Феллер М. В.

Вестник Челябинского государственного университета. 2014. № 11 (340).
Философия. Социология. Культурология. Вып. 32. С. 18–20.
ФИЛОСОФИЯ,
РЕЛИГИЯ,
МИФ
М. В. Феллер
ВСТРЕЧА ΛΌΓΟΣ И RATIO В ЭЛЛИНИСТИЧЕСКОМ МЫШЛЕНИИ
Возникновение эллинизма знаменует собой встречу греческого и римского мышлений.
Фундаментальное различие в самих принципах философствования не способствовало их сущностному слиянию. Греческая мысль синтетична, она исходит из принципа λόγος – собирания
в единство. Римская же мысль исходит из ratio – уточняющего, конкретизирующего разума.
Различие в основании было преодолено христианством как новом типом мышления, вобравшем онтологизм греческой и волюнтаризм римской интеллектуальных традиций.
Ключевые слова: λόγος; ratio; эллинизм; греческая философия; римская философия.
Одним из наиболее важных и вместе с тем
наименее изученных пластов античной мысли является эллинистический период, в котором «субъективно-индивидуальные интересы философии данного периода нисколько не
нарушали общеантичного внеличностно-объективного»1. В нем сошлись две различные
культуры, два самостоятельных языка и два
совершенно различных в своей основе типа
мышления. Особенная важность этого периода заключена в его пограничном положении.
С одной стороны, ему предшествует период,
так называемой, высокой классики как наиболее яркого и значительного проявления
греческого гения в лице Платона и Аристотеля. С другой стороны, вслед за ним приходит
уже совершенно новый тип мышления, связанный с принятием христианства.
Эллинистический этап еще называют греко-римским периодом античной мысли, что
указывает на этническую принадлежность
двух различных методов (именно в греческом смысле ‘μέθοδος’ – ‘путь’) мышления.
При этом факт восприятия римлянами значительной части греческого учения говорит
о его внутренней согласованности с ним.
Но невозможно представить согласие с чемлибо, что не является в определенной степени
родственным (близким) для согласующегося.
Эта связь обнаруживает себя в понимании
сути человеческой природы. Так, греческое
понимание, которое дается Аристотелем в
«Никомаховой этике», определяет сущность
человека в обладании словом: λόγον έχον2.
Латинский перевод греческого понимания
переводит суть человека в сферу возможности пользования разумом, то есть принимает
человека как animal rationale. Таким образом,
задачей данной работы будет определение
того, что противоречило слиянию двух названных типов мышления в одно и под водительство одного, через выяснение фундамента их различий, коренящихся в сути греческого ‘λόγος’ и римского ‘ratio’.
Наиболее яркой особенностью греческого слова является изначально заложенный
в нем смысл. Слово ‘λόγος’ происходит от
‘λέγειν’, наиболее близкого по смыслу к ‘собирать, класть одно к другому’3. Суть сбора
заключена в приведении к единству. Слово
(λόγος), таким образом, есть то, что собирает
существо человека в его единство, подобное
единству (Λόγος) самого космоса – гармоническое целое.
Знание, основанное на таком понимании сущности слова (λόγος), есть επιστήμη
λογική – то, что мы привыкли обозначать
наукой, определяющей правильность мыш-
Встреча λόγοσ и ratio в эллинистическом мышлении
ления. Рождению такого типа научного знания, равно как и видоизменению существа
истины, теперь ставшей правильностью, мы
обязаны греческому мышлению периода высокой классики. До того момента существо
истины, тесным образом связанное со «словом», не замыкалось на одном только мышлении, но имело понимание в значительной
степени даже более физическое. К тому же
следует вспомнить, что в доклассический период вообще не было никакого более менее
четкого разделения мысли на физическую,
логическую и этическую. Что, тем не менее,
не является указанием на крайнюю неопределенность и нечеткость мысли, к излишеству
которых мы привыкли, но говорит скорее о
некогда существовавшем умении мыслить
«собственный остов чисто мыслимого предмета»4.
Период высокой классики означает начало
эпохи все усиливающейся самостоятельности
мысли. Именно здесь наступает полное завершение мифа как целостного миропонимания,
на смену которому приходит мир мышления,
уже не ищущего опоры в божественных откровениях, но производящий мысль из себя
и своих собственных установок. Собственно,
на фоне такого абсолютного торжества человеческой мысли над бытием и произошла
встреча римского мышления с греческим.
Основой римского мышления, как и всего римского государства, был принцип ���
imperium – принцип власти и подчинения. Это
есть первое фундаментальное отличие сути
римского мышления от греческого. Так, к
примеру, власть греческих богов строилась
на показывании, в то время как римские боги
были приказывающими и повелевающими.
«Повеление, – по словам Хайдеггера, – есть
сущностная основа господства и по-римски
понятого “быть правым” и “иметь право”»5.
Господство, выраженное в «иметь право»,
создает понятие о правоте и правде, которое в
своем основании имеет сущностное сходство
с платоновским пониманием истины мышления.
Слово же ‘ratio’ чаще всего переводят как
‘разум’ или ‘основание’, считая его наиболее близким по значению греческому слову
‘λόγος’. Это слово происходит от латинского ‘reor’ – ‘принимать нечто за что-либо’6,
то есть ‘считать’ (таковым). Кроме того, это
слово может означать также ‘учет’ или ‘счет’,
зачастую в математическом смысле подсчета.
19
Слово ‘считать’ означает такую установку
взгляда, при которой нечто мыслится как нечто, то есть предстает в своей целостности,
индивидуальности и само-замкнутости. Установка взгляда (здесь: не органа ощущения, а
постигающего мышления) суть та правильность мышления, заменившая собой древнегреческое понимание истины как само-раскрывания бытия.
Мераб Мамардашвили дает следующее
понимание латинского термина: «рацио есть
среднее между ничто и бытием»7. Понимание
‘ничто’ здесь не может соотноситься с областью абсолютного противоположения бытию
в так называемом «небытии», поскольку если
на мгновение представить, что «небытие» на
самом деле «есть», то есть обладает бытием,
то тем самым мы входим в неразрешимое
противоречие с изначально заложенным в
него смыслом. Поэтому ‘ничто’ не является
небытием, но принадлежит бытию как некое
его качественное состояние. И таким качеством представляется отсутствие или, точнее,
«бытие отсутствия».
Тогда под ‘бытием’ должна пониматься
форма актуального присутствия существующего. Именно в нем, в присутствии, нечто предстает как нечто. Из этого следует,
что «среднее между ничто и бытием» есть
движение. Это движение есть переход от отсутствования к присутствию – актуализация
нечто. Более того, это в первую очередь есть
форма актуализации «я» как мыслящего нечто. Таким образом, ‘ratio’ есть такая форма
разумения, которая, актуализируя нечто в его
присутствии, фиксирует его именно как нечто. Актуализация как бы вырывает вещь в ее
присутствии как ее подлинном «есть» и тем
самым творит ее мыслимое представление.
Поэтому ‘����������������������������������
ratio�����������������������������
’ есть волящее мышление с целью схватить бытие вещи на ее становлении.
А потому римское мышление есть мышление
воли или мыслящая воля.
Но мыслящая воля способна проявить
себя более всего на фоне отделенности времени от пространства. Ведь время обладает
характером абсолютной необходимости: его
невозможно ни повернуть, ни каким-то образом замедлить, ни тем более остановить.
Его ходу подчинено решительно все, и человек и само космическое целое. Но мышление,
отделяя пространство от времени, создает
представление о некоем «чистом», отделенном пространстве и получает, тем самым,
М. В. Феллер
20
определенную форму свободного из-себяпроизведения. Пространство, таким образом,
становится подчиненным человеческой воле
путем воссоздания в его поле определенных
повторяемых структур. Более того, пространственное мышление теперь вверяет человеческую судьбу в руки самого человека.
Отличие греческого мышления исходит
из понимания пространственно-временной
нераздельности бытия. Там понятие времени
было неотделимо от понятия пространства, и
даже более того, пространство мыслилось исходя из понимания времени. «Дважды тебе не
войти в одну и ту же реку»8. Такое воззрение
Гераклита вполне согласуется, по мнению
Платона, с древнейшими представлениями и
Гомера, и Гесиода, и Орфея. Таково же представление властвовало и во времена самого
Платона, ибо будучи не согласным с таковым, философ вряд ли прибег бы к данному
источнику в сложнейшей задаче поиска основ словообразования.
Так само пространство, мыслимое погречески, находится во власти изменения,
диктуемого ходом времени. Но поскольку
время есть необходимость, тогда и пространственное движение суть также подчинено закону необходимости. Отсюда и полностью
непротиворечивое греческое понимание
судьбы как абсолютной неизбежности.
Греческая мысль в основе своей всегда
оставалось созерцательной (при этом никто
ведь не назовет созерцательной римскую
мысль) в смысле сосредоточенного всматривания и вмысливания в то, что раскрывается
в некоем «виде» (εδος). Явление этого «вида»
(εδος) не есть простая видимость вещи, но в
нем содержится и сам ее смысл (λόγος). Тем
не менее λόγος не есть εδος, но есть его собирание в мысли. «Эйдос есть сущее. Это значит, что логос есть смысловое становление
сущего»9. Таким образом, греческая мысль,
явленная в λόγος, раскрывается в воспринимающе-уподобляющемся всматривании в
бытие.
Эпоха греческой классики не принесла с
собой какого-то абсолютно нового понимания сути мышления. Напротив, она сохраняет все прежнее, что было до нее. Однако те
изменения, которые были произведены в области понимания истины, непосредственным
образом повлияли на существенное усиление
роли мыслящего (воспринимающего).
Таким образом, эллинистическая эпоха
стала точкой схождения двух, различных в
своей глубинной основе, мышлений: греческого созерцательного и римского, основанного на фундаментальном значении воли.
Этому схождению (именно мышлений, а не
культур) в значительной степени способствовало развитие эллинской мысли, наметившей
некий переход к возрастанию субъективности
(не в новоевропейском смысле субъективности) мышления. Этот античный «субъективизм» лишь дал возможность взаимо-восприятия римского и греческого мышлений, что
не привело, тем не менее, к их сущностному
слиянию.
Их действительное сущностное схождение произошло уже только в абсолютно новом типе мышления – христианстве. Именно
в нем фундаментальная онтология греков и
моральная философия римлян сошлись в единую мысль о воплощенном Боге-Слове.
Примечания
Лосев, А. Ф. История античной философии.
М. : Черо, 1998. С. 7.
2
Аристотель. Никомахова этика. Сочинения :
в 4 т. Т. 1. М. : Мысль, 1983. С. 64.
3
Хайдеггер, М. Положение об основании.
Статьи и фрагменты / пер. с нем., глоссарий,
послесл. О. А. Коваль, предисл. Е. Ю. Сиверцева. СПб. : Лаб. метафиз. исслед. филос. фак.
СПбГУ ; Алетейя, 2000. С. 180.
4
Хайдеггер, М. Изречение Анаксимандра.
Разговор на проселочной дороге : сборник :
пер. с нем. / под ред. А. Л. Доброхотова. М. :
Высш. шк., 1991. С. 36.
5
Хайдеггер, М. Парменид / пер. с нем.
А. П. Шурбелева. СПб. : Владимир Даль,
2009. С. 94.
6
Хайдеггер, М. Положение об основании.
С. 169.
7
Мамардашвили, М. Картезианские размышления. М. : Прогресс : Культура, 1993. С. 169.
8
Платон. Кратил. Собр. соч. : в 4 т. : пер. с
древнегреч. Т. 1. / общ. ред. А. Ф. Лосева
и др.; авт. вступит. ст. А. Ф. Лосев ; прим.
А. А. Тахо-Годи. М. : Мысль, 1990. С. 636.
9
Лосев, А. Ф. Философия имени. Бытие. Имя.
Космос. М. : Мысль, 1993. С. 709.
1