6

6
ДРЕВНИЙ МИР
2002.02.001. МОЛЧАНОВ А.А. СОЦИАЛЬНЫЕ СТРУКТУРЫ И
ОБЩЕСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ В ГРЕЦИИ II ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ ДО
Н.Э.: (ПРОБЛЕМЫ ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ, МИНОИСТИКИ И
МИКЕНОЛОГИИ) / РАН. Ин-т всеобщей истории; Отв. ред. Маринович
Л.П. – М., 2000. – 314 с. – Библиогр.: с.217-249.
В монографии подводятся итоги многолетних исследований в
области изучения и дешифровки древнейших систем письменности,
использовавшихся на Крите в минойскую эпоху. На основе результатов
этих исследований, а также выделения и анализа наиболее архаических
пластов эллинской мифолого-исторической и эпической традиции,
документов линейного письма В и археологических материалов
рассматриваются некоторые малоизученные стороны жизни минойского
общества на Крите и микенского (ахейского) общества Греции II тыс. до
н.э. Книга состоит из введения и двух частей.
Во введении кратко характеризуется этносоциальная ситуация в
Эгеиде в эпоху ранней бронзы. Материалы раскопок ряда
протогородских центров этого времени юга и юго-востока Балкан,
островов Эгейского моря, северо-западной Анатолии (Эзеро, Юнаците,
Лерна и др.) выявили их четкую дуалистическую структуру – членение
на «элитарную» (цитадель) и «эгалитарную» (периферийный жилой
массив) части. Такая пространственная организация крупных поселений,
пишет автор, в целом типична для предгосударственной и
раннегосударственной
стадий
развития
древних
обществ
и
свидетельствует об устойчивом выделении привилегированной группы
из массы рядовых жителей. Обитателей поселений данного региона
современная наука отождествляет с фракийцами (протофракийцами),
идентифицируемыми, в свою очередь, с пеласгами эллинской
6
7
легендарной
традиции,
являвшимися
непосредственными
предшественниками греков в европейской Эгеиде. Рубеж III-II тыс. до
н.э., отмеченный первой греческой миграционной волной на юг
Балканского полуострова, служит, таким образом, не только границей
между раннеэлладским и среднеэлладским периодами, но знаменует
также конец пеласгийской, т.е. догреческо-фракийской, эпохи
легендарной праистории будущей Эллады (с.6-11).
Часть I – «Исторические реалии минойского Крита по данным
письменных источников» – включает четыре главы. В первой из них
рассматривается значение дешифровки линейного письма В для работы с
памятниками других эгейских письменностей – критской иероглификой,
линейным письмом А, минойской иератической письменностью (или
письменностью Фестского диска) и кипро-минойской письменностью, – а
также для изучения истории догреческого Крита.
Самые ранние минойские тексты, выполненные критской
иероглификой и линейным письмом А, датируются XX-XIX вв. до н.э. В
дальнейшем, примерно со второй половины XVII в. до середины XV в. до
н.э., линейное А сосуществовало уже с минойским иератическим
письмом, специально введенным для использования преимущественно в
сакральной сфере. На рубеже позднеминойских I и II периодов (около
1450 г. до н.э.) их сменяет линейное письмо В, генетическая связь
которого с предшествующими системами (особенно с линейным А)
отражает факт приспособления минойской письменности к фиксации
речевых форм микенского (ахейского) диалекта греческого языка.
Благодаря полному (или почти полному) совпадению по начертанию
многих силлабограмм и ряда важнейших идеограмм в линейном В и
линейном А в настоящее время удалось прочесть подавляющее
большинство надписей последнего. Точно так же, т.е. с помощью
иконографических сопоставлений отдельных графем, появилась
возможность приступить к прочтению памятников и других критских
систем письма (с.16-26).
Впрочем, как отмечает автор, интерпретация текстов линейного А
(как и остальных) крайне затруднена из-за невыясненного пока родства
минойского языка с каким-либо из известных на сегодняшний день
языков, что не позволяет использовать этимологический метод
дешифровки
и
заставляет
ограничиваться
преимущественно
комбинаторным методом (с.28-29). Определенную помощь в дешифровке
может оказать догреческая реликтовая лексика в текстах линейного В,
7
8
относящаяся главным образом к древнейшей топонимии Крита. Она, в
частности, может быть использована при построении искусственной
билингвы, что, с точки зрения автора, представляется сейчас единственно
возможным путем проникновения в смысл текста Фестского диска (сам
автор в предварительном плане склонен интерпретировать его как своего
рода «священный договор» правителей 12 критских городов конца
среднеминойского III периода, ок. 1600 г. до н.э., см.: с.35-37).
В целом, заключает А.А.Молчанов, имеющаяся сумма
лингвистических фактов направляет поиск генетических связей
минойского языка в сторону доиндоевропейских субстратных языков
Малой Азии и Балканского полуострова. Не исключено его тождество
так называемому «эгейскому» языку, остатки которого обнаруживаются в
реликтовой лексике греческого языка и топонимии юга Балкан и
который, вероятно, входил в группу доиндоевропейских языков
носителей ряда взаимосвязанных неолитических и энеолитических
культур VI-IV тыс. до н.э. балкано-дунайского региона (с.41-42).
Глава вторая посвящена анализу критских иероглифических
печатей первой трети II тыс. до н.э., среди которых выделяется группа
печатей «кносского царского круга». Их эпиграфическое и структурное
исследование позволяет реконструировать генеалогию и порядок
престолонаследия кносских правителей этого времени, имена которых
выявляются на легендах печатей. Изучение минойских сфрагистических
формул дает также некоторое представление и о системе учета,
практиковавшейся в дворцовом хозяйстве владык Кносса в
среднеминойский период, в частности, о значительной дифференциации
функций внутри административного аппарата, представители которого
осуществляли контроль каждый в своем, узкоспециализированном
ведомстве (с.70-79).
В главе третьей рассматриваются сведения античных писателей,
касающиеся древнейшей этнической и политической истории острова.
Согласно данным традиции, население Крита в догреческую эпоху не
было этнически однородным. Наряду с преобладающей этнической
группой так называемых этеокритян (т.е. «истинных критян»), надежно
отождествляемых ныне с минойцами, оно включало также носителей
пеласгийского (=фракийского) и анатолийского (=хетто-лувийского)
языков, что подтверждается и ономастическими данными, извлеченными
из кносских надписей линейного письма В (с.84-87).
8
9
Начальные этапы формирования крито-минойской цивилизации,
до образования единого общекритского государства, слабо отражены в
эллинских преданиях. Гораздо больше в них сохранилось сведений о
периоде морского могущества Крита при царе Миносе, в образе
которого, несомненно, слились воспоминания о многих поколениях
критских владык эпохи минойской гегемонии в Эгеиде. Сам факт
соответствия мифа о критской талассократии историческим реалиям XVI
– первой половины XV в. до н.э., пишет А.А.Молчанов, давно получил
археологические
подтверждения
и
признается
большинством
специалистов. Многочисленные следы минойской цивилизации в виде
колоний, торговых факторий и опорных пунктов фиксируются в
обширной зоне Средиземноморья от Кипра и Леванта на востоке до
Сицилии и Южной Италии на западе, от побережья Македонии и Фракии
на севере до североафриканского побережья на юге (с.88-111).
Столь внушительными масштабами критской гегемонии
объясняется прочность воспоминаний о ней в эллинских преданиях. Не
менее сильное впечатление на современников произвело, очевидно, и
мгновенное крушение великой морской державы минойцев в результате
грандиозной геологической катастрофы в середине XV в. до н.э., после
которой заметно обезлюдевший и утративший весь свой флот Крит был
завоеван и заселен греками-ахейцами (с.114).
В главе четвертой автор обращается к проблеме социальнополитического устройства «Державы Миноса». В настоящее время,
пишет он, не вызывает сомнений существование на Крите уже в
среднеминойский I период классового общества и государства. К началу
позднеминойского I периода (вероятно, в первые десятилетия XVI в.до
н.э.) происходит объединение отдельных городов-государств острова в
единое государство под властью правителей Кносса. Совокупность
имеющихся данных позволяет говорить о ярко выраженном сакральном
характере власти критского царя, выступавшего также в роли жреца, и о
ведущей роли представителей царского рода в административной
иерархии. К социальной элите принадлежали также жречество,
военачальники, командиры военных кораблей. Сложная система
управления и хозяйственного учета, центром которой был царский
дворец, обслуживалась многочисленным штатом чиновников и писцов.
Миносу традиция приписывает и отделение сословия воинов от сословия
земледельцев. О наличии на минойском Крите многочисленной
категории «царских рабов», вероятно, свидетельствует существование
9
10
там позднее, в I тыс. до н.э., группы зависимого населения, сходного по
статусу со спартанскими илотами. Их название – «мнои» или «мноиты»
(которое, скорее всего, с точки зрения автора, следует переводить как
«царские», т.е. принадлежащие царю), – возможно, отражает
преемственность с какой-то частью несвободных обитателей Крита
минойской эпохи (с.127-128).
Часть II – «Ахейская Греция в свете данных традиции и иных
источников: природа, общество, семья, полноправная личность» –
включает шесть глав. В первой из них автором собраны многочисленные
данные о природных катаклизмах и стихийных бедствиях в истории
Эгеиды II тыс. до н.э., сохранившиеся в героико-исторических и
сакральных преданиях греков-ахейцев в изложении более поздних
эллинских поэтов, географов и историков. Приводятся сведения о
восприятии этих явлений современниками и влиянии их на условия
жизни и хозяйственную деятельность населения юга Балканского
полуострова в эпоху поздней бронзы.
В главе второй А.А.Молчанов реконструирует формы
самовыражения и самоутверждения рядового свободного воина-ахейца
по материалам гомеровского эпоса в сопоставлении с данными
документов линейного письма В из Кносса и Пилоса. С точки зрения
автора, микенское общество, несмотря на огромные статусные и
имущественные различия в нем, сохраняло определенное социальное
единство, отражением которого служит наличие в эпосе обобщенного
образа мужа-воина и соответствующего ему социально нивелирующего
термина (aner Ahaios). Формы реализации его социального статуса
(участие в войнах и набегах, народном собрании, пирах, охоте,
религиозных церемониях, спортивных состязаниях) были обусловлены
системой ценностей, в принципе характерной для всех раннеклассовых
обществ (с.156-159).
Совокупность наличных источников позволяет лишь в самых
общих чертах восстановить политико-административное устройство
ахейских царств. Ее специфической чертой, как показывает автор в главе
третьей, было довольно широкое распространение института
соправительства царей (братьев, представителей разных ветвей одного
царского рода и даже не связанных родством династий), сведения о
котором сохранились в царских генеалогических легендах многих
греческих областей, а также в гомеровском эпосе. Косвенным
подтверждением существования такого института, по мнению автора,
10
11
могут служить и упоминания в текстах линейного письма В наряду с
анактом (микен. wa-na-ka) сходного с ним по функциям и статусу
носителя власти – лавагета (микен. ra-wa-ke-ta – «вождь народа»,
«предводитель войска») (с.175-177).
Принято считать, пишет А.А.Молчанов, что дорийское вторжение,
вызвавшее гибель большинства городских центров юга Балканского
полуострова на рубеже эпох бронзы и железа, уничтожило микенскую
цивилизацию. Катастрофа затронула, однако, не все регионы микенского
мира. Так, микенская цивилизация со всеми ее характерными чертами
продолжала вполне благополучно процветать на Кипре, где несколько
царств были созданы ахейскими колонистами, вероятно, во второй
половине XV в. до н.э. (после крушения крито-минойской державы).
Данные источников разных видов, анализируемые автором в главе
четвертой, показывают, что на этой дальней восточной окраине
греческой ойкумены и в конце II тыс. до н.э., и в последующие столетия,
продолжали жить, нормально функционируя, все те же государственные
образования дополисного, так называемого «дворцового» типа при
одновременном сохранении в полной мере этнокультурной,
этнолингвистической
и
сакрально-культовой
преемственности.
Чрезвычайно важное значение имела также непрерывность на острове
крито-микенской письменной традиции. Причем слоговое письмо здесь
со временем было приспособлено для записи текстов практически
любого содержания, что надежно обеспечило сохранение исторической
информации о древнейшем прошлом Эллады не только через
канонизированную
устную
передачу
(героико-эпические
и
генеалогические сказания, сакральные мифы), но и путем письменной ее
фиксации (с. 179-183).
Сохранившиеся в античной традиции сведения генеалогического
характера
(с
их
крайней
архаичностью
и
специфической
информативностью) составляли для эллинов хронологический стержень
представлений об их древнейшем прошлом, в котором памятные события
были неразрывно связаны со вполне определенными звеньями в цепочках
царских родословных. В качестве главного конкретного примера автором
в главе 6 рассматривается стемма царей Сикиона, занявшая особое
положение среди древнейших эллинских родословных в силу того, что и
в I тыс. до н.э. в разных местностях материковой и островной Греции она
по-прежнему сохраняла свою ценность для причастных к ней знатных
семей, а в ряде случаев, в силу разных обстоятельств, приобретала и
11
12
особую политическую актуальность (как, например, в Сицилии V в. до
н.э.).
Таким образом, заключает А.А.Молчанов, античная мифологоисторическая традиция предоставляет современному исследователю
весьма обильный материал об ахейском периоде истории Греции.
Наличие
этнолингвистического
и
культурного
континуитета,
преемственности этнического самосознания между микенской эпохой и
эллинским миром I тыс. до н.э. создает возможность для реконструкции
не только конкретных исторических реалий II тыс. до н.э. – крупных
политических и военных событий, явлений экономического и
социального порядка, культовой практики и т.д.,– но и само
мировосприятие греков-ахейцев, с их системой ценностей и критериями
оценки всех сторон человеческого бытия (с.214).
А.Е.Медовичев
12