УДК 1(091) Е. И. Мирошниченко
реклама
УДК 1(091) Е. И. Мирошниченко »ÌÒÚËÚÛÚ ÙËÎÓÒÓÙËË Ë Ôр‡‚‡ –Œ —¿Õ ÛÎ. ÕËÍÓ·‚‡, 8, ÕÓ‚ÓÒË·ËрÒÍ, 630090, —ÓÒÒˡ E-mail: [email protected] ПЛАТОН И ПЛАТОНИЗМ В ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ В статье исследуется проблема восприятия Платона и платонизма представителями древнерусской литературы (XI–XVI вв.). Автор показывает, что философия платонизма не была известна на Руси, за исключением некоторых этических положений, до XVII в. Тем не менее имя Платона и образ его существовали на Руси, хотя и были определены византийской культурной традицией. Автор делает попытку реконструировать этот образ, а также предлагает свое объяснение его противоречивости, видя его истоки в византийском характере воспринятого Платона. Ключевые слова: русский платонизм, древнерусская литература, Платон, Климент Смолятич, византийская философия. Если мы обратимся к истокам русского платонизма XIX в., то обнаружим, что эти истоки – вовсе не в древнерусской культуре, как это иногда стараются представить, и тем более, не в древнерусской философии (если о таковой вообще можно говорить). Платонизм XIX в. практически полностью рождается на основании уже вполне европеизированной русской культуры. Доказательством тому служит, например, тот факт, что настоящее увлечение Платоном наблюдается только как мода на увлечение философией Шеллинга, который сделал Платона в России по-настоящему популярным [Каменский, 1980]. В XVII–XVIII вв. Платон «стал проникать» в Россию посредством мощного южного влияния, исходящего из КиевоМогилянской Академии. И именно к этому времени относятся наибольшее количество свидетельств о знании платонической философии в древнерусской литературе 1. Что же касается русской культуры до XVII в., то отношение ее представителей к Платону было практически целиком определено византийской традицией. Конечно, следует различать то, как себе представляли древнерусские книжники Платона и его философию, с одной стороны, и степень влияния средневекового платонизма на этих книжников – с другой. Кроме того, образ Платона часто существовал совсем отстраненно от того, как себе представляли на Руси его учение. Иногда даже у одного и того же автора сам Платон предстает чуть ли не святым, а его учение отвергается как еретическое. Специфика такого отношения кроется, очевидно, в особенностях рецепции византийского наследия. Что же касается влияния, то на основании имеющихся свидетельств практически невозможно говорить ни о каком скольконибудь значимом влиянии платонических текстов вплоть до середины XVIII в. (до Григория Сковороды). Платон воспринимался прежде всего через переводные тексты. Основу этих текстов составили писания святых отцов и византийские хронографы, отношение которых к Платону было весьма различным и зависело от исторического контекста, эпохи, когда 1 М. В. Шахматов приводит всего четыре отечественных мыслителя, которые не просто упоминали, а знали философию Платона: кн. Андрей Курбский, Епифаний Славинецкий, Захария Копыстенский и Григорий Скибинский (все – представители XVI–XVII вв.). Но даже иноплеменники на Руси, сведущие в философии Платона, жили не ранее XVI в. (Максим Грек, митр. Никифор, братья Лихуды) [Шахматов, 1930. С. 67–68]. ISSN 1818-796’. ¬ÂÒÚÌËÍ Õ√”. –Âрˡ: ‘ËÎÓÒÓÙˡ. 2012. “ÓÏ 10, ‚˚ÔÛÒÍ 1 © ≈. ». ÃËрÓ¯Ì˘ÂÌÍÓ, 2012 130 »ÒÚÓрˡ ÙËÎÓÒÓÙËË жил тот или иной автор: в разное время в Византии было различное отношение к великому философу. Так, например, в сборнике слов свт. Иоанна Златоуста под названием «Златоструй» Платон обвиняется в том, что наделял душой животных и птиц, и в связи с этим причисляется к «лживым философам» 2. А вот Георгий Амартол в своей летописи почитал Платона как «славного в эллинах», «премудрого» и вообще близкого христианству мыслителя [2000. С. 74–77] 3 – отношение уже совсем иное. Не удивительно, что древнерусские книжники часто путались и даже ссорились друг с другом 4, как только разговор заходил об античной философии: здесь не было единой парадигмы. Впрочем, формально такая парадигма была задана знаменитым константинопольским собором 1082 г., осудившем знаменитого платоника Иоанна Итала [Лурье, 2006. С. 495–496]. Но как в Византии и после собора оставались платоники, так и на Руси в подавляющем большинстве средневековые авторы, многие из которых не только находились под мощным византийским влиянием, но и сами были греками, о Платоне высказываются положительно [Чижевский, 1930. С. 72–74]. И тем не менее Платон на Руси был практически неизвестен. До второй половины XVII в. оригинальных текстов сочинений Платона на Руси не было 5. Мы не имеем ни одного изложения метафизических и гносеологических идей Платона до второй половины XVIII в. И до XVI в. русские книжники не испытывали практически никакого интереса к великому философу. Сохранилось немного свидетельств об интересе к Платону до XVI в.6 Как правило, отношение к Платону (как и ко всей античной философии и культуре в целом) у древнерусского книжника было самое настороженное. Так, уже хрестоматийным стал 2 54]. Златоструй, сл. 92, 124 [Малинин, 1878. С. 48, 3 См.: Кн. 2, гл. 8: «Платон из всех эллинов самый мудрый и самый превосходный и прославленный» (с. 77). 4 См. далее о перепалке пресвитера Фомы и еп. Климента Смолятича. 5 Только в каталоге книг духовника царя Алексея Михайловича прот. Андрея Протопопова есть упоминание книги «Платона Философа» (№ 639). Каталог относится к 1718 г. [Шахматов, 1930. С. 58]. 6 Почти все они были собраны в замечательной статье В. Н. Перетц [1919]. текст старца Елизарова монастыря (того самого «создателя» концепции «Москва – Третий Рим»): «Аз – сельский человек, учился буквам, а еллинских борзостей не текох, а риторских астроном не читах, ни с мудрыми философы в беседе не бывал, учюся книгам благодатного закона, аще бы мощно моя грешная душа очистити от греха, о сем молю милостиваго Бога» [Послание старца Филофея, 2000. С. 290]. Уже в Повести временных лет летописец задает специфическую библейскую парадигму истории, в рамках которой античной философии просто нет места. Так, прославляя князя Ярослава Мудрого и его любовь к книгам, автор патетически восклицает: «Велика бо бывает польза от учения книжного. Книгами бо кажеми и учими есмы пути покаянию, мудрость бо обретаем и воздержание от словес книжных. Се бо суть реки, напояющие вселенную, се суть исходища мудрости. Книгам бо есть неищетная глубина, сими бо в печали утешаеми есми. Си суть узда воздержанию…» [Летопись, 1926–1928. С. 107]. Здесь мы видим типичное отношение к книге и к мудрости в Древней Руси. Вопервых, польза от книг заключается в религиозно-практическом, нравственном их влиянии, в их поучительности: в покаянии, воздержании, духовном утешении. Очевидно, летописец имеет в виду вовсе не все книги, а только книги церковные, святых отцов, византийских историков, т. е. книги, которые поучают. Не даром, из всего огромного философского наследия Античности, на Руси имели хождение переводы только этических философских текстов (Сенеки, Эпиктета, Сократа). Все, что не поучает, – бесполезная игра разума, «эллинские борзости». И это – во-вторых: истинная мудрость заключается в вере и нравственности. Не удивительно, что любая метафизика в рамках такого мировоззрения просто не прижилась. Тот же предполагаемый автор Повести временных лет, монах Киево-Печерского монастыря Нестор, писал в «Житии Феодосия», восхваляя святость и мудрость последнего: ÃËрÓ¯Ì˘ÂÌÍÓ ≈. ». œÎ‡ÚÓÌ Ë Ô·ÚÓÌËÁÏ ‚ ‰р‚ÌÂрÛÒÒÍÓÈ ÎËÚÂр‡ÚÛр «Кто исповесть милосердие Божие? Се бо не избра от премудрых философ, ни от властелин град пастуха и учителя инокам, но да о сем прославится имя Господне, яко груб сый и невежа премудрей философ яви ся» [Житие Феодосия, 1971. С. 73]. Другими словами, невежественный и грубый монах явился «премудрей» философов (конечно же, эллинских). Таким образом, истинная мудрость – это мудрость христианская. Языческие философы христианами не были, следовательно, они не мудры 7. Таким незамысловатым силлогизмом древнерусские книжники, по-видимому, изгоняли Платона (как и всю античную философию) из своего православного государства мысли. Но если мы попробуем исследовать тексты более внимательно, вглядимся в их смыслы, мы обнаружим много платоновских идей между строк, implicite. Очевидно, что эти идеи, которые мы можем обнаружить в древнерусской литературе – перепевы святых отцов, которые когда-то приблизили к христианству ту или иную понравившуюся им мысль Платона, «христианизировали» Платона 8. Приблизили, т. е. сделали частью концептуального поля христианской мысли. Что такое «христианизированный» (или «христианский») платонизм? Адекватное ли это понятие? Возможен ли, вообще говоря, платонизм христианизированный? Этот вопрос неоднократно обсуждался, начиная с конца XIX в., и до сих пор не обнаружил своего однозначного решения. Итоговое его обсуждение – в работе А. Тихолаза, который считает, что русская религиозная философия логично приходит к построению «христианского платонизма без Платона» [2003. С. 79–115]. Иначе говоря, Тихолаз отвергает возможность органического синтеза христианства (православия) и платонизма. Основное препятствие к этому – невозможность пользоваться одним методом, неизбежность 7 Именно поэтому некоему книжнику XVI в. понадобилось «крестить» кости Платона – чтобы можно было его по всей средневековой справедливости назвать мудрым. Об этом см. далее. 8 Данный вопрос весьма подробно освящен в диссертации О. Ю. Ломакиной «Платонизм в древнерусской религиозно-философской мысли» (СПб., 2004). URL: http://www.dissercat.com/content/platonizm-v-drevnerusskoi-religiozno-filosofskoi-mysli 131 при этом восприятия и самих платоновских идей, которые входят в очевидное противоречие с христианской догматикой 9. В результате мы «имеем дело либо с христологией без платонизма, либо с платонизмом без Христа» [Там же. С. 103]. Можно оспаривать таковое суждение, но нельзя не признать за ним определенной правоты. Мы согласны с тем, что полностью синтезировать христианство и платонизм невозможно. Но вместе с тем видим, что между самим настроем, интенцией платонизма и интенцией христианства есть много общего, много точек пересечения. Именно эти области общего и создают почву для явления «христианского платонизма», который имеет право на существование точно так же, как и феномен «религиозной философии» (основанный на совмещении религии и философии по тому, что у них есть общего). В платонизме и христианстве есть общая идея Блага (Бога). Различие в том, что для христианства это Благо обладает Личностным началом, а у Платона Благо безлично. В платонизме и христианстве есть идея вечности, предчувствие истинной, духовной реальности. Миф о пещере вполне мог бы быть сочинен кем-нибудь из отцов Церкви. Но вместе с тем ни один из отцов после осуждения Оригена (да, наверное, и раньше) не решился бы написать миф об Эре. О сходстве и различиях христианства и платонизма можно было бы написать отдельный труд (удивительно, что на русском языке такого труда так и не появилось) 10. Но мы обозначим лишь вывод: понятие «христианский платонизм» существует, и под ним понимается некоторый неполный философский синтез, характеризующийся некоторыми общими для христианства и платонизма идеями 11. 9 Идеи творения мира из материи, предсуществования душ, одушевления животных и пр. были осуждены уже упоминавшимся константинопольским собором 1082 г. 10 Среди многочисленных западных работ на эту тему упомянем одну, наиболее популярную: [Ivanka, 1992]. 11 Так, например, проблема существования платонизма в рамках христианской философии IV в. обсуждается Клаусом Хельдом [Held, 2001. S. 323–338]. Хельд как последователь Гуссерля и ученик Гадамера говорит о некотором «общем жизненном поле» (Lebensgemeinsschaft) христианства и платонизма [Ibid. S. 329]. 132 »ÒÚÓрˡ ÙËÎÓÒÓÙËË Именно на этом, общем для христианства и платонизма, поле и произошла встреча русской культуры и Платона. При этом платонизм принимался только в своей этической составляющей, а зачастую и вовсе мифологизировался, наделялся чертами христианской легенды, как это можно увидеть в рассказе о крещении Платона (XVI в.). В древнерусской литературе можно встретить весьма любопытные свидетельства об отношении наших предков к Платону. В XII в. смоленский пресвитер Фома обличал Климента Смолятича: «Тщеславишься, пишучи, строишь из себя философа». Климент, защищаясь, писал в ответ: «весьма несправедливо говоришь, будто бы я, оставив почитаемые писания, стал писать из Гомера, и Аристотеля, и Платона, прославившихся эллинскими хитростями» [Послание Климента…, 2004. С. 119]. На первый взгляд кажется, что этот фрагмент говорит о том же чувстве отстраненности и неприязни к античной философии вообще и к Платону в частности, которое, как кажется, было свойственно Древней Руси, тем более что это было время наиболее настороженного отношения к Платону и в самой Византии. Климент как будто бы оправдывается. Но случайно ли обвинение его в увлечении «еллинскими борзостями»? Прочитаем дальше «оправдание» Климента: «Если я и писал, то не к тебе, а ко князю, да и к тому не скоро» [Там же]. Иначе говоря, в принципе Климент и не отрекается, что «стал писать… из Платона». Он так отводит обвинение Фомы: «А если ты огорчился, что я чем-то тебя задел, то Бог свидетель, что я просто писал, не искушая твоего благоразумия. Если не смог ты этого уразуметь, то всуе указываешь мне на учителя своего Григория» [Там же]. Однако, читая дальше послание, мы уже не обнаружим там ни единой платонистической нотки. Оно все наполнено библейским миропониманием. Откуда же «обвинение» в платонизме? Вероятно, оно возникло по причине аллегоричности толкования Священного Писания, которое практиковал Климент. Здесь очевидно влияние александрийской богословской школы 12. Александ12 Исследователи вполне резонно замечают явные переклички герменевтического метода Климента Смолятича с идеями Филона и Климента Александрийских, а также с неоплатонизмом. См.: [Замалеев, 1987. С. 138–139]. рийская же школа была наиболее близка к платонизму (неоплатонизму) в эпоху древнего христианства. И вместе с тем показательно, что Платон, Аристотель и Гомер находятся в одном ряду. Очевидно, что самостоятельного значения Платон для Климента не имел. Платон как будто не выделился еще из ряда (множества) представителей античной культуры. В лесу античности древнерусский книжник еще не умел различать деревья, да в общем-то и не хотел. Но мы видим, что у Климента и неоплатонизма есть общее «жизненное поле» – александрийский метод толкования Священных текстов. Это общее поле мысли, по словам Тихолаза, «воспринималось христианским сознанием как грехи» античности, но, вместе с тем, оно существовало. Платоновские идеи были «рассеяны по переведенным произведениям в виде парафразов, скрытых цитат или использованы как вспомогательные средства для христианского богословия» [2003. С. 37]. Александрийская школа характеризовалась явным уклоном в сторону неоплатонизма. Этот же уклон совершенно очевиден в одном из самых популярных текстов древнерусской переводной литературы – Корпусе сочинений Дионисия Ареопагита с толкованиями Максима Исповедника. Пожалуй, это наиболее платонический из всех текстов, бытовавших на Руси по крайней мере с XIV в. (в переводе инока Исайи). В этих книгах Платон называется «афинствующим Моисеем», что в то время фактически означало реабилитацию античного философа 13. Этому же делу реабилитации способствовала Степенная книга (XVI в.), в которой встречаем знаменитую легенду о крещении останков Платона (она приводится в связи с вопросом о необычности крещения при князе Ярославе Мудром останков братьев князя Владимира – Ярополка и Олега Святославичей). Ради ее значимости приводим ее полностью: «Сие же необычное действие [крещение костей князей Ярополка и Олега. – Е. М.] нецыи дивящееся в зазор полагаху 14, инии 13 См. подробнее на тему бытования текстов Ареопагита на Руси: [Пpохоpов, 1976]. 14 Т. е. считали подозрительным, не соответствующим традиции. ÃËрÓ¯Ì˘ÂÌÍÓ ≈. ». œÎ‡ÚÓÌ Ë Ô·ÚÓÌËÁÏ ‚ ‰р‚ÌÂрÛÒÒÍÓÈ ÎËÚÂр‡ÚÛр же рассуждающее глаголаху: яко не без Божия промысла сице содеяся, ни без воли новопросвещеннаго Самодержца Ярослава, ни кроме совета и благословения и действа святительска, ради усерднаго желания и прилежнаго к Богу моления и с дерзновением прошения и благонадежнаго возбытие проречения святыя и великия Княгини Олги, и уверения ради людска новпознавших истиннаго Бога, и якож в лета Греческаго Царя Константина и матере его Ирины обретены быша кости во гробе Платона Еллина, о нем же глаголют нецыи: яко и крестиша кости тыя словеси ради, еже написа он в своей Философии сице: «Аполлон несть Бог, но жрец; есть убо Бог на небеси, ему же снити на землю, и воплотитися от Девы чистыя, в него же и аз верую». О том же Платоне Еллине пишет в книге Богословеснейшаго Григория 15, яко досажден ми умрыи древле от некоего Христианина, яко безбожен и лукав ударяем бе во сне ж притав досаждающему винствоваша мужа, яко суетне тому досажающу. Аз бо рече: грешен убо бытии не убо отмещуся; Христу же во ад сходящу никто же мене прежде верова, якоже и Златоустый Иоанн глаголет, и инде тож свидетельство пишет, яко сходя Христос во ад не всех спасе, не спасе во аде никого несуща достойна спасению егда умре, токмо веровавши тогда явишася достойни спасения, якож Евангелист глаголет: яко тогда завеса церковная раздрася на двое с вышняго края до нижняго, и земля потоясеся, и камение распадеся, и гробы отверзошася, и многа Святых телеса усопших восташа, и изшедше из гроб, по воскресении его внидоша во святый град, и явишася мнозем; с ними же восташа и святи три отроцы Анания и Азария и Мисаил, дети Езекия Царя Иерусалимскаго, иже пленении быша в Вавилоне, о них же сие в Пролозе речено есть. Негде же в повестех пишет о всех тех, яко егда воскреша и изыдоша от гроб, и заповедано бысть им от Ангела идти через Ердан реку во свидетельство воскресению Господа нашего Иисуса Христа, и крещении быша во святей воде Ерданстей, приемлющее по единому ризы белы, и трие дни повелено им бытии во Иерусалиме со ужиками, дондеже мину светоносна нощь Христова воскресения, покрываеми облаки и никим же водими, и якож о сих крещении 15 Имеется в виду свт. Григорий Богослов. 133 иже во Иердане, тако и о Платоне, аще есть истинна, или ни ведущим истинну сия оставляем судити» [Книга Степенная…, 1775] 16. Итак, если Платон лишается звания мудреца только потому, что он язычник, то надо только крестить его post factum, и тогда его можно назвать «мудрейшим из эллинов». Очевидно, что автор данной легенды должен быть ярым почитателем Платона: не всякий осмелился бы пойти против традиции и объявить Платона христианином. Одновременно, то, что так осторожно («аще есть истинна или ни ведущим истину сия оставляем судити») начала высказывать мысль в XVI в., иногда являло со всей очевидностью древнерусское искусство. Так, в западных частях некоторых московских и новгородских храмов на фресках XVI и XVII вв. можно было созерцать изображения «еллинских мудрецов», в том числе Платона и Аристотеля [Стародубцев, 2007. С. 240] (см. также: [Шахматов, 1930. С. 64– 65]). А именно, изображения Платона были в Отенской пустыни, в Успенском Новгородском Соборе, в Вяжицком монастыре Новгородской области [Толстой, 1888. С. 214] 17. Существовало даже специальное описание в Лицевом Подлиннике, как именно нужно изображать Платона на иконах: «Рус, кудряв, в венце, риза голубая, испод киноварь, рукою указует на свиток». Надпись на свитке должна была иметь в несколько измененном виде те слова, которые влагает в уста христианизированному Платону автор Степенной книги: «Аполлон несть бог, но есть Бог на небесех, Ему же снити на землю и воплотитися от Девы Чистыя, в Него же и аз верую; и по четырех стех лет по божественнем его рождестве мою кость осияет солнце». Либо иной вариант слов: «Понеже Бог благ есть и благословению есть виновен, злым же никакоже» [Шахматов, 1930. С. 65]. 16 О феномене крещения костей см.: [Голубинский, 1997. С. 454–455; Мусин, 1998]. 17 В греческом подлиннике конца XVI в. Платон вместе с Сократом, Аристотелем, Плутархом, Филоном и другими античными и эллинистическими мудрецами относится к разделу «греческие мудрецы, предсказавшие воплощение Христа Спасителя». (См.: [Уваров, 1908. С. 18]. Там же Уваров перечисляет известные изображения Платона на западных дверях в русских храмах.) 134 »ÒÚÓрˡ ÙËÎÓÒÓÙËË Вероятно, в таком подходе выражалось то же положительное отношение к Платону, какое мы встречаем, например, у св. Иустина Философа. Иустин пишет о том, что Сократ, Платон и некоторые другие из мужей античной древности были «христианами до Христа», так как учили об истинах, близких евангельским. Вслед за Иустином многие отцы почитали Платона, а значит, и на Руси ему было обеспечено уважительное отношение со стороны богословски образованных книжников. Это уважение проявлялось не только к личности Платона, но и к его этическим идеям, которые через Византию получили свое хождение и на Руси. Яркий тому пример – знаменитый древнерусский сборник «Пчела»18, впервые переведенный с греческого в конце XII в. В различных вариантах этого текста присутствуют афоризмы и цитаты из самых разных авторов, в том числе и из «внешних философов». Так, в новгородской рукописи XIV в. есть цитаты и из Аристотеля (Псевдо-Аристотеля), и из Платона. Соотношение их таково: четыре к двум. Мы не даром упомянули «Пчелу», так как именно в ней мы находим афоризмы, приписываемые Платону. А значит, древнерусский книжник уже с конца XII в. мог прочесть эти афоризмы. Всего две цитаты. Первый фрагмент о памяти: «Дети и стареи равно непамятиви суть: ови растущее, ови изнемагающе. Что есть память? Держание видимых и слышанных, погонение (т. е. извлечение) же их испоминание наречеться. Тем бо тупи памятиви суть, а хитри воспоминаньливи» [Пчела, 2000. С. 438]. Вторая цитата о самопознании: «Начало знанию – сознание невежества своего; мы же, ничего не зная, представляемся всеведущими» [Там же. С. 441]. Эти два текста создают «общее поле», но не ведут к явному сближению. Платон – «внешний философ». Отчасти это объясняется простой подражательностью грекам: раз греки это допустили («Пчела» – перевод-переложение византийской «Мелиссы»), то можно и нам. Но это было в XIII в. А после унии 1439 г. и падения Константинополя в 1453 г. греки окончательно потеряли свой авторитет на Руси, но «Пчелу» продолжали читать вплоть до XVIII в. 18 См. об этом замечательном тексте у Замалеева [1987. С. 163–166]. Так подражание создало возможность определенного диалога идей. И совсем не случайно слова Платона о сознании собственного невежества приводятся сразу же после евангельских слов о том, что «сучец» в глазе ближнего мы видим, а бревна в своем глазу не видим [Там же. С. 441]. Это и есть общая идея истинного знания как сознания собственного незнания, невежества. В конце XIV – начале XV в. появляется текст, авторство которого приписывают Феофану Греку: «Послание мудрого Феофана монаху Прохору». Это небольшое письмо, но именно в нем мы неожиданно встречаем фразу: «Мнози философи быша в миру, но две главе быша философом – Платон и Пифагор. Ов бо благоулучно повествовал, ов же благословесно умолча» [Послание Феофана…, 1999. С. 229]. Интересно, что во главе философской традиции Античности (и вообще философии) ставятся Платон и Пифагор, а не Аристотель и Платон (т. е. Платон попадает на первое место, а Аристотель заменяется Пифагором). Очевидно, это совсем другое восприятие. На основании одного этого можно заключить, что текст написан человеком, воспитанным в иной, не древнерусской культуре. Хотя в «Пчеле» есть «цитата» и из Пифагора, но, по видимости, Пифагор был не более интересен древнерусскому книжнику, чем любой другой философ Античности. Показательно и то, что эти слова были записаны и существовали в русской культуре. Более того, автор «Слова о Житии Великого князя Дмитрия Ивановича» включил эти слова (вместе со всем письмом) в свой текст [Слово о житии…, 1999. С. 222]. Значит, Платон существовал в русской культуре, хоть его образ и был по своему существу образом византийским. Его ругали, иногда цитировали, а иногда – правда, очень редко и в основном под влиянием греков – даже хвалили. Итак, мы видим, что примерно до середины XVI в. русская мысль относилась к античной философии (исключая некоторые этические фрагменты, близкие христианской традиции) с недоверием, а иногда и прямо с осуждением 19. С середины XVI в. 19 Здесь свою роль сыграл также и языковой фактор. Д. М. Буланин отмечал, что греческий язык не был востребован на Руси, поскольку на нем писали «лжефилософы», т. е. античные мыслители, а то, что на нем писали «лжефилософы», определило «нефилософскую» парадигму истории древнерусской ÃËрÓ¯Ì˘ÂÌÍÓ ≈. ». œÎ‡ÚÓÌ Ë Ô·ÚÓÌËÁÏ ‚ ‰р‚ÌÂрÛÒÒÍÓÈ ÎËÚÂр‡ÚÛр ситуация начинает меняться. Появляется интерес к Платону и Аристотелю, впрочем, явное предпочтение отдается Аристотелю [Чумакова, 2005] 20. Несмотря на малочисленность свидетельств, мы можем говорить, вопреки мнению некоторых исследователей [Тихолаз, 2003. С. 43], что Платон в своей византийской интерпретации был знаком древнерусскому книжнику 21. С другой стороны, Платон как таковой, как античный мыслитель был ему неинтересен. То, что давало древнерусскому любомудру пищу для размышлений, было взято из сокровищницы византийской мудрости, христианского богословия. И древнерусский любомудр оставался вполне доволен мудростью Христовой. Он не искал общения с античной культурой, потому что не видел в этом смысла. Античность жила по закону, со времени крещения наступила благодать. Эта мысль митрополита Илариона мало имеет общего с философией, но дает мощную прививку против нее. Зачем нужен поиск Истины тому, кто уже ее нашел? Сама идея «древнерусской философии» парадоксальна 22. Философия на языке киевских монахов была ругательным словом (хотя, с другой стороны, знаменитый проповедник христианства, поведавший князю Владимиру о православии, называется в Летописи Философом, но Философ здесь проповедует совершенно иную, не «языческую» философию). Истинное любомудрие черпалось в трудах Григория Богослова и мысли (см.: [Буланин, 1993]). Впрочем, тут можно и поспорить: Евангелия, святые отцы, византийская литература были написаны тоже на греческом языке, так что дело тут вовсе не в языке. Хотя нельзя не согласиться, что отсутствие интереса к греческому языку было связано с подозрительным отношением ко всей античной культуре и в особенности к философии. 20 См. также: http://drevn.narod.ru/chumakova_aristotle.htm 21 Аверинцев пишет, что русская культура «встречалась» с Платоном посредством «платонизирующих отцов Церкви» [2006. С. 738]. Как мы видим, были и непосредственные встречи, начиная, вероятно, со второй половины XVII в., но они не приносили успеха вплоть до XIX в. 22 Как таковой «древнерусской философии» не существовало. Для нее просто не было почвы. То, что под философией Руси Киевского и Московского периодов подразумевают некоторые авторы, является просто религиозной литературой. В ней едва ли можно сыскать нечто большее, чем этику или эстетику. Как верно заметил Д. С. Лихачев, «умозрительное начало и теоретическая мысль не получили в русской жизни решительного преобладания» [1962. С. 29]. 135 Василия Великого. И только когда сознание погруженности в благодать, ощущение присутствия Истины сменилось одиночеством, когда родилось критическое, рациональное мышление (в конце XVI – начале XVII в.), тогда вместе с философией просыпается интерес и к Платону. И интерес уже не верующего христианина, желающего обличить или опровергнуть, или, в лучшем случае, напомнить, что и среди язычников были свои пророки, «христиане до Христа», но интерес искренний, интерес такой, что в Платоне видится друг, а не враг, любомудр, а не философ. При помощи Платона уже в XVIII в. князь Щербатов доказывал бессмертие души 23, а философ Сковорода создавал свои оригинальные тексты. На первое христианская мысль в XIX в. ясно отвечала, что верующему этих доказательств от Платона и не нужно 24, на второе – что платонизм опасен для богословия. Но в то же время в конце XVIII в. был переведен Платон, и не кем-нибудь, а священником (Иоанном Сидоровским). А современником Загоскина был Н. И. Надеждин, выпускник Московской Духовной Академии, который в 1830 г. писал: «Платон – отец и столп истинной философии, герой, незабвенный в ее летописях, слава ее и образец для прошедших и грядущих столетий» [2000. С. 549]. А это значило, что Платон стал частью русской философской культуры. Список литературы Аверинцев С. С. Христианский аристотелизм как внутренняя форма западной традиции и проблемы современной России // Аверинцев С. С. София-Логос. Словарь. Киев, 2006. Амартол Георгий. Хроника. М., 2000. Артемьева Т. В. История метафизики в России XVIII в. СПб., 1996. Буланин Д. М. Античные традиции в древнерусской литературе XI – XVI вв. Мюнхен, 1993. Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. М., 1997. Т. 1, ч. 2. 23 О его подражании платоновскому «Федону» (в трактате «Разговор о бессмертии души») см.: [Артемьева, 1996. С. 65–74]. 24 «Неистинный тот христианин, который станет искать доказательств бессмертия души в платоновом Федоне…» [Загоскин, 1998. С. 75]. 136 »ÒÚÓрˡ ÙËÎÓÒÓÙËË Житие Феодосия // Успенский сборник XII–XIII вв. М., 1971. Загоскин М. Н. Письма в журнал «Маяк» за 1840 г. // Философия Шеллинга в России. М., 1998. Замалеев А. Ф. Философская мысль в средневековой Руси. Л., 1987. Каменский З. А. Русская философия начала XIX века и Шеллинг. М., 1980. Книга Степенная царского родословия, содержащая Историю Российскую с начала оныя до времени государя царя и великого князя Иоанна Васильевича, сочиненная трудами преосвященных митрополитов Киприана и Макария. М., 1775. Ч. 1. С. 217– 219. Летопись по Лаврентьевскому списку // ПСРЛ. Л., 1926–1928. Т. 1. Лихачев Д. С. Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого (конец XIV – начало XV в.). М.; Л., 1962. Лурье В. М. История византийской философии. СПб., 2006. Малинин В. И. Исследование Златоструя по рукописи XII в. // Приложение к ТКДА. 1878. № 1–5. Мусин А. «Приручение смерти» в Древней Руси (культурная и святоотеческая антропология в изучении русской культуры) // Антропология религиозности. Альманах «Канун». СПб., 1998. Вып. 4. С. 16–70. Надеждин Н. И. Соч.: В 2 т. СПб., 2000. Т. 2: Философия. Перетц В. Н. Сведения об античном мире в Древней Руси XI–XIV вв. // Гермес: Научно-популярный вестник древнего и нового мира. 1917. Т. 2. С. 205–262; 1919. Т. 23. С. 181–185. Пpохоpов Г. М. Корпус сочинений с именем Дионисия Ареопагита в древнерусской литературе: проблемы и задачи изучения // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 31. С. 351–361. Послание Климента, митрополита Русского, написанное к смоленскому пресвитеру Фоме // Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 2004. Т. 4. Послание мудрого Феофана монаху Прохору // Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 1999. Т. 6. Послание старца Филофея // Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 2000. Т. 9. Пчела // Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 2000. Т. 5. Слово о житии великого князя Дмитрия Ивановича // Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 1999. Т. 6. Стародубцев О. В. Русское церковное искусство Х–ХХ веков. М., 2007. Тихолаз А. Платон и платонизм в русской религиозной философии второй половины XIX – начала XX века. Киев, 2003. Толстой М. Святыни и древности Великого Новгорода. М., 1888. Уваров С. А. Христианская символика. М., 1908. Т. 1. Чижевский Д. Платон в Древней Руси // Записки Русского исторического общества в Праге. Прага, 1930. Кн. 2. С. 71–81. Чумакова Т. В. Рецепция Аристотеля в древнерусской культуре // Человек. 2005. № 2. Шахматов М. В. Платон в Древней Руси // Записки Русского исторического общества в Праге. Прага, 1930. Кн. 2. С. 67–68. Held K.Treffpunkt Platon. Stuttgart, 2001. Ivanka E., von. Platonismo cristiano: recezione e transformazione del Platonismo nella Patristica. Milano, 1992. Материал поступил в редколлегию 15.11.2011 E. I. Miroshnichenko PLATO AND PLATONISM IN ANCIENT RUSSIAN LITERATURE The article considers the reception of Plato by the Russian thinkers in XI–XVI centuries. The author shows that Platonism was unknown in Russia until the end of the XVII century with the exception of a few ethical ideas. Nevertheless, the name of Plato and his image existed in Russian Thought in this period, although it was determined by the Byzantine cultural tradition. The author makes an attempt to reconstruct this image and explain its complexity. Keywords: Russian Platonism, Ancient Russian Literature, Plato, Byzantine Thought, Clement Smolyatich.
