Мои боги умрут вместе со мною

1
Девиз – «Мои боги умрут вместе со мною»
При создании письменного слепка собственных размышлений нужно крепко
держать вожжи мысли, чтобы она не затащила телегу, груженную взрывными
аргументами, в болото, которое уже находится на карте местности, но никак не на
местности. Да и аргументы должны прокладывать путь мысли впереди ее, а не заодно с
предрассудками уничтожать саму возможность движения. Иначе как жить, если
подготавливаешь собственную смерть?
Но что если смерти требует возвращение к себе самому, самопознание? Мы от
рождения еще и рядом с самим собой не стояли, не пора ли встретиться с самим собой?
Что есть встреча в таком случае как не самосозидание? Тогда можно говорить и писать,
если мы не стремимся к истине, а ищем себя – это и оправдает множество поворотов и
перерождений мысли на пути к самому себе.
Моя доказательная база испытывает на себе влияние протестантизма, а точнее
теологии евангелическо-лютеранской церкви, что можно заметить по основополагающим
принципам разделения Закона и Благодати, учения об искупительной жертве Христа и пр.
Но я далек от консерватизма некоторых лютеранских церквей так же, как далек от
современных эпидемий псевдолиберализма. Представляемый взгляд сводим к теологии
креста и теологии освобождения.
Меня интересует главным образом методология, тот путь, который был уготовлен
поворотом в богословии - возвращение к Свщ. Писанию, когда христианство решило
оглядеться сквозь века и проверить, не обокрали ли его по пути, или же наоборот, языком
Евангелия, не слишком ли многое извне вошло внутрь него? 1 Причем принцип «Ecclesia
reformata semper reformanda est secundum Verbum Dei» действенен до сих пор, как не
пытались бы традиционалисты в стиле ecclesia lutherata остановить движение вперед, к
обретению Христа или встречи с самим собой, как будет написано ниже.
Есть коварные вопросы, которые любит задавать толпа во многих индивидах, к
примеру: «Верите ли Вы в Бога?» Ницше писал, что «только на базаре нападают с
вопросом: да или нет» 2 . Вера в противоположности: в абсолютное безбожие «религия –
опиум для народа» или в непрошибаемую твердолобость в религиозных вопросах с
комплексами «избранного, но одинокого», не имеет ничего общего с действительностью,
в которой мы живем, и со Свщ. Писанием. Это уже жизнь «по понятиям», или на «карте
местности», но не на самой местности. Вспомните учеников Христа. Кто они, как не
горстка политиканов с верой в мессианский реванш? 3 Даже Петр вовсе не скала, на
которой можно строить Церковь, а трижды предатель 4 . И где здесь, на Святой земле,
великие праведники, годные для размещения на рекламных щитах «Он бросил курить, а
ты?» Посему, частично прояснив путь, пойдем искать человеческое в человеке, поскольку
1
«Ничто из того, что извне попадает в человека, не может сделать его нечистым…» (Мк 7,15) Все цитаты из Нового Завета даны в
переводе В.Н. Кузнецовой по изданию: Радостная Весть: Новый Завет в переводе с древнегреческого / Пер. с древнегреч. В.Н.
Кузнецовой. – М.: Рос. Библейское о-во, 2001. – 432 с.
2
Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 38.
3
Мф 16, 22-23
4
Мк 14, 66-72
2
проблема, которую надлежит мыслить, часть одной многочисленной проблемы – «Кто
этот человек?»
Нравственные проблемы поднимаются обществом постоянно, поскольку в каждую
историческую эпоху общество создает свои нравственные устои, хотя, чаще всего,
заключаются нравственные сделки. Нравственность исторична, это можно наблюдать и в
рамках интерпретации Свщ. Писания, хотя и свершаются определенного рода ремиссии
моральных устоев прошлого. Однако то, что возвращается из прошлых времен, не может
быть актуальным содержанием настоящего, поскольку для поддержания существующего в
целом социального устройства hic et nunc, для восполнения пространства существующей
свободы в нем мораль и служит 5 . Она всегда связана, как и с потенциальным, так и
актуальным содержанием существования общества. Как любой закон, нравственный закон
служит для общества защитой от того, что обществом принимается за то, что рушит сами
устои «нравственности» общества. Это круговорот нравственных ценностей в социуме: от
него, через него и к нему.
Общественная мораль представляется действенной и работоспособной, если
формы, закрепляющие ее на бумаге или на словах, больше чем бумаги или слова. Иначе
выходит совершенная другая картина.
Мораль превращается в жестокое по отношению к инакомыслящим
протоколирование, причем нравственные слова о нравственных словах не имеют никакого
знания о «местности», человек попадает в моральное зазеркалье, что приводит к
произволу. А если это доходит до уровня государства, то статус нравственной категории
может спокойно перерастать в статус закона. Бдите, как государственное колесо не
промололо бы в таком случае индивидуальность! Хотя оно уже перемололо их столько,
что возгласы Фромма о реанимации индивидуальности или свободного человека, не
беспочвенны. В таком случае можно лишь подмигивая пустоте говорить о неком
обществе.
Раньше была практикующая свое учение о нравственности община, она же полис,
имевшая собственный пантеон – у нее была власть сказать: «Это моё». В век набирающего
обороты обезличивания, политической дурилки толпы через языковые структуры PRакций, тривиальной культуры и средств массовой информации уже трудно говорить о
сообществе индивидуальностей, можно говорить о государстве. Это порождение разума
человека еще давно скалило зубы, но после конца церковного террора оно объявило:
«Народ – это я» 6 . Здесь нет места для философствующей индивидуальности. Зачем
тратить деньги на конкретного человека, когда у нас вся страна за плечами? Народ, вот, о
ком мы заботимся! Это можно услышать не только от российских политиков, но и
заграницей. В государстве и его политике, «где гнет всех грузов отовсюду слился» 7 –
центр вращения круговорота ценностей «законно поступать законно только по тому, что
это законно», или тираничнее «я так сказал». Это уже вовсе не гипнотическое устрашение
5
«…причем под моралью подразумевается именно учение об отношениях власти, при которых возникает феномен «жизнь» Ницше Ф.
Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 255.
6
Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 35.
7 Данте Алигьери. Божественная комедия, – М., 2008. – С.200.
3
геенной огненной, а реальное наказание здесь и сейчас за сделку с дьяволом
незаконности. Если власть создает самоценность закона, т.е. личных прихотей, то она
совершенно не заметит перехода от этики к системе права.
Сейчас уже стали выпускать моральные кодексы москвича и чиновника, Хартию
поведения руководителей и сотрудников жилищно-коммунальных предприятий г. Твери,
готовиться к выпуску моральный кодекс журналиста. Если поискать по всей России, то
наберется изрядный каталог таких кодексов, которому находиться и надо бы в «Гаргантюа
и Пантагрюэли» среди ему подобных. Настанет время, и руки бумагомарателей доберутся
и до единственного человека, как им покажется. Вот ведь, скажут, Вы, философы,
богословы и прочие «издержки государственного бюджета», думали-думали, а у нас уже
законопроект готов о том, что есть человек и как ему следует жить. Скорость
бумаготворчества в государстве пропорциональна скорости вымирания человека в
человеке.
Ничего не напоминает? Как однажды Бога обязали быть только добрым по
необходимости своей природы. И над Богом есть «бумажная» власть теологических
трактатов.
Утверждая, что здоровое общество состоит из индивидуальностей, мы должны
разрубить гордиев узел государственности ради государственности, и забыть о
нравственности общества, которое лишь символ, форма, «карта местности» внутреннего
содержания каждого его члена, на основе чего люди и существует совместно. «Туда, где
кончается государство, - туда смотрите, братья мои!» 8 Еще раз отвечу на вопрос: «Почему
смотреть следует именно туда?»
В основе «нравственности» толпы лежит установка безопасности ради
безопасности («Как хотите, чтобы с Вами поступали люди, так и Вы поступайте с ними»).
Сравнить можно с хорошо укатанным шоссе, по которому массы тел движутся
прямолинейно (движутся или это им кажется?), не задумываюсь о самом пути, о том, куда
же собственно они едут, также о поворотах, проселочных дорогах в стороне, тропинках и
бескрайних пространствах жизни, где можно самостоятельно прокладывать собственную
дорогу. Зачем искать нового и неизведанного, когда уже всё есть. В случае аварии
выплатят страховку, а преступника, выехавшего «на встречку» («Я и они») накажут. В
этом «всё» скрывается «ничего», потому что не существует сознания толпы. Пустой звук
для мыслящего человека истоптанные пути.
Говоря о связи нравственности с религией, конечно, будем говорить о
христианстве. В сущности, есть два «христианства»: «христианство» буквы и
христианство Духа. Нетрудно узнать в первом ремиссию книжничества, превращения
Библии в последнюю Истину «во плоти-бумаге», не сотворенную, но свалившуюся в
головы пророков, вопиющих в пустыни, как Коран в голову Мохаммеда.
С самого начала была дана позитивная установка безопасности для будущего
мысли, чтобы она осталась в рамках мысли. Критерием была отрефлексированность того,
8
Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 37.
4
о чем идет речь, «отчет» о собственном методе. В описании социального аспекта
нравственных ценностей был дан пример негативный, который вовсе не отменяет
возможность существования нравственности индивидуальности. Вопрос вовсе не в том,
как происходит переход от индивидуальной нравственности к моральным устоям
общества. «Кто вступает в дискуссию о нравственности в обществе?» - если не задавать
этот вопрос, то любая дискуссия бессмысленна. Диалог между кем и кем? Не может быть
диалога между «никем» и «кем-то». «Никто» приходит, думая, что за него сделают работу
– он жаждет морали, так как хочет повиноваться, т.е. преисполнится нравственной
осмысленностью жизни. Но как может мораль приходить сверху?
С позиции «христианства» буквы Закон Божий можно спокойно растасовать по
коробкам с надписями «выгодное», «безопасное», «страхующее». Только морали
человеческой искать там негде. Выгода потустороння. «Христианская» нравственность
буквы выгодна по тому, что Бог – Абсолютное благо для человека, а проще говоря,
выгодна, потому что выгодна.
«Христианская» этика, которая зиждется на божественном Auctoritas (хотя если
смотреть исторически, то практикующая это учение община и формирует этот auctoritas),
воссоздает лишь саму себя, самоценна. Она становится causa sui: служение ближнему,
которое свершается только по тому, что так повелел Бог, т.е. в этом истинное благо для
человека, потому что это благо. Механизм круговорота нравственных ценностей в
зазеркалье государство позаимствовало, переводя в рамки властной бумаги, у религии еще
с синкретических времен. Но это если смотреть на содержание Закона Божьего буквально.
Иначе говоря, не имея в виду намерения, а лишь средства или принципы. Так вот средства
вечны, поскольку установлены Богом и пропечатаны в Книге книг, и никакие благие цели
не оправдают не заповеданные средства. Иначе говоря, средства нуждаются в
Божественном оправдании.
Но если бы все было так просто… Например, на исповедь к священнику приходит
человек, которые сообщает, что намерен убить другого человека из мести. Священник
естественно заверит в том, что исповедь человека только для Божьих ушей. Но если
священник не сообщит в органы МВД о готовящемся убийстве, то это можно будет
характеризовать как недонесение опасной для общества информации с точки зрения
общества, что до человека – то неизвестно 9 . Священник обязан и сделает это, хотя
потенциальному убийце он не скажет, что обратиться в органы. И тут мы понимаем, что
священник нарушил буквально заповедь «Не лги».
В жизни, не только в ее религиозной составляющей, довлеющей затмить остальные
сферы существования, гораздо больше ситуаций, когда мы сталкиваемся с подобным
нравственным выбором – наша цель или средство. К примеру, на молодежных встречах в
лютеранской общине часто поднимался следующий пример, польский пример времен
Второй Мировой войны. Пример по имени «А как бы поступил христиианин?» В вашем
9
Так было в советские времена. Сейчас закон защищает тайну исповеди (к примеру, УПК РФ Ст. 56 п. 3 ч. 4)
5
жилище, представьте, скрываются евреи, Вы их спрятали (но с какой целью?), кто-то
настучал в местном отделении гестапо об этом, и начался обыск в доме. В дверь ломятся
агенты полиции безопасности и спрашивают: «Есть евреи?» Что отвечать? Нет?! Но так
мы солжем и нарушим заповедь. А если сказать да: «В подполе, вот тут, 5 лежат, и
ребенок 2-летний». А зачем такое говорить? Ради Истины и Божественного оправдания, и
прочих слов с прописной буквой? Неужели Божество с Его небесного Auctoritas уже не
считается с 6 евреями? Если же мы хотим им помочь, чтобы они выжили в этой страшней
войне, то вряд ли мы будем собственноручно покупать им прямой билет в лагерь смерти.
На таких примерах буквальное представление о Законе Божьем рушится, если Его
нельзя воспринимать как освященное средство. Допуская, что в определенных случаях
врачебной, клерикальной этики, да и в быту нам необходимо лгать, чтобы помочь
ближнему, тем самым исполняем высшую заповедь, порывая с законничеством и
фарисейством. Но что такое допущение? Значит, есть довольно-таки крупные трещины в
самом Законе. Ведь для кого создан Закон? «Для Бога же!», - говорит «христианство»
буквы: все от Него, через Него и для Него 10 . Этика всегда служит этике в религии
буквального восприятия. А что человек? Его как бы Бог и не заметил с высоты Своего
авторитета вселенского мафиози, по чьим правилам следует играть человеку
беспрекословно. Вспоминается античная мысль, что лучше всего человеку быть
марионеткой богов.
И где же здесь личная нравственность? Этот вопрос любители букв, понятий, а не
смысла и содержаний не поймут. Более того, Бога, в конце концов, принудили быть также
только добрым Бога, поставив Закон и выше Его. Так можно понять, что представители
данного религиозного течения верят не в Христа, а в Закон. Если в развитии этой мысли
Закон еще имел статус порожденного для жизни в Боге, то теперь он стал условием
существования самого Божества – Его природы. Но это ведь всего лишь средневековый
трактат! Бумага, которая оказалась в силах сотворить нового кумира. Этот храм
похоронил и похоронит еще под своими развалинами множество людей, до нас дошли эти
зловонные руины «христианства» буквы.
Нужно было освободить Бога из пут добра и зла, тогда теологи решили заковать
человека в оковы нравственности под лозунгом: «Узнаете истину – и истина вас
освободит» 11 . Другими словами, заучивай библейскую азбуку, ибо это сделано для тебя
(Закон дан человеку), чтобы жить по Божьей Воле. Совершился поворот от
законнического Бога к Закону для человека. Теперь же нужно было постоянно соизмерять
свои намерения с двумя большими заповедями: «Люби Господа Бога всем сердцем, всей
душой, всеми помыслами и всеми своими силами» и «Люби ближнего, как самого себя» 12 .
«Самого себя» христианство не интересовало, потому что религиозного человека
интересует: «А что бы сказал Христос на моем месте?» Но об этом позднее. Итак, если ты
и соврешь, но сделаешь это во благо, с чистым намерением, то это оправдает твой
безнравственный поступок.
10
11
12
Рим 11, 36
Ин 8, 32
Мф 22, 34-40
6
По поводу критерия намерения в связи с вопросом ценности нравственности
философствующий
филолог-классик
писал:
«…Происхождение
поступка
истолковывалось в самом определённом смысле, как происхождение из намерения, люди
пришли к единению в вере, будто ценность поступка заключается в ценности его
намерения. Видеть в намерении всё, что обусловливает поступок, всю его
предшествующую историю – это предрассудок, на котором основывались почти до
последнего времени на земле всякая моральная похвала, порицание, моральный суд, даже
философствование. – Но не пришли ли мы нынче к необходимости решиться ещё раз на
переворот и радикальную перестановку всех ценностей, благодаря новому
самоосмыслению и самоуглублению человека, – не стоим ли мы на рубеже того периода,
который негативно следовало бы определить прежде всего как внеморальный: нынче,
когда, по крайней мере среди нас, имморалистов, зародилось подозрение, что именно в
том, что непреднамеренно в данном поступке, и заключается его окончательная ценность
и что вся его намеренность, всё, что в нём можно видеть, знать, «сознавать», составляет
ещё его поверхность и оболочку, которая, как всякая оболочка, открывает нечто, но ещё
более скрывает? Словом, мы полагаем, что намерение есть только признак, симптом,
который надо сперва истолковать, к тому же признак, означающий слишком многое, а
следовательно, сам по себе почти ничего не значащий, – что мораль в прежнем смысле,
стало быть, мораль намерений, представляла собою предрассудок, нечто опрометчивое,
быть может, нечто предварительное, вещь приблизительно одного ранга с астрологией и
алхимией, но во всяком случае нечто такое, что должно быть преодолено» 13 .
Получился следующий лабиринт: моральная ценность лежит в намерении, однако
то, что человек видит в определенном факте моральную проблему, - это уже симптом
морального сознания, спроецированный Законом «извне». Но ведь теперь, чтобы
проверить готовый моральный принцип, надо сверить его с нашим намерением: будет ли
это сделано из любви (читай «для любви»)? Таким образом, человек, возлюбив свою
любовь, выводит ценность нравственности из симптома симптома. Теперь Божья воля –
это благо блага. Усложнив систему подобной коррекцией намерения, теологи не захотели
пойти дальше, потому что «благими намерения дорожка вымощена в ад». Не только
средства могут убивать в одном из вышеприведенных примеров, но и намерения.
Поскольку сама буква Закона как буква уже потеряла ценность, то, исходя из намерений,
ей можно и пренебречь. Ведь две главнейшие заповеди, данные Христом, сами нуждаются
в истолковании. Что есть любовь? И тут буква уже не подходит, поскольку мы исходим из
отражения отражения нравственного закона, тем самым добром смог оказаться геноцид,
холокост, террор и множество других явлений 20 века. Намерениями можно крутить как
угодно.
«Христианство» буквы пришло в тупик. Богословы думали, что устремив Закон к
Его центру, – в двух простейших формулировках, они исполнят написанное Павлом:
«Разве вы не знаете, что, если вы отдали себя кому-либо в рабство, вы действительно
стали рабами того, кому повинуетесь: вы или рабы греха, что ведет к смерти, или рабы
того повиновения, что ведет к примирению с Богом. Некогда вы были рабами у греха, но,
13
Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 267.
7
благодарения Богу, всем сердцем стали повиноваться тому учению, которые было вам
передано. Вас освободили от рабства греху, но для того, чтобы вы стали рабами добра – я
говорю таким языком из-за человеческой непонятливости, чтобы вам было яснее. И как
некогда вы отдали себя в рабство нечистоте и пороку, для дурных дел, - так теперь
отдайте себя в рабство добру, чтобы посвятить себя Богу. Когда вы были рабами греха, вы
были свободны от добра. Какую пользу вы от этого получили? Получили то, чего теперь
стыдитесь, а в конечном итоге – смерть. Теперь же, свободные от греха, рабы у Бога, вы
получаете в награду освящение, а в конечном итоге – вечную жизнь. Плата, которую
платил грех, - смерть, а Божий дар – вечная жизнь в единении с Иисусом Христом,
Господом нашим» 14 . Но тем самым они развязали руки людям с добрыми намерениями,
которые и обагрили их кровью. Слишком силен был первичный симптом буквоедства,
ведь намерения должны были бы дать ему основу, хотя сам Павел предупреждал: «Я
говорю таким языком из-за человеческой непонятливости, чтобы вам было яснее».
Если человек живет ради того, чтобы жить нравственно, то рано или поздно он
понимает, что исполнить Закон до последней йоты не получается. Религиозные идеалы
рушатся. Начинается период отчаяния, что и в свое время было с Лютером. Как бы мы
старались, мы видим такую глубокую пропасть между нами живыми и нами идеальными.
Апостол Павел пишет: «Когда мы жили, подчиняясь своей низшей природе, греховные
страсти, ПОДСТЕГИВАЕМЫЕ ЗАКОНОМ, действовали в нашем теле для того, чтобы
приносить плоды смерти» 15 и «Грех воспользовавшись заповедью как орудием, пробудил
во мне разные желания» 16 , и «Закон пришел, чтобы увеличить преступления» 17 , и «…
когда появилась заповедь, стал жить грех, а я умер» 18 . Человек мучается, напряжение
между миром реальности по Божественному велению и реальности его существования
нарастает, психологически это влияет на человека так: отстранение от себя («Чтобы
сказал на это Христос?», «А как бы поступил Он на моем месте?») в пользу Бога, ведет к
дуальному сознанию, а если проекция Божества в сознании смещает наше «я» из поля
сознания (акцент падает не на «я в Боге», а «Бог во мне»), тогда возможна инфляция
религиозного ego (достаточно вспомнить историю хилиазма, в частности мюнстерской
коммуны). Законнический Бог грабит наше сознание своими иллюзорными,
вымышленными представлениям о том, как надо.
Человек – это творение Божье, которое нуждается в оправдании – к такому выводу
пришло христианство Духа. Поскольку человек вовсе не может стать орудием Божьей
воли сам, нужен тот, чья праведность могла бы проецироваться на остальных, говоря
языком паулианской теологии: нужно уничтожить грех, чтобы мог жить человек.
Очевидно пути Господни неисповедимы, раз в 16 веке в Зап. Европе Христу пришлось
рождаться во второй раз, тому Христу, о котором писал Павел в Послании к Римлянам:
«Ведь если из-за одного преступления, совершенного одним человеком, воцарилась
смерть – тем более благодаря одному Человеку, Иисусу Христу, будут жить и царствовать
с Богом те, кто получил щедрый дар Божьей доброты, дающей оправдание.
14
Рим 6, 16-23
Рим 7, 5
16
Рим 7, 8
17
Рим 5, 20
18
Рим 7, 9
15
8
Действительно, как преступление одного принесло осуждением всем людям, так и
праведное деяние одного избавляет от вины всех людей и дарует им жизнь» 19 .
Еще одна евангельская очевидность: «Но Бог показал нам всю силу Своей любви к
нам, потому что Христос умер за нас, когда мы были грешниками!» 20 «Но теперь Бог
открыл людям путь избавления от вины помимо Закона, хотя и Закон, и Пророки тоже
свидетельствуют о нем. Это оправдание за веру в Иисуса Христа – для всех, кто верит, без
разницы: все согрешили и все лишены сияния Божьей славы. И все оправданы даром, по
Его доброте, через Иисуса Христа, выкупившего их на свободу» 21 . Значит Бог не только
суров в Законе, но и посредством Самого Себя преодолевает пропасть между грехом и
праведностью. Говоря человеческим языком, Бог любит то, что сотворил и никогда не
оставит в беде. Христос Евангелия, не Бог Закона, протягивает руку человеку,
находящемуся в отчаянии, возвращает его в жизни из мира смертоносного Закона
несоответствия Абсолюту.
Это и есть краеугольный камень веры, но и «камень преткновения», поскольку
теологические расхождения в христианских исповеданиях обвивают своими корнями
именно его. Каковы соотношения ролей человека и Спасителя в спасении?
Что же происходит дальше, после обращения? Евангельская метафора рождения
заново, таинство Крещения, Пятидесятница говорят об одном - теперь действует Дух
Христов. В каком отношении Он с буквой? Павел из Тарса пишет: «Мы возвещаем
таинственную, сокровенную Божью мудрость, предначертанную Богом для нашей славы
до начала времен. Ее не познал никто из повелителей этого мира, потому что, если бы они
познали ее, они не казнили бы на кресте Господа славы. Но как сказано в Писании: «Того
не видел глаз и ухо не слыхало, того вообразить не может сердце человека, что
приготовил Бог для любящих Его». А нам Бог открыл эту мудрость Своим Духом. Потому
что Дух исследует все, даже бездны самого Божества. Кто из людей может познать
помыслы человека? Они познаются лишь духом человеческим, который заключен в
человеке. Так и помыслы Бога может познать только Дух Божий. А мы не получили не
дух этого мира, а Дух от Бога, чтобы познать то, что дано нам Богом в дар. И мы
возвещаем это не словами, которым научила нас человеческая мудрость, а словами,
которым научил нас Дух. Мы духовное объясняем людям духовным. Природный человек
не принимает того, что исходит от Духа, ведь для него это глупость, и он не способен это
познать 22 , потому что об этом можно судить только посредством Духа. А духовный
человек судит обо всем, но о нем судить никто не может. Потому что, сказано в Писании:
«Кто познал разум Господа и мог бы дать Ему совет?» А у нас разум Христа» 23 .
Во-первых, Дух дает иное понимание буквы Писания, чем то, что дает нам наш
разум. Следовательно, буквальное толкование Закона отвергается не только тем, что
19
Рим 5, 17-18
Рим 5, 8
21
Рим 3, 21-24
22
Сравните: «Современные люди с притупленным по части всякой христианской номенклатуры умом уже не испытывают того
ужасного суперлативного потрясения, которое для античного вкуса заключалось в парадоксальной формуле: «Бог на кресте». До сих
пор никогда и нигде не было еще ничего, что по смелости могло бы сравниться с той смелостью поворота, с тем одинаково страшным,
вопросительным и проблематичным пунктом, каковой представляла собою эта формула: она предвещала переоценку всех античных
ценностей». Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 278.
23
1 Кор 2, 7-16
20
9
Христос Его исполнил (т.е. с грехом покончено, а, значит, Закон уже не нужен), но и тем,
что жизнь человека заключена не в том, чтобы жить нравственно, а в том, чтобы спастись
здесь и сейчас. Лютер в 95 тезисах опишет это состояние так: вся жизнь человека – это
покаяние, которое не свершается в один момент при обращении.
Во-вторых, «Ветер веет, где хочет. Ты слышишь, как он шумит, но не знаешь,
откуда он и куда направляется. Так и с теми, кто родится от Духа» 24 . Другими словами,
нет больше посредников, даже в виде буквы Писания 25 . Человек уже взял из нее то, что
мог (ровным счетом ничего, он погиб от нее). Христианство Духа имеет дело с
уникальным, индивидуальным опытом общения между человеческой личностью во всей
ее целостности (тело-душа-дух) с Богочеловеком Христом. Приведенная ссылка из
«Антихриста» не противоречит библейскому пониманию пространства жизни, которое
создает христианская религия. Тут разговор о нравственности в христианстве подошел к
концу, поскольку «ветер веет, где хочет». Никакие понятия, попытка синтеза множества
фактов не раскроют бесконечности возможностей Бога: «Для него не существует ничего
устойчивого: слово убивает; все, что устойчиво, то убивает» 26 .
Итак, христианство если и учит о нравственности, то только о той, которую дает
Христос каждому, кто обратится к Нему («Просите, о чем хотите, - и вам будет дано!» 27 ),
либо в зависимости от соотношения ролей человека и Спасителя в спасении речь идет о
степени приобретенной в дар и собственной нравственности. Христианство Духа –
преодоление Закона кровью Христа. Если хотите, то это отказ от взгляда на человека как
на существо нравственное, поскольку нравственности у человека быть не может. Он не
способен исполнить Закон, Его исполнил Христос. Теперь нравственность дается
человеку даром ради спасения не человека вообще, а конкретного, «вот этого» человека в
его целостности, со всеми его вредным привычками, грехами, преступлениями. Бог
24
Ин 3, 8
Сравните: «Благовестие» и есть именно благая весть о том, что уже не существует более противоречий; Царство Небесное
принадлежит детям; вера, которая здесь заявляет о себе, не приобретается завоеванием; она тут, она означает возвращение к детству в
области психического. Подобные случаи замедленной зрелости и недоразвитого организма, как следствия дегенерации, известны но
крайней мере физиологам. - Такая вера не гневается, не порицает, не обороняет себя: она не приносит "меч", она не предчувствует,
насколько она может сделаться началом разъединяющим. Она не нуждается в доказательствах ни чудом, ни наградой и обещанием,
ни "даже писанием": она сама всякое мгновение есть свое чудо, своя награда, свое доказательство, свое "Царство Божье". Эта вера
даже не формулирует себя - она живет, она отвращается от формул. Конечно, случайность среды, языка, образования определяет круг
понятий: первое христианство владеет только иудейско-семитическими понятиями (сюда относится еда и пить? при причастьи,
которыми так злоупотребляет церковь, как всем еврейским). Но пусть остерегаются видеть здесь что-нибудь более чем язык знаков,
семиотику, повод для притчи. Ни одно слово этого анти-реалиста не должно приниматься буквально, - вот предварительное условие
для того, чтобы он вообще мог говорить. Между индусами он пользовался бы понятиями Санкхья, среди китайцев - понятиями Лаоцзы, и при этом не чувствовал бы никакой разницы. - Можно было бы с некоторой терпимостью к выражению назвать Иисуса
"свободным духом" - для него не существует ничего устойчивого: слово убивает; все, что устойчиво, то убивает. Понятие "жизни",
опыт "жизни", какой ему единственно доступен, противится у него всякого рода слову, формуле, закону, вере, догме. Он говорит
только о самом внутреннем: "жизнь", или "истина", или "свет" - это его слово для выражения самого внутреннего; все остальное, вся
реальность, вся природа, даже язык, имеет для него только ценность знака, притчи. - Здесь нельзя ошибаться насчет того, как велик
соблазн, который лежит в христианском, точнее сказать, в церковном предрассудке: такой символист par excellence стоит вне всякой
религии, всех понятий культа, всякой истории, естествознания, мирового опыта, познания, политики, психологии, вне всяких книг, вне
искусства, - его "знание" есть чистое безумие, не ведающее, что есть что-нибудь подобное. О культуре он не знает даже и понаслышке,
ему нет нужды бороться против нее, он ее не отрицает... То же самое по отношению к государству, ко всему гражданскому порядку и
обществу, к труду, к войне, - он никогда не имел основания отрицать "мир"; он никогда не предчувствовал церковного понятия "мир"...
Отрицание для него есть нечто совершенно невозможное. - Подобным же образом нет и диалектики, нет представления о том, что веру,
"истину" можно доказать доводами (его доказательства - это внутренний "свет", внутреннее чувство удовольствия и самоутверждения,
только "доказательства от силы"). Такое учение также не может противоречить, оно не постигает, что существуют, что могут
существовать другие учения, оно не умеет представить себе противоположное рассуждение... Где бы оно ни встретилось с ним, оно
будет печалиться с самым глубоким сочувствием о "слепоте" - ибо оно само видит "свет" - но не сделает никакого возражения». Ницше
Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 657-658.
25
26
27
Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 658.
Ин 15, 7
10
пришел даровать жизнь не живым, а мертвым с точки зрения Божьего Закона.
Христианский Бог par exсellence Бог не только воскресший, но и Тот, Кто воскрешает
буквально того, кто будет веровать. С христианской точки зрения, нравственность без
Бога, следовательно, и вне религии не возможна. В букве без Христа жизни нет, есть
только смерть: «Я – свет, и в мир Я пришел, чтобы всякий, кто верит в Меня, не оставался
во тьме. А кто слова Мои слушает, но не исполняет, не Я тому буду судьей; ведь пришел
Я не для того, чтобы мир осудить, - Я пришел для спасения мира. Кто Меня отвергает и не
хочет принять Мое Слово, у того уже есть судья: Слово, которое Я возвестил, - вот судья,
что осудит его в последний день!» 28 и «Я – лоза, а вы – ветви. Только тот, кто во Мне, как
и Я в нем, плодоносит обильно – потому что вам без Меня ничего не сделать. А кто не во
Мне, тот словно ветвь, что выброшена из виноградника и засыхает, - их соберут, бросят в
огонь и сожгут. Но если во Мне вы останетесь, и слова Мои в вас останутся, просите, о
чем хотите, - и вам будет дано!» 29
Вопросы еще остаются. Будет ли христианин поступать хорошо исходя из своей
новой природы, освященной Христом и работой Св. Духа в нем? Или у него остается
свобода выбора? Тут появилась возможность заковать в кандалы добра человека во
второй раз. Есть те, кто так и считает, что Дух «пишет» Закон в сердце нового человека.
Если же у человека остается свобода выбора, и он может пасть в любой момент, тогда мы
возвращаемся к тезису Лютера о покаянии, которое длится всю жизнь. Представляется,
что все-таки совесть Лютера не успокоилась и жалила его до самой смерти 30 . Лютер
сейчас представляет собой явление, от которого современное лютеранство все больше
открещивается в пользу Меланхтона, который осознавал, что «буква убивает» и что о
«словах, понятиях и терминах» можно договориться, ведь потому и можно назвать такое
христианство христианством Духа.
Обратим внимание на небольшой комментарий в начале сочинения, где написано о
практикующей общине, которая и формирует какую-либо форму нравственного сознания,
и также на то, что в христианстве Духа не человек орудие, исполняющее и тем самым
оправдывающееся по букве, а сам Бог, Иисус Христос как орудие спасения.
Так совершается переворот в сознании – небеса и земля меняются местами.
Очень часто среди неопротестантов можно встретить мнение, что они-де орудия
Духа Святого, который и велит им, что делать. Они слышат Его Голос, видят видения от
Него, ощущают Его присутствие и отсутствие, прорицают, говорят на Его языке к Нему
же (глоссолалия). В таком случае, что же такое человек? Лишь инструмент для свершения
Божественной воли в Его же славу, ибо SOLI Deo gloria.
Одно дело, когда такие откровения воспринимаются человеком, который отдает
себя Богу в своей целостности (тело-душа-дух в одной связке – сердце человеческое, ум,
внутренний человек – так об этом говорится в Свщ. Писании), который не отделяет
28
29
30
Ин 12, 46-48
Ин 15, 5-7
«Угрызения совести учат грызть». Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 63.
11
«небеса» от «земли», чья вера уже спасла hic et nunc этого человека. Другое дело, когда
христианство вырождается в дуальное восприятия мира небесного и мира земного. Когда
говорится о перевороте в сознании, то критикуется именно вера в разделение между
«телом» и «душой». В таких случаях реальность «земли» и отношений человека к чемулибо и к кому-либо hic et nunc детерминируется словом «преходящее, ложное». То, что
связано с душой, Богом, Царством Небесным и другими «духовными» понятиями,
определяется через слова «вечное, истинное».
Христиане, считающие, что встанут на собственные ноги только по ту сторону
реальности, по земле «ходят» подобно призракам. Не дай бог, если то, что осталось от их
телесности, зацепится за что-то «преходящее», ведь все смыслы и цели их находятся в
Царстве Божьем. Как известно, этот мир отдан в руки человеку и дьяволу. Конечно, для
них этот мир лишь жуткий черный квадрат, который не в состоянии увидеть солнце так
или иначе, потому что человек из плоти и крови грешен, а душа, хоть и с потрепанными
волосами, вечна и прекрасна. Для них есть лишь одно место для того, чтобы
засвидетельствовать свое «Я есмь», - Царство Небесное – там, где нас сейчас нет.
Что же получается? Радикалы доходят до отрицания искусства, проповеди нищеты
и аскетизма, отрицания государства, общества, науки, всего того, о чем «не сказано» в
Библии. Всё-таки и они понимают, что Дух без буквы (хотя они не могут перенести
символ единства, выраженный в «И Тот, кто называется Словом, стал человеком и жил
среди нас» 31 на другие сферы жизни) может упорхнуть до дел крови, то порой и
доказывают, а точнее подыскивают под уже готовую дуалистическую идею цитаты из
Писаний.
Но «родники жизни» отравлены тьмою этих людей, которые создают вокруг себя
одни «черные квадраты». Как же живут они? Они скажут – надеждой, что Бог их скоро
заберет или придет сам и наведет порядок. Их Бог сделает за них ту черную работу, от
которой у них трясутся руки, ибо страх смерти питает любую религию. Ведь, казалось бы,
если там бытие, а здесь ни то, ни сё, то пора скорее эмигрировать в Царство Божие? Но у
них не хватает смелости на самоубийство, т.е. не могут довести мысль до конца,
останавливаются на полпути и уже не знают, что делать. Вокруг мир лжи, человека,
гуманизма и князя мира сего, а туда, где все будут счастливы, и «не прольется ни одной
слезы», не попадешь, к их сожалению, одной лишь «духовную мыслью».
Одна заметка по пути: нет никакого разделения на теорию и практику, только
«теория» – мысль, остановившаяся на полпути, которая испугалась сама себя – может
задаваться вопросом: «Что делать?» Дело в том, что мысли, доведенной до конца, уже не
хочется быть в рамках своей «духовной природы», она жаждет рождения в этом мире,
своего воплощения.
Явление вымирания христианства в нечто оппозиционное жизни во плоти (на
местности, а не на карте местности) во времена сильных научных и общественных
потрясений описал Ницше: «Слишком хорошо знаю я этих богоподобных: они хотят,
чтобы в них верили, и чтобы сомнение было грехом. Слишком хорошо я знаю также, во
31
Ин 1, 14 …стал человеком и жил среди нас – дословно: «стал плотью и поставил среди нас Свой шатер».
12
что они верят больше всего. Поистине, не в потусторонние миры и искупительные капли
крови, но в тело больше всего верят они, и на свое собственное тело смотрят они на как
вещь в себе. Но болезненной вещью является оно для них – и они охотно вышли бы из
кожи вон. Поэтому они прислушиваются к проповедникам смерти и сами проповедуют
потусторонние миры», «Всюду раздается голос тех, кто проповедует смерть; и земля
полна теми, кому нужно проповедовать смерть. Или «вечную жизнь» - мне все равно, если только они не замедлят отправиться туда!» 32 Возможно, институт эвтаназии,
который складывается в западном обществе, будет спонсирован в будущем религиозными
организациями, которые устроят второе великое переселение народов, т.е. верующей
толпы, в Царство Небесное, если их «душа» наконец-то купит телесную свою «совесть».
На протяжении сочинения уже много раз подразумевался один и тот же символ
единства и синхронии в конкретном человеке. Христианство Духа послужило одним из
толчков к зарождению индивидуальности. Ведь если каждый человек сам отвечает перед
Богом за собственные грехи, а не за грехи коллектива 33 , то и оправдывается перед Богом
он индивидуально. Его вера отражает его личность, она не нуждается в посредниках,
поскольку он через голгофскую Жертву связан с Богом непосредственно, поскольку сам
Бог и есть эта связь. В Христе воплотился символ нового человека. И теперь не человек
никчемный образ Божества, а Бог выступает образом человеческим. Возглас Заратустры:
«Все непреходящее есть только символ!» 34 - можно интерпретировать так: человек понял,
что Бог Закона мертв, Его священный труп смердит на многих страницах Писания, не
пора ли вернуть человеку жизнь? Что и было в свое время воплощено во Христе. Только
когда символ становится Божеством, тогда Оно снова станет пить кровь из человека,
чтобы все были такими, как был Христос. От жертв кровососа можно услышать: «А чтобы
сделал Христос на моем месте?» или «А чтобы сказал Христос на моем месте?», или
«Нужно видеть в другом человеке Христа» и т.д. Религия не ищет истины. Ее знание лишь
слепота, ведь если видеть в другом человеке Христа, то это значит совершенно не видеть в
нем того человека, которым он действительно является. Жизнь становится призрачной.
Ведь что у верующих есть, кроме письменного образа Христа и тонн бумагомарания с
евангельскими вариациями? Ничего, они так и скажут, что «если бы истина была вне
Христа, то я бы остался со Христом». Только это не освобождающий Бог, а ловушка,
которая приведет человека снова к жизни не на местности, а на карте местности - к
примеру, Свщ. Писании.
Возможно ли жить чужой жизнью? По-христиански это звучит так: «…если вы во
Мне останетесь и слова Мои в вас останутся…» Тот, кто жил с Христом буквально, тот и
мог жить с ним духовно. Но Он умер. Конечно, жажда вернуть Его обратно создала и
воскресение, и причину отсутствия тела – вознесение, и собственное воскресение из
мертвых, и таинство Св. Причащения. Но первохристианская чернь и не заметила, что
христианином был лишь один человек. Он прожил собственную жизнь, и ради
собственной индивидуальности пошел на крест, потому что не мог жить чужой жизнью.
Он жил так, как учил (по крайней мере источники так описывают его – Бог исполняет
32
Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 33.
Иер 31, 30; Гал 6, 7
34 Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 61.
33
13
собственный Закон, не чужой, иноприродный, а Свой), так как «Тот, кто называется
Словом, стало плотью». И каким дерзким и мужественным было это откровение во
времена общинной мысли, что не «мы – свет миру», а «Я – свет миру»! На свете был лишь
один христианин, и он умер на кресте 35 .
Нравственность любителей мертвых, теоретических, бестелесных богов призрачна,
от нее несет зловонием склепов. Как можно с точки зрения онтологии говорить о том, что
нравственность не зависима от человека? «Пусть ваша добродетель будем вашим Само, а
не чем-то посторонним». Но для этого нужна индивидуальность, свободный человек,
единственный, а не Адам, «испорченный первородным грехом», передающимся половым
путем (!). Почему мы ищем чего-то «идеального», к чему бы стремились, если еще не
нашли самих себя. Кто будет стремиться? Если испорченный человек, то он не сможет
стремиться. Тогда нужен инструмент излечения – Христос как символ.
Но без Закона невозможно познать Евангелие, благая весть будет бессмысленной,
если отменить понятие греха. Ведь она и есть инструмент его отмены. Но он должен быть,
чтобы было что отменять. Поэтому и можно вычленить одно из назначений закона –
создание пути к Христу 36 . Но с самого начала в христианстве мы имеем категорию,
которая сегодня агрессивно настроена по отношению к свободе воли человека. Тот, кто не
познал истину, которая сделала бы человека свободным, тот в рабстве греха. Или как
писал Лютер: «Так что человеческая воля подобна скотине между двумя всадниками.
Сядет на нее Бог, она хочет и идет, как хочет Бог; как сказано в псалмах: "Как скот был я
пред Тобою. Но я всегда с Тобою". Сядет на нее сатана, она хочет и идет, как хочет
сатана. Не в ее силах выбрать, к какому всаднику бежать или какого искать, но они сами
состязаются, кто возьмет ее и удержит».
Почему Павла на агоре и в ареопаге мало кто услышал? Вовсе не потому, что
откровение кому-то дается, а кому-то нет. Все дело в том, что греки не имели понятия о
грехе, который по наущению дьявола любознательный (=грешный) человек привнес в
мир, за который он получает вечное наказание в аду, т.е. в иной реальности. Поэтому,
зачем им было вообще спасаться? От чего? От самих себя? Не надо бежать в сторону от
простых и точных вопросов. Теология стало некой заумью, в которой Бог выступает
затычкой в любой проблеме.
Иисус взял грехи мира на себя, поскольку человек немощен; чтобы спастись
самому, ему нужна Божья любовь. Не надо навязывать жертвоприношений, когда их не
просят. Другими словами, здоровым людям Христос не нужен. Что же получается
Евангелие право? Вовсе нет. Людям, к которым пришел Спаситель, нужно оправдание или
отмена воздаяния (а всем любознательным, богатым, здоровым – применение воздаяния).
Одним словом, их характеризует ressentiment. Почему? Потому что символическое
35
«Уже слово "христианство" есть недоразумение, - в сущности был только один христианин, и он умер на кресте. "Евангелие" умерло
на кресте. То, что с этого мгновения называется "Евангелием", было уже противоположностью его жизни: "дурная весть",
Dysangelium». Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 663.
36
«Итак, Закон был к нам приставлен, как суровый воспитатель, до тех пор, пока не пришел Христос, чтобы мы были оправданы за
веру» Гал 3, 24
14
мышление имеет дело с большим полем осознанного в жизни, а так - «веруй, ибо
абсурдно».
Нравственность на основе категорий грешного деяния и праведного деяния,
запротоколированными в Свщ. Писании, нравственность созданная учением Христа,
проекциями сознания (Св. Духом, святыми и т.п.) не может существовать вне
христианской религии. В ней человек – жертва Закона, но он всегда забывает, кто судья.
Вовсе не кто-то на небесах. Выше были слова о том, что небеса пора заземлить. Так
практикующая свое нравственное учение община и создала от избытка, излишка своего
существования нравственные законы, поскольку она жила как жила – и для нее это было
нравственно – так жить. Почему другое сообщество обязано жить по этим правилам?
Конечно, можно придать словам дурман, провозгласить, что это Бог сказал. А почему Он
молчит сейчас?
В молчании небес не трагедия, а великий полдень. Применительно к Христу можно
сказать: «Плохо отплачивает тот учителю, кто навсегда остается только учеником. И
почему не хотите вы ощипать венок мой? Вы уважаете меня; но что будет, если когданибудь падет уважение ваше? Берегитесь, чтобы статуя не убила вас! Вы говорите, что
верите в Заратустру? Но что толку в Заратустре! Вы – верующие в меня; но что толку во
всех верующих! Вы еще не искали себя, когда нашли меня. Так поступают все верующие;
потому-то всякая вера так мало значит. ТЕПЕРЬ Я ВЕЛЮ ВАМ ПОТЕРЯТЬ МЕНЯ И
НАЙТИ СЕБЯ; И ТОЛЬКО КОГДА ВЫ ВСЕ ОТРЕЧЕТЕСЬ ОТ МЕНЯ, Я ВЕРНУСЬ К
ВАМ». Если бы Христос потребовал отречения от Него, то можно было назвать Его
учение здоровым для самосозидания или самопознания, т.к. познать – значит, сотворить
заново. Но Он умер не вовремя 37 , исходя из этого, и говорим «если бы».
Человек может встать ногами на землю, а не быть призраком между мирами,
пытаясь ухватиться хоть за что-то, чтобы не впасть в отчаяние. С одной стороны Закон
призывает человека к ответственности, однако обрекает его на несостоятельность, как
человека, повергая его в наказание смертью за грехи отца и матери (первородный грех) и
свои собственные. И в жертве Христа еще одна ловушка – ты не способен исполнить
Закон, поэтому Я за тебя все сделаю, а ты этот подарок под логотипом «спасение» прими
(или человека о подарке вовсе не спрашивают; относительно доктрины о спасении). Но
эти недоразумения имеют свое место, если, словами Порфирия Петровича из
«Преступления и наказания», «верить буквально». А если во Христе увидеть символ
восполнения человеческого в человеке, в преодолении самого себя – в прокладывании
пути впереди себя, порыв к новому. Ведь после свершения пути Христа Павел и напишет:
«Вы говорите: «Все мне позволено!» Но не все мне на пользу! «Мне все позволено!» Но
ничто не должно завладеть мной» 38 . Теперь-то наступает эпоха совершенно иной
нравственности, которая не будет довлеть сама в себе, а будет образовывать человека в
человеке. Но как? А Закон этого не делал? Если исполнение предписаний и вера в их
auctoritas – это работа человека над самим собой, самопознание, то тогда пора отказаться
37
38
Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 52.
1 Кор 6, 12
15
от всего того, что написано здесь и во многих книгах, когда человек своими силами
приходит к заключениям – чистое самотворчество.
Человек может быть не только жертвой нравственного закона, который он творит,
но и судьей 39 – пусть нравственность станет его духом, за которым проглядывается его
воплощенная жизнь. Пусть нравственность станет его полетом фантазии. Пусть человек
отречется от витания в абстракциях, переходящих в излитие не только крови Спасителя по
воскресеньям, но и людской крови, той, которой заплачено за дело Христа. Ведь до чего
доходит человек в своем призрачном облачении, что теперь и сам Бог нуждается в
оправдании за то, что происходит здесь и сейчас «на местности». И что же?
Единственным оправданием для Него может быть лишь то, что Он лишь символ –
человека, который действительно существует.
Повторю уже упомянутую мысль: действительным вопросом социологически
выступает следующий: «Кто вступает в дискуссию?» Не тема дискуссии «о чем», а «кто»
– если человек сам пасует перед жизнью, то на кого возлагать ответственность, если,
скажем, выйдет, что с буквальной точки зрения некоторые нормы Закона Божьего
приведут к крови? На дьявола? Бес попутал? Бес вступает в дискуссию? Так мы совершим
подмену. Гнусный фальш выражений «от Бога» или «от дьявола». Жизнь человека
заражена множеством формул, догм, которые лишь держаться в сознании за счет нашей
жизни, а вовсе не Божественного авторитета в них.
В наше время с помощью СМИ священствующие и их поклонники проповедуют
подысканную основу для обращения и «христианского общественного суда» «от науки»,
нужно выглядеть солидно в век развития нанотехнологий: «Есть внутренний
нравственный закон в человеке… Как писал Кант…» У них теперь есть адвокат «от
науки». И в чем отличие от предыдущего случая с дьяволом? Научное сообщество на то и
научно, чтобы критически переосмыслять пройденное, если есть путь дальше, если мы
создаем этот путь дальше, чтобы можно было идти по пути, который проложил ты сам. А
не ходить истоптанными дорожками, которые и не зарастают только лишь потому, что по
ним ходит толпа.
Громкое имя и чуточку теории, приправленной кантианской терминологией – еще
один дурман «от жрецов»: «Еще одно слово против Канта как моралиста. Добродетель
должна быть нашим изобретением, нашей глубоко личной защитой и потребностью: во
всяком ином смысле она только опасность. Что не обусловливает нашу жизнь, то вредит
ей: добродетель только из чувства уважения к понятию "добродетель", как хотел этого
Кант, вредна. "Добродетель", "долг", "добро само по себе", доброе с характером
безличности и всеобщности - все это химеры, в которых выражается упадок, крайнее
обессиление жизни, кенигсбергский китаизм. Самые глубокие законы сохранения и роста
повелевают как раз обратное: чтобы каждый находил себе свою добродетель, свой
категорический императив. Народ идет к гибели, если он смешивает свой долг с понятием
долга вообще. Ничто не разрушает так глубоко, так захватывающе, как всякий
"безличный" долг, всякая жертва молоху абстракции. - Разве не чувствуется
39
«Своего собственного закона должен он стать судьей, и мстителем, и жертвой» Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 82.
16
категорический императив Канта, как опасный для жизни!.. Только инстинкт теолога взял
его под защиту! - Поступок, к которому вынуждает инстинкт жизни, имеет в чувстве
удовольствия, им вызываемом, доказательство своей правильности, а тот нигилист с
христиански-догматическими потрохами принимает удовольствие за возражение... Что
действует разрушительнее того, если заставить человека работать, думать, чувствовать без
внутренней необходимости, без глубокого личного выбора, без удовольствия? как автомат
"долга"? Это как раз рецепт decadence, даже идиотизма...» 40
Страшно будет жить в том обществе, где ради блага больного ему не будут лгать,
где священник не расскажет властям об убийце только из-за того, что Закон суров. Суров
тот, кто его создал. И если хотите проповедовать Бога-ненавистника жизни, то делайте
хотя бы открыто, зачем гримироваться под Канта и «нормальное сознание» с
«общеобязательными» нравственными «истинами»? Одна воплощенная идея чудесна –
нельзя полюбить ближнего, если не любишь себя. Ведь любовь – это же избыток
существования, как и философия. Они свершаются после того, как человек, познавая и
формируя свое essentia, хочет обратить свой взор уже не только на себя, но и на
собственный мир. Тогда и Христос будет для него символом Бога любви, который
протягивает руку человеку в его самых страшных смертных грехах. Разве это не
возвращает к жизни? Конечно, полезно именно говорить о том, что ты можешь.
Утверждать не свободу «от», а свободу «для»! Тогда-то в единстве «духа» мысли и ее
«плоти» синхронно с нею, утверждая возможность личной нравственности с помощью
религиозной символики, могу сказать, что мои боги умрут вместе со мною.
Послесловие
Это сочинения для меня стало проверкой на прочность собственного понимания
Евангелия через Евангелие. Во второй части работы я хотел выразить именно не
отношение к Евангелию, а как сама Радостная Весть о спасении будет смотреть на
нравственность, попытка посмотреть на нравственность с точки зрения Христа. Кратко:
так как Христос, истинный Бог, исполнитель Закона и потому единственный Праведник,
оправдывает человека ценой Самого Себя, то религиозная нравственность возможна лишь
как дар от Бога, «и нет другого имени под небесами, которым мы можем спастись» 41 .
Однако если взглянуть на Евангелие символически, то Христос может стать
символом жизни, который был воплощен в конкретной личности, свободной
индивидуальности. В этом символе можно увидеть, как человек Иисус из Галилеи понял,
что жить по-старому нельзя - ты во тьме смерти, если живешь чужой головой, ведь не
может же у тебя быть две головы! Тогда он пошел на смертельный риск, эксперимент
сравнимый с хождением «по лезвию ножа». Мысль, которая не побоялась оставить позади
себя конфуз перед вопросом «Что делать?», воплотилась и символически постулировала,
что человек – мера всех вещей. Конкретный человек может создать свою нравственность.
Но толпа любит распинать тех, кто создает свою собственную нравственность.
40
41
Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 638-639.
Деян 4, 12
17
Уже со второго абзаца в работе символическое мышление перевешивает в большей
степени религиозное. Еще не прозвучала радостная весть о смерти Бога: «Все
непреходящее лишь только символ!», как христианская символика уже проглядывается
через образно описываемую дискретность мышления. Когда 12 евреев и их окружение
твердо уверовали в Христа Евангелия, как не после Его воскресения?
После написания работы начинаешь задумываться о том, насколько мы
подвержены соблазну дать символам тела. Насколько живуча мысль, насколько жаждет
она выйти на свет. Но чем предстает религия, если человек – мера всех вещей? Паутиной.
Когда попадаешь в эти паучьи связи, иерархию взаимоотношений, приходится проделать
колоссальный труд, чтобы вырвать из них себя. Религиозному человеку необходимо еще
спасти себя, он уже спас себя от сетей Закона. Теперь настает время отречения. Но до чего
дойдет самообманывающий ум, чтобы удержать основы мировоззрения! Разум дошел до
безумия, лишь бы к мавзолею шли толпы: «Верую, ибо абсурдно», - твердит он стуча о
головой о пустой гроб 42 . Если идиотизм стал нормой, то и одурманенный разум человека
не слышит призыва к очной ставке с Само. Интересно, что Христос постоянно подобное
говорил: «У кого есть уши, пусть услышит!» - ведь не люди с физическими увечьями его
окружали.
Сочинение вывело меня на путь переоценки ценностей, а в Ницше можно именно
услышать сольный голос, de profundis взывающий к человеку, но не как к философскому
понятию, не к символу (что толку в символах в самих себе?), а к самому себе. Насколько
впереди Дионис от Распятого в самопознании можно увидеть в кратком афоризме:
«Теперь я велю вам потерять меня и найти себя; и только когда вы все отречетесь от меня,
я вернусь к вам». Так возможна собственная нравственность вне религии, по ту сторону
богов, символов и понятий. Это и есть философия жизни, создающая меру вещей.
В этом сочинении многое осталось вне выражения в словах, поскольку хотелось
задеть основной вопрос («Кто этот человек?»), ответ на который и решит проблему
нравственности. Многое осталось между строк и подразумевается. Одно положение из
книги «По ту сторону добра и зла» стоит упомянуть, хоть из написанного оно выводимо:
«Нет вовсе моральных феноменов, есть только моральное истолкование феноменов…» 43
Более того, критике в работе представлено воззрение, что Бог только добр. О чем не
сказано в пользу главной темы? О том, что Бог по ту сторону добра и зла. И если Бог
создал Закон, а не Закон Бога, то Его essentia – бесконечный беспочвенный произвол. Об
этом писал Шестов в «Potestas clavium».
Образ Христа в третьей части сочинения интерпретируется уже совершенно иначе,
чем во второй. Однако третья часть в своем толковании вряд ли ценнее,
аргументированнее второй, поскольку они суть интерпретации события Иисус Христос. И
если смотреть на нравственность с точки зрения религиозного осмысления вопроса, то не
может быть ничего хорошего вне Христа. Третья часть выигрывает тем, что возвращает
42
«Не позволяйте вашей добродетели улетать от земного и биться крыльями о вечные стены! Ах, всегда было так много улетевшей
добродетели! Приводите, как я, улетевшую добродетель обратно к земле, - да, обратно к телу и жизни: чтобы дала она свой смысл
земле, смысл человеческий!» Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 55.
43 Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2, – М., 1990. – С. 296.
18
нас к самому себе, а не к Иисусу Христу, которого уже пора оставить в покое.
Христианство опошлило Евангелие настолько, что человека очень трудно увидеть в нем,
человека Иисуса из Назарета, а Бога Христа в блеске на золотых крестах можно
наблюдать и невооруженным глазом.
Путь Ницше через отречение создает условия свободы для самопознания
читающего его книги, это во многом опережает идеи Христа. Философия говорит «да»
собственной нравственности, религия говорит «да» нравственности Закона Божьего. Как
можно сравнивать параллельные прямые? Двух разных людей? Так если Иисус Христос символ человека, то прямые пересекаются, а Свщ. Писанию открывается сфера другого
прочтения.
Почему в работе так много Ницше? Освещено христианское отношение к
нравственности. Кто как не автор «Антихриста» сможет представить другой, именно
антихристианский взгляд на данный вопрос? Кто как не мы сможем посмотреть на Христа
и увидеть в Нем символ встречи с самим собой, не смущаясь прописных букв?