От редакции - Институт всеобщей истории РАН

ОТ РЕДАКЦИИ
25 февраля 2009 г. в Институте всеобщей истории РАН прошла
конференция, организованная Центром истории частной жизни и
повседневности и ставшая первым шагом в реализации нового
научного проекта – «Средневековые письменные источники как
историко-художественные тексты: создатели-читатели». Целью
этого коллективного исследования является изучение особенностей индивидуального творческого процесса применительно к эпохе средневековья и раннего Нового времени, раскрытие механизма
функционирования отдельных текстов в породившей их культурной среде, включающего в себя такие этапы как замысел/создание
текста автором, социальное бытование/распространение текста,
его восприятие читателями, популярность и ее отсутствие, роль
текста в формировании и удовлетворении социокультурных и интеллектуальных потребностей современной ему эпохи.
Участники проекта предполагают сосредоточиться на исследовании двух взаимосвязанных понятий. С их точки зрения, введение
в оборот понятия «историко-художественный текст» позволит
отказаться от сложившейся еще в XIX в. системы жанров, при которой допускалось лишь раздельное существование сугубо исторических (т.е. правдиво отображающих реалии прошлого) и, соответственно, сугубо художественных текстов (литературных произведений, преимущественно основанных на вымысле). Данная система, при всей ее условности, вполне применимая к текстам
XVIII-XIX вв., была экстраполирована и на более ранние эпохи.
Однако средневековым источникам и текстам раннего Нового
времени присуща весьма слабая жанровая дифференцированность,
не позволяющая столь строго разграничивать исторические и художественные произведения. Понятие «историко-художественный
текст» разрешит, возможно, снять данное противоречие и увидеть
в том или ином конкретном произведении или документе текст,
объединяющий в себе стремление автора к отображению современной ему действительности или событий прошлого с сознательным использованием ради этой цели сугубо художественных
средств и приемов.
Именно фигуре «создателя» такого текста участники проекта
предполагают уделить основное внимание. При этом под «создателем» произведения здесь подразумевается не только его автор (сочинитель). Безусловно, им может считаться и собственно составитель текста, лично писавший или диктовавший его (фактическое
авторство). Но в то же время им может оказаться некий человек
5
или учреждение, от имени (и/или с ведома) которого создавался
тот или иной документ (так называемое юридическое авторство).
Такой «автор» не обязательно принимал непосредственное участие
в данном процессе, но его роль в осуществлении замысла и последующем бытовании текста, безусловно, заслуживает внимания
исследователей. Частое несовпадение юридического и фактического авторов порождает также проблему достоверности авторства
того или иного конкретного произведения. Не менее существенной
оказывается и роль переписчика, редактора, иллюстратора, переводчика и издателя, каждый из которых имел возможность внести
в текст свои личные изменения (техническое авторство). Интереснейшей проблемой в исследовании процесса появления текста на
свет представляется и рассмотрение автора как читателя, использовавшего свой интеллектуальный «багаж» для создания собственного произведения - путем буквального копирования из чужих сочинений, пересказа, цитирования, использования «чужой»
системы образов, и т.д.
Вполне понятно, что весь комплекс перечисленных выше проблем никак не мог быть рассмотрен в рамках всего одной конференции. Ее участники стремились, скорее, наметить некоторые
возможные пути решения поставленных вопросов. И это, как кажется, им отчасти удалось.
Попытке увидеть личность автора, найти следы его сугубо индивидуального понимания процесса творчества, выявить причины
и пределы такой «свободы» был посвящен доклад Анны Пожидаевой (РГГУ, Москва) «“Сотрите этого ребенка”, или Эскизы и инструкции на полях средневековых рукописей». Докладчица обратилась к весьма специфическому даже для историка-медиевиста
материалу – служебным пометам на полях иллюминированных
рукописей, представлявшим собой не что иное, как инструкции
для художников-миниатюристов, которые должны были украсить
тот или иной кодекс в соответствии с его содержанием. Эта строгая зависимость между текстом и иллюстрациями к нему, столь
понятная нашему современнику, далеко не всегда соблюдалась в
средние века: художники могли воспроизвести предложенный им
цикл иллюстраций не полностью, исключив из него по собственному желанию какие-то отдельные сцены, нарисовать не всех необходимых по сюжету персонажей или, наоборот, добавить когото нового. Причиной подобной «вольности» обычно оказывалось
образование миниатюриста, его отличное знание библейских текстов (к которым по преимуществу и создавались иллюстрации в
раннее и развитое средневековье), а также наиболее распространенных вариантов иконографических программ. Хорошая память и
6
живое воображение могли превратить рядового работника монастырского скриптория в подлинного автора-иллюминатора. Любопытно, однако, что с возникновением в XIII в. светских мастерских «свобода» в изображениях подчас достигалась не за счет излишней информированности миниатюриста, а напротив – по причине его низкой культуры: светские художники значительно хуже
монахов были знакомы с текстами Священного Писания. Это приводило, с одной стороны, к росту всевозможных иконографических инструкций, а с другой, к еще большей вольности в изображении тех или иных сцен и персонажей. Изменились и условия
труда: теперь один миниатюрист мог работать над несколькими
рукописями сразу, не имея времени вникать в смысл текста и часто
руководствуясь очень приблизительными знаниями о предмете.
Недостаточная образованность светских художников и элементарная спешка приводили порой к настоящим курьезам. Особое оживление среди присутствовавших вызвал пример из английской
«Морализованной Библии» XIII в. с неожиданно появившимся в
сцене шествия в Вифлеем младенцем Христом. Перепутавший
данный сюжет со сценой бегства в Египет миниатюрист удостоился в результате гневной отповеди своего начальника: «Сотрите
этого младенца, которого несет дама. Она (его) вовсе не должна
здесь нести». Постепенное разрушение целостности готовых иконографических программ, переход от полного копирования сцены
к вопроизведению (часто по памяти) отдельных персонажей, а затем только их характерных поз – таков путь, пройденный средневековым миниатюристом от работы ремесленника, слепо следовавшего чужим инструкциям, к творческому поиску настоящего
мастера, способного принимать индивидуальные решения, свободного в построении собственного пространства для каждой из картин. Однако подобной степени свободы художники достигли, по
мнению А. Пожидаевой, уже только в эпоху Ренессанса.
Столь неутешительный вывод, касающийся степени индивидуализации средневековых изображений, был отчасти оспорен Александрой Чирковой (Институт истории РАН, Санкт-Петербург) в
докладе «Можно ли рисовать на папских привилегиях? (Казус
конца XII века)». Ее внимание привлекли одни из наиболее формализованных как по содержанию, так и по манере оформления
средневековых документов – буллы римских пап. Казалось бы,
здесь не было и не могло быть места никаким «отклонениям от
нормы», а если они и встречаются, то не представляют никакого
исследовательского интереса. А. Чиркова решилась оспорить данное мнение, предположив, что именно маргиналии способны сообщить историку много нового не просто о работе папской канце7
лярии, но о конкретных ее представителей. Ювелирный палеографический и кодикологический анализ позволил докладчице на основании рисованных элементов (инициалов и подписей) нескольких десятков папских булл выделить индивидуальный почерк по
крайней мере шести разных писцов папского скриптория XII в.
Учитывая, сколь скудными сведениями мы обладаем об этих людях (от которых не сохранилось даже имен), данная информация
уже сама по себе претендует на звание научного открытия. Однако
еще больший интерес собравшихся вызвал рассказ об одном из
этих шести папских служащих – так называемом писаре F, превратившим пространство папской буллы в поле для настоящих художественных экспериментов. В отличие от своих коллег, чей почерк
различается в основном по начертанию отдельных букв, писарь F,
в противовес всем существовавшим на тот момент нормам, изменил подпись самого папы, придав ей весьма фривольный вид. Вместо перечеркнутых, стоящих рядом букв SS, представляющих собой сокращенное «subscripsi» («подписал»), этот скриптор изобразил некое змееподобное существо с вытянутым тельцем (образованным из соединенных концами двух букв), длинным хвостом,
узкой мордочкой с глазом и треугольными ушками. Пикантности
ситуации добавляло то обстоятельство, что дело происходило в
понтификат Александра III, возглавлявшего канцелярию до избрания на папский престол и лично устанавливавшего правила написания всех актов. То, что он сам, а также все его кардиналы видели
«ушастую змею» в момент подписания буллы и позволили ей
остаться на этом официальном документе, означает, что с восприятием индивидуального в средние века дело обстояло значительно
сложнее, нежели мы можем себе представить.
О соотношении письменного текста и иллюстраций к нему говорила Ольга Тогоева (ИВИ РАН, Москва) в докладе «“Портрет”
Жанны д’Арк на полях журнала Клемана де Фокамберга», в котором она проанализировала единственное прижизненное изображение знаменитой героини прошлого. Выполненное собственноручно
секретарем Парижского парламента и являясь плодом его воображения, «портрет» представлял собой иллюстрацию к сообщению о
появлении в 1429 г. в рядах французских войск странной «девы со
знаменем», о которой Фокамберг на момент создания рисунка не
знал практически ничего: ни как ее зовут, ни как она выглядит, ни
ее политических целей. Не зная даже того, что Жанна была одним
из королевских военачальников, он, тем не менее, изобразил ее со
штандартом в руке, придав ему значение ее главного атрибута. На
основании деталей рисунка, а также всей доступной на сегодняшний день информации о знамени Жанны д’Арк и о средневековой
8
вексиллологии вообще, О. Тогоева предположила, что прототипом
для данного «портрета» стал образ Иисуса Христа, триумфаторазнаменосца, победителя смерти и сил ада. Главный же вывод докладчицы, однако, заключался в другом. Исполняя функции иллюстрации к тексту, изображение Жанны (а вернее, его символический смысл) вступало в противоречие с непосредственным содержанием дневника. Называя французов своими «врагами», Клеман
де Фокамберг в то же самое время, наделив их предводительницу
знаменем Христа, предсказывал им победу в Столетней войне. Несовпадение смыслов текстуального и визуального сообщений в
данном конкретном случае позволяет, по мнению докладчицы,
пересмотреть принятую в историографии точку зрения о Клемане
де Фокамберге как о представителе проанглийски настроенной
части французского общества и совершенно иначе интерпретировать содержание его журнала.
Маргиналиям на полях текста, но уже не авторским, а читательским, был посвящен доклад Юлии Крыловой (ИВИ РАН,
Москва) «Читатель и маникулы. (О маргиналиях рукописи 1693 из
Национальной библиотеки Франции)». Пометы читателя, отражающие его индивидуальное восприятие произведения, ведут исследователя, как убедительно показала докладчица, к осознанию еще
одной реальности, связанной с изучением любого нарратива. Данный тезис был проиллюстрирован на примере весьма популярного
в позднее средневековье трактата – сочинения Жоффруа де Ла Тур
Ландри «Книга поучений дочерям». Одна из его рукописей, хранящаяся в Национальной библиотеке Франции и до сих пор не
привлекавшая особого внимания историков, содержит на своих
полях так называемые маникулы – изображения человеческой руки, с помощью которых почитатель таланта де Ла Тура отмечал
наиболее интересные, с его точки зрения, места из «Книги поучений». Проанализировав все выделенные отрывки, Ю. Крылова попыталась восстановить ход мыслей, круг интересов и предпочтений неизвестного читателя XV в. И хотя часть ее выводов показались собравшимся в достаточной мере спорными, новый взгляд на
изучение «пространства» конкретного текста, безусловно, заслуживает внимания.
Проблеме чтения и процессу «создания» нового типа читателя
в эпоху позднего средневековья был посвящен и доклад Анны
Котоминой (ИВИ РАН, Москва) «Светский читатель XV века
осваивает пространство книги». На примере небольшого комического произведения, созданного в конце XV в. в бургундской
Фландрии и озаглавленного «Евангелия от Прях», докладчица
проанализировала изменения, происходившие в то время в технике
9
чтения, и, в частности, переход от декламации текста вслух к его
изучению «про себя» и для себя. Индивидуализация этого процесса
самым непосредственным образом влияла и на сами книги, на их
внутреннее устройство: появление оглавления, пагинации, автоцитат, аллюзий на другие произведения. Два варианта «Евангелий от
Прях», созданные с разницей всего в несколько лет, прекрасно
иллюстрируют эти изменения, коснувшиеся как оформления книги, так и ее содержания. Анализ двух введений к основному тексту
произведения, а также миниатюр, помещенных на фронтисписы,
привели автора к заключению, что изменения этой обрамляющей
«рамки» свидетельствуют о совершенно разных задачах, которые
ставили перед своими читателями два создателя «Евангелий».
Если первая редакция представляла собой не более чем запись деревенских поверий и являлась прежде всего познавательным чтением, то автор второй рукописи, творчески переработав имевшийся в его распоряжении материал, создал пародийное произведение,
в котором те же самые поверья преподносились с высмеивавшими
их комментариями (порой весьма фривольного содержания).
Усложнение структуры книги в ее содержательной части вело, по
мнению А. Котоминой, к появлению у нее совершенно иного типа
читателя – человека образованного, начитанного, склонного к рефлексии и весьма иронично настроенного по отношению к окружающему его миру.
Доклад Елены Казбековой (ИВИ РАН, Москва) «Вставки и
интерполяции в списках папских декретальных сводов XIII в.:
Экстраваганты» был также посвящен принципам редактирования
текста: созданию на основе одного, вполне легитимного свода канонического права, другого – не менее легитимного, однако снабженного экстравагантами – дополнениями, пояснениями и комментариями ученых правоведов, без которых, как им казалось, изложенные нормы не могут считаться действенными. Любопытно,
что существовавшие вначале исключительно в качестве маргиналий на полях законодательного кодекса, экстраваганты со временем становились неотъемлемой частью основного текста, сливались с ним, хотя и сохраняли при этом свое прежнее имя.
Отдельную группу на конференции составили сообщения, чьи
авторы представили на суд собравшихся слушателей анализ текстов-загадок – документов и литературных сборников, цели составления которых сложно понять с первого взгляда даже профессиональному историку. Доклад Андрея Касатова (Институт истории РАН, Санкт-Петербург) «Historia vera vel imaginaria, или О чем
может поведать грамота Вильгельма Завоевателя?» был посвящен
исследованию «благочестивой подделки» – фальшивого пожало10
вания некоторых земельных владений английскому монастырю
Селби от имени прославленного монарха XI в. Палеографический
и кодикологический анализ, проделанный докладчиком, вполне
убедил присутствующих коллег, что речь в данном случае идет о
грамоте, составленной задним числом (в XII в.), но отсылающей к
королю Вильгельму как к наиболее авторитетной фигуре в истории
аббатства. Главный, однако, вопрос, на который попытался ответить А. Касатов, заключался в том, зачем монахам потребовалось
поддельное дарение. Изучение политической ситуации, сложившейся вокруг аббатства на рубеже XI-XII вв., конфликтов с местной и центральной властью дало возможность предположить, что
таким – довольно широко распространенным в средние века – способом монахи пытались расширить сферу своих полномочий,
укрепить свое пошатнувшееся было положение крупного землевладельца. Апелляция же к авторитету Вильгельма Завоевателя
логично вытекала из того обстоятельства, что именно он основал в
свое время Селби.
Не менее занимательной и запутанной на первый взгляд выглядела история документа, проанализированного Павлом Габдрахмановым (ИВИ РАН, Москва) в докладе «Путешествие по средневековому свитку. (Опыт «прочтения пространства» описи грамот
об алтарных трибутариях аббатства св.Петра в Генте середины
30-х гг. XIII в.)». Речь в нем шла об инвентарной описи, содержащей краткую информацию о дарениях сервов (лично зависимых
крестьян) и трибутариев (церковных зависимых), жертвовавших
себя на алтарь св. Петра или Девы Марии (т.е. обязующихся нести
в их честь определенные повинности). Этот перечень, поражающий своей хаотичностью, на самом деле, как продемонстрировал
докладчик, был составлен по строгому плану. Это позволило выявить исследование самого пространства документа, т.е. особенностей почерка, расположения записей, их длины и т.д. Очередность описания грамот соответствовала хронологическому принципу, в котором они составлялись и попадали в архив монастыря.
Именно поэтому в первой половине списка преобладали дарения
сервов на алтарь св. Петра, происходившие в X-XI вв., тогда как в
его конце в основном описывались дарения трибутариев в честь
Девы Марии, сделанные в XII-XIII вв., когда культ Богородицы
стал необыкновенно популярен на средневековом Западе. Таким
образом, совершенно «пустой» на первый взгляд документ позволил не только заглянуть в скрипторий аббатства в Генте и узнать о
принятой в нем практике составления актов, не только увидеть, как
именно развивалась в этой части Европы земельная зависимость
11
крестьян, но и понять, как менялись религиозные представления и
предпочтения последних.
Круг вопросов, рассмотренных или только намеченных в докладах, прозвучавших на конференции, оказался весьма широк и
многогранен, что, однако, нисколько не смутило участников и
слушателей, с оптимизмом смотрящих в будущее. Интерес, проявленный к проблеме историко-художественных текстов и их создателей специалистами в разных областях гуманитарных наук, присутствовавшими на заседании, свидетельствует об актуальности
данной тематики и позволяет надеяться на продолжение дискуссии.
Ольга Тогоева
Игорь Данилевский
12