ЖАНРОВАЯ СПЕЦИФИКА «МОЛИТВЫ» АПОЛЛОНА ГРИГОРЬЕВА И.Н. Островских

ЖАНРОВАЯ СПЕЦИФИКА «МОЛИТВЫ»
АПОЛЛОНА ГРИГОРЬЕВА
И.Н. Островских
Барнаул
Проблеме веры и безверия у Аполлона Григорьева часто
уделялось внимание в исследованиях, посвященных его критическому
и философскому наследию [1]. Григорьев не был христианином в
традиционном понимании, но не был и атеистом. Он писал о себе, что
верил в Бога "глубоко и постоянно", мог молиться, держа зажженные
свечи на всех десяти пальцах. Но мог и пуститься во все тяжкие,
нарушая Основные библейские заповеди [2].
В поэтическом наследии Аполлона Григорьева можно
отметить жанры, "пограничные" между духовной поэзией и
собственно лирикой. Это стихотворение "Воззвание" (1844) и цикл
"Дневник любви и молитвы" (начало 1850-х годов).
Исследователь Л.Шнейдер даже выделяет молитву как
отдельный жанр в лирике Григорьева [3].
"Молитва" (1843) [4] не является переложением или
"творением" текста молитвы, подобно существующей в русской
поэзии традиции переложения псалмов [5]. Молитва обрядовая
предполагает акт общения с Богом, предстояние "пред лице Божие"
(Пс. 66: 2), "возведение ума на небо" [6]. Молитвенное состояние
сознания - это состояние особое, медитативное.
Медитацию можно обозначить как "пороговость" между
жизнью и смертью; предстояние "пред лице Божие" - предстояние
перед лицом смерти.
Сюжет стихотворения - это описание состояния души любого
христианина, творящего молитву. Оно (состояние) глубоко
Индивидуально (испытывает каждый), но в то же время соборно
(испытывают все).
В начале стихотворения лирический герой (далее Л.Г.)
внеположен происходящему молитвенному обряду, он словно
наблюдает его со стороны, рассказывая как, с каким чувством человек
обращается к Богу. Поэтому здесь еще нет "МЫ", но "каждый".
Далее в тексте лирическое "Я" замещается соборным "Мы". В
этом суть православного обряда. ("Всем мipoм Господу помолимся")
Лирический сюжет оформлен сакрально-обрядовой театрализацией и
основан на метафоре горения, которая атрибутирована двупланово:
1) метафора жизни земной;
2)
метафора перехода в жизнь вечную.
Горение как метафора жизни ''каждого" - лейтмотив
213
творчества Григорьева-поэта ("У меня огонь в груди", "Тебя
таинственная сила / Огнем и светом очертила", "как жажда жизни на
простор / Румянца рвет в ней огнем").
Эта же метафора присутствует и в Священном Писании [7].
Семантика "божественного огня" в Библии весьма широка. К поэзии
Аполлона Григорьеву ближе всего три значения этого понятия.
1. Огонь Божественной любви. Огню уподобляется самый источник
жизни и любви: "Ибо Господь Бог твой есть огонь поядающий...".
(Вт. 4: 24) [8].
2. Огонь Божественного гнева. В книгах Ветхого и Нового Завета "
Господь выступает и как карающая сила. Огонь в этих случаях оружие в наказующей деснице Бога. (Иез. 30 и 39; Дан. 11: 33; AM.
1: 4014; Наум. 1: 6; ОТ. 20: 9 и др.)
3. Огонь страсти (т.е. мистической любви и ревности) связан с
семантикой духа (Божественного дыхания, дуновения) "в сердце,
как бы горящий огонь" (Иер. 20: 9); "сделаю слова Мои в устах
твоих огнем" (Иез. 5; 14); "Я вижу в тебе огонь" (Иез. 20: 47).
Семантика горения предполагает антиномическую природу
божественного. Горение очерчивает круг отношений человека и Бога.
Человек, осмысленный как образ и подобие Божие, также имеет
антитетичную природу. Антитеза смиренья - ропот жажды [9].
атрибутирует два вида поведения и мировоззрения. Это, возможно, и
противопоставление Ветхого Завета с его страстностью и
требовательным обращением к Богу (Псалтырь, книги Пророков и др.)
и Нового Завета с его проповедью смирения [10].
Начало молитвы - это вхождение Л.Г. в молитвенное
состояние, в котором словно за мгновение проживается вся жизнь,
переступается смертная черта. Этот символический порог отмечает
момент отделения души от тела, особое временное состояние,
отмечающее течение времени, размыкающее его в Вечность.
У Григорьева это маркировано образами дыма и пара,
равными мистическому "таинственному покрову". Образ покрова,
покрывала традиционен для романтизма (а ранний Григорьев,
безусловно, романтик) и атрибутирует некую Божественную тайну,
невыразимость, апофатику [11].
Коммуникативный акт предполагает диалог. В христианстве
(Ветхий Завет) это возможность не только услышать Бога, но и
узнать его (Новый Завет).
Для такого диалога необходима устремленность на небо
человеческой души, "восхождение", о котором говорит Псалтирь
(Псалмы 119-133 "Песнь восхождения"). Это возможно лишь при
214
исходе души от тела или при особом состоянии сознания. Молитва
уподобляется в духовной поэзии воскуриванию фимиама. "Да
направиться молитва моя, как фимиам, пред лице твое." (Пс. 140: 2)
Согласно христианским представлениям, душа человеческая тесно
связана с дыханием: "Молитва Иисусова да соединится с дыханием
твоим" [12]. Мир в тексте равновелик храму [13].
Совмещение реального и метафизического планов
"восхождения" атрибутировано как воскуривание фимиама в храме.
У Григорьева умозрительно присутствуют "декорации" сакральнообрядового театра: свечи, хождения,- образа. Но душа, душа
скрываясь от людских взоров, доходит лишь "до хоров громадного
храма". Сам диалог с Богом не озвучен, можно лишь догадываться,
что молитва услышана. Диалог с Богом, ответ Всевышнего - это то,
что скрыто за "таинственным покровом", то, что неизъяснимо,
невыразимо, неизобразимо (т.е. апофатично).
Финал стихотворения перекликается с его началом, замыкая
в некоторую композиционную раму. ЛГ. "выходит" из молитвенного
состояния, возвращается "в себя", наблюдает со стороны, анализирует
[14]. (Григорьев отмечал у себя способность: молиться и
анализировать себя одновременно) Но после предстояния перед
лицом Божиим, (перед лицом смерти) изменилось миропонимание
Л.Г., пришло христианское осознание жизни как страдания, но
молитва смиренья "сменяется тоскою желанья". Возникающий в "
молитве" мотив тоски характерен для всего творчества Аполлона
Григорьева. Тоска здесь - это тоска софийская, та, что упоминается в
масонских текстах. "В валентианском мифе - София, отлученная от
горного света, претерпевает ряд тягостных эмоциональных
состояний: печаль, тоска, вызванная неспособностью удержать свет"
[15]. Григорьев вполне мог быть знаком с масонскими текстами, о его
принадлежности к тайной организации еще в Московский период
много писали [16].
Тоска желанья тесно связана с ропотом жажды, т.к. "тоска
желанья", вероятно, желание удержать горный свет, благость,
сошедшую на молящегося [17].
Примечания:
1. См. Егоров Б.Ф. Борьба эстетических идей в России середины XIX в.
Л., 1982; Гачев Г.Д. Русская душа. М, 1990; Ходанович М.А. Философские
воззрения Аполлона Григорьева. Автореферат диссертации на соискание
ученой степени кандидата философских наук. М, 1985; Азизов Д.Л.
Романтизм в философско-эстетической концепции Аполлона Григорьева
Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата
философских наук. Калинин, 1973 и др.
215
2. См. Фет А.А. Ранние годы моей жизни // Григорьев Ап.
Воспоминания. Л., 1980.
3. Шнейдер Л. Жанровый состав лирики Аполлона Григорьева IV
Межвузовская студенческая научая филологическая конференция. Тезисы
докладов. Л., 1971.
4. Григорьев А.А. Соч.: В 2 т. Т. 1, М., 1990. С. 37.
5. См. Псалтырь в русской поэзии XVII-XX вв. М., 1995.
6. Мартынов В.И. Пение, игра, молитва в русской богослужебной
системе. М., 1997. С. 68.
7. См. Библия; Симфония. Краткий библейский справочник. СанктПетербург, 1994.
8. Это отметил Аверинцев С.С. в статье"... ситуация образа в поэзии
Ефрема Сирина"//Аверинцев С.С. Поэты. М., 1996.
9. 0 "ропоте жажды" см. Исх. 15:22-28.
10. Для Григорьева вообще характерна ветхозаветная страстность. В
своих произведениях он чаще упоминает именно ветхозавегных персонажей:
Ахава, Ровоама, Велиара и др. См. Григорьев Ал. Воспоминания. Л., 1980.
11. В Библии это и покров Пресвятой Богородицы, и то, что
окружает престол Божий: "облако и мрак окрест Его" (Пс. 96:2). См. Об этом
же Успенский Б.А. Семиотика искусства. М., 1995. С. 225.
12. Святитель Игнатий Брянчанинов. Аскетические опыты. М., 1993.
С. 206.
13. См. Трубецкой Е.Н. Избранное. М„ 1997.
14. Григорьев А.А. Мои литературные и нравственные
скитальчества // Григорьев Ап. Воспоминания. Л., 1980.
15. Вайскопф М.Я. Сюжет Гоголя. М., 1993. С. 383.
16. См. Егоров Б.Ф. Художественная проза Аполлона Григорьева //
Григорьев Ап. Воспоминания. Л., 1980.
17. См. Сергий Нилус. Великое в малом. Ново-Николаевск, 1998.
216