самодержавная демократия: дуалистический характер
реклама
Заглавие статьи Автор(ы) Источник Рубрика Место издания Объем Количество слов Постоянный адрес статьи САМОДЕРЖАВНАЯ ДЕМОКРАТИЯ: ДУАЛИСТИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УСТРОЙСТВА А. Ф. ИВАНОВ, С. В. УСТИМЕНКО ПОЛИС. Политические исследования, № 5, 2007, C. 56-67 Социум и власть в России Москва, Россия 40.1 Kbytes 4549 http://www.ebiblioteka.ru/browse/doc/12859350 САМОДЕРЖАВНАЯ ДЕМОКРАТИЯ: ДУАЛИСТИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УСТРОЙСТВА Автор: А. Ф. ИВАНОВ, С. В. УСТИМЕНКО КОНСТИТУЦИОННОЕ УСТРОЙСТВО: РАЗДЕЛЕНИЕ ВЛАСТЕЙ VS САМОДЕРЖАВИЕ Если разделять, следуя предложению С. Кордонского [Кордонский 2000], понятия "в реальности" и "на самом деле", то в реальности Российская Федерация - это смешанная полупрезидентская или, по другой типологии, президентско-парламентская республика [Голосов, Лихтенштейн 2001]. Но одновременно с этим российская государственность на самом деле - что-то если не абсолютно, то заметно иное. С момента принятия новой Конституции Российской Федерации (1993 г.) начались дискуссии о необходимости внесения в нее изменений и поправок. Писаный Основной закон оказался недостаточен для того, чтобы скрепить политическое тело, оставшееся после распада Советского Союза. До реального внесения изменений в Конституцию дело не дошло, однако роль этих поправок - "неписаных", не противоречащих Основному закону, но и не закрепленных в нем, - на практике взяли на себя так наз. параконституционные институты, создававшиеся на протяжении всей недолгой истории государственного строительства посткоммунистической России. Появление "страховочного пояса" [см. Параконституционное строительство 2006] из этих институтов - в дополнение к конституционным политическим институтам - стало возможным благодаря политике "укрепления вертикали власти", провозглашенной В. Путиным с самого начала его президентства. "Страховочные" институты не столько дублируют конституционные нормы, сколько корректируют их и приводят в соответствие с политической реальностью. Система получилась достаточно стройная (см. табл. 1). Таблица 1 Конституционное и параконституционное устройство Российской Федерации Конституция (разделение властей) Исполнительная власть Президент Параконституция (автократия) Глава государства Правительство Совет безопасности Представительная (законодательная) власть Совет Федерации Государственный совет Государственная Дума Общественная палата Административнотерриториальное деление Губернаторы Полномочные представители президента Субъекты Федерации Федеральные округа ИВАНОВ Андрей Федорович, политолог; УСТИМЕНКО Сергей Владимирович, доктор философских наук, профессор. стр. 56 Прежде всего, обратим внимание на системную полноту новой "вертикали власти". Если конституционное государственное устройство основывается на принципе разделения властей и выборной системе представительства, то параконституционное - на принципах нераздельности власти, назначаемости на все должности и прямого подчинения первому лицу государства, т.е. на принципе самодержавной власти и номенклатуре. Логика "укрепления властной вертикали" отражает не только личное стремление Путина к более эффективному правлению, но и глубоко укорененную историческую традицию функционирования государственной власти в России. Подтверждение этому факту находят исследователи самых разных отраслей гуманитарного знания. Например, социолог О. Крыштановская, анализируя конфигурацию власти, сложившуюся в период президентства Путина, приходит к выводу, что современную Россию следует отнести к "моноцентрическому государству". В таком государстве "властная пирамида едина, разделение властей отсутствует. Кроме исполнительной, законодательной и судебной ветвей имеется власть верховная, обладающая монополией на универсальные решения. В распоряжении этой верховной власти находятся все другие сектора государственной машины. Для верховной власти сегментарные, специализированные органы управления являются не партнерами или конкурентами, а подчиненными" [Крыштановская 2004: 217]. Крыштановская видит в таком устройстве возврат к "советизму", с одной стороны, и проявление "самодержавия", с другой. Аналогичные выводы делает политолог О. Гаман-Голутвина, изучающая проблемы российского парламентаризма в рамках международного исследовательского проекта "Парламентское представительство в Европе, 1848 - 2005 гг.". Российский парламентаризм характеризуется рядом черт, не вписывающихся в общеевропейскую традицию. Главные из них - доминирующая роль главы государства и нестабильность избирательного законодательства. Глубинную причину такого положения вещей ГаманГолутвина видит в российской традиции "четырехзвенного" разделения властей: над исполнительной, законодательной и судебной ветвями власти доминирует четвертая "верховная" [Гаман-Голутвина 2006: 74]. Анализируя историю представительной власти начиная с Земских соборов XVI в., Ю. Пивоваров заключает, что парламентская форма правления для России исторически нехарактерна и неприемлема. "Все эти соборы нужны были власти для того, чтобы, вопервых, в форме 'совета со всей землей' легитимировать собственные решения и, вовторых, 'восполнить недостаток рук', т.е. повысить свою административную эффективность, - замечает историк. - ...В нашей стране господствует 'самодержавная политическая культура'. Ее ключевая характеристика - властецентричность. Причем 'власть' должна писаться с большой буквы - 'Власть'. Она главное действующее лицо исторического процесса, в ходе которого лишь меняет свои наименования - царь, император, генсек, президент" [Пивоваров 2006: 15 - 16]. Уточнить "самодержавный" характер российского государственного устройства на концептуальном уровне позволяют исследования политического историка О. Хархордина. Российский и европейский термины, обозначающие государство, различаются. Как показывает этимологический стр. 57 анализ, термин "state", введенный Т. Гоббсом и традиционно переводимый на русский язык как "государство", первоначально означал "устойчивое состояние", "устой", некую конструкцию социальной реальности, то, что противостоит хаосу войны всех против всех, развязываемой горожанами (citizens). Русское же "государство", по мнению Хархордина, "очень странный термин, который возник как описание качества или состояния, но потом этому состоянию был приписан статус субъекта" [Откуда взялось русское государство 2005]. Понятие "государство" - производное от "государя", и первоначально использовалось именно в этом значении - как "государь-ство", как свойство царя быть государем. Отказ от принципа разделения властей (а значит, следование самодержавной традиции) был провозглашен и при создании Советской республики. Один из "архитекторов" нового государства, Я. Свердлов, недвусмысленно заявлял в 1918 г.: "Разделение власти законодательной и исполнительной не соответствует деятельности Советской республики. Совет народных комиссаров - это непосредственный орган власти как таковой: и законодательной, и исполнительной, и административной" [см. Земляной 2004]. На преемственность коммунистического режима с Московским царством XVI в. указывал еще Н. Бердяев [Бердяев 1990]. Парадоксальным образом его идеи, но с противоположным знаком, пытается возродить экономист В. Найшуль, который относится к существующему в России политическому режиму скорее сочувственно, нежели критически (по сравнению с цитированными выше авторами). Он считает вполне уместным заимствование Россией института президентства, поскольку "первое лицо основа российской государственности со времен Ивана Грозного". Да это, по его мнению, и не заимствование, а "подгонка давно известной реалии под новые условия" [Найшуль 2006]. Идея же парламента, напротив, признается Найшулем "абсолютно неорганичной для России", так как доминанта ее политической культуры - не согласование групповых интересов в парламентской процедуре, а "стояние за правду" в рамках идеократического государства. В результате, констатирует исследователь, созданные по западному образцу институты представительства не работают. Заметим, что возведение параконституционной "вертикали власти" обосновывалось необходимостью повысить эффективность государственного управления. Но на практике оно губительно сказалось на всех институтах парламентаризма. Наглядный пример фактическое устранение контроля над деятельностью правительства со стороны парламента посредством превращения председателя кабинета в "технического премьера". "Технический премьер" не только абсолютно лоялен к президенту, но и менее ответственен перед парламентом. Вместо политического деятеля, который, по Конституции, отвечает перед Федеральным собранием, мы получаем что-то вроде "временного управляющего", с которого и спросить нечего. Реальные же фигуры, ответственные за политические процессы и государственное управление, беспрепятственно перемещаются в тень "технического премьера", занимая посты вицепремьеров. Принципы параконституционного устройства, реализуемые через политику государственной централизации, распространяются и на другие констр. 58 ституционные институты. В качестве примеров можно привести отмену выборности глав субъектов Российской Федерации и реформирование партийной системы. Параллельно институционализированным политическим партиям (парламентским и непарламентским) создаются многочисленные молодежные движения, нацеленные на политическую деятельность. Подчеркнем, что речь идет не о молодежных "крыльях" политических партий, а о самостоятельных организациях, которые нужны для подстраховки на случай "цветных революций". ОТБОР ПРАВЯЩИХ: ВЫБОРЫ VS НОМЕНКЛАТУРА Отмена выборности глав субъектов Российской Федерации, введение пропорциональной избирательной системы на федеральном уровне и пропорциональной и смешанной на региональном означают постепенное "сворачивание" института выборов. Однако это не отменяет проблемы отбора правящих, который начинает осуществляться в рамках других институтов и другими механизмами, связанными с возрождением номенклатуры. Для формирующейся и становящейся на ноги элиты выборы были хорошим шансом войти в открытые двери. Стабилизация политического класса, или (что то же самое) "закрытие элиты", потребовала создания надежной пропускной системы, обеспечивающей легитимацию кандидатов. Выборы по мажоритарной системе не позволяют справиться с этой задачей, так как не гарантируют стопроцентного прохождения "нужного" кандидата и его последующую стопроцентную лояльность к верховной власти. Более того, политическая практика показала возможность проникновения в региональные структуры власти откровенно криминальных элементов через выборные институты. Главная же причина негодности выборного механизма заключается в его "ненадежности" как следствии неустойчивого электорального поведения и неустойчивого элитного консенсуса. В первом случае помехами служат низкий авторитет правящей группы, отсутствие эффективных организационных структур (в том числе партий) и проходных кандидатов, слабое политтехнологическое обеспечение избирательных кампаний, наличие сильных соперников и т.п. Что касается лояльности, то в рамках выборной процедуры легитимацию кандидата обеспечивает избирательный мандат, а не решение вышестоящего органа. (Вспомним ситуацию с мэром Владивостока В. Николаевым, которого без новых выборов не могли отстранить от должности. Чтобы "связать руки" своевольному мэру, прокуратура подвергла его уголовному преследованию, а суд избрал мерой пресечения взятие под стражу.) Чтобы преодолеть эти трудности, исполнительная власть решила ограничиться одним избирательным мандатом - президентским - и отменила региональные выборы. Вместо них был введен, хотя и с определенными оговорками, номенклатурный принцип, т.е. назначение и утверждение глав регионов по решению вышестоящего органа - президента Российской Федерации. Решение об отмене выборов губернаторов не вызвало сколько-нибудь заметных протестов избирателей. По мнению С. Земляного, это объясняется наличием в общественном сознании "номенклатурного комплекса" в стр. 59 подходе к руководящим кадрам, согласно которому назначение и освобождение от должности руководящих кадров в регионах есть прерогатива Центра" [Земляной 2004]. Как известно, номенклатурный принцип утвердился в конце 1920-х годов, полностью вытеснив принцип выборности в деятельности компартии и Советского государства. Такая жестко централизованная кадровая политика осуществлялась вплоть до запрета КПСС в 1991 г. Очевидно, что скрытая историческая память о ней сохранилась не только у правящего класса, значительная часть которого была вовлечена в сферу внимания Учраспреда, но и у российских избирателей. В условиях, когда правящий класс не в состоянии полноценно контролировать выборы, возвращение к номенклатуре выглядит наименьшим из зол. Какой бы недемократичной ни была эта практика, номенклатурный принцип является более государственническим, более системным (а значит, и более стабильным) по сравнению с фаворитизмом и непотизмом, получившими распространение в период президентства Б. Ельцина. В конечном итоге для администрации президента ведать новой номенклатурой - гораздо более легкое и, с бюрократической точки зрения, более естественное занятие, чем ломать голову над стратегией и тактикой избирательной кампании в каком-то удаленном регионе. Говорить о полноценной номенклатуре пока рано. Она еще только формируется на основе территориальной (землячество, или "питерские юристы") и корпоративной (причастность к "спецслужбам", или "питерские чекисты") общностей. Но никакие на базе политической партии. Уникальный случай - призвание А. Жукова в правительство из фракции "Единой России", победившей на выборах в Госдуму в 2003 г. Это скорее исключение, подтверждающее правило. В лучшем случае партии приходится довольствоваться тем, что назначаемое лицо постфактум или заранее, исходя из технической необходимости, становится ее членом, демонстрируя номенклатурную лояльность (чаще всего это связано с практикой "локомотивов", когда глава региона возглавляет партийный список с целью увеличения электоральной поддержки). Впрочем, эта тенденция не становится правилом* и уж тем более не распространяется на "доверенных лиц" - чиновников, входящих в "ближний круг" президента. Наглядным примером может служить история с вступлением, а точнее, невступлением в "Единую Россию" руководителя ОАО "Российские железные дороги" В. Якунина, который считается лицом, приближенным к Путину. Мы уже говорили о "разделенной", или "ограниченной", партийности, при которой демаркационная линия проходит по линии разделения властей: партийный парламент против беспартийного правительства [Устименко, Иванов 2005]. По этой же линии в настоящий момент происходит разделение механизмов отбора правящих. Президентская номенклатура формируется в рамках исполнительной ветви власти. Введение пропорциональной системы * Например, на выборах в законодательный орган Республики Дагестан 11 марта 2007 г. глава Дагестана возглавил список "Единой России", не будучи членом партии. Причем во всех своих выступлениях он тщательно подчеркивал это обстоятельство. стр. 60 выборов в федеральный парламент означает, по сути, формирование партийной номенклатуры в рамках законодательной ветви власти. При пропорциональной системе избиратель не выбирает своего депутата как личность, а всего лишь одобряет тот контингент, который назначен партией и включен в ее список. Иными словами, депутат сначала избирается партией, а затем уже избиратели ратифицируют этот выбор. Партийный мандат имеет тенденцию торжествовать над мандатом избирательным. Если взглянуть шире, то можно увидеть, что процесс политический идет параллельно процессу экономическому: на поле политики, как, например, и на газовом рынке, путем слияний или поглощений появляются крупные операторы. Введение пропорциональной системы на федеральном уровне и смешанной - на региональном, по сути, означает монополизацию (олигополизацию) политического и электорального поля. На партии возлагается задача обеспечения контроля над выборами, и на это нацелены все последние новеллы законодательства о выборах и о партиях - требования постоянного членства, определенной численности, разветвленной региональной сети, запреты на избирательные блоки, высокий заградительный барьер и пр. Именно партии призваны снизить риски, связанные с участием в выборном процессе одномандатников - более харизматичных и технологичных, но нелегитимных с точки зрения правящей элиты. С "избавлением" от одномандатников меняется и положение вновь формируемого депутатского корпуса. Новая система нуждается в сплоченных и консолидированно голосующих фракциях, а не в отдельных депутатах, оттачивающих в стенах Госдумы навыки политического лидерства или лоббирующих чьи-то частные интересы. Связь с избирателями, и без того не слишком прочная, разорвана: номинально депутаты напрямую не ответственны перед ними. Законотворческая деятельность сегодня сосредоточена в правительстве, парламент же вынужден выполнять при нем функцию "юридического управления". Не получим ли мы в итоге отряд высокопоставленных "мертвых душ", и не будет ли ответственность депутата как политика ограничиваться обязанностью своевременно сдавать карточки для голосования фракционному "старосте"? Выход из ситуации видится либо в привязке депутатской ответственности к территории, либо в вовлечении депутата в работу профильных комиссий с возможностью ротации в органы исполнительной власти. Но пока бывшие законодатели, как правило, продолжают свою карьеру не в структурах исполнительной власти, а в бизнесе. Для ограниченного парламентаризма, в условиях которого деятельность политической партии не выходит за пределы законодательной ветви власти, более уместной, на наш взгляд, была бы не пропорциональная, а мажоритарная система с обязательным выдвижением кандидатов от партии. Это позволило бы депутату "врасти" в свой территориальный округ и связать свою карьеру с лоббированием интересов его жителей. Возможно, нечто подобное возникнет, так или иначе, и в рамках пропорциональной системы, где связь с территорией будет обеспечиваться разбивкой партсписков на региональные группы. Тогда на уровне федерального или регионального законодательного органа поведение и голосование депутата будут в перстр. 61 вую очередь зависеть от общепартийной дисциплины, а как представитель территории он будет иметь определенную свободу. Другая проблема, которая возникает с появлением президентской и партийной номенклатур, касается их взаимоотношений. Как соотносятся эти две номенклатуры? Представляют ли они параллельные миры или сообщающиеся сосуды? Будут ли они дополнять друг друга или, напротив, вступят в противоборство? На наш взгляд, неравноправное положение и слабость партийной номенклатуры, ее, если так можно выразиться, вторичный характер делают конфликт неминуемым. Суть этого конфликта можно сформулировать так: президентская номенклатура будет стремиться сохранить статус-кво и удержать в подчиненном положении номенклатуру партийную, тогда как партийная номенклатура будет стремиться влиться в президентскую, а в идеале поглотить ее. Наконец, необходимо упомянуть еще одну сферу политической жизни, выведенную российской Конституцией за пределы государственной власти, - сферу местного самоуправления. Здесь демократические принципы выборности находятся пока вне досягаемости номенклатурной реформы, захватившей верхние этажи государственной машины. Когда принималось решение об отмене выборности глав субъектов РФ, звучали призывы распространить принцип назначаемости руководителей и на муниципальный уровень, но закон об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации все-таки остался нетронутым. Решение об изменении избирательной системы также затронуло только федеральный и региональный уровни муниципальные собрания оказались вне сферы действия законодательной новеллы. Хотя для проверки дееспособности партии низовой уровень - самый подходящий оселок. Повидимому, ни власть, ни партии не имеют в настоящее время возможности осуществлять столь масштабный кадровый контроль, а органы местного самоуправления вряд ли способны стать серьезным оплотом оппозиции и источником дестабилизации в силу своей раздробленности. Поэтому сохранение ими демократического статус-кво проще всего объяснить тем, что у "параконституционных строителей" до них пока попросту "не дошли руки". А может быть, и не дойдут? ПАРТИЙНАЯ СИСТЕМА: МНОГОПАРТИЙНОСТЬ VS ПАРТИЙНЫЙ КАРТЕЛЬ Специфика новой конструкции государственного устройства России проявляется в том, что, вопреки утверждению классика партологии М. Дюверже* [Дюверже 2000], не партии определяют политическое развитие режима, а режим по своему усмотрению моделирует партийное пространство. Несколько лет назад концепция доминантной партии вполне логично вписывалась в тенденции развития российской политической системы. * М. Дюверже утверждал, что "развитие партий коренным образом видоизменяет структуру политических режимов". Таким образом, для полноценного политического анализа необходимо дополнить знание конституционного устройства знанием механизма функционирования партий. Это правило, работавшее для "классических" западных стран - Англии, Франции, США, подходило даже для Советской России. Формально, по конституции, Россия была парламентской республикой с коллективным главой государства (Президиумом), отделенным от кабинета, ответственным перед парламентом (Верховный Совет). Однако однопартийность кардинально меняла характер политического режима. стр. 62 Казалось, она позволяет оптимально поддерживать консолидацию элит и смягчать возможные риски при смене верховной власти. Обеспечение преемственности было главным ratio для превращения "Единой России" в доминантную партию, способную создать более широкую базу легитимации следующего президента, чем процедура номинации "преемника". Все это - в идеале и в прошлом. С незапланированным рождением "Справедливой России", "партии власти N 2", вопрос о доминантной партии утратил свою актуальность. Что же может не устраивать нынешнюю президентскую команду в предложенном Ельциным механизме преемничества, благодаря которому Путин получил в свои руки бразды верховной власти? Вопрос о "третьем сроке" мы сознательно не затрагиваем, поскольку, несмотря на архиактуальность, он нисколько не решает вопроса о процедуре передачи власти, а лишь откладывает его на определенный или, возможно, неопределенный срок. Механизм преемничества "по-ельцински" неудовлетворителен по нескольким причинам. Во-первых, он непрозрачен с точки зрения определения персоны преемника, а значит, с ним связана опасность фаворитизма, дестабилизации и раскола в правящей элите. Вовторых, он не исключает возможности появления политических "парвеню". Каково это, в полной мере ощутил на себе и сам Путин в начале своего президентства, когда его неотступной тенью преследовал вопрос: "Who is Mr. Putin?" Наконец, в-третьих, этот механизм радикально меняет саму суть президентских выборов. Из выбора личностей они превращаются в "плебисцит по поводу института" (М. Дюверже), когда голосование избирателей является лишь утверждением или, лучше сказать, одобрением совершенного помимо их участия выбора. Процедура предварительной номинации также появилась при Ельцине и заключалась в назначении потенциальных преемников на руководящие посты в правительстве. Эта практика сохранилась и в условиях "технического премьерства" М. Фрадкова. Стремясь обезопасить от негативных аспектов преемничества своих потенциальных "кандидатов", Д. Медведева и С. Иванова, Путин задолго до избирательной кампании ввел их в правительство, представил российским избирателям и международному сообществу, предоставил равные возможности, дал параллельные задания. Проблема заключается в том, что "кандидатство" Медведева и Иванова - это кандидатство не на должность президента, а на статус "преемника", поскольку вопрос о выборе, по сути, опять не стоит: о политическом кредо и программе этих вполне успешных высших функционеров можно только догадываться. Выбор между ними напоминает излюбленный маркетинговый прием, когда покупателю предлагают один и тот же товар, но в разной упаковке, сопровождая броским призывом: "Выбирай!" Как бы то ни было, партиям в этом процессе не отводится особой роли. Ни один из потенциальных "кандидатов" не связал свою политическую карьеру с партией. Поэтому рассуждения на тему оптимальной для "Единой России" модели для подражания, - будь то японская Либерально-демократическая, или шведская Социал-демократическая, или мексиканская Институционно-революционная партии, - представляют собой в лучшем случае удачные примеры политологической компаративистики: они сознастр. 63 тельно или бессознательно игнорируют тот факт, что российская "партия власти" не является "правящей" (см., например, статью В. Гельмана, в которой в качестве наиболее подходящей модели для подражания "Единой России" предлагается мексиканская Институционно-революционная партия, занимавшая доминирующие позиции с 1929 по 2000 г. [Гельман 2006]). "Единой России" - "партии власти N 1" - не отводится никакой другой роли, кроме той, что была ей определена с момента основания: служить инструментом мобилизации электоральной поддержки правящей элиты в условиях демократического режима. Причем в последнее время эта роль трактуется "Единой Россией" более широко. Теперь ее задача стать коммуникативной средой, которая будет, с одной стороны, обеспечивать прохождение политических сигналов сверху вниз и обратную связь снизу вверх, а с другой стороны, служить демпфером, гасящим политические и социальные конфликты*. Технологии вовлечения в отношении политических активистов выступают как практики связывания и дезактивации, а в отношении рядовых избирателей - как практики умиротворения и провоцирования социальной апатии. Практика связывания является разновидностью функции отбора. Суть ее состоит в том, что, не будучи в полной мере способной обеспечить полноценное политическое лидерство, партия, тем не менее, пытается блокировать политических активистов и харизматиков, находящихся в политическом поле в качестве "свободных радикалов" (по химической терминологии). Однако "Единой России" пока не удалось добиться достаточно широкого вовлечения в орбиту своей деятельности представителей элитных кругов на разных уровнях, в результате чего вне сферы охвата партии осталось значительное количество оппозиционных элементов. С ограничениями в расширении своей электоральной поддержки "Единая Россия" столкнулась и на уровне избирателей. Успешно достигнув 40%-ной отметки еще в 2003 г., партия забуксовала на месте. Сложилось впечатление, что как политический субъект она достигла предела своего электорального развития, который позволяли ей идеологические ориентиры (консерватизм) и методы партийной работы (тесная связь с административным аппаратом). Особенно остро дефицит политического лидерства ощущается на низовом, муниципальном, уровне. Логично предположить, что, поскольку у правящей бюрократии до него еще в полной мере не дошли руки, "Единая Россия" предпочла не лезть "поперед батьки в пекло". В качестве примера можно привести ситуацию с обманутыми соинвесторами: если на федеральном и региональном уровнях работа партии еще была заметна, то уже на уровне муниципалитетов, где, собственно, и аккумулировался конфликтный и протестный потенциал, ее место заняли оппозиционно настроенные активисты-общественники. Возможно, дискуссия о правом и левом флангах в "Единой России", неожиданно возникшая и быстро заглохшая в 2005 г., была одной из попы- * В мае-июне 2006 г. руководство "Единой России" организовало масштабную политучебу для регионального руководящего состава, посвященную отработке навыков использования "мягких технологий" (soft power), основанных на коммуникативных методах управления политическими и социальными процессами. стр. 64 ток реформирования партии с целью расширения ее социальной базы. Но, как известно, возобладала позиция сохранения статус-кво. Главный вызов доминирующему положению "Единой России" пришел из источника, который был призван обеспечить ее монополию на электоральном поле. Введение пропорциональной системы выборов на федеральном уровне означает, что для формирования парламентского большинства партии нужно набрать более 50% голосов избирателей. В 2003 г. "Единая Россия" получила 38% голосов, а большинство в Госдуме было достигнуто за счет примкнувших одномандатников, которые выступают разменной монетой всегда, когда требуется срочно сколотить очередную проправительственную "депутатскую группу". Очевидно, что переход к пропорциональной системе, покончивший с одномандатниками, стал для партии ловушкой. На выборах депутатов восьми региональных парламентов 12 марта 2006 г. она получила в среднем 37,5% голосов, а на выборах депутатов 14 региональных парламентов 11 марта 2007 г. - 42%. Как видим, "Единая Россия" не способна консолидировать электоральное большинство. Между тем, чтобы быть доминантной партией в России, среднемировых 30 - 40% электоральной поддержки сегодня явно недостаточно, необходимо не менее 50%. В этих условиях появление "Справедливой России" преследовало две очевидные цели: подобрать левый электорат, оказавшийся в недосягаемой зоне для "Единой России", и укротить амбиции "партии власти", создав ей дублера-альтернативу. Данный сценарий просматривался на протяжении всей недолгой истории российского партстроительства и был легко предсказуем. Немаловажно, что "Справедливая Россия" с самого начала стала позиционировать себя как партия "официальной", или легитимной, с точки зрения правящего класса, оппозиции (ЛДПР и КПРФ такой легитимации не имеют). В качестве примера можно упомянуть вступление в партию бывшего губернатора Красноярского края В. Зубова и других бывших чиновников регионального масштаба. Это позволяет ей служить своеобразным резервуаром для сбора той контрэлиты, которая, с одной стороны, не вписалась в формат "Единой России", а с другой стороны, сохранила лояльность к президентской власти. На жизнеспособность "партии власти N 2" указывают и неплохие электоральные достижения: по итогам весенних (2007 г.) выборов в регионах она набрала в среднем 12%. Моделирование основной повестки дня выборов-2007 как противопоставления глобализма "Единой России" регионализму "Справедливой России" предусматривает для последней ту же нишу, которую в свое время занимал блок "Отечество - Вся Россия". На наш взгляд, сравнение с этим блоком не совсем корректно, поскольку ОВР вели в бой региональные лидеры, которые в настоящий момент ангажированы "Единой Россией". Представляется, что для "Справедливой России" стратегически важнее получить официальный или полуофициальный статус "партии оппозиции". (Истоки этой схемы можно найти еще у Д. Юма, обозначившего раздел между монархической и республиканской частями британской конституции в виде разделения на партию двора - court и партию народа country.) Находясь в плену политологических фантазий, можно вполне представить "Единую Россию" партией номенклатуры, а "Справедливую Россию" - народной стр. 65 партией, т.е. партией всех тех, кто не попал в заветную картотеку и числится только в списках избирателей. В случае подтверждения жизнеспособности "Справедливой России" новая российская партийная система будет выглядеть так: в центре - двуглавая "партия власти" в лице номенклатурной "Единой России" и ее официальной оппозиции, "Справедливой России", а на флангах - два дополнительных резервуара для сбора голосов правых и левых маргиналов в виде ЛДПР и КПРФ. Разрастание "партии власти" - это симптом трансформации, происходящей на электоральном поле. Мы являемся свидетелями перехода от многопартийности как отражения представительства мнений к партийности как отражению расстановки сил в правящем классе. Ужесточение партийного и избирательного законодательства, укрупнение партий и сокращение их количества не только преследуют цель повысить управляемость, но и отражают желание "высшей власти" в лице действующей бюрократии монополизировать политическое пространство и, как следствие, электоральную поддержку. Инструментом для реализации этого плана призван служить политический картель, который формируется на базе правоцентристской "Единой России", левоцентристской "Справедливой России", либеральной "Гражданской силы" (созданной в марте 2007 г. на основе партии "Свободная Россия") и при участии стигматизированных, но вполне адаптировавшихся к режиму и адаптированных режимом ЛДПР и КПРФ. Внешне яростное противостояние "Единой России" и "Справедливой России" не должно никого вводить в заблуждение. Помимо обычной чиновничьей ревности, которой позволено проявлять себя публично, взаимная критика двух партий призвана отвлечь внимание избирателей и вывести из-под любой критики саму правящую элиту. Главная же задача "партий власти" - не конкурировать между собой, а картельным образом максимизировать количество голосов избирателей в свою поддержку и совместно сформировать парламентское большинство. О том, что "Справедливая Россия" точно такая же президентская партия, как и "Единая Россия", недвусмысленно заявляет сам ее лидер С. Миронов. На вопрос о возможной поддержке преемника Путина на выборах президента Миронов ответил: "Я буду предлагать однопартийцам поддержать того кандидата, за которого выскажется сам Владимир Путин. А если он не выскажет своих предпочтений, то мы сами определим, кого поддерживать. И не обязательно это будет не тот кандидат, которого поддержит 'Единая Россия'. В этом плане я не вижу с единороссами никаких противоречий. Для нас главное - продолжение курса президента" [Миронов 2007]. Очевидно, что во всем, что касается "курса президента", будет срабатывать этот принцип "необязательности" противостояния двух партий. Последний вопрос, на который следует дать ответ, - вопрос об оппозиции. Существует ли она, и каковы ее перспективы? Власть активно провоцирует социально-политическую апатию как наиболее благоприятный фон для проведения парламентских и президентских выборов. "Да здравствует скука!" - под таким заголовком в совместном выпуске "Коммерсанта" и "Эксперта" появилась редакционная статья, посвященная итогам 2006 г. стр. 66 Главная причина социально-политической апатии кроется в общей социальноэкономической стабилизации, обусловленной ростом экономики и высокими ценами на углеводороды. Ингибиторами революционной и протестной деятельности выступают следующие факторы: - завершилась череда "цветных революций" на постсоветском пространстве, служившая острым раздражителем для действующей власти и вдохновителем для всех радикально настроенных элементов общества; - законодательно ограничена деятельность некоммерческих организаций, служивших под правозащитными лозунгами опорой оппозиционных сил; - власти оказывают решительное противодействие попыткам сторонников радикальной оппозиции консолидироваться и воздействовать на общественное мнение посредством различных мероприятий ("марши несогласных", акции "Другой России", Движения против нелегальной иммиграции и т.п.); в результате протестные действия предстают в сводках телевизионных новостей всего лишь как выходки кучки хулиганов и провокаторов; - у самой оппозиции есть острые внутренние проблемы, связанные прежде всего с отсутствием общей платформы и ясной стратегии и тактики борьбы в новых условиях. Оппозиционные лидеры все еще пребывают во власти прекраснодушных и устаревших представлений о борьбе как институциональном процессе. Альтернативы самоубийственному геройству у оппозиции в настоящий момент нет. Впрочем, это тоже является частью русской революционной традиции со времен А. Герцена и декабристов. Бердяев Н. А. 1990. Истоки и смысл русского коммунизма. М. Гаман-Голутвина О. В. 2006. Российский парламентаризм в исторической ретроспективе и сравнительной перспективе (II). - Полис, N 3. Гельман В. 2006. Перспективы доминирующей партии в России. - Pro et Contra, Июль-август. Голосов Г. В., Лихтенштейн А. В. 2001. "Партии власти" и российский институциональный дизайн: теоретический анализ. - Полис, N 1. Дюверже М. 2000. Политические партии. М. Земляной С. Н. 2004. Невидимая рука Учраспреда. - Отечественные записки, N 2. Кордонский С. 2000. "В реальности" и "на самом деле". - http://old.russ.ru/politics/20001204_kor.html Крыштановская О. 2004. Анатомия российской элиты. М. Миронов С. 2007. "Восставший с левой ноги". Интервью с С. Мироновым. - Московский комсомолец. 16.01. Найшуль В. 2006. Мы, русские люди. - Эксперт, N 39. Откуда взялось русское государство: Интервью с Олегом Хархординым. 2005. http://www.polit.ru/analytics/2005/07/08/harh.html Параконституционное строительство: О "миссии Путина" безо всякой мистики. 2006. http://www.russ.ru/politics/docs/parakonstitucionnoe_stroitelstvo Пивоваров Ю. С. 2006. Русская власть и публичная политика. Заметки историка о причинах неудачи демократического транзита. - Полис, N 1. Устименко С. В., Иванов А. Ф. 2005. Российская многопартийность и место "партии власти" в партийной системе. - Власть, N 4. стр. 67 постоянный адрес статьи: http://www.ebiblioteka.ru/browse/doc/12859350
