Химическая формула музыки А.П. Бородин (заметки к

Химическая формула музыки
А.П. Бородин
(заметки к биографии)
В основу мероприятия положена статья Константина Ковалёва-Случевского
«Химическая формула музыки А.П. Бородин (заметки к биографии)».
В зале оформлены стенды с цитатами о музыке и науке, формулами
органических соединений, открытых А.П.Бородиным, его достижениями,
с
фотографиями «А.П.Бородин: химик и композитор (1833 – 1887)».
Во время мероприятия дети под руководством учителя химии показывают
несколько занимательных опытов: изменение окраски растворов, получение и
«заживление» раны, дым без огня, оригинальное яйцо, самовозгорание парафина.
«Первоклассный химик, которому многим обязана химия» (Д.И.Менделеев о
А.П.Бородине);
«Равно могуч как в симфонии, так и в опере, и в романсе» (В.В.Стасов об
А.П.Бородине);
«Не могу представить себе химика, не знакомого с высотами поэзии, с
картинами живописи, с хорошей музыкой. Вряд ли он создаст что-либо
значительное в своей области…» (А.Е.Арбузов);
«Химики – это те, кто в самом деле понимает мир» (Лайнус Полинг, дважды
лауреат Нобелевской премии);
Заслуги А.П.Бородина перед Отечеством
Химия
Реакция альдольной конденсации.
Получение бензидина.
Музыка
Опера «Князь Игорь»
Три Симфонии
«Реакция Бородина».
Два квартета
Реакция уплотнения альдегидов.
Сюита для фортепиано
42 научные работы.
Опера-фарс «Богатыри»
18 романсов
В начале мероприятия звучит хор невольниц из оперы «Князь Игорь».
«Россия – единственная страна,
в которой можно сделать все, несмотря ни на что».
Н.Н. Зинин
Цели:

Показать значимость науки для искусства и искусства для науки на
примере выдающегося отечественного химика и композитора А.П. Бородина.

Развивать мышление, музыкальную память и воображение.

Воспитывать чувство патриотизма и гордости за свою отечественную
науку и искусство.
Музыкальный материал:

«Улетай на крыльях ветра» хор невольниц из оперы А.П. Бородина «Князь
Игорь»,

Симфония №2 «Богатырская» (фрагмент),

Струнный квартет №2 (фрагмент),

Половецкие пляски – из оперы «Князь Игорь».
В старых сказках к колыбели ребенка приходят волшебницы, и каждая
приносит ему дар. Эта сказка вспоминается, когда думаешь о судьбе Бородина.
Сколько ему досталось даров: и могучий разум ученого, и гений композитора, и
литературное дарование. Ни одного таланта он не зарыл в землю, все развил и
отдал своему народу, человечеству. Он был красив, добр, остроумен, всегда полон
жизни и энергии. Бородин совмещал в себе то, что обычно считают
несовместимым. Невольно возникает вопрос: как мог он быть одновременно
химиком и композитором? Ведь это такие разные, далекие одна от другой
области. Но так ли они далеки, как кажется? Солнце творческого разума освещает
дорогу и науке, и искусству, когда они ищут правду жизни.
Сегодня
мы
познакомимся
с
творчеством
выдающегося
создателем органической химии и гениальным композитором.
Кто же он композитор или химик?
педагога,
Две страсти – к химии и музыке – владели Бородиным с детских лет.
Пожалуй, в истории человеческой культуры не было второго творца, сумевшего
так много достичь в столь, казалось бы, несовместимых областях деятельности.
Во всё, за что он ни брался, он вкладывал сверхъестественную энергию,
богатырское терпение, граничащее с нетерпением. Многое давалось ему, еще
большего он не успел. А ближним его казалось, что он сумел прожить несколько
жизней...
Когда у Имеретинского князя Луки Степановича Гедеонова, род его
происходил по одной линии от татарских, а по другой – от грузинских князей,
проживавшего в Петербурге, на 61-м году жизни родился 11 ноября 1833 года
внебрачный сын, он решил записать его за своим камердинером Порфирием
Бородиным. Так Саша Бородин оказался крепостным своего собственного отца.
Впрочем, перед самой кончиной тот отпустил его на волю.
Рос он у своей родной матери – Авдотьи Константиновны Антоновой,
дочери простого солдата, слывшей красавицей. Средств, оставленных Лукой
Степановичем, было достаточно, чтобы дать сыну хорошее образование. Еще в
детстве Саша говорил по-французски, по-немецки и по-английски. Музыка же
была естественным дополнением к его домашним урокам: Саша Бородин учился
играть на флейте, виолончели, фортепиано, а затем начал сочинять музыку.
Саша
не
был
сверхвпечатлительным,
но
всегда
тихим,
кротким.
Увлеченность чем-либо всегда отличала его. Если обычно ребенок, поиграв во
что-либо, забивает об объекте своего интереса, то Сашины занятия и привычки
оставались за ним на долгие годы. Он был порывист, но в меру, хотя домашним
не всегда были понятны его странные выходки.
С первым его музыкальным сочинением, написанным в 9-летнем возрасте,
связана и история его первой любви, предметом которой оказалась одна "взрослая
особа". Звали ее Елена. "Саше приходилось, танцуя с нею, обнимать ее колени, вспоминала Е.С. Бородина, - дальше роста его не хватало. Но как ревновал он ее,
когда она танцевала с другими! В честь ее он тогда же сочинил польку Helene..."
Как любил он играть со своими друзьями на фортепиано в четыре руки!
Занимался также на флейте, самостоятельно освоил виолончель, и даже сочинял
для этих инструментов. Но вместе с подобными увлечениями в его душе, а значит
и в его быту, прорастала еще одна страсть, поглотившая затем добрую половину
всех его жизненных сил.
Об этой страсти позднее напишет В.В. Стасов: "чуть не вся квартира была
наполнена банками, ретортами и всякими химическими снадобьями. Везде на
окнах стояли банки с разнообразными кристаллическими растворами. И Сашу
Бородина даже немножко за это преследовали: во-первых, весь дом провонял его
химическими препаратами, а во-вторых, боялись пожара".
Позже, когда Александр Порфирьевич войдет в полосу зенита своей славы,
друзья будут переживать за эту раздвоенность, которая, как им казалось, станет
его роковым знаменем. Но никто не мог предположить, что не было никакой
раздвоенности, что наоборот – было подлинное единство в образе мышления, в
поступках этого одаренного человека. Он просто мог слишком многое. Он был
любвеобилен и плодотворен...
До сих пор, когда разговор идет о Бородине, задают следующие вопросы.
Потеряла бы что-нибудь химическая наука, если бы его не было?
Что стало бы с русской музыкальной культурой, если бы он целиком
отдался науке?
Если попытаться ответить на них, то мы сумеем отразить лишь
количественную сторону его личности, никак не качественную, не суть его души.
А душа его была беспредельна. Окружающие обожали его. Хватало его на всех и
на вся.
Но оглянемся назад и переберем хотя бы количество освоенного им.
В 17 лет Бородин отлично сдает экзамены на аттестат зрелости при, Первой
петербургской гимназии, а в сентябре поступает вольнослушателем на
медицинское
отделение
Медико-хирургической
академии.
Эта
академия,
открытая в Петербурге в конце XVIII в., ко времени поступления в нее Бородина
представляла собой крупное высшее учебное заведение России и видный центр
естественно-научной мысли. В числе ее профессоров были ученые с мировыми
именами: хирург Н.И.Пирогов, химик Н.Н.Зинин, эмбриолог и географ К.М.Бэр,
зоолог Ф.Ф.Брандт.
Итак, Бородин – химик. Он был учеником Н.Н. Зинина – гения русской
химической школы, академика, первого президента Русского физико-химического
общества. Зинин не поощрял Бородина музыканта, он публично заявлял, что
видит в нем своего преемника. Вот какой разговор произошел между ними в то
время.
Бородин несколько раз приносил в лабораторию нотную бумагу,
практиковался. Зинин заметил это и категорически заявил: «Кто гонится за двумя
зайцами, тот поймает дохлую курицу! Не подумайте, что я вас ревную к музыке.
Не во мне дело, дело в вас. Будь вы семи пядей во лбу, а начнете разбрасываться,
и получится пшик. Химия ревнует вас. Она дама строгая и ни с кем своих
служителей делить не собирается. Нужно выбирать: или она, или эти ваши музы».
Молодой учёный оправдывал его надежды. Он был практиком, он все
стремился вместить в свои могучие ладони, проверить, ощутить.
И тут перед нами предстает его другое амплуа: Бородин-врач. Ординатор
второго военно-сухопутного госпиталя, патолог и терапевт, отчасти токсиколог. 3
мая 1858 года он получает степень доктора медицины за диссертацию на тему "Об
аналогии фосфорной и мышьяковой кислоты в химических и токсикологических
отношениях". Затем он оставляет медицинскую практику и уходит в науку.
Его перу принадлежат более 40 работ по химии. Нового в своей области он
привнес столько, что хватит на несколько иных судеб: изобрел один из способов
получения бромзамещенных жирных кислот, впервые в истории получил
химическое соединение – фтористый бензоил, одновременно с начальными
тактами своей первой симфонии он первым разработал пути исследования
уплотненных альдегидов, он нашел метод определения азота в органических
соединениях и даже сконструировал азотометрический прибор.
За границей, куда он часто выезжал на международные научные конгрессы
или по несколько лет работал, его хорошо знали. Там он сходится с И.М.
Сеченовым и Д.И. Менделеевым. Его статьи расходятся в итальянских, немецких
и французских научных журналах и периодике. И когда позднее он выезжает за
границу уже как музыкант, уже как автор исполняемых перед почтенной
европейской публикой симфонических произведений, его принимают за другого
Бородина, никак не предполагая, что химик и композитор – это он, Александр
Порфирьевич и есть...
Когда Бородин-музыкант познакомился и подружился с Балакиревым,
ставшим его наставником, ему частенько приходилось туго, ибо основатель
"Могучей кучки" требовал серьезнейших занятий в композиции. Он со своей
стороны считал музыку основным призванием Бородина. Он доказывал ему
важность этого дара и просил его оставить науку, как это сделали остальные. И
Кюи, и Мусоргский, и Римский-Корсаков. В свое время сам Балакирев – отверг
математику, Римский-Корсаков вырвал из сердца морское офицерское прошлое,
весь этот мир кругосветных плаваний с его приключениями и юношескими
надеждами.
Кюи,
отстроив
за
долгие
годы
кубические
километры
фортификационных сооружений, в глубине души поставил крест на своем
поприще военного инженера.
Но не тот человек был Бородин. Не с теми мерками «подходили» к нему его
друзья. Наука никогда не мешала ему. Скорее наоборот.
Он всегда увлекался чем-либо всерьез и уходил в новое предприятие с
головой. Но темперамент кавказца, заставлявший его браться за дело сразу,
горячо, с места – в карьер, редко дозволял ему достигать заветной цели. Он
разбрасывался талантами и временем, как будто был бессмертным.
И действительно, со свойственной ему энергией он мог в один день – с утра
писать музыку, а к вечеру составлять цепочку каких-нибудь сложных химических
формул.
Он мало писал текста, почти не рисовал. Все, что он вычерчивал на бумаге,
было оформлено в виде замысловатых знаков, таинственных для всех
непосвященных.
Таков был стиль его мышления. Он записывал чувства на нотном стане, а
мысли – в образах химических структур. Лиги, такты, соединительные линии,
точки беспорядочно разбросанных по странице нот, их многообразные
переплетении и связи, неожиданные превращения и перемещения, дающие в
конечном итоге новую молекулу или клетку, новую жизнь какой-либо
задушевной мелодии, напоминали ему связи между химическими частицами или
объемные структуры их геометрических построений. Все эти сочетания, вдруг,
выстраивались в великолепное здание, и порождалось на свет нечто новое,
необъяснимое и не загаданное.
Он был творцом в химии и работал подмастерьем в музыке. То и другое
было его стихией, они сливались в его душе, где происходила бурная реакция,
выделявшая огромное количество энергии, остановить которую уже никто не мог.
О поразительном факте сочетания этих двух начал в натуре Бородина
говорит, например, тот факт, что все его грандиозные начинания в области
музыки почти всегда совпадали со временем, когда он предпринимал важные
работы в области химии.
Так было в детстве, так было и во время подготовки к трудным выпускным
экзаменам в Медико-хирургической академии, когда он вдруг за короткое время
сочинил ряд романсов и фуг, а также трио для двух скрипок и виолончели. Так
было за границей, когда в периоды его научных докладов или лекций
музыкальные творения сыпались из него словно из рога изобилия. Так было в
186З году, когда, приступив к изучению альдегидов, он пишет начальную часть
первой симфонии. И в 1869 году (в этом же году его друг Д.И. Менделеев
публикует "Основы химии" с изложением периодической системы элементов),
когда он бросается очертя голову писать свою "Богатырскую" симфонию и
начинает сочинять "Князя Игоря", одновременно ощущая "кучу хлопот с
лабораториею и заказами относительно внутреннего устройства". И, наконец, так
было в том знаменательном, 1874 году, когда ему поручают руководство
химической лабораторией Академии и он неожиданно возобновляет писать давно
заброшенного "Князя Игоря", создает знаменитый "Половецкий марш" и "Плач
Ярославны"…
Сюжет взят из «Слова о полку Игореве» – первого русского
литературного произведения, в котором рассказано о богатырской юности Руси, в
нем грандиозная мысль о ее единстве. В «Слове» Русь и Восток – вечное
столкновение, вечное соседство, две стихии, которые не разъединить, и обе в
натуре Бородина. Дело в том, что среди его предков был князь Гедея, который
пришел из орды при царе Иване Грозном, принял святое крещение и был наречен
князем Николаем.
Он мог или работать с полной отдачей или не работать – но тоже на
«полную катушку». Сил же у него хватало на то, чтобы работать беспрерывно.
Всегда смешливый и ироничный, он любил сочинять пародии на свои
собственные романсы, а затем исполнять их публично, употребляя в тексте не
всегда удобоваримые выражения.
Юмор был его отличительной чертой. Ничто не удручало его, даже потеря
(однажды) черновиков второй симфонии, даже неустроенность семейного быта.
Впрочем, последний момент в его жизни скрашивался счастливыми минутами.
Наконец, в Гейдельберге он знакомится с талантливой пианисткой Екатериной
Сергеевной Протопоповой, которая затем станет его супругой. Они едут в
Италию. Бородин работает в Пизанской химической лаборатории Лукка и
Тассинери, а Екатерина Сергеевна играет на домашних концертах, иногда – на
органе в Пизанском соборе, где производит на публику сильное впечатление
исполнением произведений русского композитора Дмитрия Бортнянского.
В Петербурге их семейная жизнь входит в нормальную колею, дом
молодоженов полон музыки, пробирок и гостей. Это, по-прежнему, дом богатыря
Бородина,
со
всеми
привычками
и
странностями
его
хозяина.
Римский-Корсаков, вспоминая о композиторе и его доме, писал, как они
"принимались за музыкальные действия или беседы, среди которых он вскакивал,
бегал снова в лабораторию, чтобы посмотреть, не перегорело или не
перекипятилось ли там что-либо, оглашая при этом коридор какими-нибудь
невероятными секвенциями из последовательностей нот или септим; затем
возвращался и мы продолжали начатую музыку..."
...Говорили, что он, неповоротливый и грузный, никогда ни в чем не делал
первого шага сам. Но если же подталкиваемый кем-то он делал его, то обратного
пути уже не ведал.
Любовь к химии привила ему его тётушка.
Балакирев – заставил броситься в пучину музыкальной жизни.
Даже будущая жена первой объяснилась ему в любви.
Но потом кто не поверил бы, что для него это – раз и навсегда. Смерть тоже
пришла к нему сама, и он шагнул в ее объятия сразу и бесповоротно. На
масленичном балу 1837 года, расплясавшись в русском костюме – красной рубахе
поверх темно синих шаровар, он во весь рост рухнул на пол "и мгновенно
скончался от разрыва сердца, не испустив ни стона, ни крика, словно страшное
вражеское ядро ударило в него и смело его из среды живых". "Поднимите же его",
- воскликнул врач, констатировавший смерть. Но каково же было хотя бы просто
приподнять этого огромного человека, в кончину которого еще никто не мог
поверить.
Богатырским было все то, что он сотворил, все те горизонты, которые он
себе очертил, все те образы, над которыми он работал. Его герои – такие, как
князь Игорь – это он сам, умевший употребить свою силу и свободу во славу
российской музыки, которая, по словам Стасова, была "музыка русская, новая,
великая, неслыханная, невиданная", и вместе с тем, мощная и величественная,
ясная и благородная, доходчивая и бесконечно правдивая. Она и поныне
открывает нам глаза для понимания судеб лучших сынов российской истории.
Он работал медленно, не спеша. Первую симфонию писал 5 лет, вторую - 7.
"Князя Игоря" Бородин создавал 18 лет, но так и не закончил. Н. РимскийКорсаков и А. Глазунов дописали его оперу, премьера которой 23 октября 1890
года с триумфом прошла в Петербургском Мариинском театре.
А затем она вошла в сокровищницу русской музыкальной истории.
Не случайно долгие годы (до самого последнего времени) каждый новый
сезон Государственного Большого театра в Москве открывался постановкой этого
творения замечательного русского композитора – Александра Порфирьевича
Бородина.
Интересные факты
1. рассеянность бородина
Композитор и химик Александр Порфирьевич Бородин был очень
рассеянным человеком. Однажды он пригласил к себе на вечер гостей. Было
много музыки, потом ужин с дружеской беседой. Вдруг Бородин встает и
начинает одеваться. Его спросили:
"Куда это вы собрались, Александр Порфирьевич?"
Тот удивился:
"Как это куда? Домой! уже поздно, а у меня завтра лекция..."
Все рассмеялись, а хозяин вспомнил, что он у себя дома.
2. флейта бородина
Однажды Бородин со своим приятелем возвращался с вечера, на котором
они тоже играли и пели. Было темно, а фонари едва мерцали. Вдруг шаги
Бородина пропали, а откуда-то из-под земли вдруг раздались звуки флейты.
Оказалось, что он угодил в подвал какой-то лавки и испугался за сохранность
своей флейты.
3. за меня не волнуйтесь...
Однажды в юности Бородин с другом возвращался с домашнего
музыкального вечера, в котором оба молодых человека принимали участие:
Бородин играл на флейте, его друг - на скрипке. Было уже довольно поздно,
фонари еле-еле мерцали. Бородин, о чем-то задумавшись, шагал впереди, а его
засыпавший на ходу приятель несколько отстал... Вдруг какой-то странный и
непонятный шум, а затем вскрик заставили приятеля встрепенуться...
- Эй! - позвал он, однако никто ему не ответил.
Бородин исчез...
Испуганный молодой человек замер, прислушиваясь, и минутой спустя
услышал звуки флейты... Удивительным было то, что они доносились откуда-то
из-под земли. Оказалось, что в темноте Бородин оступился и упал в какую-то
глубокую яму...
- Александр, с тобою все в порядке? - крикнул вниз приятель.
- Пока не знаю, - отозвался молодой музыкант, - но, слава Богу, флейта,
кажется, цела!
4. пора и честь знать...
Однажды вечером к Бородину в гости пожаловали друзья. Играли его
произведения, ужинали, беседовали... Вечер прошел так замечательно, что никто
и не заметил, как время пролетело.
Неожиданно Бородин посмотрел на часы и, ахнув, заспешил: он поднялся
из-за стола, вышел в прихожую, торопливо надел пальто и принялся дружески со
всеми прощаться.
Друзья были в полном недоумении.
- Куда это вы, Александр Порфирьевич?
- Будьте здоровы, милые мои, а мне, пожалуй, уже и домой пора... Засиделся
я с вами, а ведь у меня завтра лекция...
И долго еще Бородин не мог понять, отчего все вокруг так хохочут.
5. ты скажи хотя бы, как тебя зовут...
Однажды Бородин с женой отправились за границу. На пограничном
пункте, оставив жену на улице, Бородин зашел в комендатуру. Чиновник,
проверявший паспорта, проформы ради спросил Александра Порфирьевича, как
зовут его жену.
Бородин же, отличавшийся чрезвычайной рассеянностью, никак не мог
вспомнить имя своей супруги... Разумеется, для человека, не знавшего Бородина,
это выглядело крайне подозрительно, и чиновник уже хотел было задержать этого
странного проезжего.
К счастью, в это время в помещении появилась заждавшаяся на улице жена,
и, обрадовавшись от всей души, Александр Порфирьевич закричал:
- Катенька, ради Бога, как тебя зовут?..
6. ваше сиятельство!
Очень часто Бородину, профессору Медико-хирургической академии,
приходилось отправляться к высокопоставленным лицам, чтобы хлопотать о комлибо из своих студентов или коллег. При этом полагалось надевать парадный
генеральский мундир, регалии. Не без юмора описывал композитор свой вид в
подобных случаях:
- Стоит мне возложить на себя "амуницию", от меня во все стороны
начинает распускаться сияние, можно писать картину "Преображение", вроде
рафаэлевской; сияет воротник, сияют обшлага, сияют шестнадцать пуговиц, как
звезды; сияют эполеты, как два солнца, сияет темляк, сияет околыш кепи. Одним
словом, Ваше сиятельство, да и только".
7. работать надо!
Перефразируя известную фразу, вечный труженик Бородин любил часто
повторять:
- Всем тем, чего мы не имеем, мы обязаны только себе!