стиан в мусульманское общество в течение XI—XIII вв. (стр. 194

стиан в мусульманское общество в течение XI—XIII вв. (стр. 194 и сл.). Византийская
церковь, как отмечает С. Врионис (стр. 195, 198), была строго централизованной и находилась под контролем императоров. Она являлась одним из государственных политических институтов империи. Поэтому Сельджукиды постарались ослабить церковную организацию, т. е. ослабить византийское влияние в захваченной части Малой
Азии. Вот почему были разрушены или превращены в мечети наиболее важные и крупные церкви, монастыри ограблены и монахи изгнаны, а значительная доля церковной
собственности присвоена завоевателями. Хотя первоначально Малая Азия служила
ареной борьбы между исламом и христианством, уже в XIII в. здесь, как в мусульманских, так и в христианских владениях, развивались сельское хозяйство и ремесло,
а торговля достигла более высокого уровня, чем при империи (стр. 216, 222). Правда,
автору следовало бы отметить, что его заключение об экономическом и культурном
псдъеме в XIII в. относится в первую очередь к Румскому султанату.
Некоторое внимание уделено тюркским кочевникам (стр. 258 и сл.). Вопрос о
номадах, тесно связанный с проблемой расселения
тюрок в средневековой Малой Азии,
5
рассмотрен в специальных исследованиях
. В связи с этим надо указать на упоминае6
мых и С. Врионисом тюркских уджей (стр. 133 и сл.), история которых позволяет
пролить дополнительный свет на процесс этнической и языковой трансформации этого
региона в XI—XIV вв.
В части четвертой — «Упадок церкви в XIV в.» (стр. 288—350) — рассмотрены
последствия тюркского завоевания и освоения Малой Азии в конфессиональном аспекте. Автор пришел к заключению, что власть христианского государства здесь была
подорвана, а ортодоксальная церковь подавлена. Пятая часть — «Обращение в ислам» (стр. 351—402) — исследует с другой стороны конфессиональный вопрос в Малой
Азии. Основное внимание уделено хорошо изученным мусульманским религиозным институтам, в первую очередь дервишам и футувве 7. Может быть процесс замены христианства исламом в Малой Азии XI—XV вв. лучше было бы рассмотреть в иной
плоскости: что получило местное население вместе с исламом, а чего лишилось, утратив христианство.
Заключительные части — шестая («Утрата византийской Малой Азии...» —
стр. 403—443) и седьмая («Византийское наследие в тюркской Анатолии» — стр.444—
497) — позволили С. Врионису прийти к выводу, что Румский султанат и тюрки, вытеснившие империю из Малой Азии, в немалой степени испытали византийское влияние в экономике, управлении, дворцовом церемониале, фольклоре, языке, религии,
этнографии.
Работа С. Вриониса подтверждает тот факт, что, хотя по теме «Византия и Восток»
сделано, казалось, немало, остается еще много сюжетов, которые нуждаются в исследовании; что каждый раз иной подход позволяет выявить новые грани; что на нынешнем этапе изученности темы требуется творческое содружество византинистов и востоковедов.
Р.
А.
Гусейнов
К вопросу об атрибуции суздальского змеевика (в связи со статьей А. В. Рындиной «Суздальский змеевик»)
Статья А. В. Рындиной «Суздальский змеевик» 1 , посвящена интересному и сложному памятнику, привлекавшему внимание многих исследователей. Основные положения этой статьи могут быть сформулированы следующим образом: 1) суздальский
змеевик был выполнен в начале 20-х годов XII в. для великого князя Мстислава древнерусским мастером, следовавшим византийской традиции; 2) по своему идейному
Ρ См., например: Д. Е. Ермеев. Юрюки (Турецкие кочевники и полукочевники).
М., 1969; его же. Этногенез турок; К. Güngör. Cennbi Anadolu yürüklerin etno-antropolojik tetkiki. Ankara, 1941; B. Flemming. Landschaftsgeschichte von Pamphilien,
Pisidienund Lykien im Spätmittelalter. Wiesbaden,1964; F. Siimer. Op. cit.; J.R. Roux et K. özbayri. Les traditions des nomades de la Turquie méridionale. Contribution
à Г études des representations religieuses des sociétés turques d'après les enquettes
effectuées chez yoruk et les tahtaci. Istanbul, 1969.
6
Система уджей — военно-феодальный институт в государстве Сельджукидов,
зарождение которого относится к последней четверти XI в. Уджи были сродни
византийским акритам, мусульманским гази, славянским порубежникам, воинам
маркграфств и членам рыцарских орденов Западной Европы, малоазиатским (сельджукским же) акынджи.
7
Дервиши — странствующие мусульманские «монахи», имевшие свои обители
и организации; футувва — восточные духовно-рыцарские объединения типа
братств со своим уставом, существовали в среде городских ремесленников; см.,
например.: С. Huart. Konia. La ville des dervishes tourneurs. Paris, 1897; F. M. Husluck. Christianity and islam under the sultans. Oxford, 1929; L. Massignon. Opera
minora,
t. 1—3. Paris, 1964.
1
«Древнерусское искусство. Художественная культура домонгольской Руси». М.,
1972, стр. 217—234.
184·
содержанию памятник связан с ересью богомилов, т. е. в первоначальных истоках —
с манихейством.
В появившейся вслед за работой А. В. Рындиной статье М. В. Щепкиной интересующему нас памятнику также уделено несколько страниц 2. М. В.
Щепкина полагает,
3
что суздальский змеевик
принадлежал
княгине
Марии
Швановне
,
жене
владимирского князя Всеволода 4, и считает его выполненным древнерусским мастером.
Оставляя в стороне вопрос о том, кому именно из русских князей или княгинь
мог принадлежать змеевик, считаем необходимым обратить внимание на ряд данных,
оставшихся вне поля зрения обоих авторов и остановиться на некоторых проблемах,
связанных с атрибуцией этого памятника.
В 1926 г. А. С. Орловым было высказано предположение, что «змеевик Исторического музея № 19726 был выполнен по русскому заказу из византийского материала и
в мастерских Византии, по крайней мере в той своей части, которая содержит одни изображения, сделанные, на наш взгляд, искуснее букв, начертанных к тому же иным
способом» 5 .
Единственный аргумент, который-приводит А. В. Рындина в пользу древнерусского происхождения змеевика,—
русская надпись, органично сочетающаяся, по ее
мнению, с изображением 6.
Тот же аргумент является решающим и в атрибуции М. В. Щепкиной, хотя она и
отмечает, что круговые надписи на змеевике не одновременны с изображениями 7.
Однако известные в настоящее время данные о византийских змеевиках позволяют
обосновать правильность предположения А. С. Орлова.
Суммируя выводы многочисленных исследователей об амулетах этого рода, можно
считать доказанным, что изображения на змеевиках, так же как и характер заклинательных формул (отдельные образы и эпитеты), связаны с магическим трактатом
«Testamentum Solomonis» («Завет Соломона») и с возникшими на его основе заклинательными молитвами 8. Окруженная змеями голова была, по средневековым магическим представлениям, изображением многоименного демона, чаще всего называвшегося Гилу, но имевшего до двенадцати, а иногда
и более имен. Отходившие от головы
змеи олицетворяли различные козни дьявола 9. Такое изображение козней было равносильно их распознанию, а это, в свою очередь, защищало от них носящего амулет 10.
Амулеты типа «черниговской гривны» (т. е. с изображением архангела Михаила
и двенадцатиголового змеиного гнезда) следует датировать XI—XII вв. Иконографический тип архангела Михаила, стилистические признаки и эпиграфические особенности заклинательной надписи говорят в пользу этой даты 11.
Обращаясь к той стороне суздальского змеевика, где представлено змеиное гнездо,
состоявшее из шести змей, отходящих от помещенной в центре головы, следует подчеркнуть, что композиции такого вида, как и вообще «змеиные гнезда» с небольшим (не
более восьми) числом голов, неизвестны на древнерусских змеевиках, в то время как
они достаточно распространены на змеевиках византийских 12. Среди последних четко
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
М. В. Щепкина. О происхождении Успенского сборника. — В кн.: «Древнерусское
искусство. Рукописная книга». М., 1972, стр. 73—77.
Согласно исследованиям М. В. Щепкиной, Мария Швановна — родственница жены
князя Святополка, сына великого князя Мстислава, т. е. так или иначе суздальский
амулет был выполнен для семьи ^князя Мстислава.
М.В. Щепкина. Указ. соч., стр. 70.
А. С. Орлов. Амулеты-«змеевики» Исторического музея.—«Отчет Государственного исторического музея за 1916—1926 гг.» Приложение V. М., 1926, стр. 12.
А. В. Рындина. Указ. соч., стр. 218, 233.
М. В. Щепкина. Указ. соч., стр. 74.
М. И. Соколов. Апокрифический материал для объяснения амулетов, называемых
змеевиками. — ЖМНП, ч. 263, 1889, июнь, стр. 339—368; его же. Новый материал
для объяснения амулетов, называемых змеевиками.— В кн.: «Древности. Труды
славянской комиссии императорского Московского археологического общества»,
т. I. М., 1895, стр. 134—202.
А. А. Веселовский. Заметки по истории апокрифов. — ЖМНП, ч. 245, 1886, июнь,
стр. 291.
И. Д. Мансветов. Византийский материал для сказания о двенадцати трясавицах.—
В кн. : «Древности. Труды императорского Московского археологического обществам, т. 9, вып.! 1. М., 1881, стр. 24—36.
И. И. Толстой и Н. П. Кондаков. Русские древности в памятниках искусства,
вып. V. СПб., 1897, стр. 163; M. Barany-Obershall. Nouvelles données concernant
l'histoire des amulettes magiques byzantines.—«Folia archaeologica, № III—IV, 1941,
p. 268—271; Z. Kadar. Bemerkungen über byzantinische Amulette.—«Acta antiqua
Academiae Scientiarum Hungaricae», t. Χ, 1962, fase. 4, S. 404.
G. Schlumberger. Amulettes byzantines anciennes. Mélanges d'archéologie byzantines.
Paris, 1895, p. 124, 135—138; V. Laurent. Amulettes byzantines et formulaires
magiques.— BZ, 36, 1936, H. 2, S. 306—309, Taf. V, Abb. 1, 3, 4; H. Möbius. Griechisch-orientalische Bleimedaillons aus Ionien. — «Archäologischer Anzeiger», Bd. 56,
1941, H. 1—2, S. 26—32; G. Langmann. Ein Zauberamulett aus Ephesos. — JÖB,
22, 1973, s. 281-284.
185·
различаются две группы памятников: змеевики «семиголовые» (I гр.) 13 и змеевики
«двенадцатиголовые» (II гр.). Основываясь на исследованиях М. И. Соколова, можно
проследить, что змеевики в зависимости от внешнего вида змееобразной фигуры связаны с различными, как по содержанию, так и по времени наибольшего распространения, апокрифами. Так, «двенадцатиголовые» змеевики соответствуют описанию многоименного беса, которое дается в византийских средневековых заклинательных молитвах, получивших широкое раснространение к XII в. 14 В этих молитвах подчеркивается, что демон имел двенадцать голов (имен), соответствующих двенадцати
его козням, что изображение этих двенадцати имен являлось защитой от вредоносного демона: δπου βίσί τά φ' μου ονόματα ου μή ε!σέλθ·ω βίς τον οίκον έκβΤνον, ουδέ είς τό
νήπίον εκείνον του οίκου έχει νου (где есть двенадцать моих имен, я не войду в тот дом
и к младенцу этого дома) 15 и έχοντα τό φυλακτήριον τούτο αποδιώκει μέ άπο τόν16οίκον
αύτου («имеющий этот филактерий прогонит меня [т. е. Гилу] от своего дома») .
Змееобразная фигура на «семиголовых» змеевиках может быть сопоставлена с
описанием дьявола в магическом трактате «Завет Соломона». В этом апокрифе один
из демонов является Соломону в образе семи женских
духов^ отлицетворяющих семь
планет и семь козней, вносимых им в род людской 17. Любопытно отметить сходство
«змеиного гнезда» и описания демона, данное в «Завете». Как известно, на змеевиках
демоническое драконообразное существо представлено в виде занимающей центр женоподобной головы без туловища, от которой отходят змеи. В «Завете» же сказано, что
демон — «женоподобный дух, у которого голова идет
от каждого члена» (πνεύμα
γυνα,ΐκοβίδές τήν κορυφήν κατέχουσα 19άπό παντός μέλους) 18, а туловище как бы скрыто во
мраке (άπαν τό σδμα αυτής σκότια) .
Приведенные выдержки из заклинательных молитв и «Testamentum Solomonis»
позволяют установить, что «семиголовые» змеевики — нас интересует именно этот тип
памятников — связаны не с заклинательными молитвами, возникшими на основе
«Завета», а с самим «Заветом». Этот магический трактат был особенно известен в ранневизантийский период (IV—VII вв.), о чем свидетельствует большое количество амулетов с изображением Соломона, поражающего 20болезнь, и с заклинательными надписями, в которых упоминается печать Соломона . Есть также свидетельства, что этот
трактат был известен и в период иконоборчества 21. Однако позднее он не упоминается
в источниках. Во всяком случае, в XI в. Михаил Пселл
писал об этом сочинении как
об одной апокрифической книге, которую он нашел 22, т. е. в это время «Завет», очевидно, был известен только немногим эрудитам.
Учитывая все сказанное, можно считать XI в. как бы «рубежом» между двумя
группами византийских змеевиков. В это время появляются «двенадцатиголовые»
змеевики, которые сменяют, но окончательно не вытесняют, змеевики первой группы.
Последние на основании эпиграфических особенностей23 надписей на них, археологических данных (в тех случаях, когда они установимы ) и некоторых иконографических особенностей изображений,
сочетающихся с «змеиным гнездом», могут быть датированы Χ—XI вв. 24
Таким образом, основная масса змеевиков первой груцпы, связанных с «Testamentum Solomonis», датируется X — началом XI в., а змеевики второй группы, связанные с заклинательными молитвами, возникшими на основе этого апокрифа,—концом XI—XII в. 25 Следуем, однако, отметить, наличие 26 отдельных экземпляров I гр.
(к ним относится, в частности, змеевик из Мэстрихта) , датируемых по стилистическим признакам XII в. и восходящих, таким образом, к архаической традиции.
13
Изготовитель амулета не всегда строго соблюдал это число; известны памятники,
на которых имеются шесть или восемь голов, так что нами берется чаще всего
встречающееся среднее число.
14
М. И. Соколов. Апокрифический материал, стр. 342.
15
К. N. Sathas. Bibliotheca graeca medii aevi, vol. V. Paris, 1876, p. 577,
3.
16
Ibidem.
ι' PG, t. 122, col. 1336.
is Ibid., col. 1333.
19
Ibid., col. 1336.
20
Литературу об амулетах с изображением Соломона см. в статье: A.B. Банк. Гемма
с
изображением Соломона.— ВВ, VIII, 1956, стр. 331—337.
21
В. Г. Васильевский. О Гилло (Заметка по поводу статьи M. И. Соколова). — ЖМНП,
ч. 263, 1889, июнь, стр. 369—371.
22
М. И. Соколов. Апокрифический материал..., стр. 351.
23
G. Davidson. Corinth. The Minor Objects, vol. XII. Princeton, 1952, N 1947—
1950, 2102, 2106.
24
Подробное обоснование датировки этой группы змеевиков было изложено мною
в докладе «Amulettes byzantines magiques et leur lien à la littérature apocryphique»—
на XIV конгрессе византинистов в Бухаресте.
25
Вопрос о принципах датировки более поздних змеевиков здесь не затрагивается.
26
/ . М. В. Tagage. De griekse inscriptie op het zgn. zegel van St. Servatius.—«Jaarbock van Limburgs geschied-en oudheidkundig genootschap», XCII—XCIII. Maastricht, 1956-1957, S. 115-123, Afb. 5 - 6 .
186·
Как можно заметить, по структуре змееобразной фигуры суздальский змеевик
относится к первой группе византийских амулетов, не являясь среди них скольконибудь уникальным. Отсутствие других древнерусских амулетов, подобных суздальскому, объясняется, как нам кажется, тем обстоятельством,
что русские змеевики,
производство которых начало налаживаться в XI в. 27 , имели в качестве образца распространенные в то время в Византии амулеты. Таковыми являлись «двенадцатиголовые». Именно они,] как наиболее типичные для своего времени экземпляры («семиголовые» в этот период широкого распространения в Византии уже не имели), были завезены на Русь и явились образцами для местных змеевиков. Таким образом, с точки
зрения структуры «змеиного гнезда», суздальский змеевик — типичный византийский амулет, выполненный в архаической для своего времени традиции.
Композиция «Семь отроков эфесских», представленная на другой
стороне суздальского амулета, встречается,
хотя и не часто, как на древнерусских 28, так и на визан29
тийский памятниках . Поскольку на дошедших до нас византийских амулетах эта
композиция отмечена дважды 30, не считая суздальского змеевика, есть основания полагать, что она не была столь уже редкой. Что касается стилистических особенностей
обоих изображений: «змеиного гнезда» и «спящих отроков», то они имеют прямые параллели на византийских змеевиках. Из шести известных в настоящее время яшмовых
змеевиков ближайшей аналогией по технологическим приемам передачи змееобразной
фигуры является византийский
змеевик, датируемый Χ—XI вв. и хранящийся в городском музее Перемышля 81. Сопоставляя этот амулет с суздальским змеевиком, мы
видим тождественную передачу волос и черт лица «медузы», одинаковую разделку туловищ змей косыми штрихами и особый прием передачи змеиных голов, когда две параллельные линии пересекаются наклонной, рядом с которой находится выпуклая
точка, означающая глаз. Мэстрихтский змеевик, аналогичный суздальскому по форме
(круглый) и по характеру исполнения изображений (резьба вглубь), в целом отличается гораздо большей схематичностью и примитивностью исполнения.
Таким образом, и стилистические особенности суздальского амулета позволяют
настаивать на его византийском происхождении. Сопоставление с византийскими яшмовыми змеевиками, прежде всего с амулетами из Перемышля, Мэстрихта и, если судить по описанию, которое приводит В. Лоран, с амулетом из собрания А. Рубенса 32,
определяют место, которое рассматриваемый предмет занимает в ряду сходных памятников. Наиболее вероятной датой его исполнения оказывается конец XI, возможно,
начало XII в.
Следует также особо подчеркнуть обстоятельство, отмеченное в свое время А. С.
Орловым: древнерусским ювелирам не была известна резьба по яшме 33. Вплоть до
настоящего времени мы не имеет данных, которые бы опровергли это утвреждение исследователя. Если древнерусские мастера умели оборабатывать стеатит, то это отнюдь
не подтверждает, как полагает А. В. Рындина
что они знали обработку такого твердого камня, как яшма. Также и наличие мастеров, способных обработать, и даже с
исключительным совершенством, известняк, шедший на украшение
порталов и стен
церквей, не может указывать, как считает М. В. Щепкина 35, на непременное наличие
ювелиров, резавших из яшмы инталии.
Самым простым объяснением «противоречия» между византийскими по сюцету
и стилю изображениями и русскими надписями было бы признание рассматриваемого
памятника как сделанного в Византии по русскому заказу. Материалы, содержащиеся в статье А. В. 36
Рындиной и доказывающие принадлежность змеевика семье великого
князя Мстислава , подтверждают такое предположение. Связи Мстислава с Византией, как политические, так и семейные, были достаточно прочными; став великим
князем, Мстислав проводил прогреческую политику. Выполненный по княжескому
заказу змеевик мог быть привезен на Русь,^де и получил надписи. Если же принять
во внимание, что начало текста одной из надписей на змеевике имеет отношение к бракосочетанию дочери князя Мстислава и царевича из дома Комнинов 37, то, естественно,
напрашивается предположение, не было ли это событие поводом для изготовления соответствующего подарка родителям навесты, тем более такого подарка, который мог бы,
по представлениям того времени, поправить здоровье ее больной матери?
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
А. Рыбаков. Ремесло Древней Руси. М., 1948, стр. 250.
А. В. Рындина. Указ. соч., стр. 226—227.
Е. Dermenghem,
L.
Mahfoud,
S.
Unver,
N. de Witt.
Les s e p t d o r m a n t s d ' E p h é s e
en islam et en chrétienté.—«Recueil documentaire et iconographique». Addenda
à «Revue des études islamiques». Paris, 1954, p. 60—62.
M. A. Сперанский. О змеевиках с семью отроками.—«Археологические известия
и заметки, изданные Московским археологическим обществом», т. I, № 2. М.,
1893.
A. Kunysz. Przemysl miasto zabytkow i kultury. Krakow, 1968, pi. 52—53.
V. Laurent.
Op. c i t . , p. 310.
А. С. Орлов. Указ. соч., стр. 12.
А. В. Рындина. Указ. соч., стр. 227—228.
М. В. Щепкина. Указ. соч., стр. 77.
А. В. Рындина. Указ. соч., стр. 220—221.
Там же, стр. 222.
\
187
Кстати, надписи при изображениях отроков нельзя считать органично сочетающимися с последними. Симметричному расположению надписей препятствуют котомки и посохи отроков, очевидно, выполненные ранее надписей и не рассчитанные на их
последующее нанесение. Что касается круговых надписей, то в статье М. В. Щепкиной
достаточно убедительно показано, что они не одновременны изображениям 38. Таким
образом, русские надписи на суздальском змеевике никак не могут служить подтверждением его местного происхождения.
Следует также подчеркнуть, что круговые надписи на амулете — зеркальные 39;
они расположены не слева направо, а справа налево, что в сочетании с врезанными
изображениями на сильно выпуклых сторонах предмета наводит на мысль о том, что
перед нами печать, причем печать для оставления оттисков на мягкой фактуре (например воск).
Как использовался конкретно рассматриваемый памятник, остается загадкой. Любопытно лишь отметить, что змеевик из Мэстрихта, имеющий также врезанные изображения, но прямую надпись, принято по традиции, восходящей еще ко времени средневековья, называть «печатью св. Серватия»,
Обращаясь к положению статьи А. В. Рындиной о связи изображений на^ суздальском змеевике с представлениями богомилов (манихеев), следует отметить, что подбор
источников, подтверждающих это положение, носит случайный характер, и интерпретация каждого из приведенных документов далеко не бесспорна. Так, А. В. Рындина
приводит выдержку из манихейского заговора против духа
лихорадки, в котором содержится обращение к Михаилу, Рафаилу и Гавриилу 4°. На основании некоторого
сходства формулы заговора и заклинаний на змеевиках ею делается вывод об идейной
связи изображений на них с представлениями манихеев. Однако подобная заклинательная формула появляется впервые отнюдь не у манихеев, а у гностиков.
Гностические амулеты, на которых она засвидетельствована,
датируются III в. 41 Текст же,
42
цитируемый А. В. Рындиной, относится к VI в.
Заимствования манихеев — как
идейного, так и обрядового порядка — из разных религий общеизвестны. В данном
случае мы имеем как раз такое заимствование; магическая
формула, принятая у гностиков, а позднее — в гностико-христианских сектах 43, начинает затем фигурировать
в заклинаниях манихеев.
Широкое распространение среди богомилов «ложных книг» было, по мнению
А. В. Рындиной, «питательной средой» для всякого рода талисманов. Однако, перечисляя тайные книги богомилов, такие, как «Книга святого Иоанна», «Ложное евангелие» 44f А. В. Рындина не привлекает те источники, которые не только по общей дуалистической концепции, но и по описанию отдельных конкретных образов гораздо
ближе змеевикам. Это — названные выше апокрифы («Завет Соломона» и заклинательные молитвы, собранные в издании Сафы) — типичные образцы средневековой магии, в которой нашли отражение и пережитки гностических представлений, и оккультных знаний, и некоторые элементы христианской догматики. Эти источники, достаточно распространенные во всех слоях византийского общества 45 , не считались еретическими. Так, заклинательные молитвы сисиниевского цикла, составляющие значительную часть этих 46апокрифов, ошибочно приписывались попу Иеремии и богомильскими не являлись .
Амулеты манихеев и богомилов до нас не дошли, и потому утверждение об их связи с суздальским змеевиком может носить только гипотетический характер. Что касается общих черт с гностико-христианскими амулетами, то они разнообразны и могут
быть прослежены в разных аспектах. Их связывают общая направленность филактериев, общие иконографические типы, фразеология заклинательных надписей. Действительно, и те и другие должны были защитить от демонического существа Гилу, представленного на гностико-христианских амулетах в образе женщины, из которой исходит змея 47, а на змеевиках — в образе драконообразного многоименного беса. На многих змеевиках имеется заклинательная надпись, содержащая обращение к Саваофу.
На гностико-христианских
амулетах встречаются как отдельные слова этого обращения 48, так и полностью все заклинание 49. Сходны также отдельные иконографичес38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
М. В. Щепкина. Указ. соч., стр. 74.
Это хорошо видно на фотографии памятника, приведенной в статье А. В. Рындиной (стр. 218) и сделанной не со слепка, как в прочих изданиях, а с самого предмета.
А. В. Рындина. Указ. соч., стр. 229.
A. Sorlin-Dorigny. Philactère alexandrin contre les épistaxis.— REG, t. IV, 1891,
p. 287—296.
W. B. Henning. Two manichaean magical Texts.— BSOAS, vol. XII, 1947, part 1,
p. 50.
B. Brenk. Tradition^und Neuerbung in der christlichen Kunst des ersten J ahrtausends. —
«Wiener byzantinistische Studien», Bd. III. Wien, 1966, S. 176.
А. В. Рындина. Указ. соч., стр. 231.
V.
Laurent.
Op.
cit.,
p.
302.
И. Иванов. Богомилски книги и легенди, т. I. София, 1970, стр. 51.
A.
Sorlin-Dorigny.
Op. c i t . , p.
287.
Ibid., p. 290.
G. Millet. Nouvelles et correspondance.—BCH,
p. 638.
188·
année 17, N VIII—XIï, 1894,
кие типы: Соломон на коне, ангел, побивающий
беса и др. Восьмиконечная звезда,
считавшаяся магической печатью Соломона 50, присутствует на обоих видах амулетов.
Приведенные данные указывают на происхождение змеевиков от гностико-христианских филактериев, а не от несуществующих, но только предполагаемых амулетов манихеев.
Итак, есть все основания полагать, что суздальский змеевик был выполнен в начале XII в. в Византии по русскому заказу. Как все современные ему византийские амулеты, он был связан с распространенными в то время суевериями, нашедшими отражение в магических, но совсем не обязательно еретических, трактатах и апокрифах.
В.
Н.
Залесская
О. D e m u s . Byzantine Art and the West. London, 1970.
O. D e m u s . Romanesque Mural Painting. London, 1970.
Проблема влияния византийской культуры на западную стала интересовать ученых с середины XIX в. Она возникла одновременно с началом изучения византийского
искусства. В то время исследователи рассматривали связи Византии и Запада преимущественно с точки зрения иконографии и археографии; только в XX в. их стала больше занимать художественная сторона.
В последнее десятилетие эта проблема рассматривается более многосторонне.
Ученых интересует ныне не число заимствований и копирований, а роль Византии в
формировании западного искусства. В 1965 г. на очередном весеннем коллоквиуме
в Думбартон Оксе тема «Византия и Запад» была поставлена как основная. Через год
ведущий специалист по западновизантийским связям О. Демус прочитал для студентовискусствоведов ряд лекций, а в 1970 г. в Лондоне вышла в свет его книга «Византийское искусство и Запад».
О. Демус обращается только к произведениям живописи, располагая их в хронологическом порядке и беря за основу западные памятники, в которых он обнаруживает
или отрицает византийское влияние. Цель книги — показать роль искусства Византии в развитии западного искусства, проследить распространение влияния византийского искусства, установить, шло ли оно по определенным линиям, переходило ли из
одной области искусства в другую — из византийской живописи в западную скульптуру, из миниатюры во фреску, из мозаик в миниатюру; исследовать роль византийских
художников на Западе и западных художников в Византии; дать ответ на вопрос, почему не каждое произведение византийского искусства оказывало влияние на западных художников — по какой причине такие памятники, как, например, фрески Кастельсеприо, выполненные в VII — начале VIII в. константинопольским мастером
в Италии, остались одиноки в своем варварском окружении.
Изучение взаимодействия Византии и Запада осложняется тем, что эволюция византийского искусства происходила не прямолинейно от античных к средневековым
методам художественного изображения, но, по справедливому утверждению О. Демуса («Byzantine Art...», p. 3) совершалась как бы по спирали, с неоднократными возвращениями к антике. Суждения об отношениях Запада и Византии во многом затруднены из-за уничтожения или плохого состояния памятников. Особые трудности связаны с отсутствием произведений византийского искусства иконоборческого периода
(VII—VIII вв.), т. е. того времени, когда как раз появились первые работы западных
живописцев.
Считая, что византийским памятникам можно только подражать, но не дублировать их (стр. 18), О. Демус указывает, что для западных художников вопрос был не
в том, нужно ли подражать, а как подражать.
Две главы книги, вторая и третья, посвящены периоду дороманского искусства.
Все европейское искусство VII в. не было изобразительным, так как в Византии в то
время господствовало иконоборчество, на юге Европы изображать человека запрещал
ислам, а на Западе населившими его варварскими племенами создавались преимущественно орнаментальные композиции, украшавшие произведения
прикладного
искусства.
Первые в западноевропейской живописи изображения человека появляются
в христианских рукописях Ирландии. Ирландские художники еще не отличали
друг от друга памятники западной и восточной частей бывшей Римской империи.
На их миниатюры оказали в равной степени влияние коптские и армянские мотивы,
равеннская слоновая кость, римские саркофаги (стр. 49).
По Демусу, впервые византийское искусство вполне определенно начинает влиять
на западное при Каролингах. Но византийские элементы применялись каролингскими
художниками как бы «по ошибке», так как они, стремясь к возрождению античного искусства, ценили в них только античные черты. Ошибка каролингских мастеров стала
одной из самых плодотворных в истории западного искусства (стр. 78). Каждая из
школ каролингской миниатюры обращалась к различным памятникам византийского
искусства. О. Демус прослеживает воздействие конкретных произведений византий50
Koptisch-gnostische Schriften, 1. Bd. Berlin, 1959, S. 291, 311, 322—324.
189·