Банковское регулирование: реэволюция (Часть I)
advertisement
точка зрения Банковское регулирование: реэволюция1 (Часть I) А. Ю. Симановский, доктор экономических наук А мы идем, а мы все движемся вперед… Песня Т ема базельского (международного) этапа развития банковского регулирования занимает умы экспертов, банкиров и всего прогрессивного человечества уже на протяжении четверти века (Базель I – 1988 г.). За этот период банковское регулирование, с одной стороны, семимильными шагами уходило далеко вперед и вверх, используя в том числе «ракетные технологии» (rocket science) и давая все более продвинутые ответы на вопросы, периодически задаваемые бизнесом и жизнью. С другой стороны, сами эти ответы порождали новые вопросы. В итоге в сфере пруденциального банковского регулирования сформировалась своего рода спираль «познанья и сомненья», в которой на k вопросов приходится m ответов, а к ним, в свою очередь, есть еще n вопросов. Но развитие без проблем – это как жизнь без борьбы… Кризис и банковское регулирование: новый поворот …Шаг вперед и поворот. Шуточная песня Как и любой иной компонент системы регулирования, Базель III, этот новый «идол» пруденциальности – результат компромисса. А компромисс никогда не способен удовлетворить всех. Строго говоря, компромисс не удовлетворяет никого. Кто-то считает Базель III слишком жестким, а кто-то, наоборот, слишком мягким. К первым, в основном, принадлежат банкиры и заемщики, ко вторым – некоторые регуляторы. Сбалансировать интересы разных участников процесса – задача не для слабонервных, особенно, если ее надо решать в цейтноте. А уж попасть в этой напряженной обстановке в «десятку» регулятивного оптимума шанс тем более невелик. Впрочем, само понятие оптимума в значительной степени философское. Базель III, возможно, не идеален концептуально и технически, но он был «политически» востребован. Так что, нравится, не нравится… С формальных позиций современный этап развития системы банковского регулирования порожден кризисом, в том числе центральная («пруденциальная») часть новых подходов, нареченная Базелем III, представляет собой В статье автор продолжает разговор по теме, к которой обращался ранее, в том числе в журнале «Деньги и кредит», 2006. № 5; 2008. № 4, № 7; 2014. № 1. Выраженные в статье мнения являются исключительно авторскими, носят преимущественно экспертный характер и в любом случае не могут восприниматься как выражение официальной позиции Банка России. 1 крутой разворот идеологии регулирования конца 1990-х – начала 2000-х, случившийся с ней после лобового столкновения с кризисом. Если говорить о сути регулятивных перемен, то отчасти они обусловлены необходимостью исправления недостатков докризисной концепции регулирования, отчасти же представляют собой результат маятникового движения, столь характерного для общественных явлений вообще и для систем управления и регулирования в частности. Каково соотношение указанных частей в новом регулятивном «бульоне», автор точно оценить не берется, но полагает, что «естественная» часть (исправление ошибок и недостатков) вряд ли превосходит «искусственную» (инерционный результат движения «маятника общественных предпочтений»). Что касается собственно регулятивных достоинств третьего из рода Базелей, то ответ на этот вопрос даст неумолимое время. Хотя достаточно уверенно можно предположить, что ответ будет носить неоднозначный характер. В пользу такого предположения говорит, как минимум, новаторский характер Базеля III, вместившего помимо существенной – хотя, надо признать, скорее технической – ревизии Базеля I (компоненты капитала) также такие новые для международной, а в большинстве своем и для национальных систем банковского регулирования элементы, как «простой левередж», разнообразные буферы капитала и нормативы минимального уровня ликвидности. Весьма характерным для системы банковского регулирования в ее интернациональном варианте является то, что все реализованные Базелем подходы по сути не проходили проверку практикой2. В связи с этим Базель III – это не монумент славы регулятора, а живое и поэтому весьма уязвимое существо, проходящее период адаптации в условиях, приближенных к естественным. Как эволюционировали взгляды на банковское регулирование за последнюю четверть века и, главное, что нового привнес в эту сферу Базель III? В ходе развития базельского процесса от Базеля I к Базелю II и к Базелю III концепция регулирования менялась, причем существенно. Если проводить архитектурные аналогии, то Базель I в сравнении и с Базелем II, и с Базелем III кажется сейчас милой деревенской постройкой с резными ставнями и петушком-флюгером, отражавшими наивную веру в светлое надзорное завтра. Базель II привнес в ре2 Это характерно для всех «отпрысков» рода Базелей, включая Базель I, Базель II и Базель III. ДЕНЬГИ И КРЕДИТ ● 3/2014 3 точка зрения гулятивную банковскую сферу модерн и авангард, смелый полет свободной мысли и даже почти нечто космическое и уж, во всяком случае, «трехступенчатое». Базель III – ввысь не стремится, но претендует на роль гигантского волнореза эпохи развитой глобализации и борьбы за системную финансовую устойчивость с повышенным в силу этого содержанием стали и бетона. В итоге за последнюю четверть века (она же первая четверть века международного этапа развития системы банковского регулирования) архитектура регулирования весьма активно развивалась не только во времени, но и в пространстве «между небом и землей», причем это развитие шло преимущественно не по эволюционной спирали. Скорее, развитие идеологии регулирования имело свойственный революционным изменениям зигзагообразный характер с «перерывами постепенности» (Базель I – Базель II – Базель III) и с возвратом к старому на новом уровне (Базель II как плод романтического увлечения регулятора и Базель III как законный сын и продолжатель дела Базеля I двадцать лет спустя). С точки зрения внедрения Базеля III ситуация во всем мире довольно пикантная, так как этот процесс идет по сути дела параллельно с освоением Базеля II. А хотя оба этих «Базеля» как бы братья по отцу – Базелю I, но у них разные матери – материальные (экономические) и социально-политические условия появления. В силу этого «базельские братья» отличаются по геному. Помимо этого они и братьями-то являются скорее по «крови» (дети Базеля ), чем по разуму. Базель II зарождался во второй половине 90-х годов XX века на волне нахлынувшего либерализма, когда многим казалось, что кризисы ушли в прошлое, что уровень управления рисками в банковской индустрии в целом и особенно в наиболее крупных банках настолько высок, что в значительной степени можно положиться на качество этого управления и дать банкам свободу мысли, свободу воли и даже отчасти свободу действий под мягким контролем регулятора (light-touch approach). Отсюда Базель II – продукт надзорного романтизма и регулятивного свободомыслия. До некоторой степени, конечно, так как романтизм, как ни крути, регулятивный, а свободомыслие, хочешь – не хочешь, пруденциальное или, как минимум, претендующее на это. Что касается Базеля III, то мы, конечно, еще не забыли, в каких условиях он создавался. Кризис жестко напомнил о том, что реальное и идеальное лежат в разных измерениях. И реальное всегда бывает гораздо более грубым и «недоговороспособным», нежели это иногда представляется, едва только ощущения реалий оторвутся от самих реалий. Тем не менее, хотя идеологии Базеля II и Базеля III – это в значительной степени разные идеологии, а именно идеология либерального и идеология консервативного подхода, соответственно, тем не менее «братья по Базелю» должны жить и работать вместе, во имя устойчивости банковской системы и защиты законных интересов кредиторов банков и иных непричастных к управлению банками «стокхолдеров». Здесь, впрочем, стоит отметить, что в связи с кризисом относительно легкое отношение к разрушительному потенциалу рисков вновь сменилось повышенной осторожностью. Одновременно спáла эйфория веры в «продвинутые» подходы к оценке рисков. Поэтому на эти под- 4 ходы, в том числе на IRB-подход1, найден дополнительный регулятивный «укорот» – и возможности по высвобождению капитала в связи с применением «продвинутых» подходов к оценке рисков поставлены в более жесткие рамки, чем это имело место при зарождении продвинутых подходов. Так что внедрение наиболее продвинутыми банками наиболее продвинутых подходов к оценке рисков может в итоге дать результат по экономии регулятивного капитала меньший, чем ожидается. А может дать и вовсе неожиданный для регулируемых результат. Автор ранее, в том числе до кризиса, отмечал, что наиболее полноценно преимущества IRB-подхода могут быть реализованы в рамках системы управления банковскими рисками, в том числе для целей ценообразования на массовые (статистически значимые) продукты и услуги, а также для создания резервов по портфелям ссуд. Выход за «управленческий» периметр c возложением на IRB-подход задач пруденциального регулирования (а) концептуально не безупречен2 и (б) в силу этого чреват потенциально неутешительными результатами, как минимум, для собственников и менеджмента этих институтов, ожидающих снижения нагрузки на капитал. Видимо, математическая статистика (как и служенье муз) не терпит суеты. А заботы о снижении регулятивной нагрузки, напротив, по определению суетны. Базель III, победитель дракона Чуду-юду я и так победю. В. Высоцкий Базель III по праву может носить титул победителя больших банков. Это связано с тем, что третий Базель существенным образом уточнил систему международного регулирования крупнейших (системно значимых) банков и предъявляемых к ним требований. В отношении крупнейших международных банков (глобальные системно значимые банки, GSIBs) Базелем III прямо предусмотрены дополнительные требования по достаточности капитала. Это кардинально отличает Базель III от Базеля II и сближает его с Базелем I, хотя и несколько парадоксальным образом. Действительно, в период подготовки Базеля II, как уже отмечалось, доминировало мнение, что чем больше банк, тем в общем случае выше качество управления им. Или, во всяком случае, крупный банк имеет больше возможностей для создания качественно более продвинутой системы управления рисками. А раз так, то большим кредитным организациям можно предоставить и относительно больше свободы 1 IRB-подход (internal rating based-approach) – подход, основанный на использовании в расчете капитала, необходимого для покрытия кредитного риска, рейтингов заемщиков, определяемых банками в соответствии с внутренними системами оценок, в основе которых лежит математико-статистическое моделирование. Внедрение в России этих подходов стало возможным после принятия в июле 2013 г. соответствующих поправок в банковское законодательство. Следует иметь в виду, что внедрение продвинутых подходов Базеля II (Первый компонент, Pillar I) предполагает реализацию и двух его других компонентов, связанных с организацией управления рисками в банках и процесса надзора (Supervisory process, Pillar II) и публичным раскрытием банками обширной дополнительной информации о рисках и управлении ими (Market discipline, Pillar III). 2 Соответствующие аргументы содержатся в том числе в статьях, ссылка на которые дана в начале данной статьи. ДЕНЬГИ И КРЕДИТ ● 3/2014 точка зрения в управлении рисками и в оценке потребности в капитале. Как говорится, большому кораблю… Конечно, эту дополнительную порцию свободы они должны заслужить упорным трудом, доказав свое право на релаксацию по капиталу. Но, тем не менее, в качестве награды за нелегкий труд впереди маячила «морковка» экономии на капитале. Базель III дает кардинально иной ответ на этот вопрос. С одной стороны, системно значимый банк (далее – СЗБ), конечно, может иметь неплохую и даже хорошую систему управления, но вероятность возникновения неприятных неожиданностей на его жизненном пути, тем не менее, существует, и не факт, что она ниже, чем в отношении небольшого банка. С другой стороны, даже если не брать во внимание соотношение вероятностей неприятных событий в жизни больших и небольших банков, негативный эффект от проблем у первых является заведомо бóльшим, чем у вторых. Поэтому общественно допустимая вероятность банкротства для системно значимого банка должна быть значимо ниже, чем для банка, системно не значимого. В результате для лидеров мирового банковского рынка (на сегодняшний день это 28 банковских групп) предусмотрены дополнительные требования по достаточности капитала (капитал к активам, взвешенным по риску) – от 1 до 3,5 п. п. в зависимости от степени их системной значимости1. Должны ли дополнительные требования по достаточности капитала быть предусмотрены для СЗБ национального масштаба (DSIBs)? Международные рекомендации дают ответ в духе демократического централизма: да, должны, но конкретные параметры определяет национальный регулятор. Казалось бы, на вопросы, поставленные кризисом, дан исчерпывающий регулятивный ответ. Между тем дополнительное капитальное обременение СЗБ, давая ответы на одни вопросы, порождает другие. Например, насколько обосновано ниспровержение для СЗБ канонической базельской нормы в 8% достаточности капитала на взвешенные по риску активы? Ведь вводилась эта норма Базелем I специально для СЗБ2. Введение особых требований к достаточности капитала СЗБ – это по сути возврат Базеля III к идеологии Базеля I. Формальные отличия «блудного сына» по возвращении к Базелю-отцу сводятся к количественным изменениям, согласно которым для крупнейших банков должны быть (особые) требования по достаточности капитала и требования к качественной опоре на идеологию Базеля II. Более важно, впрочем, насколько ответ, данный в рамках Базеля III, убедителен по тактико-техническим характеристикам. В том числе на чем основано предположение, что определенные по весьма условной методике различия в системной значимости банков и административным путем установленные дополнительные требования по достаточности капитала способны обеспечить эффект существенного снижения вероятности краха соответствующих банков. То есть по арифметике, принимающей в расчет имеющиеся исторические данные, возможно, это так или примерно так. Пока фактическая максимальная «добавка» к достаточности капитала СЗБ составляет 2,5 п. п. Следующая «ступень» системной значимости банка, при которой «добавка» должна быть 3,5 п. п., вакантна. 2 Правда, во времена Базеля I и Базеля II СЗБ именовались банками, активно работающими на международных рынках (international active banks), но изменение названия мало что меняет. 1 Но по жизни и по сути – вряд ли. Вспомним, как в кризис рушились крупные, а за рубежом и особо крупные банки – номинальные лидеры по достаточности капитала. Наконец, и это в действительности главное, насколько ответ третьего Базеля содержательно выверен? С концептуальной точки зрения предъявление СЗБ дополнительных требований по устойчивости представляется весьма любопытным. С одной стороны, как было отмечено, развитие системы банковского (пруденциального) регулирования исторически шло не от малых банковских форм к больши́м, а, наоборот, от бóльших к меньшим. То есть, если что не получилось с устойчивостью больши́х, то это вопрос именно к методике предъявляемых требований, а не к тому, что больши́х спутали с маленькими. И если проблема в методике как таковой, то арифметикой это плохо лечится. Впрочем, возможно, вопрос, поставленный кризисом, имел иной адрес, и основная проблема не в методике требований к достаточности капитала, а в методике и практике идентификации рисков, потери от которых должен компенсировать капитал? Но тогда дополнительные требования к СЗБ по достаточности капитала – это не более чем рефлексия регулятора на кризис. Естественная, но концептуально не выверенная. Есть еще одна «забавная» черта новых требований к достаточности капитала СЗБ. Намерение сделать СЗБ более устойчивыми, чем прочие банки, выглядит вполне достойно, особенно на первый взгляд. Мало кто отважится возразить против повышения устойчивости банков и банковской системы. Но возникает неловкость. Если прежний уровень требований к достаточности капитала признан недостаточным для поддержания устойчивости на необходимом уровне, а новый уровень, пока не важно, какой, создает в этой сфере необходимый комфорт, то почему требование носит эксклюзивный характер и распространяется только на крупнейшие банки? Кредиторы просто крупных банков тоже хотят спать спокойно. И средних тоже. И небольших в не меньшей мере. В результате представление ситуации таким образом, что надбавка к достаточности капитала нужна для повышения до комфортного уровня устойчивости именно СЗБ, ведет не к разъяснению логики принятия решения, а к запутыванию проблемы. Остается либо не замечать указанную странную избирательность посткризисного решения, либо искать проблеме иное объяснение. По мнению автора, рациональной является вторая опция. Не в том смысле, что «коэффициент Кука» был совершенен, а в том, что несовершенным является решение о надбавках к достаточности капитала специально для СЗБ. Теперь о самом главном применительно к проблеме достаточности капитала. По мнению автора, возможное решение сводится к степени полноты и точности идентификации и оценки рисков (вероятных потерь), под которые надо держать капитал, этот «резервный» запас стоимости, обеспечивающий выполнение обязательств. С этих позиций подход к определению меры достаточности, ориентированный в первую очередь на «толщину» капитальной подушки, видится ошибочным. И мировой, и отечественный опыт демонстрируют, что «толщина» подушки в принципе существенно менее значима, чем ее «площадь». «Площадь» же определяется степенью учета рисков при расчете достаточности капитала банка: чем более полно (по типам и видам) ДЕНЬГИ И КРЕДИТ ● 3/2014 5 точка зрения покрыты капиталом риски, тем эта «площадь» больше. Идеально, когда «площадь» капитальной подушки позволяет накрыть риски на всей «поляне» банковской деятельности. В этом случае даже весьма умеренная «толщина» подушки позволяет достичь желаемого результата, а именно абсорбировать убытки, причиненные стрессами, и обеспечить состоятельность банка. Разумеется, данный вывод основан на предположении, что бизнес банка является достаточно профессиональным, а учет и отчетность, на базе которых проводятся расчеты, приемлемо достоверными. «Спецэффект» «площади» капитальной подушки достигается благодаря тому, что требования по достаточности капитала, помимо задачи поглощения (абсорбирования) потерь, играют еще и роль фактора, сдерживающего аккумуляцию рисков. Причем именно эта роль требований по капиталу как тормоза для авантюрной и опоры для пруденциальной (разумной, осторожной, осмотрительной, консервативной) политики является, в действительности, главной с позиций обеспечения устойчивости банка. А роль капитала как источника покрытия убытков, привычно относимая к ведущей, представляется в действительности второстепенной. Так же безопасность движения определяется в первую очередь качеством вождения, а не прочностью конструкции автомобиля. В этом контексте требования по капиталу ценны не только и не столько как инструмент ретроактивной защиты от краха (поглощение понесенных потерь), сколько как инструмент проактивной защиты от него (ограничение аппетита к риску). Именно последнее свойство нормативных требований по капиталу выступает существенным фактором и финансовой устойчивости индивидуального банка, и стабильности системы. Оно же обеспечивает и необходимый контрциклический эффект. В самом деле, риски, адекватно учтенные при расчете требований к капиталу, принимаются банками с оглядкой и в ограниченных объемах, даже если собственно аппетит к риску готов акцептовать куда более агрессивное поведение. Именно в силу этого обстоятельства и получается, что «подушка» капитала эффективна не столько «толщиной», сколько «площадью покрытия» зоны рисков. А если «кольчужка коротковата», то жди беды: будь она хоть из танковой брони, удар придется в незащищенное место – и никакой толщины подушки не хватит, чтобы покрыть внезапно реализовавшиеся «неожидаемые» риски, накопленные без оглядки на абсорбционные возможности «подушки». Еще раз, речь идет о ситуации, когда расчет капитала и его достаточности строится на адекватной оценке рисков, корректно отражаемых учетом и отчетностью. Впрочем, на уровне банковской системы это, скорее, правило, если только регулятор сам не проявляет в отношении каких-то рисков неоправданной беспечности и не исключает их из сферы своего внимания, как это было, например, с субстандартными ипотечными кредитами в США, с возвратными рисками секьюритизации в мире, да и мало ли, с чем и где еще. Исходя из сказанного, поиски оптимального ответа на вопрос о характере требований, которые должны предъявляться к банкам, в том числе к крупнейшим, следовало бы продолжить. Что касается коэффициента достаточности капитала, то базовый ответ, на взгляд автора, был обозначен в самом Базеле III. Коэффициент простого левереджа (коэффициент «покрытия» капиталом потенциальных по- 6 терь по всем активам и внебалансовым позициям без их взвешивания на так называемые уровни рисков) мог бы рассматриваться как базовое требование к достаточности капитала, ориентированное на всю деятельность банка, находящуюся под риском1. К сожалению, акцептованная международным сообществом техника расчета левереджа с неттированием внебалансовых позиций превратила его из «простого» в «кукоподобный», а уровень (3 п. п.) фактически лишил жизненной силы, кроме ситуации, когда банки уже «раздули» левередж до фантастических значений. Более обстоятельно о несбывшихся мечтах и все еще живых надеждах – во второй части статьи. Базель третий, контрциклически макропруденциальный Мы все-таки мудреем год от года… В. Высоцкий Есть еще одна тема в сфере регулирования, которая обязана своим рождением кризису, она касается макропруденциальных мотивов. Базель III – это не только «приземление» подходов к оценке достаточности капитала на фоне Базеля II, не только «продвинутый» римейк Базеля I в отношении капитала и не только новое (в действительности давно обсуждавшееся) решение по нормативному регулированию ликвидности. Это не только – в значительной степени – возврат к идеологии регулятивных стандартов, как единых для всех правил (one size fits all, идеология Базеля I), в отличие от стандартов-принципов («one size does not fit all», идеология Базеля II)2. Помимо всего этого, Базель III – это большой шаг и, если он будет успешным, то серьезный прорыв в развитии теории регулирования. Действительно, с Базелем III сопряжено первое появление на уровне официальных международных рекомендаций в сфере банковского регулирования и надзора таких «субстанций», как макропруденциальная политика и контрциклический подход, выступающий ее центральным звеном. До работы над новым пакетом мер в сфере банковского регулирования и надзора эти «материи» являлись предметом интереса узкого круга специально подготовленных экспертов. Да и сам интерес был спокойным, если не сказать вялым. Отсутствие сколько-нибудь серьезного интереса к контрциклическим мотивам в системе банковского регулирования отчасти, возможно, было вызвано скептическим отношением к этому подходу руководителей отдельных цент1 Автор ранее высказывал соображения в пользу простого левереджа как базового показателя достаточности капитала (см., например, Деньги и кредит. 2006. № 5). 2 Характерно, как три версии основополагающих принципов эффективного банковского надзора (ОП) (БКБН, 1997, 2006 и 2012 гг.) отражали борьбу приоритетов (общее против особенного) в банковском регулировании и надзоре. Первая версия (1997 г.), увидевшая свет накануне начала работы над проектом Базеля II, базировалась на идее общих принципов и особенных инструментов и механизмов их реализации разными юрисдикциями. Вторая версия ОП (2006 г.), подготовленная в ознаменование грядущих побед Базеля II и напитанная его духом, добавила либерализма подходам к решению поставленных надзору задач. Третья, посткризисная версия ОП, в какой-то степени сместила баланс вновь в пользу единства и универсальности подходов. Разумеется, известный простор для «национальных решений» (national discretion) был при этом сохранен. ДЕНЬГИ И КРЕДИТ ● 3/2014 точка зрения ральных банков и органов банковского надзора развитых стран1. Основной же причиной того, что контрциклический мотив в регулировании не только не был реализован до кризиса, но и всерьез не обсуждался, по мнению автора, является доминировавшее представление, что пруденциальная норма обозначает границу устойчивости как раз в «неспокойных водах», а в штиль соответствующий показатель должен иметь солидный запас прочности, так сказать, быть значительно выше ватерлинии. В этом смысле контрцикличность или поправка на цикл была встроенным элементом не регулирования, а надзора. И докризисная практика «продвинутых» стран вполне это подтверждает. Так, в Англии комфортным уровнем достаточности капитала для нормальных условий традиционно признавался показатель, не менее чем на 2 п. п. превышавший установленный минимальный (нормативный) уровень. При этом уровень требований для конкретных банков всегда индивидуальный в зависимости от профиля и уровня принятых рисков и от качества управления ими исходя из оценок (органа банковского надзора). В последующем данный подход был по сути закреплен вторым компонентом Базеля II. Что касается соотношения цикла и регулятивных норм, то выраженный проциклический эффект любых норм – и не только, разумеется, пруденциальных – опасен, а сами такие нормы вредны и контрпродуктивны. Тем не менее признание недопустимости проциклических подходов само по себе не может служить аргументом в пользу контрциклических решений. Это примерно так же, как то, что знак ограничения скорости не может в общем случае интерпретироваться как требование двигаться со скоростью, указанной на знаке, и никак не ниже. Между табуированным «про» и явившимся в розовых грезах «контр» лежит зона нейтрального и вполне индифферентного к циклу регулятивного подхода. При этом складывается впечатление, что под влиянием эмоций, рожденных кризисом, эту зону «проскочили» как «бесцветную», «слабую» и не сулящую спасения от навалившихся проблем. Кажется, впрочем, что напрасно. Так или иначе, сейчас «контрциклическая» тематика вышла на авансцену и является не только предметом весьма активного обсуждения, но и предметом практической деятельности центральных банков, финансовых ведомств и банковских (финансовых) регуляторов. Еще более активно позиционирует себя макропруденциальная концепция, пока, правда, не имеющая в своем активе реальных побед, но свято верящая в свою звезду. При этом что для контрциклической, что для макропруденциальной политики переход из сферы «чистого разума» к практике характеризуется не только поражающими воображение масштабами организационно-структурных изменений, но и фантастической скоростью идеологических 1 В ходе обсуждения проекта Базеля II на заседаниях CPLG (Сore Principles Liason Group – консультативная группа БКБН с участием представителей органов банковского надзора развитых и развивающихся стран, МВФ и Всемирного банка) в конце 90-х и первой половине 2000-х годов тема соотношения цикла и пруденциальных норм, презентуемых проектом в части оценки кредитных рисков (стандартизированный и продвинутый подходы), не то чтобы активно обсуждалась, но достаточно часто обозначалась, прежде всего, представителем МВФ. Правда, обозначалась не столько в контрциклическом контексте, сколько в контексте опасений по поводу процикличности подходов Базеля II. перемен. Уже эти обстоятельства предполагают появление вопросов, связанных с реализацией новых концепций. Есть вопросы и к самим концепциям, равно как и к философии, их породившей. Начиная с малого, можно отметить известную размытость предмета макропруденциальной политики. В компании с пестрым веером «приписанных» к этой последней инструментов реализации (помимо заимствованных у банковского регулирования пруденциальных инструментов, здесь представлены также инструменты, традиционно относимые к денежной, бюджетной и фискальной политике) макропруденциальная политика представляется, скорее, посткризисной интерпретацией, новомодным кредо «правильной» макроэкономической политики, нежели ее действительно новой самостоятельной ветвью. Лишенная же элементов «макроэкономического» инструментария, так называемая «макропруденциальная политика» предстает политикой системной устойчивости, т. е. политикой, базирующейся на сочетании, во-первых, анализа системных рисков и выявления системных угроз финансовой устойчивости с рекомендациями по их преодолению, и, во-вторых, «ординарного» пруденциального регулирования и надзора, исходно и традиционно ориентированных, если кто случайно забыл, на достижение именно системной устойчивости, и уж только затем, в качестве производной от этой первой и основной цели, – на устойчивость (без ущерба для рыночной дисциплины) конкретных банков и банковских групп2. Если при этом вспомнить, что и анализ системной устойчивости является элементом стандартного пруденциального подхода, то самостоятельная субстанция «макропруденциальной» политики с ее высокой миссией «видеть лес за деревьями» рассеивается, уступая место (а) не доработавшему до кризиса (не выполнившему своей функции) макроанализу, включая анализ развития системных дисбалансов и рисков системной финансовой устойчивости, и (б) иному качеству взаимодействия анализа рисков устойчивости финансовой (банковской) системы и нормальной (грамотной) пруденциальной политики. Помимо этих, действительно важных, но не формирующих принципиально новое качество аспектов пруденциального регулирования и пруденциального же надзора, светлый лик макропруденциальной политики не обнаруживает ничего существенно нового. И тем более ничего сакрального. Яркое идеологическое свечение – вполне обычное следствие мощного кризисного разряда с потенциалом «наведенного» бюрократического эффекта. Вернемся к так называемому контрциклическому подходу. Он является традиционным элементом макроэкономической политики. А центральным элементом «макропруденциальной» концепции он номинирован в силу особых кризисных обстоятельств. Собственно идеологически данный подход не является новым и не претендует на новизну. Идея контрциклического регулирования (до конца 2008 г. без пруденциальной составляющей) живет много десятилетий. Правда, живет – или, по крайней мере, долгое время жила – судьбой солдата ограниченной годности, о котором вспоминают только в лихую годину, а в мирное время утрачивают интерес. Так же и контрциклическое ре2 См., например, принцип 19 ОП 1997 и ОП 2006 годов и принцип 8 ОП 2012 года. ДЕНЬГИ И КРЕДИТ ● 3/2014 7 точка зрения гулирование всегда было востребовано в кризис, а в период экономических подъемов чаще всего пребывало в забвении. Новое состоит в том, что контрциклическое регулирование, во-первых, вводится Базелем III в арсенал постоянных элементов именно для фазы подъема и, во-вторых, вводится одновременно и в целях пруденциального регулирования, и в целях регулирования кредитного цикла, т. е. преследует сразу две цели. Третья – то ли провозглашенная, то ли непровозглашенная – цель пруденциального контрциклического регулирования держится в тени как падчерица, громко о себе не заявляя и не привлекая внимания, но и не сдавая позиций («знай наших»). Речь о регулировании экономического цикла, которое если уж и не цель, то точно неизбежный результат пруденциального контрцикла. Подлинно, не было у пруденциального ни гроша контрцикличности, да вдруг контрциклический алтын. Насколько полезный общеэкономический и собственно пруденциальный эффект этот подход может обеспечить – пока вопрос. Имеющийся опыт свидетельствует о том, что весьма эффективными, во всяком случае в тактическом плане, являются «контрциклические» решения, принимаемые «по ситуации» (ad hoc) с фокусом на сегменты рынка банковских услуг, обнаруживающие особенную прыть в развитии1. Не исключено, что именно такой подход является в практическом плане более показанным, чем подход, предложенный Базелем III и встраивающий контрциклический компонент в расчет достаточности капитала с ориентацией на сопоставление общей динамики кредитования с ростом ВВП. Тем не менее, определяя место «контрциклического» элемента в банковском регулировании, речь, видимо, следует вести о «контрциклическом» эффекте, сопутствующем или производном от грамотной пруденциальной политики, а не о пруденциальном эффекте некоей самостоятельной контрциклической политики, решающей задачу сдерживания/ограничения циклических колебаний. В самом деле, пруденциальная политика по определению всегда ориентирована на адекватную оценку и ограничение рисков и, стало быть, на ограничение скорости перемен вообще, агрессивного поведения в частности и формирования дисбалансов всегда и везде. В итоге пруденциальная политика в силу своих естественных качеств должна сглаживать углы и «косяки» циклов, улавливая «запахи» рисков и действуя на опережение. С другой стороны, пруденциальные решения, вообще говоря, не контрцикличны в том смысле, что они – опять же, в общем случае – не являются «дорогой с двухсторонним движением». Действительно, если практика при определенных обстоятельствах свидетельствует о более высоком уровне рисков по каким-либо инструментам, операциям, сделкам, чем это предусмотрено регулятивными нормами, то уточнение норм будет сводиться, видимо, к повыше1 В последние годы такие решения принимались центральными банками и банковскими регуляторами отдельных стран. К указанному типу решений принадлежат и решения Банка России повысить требования к резервам на возможные потери по портфелям необеспеченных розничных ссуд и к капиталу на покрытие этих ссуд, принятых и реализованных в нормативных документах (первое решение принято в IV квартале 2012 г. с практической реализацией в первом полугодии 2013 г., второе – в IV квартале 2013 г. с реализацией в I квартале 2014 г.). 8 нию оценок рисков2. При этом такое повышение, очевидно, должно иметь для таких инструментов «фиксированный» характер, т. е. быть индифферентным к фазам экономического кредитного цикла3. Ровно то же может быть сказано о ситуациях (весьма, впрочем, немногочисленных), когда пруденциальные нормы носят неоправданно жесткий характер. Основной причиной «негибкости» пруденциальных норм является то, что пруденциальные нормы, как уже упоминалось, нацелены на обеспечение устойчивости регулируемых ими институтов. В силу этого уровень риска потерь по инструментам, операциям, сделкам, отраженный в регулятивной норме, должен базироваться на консервативных оценках, восходящих к сценарию стресса средней тяжести. В противном случае регулятивное требование не защитит устойчивость как раз в тот самый момент, когда эта защита будет востребована. Но если исходить из консервативной природы пруденциальных норм, то их «негибкость» является естественной и неизбежной. Отсюда концепция контрцикличности применительно к банковскому регулированию представляется, вообще говоря, искусственной4. В контексте изложенного формальной представляется аргументация в пользу применения особых надбавок к требованиям по достаточности капитала на рост системной нестабильности. Более корректным видится предъявление требований, адекватно отражающих уровень рисков индивидуальной устойчивости банков, в рамках процедур надзора. Иными словами, речь следует вести о «системных привязках» пруденциальных надбавок к банкам, от которых исходит системная угроза, а не о надбавках к общим пруденциальным нормам в связи с повышенными оценками системных рисков. На это указывает и имеющаяся практика. Действительно, что представляют собой удачные «контрциклические» решения? В своей рациональной части на повышательной фазе кредитного цикла они сводятся к повышению оценок рисков, принимаемых банками. В то же время эти оценки не выходят за рамки нормального пруденциального (консервативного) подхода. Результат этих решений вполне может быть и «контрциклическим», хотя сам подход, строго говоря, является нейтральным к циклу как таковому. Сказанное вполне может быть отнесено и к контрциклическому буферу, так как хотя механизм его формирования указывает на особый статус данного элемента капитала, но, по сути, 2 В качестве примера – более высокий уровень риска в общем случае характерен для кредитов, предоставляемых под высокие процентные ставки. Пруденциальным решением является повышение требований по созданию резервов на возможные потери и/или по покрытию капиталом рисков по соответствующим продуктам. 3 Подходы, основанные на использовании моделей, как будто являются в этом плане более «гибкими». В то же время это вопрос к качеству моделей. Представляется, что действительно «продвинутые» модели должны давать консервативные результаты оценок рисков. 4 Даже единственный пока в системе пруденциального регулирования контрциклический инструмент, контрциклический буфер капитала, не затрагивая пока его концептуальных достоинств, является по существу подтверждением данного вывода, поскольку буфер может иметь только положительное или нулевое, т. е. неотрицательное значение. С учетом этого представляется, что контрциклический буфер подтверждает правило «циклического нейтралитета» и в том числе общей «необратимости» пруденциальных (минимальных) норм. ДЕНЬГИ И КРЕДИТ ● 3/2014 точка зрения эта дополнительная капитальная подушка должна отражать более высокие риски, характерные для фазы подъема. При этом специальная техника определения «контрциклического буфера» вполне могла бы уступить место стандартной риск-ориентированной технике оценки требований к достаточности капитала, например, в рамках второго компонента Базеля II. Такое решение было бы не только более органичным, но и, вероятно, более эффективным1. В понижательной фазе цикла и/или при реализации стрессовых сценариев мера консерватизма в оценке рисков, в том числе и определенная в фазе подъема, не может быть снижена, поскольку эта мера адекватно отражает вероятность и масштаб потенциальных потерь. В силу этого резерв собственно пруденциальных возможностей по поддержанию роста банковской активности очень невелик, если вообще существует. Так или иначе, в любом случае контрциклический эффект является (должен являться) прямым следствием действия пруденциальных регулятивных норм, адекватно отражающих профиль и уровень принятых банками рисков, а не результатом применения в регулировании специальных «контрциклических» технологий. В этом плане номинирование контрциклического подхода в качестве нового элемента банковского (пруденциального) регулирования является неточностью («перебором») при определении цели регулирования, спровоцированной эмоциями кризиса. Более корректным представляется позиционировать систему банковского регулирования и задаваемые ею параметры как нейтральные по отношению собственно к циклу. Это, еще раз повторим, не отменяет того факта, что грамотное, т. е. действительно риск-ориенти­рованное регулирование должно обеспечивать определенный контриклический эффект2. Одновременно нельзя не отметить, что популяризация концепции контрцикличности способствовала развитию представлений о системе рисков, принимаемых банками, и о риск-ориентированных подходах в управлении, регулировании и надзоре. Поговорив о существенных частностях, попробуем взглянуть на посткризисную систему банковского регулирования в целом. Банковское регулирование, вид снизу: от сложного к тяжелому Ведь вы ж там все задохнетесь за синхрофазатронами… В. Высоцкий Современная международная система банковского регулирования, в основе которой лежат порожденный длительным периодом стабильности Базель II и мобилизованный кризисом Базель III, представляет собой весьма непростую конструкцию. При этом сложность, как представляется, непосредственно не ведет к повышению «эффективности и качества» системы. По мнению автора, эффективность сис Вообще склонность к «смене идолов» указывает на то, что пруденциальное регулирование пока не полностью вышло из «языческой» фазы развития. 2 Еще более уверенно, видимо, по крайней мере для стран с развивающимися рынками, можно было бы говорить о нейтрализации проциклического эффекта, чем собственно о контрциклическом результате. 1 темы банковского регулирования определяется тремя основными обстоятельствами: 1) корректностью реализованных концепций; 2) адекватностью техники их реализации и 3) степенью охвата системой регулирования сфер банковской деятельности, порождающих риски (угрозы) устойчивости. Если с этих позиций оценивать качество системы, то надо отметить, что отдельные концепции, положенные в основу продвижения к вершинам банковского регулирования, представляются спорными3. По общему правилу несовершенство концепций дополняется несовершенством подходов к их реализации. В некоторых иных случаях несовершенной представляется техника реализации содержательно верных концепций. Наконец, система банковского регулирования не является всеобъемлющей. Отчасти это обусловлено концептуальными и техническими несовершенствами. Однако более серьезной причиной «ограниченности» системы банковского регулирования, на взгляд автора, является излишняя увлеченность международного регулятора «фундаментальными» аспектами регулирования, тлевшая в коэффициенте Кука и превратившаяся в пламя IRB-подхода Базеля II, перекинувшееся на посткризисные построения Базеля III. Под «фундаментальным» подходом в регулировании автор подразумевает ориентацию на математические методы определения (выведения формул) банковского «счастья». Между тем «прикладное» регулирование, прообраз которого представлен Основополагающими принципами эффективного банковского надзора, ориентированными, главным образом, на содержательные аспекты рисков, их идентификацию и оценки, на фоне блестящих успехов регулятивного «фундаментализма» вынужденно отходит на второй план. Но вернемся к критериям эффективности системы регулирования. К первой категории (спорные концепции), с точки зрения автора, относятся концепции достаточности капитала начиная с Базеля I и до наших дней. Основным аргументом в пользу спорности достаточности капитала (капитал к активам, взвешенным на риски) является реализованное в этой концепции представление, что размер потерь по соответствующей группе (портфелю) активов, которые должен компенсировать капитал, определяется суммой потенциальных потерь по этим активам (∑lij, где lij – оценка вероятности индивидуальных потерь по i-му активу j-й группы). В действительности возможные потери группы активов, покрываемые капиталом, должны исчисляться как разница между вероятными потерями и реально возможными к получению доходами, ∑lij – ∑rij, где ∑rij – сумма доходов по i-м активам j-й группы. И потребность в капитале, как последнем источнике стоимости, покрывающей потери и защищающей кредитора и владельца, возникает лишь тогда, когда ∑lij – ∑rij >0, т. е. когда ожидаемые потери больше доходов. В рамках реализованного подхода все внимание «риск-ориентированной» модели достаточности капитала сконцентрировано на вероятных потерях по активам, в то время как не меньшее значение имеют извлекаемые доходы. В итоге из пары риск – доход концепция капитала выделяет 3 Для исключения недопонимания еще раз оговоримся, что все сомнения автора носят сугубо экспертный характер. Более того, автор сам сомневается в обоснованности своих сомнений. Что же касается акцептованных международным сообществом подходов, то они будут, безусловно, реализованы в российской регулятивной и надзорной практике. ДЕНЬГИ И КРЕДИТ ● 3/2014 9 точка зрения и избирательно использует лишь первый компонент (риск). Это может показаться проявлением консерватизма. В действительности, однако, это проявление несоразмерности и несбалансированности подхода. Следствием этого является условность оценок потребности в капитале. Действительно, если бы в оценку достаточности капитала в рамках расчета вероятных потерь включалась бы оценка вероятных к получению доходов, результат этой оценки мог бы весьма сильно отличаться от существующего. Отметим здесь же, что в гораздо меньшей степени приведенная аргументация могла бы быть отнесена к простому левереджу. Дело в том, что идеология простого левереджа в ее классической версии по сути базируется на концепции «риск – доход», не делая различий для целей достаточности капитала между разными активами, т. е. полагаясь в плане обеспечения соразмерности и баланса доходов и рисков на рыночные силы. В то же время техническая реализация левереджа, к сожалению, как уже отмечалось, серьезно затрудняет выполнение им своей исторической миссии. К категории спорных принадлежит и концепция повышенных требований к достаточности капитала системно значимых банков (обоснования сомнений приведены выше). Концепция «макропруденциальности» представляется туманной и одновременно весьма агрессивной версией концепции системной устойчивости, при том, что эта последняя является принципиально верной. Собственно, термин «макропруденциальный», по мнению автора, и является «ученой» попыткой семантически выделить и закрепить повышенное значение устойчивости банковской и в целом финансовой системы для состояния экономики и общества. Цель, конечно же, благородная. Но средство представляется не самым удачным. Так, сопряженная с термином идея деления пруденциальных подходов и инструментов на «микро-» и «макропруденциальные» представляется ошибочной. Сам термин «макропруденциальный» (равно как и «микропруденциальный») берет свое начало от представления о наличии в «пруденциальном» двух встроенных элементов, один из которых сопряжен с традиционными для «пруденциального» ценностями и «отвечает» за устойчивость экономического микромира, другой, по каким-то причинам длительное время, «работает» на макроустойчивость. Основным и фактически единственным аргументом в пользу корректности и практической пользы данного построения служит утверждение, что «микро-» и «макро-» пруденциальные решения не только различны, но и могут вступать в конфликт. А именно, микропруденциальные решения якобы могут быть макро-непруден­циальны, т. е. поведение, пруденциальное для отдельного рыночного контрагента, будучи массовым, может вести к неустойчивости на макроуровне. Данное утверждение сопровождается примерами «конфликтов», которые в действительности демонстрируют лишь то, что сторонники идеи биполярной пруденциальности весьма свободно толкуют термин «пруденциальный», понимая под пруденциальным модель коммерческого поведения, ведущего к извлечению исключительно краткосрочных выгод. Иными словами, идеологи концепции, употребляя термины микро- и макро-, относящиеся к идентификации масштабов экономического пространства, в действительности ориентируются не на пространствен- 10 ные, а на временны́е аспекты, имея в виду «кратко» и «долго», короткие и длинные горизонты оценки последствий принимаемых «пруденциальных» решений. Между тем, как осетрина не может быть второй свежести, так и пруденциальное решение не может вести к потере устойчивости ни в краткосрочной, ни в долгосрочной перспективе. Иначе это решение является заведомо непруденциальным. О вызывающей сомнения концепции контрциклической миссии, пруденциального регулирования речь шла выше. Ко второй группе (идейно верных, но технически несовершенных) подходов, с точки зрения автора, принадлежат нормативы ликвидности, а по результатам работы над техникой левереджа – и норматив (коэффициент) левереджа. Что касается нормативов ликвидности, то общая идеология базельских подходов к поддержанию необходимого уровня ликвидности близка идеологии, реализованной в отечественной практике. При этом предложенная техника отражает намерения создать «продвинутые» подходы к оценке ликвидности и является сложной, так как базируется на концепции «денежных потоков», и в значительной степени ориентируется на экспертные оценки. В результате расчеты могут дать некорректные результаты. Неслучайно подходы к расчету нормативов ликвидности (LCR – Liguidity Coverage Ratio, норматив ликвидного покрытия, и NSFR – Net Stable Funding Ratio, норматив чистого стабильного фондирования) продолжают обсуждаться и после их официальной публикации, причем не только на техническом, но и на концептуальном уровне, а методика оценки NSFR подверглась существенной ревизии. Несмотря на дополнительные усилия, давшие известные результаты, базовые сомнения сохраняются. В итоге есть ощущение, что стоимость «выделки» нормативов ликвидности пока в общем и целом превосходит ценность концепции. Методические прорывы и технические тонкости снижают прозрачность оценок ликвидности. Отсюда перспективы решения поставленных перед нормативами задач остаются неочевидными. Не являясь главным препятствием достижения системой банковского регулирования должного уровня эффективности, ее сложность выступает, тем не менее, фактором, неблагоприятно влияющим на эффективность. Как рождалась и прогрессировала сложность? Начало принципиальному усложнению системы банковского регулирования было положено первым Базелем, внедрившим для расчета достаточности капитала первый из известных в международной практике банковского регулирования элемент дифференцированной оценки кредитных рисков (коэффициент Кука). Решение было концептуально смелым, но технически достаточно простым: подход к взвешиванию рисков для определения коэффициента Кука носил выраженно административный характер. Но, известно, труден только первый шаг. И процесс, что называется, пошел. Сначала, правда, не то чтобы очень быстро. Через 10 лет после Базеля I, устав от критики со стороны «продвинутой» индустрии, устыдившись собственной дремучести и доверившись убаюкивающему шепоту системной стабильности, регулятор решил перейти от грубых административных методов к режиму тонкой настройки (fine tuning) и предоставить индустрии новые, органично рыночные и гораздо ДЕНЬГИ И КРЕДИТ ● 3/2014 точка зрения более риск-ориентированные опции по оценке кредитного риска. Эти опции получили прописку в первом компоненте (Pillar I) Базеля II. На отработку опций ушло порядка 7 лет («каноническая» версия Базеля II – 2006 год). К этому времени сложились условия и вызрели факторы масштабного кризиса. Одним из таких условий и факторов явилась секьюритизация, бурное развитие которой было спровоцировано внедрением коэффициента Кука, а именно преференциями, которые этот коэффициент предусматривал при оценке рыночного риска по сравнению с кредитным риском. Регулятор не предполагал или не хотел (не мог?) верить предположениям, насколько разрушительными могут быть последствия реализации рисков, представленных в продуктах секьюритизации и ресекьюритизации активов, а потому и не был готов к обороне от них. В результате банковское сообщество еще не успело вкусить плоды либерализации регулирования, как грянул кризис. Реакцией на кризис стал возврат регулятора к консерватизму, а отсюда и ревизия ранее принятых решений, включая переоценку достоинств дарованных Базелем II опций по оценке кредитного риска. Но первым, еще до ревизии подходов к оценке кредитного риска, пал бастион оценки рыночного риска. Базель 2,5 дал жесткий ответ вызовам кризиса, кратно повысив уровни оценки рыночного риска. Что касается кредитного риска, то первая из опций, а именно так называемый стандартизированный подход, при котором оценки кредитного риска базируются на рейтингах независимых рейтинговых агентств, была подвергнута суровой, но справедливой критике сразу после начала кризиса. Дефект опции, в самом общем виде сводившийся к ненадежности внешних рейтингов как источников информации об уровне кредитных рисков для регулятивных целей, стал очевидным на фоне кризиса. Впрочем, в этом не было тайны уже в момент зарождения подхода, как не было секрета и в том, что особенная ненадежность характеризует рейтинги при использовании их в регулятивных целях. Другая опция, а именно продвинутый (IRB) подход Базеля II, почувствовала уколы критики несколько позже – и не столь остро, имея в виду защищающий данный подход флер продвинутости, бурные восторги по поводу его совершенств, столь характерные для докризисного этапа эволюции подходов к оценке достаточности регулятивного капитала и, не в последнюю очередь, немалый объем ресурсов, задействованных при его создании и внедрении в практику. Впрочем, по мере развития событий критика имела тенденцию к усилению1. Базель III подхватил знамя пруденциального регулирования, падающее под ударами кризиса из слабеющих рук Базеля II. Под девизом возврата к единым правилам (при сохранении в то же время верности принципам) Базель III восстановил было в правах не ориентированный на риск коэффициент достаточности капитала (простой левередж), выброшенный за борт международной системы регулирования Базелем первым. Впоследствии, впрочем, выяснилось, что левередж был восстановлен в правах, ско- рее, номинально. Одновременно Базель III не только принципиально сохранил «риск-ориентированные» требования к капиталу, но и существенно их развил. Согласно третьему Базелю, эти требования включают базовый капитал, основной капитал, совокупный капитал, буфер консервации капитала, контрциклический буфер и дополнительный буфер устойчивости системно значимых банков (а в ЕС еще и буфер системной устойчивости), т. е. шесть (в ЕС – семь) самостоятельных «порогов» (уровней) достаточности рискориентированного капитала, которым должны удовлетворять (системно значимые) банки. Отметим, что перечень компонентов не является исчерпывающим. При желании могут быть изобретены и иные компоненты. В результате сформирована внушительная и весьма замысловатая пирамида «капитальной» защиты устойчивости банков. Ее надежность проверит неумолимое время. Что касается сложности конструкции, то она представляется, мягко говоря, излишней. По крайней мере, есть ощущение, что с возложенными на капитал задачами по устойчивости банков и банковской системы должен был бы справляться (и, представляется, вполне успешно мог бы справиться) один уровень (показатель) достаточности капитала2. В целом сложность концепций и общей конструкции системы банковского регулирования, усложняя задачу проверки их на функциональность, повышает тем самым вероятность концептуальных или/и технических ошибок. Самостоятельным аспектом рассматриваемой проблемы является то, что для качественной отработки подходов, реализуемых современной системой регулирования индивидуальной и системной устойчивости банков, потребовались бы, вероятно, долгие годы. Но такого времени историей не отпущено – и выработанные в лабораторных условиях решения внедряются в международную практику сразу после их непродолжительного тестирования, видимо, недостаточного для полноценной проверки на «профпригодность». Не является ли, впрочем, усложнение концепций и техники регулирования отражением развития и «естественного» усложнения банковской деятельности? Часто именно этот аргумент приводится в качестве обоснования необходимости усложнения регулятивных подходов. Действительно, банковский бизнес усложняется. Но, как мы видели, с одной стороны, само усложнение банковского бизнеса выступает порой не причиной, а следствием совершенствования концепций регулирования. С другой стороны, и это главное, сложности системы регулирования нередко являются порождением некорректного (неточного) восприятия регулятивными подходами на концептуальном или/и техническом уровне и информации о рисках, присущих банковской деятельности. С учетом всего сказанного есть ощущение известной перегруженности системы банковского регулирования, в том числе пруденциальных подходов, а также потребности в их упрощении и, не исключено, в уточнении и даже частичном пересмотре. ■ 1 Достоинства стандартизированного и продвинутого подходов Базеля II подвергались сомнению и в период подготовки документа и после его официальной публикации. См. в том числе статьи по теме развития международных подходов к оценке достаточности капитала, ссылка на которые дана в начале статьи. Возможный подход к конструированию такого показателя был представлен автором в статье в журнале «Деньги и кредит», 2008. № 4. Уточненный вариант данного подхода будет предложен во второй части данной статьи. 2 ДЕНЬГИ И КРЕДИТ ● 3/2014 11
