кадетские традиции в военных учебных заведениях российской

-1-
КАДЕТСКИЕ ТРАДИЦИИ В ВОЕННЫХ УЧЕБНЫХ ЗАВЕДЕНИЯХ
РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА
Гребенкин Александр Николаевич
Ассистент кафедры «Философия и история»
Орловский государственный технический университет, Орел, Россия
[email protected]
Статья посвящена одной из важнейших составляющих социокультурного пространства кадетских корпусов Российской империи эпохи Александра I и Николая I – традициям,
бытовавшим в среде воспитанников. В настоящей работе на основе изучения мемуаров выпускников военных учебных заведений предпринимается попытка показать место кадетских традиций в иерархии корпусных обычаев и традиций, дать их классификацию, выяснить место, время и условия возникновения кадетских традиций. Также в статье дано описание наиболее существенных традиций: традиции негативного отношения к начальству и
официальным порядкам, традиции товарищества, культа грубой физической силы и показного молодечества и «цука» (аналога сегодняшней «дедовщины»).
CADET TRADITIONS In MILITARY EDUCATIONAL INSTITUTIONS of
the RUSSIAN EMPIRE In FIRST HALF XIX CENTURIES
This article is devoted to one of the most significant parts of social and cultural world of Russian military schools under Alexander I and Nicolay I - traditions of Russian cadets. The article
presents an attempt to show the place of these traditions in the hierarchy of school military customs, to classify them and to elucidate time, place and conditions of their beginning. The description of the most important traditions such as the tradition of negative attitude towards direction and
official customs, the tradition of comradeship, cult of rude physical power and ostentatious mettle,
«tsuk» (which was the analogue of the modern «dedovshchina») is also given in this work.
Первая половина XIX в. – это время становления системы военноучебных заведений Российской империи, упорядочения учебновоспитательной работы в них и попыток регламентации всех сторон корпусной жизни. В частности, в 1830 г. были приняты «Общие положения
для всех военно-учебных заведений» – до этого каждое заведение имело
свой устав и свою программу обучения, «исходя прежде всего из … вкусов и требований лица, курирующего данное заведение, и непосредственно главы…военно-учебного заведения» [38; С. 42].
Одновременно с унификацией и стандартизацией системы военного
образования при Александре I и Николае I достигли своего логического
завершения начатые еще их отцом последовательная милитаризация кадетских корпусов и превращение их в сугубо военные учебные заведения.
Управление общественными и экономическими системами 2008 № 2
-2-
Тем самым не только изгонялась энциклопедичность образования, которая
в конце XVIII в. делала корпус неким подобием университетского пансиона, но и коренным образом менялась сама образовательная среда, в которой выковывалась личность будущего офицера.
Александровская и николаевская эпохи стали временем зарождения,
становления и укрепления обычаев и традиций кадетских корпусов. В
дальнейшем эти обычаи и традиции, оформившись в стройную систему,
оказывали колоссальное воздействие на ход всей корпусной жизни – будь
то учеба, досуг, отношение к начальству, преподавателям, товарищам.
Милютинские реформы, изменив направление деятельности средних военно-учебных заведений, не смогли ослабить действие большинства традиций и обычаев, за исключением тех, что отличались наиболее вопиющей грубостью, – например, чудовищных по своей дикости выходок
старшеклассников. При Александре III в возрожденных кадетских корпусах были реанимированы почти все традиции – как хорошие, так и дурные, – в том числе и корпусная дедовщина, которая, впрочем, присутствовала и в военных гимназиях. Корпусные обычаи и традиции, подвергаясь
лишь косметическим изменениям, вызванным веяниями новой эпохи, благополучно просуществовали до 1917 г., а затем переместились вместе с
воспитанниками в эмиграцию и оставались в силе до 60-х гг. XX в., пока
не закрылся последний эмигрантский кадетский корпус.
В наиболее общем виде содержание «старых кадетских традиций» –
«честность, доброе имя, дух товарищества» [7; С. 15] – приведены в работе К. Волховского «Первый кадетский корпус». Если попытаться дать более развернутую характеристику традициям, общим для столичных кадетских корпусов и Школы подпрапорщиков первой половины XIX в., то их
можно выстроить в следующую иерархию:
1. Традиция противопоставления воспитанников воспитателям и настороженное отношение к последним, часто перераставшее во враждебность не только к начальству, но и к корпусным порядкам в целом. С одной стороны, существовала масса кадет, спаянная товарищескими узами, а
с другой стороны, был официальный мир преподавателей и начальников,
представители которого, как правило, насаждали нужные им порядки с
помощью окриков, брани и розог.
Управление общественными и экономическими системами 2008 № 2
-3-
2. Традиция товарищества. Ее составными частями была взаимопомощь кадет при наказаниях, запрет на жалобы и фискальство, запрет на
выделение из общей массы воспитанников.
3. Культ грубости и показного молодечества, неприязненного отношения ко всему невоенному. Его носителями были «коренные кадеты»
(«закалы»), дурно учившиеся, систематически нарушавшие дисциплину и
дерзившие начальству. Это была ответная реакция на грубость начальников и учителей.
4. «Цук» – традиция подчинения младших воспитанников старшим,
которая часто выливалась в неприкрытое издевательство. Угнетателями в
большинстве случаев были «закалы». Традиция «цука», как это ни странно, вступала в противоречие с традицией товарищества.
Особняком стояла тесно смыкавшаяся с официальными требованиями традиция поддержания собственного достоинства и чести всего корпуса.
Кроме того, в каждом отдельно взятом военном учебном заведении
существовали свои традиции. Например, в Первом кадетском корпусе это
была традиция помощи «столбовым» (арестантам), во Втором – традиция
деления корпуса на «общества», в Школе гвардейских подпрапорщиков и
кавалерийских юнкеров – культ дикого и необузданного разгула, и т.д.
Традиция негативного отношения к начальству и официальным
порядкам
Ряд исследователей (в частности, Ю.В. Кожухов и Е.В. Климашкина)
необоснованно считают, что с самого начала в военно-учебных заведения
господствовала репрессивная модель построения отношений между воспитателями и воспитуемыми [18; С. 12-13; 17; С. 59]. Это утверждение не
согласуется, в частности, с тем фактом, что в конце XVIII в. в Первом кадетском корпусе господствовали отношения, основанные на взаимном
уважении и любви начальников и кадет. Ярким примером этого служит
личность графа Ф.Е. Ангальта, занимавшего директорский пост в 17871794 гг. Он называл воспитанников не иначе как mes chers enfants (мои
милые дети) [6; С. 35], обращал внимание на их всестороннее умственное
развитие с учетом индивидуальных склонностей каждого [16; С.160-162].
Краеугольным камнем всей системы воспитания в корпусе при нем было
Управление общественными и экономическими системами 2008 № 2
-4-
правило, согласно которому наставник должен «предоставлять себе тернии, а в руки воспитанников передавать цветы» [4; С. 121].
Преемник Ангальта на директорском посту прославленный полководец М.И. Кутузов постарался ликвидировать некоторые недостатки «ангальтовской методы», главным из которых было расхождение между условиями воспитания и требованиями повседневной жизни. Кутузов заявлял: «Граф Ангальт обращался с вами как с детьми, а я буду обращаться с
вами как с солдатами» [10; С. 138]. Восстановив воинскую дисциплину,
Кутузов, однако, не впал и другую крайность и не склонен был абсолютизировать значение телесных наказаний. Он заботился о здоровье и умственном развитии своих подопечных и считал своим долгом поддержать
материально неимущих выпускников корпуса, не афишируя при этом своих благотворительных акций [2; С. 259-262].
Ситуация резко изменилась в начале XIX в., когда должность директора занял совершенно некомпетентный в вопросах обучения и воспитания человек. Это был генерал Клингер, известный немецкий писатель,
давший своей пьесой «Sturm und Drang» название литературному направлению «штюрмеров», близкий друг Гете, который в России, однако, зарекомендовал себя далеко не с лучшей стороны. «Будучи хорошо образованным человеком, он, по воспоминаниям большинства современников,
все же не снискал любви воспитанников, так как совсем не интересовался
педагогикой и не любил детей» [26; С. 75]. Бывший воспитанник Корпуса
А.Е. Розен вспоминал, что кадеты прозвали директора «Белым медведем».
«Белый медведь» «почти все время он проводил на своей квартире, лежа
на длинных вольтеровских креслах, в белом халате и колпаке, с длинной
трубкой во рту, с пером и книжкой в руках. … когда заметит перед собой
кадета навытяжку… то медленно поворотит голову и кивнет, а дослушав
рапорт, снова в книжку носом уткнется, не вынув трубки изо рта» [33; С.
12]. Он твердо усвоил себе правило, что человечество делится на «людей»
и «русских», и неукоснительно следовал ему. Детей при нем секли нещадно. Занятый в часы досуга дрессировкой собак, он мало интересовался
воспитанием вверенных его попечению молодых дворян, полагая, что розги – это самое верное и надежное педагогическое средство, и любимым
его выражением было: «Русских надо менее учить, а более бить».
Управление общественными и экономическими системами 2008 № 2
-5-
Именно ко времени директорства Клингера относится начало обычая
воспитанников Первого кадетского корпуса враждовать с преподавателями и пренебрежительно относиться к корпусным порядкам, насаждаемым
ненавидимым начальством.
По словам бывшего воспитанника Первого кадетского корпуса
А.А. Одинцов, учившегося в нем с 1817 по 1823 гг., «введение строгой военной дисциплины в корпус, питомцы которого привыкли к отеческому
обращению Ангальта, могло возбудить лишь сильное негодование между
воспитанниками и внушить им недоверие к справедливости начальства.
Воспитанники, вновь поступавшие в корпус, принимали мнение своих
старших товарищей. Через несколько лет эта настороженная позиция укоренилась и выработала нравственный кодекс отношений кадет к их начальникам» [32; С. 309], основой которого была традиция товарищества.
Традиция товарищества будет подробно рассмотрена несколько позднее. Пока же остановимся именно на отношении кадет к их начальникам.
В первой половине XIX в. в корпус шли в основном офицеры, из-за неприятностей вынужденные оставить службу в полку или же стесненные в
средствах вследствие раннего вступления в брак [40; С. 26]. Никакой педагогической подготовки у них не было, и они старались приучить своих
подопечных к мысли, что кадет «должен молчать и повиноваться, что всякое отступление от этого, всякий порыв разузнать причину какого-нибудь
приказания есть уже проступок, заслуживающий строгого наказания» [40;
С. 26]. Один из бывших питомцев Ангальта так охарактеризовал новую
педагогическую систему: «Когда отвозил моих детей в корпус, я ужаснулся той перемене, какую я нашел теперь. Куда девалась вежливость, благородное обращение! У нас наказание розгами было вещию редкой, а тут
каждый офицер дерет, когда ему вздумается. Стыд наказания пропал разницы между кадетом и солдатом не стало. Невежество, необразованность…так ли было в наше время?» [16; С. 160]
Таких «воспитателей» кадеты боялись и слушали, но лишь под угрозой насилия. При случае им жестоко мстили за все прошлые и будущие
оскорбления. В 40-х гг. злой и мстительный капитан Черкасов добился того, что воспитанника, нарисовавшего на него карикатуру, запороли розгами до полусмерти, а потом сослали в солдаты. Товарищи наказанного сго-
Управление общественными и экономическими системами 2008 № 2
-6-
ворились облить малолетних детей Черкасова, которые всегда гуляли в
корпусном саду, кислотой [21; С. 953].
Либеральных начальников и воспитателей кадеты любили, но при
первой же возможности садились им на шею. Особенно это касалось учителей иностранных языков, которые, как правило, плохо владели русским
языком. Например, во Втором кадетском корпусе между воспитанниками
и учителями французского и немецкого языков постоянно шла вражда,
выражавшаяся в том, что кадеты позволяли себе с учителями разные шалости, иногда очень дерзкие; учителя со своей стороны жаловались на кадет, ставали им неудовлетворительные отметки, а иногда и сами расправлялись весьма деспотическими способами [24; С. 420-421].
Во Втором кадетском корпусе вражда к учителям иностранного языка была настолько сильна, что породила традицию запрета разговаривать
на иностранных языках в стенах корпуса [8; С. 145].
Нормальные отношения с начальством воспринимались как явление
настолько аномальное, что тех воспитанников, которые «ладили» с командирами и учителями, считали шпионами и доносчиками. На них не
распространялись товарищеские отношения; их называли «лисичками».
Традиция товарищества
Традиция товарищества возникла вследствие необходимости объединения сил всех кадет против преподавателей.
Наиболее устойчивой традиция товарищества была в Первом кадетском корпусе. А.А. Одинцов вспоминал, что в корпусе существовала
«крепкая, тесная связь между товарищами. Каждый кадет должен был
рассчитывать на собственные свои способности и никогда не прибегать к
заискиванию пред начальством» [32; С. 309]. Заискивающих обзывали
«подъэгощиками» и презирали как шпионов. Жизнь их становилась невыносимой.
Чтобы проверить вновь поступающего в корпус кадета на способность поддержать традиции товарищества, устраивалось нечто вроде инициации. Традиция инициации именовалась «посвящением» и состояла в
том, что новичка начинали бить, шпынять, изводить, дразнить. Если он не
жаловался начальству, а, наоборот, давал сдачи обидчикам, он считался
выдержавшим испытание и принимался в кадетское сообщество на правах
«равного». Если же он обнаруживал свойства плаксы или, что еще хуже,
Управление общественными и экономическими системами 2008 № 2
-7-
ябеды, то автоматически зачислялся в неполноправную категорию «слабеньких» или «фискалов», члены которых были окружены всеобщим презрением.
В Первом кадетском корпусе существовал своеобразный обычай
братской помощи тем, кто за проступок был посажен под арест или подвергнут какому-либо другому наказанию. Декабрист А.Е. Розен вспоминал: «На другой день, за обедом лишь только взялся я за пирог с кашей,
как сосед локтем толкнул меня в бок и сказал: «Урод, разве не видишь,
что у нас столбовой (курсив рассказчика – А.Г.)!» Столбовыми называли
тех, кого в наказание во время обеда не кормили, а заставляли стоять возле столбов обеденного зала. «Отделение в 20 кадет прятало, в таком случае, пироги за рукав, или ватрушки за пазуху и, по окончании стола, тайно
передавали голодному товарищу, оттого и название столбовых», [33; С.
20] - вспоминал Розен.
Интересную трактовку этой любопытной традиции, увековеченной в
рассказе Н.С. Лескова «Кадетский монастырь», дал А.А. Одинцов: «Обреченные на исполнение этой обязанности кадеты очень хорошо понимали,
что заключенный двадцати пирогов съесть не может и что при передаче
пирогов их непременно поймают и высекут, но, несмотря на это, не было
примера, чтобы они от этого отказались. Во всяком случае, по мнению кадет, это служило демонстрацией против будто бы несправедливого наказания, не принимая в соображение, что мнение это, по большей части, было неправильно. Этот дикий обычай, державшийся, несмотря на самые
строгие наказания для его искоренения, имел только ту хорошую сторону,
что приучал кадет к самопожертвованию для своих товарищей… Оно воспитало дух товарищества, дух взаимопомощи и сострадания, который
придает каждой среде теплоту и жизненность…» [32; С. 303]
Что бы ни случилось, кадет не имел права выдавать своего товарища, даже под страхом самого сурового наказания: «Если будут сечь или
морить голодом, то все-таки никогда «не выдавай товарища» [21; С. 944].
Во имя восстановления нарушенной справедливости или же для того, чтобы смягчить действительно заслуженное кадетом наказания, воспитанники прибегали ко всяческим уловкам. Так, чтобы приговоренному к
телесному наказанию досталось как можно меньше ударов, создавался
сценарий спектакля, в котором подробно расписывалось, на каком ударе
Управление общественными и экономическими системами 2008 № 2
-8-
один из присутствующих при экзекуции кадет должен заплакать, а на каком – другой упасть в обморок [21; С. 949]. Когда в Первом кадетском
корпусе кадета Лазича, бывшего хорошим товарищем, за провинность перед офицером Кропотовым выпороли и выгнали из корпуса, то «кадеты
без всякого сговора по какому-то единодушному порыву написали на стене: «подлец Кропотов» [21; С. 953].
Своеобразный вариант товарищества существовал во Втором кадетском корпусе. Единения всех воспитанников не было; вместо этого «все
кадеты составляли несколько отдельных обществ по числу классов; в каждом обществе были свои законы, свои правления» [24; С. 390]. Властью
в них обладали самые старшие воспитанники, обладавшие недюжинной
физической силой.
Кроме того, каждое классное общество разделялось на «оседлых» и
«кочевых». Последние находились на положении парий и фактически были исключены из товарищеских отношений. Это деление не было раз и
навсегда установленным: «Если кочевой заслуживал расположение оседлых, то они принимали его в свое общество; в свою очередь, и оседлого,
провинившегося в чем-нибудь серьезном, например, уличенного в дружеских отношениях с кем-либо из кочевых, или пожаловавшегося начальству на своего товарища, исключали из общества, и он поступал в кочевые»
[24; С. 397].
Разумеется, «оседлые» были в большинстве, и почти все воспитанники старались подладиться под вкусы общей массы, коверкая свою личность: «Смешно и жалко было видеть, как иногда мальчик с веселым характером, готовый, кажется, целый день бегать и играть, принимал походку пожилого человека, старался пригнать себе широкие панталоны и неуклюжую куртку, ходил задумчивым и говорил басом» [24; С. 391].
Необходимость подлаживаться под «общество» дурно влияло на
воспитанников: «…кадет должен был надевать на себя лицемерную маску,
подавлять откровенные и добрые чувства души своей и часто поступать
совершенно противно своим убеждениям; привычка мало-помалу обращалась в натуру, и чрез три, четыре года воспитанник незаметно сроднялся с
ложными началами, которые были в основе общества оседлых» [24; С.
390-391]. Кроме того, основная масса кадет была вынуждена лавировать
между «обществом» и начальством, находясь постоянно как бы на лезвии
Управление общественными и экономическими системами 2008 № 2
-9-
бритвы: малейшее отклонение в ту или другую сторону грозили жестокими наказаниями. Менее тяжело приходилось тем, кто отлично учился: вожаки общества нуждались в их помощи, и отличные по успехам воспитанники становились составной частью когорты «оседлых», помогая готовить уроки тупоумным переросткам, задававшими тон в «обществе».
Однако, кроме негативного воздействия на жизнь корпуса, деление
на «общества» обладало и хорошими сторонами. Главной из них было
воспитание тесной дружбы между членами «общества»: «каждый готов
был в огонь и в воду за своего товарища, и эта черта характера не ограничивалась корпусными стенами, но переносилась впоследствии и на действительную службу» [24; С. 395].
Следует отметить, что товарищеские отношения внутри отдельно
взятого «общества» сосуществовали с кровной враждой, которую, как
правило, вели между собой отдельные «общества». Бóльшими правами
обладали «общества» кадет старших классов, и они диктовали всему корпусу свои порядки, заключавшиеся в праве старших петь в роте, брать самые жирные куски мяса за обедом и т.д. Товарищество здесь тесно переплеталось с угнетением.
За нарушение традиции товарищества полагалось суровое наказание.
Например, в Первом кадетском корпусе применялось так называемое
«шестование» – наказание за несоблюдение «круговой поруки». Провинившегося клали на длинный стол вниз лицом; на спину и на ноги ему садились несколько кадет, «а затем взад и вперед по столу возили виновного» [21; С. 964].
Даже в драках следовало строго держаться пунктов неписаного кодекса товарищества. В то же Первом кадетском корпусе существовало
правило в драке бить кулаками по бокам и ногами по ногам противника.
Бить по лицу было запрещено, потому что «могущие быть от удара по лицу знаки немедленно подводили под розги имеющих оные, а указать кто
их сделал было бы величайшим преступлением против товарищества» [32;
С. 300].
Традиция товарищества странным образом уживалась с меркантильными интересами отдельных воспитанников, вступавших в прямое противоречие с ней. Например, в Первом кадетском корпусе кадет, имевший
Управление общественными и экономическими системами 2008 № 2
- 10 -
деньги, мог откупиться от наказания, щедро вознаградив своего неимущего собрата, взявшего вину на себя [21; С. 951].
Но, какие бы формы ни принимали взаимоотношения между воспитанниками, в подавляющем большинстве случаев традиция товарищества
оставалась в сознании кадет как самая светлая сторона жизни корпуса, во
многом определившая дальнейшую судьбу его питомцев. Выпускник Первого кадетского корпуса Д.А. Ротштейн вспоминал: «Каждый из нас настолько был проникнут духом товарищества, что стоял всегда горой один
за другого, и выдать кого-либо даже за самую безобидную шалость, столь
свойственную детскому возрасту, почиталось между нами позором, а потому никто из нас и не решался на это, так как можно было навсегда уронить себя в глазах сверстников и потерять всю их привязанность и дружбу. Вот на этих-то началах собственно и развивались в нашем маленьком
мире все нравственные качества, столь необходимые в жизни» [34; С.
356].
Культ грубой физической силы и показного молодечества
Эта традиция, за редкими исключениями, была печальной спутницей
практически всех военных учебных заведений Российской империи начиная с первых лет XIX в. Ее не избежал даже привилегированный Пажеский корпус.
Являясь отражением палочной дисциплины в армии и усиливавшейся с каждым годом борьбой с инакомыслием и вольнодумством в обществе, культ грубой физической силы и показного молодечества имел, однако, в каждом конкретно взятом военно-учебном заведении свои истоки.
В Первом и Втором кадетских корпусах и в Дворянском полку грубость воспитанников была ответной реакцией на грубость начальников и
педагогов. «Во всяком случае можно считать, что Клингер – если не основал, то усилил…грубость в кадетских нравах…» [14; С. 641], – писал В.М.
Жемчужников. Окрик и розга в сочетании со строгой изоляцией воспитанников от окружающего мира [5; С. 46-47] породили протест против
существующих порядков, выражавшийся в своеобразной форме кадетского нигилизма – «закальстве». Термин «закальство» происходит от слова
«закаленный» – лишь крепкие физически, выносливые кадеты могли без
единого стона выносить мучительные физические наказания.
Управление общественными и экономическими системами 2008 № 2
- 11 -
«Закалы», «старые кадеты», «коренные кадеты», «старикашки», «отчаянные» – так на кадетском жаргоне именовались второгодники или воспитанники старших классов, отличавшиеся «тихими успехами, но громким поведением», издевавшиеся над физически слабыми товарищами и
открыто бросавшие вызов как начальству, так и всему укладу корпусной
жизни. «Закальство» («старокадетство», «старокадетчина») как социокультурное явление, присущее практически всем кадетским корпусам
Российской империи, было своеобразным формой протеста кадет против
палочной дисциплины. Этот протест возникал там, где «воспитание строится на насилии над личностью, при попустительстве начальства, которому это выгодно, поскольку позволяет тратить меньше сил на управление
коллективом лично» [19; С. 71].
Кожухов Ю.В. дает следующее определение «старокадетства»: «Старокадетчина – это особая форма взаимоотношений, возникающая в закрытых военно-учебных заведениях, порожденная авторитарно-репрессивной
организацией воспитания и антипедагогической атмосферой.
Для нее характерны:
• Крайняя степень противостояния воспитателей и воспитанников,
переходящая в открытые формы проявления взаимной ненависти;
• Крайняя жестокость и регламентация внутреннего уклада жизни
военно-учебных заведений как единственный способ воздействия на подопечных;
• Воспитанники, ставшие закалами, отличались безразличием к своему будущему (карьере), удовлетворение они находили во влиянии, которое они оказывали на массу, и таким образом удовлетворяли собственное
тщеславие» [19; С. 71].
Наиболее обобщенная характеристика «закала» дана бывшим воспитанником Первого кадетского корпуса А.А. Одинцовым: «Старыми кадетами называли в корпусе тех, которые считали правилом быть грубыми с
начальниками и учителями, худо учиться и иметь ноги колесом [32;
С. 305].
«Закала» прежде всего можно было узнать по его внешнему виду –
настоящий «коренной кадет» резко выделялся из общей массы кадет.
Один из выпускников Второго кадетского корпуса так описал свою встречу с ним: «Вдруг какой-то довольно большого роста кадет, с колесообразУправление общественными и экономическими системами 2008 № 2
- 12 -
ными ногами, качавшийся из стороны в сторону, как маятник, ударил меня по плечу и басом сказал:
- Что ты стоишь, колпак? ступай в роту… … и пошел ковылять, размахивая страшно руками и напевая басом какую-то песню» [8; С. 142].
Все встречающиеся со «старыми кадетами» должны были уступать им дорогу, ибо они «громко предупреждали каждого словом расшибу» [8; С.
156].
Не менее яркий портрет дал в своих воспоминаниях В.Г. фон Бооль,
служивший в Первом кадетском корпусе: «Идет сильно стуча каблуками,
обшлага на рукавах отворочены, нижняя пуговица куртки расстегнута,
смотрит на всех, особенно на начальство, зверем, если скажет что-нибудь,
то непременно густым басом» [26; С. 77]. Вот еще одна зарисовка с натуры: «Куртка и брюки запачканные, а иной раз и разорванные, крючки на
воротнике и несколько пуговиц на борту не застегнуты, сапоги не чищенные, волосы взъерошенные, руки исцарапанные с грязными ногтями, кулаки сжатые, физиономия мрачная, а иной раз и подбитая» [31; С. 72-73].
Во Втором кадетском корпусе «старые кадеты» отличались не оборванным, а, наоборот, франтоватым видом: они носили сапоги на высоких
каблуках, расклешенные брюки и чрезвычайно широкий мундир, обыкновенно расстегнутый.
Как правило, все «закалы» нюхали и курили табак и были страстными игроками, поэтому их карманы были полны махорки, пуговиц и перьев. При первой же возможности они напивались до бесчувствия.
Особенно много закалов было среди выпускных. В Первом кадетском корпусе кадеты первой роты (т.е. выпускные) «щеголяли цинизмом.
Они ходили в грязных, заплатанных куртках, пели громко неприличные
песни, нюхали табак, курили, старались говорить басом, дурно учились,
сидели в классах среднего возраста годами и не кончали курса наук, грубили начальству, под розгами не кричали и проч. Они в шутку били маленьких по голове и жестоко расправлялись с теми, кто пожалуется или не
подчиняется кадетским законам; не позволяли говорить по-французски
или по-немецки, и за это били. От них нецензурные песни передавались
по остальным ротам» [12; С. 74].
Однако старым кадетом считался не того, кто был самым старшим
по возрасту: «иной, пробыв девять лет и более, не пользовался этим титуУправление общественными и экономическими системами 2008 № 2
- 13 -
лом, а другой чрез три или четыре года уже достигал его» [8; С. 156]. Чтобы считаться «закалом», необходимо было заслужить авторитет в общей
массе кадет и, кроме того, обладать физической силой и «быть до того огрубелым и очерствелым существом, чтобы ни слова, ни розги не могли
выжать из него слезинки, должен был хладнокровно и совершенно равнодушно переносить все замечания и наказания и во время жестоких экзекуций не издавать ни одного звука.
Само собой разумеется, что «закал» должен был отличаться недюжинной физической силой. Интересно отметить, что неотъемлемой чертой
внешнего облика «коренного кадета» были кривые ноги, и некоторые «закалы» специально уродовали себя, распаривая в бане колени и зажимая
между ними деревянную шайку. Эта дикая традиция берет свое начало в
кадетских корпусах эпохи Александра I, когда в состав формы воспитанников входили чрезвычайно неудобные кожаные краги, вследствие чего
многие кадеты либо становились косолапыми – и тогда над ними издевались, – либо приобретали ноги колесом, становясь объектом восхищения и
подражания. По словам бывшего воспитанника Морского кадетского корпуса А.С. Зеленого, это физическое уродство было столь популярно в кадетской среде, так как делало воспитанника похожим на «старого казакакавалериста, выросшего с детства на коне и в бою, а казаки вообще считались у нас образцами удали и молодечества» [9; С. 610]. Подражая казакам, «закалы» носили широкие брюки – «шаришки», – вшивая в форменные брюки треугольные клинья. Да и сами замашки закалов обыкновенно
именовались «казацкими» и «запорожскими» [37; С. 44]. От согнутых за
канцелярской работой «штафирок» их должна была отличать широкая и
крутая грудь военного, фронтового человека.
«Коренные» открыто пренебрегали дисциплиной (их побаивались
даже некоторые преподаватели и потому закрывали глаза на любые выходки, опасаясь нарваться на дерзость). Во время занятий «закалы» спали
или играли в карты и шашки. Интерес они проявляли лишь к фронту и,
как правило, были отличными строевиками.
«Закалы» имели сильное влияние на прочих воспитанников, считались военными до мозга костей и образцом для подражания.
Один из воспитанников 2-го кадетского корпуса писал: «Кадет, отличавшийся мужицкими манерами, терпеливо переносивший самые жесУправление общественными и экономическими системами 2008 № 2
- 14 -
токие наказания, постоянно враждовавший с начальниками, с нелепым,
часто враждебным образом мыслей, – таков был идеал большинства» [27;
С. 57].
Тип «закала» был весьма популярен и широко распространен. Разумеется, начальство не могло не видеть опасности возведения кадетами лени, грубости и пороков в ранг добродетели. «Закалов» секли и исключали
из корпусов, но тем самым только умножали их число. Многолетний опыт
показал, что грубость нельзя искоренить грубостью. Лишь гуманное отношение к воспитанникам (история Второго кадетского корпуса яркий
тому пример) мало-помалу лишили «старых кадет» былого ореола славы и
мученичества и прервали эту жестокую традицию. Оказались действенными и некоторые административные методы: в 1848-1849 гг. почти всех
второгодников (т.е. «закалов») отправили в действующую армию, окончательно избавив корпуса от их влияния.
Справедливости ради следует отметить, что на этом история «старокадетства» не прекратилась. В военных гимназиях последнего периода их
существования, когда воспитательная работа в них находилась в упадке,
оно появилось вновь и вскоре достигло прежних масштабов. По дикости
возрожденные «закалы» далеко превзошли своих предшественников:
«Панталоны и пиджак…разорваны в лохмотья, сапоги с рыжими задниками, нечищеные пуговицы позеленели от грязи… Чесать волосы и мыть
руки считалось между отчаянными лишней, пожалуй даже вредной, роскошью, «бабством», как они говорили…» [27; С. 267]
«Цук»
С культом грубой физической силы и молодечества была тесно связана другая традиция – «цук». Так назывался аналог современной «дедовщины», отличавшийся, впрочем, рядом любопытных нюансов.
Родиной «цука» традиционно считается Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров – «славная Школа», как ее называли
выпускники. Это верно лишь отчасти. С одной стороны, название традиции, ее основные атрибуты и формы действительно возникли в Школе. С
другой стороны, традиция подчинения младших воспитанников старшим,
в которой так или иначе присутствует элемент издевательства, появилась
в кадетских корпусах задолго до основания «славной школы».
Управление общественными и экономическими системами 2008 № 2
- 15 -
В самом начале XIX в., когда еще не было «закалов», традиция подчинения младших старшим, существовавшая, в частности, во Втором кадетском корпусе, была связана в основном с «испытанием» новичков. При
этом «наблюдалась справедливость, состоящая в том, чтобы маленькие
кадеты обучали маленьких новичков, средние – средних и большие –
больших» [15; С. 558]. Через тридцать лет в этом же учебном заведении
никаких моральных препонов уже не существовало, и «старые кадеты»
могли распоряжаться имуществом и личностью новичков как им заблагорассудится. Один из бывших воспитанников Второго кадетского корпуса
вспоминал: «Я был свидетелем одной безобразной сцены: по ротному коридору шел возвратившийся из отпуска воспитанник…рядом с воспитанником шла его мать; вдруг какой-то сорванец подбегает к нему, ударом
кулака сбивает с него кивер, хватает лежавшие в нем гостинцы – и был таков!» [24; С. 399] Отдельные «закалы» доходили до того, что писали от
имени новичков письма их родным с просьбой прислать денег.
«Цук» Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров и корпусной «цук» имели разную природу. Воспитанники Школы с
самого начала существования учебного заведения «цукали» своих младших товарищей с целью воспитания их в духе почитания традиций Школы, формирования в них воинской дисциплины, прививали им знание уставов, воинских традиций и основ субординации. Оттенок угнетения, неизбежный в этом случае, имел подчиненный характер, и «корнеты» (юнкера старшего курса), упиваясь своей властью над «зверями» (юнкерами
младшего курса), не смели злоупотреблять ею. Власть старших над младшими была строго регламентирована; старший не смел даже пальцем дотронуться до младшего. Угнетение же «закалами» новичков и «слабеньких» в кадетских корпусах являлось в первую очередь именно неприкрытым издевательством; при этом никаких границ произволу «закалов» не
было. Младших изводили не для того, чтобы сделать хорошими военными, а чтобы потешить свое самолюбие, получить деньги, табак, лакомства
и т.д.
Иногда «подтяжка» принимала весьма уродливые формы, вырождаясь в откровенное унижение человеческого достоинства. П.А.Кропоткин,
учившийся в Пажеском корпусе, вспоминал: «Всего лишь за год до моего
поступления в корпус любимая игра их [камер-пажей – воспитанников
Управление общественными и экономическими системами 2008 № 2
- 16 -
старших классов Корпуса – А.Г.] заключалась в том, что они собирали ночью новичков в одну комнату и гоняли их в ночных сорочках по кругу, как
лошадей в цирке. Одни камер-пажи стояли в круге, другие — вне его и гуттаперчевыми хлыстами беспощадно стегали мальчиков. «Цирк» обыкновенно заканчивался отвратительной оргией на восточный лад» [20; С. 78]. В
Первом кадетском корпусе малышей заставляли пить чернила. В Инженерном училище «рябцев» били деревянными линейками по рукам, пока они
не вспухали. Неудивительно, что многие воспитанники, пройдя через все
издевательства, сами становились «отчаянными» и вымещали злость за
прежние обиды на вновь поступивших в корпус «малолетках».
Что касается традиции «цука», то она появилась в Школе гвардейских
подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров вследствие убогости духовной
атмосферы в этом учебном заведении, торжества идеи превосходства бравых, но не слишком обремененных знаниями военных над штатскими, презрительно именуемыми «штафирками» и «рябчиками», и стремления старших воспитанников поддержать традиции «славной школы», во что бы то ни
стало вытравив из своих младших товарищей всё, что считалось «штатским»
и недостойным лихого вояки. Со временем «цук» трансформировался в
сложную идеологическую систему со своим неписаным уставом и массой
сопутствующих традиций и обычаев, детально регламентирующих взаимоотношения между воспитанниками.
«Мы отделяли шалость, школьничество, шутку от предметов серьезных, когда затрагивалась честь, достоинство, звание, или наносилось личное оскорбление. Мы слишком хорошо понимали, что предметами этими
шутить нельзя, и мы не шутили ими. В этом деле старые юнкера имели
большое значение, направляя, или, как говорилось обыкновенно, вышколивая новичков, в числе которых были люди разных свойств и наклонностей. Тем или другим путем, но общество, или, иначе сказать, масса юнкеров достигала своей цели, переламывая натуры, попорченные домашним
воспитанием…» [3; С. 37], - вспоминал выпускник Школы гвардейских
подпрапорщиков И.В. Анненков. Больше всего доставалось тем воспитанникам, которые не стремились слиться с общей массой юнкеров и прибегали к наушничеству, а также физически слабым и трусливым юношам и
«маменькиным сынкам». Через «цук» так или иначе прошли все питомцы
«славной Школы». Примечательно, что в своих воспоминаниях они едиУправление общественными и экономическими системами 2008 № 2
- 17 -
нодушно оправдывали суровые порядки, находя их полезными для воспитания личности будущего офицера. Анненков писал: «…Школьное перевоспитание, как оно круто ни было, имело свою хорошую сторону в том
отношении, что оно формировало из юнкеров дружную семью, где не было места личностям, не подходящим под общее настроение» [3; С. 37].
Вопрос о том, когда сложилась традиционная атрибутика «цука», остается открытым. Разумеется, ее формирование, если принять во внимание отшлифованность каждой детали сложнейших ритуалов, заняло как
минимум два-три десятилетия. Предания Школы гласят, что основоположником большинства традиций «цука» был Михаил Лермонтов (в Школе его называли «корнетом Лермонтовым»): якобы именно им написаны
непристойные песни, первые «приказы по курилке», сочинена знаменитая
«Звериада». Даже борозда на полу в курительной комнате, отделявшая
половину «корнетов» от половины «зверей», согласно преданиям, была
проведена шпорой Лермонтова. И это несмотря на то, что сам поэт немало
пострадал от грубых нравов своих сотоварищей и впоследствии называл
время, проведенное в стенах Школы не иначе как «два страшных года»
[25; С. 80].
Пик «цука» пришелся на конец XIX – начало XX вв., когда его
внешняя атрибутика (деление кадет на «майоров» и «зверей», бессмысленные вопросы, «Звериада» и др.) перекочевала в кадетские корпуса. Но
сущность корпусного «цука» не изменилась, и он по-прежнему сводился к
простому издевательству над теми, кто был слабее и младше.
И корпусной «цук», и «цук» «славной Школы» благополучно дожили до 1917 г. и перекочевали в эмигрантские военно-учебные заведения,
сохранив практически все свои элементы.
Подводя итоги вышесказанному, можно сказать, что «цук» в
дореволюционных военных учебных заведениях был сложным и
многоплановым явлением. Бесспорно отрицательными чертами «цука»
были издевательство над младшими по возрасту (ограниченное
определенными рамками в Николаевском училище и не имеющее границ в
тех кадетских корпусах, где бытовал «жесткий» «цук») и развитие дурных
сторон характера как «цукающих», так и «цукаемых». С другой стороны,
«цук» приносил и некоторую пользу: он приучал воспитанников к
воинской дисциплине и уважению старших, беспрекословному
подчинению приказам, а в Николаевском училище – еще и к соблюдению
Управление общественными и экономическими системами 2008 № 2
- 18 -
евском училище – еще и к соблюдению установленных правил. Слабые
духом воспитанники отсеивались, а остальные закалялись. Именно поэтому многие руководители военно-учебного ведомства не ставили своей задачей борьбу с «цуком», и он продолжал оставаться неотъемлемой чертой
повседневной жизни военно-учебных заведений старой армии.
___________________________
1. Алпатов Н.И. Учебно-воспитательная работа в дореволюционной школе интернатного
типа. М.: Учпедгиз, 1958. 244 с.
2. Альтшуллер Р.Е. Кутузов как военный педагог – директор кадетского корпуса // Вопросы военной истории России. XVIII и первая половина XIX веков. М.: Наука, 1969.
С. 251-262.
3. Анненков И.В. Воспоминания генерал-адъютанта И.В. Анненкова // Наша старина.
1917. № 3. С. 16-56.
4. Аурова, Н.Н. Система военного образования в России: кадетские корпуса во второй
половине XVIII – первой половине XIX века. М., 2003. 276 с.
5. Буковская Т.И. Кадетские корпуса: история, этапы становления и развития военного
образования в России: дис. … к.и.н. СПб., 2003. 162 с.
6. Взгляд на прошедшее. Первый кадетский корпус. Волынь и дальнейшие сношения
мои с Милорадовичем. Ф. Глинки. (Отрывок 3-й) // Москвитянин. 1846. Ч. 1. № 2. С. 33-46.
7. Волховский К. Первый кадетский корпус. 1732-1863. СПб., 1884. 160 с.
8. Воспоминания бывшего воспитанника 2-го кадетского корпуса // Военный сборник.
1861. № 7. С. 141-164.
9. Воспоминания о Морском кадетском корпусе. А.С. Зеленый // Исторический вестник.
1901. № 2. С. 604-622.
10. Глинка С.Н. Записки. М.: Захаров, 2004. 464 с.
11. Дворянский полк в воспоминаниях одного из его воспитанников, Н.П., 2 сент. 1848 //
Русская старина. 1891. № 3. С. 677-698.
12. Жемчужников Л.М. Мои воспоминания из прошлого. 1830-1850 гг. // Вестник Европы. 1900. № 11. С. 41-87.
13. Жервэ Н.П., Строев В.Н. Исторический очерк 2-го кадетского корпуса. СПб., 1912.
Т. 1. 598 с.
14. Записки В.М. Жемчужникова. Из посмертных бумаг // Вестник Европы. 1899. № 2.
С. 634-664.
15. Записки генерал-майора Н.В. Вохина // Русская старина. 1891. № 3. С. 547-566.
16. Из давних воспоминаний, статья В.В.Селиванова // Русский архив. 1869. № 6. С. 153174.
17. Климашкина Е.В. Источники изучения педагогического опыта кадетских корпусов и
военных гимназий дореволюционной России: дис…. к.и.н. Ставрополь, 2006. 188 с.
18. Кожухов Ю.В. Проблема взаимоотношений между воспитателями и воспитанниками
в учебных заведениях закрытого типа: (На материалах кадет. корпусов и воен. гимназий).
Автореф. дис. ... к.п.н. М., 1996. 18 с.
19. Кожухов Ю.В. Проблема взаимоотношений между воспитателями и воспитанниками
в учебных заведениях закрытого типа: (На материалах кадет. корпусов и воен. гимназий):
дис…. к.п.н. М., 1996. 168 с.
20. Кропоткин П.А. Записки революционера. М., 1991. 544 с.
21. Крылов Н.А. Кадеты 40-х годов. (Личные воспоминания) // Исторический вестник.
1901. № 9. С. 943-967.
Управление общественными и экономическими системами 2008 № 2
- 19 22. Крылов В.М., В.В. Семичев Званье скромное и гордое кадет. Исторические и культурные традиции кадетских корпусов России: Монография. СПб.: Петербург – XXI век, 2004.
160 с.
23. Куприн А.И. На переломе (Кадеты) // Избранные произведения. М., ОГИЗГосполитиздат, 1952. 494 с.
24. М.Л. Несколько заметок о Втором кадетском корпусе // Военный сборник. 1862. № 4.
С. 389-436.
25. Мануйлов, В.А. Михаил Юрьевич Лермонтов. Биография писателя. Л., «Просвещение», 1976. 176 с.
26. Михайлов А. Жизнь под барабан // Родина. 2003. № 1. С. 71-78.
27. Михайлов А. Шляхетный корпус // Родина. 1997. № 6. С. 52-58.
28. Михайлов А.А. Руководство военным образованием в России во второй половине XIX
– начале XX в. Псков, 1999. 463 с.
29. Ожегов, С.И. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений / С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 4-е изд., дополненное. М.: Азбуковник, 1999. 944 с.
(Российская академия наук. Институт русского языка им. В.В. Виноградова).
30. Ореус И.И. Школа гвардейских подпрапорщиков и юнкеров в воспоминаниях одного
из ее воспитанников в 1845-1849 // Русская старина. 1884. № 1. С 203-216.
31. Первый кадетский корпус в 1826-1833 гг. Воспоминания генерала от инфантерии
М.Я. Ольшевского // Русская старина. 1886. № 1. С. 63-95.
32. Посмертные записки А.А.Одинцова // Русская старина. 1889. № 11. С. 289-322.
33. Розен А.Е. Записки декабриста. СПб., 1904.
34. Роштейн Д.А. Воспоминание об императоре Николае I // Исторический вестник. 1889.
№ 5. С. 356-364.
35. Скалон Д.А. Воспоминания // Русская старина. 1908. № 3. С. 692-709.
36. Трубецкой В.С. Записки кирасира. М.: «Россия», 1991. 218 с.
37. Фирсов Н. (Л. Рускин) Новички. (Из воспоминаний о Михайловском артиллерийском
училище пятидесятых годов прошлого века) // Русская старина. 1903. № 9. С. 43-63.
38. Целорунго Д.Г. Военно-учебные заведения России и образовательный уровень русского офицерского корпуса в эпоху Отечественной войны 1812 года // Тезисы научной
конференции «Отечественная война 1812 года. Россия и Европа». Бородино, 1992. С. 41-46.
39. Шкот П.П. Исторический очерк Николаевского кавалерийского училища, бывшей
школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. 1823-1898. СПб., 1898.
133 с.
40. Яковлев Р.Н. О воспитании в военно-учебных заведениях // Воспитание. 1862. № 7.
С. 22-36.
Управление общественными и экономическими системами 2008 № 2