XXV. ОЛИВЕР КРОМВЕЛЬ.

XXV.
(ИЗ соч. Паули: „Оливер
ОЛИВЕР
Кромвель".
КРОМВЕЛЬ.
„Новый Плутарх" в русск. переводе. Изд. Бакста).
В знаменитом долгом парламенте было три пятых членов преж­
него парламента, и из дворянства и городских сословий снова выбраны
были все те, которые отличались стойким сопротивлением нарушению
древнего права страны со стороны короны и духовенства и протестантским настроением. Очень значительное большинство принадлежало де­
мократическому направлению. Конечно, в то время аристократы отлича­
лись от демократов, или, как выражались тогда, кавалеры от круглоголовых и по виду, и по месту происхождения совершенно иначе, чем те­
перь. В самых высших кругах, в числе пэров, находились защитники
народных прав и свободы совести. Привилегированные классы также
находились в раздоре между собой. Верное королю рыцарство находи­
лось больше на северо-востоке, где ныне в промышленных центрах
коренится радикализм, между тем как в то время к югу от
поперечного разреза, сделанного с северо-востока на юго-запад, груп­
пировались около парламентски-настроенной денежной силы Лондона
графства, более преданные конституции. Но среди давно испытанных
людей партии и отдельных фанатиков явились теперь в зале заседаний св. Стефана и такие люди, которые скоро получили необыкновен­
ное значение.
Между ними был также сорокалетний мужчина, которого вне его
графства знали только весьма мало. Утонченный дворянин, сер Филип Варвик, член палаты, описывает его в своих мемуарах
следующим образом: „Утром я пришел отлично одетый в палату
и увидел, что здесь говорит один господин, одетый в очень обык­
новенное платье. По-видимому оно сделано было дурным деревенским
портным. Его белье было грубо и не очень чисто. Мне даже помнится,
что я заметил несколько кровяных пятен на галстуке, который был
немного больше воротничка. На шляпе у него не было ленты. Но он
был человек видный, и шпага плотно прилегала к его боку. С здоровым красным лицом, говорил он резким, немелодическим голосом, но с большим жаром... Я сознаюсь, что мое уважение к ве*
196
ликому собранию несколько поколебалось, когда я увидел, как внима­
тельно слушает оно этого господина. Это был
Оливер Кромвель".
Род Кромвеля не имеет никакого отношения к лордам того же
имени, которые в XIV и XV столетиях были сделаны пэрами. Но за­
то доказано его родство с явившимся из неизвестности при Вольсее
и, по его падении, ставшим при Генрихе VIII сильным министром,
Томасом Кромвелем, графом эссекским, „молотом монахов", ко­
торый, как генеральный викарий государя, имевшего супрематию над
церковью, разбил на куски монастырские земли и сделал много других
преобразований, пока сам не пал жертвой капризов деспота. Его племянник, сэр Ричард Вильямс, прямо называемый валлийцем, значит
земляком Тюдоров, сохранил однако доставшиеся ему от ограбления
церквей имения Гинчинбрук и Рамзай в графстве Гунтингдон и из
благодарности к виновнику своего богатства принял фамилию Кром­
вель, так что этот род, подобно Росселям, Сеймурам, Цецилям
и другим богато одаренным монастырскими имуществами, нужно при­
числить к джентри, созданным Тюдорами. Сэр Генри, сын Ричарда,
названный золотым рыцарем, и его сын Оливер жили в своем богатом водой и лугами поместье, в Гинчинбруке, но вследствие рос­
кошной жизни и большого числа детей, они не могли сохранить нераздельным большого поместья, подобно другим родам, одного с ними
положения. Потомки их не вышли в пэры, подобно потомкам последн и х . Уже Роберт, брат Оливера, переехал на жительство в
город Гунтингдон, откуда он управлял хозяйством
в своем поместье и где о н , подобно другим землевладельцам, с выгодой за­
нимался пивоварением, ремеслом, которое служило предметом насмешек со стороны слепых клеветников его сына. Замечательно, что
благочестивая и домовитая жена Роберта, Елизавета Стюарт, считала
свой род в родстве с шотландскими королями и была внучкой последнего приора Эли, который, как англиканский декан кафедрала,
вступил в б р а к .
Единственный сын и х , достигший зрелых л е т , пятый из десяти
других детей, родился в Гунтингдоне 25-го апреля 1599 года, когда
еще царствовала королева Елизавета. Принятый при крещении своим
дядей Оливером, мальчик назван был этим именем. Находясь на
верху своей власти, он впоследствии имел полное право напомнить в
своей речи, сказанной в парламенте в 1654 году: „по рождению я был
джентльмен, и если не пользовался особенной известностью, то я не
оставался в
темной неизвестности". Его ближайшими родственни­
ками были Джон Гемпден, землевладелец, живший в своем наследственном поместье, в Букингемшире, и также принадлежавшие к
джентри Сен-Джонсы. Будучи четырех лет от роду, он видел,
к а к , при перемене династии, король И а к о в , проездом с севера, оста­
новился в апреле 1603 г. и провел два дня в гостях у дяди Кромвеля в Гинчинбруке и пожаловал последнего, так же, как и дядю с
матерней стороны, орденом. Первые лживые хроникеры украсили своими
выдумками это первое событие в жизни Оливера. Они рассказывают,
будто обезьяна, находившаяся при дворе, утащила этого выродка на
верхушку дерева в парке и только к сожалению не уронила его оттуда:
будто бы этот неотесанный деревенский мальчишка затеял драку с
197
маленьким принцом Карлом и до крови разбил ему н о с ; будто у
постели ребенка являлась какая-то исполинская фигура и предсказала
ему, что он впоследствии сделается королем. Но ни этими, ни другими
подобными глупостями не удалось уничтожить память о том, что его
семейство принадлежало к очень почтенному землевладельческому дво­
рянству.
Родители, преданные библейскому направлению, отдали сына в школу
к достойному пуританскому духовному Бирду в Гунтингдоне. Строгое
учение Кальвина особенно сильно распространялось в восточных графствах. Однако о н , как прилично было его положению, поступил в уни­
верситет. 23-го апреля 1616 г., в тот самый день, в который умер
Шекспир в Стратфорде-на-Авоне, его имя появилось в матрикулах
Сидней-Суссекской коллегии в Кембридже, в которую поступали дети
знатных фамилий графства. Что касается мифов о дурных поступках,
о лености и порочности во время школьной жизни, то они не согласуются
с фактами. Кромвель впоследствии мог объясняться по латыни с иностранными посланниками, напр. с шведскими. Впрочем, Кромвель не
имел времени заняться науками, потому что уже в июне 1617 года
умер его отец, и ему нужно было помогать по хозяйству матери и сестрам. Это однако не помешало ему отправиться в Лондон и т а м ,
в конторе адвоката, приобрести необходимые юридические познания не
для того, чтобы посвятить себя адвокатской карьере, а чтобы пригото­
виться к юридической общинной деятельности в своем графстве по
своему положению землевладельца. Против обвинения, будто бы он в
это время предавался игре и другим столичным порокам, говорит
уже то, что он 21 года, в августе 1620 года, вступил в невозму­
тимо счастливый брак с Елизаветой Бурчер, дочерью дворянина, пре­
данной той же благочестивой вере. Отцовское наследство вовсе не было
расточено, так что он уже женатый мог содержать при себе мать
и сестер.
Из последующих лет едва ли известно об
нем что-нибудь
больше того, что у него родилось несколько детей и он часто страдал сильной ипохондрией. Как патриот и христианин, в то время,
ставшее еще более мрачным с переходом скипетра от Иакова к
Карлу, он долго боролся с собой из-за мрачного учения о благодатном избрании, пока не сделалась его непоколебимым убеждением
мысль, внушенная ему его собственной жизнью, имевшей особенное срод­
ство с ней, что в мире господствует грех и потому верующие обя­
заны бороться против него. То, что пуритане и другие враждовавшие
с авторитетом государства сектаторы, что в то время, как и теперь,
тысячи борющихся с собой и с миром христианских душ называют
своим пробуждением и возрождением, совершилось также и в нем.
Таким образом у него бывали мучительные порывы сокрушения и глубочайшего уныния, от которых всего менее бывают свободны именно
сильные души, как Кромвель или Лютер; но нужно остерегаться—неясные и спутанные выражения этих порывов объяснять просто, как
фразы секты, как физические конвульсии, или как лицемерие. Библейский ветхозаветный склад речи вполне соответствовал натуре, в
которой не было ничего искусственного, а все было серьезной действительностью и которая, соединивши в себе все, что волновало многие
198
тысячи сердец, сильнее и сильнее начинала чувствовать несвободу,
внешность и фривольность государственной церкви. Много времени спу­
стя после того, как Кромвель примирился с собой, в октябре
1638 г., он писал своей родственнице Сент-Джон: „Вы знаете, как
я жил прежде. Ах, я был главой, главой грешников! Действительно.
Я ненавидел страх Божий, однако же Бог был милостив ко мне".
Это место находится в письме, переполненном библейскими оборотами,
но показывающем человека, который уже освободился от всяких стесняющих сомнений. Кто хочет выводить из этого заключение о раз
вратной жизни в молодых летах, тот не имеет ни малейшего по¬
нятия о процессах душевной жизни. Но, кроме того, Мильтон прямо
свидетельствует, что Кромвель во время долголетней жизни в скром­
ной тиши более всего отличался чистотой своих нравов.
Вследствие этого он и пришел в резкое столкновение с полити­
кой Карла I. В марте 1628 г. граждане его родного города избрали
его в третий сильно оппозиционный парламент, вскоре после того, как
запутавшийся в долгах дядя должен был продать свой родовой Гинчинбрук членам фамилии Монтегю. Таким образом он в Вестмин­
стере подавал голос за „прошение о правах", эту жалобу на склонные
к католичеству стремления клира и на покровительство, оказываемое двором иезуитам, а 11 февраля 1629 г. говорил свою первую речь в
религиозной комиссии. Уже давно ведший борьбу с неподвижно ортодоксальным приходским духовенством с целью распространения в общинах и везде христианского чтения Библии, он однажды воскликнул:
„если таковы в церкви ступени для получения мест и повышений, то
чего мы можем ожидать впоследствии?" Для показаний против одного
из злейших епископов он предлагал пригласить в качестве свидетеля благочестивого Бирда, но этому помешало закрытие парламента,
последовавшее 2 марта 1629 г. после бурных событий в нижней палате.
Возвратившись к своим землякам, он не оставался в неизвест­
ности в течении одиннадцатилетнего террористического правления. Та­
ким образом вместе с своим достойным учителем, в качестве
мирового судьи, он вел борьбу за нарушаемые правительством привилегии общинного самоуправления. Даже после того, как он весной
1631 г. продал часть своего имущества в городе и взял в аренду
значительный луговой участок близ Сент-Ивеса, на расстоянии часа
пути от Узы, он не переставал действовать в пользу целей оппозиции, из Вестминстера перешедшей в каждый округ, в каждое граф­
ство. Чтобы лучше распоряжаться своими землями, увеличившимися вследствие аренды и наследства от дяди по матери, он окончательно пере­
селился в ближайший епископский город Эли и тотчас же вмешался
в другой спор, который вызвало во все вмешивавшееся правительство.
Уже давно стало жизненным вопросом для страны регулирование реки
Узы, систематическое осушение богатых лугами болот, которые тяну­
лись в пяти графствах к северу до морского берега. Землевладельцы,
и в том числе имевший много земли графский дом Бедфордов, делали с своей стороны всевозможные, хотя малоуспешные усилия, но
с 1637 г. в это дело самовластно вмешалось правительство и начало
бесцеремонно распоряжаться действиями ассоциации местных богачей
с маленьким великим человеком, пользовавшейся дурной репута-
199
цией и в других отношениях. Кромвель первый мужественно вос¬
стал на защиту частного права. Он вовсе не был против осушения
столь невыгодных болотистых пространств, но он не мог стерпеть
произвола государства относительно ассоциации, ведшей свои собствен­
ные дела.
Когда таким образом насилие, шедшее сверху в государстве и
церкви, в народном хозяйстве и общинном управлении, дошло до
высшей степени, а, с другой стороны, нестерпимый дух пуританства
враждебно выступил как против всего другого, так и против более
утонченного и возвышенного умственного направления, связанного с ан­
гликанской монархией, тогда могли почувствовать скорбь даже сильные
души. Но чтобы Кромвель, Пим и Гемиден, после того как разразилась буря в Шотландии и королевская казна была быстро истощена,
в досаде на все бывшие доселе мучения, серьезно думали о переселении
в Новую Англию,—это на деле мало вероятно. Напротив, первый
заключил недавно новый арендный контракт на 21 г о д . Он заседал в коротком парламенте в апреле 1640 г., куда был избран
вероятно вследствие своих заслуг по делу осушения болот от города
Кембриджа, как представитель оппозиции вместе с одним роялистом,
которого послал университет. Но они скоро должны были возвратиться
домой, потому что король, принужденный крайностью уступить, потом
еще раз предпочел достать себе средства для борьбы другими спосо­
бами. Но 3-го ноября Оливер Кромвель с большинством своих единомышленников снова явился в Вестминстер.
Король требовал денег и войска, чтобы прогнать шотландцев из
страны. Большинство же, в религиозных и политических воззрениях
согласное с теми большей частью знаменитыми людьми, которые распо­
ложили к себе народ т е м , что боролись и страдали за свои убеждения, скорее готово было помогать шотландцам. А тем временем
граф Страффорд вербовал себе войско из ирландцев, чтобы впоследствии послать этих разбойников, если придется, и против шот­
ландцев, и против парламента. Однако обстоятельство неблагоприятствовало ни ему, ни Лоуду. С первых же дней самые горячие петиции
против епископской церкви встретились с требованиями шотландских
мирных комиссаров, ставившими на первый план религиозное един­
ство обеих стран. В то время, как члены палаты занимались следствием по поводу насилий, которым подвергались они сами и их друзья,
Джон Пим с своим горячим рвением успел не только сделать
шотландское дело делом парламента, но и представить на рассмотрение
комиссии палаты отношение к Ирландии. Немедленно Страффорд и архиепископ Лоуд были заключены в Тоуэр, между тем как два
других их помощника успели заблаговременно убежать за море. Вместе с главными опорами пала и вся система. Над извращенным Стю­
артами духовным и светским правлением и над продажностью су­
дебной власти разразилась страшная Немезида. За прениями по поводу
большой, покрытой 150,000 подписей, петиции против епископальной
церкви последовал процесс Страффорда, геройски встретившего смерть
и позорно оставленного королем, который льстил себя надеждой, что
он может обходиться впоследствии с более ничтожными и податли­
выми орудиями. В прениях, происходивших в течении этих меся-
200
ц е в , Кромвель не выдавался, как оратор, подобно Пиму и другим.
В это-то время, когда он представлял жалобу по поводу Джона Лильборна, высеченного за преступление по печати, он и обратил на себя
внимание элегантного сера Филиппа Варвика.
Между тем Карл, соглашаясь временно взять себе оппозиционных
советников и потом опять продолжая комплот с знатными офице­
рами, уверял настоящий парламент, что он не распустит его без
его согласия. Во время парламентских вакаций, когда он летом от­
правился на с е в е р , чтобы вести переговоры с шотландцами, в Ирландии 23 октября 1641 г., в день св. Игнатия, ирландцы и католики ан­
гличане бросились убивать протестантских поселенцев на востоке и
севере. Лично король был неповинен в этой национальной кровавой
мести, но его благорасположение очень много значило, как везде, так
и для тамошних католиков, которые могли бы согласиться на неогра­
ниченную королевскую власть, но никогда не согласились бы на парламентски-пуританский образ правления. Это была попытка противодействия
против совместной деятельности Шотландии и Англии, которые сообща
хотели положить границы господствовавшему доселе произволу. Но на
Великобританию это событие произвело противоположное действие: великая
ремонстрация (remonstrance) в виде непосредственного обращения к на­
роду, перечислявшая в 206 статьях все сделанные в течении 15 лет
насилия гражданской и религиозной свободе, была принята 22 ноября, хотя
только незначительным большинством,— и парламент высказался таким образом против епископов и за ограничение королевского права
назначения. Вместе с Звездной палатой пала и Верховная комиссия,
высший насильственный институт церкви. Прелаты, еще прежде, чем
самовластная резолюция парламента исключила их из верхней палаты,
не могли уже ходить в нее, боясь яростной толпы. Круглоголовые на­
чали драться с кавалерами. У короля стали оспаривать принадлежав­
шее до сих пор исключительно только короне право созывать мили­
цию, древний ландвер, единственное согласное с конституцией войско,
между тем как парламент, т. е. большинство нижней палаты, соби­
рался присвоить себе эту королевскую прерогативу, с т е м , чтобы
пользоваться ей, конечно, от имени короля, но на средства и для целей
страны. Таким образом—с одной стороны—стоял самостоятельный ко­
роль, поддерживаемый связанными своей присягой на верность васса­
лами, а с другой староны—оппозиция, обнимавшая может быть две
трети населения, которая однако желала стоять за короля в парла­
менте. Вследствие этого вспыхнул пожар, которого уже нельзя было
потушить.
Именно в это время Кромвель, во время летних вакаций, тоже
уезжавший к своим в Эли, снова возвратился в парламент. Он
внес предложение, чтобы главнокомандующий войсками назначаем был
не королем, но парламентом, и требовал, чтобы лорд Бристоль был
удален из королевского совета. Этим он побудил монарха к ро­
ковому, но имевшему решительное влияние действию 4 января 1642 г.
Карл лично, во главе своих вооруженных саблями и ружьями кавалеров, явился в залу св. Стефана, чтобы захватить пятерых членов
палаты, которые главным образом поддерживали эту радикальную ре­
форму военного управления. Нарушивши таким образом неприкосно-
201
венность парламента, король встретил решительное сопротивление со
стороны Лондона, и через несколько времени отправился на север,
чтобы снова увидеть свою столицу только во время шествия на смерть.
В это время обе стороны собирались уже взяться за острое оружие,
вместо острых, резких слов.
Когда началась междоусобная война, то Кромвель, который гораздо
больше был человек дела, чем слова, вступил на дорогу, соответствовавшую его способностям. Подобно другим депутатам, он поспешил на родину, чтобы королевский приказ относительно милиции и
военных складов не был приведен в исполнение раньше такого же
парламентского приказа. Подобно своему родственнику Гемидену, по­
жертвовавшему 1,000 фунтов, он пожертвовал 500 фунтов для усми­
рения папистских бунтовщиков в Ирландии. Он устроил отправку
оружия в город Кембридж, занял магазин при тамошнем замке
и наложил запрещение на серебро, которое некоторые коллегии универ­
ситета, подобно коллегиям Оксфорда, хотели отправить к королю. С
своими зятьями, Вальтоном и Десборо, членами за Гунтингдон, он
немедленно принялся за организацию отрядов для службы парламенту.
В списках армии от 14 сентября под начальством графа Эссекского,
лорда-генерала королевского и парламентского, мы видим капитаном
67 эскадрона Оливера Кромвеля, который также поместил и своего
старшего сына того же имени в 8 эскадрон графа Бедфордского.
Подобное же рвение обнаруживалось во многих графствах и округах, в приходах и в присутственных местах, однако не в том
направлении, как здесь. В других местах преобладала верность к
королю не только в аристократических кругах. Во многих местах
его приказ имел перевес над парламентским, так что Карл,
очень обрадованный, водрузил свой большой штандарт на ноттингемском дворце, как бы показывая т е м , что во время войны законный
сборный пункт находится только около него. 23 октября обе стороны
в первый раз померились силами при Эджгилле. При всей готовности
народа к пожертвованиям, в котором участвовали и некоторые аристократические дома, парламентское войско, состоявшее преимущественно
из городской милиции под начальством графа Эссекского, вовсе не
бывшего стратегом, не имело ни одного решительного успеха и ему
удавалось только беспрепятственно отступать, как это было в сентябре,
при Ньюбюри. Роялисты взяли Бристоль. Даже самый Лондон, на предместья которого несколько раз нападали их конные отряды, был бы
потерян, если бы Карл не потерял времени на бесполезную осаду Глочестера. Кавалеры, отличавшиеся если не дисциплиной, то храбростью и
пламенным одушевлением к делу их короля, с мужеством и на­
деждой шли на борьбу. Храбрая королева доставляла с континента
оружие, амуницию и другие военные припасы. Племянники короля, в
особенности Руперт Пфальцский, дикая, резкая рыцарская натура, при­
несли с собой некоторую военную опытность, приобретенную в немецких войнах. Известно, что в то время, когда страна была напол­
нена шумом оружия на севере, западе и юге, при отсутствии однако
правильной войны, все еще явно высказывалось и желание мира. Не­
сколько раз начинались переговоры, но исчезла всякая надежда прими­
рить принципы, защищаемые обеими сторонами, королевские прерогативы
202
и парламентские привилегии. В военных
лагерях в Вестминстере
и Оксфорде уже обнаружились раздоры. Все зависело от того, кто
дольше вынесет напряжение всех с и л , кто в состоянии будет возмещать и х . Тогда, побуждаемые неоспоримыми выгодами, оказавшимися
на стороне короля, генеральное собрание Шотландии и вестминстерский
парламент вошли в соглашение между собой. По уничтожении епископ­
ства юг принимал пресвитерианскую церковную реформу, а север за
это и за соответствующее вознаграждение предлагал свои войска. В
Вестминстере 25 сентября 1643 г. был торжественно прочитан и под­
писан великий оборонительный и наступательный союз для защиты религиозной свободы и гражданских п р а в , а также и для истребления
идолопоклонства, Solemn League and Covenant. Джон П и м , не обладавший особенными умственными дарованиями, но имевший натуру государственного человека, и служители Слова мечтали соединить оба госу­
дарства под церковно-политической системой с государем во главе,
сильно ограниченным в своих правах. Но много ли все это помогло
защите парламентской Англии, возложенной на графа Эссекского?
Только одной своеобразной местности на востоке, именно—богатой
водой низменности между устьями Темзы и Гумбера, мало коснулись эти
военнае движения, преимущественно благодаря энергической деятельности, посредством которой член за Кембридж сумел превратить
ассоциацию для осушения болот пяти графств в сильное политическое
общество и сдержать все местные враждебные элементы. При начале
войны местное дворянство и здесь, как в других местах, скорее
чувствовало расположение к королю, чем к парламенту, но большин­
ство свободного и оседлого населения, мелкие землевладельцы, были на­
строены иначе. Это были люди, которые не только занимались своими
лугами, откармливанием скота и собиранием денег, но в своей простой
библейской вере составляли себе собственные понятия о т о м , что уже
издавна занимало все умы. Здесь пустил широкие корни прогрессивный
сепаратизм и шел прямо своей дорогой, которая с самого начала не
всегда совпадала ни с шотландским церковным управлением, ни с
парламентской монархией. Поэтому нет ничего удивительного, что они
с полным доверием взирали на Кромвеля, который уже давно составил себе твердые понятия об этих вещах. Подобно тому, как
прежде он собирал необходимые суммы, приготовлял для войны пешие
и конные отряды и не успокоился до тех п о р , пока не укрепил го­
рода Кембриджа, как центра сопротивления, и не достал гарнизона,
так и теперь, произведенный в полковники с весны 1643 г., он не
только предупреждал всякое вторжение кавалеров, но и сдерживал
в здравых границах местное джентри, то убеждением, то силой.
Иные дворянские усадьбы он по временам подвергал и осмотру. Еще
жив был старик, его дядя, принимавший его при крещении, глава
их фамилии, и оставался, как и нельзя было иначе ожидать, верным
королю. Однажды Кромвель явился к нему в дом, засвидетельствовал свое почтение, попросил его благословения, но вместе захватил
с собой все оказавшееся на лицо серебро и оружие. Сер Джон Вентворт и многие другие дворяне в марте 1643 г. собрались в Ловестофте, на побережье Суффолька, чтобы образовать здесь роялистский
сборный пункт, укрепили это место и даже поставили несколько пу-
203
шек. Но полковник с несколькими кавалеристами и волонтерами
Норвича и Ярмута напал на них неожиданно и возвратил этим господам свободу только за большой выкуп.
Эта беспощадная энергия, которую впоследствии парламент должен
был утвердить и одобрить, почти совершенно обеспечила от ужасов
междоусобной войны область между Узою и берегом, к которой впоследствии присоединились Гунтингдон и Линкольн, так что здесь не
могли нейтрализоваться, как во многих других местах, две одина­
ково сильные факции. В числе дворян, находившихся в списках
семи соединившихся графств, мы встречаем только трех лордов, 30
баронетов и 42 рыцаря, которые едва ли все добровольно согласились
участвовать в деле или взяться за оружие, но все-таки по мере сил
своих содействовали строгому порядку, возвысившемуся над ними.
Парламентские войска чувствовали себя довольно сильными, чтобы дви­
нуться дальше и прогнать войска лорда Кемдена из Кроуланда в
Линн и Петерборо и наконец в Линкольншир, где стояли пришедшие
с севера войска маркиза Ньюкестльского. 13 мая Кромвель с 12 от­
рядами храбро напал при Грантаме на превосходную массу конницы и
драгунов и немедленно разбил их с Божией помощью, как гово­
рилось в его извещении, в первый раз напечатанном в газетах.
Но он все-таки требовал немедленных подкреплений, потому что те­
перь очень важно было действовать в связи с сером Томасом Ферфаксом, который сражался за парламент в Иоркшире против мар­
киза Ньюкестльского. После того, как полковник в июле взял Стамфорд и Бурлейф-Гоуз, нужно было освободить сильно стесненный
Генсборо и отбросить неприятеля за Трент. После нескольких искусных движений, он приказал 28 июля своему эскадрону, всегда спло­
ченному и готовому к битве, напасть на неприятелей, которые после
рукопашного боя на саблях и пистолетах и были рассеяны. „Это ве­
ликое свидетельство милости Божией", писал он начальству восточного
союза... „Пусть не слабеет ваше усердие... Если вы будете иметь успех,
то найдете его в недрах вашей ассоциации. Нам не нужно бояться
ничего, кроме наших собственных грехов и лености". Это дело, в
котором пал лорд Кавендиш, родственник лорда Ньюкестля, ко­
нечно, не спасло Генсборо, потому что в это время в этой местности,
как почти везде, королевское дело приобретало силу. Тем усерднее
старался Кромвель, назначенный губернатором острова Эли, почти не­
доступной болотной страны, о приведении в действие по окончании полевых работ совершенно новой системы набора. Замечательно, что
здесь начальство было вверено прежнему противнику, но приверженцу
парламента, лорду Мендевиллю, теперь графу Манчестеру. Но из четырех командиров конницы ни у одного не было столь хорошо вооруженного войска, как у полковника Кромвеля.
Ничего не может быть удивительнее того гения, с каким этот
человек 44 лет усвоил себе военное ремесло, бывшее до сих пор
для него совершенно чуждым. Он и его люди должны были изучать
кавалерийскую службу от самых простых приемов до боевых построений, причем учителями были старые голландские солдаты. Немногие
строгие статьи воинского устава, на которых основывалась успешная
организация, были вызваны самою необходимостью. Ничей другой глаз
204
не умел так верно выбирать офицеров и солдат. Он сам сказал
однажды: „Выбирайте в офицеры людей богобоязненных и честных,
тогда к ним будут поступать тоже честные люди и будут прилежно
учиться у них военному делу". Таким образом он придавал зна­
чение не количеству, но хорошему качеству, согласию и однородности,
при которых войско при первом же натиске разбивает гораздо сильнейшего противника. „Я бы лучше желал иметь простого капитана в
грубой фланелевой куртке, который знает, за что он сражается и всей
душей предан этому, чем такого, которого вы называете джентльменом". Кромвель составлял свои эскадроны главным образом из тех
мелких свободных собственников, зажиточных арендаторов и их
сыновей, которые в этой части страны более чем где-либо стояли
на собственных ногах, из закаленных молодых людей, почти срос­
шихся с своими лошадьми и проникнутых религиозным духом пламенного сектаторства. Эти люди, при затруднительности уплаты правительственпого жалованья, могли до некоторой степени сами содержать
себя и лошадей. Военная дисциплина соединялась у них с объеди­
няющей дисциплиной их веры. Таким образом чувство долга, вну­
шавшее не только чистить лошадь, держать в исправности оружие, но
и побеждать во имя Божие, скоро решительно сравнялось с принципом рыцарской чести, который до сих пор составлял неоспоримое
превосходство кавалеров под начальством Руперта.
Неудивительно поэтому, что Кромвель неблагоприятно отзывался о
том войске, которое набрал граф Манчестерский. Это были люди не­
надежные и непослушные, несмотря на то, что еженедельно получали
жалованье. „Мои напротив растут", писал он от 11 сентября своему
родственнику Сент-Джону. „Я и м е ю великолепный эскадрон. Если бы
вы узнали его, то тоже оценили бы его. Это не перекрещенцы, но чест­
ные, трезвые христиане. Но они ожидают, что с ними будут обра­
щаться, как с людьми". Таким образом уже теперь обнаружился
контраст между его и остальным войском, так как между его сол­
датами не было ни сварливых людей, ни пьяниц, ни воров, но страх
Божий заменял у них чувство чести и должен был служить душей
самой строгой дисциплины, хотя этот контраст, вместо похвалы, возбуждал насмешки.
Даже добрые друзья его все еще считали его бесцельным мечтателем, пока наконец он не разрешил загадки силой религиозно-политического фанатизма, который стоял выше всяких расчетов и соображепий, и с пением псалмов во имя Всевышнего бросался на врага.
С справедливой гордостью он мог впоследствии указывать на это:
„Следствием было то, что я набрал людей, которые имели перед гла­
зами только страх Божий, которые сознательно и по совести делали
свое дело. С этих пор они никогда не были побеждаемы, но напро­
т и в , сами постоянно разбивали неприятеля, где только его ни насти­
гали". Эскадрон „благочестивых железных боков" Кромвеля состав­
лял поэтому военное братство, которое подчинялось, не смотря на сво­
боду секты, самой строгой дисциплине, целью и средствами которого
были религиозная самостоятельность и социальное равенство. Здесь со­
единились, чего никогда потом не бывало в военной истории, мораль­
ный огонь и трезвый рассудок. Эти люди были не только заклятыми
205
противниками роялистских дворян, но относились индифферентно даже
к примирительно конституционным стремлениям и положениям парламентаристов. Весьма естественно, что эти последние никогда не могли
освободиться от чувства беспокойства, при виде такой мощи, потому
что сокрушающее действие кромвелевских всадников должно было
стать магнитом для всех подобных сепаратистских элементов
страны. То, за что впоследствии Мильтон превозносил могучего вождя
и его воинов, коренилось уже в этих первых началах. Так как
он имел в виду только цели войны и заповеди своей веры, „то и
привлекал со всех сторон честных и храбрых людей в свой ла­
герь, как лучшую школу не только военных подвигов, но и благочестия и добродетели".
Но для беспрепятственного развития почти не было и времени. Еще
осенью, после того, как Ферфакс пробился на южную сторону Гумбера,
нужно было со всеми наличными силами напасть на превосходные числом массы маркиза Ньюкестльского. В тот самый день 11 октября,
когда последний снял осаду Гулля, на его войска при Винсеби напали
соединившиеся с подкреплениями из Йорка эскадроны ассоциации и менее чем в полчаса рассеяли и х . Было мгновение, когда Кромвель
лежал под убитой лошадью и сер Интрам Гоптон едва не заколол его. Но в то время, как он невредимо сел на лошадь, его
противник пал на месте. Так как Линкольншир почти совершенно
очищен был от неприятеля, то значит влияние ассоциации подвину­
лось значительно на север. Прежде чем вступление шотландцев в
следующем году сосредоточило военные действия около Йорка, Кромвель показывался в различных местах. В феврале 1644 г. во время
короткого пребывания в Лондоне о н , бывший уже теперь генераллейтенантом у графа Манчестерского, получил поручение отвести отряд
с военными припасами на запад в Глочестер. В начале марта он
снова прибыл в Кембридж с множеством пленных. Теперь уже
начальники и товарищи стали обращать особенное внимание на этого
индепендента, который не только брал для себя лучших офицеров
из самых крайних членов секты, но еще держался того принципа,
что государству нет никакого дела до личных мнений человека,
только бы он верно служил ему.
Но сами события, казалось, содействовали этим крайним тенденциям
еще прежде, чем разыгрался первый акт великой борьбы. Из храб­
рых вождей сопротивления абсолютистской короне и англиканской
церкви Гемпден п а л , а Пим умер и погребен был в Вестминстерском аббатстве. В то время, как граф Эссекский и его офицеры
из высшего дворянства не блистали ни талантами, ни победами, другие
лорды, до сих пор стоявшие за права страны, стали смущаться этим
делом. А Кромвель, напротив, содействовал единственным успехам этих дней, очищению востока и удержанию Глочестера на западе
и кроме того возвышался от одной ступени к другой, чтобы принять
направляющее участие в решении дела, не потому, чтобы он сам
того желал, но потому, что иначе он и не мог, т. е. вследствие данных
обстоятельств.
Когда в конце июня 1644 г. маркиз Ньюкестльский с остатками
своих папистских войск был загнан шотландцами под началь-
206
ством лорда Левена, Ферфаксом, графом Манчестерским и Кромвеллем в город Йорк, а принц Руперт с 20,000 человек перешел
из Ланкашира Пикские горы и оказал ему поддержку, тогда дело
дошло до сражения. Вечером 2 июля роялисты, после самого кровопролитного боя из всей войны, были страшно разбиты при Лонг-МарстонМуре недалеко от Йорка. Отдавая полную честь шотландцам, которые
с удивительным спокойствием поддерживали огонь, и не умаляя бесспорных военных заслуг Ферфакса, мы должны однако ж признать,
что решительный удар избранной коннице Пфальцграфа был нанесен
левым крылом, „железными боками" Кромвеля. Останется навсегда
замечательным то письмо, в котором он недавно потерявший своего
первого сына, извещал своего зятя Вальтона о смерти сына, павшего
при Йорке. Могучее впечатление перевешивает слова библейского утешения. „Поистине Англия и церковь Божия, писал он,—обрели вели­
кую милость в победе, которую даровал нам Господь. Мы ни разу
не нападали на врага без того, чтобы не опрокинуть его. Левое крыло,
которым я командовал, конница ассоциации с несколькими шотланд­
цами в арриергарде, разбило всю конницу принца. Бог сделал их жатвой
для наших мечей. Затем мы бросились на их пешие полки
и все разметали". Этот сильный удар совершенно очистил весь сев е р , но все еще не выбил короля из седла, потому что спустя два
месяца войска парламента потерпели поражение на далеком юго-западе,
в Девоншире и Корнваллисе. 27 октября сам Карл во втором сражении при Ньюбюри едва успел спастись от своих противников,
которые призвали к себе на помощь геройского бойца ассоциации. Затем последовало тяжелое время, в течении которого в Лондоне цар¬
ствовал комитет двух королевств и заседал в Вестминстере пресвитерианский синод, а переговоры, начатые с королем, казалось,
должны были восстановить согласие между либеральной и консервативной
системами.
Затем начались волнения в парламенте. Резкие требования шотландцев и повелительный тон их проповедников, которые думали
по своему образцу подчинить и английское государство призрачному ко­
ролю, зависевшему от церковного и национального собрания, оскорбляли
всех. Сепаратистские конгрегации, которые потерпели поражение на
соборе, но имели глубокие корни в народе и армии, менее всех были рас­
положены к тому, чтобы заменить уничтоженное епископство еще более
мрачной и нетерпимой иерархией; также мало была им по вкусу аристократически-пресвитерианская государственная форма, поддерживавшая
в постоянном лихорадочном брожении страну к северу от Твида.
Эта оппозиция предоставила победителю при Марстон-Муре руководя­
щее влияние, когда он в ноябре снова явился на своем месте в
парламенте. Как патриот и индепендент, он не мог терпеть, чтобы
шотландцы оставались повелителями, а неспособные лорды главнокоман­
дующими. Он направил нападение на последних, подставивши ногу
своему начальнику, графу Манчестерскому, признанному вождю пресвитериан. Их отношения, никогда не бывшие дружескими, еще более
испортил один шотландский офицер, Крауфорд, который стал распу­
скать слух, что Кромвель трус. А о н , в свою очередь, заявил жа­
лобу в парламенте, что граф Манчестерский после взятия Йорка не
207
хотел энергически продолжать войну, напротив, последний р а з , при
Ньюбюри, отказался преследовать короля, совершенно разбитого. Граф
тотчас же обвинил его в нарушении субординации. Высказались также
и другие коварные голоса против того, который осмелился возлагать
ответственность за ведение войны до сих пор на генералов знатного
происхождения, не исключая и графа Эссекского. Уверяли, будто он
говорил, что в Англии до тех пор не будет спокойствия, пока не
будут устранены лорды. О н , его храбрые кавалеристы и все благоче­
стивые ревнители должны были после этого или подчиниться такому
неудовлетворительному высшему начальству, или для борьбы за собствен­
ное существование избрать на место его более способное начальство.
Этого же требовало и самосохранение, потому что он проведал, что
шотландцы и их единомышленники задумывают предать его суду, как
бунтовщика. А он, напротив, рассчитывал на значительное число приверженцев в нижней палате, где распространялось подобное же неудовольствие. Тогда-то его изобретательная голова пустила в ход акт
самоотречения между партиями, по которому ни один член парламента
не мог занимать никакой общественной должности, ни в войске, ни
в гражданском управлении. Правда, он предоставил другим внести
это предложение, но и сам 9 декабря, когда вся палата обратилась в
комиссию, сказал следующее: „Я ценю тех военачальников, которые,
будучи членами обеих палат, командовали войсками. Но, выражая мое
личное мнение и не касаясь лично никого, я должен высказать убеждение, что если войско не будет поставлено на другую ногу и война
не будет ведена более энергически, то народ дольше не станет вы­
носить ее и скорее согласится на бесчестный м и р " . Он ручался за
то, что отозвание многих офицеров не расстроит войска и в особен­
ности его войска. Т е м , что он придавал этой мере религиозный
оттенок, смотрел на нее, как на отречение от всякого своекорыстия и на обязанность совести, рассердил он одних и расположил
к себе других. Упорное сопротивление лордов сломилось перед ниж­
ней палатой, которая приняла полное преобразование войска главным
образом в индепендентском духе. Только офицеры должны были давать
присягу ковенанту, а солдаты уже н е т . Между т е м , как граф Эссекский, Манчестерский и другие с почетом удалились, Ферфакс, выдававшийся более своей стройной, мужественной личностью, чем внушительным умом, был назначен лордом-генералом, с правом самому
избирать своих офицеров. Вследствие реорганизации военных частей,
все солдаты размещены были по боевым полкам, названным „новою
моделью". И при этом Кромвель, эта энергическая, вдыхающая жиз­
ненную искру сила, опять оказался необходимым, так что впоследствии
его преобразовательная мера не была применена только к нему одному.
И здесь таки опять им не руководило сознательное намерение. Целью
было не что иное, как окончательное учреждение войска, призвание
которого совпадало с могучим стремлением возбуждающего духа.
В конце апреля комитет обоих королевств снова послал его на
запад, чтобы пресечь сообщения Карла с его племянником Рупертом, стоявшим в Ворчестере. Потом, в то время, когда он в
июне действовал в Гунтингдоне и Кембридже, чтобы еще раз защи­
тить восток от короля и принца, которые напали на Лейчестер, и со-
208
брать новые подкрепления для армии, подвигавшейся из Виндзора в
Оксфорд, Ферфакс и его офицеры просили парламент сделать исключение из акта самоотречения для того человека, в котором все они
нуждались. Таким образом он остался генерал-лейтенантом и сделался душей всего дела. После того как он в июне, принятый с
восторгом, соединился с главной квартирой для общих операций против короля, этот последний в субботу, 14 мая, сам сделал нападение
на них при Нэсби, в северо-западном углу Нортамитоншира. Стреми­
тельный напор Руперта при первом нападении поколебал левое крыло
англичан. Но в то время, как он занимался грабежем обоза,
Кромвель на правом крыле не только разбил все, что стояло против него, но после трехчасовой битвы бросился на пехоту в центре
и наконец рассеял и кавалерию. Роялисты потеряли 5,000 человек,
свои орудия, а в захваченном обозе победителям достался экипаж Карла
с его портфелем. Обнародованием найденной в нем корреспонденции парламент нанес страшный удар королю; она доказала, как
бесчестно давал государь свое королевское слово во время предшествовавших переговоров и как мало можно полагаться на его будущие
обещания. Вечером того же дня Кромвель отправил Ленталлю, пре­
зиденту нижней палаты, краткое донесение, к которому прибавил сле­
дующие неясные, но допускавшие известное толкование слова: „Я желаю,
чтобы человек, который жертвует своей жизнью за свободу своей
страны, мог доверчиво положиться на Бога относительно свободы своей
совести и на вас относительно того, за что он сражается". Сила ко­
роля ужасно поколебалась, и вследствие этого победитель при Нэсби уже
сделался сильнейшим человеком в стране. Его создание, войско, не
могло обойтись без него, и эта одна поддержка должна была доставить
депутату за Кембридж преобладающее влияние и в Вестминстере.
XXVI. БОРЬБА АРМИИ И ПАРЛАМЕНТА И ГИБЕЛЬ КАРЛА I.
(Из „Истории Англии" Маколея, т. 1) .
События 1644 года вполне доказали превосходство дарований Кромвеля. На юге, где командовал Эссекс, парламентские войска претер­
пели ряд постыдных поражений; но на севере победа при МарстонМуре вполне вознаградила за все, что было потеряно в других местах.
Эта победа нанесла одинаково сильный удар как роялистам, так и
партии, дотоле господствовавшей в Вестминстере: очевидно было, что
сражение, позорно проигранное пресвитерианами, было вновь выиграно
энергией Кромвеля и непоколебимым мужеством дисциплинированных
им воинов. Эти события имели следствием „постановление о самоотречении" и новое устройство армии. Под благовидными предлогами и со
всеми знаками уважения, Эссекс и большинство т е х , которые зани­
мали высокие посты при н е м , были устранены, и ведение войны было
вверено совершенно иным лицам. Ферфакс, храбрый солдат, но человек ограниченного ума и нерешительного характера, был номинальным лордом-генералом войск (Lord General of the forces); действительным же их главой был Кромвель. Кромвель поспешил орга-
209
низовать всю армию на тех самых началах, на которых организовал он свой собственный полк. Как только эта операция соверши­
лась, исход войны был решен.
Кавалерам пришлось теперь иметь дело с природной храбростью,
равной их собственной, с энтузиазмом, сильнее их собственного, и
с дисциплиной, какой им совершенно недоставало. Скоро сделалось
поговоркой, что солдаты Ферфакса и Кромвеля были людьми иной по­
роды, нежели солдаты Эссекса. При Несби произошла первая великая
сшибка между роялистами и преобразованной армией палат. Победа
круглоголовых была полная и решительная. За ней быстрой чередой
последовали другие триумфы. В несколько месяцев авторитет парла­
мента был совершенно утвержден в целом королевстве. Карл бежал к шотландцам, и—не слишком-то похвальным для их национальной чести образом—был выдан ими его английским подданным. Пока исход войны был еще сомнителен, палаты казнили при­
маса, воспретили, в пределах своей власти, употребление литургии и
потребовали, чтобы все подписали тот знаменитый а к т , который известен под именем „Торжественной Лиги и Ковенанта". По окончании
борьбы, дело нововведения и отмщения продолжалось еще с большим
жаром. Церковное устройство королевства было преобразовано. Боль­
шая часть прежнего духовенства была изгнана из бенефиций. Пени,
часто разорительной величины, были наложены на роялистов, уже и
без того приведенных в нищету огромными денежными вспоможениями, доставленными королю. Многие имения были конфискованы. Многие опальные кавалеры находили нужным покупать непомерной ценой
покровительство именитых членов победоносной партии. Обширные
имущества, принадлежавшие короне, епископам и капитулам, были
отобраны в казну и либо розданы в д а р , либо назначены к про­
дажи с публичного торга. Вследствие этих грабежей значительная
часть английской земли разом поступила в продажу. Так как деньги
были редки, так как рынок был переполнен, так как основание
владельческого права было ненадежно и так как страх, внушаемый
могущественными наддатчиками, препятствовал свободной конкуренции,
то цены часто бывали только номинальные. Таким образом, многие
древние и почтенные фамилии исчезли, и след их утратился; а многие
новые люди быстро достигли богатства. Но, между тем как палаты
употребляли таким образом свою власть, она внезапно ускользнула
из их р у к . Они приобрели ее т е м , что вызвали к бытию силу, ко­
торая не могла быть обуздана. Летом 1647 года, почти через двенадцать месяцев после того, как последняя крепость кавалеров по­
корилась парламенту, парламент принужден был покориться собственным своим солдатам. Тринадцать лет длился период, в течении которого Англия, под разными наименованиями и формами, в
сущности была управляема мечем. Никогда, до того или после того,
не подчинялась гражданская власть в Английском королевстве военной
диктатуре.
Армия, сделавшаяся тогда верховной властью в государстве, весьма
отличалась от всех армий, какие с тех пор существовали у н а с .
В настоящее время жалованье простого солдата не таково, чтобы могло
соблазнить и побудить кого-нибудь, кроме низшего класса английских
ХРЕСТ. II.
14
210
работников, отказаться от своего промысла. Преграда, почти непреодо­
лимая, отделяет теперешнего рядового от патентного офицера. Огром­
ное большинство тех, которые достигают высоких степеней в
службе, достигают их покупкой. Отдаленные владения Англии так
многочисленны и обширны, что всякий, кто завербовывается в регуляр­
ную пехоту, должен рассчитывать провести многие годы в изгнании и
несколько лет в климатах, неблагоприятных для здоровья и сил
европейского племени. Армия Долгого парламента была набрана для
службы внутри государства. Жалованье простого солдата значительно
превышало заработки массы народа; и о н , если отличался умом и
храбростью, мог надеяться достигнуть высших должностей. Вследствие
этого, ряды армии были составлены из л и ц , по положению и воспита­
нию стоявших выше толпы. Эти лица, воздержные, нравственные, при­
лежные и привыкшие к размышлению, были побуждены взяться за оружие не гнетом нужды, не любовью к новизне и своевольству, не хи­
тростями вербующих офицеров, а религиозной и политической рев­
ностью, смешанной с желанием отличия и повышения. Гордость этих
солдат, как значится в их торжественных резолюциях, заключа­
лась в том, что они не были приневолены к службе и завербовы­
вались в нее собственно не для корысти; что они были не янычары, а
свободно рожденные англичане, добровольно подвергавшие свою жизнь
опасности за вольности и религию Англии, и имевшие право и обязан­
ность блюсти за благосостоянием спасенной ими нации. Армия, таким
образом составленная, могла, без вреда для самой себя, пользоваться
такими вольностями, которые, будучи предоставлены иным войскам,
подействовали бы разрушительно на всю дисциплину. Вообще, солдаты,
которые сформировались бы в политические клубы, выбирали бы депутатов и постановляли бы решения по важным государственным во­
просами скоро освободились бы от всякого контроля, перестали бы со­
ставлять армию и сделались бы наихудшим и самым опасным из
сборищ. И не безопасно было бы в наше время терпеть в какомнибудь полку религиозные сходки, на которых капрал, сведущий в
Писании, назидал бы менее даровитого полковника и увещевал бы
вероотступного майора. Но таковы были разум, серьезность и самообладание воинов, дисциплинированных Кромвелем, что в их лагере
политическая и религиозная организация могли существовать, не разру­
шая организации военной. Те самые люди, которые вне службы были
известны как демагоги и полевые проповедники, отличались стойкостью,
духом порядка и беспрекословным повиновением на страже, на ученьи
и на поле битвы. В войне эта странная армия была неодолима. Упор­
ная храбрость, характеризующая английский народ, посредством си­
стемы Кромвеля разом, и регулировалась, и возбуждалась. Другие вожди
поддерживали такой же строгий порядок. Другие вожди одушевляли своих соратников такой же горячей ревностью. Но в одном лишь его
лагере строжайшая дисциплина встречалась рядом с самым крайним
энтузиазмом. Его войска ходили в бой с точностью машин, пылая в
то же время необузданнейшим фанатизмом крестоносцев. Со времени
преобразования армии до времени ее распущения, она ни на Британских островах, ни на материке никогда не встречала врага, кото­
рый бы мог устоять против ее натиска. В Англии, Шотландии, Ир*
211
ландии, Фландрии пуританские воины, часто окруженные затруднениями ,
иногда боровшиеся против неприятеля, втрое сильнейшего, не только
всегда успевали побеждать, но и всегда успевали уничтожать и разби­
вать в прах всякую противодействовавшую им силу. Наконец, они
дошли до того, что стали считать день битвы днем верного торжества
и ходили против самых прославленных батальонов Европы с пре­
зрительной уверенностью. Тюррень был потрясен взрывом сурового
ликования, с каким его английские союзники шли в бой, и выразил
восторг истого солдата, узнав, что копейщики Кромвеля имели
обыкновение всегда ликовать при встрече с неприятелем. Даже из­
гнанные кавалеры прониклись чувством национальной гордости, увид е в , как бригада их соотечественников, окруженная врагами и
покинутая союзниками, гнала перед собой стремглав бежавшую луч­
шую пехоту Испании и пробилась в контр-эскарп, только что перед
тем объявленный неприступным искуснейшими маршалами Франции.
Но главное отличие армии Кромвеля от прочих армий состояло в
строгой нравственности и страхе Божьем, которыми были проникнуты
все ранги. Самые ревностные роялисты сознаются, что в этом странном лагере не слышно было клятв, не видно было ни пьянства, ни
игры, и что в течение долгого господства армии собственность мирного
гражданина и честь женщины считались священными. Если и делались
оскорбления, то оскорбления эти были совершенно иного рода, чем те,
в каких обыкновенно бывает повинна победоносная армия. Ни одна
служанка не могла пожаловаться на грубое волокитство краснокафтанников. Ни одна унция драгоценного металла не была похищена из
лавок золотых дел мастеров. Но пелагиянская проповедь, или окно
с изображением Девы и Младенца возбуждали в пуританских рядах
ярость, для укрощения которой требовались крайние усилия офицеров.
Одной из главных трудностей Кромвеля было удерживать мушкетеров и драгунов от насильственных нападений на кафедры священно­
служителей, речи которых, выражаясь языком того времени, были не
смачны, и слишком многие из английских соборов, до сих пор носят следы ненависти, с какой эти суровые умы относились ко вся­
кому знаку папизма.
Держать английский народ в узде было не легкой задачей даже
для этой армии. Лишь только было почувствовано первое давление воен­
ной тирании, нация, не приученная к такому порабощению, тотчас же
начала яростно противоборствовать. Восстания вспыхнули даже и в
тех графствах, которые в последнюю войну были наиболее по­
корны парламенту. Мало того: сам парламент гнушался более своими
старинными защитниками, нежели старинными своими врагами, и желал, в ущерб войскам, вступить в соглашение с Карлом. В
то же самое время в Шотландии образовалась коалиция между рояли­
стами и огромным числом пресвитериан, которые с ненавистью смотрели на учение индепендентов. Наконец гроза разразилась. В Норфольке, Суффольке, Эссексе, Кенте и Валлисе произошли восстания.
Флот на Темзе внезапно поднял королевские флаги, вышел в море
и стал грозить южному берегу. Большая шотландская армия перешла
границу и вступила в Ланкашир. Можно было основательно подозревать, что большинство, как лордов, так и общин, смотрело на эти
*
212
движения с тайной радостью. Но ига армии нельзя было таким образом свергнуть. Пока Ферфакс подавлял восстания в окрестностях
столицы, Оливер разбил валлийских инсургентов и, превратив их
замки в развалины, пошел против шотландцев. Его войска, в сравнении с шотландскими, были малочисленны; но он не имел привычки
считать своих неприятелей. Шотландская армия была совершенно уни­
чтожена. В шотландском правлении последовала перемена. В Эдинбурге была образована администрация, враждебная королю, и Кромвель.
более чем когда-либо любимец своих солдат, с торжеством воз­
вратился в Лондон. И вот намерение, на которое, в начале меж­
доусобной войны, никто не осмелился бы намекнуть, и которое было
так же несовместно с Торжественной Лигой и Ковенантом, как и
с древними английскими законами, начало принимать определенную форму.
Суровые воины, управлявшие нацией, уже несколько месяцев помышляли
о страшной мести пленному королю. Когда и как возник этот помысел; перешел ли он от генерала к рядовым, или от рядовых
к генералу; надлежит ли приписать его политике, употребившей фанатизм орудием, или фанатизму, осилившему политику неудержимым
стремлением: это такие вопросы, на которые, даже в настоящее время,
нельзя отвечать с полной уверенностью. Но по всему кажется вероятным, что т о т , кто казался коноводом в действительности, сам принужден был следовать за другими, и что как в этом, так и в другом важном случае, несколькими годами позже, он пожертвовал
собственным своим мнением и собственными своими склонностями желаниям армии. Власть, вызванная им к бытию, была властью, которую
даже и он не всегда мог обуздывать; а потому, чтобы иметь возмож­
ность постоянно повелевать, ему необходимо было иногда повиноваться.
Он всенародно объявил, что не он был зачинщиком этого дела,
что первые шаги были сделаны без его ведома, что он не мог советовать парламенту нанести удар, и что он подчинил свои собственные чувствования силе обстоятельств, которые казались ему указанием
целей Провидения. Эти уверения принято было считать доказательствами
лицемерия, какое обыкновенно вменяется ему в вину. Но даже и те,
которые признают его лицемером, едва ли осмелятся назвать его
глупцом. Они, поэтому, обязаны доказать, что у него была какая-ни­
будь цель, побуждавшая его тайно подстрекать армию к тому, чего
он не смел предложить явно. Нелепо было бы предполагать, что т о т ,
кого почтенные враги никогда не изображали беспутно-жестоким или
неумолимо-мстительным, сделал важнейший шаг в своей жизни под
влиянием простой злобы. Он был слишком умен, чтобы не знать
того, что, соглашаясь пролить эту августейшую кровь, он совершал
дело, которого нельзя было ничем искупить, и которое должно было
возбудить скорбь и ужас не только роялистов, но и девяти-десятых
сторонников парламента. Какие бы мечтания ни обольщали других,
о н , конечно, не грезил ни о республике на древний л а д , ни о тысячелетнем царстве святых. Если он уже стремился сделаться основателем новой династии, то Карл I, очевидно, был менее страшным
соперником, нежели был бы Карл II. В момент смерти Карла I
верность каждого кавалера перешла бы всецело к Карлу II. Карл I
был пленником; Карл II был бы на воле. Карл I был предме-
213
том подозрения и отвращения для огромной доли т е х , которые еще
содрогались при мысли об умерщвлении его; Карл II возбудил бы все
участие, какое подобает угнетенной юности и невинности. Невозможно
допустить, чтобы такие очевидные и важные соображения ускользнули
от внимания глубочайшего политика тогдашнего века. Дело в т о м ,
что Кромвель одно время намеревался принять на себя посредничество
между престолом и парламентом и преобразовать потрясенное госу­
дарство силою меча, под санкцией королевского имени. В этом намерении упорствовал он до тех п о р , пока строптивый характер сол­
дата и неисправимая двуличность короля не принудили его отступиться.
Партия в лагере начала требовать головы изменника, бывшего за пе­
реговоры с Агагом. Составились заговоры. Речи, грозившие обвинением в государственной измене, раздавались во всеуслышание. Вспыхнул мятеж, и Оливер должен был употребить всю свою силу
и решимость, чтоб потушить его. Благоразумным смешением стро­
гости и милости он успел восстановить порядок; но вместе с
тем увидел, что было бы в высшей степени трудно и опасно бо­
роться против ярости воинов, которые смотрели на падшего ти­
рана, как на своего врага и как на врага их Бога. В то же са­
мое время более чем когда-либо сделалось очевидным, что на ко­
роля нельзя было полагаться. Пороки Карла превзошли всякую меру.
Действительно, они были из тех пороков, которые в затруднительных положениях обыкновенно обнаруживаются в самом ярком
свете. Хитрость—естественная защита слабого. Поэтому государь, являю­
щейся постоянно обманщиком на высоте могущества, едва ли нау­
чится искренности среди затруднений и бедствий. Карл был не только
самым бессовестным, но и самым бесталантным притворщиком. Ни­
когда не было политическаго деятеля, уличенного неопровержимыми до­
водами в такой массе лжи и обмана. Он всенародно признал палаты
в Вестминстере законным парламентом и в то же самое время составил секретный протокол в совете, объявлявший это признание
недействительным. Он всенародно отрекся от всякой мысли призвать
чужеземную помощь против своего народа; а втайне искал помощи у
Франции, у Дании и у Лотарингии. Он всенародно объявил, что не
принимал в службу папистов и в то же самое время секретно послал своим генералам приказания принимать всякаго паписта, кото­
рый бы пожелал служить. Он всенародно принял причастие в Оксфорде, как бы в залог того, что никогда не будет даже потворство­
вать папизму; а втайне уверил свою жену, что намерен терпеть папизм в Англии, и уполномочил лорда Гламоргана обещать, что папизм будет утвержден в Ирландии. Потом он попытался выгоро­
дить себя на счет своего агента. Гламорган получил собственноруч­
ные королевские письма с выговорами, имевшими в виду других чи­
тателей, и с похвалами, которые один только он должен был ви­
деть. Действительно, неискренность до такой степени испортила все су­
щество короля, что самые преданные друзья его не могли удержаться,
чтобы не жаловаться друг другу, с горькою скорбью и стыдом, на
его лживую политику. Его поражения, говорили они, печалили их
меньше, чем его интриги. С тех пор, как он стал пленником,
не существовало ни одного отдела победоносной партии, который бы не
214
был предметом и его лести, и его козней; но никогда не был он
так несчастлив, как в то время, когда пытался разом и подделаться и
подкопаться под Кромвеля. Кромвель должен был решить, следовало
ли рисковать привязанностью партии, привязанностью армии, собственным
величием и даже собственной жизнью, пытаясь, по всей вероятности,
тщетно—спасти короля, которого не могло связать никакое обязатель­
ство. После многих сомнений и колебаний и, вероятно, после многих
молитв, решение было принято. Карл был предоставлен своей судьбе.
Военные святые решили, что король, вопреки древним законам госу­
дарства и почти общему настроению нации, должен был искупить свои
преступления кровью. Он некоторое время ожидал смерти, подобной
смерти его несчастных предшественников, Эдуарда II и Ричарда II.
Но ему не угрожала такая измена. Люди, державшие его в своих рук а х , не были ночными убийцами. То, что они делали, делалось ими
с целью, чтобы оно могло быть зрелищем для неба и земли, чтобы
оно могло храниться в вековечной памяти. Они жадно наслаждались
самым соблазном, который причиняли. Древняя конституция и обще­
ственное мнение Англии прямо противились цареубийству; оттого-то и ка­
залось цареубийство особенно привлекательным для партии, стремившейся
произвести совершенную политическую и общественную революцию. Для
исполнения этого намерения ей необходимо было предварительно разбить
вдребезги все части правительственной машины; и эта необходимость
была для нее скорее приятна, нежели тягостна. Общины приняли решение, клонившееся к соглашению с королем. Солдаты исключили
большинство силой. Лорды единодушно отвергли предложение о преда­
­­­ короля суду. Их палата была немедленно закрыта. Ни одно судеб­
ное место, известное закону, не хотело взять на себя обязанности су­
дить источник правосудия. Учреждено было революционное судилище.
Это судилище признало Карла т и р а н о м , изменником, убийцей и общественным врагом, и голова короля скатилась с плеч перед
тысячами зрителей напротив пиршественной залы собственного его
дворца. В непродолжительное время сделалось очевидным, что те
политические и религиозные изуверы, которым надлежит приписать это
дело, совершили не только преступление, но и ошибку. Они доставили
государю, дотоле известному в народе преимущественно своими недо­
статками, случай обнаружить на большой сцене, перед глазами всех
веков и народов, такие качества, которые неодолимо вызывают удивление и любовь человечества: высокое мужество храброго джентльмена,
терпение и кротость кающегося христианина; мало того: они так проя­
вили свою месть, что тот самый человек, вся жизнь которого была
рядом нападений на вольности Англии, казался теперь мучеником, умиравшим в интересе этих вольностей. Ни один демагог никогда не
производил такого впечатления на общественное мнение, как этот
пленный король, который, сохраняя в крайнем положении все свое ко­
ролевское достоинство и встречая смерть с бесстрашной храбростью,
выразил чувства своего угнетенного народа, мужественно отказался
оправдываться перед судом, неизвестным закону, воззвал против
военного насилия к основным началам конституции, спросил, по ка­
кому праву из палаты общин были изгнаны достойнейшие члены, а у
палаты лордов была отнята законодательная власть, и сказал своим
215
плакавшим слушателям, что он защищал не только свое, но и их
дело. Его продолжительное дурное управление, его бесчисленные вероломства были забыты. Память о нем, в умах огромного большинства его
подданных, соединилась с теми свободными учреждениями, которые
о н , в течение многих л е т , силился уничтожить; ибо эти свободные
учреждения погибли вместе с ним и, среди плачевного безмолвия об­
щества, подавленного оружием, защищались одним лишь его голосом.
С этого дня началась реакция в пользу монархии и изгнанного дома,
реакция, не прекращавшаяся до тех п о р , пока престол не был восстановлен во всем его древнем достоинстве. Сначала, однако, убийцы
короля, казалось, почерпнули новую энергию в этом кровавом жертвоприношении, которое тесно связало их друг с другом и навсегда
отделило их от массы их соотечественников, Англия была объявлена
республикой. Палата общин, доведенная до ничтожного числа членов,
была номинально верховной властью в государстве. Фактически—армия
и ее великий вождь управляли всем. Оливер избрал свою часть. Он
удержал за собой сердца солдат и поссорился почти со всеми прочими
классами сограждан. За пределами его лагерей и крепостей у него
почти вовсе не было партии. Те элементы силы, которые, в начале
междоусобной войны, явились сгруппированными друг против друга,—
все кавалеры, значительное большинство круглоголовых, англиканская
церковь, пресвитерианская церковь, римско-католическая церковь, Англия,
Шотландия, Ирландия,— теперь соединились против него. Но таковы
были его гений и решимость, что он смог преодолеть и сокрушить
все преграды на своем пути, сделаться таким неограниченным властелином своей родины, каким ни один из ее законных королей
никогда не был, и сделать свою родину более грозной и уважаемой,
нежели она была, в течение многих поколений, под управлением своих законных королей. Англия уже перестала бороться. Но два другие
королевства,
которыми
правили
Стюарты,
были
враж¬
дебны новой республике.
Индепендентская партия была равно ненавистна и католикам
Ирландии, и пресвитерианам Шотландии. Обе эти страны, незадолго перед тем восстававшие против Карла I, признали теперь авторитет
Карла II.
ХХVII. УЧРЕЖДЕНИЕ РЕСПУБЛИКИ, ГОСПОДСТВО АРМИИ И
УСТАНОВЛЕНИЕ ДИКТАТУРЫ КРОМВЕЛЛЯ.
(Изд соч. Гардинера: „ The first two Stuarts and the puritan revolution").
По смерти Карла I было учреждено новое правительство. Английская
республика заменила английское королевство. Государственный совет,
составленный из сорока одного главных парламентских судей и военных л и ц , получил исполнительную власть. Палата лордов перестала
существовать. Нижняя палата, в действительности редко заключавшая
в себе более 50 членов, разыгрывала роль парламента. Государствен­
ный совет, составляя в этом собрании большинство, имел полную
возможность приводить свои собственные решения, под видом парла-
216
ментских. В мирное время такое шуточное обращение с парламентом
не могло продолжаться долго; одним из политических идеалов армии
была именно нижняя палата, составленная из действительно свободно
избранных членов. Но время было не мирное, и в будущем предвиделось столько борьбы, что руководители армии теряли всякое желание
вмешиваться в дела управления. В рядах
войска господствовало
сильное волнение; однако попытка к открытому возмущению была подав­
лена железной рукой Кромвеля.
Кромвель был
прежде всего вызван
в Ирландию. Со времени
резни 1641 г. Ирландия представляла постоянную сцену анархии и
убийств. Роялисты заключили теперь союз с туземным католическим
населением против парламентского войска, сосредоточенного в Дублине.
В случае взятия этого города, они хотели учредить независимое прави­
тельство, которое намерены были признать и английские роялисты. 15-го
августа Кромвель прибыл в Дублин. 11-го сентября он осадил Дрогеду. Никому не было пощады: 2,000 человек, с оружием в руках.
были казнены. Сам Кромвель чувствовал необходимость извинить эту
жестокость хоть чем-нибудь, хотя подобный образ действия был обыкновенным явлением во время германской войны и даже в Англии было
несколько подобных примеров. „Я убежден", писал о н , „что это
совершенно справедливый суд Божий над столь зловредными негодяями,
руки которых покрыты кровью многих невинных жертв. Я убежден,
что это предупредит кровопролитие на будущее время. Только эти
соображения и могут оправдать подобный образ действия, который, в
противном случае, повлек бы за собой сожаления и угрызения совести". Резня в Дрогеде ознаменовала только начало победы. Затем
была совершена еще другая в Уэксфорде, но уже не по приказанию
генерала. Один город сдавался за другим. Следующей весной Кромвель имел возможность покинуть Ирландию, предоставив своим преемникам окончить начатое им дело. Завоевание продолжалось с ди­
кой настойчивостью, и когда, наконец, в 1652 г. война была окон­
чена, из четырех ирландских провинций три были конфискованы в
пользу завоевателей. Ирландские землевладельцы, выгнанные из своих
жилищ, должны были искать убежища в Конавтских пустынях.
Кромвеллю была пора вернуться в Англию. Все европейские дер­
жавы смотрели очень косо на юную республику. Один из ее посланников был убит в Гаге, другой в Мадриде при общем одобрении. Монтроз, живший в изгнании, отправился снова на свою родину
с намерением отомстить за смерть своего государя. Весной 1650 г.
он вступил на Оркнейские острова, затем переправился в Кэтнес,
но не встретил желающих встать под его знамя. Монтроза схватили,
повезли в Эдинбург, где он и был повешен, как мятежник.
Хотя шотландцы и предали Монтроза, но не отказались от своего
желания иметь пресвитерианского короля. Они провозгласили королем
молодого принца, которого назвали Карлом II, и пригласили его в
Шотландию. Против своего желания присягнул он Ковенанту и 24-го
июня прибыл в Ирландию. Теперь, когда характер Карла известен,
нам кажется странной мысль сделать его королем с ограниченной
властью. Но в то время это был еще мальчик, которого шотландцы
думали воспитать но своему желанию. Кромвель выиграл немного, каз-
217
нив одного Карла. Явился другой, ограждаемый всей шотландской нацией и частью английской; последняя была также готова поддерживать
его, если только это было возможно, не подвергаясь опасности. Один
человек пал под ударом топора; но чувство, делавшее этого человека сильным, не было искоренено.
Кромвель поспешил в Шотландию, чтобы подавить волнение в
самом зародыше. Ферфакс отказался сопровождать его. Он говорил,
что не понимает, почему шотландцы не имели права избрать прави­
тельство по своему желанию. 22-го июня армия перешла границу, а 28-го
она была перед Эдинбургом. Но шотландская армия стояла в такой
неприступной позиции, что нападение было невозможно. Чтобы спасти
войско от голодной смерти, Кромвель должен был отступить. Он
медлил, насколько мог, но 31-го августа он должен был отступить
к Дунбару.
Надежды его были почти разрушены. Шотландцы заняли проход,
через который вела дорога в Англию. С одной стороны его лежало
море, с другой—длинный холм, на котором расположилась шотланд­
ская армия. Спасение было трудно, почти невозможно. Но шотландцам
надоело долгое выжидание. Утром 3-го сентября они начали спускаться
с холма. Тогда Оливер быстро решил, что делать. Когда враждебная
армия достигла подошвы холма, он начал стрелять в нее, привел
ее в страшный беспорядок, опрокидывая ряды солдат. „Да поможет
Бог рассеять Его врагов", произносил при этом победитель. Шот­
ландская армия была совершенно уничтожена.
Вскоре Кромвель явился в Эдинбург, где о н , то с презрением, то с лаской, вел переговоры с пресвитерианскими министрами.
Большая часть Шотландии подчинилась ему. Но оставалась еще одна
армия, отказывавшаяся сдаться; в продолжение зимы и весны она собира­
лась с силами.
В августе шотландские предводители решили двинуться в Англию.
Бунт в арьергарде Кромвеля сделал бы его положение в Шотландии безнадежным. Упорно двигались шотландцы на ю г , ведя с собой
своего короля и преследуемые Кромвелем.
Но их рассчет на помощь оказался неверным. Желавшие присое­
диниться к н и м , оставались в своих домах из боязни пред Кром­
велем. Почти нигде не встречая открытого сочувствия, они с трудом
достигли Ворчестера. Тут Кромвель нагнал их. Вся эта несчастная
армия была осуждена на казнь, или на п л е н .
Кромвель не был вынужден решать участь второго царственного
пленника. Карл доверил свою судьбу одному роялисту и не был им
обманут. Впоследствии рассказывали, что он скрывался в ветвях
дерева в то время, как солдаты его искали внизу. Переодетый слу­
гой, доехал он до Бристоля верхом с одной лэди позади себя на
седле. В Чармоуте он надеялся найти судно, которое взялось бы его
перевезти во Францию. Но здесь это ему не удалось, и только в Брайтоне, тогда еще маленькой рыбачьей деревушке, нашел он возмож­
ность покинуть Англию, не подвергаясь опасности.
„В мирное время также возможны победы, и не менее важные,
чем во время войны", говорил Мильтон в сонете, посвященном
Кромвелю. Но мирное время имеет также свои разочарования, свою
218
борьбу за дело, которое часто погибает потому, что решение его преж­
девременно; за дело, которому суждено возобновиться в другое время,
когда знамя его будет находиться в более счастливых, если и не более
сильных руках. Кромвель, старшие офицеры армии и более благород­
ные умы, еще оставшиеся в парламенте, стремились единодушно к
осуществлению одного общего желания, и именно: к свободному управлению, согласному с решениями избранных представителей; они желали
гарантии свободы мысли и слова, без чего парламентское управление
не что иное, как та же тирания, только под другим названием. Но
они не имели средств, чтобы достигнуть своей цели. Все революционные силы истощились еще до казни Карла, а теперь, когда его преемником являлся юноша, о котором не было известно ничего дурного,
прилив роялистов стал увеличиваться с каждым днем. И прежде
не к роялистам чувствовала нация неприязнь, но к незаконности поступков короля. Необходимость его свержения с престола и предпола­
гаемая необходимость его казни были основаны на соображениях, которые были чужды чувству народа. Вообще нация не хлопотала о респуб­
лике и не стремилась к свободе совести. Насильственное уничтожение
епископального богослужения возбудило столько же неудовольствия, как и
безрассудное восстановление Лоудом обветшалых форм. Большинство
англичан было бы вполне довольно иметь короля, который относился бы
с уважением к желаниям парламента и избегал бы явного беззакония.
Предводители революции находились почти в тех же условиях,
как Лоуд в 1629 г. Они составили себе идеал, в котором действительно видели благо народа, и надеялись, что, приучив народ к
тому, что считали лучшим для него, они его постепенно направят на
истинный путь. Если их попытка и неудача возбуждают больше сочувствия, чем попытка Лоуда, то это потому, что они стремились к
более высокому идеалу, чем их предшественник. Они потерпели
неудачу не потому, что их стремление было ложно, но потому, что нация еще не была достаточно зрела для осуществления такого идеала.
Разногласие, постепенно увеличивавшееся между военными и парла­
ментскими предводителями, было естественным последствием того, что
они втайне сознавали это обстоятельство, но открыто признать его не
хотели. Они боялись, что парламент будет сочувствовать роялизму,
и в таком случае не будет, конечно, хлопотать ни о свободе, ни о
пуританизме. Против этого зла 50 или 60 человек, которые сами себе
дали название парламента, нашли свое, совершенно необыкновенное, сред­
ство. Они решили избрать новых членов, оставив свои места за со­
бой. Прежние члены должны были иметь право не принимать т е х , кого
они сочли бы негодными для службы в парламенте. Такого рода учреждение имело бы некоторое сходство с свободным парламентом, не бу­
дучи им в действительности.
Весь этот план был не что иное, как плутовство, которого Кромвель не терпел. Кроме того, он и его солдаты сражались и проли­
вали кровь свою, главным образом, за свободу совести, а новый, хотя
и на старый л а д , парламент не представлял никакой гарантии для
нее. Ничто не могло помешать ему уничтожить, по своему благоусмотрению, все прежние постановления.
На помощь логике явилось, как это часто бывает, и оскорбление нрав-
219
ственного чувства. Многие члены парламента вели себя т а к , что лиши­
лись уважения всякого честного человека. Над внешними врагами рес­
публика, правда, одержала победу. Флот, преобразованный Вэном,
очистил воды от роялистских каперов. К соперничеству в торговле
присоединилась еще политическая ненависть к голландцам. Закон
1651 г. метил прямо против голландской комиссионной торговли,
которая процветала только потому, что голландские суда были лучше
построены и долговременный опыт научил этот народ перевозить
товары из
одной страны в другую более дешевым способом,
чем это могли слелать купцы других наций. С этих пор ввозить
в Англию товары имели право только английские суда и еще
принадлежащие тем странам, откуда происходили привозимые ими
товары.
Следствием такого закона была война. В январе 1652 г. началось
каперство голландских судов. Смелые противники обладали одинако­
выми силами. Хотя и не произошло решительных побед, но в общем перевес оказался на стороне англичан.
Эта война стоила очень дорого. Роялисты должны были отказаться от
своих поместий, которых лишали их за симпатии к королю. Даже
при добросовестном применении этой меры, обязывавшей один класс
уплачивать издержки всей нации, она должна была скорее привести к
несогласиям, чем прекратить и х . Но дело это велось очень нечестно.
Подкупленные члены парламента относились снисходительнее к тем
личностям, которые могли дать более значительную взятку. Злоупотребления этой неограниченной власти становились с каждым днем очевиднее. Достаточно было быть в родстве с членом парламента, чтобы
иметь свободный доступ к общественной службе. Законы не соблюда­
лись, и нация с неудовольствием смотрела на своих так называемых
освободителей, иго которых было настолько же тягостно, как и то,
которое они недавно только стряхнули.
Кромвель взялся быть посредником в этих несогласиях. Средством для уничтожения зла он избрал не продолжение парламента, чего
боялись обе партии, но утверждение постановлений, которые ограничили
бы власть свободного парламента.
Еще 19-го апреля один из главных членов уверял его, что
парламент не намерен принимать никаких быстрых решений. Но
уже 20-го утром ему доложили, что парламент торопится издать свой
билль в ответ на его заявления. Он немедленно отправился в па­
лату и выжидал т а м , пока не приступят к решению главного во­
проса. Тогда он встал и сказал, что парламент действительно
много трудился и заботился об общественном благе, но что он запятнал себя „несправедливостью, жадностью". Когда, при этих словах,
один член прервал его, о н , сильно разгорячась, вскричал: „До­
вольно! Я положу конец всему этому. Вы не должны оставаться здесь
долее". Позвав своих солдат, он велел им очистить палату, преследуя изгоняемых членов упреками. „К чему это?" сказал о н ,
схватя булаву. „Выбросьте ее?" Затем, как бы чувствуя угрызения
совести после произведенного им подвига, он старался извинить себя,
подобно тому, как он это делал после резни в Дрогеде. „Вы меня
вынудили", говорил о н , „к такому образу действия. Я молил Бога
220
день и ночь лучше лишить меня жизни, чем налагать на меня столь
трудное дело".
Все политические учреждения Англии были теперь совершенно разру­
шены. Король, лорды, палаты пали, „потому что", говорил Кромвель, „они
употребили во зло доверие к ним". Как бы то ни было, но приговор
был произнесен не нацией, но армией. Предводители ее воображали,
что им дано свыше право действовать. Они говорили, что Б о г , „даровав им победу, поручил им следить за управлением страной и за
благом Его народа. Она отвечает за счастие народа и поэтому, по совести, не может смотреть равнодушно на действия, идущие в разрез
с интересом народа, возлюбленного Богом".
Но как же намеревалась действовать армия? Желала ли она достиг­
нуть только свободы совести, или еще осуществления желания немногих в ущерб интересам большинства? Верно то, что она не хотела
присвоить себе политической власти. Именем генерала и совета
офицеров было собрано 140 выборных, прозванных впоследствии
в насмешку парламентом Бербонским, по имени одного члена. Эти
люди были не только фанатики, но отличались еше строгим пуританским характером. В речи, обращенной Кромвелем к ним, он
долго останавливался на их преимуществе, как людей благочестивых.
Не для установления конституции собрались они теперь. Они должны
были управлять Англией только на основаниях своего благочестия. „Настанет время, когда свободный парламент, заменит их; когда Бог
даст народам способность избирать и быть избираемыми". „Я желал
бы, чтобы все сделались достойны Господа". Если бы это было возможно,
то все затруднения относительно выборов исчезли бы сами собой.
Кромвель думал, что от управления следовало удалить всех до
тех п о р , пока они не сделаются годны для этого; почти к такой же
цели стремились Карл и Страффорд. Но он должен был потерпеть жестокое разочарование. Благочестивое собрание оказалось самым
причудливым и непрактичным из всех, которые когда-либо суще­
ствовали. Оно не имело понятия о практических делах и ни малейшего интереса к обыденным вопросам и неидеальным людям,
которые, как известно, составляют большинство общества. Оно пред­
ложило уничтожить высший суд государственной канцелярии (Court of
Chancery), не заменив его другим, и прекратить платеж десятины, не
позаботившись сначала о других средствах для поддержания духовен­
ства. В несколько месяцев это собрание стало так же непопулярно,
как и Долгий парламент. Закон и порядок, казалось, будут прине­
сены в жертву горсти мечтателей. Но они пошли еще далее: они серь­
езно объявили, что настало время для царства святых, и что они на­
значены управлять этими святыми. Все, особенно же духовенство и
судьи, возложили теперь свои надежды на Кромвеля, ибо знали, что здра­
вый ум его прекратит эти безумные мечтания.
В самом собрании партия сопротивления составляла меньшинство;
12-го декабря 1653 г. меньшинство это, встав рано утром, явилось
в палату и, прежде чем противники узнали о его намерении, оно пе­
редало свою власть в руки Кромвеля. Политические учреждения нации
были уничтожены, но не так-то легко было коснуться общественных.
В позднейшее время длинный ряд злоупотреблений, постоянно раздра-
221
жавших общество, заставил французскую нацию произвести переворот,
который не пощадил ни одного временем освященного принципа, не
оставив нетронутым ни одного постановления, Столетия кроткого управления не могли, конечно, возбудить в Англии подобное чувство. Боль­
шинство собрания указывало, без сомнения, на действительные злоупотребления. Но оно, не понимая своего дела, хотело в короткое время
совершить то, что требовало целых годов усидчивых занятий и терпеливого исследования. Оно забывало, что недостаточно одного доброго
намерения для выполнения его. Выборные снова возвратились к частной
жизни. Нация жалела об этом так же мало, как о распущении Долгого парламента.
XXVII. ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ КРОМВЕЛЯ ПРОТЕКТОРОМ
АНГЛИИ И ПРОИСКИ ВРАЖДЕБНЫХ ЕМУ ПАРТИЙ.
(Has соч. Гизо:
История английской революции").
п
В понедельник, 12 декабря 1653 года, члены, преданные Кромвелю, собрались в палату ранее обыкновенного. Оратор Франсис
Рус явился в числе первых, и заседание было открыто тотчас же,
как только число наличных членов стало достаточным для этого.
Члены из партии реформаторов, удивленные этой поспешностью, при­
чины которой они не знали, и подозревая здесь какое-нибудь тайное
намерение, разослали ко всем своим друзьям, чтоб ускорить их
прибытие. Но едва молитвы были окончены, как полковник Сайденгэм обратился к собранию с следующими словами: „Я прошу позволения высказать пред вами то, что давно уже тяготит мою душу; здесь
дело идет
не только о благосостоянии республики, но о самом ее
существовании". И распространившись в грубых нападках на действия
парламента и на большую часть его членов, он продолжал „Низвержение духовенства, попрание законов и собственности — вот их
главное желание. Законы и права англичан, за которые этот народ
так долго проливал кровь, они хотят заменить кодексом, составленным по закону Моисея, годному только для евреев. В своем
фанатическом ослеплении они не щадят самых основ евангельского
учения, называя его вавилонским и изобретением антихриста. Они
враги всякого умственного труда, всякого знания. Кроме того, по некоторым нескромным речам можно угадывать их тайное намерение
распустить армию. При таких обстоятельствах, я, Сайденгэм, не могу
оставаться членом в этом собрании и предлагаю, объявив продолжение заседаний настоящего парламента вредным для республики, пе­
редать лорду-генералу власть от
него полученную, для чего и отпра­
виться к нему полным собранием". Предложение полковника Сайденгэма было тотчас поддержано сэром Чарльзом Уольслеем, дворянином из графства Оксфорд, одним из доверенных лиц
Кромвеля.
Как ни сильно было изумление и смущение реформаторов, но они
защищались. Один из них обратился к собранию с ответом на
обвинения полковника Сайденгэма, из которых большую часть назы-
222
вал клеветой, и перечислял полезные меры, принятые или уже во­
тированные парламентом; хвалил его бескорыстие, усердное стремление
к общественному благу и протестовал против этого самовольного
отречения, выставляя на вид дурные последствия его. Другие члены
говорили в том же смысле; некоторые предлагали средства примирения обеих партий. Прения продолжались. Число реформаторов более
и более увеличивалось членами, за которыми были разосланы гонцы при
начале заседания; исход прений становился сомнительным. Оратор
Рус быстро поднялся с кресла и прекратил заседание. Он вышел
из залы и перед ним вынесен был лежавший на столе жезл. Около
сорока человек последовало за оратором и все направились в Уайтгалль; тридцать или тридцать пять членов остались в палате, про­
никнутые чувством негодования и смущения. Число их было недоста­
точно для продолжения заседания; только двадцать семь из них, в том
числе и Гаррисон, не оставили заседания и приступили к молитвам.
Вдруг вошли два офицера, полковник Гоф и майор Уайт, и пред­
ложили им удалиться: „Мы не уйдем, пока нас не принудят к
тому силой". Уайт позвал отряд солдат; зала была очищена, и к
дверям поставлены часовые.
Между тем оратор и сопровождавшие его члены прибыли в Уайтгалль. Войдя в комнату, они сперва составили, в немногих строках,
акт отречения, которым передавали власть Кромвелю, подписали его
и потом просили позволения видеть лорда-генерала. Кромвель, каза­
лось, был чрезвычайно изумлен; он сказал, что никак не ожидал
этого случая; что он не приготовлен и неспособен принять на себя
тяжкую обязанность правления. Ламберт, Сайденгэм и все другие
бывшие тут члены настаивали, доказывая, что отказ с его стороны
невозможен, потому что, приняв от него власть при открытии пар­
ламента, они теперь могут
передать ее только ему же. Убедившись,
Кромвель согласился. Для членов, непришедших в Уайтгалль, акт
отречения оставался выставленным три или четыре дня. Вскоре число
подписавшихся под ним дошло до восьмидесяти; это было больше
чем достаточно. Кромвель уничтожил Долгий парламент собственно­
ручно; этой чести он не удостоил парламента, им самим созданного: смешное самоуничтожение и смешное прозвище, полученное от
одного из самых незаметных членов, Прейз-Год-Бербона *), продавца
кож в лондонском Сити—вот единственные памятники, оставлен­
ные в истории этим собранием. В нем не было недостатка ни в
чести, ни в патриотизме; но за то не было у него ни истинного до­
стоинства, потому что оно поверило в свое вымышленное происхождение, ни здравого смысла, потому что взялось за реформу целого английского общества, взялось за дело, далеко превосходившее его силы и знания. Вербонский парламент служил Кромвелю не больше, как средством для его целей, и исчез тотчас же, как только захотел
обойтись без Кромвеля.
Чрез четыре дня после его падения, 16 декабря 1653 г., в час
пополудни, пышный кортеж двинулся из Уайтгалля в Вестминстер,
*) Смешное в прозвании парламента Бербонским закилючается в
barebon— голая кость, ободранный.
значении слова
223
между двумя линиями солдат; лорды-коммиссары государственной печати.
верховные судьи, государственный совет, лорд-мэр и альдермены лон­
донского Сити, в красных мантиях и церемониальных каретах, были
во главе поезда; за ними Кромвель, в костюме из черного бархата,
в ботфортах, в шляпе, обшитой широкой золотой тесьмой. Его гвардия и множество дворян шли с открытыми головами впереди его ко­
ляски, которую окружали старшие офицеры армии, с обнаженными шпа­
гами и с шляпами на головах. Прибыв в Вестминстер-Галль, кортеж вошел в залу высшего суда государственной канцелярии, на одном конце которой было поставлено кресло правителя. Когда Кромвель
стал пред этим креслом и все присутствовавшие разместились кругом
его, генерал Ламберт объявил, что парламент распущен по доброволь­
ному согласию его членов, и просил лорда-генерала, от имени армии
и трех наций, в силу необходимости, истекающей из самого положения
д е л , принять протекторат над Республикой Английской, Шотландской
и Ирландской. После минутной скромной нерешительности, Кромвель
дал свое согласие. Тогда один из секретарей совета прочитал конституционный акт, где, в сорока двух пунктах, был изложен
смысл протекторского правления. Кромвель произнес и подписал
клятву „принять на себя управление и протекцию над соединенными
нациями, сообразно правилам, выраженным в прочитанном акте".
Ламберт преклонил колена и подал ему необнаженную шпагу,
как знак гражданской власти; приняв ее, Кромвель снял свою
собственную, выражая этим, что он не будет более управлять по
одним военным законам. Лорды-комиссары государственной печати,
судьи и офицеры—просили его занять назначенное ему кресло. Он сел
и надел шляпу; прочие оставались с непокрытыми головами. Лордмэр, в свою очередь, поднес протектору свою шпагу, которую Кромвель тотчас же возвратил назад, прося мэра носить ее достойно.
По окончании этой церемонии, кортеж возвратился из Вестминстера
в Уайтгалль; народ встречал его более с любопытством, чем с
одобрительными восклицаниями. Капеллан Кромвеля совершил в обеденной зале торжественное молебствие, а в пятом часу три залпа возвестили о помещении протектора в Уайтгалле. Под этим титулом
Кромвель был провозглашен в разных частях Лондона и во всех
городах и графствах Англии. Первой мыслью, говорят, было, пред­
ложить ему тотчас же титул короля, и конституционный акт был
сначала составлен сообразно с этим намерением; но, или по соб­
ственному благоразумию, или щадя убеждения преданных ему людей,
Кромвель сам уклонился от блеска короны, предложенной ему слишком торопливо, и чтоб сохранить стране название республики, согласился принять только титул протектора.
Как только, под именем протектора, королевская власть воскресла
в лице одного человека, тотчас в него направились все удары. Ка­
валеры и уравнители, последователи епископской церкви и анабаптисты,
все снова пустились в заговоры, то каждые порознь, то все вместе.
Кромвель поступал весьма различно с этими разнородными врагами.
С сектаторами-республиканцами и мистиками он постоянно отличался
умеренностью и почти благосклонностью, даже в то время, когда поражал и х ; он довольствовался отрешением их от должностей или
224
заключением на некоторое время в тюрьму, и всегда был готов, при
малейшем признаке раскаяния или в случае минования опасности, воз­
вращать им должности или свободу. Едва только был провозглашен
протекторат, как Кромвель узнал, что полковники Овертон, Окей,
Алюрд и Прайд затеяли враждебные происки; он ограничился т е м ,
что удалил их от полков, вызвал лично—кого из Шотландии,
кого из Ирландии, и удержал всех их в Лондоне. Когда он имел
дело с людьми, принадлежавшими к этой партии и пользовавшимися
влиянием, но не занимавшим должностей, известным проповедникам
или народным говорунам, то приглашал их к себе, соблюдал с
ними прежнюю фамильярность, сам притворял дверь после того, как
они входили в его комнату, просил их садиться и покрывать голову;
уверял, что презирает этикет и пышность, которые в иных случаях поневоле должен соблюдать, и затем откровенничал с ними,
как с своими старинными и истинными друзьями. Он говорил и м ,
что стократ променял бы протекторский с а н — н а пастушеский посох;
что ничто так не противно его склонностям, как окружающее его
величие; но он видит, что прежде всего должно не дать нации дойти
до крайней степени беспорядка и стать добычей общего врага; поэтомуто он и решился, по его собственному выражению, идти некоторое
время между живыми и мертвыми, в ожидании, что Бог укажет и м ,
на какой почве должны они утвердиться, будучи всегда готов сложить
с себя лежащее на нем тяжелое бремя с такой же радостью, какую
испытывает скорбь, склоняясь под тяжестью высокого сана. Потом
он молился вместе с ними, трогая их до глубины сердец, а иногда
и сам умилялся до слез. Самые подозрительные бывали потрясены в своем
неверии, самые озлобленные были довольны его доверенностью,
и если не удавалось ему совершенно подавить в недрах партии вся­
кое неприязненное брожение, то по крайней мере он не давал ему
ни распространяться, ни вспыхивать, и большую часть этих набожных
энтузиастов удерживал на своей стороне или заставлял, при всем
их недовольстве и нерасположении, оставаться в нерешимости и бездействии.
Совсем иначе действовал Кромвель с роялистскими заговорщи­
ками; против них-то устремлял он свои демонстрации, грозившие
строгими мерами, а в случае нужды, приводил в исполнение и самые
эти меры, частью для действительной защиты себя от их замыслов,
частью для того, чтоб собрать вокруг себя республиканцев, полных
ненависти или проникнутых духом беспокойства. В поводах к этому
не было недостатка. Заговоры, серьезные или ничтожные, действительные или воображаемые—душа и забава побежденных и праздных пар­
тий. Чрез месяц после провозглашение протектората (14 февр. 1654),
в одной таверне Сити было захвачено сборище, состоявшее из один­
надцати роялистов, замышлявших произвести общее восстание партии
и убить Кромвеля. Кромвель ограничился т е м , что велел посадить
их в башню и обнародовал историю их заговора. Но скоро втайне
распространилась прокламация, изданная, как говорили, в Париже,
23 апреля 1654, в которой было сказано: "Божьей милостью Карл II,
король английский, шотландский, французский и ирландский, всем нашим добрым и любезным подданным мир и благоденствие! Т а к -
225
как некий негодяй, ремеслом работник, по имени Оливер Кромвель,
бесчеловечно и варварски умертвив блаженной памяти короля, нашего
любезного родителя, тиранически и изменнически похитил верховную
власть в наших королевствах, для порабощения личности и разорения достояния наших добрых и свободных подданных; то мы сим
даем каждому, кто бы он ни был, в наших трех королевствах,
дозволение и полную свободу—пистолетом, шпагой, ядом или каким
бы то ни было другим способом прекратить жизнь означенного Оли­
вера Кромвеля, каковой подвиг будет приятен Богу и всем честным людям. И тому, кто, будет ли он солдат или иного звания
человек, совершить сказанное доброе дело для Бога, короля и родины,
мы сим обещаем, именем и словом христианского короля, даровать,
как лично ему самому, так и его потомкам ежегодный доход в
пятьсот фунтов стерлингов, землей или капиталом, с званием ры­
царя; а если он служит в армии, то обещаем ему чин полковника,
вместе с должностью, которая бы ставила его в возможность до­
стигнуть всякого дальнейшего повышения, к какому только о н , по
своим личным качествам, будет способен".
Чтобы прокламация в самом деле вышла от Карла II и чтоб,
как утверждали, она была произведением пера Гейда—в этом нет
ни малейшей вероятности; она носит в себе признаки происхождения
низкого, и притом, давая повеление совершить убийство, его не обнародывают. Однако прокламация была распущена и в глубокой тайне
принята партией роялистов; нашлись также люди, даже в высших
слоях общества, которых не возмущало подобное убийство. Кромвель
не был ни малодушным трусом, ни мелочным хлопотуном, но это
обстоятельство его сильно озаботило. „Убийство", сказал о н , „дело от­
вратительное, и я первый никогда не начну его; но если кто-нибудь
из партии короля покусится убить меня и не успеет в этом, то я
открою убийственную войну и истреблю все семейство; у меня есть ору­
дия для исполнения моей воли, стоить только мне захотеть употребить и х " .
Ночью с 20 на 21 мая 1654 г. пять роялистов, в том числе
полковник Джон Джерард, молодой человек из хорошей фамилии,
и Петр Воуиль, учитель в Ислингтоне, были взяты с постели, по
повелению Кромвеля, вследствие обвинения их в умысле на жизнь
протектора. Замышляемое убийство они хотели совершить накануне, на
дороге, по которой Кромвель должен был проезжать из Уайтгалля
в Гамтон-Корт, и замысел не удался потому только, что Кромвель,
получив предостережение за несколько часов, переехал Темзу в
Путнее и таким образом миновал засаду. Предполагалось, вслед за
т е м , провозгласить Карла II в Сити, а принц Роберт обещался
быстро высадиться в графстве Суссекс, с герцогом Йоркским и де­
сятью тысячами войска, состоявшего из англичан, ирландцев и французов. На другой день более сорока человек, в том числе не­
сколько лиц весьма замечательных, были арестованы, как участники
в заговоре. Но Кромвель передал учрежденному над заговорщиками
верховному уголовному суду только троих: Джерарда, Воуиля и Сомер­
сета Фокса.
Сомерсет Фокс сознался в преступлении и подтвердил факты,
чем и заслужил помилование. Джерард и Воуиль не признались в
ХРЕСТ. II.
15
226
умысле на убийство. Не смотря на запирательство подсудимых, доказа­
тельства, приведенные против н и х , даже и теперь кажутся положи­
тельно ясными. Джерард, по произнесении над ним приговора и до
самого эшафота (10 июля 1654), устоял в своем запирательстве. При­
нимал ли о н , и в какой мере, участие в замысле убийства, знал
ли об этом положительно, или не знал Карл II, как бы то ни
было, но самый факт не подлежал сомнению и, вероятно, был важнее, нежели как выдавал Кромвель. Он избежал опасности, пока­
зал и Европе, и Англии образчик чудной бдительности своей полиции и доказал роялистам, что не будет щадить и х . Больше ему
ничего и не нужно было. Он знал мудреную тайну искусства управ­
лять, состоящую в уменьи верно определять в каждом обстоятельстве предел, где должно остановиться и чем удовольствоваться.
Он умел также не замыкаться рабски в своей собственной поли­
тике, а заимствовать из политики своих врагов то, что было хо­
рошо и могло служить ему в пользу. Он распустил бербонский пар­
ламент, чтоб предохранить английское общество от реформаторовмечтателей и анархистов, и учреждение протектората, заключавшее
„верховную и законодательную власть Английской, Шотландской и Ир­
ландской Республик в одном лице и в народе, собранном в пар­
ламент", было первым шагом начинавшейся монархической реакции.
Кромвель сильно двинул эту реакцию. Конституционный акт предоставлял частью одному ему лично, частью при содействии государственного совета, от него же зависевшего, почти все аттрибуты королев­
ской власти. Он поспешил воспользоваться этим. Судьям и всем
высшим государственным чинам велел он тотчас выдать новые
рескрипты, им подписанные. Все публичные акты, административные и
судебные, совершались его именем. Он торжественно установил свой
государственный совет и подчинил его рассуждение большей части
тех правил, которым следовал парламент. 8 февраля 1654, по его
внушению, лондонский Сити дал ему великолепный обед, в конце которого он возвел лорда-мэра в рыцарское достоинство и подарил
ему собственную свою шпагу, как это обыкновенно делал, при вступлении на престол, новый король. Он оставил Кокпит, где до сих
пор жил, и поселился в уайтгалльских королевских покоях, кото­
рые по этому случаю были богато поновлены и меблированы. Дом его
принял всю пышность и все формы двора. В сношениях с иностран­
ными посланниками он ввел правила и этикет, существовавшие при
великих монархических дворах.
И всюду носился слух, что он скоро будет королем, что он
уже король и даже коронован тайно. Сообщали вести о составе королевского дома, называя по именам всех членов его; утверждали, что
палата пэров будет восстановлена; все пэры уже готовы прибыть в
Лондон и изъявить покорность новой власти. Скоро опять откроются
спектакли, явятся актеры, начнутся праздники, и все пойдет по преж­
нему светло и весело... Так толковали в народе и даже утверждали,
что принц Конде предлагал протектору заключить родственный союз
между их домами.
Нельзя, конечно, сказать, чтобы эти толки были неприятны Кромвелю, но он не боялся увлечься их соблазнительной прелестью: он
227
был в той благодатной поре душевного жара и благоразумия, в ко­
торую у великих людей гений и счастье, тот и другой еще молодые
и свежие, раскрываются без опьянения, без излишеств. Воздвигая
под скромным названием трон, на который хотел сесть, он в
то же время чувствовал потребность дать народной партии, бывшей до
сих пор его партией, должное удовлетворение или достаточные при­
чины, чтобы увлечь ее за собою на столь решительный шаг; и так
как он недавно поссорился с слепыми реформаторами, то теперь ему
самому предстояло совершить реформы, которых действительно желал
народ и требовал здравый разум.
XXVIII. ПРОТЕКТОРАТ
(Из
ОЛИВЕРА КРОМВЕЛЯ.
„Истории Англии" Maколея).
План Кромвеля с самого начала имел значительное сходство с
древней английской конституцией; но через несколько лет он счел
возможным пойти далее и восстановить почти все части древней си­
стемы под новыми названиями и формами. Титул короля не был возобновлен, но королевские прерогативы были вверены лорду верховному
протектору. Государь был назван не величеством, а высочеством.
Он не был коронован и помазан в Вестминстерском аббатстве,
но был торжественно возведен на престол, препоясан государственным мечем, облачен багряницей и наделен драгоценной библией
в Вестминстерской зале. Его сан не был объявлен наследственным,
но ему было дозволено назначить преемника, и никто не мог сомневаться, что он назначит своего сына.
Палата общин была необходимой частью нового государственного
устройства. В учреждении этого собрания протектор обнаружил муд­
рость и политический смысл, которые не были надлежащим образом
оценены его современниками. Недостатки древней представительной си­
стемы, хотя вовсе не такие важные, какими они сделались впоследствии,
уже замечались людьми дальновидными. Кромвель преобразовал эту си­
стему на следующих основаниях: маленькие города были лишены привилегий, число же членов за графства было увеличено. Очень немногие города без представительства успели до того времени приобрести
важное значение. Из этих городов самыми видными были: Манчестер,
Лидс и Галифакс. Представители были даны всем трем. Прибавлено
было число членов за столицу. Избирательное право было поставлено
на такую ногу, что всякий достаточный человек, владел ли он сво­
бодной поземельной собственностью или н е т , мог вотировать за граф­
ство, в котором ж и л . Несколько шотландцев и несколько колонистов английских, поселившихся в Ирландии, были приглашены в со­
брание, долженствовавшее издавать в Вестминстер законы для всех
частей Британских островов.
Создать палату лордов было менее легкой задачей. Оливер застал уже существовавшее дворянство, богатое, весьма уважаемое и на­
столько популярное между другими классами, насколько какое-нибудь
дворянство когда-либо бывало. Если бы он, как король Англии, пове-
228
лел пэрам собраться в парламент, согласно древнему обычаю госу­
дарства, многие из н и х , без сомнения, повиновались бы призыву.
Этого он не мог сделать; и ни к чему не повело то, что он предлагал главам знаменитых фамилий в своем новом сенате. Они
понимали, что им нельзя было принять назначения в собрание выскочку,
не отказавшись от своего права рождения и не изменивши своему сословию. Протектор, поэтому, был принужден наполнить свою верхную
палату новыми людьми, успевшими, в течение последних смутных
времен обратить на себя внимание. Это было наименее удачное из
его предприятий, не понравившееся всем партиям. Левеллеры *) гневались на него за учреждение привилегированного класса. Толпа, питав­
шая уважение и любовь к великим историческим именам страны,
без удержу смеялась над палатой лордов, в которой заседали
счастливые извозчики и башмачники, куда были приглашены немногие
дворяне и от которой почти все приглашенные старинные дворяне
отворачивались с презрением.
Впрочем, как бы ни были составлены парламенты Оливера, прак­
тически это было не важно, ибо он обладал средствами вести администрацию без их поддержки и вопреки их оппозиции. Его желанием,
кажется, было управлять согласно с конституцией и заменить господ­
ство меча господством законов. Но он скоро нашел, что, ненави­
димый и роялистами, и пресвитерианами, он мог быть безопасным не
иначе, как будучи абсолютным. Первая палата общин, которую народ избрал по его приказанию, заподозрила законность его авторитета
и была распущена, не успев издать ни одного акта. Вторая его
палата общин признала его протектором и охотно сделала бы его королем, но упорно отказывалась признать его новых лордов. Ему не
оставалось ничего более, как распустить парламент. „ Б о г " , воскликнул он при расставании, „да будет судьей между вами и мной"!
Однако, энергия администрации протектора ни мало не ослаблялась
этими распрями. Те солдаты, которые не позволили бы ему принять ко­
ролевский титул, поддерживали его, когда он отваживался на такие
насильственные меры, на какие никогда не покушался ни один английский король. Правление, поэтому, с виду бывшее республикой, в сущ­
ности было деспотизмом, умерявшимся только мудростью, воздержностью
и великодушием деспота. Страна была разделена на военные округи.
Округи эти находились под начальством генерал-майоров. Всякое
мятежное движение немедленно подавлялось и наказывалось. Страх, вну­
шенный могуществом меча в такой сильной, твердой и опытной руке,
укротил дух и кавалеров, и левеллеров. Верное джентри объявило, что
оно по-прежнему было готово пожертвовать жизнью за древнюю конституцию
и древнюю династию, если б была малейшая надежда на успех; но бро­
саться, во главе своих слуг и фермеров, на копья бригад, победоносных в сотне битв и осад, было бы безумной тратой невинной и
благородной крови. Как роялисты, так и республиканцы, не имея на­
дежды на открытое сопротивление, начали обдумывать сокровенные планы
*) The Levellers, уравнители, составляли одну из крайних факций английской
революции. Они домогались равенства сословий и имуществ, общей гражданской
полноправности и безусловной веротерпимости.
229
убийства; но полиция протектора была хороша, бдительность его была
неослабна, и когда он появлялся вне пределов своего дворца, обна­
женные мечи и кирасы верных телохранителей окружали его плотно
со всех сторон.
Будь он жестоким, своевольным и хищным государем, нация
могла бы почерпнуть отвагу в отчаянии и сделать судорожное усилие
освободиться от военного господства. Но тягости, какие терпела страна,
хотя и возбуждали серьезное неудовольствие, однако вовсе не были та­
кими, которые побуждают огромные массы людей ставить на карту
жизнь, имущество и семейное благосостояние против страшного нера­
венства с и л . Налоги, правда, более тяжкие, чем при Стюартах, были
не тяжелы в сравнении с налогами соседних государств и с ресурсами Англии. Собственность была безопасна. Даже кавалер, удержи­
вавшийся от нарушения нового порядка, наслаждался в мире в с е м ,
что оставили ему гражданские смуты. Законы нарушались только в тех
случаях, когда дело касалось безопасности особы и правления протек­
тора. Отправление правосудия между частными лицами совершалось с точ­
ностью и безукоризненностью, дотоле неслыханными. Ни при одном
английском правительстве, со времен реформации, не было так мало
религиозного преследования. Правда, несчастные католики считались почти
вне пределов христианского милосердия; но духовенство падшей англи­
канской церкви могло совершать свое богослужение, с условием воздер­
живаться от проповедей политического содержания. Даже евреи, публич­
ное богослужение которых с XIII столетия постоянно воспрещалось, во­
преки сильному противодействию завистливых торгашей и фанатических богословов, получили дозволение выстроить синагогу в Лондоне.
В то же самое время внешняя политика протектора исторгала не­
вольное одобрение т е х , которые наиболее ненавидели его. Кавалеры
с трудом удерживались от желания, чтобы т о т , кто так много содействовал возвышению славы нации, сделался законным королем, а
республиканцы принуждены были сознаться, что тиран не позволял
никому, кроме самого себя, обижать свою родину, и что если он похитил у нее свободу, зато, по крайней мере, дал ей славу взамен.
По прошествии полувека, в течение которого Англия едва ли имела
более веса в европейской политике, чем Венеция или Саксония, она
вдруг сделалась самой грозной державой на свете, предписала Соединенным провинциям условие мира, отмстила варварским пиратам за
обиды, нанесенные ими всему христианству, победила испанцев на суше
и на море, завладела одним из прекраснейших Вест-Индских островов и приобрела на фламандском берегу крепость, утешившую национальную гордость в потере Кале. Она царила на океане. Она была гла­
вой протестантского интереса. Все реформатские церкви, рассеянные по
римско-католическим. королевствам, признавали Кромвеля своим покровителем. Гугеноты Лангедока, пастухи, которые в своих альпийских деревушках исповедывали протестантизм, древнее аугсбургского, были обеспечены от притеснения одним лишь страхом его великого имени. Сам
папа принужден был проповедывать гуманность и умеренность папистским государям; ибо голос, редко угрожавший по-пустому, объявил, что
если бы народу божию не было оказано снисхождения, английские пушки загремели бы в замке св. Ангела. Воистину, не было ничего, чего бы Кром-
230
вель, в собственном своем интересе и в интересе своего семейства,
имел столько причин желать, как общей религиозной войны в Европе.
В такой войне он был бы главой протестантских армий. Сердце Англии
было бы с н и м . Его победы были бы приветствуемы с единодушным
энтузиазмом, неведомым в стране со времени поражения армады, и смы­
ли бы пятно, которое один а к т , осужденный общим голосом нации,
оставил на его блестящей славе. К несчастью для него, он имел
случай обнаружить свои удивительные военные таланты только против
обитателей Британских островов.
Пока он ж и л , власть его, предмет отвращения, удивления и страха
для его подданных, держалась твердо. Немногие, правда, любили его
правление, но те, которые наиболее его ненавидели, менее его ненави­
дели, нежели боялись. Будь это правление похуже, оно, может быть,
было бы низвергнуто, не смотря на всю его силу. Будь это правление
послабее, оно наверно было бы низвергнуто, несмотря на все его за­
слуги. Но оно имело достаточно умеренности, чтобы воздерживаться от
тех притеснений, которые доводят людей до бешенства, и отличалось
силой и энергией, с которыми никто, кроме людей, приведенных притеснением до бешенства, не осмелился бы бороться.
XXIX. ПОСЛЕДНЕЕ БРЕМЯ ПРАВЛЕНИЯ КРОМВЕЛЯ И
ОЦЕНКА ЕГО ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.
(Из
соч. Райке:
„Englische Geschkhte vomehmlich
in
XVII Iahrlmnderf').
После распущения парламента (в феврале 1658 г.), сделавшего
было попытку ограничить самовластие протектора, и после удачной войны
с Испанией в Индии и Европе, Кромвель достиг высшей степени мо­
гущества; он пользовался огромным значением в Европе и высшим
авторитетом в Британии; но как в первой, так в особенности в
последней он не достиг своей цели.
В Англии до сих пор ему удавалось подавлять и уничтожать всякие враждебные попытки и стремления со стороны Шотландии и пресвитерианской системы, лордов и короля, со стороны долгого парламента
и кавалеров; но он не мог дать своей собственной партии, созданной
и приобретшей преобладающее значение большей частью при его содействии, такой организации, чтобы эта партия действовала за одно с его
властью. Даже в среде своих старых друзей из сепаратистских конгрегаций, в среде товарищей походов и союзников при учреждении
республики он встречал упорное противодействие.
Этого он не мог, не хотел сносить равнодушно. Он не давал
никакой пощады офицерам, которые высказывались против него. Наиболее решительные подвергались аресту, а другие удалялись из армии.
Между ними были лица, принадлежавшие к первой роте, которой командовал Кромвель, еще будучи капитаном: они не могли понять, в чем
тут может заключаться преступление, если палату, состоящую не из
лордов, не называют палатой лордов; но Кромвель требовал теперь
безусловного повиновения. Прежде ему необходимо было составить свою
армию из верующих, чтобы побороть роялистов; теперь в каждом
231
самостоятельном мнении и заявлении он видел поддержку последних; республиканские и анабаптистские мнения затрагивали его власть
в самом корне, и он не хотел долее терпеть их,—по крайней
мере в армии.
До сих пор принятие второго крещения было даже, так сказать,
рекомендацией на службе, именно в Шотландии и Ирландии; теперь
дела приняли совершенно другой оборот: Кромвель старался очистить
армию от анабаптистов.
Этим он возбудил против себя деятельную и чрезвычайно мо­
гущественную партию как по числу своих членов, так и по их
решительной горячей ревности. Анабаптисты напоминали ему, что они
очень многочисленны: „Мы", говорили они, „наполняем твои города и
замки, твои провинции и твои палатки, твою армию на суше и на море".
К этому они прибавляли: некогда в Дунбаре он говорил языком
индепендентов и анабаптистов; где был бы он, если бы не имел их
своими друзьями? Они всегда были верны республике и ему самому и решились только не уступать своих прав, принадлежащих им как свободнорожденным англичанам. Они с большим правом находятся в
армии, чем он на своем высоком посте. Они имели бы по крайней
мере не меньшее право низвергнуть его, чем он—удалить их из
армии. Не заявлял ли он сам, что всегда будет защищать благочестивых, хотя и расходится с ними в некоторых воззрениях? Но
теперь он высказывается за отверженный Богом принцип преследования в делах церкви; он оставляет лучшую часть и избирает
худшую. Он сам может сказать—не была ли его совесть спокойнее
и положение его независимее, пока он любил анабаптистов, чем
теперь, когда он их ненавидит.
Так как Кромвель не обращал никакого внимания на все их
заявления, то они обратились с своими жалобами к самому королю.
Они просили Карла II обеспечить свободу вероисповедания, которую
обещал установить его отец: король не отверг и х . Ибо будущее
представляюсь ему еще смутным, неопределенным. Чтобы свергнуть
Кромвеля, он охотно принял бы содействие самих анабаптистов.
От времени до времени последователи епископальной церкви еще
совершали богослужение по своему обряду: теперь оно было запрещено,
потому что хотя в нем и не было молитвы именно о Карле II, но была
молитва за христианских государей вообще, под которыми можно было
разуметь и Карла II, и даже короля Испании, с которым велась война.
Епископалисты собирали деньги, чтобы поддерживать изгнанных и под­
вергавшихся различным стеснениям членов англиканского клира, в
надежде на лучшие времена.
Строжайшему преследованию подверглись открытые роялисты и ка­
толики. В средине марта им повелено было—в течение краткого
определенного срока удалиться из Лондона. И горе было тому, кто по
истечении срока еще оставался, правительство знало всех своих противников: их схватывали в постелях и заключали в тюрьмы.
В донесениях иностранных посланников находится известие, что
роялисты, в виду возрастающих насилий и вследствие опасений за свою
жизнь, в мае 1658 г. решились на отчаянную попытку, а именно—решили
внезапно произвести вооруженное восстание, уничтожить стражу и в то
232
же время зажечь в различных
частях город, чтобы таким образом свергнуть правительство; но и на этот раз—продолжает рассказчик—между заговорщиками оказался изменник, и надзор и репрессалии усилились. Никогда тюрьмы не были так полны: число заключенных за политические преступления простиралось до 12,000 человек.
На основании состоявшегося в начале сессии 1656 г. постановления
о безопасности протектора был учрежден верховный суд с такими
же правами, какие были предоставлены ему в процессе против короля.
В среде этого суда произошли было распри, грозившие его распадением; но в нем оставалось все еще достаточное число членов для постановления законных решений.
Общее внимание и участие возбудил процесс против двух л и ц ,
близко стоявших к семейству Кромвеля; они были привлечены к
суду, чтобы послужить ужасным примером для других. То были сэр
Генри Слингсби, родственник младшего зятя протектора, обвинявшийся
в вербовке среди гулльского гарнизона приверженцев для короля, и
доктор Витт, благословлявший брак дочери Кромвеля. Слингсби требовал, чтобы, по закону страны, его судило жюри, но ему отвечали, что су­
допроизводство определяется парламентским актом, и если парламент
решил изменить обычные формы процесса, то каждый должен этому
подчиняться; все население Англии обязано повиноваться этому автори­
тету; тщетно также Витт ссылался на свое звание священника: оба
они были осуждены и казнены. Затем последовали другие казни.
Этим путем непосредственные опасности были устранены; но старые антипатии к протектору и его правлению усиливались еще более.
Если оценить надлежащим образом все важные последствия завоевания Ямайки, то едва можно понять, почему это завоевание не встретило общего сочувствия. Но таково было положение вещей. Протектору ставили
в укор, что он самовластно, без предварительных совещаний с
парламентом, предпринял войну, которая стоила стране больших издержек и жертв и не принесла никакой выгоды; известно, что тор­
говля еще не успела вознаградить всех потерь и убытков, причиненных ей крейсерством и блокадой со стороны Испании.
Общество не замедлило дать почувствовать Кромвелю свое неудовольствие в важнейших и затруднительнейших для правительства дел а х , именно—в финансовых. Протектор требовал у муниципального совета ссуды, но Сити, которая всегда доставляла деньги парла­
менту, нашла их для Кромвеля так же мало, как некогда для Карла I.
Дело дошло даже до задержек в уплате пошлин, утвержденных последним парламентом, потому что выражали сомнение в его закон­
ности;—на какой же успех можно было рассчитывать при взимании по­
датей, не утвержденных никаким парламентом?
Поэтому он постоянно был занят мыслью о созыве нового парла­
мента; с этой целью была учреждена комиссия для выработки правил
о выборах. Вероятно, что при этом останавливались на прежних
формах производства выборов, при которых правительство могло ока­
зывать на выборы большое влияние, и кто может безусловно отрицать,
что протектор стремился созвать уступчивый, покорный себе парла­
мент? Но кто может также с уверенностью утверждать это?
В противоположность такому брожению умов, отношения Англии к
233
другим европейским державам представлялись значительно более бла¬
гоприятными для Кромвеля, чем внутреннее состояние страны; но и
внешние отношения ни в каком случае нельзя было считать вполне
прочными и благонадежными. Австрийский д о м , против которого главным образом были направлены все усилия Кромвеля, снова стал во
главе могущественного союза, как защитник идей законности и като­
лицизма—этих древнейших руководящих принципов европейских
государств имевших могущественное влияние на умы народов. Притом же Кромвель не был уверен в своих союзниках, в осо­
бенности в голландцах, которых лишь страх пред его именем
удерживал от отпадения; не были надежны также ни шведский король,
ни кард. Мазарини. Французы уже назначили Испании цену, за которую
согласны были заключить с ней м и р . Они обещали возвратить все завоевания под единственным условием—заключить брак между инфантиной, с рукой которой было связано наследство на испанский престол, и юным королем франции. Филип IV пока отклонил это предложение; но не следовало ли ожидать, что, под давлением понесенных
поражений, он уступит, как он это и сделал потом? В таком
случае Карл II мог рассчитывать на могущественную помощь в Европе,
а также и на поддержку внутри Англии, и не только со стороны своих
приверженцев, но и со стороны своих прежних врагов. Наибольшая
опасность заключалась во внутреннем раздоре.
При таком положении вещей даже ближайшие приверженцы и со­
трудники Кромвеля иногда падали духом. Т а к , младший сын его,
Генри, которому было вверено управление Ирландией, в одном из
своих писем задает вопрос: не зависит ли все от одной только
личности протектора, от его искусства и его личного интереса к армии и не возгорится ли кровавая борьба, если его не будет более?
Но и в самом семействе протектора произошел раскол. Шурин
его Десборо и зять Флитвуд постоянно держали сторону анабаптистов,
к секте которых они сами принадлежали; Флитвуд и жена его избегали отцовского дома. Остальные дети и друзья, принимавшие участие
в управлении государством, расположены были более благоприятствовать авторитету гражданской власти, надеясь удержать за собой свое
привилегированное положение. Сам Кромвель считал настоятельно
необходимым соглашение с анабаптистами: однажды, в минуту горяч­
ности, он воскликнул: „их нужно удовлетворить, или снова возгорится
гражданская война"!
Среди такого критического положения внешних и преимущественно
внутренних дел государства, когда все с напряженным вниманием
ожидали ближайших мероприятий протектора,—мероприятий, предугадать
которые нельзя было никогда, но которые всегда оказывались успешными и целесообразными,—его постигла участь всех смертных.
Чрезвычайно заманчиво отыскать при кончине выдающихся лично­
стей такие психические моменты, которым можно было бы приписать решающее влияние. Одно из близких к Кромвелю лиц старается дока­
зать, что попытка управлять государством без парламента сломила его
жизненные силы. Несомненно, что неудача его планов вызвала в нем
болезненное возбуждение: он по целым неделям перестал показы­
ваться в кругу своей семьи, тогда как прежде всегда делил с ней
234
завтрак и обед: он был хороший семьянин. Открытие все новых
и новых покушений на его жизнь поселило в нем беспокойство. Говор я т , он принимал опиум, что, конечно, могло лишь усиливать его
раздражение. К этому присоединилась болезнь и затем смерть самой
любимой его дочери, леди Клейполь, предсмертные фантазии которой
имели отношение к религиозно-политическим вопросам, продолжавшим тревожить его душу, это—право короля, пролитая кровь, будущее
мщение. К нему снова получили доступ индепендентистские священ­
ники: когда возрастающее расстройство его здоровья перешло в лихо­
радку и приняло опасный характер, они продолжали уверять его, что
он еще будет жить, потому что жизнь его нужна Богу. Между тем
он видимо приближался к концу. Кто не знает взаимодействия между
душевным настроением и физическим состоянием организма? Болезнь
Кромвеля состояла в переполнении мозговых сосудов и во внутреннем разрушении селезенки. Старались, между прочим, излечить его па­
нацеей, универсальным лекарством, которое и доставило ему некоторое облегчение; из Гэмптонкорта его перевезли обратно в Вестминс т е р , во дворец прежних королей в Уайтгалле. Непосредственно по
приезду он умер 3 сентября, в годовщину своих побед—Дунбарской и Ворчестерской, которые доставили ему названное местожительство. Простой народ, в доказательство его связи, сношений с нечи­
стыми силами, рассказывал, что смерть похитила его во время страш­
ной бури; другие же видели в этом участие природы к смерти первого человека в мире. Но воздушные течения и бури следуют своим
собственным законам; в действительности буря была в ночь, пред­
шествовавшую смерти Кромвеля; он умер после полудня.
Такие взгляды на Кромвеля принадлежали однако не одному про­
стому народу. Ближайшее потомство клеймило Кромвеля, как нрав­
ственное чудовище, а в позднейшее время его прославляли, как величайшего мужа из всего человечества.
Ему удалось совершить гигантский подвиг—прорвать ту цепь, кото­
рая в европейских государствах связывает частного человека. Он
не старался руководить своим королем посредством убеждений, как
Ришелье, или вмешиваться в интриги кабинета, но с самодержавным
авторитетом, который не имел нужды ни в какой верховной санкции,
принял участие в решении судеб мира. Король, считавший сотню предков в Шотландии и в силу наследственного права, на котором зиж­
дется правительственная власть в большей части государств, владевший троном Англии, был низвергнуть главным образом вооруженной
силой, созданной им же самим, и затем был замещен Кромвелем.
Кромвель однако был настолько скромен, сдержан, чтобы не
принять самой короны: он желал оставаться тем же, чем и б ы л , —
генералом победоносной армии, облеченным высшей гражданской вла­
стью. Ибо когда парламент лишил королевство военной власти, то эта
последняя, с своей стороны, вознамерилась не подчиняться более и
парламенту. Гражданская власть была добавлением к военной; Кромвель принял ее и решился защищать ее от всех враждебных покушеиий. Прежде всего и главным образом он считал необходимым
уничтожить все учреждения, имевшие связь с старыми порядками: об
организации аристократии или о епископстве не могло быть и речи, так
235
же как и о самом королевстве. Менее всего он намерен был терпеть католицизм. В политическом и религиозном противодействии
всем этим элементам Кромвель полагал цель своего существования;
он усматривал в этом благоденствие страны, укрепление религии и
нравственности, но вместе с тем и свое собственное оправдание,—
оправдание в т о м , что, для осуществления своих планов, он принимал жесткие меры и по отношению к членам своей партии, обнаруживавшим противодействие его стремлениям; он считал необходимым все силы страны подчинить своей воле. Таким образом он создал себе власть, не имеющую себе в истории ни примера, ни соответствующего имени. Несомненно, что знаменательные речи, которые
он расточал так обильно, служили вместе с тем рычагом его
власти; но несомненно также и то, что верховная власть не была для
него целью сама по себе: она должна была служить ему для осуществления его заветных идей религиозной свободы в духе протестантизма,
гражданского порядка и национальной независимости. На эти идеи он
смотрел не с точки зрения личного удовлетворения, но со стороны их
объективной необходимости.
Это была мощная сила, полная разносторонних самобытных влечений,—то медлительная, стойкая, консервативная, то пылкая, изменчивая, разрушительная,—сила, перед которой все противодействовавшее
ей должно было или склоняться, или гибнуть.
Если мы спросим себя, что же создал Кромвель? что осталось после
него? то ответа на этот вопрос мы не должны искать в отдельных
формах государственного устройства и управления. До сих пор не
определено еще с полной ясностью, имел ли он в виду дальнейшее
существование той власти, какой владел сам; ни его палата лордов,
ни палата общин, ни созданная им армия не обладали неизменной
прочностью. Волна времени все это унесла с собой. Тем не менее
содержание, самая сущность его деятельности была в высшей степени
плодотворна.
Мы знаем, как возникло вследствие исторических и естественных причин чрезвычайно важное по своим последствиям столкновение между тремя британскими государствами, и какую роль играла рес­
публиканская организация в деле подчинения Англии двух частей Британии. Достижение таких результатов сделалось возможно лишь бла¬
годаря победам Кромвеля. Соединение трех королевств в протестантизме и посредством протестантизма, носившееся в уме предшествовавшего протектора, Сомерсета, в виде неясной мечты, было блестящим образом совершено Кромвелем на самом деле. Его возвышение
связано было главным образом с идеей господства Англии и вместе
с т е м , следовательно, с идеей противодействия притязаниям Шотландии и самостоятельности Ирландии: он сперва силой оружия проложил
путь для этой идеи и лишь затем ввел в английский парламент ирландских и шотландских депутатов, не держась при этом однако
строго определенного правила. Едва ли можно допустить, чтобы в то
время было возможно парламентское управление тремя королевствами.
События показали, что потребностям времени соответствовала военномонархическая власть. Заслуга Кромвеля состоит в том, что он в
течении целого ряда годов управлял Британскими королевствами, ру-
236
ководясь одним и тем же принципом, — необходимостью соединить
их силы для совместного действия. Его правление и учреждения не со­
ставляли, конечно, последнего слова истории, положение вещей должно
было подвергнуться еще совершенно иной реорганизации; но, может быть,
великим преобразованиям, для их успешности и плодотворности,
должны были предшествовать реформы, произведенные единичной волей,
облеченной безусловным авторитетом.
По отношению к общей истории Европы важнее всего было то, что
Кромвель обратил силы Англии против Испанской монархии. Мы не
рассматриваем здесь политического значения самого поступка, против
которого можно было бы возразить многое, а принимаем во внимание
только произведенное им действие. Оно состояло в т о м , что европей­
ский мир, в основании организации которого лежало возвышение бургундско-австрийской династии, служившее руководящим принципом в
течение почти двух столетий, должен был изменить свой вид и при­
нять новое направление, выступить на новый путь; на долю самой Англии,
именно ее морского могущества, с самого же начала выпала в этом
деле великая роль. Кромвель не создал морских сил Англии, но он
указал этим силам их важнейшую задачу, дал им надлежащее направление. Нам известно, насколько эти силы оказались могуществен­
ными: силу британского оружия в особенности испытали на себе приморские берега Европы; иногда речь заходила даже о завоеваниях на
итальянских, даже на немецких берегах; на нидерландском берегу
такие завоевания были действительно сделаны и постоянно расширялись:
говорили, что ключ от континента висит на поясе Кромвеля. Голландия хотя и оказывала противодействие, но вынуждена была следовать
импульсу Англии; Португалия должна была следовать этому импульсу ради
самосохранения.
Если протестантская мысль создала внутреннее единство Англии,
именно в форме неожиданной свободы с е к т , то идея протестантизма и
охранение ее высокого значения дали толчок к основанию системы вла­
сти, в которой эта идея достигла могущественного выражения. Бла¬
годаря воздействию со стороны Франции, протестантизм был спасен
от уничтожения, по вместе с тем он занял второстепенное подчи­
ненное положение; благодаря же деятельности Кромвеля, протестантизм
без всякого дальнейшего посредничества занял в государствах само­
стоятельное положение. Новая западная церковь организовалась так же
прочно, как и древняя, из которой она выделилась, и даже более
прочно и с более надежной будущностью.
Для успеха во внутреннем управлении Кромвель обладал двумя
противоположными, взаимно дополняющими одно другое качествами,
— известной уступчивостью в принципах и твердостью в практическом
применении своей власти, своего авторитета. Если бы он предоставил
свободному течению тенденции сепаратистов и демократически настроен­
ной армии, с помощью которой он возвысился, то все поверглось бы
в хаос, и прочное существование нового государства было бы невоз­
можно. По образу мыслей, характеру и общему направленно Кромвель
был совершенно противоположен Карлу, но тем не менее он оказал аналогичное влияние на государственное устройство Англии. Король
стоял за и д е и английской церкви: за это он умер. Кромвель стоял
237
за гражданский закон и неприкосновенность личной собственности, и он
порвал связь с своей партией, когда она стала колебать эти главные
основы общества и государства. Значительное влияние оказывало на Англию
то обстоятельство, что Кромвель не руководился в своих действиях,
как Карл, высоким понятием о королевской власти, опираясь лишь
на фактическую необходимость. Но при этом для него невозможно было
достигнуть хотя бы до известной степени прочной политической организации. Его авторитет был чисто фактический, прочность его основыва­
лась на силе оружия и на свойствах его собственной личности. Авто­
ритет этот, где только он ни проявлялся, являлся тяжелым гнетом:
в Англии он являлся таковым как по отношению к тем, которые
стремились к восстановлению старых порядков, так и по отношению
к собственной партии, которую Кромвель лишил участия в государственном управлении; за границей он был тягостен как для т е х ,
кому он угрожал, так и для союзников. В Амстердаме чувство это
выразилось чрезвычайно странным образом. Когда получено было известие о смерти Кромвеля, то мгновенно закрылись лавки, на улицах
можно было видеть пляшущую толпу, которая восклицала: „Умер дьявол"; в Лондоне также слышались проклятия, когда Ричард Кромвель, сын Оливера, был провозглашен протектором.
Что же теперь могло и должно было произойти? По общему убеждению, предстоял коренной переворот в отношениях западно-европейских государств и прежде всего в Англии. Роялисты были того
мнения, что переворот будет в их пользу.