Василий СВИРИДОВИЧГосударственные финансы и их роль в
advertisement
Банкаўскi веснiк, ЛIСТАПАД 2006 çÄìóçõÖ èìÅãàäÄñàà Государственные финансы и их роль в экономическом развитии LJÒËÎËÈ ëÇàêàÑéÇàó ÇÂ‰Û˘ËÈ Ì‡Û˜Ì˚È ÒÓÚÛ‰ÌËÍ Éçì “àÌÒÚËÚÛÚ ˝ÍÓÌÓÏËÍË ç‡ˆËÓ̇θÌÓÈ ‡Í‡‰ÂÏËË Ì‡ÛÍ Å·ÛÒË” Т ермин “финансы” уже несколько столетий известен европейской экономической науке. Большинство ученых связывают этимологию этого слова с такими средневековыми латинскими понятиями, как “finatio”, “financia” и особенно “finis”, фактически означавшими окончание, предел, конец. Аналогичное понятие имелось и в итальянском языке — “finate” — конечный, окончательный. В ХI—ХII веках словом “financia” (финансы) в торговых городах Италии, таких, как Амальфи, Венеция, Милан, Генуя, Пиза, Флоренция и другие, обычно обозначался итоговый расчет, завершающий платеж или окончательный срок платежа. 32 И это понятие возникло тут не случайно, поскольку именно здесь, на берегах Средиземного моря, уже несколько столетий весьма успешно развивались обмен и международная торговля [1, с. 102—103]. Особенно заметно ускорилось в Европе экономическое развитие торговых городов с ХI века. Генезис городов повсеместно сопровождался заметной интенсификацией обменов, а также ростом и усложнением товарно-денежных отношений. В этой связи Ф. Бродель, известный историк и экономист, отмечал, например, следующее: “Не бывало города без рынка и не было региональных или национальных рынков без городов... город в целом делал рынок всеобщим явлением... не существовало городов без власти, одновременно и защищающей и принуждающей, какова бы ни была форма такой власти, какая бы социальная группа ее ни выполняла... В финансовой сфере города организовали налоги, финансы, общественный кредит, таможни. Они изобрели государственные займы...Один за другим города заново изобретали золотую монету вслед за Генуей, которая чеканила дженовино, возможно, с конца ХII в.” [2, с. 510, 543, 544]. Однако практическое использование в итальянских торговых городах термина “financia” (финансы) было в то время достаточно многообразным. Чаще всего так обозначался окончательный, или завершающий, платеж (торговый, ростовщический или налоговый). По своему же материальному содержанию он мог быть натуральным, денежным или смешанным. И только постепенно, по мере дальнейшего развития торговли и товарно-денежных отношений (ХIII—ХIV века), финансовыми здесь стали называть денежные расчеты, которые ранее иногда обозначались термином “pecuniaria financia”. Вот как об этом пишет известный советский теоретик финансов В.Г. Чантладзе: “В средневековом латинском языке добавление “pecuniaria” (денежный) к слову “financia” подтверждает, что “financia” выражало и неденежные операции... В ХIII—ХIV веках эти термины вошли в употребление для обозначения денежной платы и самих денежных сумм” [3, с. 107]. В последующий же период (ХV—ХVI века) термин “финансы” стал часто применяться в Италии и особенно во Франции для характеристики государственных денежных дел, то есть соответствующих доходов и расходов государства, а точнее — государя. Поэтому не случайно в сочинениях известного французского ученого-экономиста ХVI века Ж. Бодена (1530—1596) “Шесть книг о республике” финансы называются “нервами государства”. Автор подробно рассмотрел и охарактеризовал финансы как совокупность основных источников государственных денежных доходов (домены, пошлины, военная добыча и т.д.) и расходов (армия, двор и др.). Также давалась оценка их воздействия на авторитет государства (государя) и благосостояние его подданных. Особенно подчеркивалась опасность широкого использования обременительных налогов. В целом же можно сказать, что “меркантилисты в лице Бодена сделали первую попытку определения финансового хозяйства, как хозяйства, состоящего из государственных доходов и расходов” [4, с. 9—10]. Сходный взгляд на суть финансового хозяйства разделяло большинство европейских экономистов в ХVII—ХVIII веках, хотя развитие финансовых отношений, есте- Банкаўскi веснiк, ЛIСТАПАД 2006 çÄìóçõÖ èìÅãàäÄñàà ственно, имело в каждой стране достаточно много специфических особенностей. Постепенно совокупные денежные поступления различного рода (от доменов, регалий, таможенных пошлин, налогов, займов и т. п.) приобретали для национальных государств, заметно упрочившихся в ХVII веке, все более важное значение. И хотя их большая часть обычно шла на содержание армии и двора, то есть использовалась непроизводительно, общая “монетизация” государственно-экономической жизни стремительно нарастала. Особенно этому поспособствовали открытие Америки и бурный поток благородных металлов, хлынувший оттуда в Европу. Начавшийся общий экономический подъем уже не смогли остановить даже многочисленные эпидемии и войны, чье периодическое воздействие на экономику большинства европейских стран было в средние века разрушительно-опустошительным. При этом периодам относительного экономического упадка оказались свойственны тенденции натурализации хозяйственной жизни, а общеэкономический подъем обычно сопровождается противоположным явлением — ростом товарноденежных отношений. Общеевропейскими особенностями дальнейшего финансово-экономического развития стали: 1) идентификация финансов с теми денежными суммами, которые поступают в распоряжение государства (центральных и местных властей); 2) отделение доходов и расходов государя от государственных финансов; 3) постепенное уменьшение в государственных доходах значения большинства их первоначальных источников, за исключением денежных налогов и им подобных платежей, а также монетной регалии (монопольного права на осуществление денежной эмиссии); 4) относительно быстрый рост реальных финансовых возможностей существующих государств; 5) последовательное увеличение абсолютного и относительного значения различных налогов, все увереннее становящихся главным источником государственных доходов. В связи с отмеченными обстоятельствами возникает правомерный вопрос о влиянии государственных финансов, все более олицетворяемых налогами, на экономическое развитие той или иной страны. Оно могло быть как позитивным, так и негативным. Причем ключевым моментом является вовсе не развитость фискальной системы, преобладание прямых или косвенных налогов, эффективность использования государством полученных средств и т. п., хотя все это, естественно, имеет немаловажное значение. Решающим фактором, наиболее часто предопределяющим успехи и неудачи страны в долговременном экономическом развитии, является фактическая величина налогов, относительная и абсолютная. Именно высокими налогами сильнее всего тормозилось развитие национального производства в прошлом. Проиллюстрируем это примерами из экономической истории Голландии, Англии и Франции, которые были в ХVII—ХVIII веках не только флагманами европейского экономического развития, но и непримиримыми экономическими соперниками. Нидерланды (Голландия) находились во второй половине ХVI века под управлением испанских королей и подвергались беззастенчивому налоговому грабежу. Именно отсюда ежегодно поступало около 40 процентов всех доходов испанской короны. Попытка же испанской монархии силой оружия подавить растущее недовольство податного населения (путем обвинения его в ереси, проведения казней и конфискаций, а также введением дополнительных поборов) закончилась революцией. Результатом победы этой национальноосвободительной и буржуазно-демократической революции и стало появление Голландии. Огромные суммы, безвозвратно уходившие ранее в Испанию, стали плодотворно использоваться их владельцами в экономике собственной страны. И уже в ХVII веке здесь были получены выдающиеся результаты, выразившиеся в стремительном развитии многих отраслей национального хозяйства: рыболовства, судостроения, суконной промышленности, строительства, сельского хозяйства. Помимо всего этого, Голландия стала играть ведущую роль в мировой и европейской торговле. Это не было случайностью, ибо именно экономические успехи лежали в основе того факта, что в ХVII веке страна имела самый большой и лучший в мире флот, который “насчитывал 15 тыс. кораблей и 150 тыс. моряков, что составляло 75 % мирового флота” [5, с. 116—117]. Но уже в ХVIII веке экономическое положение страны существенно изменилось, ибо она стала постепенно сдавать свои прежние лидерские позиции. Голландия начала отставать в экономическом развитии от Англии и утрачивать былое превосходство. К середине ХVIII века это стало достаточно очевидным в таких важных сферах, как промышленность, торговля, судостроение. Роль последнего была в то время очень велика, так как международная (морская) торговля являлась чрезвычайно доходным делом. Но за ХVIII век на крупнейших верфях Голландии “количество заложенных кораблей уменьшилось в 10— 15 раз. В скором времени английский флот и фабрики превзошли флот и мануфактуры Голландии” [5, с. 119]. Непосредственной причиной замедления в ХVIII веке темпов экономического развития Голландии вновь оказались финансы, но на сей раз уже отвлекаемые от производительного использования в народном хозяйстве потребностями национальной обороны. Страна, а точнее экономика этого небольшого государства, была вынуждена нести огромные затраты, обусловленные длительным военно-политическим и социальноэкономическим противостоянием своим феодальным соседям. Естественно, это в конечном итоге негативно отразилось на производственно-хозяйственной деятельности в самой Голландии, где изза недоинвестирования замедлилось развитие производительных сил. Однако ее общеэкономические успехи в ХVII веке были столь велики и очевидны, что Т. Гоббс (1588—1679), выдающийся английский мыслитель ХVII века и убежденный противник всяких смут и революций, вынужден был констатировать следующее: “...я не сомневаюсь, что многие были рады видеть недавние смуты в 33 Банкаўскi веснiк, ЛIСТАПАД 2006 çÄìóçõÖ èìÅãàäÄñàà Англии из желания подражать Нидерландам, полагая, что для увеличения богатства страны не требуется ничего больше, как изменить, подобно Нидерландам, форму правления. В самом деле, люди по самой своей природе жаждут перемен. Если поэтому они имеют перед собой пример соседних народов, которые еще и разбогатели при этом, то они не могут не прислушиваться к тем, кто подстрекает их к переменам” [6, с. 254]. Впрочем, английская экономика и до революции 1640—1660 годов функционировала достаточно успешно. В стране наблюдался рост объемов производимой продукции и высокие темпы развития горной и железоделательной промышленности, суконного производства, кораблестроения, земледелия, животноводства, а также внутренней и внешней торговли. Активно шло создание торговых компаний и производственных мануфактур. В этих условиях королевская власть предприняла попытку существенно увеличить свои реальные экономико-финансовые возможности. Для этого ею был избран путь одностороннего перераспределения соответствующих (в первую очередь налоговых) правомочий парламента в свою пользу. Феодальная верхушка во главе с королем не могла спокойно наблюдать за ростом чужого богатства и влияния. Результатом вспыхнувшей борьбы и явилась английская буржуазно-демократическая революция 1640—1660 годов. Ее победа фактически спасла национальные финансы от чрезмерных феодальных претензий и предопределила успех дальнейшего экономического развития страны, постепенно ставшей (в ХVIII—ХIХ веках) великой промышленной и торговой державой. В целом ХVII век стал для Англии переломным, ибо в это время в руках торгово-промышленных кругов оказалось сосредоточено не только огромное материальное и денежное богатство, но и политическое влияние. Это заметно ускорило развитие товарно-денежных отношений. Феодализм неуклонно уступал место капитализму. Роль натурального хозяйства и его неденежных повинностей, платежей, и даже доходов, неуклонно снижалась. Товарное про- 34 изводство, денежный обмен и торговля становились все более масштабными и значимыми. Фактически уже в ХVII веке здесь не стало многих натуральнофеодальных пут, мешающих развитию товарно-денежных, или рыночных, отношений. Экономическому своеволию и соответствующим привилегиям монарха и дворянства был положен конец. Но важнейшим фактором, продолжившим и расширившим свое благотворное влияние на национальную экономику, вновь оказались финансы. Их позитивное воздействие реализовалось посредством весьма умеренного и предсказуемо-низкого налогового бремени. У победившего “третьего сословия”, включавшего многочисленные буржуазные элементы, не было никаких объективных причин тормозить собственное обогащение и сдерживать производственные инвестиции слишком высокими налогами. Поэтому рост доходов частных лиц здесь столетиями существенно опережал рост государственных налогов. Кроме того, финансы, оказавшиеся в руках государства, часто и достаточно последовательно использовались для обеспечения и защиты общенациональных интересов: военно-политических, торгово-экономических и прочих. Таким образом, в Англии в полной мере реализовалось позитивное воздействие финансов на экономический прогресс страны. Совсем иная картина наблюдалась тогда в соседней Франции, где привилегированное положение короля и дворянства было незыблемо прочным. Их роскошь и богатство обеспечивались трудом и налоговыми платежами миллионов подданных, ибо “за счет 22 млн. крестьян из 26 млн. населения Франции и существовали феодалы этой страны” [5, с. 127]. При этом современные исследователи еще отмечают и следующее: “Основными налогами французских крестьян были денежный оброк (ценз), натуральный оброк (шампар), который достигал 20— 25 процентов урожая зерна. Кроме того, крестьяне облагались паромными, мостовыми, подымными налогами, сборами за возможность рыбной ловли, промысел и т. д. Сохранялась и барщина — от 5 до 15 дней в год. В ХVIII веке значительно возросли государственные налоги. Кроме королевского налога (тальи) крестьяне платили также подушной налог и “двадцатину” (1/20 своей прибыли). Особую ненависть у крестьян вызывали налог на соль (габель) и церковная десятина” [5, с. 127—128]. Таким образом, можно говорить о беззастенчивом налоговом грабеже “так называемого “третьего сословия”, которое отдавало казне 2/3 своих доходов” [5, с. 131]. В таких финансовых условиях частные лица фактически не могли быстро расширять и развивать собственное товарное производство, динамично совершенствовать его техническую базу. Да и само перераспределение финансов, осуществляемое столь масштабно и достаточно произвольно, не могло благотворно отразиться на национальной экономике. Но доходы и благосостояние реальных производителей, а тем более их инвестиционные возможности, мало беспокоили господствующий класс. К тому же его финансовые аппетиты были безмерны, в то время как цели редко совпадали с насущными торгово-экономическими потребностями страны. Финансы, олицетворяемые налогами, попав в руки короля и феодального дворянства, часто оказывались потраченными зря, почти без пользы для национального хозяйства. Поэтому правомерно говорить об их достаточно сильном негативном воздействии на экономическое развитие Франции в ХVII—ХVIII веках. Именно это обстоятельство более всего предопределило ее долговременное отставание от Англии. При анализе причин экономического отставания в ХVIII веке Голландии, а тем более Франции, от Англии, позиции современных авторов существенно разнятся, но государственным финансам (налогам) обычно отводится достаточно скромная роль. В этой связи особого внимания заслуживает мнение живого свидетеля и современника тех событий, гениального экономиста ХVIII века, одного из основоположников классической экономической теории А. Смита (1723—1790). Он писал: “Между тем общепризнано, что народ Франции гораздо более обременен налогами, чем население Великобритании. А ведь Франция, несо- Банкаўскi веснiк, ЛIСТАПАД 2006 çÄìóçõÖ èìÅãàäÄñàà мненно, является великой европейской державой, которая после Великобритании обладает наиболее мягким и наиболее снисходительным правительством. В Голландии высокие налоги на предметы необходимости привели, как утверждают, к гибели ее главных отраслей мануфактурной промышленности и способны даже постепенно подорвать ее рыболовный промысел и кораблестроение. Налоги на предметы необходимости в Великобритании незначительны, и ни одна отрасль мануфактурной промышленности до сих пор не была подорвана ими” [7, с. 413]. Но налогами, какими бы они ни были, финансы никогда не создавались, а лишь перераспределялись (от одних субъектов к другим) и концентрировались (чаще всего в руках государства). При этом налоги фактически играли и играют роль “лакмусовой бумажки”, позволяющей наглядно видеть реальность и объективность существования финансов как некой особой материальной субстанции. В рассмотренных выше конкретных условиях Голландии, Англии и Франции эту субстанцию в основном представляли деньги, так как именно ими здесь производилось преобладающее большинство всех платежей, в том числе и налоговых. Данное обстоятельство, то есть денежная форма платежа, представляется весьма важным, но его значение все же нельзя переоценивать, а тем более абсолютизировать. Оно в значительной мере связано с общеэкономическим прогрессом, наблюдавшимся в большинстве европейских государств, и победами буржуазно-демократических революций, то есть капитализма над феодализмом, существенно ускорившими тогда этот прогресс в ряде стран. Представляется уместным упомянуть одну важную особенность того времени, отмеченную еще К. Марксом в “Капитале”: “При известном уровне развития и достаточно широких размерах товарного производства функция денег как средства платежа выходит за пределы сферы товарного обращения. Деньги становятся всеобщим товаром договорных обязательств. Рента, подати и т. п. превращаются из поставки натурой в денеж- ные платежи” [8, с. 151—152]. Но денежная составляющая долгое время не была доминирующей, да и замена “натуральных” обязательств денежными происходила почти во всех странах постепенно. Эволюционный и закономерный характер этого процесса свидетельствует о существовании и сохранении определенной преемственности, то есть о достаточно плавном перетекании прежнего содержания в новую — денежную — форму. За прежней же (вещной) формой чаще всего стоял тот или иной конкретный продукт (мед, мех, скот, зерно и т. д.), отчуждаемый у плательщика или производителя. Причем регулярно и безэквивалентно могла отчуждаться лишь очень небольшая его часть, которая не требовалась ни для постоянного поддержания нормального хода процесса материального производства, ни для общественного воспроизводства самого производителя. Отметим, что нарушение этого правила ведет к деградации производства или производителя. Именно эта “избыточная” часть, в какой бы форме она ни существовала, была чрезвычайно важна для развития любой страны. Во-первых, она являлась главным экономическим стимулом для производителей; во-вторых, выступала реальной базой дальнейшего расширения национального производства; в-третьих, служила материальной основой экономического возвышения различных субъектов; в-четвертых, постоянно находилась в центре многих межсубъектных столкновений и конфликтов; в-пятых, объективно предопределяла экономические границы упорядоченного изъятия, то есть налогообложения. Одним из первых на этот “продукционный избыток”, или “излишек”, который он называл “чистым продуктом”, обратил внимание Ф. Кенэ (1694—1774), известный французский экономист ХVIII века. Будучи меркантилистом, он четко отмечает и подчеркивает исключительно важную экономическую роль “продукционного избытка”, поскольку “каков чистый продукт, получаемый с помощью сделанных затрат и остающийся за вычетом издержек, таков и чистый продукт, приносимый трудом людей, занятых в этом производстве; и каков чистый продукт земли, таков чистый продукт и для дохода, налога и поддержания существования разных классов людей данной нации” [9, с. 445]. Но если в феодальной Франции ХVIII века с ее бесправным сельским населением, опутанным натуральными повинностями, естественным и закономерным был разговор о “чистом продукте”, то в соседней Англии ситуация была уже совсем другая. В бурно развивающейся капиталистической Англии, давно покончившей со многими пережитками феодализма и полностью перешедшей на денежную форму расчетов, речь уже могла и должна была идти о дальнейшем развитии экономической теории, в том числе и идей Ф. Кенэ. С этой задачей блестяще справился А. Смит. Будучи свидетелем стремительного взлета Англии, уверенно вошедшей в число мировых экономических лидеров, он, помимо прочего, существенно углубил и конкретизировал соответствующие идеи Ф. Кенэ. Автор “Богатства народов” показал содержательное сходство чистого продукта и чистого дохода, а также важное значение дохода (валового и особенно чистого) как для конкретного производителя, так и для осуществления процесса расширенного воспроизводства в масштабах всего национального хозяйства. Говоря об обществе и его производственных издержках, он четко констатировал следующее: “Валовой доход всех жителей обширной страны состоит из всего годового продукта их земли и труда; их чистый доход составляет то, что остается в их распоряжении за вычетом издержек по восстановлению, во-первых, их основного, а во-вторых, их оборотного капитала, или, другими словами, все то, что они могут, не уменьшая своего капитала, включить в запас, предназначенный для непосредственного потребления, или затратить на свое питание, удобства и удовольствия. Их действительное богатство тоже пропорционально не их валовому, а чистому доходу” [10, с. 239]. При этом из чистого дохода еще нужно исключить и все затраты (издержки) на необходимое личное потребление участников общественного производства. Иначе реальностью станет их физичес- 35 Банкаўскi веснiк, ЛIСТАПАД 2006 çÄìóçõÖ èìÅãàäÄñàà кая, умственная, профессиональная или социальная деградация (относительная или абсолютная), которая неизбежно отразится на национальном хозяйстве или его отдельных частях. Получившийся в результате (за минусом всех необходимых издержек) чистый доход и является объективной основой возможного увеличения как производственного накопления, так и сверхнеобходимого, или добавочного, личного потребления. В первом случае, то есть при направлении его на совершенствование существующей технической базы, в стране реальностью становится динамичное обновление и расширение производства, а во втором — существенный рост уровня жизни населения. Но объективная экономическая основа и одного, и второго процесса общая — чистый доход. Однако чистый доход всегда составляет лишь небольшую часть общего, или валового, дохода. При этом у него нет каких-либо внешних отличий или особенностей, то есть он фактически растворен в общем доходе. Это обстоятельство существенно затрудняет его качественную и количественную идентификацию, тем более что получаемый субъектом доход обычно является субъектно-недифференцированным. Он фактически воспринимается получателем как единое целое, а не как разнокачественная составная. Да и в соответствующих межсубъектных столкновениях по поводу тех или иных экономических реалий чистый доход почти нигде не фигурирует. Но, как уже было показано выше, именно он влияет на реальные масштабы расширения производства и рост благосостояния. Кроме того, значительная часть чистого дохода ежегодно концентрируется в руках государства, которое затем распоряжается им достаточно свободно. Естественно, что после победы буржуазно-демократической революции в любой феодальной стране (в том числе и Англии) не могло быть и речи о чрезмерном налогообложении победителей. Но это обстоятельство вовсе не мешало правящей элите осуществлять различные изменения в налоговой системе, делая упор то на прямые налоги, то на косвенные, вводя и отменяя налоги с определенных видов 36 недвижимости, предметов потребления, доходов и т. д. Большинство реальных производителей и собственников относилось ко всему этому достаточно спокойно, ибо риск подвергнуться налогообложению конфискационного характера был для них практически равен нулю. О том, что английская экономическая действительность являлась тогда именно таковой, свидетельствует следующее замечание А. Смита о своей стране: “Какие бы постоянные налоги ни налагались на собственность, они никогда не задавались целью, пока собственность остается в руках своего обладателя, уменьшить или отобрать какую-либо часть ее капитальной стоимости, а имели в виду взыскивать только некоторую часть дохода, получающегося от нее” [7, с. 370]. Здесь, естественно, подразумевается “часть чистого дохода”, ибо, как уже было показано ранее, А. Смит хорошо понимал его суть и экономическое значение. А так как для производственного инвестирования также был необходим чистый доход, то в пользу государства производители регулярно могли поступиться лишь некоторой его частью. Эта часть, будучи реально обособленной и сконцентрированной в руках нового хозяина, уже достаточно давно получила специальное наименование — государственные финансы. В этом наименовании зафиксировано два существенных момента: во-первых, субъектная принадлежность — государственные; во-вторых, факт состоявшегося превращения чистого дохода из конкретной (предметной) в экономически универсальную (денежную) форму — финансы. Таким образом, общее определение финансов, раскрывающее их экономическую суть, можно кратко сформулировать так: финансы — денежная форма чистого дохода. Внутреннее содержание финансов — чистый доход, внешняя форма их существования — деньги, а постоянная связь между внутренним содержанием и внешней формой обеспечивается через трансформацию первого во второе. Вне этой связи, то есть при отсутствии такой трансформации, реальное существование финансов представляется проблематичным. Весомую часть от всех финансов уже достаточно давно стали составлять государственные финансы. Их величина в разных странах и в различные периоды изменялась в весьма широких пределах. Но в ХVIII—ХIХ веках финансовые возможности большинства европейских государств заметно выросли и окрепли. Основной причиной этого явились не чрезмерные налоговые изъятия, периодически встречавшиеся на практике, а общий рост производства и международного обмена. В распоряжении национальных правительств ежегодно оказывались сосредоточенными огромные финансовые ресурсы, а налоговые системы сделались эффективным инструментом их концентрации и централизации. Роль национального государства в экономике постепенно становилась ключевой. Оно все активнее выступало заинтересованным участником и строгим (но не беспристрастным) арбитром в процессах межсубъектного распределения и перераспределения финансов. Их масштабная концентрация в руках государства все сильнее влияла на внутреннее производство и потребление. В этой связи закономерный интерес представляет точка зрения Д. Рикардо (1772—1823), бывшего не только непосредственным свидетелем этих важных процессов, но и одним из лучших экономистов своего времени. В его широко известной работе “Начала политической экономии и налогового обложения” четко показана связь национального производства (капитала) с осуществляемой в стране финансово-экономической (налоговой) политикой. Последняя могла легко превратиться в тормоз экономического развития, то есть негативно влиять и на производство, и на потребление. В данной связи Д. Рикардо, например, описывал следующий сценарий воздействия государственных финансов на развитие страны: “Если потребление правительства возрастает вследствие взимания добавочных налогов и покрывается или увеличением производства, или уменьшением потребления со стороны народа, то налоги падают на доход, и национальный капитал остается нетронутым; но если производство не увеличится или [не- Банкаўскi веснiк, ЛIСТАПАД 2006 çÄìóçõÖ èìÅãàäÄñàà производительное]1 потребление всего народа не уменьшится, то налоги необходимо упадут на капитал [то есть будет затронут фонд, предназначенный для производительного потребления]2. Соразмерно уменьшению капитала страны необходимо уменьшится и ее производство” [11, с. 87—88]. В этих словах явственно просматривается беспокойство за судьбу национального производства, становящегося заложником государственных финансов. Но государственные финансы могли быть существенно увеличены и за счет потребления, то есть адекватного уменьшения реальных потребительских возможностей населения страны. Налогообложение и здесь открывало чрезвычайно широкие возможности, по поводу которых Д. Рикардо говорил: “Свойственное каждому человеку желание сохранить житейское положение и удерживать свое богатство на раз достигнутой высоте ведет к тому, что большинство налогов, будут ли то налоги на капитал, или же на доход, уплачивается из дохода. Поэтому с ростом обложения или с умножением правительственных расходов то количество предметов комфорта, которым пользуется народ, должно уменьшаться, если только он не сможет соответственно увеличить свой капитал и свой доход” [11, с. 88—89]. Естественно, что любое национальное государство не стремилось (даже при значительном увеличении налогов) сознательно и негативно влиять на внутреннее производство или потребление. Это происходило самопроизвольно, постепенно и опосредованно. К. Маркса и Ф. Энгельса, чья многогранная научная деятельность продолжалась почти всю вторую половину ХIХ века, никто не может заподозрить в сочувствии имущим классам или существовавшему тогда общественно-экономическому строю. Однако реальные результаты (для имущих слоев населения) государственно организованного перераспределения чистого дохода были им также очевидны. По этому поводу основоположники марксизма писали 1 2 следующее: “Между прочим следует заметить, что рост налогов ускоряет разорение мелких крестьян, мелких буржуа и ремесленников” [12, с. 589]. Закономерным следствием разорения становилось резкое снижение производственноинвестиционных и спросо-потребительских возможностей этих слоев населения. Даже достаточно зажиточный средний класс не мог чувствовать себя в безопасности. Его благосостояние тоже могло быть принесено в жертву чужим финансовым интересам. В этой связи К. Маркс и Ф. Энгельс спокойно констатировали следующее: “Налоги могут ставить одни классы в привилегированное положение и особенно тяжело ложиться на плечи других классов, как это мы наблюдаем, например, при господстве финансовой аристократии. Они разоряют только стоящие между буржуазией и пролетариатом средние слои общества, положение которых не позволяет им свалить налоговое бремя на какой-нибудь другой класс” [13, с. 300]. В первом томе “Капитала” К. Маркс, рассматривая процесс накопления, попутно указывает на то, что “современная налоговая система стала необходимым дополнением системы государственных займов”, и далее говорит о том, что “нас интересует здесь не столько то разрушительное влияние, которое современная фискальная система оказывает на положение наемных рабочих, сколько обусловленная ею насильственная экспроприация крестьян, ремесленников — одним словом, всех составных частей мелкой буржуазии. Об этом нет двух мнений даже среди буржуазных экономистов” [8, с. 766]. Вполне правомерно и логично допущение о том, что фискальная система может способствовать такой же “экспроприации” не только мелкой, но также средней и даже отдельных слоев крупной буржуазии. Естественно, что увеличение государственных финансов, обусловленное ростом налогообложения всех имущих классов, в том числе и средних слоев общества, не вызывало серьезного беспокой- ства у искренних и последовательных защитников интересов пролетариата. От имени последнего, в то время численно возраставшего, К. Маркс отметил следующее: “Положительная сторона роста налогов в буржуазно развитых странах заключается в том, что вследствие этого мелкие крестьяне и мелкие собственники (ремесленники и т. д.) разоряются и выбрасываются в ряды рабочего класса” [12, с. 582—583]. Но на востоке Европы, в Российской империи, ситуация была совсем иной. Феодализм здесь чувствовал себя еще достаточно прочно, а крестьянские повинности и платежи составляли основу государственных финансов. При этом суммарный рост обложения (сначала прямого, а затем — косвенного) происходил постоянно и почти не оставлял земледельческому населению аграрной страны свободных финансовых ресурсов, которые могли быть использованы для регулярного повышения плодородия земли, приобретения передовых сельскохозяйственных орудий, расширения вспомогательных и подсобных промыслов. Кроме того, крестьянская община с ее круговой порукой существенно расширяла реальные возможности государства по изъятию средств, одновременно амортизируя и смягчая негативные социальноэкономические последствия налогового грабежа. Последнее обстоятельство сделало возможным длительное проведение русским государством политики чрезмерных изъятий (беззастенчивого и непрерывного ограбления податного сословия), которая проводилась с очень давних времен. Например, известный западный специалист по русской истории Р. Пайпс, говоря о Московской Руси XVI— XVII веков, с удивлением замечает: “Московская налоговая политика создает впечатление, что правительство намеренно препятствовало накоплению в руках населения избыточного капитала, незамедлительно выкачивая его новым налогообложением” [14, с. 134]. В Петровской Руси налоговый гнет лишь усилился, поскольку на создание современной армии, во- Вставка в третьем издании. То же. 37 Банкаўскi веснiк, ЛIСТАПАД 2006 çÄìóçõÖ èìÅãàäÄñàà енного флота и различных казенных предприятий требовались огромные средства. В дальнейшем, то есть при преемниках Петра I, государственные финансы продолжали оставаться краеугольным камнем всей внутренней экономической политики правительства. Для их пополнения изобретались и использовались различные способы: новые налоги (преимущественно косвенные), выпуск ассигнаций, винная монополия, займы и т. д. Внешне Российская империя в XVIII—XIX веках выглядела весьма внушительно, но развитие ее промышленности, а тем более сельского хозяйства, существенно отставало от европейского уровня. После отмены крепостного права и ряда других реформ второй половины XIX века общая ситуация в России заметно улучшилась, а развитие экономики ускорилось (по сравнению, естественно, с дореформенным периодом). Но при этом реальные финансовые возможности основной массы населения, то есть миллионов крестьянских хозяйств, изменились незначительно. Почти весь прирост их чистого дохода (а он был значителен!) успешно изымался в государственный бюджет посредством дополнительного налогообложения потребительских товаров (сахара, керосина, чая, спичек), выкупных платежей за землю, винной монополии и т. п. Эти и некоторые другие обстоятельства и позволили правительству России добиться к концу XIX века относительной финансово-экономической стабилизации — профицитного бюджета, введения в обращение золотого рубля, высокого кредитного рейтинга, притока иностранных инвестиций, роста промышленного производства. Но уже тогда, в самом конце XIX и начале XX века, некоторые отечественные ученые хорошо видели истинную и трагическую суть происходящего, понимали всю зыбкость и шаткость фундамента достигнутой стабилизации. Например, А.А. Кизеветтер писал: “Однако финансовые успехи этого периода не опирались на соответствующий подъем экономического благосостояния массы населения. Главным источником государственных поступлений являлись косвенные налоги, умноже- 38 ние которых и в смысле увеличения предметов обложения (новые налоги на керосин, спички), и в смысле повышения норм обложения (поднятие акциза питейного, сахарного, табачного) носило почти исключительно фискальный характер. Наряду с ростом косвенного обложения шло повышение покровительственных таможенных пошлин, причем и косвенные налоги, и таможенные пошлины одинаково падали на наименее состоятельную часть населения” [15, с. 490]. При этом необходимо отметить тот факт, что многочисленные и разнообразные государственные пошлины (канцелярские, судебные, гербовые, с пассажиров и грузов, с переходящего и застрахованного от огня имущества, с паспортов и др.), а также соответствующие регалии и монопольные права (на чеканку монеты, доставку почты, продажу водки и др.) по сути являлись замаскированными косвенными налогами, исправно пополнявшими доходную часть бюджета. Фискальная направленность здесь всегда была главным и предопределяющим моментом. Однако этот факт регулярно отрицался государственными властями, всегда стремившимися оправдать очередное полупринудительное изъятие средств у населения под каким-либо благовидным предлогом. При этом обществу говорилось о позитивном или (в крайнем случае) нейтральном воздействии соответствующей меры на благосостояние граждан и экономическое развитие страны. Но данное обстоятельство и тогда не могло ввести в заблуждение специалистов. Например, П.Х. Шванебах, руководитель Государственного контроля, писал об этом так: “За керосинным и спичечным налогами можно признать какие угодно достоинства, лишь бы в увлечении этими налогами не доходить до отрицания всякого их действия на экономическое положение населения и не воображать, что тут происходит какой-то алхимический процесс обогащения казны без сокращения чьих-либо достатков” [16, с. 102]. Отметим и то, что серьезные позитивные изменения начались в этой сфере лишь после революции 1905 года, но вскоре Первая мировая война их остановила. В целом же финансовые, а значит, и инвестиционные возможности большинства налогооблагаемого (податного) населения империи слишком долгое время оставались минимальными. Они хронически отставали от соответствующих потребностей народного хозяйства. Российское государство неоднократно пыталось исправить это положение путем покровительства отечественной промышленности и строительства казенных заводов, жизненно необходимых стране. Но обычно это было вынужденное и лишь частичное решение конкретных проблем, число которых продолжало расти. Таким образом, общеэкономическое отставание России от западных стран стало закономерным следствием ее фискально ориентированной внутренней политики, регулярно лишавшей собственных производителей (налогоплательщиков) необходимых им финансов, целенаправленно отчуждаемых в пользу государства. При этом правящий режим более двухсот лет (XVIII и XIX века) всерьез надеялся и искренне желал ускорить экономическое развитие страны и догнать Европу, ушедшую в этом отношении далеко вперед. Следовательно, и в России финансы оказались решающим фактором экономического развития. Они, будучи фактически монополизированными государством, сделали динамичное и сбалансированное развитие национального производства невозможным. В данных условиях успехи отдельных предприятий и отраслей, при всей их весомости и значимости, не могли стать катализатором стабильного и самоускоряющегося развития всего народного хозяйства. И в ХХ веке финансы продолжали оказывать существенное влияние на экономическое развитие многих стран. Поэтому естественно, что они периодически привлекали к себе внимание серьезных ученых, анализировавших экономические последствия государственного перераспределения чистого дохода. А так как наиболее очевидное и масштабное отчуждение финансовых средств осуществлялось государством посредством налогов, то о них, как правило, чаще всего и велась речь. При этом надо подчеркнуть, что в развитых рыночных экономиках Банкаўскi веснiк, ЛIСТАПАД 2006 çÄìóçõÖ èìÅãàäÄñàà налоговая экспроприация финансов производителей редко достигала предельных высот. Однако это обстоятельство не снимало закономерного вопроса об эффективности использования государственной властью (центральной и местной) получаемых средств, а также о реальном их воздействии (прямом и опосредованном) на экономическое положение налогоплательщиков. Данное воздействие имело место всегда, а по своему объективному содержанию могло являться как позитивным, так и негативным. Соответствующим было и влияние финансов на экономическое развитие. Одним из первых на данное обстоятельство указал А. Маршалл, известный экономист конца XIX — начала XX века. Его позиция относительно налогового законодательства, как общенационального, так и местного, достаточно сбалансирована и продумана. Об этом красноречиво свидетельствуют, например, такие его слова по поводу местных налогов (сборов): “Обременительные сборы — это те, которые не приносят компенсирующих выгод выплачивающим их лицам. Предельным случаем является тот, когда сборы предназначены для выплаты процентов по займу, произведенному муниципалитетом с целью осуществления предприятия, которое провалилось и было аннулировано... С другой стороны, приносящие выгоды, или вознаграждаемые, сборы — это те, которые затрачиваются на освещение, канализацию и другие цели таким образом, что они обеспечивают получение выплачивающими их людьми определенных необходимых услуг, комфорта и жизненных удовольствий, которые могут быть предоставлены местными властями дешевле, чем каким-либо другим образом” [17, с. 244—245]. В целом же у А. Маршалла есть ясное понимание того, что, во-первых, налоговое бремя должно быть предсказуемо-разумным; во-вторых, выплата налогов не должна затрагивать (уменьшать) денежные средства, задействованные в производственном процессе, а может вестись только за счет полученных плательщиком доходов; втретьих, при установлении размеров некоторых платежей обязательно должна учитываться абсо- лютная величина чистых доходов плательщика. Другой известный английский экономист А. Пигу, ученик А. Маршалла, фактически проанализировал и обобщил в своих многочисленных работах (“Экономическая теория благосостояния”, “Экономика стационарных состояний”, “Колебания промышленной активности”, “Занятость и равновесие” и др.) экономический опыт Великобритании, накопленный страною к началу Второй мировой войны. Обеспокоенность за судьбу национальной экономики, которая в конце ХIХ — начале ХХ века начала сдавать лидирующие позиции, ясно просматривается во всех его исследованиях. Отсюда и весьма широкий спектр научных интересов А. Пигу: потребление и сбережение, труд и капитал, налоги и субсидии, занятость и безработица, национальный дивиденд (чистый доход), роль государства в военное и мирное время, экономические конфликты и т. д. Он понимал важную роль производственного накопления (инвестирования), для которого необходимо постоянное сбережение части чистого дохода, ибо “уменьшение сбережений, разумеется, связано с замедлением темпов обновления капитального оборудования...” [18, с. 313]. На существование и даже определенное обострение этой и некоторых других проблем в экономике своей страны он указал одним из первых. Глубинной же причиной недостаточной инвестиционной активности А. Пигу считал налоговую политику правительства, ее прямое и косвенное воздействие на экономическое поведение субъектов. При этом им было подробно рассмотрено негативное воздействие на национальное производство Соединенного Королевства двух главных налогов — подоходного и налога на собственность. По поводу первого он писал, например, следующее: “Когда взимание подоходного налога, размер которого не связан с размером сбережений, уменьшает данную величину национального дивиденда (за счет сдерживания трудовой активности), оно также косвенно приводит к сокращению национального дивиденда будущих лет; ведь чем меньше величина дивиденда на данный момент, тем меньше возможностей для инвестирования и потребления” [18, с. 339]. Отметим попутно здесь и то, что у А. Пигу национальный дивиденд фактически олицетворяет собой совокупный чистый доход, который и предопределяет реальные возможности увеличения как национального потребления, так и накопления (инвестирования). А. Пигу хорошо видел недостатки действующего налогового законодательства, мешающие как быстрому росту национального дивиденда (чистого дохода), так и последующему его превращению сначала в многочисленные и обильные сбережения, а затем — в разнообразные и весомые производственные инвестиции. Поэтому его итоговый вывод относительно эффективности перераспределительной, или налоговой, политики английского правительства был не очень оптимистичен и достаточно однозначен. Он писал: “... общий вывод о том, что британская система налогообложения доходов направлена против использования дохода для создания “сбережений”, остается в силе” [18, с. 342]. Закономерным следствием такого положения стало постепенное снижение в стране уровня инвестиционной активности и замедление темпов экономического роста. Но все это происходило достаточно медленно и плавно, то есть растянулось на десятилетия. В течение этого периода экономическое развитие национального хозяйства, естественно, продолжалось, хотя и не отличалось высоким динамизмом. Тяжелейший экономический кризис 30-х годов, охвативший практически все наиболее развитые капиталистические страны мира, вновь поставил на повестку дня серьезные вопросы экономической теории и практики. Их решение было предложено английским экономистом Дж. М. Кейнсом в работе “Общая теория занятости, процента и денег”. В ней автор показал значение и тесную взаимосвязь инвестиций (сбережений) и уровня процента, раскрыл механизм их позитивного и негативного воздействия на экономику страны. Его позиция относительно ключевой роли инвестиций была предельно ясной и определенной. Он фактически считал любой “под- 39 Банкаўскi веснiк, ЛIСТАПАД 2006 çÄìóçõÖ èìÅãàäÄñàà рыв побуждения инвестировать ... величайшим злом” [19, с. 425]. Именно с этих позиций он и рассматривал экономическую роль денег и процентных ставок, ведь они могли как способствовать, так и препятствовать инвестированию. Например, анализируя прошлое, он писал: “...норма процента, если ее не сдерживать всеми средствами, имеющимися в распоряжении общества, поднималась слишком высоко и препятствовала необходимому побуждению инвестировать” [19, с. 426]. Экономическая важность непрерывного и динамично осуществляемого процесса инвестирования многократно подчеркивается Дж. М. Кейнсом в данной работе. Сегодня это стало фактически аксиомой для многих экономистов. Однако он хорошо осознавал и понимал не только реальное значение денег и нормы процента, существенно зависящие от проводимой в жизнь денежно-кредитной политики, но также и важную роль чистого дохода, то есть финансов. Поскольку чем большая их часть сберегалась и превраща- лась в инвестиции, тем скорее шло экономическое развитие страны. Но доход производителей (как совокупный, так и чистый) прямо зависел от масштаба осуществляемых правительством изъятий, в первую очередь налоговых. В ХХ веке они неуклонно возрастали, все более охватывая и подчиняя себе национальные финансы. Поэтому Дж. М. Кейнс и сделал следующий вывод: “Подоходный налог, ... налог на приносимую капиталом прибыль, налог с наследства и другие налоги играют не менее важную роль, чем норма процента. К тому же амплитуда возможных перемен в налоговой политике может быть большей (по крайней мере, если речь идет о возможности таких перемен), чем изменения в норме процента” [19, с. 155]. При этом он теоретически не исключал риск, обусловленный возможностью “подвергнуться налоговому обложению конфискационного характера” [19, с. 153]. Негативные последствия этого для производителей и развития производства были ему также достаточно очевидны. Конфискационное изъятие средств наиболее успешно и масштабно осуществлялось в ХХ веке путем использования эмиссионного налога, то есть высокой инфляции. Более эффективный инструмент централизованного изъятия (перераспределения) денежных доходов трудно себе и представить. Экономический же результат от практического применения этого инструмента везде был соответствующий, то есть негативно-огромный. В этом на собственном опыте убедились многие государства, в том числе и Республика Беларусь. Но учиться на собственных ошибках всегда очень дорого. Разумной альтернативой этому является постоянное изучение, осмысление и использование финансовоэкономического опыта других стран и народов. Данный путь наиболее перспективен для Беларуси. Именно он позволит нам минимизировать число собственных ошибок и просчетов, мешающих динамичному развитию национальной экономики. Источники: 1. Бродель Ф. Время мира. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, ХV—ХVIII вв. / Пер. с фран. Л.Е. Куббеля. Вступ. ст. и ред. Ю.Н. Афанасьева. — М.: “Прогресс”, 1992. — Т. 3. — 679 с. 2. Бродель Ф. Структуры повседневности: возможное и невозможное. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, ХV—ХVIII вв. / Пер. с фран. Л.Е. Куббеля. Вступ. ст. и ред. Ю.Н. Афанасьева. — М.: “Прогресс”, 1986. — Т. 1. — 622 с. 3. Чантладзе В.Г. Вопросы теории финансов. — Тбилиси: Изд-во Тбилисского ун-та, 1979. — 436 с. 4. Пушкарева В.М. История финансовой мысли и политики налогов: Учеб. пособие. — М.: Финансы и статистика, 2001. — 256 с. 5. Экономическая история зарубежных стран: Учеб. пособие: 3-е изд., доп. и перераб. / Н.И. Полетаева, В.И. Голубович, Л.Ф. Пашкевич и др.; Под ред. проф. В.И. Голубовича. — Мн.: Интерпрессервис; Экоперспектива, 2002. — 592 с. 6. Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Сочинения в 2 т. / Пер. с лат. и англ.; Сост., ред., авт. примеч. В.В. Соколов. — М.: Мысль, 1991. — Т. 2. — С. 4—545. 7. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов / Пер. с англ. — М.: Гос. соц.-эк. изд-во, 1935. — Т. 2. — 475 с. 8. Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1 // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. 2-е изд. — Т. 23. — 907 с. 9. Кенэ Ф. Общие принципы экономической политики земледельческого государства и примечания к этим принципам // Избранные экономические произведения / Пер. с фран.; Ред.-сост. А.И. Казарин. — М.: Изд-во соц.-эк. лит., 1960. — С. 432—469. 10. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов / Пер. с англ. — М.: Гос. соц.-эк. изд-во, 1935. — Т. 1. — 371 с. 11. Рикардо Д. Начала политической экономии и налогового обложения / Пер. с англ.— М.: ОГИЗ Госполитиздат, 1941. — Т. 1. — 288 с. 12. Маркс К. Заработная плата // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. 2-е изд. — Т. 6. — С. 579—602. 13. Маркс К. , Энгельс Ф. Эмиль де Жирарден. Социализм и налог // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. 2-е изд. — Т. 7. — С. 295—307. 14. Пайпс Р. Россия при старом режиме / Пер. с англ. — М.: “Независимая газета”, 1993. — 421 с. 15. Кизеветтер А.А. Империя XIX в. // Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — СПб., 1899. — Т. 55. — С. 490. 16. Шванебах П.Х. Наше податное дело. — СПб.: Типография М.М. Стасюлевича, 1903. — 203 с. 17. Маршалл А. Принципы политической экономии / Пер. с англ. — М.: “Прогресс”, 1984. — Т. 3. — 351 с. (“Экономическая мысль Запада”. Для научных библиотек). 18. Пигу А. Экономическая теория благосостояния / Пер. с англ. — М.: “Прогресс”, 1985. — Т. 2. — 455 с. (“Экономическая мысль Запада”. Для научных библиотек). 19. Кейнс Дж.М. Общая теория занятости, процента и денег / Пер. с англ. — М.: “Прогресс”, 1978. — 495 с. 40