Семантика и прагматика высказывания

ПРЕДИСЛОВИЕ
В последнее десятилетие научная мысль обращена не
только на изучение места языка как управляющей системы в
речевом поведении человека, а сосредоточена на комплексе
всех факторов, управляющих речевым процессом. Лингвистика поставила своей задачей раскрыть совокупность, взаимодействие различных сторон, управляющих формой и содержанием высказывания, выявить модель речевой деятельности человека, понять, что определяет выбор и реализацию
того или иного высказывания (Зимняя 1974: 329). Предметом
изучения становятся речевые действия, которые формируются в процессе человеческой деятельности и являются ее
обязательным условием и неизбежным результатом.
В современных лингвистических исследованиях особое
внимание сосредоточено на коммуникативной стороне языка,
что диалектически вполне закономерно: в центре внимания
теории языка поочередно находились формальное представление языка, уровни его организации, механизмы его порождения и т.д. Сегодняшний
этап характеризуется потребно-
стью постичь сущность языка в действии, и выбор объекта
исследования из многочисленных явлений и фактов речи предопределен, прежде всего, стремлением постичь динамику
языка через те его элементы, чье существование связано с
речевым предназначением языка, с его многочисленными особенностями и функциями, проявляющимися в динамике речевого взаимодействия.
9
Исследования лингвистов сосредоточены не только на
поиске того, как человек использует язык в качестве орудия
общения, а также того, как в языковых единицах отразился
сам человек во всем многообразии своих проявлений. Ю.Д. Апресян свидетельствует: «Язык, как известно, в высокой степени антропоцентричен. Громадная часть его словаря посвящена человеку — его внутреннему миру, восприятию
внешнего мира, физической и интеллектуальной деятельности, его целям, отношениям с другими людьми, общению с
ними, оценкам событий, положений и обстоятельств» (Апресян 1995: 18).
Немаловажное значение в последнее время придается
стратегии говорящего индивида и слушающего, поскольку
любой коммуникативный акт предполагает участие как минимум двух коммуникантов, которые, в зависимости от отведенной роли, решают разные коммуникативные задачи.
Стратегия говорящего заключается в выборе надлежащей
формы для передачи мыслимого содержания и соотносится с
ономасиологическим подходом, в то время как
речемысли-
тельная деятельность получателя заключается в восприятии готовых форм к их интерпретации, т.е. имеет место
семасиологический подход. Сочетание того и другого подхода необходимо для создания полной картины функционирования языковых единиц.
В конечном счете, языковые знаки используются человеком для того, чтобы сообщать свои мысли другим людям, поэтому исследование речевых коррелятов языковых единиц
дает основание для выявления и описания их функциональной
10
специфики, обусловленной различными категориями коммуникативного акта. Это и обуславливает актуальность обращения к прагматическим и семантическим параметрам
языковых единиц различной степени сложности. Функциональное описание касается, прежде всего, тех свойств языковых единиц, которые заложены в них (в том числе и потенциально) и находят проявление в речи с точки зрения особенностей употребления их в тексте (Формановская 2002: 14).
Функциональный подход в широком смысле слова учитывает
как семантические, так и прагматический параметры изучаемых языковых единиц, категорий и даже целых систем,
эти параметры связаны теснейшим образом и дополняют
друг друга каждый со своей специфической стороны.
Современные лингвистические исследования сосредоточены на изучении комплекса всех факторов, управляющих и
определяющих процесс реализации того или иного высказывания. Актуальность подобных исследований определяется
возрастающим интересом к проблеме выявления возможностей автора при организации высказывания и при реализации
авторских коммуникативных намерений. Данная тема в лингвистике остается недостаточно изученной.
Данные семантико-прагматических исследований позволяют по-новому взглянуть на роль языковых единиц в коммуникации, а именно изучить их в качестве особых языковых
средств воздействия на получателя информации.
Данная
монография
представляет
коллективный
труд лингвистов, исследующих семантические и прагматические особенности предложения-высказывания и отдельных
11
его компонентов, в каждом отдельном случае показывается
взаимодействие языковой формы, функции (прагматической)
и значения (семантики). В результате взаимодействия выявляются первичные и вторичные формы, функции и значения.
Предисловие, 1-й раздел монографии, библиография
подготовлены доктором филолог. наук проф. Костюшкиной
Г.М.. 2-й раздел – канд.филологических наук Шапочкиной Т.В.,
3-й раздел - канд.филолог. наук доц. Сорокопуд Л.Н., 4-й раздел – канд.филолог. наук доц. Одинцом А.И., 5-й раздел канд.
филолог. наук доц. Михалевой С.Н., 6-й раздел – Дахалаевой
Е.Ч.
12
РАЗДЕЛ 1
СЕМИОЗИС ПРЕДЛОЖЕНИЯ-ВЫСКАЗЫВАНИЯ
1.1. Знаковый характер предложения-высказывания
В современной лингвистике широко принято понимание языковой системы как статической, состоящей из ряда парадигм. Однако образование языковых единиц в сознании говорящего до того, как
произойдет их актуализация в речи, позволяет предположить, что
язык – это не застывшая система языковых единиц и правил их соединения, а динамическое образование, где в процессе мышления
происходит формирование нужных для его (мышления) выражения
языковых средств.
Предложение-высказывание все чаще в современных лингвистических исследованиях рассматривается как сложный знак (см.
Языковая номинация 1977; Богданов 1977; Степанов 1981; Синтаксическая семантика и прагматика 1982, Гак 1981; 1986; 2000 и др.).
Однако современные семиотические исследования в области синтаксиса предложения-высказывания не дают полной схемы этого
сложного знака. Знаковая характеристика предложения получает
освещение с какой-то определенной его стороны: соотнесенности с
реальной ситуацией (референциальный аспект), модального и информативного содержания (коммуникативно-модальный аспект) или
грамматического значения предложения и т.д. Трудности, возникающие при обсуждении знаковой природы предложениявысказывания, состоят также в неупорядоченности терминологии. В
связи с этим в данном разделе мы попытаемся дать общую схему
сложного знака применительно к предложению-высказыванию.
В данной работе мы сознательно ограничиваем понятие высказывания рамками предложения, простого или сложного, поскольку считаем предложение минимальной структурной единицей высказывания как единого содержательного комплекса, построенного
по определенному замыслу и с определенными целями воздействия
на адресата, хотя не отрицаем, что высказывание может состоять
как из одного слова, так и из серии предложений.
Однако для того, чтобы понять знаковую природу высказывания и концептуальный механизм его формирования в целом, необходимо выявить механизм формирования прежде всего отдельного
предложения, безусловно, с учетом дискурсивного контекста и ситуации коммуникации. Содержательный план предложения-
13
высказывания предстает всякий раз перед исследователем с новых,
ранее не подмеченных сторон. Синтаксис предложениявысказывания до недавнего времени изучался в основном в двух
направлениях: или в русле пассивного синтаксиса, базирующегося
на анализе готового речевого продукта – предложения (phrase) или
высказывания (énoncé), или же в русле широко принятого в современной лингвистике понимания языковой системы как статической,
состоящей из ряда парадигм. Динамической при таком подходе признается лишь речь. Однако, на наш взгляд, динамика языка проявляется и в его потенциальном состоянии (языке) и в реальном – в
процессе коммуникации (речи). Именно динамика стирает границу
между языком и речью. В данном разделе такая граница носит условный характер, она применяется в целях теоретического объяснения языковых фактов.
Представляя собой знаковое образование, реальное предложение-высказывание, в отличие от слова, которое может выступать
в качестве языкового знака, за исключением случаев, когда слово
может быть высказыванием, есть сложный как речевой знак, отражающий ситуацию реальной действительности, в которой реальные
предметы, явления, состояния находятся в некоторых отношениях
(см. Костюшкина 1987), так и языковой.
Как всякий знак, предложение имеет свой план выражения –
графическое или звуковое представление в виде цепочки графем
или звуков и план содержания, имеющий сложное строение. Рассмотрим подробнее план содержания предложения-высказывания.
1. Каждое конкретное высказывание, сообщая о некотором
факте реальной действительности, имеет референт, в качестве которого выступает конкретная ситуация. Его (референта) отражением в сознании человека является денотат
предложения-знака. Воспроизводя структуру ситуации,
предложение имеет свою семантическую структуру, представленную в виде предикатов и актантов: субъект /
объект, отправитель / адресат, помощник / противодействователь (Greimas 1966), пространственный и временной конкретизаторы, субстанция, которой принадлежит либо часть
которой составляет субъект или объект (Гак 1969), которые
соответствуют релятемам И.П. Сусова (Сусов 1974), падежам Филмора и Чейфа (Fillmore 1968; Чейф 1975), именам
Л.М. Васильева (Васильев 1976). Так, например, денотативная структура предложения-высказывания
14
Дистрибуция остается различной при следующих
условиях
состоит из предиката остается, носителя признака дистрибуция, признака различной и обстоятельства (сирконстанта) при следующих условиях.
Сигнификату в таком случае будет соответствовать
обобщенное восприятие множества однотипных ситуаций
реальной действительности (ср. категориальные ситуации
А.В. Бондарко (Бондарко 1983)). Например, сигнификатом
вышеприведенного предложения-высказывания является
типовая ситуация, структура которой состоит из носителя
признака, признака, обстоятельства условия, объединенных в единое целое предикатом.
Сигнификативный и денотативный планы составляют ядро
означаемого предложения-знака, т.е. образуют его семантический аспект.
2. Высказывание создается говорящим субъектом в интересах
адресата, т.е. содержание предложения реализуется только
в процессе коммуникации, которая является одной из важнейших функций языка - средства объективации мышления.1 Говорящий, оформляя высказывание, задает тему (Т)
– то, о чем сообщается в предложении, а также рему (R),
т.е. то, что сообщается о теме. При этом в содержательной
стороне предложения возникает еще один аспект, который
обычно называют коммуникативным (актуальным членением). Так, наше предложение-высказывание можно расчленить следующим образом:
2) Дистрибуция остается различной (Т)
ри следующих условиях (Р).
Каждое конкретное высказывание создается говорящим субъектом, сознанию которого присуща оценочная
деятельность. В результате этой деятельности в содержательном аспекте создаются различные эмоциональные,
экспрессивные и оценочные оттенки. Так, де Гроот выделяет уровень референции – отнесенность знака к действительности и уровень отношения (attitude), которое может
быть как эмоциональным, так и интеллектуальным (Groot
1957: 314). У Ломтева Т.П. означаемое предложения выра1
В последних лингвистических исследованиях в русле биокогнитивной концепции языка его главной функцией признается адаптивная функция (см. работы
Кравченко 2003; 2005).
15
жается в его эмоционально-мыслительном содержании и
отражаемом им событии объективной действительности
(Ломтев 1971: 37). И.П. Сусов в семантической структуре
предложения-высказывания различает два уровня: реляционный, имеющий объективную соотнесенность с реальной
действительностью, и предикационный, отражающий субъективный подход говорящего к описываемой им ситуации
(Сусов 1974). Получается, таким образом, что денотативносигнификативный аспект носит относительно объективный характер, так как отражает структуру ситуации такой,
какая она есть (объективная сторона), однако пропуская ее
через свой познавательный опыт, человек говорящий и
воспринимающий данную ситуацию видит ее всякий раз посвоему уникально, и здесь к объективному моменту добавляется субъективный момент. Поэтому мы не можем считать данный аспект абсолютно объективным.
Коммуникативно-модальный аспект содержательной
стороны предложения-высказывания в принципе не может
быть объективным Он носит субъективный характер, поскольку целиком зависит от субъекта речи, целеустановки
говорящего, что соотносится с трактовкой высказывания
Ш.Балли как диктума, соответствующего процессу, образующему представление, и модуса – модальности, соответствующей операции, производимой мыслящим субъектом.
Таким образом, отношения, возникающие между говорящим и высказыванием, адресатом (реципиентом) и высказыванием, говорящим и адресатом соответствуют прагматическому аспекту знака, из которых можно выделить
два собственно языковых содержательных аспекта:
 информативный, или коммуникативный (актуальное
членение) и
 модальный, или коннотативный.
В первом выражается информированность собеседника о событии, а также желание говорящего акцентировать
внимание собеседника на ту или другую сторону события.
Однако информация, передаваемая говорящим, наполняется оценками, выражающими его отношение к высказыванию, содержание которого ориентировано на конкретного
собеседника (собеседников). Это соответствует второму
16
аспекту (модальному) прагматики знака. Так, например,
субъективное отношение говорящего в предложении
(3) Дистрибуция может остаться различной при
следующих условиях
выражено модальной семантикой глагола может.
В прагматический аспект означаемого речевого
знака (предложения-высказывания) может входить также
психологическая установка адресата, его модальное состояние, т.е. социально-психологический климат конкретной
языковой коммуникации и другие экстралингвистические
факторы, что выходит за рамки внутренних лингвистических характеристик знака и может детально рассматриваться в рамках социо- и психолингвистики, хотя четно провести
границу между собственно лингвистикой и другими смежными с нею науками сегодня невозможно. Эти границы могут быть чисто условными, лишь в порядке соглашения.
Следует
отметить,
что
денотативносигнификативный
(семантический)
и
коннотативномодальный (прагматический) аспекты выступают в означаемом предложения как единство. Однако каждый из этих
аспектов выражается определенными языковыми средствами.
3. План содержания предложения-знака включает также его
соотношение с другими знаками-предложениями в синтагматическом (дистрибуция знака) и парадигматическом
(значимость по Соссюру) аспектам.
Выделенным аспектам содержательной стороны
предложения-высказывания соответствуют различные подходы к изучению его содержания. При семантическом подходе изучается денотативно-сигнификативный (семантический) аспект предложения, при коммуникативно-модальном
– прагматический.
4. В современном языкознании существует также «конкретноязыковой подход» к изучению содержательной стороны
предложения (Бондарко 1978: 56). В таком случае содержательный аспект предложения находит свое определение
в структуре самого означающего, т.е. в грамматической
структуре предложения. Такого рода значение в дальнейшем будем называть грамматическим (синтаксическим)
значением. При определении синтаксического значения как
выражения отношения грамматическим значением предло-
17
жения является выражение отношений между единицами
его структуры. Минимальной единицей синтаксической
структуры предложения оказывается член предложения:
подлежащее, сказуемое, дополнение, определение, обстоятельство. В предложении с подлежащно-сказуемостным составом основным грамматическим значением предложения
является предикативность в смысле предикативной связи,
сказуемости – отношения между главными членами предложения – подлежащим и сказуемым. Например, синтаксическая структура нашего предложения (1) состоит из следующих компонентов: подлежащего дистрибуция, сказуемого остается, предикативного определения различной,
обстоятельства условия при следующих условиях.
Поскольку член предложения выражается в структуре предложения определенной лексико-грамматической
единицей, то синтаксическое значение связывается также с
формальными
(синтаксическими)
и
лексикосемантическими потенциями (валентностями) грамматических классов слов – частей речи.
Таким образом, содержательная сторона предложениявысказывания имеет несколько планов и включает семантический,
прагматический, грамматический аспекты, а также синтагматическую и парадигматическую характеристики. Только что описанная
знаковая схема предложения-высказывания показана на рис.1. Имя
на этой схеме соответствует означающему предложения, где выделяется грамматическое значение. Собственно содержательную сторону предложения-высказывания составляют семантический (денотативно-сигнификативный) и прагматический (коммуникативномодальный) аспекты. Последний образуется взаимодействием отношений «говорящий - имя – адресат», «говорящий – денотат (Дн –
сигнификат (Сн», «адресат – денотат (Дн – сигнификат (Сн. План содержания речевого знака S дополняют его синтагматические (по горизонтали) и парадигматические (по вертикали) характеристики.
1.2. Общая схема формирования высказывания
Динамический характер языка и речевой деятельности позволяет предположить, что такая сложная языковая единица, как предложение (простое, сложное) перед тем, как получить свою реалии-
18
Сложный синтаксический знак предложения-высказывания
П
Л ГОВОРЯЩИЙ
А
Н
С
О
Д
Е
Р
Ж
А
Н
И
Я
Концептуальный аспект
Прагматический
АДРЕСАТ
аспект
Дн
Сн
Семантический аспект
Грамматический
аспект
ИМЯ
S
S1 – S2 – S3 - Sn
Синтагматика
ПЛАН ВЫРАЖЕНИЯ
S1
S2
Парадигматика
S3
Sn
19
Рис.1
зацию в речи, должно быть создано в лингвистическом сознании говорящего или в самых общих чертах в случае спонтанной речи, или
же более детально в случае подготовленной речи. Говорящий субъект, строя высказывание, должен не просто описать какую-либо ситуацию отражаемой реальной действительности, а рассказать о
ней, выделяя в ней главные для себя и для слушающего стороны и
отношения.
В теории речевой деятельности накоплен богатый опыт представления гипотез моделей порождения высказывания, учитывающих замысел высказывания, наличие тотального смысла, общего
представления о ситуации реальной действительности, членения
его на составляющие компоненты, оформление этих составляющих
при помощи средств языка.
Г. Гийом при образовании в лингвистическом сознании языковой единицы в механизме речевой деятельности человека выделяет три условия-этапа:
 движение от нерасчлененной мысли к расчлененной,
 движение от нерасчлененной мысли к выражению ее в
языке,
 движение от выражения мысли в языке к использованию
ее в речи (Guillaume 1973).
Очевидно, для такой сложной лингвистической единицы, как
предложение (простое, сложное), будет свой, особенный механизм
его образования, состоящий из множества мыслительных операций
(импульсов), предваряющий
и сопровождающий ее рождение.
Обобщенно алгоритм построения предложения-высказывания в
лингвистическом сознании говорящего мы представляем в нескольких этапах, причем подчеркиваем, что наша модель носит гипотетический характер, поскольку окончательная проверка гипотезы, а
следовательно, и адекватность модели реальным процессам в сознании человека возможна лишь в результате психо- и нейролингвистического эксперимента, что выходит за рамки нашего исследования.
Всякое предложение-высказывание соотносится с отрезком
реальной действительности, т.е. оно отображает некую ситуацию. В
зависимости от цели коммуникации, говорящий субъект строит высказывание об этой ситуации, акцентируя внимание слушающего на
те или иные ее фрагменты.
На первом этапе, в зависимости от целеустановки и интенций говорящего, происходит образование самого общего представления о ситуации окружающей нас действительности в ее про-
20
странственной и временной сути, причем образ этой ситуации первоначально в сознании не расчленен.
На втором этапе сознание говорящего производит анализ
этой ситуации, ее расчленение в соответствии с его коммуникативными целями. Для сложного предложения отражаемая им ситуация
также будет сложной, включающей по меньшей мере две простых.
На данном этапе формируется семантический образ предложения.
Это так называемый референтный уровень предложения. Если на
первом этапе образуется целостное представление о ситуации реальной действительности, то на втором этапе наше сознание членит ее на составные части (субъект, объект, место действия, признак, и т.д.). В этот момент построение предложения еще не начато.
Его построение представляется только возможным в силу существования в определенный момент времени говорящего субъекта, который владеет определенными знаниями об окружающей действительности, подлежащими выражению на данном языке.
На третьем этапе происходит обозначение расчлененных
представлений о ситуации окружающей нас действительности при
помощи формирования классов слов – частей языка или их функциональных эквивалентов – придаточных предложений. При этом их
выбор задается контекстом будущего высказывания. Контекст вместе с коммуникативной целеустановкой предопределяет смысловую
структуру высказывания и является составным элементом значения
каждого высказывания (Колшанский 1980:24; Lyons 1968: 602). Вместе с Г.В. Колшанским мы различаем экстра- и интралингвистические контекстные факторы (Колшанский 1980: 134-135). В первую
группу включаются объективные условия осуществления коммуникации (внешние факторы), а также сумма фоновых знаний коммуникантов (внутренние факторы). Во вторую группу входят внутриязыковые окружения фрагмента высказывания (словосочетания, предложения, текст).
Придаточное предложение представляет собой уже однажды
актуализированную единицу – предложение со всеми его признаками (предикативностью, модальностью, видовременным планом),
построенное по определенному образцу. Входя в состав сложноподчиненного предложения, придаточное предложение подвергается вторичной актуализации и в связи с этим претерпевает определенные изменения в своей структуре. Присоединяя подчинительный
союз или союзное слово (относительное местоимение, наречие),
придаточное предложение тем не менее функционирует в лингвистическом сознании как некоторый тип-образец. Так, во всех грамма-
21
тиках выделяются типы придаточных предложений по тем или иным
параметрам. Определенный семантический тип придаточного предложения, например, временной, вызывает в нашем сознании языковой образ этого типа (например, когда, с тех пор как, после того
как, как только и т. д. – придаточное предложение). На этом этапе
происходит объединение субстанции и формы языка. Подобно тому,
как уже в языке определенной части речи прогнозируется ее первичные функционально-синтаксические характеристики, так и придаточному предложению, функционально эквивалентному языковой
единице (части речи в традиционной терминологии), также в языке
приписывается определенная синтаксическая функция.
На четвертом этапе формирования предложения определенные типы, или образцы придаточных предложений, вписываются
в общую схему предложения, или универсальную базовую синтаксическую модель языка. Для многих индоевропейских языков, по
мнению некоторых исследователей, такой моделью является «подлежащее – сказуемое – дополнение» (S – V – C) – см. Скрелина,
Очерк 1973; Кирлиг 1999). По подсчетам исследователей, эта модель является также самой частотной (Глебова, Инеева 1979). На
наш взгляд, об универсальности данной модели говорить можно
лишь с известной долей гипотетичности. Универсальной синтаксической структурой скорее можно признать структуру «означаемое –
означающее» (déterminé - déterminant). Далее в нашем понимании
в качестве универсальной базовой синтаксической модели (схемы,
структуры) выступает именно эта структура.
Таким образом, на данном этапе происходит переход из области психических представлений, получивших оформление в виде
частей речи и их функциональных эквивалентов – придаточных
предложений, при помощи вписывания в универсальную синтаксическую модель, в область языкового выражения. Следует отметить,
что вписывание оформленных языковыми средствами психических
представлений в универсальную синтаксическую модель происходит всякий раз в зависимости от коммуникативной интенции говорящего субъекта и контекста высказывания. При этом универсальная синтаксическая модель может видоизменяться, т.е. иметь варианты. Этот этап формирования предложения является переходным звеном из области возможного (puissantiel) в область построенного, созданного (effectif) и, согласно терминологии Г. Гийома, может быть назван как этап построения, созидания (effection) предложения, т.е. как этап актуализации, соответствующий переходу лингвистической единицы из языка в речь через систему языка и речи.
22
Использование только что сформировавшейся в сознании говорящего коммуникативной единицы, оформление ее сообразно
языковым и речевым способностям человека образует пятый
этап.Это так называемый орудийный, технический аспект речевой
деятельности.
Таким образом, общую схему построения предложения можно
представить схематично следующим образом, см. рис.2.
Этапы языкового оформления компонентов ситуации реальной действительности при помощи частей языка и их функциональных эквивалентов (придаточных предложений) cоотносятся соответственно с процессами номинации и предикации. Установить, который из них предшествует другому, по-видимому, сложно. Однако
ученые единодушно приходят к мнению, что при создании высказывания в действие вступают два механизма языка, один из которых
обеспечивает создание речевой номинации события, а другой выбирает структуру (схему, модель) высказывания (Арутюнова 1972;
Гак 1973: 37; Степанов 1981; Уфимцева 1986: 40-41; Кубрякова
1986: 100-101). Существование этих механизмов подтверждено экспериментально при исследовании случаев афазии головного мозга,
когда может быть нарушена какая-либо функция мозга. Так, у больных афазией головного мозга наблюдаются нарушения грамматического структурирования. У больных, страдающих эфферентной моторной афазией, это проявляется в гиперупотреблении существительных. Другая группа больных, страдающих динамической афазией, прибегает или к готовым, автоматизированным высказываниям,
или использует в речи сентенциональные высказывания, порождение которых проходит через этапы порождения речи. Порождение
же несентенциональных высказываний происходит сокращенным
путем, по формуле «стимул – сокращенная реакция», что приводит
ученых к гипотезе, что эта форма афазии связана с нарушением
внутренней речи, ведущей к распаду линейной схемы фразы (Рябова, Штерн 1968: 78-105; Лурия, Цветкова 1968: 222; Ахутина 1989:
110-187).
23
РЕЧЬ
ЯЗЫК
СЛУШАЮЩИЙ
Использование предложения в речи
/синтагматический аспект - высказывание/
5-й этап
Актуализация предложения /семантико-синтаксический аспект - модель предложения/
4-й этап
Оформление компонентов ситуации при помощи частей речи и их функциональных эквивалентов /лексико-грамматический аспект/
3-й этап
Расчленение представления на составные
части - семантические компоненты /денотативно-сигнификативный аспект/
2-й этап
Образование нерасчленённого представления
/образа/ о ситуации реальной
действительности
1-й этап
ГОВОРЯЩИЙ
Коммуникативная целеустановка говорящего
/логико-коммуникативный аспект/
Рис. 2
Первый и второй этапы нашей схемы (рис.2) можно охарактеризовать как довербальные этапы построения высказывания, остальные – как вербальные. Уже не требует доказательства тот
факт, что мысль может быть необлеченной в форму языка. Внеязыковые формы мышления также отражают реальную действительность. Так, Б.А. Серебренников, показывая, что человек пользуется
не одним словесным мышлением, выделяет 7 типов мышления: наглядное, образное, практическое, лингвокреативное, авербальнопрактическое, поисковое и редуцированное (Серебренников 1983).
О полиморфности мышления говорят авторы коллективной монографии «Исследование речевого мышления в психолингвистике»
(1985: 54-72). Лишь с появлением коммуникативной целеустановки,
интенции говорящего рассказать о чем-то собеседнику, либо спросить, приказать и т.п. происходит вербальное оформление мысли в
формах языка. При этом третий и четвертый этапы схемы соответствуют внутренней речи, а пятый – внешней. Некоторые исследо-
24
ватели полагают, что рождение коммуникативной единицы возможно без внутренней речи в случае, если она носит спонтанный характер (см., например, Кубрякова 1986: 53).
Принимая во внимание поэтапность рождения предложениявысказывания, условно можно предположить следующую иерархию
взаимодействия содержательных сторон такой многоаспектной знаковой единицы, какой является предложение-высказывание. Сначала в действие вступает логико-коммуникативный аспект предложения, присутствующий в замысле речи, в коммуникативной целеустановке говорящего, ориентирующего свое высказывание собеседнику (слушающему) с целью воздействия на него, что соответствует
исходному этапу схемы. Затем следует семантический (денотативно-сигнификативный) аспект. Расчлененные компоненты ситуации
реальной действительности получают лексико-грамматическое
оформление при помощи определенных языковых средств – частей
речи и их функциональных эквивалентов (придаточных предложений) и вписываются в универсальную синтаксическую модель языка, т.е. на третьем и четвертом этапах действуют лексикограмматический и семантико-синтаксический аспекты предложения.
На пятом этапе происходит функционирование высказывания путем
его произнесения говорящим или написания в определенной линейной последовательности – синтагматический аспект (фонетическое,
графическое оформление).
В процессе исследования формирования предложения ученые
часто задают вопрос, предшествует ли модель предложения ее лексико-грамматическому наполнению, или же оформление семантических компонентов ситуации при помощи разрядов слов (частей языка) и их функциональных эквивалентов – придаточных предложений
(частей речи) предшествует их вписыванию в структурную модель
предложения. На этот вопрос, к сожалению, пока нет убедительного
ответа. По-видимому, все эти аспекты взаимно пересекаются. Для
нас иерархия взаимодействия содержательных сторон предложения
носит скорее условный характер и является лишь способом рассуждения. Следует, однако, заметить, что вопрос первичности вербальных и довербальных процессов является также одним из спорных в теории речевой деятельности среди русских и зарубежных
ученых.
В работах русской школы психолингвистики можно широко
распространена точка зрения, согласно которой при формировании
речи на начальном ее этапе происходят семантические процессы, и
лишь на последующих – образование синтаксических схем и кон-
25
кретная лексическая наполняемость высказывания (Выготский 1956:
375; Леонтьев 1969: 112-125; Лурия 1975: 51; Ахутина 1975: 123124).
Зарубежные лингвисты высказывают неоднозначное мнение
по данному вопросу. Одни из них также выделяют семантические и
постсемантические, т.е. языковые процессы при построении высказывания (Критчли 1974: 131; Чейф 1975: 75). Первые связаны с довербальным этапом речи, вторые – с вербальным. Другие, среди
них представители генеративной грамматики и семантики (Katz, Fodor 1963; Хомский 1965; 1972; Lakoff 1970; Мак-Коли 1981 и др.),
строго придерживаются мнения, что синтаксические схемы (структуры) первичны, и лишь на их базе происходит семантическое заполнение мест синтаксического дерева.
Приоритет семантического фактора высказывания в целом
вместе с коммуникативными интенциями говорящего является важным, принципиальным моментом в общей теории речевой деятельности. В этой связи можно привести в пример справедливое замечание Г.В.Колшанского:
«… доминирующим для самого содержания высказывания все равно оказывается тотальный смысл, а не алгоритм сложения слов
и словосочетаний в единую фразу. Если бы существовал этап составления некоторого смысла из разрозненных слов, то эта процедура была бы безрезультатной, поскольку связывание слов потребовало бы так или иначе наличия некоторого цельного содержания, в звенья которого должны были бы войти отдельные
слова. Смысл высказывания является изначально цельной единицей, поэтому отражение фактов в человеческом сознании адекватно действительности только потому, что оно охватывает
цельность любого фрагмента действительности» (Колшанский
1980: 140).
Данное положение не противоречит ходу нашего рассуждения,
приведенного выше. Мы отдаем предпочтение первой точке зрения,
согласно которой в сознании говорящего сначала происходят довербальные процессы, а затем вербальные (см. рис.2, где отображена
иерархия
уровней
формирования
предложениявысказывания).
На примере формирования предложения можно проследить
взаимодействие его аспектов и основных функций языка – коммуникативной, когнитивной (познавательной), экспрессивной (эмоциональной). Первая выражается в формировании сообщенийвысказываний в определенных коммуникативных ситуациях, ей со-
26
ответствует логико-коммуникативный аспект предложения. Вторая
предполагает членение окружающей нас действительности в лингвистическом сознании говорящего и оформление его в формах
языка. Ей соответствует семантический и лексико-грамматический
аспекты предложения. Экспрессивная, или эмоциональная, функция
языка находит свое выражение во всех аспектах предложения: в
лексико-грамматическом путем подбора соответствующей экспрессивно-окрашенной лексики, в синтаксическом – путем выбора определенной синтаксической модели (структуры) и ее реализации, в
логико-коммуникативном - путем выделения средствами языка наиболее важной части информации, в синтагматическом – путем развертывания в определенной последовательности функциональной
перспективы предложения. Одной из основных функций является
также метаязыковая функция, проявляющаяся в способности языка
описывать самого себя (Слюсарева 1981: 21), а также лингвокреативная (см. Лотман, 1999, Guillaume, Leçons 1971 - 2001), суть которой сводится к тому, что язык всякий раз в процессе коммуникации
создает себя заново.
Как было отмечено, оформление фрагментов действительности в формах языка происходит на третьем и четвертом этапах общей схемы формирования предложения. Третий этап образует
формирование частей речи и их функциональных эквивалентов
(придаточных предложений), четвертый этап – формирование предложения-высказывания. Оба этапа объединяет сходный характер
механизма инциденции, см. подробнее Костюшкина и др. 2003.
Оригинальную динамическую трехуровневую модель языка
предлагают французские ученые А.Жоли и Д.Рулан (Joly, Roulland
1980). Первый уровень модели образует так называемая « интуиционная составляющая » (composante intuitionnelle), куда входят глубинные операции, производящие акты представления языка, в основе которых заложен человеческий опыт. Этот уровень есть ни что
иное, как психомеханика языка.
Два других уровня образуют психосистемы: один из них представляет морфо-семантическую составляющую, руководящую построением слова; второй – синтактико-семантическую составляющую, руководящую построением высказывания. Иными словами,
этими составляющими являются морфология и синтаксис (см. подробнее Joly, Roulland 1980: 572-577). В результате образуется трихотомия:
психомеханика – морфология – синтаксис.
27
Для наших целей наибольший интерес представляет синтактико-семантическая составляющая – система синтаксиса, которая в
свою очередь является также трехступенчатой (см. рис.6 ниже).
Принятая трихотомия языковых уровней обусловливает постановку и решение вытекающих отсюда следующих задач, состоящих
в необходимости определить концептуальный механизм образования предложения (простого, сложного) в лингвистическом сознании
говорящего – инвариант построения предложения, чтобы затем выявить его варианты в переходной зоне между языком и речью и их
реализацию в самой речи. Детальнее это звено будет исследоваться ниже.
1.3. Актуализация предложения-высказывания
Процесс актуализации предложения соотносится с переходным этапом из области языкового в область речевого. Актуализацию предложения мы связываем с его глубинным – концептуальным уровнем. Таким образом, в содержательной стороне предложения-высказывания появляется еще один аспект – концептуальный.
Термину «глубинный» в различных теориях приписывается
различное значение. Так, в теориях логико-семантического и семантико-синтаксического направления глубинный уровень предложения
связывается с уровнем логико-семантических компонентов предложения: актантов, падежей, имен, релятем и т.п. (Алисова1972;
Гак 1973; Чейф 1975; Арутюнова 1976; Богданов 1977; Сусов 1980;
Tesnière 1959; Gross 1968; Dubois 1970; Pottier 1994; Huot 1979 и
др.). В генеративной грамматике глубинному уровню соответствует
система правил порождения предложений из ядерных структур
(Хомский 1965; 1972). В когнитивной грамматике глубинный уровень
связывается с конвенциональными значениями в употреблении
языка для структурирования и символизации семантического содержания (Langacker 1987: 47).
В наших работах глубинный уровень предложения раскрывается психосистематической сущностью предложения-высказывания
и рассматривается как концептуальный уровень, уровень актуализации, формирования предложения, местонахождения его составных компонентов на оси оперативного времени формирования
предложения (см. Костюшкина 1991; Kostiouchkina 2001; Костюшкина 2003). В этом смысле термин «актуализация», трактуемый в современной лингвистике как перенос понятия из области виртуально-
28
го (языка) в область реальных представлений (речь), предложенный Ш. Балли (Балли 1955: 93), имеет здесь несколько иное содержание. Имеется в виду не только результат перехода языковой единицы из языка в речь, а скорее процесс этого перехода, что соответствует разделяющей язык и речь системе Г. Гийома. Эта система, как показал французский лингвист, определяет оригинальность
каждого конкретного языка. Она включает в себя операции рождения языковых единиц и перехода от представления к выражению и
устанавливается исследователем гипотетически, располагаясь во
временном пространстве (оперативном времени).
Л.М. Скрелина определяет различие между двумя толкованиями термина «актуализация»:
 как процесс, начинающийся в системе языка по определенным системным операциям в психосистематике,
 как процесс, завершающийся в дискурсивной системе
(речи) в функциональной лингвистике, т.е., как замечает
автор, « операциональная лингвистика сосредоточена
главным образом на доречевом, собственно системноязыковом моменте актуализации, а функциональная –
на послеязыковом, коммуникатвно-речевом моменте »
(Скрелина 1987: 40-41).
На глубинном уровне предложения при его актуализации вступает в действие механизм речевой нцдиденции, заключающийся в
соотнесении того, о чем идет речь, предмета речи (опоры), с тем,
что говорится о том, о чем идет речь (вкладом).
Опорой значения в предложении обычно является подлежащее. Соотнесенность вклада с опорой образует, по терминологиии
Л.М.Скрелиной, «концептуальный» уровень предложения (см. Скрелина 1980).
Рассмотрим, как при актуализации предложения затрагиваются механизмы и языкового и речевого планов. Противопоставляя
язык как область формирования представлений и речь как область
выражения, устанавливаем между ними границу, см. рис.3:
ЯЗЫК
РЕЧЬ
Рис. 3
29
Граница соответствует процессу актуализации – см. рис. 4:
ЯЗЫК
актуализация
РЕЧЬ
Рис.4
С одной стороны, эта граница включает языковые характеристики, с другой – речевые, см. рис.5:
ЯЗЫК
языковое
речевое
РЕЧЬ
Актуализация
Рис. 5
Механизм инциденции, согласно которому в лингвистическом
сознании говорящего происходит соотнесенность вклада с опорой
(опора < вклад), формирует концептуальную схему будущего высказывания, которая принадлежит области языкового знака. План выражения, или означающее этого знака, проявляется в существовании минимальной семантико-синтаксической структуры, или универсальной синтаксической модели «определяемое – определяющее»,
лежащей в основе построения как словосочетания, так и предложения и даже текста. Так, говоря о процессах, протекающих в речевом
механизме говорящего, С.Д. Канцельсон отмечает:
«Говорящий стремится сообщить слушателю нечто новое, неизвестное последнему об объекте. Для этого он должен разложить
свой конкретный образ референта на экспликандум и экспликант,
обнаруживая свои знания с помощью языковых единиц. Парное сочетание лексических значений, состоящих из экспликандума и экспликанта, является минимальной семантико-синтаксической
структурой, образуемой на этом пути» (Канцельсон 1972: 149).
Данная структура носит универсальный характер. Так, для
французского предложения она находит воплощение и в модели S
– (V – C) - подлежащее – (сказуемое – дополнение); данные означаемое и означающее образуют языковой знак предложения французского языка.
30
Универсальность синтаксической модели в языке подтверждается самим механизмом движения мысли, которое происходит между двумя границами-опорами (первая опора – субъект, вторая опора
– объект). Оператором движения мысли выступает глаголсказуемое.
По нашему мнению, необходимо различать внутрифразовую
инциденцию, происходящую внутри предложения, и внефразовую
инциденцию, находящую свое завершение вне фразы – в контексте (включая речевую ситуацию), в первом случае мы имеем глагольное предложение (Ребенок рисует), во втором – именное (Зима. Холод.).
Внутрифразовая инциденция глагола-сказуемого имеет свои
варианты. Она может замыкаться на 1-ой опоре, т.е. носить сугубо
предикативный характер.
В случае смысловой незавершенности высказывания при инциденции глагола-сказуемого с 1-ой опорой, он начинает соотноситься со 2-ой опорой – дополнительной (сравните термин « дополнение »). В таких случаях возникает необходимость в соотнесенности глагола-сказуемого со 2-ой опорой.
К случаям предикативной инциденции глагола-сказуемого с 1-й
опорой при смысловой незавершенности предложения следует отнести все безличные конструкции, в которых инциденция глаголасказуемого с 1-й опорой носит чисто формальный характер. Иными
словами, если разграничить в опоре формальный элемент – грамматический выразитель логического лица (местоимение во французском, испанском, немецком, английском и др. языках или глагогльное окончание в русском языке - Смеркается) и содержательный, то в данном случае соотнесенность глагола происходит лишь с
формальной частью опоры. Так, во франц. языке в примере Il arrive
un malheur инциденция глагола с 1-й опорой попадает на формальную часть опоры, что обусловливает его соотнесенность со 2-й опорой.
В других случаях, например, Le train arrive, инциденция с опорой носит семантически достаточный характер.
В таких употреблениях соотнесенность глагола-сказуемого
происходит как с формальной частью опоры, так и содержательной.
Как видим, различный характер инциденции варьирует глубинную (концептуальную) схему предложения, что влечет за собой
варьирование универсальной синтаксической модели, которые
можно свести к трем основным типам предложений:
31
 при внефразовой инциденции получаем именной одночленный тип предложения – модель S (Зима. Холод) ;
 при внутрифразовой инциденции с 1-й опорой имеем
глагольное двучленное предложение – модель S–V
(Отец работает) ;
 при внутрифразовой инциденции с двумя опорами имеем глагольное трехчленное предложение – модель S–
V–C (Ребенок показывает свой рисунок).
Последняя модель также может быть уточнена при помощи
своих вариантов. Такая вариативность наглядно показана болгарским лингвистом К. Манчевым, который анализирует глубинную семантику (идеогенез) фундаментальных глаголов французского языка с учетом их семантико-синтаксических характеристик. Болгарский
ученый выделил три основные группы семантико-синтаксических
моделей с глаголами:
 группу, образуемую глаголами, заключающими идею
экзистенции, включая идею собственно (чистой) экзистенции, идею атрибуции и идею локализации;
 группу, образуемую глаголами, заключающими идею
обладания;
 группу, образуемую глаголами, заключающими идею
действия.
Практическая модель S – V – C, согласно теории К. Манчева, можно свести к трем вариантам (см. Matchev 1980):
 S – être – C (Подлежащее – глагол быть – дополнение),
 S – avoir – C (Подлежащее – глагол иметь – дополнение),
 S – faire – C (Подлежащее – глагол делать – дополнение).
Варианты универсальной базовой модели французского языка установлены на материале истории языка Л.М. Скрелиной. Эти
варианты получили обобщение в следующих схемах, которые включают 3 класса фундаментальных глаголов:
 S – a(fait) – N (Подлежащее – имеет(делает) – дополнение);
 S – est – Nat (Nat обозначает позицию именной части
составного именного сказуемого) – Подлежащее – глагол-связка – атрибутивное дополнение;
 S – va (vient) – adv ; S – va (vient) – prép N (Подлежащее – идет(приходит) – наречие; Подлежащее –
32
идет(приходит) – предложное дополнение (см. Скрелина. Очерк 1973: 30 –31).
Рассуждая таким образом, мы получаем ни что иное, как варианты инварианта: с одной стороны, концептуальной схемы с учетом
характера инциденции предложения, с другой стороны – универсальной синтаксической модели. Первые варианты принадлежат
системно-языковому уровню, вторые – системно-речевому. Получается своего рода знак второй ступени актуализации.
Итак, в качестве вариантов концептуальной схемы выступают
структуры, различающиеся по характеру механизма речевой инциденции предложения. Варианты универсальной синтаксической модели воплощены в типизированных логико-семантических или семантико-синтаксических структурах, описанных во многих работах
как русских, так и зарубежных авторов (Алисова 1972; Гак 1973;
Арутюнова 1976; Богданов 1977; Сусов 1980; Tesnière 1959; Corbeil
1968; Gross 1968; Pottier 1974; Huot 1979).
На следующей (третьей) ступени актуализации происходит
реализация установленных на 2-й ступени вариантов универсальной базовой модели предложения в конкретные предложения–
высказывания со стороны означающего. Со стороны означаемого
происходит реализация вариантов концептуальной схемы в конкретные смыслы высказываний. Таким образом, полученный речевой знак предложения в качестве плана содержания имеет конкретный смысл высказывания, а в качестве плана выражения – конкретное лексико-грамматическое и фонетическое (графическое) оформление высказывания в речи или тексте.
Общий процесс актуализации предложения можно показать
при помощи схемы из трех знаков-ступеней, имеющих каждая свое
означаемое и свое означающее (см. рис. 6). Стрелками показано
направление движения мысли при построении предложения (актуализация):
ЯЗЫК
СИСТЕМА ЯЗЫКА и РЕЧИ
РЕЧЬ
СИСТЕМА ЯЗЫКА и РЕЧИ
ЯЗЫК
и восприятия:
РЕЧЬ
Полученная динамическая знаковая модель рождения, или
актуализации
предложения,
основанная
на
трихотомии
язык/система языка и речи/речь, имеет эффект веера – от потенци-
33
ального, языкового, узкого к реализованному, речевому, широкому
через систему языка и речи. В направлении от языка к речи проявляется речевая деятельность говорящего при построении (кодировании) предложения-высказывания. В обратном направлении, напротив, от речи к языку, проявляется речевая деятельность слушающего
при
восприятии
(декодировании)
предложениявысказывания.
Абстрактность означаемого и означающего в данной модели
убывает по направлению снизу вверх, от языка к речи, а конкретность, следовательно, возрастает, образуя диалектическое единство единичного (речевого) и общего (языкового).
Первая ступень динамической знаковой модели (языковая) носит универсальный характер. Означаемое на этой ступени соответствует понятийному, концептуальному уровню, самому глубинному.
По направлению движения снизу вверх содержательный план предложения (означаемое) приобретает более внешний характер, от
глубинной концептуальной схемы – инварианта через ее варианты к
конкретному смыслу предложения-высказывания.
Со стороны означающего наблюдается тот же характер движения – от универсальной синтаксической модели – инварианта
через ее варианты к конкретному лексико-грамматическому и фонетическому
(графическому)
оформлению
предложениявысказывания.
Для нашего исследования наибольшую значимость представляет вторая ступень модели, поскольку именно на этой ступени
проявляется, на наш взгляд, своеобразие отдельно взятого языка.
Итак, движение созидающей мысли при формировании предложения проходит сложный путь от потенциального, языкового к реальному, речевому. Она преодолевает три ступени:
I
ЯЗЫК
II
III
СИСТЕМА РЕЧИ
СИСТЕМА ЯЗЫКА
РЕЧЬ
Двойными стрелками показано их взаимодействие и взаимовлияние. Речевое, приобретая типизированную оболочку (форму),
переходит в системно-языковое (содержание), как и системноязыковое получает свою реализацию в речевом через системноречевое. Так, предложения-высказывания, имеющие в своем составе переходный глагол (Петя сломал чашку; Маша берет карандаш и т.д.), типизируются, т.е. обобщаются в модели S – V – C.
34
Динамическая знаковая модель формирования высказывания
III
РЕЧЬ
О
з
н
а
ч
а
е
м
о
е
Актуализированные варианты концептуальной схемы
(смысл высказывания)
РЕЧЕВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
говорящего
II
СИСТЕМА
ЯЗЫКА И
РЕЧИ
О
з
н
а
ч Варианты концепа туальной схемы
е
м
о
е
I
ЯЗЫК
О
з
н
а
ч Концептуальная
а схема
е
м
о
е
Актуализированные
варианты универсальной синтаксической модели (лексикограмматическое и
фонетическое (графическое) оформление)
о III
з РЕЧЬ
н
а
ч
а
ю
щ
е
е
РЕЧЕВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
слушающего
Варианты универсальной модели
Универсальная синтаксическая модель
Рис. 6
35
о
з
н
а
ч
а
ю
щ
е
е
II
СИСТЕМ
А РЕЧИ
И ЯЗЫКА
о
з
н
а
ч
I
а ЯЗЫК
ю
щ
е
е
В качестве означаемого данная модель имеет глубинную схему внутрифразовой нциденции, где соотнесенность глаголасказуемого происходит с двумя опорами.
Анализ означаемого и означающего знаков установленных
ступеней актуализации предложения приводит к различению двух
уровней в изучении предложения: глубинного со стороны означаемого и поверхностного со стороны означающего. С установлением
различий между уровнями получает объяснение иерархия членов
предложения, по поводу которой в лингвистической литературе ведутся многочисленные дискуссии (см. Гак 2000).
На глубинном уровне построение предложения начинается с
опоры предложения, без нее не может быть предложения. Поэтому на глубинном уровне предложения его самым важным компонентом является опора. В предложении это обычно подлежащее, выраженное существительным, его местоименным субститутом или
даже целой синтагмой (речевым существительным). Остальная
часть предложения образует его вклад. Бинарное членение предложения на опору и вклад напоминает актуальное членение предложения на тему и рему в терминологии коммуникативного синтаксиса. Однако, если в теории коммуникативного синтаксиса рема –
это наиболее важная по актуальности информации часть высказывания, то при нашем подходе наиболее важный глубинный компонент при формировании предложения-высказывания – это опора.
Без нее не может быть вклада. Глагол-сказуемое, становясь компонентом предложения, обязательно нуждается в логической опоре,
которой в семантико-синтаксической структуре предложения является подлежащее. Подтверждением этому является оформление
предложения во многих индоевропейских языках при помощи подлежащего. Часто, как только выбрано подлежащее, предопределен
дальнейший ход высказывания (Slama-Cazacu 1983: 313-314).
На поверхностном уровне главным организующим центром
предложения является глагол-сказуемое, который своими валентностными свойствами обеспечивает лексико-грамматическую организацию предложения.
Структурно-организующая функция глагола-сказуемого в
предложении отмечается многими исследователями или как центрального компонента предложения - организатора всех остальных
семантических и синтаксических значений (Bonnard 1974: 82; Чейф
1975: 114), или о глаголе-сказуемом говорят как о минимальном
предложении (Ревзин 1977: 186-190).
36
Точка зрения выдвижения на первый план связочной (релятивной) функции глагола является широко распространенной. Так,
М.Д. Потапова выявляет различные свойства глагола-сказуемого в
зависимости от того, в каком плане изучается предложение:
« на логико-синтаксическом (сигнификативном) уровне
предложения проявляется
реляционное (сигнификативное) значение глагола; на уровне пропозитивной
структуры (на его денотативном уровне) проявляются
денотативные характеристики глагольного звена, т.е.
отражение в его семантике свойств предметов, замещаемых в предложенях именами » (Потапова 1980:
47).
Говорить о чисто релятивной (связующей) функции глагола
нам кажется преувеличением формальной стороны предложения.
На принятом нами поверхностном (семантико-синтаксическом)
уровне предложения, где лингвистическое сознание в ходе долгого
развития выделило члены предложения на основе функциональной характеристики частей языка (традиционно частей речи), глагол-сказуемое, действительно, не просто релятор, а организующий
центр предложения благодаря своим валентностным свойствам
(сравните школьную методику изучения членов предложения по
различного типа вопросам, задаваемым от глагола-сказуемого; так,
вопрос к подлежащему в предложении Она положила книгу на
стол, к дополнению – Кто положил книгу на стол?, к дополнению
– Что она положила на стол?, к обстоятельству – Куда она положила книгу? и т.д.
Таким образом, на различных уровнях предложения выделяется свой главный компонент, что обусловлено многоаспектностью
содержательного плана этой сложной единицы языка и речи. На
глубинном уровне доминирует опора, выраженная подлежащим в
синтаксической структуре предложения.
1.4. Взаимодействие глубинного и поверхностного аспектов
предложения-высказывания
Глубинный, или концептуальный, аспект высказывания соотносится с процессами актуализации предложения как его переход из
области языкового в область речевого. Как мы попытались выявить
выше, глубина такой актуализации (концептуализации) имеет 3 ступени. На каждой ступени уровень концептуализации (означаемое)
различен и имеет свою соотнесенность с поверхностной структурой
содержания (означающее). Попробуем показать взаимодействие
37
глубинного и поверхностного аспектов актуализации предложениязнака.
На первой ступени актуализации – уровне языка как системы
представлений, т.е. ментальной системы концептуальная схема будущего предложения-высказывания имеет бинарное строение, состоящее в соотнесенности вклада значения с опорой, что соответствует соотнесенности предмета речи с тем, что говорится об этом
предмете согласно коммуникативному замыслу говорящего субъекта.
На уровне означающего концептуальной схеме соответствует
также бинарная универсальная семантико-синтаксическая структура
«определяемое – определяющее» или «определяющее - определяемое», в зависимости от типа языка, которая в коммуникативном
плане может быть воплощена в бинарноую схему «тема – рема»
либо «рема – тема» согласно коммуникативному фокусу говорящего.
Таким образом, условно так называемый нами «поверхностный» уровень имеет сложное образование, теоретически расщепляемое на две структуры: семантико-синтаксическую схему «определяемое – определяющее» или наоборот и коммуникативноинформативную «тема – рема» либо наоборот «рема – тема».
Вторую ступень актуализации можно определить как системно-типологическую ступень, где выявляется типология языков
как по концептуальному, так и по семантико-синтаксическому параметрам. Рассмотрим взаимодействие означаемого (концептуального) аспекта и означающего (поверхностного – семантикосинтаксического аспекта).
На данной ступени актуализации, промежуточной между языком и речью, предложения-высказывания концептуальная схема, в
зависимости от строя языка, обладает определенной вариативностью. Так, во многих западноевропейских языках механизм инциденции, руководящий построением концептуальной схемы, может
носить, как было показано выше (см. раздел 1.3.), как внефразовый,
так и внутрифразовый характер, который, в свою очередь, также
может быть вариативным.
Предложения с внефразовым механизмом инциденции на поверхностном, семантико-синтаксическом, уровне воплощаются в
именные предложения (Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.), поскольку
инциденция в них завершается вне фразы, в контексте (письменном
тексте или устном дискурсе).
38
Высказывания, имеющее внутрифразовый механизм инциденции, актуализируются на поверхностном уровне в глагольные как
односоставные, например в русском языке (Смеркается.), так и
двусоставные (Мой отец работает) и трехсоставные (Петя читает книгу) предложения-высказывания. Двусоставные предложения
скрывают в себе соотенесенность вклада значения с одной опорой.
Трехсоставные, наиболее частотные во многих языках, имеют в
своей концептуальной структуре две опоры – основную и дополнительную. Получается своего рода типология в синтаксисе предложения, как простого, так и сложного (о типологии сложного предложения см. Костюшкина 1991; 2001; 2003).
На этой ступени актуализации предложения-знака в семантико-синтаксическом плане выявляется не только структурносинтаксическая типология предложения (именное, глагольное, глагольное односоставное, двух-, трехсоставное и т.д.), но и семантикосинтаксическая,
логико-семантическая,
коммуникативносинтаксическая типологии (см., например. Арутюнова 1976; Богданов 1977; Гак 1986; 2000; Падучева 2001 и др.), в зависимости от
выбора определенного параметра содержательной стороны предложения – семантического (денотативно-сигнификативного), прагматического (коммуникативно-модального) или грамматического.
Данная ступень актуализации предложения-знака названа
нами как системно-языковая со стороны означаемого (концептуального плана) и как системно-речевая со стороны означающего (поверхностного, семантико-синтаксического плана). Именно на этой
ступени проявляется тип языка по выделенным параметрам.
Третья ступень актуализации предложения-высказывания
выходит в план речи. Со стороны означаемого варианты концептуальной схемы высказывания (с внефразовым и внутрифразовым
механизмом инциденции) реализуются в конкретные смыслы высказывания. Означающее предложения-высказывания на данной ступени реализуется на письме конкретным лексико-грамматическим и
графическим оформлением, а в устном дискурсе фонетическим
(звуковым и интонационным) оформлением.
Представленный подход к выявлению механизма актуализации предложения-знака на данном этапе учитывает лишь языковые
параметры и в определенной степени является ограниченным. Для
полного понимания процесса актуализации (концептуализации) высказывания необходим учет данных многих параметров: психо-, био, социо-, этно-, национально-культурного планов. Взаимодействие
39
языковых и внеязыковых факторов делает лингвистику сегодня перспективной наукой для многочисленных нужд общества.
Выводы по 1 разделу
Содержательная сторона предложения-высказывания как сложного синтаксического знака имеет сложную структуру и состоит по
меньшей мере из 6 компонентов:
 семантического (денотативно-сигнификативного),
 прагматического (коммуникативно-модального),
 грамматического (синтаксического),
 синтагматического,
 парадигматического,
 концептуального.
Последний (концептуальный) аспект представляет собой глубинный уровень высказывания, который можно выявить на данном
этапе развития лингвистики лишь теоретически путем моделирования процесса актуализации предложения-высказывания.
Наша динамическая модель актуализации предложениявысказывания представляет собой трехступенчатое образование,
где на каждой ступени выявляется свое означающее (поверхностная структура) и свое означаемое (глубинная структура).
Поверхностная структура содержательна, ее образуют собственно языковой (лексико-грамматический и фонетический) аспект, а
также семантика и прагматика высказывания, которые могут быть
выявлены в процессе его функционирования в текстах и устных
дискурсах языка с привлечением экстралингвистических факторов,
без которых сегодня невозможно получить сколько-нибудь важные
исследовательские результаты. К данным аспектам добавляются
синтагматические характеристики, которые приобретают особую
важность при изучении текстовых последовательностей (лингвистика текста), а также парадигматические, дающие определенные результаты в области типологии как языковых единиц, систем и категорий, так и естественных языков вообще.
Выявление концептуального фактора становится возможным
благодаря учету универсальных мыслительных операций партикуляризации и сингуляризации, лежащих в основе построения концептуальной схемы высказывания, которая рождается путем соотнесения опоры значения (предмета речи) и ее вклада (того, что говорится о данном предмете речи). Концептуальная схема коррелирует с
универсальной синтаксической структурой «определяемое – определяющее» на поверхностном уровне.
40
На системно-языковом и системно-речевом уровне эти инвариантные схемы реализуются в свои варианты, которые на уровне
речи воплощаются в конкретные смыслы высказываний и конкретное лексико-грамматическое и графическое (на письме) и фонетическое (в устном дискурсе) оформление.
41
РАЗДЕЛ 2
СЕМАНТИКО-ПРАГМАТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ФОРМАНТА
«MÊME» В СОВРЕМЕННОМ ФРАНЦУЗСКОМ ЯЗЫКЕ
2.1. Теоретические предпосылки к изучению семантикопрагматического аспекта форманта même
2.1.1. Лингвистический статус форманта «même» в грамматической
системе современного французского языка
Антропоцентрическая парадигма современного языкознания в
центр внимания ставит человека как творца языковой и речевой
деятельности. Исследования лингвистов сосредоточены на поиске
того, как человек использует язык в качестве орудия общения, а
также того, как в языковых единицах отразился сам человек во всем
многообразии своих проявлений. Выражение интенций как коммуникативных намерений, а также модальных отношений, оценок, эмоциональных состояний содержится в целом ряде периферийных
языковых образований, частотных в коммуникативных процессах
(Формановская 2002). В таких условиях внимание исследователей
неизбежно обращается к «промежуточным» элементам, не вписывающимся в прежние, традиционно выделяемые, классы кардинальных единиц языка. В этой связи нельзя не вспомнить слова Л.В.
Щербы, отметившего еще в 1915 году, что «ясны лишь крайние случаи», но внимание лингвиста должно больше всего привлекать неясное и колеблющееся (Щерба 1915:1). Формант «même» является
типичным, и, быть может, наиболее ярким представителем таких
неясных, колеблющихся случаев в современном французском языке.
Трудность определения принадлежности форманта «même» к
той или иной грамматической категории объясняется асимметрией
между означающим и означаемым этой единицы (т.е. асимметрией
структуры). Асимметрия структуры выражается в том, что число
элементов плана выражения (означающих) и плана содержания (означаемых) языковой единицы не совпадают: либо первых оказывается больше, чем вторых, либо наоборот, что и определяет конкретный тип асимметрии знака. По мнению С.Карцевского, асимметрия
языкового знака является отличительной чертой знаковой системы,
которой является естественный язык.
В лингвистической литературе асимметрия плана выражения и
плана содержания обозначается терминами «полисемия» или «многозначность», «омонимия», «амбигуэнтность». Указанные термины
применяются для описания многозначности на разных уровнях язы-
42
ковой системы. Под многозначностью (полисемией) понимается
свойство одного слова (лексемы) иметь одновременно несколько
значений (семем), образующих сложное семантическое единство. В
плане выражения полизначное слово представляет собой единство
одного значения (лексемы), а в плане содержания - двух или нескольких значений (семем), связанных наличием общих семантических признаков (Ю.Д.Апресян, А.А.Реформатский и др.).
В зарубежной лингвистической литературе для обозначения
многозначности наиболее часто употребляется термин «амбигуэнтность» (двузначность), которая определяется зарубежными учеными как свойство выражений естественного языка, которым присущи
несколько интерпретаций как на лексическом, так и на синтаксическом уровнях. Основным различием между понятиями «амбигуэнтность» и «многозначность» является лишь количество предполагаемых осмыслений одной и той же языковой единицы.
Проблема описания полисемии всегда затрагивает проблему
описания омонимии. Омонимией обычно называют совпадение разных по значению слов, абсолютно тождественных в звуковом, орфографическом и грамматическом оформлении, но семантически не
связанных друг с другом (О.С.Ахманова, В.В.Виноградов,
Ю.С.Маслов, Д.Н.Шмелев и др.). Следовательно, омонимы представляют собой самостоятельные слова, не связанные между собой
понятийно-семантической связью, характерной для разных значений
многозначного слова.
Сходство между многозначностью и омонимией заключается в
том, что в обоих случаях одна и та же внешняя языковая форма
связана с разными значениями, однако при полисемии эти значения
семантически связаны друг с другом, а при омонимии у этих значений семантическая связь отсутствует.
Формант «même» в современном французском языке может
выступать в качестве местоимения, прилагательного, наречия, междометия и частицы, что является следствием его диахронической
эволюции.
Слово «même» претерпело значительные изменения: от местоимения со значением «сам лично» в старофранцузском языке до
прилагательного «тот же» и наречия «даже» в современном французском языке.1 В то время как большинство языков имеют разные
1
Как показывают исследования, формант «même» происходит от латинского указательного
местоимения ipse, ipsa, ipsum – «сам лично» («même en personne»). В связи с тем, что с течением времени указательные местоимения начинают употребляться в новой, более абстрактной
функции и теряют постепенно свои контрастные значения, разговорная латынь стремится уси-
43
слова для выражения этих трех употреблений форманта «même»
(например, в английском языке same используется для обозначения
тождества; self соответствует постпозитивному употреблению прилагательного même, even является эквивалентом наречия même).
Формант «même» можно отнести к разряду местоимений, так
как эта языковая единица обладает такими признаками местоимений, как: предметность, определенность, число, синтаксическая
функция, свойственная местоимениям (отражать свойства референта или категории замещаемого имени) и самостоятельность (автономность). Что касается подкласса, то чаще всего «même» относят к неопределенным местоимениям к группе местоимений, определяющих качество по отношению к другому элементу множества,
называя «même» местоимением–идентификатором (Реферовская
1980; Riegel 1994) или идентифицирующим местоимением (Гак
2000). Иногда местоимение «même» относят к неопределенноуказательным (так как местоимения le/la/les même(s) относятся к лицам и предметам, уже упомянутым, и подтверждают их тождество)
(Bidois 1971).
Формант
«même»
в
качестве
местоимения
всегда
употребляется с определенным артиклем, и его употребление
соответствует субстантивному, он выступает в тех же
синтаксических функциях, что и существительное (т.е. местоимение
«même» трактуется как форма среднего рода единственного числа).
Что касается собственно местоименных функций, то формант
«même» либо указывает на предмет или ситуацию, находящуюся
перед глазами говорящего (дейктическое употребление) – в этом
лить формы, сохраняющие свое собственное значение. Первоначально в качестве усиления к
ipse добавилось личное местоимение ego, усиленное в свою очередь частицей –met, что можно
встретить уже в некоторых словосочетаниях классической латыни, например, memet ipsum,
egomet ipse («сам лично»). Позже первый элемент – ego был отброшен, в результате образовалась форма metipse. Позднее частица ipse (metipse) стала усиливаться с помощью суффикса
превосходной степени –imus что дало в результате metipsimus, которое позже перешло в
medisme.
Первоначально medisme употребляется с личным и возвратным местоимением
в значении «сам лично». Но, образовавшись от указательного местоимения
ipse, medisme также начинает выполнять функции другого латинского местоимения – местоимения-идентификатора idem, eădem, idem – «он же, тот же,
тот же самый», состоящего из указательного местоимения is, ea, id и неизменяемой указательной частицы dem. Поэтому его значение расширяется, и
medisme начинает обозначать прилагательное «тот же самый» и наречие «даже», усиливая значение глагола, либо характеризуя все предложение в целом
(Brunot 1956; DEF: 401; DLF: 353).
44
случае местоимение «même» сравнивает объект с референтом,
присутствующим в ситуации общения - пример (1), либо отсылает к
предмету или ситуации, упомянутой ранее (анафорическое
употребление) – местоимение «même» обозначает то же, что и антецедент - пример (2):
(1)
Je veux le même (показывая, обозначая предмет);
(2)
Il a acheté un micro-ordinateur, je veux acheté le même.
Как указывает Е.В. Падучева, между чистым дейксисом и чистой анафорой имеется ряд промежуточных возможностей (Падучева
2002:165). В методической грамматике французского языка выделяется третий тип употребления местоимения «même» - генерическое
употребление (générique) (Riegel 1994: 212). В этом случае мы имеем дело с прямым обозначением одного или нескольких человек,
идентичных самим себе, т.е. тех же самых:
(3)
Ce sont toujours les mêmes qui gagnent (Label:15).
Аналогично в следующем примере формант «même» показывает, что речь идет об одних и тех же используемых средствах:
(4)
Les procédés utilisés sont souvent les mêmes… (MarieClaire 1997, №540: 86).
При этом для обозначения неодушевленных референтов используется выражение la même chose:
(5)
Tout le monde sent la même chose, il n’a pas de
harcèlement (Elle 1998, №1648: 212);
(6)
Chaque jour on nous sert la même chose (Riegel 1994:
202-212).
В данных примерах выражение «la même chose» не обозначает действительно одно и то же, речь на самом деле идет о похожих, но
разных вещах, относящихся к разным временным периодам.
Легко заметить, что значение местоимения «même» в анафорическом употреблении в точности совпадает с его значением в
дейктическом употреблении, когда оно служит для того, чтобы указать на объект. Следовательно, можно сказать, что разрушается
граница между анафорой и дейксисом: оказывается возможной отсылка к объекту, неявно введенному в рассмотрение в предшествующем тексте, но не упомянутому в нем эксплицитно. Также можно
сделать вывод о том, что местоимение «même» всегда употребляется в идентифицирующих контекстах.
Следует также заметить, что формант «même» обладает семантикой, характерной для наречия: выражает признак процесса,
действия или состояния, а также может выполнять синтаксическую
функцию наречия – выражение обстоятельства при глаголе или
45
прилагательном, либо выступать характеризатором всего предложения в целом. В средние века эту функцию выполняла форма,
происходящая от прилагательного «même» - mêmement que, которая в настоящее время считается устаревшей.
Необходимо отметить, что существуют разногласия, касающиеся подкласса наречий, к которому относят формант «même».
Существует несколько точек зрения:
формант «même» относится к неопределенным наречиям (Гак
2000);
к аргументативным наречиям (Riegel 1994: 380; Ducrot 1980b,
1983)2;
к сравнительным наречиям (Nøjgaard 1993);
наречиям-идентификаторам (в случае, когда оно соответствует
прилагательному «même» (Реферовская 1973: 358; van Peteghem
1997, 2002)).
Кроме этого, формант «même» обладает категориальными
признаками прилагательного, а именно, с точки зрения семантики,
может выражать признак субстанции, в предложении выполняет
функцию определения и имеет одну из двух морфологических категорий прилагательного - число, которое, по мнению В.Г.Гака, играет
бόльшую роль в системе прилагательного, чем род (Гак 2000: 215).
В традиционных французских грамматиках «même» - прилагательное включается в инвентарь неопределенных детерминативов (déterminatifs indéfinis), благодаря своему не совсем обычному употреблению (см., напр., Grammaire Larousse 1986; Dubois, Lagane
1993; Wilmet 1997). В то же время многие лингвисты говорят о том,
что термин indéfini не подходит для обозначения прилагательного
«même», так как оно не выражает неопределенность, как следовало
бы, исходя из названия класса.
Иными словами, референциальное значение прилагательного
«même» не «неопределенное», а как раз наоборот, определенное и
точное (définie, très précise). 3
Иногда французские грамматисты относят прилагательное
«même» к подклассу качественных прилагательных (qualitatifs)
(Wagner et Pinchon 1962: 110) или к прилагательным «не квантификаторам» (non quantificateurs) (Arrivé, Gadet, Galmiche 1986: 325).
2
О роли «même» в аргументации см. 1. 2.1.2.
См., напр., Wagner et Pinchon 1962: 110: «Si certains (quelque, certain,
plusieurs…), en effet, impliquent une détermination (quantitative ou qualitative) par
rapport aux cardinaux dont ils sont les variantes, les autres (même, chaque, tous) ont
au contraire une valeur de sens très precise».
3
46
Этот подкласс противопоставляется более многочисленному классу
«настоящих квантификаторов» (véritables quantificateurs), таких как
quelques, plusieurs, aucun. Из этого вытекает двойное отклонение от
прототипических неопределенных прилагательных.
М.Вилме относит «même» к так называемому классу точных
характеризаторов (caractérisants stricts), в который входят качественные прилагательные как grand, rouge, pauvre, aîné, различные
дополнения, определительные и дополнительные придаточные, так
как формант «même» передает характеристики определяемого слова (характеристики по сходству) (Wilmet 1997: 221).
В большинстве классификаций прилагательное «même» выделяется в отдельный подкласс с прилагательными autre и tel (см.,
Реферовская, Гак, Wilmet и др). Однако некоторым лингвистам такое решение кажется не вполне адекватным по ряду причин. Вопервых, прилагательное «même», в отличие от прилагательного
«autre», не может употребляться без другого детерминатива в предикативной позиции:
(7)
*Jean n’était pas même aujourd’hui4.
Во-вторых, «même» по сравнению с autre имеет дистрибуцию еще
более отличную от дистрибуции прилагательного: в отличие от
«autre», «même» не может определять местоимение:
(8)
Je ne veux rien d’autre 
(8a) *Je ne veux rien de même;
в то время как в случае с autre в качестве определения может
вы ступать наречие tout, то в случае с «même» это исключено:
(9)
Une toute autre idée vint traverser mon esprit 
(9a) *La toute même idée vint traverser mon esprit;
на основе прилагательного autre было образовано наречие
autre ment, которое очень часто употребляется в современном
французском языке, в то время как наречие mêmement полностью
вышло из употребления (Van Peteghem 1997: 64-66).
Таким образом, различные дистрибуции прилагательных
«même» и «autre» являются весомым аргументом против объединения их в один подкласс прилагательных.
Изучая случаи, в которых «même» предшествует придаточному, вводимому союзом que, М.Гревис называет прилагательные
même, autre и tel прилагательными–коррелятами (corrélateurs), наряду с meilleur, moindre, pire. Хотя прототипом коррелятов считаются
наречия следствия, которые вводят придаточное следствия, реже
это понятие применяют также и к сравнительным наречиям (plus,
4
Звездочкой отмечаются аграмматические (неправильные) предложения.
47
moins, davantage) (Grevisse 1988: 1645). Но в то же время в главе, в
которой рассматриваются même и autre как неопределенные прилагательные, это их свойство не упоминается, то есть связь между
коррелятивным характером этих прилагательных и другими их употреблениями не исследована.
Ж.Дамурет и Е.Пишон также не обходят стороной коррелятивный характер прилагательного «même». Они относят même и autre к
конфронтативам (confrontatifs), понятие, которое примерно соответствует понятию «коррелят». Это понятие предполагает сравнение с
точки зрения идентичности двух сущностей одинаковой природы:
«Les struments confrontatifs expriment la confrontation entre deux
masses de même valence» (Damourette et Pichon 1911-1940: 30). При
этом même и autre выражают идентифицирующее сравнение («confrontation de l’ordre de l’identificatif»).
Кроме вышеназванных, традиционно разделяемых, употреблений форманта «même», встречаются также некоторые его употребления, которые заставляют определять «même» как частицу:
(10) Non, tout de même (Нет уж)
или междометие:
(11) - C’est exactement ce que je voulais vous dire!
- Ah! Bon…tout de même! 5
Однако стоит отметить, что в отечественной романистике
морфологический класс частиц во французском языке выделяется,
очевидно, под влиянием русской классификации частей речи, поскольку в классификациях, предлагаемых французскими исследователями, слова, относимые к частицам, не выделяются в отдельную
часть речи, а включаются в класс наречий. Сам термин «частица» в
традиционных французских грамматиках и исследованиях обычно
не определяется.
Формант «même», который может усиливать любой член
предложения или же все предложение, способен также выполнять
функцию союзного слова. В этом случае «même» чаще всего употребляется в сложных предложениях, предшествуя обычно последнему члену предложения, выступая в качестве кульминационного
пика высказывания, как, например, в нижеследующем примере:
(12) Le gars n’avait jamais vu de glace et n’en avait même pas
entendu parler… (Elle 1998, №1648: 46).
Таким образом, вышеизложенное свидетельствует о трудности
(и, скорее всего, невозможности) отнесения форманта «même» к ка5
Подробнее об употреблении форманта «même» в роли частицы и междометия
см. 1.2.1.5.
48
кому-либо конкретному грамматическому классу слов, поэтому нам
представляется более правильным говорить об адвербиальном,
прономинальном и адъективном употреблениях форманта «même».
2.1.2. Семантика форманта «même»
Проблема принадлежности форманта «même» к конкретной
части речи напрямую связана с вопросом о его семантической
структуре, поэтому мы считаем необходимым рассмотреть семантические особенности форманта «même» в современном французском
языке. Прежде всего, необходимо раскрыть ряд особенностей анализируемой языковой единицы: является ли этот звуковой комплекс
одним и тем же словом или же в разных случаях выступает в качестве омонимов. Следовательно,

если формант «même» является носителем некоторого постоянно-инвариантного значения, проявляющегося в любых конкретных условиях его реализации, то
данный звуковой комплекс можно понять как одну и ту
же единицу языка;

если же упомянутый звуковой комплекс в отдельных случаях речевого использования семантики расходится и не обнаруживает общего семантического компонента, то можно исходить из того, что за ним стоят разные слова языка.
Таким образом, наша задача состоит в том, чтобы установить,
имеется ли семантическая связь между разными значениями форманта «même» и, если таковая имеется, то определить инвариант
для различных употреблений форманта «même».
2.1.2.1. Семантико-синтаксические особенности форманта
«même». Формант «même» обладает впечатляющим количеством
значений и функций. Сложность его семантических значений (между
которыми не всегда видна явная связь), по нашему мнению, связана
с функциональными особенностями. Формант «même» способен
выполнять функции прилагательного, наречия, местоимения, частицы, а также междометия, кроме этого, он помогает создавать многочисленные выражения, как, например, même si, tout de même, quand
même, de même que и другие. Ввиду неспособности грамматик, словарей и существующих лингвистических учений дать полное описание употребления форманта «même», наша первая задача состоит
в том, чтобы установить все различные значения и функции, одни
по отношению к другим. С другой стороны, мы попытаемся определить своеобразие семантики форманта «même». Своеобразие, за-
49
висимое от синтаксических и функциональных особенностей (почему формант «même» обладает значениями и употреблениями, которые ему свойственны и по сей день), и своеобразие, отличающее
формант «même» от слов, с которыми его обычно сравнивают и которые служат перифразами для него.
Изучение форманта «même» только лишь на уровне его принадлежности к определенной части речи не является достаточным
для описания его значения. В силу своего сложного семантического
значения формант «même» не поддается объяснению только лишь
с помощью одной или двух теорий. Это значение, взаимодействуя с
окружающим контекстом, имплицирует в разных ситуациях разные
семантические компоненты, поэтому уловить сущность семантики
форманта «même» представляется достаточно сложным. Таким образом, такая, на первый взгляд, незамысловатая единица как
«même» оказалась сосредоточием ряда общих проблем синтаксиса,
семантики, логики и прагматики.
В романистике до настоящего времени не существует единого
мнения относительно семантики форманта «même», диапазон описания семантики данного форманта носит разбросанный характер и
находится на уровне постановки вопроса. Это объясняется, на наш
взгляд, способностью форманта «même» выполнять роль разных
частей речи, а именно: местоимения, наречия, прилагательного,
частицы и междометия. Поэтому нам представляется логичным отдельно рассмотреть мнения исследователей относительно семантического значения различных употреблений форманта «même»:
«même»-прилагательного,
«même»-наречия
и
«même»местоимения.
Семантическим значением форманта «même» в роли прилагательного является выражение тождественности/сходства объекта с
самим собой/с другим объектом. При этом семантическое описание
адъективного «même» требует уточнений относительно механизма
процесса идентификации. Возьмем, к примеру, предложение:
(13) Jean lit le même livre que Perre.
Это предложение обозначает идентичность книги, которую читает
Жан и той, которую читает Петр: отношения идентичности установлены между двумя книгами, но в предложении упоминается лишь
одна. В этом примере, типичном для французского языка, понятно
лишь, что Петр и Жан «неидентичны», т.е. это два разных человека.
Другими словами, речь идет об эллипсисе, который имплицирует
прилагательное «même» в сравнительных конструкциях. Наличие
эллипсиса в предложениях с прилагательным «même» отмечают
50
многие исследователи (Bidois 1971: 263; Van Peteghem 1997: 71;
Wilmet 1997 и др.).
M. ван Петегем (Van Peteghem 1997: 71) отмечает, что среди
проанализированных ею примеров сравнительных конструкций,
включающих «même», встретилось лишь одно предложение –
контрпример:
(14) La même lenteur que celle qui a gagné ma mère nous a
gagnées aussi.
В этом предложении имеется местоимение, которое повторяет начало предложения La même lenteur, и, следовательно, понятно, что
в действительности речь не идет об одной и той же лености, а о
двух: нашей и матери.
Таким образом, вследствие употребления эллиптических конструкций возникают проблемы, связанные с двусмысленностью,
выражаемой прилагательным «même». Например:
(15) Marie et Jeanne portent la même robe.
Данное предложение может обозначать две разные вещи:
либо Мария и Жанна носят попеременно одно и то же платье,
следовательно, речь идет об одном платье, идентичном самому себе, т.е. речь идет об одном референте;
либо у Марии и Жанны есть одинаковые платья, одинакового
цвета и фасона, т.е. речь идет в данном случае о двух разных референтах.
Подобная двусмысленность, связанная с употреблением прилагательного «même», обнаруживается в некоторых контекстах и,
особенно, при употреблении «même» с другими детерминативами
(Ducrot 1973; Pottier 1992; Van Peteghem 1997: 72; Wimet 1997).
Снять подобную двусмысленность помогает контекст, специфицирующий объекты, о которых идет речь. Как, например, в (16):
(16) La famille c’est quand on a le même sang (Elle 1998,
№1648:
157).
В данном случае очевидно, что речь идет о двух близких, но, тем не
менее, разных объектах, тождественность между которыми полностью исключается: кровь одинаковая, но не та же самая.
Прономинальное употребление форманта «même» обладает
схожей семантикой, что и при адъективном употреблении.
Формант «même» обладает одной и той же формой для употребления с существительным и для его замены, у этой языковой
единицы нет специальной формы, обозначающей род – это за него
выполняет артикль. Однако, у «même» есть одна нейтральная форма: la même chose. Эта аналитическая форма заменила в совре-
51
менном французском языке средний род, совпадающий с мужским,
который можно встретить в некоторых выражениях, типа «Cela revient au même»:
(17) - Tu t’es bien amusée à ce bal? demanda-t-il.
- Oh! Non, tu sais, toujours la même chose, réponditelle (Реферовская 1973: 174).
Зачастую выражение la même chose употребляется в эллиптических конструкциях, как, например:
(18) S’il est votre amant, même chose, mais en plus indécis,
bien sûr (Elle 1998, №1648: 190).
В данном случае также можно сделать вывод о том, что местоимение «même» всегда употребляется в идентифицирующих
контекстах.
Исследуя адвербиальное употребление форманта «même»,
лингвисты чаще всего отмечают весьма важную роль данного форманта в структуре речи: выделить в ней нечто, привлечь к нему особое внимание, акцентировать его и т.д, основываясь при этом на
способности данного форманта подчёркивать исключительный, неожиданный и выходящий за рамки привычного характер сопровождаемого слова (O.Ducrot, M. Wilmet, Е.А. Реферовская и др.). То есть
семантика форманта определяется чаще всего как выделительноусилительная.
В работах французских лингвистов присутствуют попытки вывести семантику данной единицы через шкалу ценностей объектов
или признаков относительно нормы, т.е. исследователи прибегают к
созданию шкалы, на которой формант «même» производит нечто
вроде градуирования. При этом подчеркивается, что все соотносимые формантом «même» элементы составляют определенное множество объектов или признаков, которые упорядоченно располагаются на заданной шкале. Маркируемая формантом «même» оценка
ситуации располагается на крайней точке этой шкалы, т.е.
фиксирует некий предел шкалы и составляет особую смысловую
оппозицию другим частям высказывания (Nøjgaard 1993: 59). С
понятием нормы связано понимание форманта «même» как
наречия-интенсификатора, встречающееся во многих грамматиках
французского языка.
Говоря об отношении форманта «même» к определенному
множеству, часто указывается на его связь с маркированием отношений между общим и частным, когда снова прибегают к термину
«выделение». А именно, речь идет о выделении формантом
«même» некоторого частного понятия на фоне общего. Вероятно,
52
здесь имеется в виду соотнесение одного из компонентов
множества с остальными представителями этого множества.
В грамматике Ле Бидуа отмечается наличие в семантике данного форманта в адвербиальном употреблении противительного
значения. По мнению авторов, формант «même» показывает противоречие между ожидаемым высказыванием и действительным
(Bidois 1971: 521). Данная мысль поддерживается рядом исследователей, в чьих работах объективируется факт наличия противительного значения в его различных разновидностях (уступительности,
ограничения, противоположности, контраста, несоответствия и т.д.)
(см., например, Реферовская 1973; Ducrot 1973, 1980 a,b; Гак 2000).
Немаловажным обстоятельством является и то, что
лингвисты, занимающиеся изучением эквивалентов форманта
«même» в других языках, также отмечают наличие у них
противительной семантики. Так, Н.А. Торопова, относящая
немецкое sogar (= même) к логическим частицам, обнаружила в
данном слове усилительное и противительно-присоединительное
значения (Торопова 1980: 104). Л.С.Лев и Т.Г.Егорова, рассматривая
функционирование английской выделительной частицы even в
тексте, пришли к выводу о наличии в ней противительноприсоединительного значения, которое понимается ими как
инвариантное (Лев, Егорова 1987). А В.Е. Шевякова относит even к
словам с
выделительно-ограничительным
(то
есть тоже
противительным) значением (Шевякова 1980).
Квалификация значения форманта «même» как семантики
неожиданного, необычного, исключительного представлена в
работах большинства учёных, занимающихся изучением различных
аспектов данного форманта. Отмечается, что «même»-наречие
функционирует в ситуациях, осуществляющихся вопреки ожиданию
(Nøjgaard, Bidois, Culioli и др.).
Концепция значения форманта «même» как семантики некоторой исключительности, крайности, на первый взгляд, может показаться совершенно самостоятельной и особой. Однако, по нашему
мнению, она внутренне связана с концепцией данного слова как носителя противительной семантики. В самом деле, всякая крайность,
необычность, неожиданность, исключительность могут пониматься
только в противопоставлении обычному, ординарному и т.д. Отсюда
концепция крайностей вольно или невольно исходит из наличия в
«même» семантики, отражающей противительный характер отношений между необычным и обычным. То и другое понимание значения
форманта «même» внутренне едины и не исключают, а поддержи-
53
вают друг друга. Больше того, они, по существу, смыкаются в одном
мнении. В одном случае обнаруживается значение форманта
«même» как семантика крайностей, а в другом – как семантика противоположностей. Но и неожиданность, и необычность, и высшая
степень чего-либо представляют собой своеобразные противоположности других крайностей: обычности факта, его ординарности,
невыделенности из других явлений. Так что обе концепции опираются на одно и то же: крайности – это противоположности, а противоположности – это крайности.
Неоспоримым фактом является наличие в семантике данного
наречия аргументативной силы, исследованию которой посвящено
значительное количество работ. О. Дюкро называет адвербиальное
«même» аргументативным оператором. Высказывание, включающее
наречие «même», ориентирует дальнейшее направление разговора
(Ducrot 1980b: 130). Мысль о том, что формант «même» привносит в
высказывание аргументативную направленность, поддерживается и
другими лингвистами (см., напр., J.-G.Anscombre, М.Nøjgaard,
J.Garrido)6.
Как уже оговаривалось выше, термин «частица» в традиционных французских грамматиках и исследованиях обычно не определяется, а морфологический класс частиц во французском языке выделяется под влиянием русской классификации частей речи, поскольку в классификациях, предлагаемых французскими исследователями, слова, относимые к частицам, не выделяются в отдельную
часть речи, а включаются в класс наречий. Тем не менее, ряд лингвистов усматривают у форманта «même» способность выполнять
функции частицы в высказывании (Roulet et al. 1991; Реферовская
1973).
При рассмотрении функционирования форманта «même» в качестве частицы, прежде всего, встает общеязыковая проблема о
наличии семантического значения у частиц. По вопросу значения
частиц в современном языкознаниии присутствует много неясного и
противоречивого. Многие исследователи придерживаются мнения,
что асемантических элементов в языке нет, поэтому считают, что
частицы также обладают определенным значением. Значения имеют все слова, но семантика служебных слов, в том числе и частиц,
имеет свою специфику по сравнению со знаменательными словами.
Часто значение частиц описывается расплывчато, с помощью
понятий «усиление, выделение, ограничение» и т.д. (Болотова
1995). К сожалению, такие определения не дают достаточно ясной
6
О роли «même» в аргументации см. 1.2.1.2.
54
картины о семантической сущности частиц, поскольку нет разъяснения о том, что именно усиливают, выделяют, ограничивают частицы.
Существует мнение, что семантика частиц заключается в их
способности приписывать к сказанному некоторую дополнительную
информацию, не всегда эксплицитно выраженную (Филиппова 1996:
76). При такой формулировке налицо сходство между функционированием «même»-частицы и остальными употреблениями данного
форманта: выделение дополнительной информации, не выраженной эксплицитно.
Также исследуется способность форманта «même» выступать
как средство соединения членов предложения или даже нескольких предложений. Значение форманта «même» при этом определяется как значение уточнения, добавления, конкретизации и т.д. В
этом случае слова, которые сопровождает «même», выражают чтото необычное, неожиданное (Реферовская 1973: 368 - 371). Однако
при этом оговаривается, что «même» в качестве союза соединяет
лишь предложения, содержащие общую идею, имеющие общий
смысл (Ducrot 1972, 1973).
Данная концепция смыкается с пониманием форманта
«même» как выделительно-усилительного слова, так как присоединение тоже связано с выделением, подчеркиванием, акцентированием и т.д. тех или иных компонентов речи.
К сожалению, и в таких случаях индивидуальная семантическая специфика форманта «même» теряется в неопределенности
понятия присоединения как значения добавления, уточнения, конкретизации, как идеи о том, что вводимое формантом «même» продолжение речи является результатом вербализации мысли, возникшей неожиданно, после того, как была высказана основная
мысль (последнее – это понимание присоединительной связи Л.В.
Щербой (Щерба 1974: 96)).
Интересно отметить, что частица даже в русском языке также
понимается как «частица в значении присоединительного союза»,
определяясь как средство присоединения предложений или их членов со значением уточнения, добавления, конкретизации и т.д. (см.,
напр., Ожегов 1990; БТСРЯ 1998 и др.). В этой связи уместно упомянуть тонкое замечание А.М. Пешковского о связи усилительной
частицы даже с союзами. По его мнению, сама «усилительность»
данной частицы сближает ее с союзом: «всякое усиление выступает
всегда на фоне чего-то неусиленного, а этот фон дается (или предполагается) в предыдущей речи» (Пешковский 2001: 297).
55
Согласно коммуникативной теории, получившей широкое распространение в современных лингвистических исследованиях,
формант «même» актуализирует некоторые «теневые» (пресуппозитивные) смыслы, не выраженные в высказывании вербально, но
воспринимаемые участниками общения.
Вышеизложенное свидетельствует о том, что значением форманта «même», проявляющемся во всех употреблениях, является
манифестация двух «теневых» смыслов:
1) выделяемый предмет, свойство или действие относятся в
ряд однородных ему элементов, которые обладают или могли бы
обладать тем же свойством;
2) выделяемый элемент маркируется как самый неожиданный
в данной ситуации.
Специфическая идея исследуемого нами форманта заключается в том, что для всех рассмотренных позиций функционирования
форманта «même» характерен определенный способ выделенияусиления, который создается за счет неординарного столкновения
отрицающих друг друга отношений, то есть отношений тождества и
различия. Не случайно исследователи обращают внимание на компонент необычности, неожиданности, связанный с использованием
форманта «même». Всякое же неожиданное, необычное, неординарное и т.д. само по себе регулярно вычленяется на фоне повседневного и обычного и тем самым привлекает к себе особое внимание, и, следовательно, выделяется.
В позициях же использования данного слова между имплицитными и эксплицитными семантическими компонентами на охарактеризованный выше механизм выделительного действия форманта
«même» накладываются другие, а именно:

формант «même» порождает в речи некоторую затекстовую семантику и предполагает ее наличие;

известный семантический компонент, будучи представленным в точечно-сжатом, невербализованноабстрактном виде, не задерживает на себе не только
слухового, но и особого мыслительного восприятия и
анализа;
тем самым все внимание сосредоточивается, фокусируется на семантическом компоненте, специально представленном и таким образом специально актуализированном акустически (или графически)
особым знаком (то есть словом, сопровождаемым формантом
«même»). Благодаря этому и создается эффект выделенияусиления известного семантического компонента и обозначающего
56
его слова. Таким образом, формант «même» выделяет вербализованный семантический компонент на фоне невербализованного.
При этом формант «même» в таких случаях, актуализируя тождество, в то же время накладывает на семантику и имплицитного, и эксплицитного компонентов момент противительного различия, порождающего нюанс «вопреки», «несмотря на это».
Итак, при любом употреблении форманта «même» присутствует идея усиления-выделения, которое создается за счет установления тождества или различия (иными словами, противопоставления).
А так как отношения тождества и различия есть не что иное, как результат сравнения, логичным будет сделать вывод о том, что в основе вариативного употребления данного форманта лежит операция сравнения – объект сравнивается с другим или с самим собой,
либо же ожидаемое высказывание сравнивается с реальным.
Следовательно, формант «même» представляет собой многозначное слово, значения которого связаны между собой и имеют
общий семантический компонент, проявляющийся в любых условиях реализации данной лексической единицы. В данном случае мы
имеем дело с полисемией в узком смысле термина, т.е. многозначностью формы, которая является следствием диахронической эволюции изучаемого нами форманта.
2.1.2.2. Грамматические особенности форманта «même».
Способность форманта «même» выполнять различные функции определяет его синтаксические особенности: у него нет фиксированного положения в предложении, положение его зависит от того, в
качестве какой части речи он употребляется. Современное употребление форманта «même» в зависимости от занимаемого места
относительно определяемого слова можно представить следующим
образом:
а) «même» в препозиции:
местоимение
наречие
прилагательное
C’est bien le même
de même
le même homme
C’est bien la même
la même femme
la même chose
«тот же, та же»
«то же самое»
«также»
б) «même» в постпозиции уточняет природу того, о чем говорится:
прилагательное
M.X…lui-même
l'homme même
MmeX…elle-même
la femme même
cela même
«тот самый, именно тот»
«сам»
57
(Brunot 1956, DDGL: 430-431).
Кроме вышеперечисленных употреблений, формант «même»
может появляться в рефлексивных конструкциях. В этом случае
формант «même» выполняет роль рефлексивного маркера. Рефлексивный маркер (reflexive marker) – это продуктивное грамматическое средство, использующееся для маркирования кореферентности в рефлексивном контексте (Kemmer 1993: 25):
(19) Etre soi-même? répétai-je, mais nous ne sommes que dans
la mesure où nous nous créons (Mauriac: 126).
В данном примере формант «même» является показателем кореферентности между компонентами высказывания, которые обозначают один и тот же внеязыковой объект - «moi-même», т.е. «я должен быть самим собой». Также и в следующем примере формант
«même» обозначает один и тот же референт: «les meilleurs d'entre
nous» кореферентно «eux-mêmes» - «лучшие из нас обречены на
борьбу с самими собой»:
(20) S'accepter, cela oblige les meilleurs d'entre nous à
s'affronter eux-mêmes, mais à visage découvert et dans un
combat sans ruse (Mauriac: 126).
Во многих языках отмечается подобное явление, представляющее собой до настоящего времени нерешенную лингвистическую проблему: например, в английском, также как и во французском, одно и то же местоимение употребляется и как эмфатическое,
и как рефлексив:
(21) I saw myself in the mirror – я увидел себя в зеркале;
(22) I don’t like him myself – мне самому он не нравится.
В примере (21) myself представляет собой рефлексив, употребление
которого соответствует французскому soi-même (см., например,
пример (20)). Тогда как в примере (22) мы имеем дело с эмфатическим употреблением местоимения myself – «мне самому не нравится».
Согласно классификации С.Кеммер, рефлексивные маркеры
делятся на тяжелые и легкие (Kemmer 1993: 25):
Тяжелые
Легкие
Слово
Морфема в составе слова
Большое число фонем
Малое число морфем
Фонетическое слово
Клитика
Во французском языке составной рефлексив, в отличие от
простого, обычно находится в рематической позиции, так же как и в
русском языке. Так, в примере (23) простой рефлексив «s’adressait»,
58
будучи более легким, входит в состав темы, тогда как составной
рефлексив «s’adressait à lui-même» в (24) является частью ремы:
(23) Il s’adressait tous les reproches qu’on puisse s’imaginer;
тема
рема
(24) Tous ces reproches il s’adressait à lui-même.
тема
рема
Е.А.Лютикова приходит к выводу, что использование более
тяжелых рефлексивных маркеров отвечает обычно одной и той же
задаче говорящего: обратить внимание слушающего на неожиданность ситуации, описываемой высказыванием (Лютикова 1998: 67).
Связь между рефлексивизацией и интенсификацией. Дж. Эдмондсон и Ф. Планк (Edmondson, Plank 1978: 374), анализируя английский материал, замечают: «Судя по словоизменительной парадигме, английские интенсификаторы7 ... совпадают с обычными возвратными местоимениями. Это совпадение вызывает несколько вопросов. Является ли отношение между рефлексивизацией и интенсификацией случайной омонимией, и, если нет, в чем состоит инвариант?».8
Для объяснения связи между рефлексивизацией и интенсификацией исследователи обычно шли по следующему пути. Беря за
основу употребление английского -self-местоимения в контексте
рефлексивизации, они пытались выводить из известных синтаксических правил построения рефлексивных конструкций (в основном
это подлежащный контроль) некие «семантические характеристики»
местоимений, встречающихся в рефлексивных конструкциях. Затем
полученная таким образом семантика приписывалась соответствующему местоимению, употребленному эмфатически, или, по
крайней мере, неким образом коррелировала с его функцией интенсификатора. К примеру, Дж. Эдмондсон и Ф. Планк замечают, что
для возвратного местоимения важным оказывается такое синтаксическое свойство, как контроль со стороны подлежащего. Понятие
универсального подлежащего (Кинэн 1982) используется для извлечения семантических характеристик наиболее агентивной именной
7
В данном случае под интенсификаторами понимаются -self местоимения, эквиваленты французского «soi-même».
8
«On the basis of their inflectional paradigms, intensifiers in English... appear to coincide with ordinary reflexive pronouns. This... identity raises several questions. Is the
relationship between reflexivization and intensification merely a case of accidental
homophony? And, if not, what is the common denominator?» (Edmondson, Plank
1978: 374).
59
группы - например, способности контролировать действие. После
этого оказывается, что данные семантические характеристики коррелируют с выявленными реальными языковыми значениями интенсификаторов (Edmondson, Plank 1978: 410-411): «В ходе нашего
анализа мы постоянно обращались к понятию подлежащего. Как известно, подлежащее является важнейшим концептом, определяющим рефлексивизацию: антецедентом возвратного местоимения
обычно является именно подлежащее. Понятие подлежащего с необходимостью используют и приименные интенсификаторы. Таким
образом, нет ничего удивительного в том, что интенсификаторы
проявляют в точности те свойства, которые мы описываем в данной
статье, и никакие другие. Все интенсификаторы ориентированы на
подлежащее, и отсюда проистекает совпадение свойств интенсификаторов и подлежащих»9.
Значительным шагом в решении поставленного вопроса явилась статья С. Кеммер (Kemmer 1995). С. Кеммер отказывается в
своем описании от объяснения эмфатического употребления -selfместоимений через рефлексивное и представляет их как бы параллельно, на разных уровнях. Она пишет: «Рассмотрим теперь отношение между эмфатическим и рефлексивным использованием -selfместоимений. Основная функция маркеров рефлексивной семантики состоит в том, чтобы сигнализировать о (неожидаемой) кореферентности между двумя аргументами предиката. С другой стороны,
эмфатическое -self имеет совершенно отличную функцию идентификации референта, более выделенного в дискурсе по сравнению с
другими возможными референтами, которые были упомянуты только что или же могут быть упомянуты. Таким образом, эмфатическое
-self действует на более высоком уровне текстовой структуры, чем
простая предикация, в то время как рефлексивное -self несет информацию о кореферентности аргументов предиката...»10 (Kemmer
1995: 63).
9
«In our considerations one notion has continuously recurred, the notion of subject.
As is well-known, subject is a crucial category in reflexivization. The antecedent of a
reflexive pronoun is typically a subject. Head-bound intensifiers need to make use of
the category of subject... So if one wonders why it is that the various intensifier constructions have exactly these properties that we have taken great pains to assemble
in this paper and no other properties or combinations of properties, here is an answer. All intensifiers are subject-oriented, hence this neat coincidence of the properties of subject and intensifiers» (Edmondson, Plank 1978: 410-411).
10
«Now let us consider the relationship between the emphatic and the reflexive use
of -self. The principal function of markers of reflexive semantics is to signal (unexpected) coreference between two clausal participants. Emphatic -self, on the other
60
Исследуя синхронные и исторические данные, проливающие
свет на истоки указанного выше совпадения между интенсификаторами и рефлексивами, Е.А. Лютикова исходит не из семантики синтаксической (возвратной) конструкции и ее лексикализации в интенсификаторе, а, напротив, исходит из эмфатической семантики и усматривает ее грамматикализацию в случае возвратного местоимения. На примере трех групп родственных языков - романских, германских и аваро-андийских – автор показывает, что конструкции с
интенсификаторами представляют собой постоянный источник
грамматикализации рефлексивов.
Е.А.Лютикова в результате проведенного типологического исследования индоевропейских языков пришла к выводу, что несинтаксические употребления рефлексивов в большинстве языков, в
том числе во французском, являются следствием происхождения
рефлексивов от интенсификаторов (Лютикова 1998: 115).
В латинском языке возвратное местоимение se имело все падежи, кроме именительного, не различалось по числам и употреблялось только в третьем лице. При этом местоимение se демонстрировало довольно широкую сферу употреблений. В частности, в
локальной позиции, в неаргументной позиции, в составе глаголапредиката (Brunot 1956; Подосинов 1994). Во французском языке
происходит процесс функциональной экспансии: местоимение se
получает новые грамматические функции. Неизбежным следствием
такой экспансии является «размывание» грамматического значения:
поскольку возвратное местоимение выступает не только в дискурсивно-маркированных локальных контекстах, но и в качестве показателя синтаксической непереходности, его употребление в локальном контексте больше не может выполнять задачу маркирования
неожиданной ситуации кореферентности центральных участников
ситуации (Лютикова 1998; Скрелина 2001).
Кроме того, во французском языке на базе латинских интенсифицирующих конструкций создается новый интенсификатор. Этот
процесс основан на постоянном усилении старого интенсификатора:
так, французское même представляет собой продукт фузии выражения met-ipsimum, зафиксированного в народной латыни, и состоящего, в свою очередь, из эмфатической частицы met и эмфатической
hand, has the very different function of identifying a referent that is salient in the discourse in contrast to other potential referents that were just mentioned or could be
mentioned. Thus, the emphatic serves largely at a level of organization higher than
the individual clause, while the reflexive -self gives information about the referential
relation of clausal participants...»
61
формы интенсификатора ipse. Далее, форма même расширяется
путем прибавления анафорического местоимения (lui-même) и в таком виде начинает использоваться в функции интенсификатора. Таким образом, в языке происходит расширение интенсификатора за
счет возвратных/анафорических местоимений, которое связано с
параллельно происходящим процессом создания новых анафорических средств, форма которых по аналогии переносится на интенсификатор в его обычном, приименном употреблении. Стандартным
путем грамматикализации локальных рефлексивных маркеров, содержащих в своем составе интенсификатор, является расширение
его области употребления от эмфатического рефлексивного контекста до любого, в том числе неэмфатического, рефлексивного контекста (Лютикова 1998: 140).
Вследствие этих процессов происходят преобразования в
анафорической системе романских языков. В эмфатических рефлексивных контекстах местоимение se усиливается путем добавления эмфатической формы возвратного местоимения в сопровождении нового интенсификатора même:
(25) Il se voit lui-même.
Ударная (tonique) форма soi возвратного местоимения se с течением времени стала употребляться только в ограниченных, главным образом неопределенно-личных и обобщенно-личных контекстах; ее антецедентом обычно выступает неопределенно-личное
местоимение on:
(26) On a aussi des devoirs envers soi (Stendhal: 54).
В результате сужения области употреблений формы soi во
французском языке используется сочетание ударной формы анафорического местоимения и форманта «même» - lui-même. Таким
образом, в позиции прямого и косвенного дополнения французский
язык различает простые (se) и составные (se ... (à) lui-même) рефлексивы. Последние употребляются обычно в рематической позиции и при противопоставлении. В других коаргументных позициях
(обычно в составе управляемой именной группы) иногда встречаются простые анафорические местоимения, потенциально неоднозначные между локальной и нелокальной трактовкой. Однако намного более частым средством маркирования кореферентности в
пределах предикации в данной позиции, чем простые местоимения,
являются локальные прономиналы lui-même. В неактантной позиции
и далее в иерархии позиций рефлексива используется анафорическое местоимение, конструкция lui-même допустима лишь при эмфатическом выделении. Сравним нижеследующие пары примеров, в
62
первых из которых отсутствует эмфатическое выделение, и, следовательно, используется анафорическое местоимение, тогда как во
вторых употребляется местоимение с формантом «même».
Прямое дополнение:
(27) II faut que je me perde et m'humilie;
прямое дополнение, эмфатический контекст:
(26а) II faut que je me perde et m'humilie moi-même: peut-être ce
sacrifice apaisera le Seigneur (Stendhal: 86).
Косвенное дополнение:
(28) «Je suis vieux et aimé ici, se dit-il enfin a mi-voix, ils
n'oseraient!» (Stendhal: 93);
косвенное дополнение, эмфатический контекст:
(27а) «Ils ont faim peut-être en се moment», se dit-il à lui-même; sa
gorge se serra, il lui fût impossible de manger et presque de parler
(Stendhal: 32).
Таким образом, конструкция типа местоимение + формант
«même» во французском языке представляет собой эмфатический
вариант обычного анафорического средства, маркирующего кореферентность в данном контексте. Представляется, что можно говорить о французской конструкции lui-même в составе управляемой
предложной группы как о грамматикализованном средстве маркирования кореферентности.
Следовательно, современное состояние французской анафорической системы представляет собой разделение сфер действий
простых и сложных рефлексивов: сложные формы (включающие
формант «même») ограничены эмфатическими контекстами; в случае отсутствия противопоставления, в нерематических контекстах
допустим простой рефлексив. Таким образом, формант «même» в
рефлексивных конструкциях обладает схожей семантикой, что и при
адъективном, адвербиальном и прономинальном употреблении. Появление форманта «même» в эмфатических контекстах также порождает идею усиления-выделения и противопоставления (ожидаемому и действительному положению дел), что является результатом сравнения. Тем самым подтверждается вывод о том, что в основе употребления форманта «même» лежит операция сравнения.
2.1.2.3. Дифференциация понятий «тождество/сходство»,
выражаемых формантом «même». Многие лингвисты высказывают
мнение о том, что необходимо различать два понятия, которые выражает формант «même» в современном французском языке: тождество/идентичность (l’identité), унаследованное от латинского ме-
63
стоимения ipse, и сходство (la ressemblance/la similitude), идущее от
латинской формы idem (см, напр., Brunot 1956; Bidois 1971).
Понятие тождества относится к числу фундаментальных концептов мысли и языка. Именно тождество и различие определяет
саму «картину мира», делит ее на «сущности» (Шатуновский 1994).
Понятие тождества постоянно сопутствует сущностям, как сказал Х.
Кастанеда: «No entity without identity» - «Нет сущности вне понятия
тождества» (цит. по Арутюнова 1983: 4). Наиболее близким и естественным «партнером» для концепта тождества является понятие
сходства или подобия.
Сколь бы разнообразны ни были языковые ресурсы и их смысловое варьирование, понятия тождества и подобия, рассматриваемые в их речевом преломлении, всегда выражают отношения
между объектами (предметами, явлениями, признаками, понятиями)
(Воркачев 1999: 68).
Отношения тождества и сходства близки и в то же время глубоко различны. Сходство предполагает существование, по крайней
мере, двух объектов; понятие же тождества в классическом случае
приложимо к тому, что «по числу одно» (Аристотель).
Объекты признаются сходными при наличии между ними сходных (одинаковых, общих, тех же самых, аналогичных, похожих, тождественных, одних и тех же) признаков. «Общее» значит «по числу
одно», но принадлежащее разным владельцам. Общее не становится одним по числу: «одинаковый» не значит «один», а один может
не быть одинаковым, «одно и то же» не сводимо к одному и тому же
(Арутюнова 1983, 1990).
Сходство – это отношение между разными объектами; тождество – это отношение объекта к самому себе, точнее, между разными «явлениями» одного объекта. Тождество устанавливается в акте
идентификации, сходство – в акте уподобления. Оба эти акта предполагают сравнение. Психологически при уподоблении сравниваются либо два разных объекта, либо объект и образ, либо два образа.
При отождествлении, осуществляемом в контексте жизни, сравнивается объект и его образ, извлеченный из памяти.
Сходство, будучи отношением между разными объектами, необходимо сопровождается различием. Тождество, будучи отношением объекта к самому себе, стирает различия.
Н.Д. Арутюнова выделяет следующие формальные различия
между тождеством и подобием. Отношения тождества рефлексивны, константны, сопрягают кореферентные имена, симметричны, не
могут соединять имена объектов, входящих в разные классы.
64
Сходство градуировано, тождество нет. Можно говорить о степени сходства (очень похож, мало похож), но не о степени тождества. Понятие тождества не разделено на градусы. Оно конституировано антонимической парой (тождественное – разное). Сходство
может быть не только установлено, но и измерено. Тождество же
допускает только констатацию. Сходство может нарастать и уменьшаться, тождество неподвижно.
Тождество не образует шкалы: между тождественностью и нетождественностью нет переходных ступеней. Оно соотносится только с двумя ситуациями действительности: тождественностью объекта самому себе и отсутствием тождества, то есть существованием
одного или двух объектов, соотнесенным с двумя ситуациями действительности (Арутюнова 1983: 3-4, Арутюнова 1990).
Отношения сходства не рефлексивны, допускают интенсификацию, могут быть как константными, так и преходящими, могут соединять имена с разнотипной референцией, а также имена объектов, входящих в разные классы (при метафоре), поэтому они асимметричны.
Сходство предполагает нетождественность, тождество часто
устанавливается вопреки несхожести. Вместе с тем вывод о сходстве выносится на основе впечатлений, и потому сходство может быть
обманчивым, а тождество входит в сферу точных (фактических)
знаний. Первое субъективно, о нем можно спорить, второе объективно; оно не подлежит обсуждению и не нуждается в обосновании.
Даже сходство между собой одних и тех же объектов колеблется: иногда они могут быть почти неразличимы, в другие же времена казаться очень разными. Между тем тождество не зависит от
течения времени.
Все перечисленные различия вытекают из одного «идеологического» источника: тождество независимо от человека, сходство же
зависит от субъективного восприятия. Также в качестве причины
смешения понятий тождества и подобия Н.Д.Арутюнова называет
то, что оба они функционируют в принципиально разных сферах –
денотативной (экстенсиональной) и сигнификативной (интенсиональной), материальной и идеальной (Арутюнова 1990).
Для иллюстрации различия понятий «сходство» и «тождество», выражаемых формантом «même», можно привести следующие
примеры:
(29) Un étudiant peut conserver le même stylo des années.
Студент может хранить ту же самую ручку (одну и ту же) годами тождество;
65
(30) Il peut rencontrer un camarade qui a le même stylo que lui.
Он может встретить товарища с такой же ручкой – сходство.
Однако стоит отметить, что М. Вилме не говорит о противопоставлении понятий «тождество» и «сходство», а различает тождество полное и частичное, которое передает формант «même»:
(31) Marie a remis la même robe = robe X=robe Y (identité
totale);
(32) Marie et Anne avaient hier la /une même robe (identité
partielle)
(Wilmet 1997: 221).
В данной связи интересно рассмотреть мнение Б. Потье, который различает два типа сравнения, в которых участвует формант
«même»: качественное сравнение (comparaison qualitative) и модализирующее сравнение (comparaison modalisante).
1. Качественное сравнение:
(33) - J’ai une GTX 3000
- Moi aussi
- Je ne savais pas que tu avais la même que moi (Pottier
1992: 193).
Результатом качественного сравнения может стать тождество и равенство (égalité) объектов. Равенством, по мнению, Б. Потье, является отношение, которое объединяет определяемые сущности согласно модели «le même X», где х1 и х2 являются разными репрезентантами Х, тогда как тождество представляет собой модель, при
которой х1 = х2. Как нам представляется, ученый говорит о «равенстве» в тех же случаях, в каких другие исследователи употребляют
понятие «сходство», следовательно, в данном случае можно считать синонимами «сходство» и «равенство» в понятии Б. Потье.
Б. Потье очень четко проводит грань между понятиями равенства (=сходства) и тождества (см. рис.1). Формант «même» в примере (34) обозначает тождество («тот же самый человек»), тогда как в
примерах (35) - (37) речь идет о равенстве (сходстве). При этом легко заметить, что равенство градуировано, в примере (35) общих
черт больше, нежели в (37):
Рис.1
РАВЕНСТВО
ТОЖДЕСТВО
66C1
3
C
Cn
2
C
C1: Stendhal et Henri Beyle sont la même personne.
(34)
C2: Ce sont les deux mêmes pneus.
(35)
C3: C’est le même train que je prendrai dans huit jours.
(36)
Cn: Ce sont toujours la même chose: tu n’es jamais
content.
2. Модализирующее сравнение, представляет собой движение
от множества вероятных и возможных в данной ситуации вариантов
(I) к выбору самого неожиданного и маловероятного (II) (см. рис.2):
(37) - A la campagne, on peut trouver des coins tranquilles. En
ville, surtout dans les grandes villes, c’est impossible.
- Oh, même à Paris, on peut trouver des coins tranquilles
(Pottier 1992: 195).
В данном случае упоминание о Париже является одним из самых
неожиданных, так как в первом высказывании утверждается, что в
городах, особенно крупных, мало тихих уголков. К этому же типу
сравнения относятся конструкции, типа (39) – (43):
(38)
Même si Jean accepte, cela ne changera rien.
В данном высказывании согласие Жана представляет собой выбор
наименее вероятного условия из всех возможных. Данное высказывание может иметь вид (40), где «même si» заменяется «même
que», при этом смысл не меняется:
(39)
Même que Jean accepte, ça m’est égal.
В примерах (41) – (43) часть высказывания, вводимая формантом
«même», также представляет собой самый неожиданный вариант из
всех вероятных исходов ситуации. Так, в примере (41) подобным
вариантом является подтверждение правоты собеседника, в (42) –
отказ Жана и в (43) – отсутствие ответа.
(40)
J’irais même jusqu’à dire qu’il a raison.
(41)
Jean n’a même pas accepté.
(42)
Il n’a pas même daigné répondre.
В целом, анализируя представленные выше примеры, можно
сделать вывод о том, что употребление форманта «même» характеризует сложившуюся ситуацию как наименее вероятную из
всех возможных.
67
Рис.2
II
I
- Jean, Charles,
Pierre, Françoise,
d’accord.
mais Gaston!
- Même Gaston! (Pottier 1992: 191-197).
В этом примере Жан, Шарль, Пьер и Франсуаза представляют собой
группу людей, согласие которых не вызывает удивления у слушающего, воспринимается им как само собой разумеющееся, тогда как
согласие Гастона явилось неожиданным («даже Гастон согласен»).
Таким образом, Б. Потье различает три значения, которые
способен выражать при сравнении формант «même»: равенство
(=сходство), тождество и модальность (соответствует аргументативному значению у большинства исследователей) 11.
Итак, подводя итог вышеизложенному, можно сделать вывод,
что следует различать два типа отношений, которые выражает
формант «même» при сравнении: тождество и сходство. Формант
«même» способен передавать равенство некоторых свойств нескольких предметов (следовательно, предметы являются сходными)
или же выражать тождественность предмета самому себе, вербализуя при этом принцип тождества Лейбница: предметы х и у тождественны, если каждое свойство одного из них является одновременно
свойством другого.
Рассмотрев семантические особенности форманта «même» в
современном французском языке, мы пришли к выводу, что данный
формант является носителем постоянно-инвариантного значения,
проявляющегося в любых конкретных условиях его реализации, т.е.
данный звуковой комплекс можно понять как одну и ту же единицу
языка. Между разными значениями форманта «même» имеется семантическая связь, что позволило определить инвариант для рассмотренных позиций функционирования форманта «même». Для
(43)
11
См. об этом 1.2.1.2.
68
всех употреблений форманта «même» характерно установление отношений тождества/сходства и различия (между объектами, разными состояниями одного и того же объекта, ожидаемым положением
дел и реальным). Следовательно, в основе вариативного употребления форманта «même» лежит операция сравнения.
2.1.3. Прагматика форманта «même»
В процессе общения человек почти никогда не задумывается
над тем, почему для передачи своих мыслей он употребил именно
тот или иной набор слов, выбрал те или иные виды предложения.
Этой второй стороне языка до недавнего времени уделялось мало
внимания, и лишь относительно недавно лингвисты обратились к
такой области науки, как прагматика. Прагматика направляет свое
внимание на отношение между говорящим субъектом и его речевым
произведением, делая предметом своего исследования коммуникативное содержание высказывания (Арутюнова 1981: 356). В последние годы прагматический аспект привлекает все больше внимания
лингвистов. Существует множество дефиниций слова «прагматика»
(Булыгина 1981: 333; Гак 1982: 11; Столнейкер 1985: 423; Дейк 1989:
16). Обобщая мнения ученых, можно определить прагматику как
науку, исследующую отношение между человеком и знаком.
Поворот к прагматике, охарактеризовавшийся тем, что в центр
внимания был поставлен человек, который может влиять на свои
отношения с объектами внешнего мира, оказал огромное воздействие на лингвистику. Это способствовало развитию новой отрасли
науки о языке – лингвистической прагматики. Прагматический подход к описанию языка учитывает конкретные, реальные условия
общения (ситуацию), которые позволяют точно установить цель говорящего для каждого конкретного высказывания, учитывая взаимодействия между отправителем и получателем информации.
Прагматическое направление в лингвистике занимается изучением языка в плане его употребления. Прагматику интересует, в
первую очередь, то, при каких обстоятельствах, в каких коммуникативных ситуациях, с какими предпосылками и намерениями произносится высказывание.
Современная прагматика как самостоятельное направление
лингвистических исследований развилось в последние десятилетия
20-го века. В исходном значении, идущем от Ч. Пирса и Ч. Морриса,
термин «прагматика» используется для наименования особого раздела семиотики, изучающего отношение использующего знаковую
систему к самой знаковой системе. По определению В.Н. Телии,
69
прагматика – это отношение говорящих к средствам обозначения
мира и к выбору этих средств. Ю.Д. Апресян дает широкое определение лингвистической прагматики: «Под прагматикой мы будем понимать закрепленное в языковой единице (лексеме, аффиксе,
граммеме, синтаксической конструкции) отношение говорящего: 1) к
действительности, 2) к содержанию сообщения, 3) к адресату» (Апресян 1988).
Прагматический подход опирается на положение, что речевая
деятельность управляется принципами эффективности и принципами коммуникативного поведения. Можно представить человека,
продуцирующего правильные фразы с точки зрения фонологии,
морфологии, синтаксиса и семантики, но неэффективные с точки
зрения коммуникативности. В этом случае речь идет об отсутствии у
говорящего коммуникативной компетенции.
В качестве исходного при определении предмета прагматики
чаще всего принимается положение тех исследователей, которые
полагают, что «все в речи индивида и тем самым весь индивидуальный язык детерминирован социально» (Леонтьев 1968: 51). О
прагматике человеческого «я» говорит и Г.Клаус, имея ввиду «психологический и социальный аспекты употребления языковых знаков» (Клаус 1967: 12).
Следовательно, основным предназначением прагматики является «изучение вербального управления человеческим поведением,
моделирования социального и индивидуального поведения людей
посредством речи» (Киселева 1978: 98). При этом прагматика не
сводит высказывания к конструкциям, обладающим внутренним
смыслом, а рассматривает их интерпретацию в различных ситуациях, в которых они могут употребляться, а также описывает эффективные условия их употребления.
Прагматика нацеливает на изучение многообразных элементов (речевых слов), или индикаторов, которые отображают позицию
участников речи, степень знания предмета речи и самого языка. В
качестве индикаторов могут выступать определенные разряды знаменательных и служебных слов, а также некоторые грамматические
формы и интонации, которые отражают стратегию ведения разговора, позицию говорящего по отношению к сообщаемым фактам, логические отношения между ними и взаимодействие участников речевого акта (Ducrot 1972; Стросон 1986).
Прагматический эффект, оказываемый этими индикаторами,
может быть двух видов: 1) планируемый (намеренный, целевой, потенциальный) и 2) непланируемый (или ненамеренный, реальный,
70
фактический). Соотношения между ними различно: а) они могут
совпадать, когда планируемый прагматический эффект достигает
полной реализации, в этом случае можно говорить о положительном
прагматическом эффекте; б) между планируемым и реальным (ненамеренным, фактическим) прагматическим эффектом может возникнуть отношение несовместимости: в конкретной речевой ситуации возникает прагматический эффект, прямо противоположный
планируемому. Такой прагматический эффект квалифицируется как
«отрицательный» (Киселева 1978: 134).
Одной из проблем изучения прагматики являются прагматические пресуппозиции: оценка говорящим общего фонда знаний, конкретной информации, интересов, мнений и взглядов, психологического состояния, особенностей характера к способности понимания
адресата.
Нам кажется уместным в этой связи упомянуть классическое
описание форманта «même» с точки зрения пресуппозиций. Так,
высказывание
(44) Même Pierre est venu
имеет следующие пресуппозиции:
(45а) приход Петра оказался неожиданным для остальных;
(45б) Петр пришел.
(Ducrot 1972; Nøjgaard 1993; Wilmet 1997).
Скорее всего (45) обозначает также и
(45в) другие тоже пришли.
Можно считать (45в) само собой разумеющимся, исходя из положения, что «если более удивительное произошло, значит, менее удивительное также должно произойти». В то же время О. Дюкро пресуппозиция (45а) кажется не совсем адекватной, поэтому он предпочитает употреблять слово «значимый» (significatif) при описании
высказываний, содержащих формант «même». Этот способ, по мнению ученого, позволяет описать все случаи употребления «même»,
в зависимости от того, к какому члену синтагмы относится данный
формант. С этой точки зрения (45) будет иметь следующую пресуппозицию:
(45г) приход Петра более значим, чем приход остальных людей
(а контекст уточняет, почему приход Петра более значим).
Тогда как в примере (46) пресуппозиция будет совершенно иная,
нежели в (45):
(45) Pierre est même venu.
71
В данном случае пресуппозиция будет иметь вид: «приход Петра
более значим, чем какое-либо иное действие с его стороны» (Ducrot
1972: 105).
Таким образом, О.Дюкро определяет общее правило интерпретации высказываний, содержащих «même»: наличие форманта
«même» означает, что появление члена синтагмы, к которому он относится, более значимо по сравнению с остальными. При этом
очень важную роль играет контекст12, без которого понятие значимости абсурдно.
Что касается эквивалентов форманта «même» в других языках,
то в отечественной лингвистике распространено мнение, что
частица «даже» функционирует в условиях пресуппозиции
ожидания. Событие может ожидаться и не происходить, что
отмечается в тексте с помощью частицы «даже», которую относят к
числу так называемых пресуппозиционных элементов (Почепцов
1986: 17) или пресуппозитивных частиц (Торопова 1980: 70). В построениях с данным словом признак выделяется и акцентируется
как неожиданный, несколько необычный, вызывающий удивление,
т.е. не такой, которого ожидают или которого следовало бы ожидать. В германистике отмечается, что значение «даже» связано с
невероятностью и неожиданностью (Шитова 2001: 34). Н.А.
Торопова указывает, что частицы со значением «даже» в немецком
языке функционируют в ситуациях, осуществляющихся «вопреки
ожиданию» (Торопова 1980: 88).
Схожее мнение высказывается относительно английского
эквивалента even. Так, многие лингвисты отмечают наличие
семантики неожиданности в высказываниях с even. Так, например,
К. Уилкинсон отмечает, что вопросы, содержащие even, как,
например, в (47) могут иметь следующие пресуппозиции (47а) (47б)13:
(46) Did Sue solve even Problem Two?
(47a) Кроме задачи №2 есть еще и другие задачи, которые
решила Сью;
(47б) Задача №2 является наименее вероятной задачей,
которую решит Сью.
12
«… ce qu’on appelle une occurrence hors contexte, ce n’est qu’une occurrence
dans un contexte artificiellement simplifié, et il n’est nullement nécessaire que la
signification constatée dans ces conditions permette de comprendre celles qui sont
enregistrées dans les contexts naturelles» (Ducrot 1972: 107).
13
Ср. примеры (45) – (46)
72
При этом вопрос (47) не имеет таких же пресуппозиций как (48),
кроме той, что задача №2 не является легкой:
(47) Who solved even Problem Two?
Таким образом, присутствие even в высказывании приводит к
формированию отрицательных ожиданий у говорящего (Wilkinson
1996: 209 - 210).
Так же интересно отметить, что в работах многих лингвистов,
занимающихся изучением
even
в английском языке, часто
встречается понятие шкалы (см. Karttunen&Peters 1979, Rooth 1992,
Wilkinson 1996), так же как и при изучении французского, русского и
немецкого
эквивалентов.
К.
Уилкинсон
считает,
что
в
высказываниях, содержащих even, возникают две импликации экзистенциальная
(existential)
и
скалярная
(scalar).
Так,
высказывание типа (49) (в котором номинативная группа находится
в фокусе)
(48) Sara read even ULYSSES
имеет две импликации: экзистенциальную (49а) и скалярную (49б):
(49а) Сара прочитала другие произведения, кроме Одиссеи;
(49б) Одиссея наименее вероятное произведение, которое
Сара могла бы читать (Wilkinson 1996: 194).
Многими лингвистами (см., напр., Bidois 1971; Nøjgaard 1993)
высказывается мнение о наличии пресуппозиции отрицания в высказываниях, содержащих формант «même». Часть высказывания,
вводимая формантом «même», ассоциируется с отрицанием остальной части. Следовательно, если качество А присваивается Х-у
(Х est А), употребление форманта «même» подразумевает, что это
качество не должно присутствовать у Х-а (normalement X n’est pas A)
и наоборот:
(49) Même Pierre est venu.
Из этого высказывания можно сделать вывод об отрицании принадлежности Петра к группе людей, которые могли бы прийти.
В примере
(50) Même Pierre n’a pas refusé un verre
подразумевается, что обычно Петр отказывается выпить (Nøjgaard
1993: 59).
Формант «même» образует выражения même si, tout de même
и quand même, которые усиливают отрицание. Стоит отметить, что
само наречие «même», изолированное из такого рода контекстов, не
способно выражать противопоставления.
При исследовании русской частицы даже исследователи также
постоянно констатируют наличие противительного значения у дан-
73
ной частицы. Так,Ю.Д. Апресян дает следующее толкование этого
слова: «Даже А действовал = другие действовали; А действовал; говорящий не ожидал, что А будет действовать» (Апресян 1974: 68).
Здесь актуальны два момента: 1) включенность акцентированного
словом даже объекта в некоторое множество и 2) «говорящий не
ожидал…». Эти моменты означают, что включенность А в некоторое
множество оказалась неожиданной, состоявшейся вопреки, в противоречии, в несоответствии и т.д. с представлениями говорящего,
возведенной в ранг исключительности.
Идеи Ю.Д.Апресяна находят свое конкретизирующее развитие
в осмыслении семантики «даже» другими специалистами по логическому анализу языка. Так, Г.Е.Крейдлин отмечает, что «слово даже
всегда навязывает противопоставление объекта (или предиката)
другим объектам (или предикатам)», совместно входящим в некоторое множество (Крейдлин 1975: 109). И.М.Богуславский при определении семантики исследуемой нами единицы также подчеркивает
наличие в нем момента противительности: «…главная семантическая задача, решаемая частицей даже…, состоит в маркировке противоречия между ожидаемым положением вещей и действительным» (Богуславский 1985: 121).
Таким
образом,
формант
«même»
в
современном
французском языке функционирует в условиях пресуппозиции неожиданности
(в
ситуациях,
осуществляющихся
«вопреки
ожиданию», либо же в ситуациях, когда событие ожидается, но не
происходит) и пресуппозиции отрицания (часть высказывания, вводимая «même», ассоциируется с отрицанием остальной части).
2.1.4 Роль форманта «même» в организации коммуникативной
структуры высказывания.
В результате перелома в сознании лингвистов, произошедшего в 50-е годы ХХ в. язык стал рассматриваться как «речь, присваиваемая говорящим» (Бенвенист 1974), речь, «принадлежащая,
главным образом, личности» (Сусов 1989). Именно переосмысление
сущности языка стало причиной возникновения новых понятий и
концепций.
За последние полвека языковедами было проведено много исследований, касающихся коммуникативных отношений (Кибрик
1982: 30). Работы, посвященные данной проблематике, отражают
различные аспекты языка, однако высказанные в них идеи, на наш
взгляд, можно объединить одним критерием, а именно степенью
важности или значимости компонентов определенного высказыва-
74
ния. Ибо, какой бы языковой аспект ни рассматривался в рамках
данной тематики, информационная структура предложения или связанного текста представлена во всех исследованиях по сути дела
одинаково: говорящий, излагая какое-либо событие, распределяет
роли между его участниками таким образом, что один из них является наиболее значимым (центральным) пунктом высказывания или,
другими словами, этот участник оказывается в (коммуникативном)
фокусе, в то время как другие остаются вне фокуса.
Учет семантического компонента и прагматических факторов,
в частности субъекта речи, дал новые направления в изучении языка, что привело к возникновению таких терминов, как «фокус эмпатии» (Kuno 1976), «фокус интереса» (Zubin 1979), «прагматический
пик» (Ван Валин, Фоли 1982), «фокус внимания» (Dryer 1996). Перечисленные понятия, так или иначе, используются для обозначения
наиболее значимой информации в высказывании говорящего.
В плане содержания коммуникативная структура предложения
состоит из фрагментов семантического представления некоторой
ситуации, где каждый фрагмент предназначен для функционирования в определенной коммуникативной роли – роли сообщаемого,
роли точки отсчета для совершения речевого акта и т.д. План выражения коммуникативной структуры представляет собой цепочку
словоформ с заданной на ней системой тональных коммуникативно
релевантных акцентов и выбранных по специальным правилам словоформами – носителями таких акцентов, а также порядком следования просодически оформленных линейных фрагментов предложения (Янко 2001: 34).
При описании коммуникативной организации высказывания в
литературе используются пары коррелирующих понятий «тема / рема», «топик / комментарий», «данное / новое», «определенное / неопределенное», «известное/неизвестное», «пресуппозиция/ ассерция» (Слюсарева 1981).
Из шести оппозиций достаточно автономными являются четыре: тема / рема, данное / новое, определенное/неопределенное,
пресуппозиция/ассерция. Понятия топика/комментария дублируют
традиционные понятия темы / ремы. Аналогичным образом известное / неизвестное – другие названия для данного / нового.
Из названных выше понятий собственно коммуникативную
структуру предложения образуют тема/рема. Каждая из остальных
оппозиций - данное/новое, определенное/неопределенное, пресуппозиция/ассерция - представляет собой все более существенный
75
сдвиг от собственно коммуникативной структуры предложения к его
семантической структуре (Апресян 1998).
Главными средствами членения предложения на тему/рему
признаются порядок слов и интонация, тогда как лексические средства обычно характеризуются как дополнительное средство актуального членения. С чисто количественной точки зрения порядок
слов и интонация действительно являются основными средствами
членения предложения на тему и рему. Если же ранжировать такие
средства по их относительной силе, то в этой иерархии доминирующее положение займут лексические средства, потому что именно они являются главным содержательным средством языка.
В самом деле, если лексема закрепляется в какой-то коммуникативной функции, то коммуникативная организация предложения,
индуцируемая такой лексемой, не может быть отменена никакими
другими средствами - ни порядком слов, ни даже интонацией. Примером может послужить функционирование французского форманта «même», маркирующего рему высказывания.
То же самое можно наблюдать и в русском языке на примере
усилительной частицы даже, которая также маркирует синтаксическую группу в качестве ремы высказывания. Рематический статус
такой группы незыблем. Так, в предложениях (52) – (53)
(51) Даже взрослые смеялись;
(52) Смеялись даже взрослые
независимо от порядка слов и интонации рему предложения образует группа подлежащего. Интересно, в частности, что даже не требует обязательного акцентного выделения ремы предложения. Акцентное выделение может переместиться с ремы на само слово даже - коммуникативная организация предложения от этого нисколько
не пострадает. Ср. следующий пример Т. М. Николаевой:
(53) Знал он всех мужиков, даже из далёких сел (с главным
фразовым ударением на далеких)
и
(54) Знал он всех мужиков, даже из далеких сел (с главным
фразовым ударением на даже).
Главной ремой в обоих случаях будет группа из далеких сел (Николаева 1997).
В работах лингвистов, занимающихся изучением сходных вопросов на материале английского языка, обнаруживаются те же
идеи: английский эквивалент форманта «même» even можно идентифицировать с ремой высказывания, с перемещением этого эле-
76
мента в высказывании меняется рема и меняется смысл в целом
(см., например, Akmajiam 1979).
Ю.Д. Апресян обращает внимание на то, что лексические единицы в функции ремы обозначают, как правило, чрезмерное отклонение от нормы количества, интенсивности, размера. Это объясняется тем, что рема - естественное место для информации о свойстве, поражающем воображение своей грандиозностью или полнотой
проявления (Апресян 1998).
В теориях коммуникативной структуры рема также именуется
терминами «фокус» (focus) и «комментарий» (comment). Соответственно, тема иначе называется топиком. Однако различия в подходе
к компонентам речевого акта сообщения могут быть не только терминологические. Не во всех традициях, связанных с описанием
коммуникативных структур и средств их выражения и использующих
термин «фокус», этот термин понимается как синоним ремы. Термин
«фокус» может пониматься как фокус контраста при противопоставлении14, как фокус эмпатии15, как результат выбора из известного
множества альтернатив, как вопросительное слово и т.д.
Говоря об одном и том же лингвистическом феномене, авторы
могут использовать различные понятийные основания. Так, в определении ремы (фокуса) во главу угла может ставиться не функция
формирования речевого акта с определенной коммуникативной целью, а, скажем, представление новой информации или именования
результата выбора из множества альтернатив.
Определение фокуса как утверждаемой части (asserted part)
мы находим у Р. Ван Валина (Van Valin 1993: 23), с ним, однако, не
согласен М. Драйер (Dryer 1996: 493), считающий, что понятие утверждения определено только для пропозиций; между тем не всякий фокус (рема) имеет форму пропозиции.
В статье (Vallduví, Engdahl 1996: 469) дается определение фокуса, которое сочетает в себе два понятия – формировать сообщение и передавать новую информацию: «Фокус определяется как актуализующий потенциал предложения S (actual update potential),
т.е. как то, что (по мнению говорящего) предложение S делает с состояние сознания слушающего в момент произнесения высказывания».
Е. Кениг приводит различные определения фокуса (König 1991:
32):
фокус выражает «новую информацию» (Halliday 1966);
14
15
См. подробнее о понятии контраста в разделе 2.1.1.3.1.
О понятии эмпатии см. 2.1.1.6.1.
77
фокус выражает
кульминацию и информативный центр
(Bolinger 1985);
фокус выражает информацию, которая не имеет семантического антецедента и к которой не привлекалось внимания слушающего (Rochemont 1986);
фокус устанавливает отношение между значением выражения,
которое находится в фокусе, и некоторым множеством альтернатив
( Rooth 1996).
В статье (Gundel 1999) приводится классификация типов фокуса. Автор выделяет психологический фокус (текущий центр внимания), семантический (новая информация, сообщаемая о топике) и
контрастный (языковые средства, направленные на выражение контраста или эмфазы) (цит. по Янко 2001: 31).
Как можно видеть, определения фокуса часто приводят не
только к концептуальному уравниванию фокуса и нового, но также
фокуса и контраста, так как для фокуса часто признается характерной идея выбора из множества возможностей (Rooth 1996).
Понимание некоторыми авторами фокуса как результата выбора из множества альтернатив сближает понятие фокуса с понятием контраста:
(55) Voici Moïse lui-même, muni d’une barbe imposante (Elle
1998, №1648: 134) – Моисей, и никто другой из известного множества возможных кандидатов.
Мы будем считать термин «фокус» равносильным термину
«рема», предложенному В. Матезиусом как ядру высказывания:
«ядро высказывания, то есть то, что говорящий сообщает об исходной точке высказывания» (Матезиус 1967). Многие определения, которые даются реме, или фокусу, в позднейшей традиции, берут за
точку отсчета новизну информации или актуализацию знания, не активированного ранее в сознании слушающего. И, действительно,
рема и новое, неизвестное слушающему или неактивированное16 в
предшествующем дискурсе, обычно экстенсионально совпадают.
Многие авторы не делают различия между контрастом и ремой, полагая, что идея выбора элемента из множества альтернатив
составляет сущность ремы. Вопрос «рема или контраст?» принадлежит к числу дискуссионных. Однако мы придерживаемся мнения,
высказанного Т.Е. Янко, что концепт выбора из множества альтернатив следует скорее связывать с контрастом, чем с фокусом (Янко
1999: 32). Мы считаем рему (фокус) и контраст различными и неза16
о понятии активации см., например, Dryer 1996
78
висимыми коммуникативными значениями, из которых с идеей выбора из множества связан только контраст.
Относительно роли форманта «même» в организации коммуникативной структуры высказывания можно сделать вывод, что данный формант маркирует рему высказывания, с перемещением этого
элемента в высказывании меняется рема и меняется смысл в целом.
2.2. Семантика и прагматика форманта «même» в текстах современного французского языка
2.2.1. Прагматические функции форманта «même»
Развитие интереса к «человеческому фактору в языке» (Бенвенист 1974: 259-330) выразилось в распространении прагматических и антропологических концепций в языкознании, среди которых
особое место заняла деятельностная теория языка, основанная на
философской теории речевых актов (Остин 1986; Серль 1986 и др.),
психолингвистической теории речевой деятельности (Леонтьев
1969; Сорокин 1979 и др), динамическом, интеракциональном подходе к изучению высказывания и текста (Бахтин 1979; Ван Дейк
1989 и др). В последние годы исследования речи, речевого взаимодействия в различных его формах (беседа, диалог, полилог и т.д.)
идут в направлении определения структуры речевого обмена (Roulet 1991, Moeschler 1985 и др.) и психо-этно-социолингвистических
особенностей интеракционального дискурса (Kerbrat-Orecchioni
1990-1994)17. Особое внимание в этих и других исследованиях отводится (см., например, Cahiers de linguistique française 1998, 1989)
изучению роли языковых элементов, которые отражают (маркируют)
различные аспекты речевого взаимодействия. Такие элементы являются, с точки зрения интерпретации, индикаторами различных
прагматических функций высказывания, а с точки зрения порождения высказывания, – «шифтерами» и операторами, позволяющими
реализовать данные функции. К подобного рода элементам относится французский формант «même».
При выявлении собственно прагматических функций форманта
«même» в высказывании мы исходим из определения прагматической функции, данного С.Стати, который определяет ее как коммуникативную интенцию, т.е. цель, с которой фраза была произнесена,
например, получение сведений, предоставление вероятно новой
16
См. Kerbrat-Orecchioni C. Les intéractions verbales. Tome I-III. - Paris: Armand Colin,
1990-1994.
79
информации слушающему и т.д. (Stati 1990: 16). С этой точки зрения
ложь и различные языковые манипуляции не являются прагматическими функциями, так как говорящий не желает, чтобы слушающий
заметил неискренность. Необходимо заметить, что о прагматической функции слова можно говорить только тогда, когда оно рассматривается в составе высказывания, употребленного в речи, а не
как единица лексической системы.
На основании проведенного анализа примеров нами были выделены следующие прагматические функции, которые способен выполнять формант «même» в высказывании:
функцию интенсификации;
функцию аргументации;
функцию контраргументации;
функцию сравнения;
функцию-реакцию на обсуждаемый факт/действие.
Рассмотрим вышеназванные функции детальнее.
2.2.1.1. Функция интенсификации и ее значение. Понятие
категории интенсивности. Проблемы категории интенсивности и
различных средств ее выражения в языке издавна привлекали к себе внимание многих исследователей (Балли 1961; Вolinger 1972;
Убин 1974; Сепир 1985; Туранский 1990 и др.). На сегодняшний день
в лингвистике отсутствует концептуальное единство в применении
термина «интенсивность». Отправным положением большинства
работ по данной проблеме, опубликованных за последние десятилетия, является соотнесенность понятия интенсивности с понятием
количества. Идея количественных градаций подчеркивается И.И.
Сущинским, который определяет усиление – «потенцирование» (от
немецкого potenzieren) вслед за И.И.Убиным (Убин 1974) как семантическую категорию, отражающую определенную часть объективно существующих количественных градаций (Сущинский 1977:
3). Как «частное проявление категории количества» рассматривает
интенсивность К.М.Суворина (Суворина 1976: 3). «Под интенсивностью», - указывает Л.Я.Герасимова, - «понимается выражение усилительности, т.е. один из видов количественной характеристики
признака, процесса …» (Герасимова 1970: 17). «Категория интенсивности», пишет Е.И. Шейгал, - «обозначая приближенную количественную оценку качества, является частным проявлением категории количества, а именно той ее стороны, которая характеризуется
как недискретное (неопределенное) количество …» (Шейгал 1981:
6). У И.И. Туранского находим: « …категория интенсивности - это
семантическая категория, в основе которой лежит понятие града-
80
ции количества в широком смысле этого слова. Интенсивность есть
количественная мера оценки качества, мера экспликативности, есть
показатель содержания коммуникации» (Туранский 1990: 7). Во всех
случаях речь идет о мере количества. По-видимому, такая широкая
трактовка категории интенсивности восходит к Ш.Балли, который
под термином «интенсивность» понимал «все различия, сводящиеся к категориям количества, величины, ценности, силы и т.п.» и далее обобщал: «…количественная разница, или разница в интенсивности, является одной из тех общих категорий, в которые мы вводим любые объекты нашего восприятия или нашей мысли» (Балли
1961: 202-203). Если у Ш.Балли только подразумевалась связь категорий количества и интенсивности, то Э.Сепир подчеркивает во
взаимодействии этих категорий первичность интенсивности как
выражающей приблизительное количество: «… градуирование как
психологический процесс предшествует измерению и счету» (Сепир
1985: 43). Под градуированием Э.Сепир понимал явления, которые
современные лингвисты относят к области компаративности и интенсивности.
Разумеется, термин «интенсивность» может быть отнесен к
характеристикам количества объективных признаков предметов окружающего мира. Можно говорить об интенсивности, например, таких характеристик реальных объектов, как рост, вес, цвет, размер.
И.И.Туранский трактует интенсивность как меру количества
экспрессивности: «Экспрессивность есть признак текста, его качественная характеристика. Экспрессивность всегда соотносится с нейтральной формой изложения, вне этого соотнесения экспрессия немыслима. Усиленная выразительность, с другой стороны, предполагает акт, процесс усиления, или интенсификации. Интенсификация
как показатель степени усиления есть количественная характеристика качественной (экспрессивной) стороны речи, есть количественное отражение того, насколько экспрессивное возвышается над
предметно-логическим содержанием высказывания» (Туранский
1990: 15).
Интерпретацию интенсивности в контексте экспрессивности
находим во многих работах (Сергеева 1967; Арнольд 1975; Галкина–
Федорук 1958; Малинович 1989; Телия 1996).
Так, под экспрессивностью Е.Н.Сергеева предлагает понимать
способность передавать определенную степень интенсивности
(Сергеева 1967). Сходную позицию по данному вопросу занимает
В.И.Болотов, который трактует экспрессивность как способность
языкового знака выражать интенсивность предметно-логической или
81
стилистической интерпретации языкового знака (Болотов 1981).
Е.М.Галкина-Федорук считает, что «экспрессия – это усиление выразительности, изобразительности, увеличение
воздействующей
силы сказанного» (Галкина-Федорук 1958: 107). И.В.Арнольд под
экспрессивностью понимает: «такое свойство текста или части текста, которое передает смысл с увеличенной интенсивностью» (Арнольд 1975: 15).
Соотношение экспрессивности и интенсивности, как видим,
определяется через понятие «усиление». Трактовка интенсивности
в качестве составляющей категории экспрессивности, по мнению
И.И.Туранского, связана прежде всего с тем, что экспрессивность
нашей речи в большинстве случаев сопровождается ее интенсификацией, экспрессивное как нечто стилистически выше нейтрального
обязательно предполагает усиление (Туранский 1990). Кроме того,
обе категории являются внутрилингвистическими категориями, в
единстве они создают прагматический эффект выразительности и
изобразительности речи, обе выполняют функцию не просто сообщения, но усиленного воздействия на адресата. Формальный аспект
экспрессивности и формальный аспект интенсивности также совпадают. Обе категории связаны с субъективным выбором адресантом
экспрессивных средств и средств интенсификации высказывания,
обеим категориям, как правило, сопутствуют показатели эмоциональности и оценочности.
В настоящем исследовании под категорией интенсивности понимается семантическая категория, выражающая меру совокупной
иллокутивной силы дискурса, степень выраженности интенциональности его участников.
Для выражения интенсивности язык прибегает к разнообразным средствам, представляющим такие уровнеобразующие дисциплины, как: фонетика, морфология, лексикология и синтаксис. Особое
место в исследованиях, посвященных средствам выражения категории интенсивности, отводится изучению лексических средств интенсификации, так как именно этот уровень языка охватывает большее
количество единиц.
Следует отметить разногласия лингвистов относительно термина, обозначающего средства выражения интенсивности: были
попытки описать употребление интенсификаторов как «анафоров» с
нестандартным связывающим их антецедентом, предпринятые, например, в (Zribi-Hertz 1989) и (Reinhart, Reuland 1993), однако они не
представляются удовлетворительными, так как использование термина «анафора» противоречит языковой действительности.
82
Более удачным кажется термин «фокусный маркер», предлагаемый, в частности, в (König 1991, Ferro 1993): интенсификаторы,
по меньшей мере, в некоторых значениях, действительно взаимодействуют с коммуникативной структурой высказывания. Тем не менее, следует отметить значительную перегруженность термина
«фокусный маркер». Во-первых, маркировать фокус могут не только
интенсификаторы, но и значительное число других языковых единиц. Во-вторых, само понятие фокуса допускает как минимум две
интерпретации - фокус как средство описания коммуникативной
структуры и фокус как синтаксическое явление (подробнее об этом
см. (Казенин 1997)). В связи с этим наиболее приемлемым представляется термин «интенсификатор», предложенный в (König 1997)
и
мотивированный
просодически
и
семантически:
«...интенсификаторы часто несут на себе акцент и характеризуют
референта именной составляющей как в некотором отношении выделенного и важного» (König 1997: 2).
Следует отметить, что до Э. Кенига термин «интенсификатор»
уже употреблялся в лингвистике в более широком значении: согласно определению Д. Болинджера (Bolinger 1972: 12), интенсификатором является «... любое средство, задающее шкалу измерения признака и указывающее на верхний или нижний конец шкалы либо на
точку в промежутке между ними». Именно такое широкое понимание
интенсификаторов встречаем в типологическом исследовании Э.
Моравчик (Moravcsik 1972), выделяющей среди интенсифицирующих конструкций (intensifier constructions) (а) редупликацию, (б) дислокацию (конструкции типа Jim, he..), (в) квантификаторы, (г) аппозицию и (д) наречие (под последние два класса подпадают также
слова типа русского сам или французского lui-même). В дальнейшем
изложении, однако, термин «интенсификатор» будет использоваться в соответствии с (König 1997).
Конкретно-языковые описания интенсификаторов немногочисленны и датируются в основном двумя последними десятилетиями.
Наибольший интерес исследователей вызывали английский
(Edmondson, Plank 1978; Ferro 1993; Kemmer 1995) и немецкий языки (Шитова 2001). Имеются также работы, посвященные другим европейским языкам, в частности, французскому (Zribi-Hertz 1995),
голландскому (Dirven 1973).
По всей видимости, причина «неуловимости» значения интенсификаторов состоит в том, что они относятся к так называемым
дискурсивным лексическим элементам, интерес к которым в последнее время неуклонно растет (см., например, (Баранов и др.
83
1993)). Специфика этих элементов состоит в их семантике, не поддающейся эксплицитному толкованию обычными средствами и кроется в их функциональной природе. Эти элементы участвуют не
столько в построении денотативного слоя смысла высказывания,
сколько в «привязывании» этого смысла к ситуации акта речи. Многие из этих элементов являются сигналами, облегчающими адресату речи правильное согласование смысла текущего высказывания с
имеющимися у него знаниями или перестройку активированных знаний в соответствии с информацией, содержащейся в текущем высказывании (см. Джонсон-Лэрд 1988). Лишь с осознанием особой
природы дискурсивных слов и с появлением формального аппарата
их описания становится возможным формализовать семантику интенсификаторов. В середине 90-х годов на волне интереса к дискурсивным словам появляются работы (Кибрик, Богданова 1995; Янко
1998), предлагающие функциональное описание лексемы сам.
Среди первых исследований, посвященных типологии интенсификаторов, следует отметить работу Э. Моравчик (Moravcsik
1972), датируемую 1972 годом. Однако лишь в последнее время начались целенаправленные исследования общеязыковых свойств
интенсификаторов, во многом представленные работами Э. Кенига.
Большинство исследователей соглашаются с проведенным в
работе Э. Моравчик (Moravcsik 1972) делением интенсификаторов
на приименные (head-bound) и адвербиальные (sentence-final) (ср.
дискурсивно-эмфатическое (discourse emphasizer) и предикативноэмфатическое (predicate-emphasizer) -self у Р. Дирвена (Dirven 1973),
приименное (adnominal) и адвербиальное (adverbial) использование
интенсификаторов у Э. Кенига (König 1991)).
Разные исследователи, описывая значение и употребление интенсификаторов, приходили к сходным выводам относительно лингвистических и экстралингвистических параметров, их мотивирующих. Многие авторы сходятся в том, что употребление интенсификатора имплицирует введение некоторой шкалы (Edmondson, Plank
1978; Туранский 1990; Kemmer 1995; Кибрик, Богданова 1995). Признаком, в соответствии с которым строится эта шкала, в разных работах служит либо семантико-прагматическая «доминация» референта, либо степень вовлеченности в действие или состояние
(Edmondson, Plank 1978), либо прагматическая вероятность участия
референта в некотором событии (Edmondson, Plank 1978; Kemmer
1995; Кибрик, Богданова 1995).
Прагматическая вероятностная шкала участия референта X в
ситуации S относится к общему фонду знаний коммуникантов. С ней
84
связаны соответствующие ожидания слушающего об участии X в S:
слушающий ожидает участия референта, имеющего высокий ранг
на этой шкале, и не ожидает участия референта с низким рангом.
Маркируемая интенсификатором «même» оценка ситуации
располагается на крайней точке этой шкалы, т.е. фиксирует некий
предел шкалы.
Таким образом, в описании значения интенсификаторов оказывается задействованным параметр «ожиданий адресата», отмечаемый в (Edmondson, Plank 1978; Kemmer 1995, Кибрик, Богданова
1995).
Понятие «шкалы интенсификации» связано с понятием
«нормы». И.И. Туранский, однако, предпочитает в этом случае оперировать термином «ординарное» (который говорящий эмпирически
признает за ординарный уровень интенсивности), так как понятие
«нормы» употребляется в лингвистике в ином значении (Туранский
1987: 24). Другие исследователи предпочитают понятия «эмпирической нормы интенсивности качества» и «эталона сравнения». Эталон сравнения, согласно Г.Г. Галич, имеет «релятивно-константный,
нормативный характер и относится к области пресуппозиций, а эмпирическая норма интенсивности качества определяется как степень качества, представляющаяся говорящему на основании его
личного и социального опыта наиболее обычной для данного класса
объектов-носителей».
Понятие нейтральной, или неусиленной, структуры словосочетания и предложения предполагает такой выбор компонентов,
семантическое содержание и синтаксическая структура которых соответствуют ординарной отметке на шкале интенсивности. Отсутствие интенсификаторов отражает отсутствие необходимости усилить
высказывание, создать напряжение, выделить прагматический пик
высказывания, утяжелить коммуникативный вес тематических или
рематических элементов. Когда же возникает необходимость придать высказыванию экспрессивную силу с целью дополнительного
воздействия на адресата, в работу включаются интенсифицирующие средства разных уровней и разных областей языка.
В дальнейшем при характеризации значений интенсификатора
«même» мы будем опираться на анализ, предложенный А.Е. Кибриком и Е.А. Богдановой для описания русского сам как оператора
коррекции ожиданий (Кибрик, Богданова 1995). Таким образом, мы
85
выделяем пять основных значений: добавляющее, контрастивное,
самостоятельное, неожидаемое и эмпатическое18.
Добавляющее19 значение форманта «même»
Рассмотрим пример (57), в котором представлен формант
«même» в качестве интенсификатора в добавляющем значении:
(56) Une escapade nouvelle, non. Mais Folcoche elle-même
désire mon éviction (Bazin: 241).
Попытаемся теперь формализовать толкование добавляющего значения, используя пример (57). В данном примере в ситуации
«желать разлуки» субъектом является Y (сын). Из предыдущего контекста адресат узнает, что мать (Психимора) издевается над своими
детьми с самого их рождения, находя в этом огромное удовольствие. Естественным является желание сына покинуть родительский
дом, чтобы избежать постоянных нападок и унижений со стороны
матери. Тогда как для матери, привыкшей безгранично властвовать
над своими детьми и даже бороться с ними как с настоящими врагами, уход сына означает потерю противника и даже в некотором
плане потерю смысла жизни. Из этого следует вывод, что она не
должна желать ухода сына, дабы не лишиться объекта для третирования. Адресат полагает, таким образом, что мать (Х) не является
субъектом ситуации (S). В предложении содержится инструкция о
коррекции этих ожиданий: в нем утверждается, в частности, что Х
(мать), вопреки ожиданиям, является, как и Y (сын) субъектом ситуации S «желать разлуки».
Аналогично в примере (58), представляющем собой воспоминание Сесиль о разговоре с бывшей любовницей ее отца, интенсификатор «même» реализует добавляющее значение:
(57) Et mon père l’aimait , elle l’avait toujours su. Elle-même
n’avait pu oublier auprès de Juan la séduction de
Raymond (Sagan: 81).
Основываясь на полученной из контекста информации, адресат
ожидает, что в данном случае любить (то есть участвовать в событии S) способен только отец (Y), но никак не Эльза. Таким образом,
участие X наряду с Y в событии S не ожидается. Слова Сесиль, передающие реплики Эльзы, указывают адресату на необходимость
скорректировать эти ожидания и добавить к участникам события S
также и Эльзу (X).
18
Необходимо уточнить, что мы употребляем термин «эмпатическое значение»
в том же значении, что и «дискурсивное значение» у König 1997 и Янко 1999.
19
В Янко 1999 это употребление называется инклюзивным, а в König 1997 – inclusive.
86
В примере (59) Жан Азеведо, говоря о том, что в отношениях
между ним и Анной де ла Трав изначально не было ничего серьезного, ссылается на саму Анну, которая могла бы подтвердить его
слова о том, что ни о каком браке речи не шло. Однако, исходя из
контекста, можно предположить, что для Анны, напротив, эти отношения не являлись игрой, следовательно, ее участие в S «подтвердить несерьезность отношений» маловероятно. Таким образом, в
(54) утверждается, что X (Анна), вопреки ожиданиям, может являться, как и Y (Жан), субъектом ситуации S:
(58) Sans doute avait-il feint de partager les intentions d'Anne... et
comme, juchée sur mes grands chevaux, je l'interrompais, il
repartit avec véhémence qu'Anne elle-même pouvait lui
rendre ce témoignage qu'il avait su ne pas aller trop loin
(Mauriac: 52).
Однако контекст, который порождает добавляющее значение
форманта «même», может содержать две ситуации Р и Q. Как, например, в (60):
(59) Justement j’ai lu un passage de Chateaubriand où celui-ci
relate le combat qu’il soutint contre son maître chargé de lui
administrer les verges. Generose puer! Nous ferons aussi
bien que
lui. Et même mieux! Prenons la route!
(Bazin: 187).
В первой вводимой в рассмотрение ситуации Р участвует Y: он
впоследствии станет периферийным исполнителем своей роли, потому что повествование сфокусируется на ситуации Q, участником
которой будет X. Из контекста ясно, что ситуации Р и Q можно свести к одной и той же ситуации S (о сходстве ситуаций при анализе
слова тоже см. Богуславский 1996: 379).
Между тем в примере (61) как будто бы нет ситуации S и роли
R, а есть две различные ситуации Р и Q. Представляется, что функция форманта «même» в таком примере состоит в том, чтобы показать, что ситуации Р и Q можно свести к одной и той же ситуации S,
и что X и Y играют в ситуации S одну и ту же роль:
(60) Il faut, mon amie, que vous pardonniez à la princesse
Catherine. Elle me connaissait assez peu pour me croire
digne de vous. La princesse vous savait très pieuse; j’étais
moi-même, avant de vous connaître. (Yourcenar: 92).
Получается, что X и Y попали в одинаковое положение: вначале в него попал периферийный объект Y (княгиня Катерина), а затем
центральный объект X (автор письма, от имени которого ведется
повествование).
87
Часто бывает так, что ситуации Р и Q весьма несхожи. Достаточно, чтобы они понимались как обе плохие или обе хорошие.
Функция форманта «même» в таком примере состоит в том, чтобы
показать, что ситуации Р и Q можно свести к одной и той же ситуации S, и что X и Y играют в ситуации S одну и ту же роль R.
Схема такого контекста для форманта «même» такова:
Y участвует в P, X участвует в Q (причем, P=Q).
Р и Q понимаются здесь как с некоторой точки зрения одинаковые,
или из Р следует некое положение дел S, и из Q также следует положение дел S. Значит, функция форманта «même» в таком контексте сводится к манифестации тождества положений дел Р и Q, т.е.
она такая же, как у наречия «aussi» (тоже).
Таким образом, добавляющее значение форманта «même»
может быть условно определено как «Х тоже/также». Можно предложить следующее толкование добавляющего значения интенсификатора:
Состояние ожиданий адресата: имеется несколько участников (с
ролью R) ситуации S; Х имеет такую оценочную характеристику Q,
что участие Х (с ролью R) в ситуации S не ожидается.
Инструкция адресату о коррекции ожидания: Х также участвует в
ситуации S с ролью R.
Контрастивное20 значение форманта «même». Понятие
коммуникативного контраста высказывания. Контрастивностью,
или контрастивным выделением, называется коммуникативная категория, обозначающая выбор с противопоставлением из нескольких
элементов небольшого множества, состав которого известен говорящему и адресату (Тестелец 2001: 458).
Контраст представляет собой одну из категорий коммуникативной структуры предложения, которая служит для выражения отношений сопоставления и противопоставления. Контраст соединяется с коммуникативными компонентами предложений – темой, ремой, компонентами вопросов и повелительных предложений – и образует контрастные темы, контрастные ремы, контрастные вопросительные и не-вопросительные компоненты и контрастные компоненты повелительных предложений.
Контраст предполагает, что существует целый ряд элементов,
из которых один (или ограниченное число элементов) обладают не20
Мы употребляем два термина для явлений со сходной семантикой – «контрастный» для описания коммуникативного контраста и «контрастивный» - для
описания особого типа употребления форманта «même» в значении «Х, но не
Y, как можно было бы подумать».
88
которым свойством, а другие не обладают (Тарасова 1995: 96). Семантика контраста состоит в следующем. При контрасте, во-первых,
в связи с выделенным элементом возникает идея о множестве, ассоциированном с данным элементом, и о процедуре выбора из этого известного говорящему и слушающему множества; во-вторых,
при сопоставлении выделенного элемента с другими, которые могли
бы оказаться на его месте, все другие возможности, кроме выделенной, отбрасываются. Наконец, если речь идет о повествовательном предложении, то выбор элемента, который попал под контраст, связан с опровержением или подтверждением ожиданий оппонента, например, слушающего. При этом составляющая, которая
обозначает элемент, выделенный из множества, называется фокусом контраста (Тестелец 2001: 458).
А.И. Тарасова выделяет четыре разновидности контраста:
различительный, селективный (исключающий), нормативный и фактивный. Различительный контраст возникает на основе полярных
признаков, существенных для данного речевого акта, тогда как селективный контраст противопоставляет один член множества или
множество в целом другому члену или множеству по признаку наличие/отсутствие у него некоторой характеристики. Нормативный контраст представляет собой противоречие между пресуппозицией
ожидания типичного, стандартного, нормативного развития положения вещей и действительностью. И, наконец, фактивный контраст
возникает между одним событием (состоянием) и фактивной пресуппозицией – пресуппозицией наличия конечного множества событий (состояний). Все разновидности представляют собой противоречие между миром и картиной мира говорящего: мир оказывается
отличным от того, с которым говорящий сталкивается в действительности (Тарасова 1995: 99-100).
Следует отличать понятие «контрастивности» от «сопоставительного выделения». Под последним имеется в виду сопостление
двух или нескольких элементов множества, но без выбора с противопоставлением и без особого контрастивного ударения. При сопоставительном выделении элементы релевантного множества не противостоят друг другу: если нечто утверждается об одном элементе,
при этом не утверждается, что то же самое неверно относительно
других элементов (Паршин 1988).
Таким образом, контраст связан с двумя элементами коммуникативной ситуации: 1) ассоциативным множеством сущностей, на
фоне которых рассматривается референт выражения, попавшего
под контраст, и 2) отсылкой назад к мнению предыдущего оратора,
89
быть может, себя самого, с которым говорящий соглашается или не
соглашается (Янко 2001).
В примере (62) формант «même» передает контрастивное
значение. Мать определила участок парка, где дети могут гулять,
границы которого нельзя было нарушать. Но отец «вернул свободу»
детям и разрешил им выходить за границы отведенной территории.
Таким образом, в ситуации S «разрешать», наиболее вероятным
участником которой была мать, неожиданно начинает участвовать
отец (Х):
(61) La première ligne paternelle se comporta bien: «C’est moimême qui les ai autorisés à circuler librement. Que
voulez-vous, ma chère! Ce sont presque des jeunes
gens.» (Bazin: 117).
Предшествующая (62) информация дает адресату представление о том, что до появления Анны отец и дочь жили в полном согласии и искренне любили друг друга: их отношения больше походили на дружеские, чем на отношения отца и ребенка. Следовательно, участие Х (отец) в ситуации S «бросать/ обезоруживать»
является маловероятным, тем не менее появление интенсификатора свидетельствует о том, что именно он, а не кто-либо другой является непосредственным участником S. Таким образом, контрастивное значение может быть условно определено как «именно Х»:
(62) Il m’abandonnait, me désarmait lui-même (Sagan: 66).
Наличие компонента «отрицательных ожиданий» отличает
контрастивные интенсификаторы от других средств фокусного выделения некоторого участника:
(63) La reine elle-même parlera à l’Irlandais;
Сама королева будет разговаривать с ирландцем.
(64) C’est Simon Renard qui parlera à l’Irlandais.
Разговаривать с ирландцем будет Симон Ренар.
В (64) представлен интенсификатор «même» в контрастивном значении, в (65) – выделительная конструкция «C’est …qui…», одно из
средств фокусного выделения французского языка. И в (64), и в (65)
утверждается, что именно Х (королева и Симон Ренар), и никто другой, являются участниками ситуации S «разговаривать с ирландцем
- преступником». Однако если в (65) X является в значительной степени ожидаемым участником события S (в обязанности королевского чиновника входит выполнение административных и судебных
функций), то участие королевы в S не ожидается: она представляется для этого слишком значительной фигурой.
90
Отметим, что появление интенсификатора в (66) также имплицирует наличие у адресата отрицательных ожиданий:
(65) Simon Renard lui-même parlera à l’Irlandais.
Естественным выводом из (66) будет представление о том, что Симон Ренар либо превысил свои полномочия, либо, наоборот, опустился до разговора с преступником: в любом случае появление интенсификатора свидетельствует о том, что участие X в S является
неожиданным. Следовательно, формальное описание контрастивного значения форманта «même» будет иметь следующий вид:
Состояние ожиданий адресата: Х входит в число потенциальных
кандидатов на роль участника ситуации S, но является среди них
менее правдоподобным.
Инструкция адресату о коррекции ожидания: именно Х и только он
является участником события S.
Нам представляется, что именно с контрастивным значением
интенсификаторов связано их использование в контекстах типа:
(66) C'était même le parti auquel d'abord ma mère aurait voulu
que nous nous arrêtions, figurez-vous! …(Mauriac: 71).
Избегнуть позора, обрушившегося на семейство, в связи с поступком Терезы, по мнению родственников, можно будет только одним способом: отречься от преступницы перед лицом всех людей
и никак иначе. В этом случае формант «même» также передает контрастивное значение: «именно это, а никакое иное решение».
В следующем примере формант «même» четко определяет, что
речь идет только о происшествии и ни о чем более, т.е. выражает в
данном случае контрастивное значение («я ни о чем другом не рассказывал, только о происшествии»):
(67) Force m’est de vous avouer que je ne racontais rien d’autre
que l’incident lui-même (Bazin: 197).
Подобным образом в (64) определяется место пакостных забав
братьев – «то самое место, куда садился кюре»:
(68) Coincer le mécanisme de l’horloge en introduisant un silex
entre les dents du gros engrenage, chier dans le
confessional à l’endroit même où s’assoirait le curé avant
de tirer le volet sur sa pénitente, étendre la lampe du
sanctuaire…. (Bazin: 169).
Кроме вышеперечисленных примеров, к контрастивному значению форманта «même» мы относим также случаи употребления
«même» в выражениях типа à même la bouteille, à même la terre и
т.п., имеющие значение «прямо, непосредственно». Данные выра-
91
жения представляют собой следы старого употребления форманта
«même», поэтому они весьма немногочисленны.
(69) Leur chef nous a invité à nous asseoir à même le sol, sur
une couverture, dans ce qui était une ancienne école…
(Marie-Claire 1997, №540: 40).
В данном примере формант «même» передает контрастивное значение – «именно, непосредственно» (пригласил нас сесть прямо на
землю).
Таким образом, рассматриваемые предложения, включающие
формант «même», в принципе неоднозначны. Хорошо, если ситуация сама подсказывает, какое прочтение более вероятно. Отличие
контрастивного значения от добавляющего состоит в том, чтобы согласиться или не согласиться с тем, что Y играет в ситуации S роль
R: контрастивное значение обозначает «согласие со знаком минус»,
а добавляющее – «со знаком плюс», а согласен говорящий из контекста и знаний о мире. Если говорящий согласен с тем, что некий Y
действительно играет в ситуации S роль R и говорит, что Х тоже попал в ситуацию S и играет в ней роль R, это значит, что формант
«même» понимается в значении «тоже». Иными словами, если говорящий не согласен с предыдущим говорящим, возникает контрастивное понимание «именно X, а не Y», а если согласен, то «Х, так
же, как и Y».
Представляется важным, что интенсификатор в контрастивном
значении исключает других возможных кандидатов на участие в S
именно с той роль R, которую играет в S сам X.
Самостоятельное значение форманта «même». Формант
«même» в роли интенсификатора, имеющего самостоятельное значение, как следует из названия, допускает перифразы типа русского
самостоятельно, английского on one's own и т.д. Рассмотрим более подробно, какой способ совершения действия французский
язык понимает под «самостоятельным».
В примере (71)
(70) Pendant tout le souper, que les deux amis préparèrent euxmêmes comme des héros d’Homère, car Fouqué vivait seul,
il montra ses comptes à Julien et lui prouva combiner son
commerce de bois présentait d’avantages (Stendhal: 96)
представления адресата состоят, в частности, в том, что во Франции XIX века приготовление пищи обычно поручается слугам. Таким
образом, предполагается, что Жюльен и Фуке (Х) не должны были
непосредственно участвовать в событии S (готовить ужин). Тем не
менее, ввиду отсутствия слуг у Фуке (поскольку Фуке жил один),
92
ожидания слушающего оказываются не соответствующими действительности. Вместо немаркированной ситуации «Х каузирует Y делать S» имеет место ситуация «Х сам делает S». Итак, интенсификатор в самостоятельном значении исключает возможных «посредников» с ролью causée (каузируемого в ситуации S) и утверждает,
что Х является непосредственным участником S.
Аналогичный случай имеет место в (67). Согласно общим
представлениям, мулы (X) должны повиноваться приказам возницы
(Y), и, следовательно, в ситуации «мулы сворачивали» ожидается
участие внешнего каузатора. В (72) утверждается, что каузация, то
есть ситуация «Y каузирует X делать S» не имела места: X и только
X является инициатором совершения S:
(71) Parfois passe une charrette et les mules elles-mêmes
prennent la droite sans que bouge le muletier endormi
(Mauriac: 21).
В примере (73) ребенок (Х) сам штопает свои носки и одежду
(участвует в ситуации S), тогда как более естественным было бы,
если бы этим занималась мать или слуги (Y):
(72) Je pris l’habitude, tous les deux samedis (car nous n’avions
que tous les quinze jours, en été, et toutes les trois
semaines, en hiver, l’autorisation de nous changer), je pris
l’habitude de bien lui faire remarquer que mes chaussettes
étaient intactes et mes caleçons sans déchirures. Au besoin,
je rapetassais le tout moi-même avant de lui rendre (Bazin:
168).
Проанализировав примеры, можно заключить, что «самостоятельность» подразумевает непосредственную вовлеченность референта в ситуацию. Разного рода «отступления» от непосредственной вовлеченности могут выражаться в различном расщеплении
значения «делать S». Действительно, осуществление Х-ом некоторого действия S обычно предполагает его намерение совершить это
действие. Таким образом,
X делает S =

X намерен, чтобы было S,

X совершает S.
В случае действия при помощи посредников, как в (71), очевидно,
имеет место ситуация:
X каузирует Y делать S =

X намерен, чтобы было S,

Y совершает S.
Помощь Х-у в совершении S может быть описана как
93
Y помогает Х-у делать S =

X намерен, чтобы было S,

X и Y совершают S.
Наконец, внешняя каузация (72) предстает в виде
Y каузирует X делать S =

Y намерен, чтобы было S,

X совершает S.
В рассмотренных примерах ожидания слушающего состоят в
том, что X не может быть непосредственно вовлечен в ситуацию S,
то есть имеет место одна из представленных выше схем. При помощи интенсификатора говорящий указывает, что эти ожидания не
соответствуют действительности, и что на самом деле определенный компонент ожиданий должен быть исправлен таким образом,
чтобы он соответствовал схеме: X делает S, следовательно, 1) X
намерен, чтобы было S и 2) X совершает S.
Исходя из этого для самостоятельного значения интенсификатора может быть предложено следующее толкование:
Состояние ожиданий адресата: Х имеет такую оценочную характеристику Q, что непосредственное участие Х в ситуации S с ролью
R не ожидается.
Инструкция адресату о коррекции ожидания: именно Х участвует в
ситуации S с ролью R; никто другой не участвует в S с ролью каузатора, каузируемого, помощника и т.п.
(73) +u goût (Modiano 2: 75).
Иными словами, данное высказывание имеет смысл: «даже женщины курят эти папиросы». В следующем примере интенсификатор
«lui-même» также реализует неожидаемое значение:
(74) Mais peu à peu, Freddie et Gay Orlow se sont laissés de la
monotonie de notre emploie du temps. Wildmer lui-même, en
dépit de sa peur qu’on reconnût en lui «le jockey anglais»,
tournait en rond (Modiano 2: 187).
Участие Андре Вилдмера (Х) в ситуации S «хотеть выбраться на
свободу» не ожидается, так как он боялся быть узнанным больше
всех остальных обитателей укромного шале (однажды в газете
опубликовали статью в сопровождении его фотографии). Он постоянно находился в страхе, что его обнаружат. Но, несмотря на это, он
тоже становится участником ситуации S «хотеть выбраться на свободу», наряду с остальными, чье участие в S было ожидаемым.
Следовательно, формальное описание неожидаемого значения интенсификатора имеет следующий вид:
94
Состояние ожиданий адресата: Х имеет такую оценочную характеристику Q, что участие Х с ролью R в ситуации S не ожидается.
Инструкция адресату ожидания: Событие S имеет место при участии Х с ролью R.
Заметим, что оценочная характеристика Q вычисляется коммуникантами в каждом случае по разным качествам. Например, в
примере (76) этим качеством был страх быть узнанным:
(75) C’est pourquoi je me doute que tu me prépares un mauvais
coup…
Fine, elle-même, la vieille Fine, me confirme le fait (Bazin:
237).
В примере (76) оценочная характеристика Х (Фина) связана с
состоянием здоровья женщины: будучи глухонемой, предупреждать
о готовящемся нападении со стороны матери (ситуация S) она никак
не может (уж кто-кто, но даже Фина…). Утверждение говорящего состоит в том, что вопреки ожиданию Фина становится участником ситуации S. В (77) демонстрируется аналогичное употребление форманта «même», который указывает в данном случае на неожиданность присутствия Х (дочь) в ситуации S (забыть мать):
(76) Je consens à être rejetée; brûlez toutes mes photographies;
que ma fille même ne sache plus mon nom, que je sois aux
yeux de la famille comme si je n'avais jamais été (Mauriac:
114).
По всей видимости, именно с неожиданным значением интенсификаторов связано их использование в контекстах типа:
(77) Longtemps après ce jour, à Saint-Clair et à B., les gens ne
s'entretinrent jamais de ces noces de Gamache (où plus de
cent métayers et domestiques avaient mangé et bu sous les
chênes) sans rappeler que l'épouse, « qui sans doute n'est
pas régulièrement jolie mais qui est le charme même », parut
à tous, ce jour-là, laide et même affreuse : « Elle ne se
ressemblait pas, c'était une autre personne... » (Mauriac: 45).
Интенсификаторы в подобных контекстах в русском языке обычно
перефразируются словом «воплощенный» и т.п. Здесь X - это
обаяние в чистом виде, без какой бы то ни было возможной примеси
другого качества - Y-а. Представляется, что подобное использование интенсификатора отражает неожиданность появления в реальной жизни некоторого «чистого» качества, своего рода Платоновской идеи.
Соотношение рассматриваемых значений интенсификаторов
хорошо видно из таблицы 1.
95
Таблица 1
Основные характеристики добавляющего, контрастивного, самостоятельного и неожидаемого значений форманта «même»
значение
форманта
«même» в
функции интенсификатора
добавляющее
контрастивное
самостоятельное
неожидаемое
ожидание адресата
другие участники
Х
участвуют в S
не участвует в S
могут участвовать
в S вместо Х
участвуют в S с
ролью каузатора,
помощника, посредника
___________
не участвует в S
участвует в
S опосредованно
не участвует в S
коррекция ожиданий
другие участХ
ники
участвуют в S
(в соответствии с ожиданиями)
не участвуют в
S
не участвуют в
S
участвует в S
_________
(соответствует
ожиданиям)
участвует в S
участвует в S
участвует в S
непосредственно
Таким образом, участие Х в ситуации не ожидается ни в каком
значении, только лишь при самостоятельном значении в роли каузатора действия.
Что касается действительного положения дел, то всех случаях
оно противоречит ожиданиям адресата: несмотря на невероятность,
Х участвует в ситуации, причем в случае самостоятельного значения – участвует в ситуации непосредственно, без какого-либо вмешательства со стороны других людей. Ожидания адресата оказываются верными только лишь в случае добавляющего значения относительно присутствия других участников и их отсутствия при реализации неожидаемого значения. Во всех остальных ситуациях другие участники не принимают участия (контрастивное и самостоятельное значения), так как их заменяет Х.
Эмпатическое значение форманта «même» Понятие фокуса
эмпатии в лингвистике. В лингвистике термин «эмпатия» появился
в функциональном синтаксисе. Первым данное понятие употребил
С. Куно в работе «Topic, Subject and the Speaker’s Empathy» для
«характеристики, в степенях сравнения, идентификации говорящего
с участником излагаемого события» (Kuno 1976: 431; см. также Горлина 2000: 87; Падучева 1985: 205; Чейф 1982: 313-314; Николаева
2000: 592). Необходимо обратить внимание на то, что термин «эмпатия», наряду с лингвистикой, встречается также в философии и
96
психологии1. Изначально этот термин использовался в философии,
затем стал применяться в психологии и уже только потом – в лингвистике. Вполне естественно, что понятие эмпатии в этих трех науках имеет существенные различия в значении и сфере его употребления.
В философии и психологии эмпатия ассоциируется прежде
всего с сочувствием, симпатией, в то время как в лингвистике этот
термин применяется для описания способов передачи говорящим
информации (в терминологии У. Чейфа, «способов упаковки» информации). В языкознании под эмпатией понимается «идентификация говорящего с участником или объектом сообщаемого события,
изложение чего-либо с некоторой точки зрения» (Николаева 2000:
592).
Содержательная сторона понятия «эмпатия» заключается в
способности человека «представить себя смотрящим на мир глазами другого человека или с его точки зрения, и эта способность, по
всей видимости, влияет на использование языка» (Чейф 1982: 313).
Однако эмпатию как лингвистический термин (в этом главное
отличие его употребления в лингвистике) не следует понимать как
сочувствие или как слияние точек зрения говорящего с одним из
объектов высказывания. Согласно У. Чейфу, в предложении John hit
his wife говорящий описывает событие «со стороны Джона», не обязательно принимая сторону Джона. Эмпатия может выражаться
разными способами (выбором способа обозначения референта, выбором подлежащего, порядком слов), и конкретное предложение
должно быть гармонично с точки зрения этих способов выражения
эмпатии. Например, во фразе Джон побил своего брата говорящий
принимает точку зрения Джона, а вот фраза Брат Джона был побит им является неудачной, так как в ней разные аспекты формальной структуры указывают на разное направление эмпатии (т.е.
ситуация рассматривается отчасти глазами Джона, а отчасти – глазами его брата) (Kuno 1976).
Изложение какого–либо события может происходить и с нейтральной точки зрения. В таком случае имеет место нулевая эмпатия. Говорящий может проявлять эмпатию по отношению к другому
1
Связь между значением эмпатии в лингвистике и психологии достаточно прозрачна, если учесть, что З. Фрейд задолго до С. Куно и других лингвистов связал понятие эмпатии с идентификацией, под которой (в отличие от Куно) он понимал «бессознательную имитацию поведения взрослых ребенком, позволяющую тому осваивать нравственные нормы общества» (Цветкова 1977: 167).
97
человеку, описывая событие с позиции данного участника сообщаемого события. Ср. примеры:
(78) John hit Mary — объективное изложение события;
(79) John hit his wife — говорящий проявляет эмпатию по отношению к Джону, поскольку все высказывание сориентировано на Джона, Мэри в данном высказывании
— «его жена»;
(80) Mary’s husband hit her — эмпатия по отношению к Мэри,
она является центром высказывания, Джон здесь —
это «муж Мэри».
Говорящий может также проявлять эмпатию по отношению к
самому себе. Так, в примере I hit John будет выражена позиция говорящего, ситуация излагается в данном случае с его точки зрения.
Согласно наблюдениям С.В. Шерстобитова эмпатия играет
«функциональную роль в формировании связанной речи». Так, если
в высказывании
(81) Джон не любит Мэри. Он очень плохо к ней относится.
Однажды он даже ударил ее
Если заменить последнее предложение на сходное по смыслу, но
содержащее фокус эмпатии
(82) Однажды ее муж даже ударил ее,
то связанность этого высказывания нарушится:
(83) Джон не любит Мэри. Он очень плохо к ней относится.
Однажды ее муж даже ударил ее.
Высказывание (84) не ощущается как единое целое, с этой точки
зрения оно менее естественно, чем высказывание (82). Связь между
предложениями в высказывании (86) нарушена из-за резкого переключения сознания говорящего с одного объекта на другой. Центром высказывания в первых двух предложениях является Джон,
наиболее же значимым партиципантом, т.е. центром значимости последнего предложения – Мэри (Шерстобитов 2000).
Под фокусом эмпатии понимается «носитель точки зрения, тот
исходный пункт, в который помещает себя говорящий, строя имена
для других объектов» (Падучева 1985: 205). По мнению
Я.Г.Тестельца фокусом эмпатии является тот участник, который в
максимальной степени, по сравнению с другими, сосредоточивает в
себе свойства говорящего (Тестелец 2001: 463). Согласно С. Куно,
двух носителей точки зрения (т.е. двух фокусов эмпатии) в предложении быть не может, иначе предложение становится неотмеченным, т.е. неправильным.
98
Е.В. Падучева отождествляет «фокус эмпатии» с понятием
фокуса интереса, утверждая, что это одно и то же. Действительно,
дефиниция «фокуса эмпатии», которую приводит в своей книге Е.В.
Падучева (Падучева 1985), ссылаясь на С. Куно (Kuno 1976), сходна
по своей сути с определением «фокуса интереса» Зубина и Ван Валина, Фоли. Ср. определения: Падучева: «фокус эмпатии» – это
«носитель точки зрения,… тот исходный пункт, в который помещает
себя говорящий, строя имена для других объектов» (Падучева 1985:
205). Зубин, Ван Валин, Фоли: «В фокус интереса попадает участник, которого говорящий считает наиболее значимым в рассматриваемой ситуации» (Ван Валин, Фоли 1982: 389). Для обоих понятий
характерным является то, что «одушевленные партиципанты, особенно люди имеют, как правило большую значимость, чем неодушевленные или абстрактные участники» (Ван Валин, Фоли 1982:
390; Kuno 1976: 432-436). Однако, есть между ними и существенное
отличие, которое имеет большое значение для анализа субъективного смысла высказывания: «фокус эмпатии» используется для обозначения наиболее значимого партиципанта, которому говорящий
отводит в высказывании главную роль. В основе же определения
«фокуса интереса» лежит чисто формальный критерий, а именно –
подлежащее (Ван Валин, Фоли 1982: 396).
Эмпатическое значение форманта «même» обнаруживает
большой диапазон контекстов реализации, являясь, наряду с самостоятельным значением, одним из наиболее часто реализуемых.
Рассмотрим отрывок из романа Ф.Мориака «Тереза Дескейру»:
(84) Nos familles me font rire avec leur prudence de taupes, cette
horreur des tares apparentes n'a d'égale que leur
indifférence à celles, bien plus nombreuses, qui ne sont pas
connues... Toi-même, tu emploies pourtant cette expression :
maladies secrètes... non? Les maladies les plus redoutables
pour la race ne sont-elles pas secrètes par définition? nos
familles n'y songent jamais, elles qui s'entendent si bien,
pourtant, à recouvrir, à ensevelir leurs ordures : sans les
domestiques, on ne saurait jamais rien (Mauriac: 40).
В этом отрывке текущим топиком являются семейства Терезы
и Бернара Дескейру. Затем внимание переносится на самого Бернара, что обеспечивает ментальный доступ к другим упоминаемым
сущностям (секретные болезни).
Эмпатическое значение не всегда может быть реализовано в
пределах одного предложения, оно действует скорее на уровне текста и может быть сопоставлено с частицей «же»: «сам Х = Х же»
99
Р. Лангакер (Langacker 1995) предлагает понятие точка референции (reference point), С. Кеммер (Kemmer 1995) также употребляет это понятие в своей работе. Точка референции - это концептуализация, используемая для доступа к другим концептуализациям. Р. Лангакер отмечает, что топики могут быть охарактеризованы
как точки референции, вокруг которых структурируется дискурс. Топик является выделенной концептуализацией, которая действует
как своего рода «когнитивный якорь»; другие, подчиненные концептуализации вводятся в дискурс благодаря своим связям с «точками
референции».
Аналогичный анализ предлагает С. Кеммер (Kemmer 1995) для
английского интенсификатора «himself» в примере (86):
(85) Chief among them was Sascha Anderson, an ultra-hip writer,
publisher, ceramic designer and musician. Revela tions
about the extent of his betrayals have astonished and enraged many of the people who lived and worked
with him.
A strange day in Berlin: I spend the morning with one of the
people Anderson spied on,the writer Lutz Rathenow, and the
afternoon with Anderson himself (Kemmer 1995: 7).
В этом отрывке дискурса, отмечает С.Кеммер, сначала вводится
Андерсон и становится текущим топиком. Затем внимание переносится на других референтов, тем или иным образом связанных с
ним. Андерсон здесь служит точкой референции; ментальный доступ к другим упоминаемым участникам и сущностям (его предательства, его коллеги) становится возможным через концептуализацию
«Андерсон», введенную в первом предложении. Наконец, в последнем предложении говорящий возвращается к точке референции Андерсону.
Неожиданность, то есть дискурсивную маркированность такого
возвращения С. Кеммер аргументирует следующим образом. Хотя
другие референты, будучи когнитивно доступными благодаря концептуализации «Андерсон», являются зависимыми, вторичными
концептуализациями в (89), они тем не менее активированы, поскольку называются в дискурсе и поэтому являются локально важными, выделенными (have a local salience). Эта локальная важность
имплицирует ожидание того, что один из этих референтов скорее
всего будет следующим участником в дискурсивной цепи. Возвращение к Андерсону же является относительно неожиданным и маркируется интенсификатором «himself». Предложенный анализ показывает, что отношение «гипертема (X) - текущий топик (Y)» является
лишь частным случаем отношения «Y идентифицируется относи-
100
тельно / при помощи Х». Релевантность этого отношения для описания дискурсивного употребления интенсификаторов указывается,
в частности, в (König 1997).
Таким образом, можно считать, что помещение некоторого
референта X в фокус эмпатии является одним из способов приписывания этому референту статуса точки референции:
(86) – Est-ce Madame Floche qu’attirait à ce point la
campagne?
- N…on. C’est pourtant pour Madame Floche que je
suis venu; mais elle-même y était appelée par un petit
événement de famille (Gide1: 64).
В (82) г-жа Флош (X) становится «непосредственным субъектом сознания», то есть помещается в фокус эмпатии благодаря соответствующему контексту. Для кодирования референта Х-а используется
формант «même».
Рассмотрим использование эмпатического значения интенсификатора в (88):
(87)
Bernard l’irritait, chaque matin, en lui rappelant sa promesse
d’aborder Jean Azévédo. Mais Thérèse le rabrouait: elle
commençait de le supporter moins aisément. Il se peut que
son état de grossesse, comme le croyait Bernard, ne fût
pas étranger à cette humeur.
Lui-même subissait alors
les premières atteintes d'une obsession si commune aux
gens de sa race, bien qu'il soit rare qu'elle se manifeste
avant la trentième année: cette peur de la mort d'abord
étonnait chez un garçon bâti à chaux et à sable (Mauriac:
47).
Формант «même» обеспечивает в данном случае возврат к
смысловой теме – объекту, который уже был введен в рассмотрение. Пользуясь терминами из (König 1997: 6), можно сказать, что при
возврате от периферии, окружающей некий Х, т.е. от Y – ов, к центру – Х-у, используется формант «même».
При всем разнообразии проявлений эмпатического значения
форманта «même» в функции интенсификатора можно выделить
свойства, общие для всех рассмотренных реализаций:

эмпатический интенсификатор «même» имеет дело
с дискурсивными ожиданиями слушающего и сигнализирует о появлении важного, выделенного референта в
дискурсе;

выделенность этого референта связана с его особой ролью в дискурсе - ролью точки референции (кон-
101
кретными реализациями этой роли могут быть статус гипертемы, имени / важного компонента фрейма, фокуса
эмпатии);

эмпатический интенсификатор «même» кодирует
вторичное появление точки референции в дискурсе (характерно, что рассказ об Х-е невозможно начать с группы «Х + дискурсивный интенсификатор «même»);

«отрицательные дискурсивные ожидания» слушающего относительно появления Х-а связаны с тем,
что посредством Х-а были введены другие референты и
ожидается, что именно они, а не X, будут далее охарактеризованы в дискурсе.
Таким образом, можно предложить следующее толкование эмпатического значения форманта «même»:
Состояние ожиданий адресата: имеется несколько потенциальных участников дальнейшего дискурса; X имеет такую дискурсивную характеристику Q, что (новое) появление Х-а в дискурсе не
ожидается.
Инструкция адресату о коррекции ожиданий: Скорректируй свои
ожидания: X (снова) появляется в дискурсе.
Предложенное толкование показывает, что эмпатическое значение интенсификатора «même» во многом отличается от остальных типов. Во-первых, «отрицательные ожидания» при эмпатическом значении интенсификатора связаны не с участием референта
X в событии S с ролью R, а с участием референта X в дальнейшем
дискурсе, неважно в какой ситуации и с какой ролью. Во-вторых,
«отрицательные ожидания» в случае эмпатического значения являются следствием особой характеристики Q, отличной от той, которая привлекалась при характеризации других значений. Если для
последних характеристика Q являлась оценочной и касалась
свойств объектов в реальном мире (например, в (90) такого нет), то
для эмпатического значения характеристика Q отражает важность
референта в дискурсе, его способность выступать в качестве точки
референции.
Таким образом, формант «même» может использоваться для
преодоления инерции
эмпатии говорящего: переход от одного
объекта к другому в дискурсе – тривиальная процедура, а для возврата к Х-у, который уже был хозяином ситуации, а затем передал
бразды правления Y-у, требуются специальные средства. Формант
«même» восстанавливает X в правах центрального исполнителя роли R. Y – это его дублер на роли R (об иерархии ценностей в терми-
102
нах центра и периферии см. König 1997). Решающим свойством
именно такого способа возврата к герою служит то, что он играет в
ситуации главную роль: «Х même» – это тот, кого считают ведущим
действующим лицом, точка отсчета глобальной ситуации в целом.
Инвариант употребления форманта «même» в роли интенсификатора. Мы рассмотрели основные значения форманта
«même», выполняющего функцию интенсификации: добавляющее,
контрастивное, самостоятельное, неожидаемое и эмпатическое.
Употребление форманта «même» в функции интенсификатора
отвечает дискурсивной задаче говорящего сфокусировать внимание
адресата на том, что информация об Х-е в текущем сообщении противоречит ожиданиям (знаниям) адресата и что в знания об Х-е необходимо внести соответствующее исправление.
Инвариантное значение форманта «même» в роли интенсификатора предполагает, что имеется два претендента – X и Y – на исполнение роли R в некоторой ситуации S. X – это текущий исполнитель роли R в ситуации S в момент времени Т. Момент времени Т
служит точкой отсчета. Y – это периферийный исполнитель роли R,
который исполняет эту роль либо в момент времени Т-1, либо подразумевается как возможный исполнитель этой роли. Таким образом, X и Y – это конкурирующие исполнители роли R в ситуации S.
При этом формант «même» в функции интенсификатора ориентирован на весьма конкретный вид знаний адресата об Х-е и основанных на них ожиданиях. Они появляются в ситуации, когда участие Х-а в ситуации S / в дискурсе имеет низкую / нулевую вероятностную оценку. Эта вероятностная оценка связана с некоторой характеристикой Х-а Q (дискурсивной характеристикой в случае эмпатического значения и качественной характеристикой в остальных
случаях). Коррекции подлежит не сама оценка Q и не связанная с
ней позиция Х-а на вероятностной шкале, а импликация о неучастии
Х-а в ситуации S / в дальнейшем дискурсе. Таким образом, «Х
même» обозначает, что имеется тип ситуации S (например, чинить
белье в (72)), ее возможные реализации S1, S2, …Sn, текущая ситуация Sc (например, я чиню белье), роль R в типе ситуаций S и объекты Y1, Y2, …Yn, такие, что в Sc роль R играет Х (т.е. я), а не Yc (например, мать) и не Х + Yc (я и мать). В ситуациях S1, S2, …Sn роль R
обычно играют Y1, Y2, …Yn (мать или слуги) или Y1 + X, Y2 + X, …, Yn
+ X (я и слуги). В ситуации Sc Х и Y (например, я и мать) образуют
иерархию, такую, что Х > Y, т.е. я – это главное действующее лицо,
а мать – периферийное.
103
Единоличное исполнение Х-ом роли R в некоторой ситуации S
противоречит ожиданиям на его счет. Такое может быть в следующих случаях: роль R может не согласовываться с природой Х-а, его
общественным положением, его обычаями, компетенцией или возможностями, и в других ситуациях S1, S2, …Sn роль R играют Y1, Y2,
…Yn или Y1 + X, Y2 + X, …, Yn + X: Я сам иногда чиню белье (здесь
предполагается, что чаще всего мое белье чинит либо мать, либо
слуги – Y).
При более широком контексте с выходом за пределы предложения ожидания относительно Х-а могут противоречить действительному положению дел, потому что Х и Y сменяют друг друга на
роли R, и требуется снять ожидания, связанные с поведением Y-а в
роли R, при переходе к исполнению роли R Х-ом. При этом Х как
центральный участник активируется (вводится в дискурс) раньше,
чем Y. В дальнейшем появляется Y в роли R. Затем, при возврате к
Х-у, только теперь заступающему на роль R, используется формант
«même».
Более формальная запись инварианта толкований форманта
«même» в функции интенсификатора может быть представлена
следующим образом:
Состояние ожиданий адресата: X имеет такую характеристику Q,
что его появление в высказывании не ожидается (X не должен быть
упомянут вообще или как участник события S).
Инструкция адресату о коррекции ожиданий: X появляется в текущем высказывании (и участвует в S).
В таблице 2 охарактеризованы соотношения основных значений форманта «même» в функции интенсификатора с семантическим инвариантом.
104
Таблица 2
Соотношение основных значений «même»-интенсификатора с инвариантом
ожидания адресата
участие Х-а участие
других референтов
Х имеет тачто его по________
кую харакявление в
теристику Q, высказывании не ожидается.
Х имеет тачто его уча- притом, что
кую оценоч- стие в S с
другие реную харакролью R не ференты
теристику Q, ожидается,
участвуют в
S с ролью
R.
Х имеет тачто его уча- притом, что
кую оценоч- стие в S с
ожидается
ную харакролью R не участие
теристику Q, ожидается,
других референтов в
S с ролью
R.
Х имеет тачто его непритом, что
кую оценоч- посредстожидается
ную хараквенное уча- участие
теристику Q, стие в S с
других реролью R не ферентов с
ожидается,
ролями каузатора, посредника
или помощника.
Х имеет тачто его уча- _________
кую оценоч- стие в S с
ную харакролью R не
теристику Q, ожидается,
Х имеет тачто его попритом, что
кую дискурявление в
ожидается
сивную хадискурсе не появление
рактеристиожидается,
других реку Q,
ферентов.
Характеристика Q
инвариант
добавляющее
контрастивное
самостоятельное
неожидаемое
эмпатическое
инструкция о коррекции ожиданий
характериучастие Х-а участие
стика Q
других референтов
соответстХ появляет- _________
вует ожися в текуданиям
щем высказывании.
соответствует ожиданиям
Х участвует
в S с ролью
R
наравне с
другими
референтами.
соответствует ожиданиям
Х участвует
в S с ролью
R,
соответствует ожиданиям
Х непосредственно участвует в S с ролью R,
исключая
тем самым
участие
других референтов в
S с ролью
R.
исключая
тем самым
участие
других референтов в
S с ожидаемыми
для них ролями.
соответствует ожиданиям
Х участвует
в S с ролью
R.
________
соответствует ожиданиям
Х появляется в дискурсе
вместо/наравне
с другими
референтами.
Из таблицы 2 видно, что деривация значений относительно
инварианта осуществляется в нескольких направлениях.
Появление Х-а в высказывании может интерпретироваться и
как просто появление Х-а в дискурсе, и как участие Х-а в конкретной
ситуации S с конкретной ролью R.
Характеристика Q может интерпретироваться как дискурсивная (= X является дискурсивно важным и представляет собой точку
105
референции) и как оценочная, качественная (= X в той или иной
степени обладает неким качеством).
В частных значениях может привлекаться параметр участия
других референтов, иррелевантный для инварианта. В частности,
ожидаемое участие других референтов может или подтверждаться,
или исключаться.
Контрастивные и самостоятельные интенсификаторы обычно
акцентуируются контрастивно. Сравним (89) с добавляющим интенсификатором, акцентуируемым нейтрально, и (90) с самостоятельным интенсификатором, акцентуируемым контрастивно:
(88) La plupart de mes condisciples appartenaient au milieu dont
je sortais 'moi-même, et j’en connaissais quelques-uns
(Yourcenar: 44).
Большинство моих соучеников происходили из той же
среды, что и я, некоторые были мне знакомы;
(89) J’ai ouvert ''moi-même le coffre de la voiture pour charger
les bagages et nous avons pris place, Denise et
moi, sur
le siège arrière (Modiano2: 195).
Я сам открыл багажник, чтобы положить туда наши
сумки и чемодан, и мы с Дениз устроились на заднем
сиденье.
Сравним также русские предложения (91) а-б, различающиеся только акцентуацией интенсификатора сам.
(90) Контекст: - Я завтра поеду к верстальщице за корректурой.
а - Я 'сам туда поеду (, и мы можем встретиться).
б. - Я "сам туда поеду (, ты можешь не беспокоиться).
Нейтральный акцент в (91а) делает возможной реализацию
добавляющего значения интенсификатора (= я тоже туда поеду), в
то время как контрастивный акцент в (92б) сигнализирует о самостоятельном или контрастивном значении (= именно я, а не ты, туда
поеду).
2.2.1.2. Функция аргументации. Понятие аргументации. Человек разумный есть человек аргументирующий. Независимо от того,
осознает он это или нет, человек вовлечен в аргументационную
деятельность. В установлении научной истины, в решении политических проблем, в судебных разбирательствах, в обсуждении вопросов обыденной жизни - во всем этом значительное место занимает аргументация. Поэтому вполне закономерно, что настоящий
период развития общества характеризуется обострением интереса к
106
проблемам аргументации. Широкое разнообразие средств и методов аргументации делает необходимым ее всестороннее изучение.
Теория аргументации начала постепенно складываться еще в
древности, в период, названный К. Ясперсом осевым временем
(VII—II вв. до н.э.), когда почти одновременно в Китае, Индии и на
Западе наметился прорыв мифологического миросозерцания, переход от мифа к логосу. Не удовлетворенный объяснением мира в
форме мифа, человек все больше апеллирует к своему разуму. Начинает формироваться наука логика, изучающая законы и операции
правильного мышления, а вместе с нею и теория аргументации.
Разработанная Аристотелем теория категорического силлогизма
была дополнена его последователями. Постепенно совершались
шаги в направлении дальнейшей формализации и символизации
рассуждений, что нашло свое отражение в исследованиях Гильберта, Фреге и других.
В достаточно обширной литературе по аргументации, имеющейся сегодня, даются различные подходы к исследованию данного
явления. Все их условно можно разделить на философские, риторические и лингвистические. Согласно Аристотелю, языковая форма
аргументации находится в непосредственной зависимости от слушателя (Аристотель 1978). Анализ этой зависимости лежит в основе
лингвистических подходов к аргументации.
Сейчас можно говорить о становлении новой теории аргументации, складывающейся на стыке целого ряда наук и учитывающей
в полной мере достижения современной логики, методологии научного познания, философии науки, философской герменевтики, социальной психологии, лингвистики и др. В формировании главных
идей новой теории аргументации важную роль сыграли работы X.
Перельмана, Г. Джонстона, Ф. Ван Еемерена, Р. Гроотендорста и
др.
Особый интерес вызывает прагмадиалектическая теория аргументации, разработанная Ф. Ван Еемереном и Р. Гроотендорстом.
Авторы данной теории рассматривают аргументацию как явление
вербальной коммуникации, которое должно быть изучено как специальная форма (mode) дискурса, характеризующаяся использованием языковых средств для разрешения разногласия мнений (van
Eemeren 1996). В основе их определения аргументации лежит социальная деятельность, направленная на других людей. Аргументацию они понимают как «вербальную, социальную и разумную деятельность, направленную на убеждение рационального судьи в
(не)приемлимости данного выраженного мнения с помощью выдви-
107
жения определенных сочетаний пропозиций (аргументов), рассчитанных на доказательство (опровержение) выраженного мнения».
Под выражением «рациональный судья» подразумевается разумный носитель языка, в котором говорящий видит человека, дающего
оценку тому, что он говорит. Говорящий исходит из того, что рациональный судья попытается по возможности наиболее правильно
оценить, приемлема или неприемлема данная аргументация (ван
Еемерен, Гроотендорст 1992).
В контексте современных исследований по лингвистической
семантике и прагматике интересно мнение Д.А. Бокмельдера, который рассматривает аргументацию как особый макротип речевого акта, имеющий свою иллокутивную цель – повлиять на выбор адресата в процессе принятия им решений (Бокмельдер 2000). По его
мнению, аргументация как макроречевой акт имеет сложную внутреннюю структуру, которая включает: а) тезис аргументации (или, в
другой терминологии, точку зрения), что само по себе является исполнением речевого акта (он содержит пропозицию 1 и иллокутивную силу 1), и б) доводы в пользу тезиса, что также является исполнением единичных, т.е. простых речевых актов (они содержат пропозиции 2,3, …n и иллокутивные силы 2,3, …n). Совокупность пропозиции 1 и пропозиций 2,3, … n составляет сложную пропозицию,
или макропропозицию речевого акта аргументации. В свою очередь,
иллокутивная сила 1 вместе с иллокутивными силами 2,3, … n
представляют собой совокупную иллокутивную силу, которая только
и может быть описана как иллокутивная сила аргументации.
Несколько иное понимание аргументации находим у представителей французской школы аргументации: французские лингвисты,
изучающие проблемы аргументации, придерживаются положений
дискурсивной теории в определении аргументации (Charaudeau
1992: 784). Например, О. Дюкро предлагает различать изучение
языкового рассуждения (étude du raisonnement linguistique), которое
должно быть противопоставлено формальным языкам, и изучение
аргументации, функцией которой является ориентировать дискурс и
тем самым служить способом воздействия на другого (собеседника
или реципиента) (цит. по Костюшкиной Г.М. 2003: 155).
Итак, аргументация – это текстовый результат комбинации
различных составляющих, который зависит от намерения убеждения. Этот текст, полностью или частично, может быть представлен
в диалогической форме (интерлокутивная аргументация), письменной или устной (монолокутивная аргументация), и в этом плане мо-
108
гут быть использованы выражения «развернуть хорошую аргументацию», «иметь хорошие аргументы», и т.д. (Костюшкина 2003: 157).
По мнению А.В. Калачинского, аргументация состоит из двух
процессов: процесса доказательства, направленного на достижение
истины, и процесса убеждения слушателей в приемлемости выдвинутого тезиса (Калачинский 1989: 15).
При всем многообразии текстов, образуемых в процессе аргументации, наблюдается общность их логической структуры, состоящая в том, что в любом из них можно выделить тезис и аргументы.
Тезис – это положение, которое ставится для доказательства в тексте или его сегменте, и имеет аргументацию, утверждение, которое
аргументирующая сторона находит нужным внушить аудитории,
сделать составной частью ее убеждений. Тезис, выдвигаемый без
аргументации, сам является аргументом.
Аргументами являются доводы, средства доказательства и
средства, устанавливающие контакт между автором текста и его аудиторией, которые должны подготовить умы к восприятию идей, что
представлены к их одобрению. Аргументы, не построенные на рассуждении (демонстрации), относятся к риторическим. В их структуре
нет детерминированных отношений, типа: если А, то В, или, если А,
то не С и т.д. (Калачинский 1989: 34-49).
По мнению Г.А. Брутяна, аргументы – это тот фундамент, на
котором «зиждется все здание аргументации» (Брутян 1984: 40).
Ведь именно на основе аргументов делается тот или иной вывод.
Это и есть те самые истинные утверждения, которые служат исходной основой для получения заключения; это положения, на которые
опирается доказательство и из которых следует истинность доказываемого тезиса.
В логическом аспекте структура аргументации может быть
уподоблена структуре доказательства (Брутян 1984: 78). Однако составляющие аргументацию элементы (тезис, аргументы и демонстрация связи тезиса и аргумента – доказательное рассуждение), заимствованные у теории доказательства, отличаются прагматическими составляющими. Аргументация предполагает наличие доказательства, однако не сводится к нему. Доказательство - это логическая операция обоснования истинности какого-либо суждения с
помощью других истинных и связанных с ним суждений. Доказательство является логической основой аргументации. При этом для
аргументации требуется наряду с доказательством еще и убеждающее воздействие. В то время как чисто логическое доказательство покоится на строго регламентированных правилах вывода, по
109
(Perelman, Olbrechts-Tyteca 2000: 1), областью аргументации являются такие оценки доводов, как правдоподобие, возможность и вероятность, взятые в значении, не поддающемся формализации в
виде вычислений. Всякая аргументация имеет целью «сближение
сознаний, а тем самым предполагает существование интеллектуального контакта (Perelman, Olbrechts-Tyteca 2000: 18). Аргументацию эти авторы характеризуют как модификацию сложившегося положения дел – как изменение, в частности, взглядов, суждений,
оценок, образующих иерархии ценностей (Perelman, OlbrechtsTyteca 2000: 72, 100,107).
Стоит уточнить, что теория аргументации не сводится к эристике – теории спора, так как спор – это только одна из многих возможных ситуаций аргументации. Аргументация – это приведение
доводов с целью изменения позиций, или убеждений другой стороны. Использование термина «приемлемость» для описания тезиса
вместо термина «истинность» – важный шаг от формальнологического описания аргументации в сторону ее лингвистического и
аксиологического описания (ван Еемерен, Гроотендорст 1992). Цель
субъекта аргументации – не вывести истинное заключение из истинных посылок, а сделать тезис приемлемым (принятым), выдвигая
приемлемые аргументы. В случае принятия точки зрения (тезиса)
собеседника, второй участник коммуникации соглашается с ее справедливостью (верностью). Таким образом, «сделать тезис приемлемым» значит то же, что и «убедить оппонента».
Об этом же говорит и А.А.Ивин, который понимает аргументацию как «определенную человеческую деятельность, протекающую
в конкретном социальном контексте и имеющую своей конечной целью не знание само по себе, а убеждение в приемлемости каких-то
положений» (Ивин 1999: 255).
Следовательно, аргументация представляет собой одну из
многих возможностей речевого воздействия на сознание человека
(Демьянков 1989). На убеждения человека можно воздействовать
насилием, пыткой, гипнозом, внушением, подсознательной стимуляцией, психотропными средствами, наркотиками. Эти методы воздействия явно выходят за рамки аргументационных. К неаргументационным средствам относятся также приказы, угрозы, все виды физического воздействия, «промывание мозгов». В аргументационной
деятельности реципиент не является объектом жесткого управления. Реципиент обладает свободой воли, он может принять аргументы или отвергнуть их. Цель этой деятельности – внутреннее
принятие тезиса аргументатора реципиентом.
110
Таким образом, аргументация может быть представлена как
формальная процедура принятия какого-либо положения. Здесь мы
вступаем на путь формально-логического анализа аргументации, и
центральным при таком подходе будет понятие доказательности.
Однако аргументацию можно также представить как своего рода речевую деятельность, когда она рассматривается как процесс, совершаемый реальными людьми в действительности. Главным при
этом будет понятие убедительности.
Произнося те или иные логические пассажи, говорящий может
усилить эффект, которого он хотел бы ожидать от своих речей, и
делает он это с помощью речевых средств, которые способны подчеркнуть аргументативную силу, выделить в ней тематическую значимость тех или иных моментов, в рамках конкретной дискуссии
вводят рематические характеристики (предназначенные для того,
чтобы на них можно было в дальнейшим опереться), деэмфатизируют какие-либо моменты (например для того, чтобы сгладить углы
противоречий между собеседниками), прерывают течение основной
аргументационной линии в результате дополнительных линий рассуждения, либо же, наконец, завершают поток аргументов с помощью особенно эффектного довода (Демьянков 1989: 30).
Французский лингвист Освальд Дюкро в течение продолжительного времени разрабатывает теорию аргументации в языковой
системе. Эта теория исследует аргументативный потенциал самого
языка. Автор ставит своей целью показать, каким образом и насколько глубоко аргументативные черты уже «вписаны» в язык как
систему, как на определенных уровнях язык может аргументировать
(сам по себе) и как язык может (и во многих случаях это в действительности происходит) налагать ограничения на нашу собственную
диалогическую и интерактивную аргументацию.
По мнению О.Дюкро, аргументативное значение фразы складывается не только из выражаемой информации, но и сама фраза
может содержать различные морфемы, выражения или обороты,
которые служат приданию аргументативной направленности (в терминологии Остина речь идет об иллокутивном акте аргументации).
Во французском языке имеется много слов, выражающих подобного рода аргументацию, получивших определение аргументативных
наречий (Riegel 1994), аргументативных коннекторов (Wilmet 1997;
Roulet 1991) и аргументативных операторов (Ducrot 1983). Среди
данной группы слов важную роль играет формант «même».
С этой точки зрения чисто информативное описание высказывания типа Même Pierre est venu становится невозможным. В дан-
111
ном случае формант «même» не только добавляет к информации
Pierre est venu другую информацию типа la venue de Pierre était improbable, основная идея заключается в том, что говорящий не произносит фразу Même Pierre est venu, не имея намерения использовать этот факт в доказательство чего-либо (например, успешности
собрания). При этом предложение, содержащее формант «même»,
будет выступать в качестве аргумента, причем аргумента веского и
в некоторых контекстах даже решающего.
О. Дюкро вводит понятие «класс аргументов» (classe argumentative). Говорящий относит два высказывания р и р' к классу аргументов, определяемых высказыванием r, если он считает р и р' аргументами в пользу r. Следовательно, если предположить, что приход Петра и приход Павла подтверждают вывод о том, что собрание
было успешным, то в таком случае для говорящего высказывания
(91) Pierre est venu и
(92) Paul est venu
принадлежат к классу аргументов, определенных la réunion a été un
succès.
Понятие класса аргументов относительно и зависит от конкретного вывода и самого говорящего (который определяется не
только своей личностью, но и ситуацией, в которой он говорит идеологической, социологической или пространственно-временной).
Принимая, что приход Петра и приход Павла подтверждают вывод
об успешности собрания, можно подумать, что только первая часть
(la venue de Pierre) определяет важность этого собрания. Причем,
для кого-то другого, либо при других обстоятельствах мнение может
быть другим. Таким образом, А и В считаются аргументами в пользу
r, если подтверждают r. Аргументы делятся на сильные и слабые21.
Предположив, что говорящий относит высказывания р и р' к классу
аргументов, считая при этом высказывание р' более сильным аргументом, чем р по отношению к r, то, если для доказательства r достаточно р, то достаточно и р', но не наоборот. Аргументы, входящие
в один класс, упорядочены в определенной иерархии, которую О.
Дюкро называет аргументативной шкалой «échelles argumentatives»,
при этом формант «même» не просто вводит аргумент, но и опреде21
В этой связи можно упомянуть сходную точку зрения А.В.Калачинского, который при исследовании аргументации в публицистических текстах разделяет аргументы на логические и риторические: аргумент логический – довод, основанный на рассуждении, аргумент риторический –
довод, обладающий убеждающей силой помимо логического рассуждения. При этом он исходит
из того, что адекватное запланированному текстом выполнение своей прагматической функции
зависит от: а) полноты аргументов и б) порядка аргументов (Калачинский 1989: 33,49).
112
ляет порядок аргументов в целом. Эта идея представлена в виде
схемы:
r
р'
р
Таким образом определяется условие функционирования форманта «même» в качестве средства создания аргументативного значения: чтобы сказать p et même p', необходимо, чтобы p и p' были
направлены на формирование одного и того же вывода, но p’ более
убедительно доказывало этот вывод. Если же предложить, что целью высказывания
(93) Pierre et même Paul sont venus
будет не подтверждение успешности собрания, а то, что оно вызвало большой интерес (Le programme était si prometteur que Pierre et
même Paul sont venus), тогда то, что делает приход Павла более
сильным аргументом, это то, что у Павла было больше причин, чем
у Петра, чтобы не приходить (Ducrot 1973: 229-230). Следовательно,
фраза Р ou (et) même р' – всегда предполагает, что существует некое r, определяющее аргументативную иерархию, в которой р' превосходит р. Поэтому, говоря
(94) Il a le doctorat de 3e cycle, et même le doctorat d’Etat,
говорящий предполагает определенный вывод (например, компетентность лица, о котором идет речь), который может быть подтвержден одновременно двумя этими аргументами, причем вторым
в большей степени, чем первым. При этом формант «même» вводит
более сильный аргумент, что подтверждается также при рассмотрении отрицательной формы этого предложения:
(95) Il n’a pas le doctorat de 3e cycle, ni même le doctorat d’Etat,
где второй аргумент значительнее, чем первый. Эти два предложения, противоположные с точки зрения отражения реальной действительности, передают одинаковую оценку в том, что касается аргументативного значения (Ducrot 1973: 229-230).
Точка зрения О. Дюкро о том, что формант «même» вводит наиболее сильный аргумент среди нескольких аргументов разного статуса, поддерживается и другими исследователями. Например, в
(Roulet 1991) формант «même» определяется как аргументативный
коннектор, для употребления которого характерна следующая схема:
113
I-
A – имлицитный аргумент
+A
+ A - дополнительный и решающий аргумент, вводимый
«même»
(Roulet 1991: 128).
Тот факт, что формант «même» способен придавать высказыванию аргументативную направленность подтверждается также сравнением нижеследующих предложений:
(96) Pierre a la même taille que Jacques;
(97) Pierre est aussi grand que Jacques.
Семантика этих двух предложений различна. Можно предположить,
что (98) имеет пресуппозицию Pierre et Jacques sont grands, которая
отсутствует в (97). По мнению О.Дюкро, основная причина различной семантики касается не пресуппозиций высказываний, а их аргументативного значения. Для того чтобы его увидеть, необходимо
поместить эти высказывания в конкретную ситуацию. Если исходить
из ситуации, что Жак смог достать какой-то предмет с высокого
шкафа, и говорящий хочет показать, что Петр тоже может это сделать, в этом случае он может использовать оба высказывания.
il est aussi grand que Jacques
Pierre le pourra aussi, car
il a la même taille que Jacques
Если же исходить из ситуации, что Петр достал предмет и говорящий хочет подчеркнуть, что Жак тоже может это сделать, то первое
высказывание не может быть употреблено (Jacques le pourra aussi,
car Pierre est aussi grand que lui). Второе же высказывание,
напротив, будет очень логичным: Jacques le pourra, car Pierre a la
même taille que lui. Из этого можно понять, что высказывание (93)
является утверждением о росте Петра. Поэтому выводы r, которые
придают этому высказыванию аргументативную направленность,
должны быть прямыми следствиями, вытекающими из сведений о
росте (так, оно может показывать, что Петр способен достать предмет, что следует из его роста). Следовательно, высказывание (93)
не может употребляться в данном случае для подтверждения того,
что Жак способен достать предмет, так как эта способность Жака не
является следствием высокого роста Петра.
Если же считать, что Жак не смог достать предмет и говорящий
хочет показать, что Петр тоже не сможет это сделать, то высказывание (97) также остается возможным, тогда как (98) не подходит:
Pierre ne le pourra pas car il est aussi grand que Jacques. Таким образом, можно сделать вывод, что высказывание (98), хотя и не сооб-
114
щает конкретно высокий или низкий рост у Петра, позволяет сделать вывод, о том, что Петр выше Жака (в данном случае aussi que
можно заменить на plus grand que, beaucoup grand que). Тогда как
высказывание (97) получает в конкретной ситуации аргументативную направленность (Ducrot 1973: 247-251).
Рассмотрим более подробно примеры, в которых формант
«même» придает высказыванию аргументативную направленность.
Анализ примеров позволяет разделить случаи употребления форманта «même» в функции аргументации на две группы в соответствии с типом аргумента, а именно:
 аргументы, представляющие собой ссылку на авторитет;
 аргументы, представляющие собой ссылку на заведомо истинные суждения (аксиомы, законы, правила).
Рассмотрим сначала примеры, в которых говорящий в качестве
аргумента ссылается на авторитет. Под авторитетом понимается
лицо, пользующееся влиянием и признанием, либо же лицо, компетентное в конкретной ситуации, упоминание которого будет являться для адресата убедительным для подтверждения определенного
вывода. В (99) в роли авторитета выступает председатель совета
министров, который, согласно своему высокому положению, посещает только важные мероприятия:
(98) Le salon de Madeleine était devenu un centre influent, où se
réunissaient chaque semaine plusieurs membres du cabinet.
Le président du Conseil avait même dîné deux fois chez elle;
et les femmes des hommes d'Etat, qui hésitaient autrefois à
franchir sa porte se vantaient à présent d'être ses amies, lui
faisant plus de visites qu'elles n'en recevaient d'elle (Elle
1998, №1648: 54).
В данном случае вывод, что салон Мадлены сделался влиятельным
центром, подтверждается двумя аргументами: 1) в нем каждую неделю сходились некоторые из членов кабинета министров (которые
являются важными особами в обществе), и 2) сам председатель совета министров обедал у нее два раза. Причем второй аргумент,
вводимый формантом «même», является решающим для доказательства вывода, так как председатель совета министров является
особой высокопоставленной и его появление на обеде служит
большим доказательством успешности и влиятельности салона
Мадлены, чем появление кого-нибудь другого. В примере (100)
(99) Je t’assure que, ces derniers temps, il était devenu si creux
que Jérôme lui-même n’aurait rien pu en tirer (Gide 2: 134)
115
Алиса, чтобы убедить своего отца в том, что она не нарочно избавилась от пианино, а что оно действительно было расстроено, говорит, что его не исправил бы даже Жером. Молодой человек в данном случае выступает как наиболее понимающий и компетентный
среди всех остальных.
Аргумент, вводимый формантом «même», не всегда содержит
ссылку на авторитет как таковой, в некоторых случаях функции авторитета может выполнять лицо, чье присутствие (ввиду наличия
каких-то качеств или характеристик) может служить доказательством определенного вывода. Так, в (101) для подтверждения мысли
о том, что г-н Ларок относился к женщинам с презрением, в качестве
аргумента упоминается имя его дочери Терезы, которая считала
его единственным незаурядным человеком из всех, кого она знала,
и которая считалась очень умной. Следовательно, тот факт, что он
и к своей дочери относился подобным образом как нельзя лучше
доказывает его пренебрежительное отношение к противоположному
полу:
(100) Politicien surtout à qui ses manières cassantes avaient fait
du tort, mais très écouté à la préfecture. Et quel
mépris
des femmes même de Thérèse à l'époque où chacun jouait
son intelligence. Et depuis le drame: « Toutes des
hystériques quand elles ne sont pas des
idiotes! »
répétait-il à l'avocat (Mauriac: 34).
Аналогичную ситуацию мы можем наблюдать и в следующем
примере, в котором описывается недовольство человека своей посредственной работой, в которой он чувствовал себя запертым, и в
целом своим не очень успешным положением в обществе:
(101) Il se sentait enfermé dans ce métier médiocre de
reporter,
muré là-dedans à n'en pouvoir sortir. On l'appréciait, mais on
l'estimait selon son rang. Forestier même, à qui il rendait
mille services, ne l'invitait plus à dîner, le traitait en tout
comme un inférieur, bien qu'il le tutoyât comme un ami (Elle
1998, №1648: 167 ).
Тезисом данного высказывания является мысль о том, что те,
с кем он общался, относились к нему как к низшему по рангу, недостойному общения с ними: «on l'estimait selon son rang», что подтверждается аргументом: «Forestier même …ne l'invitait plus à dîner, le
traitait en tout comme un inférieur». Формант «même» представляет
аргумент – доказательство тезиса, что даже Форестье, самый неожиданный в этой ситуации человек, которому не раз оказывались
различные услуги и который, видимо, считался другом, не пригла-
116
шал его на ужин и относился к нему как к человеку низшего класса.
Следовательно, этот аргумент, вводимый формантом «même», более убедительно, чем какой-либо иной из возможных аргументов,
доказывает вывод о его невысоком положении в обществе.
Подобным образом в следующем примере (103) аргумент содержит информацию о том, что даже отцу не понравилось то, о чем
говорит Сесиль по поводу летних занятий:
(102) Je fus un peu trop désinvolte, mon père lui-même s’en
offusqua et finalement Anne m’enferma à clef dans ma
chambre (Sagan: 106).
Исходя из контекста, мы знаем, что отец относился к дочери
очень демократично, при этом и сам был не слишком строгих правил. Таким образом, если отец воспринял слова дочери как чересчур развязные, это означает, что она сказала действительно что-то
из ряда вон выходящее.
Наряду с аргументами, представляющими собой ссылку на авторитет, формант «même» также вводит аргументы, представляющие заведомо истинные суждения (аксиомы, законы, правила). Так,
в примере
(103) …et une pancarte, pareille à celle des musées, portait
l'écrit: «Ancienne collection Forestier et Cie, ForestierDu Roy, successeur, breveté S.G.D.G. Articles inusables
pouvant servir en toutes circonstances, même en
voyage.» (Marie-Claire 1997, №540: 28)
речь идет о коллекции бильбоке, согласно надписи на которой, это
был прочнейший товар, коим можно пользоваться во всех случаях
жизни, даже в пути. Всем известный факт, что в дороге вещи могут
испортиться и износиться быстрее, как ни в какой иной ситуации,
используется для того, чтобы подтвердить мысль о прочности товара.
В примере (105) аргумент «même l’eau gêlait» содержит имплицитную ссылку на всем известный факт, что вода в трубах замерзает при действительно низкой температуре. Следовательно, аргумент подтверждает, таким образом, вывод о том, что морозы были
очень сильными:
(104) A partir du 13 janvier, le froid était devenu sibérien, même
l’eau gêlait (Modiano1: 89).
Так же и в примере (106) известный факт (что при включении
лампочка нагревается) подтверждает тезис о ложности слов матери, утверждающей, что она только недавно выключила лампу:
117
(105) Elle me dit que la lampe venait de s’éteindre, mais j’y posai
les mains: le verre n’était même pas tiède (Yourcenar: 62).
На самом деле, она ее даже не включала и сидела все время в
темноте, так как лампа нисколько не нагрелась.
Из приведенных выше примеров становится очевидным, что
формант «même» способен придавать высказыванию аргументативную направленность и способствовать интенсивности иллокутивной силы «выдвижение аргумента», что в свою очередь делает
аргумент более убедительным, аргументативный акт – успешным.
Следовательно, в этом и заключается коммуникативное предназначение форманта «même» в процессе аргументации.
2.2.1.3. Функция контраргументации. Формант «même» способен выражать значение, противоположное аргументативному –
контраргументативное значение, в этом случае речь идет об употреблении «même» в составе выражений quand même и tout de
même. Отношение контраргументации можно определить как отношение противоречия. В определении контраргументации мы придерживаемся определения, данного в (Roulet 1991: 133), в соответствии с которым контраргументация представляет собой отрицание
высказанного или имплицитно выраженного аргумента, а также отрицание упомянутого факта и констатации противоречия (в традиционной терминологии речь идет об уступке или опровержении). Таким образом, отношение контраргументации между высказываниями
или частями высказывания можно обозначить следующей схемой:
p С q,
при условии, что q находится в противоречии с p. При этом возможны два варианта:
 q отрицает импликацию р;
формальная запись в данном случае будет иметь следующий вид:
- p C q,
где – p обозначает контраргумент, отрицаемый высказыванием q;
 аргументативный акт, реализованный в q, отрицает аргумент,
представленный в p.
Формально высказывание в данном случае будет иметь вид:
- p C +q,
где + q обозначает аргумент, отрицающий контраргумент – p (Roulet
1991: 134).
Следует отметить несколько особенностей, отличающих выражения quand même и tout de même от других контраргументативных коннекторов. Во-первых, данные выражения могут устанавли-
118
вать связь с институциональной нормой, как, например, это показано в примере (107):
(106) A: Viens à la campagne, ça n’est pas loin.
B: C’est quand même à 50 km (Roulet 1991: 136).
Кроме этого, выражение quand même в негативных контекстах
может представлять собой реакцию на риторический вопрос (108):
(107) A: Je veux bien, mais comment faire?
B: Ce n’est quand même pas difficile (Roulet 1991: 137).
Итак, в соответствии с (Roulet 1991) можно выделить три значения контраргументативных коннекторов quand même и tout de
même:
 отклонение от аргументативной направленности (q отрицает
направление p);
 констатация противоречия (q противоречит идее, содержащейся в p, в тоже время не отрицает ее);
 отклонение от признания фактов (q отрицает факт, содержащийся в p) (Roulet 1991: 140).
Последнее значение характерно только для диалога, тогда как два
других появляются и в монологе, и в диалоге. В примере (109)
контраргументативный коннектор quand même способствует отклонению от аргументативной направленности:
(108) Pierre n’a guère la réputation d’être serviable, il m’a quand
même rendu service une fois (Roulet 1991: 140).
В следующем примере подобное значение передает выражение tout de même, которое не подтверждает высказанную мысль о
том, что дело не представляет собой крупный скандал:
(109) Ce n’est pas le scandale judiciaire de l’année, mais
«l’affaire» fait tout de même un peu désordre (Elle 1998,
№1648: 18).
Таким образом, в контраргументации имеет место конфликт
двух ситуаций (p и q), и в этом конфликте ситуация q побеждает,
оказывается сильнее. Иногда это происходит благодаря некоторым
дополнительным обстоятельствам. Так, в примере (111) придаточное, включающее формант «même» в составе выражения quand
même, не продолжает развитие идеи, содержащейся в первой части
высказывания, а наталкивает даже на прямо противоположный вывод:
(110) Burton, le jour, ce n' était plus l' homme actif, n'expédiant ou
ne recevant un train qu'après avoir tout vu par ses yeux,
consignant les moindres faits dans son rapport au chef de
gare, dur aux autres et à lui-même. La nuit, il s'endormait
119
d'un sommeil de plomb, au fond du grand fauteuil de son
bureau. Eveillé, il semblait sommeiller encore, allait et venait
sur le quai, les mains croisées derrière le dos, donnait d'une
voix blanche les ordres, dont il ne vérifiait pas l'exécution.
Tout marchait quand même, par la force acquise de
l'habitude, sauf un tamponnement dû à une négligence de sa
part, un train de voyageurs lancé sur une voie de garage
(Boileau: 637).
Бюртон больше не был тем, кем был раньше. Он уже не был
тем прежним энергичным человеком, который все проверял лично,
был очень скрупулезным и жестким по отношению к подчиненным и
к самому себе. Эта мысль прослеживается в начале высказывания:
«ce n’était plus l’homme actif, n’expédiant ou ne recevant un train qu'
après avoir tout vu par ses yeux, consignant les moindres faits dans son
rapport au chef de gare, dur aux autres et à lui-même». Теперь же он
превратился в человека, который поглощен своим страданием и не
обращает внимания на работу, даже не проверяет исполнения своих приказов: «éveillé, il semblait sommeiller encore, allait et venait sur le
quai, les mains croisées derrière le dos, donnait d' une voix blanche les
ordres, dont il ne vérifiait pas l'exécution». Создается впечатление, что
работа, за которую отвечал Бюртон, должна «замереть». Однако
этому выводу противоречит вторая часть высказывания, свидетельствующая о том, что дела все-таки идут, т.е. работа продолжается,
несмотря на его «отсутствие»: «Tout marchait quand même». Таким
образом, в данном случае формант «même» в составе выражения
quand même выступает в качестве связующего звена между двумя
противоречащими частями высказывания, отрицая аргументативную
направленность, содержащуюся в начале.
В примерах (112), (113) придаточное, включающее quand
même, также не продолжает развитие идеи, содержащейся в первой
части высказывания: «несмотря на это/несмотря ни на что, я выкручусь» (в примере (112) «je m'en tirerai quand même»):
(111) Ah! Nous payons les armées prospères! On a trop bâti
d'usines, trop construit de voies ferrées, trop immobilisé
de capitaux en vue d'une production formidable. Et,
aujourd'hui, l'argent dort, on n'en trouve plus pour faire
fonctionner tout
ça!... Heureusement, rien n'est
désespéré, je m'en tirerai
quand même (Boileau:
352).
120
В примере (108) также присутствует противоречие: речь идет о
воображаемых трудностях – необычных и ужасных, но в то же время
соблазнительных.
(112) Elle ne se désolait déjà plus, elle rêvait, elle soulevait des
voiles,
elle
se
figurait
des
complications
invraisemblables, mille choses singulières, terribles,
séduisantes quand même
par
leur
étrangeté
(Mauriac: 325).
Также как и в примере (114), первая часть высказывания направляет на мысль о том, что молодой человек должен быть доволен, в то время как вторая часть делает невозможным подобный
вывод: «молодой человек недоволен, хотя/несмотря на то, что согласие было получено»:
(113) Il eut l'air de consentir par son silence, et le jeune homme
remit le rôle dans sa poche, mécontent quand même
(Boileau: 203).
Подобным образом в следующем примере с помощью выражения
tout de même устанавливается противоречие: «я не верил, что она
придет», но при этом «следил за дверью», т.е. ждал прихода женщины:
(114) Hier soir au Wéber la vieille Jeanne d’Arc n’a pas paru:
elle doit être malade; je ne croyais pas que la jeune
viendrait. Je surveillais tout de même la porte (Mauriac: 412).
Тогда как в (116) с помощью выражения quand même устанавливается противоречие между идеей, выраженной в первой части
высказывания, и информацией, содержащейся во второй части высказывания:
(115) C’est bizarre: le baromètre n’arrête pas de baisser, quand
même le ciel reste bleu (Roulet 1991: 140).
В примере (117) вторая часть высказывания также находится в
противоречии с мыслью, предполагаемой в начале: «он забылся»,
т.е. имеется в виду, что он перестал думать о признании, выслушанном им однажды в ресторане, но в то же время, он мысленно
возвращается все-таки к занимающему его вопросу: «revenant quand
même à cette confidence vague, reçue un soir dans le cabinet d'un restaurant», что выступает в качестве контраргумента относительно
вывода, к которому ведет первая часть высказывания:
(116) Alors, il s'oublia, rêvant, revenant quand même à cette
confidence vague, reçue un soir dans le cabinet d'un
restaurant (Boileau: 113).
121
Значение отрицания факта, упомянутого в главной части высказывания, представлено в примерах (118) - (119):
(117) A: Il paraît que Paul s’est cassé la jambe à
l’entrênement.
B: Je l’ai quand même rencontré ce matin trottant
comme un lapin (Roulet 1991: 140).
(118) A la campagne, on peut trouver des coins tranquilles. En
ville, surtout dans les grandes villes, c’est impossible.
- Oh, même à Paris, on peut trouver des coins tranquilles
(Sagan: 35).
В первом случае (113) отрицается упомянутый в первом высказывании факт, что Поль сломал ногу, так как говорящий видел, как он бегал. Во втором случае (114) отрицается высказанная первым собеседником мысль о том, в городах, особенно крупных, нет спокойных,
тихих уголков, тогда как во втором высказывании утверждается, что
даже в Париже можно найти тихие места.
В примере (120) «il parle quand même» отрицает факт, содержащийся в первой части высказывания: «Pluchart est malade. Avec
ça, il n'a plus de voix du tout»:
(119) Pluchart en est malade. Avec ça, il n'a plus de voix du
tout. Pourtant, il parle quand même, il veut aller parler
à
Paris...
(Point 2003, №1603: 78).
Кроме выражений quand même и tout de même противопоставление двух событий может выражаться с помощью конструкции
même si:
(120) Et, même si ces questions sont par essence traitées
dans les entreprises ou par branches, les leaders
syndicaux ne se font pas beaucoup entendre sur ce
thème (Point 2004, №1636: 70).
В данном случае тот факт, что лидеры синдикатов не могут договориться по определенным вопросам («les leaders syndicaux ne se font
pas beaucoup entendre sur ce thème»), является фактором, ослабляющим важность высказанной информации о том, что эти вопросы
обсуждались на предприятиях («ces questions sont par essence
traitées dans les entreprises ou par branches»). Следовательно, говорящий считает в данном случае, что, если ситуация q имеет место,
ее действие почти полностью нейтрализуется или существенно ослабляется действием фактора р. В примере (122) «le secteur de l'informatique continue à être l'un des plus lucratifs en France» является
фактором, практически сводящим q на нет:
122
(121) Même si les rémunérations ont tendance à marquer le pas,
le secteur de l'informatique continue à être l'un des plus
lucratifs en France (Point 2004, №1636: 67).
Как видно из анализа примеров, значение конструкции même si
включает компонент «условие», что естественно, принимая во внимание ее происхождение от условного союза si.
Таким образом, анализ примеров показывает, что формант
«même» способен придавать высказыванию контраргументативную
направленность и способствовать интенсивности иллокутивной силы «выдвижение контраргумента», что в свою очередь делает
контраргумент более убедительным, контраргументативный акт –
успешным.
2.2.1.4. Функция сравнения. Рассмотрев различные употребления форманта «même» в современном французском языке, мы
пришли к выводу о том, что в основе его вариативного употребления лежит операция сравнения – объект сравнивается с другим, либо с самим собой, либо же сравнивается ожидаемое высказывание
с действительным. Причем результатом сравнения может стать как
тождество, так и сходство объектов, в связи с чем речь будет идти
соответственно либо о функции интенсификации форманта
«même», либо о функции сравнения (о дифференциации понятий
«тождество» и «сходство» см. 1.2.2.).
Следовательно, формант «même», выполняя функцию сравнения, обозначает сходство объектов, о которых идет речь. При
этом сходством является отношение, которое объединяет определяемые сущности согласно модели «le même X», где х1 и х2 являются разными репрезентантами Х (тогда как тождество представляет
собой модель, при которой х1 = х2).
Представляется возможным выделить три случая, когда формант «même» обозначает сходный характер двух или более предметов.
1. Два или более предмета/субъекта сходны, обладают одинаковой природой. В этом случае формант «même» представляет
предмет/субъект, который обнаруживает сходство с другими предметами/субъектами, известными говорящим:
(122) Même remarque pour Bichos-Rocoa, pour qui les
tabanidés sont avant tout des insectes piqueurs, qui
trouent les peaux et en diminuent la valeur (Bazin :
111).
123
В примере (124) речь идет не об одном и том же доме, а о нескольких домах, которые идущие по аллее периодически замечали
сквозь деревья и стены:
(123) De temps en temps, un mur blanc à hauteur d’appui
marquait la limite d’un jardin au milieu duquel se
dressait
une maison – toujours la même – avec une
véranda et un toit de tôle peint en vert (Modiano2:
212).
Аналогично, в следующем примере упоминаются два письма, которые очень похожи друг на друга:
(124) J’ai déchiré cette lettre, il est vrai; mais je te la récris à
présent, presque la même (Gide2: 120).
В примере (126) утверждается, что земля на кладбищах одинакова,
т.е. речь идет не об одной и той же конкретной земле, а о разных
участках земли, которые, в принципе, ничем не отличаются:
(125) La terre des cimetières est la même partout (Mauriac:
174).
2. Два или более предмета/субъекта участвуют в одном и том
же событии или имеют что-то общее в равной степени. В этом случае формант «même» сопровождает то, чем обладают эти два
субъекта. В примере (122) это одинаковые результаты, к которым
приводят оба метода:
(126) Les deux méthodes aboutissent aux mêmes résultats.
Тогда как в примере (128) высказывается мысль о том, что Жюльетта очень похожа на свою тетушку:
(127) Je crus voir la tante Plantier: même démarche, même
carrure, même cordialité essoufflée (Gide 2: 179).
Жером после долгой разлуки встречает Жюльетту и удивляется,
увидев, что она стала полной копией своей тетушки в том возрасте,
в котором он ее запомнил.
3. Один и тот же предмет/субъект (или несколько похожих) появляется несколько раз в течение времени; он признается говорящим каждый раз как идентичный самому себе. Так, в примере (129)
говорится о том же времени, месте и тех же людях, которые встречались говорящему на протяжении тридцати лет:
(128) Depuis trente ans, il venait …à son bureau, chaque matin,
par la même route, rencontrant à la même heure,
aux mêmes endroits, les mêmes figures…(Point
2004, №1636:
26).
124
Подобным образом в следующем высказывании один и тот же человек сравнивается с самим собой по прошествии некоторого времени:
(129) Ce que je suis devenu? Suis-je devenu un autre? Le
garçon de vingt et un ans qui prépare sa licence de
lettres à Bordeaux est-il différent de l’adolescent que
j’étais? Le même, condamné à rester le même, si je ne
meurs comme Laurent (Mauriac: 318).
В отрицательных высказываниях формант «même», напротив,
обозначает несходный характер двух или более предметов, представляя в этом случае предмет/субъект, который не обнаруживает
сходство с другими предметами/субъектами, известными говорящим, как, например, в (131) крыша (как и сам дом) разительно отличалась от крыш рядом стоящих домов:
(130) Le toit non plus n’était pas le même: de ce côté-ci, il se
compliquait de pans coupés de pignons, si bien que
cette demeure qui offrait, à première vue, l’aspect d’un
château Louis XIII, ressemblait de dos à ces maisons
balnéaires de la fin du XIXe siècle, dont il subsiste
encore quelques rares spécimens à Biarritz (Modiano2 :
75).
В примере (132) один из субъектов («la métropole atlantique»), также
не обладает мощью и привлекательностью других («Hambourg,
Florence, Barcelone, Copenhague»):
(131) Mais la métropole atlantique n'a pas la même puissance, le
même rayonnement, la même attractivité que
Hambourg, Florence, Barcelone ou Copenhague, selon
ce
rapport (Point 2004, №1634: 48).
Отсутствие артикля или детерминатива перед прилагательным
«même», характерное для старофранцузского языка, проявляется и
в современном языке:
(132) C'était finalement un mensonge... Même mensonge
concernant sa profession : elle prétendait être cadre
chez Pizza Hut alors qu'elle n'y avait fait qu'un bref
passage, il y a longtemps, comme employée (Point
2004, №1661:
61).
Очень часто отсутствие артикля или детерминатива перед формантом «même» встречается после предлога de:
(133) Les deux petits vieux étaient exactement de même taille, de
même habit, paraissaient de même âge, de même
chair…(Gide1: 29).
125
Часто, выполняя функцию сравнения, формант «même» входит в состав выражения de même que. При этом, в случае, когда
придаточное предложение, включающее формант «même», предшествует главному, в последнем повторяется de même:
(134) De même que Hitler avait un problème d’absence du
père, donc de reconnaissance masculine, de même
que
Staline avait enduré le mépris paternal et que
Franco avait vécu dans l’ignorance du sein, beaucoup de
garçons
aujourd’hui ne connaissent que la distance
avec le père
(Elle 1998, №1648: 100).
В данном примере проводятся параллели между судьбами трех великих диктаторов – Гитлера, Сталина и Франко. Их объединяет отсутствие родительской заботы и ласки.
В предшествующем (136) контексте высказывается мысль о
том, что два дома очень похожи и выделяются общие детали, одной
из которых является надпись с именем архитектора, построившего
их:
(135) Le 39 porte une inscription indiquant le nom de son
architecte, un certain Pierrefeu, et la date de sa
construction: 1881. Il en va certainement de même
pour le
41 (Modiano1: 14).
Способность выполнять операцию сравнения позволяет форманту «même» создавать выражения, выражающие значение одновременности, как, например, выражения en même temps, dans le
même temps, равенства и сходства - au même titre, au même degré,
de la même manière, de la même façon. Данные выражения являются
чрезвычайно распространенными в речи:
(136) En quatre ans, le nombre de ceux qui ont empoché des
gains supérieurs à 300 000 euros par an a presque
doublé... Dans le même temps, ceux ayant perçu entre
152 000 et 300 000 euros ont légèrement diminué,
passant
de 1 143 à 961, d'après l'étude conduite par
Lucile Rambert, avocate (Point 2004, №1636: 84).
В примере (138) сравнивается количество людей, выигравших сумму от 152 до 300 тысяч евро, и тех, чей выигрыш составил более
300 тысяч евро, за один и тот же период времени. В следующем
примере высказывается мысль о равной опасности, которую представляют для человека оба заболевания – церебральный паралич и
инфаркт миокарда, таким образом, выражение au même titre ставит
их в один ряд:
126
(137) «Nous devons persuader le public, le personnel médical, les
responsables de Samu que les attaques cérébrales
sont des urgences au même titre que l'infarctus du
myocarde», tempête le Pr Jean-Claude Gautier (Point
2003, №1603: 97).
По нашему мнению, формант «même», выступающий в качестве нейтральной формы, заменяющей средний род во французском
языке - la même chose – также выполняет в высказывании прагматическую функцию сравнения. В данном случае речь идет об употреблении форманта «même» в примерах, типа Cela revient au même:
(138) Les vieux bâtiments des Tourelles n’avaient pas été
détruits comme le pensionnat de la rue de Picpus, mais
cela revenait au même (Modiano1: 133).
2.2.1.5. Функция реакции на обсуждаемый факт/действие.
Кроме выполнения функций интенсификации, аргументации, контраргументации и сравнения, формант «même» способен также выражать эмоциональные реакции говорящего на окружающую действительность22.
Человек – не робот; он неотделим от эмоций, которые непосредственно проявляются в его речи, движениях, мимике, голосе.
Эмоции – одна из форм отражения мира, обозначающая душевные
переживания, волнения, чувства (Шаховский 1987: 181). Эмоции
многогранны: они затрагивают чувства и опыт, физиологию и поведение, формы познания и концептуализации. Эмоция объединяет в
себе разные явления: эмоциональные реакции, которые имеют свой
аналог во внешних способах выражения; эмоциональные состояния, которые связаны с внутренним эмоциональным переживанием,
не имеющим внешнего проявления (Мягкова 1991: 206).
Выражения quand même и tout de même относятся к арсеналу
эмотивных средств французского языка, от которых зависит естественность коммуникации. Понятие эмотивных средств связано с категорией эмотивности, то есть с выражением эмоций, при котором
общение сохраняет свою жизненность, естественность, эмоциональность.
В связной речи выражения tout de même и quand même несут
функцию междометий и частиц (о статусе частиц и междометий в
грамматической системе французского языка см. 1.1.) и выражают
различные чувства, настроения (удивление, недовольство и т.д.)
22
В данном случае речь идет о функционировании форманта «même» в составе выражений quand même и tout de même.
127
Так, в (140) выражение tout de même передает эмоциональное состояние смятения и растерянности:
(139) C’est exactement ce que je voulais vous dire!
- Ah! Bon…tout de même! (Mauriac: 254)
Тогда как в следующих примерах это же выражение свидетельствует о недовольстве и даже раздражении говорящего (141):
(140) - Vous avez parlé de Maltaverne?
- Non, tout de même! (Mauriac: 380)
или же, напротив, восхищения, как в (142):
(141) C'est une « héliotropiste », qui a fui les ciels plombés
parisiens pour trouver ses doses quasi quotidiennes de
soleil « made in Montpellier » (2 618 heures par an tout
de même!) (Point 2004, №1634: 70).
Особенности самих эмоций, а именно, оттеночность (диффузность) и групповой характер (стягивание), оказывают влияние на
полифункциональность эмотивных языковых средств и могут создавать трудности при понимании и использовании этих средств в коммуникации.
Выражения quand même и tout de même в разных контекстах и
произнесенное с разной интонацией может выражать удивление,
недовольство и даже иронию.
Но многозначность выражений quand même и tout de même не
вызывает трудностей у носителей языка, так как разнообразные
значения подсознательно усваиваются во время общения в социуме
на фоне средств, обеспечивающих снятие полисемии в контексте.
Одной из особенностей выражений quand même и tout de même, в
качестве эмотивов, в речи и в письменных источниках является их
контекстуальность, то есть максимальная обусловленность их значения ситуацией речи. Как, например, в примере (143):
(142) A marche sur le pieds de B dans le bus
B: Quand même! (Roulet 1991).
В данном примере выражение quand même представляет собой высказывание со стороны В, являющееся реакцией на действие
А. В высказывает недовольство тем, что А наступил ему на ногу.
Если же взять выражение Quand même! в отрыве от контекста,
то его эмоционально окрашенное значение не будет реализовано,
оно останется лишь набором слов.
Выражения quand même и tout de même в основном используются в устной речи диалогического характера. Выражения quand
même и tout de même, как и все эмотивные языковые единицы, теснейшим образом связаны с основным высказыванием и ситуацией.
128
Они выражают возбужденное состояние говорящего, и поэтому, появляясь в письменной речи, носят бессвязный характер как слова,
лишенные номинативного значения:
Quand même!
Tout de même!
Таким образом, основной функциональной нагрузкой выражений quand même и tout de même, выступающих в роли междометий,
является выражение эмоций, эмоциональной оценки предыдущего
высказывания или ситуации в целом. При этом реализация значения этих выражений происходит с помощью паралингвистических
средств (мимики, жестов, телодвижений), невербального контекста
(максимальной обусловленности ситуацией речи) и вербального
контекста (дополнительного словесного подкрепления).
Таким образом, анализ примеров показал, что формант
«même» выполняет в высказывании функцию интенсификации, аргументации, контраргументации, а также может выражать реакцию
на действие или факт. Вышеперечисленные функции выделены с
точки зрения отображения стратегии ведения разговора, позиции
говорящего по отношению к сообщаемым фактам, логических отношений между ними и взаимодействий участников акта речи.
Наиболее интересными областями в дальнейшем исследовании форманта «même», на наш взгляд, являются прагматика и контекст коммуникации. Следовательно, прагматические и коммуникативные параметры занимают приоритетное место в исследовании
форманта «même».
2.2.6. Взаимодействие формы, функции и
значения форманта «même»
В основу модели взаимодействия семантико-синтаксического и
функционально-прагматического аспектов форманта «même» положен принцип семасиологического характера, определяющий общую
направленность анализа. Описание начинается от формы (структурно-синтаксический аспект), проходит в направлении к функции
(функционально-прагматический аспект) через ее значение (семантико-синтаксический аспект) – см. схему 1.
На первом этапе исследовалось взаимодействие формы и
значения. Отдельно рассматривались формант «même» в роли прилагательного, наречия, местоимения (адъективное, адвербиальное
и прономинальное «même» соответственно), а также выражения,
включающие формант «même» – «quand même», «tout de même» и
«même si».
129
В результате мы выделили три основных значения, которые
способен выражать формант «même» в современном французском
языке: это неожиданность, сравнение (которое делится на сходство
и тождество) и отрицание. Под отрицанием понимается констатация
противоречия между частью высказывания, вводимой «même» и остальной частью высказывания.
Таким образом, формой, передающей наибольшее количество
значений, является «même»-прилагательное, поскольку эта форма
способна выражать все значения форманта «même»: отрицание,
сходство, тождество и неожиданность. В отличие от «même»прилагательного, все остальные формы, в которых встречается
формант «même», выражают не более двух значений. А именно: наречие «même» может иметь значение отрицания, сходства и неожиданности, выражения «quand même», «même si» выступают в значении неожиданности, выражение «tout de même» способно передавать значения отрицания и неожиданности, тогда как «même»местоимение выражает в зависимости от контекста значения сходства или тождества.
На втором этапе определялось взаимодействие семантикосинтаксического и функционально-прагматического аспектов. При
этом были выделены следующие прагматические функции форманта «même» в высказывании: функция интенсификации, сравнения,
аргументации, контраргументации и функция реакции на обсуждаемый факт/действие.
Реализация функции интенсификации имеет свои особенности. Поскольку интенсификация высказывания является наиболее
характерной функцией, в которой выступает формант «même», то
представилось возможным выделить оттенки выражаемого им значения интенсификации, как то: добавляющее значение, контрастивное, самостоятельное, неожидаемое и эмпатическое. Самым распространенным вариантом интенсификации являются добавляющее
и неожидаемое значения. В результате изучения взаимодействия
формы, которую принимает формант «même» в высказывании, и его
прагматических функций можно сделать вывод о том, что наибольшее
количество
функций
способно
выполнять
«même»прилагательное: все выделенные оттенки интенсификации и сравнение. «Même»-наречие также может выступать в нескольких функциях, а именно: интенсификация в добавляющем значении, интенсификация в неожидаемом значении, аргументация и контраргументация. Выражения ««quand même» и «tout de même» выполняют
130
131
функции
контраргументации и
реакции на
обсуждаемый
факт/действие. «Même»-местоимение и выражение «même si» выполняют лишь по одной прагматической функции: сравнения и аргументации соответственно.
Итак, чаще всего формант «même» выступает в функции интенсификации, преимущественно в добавляющем и неожидаемом
значениях. При этом адъективное «même» способно выражать все
оттенки интенсификации, тогда как прономинальное «même» и выражения «quand même», «tout de même» вообще не появляются в
высказывании с подобной функцией. Следующими по значимости
являются функция аргументации и функция контраргументации, в
реализации которых участвуют соответственно адвербиальное
«même», выражение «même si» и выражения «quand même» и «tout
de même». Выражения «quand même» и «tout de même» также могут
представлять собой реакцию на сообщаемый факт/действие. Прагматическая функция сравнения выражается адъективным и прономинальным «même».
В отношении взаимодействия между значением, выражаемым
формантом «même», и его прагматическими функциями можно отметить следующие закономерности. Почти все девять выделенных
прагматических функций (включая дополнительные оттенки интенсификации) имеют значение неожиданности, кроме функции сравнения, которая обозначает сходство и тождество. Значение отрицания распространяется на функцию контраргументации и функцию
интенсификации в контрастивном, самостоятельном и неожидаемом
значениях.
Исходя из вышеизложенного, можно сделать следующие выводы о взаимодействии формы, значения и прагматической функции форманта «même» в современном французском языке. Первичными значениями форманта «même» являются значения сравнения
(поскольку его передают «même»-наречие, «même»-прилагательное
и «même»-местоимение) и значение неожиданности (так как все
формы, кроме прономинальной, в которых встречается данный
формант, способны выражать это значение). Первичной прагматической функцией форманта «même» является функция интенсификации. Первичной формой выражения выявленных функций и значений являются «même»-наречие и «même»-прилагательное, поскольку именно эти формы передают больше всего значений и выполняют большее количество прагматических функций в высказывании.
132
Выводы по 2 разделу
В настоящей работе была предпринята попытка комплексного
исследования семантико-прагматического
аспекта
форманта
«même» в современном французском языке.
Семантические параметры форманта «même» были проанализированы в свете коммуникативного подхода. Рассмотрение значения форманта «même» в коммуникативном аспекте позволило выделить четыре основных значения, которые он способен выражать
в современном французском языке: неожиданность, сходство, тождество и отрицание. Под отрицанием понимается констатация противоречия между частью высказывания, вводимым «même» и остальной частью высказывания.
В результате анализа прагматических характеристик форманта«même» было установлено, что данный формант может иметь в
высказывании следующие прагматические функции: интенсификация высказывания, аргументация, контраргументация (в этом случае речь идет об употреблении форманта «même» в составе выражений «quand même» и «tout de même»), функция сравнения и
функция реакции на обсуждаемый факт/действие. В последнем случае речь идет об употреблении форманта «même» в выражениях
«quand même» и «tout de même».
Как показал анализ языкового материала, прагматическая
ориентация заложена в самой природе форманта «même», что в
свою очередь позволяет считать этот формант потенциально ориентированном на обеспечение реализации заранее поставленной
коммуникативно-прагматической цели автора высказывания. Интенсивность, которую способен выражать формант «même», находит
свою реализацию в дискурсе в соответствии с интенцией автора
оказать усиленное воздействие на слушателя.
Особую актуальность в связи с исследованием коммуникативно-прагматических параметров форманта «même» в дискурсе интерактивной языковой личности представляют постулаты о том, что
язык вербализует мысль и что субъект речи не свободен от правил
языковой компетенции. Из постулатов следует, что именно в языке
должны быть заложены «социально гарантированные» средства
самовыражения субъекта или воздействия на адресата. Этот вывод
касается роли человеческого фактора в языке vs. языкового фактора в человеке. Настоящее диссертационное исследование подтвердило, что формант «même» является благодатным материалом для
исследования этого взаимодействия.
133
Таким образом, исследование семантических и прагматических особенностей форманта «même» соединяет два основных момента, составляющих суть антропологической парадигмы: изучение
функционирования языка в жизни человека и отображение жизни
человека в языке.
Подход к анализу семантико-прагматических особенностей
форманта «même», разработанный в настоящем исследовании, может быть использован в качестве теоретической основы для изучения различных аспектов функционирования лексических интенсификаторов.
Другим перспективным направлением исследования представляется дальнейшее изучение использования форманта «même»
в речевых стратегиях. Поскольку современные лингвистические исследования сосредоточены на изучении комплекса всех факторов,
управляющих речевым процессом и определяющих процесс реализации того или иного высказывания и огромное значение придают
стратегии и тактике речевого общения. Именно поэтому изучение
речевых стратегий коммуникантов, проводниками которых выступает формант «même», нам представляется актуальным. Данная тема
в лингвистике остается недостаточно изученной.
Интересные результаты могут быть получены также при анализе функционального аспекта форманта «même» в различных типах дискурса.
Cписок использованных источников и сокращений к ним
Bazin – Bazin H. Vipère au poing / H. Bazin. – P.: Librairie Général
Française, 1948. – 256 p.
Gide 1 – Gide A. Isabelle / A. Gide. – P.: Gallimard, 1995. – 148 p.
Gide 2 – Gide A. La porte étroite / A. Gide. – P.: Mercure de France
1996. – 186 p.
Mauriac – Mauriac F. Thérèse Desqueyroux. Le noeud de vipères. Le
sagouin. Un adolescent d’autrefois / Франсуа Мориак. Тереза Дескейру. Клубок змей. Мартышка. Подросток былых времен. На фран. яз.
– M.: Прогресс, 1975. – 448 с.
Modiano 1 – Modiano P. Dora Bruder / P. Modiano. – P.: Gallimard,
1997. – 147 p.
Modiano 2 – Modiano P. Rue des boutiques obscures / P. Modiano. –
P.: Gallimard, 1978. – 214 p.
Sagan – Sagan F. Bonjours tristesse / F. Sagan. – P.: Julliard, 1999. –
154 p.
134
Stendhal – Stendhal H.B. Le Rouge et le Noire / H.B. Stendhal. – P.:
Booking International, 1995. – 509 p.
Yourcenar - Yourcenar M. Alexis ou le traité du vain combat. Le coup de
grace / M. Yourcenar. – P.: Gallimard, 1996. – 248 p.
Elle. – 1998. – №1648.
Elle. – 1999. – №2775.
Label France. – 2003. – Janvier – Mars. – №49.
Le Nouvel Observateur. – 1998. – №1742.
Le Nouvel Observateur. – 2001. – №1903.
Le Nouvel Observateur. – 2002. – №1971.
Le Point. – 06.06.03. – №1603.
Le Point. – 09.01.04. – №1634.
Le Point. – 15.07.04. – №1661.
Le Point. – 22.01.04. – №1636.
Marie-Claire. – 1997. – №540.
Marie-Claire. – 2002. – №523.
Marie-Claire. – 2002. – №537.
Marie-Claire. – 2002. – №586.
135
РАЗДЕЛ 3
. СЕМАНТИКА И ПРАГМАТИКА ВЫДЕЛИТЕЛЬНЫХ
КОНСТРУКЦИЙ В ИСПАНСКОМ ЯЗЫКЕ
3.1. Теоретические предпосылки изучения эмфазы
3.1.1. Функционально-деятельностный подход к изучению
взаимодействия синтаксического, семантического и
прагматического аспектов в выражении эмфазы
Взаимодействие языковых средств разных уровней в высказывании представляет собой очень сложный объект научного наблюдения, особенно если это касается такой области, как экспрессивность.
Принимая во внимание насущную необходимость изучения
подлинного функционирования языка как средства общения, современные исследователи все большее внимание уделяют деятельностному подходу к изучению лингвистических явлений, который определился в языкознании в последние десятилетия. Деятельностный подход предполагает изучение языка не как застывшей системы, а как динамического образования, где в процессе мышления
происходит формирование нужных для выражения языковых единиц, что позволяет по - новому подойти к изучению функционирования средств экспрессивности. Оcобенно это важно для испанского языка, поскольку еще Гюстав Гийом отмечал, что в некоторых
языках (имея в виду испанский язык) экспрессивность акта речевой
деятельности способна значительно изменять смысл, который могут
иметь в речи слова, выражающие экспрессивность (Гийом 1992:
87). На специфику психологического склада испаноязычных народов, в первую очередь их темперамент и эмоциональность, которые
наложили отпечаток на развитие богатейшего фонда змоциональноэкспрессивных средств, указывает и Н.М. Фирсова (Фирсова 1992;
1995). Традиционно к синтаксическим средствам экспрессивности
относят эмфазу. Попытку определить структурные типы эмфазы в
испанском языке сделал М. В. Зеликов. Ученый выделяет:
1) тип “вкрапления”, т.е. содержащий элемент, вводящий эмфатическое предложение ( si, pero, lo que, cuando) ;
2) тип “расщепления”, т.е. содержащий эмфатический глагол
(ser, hacer);
3) тип “трансформации”, т.е. содержащий модели с определенным артиклем, а также эмфатический артикль lo и существительное или прилагательное (Зеликов 1987).
Т. Г. Гершевич обнаруживает, кроме вышеуказанных, такие
структурные типы, как конструкции с синтаксическим параллелиз-
136
мом. Это конструкции, которые могут принимать форму геометрически правильных построений, стилизирующих синтаксис ритуальных
заклинаний и песен индейского фольклора, и конструкции с однородностью частей, которые характеризуются наличием у них общей
грамматической функции в предложении и обязательной сочинительной связью между частями (Гершевич 1992:10-11).
Н. Д. Арутюнова выделяет два способа эмфазы:
1) передвижение синтаксически подчиненного члена в позицию
управляющего;
2) сообщение выделяемому элементу предикативности.
Каждое из этих средств эмфазы имеет свою сферу применения, они
могут комбинироваться, а области их распространения взаимопроницаемы (Арутюнова 1966).
Таким образом, в испанском языке существует целая система
синтаксических средств, специально приспособленных для организации экспрессивных предложений, что подтверждает мысль Ю. М.
Малиновича о том, что на синтаксическом уровне экспрессивность
реализуется посредством целого набора специфических предложений, которые носят системный характер и четко структурированы
как по форме, так и по смыслу (Малинович 1989: 181).
В испанском языке при эмфазе структура предложения изменяется путем введения особых конструкций, выбор которых зависит
от того, какой член предложения подлежит выделению. Так, выделение подлежащего, дополнения, происходит при помощи структуры
Ser X ... el (la) que (quien) . Например, выделение:
подлежащего (1) Yo la felicitaré de nombre de todos ustedes >
Seré yo quien la felicite de nombre de todos
ustedes (J.M.de Lera, p.78);
дополнения (2) A él le ocurrió casi a las cuatro que subiéramos a
la colina...> Fue a él a quien le ocurrió casi a las
cuatro que subiéramos a la colina (G.G.M.,
p.31);
Выделение обстоятельства происходит по тому же принципу,
однако, структурой выделения является Ser ... donde (cuando):
(3) Аllí se sorprende por el estirín del niño. > Es allí
donde se sorprende por el estirón del niño
(J.L.Samp., p.214).
Эмфатическое определение оформляется как субстантивированное прилагательное, при этом атрибутивные отношения пере-
137
даются в плане выражения предлогом de, т.е. отношениями принадлежности, например:
(4) Yo me aflijo en lo interior de mi alma (J.V., р.32).
Эмфатизация сказуемого осуществляется при помощи глаголов ser, hacer и местоимением lo que, например:
(5) Lo que el periodista hace es presentar los hechos
en forma atractiva (J.M.de Lera,p.134).
Выделение целого предложения происходит при помощи конструкции Es que:
(6) Necesito oir a mi nieto llamarme nonno. > Es que
necesito oir a mi nieto llamarme nonno
(J.L.Samp., p.187).
Выбранные для настоящего исследования конструкции, построенные на базе глагола ser, являются наиболее употребительными в сравнении с другими эмфатическими средствами. В испанистике построения Ser X... el (la) que (quien); Ser ... donde (cuando) называют эмфазой членов простого предложения (Арутюнова 1966),
эмфазой актуализации (Калустова 1984), расчлененной структурой construcción escindida (Фант 1984). Другая конструкция, которая является объектом исследования - Es que, служит для выделения целого предложения (пример 6).
В романистике, в частности во французском языке, такие синтаксические структуры известны как выделительные конструкции
(Гак 1975; Вилкова 1992; Тарасова 1992 и др). Если во французском
языке данный структурный тип эмфазы неоднократно рассматривался и систематизировался, то в испанском языке вопросы, связанные с исследованием выделительных конструкций, не получили
должного освещения.
В испанистике исследовалась эмфаза с точки зрения:
1) грамматических особенностей эмфатических предложений
в сопоставлении с другими романскими языками (Арутюнова 1966);
2) их информативной структуры (Fant 1984; Калустова 1984);
3) стилистической функции эмфазы (Гершевич 1992).
Однако, за пределами исследований остался функциональнопрагматический фактор, вопрос взаимодействия разных уровней
при экспрессивном выделении, динамический аспект функционирования выделительных конструкций. Эта проблема в испанском языке недостаточно изучена, а современные направления в языкознании требуют по-новому подходить к изучению фактов языка, включая синтаксический, семантический, прагматический аспекты в их
взаимодействии. Поскольку функцию связывают с действием, с
138
коммуникацией, именно функциональный подход является закономерным этапом в изучении структур выразительности.
В. Г. Гак выявляет разные возможные виды функциональных
подходов:
1) функциональный подход исследует объекты в их отношении
к среде;
2) изучает роль объекта в контексте целого, другими словами,
функцию части по отношению к целому;
3) определяет целевое назначение объекта;
4) определяет системное положение объекта, внутреннее устройство предмета и всей системы (Гак 1985).
Для более или менее полной типологии объекта необходимо
учитывать различные аспекты, к которым ученый причисляет объем
языковой единицы и объем среды, в которой функционирует единица, соотношение функции и семантики языковой единицы, ономасиологический или семасиологический подход к соотношению предмета и его функции, соотношение языка и говорящего субъекта (Гак
1985:7-9).
Для нашего исследования носителем функции являются предложения с выделительными конструкциями испанского языка, функционирующие в денотативной ситуации. В связи с этим необходимо
изучить функциональный аспект предложения, отражающий информативный план высказывания (актуальное членение), соотнесенность высказывания с различными параметрами и аспектами речевого акта, в частности его коммуникативная задача (просьба, информация, обещание и т.д.), обстановка, в которой осуществляется
акт речи, и его референция (Бондарко 1983; Золотова 1985; Иваницкий, Семенова 1995).
Анализ синтаксических, лексических, просодичесих компонентов любого высказывания-предложения может осуществляться с
точки зрения говорящего и с точки зрения слушающего. В первом
случае исследование языковых явлений производится в направлении от значения к форме, другими словами, от функций к средствам
их выражения, во втором случае факты языка рассматриваются от
формы к значению, т.е от средств выражения к функциям (Есперсен 1958: 48). Мы считаем, что для создания более полной модели
функционирования выделительных конструкций в художественных
текстах испанского языка, предполагающей выявление их особенностей в формальном и функционально-содержательном планах, и
при изучении закономерностей их функционирования в грамматическом строе испанского языка для выражения того или иного содер-
139
жания, необходимо сочетать оба подхода (Даниленко 1988; 1990).
Поскольку лингвистический статус изучаемых единиц детерминируется взаимодействием формы, функции и значения, исследование
выделительных конструкций будет проводиться поэтапно, от их
формы (структурно-синтаксические особенности) к значению (семантические особенности) и затем к функции (функциональнопрагматические особенности), что соответствует семасиологическому подходу. Предполагается привлечение и ономасиологического подхода, т.е. от функции и значения к форме их выражения при
построении динамической модели взаимодействия вышеуказанных
аспектов в текстах испанского языка.
Функционально-динамический подход дает возможность не
только проследить, каким образом осуществляется реализация существующих в грамматическом строе испанского языка синтаксических структур, а также правил взаимодействия формы, функции и
значения и сам процесс порождения и образования средств экспрессивности, поскольку “конкретная задача лингвиста, занимающегося проблемами языка, состоит в воспроизведении крупных систем
языка в том виде, в каком они существуют в глубине мышления”
(Гийом 1992: 53).
3.1.2. Экспрессивность, эмоциональность и эмфаза
В лингвистической литературе понятия “экспрессивность”,
“эмоциональность” и “эмфаза” перекрещиваются, неоднозначно понимаются исследователями и по-разному трактуются в науке, поэтому мы считаем необходимым отграничить их друг от друга.
Экспрессивность (выразительность) речи издавна привлекала
внимание лингвистов, поскольку коммуникация совершается в среде, “наполненной человеческими желаниями, эмоциями, оценками,
поэтому говорящий не ограничивается передачей только предметной информации, он может выражать уверенность или неуверенность, давать положительную или отрицательную оценку, соотносить свое сообщение с обстановкой речи, акцентировать что-либо в
своем высказывании или усиливать всю заключенную в нем информацию” (Тарасова 1992: 5). Не вызывает сомнения тот факт, что
описание синтаксиса оказывается неполным, если из него “исключить эмоционально-экспрессивный фактор, оказывающий существенное влияние на выбор синтаксических единиц” (Малинович 1989:
2).
Категория экспрессивности присуща всем уровням языка. Различаются фонетические, морфологические, лексические и синтакси-
140
ческие средства. Сущность данной категории состоит в том, что она
позволяет единице языка выступать в коммуникативном акте как
средство выражения субъективного отношения говорящего к содержанию высказывания или адресату речи. Следовательно, экспрессивность тесно связана с выражением эмоций у человека.
Основоположником современных концепций и методов исследования экспрессивных фактов речи считается Ш.Балли, для которого экспрессивность всегда связана с эмоциональностью (Балли
1961).
Телия В. Н. замечает, что понятие экспрессивности и экспрессивной функции языка остается “одним из наиболее размытых лингвистических концептов” (Телия 1991:33). С одной стороны, экспрессивность объясняет все случаи не-нейтрального употребления языка, а с другой - пересекается с категориями оценки, эмотивности,
модальности и др. Причем, если экспрессивность языковых выражений определяется через их противопоставление выражениям
нейтральным, то экспрессивная функция рассматривается как оппозиция функции номинативной. Экспрессивной функцией ученый считает способность языка выражать всевозможные отношения, связывающие обозначение действительности с эмоциональным в своей
основе восприятием действительности и стремлением передать это
восприятие реципиенту, воздействуя на его деятельность с той или
иной целью. Таким образом, экспрессивностью для ученого будет
некий совокупный продукт, выражение некоторого итога, создаваемого целым рядом субъективно ориентированных эмоционально окрашенных отношений субъекта речи к обозначаемому (Телия 1991:
6).
Образование экспрессивного эффекта объясняется тем, что
языковое выражение (высказывание или целый текст) передает определенный сигнал, который может усиливаться и тем самым выделяться из общего потока за счет необычного стилистического использования языковых средств, либо посредством интенсификации
количественного или качественного аспектов обозначаемого, либо
является результатом положительной или отрицательной реакции
реципиента, возбуждаемое данным выражением.
Таким образом, к нейтральному отображению обозначающего
выделенные способы усиления сигнала присоединяют субъективное
отношение говорящего к обозначаемой действительности, т.е. языковое выражение несет объективную информацию о “внешнем” мире и субъективную информацию о “внутреннем” мире человека, его
эмоциональных реакциях и впечатлениях о переживаемой им дей-
141
ствительности (ЧФЯ 1991: 8).
Эмоциональность формируют эмоции (от лат. emoveo - потрясаю, волную), которые определяются как реакции человека и животных на воздействие внутренних и внешних раздражителей, связанные с удовлетворением (положительные эмоции) или неудовлетворением (отрицательные эмоции) различных потребностей организма. Эмоции возникают на основе высших социальных потребностей
человека, называемых чувствами (СЭС под ред. А.М. Прохорова
1987:1556). Таким образом, эмоция - это “психологическая реакция
индивидуума на чувственное восприятие организма” (Турбина
1994:186).
Можно обнаружить разные понимания взаимодействия или соотношения между эмоциональным и экспрессивным. Так В.Н. Телия
считает, что экспрессивность языковых произведений, имея в виду
тексты и отрывки любой протяженности вплоть до слов, является
результатом прагматического употребления языка, основная цель
которого - выражение эмоционально-воздействующего (положительного или отрицательно окрашенного) отношения субъекта речи
к обозначаемому и “заражение” этим отношением адресата (Телия
1991: 35). Таким образом, если в основе экспрессивности, по мнению В. Н.Телия, лежит эмоциональность, то Э. А. Нушкиян понимает
экспрессивность как следствие эмоциональности, как реализацию
авторского замысла выражения эмоций при помощи различных языковых средств (Нушкиян 1992: 67). Следовательно, для Э. А. Нушкиян экспрессивность - это средство выражения эмоций.
Экспрессивность связывают со своеобразным смысловым оттенком, который добавляется к основному лексическому или синтаксическому значению, позволяя говорящему или пишущему выражать свое отношение к предмету мысли (Петренко 1989: 117).
Таким образом, в языкознании определились стилистический,
семасиологический и прагматический подходы к изучению экспрессивности. Стилистический подход связанный с именем Ш. Балли1,
изучает закономерности выбора средств, которые способны удовлетворить интенцию говорящего индивида. Не ставя целью подробное
описание направлений стилистического анализа, можем констатировать, что основное внимание стилистического подхода приковано
к способам придания социального, территориального, индивидуального или любого другого своеобразия речи. Если объектом исследования является текст, то экспрессивность включает все способы ре1
Ш. Балли впервые стал рассматривать экспрессивность как стилистическую
проблему (см. Ш. Балли “Французская стилистика”, 1961).
142
чевого воздействия характерные для всего текста в целом, включающие степень эффективности выражения авторского замысла.2
Семасиологическое изучение экспрессивности сосредоточены
на изучении экспрессивно окрашенной лексики, их места в типологии значений, на организации самого экспрессивного значения, на
системообразующих связях единиц с экспрессивно окрашенными
значениями и т. д.
Прагматический аспект экспрессивности включает ряд задач
связанных с субъетом речи, его интенцией и целью сообщения, с
отношениями субъекта речи к адресату и к действительности, таким образом исследование ориентируется на “отношение говорящего к знаку при осуществлении его выбора в процессе организации
сообщения” (ЧФЯ 1991: 17).
Понятие экспрессивности в синтаксисе строго не определено.
Но в последние годы в синтаксической литературе появился термин
“экспрессивный синтаксис”, который понимается О. А. Александровой как учение о построении выразительной речи, предметом изучения которого являются “лингвистические основы экспрессивной
речи” (Александрова 1984: 8).
Нам представляется более приемлемой точка зрения Ю. М.
Малиновича, представляющая экспрессивность как понятие широкое, имеющее собирательный характер и включающее в себя эмоциональность, образность, интенсивность и т. д. Но при этом надо
учитывать, что” не все экспрессивное в языке служит для выражения эмоций, в то время как выражение эмоций ( а не их название )
всегда экспрессивно ” (Малинович 1989: 14 ).
С понятиями “экспрессивность” и “эмоциональность” часто
связывают понятие эмфазы. Например, А. М. Антипова пишет по
этому поводу: “ Эмоциональной речью можно считать такую речь, в
которой выражены определенные, легко распознаваемые эмоции и
отношения говорящего, но без особой эмфазы. Термин “эмфатически эмоциональная речь” можно отнести к такой речи, в которой выражены яркие и эмфатически акцентированные эмоции и отношения
говорящего” (Антипова 1979: 25).
Пришедшее из древней риторики понятие “эмфаза” обозначало фигуру, придающую речи особую силу, изящество, служащую
для того, чтобы пробудить внимание и чувства. В лингвистической
литературе “эмфаза” (от греч. emphasis - разъяснение, указание,
выразительность) означает выделение важной в смысловом отношении части высказывания, группы слов , слова или части слова,
2
см. Ю. А. Ладыгин, 1996, 1997.
143
обеспечивающее экспрессивность речи. При этом, экспрессивность
может достигаться разными средствами: просодическими, лексическими, морфологическими, синтаксическими (ЛЭС под ред. В. М.
Ярцевой 1990: 592).
На современном этапе развития лингвистической науки, в частности в романистике, эмфаза рассматривается как коммуникативно- прагматическая категория с ценностной ориентацией, служащая
для “эшелонирования” информации, комуникативно важной для говорящего в данной ситуации общения (Тарасова, 1992: 159). Эмфаза обозначает “объективно существующее свойство языковых единиц передавать заключенное в них предметно-логическое содержание с повышенной выразительностью, придавая высказыванию требуемую ясность”, определяется как видовое понятие по отношению
к экспрессивности , а средства эмфазы, образуя арсенал экспрессивных средства языка, способны выражать эмоции или эмоциональные состояния ( Калустова 1984: 14).
Языковой статус эмфазы определяется типологическими чертами того или иного языка. Эмфазу трактуют либо как эмоциональное и/или экспрессивное подчеркивание, включая ее при этом в категорию субъективной модальности, либо в категорию информативности или рассматривают как средство особого выделения информативной структуры высказывания (Тарасова 1992; Beinhauer
1968).
По мнению некоторых лингвистов (Chafe 1976; Неустроева
1990; Тарасова 1992), эмфаза предполагает контраст или конфликт, во-первых, между миром и картиной мира, которая имеется у
говорящего, и, во-вторых, между картиной мира говорящего и адресата. Этот конфликт находит свое отражение в структурно- семантической организации эмфатических высказываний, поэтому они
представляют собой многочисленные отклонения от структурносемантического стандарта (Тарасова 1992: 157), т.е. являются проявлениями асимметрии синтаксической структуры. В лингвистике за
процессом нарушения симметрии при эмфазе закрепился термин
“эмфатизация”, а синтаксические средства эмфатизации называются эмфатизаторами. Поэтому выделительные обороты, сегментацию относят к эмфатизаторам, роль которых заключается в “разведении семантического и структурного центров словосочетания и
предложенияя”(...)“несовпадение, несоответствие, разнонаправленность этих центров составляют структурно-семантическую основу
эмфазы” (Тарасова 1992: 158).
Однако, в каждом языке существует характерное только для
144
данного языка соотношение симметрии и асимметрии, изменение
равновесия между формальной и функциональной стороной языкового знака, между означающим и означаемым.
Таким образом, все исследователи признают, что эмфаза является средством, обеспечивающим экспрессивность речи.
Анализ специальных исследований по проблемам экспрессивного синтаксиса позволяет сказать, что экспрессивность имеет воздействующее, убеждающее начало, связанное с усилением выразительности, которая достигается разными языковыми средствами.
Однако, особая трудность изучения экспрессивности состоит в
том, что познавательная деятельность человека представляет собой единство эмоционального и интеллектуального. Поэтому, когда
мы пытаемся разграничить экспрессивность и эмоциональность, то
мы должны учесть,что это разграничение носит условный характер,
поскольку совершенно неэмоциональной речи нет. Когда мы говорим о неэмоциональной речи, то имеем в виду минимальное выражение эмоций. Это подтверждает мысль Шарля Балли, что человеческая мысль складывается из логической идеи и чувства, которые
могут соединяться в разных пропорциях: “Наша мысль постоянно
стремится к тому или иному полюсу, никогда не достигая их полностью. В одних случаях они будут иметь логическую доминанту, а в
других эмоциональную” (Балли 1961: 182).
Тем не менее, существенным различием эмоционального и
экспрессивного можно считать, с одной стороны, непреднамеренность, непроизвольность эмоций, и, с другой стороны, - специальную заданность экспрессии как средство воздействия, как преднамеренность использования определенных средств языка (Акимова
1981: 111).
Итак, было бы более логично рассматривать экспрессивность
как способность языкового знака “выражать интенсивность предметно - логической или стилистической информации” (Малинович
1989: 115), а эмоциональность - как чувственную реакцию, охватывающую все виды переживаний. Таким образом, экспрессивность в
данной работе будет рассматриваться как понятие более широкое
по отношению к эмоциональности, как выразительность, интенсивность выражения предметно-логической информации. Эмоциональность будем понимать как чувственную реакцию, имеющую ярко выраженную субъективную окраску и охватывающую все виды переживаний, а эмфазу - как средство, обеспечивающее экспрессивность, выделяющее важную в смысловом отношении часть высказывания.
145
Однако, обращаясь к экспрессивности, ученые не пришли к
единому мнению, является ли экспрессивность потенцией языка или
речи. Так, Г.И. Акимова предполагает наличие экспрессивных
средств в языке, т.е. экспрессивность - это свойство самих языковых
единиц (Акимова 1981: 110).
Однако, это противоречит мнению Г. Гийома, который считает,
что акт речевой деятельности находит средства выражения уже готовыми к употреблению, в то время как средства выразительности
формируются в самом акте речевой деятельности, “за пределы которого они не выходят и с которым образуют неделимое целое”
(Гийом 1992: 86). Г. Гийом не указывает, какое именно содержание
вкладывается в понятие “экспрессивные средства”, но, очевидно,
имеются в виду также и синтаксические средства. Представляется ,
что, помимо синтаксических структур, таковыми могут оказаться и
просодические средства, такие как особая интонация и выделительное ударение.
Некоторые авторы (например, Иконникова 1996: 68) считают
необходимым выделить наряду с языковой (узуальной) экспрессивностью, речевую (окказиональную). Другие авторы (например, Иванов 1991: 15) трактуют экспрессивность как некоторое качество речи
или речевого построения, связанное с качеством языковых единиц,
но не сводимое к последнему. Таким образом, экспрессивность считается потенцией языка, которая обнаруживается в речи.
На наш взгляд, ответ на эту проблему следует искать в теории
Гюстава Гийома, которую успешно развивают его ученики и последователи.
3.1.3. Языковая деятельность и теория речевого акта
Функционирование языковых единиц осуществляется в речи,
т.е. в процессе коммуникации, который представляет собой речевую
деятельность субъекта и объекта. Речевая деятельность, как и любая другая деятельность, которая понимается как осознанная и целенаправленная активность субъекта, преобразующая объект, также имеет свой объект - адресат. Поскольку наименьшей единицей
деятельности является действие, то речевым действием, единицей
коммуникации является речевой акт как основная и мельчайшая
единица языкового общения. Теория речевого акта сосредоточивается на изучении характера как раз того действия, которое происходит во время общения между говорящим и слушающим в реальных
условиях (Демьянков 1986; Зимняя 1974). О. Есперсен писал, что
человеческая деятельность является сущностью языка, поскольку
146
представляет собой деятельность одного индивида, направленную
на передачу мыслей другому индивиду, а деятельность другого индивида, направленную на понимание мыслей первого. “Если мы хотим понять природу языка и, в частности, ту его область, которая
изучается грамматикой, мы не должны упускать из виду двух упомянутых людей - производящего и воспринимающего речь, или проще
говоря, говорящего и слушающего” (Есперсен 1958: 115).
В. А. Звегинцев указывал, что “говорение есть управляемая
правилами форма поведения», а язык - ”это деятельность, вовлекающая все функции, делающие человека человеком”, (...)“где человек, там и язык” (Звегинцев 1996: 50). “Язык только тогда язык, когда он способен выступать в речи, которая требует обязательного
участия мысли. Именно мыслительным актом в речи абстрактный
мир языка переводится в мир конкретной действительности, соотносится с конкретной ситуацией или, короче говоря, связывается с
конкретным опытом и - что чрезвычайно важно - выступает во взаимодействии с ним” (там же, с.64). Таким образом, ученый считает,
что имплицитно наличие триединства - мышление, язык, речь - присутствует во всех высказываниях, и именно в речи мысль выходит
за пределы языка.
Будучи психологическим действием, речевое действие обладает всеми характеристиками, присущими любому действию, а
именно, характеризуется собственной целью или задачей, определяется общей структурой деятельности и тем местом, которое оно
занимает в деятельности вообще и по отношению к другим речевым
действиям - в частности. Наконец, речевое действие представляет
собой “взаимодействие общих характеристик деятельности и конкретных условий и обстоятельств ее осуществления” (Леонтьев
1974: 26).
Факторами речевой деятельности, по мнению Л. В.Щербы, являются, с одной стороны, единая языковая система, социально
обоснованная в прошлом, объективно заложенная в языковом материале данной социальной группы и реализованная в индивидуальных речевых системах, с другой - содержание жизни данной социальной группы (Щерба 1965: 365). “Речевая деятельность человека всегда предстает в форме высказывания, которое существует в
ее “конкретности” лишь на основе грамматической реальности,
свойственной данному языку в данный момент его развития” - Адмони 1994: 71.
Природа, психомеханика акта речевой деятельности рассматривается Гюставом Гийомом (Guillaume 1969; Leçons 1971 – 1996;
147
Гийом 1992). Ученый считает, что акт речевой деятельности начинается не с произнесения слов, а с более ранней, лежащей в его
основе, операции, представляющей собой сигнал, с которым мысль
в момент своего выражения обращается к языку, находящемуся в
постоянном распоряжении мышления. Являясь главной функцией
языка, такое постоянное распоряжение освобождает язык от необходимости придумывать средства выражения в тот момент, когда
это требуется. Сам акт речевой деятельности состоит в передаче из
языка в речь таких сущностей, как семантемы, морфемы и системы,
которые располагают в языке означающим, т.е. фрагментом речи
(parole), привязанным к означаемому, т.е. к тому, что они обозначают в мысли. При этом морфемы являются частями систем, мышление в момент своего выражения видит морфему в составе системы
и среди форм, представленных вместе в системе, мысль делает
выбор “ по тем мгновенным мотивам, которые одну из этих форм
выделяют как лучше других соответствующую точному и тонкому
выражению того, что хотят выразить” (Гийом 1992: 82). Этот выбор
представляет собой операцию, происходящую за конкретное, прожитое, короткое, но реальное время. Поиск формы, требуемой актом выражения речи, облегчается, если мы имеем хорошо развитую
и хорошо построенную систему. Каждая форма имеет свое значение
в системе, которое существует до контекстного значения и представляет оригинальный момент своего психического построения. В
свою очередь значение одной системной формы предполагает определенное количество значений в речи, т.е. значений в контексте.
Отсюда роль языка Г. Гийом видит в представлении для речи на основе имеющихся в системе форм большего или меньшего выбора
контекстных значений.
Таким образом, по теории Г. Гийома, язык - это нечто устоявшееся, к которому обращается речевая деятельность. Однако, речеязыковой акт может прибегнуть к собственным импровизационным
средствам, если устоявшееся по каким-либо причинам неполноценно. Г. Гийом объясняет этот процесс тем, что у истоков развития, когда отсутствовал устоявшийся язык, рече-языковой акт все обозначал импровизационными средствами, по мере развития устоявшегося аспекта, доля импровизационного значительно уменьшилась.
Однако импровизационный аспект вместо передачи содержания речевой деятельности в настоящее время несет груз выразительных
характеристик этого содержания, если язык со всем его устоявшимся аспектом для этого недостаточен. Г. Гийом представляет речеязыковой акт в виде формулы
148
expression + expressivité = 1,
где выражение (expression) - это обращение к устоявшемуся аспекту, а выразительность (expressivité) - к неустоявшемуся.
Данная формула позволяет, на наш взгляд, объяснить многие
явления, поскольку включает в себя любой вариант, начиная с минимальной выразительности в сочетании с максимальным выражением и до максимальной выразительности, которая полностью поглощает выражение. В качестве примера максимальной выразительности, которая полностью уничтожила выражение, Гийом приводит междометие, поскольку междометие является таким предложением, вектор которого заключается не в глаголе, а в экспрессивном движении, доведенном до максимализма (там же, с.88). Подобным образом максимальная выразительность позволяет одно слово, например, “Тихо !” превратить в предложение, но если убрать
отсюда выразительность, предложение имеет совсем другой смысл.
Мы можем представить предложение-междометие “!Ay!” в виде
формулы О + 1 = 1. Любое неэмоциональное и неэкспрессивное
предложение может иметь другую формулу. Например, предложение из научного текста можно обозначить формулой 1 + О = 1:
(7) La anteposición más característica y frecuente
en el español es la del verbo, que tiende a
ocupar el primer lugar de la oración.
(G.M.Viv., p. 85).
Механизм порождения и образования такой сложной лингвистической единицы, как предложение состоит из множества мыслительных операций, предваряющих и сопровождающих ее рождение.
По мнению А. Р. Лурия, путь от мысли к речи заключается в подготовке речевого высказывания и проходит несколько этапов: начинается с мотива и общего замысла (который с самого начала известен
субъекту в самых общих чертах), проходит через стадию внутренней
речи, которая опирается на схемы семантической записи с ее потенциальными связями, стадию формирования глубинной семантической структуры и, наконец, высказывание, опирающееся на поверхностно-синтаксическую структуру, развертывается во внешней
речи (Лурия 1991: 38, см. также Костюшкина 1991).
Наиболее детальная схема формирования предложения в
лингвистическом сознании говорящего и его актуализация в речи
разработана, на наш взгляд, Г. М. Костюшкиной (см. рис.2 в разделе
1.2. выше).
В предлагаемой схеме все этапы порождения коммуникативной единицы подразделяются на довербальные (первый и второй
149
этапы) и вербальные, на третьем и четвертом этапах формируется
внутренняя речь, пятый этап соответствует внешней речи.
Известно, что одна и та же мыслеформа может по-разному
реализовываться в речи, что является следствием особой установки говорящего. При этом выбор языковых средств зависит от взаимодействия рациональной и эмоциональной сфер мышления. “Если
личностная пристрастность к предмету речи превышает порог нормального соотношения, происходит перекодирование информации,
в результате чего эмоциональный аспект речи информационно становится доминирующим” (Малинович 1989: 56).
Принимая во внимание, что механизм порождения языковой
единицы предполагает активность говорящего и зависит от его интенции, которая понимается как “своего рода творческое начало,
порождающее целевое устремление“, а “речь отвечает своему целевому устремлению: предпринять дискурсивную операцию“, то
есть захотеть действовать, оказать на кого-то какое-то воздействие
(Гийом 1992: 93), можно сказать, что от интенции говорящего и целевой установки зависит характер высказывания. В свою очередь,
интенция обусловливается денотативной ситуацией (отношением
среды и объекта высказывания) и психическим состоянием говорящего. Однако, если затрагивается чувственная сфера психики, когда
в намерение говорящего “ входят задачи усилить речевое воздействие на адресата, активизировать и сосредоточить его внимание на
коммуникативно-важном для говорящего компоненте высказывания”
(Тарасова 1992: 74), в этом случае, по-видимому, происходят изменения в процессе развертывания рече-языкового акта, когда идет
переосмысление логической модели, искажение привычного порядка, что отражается и на структуре актуализированного в речи предложения и приводит к деформации грамматических признаков.
Итак, опираясь на схему (рис. 2) Костюшкиной Г.М., речеязыковой акт при экспрессивно-окрашенной речи можно представить следуюшим образом. Довербальные 1-й и 2-й этапы, интенция
и осмысление денотативной ситуации (т.е. образование нерасчлененного образа о ситуации реальной действительности и его расчленение на составные части) остаются такими же, как и в схеме 1.
Изменения, на наш взгляд, происходят на вербальном этапе, в процессе формирования внутренней речи, когда идет переоценка пропозиции и нарушение механизмов актуализации.
При этом, 3-й этап, на котором” происходит обозначение расчлененных представлений о ситуации окружающей нас действительности при помощи формирования классов слов - частей речи
150
или их функциональных эквивалентов - придаточных предложений”
(Костюшкина 1991: 29), не нарушается.
Изменения происходят на 4-м этапе, предполагающем вписывание отраженных средствами языка компонентов ситуации в универсальную базовую модель предложения языка. Для романских
языков выявлено три такие модели: S, S - V и S - V - C1 . Процесс
актуализации сложноподчиненного предложения можно показать
так:
главное предложение
ложение
( S - V - C)
придаточное пред
( S - V - C)
Придаточное предложение, по теории Г.М. Костюшкиной,
представляет собой уже однажды актуализированную единицу предложение со всеми его признаками (предикативностью, модальностью, видо-временным планом), которое, входя в состав сложноподчиненного предложения, подвергается вторичной актуализации,
т.е. при первичной актуализации предложение переходит в категорию речевого имени, при оформлении сложноподчиненного предложения придаточное “претерпевает вторичную актуализацию путем использования в структуре предложения различного рода подчинительных союзов и союзных слов (выражений), употребления
соответствующих наклоненеий и времен, местоположения компонентов сложного предложения в его синтагматической последовательности” (Костюшкина 1990; 1991). Однако, отмечается, что психические представления, оформленные языковыми средствами,
вписываются в базовую модель в зависимости от коммуникативной
интенции говорящего субъекта и контекста высказывания, при этом
базовая модель может иметь варианты, т.е. видоизменяться. В случае с выделительными конструкциями происходит расчленение синтагматической цепи и сегментация выделяемого члена предложения. Поскольку инвариантом выделительной конструкции Ser X ...el
(la) que (quien) является ser AB (A - вынесенный сегментируемый
член, В - придаточное предложение), то базовую модель можно
представить таким образом:
1
В данной модели S обозначает подлежащее; S - V - подлежащее - сказуемое;
S - V - C - подлежащее, сказуемое, дополнение.
151
V+A
V+C
1
Мы имеем сферхфразовое единство, которое, при наличии
определенных связей между предложениями, входящих в сверхфразовое единство, можем также вписать в нечто подобное базовой
модели сложноподчиненного предложения. Изучаемые нами выделительные конструкции Es que и Ser X ... el (la) que (quien) также
связываются с предшествующим контекстом (предложением) путем
союзов и союзных слов y, pero, mas и т.д., образуя, таким образом,
сложный период. Как с союзом, так и при отсутствии союза обнаруживается причинная зависимость от контекста. Таким образом,
предшествующий контекст условно мы можем принять за основную
часть, а предложения с изучаемой нами структурой за добавочную
часть и вписать в модель сверхфразового единства (Костюшкина
1990: 165-175).
Основная часть
A
V+C
Добавочная часть
На 5-ом этапе сформировавшаяся в сознании говорящего
коммуникативная единица получает свою реализацию в речи.
В каждом языке развиваются собственные средства оформления структур синтаксиса выразительности. “Эти средства образуются в процессе речевой деятельности вследствие и на основе переосмысления нейтральных, уже закрепившихся в языке средств выражения. Причем сами по себе данные структуры также становятся
в какой-то мере устоявшимися, поскольку они получили более или
менее регулярное употребление. Гийом указывает, что надо учитывать разные степени устоявшегося, “чем более явление устоялось,
тем глубже оно опускается в язык, в то время как чем меньше устоялось , тем выше поднимается в речевой деятельности” (Гийом
1992: 90).
Можно предположить, что синтаксические структуры, традици1
В данной моделе V обозначает сказуемое , A – сегментированный член , C –
дополнение.
152
онно относящиеся к экспрессивным, могут иметь разную степень
выразительности. Их чрезмерная заграмматизованность может привести к тому, что соотношение экспрессивности и экспрессии сдвинется в пользу выражения, превращая таким образом экспрессивную структуру в логическую. Например, в испанском языке эмфатическая конструкция Es que не сопровождается особым интонационным выделением в сравнении с нейтральными построениями, в то
время как в структуре Ser X ... el (la) que (quien) заметен интонационный сдвиг, что свидетельствует о разной степени выразительности данных построений1.
Об интонационной немаркированности предложений с Es que
говорит Л. Фант (Fant 1984: 52). Н.П. Карпов замечает, что “параллельно с логическим ударением в испанском языке существует специальная грамматическая конструкция Es ... (el) que (quien)”, которая
также служит целям логического выделения отдельных слов фразы,
однако, вопрос о соотношении логического ударения и этой формой
остается до сих пор не исследованным, тем не менее, ученый подтверждает их интонационную выделенность (Карпов 1969: 180).
Таким образом, взяв за основу формулу рече-языкового акта
Г. Гийома, мы можем обозначить степень выразительности изучаемых нами структур и определить их место в системе языка (см. главу 2).
3.1.4. Лингвистическое время выделительных конструкций
испанского языка
Исследования в области теории речевой деятельности показывает, что в речевой деятельности участвуют оба полушария головного мозга. При этом, языковой мир-Пространство вырастает на
почве чувственно-эмоционального, а языковой мир-Время на основе
интеллектуально-рассудочного пластов психики. Из этого следует,
что языковые единицы мира-Пространства и мира-Времени в своем
потенциале должны сохранять эту особенность. Высказывание в
момент актуализации выходит либо из концептуального мираПространства, либо из концептуального мира-Времени. В первом
случае это будет единица эмотивного, а во втором - логического
синтаксиса (Турбина 1994: 69).
Исходя из этой концепции, попытаемся рассмотреть исследуемые нами конструкции в пространственно-временном плане.
Причем время мы будем соотносить с временем плана существова1
О ме сте просодии в о формлении э моциональной испанской речи
см. Р. М. Гарсия - Риверон, 1980; Л. Ц. Рабдано, 1995.
153
ния, под которым понимается “некая самостоятельная категория человеческого существования, которая подлежит описанию, поддается оценке, т.е. входит в сферу нашего менталитета” (Яковлева 1994:
86).
Известно, что период времени может оцениваться как неповторимый, единичный, уникальный, либо как типизированный,
имеющий аналоги, возобновляющийся, причем исследования ученых доказывают, что в языковом подсознании сосуществуют различные модели времени (физическое, грамматическое, философское), но “время жизни”, т.е. переживаемое время, существенно
влияет на языковое поведение.
Можно отметить, что выделительные конструкции появляются
в ситуациях, когда описывается определенный отрезок времени,
который может быть как кратковременным, так и долговременным.
Примечательно появление слов конституирующих временную семантику. Лексические показатели времени имеют дополнительный
смысл, который подразумевает “не простую констатацию длительности каких-либо временных единиц, но оценку эмоциональную, рациональную и пр. событий, заполняющих соответствующие временные промежутки “(Яковлева 1994: 105).
1. Например, слово момент “momento”:
(1) En aquellos momentos deseé retirarme y dejarles
solos, pues, sin duda, eso era lo que el quería
(A.G. Mor., p. 84).
В данном примере фиксатор времени “en aquellos momentos “
не просто констатирует какое-то количество времени, но и определяет значимое для говорящего событие. Причем, семантика слова “
момент”, в отличие от семантики слова “мгновение”, говорит о рациональном, аналитическом восприятии времени, концентрирует
внимание не на эмоциях человека, а на тех обстоятельствах, в которых субъект находится. Таким образом, делается акцент на событии.
2. Встречаются показатели более долгого промежутка времени, такие как день, месяц, год:
(2) Pero ella se fue quedando un día y otro, y tú no te
atreviste a echarla. У años más tarde fue ella la
que incitó a mamá para que rompiera todas las
fotografías tuyas (A.G.Mor., p. 6).
В этом случае слово “года” не дает количественную характеристику времени, поскольку выражает неопределенный период
времени. Мы не можем интерпретировать этот период времени как
154
уникальный и неповторимый, скорее соотнести его с обыденной
сферой бытия.
3. Формами описания временных отношений могут быть наречия: ahora ( сейчас ), poco más tarde ( немного позже ), poco después
( немного погодя ), entonces ( тогда ):
(3) Claro que ahora era Bene quien programaba y
guiaba nuestras salidas (A.G.Mor., p. 83)
Cемантика времени заключена в наречии “сейчас”, которое
обозначает момент действия, значит, этому показателю времени
также можно дать характеристику рационального, а не важного, экстраординарного.
4. В некоторых случаях сама ситуация описывает время действия эксплицитно или имплицитно:
(4) Cuando la vi entrar en casa supe que era a mí a
quien buscaba (A.G.Mor., p. 66).
Временное придаточное эксплицитно указывает на определенный событийный момент, переживаемый участниками коммуникации:
(5) Salí corriendo a encerrarme en mi habitación. No
quería que Catalina, pues era ella, la que llegaba,
me sorprendiera escondida como una ladrona,
robando una información que me pertenecía más
que a nadie (A.G.Mor., p.66).
В этом случае ситуация имплицитно определяет период времени, переживаемый участниками события.
Во всех описываемых примерах участники коммуникации находятся в общем пространстве восприятия, когда описываемое событие совпадает с моментом речи. Таким образом, выделительные
конструкции тяготеют к выражению временного плана существования участников событий, при этом восприятие времени является не
эмоциональным, а рациональным. Использование слов - показателей времени, которые не могут интерпретироваться как показатели
экспрессивного восприятия, на наш взгляд, определенным образом
нейтрализуют экспрессивный эффект выделительной конструкции.
3.1.5. Прагматика выделительных конструкций испанского
языка в составе сферхфразового единства
В сферу рассмотрения лингвистической прагматики ученые
(например, Девкин 1984; Каменская 1990) обычно включаются такие
вопросы, как коммуникативные типы предложения (сообщение, вопрос, побуждение) и их функциональная взаимозаменяемость (про-
155
блема косвенных, непрямых актов), типы иллокутивных высказываний, модальность, актуальное членение и др.
Основной единицей коммуникации является предложениевысказывание, для его полного анализа необходимо изучить соотнесенность этой структуры с ситуацией. Таким образом, в центр
внимания ставится проблема коммуникации и стратегия говорящего.
В. Г. Гак отмечает, что высказывание отражает предметную ситуацию (то, о чем говорится) и речевую ситуацию (условия, характер и
цели говорения), прагматический аспект относится в большей степени к последней (Гак 1986: 190). Не вызывает сомнения тот факт,
что прагматическое и семантическое значения не совпадают, поскольку одна и та же фраза, имеющая одно и то же денотативное
содержание, произносится с разными целями.
Различные параметры речевой ситуации, в условиях которой
осуществляется высказывание, влияют не только на характер поверхностной структуры высказывания, на выбор конкретной речевой
формы, но и на значение этой формы.
В процессе коммуникации выделительные конструкции выполняют функцию передачи смысла высказывания, в связи с этим необходимо учитывать роль окружения, во взаимодействии с которым
функционируют данные структуры, и намерение, которое “действует
как пусковой механизм, активизирующий языковое сознание и направляющий это последнее на решение определенной прагматической задачи” (Кубрякова 1991: 32). Поскольку экспрессивность ориентирована на собеседника с целью заинтересовать его, оказать
воздействие, произвести впечатление, то выбор экспрессивных
структур субъектом коммуникации является намеренным действием, направленным на достижение определенных целей, а введение
выделительной конструкции связано с наличием определенной ситуации, обусловливающей необходимость ее введения. Таким образом, использование в речи выделительных конструкций имеет прагматическую направленность.
В свою очередь, экспрессивные средства языка, как синтаксические, так и просодические, увеличивают прагматический потенциал высказывания, поскольку создают особую атмосферу высказывания, при которой это высказывание способно более интенсивно
воздействовать на объект, вызывая у него ожидаемую реакцию
(Петренко 1989: 117).
В центре внимания прагматического синтаксиса, по определению В. Г. Гака, оказывается изучение языковых фактов в свете языковой деятельности, закономерности языкового значения, целевое
156
назначение высказываний, коммуникативная интенция говорящего,
функциональные типы речевых актов, отображение в акте речи позиций говорящего (Гак 1986: 191). Помимо этого, в поле зрения
прагматики входят языковые формы, коммуникативные функции, которые эти формы способны выполнять, включая функцию воздействия на адресата речи с целью вызвать у него ответную реакцию, а
также контексты и фоновые знания коммуникантов (пресуппозиция)
- Столнейкер 1985; Стросон 1986.
Реальное функционирование языка осуществляется в коммуникативной деятельности, в которой субъект речи и его адресат
предстают как организующие центры этой деятельности. Именно
говорящий, осмысливая происходящие события, давая им оценку и
выражая свое отношение к ним, отбирает подходящие языковые
единицы и правила их комбинации, руководствуясь избранной стратегией речевой деятельности, рассчитанной на коммуникативную
удачу (ЧФЯ 1991: 36).
Прагматика высказывания связана с различными стратегиями
участников коммуникации. Речевые стратегии характеризуются как
запланированный замысел, служащий для выполнения последовательности ходов с целью достижения наилучшего результата, для
чего используются грамматические и прагматические языковые ресурсы (Menéndez 1995; Reyes 1990; 1995).
Таким образом, прагматическая теория “определяет правила,
приписывающие с учетом особенностей структуры прагматического
контекста каждому высказыванию определенную иллокутивную силу
или статус определеного речевого акта” (ван Дейк 1989: 14). Прагматическое понимание является сложным процессом и включает в
себя ряд свойств, которые, на наш взгляд, наиболее полно представлены у Т. А. ван Дейка.
А. Заданные грамматическими правилами свойства структуры
высказывания.
Б. Экстралингвистические свойства речи, к которым относятся
просодические характеристики и жесты, мимика, движения тела.
В. Наблюдение/восприятие коммуникативной ситуации, которое представляет собой присутствие находящихся в поле зрения
объектов , людей и т.д. и их свойства.
Г. Хранящиеся в памяти знания об участниках коммуникации и
информация об особенностях данной коммуникативной ситуации.
Д. Знания относительно характера взаимодействия и о структуре предшествующих коммуникативных ситуаций.
Е. Знания, полученные из предыдущих речевых актов.
157
Ж. Знания общего характера о прагматических правилах взаимодействия.
З. Любые другие знания общего значения о мире (ван Дейк
1989: 15).
Все эти процессы связаны между собой и позволяют участнику
коммуникации проанализировать информацию. Однако, помимо этого в говорящие располагают различными стратегиями1 понимания,
“функции которых заключаются в быстром выдвижении гипотез относительно наиболее вероятных структур настоящей и последующей стадий коммуникации” (Ван Дейк 1989: 15).
Несмотря на то, что общие принципы речевых актов и когнитивные процессы коммуникативного взаимодействия так или иначе
исследованы, на сегодняшний момент нет окончательного представления о том, как реально происходит процесс восприятия информации.
3.1.5.1. Информационная структура высказываний с выделительными конструкциями испанского языка. В процессе речевой
деятельности происходит передача информации от говорящего к
слушающему и процесс восприятия ее последним. Таким образом,
коммуникативный акт не ограничивается передачей семантической
информации, его необходимой частью является передача иллокутивного содержания, которое предстает как прагматическая информация высказывания. Прагматическая информация (интенция) в
обычных условиях не известна слушающему заранее, следовательно, до восприятия данного коммуникативно-языкового действия в
информационном состоянии слушающего имеется прагматическая
лакуна.
Задачей говорящего является построение семантикопрагматического содержания оптимальным образом, чтобы слушающему было легче понять новую часть информации - смысл и
интенцию.
Информационный аспект высказывания затрагивает собственно функциональную перспективу предложения (актуальное членение). Исследование актуального членения синтаксических структур
выделилось в особую область, именуемую коммуникативным синтаксисом, или актуальным синтаксисом. В актуальном синтаксисе
находит свое выражение коммуникативное намерение говорящего,
т.е. это - ”синтаксис самовыражения, нацеленный на восприятие
1
Понятие стратегии используется для учета связей внутреннй и внешней информации, различаются при этом стратегии говорящего и адресата, семантические, грамматические, коммуникативные и т.д.
158
слушающим не только логического развертывания мысли, но и отношения говорящего к сообщаемому” (Слюсарева 1996: 5). Именно
актуальный аспект синтаксиса представляет функционирование
языка как идущее от говорящего в связи с его намерением информировать, сообщить, обратить внимание на некие факты или события или выяснить что-либо. Однако, коммуникативный акт двусторонен, он строится так, что главенствующая роль приходится на долю
говорящего, задачей которого является построение семантикопрагматического содержания оптимальным образом, а задачей
слушающего является понять сказанное адекватно намерению говорящего. Поэтому тема и рема - это функциональнопрагматические категории, поскольку их роль в предложении определяется самим говорящим, учитывая при этом лексические и
грамматические факторы. Различную степень информативности отдельных частей предложения-высказывания ученые понимали давно. Положения теории актуального членения, разработанные в работах представителей Пражской школы, получили большое распространение и в отечественной лингвистике (Золотова 1973; Реферовская 1989, и др).
Однако, предложение, актуализированное в речи, выступает
не как изолированная единица, а приобретает дополнительные
функции, выступает “как часть некого целого, его звено, его композиционно-синтаксическая ячейка” (Золотова 1973: 331).
На зависимость предложения от множества факторов, лежащих за пределами самого предложения, указывали многие исследователи (См. Арутюнова 1977; Богданов 1977; Гальперин 1981; Золотова 1982; Канонич 1979; Колшанский 1980; Леонтьев 1974; Ляпон
1986; Москальская 1981; Тарланов 1995; Шнейдер 1993 и др.)
В связи с этим целесообразно рассматривать изучаемые нами
структуры в составе сферхфразового единства. Нам близок новый
подход к проблеме актуального (коммуникативного) членения предложения, предложенный Е.А. Реферовской, выражающийся в том,
что теория применяется не к предложению, а к сверхфразовому
единству как выразителю комплексной структуры мысли (Реферовская 1989).
Сферхфразовое единство представляет собой серию предложений, связанных единством смыслового содержания высказывания, семантическими и формальными средствами (грамматическими, лексическими и интонационными). Е. А. Реферовская считает,
что сверхфразовое единство может рассматриваться с точки зрения:
159
1) его формально-языкового построения, возможности выявления различных типов сферхфразовых единств;
2) характера лексических и грамматических связей, объединяющих предложения в более крупные единицы и т.д.;
3) выполнения им коммуникативной задачи, т.е. передачи определенного сообщения, более или менее законченного высказывания, что неизбежно связано с его рема-тематическим членением
(Реферовская 1989: 15).
В нашем исследовании мы будем рассматривать коммуникативную сторону сверхфразового единства, в состав которого входят
предложения с выделительными конструкциями испанского языка.
Являясь минимальными смысловыми отрезками повествования, предложения, составляющие сферхфразовое единство, имеют
свое коммуникативное членение, при этом темы и ремы всех предложений входят в сверхфразовое единство, которое, отвечая более
сложному, более объемному высказыванию, чем одно предложение,
имеет свои тему и рему. Тема и рема сферхфразового единства это не просто сумма тем и рем всех составляющих его предложений, тема может частично содержаться в начальных предложениях,
может в них повторяться и постепенно расширяться в последующих.
Тем не менее, информация создается не одной ремой (хотя
благодаря реме создается предикативное отношение, относительная смысловая законченность, делающая предложение предложением). Ни рема, ни тема сами по себе не содержат информацию,
они имеют лишь словесное выражение. Например, В. Е. Шевякова
считает носителем информации всю предикацию, когда сочетаются
“предмет мысли - речи и предикативный признак” (...). “Информация
создается сочетанием темы и ремы, всем комплексом, составляющим суждение, всей пропозицией, ибо важно не только, что утверждается, но и и относительно чего делается утверждение” (Шевякова 1985:100).
Коммуникативное членение принадлежит речи и определяется коммуникативным намерением говорящего субъекта, отражает
определенный ракурс представления говорящего о явлениях окружающего мира и его стремление вызвать в сознании собеседника
(слушателя, читателя) такое же представление. Для этого в тексте
коммуникативное членение использует языковые средства - лексические и грамматические (как морфологические, так и синтаксические) - Реферовская, 1989: 17.
Сферхфразовое единство является содержательной ячейкой
текста, который выполняет ту или иную коммуникативную функцию
160
(рассуждение, описание, сообщение, повествование и т.п.) и относится к коммуникативной деятельности, независимо от характера
заключенной в нем информации и от его жанра. Сверхфразовое
единство не имеет формальной границы в виде точки, а продолжается до тех пор, пока поставленная в высказывании тема не будет
разрешена в реме. От характера высказывания так же как и в предложении зависит положение темы и ремы сверхфразового единства. Обычно тема предшествует реме, рема находится в конце
сверхфразового единства и соотносится с содержанием всех рем
входящих в него предложений или только одной ремы одного из
предложений данного единства. Однако, как подчеркивает Е. А. Реферовская, не всякое предложение поддается бинарному разделению, т.е. обязательно содержит тему или рему, существуют нерасчлененные предложения, содержащие только тему или рему, которые входят на равных правах в ткань текста вместе с расчлененными1.
К таким нерасчлененным предложениям, на наш взгляд, относятся предложения с выделительной конструкцией Es que:
(1) - !Oiga, Marcos Vargas! ? No sería mejor que desista
de comprarme los carros?
- !Es que usted se arrepiente de habérmelos vendido
en las condiciones... ! (R.Gal., p.90)
Напротив, предложения со структурой Ser Х ... el (la) que (quien)
относятся к сегментируемым.
(2) Yo quería dedicarme al caucho y últimamente hasta
se me presentó la oportunidad, pero no podía
manifestar ese deseo sin que mi madre se hechara a
llorar, y en cambio fue ella misma quien me dio la
primera noticia de que usted vendía sus
carros...(R.Gal., p.89).
Сегментация предложения всегда связана с тема - рематическим членением, на это указывал Ш. Балли. Н. Д. Арутюнова предложения с выделительными конструкциями в испанском языке относит к разновидности связочных предложений, выражающих тождественность двух частей. Отмечается такая особенность выделительных конструкций испанского языка, как сохранение одинакового
предложного оформления обоими членами тождества, что указывает на соотнесенность с одним элементом нейтральной структуры:
1
В научной литературе на коммуникативно - нерасчлененные высказывания обращали внимание такие авторы, как Д.Н. Шмелев 1976; Т.М. Николаева 1980;
О.Н. Селивестрова 1984 и др.
161
(3) Con quien quería hablar era con el tío. > Quería
hablar con el tío.
В этом случае грамматическое членение совпадает с результатами
актуального членения, выявляющим его логическую структуру, где
подлежащее и сказуемое определяется только тем, что является
“темой“ или “ремой”, но при этом выделяемый член всегда должен
занимать место предикатива (Арутюнова 1966: 17). Тем не менее,
актуальное членение предложения - это устройство предложения в
соответствии с коммуникативной установкой говорящего, формирующее предложение как коммуникативную единицу во взаимодействии с определенным лексико-грамматическим материалом.
Итак, если конструкция Ser X ... el ( la) que ( quien) поддается
бинарному членению, то конструкция Es que, на наш взгляд, является нерасчлененной. Коммуникативная структура предложений с выделительными конструкциями подлежит более детальному рассмотрению во 2 и 3 параграфах.
3.2. Семантико-синтаксические и функционально-прагматические
особенности выделительной конструкции ES QUE
3.2.1. Структурно-синтаксические и лексико-рамматические особенности выделительной конструкции Es que
Структурной основой, на которой развиваются выделительные
конструкции испанского языка, является расчлененность синтагматической цепи. Характеристика сегментируемых высказываний
складывется из нескольких аспектов: грамматического и семантического статусов сегмента, его позиции, связи с остальной частью сегментируемого высказывания, информативного членения высказывания, связей внутри сверхфразового единства и его функции.
При рассмотрении лексико-грамматических особенностей высказываний с выделительными конструкциями испанского языка,
нельзя не говорить о категории модальности, которая выражает
разные виды отношения высказывания к действительности. Несмотря на то, что это понятие трактуется в лингвистике широко, мы
остановимся на выражении модальности на синтаксическом уровне.
Большинство исследователей дифференцируют модальность на
объективную и субъективную (Балли 1955; Виноградов 1975; Гак
1986 и др.). Для нас скорее важна субъективная модальность, т.е.
отношение говорящего к сообщаемому. На синтаксическом уровне
субъективная модальность реализуется при помощи порядка слов и
часто сопровождается рассогласованием внутрисинтаксических
связей, что приводит к разрыву речевой цепи. Расчленение предло-
162
жения иногда сопровождается выносом отдельных его элементов за
пределы синтаксической структуры. Таким образом, появление выделительных конструкций также связано с проявлением модальности, когда выражение эмоций или экспрессии не укладывается в
строгие рамки порядка слов и линейной последовательности.
Структура Es que обычно ставится перед простым предложением, при этом форма глагола ser неподвижна и не зависит от
формы смыслового глагола:
(1) -...el senador Tamburini le conoce a Usted...Usted
también le conoce: lucharon juntos en Coseura.
- Pues no caigo. Y de los buenos tiempos lo
recuerdo todo.
- Es que allí tenía otro nombre. Se llamaba Mauro
(J.L.Samp.,p.185).
Пример наглядно показывает, что глагол ser, вводимый при
эмфатизации предложения, не передает никаких дополнительных
временных или модальных значений.
Кроме того, обязательным условием функционирования выделительной конструкции на грамматическом уровне является наличие соотносимой нейтральной структуры. Соотносимые с нейтральными построениями, предложения с выделительными конструкциями отличаются от них в плане содержания только по “распределению акцентов, который выражается синтаксическими средствами
языка” (Арутюнова 1966: 3). Постановка перед предложением конструкции Es que ведет к тому, что одно предложение как бы наслаивается на другое.
Пример (1) имеет следующее нейтральное построение:
(1)
(1а) Allí tenía otro nombre. > Es que allí
tenía otro nombre.
В испанистике о природе глагола ser в данной структуре имеются противоречивые данные. А. Бельо полагает, что конструкция
Es que аналогична конструкциям с экзистенциональным значением
глагола ser, “полностью утраченному в прозе и встречающемуся
крайне редко в поэзии”, но сохранившемуся в так называемом абсолютном экзистенциональном значении, например: Dios es, En el
principio era la palabra (Bello 1973: 1088).
Ф. Рамирес уподобляет эту структуру конструкциям soy yo,
somos nosotros, где глагол ser обозначает присутствие (Fernández
Ramirez 1986: 447) Таким образом, ученые так или иначе связывали
глагол ser с лексическим значением, однако. в последних работах
указывается на связочный характер глагола ser в предложениях с
163
Es que (Fernández Leborans 1992).
Мы принимаем точку зрения Н. Д. Арутюновой, которая отметила, что, в отличие от других романских языков, испанские эмфатические конструкции, построенные на базе глагола ser, являются
разновидностью связочных предложений, выражающих тождественность двух частей, одной из которых служит придаточное предложение (Арутюнова 1966: 18).
Рассмотрим высказывание:
(2) La grasa de lagarto es peor que una hervida.
Tengo la espalda desollada. Es que lleva ortigas,
sabe usted, ortigas y mala leche del que iventó el
remedio (J.Ald. p.307).
В предложении с выделительной конструкцией досвязочная
часть эксплицитно не выражена, однако подразумевается причина.
Мы можем перефразировать его следующим образом:
(2)
(2а) La causa es que lleva ortigas.
Таким образом, данным примером мы можем подтвердить, что
предложения с конструкцией Es que являются тождеством. Нам кажется правомерным отнести их к высказываниям экспликативным,
поскольку они объясняют причину, выраженную в контексте1 .
В нашем примере досвязочная часть выражена имплицитно,
однако, встречаются случаи, когда она выражена эксплицитно (см.
ниже). В связи с этим, положив в основу грамматичесий признак, мы
можем выделить модели с эксплицитной и имплицитной досвязочной частью, послезвязочная часть всегда выражена придаточным
предложением.
При невыраженной досвязочной части предложение имеет
модель O > ES QUE + SUB,2 которая встречается также в вопросительной и отрицательной формах.
Эксплицитно выраженная досвязочная часть может представлять собой:
1) существительное с определенным артиклем la verdad, el
hecho, el caso, el problema и др.,- модель S > ES QUE + SUB;
2) указательное местоимение Eso - модель PRON > ES QUE +
1
Н. Д. Арутюнова указывает, что “если в досвязочной части стоит неизвестная
величина, а в послесвязочной части, или реме, заключено нечто известное собеседнику, такие высказывания имеют экспликативный характер” (Арутюнова
1976: 305)
2
Здесь и далее в обозначении моделей S обозначает существительное, PRON
- местоимение, ADJ - прилагательное, ADV - наречие, O - невыраженная досвязочная часть, SUB - придаточное предложение.
164
SUB;
3) наречие Así - модель ADV > ES QUE + SUB;
4) cубстантивированное прилагательное с артиклем Lo - модель ADJ > ES QUE + SUB;
5) придаточное предложение Lo que pasa; Lo que ocurre; Lo que
hay - модель SUB > ES QUE + SUB.
При изучении материала обнаруживается, что выделительная
конструкция Es que встречается в трех синтаксических структурах:
1) в cамостоятельном предложении (3) - Don Simón, usted no me escuche;
- Que sí le escucho, Anthony.
- Es que parecía, don Simón, que no me
escuchaba...(J.Ald. p.299).
2) в сложносочиненном предложении с союзами:
а) y (и, а):
(4) - ? Por qué no hablamos de otras cosas, vamos a
ver? - Está bien... - se apresuró a decir Victor - .
Dejemos esto para otro día. Pero quiero deciros
una cosa, y es que en el fondo estamos todos de
acuerdo, quiero decir todo el mundo (A.M.de Lera
p.130).
б) pero (но, однако, а, тем не менее):
(5) Doña Hortensia, que es sola en el mundo, había
cogido mucho cariño a la señorita Purificación, y
ésta, que tiene más conchas que un galápago y
un carácter de pristón .... no hacía más que
pegarle voces y hasta, según decían algunos
vecinos dedicados a murmuración, también tortas
y patadas algunas veces. Esto no lo podamos
asegurar, porque no lo hemos visto, pero la
verdad es que no nos extrañara nada que fuese
cierto (C.J. Cela, p.296);
в) o (или):
(6) Te salvaba de la Oposición - dijo Josechu - pero
no habrá guerra - se rio. - Te vas a fastidiar. - No
lo digo por eso, o es que crees que no acabe
suficientemente hаrto de marcar el caqui (I.Ald.
p.51)
3) в сложноподчиненном предложении, вводимом соответствующим союзом
а) придаточное причины:
165
(7) -Аy, niña Isabel, como se conoce que no tiene
novio... Pues es que los hombres necesitan
desahogarse de cuando en cuando, y una
también. (A.M.de Lera p.88);
б) условия:
(8) Una vez me dijiste mientras comíamos:”Cuando
seas mayor, no te cases ni tengas hijos, si es que
quieres hacer algo de interés en la vida” (A.G.
Mor., p. 28).
Таким образом, находясь в составе сложноподчиненного или
сложносочиненного предложения, предложения с выделительной
конструкцией занимают вторую позицию, что свидетельствует о ее
смысловой зависимости от первого предложения.
Обнаруживается также зависимость отдельно оформленных
предложений с выделительной конструкцией Es que от предшествующих предложений, поскольку первые образуют с ними сложный
период. С этим связано употребление в начале предложения союзов, которые вводят придаточные (pues, si) и присоединяют сложносочиненные предложения (y, pero, o):
(9) Tiramos el mismo número de cartuchos. Bueno,
pues cincuenta por treinta y seis. Ahí no hay
vuelta de hoja. Y es que la caza es así. Que él
mate hoy más que yo no quiere decir nada
(M.Del. p.90).
Таким образом, выделительная конструкция испанского языка
Es que имеет ряд лексико-грамматических особенностей, которые
можно сгруппировать в следующие классы.
А. Глагол ser всегда стоит в 3 л. ед.ч., “окаменелость” его
формы говорит об отсутствии собственного референтного содержания и слабости предикативной силы глагола.
Б. В данной структуре глагол ser имеет связочный характер.
В. Приняв за инвариант структуру Es que, можно выделить
следующие лексико-грамматические модели данной конструкции (O
> ES QUE + SUB; S > ES QUE + SUB; PRON > ES QUE + SUB; ADV >
ES QUE + SUB; SUB > ES QUE + SUB; ADJ > ES QUE + SUB), считая
при этом PRON > ES QUE + SUB вариантом S > ES QUE + SUB. Таким образом выделяется 5 моделей.
Г. Выделительная конструкция, встречаясь в трех синтаксических структурах (в независимом, сложноподчиненном и сложносочиненном предложении), обнаруживают зависимость от предшествующих предложений.
166
3.2.2. Семантические особенности выделительной
конструкции Es que
При анализе высказываний с выделительными конструкциями
мы будем придерживаться взглядов А. В. Бондарко, который, в отличие от ученых Пражской лингвистической школы, различает семантические и функциональные стороны грамматических явлений,
видя сложное соотношение значения и функции языковых форм и
выражений (Бондарко 1974: 24).
Н.А. Слюсарева также различает семантические как базовые,
абсолютные свойства, без которых двусторонняя (значимая) лингвистическая единица не может существовать вне системы, сама по
себе, и функциональные свойства, которые являются производными, относительными и не только обнаруживаются в системе, а зависят от нее. Семантическое свойство значимых единиц выступает как
субстанциональное свойство, которое существует в качестве реализации отражательной способности человеческого сознания, обеспечивающее возможность понимания между людьми (Слюсарева
1981: 71 - 73).
Кроме того, чтобы описать семантику предложений с выделительными конструкциями, надо иметь в виду, что они семантически
неоднородны, имеется несколько семантических типов, которые необходимо рассмотреть по-отдельности.
3.2.2.1. Модель 1: O > ES QUE + SUB. Этот тип является наиболее распространенным. При рассмотрении данной модели выявляются 6 семантических значений.
1. Собственно причина:
(1) - Dígame cuanto voy a durar.
- ! Nueve o diez meses ! - se explica el viejo Me da Usted todo el verano! ... ! Gracias,
profesor, me basta!
- ? Para acabar con aquel vecino paralítico ? sonríe con picardía el médico...
- ...Pero no es eso solo. Es que necesito oir a mi
nieto llamarme nonno, nonnu, como decimos
nosotros allá (J.L.Samp. p.187)
- Говорящий, зная о своей неизлечимой болезни, радуется, что ему
осталось жить еще девять или десять месяцев и объясняет причину своей радости тем, что он хочет услышать, как внук назовет его
дедушкой.
2. Уточнение причины:
(2) Su hermana le escribía desde Búrgos: “ ? Te
167
encuentras mal o es que ya no quieres nada con
nosotros ?” (M.Del. p.100).
В данном примере уточняется причина молчания участника коммуникации, которая может быть одной из двух: либо болезнь, либо нежелание знаться с родственниками.
3. Пояснение причины:
(3) Le llamarémos el de Barbaroja - y aclaró: es que
es de un pueblo que se llama Barbarroja, de por
Toledo... (I.Ald. p.95).
В высказывании поясняется, что человека называют Рыжебородый,
потому что он из деревни, которая носит название Рыжая борода.
4. Разъяснение причины:
(4) - Nunca faltan horteras, doña Enuncia - terció
Nati.
...- Querrás decir cursi, niña.
- Bueno, sí. Es que ahora llamamos hortera a lo
cursi (A.M.de Lera, p.139).
В данном примере говорящий разъясняет употребление слова
hortera, поскольку этим словом, а не cursi называют людей с плохим
вкусом, но претендующим на элегантность.
5. Отрицание причины:
(5) ? Una boda sin amonestaciones ?...Oiga,
joven. Sé que, por desgracia, la Iglesia es
demasiado benigna en algunos casos. Pero, de
todas maneras, una dispensa no se consigue así
como así. Victor movía la cabeza en sentido
negativo. - Es que no se necesitan
amonestaciones en los matrimonios civiles (A.M.
de Lera, p. 179).
Говорящий противопоставляет свое мнение мнению собеседника.
Он отвечает, отрицательно качая головой, что для гражданского
брака не нужно оглашение как для церковного брака.
6) следствие причины:
(6) -Uste que lo dice ...
- Es que temo que vayan a sobrevenirle
complicaciones a Miguel por lo del recado que
llevase a López (R.Gal., p.239).
Следствием того, что Мигель привез какое-то сообщение Лопесу,
явилось беспокойство говорящего.
Итак, являясь наиболее распространенным типом, 1 модель
имеет такие семантические значения, как пояснение, уточнение,
168
разъяснение, отрицание, следствие причины, а также собственно
причина.
3.2.2.2. Модель 2: S > ES QUE + SUB. В данной модели эксплицитное подлежащее может быть выражено существительными:
la verdad (реальность, факт), el caso (обстоятельство, факт), el
hecho (факт), el problema (задача, проблема, вопрос). Н.Д. Арутюнова считает, что эти элементы служат для усиления эмфазы, поскольку утрата глаголом ser связи с категориями времени и наклонения ведет к ослаблению его предикативной силы и уменьшению
его эмфатической нагрузки (Арутюнова1966: 19). Однако, семантика
имен la verdad, el caso, el hecho и других накладывает отпечаток на
семантику всего предложения. Например, использование имен el
hecho, el caso говорит о фактообразующем типе значения. Известно, что факт - это объективная величина и является способом анализа действительности с целью выделения какой-либо стороны.
Семантическим содержанием данной модели будет объяснение
факта:
(7) En las noches de viento de sur el viejo oye las
campanas del Duomo a pesar de la ventana
cerrada. Acaso ellas ahora le despiertan, o quizás
el recuerdo tenaz de los guerreros que todo el día,
e incluso por lo visto bajo el sueño, han seguido
llamando a las cerradas puertas de su memoria. El
caso es que de pronto se desvela, se sienta de
golpe en la cama, muy abiertos los ojos, todo su
cuerpo alerta (J.L. Samp. p.74).
В высказывании выделяется и объясняется причина пробуждения старика, при этом конкретная причина не называется, было
несколько факторов, которые могли его разбудить, звон колоколов
или настойчивое воспоминание о партизанах, которое весь день и
как оказалось и во сне, продолжало стучаться в закрытые двери его
памяти. Факт то, что он просыпается, быстро садится в кровати,
глаза широко открыты, все тело настороже.
Семантика слова la verdad (реальность, истина, правда, факт),
раскрывая подлинную причину события, придает высказыванию модальную окраску:
(8) Trató de retrasar la boda por un día cuando se
anunció la visita del obispo, para que éste los
casara, pero Angela Vicario se opuso. “La verdad
- me dijo - es que yo no quería ser bendecida por
un hombre que sólo cortaba las crestas para la
169
sopa y botaba en la basura el resto del gallo”
(G.G.M. p.53).
Когда сообщили о приезде архиерея, герой попытался отложить свадьбу на один день, чтобы тот их венчал, но его невеста
воспротивилась, потому что не хотела, чтобы ее благословлял человек, которого она не уважала. В данном случае la verdad, вероятно, соотносится со значением “по правде говоря, на самом деле”,
что подчеркивает пристрастность говорящего, стремление выразить
истинную причину происходящего.
Можно найти и такие модальные слова, как la lástima (жалость, сострадание), где также присутствует причинная семантика:
(9) Aquí, en lo que podamos, ya lo sabe usted.
Nunca es molestia. - Hizo una pausa y proseguía,
cabeceando. - La lástima es que sea siempre en
estos casos tan tristes (F., p. 45).
Надо отметить, что существительные с показателем неопределенности в подобном типе не встречаются, по - видимому, это
объясняется тем, что слова el caso, el hеcho, la verdad и др. определяют причину конкретных обстоятельств или фактов (событий).
Таким образом, семантическое содержание данной модели
включает объяснение причины отражаемого в высказывании события и его оценку причины.
3.2.2.3. Модель 2 а: PRON > ES QUE +SUB. Досвязочная часть
выражена указательным местоимением eso, послесвязочная - придаточным предложением. Данную модель, на наш взгляд, нужно
рассматривать как разновидность вышерассмотренной модели.
(10) ...! ni me molestó pensarla luego en la cama
con su Romano ! Eso antes me cabreaba, y no es
que yo esté tan rematado, aunque la Rusca ha
empezado a comerme más abajo. Eso es que ha
pasado algo ((J.L.Samp. p.88).
Употребление местоимения среднего рода eso говорит о том,
что референция направлена не на конкретный объект, а на совокупность различных факторов, на причину данного поведения или отношения субъекта речи.
Подтверждением может служить тот факт , что не отмечаются
случаи появления множественного числа, мужского или женского
рода указательного местоимения. Таким образом, происходит выделение причины.
3.2.2.4. Модель 3: ADV > ES QUE + SUB. В данной модели
досвязочная часть выражена наречием asíi (так, таким образом), по-
170
этому здесь проявляется ее причинно - следственный характер:
(11) ! Menudo lío me armó anteayer ! Verás, resulta
que Anunciata no acaba de curarse y Simonetta
tenía exámenes, así es que preciso llamar a mi
agencia abitual (J.L.Samp. p.253).
Совокупность обстоятельств ( одна прислуга еще не выздоровела,
а у другой были экзамены), явилась причиной того, что говорящая
оказалась в затруднительном положении. Вследствие чего она была
вынуждена обратиться в агенство, чтобы прислали няню.
3.2.2.5. Модель 4: SUB > ES QUE + SUB. Обычно в досвязочной части данной модели используются глаголы pasar, ocurrir,
suceder (происходить, случаться), безличная форма hay (иметь место). Мы определяем эту модель как разъяснительный тип с оттенком причины:
(12) Lo que pasa - explota - es que la Andrea no
juega limpio. Ha colgado del árbol unas
bombillitas de colores que se encienden y se
apagan solas (J. L. Samp., p.127).
В высказывании разъясняется, почему ребенок не обратил внимания на подарок. Дело в том, что его мать схитрила, она повесила на
елку цветные лампочки, которые отвлекли ребенка.
Встречаются контексты, где эксплицитно выражена причина
состояния собеседника, например:
(13)
!Lo que pasa es que estás enamorado de
Bene! Por eso te enfadas tanto, porque te
preocupa más que a mí saber donde está
(A.G.Mor., p.72).
Причиной гнева является то, что герой влюблен и его беспокоит, где
находится его возлюбленная.
Модальное значение 4 модели выражают глаголы sentir (жалеть, сочувствовать), lamentar (жалеть, сожалеть):
(14) Eso mismo, su histeria, le demuestra a usted
que no está acostumbrado a esta ventaja. Lo que
siento es que se marchе usted sin ver la otra cara
de la luna. Me gustaría que viese a Juanito
Osuna en barrena (M.Del. p.92).
Данное значение определяется нами как оценка причины. Причем, в
данном случае оценка сопровождается эмоциональной окраской,
поскольку говорящий пытается вызвать ответные эмоции у адресата.
3.2.2.6. Модель 5: ADJ > ES QUE + SUB. Досвязочная часть
171
данного типа выражена субстантивированным прилагательным с
артиклем среднего рода lo:
(15)
Los vecinos, al principio, hablaban de los
arrebates de don Braulio y lo disculpaban. - No es
extraño.
Un
hombre
con
semejantes
preocupaciones en la cabeza, lo raro es que no
acabe volviéndose loco (C.J.Cela, p.283).
Неадекватное поведение прощается участнику событий и не является странным для окружающийх. Для них странно то, что человек с
такими проблемами еще не сошел с ума.
Субстантивированные прилагательные lo raro (странно), lo
cierto (точно), lo malo (плохо), lo seguro (точно, верно), lo interesante
(интересно, занимательно) содержат модальную оценку, которая
раскрывается в придаточном предложении, имеющим причинный
характер. Однако, на наш взгляд, в противоположность 4 модели,
где оценка эмоционально окрашена, в данной модели прослеживается рационально - оценочное отношение, так как в основу рациональной оценки положен принцип нормы как “идеального” состояния
объекта оценки (ЧФЯ 1991: 22).
Обращает на себя внимание тот факт, что в моделях 4 и 5
досвязочная часть оформлена артиклем среднего рода lo. Н.Д.
Арутюнова по этому поводу замечает, что в испанском языке субстантивация артиклем lo маркирут событие, в то время как факт артиклем мужского рода el (Арутюнова 1988: 124). Нам представляется, что артикль среднего рода говорит о совокупности обстоятельств (о причине), указанных в контексте.
Таким образом, мы выделяем следующие семантические значения конструкции Es que: пояснение причины (1 модель), уточнение причины (1модель), собственно причина (1; 2 модели), разъяснение причины (1, 2, 4 модели), оценка причины (2, 5 модель), отрицание причины (1 модель), следствие причины (3 модель).
Общим для всех моделей является причинный контекст, поскольку причинно - следственная зависимость универсальна, так как
любое явление действительности обусловлено какой - либо причиной, то и высказывания с выделительной конструкцией, как правило, поясняют, уточняют, выделяют или являются следствием причины, выраженной контекстом.
Включая в речь высказывание с выделительной конструкцией
Es que, говорящий осуществляет тем самым определенный семантический ход, который представляет собой функциональную единицу последовательности действий, способствующую решению ло-
172
кальной или глобальной задачи под контролем стратегии (ван Дейк
1989: 274). Так, при пояснении (см. пример 1), чтобы у слушающего
не создалось неверного представления о внешности человека, который в действительности не носит бороду, говорящий поясняет его
кличку новой информацией, что этот человек из деревни с таким названием Рыжая борода. В случае разъяснения одна пропозиция
имеет разное толкование (см. пример 4). Ход уточнения предполагает, что говорящему для адекватного истолкования действий собеседника необходима дополнительная информация или поправка
(пример 2). В возражении имеем две пропозиции, выбор той или
иной пропозиции зависит от последующего хода говорящего, так в
примере (5) говорящий не согласен на церковный брак, поскольку
нужно пройти ряд долгих процедур, и он настаивает на гражданском браке.
Выявленные семантические модели - это речевые ходы говорящего, которые являются частью более сложной стратегии речевого воздействия, контролирующей оптимальное решение поставленной задачи коммуникации, которая включает также прагматические
стратегии.
3.2.3. Прагматические особенности выделительной
конструкции Es que
Прагматический аспект является обязательным компонентом
анализа высказывания и связывается с говорящим, который, делая
высказывание, реализует свои коммуникативные намерения в речевом акте. Говорящий, при совершении речевого акта, осуществляет
два действия: собственно произнесение высказывания, локутивный
акт; и иллокутивный акт, в котором реализуется его коммуникативное намерение (просьба, утверждение, приказание и т.д.). Таким
образом, произнесение высказывания - это не только сообщение
информации, но и многие другие действия. В современной лингвистике на изучение характера речевого действия, которое происходит
во время общения между говорящим и слушающим в реальных условиях, сосредоточена теория речевых актов, связанная с именами
Дж. Остина, Дж. Серля, П. Грайса.
В речевых актах реализуются разные намерения, интенция говорящего, которые, воздействуя на слушающего, обладают определенной силой, названной Дж. Остином иллокутивной силой (иллокутивный акт) (Остин 1986). Иллокутивные акты имеют целью достижение определенного перлокутивного эффекта. Данная перлокутивная сила вызывает изменения запаса знаний адресата, изменения в
173
его поведении или состоянии. Однако, следует учитывать, что перлокутивный эффект может быть или не быть достигнут при помощи
языковых средств.
Стратегия общения создается говорящим, поскольку он является источником вербальной коммуникации. В свою очередь вербальная коммуникация строится с учетом установок говорящего.
Однако, поскольку уровень высказывания не позволяет включить в
рассмотрение сам процесс речевого общения, который предполагает взаимодействие нескольких коммуникантов, для лингвистического анализа мы возьмем другую коммуникативную единицу, а именно
сверхфразовое единство.
Рассмотрим каждую модель по-отдельности.
3.2.3.1. Модель 1: O > ES QUE + SUB. Для данной модели характерны следующие прагматические функции (стратегии).
1. Контакто-устанавливающая, на наш взгляд, является как
раз той функцией, на которую указывет традиционная грамматика,
реплика, вводящая в дискурс (Аlonso 1965; Gili y Gaya 1968; Roca
Pons 1972). Например, говорящий просит разрешение войти и начинает коммуникацию с предложения, начинающегося с выделительной конструкции:
(1) - ?Se puede?
- Pase, pase...
- Es que, mire Usted, yo veía solamente un
momento a traer esta citación de la Embajada
para Mercédes Comera Ruiz (J. Ald., p.286).
2. Возражение.
(2) - ? Qué dice, camarada ? - le interrumpió el
búlgaro.
- He dicho que la economía agraria es un
desastre.
- No en Bulgaria - y el búlgaro sonrió.
- Es que no me ha dejado terminar - se excusó el
rumano (A.M.de Lera, p.105).
Обсуждая положение дел в сельском хозяйстве, говорящий не согласен с мнением, что оно настолько катастрофично в Болгарии. На
что его собеседник, оправдываясь, возражает, что ему не дали закончить и он не имел в виду эту страну.
3. Констатация.
(3) - No sé donde se puede estar peor, si en la cama
o en la calle, porque hoy en mi cuarto ...
- Pues en mi casa ...!Un horno! ... Es que en las
174
casas viejas en verano, ya se sabe. Yo hasta que
empieza a amanecer no me muevo de aquí
(I.Ald., p.290).
В данном примере констатируется, что летом в старых домах стоит
невыносимая жара.
4. Обобщение.
(4) - ?Por qué no hablaremos de otras cosas, vamos a
ver?- - Está bien ... - se apresuró a decir Victor -.
Dejemos esto para otro día. Pero quiero deciros
todavía una cosa, y es que en el fondo estamos
todos de acuerdo, quiero decir todo el mundo
(A.M.de Lera, p.130).
Говорящий предлагает сменить тему спора, потому что он считает,
что в глубине души все согласны с его мнением.
5. Противопоставление.
(5) Y sin embargo, apenas dos años más tarde, recordé
aquel tiempo, en el que parecía no pasar nada,
con verdadera nostalgia. Y es que una desgracia
mayor vino a desbarratar aquel conjunto de
actitudes cristalizadas (A. G. Mor., p. 25).
В данном примере противопоставляются счастливо прожитые годы
настоящему.
3.2.3.2. Модель 2: S > ES QUE + SUB. Прагматической функцией 2 модели S > ES QUE + SUB являются: констатация, противопоставление и эмоционально - модальная функция.
1. Констатация:
(6) - Los dos gringos... solos quisieron trepar a la
cumbre del Salcantay, el nevao que come gente.
El caso fue que a la hora que debieron regresar,
no llegaron...(C.Alegr. p.62).
В высказывании констатируется факт, что в назначенный час не
вернулись двое гринго, которые захотели в одиночку взобраться на
ледник.
2. Противопоставление:
(7) - !Pues puede que en esto lleve la razón Andrea
y que no le siente bien el humo al nini..! ?Tú qué
dices, Rusca? El caso es que a ti te calma, pero
el médico dice que a mí no me conviene ( J. L.
Samp. p. 32).
Говорящий говорит о том, что табачный дым приносит вред ребенку
и обращается к своей болезни:” Дело в том, что тебя - то он успо-
175
каивает, а врач говорит, что мне он вреден”. Таким образом, противопоставляется факт того, что курение, вредное для здоровья, приносит облегчение от страданий, вызываемых опухолью.
3. Модальная оценка для выражения некоторых эмоций, в
случае появления в досвязочной части имен с эмоциональнооценочной семантикой (см. 2. 2. 2, пример 9).
3.2.3.3. Модель 2 а: PRON > ES QUE + SUB. В модели 2 a появляется дейктический элемент Eso1. Известно, что дейксис относится к компетенции прагматики, поскольку значение указательного
слова или элемента не может быть определено без обращения к ситуации общения. Особенностью этой конструкции является то, что
дейктический элемент определяет причину или ряд обстоятельств,
явившихся причиной:
(8)
- Ме preocupa mi hija; no tiene apetito; no
estudia nada; y anda ensimismada todo el día.
- Eso es que está enamorada (C. F., p. 223).
Говорящего беспокоит состояние дочери, поскольку у нее пропал
аппетит, она не хочет учиться и т.д. Дейктический элемент подразумевает все перечисленные признаки влюбленности и объединяет их
одним местоимением среднего рода Eso. Прагматической функцией
данного речевого акта является функция идентификации.
3.2.3.4. Модель 3: ADV > ES QUE + SUB.
3 модель ADV > ES
QUE + SUB по своей прагматической функции относится к Констативам, поскольку обобщает или детерминирует факт, явившийся
следствием какого либо действия или поступка:
(9) - El cuarto de bañсo no me va..
Andrea no cedía, pero un buen día permitió a
Renato que lo comprase. “Claro”, comprendió el
viejo, “les ha dicho el médico que me queda poco
y traigan lo que sea. Menos mаl de algo sirvió la
consulta al profesor... Así es que consiguió su
bacín (J.L.Samp., p.58).
В данном примере обобщается, каким образом участнику событий
удалось добиться выполнения своей просьбы.
3.2.3. 5. Модель 4: SUB > ES QUE + SUB. 4 модель SUB > ES
QUE + SUB также имеет свое прагматическое значение. Несмотря
на заметную десемантизацию предложений Lo que ocurre; Lo que
1
“Дейктическим называется такой элемент, который выражает идентификацию
объекта - предмета, места, момента времени, свойства, ситуации - через отношение к речевому акту, его участникам или контексту” (Падучева1966: 244).
176
hay; Lo que sucede; Lo que pasa, все высказывание появляется в ситуации, когда сообщается:
1) результат какого-либо действия или поступка (10) En Cádiz hay varias familias con ese apellido,
señora, que no tienen con la nuestra ningún
parentesco. En cambio mi segundo apellido
completo es mucho menos frecuente, porque es
López de Samaniego. Lo que ocurre es que lo
hemos cortado (A.M. de Lera, p.133) в примере сообщается, что фамилию укоротили, потому что она
была слишком длинная, в результате чего она теперь не выглядит
знатной;
2) идентифицикация того события или состояния, которое
происходит в момент речи:
(11)- Vamos, niña. ?Te casarías con él o no?...
- Ni siquiera me ha pasado esto por la
imaginación. Por lo tanto, no sé que decirte.
- Lo que te pasa, niña mía, es que no quieres
contestarme porque no estás segura de ti misma
(A.M.de Lera, p.156) говорящий объясняет состояние собеседника, причину того, почему
она не может ответить на вопрос тем, что она не разобралась в
своих чувствах.
В этом контексте сохраняется семантика глагола pasar, поскольку используется личное местоимение te (то, что происходит с
тобой).
3) Модальная оценка (см. 2.2, пример 13).
2.2.3.6. Модель 5: ADJ > ES QUE + SUB
5 модель ADJ > ES QUE + SUB выступает в функции модальной оценки:
(12) - Ser de otra generación es algo así como ser
de otro país, ?verdad, Mimí?
- Pues, sí, incluso peor. Pero es nuestra mamita
querida y debemos amarla y respetarla.
- Sí, eso pienso yo; lo malo es que, a veces, no se
deja (C.J.Cela, p.265).
Говорящий признает, что, несмотря на то, что его мать человек устаревших взглядов, потому что принадлежит к другому поколению,
дети должны ее почитать и уважать. На что его собеседник отвечает, что он также думает, однако беда в том (плохо), что мать иногда
не дает себя уважать, т. е. имеется в виду, что ее взгляды, возмож-
177
но придирки, отталкивают детей.
Таким образом выявляются следующие прагматические стратегии
выделительной
конструкции
Es
que:
контактноустанавливающая (1модель), возражение (1модель), констатирующая (1, 2 модели), обобщающая (1, 3 модели), противопоставляющая (1, 2 модели), идентифицирующая (2, 4 модели), детерминирующая (3 модель), результирующая (4 модель), модальная
оценка (2, 4, 5 модели).
При анализе моделей выявляется, что лишь 1 модель, где
досвязочная часть не выражена, может выступать в вопросительной
и отрицательной форме: O > ES QUE + SUB, ? O > ES QUE + SUB
?, которые будут рассмотрены ниже.
3.2.4. Семантико-прагматические функции отрицательной
формы выделительной конструкции Es que
Отрицательная форма 1 модели имеет уточняющепояснительный характер, когда посредством отрицания утверждается, поясняется, разъясняется, уточняется то, что хотел выразить
говорящий:
(13) Su padre es un hombre alegre, optimista y muy
liberal, a sus setenta y pico de años, pierde
todaía los ojos detrás de las mujeres guapas. No
es que sea un don Juan, sino que, como el
mismo dice, la mujer es como el sol (A.M.de Lera,
p.142) .
В данном высказывании разъясняется характер говорящего, который, несмотря на свой преклонный возраст, еще посматривает на
красивых женщин. Но он не лавелас, для него женщина - это словно
солнце.
Рассмотрим другой пример, где конструкция имеет уточняющий характер:
(14)
- ...decía que misteriosas son las secretas
razones del corazón.
- ...! Uf un horror de misteriosas! Hay razones del
corazón que, no es que sean misteriosas, es que
son misteriosísimas (C.J.Cela, p.370).
В высказывании говорится о сердечных делах, о их секретности. Говорящий уточняет (подчеркивает), что есть сердечные дела, которые не то, чтобы (дело не в том, что) загадочные, а (дело в том, что)
загадочнейшие.
Обращает внимание, что в данном случае в высказывании ис-
178
пользуется не только отрицательная, но и положительная форма
конструкции Es que, которая в данном примере выступает в роли
противительного союза pero или sino. Можно перефразировать следующим образом:
(14)
(14 а) Hay razones del corazón, que no es
que sean misteriosas, pero (sino)
son misteriosísimas.
Таким образом, отрицательная форма выделительной конструкции является разновидностью 1 модели и имеет уточняющеразъяснительный характер, при этом сохраняется причинность контекста, которая соотносится с прагматической стратегией противопоставления.
3.2.5. Семантико-прагматические функции вопросительной формы выделительной конструкции Es que
Рассмотрим вопросительный вариант 1 модели: ? O > ES QUE
+ SUB ?
Основной целеустановкой вопросительного предложения является непосредственное побуждение слушателя (читателя) к ответу, к известному речевому акту, связанному с содержанием данного
вопросительного предложения (Смирницкий 1957; Шевякова 1974).
Таким образом, здесь имеет место коммуникативная функция вопросительной конструкции Es que , поскольку говорящий сообщает,
во-первых, слушающему сведения о своем интересе к объекту, его
действиях или свойствах, некоторые события, их время, место; вовторых, сообщает о степени знания предмета речи говорящим. В
связи с этим вопрос информативен и для слушающего (Слюсарева
1981: 144).
Вопросительная форма выделительной конструкции Es que
является разновидностью общего вопроса:
(15) El grito de Andrea no parece detener al niño. ?Es que no has comprendido?... !Eres malo, muy
malo! Has despertado a todos y es hora de dormir
(J.L.Samp. p.162).
Ребенок вылез из кроватки и не хочет спать. Мать кричит на него, но
ее крик его не останавливает, тогда она спрашивает: “ Разве ты не
понял?” Таким образом, она ждет ответной реакции ребенка, чтобы
он остановился и вернулся в кроватку, причем, в данном случае она
не ждет вербальной реакции, поскольку ребенок очень мал и не
умеет говорить.
Вопрос, если он не является риторическим вопросом, обычно
179
требует вербальной реакции и, в свою очередь, является реакцией
на предшествующую реплику в диалоге. Вопросительное предложение с выделительной конструкцией ожидает реакции собеседника,
которая не всегда может выражатся вербально, это может быть любой жест, что и подтверждает пример (15).
В русском языке в подобных предложениях используются частицы “неужели”, “разве”, функционирование которых в высказывании зависит от пропозиционального содержания высказывания и
рассматриваемой ситуации для этих высказываний (Шмелев, ЧФЯ
1992: 118). Мы не ставим себе целью рассмотрение условий употребления вопросительного предложения с выделительной конструкцией Es que. Наша задача состоит скорее в том, чтобы рассмотреть, сохраняется ли выделительная функция данной структуры и
какова ее семантика.
Анализ примеров показывает, что вопросительное предложение с выделительной конструкцие Es que может иметь различный
характер.
1. Полемический характер. В таких случаях происходит отрицание возможности совершения какого-либо действия, в предложении используется отрицательная частица no или отрицательные наречия nadie , ninguno (никто):
(16) - Eso del pecado no lo dijo usted antes.
- Bueno, pero lo digo ahora porque me da la gana.
?Es que uno no puede decir lo que le dé la
gana? (C.J.de Cela, p. 377).
Говорящий считает, что каждый волен выражать свои мысли тогда,
когда ему хочется и своим вопросом: “Разве человек не может говорить, что ему нравится?”, он готов вступить в полемику с собеседником.
2. Побудительный характер, когда высказывание призывает к
какому-либо действию, например:
(17) Se indigna...- ?Es que aquí nadie tiene sangre
en las venas? - exclama, mirando en torno ?Un solo alemán asusta a tantos
profesores?... (J. L. Samp. p.258).
Cтарик, слыша не очень лестные слова, сердится и, оглядываясь
кругом, обращается к аудитории со словами: “Разве здесь нет никого, у кого кровь течет в жилах? Один немец пугает столько преподавателей?”, призывая тем самым ответить на оскорбление.
3. Эмоциональный характер, т.е. удивление, сомнение, недоверие к словам собеседника и т.д.:
180
(18) - ?Cubre mucho el agua? - preguntó Victor. Y
Nati le preguntó: - ?Es que no sabes nadar,
chiquillo? (A. M. de Lera, p.115).
В данном примере говорящий вопросом “Разве ты не умеешь плавать?” выражает удивление или сомнение.
Можно найти и другие значения, например, колебание, предчувствие и т.д., на наш взгляд, их спектр не ограничен. Общим для
всех модальных значений является заинтересованность говорящего, т.е. здесь включаются эмоции в чистом виде1 .
Часто в сферхфразовом единстве встречаются последовательно все формы предложений с выделительной конструкцией Es
que: положительная, отрицательная и вопросительная:
(19) Salieron para Sevilla ...en los coches.
- Más despacio... - pidió Isabel.
- ?Es que tienes miedo? - le preguntó él,
mirándola de soslayo.
- No es que tengo miedo, hombre. Es que vale la
pena disfrutar del espectáculo de la campiña
antes de que la abrase el sol.(A.M.de Lera, p.123)
Из вышеизложенного следует, что вопросительная форма выделительной конструкции Es que имеет свои особенности, поскольку
сохраняет в какой-то степени свою выделительную функцию, при
этом ее появление также можно связать с причиной. Вопросительное высказывание с выделительной конструкцией обычно связано с
ответными репликами, т.е. является реакцией на событие. Можно
принять точку зрения А.Д. Шмелева, который отличает этот тип вопросов от переспросов и называет их “вопрос - реакция” (Булыгина,
Шмелев 1997). Иллокутивные акты, коррелирующие с вопросительными предложениями, в классификации В.В. Богданова представлены как Интеррогативы, семантика которых объемна и которые характеризуются как информационно-побудительные и адресатноинициирующие высказывания (Богданов 1990).
Таким образом, к прагматическим стратегиям выделительной
конструкции Es que (см. 2.3) добавляются полемическая, побуждающая, модальная (для вопросительной формы).
Из всего изложенного следует, что каждое высказывание с вы1
Наше исследование дополняет мнение, изложенное в “Esbozo de una nueva
gramatica de la lengua espanola”, что вопросительная форма конструкции Es que
всегда имеет оттенок удивления или реплики (переиздан как Современная
грамматика испанского языка 1997: .28).
181
делительной структурой Es que с учетом прагматического контекста
имеет определенную иллокутивную силу. Мы согласны с мнением Е.
В. Падучевой, что для выражения иллокутивной силы высказывания
не всегда находится перформативный глагол, тем не менее, ”всегда
можно представить разложение иллокутивной функции на отдельные семантические компоненты, выражающие допущения, мысли,
желания говорящего, совершающего данный речевой акт”, тем самым эксплицируя его (Падучева 1996: 228), что мы и находим в изучаемых нами структурах. Выделительная структура Es que, несмотря на то, что относится к конструкциям , призванным выражать
экспрессивность, тем не менее, к Эспрессивам (по классификации
В. В. Богданова) не относится, кроме вопросительной формы, поскольку не служит для выражения конкретных эмоций. Эти конструкции относятся к Ассертивам, несущим адресату известную (Констативы: констатация, обобщение, детерминация, уточнение, результат, идентификация, оценка) и неизвестную (Аффирмативы:
противопоставление) информацию.
3.2.6.Тема-рематическое членение высказываний с выделительной конструкцией Es que в составе сверхфразового единства
Прагматический аспект высказывания непосредственно связан
с его информационной структурой, поскольку именно здесь находит
свое выражение коммуникативное намерение говорящего. Роль темы и ремы определяется самим говорящим и если в устной речи
выделение наиболее важной информационной части предложения
сопровождается определенным просодическим оформлением, а
именно, интонацией и ударением, то когда мы исследуем письменные произведения, опираемся только на контекст.
Одним из сложных аспектов функционального подхода к языковым явлениям можно считать вопрос об актуальном членении
предложения, поскольку определение темы и ремы - вопрос чрезвычайно важный для передачи смысла коммуникации, которая
представляет собой “процесс выработки новой информации, общей
для общающихся людей и рождающей их общность” (Каган 1988:
149). Необходимо отметить, что, в своей сути, под встречающимеся
в научной литературе терминами “тема - рема”, “основа - ядро”,
“данное - новое” и др. имееются в виду расчленение выражаемой в
предложении мысли на предмет мысли-речи (то, относительно чего
утверждается) и предикат мысли - речи (то, что утверждается о
предмете) - Шевякова 1985: 96.
Особый интерес вызывает, по нашему мнению, коммуникатив-
182
ная структура предложений тождества. Поскольку мы рассматриваем высказывания с выделительными конструкциями в составе
сверхфразового единства, представляется интересным исследование Е. В. Падучевой (Падучева 1987: 152 - 163). Автор решает коммуникативную проблему, связанную с предложениями тождества
тем, что содержанием противопоставления тема / рема считает противопоставление актуализованное / неактуализованное в контексте
данного речевого акта.
Мы рассматриваем выделительную конструкцию Es que в составе сверхфразового единства. Сверхфразовое единство представляет собой структурированный комплекс, состоящий из “серии
предложений, связанных единством смыслового содержания высказывания, частными семантическими связями между ними, а также
формальными языковыми средствами - лексическими и грамматическим скрепами, интонацией” (Реферовская 1989: 43).
Рассмотрим сверхфразовое единство с выделительной структурой Es que. Не вызывает сомнения тот факт, что одного предложения с выделительной конструкцией Es que недостаточно, чтобы
поместить туда целое высказывание. Для того, чтобы приобрести
свою законченность, оно нуждается в других предложениях, семантически и формально между собой связанных.
Рассмотрим модель 2:
(1) Juanito Osura no hizo otra cosa en su vida que
pegar tiros. En la guerra lo pasóу mal. Le
requisaron dos coches y le movilizaron....?fue en
Sanidad o en Intendencia donde anduvo Juanito
durante la guerra? Bueno, es igual. El caso es
que lo movilizaron (V.Del. p.88).
Начальное слово el caso имеет в подоснове широкую смысловую область повествования, т.е. речь идет о человеке Хуанито Осура, который ничем не занимался в своей жизни, кроме стрельбы.
Причиной была война, на которую его мобилизовали и не имеет
значения, где он служил, в военно- санитарной службе или в интенданстве. Факт, что его мобилизовали. Таким образом, темой высказывания Еl caso es que lo movilizaron служат предыдущие высказывания, в то время как оно само выступает ремой. Однако, здесь не
содержится новая информация для слушающего, так как из предыдущих высказываний уже известно, что тот, о котором идет речь
был мобилизован на войну. На наш взгляд , здесь проявляется
стратегия говорящего заострить внимание на сообщенной ранее
информации, поэтому Еl caso es que lo movilizaron не несет новой
183
информации, а выделяет информацию, содержащуюся в теме.
Подобная тема-рематическая структура сверхфразового единства характерна и для модели 2 a, когда в досвязочной части находится указательное местоимение Eso:
(2) El director hizo una seсa a Mayoral y Mayoral soltó
las manos al Gallego, quien sacó un pañuelo de seda
del bolsillo y se lo puso alrededor del cuello.
- Eso es que está muy frío (S.C., p. 305).
Для сверхфразового единства, в состав которого входят 2 и 2
a модели, информационную структуру мы обозначаем, как тема
(новое) = рема (старое), где рема референциально определена.
Определение тема - рематической организации модели 2 является сложной проблемой. Поскольку досвязочная часть эксплицитно не выражена, то эта модель представляет собой , на наш
взгляд, пример усеченного тождества. Если 2 и 2 a модели представляют рему, имеющую референт в теме, то модель 2 может
представлять рему двояко.
А. Рема несущая новую информацию, где тема, выраженная
предыдущим предложением, референциально не доопределена:
(3) Мe he quedado dormido. Pero yo tengo mi casa, ?
saben?, yo tengo mi casa... Es que he salido a
tomar el aire y me senté (J. Aldecoa, p. 258).
Как мы видим, предложение с Es que содержит рему, в которой
объсняется причина поведения говорящего, в то время как тема находится в предыдущем предложении Me he quedado dormido. В этом
случае тема - рематическая организация сверхфразового единства
соответствует логическому развертыванию мысли, поэтому предложение с конструкцией Es que не является экспрессивным.
Б. Рема выступает как опора для наиболее важной информации, которая может содержаться в последующих высказываниях.
Например, как в этом сверхфразовом единстве:
(4) -? Vas a ver a tu prima?- preguntó la chica de la
droguería sonriendo.
- No, voy al muelle - dijo Toni enfuruñado.
- Es que si fueras a ver a Marisa no la encontrarías
en su casa. La he visto pasar con la madre no
hace...
La voz quedaba tras de la esquina...(J. Aldecoa,
p. 383).
Девушка спрашивает, идет ли Тони навестить кузину и затем информирует, что ее нет дома, потому что несколько минут назад она
184
прошла мимо аптеки.
Сверхфразовое единство будет иметь структуру - тема (старое) = рема (новое),
Модель 3, в которой досвязочная часть выражена наречием
Así на наш взгляд, также является опорой для последующей информации:
(5) Brunettino alborota desde su cuñita. El viejo llega
primero, Simonetta le pisa los talones dedicando
palabras dulces al pequeño. Anunciata se siente
y vuelve a sus tareas. Así es que Brunettino
vuelve a encontrarse, como aquel día, acurrucado
contra los pechos de la muchacha (J.L.Samp.
p.118).
Важность информации заключается в том, что ребенку нравится находиться на руках у молодой девушки, более привлекательной
своими душевными качествами, чем няня, которая ухаживает за
ним.
Модель 4, представляющая собой предложение, в котором
досвязочная часть, выражена придаточным предложением, может
выступать: как тема сверхфразового единства или его рема. В примере
(6) Lo que pasa es que allí no se siente a gusto. Aquí
nos conocemos todos y !cómo se va a comparar
con un sitio donde no conocemos a nadie!...(J.
Ald. p. 173)
высказывания, которые следуют за предложением с выделительной
конструкцией, объясняют, почему в данном месте человек чувствует
себя неуютно, т.е. несут новую информацию; причина кроется в том,
что здесь все друг друга знают наперечет.
Напротив в примере
(7) Zolio Santiso siempre había pensado que esto de
las veladas literariomusicales estaba muy bien.
Lo que pasa es que a él no solían invitarle
(C.J.Cela, p.175).
предложение с выделительной конструкцией образует рематический элемент, поскольку противопоставляет свою информацию информации, содержащейся в предыдущих высказываниях. Золио
всегда нравились литературно-музыкальные вечера, но его-то как
раз на них и не приглашали.
Модель 5, на наш взгляд, не всегда рематична. Данная языковая структура может служит не столько для “продвижения текста”,
185
сколько для расширения или уточнения информации. В нашем
примере - это обобщение информации:
(8) En el techo, al lado del conductor, estaban
clavados unos cartelitos de loza con letras de
molde... Se prohibe ir de pie, Se prohibe hablar
con el conductor, Se prohibe escupir, Se prohibe
fumar, Se prohibe subir y apearse en marcha; lo
cierto es que en el autobús estaba prohibido casi
todo (C.J. Cela, p.59).
В автобусе висят таблички с надписями о всевозможных запрещениях, а именно, запрещается курить, разговаривать с водителем и т.
д. Действительно, запрещено почти все.
Есть и другие примеры, где данная модель выступает как рема. Например, в следующем сверхфразовом единстве в высказывании с выделительной конструкцией говориться о человеке из хорошей семьи, новая информация заключается в том, что он промотал свое состояние из-за пристрастия к алкоголю:
(9) Pepito Vega es un buen muchacho pero es
completamente loco... es de una de las mejores
familias...
Lo cierto es que este chico ha derrochado en whisky
tres dehesas de más de tres mil fanegas cada una...
(M. Del. p.86).
Известно, что не все предложения сверхфразового единства входят
в его смыслообразующую, тема-рематическую структуру. Языковые
структуры равно могут служить для оформления как основного в
высказывании, так и для дополнительного, что служит для углубления, обогащения его содержания.
На наш взгляд, предложения с выделительной конструкцией
Es que не поддается бинарному членению, тем не менее, обязательно содержит тему или рему и входят на равных правах в
сверхфразовое единство и служат для выражения законченной
мысли.
3.2.7. Взаимодействие структурно-синтаксического,
семантико-синтаксического и функционально-прагматического
аспектов выделительной конструкции Es que
В основу модели взаимодействия семантико-синтаксической,
функционально-прагматической и структурно-синтаксической сторон
выделительной конструкции испанского языка Es que положен
принцип ономасиологического характера, определяющий общую на-
186
правленность анализа. Описание начинается от функции (функционально-прагматический аспект), проходит в направлении к форме
(структурно-синтаксический аспект) через ее значение (семантикосинтаксический аспект) - см. схемы 2, 2 а.
Функция выделительной конструкции Es que как языковой единицы трактовалась, с одной стороны, как способность к выполнению
определенного назначения, т.е., по определению А.В. Бондарко, как
“свернутый” потенциал функционирования, обусловливающий пределы и правила самого процесса функционирования данной единицы, с другой - реализованная, достигнутая цель, т.е. как результат
функционирования (Бондарко 1985: 20). Оба аспекта функции проявились в процессе формирования высказывания. Со стороны говорящего внутреннее программирование высказывания связано с языковым знанием потенций языковых единиц, формирующих это высказывание, и с передачей задуманного смысла. Со стороны слушающего на первый план в результате реализованного высказывания в речи выступает выраженный смысл. Однако, на данном этапе
можно проследить интенцию и роль говорящего, так как он осознает
высказанный смысл и конторолирует его понимание.
Поскольку основу прагматических исследований составляет
взаимодействие речевого акта и контекста, так как контекст находится в отношении дополнительности к другому центральному для
прагматики понятию - речевому акту1, то на первом этапе настоящей
работы мы сделали попытку рассмотреть это взаимодействие.
Как показано на схемах, выделительная конструкция появляется в 6 речевых актах: Констативе (К), Аффирмативе (А), Интеррогативе (И), Негативе (Н), Экспрессиве (Э) и в Ритуальном речевом
акте (Р). Причем констатирующий речевой акт, включающий функцию констатации (3), обобщения (4), детерминации (11), результативности (7), идентификации (6) распространяется на 4 модели выделительной конструкции (1, 2, 3, 4 модели).
Следующий по значимости Интеррогатив соотносится с 1 моделью, и имеет три функции: полемическую (8), побуждающую (9) и
модальную (10). Функция побуждения имеет свою специфику в высказываниях с выделительной конструкцией Es que, поскольку говорящий не запрашивает информацию у адресата, а побуждает на со1
См. подробнее Н.Д. Арутюнова, Е.В. Падучева 1985.
187
вершение какого-либо действия:
(1) - Aquí me tienes, porque tú necesitas cariсño - le dijo,
mirándole con sus ojos tristísimos, como una víctima
dispuesta para el sacrificio.
Victor sintió miedo y lástima. Se levantó rapidamente
y, sin atreverse a tocarla, le invitó por senas
a que abandonase la habitación. La muchacha no
parecía comprender la actitud de Victor.
- ?Es que desprecias mi cariño? - le preguntó con
los ojos nublados ya por las lágrimas
(A. M. de Lera, p.145).
Предлагая юноше свою любовь и ласки, девушка ждет ответной реакции, какое-то действие с его стороны. Таким образом, функцию
побуждения выполняет не Комиссив, а Интеррогатив.
В случае модальной окрашенности (10), Интеррогатив (И) выступает одновременно Экспрессивом (Э). Нам кажется необходимым уточнить терминологию, данную В. В. Богдановым, поскольку
он понимает под Экспрессивом эмоциональную насыщенность высказывания, выражение конкретных эмоций в виде поздравлений,
благодарности, извинения и т.д. На наш взгляд, необходимо добавить выделение важной информации.
Субъективное отношение говорящего к отражаемому фрагменту действительности соотносится с 1, 2 и 5 моделями, одной из
функций которых является эмоционально-оценочная функция. Принимая концепцию В. Н. Телия и др., мы различаем эмоциональную
и рациональную оценку, учитывая при этом, что в естественном
языке не может быть чисто эмоциональной оценки, так как язык состоит из взаимодействия рационального и эмоционального (Телия
1991).
Встречающиеся в конструкции слова lo malo, lo bueno, имеющие общеоценочное (абстракное) значение, и lo seguro, lo
interesante и т.п., имеющие частнооценочное значение, не вызывают ответную эмоциональную реакцию, поэтому подобный речевой
акт является констатирующим (К). Эмоциональная оценка, напротив, по cвоему содержанию является иллокутивной силой, побуждающей испытывать данное чувство-отношение и в случае коммуникативной удачи, вызывающей соответствующий перлокутивный
эффект (Телия 1996: 34):
(2) Lo que siento es que se marche Usted sin ver la
otra cara de la luna. Me gustaría que viese a
Juanito Osuna en barrena (M.Del., p.92).
188
В этом примере говорящий словами сожаления, что адресат не увидит другого Хуанито, когда его поведение будет иным и он покажет
себя с другой стороны, пытается изменить отношение к участнику
события, сложившееся у собеседника
В подобных случаях мы находим выражение сожаления
( lamentar, sentir, la lástima), которое может вызвать ответное переживание и таким образом производимый речевой акт будет Экспрессивом (Э). Однако, Экспрессив не является ведущим речевым
актом, что показано на схеме 2.
Аффирматив (А), содержащий неизвестную информацию, соотносится с 1 и 2 моделями в функции противопоставления, в то
время как Негатив (Н) соотносятся лишь с 1 моделью, в функции
возражения.
Модель 1 также используется в Ритуальном речевом акте (Р) в
контактно - устанавливающей функции, используемая как структура,
вводящая в дискурс:
(3) Julio, el mes de julio, se derrite sobre el paseo de
Recoletos como una lenta cigarra de plomo.
- Es que no se puede respirar, ?verdad, Usted?
(J. L. de Cela, p.262).
Таким образом, ведущим речевым актом конструкции Es que
является Констатив, коррелирующий с 1 - 5 моделями и включающий констатацию, обобщение, детерминацию, идентификацию и результирующую функции, вторичным - Интеррогатив, который несмотря на то, что соотносится с 1 моделью, имеет три прагматические функции: функцию побуждения, модальную и полемическую
функции.
Первичная функционально-прагматическая стратегия принципиально не может быть выявлена, поскольку все стратегии равно
соотносятся со всеми моделями конструкции.
На втором этапе определялось взаимодействие функционально-прагматического и семантико-синтаксического типов с определенной формой выражения (структурно-синтаксический тип).
В результате анализа было выявлено первичное значение, носящее причинно-следственный характер и коррелирующее со всеми моделями констркуции Es que (1 - 5). Вторичным значением является разъяснение, коррелирующее с тремя моделями (1, 2, 4).
189
3.3. Структурно-синтаксические и семантико-прагматические особенности выделительной конструкции SER X ...EL (LA) QUE (QUIEN)
3.3.1. Структурно-синтаксические и лексико-грамматические особенности выделительной конструкции Ser X ... el (la) que (quien)
Структурной основой, на которой развивается экспрессивный
синтаксис, является расчлененность синтагматической цепи. Во
всех случаях расчлененность сопровождается повышением интонированности высказывания, отмечается, что даже внутреннее прочтение становится более прерывистым, количество логических акцентов увеличивается (Акимова 1981: 115). Примером подобных построений в испанском языке являются выделительная конструкция
Ser X ... el (la) que (quien), способная выступать как средство субъективного отношения говорящего к содержанию или адресату речи и
усиливать речевое воздействие на адресата, сконцентрировать его
внимание на каком либо объекте или субъекте.
Особенность этого типа предложения в испанском языке состоит в том, что простое предложение сегментируется и превращается в сложное, то есть вынесенный член связывается с помощью
глагола ser с остальной частью предложения. Отечественные исследователи рассматривали эти конструкции как синтаксическое
средство эмфазы в современном испанском языке (Арутюнова 1966;
Калустова 1984; Зеликов 1987, 1989).
Среди лексико-грамматических особенностей наиболее важными для нас представляются: синтаксический и морфологический
статус сегментируемого члена, его позиция, употребление времен и
наклонений. Позиция сегментируемого члена.
В зависимости от места сегментируемого члена, различают
несколько типов данной конструкции. Л. Фант выделяет 3 типа:
1. А ser В Amparo es quien lo ha dicho.
2. B ser A
Quien lo ha dicho es Amparo.
3. ser AB
Es Amparo quien lo ha dicho (Fant, 1984, p.45).1
Калустова О.М. находит еще один вариант, когда выносимый в сегмент член предложения опускается: 4. ser B - Es la que lo ha dicho
(Калустова 1984: 6).
Синтаксический статус сегментируемого члена.
Установлено, что сегментации могут подвергаться различные
члены предложения, кроме определений. Таким образом, выделению подлежит:
1
В данных моделях А соответствует вынесенному сегментируемому члену, В придаточному предложению.
190
а) подлежащее:
(1)
(1a) Los jóvenes acudían a aquella sombra. >
Eran, sobre todo, los jóvenes los que acudían
a aquella sombra (G.T.Bal., p.127) ;
б) дополнение:
(2)
(2a)
El Gran Inquisidor bebió de ella. > Fue de
ella de la que bebió el Gran Inquisidor
(G.T. Bal., p. 202).
г) обстоятельство места:
(3) (3a) Por allí esparaban a Santiago Nasar. > Sin embargo, fue por allí, y no por la puerta posterior,
por donde esperaban a Santiago Nasar los
hombres que lo iban a matar (G.G.M., p.20).
д) обстоятельство времени:
(4) (4a) En este momento llamaron a la puerta. >
...se levantó para buscar una cuerda con que poder
azotar las espaldas, aunque fuese vestido, pero
fue en este momento cuando llamaron a la puerta
(G.T.Bal., p.160).
Лексико-грамматический статус сегмента
Выделяемый член предложения может быть выражен:
1) личным местоимением, при этом, наиболее часто употребляется местоимение 3 л. ед. числа, что связано с общей частотностью употребления этого местоимения в испанском языке;
(5) Al terminar aquella cena, fue ella quien propuso
rezar un rosario, cosa que estaba muy lejos de
sus costumbres (A.G.Mor., p.97);
2) именем существительным
а) собственным:
(6) Si fue la Salvinia quien echó a andar mi fortuna
(J.L.Samp., p.211);
б) нарицательным одушевленным:
(7) Аhora es el viejo quien no se atreve a contestar
(J.L.Samp., p.136);
в) нарицательным неодушевленным:
(8) Mire , doctor, fue el viento que mata el cereal y
quema la yerba (I. Ald., p.31);
г) абстрактным с зависимыми словами:
(9) Lo único que mi madre les reprochaba era
la costumbre de peinarse antes de dormir
(G.G.M., p. 44);
191
3) указательным местоимением:
(10) Сreo que era eso lo que me daba tanto miedo
(A.G.Mor., p.63);
4) адвербиальной группой:
(11) Se levantó para buscar una cuerda con que
poder azotar las espaldas, aunque fuese
vestido, pero fue en este momento cuando
llamaron a la puerta (G. T. Bal., p.160);
5) инфинитивным оборотом:
(12) Lo único que pudo ella hacer por el hombre...
fue dejar la puerta sin tranca (G.G.M., p. 22)
Исследователи уже отмечали ряд особенностей данных структур. Во-первых, все они соотносятся с простыми предложениями:
(13) Ella propuso rezar un rosario. > Fue ella quien
propuso rezar un rosario.
Во-вторых, эмфаза сопровождается обобщением значения,
отсюда выделяемые обороты с инфинитивом и абстрактным существительным соотносятся с несогласуемым местоимением lo que и в
конструкциях сопровождается лексическим компонентом с качественно или количественно ограничительным значением (см. примеры
9, 12).
В-третьих, глагол ser, вводимый при сегментации предложения, всегда ставится в 3 л. ед. ч., дублируя при этом в большинстве
случаев категорию времени и наклонения сказуемого придаточного
предложения. Причем, по мнению Н.Д. Арутюновой, невозможно одновременное употребление двух будущих времен. Однако, нами
зафиксированы немногочисленные примеры, в которых употребляется будущее время в обеих частях (см. с. 117).
В-четвертых, глагол ser имеет связочный характер, как и в
конструкции Es que, при этом сама конструкция представляет разновидность связочного предложения.
Выделительная конструкция появляется в разных синтаксических структурах.
1. В простом предложении:
(14) Eras tú el que estabas allí abajo, en tu estudio,
como siempre, tendido sobre la cama
(A.G.Mor., p.38).
2. В сложноподчиненном предложении в составе:
а) придаточного предложения с соответствующим союзом,
например :
- причины -
192
(15)
No quería que Catalina, pues era ella la que
llegaba, me sorprendiera escondida como una
ladrona.(A.G.Mor., p.66);
- дополнения (16) Sugiero que sea el camarada soviético quien
exponga sus puntos de vista... (A.M. de Lera,
p.103);
- условия (17) Pero si era Josefa la que se me acercaba, me
lanzaba una de sus frases predilectas:”Tú sigues
asíн, que ya verá...”(A.G.Mor., p.21);
б) главного предложения:
(18) Al terminar aquella cena, fue ella quien propuso
rezar un rosario, cosa que estaba muy lejos de
sus costumbres. (A.G.Mor., p.97).
3. В сложносочиненном предложении с союзами y, pero:
(19) Yo no lo veré, niñito mío, ni tú lo sabrás, pero soy
yo quien te está haciendo hombre (J.L.Samp.,
p.101).
Независимое предложение с выделительной конструкцией образует сложный период с предыдущими предложениями, что выражается использованием в инициальном положении союзов y, pero,
pues, más, следовательно, занимает вторую подчиненную позицию:
(20) Рero ella se fue quedando un día y otro, y tú no
atreviste a echarla. Y años más tarde fue ella la
que incitó a mamá para que rompiera todas las
fotografías tuyas que había por la casa, a pesar
de que acababas de morir (A.G.Mor., p.6).
Таким образом, обнаруживается смысловая зависимость выделительной конструкции от контекста. Мы присоединяемся к мнению ван Дейка, что ращепленные предложения, к которым относятся и наши структуры, являются “предпочтительным синтаксическим
средством привлечения внимания к информации” и относятся к синтаксическим стратегиям говорящего (ван Дейк 1989: 61).
3.3.2.Семантические особенности выделительной конструкции
Ser X... el (la) que (quien)
На наш взгляд, заслуживает внимания семантика структур с
выделительной конструкцией Ser X ... el (la) que (quien), где глагол
ser имеет связочный характер, что детерминирует классификацию
таких предложений.
193
Некоторые исследователи (Арутюнова 1976; Булыгина, Шмелев 1997) подразделяют предложения тождества на предложения
номинативного тождества, базирующиеся на отношениях наименования, и денотативного тождества, опирающиеся на функцию
идентификации.
Мы уже указывали на то, что в испанском языке выделительная конструкция Ser X... el (la) que (quien) выступает в четырех вариантах:
1-ый тип A ser B.
(1)
Pedro Vicario fue el que tomó la decisión de
matar a Santiago Nasar (G. G. M. p.81);
2-ой тип B ser A.
(2)
Quien le contó luego la crónica del suceso
fue Isabel (F.V. de Lera, p.29);
3-ий тип ser AB.
(3) Era ella quien ofreíнa flores (J. L. Samp. p.135);
4- ый тип ser B.
(4) Es (ella) la que sabe (J. L. Samp. p.264).
Субъектом сообщения (1 и 3 тип) или сообщаемым (2 тип) является лицо. Четвертый тип, в котором подразумевается субъект
сообщения, встречается крайне редко.
Несмотря на то что конструкция выступает в четырех вариантах, общим для всех является то, что один компонент тождества независимо от занимаемого первого или второго положения в предложении, является идентифицируемым предметом и может быть
представлен любым выражением (именем собственным, дейктическим или личным местоимением, окказиональной дескрипцией),
уместным в данных условиях коммуникации. Другая часть представлена придаточным предложением. На наш взгляд, данная конструкция является примером денотативного тождества, в которой
устанавливается тождество денотата самому себе. Основным критерием отнесения данного типа к предложениям денотативного тождества может служить тот факт, что различные признаки или свойства, накопленная информация, имеют одного носителя1 .
По классификации Т.В. Булыгиной и А. Д. Шмелева (Булыгина,
1
“Предложения тождества могут устанавливать: 1) тождество имен по отношению к денотату;
2) тождество денотата самому себе; 3) тождество имен по отношению к обозначаемому ими отвлеченному понятию; 4) тождество понятий” (Арутюнова
1976: 307).
194
Шмелев 1997) данные конструкции, на наш взгляд, относятся к
уточняющему типу. Обязательным условием “уточняющей” идентификации, является актуализованность первого и неактуализованность второго компонента. При этом как первый, так и второй компоненты могут либо обозначать сущность, которая дана в непосредственном наблюдении или знании и присутствует в ситуации
речевого акта, либо данная сущность известна из предыдущего
опыта. К “уточняющей” идентификации авторы относят идентификацию, в которой второй компонент высказывания характеризуется
неопределенной референцией, т.е. известное определяется через
неизвестное.
Таким образом, предложения с выделительной конструкцией
Ser X ... el (la) que (quien) представляют собой тождество, имеющее
уточняющий характер.
В испанском языке исследование семантико-прагматических
особенностей выделительной конструкции Ser X ... el (la) que (quien)
не проводилось. Тем не менее, основываясь на исследованиях
прагматического аспекта выделительных конструкций других романских языков (например, французского и португальского), можно
предположить, что и в испанском языке выделительные конструкции
используются в типовых ситуациях, создающих определенный фон,
которому противопоставляется, подтверждается, корректируется
или уточняется факт, выраженный выделительной конструкцией.
Многие ученые (Chafe 1976; Bolinger 1977; Неустроева 1979,
1990; Кручинина 1988) признают значительную роль контраста в
его коммуниктивной сфере, так как с его помощью происходит выделение одного элемента высказывания на фоне других элементов.
Так и в основе эмфазы лежит противопоставление, контраст. Например, Болинджер Д. Л. понимает контраст широко, поскольку основной задачей лингвистики считает установление контрастов на
всех уровнях (Bolinger 1977)
Эмфазу связывают с фокусом, который является элементом
информационно новым и коммуникативно наиболее важным, а
функцией эмфатических предложений является маркирование контраста какого-либо элемента путем помещения его в фокус.
При анализе эмфатических высказываний все большее число
исследователей исходят из того, что в их основе лежит контраст,
выраженный либо в синтагматическом, либо в парадигматическом
планах. Устанавливаются и такие виды контраста, как различительный, селективный, нормативный и фактивный (Тарасова 1992;
1995). Выделяются и типовые ситуации эмфазы. Например, для
195
португальского языка это - собственно контрастивная ситуация, ситуация утверждения и ситуация выбора (Неустроева 1990: 139-145).
Анализ рассматриваемой конструкции показывает, что и для испанского языка характерны выделенные Г.К. Неустроевой ситуации.
При анализе выделительной конструкции испанского языка Ser
X ... el (la) que(quien) мы рассматривали выделенные модели поотдельности.
3.3.2.1. Модель 1: A ser B. Модель A ser B имеет следующие
семантические значения.
1. Уточнение лица:
(5) Pedro Vicario, según declaración propia, fue
el que tomó la decisión de matar a Santiago
Nasar, y al principio su hermano no hizo más
que seguirlo (G.G.M., p.81).
В данном примере уточняется участник события, который признается в том, что именно он принял решение совершить преступление.
2. Выделение причины:
(6) En aquellos momentos deseé retirarme y
dejarles solos, pues sin duda eso era lo que
el quería (A. G. Mor., p.84).
Причиной того, что говорящий хотел уйти и оставить одних участников коммуникации, явилось то, что именно этого они ждали.
Выделение семантического компонента характерен для ситуации, когда происходит выбор одного компонента (в данном случае
причины) среди множества других.1
Таким образом, семантика 1 модели ограничивается двумя
значениями, а именно: выделением причины и лица.
3.3.2.2. Модель 2: B ser A. Семантическими значениями модели B ser A являются:
1) уточнение лица:
(7) Quien habla es una mujer joven, madre de un
niño de dos años que sube а un carro....
(C.J.Cela, p. 76).
В примере уточняется объект внимания, которым является женщина
- мать двухлетнего ребенка.
2) выделение отрицания:
(8) - ?Se atreve a quedarse sólo con el niño, papá?
“ !Mira que preguntarme si me atrevo...!
1
Подобная семантика свойственна “ситуации выбора”, выделенной Неустроевой Г.К. для эмфатических ситуаций португальского языка (Неустроева 1990:
148).
196
!La que no se atreve a dejármelo eres tú!”
(J.L.Samp., p.80).
На вопрос своей невестки, отважится ли он остаться один с ребенком, старик возмущается тем, что она спрашивает это, поскольку
ему кажется, что именно она может не отважиться оставить ребенка
с ним. В высказывнии выражается и эмоциональное состояние говорящего, которое в письменной речи отражается соответствующими знаками, а именно многоточием и восклицательным знаком.
В данном примере также прослеживается характер противопоставления. Таким образом 2 модель имеет значения уточнения
лица, и выделение отрицания, при этом отрицание сопровождается
выражением эмоционального состояния субъекта коммуникации.
3.3.2.3. Модель 3: ser AB. 3 модель ser AB выражает следующие значения:
1. Выделение причины:
(9) Necesitaba una voz y sin pensarlo más se acercó
a la radio y la conectó. Cuando nació en la
estancia y se fue agrandando una voz nasal
ininteligible, el Sederines clavó sus ojos en los
del muerto y todo su cuerpecito se tensó. Apagó
el receptor porque se le hacía que era su padre
quien hablaba de esa extraña manera (M.Del., p.
52).
Причиной того, что мальчик выключает радио, из которого слышится
неразборчивый голос, является то, что ему кажется, что это в такой
странной манере говорит его умерший отец.
2. Уточнение лица:
(10) Y a propsito, le presento al joven Marcos Vargas, a
quien le he vendido mi tren. Es a él a quien tendrá que
pagarle los fletes de ese viaje...(R.Gal., p.104).
Представляя молодого человека своему знакомому, говорящий
уточняет, что свой поезд он продал ему и поэтому именно Маркос
будет собирать теперь плату за провоз багажа.
3. Выделение лица:
(11) - Pero Mauro preferíнa el patio, las horas de charla
con vecinos y el mate.
... Era yo el que le conseguía a Mauro para ir a
los bailes, y sé que me lo agradeció desde un
principio (J. Cort., p. 97).
Говорящий своим высказыванием подчеркивает, что именно он и
никто другой заставил товарища развлекаться по-другому, тем са-
197
мым выделяется говорящий субъект.
Для усиления выделения используются некоторые лексические показатели, например, más aún (более того):
(12) Мás aún: fue Susema Abdala, la matriarca
centenaria, quien recomendó la infusión
prodigiosa (G. G. M., p. 107).
Встречается также также усилительная частица, эмфатизатор
si.
(13) Рues ella fue, la Salvinia vio claro donde yo
no veía. !Qué mujer! ...Si fue la Salvinia quien
echó a andar mi fortuna. “Es tu suerte, casarte
con Rosa”, me repetía (J. L. Samp., p.211).
Говорящий выделяет, что именно Сальвиния заставила судьбу повернуться к нему лицом. Эмфатизатор si считается выразителем
аффективного эмоционального утверждения (Beinhauer 1968: 311).
Таким образом, данное высказывание носит эмоциональный характер.1
4. Выделение следствия:
(14) Allí se le preguntaba a la gente el precio que
ponían a sus votos. Generalmente, eran las
mujeres
las que acudían a la convocatoria, pues los hombres
se inhibían, bien porque estaban trabajando o
bien porque consideraron aquel trato impropio de
ellos (A. M. de Lera, p. 39).
В данном случае следствием того, что на предвыборное собрание приходили именно женщины, было то, что у мужчин были
разные причины, чтобы не прийти.
8. Выделение отрицания:
(15) El corro se calló y todo el mundo miró a aquel
severo enlutado en cuya mano extendida hacia el
centro del cotarro, puesta sobre el pecho luego,
parecía haber recaido el honor de la Reina. Pero
no fue de ella de quien se habló cuando el
silencio dejó lugar a su palabra... (G.T.Bal., p.52).
В данном случае надежда слушающих на получение ожидаемой
информации не оправдывается, поскольку присутствующие на це1
Т. Г. Гоглова находит, что высказывания с эмфатизатором si могут выражать
удивление, протест, а также эмоциональное подчеркивание
и усиление значения (о переводе высказываний с эмфатизатором si см. Гоглова 1997: 8 - 9).
198
ремонии думали, что человек, одетый в траур, будет говорить о королеве, но, когда наступила тишина, он стал говорить не о ней.
Итак значениями 3 модели являются: выделение причины,
следствия и отрицания, уточнение и выделение лица.
3.3.2.4. Модель 4: ser B. Как показывает опрос носителей языка, данная модель не будучи частотной, является наиболее маркированной интонационными и просодическими средствами, поскольку эллипсис выделяемого члена сопровождается особым ударением, повышением интонации и паузой. Семантическим значением
данной модели является выделение лица:
(16) Pero al fin he aprendido con Hortensia. Es la que
sabe, la que vale, más que ninguna jamás (J. L.
Samp., p. 264).
Говорящий выделяет, что именно Гортензия является женщиной,
которая все знает и никакая другая не имеет такой авторитет как
она.
Таким образом, выделительная констркуция Ser X ... el (la) que
(quien) имеет 5 семантических значений: уточнение и выделение
лица, выделение причины, следствия и отрицания, котрые имеют
эмоциональный компонент. Как видим, данные значения имеют в
качестве инварианта сему выделения. При этом функциональная
роль каждого речевого хода зависит от предшествующих и предполагаемых последующих ходов. Семантические ходы необходимы
говорящему для достижения поставленной цели, которые включаются в прагматическую стратегию говорящего.
3.3.3. Прагматические особенности выделительной
конструкции Ser X ... el (la) que (quien)
Содержательную характеристику предложений с выделительной конструкцией Ser X ... el (la) que (quien) необходимо дополнить
рассмотрением прагматического аспекта для наиболее полного понимания их значения. Поскольку в поле зрения прагматики входят
коммуникативные функции языковых форм, включая функцию воздействия на адресата речи с целью вызвать у него ответную реакцию, а также контексты и фоновые знания коммуникантов, этот параграф посвящен изучению вышеуказанных коммуникативных
функций и прагматических особенностей выделительной конструкции Ser X ... el (la) que (quien).
Характер высказывания зависит от интенции говорящего, построение которого зависит от выполняемого им коммуникативного
задания. Изучаемые нами структуры относятся к непобуждающим
199
речевым актам. Однако, непобуждающие речевые акты делятся на
Экспрессивы и Ассертивы, в зависимости от того, передают ли они
психологическое состояние говорящего или отражают какие-то
внешние по отношению к говорящему явления.
С точки зрения выполняемого коммуникативного задания, интенции и прагматической стратегии, мы можем выделить высказывания, осуществляющие функции утверждения и противопоставлении. При утверждении происходит корректировка мнения собеседника, если это диалогическое сверхфразовое единство или когда
говорящий поправляет либо убеждает самого себя, если это монологическая речь. Противопоставление предполагает контраст, который может быть:
а) различительным, при котором один член множества противопоставляется множеству и наоборот;
б) селективным, когда один член множества противопоставляется другому члену множества;
в) нормативным, при котором ожидаемое вступает в конфликт
с реальностью;
г) фактивным, когда одна ситуация противопоставляется множеству ситуаций (Тарасова 1992: 159). На наш взгляд, стратегия
противопоставления наиболее часто представлена в высказываниях
с выделительной конструкцией Ser X ... el (la) que (quien). Рассмотрим каждую модель по-отдельности.
3.3.3.1. Модель 1: A ser B. A ser B выражает следующие прагматические стратегии.
1. Идентификация:
(1) Sus amigos estábamos de acuerdo en que
Pablo Vicario desarrolló de pronto una
dependencia rara de su hermano menor...
Pedro Vicario según declaración propia
fue el que tomó la decisión de matar a
Santiago Nasar, y al principio su hermano
no hizo más que seguirlo (G.G.M., p. 81).
Функция идентификации служит в высказываниях для более точного
определения объекта речи. Данным высказыванием свидетельствуется, что решение убить принял один из братьев, а именно, Педро.
В примере прослеживается оттенок противопоставления, поскольку участник данного события противопоставляется своему
брату, так как именно он является виновником трагедии (селективный контраст).
2. Утверждение:
200
(2) En aquellos momentos deseé retirarme y dejarles
solos, pues sin duda eso era lo que el quería. Pero
no lo hice (A.M.Mor., p.84).
Появление лексического компонента “sin duda” (без сомнения) подчеркивает утверждение, что молодые люди хотели остаться одни.
Примечательно использование дейктического элемента eso, который не имеет конкретного референта, а определяет совокупность
обстоятельств. В данном примере компонент противопоставления
выражается в том, что именно этого хотели молодые люди, остаться
одни (фактивный контраст).
Утверждение может эксплицитно выражать эмоции:
(3) ... ! Ese, ese es el que manda, con su libro
de abogado en la mano, esa ley que abandona a
los niños por las noches! (J.L.Samp., p.163).
Говорящий взволнован, он осознает, что в доме воспитывают ребенка по книгам, по кем-то придуманным законам и носителем этих
бесчеловечных, с его точки зрения, законов является доктор. Эмоции (скорее всего негодование, возмущение) выражаются в письменном тексте восклицательным знаком.
3.3.3.2. Модель 2: B ser A. Модель B ser A выступает в функции: противопоставления (4), детерминации (5 ), идентификации
(6), служит для передачи эмоционального состояния говорящего:
(4) Pero quien hace moverse al viejo es Andrea...
(J.L.Samp., p.96).
В противоположность доктору, которому не удалось заставить старика отойти от двери, это удается Андрее.
В примере
(5) Frasquita, segura de su inocencia y de su
fuerza, no tenía prisa de defenderse. Teníala,
sí, de acusar; y mucha...; pero no
ciertamente a la corregidora. !Con quien ella
deseaba ajustar cuentas era con el tío
Lúcas... y el tío Lúcas no estaba allí! (P. de
Al., p.129).
обманутая женщина желает свести счеты именно со своим мужем, а
не с другими лицами, которые были причастны к обману. В данном
примере к функции утверждения примешивается эмоциональный
компонент, выражающийся в письменном тексте восклицательным
знаком и многоточием. Кроме того, прослеживается противопоставление, поскольку прочим участникам коммуникации противопоставляется один участник, в частности, муж женщины (различитель-
201
ный контраст).
В примере (6) идентифицируется, т. е. более точно определяется объект речи, когда описывется не только возраст женщины, но и то, что она мать двухлетнего ребенка:
(6) Quien habla es una mujer joven, madre de un niño
de dos años que sube a un carro...(C.J.Cela, p.76).
Модель 2 может служить для выражения эмоций (см. пример
3, параграф 3. 2. 2.)
3.3.3.3. Модель 3: ser AB. Ser AB имеет следующие функционально - прагматичские функции.
1. Утверждение.
(7) -... Lo interesante es que en las mitologías
conocidas quien da vida suele ser la mujer.
- ... Hombre y bien hombre, - se repite el viejo.
Seré yo quien quitará las piedras de esa puerta,
quien te sacará a vivir...(J.L.Samp., p.174).
В данном примере говорящий повторяет себе, что имеено он, а никто другой научит внука жить. Для него очень важно это утверждение, поскольку болезнь оставила ему мало времени. Однако, функция утверждения имеет компонент противопоставления, поскольку
говорящий противопоставляет себя всем остальным родственникам, которые будут воспитывать этого ребенка (различительный
контраст).
2. Детерминация, которая основана на утверждении наличия каких- либо лиц, предметов, ситуаций:
(8) Al amanecer trajeron tu cuerpo sin vida....Tenía
tanto miedo a comprobar que era verdad todo
aquello que, desde lejos, me parecía un sueño.
Sin embargo,... Eras tú el que etabas allí abajo,
en tu estudio, como siempre, tendido sobre la
cama (A. G. Mor., p.38)
Говорящий не мог поверить в смерть своего друга, однако, увидев
его бездыханное тело, удостоверяется в этом, он как бы внушает
самому себе, что без всякого сомнения друг уже мертв.
По-видимому, в данном примере мы можем обнаружить нормативный контраст, в данном случае ожидание говорящего увидеть
своего друга живым вступает в конфликт с реальным положеним
дел.
3. Опровержение:
(9) ... niña Isabel es una coqueta engreida, muy
pegada de su clase y de su fortuna...
202
- ?Y qué? También es una mujer, ?o no? Además,
ya se está pasando, y si no se da prisa...
- ...Para Isabel el orgullo está por encima de todo.
- Chico, chico. Me parece que el que está
pasando ahora eres tú. Isabel es una buena
chica, y no tiene la culpa de que la marquesa,
que es como su madre, sea marquesa y está tan
montada y antigua (A.M. de Lera, p.131).
Своим высказыванием говорящий опровергает мнение собеседника
о предмете коммуникации, т. е. о богатой наследнице, которую считают гордячкой.
В данном примере появляется модальный компонент “me
parece”(мне кажется), который подчеркивает противопоставление,
содержащееся в данном высказывании. В данном случае ротивопоставляется мнение одного говорящего точке зрения другого говорящего (селективный контраст).
3.Противопоставление:
(10) ...se queda pronto dormido, como en las noches
sin lobos guardando el aprisco. En cambio es el
niño quien se despierta y hasta se incorpora de
golpe, quizás saliendo de un mal sueño... (J. L.
Samp., p.148).
В примере говорится, что старик уснул, а ребенок наоборот
проснулся. Данный пример показывает, что противопоставление появляется не только в диалогических блоках, но и в нарративных
сверхфразовых единствах. Обычно противопоставление сопровождается лексическими показателями ahora (сейчас), años más tarde
(через несколько лет), esta vez (на этот раз) и др.
Говорящий может употребить выделительную конструкцию в
отрицательной форме для 4) возражения:
(11) - De seguir tu doctrina, la mayor parte de los
matrimonios serían ilegales.
- Eso, reverendo padre, no soy yo el que tiene que
concluirlo. Me limito a mostrar a vuestras
reverencias... (G.T. Bal., p. 69).
Говорящий возражает священнику, что не он делает окончательные выводы, а только хочет указать на некоторые моменты из жизни общества. Возражение также сопровождается противопоставлением. В примере говорящий противопоставляет себя другим
коммуникантам.
3.3.3.4. Модель 4: ser B. Данная модель используется в функ-
203
ции противопоставления.
В примере (16), рассмотренным нами в параграфе 3. 2. 4.,
действующее лицо Гортензия своими личностными качествами противопоставляется всем другим женщинам, т. е. имеет место различительный контраст.
Кроме того, данная модель является наиболее экспрессивной,
поскольку эллипсис выделяемого члена может сопровождатся как
особыми просодическими средствами, так и жестом, о чем свидетельствует опрос носителей языка.
Из вышеизложенного следует, что выделительная конструкция
испанского языка Ser X...el (la) que (quien) находится в прямой зависимости от контекста. Мы выделяем такие прагматические функции
как: противопоставление, побуждение, утверждение, опровержение, детерминация, идентификация, возражение и выражение
эмоций, соотносящиеся с определеными речевыми актами.
Выделительная конструкция Ser X ... el (la) que (quien) появляется в непобуждающих речевых актах, отражаюшие внешние по отношению к говорящему явления, Констативы - опровержение, детерминация, идентификация, Негативы - возражение, Аффирмативы - утверждение, противопоставление, и Экспрессивы, выражающие эмоции.
Необходимо отметить, что вышеуказанные стратегии входят,
на наш взгляд, в общую стратегию говорящего, направленную на
привлечение внимания слушающего, когда для улучшения структурной организации информации используется расщепленная структура. Информационная структура данной выделительной конструкции
соотносится с тема - рематической организацией высказывания, которая рассматривается нами в составе сверхфразовых единств.
3.3.4. Тема-рематическая организация высказываний с
выделительной конструкцией Ser X ... el (la) que (quien)
Коммуникативный акт двусторонен, однако, главенствующая
роль в нем отводится говорящему, слушающий должен интерпретировать сказанное адекватно намерению говорящего. Что касается
звучащей речи, намерение говорящего маркировано особыми просодическими характеристиками; членение на тему и рему не вызывает сомненеия. При анализе письменного текста лишь опора на
контекст позволяет достаточно непротиворечиво выявить намерение говорящего. Тем не менее, тема-рематический анализ позволяет “моделировать особые смысловые отношения, определяемые
коммуникативным намерением говорящего и четко выступающие в
204
синтаксических конструкциях” (Слюсарева 1996: 7).
Предложения с выделительной конструкцией Ser X ... el (la)
que (quien) имеют сложную тема-рематическую структуру. Как мы
уже отмечали, выявлено четыре модификации данной структуры.
Рассмотрим каждую из них.
О. В. Калустова при рассмотрении информативной структуры
выделительной конструкции испанского языка Ser X ... el (la) que
(quien) пришла к выводу, что при выделении членов предложения,
нормативно располагающихся в начале предложения, конструкция
выступает как средство актуализации. При выделении членов предложения, нормативно располагающихся в конце предложения, конструкция выступает как средство экспрессивного выделения.
Называя данную структуру эмфазой актуализации, или коммуникативной эмфазой, О. В. Калустова основной ее функцией считает усиление актуализованности высказывания, т.е. “подчеркивание
актуального членения предложения” (Калустова 1984: 5).
Таким образом, по степени возрастающей экспрессивности
мы можем представить, что наименее экспрессивна конструкция типа A ser B, поскольку выделяемый член нормативно располагается
на первом месте в предложении. Наиболее экспрессивен тип В ser
A с инвертированной структурой.
Однако, информационная структура высказывания является
результатом взаимодействия нескольких стратегий говорящего и
слушающего и включает такие типы членения высказывания, как :
тема / рема, данное / новое, известное/ неизвестное, единицы которых по - разному сочетаются между собой. Тема чаще бывает данным, но может быть и новым; рема чаще бывает новым, но может
быть и данным; оба компонента могут быть известным и неизвестным. Предложение - высказывание может строиться от темы к реме
и от данного к новому, если возникает согласованность этих компонентов, предложение будет нейтральным, при их рассогласовании
возникает экспрессивно-маркированное предложение (Крылова
1992: 15).
Кроме того, предложения с выделительной конструкцией Ser
X... el (la) que (quien) поддаются бинарному членению и имеют свою
информационную структуру. Однако, появляясь в составе сверхфразового единства, могут приобретать новые значения.
При выведениии темы и ремы сверхфразового единства следует учитывать значения слов, фраз и предложений.
Рассмотрим каждый пример в составе сверхфразового единства.
205
(1) A ser B - El día previsto para la llegada de Felipe
González, la marquesa Anuncia hizo ostensibles
muestras de indeferencia. Al llegar la hora
anunciada, se recluyó en su alcoba, pero no dio
ninguna orden especial a los servidores....y dejó
en libertad a Isabel. Se sentó junto al balcón
abierto ...Pero ni el clamor ni la multitud pasaron,
como de costumbre, por delante de su casa, sino
que descendió en dirección a la carretera... Isabel
fue quien le contó luego la crónica del suceso
(A.M.de Lera p 28).
В данном сверхфразовом единстве темой является маркиза Анунсия, а ремой производимые ей действия, одним из которых явилось
то, что она разрешила уйти Изабель. Изабель была той, кто подробно рассказал ей о событии, которое произошло в городке.
Проследим движение информации в этом сверхфразовом
единстве. La marquesa dejó en libertad a Isabel. Тема - la marquesa,
рема - dejo en libertad a Isabel. Затем рема Isabel становится темой
последующего высказывания, quien le contó la crónica del suceso ремой.
Мы имеем данное - Isabel и новое - то, что она рассказала о
событии. С другой стороны, первый компонент Isabel является
идентифицирующим компонентом и ремой, поскольку референциально определена, а вторая часть fue quien le contó luego la crónica
del suceso - идентифицируемым и темой. Таким образом, выделяется, что именно Изабель, а никто другой, рассказал о событии.
Этот пример является показателем того, что при рассогласовании
темы/ремы, данного/нового мы получаем экспрессивно маркированное предложение.
(2) B ser A - El verdugo se despide de Andrea y,
como el viejo no se mueve de la puerta, explica,
esperando pasar:
- Con niños tan pequeños lo más seguro es la
carotida. Comprenda, senor.
Pero quien hace moverse al viejo es Andrea:
- ?Puede coger al niño un momento, papá?
(J.L.Samp., p.96).
Первая часть тождества выражена дескрипцией quien hace
moverse al viejo, которая обозначает неизвестное и является ремой,
однако, она референтна к существительному el viejo, поскольку мы
знаем, что речь идет о старике, который не хочет пропустить врача
206
и не дает ему пройти. Вторая часть тождества обозначает ранее актуализированный объект Andrea, тем не менее, в данном высказывании она также будет новой, поскольку является неожиданной для
читающего. Заставить старика отодвинуться мог любой другой участник коммуникации. Таким образом, обе части данного предложения несут рематичесий заряд, поэтому коммуникативной стратегией
в данном случае является усиление, т.е. привлечение внимания к
информации, содержащейся в ней.
(3) ser AB - Entonces don Alvaro recordó las
elecciones que se celebraron poco antes del
golpe del general Primo de Rivera.
- Cuando llegábamos ... a un poblacho de
aquellos, se lanzaba un pregón para que el
personal acudiese a la posada... Allí se le
preguntaba a la gente el precio que ponían a sus
votos. Generalmente, eran las mujeres las que
acudían a la convocatoria, pues los hombres se
inhibían, bien porque estaban trabajando o bien
porque consideraron aquel trato impropio de ellos
(A.M. de Lera, p.39).
Каждое предложение в сверхфразовом единстве занимает позицию, которая соответствует его роли в развертывании информационного содержания данного высказывания, сверхфразового единства и всего текста. Предложение с выделительной конструкцией
данного типа также имеет информационную значимость, поскольку
несет новую информацию о том, что именно женщины пришли на
собрание. Таким образом, все предложение рематично в данном
сверхфразовом единстве.
(4) ser B - Hay que ser ejemplar, además, delante
de la cara del Señor, que es quien castiga o
premia. (G.T. Bal., p. 126)
В данном случае высказывание также рематично, так как сопровождается маркированной интонацией либо жестом, что подтверждается проведенным опросом носителей языка. В нашем примере говорится о Всевышнем, который является именно тем, кто дарует
или наказывает. Таким образом, выделительная конструкция испанского языка Ser X ... el (la) que (quien) в составе сверхфразового
единства выступает носителем новой информации и являются проводником коммуникативной стратегии говорящего, которая заключается в подчеркивании важной или новой информации (типы 1, 2),
либо привлечении внимания к данной информации (тип 3, 4). Одна-
207
ко, на наш взгляд, это разграничение носит условный характер, поскольку суть всех четырех типов одна - усиление информационного
плана высказывания.
3.3.5. Взаимодействие структурно-синтаксического, семантикопрагматического аспектов выделительной конструкции
SER X ... EL (LA) QUE (QUIEN)
Для построения динамической модели функционирования выделительной конструкции Ser X ... el (la) que (quien) мы применили
принцип ономасилолгического характера, как и в случае с конструкцией Es que. Описание начинается от функциональнопрагматического аспекта, проходит к семантико-синтаксическому
аспекту через структурно–синтаксический (cм. схему 3, 3 а).
Анализ взаимодействия структурно-синтаксического и семантико-прагматического аспектов проводился в несколько этапов.
На первом этапе мы рассматривали функциональнопрагматический аспект выделительной конструкции Ser X ... el (la)
que (quien). Нами установлено, что изучаемая структура появляется
в 4 речевых актах: Аффирмативе (А), Констативе (К), Негативе (Н),
Экспрессиве (Э).
Выявилось, что первичной прагматической стратегией данной
конструкции является противопоставление (2, 3, 4 модели), поскольку функции идентификации (1, 2 модели), детерминации (2, 3
модели), опровержения (3 модель), возражения (3 модель), утверждения (1, 3 модели) имеют в своей основе противопоставления,
т.е. построены на контрасте, что является характерным для эмфатических структур.
Функция противопоставления, коррелирующая со всеми моделями конструкции Ser X ... el (la) que (quien), соотносится с Экспрессивом, таким образом, мы можем Экспрессив считать ведущим речевым актом данной структуры.
Равно соотносятся с моделями Констатив, несущий известную
информацию и Аффирматив, несущий неизвестную информацию. В
Аффирмативе находят выражение такие стратегии говорящего, как
утверждение (1) и противопоставление (2), поскольку сообщают неизвестную информацию; Констатив коррелирует с детерминацией
(3), опровержением (4), идентификацией (5); Негатив с возражением
(6) и Экспрессив служит для выражения чувственных переживаний
участников коммуникативного акта.
208
На втором этапе рассматривалось взаимодействие функционально-прагматической стратегии и значения каждой модели конструкции Ser X ... el (la) que (quien). В результате анализа были выявлены следующие значения: уточнение лица (у. лица), выделение
лица (в. лица), выделение следствия (в. сл.), выделение причины (в.
СХЕМА 2 А
Речевой акт
А – Аффирматив
К – Констатив
И – Интеррогатив
Э – Экспрессив
Н – Негатив
Р – Ритуальный
речевой акт
Функционально – прагматические стратегии
1.установление контакта
2. возражение
3.констатация
4.обобщение
5. противопоставление
6. идентификация
7. результативность
8. полемика
9. побуждение
10. модальная оценка
11. детерминация
Модель
I O > ES QUE + SUB
II S (PRON) > ES QUE + SUB
III ADV > ES QUE + SUB
IV SUB > ES QUE + SUB
V ADJ > ES
QUE + SUB
209
Семантический
тип
пр. – собственно причина
п. – пояснение причины
у. – уточнение причины
р. – разъяснение причины
о. – отрицание причины
с. – следствие причины
оц. – оценка причины
Схема 2
Динамическая модель функционирования выделительной конструкции Es que
А
Тип речегого акта
Р
К
Н
И
Э
ФункциональноПрагматическая
1
2
3
4
5
6
7
8
10
9
11
Стратегия
I
Модель
Семантический тип
пр.
II
п.
III
у.
IV
р.
причина
218
о.
V
с.
оц
Схема 3
Динамическая модель функционирования
выделительной конструкции Ser X … el ( la ) que ( quien )
А
Тип речевого акта
Функциональнопрагматическая
стратегия
Модель
Семантический тип
К
1
2
I
Э
3
I
II
У.
лица
В.
лица
Н
4
5
III
II
В.
сл.
219
III
В.
пр.
6
IV
В.
отр.
IV
Схема 3а
Речевой акт
А – Аффирматив
К – Констатив
Н – Негатив
Э – Экспрессив
Функционально–
прагматическая стратегия
1. утверждение
2. противопоставление
3. детерминация
4. идентификация
5. возражение
Модель
Семантический тип
I
A ser B
II
B ser A
у.лица – уточнение лица
в.лица – выделение лица
в.сл. – выделение следствия
в.пр. – выделение причины
в.отр. – выделение отрицания
III
IV
ser AB
ser B
пр), выделение отрицания (в. отр.). Таким образом все значения
объединяются общим семантическим инвариантом, которым является выделение. Для выражения наибольшего количества семантических типов, говорящий использует модель ser AB.
Выводы по 3 разделу
В результате проведенного исследования выделительных
конструкций испанского языка Es que и Ser X ...el (la) que (quien) мы
пришли к следующим выводам.
Комплексный анализ данных конструкций возможен лишь с
учетом его многоаспектного характера, включающего грамматический, семантический, прагматический аспекты, а также его синтагматический план при учете текстовых связей рассматриваемых конструкций в составе сверхфразовых единств и парадигматический
план при установлении типологии структур во всех аспектах.
Трактовка синтаксических построений Es que и Ser X ... el (la)
que (quien) как эмфатических, т.е. относящихся к экспрессивному
синтаксису, требует уточнения подхода к проблеме экспрессивности. Мы пришли к выводу, что необходимо разграничить понятия
“экспрессивность”, “эмоциональность” и “эмфаза” и признать за
экспрессивностью функцию выразительности и интенсивности
предметно-логической информации. Эмоциональность следует понимать как выражение чувственных переживаний индивида, а эмфазу - как средство, обеспечивающее эмоциональность и экспрессивность. Анализ конструкций подтвердил правомерность вышеуказанного разграничения, поскольку выражение эмоций не является
доминирующим значением обеих конструкций.
Познавательная деятельность человека представляет единство эмоционального и рационального (логического). Степень вырази-
220
тельности изучаемых структур можно измерить формулой речеязыкового акта Г. Гийома
expression + expressivité = 1
Для конструкции Es que даная формула имеет вид
expression > + expressivité < = 11
Для конструкции Ser X ... el (la) que (quien)
expression < + expressivité > = 12
Использование выделительных конструкций является речевой
стратегией говорящего, которую мы характеризуем как способ комбинировать, сочетать и соединять грамматические, семантические и
прагматические ресурсы языка для достижения успешности речевого акта.
Выделительные конструкции испанского языка Es que и Ser X
... el (la) que (quien) тяготеют к выражению временного плана существования участников событий, при этом рациональное, а не эмоциональное восприятие времени, на что указывают слова - показатели времени, снижает экспрессивный эффект конструкций.
Выделительная конструкция Ser X ... el (la) que (quien) имеет
широкий спектр функционально-прагматических стратегий и служит
для утверждения, детерминации, противопоставления, опровержения, возражения, идентификации, при этом ведущим речевым
актом является Экспрессив, отражающий чувственные переживания
участников коммуникации.
Функционально-прагматическими стратегиями выделительной
конструкции Es que являются: констатация, обобщение, противопоставление, возражение, идентификация, результативная, полемическая, контактно-устанавливающая и модально-оценочная
стратегии. Ведущим речевым актом является Констатив, сообщающий известную информацию, вторичным - Интеррогатив.
Изучение изолированного предложения с точки зрения языка
позволяет рассматривать его функции как конструктивносинтаксические способы выражения им своего типового значения. В
речи предложение приобретает дополнительные функции, выступая
как часть некоего целого. Вместе с другими синтаксическими единицами предложения с выделительными конструкциями становятся
частью данного текста на основе зависимости от окружающего контекста, их использование зависит от направляющего речевого акта.
1
Для данной структуры экспрессивность выражается в случаях составляющих
26, 4 % от общего количества в 1. 500 единиц.
2
Для данной конструкции экспрессивность выражается в 83, 2 % от общего количества в 1. 500 единиц.
221
Степень привязанности к контексту проявляется на синтаксическом
уровне использованием союзов.
Информационная организация сверхфразовых единств, в состав которых входят выделительные структуры, показывает, что
конструкция Es que не поддается бинарному тема-рематическому
членению, служит для выражения законченной мысли, констатируя
и обобщая ее. Конструкция Ser X ... el (la) que (quien) поддается бинарному тема - рематическому членению, несет новую информацию
и служит для ее выделения и подчеркивания.
Динамические модели функционорования выделительных конструкций испанского языка показали закономерности взаимодействия формы, функции и значения, имеющего асимметричный характер. Для структуры Es que выявлено, что ее первичной формой выражения является O > ES QUE + SUB, для конструкции Ser X ... el
(la) que (quien) - модель ser AB, поскольку они являются аккумулирующими моделями, включающими большинство семантических
значений и прагматических функций. Первичной прагматической
функцией для конструкции Ser X ... el (la) que (quien) является противопоставление, ведущим речевым актом Экспрессив. Для структуры Es que ведущим речевым актом является Констатив.
Первичным значением конструкции Ser X ... el (la) que (quien)
является выделение, что позволяет рассматривать ее как проявление субъективности в языке. Для конструкции Es que первичным
значением является выражение причинно-следственных отношений, реализующихся при функционировании данной структуры, что
дает основание считать ее как одно из средств, выражающих такую
форму мышления человека, как умозаключение.
Список использованных источников и сокращений к ним
A. B. Cas. - Adolfo Bioy Casares. La invencia de moral. - A: Emece, Мadrid,
1994. - 126 p.
A. C. - Albert Camus. El estado de sitio. - A: Editorial, Madrid, 1994. - 190 p.
A. M. de Lera - Angel M. de Lera. Con ellos llegу la paz. - E:Planeta, Barcelona,
1992. - 227 p.
A. G. Mor. - Adelaida García Morales. El Sur (y) Bene. Novelas cortas. - E:
Anagrama, Barcelona, 1985. - 111 p.
A. P. V. - Armando Palacio Valdés. La Aldea perdida. - E: Espasa - Calpe, S. A.,
1979. - 264 p.
A. U. P. - Arturo Uslar - Pietri. Las lanzas coloradas. - A: Editorial, Madrid. - 1980.
- 202 p.
B. P. G. - Benito Pérez Galdós. Tristana. - E: Instituto del Libro, La
Habana,
1979. - 178 p.
222
C. J. Cela - Camilo José Cela. Obras completas; 4, El gallego y su
cuadrilla y
otros apuntes carpetovetónicos. - E: Destino,
Barcelona, 1989. - 492 p.
C. J. Cela. S. - Camilo José Cela. San Camilo 1936. - A: Alfaguara, Madrid, 1994.
- 335 p.
C. F. - Carlos Fuentes. Cuerpos y ofrendas. - A: Editorial, Madrid, 1990. - 270 p.
C. L. - Carlos Loveira. Los inmorales. - E: Editorial del Arte y
Literatura,
La
Habana, 1976. - 305 p.
D. V. - Dora Varona Ciro Alegría. Relatos. - A: Editorial, Madrid, 1983. - 396 p.
F. C. - Fernán Caballero. La Gaviota. - E: Editorial de Arte y
Literatura,
La
Habana, 1976. - 343 p.
F. U. - Francisco Umbral. Trilogia de Madrid. - E: Seix Barrel, Barcelona, 1984. 337 p.
F. M. de la R. - F. Martínez de la Rosa. Conjuración de Venecia. Teatro español.
Vol. VII. - E: Ministerio de cultura, Madrid, 1989. - 453 p.
G. G. M. - Gabriel García Márques. Crónica de una muerte anunciada. - E: La
Oveja Negra, Bogota, 1981 - 156 p.
G. T. Bal. - Gonzalo Torrente Ballester. Crónica del rey pasmado. - E: Círculo de
lectores, Barcelona, 1987. - 230 p.
G. T. Bal. L. - Gonzalo Torrente Ballester. Los gozos y las sombras. III. La Pascua
triste. - A: Editorial, Madrid, 1995. – 464 p.
I. Ald. - Ignacio Aldecoa. Cuentos completos. - A: Editorial, Madrid,
1994.
448 p.
J. B. - Juan Benet. Cuentos completos. - A: Editorial, Madrid. - 227 p.
J. Cort. - Julio Cortazar. Bestiario.- E: Anagrama, Barcelona,1992. - 126 p.
J. C. - Julio Cortazar. Rayuela. - E: Seix Barrel, Barcelona, 1963. - 633 p.
J. L. Samp. - Juan Luis Sampedro. La sonrisa etrusca. - E: Anagrama, Barcelona,
1993. - 287 p.
J. V. - Juan Valera. Pepita Jiménez. - E: Editorial de Arte y Literatura, La Habana,
1975. - 201 p.
L. D. del C. - Luis D. del Corral. El rapto de Europa. - A: Editorial, Madrid., 1993. 490 p.
M. Del. - Miguel Delibes. La Moptaja. - A: Editorial, Madrid, 1995. - 179 p.
M. D. Miguel Delibes. Señora de rojo sobre el fondo gris. - E: Destino, Barcelona,
1991. - 112 p.
M. de U. - Miguel de Unamuno. Diario íntimo. - A: Editorial, Madrid, 1994. - 126 p.
M. de Un. - Miguel de Unamuno. Paz en la guerra. - A: Editorial, Madrid, 1988. 322 p.
M. de Unam. - Miguel de Unamuno. Paises del Alma. - A: Editorial, Madrid, 1995. 160 p.
R. A. - Roberto Arlt. El Criador de gorilas. Un viaje terrible. - A: Editorial, Madrid,
1994. - 225 p.
R. G. - Rómulo Gallegos. Canaima. - E: Ediciones de Cultura Hispánica, Madrid,
1991 - 382 p.
R. Gal. - Rómulo Gallegos. Cuentos venezolanos. - E: Espasa - Calpe, S.A., Madrid, 1981. - 154 p.
R. P. - Ricardo Pozas. Juan Pérez Jolote. - E: Editorial de Ciencias sociales, La
Habana, 1971. - 133 p.
R. W. - Rodolfo Walsh. Operación masacre. - E: Instituto cubano del libro, La
223
Habana, 1971. - 176 p.
P. de Al. - Pedro A. de Alarcón. El sombrero de tres picos.- E: Editorial de Arte y
Literatura, La Habana, 1975. - 233 p.
P. A. de Al. - Pedro Antonio de Alarcón. Historietas nacionales. - E: Espasa Calpe, S.A., 1972. - 216 p.
V. B. I. - Vicente Blasco Ibánez. Entre naranjos. - E: Instituto cubano del libro, La
Habana, 1972. - 287 p.
224
225
РАЗДЕЛ 5
СЕМАНТИКА И ПРАГМАТИКА ВВОДНО-ВСТАВОЧНЫХ
КОНСТРУКЦИЙ ВО ФРАНЦУЗСКОМ ЯЗЫКЕ
5.1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ИЗУЧЕНИЯ
ВВОДНО-ВСТАВОЧНЫХ КОНСТРУКЦИЙ (ВВК)
5.1.1. Основные направления в исследовании ВВК
Под вводно-вставочными конструкциями понимаются слова,
сочетания слов и предложения, грамматически не связанные ни с
одним из членов включающего предложения. Отметим, что природа
ВВК разнообразна. Так, ВВК имеет форму наречия в примере (1):
(1) Elle comprenait, cependant, ce que cherchait son fils
(EА., 53),
в примере (2) ВВК принимает форму словосочетания:
(2) Pour la première fois, le vieillard pouvait parler de ce
qui l'intéressait avec quelqu'un de sa famille (MH.,
45),
а в примере (3) ВВК имеет форму придаточного предложения:
(3) М. Aristide, qui dormait dans un fauteuil, se leva et
donna à sa petite fille une pièce de vingt francs en or
(SD., 54).
Такие структуры имеют характер вставочного компонента в
синтаксической структуре предложения и служат одним из способов
динамического распространения высказывания (Костюшкина 1993:
35-39).
ВВК также может принимать форму предложения:
(4) Mais, contre la cheminée, le jeune homme en trop
bel habit (et le gilet dessinait sa taille, pourpoint de
рiqué blanc) baissait la tête, moins honteux de la
suspition dont on le chargeait (BF., 25).
Обратим внимание, что под термином «вводные структуры»
понимается пунктуационно-интонационное выделение слов и сочетаний слов, при котором они не имеют грамматической связи ни с
одним из членов предложения; посредством вводных конструкций
осуществляется модальная, экспрессивная и эмоциональная оценка
высказывания (ЛЭС 1990: 81). Вставочные конструкции нарушают
прямой порядок слов, вычленяя из высказывания слова, сочетания
слов и предложения, которые вносят добавочные пояснения, возникшие в процессе высказывания (Grevisse 1978; Число 1986). Основным отличием вводных слов от вставочных является их препозиция и меньшая лексическая наполняемость. Однако, вводные
312
конструкции (слова, словосочетания), как можно наблюдать при
анализе практического материала, могут легко переходить во вставочные конструкции, благодаря своей подвижности и относительной
независимости от включающего предложения. Рассмотрим пример:
(5)
De plus en plus, l’opinion publique est réfléchie et autonome
(G., 89)
В данном случае ВВК вводит информацию, оказывая влияние на все
высказывание в целом. Французский лингвист C.Гимье (Guimier
1993: 132) предлагает следующие трансформации примера (4):
(5a) L’opinion publique, de plus en plus, est réfléchie et
autonome;
(5b) L’opinion publique est, de plus en plus, réfléchie et
autonome;
(5c) L’opinion publique est réfléchie et autonome, de plus
en plus,
где речь уже не идет о введении информации при помощи специальной структуры, конструкция de plus en plus скорее вклинивается,
вставляется в готовое к коммуникации высказывание и, вероятно,
имеет особые функции. Если говорить о примере (4), то необходимо
подчеркнуть, что и там конструкция de plus en plus, вводя высказывание l’opinion est réfléchie et autonome, вставляется в контекст. Поэтому мы не дифференцируем вводные и вставочные конструкции,
предпочитая исследовать их сходные свойства. В настоящем исследовании используется в качестве базового термин «вводновставочные конструкции» - ВВК (Костюшкина 1990).
Предложение, осложненное ВВК, занимает промежуточное
положение в парадигме предикативных единиц синтаксиса. Наличие
в предложении ВВК не позволяет рассматривать его как простое
предложение, но и к сложному предложению его нельзя отнести, так
как в подобных предложениях отсутствует подчинительная и сочинительная связь (Костюшкина 1993: 35-42).
Несмотря на отсутствие синтаксической связности (исключение в этом отношении представляют ВВК, вводимые союзами,
союзными словами, предлогами), обе части предложения, вводновставочная и включающая, оказываются тесно связанными в семантическом и прагматическом аспектах и существуют не как сумма
частей, а как единая целостная структура, которая имеет свою собственную парадигму. Речь идет о том, что целый ряд языковых единиц (это может быть слово, словосочетание) допустим только в синтаксически независимой позиции, т.е. в составе предложения, которому соответствует отдельный речевой акт.
313
Простой пример подобной синтаксической неподчиненности
дает предложение с ВВК в форме вставочного слова:
(6) Le train, d'ailleurs, manqua son but (BС, 25).
Употребление подобного замечания d'ailleurs может привести к кардинальным изменениям в ходе дальнейшей коммуникации.
Проблемой синтаксической неподчиненности еще в 70-е годы занимался Д. Болинджер (Болинджер 1977). Именно он заметил,
что неподчиненность имеет не синтаксическую, а семантическую
природу. Но и сегодня остается невыясненной степень зависимости
ВВК от включающего предложения, механизм их появления в предложении и занимаемое положение.
Лингвистическая теория накопила определенный опыт изучения вводно-вставочных конструкций, которое проводилось в основном по трем направлениям: лексическому, грамматическому и по
функционально-синтаксическому
(определение
синтаксических
функций подобных конструкций).
Уже на первых этапах изучения ВВК вставал вопрос о том, с
какими именно группировками имеет дело лингвистика: с лексическими или грамматическими. Чаще всего их определяли как лексикограмматические, так как ВВК весьма разнообразны по характеру и
принадлежат разным уровням языка. Как было отмечено выше, ВВК
может быть оформлена как слово, словосочетание, напоминать по
форме придаточное предложение, и может включать в себя предложение. Именно поэтому мы можем наблюдать такое разнообразие в терминологии у исследователей данного явления.
В.В.Виноградов выделяет среди нестандартных линейных
построений вводные модальные слова и вводные модальные синтагмы (которые отражают разные оттенки отношений мысли к действительности или стиль речи и ее экспрессию: верно, бесспорно,
по слухам и др.). Ученый подчеркивает, что во вводную синтагму
или во вводное слово может превратиться не только обстоятельственное слово или словосочетание, но и целое «редуцированное» по
смыслу предложение (признаюсь, я признаюсь). Такие вводные
(обособленные) части высказывания вставляются в текст или в сопровождающие этот текст выражения, поэтому они хотя и обособленные, но члены предложения. Эти вводные члены являются второстепенными по отношению к включающему предложению и вносят в его основную часть «оттенок, отвечающий общему ее смыслу
и придающий предложению известную долю экспрессивности» (Виноградов 1939: 59-74). Таким образом, вводные модальные слова и
частицы ставились в один ряд и принималась точка зрения о проис-
314
хождении модальных слов из вводных предложений (Потебня 1977).
Однако само название модальные слова и вводные предложения
только внешне обозначало их место в связной речи, но не определяло их внутренней грамматической природы в современном языке.
Н.М.Штейнберг под термином les propositions incidentes понимает целый ряд языковых явлений: и вводные слова, и вводные
предложения, и вставки, указывая, что во французском языке дополнительную сложность создает сам термин, имеющий несколько
вариантов: mise en relief, incidente, incise, parenthèse, terme détaché,
apposition (Штейнберг 1963: 200).
В своих работах М.Гревисс и О.А.Турбина выделяют еще
один тип включения во французском языке – интеркаляционную
группу. Интеркаляционная группа также не имеет четких границ и
может быть выражена как именными, так и предикативными единицами различной линейной протяженности: словом, словосочетанием, простым предложением, сложным предложением. М.Гревисс
пишет, что особенности графического оформления и позиция подобного включения выполняют скорее семантическую роль для увеличения или уменьшения выделительной нагрузки таких образований (Grevisse 1964: 86; Турбина 1994: 54)
В.Г.Гак выделяет обособления и вводные слова (les incises),
а также вводные конструкции (les parenthèses), подчеркивая, что те
и другие в плане содержания имеют сходство (Гак 1986:174).
Начало интенсивной разработке обширного круга проблем,
связанного с ВВК, было положено А.М.Пешковским. Ученый, хотя и
сохранял интонационно-семантические аналогии между вводными
членами и придаточными предложениями, создал вполне независимое описание природы и механизма включения как чисто интонационного явления (Пешковский 1939: 373-378).
Структурная функция, указывает А.М.Пешковский, состоит в
том, что ВВК связана с главным ядром предложения, однако, в отличие от придаточного предложения, эта связь выражается только
средствами интонации. Именно интонационная форма связи сообщает выделяемому члену предложения бóльшую автономность, которая выражается в его подвижности в пределах границ предложения. Однако А.М.Пешковский приравнивает ВВК функционально к
придаточному предложению и устанавливает таким образом ее
предикативную природу. В примере:
(7) Jacques, pour cacher son trouble, simulait une
surprise extrême (LR., 20)
315
ВВК находится внутри предикативного ядра, но могла бы помещаться и до и после него. Все три синтаксические построения грамматически правильны, но всякому изменению
интонационносинтаксического членения высказывания соответствовало бы иное
смысловое членение (Илия 1979: 175-176).
Однако
А.Н.Гвоздев,
продолживший
наблюдение
А.М.Пешковского над интонационными особенностями ВВК, приходит к выводу о том, «что строить учение о вводных членах целиком
на фонетических обоснованиях нельзя и что вводно-вставочные
структуры – категория прежде всего синтаксическая» (Гвоздев 1949:
123-124).
С этого периода предметом исследования становятся предложения, включающие ВВК.
В русской грамматической традиции встречается термин усложненное предложение (Черемисина, Колосова 1987: 90-95), осложненное предложение (Руднев 1967; Валгина 1978; Кобрина 1981;
Число 1986; Романовская 1987), некоторые исследователи склонны
считать предложения с ВВК (особенно в тех случаях, когда ВВК достаточно распространены и имеют форму придаточного, вводимого
подчинительным союзом) обычным сложным предложением (Бауэр
1955; Мухин 1968; 1980; Белошапкова 1967; Русская грамматика
1970). Академическая грамматика русского языка на основе этих исследований формирует определение включения как интонационносмыслового членения предложения (Русская грамматика, т. 2, ч. 1:
640).
Предложения с вводно-вставочными конструкциями являются осложненными, утратившими статус сложного предложения, но
по своей структуре являющиеся более сложными, чем простое
предложение. Они имеют промежуточный характер между простым
и сложным предложением (Костюшкина 1993).
В.В.Виноградов отмечает способность ВВК двигаться по
словесному пространству. Ученый замечает, что при интонационносмысловой членимости предложения, ВВК могут относиться ко всему предложению в целом или к его предикату.
ВВК могут двигаться по смысловому пространству предложения и до некоторой степени определять его синтагматическое
членение, обусловленное смысловым заданием речи (Виноградов
1975: 384). В связи с этим интересным представляется подразделение ВВК на автономные и зависимые.
Зависимые ВВК являются чаще всего характеристикой отдельного слова или отрезка включающего предложения и, обладая
316
относительной свободой передвижения, они утрачивают семантическую свободу, например:
(8) Cet énorme corps couché, immobile – il ne respirait
même plus – évoquait un colossal gisant de bronze
(LR., 65).
В данном примере перестройка внутри высказывания сводится к
добавлению определения синтаксической части. ВВК il ne respirait
même plus – авторская расшифровка слов couché, immobile, попытка
автора приблизить читателя к ситуации, усилив при помощи ВВК
общее эмоциональное воздействие высказывания. ВВК в этом примере является синонимом, детерминантом слова immobile.
Необходимо подчеркнуть, что невозможно говорить о полной
автономности, но некоторые структурные типы ВВК имеют большую
степень обособления, обладая тенденцией к полному отрыву от
включающего предложения (Литвиненко 1984: 14). Например:
(9) L'autre, qui s'est glissé entre Dieu et lui, se dérobe
avec art ! Comme il met ses pas dans les pas
(BL.,117)
Подобные структуры Е.А.Реферовская (Реферовская 1969: 176)
рассматривает как относительное присоединение, Л.И.Илия (Илия
1962: 335) как приложение к члену главного предложения или ко
всему главному предложению в целом, В.Г.Гак (Гак 1986: 145) как
структуры, имеющие присоединительный характер. В данной работе
подобные структуры не анализируются.
Кроме смысловой или имплицитной связи, ВВК могут обладать и эксплицитными средствами связи:
1) синтаксическими (союзы, предлоги), например:
(10) Mais combien ses qualités, même (ou surtout) celles
que je crois spécifiquement jeunes, l'emportent (AA.,
12);
где ВВК ou surtout присоединяется при помощи союза ou; в примере:
(11) Voici celui que nous met tous d'accord, notre maître,
le seul (après le duc, bien entendu) (BL.,45)
ВВК присоединяется при помощи предлога après;
2) лексико-грамматическими (местоимения), например:
(12) C'était beaucoup à cause de l'insupportable
quadrillage du dernier cahier (on n'en trouvait point
d'autres) (AJ.,32).
В данном примере ВВК on n'en trouvait point d'autres включает местоимение en, относящееся к слову cahier; в примере же:
317
(13) Dans ce cas, je fais un mélange et je cherche un
équilibre qui permet mon propre équilibre au niveau
de ma pensée et de ma morale (DJ., 123)
ВВК представляет собой анафорический элемент dans ce cas;
3) лексическими (среди которых важнейшими являются виды повтора), так, в примере:
(14) La vie, la vie vivante, ne l'avait jamais habité, ni poids
ni vibration (SF., 89)
ВВК la vie vivante повторяет уже существующий член предложения
la vie.
Кроме изучения лексического наполнения ВВК, исследовались их позиционные различия и на основе полученных данных определялись функции ВВК.
Анализируя
местоположение
ВВК
в
предложении,
Е.А.Реферовская и А.К.Васильева отмечают разнообразие позиций
ВВК в предложении и подчеркивают, что от позиции ВВК в предложении часто зависит её семантическая функция. Если ВВК находится в препозиции к определенному члену, то она служит введением
или вступлением к главному сообщению, например:
(15) Pourtant, ce matin, la petite Сécile qui s'amuse au
bord de la rivière, a envie d'une boule de neige (MA.,
58).
В примере (15) ВВК pourtant, ce matin вводит основную информацию
о том, что долгожданное событие все-таки произошло, одновременно ВВК ce matin уточняет, когда именно произошло то, чего так долго ожидала героиня.
Если же ВВК находится в постпозиции, то она может передавать дополнительную информацию (Реферовская, Васильева
1985: 80-84):
(16) Bien entendu, je ne vous demande pas de l'épouser;
je ne suis pas si bête! (BG.,16).
ВВК je ne suis pas si bête помогает понять внутренние переживания
говорящего. На наш взгляд, ВВК в препозиции bien entendu и ВВК je
ne suis pas si bête взаимосвязаны и нацелены на объяснение причины невозможности действия в главном предложении.
Т.Р.Котляр добавляет еще и абсолютную позицию, когда
вводно-вставочная конструкция представляет собой самостоятельное предложение и отличается от основного лишь графическим
оформлением и меньшим семантическим весом в общем высказывании (Котляр1962:15), так, в примере:
318
(17) Des reproches, des exhortations à quitter la voie
mauvaise... (elle ne se souvient nettement d'aucune)
et enfin... (là sa mémoire tourne court) elle ne serait
dire pourquoi elle se blottit dans l'angle du mur (MА.,
189)
ВВК elle ne se souvient nettement d'aucune прерывает начатое описание и представляет размышления говорящего, ВВК имеет форму
отдельного предложения, безусловно связанного с предыдущим
контекстом, но одновременно обладающего индивидуальным семантическим весом; ВВК là sa mémoire tourne court, прерывает все
предыдущее повествование, вводит совершенно новую ситуацию.
Из всего вышесказанного следует, что ВВК в зависимости от
своего положения в предложении способны выполнять функции дополнения к основной информации или функции определения основных членов предложения. Однако это упрощенный взгляд на вводно-вставочные конструкции.
Наиболее важным представляется попытка определить синтаксическую функцию ВВК. Согласно традиционной точке зрения,
ВВК рассматривается прежде всего как синтаксическое средство,
заключающееся в специфическом выделении фрагмента предложения, состоящего из второстепенного члена и его синтаксических зависимых (если таковые имеются) – как непосредственных, так и
опосредованных (Виноградов 1939; Гак 1986).
Любое перемещение, изменение порядка слов вносит в
предложение перестройку отношений между компонентами. Подобная перестройка сопровождается изменением синтаксического статуса перемещаемых элементов. Рассмотрим пример:
(18) Marie suçait tranquillement un morceau de glace
(CB., 56);
здесь tranquillement выполняет первичную функцию наречия относится непосредственно к предикату; проведем трансформацию, изменив синтаксическую позицию наречия:
(18)  (18а) Tranquillement, Marie suçait un morceau de
glace.
В примере (18а) наречие изменяет свой синтаксический статус, превращаясь в обособленный член и теряя свою прямую связь с предикатом. В данном случае наречие относится ко всему предложению.
Об этом писал в своих исследованиях В.В.Виноградов (Виноградов
1975:386). Однако, анализируя подобные перемещения, исследователи (Виноградов 1975; Ванников 1979; Веденина 1985; Гак 1986)
говорят о второстепенных членах предложения, которые за счет
319
выделения приобретают бóльший семантический акцент. Говоря о
второстепенных членах предложения, имеется в виду то, что, обособляясь, ВВК сохраняют свои основные синтаксические функции
дополнения, обстоятельства, определения. Подчеркнем, что специальных исследований по этому вопросу нет и до сих пор остается
невыясненным, являются ли ВВК в действительности второстепенными членами предложения или же имеют особое предназначение
в синтаксическом строе предложения.
В данной работе принимается точка зрения Н.Молинье, который, исследуя ВВК (в частности обособленное наречие в препозиции), подчеркивал, что вычленение языковой единицы изменяет
не только её синтаксическую функцию, но в бóльшей степени ее семантическую и прагматическую функции (Molinier 1990: 30-40). Возможно предположить, что ВВК имеют особые функции в высказывании, становясь если не главным, то достаточно значимым членом,
обретая особый лингвистический статус. Так, в примере:
(19) Mais celui-ci – pauvre prêtre! – s'il doute, ne doute
pas seulement de lui mais de son unique ésperance
(AJ., 169)
ВВК pauvre prêtre благодаря особой выделенности приобретает новую эмоциональную окрашенность, которая образует модальную
рамку всего высказывания. ВВК своим присутствием изменяет
рельеф предложения, становясь семантической вершиной данного
предложения или одной из вершин предложения. Особо следует
отметить зависимость ВВК от коммуникативных факторов. Как замечает Е.С.Кубрякова, новые обозначения создаются не только для
того, чтобы фиксировать результаты познавательной и эмоциональной деятельности человека, но и для того, чтобы сделать эти
результаты достоянием других людей (Кубрякова 1997: 45). Говоря
о том, что, выбирая любую грамматическую единицу или конструкцию в речи, мы одновременно выбираем способ описания ситуации
и ее образ, Р.Лангакер отмечает, что это совершается в коммуникативных целях (Langacker 1991: 12). Именно для того, чтобы доказать
семантическую и прагматическую значимость ВВК, необходимо рассмотреть это языковое явление во всех аспектах комплексного анализа.
320
5.1.2. Проблема синтаксической расчлененности в
осложненном ВВК предложении
Своеобразным переходом к исследованию семантики ВВК
служит изучение проблемы пунктуации.
Специальных изысканий по данной тематике очень мало, среди них можно отметить работу Н.Н. Барулина «О некоторых закономерностях тире и двоеточия», Н.И.Гамбурга «Вариативность знаков
препинания и семантика предложения», которые подводят к существенному выводу: выбор знаков препинания при включении может
быть связан со смыслом высказывания. Иными словами, некоторые
знаки препинания могут быть семантическими.
Согласно исследованиям Е.В.Урысон в области пунктуации, запятые ставятся там, где говорящий, выделяя, акцентирует фрагмент
информации, заостряя на нем внимание, предлагает принять данную информацию к сведению и продолжает дальше свое повествование. По наблюдениям Е.В.Урысон, двоеточие обозначает в большинстве случаев авторскую разметку смысла, т.е. метапредикат.
Ученый выделяет два случая:
1) если ВВК расположена в конце предложения;
2) если ВВК представляет собой сочинительную конструкцию (Урысон 1990: 39), так, в примерaх:
(20) Avoir de l'argent n'était pas tout, bien entendu
(FR.,189);
(21) Un domestique vint, ferma soigneusement la fenêtre
et s'éloigna en donnant un coup de clé à la porte : le
pauvre oiseau resta prisonnier (СB., 243)
ВВК bien entendu в постпозиции в примере (20) выражает вывод по
отношению к содержанию включающего предложения. В примере
(21) можно заменить двоеточие на сочинительный союз et:
(21)  (21a) Un domestique vint, ferma soigneusement la
fenêtre et s'éloigna en donnant un coup de clé à la porte et
le pauvre oiseau resta prisonnier.
ВВК исчезает и нарушается противопоставление основной части
высказывания и бывшей вводно-вставочной части. В данном случае
прослеживается последовательность действий.
Пунктуация с ВВК сигнализирует подачу сведений, о которых
было сделано предупреждение, к этим сведениям благодаря выбранной пунктуации привлекается внимание. Автор специальными
ремарками отмечает наиболее важные для него части сообщения.
Эти ремарки могут не относиться непосредственно к смыслу фразы,
они являются авторскими комментариями.
321
Показатели фонологического порядка при изучении ВВК представляют интерес прежде всего с точки зрения выражения субъективности. Мелодика предложения, паузы, разрывы мелодического
рисунка могут передавать особые оттенки настроения, темперамента и личного отношения к действительности.
Иформативная значимость того или иного высказывания выражается в синтаксической организации и его лексическом наполнении. Пунктуация дополняет лексические и синтаксические факторы,
принимая на себя (в случае обособления) функцию указания информативной значимости выделяемого отрезка высказывания, например:
(22) Les parents font cadeau à leur fils d'un joujou
excellent pour tous les enfants – un pistolet-jouet
éléctrique;
(22а) Les parents font cadeau à leur fils d'un pistolet-jouet
éléctrique : un joujou excellent pour tous les
enfants.
На первый взгляд, эти примеры отличаются друг от друга
только порядком слов. Однако более пристальное рассмотрение показывает, что за этим скрываются тонкие различия. Действительно,
перед ВВК в предложении (22а) возможно и двоеточие, и тире, так
как ВВК представляет собой некую констатацию и заключение, не
подвергающиеся сомнению:
(22а)  (22b) Les parents font cadeau à leur fils d’un
pistolet-jouet éléctrique – un joujou
exсellent pour tous les enfants.
На то своеобразное проявление действующей в системе пунктуации семиотической функции обобщения при оформлении предложения указывает Е.В. Урысон (Урысон,1990: 56). В предложении
(22) двоеточие недопустимо, так как налицо противопоставление
действия и его причины, выражаемое повышением, а затем резким
падением тона, а иногда и реальной паузой:
(22)  (22с)1 Les parents font cadeau à leur fils d'un
joujou exсellent pour tous les enfants: un
pistolet-jouet électrique.
Исследования Л.Г.Ведениной направлены также на изучение
проблемы окружающих ВВК знаков препинания. Так, запятые, выделяющие ВВК, подчеркивает Л.Г.Веденина (Веденина 1985: 64-70)
указывают на нарушение характерного для французского языка про1
В данном случае подобная трансформация невозможна
322
грессивного порядка слов в предложении. В простом предложении
запятые оформляют члены, занимающие необычную для них позицию. Так, в примере:
(23) Le veillard, en tant que catégorie sociale, n'est jamais
intervenu dans le cours du monde (ВЛ., 98)
ВВК выполняет функции дополнения. В примере:
(24) Le castel du Bouchet – au pied duquel se trouvera la
maison du parc – dresse, pour les amateurs du
Moyen Âge, ses remparts miraculeusement
conservés au sommet d’une butte d’où l’on decouvre
tout le pays (BG., 38)
ВВК выполняет функции обстоятельства.
Эти члены вклиниваются в синтаксические группы и разбивают
их синтаксическую целостность. Практически любое выделение влечет за собой сдвиг в значении. Например:
(25) Tu manges vraiment beaucoup
(25a) Vraiment, tu manges beaucoup.
Пунктуационное оформление вводно-вставочных конструкций
служит соотнесению их с определенной частью предложения (Веденина, 1991: 59). В примере (25а) ВВК относится непосредственно ко
всему предложению благодаря своему позиционному изменению.
Л.Г.Веденина приходит к выводу, что при коммуникативном строительстве основную функцию по определению информационного потенциала компонентов фразы выполняют лексические средства.
Однако порядок слов и пунктуация способствуют наилучшему осуществлению данного процесса (Веденина 1991: 150-153). Внутри
предложения тире оформляет ВВК, логически выпадающую из общего высказывания, но несущую значимую коммуникативную нагрузку. Например:
(26) … Cette politique précautionneuse inspirait – avec
succès – la politique de M. Buch en matière de
désarmement (TJ., 33).
В данном случае ВВК носит комментирующий характер. Тире
оформляет более сильное обособление, чем запятая. Чаще всего
при помощи тире говорящий выражает свое отношение к высказанному, уточняя и дополняя свое высказывание. Например:
(27) Alors que de 1980 à 1982 – dérnière année avant
l’éclatement de la crise -, le secteur privé contribuait
pour environ 65 %, ce pourcentage est tombé à 25 %
(FR., 124).
323
В данном примере ВВК уточняет предыдущий член предложения –
ľannée 1982.
Скобки, подчеркивает Л.Г.Веденина, подобно двум запятым и
двум тире, оформляют ВВК, которая логически и синтаксически вычленяется из общего высказывания. Рассмотрим пример:
(28) Les Cinq m'offrirent un petit dîner charmant (caviar,
vodka, esturgeon) dans un des restaurants russes
(ВЛ., 40)
Если убрать слова, заключенные в скобки, высказывание лишится
дополнительной информации, до читателя будет донесен только
основной смысл:
(28)  (28а) Les Cinq m'offrirent un petit dîner charmant
dans un des restaurants russes.
То, что находится в скобках, воспринимается как нечто привязанное
к тому, что сказано раньше и подчинено ему в смысловом отношении. Оформление вводной части запятыми или тире уничтожает передаваемое с помощью скобок указание на самостоятельность, отдаленность от остальной части предложения. Сопоставим приведенный пример и предложение с тире:
(28)  (28b) Les Cinq m’offrirent un petit dîner charmant –
caviar, vodka, esturgeon – dans un des
restaurants russes;
(запятая здесь невозможна, так как внутри отрезка этот символ уже
встречается). Тире тоже отделяет слова caviar, vodka, esturgeon от
других членов предложения, однако, отделение не исключает его
полностью из основного текста. Скобки же отделяют этот отрезок от
остальных компонентов синтаксического целого, так как он несет
смысловую нагрузку принципиально иного характера (Веденина,
1985: 98-100).
Приведенные данные позволяют говорить о сложности и многогранности ВВК как объекта лингвистических исследований.
5.1.3 Семантический аспект вводно-вставочных конструкций
В отечественной лингвистике наряду с лексическим и грамматическим направлениями исследования ВВК ведущим стало изучение семантических особенностей данных конструкций. При исследовании семантического аспекта ВВК центральное место заняла
проблема глубинного параллелизма вводно-вставочного второстепенного члена и отдельного предложения, или иначе, проблема
предикативности (подробнее Богданов, 1977). Интересные исследования в этой области представлены на материале русского и фран-
324
цузского языков Е.А.Реферовской (1969, 1985), Е.В.Падучевой
(1996), Л.Г.Ведениной (1985), Ю.В.Ванниковым (1979) и др.
А.А.Потебня в свое время высказал предположение, что ВВК
– это полупредикативные элементы структуры предложения (Потебня 1977: 71). Употребляя данный термин, ученый хотел прежде
всего подчеркнуть особое положение ВВК в высказывании. Однако
Н.Ю.Шведова, например, оспаривает правомерность употребления
таких терминов, как полупредикативный и малопредикативный, по
отношению к ВВК, основываясь на грамматическом понятии предикативности (Шведова 1966: 137).
Предикативность – это ключевой конституирующий признак
предложения, относящий информацию к действительности, это также общее глобальное логическое свойство всякого высказывания,
свойство мысли, ее направленность на актуализацию сообщаемого.
Этот аспект понятия предикативности соотносится с понятием предикации, основным свойством которой принято считать отнесенность к действительности, а также с понятием пропозиции, отличительной чертой которого является определение стабильного семантического ядра, обозначающего действительное или возможное положение дел (ЛЭС 1990: 393-396).
В.Б.Касевич указывает, что предикат представляет пропозицию и отсюда всю ситуацию, отраженную в высказывании, формирует вместе с пропозицией внутреннюю модальную рамку. Внутренняя модальная рамка отражает объективную модальность, присущую всякому высказыванию, но сам предикат говорит лишь о том,
что имеет место, каков тип ситуации и ее участников, но не о том,
каковы реально эти последние (Касевич 1988: 61-67). Учитывая
данную точку зрения, возможно заключить, что дополнительная характеристика формируется при помощи внешней модальной рамки
– субъективной модальности, проводниками которой являются и
ВВК.
В случае субъективной модальности мы имеем дело с установкой особого типа отношений: между модальным субъектом – источником оценки – и пропозицией в целом. Модальный субъект, по
мнению В.В.Касевича, совпадает чаще всего с говорящим. К операторам, служащим ядром внешней модальной рамки, относятся ВВК
со значением необходимости, возможности, вероятности и целый
ряд других оценочных значений, которые предполагают отношение
к некоему модальному субъекту, тому, с чьей точки зрения данное
высказывание является необходимым или возможным. Это может
быть общество или его определенная часть, чьим рупором выступа-
325
ет говорящий, но в любом случае, как бы ни был обезличен модальный субъект, необходимость, возможность и т.д. – по самому своему
существу оценочные категории и предполагают источник оценки,
т.е. модального субъекта (Касевич 1988: 68).
ВВК, относясь к связующим операторам субъективной модальности, являются выразителем мнения говорящего субъекта, и
возможно поэтому утверждать, что они имеют отношение и к присваемому субъектом предикату. Однако ВВК формируют внешнюю
модальную рамку, поэтому уместно говорить о вторичной предикативности, что более связано с семантикой, а не с синтаксисом. Таким образом, ВВК, обладая предикативностью, способны устанавливать взаимосвязь между компонентами высказывания. Так, в
примере:
(29) Car il entendait des paroles, proférées alentour, mais
sans consistance, comme suspendus en l'air,
l'irréalité d'un rêve. Puis, par un grand éffort, il parvint
à les rapporter à des êtres vivants et marchants, tout
proches (DР., 160)
ВВК mais sans consistance, comme suspendues вносят дополнительную информацию, своеобразную оценку слову des paroles и связывают его с последующей основной характеристикой dans l'irréalité
d'un rêve. Затем ВВК puis, par un grand éffort вводит новую ситуацию,
одновременно связывая с ней предыдущее предложение. Такая
связь с сопутствующей ситуацией позволяет дать адекватную семантическую интерпретацию всему высказыванию.
ВВК способны устанавливать связь между оценкой и фактической стороной дела. Оценочные предикаты часто информативно
недостаточны, что проистекает из нестабильности их смыслового
объема и их нормативов, на которых основана оценка (Арутюнова
1998: 212), например:
(30) Toutefois, quelque chose comme une prière – mais
hésitante, confuse, informe – errait dans sa mémoire
sans que sa conscience pût la saisir encore (LG.,
159)
В данном примере, вслед за оценочным предикатом (который состоит из прилагательного, занимающего место предиката quelque
chose comme une prière errait dans sa mémoire), эксплицируется фактическое положение дел: mais hésitante, confuse, informe. Пример
интересен тем, что ВВК вводит противоположную оценку той, что
присутствует во включающем предложении, тем самым, меняя оценочную окрашенность всего высказывания. Можно наблюдать, как
326
внешняя модальная рамка оказывает влияние на уже существующую оценку, внося в высказывание позитивные и негативные оттенки. В примерах:
(31) Les (bonnes) nouvelles de Noël. Deux hommes sont
sortis précipitamment... Ce sont (peut-être) : les
assassins de la vieille dame... (ВЛ., 16);
(32) La femme de César ne doit pas (même) être
soupçonnée (FR., 31)
оформленные скобками ВВК (peut-être, même) содержат оценку и
передают отношение говорящего к содержанию. Смысловая двуплановость таких сообщений понятна слушающему: вне скобок дается объективное изложение фактов, в скобках – субъективный
комментарий (Веденина 1985: 103).
Таким образом, потеряв синтаксическую связь с предикатом,
ВВК обретает связь семантическую, и можно говорить о ее реальной предикативности. Проиллюстрируем данное утверждение:
(33) Mais elle demeure imperturbable. Fermement, elle
continue de demander la libération de tous les
détenus politiques (TJ., 7).
Подобные ВВК (fermement) K. Молинье называет внефразовыми наречиями (Molinier 1990: 55-75). В препозиции они имеют оттенок отрешенности от предиката, однако это не совсем так. В данном примере ВВК в форме наречия fermement налагается на взаимосвязь
комплексного предиката elle continue de demander la libération. Это
значит, что она одновременно регистрирует и аспектный глагол
continuer, и процессуальный глагол demande. Более сложного объяснения связи с предикатом требуют ВВК, состоящие из словосочетания или слова (исключая наречия), например:
(34) A Paris, je me promène (SF., 179).
В подобных ВВК вероятно присутствие предиката в свернутом виде,
т.е. предикат предполагается логически (речь в этом случае идет о
семантической предикации). Говоря о ВВК в форме слова или словосочетания, можно предположить, что любая из подобных ВВК может быть развернута в отдельную речевую ситуацию, подразумевающую отношение к действительности и обладающую вторичной
предикативностью, как в примере (33а):
(34)  (34а) Quand je suis à Paris, je me promène,
где изменение ВВК не нарушает ее функции. Оппозиция, наблюдаемая в примере (34), сохраняется.
Следующая группа ВВК образуется, когда предикатные значения обнаруживают тенденцию к отрыву от признаков, непосредст-
327
венно не входящих в данную ситуацию, т.е. от событийного предтекста, вследствие этого, например, из семантики сложного предиката выталкивается и получает самостоятельное выражение сема
«ретро» конкретизирующаяся в таких словах, как encore, plus d'une
fois… (Арутюнова 1999: 47). Например:
(35) Sans doute, plus d'une fois, il a cru raffermir, par un
détour ingénieux, son autorité défaillante (BF.,107).
ВВК plus d'une fois обладает достаточной синтаксической самостоятельностью в данном предложении, но связывает семантически
данное высказывание с предыдущим контекстом.
Итак, одной из значительных особенностей сложного лингвистического знака (предложения, осложненного ВВК) является то, что
в нем создается условие взаимодействия основной и вторичной
предикативности. Обладающие вторичной предикативностью языковые элементы ВВК ориентированы на речевое взаимодействие,
т.е. это элементы, в семантике которых отсылка к говорящему играет ключевую роль. Е.В. Падучева пишет, что это те языковые средства в составе высказывания, с помощью которых говорящий характеризует свое отношение к этому высказыванию, к любому его аспекту или части, к его содержанию, форме, степени достоверности,
к его соотношению с другими высказываниями (Падучева 1996: 299).
Именно данные семантических исследований ВВК подвели
ученых к заключению, что ВВК есть интонационно-смысловая категория, т.е. не факт языковой системы, а явление речи. ВВК, следовательно, характеризует не формальную структуру предложения, а
интонационно-смысловую структуру коммуникативной единицы речи
– высказывания (Ванников 1979: 95).
С точки зрения семантики ВВК трактуются в ряде работ (Скобликова 1979: 22; Валгина 1983: 136; Число 1986: 88-92) прерывающими начатое предложение добавочными пояснениями, возникающими в процессе высказывания. Подобный подход наблюдается в
работах Е.А. Реферовской (1969, 1983, 1988), А. Вежбицкой (1978).
Б.А. Серебренников отмечает, что значение языковой единицы
определяет ее основные синтаксические свойства (Серебренников
1976: 25). Возможно, что под влиянием коммуникативных факторов
внутри предложения происходит распределение информации, позиция членов высказывания начинает согласовываться по смыслу, используя свои семантические свойства (Кубрякова 1997: 114-115).
Рассматривая ВВК на уровне речи, уместно говорить о присущей им субъективной модальности, о чем речь идет ниже.
328
5.1.4. Модальная роль ВВК в номинации события
Под модальностью понимается функционально-семантическая
категория, выражающая разные виды отношения высказывания к
действительности, а также разные виды субъективной квалификации сообщаемого. К сфере модальности относят: градации значений в диапазоне «реальность – гипотетичность»; разную степень
уверенности говорящего в достоверности формирующейся мысли о
действительности (ЛЭС 1990: 303).
В данном исследовании больший интерес вызывает субъективная модальность, т.е. отношение говорящего к сообщаемому.
Субъективная модальность охватывает всю гамму реально существующих в естественном языке разноаспектных способов квалификации сообщаемого.
Субъективная
модальность
как
коммуникативносинтаксическая категория на уровне речи, в отличие от предикативности, охватывает те грамматические средства, которые выработались благодаря назначению языка как средства общения, и обеспечивает доступность и действенность сообщаемой мысли (Петров
1982: 118). Значит, семантическая специфика ВВК может рассматриваться как отражение особых интенций говорящего, его прагматической ориентированности, ситуативной зависимости и в этом просматривается связь субъективной модальности ВВК с актом номинации как аспектом познавательной деятельности человека, закрепляющей постигнутое в форме языкового знака.
В наиболее законченном виде концепция категории субъективной модальности нашла отражение в работах Ш.Балли, который
считал, что в любом высказывании реализуется противопоставление фактического содержания (диктума) и индивидуальной оценки
излагаемых фактов (модуса). Первое есть единица языка (компетенции), в то время как второе принадлежит речи и является "одноразовым" по своей природе. Граница между модусом и диктумом
есть граница между обезличенностью и субьективностью. Именно
модус делает из предложения высказывание, добавляя необходимое субьективное присвоение (Lyons1968:176). Модус есть субьективная модальность, авторизация абстрактного предложения, которое является простым образом знака.
Ш.Балли определяет субъективную модальность как активную
мыслительную операцию, производимую говорящим субъектом над
представлением, содержащимся в диктуме (Балли1955:255).
По мнению А.М.Пешковского, категория модальности выражает только одно отношение – отношение говорящего к той связи, ко-
329
торая устанавливается им же между содержанием данного высказывания и действительностью, т.е. отношение к отношению. При таком подходе модальность изучается как комплексная и многоаспектная категория, активно взаимодействующая с целой системой
других функционально-семантических категорий языка и тесно связанная с категориями прагматического уровня. С этих позиций в категории модальности отражаются сложные взаимоотношения между
четырьмя фактами коммуникации: говорящим, слушающим, содержанием высказывания и действительностью (ЛЭС1990:304). Говорящий вычленяет фрагмент действительности, выделяет опорные
узлы, придает ту или иную модальность, интерпретируя ситуацию в
определенном модусе.
Семантика языковых единиц, их знаковые функции, т.е. их
способность указывать на элементы действительности в речевых
актах, формируется в процессах номинации. Анализ номинации и
номинативного аспекта значения языковых единиц проливает свет
на закономерности их употребления в речи.
Свойство процесса номинации заключается в том, что, являясь первоначально актом индивидуальной деятельности человека и
объективируя в сущности субъективную структуру сознания, сложившуюся по определенным причинам в уме одного человека, этот
акт по своему материальному результату – сформированному языковому обозначению – становится достоянием говорящих на том же
языке, позволяющим соотнести тело знака со сложившейся структурой сознания, определенным значением (Кубрякова 1997:44). И далее Е.С.Кубрякова подчеркивает, что в акте номинации всегда прослеживается его прагматическая направленность – желание что-то
объяснить собеседнику, связать авторские интенции со знаниями
адресата, с его эмоциями.
Следуя концепции Л.Тондл, процесс обозначения психических
состояний, эмоций, субъективных переживаний говорящего в момент речи, всего того, что обозначается термином субъективная
модальность, можно отнести к номинации (Тондл 1975: 47-61).
Понятия, мысли, чувства отражают в человеческом сознании
элементы экстралингвистического мира, и поэтому, выражая понятия и мысли, слова и предложения способны обозначать предметы
и события, на которые направлены эти понятия и мысли. Что касается чувств и эмоций, то современные исследования в области психологии показывают огромную роль эмоций в познавательной деятельности человека и отражающей деятельности его сознания
(Шингарева, 1979: 16). Эмоции и чувства в свою очередь поддаются
330
осознанию, определениям и классификациям, могут иметь словесное обозначение и говорящий может выражать свои переживания и
оценки словесно при помощи специальных включений, интонации.
Это дает основание считать, что и модально-эмоциональные явления также получают языковое наименование (обозначение).
В предложении обозначаются модальность (отражающая
взаимоотношения между собеседниками и отношение самого говорящего к ситуации: уверенность, сомнение, предположение) и социальный аспект (социальные условия общения, актуальное членение). И модальность, и социальный аспект, и актуальное членение
могут передаваться специальными средствами на письме (среди которых и знаки препинания). Например, актуальное членение обозначается просодическими способами (интонацией) синтаксическими способами (порядком слов). Социальный аспект, например, проявление авторского чувства вежливости, может обозначаться лексически (s'il vous plaît), и грамматически (si c'est possible, voulezvous, je vous demande pardon), например:
(36) C'était une phrase idiote, je vous demande pardon,
mais vous la comprenez très bien (CJ., 32).
ВВК je vous demande pardon передает авторское отношение к возникшей ситуации и к собеседнику.
При построении целого высказывания различные средства
взаимодействуют и компенсируют друг друга.
Модальный и социальный аспекты, отражающие собой отдельные номинации, пересекаются и взаимодействуют в высказывании.
Первый из этих аспектов формирует экспрессивноэмоциональную окраску номинации, второй – ее функциональностилевую характеристику (сюда можно отнести ВВК, передающие
авторское выражение вежливости).
ВВК – смысловое и синтаксическое выделение фрагмента
предложения – позволяет усложнить общее смысловое содержание
высказывания. Семантическая структура призвана в первую очередь отразить устройство фрагмента действительности, который
описывается высказыванием. Ее субъективность носит социальный
характер: структурирование внешнего мира средствами языковой
семантики осуществляется согласно закономерностям, присущим
языку данного социума. Однако язык предоставляет говорящему и
специальные средства такой организации высказывания, которые
отражали бы его индивидуальное видение, его точку зрения на то,
331
что является отправным пунктом сообщения, чем он пополняет запас знаний слушающего (Касевич 1988: 85).
В акте коммуникации ВВК создают вторую линию повествования, или дополняя, поясняя основное предложение, или же служат
обращением к собеседнику, или выявляют особое отношение говорящего к высказыванию (Костюшкина 1993:36). Говорящий, как
субъект сознания способен обнаружить свое присутствие при оперативной достройке или комментарии сообщения, употребляя особые синтаксические конструкции, способствующие синтаксическому
смещению связей (Хоккет, 1970: 50).
Речь прежде всего идет о субъективной модальности, ориентированной на слушающего, которая тесно связана с коммуникацией (Вейнрейх 1970: 45).
Поскольку структура, возникающая в результате использования ВВК, одного из специальных средств языка, о которых говорилось выше, непосредственно связана с процессом коммуникации, а
не только отражения, её уместно считать и называть коммуникативной.
Важное замечание делает Л.Г.Биренбаум, отмечая, что в плане содержания ВВК и включающее предложение должны быть коммуникативно однородными, т.е. иметь одного и того же говорящего и
слушающего и одну и ту же речевую ситуацию. Однако главным
критерием выделения ВВК является значение разноплановости.
Включающее предложение в контексте воспринимается как основное сообщение, а ВВК – как второстепенное, даже если его содержание само по себе важно с точки зрения коммуникации (Биренбаум
1976: 46-48).
ВВК способны в краткой или обобщенной форме передавать
суждения или объективные оценки, включая тончайшие нюансы
мысли говорящего. Так, у В.В. Виноградова встречаем замечание,
что ВВК, в сущности, расширяют диапазон категории субъективной
модальности в сторону выражения различных логических и оценочных квалификаций речи (Виноградов 1975: 81-82).
Субъективная модальность является факультативным признаком высказывания (ЛЭС 1990: 303), поэтому модальные оттенки,
создаваемые субъективной модальностью ВВК, накладываются на
грамматический груз предложения, имеющего уже свое модальное
значение. ВВК, таким образом, образуют второй слой модальных
значений в смысловой структуре высказывания. Так, например:
332
(37) Ils assortissaient des étoffes et des tapis, cela
passait l'entendement des Lagaves, et, à vrai dire, ils
n'y croyaient pas (MА., 25).
Высказывание прерывает ВВК à vrai dire и вводит субъективное
мнение говорящего, которое заставляет слушающего усомниться в
достоверности предыдущего утверждения. Это субъективное суждение дает своеобразную характеристику персонажу. В ней чувствуется легкая ирония автора, выраженная при помощи ВВК.
Кроме субъективной модальности отдельные ВВК могут сочетаться с ассертивной модальностью ассоциированной пропозиции,
т.е. в речевом режиме говорящий, употребляя определенную ВВК,
утверждает или подразумевает, что ситуация в ассоциированной
пропозиции имеет место. К подобным ВВК относятся, например, такие:
(38) Huit jours plus tard, cependant, Malorthy dit à sa
fеmme entre deux bouffées de sa bonne pipe. – Oui.
(BL., 13)
В примере (38) ВВК cependant вводит ассоциированную пропозицию, которая утверждается говорящим: после восьми дней раздумья герой, однако, выразил свое согласие.
ВВК также могут предполагать и нейтральную модальность в
ассоциированной пропозиции. Если ВВК принадлежит к данной
группе, то пропозиция составляет сферу действия соответствующего оператора (т.е. ситуация, факт, формирующий пропозицию) и сама по себе не утверждается говорящим (Падучева 1996: 309-311),
например:
(39) Je comprends... – Probablement, il a oublié de
téléphoner (TJ., 76).
В примере ассоциированная пропозиция ВВК не имеет ассертивного
статуса; здесь говорящий не утверждает никакого факта, а только
сообщает свою догадку (probablement).
Рамки работы не позволяют проанализировать частные случаи
показателей достоверности. Среди предикатов ментального состояния можно выделить два важных класса: предикаты, выражающие
модус мнения и модус знания. Подробно эти явления освещены в
работах А.А. Зализняк, Е.В. Падучевой (1987; 1996) на материале
русского и английского языков.
Модальный аспект, придающий эмоциональные оттенки высказыванию, оказывает в свою очередь существенное влияние на
выбор синтаксических единиц, позволяя единице языка выступать в
коммуникативном акте как средство выражения субъективного от-
333
ношения говорящего к содержанию высказывания или адресату речи. Сам язык предстает как специфический модус взаимодействия
двух единиц бытия – говорящего и слушающего, что находит свое
отражение в различных функциональных формах коммуникации
(Малинович 1998: 117-118).
ВВК, будучи включенными в высказывание, вносят в одних
случаях лишь дополнительные оценочные оттенки, укрупняя, детализируя уже имеющиеся детали предложения, в других способны
оказывать влияние на общий смысл высказывания, комментируя и
выражая эмоции и отношение к сказанному самим автором. В этом
и проявляется особенность модальности ВВК.
В естественном языке постоянно проявляется необходимость
в выделении каких-то структур при реализации сильно экстенсифицированной синтаксической структуры, при оперативной достройке
сообщения, при укрупнении изображения какой-то детали, части содержания высказывания или придании всему высказыванию внешней модальной рамки. В языке ВВК – наиболее простой и удобный
компромисс двух противоположных тенденций речи, которые часто
проявляются одновременно: стремление к точности, к наиболее
полному выражению разнообразных и тонких смысловых отношений
между частями сообщения, стремление к детализации, к экспликации логических связей, что приводит к усложнению структуры, и, с
другой стороны, стремление к наиболее лаконичному и прозрачному выражению мысли, к её обозримости, облегчающей восприятие
высказывания, что приводит к упрощению структуры. ВВК – компромисс развернутости и компактности построения речи.
Наблюдение над подобными явлениями помогает пониманию,
каким образом происходит формирование суждения, как осуществляется переход от событийной семантики к пропозициональной
(фактообразующему значению), помогает понять сложные процессы
номинации модальности.
Учитывая, что носителем значения выступает языковой знак,
который, являясь в языковой системе абстрагирующим явлением,
попадая в речь, способствует соединению мысли и реальности,
можно проследить взаимосвязь семантики, номинации и семиотики
(Колшанский 1978: 12). Языковой знак репрезентирует некую абстракцию как результат познавательной деятельности человека, абстракцию как отображение реальных предметов и явлений в сознании.
5.1.5. Знаковый характер ВВК
334
Современная лингвистика старается при использовании любых структурных элементов ответить на вопрос, каким образом
включение данной структуры в речь, в акте коммуникации объединяется в знаковую ситуацию; как эта ситуация охватывает отношение знака к предмету (номинативный или денотативный аспект) и
отношение человека к предмету, степень его информированности
(модальный или логико-коммуникативный аспекты).
Для нас важно рассмотреть характер взаимодействия ВВК и
включающего предложения в знаковой ситуации, определить знаковое соотношение ВВК и включающего предложения, определить
значимость ВВК при актуализации предложения.
Законченным продуктом семиотического акта является актуализированное предложение-высказывание, которое выступает как
подлинный продукт, полнозначный лингвистический знак (Гак 1998:
215). В связи с этим, внутри высказывания слово может претерпевать различные семантические трансформации и изменять свое
значение. Таким образом, как указывает В.Г.Гак, различаются два
типа знаков в речи: полный знак, представляющий собой законченный акт семиозиса в языковой системе, и частичный знак, являющийся дополнительным материалом для высказывания. Обозначаемым высказывания является соответствующая ему ситуация сообщения, речевая ситуация во всей совокупности её аспектов, основное ядро которой – ее денотативная сторона (описываемые
предметы и связи между ними). По определению В.Г.Гака, полный
знак – это законченный продукт семиозиса, непосредственно соотносится с ситуацией (т.е. обладает предикативностью), однозначен.
Референт полного знака объективен по отношению к данной знаковой системе. Частичный знак – это полуфабрикат, используемый
для дополнения полного знака, с ситуацией соотносится не непосредственно, но лишь путем включения его в полный знак, многозначен. Референт частичного знака представляет собой результат
условного членения внутри данной знаковой системы (Гак 1998:
205-206).
ВВК по своим синтаксическим функциям и семантическим характеристикам относятся к подвижным определителям смысла,
приложимыми к любому референту. Содержание ВВК всецело обусловлено признаками денотата, выбор которого зависит от конкретного речевого акта.
Обладая предикативностью, ВВК, так же, как и предикат, имеет опосредованную отнесенность к действительности. Суждение,
выражаемое предложением, есть суждение о действительности,
335
фиксирующее результаты её познания человеком, а не о слове, её
обозначающем. ВВК с этой точки зрения являются своего рода сигналом, вызывающим у собеседника субъективные представления,
поэтому ВВК обладают лишь понятийным содержанием, сигнификатом, и сами по себе не приспособлены к денотации.
В предложении-знаке ВВК не получают денотативного наполнения, они имеют значение, но лишены референции, т.е. не служат
знаковым заместителем предмета. Это означает, что в высказывании ВВК полностью ориентированы на уже существующий, за границами ВВК, денотат, реализуя собственную знаковую функцию
(означающего) только по отношению к сигнификату. Именно поэтому ВВК в высказывании обладают смыслом, сигнификативным содержанием, способностью к коннотации.
Для них характерны следующие черты:
1) производность значения от референции имени (значение
в
этом типе есть функция референции);
2) относительная автономность значения;
3) принципиальная невозможность установить объем значения;
4) нечленимость на четко разграниченные семантические
компоненты;
5) гетерогенность значения, складывающегося из
чувственных данных (обобщающего образа предмета),
абстрактных сведений, эмоциональных, эстетических,
оценочных ассоциаций, данных личного опыта;
6) наличие субъективно-оценочных коннотаций.
В условиях высказывания с ВВК связь между означающим и
означаемым обычно обогащается дополнительными смысловыми
оттенками (причинными, уступительными, пояснительными, оценочными) и принимает характер вторичной предикации (Карцевский
1965: 90).
ВВК, попадая в высказывание, приобретает особую функцию.
По своим семантико-синтаксическим показателям ВВК приближается к придаточному предложению, т.е. наблюдается зависимость ВВК
от включающего предложения. Способствуя актуализации предложения, ВВК вводит в уже сформировавшееся высказывание дополнительные коннотации, т.е. участвует в формировании прагматического аспекта осложненного предложения.
Основной составляющей речевого знака является прагматика,
отвечающая на вопрос о том, как, применительно к своим установ-
336
кам, целям, задачам, используют участники коммуникации знаковую
систему, находящуюся в их распоряжении, и как они интерпретируют продукт функционирования знаковой системы – высказывание.
Наличие наблюдаемого разнообразия синтаксических форм
ВВК объясняется скорее всего тем, что каждая структура соответствует тому, как было осмыслено означаемое говорящим. Различие
языковых форм в передаче близкого содержания неизменно свидетельствует о том, что само это содержание репрезентируется с разными нюансами, в конечном итоге – возбуждает разные образы
обозначаемого при его назывании. Каждый языковой знак накладывает свой отпечаток на возбуждаемые им представления и являет
собой результат прагматической обработки информации (Кубрякова
1997: 147).
ВВК представляют область коннотаций и формируют модальную или прагматическую рамку речевого знака. Неисследованным
остается, каким образом ВВК входят в состав включающего предложения. Собранный материал позволяет выделить три наиболее
типичных знаковых ситуации.
1. ВВК динамически распространяет уже существующую во
включающем предложении ситуацию, внося дополнения и пояснения автора:
(40) Des larmes, qui cependant n'avaient rien à voir avec cet
esclave, vinrent aux yeux de Joan (CJ., 90);
ВВК в данном случае можно опустить, общая ситуация будет понятна слушающему:
(40)  (40а) Des larmes vinrent aux yeux de Joan.
В примере (40) ВВК qui cependant n'avaient rien à voir avec cet
esclave, выполняя прагматическую функцию, дает необходимую характеристику герою ситуации. В полном знаке осложненного предложения данная ВВК имеет прямое отношение лишь к слову des
larmes. ВВК не служит предметным заместителем, но обладая значением, распространяет сигнификат общего с включающим предложением знака. При помощи ВВК автор объясняет, что эти слезы были противоестественны, но от этого эмоциональные переживания
героя лишь усиливаются. В трансформе (40а) с исчезновением дополнительной характеристики исчезнет и полнота создаваемого автором образа. В примере:
(40) Ma femme était enceinte, c'est la raison qui l'a fait se
retirer quelque temps du monde. – «Etait…»
murmura Mulligun. Oui, car voici maintenant à terme.
337
Selon toutes probabilités, l'accouchement devrait
même avoir lieu cette nuit (BL.,18).
В примере (41) ВВК selon toutes probabilités вносит авторское дополнение к уже существующему описанию, т.е. представляет определенную коннотацию. Пример однако, интересен тем, что ВВК одновременно характеризует денотативный аспект сразу нескольких
предложений, развивая основную авторскую мысль ma femme était
enceinte.
Реально каждое высказывание соотнесено с описываемой им
денотативной ситуацией или набором таких ситуаций, с ситуацией
общения, говорящим и слушающим. Возникая как нечто целое в воображении автора, высказывание членится на определенные денотативные ситуации, объединяясь со своим семантическим соответствием – сигнификативной ситуацией. Связь между означаемым и
означающим человек постигает через свой опыт в процессе актуализации, т.е. непосредственно в речевой деятельности каждая ситуация может переосмысливаться говорящим и получать дополнительные характеристики.
Для создания условий взаимопонимания коммуникантов необходимо учитывать как прагматику говорящего, так и прагматику
слушающего.
При помощи ВВК говорящий, безусловно, оказывает прагматическое воздействие на слушающего (ван Дейк 1981: 112).
Используя схему прагматики знака Е.А.Шингаревой (Шингарева 1979: 12-14), рассмотрим роль прагматики в процессе коммуникации:
338
ПРАГМАТИКА
П
Р
А
Г
М
А
Т
И
К
А
2
Ds
Dn
3
1
J
Говорящий
Выбор означающего
4
Слушающий
Рис.1
Прагматика говорящего определяет:
1) характер восприятия (Dn), в ходе которого именно говорящий выбирает нужный денотат – линия 1 (под денотатом понимается цельный мыслительный образ объекта или ситуации внешнего
мира);
2) актуализация говорящим семы в десигнате (Ds) – линия 2
(под десигнатом понимается комбинация сем, отражающих в плане
содержания наиболее существенные признаки (аспекты) денотата);
3) выбор говорящим означающего (под означающим понимается графический образ десигната). Прагматика выполняет роль
внешней рамки, которая накладывается на каждый внутренний компонент знака и приводит к определенным сдвигам в структуре языкового знака.
Говоря о прагматике слушающего (линия 4), следует учитывать, что она должна быть идентична прагматике говорящего, в том
смысле, что слушающий должен восстановить денотат и десигнат
переданного ему означающего и отреагировать на него так, как это
предполагал говорящий.
Работая в одном и том же поле значений, коммуниканты генерируют общие, значимые (для взаимопонимания) исходные данные.
Эффект понимания с полуслова является ярким примером полного
совпадения ориентации говорящего и слушающего в знаковой ситуации высказывания (Шрейдер, 1993: 48).
339
ВВК находят свое применение и при полном взаимопонимании
участников коммуникации, и при частичном в процессе актуализации предложения.
При полном совпадении предлагаемой информации и её восприятия применение ВВК может быть показателем стилистических
особенностей речи говорящего. Они выполняют дублирующую роль
или служат динамическими распространителями высказывания. Это
свойство характеризует ВВК первой, выше рассмотренной нами
группы. При взаимопонимании участники коммуникации могут при
помощи ВВК упростить передаваемую информацию, т.е. употребляя
ВВК, выразить свои мысли при помощи простого предложения, осложненного ВВК, исключив необходимость употребления громоздких сложных фраз. Например:
(41) Ce sont là, après tout, des choses qui ne concernent
que moi (AА., 19);
(42) Il me semble, au contraire, que tout ce qu'il avait de
nègre est sorti du bourg (DJ., 112);
(43) En tout cela, il y avait des traces d'aversion qui se
répercutaient jusque dans le cerveau du vieil homme
(J.K., 9).
Во всех трех примерах, приведенных выше, возврат к предыдущим
контекстам осуществляется при помощи ВВК: après tout (42), au
contraire (43), en tout cela (44). Автору удалось напомнить об уже известных фактах, опустив само описание, но заставив при этом слушающего эти события вспомнить, обобщить, сравнить.
2. Когда нет достаточного взаимопонимания, говорящий использует ВВК для достижения максимального результата.
Поскольку при наименовании в речи один и тот же объект может подводиться, исходя из выделяемых в нем признаков, под разные понятия (в связи с чем создаются разные означаемые), указывает В.Г. Гак, возникает необходимость дополнительного включения, поясняющего элемента (Гак, 1998: 221). В этом и проявляется
механизм употребления ВВК: говорящий, желая наилучшим образом донести информацию до слушающего, строя знаквысказывание, может в какой-то момент усомниться в адекватном
восприятии этой информации слушающим и тогда, стремясь улучшить понимание, пытаясь помочь понять информацию так, как он,
говорящий, считает нужным, добавляет, детализирует, подвергает
уточнению уже сказанное при помощи ВВК.
Таким образом, на прагматику говорящего и слушающего накладывается тонкая сеть второго слоя прагматики, которая призвана
340
подчеркнуть информативную значимость сообщаемого. Рассмотрим
это на схеме, которую мы видоизменили и дополнили:
ПРАГМАТИКА
П
Р
А
Г
М
А
Т
И
К
А
2
Dn
Ds
J
1
Говорящий
Выбор означающего
4
3
Слушающий
5 Область функционирования ВВК
Рис. 2
На рисунке (2) линии 1,2,3 отражают следующие этапы: выбор
говорящим денотата (1), актуализации в десигнате (2) и выбор означающего (3). Линия (4) определяет позицию слушающего, а линия
(5) – область возникновения ВВК.
ВВК выступают в роли актуализаторов информации в акте
коммуникации, помогая говорящему в осуществлении его иллокутивной цели: постоянно привлекать внимание слушающего к наиболее значимым, с точки зрения автора, этапам высказывания.
ВВК образуется при переходе из языка в речь, не имея собственного денотата, но обладая, однако, субъективно-экспрессивными
компонентами, ВВК включает в речевое произведение прагматическую информацию.
Независимо от расположения ВВК в высказывании, если она
несет дополнительную информацию или характеризует определенный эпизод высказывания, т.е. исполняет роль информативного или
оценочного дополнения к уже сформированному референту, то ВВК
будет представлять собой частичный знак. Имея общий или сходный с включающим предложением денотат, ВВК формирует с вклю-
341
чающим предложением единый полный знак. Поэтому, несмотря на
относительную автономность, свободу передвижения по пространству высказывания, ВВК не может существовать изолированно и
самостоятельно.
В художественном тексте используется чрезвычайно разветвленная система сцеплений. Отдельные предложения интегрируются
в усложненный по своей внутренней организации синтаксический
период, в котором обозначены все отношения между элементами,
причем особо важная роль отводится логическим по своему содержанию связям (целевым, причинно-следственным, уступительным,
условным). Чтобы определить смысловые связи между элементами
высказывания, объяснить коммуникативное неравенство сообщений
в ходе повествования, чтобы построить коммуникативную иерархию
сообщений, вводятся ВВК второй группы выделенных нами знаковых ситуаций. Например:
(44) C'est pourquoi, comme il arrive, après mille soupçons
confus, à peine avoués, l'évidence éclatait tout à
coup, faisait explosion (SJ., 13).
В примере (45) наблюдается определенная последовательность действий, иерархия которых выражена ВВК.
3. Третью группу составляют ВВК, соединяющие на синтагматической оси различные ситуации и способные оказывать воздействие на включающее предложение. Прежде всего это касается ВВК в
форме обособленных наречий, стоящих в препозиции. В синтаксическом плане наречие интегрировано в предложение частично, оно
не отделено от глагола и образует вместе с ним предикат. Например:
(45) Il faut exprimer le vrai pour écrire naturellement (EA.,
31).
Но по своей уникальной языковой сущности наречие может
занимать иную позицию, т.е. не быть интегрировано в предложение.
В этом случае, подчеркивает С. Грельсон (S. Grelsson 1981: 65-98),
наречие относится не к глаголу, а ко всему высказыванию во всем
его объеме, которое модализирует и детерминирует извне. Например:
(47) Naturellement, tu as encore oublié de m'acheter des
cigarettes! ( B., 67).
Подобные ВВК (47) – внешние в том смысле, что они не принимают
участия в создании референтного смысла высказывания, но представляют особые следы вмешательства говорящего, который с их
помощью комментирует все или лишь часть своего высказывания. О
342
том, что комментарий высказывания может быть внесен самим автором непосредственно в высказывание, говорит А.Вежбицкая. В
определенном смысле эти комментарии автора могут сшивать высказывание о предмете в тесно спаянное целое высокой степени
связности. Тем не менее, далее подчеркивает В.Вежбицкая, эти метаязыковые вкрапления являются инородным телом, т.е. они несут
свою собственную функцию, свое собственное коммуникативное
предназначение (Вежбицкая 1978: 404).
Так, например, наречие apparemment может передавать в одном случае лишь комментарий высказывающегося, который сигнализирует, что описанная экстралингвистическая ситуация ему лишь
кажется. Но в этом случае наречие не восстанавливает особенности
ситуации: оно ничем не характеризует ни сюжет, ни процесс, ни условия этого процесса и не участвует в выявлении особого смысла
высказывания. ВВК в этом случае выполняет синтаксическую и стилистическую функции и может быть опущена без ущерба для основного смысла высказывания:
(46) Il est venu, sans rien dire à personne apparemment
(M.,67);
В примере (48) слово apparemment определяет группу слов и не
влияет на смысл высказывания, выполняя скорее стилистическую
роль.
Если же наречие apparemment выступает в функции внешнего,
контекстуального наречия, оно определяет то, что французские исследователи называют идеей расчета, посредством которой выражение целиком или часть его непременно принимается во внимание. Это нечто вроде скобок, в которых тот, кто говорит, прерывает
высказывание для личной интервенции, эта позиция имеет семантическую сущность и не может быть разрушена без нарушения общего смысла (Schlyter 1977: 53-84). Проиллюстрируем сказанное
примерами:
(47) La maison était silencieuse et, apparemment, vide
(MА., 215).
В данном примере ВВК apparemment определяет одно слово vide,
но можно предположить, что ВВК несет бóльшую смысловую нагрузку, чем в примере (49), так как знакомит с авторским размышлением: отчего дом был тих – вероятно, подсказывает автор, он был
пуст. Вынося ВВК apparemment в препозицию при помощи трансформации:
(49)  (49а) Apparemment, il est venu sans rien dire à
personne,
343
можно отметить, что ВВК apparemment влияет на все последующее
высказывание, т.е. окрашивает мысль в целом, мысль модально передаваемую. Следовательно, знак-высказывание будет строиться с
учетом присутствия ВВК.
Таким образом, можно сказать, что ВВК в высказывании выполняет, безусловно, значимую роль, однако обладает неполным
набором знаковых качеств. Поэтому ВВК входит в состав уже сформированного высказывания, выполняя функции дополнительной
информации, объяснения, оценки, динамического распространения
высказывания, внося определенные коннотации. Особняком стоят
ВВК, способные оказывать влияние на включающее высказывание.
Эта область ВВК требует дополнительных исследований. Мы подробнее рассмотрим их функции в практической части работы.
5.1.6. Прагматика ВВК в составе сверхфразового единства
Основной единицей коммуникации является высказывание,
для полного анализа необходимо изучить соотнесенность этой
структуры с ситуацией. Таким образом, в центре внимания становится проблема коммуникации и стратегии говорящего. В.Г.Гак отмечает, что высказывание отражает предметную ситуацию (то, о
чем говорится) и речевую ситуацию (условия, характер и цели говорения). Прагматический аспект относится в большей степени к последней (Гак 1986: 190). Очевидно, что важнейшие функции ВВК
связаны с их участием в речевой деятельности, коммуникации, построении предложения-высказывания и дискурса.
Анализ лингвистической литературы показывает, что как у зарубежных, так и у отечественных лингвистов нет единого мнения по
вопросу функционального аспекта ВВК. Некоторые лингвисты не
идут дальше утверждения, что значение ВВК и основная функция
сводятся к значению дополнения, терминологического пояснения,
указания на время и на место действия (ЛЭС 1990; Штейнберг 1963:
138-140; Балли 1961: 54).
У И.В.Николаевой функциональное определение ВВК гораздо
сложнее. Ученый утверждает, что ВВК участвуют в общем коммуникативном задании всего предложения, поэтому ВВК могут реализовываться не в рамках одного предложения, а в рамках речевого построения. Связь может устанавливаться не только с включающим
предложением, но и с более широким контекстом (Николаева
1986:7, 16-17).
Подчеркнем, что за пределами исследования находится соотношение функции и значения ВВК, а также соотношение значения
344
ВВК с говорящим субъектом, с речевой ситуацией. Развитие исследования в этом направлении представляет несомненно теоретическую и практическую значимость.
Функционально прагматический подход дает возможность не
только проследить, каким образом осуществляется реализация существующих в грамматическом строе французского языка ВВК, но
также позволяет выявить правила взаимодействия формы, функции
и значения такого рода построений (Гак 1985:7-15; Костюшкина
1993).
Языковые значения ВВК прагматичны в принципе, следовательно, отношением их к пользователю нельзя пренебречь. Коммуникативные намерения автора-пользователя присутствуют в каждой
конкретной ситуации общения. Намерения, как замечает
Е.С.Кубрякова, действуют как пусковой механизм, активизирующий
языковое сознание и направляющий это последнее на решение определенной прагматической задачи (Кубрякова 1991: 32). Автор,
комментируя собственное высказывание, употребляя определенную
ВВК, преследует цель раскрыть для адресата предмет речи, истолковывая и оценивая его по-своему и, тем самым, побудить адресата
к определенному выводу (Вежбицкая 1978: 406-408). Например:
(48) Tous les matins, l'été d'un âge, dont je me souviens
plus – mais c'était déjà l'âge du silence – il disait sa
messe dans unе église glaciale, délabrée et nue.
(DJ., 239).
В данном случае автор рисует ситуацию, дополняя и комментируя
её при помощи ВВК. ВВК tous les matins готовит слушающего к определенному постоянству, однако, автор вводит новый план повествования, передавая и свои собственные эмоции l'été d'un âge, dont
je me souviens plus. ВВК mais c'était déjà l'âge du silence передает
оценку автором преклонного возраста и дает возможность лучше
представить того, кто служил мессу.
К подобному выводу приходит Е.В.Урысон, указывая, что в
большинстве случаев ВВК выражает метапредикат, т.е. авторскую
разметку смысла. Различные метапредикаты отличаются друг от
друга прагматической оценкой информации (Урысон 1990:35-36).
Именно говорящий, осмысливая происходящие события, давая им оценку и выражая своё отношение к ним, отбирает подходящие языковые единицы и правила их комбинации, руководствуясь
избранной стратегией речевой деятельности, рассчитанной на коммуникативную удачу (ЧФЯ 1991: 36).
345
Речевые стратегии характеризуются как запланированный замысел, служащий для выполнения последовательности ходов с целью достижения наилучшего результата, для чего используются
грамматические и прагматические языковые ресурсы. Cтратегии
обеспечивают быстрое выдвижение предложений относительно
значения высказывания и намерения говорящего и представляют
собой основу процесса гипотетической интерпретации для отдельных структур текста и прагматического контекста. Однако в связи с
тем, что не все детали предыдущих ситуаций могут быть сохранены
в памяти и затем извлечены из неё, постоянно должна происходить
процедура приписывания значимости той информации, которая с
гипотетической точки зрения может оказаться более важной в условиях дальнейшего взаимодействия (Дейк 1988: 184).
Главная мысль заключается в том, что говорящий только тогда
может успешно осуществлять намеченный речевой акт, когда он
уверен, что прагматический контекст удовлетворяет условиям этого
речевого акта. На наш взгляд, нестандартные линейные структуры ВВК служат выразителем особой коммуникативной стратегии, присущей стилю многих писателей и являющейся характерной приметой современного французского языка.
Выбор особой стратегии говорящим осуществляется, когда он
стремится сообщить о чем-то важном для него с точки зрения развития сюжета. Во фразе, в отличие от слова, то, что ударно, то коммуникативно более весомо: ударная конечная группа играет, например, роль развязки и в этом смысле порядок слов отражает стратегию построения высказывания от исходной точки – темы – к финалу,
максимуму коммуникативного динамизма – реме. Собственно стратегия построения высказывания в существенной степени канонизирована языком. Однако говорящий, употребляя особые стратегии,
осуществляемые при помощи ВВК, безусловно, имеет выбор, когда
строит различные высказывания с одинаковым денотативным содержанием, в зависимости от своих намерений.
В процессе коммуникации ВВК выполняет функцию передачи
смысла высказывания. Принцип выбора ВВК заключен в понятии
ситуации. В конечном счете, таким принципом выступает личностный смысл, определяющий прагматику обозначения предмета мысли в каждой ситуации.
Своим значением знак обращен к предмету, а смыслом – к человеку, его целям, намерениям и знаниям. Социально выработанные эталоны и нормы языковой деятельности, преломленные через
призму личного опыта познания и коммуникации, создают индиви-
346
дуальный язык личности, сложившуюся на основе личного опыта и
знания системы средств для обмена информацией (Михайлов 1992:
184-185).
Для того чтобы поделиться своим опытом при обмене информацией, прогнозировать реакцию слушающего, заранее откликнуться на нее, говорящий прибегает к неоднократному использованию
локальных стратегических ходов (в пределах одного высказывания)
и глобальных стратегических ходов (в сверхфразовом единстве). В
результате чего высказывание становится более обозримым, наглядным, легче воспринимается, благодаря его формально и модальной расчлененности.
Основная гипотеза современной интерпретации ВВК состоит в
том, что существуют особые языковые средства, которые указывают
слушающему, как он должен включать поступающую информацию в
уже имеющуюся у него модель данных, содержащихся в дискурсе.
Рассмотрим использование говорящим стратегии аргументации (для осуществления которой используется ВВК) в следующем
сверхфразовом единстве:
(49) On dit partout que la pauvreté gagne (P); je constate
que les plages vont toujours aussi bondées (Q).
Finalement, ça ne va pas si mal (R) (DM., 6: 86);
Мы получили следующую схему проведенной стратегии: (P);(Q).
Finalement, (R). (P) имеет тенденцию имплицитно выраженного негативного сообщения. (Q) имеет тенденцию противопоставления, а
ВВК finalement вставляется говорящим между этими двумя аргументациями и заключением (R), для связи двух противоречий (Р) и (Q)
все высказывание приобретает смысл: повсюду говорят, что бедность побеждает; я отмечаю, что пляжи постоянно по-прежнему
полны. В конце концов, все это не так уж и плохо. Если убрать связующую ВВК, текст распадется на три не связанных ни синтаксически, ни семантически части.
Таким образом, коммуникативный акт не ограничивается передачей семантической информации, его необходимой частью является передача иллокутивного содержания, т.е. прагматической информации высказывания, прагматической речевой деятельности,
следовательно, имеет еще одно измерение – эргометрическое, связанное с эффективностью речевого воздействия (Михайлов 1992:
189).
Рассматривая прагматический аспект, Г.М.Костюшкина выделяет две его составные части: коммуникативно-модальную и информационную (т.е. актуальное членение) – Костюшкина 1987.
347
Исследование актуального членения синтаксических структур
выделилось в особую область – актуальный синтаксис, нацеленный
на восприятие слушающим не только логического развертывания
мысли, но и отношения говорящего к сообщаемому (Слюсарева
1996: 5).
Являясь минимальными смысловыми отрезками повествования, предложения-высказывания имеют свое коммуникативное членение и входят в сверхфразовое единство, которое, отвечая более
сложному, более объемному высказыванию, чем одно предложение,
имеет свои тему и рему. Тема и рема сверхфразового единства –
это не просто сумма тем и рем всех составляющих его предложений, тема может частично содержаться в инициальных предложениях, может повторяться от предложения к предложению, постепенно
расширяясь. Ни тема, ни рема сами по себе не содержат информации, они имеют лишь словесное выражение. Носителем информации В. Е. Шевякова считает всю предикацию. Ученый пишет, что
информация создается сочетанием темы и ремы, всем комплексом,
составляющим суждение, всей пропозицией (Шевякова 1985: 100).
ВВК в плане актуального членения предложения образует
свой добавочный тема-рематический узел, который может вклиниваться в состав темы или ремы высказывания. Это своего рода вторая линия в коммуникативной структуре высказывания. Первая –
основная – соотносится с отрезком объективной реальности, вторая
– дополнительная – вклинивается в основное содержание высказывания и представляет в коммуникативном плане 3 разновидности:
1) привлечение внимания слушающего, установление
контакта;
2) отображение отношения говорящего к высказыванию;
3) дополнение, уточнение содержания включающей части
или её компонента (Костюшкина 1993: 35-40).
Подобный анализ, т.е. рассмотрение актуального членения
предложения, осложненного ВВК, указывает В.И. Бухарин, позволяет выявить такие функциональные особенности ВВК, которые при
традиционном (со стороны структуры и значения) описании оказывались нераскрытыми (Бухарин, 1984: 101). Исследуя актуальное
членение ВВК, ученый выделяет две основные функции: модальнодетерминирующую и модально-актуализирующую. Первая характерна для ВВК, находящихся в препозиции.
Вторая функция характерна для ВВК, которые участвуют в актуализации ремы высказывания и после актуализации рема обычно
348
содержит при себе акцентные ВВК – своеобразные актуализаторы
(Бухарин 1984: 107-109). Так, в сверхфразовом единстве:
(50) D'ailleurs, on ne peut rien changer à ce qui se passe;
alors, il faut travailler, s'amuser, essayer de ne
manquer rien. Dans la classe on discute beaucoup,
bien sûr. Certains éléves disent que l'on discute trop.
D'autres éléves, au contraire, s'enflamment pour une
idée, sont si préoccupés par les éléments qu'ils
oublient presque de manger, et en tout cas de
travailler. D'autres, encore, sont à mi-chemin entre
les deux extrêmes (MА., 54)
ВВК d'ailleurs вводит информацию связывая ее одновременно с
предыдущей. ВВК alors служит логическим выводом из предыдущего высказывания, связывая тему и рему. ВВК au contraire актуализирует рему высказывания, вводя противоположную информацию. И
наконец, ВВК encore служит обьединяющим связующим элементом
между началом изложения и включающим предложением.
В соответствии с модально-актуализирующей функцией ВВК
могут занимать в высказывании любую позицию, т.е. находиться в
абсолютном начале, в середине или в абсолютном конце высказывания, что показано в примере (52). Более детальное рассмотрение
коммуникативной структуры предложений, осложненных ВВК, проводится в практической главе.
Таким образом, прагматика ВВК в составе сверхфразового
единства может быть исследована в двух направлениях:
1) со стороны актуализации, тема-рематического членения, в
составе темы или ремы в структуре сверхфразового единства;
2) со стороны учета речевых стратегий говорящего.
Таким образом, вводно-вставочная конструкция осложняет
предложение, образуя в союзе с ним промежуточный тип предложения, который утрачивает статус простого предложения, а к сложному не может быть приравнен из-за отсутствия подчинительной и сочинительной связи с включающим предложением. Можно предположить, что подобные структуры должны выделяться во французском синтаксисе как осложненные предложения при переходе от
простого предложения к сложному. В качестве лингвистической
единицы вводно-вставочная конструкция относительно самостоятельна и принадлежит речи. Как речевая единица вводновставочная конструкция функционирует лишь в конкретном высказывании. Именно в высказывании вводно-вставочные конструкции
349
выступают в роли актуализаторов информации в акте коммуникации
помогая осуществить говорящему его иллокутивные намерения.
Вводно-вставочная конструкция, обладая знаковой природой, тем
не менее, полным знаком не является, а представляет собой частичный знак по отношению к включающему предложению. Исследование знаковой природы вводно-вставочных конструкций показало,
что у изучаемых структур отсутствует собственный денотат и они
присоединяются к денотату включающего предложения или дублирует его денотат, внося попутно свои коннотации. Несмотря на относительную автономность, свою свободу передвижения по пространству высказывания, наблюдается определенная зависимость
от включающего предложения, которая влечет необходимость рассматривать вводно-вставочную конструкцию в высказывании, а не
изолировано.
Вводно-вставочные конструкции обладают субъективной модальностью, ориентированной на слушающего, которая тесно связана с коммуникацией. Модальность вводно-вставочной конструкции
представляет собой второй слой модальности осложненного предложения, образуя своеобразную модальную рамку всего высказывания.
Вводно-вставочные конструкции обладают рядом функций, направленных на улучшение процессов коммуникации и интерпретации передаваемой информации.
В сверхфразовом единстве вводно-вставочные конструкции
выполняют функции связывания, дополняют и актуализируют информацию.
Особый интерес для прагматического анализа представляют
вводно-вставочные конструкции, без которых затрудняется интерпретация не только включающего предложения-высказывания, но и
текста.
5.2. Семантико-синтаксические и функционально-прагматические
особенности ВВК
5.2.1. Семантико-синтаксический аспект ВВК
Организационным принципом предложений, осложненных
ВВК, на синтаксическом уровне является принцип синтаксической
изоляции ВВК в составе целого построения, её структурная независимость от включающего предложения.
Синтаксическая изоляция ВВК обеспечивается нарушением
синтагматических отношений между предикативными единицами,
входящими в единый синтаксический комплекс, а также тем, что
350
ВВК не связана с компонентами включающего предложения ни сочинительной, ни подчинительной связью, а входит в состав целого
на основе смыслового соответствия двух предикативных единиц,
при котором вводно-вставочная предикативная единица несет комментирующее сообщение, способствующее контакту говорящего со
своим высказыванием. Подобное соотношение включает и такие
синтаксические параметры, как факт вхождения ВВК в структуру
включающего предложения, её позиционная подвижность в рамках
последнего, а также её интонационное вычленение. Рассмотрим
пример:
(1) L'histoire de Diégo et Frida – cette histoire d'amour
inséparable de la foi en la révolution – est encore
vivante aujourd'hui (CJ., 22).
Пример (1) наглядно показывает, что ВВК cette histoire d'amour
inséparable de la foi en la révolution является авторским комментарием к включающему предложению. Подобное нарушение линейной
последовательности на синтаксическом уровне способствует проявлению субьективной модальности, которая выражает различные виды отношения высказывания к действительности.
Сущностью такого построения на структурно-семантическом
уровне является коммуникативное расчленение, выражающееся в
смысловой разноплановости единиц, входящих в состав подобного
построения. Включающее предложение отражает основную идею
высказывания, а ВВК связана с самим ходом речевого процесса и
направлена на пояснение и дополнение к уже существующей информации (Биренбаум 1976: 46-48). Например:
(2) Diégo regarde avec étonnement cette « fille de dixdouze ans » (en fait elle en a quinze) vêtue de
l'uniforme des collégiennes, et pourtant si différente
des autres (CJ., 26).
В примере (2) ВВК en fait elle en a quinze включает в себя, с точки
зрения коммуникации, более значимую информацию для создания
образа героини у читающего, но в структурном плане ВВК выступает
как добавочная характеристика, данная самим автором. Читающему, таким образом, предлагается сделать выбор между эмоциональным восприятием героя и фактическим знанием автора. Подобное противоречие невозможно выразить, не нарушая строгих рамок
порядка слов.
Французские исследователи, такие, как С.Грельсон (Grelsson
1981: 146-160), O.Mордрюп (Mordrup 1976: 38-95), Ж.Муанье
(Moignet 1963: 180), представители школы Г.Гийома, анализируя
351
вводно-вставочные конструкции в форме наречий, рассматривают
особенности актуализации (т.е. процессы перехода единиц из Языка
в Речь) осложненных предложений и реализацию семантических
особенностей ВВК, используя инцидентную схему предложения.
Инцидентная схема отражает соотнесенность вклада с опорой и
этапы актуализации предложения.
На семантико-синтаксическом уровне инциденция предложения бинарна: опора соответствует предмету речи, который в большинстве случаев представлен подлежащим; всё остальное наполнение предложения рассматривается психосистематикой как вклад,
т.е. то, что говорится о предмете (Скрелина 1980; Костюшкина
1991). Например:
(3)
3
Cet homme
2
1
marche naturellement
Опора
Вклад
Опора cet homme представляет в данном случае абсолютное определяемое; вклад включает наречие naturellement, которое выступает
как определяемое к глаголу marcher (1), а вклад в целом определяет
опору (3). Однако в примере (3) наречие naturellement не является
ВВК. Для того чтобы рассмотреть перемещение наречия в позицию
ВВК, обратимся к утверждению о том, что в общей системе языка
присутствуют два глобальных движения, участвующих в формировании целостных языковых элементов: движение синтеза, ориентированное на форму, и движение анализа, ориентированное на
предмет.
С. Грельсон развивает это положение в следующей схеме
(Grelsson 1981: 197):
352
progression
synthétique
de la
forme
discours forme et effet
1 phrase matière et puissance
phrase forme et effet
progression
2 phrase forme et effet
mot matière et puissance
mot forme et effet
de la
analityque
forme
3 mot forme et effet
éléments radicaux
matière et puissance
Рис. 3
Оба движения при формировании целостной единицы в своей
исходной точке делятся на составные: движение синтеза – на форму и значение, движение анализа – на предмет и возможность. При
формировании, например, наречия, так же, как и любого слова, оба
движения объединяются. Однако движение синтеза идет расширяясь от более узкого формирования к более широкому, используя
предмет и возможность, опираясь на исходные возможности аналитического нисходящего движения.
Следуя этому утверждению и принимая во внимание то, что
язык – это система, интересно проследить, как форма и значение
одной подсистемы могут перейти в предмет и возможность другой
подсистемы. Проанализируем два предложения:
(4) Il marche naturellement (В., 67) 
(4a) Naturellement, il marche. = Il marche, naturellement.
Чтобы передать мысль в предложении (4) – предложении без ментальной паузы – используются слова, абстрактно задуманные, и
формируется фраза, также абстрактно задуманная. Это значит, что
движение восходящее – из подсистемы (3) к подсистеме (2) – рисунок 3. Предложение (4), образованное при переходе из подсистемы
(3) в подсистему (2), представлено как предложение-форма.
Для передачи мысли в предложении (4а) процесс формирования идет иначе. Первый этап формирования проходит так же, как и
в предложении (4), последовательно обьединяя слова в предложение Il marche (но не в предложение Il marche naturellement), которое
выступает как предложение-форма. Затем полученная структура готова к переходу в Речь, т.е. к подсистеме (1) – рисунок 3.
353
Однако, хотя предложение Il marche на этом этапе синтаксически полностью оформлено, мысль, по мнению автора, не выражена
до конца. В этом случае процесс переходит ко второму этапу – возвращаясь к подсистеме (2). На этом этапе предложение Il marche
используется как предложение-основа, т.е. базовое для дальнейшего формирования. В результате в предложении (4а) появляется
ментальный интервал. Таким образом, на первом этапе идет образование от базового положения (3) к подсистеме (1), затем наблюдается логический возврат, но не к подсистеме (3), а уже к подсистеме (2) и лишь от подсистемы (2) возможен переход к подсистеме
(1) (Grelsson 1981: 199-200).
Такое распределение этапов актуализации помогает понять
возможность возникновения ВВК в предложении. Благодаря ментальной паузе ВВК приобретает особое положение в предложении и
относительную независимость от включающего предложенияосновы. Однако, выполняя функции дополнения или определения в
уже существующем предложении-основе, ВBК не имеет полной свободы.
В инцидентной схеме проблема определения ВВК остается
исследованной не до конца. Рассмотрим следующие примеры:
(5) Je viens maintenant.
1) – определение
2
1
сказуемого
2) – определение
подлежащего
(5) → (5a) Maintenant, je viens. 1) – определение
2
1
подлежащего;
2)- определение
предложения
je viens.
В примере (5) наречие maintenant выполняет свою первичную
функцию – определяет сказуемое (1) и затем, вместе со сказуемым, определяет подлежащее-опору (2).
В примере (5а) ВВК в форме наречия maintenant представляет собой маргинальный элемент предложения (т.е. участвует в
формировании общего смысла, оказывая влияние на все предложение) – 2. Можно предположить, что ВВК, в данном случае, выполняет особую функцию. Вводно-вставочную конструкцию нельзя
назвать опорой, так как она сама определяет уже существующую
опору, в то же время ВВК невозможно рассматривать как вклад, так
как она определяет смысл всего предложения в целом. Необходимо подчеркнуть, что подобная характеристика подходит не для
354
всех позиций ВВК и связана не только с позицией ВВК в предложении, но и с семантикой ВВК.
Анализируемый практический материал позволил выделить
четыре наиболее распространенные структурные модели предложений, осложненных ВВК:
1. ВВК (слова) + включающее предложение;
2. ВВК (в форме сочетания слов) + включающее
предложение;
3. ВВК (в форме псевдопридаточного предложения) +
включающее предложение;
4. ВВК (в форме предложения) + включающее предложение.
При анализе высказываний с ВВК мы будем придерживаться
точки зрения Н.А.Слюсаревой, которая различает семантические
свойства как базовые, абсолютные, без которых значимая лингвистическая единица не может существовать вне системы, сама по
себе, и функциональные свойства, которые являются производными, относительными и не только обнаруживаются в системе, но и
зависят от нее. Семантическое свойство значимых единиц выступает как субстанциональное свойство, которое существует в качестве реализации отражательной способности человеческого сознания, обеспечивающее возможность взаимопонимания между
людьми (Слюсарева 1981: 71-73).
Выделенные четыре модели мы рассмотрим по отдельности,
учитывая структурно-семантическую неоднородность исследуемых
структур.
5.2.1.1. Модель I ВВК (слово). Тип предложений, включающих
данную модель, является достаточно распространенным, но сама
модель имеет ряд модификаций, среди которых ВВК (наречие) в
препозиции наиболее характерны для французского синтаксиса.
Например:
(6) Maintenant, il se souvient (TR., 66).
В примере (6) ВВК maintenant стоит в препозиции. Необходимо заметить, что, в зависимости от замысла говорящего, его субъективно-оценочной деятельности, модель ВВК (наречие) в препозции
может дублироваться. В этом случае говорящий пытается комментировать не только свое высказывание при помощи ВВК, но и уточнять сам комментарий. Например:
(7) Puis, tout d'un coup, à nouveau, la peur revient à
l'intérieur de Marie, et sa gorge devient sèche (CB., 16).
355
В данном примере ВВК puis, стоящая в препозиции, получает дополнительное распространение в вводно-вставочной конструкции
tout d'un coup, которая также находится в препозиции по отношению к включающему предложению. Следующая за двумя предыдущими ВВК à nouveau сохраняет положение препозиции, но выполняет иные семантические функции. Данная ВВК скорее возвращает читающего к предыдущему контексту, напоминая о том, что
подобное чувство страха уже было описано.
Благодаря синтаксической способности относительно свободного передвижения ВВК в пределах предложения, мы выделяем также следующие варианты I модели:
2) ВВК (наречие) в интерпозиции; например:
(8) Personne ne doit venir, maintenant, plus personne
(SD., 163).
В примере (8) ВВК стоит в условной интерпозиции, так как, по существу, завершает высказанную мысль.
(9) De nous cinq, d'ailleurs, il était seul qui acceptât
volontiers de lire des manuscrits (AA., 37).
ВВК d'ailleurs стоит в интерпозиции, прерывая начатое высказывание. При помощи подобных ВВК говорящий вводит в предложение
дополнительную информацию, подчеркивает время действия (8),
уточняя информацию (9).
3) ВВК (наречие) в постпозиции. Например:
(10) La révolution est bien comme la naissance de
l'amour. Tout peut arriver. Tout arrive, en effet (FR.,
37).
В предложении (10) ВВК en effet занимает постпозицию, подводя
итог сказанному: tout peut arriver. Тout arrive. Отметим, однако, что
постпозиция менее характерна для французского синтаксиса.
При рассмотрении данной модели выделилось 4 семантических типа значений:
1. Неуверенности, сомнения:
(11) Mais après ces secondes de panique, le
soulagement se lisait dans ses yeux, ainsi, peutêtre, qu'une légère exaltation (CB., 43).
В данном случае ВВК выражает возможность определенной реакции. Говорящий не уверен, он лишь надеется, что в глазах героини
появилось что-то, может быть, похожее на легкую восторженность.
ВВК в данном примере отражает размышление говорящего,
его поиск нужного варианта.
2. Предположения, вероятности:
356
(12) Supposablement, elle eut consenti, comme lui, à
embaucher des assassins pour ne pas laisser
souffrir la vigne: d'abord, que la vigne ne souffre pas
(MA., 453).
В данном случае семантика ВВК отражает позитивное отношение
говорящего к происходящему. При помощи ВВК он выражает некоторое утверждение: supposablement, elle eut consenti.
3. Очевидности, уверенности:
(13) Bien entendu, je ne vous demande pas de l'épouser
(C., 16);
(14) Justement, il n'y a pas de termes aux raisons et aux
hypothèses, mais vivre d'abord, c'est choisir (CJ.,
80).
ВВК bien entendu, justement подчеркивают высокую степень убежденности говорящего в истинности сообщаемой информации.
Употребление подобных ВВК делает включающее предложение заключением, не требующим дальнейших рассуждений.
4. Оппозиции:
(15) Et chaque soir, au contraire, le solliciteur posait au
coin de la table le sac de laine gonflé à craquer
(TR., 65).
При помощи ВВК au contraire вводится информация, противоположная предыдущей. Говорящий, используя подобные ВВК, способен изменять сюжетную линию повествования. Это может быть
стилистический прием или необходимость показать не только положительные, но и отрицательные моменты повествования.
Итак, в модель I ВВК входит установившийся класс слов, категориальным значением которых является логико-оценочное отношение говорящего к высказываемой мысли, с точки зрения ее
достоверности. ВВК в форме модального слова или наречия не
имеют грамматических категорий и не изменяются морфологически
(Репина 1983: 11-67).
Подобные модели, безусловно, имеют завуалированный личностный характер. Модальность, которую могут выражать подобные модели ВВК, может быть категорической или проблематической. Категорическую модальность в высказывании могут выражать
ВВК в форме следующих наречий: bien sûr, certes, certainement,
forcément, évidemment, naturellement, visiblement. Категорическая
модальность ВВК может отражать утверждения, характерные для
определенной ситуации, в частности, как ответ, не предполагающий вариантов, например:
357
(16) Сertainement, la Terre tourne.
Проблематическую модальность способна выражать модель,
содержащая ВВК в форме модального слова, например, peut-être.
ВВК (модальное слово) как категорической, так и проблематической модальности указывает на итог ситуации (Репина, 1983:
58). Например:
(17) Naturellement, les voilà!
ВВК в форме модального слова, в указанной модели, может
выражать убежденность говорящего, причем очень высокую степень
убежденности, активно воздействующую на формирование определенного мнения у слушающего.
Подобные ВВК в высказывании могут обозначать как мнение
говорящего и иметь личностный (субъективный) оттенок, накладывающийся на модальность высказывания и придающий всему высказыванию определенную модально-субъективную направленность
(как в примере 17), так и совмещение мнения говорящего с объективной действительностью, например:
(18) Evidemment, que je comprends. Je suis ta mère!
Говорящий, вероятно, имеет в виду собственное ментальное состояние или собственный опыт.
Модель ВВК в форме модального слова sans doute занимает
особое место. В функционировании sans doute наблюдается тенденция к семантической дифференциации в зависимости от её позиции в высказывании. Так, в препозиции ВВК данной модели обозначает бóльшую уверенность говорящего в достоверности предлагаемой информации, например:
(19) Sans doute, les fenêtres aveugles lui semblaient
mystérieuses (TJ., 172).
В препозиции ВВК sans doute подчеркивает логическую естественность мысли. В интерпозиции и постпозиции, напротив, выражает
бóльшую степень сомнения в содержании высказывания, например:
(20) Par prudence, sans doute, mais aussi par une
crainte secrète (S., 106).
В примере (20) говорящий в подтверждение своих слов употребляет ВВК sans doute, однако тут же указывает еще одно условие, обладающее своей спецификой: sans doute, mais aussi par une crainte
secrète.
Итак, семантическое значение модели I может быть связано с
позиционным характером ВВК.
358
ВВК (наречие) в препозиции, входя в состав предложения,
представляет собой своеобразный знак присутствия взгляда говорящего на все сказанное. Подобные ВВК можно разбить на два типа: ВВК (наречия) – оценки и ВВК (наречия) – утверждения.
ВВК (наречия) в значении оценки – это прежде всего знак позитивного или негативного восприятия автором того, что содержится в высказывании, рассмотрим пример:
(21) Heureusement, ma mère est venue (Р., 34).
В данном случае говорящий выражает свою радость по поводу
прихода матери, что подтверждает трансформ:
(21)  (21а) Elle est heureuse que sa mère soit venue.
Подобные лингвистические формы могли бы называться металингвистическими, так как представляют собой сжатый комментарий
всего высказывания автором. Однако рассматриваемые ВВК (наречия) не так многочисленны (Molinier, 1990: 30).
ВВК (наречия) в значении утверждения выступают в роли посредника между говорящим и слушающим, так как маркируют интервенцию аргументации говорящего, например:
(22) Brièvement, voilà les données du problème
(BF., 119).
Данная ВВК отражает эмоциональное состояние говорящего, который дает информацию, и ориентирована на слушающего, который
её получает.
Выделив наиболее ярко проявляющиеся группы ВВК (в форме наречия и модального слова) I модели, мы не претендуем на
завершенность подобной типологии. Можно отметить, что ВВК данной модели остаются малоизученным лексическим пластом в лингвистике. Список их функций остается открытым. Анализируемый
нами практический материал помогает понять, что ВВК модели I
вносит в высказывание интерпретационные оттенки, и более того, в
некоторых случаях без подобных ВВК невозможно декодировать
информацию, поступающую от говорящего.
5.2.1.2. Модель II ВВК (сочетание слов). Семантикосинтаксические особенности данной модели предполагают принцип
синтаксической изоляции ВВК в составе целого построения. ВВК
(сочетание слов) также в большинстве случаев несет комментирующее сообщение и на основании этого семантического параметра входит в общий смысл высказывания. Не случайно поэтому для
данной модели ВВК характерны семантические значения обобщения, уточнения, оценки, позволяющие ВВК, их содержащей, входить в состав любого включающего предложения.
359
Модель имеет две разновидности, обусловленные подвижностью, характерной для всех ВВК: ВВК (сочетание слов) в препозиции и ВВК (сочетание слов) в интерпозиции. Собранный практический материал не выявил ВВК данной модели в постпозиции, повидимому, это связано с особенностями французского синтаксиса.
Так, в примере:
(23) Contre toute attente, cette soirée était pleine de
promesses (AJ., 142),
ВВК находится в препозиции по отношению к включающему предложению. В примере:
(24) Je la soupçonnais – peut-être à tort – de vivre seule
depuis bien trop longtemps (EА., 150)
ВВК находится в интерпозиции, но относится к первой части высказывания.
Рассмотрим наиболее распространенные семантические типы данной модели, которые выражают следующие значения:
1. Уточнение, конкретизация:
(25) Vers les neuf heures du matin, on entendit du côté
de la mer des bruits épouvantables, comme si des
torrents d'eau, mêlés à des tonnerres, eussent roulé
du haut des montagnes (SJ., 95);
(26) A partir de ce jour, les sentiments de Denise envers
le docteur furent plus complexes
(TR., 33).
В примерах (25), (26) ВВК уточняют, конкретизируют, определяют
временные рамки действиям во включающих предложениях.
2. Возможность:
(27) J'ai essayé, avec l'aide de papa, de commencer ma
philosophie... (B., 145).
В данном случае, ВВК помогает говорящему обьяснить появившуюся возможность – avec l’aide de papa. В примере:
(28) Мme Herpain, grâce à la générosité de son mari,
soutenait sa mère, qui n'avait plus aucune fortune
(DJ., 138)
ВВК grâce à la générosité de son mari объясняет возможность содержания и поддержки матери благодаря щедрости мужа. ВВК
представляет собой своеобразную оценку одному из героев ситуации. Построение с ВВК динамически развивает предложение.
Категория оценки тесно взаимодействует с категорией эмоциональной экспрессии (Aрутюнова 1998; Малинович 1989). Специфика анализируемых структур заключается в семантическом на-
360
полнении ВВК. ВВК с семантикой оценки содержат прилагательные
и существительные, семантика которых сама по себе является оценочной. Проиллюстрируем данное утверждение на примере:
(29) Son père, si fragile et rêveur, est l'homme-enfant
que Frida cherchera toute sa vie (CJ., 347).
ВВК si fragile et rêveur передает оценочную характеристику героя,
настолько хрупкого и мечтательного, мужчину-ребенка, которого
Фрида будет искать всю жизнь. Несмотря на то, что сами прилагательные сохраняют свое значение, их семантика усиливается союзом si и структурным положением ВВК в предложении. Таким образом, ВВК характеризует главный персонаж и одновременно сообщает об идеале Фриды, объединяя эти понятия воедино.
3. Причина:
(30) Plié en deux, pour différentes raisons, j'ai couru
jusqu'au parking et j'ai récupéré la voiture
(PD., 169).
ВВК pour différentes raisons представляет собой логическую оценку
высказывания, поясняя, что существуют различные причины происходящего. ВВК содержит дополнение-причину к включающему
высказыванию, сохраняя таким образом грамматическую и логическую связь с включающим предложением.
4. Вступление, начало повествования:
(31) Au premier coup d'œil, Vito avait compris qu'il devait
se tenir sur ses gardes et il prit les devants (BF.,
196).
ВВК с подобной семантикой находятся, как правило, в препозиции к включающему предложению и организуют внимание слушающего, распределяя информацию от начала повествования к
финалу.
5. Пояснение:
(32) Cet arrangement ne suscitait – extérieurement du
moins – aucune difficulté (AА., 31).
Вычленение наречных компонентов влечет не только изменение
структуры, но и изменение смысла высказывания. В данном случае
ВВК относится не только к сказуемому, но служит пояснением всему высказыванию (cet arrangement ne suscitait aucune difficulté).
5.2.1.3. Модель III ВВК (псевдопридаточное. ВВК в форме
псевдопридаточного предложения являются наименее изученной
областью исследования в современной лингвистике. К таким конструкциям относятся предложения, имеющие форму придаточного,
т.е. вводимого подчинительным союзом, однако утратившего с
361
главным предложением подчинительную связь (Костюшкина 1990,
1993: 37-54). В семантико-синтаксическом плане ВВК в форме
псевдопридаточного предложения имеют характер обособленного
компонента в синтаксической структуре предложения. Они не имеют подчинительной связи с главным компонентом как параллельные первичные конструкции (сложноподчиненные предложения с
придаточными сравнительными, определительными и др.). Например:
(33) Eh bien, au lieu de nous demander pardon, et
d'aviser avec nous, comme ça se doit, qu'est-ce que
tu fais? (SJ., 23).
В ВВК comme ça se doit значение сравнения стирается, такую
структуру, хотя и оформленную как придаточное предложение,
вряд ли возможно считать таковым. В контексте нет прямого авторского вмешательства, но ВВК используется как основание говорящему для его собственного суждения. Вводно-вставочное положение подобных структур преследует цель достижения максимальной
коммуникативной значимости.
Исследуемый практический материал позволил выявить
шесть семантических типов модели II, передающих следующие
значения:
1. Уточнения:
(34) En fait, comme l'écrit Etiemble, l'avant-veille du 9
Thermidor, le «Chenier» qui roule vers l'échafaud,
ce n'est nullement l'auteur des poèmes qu'on ignore
et qui ne seront révélés qu'en 1819 (LJ., 85).
При помощи ВВК говорящий, вводя новую информацию, поддерживает связь с контекстом. ВВК содержит поясняющee замечание автора и уточняет высказанную мысль.
При рассмотрении псевдопридаточных с союзом si представляется сложным отрыв семантического аспекта от прагматического.
Последний имеет для данных единиц большое значение, так как
данные структуры добавляют к пропозициональному содержанию
включающего предложения особый компонент общекоммуникативного порядка, указывая на связь с ходом речевого процесса.
2. Уступка:
(35) Va donc, si tu veux, coucher avec les alouettes (SJ.,
43).
(36) Tellement vivants, même s’ils n'ont jamais vécu, qu'il
faut les tuer sans cesse (SJ., 3).
362
В примере (35) ВВК si tu veux отражает согласие говорящего с ситуацией и логически связывается с союзом donc. Союз si в примере
(36) не выражает условной зависмости между включающим и псевдопридаточным предложениями, он иррелевантен для установления связи предикативных единиц, входящих в целое построение.
Являясь внутренней принадлежностью модели псевдопридаточного предложения, союз si тем самым не представляет какоголибо препятствия для соединения псевдопридаточного предложения с любым включающим. Позиция псевдопридаточных предикативных единиц во включающем предложении не фиксирована. Она
детерминируется факторами внетекстового порядка, связанными с
коммуникативными намерениями говорящего, и от контекста включающего предложения не зависит. В этом употреблении семантика
условия у союза si значительно ослаблена, но полностью не утрачена. Такие структуры носят больше характер предположительности, направленной на акт коммуникации, но в смягченной форме,
следуя правилам этикета общения (Костюшкина 1990: 54-55). Особенностью данных ВВК является то, что они всегда относятся к
плану настоящего времени, например:
(37) Pourtant, si je veux être tout à fait juste, c'est au
séminaire plus qu'en tout autre endroit que j'ai
connu l'absolue solitude, le parfait isolement (TR.,
70).
Мысль, воспроизводимая ВВК представляет своеобразную оценку
высказывания, однако роль субъекта выполняет не содержание
оцениваемого высказывания, а образ самого факта высказывания,
к которому подключается и чувство направленности оценки.
3. Упорядочение информации:
(38) D'ailleurs je dis ça, mais je suppose que, quand
j'écrirais, ce sera d'une écœurante banalité (DР.,67).
В примере (38) наблюдается определенная последовательность
действий. При помощи ВВК quand j'écrirais автор уточняет на каком
этапе ожидается реакция на производимое действие: je dis ça, mais
je suppose que, quand j’écrirais, ce sera une banalité.
4. Пояснениe:
(39) J'avais l'impression que tout l'amour qu'Éthel avait
pour lui – car il devait bien y avoir quelque chose –
était englouti par les efforts qu'elle dépensait pour
lui… (DP., 106)
Подобные ВВК занимают интерпозицию в предложении. Тире
оформляет ВВК, логически вычленяя ее из включающего высказы-
363
вания, но не изолирует ее полностью. В примере (39) ВВК имеет
характер пояснения основной части высказывания.
5. Сравнение:
(40) Ce quartier, riche au XVIe siècle, comme le pouvait
la beauté de ses maisons anciennes, était, comme il
arrive toujours aux centres des grandes villes après
une longue existence, devenu populaire et pauvre
(AА., 132).
ВВК в примере (40) comme le pouvait la beauté de ses maisons
anciennes представляет собой дополнение, служащее определяемым к определяемому un quartier riche; ВВК comme il arrive toujours
aux centres des grandes villes après une longue existence выполняет
более сложную роль. Разъединяя комплексный предикат, ВВК прерывает начавшуюся актуализацию существительного ce quartier,
преследуя авторскую цель объединить действительное описание
со своим личным опытом. Без данной ВВК невозможно понять, почему же некогда богатый квартал стал бедным, поэтому ВВК является семантической вершиной данного высказывания.
6. Причина:
(41) Quand on allait à la salle d'opération, il paraît, parce
que Joseph n'avait pas eu cette veine, qu'il y avait
une fenêtre par où on voyait la ville... une grande
ville trouée par une rivière, qui n'en finissait plus au
loin, dans tous les sens
(MА., 20).
В высказывании ВВК parce que Josephe n'avait pas eu cette veine
служит пояснением тому, почему герою повествования операционная напоминала окно, в котором был виден город. Ему грезилось
то, чего он был лишен. Как можно наблюдать, выражение причины
полностью не исчезает и присутствует в самом объяснении. Подобные предложения с ВВК ближе к сложному предложению, чем к
простому (Костюшкина 1990: 57). В примере:
(42) Une lueur de satisfaction a traversé le regard de
Jackie, ainsi que je l'espérais (DJ., 40)
постпозиция ВВК вполне соответствует семантике структуры, представляя авторский комментарий происходящего. ВВК, имея свою
тема-рематическую структуру, все же подчинена основной сюжетной
линии, представленной во включающей части.
Проанализированный материал позволяет сделать ряд выводов.
364
ВВК в форме псевдопридаточного предложения осложняет
включающее предложение в структурном плане. Подобные предложения невозможно причислить к сложноподчиненным, подчинительная связь ВВК и включающего предложения отсутствует. Однако имея свою тема-рематическую структуру, ВВК все же подчинены основной сюжетной линии, представленной во включающей
части, что сближает осложненные предложения со сложноподчиненными предложениями в плане семантики.
5.2.1.4. Модель IV ВВК (предложение). В структурносемантическом плане такие конструкции близки вводно-вставочным
конструкциям, рассмотренным в предыдущих параграфах, однако
степень их обособления больше. Заключенные в скобки, тире, запятые, они идентичны по внутренней синтаксической организации
полному предложению, но не обладают достаточной семантической свободой для полного отрыва от включающего предложения.
Наиболее характерная позиция для данной модели, как показал собранный практический материал, – постпозиция, что вполне
соответствует семантике структуры, состоящей в дополнении, пояснении включающему предложению, например:
(43) La vague de vacarme retomba: quelque embarras
de voitures (il y avait encore des embarras de
voitures, là-bas, dans le monde des hommes...) SD., 49.
ВВК, оформленная скобками, присоединяется к включающему
предложению и вносит особый оттенок смысла, связывая включающее высказывание с предыдущим высказыванием. Информативная значимость ВВК менее значима и вынесена на второй план,
в скобки, являясь как бы ремой с отрицательным знаком. Философское замечание заставляет иначе взглянуть на предыдущее высказывание и почувствовать, насколько странным был этот затор и
даже то, что он шумом напоминал о себе в такое сложное для людей время. Положение ВВК в постпозиции часто применяется для
внесения дополнений и разъяснений включающего предложения.
Так, в примере:
(44) Paris, huit jours plus tard: perspective d'un bonheur
inouï, presque impossible (j'allais peut-être mourir à
Florence, je ne reverrais jamais...) – EA., 48
ВВК не просто дополняет включающее предложение, но раскрывает его смысл.
Кроме постпозиции, встречаются случаи препозиции и интерпозиции, например:
365
(45) Isabelle ramena les mains au creux de sa robe,
leva, tendit le menton (elle respirai mal, ses seins
pesaient) et, comme elle voyait encore hésiter, elle
demanda: – Quelles choses? (G., 10).
ВВК передает внутреннее состояние Изабель. Семантика ВВК придает дополнительную эмоциональную окрашенность всему высказыванию, именно для этого используется данная конструкция. В
примере:
(46) Ah oui, vous pouvez me croire, c'était amusant de
voir ce hibou devenu soudain énorme (CB., 27)
ВВК находится в препозиции по отношению к включающему предложению. Подобное расчленение предложения позволяет говорящему установить контакт со слушающим и привлечь большее внимание к сообщаемой информации. Все модели ВВК, стоящие в
препозиции, оказывают влияние на семантику всего высказывания.
В IV модели ВВК мы выделяем следующие семантические типы значения.
1. Убеждение:
(47) Je me fais fort, je vous assure, de remettre une
prise électrique en état, сomme j'aurais pu
m'occuper de cette porte (CJ., 58).
В примере (47) семантическое наполнение ВВК используется говорящим как средство убеждения слушающего. Это своеобразное авторское обращение к слушающему.
2. Причина:
(48) Maintenant, au plus profond de lui-même, les
possibles ne trouvaient pas de place (il avait
soixante ans, et ses souvenirs étaient pleins de
tombes) – MА., 105.
ВВК проясняет причину душевного состояния говорящего. В высказывании ВВК несет равную с включающим предложением семантическую нагрузку.
3. Характеристика, уточнение:
(49) Le patron, c'était un petit homme d'une quarantaine
d'années, avec des cheveux gris, la taille épaisse et
la chemise ouverte sur une poitrine velue, se croyait
beau (LR., 176).
В данном случае ВВК имеет форму распространенного предложения, которое в высказывании занимает гораздо больший обьем,
чем включающее предложение. Включающее предложение продолжает основное направление повествования, а ВВК представля-
366
ет достаточно подробную характеристику действующего персонажа: c’était un homme d’une quarantaine d’années, avec des cheveux
gris, la taille épaisse et la chemise ouverte sur une poitrine velue.
4. Авторское рассуждение:
(50) Je ne sais comment elle s'y prit, flatterie sans doute,
promesses peut-être (coquetterie, je ne crois pas,
car j'ai toujours connu Gladys froide et parfaitement
pure) – HK., 89.
В данном случае ВВК и включающее предложение несут равную семантическую нагрузку, уравновешивая и дополняя друг друга. Однако без ВВК невозможно понять, чем вызваны сомнения автора. Именно в ВВК автор, продолжая свои размышления, обьясняет, что всегда знал Гладис, очень холодную и чрезвычайно правильную, которой не свойственны ни лесть, ни обещания, ни тем
более кокетство, которые все-таки в ней проявились.
5. Пояснение:
(51) N'importe quel imbécile se serait rendu compte – et
Victor Brasset nous en avait fourni la preuve – qu'il
était impossible de regagner la ville
(DP., 159).
ВВК et Victor Brasset nous en avait fourni la preuve служит логическим выводом, пояснением, подтверждением истинности утверждения говорящего. Прерывая высказывание, ВВК равно относится
к той и другой частям высказывания.
Таким образом, в структурно-семантическом аспекте ВВК IV
модели отличаются семантической насыщенностью, что позволяет
им иметь почти равные права с включающим предложением.
Выявив наиболее типичные семантические значения ВВК
различных моделей, можно сказать, что почти все модели зависят
от контекста включающего предложения. При помощи ВВК говорящий, как правило, поясняет, уточняет, выделяет или выявляет то,
что выражается включающим предложением. Исключение представляют ВВК в препозиции, способные оказать семантическое
влияние на включающее предложение.
ВВК – это особые структурные комбинации, способствующие
достижению наилучшего коммуникативного значения. Речевое проявление ВВК в высказывании – это своеобразные семантические
ходы, последовательности действий, способствующие достижению
коммуникативного эффекта. ВВК, попадая в высказывание, приобретает особые семантико-прагматические функции, обретают коммуникативный смысл (об этом речь идет в следующем разделе).
367
Итак, ВВК модели I передают логико-оценочное отношение
говорящего к высказываемой мысли с точки зрения ее достоверности; ВВК модели II, выделяющиеся как вводно-вставочные структуры впервые, передают эмоционально-этическое отношение к участникам коммуникации и сообщению, они связывают отдельные
высказывания и их части и в то же время указывают на мнение говорящего; ВВК модели III служат конструктивным наполнением высказывания, отражают продуманную интенцию говорящего; ВВК
модели IV, макроединица нашего исследования, передает различные нюансы авторского рассуждения относительно сообщаемой
информации. Проводимый анализ показывает, что наиболее часто
встречаются типы значения пояснения, уточнения, причины у всех
выделенных моделей. При этом семантическом типе ВВК способны
нести семантическую нагрузку, равную по объему включающим
предложениям-высказываниям (примеры (49), (51)). В некоторых
случаях (примеры (44), (45)) смысловая нагрузка ВВК выше смысловой нагрузки включающего высказывания, и причина их зависимости на данном этапе исследования до конца не выявлена. В связи с этим рассмотрим прагматический аспект ВВК.
5.2.2. Прагматический аспект вводно-вставочных конструкций
Содержательную характеристику предложений с ВВК необходимо дополнить рассмотрением прагматического аспекта, являющегося обязательным компонентом анализа. Прагматический аспект связан с говорящим, который реализует свои коммуникативные намерения, включая функцию воздействия на адресат речи.
При прагматическом анализе учитываются также контекстовые и
фоновые знания коммуникантов.
Прагматические особенности доминируют при речевом употреблении ВВК, именно прагматический аспект способен выявить
функции и раскрыть роль ВВК в коммуникации как особых элементов речевого воздействия на получателя информации. Коммуникативные намерения автора присутствуют в каждой конкретной ситуации общения. Исследование прагматического аспекта ориентируется на раскрытие условий, в которых протекает высказывание,
на выявление его цели (Ладыгин 1998: 109). Автор, комментируя
собственное высказывание, употребляя определенную ВВК, проводит особую стратегию, преследуя цель раскрыть для адресата
предмет речи с той или иной стороны. ВВК – это присутствующие в
высказывании индикаторы смысла со своими стратегическими возможностями, механизмом появления.
368
Участник коммуникации, для того чтобы проанализировать
поступающую информацию, должен фокусировать внимание на
специфических особенностях речевой ситуации, которые могут
оказаться полезными для правильного понимания не только значения, но и прагматических целей коммуникации. Стратегии автора,
осуществляемые при помощи ВВК, являются средством для быстрой функциональной обработки информации. Выделяются синтаксические и семантические стратегии (ван Дейк 1989: 275-290).
Сигнализация синтаксическими средствами используется прежде всего для указания локальной значимости. Таким образом, вычленение в предложении фокуса или тема-рематической структуры
является прежде всего механизмом, управляющим правилами соединения и распределения информации между предложениями
дискурса. Расщепленные предложения являются предпочтительным синтаксическим средством для концентрации внимания коммуникантов на определенной информации, например:
(52) Madame Davie – tout cela, naturellement, doit rester
entre nous – a cru apercevoir son mari sur le pont
(SJ., 38).
При помощи синтаксической стратегии, осуществляемой посредством ВВК tout cela, naturellement, doit rester entre nous, информация,
заключенная в тире, акцентируется. Коммуникативная нагрузка ВВК
в данном случае достаточно сильна. Вполне возможно
прeдположить, что именно это замечание более значимо для говорящего, чем изложение самого факта.
Как и в случае фонетического ударения, синтаксическая сигнализация часто базируется на контрасте. Отклонение от нормы
для выражения контраста ведет, как правило, к нарушению конкретных ожиданий и, следовательно, служит для обозначения локальной значимости, например:
(53) Bien sûr, je suis content, mais en même temps, je
me demande si ce n'est pas un cadeau empoisonné
(BG., 32).
ВВК bien sûr подтверждает последующее утверждение, что герой
доволен, однако ВВК mais en même temps прерывает предложение,
вводя совершенно противоположное предположение, которое никак не может радовать.
Синтаксические стратегии служат для связывания пропозиций
различных эпизодов дискурса. Эти связи могут выражаться с помощью ВВК-коннекторов (например, модель I). Расположение ВВК
всех выделенных моделей зависит от их семантических особенно-
369
стей. В высказывании происходит слияние синтаксических и семантических стратегий, направленное на достижение коммуникативного
эффекта.
Рассмотрим каждую модель и соответствующие ей прагматические функции.
5.2.2.1. Модель I ВВК. Синтаксическая стратегия абсолютного
начала помогает слушающему сформулировать гипотезу относительно темы дискурса или эпизода с тем, чтобы последующие
предложения-высказывания могли быть интерпретированы соответственно намерениям говорящего, например, ВВК в форме наречия участвуют в формировании поступательного протекания процесса речи. ВВК I модели позволяют говорящему распределить
информацию по степени важности в логическом плане. Так, в примере:
(54) Cette fois, Regis se tint pour le dire. Mais il se raidit.
Décidément, son père ne faisait rien pour faciliter
leurs rapports. Parfois, leurs relations semblaient
vouloir prendre l'aspect d'une amitié que bien des
pères entretiennent avec leurs enfants devenus des
hommes. Mais le plus souvent, c'était l'antagonisme
qui s'installait en eux, ce rappel constant à la vie
qu'il avait choisi de mener
(DJ., 118)
ВВК cette fois вводит новую информацию, ВВК décidément подтверждает предлагаемую информацию, решительно отец героя не делал ничего, чтобы облегчить отношения с сыном. Данная ВВК выполняет связующую роль в процессе речепорождения. ВВК parfois
противопоставляет сказанное предыдущему контексту, напоминая,
что иногда отношения отца и сына все-таки приобретали оттенок
дружбы, которая обычно возникает у отцов с взрослеющими детьми. ВВК выступает в роли соединения, авторского пояснения. Но
ВВК le plus souvent вновь возвращается к начатой теме и, завершая, подводит итог: c’était l’antagonisme qui s’installait en eux, ce
rappel constant à la vie qu’il avait choisi de mener.
Речевая стратегия на начальном этапе высказывания может
определять смысл высказывания в целом, т.е. служить тематическим понятием для данного высказывания, например:
(55) Soudain, sentant sa paume forte sur la sienne, elle
fut épouvantée de son plaisir (TR., 47).
370
ВВК soudain придает окраску неожиданности всем действиям
включающего предложения: и то, что героиня неожиданно почувствовала, и то, что она вдруг ужаснулась, поняв, что происходит.
Позиция абсолютного конца часто имеет отношение ко всему
высказыванию, подводя определенный итог, например:
(56) Cette grande couturière riche n'était pas vénale (pas
encore, du moins) – BF., 138.
ВВК в данном случае заставляют читающего усомниться в утверждении, что этот богатый кутюрье не продажный. Здесь нет прямого противопоставления, авторская вставка в виде ВВК скорее выражает его личный социальный опыт, его знание, что все продается и покупается. ВВК pas encore, du moins, завершая содержание
включающего предложения, вполне может вводить и новую тему
повествования.
Коммуникативно-прагматический уровень анализа фиксирует
определенную зависимость между содержанием включающего
предложения и значением той или иной ВВК. Такая избирательность определяется, на наш взгляд, общим стратегическим замыслом говорящего, реализацией его авторской интенции. ВВК в высказывании осуществляет семантическое соединение различных
включающих предложений в единое синтаксическое целое.
Оптимальная стратегия требует, чтобы на каждом ходу выбирались такие ВВК, которые вносят максимальный вклад в реализацию поставленной говорящим цели. Наиболее характерна для данной модели ВВК речевая стратегия корректирования. Подобные
стратегии применяются, как показывает практический материал, когда нарушается причинно-следственная связь, т.е. не наступает
ожидаемый факт-следствие при наличии факта причины. При помощи стратегии корректирования возможно сосуществование
вполне противоречивых фактов в едином высказывании, например:
(57) Nos concitoyens travaillent beaucoup, mais toujours
pour s'enrichir. Naturellement, ils ont du goût aussi
pour les joies simples, ils aiment les femmes, le
cinéma et les bains de mer. Mais très
raisonnablement, ils réservent ces plaisirs pour
samedi soir et dimanche (DJ.,105).
ВВК naturellement вводит логическое противопоставление, в
данном случае при помощи ВВК автор проводит стратегию корректирования первого утверждения: наши горожане работают много,
но лишь для самообогащения. Естественно, они имеют также пристрастие к простым играм, они любят женщин, кино и купание в мо-
371
ре. ВВК mais très raisonnablement раскрывает читающему смысл
первого утверждения и объединяет два противоречия: очень разумно они оставляют возможность развлекаться лишь на субботу и
воскресенье.
Стратегические ходы, отличаясь большой гибкостью, могут
быть взаимосвязаны, дополнять друг друга, привнося больше понимания для интерпретации.
ВВК I модели могут использоваться при авторской стратегии
аргументации. Рассмотрим два примера:
(58) Paul n'a pas vu tous les films de Kurosawa;
(59) Jean a vu quelques films de Kurosawa.
В примере (59) возможно продолжение изложения контекста без
использования синтаксических и речевых стратегий, например:
(59)  (59а) Jean a vu quelque films de Kurosawa, il
pourra te renseigner.
А в примере (58) невозможно присоединить подобное высказывание il pourra te renseigner, так как присутствует ориентация на отрицательное значение. Однако в информационном плане возможно
предположить, что Поль не видел всех фильмов, но знает намного
лучше произведения Куросавы, чем Жан. Для того, чтобы доказать
это, необходимо распространить данную ситуацию, применив стратегию аргументации, выбрав определенную ВВК, чтобы, изменив
ситуацию, привести высказывание к позитивному заключению: il
pourra te renseigner. Рассмотрим трансформ:
(58)  (58a) Paul n'a pas vu tous les films de Kurosawa,
mais il connait beaucoup mieux ses œuvres que
Jean, donc, il pourra te renseigner.
В данном случае ВВК donc выступает проводником стратегии аргументации говорящего.
Для данной модели ВВК (слово) характерны следующие
прагматические функции.
1. Констатация:
(60) En fait, la seul personne dont elle parle encore est
David (EА., 59).
Говорящий констатирует, что Давид – это действительно единственный человек, с которым героиня еще разговаривает. Подобные
ВВК способны выражать умозаключения и характеризуются преобладанием субъективно-психологического значения уверенности,
убежденности, например:
(61) Certainement, le jeune Lehuby ne se doutait pas du
danger (CВ., 164).
372
Говорящий, строя свою речь, пытается аргументировать, доказывать свою мысль, убеждать слушающего. Употребление ВВК служит особым средством индивидуального речевого построения. В
примере (61) говорящий констатирует свою убежденность, употребляя ВВК.
2. Экспрессивность:
(62) Exactement, il aura oublié de téléphoner!
В данном примере ВВК способствует экспрессивности изложения и
подтверждает истинность высказывания, что герой совершенно
точно забыл позвонить.
3. Относительность:
(63) Enfin, alors qu'elle commençait à être fatiguée, elle
vit devant elle des traces de pas (СB., 98);
В данном случае при помощи ВВК автор делает логический заключение представляемой информации. Семантика ВВК и ее особое
положение оказывают влияние на все высказывание и подводят
итог, относя его к определенному периоду передаваемых событий:
enfin elle vit devant elle des traces de pas.
4. Следствие:
(64) Сependant, à un brusque tournant où s'élevait une
digue rocheuse, ils furent surpris tous trois par le
gros égout d'une teinturerie qui crachait une eau
toute rouge (CB., 389).
В данном примере ВВК связывает включающее предложение с
предшествующим контекстом. При помощи ВВК cependant говорящий подчеркивает, что все-таки они угодили под толстую трубу.
Очевидно, такая опасность существовала и раньше.
5. Обобщениe:
(65) En somme, il y avait, au bout du nez, et à la
commissure de la bouche, du côté où était incliné le
cadavre, un petit filet de sang (TR., 78).
ВВК выступает в функции обобщения, указывая на переход к более
узкому и детальному описанию.
ВВК déjà, car, puis, alors, au contraire представляют неполные
номинализации, не зависят от значения номинализированного предиката, а принадлежат к области категорий ментального плана
(Арутюнова, 1998: 457). Например:
(66) Toutefois de ce jeu, déjà, elle était lasse
(BL., 52).
Говорящий подчеркивает, что уже сама игра вызывала утомление. Подобные ВВК фиксируют определенные моменты сообще-
373
ния, обобщая, распределяя и уточняя их. В данном случае ВВК déjà
cвязана логически со словом toutefois, и это соотношение служит
обобщением в высказывании: toutefois, déjà, elle était lasse.
6. Связываниe:
(67) Puis, malgré tout, ta mère et moi, nous avons eu
ensemble des jours heureux (D., 276).
Подобные ВВК (пример 67) градуируют имеющуюся у говорящего
информацию, корректируя истинное значение: puis, malgré tout,
nous avons eu des jours heureux.
5.2.2.2 Mодель II ВВК. ВВК данной модели также служат выразителем особой коммуникативно-прагматической стратегии говорящего.
Синтаксические стратегии связаны с позицией ВВК, они сигнализируют о новых пропозициях и придают необходимую связность всей структуре высказывания. Для этой модели характерны
эмоционально-модальные оттенки, которые возникают по ходу высказывания, поэтому часто ВВК модели II занимает интерпозицию.
Семантические значения ВВК II модели связаны с определенными речевыми стратегиями и прагматическими функциями. Среди
речевых стратегий практический материал позволил выделить
стратегию аргументации, корректирования, распределения информации. Например:
(68) D'autre part, le lendemain, il décida que c'était un
point de côté. En fin de la journée, la fièvre l'avait
abattu (LR.,18).
Информация подается частями, информация распределяется, и
слушающему предоставляется возможность взглянуть на описание
с разных сторон. В данном случае автор применяет стратегию распределения информации, ВВК d'autre part, en fin de la journée помогают представить информацию во всем объеме, связывая её с
предыдущей: le lendemain, il décida que c’était un point de côté – en
fin de la journée la fièvre l’avait abattu.
В примере:
(69) Enfin, dans le courant de l'automne, il s'avisa que
Strondberg et sa mère entretenaient de très bons
rapports et prenaient le thé à la maison (PD., 188)
при помощи ВВК говорящий уточняет время действия, детализирует высказывание.
ВВК модели II способны передавать различные модальные
оттенки. Tак, в примере:
374
(70) Et puis, contre toute attente, quelle merveille, la
boule une fois fondue, il reste bergerie (CB., 29);
ВВК эмоционально окрашивает все высказывание. Речевая стратегия аргументации говорящего заключается в том, что лишь начиная
высказывание он уже настраивает слушающего на восприятие чего-то чудесного и радостного. ВВК quelle merveille способствует
этому восприятию.
Для данной модели ВВК характерны следующие прагматические функции.
1. Денотативно-сигнификативная:
(71) Aussi, lorsque sa bru mit au monde un second
garçon, dix mois après l'aîné, cette hâte déplut fort à
M. Gornac (LR., 13).
ВВК dix mois après l'aîné представляет дополнительную информацию, уточняя время появления второго мальчика.
2. Констатирующая:
(72) Personne, en ce monde affreux, ne disait la vérité
(LR., 40).
В высказывании при помощи ВВК констатируется факт, что мир отвратителен, и как следствие – personne ne disait la vérité
3. Функция убеждения:
(73) Au moins, une fois, je m’évade; au moins, une fois,
une seule fois, j'ai vécu indifférent à la mort et à la
vie, à la richesse et à la pauvreté, au mal et au bien,
à la gloire et aux ténèbres, – suspendu à un souffle.
Une seule fois, cela seul, pour moi, à mésure de la
durée (TJ., 73).
Пример (73) интересен тем, что можно проследить синтаксические
и речевые стратегии, применяемые автором при реализации прагматических функций ВВК. ВВК конкретизирует содержание слов,
усиливая их значение. Многократное употребление привлекает повышенное внимание слушающего.
4. Функция уточнения:
(74) Le grand père, pendant toute sa vie, n'avait jamais
touché un goût d'alcool (CJ-L., 138).
BВК pendant toute sa vie носит присоединительный, добавочный
характер, уточняет информацию включающего предложения.
5. Социально-этическая функция:
(75) Le pseudo Will parlait d'affilée, un peu
solennellement; je le subissait, pour ainsi dire, plutôt
que je ne l'écoutait, et chaque phrase me distendait
375
et diminuait ma pression, ma compacité d'homme
(BF., 140).
В данном примере ВВК pour ainsi dire представляет собой авторское замечание.
Социально-этическая функция ВВК отражает эстетические,
моральные и социальные переживания говорящего в высказываниях.
Это
выражения
вежливого
обращения,
социальнообусловленные высказывания, принятые при установлении контакта. Данная функция близка контактно-устанавливающей функции,
которая предполагает коммуникативно-прагматическое содержание
высказывания с коммуникативным модусом, являющееся выражением силы убеждения говорящего в достоверности сообщаемой
информации.
Чаще всего социально-этическая функция проявляется при
использовании автором риторической стратегии.
Риторические стратегии могут функционировать сразу на нескольких уровнях, будучи нацелены на оптимальную приемлемость
семантических и прагматических целей говорящего.
6. Эмоционально-оценочная функция:
(76) Juste à ce moment, Thierry et Caroline, leurs
enfants, sont descendus de leurs chambres (HK.,
40).
В данном случае говорящий привлекает внимание к определенному моменту описываемых событий при помощи ВВК. Это может
быть также призыв к солидарности, к сопереживанию, стремление
говорящего зафиксировать особое внимание на чем-либо.
5.2.2.3. Модель III ВВК. Мы выделяем следующие прагматические функции данной модели.
1. Контактная:
(77) La principale difficulté que j'ai, comme je vous le dis,
rencontrée dans mes recherchrs, a été celle du
temps qui s'est écoulé depuis du mariage de
M.Edmond Paindavaine (AА., 102).
ВВК comme je vous le dis направлена на привлечение внимания слушающего, на установление контакта.
2. Эмоционально-оценочная:
(78) A présent, Joal éprouvait cette même sensation qui
avait été la sienne en ces occasions pénibles,
comme si la vie se rétractait en lui, courait se
réfugier hors d'atteinte dans quelques univers
(CJ-L., 67).
376
Говорящий, описывая эмоциональное состояние героя, при помощи ВВК пытается дать оценку ощущения, которое последний должен испытывать в этих ужасных условиях – comme si la vie se
rétractait en lui. В примере:
(79) La vraisemblance est, s'il le faut ainsi dire, l'essence
du poème dramatique (AF., 125)
ВВК носит характер коммуникативной направленности, выражает
отношение говорящего к высказыванию. Эмоционально-оценочная
функция передает авторское отношение ко всему высказыванию.
3. Денотативно-сигнификативная:
(80) Ses yeux, qu'il avait tenus grands ouverts dans les
ténèbres, étaient maintenant pleins de sommeil (TJ.,
137).
При помощи ВВК в данном примере говорящий вносит в высказывание дополнительную информацию: ses yeux, qu’il avait tenus
grands ouverts dans les ténèbres.
4. Причина (относительная):
(81) Je remarquais, par contre, sa vive curiosité pour
Lisa, qui, comme on pouvait s'y attendre, ne se
rendait compte de rien (AJ., 55).
ВВК comme on pouvait s'y attendre возвращает слушающего к предыдущему контексту, объясняющему поведение Лизы, содержащему характеристику персонажа, так как данная ВВК вступает в относительную связь с ВВК par contre и одновременно выражает дополнительное пояснение автора.
5. Контактная функция:
(82) Comme vous le voyez, il faut, pour les mêmes
raisons, retenir certains adverbes portant sur un
qualifier (BG., 78).
Здесь вводно-вставочная часть направлена на акт коммуникации,
это так называемая контактная функция в прагматике высказывания (Костюшкина, 1993: 39).
5.2.2.4. Модель IV ВВК. Данная модель ВВК также расширяет
стратегические возможности автора, способствуя акту коммуникации. Рассмотрим пример:
(83) Cela dit, je me trompais peut-être, je ne ressentais
aucun mépris dans son attitude;
(84) Il était malgré tout encore suffisamment vif et souple
– sa démarche semblait presque légère – pour
qu'on ne mette pas sa parole en doute; Je l'ai
arrachée du sol comme un rien (sa surprise était
377
complète) et me suis envolé avec elle pour nous
précipiter à l'eau (AJ., 43, 65).
ВВК в данных высказываниях представляют ход-стратегию говорящего, дополняя и поясняя включающее высказывание. ВВК модели IV участвуют в следующих прагматических стратегиях говорящего: риторической стратегии, корректирования и распределения информации.
Анализируемый практический материал позволил выявить
следующие прагматические функции данной модели ВВК.
1. Оценка:
(85) Et ce que Jackie oubliait – la réaction de Thomas,
hier soir, à propos de lait dans ce pays, me semblait
éloquente -, c'était que nous n'étions jamais sûrs
qu'il s'agissait d'incidents, de fausse manœuvre ou
de quoi que ce soit d'inévitable (BL., 30)
Оценочная функция проявляется как указание степени важности
компонентов предложения для речевого акта. В данном случае ВВК
образует добавoчный тема-рематический узел, оформленный тире,
столь же сильный (в информационном плане), как и рема включающего высказывания. ВВК связывает включающее предложение
с предыдущим контекстом, представляя оценку уже описанных событий.
2. Противопоставление:
Например:
(86) Je ne le sais pas. Mais, non, ça n'est pas vrai, je me
monte la tête ! (C., 359).
Первое высказывание предполагает лишь сомнение, затем при
помощи ВВК говорящий резко ломает эмоциональный рисунок повествования: mais, non, ça n’est pas vrai; включающее предложение содержит результат раздумий и представляет реакцию говорящего – возмущение. В данном примере говорящий применяет
стратегию распределения информации, в которой участвуют все
высказывания, ВВК объединяет первое и заключительное, при
этом несет, возможно, основную смысловую нагрузку.
3. Контактная:
(87) C'était une phrase idiote, je vous demande pardon,
mais vous le comprenez très bien. Ça va, vous avez
compris, cette fois, oui, merci... (SD., 65).
Риторическая стратегия участников речевого взаимодействия способна влиять на каждый ход некоторой последовательности действий, так как оптимальная стратегия требует, чтобы на каждом ходу
378
выбирались такие ВВК, которые вносят максимальный вклад в
реализацию поставленной задачи. В данном случае говорящий
стремится установить контакт взаимопонимания. Извиняясь, он
преследует цель быть предельно вежливым и одновременно непременно понятым.
4. Денотативно-сигнификативная:
(88) Et cependant, quel était l'esprit sensé (M.Hippolyte
Patard s'arrêta pour se le demander encore), quel
était l'esprit sensé qui eût osé voir, dans ces deux
décès (C., 16).
Стратегия корректирования вводит ВВК, акцентируя внимание на
главном для говорящего моменте-попытке понять, что здравомыслящего было в двух смертях. Это понимание настолько важно, что
вводится дополнительная информация в форме ВВК: Ипполит Патар остановился, чтобы еще раз спросить себя об этом.
5. Характеристика (идентификация):
(89) Au début, l'excitation de faire la dame et d'être
installée, étrenner le service de vaisselle, la nappe
brodée du trousseau, sortir au bras de « son mari »,
et les rires, les disputes (elle ne savait pas faire la
cuisine); les réconciliations (elle n' était pas
boudeuse), l'impression d'une vie nouvelle (FR., 56).
При помощи ВВК говорящий дополняет характеристику персонажа,
структурно и информационно развивая высказывание, внося дополнительные, необходимые для лучшего понимания, детали.
Стратегия идентификации служит в высказывании (89) для более
точного определения объекта речи.
Из всего сказанного выше следует, что, с точки зрения прагматики, ВВК всех моделей являются проводниками авторских стратегий и выражает дополнения, определения, желания говорящего,
совершающего данный речевой акт.
5.2.3. Тема-рематическое членение высказываний
с вводно- вставочными конструкциями
Прагматический аспект высказывания непосредственно связан с его информативной структурой, поскольку именно здесь находит свое выражение коммуникативное намерение говорящего.
Роль темы или ремы определяется самим говорящим, употребление в высказывании ВВК способствует выделению наиболее важной, с точки зрения говорящего, информационной части предложения. То, что активировано, то стремится быть темой, а то, что ново
379
для слушающего – ремой. Рема – это компонент коммуникативной
структуры, который образует речевой акт, рема формирует предложение как произведение речи с определенным коммуникативным
заданием. Роль темы относительна, она несет ответственность за
связь предложения с текстом и лингвистической реальностью.
Для ВВК характерно разъединение составляющих синтаксического единства и разделение полученных частей на разные коммуникативные группы, например:
(90) Ils ont ce soir-là beaucoup travaillé.
Проведем следующую трансформацию:
(90)  (90a) Ils ont, ce soir-là, beaucoup travaillé.
Получим высказывания, где коммуникативное членение представлено двумя вариантами:
- первый: сочетание слов ce soir-là образует добавочную
рематическую часть (TR1R):
T
R1
R
Ils ont
ce soir-là
beaucoup travaillé;
- второй: ВВК, обладая некоторой самостоятельностью, объединяется с тематической частью, которая сопоставляется с рематической:
T
R
Ils ont, soir-là,
beaucoup travaillé.
При семантической близости левой и центральной частей коммуникативное членение бывает представлено только одним (вторым)
вариантом:
(91) Il faillit, cédant à un réflexe, le repousser.
T
R
В данном случае домысливается контекст: – Est-ce que tu
l'auras vraiment voulu, le repousser? J'ai failli le tuer (repousser). Внутри функционально-синтаксических групп положение ВВК представлено двумя коммуникативными моделями (в зависимости от их
употребления), при которых ВВК может составлять рематическую
часть:
T
R1
R
(92) L’orage,
heureusement,
s’est arrêté;
- входить в тематическую, реже – рематическую, часть:
T
R
(92а) L’orage, heureusement,
s’est arrêté;
(93) Je l’ai vue,
hélas, pour la dernière fois.
В предложении (92а) ВВК входит в тематическую часть, а в предложении (93) ВВК hélas присоединяется к рематической части вы-
380
сказывания. Выбор коммуникативного варианта определяется лексико-грамматическим наполнением образованных частей и ВВК
(Веденина 1991: 119-122).
Л.Г.Веденина подчеркивает, что если тематическая часть в
информативном отношении менее значима, чем ВВК (что выражается в наличии подлежащего-местоимения, вспомогательных и модальных глаголов, «оторванных» от дополнений), смысловой центр
тематической части приходится на ВВК:
(94) Тu feras, pour te perfectionner, tous les efforts dont
tu seras capable (ВЛ.,122).
В данном случае ВВК является смысловым центром всего высказывания, так как объясняет причину описанного действия. Если же
тематическая часть более насыщена, чем ВВК, прерывающая высказывание, встречаются следующие случаи:
- ВВК может примыкать к тематической части, рассмотрим
пример:
(95) Il voyait déjà Thomas, le pharmacien, / brandir des
bras au ciel (ВЛ., 51);
- либо ВВК примыкает к рематической части, где располагается несущий член:
(93а) Je l’ai vue, / hélas, pour la dernière fois.
Таким образом, коммуникативная структура определяется
разницей информативных потенциалов составляющих предложение частей. Информативная значимость каждой части выражается
в синтаксической организации этой части и ее лексическом наполнении (Веденина 1991: 121).
В.И. Бухарин, рассматривая коммуникативную структуру
предложений, осложненных ВВК, выявляет две основные функции,
которые выполняют ВВК всех моделей:
1) модально-детерминирующую;
2) модально-актуализирующую.
Модально-детерминирующая функция свойственна тем ВВК,
которые соотносятся с содержанием всего высказывания. Такие
ВВК являются своего рода модальными кулисами, на фоне которых
развертывается их актуальная структура (Бухарин 1984: 102-103).
ВВК, выполняющие модально-детерминирующую функцию,
стоят чаще всего в абсолютном начале высказывания. Например, I
модель:
(96) Bien sûr, on peut trouver les éléments d'un fait
parfait (AJ., 158).
381
B данном случае все высказывание имеет положительный семантический оттенок, который раскрывается лишь во включающем
предложении, подтверждающем данную возможность.
При описании функционирования ВВК в коммуникативной
структуре высказывания В.И.Бухарин выделяет немногочисленный
подкласс,
специально
предназначенный
для
модальнодетерминирующей функции.
Эти ВВК занимают только позицию абсолютного начала и несут на себе логическое ударение (Бухарин 1984: 104). К их числу
относятся в частности ВВК I модели: bien, ainsi, donc, par exemple,
maintenant, hélas. Нетрудно заметить, что с точки зрения семантики
подобные ВВК обозначают разного рода логические отношения
включающего предложения-высказывания с другими высказываниями в речи, т.е. выступают в так называемой связующей функции
и содержат характеристику говорящим сообщаемого с точки зрения
его связей и отношений (Русская грамматика, т. II: 214-216), например:
(97) Eh bien, les hommes qui ne pensent qu'à manger,
les hommes qui sont plus gourmands que les ours,
ont compris que les ours aiment manger les enfаnts
(CВ., 78).
Другой (более многочисленный) подкласс ВВК с той же семантикой характеризуется только тенденцией к модальнодетерминирующей функции лишь в позиции абсолютного начала
(т.е. данные ВВК в интерпозиции и постпозиции могут также выполнять и модально-актуализирующую функцию по отношению к
теме или реме высказывания). Сюда относятся такие ВВК, как: à
propos, donc, particulièrement, à proprement parler, premièrement,
deuxièmement... Cравним примеры, где одна и та же ВВК последовательно выполняет модально-детерминирующую функцию, модально-актуализирующую функцию по отношению к реме и модально-актуализирующую функцию по отношению к теме высказывания, что можно наблюдать в следующих трансформациях:
(98) Donc, cette exception confirme la règle;
Здесь ВВК выполняет модально-детерминирующую функцию, так
как относится ко всему высказыванию.
(98)  (98a) Donc, cette exсeption seulement, confirmе la
règle.
В данном случае ВВК относится непосредственно к теме высказывания.
(98)  (98b) Cette exception, donc, confirme la règle.
382
И, наконец, в примере (98b) ВВК относится к реме включающего
высказывания.
За вычетом указанных подклассов остается основной корпус
ВВК, предназначенных для модально-актуализирующей функции
по отношению к реме или теме высказывания. Данный корпус
весьма обширен и включает в себя практически все ВВК, кроме отмеченных выше. При описании этих ВВК важно разграничить, при
каких условиях они соотносятся с темой, а при каких – с ремой высказывания, поскольку никакой специальной (категориальной)
предназначенности и даже тенденции к ним у данного корпуса ВВК
не наблюдается.
Итак, для соотнесения ВВК с темой высказывания необходимы
следующие условия:
1) абсолютно начальная или серединная (в пределах первой
синтагмы) позиция ВВК;
2) логический акцент на теме, эксплицирующий свое
значение с помощью слов-экспликаторов: ça, voilà, ici, ainsi;
3) интонационное стяжение между ВВК и логически
акцентируемой темой;
4) отчетливая пауза после синтагмы темы, например:
(99) Heureusement, le père arriva à temps.
Заменим вводный элемент на вставочный, используя трансформацию:
(99)  (99а) Le père, heureusement, arriva à temps.
ВВК, выполняющие модально-актуализирующую функцию по отношению к реме, могут занимать в высказывании любую из трех
возможных позиций. В любой из них для соотнесения ВВК с ремой
на ней необходим логический акцент.
Что касается ВВК основного корпуса, употребляемых интерпозитивно в модально-актуализирующей функции по отношению к
реме, главной проблемой (имеющей большую практическую значимость) при их описании, является вопрос о том, в каких местах высказывания возможно их размещение. Общая закономерность
здесь состоит в том, что интерпозитивные ВВК могут быть размещены только в тех местах высказывания, где при реализации коммуникативной парадигмы базового предложения возможен эффект
актуального членения, т.е. в местах актуальных швов (в терминологии В.И. Бухарина), где будет проходить граница этого членения.
Поэтому ВВК не могут быть размещены, например, между компо-
383
нентами фразеологических единиц или между определением и определяемым.
Схематично все вышеизложенное представляется следующим
образом:
вводно–вставочные конструкции
м он оф ун кц и она ль ные
пол иф ун кц и она ль ные
с те нд ен ци ей к т ем а тичес к ой
м ода льн оа кт уа л из ир ующ ей ф ун кции в о вс ех п оз иц иях
с тенденцией к модально-детерминирующей
с модально-
функции
функцией
детерминирующей
в абсолютном
в абсолютном
начале
начале
с максимальной степенью линейной
подвижности при модальноактуализирующей функции
В аспекте актуального членения ВВК, стоящие в препозиции,
выполняют чаще всего модально-детерминирующую функцию. Это
касается в большей степени наречий и модальных слов. Частицы,
стоящие в препозиции, могут выполнять, в определенных случаях
лишь функцию связывания. ВВК модели III выполняют модально–
актуализирующую функцию, относятся, в одних случаях, к реме высказывания, в других – к теме высказывания (в зависимости от информационной значимости ВВК и тематической части высказывания); модели III и IV способны образовывать дополнительный темарематический узел внутри высказывания.
384
5.2.4. Взаимодействие семантико-синтаксического
и функционально-прагматического аспектов
при функционировании ВВК в речи
Для построения динамиеской модели функционирования ВВК
в речи схемы (1) проводился поэтапный анализ.
На первом этапе рассматривались структурно-синтаксические
и семантические особенности ВВК. В структурно-синтаксическом
аспекте выделены наиболее характерные для французского синтаксиса модели ВВК. В ходе исследования была выявлена определенная зависимость семантического значения от синтаксической
позиции, занимаемой ВВК. Так, модель I предпочтительно употребляется в препозиции, что связано прежде всего с семантикой
наречий и модальных слов, способных отражать модальные оттенки, определенные стилистические особенности говорящего, служить связующими элементами между отдельными высказываниями
в контексте, например:
(100) Heureusement, depuis deux ans, mon père, est
occupé en France (TR., 87);
(101) Je me couchai, mais restai longtemps sans
m'endormir. Et puis soudain, je plongeai dans un
sommeil (AJ., 88).
В примере (100) ВВК придает высказыванию дополнительную модальную окрашенность. В случае (101) ВВК, с одной стороны, усиливает семантику глагола plonger, подчеркивая внезапность погружения в сон, с другой стороны, ВВК объединяет включающее предложение с предыдущим контекстом, выступая в роли связующего
элемента, без которого нарушается логика изложения.
Исследуемый практический материал позволил выделить 15
семантических типов значений ВВК, среди которых наиболее распространены следующие:
- для модели I ВВК характерны значения оценочной характеристики: вероятности, очевидности, оппозиции, неуверенности;
- для модели II ВВК характерны значения: уточнения, возможности, причины, вступления (начала повествования), пояснения;
- для модели III ВВК характерны следующие значения:
уточнения, уступки, упорядочения информации, пояснения, сравнения, возможности;
- для модели IV ВВК характерны значения: убеждения, причины, характеристики, пояснения (авторского рассуждения).
385
Первичное значение выделить довольно сложно, учитывая
структурное разнообразие исследуемых ВВК и их лексическое наполнение. Однако выявлены некоторые сходные типы значений у
всех моделей ВВК. Единым для всех моделей ВВК является тип
значения авторского рассуждения (характеристики высказанной им
мысли). Этот тип значения предполагает определение, дополнительную разъясняющую информацию, отражение эмоционального
состояния участников коммуникации, привносимые самим говорящим в высказывание. Наиболее распространены значения: пояснения, характеристики, причины, уточнения (по мере убывания).
Первичными моделями, как показывает практический материал, являются все четыре модели, так как все они достаточно значимы и способны проявлять бесконечное множество значений,
оперируя определенным числом элементарных знаков. Модели I и
IV ВВК представляют собой минимальное и максимальное распространение ВВК. Слово – не предложение, а лишь заместитель
предложения. Слова включают в себя смысловые знаки и лексические моменты, это своеобразные остатки предложения, смысл которых можно восстановить из контекста, в то же время они, как и
все ВВК, представляют собой материальные опоры, способствующие лучшей организации контекста. Модель IV является наиболее
сложной и завершенной формой исследуемых ВВК. Модели II и III
являются модификациями моделей I и IV.
Все модели ВВК выступают в роли актуализаторов информации в акте коммуникации. При помощи ВВК говорящий постоянно
привлекает внимание слушающего к наиболее важным отрезкам
информации, дополняя эту информацию при помощи ВВК, акцентируя на ней внимание, убеждая слушающего в ее истинности или,
напротив, заставляя усомниться и искать иные варианты интерпретации контекста. В некоторых случаях информационное наполнение ВВК так значимо, что ВВК может стать смысловой вершиной
высказывания.
Л.Витгенштейн подчеркивал, что говорение есть часть деятельности человека, его форма жизни (Wittgenstein 1953: 12). Поэтому человеку важно не просто произвести некоторое высказывание, построенное из слов, но и превратить это высказывание в иллокутивный акт, т.е. придать ему коммуникативную направленность
и при этом достичь желаемого эффекта, оказав определенное воздействие на чувства, мысли и поступки адресата речи (Остин 1982:
12).
386
Проблема проникновения ВВК в высказывание связана с проблемой взаимодействия Языка и Мышления, так как ВВК – это нечто исхощящее от говорящего, передающее его мироощущение,
его эмоциональную гамму. Поэтому, анализируя семантические типы значений, мы рассматриваем ВВК как элемент языковой структуры, как достаточно абстрактное явление. Попадая в речь, ВВК
актуализируют информацию включающего предложения, приобретают прагматические функции и, значит, смысл, что возможно выявить при помощи интерпретации.
ВВК существуют в качестве указателей; для того чтобы все
понять, слушающему необходимо вернуться к предыдущему контексту, прислушаться к мнению самого говорящего, узнать дополнительные подробности относительно того или иного момента или
соединить вместе два высказывания и сделать выводы.
Изменив свое положение в предложении, нарушив рациональный порядок слов, ВВК не исчезают, а принимают служебные
функции внутреннего указания. Они все еще связаны с контекстом,
но они уже не указывают на предметы и явления непосредственно,
а маркируют позиции и фрагменты контекста, где обнаруживается
то, что не может быть найдено на месте самих указательных знаков. Речь идет уже о языковых обозначениях вещей, т.е. о предложении или о части предложения. Либо это вещи или ситуации, так
или иначе характеризуемые участниками коммуникации. К.Бюлер
так описывает воображаемый монолог ВВК: «Посмотри вперед или
назад на поток актуальной речи. Там находится нечто, прямо указывающее на мое место, чтобы можно было связать его с последующим текстом» или наоборот: «там располагается то, что следует за мной, замещенное только для лучшего понимания текста»
(Бюлер 1993: 453).
При исследовании проблем функционирования ВВК в центре
внимания оказывается механизм реализации ее смыслового потенциала. Актуализация значения, заключающаяся в его количественном и локальном определении, в его ограничении по отношению к говорящему, происходит только в высказывании (Гак, 1986:
10). Поэтому прагматические функции ВВК связаны со стратегическими намерениями говорящего.
В структурной организации предложения-высказывания позиция абсолютного начала и абсолютного конца, когда ВВК способна
выполнять модально-детерминирующую функцию и оказывать
влияние на включающее предложение-высказывание. Однако данная функция характерна лишь для модели I. Первичной для всех
387
типов моделей ВВК является модально-актуализирующая функция,
предполагающая относительно свободное передвижение ВВК по
пространству высказывания.
Среди речевых стратегий первичной является стратегия аргументации, затрагивающая все модели ВВК. Когда говорящему не
хватает внутренней аргументации, он, используя ВВК, применяет
внешнюю аргументацию, например:
(102) Les hommes d'action, lorsqu'ils sont sans foi, n'ont
jamais cru qu'au mouvement de l'action (CА., 44),
где ВВК оказывает влияние на смысл всего высказывания. Проведенная трансформация:
(102)  (102а) Les hommes d'action n'ont jamais cru
qu'au mouvement de l'action
позволяет наблюдать, что данное высказывание без ВВК, безусловно, теряет авторскую индивидуальность и передает достаточно
абстрактное позитивное суждение, не позволяющее сомневаться в
его истинности. Присутствие же ВВК резко изменяет интерпретацию высказывания и придает ему негативный оттенок.
В процессе исследования выяснено, что наиболее часто ВВК
участвуют в стратегиях корректирования (I, II, III модели), аргументации (I – IV модели) и распределения информации (I, II и IV модели), несколько реже в риторических стратегиях (III, IV модели) стратегиях идентификации (IV модель). Но именно стратегия аргументации связана почти со всеми выявленными функциями ВВК (констатации, обобщения, денотативно-сигнификативной, оппозиции,
причины, сравнения, условия).
На втором этапе исследования рассматривалось соотношение функций ВВК и стратегических возможностей говорящего, использующего ВВК как средство для быстрой функциональной обработки информации.
Функции, проявляемые ВВК, частично соотносятся с их типами семантических значений. Так, например, значение оценки перекликается с эмоционально-оценочной функцией (I, III, IV модели),
значение оппозиции – с функцией противопоставления (I, II, III модели), значение условия – с соответствующей функцией (III модель).
Прослеживается связь определенных речевых стратегий говорящего с функциями ВВК. Стратегия корректирования связана с
функциями оппозиции, причины; стратегия идентификации связана
с функциями обобщения, денотативно-сигнификативной, эмоционально-оценочной; риторическая стратегия связана с социально-
388
этической и контактной функциями, а стратегия распределения
информации – с функцией связывания.
Первичной функцией для моделей I и III является функция
связывания и констатации. Наиболее часто проявляются функции:
обобщения и эмоционально-оценочная. Первичной функцией для II
и IV моделей ВВК является контактная функция. Определенное
желание говорящего сделать передаваемую информацию доступнее и понятнее для слушающего накладывает оттенок стремления
к установлению контакта при использовании выделенных функций
ВВК. В этом, вероятно, проявляется специфика функционирования
ВВК в высказывании.
Таким образом, мы предполагаем, что все модели ВВК являются значимыми. Как показывает проанализированный практический материал, первичным типом значения является авторское
рассуждение, дополнение, характеристика. Все модели функционируют в высказывании как актуализаторы информации, при актуальном членении выполняют модально-актуализирующую функцию; все ВВК являются проводниками речевых стратегий говорящего, однако первичной стратегией говорящего, употребляющего
ВВК, является стратегия аргументации. Первичной функцией, проявляемой ВВК в высказывании, является функция констатации (для
моделей I, III) и контактная функция (для моделей II, IV), а в сверхфразовом единстве первичной функцией для всех ВВК является
функция связывания. Отметим, однако, что модели II, IV так же, как
функцию связывания, реализуют и денотативно-сигнификативную
функцию (вероятно, что эти функции могут совмещаться), т.е.
привносят дополнительную информацию и динамически распространяют высказывание.
Подводя итог, подчеркнем, что ВВК являются речевым способом создания, а в иных случаях и изменения, особого коммуникативного пространства во время коммуникации; являясь средством
интервенции говорящего в высказывание, ВВК способствует взаимодействию говорящего и адресата. Именно этот потенциал ВВК
позволяет рассматривать данные структуры как одно из специальных лингвистических средств, направленных на улучшение процесса общения и возможностей интерпретации обсуждаемой информации как слушающим, так и говорящим.
389
Схема 1.
риторическая
РЕЧЕВАЯ
СТРАТЕГИЯ
СЕМАНТИЧЕСКИЙ ТИП
МОДЕЛЬ
неуверенность
ПРАГМАТИЧЕСКАЯ
ФУНКЦИЯ
констатации
вероятность
экспрессивности
I
очевидность
относительности
корре кти рова н и я
оппозиция
следствия
определение
обобщения
уступка
II
упорядочение
информации
контактная
пояснение
аргументации
связывания
эмоциональнооценочная
сравнение
денотативносигнификативная
характеристика
III
причины
идентификации
уточнение
убеждения
вступление
уточнения
убеждение
IV
распределения информации
причина
социальноэтическая
противопоставления
авторское
рассуждение
характеристики
390
В ходе анализа предложений-высказываний, осложненных
вводно-вставочными конструкциями, выявлено 4 структурносемантических модели: модель I ВВК (в форме наречия или модального слова); модель II ВВК (сочетание слов); модель III ВВК
(псевдопридаточное); модель IV ВВК (предложение).
Из многообразия семантических значений наиболее характерными являются значения уточнения, пояснения, убеждения, причины, характеристики, оценки. ВВК формируются из уже существующих лексических единиц (cлов, словосочетаний, предложений),
имеющих свои семантические значения. В форме ВВК, однако, все
эти компоненты приобретают особое положение и особый лингвистический, коммуникативный статус.
Первоначальные значения лингвистической единицы, входящей в состав ВВК, претерпевают частичное изменение. Это объясняется, прежде всего, относительной независимостью от включающего предложения и приобретают прагматические функции, которые становятся возможными, когда эти структурные единицы попадают в положение вводно-вставочной конструкции.
При использовании ВВК в речи говорящий руководствуется
следующими функционально-прагматическими стратегиями: риторической, констатации, идентификации, корректирования и аргументации. Поэтому возможно с уверенностью сказать, что нестандартные линейные построения ВВК служат выразителями особой коммуникативной стратегии говорящего, которая является единой для
всех ВВК.
Основная гипотеза современной интерпретации ВВК состоит в
том, что существуют особые языковые средства, способные помочь
слушающему правильно интерпретировать поступающую информацию.
В целях аналитического исследования процессов восприятия и
обработки информации в рассмотрение вводятся синтаксические и
речевые стратегии, используемые как говорящим, так и слушающим
при обработке текста. В частности, изучаются языковые механизмы,
которые позволяют слушающему включить информацию в уже существующие структуры знаний. Это включение осуществляется как
на локальном уровне – в форме соотнесения с информацией (содержащейся либо в предшествующем контексте, либо в памяти), так
и на глобальном уровне – в терминах построения схематических
структур.
В плане актуального членения осложненных предложений ВВК
выполняют две основные функции: модально-детерминирующую и
391
модально-актуализирующую. ВВК модели I и II могут присоединяться к теме или реме высказывания, а ВВК модели III и IV способны
организовывать тема-рематический узел, который обязательно будет пересекаться с темой или ремой включающего высказывания,
но иметь индивидуальный модальный оттенок.
Выводы по 5 разделу
В результате проведенного исследования водно-вставочных
конструкций французского языка мы пришли к следующим выводам.
Комплексный аналз данных конструкций возможен лишь с учетом его многоаспектного характера, включающего грамматический,
семантический, прагматический аспекты, а также его синтагматический план при учете текстовых связей рассматриваемых конструкций в составе сверхфразового единства и парадигматический план
при установлении типологии структур во всех аспектах.
Вводно-вставочные конструкции образуются при переходе из
Языка в Речь. Несмотря на относительную автономность в высказывании, свободу передвижения по пространству высказывания,
ВВК не может существовать изолированно и самостоятельно. Предложение, осложненное ВВК, представляет собой сложный лингвистический знак. ВВК, обладая знаковой природой, по отношению к
включающему предложению являются частичным знаком, так как
имеет общий или смежный денотат с включающим предложением.
Независимо от расположения ВВК в высказывании, они вносят дополнительные модальные оттенки к уже существующей информации включающего предложения или характеризуют определенный
этап высказывания, т.е. выполняют роль информационного или
оценочного дополнения к уже сформулированному референту. Не
имея собственного денотата, ВВК прикрепляются к денотату включающего предложения и, таким образом, формируют с включающим
предложением единый полный сверхсложный знак.
В процессе исследования выяснено, что ВВК обладают вторичной предикативностью. ВВК, являясь выразителем мнения говорящего субъекта, имеют отношение и к присвоенному субъектом
предикату. Однако ВВК формируют внешнюю модальную рамку, что
более связано с семантикой, а не с синтаксисом, поэтому уместно
говорить о вторичной, семантической, предикативности.
Обладающие вторичной предикативностью языковые элементы ВВК ориентированы на речевое воздействие, т.е. это элементы,
в семантике которых отсылка к говорящему играет ключевую роль.
392
Обладая вторичной предикативностью, ВВК способны устанавливать взаимосвязь между компонентами высказывания.
Исследование актуального членения ВВК позволило выявить
степень линейной мобильности различных структурных типов ВВК и
особенность их функционирования в соответствии с занимаемой
линейной позицией. Так, для ВВК, находящихся в препозиции, характерна модально-детерминирующая функция. Анализируемый
практический материал показал, что эту функцию преимущественно
выполняют ВВК модели I, которые в данной позиции создают модальную рамку всего высказывания.
Все структурные типы ВВК способны выполнять модальноактуализирующую функцию. В соответствии с модальноактуализирующей функцией, ВВК могут находиться в препозиции, в
интерпозиции и в постпозиции. Данная функция характерна для
ВВК, которые участвуют в актуализации ремы высказывания. Формируя коммуникативную структуру высказывания, участвуя в ее динамическом распространении, ВВК выступают в роли актуализаторов, способных применять свои лексические значения к различным
коммуникативным условиям, создавая своеобразные акцентные области высказывания, значимые для говорящего и для слушающего.
ВВК, будучи включенными в высказывание, вносят в одних
случаях лишь дополнительные оценочные оттенки, укрупняя, детализируя уже имеющиеся детали высказывания, в других – способны
оказывать влияние на общий смысл высказывания, комментируя и
выражая эмоции и отношение говорящего к сказанному. Таким образом, ВВК способны включать в речевое произведение дополнительную прагматическую информацию.
В естественном языке постоянно появляется необходимость в
выделении структур при оперативной достройке сообщения, при укрупнении изображения какой-либо детали, части содержания высказывания или придания всему высказыванию внешней модальной
рамки. В языке ВВК – наиболее простой и удобный компромисс двух
противоположных тенденций, которые часто проявляются одновременно: стремление к точности, к наиболее полному выражению разнообразных и тонких смысловых отношений между частями сообщения, стремление к детализации, к экспликации логических связей,
что приводит к усложнению структуры и, с другой стороны, стремление к наиболее прозрачному выражению мысли, к ее обозримости,
облегчающей восприятие, что приводит к упрощению структуры.
ВВК – компромисс развернутости и компактности построения речи.
393
Предложение, осложненное ВВК, отображает авторскую ситуативную интервенцию, в результате чего в единстве с включающим предложением-высказыванием образуется сложная информационная ситуация, преследующая цель усиленного воздействия на
участников коммуникации.
В результате исследования выявлено, что при использовании
ВВК в речи говорящий руководствуется следующими речевыми
стратегиями: констатации, идентификации, корректирования, аргументации и риторической. ВВК, таким образом, приобретают статус
особых языковых средств, призванных помочь слушающему правильно интерпретировать поступающую информацию, а говорящему
– способствовать в достижении его коммуникативного намерения.
В сверхфразовом единстве ВВК выполняют роль связующих
элементов, способных создавать определенную, продуманную говорящим сеть, каждым ходом преследующую цель наилучшего выражения передаваемой информации.
Результаты работы доказывают, что нестандартные линейные
образования ВВК служат выразителем прагматических стратегий
говорящего и вносят определенный вклад в организацию и интерпретацию передаваемого контекста.
Проведенный комплексный анализ всех структурных типов
ВВК позволил выявить первичные значения в форме авторского дополнения, пояснения, уточнения; в актуальном членении выявить
первичную функцию ВВК как актуализаторов смысла. Среди выделенных прагматических функций первичными являются функции
констатации и установления контакта со слушающим.
Таким образом, проведенное исследование доказывает, что
ВВК следует рассматривать не как выделение некоторых второстепенных членов предложения с целью придания им несколько большей значимости, а как специальное лингвистическое средство, обладающее самостоятельным лингвистическим статусом, выполняющее значимые прагматические функции.
Cписок использованных источников и сокращений к ним
AA. – Adam A. Des lettres. – Paris: Hatier, 1970. – 206p.
AJ. – Anouith J. Becket ou l’onneur de Dieu. – Paris: Aux Editions de la table ronde,
1968. – 192p.
BF. – Banier F. M. La tête la première. – Paris: Collection Folio, éd. Gallimard 1967.
– 285p.
BG. – Bernanos G. Sous le soleil de Satan. – Paris: Plon, 1987. – 320p.
BL. – Bruce L. Darryl est mort. – Paris.: Libr. des Champs – Elysées, 1978. – 180p.
394
C J. – Clezio J.M.G. Diégo et Frida. – Paris: Ed. Stoc, 1993. – 310p.
C J. – Clezio J.M.G. Voyage de l’autre côté. – Paris: Ed. Stoc, 1990. – 240p.
C J. – Clezio J.N.G. La ronde et autres faits divers. – Paris.: Ed. Gallimard, 1982. –
285p.
CA. – Camus A. La peste. – Paris: Hatier, 1986. – 190p.
CA. – Camus A. Les muets. – Paris: Hatier, 1987. – 345p.
CB. – Clavel B. Claire de la Lune. – Paris: Ed. Gallimard, 1985. – 324p.
CB. – Clavel B. Le tonnerre de Dieu. – Paris: Ed. Gallinard, 1989. – 240p
C J – L. – Cotte J.-L. Les semailles du ciel. – Paris: Ed. J’ai lu, 1974. – 165p.
DP. – Djian P. Sotos. – Paris: Ed. Gallimard, 1993. – 197p.
DP. – Djian P. Assassins. – Paris: Ed. Gallimard, 1994. – 246p.
DJ. – Dormann J. La passion selon saint jules. – Paris: Ed. du seuil, 1978. – 220p.
DJ. – Dormann J. Le chemin des Dames. – Paris: Ed. du seuil, 1964. – 300p.
EA. – Ernaux A. Passion simple. – Paris: Ed. Gallimard, 1993. – 77p.
EA. – Ernaux A. Une famme. – Paris: Ed. Gallimard, 1988. – 106p.
FR. – Fallet R. L’amour baroque. – Paris: Ed. Gallimard, 1946. – 69p.
HK. – Hamsun K. La dernière joie. – Paris: Ed. Gallimard, 1973. –215p.
LR. – Laureillard R. Frède le nain et Maho le géant. – Paris: Collection folio junior,
éd. Gallimard, 1980. – 122p.
LG. – Leroux G. Le fauteuil hante. – Paris: Imprimé par Brodard et Taupin, 1965. –
198p. .
MA. – Malraux A. La condition humaine. – Paris.: Collection Folio, éd. Gallimard,
1971. – 165p.
MF. – Mauriac F. Destins. – Paris.: Bernard Grasset, 1973. – 120p.
MH. – Malot H. En famille (I partie ) . – Paris: Collection folio junior, éd. Gallimard,
1980. – 225p.
MH. – Malot H. En famille (II partie) . – Paris: Ed. Gallimard, 1980. – 226p.
SJ. – Syreigeol J. Miracle en Vendée. – Paris: Collection Folio, éd. Gallimard, 1973.
– 154p.
SD. – Saurat Denis. L’ Atlantide et le règne des géants. – Paris: Collection folio
junior, éd. Gallimard, 1987. – 254p.
SF. – Sagan F. Des bleus à l’âme. – Paris: Hatier, 1974. – 78p.
TJ. – Tolkien J.R.R. Biblo le Hobbit. – Paris: Ed. Gallimard, 1983. – 114p.
TR. – Tocquet R. Les pouvoirs secrèts de l’homme. – Paris: Ed. Gallimard, 1978. –
231p.
В.Л. – Веденина Л.Г. Пунктуация французского языка. М.: Высшая школа, 1985.
– 167с.
395
РАЗДЕЛ 6
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ИЗУЧЕНИЯ СЕМАНТИКИ И
ПРАГМАТИКИ АВТОРЕФЕРЕНТНЫХ НОМИНАЦИЙ В
СИТУАЦИИ РЕЧЕВОГО ОБЩЕНИЯ
6.1.Категория лица
6.1.1. Лицо как функционально-прагматическая категория
В самом общем смысле категорию определяют как разряд,
группу явлений, объединенных общностью признаков (Карасик
1992: 169). В лингвистике под категорией понимают наивысшее
обобщение одновременно в трех сферах – мышлении, психике и
языке (Степанов 1981). Категория является одним из центральных
понятий когнитивного подхода, поскольку способствует упорядочению окружающего мира и является средством описания познавательной деятельности человека, ее формирование языковой
категории происходит в процессе выделения некоторой группы
языковых элементов на основе какого-либо общего свойства.
В лингвистике понятие категории находит свое применение, в
первую очередь, в области грамматики. Грамматические категории определяют в целом как обобщенные значения, последовательно выражаемые в данном языке системой грамматических
форм, структура которых зависит от морфологического типа языка
(Ярцева 1981). Лицо, прежде всего, определяют как грамматическую категорию, присущую глаголу и обозначающую отношение
субъекта действия (процесса, качества) к говорящему лицу (БЭС
1990: 271).
Помимо глаголов, категория лица также присуща лексикограмматическому подклассу личных местоимений, у которых лицо
представлено не рядом грамматических форм, а набором лексем.
Непредикативные местоимения, функционирующие во временном
плане, обязательно используются при глаголе в каждом отдельном предложении-высказывании. Подобные особенности данной
группы местоимений способствовали тому, что некоторые лингвисты (Brunot 1965, Bally 1932) стали приравнивать субъектные
местоимения к глагольным префиксам спряжения, выражающим
лицо глагола. Однако, по мнению В.Г.Гака подобное отождествление проводить нельзя (Гак 2000: 250).
Наряду с грамматическими категориями в рамках функционального подхода выделяют семантические или понятийные категории, которые «обобщают и вариативно представляют в языке
такие понятия, как множественность, вещественность, одушев-
396
ленность и модальность» (Карасик 1988: 6). Понятийные категории описывают как функционально-семантические поля, опирающиеся на различные средства грамматического выражения и
взаимодействующие со средствами лексическими и контекстуальными (Бондарко 1983: 32).
В.Г.Гак выделяет синтаксическую категорию лица, которая
оказывается шире категории лица в глаголе и может выражаться
не только в формах сказуемого (Гак 2000: 625).
Многоаспектность категории лица позволяет ей находить
свое выражение на всех языковых уровнях, за исключением фонологического. По мнению Г.Гийома, помимо класса глаголов и
местоимений, оно обретает себя в формах глагола, прилагательного, наречия, артикля и существительного. Лицо может получить
свое обозначение с помощью языковых средств, не входящих в
лексический состав языка. Это - причастные и определительные
обороты, целые синтаксические конструкции (Leçons de linguistique de Gustave Guillaume 1971;1974).
Категорию лица называют важнейшим компонентом более
широкой категории персональности (Бондарко 1983: 41). Последнюю определяют как функционально-семантическое поле, охватывающее разнообразные средства ее формального выражения,
помимо форм глаголов и местоимений (Бондарко 2002: 545). Категория персональности направлена на то, чтобы определить говорящего, его собеседника и третье лицо, не участвующее в общении, и получает, в итоге, широкое отражение в лексике любого
языка. В.И. Карасик характеризует персональность как систему
признаков семантического субъекта, грамматически функционирующей как категория лица (Карасик 1988: 50). Выделяют следующие признаки семантического субъекта: признак одушевленности и неодушевленности, признак числа, биологического рода и
дейксиса. Признак одушевленности и неодушевленности и биологического рода в первую очередь свойственен именам существительным, а также личным местоимениям третьего лица благодаря
их способности замещать данный класс слов. Признак дейксиса,
будучи коммуникативно направленным, находит свое воплощение
в значении местоимений. Признак числа помогает разграничению
единичности и множественности семантических субъектов.
397
6.1.2. Лингвистический статус автореферентных номинаций
в рамках категории лица
Проблема лица, в первую очередь, связана с теорией, предложенной французским лингвистом Э.Бенвенистом, первым среди
лингвистов обратившим пристальное внимание на проблему
субъективности в языке. Разработанная Э.Бенвенистом теория
отражает известную триаду: 1-е лицо (тот, кто говорит), 2-е лицо
(тот, к кому обращаются), 3-е лицо (тот, кто отсутствует, о ком говорят). По мнению автора теории, представленные три лица
нельзя назвать равнозначными. 1-е и 2-е лица необходимо противопоставлять 3-му, поскольку первые два лица включены в тесное
взаимоотношение в рамках акта коммуникации. Во-первых, этим
лица присуща своего рода уникальность: «…«я», которое производит высказывание, «ты, к которому обращено высказывание,
каждый раз уникальны. Напротив, «он» может представлять собой
бесконечное число субъектов – либо ни одного» (Бенвенист 1974:
264). 1-е и 2-е лица представляют говорящего и адресата и тем
самым обеспечивают коммуникацию, способствуют «актуализации языка в речь». Кроме того, 1-му и 2-му лицу свойственна
взаимообратимость: «Сейчас в разговоре «я» - это я, говорящий,
а «ты» - это собеседник, слушающий, но когда собеседник вступает в разговор, то теперь «я» уже не принадлежит мне, «я» уже
захватил говорящий» (Формановская 1989: 41).
Отсутствие подобных характеристик у 3-лица позволяет присвоить ему характеристику «не-лица» («non-personne») (Benveniste 1966). Г.Гийом (Guillaume 1971), Р.Якобсон (1987),
П.Шародо (Charaudeau 1992) также определяют 3-е лицо в качестве «не–лица». Оно соответствует номинальным группам, о которых идет речь.
Тем не менее, существуют иные точки зрения по поводу природы 3-го лица. Так, целью исследований А. Жоли является попытка доказать, в противовес мнению Э. Бенвениста, то, что 3-е
лицо нельзя определять как «не-лицо». При анализе лиц необходимо учитывать пространственный и временной факторы. В целом 3-е лицо имеет две негативные характеристики как «неговорящий» и «не-собеседник». Но, тем не менее, 3-е лицо нельзя
назвать «не-лицом», гораздо лучше обозначить его как «не-лицо –
собеседник», оно является лицом, поскольку обладает главным
свойством всех лиц: быть «объектом речи» (Joly 1987: 67).
В рамках своего исследования нами также подтверждается
правомерность присвоения 3-му лицу статуса «лица». Одним из
398
аргументов в пользу подобного решения является факт того, что в
реальном общении мы сталкиваемся с таким парадоксальным явлением: наряду с адресацией в 3-ем лице, становится возможным
самоименование от 3-го лица. Поиск объяснения подобному феномену приводит нас к рассмотрению универсального противопоставления, лежащего в основе реальной действительности и
внутреннего мира человека говорящего, - оппозиции «субъективное - объективное».
6.1.2.1. Субъективное и объективное в мире и языке. Рассуждая о субъективности в языке, Э. Бенвенист утверждает, что
только благодаря языку человек превращается в субъекта. Быть
субъектом значит осознавать свое «Я». А подобное возможно
только при противопоставлении своего Ego кому-то другому.
Именно язык предоставляет ярчайшую и наиболее доступную
возможность подобной оппозиции. «Я могу употребить Я только
при обращении к кому-то, кто в моем обращении предстанет как
Ты» (Бенвенист, 1974: 293). С другой стороны, и язык возможен
только потому, что каждый говорящий представляет себя в качестве субъекта, называющего самого себя как Я в своей речи.
Израильский мыслитель М. Бубер в своей работе «Я и Ты»
ведет речь о двойственности мира человека, которая в свою очередь, проистекает из двойственности двух основных слов, употребляемых каждым из нас. «Одно основное слово – это пара ЯТы, другое основное слов – пара Я-Оно» (Бубер 1999: 6). Не меняя смысла основного слова Я-Оно, можно вести речь о словах
Я-Она, Я-Он.
Автор приходит к выводу, что на основе двойственности
главных слов, Я человека также двойственно. Не существует Я
самого по себе. Когда человек говорит Я, он имеет в виду либо
Ты, либо Он. С другой стороны, если сказано Ты, то вместе с этим
сказано Я пары Я-Ты, соответственно, если сказано Оно, значит,
упомянуто Я пары Я-Оно.
Таким образом, в процессе реализации практических отношений человека к другому человеку, миру, обществу, в результате
овладения и сознательной регуляции этих отношений становится
возможным возникновение и существование субъективности
(Колшанский 1990: 86-87).
Субъективный мир человека тесно связан с объективной реальностью. Более того, субъективность обусловлена объективной
реальностью, она входит в состав реальных жизненных процессов
человека, а потому субъективное и есть объективное. Как следст-
399
вие, в языке мы непременно находим отражение субъективного
отношения воспринимающего этот мир человека к предметам, явлениям и событиям реального мира.
Итак, в структуре «человек-мир» можно выделить, с одной
стороны, отношение «человек-человек», где в качестве наблюдаемого внешнего объекта выступают реалии внешней непосредственно наблюдаемой жизни: другие люди и отношения. С другой
стороны, мы можем выделить оппозицию «человек - сам человек»: человек сам способен вынести суждение о себе, став объектом собственного наблюдения (Серебренникова 2002).
В своей концепции Ж.-П. Сартр понятию «Я» противопоставляет понятие «Другой». Другой имеет решающее значение для
формирования самосознания говорящего. «Другой превращает
субъекта познания в его объект. Благодаря существованию Другого человек способен вынести суждение о самом себе как объекте»
(Сартр 2000). Познавая самого себя, человек одновременно является не только субъектом, но и объектом собственной мысли и
речи.
Таким образом, в Я человека есть не только активно познающее начало, но как бы и познаваемый, рассматриваемый со
стороны объект, своеобразное отражение «Я» говорящего. Человеческий субъективный мир, отличный от мира объективного – это
не только сфера сознания, но и самосознания, благодаря чему
человек как субъект рефлексирующий способен оценить образ
самого себя, отделив в представлении себя свое Я от своего жизненного окружения, сделать свой внутренний мир, свою субъективность предметом осмысления, понимания, а главное – предметом практического преобразования (Слободчиков, Исаев 1995:
177).
Существование человеческого Я в двух ипостасях – субъективной и объективной - непременно обретет свое отражение в
языке и речи. Расщепление образа референта на «Я–субъект» и
«Я–объект» предоставляет возможность возникновения субъективированной (от 1-го лица) и объективированной (от 3-го лица, с
точки зрения внешнего наблюдателя) номинации человека (Серебренникова 2002).
Мы приходим к выводу о том, осознание себя в ряду Других,
отношение к самому себе, оценка своего «я» могут быть определены в ряду тех интрасубъективных факторов, которые накладывают особый отпечаток на непосредственный материальный результат, представляемый говорящим в процессе непосредствен-
400
ного речевого общения и в итоге являющийся объектом нашего
пристального внимания.
6.1.3. Семантика автореферентных номинаций
Вопрос о семантической структуре автореферентных номинаций напрямую связан с проблемой принадлежности рассматриваемых языковых единиц к конкретной части речи. Категория лица
находит свое отражение во всей системе языка, на всех его уровнях, за исключением фонологического. Но, прежде всего, мы обнаруживаем категорию лица у личных местоимений, имен существительных (нарицательных) и имен собственных.
6.1.3.1. Семантические особенности личных местоимений
как средств автореференции. Триада высказывания «ego, hic et
nunc» представляет собой основной механизм для включения в
высказывание информации из нелингвистического контекста речевого события. Предложение-высказывание способно функционировать в коммуникации благодаря системе правил соотнесения
с персональным, пространственным и темпоральным контекстом,
обеспечивающим возможность дейктического прикрепления (Козинцева 1991: 12; Арутюнова 1992: 264; Kleiber 1994: 7).
Местоимения определяют в качестве средств персонального
дейксиса. Существуют различные трактовки дейктических элементов в языке: «шифтеры» - Р.Якобсон (Jakobson 1963), «проявление субъективности» - Э.Бенвенист (Бенвенист 1974), «ориентиры» - Ж.-П.Декле (Désclès 1995).
Местоимение обладает понятием указательности лицареферента, выделяемым человеком-субъектом в качестве предмета мысли и речи (Селиверстова 1988: 4). В отличие от существительного местоимение не называет объект непосредственно, а
указывает на него в условиях данного акта речи. В этом заключается основное своеобразие его значения.
Местоимения не следует определять как «пустые слова»,
употребляющиеся вместо имени. Они способны обозначить отношение самого мыслящего к тому, о чем он мыслит. Своей грамматикой и семантикой местоимения выражают некоторые сущностные признаки лица. Мы можем говорить о грамматическом, собственно лексическом, а также местоименном значении рассматриваемых форм. Местоимения имеют свое собственное означаемое.
Оно построено довольно сложным образом и может быть представлено в качестве комбинации дифференциальных признаков,
401
которые находятся в сложных отношениях друг с другом и отражают разные аспекты функционирования местоимений.
Местоименное значение задает способ представления лица,
но не несет в себе развернутого содержания, которое соответствовало бы заданному видению предмета мысли и речи. По словам Е.Ф.Серебренниковой, значению местоимения не принадлежит соответствующая данному видению предмета характеристика, она «восполняется на уровне представления, имплицируется
заданным способом видения лица, составляет пресуппозиционный фонд данного местоименного знака» (Серебренникова 2002).
Референт, указываемый местоимениями первого лица, является наиболее определенным в данной ситуации. Он наделяет
себя ролью говорящего и оказывается в центре речевой ситуации.
Для обозначения своего «Я» говорящий нередко использует
не только формы единственного, но и множественного числа, в
частности, местоимение nous. Это один из способов семантической транспозиции местоимений. В этом случае выделяют так называемые nous de majesté (nous величия) и nous de modestie
(nous скромности) По этому поводу Э. Бенвенист считает, что не
следует рассматривать местоимение nous как расширенное je.
Местоимение nous величия служит для обозначения более крупного, более торжественного лица и в то же время менее определенного. С другой стороны употребление nous в авторском и ораторском дискурсе смягчает слишком резко обозначенное je (Benveniste 1966: 234-235).
Другим случаем семантической транспозиции является
употребление вместо формы je местоимения 3-го лица on, которое, всегда являясь номинальным, играет в предложении роль
подлежащего и служит только для обозначения лиц. Местоимение
on может подчеркивать некоторой стилистический нюанс (скромность, иронию, презрение), в более возвышенной речи оно может
использоваться вместо je, tu, nous, vous.
Местоимения, таким образом, образуют центр понятийной
сферы персональности и ее опорной точки – субъективности
(Бенвенист 1974, 285-300). Они представляют в языке человеческое существо в процессе осмысления мира и самого себя в этом
мире.
6.1.3.2. Семантические особенности имен существительных
как средств автореференции. При всем многообразии категории
лица ее ядром, без сомнения, являются существительные. Имя
существительное определяют как одну из полнозначных частей
402
речи, обладающих и сигнификативным, и денотативным значением. По логико-грамматическому критерию выделяют семь семантических разрядов существительных, среди них конкретные существительные одушевленные - названия живых существ, лиц.
Е.С.Кубрякова придерживается мнения о том, что первичной
функцией местоимений также являлась функция именования, а их
способность отсылать, указывать на объекты возникла несколько
позже (Кубрякова 1978: 28).
Существительное обладает множеством номинативных
функций, в предложении оно способно выполнять практически все
семантические роли: агента действия, объекта действия, адресата действия и др.
Особый статус имя существительное обретает в рамках теории инциденции Г. Гийома. Реализация любого слова в процессе
говорения, согласно Гийому, связано с движением мысли от частного к общему и обратно, происходящее за весьма короткий отрезок времени, называемый оперативным временем. В течение этого промежутка времени происходит категориальное оформление
слова, связанное с выделением в языке частей речи (частей языка по Гийому). Слово является носителем значения (apport de signification), уже в языке оно обладает рядом отличительных от других классов слов признаков. Для категориального оформления
слова необходимо соотнесение таких элементов значения, как
вклад (apport) и опора (support). Вкладом значения в теории инциденции называют еще неоформленное категориально понятие,
которому на уровне языка предоставляется опора. При соотнесении вклада с опорой происходит инциденция, в результате чего
происходит деление всех языковых единиц на имена существительные и остальные части речи (части языка). Особенностью
имени существительного является то, что оно имеет соотнесенность вклада с опорой в рамках своего сигнификата. Подобное
явление в психомеханике называют внутренней инциденцией.
Она присуща только существительному. Все остальные части речи имеют внешнюю инциденцию. Имя существительное выделяется тем, что в его семантике ему присуще понятие объекта речи,
так называемого логического лица. При соотнесении сигнификата
с логическим лицом происходит внутренняя инциденция и оформляется существительное (Костюшкина 2003: 16 – 59).
С семантической точки зрения категория лица, представленная именами существительными, является расчлененной и многоаспектной, поскольку включает в себя множество значений.
403
Автореферентные номинации не могут быть рассмотрены
вне рамок особого класса имен существительных - имен собственных.
6.1.3.3. Семантические особенности имен собственных как
средств автореференции. Имена собственные выступают эффективным способом обозначения лица. Лицо является единственным субъектом, непременно обладающим именем собственным, поскольку человек представляет собой уникальную в своем
роде личность во всей совокупности своих психологических, биологических и социальных характеристик (Jonasson 1994).
Имя собственное определяют как собой особый семантический разряд имен существительных. Сложность проблемы значения имени собственного обусловлена сложностью проблемы значения слова. С одной стороны, известны теории, отрицающие наличие значения у имен собственных, с другой, существуют теории, утверждающие, что имена собственные лексическим значением обладают (Суперанская 1969, 1990).
В отличие от других слов имена собственные не имеют непосредственной связи с понятием. Его основное значение заключено в связи с денотатом. По словам Н.Д.Арутюновой, значение
имени собственного подобно разводам на стекле, сквозь которое
как бы «просвечивается референт» (Арутюнова 1977а: 306).
В семантическом плане наблюдается сближение имен собственных и местоимений. Их определяют как асемантические
элементы лексики, наиболее приспособленные для выполнения
функции идентификации. И в то же время именам собственным
присущи характеристики, отличающие их от местоимений: словообразовательные возможности, наличие категориальных признаков класса существительных. Так, имя собственное в отличие от
местоимения 1-го лица способно предоставить информацию о половой принадлежности субъекта, другими словами выразить его
Я-половое: Jaques - Jaqueline, Paul - Pauline, Joseph – Joséphine,
Jean – Jeanne. Имя собственное может передать сведения о национальном происхождении говорящего, то есть конкретизировать
его Я-национальное, этническое: Smirnoff, Whitehead, Tagawa.
Существуют особые правила по использованию имен собственных в рамках официальной и неофициальной коммуникации.
Как следствие, при самопрезентации в ситуации знакомства говорящему необходимо обозначить себя таким образом, чтобы в последующем представленная форма имени могла быть использована при адресации к данному лицу.
404
Именно имя собственное первым запоминает ребенок, и оно
последним стирается из памяти при некоторых психических заболеваниях. С позиций психологии Р.Бернс говорит о роли имени и
именования в развитии Я-концепции человека. Самосознание ребенка основывается на отличии себя от других. Главным в создании себя как объекта является его идентифицирование, а одним
из способов этого служит именование. Если объект получил имя,
значит, он получил определенность, в результате чего по отношению к нему можно занять определенную позицию (Бернс цит. по
Психологии человека 2002: 218). Если личные местоимения появляются в речи ребенка к концу второго года его жизни, то именем
собственным он обозначает себя намного раньше, говоря о себе в
3-ем лице и повторяя грамматические формы, в которых к нему
обращаются или говорят о нем окружающие.
Имена собственные можно определить как один из непременных компонентов личной сферы говорящего.
6.1.4. Прагматика автореферентных номинаций
Вопрос о том, при каких обстоятельствах, в каких коммуникативных ситуациях, с какими предпосылками и намерениями говорящий произносит высказывание, находит свой ответ в рамках
прагматического направления в лингвистике.
Предметом исследования прагматики становится коммуникативное содержание высказывания, отношения между говорящим субъектом и его речевым произведением (Арутюнова 2000:
356; Булыгина 1981: 333; Столнейкер 1985: 423; Дейк 1989: 16,
Апресян 1988).
По мнению исследователей, при определении предмета
прагматики необходимо руководствоваться положением о том,
что «все в речи индивида и тем самым весь индивидуальный язык
детерминирован социально» (Леонтьев 1968: 51). Рассуждая о
прагматике человеческого «Я», Г.Клаус имеет ввиду «психологический и социальный аспекты употребления языковых знаков»
(Клаус 1967: 12).
По словам Л.А.Киселевой, прагматика, прежде всего, направлена «изучение вербального управления человеческим поведением, моделирования социального и индивидуального поведения людей посредством речи» (Киселева 1978: 98).
Целью прагматики является изучение разнообразных элементов (речевых слов), или индикаторов, отражающих позицию
коммуникантов, степень знания предмета речи и их языковых спо-
405
собностей. В качестве подобных индикаторов могут выступать определенные разряды знаменательных и служебных слов, а также
некоторые грамматические формы и интонации, которые отражают стратегию ведения разговора, позицию говорящего по отношению к сообщаемым фактам, логические отношения между ними и
взаимодействие участников речевого акта (Ducrot 1972; Стросон
1986).
По нашему мнению, в качестве подобных индикаторов эффективным образом способны служить автореферентные номинации.
6.1.4. 1. Сущность и структура ситуация речевого общения. Ситуация коммуникации представляет собой важную совокупность факторов, непосредственно влияющих на выбор номинации лица говорящим. Лингвисты и представители смежных областей знания оперируют термином «ситуация» в различных контекстах. В научной литературе мы повсеместно сталкиваемся с
понятиями «ситуация общения», «микроситуация» «ситуация акта
речи», «деятельностная ситуация», «референтная ситуация» и
т.д. В каждом из предложенных терминов подчеркивается тот или
иной аспект этого сложного явления.
В теории речевого общения речевую ситуацию определяют
как минимальной единицей деятельности человека, опираясь на
которую можно определить и интерпретировать актуальный
смысл высказывания (ФЯСТРО 1992: 141).
Во многих исследованиях подчеркивается двойственная, биполярная сущность коммуникативной ситуации, основанная на
противопоставлении ее речевого и неречевого аспектов (Леонтьев 1977: 13; Формановская 1989: 37; Берман 1999: 14; Скепская
1991: 36).
С.А.Корзина ведет речь о предметной ситуации как о внешней обстановке, знание которой используется говорящими в качестве одного из средств взаимопонимания и о ситуации отношений, под которой подразумеваются отношения между говорящими
или их отношения к предмету высказывания (Корзина 1991: 15).
В.В.Красных определяет ситуацию как «фрагмент объективно существующей реальности, частью которой может быть и вербальный акт», а для обозначения неречевых условий общения
использует термин «конситуация», которую автор определяет как
объективно существующую, собственно экстралингвистическую
ситуацию общения, которая вбирает в себя условия общения, понимаемые в самом широком смысле, и коммуникантов, т.е. кто,
406
что, где и когда (Красных 2003: 194).
Ф.Вион считает, что ситуацию коммуникации следует понимать двояко. С одной стороны, понятие ситуации коррелирует с
понятием «пресуппозиция», в таком случае ее представляют как
систему фактов, известных говорящему и слушающему в момент
речи. С другой стороны, ситуация коммуникации тождественна
социальным рамкам коммуникации. Участник ситуации коммуникации с самого начала взаимодействия должен предъявить окружающим свои социальные характеристики и, тем самым, определить тип взаимоотношений с собеседниками и ситуацию, в которой он задействован (Vion 2000).
А.В.Алферов выделят трехчастную структуру коммуникативной ситуации, в которой, по его мнению, необходимо различать
следующие аспекты: деятельностную ситуацию (интеракцию),
референтную (предметную) ситуацию и речевую ситуацию, включающую коммуникативную компетенцию говорящих (Алферов
2001: 198).
С позиций социолингвистики А.В. Аврорин определяет речевую ситуацию как сложную многокомпонентную структуру, включающую в себя «производителя и адресата речи со всеми их социально-демографическими признаками и характеристикой их отношений между собой, обстановку в которой совершается акт речи, тему речевого произведения, наконец, как функцию всего предыдущего, лингвистическую принадлежность речевого произведения» (Аврорин 1975: 116).
В рамках стилистики французского языка К.А. Долинин предлагает различать экстралингвистическую, деятельностную, коммуникативную и референтную ситуации, сложное взаимодействие
которых способствует реализации коммуникативного акта (Долинин 1985).
В отношении структуры ситуации речевого общения С.А.
Корзина выделяет временные и локальные характеристики условий общения; цель и мотив речевого действия; участники общения и их отношение к ситуации; отношения между коммуникантами; реализация коммуникативного акта (Корзина 1991: 14).
Наиболее детальное описание речевой ситуации принадлежит
Д. Вундерлиху, который выделяет следующие ее компоненты: «1)
говорящий, 2) собеседник, 3) время речи, 4) место речи, входящее
в поле зрения говорящего, 5) пресуппозиции говорящего, связанные с данным высказыванием: а) его знания и возможности, б) то,
что говорящему известно о знаниях и возможностях собеседника,
407
в) то, что, по мнению говорящего, должно быть понято собеседником из текста высказывания, г) то, что, по мнению говорящего,
входит в поле зрения собеседника, д) общественные отношения
между говорящим и собеседником, 6) намерения говорящего, связанные с данным высказыванием, 7)фонетические и синтаксические особенности данного высказывания, 8)содержательная сторона высказывания, 9)взаимоотношения между говорящим и собеседником, устанавливаемые в данном высказывании» (Вундерлих цит. по ФЯСТРО 1992: 142).
Авторы монографии «Французский язык в свете теории речевого общения», основываясь на структуре Д.Вундерлиха, представляют СРО как сложную систему, состоящую из следующих
компонентов:
1) говорящий и его собеседник (-и) - коммуниканты, занимающие в
обществе (социуме) определенное положение, а в момент осуществления коммуникации выполняющие определенные роли;
2) сам акт речи, в котором воплощается определенное коммуникативное намерение говорящего;
3) предметно-событийный фон (время, место и другие обстоятельства деятельностной ситуации, в том числе общий фонд знаний собеседников о предмете речи и связанных с ним обстоятельствах, или пресуппозиция (ФЯСТРО 1992: 144).
Понятию ситуация коммуникации близки по смыслу понятия
«контекст» и «ко-текст». Контекст определяют как невербальное
окружение текста. В.В.Красных придерживается мнения о том, что
контекст следует понимать как «имплицитно или эксплицитно выраженные смыслы, реально существующие, являющиеся частью
ситуации, отражающиеся в дискурсе и актуальные для данного
коммуникативного акта» (Красных 2003: 194).
По мнению П.Шародо, контекст является элементом акта
речевой деятельности, выраженный определенным образом, условия его реализации определяются внешней по отношению к акту речевой деятельности ситуацией (Charaudeau 1992: 635).
Итак, с ситуацией речевого общения связаны все этапы порождения и формирования высказывания: «мотивация, обстановочная афферентация, внутреннее прогнозирование и само формирование высказывания» (ФЯСТРО 1992: 141). Ситуация речевого общения представляет собой сложную структуру, состоящую
из множества взаимосвязанных компонентов, ту естественную
среду, в которой реализуется любой диалог и одновременно необходимый аппарат высказывания. В ее состав входят все те
408
внешние условия, в рамках которых происходит взаимодействие
партнеров по коммуникации, в результате чего при использовании
языковых средств рождается тот или иной текст.
Пресуппозиция как неотъемлемая составляющая
ситуации речевого общения
Как нам известно, оппозиция «человек – сам человек» интегрирована в общую структуру «человек – мир». Тем самым, успешность коммуникативной деятельности говорящего во многом
предопределена совокупностью его знаний о мире и других субъектах.
Общий фонд знаний собеседников об окружающем мире, о
своем собеседнике, о предмете речи, о законах и правилах данного общества, об обстоятельствах коммуникации принято обозначать термином «пресуппозиции высказывания».
С.И.Канонич выделяет в структуре пресуппозиций адресанта
следующие компоненты: социально-биологический и культурный
тип человека, выступающего в роли инициатора акта общения
(показатели возраста, профессии, семейное положение, социальная функция, эрудиция, отношение к адресату коммуникации и
предмету речи); конкретный мотив, побудивший его к данному акту общения, конкретная ситуация, подсказывающая необходимость решения определенного вопроса бытия, обмена информацией, поиска нового знания» (Канонич 1985: 21-22).
Согласно А.Драулек, прагматическая пресуппозиция опирается на информацию, данную в контексте и когнитивно-освоенную
коммуникантами. Пресуппозиция предполагает представления
коммуникантов о контекстуальных условиях актуализации высказываний в дискурсе и предопределяет в конечном итоге уместность и / или успешность выказывания (Draoulec 1999: 107).
Н.А.Ильина, размышляя над проблемой диалогического общения, вводит понятие культурного плана, который следует определять как информационный и культурный запас участников общения (Ильина 1991: 176).
6.1.4.2. Коммуникативная сущность участников ситуации
речевого общения. Осуществление коммуникации немыслимо без
главных участников этого сложного процесса: субъектов дискурса,
коммуникантов, партнеров по общению, протагонистов. Дискурс
понимается как процесс, протекающий при наличии как минимум
двух участников, которые интерпретируют высказывания друг друга и совместными усилиями разрабатывают его. Течением дискурса всегда управляют личности, присваивающие себе коммуни-
409
кативные роли и действующие при этом в общих и личных целях
(Сусов 1989).
Значимость роли говорящего неоспорима, движимый определенной интенцией в рамках ситуации речевого общения он учитывает совокупность внутренних и внешних факторов коммуникации и формирует в итоге вербальный продукт. Согласно
Э.Гоффману, уже саму коммуникативную сущность говорящего
нельзя определить однозначно. По характеру исполнения своей
роли говорящий может выступать в качестве аниматора, или «изрекающего» высказывание (того, кто произносит слова), автора
высказывания (того, кто формулирует мысли и выбирает слова
для их передачи) и, наконец, в роли принципала, или ответственного (лица, позиция которого отражена в высказывании) (Goffman
1979; Goffman 1981: 335).
Нередки ситуации, в которых присутствует более двух участников общения, в таком случае коммуникативные роли вступающих в общение усложняются, что требует проведения разветвленного и глубокого анализа коммуникативного акта. Осуществить подобное удалось зарубежным исследователям Г.Г.Кларку
и Т.Б.Карлсону в их работе «Слушающие и речевой акт» (Clark,
Carlson 1982a, 1982 b). Помимо говорящего (speaker), авторы выделяют категорию слушающих (hearers), в рамках которой, в свою
очередь, можно выделить несколько подтипов коммуникантов:
А) адресаты (addresses), которые вокативно обозначены или
могут быть обозначены в высказывании;
Б) третьи лица, или сторонние участники (side-participants),
то есть те коммуниканты, которые, несомненно, являются слушающими, но чью роль нельзя считать ролью адресата;
В) «подслушивающие», или «случайные слушающие» (overhearers), которые способны воспринять речь, но не включаются
говорящим как участники происходящего речевого акта. Помимо
этого, случайные слушающие могут быть как известны, так и неизвестны для говорящего (Кларк и Карлсон 1986: 342).
В процессе коммуникации роль слушающего, адресата не
менее важна, чем роль адресанта, говорящего. Адресат представляет собой субъективный образ, сформулированный адресантом в процессе общения.
Коммуникативная сущность адресатов не однородна и зависит от полноты их автокоммуникативных функций. Г.Г.Почепцов,
помимо собственно адресата или типового адресата, выделяет
410
такие антропокомпоненты, как адресат-ретранслятор, квазиадресат и косвенный адресат (Почепцов 1986).
Собственно адресатом является «лицо или группа лиц, которому или которым предназначено высказывание, исходящее от
говорящего» (Почепцов 1987: 11).
Существует тип адресата, роль которого не является полноценной по сравнению с ролью собственно адресата. Это адресатретранслятор. Сама возможность существования подобного типа
коммуниканта объясняется таким свойством языка, как транзитивность, сущность которой заключается в том, что если говорящий передает слушающему определенную информацию i, то
имеется возможность передать в свою очередь (i) эту информацию лицу Z. По существу адресат-ретранслятор является посредником между адресантом и настоящим лицом, кому адресовано
высказывание. Простейшим и наиболее распространенным примером использования адресата-ретранслятора является телефонные разговоры, во время которых по какой-либо причине отсутствует истинный адресат сообщения. В области речевого этикета прочно сформировались специальные формулы для обращения к лицу, на которое возлагаются функции адресатаретранслятора.
Принимая во внимание то, что коммуникативные ситуации
«тет-а-тет», требующие строгой конфиденциальности, имеют свои
неоспоримые достоинства, общающимся, тем не менее, бывает
довольно сложно избежать ситуаций, в которых бы не присутствовало еще одно лицо (и более).
В отечественной лингвистике подобный антропокомпонент
обозначают термином «наблюдатель» (Долинин 1985: 10, Гольдин 1987: 36). Г.Г. Почепцов предлагает обозначить возможное в
ситуации коммуникативного акта третье лицо термином «слушатель» (Почепцов 1987: 26).
Для обозначения подобного типа коммуниканта Г.Г.Кларк и
Т.Б. Карлсон предпочитают оперировать понятиями «сторонний
участник» и «случайный слушающий».
Отметим, что коммуникативные роли не имеют жесткой закрепленности за тем или иным участником общения и могут легко
переходить от одного лица к другому. Допустим, тем не менее, что
в определенный краткий момент один из коммуникантов берет на
себя роль говорящего и автоматически наделяет ролью адресата
одного из своих партнеров. Таким образом, третье лицо, которому
не посчастливилось в данный момент, оказаться в роли адресата
411
может получить некоторые иные полномочия в зависимости от
намерения говорящего.
В частности, третий участник общения на самом деле может
оказаться истинным получателем сообщения говорящего, несмотря на кажущуюся его предназначенность другого лицу. Подобное возможно, если в качестве адресата речи избирается
субъект, который не способен правильно потребить высказывание
и является заведомо ущербным в своих способностях участвовать в речевой коммуникации объект. Такого участника общения
называют квазиадресатом, или «псевдопартнером».
Но даже если говорящий наделяет ролью адресата абсолютно полноценное в коммуникативном отношении лицо, у последнего всегда остается риск оказаться лишь средством для
достижения истинных целей субъекта речи, поскольку и в этом
случае он не будет являться истинным получателем сообщения.
Сообщение говорящего, явно предназначенное адресату, может
косвенно путем адресоваться слушающему, такой тип коммуниканта наделяют термином «косвенный адресат». По мнению
К.Кербрат-Ореккиони, косвенные участники (слушающие) не принимают прямого участия в коммуникации, но, являясь свидетелями «вербального взаимодействия, оказывают на него немаловажное влияние» (Кербрат-Ореккиони цит. по Костюшкиной 2003: 19).
Г.Г. Почепцов утверждает, что необходимо отличать данный
тип коммуниканта не только от прямых адресатов, но и от так называемых соадресатов. Отличительными особенностями соадресатов являются их многочисленность и тождественность в своем
коммуникативном статусе. Примером соадресативности могут
служить многотысячные и многомиллионные адресаты рекламных
писем, массовая аудитория в лице телезрителей, радиослушателей, зрителей, присутствующих на спектакле.
Изложенные нами размышления о коммуникативной сущности партнеров по общению приводят нас к следующим выводам.
Несмотря на различие выполняемых коммуникантами ролей в
рамках речевой ситуации, каждый из них способен наделить себя
функцией говорящего субъекта. Лицо, характеризуемое пассивным участием в конкретных условиях общения, согласно предписанию или руководствуясь собственной инициативой, имеет право
присвоить себе роль субъекта речи, распределив коммуникативные характеристики между участниками общения иным образом.
Не только адресат речи, но и наблюдатель является потенциальным говорящим субъектом. Как следствие, рассмотрение катего-
412
рии лица с позиций коммуникативных особенностей реального
общения не позволяет нам согласиться с утверждением о том, что
3-е лицо, лицо-не говорящее, должно быть определено как нелицо.
Варианты возможного распределения коммуникативных ролей между участниками общения могут быть наглядно продемонстрированы на следующих примерах.
(1) -Mes enfants, je suis obligė de vous mettre au collège. Votre mère
et moi, nous pensons qu’un précepteur, si dévué soit-il, ne peut plus
vous suffire. Nul n’est omniscient, alors que les programmes sont de
plus en plus chargés (Bazin 3, 314).
Предлагаемая ситуация общения имеет место в доме семьи
Резо. Говорящий, месье Резо, выступает в роли изрекающего и
автора высказывания, а вместе с тем и в роли ответственного,
поскольку он произносит мысли, за которые ответственен не только он, но и его жена. А если быть точнее, то решение отправить
сыновей в колледж принадлежит скорее матери, чем отцу, поскольку настоящим главой этой семьи является мадам Резо, властная и своевольная женщина. Она же выступает в данной ситуации общения сторонним участником, однако подобное распределение ролей вовсе не умаляет ее значимости, своим присутствием на семейном совете хозяйка дома контролирует происходящее, в том числе содержание и форму оглашаемого месье Резо
высказывания. Роль прямых и непосредственных адресатов в
данном случае принадлежит сыновьям Резо, которые выступают
по отношению друг к другу в качестве соадресатов.
Зачастую коммуниканты не считают роль ответственного
приятным и легким обязательством. Соответственно, выбор лица,
на которое будет возложена данная обязанность в предстоящей
ситуации общения, представляет для коммуникантов особого рода сложность, например:
(2)-Je crois que le moment est venu, a dit Papa.
-Oui, a dit Maman, il m’en a parlé tout à l’heure.
-Alors, il faut lui dire, a dit Papa.
-Eh bien, dis-lui, a dit Maman.
-Pourquoi moi? a demandé Papa; tu n’a qu’à lui dire, toi.
-Moi? c’est à toi lui dire, a dit Maman; l’idée est à toi.
-Pardon, pardon, a dit Papa, tu étais d’accord avec moi, tu a même dit
que ça lui ferait le plus grand bien, et à nous aussi. Tu as autant de
raisons que moi de le lui dire. (Bosco, 75).
413
Описываемый диалог происходит между молодыми супругами накануне их летнего отдыха. С тем, чтобы провести отпуск
вдвоем, было принято решение не брать с собой в предстоящую
поездку маленького сына, а отправить его в детский лагерь. Родители, ожидая негативную реакцию ребенка на принятое ими решение, пытаются выяснить, кто в итоге возьмет на себя роль ответственного. Как можно проследить из диалога, ответственным
не обязательно должен выступать тот, кому изначально принадлежит обсуждаемая мысль, подобную функцию вполне может
осуществить тот, кто был согласен с предложенным вариантом и
кто сумел найти достойные аргументы в пользу принятия решения.
Если же в итоге выбор ответственного за высказывание был
осуществлен, то озвучивание сформулированной мысли должно
происходить при особом раскладе участников общения.
Например:
(3)-Nicolas, nous devons parler d’homme à homme. Il faut que tu sois
très raisonnable. (…)
-Je vais à la cuisine, a dit Maman.
-Non! Reste! a dit Papa. Nous avions décidé de le lui dire
ensemble…(…)
-Nicolas, mon petit, nous ne partirons pas avec toi en vacances. Tu
irais seul, comme un grand.
-Comment seul, j’ai demandé. Vous ne partez pas, vous?
-Nicolas, a dit Papa, je t’en prie, sois raisonnable. Maman et moi, nous
irons faire un petit voyage, et comme nous avons pensé que ça ne
t’amuserait pas, nous avons décidé que toi, tu irais en colonie de
vacances. Ça te fera le plus grand bien, tu seras avec des petits
camarades de ton age et tu t’amuseras beaucoup… (Bosco, 77-78).
В предлагаемой ситуации общения, родители, наконец, осмелились объявить сыну о своих планах на лето, при этом немаловажное значение приобретает факт присутствия в качестве
стороннего участника матери мальчика, несмотря на то, что, на
протяжении всей ситуации общения ей не удается выступить в
роли говорящего.
Таким образом, центральным звеном коммуникативного события становится субъект, наделяющий себя ролью говорящего.
Вместе с тем, любой коммуникант представляет собой личность
во всей совокупности ее физических, духовных, психологических,
интеллектуальных, когнитивных, эмоциональных характеристик.
Вербальный продукт, порождаемый в процессе реального обще-
414
ния, может свидетельствовать об особенностях сложного и противоречивого внутреннего мира субъекта.
6.1.4.3. Личность говорящего субъекта и ее составляющие. Принято считать, что понятие «личность» в некотором
смысле сопоставимо с понятием «Я» человека. В современной
психологии «Я» определяют как один из компонентов личности,
как ее внутреннее ядро, сгусток индивидуального сознания, систему представлений человека о самом себе и отношение его к
самому себе (Леонтьев 1977, Гримак 1994).
Понятие «Я» также отождествляется с понятием самосознания. Самосознание понимают как осознание своего Я, своего знания, нравственного облика, интересов, идеалов и мотивов поведения, познание и оценку человеком самого себя как мыслящего,
чувствующего и деятельного субъекта. Результатом самосознания становится выработка человеком системы представлений о
самом себе (Слободчиков, Исаев 1995: 193). Самосознание выступает неотъемлемой стороной сознания, выражающей данность
субъективной реальности сознания самому субъекту. Самосознание шире понятия самопознания: помимо познания себя, самосознание также предполагает эмоционально-ценностное и деятельностно-регулятивное отношение к себе. Ведущим познавательным механизмом самосознания является рефлексия (Кириленко, Шевцов 2002: 321). В свою очередь, рефлексией называют
не просто знание или понимание субъектом самого себя, но и выяснение того, как другие знают и понимают «рефлектирующего»,
его личностные особенности, эмоциональные реакции и познавательные представления (Гримак 1994: 15-16).
Самосознание соотносимо с понятием «самость» человека.
Самость человека охватывает феномен самосознания и его отношение к сознанию и деятельности. Самость человека может
включать в себя следующие психологические составляющие:
1)
представление о своей индивидуальности (идентичности);
2)
конкретное единство интересов, склонностей, ценностных ориентаций;
3)
определенную самооценку и самоуважение;
4)
В содержании «Я» принято различать: чувство «Я» – переживание себя как субъекта деятельности;
5)
«Я-концепцию» – представление о себе как объекте
самонаблюдения (Гримак, 1994).
415
В свою очередь, «Я-концепцию» нередко определяют в качестве эквивалента самости. В содержание «Я-концепции», как
системы представлений о самом себе, входят следующие компоненты.
1) Реальное Я, или настоящее Я, – каким я вижу себя в настоящий момент;
2) Динамическое Я – то, каким я стремлюсь стать;
3) Идеальное Я – то, каким я должен быть, исходя из усвоенных
моральных, физических и нравственных образцов;
4) Фантастическое Я – то, каким я хотел бы стать, даже если бы
это заведомо оказалось невозможным, эмоциональное отношение к этим представлениям и убеждениям о себе, соответствующая поведенческая реакция;
5) Представляемое Я - маска, скрывающая подлинные переживания (Гримак 1994: 84).
Непременной составляющей отношения к своему «Я» является направленность на время. Человек не ограничивает себя
пределами настоящего, регулярно прорываясь в сферы будущего
и прошлого. Таким образом, можно выделить три вида Я (образа
Я):
 актуальное Я (Я здесь и сейчас);
 ретроспективное Я (Я в прошлом);
 перспективное Я (Я в будущем).
Личность всегда имеет определенное представление о собственном прошлом, настоящем и будущем. Актуальное Я является более сложным образованием и не сводится к реальному или
идеальному Я. Ретроспективное Я подразумевает некоторое установочное отношение к личному прошлому, поэтому оно не сводимо к простой формой биографической памяти. Перспективное Я
нельзя отождествлять с потенциальным или желаемым Я (Сарджвеладзе 1987: 214).
Понятие времени тесным образом связано с возрастом человека. Возрастные параметры Я могут быть представлены следующими признаками: Я-прошлое, Я-юное, Я-взрослое, Янастоящее (Александрова 2000).
Смысл предложения-высказывания, таким образом, неизменно связан с различными ипостасями Я говорящего. В высказываниях находят отражение многочисленные составляющие
личности человека говорящего.
6.1.4.4. Социальные роли и статусы коммуникантов. Человек выступает как личность, обладающая определенными соци-
416
альными статусами и ролями. Осознание говорящим своих статусно-ролевых характеристик во многом оказывает влияние на
успешность коммуникации.
В науке широко фигурирует термин «социальная роль». Согласно Я. Щепаньскому, роль – «это относительно постоянная и
внутренне связанная система поступков (действий), являющихся
реакциями на поведение других лиц, протекающими в соответствии с более или менее четко установленным образом, поступков,
которых группа ожидает от своих членов» (Щепаньский 1969). По
определению И.С. Кона под ролью понимается «функция, нормативно одобренный обществом образ поведения, ожидаемый от
каждого, занимающего данную социальную позицию» (Кон цит. по
Крысину 1976б: 42).
Роль может быть избрана для проигрывания в зависимости
от той или иной СРО. Впрочем, выбор и проигрывание роли являются далеко не произвольными, а происходят под влиянием так
называемых экспектаций, (expectation), ожиданий, требований. От
каждого из коммуникантов окружающие вправе ожидать и требовать определенного поведения в той или иной конкретной социальной ситуации, и он, в свою очередь, в целях соблюдения норм
социального поведения обязан им соответствовать.
Помимо того, что каждый из коммуникантов исполняет далеко
не одну, а множество ролей, каждая из них обладает определенными характеристиками (позициями), среди которых мы можем
выделить, с одной стороны, постоянные социальные характеристики такие, как социальное положение, национальность, религиозная принадлежность, пол, возраст, профессия, положение в семье. С другой стороны, у социальной роли наличествуют весьма
многочисленные переменные характеристики, к числу которых относят роли пассажира, покупателя, клиента, пациента, прохожего,
роли, проигрываемые нами не единожды в течение одного и того
же дня. В этом случае различают, с одной стороны, понятие «статус» как то, что определяется совокупностью постоянных социальных и социодемографических характеристиками информанта,
и понятие «роль» как ситуативную вариативность, с другой. Статус – это понятие, связанное со стратификационной вариативностью языка, роль – с вариативностью ситуативной.
Постоянные и переменные характеристики взаимосвязаны
друг с другом. Первые накладывают отпечаток на форму исполнения переменных ролей, поскольку отождествление коммуникантом самого себя с одной и той же постоянной ролью существен-
417
ным образом влияет на его поведение, образ жизни, на его личностные качества. В одной и той же ситуативной роли (например,
покупателя) обладатели различных постоянных ролевых характеристик (учитель, колхозник, домохозяйка) будут заметно отличимы
друг от друга.
Специальные исследования показали, что даже пол говорящего влияет на его речевые особенности, так, в речи женщин чаще встречаются уменьшительно-ласкательные слова, ими используется иная, чем у мужчин интонация, мужчины же в свою
очередь чаще употребляют эмоционально-экспрессивную лексику.
При определении понятия «социальный символизм»:
Ш.Балли считает, что «речевые явления впитывают в себя запах,
присущий той или иной среде и тем обстоятельствам, в которых
они обычно употребляются: (…) какое-то слово, оборот, технический термин, литературное выражение, даже какие-то особенности произношения, могут восприниматься как элемент привычек и
образа жизни определенной группы, лишь бы только эти факты
были очень распространены в этой группе и очень мало использовались в других» (Балли цит. по Формановской 1989: 49).
Как верно отмечает В.Е.Гольдин, «исполнение социальной
роли (и вместе с тем и самоименование в речи – Е.Д.) зависит не
только от занимаемого человеком места в общественной организации, но и от того, как он осознает свою роль, каким считает свое
положение, как к нему относится» (Гольдин 1987: 9). В этом отношении при рассмотрении параметров общения, противопоставляются понятия «маска» и «личность». Каждый говорящий располагает, с одной стороны, набором масок для «безличной коммуникации» и личностью для «межличностной коммуникации», с
другой. С позиций психологии, маска определяется как «совокупность знаков (речевых, жестовых), подача которых обеспечивает
«гладкое» и безопасное взаимодействие в человеческой группе»
(Добрович 1980: 51). Ярким примером тому является широко используемая маска вежливости, которую обязан примерять на себя
каждый полноценный член коммуникативного сообщества. Если
партнеры по общению применяют только контакт масок, а их личности при этом остаются не задействованными, то мы вправе говорить о том, что данное общение носит формальный характер.
Тем самым, вполне естественным является то, что в обществе
человек оказывается вежливым, тогда как наедине с собой он
способен предстать в совершенно иной ипостаси.
418
Разграничивая понятия «маска» и «личность», А.Б.Добрович
упоминает о том, что существуют определенные типы ограничений, не позволяющие коммуникантам сбрасывать маски, которые
автор называет конвенциональными и ситуативными. Конвенциональные ограничения возникают тогда, когда определенная «конвенция» запрещает переход на личностное общение. В городском
транспорте не принято вести разговоры на личную тему с незнакомыми людьми. Ситуативные ограничения говорят о том, что в
особых ситуациях контакт личностей может быть только во вред,
например, ситуация сдачи смены или развода караула.
Помимо того, что коммуниканты разнятся по своей социальной роли, они могут оценивать друг друга вне зависимости от этих
ролей с эмоционально-личностной точки зрения. Мы можем выделить, таким образом, официальные, дружеские, враждебные и
нейтральные. При этом один из коммуникантов может испытывать
симпатию к своему собеседнику, однако тот необязательно должен питать те же самые чувства по отношению к своему визави.
Подобный факт позволяет говорить о близких друг другу по значению эмоциональных и насильственных ограничениях, которые
накладываются на коммуникативный контекст.
Эмоциональные ограничения накладываются там, когда
партнеры по общению эмоционально холодны или враждебны
друг к другу, а насильственные ограничения возможны тогда в том
случае, если «один из партнеров (…) готов к межличностному общению, но другой по тем или иным причинам пресекает эти попытки» (Добрович 1980: 52). И в том, и другом случае в целях
предотвращения потенциально возможного конфликта коммуниканты примеряют на себя маски. Состояние межличностных
взаимоотношений коммуникантов динамично в течение одной и
той же речевой ситуации отношения из враждебных могут перерасти в дружеские и наоборот. Отношение к незнакомому человеку обычно нейтрально, однако оно может кардинально ухудшиться всего лишь из-за того, если было выбрано неудачное наименование лица (в особенности для адресата). Каждый говорящий имеет свой собственный сложившийся образ о представителе той или иной социальной группы, который также может варьироваться от положительного к нейтральному и отрицательному.
Однако, как мы уже говорили, в непосредственном контакте может
произойти ломка сложившихся стереотипов, как в худшую, так и в
лучшую сторону. Ту же самую трехзначную шкалу мы можем
419
применить и относительно предмета речи (в качестве которого в
нашем случае выступает сам говорящий).
Широко известная триада З. Фрейда «Я – Сверх-Я – Оно»
(Фрейд 2003) способствовала развитию популярного в западной
психологии трансакционального анализ, согласно которому в конкретной речевой ситуации вне зависимости от пола, возраста, образования и множества других социальных характеристик коммуникант имеет возможность выступить с трех позиций: Ребенка,
Взрослого и Родителя. Если для позиции Ребенка характерны такие черты, как игривость, открытость, несерьезность, то позиция
Взрослого требует здравого и серьезного отношения к происходящему вокруг. Позиция Родителя наряду с качествами, присущими позиции Взрослого, характеризуется категоричностью и
властностью (Добрович 1980).
Факт того, что любой субъект является носителем многочисленных социальных характеристик, находит отражение в работе
французского ученого Э. Мунье, посвященной проблемам персонализма:
«Or, la personne n’est pas un objet. Elle est même ce qui dans
chaque homme ne peut être traitė comme un objet. Voici mon voisin. Il
a de son corps, un sentiment singulier que je ne puis ėprouver: mais je
puis regarder ce corps de l’exterieur, en examiner les humeurs, les
hėrėditės, la forme, les maladies, bref le traiter comme une matière de
savoir physiologique, médical, etc. Il est fonctionnaire (...). Il est
encore de même façon, un Français, un bourgeois, ou un maniaque,
un socialiste, un catolique, etc. Mais il n’est pas un Bernard Chartier, il
est Bernard Chartier. Les milles manières dont je puis le déterminer
comme un exemplaire d’une classe m’aident à le comprendre et
surtout a l’étudier, à savoir comment me comporter pratiquement avec
lui» (Mounier, 1987: 5).
Итак, многочисленными характеристики Я субъектаговорящего могут быть дополнены Я-статусным и Я-ролевым.
Роль речевого этикета в формировании Я-социального
В процессе реальной коммуникации говорящий обязан усвоить и применять на практике правила этикета, существования которых направлено на установление взаимоотношений между
людьми и регулирование их поведения. Этикет непременным образом затрагивает сферу речевого поведения, где говорящий
проявляет себя со всеми особенностями, свойственными ему как
личности и представителю той или иной эпохи, страны, национальной общности и социальной группы. Корректное речевое и
420
ролевое поведение должны быть урегулированы особым образом, в связи с этим неотъемлемой частью нашей жизни становится речевой этикет, который в широком смысле определяют как
«выработанные обществом правила речевого поведения, обязательные для членов общества, национально специфичные, устойчиво закрепленные в речевых формулах, но в то же время исторически изменяемые» и уже понимают как «совокупность форм
учтивости, вежливости» (Формановская 1989: 4). Близкими по
значению речевому этикету являются понятия «культура общения» и «культура речи», то есть «такой набор и такая организация
средств, которые в определенной ситуации общения при соблюдении современных языковых норм и этики общения позволяют
обеспечить наибольший эффект в достижении поставленной
коммуникативных задач» (Культура речи 1996: 13). Культура общения – это та часть культуры поведения, которая выражается
главным образом в речи, во взаимном обмене репликами при соблюдении правил ведения беседы современных языковых норм.
Культура общения заключается в том, чтобы в той или иной степени выбрать наиболее уместное языковое средство, продемонстрировать адресату наиболее подходящее в данном случае вежливое, уважительное отношение. Чем культурнее человек, тем
выше его культура общения и тем совершеннее его способность
переключаться при выборе той или иной речевой манеры, того
или иного поведения.
6.1.4.5. Типы ситуаций речевого общения. П.Шародо подчеркивает, что в ситуации речевого общения наряду с социальной
и психологической идентификацией коммуникантов происходит их
языковая идентификация. На этом основании коммуникативная
природа участников общения может быть определена в рамках
следующих категорий.
А. Партнеры речевого акта, социальные и психологические существа, внешние по отношению к акту речи, которые вписываются в
него и определяются рядом идентифицирующих признаков. Один
из партнеров выступает в качестве говорящего - передатчика,
производителя коммуникативного акта. Его собеседник является
приемником, интерпретирующим речь говорящего.
Б. Протагонисты высказывания, внутренние по отношению к коммуникативному акту и определяемые своим коммуникативным поведением. Один из них – говорящий – высказывающийся, воплощающий свои коммуникативные интенции. Его собеседником яв-
421
ляется реципиент, которому отведено особое место внутри дискурса говорящего (см. Костюшкина 2005: 232).
Говорящий и принимающий вступают в коммуникацию и тем
самым обретают статус протагонистов. Соотношение между получателем и принимающим, а также передающим и высказывающимся различны, подобное отличие лежит в основе разграничения типов ситуаций речевого общения. По коммуникативной роли,
исполняемой в процессе коммуникации, участников общения называют говорящим и слушающим. Нетождественный характер отношений партнеров и протагонистов, отраженный в работе
П.Шародо, способствует разграничению двух типов ситуаций: интерлокутивной и монолокутивной.
Интерлокутивная ситуация возможна в том случае, когда
имеет место физическое присутствие партнеров, контракт разрешает обмен, используется устный канал общения и имеется возможность непосредственно наблюдать реакции друг друга. В подобном случае коммуникантами широко используется паралингвистические средства: интонация, мимика, жесты. Вербальный
продукт говорящих отличается аффективным порядком слов, сегментированными конструкциями, отсутствием логических связей
(Костюшкина 2003: 27; 2005). В интерлокутивной ситуации говорящий и передающий находятся одновременно, в одном моменте
речи.
Монолокутивная ситуация возникает при физическом отсутствии одного из партнеров, что не позволяет контракту разрешить
обмен, а говорящему не предоставляется непосредственной возможности наблюдать реакцию слушающего. Канал связи при этом
может быть как устным, так и письменным. В данном случае передающий (высказывающийся) / получатель, с одной стороны, и
принимающий, с другой, разделены временным промежутком.
Факт наличия или отсутствия коммуникантов также учитывается при выделении так называемых наличных и неналичных ситуаций речевого общения в классификации, упоминаемой
Ю.И.Евтушевским. Здесь также учитывается факт физического
присутствия объекта номинации. Соответственно, наличная речевая ситуация возникает в том случае, когда непосредственно присутствуют оба коммуниканта (т.е. беседа ведется не по телефону
и не осуществляется посредством письма), а также наличествует
сам объект номинации, т.е. он может быть указан, так как находится в поле зрения говорящих. С другой стороны, мы можем
вести речь о неналичных ситуациях общения, если налицо отсут-
422
ствие одного из компонентов акта коммуникации: либо речь идет
об отсутствующем объекте, либо же коммуниканты разделены во
времени и пространстве (Евтушевский 1986). Наличную ситуацию,
таким образом, в любом случае можно трактовать как интерлокутивную. Интерлокутивная ситуация может быть неналичной, если
обозначаемое в высказывании третье лицо (не говорящий и не
собеседник) отсутствует при общении. Если же, напротив, мы наблюдаем физическое присутствие объекта номинации – третьего
лица, то интерлокутивная ситуация обретает статус наличной. В
таком случае коммуникант – третье лицо будет наделен ролью
стороннего участника или случайного слушающего.
Различия, определяющие социальные роли и статусы говорящих, также могут быть положены в основу классификаций ситуаций речевого общения. Так, Л.П.Крысин предлагает различать
симметричные и асимметричные ситуации. Если коммуниканты
обладают одинаковыми социальными признаками, равным социальным положением, приблизительно одинаковым возрастом,
принадлежат к одному и тому же полу, том мы можем говорить о
симметричной ситуации общения. Если же партнеры по общению
различаются хотя бы одним из этих признаков, то перед нами
асимметричная ситуация общения. Другими словами, коммуникативное взаимодействие мужчины и женщины, родителя и ребенка,
начальника и подчиненного, представителя интеллигенции и жителя сельской местности подразумевает асимметричные ситуации общения (Крысин 1976).
При этом тип ситуации может быть определен не только постоянными, но и ситуативными позициями коммуникантов в данной ситуации. В связи с этим В.И.Карасик предлагает следующую
схему ситуаций взаимоотношений коммуникантов:
Коммуникативные ситуации
Статусно-маркированные
Ситуации
социального
го
неравенства
ва
статусно-нейтральные
Ситуации
социальноситуативного
Ситуации
ситуативнонеравенст-
неравенства
(Карасик 1992: 145).
423
Примерами ситуативного неравенства являются ситуации, когда один человек просит прощения или об одолжении у другого,
жалуется кому-то, ведет себя невежливо по отношению к другим
людям, либо хамит им. Ситуативное неравенство часто совпадает
с закрепленным социальным неравенством. Например, судья приговаривает подсудимого к наказанию, полномочные представители церкви причисляют подвижника к лику святых, хозяин увольняет работников.
В то же время ситуация социального неравенства может накладываться на ситуативное равенство участников общения. Например, дружеская беседа министра с подчиненным, выражение
благодарности солдатам за их службу от лица военачальника. В
подобных случаях мы наблюдаем смену социальной роли одним
из говорящих, изначально обладающим более высоким социальным положением. С позиций социолингвистики С.Эрвин-Трипп
подчеркивает, что определение типа речевой ситуации зависит не
только от социального статуса говорящего, но и от места речи,
условий и характеристик предметно-событийного фона общения:
церковь и священник, школа и учитель, магазин и продавец (ErvinTripp 1971).
Классификация ситуаций речевого общения может быть определена языковой деятельностью индивида. В этом случае возможно выделение бытовой и институциональной ситуаций общения. В бытовой ситуации находит свое отражение поведение коммуниканта в его повседневном существовании. Бытовому общению свойственна неограниченность в выборе тем, индивидуальность, произвольность в выборе лингвистических средств для выражения мыслей. В институциональной ситуации происходит
«общение в заданных рамках статуса ролевых отношений», когда
коммуниканты вступают в общение как представители какого-либо
социального института (Карасик 2000: 10).
С.А.Корзина предлагает разграничивать стандартные (стабильные) ситуации, в которых действия человека строго детерминированы как в отношении вербального, так и невербального поведения, с одной стороны, и вариабельные (переменные) ситуации, с другой. В последнем типе ситуаций форма речи не находится в тесной связи с содержанием, говорящий сталкивается с выбором из ряда возможностей, речевое поведение предлагает некоторую свободу в выборе той или иной формы, хотя эта свобода все же ограничена
локально-темпоральными, ролевыми и статусными компонентами
ситуации (Корзина 1991).
424
По нашему мнению, стандартные ситуации в большинстве
случаев будут соответствовать, институциональным условиям
общения, отмеченным статусной маркированностью, тогда как переменные ситуации будут характеризоваться статусной нейтральностью, более свойственной бытовой коммуникации. Однако, выдвинутое нами положено не носит абсолютный характер. В
нашем исследовании мы будем сталкиваться со всевозможными
типами ситуаций. В частности, особое внимание мы уделим ситуациям, связанным с телефонной коммуникацией, которые, исходя из предложенных классификаций, следует трактовать как
неналичные и монолокутивные. Напротив, ситуации знакомства,
также широко рассматриваемые нами, скорее будут определены
как интерлокутивные и наличные. В целом, в рамках анализируемых в исследовании ситуаций, мы наблюдаем взаимодействие
коммуникантов, обладающих разными социальными статусами и
ролями, что подразумевает обращение как к симметричным, так и
асимметричным ситуациям, а также к ситуациям статуснонейтральным и статусно-маркированным. В своем исследовании
мы будем чаще сталкиваться с ситуациями, связанными с бытовым общением, однако институциональная коммуникация также
найдет свое отражение в нашем практическом материале.
6.1.5. Семантические характеристики автореферентных номинаций в структуре предложения-высказывания
В реальной коммуникации находит непосредственное отображение объективная истина предметной действительности. Каждый раз перед нами разыгрывается бесконечное множество
внеязыковых ситуаций, каждая из которых состоит из определенного рода события (процесса) и вовлеченных в него участников.
Все разнообразие наблюдаемых нами ситуаций, тем не менее,
может быть сведено к определенным классам.
По определению Б.Потье, существует два основополагающих типа процесса (voix): атрибутивный как сообщение о признаках предмета и активный, определяемый как сообщение о воздействии одного предмета на другой (Pottier 1974, 1992).
В.Г.Гак выделяет четыре фундаментальных типа процесса:
безобъектный статический, безобъектный динамический, объектный статический, объектный динамический. На основании выделенных типов правомерно рассуждать о следующих основополагающих типах ситуаций, имеющих место в реальной действительности:
425
1. Ситуация бытия;
2. Определение предмета, его признаков и качеств;
3. Бессубъектный процесс;
4. Субъектно-безобъектный процесс, сосредоточенный в самом
субъекте;
5. Субъектно-объектный процесс, выражающий проявление субъекта по отношению к другому предмету:
а) локализация;
б) отношение субъекта к объекту;
в) действие субъекта по отношению к объекту (Гак 1986:
142).
У. Чейф ведет речь о шести типах процессов: состояние,
собственно процесс, действие, процесс-действие, состояние и
изменение окружающей среды (Чейф 1975).
Человек выносит суждения о ситуациях, происходящих вокруг него, в рамках предложений-высказываний. Семантикосинтаксическая структура высказывания находит свое представление посредством предиката и его валентностей, определяемых
как способности слова вступать в синтаксические связи с другими
элементами (БЭС 1990: 79). С точки зрения поверхностной структуры предложения-высказывания имя обладает, с одной стороны,
определенными морфолого-синтаксическими характеристиками
(падежная маркировка и синтаксическая позиция). В рамках же
более обобщенной и абстрактной глубинной структуры высказывания имени присущи некоторые семантические функции по отношению к предикату. В области синтаксиса мы нередко наблюдаем явления асимметрии формы и содержания. Между ролями –
элементами глубинной структуры и аргументами – элементами
поверхностной структуры нет однозначного соответствия. Так, в
поверхностной структуре высказывания один и тот же глубинный
падеж получает различные воплощения. Глубинный датив, к примеру, может быть выражен не только дативом традиционной
грамматики (Pierre donne un livre à son pere), но и аккузативом
(Pierre a tué Michel), а также номинативом (Pierre est mort).
Попытки разграничить синтаксическую и семантическую
структуру предложения-высказывания привели к формированию
представлений о семантических ролях в рамках падежной (ролевой) грамматики Ч.Филлмора.
В свою очередь, исходным пунктом для гипотезы
Ч.Филлмора явились синтаксические исследования Л.Теньера,
выделившего в своих работах три вида актантов, зависимых от
426
глагола «сопроводителей действия»: субъект, объект – прямое
дополнение и адресат – косвенное дополнение (Tesnière 1965).
В грамматике падежей Ч. Филлмора, нередко определяемой
как ситуативная грамматика, термин «актант» был заменен понятием «падеж», предназначенным для обозначения приглагольного члена в определенной роли. Падеж, таким образом, можно определить как глубинное синтактико-семантическое отношение
(Филлмор 1981).
Попытки исследователя связать функциональные роли лексических единиц с характером самого процесса привели к выделению шести глубинных падежей:
Агенс (агент, агентив) – падеж, обозначающий одушевленного
производителя действия, выражаемого глаголом. Агенс выступает
как намеренный инициатор ситуации, непосредственно исполняющий соответствующее действие.
Инструменталис (орудийный падеж) – падеж, направленный на
обозначение неодушевленной силы или предмета, который причинно возникает в результате выраженного глаголом действия.
Локатив – падеж, обозначающий место и пространственную ориентацию действия или состояния, называемого глаголом.
Датив – падеж одушевленного существа, которое затрагивается
действием или состоянием, называемого глаголом, позже определяемый Ч.Филлмором как экспериенс (испытывающий воздействие).
Фактитив – падеж, который обозначает предмет или существо,
возникающее в результате действия или состояния, называемого
глаголом, или который понимается как часть значения глагола, как
то, что создается действием, выражаемым глаголом (Pierre écrit
une lettre).
Объектив – семантически наиболее нейтральный падеж, которому не приписывается общей ролевой интерпретации и который
репрезентирует в глубинной структуре не охваченные другими
падежами именные группы или придаточные предложения (La
porte est ouverte, Pierre a ouvert la porte).
У.Чейф разграничивает субъект на ряд сущностей в зависимости от типа процесса и выделяет в итоге семь падежей: агент,
патиент, экспериенцер, бенефициант, инструмент, местоположение, дополнение (Чейф 1975).
Б.Потье ведет речь о трех зонах актантов, группируемых вокруг центра высказывания - глагола. Так, к первой зоне принадлежат номинатив (субъект атрибутивного отношения), эргатив
427
(субъект активного действия). Во второй зоне группируются падежи, определяемые как источник события: каузатив (причина события), инструменталь (орудие), агентив (дополнение при пассивном
глаголе). Помимо прочего, существуют падежи, обозначающие
элементы, следующие за основным отношением: датив, бенефактив и финаль (цель). Наконец, в третьей зоне можно выделить так
называемые сирконстанты – пространственные, временные и качественные характеристики высказывания (Pottier 1977, 1992).
Выделяют также семантическую роль контрагента как силу,
против, которой направлено действие. По определению
Ю.Д.Апресяна, контрагентом называют активного участника такой
ситуации, в которой принимает участие еще и активный субъект,
причем действие этих двух участников не совпадают. Предикатом
полностью описывается только действие агенса, но не деятельность контрагента (Апресян 1995: 127).
В современной грамматике широко используется понятие
«пациенс», которое наряду с ролью агенса выступает в качестве
наиболее важной универсальной семантической роли. Пациенс
определяют как типовую семантическую характеристику пассивного участника ситуации, описываемого в предложениивысказывании. Подобного рода участник вовлечен в ситуацию, но
не контролирует и не исполняет ее. Семантическая роль пациенса в ситуации в значительной степени определяется семантикой
соответствующего предиката. В частности, при переходных глаголах пациенс указывает на объект, с которым манипулирует агенс.
Большинство переходных глаголов, сочетающихся с агенсом
и пациенсом, можно определить как агенсно-пациенсные. Нельзя
утверждать об однозначном соответствии между семантическими
ролями агенса и пациенса и морфолого-синтаксическими средствами выражения, но можно определить типичную схему соответствия. В номинативных языках агенс обычно наделяется статусом
подлежащего или при пассиве агентивным дополнением, пациенс
одноместных глаголов обычно выражается подлежащим, двухместных – прямым дополнением (БЭС 1990:369).
По словам А.Е.Кибрика, тенденция экономичности семантических сущностей, характерная для языка, приводит к частичной
нейтрализации ролей и к образованию новых гиперролей, или
слиянию с уже имеющимися ролями. В качестве подобной гиперроли можно выделить роль адресата, объединяющую в себе роли экспериенцера, реципиента и цели (Кибрик 1979: 315).
428
В целом, одним из недостатков падежной грамматики называют отсутствие определенных и четких критериев для выделения семантических ролей в деривации предложения и степени
полноты их набора. Так, спорными являются моменты, связанные
с разграничением ролей пациенса и экспериенцера. По словам
У.Чейфа, при предикатах–состояниях в целях обозначения того
участника ситуации, который находится в данном состоянии, необходимо применять термин «экспериенцер». Однако мы в подобного рода случаях склонны использовать термин «пациенс».
При предикатах-состояниях и действиях пациенс, таким образом,
указывает на объект воздействия, претерпевающий соответствующее изменение состояния.
Согласно У.Чейфу, семантическая характеристика экспериенцера наблюдается и при предикатах мыслительной деятельности. Мы же, в свою очередь, настаиваем на том, что в силу своей
сложности и специфичности мыслительная деятельность должна
подразумевать собой активного деятеля – агенса.
Напомним, что в своем исследовании мы акцентируем внимание на том, какие семантические роли в рамках высказывания
могут выполнять номинации говорящего. Роли инструменталиса и
локатива, обозначающие неодушевленные сущности, соответственно не могут быть приняты к нашему рассмотрению.
На основе анализируемого нами практического материала
мы выделяем следующие семантические характеристики номинаций говорящего: агенс, пациенс, адресат, носитель признака.
Считаем необходимым обратиться к их более подробному
рассмотрению.
6.1.5.1. Автореферентные номинации в значении агенса.
По словам У. Чейфа, способность номинации исполнять в предложении-высказывании роль агенса зависит от ее семантической
характеристики как субстанции, обладающей определенной потенцией и силой сделать что-либо, которая обуславливает саму
себя (Чейф 1975: 128). Мы неоднократно акцентировали свое
внимание на особой, деятельностной природе человека. Подобное положение вещей приводит к тому, что чаще всего в реальной
действительности человек становится активным производителем
действия, «источником энергии» многочисленных ситуаций, способствующих изменениям в окружающем его мире. Как следствие,
номинации, обозначающие человека, чаще всего выполняют в
рамках высказывания семантическую роль агенса.
429
Номинативные группы обладают не только ролевыми характеристиками, большое значение приобретают их коммуникативные статусы, их референтные свойства и свойства, связанные с
избранным маршрутом изложения ситуации (топик, точка зрения).
В языке нередко наблюдается совмещение ролевых и коммуникативных свойств в одной кодирующей технике. Так, гиперроль
актора (агенса) в большинстве индоевропейских языков стала совмещаться с ролью грамматического субъекта, подлежащего
(Кибрик 1979: 315-316).
На материале французского языка мы также находим подтверждение того, что в подавляющем большинстве случаев номинация агенса обретает свое воплощение в форме подлежащего.
По словам Дж. Лакоффа, прототипические свойства агенса - намеренность, управление и основная ответственность – успешно
сочетаются с грамматическими свойствами, необходимыми для
того, чтобы номинация обрела статус подлежащего (Лакофф
1981).
Понятие «агенс» коррелирует с понятием «семантический
субъект»,
относящимся
к
содержанию
предложениявысказывания. Однако последнее будет шире понятия «агенс»,
поскольку может обозначать не только активного деятеля описываемой внеязыковой ситуации.
Семантическую роль агенса мы выделяем при предикатах,
обозначающих намеренное физическое воздействие на что-либо
или кого-либо:
(15) -J’ai sonné au moins trois fois. Puis j’ai donné des coups de pied
dans la porte (Simenon 2, 26).
(16) -Il est exacte que je l’ai tué (Steinbeck, 250).
Предикаты, определяющие семантическую роль агенса, могут быть выражены как непереходными, так и переходными глаголами:
(17) -Voila cinq ans que je travaille pour M. Parendon (Simenon 2, 43).
(18) -Je vais prendre Maracaibo! (...) Je vais piller la ville, la mettre en
pièces, la laisser sur le sable baignant dans son sang (Steinbeck,
157).
(19) -Je ferai n’importe quoi pourvu que je parte avec vous (Steinbeck,
71).
Предикаты движения также подразумевают в своем значении семантическую роль агенса:
(20) -J’arriverai sans doute en retard au rapport (Simenon 2,
169).
430
(21) -Je suis allé chez ma soeur (Simenon 2, 254).
Особого рода деятельность, свойственную только человеческому существу, представляет собой мыслительная деятельность
и связанная с ним способность к вербальному выражению своих
мыслей. Как следствие, мы выделяем номинации агенса при предикатах мыслительной деятельности и говорения:
(22) -Ah! Je savais bien que vous êtiez gentilhomme! Je l’ai compris
dès l’instant ou mon regard s’est posé sur vous... (Steinbeck, 67)
(23) -Je vous ai deja parlé de ma fille, Paulette, et de son frère,
Jacques (Simenon 2, 31).
(24) -J’avais posé la question tout à l’heure, mais la conversation a
dévié (Simenon 3, 57).
(25) -Je vous appellerai pour vous dire ce que j’aurais découvert
(Simenon 3, 178).
Особое значение приобретают перформативные предикаты.
Процесс говорения, выражаемый подобными предикатами, эквивалентен самому действию:
(26) -Je te présente le commissaire Maigret en personne… (Simenon
2, 27).
(27) -Je vous souhaite le bonsoir (Simenon 1, 186).
(28) -Je te déclare sans joie que notre fils sera un grand homme
(Steinbeck, 27).
В том случае, если говорящий настаивает на мысли о том,
что субъектом производимого им действия является именно он, в
высказывании говорящего будет использоваться выделительная
конструкция c’est … qui, а непредикативное местоимение je уступит место самостоятельной форме moi.
(29) -C’est moi qui chaque jour, m’assure qu’il a de l’argent dans son
portefeuille (Simenon 2, 310).
(30) -Je n’ai rien à dire,
-Bon dans ce cas, c’est moi qui parle (Simenon 3, 145).
Основным средством выражения агенса, согласно нашим
наблюдениям, становится местоимение-подлежащее je. В значительной степени реже в подобной роли мы обнаруживаем имена
собственные:
(31) -Mais Sainte Anne, monsieur Vinteuil, sainte Anne herself, la
maman de la bienheureuse vierge Marie. J’ai suivi son trace, you
know, pied à pied, jusqu’ici et on me disait “no, Mr Flavius, no! It’s
impossible”, mais Mr Flavius a continué, continué… Puis il a trouvé,
trouvé, et la on a dit “hurrah, Mr Flavius, hurrah!” Mais Mr Flavius
continue encore la rechercher, rien ne termine avec ce personnage et
431
la porte Dorée, rien du tout, il commence seulement, Mr Flavius (…)
(Bretin et Bonzon, 247).
Нашему вниманию представлено высказывание богатого
иностранного коллекционера древности, который не владеет
французским языком в совершенстве. В его речи постоянны
вкрапления из английского языка. Тем не менее, ему знакомы
личные местоимения 1-го лица, существующие во французском
языке, и он в состоянии ими пользоваться в целях самоидентификации. Но, несмотря на это, он несколько раз использует объективированную номинацию посредством контаминации конвенционального обращения и имени собственного Mr Flavius, а также местоимением il в анафорической функции при предикатах соntinuer
и trouver. Таким образом, имя собственное и местоимение выполняют в приведенном высказывании семантическую роль агенса.
Именные группы также способны получить в высказывании
характеристику активного субъекта. К примеру:
(32) -C’est un vieillard qui vient à toi aujourd’hui. J’ai du lutter contre la
piste comme si c’eut été un ennemi cruel. Toi, tu ne semble pas avoir
vieilli (Steinbeck, 167).
Приведенный пример описывает высказывание старого
вдовца, адресованного его давнему другу. Собеседники долгое
время не виделись, возможно, прошло несколько лет со дня их
последней встречи. За прошедшее время в жизни субъекта речи
произошло много неприятных событий, самым тяжелым из которых явилась смерть его жены. Одиночество отрицательно сказалось на психическом и физическом состоянии говорящего, долгий
путь к дому своего друга оказался для него тяжелым, едва преодолимым препятствием. Номинация un vieillard находит свое
употребление при предикате движения venir. При этом наше внимание привлекает использование неопределенного артикля при
имени нарицательном. Тем самым адресант стремится выделить
специфические черты объекта, который может быть определен
как «старик». В его намерение входит желание подчеркнуть свой
возраст, свое Я – возрастное, а вместе с тем и наступившую физическую немощь, свое Я – физическое.
Использование оценочных именных групп в роли агенса нами не было установлено.
6.1.5.2. Автореферентные номинации в значении пациенса.
Мы трактуем семантическое содержание данной роли как пассивного участника описываемой в предложении-высказывании ситуации, того, кто не производит какого-либо активного намеренного
432
или непреднамеренного действия. Субъект, наделенный семантической характеристикой пациенса, может непосредственным образом страдать от совершаемого в его адрес физического и психологического воздействия как со стороны других лиц:
(33) -S’il lui arrive de me chipper quelque chose, ce sont des
cigarettes, quand il a oublié d’en acheter (Simenon 3, 54),
так и некоторых неодушевленных сущностей, например некоторой неизлечимой болезни:
(34) - (…) c’est le poison qui est en moi, dans mon sang et dans mon
cerveau. Robert, il me racornit comme une vieille orange (Steinbeck,
20).
(35) -Voix-tu, Robert, je ne veux pas te faire du mal en te racontant
tout cela… Seulement c’est comme une bête vivante caché dans ma
poitrine, qui me mord et me griffe pour en sortir (Steinbeck, 19).
Номинации пациенса чаще всего бывают выражены прямыми и косвенными дополнениями, они редко выполняют в высказывании синтаксическую роль подлежащего, Например:
(36) -C’est moi que vous désirez voir? (Simenon 1, 39).
(37) -J’ai tenté de penser a une petite vengeance à la fois perfide et
naïve...
-Contre qui?
- Contre moi (Simenon 2, 50).
Роль пациенса находит свое воплощение и при так называемых эксперинциальных предикатах (Чейф 1975: 168). В подобных случаях вместо термина «пациенс» нередко находит применение термин «экспериенцер», который мы в своем исследовании предпочитаем не использовать.
Итак, эксперинциальные предикаты способны выражать
физическое состояние пациенса (жажду, голод, головные боли,
ощущение холода и т.д.):
(38) -Je n’ai pas d’envie de boire (Steinbeck, 129).
(39) -Je n’ai pas faim pour le moment, mais je vous avoue que je
meurs de soif (Simenon 1, 170).
(40) -Figurez-vous que j’ai mal à la tête (Simenon 2, 173).
(41) -J’ai froid, Robert, j’ai l’impression que je ne pourrais jamais plus
me rechauffer (Steinbeck, 16).
Семантическая роль пациенса также предназначена для
обозначения чувственного восприятия субъекта (зрения, слуха):
(42) -Je ne l’ai jamais vue, mais j’ai beaucoup entendu parler d’elle
(Steinbeck, 146).
433
(43) -J’ai aperçu son visage quand il est arrivé au tournant de l’escalier
(Simenon 2, 107).
(46) -A present je n’éprouve plus qu’un sentiment de fierté en
songeant a ce qu’il doit être (...) (Steinbeck, 53).
(47) -Je sens en moi une telle inquiétude que je n’arrive pas à parler
de tout cela, Merlin (Steinbeck, 38).
(48) -J’éprouve le besoin d’avoir un jeune garcon dans ma maison à
présent que je deviens vieux (...) (Steinbeck, 95).
Эмоциональное переживание субъекта также предоставляет
нам возможность непосредственно наблюдать номинации пациенса:
(49) -Je désirais la force, une force aveugle; je désirais un amour
inspiré non point par quelque imaginaire beauté de mon esprit, mais
par le blanc fétiche de mon corps (Steinbeck, 224).
(50) -Je n’aime pas la façon don’t elle se comporte… Je n’aime pas la
vie qu’elle mène … (Simenon 2, 167).
(51) -J’aime toujours ma patrie, monsieur, mais je rêve d’aller au-dela
des mers dans les pays que je ne connais pas (Steinbeck, 36).
(52) -Je vous remercie, monsieur, de tout ce que vous m’avez dit;
mais voyez-vous, je dois partir pour les Antilles (Steinbeck, 40).
Мы приходим к выводу, что номинации экспериенцера предназначены как для выполнения синтаксической роли подлежащего
в силу того, что физическое и психологическое состояние, чувственное восприятие и эмоциональное переживание зачастую передаются значениями непереходных предикатов. В то же время,
номинации экспериенцера мы можем обнаружить и в рамках безличных конструкций, в таком случае рассматриваемые номинации
будут наделены грамматической ролью косвенного дополнения:
(53) -Il me semble en effet que je suis coupé en deux et qu’il n’y a ici
qu’une moitié de moi (…) (Steinbeck, 38).
(54) -Oh! William, ce matin, pendant que je me peignais, il m’est venu
une inspirarion tellement splendide que je dois l’attribuer à Dieu!
(Steinbeck, 91).
Как и при обозначении агенса, в рассматриваемом случае
мы приходим к выводу, что номинация пациенса в подавляющем
большинстве случаев происходит посредством личных местоимений. Однако использование альтернативных языковых средств
также возможно. В целях обозначения пациенса могут найти применение имена собственные, например:
(55) -Aimes-tu Paulette? Es-tu bien sur de l’aimer? (…)
- Aimes-tu Paulette? (...)
434
-Oh! es-tu bien sur d’aimer Paulette? (…)
- Mais est-ce que tu aimes Paulette? (Steinbeck, 108-114).
Описываемые высказывания принадлежат молодой особе по
имени Полетт, которая во время свидания со своим другом многократно пытается вырвать у него признания в любви. Обозначение
своего Я посредством имени собственного Paulette напоминает
нам самоименование маленьких детей, которым еще не удалось
усвоить употребление местоименных форм. Если мы обратимся к
упоминавшимся нами ранее исследованиям в области психологии, то вспомним, что независимо от возраста каждый субъект
способен определять линию своего поведения с трех позиций:
Взрослого, Родителя и Ребенка. Нетрудно предположить, что лицо, находящееся в состоянии влюбленности зачастую высказывается далеко не с позиций Взрослого или Родителя, а с позиции
Ребенка. С другой стороны, допустима возможность, что автор
речи не обладает высокой самооценкой и не в достаточной степени любит себя, как следствие, мы наблюдаем настоятельные
попытки компенсировать низкую степень самоодобрения за счет
симпатии со стороны другого человека.
Номинация пациенса возможна и посредством именных
групп, в частности относительных номинаций. Например:
(56) -Vous espériez d’être débarassé de la belle-mère? Eh bien! Ce
n’est pas encore pour cette fois (Beauvoir, 123-124).
Мы уже говорили о том, что чаще всего объективированные
номинации встречаются в речи лиц пожилого возраста. Представленное высказывание принадлежит старой больной женщине во
время ее телефонного разговора с зятем. В результате обострения болезни состояние автора речи было крайне тяжелым, однако с некоторого момента начали происходить улучшения, что способствовало появлению новых надежд на будущее. Субъект речи
стремится разрушить надежды своего собеседника по поводу
ожидаемой в скором времени смерти. Использование в рассматриваемом высказывании объективированной номинации мы объясняем тем, что субъект речи стремится подчеркнуть свою позицию по отношению к адресату речи, для которого она была, есть и
остается тещей.
Употребление оценочных номинаций в роли пациенса нами
не установлено.
6.1.5.3. Автореферентные номинации в значении адресата. В некоторых исследованиях проводится разграничение между понятием «адресат» и понятием «реципиент». По словам
435
Ю.Д.Апресяна, адресат выступает в роли получателя особого
рода, что способствовало выделению этой роли в отдельную
группу. В отличие от реципиента адресат выступает субъектом
каузированного кем-то информационного процесса (Апресян 1995:
127). Поскольку информационный процесс чаще всего осуществляется посредством вербальной коммуникации, в большинстве
случаев мы сталкиваемся с номинациями адресата при предикатах говорения. В таких случаях автореферентные номинации будут выступать в роли косвенного или прямого дополнения. Например:
(57) -Il m’a parlé de choses auxquelles je ne serais ajouter foi
(Steinbeck, 47).
(58) -N’oubliez pas que vous m’avez promis (Simenon 2, 361).
(59) -On me dit que vous désirez me parler (Simenon 1, 31).
(60) -Vous m’excusez? Le patron m’appelle (Simenon 2, 47).
Выполнение роли подлежащего номинацией, наделенной
характеристикой адресата, возможно в рамках пассивных конструкций:
(61) -(...) j’ai été averti par un homme que je connais, qui est metteur
en page rue de Croissant (Simenon 1, 89).
Однако в нашем исследовании мы подводим под понятие
«адресат» не только получателя некоторой информации, но и того
участника описываемой ситуации, которому предназначена какаялибо вещественная (примеры 63, 64, 65, 68) или абстрактная субстанция (примеры 66, 67):
(63) -J’ai reçu une lettre anonyme m’annonçant qu’une crime allait
probablement être commis… (Simenon 2, 115).
(64) -Passez-moi des pinces, un outil quelconque (Simenon 2,
230).
(65) -Maintenant, donne-moi, s’il te plaît, un coin pour y dormir, avec
d’épaisses couvertures pour permettre à mon pauvre sang de circuler
(Steinbeck, 22).
(66) -Quand on me confie une affaire, c’est presque toujours une très
grosse affaire, qui joue sur des millions (Simenon 2, 33).
(67) -Mais que puis-je te raconter qui te retienne ici, Henry? Ton père
m’a assigné une tâche bien difficile à remplir... (Steinbeck, 35).
(68) -J’ai rencontré Parendon cinq ou six fois dans ma vie, pas plus…
(Simenon 2, 12).
По своей сути рассматриваемая роль близка характеристике
пациенса, поскольку в подобном случае не подразумевается какого-либо активного действия со стороны субъекта. Помимо этого,
436
предназначаемая адресату сущность может нанести ему определенный физический или моральный ущерб. И наоборот, роль адресата становится аналогичной характеристике бенефицианта в
том случае, если приобретаемое приносит субъекту некоторую
выгоду (примеры 69, 70, 71). Подобное мы наблюдаем в так называемых «бенефактивных» ситуациях (Чейф 1975: 171), при которых субъект можно определить как лицо, в пользу которого совершается определенное действие, либо который пользуется
различного рода благами и в итоге извлекает выгоду из того, о
чем сообщается в предлагаемом предложении-высказывании. Зачастую роль адресата-бенефицианта может быть выражена косвенным дополнением:
(69) -Mon fils, veux-tu faire deux choses pour moi avant de t’en aller
(Steinbeck, 23).
(70) -Allons, allons à terre, et buvons à une heureuse traversé;
uisquebaugh pour moi, vin de Porto pour toi (Steinbeck, 71).
(71) -Demandez-moi maître Bouvier, s’il vous plaît (Simenon 2, 12).
Роль адресата-бенефицианта может быть выражена и подлежащим:
(72) - (…) ici, j’ai le droit de fumer aussi, ce qui n’est pas le cas dans la
plupart des bureaux (Simenon 2, 42).
Не только местоименные формы, но и именные группы способны выступать в семантической роли адресата. Например:
(73) -Laisse-moi tranquille! (…)
-Je t’interdis, tu entends, je t’interdis de parler à ta mere comme ça
(Bretin et Bonzon, 234).
В приведенном примере мы наблюдаем реакцию матери на
высказанную её сыном грубость. Объективированная номинация
a ta mere, используемая в рамках перформативного речевого акта, свидетельствует о том, что при обращении к своему ребенку
субъект речи высказывается с позиции родителя и подчеркивает
тем самым одну из ипостасей своей личности - свое Я- родительское. Вместе с тем косвенное отражение находит и статус адресата – дети не имеют права грубо разговаривать с родителями.
Высказывание с подобной номинацией должно оказать больший
психологический эффект на слушающего:
(74) -Salue un nouvel inspecteur de la brigade du chef (Simenon 2,
159).
Рассматриваемый пример демонстрирует нам высказывание
молодого инспектора Мэгрэ, адресованного его жене. После
удачно проведенного расследования Мэгрэ получает новую
437
должность, теперь его Я-профессиональное обретает более высокий статус. Вернувшись домой, субъект речи считает необходимым незамедлительно оповестить о повышении свою жену.
Сообщение говорящего в итоге находит свое воплощение в виде
косвенного высказывания.
Согласно нашему практическому матералу, оценочные номинации не были наделены семантической характеристикой пациенса.
6.1.5.4. Авторефрентные номинации в значении носителя
признака. Мы пришли к выводу, что человеческое Я многогранно
и противоречиво. Множество миров, в которых живет человек, совокупность ситуаций, порождаемых его деятельной природой,
многочисленный набор ролей, исполняемых говорящим субъектом каждодневно, предоставляет возможность рассматривать и
описывать человеческую личность с различных позиций и ракурсов.
В каждой конкретной ситуации, руководствуясь определенными целями, говорящий имплицитно или эксплицитно выделяет
ту или иную ипостась своего сложного и многоаспектного Я. Напомним, что нами были выявлены многочисленные грани человеческого Я: Я–физическое, Я-духовное, Я–общественное, Я–
личное, Я–статусное, Я–ролевое, Я-профессиональное, Ясемейное, Я-прошлое, Я-настоящее, Я-будущее, Я-идеальное и
т.д. Подобный факт позволяет вести речь о такой семантической
роли автореферентных номинаций как «носитель признака». Отметим, что номинации с подобной характеристикой будут входить
в состав именных предикатов. При этом термин «признак» мы будем трактовать в широком смысле, подводя под это понятие различного рода качества и свойства человеческой личности, временные и постоянные, отъемлемые и неотторжимые, имеющие в
своей основе как физическую, так и духовную природу.
Так, Я-статусное может найти свое воплощение в следующей форме:
(75) - (…) mon mari,- fit-elle,- le plus grand seigneur des Espagnes,
trois fois duc, trois fois marquis, cinq fois compte, grand d’Espagne à
plusieurs grandesses, Toison d’or. Je suis la duchesse d’Arcos de Sierra Leone (Beauvoir, 310).
Говорящий, влиятельная высокомерная аристократка, первоначально определяет свое Я-статусное косвенным образом посредством упоминания множества регалий своего мужа, в заключении, в более эксплицитной форме она предоставляет инфор-
438
мацию о своем высоком общественном статусе - la duchesse
d’Arcos de Sierra Leone.
Я-общественное может быть представлено следующим образом:
(76) -Depuis un an, je suis dame de compagnie chez madame
Lallemant. Une personne très bien. La mère d’un médecin (...)
(Simenon 2, 126).
В приведенном высказывании говорящий – женщина средних лет – в разговоре с агентами полиции пытается отвергнуть их
подозрения в своих связях с подозрительными личностями. Характеризуя себя, она использует сложную относительную номинацию dame de compagnie chez madame Lallemant. Озвучивая
свою принадлежность к кругу одной влиятельной дамы, она косвенным образом дает себе положительную характеристику, определяя мадам Лальман как Une personne très bien.
Я-интеллектуальное получает свое озвучивание в том случае, если говорящий желает подчеркнуть свои высокие умственные способности:
(77) -Compositions, examens, notes de fin d’année… J’étais une
excellente élève, et sans efforts, mais je m’ennuyais (…) (Nemirovsky,
255).
Зачастую в высказываниях коммуниканты подчеркивают
свое Я-семейное:
(78) -En somme, tu es mon père, je suis ton fils, ça colle, on ne fait
pas exception à la fois des grands nombres (Bazin 1, 146).
Субъект речи, молодой человек, в разговоре со своим отцом
акцентирует их семейные статусы по отношению друг к другу: tu
es mon père, je suis ton fils. Говорящий, тем самым, выражает поддержку отцу в нелегкий момент их жизни после смерти его матери, соответственно жены своего собеседника.
Я-духовное, Я-религиозное занимает важное место в самосознании человека:
(79) Après m’avoir longuement observé, mon nouveau maître me
demanda à brûle-pour-point si j’étais voleur.
-Non, commendant, répondit-je.
-Pourquoi n’es-tu pas un voleur?
-Parce que je ne veux pas aller en enfer.
Le commandant sembla sidère par ma reponse (…)
-Où as-tu appris ça?
-Je suis chrétien, mon Commandant, répondit-je en exhibant fièrement
la médaille de Saint Christophe que je porte à mon cou (Clavel, 33).
439
В (79) представлен диалог между негритянским мальчиком и
белым мужчиной, который желает взять к себе ребенка в помощники. В ответ на подозрения своего собеседника в способностях к
воровству, мальчик эксплицитным образом сообщает о своей религиозности с помощью номинации chretien. Истинный христианин
не может быть вором, иначе ему суждено попасть в ад. Тем самым говорящий отвергает необоснованные подозрения своего
собеседника.
В рамках высказывания может получить свое озвучивание Я-идеологическое говорящего:
(80) -Vous êtes un terroriste? (…)
- (…) Je suis un résistant…Un résistant à l’opression impérialiste
(Halter, 140).
В (80) действие происходит на Ближнем Востоке в период
усиленных террористических акций. Один из коммуникантов, житель Палестины, борющийся за освобождение своей страны, выражает несогласие со своим собеседником, который наделяет его
статусом террориста. По мнению говорящего, его следует охарактеризовать как Un résistant à l’opression impérialiste. Таким образом, автор речи демонстрирует положительную направленность
своих устремлений. Бороться против империалистического гнета
– благородное призвание.
В результате длительной болезни и перенесенного в этой
связи медицинского вмешательства, например, хирургической
операции, высказывание говорящего может быть акцентировано
на его Я-физическом:
(81) - J’ai subi une grande opération. Je suis une grande opérée.
(Beauvoir, 77).
Я-фантастическое, по нашему мнению, зачастую находит
отражение в детских фантазиях, порождемых ими во время игры:
(82) -C’est ça, a dit Micheline, et moi, je serais une dame très belle et
très riche et j’aurais une auto et des tas de fourrures.
-C’est ça, a dit Isabelle, et moi, je serais une autre dame, encore plus
riche et encore plus belle, et j’aurais une auto avec des fauteuils
rouges comme celle de tonton Jean-Jacques, et des chaussures avec
des talons hauts. (Bosco, 60-61).
И вновь мы приходим к выводу, что в подавляющем большинстве случаев семантическую роль носителя признака выполняют местоименные формы. Однако, согласно нашим наблюдениям, семантическую характеристику агенса могут осуществлять и
имена собственные. Как, например:
440
(83) -Vas-tu me reconnaître, Robert Morgan? (…)
- Te reconnaitre? Ma foi, je ne crois pas… Mais, au fait, si!... Serais-tu
point
Daffyd? Notre petit valet Daffyd qui a pris la mer il y a tant
d’années? (…)
-Certes, oui, c’est Daffyd (…) Daffyd qui est riche… et qui a bien froid
(…) (Steinbeck, 16).
Приведенное высказывание демонстрирует нам пример
идентификации личности говорящего. Коммуникант по имени Daffyd после долгой разлуки со своим старым знакомым предлагает
последнему опознать его личность. Убедившись в том, что адресат его узнал, говорящий подтверждает сказанное адресатом, при
этом в высказывании говорящего будут использованы не личные
местоимения, а объективированная номинация в форме имени
собственного.
Согласно нашему практическому материалу оценочные и
безоценочные именные группы не нашли своего отражения в
рассматриваемой семантической роли.
6.2. Семантико-прагматические особенности автореферентных номинаций в ситуации речевого общения
6.2.1. Коммуникативные функции автореферентных номинаций
Выбор речевой номинации может находиться в непосредственной зависимости от занимаемого ею в структуре предложения
места. Выделяют следующие синтаксические позиции имени: «экзистенциальная, или интродуктивная, т.е. позиция имени в бытийном предложении или его эквиваленте (1), идентифицирующая позиция субъекта и других актантов, относящихся к определенным, конкретным предметам (2), позиция предиката (3) и позиция
обращения (4)» (Арутюнова 1977б: 304). Различие в синтаксических позициях имени позволяет вести речь о разнообразных коммуникативных функциях, которые наименования лица выполняют
в рамках предложения-высказывания. Как следствие, мы можем
говорить о четырех функциях, выполняемых в речи номинациями
лица: интродуктивной, идентифицирующей, предикатной и функции обращения. В свою очередь, лексемы способны специализироваться в каждой из указанных функций, в результате чего мы
можем говорить об обозначениях лица с преимущественно номинативной функцией, об обозначениях-дейксисах, об обозначениях-характеристиках и об обозначениях лица, специализировавшихся в социально-регулятивной функции.
Отметим, что наиболее резко противопоставлены друг другу
441
идентифицирующая и предикатная функции имени, что позволяет
нам выделить, с одной стороны, идентифицирующие наименования лица, осуществляющие функцию субституции, и на номинации-дескрипции, выполняющие предикатную функцию, использующиеся для передачи некоторой информации о референте или
выражения отношения к именуемой персоне.
Названные синтаксические позиции также различаются и по
характеру референции имени. Если речь идет об идентифицирующей референции имени, то подразумевается его отнесенность к известному собеседникам объекту. Предикатные номинации нереферентны, они выполняют атрибутивную, квалификативную функцию, обозначая признаки объекта.
В целом, полярно противоположны в своем значении приспособленные к выполнению идентифицирующей функции дейктические слова и имена собственные, с одной стороны, и имена
качественные, характеризующие референта, с другой. Имена реляционные, имена функциональные, и окказиональные обладают
способностью как к идентификации, так и к предикации (Арутюнова 1976, 1999).
6.2.1.1. Идентифицирующая функция автореферентных
номинаций. Предназначение идентифицирующей номинации состоит в том, чтобы при ее помощи предоставить адресату возможность выделить из поля его знания или восприятия тот объект, о котором идет речь в высказывании говорящего. Эффективность общения, в конечном счете, зависит от того, насколько
свойства объекта, указываемые идентифицирующая номинация,
известны получателю речи. Согласно Н.Д. Арутюновой, эта функция имени «ретроспективна, повторна и ориентирована на адресата» (Арутюнова 1977б:, 316). По словам автора, появлению в
речи говорящего конкретного суждения предшествуют следующие
фазы:
1) бытийная, или утверждение о существовании некоторого объекта (Il existe X);
2) таксономическая, или сообщение о принадлежности данного
объекта к некоторому классу, входящему в общий фонд знаний
говорящего (X appartient aux êtres humains);
3) номинативная, или соглашение об именовании данного объекта (X s’appelle Pierre).
При условии завершения данных этапов возможен процесс
индивидуализации объекта, т.е. формируются суждения, в которых имя Pierre способно исполнять идентифицирующую функцию
442
в рамках высказывания (Pierre travaille comme ingénieur, Pierre est
étudiant) (Арутюнова 1979: 323).
Автор подчеркивает, что, к функции идентификации наиболее приспособлены асемантические элементы словаря: местоимения и имена собственные. У подобных слов наименее развито
лексическое значение, тем самым более прочны их связи с внеязыковой действительностью.
Основным принципом выбора идентифицирующей номинации является указание на наиболее индивидуализирующий признак объекта. Отметим, что в своих исследованиях Н.Д.Арутюнова
опиралась на материал номинаций 3-го лица, лица – не говорящего. В этом отношении наиболее эффективным средством идентификации станет имя собственное в силу того, что субъект-лицо
является единственным в своем роде объектом, непременно обладающим определенным именем. Имя собственное относится к
единичному объекту, следовательно, его содержание соответствует всей совокупности свойств данного объекта в их нерасчлененной целостности. Если речь идет об объекте незнакомом по
имени, то к нему должна быть применена дескрипция, которая бы
выделила его среди всех прочих объектов. Так, эффективным
средством идентификации может явиться указание на пространственное положение объекта или его место жительства, род занятий, совершенный им поступок. В очной ситуации, ситуации непосредственного присутствия 3-го лица, наиболее эффективны зрительно воспринимаемые приметы, характеризующие его внешний
облик. В динамической ситуации эффективно указание на действие лица или на действие, производимое над лицом. Таким образом, помимо местоимений и имен собственных, к функции идентификации также приспособлена такая группа слов как определенные дескрипции (Арутюнова 1977а: 189, 193).
Напомним, что в нашем исследовании мы рассматриваем
номинации первого лица, лица говорящего, в отношении которого
мы можем констатировать следующее. Нетрудно прийти к выводу
о том, что наиболее индивидуализирующим признаком субъекта
речи является факт того, что он и является говорящим в данной
ситуации общения. Как следствие, не возникает необходимости в
предположении о существовании, «пресуппозиции существования». Существование говорящего предполагается самим фактом
его говорения (Степанов 1979: 336). В целях идентификации своего Я - самоидентификации – упоминание своего имени собственного, рода своих занятий, профессии, внешних признаков стано-
443
вится избыточным, не существует особой надобности и в том,
чтобы делать акцент на своем пространственном положении. Известно, что человеческий язык обладает особой группой номинативных средств, специально предназначенных для указания на
лицо говорящее, – личными местоимениями первого лица. Известно, что в целом применение дейктических слов эффективно
только в случае присутствия лица в данной ситуации общения.
Представить себе осуществление коммуникации без говорящего
попросту невозможно.
Однако нередко в процессе коммуникации мы имеем возможность наблюдать использование в целях самоидентификации
альтернативных средств (личных местоимений третьего лица,
имен собственных, определенных дескрипций), что будет продемонстрировано на нашем практическом материале. Подобное явление мы наделяем термином «объективированная номинация»
(Серебренникова 1997, 1998) в отличие от субъективированной
номинации, номинации посредством личных местоимений первого
лица. Объяснение подобному феномену мы находим в том, что
сама возможность использования альтернативных способов самоидентификации не может не обрести в конечном счете своего
применения. В целом использование объективированных номинаций в рамках самоидентификации связано с особыми целями
общения.
В отношении синтаксических способностей идентифицирующих имен в рамках предложения-высказывания, мы можем
констатировать следующее. Подобные номинации способны выполнять роли как грамматического субъекта – подлежащего, так и
второстепенных членов предложения – прямого и косвенного дополнения. Подобные синтаксические позиции имен, в свою очередь, в той или иной мере соответствуют семантическим падежам
(ролям), находящимся в зависимости от значения предиката высказывания.
6.2.1.2. Предикатная функция автореферентных номинаций. Человеку свойственно стремление как можно глубже проникнуть в сущность явления и найти наиболее точное языковое воплощение этой сущности. Особый интерес приобретает факт проникновения в сущность самого себя, своего Я. В случае самоименования происходит не только познание, но и самопознание, в
процессе которого субъект способен выделить бесчисленные грани своего Я. «Окрестить» себя надлежащим образом, наделить
свое Я подходящим названием значит выявить нечто для себя
444
характерное.
В отличие от идентифицирующей номинации, эффективность предикатной номинации заключается в ее способности установить связь между признаком лица и значением слова. Н.Д.
Арутюнова определяет предикатную номинацию как «творческий
процесс проникновения в суть конкретного явления, его познания»
(Арутюнова 1977б: 332). Именно в сфере предикатных номинаций
происходит непрерывный процесс обнаружения сущности явления и вместе с тем процесс познания окружающего мира.
Предикатные номинации нереферентны и находят свое употребление в качестве предикатива в рамках биноминативных, квалификативных предложений-высказываний, сообщающих о некотором признаке субъекта (Гак 1986: 146). Подобные предложения
имеют предикат с двучленной структурой. Он состоит из глаголасвязки и предикатива, выражающего признак, приписываемый
субъекту. Предназначение связки состоит в соединении предикатива с подлежащим и одновременном выражении глагольных категорий времени и наклонения. В качестве самого распространенного глагола-связки выступает глагол étre, однако в подобной
функции возможно использование и иных глагольных форм, например глагола devenir:
(5) -Monsieur, il faut que je devienne flibustier. C’est le seul but que
j’ai poursuivi depuis mon enfance (Steinbeck, 116).
Исходя из фактора разнообъемности значений подлежащего
и сказуемого, выделяют предложения-высказывания классификации и предложения-высказывания характеризации (Гак 1986:
147).
В высказываниях классификации объем значения субъекта
меньше объема значения предиката, таким образом, субъект
включается в класс, обозначаемый предикатом. Подобные высказывания могут быть представлены в следующей специфической
форме:
S+ Vcop+N без артикля или с неопределенным артиклем.
Предикатные номинации могут быть представлены и в
трансформированной форме. Например:
(6) -Fais pas l’âne pour avoir du son, tu sens la femelle fauve a plein
nez. Tu vas pas essayer de faire croire à un vieux singe comme moi
que t’ as pas osé y mettre la main! (…) (Bretin et Bonzon, 206).
(7) -Le bon Flavius que je suis a été très recompensé comme les
bergers et les paysans innocents qui, toujours, dans les légendes,
trouvent les vierges noires, vous remarquerez, toujours les personnes
445
très simples qui trouvent les vierges noires, les plus proches de la
vérité de l’esprit, de la religion (…) (Bretin et Bonzon, 254).
Приведенные номинативные формы можно представить следующим образом: un vieux singe comme moi = je suis un vieux
singe, le bon Flavius que je suis = je suis le bon Flavius.
Предикатив в высказываниях классификации выполняет сигнификативную функцию, он указывает не на отдельное лицо, а на
класс лиц. Как известно, человек непременно является членом
многочисленных общественных классов и групп. Как следствие, в
своих высказываниях говорящий зачастую озвучивает свою профессиональную принадлежность:
(8) -Vous n’êtes pas auteur dramatique? Vous n’écrivez pas?
-Non, je suis ingénieur.
-Quel dommage! Vous auriez dû écrire (Nemirovsky, 318).
Кроме того, он может сообщить адресату о своих личностных
привязанностях, определив факт того, к какому кругу лиц он принадлежит:
(9) -Je suis un ami des Gendreau. Je fréquente chez eux. J’appartiens
au même cercle qu’eux (…) (Simenon 2, 46).
Человек способен обозначить себя и более абстрактно, определив свою сопричастность ко всему роду человеческому:
(10) -Ici, en Argentine des milliers d’hommes vivent dans les villas
miserias… Des milliers d’autres sont emprisonnés pour délit
d’opinion…Tu penses quelquefois à eux? Et à ceux qui meurent de
faim dans d’autres pays d’Amérique Latine?
-Et toi, tu es vraiment sur d’y penser plus que moi?
-Bien entendu. Non seulement je pense à eux, mais je vais me batter
pour eux.
-Pourquoi?
-Parce que… parce que je suis un être humain (Halter, 104-105).
В предложениях-высказываниях характеризации предикат
выражает признаки субъекта в качестве характеризующего предикатива. Предикатив может быть выражен прилагательным, сочетанием существительного с предлогом, оценочным существительным с артиклем, обозначающим качества объекта. Безусловно, имя прилагательное способно предоставить яркую характеристику лицу, однако мы в своем исследовании, останавливаем
свой выбор на предикативах, содержащих имя существительное,
либо именные группы с опорным словом именем существительным. Отмечают, что в отличие от имени прилагательного имя существительное в позиции предикатива, приписывая некоторый
446
признак субъекту, как бы ставит на нем «клеймо» (Арутюнова
1999). Так, в двух следующих высказываниях Je suis fou и Je suis
un fou во втором случае создается впечатление того, что субъект
речи не просто обладает определенным качеством, но одновременно причисляет себя к классу сумасшедших, тем самым, присутствует некоторый оттенок классификации.
Предикатные номинации зачастую могут содержать в себе
оценочный компонент.
Оценочные предикатные автореферентные номинации
В самом общем смысле оценкой называют соотнесение с принятым критерием, образцом или нормой. Оценку можно определить и как реакцию субъекта на объект в свете представления
субъекта о норме (Гак 1986: 196).
Оценка включает в себя четыре компонента: содержание
оценки, субъект оценки, объект оценки и норму. По своему содержанию оценка может быть объективной и субъективной. Если
объективная оценка рациональна и поддается объяснению, то
субъективная сочетается с выражением эмоций и найти ей объективное обоснование затруднительно. Оценка может быть выражена в оппозициях положительно / отрицательно.
Оценку определяют как наиболее яркий компонент прагматического значения, которое слово (или высказывание) приобретает в ситуации речи (Арутюнова 1988: 5). Прагматическую составляющую лексического значения слова (высказывания) выделяют наряду с денотативным и сигнификативным компонентами.
Оценка предоставляет информацию об отношении человека, использующего определенную номинацию, к обозначаемому
объекту. Если большинство номинаций не содержат в своем значении подобной информации (Marie, moi, pédagogue, vieux), то
существует целый ряд номинативных средств, в значении которых
присутствует компонент, отражающий эмоционально-оценочное
отношение говорящего к обозначаемому объекту. Можно выделить группу номинаций, в значении которых эмоциональное отношение или оценка относятся к денотативному и / или сигнификативному слою их значения (Кобозева 2000: 88). Подобного рода
слова ничего не сообщают об отношении говорящего к обозначаемому объекту (aimer, se plaire). С другой стороны, существуют
номинации, предназначенные для непосредственного и прямого
выражения говорящим соответствующей оценки объекта
(mauvais, excellente). Данные номинации отличаются от тех, в которых денотативный и / или сигнификативный слой заполнены
447
объективной (неэмоциональной и неоценочной) информацией, а
эмоция либо оценка выступают своего рода фоном, окраской и
составляют содержание прагматического слоя значения. Наконец,
можно выделить номинации, непосредственно предоставляющие
информацию об отношении говорящего к объекту, все лексическое значение которых сводится к прагматическому компоненту
(imbécile, salope, idiote).
В нашем случае субъектом и объектом оценки становится
сам говорящий. Подобный факт позволяет нам оперировать термином «самооценка» и предоставляет возможность обратиться к
фактам психологии, где самооценку определяют как оценку человеком своих качеств, способностей и возможностей. Самооценка
представляет собой сложное и противоречивое образование, поскольку отношение к самому себе представляет собой особого
рода явление. Самооценка предопределяет характер оценивания
других лиц и объектов и формирует отношение субъекта к миру в
целом. В основе развития самооценки лежит множество факторов: особенности воспитания, самовоспитание, среда. Самооценка может быть заниженной, завышенной и адеквантной. Однако
нельзя утверждать о том, что, к примеру, лица с адекватной самооценкой обязательно оценивают себя только с положительной
точки зрения. Умение взглянуть на себя критически свидетельствует о здоровом самовосприятии. Адекватность оценки, ее обоснованность способствуют разграничению понятий «самоуничижение» и «самокритика».
Оцениванию могут подлежать профессиональные, моральные, умственные, физические качества субъекта. Как следствие,
оценка может быть качественной, морально-этической, сенсорной
и эстетической. Оценку своим моральным качествам субъект речи
может произвести в соответствии с морально-этическими нормами, господствующими в данном обществе. Например:
(11) -Je sais bien que je suis un sale type. Mais ce que vous ne savez
pas, c’est que lui, Mauris était un surnois...Ainsi, il ne m’avait jamais
dit qu’il avait une maison sur le quai... Il se méfiat... Il ne voulait bien
jouer au billard avec moi, mais pour le reste, il avait son quant-àsoi…Comprenez-vous? (Simenon 3, 192).
В (11) мы наблюдаем признание человека, совершившего
убийство. Признавая факт того, что совершенное им злодеяние
может получить самую отрицательную оценку в обществе, говорящий, употребляет в своем высказывании автономинацию un
sale type. Вместе с тем, автор речи некоторым образом пытается
448
приуменьшить свою вину в содеянном, оглашая в своем высказывании отрицательные черты жертвы преступления. Тем самым,
говорящий подводит сотрудников полиции, выступающих в роли
адресатов, к мысли о том, что убийство подобного человека смягчает его вину.
Отметим, что в (11) предикатив un sale type представлен сочетанием существительного и прилагательного. В данном случае
существительное предикатива выражено гиперонимической номинацией и относится к подлежащему как родовое понятие к видовому. Оценочный компонент, в свою очередь, заключен в прилагательном sale, указывающем на характеризующий признак.
Оценка может быть сформулирована с позиций адресата.
Таким образом, адресат речи выступает в глазах говорящего
своего рода представителем общества в целом. Например:
(12) -Je paris que vous ne me croyez pas. Vous pensez que je rêve,
que je suis une vieille folle. Voulez-vous que je récite la lettre que vous
portez sur votre coeur? Celle qui comence par: “Cette nuit j’ai rêvé à
vous“ (…) (Nemirovsky, 263).
В (12) адресант речи, одинокая дама, упоминает множество
нелицеприятных фактов о жизни своей погибшей подруги: о ее
изменах, о ее пренебрежительном отношении к своему супругу.
Субъект речи прекрасно осознает факт того, что намеренное отрицательная характеризация третьего лица (и тем более умершего), даже не противоречащая действительности, недопустимо по
законам морали и подлежит суровому осуждению. В результате,
мы наблюдаем использование в высказывании говорящего автономинации une vieille folle, сформулированной с позиции адресата
речи, мужа погибшей, - Vous pensez que. Тем самым автор подчеркивает устоявшееся в обществе убеждение о том, что психически здоровый человек не в состоянии совершить подобный неблаговидный поступок, вместе с тем в данной ситуации общения
оцениванию подлежат не сколько умственные способности,
сколько моральные качества человека.
В приведенных примерах коммуниканты оценивали себя с
позиций адресата речи, вместе с тем выражая свое согласие по
поводу озвученной оценки своих качеств. Однако в некоторых
случаях говорящий может быть не согласен с присваиваемой ему
оценкой. Например:
(13) -Ecoute, mon chéri… dit Madame en levant son visage ruisselant
de larmes.
449
-Je sais, je sais, coupa le commandant en riant du bout des lèvres, je
connais la chanson! Ta grande faiblesse! la facilité à perdre les
pédales! Le conflit de l’âme et de la chair! Eh bien, j’en ai marre!
m’entends-tu? J’en ai marre! Tu m’as toujours pris pour un imbécile!
Ah! tes sorties en voiture le jeudi! Ce M. Moreau dont tu ne parlais que
rarement et avec quel dédain! (…) (Clavel, 150).
В (13) нашему вниманию представлена ситуация выяснения
отношений внутри супружеской пары. Супругу стало известно об
измене жены со знакомым ему человеком, некто месье Моро. Реакция мужа естественна: он полон негодования. По привычному
сценарию супруга пытается найти объяснение произошедшему,
однако ее адресат отказывается выслушивать какие-либо оправдания. В его эмоциональном высказывании находит употребление
яркая оценочная автономинация - un imbécile. Как мы можем судить, говорящий не согласен с подобной характеристикой. Руководствуясь тем, что субъект речи не считает себя идиотом, он
выражает желание покончить с подобным положением дел в его
семье.
Нередко говорящий в своих высказываниях подвергает оцениванию собственные профессиональные качества. К примеру:
(14) -Je suis un bon marin, mon oncle. Je crois pouvoir naviguer sur
n’importe quelle mer, et je me sais capable d’établir un excellent plan
de campagne (Steinbeck, 125).
Субъект речи, молодой человек, наделенный большими амбициями, стремится найти поддержку своим замыслам у адресата речи, могущественного и богатого человека. Как следствие,
адресант ставит акцент на своем Я-профессиональном, подробно
конкретизируя свои многочисленные умения и навыки. Наше внимание сосредоточено на автономинации un bon marin. Отметим,
что если в высказывании используется существительное-имя
деятеля, обозначающее постоянное занятие или склонность
субъекта, то наряду с прилагательным интенсивности подобная
номинация раскрывает свойства субъекта.
В целом, необходимо отметить, что оценочные номинации
мы, как правило, будем наблюдать в неофициальных рамках общения, в ситуациях самохарактеризации.
6.2.2. Прагматические функции автореферентных номинаций в ситуации речевого общения
Прагматическими функциями языковых средств мы называем те речевые действия, которые можно осуществлять с их по-
450
мощью (Кобозева 2000: 87). В рамках своего исследования мы установили, что в предложении-высказывании автореферентные
номинации способны выполнять идентифицирующую и предикатную функции. Напомним, что идентифицирующие номинации направлены на непосредственное указание объекта, предикатные
наименования предназначены для его характеризации. Как следствие, мы предлагаем выявить следующие прагматические функции автореферентных номинаций - самоидентификацию и самохарактеризацию. Идентифицирующие номинации могут выполнять в рамках высказывания роли семантических актантов (агенса, пациенса, адресата и носителя признака), в то время как предикатные номинации к таким функциям не приспособлены, поскольку входят в состав предиката.
Помимо прочего, мы считаем необходимым конкретизировать
функцию самохарактеризации, выделив следующие вспомогательные функции: самооправдывание, самовосхваление, самоутвреждение, самозащиту, самосожаление, самокритику, самоограничение, самоиронию, самоуничижение.
Указанные прагматические функции могут получить свое отражение и при самоидентификации, однако мы будем их рассматривать только в рамках самохарактеризации, где их проявление
наиболее эксплицитно.
В психологии и социологии терминами «идентификация» и
«самоидентификация» обозначают процесс эмоционального или
иного отождествления индивида с другим человеком, группой, образцом. В психоанализе, где эти термины появились благодаря З.
Фрейду, идентификацию обычно определяют как отождествление
ребенка с родителем того или другого пола, в социологической и
социально-психологической литературе этот термин имеет более
широкое значение, с одной стороны, идентификация – это имитация, подражательное поведение, с другой – эмоциональное слияние с объектом (ФЭС 1993: 199). В криминалистике идентификацию понимают как установление тождества конкретного объекта
или личности по совокупности общих и частных признаков путём
сравнительного их исследования в целях получения судебных доказательств (БЭС 1990: 123).
На основе нашего практического материала мы установили,
что наряду с функциями самоидентификации и самохарактеризации необходимо такцентировать свое внимание на функции самопрезентации, в рамках которой мы, в свою очередь, различаем:
451
самоидентификацию личности; самопрезентацию в ситуации знакомства.
Считаем необходимым обратиться к более подробному рассмотрению выделенных нами функций.
6.2.2.1. Функция самоидентификации говорящего. Самоидентификация говорящего в очной ситуации общения не представляет трудностей для коммуникантов. Адресату речи предоставлены все возможности установить субъект речи. То лицо, которое в данный момент в данной ситуации выступает, по крайней
мере, в роли изрекающего высказывание, и является говорящим.
Согласно проведенным нами наблюдениям для самоидентификации в очной ситуации общения автор в подавляющем
большинстве случаев будет использовать местоименную номинацию, а именно местоимение 1-го лица, которое представляет собой наиболее простое и удобное средство автореференции.
Роль местоимений 1-го лица в самоидентификации
говорящего
В диалоге каждый раз происходит смена ролей «адресантадресат», одна и та же форма используется тем, кто в данный
момент берет на себя роль говорящего. В реальном общении роли говорящего и слушающего беспрестанно сменяют друг друга.
Дискурс всегда ориентирован и подразумевает ситуацию интеракции, такое понимание дискурса сближает его с понятием диалог. Диалог образуется сменой реплик, переходом «Я» говорящего от одного лица к другому и соответствующим изменением слушающего:
(84) -Ecoute.
-Je suis tout oreilles…
-Je sais bien ce que tu vas penser.
-Je pense si peu! (Simenon 3, 52).
Реальное общение сопровождается непрерывным противопоставлением форм 1-го и 2-го лица:
(85) -Qu’est-ce que tu sais au juste?
-Voilà enfin la question que j’attendais.
-Qu’est-ce que tu sais? (…)
-Et toi, qu’est-ce que tu crains que je sache?
-Une première fois je t’ai demandé de ne plus t’occuper de mes
affaires.
-Et j’ai refusé.
-Une seconde et une dernière fois je te dis (…) (Simenon 3,
115).
452
Зачастую говорящий пытается превратить диалогическое
общение в монолог, присваивая себе местоимение je. Но даже
монологу свойственна диалогичность, поскольку «он всегда обращен к адресату, реальному или гипотетическому, alter ego говорящего» (Макаров 2003: 88):
(86) -J’ai connu les salles dessous des familles les plus solides en
apparence… j’ai connu les tripotages de ceux qui s’enrichissaient. J’ai
vu ceux qui descendaient (…) et je me suis mis à étudier le
mécanisme de tout cela (Simenon 3, 36).
Говорящий может обозначать себя не только как субъект, но
и как объект действия, используя при этом местоименную форму
me:
(87) -Nous étions dans la même classe au lycée de Moulins, et il
s’obstine a me tutoyer comme quand nous avions douze ans
(Simenon 3, 46).
Самостоятельные предикативные формы местоимений также способны служить эффективным средством идентификации:
(88) -Dédé, c’est moi (Simenon 2,101).
(89) -Mon hobby, à moi, ma manie, comme certains disent, c’est
l’article 64… (Simenon 2, 24).
(90) -Une simple fille comme moi… Nous sommes venues toutes les
deux de province, moi d’une petite ville, elle de la campagne…
(Simenon 1, 88).
Использование местоимения 1-го лица единственного числа
мы нередко наблюдаем в высказываниях, содержащих особую
группу глаголов, уникальные особенности которых привлекли
внимание представителей теории речевых актов. Подобные высказывания отличаются тем, что являются эквивалентными самому действию (клятва, присяга, комплимент, завещание). Достаточно произнести подобное высказывание, чтобы осуществить
действие. Возможно, подобное произнесение является единственным или наиболее эффективным способом осуществления
данного действия. Согласно Дж. Остину такие глаголы направлены на выражение цели речевого акта (желать давать клятву, обещать, одобрять и др.) (Остин 1986). Глагол, функционирующий в
данных высказываниях, используется в первом лице единственного числа настоящего времени и сопровождается соответствующей формой местоимения. Как следствие, подобные высказывания приобретают особые свойства, а именно: автореферентность
(высказывание отсылает к самому себе), автономинативность
(высказывание описывает само себя), эквитемпоральность (время
453
глагола совпадает с моментом речи) (Макаров 2003: 165). Подобные глаголы было предложено обозначить перформативными, а
речевые акты, в которых они будут использованы, следует называть перформативными. Перформативы широко используются в
повседневной жизни, они влекут за собой ожидаемые обществом
последствия, способствуют возникновению той или иной социальной, коммуникативной или межличностной ситуации:
(91) -Vous, il a dit a papa, vous avez peur d’avoir le mal de
mer!
-Le mal de mer? a repondu papa. Vous voulez plaisanter. J’ai le pied
marin, moi. Je vous parie que vous aurez le mal de mer avant moi,
Lanternau (Bosco, 35-36).
(92) -Vous me jurez que c’est vrai? Que vous ne mentez pas? Vous
n’êtes pas folle, voyons, vous avez l’air si lucide et si calme. Vous
jurez que c’est vrai?
-Je vous le jure (Nemirovsky, 263).
Известно замечание о том, что выполнение некоторых перформативных актов возможно только тем лицом, которое наделено соотвествующими полномочиями, тем, кто может осуществить
подобный акт благодаря своему статусу. Именно председатель
собрания вправе открыть или закрыть мероприятие:
(93) -Et bien, puisque vous demandez tous la suspension de la
réunion, je la suspends. Elle reprendra d’ici quelques jours (Halter,
294).
Только в компетенцию комиссара полиции входит право соврешения такого перформативного акта как оглашение ареста:
(94) -Jef Van Elst, je vous arrête pour assassinat et viol de votre
belle-soeur Edmee Van Elst, perpétrés ce matin au domicile de celleci, rue de Bruxelles (Simenon 1, 189).
О.А.Агаркова подчеркивает, что ярким и широко распространенным примером перформативных речевых актов являются
формулы речевого этикета, которые выступают эквивалентами
самому этикетному поступку. Этикетная речь эффективна в том,
что организует общение людей, облегчает взаимопонимание между ними, вызывает положительные эмоции и способствует взаимообоюдному достижнию целей (Агаркова 2004: 32-34). Например:
(96) -Je vous demande pardon, ma mère (Bazin 3, 111).
Мы вели речь о возможности семантической транспозиции
личных местоимений. Так, местоимение nous способно выступать
эффективным средством автономинации, что позволяет утвер-
454
ждать о существовании nous de majesté (nous величия) и nous de
modestie (nous скромности). Местоимение nous в своем первоначальном значении также представляет для нас интерес. Оно не
является просто суммой нескольких форм 1-го лица единственного числа. Употребляя в речи данную местоименную форму, говорящий, тем самым, причисляет к себе либо своего собеседника,
либо некое третье лицо. В соответствии с этим принято выделять
инклюзивную (nous = moi + toi) и эксклюзивную (nous = moi + lui/
elle/ils / elles) формы. Например:
(96) -Tu es sûr, Vassili Stépanovich? Les hommes du KGB?
-Allons, Aron Lazarevitch, nous sommes tous les deux de trop vieux
Soviétiques pour ne pas les reconnaître du premier coup d’oeil...
L’imperméable kaki... Un air de ruse et de mauvais coup... (Halter, 4142).
В предлагаемой ситуации общения один из коммуникантов
пытается предупредить своего товарища о том, что его семьей
заинтересованы агенты КГБ. В качестве аргумента он настаивает
на мысли о том, что старые советские граждане, каковыми являются оба собеседника, способны безошибочно опознать людей из
органов безопасности.
Эксклюзивную форму местоимения nous мы наблюдаем в
следующем примере:
(97) -Quand nous étions jeunes filles, Klavdia et moi, nous aimions
toutes les deux le mêmе homme, et il avait, oui, il avait un penchant
pour elle à cause de ses cheveux et de sa jolie figure (Nemirovsky,
234).
Описываемая в (97) ситуация представляет для нас особый
интерес. Говорящий, хозяйка дома, рассказывает гостям, непосредственным адресатам высказывания, о годах своей молодости. Местоимение nous покрывает собой Я говорящего и третье
лицо, Клавдию, подругу хозяйки, которая непосредственно присутствует при общении и тем самым обретает роль стороннего
участника. Другой объект речи, человек, которого любили хозяйка
дома и Клавдия, также присутствует при общении и также наделен статусом стороннего участника. Факт присутствия упоминаемых в речи третьих лиц определяет для говорящего роль ответственного за свое высказывание, за достоверность предоставляемой слушателям информации.
В реальной коммуникации эквивалентом местоимения nous
зачастую служит местоименная форма on, также выступающая в
роли эффективного средства автономинации. Рассматриваемая
455
форма направлена на создание эффекта интеграции говорящего
и его собеседника (Si on allait au cinema?), либо служит средством
вежливой коммуникации: on a gagne (в данном случае говорящий
присоединяет к себе слушающего: on = tu + je), on a perdu (автор
речи присовокупляет себя к адресату: on = je + tu). По нашему
мнению, функционирование местоимения on сопряжено с понятием личной сферы говорящего, которую определяют как совокупность не только частей тела, но и предметов и существ, связанных с личностью. По словам Ш. Балли, благодаря которому в лингвистику был введен данный термин, личная сфера «охватывает
тело, его части, иногда его размеры, душу индивида; в некоторых
случаях его голос, его имя; но она может охватывать также в различных пропорциях все, что находится с ним в постоянной связи:
одежду, предметы обихода, посуду и т.д.; окружающих лиц, семью, обслугу, друзей» (Bally 1932).
Безусловно, центр личной сферы говорящего сосредоточен
на том, что вызывает самые сильные положительные эмоции,
например, любимый человек:
(98) -Je voudrais te dire que je suis contente d’être avec toi. Je
voudrais qu’on reste ensemble si c’est possible… (…)
-Eh bien… ça me paraît possible, ça devrait pouvoir marcher. Voyons,
j’ai pas de femme, pas d’enfant, j’ai pas une vie compliquée, j’ai une
barraque et un petit job pas fatiguant. Je crois que je suis une bonne
affaire en fin de compte (…)
-J’ai confiance , elle a murmuré. On est encore jeune, toi et moi, on va
s’en tirer (Clavel, 16).
В приведенном примере диалог происходит между молодыми влюбленными. Девушка выражает свое желание остаться рядом со своим молодым человеком, ее собеседником. Наряду с
употреблением местоимение on используется более эксплицитная форма toi et moi, тем самым автор речи присовокупляет себя
к адресату высказывания.
В следующем примере напротив говорящим является молодой человек, адресующий высказывание своей подруге, попавшей в неприятную историю:
(99) -... toi et moi, on est comme les deux doigts de la main, j’ai
enchainé. Et c’est pas demain la veille que ce va changer (Clavel,
357).
Помимо местоимения on и форм toi et moi говорящий прибегает к яркому сравнению «мы как два пальца руки». Говорящий
присоединяет к себе свою собеседницу, пытаясь оказать ей под-
456
держку и заверяя ее в том, что трудный момент их совместной
жизни будет благополучно преодолен.
Итак, наилучшим средством для обозначения своего «Я»
служат личные местоимение. Однако возможны иные способы
самоидентификации.
Роль имен нарицательных и имен собственных
при самоидентификации говорящего
Для самоидентификации использование альтернативных
номинативных средств говорящим (т.е. упоминание о себе в
третьем лице) будет сопряжено с особыми целями, поскольку в
данном случае говорящий несколько усложняет задачу по идентификации своего «я» для собеседника (-ов).
Как мы уже говорили, человек сам способен вынести суждение о себе, став объектом собственного наблюдения (Серебренникова 2002), что способствует появлению возможности объективированной номинации, номинации от 3-го лица.
Согласно нашему практическому материалу, подобное мы
чаще всего наблюдаем в речи лиц пожилого возраста. Возможно,
данный факт связан с возрастными особенностями. По словам
И.С. Кона, общая тональность и эмоциональная окрашенность
миро- и самоощущения с возрастом меняется (Кон 1984: 222).
Люди старшего возраста склонны считать свои проблемы неразрешимыми, отсюда возникновение некоторого оттенка фатализма, пассивного подчинения судьбе. Осознание своей немощи, болезненности, ненужности, как следствие этого, одиночество, забвение для старого человека хуже, чем смерть. Все это вызывает
острое желание поговорить с кем-то, передать свой жизненный
опыт, вызвать сочувствие у окружающих:
(100) -Oui, il faut que tu t’en ailles, mais ne reflechis pas trop à mes
paroles. Peut-etre ai-je essayé de t’impressioner. Les vieillards ont
besoin d’une flaterie silencieuse quand ils en sont arrivés à se méfier
des discours. Rappelle-toi seulement que Merlin t’a parlé (...). Je ne
veux pas qu’on m’oublie, Henry: pour un vieillard tomber dans l’oubli
est pire que la mort (Steinbeck, 39-40).
В приведенном высказывании говорящий прибегает к нескольким способам автономинации: помимо традиционного употребления местоименных форм je и me, автор речи обозначает себя косвенным образом с помощью существительных les vieillards и
un vieillard. Причисляя себя, с одной стороны, ко всему классу
стариков, а с другой, выделяя себя как одного из представителей
этой возрастной группы, субъект речи тем самым, описывает не-
457
которые особенности мироощущения лиц пожилого возраста, которые могут показаться несколько странными для его юного собеседника. Автономинация в данном высказывании также представлена именем собственным Merlin и местоимением ils, употребленным в его анафорической функции вслед за существительным les vieillards:
(101) -Daniel, il faut t’habituer à l’idée que ta mère peut te manquer
(Bazin 1, 234).
В (101) представлено высказывание пожилой женщины,
страдающей неизлечимым заболеванием. Предчувствуя свою
скорую смерть, автор речи косвенным образом предупреждает
своего сына о предстоящей кончине. Номинация ta mère, используемая субъектом речи, как и многие термины родства, эффективно используется в целях самонаименования между лицами,
состоящими в близком родстве. Подобное, возможно, связано с
тем, что коммуниканты зрелого возраста некоторым образом подстраиваются под особенности детской речи. Как мы уже упоминали, с самого начала своего развития маленькие дети не способны
усвоить личные местоимения, в результате чего в своей речи они
обозначают себя посредством имен собственных. Отношение матери к своему, даже уже взрослому, ребенку, зачастую остается
неизменным. На наш взгляд, использование субъектом речи автономинацию ta mère, свидетельствует о проявлении жалости не
только к себе, но и к своему сыну.
Тем не менее, нельзя утверждать о том, что с возрастом
снижается самоуважение и устойчивость самооценок. Хотя с приходом старости могут усилиться и обостриться некоторые типологические черты, они не сколько возрастные, сколько личностные. Лица, уверенные в себе, обладающие высокой самооценкой,
и в старости не ослабляют своих жизненных позиций. Например,
героиня Ж.Сименона Бернадетт Аморелль.
(102) -Et quand Bernadette Amorelle vous dit que ce n‘est pas un
accident, vous pouvez le croire (Simenon 3, 23).
Обозначение себя в третьем лице сопровождается категоричностью суждений, манера общения сформирована образом
жизни героини, старой аристократки, несколько высокомерной, но
справедливой, привыкшей повелевать и не привыкшей подчиняться и не имеющей для себя никаких авторитетов. Мы соотносим примеры подобной самоидентификации со случаями использования третьего лица при обращении слуг к хозяевам. В такого
рода ситуациях лицо-хозяин пытается подчеркнуть свое особое
458
статусное положение по отношению к окружающим. Лицо-слуга,
обращаясь к хозяину в третьем лице, со своей стороны также
подчеркивает данное статусное отличие:
(103) -Puisqu’il n’y a d’autres moyens d’en sortir et que personne n’a
le courage de le faire, autant que ce soit une vieille grand-mère qui
s’en charge. Adieu, Malik (Simenon 3, 112).
Приведенное высказывание также принадлежит героине
Бернадетт Аморелль. Автономинация, представляющая собой
контаминацию определения и относительной номинации, фигурирует в контексте признания автором речи своей вины в убийстве
зятя, мерзкого и подлого человека, приносившего страдания всей
семье. Исходя из общепринятого мнения о том, что старому человеку уже нечего бояться и нечего терять, субъект речи объясняет
непосредственному адресату, комиссару полиции, свое решение
пойти на преступление во имя того, чтобы спасти остальных членов семьи.
Старость зачастую ассоциируется с богатым жизненным
опытом, многочисленными умениями, навыками. По словам
И.С.Кона, мудрая старость – такой же стереотип, как и романтическая юность (Кон 1984):
(104) M.Lanernau est resté debout et il a crié:
-Larquez les amarres! Hissez les voiles! En avant toute!
-Remuez pas comme ça, a dit papa, vous allez tous nous flanquez à
l’eau!
-Oh, oui, a dit maman, soyez prudent M.Lanternau (…)
-Ne craignez rien, petite madame, a dit M. Lanternau à maman, c’est
un vieux marin que vous avez à bord!
-Vous avez été marin, vous? a demandé papa. (Clavel, 34-35).
В приведенном высказывании с помощью объективированной
номинации говорящий уверяет своих собеседников в том, что им
нечего боятся, когда рядом с ними на борту корабля находится
старый, а следовательно мудрый и опытный, моряк.
Однако, согласно нашим наблюдениям над практическим материалом, использование объективированных номинаций мы наблюдаем в речи лиц не только пожилого, но и значительно более
молодого возраста:
(105) -Alors, tu n’aimes pas ton Blanc? Il est pourtant le plus beau de
tous les Blancs de Dangan, tu sais…(…)
-Toi, tu parles vraiment comme celui qui n’est pas un nègre! Tu sais
bien que le Blanc n’a pas ce qui peut nous rendre amoureuses…
-Alors?
459
-Alors quoi? J’attends… j’attends l’occasion… et Sophie ira en Guinée
espagnole… Qu’est-ce que tu veux, nous autres negresses ne
comptons pas pour eux. Heureusement que c’est reciproque!
Seulement, vois-tu, je suis fatiguée d’entendre: “Sophie, ne viens pas
aujourd’hui, un Blanc viendra me voir à la maison”, “Sophie., reviens,
le Blans est parti”, “Sophie, quand tu me vois avec une madame, ne
me regarde pas, ne me salue pas”, etc. (…) (Carsac, 101).
Описываемый диалог происходит между молодыми африканцами, живущими в непосредственной близости с белым населением. Коммуникант по имени Софи, молодая любовница белого
человека, пытается осуществить свою мечту – обокрасть своего
дружка с той целью, чтобы уехать в испанскую Гвинею. Автономинация в данном случае происходит не только посредством местоимений je и me, но и альтернативным способом: с помощью
имени собственного Sophie. По нашему мнению, употребление
объективированной номинации свидетельствует о том, что автор
речи ассоциирует себя со своим динамическим Я (то, каким стремится стать человек исходя из своих собственных установок). Говорящий выражает недовольство своим актуальным статусом и
материальным положением. Напомним, что динамическое Я
нельзя отождествлять с идеальным Я, подразумевающим следование моральным и нравственным образцам, с чем воровство
не совместимо.
Обозначение своего «Я» посредством косвенной номинации
nous autres negresses свидетельствует о том, что говорящий подчеркивает свое Я-этническое и Я-половое, тем самым, противопоставляя себя белому мужскому населению:
(106) -Ma chère enfant, tout homme fait un bon mari si l’on sait à s’y
prendre.
-Ma foi, c’est sans doute le meilleur moyen de me tirer d’embarras. Je
suis lasse d’entendre les gens s’apitoyer sur ma pauvreté. Néanmoins,
étant donné sa popularité actuelle, croyez-vous qu’il va faire attention
à moi? Peut-être sera-t-il trop fier pour épouser une fille sans le sous
(Steinbeck, 270).
Приведенный пример описывает диалог светской дамы и ее
воспитанницы. Женщина предлагает девушке подумать над возможностью вступить в брак с очень богатым и знаменитым человеком. В пользу предлагаемой идеи выдвигается аргумент о том,
что любой мужчина может стать хорошим мужем при правильном
обращении. В итоге девушка соглашается со своей опекуншей,
считая, что подобный брак может стать наилучшим выходом в ее
460
ситуации. Однако молодую особу не покидают сомнения по поводу того, как будет воспринята подобная идея самим претендентом
в мужья. Наше внимание привлекает употребление в высказывании субъекта речи объективированной номинации une fille sans le
sous. Тем самым, по нашему мнению, адресант выделяет одну из
ипостасей своей личности, а именно свое Я-материальное, а вместе с тем и Я-статусное.
Тем не менее, приведенные нами высказывания, не создают
особых затруднений для слушающего в том, чтобы определить
референт объективированных номинаций. Употребление в речи
говорящих имен собственных и альтернативных средств автономинации не вызывает недопонимания со стороны собеседника,
поскольку в каждой из представленных ситуаций общения коммуниканты в достаточной степени знакомы друг с другом.
Как известно, использованию в высказывании идентифицирующей номинации обязательно должен предшествовать номинативный этап: обозначение своего Я с помощью имени собственного подразумевает факт того, что имеющей место ситуации речевого общения когда-то предшествовала ситуация самопрезентации.
Помимо имени собственного, в пресуппозиционный фонд
адресата речи входит информация о множестве других характеристик личности говорящего. Чем прочнее взаимоотношения между коммуникантами, тем большим количеством сведений друг о
друге они обладают. Подобный факт мы обнаруживаем в отношении лиц, находящихся в тесных родственных и долговременных
дружеских отношениях. Собеседнице молодой особы в (106) известно, что автор речи, находится в тяжелом финансовом положении, поэтому номинация une fille sans le sous не вызывает недопонимания в том, чтобы определить лицо, являющееся объектом речи.
Адресат речи в примере (101) находится в максимально
близких семейных взаимоотношениях с адресантом. Номинация
ta mère в высказывании субъекта речи является полноправным
эквивалентом местоимения первого лица.
Некоторые характеристики говорящего, имеющие отчетливое физическое воплощение (к примеру, возраст), благодаря самой возможности зрительного воспринимать автора речи, не требуют предварительной вербальной экспликации (примеры № 100,
№ 103).
461
Если же коммуниканты не достаточно знакомы друг с другом,
то, используя объективированные номинации, говорящий будет
стремиться к тому, чтобы применить дополнительные эксплицитные средства для облегчения интерпретации своего высказывания собеседником. В частности, в речи говорящего может найти
свое отражение экстралингвистическая ситуация общения.
В следующем примере адресант обозначает себя с помощью сложной пропозитивной номинации, включающей определение, субстантивированное прилагательное и придаточное дополнительное:
(107) -Vous m’excuserez, mais il faudrait que j’y aille…
-Tu refuserais quand même pas de tenir un peu compagnie à un viel
aveugle qui t’offre un verre? Et puis, dehors, c’est l’orage (Bretin et
Bonzon, 206).
В надежде избавиться от одиночества автор речи пытается
завязать знакомство с молодым человеком, предлагая ему бокал
вина. В ответ на отказ собеседника говорящий стремится удержать его. Подчеркивая в своей речи возраст и физическую немощь (адресант отличается плохим зрением), адресант эксплицитно указывает на свои физические характеристики, непосредственно поддающиеся восприятию собеседника. Возможно, наряду
с этим, коммуникант желает вызвать к себе жалость со стороны
адресата. Придаточная форма qui t’offre un verre также направлена на отражение экстралингвистической ситуации, того, что непосредственно происходит в момент общения, и способствует безошибочному определению объекта номинации со стороны слушающего.
Как известно, речевая ситуация строится по оси «я-здесьсейчас». Наряду с личными местоимениями в качестве особого
рода включателей выступают наречия места и времени. Так, в
следующем примере, говорящий не прибегает к использованию
личных местоимений в целях автономинации, но в его высказывании фигурирует наречие ici, представляющее собой еще один
яркий дейктический элемент высказывания. Оно предоставляет
слушающему возможность безошибочно определить референт
сложной несколькословной номинации:
(108) -Voulez-vous vous assoir ici à côté d’un brave matelot de Cork
nommé Tim (Steinbeck, 21).
Помимо прочего, высказывание говорящего сопровождается
указательным жестом. По нашему мнению, приведенное высказывание представляет собой косвенный способ самопрезентации.
462
В целом, мы можем прийти к следующему выводу. Использование альтернативных средств автономинации связано с намерением говорящего подчеркнуть в данном высказывании один из
неограниченного множества компонентов своего Я: Я родительское, Я физическое, Я статусное и т.д. Объективированные номинации являются замечательным средством украшения и обогащения речи. В большинтсве случаев они не противоречат максиме манеры коммуникативного кодекса, предписывающей коммуникантам «выражаться предельно ясно».
Использование объективированных номинаций также сопряжено с особыми прагматическими функциями высказывания,
это может быть самовосхваление (пример № 102), самосожаление (пример №106, 107), самоутверждение (пример № 104) и т.д.
6.2.2.2. Функция самопрезентации. Самопрезентация подразумевает особые коммуникативные условия. В сознании говорящих стабильно отражен стереотип поведения в подобного рода
ситуациях. Как следствие, мы можем установить некоторые закономерности в использовании автореферентных номинаций в высказываниях говорящих в рамках ситуаций самопрезентации.
В психологии самопрезентацию определяют как «процесс
представления себя в отношении социально и культурнопринятых способов действия и поведения» (БТПС т.2, 219). Этот
процесс направлен на формирование мнения других о себе и
подразумевает использование разработанных для этой цели
стратегий.
В целом мы можем вести речь о нескольких типах самопрезентации:- самоидентификация личности: самопрезентация в ситуации приветствия, самопрезентация в ситуации знакомства.
Возможно, данный перечень не является законченным, в то
же время мы должны подчеркнуть, что зачастую бывает весьма
сложно определить, какой тип самопрезентации имеет место в
той или иной ситуации общения.
По нашему мнению, роль местоимений при самопрезентации не будет иметь какой-либо решающей роли, поскольку подобного рода деятельность предполагает непременное озвучивание
своего имени собственного и по мере необходимости своих статусно-ролевых характеристик.
Функция самоидентификации личности говорящего
Отметим, что термин «идентификация личности», используется в области искусствоведения, где это понятие определяют как
отождествление личности с портрета, на котором изображен не-
463
известный персонаж, с известными его изображениями для подтверждения атрибуции (БЭС 1990: 234). Мы считаем, что самоидентификация личности направлена на предоставление адресату речи возможности установить личность говорящего.
Самоидентификация личности в монолокутивных условиях общения
Нередки такие коммуникативные ситуации, в которых отсутствует возможность зрительно воспринимать говорящего. Как известно, более 70% информации человек воспринимает благодаря визуальному каналу общения. Различные обстоятельства, связанные с предметно-событийным фоном общения создают значительные препятствия для определения автора речи. К числу визуальных барьеров мы можем причислить темноту, плохую видимость, какую-либо зрительную преграду в виде закрытой двери,
ограды, забора. Такие специфические виды коммуникации, как
телефонное общение, общение по рации также сопряжены со
значительными зрительными и слуховыми помехами. Коммуникативные ситуации, характеризуемые подобными особенностями
предметно-событийного фона, скорее всего, будут осуществляться в рамках неофициального общения. Их можно определить как
неналичные, монолокутивные ситуации общения, а также как ситуации ситуативного неравенства, поскольку лицо, пытающееся
вступить в общение в подобного рода условиях, совершает своего
рода вторжение в личную сферу говорящего.
Особое значение в ситуациях самоидентификации личности
принадлежит степени знакомства коммуникантов. Так, местоименные формы будут эффективны только в случае достаточно
близкого знакомства участников общения. В таком случае решающую роль при идентификации личности говорящего будет
принадлежать не дейктическим словам, а некоторым экстралингвистическим компонентам общения. Собеседник имеет возможность определить автора речи по его голосу, манере говорить. В
некоторых ситуациях адекватному установлению автора речи будет способствовать заранее установленная договоренность о
предстоящей коммуникации.
В отдельных случаях самоидентификация личности может
быть осуществлена говорящим косвенным образом посредством
обращений. В этом случае форма адресации играет особую роль,
поскольку некоторые обращение получатель речи ассоциирует с
тем или иным знакомым для себя лицом. Так, лица, состоящие в
дружеских, родственных отношениях, активно используют при ад-
464
ресации друг к другу особые формы имени собственного, прозвища, клички:
(109) -C’est toi, Madame Maigret? (Simenon 1, 73)
В (109) адресату речи предоставлено несколько способов
идентификации говорящего, как по знакомому тембру голоса, так
и по форме обращения. В семье Мэгрэ стало привычным обращение жены к мужу по фамилии, в свою очередь, комиссар обращается к супруге не иначе как «мадам Мэгрэ». Кроме того, индикатором говорящего является не столько сочетание конвенционального обращения madame и имени собственного Maigret,
сколько местоимение toi, которое контрастирует в совокупности с
используемыми формами адресации и является для слушающего
ярким свидетельством того, кто в данной ситуации выступает в
роли говорящего. Таким образом, автореференция тесно связана
с адресацией.
Но если коммуниканты не находятся в отношениях достаточного знакомства друг с другом, либо помехи предметнособытийного фона настолько существенны, что препятствуют
коммуникации в гораздо большей степени, то использование говорящим только форм личных местоимений для идентификации
своего «Я» оказывается недостаточным.
Как следствие, субъекту речи необходимо идентифицировать свою личность иным образом. Наилучшим средством в такого рода случаях будет использование имени собственного.
Роль имен собственных при идентификации
личности говорящего
Если собеседники уже знакомы друг с другом, достаточно
упомянуть свое имя собственное, которым обладет каждый говорящий и которое входит в общий фонд знаний его собеседника.
Рассмотрим ситуации, в которых собеседники по каким-либо
причинам находятся вне пределов видимости друг друга, что вызывает настоятельную необходимость идентификации своей личности, со стороны лица пытающегося вступить в речевое взаимодействие:
(110) Je frappai à la porte, il y eut un moment de silence puis
j’entendis un grommelement que je reconnus.
-C’est moi, Toundi!
-D’où viens-tu à cette heure? poursuivit le grommellement qui devenait
de plus en plus proche.
-De mon travail, répondit-je (Carsac, 166).
465
В приведенном примере преградой для коммуникантов становится не только физический объект (дверь), но и темное время
суток.
В некоторых случаях достаточно упоминания своего имени
собственного, как, например:
(111) -Qui est-ce? demanda Benoit en s’approchant de la
porte.
-Maigret... (Simenon 2, 145).
Зачастую имя автора речи должно сопровождаться озвучиванием своих статусных характеристик, в результате чего мы наблюдаем контаминацию имени нарицательного и имени собственного:
(112) -C’est moi, Joseph. Le commissaire Maigret. Vous pouvez
ouvrir, jeune homme (Simenon 3, 151).
Особый интерес в этом случае представляют ситуации, связанные с общением по телефону. Невозможность визуально воспринимать собеседника непременно обязывает звонящего тем
или иным образом обозначить свое «Я». Если коммуниканты уже
знакомы друг с другом, говорящий озвучивает свое имя собственное. Подобная практика прочно закреплена в правилах речевого этикета. Лицо, пытающееся вступить в общение должно первым идентифицировать себя нужным образом:
(113) -Ici, Maigret. Passez-moi quelqu’un de mon bureau, s’il vous
plaît… (Simenon 2, 68).
В (113) комиссар Мэгрэ предоставляет возможность своему
собеcеднику, выполняющему роль адресата-ретранслятора, опознать свою личность с тем, чтобы вступить в коммуникативное
взаимодействие с непосредственным адресатом, сотрудником
своего отдела.
Итак, имена собственные наилучшим образом предназначены
для самоидентификации личности.
Роль определенных дескрпиций при
самоидентификации личности говорящего
Но если коммуниканты не находятся в состоянии знакомства друг с другом, либо знакомство было настолько непродолжительным, что один из коммуникантов не в состоянии упомянуть
об этом факте, помимо оглашения своего имени становится необходимым
использование демографической, относительной и
функциональной номинаций, указывающих на родственную, профессиональную, личностную связь с адресатом речи или третьим
лицом, известным обоим коммуникантам:
466
(114) -Qu’est-ce que c’est? fit à l’intérieur une voix endormie.
-Un ami de Monsieur Malik qui voudrait qu’on lui ouvre la grille
(Simenon 3, 83).
В описываемой ситуации действие происходит в ночное
время суток на территории частного владения одного из героев
романа богатого одноклассника Мэгрэ Эрнеста Малика. Сторож,
обеспокоенный шумом, производимым Мэгрэ, пытается узнать
причину происходящего. Говорящий использует в таком случае
сложную относительную номинацию Un ami de Monsieur Malik qui
voudrait qu’on lui ouvre la grille, поскольку собеседники незнакомы
друг с другом и озвучивание имени собственного в данной ситуации будет неэффективным. Одновременно с тем, в высказывании
говрящего содержится косвенная просьба позволить автору речи
покинуть пределы частного владения.
Существует возможность обозначить свою личность косвенным образом через принадлежность к какому-либо органу, учреждению, другими словами, продемонстрировать в высказывании
свое Я-статусное, Я-ролевое. Тем самым, говорящий имеет возможность удостоверить собеседника в своем праве инициировать
общение:
(115) Une voix finit par demander à l’intérieur:
-Qu’est-ce que c’est?
-Police! (Simenon 2, 28-29).
В (115) молодой инспектор, прибывший к месту преступления,
использует номинацию Police с тем, чтобы беспрепятственно проникнуть в помещение и начать расследование.
Возможность косвенной самоидентификации существует также
и в рамках телефонной коммуникации, например:
(116) -Allô!... Je suis bien chez le docteur Parendon?... Ici, la P.G.,
mademoiselle... Le bureau du commissaire Maigret... (Simenon 3,
113).
В (116) говорящий, молодой инспектор полиции, дважды обозначает себя: как представителя всей организации в целом la P.G.
(la Préfecture Générale), и как сотрудника отдела комиссара Мэгрэ
Le bureau du commissaire Maigret.
В том случае, если в рамках телефонного общения по какимлибо причинам говорящий не смог удостоверить свою личность
самостоятельно, собеседник вправе потребовать оглашения его
имени или статуса.
(117) -Allô?
-Gérard?
467
-Ah, je suis désolé, mais l’abbé Cheuplain est absent pour
l’instant.
-Jeanne est là?
-Elle est occupée.
-A qui ai-je l’honneur?
-Un ami de prêtre de passage. Puis-je prendre un message?
-Dites (…) à Cheuplain que je serai à Paris ce soir.
-Il peut vous rappeler?
-Ce ne sera pas facile. Je rentre tard du Mont-Saint-Michel et je risque
de repartir demain matin de bonne heure. Je le rappelerai.
-Bien, je lui transmettrai. De la part?
-d’Augustin.
-Augustin…?
-Oui, Augustin Meninchou. Merci.
-Mais je vous en prie, au revoir (Bretin et Bonzon, 70).
Так, в (117) оба партнера по общению совершают коммуникативные ошибки. И лицо, инициировавшее общение, и его адресат
с самого начала коммуникации не сумели идентифицировать себя должным образом. В последующем мы наблюдаем взаимные
попытки идентифицировать личности друг друга. При этом одному
из коммуникантов, инициатору общения, непременно необходимо
упомянуть свое имя - Augustin Meninchou, поскольку оно имеет
принципиальное значение для третьего лица, непосредственного
адресата сообщения. Второй коммуникант, выполняющий в данной речевой ситуации роль адресата-ретранслятора, обозначает
себя относительной номинацией - Un ami de prêtre de passage, так
как упоминание своего имени собственного не играет существенной роли для собеседника. Нет уверенности в том, что предпринимаемая коммуникация когда-либо получит свое продолжение.
Помимо прочего, ситуации, связанные с коммуникацией по
телефону, зачастую сопровождаются значительными аудиопомехами, что требует от говорящего значительных усилий при
идентфикации своей личности:
(118) -Commissaire Fruchot à l’appareil, passez-moi le préfêt…
Comment ça, impossible? … Une soirée bridge! Ecoutez,
mademoiselle, j’ai deux cadavres sur les bras et …Mais non,
mademoiselle, c’est une image… Oui, c’est ça, urgent… Fru-chot,
mademoiselle, avec un F, commissaire Fruchot de la brigade
criminelle de Paris, c’est ça, très urgent… Monsieur le préfêt? commissaire Fruchot (…) (Bretin et Bonzon, 265).
468
В (118) адресанту, комиссару Фрюшо, настоятельно необходимо вступить в непосредственное коммуникативное взаимодействие с префектом полиции. Субъекту речи приходится столкнуться с определенными трудностями, которые, с одной стороны,
сопряжены с некоторым противодействием со стороны адресатаретранслятора, а с другой, с физическими помехами коммуникации.
Самоидентификация может происходить и при посредничестве адресата-ретранслятора, что зачастую имеет место в институциональных рамках общения, а также в бытовой коммуникации,
когда роль коммуниканта-посредника возложена на определенное
лицо: слугу, консьержку, дворецкого, как, например, в (119):
(119) -Allez et dites que Bernadette Amorelle est venue pour lui parler
et ne vous occuper pas du reste (Simenon 3, 20).
Героине Ж.Сименона Бернадетт Аморелль настоятельно необходима необходима встреча с комиссаром Мэгрэ. Приняв за
служанку жену комиссара, адресант требует незамедлительно
оповестить о своем визите непосредственного адресата речи:
(120) -Votre nouveau commandant de bord vous parle. Le front
populaire pour la liberation de la Palestine qui a pris en main la
direction de ce vol de la TWA, demande à tous les passagers de
respecter les instructions suivantes (…) (Halter, 195).
В приведенном примере самоидентификацию своей личности осуществляет глава террористов, захвативших самолет.
Здесь также представлена неналичная, монолокутивная ситуация,
поскольку говорящий находится в кабине пилотов и производит
свое высказывание посредством внутренней связи. Использование своего имени собственного в таком случае было бы весьма
неразумным, говорящий считает необходимым лишь огласить
свой новый статус в сложившейся ситуации. Можно предположить, что подобный пример является косвенной иллюстрацией
перформативного речевого акта, говорящий своим высказыванием наделяет себя статусом главного лица на борту самолета:
(121) -С’est le commandant Gérardo de Rosa qui vous parle. Gardez
votre calme. Le Bateau vient d’être détourné par les terroristes
palestiniens. Ils promettent de ne rien faire contre les passagers
(Halter, 445).
В (121) мы также наблюдаем неналичную, монолокутивную
ситуацию. Контаминация имени нарицательного le commandant и
имени собственного Gérardo de Rosa играет особую роль. Приведенное высказывание было озвучено в ситуации захвата пасса-
469
жирского лайнера палестинскими террористами. Напоминая свое
имя, говорящий – капитан корабля - удостоверяет своих многочисленных адресатов в том, что он жив. Если преступники оставили в живых главенствующее по статусу лицо, есть надежда на
благополучный исход всего происходящего.
Напомним, что нами были рассмотрены ситуации, в которых
самоидентификация личности происходила в монолокутивных
коммуникативных условиях.
Самоидентификация личности в интерлокутивных
условиях общения
Самоидентификация личности, по нашему мнению, может
происходить и в ситуации реального присутствия коммуникантов,
то есть в наличных, интерлокутивных ситуациях общения. Как и в
неналичных ситуациях в данном случае один из коммуникантов не
ожидает инициации коммуникативного взаимодействия со стороны говорящего. В результате, адресат речи может проявить отказ
от дальнейшего коммуникативного сотрудничества. Субъекту речи, предполагающему подобное положение дел, настоятельно
необходимо найти аргументы для обоснования своего права на
осуществление коммуникации. Успешность в этом во многом зависит от уровня коммуникативной компетенции автора речи.
Роль имен собственных при самоидентификации личности
Наилучшим средством автономинации как всегда выступают
имена собственные. Отметим, что по нашим наблюдениям, самоидентификация личности зачастую будет являться частью некоторого косвенного речевого акта. Например:
(122) -Que voulez-vous? (...)
-Je suis le commissaire Maigret...
-Je m’en doute... Et après? Nous n’avons plus le droit d’être chez
nous?... (Simenon 3, 100).
Описываемая коммуникативная ситуация осуществляется в
доме, в котором накануне ночью произошло убийство. Комиссар
Мэгрэ занят опрашиванием жильцов дома. Дочь хозяина, мадемуазель Парандон, не проявляет желания вступать в контакт с
полицией. В ответ на ее вопрос «Что вам нужно?» герой
Ж.Сименона считает нужным, прежде всего, представиться, тем
самым, предоставив адресату доказательства своей компетентности в рамках проводимого расследования и право на опрашивание жильцов дома. Оглашение своего имени субъектом речи
предопределено несколькими факторами. Во-первых, подобная
практика предусмотрена правилами речевого этикета, во-вторых,
470
имя комиссара Мэгрэ пользуется большой известностью и является свидетельством профессионализма в области криминалистики:
(123) -Vous croyez qu’il ne vaudrait pas mieux commencer par le
commencement?
-Je revenais de mon travail. Mon nom est Justin Minard. Je suis
seconde flutiste des Concerts Lamoureux, mais le soir je joue à la
brasserie Clichy, boulevard de Clichy. J’habite rue d‘Enghien, juste en
face du Petit Parisien.Je suivait la rue Ballu, puis la rue Chaptal,
comme chaque nuit (Simenon 2, 24-25).
В представленной ситуации действие происходит в полицейском участке, куда неожиданно прибыл невольный свидетель
только что совершившегося преступления. Поскольку говорящему, находившемуся в состоянии аффекта, не удалось с самого
начала вразумительно объяснить суть произошедшего, сотрудники полиции просят его начать свой рассказ с самого начала.
Субъект речи начинает свое высказывание с описания того, как
ему удалось стать свидетелем произошедшего. По мере своего
повествования он приходит к выводу о необходимости идентифицировать свою личность. Как следствие, происходит подробная
самопрезентация, включающая в себя имя собственное, демографическую, функциональную и относительную номинации.
Отметим, что имена собственные не являются единственным эффективным способом самоидентификации личности в рассматриваемых условиях общения.
Роль определенных дескрипций при самоидентификации
личности в интерлокутивных условиях общения
Нередко возникают ситуации, в которых субъекту нет необходимости упоминать свое имя. В таком случае будут использоваться альтернативные средства автономинации:
(124) -Avez-vous appris la mort de votre père?
Elle a fait non sans montrer de surprise ou d’émotion.
-J’étais son notaire et maintenant suis chargé de sa succession. Votre
père, madame Calas, n’a pas laissé de testament de sorte que le
château, les terres et toute sa fortune vous reviennent (Simenon 2,
283).
В данной ситуации говорящий, бывший нотариус богатого
аристократа, после долгих поисков находит его дочь, ставшую законной владелицей всего имущества своего отца. Для того чтобы
объяснить собеседнице положение дел, c которой ранее говорящий не был знаком, он, прежде всего, считает необходимым озву-
471
чить свою причастность к завещателю, его имуществу и, соответственно, к самой наследнице. В связи с этим используется контаминация относительной (притяжательное местоимение) и демографической номинации - son notaire:
(125) -Voila un jeune qui a souvent applaudi ma fille cet été, sans
doute… Elle s’appelle Edith de Nansy. Je suis la mère d’Edith de
Nansy (Nemirovsky, 315).
В (125) говорящий, женщина средних лет, желая избавиться
от скуки и одиночества, вовлекает в беседу своего случайного
знакомого. Объектом речи становится дочь адресанта, молодая
певица Edith de Nansy. Автор речи считает необходимым эксплицировать свою сопричастность к упоминаемой в высказывании
артистке. Как мы можем убедиться, при идентификации личности
в приводимом примере используется лишь относительная номинация la mère d’Edith de Nansy. Субъект речи не считает необходимым упоминать свое имя, так как вся жизнь говорящей была
сосредоточена на дочери. Как следствие, мать оценивает свою
значимость не только для себя, но и для окружающих через свою
родственную связь с последней:
(126) -C’est moi que vous cherchez?
-Vous vous appelez Lise?
-Oui…Je suis la femme de chambre… Vous m’avez deja croisée dans
les couloirs (Simenon 1, 161).
В (126) ситуации в роли коммуникантов выступают комиссар
Мэгрэ и служанка дома, в котором проводится расследование. У
собеседницы комиссара не возникает необходимости в оглашении своего имени собственного, поскольку ее партнер по общению уже обладает достаточной информацией о ее личности, в частности, ему известно имя девушки. В результате, в рамках самоидентификации коммуниканту остается лишь огласить свои статусные характеристики посредством использования относительной номинации la femme de chambre.
Неоглашение имени собственного при самопрезентации связанос фактом того, что осуществляемая коммуникация не предполагет дальнейшего взаимодействия коммуникантов:
(127) Les visiteurs fournissaient à tout à heure, pour le café du matin,
pour le diner, le souper, le thé du soir, à minuit, n’importe quand. Des
amis couchaient sur les canapés. Vers midi on rencontrait dans les
couloirs des garçons décoiffés qui erraient en vêtement de nuit et se
presentaient ainsi:
-Je suis un camarade de votre fils.
472
-Bonjour, soyez le bienvenu, lui répondait-on (…) (Nemirovsky, 53).
В вышеприведенном примере наличие в доме маленьких
гостей является настолько привычным делом, что хозяева не
предпринимают попыток узнать их имена, в свою очередь, последние осознают, что достаточно обозначить себя с помощью
относительной номинации un camarade de votre fils, то есть обозначить свою сопричастность к сыну хозяев, чтобы быть принятым
в доме.
По нашему мнению, самоидентификация личности представляет собой некоторый тактический ход, используемый в рамках более глобальной стратегии, направленной на достижения
определенной коммуникатиной цели. Скорее всего, самоидентификация личности будет предприниматься говорящим в статусномаркированных ситуациях, а именно в ситуациях ситуативного
неравенства коммуникантов. Так, лицо, пытающееся вступить в
контакт, инициатор общения, находится в неравноправном положении по отношению к своему потенциальному собеседнику. Ему
могут не открыть дверь, отказаться от какого-либо взаимодейстивя с ним, если он не сумеет правильно идентифицировать свою
личность, предъявить свое право на инициацию данного коммуникативного акта. Подобные ситуации будут значительно отличаться
от ситуаций знакомства, так как при их осуществлении зачастую
могут быть не соблюдены правила этикета, в целом такие ситуации не предполагают дальнейшего взаимодействия коммуникантов. Рассматриваемые ситуации можно сравнить с ситуацией
досмотра на таможне, вокзалах, аэропортах и других общественых местах, где существует необходимость в идентификации личности.
При самоидентификации личности говорящего мы обнаруживаем функционирование автореферентных номинаций в высказываниях тождества, в которых предикат построен из глаголасвязки и предикатива. В подобных высказываниях значения субъекта и предикатива эквивалентны. Субъект чаще всего выражен
местоимением, тогда как предикатив находит воплощение в форме имени собственного, определенных дескрипций, представляющих собой контаминации прилагательного, имен существительных с различными детерминативами.
В предложениях тождества в качестве подлежащего зачастую употребляется местоимение ce, которое способно заменять
личные местоимения. Так, высказывание, C’est Maigret выступает
в качестве эквивалента форме je suis Maigret. По нашим наблю-
473
дениям, высказывания тождества с местоимением-подлежащим
ce чаще всего будут использоваться в монолокутивных условиях
общения, когда коммуниканты не имеют возможности зрительно
воспринимать
друг
друга.
Что
касается
местоименияподлежащего je, то его функционирование мы наблюдаем в интерлокутивных ситуациях при непосредственном контакте партнеров по общению.
Функция самоидентификации личности в ситуации приветствия
Самопрезентация в рамках институционального общения
тесно связана с приветствием. Лицо, являющееся представителем какого-либо учреждения, организации, обязано первым приветствовать своих клиентов. Подобное мы можем наблюдать, в
частности, в рамках телефонной коммуникации. В некоторых случаях, к примеру, в рамках учреждений, при приветствии клиента
по телефону или в очной ситуации правила этикета требуют от
служащих первой репликой на звонок клиента идентифицировать
себя должным образом. В таком случае имя собственное говорящего не будет играть существенной роли, в результате, становится обязательным использование демографической, функциональной номинации, обозначающей Я-статусное говорящего. Например:
(128) Maigret chercha le numéro de l’annuaire, appela sur la ligne
directe. Une voix de femme repondit:
-La secrétaire de maître Parendon (...)
-Bonjour, mademoiselle (...) (Simenon 1, 15).
Как отмечает Н.И.Формановская, в отличие от практики русскоязычного общения по правилам французского речевого этикета приветствие не обязательно должно сопровождаться словом
«здравствуйте», «bonjour» (Формановская 1989).
Отметим, что упоминание имени собственного при телефонном разговоре возможно в том случае, если говорящим является
лицо, наделенное особыми функциями, человек, занимающий высокий должностной пост, хозяин заведения и т.п. Тем самым, имя
говорящего несет в себе оттенок Я-статусного, Я-социального:
(129) -Ici, Parendon...
Il y avait dans le ton, comme une interrogation.
-Je voudrais vous demander, Maître...
-Qui est à l’appareil? Ma secrétaire n’a pas très bien compris votre
nom... (Simenon 1, 15).
474
В (129) использование имени собственного в рамках приветствия осуществляет коммуникант по имени Parendon, являющийся
владельцем нотариальной конторы, лицом известным и обладающим большим авторитетом:
(130) On nous a emmené au milieu du camp ou nous attendaient
deux messieurs. L’un avec pas de cheveux, l’autre avec des lunettes,
mais tous les deux avec les shorts. Le mosieur avec pas de cheveux
nous a dit:
-Mes enfants, je suis heureux de vous accueillir dans le Camp Bleu,
ou je suis sûr que vous passerez d’excellentes vacances, dans une
ambiance de saine et fraiche camaraderie, et où nous vous
préparerons pour votre avenir d’hommes, dans le cadre de la
discipline librement conscentie. Je suis M. Rateau, le chef du camp, et
ici je vous présente M. Genou, notre économe, qui vous demandera
parfois de l’aider dans son travail (…) (Carsac, 96).
В (130) мы наблюдаем приветствие начальника лагеря месье Рато, адресованного прибывшим на отдых детям. Непосредственная самопрезентация предваряется привественным словом,
включающим пожелание приятного и полезного времяпрепровождения в новых для маленьких гостей условиях. Самопрезентация
в такого рода случаях непременно подразумевает озвучивание
как имени собственного (M. Rateau), так и занимаемой должности
(le chef du camp). Кроме того, говорящий осуществляет презентацию третьего лица – стороннего участника общения, в отношении
которого также озвучиваются имя собственное (M. Genou) и должность (économe).
Функция самопрезентации в ситуации знакомства
Наиболее распространенным типом самопрезентации являются ситуации знакомства. В сознании говорящих стабильно отражен стереотип поведения в такого рода коммуникативных условиях, что находит отражение в правилах речевого этикета При
знакомстве коммуниканты в большинстве случаев будут взаимодействовать на равных условиях, что позволяет определить рассматриваемые ситуации как статусно-нейтральные. Условия
предметно-событийного фона не будут препятствовать протеканию процесса общения и создавать особые помехи. Ситуации самопрезентации можно охарактеризовать как интерлокутивные,
наличные, хотя знакомство в рамках телефонного общения, то
есть в неналичных, монолокутивных условиях коммуникации, также вполне возможно.
475
В ситуации знакомства немаловажная роль принадлежит
внешнему облику человека, его неречевому поведению. Так, лицо, обладающее высокой коммуникативной компетентностью,
способно получить большую часть информации о личности собеседника по невербальным элементам (мимике, жестам), однако
вербальное выражение своего «Я» обладает не менее важным
значением.
Ситуации знакомства имеют место при установлении межличностных контактов, они могут так или иначе отклонятьcя от
установленных правил речевого этикета. Таким образом, мы можем выделить, с одной стороны, ситуации бытового, неофициального знакомства и, с другой, ситуации официального знакомства. Ситуации знакомства, как правило, характеризуются взаимной готовностью коммуникантов вступить в предстоящую коммуникацию. Знакомство может быть лишь предварительным этапом
в данной ситуации общения, тогда как более глобальной целью
станет выяснение некоторых иных вопросов, например, совместная деятельность. В подобных случаях в первую очередь настоятельно необходимо озвучивание своего имени собственного, поскольку процесс коммуникации немыслим без адресации, для чего
наилучшим средством служит имя человека.
Роль имен собственных в ситуациях знакомства
Существуют специальные общественно-закрепленные формулы для самопрезентации в условиях этикетных ситуаций знакомства:
Je m’appelle...
Permettez- moi de me présenter…
Je suis …
Моn nom est...
Известно, что говорящему следует использовать ту форму
имени собственного, которая в дальнейшем, по его мнению,
должна быть использована окружающими при адресации к нему.
Согласно правилам французского речевого этикета мужчины обозначают себя по фамилии, тогда как представление по имени
свойственно детям, подросткам. Женщины в этом случае используют контаминацию конвенционального обращения и фамилии
(отца или мужа). Таким образом, самопрезентация напрямую зависит от возраста и пола говорящего.
Формула Vous pouvez m’appeler, используемая для самопрезентации, по нашему мнению, будет функционировать в неофициальных ситуациях знакомства. Тем самым имплицируется
476
факт того, что говорящий не имеет возражений против использования в его (ее) адрес уменьшительно-ласкательных форм имени
или прозвищ:
(131) -Vous pouvez m’appeler Ginette. Ne vous gênez pas, allez, j’ai
l’habitude… (Nemirovsky, 40).
Данное высказывание принадлежит немолодой женщине
легкого поведения, занимающейся своим ремеслом в барах и
привыкшей к тому, что клиенты при адресации к ней используют
форму Ginette, игнорируя факт того, что даму подобной возрастной категории не принято называть по имени. В результате того,
что субъект речи допускает использование в свой адрес подобной
формы имени собственного, создается эффект самоуничижения
Формула Appelez-moi скорее также приемлема в неофициальных рамках общения и отражает категоричность говорящего в
отношении того варианта имени собственного, который должен
быть использован в последующем в его адрес. Например:
(132) -Appelez-moi Besson (Simenon 2, 42).
В неофициальных ситуациях общения возможна самостоятельная инициация знакомства:
(133) -Je suis Anna-Maria. C’est toi le fils de Mordékhai, kibboutznik?
Je ne te voyais pas comme ça… (Halter, 101).
В (133) адресант речи по имени Анна-Мария пытается завязать знакомство со своим двоюродным братом, который до настоящего коммуникативного взаимодействия был известен субъекту речи только заочно. Нашему вниманию представлена статусно-нейтральная ситуация общения, в которой возрастные и статусные характеристики коммуникантов эквивалентны.
Cамопрезентация может происходить пассивно, в том случае если инициативу знакомства берет на себя собеседник. Реакция на подобное взаимодействие практически всегда носит доброжелательный характер:
(134) -Puis-je savoir votre nom?
-Oui, bien-sûr, Marjory (Halter, 212).
При знакомстве большое внимание уделяется многочисленным деталям, касающимся личности собеседника, в том числе и
правильности произнесения его имени:
(135) -Quel est exactement votre nom?
-Hidar Assadi (Halter, 134).
Как правило, знакомство происходит на начальных этапах
коммуникации. Если изначально подобного не произошло, коммуниканты испытывают затруднения при дальнейшем общении. Как
477
следствие, попытки осуществить знакомство могут быть предприняты после довольно продолжительного коммуникативного взаимодействия. Например:
(136) -Vous aimez des raviolies? Le patron est en train de nous
préparer de spéciaux. Au fait, comment vous appelle-t-on?
-Jules (Simenon 2,102-103).
В (136) один из комуникантов настроен на дальнейшее общение со своим случайным знакомым. Как следствие, он приходит
к выводу, что последующая коммуникация будет затруднена без
установления имени своего собеседника.
Отметим, что по правилам речевого этикета в статусномаркированных ситуациях инициативу знакомства берет на себя
лицо либо более старшего возраста, либо обладающее более высоким социальным или ситуативным статусом:
(137) -Comment t’appelles-tu, petite? (…)
-Hyacinthe (Bosco, 102).
В приведенном примере знакомство с маленькой девочкой
предпринимает подросток, превосходящий по возрасту свою собеседницу:
(138) -Comment vous appelez-vous, mon jeune ami?
-Marc. Marc Beaumont (Nemirovsky,365).
В (138) в роли коммуникантов выступают военачальник и
молодой солдат. Мы наблюдаем инициацию знакомства со стороны лица, обладающего одновременно более высоким статусом и
более зрелым возрастом.
Безусловно, имя собственное во многих случаях может не
менее эффективно характеризовать говорящего, например, имя
некоторой прославившейся личности (целого семейства), в результате чего при самопрезентации находит отражение Ястатусное, Я-социальное говорящего:
(139) -Vous connaissez mon nom, n’est-ce pas, commissaire?
-Amorelle, des carrieres de sable et des remorqueurs?
-Amorelle et Campois, oui… (Simenon 3, 21).
Героиня по имени Бернадетт Аморелль принадлежит к знаменитому и богатому во Франции семейству Аморель и Кампуа, информация о котором входит в общий фонд знаний присутствующего в данной ситуации общения собеседника. Как следствие, у
субъекта речи не возникает необходимости в подробной самопрезентации.
Имя собственное способно предоставить информацию о национальной принадлежности говорящего, подчеркивая его Я-
478
национальное, Я-этническое и возможно Я-религиозное. Например:
(140) -Comment vous appelez-vous?
-Léila. Léila Chéhab.
-Vous êtes Arabe?
-Oui. Libanaise. Chrétienne (Halter, 93).
Межличностное взаимодействие, в рамках которого происходит самопрезентация, предполагает не только оглашение имени собственного, что зачастую оказывается недостаточным, но и
потребует от говорящего озвучить свои статусные и ролевые, и
возможно, личностные характеристики.
Роль определенных дескрипций в ситуации знакомства
В ситуациях бытового знакомства возможно упоминание
родственных, дружеских отношений с некоторым присутствующим
при общении или известным обоим коммуникантам лицом. В результате мы наблюдаем использование в высказывании говорящего контаминации имени собственного и относительной номинации:
(141)-Marek Halter? Je suis votre oncle séfarade, Jakob. L’oncle de
votre cousine Gloria d’Argentine. Elle m’a prévenu de vous accueillir
(Halter, 137).
В приведенном примере коммуниканту по имени Яков дано поручение встретить своего родственника, с которым он ранее не
был знаком. Подробная самопрезентация обусловлена тем, что
адресат речи не был предупрежден о предстоящей встрече и соответственно не ожидает инициацию самопрезентации со стороны Якова. Говорящий, в свою очередь, обосновывает предоставленное ему право на подобное коммуникативное вмешательство.
Подобный пример близок самоидентификации личности, поскольку говорящий некоторым образом вторгается в личную сферу собеседника.
Знакомство может осуществляться вторично после того, как
коммуниканты долгое время не поддерживали взаимоотношений.
В таком случае говорящему также необходимо упомянуть в высказывании свою сопричастность к некоторому третьему лицу,
выступающим посредником между партнерами по общению:
(142) -Vous vous souvenez de moi? (…) Je suis Olga, la cousine
moscovite de votre ami, Sidney Halter (Halter, 363).
Знакомство может происходить при посредничестве третьего лица. Отметим, что подобный вид знакомства зависит от национальной принадлежности коммуникантов, так, в аристократи-
479
ческих кругах Англии самостоятельная презентация невозможна,
она происходит только при посредничестве третьего лица:
(143) -Alors, monsieur l’abbé, on ne nous présente pas?
-Augustin, … je te présente un … ami de la parois Georges Sadan …
Georges, voici … Augustin Menindo, ami (Bretin et Bonzon, 48).
В (143) задействованы три коммуниканта, один из которых
является связующим звеном между остальными участниками общения. В результате именно он осуществляет посредничество
при знакомстве.
В ситуациях официального общения (деловые, политические переговоры и т.п.) помимо озвучивания своего имени собственного необходимо упоминание должности, звания, ранга, что
может быть осуществлено с помощью функциональной, относительной и демографической номинаций. Знакомство в подобных
ситуациях также может происходить при посредничестве третьего
лица, которое добровольно или согласно предписаниям данного
социального института возлагает на себя соответствующие полномочия, в результате необходимость в самопредставлении исчезает, но всегда остается возможность для исправления, уточнения осуществленной презентации:
(144) -Messieurs, je suis l’abbé Cheuplain, dit l’abbé Cheuplain en
s’avançant. (…)
-Ravi de vous connaître, fit le grand bien habillé.- Je me présente
grand vicaire de voyer, auxiliaire du cardinal Radetsky, détaché à la
secrétairerie du Saint-Siege, et voici le révérend père Paruzzi,
historien et théologien, secrétaire général des archives du Vatican (…)
-Sous-secrétaire, corrigea une voix fluette, dévorée par un fort accent
italien (Bretin et Bonzon, 56).
В (144) также задействованы три участника общения. Один из
коммуникантов, аббат Шеплен, предпринимает самостоятельную
самопрезентацию. Помощник кардинала Радецкого помимо собственной самопрезентации возлагает на себя обязанность представить собеседнику третьего партнера по общению - Паруцци,
при этом озвучивание получают многочисленные ранги и звания
коммуникантов.
Как мы можем убедиться, самопрезентация имеет место в
том случае, когда коммуниканты не находятся в состоянии знакомства, либо имеют минимум информации друг о друге. Для того, чтобы предоставить собеседнику некоторого рода сведения о
своей личности, говорящий в подавляющем большинстве случаев прибегает к озвучиванию своего имени собственного, которое,
480
прежде всего, предназначено для облегчения дальнейшего процесса коммуникации. Кроме того, в зависимости от различных условий общения, желания собеседника могут быть использованы
относительная, демографическая, функциональная номинации.
Практически не встречаются случаи употребления в такого рода
случаях оценочных номинаций.
6.2.2.3. Функция самохарактеризации. При самохарактеризации говорящий выделяет из всей совокупности, присущих ему
черт те, которые, по его мнению, служат наилучшим средством
для характеризации его личности в данной ситуации общения.
Подобного рода номинации часто содержат в своем значении
оценочный компонент. В отличие от самоидентификации и самопрезентации, самохарактеризация представляет нашему вниманию значительно более богатый и разнообразный речевой материал, который для нашего исследования особенно интересен.
Напомним, что функция самохарактеризации может быть
конкретизирована следующими вспомогательными функциями:
самооправдывание, самозащита, самоутверждение, самовосхваление, самоуничижение, самосожаление, самокритика, самоирония.
В некоторых случаях разграничение данных функций представляется весьма сложным и спорным. Зачастую использование
одной и той же номинации в рамках высказывания направлено на
выполнение нескольких функций. Так, функция самооправдывания нередко ассоциируется с функцией самозащиты.
Следование моральным и этическим образцам изначально
представляет особую сложность для человека. Его Я-реальное
далеко не соответствует его Я-идеальному. Наглядные противоречия между нравственными установками, диктуемыми обществом, и поведением человека можно наблюдать в экстремальных
ситуациях, например, в период войны, требующей от каждого
максимального проявления наилучших качеств. В результате совершения неблаговидного поступка говорящий будет стремиться
найти ему оправдание и защитить себя от укоров со стороны окружающих:
(145) -Enfin, dit-il, tu dois bien te rendre compte de ce qui se passe.
De ce que tu risques… Et, et nous aussi.
-Les risques, tu sais… En ce moment il y a des milliers des jeunes qui
circulent avec des faux papiers et sont réfractairs au S.T.O.
-Mais toi, tu es déserteur.
481
-Déseurteur d’une armée vendue aux Fritz, c’est tout de même pas
une honte (Clavel, 139).
Приведенный пример представляет нашему вниманию разговор отца и сына. Действие происходит во времена Второй мировой войны, а именно в период оккупации Франции фашисткими
войсками. Отец обеспокоен фактом того, что сын дезертировал из
рядов французской армии и в данный момент вынужден скрываться. Однако сын не считает свой поступок аморальным, мотивируя это тем, что дезертировать из армии, «продавшейся фрицам», не является чем-либо постыдным. По нашему мнению, подобный пример демонстирирует одновременно самооправдывание и самозащиту со стороы говорящего:
(146) (…) Et on a vu arriver un grand, il devait avoir au moins 17 ans,
comme le freère de mon copain Eudes, celui qui lui apprend aà boxer.
-Bonjour, Nicolas, a dit le grand. Je m’appelle Gérard Lestouffe et je
suis ton chef d’équipe. Notre équipe, c’est l’équipe Oeil-de-Lynx. (…)
-Vous n’êtes pas un peu jeune pour prendre la responsabilité de
surveiller des enfants?
-Mais non, madame, a répondu chef. Je suis moniteur diplomé; vous
n’avez rien à craindre (Carsac, 86-87).
В приведенном примере один из говорящих, семнадцатилетний юноша, исполняет функцию вожатого в детском лагере. Чрезмерно обеспокоенная за свое чадо родительница считает, что
юноша слишком молод для выполнения столь ответственного занятия. В ответ на ее высказывание, молодой человек сообщает о
том, что он является дипломированным вожатым, следовательно, причин для беспокойства нет. На наш взгляд, в данном случае
можно говорить о взаимодействии прагматических функций самозащиты и самоутверждения.
Нам известно, что осознание себя возможно в том случае,
если человек способен выделить и противопоставить свое «Я»
множеству «Я» окружающих его лиц. Для того чтобы не только
сам субъект, но и другие коммуниканты могли адекватно его воспринять, необходимо правильным образом обозначить себя. Естественным желанием говорящего является стремление утвердить свое «Я» в глазах своих собеседников, а если необходимо,
то и отвергнуть неправильно сложившиеся представления о своей личности:
(147) -Monsieur cherche quelqu’un?
-A quel étage habite M. Pluvignec?
482
-M. le sénateur? C’est au premier. (...) Mais je dois vous prévenir qu’à
cette heure-ci M. le sénateur n’est pas encore rentré du Luxembourg.
-Et grang-mère?” (…)
-Mais… Madame vous attend?” (…)
-Pas le moins du monde. Je me suis sauvé de la maison.” (…)
-Que monsieur reste assis. Je suis le maître d’hôtel de M. le sénateur.
Monsieur est donc?…
-Jean Rézeau, le petit-fils de M. Pluvignec (…)
Il faut qu’il sache bien que, nous autres, les Rézeau désargentés,
nous sommes d’une classe au moins égale à celle de ces riches
Pluvignec.
-Comment vous appelez-vous, mon ami?
-Félicien Darcoulle, pour servir Monsieur (…)
-Eh bien, Félicien, je suis victime d’une injustice et je refuse une
punition qui blesse ma dignité. Je suis donc venu demander l’arbitrage
de M. le sénateur, chef de la famille (Bazin 3, 236-237).
Представленный диалог описывает разговор молодого героя
Жана Резо и мэтрдотеля Фелисьена Даркуля, находящегося на
службе у деда Жана мсье Плювинека. Жан был вынужден сбежать из дома, где он был подвергнут унизительному наказанию со
стороны своей матери, в поисках спасения у главы семьи, своего
деда. Различие в статусном положении между богатой и влиятельной семьей Плювинеков и бедной семьей Резо, к которой
принадлежит Жан, незамедлительно нашло отражение на отношении к юноше со стороны прислуги в доме его деда. Как следствие, молодой человек считатет нужным заявить о себе должным
образом с тем, чтобы показать собеседнику, что материальное и
общественное положение семьи Резо ни в коем случае не принижает значимость представителей этой фамилии. Необходимо отметить обращение mon ami, используемое Жаном в отношении
адресата речи, который значительно старше юноши. Тем самым,
молодой человек наделяет себя более высокой статусной и ролевой позицией по отношению к своему собеседнику. Высказывание, которое Жан адресует вслед за этим, соответствует параметрам официальной речи и должно свидетельствовать о хорошем воспитании говорящего. Немаловажное значение в достижении необходимого перлокутивного эффекта также принадлежит
автореферентной номинации victime d’une injustice, с помощью которой говорящий определяет свое безвыходное положение.
Любой говорящий должен позитивно оценивать свою личность, необходимость регулярно упоминать о своих заслугах, дос-
483
тижениях, завоеваниях, которыми несомненно обладает каждое
лицо, является неотъемлемой и необходимой чертой человеческого поведения. Желание похвалить себя, полюбоваться и похвастать собой, самоутвердиться если не в лице собеседника, то,
по крайней мере, в своих глазах оказывает благотворное влияние
на самооценку. Результат подобной деятельности очень часто находит свое вербальное воплощение. Подобное явление в речи
говорящих мы обозначим как самовосхваление. Самовосхваление
может быть намеренным и непреднамеренным, или скорее соответствующее максимам скромности и такта и несоответствующее
им. Умение правильно подчеркнуть свои особенности, не преувеличив свои заслуги, не унизив при этом собеседника или некоторое третье лицо, очень ценится в реальном процессе коммуникации, что свидетельствует о высокой коммуникативной компетенции говорящего:
(148) -Il m’a fait courir un bout de chemin! … deux ou trois
fois,
j’ai cru qu’il allait me semer. Heureusement qu’au lycée
j’étais
champion du 500 mètres (Simenon 3, 200).
Так, в цитируемом примере говорящий, молодой инспектор
полиции, используя функциональную номинацию, непреднамеренно упоминает свои былые физические достижения, позволившие ему догнать беглеца. Тем самым, говорящий акцентирует
внимание собеседников на своем Я–прошлом и Я-физическом.
Однако, в большинстве случаев говорящий намеренно подчеркивает некоторые свои достоинства, нарушая тем самым максимы скромности и такта, предписываемые коммуникативным кодексом:
(149) -Si j’avais été fait de la même pâte que la tienne, je serais
devenu un brave petit percepteur des contributions comme mon père
(Simenon 3, 53).
Говорящий, преуспевающий делец, начавший свой путь с
низов и добившийся в итоге больших высот, намеренно и при
этом совершенно неоправданно пытается возвысить свой статус
в глазах собеседника, используя при этом косвенный речевой
акт, в котором мы наблюдаем сложную контаминацию оценочного
прилагательного, демографической, относительной номинации.
Помимо этого, наше внимание привлекает употребление номинаций в условном предложении, а также использование говорящим
сравнения со своим отцом, который, по его мнению, не добился в
жизни особых успехов. Создаваемый таким образом эффект на-
484
правлен не только на самовосхваление, но и на унижение, оскорбление собеседника и вместе с тем своего родителя.
Желание вызвать сочувствие у окружающих прежде всего
связано с самосожалением. Субъекту изначально свойственна
эгоцентричность:
(150) -Moi, je veux pas me déshabiller devant tout le monde! Moi je
veux rentrer chez mon papa et ma maman! a dit un type, et il s’est mis
à pleurer.
-Allos, allons, a dit le chef. Voyons, Paulin, souviens-toi du cri de
ralliement de notre équipe: “Courage!” Et puis, tu es un homme
maintenant, tu n’es plus un gamin.
-Si! Je suis un gamin! Je suis un gamin! Je suis un gamin! a dit Palin,
et il s’est roulé par terre en pleurant. (Carsac, 98).
В приведенном примере мы наблюдаем высказывание, принадлежащие маленькому избалованному мальчику по имени Полен, впервые оказавшемуся вдалеке от родителей в детском лагере. Нежелание следовать правилам, установленным в лагере,
отсутствие поблизости родителей порождают у юного коммуниканта целую гамму негативных эмоций. Замечание начальника
лагеря о том, что отныне он мужчина, а не мальчик вызывает у
говорящего резкую отрицательную реакцию. Он многократно
употребляет в своем высказывании номинацию un gamin, акцентируя тем самым свое Я-возрастное. Непосредственный адресат
речи и присутствующие при общении третьи лица имеют возможность наблюдать и наглядную невербальную реакцию, сопровождающую эмциональное высказывание говорящего: мальчик с ревом упал навзничь и начал кататься по полу. По нашему мнению,
самосожаление в данном случае также направлено на то, чтобы
вызвать жалость к себе со стороны окружающих.
Редким и ценным явлением можно назвать умение иронизировать над собой, которое свойственно далеко не каждому
коммуниканту и зачастую свойственно пожилым людям, имеющим достаточно огромный опыт общения. Подобное положение
вещей создает возможность использования ярких оценочных номинаций в их речи:
(151) -Dans cette pièce, dit Mario, seules les choses belles pénètrent.
Bien mieux qu’à Paris je m’y calfeutre. Ici j’ignore toute la hideur du
monde contemporain. Sans doute, je vous semble coco, vieux jeu (…)
(Nemirovsky, 211).
В приведенном монологе говорящий, старый одинокий художник, рассказывает своим новым соседям, прибывшим из горо-
485
да, о своем жилище. Особенности мировосприятия творческого
человека, его желание уйти от суеты мира способствовали тому,
что он поселился вдалеке от людей, в старом обветшалом замке,
где нет ни порядка, ни уюта, ни какого-либо современного комфорта, то есть всего того, что ассоциируется с жильем в представлении обывателя. Образ жизни говорящего также мало соответствует нормам, сложившимся в обществе. Однако субъект речи прекрасно осознает, что в глазах своих собеседников он выглядит в лучшем случае чудаком. Как следствие, мы наблюдаем в
его высказвании использование ярких оценочных номинаций coco
и vieux jeu. Говорящий понимает, что он всего лишь старомодный, странный, несколько подозрительный для окружающих человек.
Для нашего исследования особый интерес представляет
прагматическая функция самокритики. В психологической литературе фигурирует понятие “самокритичность”, которое определяют
как критику себя с коннотацией и реалистическй оценкой собственных сил, слабостей, талантов, недостатков и т.д. (БТПС т.2,
218). Принято считать, что такой анализ является показателем
здорового самопринятия:
(153) En rentrant au quartier indigène, j’ai rencontré Sophie, la
maîtresse noire de l’ingénieur agricole. Elle semblait furieuse.
-Pas contente du congé, Sophie? lui demandai-je.
-Je ne suis qu’une idiote, me répondit-elle. Pour une fois que mon
Blanc avait oublié les clés de son coffre dans les poche de son
pantalon pendant la sieste, je ne les ai pas fouillées.
-Tu veux donc empêcher ton Blanc de retourner dans son
pays?
-Je me f… de son pays comme de lui! Ça me fait mal au coeur de
penser que depuis que je suis avec cet incirconcis, je n’ai pas encore
trouvé l’occasion de m’enrichir. J’ai encore laissé échapper ma
chance aujourd’hui… Je n’ai que de la boue à la place du cerveau…
(…)
-Je ne suis qu’une idiote, se répétait’elle encore en me quittant. (Carsac, 42-43).
Данный пример вновь возвращает нас к разговору молодых
африканцев, живущих в непосредственной близости с белым населением. Напомним, что коммуникант по имени Софии, любовница одного из белых мужчин, считает своим долгом обокрасть
своего дружка и осуществить свою давнюю мечту - уехать в испанскую Гвинею. Резкая критическая автономинация Je ne suis
486
qu’une idiote основана на том, что Софии в очередной раз не удалось воспользоваться удобным случаем для реализации поставленной цели. Отмечают, что лица, способные критично отнестись
к себе, впоследствии непременно добиваются задуманного. Действительно, вскоре Софи удастся осуществить свой коварный
план.
С другой стороны, нездоровое отношение к себе может привести к такой крайности как самоуничижение. Под самоуничижением в психологии понимают самоумаление, возникающее в результате чрезмерной критической самооценки (БТПС т.2, 221).
Подобное свойственно лицам с заниженной самооценкой, не верящих в себя, находящихся в состоянии непрерывной депрессии.
Возможно, излишнее самобичевание связано с самосожалением и
одновременно с желанием вызвать сочувствие из уст окружающих:
(153) - Ici, moi, je colle les timbres, je vais à la poste, je fais les
courses, je ficelle les paquets… Je ne suis pas quelqu’un de bien
important…Je sais que dans la maison on m’appelle le petit Belge
bien que je mesure un mètre huitante (...) (Simenon 1, 92).
В приведенном примере говорящий, молодой помощник нотариуса, считает себя ничтожным и малозначительным и характеризует себя, используя в своем высказывании приблизительную
оценочную номинацию с опорным словом неопределенным местоимением quelqu’un de bien important, сопровождаемую отрицанием. Кроме того, он упоминает свое прозвище, которым наделили его в доме хозяина - le petit Belge. Поскольку отношение человека к самому себе непременно вызывает соответствующее отношение со стороны окружающих, то неудивительно, что, несмотря на высокий рост автора речи, он получил номинацию, сопровождаемую прилагательным petit, которое, по нашему мнению, описывает не его физическое, а моральное состояние.
Итак, именно в функции самохарактеризации мы обнаруживаем яркие оценочные автономинации.
6.2.3. Взаимодействие функции, формы и значения
автореферентных номинаций
Напомним, что в рамках нашего исследования нами были
выделены следующие формы автореферентных номинаций: местоимения, имена собственные, безоценочные именные группы и
оценочные именные группы.
487
Мы пришли к выводу, что рассматриваемые номинации могут выполнять следующие основные прагматические функции:
функции самоидентификации говорящего, самопрезентации и самохарактеризации. В рамках функции самопрезентации мы выделяем самоидентификацию личности говорящего, самопрезентацию в ситуации приветствия и самопрезентацию в ситуации знакомства. Функция самохарактеризации может быть конкретизирована функциями самооправдывания, самовосхваления, самокритики, самоуничижения, самосожаления, самоиронии, самоутверждения и самозащиты.
В структуре предложения-высказывания рассматриваемые
формы автореферентных номинаций могут быть наделены значениями агенса, пациенса, адресата и носителя признака.
В качестве одной из задач нашего исследования мы назвали
определение первичной и вторичной формы, первичной и вторичной функции и первичного и вторичного значения автореферентных номинаций. Результаты проведенной работы могут быть
представлены нами на схеме 1 (см. ниже стр. 494).
Личные местоимения 1-го лица наиболее предназначены
для выполнения функции самоидентификации говорящего в ситуации речевого общения. Фактически они применимы к выполнению функции самоидентификации личности говорящего, но в таком случае решающее значение в успешности их применения будут иметь не сами местоименные формы, а некоторые экстралингвистические факторы, характеризующие описываемую в высказывании ситуацию коммуникации. Местоимения абсолютно непригодны для выполнения функций самопрезентации и самохарактеризации, так как в их значении не содержится какой-либо
информации о различных аспектах личности говорящего субъекта, о его статусах и ролях, о его личностных, профессиональных
и другого рода характеристиках, которые в обычном случае находят свое оглашение в ситуациях самопрезентации и самохарактеризации. Таким образом, первичной формой для местоименных
форм является функция самоидентификации говорящего. То лицо, которое присваивает себе местоименную форму, а именно
форму 1-го лица, самим этим фактом наделяет себя ролью говорящего в имеющей место ситуации общения. Использование альтернативных форм личных местоимений, а именно форм 3-го лица, сопряжено с явлением объективированной номинации. В таком случае местоименные формы используются в своей анафо-
488
рической функции, сопровождая в высказывании имена собственные и / или именные группы.
В задачи нашего исследования мы не включали рассмотрение явления самоадресации, поэтому нами не было установлено
использование в целях самоименования местоимений 2-го лица.
В качестве наиболее характерной прагматической функции
для имен собственных выступает функция самопрезентации. В
частности, данные формы применимы к функции самоидентификации личности говорящего, функции самопрезентации в ситуации
приветствия и к функции самопрезентации в ситуации знакомства.
Функция самоидентификации говорящего также могут быть выполнима именами собственными, однако их использование в подобных целях представляет собой довольно редкое явление, поскольку эту функцию лучше всего осуществляют личные местоимения 1-го лица. Если не принимать к рассмотрению факт использования имен собственных маленькими детьми, функционирование имен собственных в целях самоидентификации говорящего связано с особого рода коммуникативными целями, диктуемыми теми или иными условиями общения. Подобное может быть
сопряжено с самовосхвалением, самосожалением или самоутверждением, однако подобные функции автореферентных номинаций наиболее ярко представлены в рамках самохарактеризации, поэтому мы не рассматривали их при самоидентификации
говорящего. Отметим, что функционирование имен собственных
при самоидентификации в речи маленьких детей эквивалентно
употреблению личных местоимений лицами более высокого
уровня саморазвития. В целом, имена собственные в функции
самоидентификации говорящего являются свидетельством феномена объективированной номинации.
Использование имен собственных в целях самохарактеризации не нашли своего отражения в нашем практическом материале. Таким образом, первичной функцией для имен собственных выступает функция самопрезентации.
Безоценочные именные группы могут быть представлены
различными контаминациями языковых средств с опорным словом существительным или местоимением. Рассматриваемые
формы приспособлены для выполнения всех основных прагматических функций: самоидентификации говорящего, самопрезентации и самохарактеризации. В частности, выделеная группа номинативных средств способна служить для выполнения всех видов
функций в рамках самопрезентации: самоидентификации лично-
489
сти говорящего, самопрезентации в ситуации приветствия, самопрезентации в ситуации знакомства. Следует отметить, что
функция самоидентификации говорящего, в целом, несвойственна безоценочным именным группам. В подобной функции анализируемые формы выступают средством объективированной номинации аналогично именам собственным.
В рамках самохарактеризации мы обнаружили использование безоценочных именных групп в следующих функциях: самоутверждение, самозащита, самосожаление и самооправдывание.
Из всей совокупности рассматриваемых в нашем исследовании форм оценочные именные группы наилучшим образом
предназначены для исполнения функции самохарактеризации. В
частности, мы приходим к выводу, что выделяемые нами номинации приспособлены для исполнения функций самовосхваления,
самокритики, самоуничижения, самоиронии и самосожаления.
Таким образом, единственной глобальной прагматической функцией, свойственной оценочным именным группам, становится
функция самохарактеризации.
Автореферентные номинации могут обладать определенными значениями. Так, местоимения обнаружены нами во всех
выделенных в нашем исследовании значениях - значениях агенса,
пациенса, адресата и носителя признака.
Имена собственные также способны иметь все упомянутые
семантические характеристики. Необходимо отметить, что приспособленность номинации к рассматриваемым значениям находится в зависимости от ее возможностей обладать функцией самоидентификации говорящего. Как нам известно, подобная функция именами собственными выполнима крайне редко. Следовательно, мы не имеем частых возможностей обнаруживать имена
собственные при исполнении упомянутых семантических ролей.
Согласно нашему практическому материалу именные группы способны иметь все из перечисленных нами значений, за исключением роли носителя признака. Однако, мы не исключаем
потенциальную способность данной группы автореферентных номинаций получить значение носителя признака в предложениивысказывании. И в то же время мы должны отметить, что выполнение рассматриваемых семантических ролей для именных групп,
в целом, не характерно. Подобный факт мы также связываем с
причинами, установленными в отношении имен собственных.
Оценочные именные группы совершенно не предназначены
для того, чтобы выступать в анализируемых значениях. Как из-
490
вестно, способность к выполнению семантической роли в предложении-высказывании зависит от возможности номинации выступить в качестве одного из субъектов предложения-высказывания.
Мы же приходим к заключению о том, что оценочные именные
группы в подавляющем большинстве случаев входят в состав
именных предикатов.
В целом мы можем прийти к следующему выводу. Мы способны выделить два вида первичных форм. Форма, обладающая
наибольшим количеством семантических характеристик, будет
определена как первичная форма в отношении значений. Группа
номинаций, получающая следующее по счету количество значений, определяется в качестве вторичной формы. Форма, предназначенная для выполнения наибольшего количества прагматических функций, получает статус первичной формы в отношении
прагматических функций. Номинации, наделенные следующим по
счету количеством функций, должны быть охарактеризованы как
вторичная форма. Так, первичной формой в отношении значений
мы определяем местоимения, несмотря на то, что имена собственные также способны иметь все представленные семантические характеристики. Наш выбор обоснован фактом большей приспособленности местоименных форм к выполнению функции самоидентификации говорящего. Как нами было установлено выше,
способность к выполнению данной функции в предложениивысказывании свидетельствует о потенциальной возможности
номинации к получению значений агенса, пациенса, адресата и
носителя признака. Имена собственные, таким образом, могут
быть наделены статусом вторичной формы.
Первичной формой в отношении исполняемых прагматических функций выступают безоценочные именные группы. Мы установили, что в предложении-высказывании данная группа номинаций может быть приспособлена к выполнению восьми функций,
а именно функций самоидентификации говорящего, самоидентификации личности говорящего, самопрезентации в ситуации знакомства, самопрезентации в ситуации знакомства, самоутверждения, самозащиты, самосожаления и самооправдывания. Вторичной формой в отношении прагматических функций мы определяем оценочные именные группы. Данный тип авторферентных
номинаций используется для выполнения пяти прагматических
функций: самовосхваления, самокритики, самоиронии, самоуничижения и самосожаления.
491
Статус первичных значений приобретают семантические характеристика агенса, пациенса и адресата. Значение носителя
признака становится вторичным по отношению к озвученным семантическим характеристикам.
Первичной функцией мы определяем функцию самоидентификации говорящего. Для выполнения предлагаемой функции
приспособлены местоимения, имена собственные, безоценочные
именные группы. Вторичными функциями мы можем назвать
функции самоидентификации личности, самопрезентации в ситуации знакомства, самоутверждения, самосожаления, самозащиты, самооправдывания, для выполнения которых эффективно
предназначены безоценочные и оценочные именные группы.
Выводы по 5 разделу
В предлагаемом исследовании была предпринята попытка
комплексного исследования семантико-прагматического аспекта
автореферентных номинаций в современном французском языке.
Семантические параметры автореферентных номинаций
были рассмотрены в свете коммуникативного подхода. Автореферентные номинации представлены следующими номинативными группами: местоимения, имена собственные, безоценочные
именные группы и оценочные именные группы.
В результате анализа семантических характеристик автореферентных номинаций было установлено, что анализируемые
формы могут иметь в высказывании следующие значения: агенс,
пациенс, адресат и носитель признака.
Рассмотрение прагматических характеристик автореферентных номинаций позволяет выделить три основных функции, которые анализируемые номинативные формы способны выполнять в
высказывании: функции самоидентификации говорящего, самопрезентации и самохарактеризации. В рамках самопрезентации
необходимо выделить дополнительные функции: функции самоидентификации личности говорящего, самопрезентации в ситуации приветствия и самопрезентации в ситуации знакомства.
Функция самохарактеризации находит конкретное воплощение в
функциях самовосхваления, самосожаления, самоутверждения,
самокритики, самоиронии, самозащиты, самоуничижения и самооправдывания.
Использование местоимений 3-го лица, имен собственных и
безоценочных именных групп в функции самоидентификации го-
492
ворящего может быть признано свидетельством явления объективированной номинации.
Особая
актуальность
исследований
коммуникативнопрагматических параметров автореферентных номинаций в ситуации речевого общения находит отражение в постулатах о том,
что мысль вербализуется в языке и что правила языковой компетенции предопределяют речевую деятельность субъекта речи.
Сказанное приводит нас к выводу о том, что именно язык предоставляет социально гарантированные» средства самовыражения
субъекта.
Предлагаемое диссертационное исследование подтверждает факт того, что прагматическая ориентация автореферентных
номинаций определена самой природой данной группы языковых
средств. Мы вправе утверждать, что рассматриваемые номинативны формы обладают наиболее высоким потенциалом, ориентированным на обеспечение реализации заранее поставленной
автором высказывания коммуникативной цели и в целом на достижение успешности коммуникации. Средства самоименования
являются не только эффективным средством самовыражения, но
и успешным средством воздействия на адресата речи.
Как показали результаты исследования, автореферентные
номинации представляют собой наиболее благодатный материал
для изучения функционирования языка в жизни человека и отображение жизни человека в языке, двух принципиальных моментов, лежащих в основе антропологической парадигмы современных лингвистических исследований.
Подход к анализу семантико-прагматических особенностей
автореферентных номинаций, разработанный в предлагаемом
исследовании, может быть использован в качестве теоретической основы для изучения различных аспектов функционирования
номинаций лица.
Интересные результаты могут быть получены при анализе
автореферентных номинаций в функции самоадресации.
Немаловажный исследовательский интерес может быть сосредоточен на изучении особенностей объективированных номинаций.
Другим перспективным направлением предпринятого исследования представляется изучение функционального аспекта автореферентных номинаций в различных типах дискурса.
493
Схема 1. Взаимодействие формы, функции и значения автореферентных номинаций.
ФУНКЦИЯ
ФОРМА
ЗНАЧЕНИЕ
САМОПРЕЗЕНТАЦИЯ
САМОИДЕНТИФИКАЦИЯ
Самоидентификация личности
местоимения
Агенс
Самопрезентация в ситуации
приветствия
Самопрезентация в ситуации
знакомства
Имена собственные
Пациенс
самовосхваление
САМОХАРАКТЕРИЗАЦИЯ
самоутверждение
Безоценочные именные группы
Адресат
самокритика
самоуничижение
Оценочные именные группы
самозащита
самооправдывание
самосожаление
самоирония
Носитель признака
Cписок использованных источников и сокращений к
ним
Bazin1 – Bazin H. Au nom du fils / H. Bazin.- Paris: Editions du Seuil,
1960.- 251 p.
1.
Bazin2 - Bazin H. Cri de la chouette / H. Bazin. - Л.: Просвещение,
1976. - 192 с.
Bazin3 – Bazin H. Vipère au poing / H. Bazin. – Paris: Librairie
Générale Française, 1948. – 256 p.
Beauvoir – Beauvoir S. de Une mort très douce / S. de Beauvoir. Paris: Gallimard, 1964. – 165 p.
Bosco – Bosco H. L’enfant et la rivière / H. Bosco. - Paris: Gallimard,
1990. - 154 p.
Bretin et Bonzon – Bretin A., Bonzon B. Le nécrographe / A. Bretin, B.
Bonzon. - Paris: Robert Laffont, 1997. - 434 p.
Carsac – Carsac F. Terre en fuite / F. Carsac. - Paris: Gallimard, 1960.
- 256 p.
Clavel – Clavel B. Les fruits de l’hiver / B. Clavel. – Paris: Robert
Laffont, 1968. - 445 p.
Halter - Halter M. Les fils d’ Abraham / M. Halter. – Paris: Gallimard,
1986. - 448 p.
Némirovsky - Némirovsky I. Dimanche / I. Némirovsky. – Paris: Edition
Stock, 2000. – 468 p.
Simenon1 – Simenon G. Maigret chez le ministre / G. Simenon. – М.:
Высшая школа, 1987.- 160 с.
Simenon 2 – Simenon G. Les romans / G. Simenon. - М.: Прогресс,
1968.-440 с.
Simenon3 – Simenon G. Maigret se fâche / G. Simenon. - Л.: Просвещение, 1980.-270 с.
Steinbeck - Steinbeck J. La coupe d’Or / J. Steinbeck. – Paris: Gallimard, 2001. – 156 c.
495
БИБЛИОГРАФИЯ
1.
Аврорин В..А. Проблемы изучения функциональной стороны языка (к вопросу о предмете социолингвистики). - Л.: Наука, 1975 . - 276 с.
2.
Агаркова О.А. Прагматические характеристики комплимента как эффективного средства речевого этикета: Дисс. … канд. филол. наук. – Челябинск,
2004. – 163 с.
3.
Адмони В.Г. Типология предложения и логико-грамматические типы
предложения // Вопросы языкознания. - 1973. - N 2. - С. 46-57.
4.
Адмони В. Г. Система форм речевого высказывания. - Л.: Наука, 1988. 238 с.
5.
Адмони В.Г. Грамматический строй как система построения и общая теория грамматики. – Л.: Наука, 1988. – 239 с.
6.
Акимова Г.И. Развитие конструкций экспрессивного синтаксиса в русском
языке // Вопросы языкознания. - 1981. - N 6. - С.109-120.
7.
Александрова О.В. Проблемы экспрессивного синтаксиса. На материале
английского языка: Уч. пос. - М.: Высшая школа, 1984. - 211 с.
8.
Александрова О.Г. Репрезентация концепта «Я» на материале местоимения oneself и существительного one self: Дисс. … канд. филол. наук. – Иркутск, 2000. – 161 с.
9.
Алисова Т.Б. Очерки синтаксиса современного итальянского языка. – М.:
МГУ, 1972. – 293 с.
10.
Алферов А.В. Теория речевого взаимодействия: речевые единицы языка
// Вестник МГУ. - Сер.19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. - 2001. №4. - С.192-200.
11.
Антипова А.М. Система английской речевой интонации. - М.: Высшая
школа, 1979. - 132 с.
12.
Антропологическая лингвистика: Концепты. Категории. – Иркутск, 2003. –
212 с.
13.
Апресян Ю.Д. Перформативы в грамматике и словаре // Изв. АН СССР. 1986. - N 3. - Т. 45. - С. 208-233.
14.
Апресян Ю.Д. Типы коммуникативной информации для толкового словаря // Язык: система и функционирование: Cборник научных трудов. – М.: Наука,
1988. – С.10-22.
15.
Апресян Ю.Д. Избранные труды. Лексическая семантика: синонимические
средства языка. – М.: Языки русской культуры, 1995. – Т.1. – 472 с.
16.
Аристотель. Собрание сочинений: В 4-х тт.– М.: Мысль, 1978. – Т.2. – 687
с.
17.
Арнольд И.В. Интерпретация художественного текста: Типы выдвижения
и проблема экспрессивности // Экспрессивные средства английского языка. –
Л.: ЛГПИ, 1975. – С. 11-20.
18.
Арутюнова Н.Д. Синтаксическая эмфаза в испанском языке в сравнении с
другими романскими языками // Методы сравнительно-сопоставительного изучения современных романских языков. - М.: Наука, 1966. - С. 3 - 23.
19.
Арутюнова Н.Д. О номинативном аспекте предложения // Вопросы языкознания. - 1971. - N 6. - С. 63-73.
496
20.
Арутюнова Н.Д. Предикативность и функционально-семантические категории // Теоретические проблемы синтаксиса современных индоевропейских
языков: Тезисы докладов.- Л.: Наука, 1971.- С. 4-6.
21.
Арутюнова Н.Д. Синтаксис // Общее языкознание. Внутренняя структура
языка. - М.: Наука, 1972. - С. 259-343.
22.
Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл: Логико-семантические проблемы. - М.: Наука, 1976.- 383 с.
23.
Арутюнова Н.Д. Номинация, референция, значение // Языковая номинация (Общие вопросы). - М.: Наука, 1977. – С. 188-206.
24.
Арутюнова Н.Д. Номинация и текст // Языковая номинация (Виды наименований). - М.: Наука, 1977б. – С. 304-357.
25.
Арутюнова Н.Д. Семантическая структура и функции субъекта // Известия
АН СССР. Серия литературы и языка. - 1979. - Т.38. - № 4. - С. 323 - 334.
26.
Арутюнова Н.Д. Фактор адресата // Известия АН СССР. Серия литературы и языка, 1981. - Т.40. - №4. - С.356-367.
27.
Арутюнова Н.Д. Тождество или подобие? // Проблемы структурной лингвистики 1981. – М.: Наука, 1983. – С. 3-22.
28.
Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений. Оценка. События. Факт. - М.:
Наука, 1988. - 341 с.
29.
Арутюнова Н.Д. Референция // Лингвистический энциклопедический словарь. - М.: Советская энциклопедия, 1990 - С. 411 - 412.
30.
Арутюнова Н.Д. Тождество и подобие (заметки о взаимодействии концептов) // Тождество и подобие. Сравнение и идентификация. – М.: Прогресс, 1990.
– С. 5-32.
31.
Арутюнова Н.Д. Референция // Лингвистический энциклопедический словарь. – М.: Советская энциклопедия, 1998. – С. 300 – 411.
32.
Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. - 2-е изд., испр. - М.: Языки русской культуры, 1999. - 896 с.
33.
Арутюнова Н.Д. Прагматика // Большой энциклопедический словарь:
Языкознание. – М.: Большая Российская энциклопедия, 2000. – С. 389-390.
34.
Арутюнова Н.Д., Булыгина Т.Б. Дейксис // Человеческий фактор в языке:
Коммуникация. Модальность. Дейксис. – М.: Наука, 1992. - С. 152-265.
35.
Арутюнова Н.Д., Падучева Е.В. Истоки, проблемы и категории прагматики
// Новое в зарубежной лингвистике (лингвистическая прагматика). - М.: Прогресс, 1985. – С. 3-42.
36.
Арутюнова Н.Д., Падучева Е.В. Лингвистическая прагматика // Новое в
зарубежной лингвистике. – Вып. XXI. – М.: Прогресс, 1988. – С.14–18.
37.
Аспекты семантических исследований. - М.: Наука, 1980. - 356 с.
38.
Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. - М.: Советская энциклопедия, 1966. - 606 с.
39.
Ахутина Т.В. Порождение речи. Нейролингвистический анализ синтаксиса. – М.: МГУ, 1989. – 215 с.
40.
Ахутина Т.В. Нейрологический анализ динамической афазии (К вопросу о
механизмах построения связного грамматически оформленного высказывания).
– М.: МГУ, 1975. – 153 с.
41.
Бабайцева В.В. Русский язык. Синтаксис и пунктуация. - М.: Просвещение, 1979. - 269 с.
497
42.
Баймухаметова К.И. Структурно-семантичесие и прагматические характеристики эллипса во французском языке: Автореф. дисс. ...канд. филол. наук.–
М., 1997. – 25с.
43.
Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. - М.: Издво иностр. лит-ры, 1955. - 416 с.
44.
Балли Ш. Французская стилистика. - М.: Изд-во иностр. лит., 1961. - 546 с.
45.
Банару В.И. Очерк по теории предикативности. - Кишинёв: Штиинца,1973. - 40 с.
46.
Баранов А.Н., Плугнян В.А., Рахилина Е.В. Путеводитель по дискурсивным словам – М.: Помовский и партнеры, 1993. – 207 с.
47.
Бауэр Я. К вопросу возникновения и развития типов сложного предложения (на материале чешского языка) // Вопросы славянского языкознания. –
Вып.6. – М.: Просвещение, 1955. – С. 89-111.
48.
Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - 2-е изд. – М.: Искусство,
1986. – 441 с.
49.
Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М.: Искусство, 1979. –
424 с.
50. Бейн Е.И. Формирование класса наречий в истории французского языка:
Автореф. дисс. ...канд. филол. наук. – Л.,1983. – 20 с.
51. Белошапкова В.А. Сложное предложение в современном русском языке.
Некоторые вопросы теории. – М.: Просвещение, 1967. – 160 с.
52.
Беляев О.В. Неполные предложения в структуре текста: Автореф. дис.
... канд. филол. наук. - Л., 1982. - 16 с.
53.
Бенвенист Э. Общая лингвистика. - М.: Прогресс, 1974. - 448 с.
54.
Березин Ф.М., Головин Б.Н. Общее языкознание. - М.: Просвещение,
1979. - 416 с.
55.
Берман И.М. Грамматика английского языка: курс для самообразования. 2-е изд., стер. – М.: Высшая школа, 1999. - 288 с.
56. Биренбаум Я.Г. Пространство вводности и придаточные предложения. –
Челябинск: Изд-во ЧГПИ, 1976. – 118 с.
57.
Бирюлин Л.А., Корди Е.Е. Основные типы модальных значений, выделяемых в лингвистической литературе. Теория функционально грамматики //
Темпоральность. Модальность. - Л.: Наука, 1990. - С. 67-71.
58.
Бирюлин Л.А. Презумпции побуждения и прагматика императива. М.:Наука,1990.-С. 162-173.
59. Бобырева М.М. Порядок слов в простом и сложном предложении во французском языке. – М.: Наука, 1965. – 170 с.
60.
Богданов В.В. Семантико-синтаксическая организация предложения - Л.:
Изд - во ЛГУ, 1977. - 204 с.
61.
Богданов В.В. Речевое общение: прагматические и семантические аспекты - Л.: Изд -во ЛГУ, 1990. - 87 с.
62.
Богомолова О.И. Современный французский язык. - М.: Изд-во лит-ры на
иностр. яз., 1948. - 427 с.
63.
Богуславский И.М. Исследования по синтаксической семантике. – М.:
Наука, 1985. – 176 с.
64.
Богуславский И.М. Сфера действия лексических единиц. – М.: Языки русской культуры, 1996. – 460 с.
498
65. Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию. – М.:
Просвещение, 1963. – 480 с.
66.
Бокмельдер Д.А. Стратегии убеждения в политике: анализ дискурса на
материале современного английского языка: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. – Иркутск, 2000. – 23 с.
67. Болинджер Д. Интонация как универсалия. – М.: Наука, 1977. – 423 с.
68.
Болотов В.И. Основы эмотивной стилистики текста. – Ташкент: Фан,
1981. – 116 с.
69.
Болотова Г.А. Частицы и местоименные слова как компоненты «связанных» конструкций сверхфразовых диалогических единств: на материале немецкого языка: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – Нижний Новгород, 1996. – 16
с.
70. Бондаренко В.Н. Виды модальных значений и их выражение в языке // Филол. науки. – 1987. – № 2. – С. 54-61.
71. Бондарко А.В. Грамматическое значение и смысл. – М.: Наука, 1978. –175
с.
72.
Бондарко А.В. Предикативность и функционально-семантические категории // Теоретические проблемы синтаксиса современных индоевропейских
языков: Тезисы докладов. - Л.: Наука, 1971. - С.30-31.
73.
Бондарко А.В. Принципы построения функциональной грамматики современных славянских языков // Грамматическое описание славянских языков. М.: Наука, 1974. - С. 23 -31.
74.
Бондарко А.В. Принципы функциональной грамматики и вопросы аспектологии. - Л.: Наука, 1983. – 208 с.
75.
Бондарко А.В. К теории функциональной грамматики // Проблемы функциональной грамматики. - М.: Наука, 1985. - С. 16 - 30.
76.
Бондарко А.В. Теория значения в системе функциональной грамматики.
На материале русского языка. – М.: Языки славянской культуры, 2002.- 736 с.
77.
Борботько В. Г. Элементы теории дискурса. – Грозный, 1981. - 234 с.
78. Борисова Т.А. Скорость чтения и стратегия смыслового выражения // Смысловое восприятие речевого сообщения. – М.: Наука, 1973. – 76 с.
79.
Брутян Г.А. Аргументация. – Ереван: Изд-во АН АрмССР, 1984. – 105 с.
80.
Бубер М. Я и Ты.- М.: Высшая школа, 1993. - 173 с.
81. Будагов Р.А. Человек и его язык. – М.: Наука, 1976. – 463 с.
82.
Буева Л.П. Человек: деятельность и общение. - М.: Мысль, 1978. - 216 с.
83. Булыгина Т.В. О границах и содержании прагматики // Литература и язык.
– Т. 40. – № 4. – М.: Изд-во АН СССР, 1976. – С. 40-52.
84.
Булыгина Т.В. О границах и содержании прагматики // Известия АН
СССР. Серия литературы и языка. – М.: Наука, 1981. – Т. 40. – № 4. – С. 333343.
85.
Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). - М.: “Языки русской культуры”, 1997. - 574 с.
86. Бухарин В.И. Вводные слова в аспекте актуального членения // Вопросы
языкознания. – 1984. - № 4. – С. 100-110.
87. Бюлер К. Теория языка. – М.: Прогресс, 1993. – 504 с.
88.
Вайнрих Х. Текстовая функция французского артикля // Новое в зарубежной лингвистике. - Вып. 8. - М.: Прогресс, 1978. - С. 370 - 388.
89.
Валгина Н.С. Синтаксис современного русского языка. – М.: Наука, 1983.
499
– 215 с.
90.
Ван Валин Р., Фоли У. Референциально-ролевая грамматика // Новое в
зарубежной лингвистике. Вып. Х1. Современные синтаксические теории в прикладной лингвистике. - М.: Прогресс, 1982. – С. 376 - 411.
91. Ванников Ю.В. Синтаксис речи и синтаксические особенности русской речи. – М.: Русский язык, 1979. – 210 с.
92. Ванников Ю.В., Котляр Т.Р. Вопросы строения предложения. – Саратов:
Саратовский гос. пединститут, 1966.– 296 с.
93. Васильев Л.Г. О понимании речевых сообщений // Языковое общение и его
единицы. – Калинин: КГПИ, 1986.– С. 38 - 44.
94. Васильев Л.М. Семантические модели предложения // Исследования по
семантике. – Уфа: Изд-во Башкирского гос. ун-та им. 40-лет. Октября, 1976. –
С.125 – 128.
95.
Веденина Л.Г. Функциональные особенности номинальных предложений
современнного французского языка: Дисс. канд. филол. наук. - М., 1963. - 303 с.
96. Веденина Л.Г. Пунктуация французского языка. - М.: Высшая школа, 1985.
– 167с.
97. Веденина Л.Г. Французское предложение в речи. – М.: Высш. школа, 1991.
– 192 с.
98. Вежбицкая А. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике. –
Вып. 8. - М.: Прогресс, 1978. – С. 402-422.
99.
Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. - М.: Русские словари, 1996. 411 с.
100. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. – М.: Языки
русской культуры, 1999. – 780 с.
101. Вейнрейх У. О семантической структуре языка // Новое в лингвистике. –
Вып. 6. - М.: Прогресс, 1970. – С. 41-56.
102. Ветров А.А. Семантика и её основные проблемы. - М.: Политиздат,
1968. - 264 с.
103. Вилкова Л.В. Коммуникативно-семантическая характеристика простых
предложений со средствами логического выделения в современном французском языке: Автореф. дисс.... канд. филол. наук. - М., 1982. - 24 с.
104. Виноградов В.В. О категории модальности и модальных словах в русском
языке // Исследования по русской грамматике. – М.–Л.: Изд-во АН СССР, 1939.
– Т.II. – С. 300-384.
105. Виноградов В.В. Грамматика русского языка. - Т. 2. - М.: Институт языкознания АН СССР, 1954. - 338 с.
106. Виноградов В.В. Русский язык. – М.: Высшая школа, 1972. – 614 с.
107. Виноградов В.В. Избранные труды по русской грамматике. – М.: Наука,
1975. – 559 с.
108. Виноградов В.В. О категории модальности и модальных словах в русском
языке // Исследования по русской грамматике. Избранные труды. - М.: Наука,
1975. - С.53 - 87.
109. Виноградов В.В. Избранные труды. Лексикология и лексикография. – М.:
Наука, 1977. – 312 с.
110. Воркачев С.Г., Сытникова Ф.Х. Функциональная семантика модальности
нейтральной оценки во французском языке: показатели К-безразличия // Теоретическая и прикладная лингвистика. Проблемы философии языка и сопостави-
500
тельной лингвистики. – Вып.1 . - Воронеж: ВГТУ, 1999. – С. 63-73.
111. Воробьева М.В. Слово «даже» в современном русском языке (вопрос о
постоянном значении и морфологическом статусе в аспекте проблемы тождеств и различий): Дис. … канд. филол. наук. – Иваново, 1997. – 226 с.
112. Выготский Л.С. Мышление и речь // Избранные психол. исследования. –
М.: Изд-во АПИ РСФСР, 1956. – 386 с.
113. Гак В.Г., Ройзенблит Е.Б. Очерки по сопоставительному изучению
французского и русского языков. - М: Высш. шк., 1965. - 378 с.
114. Гак В.Г. К проблеме синтаксической семантики: Семантическая интерпретация «глубинных» и «поверхностных» структур // Инвариантные синтаксические значения и структура предложения. – М.: Наука, 1969. – С.77 – 85.
115. Гак В.Г. Высказывание и ситуация // Проблемы структурной лингвистики. –
М.: Наука, 1973. – 372 с.
116. Гак В.Г. Коммуникативные трансформации и системность средств логического выделения во французском языке // Филологические науки. - 1975. - N5.
- С. 49 - 59.
117. Гак В.Г. О соотношении структуры предложения и структуры высказывания // Проблемы синхронного изучения грамматического строя русского языка. –
М.: Просвещение, 1975. – 250 с.
118. Гак В.Г. Теоретическая грамматика французского языка. Морфология. М.: Высш. шк., 1981. - 312 с.
119. Гак В.Г. Прагматика, узус, грамматика речи // Иностранные языки в школе. – 1982. – № 5. – С.11-17.
120. Гак В.Г. К типологии функциональных подходов к изучению языка // Проблемы функциональной грамматики. - М.: Наука, 1985. - С. 5 -16.
121. Гак В.Г. Теоретическая грамматика французского языка. Синтаксис. – М.:
Высш. школа, 1986 – 208с.
122. Гак В.Г. Сравнительная типология французского и русского языков. - М.:
Просвещение, 1989. - 288 с.
123. Гак В.Г. Языковые преобразования. – М.: Языки русской культуры. 1998. –
768 с.
124. Гак В.Г. Теоретическая грамматика французского языка. – М.: Добросвет,
2000. – 832 с.
125. Галич Г.Г. Градуальные характеристики квалитативных прилагательных,
глаголов и существительных современного немецкого языка: Автореф. дис. …
канд. филол. наук. – Л., 1981. – 17 с.
126. Галкина-Федорук Е.М. Об экспрессивности и эмоциональности в языке //
Сборник статей по языкознанию: Профессору Московского университета акад.
В.В. Виноградову. – М.: МГУ, 1958. – С. 103-124.
127. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. - М.:
Наука, 1981. - 140 с.
128. Гвоздев А.Н. Синтаксис русского языка. – М.: Учпедгиз, 1949. – 362 с.
129. Герасимова Л.Я. Усилительные наречия в современном английском языке: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – Л., 1970. – 26 с.
130. Гершевич Т.Е. Синтактико-стилистические особенности нового латиноамериканского романа: Автореф. дис.... канд. филол. наук. - С.-Петербург,
1992. - 16 с.
131. Гийом Г. Принципы теоретической лингвистики.- М.: Прогресс, 1992. -
501
217 с.
132. Глебова Н.Б., Инеева В.П. Позиционная модель подлежащего и корреляция ее вариантов со структурой подлежащего // Члены предложения в английском, немецком и французском языках. – Грозный, 1979. – С. 14 – 22.
133. Гоглова Т. Г. Некоторые особенности перевода испанских эмфатических
предложений // Вопросы теории и практики перевода: Межвуз. сборник научных
трудов. - Иркутск: ИГЛУ, 1997. - С. 7- 12.
134. Гольдин В.Е. Обращение: теоретические проблемы. - Саратов: Изд-во
Саратовского университета, 1987. - 128 с.
135. Горлина А.С. Высказывания с фокусом контраста (эмфатического выделения): Дис. … канд. филол. наук. – Тверь, 2000. – 114 с.
136. Грайс Г.П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике.
Вып. ХУ1. Лингвистическая прагматика. - М.: Прогресс, 1985. - С.217-237.
137. Гримак Л.П. Общение с собой: Начала психологии активности. – М.: Политиздат, 1994. - 314 с.
138. Даниленко В. П. Ономасиологическое направление в грамматике. - Иркутск: Изд-во ИГУ, 1990. - 345 с.
139. Даниленко В. П. Ономасиологическое направление в истории грамматики
// Вопросы языкознания, 1988. - № 3. - С.108 -131.
140. Девкин В. Д. Прагматика слова // Прагматика слова: Межвузовский сборник научных трудов. - М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1985. - С. 3 - 12.
141. Дейк Т.А. ван Вопросы прагматики текста // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. У111. Лингвистика текста. – М.: Прогресс, 1978. – С. 259-336.
142. Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. - М.: Прогресс, 1989. – 312
с.
143. Дейк Т.А. ван, Кинг В. Стратегии понимания связного текста // Новое в
зарубежной лингвистике. – М.: Прогресс, 1988. – С.153-212.
144. Демьянков В. З. “Теория речевых актов” в контексте современной лингвистической литературы (обзор направлений) // Новое в зарубежной лингвистике. – Вып. 17. - М.: Прогресс, 1986. - С.151- 169.
145. Демьянков В.З. Эффективность аргументации как речевого воздействия
// Проблемы эффективности речевой коммуникации. - М.: ИНИОН АН СССР,
1989. – С.13-40.
146. Денисова И.К. Стилистическое использование обособления в современной немецкой прозе: Автореф. дисс. ...канд. филол. наук. – Л., 1978. – 24 с.
147. Джонсон-Лэрд Ф. Процедурная семантика и психология значения // Новое в зарубежной лингвистике. Вып.23. Когнитивные аспекты языка. – М.: Прогресс, 1988. – С. 234-258.
148. Добрович А.В. Общение: наука и искусство. - Изд. 2-е. - М.: Знание,
1980. - 160 с.
149. Долинин К.А. Интерпретация текста. - М.: Просвещение,1985. - 288 с.
150. Евтушевский Ю.И. Функционирование идентифицирующих / дескриптивных сложных наименований в различных типах речевых ситуаций // Речевые
акты в лингвистике и методике: Межвуз. сборник науч. трудов: ПГПИИЯ. – Пятигорск: ПГПИИЯ, 1986. - С.223-225.
151. Еемерен Ф. ван , Гроотендорст Р. Аргументация, коммуникация и ошибки. – СПб.: Васильевский остров, 1992. – 207 с.
152. Есперсен О. Философия грамматики. - М.: Изд - во иностр. лит., 1958. -
502
404 с.
153. Желудкова Е.Г. Функционально-прагматический аспект категории адресации: Дисс. … канд. филол. наук.- Кемерово, 2004.- 165 с.
154. Жинкин Н.И. Речь как проводник информации. - М.: Наука, 1982. - 160 с.
155. Зализняк А., Падучева Е.В. О семантике вводного употребления глаголов
// Вопросы кибернетики: прикладные аспекты лингвистической теории. – М.:
Наука, 1987. – 328 с.
156. Звегинцев В. А. Мысли о лингвистике. - М.: МГУ, 1996. - 333 с.
157. Звегинцев В.А. Предложение и его отношение к языку и речи. - М.: МГУ,
1976. – 307 с.
158. Зеленщиков А.В. Пропозиция и модальность: Автореф. дис. …докт. филол. наук. – М., 1997. – 40 с.
159. Зеликов М. В. Синтаксическая эмфаза в испанском языке. - Л.: ЛГПИ им.
А. И. Герцена, 1987. - 82 с.
160. Зеликов М. В. Типологические и субстратные параллели к синтаксической эмфазе в испанском языке // Известия АН СССР. Серия литература и языки. - 1989. - Т. 48. - № 4 - С. 351-364.
161. Зимняя И. А. Речевая деятельность и психология речи // Основы теории
речевой деятельности. - М.: Наука, 1974. - 367с.
162. Золотова Г. А. К построению функционального синтаксиса русского языка
// Проблемы функциональной грамматики. - М.: Наука, 1985. - с. 87 - 93.
163. Золотова Г. А. Коммуникативный аспект русского синтаксиса. - М.: Наука,
1982 . - 368 с.
164. Золотова Г. А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. - М.:
Наука, 1973. - 350 с.
165. Иваницкий В. В., Семенова Н. В. Функциональная грамматика: Уч. пос. Кемерово: КГУ, 1995. - 84 с.
166. Иванов И. В. Способы усиления экспрессии в сверхфразовом единстве и
в высказывании: на материале сопоставления порт. и рус. текстов: Автореф.
дис. ...канд. филол. наук. - М.,1991. - 22 с.
167. Ивин А.А. Теория аргументации. – М.: Гардарики, 2000. – 416 с.
168. Иконникова Н. Е. К вопросу о реализации общелингвистических категории экспрессивности на сверхсегментном уровне немецкой речи // Экспрессивность языковых единиц: Межвуз. сборник научных трудов. - Красноярск: КГПУ,
1996. - С. 65-69.
169. Илия Л.И. Синтаксис современного французского языка. – М.: Изд-во лит.
на иностр. яз., 1962 – 384 с.
170. Илия Л.И. Грамматика французского языка. – М.: Высшая школа, 1964. –
303 с.
171. Илия Л.И. Очерки по грамматике современного французского языка. - М.:
Изд-во иностр. лит-ры, 1970. - 174 с.
172. Илия Л.И. Пособие по теоретической грамматике французского языка. –
М.: Высш. шк., 1979. – 180 с.
173. Ильина Н..А. Внутренняя организация диалогической речи // Речь в научно-лингвистическом и дидактическом аспектах. - М.: МГУ,1991. – С. 174 - 179.
174. Исследования речевого мышления в психолингвистике: Коллективная
монография. – М.: Наука, 1985. – 238 с.
175. Каган М. С. Мир общения: проблема межсубъектных отношений. - М.:
503
Изд-во политической литературы, 1988. - 319 с.
176. Казенин К.И. Синтаксические ограничения и пути их объяснения:
Дис. ... канд. филол. наук. – М., 1997. – 280 с.
177. Калачинский А.В. Аргументация публицистического текста. – Владивосток: ДВГУ, 1989. – 119 с.
178. Калустова О. М. Явление синтаксической эмфазы в современном испанском языке: Автореф. дис. ... канд. фолол. наук. - Киев. 1984. - 17с.
179. Каменская О. Л. Текст и коммуникация: Уч. пос. для институтов и факультетов иностранных языков. - М.: Высшая школа, 1990. - 152 с.
180. Канонич С. И. Ситуативно-речевая грамматика испанского языка. - М.:
Международные отношения, 1979. - 208 с.
181. Канонич С.И. Коммуникативные функции категории лица // Коммуникативно-прагматическое и семантико-функциональное изучение языковых единиц: Сб. научн. трудов.- М.: Изд-во УДН, 1985. – С.31-37.
182. Карасик В.И. Категориальные признаки в значении слова: Учебное пособие по спецкурсу. – М.: МОПИ, 1988.- 108 с.
183. Карасик В.И. Язык социального статуса. - М.: Ин - т языкознания РАН,
1992. - 330 с.
184. Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография. – М.: Наука, 1976.- 355 с.
185. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. – М.: Наука, 1987. 261 с.
186. Карпов Н. П. Фонетика испанского языка (теоретический курс). - М.: Высшая школа, 1969. - 232 с.
187. Карцевский С.И. Из лингвистического наследия. – М.: Языки русской
культуры, 2000. – 341 с.
188. Касевич В.Б. Семантика. Синтаксис. Морфология. – М.: Наука, 1988. –
309 с.
189. Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. – Л.: Наука,
1972. – 216 с.
190. Кибрик А.Е. Подлежащее и проблема универсальной модели языка //
Известия АН СССР. Серия литературы и языка, 1979. - Т. 38. - № 4. - С.309 317.
191. Кибрик А.Е. Проблема синтаксических отношений в универсальной грамматике // Новое в зарубежной лингвистике. Вып.11. Современные синтаксические теории в прикладной лингвистике. - М.: Прогресс, 1982. – С. 5-37.
192. Кибрик А.Е., Богданова Е.А. Сам как оператор коррекции ожиданий адресата // Вопросы языкознания. – 1995. – №3. – С. 28-47.
193. Кинэн Э. К универсальному определению подлежащего // Новое в зарубежной лингвистике. Вып.11. Современные синтаксические теории в прикладной лингвистике. - М.: Прогресс, 1982. – С. 236-277.
194. Кириленко Г.Г., Шевцов Е.В. Краткий философский словарь. – М.: Филологическое общество «Слово»: ООО «Издательство АСТ», 2002. - 480 с.
195. Кирлиг Н.П. Концептуальные и семантико-синтаксические особенности
дополнения в простом предложении современного французского языка: Автореф. дисс….канд филолог. наук. – Иркутск, 1999. – 16 с.
196. Киселева Л.А. Вопросы теории речевого воздействия. – Л.: ЛГУ, 1978. –
159 с.
197. Кифер Ф. О роли прагматики в лингвистическом описании // Новое в за-
504
рубежной лингвистике (лингвистическая прагматика). - М.: Прогресс, 1985. – С.
333 - 348.
198. Кларк Г.Г., Карлсон Т.Б. Слушающие и речевой акт // Новое в зарубежной
лингвистике. Вып.17. Теория речевых актов. - М.: Прогресс, 1986. – С. 270 -321.
199. Клаус Г. Сила слова: Гносеологический и прагматический анализ языка. –
М.: Прогресс, 1967. – 214 с.
200. Клюев Е.В. Речевая коммуникация. - М.: РИПОЛ КЛАССИК, 2002. - 320 с.
201. Кобозева И.М. Лингвистическая семантика: Учебное пособие. – М.: Эдиториал УРСС, 2000. – 352 с.
202. Кобрина Н.А. Сущность синтаксической изоляции вставных элементов в
предложении. Методические основы ее анализа // Теории и методы исследования текста и предложения. – Л.: ЛГПИ, 1981. – С.46 - 57.
203. Ковтун Л.C. Соотношение эстетического и логического компонентов в
лексической номинации // Языковая номинация (Общие вопросы). - М.: Наука,1977. – С. 207 - 229.
204. Козинцева Н.А. Временная локализованность действия и ее связи с аспектуальными, модальными и таксисными значениями. – Л.: Наука, 1991. - 137
с.
205. Колшанский Г.В. Лингво-гносеологические основы языковой номинации //
Языковая номинация (Общие вопросы). - М.: Наука,1977. – С. 99 - 146.
206. Колшанский Г.В. Проблемы коммуникативной лингвистики // Вопросы
языкознания. – 1978. - № 6. – С.10-24.
207. Колшанский Г. В. Контекстная семантика. - М.: Наука, 1980. - 152 с.
208. Колшанский Г.В. Объективная картина мира в познании и языке.- М.: Наука, 1990. - 103 с.
209. Кон И.С. В поисках себя: Личность и ее самосознание. – М.: Политиздат,
1984. - 335 с.
210. Корди Е.Е. Модальные и каузативные глаголы в современном французском языке. – Л.: Наука, 1988. – 165 с.
211. Корзина С.А. Французский язык: речевые клише в диалогической речи. М.: Высшая школа, 1991. - 110 с.
212. Костюшкина Г. М. Асимметрия сложного синтаксического знака во французском языке. - Иркутск: ИГПИ, 1987. - 96 с.
213. Костюшкина Г. М. Систематика сложноподчиненного предложения во
французском языке: Дисс….докт. филол. наук. - Чита, 1990. - 320 с.
214. Костюшкина Г.М. Систематика сложноподчиненного предложения во
французском языке. – Красноярск: КГУ, 1991. – 152 с.
215. Костюшкина Г.М. Систематика промежуточных типов придаточных предложений: Учебное пособие. – Иркутск: Изд-во ИГПИИЯ, 1993. – 85 с.
216. Костюшкина Г.М. Современные направления во французской лингвистике (Теория высказывания и анализ дискурса): Учебное пособие. – Иркутск:
ИГЛУ, 2003. – 270 с.
217. Костюшкина Г.М. Современные направления во французской лингвистике. Изд 2-е испр. и доп. – Иркутск: Изд-во БГУЭП, 2005. -320 с.
218. Костюшкина Г.М., Запасова М.И., Кирлиг Н.П., Кукушкина И.Н., Потапова
Е.А., Степанова Н.П. Концептуальный механизм высказывания // Вестник ИГЛУ.
Серия 1. Монографии. Выпуск 1. – Иркутск: Изд-во ИГЛУ, 2003. – 392 с.
505
219. Костюшкина Г.М. Категоризация и психомеханика языка // Studia Linguistica Cognitiva 1. Язык и познание: методологические проблемы и перспективы. –
Иркутск: Изд-во БГУЭП, 2005.
220. Котляр Т.Р. Вставочные конструкции в современном английском языке:
Автореф. дисс. ...канд. филол. наук. – М.: МГПИ им Ленина, 1962. – 28 с.
221. Кравченко А.В. Что такое коммуникация? (Очерк биокогнитивной философии языка) // Прямая и непрямая коммуникация. – Саратов: Колледж, 2003. –
С.27 – 39.
222. Кравченко А.В. Является ли язык репрезентативной системой? // Studia
Linguistica Cognitiva 1. Язык и познание: методологические проблемы и перспективы. – Иркутск: Изд-во БГУЭП, 2005.
223. Красных В.В. Основы психолингвистики и теории коммуникации: Курс
лекций. – М.: Гнозис, 2001. – 270 с.
224. Крейдлин Г.Е. Лексема «даже» // Семиотика и информатика. – Вып. 6. М.: ВИНИТИ, 1975. – С. 105 -115.
225. Кривоносов А. Т. Естественный язык и логика. - М. - Нью Йорк, 1993. - 318
с.
226. Критчли М. Афазиология. – М.: Медицина, 1974. – 232 с.
227. Крылова О. А. Коммуникативный синтаксис русского языка. - М.: Изд-во
РУДН, 1992. - 172 с.
228. Крысин Л.П. Владение разными подсистемами языка как явление диглоссии // Социально-лингвистические исследования. - М.: Наука, 1976. – С. 62 -68.
229. Крысин Л.П. Речевое общение и социальные роли говорящих // Социально-лингвистические исследования.- М.: Наука, 1976 – С. 42 - 52.
230. Кручинина И. Н. Сочинительная связь и эмфаза // Язык: система и функционирование: Сборник научных трудов. - М.: Наука, 1988. - С.135 -145.
231. Кубрякова Е.С. Части речи в ономасиологическом освещении. - М.: Наука, 1978. - 115 с.
232. Кубрякова Е. С. Номинативный аспект речевой деятельности. - М: Наука,
1986. - 115 с.
233. Кубрякова Е.С. Проблема представления знаний в современной науке и
роль лингвистики в решении этих проблем // Язык и структура представления
знаний. - М.: Наука, 1992. – С. 4 - 39.
234. Кубрякова Е.С. Части речи с когнитивной точки зрения. – М.: Институт
языкознания РАН, 1997. – 326 с.
235. Курилович Е. Очерки по лингвистике. – - М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1962.
- 456 с.
236. Куровская М.В. Номинативные предложения в современнном французском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Л., 1984. - 16 с.
237. Ладыгин Ю. А. Имплицитное содержание художественного текста: Уч. пособие. - Иркутск: ИГЛУ, 1996. - 141 с.
238. Ладыгин Ю. А. Автороцентрический подход к анализу прозаического художественного текста. - Иркутск: ИГУ, 1997. - 134 с.
239. Ладыгин Ю.А. Прагматическое значение на текстовом уровне // Проблемы вербальной коммуникации и представления знаний: Материалы всероссийской научной конференции. – Иркутск: ИГЛУ, 1998. – С.108 -110.
240. Лакофф Дж. Лингвистические гештальты // Новое в зарубежной лингвистике. Вып.Х. Лингвистическая семантика. - М.: Прогресс, 1981. - С. 350-368.
506
241. Лев Л.С., Егорова Т.Г. Выделительные частицы even, only как лексические индикаторы имплицитного отрицания в тексте // Служебные слова: Межвузовский сборник научных трудов. – Новосибирск: НГУ, 1987. – 134 с.
242. Леонтьев А.А. Теория речевой деятельности. – М.: Наука, 1968. – 272 с.
243. Леонтьев А.А. Психолингвистические единицы и порождение речевого
высказывания. – М.: Наука, 1969. – 307 с.
244. Леонтьев А. А. Речевая деятельность // Основы теории речевой деятельности. - М.: Наука, 1974. - С. 21 - 29.
245. Леонтьев А.А. Деятельность. Сознание. Личность. - 2-е изд. – М.: Политиздат, 1977. - 304 с.
246. Либерене С.-М.А. Грамматическая и коммуникативная природа безглагольных структур в современном французском языке (на материале художественной литературы): Дис….канд. филол. наук. - Вильнюс, 1979. - 150 с.
247. Литвиненко Е.В. Семантическое и синтаксическое осложнение структуры
предложения в результате обособления и парцелляции его компонентов: Автореф.дис….док. филол. наук. – Киев,1984. – 40 с.
248. Логический анализ языка: Противоречивость и аномальность текста. - М.:
Наука. 1990. - 208 с.
249. Ломтев Т.П. Структура означаемого предложения (термины-предикаты) //
Материалы научного симпозиума «Семиотические проблемы языков и науки,
терминологии и информатики». Ч. 1. – М.: МГУ, 1971. – С. 37 – 39.
250. Ломтев Т.П. Предложение и его грамматические категории. - М.: Изд-во
МГУ, 1972. - 220 с.
251. Ломтев Т.П. Общее и русское языкознание. - М.: Наука, 1976. - 381 с.
252. Лотман Ю.М. внутри мыслящих миров. Человек – текст – семиосфера –
История. – М.: Языки русской культуры, 1999. – 464 с.
253. Лурия А. Р. Человеческий фактор в языке: Язык и порождение речи. - М.:
Наука, 1991. - 238 с.
254. Лурия А.Р. Основные проблемы нейролингвистики. – М.: МГУ, 1975. –
253 с.
255. Лурия А.Р., Цветкова Л.С. Нейропсихологический анализ предикативной
структуры высказывания // Теория речевой деятельности. – М.: Наука. 1968. –
С. 219 – 233.
256. ЛЭС - Лингвистический энциклопедический словарь / под ред. В. Н. Ярцевой. - М.: Советская энциклопедия, 1990. - 684 с.
257. Лютикова Е.А. Интенсификаторы и типология рефлексива: Дис. … канд.
филол. наук. – М., 1998. – 169 с.
258. Лютикова Е.А. Рефлексивы и эмфаза // Вопросы языкознания. – 1997. –
№6. – С. 49-75.
259. Ляпон М. В. Смысловая структура сложного предложения и текст. К типологии внутритекстовых отношений. - М.: Наука, 1986. - 199 с.
260. Майнова Н.И. Семантико-синтаксическая и функциональная характеристика номинативных предложений современного испанского языка: Автореф.
дис. ... канд. филол. наук. - М., 1974. - 16 с.
261. Мак-Коли Дж. Д. О месте семантики в грамматике языка // Новое в зарубежной лингвистике. - М.: Прогресс, 1981. – Вып. Х. – С. 235 – 301.
262. Макаров М.Л. Основы теории дискурса. – М.: ИТДГК «Гнозис», 2003. –
280 с.
507
263. Малинович Ю.М. Экспрессия и смысл предложения: Проблемы эмоционально-экспрессивного синтаксиса. – Иркутск: ИГУ, 1989. – 216 с.
264. Малинович Ю.М. Семантика эгоцентрических категорий в концептуальной модели естественного языка // Проблемы вербальной коммуникации и
представления знаний: Материалы Всероссийской научной конференции посвященной 50-летию ИГЛУ. – Иркутск,1998. – С.116-119.
265. Матезиус В. О так называемом актуальном членении предложения //
Пражский лингвистический кружок. – М.: Прогресс, 1967. – С. 239-245.
266. Мед Н. Г. Структурные типы собственно-эмоциональных предложений в
современном испанском и португальском языках: Автореф. дис. ... канд. филол.
наук. - Л.: ЛГУ им. А. А. Жданова, 1983. - 16 с.
267. Мещанинов И.И. Общее языкознание // К проблеме стадийности в развитии слова и предложения. - М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1945. - 332 с.
268. Мещанинов И.И. Члены предложения и части речи. – М.: Наука, 1978. –
387с.
269. Мигунов А.И. Аналитика и диалектика: два аспекта логики // Я (А.Слинин)
и Мы: к 70-летию проф. Я.А. Слинина. – СПб., 2002. – С. 326-340.
270. Михайлов В.А. Смысл и значение в системе речемыслительной деятельности. – С-Пб.: Изд-во С-Петербург. университета, 1992. – 315 с.
271. Москальская О. И. Грамматика текста. - М.: Высш. школа, 1981. - 183 с.
272. Москальская О.И. Проблемы системного описания синтаксиса. - М.:
Высш. шк., 1981. - 176 с.
273. Мухин А.М. Структура предложений и их модели. – Л.: Наука, 1968. –
230с.
274. Мыркин В. Я. Язык - речь - контекст - смысл: Уч. пос. - Архангельск: Издво Поморского междунар. пед. универ. им. М. В. Ломоносова, 1994. - 97с.
275. Мягкова Е.Ю. Когнитивная теория эмоций и исследование эмоциональности лексики. – М.: Ин-т языкознания АН СССР, 1991. – 241 с.
276. Неустроева Г. К. Основные способы выделения имени и глагола в современном португальском языке (в сравнении с испанским): Автореф. дис. ... канд.
филол. наук. - Л., 1979. - 18 с.
277. Неустроева Г. К. Прагматика эмфатических конструкций (на материале
португальского языка) // Романские языки: семантика, прагматика, социолингвистика: Межвузовский сборник. - Л.: Изд -во ЛГУ, 1990. - C. 139 - 145.
278. Николаева И.В. Структурно-семантическая характеристика включенных
предикативных единиц в современном французском языке: Автореф. дисс.
...канд. филол. наук. – М., 1986. – 21с.
279. Николаева Т. М. “Событие” как категория текста и его грамматические
характеристики // Структура текста. - М.: Наука, 1980. - С. 198 - 210.
280. Николаева Т.М. Актуальное членение – категория грамматики текста //
Вопросы языкознания. – 1972. – №2. – С. 48 - 54.
281. Николаева Т.М. Семантика акцентного выделения. – М.: Наука, 1982. –
104 с.
282. Николаева Т.М. Эмпатия // Языкознание. Большой энциклопедический
словарь. – М.: Большая Российская энциклопедия, 2000. – С. 592.
283. Никольская Е.К., Гольденберг Т.Я. Грамматика французского языка. 4-е
изд. - М.: Высш. шк., 1982. - 367 с.
284. Нушкиян Э. М. Взаимодействие семантико-синтаксической и просодиче-
508
ской структуры экспрессивного текста // Функциональная значимость фонологических единиц разных уровней: Материалы межвуз. конференции по проблемам фонетики и методики преподавания иностранного языка, посвященная памяти Н. П. Карпова. - Иркутск: ИГПИИЯ, 1992. - С. 59 - 66.
285. Общее языкознание. Методы лингвистических исследований. - М.: Наука, 1993. - 317 с.
286. Остин Дж. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. – Вып.
17. Теория речевых актов. - М.: Прогресс, 1982. – С. 21- 42.
287. Остринская Н.Н. Грамматическая природа односоставного предложения
с однородными главными членами: Автореф. дисс.... канд. филол. наук. - М.,
1990. -16 с.
288. Падучева Е. В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью. - М.: Наука, 1985. - 270 с.
289. Падучева Е. В. Предложения тождества: семантика и коммуникативная
структура // Язык и логическая теория: Сборник научных трудов. - М.: Центр.
совет филос.(методол.) семинар при Президиуме АН СССР, 1987. - С. 152 163.
290. Падучева Е. В. Семантические исследования. Семантика времени и вида
в русском языке. Семантика нарратива. - М.: Школа “Языки русской культуры”,
1996. - 464 с.
291. Падучева Е.в. Высказывание и его соотнесенность с действительностью.
– М.: УРСС, 2001. – 288 с.
292. Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью
(референциальные аспекты семантики местоимений). – М.: Едиториал УРСС,
2002. – 288 с.
293. Палятинская С.В. Номинальные предложения в современном французском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Киев, 1956. - 15 с.
294. Панфилова В.З. Категория модальности и ее роль в конструировании
предложения и суждения // Вопросы языкознания. – 1977. - № 4. – С.12-38.
295. Паршин П.Б. Сопоставительное выделение как коммуникативная категория: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. – М., 1988. – 26 с.
296. Петренко Т. Ф. Экспрессивность высказывания // Cинтаксис предложения
и текст: Сборник научных трудов. - Пятигорск: ПГПИ,1989. - С. 116 - 132.
297. Петров Н.Е. О содержании и объеме языковой модальности. – Новосибирск: Наука, 1982. – 161с.
298. Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. – М.: Учпедгиз, 1939. – 511с.
299. Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. 7-е изд. - М.:
Учпедгиз, 1956. - 511 с.
300. Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. – М.: УРСС,
2001. – 450 с.
301. Подосинов А.В., Щавелева Н.И. Введение в латинский язык и античную
культуру. – Часть 1. - М.: Прогресс, 1994. – 192 с.
302. Потапова М.Д. Логико-синтаксическая функция глагола в предложении (к
проблеме членов предложения) // Проблемы синтаксиса простого предложения.
– Л.: ЛГПИ им. А.И. Герцена. – С. 41 – 52.
303. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. – М.: Просвещение,
1977. – Т.4. – 540 с.
509
304. Почепцов Г.Г. О коммуникативной типологии адресата // Речевые акты в
лингвистике и методике: Межвуз. сборник науч. Трудов. - Пятигорск: ПГПИИЯ,
1986. - С. 10-17.
305. Почепцов Г.Г. Слушатель и его роль в актах речевого общения // Языковое общение: единицы и регулятивы. - Калинин: КГУ,1987. - С. 26 - 38.
306. Почепцов Г.Г. Теория и практика коммуникации. – М.: Центр, 1998. – 352
с.
307. Прагматика и проблемы интенсиональности: Сб. науч. тр. – М.: Институт
языкознания АН СССР, 1988. - 302 с.
308. Принципы и методы семантических исследований. – М.: Наука, 1976. –
215 с.
309. Пронина Н.В. Односоставные и неполные предложения как единицыразличных уровней в современном французском языке: Дис.... канд. филол. наук. - М., 1974. - 209 с.
310. Психология человека от рождения до смерти: Младенчество, детство,
юность, взрослость, старость. - СПб.: Еврознак, 2002. - 656 с.
311. Рабдано Л. Ц. Просодия и семантико-синтаксические характеристики
эмоциональной испанской речи // Актуальные проблемы психолингвистики:
Межвуз. сборник научных трудов. - Биробиджан: БГПИ, 1996. - С. 32 -34.
312. Распопов И.П. Очерки по теории синтаксиса. - Воронеж: Изд-во Воронеж.
ун-та, 1973. - 220 с.
313. Распопов И.П. Строение простого предложения в современном русском
языке. - М.: Просвещение, 1970. - 191 с.
314. Ревзин И.И. Современная структурная лингвистика. Проблемы и методы.
– М.: Наука, 1977. – 263 с.
315. Реферовская Е.А. Синтаксис современного французского языка. – Л.:
Наука, 1969. – 237с.
316. Реферовская Е. А. Коммуникативная структура текста в лексикограмматическом аспекте. - Л.: Наука, 1989. - 165 с.
317. Реферовская Е.А., Васильева А.К. Теоретическая грамматика современного французского языка. – Л.: Просвещение, 1973. – Часть 1. – 430 с.
318. Реферовская Е.А., Васильева А.К. Теоретическая грамматика современного французского языка. – Л.: Наука, 1985. – 445 с.
319. Реформатский А.А. Введение в языковедение. - М.: Просвещение,1967.
- 542 с.
320. Реформатский А.А. Введение в языковедение. – М.: Аспект-пресс, 1996. –
536 с.
321. Романовская Л.В. Функционирование псевдоусловных предикативных
единиц в английской разговорной речи: Автореф. дисс. ...канд. филол. наук. –
Л., 1987. – 15 с.
322. Руднев А.Г. Синтаксис современного русского языка – М.: Высш. школа,
1967. – 198 с.
323. Русская грамматика. Синтаксис. – М.: Наука, 1970. – 709с.
324. Рыжова Л.П. Пресуппозиционный аспект обращения // Синтаксическая
семантика и прагматика. – Калинин: КГУ, 1982. - С.130 - 136.
325. Рыжова Л.П. Обращение: нормы и правила употребления // Прагматика и
семантика синтаксических единиц. – Калинин: КГУ, 1984. - С.114-119.
326. Рыжова Л.П. Речевой этикет и языковая норма // Языковое общение:
510
Единицы и регулятивы: Межвуз. сб. научн. трудов.- Калинин: КГУ, 1987.- С. 51 57.
327. Рылов Ю. А. Синтаксические связи слов в испанском предложении: Автореф. дис. ... док.филол. наук. - М., 1986. - 32 с.
328. СЭС - Советский энциклопедический словарь под ред. А.М. Прохорова. М: Советская энциклопедия, 1987. - 1599 с.
329. Рябова Т.В., Штерн А.С. К характеристике грамматического структурирования // Психология грамматики. – М.: МГУ,1968. – С. 78 – 105.
330. Сарджвеладзе Н.И. Личностная позиция и репрезентация жизненного пути у молодежи // Психология личности и образ жизни. - М.: Наука, 1987. - С.
213- 217
331. Сартр Ж.-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. - М.:
Республика, 2000. - 639 с.
332. Селивестрова О. Н. К вопросу о коммуникативной структуре предложения
// Известия АН СССР. Серия лит. и яз. - 1984. - Т. 43. - № 5. - С. 443 - 445.
333. Селиверствова О.Н. Местоимения в языке и речи. - М.: Наука, 1988. - 151
с.
334. Сепир Э. Градуирование. Семантические исследования // Новое в зарубежной лингвистике. Теория речевых актов. – Вып. 17. - М.: Прогресс, 1985. – С.
43-78.
335. Сергеева Е.Н. Степени интенсивности качества и их выражение в английском языке: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – М., 1967. – 24 с.
336. Серебренников Б.А. Номинация и проблема выбора // Языковая номинация (Общие вопросы). - М.: Наука, 1977. – С. 147-187.
337. Серебренников Б.А. О материалистическом подходе к явлениям языка. –
М.: Наука, 1976, 1983. – 319 с.
338. Серебренникова Е.Ф. Проблемы исследования местоимений и лингвистическая персонология // Номинация. Предикация. Коммуникация. - Иркутск:
Изд-во ИГЭА, 2002.- С. 56 - 64.
339. Серль Дж. Классификация иллокутивных актов // Новое в зарубежной
лингвистике. – Вып. 17. - М.: Прогресс, 1986 - С. 170 - 194.
340. Серль Дж. Р. Косвенные иллокутивные акты. - Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. Теория речевых актов. – М.: Прогресс, 1986. - С. 195-222.
341. Серль Дж. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике.
Вып. 17. Теория речевых актов. - М.: Прогресс, 1986. – С. 151-169.
342. Синтаксическая семантика и прагматика: Межвузовский тематический
сборник. – Калинин: Изд-во КГУ, 1982. – 149 с.
343. Скепская Г.И. Введение в синтагматику. - М.: Высш. шк., 1979. - 135 с.
344. Скепская Г.И. Грамматика в аспекте коммуникации. Понятие ситуации //
Язык как коммуникативная деятельность человека. - М.: Б.И.,1987. – С. 17- 25.
345. Скобликова С.С. Современный русский язык. Синтаксис простого предложения. – М.: Высшая школа, 1979. – 236 с.
346. Сковородников А.П. О соотношении понятий "парцелляция" и "присоединение" (на материале русского литературного языка) // Вопросы языкознания. 1978. - N 1. - С. 118-129.
347. Скрелина Л.М. Очерк исторического синтаксиса французского языка
(развитие структуры предложения в связи с изменением валентных свойств
511
фундаментальных глаголов): Учебное пособие по курсу грамматики и истории
французского языка. – Минск: Изд-во Минского ГПИИЯ, 1973. – 362 с.
348. Скрелина Л.М. Систематика языка и речевой деятельности. – Л.: ЛГПИ
им. А.И. Герцена, 1980. – 154 c.
349. Скрелина Л.М. Грамматическая синонимия: Учебное пособие. – Л.: ЛГПИ
им. А.И. Герцена, 1987. – 84 с.
350. Скрелина Л.М., Костюшкина Г.М. Систематика предложения во французском языке. – Красноярск: Изд-во Красноярского пединститута, 1990. – 154 с.
351. Скрелина Л.М., Становая Л.А. История французского языка. – М.: Высшая
школа, 2001. – 463 с.
352. Слободчиков В.И., Исаев Е.И. Психологи человека. Введение в психологию субъективности. – М.: Школа-Пресс, 1995. - 384 с.
353. Слюсарева Н. А. Проблемы функционального синтаксиса современного
английского языка. - М.: Наука, 1981. – 205 с.
354. Слюсарева Н. А. Категориальная основа тема - рематической организации высказывания-предложения // Вопросы языкознания.- 1996. - № 4. - С. 315.
355. Смирницкий А.И. Синтаксис английского языка. - М.: Изд-во лит-ры на
иностр. яз., 1957. - 286 с.
356. Смирнова Г.В. Ономасиологические характеристики категории лица: Автореф. дис. …канд. филол. наук. - М., 1986. – 24 с.
357. Современная грамматика испанского языка. – Часть II. Синтаксис.- С.Пет.: Лань, 1997. - 249 с.
358. Солнцев Ю.С. Виды номинации единиц языка // Вопросы языкознания. 1987. - N 2. - С. 133-136.
359. Сорокин Ю.А., Тарасов Е.ф., Шахнарович А.М. Теоретические и прикладные проблемы речевого общения. – М.: Наука, 1979. – 327 с.
360. Соссюр Ф. де Курс общей лингвистики. - Екатеринбург: Изд-во Урал. унта, 1999.- 432 с.
361. Старкова Ю.И. Социолингвистический аспект прагматической функции
экспрессивных фразеологических единиц: Автореф. дисс. ...канд. филол. наук.
– М., 1996. – 20с.
362. Стеблин-Каменский М.И. О предикативности // Вестник ЛГУ, 1956. - N 20.
- Вып. 4. - С. 133-135.
363. Стеблин-Каменский М.И. Предикативность? // Теоретические проблемы
синтаксиса современных индоевропейских языков: Тезисы докладов. - Л., 1971.
- С. 41.
364. Степанов Ю.С. Иерархия имен и ранг субъектов // Известия АН СССР.
Серия литературы и языка, 1979. - Т. 38. - № 4. - С.335-348.
365. Степанов Ю.С. Имена. Предикаты. Предложения: Семиологическая
грамматика. - М.: Наука, 1981.-360 с.
366. Столнейкер Р.С. Прагматика // Новое в зарубежной лингвистике.
Вып.ХУ1. Лингвистическая прагматика. – М.: Прогресс, 1985. – С. 419-438.
367. Стросон П. Ф. Намерение и конвенция в речевых актах // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. ХУ11. Теория речевых актов. – М.: Прогресс, 1986. C. 131-151.
368. Суворина К.М. Интенсивы в современном английском языке: Автореф.
дис. … канд. филол. наук. – М., 1976. – 22 с.
512
369. Суперанская А.В. Структура имени собственного (Фонология и морфология). - М.: Наука, 1969. - 207 с.
370. Суперанская А.В. Имя – через века и страны. - М.: Наука, 1990. - 188 с.
371. Суровенкова Л.С. Присоединение и парцелляция в современном французском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1982. - 16 с.
372. Сусов И.П. Глубинные аспекты семантики предложения // Проблемы семантики. – М.: Наука, 1974. – С.58 – 65.
373. Сусов И.П. Семантика и прагматика предложения. – Калинин: КГУ, 1980.
– 51 с.
374. Сусов И.П. Семантика и прагматика предложения // Изв. АН СССР.
ОЛЯ. - N 4. - Т. 42. - М., 1982. - С. 5-20.
375. Сусов И.П. Личность как субъект языкового общения // Межличностные
аспекты
языкового
общения.
–
Калинин,
1989.
–
http://homepages.tversu.ru~Susov/5_04.htm. (14.05.1999).
376. Сусов И.П. Семиотика и лингвистическая прагматика // Язык, дискурс и
личность. – Тверь: ТГУ, 1990. - С.125-127.
377. Сущинский И.И. Система средств выражения высокой степени признака
(на материале современного немецкого языка): Дис. … канд. филол. наук. – М.,
1977. – 237 с.
378. Тарасова А. Н. Прагматический фактор в структурно-семантической организации сложного предложения // Межуровневые связи в романских языках:
Сборник научных трудов. - М.: МГЛУ, 1986. - С. 100 - 117.
379. Тарасова А.Н. Категория эмфазы в современном французском языке. М: Изд-во МГЛУ, 1992. - 184 с.
380. Тарасова А.Н. Категория эмфазы и виды контраста (на материале французского языка) // Филологические науки. – 1995. – №5/6. – С. 93-101.
381. Тарасова Л. Д. Языковой статус причинной связи // Филологические науки. - 1998. - № 1. - С. 50 - 55.
382. Тарланов З. К. Методы и принципы лингвистического анализа: Уч. пос.
для вузов. - Петрозаводск: ПГУ, 1995. - 188 с.
383. Телия В. К. Экспрессивность как проявление субъективного фактора в
языке и ее прагматическая ориентация // Человеческий фактор в языке: Языковые механизмы экспрессивности. - М: Наука, 1991. - С. 5 - 35.
384. Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. – М.: Языки русской культуры, 1996. – 288 с.
385. Теория функциональной грамматики. Темпоральность. Модальность. М.: Наука, 1990. - 262 с.
386. Теремова Р. М. Опыт функционального описания причинных конструкций:
Уч. пос. к спецкурсу. - Л.: ЛГПИ им. А.И. Герцена, 1985. - 69 с.
387. Терехова О.А. Английские общие имена лица: когнитивный и функциональный аспекты: Автореф. дис. …канд. филол. наук. - Иркутск, 2003. - 24 с.
388. Тестелец Я.Г. Введение в общий синтаксис. – М.: РГГУ, 2001. – 800 с.
389. Тондл Л. Проблемы семантики. – М.: Наука, 1975. – 245 с.
390. Торопова Н.А. Семантика и функции логических частиц (на материале
немецкого языка). – Саратов: СГУ, 1980. – 173 с.
391. Туранский И.И. Средства интенсификации высказывания в английском
языке. – Дзержинск: Горьковское областное управление издательств, полиграфии и книжной торговли, 1987. – 77 с.
513
392. Туранский И.И. Семантическая категория интенсивности в английском
языке. – М.: Высшая школа, 1990. – 172 с.
393. Турбина О. А. Формирование французского классического предложения:
системный и структурный аспекты. - Челябинск: ЧГУ, 1994. - 269 с.
394. Убин И.И. Лексические средства выражения категории интенсивности (на
материале русского и английского языков): Автореф. дис. … канд. филол. наук.
– М., 1974. – 27 с.
395. Урысон Е.В. Обособление, как средство смыслового подчеркивания //
Вопросы языкознания. – 1990. - №4. – С. 38 – 60.
396. Урысон Е.В. Союз «хотя» сквозь призму семантических примитивов //
Вопросы языкознания. – 2002. – №6. – С. 35 - 55.
397. Уфимцева А.А. Лексическая номинация (первичная нейтральная) // Языковая номинация (Виды наименований). – М.: Наука, 1977. - С. 5 - 85.
398. Уфимцева А.А. Лексическое значение. Принцип семиологического описания лексики. - М.: Наука, 1986. – 240 с.
399. Уфимцева А.А., Азнаурова Э.С., Кубрякова Е.С., Телия В.Н. Лингвистическая сущность и аспекты номинации // Языковая номинация (Общие вопросы). М.: Наука, 1977. – С. 7 - 98.
400. Филиппова Т.Н. Прагматический аспект изучения частиц (на материале
русского и испанского языков) // Актуальные проблемы прагмалингвистики. –
Воронеж: ВГУ, 1996. – С. 76 -79.
401. Филлмор Ч. Дело о падеже // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 10.
Лингвистическая семантика. - М.: Прогресс, 1968. - С. 369 - 495.
402. Фирсова Н. М. Воздействие социальных, социально-исторических и психологических факторов на развитие и функции испанского языка // Социолинвистческий и лингвистический аспект в изучении иностранных языков. - М.: Издво РУДН, 1992. - 110 с.
403. Фирсова Н. М. Основные сферы и формы коммуникации отражающие
феномен национально-культурной специфики (на материале испанского языка)
// Вестник Российского ун-та дружбы народов. Серия «Лингвистика». - М., 1995.
- № 2. - С. 17-23.
404. Формановская Н.И. Вы сказали: «Здравствуйте!» // Речевой этикет в нашем общении. - М.: Знание, 1982. -160 с.
405. Формановская Н.И. Речевой этикет и культура общения. - М.: Высш.шк.,
1989. - 159 с.
406. Формановская Н.И. Речевое общение: коммуникативно-прагматический
подход. – М.: Русский язык, 2002. – 216 с.
407. Формановская Н.И., Соколова Г.Г. Речевой этикет. - М.: Высш. шк.,1989. 122с.
408. Французский язык в свете теории речевого общения /Под ред. Репиной
Т.А. - Спб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та,1992. - 216 с.
409. Фрейд З. Введение в психоанализ: Лекции.- СПб.: Азбука-классика, 2003.480 с.
410. Хоккет Ч. Проблема языковых универсалий // Новое в лингвистике. Вып.
5. - М.: Прогресс, 1970. – С.48-67.
411. Хомский Н. Аспекты теории синтаксиса. - М.: Изд-во МГУ, 1972. - 259 с.
412. Хомский Н. Синтаксические структуры // Новое в лингвистике. Вып. 1У. –
М.: Прогресс,1965. – С. 139 – 166.
514
413. Цветкова О.И. Эмпатия как профессиональная характеристика в деятельности психолога дошкольного учреждения: Дис. … канд. психол. наук. –
Тверь, 1997. – 208 с.
414. Чейф У.Л. Значение и структура языка. – М.: Прогресс, 1975. - 432 с.
415. Чейф У. Данное, контрастивность, определённость, подлежащее топики и
точка зрения // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 11. Современные синтаксические теории в прикладной лингвистике. – М.: Прогресс, 1982. – С. 277-317.
416. Черемисина М.Н., Колосова Т.А. Очерки по теории сложного предложения. – Новосибирск: Наука, 1987. – 198 с.
417. Чесноков И.В. О предикативности как свойстве предложения // Теоретические проблемы синтаксиса современных индоевропейских языков. - Л.: Наука,
1975. - С. 171-178.
418. Число Л.Т. Включенные предикативные единицы – аналоги придаточных
предложений // Семантико-синтаксическая организация предложений сложной и
осложненной структуры. – Иркутск: ИГПИИЯ, 1989. – С. 86-88.
419. Число Л.Т. К вопросу о вставных конструкциях в современном французском языке // Вопросы семантики и синтаксиса сложного предложения. – Иркутск: ИГПИИЯ, 1986. – С. 92-98.
420. ЧФЯ 1 - Человеческий фактор в языке: Язык и порождение речи. - М.:
Наука, 1991. - 240 с.
421. ЧФЯ 2 - Человеческий фактор в языке: Языковые механизмы экспрессивности. - М.: Наука, 1991. - 214 с.
422. ЧФЯ 3 – Человеческий фактор в языке: Коммуникация, модальность,
дейксис. – М.: Наука, 1992. – 240 с.
423. Шапиро А.Б. Модальность и предикативность в современном русском
языке // Филологические науки. - 1958. - N 4. - С. 23.
424. Шапиро А.В. Современный русский язык. Пунктуация. – М.: Просвещение,
1974. – 228 с.
425. Шатуновский И.Б. Семантика предложения и нереферентные слова (значение, коммуникативная перспектива, прагматика). – М.: Языки русской культуры, 1996. – 400 с.
426. Шахматов А.А. Синтаксис русского языка. - М.: Учпедгиз, Ленингр. отдние, 1941. - 620 с.
427. Шаховский В.И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе
языка. – Воронеж: ВГУ, 1987. – 192 с.
428. Шведова Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. – М.: АН
СССР, 1966. – 115 с.
429. Шведова Н.Ю. Существуют ли всё-таки детерминанты? // Вопросы языкознания. - 1968. - N 2. - С. 39-50.
430. Шведова Н.Ю. О соотношении грамматической и семантической структуры предложения // Международный съезд славистов. Славянское языкознание. - М.: Наука, 1973. - С. 458-483.
431. Шевякова В. Е. Актуальное членение вопросительного предложения //
Вопросы языкознания. - 1974. - №5. - С. 107 -116.
432. Шевякова В.Е. Современный английский язык. Порядок слов, актуальное
членение, интонация. – М.: Наука, 1980. – 380 с.
433. Шевякова В.Е. Актуальное членение вопросительного предложения //
Вопросы языкознания. – 1985. - №5. – С. 99-116.
515
434. Шевякова В.Е. Некоторые аспекты функционального синтаксиса // Проблемы функциональной грамматики. – М.: Наука, 1986. – С. 80-100.
435. Шейгал Е.И. Интенсивность как компонент семантики слова в современном английском языке: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – М., 1981. – 26 с.
436. Шендельс Е.И. Совместимость / несовместимость грамматический и лексических значений // Вопросы языкознания. – 1982. – №4. – С. 78-82.
437. Шерстобитов С.В. «Центр значимости» как компонент анализа субъективного смысла высказывания. – http: // www.tversu.ru/Meridian4.htm.
(26.12.2000).
438. Шигаревская Н.А. Новое в современном французском синтаксисе. – М.:
Просвещение, 1977. – 248 с.
439. Шингарева Е.А. Синтаксис, семантика и прагматика информационного
языка объектно-признакового типа: Автореф. дисс. ...докт. филол. наук. – Л.,
1979. – 22 с.
440. Ширяев Е.Н., Скворцов Л.И., Лазуткина Е.М. и др. Культура русской речи
и эффективность общения. Рос. Акад. наук, ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова. М.: Наука, 1996. - 439 с.
441. Шитова Н.Ю. Немецкие частицы со значением «даже» в аспекте логики и
прагматики: Дис. … канд. филол. наук. – Иваново, 2001. – 160 с.
442. Шмелев Д. Н. Синтаксическая членимость высказывания в современном
русском языке. - М.: Наука, 1976. - 150 с.
443. Шмелев Д.Н. Избранные труды по русскому языку. – М.: Языки славянской культуры, 2002. – 888 с.
444. Шнейдер В. Б. Нормативные достижения адекватного понимаия в актах
речевой коммуникации. - Екатеринбург: УГУ, 1993. - 96 с.
445. Штейнберг Н.М. Грамматика французского языка. – Ч.2. – Синтаксис простого и сложного предложения (на французском языке). – М.: Учпедгиз. 1963. –
240 с.
446. Шухардт Г. Избранные статьи по языкознанию. - М.: Изд. иностр. лит-ры,
1950. - 292 с.
447. Щепаньский Я. Элементарные понятия социологии. - М.: Прогресс, 1969.
- 240 с.
448. Щерба Л.В. Некоторые выводы из моих диалектологических лужицких
наблюдений: Приложение к книге «Восточно-лужицкое наречие». – Петроград,
1915. – С. 1-15.
449. Щерба Л.В. Фонетика французского языка. Очерк французского произношения в сравнении с русским: Пособие для студ. фак-тов иностр.яз. 2-изд. Л.: Учпедгиз, Ленингр. отд-ние. - 1939. - 280 с.
450. Щерба Л. В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в
языкознании // История языкознания XIX -XX веков в очерках и извлечениях. М.: Просвещение, 1965. - Ч. 2. - C. 361- 373.
451. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. – Л.: Наука, 1974.
– 324 с.
452. Язык и личность: Сб. ст. АН СССР, Ин-т рус. яз. – М.: Наука, 1989.- 211 с.
453. Языковая номинация. Общие вопросы. – М.: Наука. – 1977. – 359с.
454. Якобсон Р. Работы по поэтике. - М.: Прогресс, 1987. - 464 с.
516
455. Якобсон Р.О. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол // Принципы типологического анализа языков различного строя. – М.: Наука, 1972. –
352 с.
456. Яковлева Е. С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). - М.: Гнозис, 1994. - 344 с.
457. Янко Т.Е. Коммуникативные стратегии и коммуникативные структуры:
Дис. … докт. филол. наук. – М., 1999. – 338 с.
458. Янко Т.Е. Коммуникативные стратегии русской речи. – М.: Языки русской
культуры, 2001. – 384 с.
459. Ярцева В.Н. Контрастивная грамматика. – М.: Наука, 1981. – 111 с.
460. Akmajiam A. Aspects of the Grammar of Focus in English. – N-Y&London:
Garland publishing, 1979. – 334 p.
461. Alarcos Llorach, Estudios de Gramática funccional del español. - Madrid: Gredos, 1982. - 362 p.
462. Amado Alonso, Pedro Hernández Ureсña. Gramática castellana. - La Habana:
Instituto cubano del libro, 1968. - 303 p.
463. Andres Bello, Rufino I. Cuervo Gramática de la lengua castellana.- La
Habana: Editorial de ciencias sociales, 1978. - 546 p.
464. Anscombre J.-C., Ducrot O. L'argumentation dans la langue // Langages. –
1976. – № 42. – Р. 5-27.
465. Anscombre, J.-C., Ducrot O. Argumentativité et informativité. – Р.: Meyer,
1986. – P. 79-94.
466. Arrivé M., Gadet F., Galmiche M. La grammaire d’aujourd’hui. – P.:
Flammarion, 1986. – 487 p.
467. Bally Ch. Linguistique générale. – P., 1932. – 223 p.
468. Bally Ch. Traité de stylistique française. – Genève, 1951. – 262 p.
469. Basmanova A.G., Tarassova A.N. Syntaxe de la phrase française. - M.:
Vyssaja Scola, 1986. - 208 p.
470. Beinhauer W. El español coloquial. - Madrid: Alianza Editorial, 1968. - 457 p.
471. Benveniste E. Problèmes de linguistique générale. I-ere partie. – P.:Gallimard,
1966. - 217 p.
472. Bidois G., Bidois R. Syntaxe du français moderne. – P.: Edition Picard, 1971.
– T.1. – 560 p.
473. Bidois J., Bidois R. Syntaxe du français moderne, ses fondements historiques
et phychologiques // L' ordre des mots dans la phrase. – P.: Collin, 1971.
474. Bolinger D. L. Contrastive accent and contrastive stress // Language. - 1961. Vol. 37. - №1. - P. 64 - 90.
475. Bolinger D. Degree words. – The Hague&Paris: Mouton, 1972. – 324 p.
476. Bolinger D. Meaning and form. London - New York, Longmen, 1977. - 212 p.
477. Bolinger D. Two views of accent // Journal of linguistics. – 1985. – Vol. 21. –
P. 79-23.
478. Bonnard H. Support grammatical et support semantique // Langue francaise. –
1974. – N21. – P. 72 – 89.
479. Bret D. Etude de la parenthèse dans le Journal d'André Jide: Mémoirede D. E.
A. – Lyon: Université Lumière Lyon 2, 1988. – 52 p.
480. Brunot F. La pensée et la langue. - Paris, 1965. – 324 p.
481. Brunot F., Bruneau Ch. Précis de grammaire historique de la langue française.
– P.: Masson et Editeurs, 1956. – 641p.
517
482. Carreter F. L. Diccionario de términos filológicos. – Madrid: Editorial Gredos,
1990. - 443 p.
483. Chafe W. L. Givenness, contrastiveness, definiteness, subjects, topics and
points of view // Subject and topic. - New York, 1976. - P. 25 -55.
484. Charaudeau P. Grammaire du sens et de l’expression. – P.: Hachette, 1992.927 p.
485. Chevalier J.-C. Grammaire du français contemporain. – P.: Librairie Larousse,
1974. - 485 p.
486. Clark H.H., Carlson T.B. Hearers and speech acts // Language. - 1982 а. Vol. 58. - № 2. - P. 332-371.
487. Clark H.H., Carlson T.B. Speech acts and hearers ‘beliefs // Mutual knowledge. – London: N.V. Smith (ed.). Academic Press, 1982b. - 313 p.
488. Corbeil J.-P. Les structures syntaxiques du français moderne. – P. : Le centre
de Philologie et de Littérature romane de la faculté des lettres de Strasbourg, 1968. –
197 p.
489. Culioli A. A propos de même // Langue française. – 2002. – №133. – P. 1627.
490. Culioli A. Pour une linguistique de l’énonciation. Opérations et
représentations. – P.: Ophrys, 1990. – T.1. – 217 p.
491. Damourette J., Pichon E. Des mots à la pensée. Essai de grammaire de la
langue française. – P.: Edition d’Artrey, 1911-1940. – T.6. – 674 p.
492. Dauzat A. Grammaire raisonnée de la langue française. 2-e édition, revue et
augmentée d'un index. - Lyon: Collection "Les langues du monde" publiée sous la
dir. d'Henri Hierche, 1947. – 481 p.
493. Désclès J.-P. Les référentiels temporels pour le temps linguistique // Modèles
linguistiques. - 1995. - №2. - Р. 9-30.
494. Dessaintes M. Eléments de linguistique descriptive. – P.: La Procure, 1960. 246 p.
495. Dirven R. Emphatic and Reflexive in English and Dutch // Leuvense Bijdragen,
Tijdschrift voor Germaanse Filologie 63. – 1993. – P. 285-299.
496. Draoulec A. Subordonnées temporelles et cohérence discursive // Travaux de
linguistique: ed-s Walter de Mulder et Co Vet. - P.: Duculot.- 1999. – P. 100-112.
497. Dryer M.S. Focus, pragmatic presupposition, and activated propositions //
Journal of Pragmatics. – 1996. – Vol.26. – Р.475-523.
498. Dubois J., Dubois–Charlier Fr. Eléments de linguistique française (Syntaxe) –
P.: Libr. Larousse, 1970. – 295 p.
499. Dubois J., Lagane R. La nouvelle grammaire du français. – Larousse, 1993. –
266 p.
500. Ducrot O. Présupposés et sous-entendus // Langue française. - 1969. - N 4. P. 30-66.
501. Ducrot O. Les indéfinis et l’énonciation // Langages. – 1970. – №17. – P.91107.
502. Ducrot O. Dire et ne pas dire. Principes de linguistique sémantique. – P.:
Herman, 1972. -283 p.
503. Ducrot O. La preuve et le dire. Langage et logique. – P.: Maison MAME, 1973.
– 290 p.
504. Ducrot O. Illocutoire et performatif // Linguistique et sémiologie. - 1977. - N 4. P. 17-53.
518
505. Ducrot O. Les mots du discours. – P. : Ed. de Minuit, 1979. – 130 p
506. Ducrot O. Analyses pragmatiques // Communications. - 1980. - № 32. - P. 1160..
507. Ducrot O. Opérateurs argumentatifs et visée argumentative // Cahiers de
linguistique française. Connecteurs pragmatiques et structure du discours: Actes du
2-ème colloque de pragmatique de Genève (7-9 mars 1983). – Genève: Université
de Genève, 1983. – P. 7-36.
508. Eckardt R. Reanalysing selbst.
– http://odur.let.rug.nl/~vdwouden/particles/eckardt.htm. (16.02.2004).
509. Edmonson J.A., Plank F. Great expectations: an intensive self-analysis // Linguistics and Philosophy. – 1978. – №2. – P. 373-413.
510. Eemeren van F.H., Grootendorst R. Fundamentals of Argumentation Theory.
A Handbook of Historical Backgrounds and Contemporary Developments. – New
Jersey: Lawrence Erlbaum Associates Publishers, 1996. – 397 p.
511. Eluerd R. La pragmatique linguistique. – P.: Editions Fernand Nathan, 1985. 222 p.
512. Ervin-Tripp E. Sociolinguistics // Advances in the sociology of language. –
1971. - Vol.1. -151 p.
513. Esbozo de una nueva gramática de la lengua española/ Real Academia. Madrid: Espasa - Calpe, 1973. - 249 p.
514. Fernández Leborans V. J. La oración del tipo Es que. – Madrid: VERBA,
1992. - P. 223 - 239.
515. Fernández Ramírez: Gramática Española (Volumen ordenado y completado
por I.Bosque). - Madrid : Arco Libros, 1986. - 420 p.
516. Ferro L. On ‘self’ as a focus marker // ESCOL’92: Proceeding of the Ninth
Eastern States Conference on Linguistics. – N-Y.: Cornell University, 1993. – P. 6879.
517. Fillmore Ch. J. The case for case // Universals in linguistic theory. – N.Y.London-Toronto: Ed. by E. Bach and R. Harms, 1968. – P. 1 – 88.
518. Fontanier P. Les figures du discours. – P.: Flammarion, 1977.- 493 p.
519. Galichet G. Grammaire structurale du français moderne. 2-e édition, revue et
corrigée. - Monréal: Editions HMH, 1968. - 248 p.
520. Garrido
J.
Connecteurs
et
opérateurs:
même.
–
http://www.ucm.es/info/circulo/no3/garrido.htm. (12.09.2004).
521. Gili y Gaya S. Curso superior de sintáxis española) - La Habana: Edición
Revolucionaria Instituto Cubano del libro, 1971. - 347 p.
522. Goffman E. Footing // Semiotica. – 1979. - № 25. - P.1-29.
523. Goffman E. Forms of talk. - Oxford, 1981. - 335 p.
524. Goosse A. Grammaire française. – P.: Duculot, 1980. – 165p.
525. Graciela Reyes El abece de la pragmática. – Madrid: Arco Libros, 1995. - 71
p.
526. Grammaire Larousse du français contemporain. – P.: Librairie Larousse, 1986.
– 495 p.
527. Greimas A.-J. Sémantique structurale. Recherche et méthode. – P. ;
Larousse, 1966. – 262 p.
528. Grelsson S. Les adverbes en – ment étude: psychomécanique et
psychosystématique. – P.: Etudes Romanes de Lundi, 1981. – 246 p.
529. Grévisse M. Le bon usage. Grammaire française avec des remarques sur la
519
langue française d’aujourd’hui. – Gembloux: Duculot, 1964. – 1228 p.
530. Grevisse M. Précis de grammaire française. – P.: Duculot, S.A., Gembloux,
1964. – 291 p.
531. Grevisse M., Goosse A. Nouvelle grammaire française. – P.: Duculot, 1980. 352 p.
532. Grice H. P. Logic and conversations // Sintacs and semantics. - Vol. 3 Speech
acts. - New York, San Francisco. London: Academic Press, 1975. - P.41 – 58.
533. Grise J.P. L'Argumentation: explication ou déduction. – Lyon: Presses
universitaires de Lyon, 1981. – 30 p.
534. Groot A.W. de Subject-predicate analysis // Lingua. – 1956. – V.6. – N3. – P.
40 – 48.
535. Gross M. L’emploi des modèles en linguistique. Langages. – P.: Libr.
Larousse, 1968. – 183 p.
536. Guillaume G. Langage et science du langage. - P.: Libr.Nizet. - Quebec:
Presses de l’ Univ. Laval, 1969. - 287 p.
537. Guimier C. 1001 circonstanciels. – P.: Presses Universitaire de France, 1993.
– 560 p.
538. Guiraud P. La grammaire. – P.: Presses Universitaires de France, 1961 – 124
p.
539. Guiraud P. La sémantique. – P.: Presses Universitaires de France, 1964. –
126 p.
540. Guiraud P. La grammaire. 4-e éd. – P.: Presses Universitaires de France,
1967. - 124 p.
541. Guiraud P. La syntaxe du français. – P.: Presses Universitaires de France,
1967. - 126 p.
542. Hjelmslev L. Le verbe et la phrase nominale. Recherches structurales. Copengague, 1949. - P. 258-259.
543. Huot H. Recherches sur la subordination en français : Thèse. – Lille : Univ. de
Lille III, 1979. – 628 p.
544. Hǿlke H. Classification des adverbes. Langue française. – P.: Larousse,
1990. – 88 p.
545. Jakobson R. Les embrayeurs, les catégories verbales et le verbe russe //
Essais de linguistique générale - I. Les foundations du langage. – P.: Gallimard,
1963. - P. 176-196.
546. Jakobson R. Signe zéro// Mélanges de linguistique. - Genève, 1939. - P. 148151.
547. Joly A. Essai de systématique énonciative. - Lille: Presses universitaires de
Lille, 1987. – 332 p.
548. Joly A., Roulland D. Pour une approche psychomécanique de l’énonciation //
Langage et psychomécanique du langage. – Lille – Québec: Presses univ. de
Lille,1980. - P. 537 – 581.
549. Jonasson R. Le nom propre: Constuctions et interpretations. - Belgium:
Doculot, 1994. - 255 p.
550. Karttunen L. Conventional implicature // Syntax and Semantics: Presuppositions. – N.-Y.: Academic Press, 1979. – P. 1-56.
551. Katz I.I., Fodor J.J. The structure of semantic theory // Language. – 1963. - V.
39. – N2. – P.170 – 210.
552. Kemmer S. Emphatic reflexive – self: expectations, viewpoint and subjectivity
520
// Subjectivity and subjectivation in language. – Cambridge: Cambridge University
Press, 1995. – P.55-82.
553. Kemmer S. The middle voice. – Amsterdam&Philadelphia: Benjamins, 1993. –
300 p.
554. Kerbrat-Orecchioni K. L’énonciation. De la subjectivité dans le language. – P.:
A. Colin, 1980. - 480 p.
555. Kerbrat-Orecchioni C. L'implicite. – P.: Colin, 1986. - 404 p.
556. Kerbrat-Orecchioni K. Les interactios verbales. – P.: A. Colin, 1992. - 468 p.
557. Kerbrat-Orecchionni K. L’Enonciation. De la subjectivité dans le langage. – P.:
Editions A. Colin, 1997. – 290 p.
558. Kleiber G. Anaphores et pronoms. – P.: Duculot, 1994. - 229 p.
559. Kostiouchkina G. Typologie spatio-temporelle des phrases à subordination //
Psychomécanique aujourd’hui. – P. : Champion, 2001. – P. 315 – 321.
560. König E. The meaning of focus particles: A comparative perspective. – London: Routledge, 1991.
561. König E. Towards a typology of intensifiers // Proceedings of the XVIth International Congress of Linguists (Paris, July 1997). – http://www.philologie.fuberlin.de/~gast/home/hopdf/iz.pdf.(05.03.2003).
562. Kuno S. Subject, Topic and the Speaker’s Empathy // Subject and topic. – N.Y.: Academic Press, 1976. – P.417-444.
563. L' argumentation dans la langue . – P.: Mardaga, 1983. – 82p.
564. Lakoff G. Irregularity in Syntax. – N.Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1970. –
207 p.
565. Langacker R. Foundations of cognitive grammar. Theoretical Prerequisites.
Vol.1. California: Stanford Univ. Press, 1987. – 516 p.
566. Langacker R. W. Concept, image, and symbol: The cognitive basis of grammar. – Berlin: Francke, 1991. – 385 p.
567. Langacker R. Reference-point constructions // Reference in multidisciplinary
perspective. – Hildesheim, 1995. – P. 457-490.
568. Langage, cognition et textes. – P.: Université de Paris – Sorbonne, 1996. –
315 p.
569. Larousse P. Garmmaire supérieure. – P.: Libr. Larousse, 1980. – 552 p.
570. Petit dictionnaire Larousse. – P. : Larousse, 1974. - 485 p.
571. Lars Fant. Estructura informativa en español. Estudio sintáctico y entonativo. Uppsala, 1984. - 224 p.
572. Le Bidois G.,
Le Bidois R. Syntaxe du français moderne
ses
fondements historiques et psychologiques). – P.: Editions A. et J. Picard, 1971. - 794
p.
573. Le Goffic P. Grammaire de la phrase. – P.: Hachette-livre, 1993. -592 p.
574. Le Nouveau Petit Larousse. – P.: Libr. Larousse, 1968 – 1793 p.
575. Le Petit Littré. – Belgique: Arnaud de Vesgre, 1981. – 1296 p.
576. Le Petit Robert. – P.: Le Robert, 1967. – 2171 p.
577. Leçons de linguistique de Gustave Guillaume. Série A: Structure sémiologique
et structure psychique de la langue francaise I. - Québec: Paris: Presses de
l’université Laval, Librairie C. Klinckieck, 1971. - 269 p.
578. Leçons de linguistique de Gustave Guillaume. 1948 - 1949. Structure
sémiologique et structure psychique de la langue française (I). Série A, 1. - Québec:
Presses de l’Univ. Laval, 1971. - 269 p.
521
579. Leçons
de
linguistique
de
Gustave
Guillaume.
1948
-1949.
Psychosystématique du langage. Principes, méthodes et applications (I). Série B,2. Québec: Presses de l’Univ.Laval. - P.: Libr. Klincksieck, 1971. - 222 p.
580. Leçons de linguistique de Gustave Guillaume. Série A: Structure sémiologique
et structure psychique de la langue française I. - Québec: Paris: Presses de
l’université Laval, Librairie C. Klinckieck, 1974. - 223 p.
581. Leçons de linguistique de Gustave Guillaume. 1948 - 1949. Grammaire
particulière et grammaire générale (IV). Série C,3. - Quebec: Presses de l’Univ.
Laval. - P.: Libr. Klincksieck, 1973. - 256 p.
582. Leçons de linguistique de Gustave Guillaume. 1949 - 1950.Structure
sémiologique et structure psychique de la langue française (II). Série A,4. - Québec:
Presses de l’ Univ. Laval. - P.: Libr. Klincksieck, 1974. - 223 p.
583. Leçons de linguistique de Gustave Guillaume. 1956 - 1957. Systèmes
linguistiques et successivité historique des systèmes (II). - Québec: Presses de
l’Univ. Laval, 1982. - 309 p.
584. Leçons de linguistique de Gustave Guillaume. 1945 - 1946. Grammaire
particulière du français et grammaire générale (I). Série G, 6. - Québec: Presses de l’
Univ. Laval. - Lille: Presses univ. de Lille, 1985. - 332 p.
585. Leçons de Leçons de lingustique de Gustave Guillaume. 1945 - 1946.
Esquisse d’une grammaire descriptive de la langue française (IV). Série A, 7. Québec: Presses de l’Univ. Laval. - Lalle: Presses univ. de Lille, 1986. - 358 p.
586. linguistique de Gustave Guillaume. 1947 - 1948. Grammaire particulière du
français et grammaire générale (III). Série C, 8. - Québec: Presses de l’Univ. Laval. Lille: Presses univ. de Lille, 1987. - 375 p.
587. Leçons de linguistique de Gustave Guillaume. 1946 - 1947. Grammaire
particulière du français et grammaire générale (II). Série C, 9. - Québec: Presses de
l’Univ. Laval. - Lille: Presses univ. de Lille, 1989. - 290 p.
588. Leech G.N. Principles of Pragmatics. – London, 1983. – 223 p.
589. Lombard A. Les constructions nominales dans le français moderne. - Uppsala:
Stockholm: Acta univ. upsaliensis, 1930. - 298 p.
590. Lyons J. Semantics. – Cambridge–London–New-York–Melbourne: Cambridge:
Univ. Press, 1968. – 897 p.
591. Maingueneau D. Genèse du discours . – Liège.: Mardaga, 1984. – 128 p.
592. Maingueneau D. Nouvelle tendance en analyse du discours. – P.: Hachette,
1987. – 118 p.
593. Maingueneau D. Nouvelles tendences en analyse du discours. - Université
d’Amien. – P.: Hachette, 1989. - 115 p.
594. Maingueneau D. L’analyse du discourse. Introduction dans l’analyse de
l’archive.- P.: Hachette, 1991. - 268 p.
595. Maingueneau D. L' énonciation en linguistique française. – P.: Hachette .–
1994. – 235 p.
596. Maingueneau D. L’énonciation en linguistique française. - P.: Hachette, 1999.
- 156 p.
597. Marouzeau J. Notre langue. Enquêtes et récréations philologiques. – P.:
Delagrave, 1955. - 279 p.
598. Martinet A. Eléments de linguistique générale. – P.: Colin, 1968. - 216 p.
599. Martínez J. A. La oración compuesta y compleja. - Madrid: Arco Libros, S.L.,
1996. - 116 p.
522
600. Moeschler J. Argumentation et conversation. Éléments pour une analyse
pragmatique du discours. – P.: Hatier-Crédif, 1985. –
601. Moeshler J., Reboul A. Pragmatique du discours. – P.: A.Colin, 1998. - 220 p.
602. Moignet G . Etudes de psychosystématique française. – P.: Libr. Klincksieck,
1963. – 275 p.
603. Molinier C. Remarques sur les adverbes de point de vue // Cahiers de
grammaire, – P.: Libr. Klincksieck, 1990. – 175 р.
604. Moravcsik E. Some Crosslinguistic Generalizations about Intensifier
Constructions // Chicago Linguistic Society 8. – Chicago : Chicago University Press,
1972. – P.271-277.
605. Mordrupe O. Grammaire et syntaxe française. – P.: Ed. du Seuil, 1976. – 245
p.
606. Mounier P. Le personnalisme. – P., 1987. – 190 p.
607. Nøjgaard M. Les adverbes français. – Copenhagen: The Royal Danish Academy of Sciences and Letters, 1993. – T.II. – 635 p.
608. Nølke H. Linguistique modulaire: de la forme au sens. – P. : Peeters-FranceLivres, 1994. – 303 p.
609. Perelman C., Olbrechts-Tyteca L. Traité de l'argumentation: La nouvelle
rhétorique. – Bruxelles: Université de Bruxelles, 2000. – 734 p.
610. Plantin Ch. L’argumentation. – P.: Edition du Seuil, 1996. – 96 p.
611. Pottier B. Linguistique générale. – P. : Hachette, 1974. – 214 p.
612. Pottier. B. Théorie et analyse en linguistique. – P.: Hachette, 1992. – 240 p.
613. Récanati F. Les énoncés performatifs. Contribution à la pragmatique. – P :
Editions de Minuit, 1981. - 287 p.
614. Référovskaya E.A., Vassilieva A.K. Essai de grammaire française. Cours
théorique. - М.: Просвещение, 1973. - Т. 2. - 334 p.
615. Reinhart T., Reuland E. Reflexivity // Linguistic Inquiry. – 1993. – Vol. 24. –
P. 657-720.
616. Reyes, C. La pragmática linguística. - Barcelona: Montesinos, 1990. - 125 p.
617. Riegel.M., Pellat J-Ch., Rioul R. Grammaire métodique du français. – P.:
Presses Universitaires de France, 1994. – 646 p.
618. Roca Pons, J. Introducción a la gramática. - La Habana: Instituto Cubano del
Libro, 1972. - T. II. - 240 p.
619. Rochemont M.S. Focus in generative grammar. - Amsterdam; Philadelphia:
John Benjamins, 1986. –
620. Rooth M. A Theory of Focus Interpretation // Natural Language Semantics. –
1992. – №1. – P. 75-116.
621. Rooth M. Focus // The Handbook of Contemporary Semantic Theory. –
Cambridge: Blackwell, 1996. – P. 271-297.
622. Rooth M. Indefinites, Adverbs of Quantification, and Focus Semantics // The
Generic Book. – Chicago: University of Chicago Press, 1995. – P.265-299.
623. Roulet E. e.a. L’articulation du discours en français contemporain. – Bern;
Berlin; Frankfurt am Main; New York; P.: Lang, 1991. – 272 p.
624. Sacks H. Lectures on Conversation. – Cambridge: MA, 1995. - 2nd ed. – 2
vols. – 214 p.
625. Salvio Martin Menéndez. El problema de la unidad de análisis en las teorías
pragmático - linguísticas // Anuario de linguística hispánica. - Valladolid, 1993. –
Vol.IX. - P.125 - 136.
523
626. Sarfati G. – E. Eléments d’analyse du discours. – P.: Ed. Natan, 1998 – 128 p.
627. Schegloff E.A., Sacks H. Opening up closings // Semiotica. – 1973. - Vol. 8. P. 289-327.
628. Schiffrin D. Approaches to discourse. - Oxford, Cambridge: MA, 1994. - 216
p.
629. Schlyter S. Etudes de sémantique. – Tubingen: Max Niemeyer Verlag, 1977. –
244 p.
630. Searl J.R. Speech Acts: A Essay in the Phislosophy of Language. - Cambrige:
Cambrige University Press, 1969. - 203 p.
631. Séchehaye A. Essai sur la structure logique de la phrase. – P.: Champion,
1926. - 237 p.
632. Seco Rafael. Manual de la gramática de la lengua española. - Madrid: Aguilar,
- 343 p.
633. Slama Cozacu T. Psycholinguistics and Linguistics – old relationships and
promising prospects // Proc. of XIII-th Intern. Congr. of Linguists. - Tokyo, 1983. – P.
305 – 316.
634. Stati S. Le transphrastique. – P.: Presses Universitaires de France, 1990. –
172 p.
635. Steinberg N.M. Grammaire française. – Л. : Просвещение, 1972. – 214с.
636. Stevenson Ch. L. Facts and values: (studies in etnical analisis). Yale UP. New Haven. - L., 1964. - 244 p.
637. Tesniere L. Elements de syntaxe structurale. - Paris: Librairie Klincksieck,
1959. - 672 p.
638. Tesniere, L.: Elementos de sintaxis estructural.- Madrid: Gredos, 1994. - 347
p.
639. Vallduví E., Vilkuna M. The linguistique realization of information packaging //
Linguistics. – 1996. – №34. – P. 459-519.
640. Van Peteghem M. Les différentes interprétations de pareil ou comment un
adjectif relationnel devient un marqueur anaphorique // Langue française. – 2002. –
№136. – P. 60-72.
641. Van Peteghem M. Sur un indéfini marginal même exprimant l’identité //
Langue française. – 1997. – №116. – P. 61-80.
642. Van Valin R. A synopsis of role and reference grammar // Advances in role
and reference grammar. – Amsterdam: Benjamins, 1993. – P.1-164.
643. Vendryes J. Le Langage. – P.: La renaissance du livre, 1921. - P. 594.
644. Vion P. La linguistique du texte. – P.: Hachette, 2000. - 314 p.
645. Wagner R.L., Pinchon J. Grammaire du français classique et moderne. – P.:
Librairie Hachette, 1962. – 640 p.
646. Wilkinson K. The scope of even // Natural Language semantics. – 1996. – Vol.
4. – №3. – P. 193-215.
647. Wilmet M. Grammaire critique du Français. – P.: Louvain-La-Neuve, 1997. –
670 p.
648. Wittgenstein L. Philosophical investigation: Philosophische Untersuchugen. –
New York, 1953. – 223 p.
649. Zribi-Hertz A. Anaphor binding and narrative point of view: English reflexive
pronouns in sentence and discourse // Language. – 1989. – Vol. 65. – P. 695 -727.
Zubin D. Discourse Function of Morphology: The focus system in German // Discourse and Syntax. – N-Y.: Academic Press, 1979. – P. 469-
524
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ CЛОВАРЕЙ
1.
Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. - М.: Советская энциклопедия, 1966. - 606 с.
2.
Гак В.Г., Ганшина К.А. Новый французско-русский словарь. - М.: Русский язык, 1994. - 1195 с.
3.
Гак В.Г., Триомф Ж. Французско-русский словарь активного типа. - М.:
Русский язык, 1991. - 1056 с
4.
Ганшина К.А. Французско-русский словарь. Изд. 11-ое. - Русский язык,
1990. - 960 с.
5.
Лингвистический энциклопедический словарь/ под ред. В.Н.Ярцевой. - М.:
Советская энциклопедия, 1990. - 684 с.
6.
Марузо Ж. Словарь лингвистических терминов. - М.: Изд-во иностр.литры, 1960. - 436 с.
7.
Назарян А.Г. Французско-русский словарь лингвистической терминологии. - М.: Высш. шк., 1989. - 447 с.
8.
Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Словарь-справочник лингвистических
терминов: Пособие для учителя. - 3-е изд., испр. и доп. - М.: Просвещение,
1985. - 399 с.
9.
Словарь иностранных слов. - 18-е изд., стер. - М.: Русский язык, 1989. 624 с.
10.
Dictionnaire de linguistique/ par Jean Dubois. - P.: Librairie Larousse. 1973. 516 p.
11.
Dictionnaire de linguistique et des sciences du langage/ par Jean Dubois et al.
- P.: Larousse, 1994. - 514 p.
12.
Dictionnaire Hachette encyclopédique illustré. - P.: Hachette livre, 1994. 2066 p.
13.
Petit Robert. Dictionnaire de la langue francaise. - P.: Le Robert, 1990. - 2173
p.
525
Научное издание
Костюшкина Галина Максимовна
Дахалаева Елизавета Чингисовна
Михалева Светлана Николаевна
Одинец Александр Иванович
Сорокопуд Лариса Николаевна
Шапочкина Татьяна Вячеславовна
Семантика и прагматика высказывания