Демократия и конституционализм Я.
advertisement
Демократия и конституционализм Я.-Э. Лэйн Введение Я рассмотрю соотношение между институтами конституционного государства и различными институтами демократии, с тем чтобы установить, насколько сложно примирить их друг с другом. Следует отдавать себе отчет в том, что данный вопрос распадается на два: а) всегда ли конституционное государство совместимо с демократией? и б) существует ли некий компромисс между конституционализмом и демократией, который действительно может оказаться более предпочтительным, нежели выбор между ними? Давайте начнем с обсуждения необходимых условий демократического государства. Прежде всего нужно подчеркнуть, что проблема согласования демократии и конституционализма относится к сфере должного (ought), т.е. к нормативным проблемам конституционной теории. Это, по сути, – проблема определения надлежащих институтов. Фактически задача заключается в выявлении обоснованных институтов или, если исходить из предположения Дж.Роулза о том, что “обоснованность” входит в число “достоинств социальных институтов”, – в переходе к обоснованной практике (1, с.164). Как демократия может вступать в противоречие с конституционализмом, когда речь идет об определении обоснованных институтов? Что такое демократия? Сжатое описание противоречий между доктринами конституционализма и популистской демократии дано во “Введении в теорию демократии” Р.Даля. В этой работе Даль не только четко сформулировал, почему конституционализм способен прийти в столкновение с демократией, понимаемой как суверенитет народа, но и предложил свою модель демократии – полиархию (2). Так, конституционные положения, защищающие частную собственность, которые когда-то считались непреложными элементами конституционализма, могут в то же время накладывать ограничения на действительную реализацию народом его суверенитета. Хотя представляется очевидным, что демократия исходит из правила простого большинства (simple majority rule) на основе принципа “один человек – один голос”, это правило вступает в противоречие с многочисленными конституционалистскими идеями относительно прав меньшинств, или групп, равно как и с требованиями разделения властей и создания системы сдержек и противовесов. А строгий судебный контроль дает неподотчетным электорату судьям возможность налагать вето на законы, принятые выборным законодательным органом. Конечно, ощущаемый всеми конфликт между конституционализмом и демократией во многом зависит от определения ключевых концептов. Если, к примеру, в основу демократического государства положена теория, трактующая конституционализм в качестве одной из составляющих демократии, проблема противоречий между ними исчезает сама собой. Однако она тут же возникает в другом ракурсе как проблема внутренних противоречий в рамках самой демократической модели. Вопрос о том, что такое демократия, безусловно относится к числу тех, которые вызывают серьезные споры. Семантические исследования свидетельствуют о том, что слово “демократия” используется в очень многих значениях (см.: 3; 4). Некоторые авторы подчеркивают различия между политической и экономической демократией (т.е. между демократией в политических институтах и демократией в экономической жизни), равно как и между демократией в политических партиях и демократией в организационной сфере. Другие фокусируют внимание на методах осуществления демократии, а именно: на участии, представительстве и доверии. Как показано в работе Д.Хелда “Модели демократии”, в истории политической мысли и в современных политических теориях насчитывается до десятка особых моделей демократии (5). Так существует ли некая конкретная модель, которую можно было бы выделить в качестве “истинной”? Теоретики демократии делают упор на разные ее свойства: участие (Руссо), представительство (Милль), сдержки и противовесы (Мэдисон), конкуренцию элит (Шумпетер), соревнование (Даль), децентрализацию (Токвиль), равенство (Маркс), свободу (Хайек). Основные измерения демократии отражены, пожалуй, в знаменитом линкольновском определении: демократия – это правление народа, осуществляемое народом и для народа. Кто может сказать, какой из названных аспектов демократии наиболее важен: правление народа, или представительство; правление, осуществляемое народом, или участие; правление для народа, или свобода с равенством? И действительно, во 2 ст. французской конституции 1958 г. говорится, что французская демократия включает в себя все три эти механизма. Проблема соотношения демократии и конституционализма является в своей основе институциональной. (На огромное значение институтов в политической жизни обратили внимание приверженцы неоинституционалистского направления в политологии.) Можно ли создать набор фундаментальных политических институтов, которые удовлетворяли бы требованиям конституционализма, но не посягали при этом на демократию? По правде говоря, все зависит от композиции демократических институтов. Какие же институты типичны для демократического государства? Демократия предоставляет набор институтов достижения “социального решения”, под которым понимается механизм, каким-то образом агрегирующий предпочтения индивидов в групповое решение (6). Минимальный набор демократических институтов включает в себя те, что обеспечивают реализацию двух основных принципов: а) “один человек – один голос”, б) принятие решений простым большинством. Демократия не допускает, чтобы при голосовании индивид имел более одного голоса, и предполагает так наз. победителя по большинству, т.е. такую норму определения результатов выбора, согласно которой победившими считаются кандидат или альтернатива, набравшие наибольшее число голосов. Демократии чуждо квантитативное голосование, или наделение избирателя правом отдать сразу несколько голосов за некую альтернативу, как это бывает при выборе “главной полезности” (cardinal utility voting) (7, с.36–37). Не приемлет она и диктатуры, т.е. ситуации, когда один человек в состоянии определять исход выборов по собственным предпочтениям в противовес воле большинства группы (критерий отсутствия диктата). Наконец, демократия предполагает, что любая альтернатива, ставшая социальным решением, является результатом агрегации предпочтений граждан, иными словами, что без такой агрегации никакая альтернатива, какими бы достоинствами она ни обладала, не может быть объявлена социальным решением (критерий суверенитета граждан). Минимальный набор демократических институтов Минимальным институциональным условием демократии является наличие институтов, способных обеспечить голосование простым большинством при предоставлении каждому избирателю одного голоса. К таким институтам относятся: референдум, где рассматриваются два альтернативных предложения; президентские выборы с двумя кандидатами, а также парламентские выборы, на которых конкурируют две партии. С точки зрения достижения социального решения, подобный минимальный набор демократических институтов, как показывает К.Мей (8), обладает рядом достоинств. В группе, включающей в себя более двух человек (при соблюдении критерия рациональности, т.е. при условии, что предпочтения членов группы относительно выбора альтернатив или кандидатов рациональны, другими словами, связаны и транзитивны) голосование простым большинством приведет к окончательному результату, или социальному решению. Таким образом, мы имеем: Теорема 1. При наличии как минимум трех избирателей и двух альтернатив (x и y) принятое демократическим образом решение будет социальным решением, обладающим такими свойствами, как нейтральность (neutrality), единообразие (monotonicity) и анонимность (anonymity). Эти специальные термины [нейтральность, единообразие и анонимность] внутри неформализируемого понятия (literature) “общественный выбор” фиксируют те позитивные качества, которыми должны обладать правила агрегирования предпочтений, чтобы считаться адекватными институтами достижения социальных решений, основанных на предпочтениях индивидов. Критерий “нейтральности” означает, что ни одна из альтернатив не имеет преимуществ перед другими и все они поставлены в равное положение. Институт квалифицированного большинства не удовлетворяет критерию нейтральности, поскольку в ситуации, когда альтернатива x предполагает изменение или исправление существующего положения вещей, а альтернатива y – его сохранение, альтернативе х требуется большее число голосов для победы над альтернативой y, чем альтернативе y – для победы над альтернативой x. Критерий “единообразия” подразумевает, что социальное решение точно отображает предпочтения индивидов. Иначе говоря, если группа колеблется между альтернативами x и y и какой-то избиратель меняет свое первоначальное предпочтение с y на x, социальным решением должна стать альтернатива x. Наконец, критерий “анонимности” применительно к социальному решению предполагает, что личность избирателя никоим образом не влияет на исход голосования. Тот факт, что минимальный набор демократических институтов удовлетворяет требованиям нейтральности, единообразия и анонимности, является мощным доводом в пользу демократии, поскольку наличие названных качеств по сути тождественно тому, что понимается под равенством в политике. Более того, только минимальный набор демократических институтов отвечает этим трем нормативным критериям социального решения. Исходя из [приведенной выше] теоремы Мея, аргументы в пользу демократического государства представляются полностью однозначными. Если мы хотим, чтобы при принятии социальных решений учитывались критерии нейтральности, единообразия и анонимности, мы не можем согласиться ни с голосованием квалифицированным большинством, ни с единогласием, или индивидуальным вето, ни с диктатурой, ни со всевозможными правилами кворума. Признание справедливости перечисленных критериальных требований интуитивно влечет за собой признание справедливости правила простого большинства, т.е. демократии. Проблема поиска оправданий правилу простого большинства встает тогда, когда на голосование выносятся более двух альтернативных предложений. Главная сложность состоит в том, что в ситуации, когда социальное решение должно быть сформировано на основе хотя бы трех альтернатив, минимального набора демократических институтов оказывается недостаточно для достижения окончательного результата (9). Так что в демократическом государстве должны быть установлены дополнительные институты, но какие? Именно в этом и заключается критический вопрос (10). Предположим, что в обществе имеются три индивида или группы индивидов (A, B, C), которые исходят из следующих предпочтений по альтернативам x, y и z (в качестве таких альтернатив могут выступать предложения, кандидаты или партии): A – x, y, z B – y, z, x C – z, x, y. Что в этом случае будет означать демократия? Как сравнивать такого рода альтернативы, руководствуясь принципом “один человек – один голос” и правилом простого большинства? Очевидно, что наряду с названными институтами должны быть введены некие дополнительные. Один путь – интерпретировать правило простого большинства как норму, предполагающую синхронное сравнение всех альтернатив сразу. Другой – исходить из того, что варианты следует сопоставлять поэтапно, попарно рассматривая имеющиеся альтернативы. Помимо выбора между единовременным и поэтапным сравнением вариантов, при наличии трех и более альтернатив перед демократическим государством встает еще одна проблема: функцией каких институтов – референдумов, президентских выборов или голосований в законодательном собрании – должно стать сопоставление альтернатив. Если состав законодательного собрания формируется на основе пропорциональных схем, распределяющих мандаты в соответствии с относительным числом голосов избирателей, та же самая сложность с использованием правила простого большинства возникает и при попытках легислатуры выработать социальное решение из предпочтений парламентариев. Сконструировано множество механизмов, предназначенных как для единовременного (например, плюральное и “одобрительное” голосование), так и для поэтапного (в частности, голосование в несколько туров и процедура внесения поправок) сравнения альтернатив. Французская система двух туров голосования, когда во втором туре участвуют два ведущих кандидата, выявленных по итогам первого, представляет собой гибридный механизм выработки социального решения при наличии трех и более альтернатив: сначала производится общее сравнение альтернатив, а затем – если ни одна из них не смогла победить простым большинством голосов – происходит выбор между двумя альтернативами, получившими наибольшую поддержку (11). Исследования, посвященные проблемам общественного выбора, показывают, что каждый из дополнительных институтов агрегации индивидуальных предпочтений в социальное решение имеет свои недостатки. Главная сложность, сопряженная с введением более широкого набора демократических институтов, включающего в себя (наряду с принципом “один человек – один голос” и правилом простого большинства), например, механизмы относительного большинства и голосования в два тура или же многотурового сравнения, внесения поправок и отсева, состоит в том, что такой набор институтов далеко не всегда способен выявить так наз. победителя Кондорсе (Condorcet winner) – альтернативу, побеждающую все другие возможные альтернативы при попарном сравнении (7; 12). Иными словами, мы имеем: Теорема 2. Набор демократических институтов шире минимального не всегда выявляет победителя Кондорсе, если таковой и существует. Другая сложность, возникающая при наличии набора демократических институтов шире минимального, заключается в том, что в ситуации, когда победитель Кондорсе вообще отсутствует, достижение окончательного результата в принципе невозможно. Данный тезис был обоснован в работе К.Эрроу “Общественный выбор и индивидуальные ценности”, доказывающей, что при отсутствии победителя Кондорсе социальные решения будут либо иррациональными, либо вынужденными. Сформулировав пять представляющихся правдоподобными требований к институтам, предназначенным для выработки социальных решений, – допустимость любых предпочтений; единообразие, или однозначная ответная реакция (positive responsiveness); независимость от не имеющих отношения к делу альтернатив; суверенитет граждан и отсутствие диктата, – Эрроу пришел к выводу о невозможности их соблюдения: следствием применения любого метода, отвечающего этим пяти требованиям, будут решения, противоречащие критериям рациональности, т.е. лишенные связности и транзитивности. Или, если выразить ту же мысль несколько иным образом, любой набор институтов, удовлетворяющий первым трем из названных условий и вырабатывающий рациональные решения, будет либо навязан извне, либо основан на диктате (13). Таким образом, мы имеем: Теорема 3. При отсутствии победителя Кондорсе, решения, принятые посредством более широкого [чем минимальный] набора демократических институтов, будут либо иррациональными, либо навязанными извне, или диктаторскими. В приведенной выше теореме речь идет о так наз. парадоксе голосования, характеризующем ситуацию, когда при попарном сравнении альтернатива x уступает альтернативе y, которая уступает альтернативе z, в свою очередь уступающей альтернативе x и т.д. В подобном случае возникает замкнутый круг, означающий, что общество не в состоянии прийти к решению, которое было бы транзитивным, т.е. рациональным. Чтобы разорвать этот порочный круг, процесс голосования должен быть где-то остановлен, а одна из альтернатив объявлена победительницей. Но какая бы из альтернатив ни была провозглашена победившей, решение будет иметь диктаторский характер, поскольку против любой из них – и x, и y, и z – выступает большинство избирателей (14). Из этого вытекает: Теорема 4. Минимальный набор демократических институтов способен привести к рациональным социальным решениям лишь при наличии не более двух альтернатив. Для того чтобы обойти сложности, возникающие при увеличении числа альтернатив, набор демократических институтов может быть усилен за счет добавления других механизмов голосования, подобных методам Борды (Borda), Шварца (Schwartz), Нансена (Nansen), Кумбза (Coombs), правилам Коупленда (Copeland), Кемени (Kemeny), Доджсона (Dodgson) или Хеара (Hare) (12). Вместе с тем применение этих относительно сложных механизмов порождает более или менее сходные по масштабам проблемы. Сложности исчезают при использовании методик, учитывающих интенсивность предпочтений избирателей. Однако техники голосования, исходящие из критериев типа полезности, нарушают требование анонимности. Серьезный недостаток системы, включающей в себя более широкий [чем минимальный] набор демократических институтов, – нестабильность результатов. В ситуации, когда имеет место парадокс голосования, принимаются неустойчивые социальные решения, которые могут быть аннулированы в новом круге голосования. Попыткой преодолеть подобную нестабильность является выдвижение требования однонаправленности предпочтений, т.е. наличия некоего консенсуса среди избирателей. Существуют разнообразные критерии такого консенсуса (15, с.166–172), однако все они приходят в противоречие с демократическими представлениями, предполагающими допустимость любых предпочтений граждан. Таким образом, проблема демократического государства состоит в том, что минимального набора демократических институтов (принципа “один человек – один голос” и правила простого большинства) недостаточно, чтобы регулировать все существующие в таком государстве типы общественного выбора. Фактически минимальный набор демократических институтов в состоянии справиться только с ситуацией, когда речь идет о выборе между двумя альтернативами. Демократическому государству присуща институциональная неопределенность, следствием которой оказывается нестабильность при появлении трех и более альтернатив. Положение еще больше усложняется, если допустить возможность неискреннего голосования и продажи голосов (7). Независимо друг от друга Джиббард (в 1973 г.) и Саттерсуайт (в 1976 г.) доказали, что нет такого метода агрегации предпочтений, который бы исключал махинации и которым нельзя было бы манипулировать (см.: 7; 12). Итак, уязвимое место демократического государства заключается в следующем: Теорема 5. При наличии более чем двух альтернатив минимальный набор демократических институтов порождает неустойчивые решения всякий раз, когда упорядочение альтернатив происходит по нескольким измерениям. Неустойчивость социальных решений, принятых в соответствии с минимальным набором демократических институтов, влечет за собой весьма серьезные последствия (16). Как следует из так наз. теоремы хаоса МакКелви, в такой ситуации велика вероятность возникновения парадокса голосования, когда может победить любая альтернатива, что означает отсутствие такого социального решения, которое нельзя было бы аннулировать с помощью другого социального решения (17; 18). Но ведь имеются результаты, в устойчивости которых заинтересованы многие. Единственным средством повысить устойчивость социальных решений является конституционное государство, укрепляющее стабильность либо путем изменения институтов принятия некоторых решений, либо за счет исключения ряда альтернатив из числа потенциальных будущих решений. Если нестабильность результатов представляет собой столь неотъемлемую составляющую принятия решений в рамках минимального набора демократических институтов, то, наверное, следует согласиться с К.Шепслем, доказывающим, что укрепления стабильности можно добиться с помощью некоего другого набора институтов (19). При анализе проблемы потенциального конфликта между конституционализмом и демократией следует учитывать нестабильность результатов при демократическом принятии решений. Если конституционализм сможет обеспечить бóльшую стабильность, его введение, вероятно, пойдет на пользу демократии. Но не приведет ли он к излишней стабильности, т.е. к защите status quo? Устойчивость общественного выбора и политическая стабильность Но, может быть, на практике перспектива возникновения парадокса голосования не представляет столь большой угрозы для демократического государства, ибо это происходит не так уж часто? Как показывает Д.Блэк в своей работе “Теория комиссий и выборов”, парадокс голосования невозможен, если предпочтения избирателей однонаправленны, т.е. альтернативы расположены последовательно на одной оси, например, в рамках право-левого континуума (20). (Обычно парадокс голосования связан с тем, что среди избирателей отсутствует консенсус относительно того, какую из альтернатив поместить на первую, вторую и третью позиции.) Однако если посмотреть на многомерные модели выборов, становится очевидно, что нестабильность принятых демократическим образом решений – явление весьма распространенное. Здесь необходимо вкратце остановиться на том, в каком значении в литературе по общественному выбору (при анализе путей сочетания демократии и конституционализма) используется понятие “стабильность”. Когда говорят о фундаментальной проблеме “стабильности” применительно к элементарному набору демократических институтов, слово “стабильность” употребляется в сугубо техническом смысле. Оно ни в коей мере не связано с общим представлением о политической стабильности (нестабильности), предполагающей различные формы конфликтов высшего уровня, например, вооруженное сопротивление, протесты или конституционную борьбу. Один из важнейших выводов теории общественного выбора заключается в том, что минимальный набор демократических институтов не в состоянии агрегировать предпочтения граждан в окончательное социальное решение. Помимо политического сырья (raw materials of politics) и предпочтений граждан, на исходы голосования влияют тактические и стратегические маневры участников процесса выбора. В демократии многое зависит от того, кто устанавливает повестку дня, определяет альтернативы и выбирает процедуру голосования. По сути дела, при наличии одного и того же набора предпочтений может победить любая альтернатива, став, таким образом, социальным результатом. В ситуации, когда дозволены все типы предпочтений, выносимые на обсуждение вопросы неизбежно приобретают два или более измерений, стимулируя стратегическое поведение и неискренность при голосовании. Именно отсутствием устойчивости при агрегации предпочтений в исход голосования политические игры столь разительно отличаются от игр экономических (см.: 21). Политические игры подразделяются на игры с двумя и N-м числом игроков: в первом случае в процессе взаимодействия участвуют два индивида, группы или организации; во втором – более двух названных игроков. Выделяются также политические игры с нулевой суммой, когда выигрыш одного игрока соответствует проигрышу других, и без нулевой суммы, в ходе которых могут выиграть все участники взаимодействия. Часть политических игр относится к категории игр с нулевой суммой, другие – к играм без нулевой суммы. Теория игр – это набор моделей, показывающих, имеют ли (и в какой степени) такие игры решение, т.е. окончательный результат (22; 23). Игры с двумя игроками и нулевой суммой устойчивы в том смысле, что обладают окончательными решениями или результатами. Для каждого игрока существует так наз. доминирующая стратегия, т.е. стратегия, которая оказывается наилучшей для него вне зависимости от стратегии оппонента. Ею является знаменитая минимаксная стратегия, минимизирующая максимальные потери игрока. Игры с двумя игроками и нулевой суммой могут иметь единственный окончательный результат – так наз. эквилибриум Нэша, или наилучший результат из тех, которого способен добиться со своей стороны каждый игрок. В то же время для многих подобного рода игр допустимы несколько результатов, значит, они не окончательны. Еще более серьезной проблемой является то, что эквилибриум Нэша не обязательно равнозначен оптимуму Парето; иными словами, такие игры могут иметь решение, которое заведомо лучше эквилибриума Нэша, т.е. решения, вытекающего из рационального выбора стратегий. Здесь мы сталкиваемся с конфликтом между оптимумом Парето и рациональным выбором, аналогичным тому, который описан в “дилемме заключенных”. Политические переговоры или торг считаются игрой с двумя игроками без нулевой суммы. Модельной игрой такого рода является так наз. “Битва полов”. Таблица 1.“Битва полов” Игрок А Игрок Б Б1 Б2 А1 А2 3,2 0,0 0,0 2,3 При координации своих действий (но только при этом условии) оба игрока могут добиться положительного результата. В то же время существуют два варианта согласования стратегий – два эквилибриума Нэша, – реализация которых несет игрокам разную выгоду. Набор возможных результатов игры при сотрудничестве сторон изображен на рис. 1. Рисунок 1. “Битва полов” при сотрудничестве сторон При объединении усилий игроков набор решений расширяется таким образом, что включает в себя совокупность оптимумов Парето на участке между линиями А3В2 и А2В3. (Оптимумом Парето называется результат, когда невозможно увеличить выигрыш одного игрока, не уменьшив при этом выигрыш другого.) “Битва полов” (в ситуации сотрудничества сторон) не имеет окончательного результата, поскольку существует множество вариантов решения возникающей в ходе торга проблемы выбора одного из нескольких возможных оптимумов Парето. Единственным средством, способным повысить стабильность при решении такого рода проблемы, будет введение института, устанавливающего критерий справедливости (fairness). Иными словами, институты в состоянии усилить устойчивость за счет ограничения набора возможных исходов. В случае с “Битвой полов” справедливость может быть истолкована как равенство: при введении данного критерия игра тут же приобретает единственное и окончательное решение. При решении связанных с торгом проблем могут быть использованы и такие критерии, как степень угрозы, исходящей от каждого из игроков, их ресурсы и возможность пойти на уступки (24). Игры с N-м числом участников также делятся на игры с нулевой суммой и без нулевой суммы. Обращаясь к играм с N-м числом участников, можно задаться вопросом: обладают ли такие игры ядром (core) с точки зрения возможного набора коалиций между игроками? Ядром называется концепция решения, фокусирующая внимание на том, имеет ли игра определенный исход, который сам по себе был бы для любой коалиции игроков лучше всех других мыслимых результатов. Игры с N-м числом участников и нулевой суммой (а к их числу относятся все игры, в ходе которых некий приз должен быть поделен между тремя или более игроками) лишены такого ядра, – ведь существует бесчисленное множество вариантов дележа приза, определяющих формирование коалиций. В такой ситуации единственным способом добиться большей стабильности будет создание институтов, регулирующих образование коалиций. Иными словами, мы снова приходим к теоретическому выводу, что институты усиливают устойчивость социального выбора, ограничивая количество допустимых результатов. У игр с N- м числом участников и без нулевой суммы может быть ядро. Если такое ядро присутствует, оно совпадает с оптимумом Парето. Это, однако, не означает, что все оптимальные по Парето исходы входят в ядро. Кроме того, далеко не всегда существует единственное ядро, содержащее одно окончательное решение. Если ядро заключает в себе множество решений, вновь возникает нестабильность (25). Многие политические игры связаны с распределением несколькими игроками. Рассмотрим так наз. основной треугольник. благ между Рисунок 2. Основной треугольник В политических играх, например, при голосовании в законодательных органах или при формировании правительственных коалиций, могут участвовать три игрока (или группы игроков), которые собираются поделить между собой “пирог” в соответствии с правилом, что альянс двух игроков выигрывает. В изображенном на рис.2 треугольнике вершина 3 обозначает результат, который является наилучшим для игрока С и одновременно – наихудшим для игроков А и В (–1, –1, 2); вершина 2 – наилучший результат для игрока В (–1, 2, –1); вершина 1 – наилучший результат для игрока А (2, –1, –1). Если учесть, что решением игры может оказаться любая точка внутри основного треугольника, станет понятно, насколько неустойчивым оно будет. Исходы x, y и z отличаются от других тем, что они поровну делят выгоды между двумя игроками, объединившимися в коалицию против третьего игрока: x = (1/2, 1/2, –1) y = (1/2, –1, 1/2) z = (–1, 1/2, 1/2). Но почему же на практике поведение законодателей или правительственные коалиции обычно бывают гораздо более стабильными? Отвечая на этот вопрос, трудно не указать на роль институтов, сокращающих число возможных результатов. Так, тенденция к преобладанию коалиций в законодательных и исполнительных органах обусловлена наличием имплицитных норм, структурирующих политику, или эксплицитных институтов, делающих некоторые исходы более вероятными, чем другие. Аналогичного рода нестабильность возникает и в том случае, если поставленный на кон приз включает в себя политические альтернативы, охватывающие более одного измерения. Пространственным измерением является некая основная ось, вдоль которой могут быть выстроены политические альтернативы (например, лево-правая шкала). Как показал Д.Блэк (20), в ситуации, когда альтернативы могут быть размещены в одномерном пространстве, игра имеет ядро, или так наз. серединное решение (М). Решение находится в ядре при условии, если нет доминирования сторон. Однако когда игра ведется по двум или более измерениям, ядра может не оказаться (см. рис.3). Рисунок 3. Игра с двумя измерениями и тремя игроками На рис.3 зафиксированы наилучшие комбинации альтернатив по двум измерениям для трех игроков (A, B и C), показаны все другие возможные комбинации альтернатив вдоль осей, обозначающих измерения X и Y, и очерчены дугообразные контуры “безразличия” (U) для каждого из игроков. В данном случае в связи с отсутствием медианы возможно бесчисленное множество решений. Совокупность оптимальных (по Парето) решений расположена на треугольнике, образованном путем соединения точек A, B и C, и внутри него. Однако в рамках этого набора оптимумов нет ядра, т.е. такого решения, которое нельзя было бы победить с помощью какого-либо другого решения. Единственное, что может обеспечить стабильность в подобной ситуации, – это наделение одного из игроков правом устанавливать повестку дня. Действительно, тот, кто определяет повестку дня, способен привести процесс голосования (разумеется, если этот процесс конечен) к любому результату, начиная с точки S и включая точку f, расположенную за пределами совокупности оптимумов Парето. Можно выделить следующие необходимые и в то же время достаточные условия, которые обеспечивают достижение окончательного решения в ходе мажоритарного голосования по вопросам, обладающим двумя измерениями (см.: 26; 27; 28). Если существует некая идеальная точка М, такая, что любая из проходящих через нее прямых имеет ровно столько же идеальных для избирателя точек как справа, так и слева от нее, тогда альтернатива М победит при мажоритарном голосовании. И наоборот, если альтернатива М побеждает при мажоритарном голосовании, значит, существует соответствующая этой альтернативе идеальная для избирателя точка М, являющаяся серединной для каждой проходящей через нее прямой. Подобная идеальная точка, которая выступает в качестве серединной для двухмерного пространства xy, изображена на рис. 4. Рисунок 4. Серединный исход в двухмерном пространстве С учетом того, что мажоритарное голосование открывает столь широкий простор для нестабильности результатов, возникает вопрос: каким образом достигается известная степень стабильности при практическом принятии демократических решений? Неоинституционалистская литература указывает на политические институты, которые ограничивают возможность движения по кругу. К их числу относятся институты, регулирующие процесс голосования по спорным вопросам, равно как и те, что наделяют некоторых игроков правом определять повестку дня или налагать вето (29). Могут вводиться правила, исключающие повторное голосование по альтернативам, однажды потерпевшим поражение, либо требующие раздельного голосования по различным аспектам каждого спорного вопроса, либо обеспечивающие одному или нескольким игрокам особое положение, скажем, в форме абсолютного или отлагательного вето. Так, например, американскую конституцию можно рассматривать в качестве набора институтов, повышающих стабильность (30). Институты укрепляют стабильность, провозглашает неоинституционалистское направление в политической науке. Ограничивая число возможных результатов процесса голосования, основанного на минимальном наборе демократических институтов, они поддерживают некоторые исходы за счет других, что ведет к сокращению потенциальных следствий, предполагаемых теоремой хаоса. “Наделенные правом вето игроки усиливают политическую стабильность, повышая вероятность достижения политического равновесия в ходе общественного выбора”, – констатирует Дж.Цебелис (31) (понятие “стабильность” здесь относится к окончательным или транзитивным исходам, каким бы ни было социальное решение). Аналогичные аргументы приводились и в пользу посредничества при решении бюджетных вопросов (32). На рис. 5 проиллюстрирована мысль о том, что в условиях демократии обладающий правом вето игрок V усиливает стабильность процессов общественного выбора, прерывая круговое движение между игроками A, B и C и фокусируя результат гдето в ядре, расположенном между точками V и Z. Рисунок 5. Игроки с правом вето и ядро Присущее институтам свойство ограничивать число исходов может, однако, стать основой их конфликта с демократией. Действительно, разнообразные институты, наделенные правом вето, сужают набор возможных исходов, но чем больше имеется вето-институтов, тем меньше остается пространства для действия мажоритарного принципа демократического режима. Можно напомнить читателю, что формальной причиной гражданской войны в США было несогласие северных штатов с тем, как интерпретировали конституцию южные штаты, потребовавшие создания механизмов вето в форме параллельного большинства и предоставления им права не признавать на своей территории действия принятых конгрессом законов (33). Если президент наделен правом абсолютного вето в законодательных вопросах, то нарушается демократический принцип отсутствия диктата. Слишком большое число институтов способно привести к политической нестабильности иного рода [чем та, о которой говорилось ранее]. Она связана с предоставлением определенным игрокам чрезмерной власти, которая мешает функционированию минимальных институтов демократии. Конституционное государство должно балансировать на острие ножа, предусматривая создание институтов, стимулирующих стабильность, но не допуская появления излишнего числа институтов, опутывающих демократию, что в конечном итоге ведет к политической нестабильности. Чрезмерное количество институтов может до такой степени стеснить демократию, что возникнут тупики, которые, в свою очередь, станут причиной политической нестабильности (слово “нестабильность” используется здесь в ином значении, чем выше). Прежде чем перейти к обсуждению конституционного государства, следует, однако, вкратце остановиться на рыночной экономике с ее набором институтов, направленных на достижение окончательных результатов. Рыночная экономика Институты рыночной экономики обеспечивают механизмы, с помощью которых достигаются окончательные результаты во взаимодействиях людей. Ключевым концептом решения в экономический играх выступает понятие оптимума Парето. [Как уже говорилось], исход считается оптимальным (по Парето), или целесообразным, тогда и только тогда, когда невозможно улучшить положение одного игрока, не ухудшив при этом положение других. Ставкой является поиск наилучших решений аллокационных проблем, т.е. оптимальных по Парето исходов в потреблении и производстве. В ситуации, когда решение аллокационных проблем может быть доверено рынку, бремя, возложенное на демократию, становится легче. Условия, при которых рыночная конкуренция ведет к стабильным равновесным исходам, исследовались многими авторами, начиная с Л.Уолраса в XIX в. и заканчивая Эрроу и Дебрэ в XX в. (34). Анализ общего равновесия показал, что [в экономических играх] существуют эквилибриумы, входящие в ядро, т.е. в набор исходов, которые нельзя улучшить. Для достижения равновесных результатов необходима конкурентная экономика, удовлетворяющая определенным требованиям. Неконкурентные рынки не приводят к так наз. наилучшим (first-best) решениям, или оптимумам Парето, включенным в ядро. Ядром в экономических играх считается набор оптимальных по Парето исходов, являющихся результатом основанной на сотрудничестве игры, участники которой заключают долговременные сделки. В ходе исследований равновесия выяснилось, что по мере того, как число участников экономического обмена возрастает, набор равновесных цен (ядро) сокращается. Когда численность игроков очень велика, остается один единственный эквилибриум, или окончательное решение. (Следует, однако, принимать во внимание различия между анализом частичного равновесия, ориентированного на изучение одного из рынков, например, рынка товаров, капиталов или рабочей силы, и анализом общего равновесия, в рамках которого исследуются условия, необходимые для эффективного фукционирования всех рынков.) Существование окончательных решений в играх, предполагающих взаимодействие игроков на полностью конкурентных рынках (где отсутствуют такие факторы, как внешнее давление и экономия, связанная с масштабами сделок и наличием точной информации), способно облегчить сложную задачу достижения стабильности в политических играх, основанных на минимальном наборе демократических институтов. Там, где принятие социальных решений составляет функцию не политических властей, а рыночной экономики, достигаются не просто окончательные, но и целесообразные, по Парето, исходы. Когда речь идет о рыночной экономике, критическим является вопрос не о ядре, или наборе окончательных решений, – ведь в экономических играх весьма часто встречается ядро. Гораздо большее значение имеет то, созданы ли удовлетворительные условия для функционирования конкурентных рынков. Институты рыночной экономики – права частной собственности, акционерные компании и фондовые биржи – действуют не только в условиях полностью конкурентных рынков, но могут регулировать и неконкурентные рынки типа монополии. Иными словами, институциональная проблема встает и при экономических взаимодействиях. Сторонники традиционной теории несостоятельности рынка любят говорить об односторонности полученных в ходе анализа равновесия результатов, указывая на то, что рынок, где присутствуют явления типа внешнего давления и экономии, связанной с масштабами сделок, не даст оптимальных, по Парето, исходов. В качестве выхода обычно предлагается государственная политика, которая преодолевает несостоятельность рынка либо с помощью государственного распределения ресурсов, либо путем регулирования. Неоинституционалистская революция в экономической науке, однако, продемонстрировала, что существуют и институциональные средства [решения данной проблемы]. Теорема Коаза доказывает, что создание прав собственности может оказаться лучшим методом регулирования внешних воздействий, а при введении системы кратко- или долгосрочных договоров-подрядов по найму инфраструктуры рынок в состоянии справиться с экономией, обусловленной масштабами сделок. Связь между наличием специфического набора институтов, а именно институтов конкурентного рынка, и эффективностью распределения ресурсов весьма велика. Дело не только в том, что рынки, функционирующие в условиях полной конкуренции, ведут к оптимальному (по Парето) распределению, но и в том, что любое оптимальное (по Парето) распределение является чисто конкурентным. Таким образом, необходимое и достаточное условие эффективного распределения ресурсов заключается в полной конкурентности всех рынков (36). Однако решения относительно структуры частной собственности, равно как и другие решения, касающиеся предпосылок рыночной экономики, должны быть приняты государством. Создание соответствующих институтов является для государства крайне сложной задачей, даже когда речь идет о его непосредственных владениях, т.е. о государственном секторе, не говоря уже о рынке. Институциональные проблемы, как правило, регулируются на политическом уровне, иными словами, там, где действует минимальный набор демократических институтов, которому присуща неустойчивость, неспособность добиваться окончательных результатов. Именно здесь и могут помочь конституции, или совокупности метаинститутов, ограничивающие набор возможных результатов. Конституционное государство Конституционное государство усиливает стабильность социальных решений с помощью нескольких механизмов. Во-первых, объявляя определенные гражданские и политические права непреложными, оно способствует стабильности путем исключения ряда альтернатив из числа потенциальных социальных решений. Во-вторых, требуя разделения властей, оно делает более сложными некоторые типы решений, предоставляя различным органам или лицам возможность в той или иной точке приостановить процесс их принятия с помощью вето, что опять же укрепляет стабильность. Наконец, к росту стабильности ведет и наличие писаных конституций, наделенных особым статусом (вследствие чего их гораздо труднее изменить, чем обычные законы), что означает: для принятия ряда решений необходимо особого рода большинство. Иными словами, конституционное государство располагает двумя основными механизмами повышения стабильности социальных решений: первый из них заключается в создании так наз. иммунитетов, т.е. прав, не подлежащих пересмотру; второй – во внесении инерции в процесс принятия решений. Иммунитеты и инерция снижают вероятность замкнутого круга при голосовании, сокращают негативные последствия стратегического голосования и голосования по принципу “ты – мне, я – тебе”. При обсуждении проблемы конституционного государства вопрос состоит не в том, приемлемы ли сами по себе институты иммунитета и инерции, но в том, в каком объеме они должны применяться. Исходя из степени использования государством иммунитетов и инерции, можно провести различие между слабым и сильным конституционализмом. Для сильного конституционного государства характерно множество иммунитетов, прежде всего в сфере, связанной с частной собственностью. Кроме того, в таком государстве имеется институционализированная в качестве lex superior_1_ конституция, которую трудно изменить и которая защищается посредством строгого судебного надзора, осуществляемого верховным или специальным конституционным судом с правом отменять постановления законодательных и исполнительных властей. Не создаст ли столь сильное конституционное государство чересчур много барьеров для демократии? Слабому конституционному государству свойственны относительно небольшой набор иммунитетов, не столь значительная конституционная инерция и мягкий судебный надзор. Подобное государство охраняет лишь классические негативные свободы, такие как свобода мысли, вероисповедания и объединения. Права частной собственности могут не входить в число защищаемых конституцией свобод и регулироваться при помощи обычного статутного права. В слабом конституционном государстве присутствуют и конституционная инерция (однако не в форме норм квалифицированного большинства), и судебный контроль за исполнительной властью – но без предоставления судам права объявлять недействительными законы. Недостаток сильного конституционного государства заключается в том, что оно способно до такой степени укрепить status quo, что это подорвет демократию. Характерные для сильного конституционализма механизмы (иммунитеты, квалифицированное большинство, судебный надзор) вступают в конфликт с теми требованиями, которым, как уже говорилось, должны отвечать процессы принятия социальных решений, – нейтральности, анонимности и единообразия, или однозначной ответной реакции. В конечном итоге, сильный конституционализм противоречит эгалитаристской установке концепта демократии, а именно представлениям о том, что при формировании социального решения должна учитываться любая альтернатива, что мнения всех и каждого человека должны иметь равный вес и что при усилении поддержки какой-либо альтернативы среди избирателей должна возрастать вероятность ее принятия в качестве социального решения. В этом отношении можно противопоставить британскую модель конституционализма американской. Первая является образцом слабого конституционализма, вторая может символизировать сильное конституционное государство. Какую модель предпочесть? Или же оптимальным будет некий промежуточный вариант, подобный германскому или французскому конституционализму? Как бы то ни было, британский конституционализм включает в себя только практику, но не lex superior; его основой является суверенитет парламента, а не верховенство конституции; кроме того, в отличие от американского конституционализма, он не допускает конституционного судебного надзора (37). Неудивительно, что мало кто из наблюдателей видит в британской конституции угрозу демократии, тогда как возражения против американской конституции – в связи с ее неподконтрольностью народу – можно услышать весьма часто. Да, сильное конституционное государство, вероятно, сложно привести в соответствие с представлениями о демократии. Там просто слишком много иммунитетов и инерции для господства демократии. Однако непонятно, какую угрозу демократическим институтам может нести слабое конституционное государство. Напротив, его институты способны дополнить институты демократии, обеспечив большую устойчивость социальных решений. Конституционное государство может быть построено на базе как минимального, так и максимального набора институтов. В минимальный конституционный набор входят институты, обеспечивающие (а) законность, (б) разделение властей, (в) формальное равенство, (г) контроль за реализацией государственных полномочий и право использования средств судебной защиты. Трудно себе представить, чем подобный минимальный набор конституционных институтов угрожает демократии. В то же время не вызывает сомнений, что наличие максимального набора конституционных институтов, включающего в себя многочисленные сдержки и противовесы, а также игроков, наделенных правом вето, потенциально способно привести к столкновению между демократией и конституционализмом. Демократическое конституционное государство Должны все-таки существовать пути объединения конституционализма и демократии. Наряду с минимальным набором демократических институтов, включающим в себя принцип “один человек – один голос” и правило простого большинства, демократии требуются дополнительные. Слабая версия конституционализма обеспечивает такие институты, создавая определенные иммунитеты в сфере прав человека и вводя некоторую долю инерции в процесс принятия социальных решений с помощью механизмов разделения властей и территориальной децентрализации. По мнению ряда исследователей, польза, приносимая сильным конституционным государством, настолько велика, что она перевешивает угрозу ослабления демократии (см., напр.: 38). Другие расценивают компромисс между сильным конституционализмом и демократией по-иному, сокрушаясь, что сильное конституционное государство может повлечь за собой упадок демократии (39). Демократия нуждается в институтах конституционного государства с его упором на процессуальную стабильность, подотчетность, независимость судебной власти, многоуровневость правительства, гражданские и политические права. Спорным является лишь вопрос о том, насколько сильными должны быть институты конституционного государства, учитывая тот факт, что при создании чрезмерного числа иммунитетов и излишней инерции максимизация власти закона может нанести ущерб демократии. Умеренный же конституционализм поддерживает жизнеспособность демократического государства (40; 41). Заключение Исторически конституционное государство возникло раньше демократического. Действительно, конституционные монархии, а также конституционные республики существовали в Европе задолго до появления демократических институтов в их завершенном виде. Однако в современном мире, когда обеспечение совокупности гражданских и политических прав стало обязательной составляющей конституционализма, конституционное государство должно быть одновременно и демократическим. Тем не менее вопросы о том, насколько широким может быть набор [гарантируемых конституцией] прав человека, равно как и о том, на защиту каких свобод – негативных или позитивных (в определении Берлина – см.: 42) – следует ориентироваться конституциям, до сих пор остаются спорными. Конечно, между принципами сильного конституционализма и демократическими институтами существуют определенные трения. Привлекательность конституционного государства обусловлена тем, что оно способствует продвижению идеалов Rechtsstaat_2_. В то же время необходимость минимального набора демократических институтов, таких как принцип “один человек – один голос” и правило простого большинства, считается сегодня общепризнанной. Между тем, конституционное государство лишь до известной степени может сочетаться с государством собственно демократическим. Государству, которое реализует слабую версию конституционализма, будет несложно приспособиться к демократии. На деле, слабый конституционализм дополнит демократию, обеспечив бóльшую стабильность социальных решений. Сильный конституционализм способен прийти в столкновение с демократией, поскольку при нем может оказаться слишком много иммунитетов и чересчур большая инерция для того, чтобы социальные решения непосредственно отражали предпочтения граждан в соответствии с требованиями анонимности, нейтральности и однозначной ответной реакции. Демократия, определяемая через минимальный набор институтов достижения групповых решений (принцип “один человек – один голос” и правило простого большинства), сопряжена с двумя сложностями. Во-первых, большинство способно притеснять меньшинство (“le despotismе de la liberté”_3_), и, во-вторых, принимаемые таким образом решения могут оказаться нестабильными. Оба недостатка были осознаны вскоре после Французской революции, когда демократические методы выработки решений были введены в практику: первый из них – Токвилем, обратившим внимание на то, что равенство несет в себе угрозу свободе; второй – Кондорсе, отметившим опасность возникновения порочного круга при агрегации предпочтений. Конституционный строй в состоянии помочь в обоих отношениях, гарантируя иммунитеты и привнося инерцию в процесс принятия решений. 1. Rawls J. Justice as Fairness. – ”The Philosophical Review”, 1958, vol. 68. 2. Dahl R.A. A Preface to Democratic Theory. Chicago, 1964. 3. Lively J. Democracy. Oxford, 1985. 4. Sartori G. The Theory of Democracy Revisited. Part 1: The Classical Issues. Chatham, 1987. 5. Held D. Models of Democracy. Oxford, 1987. 6. Kelly J.S. Social Choice Theory. Berlin, 1986. 7. Riker W.H. Liberalism against Populism. San Francisco, 1982. 8. May K.O. A Set of Independent, Necessary and Sufficient Conditions for Simple Majority Decisions. – “Econometrica”, 1952, vol. 20. 9. Moulin H. The Strategy of Social Choice. Amsterdam, 1983. 10. Fishburn P.C. The Theory of Social Choice. Princeton, 1973. 11. Murakami Y. Logic and Social Choice. L., 1968. 12. Nurmi H. Comparing Voting Systems. Dordrecht, 1987. 13. Arrow K.J. Social Choice and Individual Values. N.Y., 1963. 14. Riker W.H., Ordeshook P.S. An Introduction to Positive Political Theory. Princeton, N.J., 1973. 15. Sen A. Collective Choice and Social Welfare. San Francisco, 1970. 16. Mueller D.C. Public Choice II. N.Y., 1989. 17. McKelvey R.D. Intransitivities in Multidemensional Voting Models and Some Implications for Agenda Control. – “Journal of Economic Theory”, 1976, vol. 12. 18. McKelvey R.D. General Conditions for Global Intransitivities on Formal Models. – “Econometrica”, 1979, vol. 47. 19. Shepsle K.A. Institutional Arrangements and Equilibrium in Multidemensional Voting Models. – “American Journal of Political Science”, 1979, vol. 23. 20. Black D. The Theory of Committees and Elections. Cambridge, 1958. 21. Ordeshook P.C. A Political Theory Primer. N.Y., 1992. 22. Rapoport A. Two-Person Game Theory. Ann Arbor, 1966. 23. Rapoport A. N-Person Game Theory. Ann Arbor, 1970. 24. Rubenstein A. Perfect Equilibrium in a Bargaining Model. – “Econometrica”, 1982, vol. 50. 25. Shubik M. Game Theory in the Social Sciences. Cambridge, 1987. 26. Plott C.R. A Notion of Equilibrium and Its Possibility under Majority Rule. – “American Economic Review”, 1967, vol. 57. 27. Plott C.R. Path, Independence, “Econometrica”, 1973, vol. 41. Rationality, and Social Choice. – 28. Feld S.L., Grofman B. Necessary and Sufficient Conditions for a Majority Winner in N-Dimensional Spatial Voting Games: an Intuitive Geometric Approach. – “American Journal of Political Science”, 1987, vol. 31. 29. Tsebelis G. Nested Games. Berkeley, 1990. 30. Hammond T.H., Miller G.J. The Core of the Constitution. – “American Political Science Review”, 1987, vol. 81. 31. Tsebelis G. Decision-Making in Political Systems: Veto Players in Presidentialism, Parliamentarianism, Multicameralism, and Multipartyism. – “British Journal of Political Science”, 1995, vol. 25. 32. Steunenberg B. Regulatory Policymaking in a Parliamentary Setting. – “Jahrbuch fur Neue Politische Okonomie”, 1994, vol. 13. 33. Calhoun J. A Disquisition on Government. Indianapolis, 1953. 34. Eatwell J., Milgate M., Newman P. (eds.). General Equilibrium. L., 1990. 35. Williamson H. The Economic Institutions of Capitalism. N.Y., 1985. 36. Henderson J.M., Quandt R.E. Microeconomic Theory. N.Y., 1958. 37. Brizier R. Constitutional Practice. Oxford, 1979. 38. Rohr J.A. To Run a Constitution. The Legitimacy of the Administrative State. Lawrence, Kansas, 1986. 39. Wolin S.S. The Presence of the Past. Essays on the State and the Constitutions. Baltimore, 1990. 40. Holmes S. Gag Rules or the Politics of Omission. – Elster J., Slagstad R. (eds.). Constitutionalism and Democracy. N.Y., 1988. 41. Nedelski J. American Constitutionalism and the Paradox of Private Property. – Elster J., Slagstad R. (eds.). Constitutionalism and Democracy. N.Y., 1988. 42. Berlin I. Four Essays on Liberty. Oxford, 1969. _1_ Lex superior (лат.) – высший закон. – Пер. _2_ Rechtsstaat (нем.) – правовое государство. – Пер. _3_ Le despotism de la liberté (фр.) – деспотизм свободы. – Пер.
