Исторические науки и археология 119

Исторические науки и археология
119
УДК 94(37)
ББК Т63.3(0)32
С.В. ТЕЛЕПЕНЬ
РИМСКИЙ ПОЛКОВОДЕЦ:
СОДЕРЖАНИЕ И СМЫСЛ ЛИЧНОГО ПРИМЕРА
Ключевые слова: Древний Рим, римская армия, военное лидерство, римский воинский этос, нобилитет, подготовка командирских кадров, vultus полководца, ораторское искусство, риторика, «стратегия голода», социокультурные установки.
Статья посвящена важнейшему фактору военного лидерства в Древнем Риме –
личному примеру полководца. К концу Республики метод римского военного лидерства уже сложился, что позволило многим командирам обеспечить эффективный
контроль над их солдатами. По большей части это был метод убеждения. Данный
тип лидерства нашел применение в формальном и неформальном контекстах
жизни военного лагеря, что требовало от полководца высокого уровня контроля
своего внешнего вида, жеста и голоса. Однако принимая на себя функции образцового солдата, демонстрируя стойкость в перенесении лишений, полководец стремился тем самым добиться главной цели – абсолютного подчинения солдат.
S. TELEPEN
THE ROMAN COMMANDER: THE CONTENT AND SENSE OF THE PERSONAL EXAMPLE
Key words: Ancient Rome, the Roman Army, military leadership, Roman military ethos,
nobility, commanders training, qualities of a commander, oratory, rhetoric, «hunger strategy», socio-cultural guidelines.
The paper is devoted to such factor of military leadership in Ancient Rome, as a commander’s personal example. By the end of Republic there developed a method of Roman military
leadership, which allowed many commanders to provide an effective control over their soldiers. Generally, it was a method of persuasion. The given type of leadership found its use
in the formal and informal contexts of military camp life that imposed on the commander a
higher level of control of his appearance, gestures and a voice. both for oratory, and for actually practice of military leadership. However, assuming the function of a perfect soldier,
demonstrating the ability to endure hardships, the commander tried to achieve in this way
his main goal – absolute subordination of his soldiers.
В современном антиковедении достаточно большое место занимает
изучение проблем римской военной истории и, в частности, – истории римской военной организации. При этом значительно меньше места уделяется
вопросу об особенностях римского военного лидерства. Совершенно очевидно, что его ресурсы и механизмы были разнообразны, хотя цель постоянна – эффективное командование войском. В науке господствует мнение,
что командный состав римской армии не только в республиканское время,
но в эпоху Империи не имел настоящей военной подготовки [9. Р. 115]. Тем
не менее имеется и противоположная точка зрения [2. С. 270, 387]. Однако
даже в случае принятия последней точки зрения мы едва ли сможем отказаться от той идеи, что римские командиры высшего ранга были вынуждены
руководствоваться не столько профессиональными знаниями, сколько навыками, присущими активным участникам политической жизни полиса, т.е. личным влиянием и личным авторитетом. Содержание некоторых механизмов
такого воздействия полководца на солдатскую массу, их семантика и конечная
цель (последнее – в аспекте достижения управляемости и эффективности
войска) являются предметом нашего исследования.
Известно, что во все периоды римской истории, характеризующейся
удивительной устойчивостью военных традиций [1. С. 8], основополагающим критерием для занятия высших должностей в военной иерархии оставался соответствующий социальный статус [5. Р. 448]. У Диона Кассия со
всей определенностью подчеркивается, что высшие командные должности следует доверять лишь аристократам (Dio Cass. LII. 14. 1). Недостаточная знат-
120
Вестник Чувашского университета. 2015. № 2
ность военачальника воспринималось как некая ущербность. Такое восприятие
отнюдь не удивительно в римском обществе, где исконное почтение к знатному
происхождению, связанному с определенным комплексом прав и обязанностей,
было исключительно устойчивым [4. С. 24].
Обратим внимание на сущность обязанностей военачальника-аристократа. Среди них была обязанность личным примером воодушевлять воинов
на исполнение их по сути гражданского долга (поскольку до конца Принципата
военная служба даже для нижних чинов сохраняла признаки гражданской повинности). Отсюда – идеологема «умеренности» полководца (σωφροσύνη,
moderatio, contentia, modestia, temperantia и др.).
Очевидно, что тенденция к ограничению римскими воинами своих потребностей было не просто особенностью римского военного этоса, но составляло одно из направлений работы над собой прежде всего самих римских полководцев в качестве образцов такого стиля. О Гнее Помпее известно,
что он ограничивал себя как в том, что он ел, так и в том, как эта пища была
приготовлена (Diod. Sic. XXXVIII. 9; ср. Veget. I. 3). В этом отношении он, видимо, следовал примеру Сципиона Эмилиана (о Сципионе Эмилиане – см.
Polib. XXXII. 11–15).
Умеренность Помпея по отношению к пище и вину была превзойдена воздержанностью Цезаря. Сообщается, что Цезарь усиливал свою природную
конституцию, следуя образу жизни рядового солдата, в том числе в отношении
пищи (Plut. Caes. XVII). Стоит сопоставить плутархово сообщение о Цезаре с
его же, Плутарха, описанием образа жизни Катона Старшего – этого символа
староримских добродетелей (Plut. Cato Maj. IV). Суровость Катона в этом случае подчеркивается указанием на его привычку к самоограничению в пище.
Псевдо-Фронтин приводит множество примеров греческих и римских командиров, демонстративно употреблявших простую пищу на виду у своих
подчиненных ([Front.] Strat. IV. 3. 1, 7–11). Таким образом, любые ассоциации
между пищей и otium или luxuria у данных полководцев (и Псевдо-Фронтина)
сознательно исключаются, а потребление пищи становится символом labor
(труда, в данном случае воинского).
Самоограничение Помпея и Цезаря явно было связано с военным лидерством, немыслимым без демонстрации единства полководца и войска, в
том числе посредством принятия полководцем пищи рядового солдата. В
этом отношении такой пример поведения демонстрирует, подражая Сципиону
Эмилиану, Метеллу и Траяну, император Адриан (SHA Hadr. X. 2). Так поступали и другие полководцы, например когда снимали пробу из солдатского
котла, что было правилом в эпоху Империи (Dig. XLIX. 16. 12).
Согласно традиционному римскому пониманию, воля к сдерживанию базовых потребностей должна была сформировать воина за время его службы.
Акцент на индивидуальном самоконтроле на каждом уровне армейской иерархии показывает, почему дисциплина была формируема не только через
наказание, но и через пример поведения, подававшийся полководцем. Как о
Помпее, так и о Цезаре известно, что их способность выносить лишения была
для них важнейшим средством побуждения солдат к такой же стойкости. Будучи на вершине армейской иерархии, они выполняют полководческий долг,
демонстрируют пример поведения истинного солдата. Требуя от своих солдат labores, Помпей и Цезарь сами выполняли labores наряду с солдатами,
хотя им приходилось нести еще и командирские обязанности (Diod. Sic. 38. 9;
Plut. Caes. 17. 3, сравн. – его же Cato Maj. 4. 3).
Но полководческий авторитет предполагал стойкое перенесение и иных
тягот, выражавшихся в длительной разлуке с семьей. Если в период Респуб-
Исторические науки и археология
121
лики правилом было недопущение женщин в расположение войск, то ко времени Августа присутствие в лагере жен командиров высшего ранга стало
столь распространенным, что побудило Светония выдвинуть на первый план
среди мероприятий Августа по восстановлению дисциплины именно ограничение императором такой практики: Disciplinam severissime rexit: ne legatorum
quidem cuiquam, nisi gravate hibernisque demum mensibus, permisit uxorem
intervisere (Suet. Aug. 24. 1) – «Дисциплину он поддерживал с величайшей
строгостью. Даже своим легатам он дозволял свидания с женами только в
зимнее время, да и то с большой неохотой» (пер. М.Л. Гаспарова).
Тем не менее сам Август, должно быть, ослабил бдительность к концу
своего правления: многие высшие офицеры помимо Германика (сына Друза,
пасынка Августа) брали с собой свои семьи в военный лагерь в Германию, и
будущий император Калигула, как полагали, был рожден in castris (Tac. Ann. I.
40. 4, 41. 3). Правда, А. Маршалл считает, что до 21 г. н.э. провинциальные наместники, не происходившие из семейства Юлиев-Клавдиев, не пользовались
правом брать с собой в провинции жен, но пассажи, приводимые им же, показывают, что в целом здесь имел место либеральный подход [7. Р. 119]. Однако
сопротивление этой тенденции в наиболее консервативных кругах римской
аристократии сохранялось. Тацит сообщает о разгоревшемся в римском сенате
в 21 г. н. э. споре о допустимости присутствия семей командиров в военном
лагере: Severus Caecina censuit ne quem magistratum cui provincia obvenisset
uxor comitaretur (Тас. Ann. III. 33. 1) – «Цецина Север предложил воспретить
уезжающим в провинцию магистратам брать с собой жен» (пер. А.С. Бобовича).
Помимо примера в умеренности и готовности переносить тяготы наравне
с рядовыми воинами обеспечение эффективного управления солдатской
массой требовало от полководца и других качеств аристократа, облеченного
военной властью. В этом отношении римские командиры высшего ранга пребывали в рамках риторических обучения. Почему риторического? Во-первых,
акцент на убеждении в практике командования (что вообще характерно для
римской военной традиции) делал приспособление ораторских технологий к
условиям военного лагеря естественным. Во-вторых, контроль за обеспечением риторического обучения был весьма полезен для моделирования поведения, соответствующего военной дисциплине. Это моделирование было
достаточно неформальным, как и вообще манера общения полководца с его
солдатами. Оно было основано на внушении и внешнем виде, т.е. визуальном эффекте; полководец стремился быть в центре внимания войска, для
чего риторика практическая предоставляла ему необходимые средства.
Правда, использование данных средств становилось затруднительным, когда
армия подвергалась внешним влияниям, соприкасалась с внелагерными источникам информации. Все это было, например, достаточной причиной, чтобы держать войско изолированным от населения того места, где войско находилось. Vallum, или палисад лагеря, защищал армию не только от врага, –
он защищал войско от внешних влияний и обеспечивал готовую среду, которую полководец (и командование в целом) могли убеждать, формировать и
подвергать информационной обработке.
Действительно, одна из проблем полководцев и императоров смутного 69
года н. э. состояла в высокой степени информационного влияния местных жителей на армию (Tac. Hist. I. 65. 2, I. 66. 2, II. 72, III. 43, IV. 79). Цезарь имел дело с этой проблемой в ходе Африканской войны, но использовал необычный и
замечательный метод ее нейтрализации. Согласно Светонию, вместо того,
чтобы отрицать или просто говорить неправду в ответ на слухи и вопросы, он
стал преувеличивать опасность: «Scitote, – inquit, – paucissimis his diebus regem
122
Вестник Чувашского университета. 2015. № 2
adfuturum cum decem legionibus, equitum triginta, leuis armaturae centum milibus,
elephantis trecentis. Proinde desinant quidam quaerere ultra aut opinari mihique, qui
compertum habeo, credant; aut quidem uetustissima naue impositos quocumque
uento in quascumque terras iubebo auehi» (Suet. Div. Jul. 66) – «Знайте: через
несколько дней царь будет здесь, а с ним десять легионов, да всадников тридцать тысяч, да легковооруженных сто тысяч, да слонов три сотни. Я это знаю
доподлинно, так что кое-кому здесь лучше об этом не гадать и не ломать голову, а прямо поверить моим словам; а не то я таких посажу на дырявый корабль
и пущу по ветру на все четыре стороны» (пер. М.Л. Гаспарова).
В словах Цезаря здесь одновременно и насмешка, и угроза. Был ли ответ отражением его недовольства войском, или же его манера была типичной? Как бы там ни было, источник указывает на относительную открытость
между уровнями иерархии в войске Цезаря и особенно – на стремление командира утвердиться в качестве главного источника информации. И далее –
красноречие, в том числе в аспекте сценического действа, используется, чтобы влиять на армию, в течение всего Принципата, о чем можно судить, исходя из сообщений Тацита (Тас. Hist. I. 85; II.5; II. 80; III. 10).
Какие бы средства ни использовал полководец для воздействия на солдатскую массу, конечной целью была disciplina militaris, в смысле – осознанное подчинение солдат своему вождю, исполнение гражданского долга, освященное традицией и являющееся частью «римского мифа» [3. С. 227].
Но римская военная дисциплина была не только целью полководца, но и
методом закаливания солдатских тела и духа (Polib. VI. 36–39, Suet. Aug. 24. 5,
Jos. III. 5. 7). Правда, Г. Хорсман выражает сомнение в наличии прямой связи
между физическими и моральными компонентами дисциплины, хотя обращает
внимание на то, что римляне считали физическую тренировку условием, способствовавшим выработке психологической установки на послушание командирам [6. S. 187–188, 197]. Я. Ле Боэк в связи с этим обращает внимание на то,
что в современном антиковедении аксиологические функции военного обучения все более становятся предметом специального анализа [2. С. 151].
Эта взаимозависимость между обучением и дисциплиной, так же как и
центральное положение в ее обеспечении командира, характерна для римской
практики и имеет большое значение для обеспечения взаимодействия между
солдатом и полководцем. Существовала нерасторжимая связь между физической деятельностью, обеспечивавшей моральные характеристики дисциплины,
и соответствующими психологическими установками солдата, облегчавшими
эту физическую деятельность, что демонстрируется многочисленными свидетельствами, в которых полководцы прибегают к физическим компонентам дисциплины, чтобы восстановить ее моральные составляющие [6. S. 117].
Конечно, несмотря на демонстрацию военным лидером единства с войском, существовала очевидная дистанция между солдатом и полководцем,
проявлявшаяся в очевидных различиях: в особенных одежде и вооружении
командира, в тех относительных удобствах, которыми пользовались офицеры, таких, например, как более качественная пища и более удобные квартиры
[11. Р. 89–90]. Тем не менее настоящий вождь был также лучшим, что естественно, в отношении воинского мастерства, что собственно и оправдывало
его исключительное положение лидера. Примеры многочисленны. У Плутарха Помпей в возрасте 58 лет во многих из воинских навыков превосходит гораздо более молодых солдат (Plut. Pomp. LXIV), а Марий терпеливо переносит болезненную операцию, не меняясь в лице (Plut. Marius VI–VII).
Таким образом, в жизни военного лагеря было много того, что должно было регулироваться командиром посредством обеспечения баланса между раз-
Исторические науки и археология
123
решением индивидуального выбора в поведении солдата и наказанием за ненадлежащее поведение при реализации права на такой выбор, а также между
нормами поведения, которые отличали уровни армейской иерархии, и нормами
поведения, общими для солдат и офицеров, т.е. нормами, обеспечивавшими
солидарность войска, дух его идентичности [8. Р. 106–107; 10. Р. 404]. Именно
на полководца была возложена обязанность обеспечения баланса в реализации каждой из этих поведенческих стратегий, которые (при необходимости)
могли задаваться его, полководца, речью, конкретными действиями, общим
поведением, наконец – путем демонстрации эффективного лидерского стиля.
Литература
1. Козленко А.В. Последний легион // Современная научная мысль. 2013. № 3. С. 6–12.
2. Ле Боэк Я. Римская армия эпохи Ранней Империи / пер. с фр. М.Н. Челинцевой. М.:
РОССПЭН, 2001. 400 с.
3. Махлаюк А.В. Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность. СПб.: Филологический факультет СПбГУ; Акра, 440 с.
4. Штаерман Е.М. От гражданина к подданному // Культура Древнего Рима: в 2 т. М.: Наука, 1985. Т. 1. С. 22–105.
5. Barnes T.D. Who Were the Nobility of the Roman Empire? Phoenix, 1974, vol. 28, рр. 439–488.
6. Horsmann G. Untersuchungen zur militärischen Ausbildung in republikanischen und kaiserzeitlichen Rom. Boppard am Rhein, 1995, 279 S.
7. Marshall A.J. Roman Women and the Provinces. Ancient Siciety, 1975, no. 6, рр.19–127.
8. Nicolet C. The World of the Citizen in Republican Rome. Berkeley: University of California
Press, 1980, 435 р.
9. Jones A.H.M. Augustus. L., LUP, 1970, 430 р.
10. Oakley S.P. Single Combat in the Roman Republic. Classical Quarterly, 1985, no. 35,
рр. 392–410.
11. Roth J.P. The Logistics of the Roman Army at War (264 B.C. – A.D. 235 ). Leiden, Brill, 1999,
XXI, 399 р.
References
1. Kozlenko A.V. Poslednii legion [Last legion]. Sovremennaya nauchnaya mysl' [Modern Scientific Thought], 2013, no. 3, рр. 6–12.
2. Le Bohec Ya. L'armée romaine sous le Haut-Empire. Paris, 1989 (Russ. ed.: Le Boek Ya.
Rimskaya armiya epokhi Rannei Imperii. Moscow, ROSSPEN Publ., 2001, 400 р.).
3. Makhlayuk A.V. Soldaty Rimskoi imperii. Traditsii voennoi sluzhby i voinskaya mental'nost'
[Soldiers of Roman Empire. The Traditions of Military Service and the Military Mentality]. St. Petersburg,
Philological Faculty of the St.-Petersburg State University Publ.; Akra Publ., 440 р.
4. Shtaerman E.M. Ot grazhdanina k poddannomu [From the Citizen to the Subject]. Kul'tura
Drevnego Rima: v 2 t. [The Culture of Ancient Rome. 2 vols]. Moscow, Nauka Publ., 1985, vol. 1,
рр. 22–105.
5. Barnes T.D. Who Were the Nobility of the Roman Empire? Phoenix, 1974, vol. 28, рр. 439–488.
6. Horsmann G. Untersuchungen zur militärischen Ausbildung in republikanischen und kaiserzeitlichen Rom. Boppard am Rhein, 1995, 279 S.
7. Marshall A.J. Roman Women and the Provinces. Ancient Siciety, 1975, no. 6, рр.19–127.
8. Nicolet C. The World of the Citizen in Republican Rome. Berkeley: University of California
Press, 1980, 435 р.
9. Jones A.H.M. Augustus. L., LUP, 1970, 430 р.
10. Oakley S.P. Single Combat in the Roman Republic. Classical Quarterly, 1985, no. 35,
рр. 392–410.
11. Roth J.P. The Logistics of the Roman Army at War (264 B.C. – A.D. 235 ). Leiden, Brill, 1999,
XXI, 399 р.
ТЕЛЕПЕНЬ СЕРГЕЙ ВАЛЕРЬЕВИЧ – кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и методики преподавания истории, Мозырский государственный педагогический
университет им. И.П. Шамякина, Республика Беларусь, Мозырь ([email protected]).
TELEPEN SERGEY – candidate of historical sciences, associate professor of History and a
Technique of Teaching of History Chair, Mozyr State Pedagogical University named after
I.P. Shamyakin, Моzyr, Republic of Belarus.