Аристотель открывает экономику

Карл Поланьи АРИСТОТЕЛЬ ОТКРЫВАЕТ ЭКОНОМИКУ Внимательный читатель предыдущей главы мог почувствовать, что впереди его ждут некоторые важные выводы. Исследования домохозяйств и методов ассирийской торговли совместно с торговыми портами в Восточном Средиземноморье позволили предположить, что изучение Древнего мира, из которого цивилизация врывается в сияние Греции, выявило удивительные вещи. Так ожидание было бы оправданным, учитывая особое значение того, что признание отсутствия рыночных отношений в Вавилоне времен Хаммурапи очевидно объясняет то, как оценивается экономическая история Греции. Знакомая нам картина классических Афин должна будет поглотить то, что могло бы возникнуть как результат пересечения противоречий. Основным выводом должно быть то, что Аттика не была, и в этом мы твердо уверены, наследницей коммерческих технологий, которые, как представляется, были развиты на Востоке; более того она была первооткрывателем новых методов рыночной торговли. Так как Вавилон и Тир не были, как оказалось, тем местом, где появилось рыночное ценообразование, следовательно, элементы этого базового института должны были прийти из эпохи Эллинизма, где-то в первом тысячелетии до нашей эры. В шестом и пятом веках экономика Греции оставалась, в общем-то, все еще очень примитивной. И только в четвертом веке именно греки стали инициаторами коммерческих сделок, главной целью которых было получение прибыли, и, которые несколько позже стали двигателем развития рыночной конкуренции. Это проливает свет на противоречие, которое кроется в экономике домохозяйства, и сейчас становится явным. «Примитивисты» настаивают лишь на том, что Аттика ко времени персидских войн еще не была рыночным сообществом. Они не отрицали, что к четвертому веку финикийцы были лишены своего прежнего превосходства на море греческими мореплавателями, чей дух предпринимательства поддерживался займами, которые способствовали поддержанию лидерства над теми, у кого раньше они учились. И, следовательно, принималось как должное то, что лидийцы передали эллинам искусство прибыльной торговли, которое они сами приобрели от месопотамских соседей на Востоке. Данные предположения оказываются несостоятельными, так как вне сомнения, Шумер, Вавилон и Ассирия, также как их преемники, изначально практиковали торговлю, где трансакции совершались в соответствии со статусом торговцев. Но откуда тогда эллины или лидийцы приобрели искусство делать деньги, которое они с тех пор постепенно начинают применять в своей деятельности? И, если они сами шли к новым отношениям, а такой вывод невозможно не сделать, то какие доказательства кризиса ценностей, который неизбежно должен был стать результатом этого процесса, предлагает нам греческая литература? Показать культурные изменения в Греции в период перехода от героической эпохи к полу-коммерческой было бы вне наших возможностей даже, если бы мы не 2 были ограничены рамками этой работы. Это лишний раз доказывает, что в свете новых знаний, необходимо разрешить трудности, связанные с устоявшимися представлениями общества о таком энциклопедическом уме древнегреческого общества, как Аристотель, который первым обрисовал феномен, который мы привыкли называть экономикой. Можно считать знаковым явлением то, что значение Аристотелевской "Экономики" оказалась слишком заниженным в наше время. Немного было мыслителей, чьи исследования в различных областях на протяжении многих веков привлекали бы столько же внимания, как исследования Аристотеля. И в то же время его учение о предмете, которому он посвятил особое внимание, и который является особенно важным для нашего собственного поколения, а именно, экономика, недостаточно оценивается ведущими умами нашего времени.1 Влияние Аристотеля на экономические воззрения средневекового города, которое он оказывал через Фому Аквинского, было так же велико, как позже это было с Адамом Смитом и Давидом Рикардо в отношении мировой экономической науки девятнадцатого века. Можно, конечно, сказать, что затем, по мере становления рыночной системы и последовавшего за ним возникновения классической школы, экономическое учение Аристотеля стало забываться. Но этим утверждением дело не ограничивается. Наиболее откровенные среди современных экономистов, похоже, считают, что почти все, что он написал по вопросам, касающимся существования человека, носит отпечаток некоей губительной слабости. Из двух занимавших его широкомасштабных вопросов - природа экономики и вопросы торговли и справедливой цены - ни один не был доведен до четкого ответа. Человек, как любое животное, представлялся ему по своей природе самодостаточным. Следовательно, экономическая деятельность не вызывалась безграничностью человеческих желаний и нужд или, как говорят теперь, относительной редкостью благ. Торговля, согласно Аристотелю, возникла из неестественного стремления делать деньги, которое было безграничным, в то время, как цены должны соответствовать правилам справедливости (фактическая формула продолжала оставаться совершенно туманной). Были также его замеча- Перевод выполнен Н.А. Розинской при поддержке РФФИ (грант № 01-06-80068) из Главы 5 "Аристотель открывает экономику", стр.64-94 книги Карла Поланьи, Конрада М. Аренсберга и Гарри В.Пирсона "Торговля и Рынок в ранних империях", Гленкоэ: Свободная пресса, 1957 г. Перепечатано с разрешения издателя. /Раздел этой главы озаглавлен "Анонимность экономики в раннем обществе". Это особенно четкое заявление из числа некоторых ведущих идей и концепций Поланьи, которыми он пользуется для анализа примитивных и архаичных экономик. Первые пять параграфов первоначального варианта этого эссе здесь не приводятся. Изд./ 1. А.Шумпетер "История экономического анализа" / Нью-Йорк, 1954 г./стр. 57 "Выступление Аристотеля ... претенциозно прозаично, несколько посредственно и более, чем несколько помпезно с точки зрения здравого смысла". Шумпетер не сомневался, что Аристотель занимался "анализом фактических рыночных механизмов. Несколько частей свидетельствуют о том, что .... Аристотель пытался проделать это и не смог" /стр.60/. Самое последнее детальное исследование является не менее негативным в отношении качеств вопроса, о котором идет речь. См.: Ч.Дж.Соудек "Теория обмена Аристотеля", Proceedings of American Philosophical Society, том 96 HP 1 /1952 г./; Джозеф Дж.Спенглер "Аристотель о негативных сторонах экономики и связанных с этим вопросах", Southern Economics Journal. XXI /апрель 1955 г./, 386, раздел 59: единственное исключение: "Аристотель не заботился о том, как формируются на рынке цены". 3 ния - яркие, хотя и не до конца последовательные - о деньгах и несколько озадачивающий взрыв возмущения против взимания процентов. Этот результат считался столь скудным и фрагментарным, в основном, из-за ненаучного предубеждения - предпочтения того, что должно быть, тому, что есть. Например, утверждение, что цены должны зависеть от относительного положения в обществе партнеров по обмену, воистину представлялось почти абсурдной точкой зрения. Представляется, что это, унаследованное от классической Греции резкое расхождение с привычным направлением мыслей, заслуживает большего внимания, чем оно получило до сих пор. Уровень мыслителя и серьезность предмета должны заставить нас усомниться прежде, чем принять решение об окончательном вычеркивании из науки учения Аристотеля об экономике. Совершенно иная оценка взглядов Аристотеля будет дана в данной работе. Вы увидите его рассматривающим проблему существования человека с радикализмом, на который не был способен ни один из последующих авторов - никто из них не проникал так глубоко в материальную организацию жизни человека. Если говорить по существу, то он поставил во всей своей широте вопрос о месте, занимаемом экономикой в обществе. Мы должны углубиться в прошлое, чтобы объяснить взгляды Аристотеля на то, что мы называем "экономикой", чтобы понять, что заставило его рассматривать делание денег в процессе торговли и справедливую цену в качестве главных политических вопросов. Мы согласны с тем, что вряд ли экономическая теория может получить что-либо от Книги 1 "Политики" или Книги V "Никомаховой Этики". Современный экономический анализ имеет своей целью пролить свет на функции рыночного механизма, т.е. такого института, который еще не был знаком Аристотелю. В основе нашего подхода лежит утверждение, что экономисты-историки совершенно неправильно определили место классической античности в истории развития рыночных механизмов. Несмотря на интенсивную торговую деятельность и относительно передовые методы использования денег, в целом история рынка в Греции во времена Аристотеля еще только начиналась. Соответственно, свойственные иногда Аристотелю нечеткость и неясность формулировок должны приписываться, помимо предполагаемой отдаленности философа от повседневной жизни, сложности выразить то, что представляло собой совершенно новое явление. Речь не может идти о том, что Аристотель якобы недостаточно изучил и понял типичные для современной ему Греции процессы, которые к тому же подпитывались тысячелетними традициями цивилизаций Востока. Такой подход оставляет классическую Грецию, несмотря на то, что некоторые из ее восточных областей продвигались уже к рыночным механизмам, все же на значительно более низком уровне развития рынка, нежели тот, который ей позже приписывался. Таким образом, греки могли и не быть, как это с уверенностью предполагается, теми, кто с запозданием подхватил методы коммерческой практики, развитой в восточных империях. Скорее, они были более поздними пришельцами в цивилизованный, но безрыночный мир, и обстоятельства вынуди- 4 ли их стать первооткрывателями в развитии новых торговых методов. Максимум, что можно сказать об этих методах, это то, то они находились на точке поворота в сторону рыночной торговли. Все это не только не уменьшает, как это может показаться при поверхностном взгляде, значение идей Аристотеля по экономическим вопросам, но, напротив, значительно повышает их важность. Поскольку, если наше "нерыночное" прочтение Месопотамской истории соответствует фактам, в чем мы более можем не сомневаться, то у нас есть причина верить, что в произведениях Аристотеля мы находим правдивое описание очевидцем некоторых черт зарождающейся рыночной торговли при ее первом появлении на свет в истории цивилизации. АНОНИМНОСТЬ ЭКОНОМИКИ В РАННЕМ ОБЩЕСТВЕ Аристотель пытался теоретически овладеть элементами нового комплексного социального явления в statu nascendi. Экономика, когда она впервые привлекла осознанное внимание философа (его прежде всего интересовали вопросы коммерческой торговли и разница между покупной и продажной ценами товара), была уже обречена судьбой пройти сложный путь своего развития и полностью проявить себя почти двадцать веков спустя. Увидев зародыш, Аристотель предугадал, как будет выглядеть полностью сформировавшаяся особь.2 Инструментом анализа, с помощью которого следует исследовать этот переход экономики от состояния безымянности к обособленному существованию, является противопоставление внедренного и не внедренного положения экономики по отношению к обществу. Не внедренная экономика девятнадцатого столетия была отделена от остального общества и в особенности от политической системы. В рыночной экономике производство и распределение материальных благ, в принципе, осуществляется посредством саморегулирующейся системы рынков. Эта система руководствуется своими законами - законами спроса и предложения и приводится в движение страхом перед голодом и стремлением к прибыли. Ни кровные узы, ни законодательное принуждение, ни религиозные обязательства, ни верность вассала вассалу, ни магия, а специфические экономические институты, такие, как система частного предпринимательства и заработной платы, заставляют отдельного человека принимать участие в экономической жизни. С таким положением дел мы, конечно, неплохо знакомы. В условиях рыночной системы существование человека обеспечивается институтами, руководимыми экономическими мотивами и управляемыми законами специфически экономического характера. Всеобъемлющий механизм экономики может рассматриваться как работающий без сознательного вторжения человека или государства; никакие другие стимулы, кроме страха перед нищетой и стремления к законной прибыли, 2 См. Карл Поланьи "Великая трансформация" /Нью Йорк, 1944 г., стр. 64. 5 не должны быть задействованы; никакое другое юридическое требование не устанавливается, кроме защиты собственности и выполнения контракта; при заданном распределении ресурсов, покупательной силы, а также индивидуальной шкалы предпочтений результат будет оптимальным в отношении удовлетворения потребностей для всех. Таковы представления девятнадцатого века об отдельной экономической сфере в структуре общества. Мотивационно она предельно ясна, поскольку получает свой импульс от жажды получения денег. Институционально она отделена от политического (правительственного) центра. Она становится автономной областью, которая функционирует по своим собственным законам. Здесь мы имеем крайний случай невнедренности экономики в общество, берущий свое начало от момента начала широкого использования денег в качестве средства обмена. По сути говоря, отличие экономики, внедренной в общество, от не внедренной, есть вопрос степени. Тем не менее, это отличие является фундаментальным для понимания современного общества. Его социологическая основа была сначала сформулирована Гегелем в 1820-х годах и развита Карлом Марксом в 1840-х годах. Его эмпирическое открытие в исторических терминах было совершено сэром Генри С.Мейном в 1860-е годы в римских правовых категориях статуса и контракта; наконец, это положение рассматривалось Брониславом Малиновским в 1920-х годах в более всеохватывающих терминах экономической антропологии. Сэр Генри С.Мейн решил доказать, что современное общество строится на контракте, в то время как древнее общество покоилось на статусе. Статус устанавливается рождением - местом человека в семье - и определяет права и обязанности конкретного человека. В основе статуса лежит родство и институт усыновления; его роль сохраняется при феодализме и, с некоторыми оговорками, вплоть до эпохи гражданского равноправия, устанавливаемого в девятнадцатом веке. Но уже в римском праве статус был постепенно заменен контрактом, т.е. правами и обязанностями, проистекшими из двусторонних договоренностей. Позже Мейн раскрыл универсальный характер организации статуса, рассматривая деревенские сообщества в Индии. В Германии Мейн нашел ученика в Ф.Тённисе, концепция которого была отражена в названии его труда "Сообщество и общество" (Gemeinschaft und Gesellschaft), 1888г. "Сообщество" соответствовало "статусу, "общество" "контракту". Макс Вебер частенько использовал слово "Gesellschaft" в смысле группы контрактного типа, а "Gemeinschaft" - в смысле группы статусного типа. Следовательно, его собственный анализ места экономики в обществе, в котором, правда, временами чувствовалось влияние Мизеса, был скорее сформирован идеями Маркса, Мейна и Тённиса. Эмоциональное значение, придаваемое статусу и контракту, так же, как и соответствующим "сообществу" и "обществу", резко отличалось у Мейна и у Тённиса. Для Мейна доконтрактный период в жизни человечества означал темные века родо-племенного строя. Внедрение контракта, по его представлению, 6 эмансипировало индивидуума от уз статуса. Симпатии Тённиса лежали на стороне внутренней близости, свойственной сообществу, в противовес безличному характеру организованного общества. "Сообщество" идеализировалось им, как условие, при котором жизни людей вплетались в сетку общего опыта, в то время, как "общество" для него никогда не отдалялось от cash nexus, как Томас Карлейль называл взаимоотношения лиц, связанных исключительно узами рынка. Политический идеал Тённиса состоял в восстановлении сообщества, но не путем возвращения к стадии, предшествующей образованию общества, т.е. к авторитаризму и патернализму, а путем продвижения к высшей стадии пост-общества (postsociety), которая следовала бы за нашей нынешней цивилизацией. Он представлял это сообщество в качестве кооперативной фазы человеческого существования, которое сохранило бы преимущества технического прогресса и индивидуальную свободу при одновременном восстановлении полноты жизни. Работы Гегеля и Маркса, Мейна и Тённиса по вопросу эволюции человеческой цивилизации были восприняты многими европейскими учеными как законченный конспект истории общества. В течение долгого времени направление, которое они начали разрабатывать, не получало дальнейшего развития. Мейн рассматривал эти вопросы, как имеющие отношение к истории права, включая его корпоративные формы, как, например, в индийской деревне. Социология Тённиса возрождала очертания средневековой цивилизации. Только после основополагающих трудов Малиновского по вопросу о природе примитивного общества для описания места экономики в обществе был применен следующий антитезис: статус (Gemeinschaft) доминирует там, где экономика внедрена в неэкономические институты; главенство контракта (Gesellschaft) определяется существованием экономики в обществе как обособленной сферы, обладающей собственным механизмом мотивации. Мы можем легко видеть суть этого в терминах интеграции. Контракт - это юридический аспект обмена. Неудивительно поэтому, что общество, которое базируется на контракте, должно иметь институционально отдельную и мотивационно ясную экономическую сферу обмена, а именно, рынок. Статус, с другой стороны, соответствует более ранним условиям, которым в общих чертах сопутствуют взаимность и перераспределение. Пока эти формы интеграции превалируют, нет нужды для возникновения отдельного понятия “экономика”. Элементы экономики в данном случае внедрены в неэкономические институты, а сам экономический процесс проявляет себя через посредство родства, брака, возрастных групп, тайных обществ, тотемных ассоциаций и общественных торжеств. Термин "экономическая жизнь" в данных условиях не имеет явного значения. Такое положение дел, весьма странное для современного человека, зачастую ярко демонстрируется в примитивных сообществах. Иногда для наблюдателя почти невозможно собрать фрагменты экономического процесса и составить их вместе. Что касается отдельного человека, то его органы чувств не в состоянии передать какой-либо опыт, который он смог бы обозначить в качестве "экономиче- 7 ского". Он попросту не осознает ничего о сущности своего интереса в отношении средств к существованию. И все же отсутствие такого понимания, как представляется, не создает для него препятствий при выполнении его каждодневных задач. Скорее напротив, знание об экономической сфере будет вести к уменьшению его способности спонтанного отклика на нужды, связанные с его существованием и определяемые, в основном, через другие не экономические каналы. Все это зависит от того, каким образом организована экономика. Побудительные мотивы индивидуума, которые были названы, являются, как правило, результатом ситуаций, созданных факторами неэкономического - семейного, политического или религиозного - порядка; размер экономики маленькой семьи представляет собой едва ли нечто большее, чем точку пересечения между линиями деятельности, осуществляемой более крупными родственными группами в различных местах проживания; земля либо используется в качестве общественного выгона или способы её использования в разных назначениях могут быть присвоены членами различных групп: рабочая сила - это просто абстракция, "выпрошенная" помощь, предлагаемая различными группами помощников в определенных случаях; в результате, сам процесс движется по проторенным колеям разных структур. Соответственно, до настоящего времени формы добывания человеком средств к существованию привлекали значительно меньше его сознательного внимания, нежели большая часть других сторон его организованного существования. В отличие от родства, магии или этикета с их мощными ключевыми словами экономика как таковая оставалась без названия. Как правило, термина, который смог бы передать концепцию экономики, не существовало. Соответственно, как можно судить, не существовало и такого понятия. Клан и тотем, пол и возрастная группа, сила ума и церемониальные процедуры, обычаи и ритуалы были введены в практику посредством очень сложных систем символов, в то время как экономика не обозначалась никаким словом, которое имело бы смысл добывания продовольствия для существования человека. Не может быть просто делом случая то, что до недавнего времени не существовало названия, которое передавало бы организацию материальных условий жизни, в языке даже цивилизованных народов. Только двести лет назад экзотерическая секта французских мыслителей создала термин и назвала себя экономистами. Они претендовали на открытие экономики. Основной причиной отсутствия кокой бы то ни было концепции экономики является трудность идентифицировать экономический процесс в условиях, когда он внедрен в неэкономические институты. Конечно, в состоянии неопределенности находится только концепция экономики, а не сама экономика. Природа и общество изобилуют видами деятельности, которые формируют существо жизнедеятельности человека. Времена года приносят с собой время урожая, сопровождаемое периодами напряженности и отдыха; торговля на дальние расстояния обладает своим ритмом подготовки и сборов, с заключительными торжествами по поводу возвращения купцов; и все виды предметов, будь то каноэ или украшения, производятся и в конечном итоге 8 используются различными группами лиц; каждый день недели в семейных очагах готовится еда. Каждое единое событие содержит в себе обязательно целую связку экономических единиц. И все же, несмотря на это, единство и связь этих фактов не отражаются в сознании людей, поскольку серия взаимодействий между людьми и их естественным окружением может иметь различные объяснения, из которых экономическое только одно. Существуют и другие объяснения, более яркие, более драматические или более эмоционально окрашенные, и это не дает экономическому взгляду на жизнь сформироваться в значительное целое. Там, где различные силы вкрапливаются в действующие институты, концепция экономики оказывается более путанной для индивидуума. Антропология дает этому много примеров: 1. Там, где физическая площадка жизни человека не может быть идентифицирована с какой-либо стороной экономики, его место проживания домашнее хозяйство с его материальным окружением - не имеет значительного отношения к экономике. Это будет, как правило, именно так, когда действия, относящиеся к разным экономическим процессам, скрещиваются в одной точке, в то время, как действия, формирующие один и тот же процесс распределяются в целом ряде, не связанных между собой точек. Маргарет Мид описала, как говорящий на папуасском наречии арапеш из Новой Гвинеи представляет свое физическое окружение. Типичный мужчина-арапеш живет хотя бы часть времени на земле, которая ему не принадлежит (поскольку каждый человек живет в двух или более деревнях, так же, как в садовых домиках, домиках около охотничьего куста и в домиках рядом с его пальмой саго). Вокруг дома пасутся свиньи, которых кормит его жена, но которые принадлежат или одному из ее родственников или одному из его родственников. Рядом с домом растут кокосовые пальмы и пальмы бетель, которые также принадлежат другим людям, и фрукты этих деревьев он никогда не тронет без разрешения владельца или того, кто назначен собственником в качестве распорядителя над фруктами. Он охотится на территории, покрытой кустарником, принадлежащей брату жены или двоюродному брату, по крайней мере, часть своего охотничьего времени, а остальное время к нему, на его участке кустарника, присоединяются другие, если, конечно, он имеет таковой участок. Он обрабатывает свое саго в зарослях саго других, а также в своих собственных. Что касается личной собственности в его доме, которая имеет хоть какую-то постоянную ценность, как-то крупные горшки, тщательно вырезанные тарелки, доброкачественные копья - таковые были уже переуступлены его сыновьям, хотя они могут быть пока еще всего-навсего младенцами, учащимися ходить. Его собственная свинья или свиньи находятся далеко в других деревушках: его пальмовые деревья разбросаны на протяжении трех миль в одном направлении, в двух - в другом: его пальмы саго разбросаны еще дальше, а его садовые участки находятся там и сям, по большей части, на земле других. Если над костром на палке висит мясо, то это либо мясо животного, убитого кем-то другим: братом, братом жены, сыном сестры и т.д., и данного ему, тогда он и его семья могут есть его, или это мясо животного, которого он убил сам и которое он коптит с тем, чтобы отдать кому-либо еще, 9 поскольку есть то, что ты убил сам, будь это даже маленькая птичка, является преступлением, на которое, считает арапеш, может пойти только сумасшедший. Если дом, в котором он находится, является номинально его собственностью, то он должен был быть построен, по меньшей мере, частично, из столбов и планок домов других людей, которые были разобраны или временно покинуты, и из которых он взял взаймы строительный лес. Он не будет резать балки так, чтобы они подошли по размеру его дому, поскольку они слишком длинные, так как они могут понадобиться позже для чьего-то еще дома, который имеет другую форму или размер ... Вот как выглядит картина обычных экономических связей человека.3 Сложность социальных отношений, которыми объясняется этот набор каждодневных действий, потрясающа. И все же только на фоне таких взаимоотношений, знакомых ему, выраженных и ярко развернутых в ходе его собственного личного опыта, арапеш способен найти свое место в экономической жизни, элементы которой, как мозаика, разбиты на множество различных социальных взаимоотношений неэкономического характера. Вот и все о том аспекте экономического процесса, где превалирует взаимность. 2. Другой значительной причиной отсутствия в примитивном обществе интеграционного эффекта экономики является отсутствие в нем такого свойства как количественность. Тот, кто владеет десятью долларами, не называет, как правило, каждый доллар отдельным именем, но представляет их скорее, как взаимозаменяемые единицы, которые могут складываться, вычитаться и обмениваться один на другой. Без понятия количественности, от которого зависят значения таких терминов, как запас благ или баланс прибыли и убытков, понятие экономики будет, пожалуй, лишено всякой практической ценности. Оно не будет способно дисциплинировать поведение человека, вызывать или поддерживать его усилие. И все же экономический процесс сам по себе не предполагает количественность; тот факт, что средства к существованию подлежат исчислению, является просто результатом определенного способа организации экономики. Экономика Тробрианских островов, например, организована как непрерывный процесс, руководствующийся принципом дай-и-возьми. При этом не возникает ни возможности установления строгого баланса между тем, что приносится в дар и тем, что получается взамен, ни понятия запаса благ. Взаимность требует адекватности откликов, а не математического равенства. Соответственно, трансакции и решения не могут быть сгруппированы с какой-либо точностью с экономической точки зрения, т.е. в соответствии с тем, как влияют на удовлетворение материальных потребностей. Цифры, если они и есть, не соответствуют фактам. Хотя экономическое значение акта может быть огромным, очень сложно оценить его относительную важность. 3 " Сотрудничество и конкуренция среди примитивных людей /Нью Йорк и Лондон: 1937 г./, стр. 31. 10 Малиновский перечислил различные виды принципа дай-и-возьми, начиная с бесплатных даров, с одной стороны, до чисто коммерческого бартера, с другой.4 Его классификация "даров, платежей, сделок" вышла под несколькими названиями, которые он соотносил с социологическими взаимоотношениями, внутри которых было совершено каждое действие. Результаты его анализа были откровением: а) Категория "бесплатные дары" была исключительной, поскольку благотворительность не была нужна и не поощрялась, а понятие дара всегда ассоциировалось с идеей адекватного ответного дара (при этом, конечно, не имелась ввиду эквивалентность). Даже дары, фактически бывшие "бесплатными дарами", истолковывались в качестве ответных даров, дававшихся в ответ на какую-то фиктивную услугу, оказанную дарителю. Малиновский обнаружил, что "туземцы несомненно не думают о бесплатных дарах, как предметах абсолютно того же характера." Там, где отсутствует понятие "чистый убыток", оперирование понятием баланса между отданным и полученным не имеет смысла. б) В те группы трансакцийй, где ожидается, что дар будет возмещен в экономически эквивалентном размере, мы встречаем еще один мешающий пониманию факт. Это та категория, которая, по нашим понятиям, должна быть практически неотличима от торговли. Совсем не так. Совершенно случайно, абсолютно сходный предмет обменивается туда и обратно между партнерами, лишая, этим самым, сделку какой-либо изначальной экономической целесообразности или значения. Посредством акта возвращения, хотя и кружным путем, свиньи ее дарителю, обмен эквивалентностей вместо того, чтобы быть шагом в направлении реализации экономической рациональности, превращается в недопущение внедрения утилитарных ценностей. Единственная цель обмена - это сблизить взаимоотношения путем укрепления уз взаимности. в) Утилитарный бартер /gimwali/ отличается от любого другого типа взаимного обмена дарами. При церемониальном обмене рыбы на ямс /wasi/ сохраняется принцип адекватности (а не эквивалентности - прим. перев.) между двумя сторонами, в частности, небогатый улов или плохой урожай ведут к уменьшению предлагаемого потерпевшей стороной к обмену количества товара; в то же время при бартерном обмене рыбы и ямса существует претензия на куплю-продажу. Это различие еще сильнее характеризуется отсутствием при утилитарном бартере особых партнерских отношений между участниками сделок, а также тем, что предметами такого бартера могут быть только вновь изготовленные товары предметы, бывшие в употреблении, могут иметь придаваемую им персональную ценность. г) В рамках социально определенных взаимоотношений - которые очень разнообразны - обмен обычно неравный, как и приличествует таким взаимоотношениям. 4 “Аргонавты западной части Тихого Океана”, Глава VI. 11 Смена владельца товаров и услуг зачастую происходит таким способом, который делает некоторые сделки необратимыми, а многие товары - не подлежащими обмену. Таким образом, едва ли можно ожидать, что понятие количественности будет применимо во всей этой широкой сфере жизнедеятельности, определяемой как "дары, платежи и сделки". 3. Другое знакомое понятие, которое является неприемлемым в условиях примитивных обществ - это собственность, понимаемая как право распоряжаться определенными предметами. Соответственно, нет смысла проводить учет владений. В данном случае мы сталкиваемся с многообразием прав разных персонажей в отношении одного и того же предмета, при этом единство предмета с точки зрения собственности разрушается. Изменения в правах собственности, как правило, распространяются не на объект целиком, например, на участок земли, а только на отдельные способы пользования им, лишая тем самым смысла употребление понятие собственность в отношении объектов. 4. Экономические сделки сами по себе едва ли возникают в сообществах, организованных по принципу родства. В ранние времена сделки являются общественными актами, касающимися статуса людей и ряда самодвижущихся (self-propelling) вещей: невесты, жены, сына, раба, быка, лодки. В условиях оседлости изменения в статусе участка земли также провозглашались публично. Такие статусные сделки, естественно, несут с собой важные экономические последствия. Ухаживание, помолвка, свадьба, усыновление и совершеннолетие сопровождаются перемещением товаров, некоторые из них перемещаются сразу же, другие - через длительное время. Как ни велика была экономическая значимость таких сделок, она занимала второе место по сравнению с их значимостью в установлении социального положения человека в обществе. Как, в таком случае, сделки в отношении товаров в конечном итоге отделяются от типичных родственных сделок в отношении отдельных лиц? Пока только некоторые статусные товары, такие как земля, крупный рогатый скот, рабы были отчуждаемы, нужды в отдельных экономических сделках не было, постольку переход таких товаров сопровождал изменение в статусе, в то время, как переход товаров без такого изменения не был бы одобрен коллективом. Кстати, товары, судьба которых была неотделимо связана с судьбой их владельцев, не могли быть экономически оценены. Отдельные виды сделок были в ранние времена ограничены двумя наиболее важными товарами, а именно, землей и рабочей силой. Таким образом, именно те "товары", которые стали отчуждаемыми в последнюю очередь, стали первыми объектами этих ограниченных сделок. Сделки были ограниченными, поскольку земля и рабочая сила в течение долгого времени оставались частью социальной материи и не могли быть произвольно мобилизованы без уничтожения ее. Ни земля, ни полноправный гражданин не могли быть проданы прямо и открыто. Их переход был временным и связанным с какими-то условиями. Отчуждение не происходило, поскольку отсутствовал полный переход владения. Такое положение 12 дел можно проиллюстрировать, приведя пример относящихся к земле и рабочей силе сделок в Аррафе на Тигре в четырнадцатом веке. Собственность, как на землю, так и на людей принадлежала при “Нузи" коллективам - кланам, семьям, деревням. Передавалось только право пользования. Насколько исключительной во время господства родо-племенного строя была передача собственности на землю, можно видеть из драматического эпизода в Библии, когда Авраам покупает семейный склеп у Хититов. Особенно интересным является тот факт, что передача одного только использования является значительно более "экономическим", чем была бы передача собственности в целом. При обмене собственностью большой вес могут иметь факторы престижа или иные эмоциональные факторы; при отчуждении пользования превалирует утилитарный элемент. В современных терминах: процент, который является ценой использования в единицу времени, был одним из самых ранних экономических категорий, которые были введены в практику. В конечном итоге, тонкий экономический слой может "отколоться" от статусной сделки, объектом которой является человек. В таком случае “экономический элемент” может сменить владельца сам по себе; сделка камуфлируется в качестве статусной сделки, являясь таковой лишь фиктивно. Например, хотя продажа земли не членам клана запрещена, остаточное право клана требовать обратно землю от покупателя может быть нейтрализовано с помощью юридических процедур, одной из которых было фиктивное усыновление покупателя или, как вариант, фиктивное согласие членов клана на продажу. Другая линия развития, приводившая к появлению отдельных экономических сделок, проходила, как мы это видели, через посредство “только использования", тем самым в явной форме сохраняя остаточные права собственности клана или семьи. Этой же цели служил взаимный обмен "пользованиями" разных предметов, при котором сами предметы служили залогом. Классическая афинская форма залога /prasis epi lysei/ была, вероятно, именно передачей только права пользования, лишь в исключительных случаях оставляя должника на месте (in situ), когда часть урожая передавалась кредитору. Права кредитора охранялись путем установки пограничного камня, на котором было написано его имя и сумма долга, при этом, однако, не упоминались ни дата платежа, ни процент. Если такое толкование афинского horos верно, то участок земли был, в дружеской манере, заложен на неопределенный период против некоторой доли в урожае. Неисполнение с последующим наложением ареста на имущество в обеспечение долга происходило крайне редко, а именно, при конфискации земель должника или крахе всей его семьи. Почти в каждом случае отдельная передача права "пользования" служит цели укрепления семейных уз клана с его социальными, религиозными и политическими связями. Экономическая эксплуатация использования, таким образом, делается совместимой с дружественной взаимностью этих уз. Это позволяет сохранять контроль над тем, что подготовили их отдельные члены. Так или иначе, экономический фактор едва ли заявляет о своих претензиях в сделках. 13 5. Услуги, а не товары, составляют богатство во многих архаичных обществах. Они выполняются рабами, слугами и вассалами. Но сделать для человека службу другому человеку сутью своего статуса есть задача не экономической, а политической власти. С увеличением материальных составных частей богатства в противовес нематериальным политический метод контроля отступает, освобождая дорогу так называемому экономическому контролю. Гесиод, крестьянин, говорил о бережливости и обработке земли за века до того, как философы-аристократы Платон и Аристотелъ узнали о другой социальной дисциплине, помимо политики. Два тысячелетия спустя, в Западной Европе, новый средний класс создал богатство, состоящее из товаров, и использовал "экономические аргументы" против своих феодальных хозяев, а еще один век спустя, рабочий класс промышленного века унаследовал от него эти категории в качестве орудия своей собственной эмансипации. Аристократия сохраняла монополию на власть и смотрела сверху вниз на производство товаров. Следовательно, пока зависимая рабочая сила продолжает быть основным элементом богатства, экономика остается в тени. 6. В философии Аристотеля тремя преимуществами обладания богатства были: 1) честь и престиж; 2) безопасность жизни и сохранность тела в целостности; 3) собственно богатство. Первое включает в себя привилегии и почтение, положение в обществе и старшинство; второе обеспечивает безопасность от открытых и тайных врагов, предательства и восстаний, бунтов рабов, взятия верха со стороны сильных и даже имеет ввиду защиту от руки закона: третье, богатство, это благодать владения, в основном наследством или знаменитым сокровищем. Если на то пошло, то утилитарные товары, продовольствие и материалы достаются, как правило, владельцу чести и безопасности, но слава превосходит товары. Бедность, с другой стороны, связывается с низким статусом, она заставляет работать для того, чтобы существовать, зачастую по приказанию других. Чем меньше ограничений для таких приказаний, т.е. чем больше произвол приказывающего, тем более унизительными являются условия. Главное здесь не факт ручного труда - как свидетельствует статус крестьянина, всегда пользующегося уважением - но зависимость от личного каприза и приказа другого человека; именно они вызывают презрение к тому, кто служит. И снова, голый экономический факт более низкого дохода даже не рассматривается. 7. Аgatha представляют собой величайшую жизненную ценность, то, что является самым желаемым и, кроме того, редчайшим. Воистину, это удивительный контекст, в котором можно натолкнуться на такой характер товаров, который современная теория стала рассматривать как критерий "экономической" ограниченности. При этом проницательный ум, раздумывая об этих ценностях, должен быть поражен совершенно отличным источником их "ограниченного количества" от того, который экономист может заставить нас ожидать. Для него (экономиста) "ничтожное количество" отражает либо скаредность природы, либо бремя работы, 14 которая следует за производством. Но самый высокий почет и редчайшие отличия малочисленны не из-за этих причин. Их мало по очевидной причине - наверху пирамиды нет стоячего места. Малочисленность аgatha имеет присущую им черту: они унаследовали положение в обществе, иммунитет и богатство; они не были бы тем, что они есть, если бы они были доступны многим. Отсюда и отсутствие в раннем обществе "экономической коннотации" ограниченности, несмотря на то, что утилитарных товаров тоже бывает очень мало. Но величайшие ценности не этого порядка. Ограниченность в этом случае проистекает из неэкономического порядка вещей. 8. Самодостаточность человеческих существ, этот постулат повседневной жизни, обеспечивается тогда, когда "предметы первой необходимости" физически доступны. Вещи, о которых здесь идет речь, это те, которые поддерживают жизнь и могут храниться. Помимо зерна, вина и масла, к понятию chremata относятся также шерсть и определенные металлы. Граждане и члены семьи должны быть в состоянии полагаться на запас этих благ во времена голода и войны. Количество благ, которое необходимо семье или городу, являет собой объективное требование. Домашнее хозяйство является самой маленькой, а полис самой большой единицей потребления: в любом случае, то что "необходимо", устанавливается стандартами сообщества. Отсюда понятие о существенно ограниченном количестве вещей первой необходимости. Это значение очень близко к понятию о "карточках". Поскольку эквивалентные товары, по праву обычая или закона, были установлены только для таких существенных товаров, которые фактически служили как единицы для платежа или для выплаты заработной платы, понятие о "необходимом количестве" ассоциировалось с привычно хранимыми массовыми товарами. По этим причинам неограниченность человеческих желаний и нужд - понятие, логически связанное с понятием редкости - было совершенно чуждым для этого подхода. Вот некоторые из главных причин, которые в течение столь долгого времени стояли на пути рождения экономического поля интересов. Даже для профессионального мыслителя тот факт, что человек должен есть, не представлялся достойным анализа. ИССЛЕДОВАНИЕ АРИСТОТЕЛЯ Может показаться парадоксальным ожидание того, что последнее слово относительно природы экономической жизни должно быть сказано мыслителем, который едва ли видел ее зарождение. И все же Аристотель, который жил в период смены экономических эпох, находился в выгодной позиции, чтобы осознать серьезность этой проблемы. Это, кстати, может разъяснить, почему в наши дни, когда изменение места экономики в обществе сравнимо по масштабу только с изменениями периода 15 появления рыночной торговли, проникновение мысли Аристотеля в суть связи экономики и общества может быть особенно ценным. Мы имеем все основания искать в его трудах более значительных формулировок по экономическим вопросам, чем те, которые приписывались Аристотелю раньше. Фактически, disigecta membra Этики и Политики передают монументальное единство мысли. Всякий раз, когда Аристотель касался вопроса об экономике, он стремился рассматривать ее во взаимосвязи с обществом как единым целым. Предметом исследования было сообщество как таковое, существующее на разных уровнях внутри всех действующих групп людей. Таким образом, в современных терминах подход Аристотеля был социологическим. Очерчивая поле исследования, он пытался рассматривать все вопросы происхождения и функционирования различных институтов сквозь призму понимания общества как единого целого. Сообщество, самодостаточность и справедливость были главенствующими концепциями. Группа, рассматриваемая в динамике (going concern), формирует сообщество /koinonia/, члены которого связаны узами доброй воли /philia/. Будь то ойкос или полис, существует вид philia, специфической для той koinonia, вдали от которой группа не могла оставаться. Philia выражает себя в поведении взаимности /anti-peponthos/5. Все, что нужно для того, чтобы продолжать и поддерживать сообщество, включая его самодостаточность /autarkeia/, является "естественным" и внутренне правильным. Можно сказать, что автаркия - это способность существовать без зависимости от ресурсов извне. Справедливость /в противовес нашим собственным взглядам/ предполагает, что члены сообщества обладают неодинаковым положением. То, что обеспечивает справедливость, будь то в отношении распределения жизненных благ или вынесение решения в отношении конфликтов, или регулирование взаимных услуг - хорошо, поскольку это требуется для продолжения существования группы. Нормативность, в таком случае, неотделима от действительности. Эти общие положения его системы должны позволить нам очертить взгляды Аристотеля на торговлю и цены. Внешняя торговля является естественной, когда она служит выживанию сообщества посредством сохранения его самодостаточности. Необходимость в этом возникает, как только разрастающаяся семья делается слишком многочисленной, и ее члены вынуждены селиться отдельно друг от друга. Их автаркия окажется теперь замедленной во всех отношениях, кроме акта предоставления доли /metadosis/ от того, кто имеет избыток. Темп, с которым делимые услуги /или товары/ обмениваются, зависит от требований philia, т.е. от сохранения доброй воли среди членов, поскольку без нее само сообщество прекратит свое существование. Справедливая цена, таким образом, проистекает из потребностей philia, как это выражено в принципе взаимности, что является 5 Аристотель, ЕН 1132б 21. 35. 16 это выражено в принципе взаимности, что является квинтэссенцией всего человеческого сообщества. Из этих принципов проистекает также его осуждение коммерческой торговли и сентенции в отношении необходимости установления обменных эквивалентов или справедливой цены. Торговля. как мы это видели, является "естественной", пока она является требованием самообеспечения. Цены обычно устанавливаются, так, что они соответствуют мнению участников сообщества, укрепляя, этим самым, добрую волю, на которой покоится сообщество. Обмен товарами есть обмен услугами: это является основой самообеспеченности и реализуется путем взаимного дележа по справедливым ценам. При таком обмене выигрыша нет: товары имеют свои собственные цены, установленные заранее. Если же должна существовать прибыльная розничная торговля ради распределения товаров, то пусть этим занимаются не граждане. Теория Аристотеля о торговле и цене была ничем иным, как простой разработкой его общей концепции о человеческом сообществе. Сообщество, самодостаточность и справедливость являли собой три основные точки опоры его социологии. На этой рамочной основе базировались его мысли по всем экономическим вопросам, будь то природа экономики или политические вопросы. СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ НАПРАВЛЕННОСТЬ При анализе сущности экономики Аристотель всегда использовал практику в качестве отправной точки. При этом рассмотрение им даже наиболее очевидных фактов было глубоким и оригинальным. Человеческая жажда богатства, как это провозглашено в стихах Солона, неограниченна. Нет, это не так, отвечает Аристотель. Богатство, по правде говоря, это вещи, необходимые для поддержания жизни, когда они безопасно хранятся в сообществе, поддержку которому они и оказывают. Человеческие потребности, относись они к домашнему хозяйству или целому городу, не являются безграничными; а в природе нет нехватки пропитания. Положение, который довольно странно звучит для современных ушей, мощно внедряется и тщательно разрабатывается. Каждый аргумент содержит четкую ссылку на определенный институт. Психология избегается, социология внедряется. Отрицание постулата ограниченности /как мы сказали бы/ основывается на условиях животной жизни, а оттуда это распространяется на условия жизни человека. Разве животные с дня своего рождения не видят, что пропитание прямотаки ждет их в их естественной среде? А люди - разве они не находят источник пропитания в молоке матери, и, в конечном итоге, в своей естественной среде обитания, будь они охотниками, скотоводами или теми, кто обрабатывает землю? Поскольку для Аристотеля рабство является "естественным", он может без стеснения описывать набеги на рабов, в качестве охоты, в виде специфической 17 игры и затем представить отдых граждан-рабовладельцев в том виде, как это позволяет окружающая их среда. В противном случае никакая потребность, кроме как в пропитании, не рассматривается, и уж, конечно, не одобряется. Поэтому, если ограниченность возникнет "со стороны спроса", как мы бы выразились, то Аристотель приписывает это неправильно понятому представлению о хорошей жизни, как о желании обладать еще большим обилием физических товаров и наслаждений. Эликсир хорошей жизни - это восторг театра длиной в целый день, услуга массового жюри, поочередное занятие общественных должностей, дебаты, организация выборов, огромные празднования, даже упоение битвой и морским сражением - все это нельзя ни накапливать, ни обладать этим физически. Действительно, понятие хорошей жизни требует, "как это признается повсеместно", чтобы гражданин имел досуг для того, чтобы посвятить себя службе на благо своего полиса. Здесь снова наличие рабов было частичным решением вопроса; иное и гораздо более политически острое решение состояло в уплате всем гражданам вознаграждения за выполнение общественных обязанностей либо в недопущении ремесленников в ряды граждан - мероприятие, которому, как представляется, сам Аристотель отдавал предпочтение. Есть еще одна причина, по которой проблема ограниченности не возникает у Аристотеля. Экономика, как показывает корень слова, это вопрос о домашнем хозяйстве или ойкос - касается непосредственно взаимоотношений лиц, которые делают из домашнего хозяйства естественный институт. Не владения, а родители, дети и рабы составляют его. Технику садоводства, животноводства и все прочие виды производства Аристотель исключал из сферы экономики. Акцент полностью институциональный и лишь до некоторой степени экологический, отсылающий технологию к подчиненной сфере полезных знаний. Концепция экономики Аристотеля почти что позволяет нам представить ее, как институционализированный процесс, через посредство которого обеспечивается существование в материальном смысле. Можно сказать, что Аристотель объяснял ошибочную концепцию неограниченных человеческих желаний и потребностей, или общей нехватки товаров, двумя обстоятельствами: во-первых, приобретением продуктов питания через посредство коммерческих торговцев, что вводит делание денег в область поиска средств к существованию: во-вторых, ошибочным представлением о хорошей жизни как об утилитарном скопище физических удовольствий. При соответствующем институте в области торговли и правильном понимании хорошей жизни Аристотель не видел места для фактора ограниченности в экономике человечества. Он не упустил возможности связать это с существованием таких институтов, как рабство, детоубийство и образ жизни, который не принимает в расчет комфорт. Исключая эту эмпирическую ссылку, его отрицание ограниченности могло бы быть таким же догматическим и неблагоприятным по отношению к тактическому исследованию, как постулат об ограниченности в наши дни. Но у него, раз и навсегда, человеческие потребности предполагали институты и обычаи. 18 Приверженность Аристотеля субстантивистскому пониманию экономики была основой всей его аргументации. Ведь почему он должен был вообще исследовать экономику? И почему он должен был пустить в ход целый набор аргументов против общепринятого представления, что значение этой неясно понимаемой сферы лежало в привлекательности богатства, ненасытного стремления к которому является общим для человечества? Для чего он развивал теорию, объясняющую происхождение семьи и государства, имевшую в качестве единственной цели продемонстрировать, что желания и потребности человека не являются неограниченными и что полезные вещи по своей сущности не так редки (scarce)? Каковы были мотивы для отстаивания этой парадоксальной по своей внутренней сути точки зрения, которая к тому же должна была казаться слишком умозрительной, учитывая его склонность к эмпирическим исследованиям? Объяснение очевидно. Две политические проблемы - торговля и цена - требовали ответа. Если вопросы торговли и установления цен не могли быть связаны с проблемой существования общества и его самодостаточности, то не существовало разумного критерия, позволяющего судить о том или о другом, будь то в теории или на практике. Если такая связь была, то ответ становился прост: во-первых, торговля, которая способствовала восстановлению самообеспеченности, была “в согласии с природой”; торговля, которая не служила этому, "противоречила природе". Во-вторых, цены должны быть такими, чтобы укреплять узы сообщества: в противном случае обмен не будет продолжаться и сообщество прекратит свое существование. В обоих случаях вопрос рассматривался с точки зрения самообеспеченности общества. Таким образом, хозяйство состояло из необходимых предметов - зерна, масла, вина и т.д. - на которых зиждилась жизнь общества. Вывод был строгим и исключал возможность других выводов. Или предметом экономики является материальная основа, поддерживающая жизнь человеческих существ, или, в противном случае, не существует эмпирически данной рациональной связи между такими вопросами, как торговля и цены, с одной стороны, и постулат о самообеспеченности сообщества, с другой. Логическая необходимость для Аристотеля настаивать на субстантивистском понимании экономики поэтому очевидна. Отсюда эта поразительная атака на поэму Солона во вступлении в исследовании об экономике. ЕСТЕСТВЕННАЯ ТОРГОВЛЯ И СПРАВЕДЛИВАЯ ЦЕНА Коммерческая торговля, или, в наших терминах, рыночная торговля, возникла из обстоятельств времени как очень злободневный вопрос. Это была волнующая новизна, которую нельзя было адекватно объяснить или оценить. Теперь деньги зарабатывались почтенными гражданами посредством простой купли и продажи. Такие действия ранее были неизвестны, или, вернее, считались присущими людям низшего класса - барышникам, как правило не гражданам, а метекам - которые для 19 того, чтобы просуществовать, перебивались мелкой торговлей продуктов питания на рыночной площади. Подобные люди получали доход, покупая по одной цене и продавая по другой. Теперь эта практика явно распространилась и на граждан, занимающих достойное положение, причем она стала приносить большие деньги, хотя ранее и считалась унизительной. Как можно классифицировать само это явление? Как можно было объяснить доход, систематически получаемый таким образом? И как следовало оценить такую деятельность? Появление институтов рынка само по себе является тонким и туманным вопросом. Трудно с точностью проследить их зарождение и еще труднее прослеживать стадии, которые прошла торговля, развиваясь из ранних форм в рыночную торговлю. Анализ Аристотеля попал в самую точку. Называя коммерческую торговлю kapelike - этому еще не было дано названия - он утверждал, что в этом явлении нет совсем ничего нового, за исключением масштабов, которые оно приняло. Это было спекулятивной розничной торговлей, разросшейся вширь. Деньги делались "друг с друга” /ap’allelon/ посредством добавок к цене, так часто встречаемых на рыночной площади. Точка зрения Аристотеля, хотя его представление о взаимных добавках к ценам было неполным, отражала важнейший переходный этап в истории экономики, тот узловой пункт, начиная с которого институт рынка начал двигаться по торговой орбите. Одним из первых городских рынков, если не самым первым, была афинская агора. Ничто не указывает на то, что она появилась одновременно с основанием города. Первая аутентичная запись об агоре относится к пятому веку до Р.Х., когда она была уже определенно установлена, хотя это еще является спорным. На протяжении всей ее ранней истории использование мелкой монеты и розничная торговля продуктами питании шли рука об руку. Начало этого в Афинах должно, поэтому, совпасть с чеканкой оболов где-то в начале шестого века до Р.Х. В Азии эти явления могли иметь предшественников в Сардах, столице Лидии, по всем параметрам являющимся городом истинно греческого типа. И здесь снова первое использование мелкой разменной монеты намечает путь, особенно, если мы включим, а мы должны это сделать, использование золотой пыли. По этому вопросу Геродот оставляет мало сомнений. Легенда о Мидасе констатирует наличие во Фригии огромного количества речного золота около 715 г. до Р.X., в то время, когда в Сардах через саму рыночную площадь протекал золотоносный ручей Пактолус. На родине Геродота, в Галикарнасе, стоял огромный памятник Алиаттесу, стоимость которого во многом была оплачена взносами торговавших любовью девушек из Лидии, а Гигес, основатель династии Мермнадов, как представляется, был инициатором чеканки электрона (золотая монета - прим.пер.). Сын Алиаттеса Крез украсил Дельфы роскошью своих массивных золотых даров. В Малой Азии остались неизвестными бусы или раковины, которые могли бы быть использованы в качестве материала для денег; в этой связи упоминание о золотом песке является решающим. Велика вероятность, что эти две лидийские инновации 20 - чеканка монет и розничная продажа продуктов питания - были внедрены в Афинах одновременно. При этом они не могут считаться неотделимыми друг от друга. Эгина, которая опередила Афины в вопросах чеканки, возможно, использовала монеты только во внешней торговле. Возможно, так же обстояло дело и с лидийскими монетами, тогда как золотой песок использовался в сделках с продуктами питания и в любовных сделках. До настоящего дня рыночная площадь в Биде, столице Нупы в Нигерии, как говорят, превращается после полуночи в место торговли, где в качестве денег циркулирует золотой песок. В Лидии наличие золотого песка также могло, пожалуй, способствовать внедрению практики розничной продажи продуктов питания. Аттика следовала за этим примером, заменив, однако, крошки золота слитками оболов серебра. Вообще говоря, скорость распространения монет обогнала развитие рынков. В то время, когда торговля уже была весьма активной и использование денег в качестве единого стандарта стало повсеместным, число рынков оставалось небольшим и они были весьма удаленными друг от друга. К концу четвертого века Афины славились своей агорой, где каждый мог дешево купить еду. Чеканка монеты распространялась со скоростью лесного пожара, однако за пределами Афин рыночная торговля не была особенно популярна. Во время Пелопоннесской войны флотилии торговцев сопровождали военный флот, поскольку войска только в редких случаях могли опираться на снабжение с местных рынков. Даже в начале четвертого века в районе Ионических островов не было постоянных рынков продовольственных товаров. Главными инициаторами рынков были в то время греческие армии, особенно наемные подразделения, которые тогда стали использоваться все более и более часто. Традиционная армия, состоявшая из тяжеловооруженных пехотинцев (гоплитов) и экипировавшая себя сама, использовалась только для коротких компаний, на которые хватало мешка ячменной каши, приносимой из дома. Ближе к пятому веку были сформированы регулярные экспедиционные войска, кадровая часть которых состояла из граждан Спарты или Афин, а основная масса нанималась за границей. Найм таких войск, особенно в том случае, когда предполагалось, что они должны пересечь дружественную территорию, вызывал проблемы снабжения, которые любили комментировать генералы, претендующие на ученость. Трактаты Ксенофонта предлагают много примеров фактической и идеальной роли, которую играет рынок в новой военной стратегии. Продуктовый рынок, за счет которого войска могли снабжать себя, используя карманные деньги, выдававшиеся им военачальником /в том случае, если было невозможным проведение реквизиций/, был частью более широкого рынка, включавшего продажу награбленного добра, особенно рабов и крупного рогатого скота, а также обеспечение армии со стороны торговцев, которые следовали за ней в надежде что-то заработать. Все это сводилось к великому множеству рыночных проблем. Касаясь каждой, мы получаем свидетельства организационной и финансовой деятельности, инициированной царями, генералами или правительствами, несущими ответственность за военные мероприятия. Что касается самой компа- 21 нии, то она зачастую была ничем иным, как организованным рейдом с целью награбить добро, или даже представляла собой предпринимавшуюся правительством какой-либо страны сдачу внаем другому правительству целой армии. Военная эффективность была, конечно, самым главным требованием. Продажа военной экспедицией захваченной добычи, даже если такая продажа была вызвана соображениями военной тактики, была таким же элементом эффективности, как и регулярное снабжение войск, поскольку позволяла избежать, насколько это было возможно, возникновения антагонизма с дружественными нейтральными государствами. Отчаянные генералы использовали соответствующие ситуации методы, стимулирующие деятельность местных рынков, финансируя торговцев с тем, чтобы они обслуживали войска и нанимая местных умельцев на импровизированных рынках для поставки вооружения. Они поощряли снабжение рынка и рыночные услуги всеми имеющимися в их распоряжении средствами, несмотря на то, что иногда местная инициатива могла быть только начинающейся и неустойчивой. Вообще-то едва ли можно было рассчитывать на мгновенное возникновение духа предпринимательства у местных жителей. Спартанское правительство направило гражданскую комиссию "торговцев добычей" вместе с царем, который командовал армией на поле сражения. В их задачу входило организовать аукционную продажу пленных рабов и захваченного скота прямо на месте. Царь Агесилай активно занимался тем, чтобы рынки были “подготовлены”, “основаны” и “предоставлены в распоряжение” его войск союзными городами вдоль намечаемого маршрута следования. В “Киропедии” Ксенофонт описал, как любой торговец, который хотел сопровождать армию и нуждался в деньгах для оборота, мог бы обратиться к командующему и, после представления рекомендаций о своей надежности, мог бы получить деньги из фонда, служащего для этой цели. /Кир. VI ii 38 f../. Примерно в то же время Тимофей, генерал из Афин, будучи внимательным к финансовым нуждам торговцев, действовал по тому же сценарию, как и описанный в воспитательном трактате Ксенофонта. Во время Олинфской войны /364 г до Р.Х/, заменив медью серебро при выплате своим солдатам, он убедил торговцев принимать ее от солдат по той же стоимости, твердо обещая им, что все это будет принято от них по неизменной стоимости при покупке добычи и что все, что останется после покупки награбленного, будет возмещено в серебре. /Рс. Арист. Экон. II 23 a./. Это сказано для того, чтобы показать, как мало можно было еще полагаться на местные рынки как на средство снабжения армии и реализации награбленного, если это не поощрялось военными. Местные рынки во времена Аристотеля только начинали расти. Они создавались по случаю или для какой-либо определенной цели и только при покровительстве властей. Причем местный продуктовый рынок не являлся никоим образом институтом для торговли между агентами из далеко расположенных мест. Раздельное существование /внешней/ торговли и рынка было правилом. Институт, который должен был связать их вместе - механизм установления цены в результате взаимодействия спроса и предложения - был неизвестен Аристотелю. Этот механизм был, конечно, истинным инициатором коммерческой практики, 22 которые теперь стала заметна в торговле. Традиционно внешняя торговля не несла на себе оттенка коммерции. Будучи по своему происхождению полувоенным занятием, она никогда не отрывалась от властных структур, в стороне от которых при архаических условиях могла существовать только очень мелкая торговля. Прибыль возникала благодаря грабежу и полученным дарам /будь то добровольные или полученные в результате шантажа/, общественных подношений и наград: золотая корона либо земельный надел преподносился князем или городом, оружие и предметы роскоши захватывались - the kerdos of Odyssey. Между всем этим и местным продовольственным рынком полиса физической связи не было. Финикийский emporos демонстрировал свои сокровища и безделушки во дворце князя или в мемориальном зале, в то время как его люди принимались выращивать собственные продукты на чужой почве. Позже формы торговли двигались по административным колеям, сглаженным вежливостью администрации торгового порта. Обычные и договорные цены принимали большие размеры. Торговец, если он не получал компенсацию за счет комиссионных, получал свою "прибыль" от продажи импортных изделий, которые составляли смысл всего предприятия. Договорные цены были результатом переговоров - долгого дипломатического торга, который предшествовал их установлению. Как только договор заключался, спор о ценах кончался, так как договор означал установление цены, по которой торговля и осуществлялась. Поскольку без договора торговли не было, то наличие договора с фиксированной ценой блокировало рыночный механизм. Торговля и рынки имели не только разные площадки, статус и персонал, они отличались также по своей цели, этическому характеру и организации. Мы еще не можем сказать со всей определенностью, когда и в какой форме торг из-за цены и получение прибыли за счет разницы в ценах вошли в сферу торговли, как это подразумевается у Аристотеля. Даже при отсутствии международных рынков прибыль, полученная от заморской торговли, была нормальной. Однако, не может быть сомнения, что острый взгляд теоретика уловил связь между мелкими уловками розничного торговца агоры и теми способами получения торговой прибыли, о которых стали столько говорить в его время. Но устройство, которое установило их родство - механизм установления цены в результате взаимодействия спроса и предложения - ускользнуло от Аристотеля. Распределение продуктов питания через рынок позволяло пока иметь очень маленькую площадку для действия этого механизма: и торговля между далеко расположенными пунктами направлялась не индивидуальной конкуренцией, а институциональными факторами. Ни местные рынки, ни дальняя торговля не отличались колебаниями в ценах. Только в третьем веке до Р.Х. работа механизма спроса и предложения стала заметной. Это произошло в отношении зерна, а позже, коснулось рабов в открытом порту Делос. Поэтому можно сказать, что афинская агора почти на два века предшествовала возникновению в районе Эгейского моря рынка, о котором можно сказать, что он воплотил в себя рыночный механизм спроса и предложения. Аристотель, который писал во второй половине этого периода, сумел разглядеть в ранних примерах получения прибыли от разницы в 23 ценах признаки изменений в организации торговли. И все же при отсутствии рыночных механизмов образования цены он мог увидеть только извращенность в предположении, что новая страсть к деланию денег в состоянии послужить какойлибо полезной цели. Что касается Гесиода, то его знаменитая похвала мирному соревнованию никогда не переходила границ дорыночной конкуренции на уровне поместья - хвала горшечнику, кусок мяса - дровосеку, дар певцу, который выиграл соревнование. ОБМЕН ЭКВИВАЛЕНТОВ Нужно изменить представление о том, что Аристотель предлагал в своей Этике теорию цен. Такая теория является по-настоящему центральной для понимания рынка, главной функцией которого является создать цену которая уравновешивает спрос и предложение. Ни одна из этих концепций, однако, не была ему знакома. Постулат о самообеспеченности подразумевает, что именно та торговля, которая требовалась для установления автаркии, была естественной и поэтому правильной. Торговля осуществлялась посредством актов обмена, что, опять же, подразумевало определенное соотношение, по которому обмен мог 6ы иметь место. Но как вписать акты бартерного обмена в рамки общества? И, если бартер существует, то по какому соотношению он должен осуществляться? Что касается происхождения бартера, то ничто не могло нравиться меньше философу Gemeinschaft, нежели смитовское предположение о склонности к обмену, якобы присущей индивидууму. Обмен, говорил Аристотель, возник из потребностей разросшейся семьи, члены которой первоначально пользовались вещами, которыми они сообща владели. Когда их количество возросло, и они были вынуждены расселиться отдельно, они обнаружили, что им не хватает некоторых вещей, которыми они ранее пользовались сообща и, поэтому, они должны были получать вещи друг от друга.6 Это привело к взаимному разделу вещей. Короче, 7 взаимность в разделе была достигнута через бартер.8 Отсюда обмен. Обменное соотношение должно быть таким, чтобы поддерживать сообще9 ство. И снова, не интересы индивидуумов, а интересы сообщества были руководящим принципом. Умение людей различного статуса должно быть обменено по норме, пропорциональной статусу каждого: единица работы строителя обменивалась на много единиц работы сапожника; если это было не так, то взаимность нарушалась, и сообщество разваливалось.10 6 Аристотель, Пол. 1257a 24 Аристотель, 1257а 19 8 Там же. 1257 а 25 9 Аристотель ЕН 1133б 16, 1133б 8. 10 Там же. 1133б 29. 7 24 Аристотель предложил формулу, по которой норма /или цена/ должна была устанавливаться:11 она дается точкой, на которой пересекаются две диагонали, каждая из которых представляет статус одной из двух сторон.12 Точка формально определялась четырьмя количествами - по два на каждой диагонали. Метод нечеток, результат неточен. Экономический анализ представил четыре определяющих количества с правильностью и точностью путем указания пары показателей на кривой спроса и парой показателей на кривой предложения , которые являются определяющими цены, которая создает рынок. Огромная разница состояла в том, что современный экономист имел своей целью описание образования цен на рынке, в то время, как такая мысль была далека от сознания Аристотеля. Он был занят совершенно другой практической проблемой - создания формулы, согласно которой цена должна быть установлена. Довольно удивительно, но создавалось впечатление, что Аристотель не видел другой разницы между установленной ценой и ценой, полученной в результате торговли, кроме разницы во времени: первая из них существовала до того, как сделка совершилась, а вторая появлялась только после.13 Цена торга, настаивал он, будет иметь тенденцию к тому, чтобы стать чрезмерной, потому что она была согласована до удовлетворения спроса. Это само по себе должно быть доказательством наивности Аристотеля в отношении работы рынка. Он, по-видимому, полагал, что справедливо установленная цена должна отличаться от цены торга. Установленная цена, помимо ее справедливого характера, имела преимущество создания естественной торговли, в противовес неестественной торговле. Поскольку цель естественной торговли заключается исключительно в том, чтобы восстановить самодостаточность, установленная цена обеспечивает это через исключение прибыли. Эквивалентности - как мы далее будем называть установленную норму служат поэтому для того, чтобы предохранять "естественную" торговлю. Цена в итоге торга может породить прибыль для одной из сторон за счет другой, и, таким образом, подорвет связи сообщества вместо того, чтобы укрепить их. Для современного менталитета, привыкшего к понятию рынка, цепь мыслей, представленных здесь и приписываемых Аристотелю, должна показаться серией парадоксов: Его суждения предполагают игнорирование: рынка как института торговли; ценообразования как функции рыночного механизма; любой другой функции торговли, кроме той , которая обеспечивает самодостаточность общества; причин, по которым установленная цена может отличаться от цены, сформированной рынком и рыночные цены должны колебаться; 11 Там же. 1133а 8. Там же. 1133а 10. 13 Там же. 1133б 15. 12 25 наконец, конкуренции, как средства, которое произвело цену, уникальную тем, что она расчищает рынок и может поэтому рассматриваться как естественная норма обмена. Вместо этого рынок и торговля рассматриваются здесь как отдельные и определенные институты: цены, как производимые обычаем, законом или провозглашением; прибыльная торговля, как "неестественная"; установленная цена, как "естественная"; колебание цен, как нежелательное явление. Соответственно, естественная цена не является безликой оценкой обмениваемых товаров, а выражением взаимной оценки статусов производителей. Для решения этих явных противоречий концепция эквивалентностей воспринимается как дающая ключ к пониманию. В ключевом разделе о происхождении обмена /allage/ Аристотель придал совершенную точность основному институту архаического общества - обмену эквивалентностями. Увеличение размера семьи означало конец ее самодостаточности. При отсутствии то одной вещи, то другой, они были вынуждены опираться друг на друга для снабжения. Некоторые варварские народы, сказал Аристотель, все еще практикуют такой обмен натурой, поскольку такой народ, как ожидается, должен давать одни виды товаров первой необходимости в обмен на другие товары первой необходимости, например, вино на зерно, в таком объеме, как этого требуют обстоятельства и не более, беря одно и отдавая в обмен другое, и так с каждым видом товара. Практика бартера этого вида не противоречила, поэтому, природе вещей, это не было формой получения богатства, поскольку это имело целью восстановление естественной самодостаточности человека.14 Институт обмена эквивалентов был создан для обеспечения всем домовладельцам возможности претендовать на свою долю необходимых товаров в соответствии с положенной нормой в обмен на такие товары, какими они сами обладают. Ни от кого не ожидалось, что он отдаст свои товары, не получив ничего взамен: бедняк, который не обладал ничем, что можно было бы предложить в обмен, должен был отработать свой долг /отсюда огромная социальная важность института долгового обязательства/. Таким образом, бартер произошел из института распределения предметов жизненной необходимости; целью бартера было обеспечить всех домовладельцев этими предметами до уровня достаточности: это было институционализировано в качестве обязанности домовладельца отдать свой излишек любому другому домовладельцу, у которого случилась нехватка этого конкретного продукта, по его просьбе, но только до уровня достаточности; обмен совершался по установленной ставке /уровню эквивалентности/ на другие товаров, какие у данного домовладельца имеются в избытке. Выражая это в юридических терминах, насколько это возможно применительно к столь примитивным условиям, можно сказать, что обязательство домовладельца касалось бартерной сделки, ограниченной величиной потребности истца, совер- 14 Аристотель, Пол., 1257а 24-31. 26 шенной по установленным ставкам с исключением кредита, предметом которой могли быть все товары массового спроса. В Этике Аристотель подчеркивал, что несмотря на эквивалентность обмениваемых товаров, одна из сторон оказывалась в выигрышном положении, а именно та, которая была вынуждена предложить эту сделку. Тем не менее в конечном итоге процедура сводится к взаимности, постольку в другое время наступала очередь другого выиграть от этого обмена. "Само существование государства зависит от таких актов пропорциональной взаимозависимости... если этого не будет, не будет и взаимности, а ведь именно она связывает нас вместе. Вот почему мы устанавливаем место поклонения Грациям в общественном месте, чтобы напоминать людям о необходимости возвращать доброту; поскольку именно эта черта специфична для Грации, поскольку это обязанность не только отплатить услугу, оказанную одному, но в другой раз взять инициативу для оказания услуги самим".15 Ничто, как представляется, не может лучше показать значение взаимности, чем это уточнение. Это можно назвать взаимностью в квадрате. В данном случае обмен рассматривается как часть взаимного действия в противовес рыночному взгляду, который наполнил бартер такими качествами, которые являются прямой противоположностью щедрости и грации, сопутствовавшей идее взаимодействия. Если бы не эти замечания, мы все еще были бы не в состоянии идентифицировать этот важнейший институт архаического общества, несмотря на груды документальных свидетельств, найденных археологами за последние два или три поколения. Цифры, представляющие собой математические соотношения между единицами товаров разного рода были повсюду переведены ориенталистами как "цена". Ведь факт существования рынков принимался за сам собой разумеющийся. Фактически эти цифры означали эквивалентные соотношения, совершенно не связанные с рынками и рыночными ценами, поскольку их величины являются изначально установленными. Какие-либо предшествующие колебания, завершаемые некоей "фиксацией", как, видимо, подразумевает понятие “цена”, отсутствуют. В данном случае язык обманывает нас. ТЕКСТЫ Это не то место, где можно рассуждать о многочисленных вопросах, по которым наше представление о предмете отличается от предыдущих. Мы, однако, должны вкратце вернуться к самим текстам. Формирование ошибочного представления о главном предмете труда Аристотеля было практически неизбежно. Коммерческая торговля, которая рассматривалась как его главный предмет исследования, как это теперь оказывается, в то время только-только появилась на свет. Это появление на свет произошло не в Вавилоне времен Хаммурапи, а более чем тысячу лет спустя в грекоязычной части Западной Азии и в самой Греции. Аристотель поэтому не 15 Аристотель, ЕН 1133а 3-6. 27 мог описать работу развитого рыночного механизма и обсуждать его влияние на этику торговли. Кроме того, некоторые из его ключевых терминов - особенно kapelike, metadosis и chrematistike - были искажены при переводе. Иногда ошибка становится трудноуловимой. Термин кapelike был истолкован как искусство розничной торговли вместо искусства "коммерческой торговли", chrematistike как искусство делать деньги вместо умения добывать продукты первой необходимости. В другом случае искажение очевидно: metadosis был принят за обмен или бартер в то время, как это слово красноречиво означало нечто совсем противоположное, а именно, "отдача своей доли". Кратко рассмотрим эти вопросы по порядку: Kapelike грамматически означает искусство kapelos. Это значение слово kapelos использовано Геродотом в середине пятого века, обозначая тогда определенного рода розничного торговца, в частности, держателя харчевни, торговца продовольственными товарами и вареной едой. Изобретение чеканки монет было связано Геродотом с тем фактом, что лидийцы превратились в kapeloi. Геродот также пишет, что прозвищем Дария было кapelos. И действительно, именно при нем военные склады начали практику продажи продуктов питания в розницу. В конечном итоге слово kapelos стало синонимом слов "обманщик, мошенник, плут". С самого момента возникновения это слово имело уничижительное значение. Несомненно, это еще оставляет открытым вопрос о значении слова kapelike у Аристотеля. Суффикс -ike означает "искусство чего-то", что делает kapelike означающим искусство kapelos. Фактически такое слово не было в употреблении; словарь указывает только на один пример /помимо Аристотеля/, и в этом примере оно означает, как можно ожидать, "искусство торговли в розницу". Каким тогда образом Аристотель пришел к вынесению его в качестве заголовка для предмета первостепенной важности, никоим образом не ограниченным розничной, а точнее коммерческой торговлей? Поскольку именно это и ничто иное, без сомнения, и является предметом обсуждения. Найти ответ не трудно. В своем страстном труде, где он выступает против торговли ради прибыли, Аристотель использовал слово kapelike с ироническим оттенком. Коммерческая торговля была, конечно, не мелочной торговлей; не была она и розничной торговлей; и чем бы она ни была, она заслуживала быть названной какой-либо формой или вариантом emporia, что было обычным названием для мореходной торговли вместе с любой другой формой крупномасштабной или оптовой торговли. Когда Аристотель касался специфически разнообразных видов морской торговли, то он пользовался словом emporia в его обычном смысле. Зачем тогда он не поступил так же в основном теоретическом анализе предмета, а использовал вместо этого новомодное слово уничижительного, сопутствующего значения? Аристотелю нравилось изобретать новые слова, и его юмор, если таковой вообще был, был похож на юмор Бернарда Шоу. Фигура kapelos была не теряющим успеха гвоздем комической сцены. Аристофан в своем труде "Acharnians" заставил своего героя стать kapelos и под этим прикрытием завоевать 28 торжественную похвалу хора, который превознес его как философа дня. Аристотель оень хотел передать то, что на него совершенно не произвели впечатления нувориши и их якобы тайные источники богатств. Никакой тайны коммерческая торговля не представляла. Когда все было высказано открыто, то оказалось, то речь идет о мелком торгашестве, обозначенном крупными буквами. Chrematistike намеренно использовалось Аристотелем в литературном смысле как предоставление предметов первой необходимости, вместо обычного значения слова как "делания денег". Лейстнер правильно передал это слово как “искусство снабжения", а Эрнест Баркер в своем комментарии вспомнил первоначальное значение слова chremata, что, предупреждал он, означало не деньги, а сами предметы первой необходимости - толкование, поддержанное Дефурни и М.И.Финли в неопубликованной лекции. Вообще говоря, акцент, сделанный Аристотелем на неденежном значении слова "chremata" было логически неизбежным, поскольку он придерживался постулата об автаркии, что было бы бессмысленным за пределами натуралистической интерпретации богатства. Серьезная ошибка в толковании слова metadosis как "обмен" в трех важнейших главах Политики и Этики имеет еще более глубокие корни.16 В случае со словом metadosis Аристотель придерживался общего значения этого слова. Именно переводчики внесли произвольное толкование. В архаическом обществе общих трапез, набегов и других актов взаимной помощи и практических проявлений взаимности термин metadosis обладал специфической смысловой нагрузкой это слово означало "дать долю, выделить место", особенно применительно к общему столу, шла ли речь о религиозной или церемониальной трапезе либо о другом общественного мероприятия.17 Таково словарное значение слова metadosis. Его этимология подчеркивает односторонний характер действия, связанного с отдачей, внесением вклада во что-то, выделением чего-то. И все же перед нами поразительный факт - при переводе этих глав, в которых Аристотель выводил понятие обмена от слова metadosis, этот термин был превращен в "меновую сделку" или "бартер", что превратило его в свою противоположность. Эта практика была санкционирована ведущим словарем, который зарегистрировал s.v. metadosis - эти три важнейшие главы - как исключения! Такой отход от ясного текста понятен только как выражение “прорыночного” уклона со стороны более поздних переводчиков, которые в тот момент были не в состоянии правильно толковать значение текста. Обмен для них был естественной склонностью людей и не требовал объяснения. Но, даже если это так, слово “обмен”, конечно, не могло образоваться от мetadosis в его общепринятом значении "давать долю". Соответственно, они превратили metadosis в "обмен" и тем самым сделали заявление Аристотеля примером пустого трюизма. Эта ошибка подвергла опасности всю конструкцию экономической мысли Аристотеля в ее самых основополагающих моментах. Тем, что он выводит обмен от выражения "давать свою долю" (т.е. 16 17 Пс.-Арист., Оек. II, 1353а 24-28 Там же, 1133а 2; Пол., 1257a 24; 1280б 20. 29 придал ему некоммерческий смысл, прим.пер.), Аристотель создал логическую связь между своей теорией экономики и практическими вопросами. Коммерческая торговля, как мы помним, рассматривалась им в качество неестественной формы торговли; естественная торговля была неприбыльной, поскольку она всего-навсего поддерживала самодостаточность. В поддержку этого тезиса он мог с успехом сослаться на то обстоятельство, что в ограниченном размере, требуемом для самодостаточности, причем только в этом размере, натуральный обмен все еще широко практиковался некоторыми варварскими народами, когда речь шла о предметах первой необходимости. Этот обмен осуществлялся согласно установленным эквивалентным соотношениям, принося, в зависимости от случая, выгоду то одному, то другому. Таким образом, образование слова обмен от акта внесения вклада одного человека в общий котел, было тем механизмом, который объединял в единое целое теорию экономики, базирующуюся на постулате самодостаточности сообщества, и разграничение между естественным и неестественным видами торговли. Но все это представлялось настольно чуждым для рыночного мышления, что переводчики были вынужден прибегнуть к тому, чтобы поставить текст с ног на голову, и, в конечном итоге, утратили смысл приводимых доводов. Пожалуй, самый дерзкий тезис Аристотеля, который должен был бы до сего дня будоражить ум мыслящих людей своей оригинальностью, был в результате сведен к банальности, которая, если бы она вообще несла какой-либо определенный смысл, была бы отвергнута автором как слишком мелкий взгляд на те фундаментальные опоры, на которых зиждется экономика человечества.

Аристотель открывает экономику

Products

Support

Аристотель открывает экономику

Add this document to collection(s)

Add this document to saved

Suggest us how to improve StudyLib