Агафонов А. Ю. Бессознательные обертоны сознания
advertisement
Агафонов А. Ю. Бессознательные обертоны осознания1 // По обе стороны сознания. Экспериментальные исследования по когнитивной психологии / Под общей редакцией А. Ю. Агафонова. Самара: Издательский дом «Бахрах-М», 2012. С. 6–53. Редукционизм?! Термины как инструменты Сознание и осознание: правило соответствия Зачем мы осознаем? Редукционизм?! Под редукционизмом в психологии, как правило, понимают сведение причинных оснований изучаемого явления к той сфере реальности (например, биологической, физической, социальной и т. д.), к которой само это явление не относится. Таким образом, редукция возникает, когда необходимо объяснить тот или иной факт. При этом в большинстве случаев редукционизм предполагает нахождение дедуктивного объяснения (вскрывающего каузальные отношения), а не индуктивно-вероятностного или телеологического2. В психологии есть как ярые противники, так и ревностные защитники редукционизма. Одни, вслед за Э. Шпрангером, повторяют «psychologica — psychological»: психическое следует объяснять только через психическое. Считается, что данная методологическая позиция вводит запрет на любые редукционистские ухищрения (если угодно, уловки) при объяснении фактов. Продукты психической активности и даже поведенческие проявления, в той мере, в какой последние можно рассматривать в качестве отправлений психики или эффектов работы 6 1 При подготовке текста использовались материалы ранней публикации автора (Агафонов А. Ю. Сознание: где искать черный ящик? // Методология и история психологии. Т. 4. Вып. 1. М., 2009. С. 151–165). 2 Хотя телеологическое объяснение, как доказывает Г. Х. фон Вригдт, может считаться частным случаем каузального. Тогда, цели, направляющие активность субъекта, просто рассматриваются как причинные основания его действий. (См.: Вригдт фон Г. Х. Логико-философские исследования. Избранные труды. М., 1986). сознания, нельзя объяснять физиологическими или социальными причинами3. Психические явления — сенсорные и перцептивные образы, сновидения, эмоции, желания, мысли и т. д. — являются продуктами собственно психической активности. Поэтому объяснение природы этих явлений есть описание предполагаемой логики порождающих их процессов. Для тех, кто радеет за чистоту психологического знания и с настороженностью относится к популярным ныне междисциплинарным союзам, «редукционизм» — ругательное слово, выражающее подмену собственно психологических объяснений схемами интерпретации, которые строятся с опорой на внепсихологические основания и, соответственно, с использованием непсихологической терминологии. Редукция является своеобразным мостиком, который каузальным отношением соединяет разные онтологии. В этом смысле редукционизм — всегда дитя междисциплинарных связей. По мнению В. П. Зинченко и М. К. Мамардашвили, именно междисциплинарные связи психологической науки «приводят к потере предмета собственного исследования» и являются источником «многочисленных вариантов редукционизма»4. Как подметил А. В. Юревич, хотя редукционизм часто открыто и осуждается как «один из худших видов «методологического криминала», он весьма широко распространен в психологии5. Редукционистские объяснения давно стали нормой в 7 исследовательской практике. Даже те, кто на словах порицают редукционизм, допускают возможность одни факты трактовать с физиологических позиций (мол, «так работает мозг»), а другие, — в контексте социальных процессов («психика и сознание формируются 3 Являясь, в целом, приверженцем этой точки зрения при объяснении эффектов работы сознания, в частности, осознаваемых переживаний, я, тем не менее, постараюсь показать, что редукционизм возможен, более того, как мне представляется, неизбежен и в том случае, когда мы полностью разделяем эту позицию. Правда, допускаю, что не все посчитают предложенную версию одной из разновидностей редукционизма. 4 Зинченко В. П., Мамардашвили М. К. Проблема объективного метода в психологии // Постнеклассическая психология. 2004. № 1. 5 Юревич А. В. Объяснение в психологии // Психологический журнал. Т. 27. 2006. № 1. С. 103. внутри социальных отношений; психические явления социально детерминированы»). На мой взгляд, сосуществование в психологии различных редукционистских объяснений есть следствие неоднородности предметного поля, на котором расположены, с одного края, психофизиологические явления, а с другого, факты социальной, духовно-нравственной и религиозной жизни человека. Чем ближе изучаемый феномен к плану телесности или, напротив, общественной жизни, тем больше соблазн использовать соответствующие редукционистские интерпретации и тем убедительней они воспринимаются. Поэтому вопрос о том, как относиться к редукционизму, не может быть решен без прояснения позиции относительно содержания предметной области психологии. Что считать предметом психологии? Только ответив на этот вопрос, можно оценивать допустимость редукционистских объяснений6. 8 Если в предметную область психологии включать явления физиологической и социальной природы (казалось бы, как же иначе, ведь человек — биосоциальное существо), тогда возможны любые объяснения, любая редукция. Тогда действительно «позволено все»: явления сознания, например, можно объяснять состоянием мозга, социокультурной средой или божественным установлением7. Если же 6 Что должна изучать психология? Этот вопрос, похоже, по сей день не теряет своей остроты. Проблему определения предмета до сих пор называют фундаментальной для психологии. Этой проблеме все еще посвящают целые тематические выпуски в научных журналах (См., например: Методология и история психологии. Т. 1. Вып. 1. М., 2006). Думаю, что пока сохраняется такое положение вещей, психологам не стоит ожидать скорого прогресса. Сорок лет назад Е. И. Бойко писал: «...Развитие научных взглядов на предмет психологии не остановится и ... полное и точное представление об этом предмете может быть скорее результатом, итогом будущего развития, но отнюдь не его исходным пунктом» (Бойко Е. И. В чем же состоит «развитие взглядов»? // Вопросы психологии. 1972. № 1.С. 135. С. 135). Боюсь, что Е. И. Бойко оказался прав. Вопрос только в том, сколько времени займет развитие психологии до момента обретения ясного представления о своем предмете. 7 Хотя в современной психологии, как правило, и декларируется, что предметом изучения является психическая реальность, де-факто исследуется все, что имеет прямое, косвенное или самое отдаленное отношение к существованию человека. Размытость предметного поля психологии дает все основания считать, что психология не одна наука, имеющая свой предмет, а семейство наук с гетерогенными предметными областями. предметом психологии считать только психические явления, то редукция в ее традиционных видах — запрещенный прием. Но, что интересно, даже определяя предмет изучения в границах психической феноменологии, психологи довольно терпимо относятся к редукционистским трактовкам. Одним из распространенных вариантов редукционизма является психофизиологический редукционизм, предполагающий сведение психического к физиологическому. Если какой-то психический феномен не удается объяснить психологическими причинами, — не стоит огорчаться. Ведь всегда есть возможность допустить некие процессы в мозге, которые ответственны за возникновение этого феномена. Логика, которой руководствуются сторонники психофизиологического редукционизма, кажется простой, интуитивно понятной, вполне убедительной, и, возможно, поэтому она достаточно популярна в некоторой части научно-психологического сообщества. В известном смысле, это логика здравого смысла. В упрощенном варианте она сводится к следующему. 9 Психика человека не существует вне телесного носителя. А поскольку психическая организация имеет физиологический субстрат, будет естественно полагать, что процессы, протекающие в организме, в частности, мозговая деятельность, должны прямо влиять на события психической жизни. Поэтому неудивительно, что при органических поражениях мозга мы наблюдаем нарушения психической деятельности или даже полную неспособность к выполнению элементарных психических актов. Усталый человек хуже справляется с выполнением мнемических, аттенционных, мыслительных задач по сравнению с человеком в нормальном физическом тонусе. Тот факт, что работа психического аппарата всегда осуществляются на фоне того или иного физиологического состояния, считается достаточным основанием для того, чтобы делать вывод: психическое детерминировано физиологическим. Среди наиболее известных исследователей сознания на позициях психофизиологического редукционизма стоит Д. Деннетт, который сознание понимает как функциональное состояние мозга8. 8 Dennett D. C. Consciousness Explained. London, 1991. Ранее я уже обсуждал изъяны этого методологического подхода при построении теории сознания9. Конечно, и эмоциональная сфера, и работа памяти, и мыслительная деятельность, и поведенческая активность конкретного человека, — все психические процессы и функции испытывают на себе влияние со стороны физиологии организма, функционального состояния нервной системы и деятельности мозга. Несомненно, продукты работы психики зависят от соматических процессов, в частности, нейрофизиологических. Осознанность, чувство Я, те переживания, которые обнаруживаются в субъективном опыте, вся психическая конструкция возникают только на физиологическом носителе, «физическом фундаменте» (Д. Чалмерс). Было бы глупо отрицать зависимость психической деятельности и 10 работы аппарата сознания от состояния физиологического носителя. Однако при построении психологической теории такой зависимостью не только позволительно, но и необходимо пренебрегать. В психологической теории не описывается конкретный эмпирический Субъект Субъектович, а только некие психические феномены, как если бы они существовали без телесного носителя. Такие феномены являются в теле теории абстракцией, поскольку то, чему эти конструкции в реальности соответствуют, не существует в этой реальности в том отвлеченном и обособленном от многочисленных эмпирических связей виде, в котором они репрезентированы в теории. Убежден, что пока не будет понята общая логика работы психической организации, описана «психомеханика» сознания, рано браться за решение психофизиологической проблемы10. А без решения последней любая частная психофизиологическая редукция при объяснении психического феномена представляет собой гипотезу ad hoc11. 9 См.: Агафонов А. Ю. Когнитивная психомеханика сознания, или Как сознание неосознанно принимает решение об осознании. 2-е изд. Самара, 2007; Agafonov A. Y. Ideals of Rational Knowledge, Modem Russian Psychology, and the Phenomenon of Consciousness. In Journal of Russian and East European Psychology. V. 41, N.Y., 2003. № 6. 10 О зонах развития психологии сознания см.: Агафонов А. Ю. Будущее психологии сознания // Ежегодник Российского психологического общества. Материалы 3-го Всероссийского съезда психологов 25-28 июня 2003. СПб., 2003. 11 Вспомогательная гипотеза, которая используется для объяснения определенного факта, т.е. гипотеза для данного конкретного случая. При построении собственно психологической теории следует исходить из того, что физиология организма (конструкция мозга, в частности) есть необходимое условие, а не причина психических феноменов (включая феномены сознательной деятельности). Можно так пояснить этот тезис. Поверхность под ногами существенно влияет на рисунок ходьбы. По льду, глубокому снегу или по песку идти гораздо сложнее, чем по асфальтированной дороге или паркетному полу. А по воде и вовсе пройти невозможно. Однако мы же не скажем, что опора под 11 ногами и есть причина ходьбы! Возможно, что та телесная конституция, которой располагает человек, является единственным физиологическим носителем, на котором может осуществляться известная нам из опыта психическая деятельность. Вполне вероятно, что никакие иные субстраты не обеспечивают необходимых условий для осознанности. В этом смысле, идеализируя человеческий мозг (или даже организм в целом), можно рассматривать его в теории как идеальное условие, подготовленное Природой для осуществления разумом своих познавательных функций. А вот другая, более точная аналогия, хотя и всего лишь аналогия. Компьютер как вычислительное устройство осуществляет преобразования информации в соответствии с теми программами, которые на нем установлены. Конечно, программы могут работать только при определенной сборке системного блока. Иначе говоря, конкретная конфигурация — не причинное основание, а необходимое условие, при котором могут работать те или иные программы, благодаря которым и получаются результаты вычислений. Здесь не трудно провести сравнение, пусть и несколько грубоватое: «железо» компьютера, программное обеспечение и объекты интерфейса в указанной последовательности соответствуют телесному носителю, функциональной организации психики и осознаваемым переживаниям («объектам на экране сознания»). Не менее популярной версией редукционизма является объяснение разного рода психических и психологических фактов социальными факторами, начиная от типа родительско-детских отношений, заканчивая «духом времени». Редукционизм социологического толка в значительной степени был характерен для отечественной науки, что вовсе не удивительно, т. к. методологическим фундаментом психологии в советское время признавался 12 марксизм. При идеологической ангажированности, а порой и явной натянутости объяснений психического через социальное, социологический редукционизм превалировал, хотя это и не демонстрировалось явно. Давая оценку доминированию социологического редукционизма в советскую эпоху, А. В. Юревич совершенно верно отмечает, что «на уровне общих деклараций, он объявляется именно редукционизмом, который методологически некорректен и не лучше любого другого редукционизма. В то же время немало подобных констатаций принадлежат советским психологам, которые одновременно расписывались в верности марксистской парадигме, в психологической науке представлявшей собой ярко выраженный вариант социологического редукционизма»12. Если психофизиологический редукционизм имеет устойчивые позиции, во всяком случае, в когнитивной науке (той области исследований, которая мне наиболее близка), то социологический редукционизм представляется мне идеей, наиболее уязвимой для критики. Ограничусь лишь одним аргументом. Любые социальные воздействия, любые социальные ситуации вызывают определенные эффекты (эмоциональные, мыслительные, поведенческие) только после того, как они восприняты определенным образом. Социальные влияния всегда опосредованы психическими процессами понимания. (Притом, что эффекты этих процессов могут не осознаваться.) Социальное никогда не составляет ближайший план детерминации психических явлений, поэтому социологический редукционизм есть самая грубая форма объяснения психической феноменологии. Но в силу того, что любой человек повседневно испытывает на себе разного рода социальные влияния, кажется естественным за этими влияниями усматривать детерминацию психической феноменологии и явлений сознания, в частности. 13 12 Юревич А. В. Объяснение в психологии. С. 102. Похоже, редукционизм — родимое пятно психологии. Редко можно встретить биолога, физиолога или социолога, которые бы сталкиваясь с трудностями объяснения биологических, физиологических или социальных явлений, спешили за помощью к психологу. Но между тем, все, конечно, понимают, что в отсутствии у человека психической жизни невозможна и работа телесного носителя и, уж тем более, не возможны никакие социальные процессы и феномены. Но только психологи, не справляясь с решением собственных исследовательских задач, ищут поддержки у физиологов или представителей социальных наук. Повторюсь: такое положение дел вызвано неопределенностью, размытостью границ предметной области психологической науки. Если предметом психологии считать все, что, так или иначе, имеет отношение к человеческому существу, начиная с наследственной предрасположенности и заканчивая отношением к Богу, то всякая редукция методологически оправдана. Когда наука изучает все что угодно, возможны какие угодно объяснения. Если при интерпретации феноменов сознания оставаться в границах психического, то представляется оправданным осознанные переживания объяснять неосознаваемыми психическими процессами, которые предваряют эти переживания. Иначе говоря, при объяснении психических феноменов оправдан квазиредукционизм, предусматривающий объяснение осознаваемого психического через неосознаваемое психическое. Данная версия редукционизма не является умозрительной конструкцией. Множество экспериментов в когнитивной психологии показывают, что осознается всегда то ментальное содержание, которое до момента осознания уже существует в бессознательной психике, т. е. уже подготовлено для осознания. Исходя из этого, любые физиологические реакции до самого эффекта осознания могут 14 служить информативными индикаторами, которые маркируют неосознаваемые психические процессы. Физиологическое в этом случае выступает лишь как проявление бессознательного, в необозримых недрах которого и рождается всякое осознанное переживание. Термины как инструменты В чем состоит смысл научной деятельности? Среди множества потенциальных ответов на этот вопрос я бы выбрал самый простой: в решении проблем. Под научной проблемой я понимаю сформулированное в некоторых терминах незнание о причинах наблюдаемых (или самонаблюдаемых) феноменов. Осознание незнания причин того, что существует на самом деле, является стимулирующим началом научного творчества, его стартовым условием. По существу, устранение этого незнания, выявление причинных оснований явлений, которые образуют, не побоюсь этого слова, объективную реальность, и есть главная цель, которую преследует ученый. Собственно говоря, рационализация реальности всегда осуществляется посредством объяснения. Да, конечно, существуют разные науки. В некоторых вообще не ставится задача понимания причин, главное — адекватное описание реальности13. Но все же согласимся, ведущая функция науки — это объяснение. Только объяснение способно утолить голод понимания, присущий человеческому существу. (Объяснить, в общем случае, и означает понять что-либо.) Если следовать этой позиции, то необходимо признать, что проблема определения 15 понятий не является подлинно научной: нельзя объяснить понятие, можно объяснить только факт, понятием обозначенный. (Каюсь: так я считал далеко не всегда. Ранее, наивно полагая, что анализ различных определений понятия поможет обнаружить некий семантический инвариант, тем самым прояснив суть явления, я всякий раз находил, что разные трактовки одного и того же понятия не стыкуются между собой, а порой и просто отрицают друг друга14). В психологии, где все используемые понятия являются нестрогими, дать определение — это подменить одну неясность другой. Поиск лучшей дефиниции в итоге превращается в языковую игру. Поэтому 13 О принятых правилах игры в разных науках см.: Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. Экспериментальная психологика. Т. 1. СПб., 2000. 14 См., например, анализ понятия «смысл»: Агафонов А. Ю. Человек как смысловая модель мира. Самара, 2000. несравнимо более важным оказывается логическая стройность объяснения фактов, а не оригинальность интерпретации понятий или изящество слога. Последнее, собственно говоря, вообще не имеет значения. Думаю, психологам следует чаще вспоминать наставление Л. Больцмана: «Оставьте изящество портным и сапожникам». Важна ясность идей, а не риторический антураж. Состязательность в оригинальности или «точности» определения понятий напоминает тестовые испытания по методике И. Шмидта (Der Ideentest), когда испытуемому предлагается генерировать любые идеи, связанные с определенной тематикой. (В этом тесте нет правильных и неправильных ответов, есть разборчивый и неразборчивый почерк.) Наверное, столь популярная в среде психологов игра под названием «Дай определение» является весьма увлекательной, только, спрашивается, какое отношение она имеет к научной деятельности? Я бы считал профессиональным недугом, своего рода, профдеформацией склонность психологов 16 обсуждать значения слов. На любой научной конференции по психологии можно стать свидетелем спора о том, какое значение термина более правильное. Нужно, наконец, принять: правильных значений у научных терминов не бывает. (У меня самого понимание этого произошло, во многом, благодаря влиянию В. М. Аллахвердова.) Более того, не важно, кто и как понимает значение определенного понятия. Важна конвенция относительно факта, требующего объяснения. Можно по-разному объяснять факты и, отстаивая свою позицию, быть в разной степени убедительным. Объяснения в разной степени верифицируемы: одни могут не допускать эмпирическую проверку, другие получают экспериментальную верификацию в серии различных испытаний. Но дискуссия становится невозможной, если факт не находит признания как существенный для научного обсуждения. Определение понятий, возможно, имеет значение для логики или семиотики, однако для эмпирических наук — это псевдопроблема. Процедуру определения понятий в науках, имеющих дело с феноменами реального мира, — а психология таковой наукой, безусловно, и является, — следует воспринимать лишь как техническую задачу. В одних случаях она не представляет никакой сложности, в других — ничуть не большую, чем задача объяснения того, «что имеется в виду», которая возникает иногда в житейской практике словоупотребления. Правда, чаще в общении с другими людьми мы совершенно не задумываемся о значениях используемых слов, а при необходимости прояснить смысл того или иного слова, испытываем серьезные затруднения. На этот факт, в частности, обращал внимание еще Г. Риккерт, подчеркивая, что по отношению к большинству тех слов, которыми мы пользуемся, мы не умеем точно выразить, в чем состоит их значение (Риккерт, 1997). 17 Термины в отличие от фактов — это искусственные, произвольным образом изобретаемые конструкты, посредством которых строятся высказывания о явлениях и причинах их порождающих. Термины не более чем ярлыки. (Поэтому нелепо считать, например, «сознание» знанием сообща или совместным знанием, только в силу того, что слово «сознание» имеет приставку со-. Ведь нам не придет в голову считать, «сомнение» совместным мнением.) Установление соответствия между означающим и означаемым не может рассматриваться как результат исследовательской деятельности, так как такое соответствие не является не только объяснительной, но даже описательной процедурой. Тем более, такое соответствие эмпирически не верифицируемо. Если бы даже существовала эффективная технология определения понятий, прежде всего теоретических, мы бы не узнали больше, чем мы знаем, поскольку нас преимущественно интересует природа исследуемых явлений. Между тем, считается, что методологические, да и методические сложности, которые испытывают психологи, главным образом, обусловлены существующей терминологической неопределенностью, если не сказать, путаницей, характерной для любого сектора предметной области психологической науки. Психология сознания здесь, конечно, не исключение. Разнообразие авторских определений делает малопродуктивной профессиональную полемику, во всяком случае, не способствует интеграции накопленного опыта и выработке общей позиции. Т. е., ситуация осложняется не столько наличием множества концептуальных подходов относительно одного и того же явления, — таких подходов как раз не так много, — сколько принципиальными различиями в трактовке самого понятия «сознание»: имея в виду один и тот же термин, говорят о разных феноменах. Пожалуй, А. Бэн был не так далек от истины, когда еще на заре двадцатого столетия 18 утверждал, что «сознание — самое запутанное слово в человеческом словаре»15. Под словами А. Бэна, вероятно, мог бы подписаться и создатель первой научной школы, изучавшей сознание, В. Вундт, который определял предмет психологии как истинный герменевтик. Отвечая на вопрос о том, что изучает психология, Вундт сначала пишет: «...состояния сознания, их связь и отношения», но тут же указывает, что «хотя это определение и кажется неопровержимым, однако оно ... делает круг. Ибо, если спросить вслед за тем, что же такое сознание, состояния которого должна изучать психология, то ответ будет гласить: сознание представляет собой сумму сознаваемых нами состояний»16. Едва ли данное определение проясняет, что такое сознание и является ли оно чем-то иным по сравнению с состояниями, в которых человек чтолибо осознает. Другой классик психологии сознания, основатель функционализма У. Джемс фактически капитулирует, отказывая феноменологии сознания в онтологическом статусе. На вопрос «существует ли сознание?» — кстати, в данной формулировке вопрос резонный — Джемс, по существу, дает отрицательный ответ17. Низкая результативность хаотичных поисков на стартовом этапе истории психологии, когда не вполне даже ясно, что нужно искать, вполне объяснима и оправдана. Терминология только начинает складываться, и экспликация, казалось бы, должна иметь определенное значение для установления взаимопонимания в профессиональной среде и координации исследовательских усилий. Можно было бы ожидать, что рост научно-психологического знания 15 Бэн А. Психология. М., 1902. С. 13. Вундт В. Введение в психологию. СПб., 2002. 17 Подробный историко-психологический анализ проблемы осознания в контексте изучения сознания в психологии представлен в работе: Агафонов А. Ю. Когнитивная психомеханика сознания, или Как сознание принимает решение об осознании. Самара, 2007. С. 16–105. 16 19 за XX столетие обнаружит хотя бы островки твердой почвы. Отнюдь. Так, уже в нынешнем веке, исследователи, занятые изучением сознания, с грустью признаются: «...Мы не имеем сколь-нибудь строгого определения понятия «сознание». Сознание не только неопределимая, но и свободная система»18. (Вообше говоря, это манифестация индетерминизма. Следствием такой позиции является признание невозможности изучения сознания в естественнонаучном ключе.) «Сознание» рассматривается как ключевой психологический термин, но, вместе с тем, всегда подчеркивается его многозначность. Ни одно определение сознания не считается сегодня конвенциальным, притом, что таких определений множество19. В обширном и показательном обзоре, подготовленном Г. В. Акоповым, приведены и проанализированы несколько десятков определений понятия сознания от вполне традиционных, — «целостный образ действительности...»20, «сознание есть осознание действий и его обстоятельств...»21, «сознание есть оперирование знанием...»22 и т. п., до весьма экзотических, — «сознание человека есть свойство пространства и времени его головного мозга»23. В подавляющем большинстве случаев эти определения настолько размыты, что понять, о чем идет в них речь, решительно невозможно. (Это справедливо в той или иной степени в отношении любых определений понятий, если эти понятия вводятся вне объяснительных конструкций, т. е. если они не соотносятся с решаемыми проблемами и не скоординированы с другими понятиями.) Такие определения скорее представляют собой высказывания, требующие, в свою очередь, дополнительного истолкования, поскольку включают в себя другие неопределенные или плохо определенные понятия. 20 18 Акопов Г. В. Проблема сознания в психологии. Отечественная платформа. Самара, 2002. С. 34. 19 Аллахвердов В. М. Сознание // Психологический лексикон. Энциклопедический словарь в шести томах / ред.-сост. Л. A. Карпенко; под общ. ред. А. В. Петровского. М., 2005. С. 181. 20 Акопов Г. В. Проблема сознания в психологии. С. 25. 21 Там же. С. 28. 22 Там же. С. 29. 23 Там же. С. 26. А стремление к однозначному определению теоретического понятия всегда грозит регрессом в бесконечность. В психологии, наверное, как ни в какой другой науке определению понятий придается чуть ли не решающее значение, а спор о словах, как я уже заметил, часто имитирует дискуссию по поводу решений научных головоломок. К сожалению, мы до сих пор не имеем традиции номиналистских интерпретаций понятий. Функция номиналистских определений в отличие от эссенциалистских, как их дифференцировал К. Поппер, заключается в экономии языковых средств. Другими словами, научное определение должно строиться не слева направо, как это привычно для психологов, а, наоборот, справа налево. К. Поппер: «Современная наука начинает с определяющей формулы и ищет для нее краткое обозначение. Поэтому научный взгляд на определение «Щенок — это молодой пес» предполагает, что определение представляет собой ответ на вопрос «Как мы будем называть молодого пса?», а вовсе не ответ на вопрос «Что такое щенок?»24. Таким образом, если следовать номиналистскому подходу, решение задачи определения понятия дает, как мне представляется, единственный выигрыш — краткость научной речи. Термин — это, по сути, заменитель, сокращенный вариант текста, его редуцированная версия, которая затем и используется в рассуждениях. Поэтому, вопреки мнению В. М. Аллахвердова («...о терминах договориться в принципе невозможно»25), использование понятия в определенном условном значении вполне может стать результатом принятой конвенции, но, вероятно, лишь в узком кругу научного сообщества, где достигнуто взаимопонимание относительно сути проблемы и необходимости ее решения. Если достигается согласованное понимание сути проблем, о терминах можно договориться. При отсутствии осознания проблемы, о терминах можно и 21 вовсе не договариваться, т. к. сама по себе договоренность не прибавляет никакого позитивного знания, т. е. не способствует 24 Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 2. М., 1992. С. 18. Аллахвердов В. М. Вечно зеленеющий предмет психологии на фоне сухой теории // Методология и история психологии. Т. 1. Вып. 1. 2006. С. 100. 25 прогрессу, если «прогресс» понимать в духе И. Лакатоса как «сдвиг проблем»26. Теоретические термины требуется вводить после того, как выбран феномен, нуждающийся в объяснении. И не следует испытывать беспокойство по поводу того, что термины не определены строго, ведь отсутствие терминологической определенности ничему не мешает. Например, для понятия точки нет словарного определения: это базовое и неопределяемое понятие геометрии. Понятие, лежащее в основании строгой научной дисциплины, само принципиально не определяемо! Многие понятия физики также не имеют определений, являются исходными понятиями, которые вводятся в объяснительных целях по мере необходимости. Например, еще никому не удалось объяснить, что такое «время», не то что дать определение этому понятию. «...В нынешнем естествознании, — утверждает, например, Б. В. Гнеденко,— время — исходное и неопределимое понятие»27. Вместе с тем, время присутствует в большинстве физических законов. Согласно В. Григорьеву и Г. Мякишеву, «...самые основные, элементарные понятия... удовлетворительным образом не пояснить. Особенно, если они непосредственно не воспринимаются нашими органами чувств. Именно к таким фундаментальным понятиям относятся электрический заряд и электромагнитное поле. При знакомстве с ними в школе часто происходит следующее: сначала их просто не понимают, потом привыкают к самим понятиям и используют их, не отдавая себе отчета во всей глубине содержания»28. На вопросы, что такое «материя» или «пространство», думаю, также затруднительно дать внятные ответы. И такая, казалось бы, чудовищная ситуация с определением главных понятий нисколько не мешает 22 физике находиться в авангарде естественных наук и осуществлять неоспоримый рост знания. Пример использования физической терминологии показывает, что, как это не покажется парадоксальным, 26 Лакатос И. Избранные произведения по философии и методологии науки. М., 2008. С. 355. 27 Гнеденко Б. Ф. Конструкция времени в естествознании: на пути к пониманию феномена времени. 4.1. Междисциплинарное исследование. М., 1996. С. 6. 28 Григорьев В., Мякишев Г. Силы в природе. М., 1973. С. 103. отказ от желания дать однозначную дефиницию является условием построения теорий с однозначным семантическим содержанием и потому допускающими проверку. К. Поппер считал, что спор о словах — это занятие, недостойное ученого, и поскольку термины вводятся лишь как удобные сокращения, то определения вообще не важны: «...Наука не зависит от определений. Все определения можно опустить без потери имеющейся информации. Отсюда следует, что в науке все действительно необходимые термины должны быть неопределяемыми»29. В отличие от определений, термины важны. Научный стиль речи предполагает использование терминологии. Без терминов невозможно построить теорию. Это тривиальное соображение. Однако важно подчеркнуть: именно теория как система непротиворечивых высказываний определяет контекст, в котором понятие получает тот или иной смысл. Т. е. понятие становится осмысленным благодаря содержанию высказывания. (Высказывание «Скрымфа развивает скорость до 140 км/ч» предполагает, что скрымфа — это или диковинное животное, или средство передвижения, скорее всего, по суше, но не предмет женского туалета или терапевтический прием. Другие контексты, в которых фигурирует «скрымфа», уточняют значение этого термина, если не возникает противоречия между общим и более частным значениями.) Иначе говоря, для построения теории помимо выделенной феноменологии важно определение не понятий, а отношений между понятиями, определение тех связей, которыми это понятие устанавливается. Контекст теории определяется отношением понятий, а эти отношения, в свою очередь, определяют значение термина, снимая его 23 искомую многозначность. Пренебрегая деталями, такие отношения можно было бы назвать соответствием, а в силу того, что они изначально фиксированы, это соответствие становится правилом, нарушение которого приводит к противоречиям в логике объяснения фактов. Т. о., говоря о правилах соответствия, я буду иметь в виду 29 Поппер К. Открытое общество и его враги. С. 27. отношения между основными эмпирическим фактам. понятиями, которые релевантны Сознание и осознание: правило соответствия Для того чтобы обсуждение любой научной проблемы было осмысленным, необходима логическая координация понятий, если последние понимать как наименования онтологических образований, рассматриваемых в теории (например, «феномен осознания») или же гносеологических средств (к примеру, понятия «разум», «когнитивное бессознательное», «сознание» или «механизмы сознания»), которыми эта теория оперирует. В отличие от определений, установление отношений между понятиями является важной подготовительной процедурой, облегчающей понимание, причем не только универсальных высказываний, но в значительной мере и эмпирических. На то, что отношения между понятиями важнее их определений указывает, в частности, Р. Пенроуз, который считал любое потенциальное определение сознания неверным, предпочитая описывать аспекты сознания, а, по сути, некоторые функциональные характеристики, к которым относил: осознание или восприятие, целеустремленность, понимание и т. д.30. Причем Р. Пенроуз, описывая эти атрибуты, признавался: «...хотя я не могу определить эти термины, я могу утверждать наличие некоторых отношений или связей между ними»31. Очень близкую 24 позицию в отношении определения понятий занимал Р. Карнап, который собственно и ввел термин «правила соответствия». Так, Р. Карнап писал: «...Невозможно дать операциональное определение... понятиям теоретической геометрии. То же самое верно и для всех теоретических понятий физики. Строго говоря, не существует никаких “определений” таких понятий. Я предпочитаю не говорить об “операциональных определениях”... Я называю их “правилами соответствия” или, проще, 30 Пенроуз Р., Шимони А., Картрайт Н., Хокинг С. Большое, малое и человеческий разум. М., 2004. С. 101. 31 Там же. С. 102. “согласующими правилами”»32. Говоря о «правилах соответствия», Р. Карнап имел в виду соответствие теоретических терминов наблюдаемым фактам, которые обозначаются эмпирическими понятиями. Прежде чем сформулировать основное «правило соответствия», которое может служить неким методологическим регулятивом в изучении феномена осознания, следует сначала ввести термины, которые, на мой взгляд, должны составлять понятийное ядро когнитивной теории сознания и показать, как эти термины соотносятся между собой. К основным терминам предлагается относить: «осознание», «разум», «сознание», «память», «когнитивное бессознательное» и «механизмы сознания». В свою очередь, данные понятия можно дифференцировать на эмпирические и теоретические. Эмпирические понятия имеют прямые ассоциации с эмпирическим опытом, т. е. эти понятия используются для обозначения наблюдаемых или самонаблюдаемых фактов психической жизни. Их отношение к фактам, к самой реальности собственно и делает эти понятия эмпирическими. Большинство понятий в психологии, которыми описывается психическая реальность, являются эмпирическими. К классу таких понятий традиционно причисляют: «ощущение», «восприятие», «представление», «образ», «мышление» или «решение 25 задач», «действие», «эмоции», «чувства», «телесное Я» и т. д. Любое понятие, которое соотносится с конкретным переживанием или фактом наблюдения, есть эмпирическое понятие. Мы объясняем в теории всегда то, что обозначается эмпирическим понятием, т. к., вновь отмечу, объясняются всегда факты, то есть то, что существует в реальности. (Реальность я трактую в классическом духе — как «то, что существует на самом деле», не вполне понимая принципы, так называемой, неклассической психологии. Хотя в настоящее время говорят уже о постнеклассической психологии. Не берусь представить, что будет дальше.) 32 Карнап Р. Философские основания физики. Введение в философию науки. М., 1971. С. 315, 316. «Осознание» является родовым эмпирическим понятием. Осознание представляет собой актуальное («здесь и сейчас») переживание непосредственной очевидности некоторого события, происходящего в текущий момент времени во внутренней или внешней жизни. Непосредственную данность носителю сознания его собственных осознаваемых переживаний можно рассматривать как аналог субъективной уверенности в факте восприятия, представления, мышления, эмоционального реагирования и т. п. Еще Р. Декарт называл осознанность самым достоверным фактом на свете. В свою очередь, В. М. Аллахвердов, понимая термин «сознание» и как теоретический конструкт, и как эмпирическое понятие, указывает: «Сознание как эмпирический термин отражает эмпирическое явление — явление осознанности, факт представленности человеку картины мира, ее непосредственной данности, самоочевидности»33. 26 В каждый момент времени человек, как правило, что-то осознает из воспринимаемой реальности или содержания своего ментального опыта. Вместе с тем, то, что осознается, так или иначе, может быть выражено в слове. (За исключением, конечно, того периода онтогенеза, когда индивидуум не владеет речью.)34 О происходящем в те моменты времени, когда осознание отсутствует, человек не способен что-либо сообщить, так как неосознаваемое не имеет непосредственного выражения, оно невыразимо в том смысле, в каком осознаваемый опыт допускает вербализацию35. В отличие от неосознаваемого опыта, допустим, фактов подпорогового восприятия, феноменология осознания доступна интроспективному анализу. Если у меня болит зуб, я, вопервых, знаю (понимаю) это непосредственно, не спрашивая никого, 33 Аллахвердов В. М. Размышление о науке психологии с восклицательным знаком. СПб., 2009. С. 18. Использование одного и того же термина в разных значениях в русле одного теоретического построения, думаю, осложняет понимание, порой создавая необходимость дополнительных пояснений, без которых можно было бы легко обойтись в случае применения однозначных обозначений. 34 Данный взгляд на возможность вербализации осознаваемого опыта соответствует, в частности, позиции Э. А. Костандова (Костандов Э. А. Психофизиология сознания и бессознательного. М., 2004, С. 11, 12). 35 Неосознаваемое имеет косвенные, а не прямые формы выражения, о чем, как известно, многократно писал 3. Фрейд, анализируя, например, ошибочные действия. болит ли у меня зуб или нет, и, во-вторых, я могу сообщить о своем болевом ощущении36. Именно субъективная очевидность снабжает человека знанием о том, что он в данный момент испытывает, и о том, что испытывает он, а не кто-то за него. Осознание в этом смысле всегда эгоцентрично. (У. Джемсу приписывают фразу: «Проснувшись утром, я не бегу к зеркалу, чтобы узнать, я ли проснулся или кто-то за меня».) Невозможно испытать холод, чувство голода, инсайт или уныние «от третьего лица». Поэтому изучение феномена осознания тесно коррелирует с проблемой Я. «Я» присутствует 27 в каждом осознанном переживании, во всяком случае, у психически здоровых людей. Благодаря способности осознавать, «Я» проявляется через имманентно заключенное в осознании авторство собственных ментальных и моторных действий. Таким образом, субъект благодаря чувству субъективной очевидности не может сомневаться в факте наличия в актуальный момент времени своих осознанных переживаний. Конечно, субъективная очевидность может обманывать, ведь она всетаки субъективная, но сам мир субъективных переживаний для носителя сознания отмечен достоверностью. Осознание гетерогенно и сопровождает любые формы познавательной активности. Мы можем осознавать прикосновение предмета к рецепторному участку кожи, цвет листьев на деревьях, смысл происходящего в сновидении, решение мыслительной задачи или желание лечь поспать. В этом смысле это универсальный феномен, поскольку, имея модальную или иную специфику, осознание всегда сопровождается субъективной наличностью переживаний, их очевидной явленностью в данный момент времени. Несомненно и то, что человек по-разному осознает свои ментальные состояния или внешние воздействия. Например, различие в интенсивности двух акустических воздействий осознается иначе, чем волнение на первом свидании. Однако в теории общего порядка, или, как обычно говорят, в общепсихологической теории, не только допустимо, но и необходимо игнорировать эмпирическое многообразие осознаваемого опыта. 36 этого. О том, что я не осознаю, я, тем не менее, могу знать, знать, не осознавая Никакая теория не может охватить все индивидуальные случаи. В теории должна фиксироваться эмпирическая инварианта. В данном случае такой инвариантой является осознанность как таковая. Осознание я понимаю не как процесс, а как эффект, как следствие деятельности когнитивного аппарата (такой аппарат условно будет именоваться «разумом»), 28 в который включена функциональная структура сознания37. Процесс порождения осознанного переживания всегда экранирован от осознания, т. е. является неосознаваемым, хотя не будет ошибкой считать этот процесс сознательным. (Если, конечно, принимать предлагаемую терминологию.) Другими словами, к осознанию приводит неосознаваемый процесс сознания. Чтобы лучше прояснить различие, которое я делаю между сознанием и осознанием, позволю себе привести отрывок из своей более ранней работы: «В отличие от традиционной трактовки сознания как осознания, ... термином «осознание» обозначается исключительно конечный результат, интегральный психический продукт активности сознания, в частности, продукт познавательной деятельности. Иначе говоря, осознание не является синонимом сознания, а есть результат его работы. Общее, что объединяет разнообразные осознаваемые переживания, заключается в инвариантном процессе их порождения: любой осознаваемый эффект есть следствие неосознаваемой деятельности сознания. Сама эта деятельность осуществляется сознанием посредством функциональных механизмов»38. Осознанность — это не только качественный атрибут актуального переживания. (Осознаваемые переживания всегда актуальны, т. к. о работе сознания, производящей их, имеет смысл говорить только в отношении текущего момента времени.) Осознанность имеет и количественную меру, поэтому чувство субъективной очевидности 37 Слова «когнитивный» и «психический» я употребляю как синонимы. Агафонов А. Ю. Когнитивная психомеханика сознания, или Как сознание неосознанно принимает решение об осознании. 2-е изд. Самара, 2007. С. 9. Вообще говоря, осознание - это эффект не только активности сознания, но всего психического аппарата. Другое дело, что у сознания есть свои особые механизмы и, соответственно, функции, благодаря которым достигается эффект осознанности. 38 29 может быть в момент текущего настоящего более или менее выраженным. Тем самым, вполне допустимо говорить о степени или интенсивности осознания, но это составляет предмет отдельного разговора, связанного с обсуждением психоэнергетического обеспечения познавательной деятельности. Нетрудно заметить, что феномен осознания представляет собой не одну, а несколько проблем, хотя, очевидно, и связанных между собой. Интерес вызывает не только то, как мы осознаем, т. е. каким образом организованы процессы, предваряющие эффект осознания. Грандиозной по сложности проблемой является субъективность, присущая любому осознанному переживанию. Дж. Серль называет субъективность «ужасной» чертой для научного объяснения39. По сути, об этом же печалится Н. Блок, который пишет: «Ни одно из имеющихся сегодня в наличии нейрофизиологических или компьютерных понятий не в состоянии объяснить, что же это такое — быть феноменально осознанным, т. е. испытывать боль или видеть красное... Это хорошо известная пропасть в объяснении»40. Откуда берется субъективная очевидность? Пока не видно даже путей, на которых можно было бы искать возможный ответ на этот вопрос. Таким образом, говоря об осознании, я бы выделил три главных проблемы или, если пользоваться терминологией Д. Чалмерса, три «трудных задачи» психологии сознания: 1. Откуда берется чувство субъективной уверенности? (Почему осознанные переживания субъективно очевидны?) 2. Как порождаются осознаваемые переживания? (Каким образом мы осознаем?) 3. Какой когнитивный смысл имеет осознание? (Зачем нам осознавать?) 30 39 См.: Юревич А. В. Парадигмальные дебаты // Методология и история психологии. Т. 2. Вып. 3. 2007. С. 8. 40 Block N. Review on Daniel Dennets «Conscioness explained» // J. of Philosophy. 1993. № 4. P. 182. На мой взгляд, самая трудноразрешимая проблема связана с объяснением субъективной очевидности осознаваемых переживаний. Повторюсь: здесь пока не видно и проблесков плодотворной идеи. Рассмотрим теперь те теоретические понятия или конструкты, которые, на мой взгляд, удобно использовать в логике объяснения феномена осознания. Прежде замечу, что теоретические понятия не имеют эмпирической референции. Эти понятия используют для обозначения не реальных, а абстрактных и потому не имеющих онтологической достоверности, объектов. (Например, «красота», «труд», «воля к победе», «гениальность», «добро» и т. д.) Существование сущностей, которые мы обозначаем теоретическими терминами, является допущением, и потому оно сомнительно с точки зрения верификации опытом41. Спрашивается: для чего в теоретических построениях необходимы подобные допущения? Я полагаю, — и здесь мы подходим к сути основного правила соответствия, — что для объяснения эмпирического феномена нужно выйти за пределы эмпирического опыта. Дело не только в том, что причины того или иного факта в самом факте не содержатся. (Философ бы сказал: «Природа вещей не заключена в самих вещах».) В психологических теориях факты психической жизни не могут объясняться другими фактами, а только скрытыми, «внутренними» причинами, которые одинаково недоступны как для стороннего наблюдения, так и для осознания самим агентом психической жизни. Факты могут иллюстрировать объяснение, опровергать или подтверждать его, но не могут сами служить объяснением. 31 Понятием «сознание» я предлагаю обозначать мыслимую, т. е. гипотетическую систему механизмов, согласованная работа которых не осознается, но производит конечные психические продукты — осознаваемые переживания. Понятие «сознание» является теоретическим понятием, и его использование оправдано в рамках объяснения феномена осознания. Сознания как реального, 41 Поэтому подтверждением теоретической гипотезы, формулируемой в теоретических терминах, условно считается верификация частной эмпирической гипотезы. эмпирического феномена не существует, если за феноменом самоочевидности закреплять термин «осознание». В этом смысле и ни в каком другом вопрос У. Джемса «Существует ли сознание?» поставлен правильно. (Если полагать термины условностью, то вместо «осознания» можно договориться использовать символ X, но тогда сознание обозначать иначе, например, Y или Z.) Целью построения когнитивной теории сознания является объяснение феноменологии осознания. Ни в каком опыте человек не способен осознать то, каким образом он осознает, поскольку механизмы сознания не могут быть содержанием «непосредственного опыта». Поэтому апелляция к интроспективному опыту объяснению не помогает. Но именно описание работы этих гипотетических механизмов даст возможность понять природу осознания, т. е. объяснить, как человек осознает окружающую действительность и самого себя. «Путать теоретическое и эмпирическое описание методологически опасно, — подчеркивает В. М. Аллахвердов — Сущность явлений не наблюдаема и не выводима прямо из эмпирических данных. Сознание должно быть описано как теоретический конструкт»42. Психолингвист Д. Слобин идет дальше и предлагает формулировать этот принцип как некий общенаучный императив: «Перед любым ученым, изучающим человека и дерзающим выйти за рамки простого описания поведения, стоит проблема постулирования глубинных структур и процессов, которые могут объяснить 32 несомненно существующие закономерности наблюдаемого 43 поведения» . Вместе с тем нужно заметить: «постулирование глубинных структур и процессов» не есть еще признание их онтологического статуса, т. к. ненаблюдаемые образования — это наши теоретические представления, а не факты. Что же такое сознание? В каком тогда качестве существует сознание? Если функционирование сознания является неосознаваемой 42 Аллахвердов В. М. Размышление о науке психологии с восклицательным знаком. С. 18. 43 См.: Слобин Д., Грин Дж. Психолингвистика / под общ. ред. А. А. Леонтьева. М., 1976. С. 11. психической активностью, судить о которой возможно только анализируя эмпирические индикаторы (вербальные реакции, моторные реакции, продукты деятельности и психофизиологические реакции, когда последние рассматриваются в качестве маркеров психических изменений, предшествующих этим реакциям), если механизмы сознания не являются эмпирическими объектами и не составляют содержание субъективного опыта, то как существует сознание? Иначе говоря, существует ли в самой реальности, а не в теории, то, что не наблюдается и не осознается? Каков онтологический статус сознания? Этот вопрос, конечно, относится не только к сознательной деятельности, но и к любой психической активности. Чтобы прояснить суть этого непростого вопроса, приведу несколько примеров, а затем вновь вернусь к обсуждению вопроса об онтологии сознания. Еще в 19 веке голландский исследователь Ф. Дондерс предложил для изучения психических процессов анализировать разницу во времени сенсомоторных реакций. Дондерс понимал, что спрашивать испытуемых о том, какие процессы у них протекают в психике при выполнении экспериментальных заданий, — безнадежная затея; нужно полагаться на объективные данные. В качестве надежного эмпирического маркера Дондерс выбирает «латентное время реакции». Испытуемому предлагалось как можно быстрее нажимать на экспериментальный 33 ключ в ответ на определенный сигнал, например, на загорание зеленой лампочки. Через разные межстимульные интервалы загоралась зеленая лампочка, и испытуемый всякий раз старался быстро отреагировать на стимул. После каждой реакции фиксировалось время ответа. В другом опыте Дондерс предлагал испытуемым выполнять то же самое задание, т. е. как можно быстрее реагировать на зеленый сигнал, но в ряду зеленых иногда зажигалась желтая лампочка, которую нужно было по инструкции игнорировать. Иначе говоря, испытуемый во втором опыте выполнял то же самое, известное заранее действие, но время реакции в этом случае оказывалось больше по сравнению со временем реакции в опыте, где загоралась только зеленая лампочка. Как объяснить факт замедления реакции при появлении желтых лампочек? На что тратится дополнительное время? Дондерс вполне разумно допустил, что это время тратится на процессы представления и выбора, которые протекают в психике, но которые не осознаются. Соответственно и реакция получила название «реакция представления и выбора». Все вроде бы на своих местах: вот факт задержки реакции, вот вполне рациональное объяснение этого факта. Но возникает вопрос: имеют ли место процессы представления и выбора как реальные процессы, протекающие в психике, или же это только гипотетические конструкции, построенные Ф. Дондерсом для объяснения разницы во времени реакции. Если эти процессы имеют свою онтологию, то тогда каким образом они могут быть эмпирически обнаружены, т. е. получить статус эмпирического факта44? Или же это только понятия, используемые в качестве гносеологических средств объяснения, понятия, которые 34 обозначают не реальные, а интеллигибельные процессы? Однако, NB: без допущения существования таких процессов факт задержки времени реакции не может быть объяснен. Ведь очевидно, что у этого факта должна быть определенная причина. Пример из психоанализа. З. Фрейд, пожалуй, одним из первых проявил научный интерес к фактам, которые, на первый взгляд, не достойны внимания: оговорки, очитки, описки, случаи неверного словоупотребления или забывания намерений, т. е. к разного рода ошибочным действиям. Психические артефакты Фрейд превратил в проблему, требующую решения: чем объясняются ошибочные действия, ведь в психике ничего не бывает случайным? Почему, например, человек не может вспомнить то, что помнит, хотя при этом даже помнит о том, что он это помнит? Вот демонстрация анализа Фрейдом случая забывания из его собственной жизни: «...Я не мог припомнить имени моего пациента, с которым я знаком еще с юных лет. Анализ пришлось вести длинным обходным путем, прежде чем удалось получить искомое имя. Пациент сказал раз, что боится потерять зрение; это вызвало во мне воспоминание об одном молодом человеке, который ослеп вследствие огнестрельного ранения; с этим соединилось, в свою очередь, представление о другом молодом человеке, который стрелял в 44 Есть понятие «стол», есть конкретный стол, на который можно указать как на факт. Есть понятие «сознание», но нет сознания, которое бы явилось фактом. Таким фактом выступает осознание. себя, — фамилия его та же, что и первого пациента, хотя они не были в родстве. Но нашел я искомое имя тогда, когда установил, что мои опасения были перенесены с этих двух юношей на человека, принадлежащего к моему семейству»45. Нужно быть большим поклонником психоанализа, чтобы поверить в правдоподобность такого рода интерпретаций. Но в данном случае важно не это. Можно взять любой рассказ основателя психоанализа. З. Фрейд, рассказывая подобные детективные истории, по сути, показывает, что забывания как факта потери информации 35 не существует. Просто заблокирован доступ к искомой информации, хранящейся в памяти. Специальное психическое устройство, функция которого — принимать решение об осознании бессознательного содержания, было названо Фрейдом механизмом цензуры, а устройство, ответственное за перевод информации из области осознаваемого опыта в бессознательную сферу, — механизмом вытеснения. Вопрос того же рода: «Существуют ли цензура и механизм вытеснения, или это исключительно теоретические конструкты, имеющие определенную смысловую нагрузку только в психоаналитических построениях и используемые для объяснения фактологии?» Что ты думаешь по этому поводу, уважаемый читатель? Другой пример относится к исследованиям эффекта контрастной иллюзии46. Напомню, что Д. Н. Узнадзе, изучая действие фиксированных установок, обнаружил и описал два вида перцептивных искажений, которые назвал ассимилятивной и контрастной иллюзиями47. Узнадзе показал, что возникновение иллюзий восприятия не зависит от конкретной модальности и связано с действием первоначально фиксированной установки. В одном из опытов испытуемому с помощью тахистоскопа предъявляли одновременно два круга разного диаметра. Один круг, например, тот, который предъявлялся в паре слева, был явно больше другого. После 10—15 предъявлений, во время которых 45 Там же, С. 217. Узнадзе Д. Н. Психология установки. СПб., 2001. С. 11–30. 47 Описание и анализ опытов Д. Н. Узнадзе см. также: Агафонов А. Ю. Когнитивная психомеханика сознания, или Как сознание неосознанно принимает решение об осознании. Самара, 2007. С. 183–186. 46 фиксировалась установка на соотношение диаметров кругов, следовал контрольный опыт: испытуемый должен был сравнить два абсолютно равных по диаметру круга. Казалось бы, результат контрольного испытания легко предсказуем: 36 испытуемые в большинстве случаев должны ошибаться в оценке равных кругов, указывая, что слева круг кажется больше, чем справа. Действительно, ведь так испытуемые привыкли воспринимать круги в установочной серии, такая выработалась установка. Однако Узнадзе обнаружил контринтуитивный факт: оценивая равные стимулы в контрольном опыте, испытуемые значительно чаще совершали не высоковероятную, т. е. вполне ожидаемую с точки зрения здравого смысла, ассимилятивную ошибку, а ошибку контрастную, а именно воспринимали круг большим по диаметру, если с этой же стороны экрана в установочной серии был круг меньше по диаметру в паре. Как объяснить этот незаурядный факт? Объяснение самого Д. Н. Узнадзе сводится, по существу, к констатации условий, при которых наиболее часто проявляется иллюзия контраста. Мол, чем больше разница между стимулами в установочной серии, тем вероятнее возникновение контрастной иллюзии при оценке равных стимулов, т. е. контрастная иллюзия зависит от величины различия между стимулами48. Но ведь это и требует объяснения! Это как раз и является эмпирической аномалией! Других же интерпретаций эффекта контрастных иллюзий мне не было известно до того момента, пока А. Е. Чечет под моим руководством не предприняла исследование по проверке собственного объяснения данного феномена49. Суть объяснения в следующем: выполняя инструкцию, т. е. оценивая равные круги в контрольном опыте, испытуемые «на самом деле» (?) сравнивают воспринимаемый круг слева с тем кругом, который предъявлялся слева в установочной серии (Л-эталоном), а круг справа, соответственно, с кругом, ранее появлявшемся справа (П-эталоном). После этого результаты попарного параллельного сравнения сравниваются между собой. Все это 48 Узнадзе Д. Н. Психология установки. С. 29–31. Чечет А. Е. Исследование детерминант контрастной иллюзии: дипломная работа. Самара, 2011. 49 происходит, естественно, неосознанно. Т. о., эффект контрастной иллюзии 37 есть результат сравнения результатов сличения. При этом контрастная иллюзия объясняется только при допущении, что бессознательно выполняется операция вычитания (или, возможно, деления): из значения диаметра соответствующего круга в контрольном опыте вычитается значение диаметра круга-эталона. Данное объяснение легко проверить, варьируя значения диаметров кругов и решая элементарное неравенство. Возможны, конечно, и другие интерпретации эффекта Узнадзе. Например, И. В. Блажнова предлагает свой взгляд на природу контрастной иллюзии, который в значительной степени отличается от объяснения А. Е. Чечет. (Экспериментальное исследование И. В. Блажновой описано в ее статье «Фиксированная установка и перцептивные иллюзии: в поисках природы ошибочного осознания»50.) Экспериментаторы, как правило, не задаются методологическими и философскими вопросами. Если объяснение непротиворечиво, рационально, правдоподобно, да еще и эмпирически подтверждается, т. е. если оно соответствует реальности, то незачем задаваться вопросом о том, что оно описывает: оно работает, чего же более? Но вопросы все равно остаются. Так, например, что касается выше приведенного объяснения контрастной иллюзии, можно спросить: «Существует ли на самом деле механизм сличения? Действительно ли диаметры кругов сравниваются между собой и это параллельный процесс? Может, и впрямь существует некое “когнитивное бессознательное”, которое почти молниеносно выполняет эти вычислительные операции, в результате которых осознается неравенство равных кругов?» На эти вопросы нельзя ответить категорически утвердительно, даже в случае положительной опытной проверки объяснения. Для того чтобы объяснить факты, мы всегда лишь допускаем реальность ненаблюдаемых процессов, которые, по нашим предположениям, порождают эти факты. Но это всякий 38 50 См.: Настоящее издание. С. 162. раз лишь допущения. Однако другого пути нет. Такова природа теоретического знания. Чтобы объяснить наблюдаемое, требуется вводить допущения о ненаблюдаемом. В свою очередь, правомерность сделанных допущений проверяется другими фактами. Вернемся к сознанию. Я думаю, что пока «сознание» это только теоретическое понятие. Сознание существует пока только в теории сознания. На вопрос Джемса я бы также ответил «нет». Пока «нет»51. Мне с трудом верится, что проблема онтологии психического в ближайшее столетие может быть разрешена. Считается, что развитие технологий отчасти будет способствовать и росту фундаментального знания в психологии. Возможно, хотя не понимаю как. Так или иначе, в настоящее время здесь сложно надеяться на сколь-нибудь значительные прорывы. Но, чтобы не терять оптимизм, вспомним слова А. Эйнштейна, в которых выражена суть эволюции теоретических представлений в физике: «Для физика начала девятнадцатого столетия не существовало поля. Для него были реальными только субстанция и ее изменения. Он старался описать действие двух электрических зарядов только с помощью понятий, относящихся непосредственно к обоим зарядам. Сначала понятие поля было не более, как прием, облегчающий понимание явлений... Наш новый язык — это описание поля в пространстве между зарядами, а не самих зарядов; описание поля существенно для понимания действия зарядов. Признание новых понятий постепенно росло, пока субстанция не была оттеснена на задний план полем. Стало ясно, что в физике произошло нечто весьма важное. Была создана новая реальность... Постепенно и не без борьбы понятие 39 поля завоевало прочное положение в физике и сохранилось в качестве одного из основных физических понятий. Для современного физика электромагнитное поле столь же реально, как и стул, на котором он сидит»52. 51 Вообще говоря, это ужасное признание. Если мы описываем в теории то, чего не существует, то тогда, что же мы описываем? Пожалуй. это главная загадка теоретической психологии. 52 Эйнштейн А. Эволюция физики. М., 2001, С. 145–146. Ничто не мешает верить, что и в теоретической психологии еще могут произойти революционные изменения. Допускаю, что психология может в будущем даже стать частью физической науки, которая расширит свои границы. Во всяком случае, когнитивная теория сознания может быть только естественнонаучной. Во-первых, феномен осознания — это природный феномен, т. к. мы не придумываем по собственной воле свою психическую организацию и принципы психического функционирования: это изобретение Природы. (Правда, все, что мы храним в памяти и то, что осознаем в актуальном времени, т. е. психическое содержание обусловлено культурными и социальными факторами, но само осознание — природное явление.) Во вторых, именно в естественнонаучной практике вводятся предположения о ненаблюдаемом для объяснения наблюдаемого. Итак, устанавливая соответствия между ключевыми понятиями, следует особо акцентировать внимание на том, что сознание — это лишь часть бессознательной психики. Для обозначения функционального аппарата бессознательной психики, на мой взгляд, было бы уместно использовать термин «разум» (mind). В свою очередь, структура разума может быть описана через три относительно независимых блока: 1. Память. 2. Когнитивное бессознательное. 3. Сознание. Поясню, на каких основаниях произведено настоящее членение. Все эти блоки представляют собой разные формы существования неосознанного. 40 Память в аспекте сохранения информации хранит весь психический материал, накопленный субъектом к моменту текущего настоящего53. Весь этот информационный материал в наличный момент времени не осознается, т. е. все содержимое памяти является неосознаваемым. В качестве допущения выскажу соображение, которое, как мне кажется, не лишено смысла, но которое нуждается в 53 Подробнее о структуре памяти, мнемических зонах и законе тотальной сохранности мнемических следов см.: Агафонов А. Ю. Основы смысловой теории сознания. СПб., 2003. С. 187–206. дальнейшей рационализации: то, что хранится в памяти в актуальный момент времени, не осознается; то, что осознается, в этот момент в памяти отсутствует (извлечено из памяти). Когнитивное бессознательное — функциональный блок разума, обеспечивающий обработку актуально воспринимаемой информации и ее корреспонденцию с памятью. Процессы когнитивного бессознательного, равно как и результаты его работы, не осознаются носителем сознания. Работа когнитивного бессознательного предваряет работу сознания. Сознание — функциональный блок разума, обеспечивающий принятие решения об осознании и исполнение этого решения. Как и любые процессы, осуществляемые разумом, процессы принятия решения и рефлексии принятого решения не осознаются. Другими словами можно сказать, что работа всех психических механизмов, благодаря которым возникают осознанные переживания, никогда не является осознаваемой. Сознание в онтологии теории должно составлять оппозицию не бессознательному, т. к. сознание и когнитивное бессознательное образуют вместе сферу неосознаваемого, а области актуального осознаваемого опыта. Таким образом, предлагается различать осознание (awareness) как эффект или как эмпирический факт субъективного переживания какого-либо воздействия или внутреннего 41 состояния и сознание (consciousness) как теоретический термин, которым обозначается гипотетическое устройство, входящее в структуру разума. Функционирование сознания никогда не переживается чувственно и может быть только теоретически реконструировано. Любой эффект осознания есть продукт неосознаваемой деятельности разума. Из этого, в частности, следует основное «правило соответствия»: объяснение любого факта осознания — это реконструкция неосознаваемой деятельности разума, включая работу аппарата сознания. Понимание того, как функционирует разум, помогает объяснить осознаваемые переживания. В свою очередь, о неосознаваемой деятельности разума мы можем строить представления, опираясь лишь на анализ эмпирических индикаторов, т. е. таких результатов психической деятельности, которые допускают тот или иной способ эмпирической фиксации. Зачем мы осознаем? Прежде чем описать функциональное назначение осознания, следует показать, что вопрос о когнитивной роли осознания, т. е. вопрос «Для чего мы осознаем?» или, иначе, «Какой это дает когнитивный выигрыш?», является не только не надуманным, но и может расцениваться как один из фундаментальных в науке о сознании. Только после этого можно обсуждать возможный вариант ответа на этот вопрос. В настоящее время все чаще в научно-психологическом обиходе используется термин «когнитивное бессознательное», который впервые, пожалуй, ввел Ж. Пиаже в своем докладе «Аффективное и когнитивное бессознательное», сделанном перед психоаналитиками в 1970 году. Ж. Пиаже отмечал: «Результаты познавательной 42 активности до некоторой степени осознаваемы, но ее внутренние механизмы полностью или почти полностью бессознательны»54. Несколько позже термином «когнитивное бессознательное» стали обозначать гетерогенную психическую феноменологию, которая имеет место за пределами осознанности, начиная с подпорогового восприятия и заканчивая имплицитными формами социального научения. За последние десятилетия накоплено значительное количество экспериментальных данных, которые являются свидетельством поразительных возможностей неосознаваемой обработки информации. Результаты многочисленных экспериментов позволяют утверждать, что «когнитивное бессознательное» играет ведущую роль в осуществлении познавательной деятельности. А по мнению современных исследователей, способность психики к бессознательному получению информации и вовсе является основным метатеоретическим допущением всей когнитивной психологии55. 54 Цит. по: Inhelder B., Chipman H. (eds.) Piaget and his school. A reader in developmental psychology. N.Y., 1976. 55 Lewicki P., Hill T. On the Status of Nonconscious Processes in Human Cognition: Comment on Reber // Journal of Experimental Psychology: General, 1989. V. 118. Рассмотрим лишь малую часть имеющихся свидетельств высокоэффективной обработки информации без контроля сознания, т. е. вне осознания. Так, в 1949 году Дж. Брунер и Л. Постман экспериментально обнаружили весьма любопытный факт, который получил название эффект перцептивной защиты. Этот эффект выражается в том, что для осознания эмоционально негативных слов, слов, несущих угрозу или табуированных в культуре (в эксперименте использовалась нецензурная лексика), требуется большее время экспозиции. Другими словами, они осознаются дольше. Однако подумаем, ведь для того, чтобы произошла задержка осознания, нужно неосознанно уже понимать значение таких слов и неосознанно принимать решение об отсрочке осознания56. 43 В 70-е годы прошлого века в серии работ с использованием дихотического слушания были обнаружены эффекты сложной семантической обработки информации вне фокуса внимания, т. е. за пределами осознания. Множество экспериментальных фактов было установлено также исследователями, применявшими технику прайминга. В настоящее время описано несколько видов праймингэффектов: аффективный, категориальный, лексический, семантический, ассоциативный, динамический и т. д. Такое разнообразие показывает, что человек способен неосознанно обрабатывать информацию различного рода, т. е. эффективно отображать разные аспекты неосознаваемого воздействия. В экспериментальных работах, описание которых читатель найдет на страницах настоящей книги, показаны весьма тонкие эффекты работы бессознательного разума, включая блок когнитивного бессознательного. Так, в наших совместно с Н. С. Куделькиной исследованиях, где применялась техника динамического прайминга, было обнаружено, что одна и та же неосознанно воспринятая информация может оказывать как сильное, так и мало заметное воздействие на результаты текущей деятельности. Другими словами, в ходе когнитивной деятельности может осуществляться 56 Об экспериментах по перцептивной защите см.: Агафонов А. Ю. Когнитивная психомеханика сознания, или Как сознание неосознанно принимает решение об осознании. С. 77–82. неконтролируемая сознанием регуляция семантической чувствительности к неосознаваемой стимуляции, т. е., по существу, может изменяться степень доверия к подпороговой информации в зависимости от того, помогает эта информация решать когнитивную задачу или нет. Кроме этого, Н. С. Куделькина экспериментально доказала, что в ходе когнитивной деятельности возможно сформировать условное значение изначально бессмысленной неосознаваемой стимуляции. Это означает, что на неосознаваемом уровне может происходить смыслообразование, хотя процессы смыслопорождения традиционно рассматриваются в 44 психологии в качестве прерогативы сознания. Вместе с тем, осознаваемая информация может оказывать сильное влияние на восприятие информации, находящейся за пределами осознанного контроля. Интересные результаты были получены в психофизических экспериментах, проведенных И. В. Ворожейкиным. Его исследования касались, в основном, дифференциальной чувствительности. В экспериментах было установлено, что в процессе решения простейших сенсорных задач при условии осознанного неразличения стимулов происходит заметное научение: испытуемые по ходу тестовых испытаний показывают все большую эффективность. И. В. Ворожейкин результатами своего исследования утверждает, что дифференциальный порог — это, скорее, не порог различения, а порог осознания различий. Действительный же порог различения оказывается ниже. Изящный эксперимент Е. М. Гришаковой, проверяющий возможность установления тождества геометрических фигур в условиях, которые не допускают безошибочного осознания правильного решения, демонстрирует несравненно большую эффективность работы когнитивного бессознательного по сравнению с эффектами осознания. А. В. Алешина обнаружила экспериментальный факт, который даже затруднительно рационально объяснить: человек, не зная иностранного языка, способен понимать, какой эмоциональный смысл имеет незнакомое слово. Если бы слова предъявлялись испытуемым на слух, этот факт был бы вполне объясним. Возможно, конечно, что графический вид слова, например, слова «могила», предъявленного на норвежском языке русскоговорящему испытуемому, который никогда не видел норвежскую лексику, может влиять на оценку эмоциональной атрибуции этого слова. Это требует специальной проверки. Но, 45 так или иначе, испытуемые в эксперименте А. В. Алешиной обнаруживали способность оценивать эмоциональную коннотацию неизвестных им иностранных слов, не осознавая, как они это делают. Вообще говоря, вся работа разума осуществляется неосознанно. Не осознаются не только процессы, реализуемые когнитивным бессознательным, типа подпорогового восприятия, но и собственно процессы сознания. Иначе говоря, процессы сознания протекают неосознанно. Воспринимая что-либо, человек не осознает сам перцептивный процесс, а всегда только объект восприятия. Работа памяти также никогда не осознается. Например, при запоминании осознается только то, что запоминается, а не сам процесс запоминания. При узнавании и воспроизведении эти процессы всегда скрыты от осознания: узнается и воспроизводится определенная информация, а не сама мнемическая активность. Невозможно осознать процесс представления; единственно — только объекты, репрезентированные во вторичном образе. Механизм внимания, как и любой другой механизм сознания, также никогда не может быть осознан, хотя при этом внимание отвечает за интенсивность осознаваемых переживаний. Даже мышление, процесс, казалось бы, невозможный без осознанного контроля, протекает главным образом неосознанно. А. Бине был абсолютно прав, когда заметил, что «мышление — это бессознательная деятельность ума». В исследованиях O. K. Тихомирова и его коллег было экспериментально показано, что за несколько секунд до инсайта, т. е. до самого осознания решения, испытуемые неосознанно это решение уже обнаруживали, демонстрируя так называемое «эмоциональное предвосхищение» позже осознанного решения. Т. о., после того как решение найдено неосознанно, остается его только осознать, но, спрашивается, какое тогда информационное приращение дает осознание? К этому 46 стоит добавить: как правило, инсайт возникает после инкубации — периода времени, когда не осуществляется никаких сознательных действий, нацеленных на решение мыслительной задачи. В 1993 году В. М. Аллахвердовым был описан эффект неосознаваемого негативного выбора57. При решении различных когнитивных задач эффекты осознания или неосознавания (например, случаи невоспроизведения или ошибки пропуска) являются во многих случаях закономерным следствием неосознанно принятого решения, соответственно, об осознании или неосознавании воспринятой информации. Правда, для того, чтобы осознавать, недостаточно принять решение об осознании; необходимо это решение реализовать, что обеспечивается, по всей видимости, специальным когнитивным устройством — рефлексивным механизмом сознания58. Шокирующими выглядят результаты американских психофизиологов последних лет. Оказывается, мозг «принимает решение» примерно за 7–30 секунд до того, как человек это осознаёт. Метод функциональной магнитно-резонансной томографии может показать, что человек собирается солгать или его решение будет ошибочным59. Очень вероятно, что осознание — это во всех случаях осознание неосознанного. Гениальный Ж. Пиаже эту мысль выражал следующим образом: «Осознание представляет собой... реконструкцию на высшем — сознательном уровне, элементов, уже организованных иным образом на низшем — бессознательном уровне»60. Возникает вполне резонный вопрос: «Зачем осознавать, если человек способен эффективно и практически 47 57 Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии. СПб., 1993. О функции рефлексии см. подробнее: Агафонов А. Ю. Когнитивная психомеханика сознания, или Как сознание неосознанно принимает решение об осознании. С. 302, 303. 59 Eichele N., S. Debener, V. D. Calhoun, R. Specht, A. K. Engel, K. Hugdahl, D. Y. von Cramon, M. Ullsperger. Prediction of human errors by maladaptive changes in event-related brain Networks // Proc. of National Acad. Sci. of the USA, 22 Apr. 2008, V. 105, № 16, P. 6173–6178. 60 Цит. по: Inhelder B., Chipman H. (eds.) Piaget and his school. A reader in developmental psychology. N.Y., 1976. 58 мгновенно выполнять сложные когнитивные операции бессознательно?» При этом процесс осознания происходит несравненно дольше, часто сопровождается сбоями. Осознание автоматизированных, т. е. неосознаваемых действий приводит к их разрушению. Так в чем же когнитивный смысл осознания как результата работы бессознательного разума, если возможности когнитивного бессознательного превышают возможности осознаваемого опыта? Почему, как отмечает Д. Чалмерс, не все информационные процессы идут в темноте, а освещаются светом сознания? Почему иногда, как удачно выразилась Т. В. Черниговская, наши переживания аккомпанируются субъективным чувством осознанности?61. Так что же умеет делать сознание и не умеет бессознательное, хотя последнее умеет делать вроде бы все? Возможное решение проблемы в следующем: работа сознания — это работа над ошибками когнитивного бессознательного, которое может все, но не умеет исправлять собственные ошибки. Для элиминирования ошибок необходимо осознание: только опыт осознания позволяет остановить инерцию неосознаваемых ошибочных действий или скорректировать адекватное действие в уже изменившихся внешних условиях. Да, сознание служит адаптации, но не благодаря своему быстродействию — когнитивное бессознательное работает несопоставимо быстрее — а благодаря способности осознавать ошибки, что и дает возможность их последующего устранения62. Высказанная позиция предполагает два следствия. Следствие первое. «Когнитивное бессознательное», несмотря на свой огромный потенциал, умеет ошибаться. (В статье Н. С. Куделькиной «Совершает ли 48 ошибки «когнитивное бессознательное»?» описаны эксперименты, проверяющие эту идею.) К сбоям, помехам, ошибкам приводит не только включение сознательного контроля над осуществлением автоматизированных алгоритмов обработки информации. Ошибки в работе когнитивного аппарата могут возникать и на этапе 61 Черниговская Т. В. Человеческое в человеке: сознание и нейронная сеть // Проблема сознания в философии и науке. М., 2008. 62 По всей видимости, для устранения ошибок большое значение имеет то, как эта ошибка осознается, но это — отдельная тема для обсуждения. протосознательной деятельности. Эксперименты ясно показывают: в один и тот же момент времени человек способен неосознанно генерировать несколько вариантов интерпретации, порождать одновременно несколько гипотез. Возможно одновременное понимание нескольких значений многозначной информации (например, реверсивной фигуры), в то время как в осознании в текущий момент времени может быть представлено всегда только какое-то одно значение63. (Здесь напрашивается аналогия неосознаваемого множественного понимания с суперпозицией, а эффекта осознания с редукцией или коллапсом волновой функции в квантовой механике. Об этом статья Е. М. Гришаковой в настоящем сборнике.) Уже исходя из сказанного следует допустить, что на уровне когнитивного бессознательного возможны ошибочные идеи, не соответствующие актуальной ситуации, т. к., понятно, что одновременно несколько гипотез относительно одного и того же фрагмента реальности не могут быть верными. Но есть еще одно более весомое соображение: если все, что мы осознаем, мы прежде имеем в бессознательной психике, — а этому есть масса подтверждений, — то, следовательно, и ошибочные идеи, которые осознаются, до этого уже наличествуют в неосознаваемом качестве. Бессознательный разум или, если пользоваться терминологией В. М. Аллахвердова, «идеальный мозг» оказывается не столь уж совершенным. Повторюсь: если осознание не падает нам с неба, а подготавливается в недрах бессознательной психики, то тогда и искаженные 49 представления о реальности, ошибочные идеи должны существовать до момента их осознания. Следствие второе. «Когнитивное бессознательное» не способно самостоятельно устранять сделанные ошибки. Здесь можно спросить: «А как же факты имплицитного научения?» Я полагаю, что при любых формах научения происходит взаимодействие между осознаваемым и неосознаваемым уровнями познания. При этом не только неосознаваемое может влиять на эффекты осознания. Опираясь на 63 Куделькина Н. С. Восприятие многозначной информации как предмет психологического исследования // Вестник Санкт-Петербургского Университета. Сер. 12. Вып. 4. — СПб., 2008. С. 268–277. экспериментально установленные факты, можно с уверенностью говорить, что и обратное влияние имеет место. Поэтому имплицитное научение в рамках предложенного подхода может рассматриваться как аномалия, как проблема, требующая решения, а не как опровержение высказанной догадки. А решение этой проблемы напрямую связано с прояснением природы взаимодействия между осознаваемым и неосознаваемым. Т. о., между «когнитивным бессознательным» и сознанием существует своеобразное распределение ролей. Все правильные и ошибочные идеи о мире порождаются бессознательным. Когнитивное бессознательное — это генератор гипотез и вариантов решения задач. Сознание, которое, как и бессознательное, функционирует неосознанно, лишь проверяет на реальности сгенерированные когнитивным бессознательным идеи, выполняя техническую роль исполнителя чужих замыслов. Сознание в некотором роде обслуживает когнитивное бессознательное. И здесь следует сказать еще об одной важной функции осознания. Любой когнитивный продукт бессознательного — есть результат решения задач познания, но чтобы получить ответ и оценить его правдоподобие, следует прежде осознать вопрос. Осознание запускает бессознательный процесс генерирования гипотез и затем сознание проверяет одну из них на соответствие реальности. Поэтому 50 можно заключить, что когнитивный (если угодно, эволюционный) смысл существования сознания заключается в проблематизации реальности, осознании ошибок когнитивного бессознательного и коррекции поведения. Отдавая должное когнитивному бессознательному, необходимо признать исключительную роль, которую играет сознание в общей логике функционирования разума. Ведь только сознание посредством продуктов своей деятельности — осознанных переживаний — способно отклонить тупиковые пути познания, тем самым расчищая путь к истине, тот путь, который каждый человек, в особенности, ученый, мучительно ищет всю свою бессознательносознательную жизнь. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ Агафонов А. Ю. Будущее психологии сознания // Ежегодник Российского психологического общества. Материалы 3-го Всероссийского съезда психологов 25–28 июня 2003. СПб., 2003. Агафонов А. Ю. Когнитивная психомеханика сознания, или Как сознание неосознанно принимает решение об осознании. 2-е изд. Самара, 2007. Агафонов А. Ю. Основы смысловой теории сознания. СПб., 2003. Агафонов А. Ю. Сознание: где искать черный ящик? // Методология и история психологии. Т. 4. Вып. 1. М., 2009. С. 151–165. Агафонов А. Ю. Человек как смысловая модель мира. Самара, 2000. Акопов Г. В. Проблема сознания в психологии. Отечественная платформа. Самара, 2002. Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии. СПб., 1993. 51 Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. Экспериментальная психологика. СПб., 2000. Аллахвердов В. М. Сознание // Психологический лексикон. Энциклопедический словарь в шести томах / ред.-сост. Л. A. Карпенко; под общ. ред. А. В. Петровского. М., 2005. Аллахвердов В. М. Вечно зеленеющий предмет психологии на фоне сухой теории // Методология и история психологии. Т. 1. Вып. 1. 2006. Аллахвердов В. М. Размышление о науке психологии с восклицательным знаком. СПб., 2009. Бойко Е. И. В чем же состоит «развитие взглядов»? // Вопросы психологии. 1972. № 1. С. 135. Бэн А. Психология. М., 1902. Вригдт фон Г. Х. Логико-философские исследования. Избранные труды. М., 1986. Вундт В. Введение в психологию. СПб., 2002. Гнеденко Б. Ф. Конструкция времени в естествознании: на пути к пониманию феномена времени. 4.1. Междисциплинарное исследование. М., 1996. Григорьев В., Мякишев Г. Силы в природе. М., 1973. Зинченко В. П., Мамардашвили М. К. Проблема объективного метода в психологии // Постнеклассическая психология. 2004. № 1. Карнап Р. Философские основания физики. Введение в философию науки. М., 1971. Костандов Э. А. Психофизиология сознания и бессознательного. М., 2004. Куделькина Н. С. Восприятие многозначной информации как предмет психологического исследования // Вестник Санкт-Петербургского Университета. Сер. 12. Вып. 4. — СПб., 2008. С. 268–277. Лакатос И. Избранные произведения по философии и методологии науки. М., 2008. Методология и история психологии. Т. 1. Вып. 1. М., 2006. Пенроуз Р., Шимони А., Картрайт Н., Хокинг С. Большое, малое и человеческий разум. М., 2004. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 2. М., 1992. 52 Риккерт Г. Границы естественнонаучного образования понятий. СПб., 1997. Слобин Д., Грин Дж. Психолингвистика / под общ. ред. А. А. Леонтьева. М., 1976. Узнадзе Д. Н. Психология установки. СПб., 2001. Черниговская Т. В. Человеческое в человеке: сознание и нейронная сеть // Проблема сознания в философии и науке. М., 2008. Чечет А. Е. Исследование детерминант контрастной иллюзии: дипломная работа. Самара, 2011. Эйнштейн А. Эволюция физики. М., 2001. Юревич А. В. Объяснение в психологии // Психологический журнал. Т. 27. 2006. № 1. Юревич А. В. Парадигмальные дебаты // Методология и история психологии. Т. 2. Вып. 3, 2007. Agafonov A. Y. Ideals of Rational Knowledge, Modem Russian Psychology, and the Phenomenon of Consciousness. In Journal of Russian and East European Psychology. V. 41, N.Y., 2003. № 6. Block N. Review on Daniel Dennets «Conscioness explained» // J. of Philosophy. 1993. № 4. P. 182. Dennett D. C. Consciousness Explained. London, 1991. Eichele N., S. Debener, V. D. Calhoun, R. Specht, A. K. Engel, K. Hugdahl, D. Y. von Cramon, M. Ullsperger. Prediction of human errors by maladaptive changes in event-related brain Networks // Proc. of National Acad. Sci. of the USA, 22 Apr. 2008, V. 105, № 16, P. 6173–6178. Inhelder B., Chipman H. (eds.) Piaget and his school. A reader in developmental psychology. N.Y., 1976. Lewicki P., Hill T. On the Status of Nonconscious Processes in Human Cognition: Comment on Reber // Journal of Experimental Psychology: General, 1989. V. 118. 53
