisdicţiile
căreia nu şi-au expus raţionamente în contextul imunităţilor statului. Însă nu se poate de zis că trecerea
spre doctrina restricţionată a imunităţii jurisdicţionale a fost una bruscă şi a datat cu ani concreţi cel
puţin din simplu motiv că jurisprudenţa internă a statelor pe categoria de cauze în care imunitatea de
jurisdicţie a fost sau a putut fi invocată, este destul de limitată. Or, cert este faptul că până la finalizarea
războiului şi instaurarea sistemului politic de la Versailles, cele mai multe speţe de acest gen au inclus
consideraţiuni magistrale în favoarea imunităţii absolute.
Teoria imunităţii restricţionate s-a afirmat şi s-a dezvoltat ca răspuns la evoluţiile cu care s-a
ciocnit comunitatea internaţională în domeniul comerţului maritim internaţional, care la finele sec. al
XIX-lea a vizat tot mai multe ţări ale lumii. Având în vedere implicarea continuă a statelor în
raporturile comerciale, care de fapt presupun drepturi şi responsabilităţi cu caracter privat, în mod
gradual jurisdicţiile interne au acceptat ideea că un stat nu trebuie să beneficieze de imunitate de
jurisdicţie în cazul în care acţionează nu ca o entitate suverană, dar ca un comerciant. În 1878-1880
curţile belgiene în două speţe Duruty şi Dreyfus au pus bazele jurisdicţionale ale imunităţii
restricţionate a statului. Puţin mai târziu, în 1882 Curtea de Casaţie a Italiei în speţa Morellet a delimitat
funcţiile statului cu caracter politic şi cele cu implicaţii economico-comerciale, considerând că
activităţile comerciale nu ar trebui să beneficieze de imunitate în cadrul proceselor de judecată.
Aceleaşi raţionamebte au fost invocate de Curtea de Casaţie a Italiei în speţa Guttieres. Peste un timp,
şi instanţele Austro-Ungariei şi-au modificat abordarea regulii imunităţii jurisdicţionale, adoptând
doctrina restrictivă după exemplul Belgiei şi Italiei, deşi iniţial au promovat conceptul doctrinei
absolute. Este marcant faptul după 1918 opţiunile Austriei din nou au fost pentru imunitatea absolută,
abia în 1950 judecătorii naţionali din nou şi deja definitiv reîntorcându-se spre doctrina imunităţii
jurisdicţionale restricţionate.
La finele sec. al XIX-lea – începutul sec. al XX-lea, tribunalele egiptene şi greceşti de asemenea
au adoptat raţionamente în favoarea unei imunităţi jurisdicţionale limitate, considerând că activitatea
comercială a unui stat diferă de cea cu caracter suveran şi nu este susceptibilă unei protecţii de
imunitate.1
Dacă analizăm cazul Elveţiei, acest stat a renunţat la doctrina imunităţii absolute în 1918, când în
jurisprudenţa degajată de Tribunalul federal a fost marcată o distincţie netă între acţiunile statului străin
exercitate în cadrul puterii suverane (acta jure imperii) şi cele întreprinse în calitate de subiect privat în
relaţii cu caracter comercial (acte jure gestionis). Totodată, tribunalul a subliniat şi legătura teritorială,
adică faptul dacă acţiunile contestate a statului străin au sau nu conexiuni cu teritoriul elveţian. De
atunci, distincţia acţiunilor în dependenţă de caracterul acestora şi cerinţa legăturii teritoriale au devenit
pilonii de bază în practica judiciară a Elveţiei cu privire la doctrina imunităţii jurisdicţionale a unui stat
străin.
Cât despre Franţa, instanţele franceze care printre primele au aderat la doctrina imunităţii absolute,
emiţând încă în 1849 hotărâri în acest sens, la începutul sec. al XX-lea au manifestat atitudini
ambivalente în jurisprudenţa degajată, ambele accepţiuni ale imunităţii jurisdicţionale fiind analizate şi
aplicate. În 1924 în speţa România v. Pascalet, curtea comercială din Marsilia a aplicat regula
imunităţii restricţionate, subliniind că speţa nu denotă acţiuni de autoritate suverană prin achiziţionarea
de către regatul român a mărfurilor de la o companie franceză. De acum înainte, instanţele franceze au
optat pentru o imunitate de jurisdicţie limitată în cauzele ce vizau activităţi comerciale. Însă, nu erau
rare şi speţele în care imunitatea absolută a fost aplicată, şi nici acelea în care s-a invocat o imunitate
necalificată. Curtea de Casaţie a Franţei nu a constituit o excepţie în acest sens, deşi preponderent a
apelat către doctrina imunităţii restricţionate, au fost emise hotărâri în care s-a optat pentru imunitatea
1
Walker L. Op. cit., History of foreign state immunity, p. 20-22.
211
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
absolută. Punctul final în această abordare controversată şi confuză a fost pus abia în 1969, când Curtea
de Casaţie în mod definitiv a adoptat doctrina nouă a imunităţii.1
Cu referire la Germania2, evidenţiem că cel puţin până în 1926 instanţele sale au urmat doctrina
imunităţii jurisdicţionale absolute, ulterior adoptând doctrina imunităţii restrictive, abordarea respectivă
fiind valabilă şi actualmente.
În rândul statelor care s-au orientat gradual spre doctrina imunităţii jurisdicţionale restricţionate în
mod separat se poziţionează SUA, care de fapt a fost leagănul doctrinei moderne a imunităţii absolute.
Curţile americane atât înainte de 1914, cât şi în perioadele interbelică şi postbelică, aplicau continuu
regula imunităţii de jurisdicţie în temeiul principiilor degajate de judecătorul John Marshall în 1812,
nefiind documentate excepţii în acest sens. Însă merită subliniat faptul că aplicarea precedentului
judiciar formulat anterior nu a fost una mecanică, magistraţii americani dezvoltând raţionamente noi în
contextul imunităţii de jurisdicţie, operând cu criteriile actelor suverane şi celor comerciale exercitate în
beneficiul întregii naţiuni, pe care le-au asimilat cu acţiunile de stat în exerciţiul puterii suverane (speţa
Maipo). O trăsătură distinctă a aplicării în practică a principiului imunităţii jurisdicţionale este faptul
implicării active a puterii executive în speţele de acest gen. Astfel, în situaţiile când un for federal era
sesizat cu o cerere, de regulă în revendicarea unei nave maritime, Departamentul de Stat al SUA era
înştiinţat despre aceasta şi anume el invoca aplicabilitatea regulii imunităţii. S-a configurat o practică
judiciară constantă pe această categorie de cauze, Departamentul de Stat înaintând cereri prin care
solicita recunoaşterea imunităţii statului respondent, care întotdeauna au fost acceptate şi admise de
către instanţe. Doar în cazul în care autoritatea executivului american nu depunea o astfel de cerere,
instanţa de jurisdicţie federală din oficiu sau la solicitarea agentului statului pârât analiza la caz
aplicabilitatea principiului imunităţii. Altfel spus, dacă imunitatea de jurisdicţie se invoca de către
organul executiv, forurile naţionale o acceptau fără a-i analiza temeinicia şi aplicabilitatea cazului
deferit spre soluţionare şi doar în cazul în care din careva motive Departamentul de Stat omitea să
invoce regula imunităţii, judecării recurgeau la analiza dacă aceasta este aplicabilă cazului din speţa
concretă.
În această optică, nu se pare surprinzător faptul că reorientarea spre doctrina imunităţii
restricţionate s-a datorat nu forurilor judecătoreşti, dar puterii executive americane şi anume
Departamentului de Stat, consilierul juridic al căruia, Jack B. Tate, în 1952 a adresat Procurorului
General al SUA o scrisoare (cunoscută sub denumirea de „scrisoarea Tate”) în care a exprimat poziţia
oficială a Departamentului asupra imunităţii jurisdicţionale şi a subliniat că de acum încolo guvernul
american va împărtăşi teoria imunităţii restricţionate.3 Printre argumentele în favoarea acestei opinii
consilierul de stat a menţionat poziţia inechitabilă a participanţilor la proces dintre care unul este statul
străin, căruia i se va oferi imunitate, dacă speţa ce urmează a fi soluţionată se referă la raporturi
comerciale; şi ambiguitatea motivelor de a recunoaşte o imunitate absolută în cazul în care statele
străine în situaţii similare consemnează să fie pârâte în faţa instanţelor lor interne. Totodată, Tate a
subliniat că deşi executivul nu se poate amesteca în afacerile jurisdicţionale, dânsul consideră că
tribunalele vor ezita în aplicarea regulii imunităţii absolute, în condiţiile în care guvernul nu o susţine.
Scrisoarea Departamentului de Stat într-adevăr a condiţionat dezvoltarea practicii judiciare
americane în direcţia imunităţii restricţionate, deşi judecătorii naţionali investiţi cu astfel de cauze, nu
menţionau direct despre indicaţiile puterii executive, ei în mod practic au renunţat la principiile
degajate timp de un secol şi jumătate de la speţa Vasul Exchange încoace. Însă discreţia magistraţilor
americani nu a fost împărtăşită de către juriştii teoreticieni şi avocaţii de carieră, care în mod deschis
criticau amestecul guvernului în afacerile puterii judecătoreşti. Deşi criticii de cele mai dese ori
recunoşteau învechirea abordărilor jurisdicţionale în privinţa imunităţii statelor, ei în mod categoric
condamnau metodele adoptate de Departamentul de Stat pentru a reconfigura jurisprudenţa ulterioară
1
Yang X. Op. cit., p. 15.
Seidl-Hohenveldern I. State immunity: Federal Republic of Germany. In: Netherlands Yearbook of International
Law. 1979, Vol. 10, p. 55-72.
3
Murphy D.T. Op. cit., p. 597.
212
2
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
pe categoria respectivă de speţe. De atunci încoace, tribunalele federale au adoptat teoria imunităţii
restricţionate şi chiar au recurs în raţionamentele formulate la diferenţierea conduitei statului străin
respondent în dependenţă de acte jure imperii şi cele jure gestionis, prima speţă în şirul viitor lung unde
distincţia se sublinia expres fiind Victory Transport (1965). Oricum, eventuala neconcordanţă între
precedentul judiciar formulat anterior şi cel configurat după 1952 a fost păşită odată cu adoptarea în a.
1976 de către Congresul SUA a Legii americane asupra imunităţii statelor străine, care în mod expres a
consacrat abordarea restricţionată a doctrinei imunităţii de jurisdicţie. În fapt, SUA a fost primul stat al
sistemului de drept comun, care a promulgat o lege specială ce reglementa instituţia imunităţii
jurisdicţionale şi stipula expres cazurile de aplicabilitate a regulii respective şi excepţiile de la aceasta.
Ulterior, Marea Britanie în 1978 şi Australia în 1985 au adoptat legi naţionale similare.
Urmând aceeaşi ordine de idei, dacă investigăm abordările juridice formulate de curţile engleze,
vizualizăm că chiar până în deceniul opt al sec. XX acestea au aplicat doctrina imunităţii jurisdicţionale
absolute, ignorând în mod categoric metamorfozele sociale şi politice aduse de perioada contemporană.
Acest fapt pare bizar cel puţin deoarece Marea Britanie începând cu sec. al XVII-lea şi-a asumat rolul
de „Mecca” a comerţului maritim internaţional şi finanţelor, ceea ce în mod logic urma să condiţioneze
opţiunea forurilor interne pentru imunitatea limitată de jurisdicţie, însă aceasta a fost lipsă. Alăturarea
tribunalelor engleze la raţionamentele magistrale formulate în speţele Parlamentul Belgian şi Prinţul
Frederic au marcat o lungă istorie a aplicabilităţii teoriei imunităţii absolute în spaţiul britanic, practica
respectivă schimbându-se doar cu semnarea Convenţiei europene asupra imunităţii statului din 16 mai
1972, ratificată de Parlament în 1979, şi adoptarea în 1978, cu un an mai înainte, a Legii Regatului Unit
asupra imunităţii statului. Astfel, începând cu anii 1970 putem vorbi despre o nouă epocă în istoria
teoriei imunităţii jurisdicţionale în Marea Britanie, cauzele Amiralul Filipinez din 1975 şi Trendex din
1977 în mod elocvent demonstrând schimbările respective. Totuşi, ataşamentul faţă de doctrina
imunităţii absolute a rămas în continuu atât de pronunţat, încât chiar şi în a. 1984, judecătorul Lordul
Diplock, membrul Camerei Comunelor a Parlamentului englez, utiliza termenul de „imunitatea de
jurisdicţie absolută a statelor străine”, în contextul prevederilor Legii din 1978, care în mod clar a
reglementat imunitatea restricţionată.1
Dacă analizăm practica juridică şi legislaţia statelor socialiste în perioada postbelică, evidenţiem că
anume doctrina imunităţii jurisdicţionale absolute a fost cel mai des aplicată. URSS, dar şi alte state ai
lagărului socialist, au optat pentru imunitate în cel mai înalt grad în faţa instanţelor din alte state,
recunoscând altor state aceeaşi imunitate absolută. Între altele, aceasta se datorează lipsei proprietăţii
private în sistemul comunist şi întreţinerii raporturilor comerciale, mai ales internaţionale, prin
intermediul autorităţilor publice, ceea ce făcea imposibilă însăşi aplicabilitatea doctrinei imunităţii
restricţionate unde statul acţionează în calitate de subiect privat, deoarece statele socialiste întotdeauna
acţionau ca exponenţi ai puterii suverane, indiferent de specificul raporturilor la care participau. Mai
mult decât atât, niciodată nu s-a pus la îndoială faptul că reprezentanţele comerciale ale URSS
inaugurate în străinătate (торговые представительства) nu sunt subiecte în cadrul relaţiilor cu
caracter privat. În numeroase ocazii statul sovietic a reiterat că reprezentanţele comerciale reprezintă
puterea suverană şi continuu a optat pentru înserarea clauzei imunităţii acestora de sub jurisdicţia
statelor-gazdă în teritoriile cărora au fost deschise, în textele convenţiilor bilaterale. Aşadar, la etapa
contemporană sistemul de drept socialist a fost marcat de aplicabilitatea imunităţii jurisdicţionale
absolute. Alta a fost situaţia de după sfârşitul războiului rece. Statele Europei Centrale şi de Est
(Polonia, Cehia, Slovacia, Ungaria, România, Bulgaria etc.) s-au reprofilat relativ rapid la standardele
procesuale relevante occidentale şi au adoptat practic unanim doctrina imunităţii de jurisdicţie
restricţionată. Controversată a rămas poziţia instanţelor ruseşti şi, nemijlocit, legislaţia rusă. Astfel,
formal normele juridice şi interpretarea lor denotă abordarea imunităţii absolute, ceea ce nu corespunde
realităţilor juridice cu care se ciocneşte Rusia, fapt recunoscut expres de juriştii de domeniu, care
consideră că relaţiile sociale existente denotă abordarea de către statul rus a regulii imunităţii de
1
Yang X. Op. cit., p. 17-18.
213
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
jurisdicţie restricţionate.1 Deşi unii doctrinari2, în special străini, până actualmente consideră că Rusia
optează pentru o doctrină a imunităţii absolute, nu putem împărtăşi aceeaşi opinie.
Cercetând evoluţia istorică a doctrinei imunităţii jurisdicţionale a statelor, nu putem să nu ne
referim în acest context şi la exemplul Republicii Moldova. Având în vedere abordările contemporane
ale principiului enunţat (de după proclamarea independenţei şi până actualmente), urmează să
subliniem că statul nostru, deşi a adoptat doctrina occidentală a imunităţii jurisdicţionale restricţionate,
nu a dezvoltat o practică judiciară bogată la acest subiect. În sens normativ, imunitatea jurisdicţională
îşi găseşte o anumită consacrare în textul art. 457 din Codul de procedură civilă al RM3 la capitolul
procedura în procesele cu element de extraneitate, care operează cu accepţiunile unei imunităţi limitate.
Însă, spre regret, nu sunt înregistrate spre viziunea publicului larg careva speţe concrete ce să elucideze
opiniile magistraţilor naţionali în privinţa abordării imunităţii de jurisdicţie. În mod firesc lipsa
jurisprudenţei pe această categorie de cauze se datorează în primul rând faptului că statul nostru a
devenit subiect plenipotenţiar de drept internaţional abia două decenii, iar în al doilea rând absenţei
accesului la mare şi a porturilor marine, în care vasele străine ar fi putut staţiona, deoarece marea
majoritate a speţelor care au ridicat chestiuni pe marginea imunităţii de jurisdicţie s-au referit la acţiuni
legate de corăbiile statelor străine ce au practicat activităţi de transport ai mărfurilor comerciale. Din
motivele respective, nu putem să analizăm practica judiciară a Republicii Moldova pe categoria
respectivă de speţe şi să identificăm direcţiile sale de evoluţie.
Însă, având în vedere prevederile legislative naţionale şi în pofida faptului că RM nu este parte la
Convenţia europeană asupra imunităţii statului4 şi nici la Convenţia mai recentă a Naţiunilor Unite
asupra imunităţilor jurisdicţionale a statelor şi proprietăţilor5, considerăm că în cazul în care instanţele
interne vor fi sesizate cu o cerere de chemare în judecată împotriva unui stat străin prin care se vor
contesta anumite acţiuni ale ultimului, autorităţile judiciare naţionale vor adopta doctrina imunităţii de
jurisdicţie limitată. Dar în acest context urmează de ţinut cont de faptul că deşi art. 457 CPC
reglementează posibilitatea acţionării în instanţă a unui stat străin, art. 59 din acelaşi cod nu indică
statul străin ca eventualul participant (reclamant sau pârât) în cadrul proceselor de judecată civile în
instanţele naţionale. Ceea ce denotă existenţa unui conflict, cel puţin aparent, între normele naţionale de
drept procesual. Oricum însă, în cazul admiterii spre examinare a unei cereri de chemare în judecată
împotriva unui stat străin, la momentul actual nu există premise pentru ca autorităţile naţionale să
opteze pentru imunitatea de jurisdicţie absolută.
Date fiind cele relevate supra, evidenţiem că în doctrina contemporană a dreptului internaţional în
mod tradiţional se accentuează două concepţii de imunitate jurisdicţională – absolută şi funcţională
(restricţionată), actualmente anumite concepția imunităţii funcţionale fiind invocată cel mai des, ea
implicând diferenţierea acţiunilor statului respondent în dependenţă de activitatea în exercitarea
funcţiilor suverane şi activităţi comerciale.
Dacă ne referim la argumentele actuale invocate în sprijinul imunităţii jurisdicţionale funcţionale,
menţionăm următoarele:
- Actele de autoritate, de drept public, se deosebesc generic de actele de gestiune, de drept privat,
de unde rezultă şi distincţia între actele jure imperii şi cele jure gestionis;
- Principiul suveranităţii statului, din care rezultă imunitatea statului şi a bunurilor sale, ar fi
perimat şi nu ar avea nici o valoare referitor la necesităţile economice ale comunităţii internaţionale;
- Consacrarea teoriei imunităţii restricţionate de convenţii internaţionale speciale.
1
Богуславский М.М. Международное частное право. М.: Юрист, 2005, с. 185-186.
Bankas E.K. Op. cit., p. 27.
3
Codul de procedură civilă al Republicii Moldova. Nr. 225-XV din 30.05.2003. Republicat în: Monitorul Oficial al
RM, 21.06.2013, nr. 130-134/145.
4
Convenţia europeană asupra imunităţii statului din 16 mai 1972, Basel (Elveţia). [On-line]:
http://conventions.coe.int/Treaty/en/Treaties/Html/074.htm. (Vizitat la 27.05.2014).
5
Convenţia Naţiunilor Unite asupra imunităţilor jurisdicţionale a statelor şi proprietăţilor lor din 02 decembrie 2004,
New York (SUA). [On-line]: https://treaties.un.org/doc/source/RecentTexts/English_3_13.pdf. (Vizitat la 27.03.2014).
214
2
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Dreptul de a invoca imunitatea jurisdicţională se referă exclusiv la cazul exercitării funcţiilor
suverane. În celelalte cazuri, statul nu este imun, fiind plasat în condiţii de egalitate cu alţi participanţi
ai tranzacţiilor comerciale. Însă, nici în temeiul abordării restricţionate, aplicarea regulii imunităţii
jurisdicţionale în plan practic nu este simplă. În primul rând deoarece la momentul actual nu există
criterii obiective certe pentru a diferenţia categoric activitatea statului în calitate de suveran şi entitate în
cadrul relaţiilor de drept privat. Criteriile menţionate în acest sens – caracterul raporturilor la care statul
participă şi scopul activităţii desfăşurate în plan practic adesea se configurează a fi ineficiente. În al
doilea rând, nu există vreun act internaţional unic care să reglementeze în cele mai subtile detalii
aspectele imunităţii statului. În 1972 a fost semnată Convenţia europeană asupra imunităţii statului, iar
trei decenii mai târziu, în 2005 – Convenţia Naţiunilor Unite asupra imunităţilor jurisdicţionale a
statelor şi proprietăţilor lor, ambele acte internaţionale bazându-se pe conceptul imunităţii
jurisdicţionale restricţionate. Cu toate acestea, Convenţia europeană are un caracter regional, şi,
respectiv, se răsfrânge asupra unui număr limitat de state, pe când Convenţia Naţiunilor Unite până şi
astăzi nu a intrat în vigoare, ceea ce denotă faptul că statele lumii nu se grăbesc să renunţe la privilegiile
sale jurisdicţionale.1 La obiecţiile enunţate se mai adaugă următoarele: teoria imunităţii funcţionale nu
poate fi acceptată deoarece disociază conceptul indivizibil al suveranităţii statului, care acţionează în
mod suveran indiferent de natura actelor efectuate, iar invocarea convenţiilor internaţionale în favoarea
imunităţii funcţionale are o valoare limitată, având în vedere că însăşi încheierea acestora confirmă
existenţa unor reguli de drept internaţional unanim admise, de la care s-a căutat să se stabilească
excepţii printr-o convenţie specială. Pe de altă parte, aceste convenţii confirmă existenţa acelei reguli
prin faptul că statele au dreptul de a renunţa la imunitatea lor de jurisdicţie care reprezintă un drept şi nu
o obligaţie internaţională, astfel, renunţarea poate produce efecte doar pentru părţile contractante, iar
necesitatea renunţării demonstrează existenţa unui drept prealabil, obiect al renunţării.2
În concluzie la cele relatate supra menţionăm că principiul imunităţii de jurisdicţie a statelor
evaluând de la abordarea iniţială absolută se pare că a ajuns la un punct final în afirmarea abordării
restricţionate. În cazul în care convenţiile internaţionale asupra imunităţilor statelor din 1972 şi 2004
vor fi ratificate de majoritatea statelor Europei, şi respectiv, ale lumii, doctrina imunităţii restricţionate
va lua o nouă întorsătură spre dezvoltare continuă de stabilitate, ulterioarele practici judiciare ale
statelor variind în dependenţă de circumstanţe de fapt, dar denotând o abordare comună referitor la
raţionamente juridice şi soluţii pe această categorie de cauze.
Bibliografie:
1. Babără V. Imunitatea de jurisdicţie a statelor în procesele de drept internaţional privat. În: Avocatul
poporului. 2006, nr. 3, p. 7-8.
2. Bankas E.K. The state immunity controversy in international law. Berlin: Springer, 2005. 541 p.
3. Caplan L.M. State immunity, human rights and jus cogens: a critique of the normative hierarchy
theory. In: American Journal of International Law. 2003, Vol. 97, p. 741-781.
4. Codul de procedură civilă al Republicii Moldova. Nr. 225-XV din 30.05.2003. Republicat în:
Monitorul Oficial al RM, 21.06.2013, nr. 130-134/145.
5. Convenţia europeană asupra imunităţii statului din 16 mai 1972, Basel (Elveţia). [On-line]:
http://conventions.coe.int/Treaty/en/Treaties/Html/074.htm. (Vizitat la 27.05.2014).
6. Convenţia Naţiunilor Unite asupra imunităţilor jurisdicţionale a statelor şi proprietăţilor lor din 02
decembrie 2004, New York (SUA). [On-line]: https://treaties.un.org/doc/source/RecentTexts/English_3_13.pdf.
(Vizitat la 27.03.2014).
7. Murphy D.T. The American doctrine of sovereign immunity: an historical analysis. In Villanova
Law Review. 1968, Vol. 13, no. 3, p. 583 - 603.
1
Лапшина А.С. Особенности рассмотрения международным коммерческим арбитражем споров с участием
государств. В: Сибирском Юридическом Вестнике. 2010, №2 (49), с. 80.
2
Babără V. Imunitatea de jurisdicţie a statelor în procesele de drept internaţional privat. În: Avocatul poporului. 2006,
nr. 3, p. 7-8.
215
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
8. Seidl-Hohenveldern I. State immunity: Federal Republic of Germany. In: Netherlands Yearbook of
International Law. 1979, Vol. 10, p. 55 - 72.
9. Straumann B. The Peace of Westphalia as a Secular Constitution. In: Institute for International Law
and Justice Constellations. 2008, Vol. 15, no. 2, p. 173 - 188.
10. The Schooner Exchange vs. McFaddon, judgment of the US Supreme Court, 24 February 1812. [Online]: http://supreme.justia.com/cases/federal/us/11/116/case.html (Vizitat la: 27.05.2013).
11. Walker
L.
History
of
foreign
state
immunity.
[On-line]:
https://www.academia.edu/4634818/History_of_Foreign_State_Immunity (Vizitat la 27.05.2013).
12. Walker L. Jurisdictional immunities of the state. In: Australian International Law Journal. 2012, Vol.
19, p. 251-257.
13. Yang X. State immunity in international law. Cambridge: University Press, 2012. 761 p.
14. Богуславский М.М. Международное частное право. М.: Юрист, 2005. 604 с.
15. Лапшина А.С. Особенности рассмотрения международным коммерческим арбитражем
споров с участием государств. В: Сибирском Юридическом Вестнике. 2010, №2 (49), с. 79-84.
Copyright© Alexandra NICA, 2014.
216
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
К ВОПРОСУ О ЗАПРЕТЕ ДИСКРИМИНАЦИИ
НА ОСНОВАНИИ СЕКСУАЛЬНОЙ ОРИЕНТАЦИИ
В МЕЖДУНАРОДНОМ ПРАВЕ1
НИКИТИНА Елена, АЛИСИЕВИЧ Екатерина
Российский университет дружбы народов
117198, ул. Миклухо-Маклая, д. 6, Москва.
ANNOTATION:
TO QUESTION PROHIBITING DISCRIMINATION BASED
ON SEXUAL ORIENTATION IN INTERNATIONAL LAW
This article discusses the issue of discrimination against LGBT people, solving the problem of
international law and the study of individual acts of the Council of Europe. It should be emphasized
that the subjects of discrimination based on sexual orientation may be actual sexual minorities (gays
and lesbians, transgenders, including transsexuals. Polls show that the majority of the population in
some Member States of the Council of Europe still believes that homosexuality is illegal. Meanwhile, a
large number of Member States of the Council of Europe has adopted legislation, and took other
measures to prohibit discrimination based on sexual orientation. And only in a smaller number of
cases, these measures are related to gender identity. Most Member States of the Council of Europe, in
accordance with international and European standards, recognized that sexual orientation is one of
the grounds for discrimination in general or sectoral (industry) anti-discrimination legislation. In
international law, there is practically no mention of such discrimination as the basis of „sexual
orientation”, but the majority of acts of Human Rights contains an open list of grounds of
discrimination.
Проблема отношения государства и его граждан к сексуальным меньшинствам
становится всё актуальней с каждым днем. Гомофобные и трансфобные настроения
проявляются в разной степени во всех государствах. Предубеждения, устаревшая и неточная
информация о том, что представляют собой сексуальная ориентация и гендерная идентичность,
а также стереотипное видение ЛГБТ СМИ способствуют формированию негативного
отношения к данной группе населения. В ряде стран наблюдаются подстрекательские и
агрессивные высказывания в адрес ЛГБТ, иногда достигающие уровня ненависти. ЛГБТ часто
позиционируют как угрозу национальным интересам и религиозным убеждениям, а также
традиционной семье. При этом официальные власти редко осуждают подобные высказывания.
Субъектами дискриминации по признаку сексуальной ориентации могут являться как
собственно представителей сексуальных меньшинств (геи и лесбиянки), так и трансгендеры1,
включая транссексуалов2.
1
Данная статья выполнена в рамках гранта РГНФ No.14-33-01040 «Гендерные аспекты международноправовой защиты традиционных ценностей».

АЛИСИЕВИЧ Екатерина Сергеевна – Кандидат юридических наук, доцент, кафедра международного
права РУДН; НИКИТИНА Елена Михайловна – Магистр, РУДН.
217
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
В 2010 Комитет министров Совета Европы отметил, что «лесбиянки, геи, бисексуалы и
трансгендеры на протяжении столетий и по сей день сталкиваются с гомофобией, трансфобией
и другими формами нетерпимости и дискриминации даже в собственной семье – включая
криминализацию, маргинализацию, социальное отчуждение и насилие - на почве сексуальной
ориентации или гендерной идентичности»3. Лесбиянки, геи, бисексуалы и трансгендеры
(ЛГБТ) не могут в полной мере пользоваться всеобщими правами человека.
Опросы показывают, что в некоторых государствах-членах Совета Европы большая часть
населения всё ещё уверена, что гомосексуальность незаконна4. Специальный докладчик ООН
по праву каждого на наивысший достижимый уровень физического и психического здоровья
указал, что «криминализация – не единственная причина существования данной стигмы,
однако, она определённо способствует стигматизации, поддерживая существующие
предубеждения и стереотипы».5
Ранее ЛГБТ считали, а многих странах всё ещё считают, людьми страдающими от
некоего заболевания. Лишь в 1990 году Всемирная Организация Здравоохранения (ВОЗ)
исключила гомосексуальность из Международной статистической классификации болезней и
проблем, связанных со здоровьем (МКБ).6
В 1973 году Американская Психиатрическая Ассоциация вычеркнула гомосексуальность
из Диагностического и статистического руководства по психическим заболеваниям (DSM)7.
Несмотря на исключение гомосексуальности из перечня заболеваний, во многих странах
распространено мнение о гомосексуальности как о биологическом расстройстве или
заболевании, которое необходимо лечить.
Отношение к ЛГБТ варьируется от крайне отрицательного до крайне положительного.
Проявление отношения может отличаться в зависимости от конкретных ситуаций (например,
возможности брака для однополых пар) или политического контекста (в период выборов
выступление в защиту прав ЛГБТ может показаться непривлекательным для некоторых
политиков).
В международном праве практически нет упоминаний о таком основании дискриминации
как «сексуальная ориентация», однако большинство актов о правах человека содержит
1
Трансгендером называют любых носителей отклонений от нормативного пола и гендера. В узком смысле
трансгендер смешивает гендерные стереотипы: социальные роли, профессиональные занятия, атрибуты внешности.
2
Транссексуал – это, как правило, лицо, ощущающее физическую несовместимость со своим полом и часто
стремящееся к перемене пола.
3
Рекомендация Комитета министров CM/Rec (2010)5 о мерах по борьбе с дискриминацией по признаку
сексуальной ориентации или гендерной идентичности, принята 31 марта 2010 г., преамбула. В: Международные
стандарты в области прав человека и недискриминации по признакам сексуальной ориентации и гендерной
идентичности: сб. док. / [сост. К. А. Кириченко]. М.: Московская Хельсинкская группа, 2013, с. 48 - 49.
4
Доклад. Гомофобия и дискриминация по признаку сексуальной ориентации и гендерной идентичности в
государствах-членах Европейского союза: Часть 1. Агентство Европейского союза по фундаментальным правам –
«Юридический анализ», 2008 г.; Доклад. Гомофобия и дискриминация на основании сексуальной ориентации и
гендерной идентичности в государствах-членах Европейского союза: Часть II. Агентство Европейского союза по
фундаментальным правам – «Социальное положение», 2009 г.; Доклад. Гомофобия, трансфобия и дискриминация
на основании сексуальной ориентации и гендерной идентичности: 2010 (дополненный). Агентство Европейского
союза по фундаментальным правам – «Сравнительно-правовой анализ», 2010 г..; Дискриминация по признаку
сексуальной ориентации и гендерной идентичности в Европе, Страсбург: Изд-во Совета Европы, 2012, с. 170.
5
Ананд Гровер. Доклад Специального докладчика по вопросу о праве каждого человека на наивысший
достижимый уровень физического и психического здоровья, A/HRC/14/20, параграф 22. Управление Верховного
комиссара по правам человека, 25 октября 2010 г. В: Международные стандарты в области прав человека и
недискриминации по признакам сексуальной ориентации и гендерной идентичности: сб. док. / [сост. К. А.
Кириченко]. М.: Московская Хельсинкская группа, 2013, с. 28 - 29.
6
Международная статистическая классификация болезней и проблем, связанных со здоровьем, 1990г. ВОЗ.
[On-line]: http://bono-esse.ru/blizzard/Socpom/ICD/mkb_2_2_2_3.html. (Дата посещения: 09.03.2014).
7
Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders: DSM-IV / American Psychiatric Association. 4th edition.
Washington, D.C.: American Psychiatric Publishing, May 1994. 620 p.
218
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
открытый перечень оснований дискриминации. Так, например, ч. 1 ст. 2 Международного
пакта о гражданских и политических правах 1966 г. гласит: «Каждое участвующее в настоящем
Пакте государство обязуется уважать и обеспечивать всем находящимся в пределах его
территории и под его юрисдикцией лицам права, признаваемые в настоящем Пакте, без какого
бы то ни было различия, как-то: в отношении расы, цвета кожи, пола, языка, религии,
политических или иных убеждений, национального или социального происхождения,
имущественного положения, рождения или иного обстоятельства».1
Сексуальная ориентация может быть таким «иным обстоятельством». Ст. 26 Пакта,
посвященная именно запрету дискриминации, содержит аналогичный перечень оснований:
«Все люди равны перед законом и имеют право без всякой дискриминации на равную защиту
закона. В этом отношении всякого рода дискриминация должна быть запрещена законом, и
закон должен гарантировать всем лицам равную и эффективную защиту против
дискриминации по какому бы то ни было признаку, как то: расы, цвета кожи, пола, языка,
религии, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения,
имущественного положения, рождения или иного обстоятельства».2
Комитет по правам человека – орган, созданный для контроля над выполнением
государствами-участниками положений Пакта и имеющий полномочия рассматривать
индивидуальные жалобы, – в своих Замечаниях общего характера указывает, что сексуальная
ориентация может быть отнесена к понятию «пола», содержащемуся в Пакте. Таким образом,
по мнению Комитета, дискриминация по признаку пола включает в себя дискриминацию по
признаку сексуальной ориентации.3
Этому вопросу также уделяют большое внимание на межправительственном уровне. В
июне 2011 года Совет по правам человека принял резолюцию 17/19 (A/HRC/RES/17/19)4первую резолюцию Организации Объединенных Наций по вопросам сексуальной ориентации и
гендерной идентичности – и выразил «серьезную озабоченность» относительно насилия и
дискриминации на основании сексуальной ориентации и гендерной идентичности. Управление
Верховного комиссара ООН по правам человека подготовило тематический доклад
(A/HRC/19/41). Выводы, изложенные в этом докладе, легли в основу дискуссии,5 которая
состоялась в Совет ООН по правам человека в марте 2012 - первой дискуссии по этому
вопросу.
Большое число государств-членов Совета Европы приняли законодательные и другие
меры, запрещающие дискриминацию по признаку сексуальной ориентации и, хотя и в меньшем
числе случаев, также по признаку гендерной идентичности. Большинство государств-членов
Совета Европы, в соответствии с международными и европейскими стандартами, признали, что
сексуальная ориентация является одним из оснований для дискриминации в общем или
секторальном (отраслевом) антидискриминационном законодательстве.
1
Международный пакта о гражданских и политических правах. Принят резолюцией 2200 А (XXI)
Генеральной
Ассамблеи
от
16
декабря
1966
года
Ч.
1
ст.
2.
[On-line]:
http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/pactpol.shtml. (Дата посещения: 09.03.2014).
2
Международный пакта о гражданских и политических правах. Принят резолюцией 2200 А (XXI)
Генеральной
Ассамблеи
от
16
декабря
1966
года
Ч.
1
ст.
26.
[On-line]:
http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/pactpol.shtml. (Дата посещения: 09.03.2014).
3
Там же
4
Резолюция 17/19, принятая Советом по правам человека: права человека, сексуальная ориентация и
гендерная идентичность. United Nations (UN). Human Rights Council (HRC). Опубликовано: Женева: UN Office of the
High
Commissioner
for
Human
Rights
(UNOHCHR),
14
июль
2011.
[On-line]:
http://ap.ohchr.org/documents/dpage_e.aspx?si=A/HRC/RES/17/19. (Дата посещения: 09.03.2014).
5
Экспертная дискуссия Совета по правам человека по вопросам сексуальной ориентации и гендерной
идентичности.
7
марта
2012
г.
[On-line]:
http://www.ohchr.org/RU/Issues/Discrimination/Pages/PanelSexualOrientation.aspx. (Дата посещения: 09.03.2014).
219
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Сексуальная ориентация как основание для дискриминации находит отражение в
договорах и документах Европейского союза, в частности, Хартии ЕС об основных правах.
Статья 21 Хартии содержит следующий перечень дискриминационных оснований:
«Запрещается какая-либо дискриминация по признаку пола, расы, цвета кожи, этнического или
социального происхождения, генетических особенностей, языка, вероисповедания или
убеждений, политических или иных взглядов, принадлежности к национальному меньшинству,
имущественного положения, рождения, наличия инвалидности, возраста или сексуальной
ориентации».1
Помимо Хартии нужно упомянуть еще один документ, регулирующий отношения внутри
Европейского союза. Речь идет о Директиве 2000/78/ЕС, касающейся стандартов равного
обращения в отношении найма на работу и выбора занятий. В документе четко установлен
запрет любой дискриминации, включая дискриминацию на основании сексуальной
ориентации.
Часть 1 ст. 13 Договора о Европейском Сообществе 1957 г. гласит: «Без ущерба для
других положений настоящего Договора и в пределах полномочий, возложенных им на
Сообщество, Совет, действуя единогласно, на основе предложений Комиссия и после
консультаций с Европейским парламентом, может предпринять соответствующие действия для
борьбы с дискриминацией, осуществляемой по признакам пола, расового или этнического
происхождения, религии или убеждений, недееспособности, возраста и сексуальной
ориентации».2
Указанные положения Учредительного акта послужили основой для разработки
Директивы 2000/78/ЕС3 о стандартах равного обращения в отношении найма на работу и
выбора занятий. В документе установлен запрет, в том числе дискриминации по признаку
сексуальной ориентации. Директивы, издаваемые Советом ЕС, имеют обязательную силу для
всех 28 государств-членов ЕС.
Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950г. также не
выделяет специально сексуальную ориентацию как основание дискриминации, однако
оставляет открытым список таких оснований.4 Аналогичным образом сформулированы
положения ч. 1. ст. 1 Протокола 12 к Конвенции 1950г. об общем запрете дискриминации.5
Принцип недискриминации на основании пола также упоминается в специальных
конвенциях Совета Европы. 7 апреля 2011 года Комитет министров принял Конвенцию по
предотвращению и борьбе с насилием в отношении женщин и насилием в семье6. Эта
конвенция является первым в мире юридически обязательным документом, устанавливающим
общие правовые рамки для предотвращения насилия и защиты жертв насилия.
Антидискриминационные статьи Конвенции рассматривают сексуальную ориентацию и
гендерную идентичность как запрещённые основания дискриминации, поэтому Конвенция
является первым международным договором, прямо закрепляющим как сексуальную
1
Хартия Европейского союза об основных правах. Европейский парламент, Совет и Комиссия. Ницца, 07
декабря 2000г. Ст. 21. [On-line]: http://eulaw.ru/treaties/charter. (Дата посещения: 09.03.2014).
2
Договор, учреждающий Европейское сообщество, Ницца, 25 марта 1957 г. [On-line]:
http://www.law.edu.ru/norm/norm.asp?normID=1296746. (Дата посещения: 09.03.2014).
3
Директива 2000/78/ЕС Совета «О создании общих стандартов в поддержку равноправия в сфере занятости
и труда» 27 ноября 2000 г. Официальный журнал L 303, 02/12/2000 P. 0016 – 0022. [On-line]: http://eurlex.europa.eu/LexUriServ/LexUriServ.do?uri=CELEX:32000L0078:en:HTML. (Дата посещения: 09.03.2014).
4
Конвенция о защите прав человека и основных свобод. Рим, 4 ноября 1950 г. (с изменениями от 21 сентября
1970 г., 20 декабря 1971 г., 1 января, 6 ноября 1990 г., 11 мая 1994 г.). B: Защита личности от дискриминации. В 3
томах. Том 1 / [Дикман С.С. и др.]. М.: Новая юстиция, 2009, c. 76.
5
Протокол N 12 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Рим, 4 ноября 2000 г. Часть 1 ст. 1
[On-line]: http://www.echr.ru/documents/doc/2461543/2461543.htm. (Дата посещения: 09.03.2014).
6
Конвенция была открыта для подписания в Стамбуле 11 мая 2011 г. (СДСЕ № 210).
220
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
ориентацию, так и гендерную идентичность в качестве запрещенных оснований
дискриминации.
Европейский Суд по правам человека чаще всего расценивает сексуальную ориентацию
как один из аспектов частной жизни человека, и в его решениях дискриминация по данному
признаку определяется в контексте ст. 8 Конвенции о защите прав человека
(неприкосновенность частной жизни).
Дискриминационная законодательная и правоприменительная политика отдельных
государств в отношении сексуальных меньшинств часто оправдывается заботой об
общественной морали. Европейский Суд неоднократно в своих решениях подчеркивал, что
вопросы определения границ морали и стандартов нравственности относятся к
исключительной компетенции государства1 и входят в так называемые «пределы усмотрения»
государств, т.е. в данном случае, определенной свободы государства самостоятельно
интерпретировать отдельные положения Конвенции о защите прав человека и основных
свобод.
Конвенция допускает ограничение прав и свобод человека в «целях охраны
нравственности», поэтому в делах, связанных с гомосексуалистами, Суду приходилось иногда
давать подробные разъяснения, почему в данном случае ограничения прав в отношении
конкретной социальной группы будет выходить за «пределы усмотрения».
Кроме того, при определении дискриминации в рассматриваемой области, Суд
корректирует свою позицию от решения к решению, совершенствуя аргументацию. Конвенция
воспринимается им как живой инструмент, который принимает во внимание общественные
перемены и отражает их в изменении подхода к актуальным на протяжении многих лет
проблемам.2
Суд должен стремиться к определению объективной сути конкретного права, а эволюция
в восприятии данной проблемы внутренними системами государств лишь способствует
выявлению этой сути, но никак не определяет ее.
В качестве примера можно взять дело «Даджен против Соединенного Королевства», в
котором было установлено, что уголовная ответственность за добровольную гомосексуальную
связь между взрослыми в Северной Ирландии не соответствует ст. 8 Конвенции. При этом Суд
ссылался на эволюцию в правовых системах большинства государств-участников Конвенции,
результатом которой стала декриминализация гомосексуальных отношений и определенный
консенсус государств в этой сфере.3
Другой областью семейных отношений, в которых возможна дискриминация
гомосексуалистов, является однополый брак и различные последствия, с ним связанные. Здесь
следует упомянуть дело «Карнер против Австрии», в котором оспаривалось необоснованное
различное отношение после смерти одного из партнеров к супругу в гетеросексуальном браке и
собственно партнеру в гомосексуальном браке.4
12 февраля 2012 года Нижняя палата французского парламента - Национальное собрание
- одобрило законопроект, который разрешает гомосексуалистам заключать однополые браки
и усыновлять детей.5 Нужен комментарий, твоё отношение
1
Например, «Хэндисайд против Соединенного Королевства», «Отто-Премингер против Австрии».
М. Ковальски. Уважение личной и семейной жизни, жилища и корреспонденции на основании ст. 8
Европейской конвенции о защите прав человека: основные проблемы. Варшава, Хельсинкский Фонд по правам
человека, 2007, c. 12.
3
G.Letsas. The Truth in Autonomous Concepts: How to Interpret the ECHR. In: European Journal of International
Law. 2004, Vol. 15, No. 2, p. 304.
4
Постановление ЕСПЧ по делу Карнер (Karner) против Австрии от 24 июля 2003 г. (жалоба № 40016/98). B:
Международные стандарты в области прав человека и недискриминации по признакам сексуальной ориентации и
гендерной идентичности: сб. док. / сост. К. А. Кириченко. М.: Московская Хельсинкская группа, 2013, c. 42.
5
Французским геям разрешили вступать в брак и усыновлять детей. [On-line]:
http://top.rbc.ru/society/12/02/2013/844861.shtml. (Дата посещения: 09.03.2014).
221
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Еще один аспект дискриминации по признаку сексуальной ориентации связан с
установлением минимального возраста, с которого возможны добровольные гомосексуальные
отношения (так называемый «возраст согласия»).
В некоторых случаях попытка ЛГБТ коллективно высказать свое мнение, объединиться
или собраться на публичные демонстрации, вызывает ответные насильственные и
дискриминационные меры со стороны властей.
Значительной по объему сферой проявления дискриминации по отношению к
сексуальным меньшинствам является доступ к государственной службе (включая военную).
Запреты для ЛГБТ-граждан на митинги, шествия и пикетирования (при этом аналогичные
мероприятия под гомофобными лозунгами проходят беспрепятственно), отказы в
государственной регистрации их общественных организаций показывают, что чиновники и
политики под разными предлогами отказывает сексуальным меньшинствам не только в равных
гражданских правах, но и не допускает даже мысли, что геи и лесбиянки могут цивилизованно
отстаивать свои права.1
Государство должно создавать условия для того, чтобы по каждому случаю
посягательства на жизнь и здоровье людей в связи с их сексуальной ориентацией и гендерной
идентичностью со стороны как должностных лиц государства, так и любых лиц или групп
проводилось активное расследование и при наличии достаточных доказательств виновные
подвергались уголовному преследованию, суду и заслуженному наказанию.
Государствам следует принять все необходимые меры законодательного,
административного и иного характера с целью недопущения использования сексуальной
ориентации или гендерной идентичности пострадавших для обоснования, оправдания или
умаления серьезности совершенных против них преступлений. Кроме того, государство
должно принять комплекс законодательных и административных мер, которые бы позволили:
 учитывать при производстве уголовно-процессуальных действий особенности
отношений однополых партнеров;
 гарантировать уважение и неприкосновенность личной жизни граждан, независимо от
их сексуальной ориентации и гендерной идентичности;
 обеспечить каждому человеку право самостоятельно решать когда, кому и каким
образом сообщать информацию о своей сексуальной ориентации или гендерной идентичности,
а также защиту от произвольного или несанкционированного разглашения или угрозы
разглашения такой информации другими лицами.
В последние годы многие государства предприняли активные усилия для укрепления
защиты прав представителей ЛГБТ-сообщества посредством принятия ряда законов, в том
числе предусматривающих наказание за гомофобные преступления на почве ненависти;
признание однополых отношений; облегчение получения официальных документов,
отражающих пол, для трансгендерных лиц; разработаны учебные программы для полицейских,
сотрудников государственных учреждений, учителей, социальных работников и других.
Таким образом, на наш взгляд, установив общий запрет дискриминации на основании
пола, международное сообщество должно создать эффективные механизмы для полноценного
участия в жизни общества и государства всех и каждого. Достижение подобной масштабной
цели возможно лишь при условии, что гражданское общество, прежде всего, через
неправительственные организации, получит возможность высказывать своё мнение, выступать
с инициативами по вопросам, затрагивающим дискриминацию индивида на основании пола.
1
Российские власти ничего не выполнили. Доклад Российской.
28.02.2013//http://lgbtnet.ru/news/detail.php?ID=3505. (Дата посещения: 09.03.2014).
222
KU<N-сети.
[On-line]:
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Список использованной литературы:
1. Директива 2000/78/ЕС Совета «О создании общих стандартов в поддержку равноправия в
сфере занятости и труда» 27 ноября 2000 г. Официальный журнал L 303, 02/12/2000 P. 0016 – 0022. [Online]:
http://eur-lex.europa.eu/LexUriServ/LexUriServ.do?uri=CELEX:32000L0078:en:HTML.
(Дата
посещения: 09.03.2014).
2. Договор, учреждающий Европейское сообщество, Ницца, 25 марта 1957 г. [On-line]:
http://www.law.edu.ru/norm/norm.asp?normID=1296746. (Дата посещения: 09.03.2014).
3. Доклад. Гомофобия и дискриминация по признаку сексуальной ориентации и гендерной
идентичности в государствах-членах Европейского союза: Часть 1. Агентство Европейского cоюза по
фундаментальным правам – «Юридический анализ», 2008 г.
4. Доклад. Гомофобия и дискриминация на основании сексуальной ориентации и гендерной
идентичности в государствах-членах Европейского союза: Часть II. Агентство Европейского союза по
фундаментальным правам – «Социальное положение», 2009 г.
5. Доклад. Гомофобия, трансфобия и дискриминация на основании сексуальной ориентации и
гендерной идентичности: 2010 (дополненный). Агентство Европейского союза по фундаментальным
правам – «Сравнительно-правовой анализ», 2010 г..; Дискриминация по признаку сексуальной
ориентации и гендерной идентичности в Европе, Страсбург, Изд-во Совета Европы, 2012. 170 с.
6. Ананд Гровер. Доклад Специального докладчика по вопросу о праве каждого человека на
наивысший достижимый уровень физического и психического здоровья, A/HRC/14/20, параграф 22.
Управление Верховного комиссара по правам человека, 25 октября 2010 г. В: Международные
стандарты в области прав человека и недискриминации по признакам сексуальной ориентации и
гендерной идентичности: сб. док. / [сост. К. А. Кириченко]. М.: Московская Хельсинкская группа, 2013,
с. 28- - 29.
7. Ковальски М. Уважение личной и семейной жизни, жилища и корреспонденции на
основании ст. 8 Европейской конвенции о защите прав человека: основные проблемы. Варшава,
Хельсинкский Фонд по правам человека, 2007, с. 12.
8. Конвенция о защите прав человека и основных свобод. Рим, 4 ноября 1950 г. (с изменениями
от 21 сентября 1970 г., 20 декабря 1971 г., 1 января, 6 ноября 1990 г., 11 мая 1994 г.). В: Защита личности
от дискриминации. В 3 томах. Том 1 / [Дикман С.С. и др.]. М.: Новая юстиция, 2009, с. 76.
9. Международная статистическая классификация болезней и проблем, связанных со здоровьем,
1990г. ВОЗ. [On-line]: http://bono-esse.ru/blizzard/Socpom/ICD/mkb_2_2_2_3.html. (Дата посещения:
09.03.2014).
10. Международный пакта о гражданских и политических правах. Принят резолюцией 2200 А
(XXI) Генеральной Ассамблеи от 16 декабря 1966 года Ч. 1 ст. 2. [On-line]:
http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/pactpol.shtml. (Дата посещения: 09.03.2014).
11. Международный пакта о гражданских и политических правах. Принят резолюцией 2200 А
(XXI) Генеральной Ассамблеи от 16 декабря 1966 года Ч. 1 ст. 26. [On-line]:
http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/pactpol.shtml. (Дата посещения: 09.03.2014).
12. Постановление ЕСПЧ по делу Карнер (Karner) против Австрии от 24 июля 2003 г. (жалоба №
40016/98). В: Международные стандарты в области прав человека и недискриминации по признакам
сексуальной ориентации и гендерной идентичности : сб. док. / сост. К. А. Кириченко. М.: Московская
Хельсинкская группа, 2013, с. 42.
13. Протокол N 12 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Рим, 4 ноября 2000 г.
Часть 1 ст. 1. [On-line]: http://www.echr.ru/documents/doc/2461543/2461543.htm. (Дата посещения:
09.03.2014).
14. Резолюция 17/19, принятая Советом по правам человека: права человека, сексуальная
ориентация и гендерная идентичность. United Nations (UN). Human Rights Council (HRC). Опубликовано:
Женева: UN Office of the High Commissioner for Human Rights (UNOHCHR), 14 июль 2011. [On-line]:
http://ap.ohchr.org/documents/dpage_e.aspx?si=A/HRC/RES/17/19. (Дата посещения: 09.03.2014).
15. Рекомендация Комитета министров CM/Rec (2010)5 о мерах по борьбе с дискриминацией по
признаку сексуальной ориентации или гендерной идентичности, принята 31 марта 2010 г., преамбула. В:
Международные стандарты в области прав человека и недискриминации по признакам сексуальной
223
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
ориентации и гендерной идентичности: сб. док. / [сост. К. А. Кириченко]. М.: Московская Хельсинкская
группа, 2013, с. 48 - 49.
16. Российские власти ничего не выполнили. Доклад Российской. KU<N-сети 28.02.2013. [Online]: http://lgbtnet.ru/news/detail.php?ID=3505. (Дата посещения: 09.03.2014).
17. Французским геям разрешили вступать в брак и усыновлять детей. [On-line]:
http://top.rbc.ru/society/12/02/2013/844861.shtml. (Дата посещения: 09.03.2014).
18. Хартия Европейского союза об основных правах. Европейский парламент, Совет и Комиссия.
Ницца, 07 декабря 2000г. Ст. 21. [On-line]: http://eulaw.ru/treaties/charter. (Дата посещения: 09.03.2014).
19. Экспертная дискуссия Совета по правам человека по вопросам сексуальной ориентации и
гендерной
идентичности.
7
марта
2012
г.
[On-line]:
http://www.ohchr.org/RU/Issues/Discrimination/Pages/PanelSexualOrientation.aspx.
(Дата
посещения:
09.03.2014).
20. Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders: DSM-IV / American Psychiatric Association.
4th edition. Washington, D.C.: American Psychiatric Publishing, May 1994. 620 р.
21. G.Letsas. The Truth in Autonomous Concepts: How to Interpret the ECHR. In: European Journal of
International Law. 2004, Vol. 15, No. 2, p. 304.
Copyright©Elena NIKITINA, Ecaterina ALISIEVICI, 2014.
224
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
ГЕНЕЗИС ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ ТРУДОВЫХ
ПРАВООТНОШЕНИЙ В ЕВРОПЕЙСКОМ СОЮЗЕ
ПАДАДЫМЕНКО Наталья*
Кафедра правоведения Криворожского национального университета,
50027, Днепропетровская обл., г. Кривой Рог, ул. ХХII Партсъезда, 11.
ANNOTATION:
GENESIS OF THE LEGAL REGULATION OF THE EMPLOYMENT RELATIONS IN
THE EUROPEAN UNION
The progress of European integration over half a century has produced a specific context for
employment relations. This context includes an emerging EU social dimension, concerned with
employment relations. The legal and institutional structure of the EU have dominated whatever has
emerged in EU employment relations: from the free movement of workers, to developments in equality
between women and men at work, to promoting health and safety in the working environment, to
determining the obligations of employers and the rights of employees in the enterprise, to transnational
collective bargaining and social dialogue, and so on. In order to arrive at an understanding of the EU
legal regulation of employment relations, it is necessary to have a sense of how it grew and what is
current looks like.
EU employment relations have slowly and incrementally developed within the institutional
framework of European integration. The article aimed to describe the evolution of such regulation.
Становление и развитие трудового права в Европейском союзе (далее – ЕС) прошло
долгий и трудный путь. Главной его особенностью является то, что развитие норм в сфере
правового регулирования труда происходило параллельно с социальной политикой
Сообщества, основы которой были заложены ещё в первой половине ХХ в.
Социальная политика, традиционно занимающаяся самыми насущными для людей
вопросами – их жизнеобеспечением, социально-трудовыми отношениями, защитой прав
населения в условиях рыночной экономики, всегда была самым чувствительным местом
политики любого государства, индикатором стабильности, как бы показателем его здоровья.
Поэтому вполне закономерно, что социально право стало частью комплексной правовой
системы ЕС и находит отражения в основополагающих документах – от Договора об
учреждении Европейского объединение угля и стали до Лиссабонского договора.1
Уже с первых лет существования Сообществ в договорах, учредивших Европейское
объединение угля и стали (далее – ЕОУС), Европейское экономическое сообщество (далее ЕЭС) и Европейское сообщество по атомной энергии (далее – Евратом), было предусмотрено
*
ПАДАДЫМЕНКО Наталья - Кандидат юридических наук, доцент кафедры правоведения
Криворожского национального университета.
1
Европейское право. Право Европейского союза и правовое обеспечение защиты прав человека [Текст]:
учебник для вузов / М. В. Каргалова [и др.]; ред. Л. Энтин; Московский гос. ин-т международных отношений
(Университет) МИД России. Институт европейского права. 2-е изд., пересмотр. и доп. М.: НОРМА, 2007, с. 737.
225
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
осуществление ряда мероприятий для нейтрализации социальных последствий экономической
интеграции.
Наиболее острой проблемой в ЕОУС было резкое сокращение занятости в угольной и
металлургической отраслях. Согласно ст. 56 Договора об учреждении ЕОУС, Объединение
угля и стали взяло на себя частичное финансирование пособий увольняемым шахтерам и
металлургам, их профессиональной переподготовки, трудоустройства. В ст. 48, 68 и 69.4
оговаривались права профессиональных ассоциаций, гарантии против необоснованного
снижения зарплаты и социальных выплат, а также права трудящихся мигрантов, являющихся
гражданами государств-членов ЕОУС.1
Договор о Евратоме включал положения о нормах охраны труда работников этой
опасной отрасли (ст. 30-39) и отменял ограничения по национальному признаку в сфере
доступа к квалифицированной работе в ядерной энергетике (ст. 96).2
В 1957 году началось формирование институционально-юридической базы европейской
модели трудовых отношений, когда высшие руководители шести стран-основательниц
(Франции, ФРГ, Италии, Бельгии, Нидерландов и Люксембурга) подписали в Риме договор о
создании Европейского экономического сообщества.3
Договор о ЕЭС определил общие контуры социальной политики Сообщества исходя из
двух целей – связать экономическую интеграцию с социальным развитием и нейтрализовать ее
негативные социальные последствия (часть ІІІ «Социальная политика»). Согласно ст. 18
Комиссия ЕС была уполномочена содействовать сотрудничеству между государствамичленами в вопросах занятости, трудового законодательства, условий труда, профессиональной
подготовки, социального обеспечения и прав профсоюзов4. Было введено свободное
передвижение рабочей силы внутри Сообщества, запрещена дискриминация по национальному
признаку (ст. 48, 51).5
За результатами встречи представителей государств на Парижском саммите 1972 г. была
принята Программа социальных действий, которая определила выполнение в 1972-1974 гг. трех
главных задач: достижение полной занятости, улучшение условий жизни и труда, а также
участие трудящихся и социальных партнеров в управлении предприятиями – что должно было
привести к формированию Европейского социального союза.
В целом, в период начала 1970-х до середины 1980-х гг. были конкретизированы задачи
правового регулирования социальной и трудовой сферы, а способы их решения обогащались,
что послужило действенным стимулом для принятия впоследствии на основе накопленного
опыта Единого европейского акта 1986 г6. и Хартии Сообщества об основных социальных
правах трудящихся 1989 г.7
Главной особенностью Единого европейского акта было то, что за его основу был взят
Римский договор, в который были внесены определённые изменения и дополнения. Так
1
Treaty establishing the European Coal and Steel Community. Paris, 18 April 1951. [On-line]:
http://aei.pitt.edu/37145/. (Дата посещения: 03.03.2014).
2
Treaty establishing the European Atomic Energy Community/ Rome, 25 March 1957. [On-line]: http://old.eurlex.europa.eu/LexUriServ/LexUriServ.do?uri=CELEX:11957A/TXT:EN:PDF. (Дата посещения: 03.03.2014).
3
Treaty establishing the European Economic Community. Rome, 25 March 1957. [On-line]:
http://www.cvce.eu/obj/treaty_establishing_the_european_economic_community_rome_25_march_1957-en-cca6ba28-0bf34ce6-8a76-6b0b3252696e.html. (Дата посещения: 03.03.2014).
4
Европейское право. Op. cit., p.741.
5
Treaty establishing the European Economic Community. Rome, 25 March 1957. [On-line]:
http://www.cvce.eu/obj/treaty_establishing_the_european_economic_community_rome_25_march_1957-en-cca6ba28-0bf34ce6-8a76-6b0b3252696e.html. (Дата посещения: 03.03.2014).
6
Единый европейский акт от 17.02.1986 г. [On-line]: http://zakon1.rada.gov.ua/laws/show/994_028. (Дата
посещения: 03.03.2014).
7
Хартия Сообщества об основных социальных правах работников от 09.12.1989 г. [On-line]:
http://eulaw.edu.ru/documents/legislation/prav_chel/hart_soob.htm. (Дата посещения: 03.03.2014).
226
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
нормами, которые способствовали развитию трудовых отношений стали положения о
повышении безопасности труда и улучшении здоровья работников (ст. 118 а), а также о
развитии на европейском уровне переговоров и соглашений между социальными партнерами
(ст. 118b). Кроме того, он закрепил положение об ответственности государств-членов за
решение социальных проблем (ст. 138).1 В целом, Документ подчеркнул важность реализации
Сообществом Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. и
Европейской социальной хартии 1961 г., включая равенство и социальную справедливость.
Принятие в 1989 г. Хартии Сообщества об основных социальных правах трудящихся
стало попыткой создать целостную европейскую социальную модель, призванную стать
примером для всего мира. Важность Хартии объясняется тем, что она устанавливает базисные,
фундаментальные социальные и трудовые права и свободы в 12 направлениях: свобода
передвижения; занятость и заработная плата; улучшение условий жизни и труда; социальная
защищенность; свобода ассоциаций и право на коллективные договора; профессиональное
обучение; равенство мужчин и женщин в сфере труда; информация, консультации, участие
работников в управлении производством; защита здоровья и безопасности работника на
рабочем месте; защита детей и подростков; защита пожилых работников; защита
нетрудоспособных.2
Хартия Сообщества об основных социальных правах трудящихся, обозначив основные
задачи в социальной области, являлась источником так называемого «мягкого права»,
поскольку для реализации обозначенных там положений требовалось принятие стандартных
норм правотворчества в рамках ЕС – директив и регламентов.3
Логическим продолжением интенсивного развития европейского социального и
трудового права стало принятие и вступление в силу Договора об учреждении Европейского
Союза, подписанный 7 февраля 1992 году в Маастрихте4, который провозгласил европейскую
социальную и трудовую политику и право целостными, реально существующими и имеющими
обязательную юридическую силу. В его текст был включен раздел «Социальная политика,
образование, профессиональное обучение и молодежь» (ст. 146-150). За Советом ЕС было
закреплено право устанавливать минимальные социальные стандарты и технические нормы
труда. Были упрощены некоторые процедурные вопросы принятия решения в социальной
области.5
Одновременно с Маастрихтским договором, было подписано Соглашение о социальной
политике, которое определяло задачи в области занятости, условий жизни, социального
обеспечения, социального диалога и борьбы против притеснений.
Соглашение расширило компетенцию Союза в социальной сфере, а также увеличило
сферы, в которых меры, касающиеся условий труда, информирования и консультирования
работников, равенства мужчин и женщин относительно возможностей рынка труда и
отношений на работе могли быть приняты голосованием квалифицированного большинства.
Важность Маастрихтского договора заключалась в том, что на основе его реализации
появилось новое социальное и трудовое законодательство.6.
С вступление в силу 1 мая 1999 г. Амстердамского договора о внесении изменений в
Договор о Европейском союзе, договор об учреждении Европейских сообществ и некоторые
1
Единый европейский акт от 17.02.1986 г. [On-line]: http://zakon1.rada.gov.ua/laws/show/994_028. (Дата
посещения: 03.03.2014).
2
Хартия Сообщества об основных социальных правах работников от 09.12.1989 г. [On-line]:
http://eulaw.edu.ru/documents/legislation/prav_chel/hart_soob.htm. (Дата посещения: 03.03.2014).
3
Европейское право. Op. cit., p.742.
4
Treaty on European Union, signed at Maastricht on 7 February 1992. In: Official Journal 191, 29.7.1992, p. 1–110.
5
Европейское право. Op. cit., p. 742.
6
Кашкин С.Ю. Основные этапы развития трудового права ЕС. В: Журнал зарубежного законодательства и
сравнительного правоведения. 2008, Вып. 2, с. 140.
227
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
связанные с этим акты1, органы ЕС получили право определять минимальные стандарты
социальной защиты в сфере трудовых правоотношений для всех граждан, сохранив за
государствами-членами право устанавливать более высокие нормативы и свои методы решения
социальных проблем (ст. 137, п.2 и 5).2.
Амстердамский договор значительно расширил содержание социальной политики,
дополнил преамбулу Договора о Европейском союзе новым четвертым пунктом, касательно
приверженности государств-членов основным социальным правам, которые были определены
Европейской социальной хартией 1961 г. и Хартией Сообщества об основных социальных
правах трудящихся 1989 г. Были предусмотрены четыре основные направления развития
трудового законодательства: прийом на работу, борьба с дискриминацией, обеспечение равных
возможностей для женщин и детей, повышение роли социальных партнеров (ст. 3; 13; 137, 139;
141).3 Договор включил в основной текст Социальные соглашения и Социальный протокол,
которые выступали ранее как приложения к Маастрихтскому договору.
Таким образом, социальная политика к концу 90-х гг. не только была объявлена одним из
приоритетов ЕС, но и могла опираться на адекватную правовую базу. Более того, располагая
такой базой и опытом реализации нескольких долгосрочных социальных программ, Евросоюз
смог перевести социальную политику на комплексное программирование. Основы его были
заложены в Ницце (саммит декабря 2000 г.). В частности, 7 декабря 2000 г. была одобрена
Хартия основополагающих прав граждан Европейского союза, которая значительно расширила
положения Хартии 1989 г. и распространила её действия на всех граждан Сообщества4.
Принятие Хартии основополагающих прав граждан ЕС 2000 г. стала важным шагом на
пути развития и усовершенствования правового регулирования трудовых правоотношений в
рамках ЕС. В Хартии использованы новые способы классификации основных прав и свобод. В
отличие от подобного документа – Хартии Сообщества об основных социальных правах
трудящихся 1989 г., основанием классификации выступают ценности: человеческое
достоинство, равенство, свобода, солидарность. Обеспечение же конкретных прав человека
(экономических, политических, социальных) рассматривается как гарантия защиты
провозглашенных ценностей.
В преамбуле Хартии 2000 г. подчеркивается неделимость и универсальность прав,
составляющих основу человеческого достоинства, свободы, равенства и солидарности.
Положения, касающиеся гарантий и защиты трудовых прав, содержатся в главах II «Свобода» и
III «Равенство», среди них: свобода профсоюзов, право на переговоры и коллективные
действия, включая забастовку (ст.12 и ст. 28); свобода выбора профессии и право на труд (ст.
15), запрещение дискриминации в области трудового права (ст. 21 и ст. 23); главе IV
«Солидарность»: право трудящихся на информацию и консультацию (ст. 27); право на
переговоры и коллективные действия (ст. 28); защита в случае необоснованного увольнения
(ст. 30); социальное страхование и социальная помощь (ст. 34); охрана здоровья (ст. 35).5
В текст Договора о ЕС были внесены дополнения по пробелам обеспечения
благоприятной производственной среды, здоровья человека и безопасности на рабочем месте,
модернизации систем социальной защиты трудящихся, согласования вопросов управления с
1
Treaty of Amsterdam amending the Treaty on European Union, the Treaties establishing the European Communities
and certain related acts. In: Official Journal 340, 10.11.1997.
2
Европейский cоюз: справочник-путеводитель / Под ред. О.В.Буториной (отв.ред.), Ю.А.Борко, И.Д.Иванова.
2-е изд., доп. и перераб. М.: Издательскийдом «Деловая литература», 2003, c. 111.
3
Treaty of Amsterdam amending the Treaty on European Union, the Treaties establishing the European Communities
and certain related acts. In: Official Journal 340, 10.11.1997.
4
Европейское право. Op. cit., p. 742-743.
5
Хартия Европейского союза об основных правах от 7 декабря 2000 г. [On-line]: http://eulaw.ru/treaties/charter.
(Дата посещения: 03.03.2014).
228
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
трудовыми коллективами, борьбы с социальным отторжение и реинтеграции лиц, вытесненных
с рынка труда.1
После провала Договора, учреждающего Конституцию для Европы в 2004 г., целью
которой была кодификация предыдущих учредительных договоров организации, на
референдумах во Франции и Нидерландах в 2005 году, началась подготовка нового
соглашения, которое было призвано учесть печальный опыт Европейской Конституции.2
Новый договор был подписан лидерами 27 государств-членов Европейского союза в столице
Португалии 13 декабря 2007 года. Официальное название нового документа - Лиссабонский
договор, изменяющий Договор о Европейском союзе и Договор, учреждающий Европейское
сообщество, вступил в силу с 1 декабря 2009 г.3
Формально Лиссабонский договор не являлся конституцией, но он сохранил все
ключевые постановления о реформах, которые были в первичном документе – Конституции
Европейского союза.
Следует отметить, что одной из целей Лиссабонского договора 2007 г. является
предоставление обязательной силы Хартии Европейского союза об основных правах 2000 г.4,
таким образом ставя ее на один уровень с положениями учредительных договоров.
Соответственно, основные трудовые права, которые закрепляет Хартия, получают более
прочное оформление в первичном праве Европейского союза, что является значительным
шагом в процессе их закрепления в европейском законодательстве.
Так же Лиссабонский договор объединяет положения учредительного договора
Сообщества (переименовывая его в Договор о функционировании Союза5) о недискриминации
и гражданстве в единую рубрику, тем самым еще раз подчеркивая важность принципа
недискриминации для положений относительно реализации прав, что касается и основных
трудовых прав.
Среди новых положений Договора о Европейском союзе в редакции Лиссабонского
договора, относящихся к трудовому праву ЕС, следует упомянуть введение новой категории
«ценностей Союза» (ст. 2)6. Этим термином обозначены наиболее общие гуманистические
принципы права ЕС во всех областях, включая социальную и трудовые сферы. Ценностями
Союза признано человеческое достоинство, свободу, демократию, равенство, правовое
государство, уважение прав человека, в том числе прав лиц, принадлежащих к меньшинствам, а
также плюрализм, недискриминация, терпимость, правосудие, солидарность и равенство
женщин и мужчин7.
Подробные предписания о компетенции и деятельности Союза в социально-трудовой и
других сферах содержатся во втором учредительном документе организации - Договоре об
учреждении Европейского сообщества 1957 г., переименован Лиссабонским договором в
Договор о функционировании ЕС. В частности, среди основных направлений правового
регулирования условий труда в рамках ЕС можно определить следующие:
1. Обеспечение свободы передвижения работников в рамках ЕС, которое ведет к
ликвидации любой дискриминации на основании государственной принадлежности
работников государств-участниц в вопросах занятости, оплати труда и других условий.
1
Европейское право. Op. cit., p. 743.
Treaty establishing a Constitution for Europe. In: Official Journal C 310, 16/12/2004.
3
Treaty of Lisbon amending the Treaty on European Union and the Treaty establishing the European Community,
signed at Lisbon, 13 December 2007. In: Official Journal C 306, 17/12/2007, p. 1–271.
4
Хартия Европейского союза об основных правах от 7 декабря 2000 г. [On-line]: http://eulaw.ru/treaties/charter.
(Дата посещения: 03.03.2014).
5
Consolidated version of the Treaty on the Functioning of the European Union. In: Official Journal C 326,
26/10/2012, p. 47-390.
6
Consolidated version of the Treaty on European Union. In: Official Journal C 326, 26/10/2012, p.13-390.
7
Кашкин С.Ю. Основные этапы развития трудового права ЕС. В: Журнал зарубежного законодательства и
сравнительного правоведения. 2008, Вып. 2, с. 140.
229
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Государства-участницы в рамках общей программы содействуют обмену молодыми
работниками (ст. 45-48 ДФЕС).
2. ЕС и государства-участницы должны содействовать занятости, улучшать условия
жизни и труда, заботиться о надлежащей социальной защите (ст. 145 ДФЕС).
3. ЕС поддерживает и дополняет деятельность государств-участниц в таких сферах,
как: улучшение рабочей среды, с целью защиты здоровья и безопасности работников; условий
труда; равенства мужчин и женщин в отношении их возможностей на рынке труда и на
рабочем месте (ст. 153 ДФЕС).
4. Принцип равенства для мужчин и женщин в вопросах трудоустройствах (ст. 157
ДФЕС).1
В целом довольно значительный массив трудовых норм содержится в основном во
вторичном праве ЕС (главным образом в директивах). Они неравномерно распределены в
традиционных институтах трудового права. Большинство из них касается индивидуального
трудового права, причем преимущественно четырех вопросов: равенства в оплате труда
мужчин и женщин, техники безопасности и производственной санитарии, обеспечения
занятости (трудовых договоров).
Подводя итог, следует отметить, что формирование правового регулирования трудовых
правоотношений берёт свое начало ещё с создания Европейского сообщества, и по мере
эволюции интеграционных объединений приобретало все более всеобъемлющий характер.
Основное направление развития этих отношений определялось учредительными договорами.
Также можно сделать вывод, что основной целью правового регулирования трудовых
правоотношений в ЕС является защита трудовых прав работников, улучшение условий труда и
быта работников путем установления юридических и фактических гарантий этих прав.
В целом, в регулировании трудовых правоотношений Европейского союза содержится
немало норм и положений, отражающих потребности экономического и социального развития,
достижения современной цивилизации, степень зрелости гражданского общества.
Список использованной литературы:
1. Consolidated version of the Treaty on European Union. In: Official Journal C 326, 26/10/2012, p. 13390.
2. Consolidated version of the Treaty on the Functioning of the European Union. In: Official Journal C
326, 26/10/2012, p. 47 - 390.
3. Treaty establishing a Constitution for Europe. In: Official Journal C 310, 16/12/2004.
4. Treaty establishing the European Atomic Energy Community/ Rome, 25 March 1957. [On-line]:
http://old.eur-lex.europa.eu/LexUriServ/LexUriServ.do?uri=CELEX:11957A/TXT:EN:PDF. (Дата посещения:
03.03.2014).
5. Treaty establishing the European Coal and Steel Community. Paris, 18 April 1951. [On-line]:
http://aei.pitt.edu/37145/. (Дата посещения: 03.03.2014).
6. Treaty establishing the European Economic Community. Rome, 25 March 1957. [On-line]:
http://www.cvce.eu/obj/treaty_establishing_the_european_economic_community_rome_25_march_1957-encca6ba28-0bf3-4ce6-8a76-6b0b3252696e.html. (Дата посещения: 03.03.2014).
7. Treaty of Amsterdam amending the Treaty on European Union, the Treaties establishing the European
Communities and certain related acts. In: Official Journal 340, 10.11.1997.
8. Treaty of Lisbon amending the Treaty on European Union and the Treaty establishing the European
Community, signed at Lisbon, 13 December 2007. In: Official Journal C 306, 17/12/2007, p. 1 - 271
9. Treaty on European Union, signed at Maastricht on 7 February 1992. In: Official Journal 191,
29.7.1992, p. 1 - 110.
1
Consolidated version of the Treaty on the Functioning of the European Union. In: fficial Journal C 326, 26/10/2012,
p. 47-390.
230
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
10. Европейский cоюз: справочник-путеводитель / Под ред. О.В.Буториной (отв.ред.),
Ю.А.Борко, И.Д.Иванова. 2-е изд., доп. и перераб. М.: Издательскийдом «Деловая литература», 2003. 111
c.
11. Европейское право. Право Европейского союза и правовое обеспечение защиты прав
человека [Текст]: учебник для вузов / М. В. Каргалова [и др.]; ред. Л. Энтин; Московский гос. ин-т
международных отношений (Университет) МИД России. Институт европейского права. 2-е изд.,
пересмотр. и доп. М.: НОРМА, 2007. 737 с.
12. Единый
европейский
акт
от
17.02.1986
г.
[On-line]:
http://zakon1.rada.gov.ua/laws/show/994_028. (Дата посещения: 03.03.2014).
13. Единый
европейский
акт
от
17.02.1986
г.
[On-line]:
http://zakon1.rada.gov.ua/laws/show/994_028. (Дата посещения: 03.03.2014).
14. Кашкин С. Ю. Основные этапы развития трудового права ЕС. B: Журнал зарубежного
законодательства и сравнительного правоведения. 2008, Вып. 2.
15. Хартия Европейского союза об основных правах от 7 декабря 2000 г. [On-line]:
http://eulaw.ru/treaties/charter. (Дата посещения: 03.03.2014).
16. Хартия Сообщества об основных социальных правах работников от 09.12.1989 г. [On-line]:
http://eulaw.edu.ru/documents/legislation/prav_chel/hart_soob.htm. (Дата посещения: 03.03.2014).
Copyright©Natalia PADADÎMENKO, 2014.
231
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
ПРОБЛЕМНЫЕ АСПЕКТЫ ПРИСОЕДИНЕНИЯ
ЕВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА К ЕВРОПЕЙСКОЙ КОНВЕНЦИИ О
ЗАЩИТЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА И ОСНОВНЫХ СВОБОД
1950 ГОДА
POLIVANOVA Olena*
Kyiv University of Law of National Academy of Sciences of Ukraine,
Kyiv, Dobrohotova St. 7a.
ANNOTATION:
CHALLENGING ASPECTS OF THE ACCESSION OF THE EUROPEAN UNION TO THE
EUROPEAN CONVENTION FOR THE PROTECTION OF HUMAN RIGHTS AND
FUNDAMENTAL FREEDOMS OF 1950
This article considers the challenging aspects, problems of the accession of the European
Union to the European Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms of
1950. This article is an overview of the legal framework for the EUʼs accession to the Convention and
the changes made to the Convention and EU legislation, which have already contributed and will
contribute to accession practically. The article also defines the basic political, legal and institutional
obstacles encountered in the ongoing negotiations on an agreement on the EUʼs accession to the
European Convention on Human Rights and Fundamental Freedoms as a legal instrument, which
actually leads to the accession of an international organization of supranational character (with its
own particular legal system and jurisdiction) (EU) to an international organization with jurisdiction
over human rights (Council of Europe) which in fact changes current powers and organizational
mechanism of functioning of certain institutions of both organizations.
The accession of the European Union (EU) to the European Convention for the Protection of
Human Rights and Fundamental Freedoms (ECHR) constitutes a major step in the development of
human rights in Europe. Discussed since the late 1970s, the accession became a legal obligation under
the Treaty of Lisbon (the „TL”), which entered into force on 1 December 2009 (Article 6, paragraph 2).
The legal basis for the accession of the EU is provided for by Article 59, paragraph 2 ECHR („the
European Union may accede to this Convention”), as amended by Protocol No. 14 to the ECHR which
entered into force on 1 June 2010.
Nowadays it is completely impossible to understand adequately the material scope of the
protection of fundamental rights in a specific national legal system without placing it in the context of
the international courts entrusted with protecting these rights. This phenomenon is not exclusive to
Europe: the Inter-American Court of Human Rights is in fact a classic example which allows us to
understand adequately the intense interaction existing in the field of human rights between national
*
POLIVANOVA Olena – PhD in law, associate professor of the Kiev University of Law of National Academy of
Sciences of Ukraine.
232
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
jurisdictions and international courts with jurisdiction in this area.1 In any event, with respect to Europe,
the European Court of Human Rights (ECtHR) has, without any doubt whatsoever, become an
international court of a constitutional nature;2 as a specialized international court of a regional nature
which, through external judicial scrutiny of human rights issues, sets the rules for other national courts
(whether constitutional or ordinary) with jurisdiction in the area (appeals on constitutional grounds or
ordinary jurisdiction).
However, at the same time the European continent has experienced an interesting phenomenon
of legal convergence in human rights in another international process, in principle one which has no
competence in this area. Thus, together with the process of the Council of Europe itself – based on the
cooperation which commenced with the Statute of London of 1949 and which is exemplified by the
ECHR, the parallel process of the construction of the EU has taken place, based on the model of
integration. However, although in principle EU law does not concern human rights at all, as the
Member States notably increased the degree of jurisdiction which they attributed to the Union through
the successive reforms of the founding treaties (the Single European Act, Maastricht, Amsterdam, Nice
etc.) it became increasingly clear that it would be difficult for them to accept the consequences (both
legal and political) of belonging to a supranational organization with such a degree of jurisdiction in
matters connected to the traditional concept of sovereignty without the adequate protection of
fundamental rights. In fact, both processes, although very different in the way they are conceived and
their methods of working, have found, through human rights, an interesting point of connection
between their respective legal systems and even a progressive process of convergence. Until now this
has been based not so much on specific legal texts but rather a sort of legal dialogue.
In other words, there has been a productive judicial interaction between the ECtHR and the
Court of Justice of the European Union (CJEU)3 which has paved the way to the „TL” of 2007 finally
laying down a new ad hoc legal framework which would give legal form to this convergence through
an international treaty. Specifically, this international treaty will allow the EU to accede to the ECHR.
However, accession will not be as straightforward as one may expect on the basis of the wording of
Article 6 of the European Union Treaty (the „EU Treaty”).
The TL a new provision on fundamental rights (Article 6 of the EU Treaty)4 which, while
making the Charter of Fundamental Rights of the European Union (the „Charter”) [3] legally binding
(Article 6 (1)), for the first time also attributed to the Union competence to adhere to the ECHR (Article
6(2)) [1]. Thus, inter alia, it brings to an end a debate concerning accession5 which started in 1979 with
1
A particularly useful general work to enable the reader to understand better the valuable work of this court is von
Bogdandi, A.Fix-Fierro, Morales H. Antonizzi, Ferrer M., Mcgregor E. (Eds.). Construcción y papel de los derechos
fundamentales – Hacia un Ius constitutionale commune en América Latina. México, D.F.: Universidad Nacional Autónoma
de México, 2011. xvi + 464 p.
2
See, for example, Cohen-Jonathan G. La fonction quasi constitutionnelle de la Cour européenne des droits de
l’homme. In: Renouveau droit constitutionnel-Mélanges en l’honneur de L. Favoreu. 2007, p. 1127-1153; Walter Ch. Die
Europäische Menschenrechtskonvention als Konstitutionalisierungsprozess. Zeitschrift für ausländisches öffentliches Recht
und Völkerrecht. 1999, p. 961.
3
The study of this interaction goes beyond the remit of this paper, having been specifically dealt with in our previous
work Viejos y nuevos problemas en el espacio europeo de los derechos humanos: Reflexiones a propósito de la necesaria
cooperación judicial efectiva entre el TJUE y el TEDH. In: Estudios de Derecho Internacional y Derecho Europeo en
homenaje al profesor Manuel Pérez González, Tirant lo Blanch, Valencia. 2012, vol I, p. 791 - 820, particularly p. 810 - 818.
4
See, for example, Douglas-Scott S. The European Union and Human Rights after the Treaty of Lisbon. In: Human
Rights Law Review. 2011, p. 645-682; Liňán Nogueras D.J., Martín Rodríguez P.J. Reflexiones sobre los derechos
fundamentales de la Unión Europea a la luz del Tratado de Lisboa. In: Derecho Internacional y Comunitario ante los retos de
nuestro tiempo. Homenaje a la profesora Victoria Abellán Honrubia, Marcial Pons, Madrid. 2009, vol. 2, p. 1053; Weiss W.
Human Rights in the EU: Rethinking the Role of the European Convention of Human Rights after Lisbon. In: European
Constitutional Law Review. 2011, p. 6495.
5
See Cohen-Jonathan G. Le problème de l’adhésion des Communatées européennes à la Convention européenne des
droits de l’homme. In: Mélanges en l’honneur de P. H. Teitgen. París: Pedonne, 1984, p. 84; Golsong H. Grundrechtsschutz
im Rahmen der Europäischen Gemeinschaften. In: Grundrechte-Zeitschrift. 1978, p. 346; Jacqué P. The Convention and the
European Communities. In: Macdonald, Matscher, Petzold (Eds.). The European System for the Protection of Human Rights,
233
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
the Memorandum which the Commission addressed to the Council in relation to this question1 and
which, since the declaration of the CJEU in this regard, required a reform of the treaties in order to take
shape.2
In short, accession to the ECHR did not, in the first place, modify at all either the autonomy of
EU law or the CJEUʼs monopoly on scrutinising the validity of the acts of the Union; all that it did was
introduce additional external monitoring in relation to fundamental rights, as occurs with national
Supreme Courts. Secondly, neither does it result in any modification of the interesting case law of the
CJEU, built up in the 1970s as a consequence of the judicial dialogue which took place with the
national constitutional courts in the light of the Solange case law. Thus, Article 6 (3) of the EU Treaty
expressly provides that both the fundamental rights guaranteed by the ECHR and those which are the
result of Member States» common constitutional traditions „shall constitute general principles of the
Unionʼs law»[13].
Thirdly, the EU Charter of Fundamental Rights declares, in line with the well-known CJEU
judgment in Internationale Handelsgesellschaft,3 that „[i]nsofar as this Charter contains rights which
correspond to rights guaranteed by the Convention for the Protection of Human Rights and
Fundamental Freedoms, the meaning and scope of those rights shall be the same as those laid down by
the said Convention. This provision shall not prevent Union law providing more extensive protection”
(Article 52.3).
The fourth and final point is that the case law of the CJEU in this subject area has been highly
consistent since the Treaty of Lisbon came into force.4 In short, there is a new legal framework whose
new features include the legally binding nature of the Charter and external judicial scrutiny by the
ECtHR, but which largely contains the previous case law. However, the introduction of this external
judicial scrutiny makes it necessary to make more than a few legal adjustments, both within the scope
of the ECHR and within the EU itself.
Accordingly, to make possible the accession of the EU to the ECHR, the first thing that is
required is to enter into the relevant Accession Agreement between the 47 states who are signatories of
the ECHR and the EU, whose negotiation is proving to be far from easy with respect to either of its two
facets. As a result the Steering Committee for Human Rights (CDDH) on 11 July 2011 presented a
draft Agreement on the accession of the EU to the ECHR, draft rules to be added to the Rules of the
Committee of Ministers for the supervision of the execution of judgments of the ECtHR and of the
terms of friendly settlements, as well as the Explanatory Report of the draft agreement.5
In fact, the scope of the technical-legal problems was quite well defined. In this regard, the
entry into force of Protocol 14 in June 2010 had notably aided the negotiations, having added to article
59 of the ECHR a new paragraph which made possible the accession of the EU to the Convention.
The very different issues that may arise in relation to the draft Accession Agreement may be
structured, without claiming to cover everything, into the following four large groups: (1) general
issues; (2) institutional issues; (3) jurisdictional issues and, finally, (4) the financial dimension.
Starting with the general issues academics had discussed whether the Union would only accede
to the ECHR or to both the ECHR and its Protocols (all or part of them6). In this regard, on the basis of
Nijhoff, 1993, p. 889; Schermers H. G. The European Communities bound by Fundamental Human Rights. In: Common
Market Law Review. 1990, p. 248.
1
COM (79) 210 final.
2
CJEU judgment of 28 March 1996 (2/94, ECR., p. 1759).
3
CJEU judgment of 17 December 1970 Internationale Handelsgesellaschaft (11/70, ECR., p. 1125).
4
See, for example, judgment of 19 January 2010, Seda Kücükdeveci (C-55/07, pending publication in ECR);
judgment of 9 March 2010, Commission v. Germany (C-518/07, pending publication in the ECR); judgment of 14
September 2010, Akzo Nobel Chemicals v. Commission (C-550/07P, pending publication in the ECR).
5
These documents may be consulted, for example, at CDDH-EU (2011) 16 - 19 July 2011 or CDDH (2011) 009 of
14 October 2011.
6
See, for example, Pastor Ridruejo J. A. Sobre la adhesión de la Unión Europea a la Convención de Roma. In:
Cuadernos Europeos de Deusto. 2010, no. 43, p. 43 - 51.
234
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
the amendment made by the above-mentioned Protocol 14 to Article 59 of the ECHR, the Draft
Agreement provided that the EU would accede to the ECHR, the Additional Protocol and Protocol 6
[8]; with respect to the rest of the Protocols, the possibility of the EU doing so in the future was
expressly included (Article 1 of the Draft Agreement, future Article 59 (2) of the ECHR).
In addition, the status which the EU will have within the ECHR, as a High Contracting Party
which is not a State, is fully regulated in the Draft Accession Agreement so that, despite the fact that a
large part of the provisions will also be included in the text of the ECHR, the future Agreement will
retain its specific relevance as such within the system of the ECHR.
Another significant amendment which has been made to the ECHR is the inclusion in article 59
of a clause for the interpretation of expressions „State”, „High Contracting Party”, „national law”,
„country”, „administration of the State” etc. These terms must be deemed to refer to the EU despite the
fact that it is an international organization and not a state entity.1 In addition, the EU is treated in a
similar manner to States.
The Agreement will come into force when all of the High Contracting Parties of the ECHR and
the European Union have given their consent (Article 10 of the Draft Agreement) and, as it is easy to
imagine, this will take some time. From this moment on all States who join the Council of Europe and
accede to the ECHR will therefore be linked both by the ECHR and, in accordance with Article 59.2 b)
of the ECHR, by this Accession Agreement as well.
The Report which the European Parliament prepared regarding the access of the EU to the
ECHR (the Jáuregui Report) defined very clearly the institutional issues which should regulate the
future Accession Agreement. This report argued that the EU should have three basic rights. First, the
„right to submit a list of three candidates for the post of judge, one of whom is elected by the
Parliamentary Assembly of the Council of Europe on behalf of the Union and participates in the work
of the Court on a footing of equality with the other judges”. Secondly, the Report advocated „the right
to attend via the European Commission with voting rights on behalf of the EU, meetings of the
Committee of Ministers when it performs its task of monitoring the execution of judgments of the
European Court of Human Rights”. And thirdly, the Report reiterated the „right of the European
Parliament to appoint/send a certain number of representatives to the Parliamentary Assembly of the
Council of Europe when the latter elects judges to the European Court of Human Rights”.2 And these
have indeed been the main issues in the negotiations.3
Any change to the balance between institutions is always a delicate question in any negotiation.
Unsurprisingly, the presence of a block of 29 possible votes (28 Member States and the EU) is seen by
some non- EU Member States as causing a risk of internal imbalance within the Council of Ministers in
favor of the Union. As we might expect, this situation mainly refers to the tasks of monitoring
compliance with judgments and friendly settlements (Articles 39 and 46 of ECHR) and the issuing of
reports and recommendations (Article 47 of ECHR)4 in which the majority required to reach an
agreement is two thirds; in these cases, the 28+1 group would have a possible minority blocking vote
which is in fact very close to the majority required (28 of the required 32 votes).
1
In the ECHR and the two Protocols to which the EU will accede there are about thirty provisions which, in one way
or another, currently refer to the terms „State” (Arts 10.1, 17, 56, 57 ECHR, Arts. 1 and 2 of the Protocol no. 1), „national
law” or „national laws” (Arts 7.1, 12, 41, 52 ECHR), „national authority” (Article 13 ECHR), „territory” (Articles 5.1, 56,
58.4, 57 ECHR), „administration of the State” (Articles 11.2 ECHR), „national security” (Articles 6.1, 8.2, 10.2 ECHR) or
„territorial integrity” (Article 10.2 ECHR).
2
Report on the institutional aspects of the accession of the European Union to the European Convention for the
Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms, A7-0144/2010, 6 May 2010, para 7.
3
See, for example, Jacqué J. P. The Accession of the European Union to the European Convention on Human Rights
and Fundamental Freedoms. In: Common Market Law Review. 2011, p. 995-1023; Tulkens F. L’adhésion de l’Union
européenne à la Convention européenne des droits de l’homme. Pour et vers une organisation harmonieuse. In: Revue
Trimestrielle de Droit Européen. 2011, p. 27.
4
In this context, the functions entrusted to the Council of Ministers pursuant to the Statute of London with respect to
the Council of Europe are not affected (statutory functions).
235
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
It may also affect other aspects such as agreements to reduce temporarily the number of judges
of the Court (Article 26 of ECHR). In this regard, the Draft Accession Agreement provides that when
the Committee of Ministers supervises the compliance of obligations by the EU (whether on its own or
jointly with one or more Member States) the EU and its Member States must state their positions and
define the vote in a coordinated manner because it is a requirement which arises from the founding
treaties (Article 7.2.a). And it adds that in order to be able to ensure that the Committee of Ministers
can effectively carry out its functions in these circumstances, it will have to amend its internal rules
(Article 7.2. a in fine).
It appears completely logical that, once the EU has acceded to the ECHR, it should have the
power to appoint to the ECtHR a judge in the same way as the rest of the High Contracting Parties.
This therefore means that, in accordance with article 6 of the Draft Accession Agreement, a delegation
of the European Parliament must be able to participate, with the right to vote, in the meetings of the
Parliamentary Assembly of the Council of Europe in which the judges of the ECtHR are also elected
(Article 22). And, if this is the case, it appears clear that, in line with the regulations laid down in this
regard in the Statute of the Council of Europe (Article 26), the number of members of that delegation
must be identical to that corresponding to the High Contracting Parties with the greatest number of
representatives.
Turning to the field of jurisdictional issues, it is crystal clear that the most delicate question of
the Accession Agreement is the new procedures which will have to be introduced into the ECHR to
allow the EU to be party to proceedings when there is a claim against it for a possible breach of a right
contained in the ECHR for one of its own acts; or where there is a claim against one or more EU
Member States in which the alleged breach of a right contained in the ECHR is the result of an act of
that or those Member States in application of the EU law.
Once the EU has acceded to the ECHR, claims could be made against an EU Member Sate as
the result of an act which, in fact, was obligatory under EU law. In such cases parties should design
some sort of formula to enable the EU to also be a party to such proceedings. This would occur when,
in certain circumstances, there was a claim against the EU as the result of certain legal acts in which the
presence of Member States was also recommendable, for example because a rule of primary law gave
rise to the dispute regarding the compatibility with the fundamental rights protected by the ECHR.
Thus, according to the provisions of the Draft Agreement, three possible situations could exist.
First, a claim may be solely addressed to one or more EU Member States and not against the EU, in
which case the latter could intervene as a co-respondent. This situation would basically arise when the
affected Member States are obliged by a rule of EU law to adopt an act or not to act without having any
discretion in relation thereto. Secondly, the claim may be solely against the EU, in which case the
Member States may intervene as co-respondents. This situation would clearly exist when a rule of EU
primary law is affected by the possible violation of a fundamental right contained in the ECHR. Given
the nature of the rule of EU law affected and the mechanisms for the reform thereof laid down in the
founding treaties, it would appear perfectly reasonable for Member States to also be co-respondents.
The third possibility is where a claim is brought against both the EU and one or more Member
States in a case in which the Union or those Member States are not the ones who have actually engaged
in the act or omission in dispute but they are the ones who have established the legal basis for said act
or omission. In such a case, it would also be possible to have recourse to the mechanism in question. In
any event, it is worth bearing in mind that a co-respondent would have the status of a party to the
proceedings and would not merely intervene therein as a third party (Article 36.2 ECHR).
With respect to the requirement of the prior exhaustion of domestic remedies (Article 35
ECHR), another fairly significant difficulty arises, since it is perfectly possible to imagine situations
arising where, within the EU, doubt is cast on the compliance of an act of the EU with the fundamental
rights without there previously having been a reference for a preliminary ruling to the CJEU.
Moreover, this preliminary issue could have been requested by the parties and the national court may
have refused to refer the matter to the CJEU. Accordingly, it is not surprising that in these cases the
236
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
ECtHR cannot exercise external scrutiny until the corresponding internal scrutiny by the CJEU has
taken place.
The problem, which is not a minor one, is how to design such a cooperation mechanism
between the two courts, since it would be very difficult to achieve without first amending EU primary
law.
The negotiations regarding the accession of the EU to the ECHR have revealed both technical
and political difficulties which will make the task ahead much more arduous. The obstacles referred to
in the previous pages are not of a sufficient scale to frustrate the crystal clear mandate contained in
Article 6 (2) of the EU Treaty. They do, however, suggest that the significant time required by the
unavoidable requirements for the entry into force (ratification by the 47 High Contracting Parties to the
ECHR and the EU) and the list of objections presented by certain Member States during the
negotiations may excessively delay an operation which it seemed would be shorter and simpler.
Nevertheless, it should not be forgotten that we are dealing with nothing less than the negotiation of a
legal instrument which will lead to an international organization of a supranational nature (with its own
specific legal system and jurisdiction) joining another international organization with human rights
jurisdiction in which its 28 Member States (together with another 20 non-Member States) are already
members and whose jurisdiction was designed to hear claims filed against said States. The fact that this
operation should give rise to legal and political difficulties cannot, therefore, come as a great surprise.
Moreover, once accession has taken place there will also be a degree of risk that the CJEU may
find its status as „final arbiter” of the supranational legal order of the EU eroded. The CJEU may find
itself doubly scrutinized: on the one hand, by the national constitutional courts, which are always ready,
on the basis of the well-known judgment in Solange, to verify that the case law of the CJEU in this area
continues to equate to the minimum standards required by their respective constitutions (with the
Fundamental Law of Bonn as the most visible benchmark); and now also by the ECtHR, whose
function of external judicial scrutiny of the EU in the area of human rights will be increased and
strengthened.
Ultimately, leaving on one side the obvious differences between them, the CJEU would be
placed in a position which was fairly similar to that in which national constitutional courts found
themselves as a result of the role of the CJEU as the final arbiter of the EU legal system. In any event,
the EUʼs accession to the ECHR is more an opportunity than a risk. With respect to the EU, this
opportunity exists both for its legal system and the CJEU; in the former case, because its (legal)
legitimacy will be strengthened and, with respect to human rights issues, it will acquire a very similar
position to that of national legal systems themselves; and in the latter case because it will be reinforced
with respect to the constitutional courts in one of the areas in which it has always appeared vulnerable.
But for the Convention and the ECtHR itself the presence of the EU as another High Contracting Party
is also an opportunity. The system of the Convention could be consolidated as the supreme order in the
European continent entrusted with the external scrutiny of compliance with fundamental rights both
with respect to its 47 Member States and the most developed supranational international organisation in
existence.
Bibliography:
1. Конвенція про захист прав людини і основоположних свобод. Офіційний портал Верховної Ради
України. Верховна Рада України 1994-2013. [On-line]: http://zakon2.rada.gov.ua/laws/show/995_004. (Дата
посещения: 9.02.2014).
2. Accession of EU to ECHR Draft Agreement (8 April, 2013): Finally Finalized. ECHR BLOG The
European Convention on Human Rights and Fundamental Freedoms. Текст. дан. European Council, 2014. [Online]: http://echrblog.blogspot.com/2013/04/accession-of-eu-to-echr-draft-agreement.html. (Дата посещения:
9.02.2014).
3. Charter of Fundamental Rights of the European Union. European Parliament. 2013. [On-line]:
http://www.europarl.europa.eu/comparl/libe/elsj/charter/art11/default_en.htm. (Дата посещения: 9.02.2014).
237
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
4. COM (79) 210 final on the Memorandum on the accession of the European Communities to the
Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms (2 May 1979) [EU Commission COM Document]. Archive of European integration. In: Bulletin of the European Communities, Supplement 2/79.
[On-line]: http://aei.pitt.edu/6356/. (Дата посещения: 9.02.2014).
5. Consolidated versions of the Treaty on European Union and the Treaty on the Functioning of the
European Union and the Charter of Fundamental Rights of the European Union, Brussels, 12 November 2012
(OR.fr.). Council of European Union. Текст. дан. - Brussels, 12 November 2012. [On-line]:
http://register.consilium.europa.eu/doc/srv?l=EN&t=PDF&gc=true&sc=false&f=ST%206655%202008%20RE
V%207&r=http%3A%2F%2Fregister.consilium.europa.eu%2Fpd%2Fen%2F08%2Fst06%2Fst06655re07.en08.pdf. (Дата посещения: 9.02.2014).
6. Council Decision authorising the Commission to negotiate the Accession Agreement of the European
Union to the European Convention for the protection of Human Rights and Fundamental Freedoms (ECHR)
(Brussels, 27 September 2010) [Електронний ресурс]: Council of the European Union. [On-line]:
http://register.consilium.europa.eu/doc/srv?l=EN&t=PDF&gc=true&sc=false&f=ST%2010817%202010%20E
T%202. (Дата посещения: 9.02.2014).
7. Declarations annexed to the Final Act of the intergovernmental conference which adopted the treaty of
Lisbon, signed on 13 December 2007. In: Official Journal of European Union 09.05.2008. EUR. Lex access to
European
Union
Law.
European
Union,
1998-2014.
[On-line]:
http://eurlex.europa.eu/LexUriServ/LexUriServ.do?uri=OJ:C:2008:115:0335:0359:EN:PDF.
(Дата
посещения:
9.02.2014).
8. Douglas-Scott S. The European Union and Human Rights after the Treaty of Lisbon. In: Human Rights
Law Review. 2011, p. 645 - 682.
9. Fifth negotiation meeting between the CDDH Ad Hoc Negotiation group and the European
Commission on the accession of the European Union to the European Convention on Human Rights. Final
Report official site of Council of Europe. Council of Europe, 2014. [On-line]:
http://www.coe.int/t/dghl/standardsetting/hrpolicy/accession/Meeting_reports/47_1%282013%29008rev2_EN.pf
(Дата посещения: 9.02.2014).
10. Grainne De Burca After the EU Charter of Fundamental Rights: The Court of Justice as a Human
Rights Adjudicator? Social Science Research Network. Social Science Electronic Publishing, Inc., 2013. [Online]:
http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=2319175&rec=1&srcabs=2331497&alg=1&pos=1.
(Дата посещения: 9.02.2014).
11. Jacque P. The Convention and the European Communities. In: The European System for the
Protection of Human Rights. Nijhoff, 1993. 889 p.
12. Jörg Polakiewicz EU Law and the ECHR: Will EU Accession to the European Convention on
Human Rights Square the Circle? [Електронний ресурс]: Social Science Research Network. Social Science
Electronic Publishing, Inc., 2013. [On-line]: http://echrblog.blogspot.com/2013/04/accession-of-eu-to-echr-draftagreement.html. (Дата посещения: 9.02.2014).
13. Jose Martin y Peres de Nanclares The accession of the European Union to the ECHR: More than just
a legal issue. [On-line]: http://www.ucm.es/data/cont/docs/595-2013-11-07-the%20accesion.pdf. (Дата
посещения: 9.02.2014).
14. Kruger H. C. Reflections Concerning Accession of the European Communities to the European
Convention on Human Rights. In: 21 Penn St. Int l. Rev. 89, p. 89 - 99.
15. Milestone reached in negotiations on accession of EU to the European Convention on Human Rights.
Official
site
of
the
Council
of
Europe.
Council
of
Europe,
2014.
[On-line]:
http://hub.coe.int/en/web/coeportal/press/newsroom?p_p_id=newsroom&_newsroom_articleId=1394983&_new
sroom_groupId=10226&_newsroom_tabs=newsroom-topnews. (Дата посещения: 9.02.2014).
16. Opinion 2/94 on Accession of the Community to the European Human Rights Convention. In:
Official Journal of the European Union 28.3.1996. Lex access to European Union Law. European Union, 19982014. [On-line]: http://eur-lex.europa.eu/JOHtml.do?uri=OJ:C:2007:306:SOM:EN:HTML. (Дата посещения:
9.02.2014).
17. Paul P. Craig EU Accession to the ECHR: Competence, Procedure and Substance. Social Science
Research
Network.
Social
Science
Electronic
Publishing,
Inc.,
2013.
[On-line]:
http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=2354975&rec=1&srcabs=2331497&alg=1&pos=3Schermer
238
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
s H. G. The European Communities bound by Fundamental Human Rights / H. G. Schermers. In: Common
Market Law Review, 1990. 248 р.
18. Ramón Jáuregui on EU accession to European Convention on Human Rights. [On-line]:
http://www.europarl.europa.eu/sides/getDoc.do?pubRef=-//EP//TEXT+IMPRESS+20100507STO74260+0+DOC+XML+V0//EN. (Дата посещения: 9.02.2014).
19. Statute
of
the
Council
of
Europe
(London,
5.V.1949).
[On-line]:
http://conventions.coe.int/Treaty/en/Treaties/Html/001.htm. (Дата посещения: 9.02.2014).
20. Treaty of Amsterdam amending the treaty on European Union, and the treaty establishing the
European Communities and certain related acts. In: Official Journal of European Communities 10.11.1997. EUR
– Lex access to European Union Law. European Union, 1998-2014. [On-line]: http://eurlex.europa.eu/en/treaties/dat/11997D/tif/JOC_1997_340__1_EN_0005.pdf. (Дата посещения: 9.02.2014).
21. Treaty of Lisbon amending the Treaty on European Union and the Treaty establishing the European
Community, signed at Lisbon, 13 December 2007. EUR – Lex access to European Union Law. European Union,
1998-2014. [On-line]: http://eur-lex.europa.eu/JOHtml.do?uri=OJ:C:2007:306:SOM:EN:HTML. (Дата
посещения: 9.02.2014).
22. Weiss W. Human Rights in the EU: Rethinking the Role of the European Convention of Human
Rights after Lisbon. In: European Constitutional Law Review, 2011, p. 64 - 95.
23. Wojciech Sadurski Solange, chapter 3”: Constitutional Courts in Central Europe – Democracy –
European Union. EUI Working Paper. In: Law No. 2006/40. European University Department of Law, 2014.
[On-line]: http://cadmus.eui.eu/bitstream/handle/1814/6420/LAW-2006 40.pdf?sequence=1. (Дата посещения:
9.02.2014).
Copyright© Olena POLIVANOVA, 2014.
239
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
ПРАВОВОЙ АНАЛИЗ ПРИНЦИПА СУБСИДИАРНОСТИ
МЕЖДУНАРОДНОГО УСЫНОВЛЕНИЯ
ПРОЦЕНКО Ирина*
Киевский Университет Права Национальной Академии Наук Украины,
г. Киев, ул. Академика Доброхотова, 7А, Украина, 03142.
ANNOTATION:
LEGAL ANALYSIS OF SUBSIDIARITY PRINCIPLE OF INTERNATIONAL ADOPTION
The subject of study is one of the key provisions of the Hague Convention on Protection of
Children and Cooperation in Respect of Intercountry Adoption of 1993 - the principle of subsidiarity of
intercountry adoption. This principle is familiar to family law in Ukraine, but with slightly different
content. We should note that, although the Ukrainian parliament has once again failed to take a
decision on the ratification of the Convention in 2013, it has not only a large number of enemies, but
also supporters in Ukraine. Therefore, we should deeply and fully investigate each provision of this
Convention, in order to obtain an unambiguous answer about the expediency of accession to the
Convention.
Присоединение государства к международным договорам по вопросам, связанным с
усыновлением, в том числе и с так называемым межгосударственным усыновлением, всегда
привлекает усиленное внимание со стороны политического и научного сообщества, а также
общественности. Не является исключением и Украина, в которой проходили острые дебаты в
связи с ее присоединением к Европейской конвенции об усыновлении детей (пересмотренной)
2008 г. и также широко обсуждается вопрос присоединения к Конвенции о защите детей и
сотрудничестве по вопросам межгосударственного усыновления 1993 г. (далее Гаагская
конвенция 1993 г.). Последняя Конвенция была разработана в рамках Гаагской конференции по
международному частному праву и на 2014 г. действует для 93 государств как членов этой
организации, так и не членов. Такое широкое число участников Конвенции, к которому также
принадлежат такие ближайшие соседи Украины, как Республика Молдова, Беларусь, Словакия,
Венгрия, является серьёзным аргументом в пользу присоединения к ней и Украины. Кроме
того, к присоединению к Конвенции подталкивают те благородные цели, которые она
преследует – защитить права ребёнка, обеспечить совершение международного усыновления в
наилучших интересах ребёнка и предупредить хищение, продажу и незаконный вывоз детей.
Но не смотря на это, Верховный Совет Украины уже неоднократно отклонял законопроекты о
присоединении государства к Гаагской конвенции 1993 г. В том числе такая ситуация
сложилась в 2013 г., когда Президент Украины подал на рассмотрение Верховного Совета
Украины Проект Закона от 14.01.2013 № 0014 о присоединении к упомянутой Конвенции,
который после рассмотрения в парламенте, был направлен на повторное первое чтение.
*
ПРОЦЕНКО Ирина – Младший научный сотрудник отдела международного права и
сравнительного правоведения Института государства и права им. В.М. Корецкого НАН Украины; старший
преподаватель кафедры международного права и сравнительного правоведения Киевского университета
права НАН Украины.
240
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Основные опасения у депутатов, голосовавших против присоединения к Гаагской конвенции
1993 г., вызвали те ее положения, которые легализировали посредническую деятельность в
сфере усыновления, а также то обстоятельство, что Конвенция не гарантирует получение
органами государственной власти Украины информации о судьбе ребёнка, после пересечения
им границы (справедливости ради следует отметить, что и без присоединения к Конвенции
органы государственной власти Украины не получают достаточную информацию о судьбе
ребёнка, покинувшего территорию государства; также дипломатические представительства
Украины не всегда имеют возможность охранять права ребёнка за границей).
Однако на наш взгляд, довольно опасными для применения в Украине могут быть и иные
положения Гаагской конвенции 1993 г., а именно, принцип субсидиарности
межгосударственного усыновления, который предусмотрен в ее Преамбуле и в п. b ст. 4. В
соответствии с этим принципом, межгосударственное усыновление по отношению к любым
другим национальным способам организации попечения над ребёнком, носит субсидиарный
характер. Как отмечается в Конвенции, «каждое государство должно, рассматривая как
приоритетное задание, принять соответствующие меры для обеспечения того, чтобы ребёнок
воспитывался в семье своего происхождения … межгосударственное усыновление может дать
ребёнку преимущества постоянной семьи, если соответствующая семья не может быть
найденной для него в стране происхождения» (Преамбула); к межгосударственному
усыновлению следует прибегать «если после надлежащего рассмотрения возможностей
обустройства ребёнка в государстве происхождения будет установлено, что
межгосударственное усыновление отвечает наилучшим интересам ребёнка» (п. b. ст. 4). Говоря
иначе, Гаагская конвенция 1993 г. отдавая, с одной стороны, приоритет национальным
способам организации попечения над ребёнком, с другой стороны, не требует, чтобы все
возможности установления попечения над ребёнком в стране его происхождения были
исчерпаны, достаточно их проанализировать, соизмерить с возможностями, которое дает
межгосударственное усыновление и выбрать тот вариант, который наиболее отвечает
интересам ребёнка.
Более полно содержание принципа субсидиарности межгосударственного усыновления
растолковано в Пособии № 1 по практике применения Гаагской конвенции, разработанном
специальной Рабочей группой Гаагской конференции по международному частному праву. В
частности, в нём отмечено следующее: «”Субсидиарность” означает, что договаривающиеся
государства признают, что при возможности ребенок должен воспитываться в семье, в которой
он родился, или в расширенной родной семье (которая объединяет несколько поколений). Если
это невозможно или нецелесообразно из практических соображений, следует рассмотреть
другие формы постоянного семейного попечения в государстве происхождения. Только после
тщательного анализа возможностей национального усыновления стоит рассматривать вариант
межгосударственного усыновления, и исключительно с соблюдением наилучших интересов
ребёнка»1.
Следует отметить, что принцип субсидиарности межгосударственного усыновления не был
изобретён Гаагской конвенцией 1993 г. Его основы были заложены также ст. 20-21 Конвенции
ООН о правах ребёнка 1989 г. (Украина является участницей этой Конвенции). Эта Конвенция
также признает межгосударственное усыновление альтернативным способом присмотра за
ребёнком и устанавливает, что к нему следует обращаться «если ребенок не может быть
передан на воспитание в семью, которая могла бы обеспечить его воспитание или усыновление,
и если обеспечение какого-либо подходящего ухода в стране происхождения ребенка является
невозможным» (п. b., ст. 21). При этом, под отсутствием возможностей найти подходящую
1
Імплементація та застосування Гаазької конвенції 1993 року про міждержавне усиновлення:
Посібник з належної практики. Посібник № 1, с. 26. [On-line]: http://www.hcch.net/upload/wop/adoguide_u.pdf.
(Дата посещения: 03.03.2014).
241
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
семью в стране происхождения, понимается не только ситуация, когда такая семья
действительно отсутствует, но и ситуация, когда подходящая семья имеется, однако у нее
отсутствует желание или финансовые возможности принять на себя заботу о ребёнке1.
Таким образом, в соответствии с современными международно-правовыми актами
государство, при принятии решения об усыновлении ребёнка должно руководствовать
принципом субсидиарности межгосударственного усыновления и действовать в соответствии
со следующим алгоритмом:
1). прежде всего предпринимать все необходимые меры для обеспечения воспитания
ребёнка в семье своего происхождения;
2). если воспитание ребёнка в семье происхождения невозможно или это противоречит его
наилучшим интересам, государство обеспечивает смену формы воспитания и попечения над
ребёнком в соответствии с национальным законодательством;
3). если национальные способы воспитания и попечения над ребёнком невозможно
применить, или их применение не соответствует наилучшим интересам ребёнка, государство
может прибегнуть к межгосударственному усыновлению. При этом, органам государственной
власти достаточно только проанализировать все возможные национальные варианты
обустройства воспитания ребёнка и в случае установления того факта, что межгосударственное
усыновление больше соответствует наилучшим интересам ребёнка, склонится к последнему. В
результате, межгосударственное усыновление с одной стороны вроде и носить субсидиарный
характер по отношению к национальным способам организации попечения над ребёнком, но с
другой стороны, эта субсидиарность не абсолютна, если межгосударственное усыновление, по
мнению органов государственной власти, большей мерой отвечает наилучшим интересам
ребёнка.
Такой подход к межгосударственному усыновлению приводит к тому, что если ребёнкаинвалида желают усыновить и его родственники со скромным достатком, и материально
обеспеченный иностранец – преимущество получит последний. В результате ребёнок будет
вывезен из страны и возможно потеряет связь с родственниками, то есть с людьми, которые как
никто иной будут переживать о его безопасности. Вместе с тем, у применения принципа
субсидиарности межгосударственного усыновления есть и обратная сторона: если ребёнка
пожелают усыновить и его родственники, граждане другой страны, и граждане Украины,
которые не являются его родственниками, преимущество будет отдано первым. Такая
неоднозначность результатов применения указанного принципа уже показывает, что
следование правовым конструкциям не всегда гарантирует то, что ребёнок будет воспитан
любящими его людьми.
Анализ семейного законодательства Украины показывает, что семейное право Украины
вкладывает другое содержание в принцип субсидиарности межгосударственного усыновления.
С одной стороны, в соответствии с Семейным кодексом Украины 2002 г. государство
обеспечивает приоритет семейного воспитания ребёнка; также государство берёт под свою
охрану каждого ребёнка-сироту и ребёнка, лишенного родительского попечительства (ст. 5). Но
с другой стороны, ребёнок может быть усыновлен иностранцем только в том случае, если
отсутствует гражданин Украины, который желал бы его усыновить или взять на воспитание к
себе в семью (ст. 283). Кроме того, в Украине иностранцы могут усыновить только ребёнка,
который не меньше года пребывает на учёте в уполномоченном органе государственной власти
и достиг пяти лет (этих сроков могут не придерживаться при наличии ряда условий,
предусмотренных законодательством). Вместе с тем, существуют определенные условия,
которые дают иностранным гражданам преимущественное право на усыновление ребёнка –
если иностранцы являются его родственниками, или если они являются гражданами
1
См. также: Влаардингербройк П. Международное усыновление (удочерение) и
субсидиарности. В: Семейное и жилищное право. 2006, № 4, с. 23 – 30.
242
принцип
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
государств, с которыми Украина заключила договор о правовой помощи. Как видим,
законодательство Украины, по сравнению с предписаниями Гаагской конвенции 1993 г. имеет
больше чётких правил, которые ограничивают межгосударственное усыновление и делают его
действительно субсидиарным способом установления попечения над ребёнком. Вместе с тем,
введение в законодательство Украины того понимания принципа субсидиарности
межгосударственного усыновления, который присущ названным выше Конвенциям, на фоне
отсутствия чёткого понимания содержания понятия «наилучшие интересы ребёнка» с
добавлением высокого уровня коррупции государственно власти Украины, может привести к
легитимизации торговли детьми.
Библиография:
1. Конвенция
ООН
о
правах
ребёнка
1989
г.
[On-line]:
http://zakon2.rada.gov.ua/laws/show/995_021. (Дата посещения: 03.03.2014).
2. Гаагская конвенция о защите детей и сотрудничестве по вопросам межгосударственного
усыновления 1993 г. [On-line]: http://zakon2.rada.gov.ua/laws/show/995_365. (Дата посещения: 03.03.2014).
3. Сімейний кодекс України: чинне законодавство із змінами та допов. на 14 березня 2014 року:
(Відповідає офіц. текстові). К.: Алерта, 2014. 78 с.
4. Будзинська О. Правові аспекти усиновлення українських дітей, які є громадянами України,
іноземцями. В: Юридичний журнал. 2009, №2 (80), c. 39 – 48.
5. Кухар А.О. Актуальні питання удосконалення інституту міжнародного усиновлення. В:
Держава і право. Вип. 48, с. 408 - 412.
6. Імплементація та застосування Гаазької конвенції 1993 року про міждержавне усиновлення:
Посібник з належної практики. Посібник № 1. [On-line]: http://www.hcch.net/upload/wop/adoguide_u.pdf.
(Дата посещения: 03.03.2014).
Copyright©Irina PROȚENKO, 2014.
243
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
CONCEPTUL DE „TRIBUNAL PENAL HIBRID”
SÎRCU Artur
Institutul de Cercetări Juridice şi Politice, Academia de Ştiinţe a Moldovei,
mun. Chişinău, bd. Ştefan cel Mare şi Sfînt nr. 1, MD-2001.
ANNOTATION:
CONCEPT OF „HYBRID CRIMINAL TRIBUNAL”
Last decade the international community faced a new typology of criminal courts – the so called „hybrid
tribunals”, which include elements of both national and international jurisdictions. As a rule, such legal
institutions are established in states where war crimes and crimes against humanity were committed during
armed ethnic conflicts. The present article is devoted to the research of the hybrid criminal tribunal concept, the
establishment of the elements of this tribunal, of its advantages and disadvantages. The author tried to underline
the main acceptations of the concept of the hybrid tribunal given by specific scholars, with reference to certain
criminal jurisdictions practically established, as the Khmer Rouge Tribunal, the Special Tribunal for Sierra
Leone, the High Iraqi Penal Tribunal, Panels in the Courts of Kosovo, the War Crimes Chamber in Bosnia and
Herzegovina, Special Panels for Serious Crimes in East Timor, the Special Tribunal for Lebanon. Together with
the theoretical value, the author tried to prove the real practical significance of the hybrid tribunals and their
certain impact upon the rule of law and realization of criminal justice.
Sfârşitul celui de-al Doilea război mondial a fost marcat prin apariţia unei noi norme
internaţionale care a instituit răspunderea juridică internaţională a individului pentru comiterea celor
mai grave atentate la pacea şi securitatea omenirii. Până la stabilirea tribunalelor internaţionale de la
Nüremberg şi Tokyo, persoanele culpabile în comiterea crimelor de război şi de agresiune au fost
judecaţi de instanţe naţionale, de regulă a statului învingător, în sistemul justiţiei militare. Procesele de
la Nüremberg au confirmat că indivizii poartă responsabilitate, inclusiv în cel mai înalt grad, atât
conform legii naţionale, cât şi normelor şi obiceiurilor internaţionale.
De la Nüremberg încoace, Organizaţia Naţiunilor Unite instituită în 1945, s-a implicat în diverse
experimente de dezvoltare a mecanismelor fiabile în vederea punerii în aplicare a normelor
internaţionale penale. Instituţiile rezultate sunt produse a diferitor compromise politice, primind şi
mandate jurisdicţionale foarte diferite, atât datorită realităţilor in situ cu care s-a ciocnit fiecare tribunal
instituit, cât şi graţie divergenţelor existe între principalii actori politici.
Ultimul deceniu al sec. XX, după sfârşitul războiului rece, a fost marcat de evenimente ce s-au
ridicat la atentate grave împotriva drepturilor fundamentale ale omului şi elementarelor reguli ale
umanităţii. Actele de genocid comise în Bosnia şi Rwanda au determinat ONU să instituie jurisdicţii
noi cu competenţe teritoriale limitate care să atragă la răspundere penală pe cei vinovaţi de atrocităţile
comise. În acest mod, a fost creat Tribunalul Internaţional Penal pentru fosta Iugoslavie (TIPIu)1 în
1993 şi, un an mai târziu, Tribunalul Internaţional Penal pentru Rwanda (TIPR)2.

SÎRCU Artur – Doctorand, Institutul de Cercetări Juridice şi Politice, AȘM.
The UN Security Council Resolution no. 827 (1993) from 25 May 1993. [On-line]:
http://www.icty.org/x/file/Legal%20Library/Statute/statute_827_1993_en.pdf. (Vizitat la: 25.05.2014).
2
The UN Security Council Resolution no. 955 (1994) from 08 November 1994. [On-line]:
http://www.unictr.org/Portals/0/English/Legal/Resolutions/English/955e.pdf. (Vizitat la: 25.05.2014).
244
1
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
În ciuda considerabilelor realizări ale jurisdicţiilor respective, acestea nu au fost concepute de a
oferi un model definitiv cel mai optim pentru punerea în aplicare a justiţiei internaţionale penale. În
2002 necesitatea instituirii jurisdicţiilor penale cu caracter ad-hoc a fost diminuată prin crearea Curţii
Internaţionale Penale (CIP), instituţiei permanente înfiinţată cu scopul de a pedepsi autorii celor mai
grave crime internaţionale. Însă înainte de crearea CIP, Consiliul de Securitate al ONU şi comunitatea
internaţională au devenit conştienţi de diferitele neajunsuri ale tribunalelor ad-hoc care împiedicau
folosirea respectivului model jurisdicţional în viitor, iar Naţiunile Unite au început să caute alternative.
Acest lucru a dus la naşterea unei noi forme de jurisdicţie internaţională cu caracter penal – tribunalul
hibrid.1
Aceste tribunale sunt poziţionate ca „hibride” sau „internaţionalizate” deoarece aparatul
instituţional al lor şi legea aplicabilă constau dintr-un amestec dintre internaţional şi intern, rezultând
într-o forma mixtă de justiţie. Ele angajează eforturile consolidate atât a comunităţii internaţionale, cât
şi a statului în care pretinsele crime au fost comise.
Ţinând cont de natura recentă a fenomenului tribunalelor hibride, definiţia acestora este în proces
de afirmare. Însă, în pofida unor ambiguităţi, anumite caractere de bază pot fi deduse, şi anume:
îmbinarea elementelor de drept interne şi internaţionale (normele dreptului pozitiv, principiile şi
regulile dreptului penal internaţional); angajarea funcţionarilor internaţionali şi naţionali (magistraţi,
membrii biroului procurorului, corpul auxiliar); funcţionarea în baza unui statut negociat şi aprobat de
către guvernul statului-gazdă şi structurile internaţionale (ONU); desfăşurarea procedurilor de anchetă
şi de judecată în conformitate cu un regulament prestabilit; instituirea în state afectate de conflicte
soldate cu comiterea de crime de război şi contra umanităţii. Astfel, cert este faptul că tribunalele
hibride formează o jurisdicţie aparte, diferită de instanţele naţionale de judecată şi curţile internaţionale
(cu caracter ad-hoc sau permanente).
Potrivit Dicţionarului Enciclopedic de Drept Internaţional al Universităţii din Oxford2,
tribunalul hibrid reprezintă o instanţă de judecată care în temeiul actelor sale constitutive este
amplasată între instanţe internaţionale veritabile şi judecătorii interne cu caracter permanent ale unui
stat, fapt ce se demonstrează prin componenţa corpului magistraţilor şi a biroului procurorului,
categoriile de infracţiuni ce intră în competenţa materială a tribunalului şi regulile de procedură
aplicabile. Acestea se instituie în baza unui acord încheiat între Naţiunile Unite şi statul afectat, se
referă la pedepsirea crimelor internaţionale grave comise în statul gazdă, presupun angajarea
magistraţilor şi procurorilor naţionali şi internaţionali în comun de către statul-gazdă şi ONU,
beneficiază de un statut juridic care reglementează regulile de procedură şi anchetă relevante, stipulate
şi în textul acordului încheiat, includ în procedurile sale jurisdicţionale standardele internaţionale
recunoscute ale unui proces echitabil.
În acest sens, conform Dicţionarului citat rezultă că doar jurisdicţiile instituite în baza unui acord
internaţional încheiat între ONU şi statul gazdă intră în categoria tribunalelor hibride, iar celelalte, care
denotă îmbinarea elementelor interne şi internaţionale, sunt susceptibile a fi calificate ca fiind tribunale
naţionale internaţionalizate, noţiune diferită de tribunalul hibrid.
Nu suntem întocmai de acord cu o asemenea opinie, considerăm că conceptele de „tribunal penal
hibrid” şi „tribunal penal naţional internaţionalizat” sunt sinonime şi se referă la aceeaşi categorie de
jurisdicţii specializate, învestite cu pedepsirea încălcărilor grave ale normelor şi principiilor penale
internaţionale şi a regulilor dreptului penal naţional, comise în limitele teritoriale ale unui stat,
înfăptuirea justiţiei având loc cu îmbinarea elementelor interne şi internaţionale. Iar declanşarea
jurisdicţiei cu caracter mixt în baza unui acord încheiat între Naţiunile Unite şi guvernul statului afectat
de crime, nu caracterizează decât accepţiunea clasică a tribunalului hibrid. Or, din 2000 încoace, când
în baza Acordului dintre Guvernul Sierra Leone şi ONU a fost creat Tribunalul Special pentru Sierra
1
Raub L. Positioning hybrid tribunals in international criminal justice. In: New York University Journal of
International law and politics. 2009, Vol. 41, p. 1015.
2
Parry and Grant Encyclopaedic Dictionary of International Law. Oxford: Oxford University Press, 2009.
[On-line]: http://www.answers.com/library/Oxford+Articles-cid-27490247. (Vizitat la: 25.05.2014).
245
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Leone1, succedat de Tribunalul Special Rezidual pentru Sierra Leone2 cu competenţe similare,
modalitatea respectivă (în baza acordului cu Naţiunile Unite) de instituire a unei curţi naţionale cu
caracter internaţionalizat, a fost considerată cea mai reuşită, redând în mod elocvent caracterul
combinat al jurisdicţiei ce se creează. Însă această modalitate este deloc unică, precum vom vedea în
continuare.
Paradoxal este faptul că Ghidul asupra justiţiei internaţionale penale al aceleiaşi Universităţi din
Oxford3 operează cu termenul de tribunal hibrid ca fiind un tribunal naţional internaţionalizat, având
un caracter ad-hoc şi o jurisdicţie teritorială limitată, de regulă avându-şi sediul pe teritoriul statului în
care crimele imputate au fost comise. Caracterul internaţional al tribunalului se datorează aportului
Naţiunilor Unite reflectat în elaborarea statutului jurisdicţiei, desemnarea judecătorilor şi procurorilor,
stabilirea dreptului aplicabil. Ca exemple, sunt menţionate Tribunalul Special pentru Sierra Leone,
Colegiile Speciale pentru infracţiuni grave în Timorul de Est, Tribunal Special pentru Cambodgia
(Tribunalul Khmerilor Roşii), Camerele pentru judecarea crimelor de război din Bosnia şi Herţegovina
şi Tribunalul Special pentru Liban.
În acest context menţionăm că Camerele pentru crimele de război şi etnice din Kosovo, instituite
conform regulamentelor adoptate de Misiunea de administrare provizorie a ONU în Kosovo (UNMIK),
în special Regulamentul nr. 2000/64 din 15 decembrie 20004, de asemenea aparţin categoriei de
tribunale hibride. Competenţa materială a camerelor enunţate a vizat crimele de război, alte încălcări
grave ale dreptului umanitar, şi infracţiunile grave motivate etnic, comise de persoane ce nu poartă
responsabilitate în grad înalt şi care nu pot fi judecate de TIPIu. Deşi camerele instituite au avut o
jurisdicţie concurentă cu tribunalul internaţional, ele au avut competenţa să pedepsească categoriile de
crime comise în spaţiul kosovar de o gravitate mai mică care nu au intrat în competenţa materială a
TIPIu, acesta fiind învestit cu atragerea la răspunderea penală internaţională a persoanelor, inclusiv
oficialilor de stat, ce poartă responsabilitate în cel mai înalt grad pentru comiterea celor mai grave
crime de război şi contra umanităţii. Astfel, persoanele vinovate în comiterea crimelor de o gravitate
medie şi mică au fost judecate de către camere speciale, compuse din magistraţi internaţionali
majoritari, iar acuzaţia a fost reprezentată de procurori internaţionali. Deşi justiţia astfel efectuată a fost
criticată, juriştii teoreticieni şi practicieni au recunoscut că s-a îmbunătăţit considerabil calitatea actului
jurisdicţional adoptat pe categoria respectivă de cauze.5
Tribunale hibride pot fi o soluţie eficientă în cazul în care comunitatea locală este predispusă de a
înfăptui justiţie, dar are nevoie de asistenţă internaţională pentru a urmări în mod rezultativ şi a pedepsi
crimele comise. Aceste tribunale sunt organisme sui generis, compuse din judecători, procurori şi
personal adiţional intern şi internaţional, ce înglobează norme juridice şi reguli de procedură din dreptul
pozitiv al statului-gazdă şi normele şi principiile relevante ale dreptului internaţional.6
Răspândirea recentă a tribunalelor internaţionalizate se datorează faptului că statele afectate de
impunitate, nu beneficiază de posibilităţi reale de sine stătător să pedepsească crimele comise, iar
1
Agreement between the United Nations and the Government of Sierra Leone on the establishment of a
Special Court for Sierra Leone from 16 January 2002, Freetown (Sierra Leone). [On-line]:
http://www.rscsl.org/Documents/scsl-agreement.pdf. (Vizitat la: 25.05.2014).
2
Agreement between the United Nations and the Government of Sierra Leone on the establishment of a
Residual
Special
Court
for
Sierra
Leone
from
11
August
2010.
[On-line]:
http://www.rscsl.org/Documents/RSCSL%20Agreement%20and%20Statute.pdf. (Vizitat la: 25.05.2014).
3
Cassese A ş.a. The Oxford Companion to International Criminal Justice. Oxford: Oxford University Press,
2009, p. 210.
4
The UNMIK Regulation no. 2000/64 on assignment of international judges/prosecutors and/or change of
venue in Kosovo from 15 December 2000. [On-line]: http://www.unmikonline.org/regulations/2000/re2000_64.htm.
(Vizitat la: 25.05.2014).
5
Dickinson L.A. The relationship between hybrid courts and international courts: the case of Kosovo. In:
New England Law Review. 2003, Vol. 37:4, p. 1062-1063.
6
Holvoet M., de Hert P. International criminal law as global law: an assessment of the hybrid tribunals. In:
Tilburg Law Review. 2012, Vol. 17, p. 230.
246
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
instituirea unor jurisdicţii internaţionale ad-hoc modelate după exemplul TIPIu şi TIPR nu constituie o
alternativă bună pe motive de cheltuieli şi capacităţi jurisdicţionale. 1 Modelul jurisdicţiei de tip hibrid
s-a dezvoltat în circumstanţe speciale, în state afectate de conflict armat, unde nu există tribunale
interne capabile să facă faţă necesităţii imperioase de a pedepsi crimele comise în timpul conflictului,
iar instituirea unui tribunal internaţional nu se prezintă a fi rezonabilă. Există opinii doctrinare2 conform
cărora încrederea crescândă a comunităţii internaţionale în jurisdicţia de tip hibrid se datorează
costurilor ridicate şi frustraţiei cauzate de procesele judiciare dezvoltate de TIPIu şi TIPR, rămânând
nepedepsite multiple crime de genocid şi epurări etnice comise în teritoriile fostei Iugoslaviei şi
Rwandei, precum şi problemelor politice cu care se confruntă CIP.
Motivele creării tribunalelor hibride sunt variate şi complexe, dependente de contextul naţional
în care crimele ce urmează a fi persecutate, au fost săvârşite. Printre acestea enumerăm:
- Lipsa de resurse la nivel naţional. Curţile hibride au fost adesea stabilite când sistemul judiciar
intern a fost incapabil să facă faţă unei justiţii eficiente din cauza lipsei de tehnică şi capacitate juridică
sau insuficienţei resurselor de bază pentru a examina competent crimele comise. Tribunalele hibride, de
asemenea, au fost create pentru a depăşi barierele juridice interne, precum amnistia sau imunitatea, prin
aplicarea directă a dreptului internaţional sau pentru a asigura aplicarea standardelor internaţionale ale
unui proces echitabil.
- Suspiciunile de prejudecată sau lipsa de independenţă în sistemul judiciar. În unele situaţii,
elementul internaţional a fost introdus pentru a depăşi percepţia incorectă sau lipsa de independenţă în
cadrul sistemului jurisdicţional intern, care pot împiedica examinarea competentă, imparţială şi
echitabilă a cauzelor. Acesta a fost un factor motivant îndeosebi în stabilirea tribunalelor din
Cambodgia şi Liban, dar şi celelalte tribunale. Prin angajarea magistraţilor internaţionali s-a urmărit
finalitatea unei vulnerabilităţi mai mici a acestora la eventualele ameninţări de securitate sau presiuni
politice în cadrul înfăptuirii justiţiei.
- Contribuirea la asigurarea dreptului la justiţie. Curţile hibride joacă un rol central în asigurarea
respectării standardelor relevante ale unui proces echitabil, cei suspectaţi de crime fiind investigaţi,
judecaţi şi pedepsiţi în conformitate cu acestea.
- Contribuirea la încetarea culturii de impunitate. Tribunalele hibride sunt destinate să contribuie
la încetarea impunităţii prin asigurarea judecării crimelor deosebit de grave. Restaurarea respectului
pentru statul de drept şi promovarea ideii că crimele de război, crimele împotriva umanităţii şi
genocidul nu trebui să rămână nepedepsite, pot fi văzute ca piatra de temelie pentru o pace durabilă şi o
tranziţie spre o societate post-conflict democratică. 3
- Contribuirea la reconciliere. Prin intermediul operării unei justiţii credibile, care să atragă la
răspundere penală pe cei vinovaţi de crime contra umanităţii şi de război, indiferent de statutul lor
politico-social şi apartenenţa etnică, se poate promovează ideea reconcilierii naţionale în statele afectate
de conflict mai ales de specific etnic.
Având în vedere respectivele motive ale instituirii tribunalelor penale hibride, urmează să
nominalizăm şi avantajele incontestabile ale acestora, şi anume:
- Finanţarea ce implică cheltuieli rezonabile. Statele deseori nu au resursele necesare pentru a
finanţa procedurile de judecată interne şi a face faţă proceselor costisitoare de lungă durată privind
crimele internaţionale, în special acele state în curs de dezvoltare după conflict sau în care lipseşte un
sistem judiciar eficient. La cazul tribunalului penal hibrid statele afectate şi comunitatea internaţională
pot partaja responsabilitatea financiară a procedurilor penale. Spre exemplu, Tribunalul Cambodgian al
1
Cassese A ş.a. Op. cit., p. 210-211.
Costi A. Hybrid tribunals as a valid alternative to international tribunals for the prosecution of international
crimes. Research presented at 3rd Annual Victoria University Symposium on Human Rights (Wellington, New
Zealand, 24 August 2005). [On-line]: https://www.victoria.ac.nz/law/centres/nzcpl/publications/human-rightsresearch-journal/publications/vol-3/Costi.pdf. (Vizitat la: 25.05.2014).
3
UN Factsheet „Rule of law tools for post conflict states: maximizing the legacy of hybrid courts” (Office of
the UN High Commissioner for human rights). Geneva: United Nations publication, 2008, p. 4.
247
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Khmerilor Roşii şi Tribunalul Special pentru Sierra Leone au fost finanţate în comun de către guvern şi
comunitatea internaţională prin intermediul contribuţiilor Naţiunilor Unite.
- Flexibilitatea jurisdicţiei. Spre deosebire de tribunalele internaţionale care funcţionează în
întregime în afara sistemului judiciar naţional şi practic nu au angajamente conform sistemului penal
intern, tribunalele hibride oferă un model flexibil de justiţie, care poate fi adaptat pentru fiecare situaţie
post-conflictuală în parte. În plus, în cazul în care urmărirea penală internaţională este limitată în
general la autori de nivel înalt sau la făptaşii responsabili în cel mai înalt grad pentru crimele
internaţionale investigate, tribunalele hibride pot avea o mai mare flexibilitate şi capacitate de a se
concentra pe o gamă mai largă de autori ai crimelor.
- Legitimitatea post-conflict. Tribunale hibride pot consolida legitimitatea mecanismelor justiţiei
post-conflictuale prin utilizarea expertizei juridice internaţionale permiţând în acelaşi timp statelor
afectate de conflict să joace un rol important în acest proces. Legitimitatea este o preocupare majoră
pentru tribunale post-conflict care se pronunţă asupra încălcărilor internaţionale penale, umanitare şi ale
drepturilor omului. Procesele interne ale acuzaţilor de comiterea crimelor de război, crimelor împotriva
umanităţii şi genocidului în societăţile post-conflictuale poate părea a fi „justiţia învingătorilor” asupra
celor care au pierdut în conflict. Tribunalele interne pot fi părtinitoare în favoarea partidului de
guvernământ, ce rezultă în procese inechitabile sau conduc la politizarea procesului judiciar sau
execuţii rapide. Fuziunea dreptului intern şi internaţional şi combinarea personalului judiciar pot
atenua această percepţie, demonstrând că hibridul menţine standardele internaţionale relevante şi
ordinea de drept. Desigur, realizarea efectivă a legitimităţii depinde de mai mulţi factori, inclusiv de
finanţare, calitatea personalului Curţii, precum şi eficacitatea cooperării dintre comunitatea locală şi cea
internaţională.
- Restabilirea sistemului jurisdicţional al statului. O altă contribuţie majoră a tribunalelor hibride
este posibilitatea acestora de a întări potenţialul în rândul judecătorilor şi avocaţilor din statul afectat.
Tribunalele hibride pot îmbunătăţi în general potenţialul judiciar intern prin furnizarea unei platforme
solide prin care personalul intern îşi poate ridica nivelul de profesionalism. Prin construirea
infrastructurii judiciare şi formarea personalului intern, tribunalele hibride pot lăsa o moştenire, care va
spori eficienţa sistemului intern judiciar în susţinerea standardelor internaţionale a justiţiei. Spre
exemplu, unul din scopurile ONU în stabilirea Tribunalului din Sierra Leone a fost de a contribui la
consolidarea instituţiilor publice, în special a sistemului judiciar, distrus în urma războiului civil
devastator.1
- Accesibilitatea pentru victime şi populaţia locală afectată. Prezenţa unui tribunal hibrid în statul
în care crimele au fost comise poate creşte accesibilitatea justiţiei pentru populaţia afectată. O critică a
curţilor internaţionale este tendinţa lor de a răspunde în faţa comunităţii internaţionale mai degrabă
decât în faţa victimelor crimelor săvârşite. Cetăţenii statului afectat nu pot simţi o conexiune cu
procedurile jurisdicţionale dezvoltate şi nici cu finalitatea acestora. De exemplu, o critică majoră a
Tribunalelor pentru fosta Iugoslavie şi Rwanda, dar şi într-o anumită măsura a Curţii Internaţionale
Penale, este că efectele benefice ale urmăririlor penale nu ajung la comunităţile afectate, iar cetăţenii
statelor ce au suferit de pe urma atrocităţilor comise, nu au nici o înţelegere a procesului internaţional şi
a finalităţilor juridice a lui.
- Evitarea reîntoarcerii la conflict. Accesibilitatea crescândă a tribunalelor hibride, spre
deosebire de tribunalele pur internaţionale clasice, poate contribui la prevenirea unei întoarceri la
conflict. Valorile normative de responsabilitate nu pot ajunge la nivel local atunci când instanţele de
judecată sunt separate de statul afectat de conflict din punct de vedere cultural, lingvistic şi fizic.
Locaţia tribunalelor hibride în statele afectate poate oferi comunităţii locale acces mai mare la
informaţiile privind urmărirea penală şi alte date relevante. Prezenţa in personam, limbile locale şi
1
Martin-Ortega O., Herman J. Hybrid tribunals and the rule of law: notes from Bosnia and Herzegovina and
Cambodia. [On-line]: http://www.uel.ac.uk/wwwmedia/microsites/chrc/HybridTribunalsandtheRuleofLaw.pdf.
(Vizitat la: 25.05.2014).
248
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
teritoriul în care s-au produs crimele alegate pot oferi victimelor, martorilor şi altor persoane interesate
o participare mai mare în cursul procesului judiciar internaţionalizat. La rândul său, accesibilitatea
redusă şi lipsa de cunoştinţe despre urmărirea penală pot duce la un risc mai mare de reapariţie a
neînţelegerilor între reprezentanţii diverselor grupări şi, astfel, la reafirmarea focarelor de conflict.
Precum vedem, tribunalul penal hibrid, în pofida caracterului său recent, oferă unele avantaje
semnificative pentru înfăptuirea eficientă a justiţiei în statele în care au fost comise crime de război şi
contra umanităţii, antrenând cheltuieli rezonabile şi promovând standarde jurisdicţionale internaţionale.
Totuşi, tribunalele penale hibride nu sunt perfecte şi demonstrează anumite deficienţe care pot fi
întâlnite în cadrul înfăptuirii justiţiei internaţionalizate, şi anume:
- Pericolul violenţei şi intimidării din partea anumitor grupări politice, etnice şi religioase,
- Tentative de manipulare politică a procesului judiciar,
- Dificultăţi de logistică şi personal, mai ales cu referire la personalul naţional ce urmează a fi
selectat şi angajat,
- Pericolul de corupere, mai ales dacă practicile de corupere au fost frecvente în statul afectat,
- Riscul emiterii unor hotărâri contradictorii în diferite instanţe hibride, ceea ce va condiţiona
fragmentarea dreptului penal internaţional,
- Imposibilitatea tribunalului de a cere cooperarea obligatorie a unui stat, al cărui ajutor este
necesar pentru derularea procesului de judecată.
Spre deosebire de tribunale penale pur internaţionale, instituite conform rezoluţiilor Consiliului
de Securitate al ONU, tribunalul de tip hibrid nu poate să pretindă cooperarea obligatorie a altor state în
aspectele referitoare la justiţia penală ce o exercită. Totuşi, acest nu fapt nu împiedică tribunalul să se
adreseze cu o solicitare către statul a cărui asistenţă este necesară spre exemplu în găsirea persoanei
căreia i se incriminează anumite fapte, însă acordarea asistenţei cerute ţine exclusiv de doleanţele
statului solicitat, neexistând careva mecanisme specifice (autoritatea Consiliului de Securitate) pentru
a-l obliga în acest sens.1
Analizând conceptul tribunalului penal hibrid, nu putem să trecem neobservat cu vederea
modalităţile de instituire a acestei categorii de jurisdicţii, care în mod cert îi acordă anumite caractere
specifice. Metodele utilizate pentru instituirea unui tribunal hibrid variază în funcţie de împrejurările
conflictului şi realităţile juridice cu care se ciocneşte fiecare stat. Astfel, se cunosc patru modalităţi de
stabilire a jurisdicţiei naţionale internaţionalizate, şi anume: în temeiul unui acord bilateral încheiat între
ONU şi guvernul statului afectat; în mod direct prin intermediul rezoluţiilor Consiliului de Securitate al
ONU; prin incorporarea în instanţele naţionale a unor elemente internaţionale; sub autoritatea
rezoluţiilor Consiliului de Securitate al ONU în teritoriile administrate de Naţiunile Unite. Date fiind
modalităţile respective, se configurează patru categorii specifice de tribunale clasificate în dependenţă
de modalitatea de instituire.
Nu există un model uniform de instituire a tribunalelor hibride. Deşi există unii factori comuni,
toate tribunalele hibride au apărut în diferite circumstanţe. O similitudine între tribunale hibride este că,
spre deosebire de tribunalele internaţionale clasice, majoritatea instanţelor hibride nu au fost create
printr-o rezoluţie a Consiliului de Securitate al ONU în temeiul capitolului VII din Carta ONU. Singura
excepţie de la această regulă este Tribunalul Special pentru Liban. O altă asemănare este suportul
financiar limitat al ONU pentru tribunalele hibride. În majoritatea cazurilor, deşi Naţiunile Unite şi alte
state contribuie financiar pentru întreţinerea şi funcţionarea tribunalelor de tip hibrid, pe seama statului
afectat de asemenea sunt puse sarcinile financiare.
Tribunale hibride instituite în temeiul acordurilor bilaterale între Naţiunile Unite şi guvern. De
cele mai dese ori, precum am menţionat supra, tribunalele hibride sunt instituite prin acorduri bilaterale
încheiate între guvernul statului afectat şi ONU. Nu este neobişnuit ca statele afectate să vină cu
iniţiativa semnării unui asemenea acord cu Naţiunile Unite, cu toate că negocierile pot fi unice pentru
1
Higonnet E.R. Restructuring hybrid courts: local empowerment and national criminal justice reform. In:
Arizona Journal of International and Comparative law. 2006, Vol. 23, no. 2, p. 411-417.
249
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
fiecare situaţie. De regulă, se recurge la un acord bilateral de instituire a tribunalului internaţionalizat în
cazul în care guvernul statului în cauză nu poate lua o decizie politică cu privire la instituirea unui
tribunal intern capabil a înfăptui o justiţie imparţială şi eficientă.
De exemplu, după unsprezece ani de război civil în Sierra Leone, sistemul judiciar al statului a
fost devastat şi lăsat fără capacitatea de a judeca responsabilii de conflict. În urma încetării focului,
preşedintele leonin Kabbah solicitat ONU să ofere asistenţă necesară pentru a stabili o „curte specială”,
învestită cu competenţă să-i judece pe cei vinovaţi de comiterea crimelor de război şi încălcărilor grave
ale dreptului umanitar în timpul războiului civil. Acordul oficial, semnat la 16 ianuarie 2002, a instituit
Tribunalul Special pentru Sierra Leone (TSSL), mandatat să judece cazuri de crime conform dreptului
penal intern şi normelor internaţionale.
Într-un mod similar cu Sierra Leone, dar cu o perioadă de negociere mai îndelungată, prin acord
bilateral încheiat între ONU şi guvernul Cambodgiei a fost creat Tribunalul Khmerilor Roşii (TKR).
Primul şi al doilea prim-miniştri ai Cambodgiei au solicitat ONU asistenţă în crearea unui tribunal
pentru a urmări liderii Guvernului Khmerilor Roşii, care au fost responsabili pentru moartea a 1,7
milioane de persoane în perioada 1975-1979. Un grup de experţi ai ONU, stabilit prin Rezoluţia
Adunării Generale cu scopul de a determina potenţiale căi pentru a aduce făptaşii în faţa justiţiei, a
recomandat ca tribunalul să fie plasat sub control internaţional.1 Cu toate acestea, Cambodgia a refuzat
să accepte un tribunal pur internaţional. După o serie de negocieri dificile cu o durată de şapte ani,
Guvernul din Cambodgia şi ONU au ajuns în cele din urmă la un acord prin care TKR a fost instituit,
fiind finanţat de Cambodgia şi ONU cu contribuţii voluntare de bani şi personal al statelor-membre şi
donatori privaţi.
Tribunale formate prin rezoluţia Consiliului de Securitate al ONU. Tribunalul Special pentru
Liban (TSL) este singurul tribunal penal hibrid creat printr-o rezoluţie a Consiliului de Securitate în
temeiul unei cereri din partea statului libanez. Deşi ONU şi guvernul Libanului au încercat să încheie
un acord bilateral similar celor semnate cu Sierra Leone şi Cambodgia, parlamentul libanez a refuzat
categoric ratificarea acordului încheiat, lipsindu-l astfel de oricare efecte juridice. În acest caz, Consiliul
de Securitate a recurs la modalitatea clasică de instituire a jurisdicţiei penale internaţionale cu caracter
ad-hoc, într-un mod similar cu formarea TIPIu şi TIPR, adoptând în acest sens Rezoluţia nr. 1757 din
30 mai 20072. TSL diferă de celelalte tribunale hibride în două moduri importante. În primul rând, TSL
este singurul tribunal competent să judece infracţiunea de terorism, definită exclusiv de dreptul intern.
În al doilea rând, spre deosebire de alte tribunale hibride, TSL îşi are sediul la Haga, şi, deşi nu este un
organism oficial al Naţiunilor Unite, ONU a numit un secretar care supraveghează funcţionarea zi de zi
a tribunalului.
Tribunale hibride stabilite sub administraţia ONU. Administraţia ONU intermediară sau
tranzitorie poate stabili un tribunal hibrid. În cazul în care există o situaţie de post-conflict caracterizat
de o devastare completă a tuturor structurilor guvernamentale sau dispariţia statalităţii, ONU poate
facilita faza de tranziţie şi pune teritoriul sub administrarea sa internaţională. În acest context, ONU
poate dispune stabilirea unui tribunal atunci când statul afectat de conflict este incapabil sau nu doreşte
să facă acest lucru. Un exemplu de tribunal hibrid creat sub administraţia ONU sunt Colegiile Speciale
pentru infracţiuni grave în Timorul de Est. După ce forţele de poliţie pro-indoneziene au distrus o mare
parte din capitala Dili şi s-au angajat în omorurile în masă, în 2000 Autoritatea Temporară a ONU în
Timorul de Est a decis să instituie Colegiile Speciale în Dili în cadrul mandatului său pentru stabilirea
şi menţinerea legii şi ordinii după sfârşitul conflictului. Competenţa materială a colegiilor a vizat
genocidul, crimele de război, crimele împotriva umanităţii, omorurile, tortura, infracţiunile sexuale.
Colegiile astfel formate au inclus câte 2 magistraţi internaţionali şi unul intern şi procurori internaţionali
1
Linton S. Cambodia, East Timor and Sierra Leone: experiments in International Justice. In: Criminal Law
Forum. 2001, Vol. 12, p. 188 - 189.
2
The UN Security Council Resolution no. 757 (2007) from 30 May 2007. [On-line]: http://www.stltsl.org/en/documents/un-documents/un-security-council-resolutions/security-council-resolution-1757 (Vizitat la:
25.05.2014).
250
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
şi naţionali, care în cadrul anchetei şi judecatei au aplicat norme internaţionale şi reguli dezvoltate de
Autoritatea Temporară în cadrul administrării Timorului de Est. Spre regret, finanţarea insuficientă şi
lipsa unui sprijin politic solid din partea ONU, precum şi opunerea continuă a guvernului indonezian
procedurilor judiciare iniţiate, au marcat negativ activitatea jurisdicţională a colegiilor şi a condiţionat
închiderea acestora în 2005. Totuşi, în perioada de mai puţin de 5 ani au fost pronunţate 95 de sentinţe
prin care au fost condamnaţi 391 de infractori. A fost creată o bază de date electronică a cauzelor
instrumentate, fiind scanate peste 60 000 de pagini de documente aferente procesului, traduse
principalele acte emise în limba locală (tetum), adoptate instrucţiuni procedurale noi şi organizate
întruniri cu membrii comunităţilor afectate pentru a le explica cursul justiţiei şi rezultatele obţinute.1
De asemenea, Naţiunile Unite au stabilit un tribunal hibrid în Kosovo după conflictul ivit între
sârbi şi albanezii kosovari. Consiliul de Securitate al ONU a adoptat Rezoluţia 1244 din 10 iunie 1999
de creare a Misiunii de administrare provizorie a ONU în Kosovo (UNMIK) 2, care a fost autorizată să
stabilească între altele o nouă ordine de justiţie şi să administreze sistemul judiciar kosovar. Astfel a
fost creat tribunalul hibrid pentru Kosovo, care a funcţionat într-un mod similar instanţelor interne, cu
adiţionarea legii şi a personalului internaţional, precum am menţionat supra.
Instanţe interne cu elemente internaţionale. Instanţe cu elemente internaţionalizate pot fi create şi
ca jurisdicţii interne cu o formulă de implicare internaţională. Aceste tribunale sunt încadrate în
sistemul de drept intern, dar, de asemenea, înglobează elemente ale dreptului internaţional şi dispun de
personal internaţional pentru a supraveghea procesele judiciare. O atare categorie de instanţe hibride ar
putea fi o alegere mai pragmatică pentru statele ce se abţin de la implicarea internaţională din anumite
motive. Cu toate acestea, în cazul în care dreptul internaţional nu este recunoscut ca aplicabil în
sistemul de drept intern al statelor, tribunalele respective nu pot avea competenţa de a judeca crimele
internaţionale grave, cum ar fi genocidul sau crimele de război.
Spre exemplu, după conflictul etnic atroce din fosta Iugoslavie, care cel mai mult a devastat
teritoriile bosniace, soldându-se cu genocidul de la Srebrenica, conform acordului de pace de la Dayton
a fost creat Oficiul Înaltului Reprezentant pentru Bosnia şi Herţegovina, însărcinat între altele cu
reforma sistemului juridic şi judiciar bosniac. Înaltul Reprezentant a decis crearea Camerei pentru
crime de război în Colegiul Penal al Curţii de Stat a Bosniei, care şi-a inaugurat în mod oficial
activitatea la 06 ianuarie 2005. Deşi este o instituţie internă care funcţionează în conformitate cu
legislaţia naţională, Camera angajează diferiţi experţi şi personal internaţionali, care participă la
înfăptuirea justiţiei, precum şi se conduce de normele şi principiile relevante ale dreptului internaţional
penal şi umanitar. Este marcant faptul că personalul Tribunalului Internaţional Penal pentru fosta
Iugoslavie organizează seminare pentru angajaţii camerei respective spre a împărtăşi experienţa
jurisdicţională acumulată. În conformitate cu acordul încheiat între Înaltul Reprezentant pentru Bosnia
şi Herţegovina şi TIPIu, Camera pentru crime de război va fi absorbită treptat de sistemul judiciar
intern. 3
Astfel, cum vedem, Camera enunţată deşi este încadrată în sistemul judiciar intern al Bosniei,
demonstrează elemente certe ale unui tribunal internaţionalizat, precum instituirea cu participarea
organismelor internaţionale, angajarea personalului mixt, aplicarea dreptului intern şi a normelor şi
principiilor relevante de drept internaţional, finanţarea externă, ceea ce implică încadrarea acesteia în
categoria jurisdicţiilor penale hibride.
Spre comparaţie, Consiliul guvernului Irakului a stabilit Înaltul Tribunal Penal Irakian în 2003.
Iniţial proiectat ca fiind o instanţă internaţionalizată de tip clasic, tribunalul a fost totuşi instituit ca o
curte internă deoarece guvernul american, care a declanşat invazia militară a Irakului şi a instituit
guvernarea provizorie, s-a opus vehement iniţiativelor comunităţii internaţionale de a institui o instanţă
internaţională sau cel puţin, internaţionalizată formată în temeiul unui acord cu ONU, care să
1
Higonnet E.R. Op. cit., p. 378-379.
The UN Security Council Resolution no. 1244 (1999) from 10 June 1999.
http://www.un.org/en/ga/search/view_doc.asp?symbol=S/RES/1244(1999). (Vizitat la: 25.05.2014).
3
Higonnet E.R. Op. cit., p. 406-410.
251
2
[On-line]:
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
înfăptuiască justiţie în baza principiilor dreptului internaţional umanitar şi penal şi a normelor dreptului
penal irakian, cu participarea judecătorilor şi procurorilor irakieni şi a celor internaţionali originari din
alte state musulmane. Oricum însă tribunalului nu îi sunt străine anumite elemente de instanţă
internaţionalizată. Astfel, el este instituit ca unul independent de sistemul intern judiciar şi este
competent să judece persoane pentru încălcări grave ale normelor de drept internaţional, inclusiv care
interzic fapte de genocid, precum şi violări ale unor dispoziţii de drept penal naţional. Deşi include doar
personal judiciar şi auxiliar intern, statutul tribunalului autorizează apelarea către experţi şi magistraţi
internaţionali în caz de necesitate, însă precedente în acest sens nu au fost înregistrate.
Legalitatea şi imparţialitatea tribunalului adesea a fost contestată, iar acesta a fost criticat în
numeroase ocazii, atât datorită faptului că a fost format în urma intervenţiei militare sub stricta
supraveghere a forţelor coaliţiei, în special americane, cât şi deoarece a demonstrat puternice conotaţii
politice în persecutarea membrilor partidului Baas, inclusiv acelor care nu au întreprins acţiuni de
sprijin în comiterea crimelor imputate regimului lui Saddam Hussein. În plus, perturbarea procesului de
judecată, inclusiv boicoturile, asasinatele apărătorilor şi demisia judecătorilor, precum şi consacrarea
pedepsei capitale, în continuare a subminat credibilitatea procedurilor judiciare desfăşurate şi legalitatea
mandatului.1
Date fiind cele relevate, conchidem că tipologia tribunalelor hibride este variată, conceptul de
tribunal penal hibrid înglobând o categorie de instanţe internaţionalizate, elementele definitorii ale
cărora pot fi radical diferite.
Totuşi, valoarea juridică a diverselor tipuri de tribunale hibride este certă, instanţele respective
constituie o alternativă bună jurisdicţiilor penale cu caracter ad-hoc, dar şi Curţii Internaţionale Penale
deoarece permit investigarea şi persecutarea unei varietăţi de crime de război şi contra umanităţii
comise în limitele teritoriale ale unui stat, care nu demonstrează capacităţi judiciare suficiente pentru a
organiza şi desfăşura o anchetă rezultativă corespunzătoare standardelor internaţionale relevante,
justiţia internaţionalizată fiind operată în termene relativ restrânse şi antrenând cheltuieli rezonabile.
Totodată, justiţia înfăptuită este aproape de victimele nemijlocite ale crimelor comise şi în general de
populaţia statului ce a avut de suferit de pe urma conflictului produs.
Deci, există argumente valabile pentru ca justiţiei naţionale internaţionalizate să i se acorde
prioritate asupra justiţiei internaţionale, tribunalul penal hibrid reprezentând o categorie de jurisdicţie
specifică operabilă ori de câte ori un stat înfăţişează comiterea de crime internaţionale grave, iar
persecutarea acestora conform justiţiei internaţionale este fie imposibilă, fie nerezonabilă. Nu putem
afirma că tribunalul hibrid este soluţia cea mai optimă pentru toate cazurile de justiţie post-conflictuală
care nu vizează multe entităţi statale, însă din anii 2000 încoace, când au fost instituite primele instanţe
jurisdicţionale având elementele unui tribunal hibrid, rezultatele obţinute în statele vizate, au fost fără
îndoială pozitive.
Bibliografie:
1. Agreement between the United Nations and the Government of Sierra Leone on the establishment of
a Special Court for Sierra Leone from 16 January 2002, Freetown (Sierra Leone). [On-line]:
http://www.rscsl.org/Documents/scsl-agreement.pdf (Vizitat la: 25.05.2014).
2. Agreement between the United Nations and the Government of Sierra Leone on the establishment of
a
Residual
Special
Court
for
Sierra
Leone
from 11 August
2010. [On-line]:
http://www.rscsl.org/Documents/RSCSL%20Agreement%20and%20Statute.pdf (Vizitat la: 25.05.2014).
3. Cassese A ş.a. The Oxford Companion to International Criminal Justice. Oxford: Oxford University
Press, 2009. 1008 p.
4. Costi A. Hybrid tribunals as a valid alternative to international tribunals for the prosecution of
international crimes. Research presented at 3rd Annual Victoria University Symposium on Human Rights
1
Scharf M.P. The Iraqi High Tribunal. A viable experiment in international justice? In: Journal of
International Criminal Justice. 2007, Vol. 5, 2007, p. 259.
252
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
(Wellington,
New
Zealand,
24
August
2005).
[On-line]:
https://www.victoria.ac.nz/law/centres/nzcpl/publications/human-rights-research-journal/publications/vol3/Costi.pdf (Vizitat la: 25.05.2014).
5. Dickinson L.A. The relationship between hybrid courts and international courts: the case of Kosovo.
In: New England Law Review. 2003, Vol. 37:4, p. 1059-1072.
6. Higonnet E.R. Restructuring hybrid courts: local empowerment and national criminal justice reform.
In: Arizona Journal of International and Comparative law. 2006, Vol. 23, no. 2, p. 347 - 435.
7. Holvoet M., de Hert P. International criminal law as global law: an assessment of the hybrid
tribunals. In: Tilburg Law Review. 2012, Vol. 17, p. 228-240.
8. Linton S. Cambodia, East Timor and Sierra Leone: experiments in International Justice. In: Criminal
Law Forum. 2001, Vol. 12, p. 185-246.
9. Martin-Ortega O., Herman J. Hybrid tribunals and the rule of law: notes from Bosnia and
Herzegovina
and
Cambodia.
[On-line]:
http://www.uel.ac.uk/wwwmedia/microsites/chrc/HybridTribunalsandtheRuleofLaw.pdf.
(Vizitat
la:
25.05.2014).
10. Parry and Grant Encyclopaedic Dictionary of International Law. Oxford: Oxford University Press,
2009. 702 p. [On-line]: http://www.answers.com/library/Oxford+Articles-cid-27490247. (Vizitat la: 25.05.2014).
11. Raub L. Positioning hybrid tribunals in international criminal justice. In: New York University
Journal of International law and politics. 2009, Vol. 41, p.1013-1053.
12. Scharf M.P. The Iraqi High Tribunal. A viable experiment in international justice? In: Journal of
International Criminal Justice. 2007, Vol. 5, p. 258 - 263.
13. The UN Security Council Resolution no. 1244 (1999) from 10 June 1999. [On-line]:
http://www.un.org/en/ga/search/view_doc.asp?symbol=S/RES/1244(1999). (Vizitat la: 25.05.2014).
14. The UN Security Council Resolution no. 757 (2007) from 30 May 2007. [On-line]: http://www.stltsl.org/en/documents/un-documents/un-security-council-resolutions/security-council-resolution-1757. (Vizitat la:
25.05.2014).
15. The UN Security Council Resolution no. 827 (1993) from 25 May 1993. [On-line]:
http://www.icty.org/x/file/Legal%20Library/Statute/statute_827_1993_en.pdf. (Vizitat la: 25.05.2014).
16. The UN Security Council Resolution no. 955 (1994) from 08 November 1994. [On-line]:
http://www.unictr.org/Portals/0/English/Legal/Resolutions/English/955e.pdf. (Vizitat la: 25.05.2014).
17. The UNMIK Regulation no. 2000/64 on assignment of international judges/prosecutors and/or
change
of
venue
in
Kosovo
from
15
December
2000.
[On-line]:
http://www.unmikonline.org/regulations/2000/re2000_64.htm (Vizitat la: 25.05.2014).
18. UN Factsheet „Rule of law tools for post conflict states: maximizing the legacy of hybrid courts”
(Office of the UN High Commissioner for human rights). Geneva: United Nations publication, 2008. 45 p.
Copyright© Artur SÎRCU, 2014.
253
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
ABORDĂRI CONCEPTUALE CU PRIVIRE LA SECURITATEA
REFUGIATULUI ÎN DREPTUL INTERNAŢIONAL
SPÎNU Veronica*
Institutul de Cercetări Juridice şi Politice al AȘM,
mun. Chișinău, bd. Ștefan cel Mare și Sfînt 1, MD-2012. Republica Moldova.
ANNOTATION:
CONCEPTUAL APPROACHES TO THE SECURITY OF REFUGEES IN
INTERNATIONAL LAW
The article covers one of the sharpest issues of the contemporaneity, focused on the refugee
security in the context of the human security. The conflict, violence and human rights abuses continue
to uproot a rapidly increasing number of people. Meanwhile, the conflicts have been exacerbated by
the simultaneous impact of population growth, urbanization, climate change, food, water and energy
insecurity. As a rule, there are many attempts to define the concept of „human security”. Security study
begins with an analysis of security people, not states or groups of states, since the individual is the
basis of all forms of social organization. Human security is a concept that currently enjoys remarkable
support at international level, especially within the circles of doctrinal and practical that support
human development approach based on respect for human rights.
Regarding the legal consecration of the concept of human security, it refers strictly speaking, until
now, to the affirmation, promotion, consolidation and protection of human rights, including refugee.
Governments normally guarantee the basic human rights and physical security of their citizens.
Refugees fleeing war or persecution are often in a very vulnerable situation. Ensuring the physical
security of refugees is one of the most pressing concerns of UNHCR and its partners.
Protecţia juridică a refugiaţilor, una dintre componentele inalienabile ale procesului de
globalizare, continuă să fie de o actualitate vădită şi să preocupe comunitatea internaţională. Existenţa
refugiaţilor şi a azilanţilor pe întregul mapamond reprezintă o dovadă peremptorie că promovarea şi
respectarea drepturilor omului este şi rămâne o problemă decisivă a umanităţii. Remarcăm elementul
distinctiv pentru refugiaţi şi azilanţi faptul că în statul ai cărui cetăţeni sau rezidenţi sunt, din diverse
motive, aceştia nu beneficiază, parţial sau în totalitate, de drepturile şi libertăţile fundamentale ale
omului, fiind nevoiţi să-şi găsească protecţia şi asistenţa necesară în alte state. Mai mult, aceştia sunt
confruntaţi cu grave pericole pentru viaţa şi libertatea lor, părăsirea ţării în care se aflăconstituind unica
lor şansă.1
În ceea ce priveşte consacrarea juridică a noţiunii de securitate umană, aceasta se referă stricto
sensu, până la acest moment, la afirmarea, promovarea, consolidarea, precum şi la protecţia drepturilor
omului, inclusiv ale refugiatului. În fapt, există însă, mai multe încercări de a defini conceptul de
*
SPÎNU Veronica - Doctorandă la Institutul de cercetări juridice și politice al AȘM.
Note sur la protection internationale. Comite executif du programme du HautCommissaire EC/60/SC/CRP.9 5 juin
2009. [On-line]: http://www.unhcr.fr/4b30a713e.html. (Vizitat la: 11.05.2014).
254
1
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
securitate umană, analiza de securitate pornind de la securitatea oamenilor, nu a statelor sau a grupărilor
de state, întrucât individul uman este baza tuturor formelor de organizare socială.1
Securitatea umană este un concept care, actualmente, se bucură de un sprijin remarcabil pe plan
internaţional, în special în cadrul cercurilor doctrinare şi practice care susţin, cu certitudine, abordarea
dezvoltării umane întemeiate pe respectul drepturilor omului. Abordarea de ansamblu a conceptului de
securitate aduce în discuţie componente fundamentale ale acestuia care impun atât definirea cât şi
evidenţierea necesităţii implementării lor în politicile interne şi externe ale statelor, precum şi în
structurile societăţii civile, create în scopul respectării drepturilor omului şi libertăţilor fundamentale.2
În acest context, putem menţiona securitatea internaţională (zonală, regională), securitatea naţională,
securitatea intereselor unei colectivităţi şi securitatea persoanei, a individului.3
Noţiunea „securitate umană” prezintă o combinaţie interesantă între viziunea umanitară şi
conceptul de securitate, într-un moment în care Uniunea Europeană evaluează, cu deosebită atenţie,
viitorul politicii comune de azil. Unele medii de securitate afirmă că limitele conceptului sunt prea
largi. Astfel „echilibrul între protecţia refugiaţilor şi controlul migraţiei” este foarte fragil. „Metafora
echilibrului, referindu-ne la Uniunea Europeană – poartă cu ea, în acest caz, tensiunea între drepturile
individuale şi suveranitatea statului.4
Securitatea umană se identifică cu principiile şi izvoarele dreptului internaţional umanitar.
Principiul inviolabilităţii şi securităţii persoanei, principiul proporţionalităţii, principiul discriminării sau
principiul limitării mijloacelor şi metodelor de luptă, sunt doar câteva dintre normele incidente în
domeniu. 5
Paradigma securităţii naţionale îşi are rădăcinile în ideea conform căreia statul este principalul
actor al relaţiilor internaţionale.Problema ce decurge din aceste dezbateri se referă la necesitatea
distincţiei dintre securitatea naţională şi cea internaţională. Securitatea, la orice nivel, are ca subiect
omul, care transcende toate graniţele. De altfel, poziţia individului, ca subiect de drept, este privită în
mod diferit în aceste sisteme de drept. Conceptul drepturilor omului a fost formulat, aşadar, pentru
prima oară în filosofia „dreptului natural şi al ginţilor”, din care s-a inspirat Jean Jaques Rousseau,
Habeas Corpus Act, a fost reluat în timpul revoluţiei burgheze franceze în Declaraţia Drepturilor
Omului şi ale Cetăţeanului din 1789, dar îl întâlnim şi în Bill of Rights din 1776, consecinţă a revoluţiei
americane.6
Securitatea umană a prins formă pentru prima oară, când a fost definită în cadrul „Raportului
pentru Dezvoltare Umană” din 1994 ce aparţinea Programului Naţiunilor Unite pentru Dezvoltare
(United Nations Development Program – UNPD). Conform raportului, conceptul de securitate era
utilizat intr-o maniera prea îngustă, acesta reprezentând doar securitatea graniţelor în faţa agresiunilor
externe sau apărarea intereselor internaţionale ale statului, fiind ignorate nevoile zilnice ale individului.7
Conceptul de securitate a început să se schimbe cu aproximativ jumătate de secol în urmă. Cele
două războaie mondiale şi Războiul Rece au reprezentat importante surse de schimbare a mentalităţii şi
a societăţii internaţionale. Conform „Comisiei asupra Securităţii Umane”, segmentele vitale, necesare
1
Sarcinschi A. Elemente noi în studiul securităţii naţionale şi internaţionale. București: Editura Universităţii Naţionale
de Apărare, 2005, p. 24.
2
Mărgărint M. Democraţia şi cultura de securitate. În: Revista Spirit Militar Modern. 2005, nr. 6-7 (101-102), p. 38.
3
Ibidem, p. 38.
4
Kumin Judith. Disentangling Refugee Protection from the (European) Migration Control Web. 2008. [On-line]:
http://graduateinstitute.ch/files/live/sites/iheid/files/sites/globalmigration/shared/_communIntersites/kumin-IHEIDsept2608.pdf. (Vizitat la: 13.09.2013).
5
Neag D. Coman. Drepturile omului şi perspectiva securităţii individuale. [On-line]:
http://www.arduph.ro/domenii/protectie-persoane-si-bunuri/drepturile-omului-la-pace/drepturile-omului-si-perspectivasecuritatii-individuale/. (Vizitat la: 12.05.2014).
6
Ibidem.
7
Scarlat D. Conceptul de securitate umană – evaluare şi analiză. Dinamica mediului european de securitate. Sesiune
anuală
de
comunicări
ştiinţifice
22-23
noiembrie
2007.
Bucureşti.
p.
263.
[On-line]:
http://cssas.unap.ro/ro/pdf_carti/dinamica_mediului_european_de_securitate.pdf. (Vizitat la: 25.05.2014).
255
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
vieţii sunt acele elemente care asigură drepturile şi libertăţile indivizilor, acestea variind de la individ la
individ şi de la societate la societate. Fostul secretar general al UN, Kofi Annan, declara în 2000, că:
„securitatea umană, în sensul cel mai larg, cuprinde mai mult decât absenţa conflictelor violente.
Aceasta cuprinde drepturile omului, buna guvernare,accesul la educaţie şi asistenţă medicală şi
asigurarea că fiecare individ are oportunităţile şi alegerile pentru a-şi îndeplini propriul potenţial.”1
Dacă în procesul de globalizare a asigurării securităţii umane, chiar dacă la nivel conceptual,
deocamdată, conceptul securităţii a escaladat graniţele convenţionale, atunci, cu siguranţă, putem vorbi
de securitate umană la toate nivelurile: a dreptului intern, a dreptului internaţional sau a dreptului
comunitar european.2
În ceea ce priveşte cadrul conceptual, remarcăm că ameninţările care influenţează securitatea
refugiatului sunt multiple şi variate. Cele mai importante tendinţe ce se manifestă la nivel mondial au
implicaţii esenţiale asupra securităţii. Acest fenomen este cu atât mai grav, cu cât, aceeaşi zonă este
caracterizată de acutizarea condiţiilor minime de trai, ceea ce duce la apariţia sărăciei. Astfel, pe lângă
creşterea naturală a populaţiei globului, se înregistrează sporirea numărului refugiaţilor care provin din
ţările în curs de dezvoltare, sau din cele măcinate de violenţe. Migraţia persoanelor refugiate, pe lângă
efectele negative principale, mai are şi efecte negative, devastatoare.3 Relocarea acestora îi lasă fără
resurse de hrană sau acces la servicii medicale, numărul victimelor indirecte este cu mult mai mare
decât numărul victimelor directe în urma războiului. Creşterea populaţiei globului şi a refugiaţilor,
determină, din punct de vedere al securităţii, schimbări majore în natura conflictului, respectiv
posibilitatea creşterii prevalenţei conflictului urban.
Drept urmare, prin prisma celor menționate, remarcăm că statutul de refugiat devine încălcarea
cea mai gravă a contractului social încheiat între stat şi cetăţeanul lui. Refugiatul este o persoană lipsită
de protecţia statului din care provine şi, ca urmare, este nevoit să caute această protecţie în altă parte.4
Situaţia precară a refugiaţilor şi protecţia care li se acordă nu pot fi percepute fără a se recurge la
standardele conţinute de reglementările privind drepturile omului, la dreptul internaţional umanitar.
Securitatea refugiaţilor a devenit din ce în ce mai problematică în condiţiile restrângerii spaţiului
umanitar, aceștia sunt deseori găzduiţi în zone relative apropiate de conflictele care i-au dezrădăcinat, în
aceste condiţii fiind expuşi la diverse ameninţări fizice: abuzuri sexuale, recrutări forţate, omucideri,
etc.
Misiunea de a se asigura ca guvernele să întreprindă toate acţiunile necesare pentru a proteja
refugiaţii, solicitanţii de azil şi alte persoane aflate în nevoie de protecţie internaţională, se află sub
autoritatea Biroului Înaltului Comisariat al Naţiunilor Unite pentru Refugiaţi (UNHCR). UNHCR este
singura organizaţie internaţională mandatată să protejeze refugiaţii din lume, iar statele au obligaţia să
coopereze cu UNHCR în asigurarea protecţiei refugiaţilor. UNHCR are un interes direct în această
chestiune, în calitate de organism subsidiar însărcinat de Adunarea Generală a Naţiunilor Unite cu
mandatul de a asigura protecţie internaţională refugiaţilor şi, alături de guverne, de a căuta soluţii la
problemele refugiaţilor.5
Scopul protecţiei internaţionale este acela de a asigura refugiatului o „cetăţenie-surogat” până
când una autentică poate fi obţinută prin intermediul repatrierii, integrării sau restabilirii sale. În fapt,
1
Kofi Annan. Report of the Secretary-General on the Work of the Organization General Assembly Official. [Online]: http://www.un.org/News/Press/docs/1999/19990920.sgsm7136.html. (Vizitat la: 10.11.2013).
2
Neag M., Coman D. Drepturile omului şi perspectiva securităţii individuale. [On-line]:
http://www.arduph.ro/domenii/protectie-persoane-si-bunuri/drepturile-omului-la-pace/drepturile-omului-si-perspectivasecuritatii-individuale/. (Vizitat la: 21.10.2013).
3
Adunarea Generală a Naţiunilor Unite, Statutul Înaltului Comisariat al Naţiunilor Unite pentru Refugiaţi, 14
decembrie 1950, A/RES/428(V). [On-line]: http://www.unhcr.org/cgi-bin/texis/vtx/refworld/rwmain?docid=3ae6b3628.
(Vizitat la: 15.02.2014).
4
Moroianu Zlătescu I. şi al. Refugiaţii şi statutul lor juridic. Bucureşti: IRDO, 1992, p. 43.
5
Adunarea Generală a Naţiunilor Unite. Statutul Înaltului Comisariat al Naţiunilor Unite pentru Refugiaţi, 14
decembrie 1950, A/RES/428 (V). [On-line]: http://www.unhcr.org/cgibin/ texis/vtx/refworld/rwmain?docid=3ae6b3628.
(Vizitat la: 3.06.2014).
256
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
scopul este găsirea unei soluţii durabile care să creeze sau să refacă legătura dintre persoană ca cetăţean
şi un stat ca protector legal al acestuia.1
În conformitate cu propriu statut, UNHCR îşi duce la îndeplinire mandatul, printre altele
promovând încheierea şi ratificarea convenţiilor internaţionale pentru protejarea refugiaţilor,
supervizând aplicarea acestora şi făcând propuneri de modificare a acestora. Această responsabilitate de
supraveghere este reiterată în art. 35 (1) al Convenţiei din 1951 şi în art. II al Protocolului din 1967
privind statutul refugiaţilor (Protocolul din 1967)2 sub forma unei obligaţii a statelor contractante de a
coopera cu UNHCR.
Un alt aspect abordat al problemei securităţii refugiaţilor reprezintă dimensiunea ecologică.
Dimensiunea ecologică comportă un discurs dramatic în favoarea securizării, atât din partea
guvernelor, cât şi din partea societăţii civile.
Securitatea individului înscrie individul într-o ordine constituită pe globalismul umanităţii şi
răspunde principalelor nevoi ale populaţiei într-un context al globalizării şi interdependenţei.3
Problema majoră cu privire la dimensiunea ecologică a securităţii refugiaţilor o reprezintă
schimbarea climei, implicit încălzirea globală. Acest fenomen creează vulnerabilităţi, riscuri, pericole,
cât şi ameninţări la adresa securităţii persoanelor refugiate.4
La nivelul dreptului comunitar, în cadrul Uniunii Europene sa cristalizat o codificare privind
drepturile individului, pe care o putem „asimila” sistemului de codificare european realizat la nivelul
Consiliului Europei. Asimilarea se produce, însă, mai mult în ceea ce priveşte apartenenţa la acelaşi
continent european, şi mai puţin, în ceea ce priveşte reglementarea - chiar dacă aceasta poate fi
considerată în linii mari „comună”, prin importul de norme juridice europene – şi a sistemului de
jurisdicţie, care este diferit.5
Dimensiunile legate de securitatea refugiatului, au ca fundament respectarea următoarelor
principii importante.
Non-refoulement. Unul dintre principiile fundamentale care guvernează dreptul refugiaţilor este
principiul nereturnării, care interzice înapoierea forţată a unui refugiat în ţara de origine.6 Principiul
nereturnării este un principiu general de drept internaţional, acesta se aplică oricărei acţiuni care are ca
rezultat îndepărtarea de pe teritoriu, deportarea, returnarea, extrădarea, respingerea la frontieră sau
refuzarea admiterii, etc., şi în consecinţă expunerea refugiaţilor la un risc. Interdicţia returnării,
prevăzută în dreptul internaţional al refugiaţilor, este completată de interdicţiile impuse returnării
elaborate pe baza dreptului internaţional al drepturilor omului, care interzice, îndepărtarea de pe
teritoriu a unei persoane care se confruntă cu riscul de tortură sau alte tratamente sau pedepse cu
cruzime, inumane sau degradante sau cu alte forme de vătămare gravă.7
1
Vergatti Cristina Narcisa. Statutul juridic al refugiaţilor. Institutul român pentru drepturile omului. Bucureşti: Editura
I.R.D.O., 2009, p. 9.
2
Adunarea Generală a Naţiunilor Unite, Protocolul privind statutul refugiaţilor, 31 ianuarie 1967, Seria de tratate a
Naţiunilor Unite, vol. 606, p. 267. [On line]: http://www.unhcr.org/refworld/docid/3ae6b3ae4.html. (Vizitat la: 16.02.2014).
3
Records Fifty-fifth session Supplement No.1 (A/55/1). New York: United Nations, 2000, p. 4. [On-line]:
http://www.un.org. (Vizitat la: 16.02.2014).
4
Brumar Catrinel. Protecţia refugiaţilor între dreptul umanitar şi drepturile omului. Autoreferatul tezei de doctorat.
Bucreşti, 2012. 24 p.
5
Mihai Neag, Daniela Coman. Op. cit.
6
Principiul nereturnării, reglementat în art. 33 din Convenţia din 1951 cu privire la statutul Refugiaţilor; art. II din
Convenţia OUA; art. 3 din Declaraţia Naţiunilor Unite cu privire la Azilul Teritorial, adoptată de Adunarea Generală în 1967
(Rezoluţia 2312); art. 3 din Convenţia Naţiunilor Unite împotriva Torturii şi a Altor Tratamente Inumane şi Degradante; art.
22 din Convenţia asupra Drepturilor Copilului; art. 7 din Pactul Internaţional cu privire la Drepturile Civile şi Politice.
7
A se vedea: alin. 28, UNHCR, Manualul de proceduri şi criterii pentru determinarea statutului de refugiat pe baza
Convenţiei din 1951 şi a Protocolului privind statutul refugiaţilor din 1967, disponibil în: UNHCR, Manualul de proceduri şi
criterii pentru determinarea statutului de refugiat pe baza Convenţiei din 1951 şi a Protocolului privind statutul refugiaţilor din
1967, decembrie 2011, HCR/1P/4/ENG/REV. 3. [On-line]: http://www.unhcr.org/refworld/docid/4f33c8d92.html. (Vizitat la:
11.03.2014).
257
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
În ceea ce priveşte standardele aplicabile tratamentului solicitanţilor de azil şi refugiaţilor, alături
de prevederile relevante ale dreptului internaţional al drepturilor omului, articolele 2 – 34 ale
Convenţiei din 1951 prezintă o listă cuprinzătoare a drepturilor şi standardelor de tratament de care
trebuie să beneficieze refugiaţii din partea statelor părţi. Consiliul European, la întâlnirea de la Tampere
din 15 si 16 Octombrie 1999, a convenit sa lucreze pentru înfiinţarea unui sistem comun european de
azil, bazat pe aplicarea integrala a Convenţiei de la Geneva privind statutul refugiaţilor din 1951,
modificată prin Protocolul de la New York din 31 ianuarie 1967, asigurându-se astfelcă nici o persoana
nu este trimisă înapoi spre a fi persecutată, menţinându-se principiul nereturnării. In acest sens, şi fără a
se afecta criteriul responsabilităţii stipulat înprezentul regulament, statele membre, respectând
principiul nereturnării, sunt considerate ţări sigure pentru cetăţenii ţărilor terţe.1
Principiul nereturnării interzice înapoierea unui solicitant de azil în ţara sa de origine, înainte ca
cererea sa de azil să fi fost examinată. Articolul 31 din Convenţie afirmă, de asemenea, că niciun fel de
pedeapsă nu poate fi dispusă împotriva unui refugiat din cauza intrării ilegale în statul gazdă, dacă
acesta vine direct dintr-un teritoriu unde viaţa îi era pusă în pericol, şi dacă se prezintă fără întârziere în
faţa autorităţilor din statul gazdă. În baza practicii generale a statelor, nereturnarea refugiaţilor poate fi
considerată ca făcând parte din dreptul internaţional cutumiar. În acelaşi timp, acest corp de reguli le
asigură refugiaţilor garanţii elementare în privinţa drepturilor omului în statul care acordă azilul,
formând zone de protecţie pentru solicitanţi. 2 Înaltul Comisariat a semnat acorduri cu privire la
protecţia şi supravegherea frontierelor cu mai multe ţări europene, inclusiv contribuind la cooperarea
comună cu Agenţia Uniunii Europene Frontex3 a unei strategii de drepturi umane şi al unui cod de
conduită a personalului în cadrul operaţiunilor efectuate de către Frontex. Respectarea acestui principiu
este definitorie pentru a pune în aplicarea mecanismul protecţiei internaţionale. În acest sens,
enumerăm câteva exemple pozitive. Deschiderea frontierelor în Africa de Vest şi pe de altă parte, ca
răspuns la exodul refugiaţilor din Côted'Ivoire şi moratoriile privind returnarea solicitanţilor de azil
respinşi în altă parte, au permis numeroaselor persoane să ajungă în teritorii sigure. La fel, menţionăm
despre evacuările umanitare din Tunisia şi Egipt, la începutul anului 2011 care au permis migranţilor să
se întoarcă în ţara lor de origine. De asemenea, refuzul accesului la teritoriu a rămas o preocupare.
Prezenţa agenţilor de poliţie de frontieră calificat şi punerea în aplicare a procedurilor de selectare a
frontierei în considerare. Criteriile de protecţie sunt vitale pentru a permite identificarea persoanelor
care au nevoie de protecţie. Cooperarea cu ONG-urile oferă o capacitate suplimentară de supraveghere
a frontierei şi contribuie la o mai mare transparenţă din partea autorităţile guvernamentale.
Dreptul la libera circulaţie. Libera circulaţie a persoanelor reprezintă un drept fundamental
consacrat în plan internaţional şi la nivel naţional, în constituţiile multor state. Consacrarea cea mai
solidă a drepturilor omului s-a realizat în cadrul O.N.U. la 10 decembrie 1948 prin „Declaraţia
Universală a Drepturilor Omului”, având menirea de a proteja persoana umană împotriva oricăror
pericole ce ar ameninţa-o. Astfel, la art. 13 se prevede: „Orice persoană are dreptul să circule liber şi săşi aleagă reşedinţa în interiorul unui stat”; „Orice persoană are dreptul să părăsească orice ţară, inclusiv
1
Regulamentul Consiliului (CE) Nr. 343/2003 din 18 februarie 2003 stabilind criteriile şi mecanismele pentru
determinarea statelor membre responsabile pentru examinarea cererilor depuse într-unul din statele membre de un cetăţean al
unei
ţări
terţe.
[On-line]:
http://europa.eu/legislation_summaries/justice_freedom_security/free_movement_of_persons_asylum_immigration/l33153_e
n.htm. (Vizitat la: 10.09.2013).
2
Note sur la protection internationale. Rapport du HautCommissaire. Comité exécutif du Programme du Haut
Commissaire Soixante-deuxième session Genève, 3-7 octobre 2011Point 5 a) de l’ordre du jour provisoire Rapports sur les
travaux du Comité permanent Protection internationale. p. 28.
3
Frontières extérieures, denumirea completă: European Agency for the Management of Operational Cooperation at
theExternalBorders of theMemberStates of the European Union) - Agenţie a Uniunii Europene cu privire la securitatea
frontierelor externe. Agenţia este responsabilă de coordonarea activităţilor a serviciilor transfrontaliere naţionale şi asigură
securitatea frontierelor ţărilor-membre ale Uniunii Europene cu alte state.Sediul Agenţiei se află la Varşovia. [On-line]:
http://ru.wikipedia.org/wiki/Frontex. (Vizitat la: 01.11.2013).
258
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
ţara sa şi să revină în ţara sa”. Libera circulaţie a refugiaţilor1 este reglementat de art. 26 de Convenţia
din 1951 cu privire la statutul refugiaţilor.2 persoanelor este un drept fundamental al cetăţenilor Uniunii
Europene (UE), garantat prin Tratate. Aceasta se concretizează în Spaţiul de libertate, securitate şi
justiţie, fără frontiere interne.
Libera circulație include3:
 Dreptul de a circula liber în limitele teritoriului dat;
 Dreptul de a-și alege reședința în limitele acestui teritoriu;
 Dreptul de a ieși din oricare țară, inclusiv din țara sa;
 Dreptul de a intra în țara sa.
Prin eliminarea frontierelor interne, este necesară o mai bună gestionare a frontierelor externe ale
Uniunii, precum şi reglementarea intrării şi şederii cetăţenilor din ţările terţe, inclusiv printr-o politică
comună în materie de azil şi imigraţie. Conceptul liberei circulaţii a persoanelor a fost definit odată cu
semnarea, în 1985, a Acordului Schengen, iar mai apoi a Convenţiei Schengen, în 1990, care a marcat
eliminarea controalelor la frontieră între ţările participante4. Ca parte integrantă a cadrului juridic şi
instituţional al UE, cooperarea Schengen s-a extins treptat, pentru a include azi majoritatea statelor
membre, precum şi unele ţări terţe. Dreptul refugiaţilor la libertatea de circulaţie este reglementat în
mod explicit în Convenţia din 1951 cu privire la statutul refugiaţilor. UNHCR a intensificat cooperarea
cu Organizaţia Aviaţiei Civile Internaţionale.Organizaţia Civile Internaţionale (OACI) să adopte
documentele de călătorie electronice, cu toate acestea, multe ţări nu au adoptat încă aceste
sisteme.UNHCR a publicat o notă cu privire la documentele de călătorie ale Convenţiei şi standardele
OACI, furnizarea de consiliere juridică şi practice, precum şi o strategie pentru a realiza conformitatea
cu acestea principii a fost dezvoltat în colaborare cu guvernele.
Violenţa sexuală şi de gen. Înţelegerea cauzelor violenţei sexuale şi de gen este punctul de
pornire în dezvoltarea unor planuri de acţiune pentru prevenirea acestui fenomen. Prin acte de violenţă
sexuală şi de gen, agenţii de persecuţie tind să îşi menţină privilegiile, puterea şi controlul asupra
celorlalţi. Identitatea şi rolul de gen sunt determinate de sex, vârstă, origine etnică, naţionalitate, religie,
etc. Victima se simte ameninţată şi neprotejată în faţa riscului de a fi agresat din nou. Un alt aspect ce
ţine de contextul securităţii este acela că, în lucrul cu incidentele de trafic de persoane, poliţia şi forţele
de securitate nu sunt receptive la suferinţa victimei şi la nevoia de îngrijire, demnitate şi respect, trauma
se poate adânci din cauza comportamentului lipsit de înţelegere şi din cauza amânării acordării
asistenţei de specialitate. Prevenirea şi răspunsul la violenţa sexuală şi de gen sunt legate în mod direct
de protecţia drepturilor omului. Fiecare individ, fără deosebire de rasă, culoare, sex, limbă, religie,
orientare politică, origine naţională sau socială, proprietate, statut social, etc este îndreptăţit la respect,
protecţie, exerciţiul drepturilor si libertăţilor umane fundamentale.5
Actele de violenţă sexuală şi de gen încalcă o serie de drepturi fundamentale ale omului6:
 Dreptul la viaţă, libertate şi securitatea personala;
 Dreptul la libertate împotriva torturii sau a tratamentelor inumane şi degradante;
 Dreptul la educaţie, securitate socială, dezvoltare personală, etc.
1
Fiecare stat contractant va acorda refugiaţilor care se găsesc în mod legal pe teritoriul său dreptul de a-şi alege locul
de reşedinţă şi de a circula liber, cu rezervele instituite de reglementările aplicabile străinilor, în general, în aceleaşi
împrejurări.
2
Adoptată la 28 iulie 1951 de Conferinţa plenipotenţiarilor Naţiunilor Unite asupra statutului refugiaţilor şi apatrizilor,
convocată de Adunarea generală la 14 decembrie 1950. Intrată în vigoare la 22 aprilie 1954, conform dispoziţiilor art. 43.
3
Права человека и защита беженцев. Пособие для самоучения 5, Том 2. Управление Верховного Комиссара
по делам беженцев, 2006. с. 154.
4
Note sur la protection internationale, Ibidem., p. 32.
5
Violenţa sexuală și de gen împotriva refugiaţilor, returnaţilor şi persoanelor deplasate intern. Extras din „Violenţa
sexuală li de gen împotriva refugiaţilor, returnaţilor şi persoanelor deplasate intern”. Ghidul UNHCR de prevenire şi răspuns.
2003. [On-line]: http://www.refworld.org/cgibin/texis/vtx/rwmain/opendocpdf.pdf?reldoc=y&docid=478f33962. (Vizitat la:
03.02.2014).
6
Ibidem.
259
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Menţionăm în acest sens câteva instrumente internaţionale importante care se referă la violenţa
sexuală şi de gen1:
 Convenţia pentru eliminarea tuturor formelor de discriminare împotriva femeii - Adunarea
Generală a Naţiunilor Unite, 1981;
 Declaraţia Naţiunilor Unite pentru eliminarea violenţei împotriva femeii - Adunarea Generală
a Naţiunilor Unite, 1993;
 Declaraţia şi Platforma de Acţiune de la Beijing, 1995;
 Statutul Curţii Penale Internaţionale de la Roma, 1998;
 Rezoluţia 1325 a Consiliului de Securitate al Naţiunilor Unite, 2000, etc.
Măsuri de luptă contra terorismului şi impactul asupra securităţii. Cu privire la măsurile de
luptă contra terorismului şi impactul asupra securităţii, menţionăm, că în ultimul deceniu, considerente
de siguranţă au influenţat considerabil politica a UNHCR, promovând şi accentuând punctele de
tangenţă privind stabilirea unui echilibru între securitate şi protecţia refugiaţilor. Un accent special a
fost publicat pentru personalul responsabil pentru determinarea statutului de refugiat şi reinstalare
pentru posibile probleme legate de excluderea şi pentru a ajuta la interviu candidaţii care provin din
ţările în cauză.UNHCR a consolidat, de asemenea, personal său şi competenţele sale în materie de
excludere în anumite regiuni şi oferă asistenţă tehnică autorităţilor guvernamentale responsabile pentru
determinarea statutului.2Plecând de la această punere în context, dorim să evidenţiem, în cele ce
urmează, legăturile strânse dintre migraţie şi securitate. În literatura de specialitate se arată că
problemele de mediu şi dezastrele umanitare, apărute în urma conflictelor militare, generează
vulnerabilităţi, care se răsfrâng indirect şi asupra actorilor care le declanşează. Temerile statelor,
concretizate în politicile adoptate, sunt şi astăzi, ca şi la momentul adoptării Convenţiei, dominate de
ideea că accesul la procedură, acordarea statutului de refugiat şi principiul nereturnării trebuie aplicate
în aşa fel încât să nu permită protejarea infractorilor non-politici sau răspândirea terorismului.3
Migraţia unui număr foarte mare de oameni din zonele afectate de război în alte zone nonconflictuale are urmări multiple. Enumerăm doar câteva: destabilizează economia ţărilor de destinaţie;
facilitează acţiunile criminalităţii organizate transfrontaliere şi a terorismului; generează ură şi violenţă
xenofobă şi rasială.4
Protecţia refugiaţilor în contextul migraţiei internaţionale. În contextul mişcărilor migraţiei
mixte inclusiv mişcări secundar neregulate, acces la azil provoacă anumite dificultăţi. Politicile şi
practicile de migraţie nu întotdeauna iau suficient în considerare nevoile solicitanţilor de protecţie. Cu
toate acestea, gradul de conştientizare a acestui fenomen poate prezenta noi oportunităţi pentru
protecţia refugiaţilor, precum şi pentru alte persoane vulnerabile, cum ar fi victime ale traficului de
persoane şi minorilor neînsoţiţi. UNHCR a emis un Plan de Acţiune în 10 Puncte în iunie 20065. Planul
de Acţiune oferă un cadru pentru a asista Statele în acţiunea de asigurare ca persoanele aflate în nevoie
de protecţie internaţională, care călătoresc în cadrul unor mişcări migratorii mixte de largă anvergură,
să poată fi identificate şi să li se asigure un răspuns adecvat. Planul stabileşte zece domenii, în care
Biroul este de părere că este nevoie de iniţiative care ar putea avea un impact pozitiv.Aceste domenii
sunt: 1) cooperare între partenerii-cheie; 2) colectarea şi analiza datelor; 3) sisteme de intrare sensibile
la protecţie; 4) aranjamentele de primire; 5) mecanisme pentru de identificare şi îndrumare; 6) procese
şi proceduri diferenţiate; 7) soluţii durabile pentru refugiaţi; 8) adresarea mişcărilor secundare (de
1
Cексуальное и гендерное насилие над беженцами, возвращающимися лицами и внутренне перемещенными
лицами. Руководство по предотвращению и реагированию. Управление Верховного Комиссара ООН по делам
беженцев, 2003, с. 10.
2
Note sur la protection internationale. Ibidem., p. 10.
3
The Eternal Problem of Collective Security: From the League of Nations to the United Nations. In: Refugee Survey
Quarterly. 2007, Vol. 26, p. 220 - 225.
4
Sarcinschi Alexandra. Op. cit., p. 5.
5
Vezi „Protecţia refugiaţilor şi migraţia mixtă: Un Plan de Acţiune în 10 Puncte”, revizia 1, ianuarie 2007. [On-line:]
http://www.refworld.org/docid/4d9430ea2.html. (Vizitat la: 11.04.2014).
260
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
persoane); 9) aranjamente în vederea returnării non-refugiaţilor şi opţiuni alternative de migraţie; 10)
strategiile de informare. Planul este relevant în special în situaţiile în care refugiaţii sunt expuşi riscului
de refoulement sau în evoluţia neregulată a mişcărilor migratorii.
În final, prin prisma cercetărilor efectuate în acest studiu, ținem să concluzionăm că, securitatea
umană, inclusiv a refugiatului, este unul dintre cele mai importante repere în procesul de dezvoltare al
societăţii, iar politicile publice care ţintesc protecţia drepturilor şi libertăţilor cetăţeneşti, concomitent cu
realizarea securităţii naţionale, necesită o schimbare de paradigmă şi modificarea sistemului de
securitate naţională. Motivele care explică augmentarea numărului de refugiați sunt: pe de o parte noile
crize apărute, care forțează populațiile să-și părăsească locuințele, iar pe de alta „menținerea crizelor
vechi, care nu par să mai dispară vreodată”. Conflictele care au izbucnit în acest an în Republica
Centrafricană, Ucraina și Irak au determinat mai multe familii să plece din casele lor, indicând temeri
legate de un exod în masă.
Bibliografie:
1. Adunarea Generală a Naţiunilor Unite, Protocolul privind statutul refugiaţilor, 31 ianuarie 1967, Seria
de tratate a Naţiunilor Unite, vol. 606, p. 267. [On-line]: http://www.unhcr.org/refworld/docid/3ae6b3ae4.html.
(Vizitat la 16.02.2014).
2. Adunarea Generală a Naţiunilor Unite, Statutul Înaltului Comisariat al Naţiunilor Unite pentru
Refugiaţi,
14
decembrie
1950,
A/RES/428
(V).
[On-line]:
http://www.unhcr.org/cgibin/texis/vtx/refworld/rwmain?docid=3ae6b3628. (Vizitat la 15.02.2014).
3. Adunarea Generală a Naţiunilor Unite, Statutul Înaltului Comisariat al Naţiunilor Unite pentru
Refugiaţi,
14
decembrie
1950,
A/RES/428
(V),
[On-line]:
http://www.unhcr.org/cgibin/
texis/vtx/refworld/rwmain?docid=3ae6b3628. (Vizitat la: 3.06.2014).
4. Brumar Catrinel. Protecţia refugiaţilor între dreptul umanitar şi drepturile omului. Autoreferatul tezei
de doctorat. Bucureşti, 2012. 24 p.
5. Kofi Annan. Report of the Secretary-General on theWork of the Organization General Assembly
Official. [On-line]: http://www.un.org/News/Press/docs/1999/19990920.sgsm7136.html. (Vizitat la: 10.11.2013).
6. Kumin Judith. Disentangling Refugee Protection from the European Migration Control Web. 2008.
[On-line]:
http://graduateinstitute.ch/files/live/sites/iheid/files/sites/globalmigration/shared/_communIntersites/kuminIHEID-sept2608.pdf. (Vizitat la: 05.02.2014).
7. Mărgărint M. Democraţia şi cultura de securitate. În: Revista Spirit Militar Modern. 2005, nr. 6-7, p.
101-102.
8. Neag M., Coman D. Drepturile omului şi perspectiva securităţii individuale. [On line]:
http://www.arduph.ro/domenii/protectie-persoane-si-bunuri/drepturile-omului-la-pace/drepturile-omului-siperspectiva-securitatii-individuale/.(Vizitat la: 11.01.2014).
9. Note sur la protection internationale. Comite executif du programme du Haut Commissaire
EC/60/SC/CRP.9 5 juin 2009 [On-line]: http://www.unhcr.fr/4b30a713e.html. (Vizitat la: 11.05.2014).
10. Protecţia refugiaţilor şi migraţia mixtă: Un Plan de Acţiune în 10 Puncte, revizia 1, ianuarie 2007. [Online:] http://www.refworld.org/docid/4d9430ea2.html. (Vizitat la: 03.03.2014).
11. Records Fifty-fifth session Supplement No.1 (A/55/1). New York: United Nations, 2000, p. 4. [Online]: http://www.un.org. (Vizitat la: 03.03.2014).
12. Regulamentul Consiliului (CE) Nr. 343/2003 din 18 februarie 2003 stabilind criteriile şi mecanismele
pentru determinarea statelor membre responsabile pentru examinarea cererilor depuse într-unul din statele
membre de un cetăţean al unei ţări terţe.
13. Sarcinschi Alexandra. Elemente noi în studiul securităţii naţionale şi internaţionale. București: Editura
Universităţii Naţionale de Apărare, 2005. 43 p.
14. Scarlat D. Conceptul de securitate umană – evaluare şi analiză. Dinamica mediului european de
securitate. Sesiune anuală de comunicări ştiinţifice 22-23 noiembrie 2007. Bucureşti. p. 263. [On-line]:
15. UNHCR, Manualul de proceduri şi criterii pentru determinarea statutului de refugiat pe baza
Convenţiei din 1951 şi a Protocolului privind statutul refugiaţilor din 1967, disponibil în: UNHCR, Manualul de
proceduri şi criterii pentru determinarea statutului de refugiat pe baza Convenţiei din 1951 şi a Protocolului
261
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
privind statutul refugiaţilor din 1967, decembrie 2011, HCR/1P/4/ENG/REV. 3. [On-line]:
http://www.unhcr.org/refworld/docid/4f33c8d92.html. (Vizitat la: 11.03.2014).
16. UNHCR, Note on international protection. Report of the High Commissioner. Executive Committee of
the High Commissioner’s Programme Sixty-fourth session Geneva, 30 September-4 October 2013 Item 5 (a) of
the provisional agenda Reports on the work of the Standing Committee International Protection.
17. UNHCR, Note sur la protection internationale. Comite executif du programme du Haut Commissaire
EC/60/SC/CRP.9 5 juin 2009. [On line:] http://www.unhcr.fr/4b30a713e.html. (Vizitat la: 11.05.2014).
18. UNHCR, Note sur la protection internationale. Rapport du Haut Commissaire. Comité exécutif du
Programme du Haut Commissaire Soixante-deuxième session Genève, 3-7 octobre 2011 Point 5 a) de l’ordre du
jour provisoire Rapports sur les travaux du Comité permanent Protection internationale. 28 p.
19. Vergatti Cristina Narcisa. Statutul juridic al refugiaţilor. Institutul român pentru drepturile omului,
Bucureşti: Editura I.R.D.O, 2009. 246 p.
20. Violenţa sexuală și de gen împotriva refugiaţilor, returnaţilor şi persoanelor deplasate intern. Extras din
„Violenţa sexuală și de gen împotriva refugiaţilor, returnaţilor şi persoanelor deplasate intern”. Ghidul UNHCR
de prevenire şi răspuns. 2003.
21. Zlătescu Irina Moroianu şi al. Refugiaţii şi statutul lor juridic. Bucureşti: IDRO, 1992. 32 p.
22. Права человека и защита беженцев. Пособие для самоучения 5, Том 2. Управление Верховного
Комиссара по делам беженцев, 2006. 154 c.
23. Права человека и защита беженцев. Пособие для самоучения 5, Том 1. Управление Верховного
Комиссара по делам беженцев, 2006. 27 c.
24. Cексуальное и гендерное насилие над беженцами, возвращающимися лицами и внутренне
перемещенными лицами. Руководство по предотвращению и реагированию. Управление Верховного
Комиссара ООН по делам беженцев. 2003.
25. Руководство по международной защите №8: Обращения детей за предоставлением убежища
согласно статьям 1 (A) 2 и 1(F) Конвенции 1951 года и/или Протоколу 1967 года, касающихся статуса
беженца. HCR/GIP/09/08 Дата: 22 декабря 2009 г.
26. [On-line:]
http://www.refworld.org/cgibin/texis/vtx/rwmain/opendocpdf.pdf?reldoc=y&docid=478f33962. (Vizitat la:
03.03.2014).
27. [On-line]:
http://europa.eu/legislation_summaries/justice_freedom_security/free_movement_of_persons_asylum_immigrati
on/l33153_en.htm. (Vizitat la: 03.03.2014).
Copyright©Veronica SPÎNU, 2014.
262
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
МЕЖДУНАРОДНО-ПРАВОВЫЕ АСПЕКТЫ
РЕПАТРИАЦИИ МОРЯКОВ
ШАЛАГОН Виталий*
Киевский университет права Национальной академии наук Украины,
г. Киев, ул. Академика Доброхотова, 7А, Украина, 03142.
Контактный телефон: 097-345-30-45
Email: [email protected].
ANNOTATION:
INTERNATIONAL LEGAL ASPECTS OF REPATRIATION OF SEAFARERS
In this article the theoretical research of international legal mechanisms repatriation of
seafarers, identifying issues and conflicts arising from these legal relationships. The article provides
the analysis of the legislative consolidation of repatriation of seafarers in the framework of national
and international legislation. Illuminate the historical aspects of the formation and the current state of
international law in this area, highlight the major problems in the legal regulation of the repatriation
of seafarers. Active dialogue in the framework of cooperation with the ILO suggests progressive
settlement of the problems that arise in the repatriation of seafarers in the world. ILO helps advance
the creation of decent work and the economic and working conditions that give working people and
business people a stake in lasting peace, prosperity and progress.
Постановка проблемы: Общепризнанным является то, что вопросы правового
регулирования труда моряков занимает одно из ключевых мест в правовом поле морских
государств и международных организациях. Согласно статистике международных организаций
часты случаи когда гарантированные морякам законные права нарушаются, в связи с этим
большая часть моряков попадают в зависимость от своего судовладельца. Как следствие
нарушаются и не выполняются условия трудовых договоров, в том числе и не в полном объеме
действует механизм репатриации моряков на родину. К сожалению и сегодня существуют
ситуации, когда судовладелец оставляет моряков судна на «волю случая», а в некоторых
ситуациях, что бы вернуться моряку на родину необходимы огромные затраты и ресурсы
различных служб, при этом срок репатриации затягивается на долгие годы.
Актуальность проблемы: Учитывая специфический характер судоходства и
особенности правовых систем механизм репатриации является не совершенным и зачастую
дает сбои. Учитывая мировой кризис во многих отраслях, возникают предпосылки
невыполнения международных норм в сфере репатриации. Сегодня реализация международноправовых стандартов труда в большей части зависит от финансово-экономической ситуации, но
актуальным остается и вопрос урегулирования этих проблем в рамках международного
законодательства.
*
ШАЛАГОН Виталий - Соискатель кафедры международного права и сравнительного правоведения
Киевского университета права Национальной академии наук Украины.
263
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
Состояния исследования: Вопросы правового регулирования труда моряков сегодня как
никогда актуальны и находится в центре внимания Международной Организации Труда.
Проблема международно-правового регулирования репатриации труда моряков получила свое
отражение в конвенциях и рекомендациях МОТ. Порядок репатриации моряков
регламентирован в Конвенции №23 «О репатриации моряков» и Конвенции №166 «О
репатриации моряков» (пересмотренная). Важную роль играет принятая в 2006 году Конвенция
о труде в морском судоходстве 2006 (Maritime Labour Convention - MLC), которая помимо
правового закрепления прочих прав моряка, конкретно регламентировано право,
обстоятельства и условия его репатриации.
Непосредственно вопросы репатриации затрагивались в работах ученых А.С. Кокина,
Д.К. Бекяшева, Д. Пентсова и другие. Эти работы служат фундаментальной базой к анализу
международно-правовых стандартов труда моряков, в том числе и механизма репатриации
моряков в современных условиях.
Целью и задачей статьи является анализ современного состояния международноправовых механизмов репатриации моряков, выявление проблемных вопросов и коллизий
возникающих в этих правоотношениях и осветить законодательное закрепление репатриации
моряков. Научная новизна заключается в теоретическом анализе современного состояния
международного законодательства в сфере репатриации моряков. Автором будут
проанализированы исторические аспекты становления и современное состояние
международного законодательства в этой сфере, будут освещены основные проблемы в
правовом регулировании репатриации моряков.
Изложение основного материала. Сегодня среди ведущих мировых морских держав и
международных организаций актуальной является проблема оставления моряков
судновладельцем на произвол судьбы. По состоянию на март 2014 года в базе данных по
случаям оставления моряков МОТ (ILO’s Abandonment of Seafarers Database) насчитывалось
159 оставленных торговых судов, и эти случаи оставления судов, многие из которых длятся с
2006 года, до сих пор не разрешены. Многие оставленные моряки находятся на борту своих
судов без заработной платы, часто по несколько месяцев, в условиях нехватки элементарных
продуктов питания, отсутствия медицинской помощи и средств, чтобы вернуться домой.
На международном уровне вопросы репатриации моряков затронуты во многих
международных конвенциях, принятых под эгидой МОТ, ИМО и ООН. В теоретическом
аспекте репатриация означает возвращение в страну гражданства постоянного проживания или
происхождения лиц, оказавшихся в силу различных обстоятельств на территории другого
государства. Репатриация осуществляется на основе международных договоров или
внутригосударственного нормативно-правового акта. Репатриация моряка означает не только
возвращение его на родину или по его просьбе в иное место, но и возмещение ему расходов и
заработной платы за соответствующий период. В международных морских конвенциях,
морском и трудовом законодательстве государств не раскрывается понятие репатриации
моряков. Лишь в одном законе - Ямайки дается определение этого термина. Согласно ст. 2
репатриация означает оказание помощи и возвращение любого попавшего в аварию или в
бедственное положение моряка и возвращение его в соответствующий порт или на территорию
соответствующего государства.1
Исходя из хронологии принятия международных норм в рамках деятельности МОТ в
июне 1926 г была принята Конвенция о репатриации моряков №23. Она не применялась к
военным кораблям, правительственным судам, не занятым торговлей; судам, занятым в
каботажных перевозках; прогулочным яхтам; индийским плоскодонным судам; судам
водоизмещением менее 100 брутто, а также судам, занятым местной торговлей. Следует
1
Бекяшев Д.К. Международно-правовое регулирование труда моряков: диссертация
юридических наук: 12.00.05, 12.00.10.Москва, 2001. 221 с.
264
кандидата
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
отметить, что в Конвенции 1926 г. практически не были определены случаи, при наступлении
которых моряк пользуется правом на репатриацию.
В 1987 году была принята Конвенция (пересмотренная) о репатриации моряков №166.
Согласно ст.2 Конвенции 1987 г. моряк пользуется правом на репатриацию в следующих
случаях: а) по истечении за границей срока найма на конкретный период или на конкретный
рейс; б) по истечении периода, указанного в уведомлении, выданном в соответствии с
положениями статей соглашения о найме или заключенного с моряком договора о найме; в) в
случае заболевания или травмы, или по иной медицинской причине, которые влекут за собой
репатриацию, если врачи считают моряка транспортабельным; г) в случае кораблекрушения; д)
в случае, если судовладелец не способен далее выполнять свои обязательства по закону или по
контракту как наниматель моряка по причине банкротства, продажи судна, изменения
регистрации судна или по любой другой аналогичной причине; е) в случае прекращения или
приостановки действия трудового контракта в соответствии с решением промышленного
арбитража или коллективным договором, или прекращения действия трудового контракта по
любой другой аналогичной причине.1
Касаясь вопроса о месте репатриации, Конвенция 1926 г. №23 определяла довольно четко
место репатриации моряка. Согласно ст.3 данной конвенции моряк, списанный на берег во
время действия своего договора о найме или по его истечении, имеет право быть доставленным
обратно в свою страну или в порт, где он был нанят, или в порт, из которого начался рейс, в
зависимости от того, как будет установлено национальным законодательством, в котором будут
содержаться необходимые положения, включая положение о том, кто должен нести расходы по
репатриации. По Конвенции №23 моряк считался должным образом репатриированным, если
ему предоставлена подходящая работа на борту судна, следующего в один из портов. Моряк
также считался репатриированным, если он высажен в своей стране или в порту, в котором он
был нанят, или в соседнем с ним порту или в порту, из которого начался рейс. Репатриация
считалась завершенной, в случае предоставления моряку на борту судна работу или он высажен
в своей стране или в порту, в котором он был нанят и из которого он начал рейс.
Противоречивым оставался тот факт, что конвенция игнорировала волеизъявление самого
моряка на выбор места репатриации.2
Важным моментом остаётся и вопрос о виде транспорта, на котором осуществляется
репатриация моряка, Конвенция 1926 г. не указывала конкретный вид транспорта, на котором
репатриируется моряк. Однако ст. 3 этой Конвенции определяет, что моряк считается
репатриированным, если он высажен в своей стране или в порту, в котором он был нанят, или в
соседнем с ним порту или в порту, из которого начался рейс. И только в Конвенцию 1987 г.
было включено положение, согласно которому судовладелец несет ответственность за
организацию репатриации скорым образом. Обычным видом транспорта является воздушный,
хотя и в законодательстве ряда стран вопрос о виде транспорта, на котором осуществляется
репатриация моряков, не затрагивается вообще.
Согласно Конвенции 1926 г. моряк считается должным образом репатриированным, если
ему предоставлена подходящая работа на борту судна, следующего в один из портов своей
страны или в порт, где он был нанят. Моряк также считается репатриированным, если он
высажен в своей стране или в порту, в котором он был нанят, или в соседнем с ним порту или в
порту, из которого начался рейс. В соответствии со ст.8 Конвенции 1987 г. моряк считается
должным образом репатриированным, когда он прибыл к месту репатриации (таковым
является пункт, в котором моряк дал согласие на наем; пункт, оговоренный в коллективном
договоре, страна проживания моряка или любой другой такой пункт, взаимносогласованный в
1
Конвенция о репатриации моряков от 09.10.1987 № 166. [On-line]: http://www.ilo.org/. (Дата посещения:
02.03.2014).
2
Бекяшев Д.К. Op. cit.
265
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
момент найма). Актуальным остается и вопрос об окончании процесса репатриации не
обсуждался. Данный вопрос также не отражен в морских кодексах других стран.
Что касается вопроса о том, кто должен нести расходы за репатриацию и в каком объеме,
ст. 5 Конвенции 1926 г. предусматривала, что расходы на репатриацию должны включать
расходы на перевозку, помещение и питание моряка в пути. Они также включают содержание
моряка до момента, назначенного для отъезда. Однако моряк не должен был нести расходы по
репатриации, если он был оставлен по причине: а) увечья, полученного при работе на борту; б)
кораблекрушения; в) болезни, не вызванной его преднамеренным действием или виной; г)
увольнения по причине, за которую он не несет ответственности.
Конвенция 1987 г. определенно устанавливает, что расходы по репатриации несет
судовладелец. В Конвенции впервые в международном морском праве определена структура
расходов, которые несет судовладелец. Таковыми являются проезд к пункту, избранному для
репатриации; квартирные расходы и расходы на питание с момента, когда моряк сходит с
судна, и до момента, когда он пребывает к месту репатриации; заработную плату и пособия с
момента, когда он сходит с судна, и до момента, когда он пребывает к месту репатриации, если
это предусмотрено национальными законами или правилами, или коллективными договорами;
провоз 30 кг личного багажа моряка до места репатриации; лечение, в случае необходимости,
до тех пор, пока моряк не будет годен для переезда к месту репатриации.
Если судовладелец не в состоянии оплатить расходы в связи с репатриацией моряка, то
компетентный орган государства-члена, на территории которого зарегистрировано судно,
организует и оплачивает расходы по репатриации заинтересованного моряка. Если он оказался
не в состоянии сделать это, то государство, откуда должен быть репатриирован моряк, или
государство, гражданином которого является моряк, могут организовать его репатриацию и
взыскать расходы по репатриации с государства-члена, на территории которого
зарегистрировано судно. Согласно ст. 5 Конвенции расходы по репатриации подлежат
удержанию с судовладельца государством-членом, на территории которого зарегистрировано
судно. Вместе с тем расходы по репатриации ни при каких обстоятельствах не должны быть за
счет моряка (если только моряк не удаляется с судна в связи с серьезными нарушениями своих
обязанностей по трудовому договору).
И наконец-то, в 2006 году была принята Конвенция МОТ «О труде в морском
судоходстве», которая является сводной конвенцией, закрепляющей международно-правовые
стандарты труда моряков. В ней помимо правового закрепления прочих прав моряка,
конкретно регламентировано право, обстоятельства и условия его репатриации. А также
закреплены основные принципы обеспечивающие возможность возращения домой. Например,
право моряка на репатриацию без каких – либо затрат с его стороны в обстоятельствах и на
условиях, установленных конвенцией, а также обязанность каждого государства-члена
требовать с судов, плавающих под его флагом предоставления финансовых гарантий,
обеспечивающих надлежащую репатриацию моряку.
Согласно Конвенции «О труде в морском судоходстве» 2006, стандарт «А» 2.5,
регламентирует, что каждое государство-член обеспечивает, чтобы моряки, работающие на
судах, плавающих под его флагом, имели право на репатриацию в следующих обстоятельствах:
 если трудовой договор моряка истекает во время нахождения судна за границей;
 если трудовой договор моряка расторгается:
 по инициативе судовладельца;
 по инициативе моряка по обоснованным причинам;
 если моряк не может более выполнять свои обязанности в соответствии с трудовым
договором или от него не ожидают их выполнения в конкретных обстоятельствах.
В случае если судовладелец оказался не в состоянии организовать репатриацию или
оплатить расходы в связи с репатриацией моряков, имеющих право на нее, то:
266
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
 компетентный орган государства-члена, под флагом которого плавает судно,
организует репатриацию соответствующих моряков; если он не в состоянии сделать это, то
государство, откуда должны быть репатриированы моряки, или государство, гражданами
которого они являются, может организовать их репатриацию и взыскать расходы по
репатриации с государства-члена, под флагом которого плавает судно;
 расходы по репатриации моряков подлежат удержанию с судовладельца государствомчленом, под флагом которого плавает судно;
 расходы по репатриации ни при каких обстоятельствах не покрываются за счет
моряков, за исключением случаев, когда моряк серьезно нарушает свои трудовые обязанности.1
Важно отметить, что Конвенция о труде в морском судоходстве (MLC) вела ключевые
изменения в существующие стандарты, согласно международных норм в сфере репатриации по
Конвенции №166 «О репатриации моряков». Во-первых, в отличие от своего предшественника,
Конвенция о труде в морском судоходстве 2006 г. непосредственно обязывает каждое
государство-член требовать, чтобы суда, плавающие под его флагом, обеспечить некоторую
форму финансового обеспечения для обеспечения того, чтобы моряки были должным образом
репатриированы в соответствии с законодательством. Во-вторых, Конвенция № 166
предусматривает, для моряков право на репатриацию по истечении периода, указанного в
уведомлении, выданном в соответствии с положениями статей соглашения о найме или
заключенного с моряком договора о найме, а конвенции MLC предусматривает право на
репатриацию в подобном случае только тогда, когда трудовой договор моряка расторгается
моряком по обоснованным причинам.
Совсем недавно в рамках совещания трехстороннего комитета в морской отрасли при
МОТ в Женеве с 7 по 11 апреля, проходил форум, основными задачами которого было
рассмотреть два ключевых предложения, представленных совместно международными
представителями судовладельцев и моряков, о внесении поправок в Кодекс (Стандарты и
руководящие принципы) Конвенции 2006 года о морском судоходстве. Предложения о
поправках касаются предоставления финансовой безопасности для более полной защиты
моряков от последствий оставления судов в иностранных портах и соблюдения требований
Конвенции 2006 года о морском судоходстве к судовладельцам, обязывающих их
предоставлять финансовое обеспечение выплаты компенсации в случае смерти моряка или
долгосрочной потери им трудоспособности в результате профессиональной травмы, болезни
или опасности. Моряки часто трудятся в тяжелых условиях и подвержены специфическим
профессиональным рискам. Работая вдали от дома, они уязвимы перед возможным
оставлением в иностранных портах в случаях, когда судовладельцы больше не могут
соблюдать свои обязательства. В случае принятии поправок и при условии, что комитетом и
будут выполнены прочие условия для их вступления в силу, это будет первый случай в истории
мореходства, когда бедственное положение брошенных моряков и обеспечение финансовых
гарантий их исков будут отражены в национальном законодательстве.2
Вместе с тем, сегодня в некоторых морских государствах некоторые вопросы
репатриации моряков регулируются следующим образом. Так, законодательство Бельгии о
репатриации моряков, работающих на судах под флагом Бельгии, отмечает, что репатриация
осуществляется за счет судовладельца, а контракт между судовладельцем и моряком
предусматривает следующее обязательство: в случае, когда бельгийский гражданин работает на
судне под иностранным флагом, вопрос репатриации регулируются законами государства
флага судна. Относительно иностранных моряков, оставленных судовладельцем, специальных
1
Конвенция Международной организации труда 2006 года о труде в морском судоходстве. Офіційний сайт
Верховної Ради України. [On-line]: http://zakon.rada.gov.ua/cgi-bin/laws/main.cgi. (Дата посещения: 02.03.2014).
2
International Labour Standards: First Meeting of the Special Tripartite Committee established under Article XIII of
the MLC, 2006 (7-11 April 2014). [On-line]: http://www.ilo.org/global/standards/subjects-covered-by-international-labourstandards/seafarers/lang--en/index.htm. (Дата посещения: 02.03.2014).
267
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
морских законов нет. На Мальте ст. 129 Закона «О торговом судоходстве» предусматривает
обязательство капитана судна под мальтийским флагом репатриировать члена экипажа по
завершению срока трудового соглашения. Причем п. 3 этой статьи предусматривает наказание
за нарушение ее положений в виде тюремного заключения на срок до двух лет или штрафа до
500 фунтов. В Великобритании в вопросах репатриации моряков на судах под флагом
Великобритании применяются пункты 73-75 Закона «О торговом судоходстве» 1995 г. и
Правила репатриации в торговом судоходстве 1979 г. Если гражданин Великобритании
работает на судне под иностранным флагом, то в отношении него действуют требования,
предусмотренные государством флага судна, и пункты соглашения найма. Если же моряк
испытывает проблемы с репатриацией, то к нему будут относиться как к любому гражданина
Соединенного Королевства, который оказался в трудной ситуации, поэтому он может
обратиться за помощью к Консулу Великобритании, но в этом случае моряк будет возмещать
расходы на свою репатриацию. В Республике Панама на репатриацию моряков
распространяются следующие правила: для того, чтобы осуществлять деятельность по найму
моряков в стране, крюинговые агентства или агентства по трудоустройству предоставляют
гарантии в адрес Министерства труда и развития не менее чем на 50000 бальбоа и не более чем
на 100000 бальбоа. Также законодательство Панамы содержит положение о том, что
«гарантийные депозиты или гарантии использоваться для возмещения расходов по
репатриации членов экипажей, расходов на проживание и питание ...». Законодательство
Российской Федерации уже содержит новеллы, регулирующие эти правоотношения. Кроме ст.
58 «Репатриация членов экипажа судна», в п. 2 ст. 60 «Обязанности судовладельца» указано,
что судовладелец обязан страховать заработную плату и другие причитающиеся членам
экипажа суммы, в том числе расходы на репатриацию.1
Что же касается национального законодательства Украины, то правоотношения
отношения, связанные с репатриацией членов экипажа, регулируются Кодексом торгового
мореплавания Украины от 23 мая 1995г., коллективными соглашениями между работодателями
и профсоюзами моряков, договорам найма членов экипажа. Репатриация за счет судовладельца
осуществляется в следующих случаях: увольнения по инициативе собственника или
уполномоченного им органа; заболевания и травмы; гибели судна; если судовладелец не может
выполнять свои обязанности, вытекающие из действующего законодательства Украины,
договора (контракта). Судовладелец репатриируют моряка в порт, указанный в контракте,
коллективном договоре, а в случае их отсутствия - в порт приема на работу. Судовладелец
несет ответственность за организацию и расходы на репатриацию в объеме затрат на проезд
(как правило, самолетом), оплату проживания и питания, оплату труда и помощь, перевозку
багажа в количестве, предусмотренном договором (контрактом), лечение (до тех пор, пока
моряк не будет транспортабельным). Если судовладелец не может организовать репатриацию и
оплатить расходы, эти обязанности выполняют уполномоченные на то Кабинетом Министров
Украины органы с последующим взысканием с судовладельца понесенных затрат в
безакцептном порядке. Репатриация также упоминается в ст. 42 главы 4 Кодекса «Арест
судов». Согласно ей судно может быть арестовано на основании морского требования в связи с:
«…заработной платой и другими средствами, причитающимися капитану, членам командного
состава и другим членам экипажа в связи с исполнением ими своих служебных обязанностей
на борту судна, включая расходы по репатриации…». В случае, когда механизмы репатриации
не срабатывают, то соответствующие меры реагирования должны предусматривать как
правительство государства-флага судна, так и правительство государства-порта, где моряки
испытывают проблемы с репатриацией.2
1
Кодекс торгового мореплавания РФ. Собрание законодательства Российской Федерации. 1999, № 18, ст.
2207.; Горчаков Сергій. Правове регулювання репатріації моряків. B: Юридичний журнал Юстініан. 2004, №1. [Online]: //www.justinian.com.ua/article.php?id=991. (Дата посещения: 02.03.2014).
2
Кодекс торгового мореплавания Украины от 23.05.1995 № 176/95-ВР // ВВР. 1995, № 47, ст. 119.
268
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
Следует отметить, что в последнее время диалог вокруг проблем репатриации
активизировался. На фоне активной ратификации участниками МОТ Конвенции «О труде в
морском судоходстве» наблюдаются прогрессивные шаги в сфере внедрения международных
стандартов труда. Соблюдение законного права моряков на репатриацию является одним из
основополагающих прав этой работающих в очень специфичных условиях категории
работников. Сегодня все субъекты морской отрасли акцентируют внимание на проблемах
своевременной репатриации, так как создание эффективной системы социально-трудовых
отношений, обеспечивает дальнейшее укрепление многостороннего сотрудничества, развития
социального диалога, получение нового качества социального партнерства. Прогрессивное
сотрудничество в рамках МОТ свидетельствует о неуклонном развитии и повышении
эффективности политики социального партнерства в соответствии с общепризнанными
принципами и нормами международного права.
Список использованной литературы:
1. International Labour Standards: First Meeting of the Special Tripartite Committee established under
Article XIII of the MLC, 2006 (7-11 April 2014). [On-line]: http://www.ilo.org/global/standards/subjectscovered-by-international-labour-standards/seafarers/lang--en/index.htm. (Дата посещения: 02.03.2014).
2. Бекяшев Д.К. Международно-правовое регулирование труда моряков: диссертация кандидата
юридических наук: 12.00.05, 12.00.10.Москва, 2001. 221 с.
3. Горчаков Сергій. Правове регулювання репатріації моряків. B: Юридичний журнал Юстініан.
2004, №1. [On-line]: //www.justinian.com.ua/article.php?id=991. (Дата посещения: 02.03.2014).
4. Кодекс торгового мореплавания РФ. Собрание законодательства Российской Федерации. 1999,
№ 18, ст. 2207.
5. Кодекс торгового мореплавания Украины от 23.05.1995 № 176/95-ВР // ВВР. 1995, № 47, ст.
119.
6. Конвенция Международной организации труда 2006 года о труде в морском судоходстве.
Офіційний сайт Верховної Ради України. [On-line]: http://zakon.rada.gov.ua/cgi-bin/laws/main.cgi. (Дата
посещения: 02.03.2014).
7. Конвенция о репатриации моряков от 09.10.1987 № 166. [On-line]: http://www.ilo.org/. (Дата
посещения: 02.03.2014).
8. Конвенция о репатриации моряков. [On-line]: http://www.ilo.org/. (Дата посещения: 02.03.2014).
Copyright©Vitalii ȘALAGON, 2014.
269
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ ПРАВОВОГО
РЕГУЛИРОВАНИЯ СМИ В ЕС
ТЕРЕХОВА Татьяна
Институт международных отношений Киевского национального
университета имени Тараса Шевченко (Украина, Киев),
ул. Владимирская, 60, Киев, Украина, 01601.
ANNOTATION:
BASIC STAGES OF DEVELOPMENT OF LEGAL REGULATION OF MASS MEDIA
IN THE EU
This article analyzes the development stages of the legal regulation of the media in the EU. By
themselves, the stages of development of legal regulation of the media in the EU coincide with the
general stages of EU integration. In this case, we can identify several areas such regulation: 1.
Regulation of the media as a special kind of service, 2. Regulation of media as business associations in
EU law, 3. Regulation of electronic media and electronic communication networks, 4. Ensuring the
right to activities for journalists and their responsibility. Integrated management of these areas began
in the late 1980s. The first step in each of these was the adoption of these recommendatory act
(„White”, „Green” in the book), and then adopted acts of secondary law to fulfill their goals directives and regulations. These were the key documents: in audiovisual media: 89/552/EES directive,
the inclusion in the 1992 Maastricht Treaty rules on the regulation of audiovisual activities, adoption
of a protocol to the Treaty of Amsterdam on public broadcasting (1997) and Directive 2007/65/EU. In
electronic media: Report Bangemana M. „Information Society - a challenge for Europe" (1994), the
program eEurope (eEurope) (1999), the program „Initiative i2010” (2005) and „Plan of development
of digital technologies in Europe” (2010). In the framework of the right to work for the journalists and
their responsibility it was the Council of Europe and the decision of the ECHR (1970s-2000), the
adoption of the Charter of Rights of the EU (2000-2009). Symbiosis and decisions of the ECHR and the
EU (since 2009).
Регулирование информационной деятельности государств-членов со стороны
Европейского союза (ЕС) касается медиаконтента, трансформации законодательства в сфере
информации, установления технических стандартов и, частично, информационной
инфраструктуры. Осуществляется оно на основании базового европейского законодательства:
учредительных договоров, директив и регламентов, с учетом целей интеграции в политической,
экономической, культурной и информационной сферах. К части прямого регулирования ЕС
относится требование инкорпорации норм законодательства ЕС в национальное
законодательство о средствах массовой информации (СМИ), требование обеспечивать
свободную конкуренции контента и услуг на информационном рынке, обеспечивать
медиаплюрализм и ограничить концентрацию и монополизацию СМИ. Содержание СМИ
подпадает под регулирование права ЕС, только если оно хотя бы потенциально пересекает

ТЕРЕХОВА Татьяна Андреевна - Аспирант Института международных отношений Киевского
национального университета имени Тараса Шевченко (Украина, Киев).
270
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
1
национальные границы . В доктрине существуют различные подходы к этапам правового
регулирования СМИ и информационной политики в целом в ЕС. Например, Л. Джухази
выделяет три этапа информационной политики ЕС: 1. Европейская информационная политика
после доклада Бенгмана (1993-99 гг.), 2. Информационная политика в рамках eEurope (19992
2005 гг.) и информационная политика после «Инициативы i2010» (с 2005 г.) . По мнению Э.
Леччи в телекоммуникационном регулировании ЕС можно выделить три фазы: 1. 1987-1993 гг.
- период начала правового регулирования, 2. 1994-2002 гг. - введение либерализованного
законодательства ЕС в сфере телекоммуникаций - применение вместо телекоммуникаций
3
электронных коммуникаций сети и услуг .
Эволюция европейского регулирования СМИ протекала в соответствии с этапами
европейского интеграционного процесса, причем в учредительных документах ЕС нет
упоминаний ни о предоставлении человеку права на свободу самовыражения, ни о
4
полномочиях ЕС регулировать медиасферу .
По нашему мнению регулирование деятельности СМИ в ЕС проходило по нескольким
направлениям: 1. Регулирование деятельности СМИ, как особого рода услуг, 2. Регулирование
деятельности СМИ, как хозяйственных объединений в праве ЕС, 3. Регулирование
деятельности электронных СМИ и электронных коммуникационных сетей, 4. Обеспечение
права на деятельность для журналистов и их ответственности. Нам представляется
целесообразным осуществлять анализ эволюции правового регулирования СМИ в ЕС именно в
таких группах норм.
В рамках регулирования деятельности СМИ, как особого рода услуг в ЕС пройден
достаточно сложный путь. Его эволюция является по сути классической для других видов
услуг, урегулированных в ЕС, однако со своими особенностями. Урегулированными сейчас
являются не все виды СМИ, а лишь аудиовизуальные, а среди них – только трансграничное
телевидение в ЕС. Сначала (с 1984 г.), как и в других случаях принимались акты «мягкого
права» - зеленые (подготовительные документы, способствующие возникновению дебатов по
политическим вопросам перед подготовкой определенных предложений) и белые (общие
документы, которые провозглашают программу действий) книги, которые должны были
определить существующую ситуацию, осветить проблемы и предложить возможные пути
гармонизации законодательства и координации работ.
Позже, в рамках Сообществ, а затем и Союза было последовательно принято ряд
директив, которые дополняя и заменяя друг друга осуществляли определенные меры по
регулированию в сфере аудиовизуальных СМИ: Директива Совета № 89/552/ЕЭС «О
координации некоторых положений, определенных законодательством, нормативноправовыми или административными актами в государствах-членах по ведению
телерадиовещательной деятельности» (1989 г.), которая способствовала развитию производства
европейской аудиовизуальной продукции, введя систему специальных квот (требование, чтобы
по крайней мере половина программ вещателей была европейского происхождения), заложила
минимальный стандарт, который все европейские вещатели должны соблюдать; Директива
97/36/EC, Директива № 2007/65/ЕС «Об аудиовизуальных медиа-услугах, вносящая изменения
и дополнения в Директиву Совета № 89/552/ЕЭС о координации некоторых положений,
1
Курышева Ю.В. Испания: политико-правовые аспекты процесса интеграции национальных СМИ в
информационное пространство ЕС: дисс. … кандидат политич. наук: 10.01.10. Санкт-Петербург, 2008, c. 166.
2
Juhás L. The information strategy of the European Union. Budapest, 2007. [On-line]:
http://www.ittk.hu/netis/doc/ISCB_eng/08_Juhasz_final.pdf. (Дата посещения: 07.06.2014).
3
Lecchi
E.
The
European
Union.
[On-line]:
http://www.wfw.com/Publications/Publication1022/$File/AustralianTelecommunicationsRegulation-Ch9EU-Feb2012.pdf.
(Дата посещения: 07.06.2014).
4
Никонов С.Б. Глобальное информационное пространство и международно-правовые аспекты управления
информационными потоками: автореф. дис. … кандидата политич. наук: 10.01.10. Санкт-Петербург, 2007, с. 21.
271
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
определенных законодательством, нормативно-правовыми или административными актами в
государствах-членах по ведению телерадиовещательной деятельности» (2007 г.) и Директива
№ 2010/13/ЕС Европейского Парламента и Совета «О согласовании некоторых положений,
установленных законодательством или административными действиями в государствах-членах,
касающиеся предоставления аудиовизуальных медиа-услуг (Директива об аудиовизуальных
медиа-услугах)» (2010 г.), которая отменила предыдущие директивы кодифицировав их нормы
и является сейчас действующей.
Ничто в этих директивах не должно требовать или поощрять страны-члены к внедрению
новой системы лицензирования или административных разрешений для любого типа
1
аудиовизуальных услуг . Директивы предусмотрели определенное выравнивание
национального языкового законодательства в интересах демонтажа существующих барьеров
для свободы предоставления услуг, однако о гармонизации речь здесь не шла. Государствачлены обязаны обеспечить свободный прием услуг по всему ЕС. Одновременно
законодательство ЕС гарантирует минимальные стандарты содержания для этих услуг.
Правила директив распространяются на телевизионную рекламу, спонсорство, защиты
несовершеннолетних и правило опровержения. С 2007 г. действие директивы 89/552/ЕЭС была
распространена в целом на аудиовизуальные медиа-услуги (т.е. начала регулировать
телевизионное вещание не только через спутник, эфир и кабель, но и в Интернете, с помощью
мобильных телефонов, или любых других нетрадиционных платформ). Также важной
новацией стало применение принципа «страны происхождения», опираясь на который
собственно и были согласованы правила для новых аудиовизуальных услуг, охватывающих не
только различные СМИ (наземные, мобильные, спутниковую связь, через Интернет), но и
различные форматы (интерактивное телевидение, видео по запросу, социальные сети и т.д.).
Важным для регулирования СМИ, как хозяйственных объединений стало принятия
целого ряда актов антимонопольного законодательства и по вопросам конкуренции. Что
касается вопросов конкуренции, то вся деятельность предприятий в ЕС должна соответствовать
принципам заложенным в Договоре о функционировании ЕС (ДФЕС), а конкретно
относительно предприятий в сфере СМИ, она в первую очередь базируется на ст. 101 и 102
ДФЕС. Эти статьи запрещают искажения экономической конкуренции в рамках внутреннего
рынка путем заключения соглашений между предприятиями. В 1985 г. Европарламент принял
специальную резолюцию «С экономических аспектов Общего рынка для трансляции в
Европейском сообществе» в которой просил Комиссию ЕС «провести расследования аспектов
политики в области конкуренции в свете текущих событий на телевизионном рынке и
2
киноиндустрии» (п. 15).
В другой резолюции 1990 г. Европарламент отметил, что процесс неограниченной и
неконтролируемой концентрации в СМИ грозит праву на информацию, редакционной
независимости и свободе журналистов. В этой связи он призывал Комиссию вносить
предложения о создании специальной законодательной базы по слияниям и поглощениям СМИ
3
вместе с антитрестовским законодательством .
Только в 1992 г. Комиссия ЕС приняла соответствующий программный документ Зеленую книгу «Плюрализм и средства массовой информации, концентрация на внутреннем
рынке: оценка потребности в деятельности Сообщества»4. В своем вступительном слове
Комиссия дала понять, что рассматривается множество отличающихся законов и правил,
1
Мьоллер К. Регулювання IPTV: європейський досвід та можливості його застосування в Україні»:
матеріали семінару Національної ради України з питань телебачення і радіомовлення, 2011, с. 6.
2
European Parliament. 1985. Resolution on the Economic Aspects of the Common Market for Broadcasting in the
European Community. In: PE Texts. October 1985, nr. 7/85, 10, р. 57-60.
3
The European „Parliament Resolution on Media Takeovers and Mergers”. In: OJ. 1990, р. 137- 138.
4
Commission of the European Communities. 1992. Pluralism and Media Concentration in the Internal Market: An
Assessment of the Need for Community Action. COM (92) 480 final. Brussels: Commission of the European Communities.
272
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
касающихся владения средствами массовой информации в государствах-членах ЕС как
вероятную опасность для конкуренции на внутреннем рынке.
После многочисленных консультаций, в 1997 г. Комиссия представила новый текст и
подготовила директиву под названием «Медиа собственность», которая предложила изменения
в будущей цели регулирования путем введения «положение о гибкости, которое позволило бы
государствам-членам индивидуально устанавливать пороги концентрации» собственности1.
Этот проект также был позже заменен на также не обязательной силы рекомендации2. Идея
заключалась в том, чтобы определить широкий стандарт ЕС по «контролю медиа», что
потребовало бы изменить правила собственности предприятий СМИ во многих государствахчленах, поскольку нет единого подхода к собственности компании по всей Европе3. Кроме
того, уровень транснациональной медиа-активности еще не считался достаточным, чтобы
оправдать принятие соответствующих актов ЕС.
Лишь принятый позднее регламент № 139/2004 о слиянии, установил конкретные
4
требования к предприятиям . Реализация гармонизации законодательства на практике там
сосредоточилась исключительно на национальных правилах анти-концентрационных действий
для того, чтобы, во-первых, облегчить доступ к деятельности СМИ и во-вторых гарантировать
от контроля СМИ со стороны владельцев.
Ряд государственных или коммунальных СМИ также получают разного рода
государственную помощь (например, ВВС), запрещенную в принципе в ЕС. В то же время в
рамках учредительных договоров общие принципы правомерности предоставления такой
помощи установлены в рамках ст. 106-109 ДФЕС. В 1997 г. в рамках Амстердамского договора
было принято специальный протокол посвящен особой разновидности аудиовизуальных СМИ
– общественному вещанию. Лиссабонский договор (2007 г.) дал новую редакцию этого
протокола № 29 «О системе публичного вещания в государствах-членах»5. Главный смысл
этого протокола заключается в введении особого исключения из запрета государственной
поддержки для особого вида вещания - «общественного вещания», которое «непосредственно
связано с демократическими, социальными и культурными потребностями каждого общества, а
также с необходимостью сохранять плюрализм в средствах массовой информации». К
сожалению критерии оценки режима финансирования общественного радиовещания с точки
зрения обеспечения баланса между достижением миссии общественного вещания и защитой
6
экономической конкуренции на медийном рынке Протокол оставил неопределенными .
Относительно регулирования новых СМИ, то начало развития экономики, основанной на
знаниях, так же как и дискуссии о «информационном обществе» приходятся на конец 1960-х гг.
Оно характеризуется активным внедрением информационных технологий в экономике.
Деятельность ЕС по координации политики государств-членов в сфере электронных СМИ
должно рассматриваться в качестве части действий ЕС по гармонизации законодательства о
телекоммуникациях. Целью телекоммуникационной политики ЕС является максимально
1
Harcourt
A.
EU
media
ownership
regulation:
Conflicts
over
the
definition
of alternatives. In: Journal of
common market
studies.
1998, №
36
(3), р.
369 - 389.
2
KEK.
Fortschreitende
Medienkonzentration
im
Zeichen
der
Kovnergenz.
Die
Landesmedienanstalten.
Berlin:
Vistas, 2000, s. 80.
3
Watson-Brown
A.
The
Commission's
apporach
to
media
ownership.
Brussels: L. Wiesboeck, Interviewer,
2008.
4
Сouncil Regulation (EC) № 139/2004 of 20 January 2004 on the control of concentrations between undertakings
(the EC Merger Regulation). In: OJ. L 24. 29/01/2004, p. 1-22.
5
Основополагающие акты Европейского союза: учредительные документы Европейского союза, Хартия
Европейского союза об основных правах, Лиссабонский договор 2007 г. с комментариями. М.: ИНФРА-М, 2008.
704 с., С. 543-544.
6
Кукіна З.О. Правове регулювання телерадіомовлення: досвід зарубіжних країн та України. У: Держава і
право. Вип. 57, с. 505-510.
273
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
возможная реализация полномочий ЕС через либерализацию, дерегулирование и приватизацию
телекоммуникационных технологий.
В ее рамках также сначала происходило принятие рекомендательного акта1, а затем
соответствующих законодательных актов ЕС относительно ее правового оформления. Все
началось с Доклада М. Бангемана «Информационное общество - вызов для Европы» (1994 г.),
который впервые применил термин «информационное общество» в практике ЕС и освятил
решение о развитии либерализированной экономической среды в этой сфере. Директивой,
которая закрепила этот подход стала № 98/48/ЕС «О прозрачности услуги в информационном
обществе», которая имела целью предотвратить фрагментации на рынке интернет-услуг,
который возникал в ЕС. Следующей стадией стало принятие программы Электронная Европа
(eEurope) (1999 г.), которая призвала к привлечению к цифровым технологиям всех сфер
экономики ЕС, связанных с удовлетворением потребностей граждан ЕС. Эти цели были
реализованы в рамках Директивы № 2000/31/ЕС Об электронной торговле и
«Телекоммуникационного пакета» (2002 г.) (Директива № 2002/21/ЕС «О единой нормативноправовой базе для электронных коммуникационных сетей и услуг (Рамочная Директива)»,
Директива № 2002/20/ЕС «Об авторизации электронных коммуникационных сетей и услуг
(Директива Авторизации)», Директива № 2002/19/ЕС «О доступе к, и соединению с,
электронными коммуникационными сетями и соответствующем оснащении (Директива
Доступа)», Директива № 2002/22/ЕС «Об универсальных услугах и правах пользователей
относительно электронных коммуникационных сетей и услуг (Директива Универсальных
услуг)», Директива 2002/58/ЕС «Об обработке персональных данных и защите тайны сектора
электронных коммуникаций (Директива о секретности и электронных коммуникациях)»,
Директива № 2002/77/ЕС «О конкуренции на рынках электронных коммуникационных сетей и
услуг, мониторинге ситуации по справедливой конкуренции на рынках электронных
коммуникаций, а в частности, ориентировочной стоимости предоставления услуг» и Решение
№ 676/2002/ЕС «О нормативно-правовой базе относительно политики в отношении спектра
радиочастот в Европейском Сообществе и принятии политики и принципов регулирования,
обеспечивающих гармонизацию и эффективное использование спектра»), о правовом
регулировании различного рода деятельности в Интернет, затрагивающей государства-члены,
граждан и юридических лиц из ЕС. Сотрудничество в рамках этих директив основывалось не
на регулировании рынка услуг согласно ДФЕС, а на нормах о сближении законодательств
государств-членов. Третий этап начался с принятием в 2005 г. программы «Инициатива i2010»,
которая предусмотрела установление «инклюзивного» Европейского информационного
общества. Для ее выполнения была принята Директива 2006/24/ЕС «О сохранении данных» и
Регламент 460/2004/ЕС «О создании Европейского агентства сетевой и информационной
безопасности». Последний этап начался с принятия в 2010 г. стратегии экономического
развития на ближайшие 10 лет - «Европа 2020 - стратегия разумного, устойчивого и
всеобъемлющего роста». Одним из приоритетных направлений деятельности ЕС считает «План
развития цифровых технологий в Европе» окончательной целью которого является создание
Общего цифрового рынка ЕС, основанного на высокоскоростном Интернете и совместимых
приложениях с возможностью широкополосного доступа для всех граждан ЕС до 2015 г.
Началом его правового оформления стало принятие в 2009 г. изменений в
телекоммуникационный пакет 2002 г. (Директива 2009/140/ЕС), которые соответствовали
новому уровню развития использования электронных коммуникативных систем в ЕС.
Относительно обеспечения прав на деятельность для журналистов и их ответственности,
то сначала деятельность проходила в рамках Совета Европы и Европейского суда по правам
человека (ЕСПЧ). Практически в ЕС мы имеем дело с несколькими связанными блоками
1
Recommendation 84/549 of 12 November 1984 concerning the implementation of harmonization in the field of
telecommunications. In: OJ. L 298. 1984, p. 49.
274
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
международно-правового регулирования. С одной стороны, в Договоре о ЕС (ДЕС) и ДФЕС
закреплен принцип уважения прав и свобод человека. Это можно понять, как подтверждение и
ссылка на права закрепленные в Международном пакте о гражданских и политических правах
(1966 г.), который среди прочего гарантирует право на информацию (ст. 19), реализацией
которой и занимаются в первую очередь СМИ. Причем сам Суд ЕС в своих решениях, начиная
с дела Staudler (1969 г.) установил, что права человека являются частью основных принципов
1
права ЕС и создал впечатляющую судебную практику по этой тематике . С другой стороны, в
рамках Лиссабонского договора о реформировании ЕС (2007 г.) закреплено тот факт, что ЕС
имеет возможность присоединиться к Европейской конвенции о защите прав человека и
основных свобод (1950 г.) (ст. 6 ДЕС), которая также закрепляет право на информацию (ст. 10).
Это право является шире предусмотренного в Пакте, и включает в себя отдельные аспекты
связанные со СМИ, однако, эти права являются негативными, в частности, установлено, что
право на информацию и свободу взглядов «не препятствует государствам осуществлять
лицензирование радиовещательных, телевизионных или кинематографических предприятий».
В-третьих, в ЕС функционирует отдельный документ – Хартия Европейского Союза об
основных правах (2000/07 г.), которая с одной стороны, на начальном этапе носила больше
декларативный характер и не была прямо инкорпорированна в тексты учредительных
2
договоров , но как отмечает С.Ю. Кашкин с принятием Лиссабонского договора Хартия стала
одним из основополагающих актов ЕС приравнявшись по своей юридической силе в
учредительные документы ЕС (п. 1 ст. 6 ДЕС)3.
В рамках Хартии закреплено право на свободу выражения мнений и информации,
которое включает в себя «свободу придерживаться своего мнения, получать или передавать
информацию или идеи без вмешательства со стороны органов публичной власти и независимо
от границ». Более того, в отличие от других универсальных международных документов прямо
закреплено также то, что это право включает свободу «уважать свободу и плюрализм средств
массовой информации» (ст. 11 п. 2). На нормы Хартии в своей практике также ссылается и
4
Европейский суд по правам человека (дело Scoppola-2 ), а следовательно юридически
складывается ситуация, когда нормы ее начинают действовать и в отношении государств, не
входящих в ЕС, благодаря практике ЕСПЧ.
На последнем этапе (с 2009 г.) происходит симбиоз решений ЕСПЧ и ЕС, благодаря
присоединению ЕС к Европейской конвенции по правам человека, и появлению
соответствующей возможности обжалования его актов, в т.ч. и по СМИ в ЕСПЧ.
Таким образом, сами по себе этапы развития правового регулирования СМИ в ЕС
совпадают с этапами общей интеграции в ЕС. При этом мы можем выделить несколько
направлений такого регулирования: 1. Регулирование деятельности СМИ, как особого рода
услуг, 2. Регулирование деятельности СМИ, как хозяйственных объединений в праве ЕС, 3.
Регулирование деятельности электронных СМИ и электронных коммуникационных сетей, 4.
Обеспечение права на деятельность для журналистов и их ответственности. Комплексное
регулирование этих направлений началось в конце 1980-х годов. Первым этапом в рамках
каждого из этих них было принятие рекомендательного акта («Белые», «Зеленые» книги,
доклады Комиссии), после чего принимались акты вторичного права на выполнение их целей –
1
Case 29/69 Stauder v City of Ulm. In: ECR 1969. para. 7.
Исполинов А.С. Хартия основных прав Европейского союза: результаты первых трех лет применения. В:
Материалы международной научно-практической конференции «Международный правопорядок в современном
мире и роль России в его укреплении», посвященной 90-летию профессора Фельдмана Давида Исааковича (11–12
октября 2012 г., г. Казань, Казанский (Приволжский) федеральный университет). М.: Статут, 2014, c. 44.
3
Основополагающие акты Европейского Союза: учредительные документы Европейского Союза, Хартия
Европейского Союза об основных правах, Лиссабонский договор 2007 г. с комментариями. М.: ИНФРА-М, 2008.
704 с.
4
ECHR, Scoppola v Italy (№ 2), Judgment (Grand Chamber) September 17, 2009.
275
2
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
директивы и регламенты. Такими ключевыми документами были: в аудиовизуальных СМИ:
директива 89/552/ЕЭС, включение в 1992 г. в Маастрихтский договор норм о регулировании
аудиовизуальной деятельности, принятие протокола к Амстердамского договора об
общественном вещании (1997 г.) и директива 2007/65/ЕС. В рамках электронных СМИ: Доклад
М. Бангемана «Информационное общество - вызов для Европы» (1994 г.), программа
Электронная Европа (eEurope) (1999 г.), программы «Инициатива i 2010» (2005 г.) и «Плана
развития цифровых технологий в Европе» (2010 г.). В рамках обеспечения права на
деятельность для журналистов и их ответственности это были решения Совета Европы и ЕСПЧ
(1970-е-2000 г.), принятие Хартии прав ЕС (2000-2009 гг.) и симбиоз решений ЕСПЧ и ЕС (с
2009 г.), благодаря присоединению ЕС к Европейской конвенции по правам человека, и
появлению соответствующей возможности обжалования его актов, в т.ч. и по СМИ в ЕСПЧ.
Список использованной литературы:
1. Case 29/69 Stauder v City of Ulm. In: ECR 1969.
2. Commission of the European Communities. 1992. Pluralism and Media Concentration in the Internal
Market: An Assessment of the Need for Community Action. COM (92) 480 final. Brussels: Commission of the
European Communities.
3. Сouncil Regulation (EC) № 139/2004 of 20 January 2004 on the control of concentrations between
undertakings (the EC Merger Regulation). In: OJ. L 24. 29/01/2004, p. 1-22.
4. ECHR, Scoppola v Italy (№ 2), Judgment (Grand Chamber) September 17, 2009.
5. European Parliament. 1985. Resolution on the Economic Aspects of the Common Market for
Broadcasting in the European Community. In: PE Texts 7/85, 10 October 1985, р. 57-60.
6. Harcourt A. EU media ownership regulation: Conflicts over the definition of alternatives. In: Journal
of common market
studies.
1998,
№
36
(3), р.
369-389.
7. Juhás L. The information strategy of the European Union. Budapest, 2007. [On-line]:
http://www.ittk.hu/netis/doc/ISCB_eng/08_Juhasz_final.pdf. (Дата посещения: 07.06.2014).
8. KEK. Fortschreitende Medienkonzentration im Zeichen der Kovnergenz. Die
Landesmedienanstalten. Berlin:
Vistas, 2000.
80 s.
9. Lecchi
E.
The
European
Union.
[On-line]:
http://www.wfw.com/Publications/Publication1022/$File/AustralianTelecommunicationsRegulation-Ch9EUFeb2012.pdf. (Дата посещения: 07.06.2014).
10. Recommendation 84/549 of 12 November 1984 concerning the implementation of harmonization in
the field of telecommunications. In: OJ. L 298. 1984. 49 p.
11. The European Parliament „Resolution on Media Takeovers and Mergers”. In: OJ. 1990. № C 68, р.
137-8.
12. Watson-Brown
A.
The
Commission's
apporach
to
media
ownership.
Brussels: L. Wiesboeck,
Interviewer, 2008. 225 р.
13. Исполинов А.С. Хартия основных прав Европейского союза: результаты первых трех лет
применения. В: Материалы международной научно-практической конференции «Международный
правопорядок в современном мире и роль России в его укреплении», посвященной 90-летию профессора
Фельдмана Давида Исааковича (11–12 октября 2012 г., г. Казань, Казанский (Приволжский)
федеральный университет). М.: Статут, 2014, с. 43-46.
14. Кукіна З.О. Правове регулювання телерадіомовлення: досвід зарубіжних країн та України. У:
Держава і право. Вип. 57, c. 505-510.
15. Курышева Ю.В. Испания: политико-правовые аспекты процесса интеграции национальных
СМИ в информационное пространство ЕС: дисс. … кандидат политич. наук: 10.01.10. Санкт-Петербург,
2008. 198 с.
16. Мьоллер К. Регулювання IPTV: європейський досвід та можливості його застосування в
Україні»: матеріали семінару Національної ради України з питань телебачення і радіомовлення, 2011, c.
6.
276
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
17. Никонов С.Б. Глобальное информационное пространство и международно-правовые аспекты
управления информационными потоками: автореф. дис. … кандидата политич. наук: 10.01.10. СанктПетербург, 2007. 25 с.
18. Основополагающие акты Европейского союза: учредительные документы Европейского
союза, Хартия Европейского союза об основных правах, Лиссабонский договор 2007 г. с
комментариями. М.: ИНФРА-М, 2008. 704 с.
Copyright©Tatiana TEREHOVA, 2014.
277
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
PROTECȚIA DREPTURILOR OMULUI ÎN CONTEXTUL
TRAFICULUI ILEGAL DE MIGRANȚI
ȚARĂLUNGĂ Victoria, FRANGULEA Sandu*
Institutul de Cercetări Juridice şi Politice al AȘM,
mun. Chișinău, bd. Ștefan cel Mare și Sfînt 1, MD-2012. Republica Moldova.
ANNOTATION:
PROTECTION OF HUMAN RIGHTS IN THE CONTEXT OF
SMUGGLING OF MIGRANTS
The issue of human rights is a major concern in the context of migrant smuggling. During the
journey the migrants are completely in the hands of traffickers and often are subjected to deprivation
and humiliation. Recent years a new conceptual approach appeared in the field of international
migration according to which foreign migrants accept voluntary discriminatory treatment in exchange
for the possibility of employment in the destination. Thus, de facto, human rights are transformed into
goods that can be achieved ”at a negotiated price” which is nothing else than economic benefits in the
form of access to the labor market.
The challenge for the state is to establish an appropriate balance between protecting the rights of
all who are in its territory or at its borders as well as maintaining border control.
This article is dedicated to the protection of human rights in the context of smuggling of
migrants, an issue analyzed in terms of international regulations and doctrinal views. A distinct role in
research is devoted to the protection of the smuggled migrants' rights in the ECHR jurisprudence. The
authors try to clarify gaps and propose solutions to remedy them.
Ultimii ani în sfera migrației internaționale a apărut o nouă abordare conceptuală care sugerează
aplicarea principiului comercializării în problema drepturilor economice și sociale ale ființei umane. În
conformitate cu această abordare care poate fi numită „utilitară”, migranții străini acceptă benevol
încălcarea drepturilor sale și un tratament discriminatoriu în schimbul posibilității de angajare în statele
de destinație.1 Astfel, de facto, drepturile omului se transformă în marfă care poate fi realizată „la un
preț negociat” care reprezintă nu altceva decât avantaje economice în forma accesului la piața muncii.
Se presupune, de asemenea, că problema diminuării negociate a drepturilor migranților ar putea fi
obiectul negocierilor cu organizațiile care reprezintă lucrătorii naționali, pentru ca eventualele
preocupații economice și politice ale ultimilor să nu fie un impediment pentru angajarea cetățenilor
străini.2
Aceste considerente pot cu succes să se raporteze la apelurile neîntrerupte de determinare a
criteriilor drepturilor „minime” sau „fundamentale” care ar putea fi garantate migranților. Astfel de
apeluri au fost formulate în proiectul unei rezoluției a Comisiei ONU pentru drepturile omului din 1997
*
ȚARĂLUNGĂ Victoria – Doctor în drept, conferențiar universitar interimar, cercetător științific, Institutul de
cercetări juridice și politice al AȘM.; FRANGULEA Sandu – Doctor în drept (România).
1
Ruhs M., Chang H.-J. The Ethics of Labour Immigration Policy. International Organization. 2004, 58 (1), p. 63.
2
Таран П. Глобализация и трудовая миграция: необходимость политики, основанной на правах человека. В:
Век глобализации. 2010, №1, с. 75.
278
Materialele Conferinţei ştiinţifice internaţionale anuale a tinerilor cercetători
(rezoluția nu a fost aprobată), precum și într-o serie de sugestii făcute de către reprezentanții OIM la
forumurile UE și ale Consiliului Europei, printre oamenii de știință, precum și în cadrul discuțiilor de
pregătire a Forumului Mondial privind migrația și dezvoltarea, în special în domeniul revizuirii
convențiilor Organizației Internaționale a Muncii.1
Esența abordării migrației prin prisma drepturilor omului constă în includerea drepturilor ființei
umane universal recunoscute și consacrate în instrumentele juridice internaționale pertinente, în
legislația națională în materie de migrație a tuturor statelor, în politicile de migrație naționale și în
practică, toate bazate pe supremația legii. Aplicarea concretă a acestor norme este determinată de
factori istorici, economici, sociali și culturali.
Ideea principală a conceptului de drepturi ale omului este recunoaşterea faptului că anumite
principii se aplică tuturor oamenilor, indiferent de locul de trai și de condițiile vieții lor economice,
politice şi culturale. Drepturile omului sunt universale - acestea se aplică peste tot; indivizibile - în
sensul că drepturile politice și civile nu pot fi separate de drepturile sociale și culturale; şi inalienabile –
ființa umană nu poate fi privată de drepturile sale; aceste principii fiind consacrate în cele mai
importante instrumente juridice internaționale în materia drepturilor omului. Astfel, aceste principii
generale cuprind baza pentru gestiunea la nivelul statului şi societăţii, precum şi pentru gestionarea
migraţiei internaţionale.
Provocarea pentru stat constă în a stabili un echilibru adecvat între protecția drepturilor tuturor
celor care se află pe teritoriul său sau la frontierele sale, precum și în menținerea unui control al
frontierelor. Migranții se află într-o situație de risc deosebit în patru situații:
- În timpul călătoriei și la frontieră: pierderea de vieți și vătămările grave ale migranților ca
urmare a:
1. acțiunilor persoanelor private în cadrul traficului de ființe umane și a traficului de migranți pe
cale terestră și pe mare;
2. aplicării excesive a forței de către oficialii autorizați de a exercita controlul la frontieră.
- În timpul perioadelor de ședere ilegală: prin discriminare, interzicerea accesului la drepturile
fundamentale așa ca îngrijiri medicale de urgență, exploatarea de către angajatori privați în lipsa
mijloacelor sigure de plângere sau de concediere.
- În perioada detenției: condiții inumane sau degradante; lipsa accesului la mijloace legale pentru
a contesta detenția; detenția copiilor.
- În cadrul procedurilor de expulzare.2
Informații despre gravitatea situației migranților le găsim reflectate în diferite rapoarte ale
organizaților internaționale interguvernamentale și non-guvernamentale. Spre exemplu, într-un raport
al Organizației Amnesty International se menționează: „... Autoritățile italiene au salvat o barcă mică
care rămase fără de combustibil, hrană și apă în călătoria sa din Africa de Nord, ceea ce a dus la
moartea majorității pasagerilor. Cei 85 de pasageri care erau încă în viață se presupunea că erau
somalezi care se deplasau din Libia. Un salvator a descris nava care transporta morții și
supraviețuitorii că seamănă cu ”o scenă din infernul lui Dante”. Întrebat de ce a sosit în Europa, un
băiat a răspuns „Tatăl mi-a spus că trebuie să devin medic, nu – să lupt. Asta e ceea ce am vrut să
fac”.3
Deși Protocolul de la Palermo din 2000 împotriva traficului ilegal de migranți pe cale terestră, a
aerului și pe mare pune accentul pe asistența reciprocă dintre state în vederea încriminării traficului
ilegal de migranți, acesta, de asemenea, creează obligații pentru Statele-părți în vederea „acordării unei
1
International Migration and Human Rights. Challenges and Opportunities on the Threshold of the 60th Anniversary
of the Universal Declaration of Human Rights. Global Migration Group, 2008, p. 46.
2
The Human Rights of Irregular Migrants in Europe. CommDH/IssuePaper, 2007. [On-line]:
https://wcd.coe.int/ViewDoc.jsp?id=1237553. (Vizitat la: 02.03.2014).
3
Out of the spotlight: The rights of foreigners and minorities are still a grey area. Amnesty International: EUR
25/016/2005, 2005, p. 22. [On-line]: http://www.amnesty.org/en/library/asset/EUR25/016/2005/en/e1e23530-d4aa-11dd8a23-d58a49c0d652/eur250162005en.pdf. (Vizitat la: 02.03.2014).
279
Vol. I Secţia Drept Internaţional şi Relaţii Internaţionale Ediţia a VIII-a, 3 iunie 2014, Chişinău
asistențe corespunzătoare” migranților traficați (art. 16, p. 3-4). Includerea unor dispoziții de asistență
și protecție au creat un compromis – sau într-o oarecare măsură un conflict - între accentul pus pe
justiția penală focusată pe Protocolul privind traficul ilegal de migranți și problema drepturilor omului,
exprimată în mai multe articole.1
Pe de o parte, elaboratorii Protocolului au fost preocupați de efectul acestui tratat asupra
statutului și solicitărilor acelor migranți traficați care, de asemenea, sunt refugiați sau solicitanți de azil.
Includerea unor dispoziții de asistență și protecție, astfel, urmăre