152 Л. В. ЧЕРЕПНИН архангельского чина царский венец есть и
реклама
152 Л. В. ЧЕРЕПНИН архангельского чина царский венец есть и духовного суть») 5 и подчерки­ вание значения Новгорода в качестве церковного центра (куда прибыл белый клобук). Труднее найти в «Повести» нотки, созвучные обличительной литера­ туре Геннадиевского толка, ибо, как правильно заметил Я. С. Лурье, публицистические моменты в ней носят не прямой, а косвенный характер. 6 Но такие нотки, думается, есть. Это прежде всего идея о незыблемости авторитета церкви и духовной иерархии, о силе церковной традиции, об обязательности поклонения свя­ тыням, которые еретики хулили, как вещи, «сотворенные от рук челове­ ческих».7 В «Повести» рассказывается, как белый клобук —- эмблема выс­ шей духовной власти — подвергался преследованиям в Риме; папа его возненавидел, хотел сжечь, а затем отправил в дальние страны, чтобы там подвергнуть поруганию и истребить. Дальнейшая история белого клобука, его изгнания из Рима и возвращения туда опять, его нового путешествия — сначала в Византию, затем в Русь, рассказы о его чудесном избавлении от опасностей и о божьей каре, постигавшей его преследователей, — все это проникнуто стремлением доказать твердость церковных устоев и догм ортодоксального православия. З а выпадами против католической «ереси» и папства могла скрываться защита авторитета церкви, олицетворенного в белом клобуке, от ее местных хулителей. Вторая идея, пронизывающая «Повесть», — это представление о силе и святости божественной благодати, отмечающей тех, кто достоин священ­ ного сана. Богом было предопределено, что белый клобук носил на своей главе новгородский архиепископ Василий, и поэтому тщетными оказались попытки удержать его как в Риме, так и в Константинополе. Рассказ о судьбе белого клобука мог быть рассчитан на «поучение» тех, кто (как стригольники) отрицал, что духовные лица через таинство священства становятся носителями божественной благодати. 8 Наконец, следует отметить, что «Повесть о белом клобуке» представ­ ляет собой апологию чудесного. Она вся соткана из чудес, которые автор, очевидно, рассматривал не просто как материал для занимательного чте­ ния, а как нечто, долженствующее убедить в бессилии человеческого ра­ зума постигнуть то, что является плодом воли божьей и доступно лишь вере. Нельзя ли видеть в таком характере «Повести» стремление ее автора противопоставить ортодоксальное понимание веры и дара чудотворения, как проявления божественной благодати, представлениям еретиков, нашед­ шим выражение в «Лаодикийском послании» Федора Курицына и в «На­ писании о грамоте», — о «самовластии души» и о «самовластии ума»? Раскрывая характер мировоззрения Ф . Курицына, Клибанов указывает, что хотя по его учению «самовластие души» не должно выходить за ограду религии, однако законодателем веры является ч е л о в е к ; что же касается силы чудотворения, то она заключается не в самом чуде, не в благодати, а в той мудрости, которая в нем проявляется. 9 Я не хочу, конечно, сказать, что «Повесть о белом клобуке», направлена непосредственно против Ф . Курицына. Я считаю лишь возможным, что, вводя читателей в сферу чудесного, ее автор хотел предостеречь их от во5 H . H . Р о з о в . Повесть о новгородском белом клобуке как памятник общерус­ ской публицистики, стр. 2 0 3 . е Я. С. Л у р ь е. Идеологическая борьба.. ., стр. 229. 7 Н . А . К а з а к о в а и Я. С. Л у р ь е . Антифеодальные еретические движения на Руси XIV—начала X V I в. М.—Л., 1955, стр. 121. 8 Т а м же, стр 46, 9 А. И. К л и б а н о в . Реформационные движения в России..., стр. 342.
