ФИЛОСОФИЯ А.С.Герасимов РЕЛИГИОЗНЫЕ ОСНОВАНИЯ ПРАВА И НРАВСТВЕННОСТИ

2004 ВЕСТНИК НОВГОРОДСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА
№27
ФИЛОСОФИЯ
УДК 34
А.С.Герасимов
РЕЛИГИОЗНЫЕ ОСНОВАНИЯ ПРАВА И НРАВСТВЕННОСТИ
The religious bases of the right and morality are considered. Views of the representatives of the
Russian religious philosophy concerning interrelation of legal and moral norms are analyzed.
Склонность к возведению понятия права и юридической нормы в абсолют все чаще и
все определеннее проявляет себя в современном обществе. Между тем несомненно, что
право, играя исключительно важную роль в консолидации и функционировании общества, в
регулировании социальных, межчеловеческих и международных связей и отношений, тем
не менее не может выступать в качестве «начала и конца всего», не может основываться
исключительно на самом себе или на воле законодателя, не может служить абсолютным
мерилом всех человеческих ценностей. На самом деле высшая цель и высшая функция права в человеческом обществе проистекают из того, что оно, хотя и в далеко не совершенном
виде, есть проекция в реальную жизнь трансцендентного Высшего Закона, данного человеку через религию. В этом и состоит высшая провиденциальная сущность права.
Западный исследователь права Г.Дж.Берман считает, что существует определенная
связь правопорядка в обществе и государстве с «фундаментальными воззрениями человека
относительно смысла своей жизни и конечной цели истории, то есть с верой» [1]. Таким
образом, мы имеем дело с анализом накопленного в истории опыта христианского видения
роли и назначения права в обществе и в жизни отдельного человека. Этот опыт включает,
разумеется, и российскую историческую практику, как современную, так и предшествующих периодов. Российская практика широко представлена в творчестве ряда представителей
русской религиозной философии XIX-XX вв., рассматривающих взаимоотношение двух ценностных систем — закона и права, с одной стороны, и нравственности и религии, — с другой.
Диалектика взаимоотношения права и нравственности ярко представлена в творчестве Б.П.Вышеславцева. По его мнению, «в законе есть божественное и небожественное» [2],
закон должен быть установлен людьми несмотря на то, что люди пытаются выразить в нем
идею Божественной справедливости. Сфера несовершенства в праве, по мнению Вышеславцева, — это его «позитивность». Момент установления и принятия закона является
творческим актом несовершенной человеческой природы. «Таким образом, закон никогда
не содержит в себе непосредственно божественных ценностей (хотя может их иметь в виду), между ним и этими ценностями есть посредник — человеческая природа, и притом природа, искаженная грехом: она формулирует норму в зависимости от искажений и преломляет лучи божественных ценностей в своей среде» [3].
Другие русские мыслители неоднократно обращались к целостно-всестороннему видению права, исследовали его в историческом развитии и многоаспектном бытии — социальном, религиозно-нравственном и политическом. Такая целостность в восприятии права
оказалась возможной благодаря тому, что в центре их картины мироздания находился Господь Бог, Творец земных и небесных порядков, который представал Всемогущим и Всемилостивейшим повелителем царей земных и народов и осуществлял замысел спасения человека через обращение к совести каждого христианина, которая должна пребывать в определенной гармонии с Божественными законоустановлениями и заповедями.
4
2004 ВЕСТНИК НОВГОРОДСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА
№27
Право, понятое в религиозном аспекте, представляет собой «процесс создания условий, в которых жертвенная любовь, персонифицированная Иисусом Христом, может укорениться в обществе и начать расти» [4]. Закон, способствуя поддержанию минимальных
стандартов доброй воли в обществе, в то же время и таким же образом способствует сохранению нашей веры в максимальные стандарты, установленные Богом. Поэтому, «уважение
к закону оправдано лишь в том случае, когда закон отсылает к чему-то выше себя» [5]. Рассматривая право с точки зрения религии, Г.Дж.Берман призывает понимать его как часть
задуманного Богом плана спасения: «Мы знаем, что наша миссия больше, чем закон, но мы
также знаем, что этим мы не ниспровергаем закон… Мы поддерживаем его как средство
подготовки наших умов и сердец к обретению веры и умножению надежды и любви» [6].
Заслуживает внимания определенная родственность в понимании Берманом духовного назначения права в обществе и в жизни отдельного человека с консервативной позицией
в русской правовой философии. Такая позиция определяет каждое явление социальной
жизни и, в частности, право с точки зрения его участия в Божественном замысле о спасении
людей. И.А.Ильин полагал в этой связи, что право «практически необходимо на пути человека к осуществлению верховного блага» [7]. «Цель права, по его мнению, как и других
норм общественного поведения, состоит прежде всего в том, чтобы сделать возможным
мирное сожительство людей. Право достигает этого тем, что указывает людям обязательные для них пределы в их внешней деятельности» [8]. По поводу же нравственности Ильин
отмечает: «В этом деле общественного воспитания праву приходят на помощь нормы нравов. Правовые предписания не могут проникнуть во все стороны человеческой жизни и установить повсюду обязательные пределы: это значило бы убить всякую свободную жизнь,
всякое нестесненное проявление и творческую инициативу людей; с другой стороны, праву
и не удалось бы учесть всякое движение человека, а погоня за мелочами заставила бы его
упустить из вида главное» [9].
Нравственно-правовая проблематика получила развитую концептуальную форму в
философии права В.С.Соловьева. Существование абсолютного начала Божественного порядка составляет, по Соловьеву, возможность самой этики, ибо без него невозможно объяснение нравственности. Абсолютное начало в синтезе с конечным миром в нравственной
сфере выступает как понятие высшего блага, или добра. Нравственное начало обнимает у
Соловьева всю сферу общественной жизни и практической жизнедеятельности, являясь
главным условием и оправданием экономических, политических и правовых отношений.
Так из стремления к формальным благам возникает государство, из влечения к абсолютному существованию, к вечной жизни — духовное общество, а из стремления к справедливости — право. Указанные виды блага не равноценны, и высшим из них оказывается благо
вечной жизни. В свободной теократии абсолютное благо различно для каждого и учитывает
индивидуальные качества субъекта.
В.С.Соловьев считал, что «право зависит от нравственности и не может быть отделено от нее» [10]. Это глубоко различные сферы регулирования человеческого поведения, но
между ними «есть положительное и тесное, внутреннее отношение, не позволяющее отрицать одну из них во имя другой» [11].
Для консервативного правосознания право обретает духовную ценность, будучи осмысленным в виде определенной иерархической ступени на пути этического совершенствования человека и его стремления к Богу как высшей реальности и источнику верховного
блага.
Русская философия права в целом провозглашала подлинную и высшую нравственную автономию личности. Исходным пунктом всякой социальной реальности должна выступать свободная самоопределяющаяся личность. Перед этой личностью стоит великая
задача осуществления нравственного закона, воплощения его в жизнь. Поиск социального
содержания, которое соответствует трансцендентной моральной норме, требует постоянного экзистенциального морального творчества. В отличие от Канта, который провозглашает
строгий дуализм между «царством природы» и «царством свободы», между объективной и
субъективной этикой, русские мыслители Достоевский, Соловьев, Новгородцев, Ильин,
5
2004 ВЕСТНИК НОВГОРОДСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА
№27
Бердяев, Вышеславцев и другие со всей остротой ставят вопрос о необходимости синтеза
субъективных и объективных норм этики. Реализация нравственного идеала в мире — это
уже дело не только государства и права, оно может происходить на уровне правосознания
личности. С этой точки зрения феномен правового принуждения перестает быть лишь средством восстановления социальной справедливости и поддержания равновесия в обществе и
государстве. Правовое принуждение должно иметь целью в первую очередь не саму по себе
защиту общества и государства, а защиту — через внутреннее преображение — самого человека, указание ему пути Добра, пути, ведущего к Богу.
Непосредственный нравственный императив предполагает нравственное совершенство или неограниченное стремление к такого рода совершенству. Поэтому нравственный
идеал безусловен. Правовой же закон ограничен тем, что вместо совершенства он требует
низшей, минимальной степени нравственного состояния, лишь фактической задержки известных проявлений безнравственной воли. По мнению многих представителей русской
философии, право — это лишь необходимый минимум нравственности.
Исполнение нравственных требований не обусловливается непременно, а также не
исчерпывается никакими определенными внешними проявлениями или материальными
действиями. Юридическим законом, напротив, предписываются или запрещаются вполне
определенные внешние действия. По мнению Соловьева, данное различие подчеркивает
единство нравственности и права, так как требование нравственной установки человека не
только не исключает внешних поступков, но вообще прямо их предполагает как свое доказательство или оправдание. С другой стороны, предписание определенных действий не отрицает соответствующих им внутренних состояний. И нравственный и юридический закон
относятся к воле человека, но первый берет эту волю в ее общности, а второй — лишь в
частичной реализации.
Несомненно, что право в современном обществе играет важную роль в регуляции отношений между людьми. Но в аспекте истории и человеческого прогресса право имеет всего лишь антирегрессивную миссию. «Задача права вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир
обратился в Царство Божие, а только в том, чтобы он — до времени не превратился в ад» [12].
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
Берман Гарольд Дж. Вера и закон: примирение права и религии. М.: Ad Мarginem, 1999. С.9.
Вышеславцев Б.П. Этика преображенного Эроса. М.: Республика, 1994. С.21.
Там же. С.22.
Берман Гарольд Дж. Указ.соч. С.367.
Там же. С.399.
Там же. С.373.
Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. Т.4. М., 1994. С.188.
Там же. С.81.
Там же. С.84.
Соловьев В.С. Соч. в 2 т. Т.1. М.: Мысль, 1988. С.108.
Там же. С.447.
Там же. С.454.
6