Е. Н. Лымаръ КОНКУРЕНЦИЯ И МОНОПОЛИЯ В УСЛОВИЯХ
реклама
Е. Н. Лымаръ КОНКУРЕНЦИЯ И МОНОПОЛИЯ В УСЛОВИЯХ РЫНОЧНОЙ ЭКОНОМИКИ Рассматривается эволюция взглядов на проблемы конкуренции и монополии. Исследуется подход Э. X. Чемберлина к проблемам «чистой» (совершенной) конкуренции и «чистой» монополии, его взгляды сравниваются с мнением других экономистов (Дою. Робинсон, П. Сраффы). В свете рассматриваемой теории анали зируется переход от универсальной монополии к конкуренции в России. Книга Чемберлина, вышедшая впервые в 1933 г., выдержала восемь изданий на английском языке (последнее издание при жизни автора было опубликовано в 1962 г.). Она была признана классическим трудом. Однако на успех Чемберлина почти со времен выхода его книги легла тень другой книги, изданной несколькими месяцами позже в Англии. Уже с той поры в учебниках по экономической теории и истории экономической мысли концепции Джоан Робинсон и Эдварда Чемберлина стали рассматриваться как две близкие разновидности одной и той же теории. В последующие годы Чемберлину пришлось много раз выступать и в печати, и устно, доказывая ошибочность такого «сближения». Помимо методологических и теоретических аргументов, у Чемберлина, по-видимому, были серьезные мотивы возражать против того, чтобы быть поставленным в один ряд с Робинсон. Над Англией и Кембриджем в те годы витал дух реформаторства. Робинсон входила в группу теоретиков, лидером которой был Дж. М. Кейнс, в то время усиленно разрабатывавший свою новую теорию. У макроэкономической теории Кейнса и микроэкономической теории Робинсон была общая сверхзадача — обосновать необходимость решительного вмешательства государства в процессы стихийного рынка. Ее выводы об ущербе для потребителей и об эксплуатации наемных работников, которые несет с собой монополия (даже частичная), служили указанной сверхзадаче. Недаром Робинсон в дальнейшем стала признанным лидером левого кейнсианства. Что же касается Чемберлина, то и он сам, и его теория весьма далеки от реформизма. Для него монополистическая конкуренция не некое нарушение нормального состояния, ведущее к потере равновесия в хозяйственной системе (как несовершенная конкуренция для Робинсон), а, напротив, одна из характеристик нормального равновесного состояния рынка. Причем состояния, исключающего «эксплуатацию» наемного труда и соответствующего потребностям покупателей. Чемберлин выступал лишь против одного вида монополии — профсоюзов. Марксистская критика теории Чемберлина исходила из того, что решающими факторами монополизации рынков являются концентрация производства и финансовый контроль. При этом не учитывались противоположно направленные тенденции к деконцентрации, диверсификации, к усилению конкуренции на финансовых рынках. В итоге такая критика не опровергала взгляды Чемберлина, а лишь подчеркивала те аспекты реальности, которые им были исследованы недостаточно полно либо не исследовались вообще. И в этом отношении она мало отличалась (если отвлечься от оценок социальных позиций автора и идеологической риторики) от той критики, которой данная теория подвергалась и в западной реформистской литературе. 42 Но, по-видимому, еще более, чем полемикой «слева» и попытками отождествить его «теорию монополистической конкуренции» с «теорией несовершенной конкуренции» Робинсон Чемберлин был уязвлен нападками со стороны своих коллег по неоклассической традиции, ученых Чикагского университета (откуда вышел впоследствии известный Милтон Фридмен). Они поставили под сомнение научность позиций Чемберлина на том основании, что только предпосылка о наличии «чистой», или «совершенной», конкуренции дает возможность строить экономическую теорию — отказ же от этой посылки означает и отказ от всякой общей теории (именно в этой связи Чемберлин впервые пустил в оборот термин «чикагская школа», который изначально получил, таким образом, негативный оттенок). Чемберлин должен был затратить массу усилий, чтобы доказать применимость своей теории для решения широкого спектра как общенаучных, так и прикладных проблем. Наиболее важные статьи Чемберлина были опубликованы в сборнике «К более общей теории стоимости» (1957). Подчеркивая общетеоретическое значение своего главного труда, Чемберлин снабдил его подзаголовком «Реориентация теории стоимости». При этом имелась в виду не отвлеченная трактовка стоимости в духе субъективной полезности либо затрат труда, а новый взгляд на реальные факторы, непосредственно формирующие соотношение спроса и предложения и управляющие равновесной ценой. Но, сдвинув неоклассическую теорию с бесплодной позиции «чистой», или «совершенной», конкуренции в сторону признания структурных и поведенческих реалий рынка, Чемберлин попал в противоречие, которое так и не смог разрешить в дальнейшем. С одной стороны, его теория признает многообразие форм конкурентной борьбы и возможность различного сочетания элементов конкуренции и монополии на различных отраслевых и локальных рынках. С другой стороны, Чемберлин стремится сохранить идею общего рыночного равновесия, единства и взаимосвязи рынков, единства ценообразования и для этого вынужден делать явно искусственные допущения о «симметрии» отклонений от состояния «чистой» конкуренции. Значение выдающихся работ в экономической теории состоит не в том, что они дают окончательное решение важной проблемы — финальных решений в науке вообще не бывает. Как правило, такие работы содержат первые принципиальные результаты, указывают новый путь, по которому затем двинутся многие другие. Под влиянием теории Чемберлина наука пошла по двум основным направлениям. Во-первых, это аналитическое исследование и выделение конкретных видов конкуренции, в особенности неценовой и потенциальной. Во-вторых, изучение соединения, сочетания определенных видов конкуренции в рамках отраслевых и локальных рыночных структур в зависимости от степени концентрации и диверсификации производства, дифференциации продукта, специфической реакции спроса, влияния финансовых факторов, законодательного и иного регулирования. Эти исследования привели к выводу о том, что реальный рынок представляет собой сосуществование и взаимодействие огромного разнообразия качественно разнородных моделей конкуренции. По существу это конгломерат различных отраслевых и локальных рыночных механизмов, которые вовсе не находятся в состоянии симметрии, равновесия, гармонии. В этом свете сама «монополистическая конкуренция», которую Чемберлин считал общей нормальной моделью рынка, предстает не более как частный случай реального гетерогенного, изменчивого, поливариантного механизма конкуренции. 43 Теория Э. Чемберлина разрабатывалась им в 1920-е гг. Они во многих отношениях были переломными, так как именно тогда под вопрос было поставлено само существование рыночной экономики. В Америке, Европе, Японии быстрыми темпами шел процесс концентрации капиталов и роста монополий, от военного времени сохранилась тенденция глубокого государственного вмешательства в экономику. В послереволюционной России централизованное планирование стало всеохватывающим. Казалось, свободный рынок дышит на ладан, а при выборе между господством частных монополий и государственной монополией экономические преимущества отдавались последней как более рациональной и контролируемой. Кризисная ситуация заставила западных экономистов заново обратиться к анализу самих основ рыночного механизма, и прежде всего «чистой», «совершенной», конкуренции. Еще за десятилетие до Чемберлина английский экономист итальянского происхождения П. Сраффа выступил с критикой этого положения и предпринял попытку включить фактор монополии в теорию рыночного механизма. Примерно одновременно с Чемберлином Джоан Робинсон (она работала, как и П. Сраффа, в Кембриджском университете) написала исследование «Экономическая теория несовершенной конкуренции», посвященное тому же предмету. Эти и многие другие статьи и книги, появившиеся между двумя мировыми войнами, свидетельствовали о глубоком пересмотре западными учеными ранее сложившихся представлений о свободной конкуренции как основе рынка. Историки экономической мысли, как правило, рассматривают Э. Чемберлина в одном ряду с авторами этих работ. Однако сам автор категорически и многократно возражал против этого. И дело тут не в утверждении Чемберлином своего приоритета, как многим казалось. Мы полагаем, что по своему духу, по своей направленности его теория отличается от взглядов П. Сраффы, Дж. Робинсон, Г. фон Штаккельберга и др. Если Сраффа и Робинсон трактовали монополию как негативный фактор, затрудняющий и препятствующий действию рыночного механизма, деформирующий нормальные экономические и социальные отношения, то Чемберлин, наоборот, рассматривает элемент монополии как естественную, нормальную черту конкурентной системы. Из построений Сраффы, Робинсон, Штаккельберга вытекала необходимость и благотворность усиления государственного регулирования рынка; по Чемберлину же рыночный механизм монополистической конкуренции в принципе значительных экономических и социальных деформаций не вызывает и государственного вмешательства не требует. Такие выводы в тот период шли явно вразрез с господствующими настроениями. Из консервативного лагеря раздавались требования к государству обеспечить свободу конкуренции, усилить антитрестовское законодательство; радикальное крыло, наоборот, доказывало необходимость национализации. И только Чемберлин советовал ограничиться мерами «косметического» характера. Присмотримся внимательнее к его аргументации. Согласно классическому определению, «чистая» конкуренция (как состояние, противоположное абсолютной монополии) имеет место тогда, когда ни один из продавцов данного вида товаров не способен повлиять на цену, регулируя объем предложения. Условием такой ситуации является достаточно большое количество продавцов данного товара. И напротив, монополия появляется и усиливается тогда, когда численность продавцов сокращается до нескольких единиц (олигополия), двух (дуополия) и наконец одной (абсолютная монополия). Неприятная особенность этого классического понимания заключена в том, что, приняв за исходную «чистую» конкуренцию, мы должны признать неизбежность концентрация 44 и монополии по меньшей мере в отраслях, где предельная производительность возрастает вместе с масштабами фирмы. . Чемберлин же полагает, что «чистая» конкуренция является нежизненной, искусственной абстракцией и не может рассматриваться как исходная база для описания реальности. Даже при любом большом количестве производителей и продавцов данного вида товаров каждый из них предлагает покупателям по существу свой особый, дифференцированный продукт. Дифференциация продукта вытекает из многих условий: особенности конструкции, форма и окраска, упаковка, оригинальная реклама, наконец, просто особая торговая марка; особый набор услуг, сопровождающий реализацию данного продукта, персональные свойства продавца; конкретное местоположение торгового предприятия. По существу каждый продавец товара или услуг формирует свой собственный круг покупателей, свой собственный субрынок, на котором он выступает как частичный монополист, регулирующий цену. При этом объем предложения товара окажется несколько ниже, чем при условной «чистой» конкуренции, уровень цены—несколько выше. Выше ли будет суммарный доход частичного монополиста по сравнению с гипотетическим участником «чистой» конкуренции? Возможно, но не обязательно. Во-первых, хотя цена выше, но объем продаж меньше. Во-вторых, дифференциация продукта (и услуг) требует дополнительных затрат, так что уровень издержек повышается. Поэтому «монопольный выход» фирмы оказывается в итоге сомнительным, он имеет тенденцию уменьшаться до уровня доходов при «чистой» конкуренции. Тогда в чем же смысл дифференциации продукта? В том, что, создавая свой особый субрынок, фирма обеспечивает себе известную стабильность, устойчивый сбыт своей продукции. Поэтому дифференциация — это естественная реакция на конкурентов, естественное проявление самой конкуренции. Если «классическое» понимание поведения конкурентов состояло в том, что они стремятся понизить цены на свою продукцию, чтобы расширить сбыт, то по Чемберлину, наоборот, каждый из них старается дифференцировать свой продукт от продукции конкурентов, ограничить выпуск и повысить цену. Отсюда следует парадоксальный вывод, который и сейчас звучит достаточно неожиданно, а тогда, в 1920-е и 1930-е гг., мог быть расценен как попросту скандальный: именно потому, что конкуренция по самой природе своей изначально является монополистической конкуренцией, она сохраняется вопреки угрозам со стороны концентрации и монополизации. Иначе говоря, мелкий либо средний производитель и торговец потому и в состоянии выдерживать состязание с крупным, что он сам является частичным монополистом и способен контролировать свой частичный рынок. Более того, у самих крупных производителей всегда существует стимул раздробить свое производство на филиалы, чтобы приспособить его к местным рынкам. Так конкуренция сама себя воспроизводит, и чем глубже и шире дифференциация продукта (и услуг), чем больше данный рынок раздроблен между частными монополистами, тем более он устойчив против поглощения группой олигополистов либо абсолютной монополией. Но за сохранение конкуренции обществу приходится платить: по сравнению со стандартизированным продуктом, который предполагается «чистой» конкуренцией, дифференциация продукта влечет за собой рост издержек, ограничение выпуска и повышение цен. Прошло более 60 лет после первой публикации книги Чемберлина в США, и за это время многократно возросли капиталы крупнейших фирм, возникло множество новых, большая часть мирового промышленного производства оказалась под контролем 45 транснациональных корпораций. Однако конкуренция не только не ослабла, напротив, на Западе пишут уже о «гиперконкуренции». Количество малых фирм не уменьшилось, наоборот, даже в США в них занято теперь значительно больше половины всех работников. В общем, можно констатировать, что после Второй мировой войны конкуренция не только не уступила место монополии, а возродилась с утроенной энергией. Жизнеспособность конкуренции действительно во многом объясняется той дифференциацией продукта, которую, как это отметил Чемберлин, создают конкурирующие фирмы. Но далеко не только этим. Попытаемся перечислить послевоенные факторы усиления конкуренции в порядке их относительной важности, но не забывая, что они представляют собой взаимосвязанный комплекс. Прежде всего явно возросла эффективность деятельности малых и средних предприятий относительно крупных, а преимущество последних, ранее бесспорное, сократилось и в ряде видов деятельности даже исчезло. Почти непрерывный рост производства на протяжении послевоенных десятилетий (в отличие от предвоенной стагнации) благоприятствовал увеличению числа предприятий-конкурентов в каждой отрасли; смягчая остроту конкуренции в краткосрочном плане, рост в общем содействовал ее развитию в долгосрочном периоде. Производство на многих крупных предприятиях стало диверсифицированным, то есть многопродуктовым и даже многоотраслевым, так что количество конкурентов в каждой данной отрасли увеличивалось значительно быстрее, чем росло количество предприятий. Длительное повышение уровня доходов привело к тому, что потребности стали более разнообразными и индивидуализированными; последнее способствовало еще большей дифференциации продукта каждой фирмы. Этому же способствовал быстрый научно-технический прогресс, ведущий к частой смене продуктов и технологий, к усложнению номенклатуры товаров производственного назначения. Действие каждого из перечисленных факторов было умножено координированными мерами по международной либерализации торговли и движения факторов производства и по региональной интеграции. В результате не только усилилась конкуренция в рамках существующих индустриальных регионов, но в ней приняли участие новые быстро растущие индустриальные центры Азии и Латинской Америки с достаточно высокой технологией и низкой стоимостью рабочей силы. За всей этой картиной обострения конкуренции на микроуровне, то есть для каждой фирмы, в любой отрасли, на каждом локальном рынке, стоят глубокие общие макроэкономические сдвиги, о которых мы скажем несколько ниже. Сейчас же полезно остановиться на том, что означают перечисленные изменения на рынках в аспекте центрального понятия книги Чемберлина — монополистической конкуренции. То, что она явно обострилась, это непреложный факт. Но стала ли она более «чистой» или более «монополистической»? Вопрос не праздный, если учесть, что борьба на рынке между «чистыми» конкурентами и монополистами имеет принципиальные различия, которые сказываются на всем ходе экономического развития. И главное из этих различий — неопределенность в выборе инструментов и направлений этой борьбы между монополистами. ^Если в конкуренции участвует большое количество продавцов стандартизированной продукции, то у каждого из них при данном выпуске один путь повысить свою прибыль — это снизить индивидуальные издержки; а чтобы расширить сбыт, необходимо уменьшить индивидуальную цену. Вторжение на данный рынок предпринимателей из других отраслей происходит, если образуются различия в отраслевых нормах прибыли, 46 и оно осуществляется в том же направлении, что и внутриотраслевая конкуренция. В любом случае такая конкуренция сама по себе не ведет к сокращению общего объема производства, наоборот, она толкает к его увеличению; она не влечет повышения удельных издержек и цен — напротив, стимулирует их снижение. Иное дело — абсолютный монополист, который может препятствовать проникновению конкурентов из других отраслей, возводя на их пути разнообразные барьеры. В частности, он может скупать соответствующие патенты, перекрывать доступ к эффективным источникам ресурсов, делать крупные вложения в усовершенствование и усложнение данного вида продукции. Наконец, он может временно понизить цену и расширить сбыт, не оставляя для потенциального конкурента никакой «ниши». Если в одной отрасли конкурируют две (дуополия) или несколько (олигополия) крупных фирм, то каждая может выбрать вариант ценовой либо неценовой конкуренции. Первый вариант рассчитан, как правило, на вытеснение либо поглощение конкурента и требует больших финансовых затрат. Он часто свидетельствует о крупном разрыве в эффективности и финансовой мощи отдельных фирм. Действующее в странах Запада антитрестовское законодательство делает борьбу за вытеснение (поглощение) беспредметной, поэтому типичными являются неценовые методы внутриотраслевой олигополистической конкуренции. К ним относятся: дополнительные вложения в НИОКР с целью повысить качество и усилить отличия своей продукции от продукции конкурента; реклама, дополнительные услуги; промышленный шпионаж и т. п. Если при этом фирмы будут исходить из поддержки сложившихся цен и рыночных квот каждой из них, то олигополия будет оказывать тормозящее влияние на снижение издержек, и при этом объем выпуска будет возрастать в меньшей степени, чем это допускается повышающимся платежеспособным спросом. С учетом сказанного попытаемся выделить факторы перемен, преимущественно усиливающие конкурентное поведение, и факторы, усиливающие монополистическое поведение фирм. Конкурентное поведение усиливается вследствие: относительного повышения эффективности малых и средних фирм по сравнению с крупными и увеличения численности и удельного веса первых по сравнению со вторыми; диверсификации производства у крупных фирм; увеличения количества конкурентов в общей обстановке экономического роста, возросшей —• межотраслевой мобильности факторов производства; либерализации международной торговли, региональной интеграции, появления новых мировых центров развития; проведения государствами политики поощрения конкуренции и противодействия монополии. Монополистическое поведение усиливается следующими факторами: ускорением концентрации капитала в условиях быстрого роста, расширением роли транснациональных корпораций; усилением дифференциации продукта вследствие роста доходов, возвышения потребностей, ускорения научно-технического прогресса; повышением необходимых расходов на НИОКР в наукоемких отраслях; усложнением отраслевой структуры производства, резким повышением роли инфраструктуры. Сопоставляя эти два ряда зависимостей, мы приходим к некоторым выводам. Частичная монополизация охватила практически всю сферу рынка и стала значительно глубже, чем раньше, поскольку практически не осталось полностью стандартизированных, недифференцированных продуктов (и услуг) различных фирм и поскольку сама дифференциация лишь в редких случаях сводится только к торговой марке. В то же 47 время конкуренция между частичными монополистами, несмотря на смягчающее ее общее расширение рынков, ужесточилась. Соотношение элементов монополии и конкуренции в разных секторах резко различается, и столь же различается в них реакция агентов на сигналы рынка. Так, на расширение спроса отрасли с сильными элементами монополизации реагируют прежде всего повышением цен, а отрасли с элементами «чистой» конкуренции—расширением выпуска. Сопоставление этих двух заключений позволяет сделать общий вывод, что неопределенность и нестабильность поведения «конкурирующих монополистов» на рынке в итоге возросли. Это выражается, в частности, в неравномерном и практически безостановочном повышении цен, «неэластичности» издержек в сторону понижения, существующей тенденции к регулированию их за счет качества продукции, тенденций к усилению неравномерности и т. п. Монополистическая конкуренция в ее современных формах и масштабах обладает огромной жизненной силой, но она явно не является самонастраивающимся механизмом и нуждается в государственном регулировании. Это регулирование рыночных отношений на Западе практикуется в чрезвычайно развитых, разнообразных, гибких формах, дифференцированных по регионам, отраслям, видам деятельности. Послевоенное развитие монополистической конкуренции обусловлено глубокими сдвигами в мировом хозяйстве в целом, в соотношениях между потреблением, сбережением (накоплением), инвестициями, между отраслями, регионами, между экономикой отдельных стран, изменением в соотношении стихийных сил и целенаправленного регулирования. И само развитие конкуренции оказывает на эти сдвиги мощное обратное воздействие. В этом проявляется взаимосвязь процессов, идущих на микроуровне (то есть в отношениях между фирмами и внутри фирм), мезоуровне (межотраслевые, межсекторные и межрегиональные отношения), макроуровне (народнохозяйственные пропорции) и межнациональном уровне (внешний баланс). Однако все эти межуровневые взаимосвязи оказались за рамками исследования Чемберлина. Ученый, разумеется, вправе ограничить поле своего исследования, но в том, что автор далее не обозначил их, думается, сказалось общее слабое место западной экономической теории, на которое указывают и сами ее представители. Речь идет о разобщенности, «несостыкованности» микро- и макротеории. Во время подготовки и публикации книги Чемберлина макроэкономической теории, адекватной реальности вообще не существовало, она появилась лишь через три года в виде «Общей теории занятости, процента и денег» Дж. М. Кейнса. Остановимся на некоторых народнохозяйственных процессах и сдвигах, повлиявших на отношения монополии и конкуренции после Второй мировой войны. В этот период в развитых странах при самой активной роли государства была практически заново создана мощная инфраструктура, включающая системы энергоснабжения, газо-и нефтепроводы, системы водоснабжения, транспорта, связи, информации. Именно это прежде всего расширило базу для внутриотраслевой конкуренции, поскольку открыло возможность для появления высокоэффективных малых предприятий в большинстве отраслей хозяйства, для разукрупнения производственных гигантов и рассредоточения промышленности по всей территории страны. Одновременно автоматизация, электронизация производства позволили выпускать большой объем продукции при малом числе занятых на предприятии, экономя огромные средства не только на зарплате, но и на капиталовложениях в социальную инфраструктуру (жилье, школы и т. д.). Предприятия 48 стали более мобильны, менее привязаны к постоянным пунктам «прописки» в поисках наиболее эффективной территориальной ниши. Колоссальный рост эффективности, научно-технический прогресс и революция в доходах и потребностях привели к быстрому расширению «веера» отраслевой структуры, что подняло на новую ступень межотраслевую конкуренцию. При этом новые отрасли формировались отчасти за счет диверсификации внутри старых фирм, имевших ранее иную, узкую отраслевую специализацию. Оба указанных сдвига могли иметь место только на базе экономического роста, причем такого роста, который обусловлен повышением доходов и покупательной способности широких слоев населения. Если бы прирост национального дохода в послевоенный период концентрировался так же, как между двумя мировыми войнами — в руках крупнейших корпораций — эффективность росла бы намного медленней, но увеличивалась бы безработица и усиливалась монополизация рынков. В итоге от конкуренции остались бы одни воспоминания, что и прогнозировали марксисты. Однако потрясения Второй мировой войны и ее последствия заставили правящие силы Запада коренным образом пересмотреть центральное звено экономической системы — связь между повышением эффективности предприятий и движением реальной заработной платы наемных работников. Установление государством весьма высокого минимума заработной платы, а главное, обеспечение профсоюзами при поддержке государства довольно жесткой связи между динамикой зарплаты и движением эффективности деятельности предприятий вызвало революцию двоякого рода: заинтересовало наемных работников в увеличении производительности и по существу сняло проблему недостаточности эффективного спроса на рынках. Следует говорить и о третьем важном следствии этого сдвига: постоянно поднимаемая планка реальной заработной платы по существу оставляет собственникам и администрации предприятий только один надежный путь увеличения прибылей—научно-технического и организационного прогресса. И здесь мы вынуждены говорить о первом серьезном изъяне концепции Чемберлина, если судить о ней с позиций послевоенного опыта. Дело в том, что в этой концепции профсоюзы рассматриваются как монополии, препятствующие функционированию конкурентного рынка труда. Со статической и узкоэкономической точки зрения (а таковой, в общем, и является точка зрения Чемберлина) его критика профсоюзов теоретически обоснована, поскольку их деятельность затрудняет межотраслевой перелив трудовых ресурсов, вообще снижает мобильность рабочей силы, делает негибкой заработную плату. В практическом отношении в условиях экономической стагнации и кризиса сопротивление профсоюзов понижению заработной платы заставляет многие предприятия терпеть убытки и свертывать производство, хотя и способствует смягчению падения общего платежеспособного спроса. Итак, с узкоэкономической и статической (сравнительно статической) точки зрения профсоюзная монополия на рынке труда оказывает негативное влияние на эффективность хозяйства и противоречивое влияние на общий уровень производства и занятости. Однако с переходом к более широкому, социально-экономическому и динамическому взгляду оказывается, что «дозированное» давление профсоюзной монополии, поддержанной государством, на предпринимателей оказалось в высшей степени благотворным для экономического развития вообще и расширения конкуренции в особенности. Причем конкуренции не только на рынках товаров и услуг, капитала, земли, но и на рынке труда. На первый взгляд, это звучит как парадокс: как может 49 монополия профсоюзов на рынке труда сосуществовать с усилением конкуренции на этом же рынке? Ответ состоит в следующем. Если обостряется конкуренция на товарных рынках между фирмами, а уровень зарплаты работников в каждой из них привязан к уровню доходности, то тем самым конкуренция переносится и на наемный персонал фирм. Зарплата работников фирмы и занятость в ней оказываются в зависимости от хода этой конкуренции. Принципиальное отличие состоит в перенесении центра тяжести конкуренции. В отсутствие профсоюзов конкурируют прежде всего сами работники фирмы друг с другом (за рабочие места, заработки и т. п.). При наличии профсоюзов центр тяжести переносится на конкуренцию между «трудовыми коллективами» разных фирм. Это не снижает общую остроту конкуренции, но кардинально меняет социально-экономический климат на предприятиях. Таким образом, вторая принципиальная ошибка Чемберлина, связанная с оценкой положения на рынке труда, состоит в том, что он учитывает только непосредственную конкуренцию между владельцами факторов производства и не учитывает того, что факторы производства конкурируют также опосредованно, через конкуренцию на рынках товаров и услуг. Эту опосредованную конкуренцию (на рынках факторов) можно назвать производной, но этим мы не говорим, является ли она сильнее или слабее непосредственной конкуренции на этих рынках. Всё зависит от силы непосредственной конкуренции на рынках товаров и услуг и от значения амортизаторов, в роли которых выступают относительная сила конкуренции, передаваемая с рынка товаров на тот или иной рынок факторов производства, и условия, в которых данный фактор находится. Необходимо учитывать, что элементы монополизма (в виде регулирования цен, условий продажи, количественных ограничений) на рынках факторов производства, как правило, намного сильнее, чем эти элементы на рынках товаров и услуг. Государственные органы, профсоюзы, центральные банки, другие общественные институты и частные организации воздействуют на рынки труда, капитала, земли, резко ограничивая свободу непосредственной конкуренции между их владельцами. Тем большее значение приобретает опосредованная, или производная, конкуренция. Например, если даже земля находится в монопольном государственном владении, а на рынках сельхозпродукции господствует острая конкуренция, каждый участок этой земли всё равно будет иметь отдельную цену и фактически будет конкурировать с другими участками при выборе оптимального варианта землепользования (в частности, при сдаче государством земли в аренду, при организации государственных хозяйств, при отводе под строительство и т. д.). Заслуга Чемберлина состоит в том, что он убедительно показал, насколько неверно рассматривать даже в теории конкуренцию как бесструктурную абстракцию; реальная конкуренция -— это всегда некое конкретное промежуточное состояние между «чистой» конкуренцией и «чистой» монополией, определяемое многими народнохозяйственными условиями: степенью дифференциации продукта, состоянием рекламы, размещением фирм и т. п., не говоря уже о концентрации производства. Иными словами, наличие или отсутствие конкуренции (а следовательно, и самого рыночного механизма) связано с материальной структурой хозяйства. Мы можем отсюда сделать заключение, что в крайнем состоянии, когда каждая отрасль представлена одним специализированным предприятием, конкуренция практически отсутствует и рынок действовать не будет даже при частной собственности. Но и состояние «чистой» конкуренции недостижимо. Послевоенный опыт Запада показал, что для усиления реальной — «монополистической» — конкуренции оказались необходимы целенаправленное формирование современной инфраструктуры, отраслевая и региональная переориентация производства, стимулирование определенных направлений научно-технического прогресса (особенно электроники) и др. Но это не всё: потребовалось коренное изменении отношений распределения как внутри фирм, так и в масштабах общества, что одновременно с макроэкономическим регулированием со стороны государства обеспечило устойчивое расширение рыночного спроса, а вместе с тем и количества конкурентов. Иными словами, произошел целый переворот в производительных силах и производственных отношениях, во всём способе производства, что и позволило повернуть вспять довоенную тенденцию к ослаблению сил рыночной конкуренции. Из книги Чемберлина (как и из всей западной экономической теории) следует, что создание рыночного механизма требует прежде всего обеспечить условия для конкуренции. Каковы с этой точки зрения были исходные условия России накануне рыночных реформ? На протяжении шести десятилетий, с конца 20-х гг., в СССР последовательно создавалась система промышленного производства, исключающая «параллелизм и дублирование». С учетом транспортных, ресурсных и оборонных ограничений предприятия создавались максимально крупными и специализированными. В итоге уровень концентрации промышленного производства в стране оказался самым высоким в мире — в несколько раз выше, чем в Западной Европе. Когда каждый вид продукции в стране (или регионе) выпускается одним или двумя-тремя производителями, эти производители уже по производственно-технологическим причинам являются монополистами (или участниками олигополии). Такая система является экономически эффективной и обладает преимуществом при трех главных условиях. Во-первых, если предприятие является «фабрикой», то есть основано на замкнутой системе машин, включающей общий двигатель, трансмиссию и рабочие машины; в условиях современной инфраиндустрии таких предприятий почти не осталось. Во-вторых, если имеется непосредственная движущая сила производства, заменяющая конкуренцию: таковой в СССР был директивный план, поддержанный материальным и моральным стимулированием; практика показала прогрессирующее ослабление этой движущей силы начиная с середины 60-х гг. В-третьих, если государство осуществляет жесткий контроль над предприятиями, не позволяя им экономически реализовать свое фактическое монопольное положение, а именно: вздувать цены, сокращать объем производства, экономить расходы за счет качества продукции, ухудшения условий поставки и обслуживания и т. д. Известно, какая титаническая борьба велась государственными органами с сокрытием резервов, с технологическим браком, с завышением цен и пр. Мы приходим к цепи парадоксальных заключений. Во-первых, большинство крупных предприятий, создававшихся в послевоенный период, по технико-экономическим показателям не могли иметь преимуществ перед средними и мелкими, если бы при этом адекватно развивалась и инфраструктура (включая социальную). Во-вторых, при сложившейся технологической монополии отказ от директивного плана означает утрату движущей силы производства без замены ее конкуренцией. В-третьих, отказ от государственного контроля над предприятиями-монополистами 51 означает не переход от монополии к конкуренции, а «развязывание рук» предприятиям-монополистам для повышения цен, сокращения объемов выпуска, ухудшения качества и т. д. Теперь мы можем оценить по достоинству весьма распространенное в российской экономической литературе утверждение о «трехслойной» структуре монополии в хозяйстве СССР: монополии государственной собственности, монополии ведомственной организации и монополии технологической. Эти три аспекта (или «слоя») монополии, как считалось, усиливали друг друга. Отсюда делали вывод, что «снятие» монополии госсобственности и ведомственности ослабит или вообще «отменит» монополию в производстве, Однако теоретический анализ приводит к парадоксальному выводу, что монополия госсобственности была направлена против экономических проявлений технологической монополии крупных предприятий. И практические последствия прекращения монополии госсобственности в России подтверждают этот вывод. Всё сказанное выше убеждает, что для перехода от системы централизованного хозяйства к рынку необходимо прежде всего преодолеть технологическую монополию крупных предприятий. Теоретически к этому ведут три пути. Первый — это путь быстрой либерализации, или, как принято говорить, «шоковой терапии». Сняв все виды как ограничений, так и поддержки предприятий со стороны государства, предоставить возможность конкурентному рынку сложиться самому, в ходе стихийного перелива капитала между отраслями, самопроизвольного перепрофилирования производств, разделений и слияний. Но этот путь весьма долгий, и он вовсе не гарантирует того, что в итоге победит конкуренция, а не монополия. Второй путь (при сохранении государственного регулирования и поддержки предприятий) —либерализация внешнеэкономических связей. При этом внутренние монополисты оказываются в условиях острой международной конкуренции. Такой путь, однако, предполагает конкурентоспособность отечественного производства. Третий путь — используя как экономические, так и административные рычаги государственного управления, целенаправленно создавать конкурентную среду во всех отраслях хозяйства. Для этого можно применить разнообразные средства: разделение крупных предприятий, прямое инвестирование, целевые кредиты, налоговые льготы, привлечение иностранных продавцов и инвесторов и др. Механизм конкуренции, начав действовать, сделает излишним дальнейшее прямое государственное вмешательство. В условиях, когда рычаги экономической власти исходно сконцентрированы у государства, а большинство предприятий неконкурентоспособно на мировых рынках, наиболее рациональным, быстрым и безболезненным является третий путь. ^Однако фактически рыночные реформы в России свелись к попыткам сочетать первый и второй пути. После двух лет шоковой либерализации производство и потребление сократились в 2,5 раза, а конкурентный рынок так и не сложился. Напротив, степень монополизации товарных рынков возросла. Это и дает основания для заключения, с которым выступают некоторые экономисты, о том, что реформы еще не начинались (о чем говорилось в начале статьи). Книга Чемберлина помогает нам понять, что происходит в экономике, когда в производстве преобладают монополии, а контроль над ценами, объемом выпуска и внешней торговлей устраняется (как это имело место в России с 1992 г.). В этом случае первая реакция предприятий-монополистов сводится к тому, чтобы повысить цены и сократить ооъем производства и таким образом максимизировать свой суммарный доход. Поскольку при этом падает эффективность, неравномерно увеличиваются производственные издержки, неизбежным становится волнообразное повышение цен, которое многократно прокатывается по всему народному хозяйству. Падение объема производства и его эффективности приводит к сокращению реальных доходов государственного бюджета, возникает огромный дефицит, покрываемый кредитно-денежной эмиссией. Это дает толчок «инфляции спроса», увеличению денежных затрат на производство и «инфляции издержек» при продолжающемся свертывании выпуска. В такой конкретной ситуации фактором, который способствует усилению инфляции издержек и инфляции спроса, выступают профсоюзы. Субъективно они стремятся защитить уровень жизни наемных работников; однако объективно это невозможно сделать в условиях свертывания производства. Как отмечалось выше, позитивная экономическая роль профсоюзов сказывается тогда, когда они вместе с государством и предпринимателями участвуют в создании условий для экономического роста. Когда же инвестиции, научно-технический и организационный прогресс приостанавливаются, то нажим профсоюзов лишь повышает издержки, налоги и цены и содействует дальнейшему сокращению производства и росту безработицы. Здесь вполне применима характеристика профсоюзов как разновидности монополий, которую дал Чемберлин. Попытаемся теперь ответить на вопрос, почему был избран не безопасный и рациональный путь перехода от централизованной системы к рыночной, а путь чрезвычайно рискованный и разорительный. Если говорить очень кратко и только о самом главном, то в обществе СССР сложились мощные силы, заинтересованные в сохранении монопольного положения предприятий и их объединений и незаинтересованные в рыночной конкуренции. Эти монополии стремились как можно скорее освободиться от государственного контроля. Они с основанием полагали, что ликвидация Госплана, Госснаба, Госкомцен, министерств даст им возможность самостоятельно, монопольно устанавливать цены, распределять прибыль, определять объем, номенклатуру и адресность поставок. И эти требования администрации предприятий были горячо поддержаны трудовыми коллективами и их профсоюзными объединениями, рассчитывавшими на крупное увеличение зарплаты. Однако надежды на то, что политика либерализации, ликвидация централизованного планирования приведут к долговременному увеличению реальных доходов, вскоре стали улетучиваться. Когда стихийная спираль падения производства и роста цен зашла намного дальше, чем было выгодно монополиям и профсоюзам, и реальные доходы резко сократились, многие из них попытались выступить за восстановление централизованного планирования. Но было уже поздно. На волне либерализации к рычагам экономической власти пришли силы с иными интересами и приоритетами. За прошедший короткий срок частные посреднические структуры, возникшие вместо государственных координирующих органов (коммерческие банки, товарные и финансовые биржи, торговые фирмы, маклерские конторы и т. д.), накопили огромные денежные ресурсы. Их приоритетами являются вовсе не рост производства, реальной заработной платы и другие социальные цели, а собственность, твердый рубль, мировой рынок, иначе говоря, задачи приватизации, финансовой стабилизации и либерализации внешнеэкономических связей. Опорой этого нового «истэблишмента» стали экспортные сырьевые отрасли экономики, многочисленный слой торговцев и посредников и международный финансовый капитал. Отношение этого нового истэблишмента к формированию национального конкурентного рынка весьма сложное и избирательное. 53 С одной стороны, этот истэблишмент, конечно, приветствовал бы наличие в России развитого конкурентного рынка. Но раз такового нет и его следует создавать, встает вопрос, насколько эта работа соответствует означенным выше приоритетам. Финансовая стабилизация требует сохранения высокого налогообложения и урезания расходов; тем самым поощрения конкуренции путем налоговых льгот и инвестиций в создание дублирующих (конкурирующих) производств ждать не приходится. Реформы собственности проводятся посредством установления контроля за нею со стороны частно-корпоративных институтов: финансовых фондов, коммерческих банков и т. д. Последние же, как правило, заинтересованы в монопольном положении своих подконтрольных предприятий на рынках товаров и услуг. Наконец, внешнеэкономическая либерализация в аспекте конкурентного рынка вызывает тройственный эффект: подавления неконкурентоспособных национальных предприятий зарубежными; превращения их в филиалы транснациональных корпораций, а национального рынка — в арену олигополистической конкуренции последних; разделения национального рынка на три сферы: монополизированной экспортной продукции (в основном энергоносители и сырье), олигополизированной импортной (в основном электроника, машиностроение, легкая промышленность) и конкурирующей местной (некоторые отрасли сельского хозяйства, пищевой промышленности, строительства, услуг). Инфраструктура, скорее всего, окажется разделенной между национальными монополиями, государством и иностранным капиталом. В этих условиях трудно ожидать формирования национального конкурентного рынка как основы единой системы воспроизводства. В то же время и интегральной частью всемирного конкурентного рынка такая экономика стать не сможет: скорее всего, она будет его полуотсталой, полумонополизированной периферией. Разумеется, некоторые меры по поощрению конкуренции государством принимаются. Действует Закон РФ «О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках», за его выполнением наблюдает Государственный комитет РФ по антимонопольной политике. Однако, как полагают и сами руководители этого комитета, эффективность его деятельности невелика. И это не случайно, ибо указанная деятельность сводится по существу к пресечению попыток предприятий-монополистов получать сверхприбыли путем чрезмерного завышения цен. Производственно-технические основы монополии остаются неизменными. А как показывает Чемберлин, основное проявление монополии вовсе не в завышении прибыли, а в увеличении издержек (по сравнению с состоянием конкуренции). В условиях достаточно высокой монополизации (как это имеет место в России) цены растут не вследствие завышения прибылей, а из-за увеличения издержек, обусловленного одновременным падением эффективности и ростом заработной платы, Что касается мер, направленных на создание структурных основ конкурентного рынка, то они почти отсутствуют. В частности, суммы, выделяемые на развитие мелкого предпринимательства, на 2-3 порядка ниже тех, которые могли бы дать заметный эффект. Чемберлин в своей книге объяснил, почему Россия оказалась в столь незавидной ситуации. В этой книге четко математически показано, что каждый предприниматель, каждый работник стремится стать монополистом и удержать свою, хотя бы частичную' монополию. Используются для этого многообразные методы, вся совокупность конкретных условий, в которых ведется данное хозяйство. И никто не хочет конкуренции. Даже те фирмы, которые обладают очевидным преимуществом над другими в данной отрасли, используют конкуренцию, чтобы расширить границы своей частичной монополии. а то же время конкуренция необходима всем, без нее, как без воздуха, задохнется рыночное хозяйство. Именно она - главный двигатель и условие научно-технического и организационного прогресса, повышения уровня экономической эффективности, качества товаров и услуг, в конечном счете — уровня и качества жизни населения. Отсюда следует, что конкурентную среду в исходно монополизированной системе заинтересованы создавать не отдельные предприятия, группы предпринимателей, финансистов, наемных работников, а лишь государство, если оно является носителем общенациональных интересов. Гарантией такого государства служит демократический контроль со стороны общества, если его члены руководствуются не только непосредственными и сиюминутными, но и коренными, долговременными своими интересами. До тех пор пока осознание этих интересов не проникнет в массы населения, экономическая политика государства будет выражать не общенациональные, а групповые интересы и народное хозяйство будет по-прежнему раздираться монополиями. Книга Чемберлина помогает понять, какую злую шутку сыграла с бывшим СССР политика создания «единого народнохозяйственного комплекса». Думали ли плановики и вся «властвующая элита» в 30-60-е гг., что, создавая основы производственно-технической монополии предприятий и одновременно постепенно развивая товарно-денежные интересы трудовых коллективов, они закладывают мину замедленного действия, которая в 80-е взорвет всю централизованную систему хозяйства. Думали ли советские монополисты и профсоюзы, что, добиваясь либерализации, они в 90-е гг. приведут к власти компрадорский торгово-финансовый капитал, который создаст тяжелейшие условия для самих монополий и профсоюзов? Наконец, думала ли сама эта торгово-финансовая власть, что ее торжество в октябре 1993 г. уже в декабре обернется сдвигом баланса сил в пользу ультранационализма с его требованием возврата к государственной собственности и государственному контролю. Союз российских финансистов с неонацистами по германскому образцу 1930-х гг. маловероятен — уже слишком слабы и зависимы от демократического Запада первые. Зато союз вторых с монопольно-профсоюзной верхушкой против «финансовой плутократии» вполне вероятен. И мы будем в ближайшее время свидетелями борьбы между этой «плутократией» и неонацистами за влияние на промышленно-профсоюзный истэблишмент. В любом случае ждать проведения реальной антимонопольной политики, формирования в обозримом будущем национального конкурентного российского рынка не приходится. Если дать самое краткое определение рыночной экономики, то это — строй конкуренции. А самое краткое определение централизованного хозяйства — универсальная государственная монополия. Следовательно, суть рыночных реформ в России—в переходе от универсальной монополии к конкуренции. Как далеко мы продвинулись по этому пути? Одни экономисты заявляют, что мы уже вступили в рынок, другие — что рыночные реформы, несмотря на либерализацию цен и приватизацию собственности, по существу еще не начинались и вместо рынка мы имеем хаотический развал. Кто прав? Не свидетельствуют ли этот разнобой в суждениях и плачевные результаты преобразований о том, что мы проводим реформы, плохо представляя, что такое рынок и как он работает? Список литературы 1. Weintraub, S. Modem economic thought / S. Weintraub. Oxford, 1977. P. 5,35,182. 2. Chamberlin, E. H. Towards a More General Theory of Value. N. Y51957. 3. Kuenne, R. E. Monopolistic Competition Theory / R. E. Kuenne. N. Y, 1967. 4. Bets, M. N. The new competition. Institutions of industrial restructuring / M. N. Bets. Cambridge, Oxford, 1990. 55
