греческий проект» как знаковый код культурного и политического

«ГРЕЧЕСКИЙ ПРОЕКТ» КАК ЗНАКОВЫЙ КОД
КУЛЬТУРНОГО И ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСОВ
РОССИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII ВЕКА
Алексей КРЮЧКОВ, Саратов, Россия
Саратовская государственная академия права
Аннотация. В статье рассматривается история возникновения и обсуждения «Греческого проекта» в культурном и политическом дискурсах
России второй половины XVIII в. Учет целого комплекса историко-культурных данных позволяет по-новому оценить суть дискуссионного исторического сюжета.
Ключевые слова: «Греческий проект», поход на Стамбул, политика
Екатерины II.
Abstract. The article deals with the origin of the “Greek Project” and the discussion connected with it in cultural and political discourses in Russia in the last half of
the XVIII century. Taking into account of the whole complex of different historical
materials allows to reevaluate the essence of the controversial historical subject.
Keywords: The “Greek Project”, march to Istanbul, the politics of Katherine II.
Известная внешнеполитическая инициатива под условным названием «Греческий проект», находящаяся в поле постоянных дискуссий, может рассматриваться с двух позиций. Первая позиция – традиционная – предлагает рассматривать «проект» в узком смысле –
как конкретную внешнеполитическую программу действий, направленную на раздел территории Османской империи между Россией
и Австрией. Однако открывающиеся в последнее время архивные
документы заставляют критически оценивать существование «Греческого проекта» как некоего оформленного соглашения; ни Россия,
ни Австрия, очевидно, не рассматривали эти планы в качестве действительной, подлежащей реализации политической программы.
Моментом окончательного оформления «Греческого проекта»
принято считать письмо Екатерины к своему новому союзнику Ио сифу II, отправленное ею 10 сентября 1782 г. В письме предлагалось
определить территории, которые собирались приобрести в свое вла-
––– 141 –––
дение Россия и Австрия в случае успеха в будущей войне с Турцией.
Исходя из текста письма, Россия желала получить город Очаков с
прилегающей областью, а также один или два острова в Средиземном море, в Архипелаге. Изначальный текст письма был написан
А.А. Безбородко, после чего письмо поступило к князю Потемкину,
который внес существенные изменения в его текст.
Поправки касались, прежде всего, Крыма. Подтвердив намерения
требовать Очаков и владения в Архипелаге, князь Г.А. Потемкин писал о Крыме: «И так достанется, для того и должно о Крыме ни слова
не говорить, а резон для чего изволите усмотреть в особой записке.
Сказать просто: границы России – Черное море (выделено мною. –
А. К.)» (Архив внешней политики России: 113-113 об.; см. также:
Присоединение Крыма к России: 1885–1889: 825). В особой записке,
о которой упоминает князь, содержится более развернутое изложение планов относительно Крыма; это приложение и является той
самой запиской князя к Екатерине, где он говорит о необходимости
присоединения Крыма. Начинается записка с того, каким образом
использовать дипломатическую помощь австрийцев при дворе султана и, помимо прочего, говорится: «Некстати заставлять цесарцов
говорить об уступке через пособие Порты нам гавани Ахтиарской,
ибо сие наделает больше там подозрения, нежели пользы, и мы
вящее только подадим прежде времени подозрение (выделено
мною. – А. К.)» (Архив внешней политики России: 105-106 об.).
В приведенных строках из поправок князя Г.А. Потемкина к тексту
Безбородко и из записки к Екатерине отчетливо вырисовываются
две принципиально важные мысли, отражающие действительные
намерения князя как главного вдохновителя «Греческого проекта»
(и, видимо, намерения самой императрицы). Во-первых, необходимо скрыть главную цель всего мероприятия – Крым. И дабы раньше
времени не возбудить подозрения и не раскрыть истинных намерений, необходимо умалчивать и о Крыме, и об Ахтиарской гавани (будущий Севастополь). Другая важная мысль заключается в том, что
естественными границами России являются берега Черного моря.
Этот по стулат Потемкина не только подтверждает намерения в отношении Крыма, но и свидетельствует также о том, что князь не планировал никакого продвижения России далее на юг. С приобретением Крыма Российское государство должно было обрести завершенный, окончательный вид, уравновешенный и на севере, и на юге выходом к морям.
––– 142 –––
Другим важным, но часто выпадающим из поля зрения исследователей, аспектом проблемы является позиция Австрии – одной из
двух договаривающихся сторон, без учета мнения которой договор
про сто не имеет смысла и без анализа которой исследование «Греческого проекта» не будет полным. В ходе изучения мнения австрийской стороны становится понятно, что император Иосиф II не верил
до конца как в реальность обсуждаемых планов, так и в саму искренность рассуждений Екатерины II на тему раздела Османской территории и претензий России на Константинополь. Между тем даже те
исследователи, которые высказывают сомнения по поводу реально сти «Греческого проекта», зачастую считают Иосифа II обманутым
Екатериной, см., например, (Маркова 1958). Настоящее отношение
Иосифа к идеям «Греческого проекта» можно понять из его писем к
императрице Марии-Терезии во время поездки в Россию в 1780 г.
для встречи с Екатериной (некоторые письма Иосифа II к МарииТерезии были только недавно переведены И.Б. Комаровой специально для издания (Потемкин 2002)).
Русская императрица пыталась подтолкнуть Иосифа к идее овладения им Римом: «...когда Е.В. говорит мне о Риме, – писал 14 июня
1780 австрийский император из Смоленска, – я в ответ с улыбкой заговариваю о Константинополе» (Потемкин 2002: 174). И если при
первых встречах такой обмен мнениями походил лишь на некоторое
заигрывание, то в последующих разговорах Екатерина все настойчивее намекала Иосифу на возможный объект его захвата. Это заставило императора насторожиться и с некоторым недоверием относиться ко всему, что ему говорилось. Так, уже 4 июля из Петербурга он
пишет, что «почти всякий раз, как речь заходит об Италии и особливо о Риме, Е.В. повторяет с большим жаром, что моя столица – там,
что там мне открылось бы широкое поле для славы и бессмертия, и
все прочее в том же духе; я пропускаю это мимо ушей, по скольку с
самого начала уже ответил то, что можно было на это ответить, однако эта несбыточная мечта (или приманка для меня?) крепко засела её
в голову. <…> Я не могу понять: то ли это чистое притворство и хитро сти, то ли мечтания, которые Е. В. сознательно использует или которыми она сама увлечена» (Потемкин 2002: 175). Таким образом,
то, что Иосиф не верил в идеи захвата Константинополя, разрушения Порты и восстановления греческого государства, совершенно
очевидно.
––– 143 –––
Поиск истоков формирования идеологических установок, заложенных в «Греческом проекте», заставляет взглянуть на данную
проблему более широко – как на знаковый код культурного и политического дискурсов России второй половины XVIII в.
Формирование идеологии в духе «Греческого проекта» можно отнести еще к началу правления Екатерины II – к 60-м годам XVIII в.
Хронологически это совпадает с началом эпохи Просвещения в России, что не случайно. Россия обращается к Европе за идеями про свещения, стремясь воспринять соответствующий общественно-политический опыт. Но одновременно ощущается и потребность в
обо сновании права России на этот опыт, то есть права на приобщение к европейской цивилизации и ее античным корням. В этом свете
крайне актуальной становится тема преемственности Руси по отношению к Византии – Греции, отдельные проявления которой наблюдались в предшествующие эпохи («Москва – третий Рим» и т.д.).
Однако в рассматриваемый период данная идеология оформляется в
глобальный общественно-политический тренд, находивший выражение в различных сферах, прежде всего в культуре. Особенно отчетливо такое направление общественной и культурной мысли проявляется с началом русско-турецкой войны 1768–1774 гг.: появляются многочисленные поэтические произведения, в которых Россия
рисуется защитницей греков, на которую возлагаются все надежды
на освобождение колыбели античной цивилизации от турок.
Уже тогда в русском восприятии Россия выполняла цивилизаторскую миссию, роль освободителя порабощенных греков от «срацинских варваров». Так, в 1771 г. выходит в свет поэма М. Хераскова
«Чесменский бой», в которой крайне эмоционально описывались
страдания греков:
...но страждет Греция, там крови реки льются.
от греков отлучен прекрасный солнца свет;
печаль в домах у них, боязнь в сердцах живет.
Им в горечь рек струи срацины претворили,
которые Восток под иго покорили
(Творения М. Хераскова… 1797: 96).
Россия же должна была возродить к жизни саму цивилизацию греков с её науками:
––– 144 –––
В чужих руках теперь Ахейский славный град;
где зрели греки рай, там ныне видят ад.
В оковах старики подъемлют к небу руки;
свирепство, зверство там. Где церковь! где науки!
(Там же: 97).
Более того, Россия представлялась как прямая наследница древнегреческого героического эпоса, а русские полководцы оказывались
воплощением античных героев:
Восстань певец богов, великий муж восстань,
Учи меня вещать, Гомер! Чесмесску брань.
Ты в памяти своих героев нам оставил,
которых подвиги под древней Троей славил;
Рождает таковых Российская страна,
Для падшей Греции в новейши времена.
(Там же: 103).
Г.Р. Державин в своей оде «На победы Екатерины II над турками»
(1772 г.) предрекал грядущее возрождение Византии:
Екатерина, знать, положено судьбами,
чтоб не стонал Босфор Мегмета пред рабами!
Гряди, гряди, о рок! – и орлею рукой
Восстань, Палеолог, поверженный луной!
(Сочинения Державина 1847: 722).
Производными этого общекультурного дискурса являются другие,
более конкретные политические концепции: покровительство балканским народам и идея освобождения Балкан от исламского «ига».
Следует отметить, что «Греческий проект» был не единственным
случаем псевдополитического оформления данного общественно-культурного вектора при Екатерине II. Во многом функционально аналогичный (по своей пиар-направленности) проект (проект захвата турецкой столицы) появляется еще в 1772 г., то есть во время русскотурецкой войны 1768–1774 гг. Об этом проекте – вполне очевидном
прототипе будущего «Греческого проекта» – стоит сказать отдельно.
Прежде всего, следует отметить нелогичность появления планов
захвата турецкой столицы в то время, когда осенью 1771 г. – зимой
1772 г. (после захвата Крыма войсками князя Долгорукова летом
1771 г.) все отчетливее стали прорисовываться перспективы мирных
русско-турецких переговоров при посредничестве австрийской дип-
––– 145 –––
ломатии. В этих исторических условиях план похода России на
Стамбул выглядит как желание не останавливаться на завоевании
Крыма, как стремление к дальнейшей геополитической экспансии.
Однако внимательное прочтение документов дает нам понимание
данной внешнеполитической инициативы.
Подготовка к походу на столицу Порты нашла выражение в следующих действиях русского правительства. Екатерина начинает
рассылать письма и рескрипты (отнюдь не тайные) о начале подготовки к походу. В январе 1772 г. адмиралу Нользу предписывается
строить на Дунае суда для похода. Слухи активно поддерживаются,
и возможный поход обсуждают в Европе. В письме от 19 марта
1772 г. к Вольтеру Екатерина пишет, что, «если война продлится,
нам останется только взять Византию» (Екатерина II. Бумаги имп.
Екатерины… 1874: 223). Особенно важным в этом предупреждении
является условный союз «если», подчеркивающий отсутствие реального желания Екатерины II продолжать войну. Далее в том же
письме мы встречаем весьма показательное заявление императрицы, что «мир лучше самой счастливой войны. Все это (то есть война
или мир. – А.К.) зависит от господина Мустафы. Я готова как на то,
так и на другое…» (Там же: 224). Разговоры о подготовке похода на
Стамбул продолжаются и в апреле, когда стороны уже назначали
посланников в Фокшаны для обсуждения перемирия. 28 апреля
1772 г. Екатерина пишет г-же Бьельке, что «если турки не заключат
мира», то «сколько нам остается взять, чтоб принудить их к миру»
(Там же: 237). Таким образом, все разговоры о походе, тем более во
время готовящихся переговоров, представляются ничем иным, как
давлением на европейскую дипломатию и Порту. Окончательно убеждает нас в этом другая переписка, которая велась параллельно той,
которую мы только что привели.
В конце 1771 г. Екатерина предписывает Румянцеву стараться о
мире с турками, подчеркивая в письме, что «лишь бы переговоры
открыты были» (Там же: 203). В письмах к разным лицам, задействованным в сношениях с Портой, всячески подчеркивается необходимость мира. А в письме Нользу, которому и поручалась подготовка похода на Дунае, в апреле 1772 г. Екатерина раскрывает саму
суть всего этого мероприятия: «...чем более мы будем готовы действовать, и особенно, нанести этот решительный удар, тем вернее дело
мира ускорится» (Там же: 233). Это признание говорит само за себя.
––– 146 –––
Приведенные документы, к сожалению, не были до сих пор введены
в научный оборот и не были должным образом оценены.
Как уже отмечалось, план похода на Стамбул вполне можно считать
прототипом «Греческого проекта» 1780-х гг.: в обоих случаях можно
видеть отражение в политической плоскости культурных веяний и
направлений общественной мысли. При этом, безусловно, следует
иметь в виду двусторонний характер этого процесса – между политикой и культурой существовало очевидное взаимовлияние.
Как и в годы первой русско-турецкой войны 1768–1774 гг., когда
озвучивание плана похода на Стамбул совпадало с актуализацией
греко-византийской тематики в культуре, обсуждение «Греческого
проекта» и последовавшее присоединение Крыма в 1783 г. происходило на фоне новой волны яркого проявления тренда, обозначившегося в культуре еще в 1760-х гг.
Присоединение Крыма воспринималось как очередной шаг к Константинополю:
Россия наложила руку
На Тавр, Кавказ и Херсонес,
И, распустя в Босфоре флаги,
Стамбулу флотами гремит… Державин «На приобретение
Крыма», 1784
(Сочинения Державина 1847: 384).
Россия снова играла роль крестоносца, изгоняющего варваров из
Европы:
Магмет, от ужаса бледнея,
Заносит из Европы ногу,
И возрастает Константин!
(Там же: 385).
Однако, как и в годы первой русско-турецкой войны, прагматически ориентированная политика преследовала куда более реальные
цели: в войне 1768–1774 гг. такой целью была независимость Крыма
от Порты, в начале 1780-х г. под завесой «Греческого проекта» обдумывался план присоединения Крыма к России. Но не более того.
Таким образом, развитие идей просвещения в России в 1760-е годы вполне коррелирует с актуализацией греко-византийской тематики в культурной и политической коммуникации в России эпохи правления Екатерины II – тематики, нашедшей яркое воплощение в
«Греческом проекте». Учет широкого культурно-политического фо-
––– 147 –––
на возникновения и обсуждения «Греческого проекта» позволяет
оценить его как знаковый код культурного и политического дискурсов России 2-й половины XVIII в., а не как конкретную внешнеполитическую программу действий.
––––––––––––––––––––––––
ЛИТЕРАТУРА
1. Архив внешней политики России. Ф. 5. № 591. Ч. I.
2. Екатерина II. Бумаги имп. Екатерины, хранящиеся в государственном
архиве Министерства иностранных дел. – СПб., 1874. – Т. III.
3. Маркова О.П. О происхождении так называемого «Греческого проекта» (80-е годы XVIII в.) // История СССР. – 1958. – № 4.
4. Потемкин Г.А. От вахмистра до фельдмаршала. Воспоминания. Дневники. Письма. – СПб., 2002.
5. Присоединение Крыма к России: В 4-х т. / Сост. Н.Ф. Дубровин. –
СПб., 1885–1889. – Т. IV.
6. Сочинения Державина. – СПб., 1847. – Т. 1.
7. Творения М. Хераскова, вновь исправленные и дополненные. – М.,
1797. – Ч. III.
––– 148 –––