ИДЕОлОгИчЕСкИЕ АСПЕкты вОЕННОй БЕЗОПАСНОСтИ
advertisement
МИНИСтЕРСтВО ОБОРОНы РЕСПУБлИКИ БЕлаРУСЬ НаУчНО-ПРаКтИчЕСКОЕ ПРИлОЖЕНИЕ К ЖУРНалУ «аРМИЯ» ИДЕОлОгИчЕСкИЕ АСПЕкты вОЕННОй БЕЗОПАСНОСтИ № 3(16), 2012 Начальник государственного учреждения «Военное информационное агентство Вооруженных Сил Республики Беларусь «Ваяр» Андрей ШУБАДЁРоВ И. о. заместителя начальника агентства – главного редактора печатных СМИ Александр МАКАРоВ Литературный редактор Ирина ИЛЬИНА Верстка Анна ГРУШКеВИЧ Адрес: 220029, г. Минск-29, ул. М. Богдановича, 29 телефон: 297-16-26, 297-18-68 Факс: 293-44-92 E-mail: army@mod.mil.by Адрес редакционной коллегии: 220034, г. Минск-34 (Ф-2), ул. Коммунистическая, 1 Главное управление идеологической работы Министерства обороны Республики Беларусь телефон: 297-19-57 Факс: 297-16-51 E-mail: iavb@mod.mil.by Печать: РУП «Минсктиппроект» ЛП № 02330/0494102 от 12.10.2009 Адрес: 220123, г. Минск-123, ул. В. Хоружей,13/61 Формат 60х90/8 Печать офсетная Подписано к печати 22.12.2012 г. Заказ № тираж 299 экз. Издается с апреля 2008 года РеДАКЦИоННый СоВет Гура А. Н. — Макаров В. М. — председатель редакционного совета заместитель председателя редакционного совета Кравцов И. А. Ксенофонтов В. А. Чернобай А. И. РеДАКЦИоННАЯ КоЛЛеГИЯ Дикселис В. П. — доктор философских наук, профессор (председатель редакционной коллегии) Макаров В. М. — кандидат педагогических наук (заместитель председателя редакционной коллегии) Чернобай А. И. — заместитель председателя редакционной коллегии — ответственный секретарь Воронова е. В. — кандидат культурологии, доцент (секретарь редакционной коллегии) Бузин Н. е. — доктор военных наук, доцент Войтеховский А. В. — кандидат философских наук, доцент евелькин Г. М. — доктор социологических наук, профессор Земляков Л. е. — доктор политических наук, профессор Зубра А. С. — доктор педагогических наук, профессор Коваленя А. А. — доктор исторических наук, профессор Колодяжный В. В. — доктор военных наук, профессор Котляров И. В. — доктор социологических наук, профессор Кравцов И. А. Кривонос о. К. — кандидат военных наук Ксенофонтов В. А. — кандидат философских наук, доцент Литвин А. М. — доктор исторических наук, профессор Мельник В. А. — доктор политических наук, профессор Наумчик В. Н. — доктор педагогических наук, профессор Павловский А. А. — доктор военных наук Решетников С. В. — доктор политических наук, профессор Фурманов И. А. — доктор психологических наук, профессор Чуешов В. И. — доктор философских наук, профессор Шавель С. А. — доктор социологических наук Шадурский В. Г. — доктор исторических наук, профессор Шарков А. В. — доктор исторических наук, профессор Яковчук В. И. — доктор исторических наук, доцент Янчук В. А. — доктор психологических наук, профессор идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 СОДЕРЖАНИЕ к 200-летию отечественной войны 1812 года В. Н. Суряев Геополитическая ситуация в Европе накануне войны 1812 года . . . . . . . . . . 3 В. В. Воронович Формы, средства и методы борьбы с наполеоновскими войсками в период кампании 1812 года. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7 А. М. Лукашевич Последнее наступление П.И. Багратиона: операции по стратегическому охвату и удару в тыл Великой армии в июне 1812 года . . . . . . . . . . . . . . . . . 16 А. Л. Самович Белорусские «Канны» 1812 года: ход и итоги операции по окружению и разгрому наполеоновских войск на реке Березине. . . . . 21 А. А. Киселев Земская полиция белорусских губерний накануне Отечественной войны 1812 года . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 25 В. Н. Черепица Отечественная война 1812 года в ратной истории частей Гродненского гарнизона (вторая половина XIX — начало XX века) . . . . . . 31 Л. В. Выскочков «Война теперь не обыкновенная, а национальная»: народы России в Отечественной войне 1812 года. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 35 А. Д. Гронский Переформатирование Отечественной войны 1812 года: белорусский опыт. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 39 К. В. Шевченко Отечественная война 1812 года и чешское национальное движение. . . . . 46 А. В. Гламазда Карл Клаузевиц в Отечественной войне 1812 года. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 51 Л. П. Рудакова Столетний юбилей Отечественной войны 1812 года в Кобрине и Новогрудке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 55 А. И. Чернобай Празднование столетнего юбилея Отечественной войны 1812 года в русской армии. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 58 В соответствии с приказом Высшей аттестационной комиссии Республики Беларусь от 1 февраля 2012 г. № 21 научно-практическое приложение «Идеологические аспекты военной безопасности» к журналу «Армия» включено в Перечень научных изданий Республики Беларусь для опубликования результатов диссертационных исследований по исторической (отечественная история; история международных отношений и внешней политики) и политической (политические институты, процессы и технологии; политическая культура и идеология; политические проблемы международных отношений глобального и регионального развития) отраслям науки. к 200-летию отечественной войны 1812 года В. Н. СУРЯЕВ, ведущий научный сотрудник Научно-исследовательского института Вооруженных Сил Республики Беларусь, кандидат исторических наук, доцент ГЕОПОЛИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ В ЕВРОПЕ НАКАНУНЕ ВОЙНЫ 1812 года УДК 94 (47).072.5 В статье анализируется геополитическая ситуация, сложившаяся на Европейском континенте в конце XVIII — начале XIX столетия. Рассматривается процесс втягивания Российской Империи в противостояние с наполеоновской Францией, формирование коалиции европейских государств, в 1812 г. выступивших с войной против России. The article analyses the geopolitical situation on the European continent at the end of 18th - early 19th century. The author considers the beginning of Russia-France conflict, as well as the establishment of European countries’ coalition, which started a war against Russia in 1812. Геополитика как наука в рассматриваемый период еще не сформировалась. Однако это не означает, что не действовали ее законы, а государства не имели геополитических интересов. В настоящей статье излагаются общие положения, характеризующие геополитическую ситуацию в Европе в канун, как сказал поэт, «грозы двенадцатого года». В начале XIX столетия в Европе существовало пять центров силы: Российская, Британская и Австрийская империи, королевство Пруссия и Франция (с 1804 г. — империя). Борьба между этими государствами, или же напротив, союзнические отношения между ними определяли не только судьбы Европы, но и ситуацию на других континентах. Роль Испании и Португалии, некогда великих колониальных держав, в международных делах стала незначительной. После Северной войны, как образно сказал академик Е. В. Тарле, погасла звезда когда-то могущественной Швеции; раздираемое внутренними противоречиями, исчезло с политической карты мира одно из крупнейших государств Европы — Речь Посполитая. Множество мелких государственных образований, формально входивших в состав Священной Римской Империи германской нации, практически не решали ничего. Предыдущий XVIII век в значительной мере характеризовался противоборством между Францией и Англией за гегемонию не только в Европе, но и в мире. Англия, не знавшая равных в экономическом отношении, обладавшая самой передовой техникой и огромными капиталами, к концу XVIII века, в общем и целом, одержала верх. В частности, англичане включили в сферу своего влияния такие огромные регионы, как Индия и Канада, вытеснив оттуда французов. Соответственно, роль Англии в международных отношениях значительно выросла. Однако борьба отнюдь не была завершена, что и показали дальнейшие события. После Великой французской революции противоборство между Парижем и Лондоном еще более обострилось. «Именно Англия — старый вековой соперник Франции в борьбе за торговое первенство и политическое преобладание в Западной Европе — стала главным очагом … борьбы против Французской революции» [1, c. 111]. Следует подчеркнуть, что Британская империя стала наиболее активным противником революционной Франции не только ввиду желания ограничить распространение революции. Усиление Франции противоречило британским интересам, тем более что французские политики открыто заявляли о претензиях на гегемонию в Европе. Вначале это происходило под лозунгами «распространения свободы на весь мир» и борьбы с действовавшими монархиями. Так, 20 октября 1791 г. один из вождей революции Ж. Бриссо выступил в законодательном собрании (конвенте) с речью, в которой призвал начать превентивную революционную войну против европейских монархий, и уже в апреле 1792 г. Франция объявила войну австрийскому императору [2]. Иными словами, война была объявлена Священной Римской империи германской нации, включавшей Австрию, ряд германских княжеств, Северную Италию, Венгрию, Швейцарию, Бельгию, Нидерланды, Чехию, Силезию. После вступления в 1792 г. французских войск на территорию ряда стран военные действия в Европе не прекращались почти четверть века. При этом Франция как начала вести войны, так и продолжала их в течение десятилетий, независимо от того, кто стоял у власти — революционеры, Директория, консулы или император. 19 ноября 1792 г. революционным конвентом Франции был издан декрет «О помощи всем народам против тиранов». В декрете предлагалась военная помощь «всем нациям, которые пожелают добиться свободы». Через несколько дней председатель конвента А. Грегуар заявил: «Жребий брошен! Мы кинулись в борьбу! Все правительства — наши враги, все народы — наши союзники…» [1, c. 139]. Масштаб замыслов французских стратегов был огромен. Так, Ж. Бриссо 3 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 в декабре 1792 г. сделал заявление, в котором говорилось: «Нам надо довести наши военные успехи до логического конца, им будет водружение нашего трехцветного знамени в Санкт-Петербурге. А дальше мы дойдем до Камчатки!» [3]. О необходимости войны постоянно говорили и другие видные деятели французской революции, такие как Ж. Дантон, М. Робеспьер, П. Камбон, Ж.-П. Марат и другие. Оценивать подобные заявления и действия можно по-разному, но то, что широкомасштабная внешняя экспансия была направлена на усиление влияния Франции в Европе, сомнению не подлежит. За революционными лозунгами, а позже и за политикой Наполеона стояли, прежде всего, вполне определенные геополитические интересы Франции, а также экономические интересы ее финансово‑промышленных и торговых кругов. Конечно, не все были сторонниками войны. Так, например, депутат конвента Ф. Барелон считал, что «заставить Францию воевать со всей Европой — это погубить Республику. То, что все народы Европы на нашей стороне — иллюзия… Не все люди одинаково понимают слово «свобода». Мы считаем не согласных с нами варварами, а они нас — дикарями… Пора перестать заблуждаться, что все нации мечтают принять наши идеи и хотят изменить форму правления» [3]. Однако политику Франции определяли люди с иными взглядами. После коронации Наполеона официальная риторика несколько видоизменилась, но это не повлияло на политику государства. Главная цель оставалась прежней — обеспечить Франции экономическую и политическую гегемонию в Европе. В этом контексте вполне логичным предстает желание Наполеона принять титул императора. Во время коронации Наполеон сказал, что «подобно Карлу Великому он будет императором Запада и что он принимает наследство не прежних французских королей, а наследство императора Карла Великого» [4, c. 136]. Как известно, Карл Великий пытался воссоздать Римскую империю; таким образом, Наполеон, считавший себя наследником Древнего Рима, желал стать властителем стран западной цивилизации. Естественно, экспансия Франции вызывала противодействие со стороны других государств, имевших собственные интересы. Была создана первая антифранцузская коалиция, включавшая в себя Австрию, Пруссию, Россию, Испанию, Португалию, Турцию, Голландию, немецкие и итальянские княжества. Субсидировала коалицию Англия. Однако война, продолжавшаяся с 1792 по 1797 г., закончилась победой Франции. В результате подписания Кампоформийского мирного договора (1797 г.) война окончилась, но территориальные противоречия, появившиеся в Европе в результате революционных войн, не были разрешены. Передел сфер влияния в Италии и Германии между Францией и Австрией, противоречия с Россией, в связи с захватом французами Ионических островов и Мальты, продолжавшееся противостояние Парижа и Лондона означали неизбежность новых войн [5]. Главным врагом Франции являлась Британская империя. Для борьбы с ней Наполеон предпринял попытку создать плацдарм на Востоке (захват Египта в 1798 г., попытка захвата Сирии в 1799 г.). Но в это же время была создана вторая коалиция государств (Англия, Россия, Австрия, Неаполитанское королевство, Турция, Испания), начавшая войну против Франции. Во время итальянского похода Суворова (1799 г.), когда Наполеон находился в Египте, французы были разбиты, возникла угроза вторжения союзников на территорию самой Франции. В этой ситуации французам необходимо было прежде всего разгромить 4 к 200-летию отечественной войны 1812 года Австрийскую империю и вернуть Северную Италию, ибо оттуда могло начаться вторжение во Францию. В 1800 г. в битве при селении Маренго Австрия была разгромлена, Италия снова оказалась в руках французов. В 1801 г. Австрия была вынуждена подписать Люневильский мир, в соответствии с которым от Австрийской империи отторгались Бельгия, Люксембург, германские территории на левом берегу Рейна. Кроме того, австрийцы признали Гельветическую республику (Швейцарию), Геную и Ломбардию как независимые республики. Все это становилось, по сути, французскими владениями. С Австрией временно было покончено. Что касается России, то она занимала особое положение во время противостояния европейских держав с Французской республикой. Не имея общей границы с Францией и поэтому не опасаясь вторжения на свою территорию, она могла позволить себе придерживаться «политики свободы рук» в этом европейском конфликте. Кроме того, Россия и Франция находились по разные стороны Европы и не имели непосредственных причин для вражды друг с другом. В то же время каждая из сторон имела свои внешнеполитические цели и сферы влияния в Европе и мире, где противоречия между двумя государствами проявлялись в полной мере. Например, активизация ближневосточной политики Франции вызывала тревогу в правящих кругах Российской империи потому, что это могло создать угрозу черноморскому побережью России. В силу данного обстоятельства участие России в войне на стороне первой и второй антифранцузской коалиций было обусловлено не только идеологическими мотивами (желанием восстановить на троне свергнутую династию Бурбонов и ограничить распространение революции), но и геополитическими соображениями (стремление не допустить усиления Франции в Германии, Италии и в Восточном Средиземноморье) [5]. Не случайно российско-французские мирные переговоры в 1797 г. и в 1800–1801 гг. показали наличие территориальных разногласий между Петербургом и Парижем. Однако Наполеон осознавал, что для Франции, ведущей борьбу с Англией, Россия может стать важным союзником. Без союза с Россией владычество Франции в Европе не могло быть прочным, а без этого нельзя было нанести сокрушающий удар по Англии. Кроме того, для Франции этот союз означал выход из изоляции, в которой страна очутилась после революции 1789 г. Для России же мир с Францией являлся возможностью возвращения к политике «свободы рук» (т. е. нейтралитета в англо-французском конфликте), успешно проводимой в царствование Екатерины II. Учитывая все это, Наполеона дал знать императору Павлу I, что желает вернуть России всех русских пленных, захваченных французами после разгрома в 1799 г. корпуса генерала Корсакова. Их не только вернули: им сшили новую форму и возвратили оружие, чего не было никогда в истории. Наполеон «подарил» Павлу остров Мальта. Он предложил царю стать великим магистром ордена мальтийских рыцарей, а России — мир. Павел согласился. Более того, обдумывалась комбинация о совместном походе русских и французских армий в Индию. Павел поддержал идею и даже послал более 20 тысяч казаков в Среднюю Азию для разведки путей русской армии в Индию. Сближение России с Францией во многом было определено противоречиями, существовавшими в рядах коалиции. Успехи русских войск под командованием A. B. Суворова в Северной Италии привели к ухудшению отношений между Россией и Австрией. Стремление Вены главенствовать на к 200-летию отечественной войны 1812 года Апеннинском полуострове вступило в противоречие со стремлением Павла I восстановить изгнанных Францией итальянских монархов. Разочарование в политике австрийского двора, подрывавшего принципы легитимизма, из-за которых Россия вступила в войну, а также столкновение между российскими и австрийскими войсками в Италии привели к выходу Петербурга из войны. Обострение отношений с лондонским двором было обусловлено противодействием Англии торговле других стран, когда урон наносился не только нейтральным североевропейским странам, но и балтийской торговле России. Кроме того, отношения России с Англией стали ухудшаться из-за права владения островом Мальта. Избрание Павла I магистром Мальтийского ордена, расположенного на этом острове, фактически отдавало в руки России контроль над Восточным Средиземноморьем. Этого не желали англичане, стремившиеся закрепиться в Египте, на Ионических островах и на Мальте. В то же время Мальта занимала в проектах Павла I не только геополитическое, но и идеологическое значение. Встав во главе католического ордена с богатой военной историей, русский монарх мечтал о возрождении рыцарства для борьбы с революционными идеями, экспансией и атеизмом [5]. В Англии опасались франко-русского сближения, и вскоре император Павел был убит (1801 г.). Вторая антифранцузская коалиция, однако, все равно перестала существовать. К моменту смерти Павла I только Англия из всех великих держав была в состоянии войны с Францией. Но и Англии был нужен мир, ибо возникли экономические трудности, в стране начались бунты рабочих. В 1802 г. в г. Амьен (Франция) был подписан мирный договор между Англией и Францией. В соответствии с договором Бельгия, Голландия, Италия, левый берег Рейна и Пьемонт, часть запада Германии оставались во владении Наполеона, а значит, были закрыты для сбыта английских промышленных и колониальных товаров, равно как и рынок самой Франции. Кроме того, Англия опасалась захвата Францией новых территорий, а также того, что Наполеон будет принуждать европейские страны к антианглийским действиям. Вдобавок, с военной точки зрения, безопасность Англии не была обеспечена, пока французы были в Голландии и Бельгии. «Антверпен (самый крупный порт в Бельгии. — Авт.) — пистолет, направленный в английскую грудь», — говорил Наполеон [4, c. 111]. Борьба с Англией на море была невозможна. После сражения у мыса Трафальгар (1805 г.), когда французский флот был разгромлен, это стало окончательно ясно. Поэтому стратегия Франции состояла в том, чтобы утвердиться на континенте в качестве ведущей державы и, опираясь на господство на суше, задушить Англию блокадой. На это была направлена вся политика и войны, которые вела Франция. В 1805 г. образовалась третья антифранцузская коалиция в составе Англии, Австрии и России. Австрия жаждала реванша, дабы не стать второстепенной державой; Россия опасалась французской экспансии, кроме того, она была заинтересована в торговле с Англией. В октябре 1805 г. в битве при Ульме основные силы австрийцев были разгромлены. Оставалась надежда на Россию и привлечение к коалиции Пруссии. Но в декабре 1805 г. в битве при Аустерлице австрийские и русские войска были разбиты. Таким образом, третья антифранцузская коалиция была разгромлена. По мирному договору Австрийская империя теряла 1/6 часть населения (4 млн. из 24 и 1/7 часть госу- идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 дарственных доходов, значительные территории). Император Австрии был вынужден отказаться от титула императора Священной Римской империи германской нации. Пруссию, которая в войне не участвовала, Наполеон заставил вступить в союз с собой и официально разорвать отношения с Англией. Кроме того, Наполеон в 1806 г. создал Рейнский союз, куда вошел целый ряд немецких княжеств, и сам стал протектором этого союза. Это не отвечало интересам Пруссии, ибо Рейнский союз укреплял наполеоновскую власть в Германии и угрожал целостности самой Пруссии. Естественно, Пруссия была недовольна ущемлением своих интересов, страдала и национальная гордость. Многие в стране считали, что Франция все равно нападет на Пруссию, поэтому пруссаки решили упредить нападение. Прусский король потребовал от Наполеона объяснить свои намерения относительно Пруссии. Тот не ответил, и прусские войска стали выдвигаться в сторону расположения французских войск (октябрь 1806 г.). В ответ французы вторглись в Саксонию, союзную с Пруссией. Через 6 дней после вторжения в сражениях при городе Иена и местечке Ауэрштедт (20 км от Иены) пруссаки были наголову разгромлены; вскоре Наполеон вошел в Берлин. Еще одно из четырех великих государств, с которым Франции ранее приходилось считаться, было разгромлено. Вскоре после победы над Пруссией император Наполеон подписал декрет о блокаде Англии (21 ноября 1806 г.). В этой ситуации в дело вновь вмешалась Россия. В конце 1806 г. русские войска двинулись к границам Восточной Пруссии. Это было вызвано тем, что Наполеон подавал полякам надежды на восстановление независимости Речи Посполитой. Это грозило России потерей Литвы, Белоруссии, правобережной Украины. Было ясно также, что Россию будут заставлять примкнуть к блокаде, а разрыв торговли с Англией грозил разорительными последствиями для сельского хозяйства России. Кампания шла с переменным успехом, но в июне 1807 г. произошла битва при Фридланде (Восточная Пруссия), в которой русские войска были разгромлены. Возникла угроза вторжения на территорию Российской империи, что побудило российскую сторону предложить мир Франции. В конце июня 1807 г. состоялась встреча двух императоров в г. Тильзите (в настоящее время — г. Советск Калининградской области Российской Федерации), где был заключен мир, а также оборонительный и наступательный союз между двумя странами. В числе прочего, это обязывало Россию участвовать в блокаде Англии. На этой же встрече был решен вопрос о судьбе Пруссии. В договоре с прусским королем Наполеон указал, что те территории, которые остаются Пруссии, оставляются ей только потому, что об этом просил русский император. Все владения Пруссии к западу от Эльбы вошли в состав нового Вестфальского королевства, в котором королем стал брат Наполеона Жером. Из отнятых у Пруссии польских земель (Познанская и Варшавская области) было создано Великое герцогство Варшавское. Герцогом стал король Саксонии, являвшейся членом марионеточного Рейнского союза. Россия по настоянию Наполеона получила Белостокский округ. Созданием Варшавского герцогства Франция пыталась решить целый ряд задач. Во‑первых, дать полякам надежду на возрождение Польши, что делало их союзником Наполеона (представляется, что подобная цель преследовалась Наполеоном и в отношении белорусов: 1 июля 1812 г. он провозгласил решение о создании Временного правительства Великого княжества 5 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 Литовского в пределах Минской, Виленской, Гродненской губерний и Белостокского округа). Во‑вторых, рассеять опасения России и Австрии за земли, полученные ими при разделах Речи Посполитой. Не случайно, давая в июле 1807 г. конституцию «населению Варшавы и Великой Польши», Наполеон обязался «согласовать ее со спокойствием соседних государств», т. е. не включать в нее ничего такого, что могло бы служить признанием прав поляков на польские земли, находившиеся в то время в составе Австрии и России [6]. В‑третьих, ослабить Пруссию, лишив ее значительной территории. В‑четвертых, приобрести удобный плацдарм для действий своей армии в случае войны с Россией и Австрией, получив в свое распоряжение пути, ведшие к границам этих стран. Итак, после Тильзита Пруссия была урезана в территории и выплатила огромную контрибуцию. Австрия не предпринимала никаких действий, Россия была в союзе с Францией. На очередь встали Португалия и Испания, которые были нужны Наполеону для обеспечения блокады Англии. В конце ноября 1807 г. французы вошли в Лиссабон, в марте 1808 г. заняли Мадрид. Брат Наполеона Жозеф, король неаполитанский, был назначен королем Испании. Однако в Испании началась массовая партизанская война, в которой французская армия увязла. Там находилось до 300 тысяч французских войск, половина армии, однако достичь решающего успеха французам не удавалось. Разгоревшаяся война в Испании вселила надежды в Австрию, которая желала реванша. Наполеон знал об этом и пожелал продемонстрировать крепость франко-русского союза, для чего предложил Александру I встретиться в г. Эрфурте (осень 1808 г.). Наполеон хотел получить от русского императора заверения в поддержке на случай выступления Австрии против Франции, пока Франции не удастся справиться с ситуацией в Испании. Александр не дал такого обещания, хотя Наполеон предложил России Галицию в обмен на поддержку. Император Александр был в сложном положении после заключения Тильзитского мира. Российское дворянство из-за участия России в блокаде Англии терпело значительные убытки, в стране зрело недовольство. Кроме того, Наполеон не собирался выполнять обещание о передаче России части турецкой территории, в том числе Константинополя, и о закреплении за Россией Молдавии и Валахии, что могло бы в определенной мере успокоить российское дворянство. Союз Франции и России после Эрфурта формально оставал- к 200-летию отечественной войны 1812 года ся в силе, но рассчитывать на него Наполеон уже не мог. В Испании дела у французов по-прежнему шли плохо, и Австрия весной 1809 г. начала войну, вторгнувшись в Баварию. Результатом было то, что к июлю австрийцы были окончательно разгромлены в битве при Ваграме. Австрия потеряла значительные территории, в том числе Галицию, которую Наполеон отдал герцогству Варшавскому. На этом фоне разразился торгово‑промышленный кризис 1811 г. По ряду причин экономического характера сильно сократился сбыт французских товаров: Северная и Южная Америка для них оказались закрытыми, европейские страны были разорены войнами и контрибуциями, при этом английские товары контрабандно распространялись по всей Европе. Вдобавок ко всему, Россия повысила пошлины на ввозимые французские товары. В такой ситуации Наполеон посчитал необходимым сделать Россию своим сателлитом. Это обеспечило бы, по его мнению, создание условий, необходимых для разгрома Англии. К войне с Россией было решено привлечь Австрию и Пруссию. В феврале 1812 г. Пруссия обязалась принимать участие в любой войне, которую будет вести Франция. Если бы пруссаки не согласились, то французы были готовы занять всю территорию Пруссии и те об этом знали. Австрия тоже боялась возражать, и в марте 1812 г. был подписан договор, обязывавший ее поддержать Францию. Таким образом, геополитическая обстановка в Европе в период, предшествовавший войне 1812 г., характеризовалась следующим: Франция проводила чрезвычайно активную политику, направленную на установление господства в мире и Европе. В результате к концу первого десятилетия ХIХ века было утверждено «господство Франции над Европою» [7]; в начале 1812 г. подготовка к войне против Российской империи была закончена. Против России готовились выступить крупнейшие державы Европы, а также вассальные государственные образования; военно-политическое положение Франции, несмотря на прочную экономическую и военную основу, имело и «слабые места»: в тылу у Франции была могучая Британская империя, готовая бороться до конца, а в Испании развертывалось массовое партизанское движение. Франция собиралась воевать с Россией — одной из сильнейших стран того времени, обладавшей громадными территориальными пространствами, значительными людскими ресурсами и боеспособной армией. Рубикон был перейден. Впереди была война. СПИСОК ЦИТИРОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ: 1. Манфред, А. З. Великая французская революция/А. З. Манфред. — М.: Издательство «Наука», 1983. — 431 c. 2. Бриссо/Словари и энциклопедии на Академике [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://dic.academic.ru/dic. nsf/bse/158154. — Дата доступа:17.08.2012. 3. Т. Костюшко. Еще одна правда/Рolitforums.ru [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.politforums. ru/belorussia/1275722481.html. — Дата доступа: 19.08.2012. 4. Тарле, Е. В. Наполеон/Е. В. Тарле. — Минск: Издательство «Беларусь», 1992. — 429 с. 5. Иголкин, И. Ю. Российско-французские отношения в конце ХVIII — начале ХIХ веков: дис. … канд. ист. наук: 07.00.03/И. Ю. Иголкин//Электронная библиотека диссертаций 6 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.dissercat. com/content/rossiisko-frantsuzskie-otnosheniya-v‑kontse-xviiinachale-xix-vekov. — Дата доступа: 21.08.2012. 6. Рябинин, И. С. Великое герцогство Варшавское/И. С. Рябинин//Отечественная война и русское общество [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.museum. ru/1812/Library/sitin/book1_13.html. — Дата доступа: 20.08. 2012. 7. Карамзин, Н. М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях/Н. М. Карамзин//История нашей страны [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://istrorijarossii.narod.ru/karamzin2.html. — Дата доступа: 23.08.2012. Дата поступления статьи в редакцию: 10.09.2012 г. к 200-летию отечественной войны 1812 года В. В. ВОРОНОВИЧ, доцент кафедры идеологической работы Военной академии Республики Беларусь, кандидат исторических наук, доцент ФОРМЫ, СРЕДСТВА И МЕТОДЫ БОРЬБЫ С НАПОЛЕОНОВСКИМИ ВОЙСКАМИ В ПЕРИОД КАМПАНИИ 1812 ГОДА УДК 9 С3 В статье рассматриваются ключевые формы, средства, методы борьбы с наполеоновскими войсками в 1812 году. Пристальное внимание уделено подготовке французской и российской сторон к началу боевых действий. Оцениваются вклад в итоговую победу не только армии, но также иррегулярных формирований Российской империи, специфика, приемы, эффективность и причины широкого распространения партизанского движения. The article describes the key forms, means and methods of fighting against Napoleon's troops in 1812. The author pays significant attention to the preparations of the Russian and French forces for the war. The article also estimates the contribution both of the Armed Forces and irregular units of the Russian Empire to the victory, as well as peculiarities, methods, effectiveness and reasons for wide spread of the guerrilla movement. Источниковая база для детального изучения заявленной темы отличается значительным разнообразием, хотя к созданию комплексных работ, посвященных непосредственно системному анализу форм, средств и методов эффективного противостояния наполеоновским войскам в 1812 г. ни отечественные, ни зарубежные ученые не обращались. Устранить некую лакуну в профильных научных исследованиях и призвана настоящая статья. Этому способствовало обстоятельное ознакомление с документами России и Франции в указанный период [1; 2], изложенными в мемуарах, записках, публицистических материалах свидетельствами очевидцев и участников происходивших событий [3–6], монографиями, очерками, сборниками различных, в том числе иностранных, авторов [7–24]. В частности, дипломатической и разведывательной активности компетентных структур двух империй накануне и во время Отечественной войны, пропагандистско-идеологической борьбе Александра I и Наполеона, которая позднее трансформировалась в противостояние концепций нации и народа, посвящена работа В. Г. Сироткина [25]. При этом упомянутому аспекту в своей монографии определенное место счел необходимым уделить и М. А. Иностранцев [26], а в публикацию П. Симанского [2] были включены тексты документов, представляющих собой «описание качеств и способностей» [2, с. 2] русских и французских генералов, которые были подготовлены состоявшим при посольстве в Петербурге неизвестным автором и направленным в Париж со специальной миссией полковником А. И. Чернышевым. Не меньший интерес вызывают труд М. Оливера и Р. Партриджа [27] с весьма детальным анализом численности и качественных характеристик, потерь Великой армии в России, а также впервые выпущенные через четверть века после описываемых событий мемуары Р. Солтыка (R. Soltyk) [6]. В первой, напоминающей скорее не справочник, а монографию книге авторы подробно описывают основы теории управления, обучения, тактики и предпочтительных методов ведения боевых действий армиями Наполеона и его сателлитов, приводят сведения об участии в сражениях каждого из полков, различия в униформе, равно как биографии выдающихся генералов и маршалов. Что касается воспоминаний Солтыка, то в данном случае полагаем целесообразным заметить следующее. Несмотря на то, что автор мемуаров является поляком и излагает информацию о произошедших событиях с соответствующих позиций, этот генерал в период кампании 1812 г. командовал эскадроном и пытается сохранять объективность в скрупулезных описаниях собственно военных операций. Использование столь внушительного массива сведений при написании представленной статьи потребовало и определенной диверсификации применяемых методов исследования — от общенаучных до специальных. Оказалось совершенно невозможным раскрыть обозначенную тему без обстоятельного анализа многокомпонентной и долговременной подготовки обеих стран к боевым действиям. Симанский совершенно правильно замечает, что еще задолго до войны с обеих сторон организуется «тщательное изучение противника, его свойств и привычек, достоинств и недочетов» [2, с. 2]. В частности, еще в начале 1812 года Наполеон известил своего посла в Петербурге о своем окончательном решении 7 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 начать войну с Россией, требуя однако, чтобы «посол не подавал об этом вида и постоянно выражал самыя мирныя чувства» [19, с. 51]. Нельзя не упомянуть о том, что французскому императору удалось в сжатые сроки (в течение 1810 — первой половины 1812 гг.) организовать не только административное, инженерное обеспечение первого этапа вторжения, но и создать масштабную сеть по сбору сведений о противнике, изучению будущего театра военных операций на основе информации, поступавшей от местных агентов и проживавших вблизи границы специальных агентов, дипломатических миссий в Австрии, Пруссии, Швеции. На указанные цели только послу в Дрездене Биньону разрешили «расходовать до 12000 франков ежемесячно… в зависимости от ценности сообщаемых… сведений» [26, с. 18], и, как уверяет ряд историков, «подробная, столистовая карта России, с надписями, переведенными на французский язык, находилась в его распоряжении и была разослана многим из его генералов» [26, c. 18]. Одновременно нельзя не признать, что с российской стороны реализовывался не менее обширный перечень мероприятий разведывательного и контрразведывательного профиля, который позволял получать секретную информацию даже напрямую из французского военного министерства, а не только от дипломатов и специальных агентов. Именно поэтому историки на основе анализа архивных материалов еще в начале минувшего века сделали вполне обоснованный вывод: «данныя, которыми располагала Россия о неприятеле и его приготовлениях, были не хуже тех, которыми располагал Наполеон» [26, с. 23]. Только воспользоваться поступившими сведениями должным образом военное и политическое руководство страны тогда оказалось не в состоянии. Так, осталась незавершенной подготовка театра войны в инженерном отношении, поскольку командированные в западное приграничье в 1811 году офицеры квартирмейстерской части успели составить только его предварительное описание, а работы по строительству новых (в частности, в Бобруйске) и укреплению существовавших крепостей только начинались. Более того, закончив в апреле 1812 года. обустройство укрепленного лагеря близ Дриссы по замыслу военного советника Александра I прусского генерала Фуля, «внезапно» обнаружили настолько серьезные недостатки в самом расположении и укреплениях, что ценность последнего в военном плане резко снизилась. Французскими офицерами и учеными Дрисский лагерь «назван был памятником невежества» [19, с. 96], кабинетного стиля работы, когда типичный теоретик войны Фуль, не являясь изменником, оказался просто не в состоянии «приложить свою теорию к практике» [19, с. 97], что могло иметь фатальные последствия. Несколько лучше обстояло положение дел с продовольственным обеспечением армии, поскольку сеть крупных оптовых и мелких продовольственных баз, складов («продовольственных магазинов») создали как глубоко внутри территории империи, так и на Двине, Березине, Днепре и у самой границы, дополнив ее расположенными на вероятных направлениях боевых действий «магазинами расходными». Однако по объективным причинам сформировать более мобильные «подвижные магазины» с использованием реквизированных у населения повозок до войны также не удалось. Что касается мероприятий контрразведывательного свойства, надлежащей организационной и идеологической подготовки к предстоящей войне, то в данном кон8 к 200-летию отечественной войны 1812 года тексте находим уместным вспомнить об указе Александра I от 21 марта 1812 г. министру полиции (здесь и далее даты приводятся по старому стилю. — Авт.). Упомянутый документ содержал распоряжение об особенно пристальном наблюдении в отношении «образа жизни помещиков и других обывателей пограничных губерний, не весьма давно к России присоединенных» и предписание о подготовке списков неблагонадежных лиц, разделенных на 2 категории — «сомнительных» и «совершенно подозрительных» [19, с. 58]. Несколько запоздалыми надлежит признать осуществление мероприятий по выполнению последовавшего в июне 1812 года Высочайшего повеления министру полиции относительно организации сбора сведений строго по формализованному опросному листу единого образца о всех проживающих в России иностранцах. При этом начальствующие лица обязаны были гарантировать и принять на себя «точную ответственность в том, что они (иностранцы) ни внушениями личными, ни переписками, или другими какими сношениями не могут подать повода к какому-либо нарушению спокойствия или к совращению с пути порядка российских верноподданных» [1, c. XLVIII], разделив иностранцев на 3 категории — благонадежных, подлежавших высылке неблагонадежных и лиц, перемещаемых по соображениям государственной безопасности вглубь территории империи. Исполняя приказания императора, виленский губернатор известил, что «у него все поляки сомнительны», а литовцы «преданы Наполеону чуть ли не больше, чем поляки» [19, с. 58]. Тем не менее довольно быстро в ходе кампании 1812 года стало понятно: одних патетических фраз французского монарха, «что он пришел возстановить Польшу, что собран сейм в Варшаве для избрания короля» [19, с. 86], а также факта создания Верховной комиссии временного правительства ВКЛ совершенно недостаточно для обеспечения долгосрочной поддержки значительной частью местного населения. Не случайно уже в первые дни вторжения, наряду с восхвалениями Бонапарта, широкое распространение и отклик в народных массах на оккупированных территориях получили стихи «Изображение Герцогства Варшавского» неизвестного автора [19, с. 85–86], отражавшие глубокое разочарование в иноземном владычестве и направленные явно против недавнего кумира. Собственно информационное противоборство Франции и России разворачивается задолго до Отечественной войны 1812 г. За семь лет до этого в докладе князя А. Чарторыйского российскому императору по организации антинаполеоновской пропаганды предлагалось: 1) во избежание провокаций, иного враждебного использования извне соответствующих статей (изданий) установить контроль за публикацией в России всех внутриполитических материалов; 2) с помощью русских посольств, дипломатических миссий за границей организовать мониторинг издательской деятельности в Европе, особенно во Франции, по актуальным проблемам внутренней и внешней политики. Главной целью запланированных акций называлось «приобретение нужного влияния над журналами и газетами, в чужих краях издаваемых, так и вообще над мнением общественным посредством печатания разных статей, соответствующих видам и намерениям России, и издания разных политических сочинений, имеющих в виду благо общественное» [25, с. 377]. В данном контексте трудно расценивать как совпадение или случайность разработку Я. Потоцким, находившимся на русской службе талантливым польским публицистом, писателем и ученым, в к 200-летию отечественной войны 1812 года рассматриваемый период идеи о целесообразности «отделения» Наполеона (тирана, «чье ненасытное честолюбие не знает границ» [25, с. 384]) от Франции и французского народа. Уже на пути следования к Березино в июле 1812 г. итальянская королевская гвардия находит множество заранее подготовленных печатных прокламаций, в которых указывалось: «Вспомните, что вы находитесь за 400 миль от своих подкреплений… вы сражаетесь во имя ненасытнаго честолюбия государя, не желающаго мира…» [5, с. 39]. Приведенный выше тезис станет главенствующим в русской печати в 1812–1814 гг., найдя отражение в содержании антинаполеоновских листовок как значимого и довольно эффективного элемента пропаганды в период ведения масштабных боевых действий. Принимая во внимание изложенное, нетрудно объяснить и постоянное расширение номенклатуры оплачиваемых из казны и выпускаемых в Москве и Петербурге иноязычных периодических изданий, хотя Наполеон «еще во время итальянского похода… создал первые походные армейские типографии» [25, с. 353], куда более мобильные и послужившие базой для выпуска в период кампании 1812 г. знаменитых «бюллетеней». Возможно, данным обстоятельством в определенной мере объясняется распространение в период непосредственно кампании 1812 г. в качестве средства идеологического, информационного противоборства брошюр и памфлетов, где о Наполеоне рассуждали исключительно как «о честолюбце, упоенном победами, о безумце, возмечтавшем покорить вселенную», и даже «чем-то вроде гениального маниака…» [11, с. 1, 6], которого «опьянение собственным величием, властью и славой заставляло… забывать о чувствах других народов…» [28, с. 75–76]. Конечно, это — очевидное преувеличение и передергивание фактов, поскольку император «всегда и прежде всего, был человеком глубокого политического расчета» [11, с. 6], хотя и несколько наивно надеялся, как в ходе размышлений о целесообразности заключения Тильзитского мира, что «в случае вторжения возможно все — вооруженное восстание, заговор знати, мятеж польских провинций и, может быть, крестьян» [23, с. 404], направленные против правления Александра I. О схожих сюжетах говорили на рубеже XIX — XX вв. и отечественные, и зарубежные ученые, указывая, что отчасти небезосновательно «Наполеон мечтал возбудить сепаратное национальное чувство у поляков, литовцев, малороссов и прочих против России…» [15, с. 293], а во время беседы с направленным российским императором для переговоров в Вильно специальным посланником Балашовым даже утверждал о якобы нескрываемом недовольстве и ропоте наших войск [см. 19, с. 91]. Анализ документов и воспоминаний очевидцев событий неоспоримо свидетельствует, что Бонапарт вторгся в пределы Российской империи, преимущественно «исполненный ложных представлений» [14, с. 163] о неизбежном принятии крепостными крестьянами идей 1789 г., предопределенном в связи с массированным ввозом сюда отчеканенных по его приказу фальшивых монет, падении рубля, безальтернативном после тотального поражения в решающем сражении, вступлении Александра I в мирные переговоры еще до зимы. При этом в ряде случаев в т. н. «коренной России» (например, в Смоленской, Калужской, Московской губерниях) предположения французского императора в незначительной степени оправдались, т. к. часть крестьян все же отказалась повиноваться своим помещикам, приказчикам и старостам, мотивируя это тем, что «отныне они принад- идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 лежат французским… а не русским властям» [25, с. 361], не повлияв в целом на ход кампании. Однако чего нельзя отрицать — это очевидного превосходства наполеоновской армии в живой силе и запасах вооружений на первом этапе войны. Так называемая Великая армия Наполеона для русского похода вместе с нестроевыми частями состояла из 700 тысяч человек при почти 200 тысячах лошадей и около 1500 орудий против 218‑тысячного основного войска, 120 тысяч человек в запасных батальонах и эскадронах, 930 орудий с российской стороны [13, с. 4; 19, с. 59, 74], а некоторые авторы даже утверждают, что «на всем огромном фронте, от Балтийскаго моря до Волыни, Россия имела не более 145 тысяч человек» [26, с. 19]. При этом в связи с грубейшими просчетами в военном планировании 1‑я армия под командованием Барклаяде-Толли оказалась растянута на 175 верст, 2‑я армия под командованием Багратиона — на 40 и лишь 3‑я армия Тормасова располагалась компактно в Волынской губернии, призванная решать простую задачу противостоять не самой сильной 30‑тысячной австрийской армии. Многие иностранцы признавали, что большинство русских генералов — «люди храбрые под огнем, даже известные своею храбростью, только этому достоинству главным образом и обязанные своим повышением» и находившиеся в возрасте от 38 до 45 лет, т. е. «в периоде, когда человек… в зените своего умственнаго, а отчасти и физическаго развития» [2, с. 5]. Однако доблесть и выдающиеся профессиональные качества отечественного генералитета не могли совершенно ликвидировать последствия серьезных ошибок штабистов, по крайней мере, на первом этапе кампании 1812 г. Впрочем, наша армия традиционно воевала не числом, а умением, не боясь в то же время и штыковых атак. Например, в бою под Витебском 15 июля 1812 г., несмотря на значительное превосходство противника, «русские потеряли 3764 человека, а неприятель 3704», в сражении у Клястиц 18–21 июля — соответственно 4300 и 4000 человек [13, с. 10, 16]. Именно тогда измотанный ожесточенными стычками с быстро перемещающимися отрядами противника, реально оценивший усталость собственных войск из-за жары, недостатка провианта, специально испорченных русскими при отступлении дорог Наполеон окончательно отказался от намерения помешать соединению 1‑й и 2‑й армий — вынужденное решение, которое стало одним из ключевых и непосредственно повлияло на итог кампании. Сам французский император говорил: «Если бы мне удалось одержать между Вильной и Витебском решительную победу, не была ли бы вся Европа повержена к стопам моим?» [29, с. 21]. Бонапарт столь же высокомерно и поспешно указывал: «Все варварские народы суеверны, а мысли их очень просты. Мощный удар, нанесенный в самое сердце империи, по Москве, Москве Великой, Москве Святой, тут же и навсегда отдаст мне в руки эту слепую толпу» [21, с. 205–206]. Сомнительные утверждения, если учесть, что почти сразу после вторжения наполеоновских войск в беседе с придворными Александр I упомянул о готовности при возникновении надобности «отступать хоть до Камчатки» [9, с. 60], дабы собрать достаточное количество сил для нанесения решающего поражения захватчикам и изгнания врага из пределов Отечества. Нельзя забывать в данном контексте и об ошибках самого Наполеона как военачальника, который принял крайне неудачное решение относительно сроков войны с Россией и недальновидно сразу направил вперед кавалерию, что 9 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 уже в начале похода спровоцировало голод в армии ввиду трудностей с транспортировкой пищевых продуктов и недостатком провианта даже для авангарда, усугубившихся после вылазок партизан и кровопролитных боестолкновений с регулярными частями. В самые первые дни пребывания за Неманом, по признанию самих французов, «армия, заняв Вильну, три дня просидела без хлеба» [19, с. 78], и даже офицеры «должны были довольствоваться тем, что добывала воровством и грабежом их прислуга», а для тягловой скотины «лишь очень редко находилось сено и овес» [4, с. 35]. Только в Минске из-за бесконечных переходов, недостатка провизии и болезней у захватчиков «убыль достигала, в среднем, от пятнадцати до двадцати человек на роту» и, по собственному признанию, «в обычную кампанию даже два сражения не могли бы вызвать такого уменьшения наличнаго состава» [4, с. 44]. Большинство иностранных военных экспертов до сих пор полагает: одним из ключевых преимуществ Наполеона над противником оказывалось то, что «он постоянно умел сохранить за собой инициативу, придерживаясь своего плана» [8, с. 21]. К несчастью для французов, кампания 1812 года стала редким исключением из этого правила, заслуживая отдельного рассмотрения. Еще в период пребывания в Витебске Бонапарт неоднократно обращал внимание своих маршалов, что «операционный план его сводился всегда к тому, чтобы как можно скорее искать боя при невыгодных для противника условиях» [8, с. 1], но этот замысел был своевременно разгадан военно-политическим руководством Российской империи, которое поняло глубинные мотивы его стремления как можно скорее навязать генеральное сражение для уничтожения живой силы противника, молниеносного захвата столицы и получения возможности диктовать свои условия. Вот почему для русской армии оказывалось жизненно необходимым противопоставить подобной ранее столь эффективно работающей военной системе, сочетавшей масштабность использования диверсифицированных средств наступления (живой силы, коней, орудий, стрелкового и холодного оружия) с подвижностью последних, значительно большие гибкость, мобильность, динамизм, точечный характер ударов и расчет. Правильность подобной тактики подтвердили бои июня — июля 1812 года под Витебском, Гродно, Миром, Могилевом, Полоцком. Реализации намерений русского командования на данном этапе войны наряду со стремительными перемещениями войск по хорошо знакомой местности в значительной мере способствовали и весьма удачные вылазки казачьих отрядов атамана Платова, уникальные по самопожертвованию и проявлениям чувства воинского, гражданского долга бои авангарда корпуса Витгенштейна под командованием погибшего в бою генерала Кульнева (по мнению французов, «Лассаля русской армии» [2, с. 30]), самого корпуса с вдвое превосходившим его по численности врагом. В знаменитом бою под Салтановкой для воодушевления войск командовавший авангардом Раевский и вовсе пошел в атаку с двумя сыновьями, одному из которых было 16 лет, а другому — лишь 11. Во время первого приступа старший сын будущего героя войны 1812 г. попросил подпрапорщика, своего ровесника, передать ему знамя, на что получил гордый ответ: «Я сам умею умирать» [19, с. 115]. Лишь после гибели смельчака знамя подхватили Раевские, которые не покинули первую шеренгу до завершения сражения. Это были бои, когда по свидетельствам их участников, «в 10 к 200-летию отечественной войны 1812 года некоторых наших полках картечь и ядра вырывали людей рядами» [18, с. 42]. Одновременно важнейшим средством обеспечения итоговой победы являлось сознательное стимулирование искусственного растягивания французских войск на колоссальной территории, отрицательно влиявшее на управление подразделениями, их снабжение и боеготовность, ибо чем глубже проникали наполеоновские армии на российскую территорию, «тем удлинялась его коммуникационная линия и разбрасывались его силы» на бескрайнем пространстве, «не имея в виду объекта, достижение которого означало бы конец войны» [11, с. 9]. Один из непосредственных участников описываемых событий с французской стороны, главный полковой врач Роос, описывая первый этап войны, с горечью указывал: «Переходы этих дней вызвали такое истощение сил, что я никак не могу вспомнить мест последующих наших стоянок» [4, с. 52]. При этом даже враги признавали, что в противоположность неповоротливым, отягощенным избыточным количеством обозов и страдавшим от недостатка снабжения французским частям русская армия была «более мобильная», «свежая» и физически «могла осуществлять форсированные марши» [6, с. 63], особенно если учесть, что «солдаты наши часто впрягали себя в орудия и ящики, чтобы помощь лошадям вытащить» [19, с. 542] последние (заметим, как на пути в Москву, так и на обратной дороге в рамках Европейского похода). Весьма успешными были российские операции по целенаправленной передаче дезинформации противнику. Так, «Высочайшего монаршьего благоволения» удостоились титулярный советник Ботвинко, Могилевской губернии Чериковский земский исправник, губернский секретарь Ботвинко, отставной поручик Дмитриев, губернские регистраторы Гайдуков, Свистунов, Гайдак, Захаров, поскольку «отличились искусством в отвращении неприятеля с дороги, ведущей в Малороссию» [1, с. 90]. Российским войскам удалось не допустить изоляции трех армий друг от друга и довольно скоро объединить усилия двух из них (Барклая-де-Толли и Багратиона) в борьбе против французских захватчиков под Смоленском, в то время как находившаяся под командованием генерала Тормасова армия довольно успешно действовала на Волыни и в Подолии против австрийских подразделений. Иначе и быть не могло, особенно после того, как «хороший военный тактик» [2, с. 8] Кутузов объединил усилия с «большим работником» Барклаем и Багратионом, которого сам Наполеон характеризовал как «отличного генерала» [2, с. 6], вместе с солдатами в июне — июле 1812 г. по песчаной и болотистой местности проходившего до 40 верст в сутки и некоторое время координировавшего сопротивление врагу. Особенно выделим тот факт, что в этот критический момент войска демонстрировали образцовую организацию марша, высокий моральный дух и порядок движения, использование разумной инициативы в сочетании с правильной оценкой оперативной обстановки, энергичной и обстоятельной разведкой театра боевых действий, широким применением принципов взаимной поддержки и выручки, искусным выбором мест для боя. Великая армия в погоне за неуловимым противником, до объединения своих сил лишь изредка вступавшим в краткосрочные, но весьма кровопролитные боестолкновения, теряла силы, в том числе под воздействием иных факторов, и за ничтожный период (к середине августа 1812 г.) без вступления в решающее сражение «лишилась 150 тысяч к 200-летию отечественной войны 1812 года человек из-за дезертирства и болезней», что было неудивительно в стране, где саботаж почти сразу принимал не только пассивные, но и активные формы, «при приближении противника исчезали население и ресурсы» [14, с. 164]. К тому же русская армия при отступлении сама «все разрушала и уничтожала, а чего не успевала сделать армия, то заканчивали крестьяне, не допускавшие мысли, чтобы можно было доставить продовольствие врагу царя и отечества» [15, с. 289]. В исторической литературе регулярно встречаются воспоминания офицеров и солдат, которых простые люди прямо просили: «Пожалуйста, скажите, служивые, когда придет пора зажигать наши дома» [3, с. 68]. Подобные радикальные поступки не вызывают удивления еще и потому, что и юридически в качестве измены рассматривалось и наказывалось расстрелом «доставление неприятелю провианта и фуража», равно как неисполнение предписания при появлении вражеских войск «всем без изъятия удаляться в леса, а запасы хлеба и провианта истреблять огнем» [17, с. 5]. Таким образом, дореволюционные историки не противоречили истине, утверждая, что простолюдины «целыми деревнями… покинули свои дома и усадьбы, свое хозяйство, неубранныя поля и нескошенные луга и бежали вглубь своих дремучих и болотистых лесов», а французам, «неосмотрительно удалившимся в сторону от движения армии» была уготована одна участь: «они попадали в руки крестьян, и расправа с ними была коротка и безпощадна» [16, с. 9]. Действительно, порой даже на польских и литовских землях, по свидетельству офицера итальянской королевской гвардии Цезаря де Ложье, они «принуждены были под открытым небом оставаться на ногах до утра» сутками без всякой возможности согреться, не находя почти нигде «ни жителей, ни одной головы скота», ни иных ценностей [5, с. 22–23], а многие в поисках обыкновенной воды штыками разрывали землю [5, с. 74]. Указанное обстоятельство крайне отрицательно сказывалось на моральнопсихологическом состоянии войск, дисциплине солдат и офицеров, ибо, как признавался очевидец, «эта пустыня подавляла нас» [5, с. 23], приводя к закономерному в условиях изначально несправедливой грабительской войны итогу, когда «и дисциплина, и умеренность, и честь солдат, и разумная предусмотрительность начальников — все рушится» [5, с. 28]. И все же нельзя замалчивать и грубые просчеты, несогласованность действий органов власти Российской империи, и случаи коллаборационизма, которые косвенно облегчали участь врагов и осложняли положение собственных солдат, выполнение поставленных перед ними задач. Например, вступивший в должность лишь 3 июня 1812 г. минский губернатор П. М. Добринский, «очевидно, не предполагавший столь быстрой возможности занятия Минска неприятелем, лишь 24 июня ранним утром, почти в виду надвигавшихся французских отрядов, принял меры к высылке… в более безопасныя местности наиболее ценнаго казенного имущества» [17, с. 1–2], что привело к суматохе, неразберихе и низкой эффективности соответствующих мероприятий. Могилевский губернатор Д. А. Толстой, которого неоднократно упрекали в медлительности и нерасторопности, по своей безалаберности и вовсе едва спасся от французского плена, «пешком убежав в тропинке в лес» [1, c. XXI], а эвакуацию оттягивал до последнего под предлогом того, что «от Главнокомандующаго армиею не имеет никакого повеления ни о себе, ни о чиновниках, ни о делах» [1, с. 137]. Хотя и много позднее, после изгнания французов с оккупи- идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 рованных территорий, упомянутый нерадивый управленец удостоился персонального предписания М. И. Кутузова от 19 декабря 1812 г. № 1305 относительно безотлагательного возвращения в губернию и возобновления исполнения должностных обязанностей. Не добавляла порядка и целеполагания в активность гражданской администрации и двойственность после начала войны правового положения гражданского губернатора, который, с одной стороны, обязан был связываться с Белорусским военным губернатором герцогом Виртенбергским только в «самоважнейших» случаях, а с другой — получал указание «управлять губернией сообразно законам… в подчинении у военнаго губернатора» [1, c. XXII]. Редким исключением, проявлением нетипичной и несколько выходящей за рамки строго юридического поля самостоятельности стала деятельность коменданта Бобруйской крепости генерал-майора Н. Г. Игнатьева, который, будучи отрезан от русской армии вражескими отрядами, без каких-либо приказаний вышестоящего руководства вступил в должность бобруйского военного губернатора, «позаботился о собрании в большом количестве провианта, фуража и подвод из близлежащих местностей и тем дал возможность пришедшему в Бобруйск Багратиону запастись продовольствием и подкрепить свою армию резервными баталионами» [17, с. 5]. Что же касается коллаборационизма, то не следует забывать о том, что благодаря помощи значительной части польских жителей, среди которых были даже некоторые уездные предводители дворянства и члены городских магистратов, например, в Минске не уничтожили крупнейшие «магазины» (склады), где, помимо медикаментов, хранилось «по меньшей мере 300000 фунтов муки, большое количество овса и 1500 фунтов гороху» [17, с. 6]. Но не нужно искать здесь сугубо национальный, связанный со стремлением определенных групп населения восстановить Речь Посполитую след, поскольку, скажем, в Могилеве также для захватчиков осталось «прозапасено провианта до двадцати тысяч четвертей» [1, с. 7]. Пожалуй, самым эффективным чиновником империи летом 1812 г., хотя и с некоторым опозданием, стал Александр I, который 27 июня в Дриссе издал манифест о наборе рекрутов по 5 человек с 500 в Витебской, Могилевской, Волынской, Подольской, Лифляндской и Эстляндской губерниях, а свободной после заключения с Турцией Дунайской армии приказал двинуться на Волынщину для соединения с армией Тормасова. При этом еще 23 марта другим манифестом по всей империи уже осуществлялся рекрутский набор в пропорции 2/500 [13, с. 4]. Не менее оперативно царем был подписан манифест о народном ополчении, где монарх обращался «ко всем сословиям и состояниям, духовным и мирским, приглашая их вместе с Нами единодушным и общим возстанием содействовать противу всех вражеских замыслов и покушений» [19, с. 99]. Помимо изложенного, для противодействия наполеоновской пропаганде, как следует из документов, «духовенство и местныя власти разсылали увещания, которыя читались по церквам и на мирских сходках» [3, с. 411] и были проникнуты патриотизмом, призывая врагов «бить, где не встренутся» [3, с. 412]. Даже дореволюционные историки отмечали «тот резкий контраст, который существовал между обыкновенным рекрутским набором и набором ратников ополчения» [3, с. 183], которое воспринималось как «Божье дело» и в том числе «люди недостаточные (в значении «незнатные», 11 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 «малоимущие». — Авт.), соревнуясь в любви к Отечеству, приносили в дар ему последнюю свою лепту» [3, с. 57], наряду с прочими «дряхлые старцы порывались принять участие в святом деле защиты России» [3, с. 370]. В итоге, по архивным данным, в добровольное ополчение вступило до 320 тысяч человек, а на военные нужды по всей империи было собрано не менее 100 млн. рублей [3, с. 95] — огромная по тем временам сумма! С течением времени руководством страны все более удачно и эффективно использовалось и понимание, что французская армия, весьма успешная в масштабных сражениях, «была менее способна к действиям малой войны, по недостаточному знанию местности театра войны и по неимению иррегулярных войск» [3, с. 378]. В данном контексте автор не считает правильным соглашаться с прежде преобладавшим среди специалистов мнением, что протест на белорусской территории ограничивался бегством в леса, неявным саботажем. Подобная точка зрения справедлива лишь отчасти и скорее для западных земель. Дореволюционные историки объясняли это обстоятельство едва ли не природной, исконно существующей инертностью народных масс здесь. Однако истинные причины некоей пассивности, если таковая и присутствовала, думается, сосредоточены в первоначальных опасениях и неверной оценке властями потенциала сопротивления (особенно на сравнительно недавно присоединенных к империи землях), когда в элите господствовал тезис: «С несчастным, забитым белоруссом в конце концов можно было сделать все, что угодно, и подчинить какому угодно правлению» [1, с. XVI]. Только столь безапелляционной позиции противоречат факты, т. к. уже в июле 1812 г. «удачных мелких схваток и налетов было очень много» [29, с. 41], особенно в окрестностях Полоцка и Витебска, а при отступлении Наполеона через белорусскую территорию «избиение французов крестьянами практиковалось… в очень широких размерах» [19, с. 601]. Убеждены: нельзя забывать о вкладе в победу ни руководимых кадровыми офицерами централизованно организованных, ни возникавших стихийно партизанских отрядов, «составленных иногда исключительно из крестьян и предводимых каким-нибудь отставным унтером или церковным причетником» [19, с. 186]. Нередко жители целых селений, как в случае с отрядом М. Маркова из деревни Жарцы под Полоцком, «обязывались взаимною присягою — истреблять французов и стоять крепко друг за друга» [3, с. 402], священники отказывали в причастии тем, кто радушно принимал врагов в своих домах, а крестьяне, «принужденные служить… проводниками, сбивали их с надлежащаго пути и гибли жертвою священнаго долга» [3, с. 417]. Иногда такого рода партизанам удавалось выстроить подобие системы оповещения и сбора сил при обнаружении противника, поскольку «на пунктах возвышенных, господствующих над окрестною местностью, выставляемы были от крестьян посты, зорко сторожившие появление неприятеля» [3, с. 403], при малочисленности которого предпринимались попытки либо сразу (с использованием факторов внезапности и знания близлежащей территории), либо посредством объединения усилий с другими деревнями окружить и захватить данную группу. Кстати, французы довольно часто провоцировали нарастание протестных настроений, даже среди первоначально лояльных слоев населения. Известен случай с семьей богатого собственника некоего М. Залевского, которая (отец, мать, молодая супруга, сестры) едва ускользнула от 12 к 200-летию отечественной войны 1812 года преследовавших ее, «словно обезумевшие дикие животные, лишенных человечности солдат» [6, с. 47]. Несмотря на заступничество влиятельных поляков и просьбу самого генерала Солтыка, окружение Наполеона ограничилось лишь замечанием о необходимости формирования жандармерии на оккупированной территории [6, с. 48]. Несколько ограничивало мародерские подвиги Великой армии только присутствие самого Бонапарта, уже в Глубоком издавшего предписание, чтобы «каждый из воинских чинов, самовольно отлучившийся от войск, был неотлагательно предаваем ближайшей военно-судной коммисии и казним смертию» [3, с. 106], что тем не менее не слишком повлияло на ситуацию. Даже брат Наполеона, король Вестфалии Иероним вместо преследования войск Багратиона несколько дней своего пребывания в 35 верстах от Гродно посвятил метанию пустых бутылок и уничтожению молодых деревьев в господском саду, на просьбу сына помещика остановиться в столь недостойном благородной особы занятии ответив: «Пусть все чувствуют, что здесь война» [19, с. 110]. Некто Гавриил Добрынин описывает другой случай: «Находившийся при мне одиннадцатилетний друга моего сына, учившись в гимназии и наслышавшись от разговоров, что Франция произвела многих великих людей и что она упредила нас в науках, следственно и во нравственности, смотрел на все безбоязненно; но один из великих во нравственности треснул его кулаком в висок так, что он ударился другим о край дверного замка и пробил голову» [19, с. 106]. О нравах же наполеоновской аристократии и поведении не только рядовых солдат, но и высшей знати на белорусских землях весьма наглядно говорит еще один эпизод. Когда в Несвижском замке часть местного дворянства организовала пышный прием в честь Иеронима Бонапарта, то после обеда по приказанию гофмаршала коронованного гостя прислуга «вероятно на память о веселом пиршестве, убрала весь сервиз и все серебро, бывшее за обедом» [19, с. 66], т. е. приняла участие в банальной краже. Известны и многочисленные случаи, когда, «не довольствуясь безпощадной кражей в домах, сильно обносившиеся в походе французские солдаты стаскивали сапоги и платье с прохожих, вырывали у женщин из ушей серьги» [18, с. 59], а «православные храмы подвергались разграблению и осквернению» [17, с. 69] почти тотально, что дополнительно способствовало распространению партизанского движения. Теперь становится совершенно понятным, почему особенно после отступления русских войск из Москвы Кутузов приказал перенести акцент на целевую организацию и всемерное стимулирование активности с разных сторон молниеносно нападавших на врага т. н. «летучих отрядов» численностью от 500 до 100 человек [30, с. 5]. Так, по его прямому поручению между Вязьмой и Можайском действовали освободившие до подхода основных сил ряд населенных пунктов (например, селения Чагодаево, Верея и др.) отряды Давыдова и князя Вадбольского, между Боровском и Москвой — капитанов Сеславина и Фигнера, на серпуховской дороге — казачьи полки Жирова, Харитонова, Кудашева, на рязанской — партия полковника Ефремова, который только в сентябре 1812 г. взял в плен 500 человек [3, с. 381]. Судя по донесению Кутузова императору Александру I, только с 9 по 19 сентября было «захвачено более пяти тысяч пленных» [3, с. 387–388], а капитан Фигнер регулярно лично выезжал на разведку и, как свидетельствовали очевидцы, «не раз переодевался во французский мундир и, беседуя с неприятелями, выведывал такие известия, каких не могли ему сообщить шпионы» [3, с. 383]. к 200-летию отечественной войны 1812 года Даже с учетом сравнительно слабой связи (сообщения) между партизанскими формированиями, необходимости предпринимать особые меры предосторожности, когда «никто, кроме начальника отряда, не знал — куда идет он и с какой целью действует» [3, с. 379], в довольно короткие сроки из-за точечных ударов иррегулярных вооруженных групп сложилась ситуация утраты целостности и согласованности в наполеоновской армии, изолированной даже в Москве. Только для прикрытия перемещения фуражных команд французское командование оказалось вынуждено привлекать уже артиллерию, а швейцарский офицер Леглер позднее рассказывал, что реакцией солдат на его успешное возвращение из официально порученной мародерской экспедиции, куда направлялось до четверти личного состава армейских корпусов [4, с. 64], стали слова: «Вот идет наш лейтенант! Он не позволил взять себя в плен и везет нам провиант» [4, с. 56]. Впрочем, не следует идеализировать тактические успехи, организаторские способности и эффективность взаимодействия не только французских, но и русских военачальников. В данном контексте вполне уместным представляется вспомнить эпизод, связанный с переправой Наполеона через Березину и спасением французского императора от плена. Напомним, на данном этапе с тыла медленно продвигались войска Кутузова, с севера — армия Витгенштейна, а на другом берегу находилась Дунайская армия адмирала Чичагова. При этом командующие постоянно жаловались друг на друга императору и никак не находили взаимопонимания. Однако указанное обстоятельство не помешало адмиралу издать 7 ноября 1812 г. в Минске свой «исторический, оригинальный по стилю и курьезный по содержанию» [10, с. 2] приказ, в соответствии с которым в целях поимки Бонапарта предписывалось «для вящей же надежности ловить и приводить ко мне всех малорослых», плотных, лицом бледных, а волосом черных [10, с. 3]. После же взятия мостовых укреплений и самого Борисова действия Чичагова «сменяются покоем удовлетворенности от достигнутаго успеха» [10, c. 3] и в город 10 ноября перевозится только огромный обоз командующего, в то время как войска были оставлены на правом берегу. В итоге внезапным ударом по приказу Наполеона утром 11 ноября сравнительно небольшими силами маршал Удино отбивает Борисов, а после разработанной французским императором лично операции по целевому распространению (в том числе с помощью злонамеренно введенных в заблуждение местных жителей-перебежчиков) дезинформации о направлении перемещения его войск русский адмирал был убежден: противник движется к югу и местом переправы неприятеля станет брод у деревни Ухолоды, хотя остатки «Великой армии» стягивались на север к деревне Студенка. Кстати, практически с самого начала войны с обеих сторон использовалась тактика распространения напечатанных многотысячными тиражами прокламаций, заброски в ближайший тыл противника специально подготовленных «слухачей», т. е. лиц, которые «слушали и распространяли ложные слухи» [25, с. 353]. Истинные замыслы врагу в данном случае позволила скрыть и усиленная имитация активности, выразившаяся в демонстративных промерах реки, разборе на бревна крестьянских изб, рубке лес, передвижениях неких отрядов, среди которых находился на самом деле лишь один батальон настоящих солдат [10, с. 5–6], в ложных местах. Как результат, по распоряжению Чичагова 13 ноября 1812 г. Дунайская армия двинулась южнее, расположившему- идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 ся совсем рядом со Студенкой отряду Чаплица было приказано идти к борисовским мостовым укреплениям, и путь для бегства разрозненных частей некогда огромного воинства Бонапарта здесь оказался свободен (причем не только ввиду удавшейся военной хитрости, но и не в последнюю очередь из-за тактических просчетов, недооценки противника, отсутствия должной координации, подлинного взаимодействия между русскими военачальниками). И все же лишь 18 тыс. человек позднее форсировали Неман [14, с. 165], в отличие от июня в обратном направлении, а русские еще после битвы вдоль обоих берегов Березины «затруднялись большим количеством пленных» [18, с. 84], для которых «голый инстинкт самосохранения, холодный эгоизм заменили былой душевный пыл и… благородную дружбу» [5, с. 305] — бесславный, но закономерный итог захватнической кампании. Очевидцы вспоминали: «Войска, которые возвращались из Москвы, шагали в полнейшем беспорядке; только их авангард и арьегард были вооружены… Кавалерия была почти полностью уничтожена, и наши кавалеристы горестно шли пешком» [6, с. 302]. Пожалуй, одним из немногих приятных воспоминаний офицеров Бонапарта о пути домой является лишь следующее удивительно романтичное для финальной стадии кампании 1812 года высказывание: «Дорога от Орши до Толочина — одна из красивейших в Европе» [5, с. 311]. О масштабах потерь прежде самоуверенных захватчиков наиболее красноречиво говорил позднее расстрелянный за участие в Ста днях штабной офицер Лабедуайер, упоминая о том, что только между Березиной и Сморгонью «потеряно 6 тысяч убитыми и 15 тысяч взято в плен» [12, с. 266], а весной 1813 г. после ледохода у Студенки обнаружили 32 тысячи трупов [12, с. 257]. Всего же, по сведениям английских исследователей М. Оливера и Р. Партриджа, в ходе кампании 1812 г. были полностью уничтожены либо понесли невосполнимые потери 40 легких, 157 линейных и 53 иностранных батальонов французской армии [27, с. 47]. Покидая войска, Наполеон печально заметил: «Армии нет. Нельзя назвать армией толпы солдат и офицеров, без обуви и одежды, при 26‑ти градусах мороза скитающихся всюду в поисках за пищей и кровом» [19, с. 611]. Однако в изданном в Сморгони бюллетене отдельно сказано не о прошедшей с императором пол-Европы гвардии, а только о двух чрезвычайно важных аспектах: 1) «лошади кавалерии, артиллерии и обоза падали тысячами…» [15, с. 300]; 2) «состояние здоровья его величества… лучше, чем когда-либо» [15, с. 301]. Между тем, по весьма точному высказыванию историка конца XIX века Г. Е. Афанасьева, «голод, холод, болезни и нападения партизанов делают из этого похода такую классическую картину бедствия войска, подобная которой редко встречается в летописях военной истории» [7, с. 86]. Однако в данном контексте нелишним представляется напомнить, что условия, в которых находились русские войска, мало отличались от трудностей, которые испытывал противник. Один из наших офицеров вспоминал об этом периоде, связанном с изгнанием захватчиков, следующим образом: «Давно уже не переменял я рубашки и давно спал не раздеваясь. Платье мое было напитано вшами, которые мне покоя не давали и которых я, сидя у огня, истреблял сотнями. Закручивая рубашку, я, по примеру солдат, парил ее над огнем и радовался треску от сыпавшихся из нея насекомых… Когда отодрал я бинты, коими увязаны были ноги, то нашел язвы увеличившимися и умножившимися до такой степени, что от пяток до бедр едва ли не поло13 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 вина поверхности их была покрыта язвами, в гною которых кишели насекомыя. Я ослаб душевно и телесно, но удержался рапортоваться больным…» [19, с. 599]. И в столь сложной ситуации особое внимание уделялось недопущению фактов негуманного обращения с плененным противником, в отличие от весьма специфических проявлений доброты и милосердия со стороны французов, о которых вспоминает граф Перовский: «Вдруг за несколько шагов позади нас раздался ружейный выстрел, на который не обратил я сначала внимания, думая, что причиной тому неосторожность какого-нибудь конвойнаго солдата. Вслед за выстрелом подошел к офицеру унтер-офицер и донес, что пристрелил одного из пленных… Я не верил ушам своим и просил офицера объяснить мне слышанное… “Я имею письменное повеление, — сказал он мне с вежливостью, — пристреливать пленных, которые от усталости или по другой причине отстанут от хвоста колонны более пятидесяти шагов… Касательно же офицеров… так как число их не особенно значительно, то велено мне их пристреливши хоронить”… День ото дня становился поход от холода и голода тяжеле, и число умирающих и пристреливаемых значительнее» [19, с. 520–521]. Во Франции до сих пор весьма популярной остается похожая на правду легенда, согласно которой при форсировании Немана, когда Наполеон пустил свою лошадь в галоп, та оступилась, и французский император упал на прибрежный песок [29, c. 24]. Этим якобы дурным предзнаменованием зачастую среди обывателей объясняется поражение ранее непобедимой гвардии Бонапарта. Разумеется, подобные утверждения абсолютно безосновательны, поскольку наша победа над чрезвычайно сильным противником была достигнута не только благодаря героизму и отваге войск, таланту и умению полководцев, но и с помощью масштабного и различного по своим проявлениям, подлинно народного сопротивления, несовместимого с любыми эгоистичными поступками. Как патетично, но точно написали русские историки в канун 100‑летия Отечественной войны, оценивая значение кампании 1812 г., страна «объединилась одним негодующим чувством самозащиты до последняго издыханья и ограждения своего достоинства всеми средствами, находящимися в распоряжении у народа» [18, с. 3], а сами французы неоднократно признавали, что «Наполеон недооценил силу народного сопротивления агрессии» [21, с. 200]. Стратегической ошибкой великого корсиканца стало то, что, по свидетельствам и французского генерала М. Дюма, и австрийского канцлера М. Меттерниха, он придерживался скорее макиавеллиевской трактовки построения общественно-политической жизни, будучи искренне убежден: «Каждый человек… брошенный в поток деятельной жизни, руководится и может руководиться только личным инте- к 200-летию отечественной войны 1812 года ресом» [23, с. 69], а значит, в государственной политике якобы целесообразно делать акцент на культивирование сугубо эгоистических чувств — страха, алчности, самолюбия, чувственности и пр. Не напоминает ли это периодически наблюдаемое и сегодня стремление извне навязать и белорусской молодежи (шире — социуму в целом) столь «жизнеспособные», заранее обрекающие их на поражение модели поведения, совершенно не учитывающие исторический опыт, огромное наследие наших предков в различных сферах, основополагающие для каждого государства и общества понятия: патриотизм, гражданская позиция, долг, жертвенность, человечность?! Таким образом, обобщение, детальное изучение и адресное использование опыта Отечественной войны 1812 г. имеет огромную ценность и на современном этапе военного строительства в белорусском государстве с учетом создания здесь системы территориальной обороны, особенно в части исследования народной борьбы с агрессором. Можно видеть, что противостояние захватчикам в рассматриваемый период принимало различные — как стихийные, так и организованные (упорядоченные) формы, а методологической базой успешного противодействия неприятелю послужил быстрый переход от умозрительных, сугубо теоретических конструкций при военном планировании к комплексному анализу текущей и перспективной военной обстановки, реального потенциала противника. Де-факто это выразилось в весьма специфическом сочетании принципов активной обороны, маневрирования, разумной инициативы и адресности при реализации наступательных операций со стороны войск с диверсифицированным сопротивлением значительной части гражданского населения врагу. Средства же эффективной борьбы с наполеоновским вторжением варьировались от стимулирования искусственного растягивания французских войск на огромной территории, проведения мероприятий по нарушению управления последними, осуществления полноценных армейских боевых операций до партизанских налетов на обозы и мелкие группы, применяемого военными, местным населением пассивного и активного саботажа (в т. ч. в виде тактики «выжженной земли»), масштабного информационно-пропагандистского воздействия и даже прямого подкупа. И совершенно прав был историк П. И. Ковалевский, который, рассуждая о причинах неудачи Бонапарта, находил: «Напрасно неуспех кампании приписывают суровой зиме и лютым морозам» [15, с. 288]. Наряду с бескрайними просторами, природой, климатом и тактическим искусством военачальников, слагаемыми нашего успеха (возможно, ключевыми) стали ожесточенное народное сопротивление, единство, упорство, самоотверженность и патриотизм — то, без чего немыслимо существование подлинно независимого государства. СПИСОК ЦИТИРОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ: 1. Акты, документы и материалы для истории 1812 года/под ред. К. Военскаго. — СПб.: Тип. А. Ф. Штольценбурга, 1912. — Т. 3. — LIV + 498 с. 2. Симанский, П. Перед войной 1812 года/П. Симанский. — СПб.: Тип. Главнаго Управления Уделов, 1906. — 45 с. 3. Богданович, М. И. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам/М. И. Богданович. — СПб.: Общественная Польза, 1860. — T. II. — VII + 651 c. 4. Васютинский, А. М. Французы в России. 1812 г. по вос14 поминаниям современников‑иностранцев/А. М. Васютинский, А. К. Дживелегов, С. П. Мельгунов. — М.: Задруга, 1912. — Ч. 1. — VIII + 200 c. 5. Ложье де, Ц. Дневник офицера Великой армии в 1812 году/Ц. де Ложье. — М.: Задруга, 1912. — Х + 367 с. 6. Soltyk, R. Napoléon en 1812: Mémoires historiques et militaires sur la campagne de Russie/R. Soltyk. — Paris: L. C. V. Services, 2005. — 328 p. 7. Афанасьев, Г. Е. Наполеон I/Г. Е. Афанасьев. — Киев: Тип. к 200-летию отечественной войны 1812 года С. В. Кульженко, 1898. — 94 с. 8. Балк, фон. Наполеоновская подготовка сражений и управление ими/фон Балк. — Варшава: Тип. Штаба Варшавскаго военнаго окуга, 1901. — 21 с. 9. Варламов, А. А. Наполеон Бонапарт и его военная деятельность/ А. А. Варламов. — Петрозаводск: Карел. гос. пед. ин-т, 1992. — 65 с. 10. Военский, К. А. Наполеон и борисовские евреи в 1812 году/К. А. Военский. — СПб.: Тип. Главного управления уделов, 1906. — 11 с. 11. Военский, К. Наполеон и его маршалы в 1812 году/К. Военский. — М.; СПб: Тип. Т‑ва И. Д. Сытина; Сельский вестник, 1912. — 95 с. 12. Делдерфилд, Р. Ф. Наполеон. Изгнание из Москвы/ Р. Ф. Делдерфилд. — М.: Центрполиграф, 2002. — 381 с. 13. Добровольский, В. К. Витебская губерния в Отечественную войну/В. К. Добровольский. — Витебск: Изд. Вит. реального училища, 1912. — 21 с. 14. Дюфрес, Р. Наполеон/Р. Дюфрес. — М.: Весь мир, 2003. — 190 с. 15. Ковалевский, П. И. Наполеон I и его гений/П. И. Ковалевский. — 3‑е изд. — СПб.: Тип. М. И. Акинфиева и И. В. Леонтьева, 1901. — 392 с. 16. Краснянский, В. Г. Борисов и Борисовский уезд в Отечественную войну 1812 года/В. Г. Краснянский. — Гродна: Губернская тип., 1913. — 63 с. 17. Краснянский, В. Г. Минский департамент Великаго Княжества Литовскаго (эпизод из истории войны 1812 г.)/В. Г. Краснянский. — СПб.: Сенат. типогр., 1902. — 72 с. 18. Мятлева, Т. П. Наполеон Бонапарт и Россия. 1812‑й год/ идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 Т. П. Мятлева. — СПб.: Тип. М. И. Акинфиева, 1912. — 152 с. 19. Наполеон в России в 1812 г. — СПб.: Изд. А. А. Каспари, 1911. — 696 с. 20. Отечественная война 1812 года. — 2‑е изд., испр. — СПб.: Досуг и дело, 1872. — 80 с. 21. Сюше, А. Наполеон/А. Сюше. — М.: Этерна: Палимпсест, 2010. — 316 с. 22. Тэн, И. Наполен Бонапарт/И. Тэн. — М.: Мусагет, 1912. — 107 с. 23. Bourguignon, J. Napoléon Bonaparte/J. Bourguignon. — Paris: Les éducations nationales, 1936. — V. 1. — 416 p. 24. Burnand, R. Napoléon/R. Burnand. — Paris: Librairie Gründ, 1936. — 31 p. 25. Сироткин, В. Г. Наполеон и Александр I: Дипломатия и разведка Наполеона и Александра I в 1801–1812 гг. /В. Г. Сироткин. — М.: Эксмо, 2003. — 416 с. 26. Иностранцев, М. А. Отечественная война 1812 года. Операции 2‑й западной армии князя Багратиона от начала войны до Смоленска/М. А. Иностранцев. — СПб.: Императорская Николаевская военная академия, 1914. — 603 с. 27. Оливер, М. Армия Наполеона/М. Оливер, Р. Партридж. — М.: АСТ: Астрель, 2005. — 399 с. 28. Пименова, Э. К. Наполеон I/Э. К. Пименова. — М.: Польза, 1912. — 91 с. 29. Глыбовский, В. И. 1812‑й год в Витебской губернии/В. И. Глыбовский. — Витебск: Витебская ученая архивная комиссия, Вит. Губ. тип., 1910. — 62 с. 30. Бутурлин, Д. П. История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812‑м году/Д. П. Бутурлин. — 2‑е изд — СПб: Воен. типогр., 1838. — Ч. 2. — 418 с. Дата поступления статьи в редакцию: 18.06.2012 г. 15 к 200-летию отечественной войны 1812 года А. М. ЛУКАШЕВИЧ, доцент кафедры истории Беларуси нового и новейшего времени Белорусского государственного университета, кандидат исторических наук, доцент ПОСЛЕДНЕЕ НАСТУПЛЕНИЕ П. И. БАГРАТИОНА: ОПЕРАЦИИ ПО СТРАТЕГИЧЕСКОМУ ОХВАТУ И УДАРУ В ТЫЛ ВЕЛИКОЙ АРМИИ В ИЮНЕ 1812 Года УДК 94 (47).072.5 В статье анализируются проекты операций по нанесению российских контрударов по войскам Великой армии в июне 1812 г. Отмечается, что проект операции по охвату противника во время его переправы через Неман был предложен военным министром, исходя из предварительных разведданных о его силах. После получения более достоверной информации о численности наполеоновских войск от него отказались. В то же время замыслы П. И. Багратиона по проведению наступательной операции против войск, сосредоточенных в Княжестве Варшавском (Герцогстве Варшавском), противоречили планам отступления российских армий к укрепленному лагерю в Дриссе. Более того, в случае наступления на Варшаву, над 2‑й Западной армией нависала угроза разгрома на начальном этапе войны. Автор приходит к выводу, что ошибочные суждения военачальника стали следствием недостатка информации в вопросах, касающихся стратегического замысла главного командования. The article analyzes the operations of the projects on drawing Russian counter-attacks against troops of the Great Army in June 1812. It is noted that the project scope of operations of the enemy during his crossing of the Niemen was proposed by Secretary of War, on the basis of preliminary intelligence about his power. After obtaining more accurate information on the number of Napoleon's troops, was abandoned. At the same time, the design of PI Bagration to conduct offensive operations against the forces concentrated in the Duchy of Warsaw plans to counter Russian army retreat to the fortified camp at Drissa. Moreover, in the event of Warsaw, on the 2nd Western Army threatened with defeat at the initial stage of the war. The author concludes that the false statements were the result of a military leader of lack of information on matters relating to the strategic plan of the main command. Подготовка Российской империи к будущей войне против наполеоновской Франции носила противоречивый характер. Отсутствие к началу 1812 г. официально утвержденного варианта ведения войны порождало состояние неопределенности в командных кругах армии. Поэтому ряд высокопоставленных военачальников (князь П. И. Багратион, герцог А. Вюртембергский, Л. Л. Беннигсен, и др.) и молодых офицеров квартирмейстерской службы (К. Ф. Толь, П. А. Чуйкевич, Я. П. Гавердовский, И. И. Дибич, и др.) предлагали свои оперативные планы. Каждый из этих проектов заслуживает отдельного внимания. Поэтому в данной статье остановимся на подробном разборе операций по стратегическому охвату и удару в тыл Великой армии, предложенные М. Б. Барклаемде-Толли и П. И. Багратионом в начале июня 1812 г. Заключение союзного договора между Францией и Австрией (март 1812 г.) привело к окончательному отказу российского командования от планов проведения наступательной операции. В мае 1812 г. было принято решение о разделе 2‑й Западной армии на две: 2‑ю армию нового 16 состава и 3‑ю Обсервационную (резервную), необеспеченную собственным кадровым составом. Это значительно ослабило силы П. И. Багратиона, армия которого была сокращена на треть. В мае 1812 г., в довольно сжатые сроки, войска 2‑й Западной армии были передислоцированы в Гродненскую губернию, на спешно подготовленные места, которые освобождались войсками 6‑го корпуса И. Н. Эссена. Оперативный марш-маневр армии П. И. Багратиона производился под прикрытием казачьих войск, которые должны были скрыть от польско-французской разведки сближение российских армий. Для осуществления этой сложной операции создавалась дополнительная продовольственная база. Однако, несмотря на сближение армий, российское командование в мае 1812 г. не имело точных данных о стратегических планах противника и месте главного удара. Поэтому оно было вынуждено «на ходу» вносить корректировки в дислокацию войск в приграничных районах. По мере выдвижения Великой армии на исходные рубежи, из к 200-летию отечественной войны 1812 годавойны к 70-летию начала великой отечественной поступавших разведывательных сведений стало очевидно, что Наполеон сосредоточил главные силы в Восточной Пруссии. По мнению М. Б. Барклая-де-Толли, противник направит главный удар против центра 1‑й Западной армии. Поэтому с началом военных действий все казачьи полки Западных армий должны были объединиться под командованием атамана М. И. Платова в «летучий корпус». 21 мая 1812 г. военный министр сообщил М. И. Платову о передислокации, размещении и составе 2‑й Западной армии, и о том, что она займет всю дистанцию, которую ранее охранял корпус И. Н. Эссена. Поскольку в армии П. И. Багратиона находилось 9 казачьих полков, их следовало расположить по кордонам. Поэтому М. Б. Барклай-деТолли рекомендовал атаману немедленно связаться с главнокомандующим и «иметь с ним взаимное наблюдение по границе над неприятелем и подавать в нужных случаях один другому помощь, сообщая ему и все сведения, какие вы будете иметь о неприятеле». Военный министр также сообщил, что от корпуса П. А. Шувалова в Гродно выделяется авангард под командованием генерал-майора И. С. Дорохова (Изюмский гусарский полк, один казачий полк, который займет дистанцию по Лососне от Гродно до Олиты, 1‑й и 18‑й егерские полки, с «соразмерным числом артиллерии»). Этот авангард «подкрепит» часть казачьего корпуса, которая будет отступать на Гродно [1, с. 156; 2, c. 21]. Одновременно М. Б. Барклай-де-Толли сформулировал задачи корпусу М. И. Платова и 2‑й Западной армии. В случае вторжения неприятеля в российские пределы, казачий корпус должен «стараться взять в левый фланг его, а в то же время и князь Багратион своими иррегулярными войсками стараться будет взять в правый фланг неприятельский». «Сим неожиданным на фланги нападением, — резюмировал военный министр, — вы можете его расстроить и принудить к отступлению» [1, c. 156]. Операция по возможному охвату Великой армии во время переправы на участке Ковно — Гродно вызвала сомнения у П. И. Багратиона. По мнению главнокомандующего, в этом районе не будет переправы, а все приготовления — всего лишь демонстрация, призванная отвлечь 2‑ю Западную армию от действительного места вторжения в районе Влодава — Брест-Литовск. Едва П. И. Багратион прибыл к Пружанам, как сведения о сосредоточении большей части Великой армии между Ковно и Меречем вызвали новые распоряжения о еще большем сближении Западных армий [3, c. 307; 4]. 1 июня 1812 г. М. Б. Барклай-де-Толли отправил П. И. Багратиону приказания императора Александра I о новом сближении войск 2‑й Западной армии, перемене квартир, а также план «возможных операций и других предметов в оный входящих» [5, c. 48]. Получив эти указания, 3 июня П. И. Багратион приступил к их исполнению. Поскольку в предписаниях указывалось, что 6‑й корпус передается из состава 2‑й Западной армии в 1‑ю армию, князь назначил маршруты на его передислокацию к Эйшишкам и Василишкам (район Лиды). Войска 2‑й Западной армии также получили новые маршруты для перехода в район Волковыска. В этот же уездный центр князь планировал перенести и свою главную квартиру [5, c. 17–18; 6, л. 74–75]. Одновременно П. И. Багратион отдал указания командиру иррегулярных частей своей армии генералу Н. В. Иловайскому 5‑му о двойном подчинении казачьих полков 2‑й Западной армии (себе и М. И. Платову) и об отделении от армии трех его полков [2, c. 21; 5, c. 18]. Неудивительно, что князь остался недоволен подобным решением, которое идеологическиеаспекты аспектывоенной военнойбезопасности безопасности идеологические № 3, 2012 ограничивало возможности 2‑й Западной армии. По его мнению, иррегулярные войска, призванные охранять армию и наблюдать «за движениями неприятеля», станут бесполезными, если получат отдельного начальника. П. И. Багратион считал, что поскольку казачьи полки разбросаны, они должны оставаться в «непосредственной зависимости от начальствующих армиями». В подчинение М. И. Платова они должны поступать «под временное начальство», когда «обстоятельства потребуют всем им свернуться в одну массу для нанесения неприятелю удара или беспокойств» [5, c. 18]. Определенные сомнения в целесообразности отделения корпуса М. И. Платова высказывал и генерал-квартирмейстер 2‑й Западной армии М. С. Вистицкий. «Для чего казачьи полки отделены были от 1‑й армии, — задавался вопросом генерал, — когда они могут быть полезны только при прочих войсках?» [7, c. 182]. 6 июня М. Б. Барклай-де-Толли приказал полкам корпуса М. И. Платова расположиться возле Гродно. При этом казачьи полки 2‑й Западной армии, поступившие в подчинение атамана, остались в оперативном распоряжении П. И. Багратиона [2, c. 21]. В тот же день, 6 июня 1812 г., в письме к императору Александру I (из Пружан) П. И. Багратион высказал свое мнение относительно плана военных действий. Он обратил внимание монарха на то, что мысль о вероятном отступлении подрывает дух армии и предлагал «не дожидая нападения, противустать неприятелю в его пределах» [5, c. 48–49]. Свое предложение он обосновывал рядом причин. Во‑первых, по мнению главнокомандующего, коммуникации армий слишком растянуты, что не позволит одной из них, в случае нападения, поддержать другую. Во‑вторых, если войска планируют отражать нападение, то они слишком приближены к границе. В‑третьих, в случае обнаружения направления движения противника, быстрота его маршей не позволит произвести экстренное сближение армий [5, c. 49]. Поэтому П. И. Багратион, надеясь на нейтралитет Австрии (не знал «политических обстоятельств» в отношении ее намерений), предлагал приблизить правый фланг 3‑й Обсервационной армии к Кобрину, чтобы прикрыть Пинск [5, c. 49]. Впрочем, П. И. Багратион не ограничился официальной перепиской. 8 июня 1812 г. князь написал императору собственноручное, крайне импульсивное письмо, в котором просил разрешения атаковать противника. Позволим привести его здесь полностью. «Государь! От преданности доношу: не отнимайте у воинов твоих дух; прикажите нам собраться у Гродно и нанесть удар врагам. Всякое отступление ободряет неприятеля и дает ему великие способы в краю здешнем, а у нас отнимет дух. Жаль истинно и последствия будут самые пагубные. Чего нам бояться и маневрами методическими изнурять армию? Неприятель, собранный на разных пунктах, есть сущая сволочь, а мы твои великий Государь! Чего опасаться? Ты с нами, а Россия за нами. Прикажи, помолясь Богу, наступать, а ежели отступать станем, они во многих пунктах войдут и возмутят; тогда больше восстанут и австрийцы и мир турецкий не будет прочный. Хлеба достанет в том, вас уверяю, а до нового не далеко. Иначе он всем воспользуется, а мы потеряем и славу и честь, для того что всякое отступление в своем краю есть ослабление души и сердца всех твоих верных детей. Мы тебя любим, ты нам дорог, Государь! Прошу яко Бога моего не щадить нас и двинуться на врагов. Я присягал тебе служить верно и мы твои. Иноверцы не могут так усердно судить, ибо они ничего не рискуют, а мы все. Военная система по-моему та: кто рано встал и палку в руки взял, тот и капрал. 17 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 Всемилостивейший Государь! Я дерзаю писать то, что чувства мои и вера к вам диктует. Повергаясь подножию вашего величества есмь верноподданный» [8, прил., c. 9]. Однако этот пламенный призыв остался без ответа. 9 июня 1812 г., выполняя приказ военного министра, М. И. Платов начал постепенный отвод казачьих полков из Белостокской области к Гродно. Первыми были отправлены Симферопольский и Пермский конно-татарские и 1‑й Башкирский полки, расположенные от Белостока в сторону р. Нарев. 10 мая выступили три донских полка: А. К. Денисова 6‑го, С. Д. Иловайского 8‑го и К. И. Харитонова 7‑го. Сам М. И. Платов собирался 11 июня с Атаманским полком и 2‑й ротой Донской конной артиллерии также выступить из Белостока «к назначенному пункту» [2, c. 22; 5, c. 89; 6, л. 167–168]. В Белостоке, на время, атаман оставил генерал-майора И. Д. Иловайского 4‑го с полком. И, как писал М. И. Платов П. И. Багратиону, это сделано для того, чтобы «не подать жителям оного и окружных мест сомнительного влияния, могущего родиться в них от теперешнего отступления моего, и для успокоения здешнего правления вообще и частно должностных людей, хотя и не имею я достаточного числа войск» [2, c. 22]. В подчинение И. Д. Иловайского 4‑го переходили и «все пограничные посты прежде от корпуса … занимаемые». В тот же день, 9 июня, военный министр выслал П. И. Багратиону копию повеления генералу А. П. Тормасову «относительно сосредоточения 3‑х пехотных и 2‑х кавалерийских дивизий при Луцке и оставления для наблюдения австрийских границ у Староконстантинова 36‑ю дивизиею с частью кавалерии» [5, c. 107]. Однако П. И. Багратион считал, что этого сближения недостаточно. По мнению главнокомандующего, главный удар будет наноситься противником через Волынскую губернию в стык 2‑й и 3‑й армий. Свои аргументы он излагал следующим образом в письме от 12 июня из Волковыска: «Я не могу думать иначе, как неприятель до сих пор делает одну лишь демонстрацию, и что его точное стремление не должно быть на те пункты, где его более ожидаем. Его выгода непременная разделить наши силы и он, по мнению моему, будет стараться воспользоваться сим, как имел честь докладывать выше, у Устилуга, Влодавы и Бреста. Так думать позволяет мне навык видеть его диверсии и собственная мысль, что если бы я должен был действовать противу расположения войск, подобно нашему, то предпринимая удобнейше, воспользовался бы на одном из выше упомянутых пунктов. Неприятель не может не видеть, что при действительном впадении его в границы наши, чем он ближе будет к морю, тем более рискует быть отрезанным и истребленным. Из чего заключить следует, что сосредоточение сил неприятельских между Гродно и Ковно есть не что иное, как желание отвлечь наши силы от пунктов настоящих его стремления. Впрочем мое мнение как основанное на простом понятии, без смешения выводов политических и других неизвестных мне до селе и обстоятельств сходящих в круг предположений о военных операциях, может быть и не будут сообразно с теми видами, по коим делается войсками нашими направление» [5, c. 109]. Поэтому П. И. Багратион просил императора (через военного министра) разрешения на большее сближение армии А. П. Тормасова к своему левому флангу. Основные силы 3‑й армии он предлагал выдвинуть к Ковелю, а правый фланг расположить между Дивином и Кобрином. 2‑й резервный корпус Ф. Ф. Эртеля князь рекомендовал пере18 к 200-летию отечественной войны 1812 года дислоцировать из Мозыря к Пинску, а два казачьих полка при нем — передать 2‑й Западной армии [5, c. 107–108]. Более того, П. И. Багратион считал, что в нынешнем положении, при удаленности 6‑го корпуса, он не сможет прикрыть границу на участке Гродно — Белосток [5, c. 107]. Однако это письмо было получено военным министром только 16 июня, когда ситуация уже изменилась. Тем временем, когда в Главной квартире было получено известие о начале переправы Великой армии в районе Ковно, военный министр рассматривал возможность нанесения флангового удара в тыл противнику войсками «летучего корпуса». Поэтому 12 июня М. И. Платову и П. И. Багратиону были отправлены соответствующие указания. 13 июня 1812 г. М. И. Платов прибыл с полками корпуса в Гродно, где получил от М. Б. Барклая-де-Толли секретные указания от 12 июня: ему поручалось действовать на правый фланг и тыл противника, сосредоточенного между Меречем и Ковно. При этом 2‑я Западная армия должна прикрывать «диверсию» М. И. Платова. «Неприятель сегодня переправился близ Ковны, армия 1‑я Западная сосредотачивается за Вильною и даст, может быть, сражение, — писал военный министр, — почему Его Императорское Величество повелеть соизволил, дабы Ваше высокопревосходительство, собрав с получения сего все ваши силы, пошли неприятелю решительно во фланг и тыл; князь Багратион должен вас подкреплять» [2, c. 28]. В тот же день, 13 июня, указания относительно диверсии получил и П. И. Багратион. И оба генерала высказали свои опасения относительно успеха этой операции. Во‑первых, главнокомандующий обратил внимание на направление действия войск. «Не зная, какое точно сделано ген. Платову направление, — писал П. И. Багратион, — полагаю впрочем, что он не может иначе идти во фланг неприятелю, переправляющемуся между Мереча и Ковно, как правою стороною Немана, а потому мне остается только стараться опрокинуть те силы неприятеля, которые по нынешнему расположению своему в Тыкочин чрез Сураж вступят в наши границы» [5, c. 124]. Во‑вторых, главнокомандующий считал, что в случае наступления фланг его армии останется не прикрытым. «Противустать силам сего неприятеля я буду в состоянии, — рассуждал князь, — но при взгляде на предположение — собрать первую армию у Вильно для отпора неприятелю, не имея у себя на правом фланге никакого прикрытия, по чрезвычайной отдаленности 6‑го корпуса и ко второй армии едва ли принадлежащего существенно, я останусь в большой опасности, чтобы быстрым стремлением неприятеля на Вильно не только не быть отрезанным совершенно от 1‑й Западной армии, но даже от предназначенной мне линии отступления. Ибо одно верное обозрение карты доказывает, что по отступлении 1‑й армии к Свенцянам, неприятель, заняв Вильно, может предупредить отступление 2‑й армии в Минск и по краткости пути будет там прежде, нежели я достигну туда, отступая» [5, c. 125]. В‑третьих, П. И. Багратион считал, что после сокращения численности 2‑й Западной армии будет очень сложно выполнить поставленную задачу. «Если бы вторая армия оставалась в первом ее состоянии, я бы мог, нанося часто вред неприятелю, уничтожать его и, в случае нужды, избрать безопаснейший путь отступления; но в настоящем ее числе, едва превышающем сильный корпус, я поставил себе в непременную обязанность изъяснить предвидимые мною случаи и быть в готовности выполнять с строжайшею точностью посылаемые мне повеления» [5, c. 125]. к 200-летию отечественной войны 1812 года В свою очередь, М. И. Платов также видел ряд препятствий для осуществления операции. Он считал, что «летучему корпусу» придется действовать в ослабленном составе: в Белостоке оставлен полк И. Д. Иловайского 4‑го, а по кордонам в Белостокской области (от Гродно влево через Добровольщизну и Тикочин до Суража) разбросан отряд казаков до 500 человек. При этом расстояние от Гродно (не говоря от Белостока) до Мереча большое, и поэтому, «в случае переправы чрез реку Неман неприятеля и действия моего ему во фланг», эти части едва ли успеют присоединиться к корпусу. Объединение всех сил М. И. Платов считал необходимым, поскольку войска противника приближались к российской границе: от Августова они передвинулись к местечкам Сапоцкино, Сейны и Липск [5, c. 125–126; 6, л. 314]. Поэтому М. И. Платов просил передать Белосток и дистанцию по границе, хотя бы от Суража, войскам 2‑й Западной армии, а от Добровольщизны по р. Лососне до Мереча пограничные кордоны должны были занять полки его корпуса. О том же он писал П. И. Багратиону: за приказом идти к Гродно, «нахожу, что состояние пограничных кордонов под ведением моим уже неудобно» [2, c. 23]. Когда стало известно о количестве войск Великой армии, переправившихся через Неман, военный министр отказался от идеи «диверсии» и приказал М. И. Платову немедленно отступать. Однако атаман мешкал, поскольку князь П. И. Багратион планировал использовать казаков для наступления в тыл противника. «При открытии военных действий, — вспоминал генерал-квартирмейстер 2‑й Западной армии М. С. Вистицкий, — предложил [П. И. Багратион. — А. Л.] Государю ударить с 2 армиею и с казаками в тыл неприятелю, между тем как 1 армия его будет атаковать, но на сие не получено Высочайшего соизволения, а назначено 1 и 2 армиям соединиться при Дриссе» [7, c. 182–183]. В своих письмах к М. И. Платову Багратион убеждал его в возможности и успешности подобной операции, и атаман, будучи младше в чине, вынужден был оставаться на месте. Сам Платов по этому поводу писал: «Предписанное мне отступление от Гродно для действия на помянутый фланг неприятеля я в течение двух минувших дней не решился делать потому, что по разведыванию моему до местечка Мереча вниз по Неману нигде не примечено, чтобы неприятель, переправляясь через сию реку, тянулся внутрь границ наших, а только один и тот же слух, что он переправился у Ковно; но следует ли к Вильно, достоверного известия нет; и как от генерал-лейтенанта графа Шувалова, так и от авангардного его генерал-майора Дорохова, которого посты смыкаются с моими, я такового не имею…» [2, c. 32]. 14 июня 1812 г. П. И. Багратион еще раз обратил внимание военного министра на «невыгоды к соединению, ежели обеспечивая и подкрепляя тыл ген. от кав. Платова у Гродно сосредоточивающегося, должен я буду отступить чрез Минск к Борисову» [5, c. 131]. Князь просил М. Б. Барклая-де-Толли немедленно уведомить императора о дислокации войск 2‑й Западной армии, готовности их выполнить приказ и взаимодействии с М. И. Платовым. П. И. Багратион требовал безотлагательно подтвердить порядок действий: «Если благоугодно Государю Императору, чтобы вторая армия, следуя прежде данным мною предписаниям подкрепляя и защищая фланг ген. от кав. Платова, сохранила между тем верное сношение с 1‑й армией, то поспешите разрешить … чтобы я мог в ту минуту, собрав за Шару (Щару. — А. Л.) свои силы, отступить до Минска и сам упредить неприятеля» [5, c. 132]. Заявляя о готовности выполнить приказ об отступлении, П. И. Багратион в то же время настаивал на наступлении: «Но идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 если бы благоугодно было Его Императорскому Величеству сделать диверсию, по сердечным чувствам и по духу известного мне воинства Российского выгоднейшую, которая иметь будет особенное влияние на всю Польшу и на движение союзных армий неприятельских, то я прошу разрешения, чтобы с корпусом генерала Платова и армиею мне вверенною, которой соберется под ружьем до сорока тысяч, позволено было идти через Белосток, Остроленку в Варшаву» [5, c. 132]. Князь намеревался совершить «диверсию» в Княжество Варшавское, зная, что противник многократно сильнее его. Тем не менее он надеялся, что успеет отойти, но уже не на Борисов, а на юг, к А. П. Тормасову [5, c. 132]. «Поражая и истребляя неприятеля в сих местах противу меня между Влодавы и Тикочина расположенного, — писал П. И. Багратион, — если, наконец, я найду себя в необходимости от превосходнейшего несравненно в силах уступать, и разумеется уже не к Борисову, то еще буду иметь время воспользоваться сим чрез Брест-Литовский и соединиться с ген. от кав. Тормасовым, который по уважению к сему должен будет идти к Бресту, чтобы совокупно отразить силы неприятеля, под командою принца Шварценберга и других начальников польских там состоящие» [5, c. 132]. Однако идеи главнокомандующего 2‑й Западной армией о наступательных действиях не были одобрены М. Б. Барклаем-де-Толли и императором. Во‑первых, намерения П. И. Багратиона совершить диверсию на Варшаву противоречили планам отступления российских армий к укрепленному лагерю в Дриссе. Во‑вторых, военный министр прекрасно понимал, что в случае наступления в Княжество Варшавское, 2‑я Западная армия неминуемо попадет в мышеловку, которую ей готовил Наполеон, и запретил князю атаковать. От имени императора он снова отдал приказ немедленно отступать. То, что российские войска попытаются совершить марш-бросок к Варшаве, Наполеон предвидел накануне кампании 1812 г. Еще в письмах от 26 мая и 5 июня брату Жерому Бонапарту он излагал концепцию боевых действий следующим образом: «Я поручаю вам защиту мостов в Пултуске и Сироцке, на Нареве и Буге, потому что в моем выдвижении я дам неприятелю возможность наступать до Варшавы…» [9, c. 250; 10, p. 435]. Еще яснее Наполеон выражался в следующем письме, где он рекомендовал брату «заставить всех предполагать, что вы будете двигаться на Волынь и приковать противника как можно дольше к этой провинции, в то время как я обойду его правый фланг… Я перейду Неман и займу Вильну, которая будет первой целью кампании… Когда этот маневр будет замечен неприятелем, он будет либо соединяться… чтобы дать нам битву, либо сам начнет наступление… Во втором случае, когда… враг будет под стенами Праги (предместье Варшавы. — А. Л.) и на берегах Вислы, … я охвачу его… и вся его армия будет сброшена в Вислу…» [9, c. 250; 10, p. 470–471]. Наконец, даже 10 июня 1812 г. в письме, адресованном А. Бертье, император выражал уверенность, что российские войска вторгнутся в Княжество Варшавское с целью овладеть его столицей: «В то время, как враг углубится в операции, которые не дадут ему никакого выигрыша, ибо по здравому рассуждению он упрется в Вислу и проиграет нам несколько маршей, левое крыло нашей армии, которое должно перейти Неман, обрушится на его фланг и на тылы раньше, чем он сможет отступить…» [9, c. 251; 10, p. 480]. Таким образом, Наполеон в первых числах июня 1812 г. был уверен, что российская армия будет контратаковать. И, как оказалось, император французов не так уж и заблуж19 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 дался, исходя из намерений П. И. Багратиона. Впрочем, несмотря на неоднократные приказы отступать, П. И. Багратион еще несколько дней стоял на месте. И М. И. Платов, и П. И. Багратион начали отвод своих войск с опозданием: 17 июня атаман двинулся к Щучину и Лиде, а князь — 18 июня — на Слоним. При этом казачьи полки, несшие кордонную службу, также получили приказ отходить. В частности, П. И. Багратион приказал генералу Н. В. Иловайскому 5‑му снять кордоны на границе, отступать через Пружаны и Слоним, и в четыре перехода соединиться с армией. После этого главнокомандующий планировал все казачьи полки 2‑й Западной армии переправить на свой левый фланг в подкрепление корпуса М. И. Платова. В свою очередь, атаман приказал полкам на кордоне от Гродно до Мереча отходить к Лиде, а полкам И. Д. Иловайского 4‑го — на Малую Берестовицу и Белицу. Однако отход атаман разрешал только в случае снятия кордонов полком В. А. Сысоева 3‑го и отступлением из Заблудова отряда генерал-адъютанта И. В. Васильчикова из состава 2‑й Западной армии [2, c. 32–33]. В итоге, запаздывание отступления корпуса М. И. Платова и 2‑й Западной армии срывало стратегические планы российского командования. Неудивительно, что военный министр всю ответственность за вероятный провал операции по объединению армий возлагал на этих генералов. 17 июня 1812 г. в письме императору Александру I он отмечал: «… Крайне неприятно видеть, что князь Багратион, вместо немедленного исполнения приказаний Вашего Императорского Величества, теряет время на излишние рассуждения, и сообщая еще их генералу Платову, сбивает с толку этого генерала, который и без того так мало знающ и совершенно не развитой» [5, c. 174–175; 11, л. 79]. И хотя М. Б. Барклай-де-Толли надеялся, что генералы быстрыми переходами наверстают упущенное время, этого им не удалось сделать. Группа войск во главе с вице-королем Италии Э. Богарне, вступившая в пределы Российской к 200-летию отечественной войны 1812 года империи через Прены, отрезала М. И. Платова от 1‑й Западной армии, и он был вынужден отступать вместе с армией П. И. Багратиона. «Переходом неприятеля через Неман отрезаны были казачьи полки Платова и отряд генерала Дорохова», — констатировал М. С. Вистицкий [7, с. 182]. Над 2‑й Западной армией нависала угроза окружения и уничтожения. Таким образом, несмотря на сближение Западных армий в мае 1812 г., российское командование не имело точных данных о стратегических планах противника и месте главного удара. Поэтому оно было вынуждено «на ходу» вносить корректировки в дислокацию войск в приграничных районах. Сведения о сосредоточении большей части Великой армии между Ковно и Меречем вызвали новые распоряжения о еще большем сближении 1‑й и 2‑й Западных армий. Поэтому через несколько дней после прибытия 2‑й Западной армии к Пружанам, в первых числах июня 1812 г. она была передислоцирована в район Волковыска. Проект операции по охвату противника во время его переправы через Неман (июнь 1812 г.) был предложен военным министром, исходя из предварительных разведданных о его силах. После получения более достоверной информации о численности наполеоновских войск от осуществления этого проекта отказались. В то же время замыслы П. И. Багратиона по проведению наступательной операции против войск, сосредоточенных в Княжестве Варшавском, противоречили планам отступления российских армий к укрепленному лагерю в Дриссе. Более того, в случае наступления на Варшаву, 2‑я Западная армия неминуемо попала бы в мышеловку, которую ей готовил Наполеон, и могла быть разгромлена на начальном этапе войны. Ошибочные суждения военачальника стали следствием недостатка информации в вопросах, касающихся стратегического замысла главного командования. Все это подтверждает мнение, что оперативное планирование замыкалось исключительно на императоре Александре I, который долгое время не мог принять окончательного решения. СПИСОК ЦИТИРОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ: 1. Отечественная война 1812 года: материалы ВУА. — Отд. I. — Т. XII. Подготовка к войне в 1812 г. (май месяц). — СПб.: Издание Гл. управления Ген. штаба, 1909. — XXIII, 318, XXXIII с.; 2 л. табл. 2. 1812–1814: Секретная переписка генерала П. И. Багратиона. Личные письма генерала Н. Н. Раевского. Записки генерала М. С. Воронцова. Дневники офицеров Русской армии: Из собрания Государственного Исторического музея/сост.: Ф. А. Петров и др. — М.: Терра, 1992. — 512 с. 3. Столетие Военного министерства. 1802–1902: в 13 т. — Т. IV. Главный штаб. Исторический очерк. Ч. 1. Кн. 2. Отд. 1. [Вып. 1]. Исторический очерк возникновения и развития в России Генерального штаба до конца царствования Александра I включительно/сост. П. А. Гейсман. Ред. ист. очерка Гл. штаба Н. П. Михневич. — СПб.: Тип. поставщиков двора Е. И.В. т‑ва М. О. Вольф, 1902. — [6], 414, 8 с. 4. Беляев, В. Начало войны 1812 года. (Апрель — июнь)/В. Беляев//Военно-исторический сборник. — 1912. — № 2. — С. 69–96. 5. Отечественная война 1812 года: материалы ВУА. — Отд. I. — Т. XIII. Боевые действия в 1812 г. (июнь месяц). — СПб.: Издание Гл. управления Ген. штаба, 1910. — XXVI, 417, XXXII с. 6. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). — Ф. 846. — Оп. 16. — Д. 3506. Входящий журнал 1812 г. — Ч. III. 7. Харкевич, В. И. 1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях современников: материалы Военно-ученого архива Главного штаба: в 4 вып./В. Харкевич. — Вильно: Тип. Штаба Виленск. воен. округа, 1900–1907. — Вып. I: 1 и 2 Западные армии. Главная армия. — 1900. — III, 253 с. 8. Дубровин, Н. Отечественная война в письмах современников (1812–1815)/Н. Дубровин//Записки Императорской Академии наук. — СПб., 1882. — Т. 43. Приложение. — 19, XXIV, 691 с. 9. Соколов, О. Армия Наполеона/О. Соколов. — СПб.: Издат. дом «Империя», 1999. — 587 с., ил. 10. [Napoleon I]. Correspondence de Napoleon I, publiée par ordre de l’Empereur Napoléon III: 32 v./Napoleon I. — Paris: Henri Plon, J. Dumaine, 1858–1870. — V. 23 [12 novembre 1811–30 juin 1812]. — 1868. — 588 p. 11. РГВИА. — Ф. 846. — Оп. 16. Военно-ученый архив. — Д. 3504. Входящий журнал донесений Его Императорского Величества, по секретной части. 1812 г. — Ч. I. Дата поступления статьи в редакцию: 15.09.2012 г. 20 к 200-летию отечественной войны 1812 года Полковник А. Л. САМОВИЧ, профессор кафедры военной стратегии факультета Генерального штаба Вооруженных Сил Военной академии Республики Беларусь, доктор исторических наук БЕЛОРУССКИЕ «КАННЫ» 1812 года: ХОД И ИТОГИ ОПЕРАЦИИ ПО ОКРУЖЕНИЮ И РАЗГРОМУ НАПОЛЕОНОВСКИХ ВОЙСК НА РЕКЕ БЕРЕЗИНЕ УДК 94 (47:476) «1812» В статье рассматривается один из ключевых моментов Отечественной войны 1812 года — ход и итоги операции русских войск по окружению и разгрому Великой армии Наполеона в районе р. Березины. Приводятся отрывки из воспоминаний участников и современников рассматриваемых событий, дается оценка действий русской и французской армий с учетом мнений противоборствующих сторон, обращается внимание на ущерб, нанесенный войной г. Борисову и Борисовскому уезду. The article describes one of the key moments of the Patriotic War of 1812 – the progress and results of operations of the Russian troops to encircle and destroy the "Great Army" Napoleon in the area of river Berezina. Excerpts from the memoirs of participants and contemporaries of the events, an assessment of activities of Russian and French armies, with the views of the opposing sides, drawing attention to the damage caused by the war Borisov and Borisov district. Поражение Великой армии Наполеона на Березине до сих пор является одной из самых ярких и часто упоминаемых страниц российской и европейской истории. В то же время отношение к этому событию 200‑летней давности было и остается неоднозначным. Чем же на самом деле явилась для противоборствующих сторон Березинская операция 1812 г.? Петербургский план Разработанный в окружении императора Александра I план военных действий на второй период кампании 1812 г. предусматривал одновременные скоординированные наступательные действия русских армий на флангах Великой армии Наполеона с целью выхода на ее коммуникационную линию для последующего окружения в районе р. Березины и уничтожения соединенными силами П. В. Чичагова и П. Х. Витгенштейна (около 100 тыс. чел.). В соответствии с намеченным планом Дунайской армии адмирала Чичагова предстояло двигаться на Минск и вместе с подошедшим туда корпусом Ф. Ф. Эртеля достичь Борисова, где занять линию по р. Березине и тем самым преградить пути отступления неприятеля на запад. К этому времени корпус Витгенштейна, усиленный частями Санкт-Петербургского и Новгородского ополчения, дол- жен был овладеть Полоцком, отрезать корпуса маршалов Н. Ш. Удино и Л. Гувьон Сен-Сира от главной группировки французских войск и соединиться с Чичаговым. В отличие от фланговых групп русских войск главным силам М. И. Кутузова конкретные задачи в плане не ставились. Их действия по параллельному преследованию Великой армии считались вполне достаточными, чтобы изолировать противника от ресурсов южных губерний и вытеснить в готовящуюся на Березине ловушку. Таким образом, план по преследованию и разгрому отступающих из Москвы остатков наполеоновских войск со всей очевидностью указывал на то, что в 1812 г. идея широких фланговых охватов, идея «Канн», не изжила себя и при талантливом исполнении способна была привести к желаемым результатам. Более того, классические «Канны» — охват и уничтожение — при удачном исходе могли дать в качестве пленника самого императора Франции. В этом случае славу сокрушения непобедимого Наполеона стяжала бы только одна Россия, без своих союзников. Особенности хода и итоги Березинской операции русских войск рассмотрим на примере действий сторон в период с 21 по 29 ноября 1812 г. (все даты даны по новому стилю). 21 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 21–23 ноября: первые бои у Борисова Одной из главных задач Наполеона стало быстрейшее сосредоточение в Борисове сил, достаточных для обеспечения переправы через Березину. Ближайшими войсками, способными занять Борисовский «тет-де-пон» (франц. tête de pont — «голова моста», предмостное укрепление, плацдарм) и прикрыть город, явились сохранившие свою боеспособность части дивизии польского генерала Я. Х. Домбровского. Двигаясь на упреждение армии Чичагова, его дивизия в составе шести батальонов, четырех эскадронов общей численностью 2–2,5 тыс. пехоты и 300–600 улан при десяти орудиях 20 ноября подошла к Борисову и соединилась с отошедшими из Минска остатками сил губернатора Минской провинции Н. Брониковского. Узнав о занятии поляками предмостного укрепления и полагая, что с подходом к Борисову корпуса маршала К. Виктора французские силы на Березине способны значительно возрасти, русские решили атаковать неприятельские отряды. Авангард армии Чичагова, возглавляемый графом К. О. Ламбертом, 21 ноября пошел на штурм борисовского укрепления и отбросил его защитников на левый берег. Потери для обеих сторон были ощутимыми: атакующие потеряли от 1500 до 2000 человек (из них около 600 убитыми), а обороняющиеся — 2500 человек и 6 орудий (по другим данным — 2000 чел. и 3 орудия) [1]. Был утрачен также орел 1‑го польского пехотного полка. Однако вялые и нерешительные действия по преследованию противника позволили ему не только нанести ответный удар, но и вернуть себе Борисов. Шедший из Бобра на Борисов авангард II корпуса, которым предводительствовал командир 6‑й пехотной дивизии генерал Легран (2500 пехотинцев, 1100 кавалеристов и 12 орудий), 23 ноября внезапно атаковал русские части, беспечно двигавшиеся по следам Домбровского. Застигнутый врасплох русский отряд (2800 человек и 24 орудия) отступил в Борисов, но не смог удержаться в городе и перешел по мосту на правый берег Березины в предмостное укрепление. Кавалеристы II армейского корпуса (5‑я и 6‑я легкие бригады генералов Кастекса и Корбино) и польские уланы (2‑й и 7‑й уланские полки — всего 430 всадников под командой М. Коссецкого) ворвались в Борисов. В руки победителей попало более 1000 пленных, а также 6 орудий и множество различных экипажей и повозок (по разным данным, от 500 до 1500), включая обоз самого адмирала Чичагова [2, ст. 1150]. Однако французам не удалось вернуть себе правобережный плацдарм. Отразив нападение, русские тотчас сожгли ближайшую к правому берегу часть моста и таким образом лишили армию Наполеона возможности переправиться через Березину в Борисове. 24–27 ноября: подготовка и начало переправы Из-за ошибки русских, растянувших и раздробивших силы, у Наполеона оказалось достаточно времени, чтобы переправиться через реку в другом месте. Для французов наиболее удобным являлся брод у Студянки, уже опробованный кавалеристами Корбино. Приготовления к переходу через Березину следовало произвести скрытно. Одновременно Удино должен был совершить «очень явные» демонстрации у Борисова, чтобы обмануть Чичагова и распространить слухи, что именно здесь будет переправляться французская армия. В это время главные силы 5‑тысячного русского отряда генерал-майора Чаплица, ранее выдвинутого Чичаго22 к 200-летию отечественной войны 1812 года вым вверх по правому берегу Березины, располагались у Стахова. Наблюдение за участком от Зембина до Брилей было поручено генерал-майору Корнилову с 28‑м егерским полком, двумя казачьими полками и четырьмя орудиями 13‑й конно-артиллерийской роты. Основное внимание главнокомандующего 3‑й Западной армией было приковано к Борисову и Ухолодам. Чичагов, обманутый ложными демонстрациями Удино и к тому же дезориентированный посланиями Кутузова, в которых сообщалось о намерении Наполеона двигаться по левому берегу Березины либо на местечко Игумен, либо на Бобруйск, вместе с 16‑тысячным корпусом генерал-лейтенанта Воинова перешел из предмостного укрепления Борисова на юг, к Шебашевичам. Отряд генерал-майора Орурка к утру 26 ноября находился в 50 км южнее Борисова, в местечке Нижнее Березино. Борисовский «тет-де-пон» занимали войска генерала от инфантерии графа Ланжерона и остатки авангарда генерал-майора графа Палена 2‑го — всего около 5000 человек. Ланжерон ошибочно полагал, что вся армия Наполеона сосредоточена у Борисова, а потому в ночь на 26 ноября приказал Чаплицу, отряд которого был ему подчинен, следовать к предмостному укреплению и оставить Зембин. Большое значение имел тот факт, что русские ушли из Зембина, не уничтожив гатей и мостов, проложенных через болота. Тем самым они облегчили прохождение через Зембинское дефиле армии Наполеона, которая после переправы через Березину отступила по дороге, ведущей от Зембина на Вильно. Более согласованно и энергично действовали французы. На левом берегу в качестве прикрытия переправы Наполеоном были выставлены гвардейские полки и 40 орудий артиллерии II корпуса и гвардии. Первыми через Березину перебрались эскадрон 20‑го конно-егерского полка и 8‑й полк шеволежеров‑улан из бригады Корбино. Некоторые конные егеря везли на крупах своих лошадей по одному вольтижеру из 11‑го легкого полка. Отогнав казаков, кавалеристы и вольтижеры заняли плацдарм на правом берегу Березины. За ними водную преграду преодолела одна из бригад дивизии Домбровского (400 человек 1‑го и 6‑го польских пехотных полков). Закрепившись на правом берегу, эти части начали продвигаться к окраине Брилей. Вскоре последовал приказ об установке двух мостов: правого — для пехоты и кавалерии, левого — для артиллерии и обозов. В 13 часов первый мост был построен. Первыми его прочность испытали 2‑й и 7‑й польские уланские полки, составлявшие кавалерию отряда Домбровского, а также 23‑й и 24‑й конно-егерские полки 5‑й легкой кавалерийской бригады генерала Кастекса. Через полчаса за ними последовала пехота корпуса Удино: сначала бригада генерала Альбера, затем остальные части 6‑й пехотной дивизии Леграна, 8‑я дивизия Мезона и 9‑я дивизия Мерля. В 5 часов 30 минут вечера по мосту перешли реку остатки польской пехотной дивизии Домбровского, а еще позже, в 10 часов вечера, — корпус Нея и кирасирская дивизия Думерка. Таким образом, на правой стороне Березины под начальством маршала Удино собралось около 9000 солдат, оттеснив в сторону Стахова слабый заслон, выставленный против них генералом Чаплицем. Левый мост, предназначенный для повозок, был готов в 16 часов. Тотчас прошла артиллерия II корпуса, за которой проследовали артиллерия других корпусов и армейские обозы. С четырех до восьми часов вечера 26 ноября по левому мосту успели переправиться 38 орудий корпуса Удино, 8 орудий дивизии Домбровского и часть гвардей- к 200-летию отечественной войны 1812 года ской артиллерии. Позже по нему переправилась остальная артиллерия гвардии. В половине первого ночи Березину форсировал V (польский) корпус генерала Зайончека. По правому мосту перешли реку его основные силы, а по левому — артиллерия (около десятка орудий), сопровождаемая двумя сотнями гренадеров под командой генерала Князевича. В 10 часов утра 27 ноября на правый берег прошел Вислинский легион Клапареда, в полдень — две пехотные дивизии Молодой гвардии, и в час дня — сам император с пехотой Старой гвардии. Одновременно с ними по другому мосту переправилась гвардейская кавалерия. На левом берегу реки еще оставались IV и I корпуса (боевая сила каждого из них не превышала 1200 человек), а также IX корпус, имевший в строю примерно 10 тыс. пехотинцев и 800 кавалеристов. Около 5 часов вечера через Березину переправилась 26‑я пехотная (германская) дивизия генерала Дэндельса, которую маршал Виктор послал на правый берег Березины. На высотах левого берега он расположил 28‑ю пехотную (польско-саксонскую) дивизию генерала Жирара и бергскую бригаду генерала Дама. 30‑я бригада легкой кавалерии из кавалерийской дивизии XI корпуса занималась разведкой местности у Кострицы. Для обеспечения переправы I корпуса Даву, шедшего в арьергарде, Виктор оставил на Борисовской дороге 12‑ю пехотную дивизию Партуно и 31‑ю легкую кавалерийскую бригаду генерала Делетра — всего около 4 тыс. человек. В соответствии с приказами императора, XI корпус должен был держаться на левом берегу реки. В 8 часов вечера 27 ноября осуществил переправу IV корпус принца Евгения, за которым около 9 часов последовала кавалерия Латур-Мобура. В половине десятого перед мостами показались полки I корпуса Даву, которые перешли на правый берег под звуки флейт и барабанов. 28 ноября: бои при Студянке и Стахове С наступлением 28 ноября Березинская операция русских войск по окружению и разгрому остатков Великой армии вступила в свою завершающую стадию. На правом берегу в пространстве между редкими лесами севернее Стахова, примерно в 7 км от мостов, семь егерских полков отряда генерала Чаплица, которого Ланжерон подкрепил также Колыванским и Курским пехотными полками, были брошены против 9500 солдат Великой армии. Позже от Борисовского «тет-де-пона» на помощь Чаплицу подошли еще две пехотные дивизии, приведенные генералом Сабанеевым. Вместе с этими подкреплениями, а также с кавалерийскими частями и артиллерией общая численность русских войск, участвовавших в этом бою, превысила 15 тыс. человек. Первую линию французов составлял II армейский корпус, развернутый по обеим сторонам дороги, ведущей через Брили и Стахово к Борисову. Слева от дороги стояла 6‑я пехотная дивизия под командой генерала Альбера (он заменил Леграна, тяжело раненного 26 ноября). Справа от дороги выстроились 8‑я и 9‑я пехотные дивизии Мезона и Мерля. Пехоту Удино поддерживали остатки III корпуса (всего 300 человек). Маршал Ней возглавлял войска второй линии, расположенные в километре позади первой, — польскую дивизию Домбровского, V корпус Зайончека и Вислинский легион Клапареда. В третьей линии, у Занивок, стояли две пехотные дивизии Молодой гвардии во главе с маршалом Мортье (около 1500 штыков), а также 3‑я тяжелая кавалерийская дивизия и легкая конница II, идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 III и V корпусов — в сумме 1500–1700 всадников, объединенных под командой генерала Думерка. Пехота Старой гвардии вместе с гвардейской кавалерией и артиллерией (всего около 5 тыс. человек) находилась в резерве, у Брилей. Вблизи мостов на правом берегу реки размещались остатки I, IV и VIII корпусов. В самом начале боя под Стаховом маршал Удино, возглавлявший войска первой линии, был ранен, после чего командование принял Ней. Постепенно все войска второй линии выдвинулись вперед и поддержали пехоту II корпуса. Под руководством «Храбрейшего из храбрых» французская и польская пехота стойко отбивала все русские атаки. В ходе боя стойкость и мужество проявили четыре швейцарских полка из 9‑й пехотной дивизии генерала Мерля [3]. Утром 28 ноября 1, 2, 3 и 4‑й швейцарские полки вместе имели в строю около 1000 человек, из которых после боя под Стаховом осталось не более 300. Около двух часов дня генерал Думерк во главе 900 кирасир 4, 7 и 14‑го полков 3‑й тяжелой кавалерийской дивизии, поддержанных легкой конницей II, III и V корпусов, совершил атаку на русскую пехоту в Стаховском лесу. Неординарное решение использовать кавалерию в лесном массиве принесло свои результаты — «кирасиры зарубили не менее шестисот человек и столько же взяли в плен» [4]. Эта кавалерийская атака могла иметь для русских поистине катастрофические последствия, если бы не помощь пехоте кавалерийских частей — дивизиона Павлоградского гусарского полка, а также Санкт-Петербургского, Кинбурнского, Тверского и Стародубовского драгунских полков. 28 ноября 1812 г. на левом берегу Березины, под Студянкой, около 5500 солдат Виктора вели упорный бой против 14 тыс. солдат генерала Витгенштейна. Из войск 26‑й дивизии генерала Дэндельса от русского оружия значительно пострадала баденская бригада (6 батальонов, 1828 человек), возглавляемая 20‑летним генералом графом Вильгельмом фон Хохбергом. В бою при Студянке выбыло из строя 28 офицеров и более 1100 солдат бригады. Общий урон войск Виктора за 28 ноября превысил 4 тыс. человек, без учета потерь пехотной дивизии Партуно и кавалерийской бригады Делетра. Примерно столько же потеряли и русские. Дивизия Партуно еще 27 ноября выступила из Борисова на соединение с остальными войсками Виктора, но по ошибке двинулась не по левой дороге, ведущей к Студянке, а по правой, приведшей их к мызе Старый Борисов. Там, столкнувшись с войсками Витгенштейна, 3145 солдат этой дивизии вместе с 300–400 всадниками бригады Делетра в течение нескольких часов вели бой с превосходящими силами русских. Уже в сумерках генерал Партуно, собрав около 400 человек, попытался незаметно пройти мимо противника, но вышел прямо в расположение казаков. В полночь эта горсть французов сложила оружие, а в 7 часов утра 28 ноября под Старым Борисовом капитулировали остальные части дивизии. Сдалась и кавалерийская бригада Делетра. Всего в плен попали 1614 пехотинцев и около 300 кавалеристов. Русским достались 3 орудия и знамя 44‑го линейного полка. Еще одно знамя с орлом, принадлежавшее 126‑му линейному полку, было утрачено в ходе боя 27 ноября. 29 ноября: бегство и последствия Наполеон под охраной гвардейцев покинул переправу в 6 часов вечера 29 ноября. За ним последовали войска маршала Виктора, а в арьергарде был отряд под командо23 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 ванием маршала Нея. При приближении казаков французские понтонеры подожгли мосты и присоединились к ожидавшему их арьергарду Нея. Дальнейшее отступление для французов превратилось в бегство. К Вильно двигались жалкие остатки некогда могучей армии: 8800 пехотинцев (включая 4 тыс. гвардейцев) и 1800 кавалеристов (в том числе 1200 гвардейских), всего около 9 тыс. человек при 24 орудиях; следом тянулись раненые и больные. В отчете Александру I о сражении на Березине М. И. Кутузов указывал, что противник с 28 ноября потерял около 50 тыс. человек, из них только пленными 5 генералов, 427 штаб- и обер-офицеров и 23 500 нижних чинов [5]. По данным минского губернатора, у Березины осталось 24 тыс. трупов французских солдат [6]. Разумеется, сам Наполеон постарался скрыть размеры постигшей его армию катастрофы. Отходя к Вильно, он просил удалить из города всех иностранных представителей. Ибо «армия, — по его выражению, — в настоящее время выглядит некрасиво» [7]. Современники констатировали фактически полное опустошение Борисова и всего Борисовского уезда. Совершенно разрушенной оказалась по словам побывавшего в 1813 г. на месте переправы Наполеона через Березину военнопленного немецкого врача Г. Рооса деревня Студенка: «Лишь там и сям торчали обломки печки или трубы. <…> Мы слышали, что немедленно после ухода армии жители деревни хотели снова отстроить и заселить ее, но этому помешал указ императора Александра, в силу которого деревня Студянка должна быть сравнена с землей и впредь не существовать» [8]. О последствиях войны для западных губерний России и усилиях, направленных на восстановление Борисова, сообщал и Ф. Н. Глинка: «1500 пленных французов заняты здесь земляною работою. Нельзя употребить лучше французов! Улицы мостят камнем. Видно, из Борисова хотят сделать хороший город» [9]. Как свидетельствовал преподаватель Борисовского уездного училища И. Сухецкий, «ограбив и превратив в пепел» часть Борисова, «сильно изнуренное неприятельское войско после перехода чрез Березину так опустошило места, чрез кои оно проходило, что большая часть жителей, оставив дома свои, разбежалась с женами и детьми по к 200-летию отечественной войны 1812 года лесам, где многие из них погибли от холоду и голоду» [10]. Внимательное рассмотрение «день за днем» действий русских войск в ходе Березинской операции 1812 г. позволяет сделать ряд выводов: Армия Александра I добилась на Березине выдающегося успеха — французы и их союзники были окружены и почти полностью уничтожены в намеченном районе. Великая армия как военная сила перестала существовать. Однако главная цель Березинской операции не была достигнута. Из расставленной ловушки ушел сам Наполеон, все его маршалы, почти весь генералитет и часть наиболее боеспособных войск, ставших костяком для создания новых формирований во Франции. Петербургский план окружения и полного уничтожения интервентов на белорусской земле из-за отсутствия четкого взаимодействия в действиях русского командования остался нереализованным. Для французской стороны переправа через Березину стала одной из сложных и, несмотря на тяжелые последствия, в целом образцово проведенной операцией по выходу из стратегического окружения. Французский император хорошо ориентировался в обстановке и, имея против себя превосходящие силы русских, сумел нанести им чувствительный урон и выйти из, казалось бы, безвыходного положения. По оценке К. Клаузевица, «Наполеон на Березине полностью спас свою честь и даже добился новой славы» [11]. Не случайно полотнища знамен ряда французских полков были впоследствии украшены именем этой битвы — «Березина». Для белорусского народа драматические события 1812 г. стали очередным серьезным испытанием на прочность. В генетической памяти белорусов к набегам восточных кочевников и походам западных рыцарских орденов добавилось новое звено — наполеоновское нашествие. С изгнанием Наполеона за пределы Российской империи для опустошенных дотла западных губерний наступила тяжелая пора ликвидации последствий военного конфликта. На месте переправы остатков Великой армии через Березину еще много лет продолжался сбор человеческих останков и оружия. Из руин восстанавливался Борисов и его окрестности. СПИСОК ЦИТИРОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ: 1. Воспоминания польского офицера о кампании 1812 года (Записки генерала Колачковского)//Исторические очерки и статьи, относящиеся к 1812 году/К. Военский. — М., 2011. — С. 362. 2. Чичагов, П. В. Переправа через Березину (из записок адмирала Чичагова)/П. В. Чичагов. — Русский архив. — 1869. — № 7–8. — Ст. 1147–1178. 3. Muralt, A., Beresina. Erin-nerungen aus dem Feldzug Napoleon I in Russland/A. Muralt, Th. Legler. — Bern, 1942. — S. 206. 4. Соколов, О. В. Березинская переправа/О. В. Соколов//Отечественная война 1812 года. Энциклопедия. — М.: РОССПЭН, 2004. — С. 64. 5. М. И. Кутузов. Сборник документов и материалов/под ред. Л. Г. Бескровного. — Т. IV. — Ч. 2 (Октябрь—декабрь 1812 г.). — М.: Воениздат, 1955. — С. 421. 6. Отечественная война и русское общество. — М., 1912. — Т. IV. — С. 256. 7. «Correspondance de Napoleon». — Т. XXV. — № 19362. 8. Роос, Г. С Наполеоном в Россию (записки врача Великой армии)/Г. Роос. — М.: Наследие, 2003. — С. 137. 9. Глинка, Ф. Н. Письма русского офицера/Ф. Н. Глинка. — М.: Воениздат, 1987. — С. 171. 10. Дневное описание учителем Сухецким деяний и приключений, случившихся в городе Борисове и тамошнем лицее, начиная с 9 сентября 1809 г. по октябрь 1813 г., и бывших в 1812 г. около него сражений и переходов через город в 1813 г. российских войск//РГВИА. — Фонд. 846 (ВУА). — Д. 3465. — Ч. 13. — Л. 210. 11. Клаузевиц, К. 1812 год/К. Клаузевиц. — М.: Захаров, 2004. — С. 124. Дата поступления статьи в редакцию: 28.09.2012 г. 24 к 200-летию отечественной войны 1812 года А. А. КИСЕЛЕВ, доцент кафедры социальных наук Военной академии Республики Беларусь, кандидат исторических наук, доцент Земская полиция белорусских губерний накануне Отечественной войны 1812 года УДК 94 (476): 94 (47).072.5 + 351.745 В статье анализируется состояние и особенности земской полиции белорусских губерний накануне Отечественной войны 1812 г. Показывается, что на эффективность земской полиции в крае негативно влияло политическое «наследие» Речи Посполитой, расположение губерний у границы, низкое жалованье и широкие обязанности полицейских чиновников. Самым слабым элементом земской полиции были заседатели от дворянства. Земская полиция накануне войны фактически стала частью военной администрации русской армии. In the article it makes an analysis of the state and features of rural police of Belarusian provinces of Russian Empires before the Patriotic War of 1812. It shows that the effectiveness of rural police in the region was negatively affected by the political «heritage» of Poland, location of provinces at the state border, low salaries and wide range of duties of police officers. Assessors from the nobility were the weakest element of rural police. In fact before the war the rural police became a part of the military administration of the Russian army. Размещение в приграничных губерниях Российской империи накануне войны 1812 г. частей и соединений русской армии требовало всестороннего обеспечения будущего театра военных действий: от проведения и ремонта дорог и мостов до возведения оборонительных инженерных сооружений и создания тыловых баз; снабжения войск продовольствием и их расквартирования. В целом военным властям приходилось в свете подготовки к войне принимать массу решений политического, административного и экономического характера. Несмотря на то, что в структуре русской армии были предусмотрены соответствующие службы (интендантство, военная полиция), очевидно, что в условиях мирного времени подготовка к войне требовала активного сотрудничества с государственными органами управления. Без содействия гражданских властей многие задачи были просто невыполнимы. В этой связи особое значение приобретали местные полицейские структуры: земская и городская полиции. Это обусловлено тем, что в тот период охрана общественного порядка была лишь одной из многочисленных функций полиции. Нижние земские суды или земская полиция являлись не только специально полицейскими, но и исполнительными органами власти уездного (поветового) уровня. Именно чиновники земской полиции являлись непосредственными исполнителями большинства указов, распоряжений и приказов гражданского и военного ведомств в белорусских губерниях. Состояние и деятель- ность земской полиции отчасти сказывались на подготовке русских войск к войне с наполеоновской Францией. Это обусловливает актуальность анализа состояния и деятельности земской полиции в белорусских губерниях накануне Отечественной войны 1812 г. Организационно-штатная структура нижних земских судов в белорусских губерниях ничем не отличалась от устройства во внутренних губерниях и включала следующие должности: исправник, заседатель от дворянства и секретарь. С 25 июня 1811 г. все местные полицейские учреждения в Российской империи перешли из ведомства МВД под управление Министерства полиции. К 1812 г. штатный состав чиновников земской полиции в пределах Виленской, Гродненской, Минской, Витебской, Могилевской губерний и Белостокской области насчитывал 57 исправников, 198 дворянских заседателей и 57 секретарей [1]. Кроме того, в состав каждого нижнего земского суда для ведения делопроизводства входило 3–4 канцелярских служителя (повытчик, копиисты). Немногочисленные чиновники полиции опирались на выборных от крестьянских общин (десятских и сотских), а также на ключвойтов, должность которых полуофициально сохранилась в крае со времен Речи Посполитой. Однако крестьяне, которых приходилось привлекать к исполнению отдельных полицейских поручений (конвой, участие в поимке уголовных преступников, доставка документов), в большинстве своем не были надежными исполнителями. Иногда это приво25 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 дило к неприятным, но отчасти комическим последствиям. Так, в своем рапорте от 7 декабря 1811 г. генерал-лейтенант П. Х. Витгенштейн, докладывая о задержании казаками французского разведчика, сообщил, что его направили к нему под конвоем земской полиции. Однако подозреваемый «Сантин Збарбаро, следуя за караулом крестьян, напоив их пьяными, отобрал все бумаги, которые с ними были посланы и вынув свой паспорт, прочие бумаги бросил, а сам бежал» [2, с. 41]. После этого командир казачьего полка получил «замечание, чтобы впредь подозрительных людей через земскую полицию не отправлять, а посылать за воинским присмотром» [2, с. 41]. Правда, беглого разведчика удалось задержать повторно, но с тех пор конвой подозреваемых в шпионаже осуществляли только военнослужащие. Несмотря на то, что организация нижних земских судов в крае не имела отличий, полицейская служба чинов земской полиции в пограничных губерниях была сложнее, чем в центральных губерниях. Причины такого положения раскрываются в анонимной записке «О земской полиции» (март 1812 г.), в которой на примере Виленской губернии дается общая характеристика земской полиции в западных губерниях. Можно предположить, что эта записка тесно связана с деятельностью виленского губернатора А. С. Лавинского, который несколько раз инициировал вопрос об улучшении земской полиции в 1811–1812 гг. По мнению автора записки, деятельность земской полиции осложнялась тем, что в границах поветов западных губерний проживало, как правило, больше населения, чем в уездах внутренних губерний. Если в последних численность населения приблизительно соответствовала нормам, введенным «Учреждением для управления губерний» 1775 г., и составляла от 20 до 30 тыс. человек, то границы административно-территориальных единиц белорусских губерний в основном повторяли очертания поветов времен Речи Посполитой. В результате, например, в Виленской губернии «остаются доныне поветы в таком точно пространстве и населении, в каком находились под польским правлением и весьма много есть таких, в коих заключается одних только ревизских мужского пола душ от 40 до 60 тысяч душ, кроме помещиков, мелкой шляхты, евреев и караимов» [3, л. 3]. На полицейской службе сказывалось и то, что население западных губерний полностью не адаптировалось к российским правовым и административным порядкам. Это требовало от чинов полиции гораздо больших усилий в деле поддержания общественного порядка и безопасности, поскольку «некоторые из жителей по привычке к прежнему самоуправству, в собственных делах бывают и судьями и исполнителями, для них власть полицейская все еще представляется чуждою» [3, л. 3]. Следует сказать, что полиция не пользовалась авторитетом в глазах местного поместного дворянства. В частности, в своих воспоминаниях Ф. Булгарин отметил, что полиция «не пользовалась тогда уважением помещиков» и среди них «не было охотников к занятию полицейских должностей» [4, с. 32]. Неведение и отчасти нежелание соблюдать требования российского законодательства приводило к тому, что «при малейшем случае» происходили «нападения, драки и даже смертоубийства», а «сильнейший отнимает у слабого и по своему произволу определяет границы» [3, л. 3]. Отнюдь не случайно известное произведение классика польской литературы А. Мицкевича полностью называется «Пан Тадеуш, или последний наезд на Литве». Напомним, что главные герои-шляхтичи сводят счеты между собой 26 к 200-летию отечественной войны 1812 года традиционным, но запрещенным в империи, способом: вооруженным нападением или наездом. Подобная правовая культура приводила к тому, что местные жители легко переступали грань дозволенного, присваивая «казенные земли со всеми угодьями, в лесах производятся самовольные порубки, умышленные поджоги и прочее». Нельзя не отметить, что в белорусских губерниях было в модифицированной форме сохранено судебное устройство Речи Посполитой, частично действовал Литовский статут, что создавало впечатление о сохранности прежних порядков. Естественно, что такие особенности осложняли деятельность полиции. На высшем государственном уровне еще приходилось напоминать о том, что несмотря на сохранение «в губерниях от Польши возвращенных» местных правовых и судебных особенностей, земская полиция действует на основании общероссийского «Учреждения о губерниях». Так, указом от 8 июля 1812 г. специально повторялось, что судебные приговоры в уездах западных губерний, «на особенных правах оставленных», приводятся в исполнение земской полицией [5]. Необходимость расследовать многочисленные правонарушения осложнялась обязанностью по наблюдению за «лицами в замечании у правительства состоящими, за бродягами, беглецами и подозрительными» лицами, концентрация которых была особенно велика в приграничных губерниях. Кроме политического и административнополицейского надзора над населением порубежных губерний, полиции приходилось всесторонне обеспечивать прохождение воинских подразделений русской армии: от сопровождения армейских колонн до предоставления квартир для постоя, фуража и подвод при передвижении войск по маршруту. Наконец, на полицейских чиновников возлагалось «исполнение ежечасных предписаний губернского начальства, взыскание казенных недоимок, устроение дорог, мостов, переправ и прочее прочее» [3, л. 4]. Кроме того, на исполнительность чиновников влияло то, что штатные оклады не соответствовали уровню цен и особенностям денежного обращения в западных губерниях. В записке «О земской полиции» утверждалось, что в западных губерниях «все жизненные припасы покупаются на серебро, и едва ли не высшею ценою как в России, ни исправнику, ни заседателям из получаемого ассигнациями жалованья жить невозможно» [3, л. 6]. Характер полицейской службы требовал постоянных разъездов по уезду, однако денег на содержание лошадей не выделялось, а пользоваться чужими подводами для служебных поездок запрещалось. Однако содержать «по крайней мере по две лошади» не мог даже земский исправник. Его жалованье составляло 375 руб. ассигнациями в год (90 руб. серебром), из которых «должен он нанимать квартиру, покупать дрова, кормить себя, жену, детей и хоть одного слугу» [3, л. 6]. Вместе с тем разнообразные и сложные функции земской полиции предъявляли особые требования к деловым качествам чиновников. Однако полицейские чины белорусских губерний по этому параметру уступали личному составу земской полиции внутренних губерний. Если в центральных губерниях полицейские должности, как правило, занимали по выбору дворянства «чиновники, проходившие уже военную или гражданскую службу, следственно сколько-нибудь люди опытные», то в западных губерниях «один разве исправник правительством определенный может знать свое дело» [3, л. 5]. Отметим, что в белорусских губерниях от выборности исправников отказались еще с 3 марта 1805 г., когда стала к 200-летию отечественной войны 1812 года очевидна профессиональная несостоятельность выборных начальников земской полиции [6]. Однако сохранились выборы дворянских заседателей сроком на 3 года, в результате которых на эту полицейскую должность «большею частью поступают люди нигде не служившие, ни законов, ни русской грамоты не знающие и едва с нуждою на природном языке объяснится могущие». Если же и встречается способный чиновник, то он зачастую «соблюдает уже слепо пользу тех, которые поставили его на сем месте, то есть своих покровителей, нередко в замечании у правительства состоящих, или недолженствующих по другим обстоятельствам иметь ни малейшего на земскую полицию влияния» [3, л. 5]. Следует подчеркнуть, что приведенная выше характеристика положения дел в Виленской губернии была типичной для всех белорусских губерний. Например, в своем рапорте от 27 августа 1803 г. невельский исправник В. М. Жабицкий (Витебская губерния) докладывал, что заседатели нижнего земского суда «часто отлучаясь в уезд не дав знать суду именно за какими делами, пребывают в отлучке по несколько недель и возвращаются нередко без успеха в исполнении, також без оповещения чем занимались» [7, л. 4]. Такая же картина наблюдалась в первые годы после Отечественной войны 1812 г. Витебский губернатор П. П. Тормасов, обобщая свои наблюдения по итогам ревизии, в предписании от 4 сентября 1814 г. констатировал, что «многие заседатели нижних земских судов столь мало заботятся о своей обязанности, что некоторые из них получив особенные от суда или земского исправника поручения и выехав в уезд, не занимаются делом, а проживают праздно, иные же отваживаются, совсем оставив поручения, отлучаться не только в неизвестные места своего уезда, но даже в чужие уезды» [8, л. 1]. Автор записки предлагал в качестве средства улучшения полиции перейти от выборов заседателей от дворянства к назначению их от короны. Только при этом условии должности пополнятся «людьми известными правительству, знающими российский язык, законы, порядок и по непосредственной уже зависимости от одного только правительства усердными к службе» [3, л. 8]. Показательно, что это была уже не первая попытка, связанная со стремлением реорганизации земской полиции в Виленской губернии. Так, 7 декабря 1811 г. в Комитете министров рассматривалось предложение виленского губернатора по итогам ревизии деятельности земской полиции. В нем отмечалось, что «заседатели нимало не обращают попечения о усердном исполнении своих обязанностей, поступая не смело, и с понаровкою, дабы при дворянских выборах сохранить свои места» [9, с. 284]. Подчиненные заседателям ключвойты из крестьян, «находясь в зависимости у своих помещиков, не могут иначе поступать, как согласно их повелениям». В качестве меры по улучшению структуры полиции губернатор предлагал назначить в помощь существующим должностным лицам «из мелкой грамотной шляхты парафиальных дозорцев, в каждой парафии по одному, кои будут служить из особо определенной им хлебной ссыпки, безобидной для обывателей» [9, с. 284]. В пограничную парафию губернатор рекомендовал назначить по 2 надзирателя из отставных «заслуженных в воинской службе унтер-офицеров» с выплатой им жалованья. Однако ходатайство А. С. Лавинского было оставлено без дальнейшего обсуждения. 24 января 1812 г. в Комитете министров по инициативе виленского губернатора и подольского военного губернатора Н. А. Тучкова рассматривалось новое предложение: о замене выборов заседате- идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 лей земской полиции их назначением от короны. Члены Комитета, заметив, что эта мера идет вразрез существующему законодательству, предложили министру полиции перенести обсуждение этого проекта в Государственный совет. Наконец 16 апреля 1812 г. Комитетом министров по представлению волынского губернатора М. И. Комбурлея было принято решение об усилении земской полиции. Поводом стала записка губернатора на имя министра полиции, в которой, ссылаясь на сведения от помещика Я. Д. Охотского, сообщалось о том, что поместное дворянство готово при появлении польских частей наполеоновской армии «к возмущению наиболее в Подольской и Литовских губерниях, а отчасти и в Минской» [9, с. 391]. При таких настроениях среди дворянства волынский губернатор констатировал, что начальники губерний «не в силах одни действовать к обнаружению всякого зла, какое может скрываться в присоединенных от Польши губерниях», поскольку опереться могут на «одних только земских исправников, но из сих не все столько расторопны, чтобы при исполнении должностей могли успевать в точном и безошибочном за поведением жителей наблюдении». М. И. Комбурлей предлагал разрешить губернаторам назначение в каждый нижний земский суд дополнительных заседателей от короны. Кроме того, он просил выделить ассигнования на вознаграждение осведомителей и предоставить право «обещать каждому монаршие награды». Для обеспечения потребностей армии губернатором запрашивалось разрешение на привлечение к службе отставных чиновников с выплатой им содержания и прогонов. Наконец, губернатор ходатайствовал о предоставлении права «на случай открытия злонамерений действовать иногда по обстоятельствам, а не по правилам их должности» [9, с. 391]. Комитет министров разрешил губернаторам назначать в нижние земские суды Виленской, Гродненской, Минской, Волынской, Подольской и Киевской губерний, а также в Белостокскую область и Тарнопольский край по 2 заседателя от короны. На секретные расходы каждому из губернаторов этих губерний открывался кредит на 10 000 руб., но предписывалось еженедельно отчитываться по факту расхода денег перед министром полиции и главнокомандующим в Санкт-Петербурге. Из этих же средств предполагалось оплачивать временную службу отставных чиновников. В том, что касается монарших наград, следовало «всякий раз, что кому и по какому случаю обещано будет» доносить министру и главнокомандующему в Санкт-Петербурге. Последняя же просьба вызвала в Комитете недоумение и губернатору посоветовали лишь добросовестно исполнять свои обязанности, так как нет «в правилах должности губернаторской ничего стеснительного и могущего затруднить или остановить губернаторов в распоряжениях» [9, с. 391]. Тот факт, что самым слабым звеном в уездной полиции являются дворянские заседатели, учитывался местными властями, когда началась война. Так, белорусским военным губернатором А. Виртембергским специально указывалось, что «за всякое непослушание со стороны заседателей исправникам будет взыскиваемо строжайшим образом без малейшего упущения. По чему и предписываю земским исправникам, если бы оказаны были им от заседателей ослушания, то об оных немедленно мне доносить» [10, с. 258]. Однако накануне войны служебная дисциплина и ответственность чинов земской полиции были повышены законодательными мерами путем подчинения полицейских административной и судебной власти военных. Принципиально подчиненность гражданских властей, в том числе 27 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 и земской полиции, военному командованию была закреплена в «Учреждении для управления Большой действующей армией» от 27 января 1812 г. В нем указывалось, что приказы главнокомандующего армией исполняются гражданскими чиновниками пограничных губерний как «высочайшие именные повеления» [11]. Более детально отношения земской полиции и военного командования были прописаны в «Правилах для управления главнокомандующим действующей армией губерниями, в военном положении объявленных» от 13 марта 1812 г. В них отмечалось, что при объявлении военного положения вся полиция, в том числе и земская, переходит в подчинение главнокомандующего. Военные власти в его лице имеют право отрешать полицейских чиновников от должности и предавать их военному суду. Губернаторы были лично ответственны за исполнение приказов «по части полиции и доставлению воинских потребностей» [12]. Все это позволяло юридически оформить практику исполнения полицейскими чинами требований военных властей. 16 апреля 1812 г. пограничные губернии были подчинены власти главнокомандующего на основании Учреждения, при этом Виленская, Гродненская и Минская губернии причислялись к одному военному округу. В сущности, можно утверждать, что с этого времени эти губернии перешли на режим военного положения. На Витебскую и Могилевскую губернии военное положение стало распространяться с 12 июня 1812 г., причем Витебская губерния причислялась «к военному округу первой Западной армии», а Могилевская губерния — «к округу второй Западной армии» [13, с. 135]. Вероятно, в это же время полиция белорусских губерний оказалась под надзором и военной разведки. Согласно секретной инструкции военного министра директору военной полиции при 1‑й армии поручался надзор «за полицией тех мест внутри государства, где армия расположена» [14, с. 414]. Эта функция обеспечивалась путем требований от исправников и городничих сведений «о бродягах, подозрительных людях, числе разного роду жителей и т. п.». Вместе с тем контроль осуществлялся и с помощью секретной агентуры, которой, помимо прочих задач, поручалось собирать информацию о деятельности местной полиции. Необходимость прибегать к агентурным данным задавалась самой целью надзора. В предписании отмечалось, что надзор над местной полицией обеспечивает не только «возможность дать ей скорейшее пособие в нужных случаях», но и «открытие и пресечение могущих быть злоупотреблений». Накануне войны полицейским чиновникам белорусских губерний пришлось исполнять многочисленные предписания командиров воинских частей и соединений русской армии, связанные с оборудованием театра военных действий: строительство дорог, фортификационных сооружений. Так, рапортом от 29 апреля 1812 г. россиенский земский исправник Ф. Г. Маньковский докладывал командиру 1‑го корпуса русской армии П. Х. Витгенштейну о проделанных работах по строительству дорог и мостов [14, c. 333]. Литовский военный губернатор А. М. Римский-Корсаков 28 мая 1812 г. сообщал командующему 1‑й армией о том, что виленский губернатор сделает все, чтобы «в наискорейшем времени» указанные военными дороги были отремонтированы для прохода войск с обозами и артиллерией [15, с. 247]. Несмотря на то, что на Могилевскую и Витебскую губернии военное положение не распространялось до 12 июня 1812 г, земской полиции и здесь приходилось исполнять все требования военных. В частности, в мае 1812 г. из 28 к 200-летию отечественной войны 1812 года Могилевской губернии следовало отправить 500 человек на работы в Бобруйскую крепость, а для возведения укреплений в Динабурге приказывалось выделить 4 тысячи рабочих. Сопровождение и надзор за работниками поручались заседателям земской полиции, которые передавались в подчинение военных властей. На строительство укрепленного Дрисского лагеря из Витебской губернии дополнительно отряжалось 2500 человек, руководство которыми доверялось «исправнейшим заседателям земских судов, коим оставаться там до самого окончания работ и иметь смотрение каждому за рабочими своего повета» [15, с. 426]. Начальники земской полиции приграничных уездов собирали разведданные и сообщали их гражданскому губернатору или военному командованию. В секретной инструкции от 17 апреля 1812 г. гродненский губернатор В. С. Ланской предписывал слонимскому исправнику негласным путем собирать политические сведения как внутренние, так и заграничные и лично составлять донесения на имя губернатора [16, с. 106]. Россиенский земский исправник Ф. Г. Маньковский в своем секретном рапорте от 14 мая 1812 г. докладывал командующему 1‑м корпусом о появлении в приграничной полосе солдат французской регулярной армии и о том, что по слухам «в близости от границы находится и войско и что в пограничных местах у всех помещиков и жителей был свидетельствуем хлеб и забирается оный на военные потребности» [15, с. 87]. При прохождении и расквартировании войск чинам земской полиции приходилось решать множество вопросов, связанных с обеспечением армейских подразделений. Например, фуражировка часто приводила к конфликтам, особенно в случае произвола со стороны отдельных армейских офицеров. Так, упитский исправник И. Е. Боман (Виленская губерния), сообщая 15 мая 1812 г. о силовом захвате нескольких пудов сена воинской командой Лейбгусарского полка, просил командира 1‑го отдельного корпуса, чтобы «сим наездам положена была какая-нибудь преграда… и что за всеми усилиями я по сие время только что мог успеть продовольствовать войско фуражом, а впредь не предвижу к сему средств, ежели у меня заборы делать будут» [15, с. 96]. Приказами по армии неоднократно напоминалось о том, что пастбища для кавалерийских частей следовало распределять земским исправникам [15, с. 293]. Земской полиции следовало бороться и с пропагандой противника. В частности, 25 мая 1812 г. литовский военный губернатор по линии военной полиции получил указание «без малейшей огласки» изымать «какие-либо неприличные объявления» и принять меры по нераспространению такого рода бумаг, писем из-за рубежа [15, с. 220–221]. 31 мая правитель Белостокской области отрапортовал о том, что исправники получили приказ «как можно бдительнее из-под руки наблюдать за тем, не появится ли где, или не окажутся ли у кого какие-либо из заграницы полученные листки» [15, с 298]. Однако тот факт, что полицейские чиновники состояли преимущественно из местных уроженцев, скорее всего, влиял на их поведение при исполнении таких деликатных поручений. В воспоминаниях офицера русской армии И. Т. Радожицкого приводится пример того, как накануне вторжения наполеоновской армии местные полицейские власти реагировали на проявления польского патриотизма. Так, по его словам, в Несвиже «гимназисты и школьники большими партиями под предводительством доминиканских монахов гуляли по городу с барабанным боем и воинственным криком, неся на шестах пестрые платки в виде знамен. Это меня изумило. к 200-летию отечественной войны 1812 года Я подошел к полуобритому их предводителю и спросил, что это значит? «Муштра» (ученье), — отвечал он. «Для чего?» — «Так, для пшиклада» (для примера). Ответ показался мне подозрительным; я отыскал городничего и заметил ему, что при настоящих обстоятельствах, кажется, неуместна такая муштра школьников. «Да они шалят!» — отвечал городничий, разумея сам к чему клонилась эта шалость. Он был из правдивых поляков» [17, с. 30–31]. По всей видимости, не случайно в инструкции белорусского военного губернатора герцога А. Виртембергского чиновникам земской полиции напоминалось о том, что «ослабевать ныне в чем бы то ни было, значило бы быть преступными и нарушающими клятву присягу» [10, с. 258]. Накануне войны в случае отступления предполагалось эвакуировать большинство чиновников и статистические архивные материалы местных органов власти. 28 мая 1812 г. командир 1‑го корпуса получил секретное распоряжение военного министра М. Б. Барклая-де-Толли о сборе сведений «обо всех земских чиновниках, кои хоть малое понятие могут дать о земле, дабы в случае отступления нашего их всех с собою можно было увесть, для того, чтобы неприятель нигде не мог найти таких людей, через коих бы мог сделать свои распоряжения с земли взять реквизицию» [15, с 247]. Очевидно, что чины земской полиции, которым поручалось взыскание повинностей, были одними из первых, кого предполагалось вывезти при отступлении. По крайней мере, в ответ на это распоряжение в своем рапорте от 30 мая 1812 г. командующий 3‑м корпусом генерал-лейтенант Н. А. Тучков докладывал о необходимости «взять с собою капитан-исправников и заседателей, яко способнейших к приведению в действие в земле реквизиционных податей» [15, с. 277–278]. Правда, Н. А. Тучков был вынужден отметить, что «большая часть помещиков, быв по трехлетним выборам употребляемы в чиновники к исполнению гражданской службы, могут также в налоге реквизиционных сборов руководствовать, но число сих последних весьма велико, а потому и неудобно будет всех их взять с собою» [15, с. 278]. В донесении императору Александру I от 6 июня 1812 г. командующий 2‑й армией, сообщая о том, что чиновники будут вывезены, также выразил скептическое отношение к данной мере. П. И. Багратион писал, что вывоз чиновников не доставит проблем противнику, поскольку «каждый помещик, каждый эконом знает способы своего имения, состояние крестьян, способы соседей и многие из них состояние всего повета» [18, с. 50]. Он заверял императора, что приказ об эвакуации архивов и чиновников будет исполнен. Однако в донесении от 10 июня главнокомандующему, повторив свою точку зрения, П. И. Багратион отметил, что задача по вывозу осведомленных чиновников затруднительна [18, с. 97]. Не меньший скепсис выразил командующий 3‑й армией А. П. Тормасов в своем отношении главнокомандующему от 5 июня 1812 г. Он утверждал, что вывоз гражданских чиновников станет «токмо на весьма короткое время помехою неприятелю» [18, с. 42]. В крае останется масса «людей, проходивших звания маршалов, заседателей и прочих чинов земских», которые «при первом шаге явятся к оказанию услуг своих». В качестве меры он предлагал под каким-нибудь предлогом вызвать из приграничных губерний тех, кто по сведениям властей «наиболее в приверженности к нам сомнительны, ума хитрого, оборотливого, и в общем кругу доверие имеющих» [18, с. 42]. Частично опасения П. И. Багратиона подтвердились последующим ходом событий. Так, в своем рапорте от идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 16 июня 1812 г. генерал М. И. Платов докладывал, что гражданский губернатор и прочие чиновники покинули Гродно, но делал важную оговорку, что «ежели из таковых чиновников кто-либо остался здесь, то я не отвечаю; я сведений об оных не имел, а хотя при самом отъезде моем по требованию моему означенный губернатор и дал мне оных записку, но уже одним часом поздно было исполнить» [18, с. 167]. Полицейские чиновники губернского города покидали его вместе с губернатором или по его распоряжению. Что касается поветовых чиновников, то они оставляли свои места по приказу губернатора. Например, 16 июня 1812 г. гродненский губернатор В. С. Ланской направил предписание слонимскому исправнику, в котором, поставив его в известность об эвакуации из Гродно, приказывал «ежели к подведомственному Вам уезду зближатся неприятельские силы, тот час, не теряя времени, со всеми чиновниками удалится в Новогрудок». При этом информацию о положении противника исправнику рекомендовалось получить у военных и следовать «их повелениям» [16, с. 108]. Очевидно, что при отступлении и, зачастую, неосведомленности о точном местонахождении противника своевременно предупредить всех чинов земской полиции было затруднительно. Так, 22 июня 1812 г. минский губернатор П. М. Добринский получил от командующего 2‑й армией предписание о подготовке эвакуации, в том числе и чиновников [18, с. 341]. Накануне захвата города французскими войсками он заблаговременно разрешил гражданским служащим выехать из Минска в Борисов, а сам покинул город чуть позже. Напротив, могилевский губернатор Д. А. Толстой до последнего момента был убежден в том, что противник не захватит Могилев, что негативно сказалось на организации своевременной эвакуации губернских чиновников. Многие чины полиции оставили место службы вместе с отступающими русскими войсками, однако некоторые по разным причинам остались на захваченной врагом территории. По крайней мере, виленский губернатор А. С. Лавинский 13 декабря 1812 г. получил разрешение на временное назначение всех заседателей земской полиции, мотивируя свою просьбу тем, что оставшиеся во время наполеоновской оккупации выборные заседатели «употреблены могут быть неприятелем в другие места» [9, с. 640]. Таким образом, земская полиция белорусских губерний накануне войны была подчинена военным властям, что было связано с развертыванием русских войск вдоль границы. Подчиненность была закреплена в «Учреждении для управления Большой действующей армией» и «Правилах для управления главнокомандующим действующей армией губерниями, в военном положении объявленных». Это в какой-то мере позволило усилить служебную ответственность, и укрепить дисциплину среди такой категории полицейских чинов как заседатели от дворянства. Фактически с 16 апреля 1812 г. приграничные Виленская, Гродненская и Минская губернии перешли на режим военного положения. Кроме того, тогда же губернаторы этих губерний получили право назначения двух дополнительных заседателей от короны для усиления состава полиции. В целом земская полиция имела общероссийскую штатную структуру и действовала на основании «Учреждения о губерниях» 1775 г. Однако служба в белорусских губерниях имела ряд особенностей, обусловленных своеобразным «наследием» Речи Посполитой. К ним можно отнести дефицит выборных полицейских чиновников, которые имели бы опыт русской государственной или военной службы. Границы поветов устанавливались не столько в соответствии с тре29 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 бованиями «Учреждения о губерниях», сколько повторяли очертания поветов до разделов Речи Посполитой. Это усложняло полицейский контроль в связи с более высокой плотностью населения и близостью границы. Кроме того, правовая и политическая культура местного населения была такова, что полиция как государственный институт не пользовалась должным властным авторитетом. В 1811–1812 гг. на земскую полицию возлагались разнообразные обязанности, связанные с подготовкой русской армии к войне: от разведки до поставок фуража для расквартированных воинских частей. В целом земская полиция, которая стала элементом русской военной адми- к 200-летию отечественной войны 1812 года нистрации, сумела обеспечить исполнение основных военных потребностей. Следует отметить, что земская полиция была немногочисленной по своему составу. Чиновники полиции входили в число тех гражданских служащих, кого планировалось эвакуировать при начале военных действий. Предполагалось, что противник лишится информированных и опытных служащих, пригодных для организации оккупационного аппарата власти. Однако с учетом того, что должность заседателей в земской полиции была выборной, среди местного дворянства оставалось достаточно много людей, имевших опыт полицейской службы, но не подпадавших под обязательную эвакуацию. СПИСОК ЦИТИРОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ: 1. Месяцеслов с росписью чиновных особ или общий штат Российской империи на лето от Рождества Христова 1812: В 2‑х частях. — СПб.: Императорская академия наук, 1812. — 519 с. 2. Отечественная война 1812 года. Подготовка к войне в 1811 году (декабрь месяц). — СПб.: изд. ГУГШ, тип. «Бережливость», 1907. — Т. VII. — 343 [XXXV] с. 3. Записка неустановленного лица об улучшении организации земской полиции в польских губерниях//Российский государственный исторический архив (РГИА). — Ф. 1282. — Оп. 2. — Д. 34. 4. Булгарин, Ф. В. Воспоминания. Отрывки из виденного, слышанного и испытанного в жизни//Ф. В. Булгарин — СПб.: М. Д. Ольхин, 1846. — Ч. I. — 335 с. 5. О приведении судебных приговоров в губерниях, от Польши присоединенных, в исполнение в городах полициям, а в уездах нижним земским судам//Полное собрание законов Российской империи. Собрание 1‑е. — Т. XXXII. — № 25183. 6. О порядке определения земских исправников в некоторых губерниях//Полное собрание законов Российской империи. Собрание 1‑е. — Т. XXVIII. — № 21648. 7. Рапорт невельского исправника витебскому гражданскому губернатору//Национальный исторический архив Беларуси (НИАБ) — Ф. 1416. — Оп. 2. — Д. 1936. 8. Дело по предписанию г. гражданского губернатора о замеченных разных беспорядках по уездам при обозрении Его Превосходительства губернии//Национальный исторический архив Беларуси (НИАБ). — Ф. 1416. — Оп. 2. — Д. 5446. 9. Журналы Комитета министров. Царствование императора Александра I. 1802–1826 гг. — СПб.: Тип. В. Безобразова, 1891. — Т. II. 1810–1812. — 758 с. 10. Материалы для истории Отечественной войны 1812 года, извлеченные из Витебского губернского архива//ПолоцкоВитебская старина. — 1916. — Вып. 3. — С. 255–259. 11. Учреждение для управления Большой действующей Армией//Полное собрание законов Российской империи. Собрание 1‑е. — Т. XXXII. — № 24975. 12. О правилах для управления Главнокомандующему Действующей армии губерниями, в военном положении объявленным//Полное собрание законов Российской империи. Собрание 1‑е. — Т. XXXII. — № 25035. 13. Акты, документы и материалы для политической и бытовой истории 1812 года, собранные и изданные по поручению ЕИВ великого князя Михаила Александровича. — СПб.: Тип. А. Ф. Штольценбурга, 1912. — Т. III. Белоруссия в 1812 году. — 498 [IX] с. 14. Отечественная война 1812 года. Подготовка к войне в 1812 году (апрель месяц). — СПб.: изд. ГУГШ, тип. «Бережливость», 1909. — Т. XI. — 415 [XLV] с. 15. Отечественная война 1812 года. Подготовка к войне в 1812 году (май месяц). — СПб.: изд. ГУГШ, тип. «Бережливость», 1909. — Т. XII. — 318 [XXXVIII] с. 16. Акты, издаваемые Комиссией, высочайше учрежденной для разбора древних актов в Вильне [в 39 т.]. — Т. 37: Документы и материалы, относящиеся к истории Отечественной войны 1812 г. /предисловие А. Вруцевича, 1912. — L, 544 с. 17. Радожицкий, И. Т. Походные записки артиллериста, с 1812 по 1816 год. Артиллерии подполковника И. Р.//И. Т. Радожицкий. — М: Тип. Лазаревых Института восточных языков, 1835. — 297 с. 18. Отечественная война 1812 года. Боевые действия в 1812 году (июнь месяц). — СПб.: изд. ГУГШ, тип. «Бережливость», 1910. — Т. XIII. — 418 [XXXII] с. Дата поступления статьи в редакцию: 15.09.2012 г. 30 к 200-летию отечественной войны 1812 года В. Н. ЧЕРЕПИЦА, заведующий кафедрой истории славянских государств Гродненского государственного университета имени Я. Купалы, кандидат исторических наук, профессор ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812 года В РАТНОЙ ИСТОРИИ ЧАСТЕЙ ГРОДНЕНСКОГО ГАРНИЗОНА (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX — НАЧАЛО ХХ века) УДК 94 (47).072.5 В статье представлены основные вехи боевого пути воинских частей Российской императорской армии, принимавших активное участие в Отечественной войне 1812 года, и впоследствии входивших в состав Гродненского гарнизона. The article describes the main milestones of the Russian military units, which actively participated in the 1812 War, and later were parts of the Grodno garrison. Во второй половине XIX — начале ХХ в. в состав Гродненского гарнизона Российской императорской армии входили следующие наиболее крупные воинские части: 101‑й Пермский, 102‑й Вятский, 103‑й Петрозаводский, 104‑й Устюжский, 171‑й Кобринский пехотный полки; 26‑я артиллерийская бригада, а также 13‑й Владимирский и 14‑й Ямбургский уланские полки. Большинство из этих частей было сформировано в конце XVIII — начале ХIХ в., и все они имели за собой славную боевую историю. Старейшим среди них был 101‑й Пермский пехотный полк. Созданный в 1788 г. на базе 2‑го батальона Эстляндского егерского корпуса в Риге, свое первое боевое крещение батальон получил в Русско-шведской войне 1788–1790 гг. и в военных действиях на территории Речи Посполитой. Будучи переформированным в 5‑й егерский полк, он в составе русских войск участвовал в Итальянском и Швейцарском походах русской армии под командованием А. В. Суворова. По возвращению в Россию 5‑й полк был переименован в 4‑й егерский полк. Большой боевой опыт егеря приобрели в коалиционных войнах с наполеоновской Францией в 1806–1807 гг., а также в войне со Швецией 1808–1809 гг. За доблесть и мужество в апреле 1808 г. 4‑му егерскому полку были пожалованы серебряные трубы с надписью «За отличие в течение компании 1807 г. против французов» [1]. В конце войны 1812 г. полк дислоцировался в м. Янов Виленского уезда и входил в состав 4‑го пехотного корпуса 1‑й русской армии. На начало военных действий в полку налицо было 4 штаб-офицера, 23 обер-офицера и 1298 нижних чинов. Командовал полком М. Г. Русинов. Полк участвовал в оборонительных боях 1‑й армии Барклая-де-Толи, которая шла на соединение со 2‑й армией Багратиона. 14–15 июля у д. Куковячино под Витеб- ском егеря мужественно отбивали атаки превосходящих сил противника. Потери полка за эти дни: нижних чинов убито — 26, ранено — 224, пропало без вести — 76. Ранения получили: командир полка майор Русинов, капитан Шиманский, поручики Шенке, Рутковский, прапорщик Липский, Перфильев; прапорщик Витковский попал в плен. Наград за этот бой были удостоены: майоры Русинов и Гейдекен, капитан Мархилевич, штабс-капитаны Мацкевич, Гавриленко, Ганичев; поручик Шигурин, прапорщик Липский. Искусное маневрирование арьергардов и стойкость русских сдержали наступление Наполеона и дали Барклаю ценный выигрыш — трое суток, необходимых для соединения с армией Багратиона. О делах под Витебском Барклайда-Толли доносил императору Александру I: «Войска Вашего Императорского Величества в течение сих трех дней с удивительной храбростью и духом сражались против превосходного противника. Они дрались как подлинные Россияне, пренебрегая опасностью и жизнью за Государя и Отечество». Столь же самоотверженно 5–7 августа оборонял полк и позиции под Смоленском. Потери полка за эти дни были следующие: ранены офицеры Гейдекен, Ганичев, убито и пропало без вести нижних чинов — 123, ранено — 94. Удостоились наград офицеры Гейдекен, Липский, Федоров, Ганичев. Смело отражали атаки неприятеля егеря на реке Осьме и под Вязьмой. О действиях 4‑го полка генерал Ермолов доносил: «Пехота наша, состоявшая из егерей, получила новое право на уважение неприятеля…» В Бородинском сражении полк, находясь на правом фланге русских войск, активных боевых действий не вел, но после Бородина в составе арьергарда атамана Платова он сдерживал натиск противника у Можайска и при селе Крымское. Во вторую половину кампании полк принимал 31 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 участие в сражении под Тарутино — первом наступательном действии главной армии под командованием Кутузова. Действуя в авангарде отряда под командованием генерала Милорадовича, полк нанес значительный урон врагу. Потери его в бою были следующими: у французов — убитых и пленных 3,5 тысячи человек, у русских — около 1200 человек. Урон полка: убиты — шеф полка генерал-лейтенант Багговут и капитан Мацкевич; ранены офицеры Визинг, Сташевский, Шимановский, Батурин, Дьячков. Из нижних членов было убито 9, ранено 63, без вести пропало 35 человек. 21–22 октября, преследуя французов под Вязьмой и Дорогобужем в составе отряда Милорадовича, 4‑й егерский полк особенно отличился. Урон французов составил до четырех тысяч убитыми и ранеными и до трех тысяч пленными. С русской стороны было убито и ранено 1800 человек. Потери полка были следующими: убит один и ранено два офицера; среди нижних чинов — убито 39, ранено 171, без вести пропало 34, взято в плен 2. Наградами за бои под Вязьмой и Дорогобужем были удостоены офицеры Русинов, Ганичев, Шигурин, Шенк, Вольский, Гаврик, Липский, Пржевальский, Прохоров, Фитингов, Пантелеев, Нарымовский, Турин, Минятов, Медвяцкий, Шимановский, Саврасов, Гурский, Лофицкий, Дъячков, Песоцкий и Саренков. Знаков отличия было удостоено свыше 50 нижних чинов. После Дорогобужа 4‑й егерский полк уже не принимал активного участия в кампании 1812 года. С 15 по 27 декабря он был расположен в Гродно и его окрестностях, после чего выступил в заграничный поход против неприятеля. В 1813 г. полк участвовал во взятии Калиша, а также в сражениях при Люцене, Бауцене, Дрездане и под Лейпцигом. Запасной батальон полка в течение 1812 г. находился в Риге и с 23 января по 21 декабря 1813 г. принял участие в осаде Данцига. В 1814 г. 4‑й егерский полк участвовал в сражениях при Фальсбурге, Бриенне, Ножаре, Лобресселе, Бар-сюр-Обе, Арси и Париже, где егеря атаковали неприятеля у д. Пантен и захватили у него 6 орудий [2]. В 1864 г. полк был переименован в 101‑й Пермский пехотный полк, а в 1866 г. вошел в состав Гродненского гарнизона, откуда был привлекаем для участия в Русскотурецкой войне 1877–1878 гг., а также в Первой мировой. 103‑й Петрозаводский пехотный полк был сформирован в Олонце в 1803 г. под названием 20‑й егерский полк. Как и Пермский полк, принимал участие в войнах с наполеоновской Францией и Швецией. За боевые действия против французов полку были пожалованы в 1808 г. две серебряные трубы с надписью «За отличие в течение кампании 1807 года против французов». Во время Отечественной войны 1812 г. полк под командованием полковника Капустина, будучи в составе 1‑й армии и 3‑й пехотной дивизии, героически сражался под Витебском, Лубином, Гжатском, Гриднево и у Колотского монастыря. В сражении при Бородино егеря прикрывали Багратионовы флеши и, отбив атаки Нея и Даву, участвовали в упорном бою за Семеновский овраг. 6 октября при Тарутине 1‑й и 3‑й батальоны полка сумели захватить вражескую батарею, за что были удостоены личной похвалы Кутузова. Находясь в отряде атамана Платова, егеря 20‑го полка участвовали в боях под Малоярославцем, Вязьмой, Ляхово, Духовщиной, Смоленском, Крапивной, Дубровной, Борисовом и Ошмянах. В кампанию 1812 г. 2‑й батальон полка состоял в корпусе генерала Штейнгеля и участвовал в сражениях при Экау, Сантинее и Альткирхене. За проявленные в Отечественную войну подвиги полку были пожалованы знаки на кивере «За отличие» и особый почетный барабанный бой. Во время загранично32 к 200-летию отечественной войны 1812 года го похода русской армии 1813–1814 гг. 20‑й егерский полк участвовал в тех же сражениях, что и 4‑й егерский полк [3; 4]. В 1864 г. полк получил название 103‑го Петрозаводского и вскоре вошел в состав Гродненского гарнизона. Как и Пермский, Петрозаводский пехотный полк принимал участие в освобождении Болгарии в 1877–1878 гг., а также в Первой мировой войне. 26‑я артиллерийская бригада, сформированная в 1806 г., принимала участие в Русско-шведской войне 1808–1809 гг. В Отечественную войну 1812 г. она именовалась батарейной № 5 ротой и ею командовал подполковник Мурузи. На вооружении батареи были 4 полупудовых единорога, 4 двенадцатифунтовые пушки малой пропорции, а всего 12 пушек. Перед началом компании батарея, находясь в составе войск 1‑го пехотного корпуса генерал-лейтенанта Витгенштейна, была расположена в г. Кейданы (Литва). Когда началась война, на корпус Витгенштейна была возложена задача прикрыть столицу империи Петербург. Таким образом, корпус, включая и 5‑ю батарейную роту, имел самостоятельную задачу и действовал независимо от остальной армии и назывался отдельным корпусом. В то время когда армия Багратиона и Барклая-де-Толли, объединенная в главную армию под командованием Кутузова, сражалась под Смоленском, Бородино и Тарутином, корпус Витгенштейна участвовал в ряде кровопролитных сражений с войсками французских маршалов Удино и Сен-Сира. Одним из них было сражение 18–19 июля у Якубово и Клястиц, которое помешало маневру Удино к северу от Полоцка на Себеж, с целью «отрезания графа Витгенштейна». В этом сражении батарейная № 5 рота своим огнем дважды отбивала решительные атаки маршала Удино на центр и потеряла убитыми поручика Искрицкого и ранеными поручика Горского. 20 июля у селения Головщицы граф Витгенштейн настиг отступающих французов и разбил находившуюся в арьергарде дивизию Вердье. Вечером того же дня произошло столкновение у селения Соколище, где губительный огонь батарейной № 5 роты заставил французов бросить позицию и поспешно отступать дальше к Полоцку. Получив сведения о движении от Динабурга корпуса Макдональда, граф Витгенштейн решил перейти в наступление против него, оставив в покое потрясенного маршала Удино, для чего отвел свои войска назад. Оправившийся же маршал Удино, поддержанный корпусом Сен-Сира, перешел в наступление, стремясь отрезать сообщение русских с Псковом. Это движение было предупреждено, и 30 июля произошло сражение у Свольно, где маршал Удино вновь потерпел поражение и отступил к Полоцку, надеясь использовать укрепления этого города. В этом сражении батарейная № 5 рота, выдвинутая на высоты у деревни Пожарище, своим огнем оттеснила левый фланг неприятеля за реку Свольно и картечным огнем истребила французских кирасир, проскочивших на русский берег. За отступающими к Полоцку французами и баварцами граф Витгенштейн шел по пятам и на рассвете 5 августа атаковал их в Полоцке. В течение двух дней — 5 и 6 авгус­ та — здесь происходило сражение, стоившее русским убитыми и ранеными четверти всего корпуса, но в конечном результате взять Полоцк так и не удалось. Батарейная № 5 рота работала пополубатарейно в двух разных местах, то отбивая многочисленные атаки неприятеля, то расстреливая подходящие к противнику подкрепления, и наконец, когда французские дивизии Леграна и Валентина устремились против русских батарей, находившихся в центре, дело дошло до того, что артиллеристы батарейной № 5 роты, к 200-летию отечественной войны 1812 года расстреляв все снаряды, отбиваясь тесаками и банниками, успели спасти все свои орудия. Большая часть нижних чинов погибла, подпоручики Котлевский, Холодовский и подпрапорщик Назаренко были ранены. О героическом действии батареи граф Витгенштейн доложил императору Александру I, и в итоге командир батарейной № 5 роты подполковник Мурузи был произведен в полковники и награжден орденом Св. Георгия 4‑й степени. В конце сентября к войскам графа Витгенштейна прибыли подкрепления, и его корпус перешел в наступление. После сражения шестого и седьмого октября он взял штурмом укрепленный город Полоцк. Это вторичное сражение под Полоцком было такое же кровопролитное, как и первое. Река Полота несла в Двину красную воду, окрашенную кровью защитников и штурмующих. Батарейная № 5 рота действовала на позиции у Воловьего озера, где ее командир полковник Мурузи был ранен. После взятия Полоцка граф Витгенштейн преследовал маршала Удино и подошедшего к нему на помощь Виктора, которые двигались к Березине на соединение с отступавшим Наполеоном. Батарейная № 5 рота в дальнейшем участвовала в сражениях: 19 октября при Чашниках, где четыре орудия этой роты заставили батареи Леграна с прикрывавшими их кирасирами отступить, 2 ноября — при Смолянцах. При переправе Наполеона через Березину батарейная № 5 рота находилась в резерве, будучи лишь безмолвной свидетельницей разгрома остатков неприятельской армии. Во время заграничного похода русской армии 1813–1814 гг. 5‑я рота участвовала в осаде Данцига, Дрездена, в битве народов у Лейпцига, а также в сражении у Арси-Сюр-Обе и взятии Парижа [5]. В 1863 г. батарейная рота была преобразована в 26‑ю артиллерийскую бригаду с местом дислокации в Динабурге, Слониме, Белостоке, а с 1873 г. — в Гродно. Отсюда она выступала на боевые позиции в годы Русско-турецкой 1877–1878 гг. и Русско-японской 1904– 1905 гг. войн, принимала участие в Первой мировой войне. Принимал участие в войне 1812 г. и 13‑й Владимирский уланский полк, сформированный еще в 1701 г. по указу Петра I. Долгое время он носил название драгунского полка, под этим же названием он остался и в истории Отечественной войны 1812 г. И только лишь при завершении кампании (17 декабря 1812 г.) полк получил наименование Владимирского уланского. Полк принимал участие во многих сражениях, но особенно отличился 12 июля при местечке Бабиновичи неподалеку от Витебска. Здесь при упорном сопротивлении французов он разгромил неприятельский кавалерийский отряд и «взял в плен двух офицеров и свыше 50 нижних чинов 2‑го гвардейского уланского полка». По приказанию генерал-майора Ермолова полк вместе с другими частями 1‑й армии удерживал за собой местечко Бабиновичи в течение двух суток, после чего присоединился к своему корпусу. Особенно отличились в этом бою полковник Меллер, ротмистр Жаке 2‑й, поручик Иосселиман.1 Владимирский уланский полк находился в составе Гродненского гарнизона в конце 60‑х — начале 70‑х гг. XIX века. Более обстоятельные сведения об участии в войне 1812 г. сохранила ратная история 14‑го Ямбургского уланского полка. В это время он был известен как драгунский полк и наименования уланского был удостоен, как и Владимирский полк, 17 декабря 1812 года. Благодаря капитальному труду В. В. Крестовского об истории этого полка, имеется 1 См.: Электронный архив «Мемориал Отечественной войны 1812 года». — Режим доступа: http://www.memorandum.ru/1812db/ идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 возможность достаточно подробно осветить участие 14‑го полка в данной кампании. Наша же задача состоит в освещении главных вех его боевого пути. Полк был сформирован в 1806 г., принимал участие в Русско-шведской войне 1808–1809 гг. В канун вторжения Наполеона в пределы России полк располагался в ряде селений Виленской губернии и входил в состав корпуса П. Х. Витгенштейна. С началом военных действий входил в состав отряда генерала Кульнева. На долю ямбуржцев выпала самая видная роль в преследовании французов в ходе Клястицкого сражения (18–20 июля 1812 г.) под Полоцком. В донесении о нем Витгенштейна императору Александру I есть строки, относящиеся к 14‑му полку: «Французы спаслись только помощью лесистых мест и переправ через маленькие речки, на которых истребляли мосты… Все селения и поля покрыты трупами неприятельскими. В плен взято до 900 человек и 12 офицеров. Пороховые ящики, казенный и партикулярный обоз, в числе которого генеральские экипажи, остались в руках победителей». Примечательно, что в сражении при Клястицах в полку не было убито ни одного человека, ранены же были: один офицер (майор Пряжевский) и 13 нижних чинов. Из офицеров за Клястицкое сражение были награждены: Столыпин, Буткевич, Семенов, Чевилев, Тулубьев, Чаплыгин 2‑й и Афросимов. Были отмечены наградами и 24 нижних чина. Ямбуржцы прикрывали отход отряда генерала Кульнева близ Сивошино и были свидетелями его героической смерти от французского ядра, оторвавшего ему обе ноги. Следует заметить, что полуэскадрон 14‑го полка являлся личным конвоем графа Витгенштейна, отлично справляясь с его охраной. Докладывая императору Александру I об офицерах полка, отличившихся под Полоцком, Витгенштейн писал: «Конвойной команды Ямбургского драгунского полка поручик Жуковский и прапорщик Афросимов во время сражения, находясь при мне, были в посылках с разными приказаниями под ружейными и картечными выстрелами, отдавали их с самой точностью и с большой поспешностью». Император наградил обоих орденом Св. Анны 3‑й степени. При штурме Полоцка конвой при Витгенштейне был увеличен до двух эскадронов ямбуржцев, что свидетельствовало об их высокой боевой выручке. В ходе сражения была ситуация, когда французы имели возможность пленить генерала, но ямбуржцы моментально «скучились вокруг любимого корпусного командира и, стремясь прикрыть его, в течение нескольких минут отчаянно рубились с французскими кавалеристами, пока не пришли к ним на выручку два эскадрона гродненских гусар, с помощью которых нападавших сшибли сразу». В сабельной сечи вокруг графа Витгенштейна было ранено 18 ямбуржцев и 5 лошадей, а при штурме города были убиты рядовые Тимофеев, Ипатов и Артемьев. За сражение при Полоцке были награждены: Столыпин произведен в полковники; Буткевич, Семенов, Тулубьев, Чувилев, Жуковский получили ордена; Лютер, Чаплыгин, Шульц, Киркор, Розен, Винокуров и Беляев были повышены в офицерском звании. Участие Ямбургского полка в боях 6–7 октября 1812 г. дает все основания считать город Полоцк, наравне с Клястицами, в ряду самых ярких страниц в его боевой жизни. В ходе преследования отступающего неприятеля драгуны успешно сражались под Лепелем, при Чашниках, за речкой Лукомлей, под Бешенковичами, близ деревни Фольковичи, а также в составе отряда Столыпина, оттеснившего французов за Двину. 33 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 Решающую роль сыграл 14‑й полк при овладении Витебском. Боевыми трофеями в этой победе стали орудия с боеприпасами и всеми лошадьми, большой обоз и до 400 человек пленных, среди которых находились: генерал Пуже, комендант Витебска полковник Шевардо и еще один полковник, а также комендант Бешенковичей капитан Дешарм, восемь обер-офицеров и семь жандармов. До 600 французов полегло на месте убитыми и ранеными. В полку же выбыли из строя: прапорщик Назаров, унтер-офицеры Петров и Плотников, рядовые Говорухин и Чалый; ранено 10 рядовых. Было ранено 14 лошадей, 13 — убито. Победа, достигнутая при самых неблагоприятных условиях, при пятикратном преобладании противника в людях и снаряжении, стала возможной благодаря высокому духу полка и тому примеру, который показывали нижним чинам отцы-командиры. По оценке В. В. Крестовского, «дело 26 октября под Витебском стало самым блистательным подвигом полка в войну 12‑го года». Командир полка Н. А. Столыпин, как главный герой сражения, был представлен Витгенштейном к ордену Св. Георгия 4‑й степени, но император Александр I собственноручно изменил степень награды на более высокую и пожаловал ему Св. Георгия 3‑й степени. И это при том, что сам император был удостоен лишь Св. Георгия 4‑й степени. О всех награжденных за взятие Витебска офицерах полка (Буткевиче, Александровиче, Жуковском, Лютере и Назарове) Витгенштейн докладывал, что они «при атаке, находясь впереди и мужественно стремясь на поражение неприятельское, ободрили таковым храбрым поступком нижних чинов и — неприятельскую пехоту, презирая ее огонь, опрокинули». Все они также были награждены. Из нижних чинов удостоились знаков отли- к 200-летию отечественной войны 1812 года чия военного ордена следующие лица: вахмистр Данильченко, о котором «за взятие в плен бригадного генерала Пуже и вообще в награждение усердной службы его» Столыпин содействовал о производстве в офицерский чин, что и было впоследствии исполнено, а также получили Георгиевские кресты, «по приговору товарищей» — унтер-офицеры Андреев, Васильев, Цыбалев, Емельянов, Репитенко, Григорьев, Матвиенко, Дмитриев, Сидоров, Щелкачев, Гаенный. В войне 1812 г. принимал активное участие и запасной эскадрон полка под командованием майора Радожицкого. Он принимал участие в обороне Риги, а также в сражениях под Митавой и Мемелем [6]. С 1865 по 1875 г. 14‑й Ямбургский уланский полк входил в состав Гродненского гарнизона. Части и соединения гарнизона, участвовавшие в Отечественной войне 1812 г., внесли свой посильный вклад в проведение юбилейных мероприятий, посвященных 100‑летию победы в ней. Все они посылали свои предложения в Центр по увековечению подвигов участников войны. В частности, Петрозаводский пехотный полк (20‑й егерский) предложил потратить собранные в армии средства на восстановление Бородинского поля [7]. Воины гарнизона принимали участие в обновлении памятника похороненного в Гродно героя войны 1812 г. генерала-лейтенанта С. Н. Ланского, а также в установке памятника офицерам и нижним чинам 26‑й артиллерийской бригады, «за Веру, Царя и Отечество на поле брани живот свой положивший». В 1912 г. в 101‑м Пермском, 103‑м Петрозаводском пехотном полках и 26‑й артиллерийской бригаде прошли торжественные вручения воинам юбилейных медалей в память Отечественной войны 1812 года. СПИСОК ЦИТИРОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ: 1. Военная энциклопедия. Изд-во Сытина. — Пг., 1915. — С. 369. 2. История 101‑го пехотного Пермского полка. 1788–1897. Составил М. Н. Вахрушев, штабс-капитан 101‑го пехотного Пермского полка. С приложением портретов, рисунков, карт и планов. — СПб: Тип. Е. А. Евдокимова, 1897. — 239 с. 3. Дубинин, Р. И. История 103‑го пехотного Петрозаводского полка (1803–1903)/Р. И. Дубинин. — СПб., 1903. — 276 с. 4. Лапшов, С. Наш славный полк/С. Лапшов//Карелия. — 2003. — № 163. — С. 3. 5. Краткая история батарей 26‑й артиллерийской бригады. 1806–1913 гг. Составлена к 4‑му ноября 1913 г.; к дню открытия памятника, в увековечения славы чинов ее, павших на поле брани за Веру, Царя, Отечество в течение шести кампаний 1806–1905 гг. Составил 26‑й артиллерийской бригады штабскапитан О. В. Пожарский. — Гродно, 1913. — 36 с. 6. Крестовский, В. В. История 14‑го Уланского Ямбургского Её Императорского Высочества Великой Княжны Марии Александровны полка/В. В. Крестовский. — СПб.: Типография М. О. Эттингера, 1873. — 817 с. 7. Смирнов, А. А. О чем говорят обелиски (к перспективам мемориализации Бородинского поля)/А. А. Смирнов//Отечественная история 1812 г. Источники. Памятники. Проблемы. — Бородино, 1995. — С. 107. Дата поступления статьи в редакцию: 14.02.2012 г. 34 к 200-летию отечественной войны 1812 года Л. В. Выскочков, профессор кафедры истории России исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета, доктор исторических наук, профессор «ВОЙНА ТЕПЕРЬ НЕ ОБЫКНОВЕННАЯ, А НАЦИОНАЛЬНАЯ»: НАРОДЫ РОССИИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1812 года УДК 94 (476) В статье рассматривается вклад народов Российской империи в борьбу с наполеоновскими войсками в период Отечественной войны 1812 г. Показана история создания и боевой путь некоторых национальных формирований русской армии, в т. ч. их участие в сражениях на белорусской земле. Делается вывод об общенациональном характере сопротивления захватчикам, что позволяет рассматривать войну 1812 г., именно как Отечественную. The article describes the contribution of the Russian Empire peoples to the struggle against Napoleon's troops in the 1812 War. The author shows the history of establishment and operational record of some national units of the Russian Army, including their participation in the battles on the Belarusian territory. The author makes a conclusion about the nationwide character of resistance, which allows considering the 1812 War as a patriotic one. Изменение политической конъюнктуры неоднократно приводило к попыткам подвергнуть эрозии само понятие «Отечественная война 1812 года». После 1917 г., в соответствии с концепцией историка-марксиста М. Н. Покровского, война 1812 г. априори не могла быть отечественной, так как, якобы, антагонистические классы (дворянство и крестьянство) преследовали в этой войне разные цели, а война велась в интересах дворянства. В конце 1930‑х гг. понимание Отечественной войны вернулось в литературу и преподавание истории. К разграбленному склепу П. И. Багратиона на Бородинском поле потянулись экскурсии школьников. В период «перестройки» исторической науки — в 1990‑е — вновь появилась тенденция более критического подхода к оценке войны, желание снять излишний хрестоматийный глянец, что отчасти было справедливо [1; 2; 3]. Тем не менее, при всех уточнениях, война 1812 г. полностью отвечает определению «Отечественная война». Со стороны России война была национальноосвободительной против иноземных захватчиков. Особый характер этой войны понимали уже многие современники. «Война теперь не обыкновенная, а национальная», — заявлял П. И. Багратион. После 1816 г. в литературе появляется и термин «Отечественная война». Это не было изобретением «николаевской историографии», хотя Николай I действительно много сделал для увековечивания памяти войны 1812 г. Цель войны (изгнание неприятеля из пределов своей Родины) соответствовала чаяниям большей части населения, участники войны считали ее справедливой; в войне участвовали все слои общества, война была общенациональной. Она велась на территории России, кото- рую местное население, не только русское, считало своим Отечеством. Высказывавшаяся точка зрения, что война не была Отечественной, так как не все народы ее поддержали, не выдерживает критики. Вопрос о возвращении термина «Отечественная война» дискутируется в настоящее время в современной украинской и белорусской историографии, где она пока подается как русско-французская война 1812 г. Известно, что формирование ополчений на Украине производилось в двух видах — казачьего и земского, и отчасти это началось еще до манифеста 6 июля 1812 г., провозгласившего создание народного ополчения. Только чернигово‑полтавское ополчение насчитывало 24 тыс. чел. В боевых действиях против наполеоновской армии участвовали 2 бугских полка (в основе Бугского полка, образованного в 1769 г., были молдаване и болгары, пополненные в 1803 г. за счет 600 болгар-переселенцев), 2 полтавских и 3 киевских казачьих полка, эскадрон херсонских казаков. Казаки 1‑го Бугского казачьего полка входили в состав отряда Дениса Давыдова. По данным украинских историков, восемь украинских казачьих полков участвовали в так называемой «Битве народов» осенью 1813 г. под Лейпцигом. В формировании казачьего полка в Полтаве активное участие принимал выдающийся украинский писатель И. П. Котляревский. Херсонский помещик коллежский асессор В. П. Скаржинский создал на свои средства конное подразделение из малороссов, дошедшее с ним от Херсона до Парижа. Всего же в украинских губерниях поступило на службу 68 664 ратника (из них 33 тыс. конных), а с офицерами — свыше 35 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 70 тыс. Это не считая рекрутов в регулярных войсках. Полковник И. О. Витт по заданию малороссийского генерал-губернатора Я. И. Лобанова-Ростовского сформировал украинские кавалерийские полки. Из малороссов были набраны некоторые пехотные полки, Ахтырский, Изюмский, Елисаветградский, Сумской, Мариупольский гусарские полки, Черниговский и Киевский драгунские полки. Особенно отличились они при Бородино. Из украинских помещиков происходил родившийся в Полтаве будущий знаменитый полководец, в то время командир 26‑й пехотной дивизии генерал-майор И. Ф. Паскевич, отличившийся в сражениях под Смоленском и Бородино [4]. Белорусы участвовали в войне и в партизанских отрядах, и в рядах регулярной армии. Число тех, кто сражался на стороне России, многократно превысило число приверженцев Наполеона, что дает белорусам полное право считать себя причастными к победе. Проживавшие в западных губерниях России евреи, вопреки мнению некоторых историков [5], не были настроены против России, хотя и продавали иногда французам втридорога продукты и вина. Великий князь Николай Павлович, будущий император Николай I, которого никак нельзя заподозрить в особых симпатиях к евреям, в 1816 г. в своем путевом журнале заметил: «Удивительно, что они в 1812 году отменно верны нам были и даже помогали, где только могли, с опасностью для жизни» [6, с. 68]. Об исключительно важной помощи еврейского населения русской армии писал также А. Х. Бенкендорф. Народы Поволжья были представлены как в регулярной армии, так и в народных ополчениях, в частности, многонациональных Казанской и Симбирской губерний (русские, татары, чуваши, марийцы, мордва), сформированных в августе–сентябре 1812 г. В составе русской армии сражались представители многих других народов Российской империи: немецкие офицеры прибалтийских губерний [7], 13 только генералов‑грузин. Отличилось немало армянских офицеров, среди них подполковник в начале войны, будущий генерал-лейтенант Валериан (Ростом) Мадатов Карабахский. К 1812 г. было сформировано 40 иррегулярных национальных конных полков, представлявших традиционно кочевые народы: 28 башкирских, 4 крымско-татарских, 3 калмыцких, 2 мишарских, 2 тептярских и ногайский полк. В мирное время эти этносы и этносоциальные группы выставляли определенное количество людей, а во время Отечественной войны 1812 г. сформировали как ополчения дополнительные полки. Башкиры издавна состояли на военной службе в России, начиная с Ливонской войны, с 1754 г. использовались также как кордонная стража. Отдельные башкирские формирования просуществовали до 1882 г. Наиболее массовым было участие башкир в Отечественной войне 1812 г. и Заграничных походах 1813–1815 гг. Отношением оренбургского военного губернатора Г. С. Волконского начальнику 12‑го башкирского кантона Нагайбакову о приведении в готовность башкирского населения, способного носить оружие, было предписано «башкирцам всем без изъятия, служащим и неслужащим, кои только могут действовать оружием, подтвердить, чтоб тотчас приготовились они на оборону своего отечества и собственных жилищ…» [8, с. 479]. В ходе войны 1812 г. было сформировано 28 башкирских полков по 500 рядовых в каждом. В командный состав входили 30 человек: командир полка, старшина, 5 есаулов, 5 сотников, 5 хорунжих, 1 квартирмейстер, 36 к 200-летию отечественной войны 1812 года 1 мулла, 1–2 писаря и 10 пятидесятников. Таким образом, общая численность сформированных полков составила 14 840 воинов. Тогда же 12 тыс. башкир несли линейную службу на границе еще полностью не освоенной казахской степи. Башкирские конники имели по два коня (строевой и вьючный). Традиционное оружие башкир состояло из копья, сабли, лука со стрелами в колчане, сукмара (кистеня), щитов различной формы. Позднее использовалось и огнестрельное оружие. Некоторые воины перед боем надевали шлемы, латы и кольчуги. В начальный период войны 1‑й башкирский полк в разное время воевал в составе 1‑й, 2‑й и 3‑й армий. В сражении при Кобрине 15–16 (27–28) июля отличился 2‑й башкирский полк под командованием майора Курбатова. За это сражение двое башкир (полковой старшина Аралбай Акчулпанов и Аюп Каипов) были награждены знаками ордена Св. Анны 4‑й степени. Башкирские воины на выносливых лошадях особой башкирской породы, способных длительное время передвигаться быстрым галопом, преодолели с боями путь до Парижа. В составе корпуса генерал-лейтенанта Л. К. Эссена башкирская конница преследовала противника по обоим берегам Западного Буга. 2‑й башкирский полк принял участие в разгроме отряда польского генерала Конопки. С ноября 1812 г. 15 башкирских полков (с 6‑го по 20‑й) в составе Поволжского ополчения вели бои на Украине. 2‑й башкирский полк в составе корпуса генерал-лейтенанта Л. М. Волконского вступил в Варшаву, 8 башкирских полков участвовали в штурме Данцига. Особенно отличился в войне 1‑й башкирский полк, который затем участвовал в сражениях под Берлином и Дрезденом, а также 2‑й, 13‑й и 15‑й полки. В «Битве народов» под Лейпцигом в октябре 1813 г. участвовало пять башкирских полков. Среди талантливых полководцев был Кахым-туря. В Веймаре башкирские воины подарили И. В. Гёте лук со стрелами и курай (тип флейты). Воины 9‑го башкирского полка были награждены серебряной медалью «За взятие Парижа 19 марта 1814 года». Все участники войны были награждены серебряной медалью «В память войны 1812–1814 гг.» [9; 10; 11]. Законодательным актом от 24 января 1808 г. из крымских татар были сформированы конные полки: Симферопольский, Перекопский, Евпаторийский и Феодосийский. Они были построены по примеру Донских казачьих полков. Военнослужащие были одеты по казачьему образцу, но носили татарские шапки. Часть воинов была вооружена пиками, пистолетами, ружьями и саблями, а часть имела только пики, ножи и кулюки. После начала боевых действий в Отечественную войну 1812 г. крымско-татарские полки принимали участие во всех боях и сражениях в корпусе войскового атамана Платова. Особенно татары отличились в блокаде и взятии крепости Данциг, за что командир Симферопольского полка полковник К. Балатуков был произведен в генерал-майоры [12]. Мужественно сражались с наполеоновскими войсками калмыки, входившие в состав разных формирований [13–17]. Из жителей калмыцких улусов Астраханской губернии согласно указу императора Александра I от 7 апреля 1811 г. были сформированы два полка, известные историкам войны 1812–1814 гг. как 1-й и 2‑й Калмыцкие полки. 1‑м Калмыцким полком, сформированным из калмыков Большедербетовского и Малодербетовского улусов, командовал брат владельца Малодербетовского улуса Джамба-тайша Тундутов. 2‑й полк за свой счет (около 100 тыс. руб.) сфор- к 200-летию отечественной войны 1812 года мировал владелец Хошеутовского улуса нойон Сербеджаб Тюмень (Тюменев). Помимо лошадей было подготовлено для перевозки грузов и сто верблюдов. К началу Отечественной войны 1812 г., по подсчетам К. П. Шовунова, в составе Западных армий насчитывалось более 800 калмыков. Вместе с казаками калмыки отличились под Миром, Романовом, Могилевом, Смоленском, Тарутино, Лейпцигом. Позднее калмыцкий полк участвовал в штурме Данцига. Ставропольский Калмыцкий полк был сформирован согласно указу императора Александра I от 7 апреля 1811 г. в составе Ставропольского калмыцкого войска, созданного на Средней Волге вокруг города Ставрополь (ныне окрестности г. Тольятти) из переселенных сюда крещеных калмыков. В марте 1812 г. полк был направлен из Московской губернии в состав 1‑й Западной армии М. Б. Барклая-де-Толли, где поступил в состав казачьего корпуса М. И. Платова. Позднее этот полк одним из первых вступил в Париж. Калмыки входили также в состав Войска Донского, где в начале ХIХ в. насчитывалось около 2 тыс. калмыков‑казаков. В июле 1812 г. приставу над донскими калмыками (с 1803 г. в составе Войска Донского) было предписано исчислить всех боеспособных калмыков, начиная с 17‑летнего возраста, и собрать их в готовности для выступления [8, с. 474]. Калмыки-казаки формально принимали православие, но в своей массе продолжали исповедовать буддизм. Среди героев войны 1812 г. был калмыкказак Василий Алексеевич Сысоев 3‑й (1774–1840). В 1812 г. его подчиненные взяли в плен 52 офицера и более 600 рядовых. Имя Сысоева 3‑го 16 раз встречается в сборнике документов о донских казаках [18]. За 30 лет службы он попеременно командовал 14 донскими полками, получил знаки ордена Святого Георгия 3‑й и 4‑й ст. и дослужился до звания генерал-лейтенанта. Позднее в должности походного атамана Войска Донского (в 1826–1828 гг.) он являлся командующим Черноморским казачьим войском [15, с. 639]. Тептяри — сословие (этносословная группа) на территории Оренбургской губернии, название небашкирского населения, живших на башкирских землях. Среди тептярей были татары, удмурты, марийцы и мордва, сохранявшие отчасти свои языки и национальные особенности. С 1798 г. тептяри находились в ведении Оренбургского военного губернатора. В 1812 г. было сформировано 2 тептярских полка. Их вооружение состояло из сабли со стальным или железным эфесом с черными ножнами, оправленными железом, носившейся на поясе из черных сыромятных ремней; карабина и пики с черным древком. В начальный период войны 1‑й тептярский полк воевал в составе 1‑й Западной армии М. Б. Барклая-де-Толли. Участвовал он и в Бородинском сражении. Позднее полк действовал в составе армейского партизанского отряда полковника И. Е. Ефремова, затем — полковника Н. Д. Кудашева и Дениса Давыдова (под руководством майора Темирова). Отличился он под Малоярославцем и Рославлем. Орденом Св. Владимира 4‑й ст. был награжден прапорщик Мунасыпов, орденом Св. Анны 3‑й ст. — зауряд-хорунжий Ибрагимов. Позднее 2‑й тептярский полк участвовал в штурме Данцига. Воины 2‑го тептярского полка были награждены серебряной медалью «За взятие Парижа 19 марта 1814 года». Тептярские полки существовали до 1845 г., затем они были присоединены к башкиро-мещерякскому войску. Сословие перестало существовать в связи с ликвидацией башкирского войска в 1866 г. идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 Мишари (мещеряки) — традиционно проживали в Мещёре, т. е. Мещёрской низменности в бассейне Оки. Принято считать, что в основе этноса было местное финно-угорское племя мещёра, подвергшееся тюркизации. В 1798–1866 гг. (в период кантонной системы в Башкирии) мишари (мещеряки), поселившиеся на башкирских землях Оренбургской губернии, были переведены в военное сословие. В 1812 г. из их числа было сформировано два полка: 1‑й в Бугульме, 2‑й — в слободе Кундравинской Троицкого уезда. В декабре 1812 г. 1‑й мишарский полк был прикомандирован к полицейским драгунским эскадронам в Москве. 2‑й мишарский полк в 1813 г. участвовал в осаде крепости Глогау. Его воины были награждены серебряной медалью «За взятие Парижа 19 марта 1814 года» [11]. Мишари долго сохраняли свои этнические особенности. По переписи 1926 г. их было 136 тыс. человек; в 30‑х годах ХХ в. они были ассимилированы башкирами и татарами. В 1802 г. из ногайцев, обитавших в Таврической области на Молочных водах (северное Приазовье), было сформировано два пятисотенных ногайских казачьих конных полка. В Отечественной войне 1812 г. в рядах казачьих войск М. И. Платова участвовал отдельный ногайский полк, дошедший до Парижа. Казахи не составляли отдельных национальных формирований, но участвовали в войне в составе башкирских и оренбургских полков. В рядах одного из башкирских полков в заграничных походах русской армии казахи Байбатыров и Жанжигитов дошли до Парижа и были награждены серебряными медалями в память о войне. Среди прославленных героев 1812 г. известны имена казахов‑офицеров майора Темирова, есаула Юсупова, сотника Юмашева и др. Несомненно, могли бы создать свои формирования и народы Северного Кавказа, о чем свидетельствует авантюра Романа Медокса, прибывшего в декабре 1812 г. в Георгиевск якобы с поручением Александра I созвать ополчение. Пока он не был разоблачен, на Кавказской линии успели записаться в ополчение многие знатные горцы: князья Бековичи-Черкасские, Росламбек, Араслан-Гирей и др. [19]. Однако было и другое отношение к войне, прежде всего у поляков. Поляки западных губерний России в своей основной массе поддержали Наполеона в надежде на восстановление национальной государственности — Речи Посполитой, причем в старых границах до Западной Двины и Днепра. Хлебом и солью они встречали французов. Бургомистр Вильно Ромер устроил для горожан пир на центральной площади с жареными быками, начиненными дичью. Как отмечает историк Е. В. Анисимов, «внутри русско-французского вооруженного конфликта завязалась ожесточенная русско-польская война» [20, с. 444]. После немцев поляки были третьим этническим компонентом Великой армии. Николай Павлович мог наглядно убедиться в неприязни поляков к русским. В 1816 г., побывав в Витебской губернии, великий князь записал в «Общем журнале по гражданской и промышленной части»: «В Белоруссии дворянство почти все из весьма богатых поляков, отнюдь не показало преданности к России, и, кроме некоторых витебских и южных могилевских дворян, все прочие присягнули Наполеону» [6, с. 65–66]. Дополнительно на территории «литовских губерний» Наполеону удалось сформировать 6 пехотных полков, т. е. одну дивизию, а по другим данным, 5 пехотных полков, и 5 кавалерийских дивизий, организованных на польский лад [21, с. 40]. Литовско-польское 37 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 дворянство также попыталось сделать заявку на восстановление Литовского государства. Наполеон провозгласил создание Литовского государства своими приказами 1 и 7 июля 1812 г., образовавшими Временное литовское правительство. Но, провозгласив создание Литовского государства, Наполеон не присоединил его к Великому герцогству Варшавскому [22, с. 256]. Следует отметить, что во 2‑й и 3‑й русских армиях в то время служило много уроженцев как белорусских, так и литовских земель, в т. ч. и в Лейб-гвардии Литовском полку, прославившим себя в Бородинской битве. к 200-летию отечественной войны 1812 года После изгнания наполеоновских войск Александр I 12 декабря 1812 г. объявил амнистию всем, участвовавшим в военных действиях против России [23, с. 369–370]. Еще один аспект войны 1812 г. — ее влияние на формирование национальной культуры и историческую память. Не случайно, подобно тому, как в Петербурге национальным пантеоном, посвященным войне 1812 г., стал Казанский собор, в степях Калмыкии был возведен Хошеутовский хурул (ныне село Речное Харабалинского района Астраханской области). За ним укрепилось неофициальное наименование — храм Победы. СПИСОК ЦИТИРОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ: 1. Агронов, Л. И. Постсоветская российская историография Отечественной войны 1812 года. Автореф. … канд. ист. наук./Л. И. Агронов. — М., 2009. — 24 с. 2. Безотосный, В. М. Наполеоновские войны/М. В. Безотосный — М.: Вече, 2010. — 384 с. 3. Выскочков, Л. В. «Гроза двенадцатого года»: Отечественная война 1812 года и Зарубежные походы 1813–1815 гг.: Уч.-метод. пособие/СпбГУ/Л. В. Выскочков. — СПб., 2011. — 184 с. 4. Абалихин, Б. С. Украинское ополчение 1812 г. /Б. С. Абалихин//Исторические записки. — 1962. — Т. 72. — С. 87–118. 5. Понасенков, Е. Причины и характер русской кампании императора Наполеона в 1812 г. /Е. Понасенков//Рейтар: Военно-исторический журнал. — 2003. — № 3. — С. 119–162. 6. Шильдер, Н. К. Император Николай Первый/Н. К. Шильдер. — М.: Фирма «Чарли»; Алгоритм, 1997. — Кн. 1. — 749 с. 7. Рудакова, Л. П. Курляндия в 1812 году/Л. П. Рудакова//Сб. исследований и материалов Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи. Вып. 9. — СПб., 2010. — С. 95–104. 8. Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года. Сб. документов/Под ред. Л. Г. Бескровного. — М.: Изд-во АН СССР, 1962. — 547 с. 9. Асфандияров, А. З. Отечественная война 1812 г. /А. З. Асфандияров//Башкортостан: Краткая энциклопедия/Гл. ред. Р. З. Шакуров. — Уфа: Башкирская энциклопедия, 1996. — С. 454–455. 10. Усманов, А. Н. Башкирский народ в Отечественной войне 1812 года/А. Н. Усманов. — Уфа: Башкортостан, 1964. — 135 с. 11. Шведов, С. В. Башкиро-мещерякское войско/С. В. Шведов, В. П. Трусов//Отечественная война 1812 года: Энциклопедия. — М.: РОССПЭН, 2004. — С. 53–54. 12. Абдуллин, Х. М. Воинская служба крымских татар в Российской империи/Х. М. Абдуллин//Военно-исторический журнал. — 2007. — № 1. — С. 49–54. 13. Беликов, Т. И. Калмыки в борьбе за независимость нашей Родины (ХVII — нач. ХIХ в.)/Т. И. Беликов. — 2‑е изд. — Элиста: Калмгосиздат, 1965. — 179 с. 14. Герасимов, Г. И. Калмыцкие полки/Г. И. Герасимов//Отечественная война 1812 года: Энциклопедия. — М.: РОССПЭН, 2004. — С. 327–328. 15. История Калмыкии с древнейших времен до наших дней/РАН. Калмыцкий институт гуманитарных исследований. Ред. коллегия: Н. Г. Очирова (ответственный редактор). В 3 т. — Т. 1. — Элиста: Издательский дом «Герел», 2009. –846 с. 16. Шовунов, К. П. Калмыки в составе российского казачества (2‑я пол. ХVII–ХIХ вв.)/К. П. Шовунов. — Элиста: Калмыцкий институт общественных наук, 1992. — 319 с. 17. Калмыки в Отечественной войне 1812 г. Сборник документов/Под ред. Б. С. Санджиева. — Элиста: Калмиздат, 1964. — 163 с. 18. Донские казаки в 1812 году/Под ред. А. В. Фадеева. — Ростов/Д.: Кн. изд-во, 1954. — 356 с. 19. Громова, Е. Б. «Сюжет для авантюрного романа»: О формировании на Ставрополье горского ополчения для участия в Отечественной войне 1812 года/Е. Б. Громов//Сельское Ставрополье. — 2010. — № 4–5. — С. 76–78. 20. Анисимов, Е. В. Багратион/Е. В. Анисимов — М.: Молодая гвардия, 2009. — 622 с. 21. История ХIХ века/Под ред. Лависса и Рамбо; пер. с франц. — 2‑е изд., доп.; под ред. Е. В. Тарле: в 8 т. — Т. 2. Время Наполеона. 1800–1815. — Часть вторая. — М.: Соцэкгиз, 1938. — 580 с. 22. Жучков, К. Б. Военно-политическое противостояние России и Франции в декабре 1812 — феврале 1813 гг.: дис. … канд. ист. наук./К. Б. Жучков — СПб., 2010. 23. М. И. Кутузов: сб. документов/Под ред. Л. Г. Бескровного. — М.: Воениздат, 1955. — Т. IV. — Ч. 2. — 851 с. Дата поступления статьи в редакцию: 24.09.2012 г. 38 к 200-летию отечественной войны 1812 года А. Д. ГРОНСКИЙ, доцент кафедры гуманитарных дисциплин Белорусского государственного университета информатики и радиоэлектроники, кандидат исторических наук, доцент ПЕРЕФОРМАТИРОВАНИЕ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1812 ГОДА: БЕЛОРУССКИЙ ОПЫТ УДК 94 (476) Рассматривая современный белорусский историко-политический дискурс о событиях 1812 г., автор наглядно показывает, что предпринимаемые в Беларуси отдельными историками попытки представить Отечественную войну 1812 г. в качестве лишь русско-французской войны, являются одним из этапов сложной борьбы в идеологической сфере, направленной на формирование убеждения наших сограждан о том, что и Великая Отечественная война 1941–1945 гг. для белорусов является всего лишь советско-германской войной, т. е. войной чужой, не имеющей характера отечественной. Considering the modern Belarusian historical and political discourse of the 1812 events, the author demonstrates that the attempts of some historians to present the Patriotic War of 1812 as a purely Russian-French war are another step in a complicated ideological struggle. In a similar manner, it also aims to convince our citizens that the Great Patriotic War of 1941–1945 is just a Soviet-German war, i.e. a war between other nations and not a patriotic one. Вряд ли у кого-то может вызвать сомнение тот факт, что в связи с политическими изменениями начинают меняться и остальные сферы жизни. Обычно эти изменения касаются отношения к сфере идей, поскольку именно идеи помогают преодолевать трудности, встающие на пути, или изобретать новые, которые якобы нужно преодолеть для достижения светлого будущего. В борьбе за идеологическое доминирование применяются разные методы. Однако один из смыслов этой борьбы можно описать как попытку с помощью навязывания общих ценностей большой группе людей отделить массу «своих» от массы «чужих». Войны в формировании идей имеют особое значение, т. к. именно война дает возможность черпать примеры трагизма и героизма для эксплуатации в политико-идеологической сфере. Особое значение некоторым войнам придается в период их юбилеев, что можно наблюдать в 2012 г. по отношению к Отечественной войне 1812 г. В нынешней белорусской ситуации этой войне не повезло, ее начали переименовывать, а также подвергать коррекции некоторые устоявшиеся термины, использующиеся для описания той войны. В принципе, относиться к прошлому более объективно, чем это было раньше, не так уж и плохо, но грань, где заканчивается объективность и начинается субъективность другого идеологического лагеря, очень тонка. Зачастую все делается по следующему принципу. Событие подвергается переоценке, поскольку оно объявлено слишком мифологизированным, с заявлениями об установ- лении истины заинтересованная сторона дает свое субъективное представление о событии. Это новое субъективное представление объявляется объективным, общество начинает его рассматривать как объективное, потому что его описание сейчас не похоже на прошлое описание, которое было объявлено субъективным. И мало кому в голову приходит, что новое описание — это такая же субъективность, только с другой стороны. По моему мнению, именно эта другая субъективность сейчас формируется в отношении представлений об Отечественной войне 1812 г. Рассмотрим три момента, связанных с этим событием. Объявление Отечественной войны 1812 г. гражданской для белорусов, употребление (или не употребление) термина «партизаны» и его производных (партизанская война, партизанские действия и т. д.) по отношению к участникам событий эпохи 1812 г. и собственно названия «Отечественная война 1812 г. ». Начнем с анализа понятия «гражданская война». В современных белорусских околонаучных и даже научных публикациях можно встретить утверждения, что Отечественная война 1812 г. является для белорусов не Отечественной, а гражданской. Дескать, белорусы, призванные в русскую армию, воевали с белорусами, добровольно вступившими в армию Наполеона. В связи с этим стоит выяснить, что такое гражданская война. Если просто называть гражданской войной конфликт внутри определенной группы или между группами, тогда стоит говорить о 39 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 непрекращающейся гражданской войне во всем мире. Значит, участники внутри группы или из разных групп должны конфликтовать не просто так. А что же было в Литве и Белоруссии? В России того времени основной массой населения были крестьяне, западный регион исключением в этом не был. Части общества белорусско-литовских губерний во время войны или оставались нейтральными (насколько это возможно) или определились со стороной, за которую они воевали. Наполеона поддержали часть польско-литовского дворянства и горожан. И не потому, что Наполеон хотел какой-то белорусской независимости, а потому что поддержавшие Наполеона мыслили себя поляками, и все вокруг были уверены в том же. Низы, если и поддерживали Наполеона, желая освобождения от крепостного права, то не выступали за него с оружием в руках. Наборы в литовские полки происходили среди низов принудительно, только польская шляхта, которую современные белорусские историки принципиально называют белорусской, шла в наполеоновскую армию добровольно. Но не по причине своей белорусской ориентации, а по причине желания восстановить Польшу. Набранные в русскую армию солдаты воевали за Российскую империю. И воевали они не против своих «братьев‑белорусов», а против наполеоновской армии, в рядах которой служили изменники присяги. Которые, в свою очередь, воевали не со своими «братьями-белорусами» из русских частей, а с русской армией вообще. Вообще, стоит проанализировать настоящие гражданские войны, например, в Древнем Риме, США в 1861– 1865 гг., в России в 1917–1922 гг., в Испании в 1936–1939 гг. и др. чтобы выяснить, что общего у этих событий и лишь на основе этого сказать, какими признаками должны обладать гражданские войны? Если рассмотреть определения гражданских войн в подаче авторов, придерживающихся как более-менее объективных взглядов, так и различных идеологических предпочтений [1–11], можно выявить некие общие черты, присущие гражданским войнам вообще. Итак, конфликты происходили между носителями высшей власти и их оппонентами, т.е между правительством (руководством региона) и его противниками, а воевали за то, чтобы захватить власть и управлять с ее помощью, а не тотально уничтожать друг друга. Из этого вытекает, что обе стороны имели некие структуры или элементы структур, которые должны были исполнять функции высшей власти или исполняли их. Для того, чтобы создать аппарат управления или претензии на него, нужно, чтобы обе стороны имели политически организованные группы, из которых можно черпать кадры и которые формируют идеологию. Ну и массовое участие всех слоев общества в конфликте. Причем общественные слои участвуют не просто так, по принципу Портоса из «Трех мушкетеров» — «я дерусь, потому что дерусь», а воюют за идею своего комфортного (или, если более романтично сказать, светлого) будущего. А теперь проверим, имелись ли в наличии эти признаки в западной части Российской империи в 1812 г. Если рассматривать наличие конфликта между носителями высшей власти и его противниками, то стоит напомнить, что высшая власть находилась в Санкт-Петербурге, т. е. никак не на территории Белоруссии, сколько бы представление о ней не растягивали на соседние регионы любители порасширять белорусские границы. И уж чтото не видно, чтобы кто-нибудь из тогдашних представителей польско-литовской элиты, служившей у Наполеона, или белорусско-литовских уроженцев, служивших в 40 к 200-летию отечественной войны 1812 года русской армии, стремился установить верховную власть в Петербурге. Хотя можно сократить представление о гражданской войне до пределов определенного региона и борьбе за власть именно в нем. Тогда стоит рассмотреть, а что же было в регионе такого, чтобы отношения внутри него можно было назвать гражданской войной. Если рассматривать наличие конфликта между региональными властями и их оппонентами, то российская администрация эвакуировалась, т. е. конфликта не существовало. Со стороны России вооруженные и политические действия направлялись из мозгового центра, существовавшего за пределами белорусского региона. Временное правительство Великого Княжества Литовского, созданное Наполеоном, во‑первых, было фиктивным, т. е. реальными полномочиями не обладало, а во‑вторых, присоединилось к Генеральной конфедерации Королевства Польского, т. е. выступило за возрождение Польши, столица которой также была расположена вне белорусских земель. Т. е. не было той вооруженной попытки отобрать в определенном регионе власть у соперника, которая характеризует гражданскую войну. У местной польско-литовской шляхты была лишь попытка отделиться от Российской империи и присоединиться к Польше. А борьба за высшую власть в регионе между белорусами вообще не выдерживает критики, хотя бы потому, что такими категориями в то время не мыслили. Да и не существовало в регионе силы, которая являясь в политическом отношении противником временного наполеоновского правительства, еще и претендовала только на контроль над территорией Белоруссии. Т. е., если в лице Временного литовского правительства можно найти хоть какую-то структуру, формально выполнявшую функции некой верховной власти или близкие к ним, то их аналогичного по функциям противника не существовало. С другой стороны, Временному правительству, как и всей наполеоновской администрации в других оккупированных регионах, угрожала русская армия. Ее нельзя рассматривать как какой-то вариант белорусов, боровшихся с Наполеоном и своими «братьями», вставшими на его сторону, русская армия не структурировалась по этно-культурным признакам. Что касается политически организованных групп, которые куют кадры и создают идеи для той и другой стороны гражданской войны, то с этим в 1812 г. тоже проблема. Если признать всевозможные шляхетские сеймики, поддержавшие Генеральную конфедерацию, политически организованными группами, то у противников этого вообще не существовало политических организаций. Т. е. местные уроженцы, служившие в русской армии, не формировали политические группы, готовые бороться за власть в регионе. Остается последний момент, связанный с массовым участием всех социальных слоев в конфликте. Причем, напомню, что социальные слои воюют за идею светлого будущего для себя. Опять же белорусские уроженцы в русской армии не воевали за то, чтобы после победы над Наполеоном, Александр I создал независимую или автономную Белоруссию, или объявил о существовании белорусской культуры и языка. А польско-литовская шляхта не воевала за независимую Белоруссию Таким образом, общественному мнению в Беларуси хотят навязать примитивное понимание гражданской войны как любое частное столкновение внутри определенной группы, причем группы, на которую искусственно были перенесены представления из будущего, не существовавшие на момент 1812 года. Но, если исходить из вульгарных трактовок гражданской войны, тогда любой конфликт к 200-летию отечественной войны 1812 года между детьми в стандартной семье нужно рассматривать как гражданскую войну. Следующим понятием, которое я подвергну анализу, станет термин «партизан» и его производные. В настоящее время мы говорим о партизанах во все периоды истории, однако слово «партизан» не такое древнее, оно появилось только на рубеже XVIII–XIX вв. И в начальный период своего существования означало только бойцов армейских летучих отрядов, т. е. партизан — это военнослужащий. Например, в воспоминаниях Д. В. Давыдова очень часто можно встретить слово «партизан» именно в упомянутом контексте. Причем Д. В. Давыдов разделял партизан и местное крестьянское население, называя последнее поселянами. Кроме того, Давыдов иногда называл партизанами не всех партизан (в том смысле слова), а только ту их часть, которая состояла из солдат регулярной армии. Так, в одном месте своих воспоминаний Давыдов пишет партизаны и казаки, отделяя последних — иррегулярные части русской армии — от регулярных (из текста мемуаров можно выяснить, что из регулярных войск в отряде Давыдова были гусары, драгуны, егеря и артиллерия). В конце XIX в. значение этого слова продолжало оставаться прежним [см. например: 12; 13]. Соответственно, партизанские действия — это лишь те, которые вели армейские летучие отряды. Крестьянские отряды, которые начали появляться в 1812 г. в то время к партизанским не относили. Их называли по-разному — кордоны, ополчения, вооруженные поселяне и т. д. Таким образом, если мы говорим о партизанах в 1812 г. и имеем в виду только армейские отряды, тогда нет смысла заявлять, что партизан в белорусско-литовских губерниях не было. Они были. Ведь тот же Давыдов дошел со своим партизанским отрядом до Гродно. Так что в том, узком смысле слова, партизаны на белорусских территориях существовали. Если же мы говорим о крестьянском сопротивлении в терминах начала XIX в., тогда нужно сказать, что крестьянских партизанских отрядов не было нигде в мире, ведь партизанами были только армейские летучие отряды. Но в данном случае возникает проблема, каким термином обозначить совокупность всех действий (и армейских отрядов, и крестьян) на оккупированной территории. Нужно понимать, что понятие «партизан» для современного читателя, живущего на постсоветском пространстве, связано в первую очередь с представлением о партизанских отрядах времен Великой Отечественной войны. К тому времени данное понятие приобрело сегодняшний расширенный смысл. И все действия в прошлом, похожие на действия советских партизан, стали обозначаться как партизанские. Рассмотрим, что стали понимать под партизанской войной или партизанскими действиями в советское время. Если обратиться к статье «Партизанская война» в первом издании Большой советской энциклопедии, то можно сделать вывод, что в это время термин «партизан» уже имел расширенное значение, но отголоски узкого понимания термина еще существовали. Так, партизанская война определяется как «действия отдельных самостоятельных отрядов и частей, организующихся в тылу противника или выделяемых регулярной армией» [14, с. 266]. Из определения непонятно, те группы, которые организуются в тылу, состоят из отставших и попавших в окружение солдат или все же из мирных граждан. Однако далее автор пишет, что «героическая борьба русского народа против иноземных поработителей — монголов, немецких “псов‑рыцарей” <…>, поляков, шведов и др. — неред- идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 ко принимала характер партизанской войны» [14, с. 266]. Далее приводятся следующие примеры партизан и партизанских действий: отряды русских крестьян периода Смуты начала XVII в., специальные армейские отряды, выделяемые Петром I во время Северной войны 1700–1721 гг., действия в тылу противника в период Семилетней войны 1756–1763 гг., действия на оккупированных Францией территориях России и Испании в период наполеоновских войн, действия местного населения и специальных отрядов северян против южан на их коммуникациях в Гражданской войне в США 1860–1865 гг., а также действия французов в период франко-прусской войны 1870–1871 гг. По отношению к ХХ в. (напомним, что этот том энциклопедии вышел в 1939 г., поэтому в нем отражены события только до этого периода) к партизанским действиям автор энциклопедической статьи относит действия периода Первой русской революции («Восстание и вооруженная борьба московского пролетариата в 1905 г. является яркой страницей в истории революционной партизанской войны»), действия в тылу белогвардейских войск во время Гражданской войны в России 1917–1922 гг. (о белых партизанах автор скромно умалчивает), а также последние на то время события — действия эфиопов в итало-эфиопской войне 1935–1936 гг., деятельность некоторых отрядов республиканцев в тылу франкистской армии в период Гражданской войны в Испании 1936–1939 гг., и действия китайцев в продолжающемся тогда японо-китайском конфликте [14, с. 266–268]. Однако самым значимым примером партизанской войны в советской литературе того времени все же признавали действия периода Гражданской войны, не даром этому посвящена отдельная энциклопедическая статья [15]. Таким образом, энциклопедия в конце 30‑х гг. относит к партизанским действиям не только активность армейских отрядов, но и мирного населения в тылу противника. Расширенное и «осовремененное» наполнение термина «партизан» в тот период начинает доминировать в представлениях населения. Если же обратиться ко второму изданию Большой советской энциклопедии, которое начало выходить после Великой Отечественной войны, то там можно обнаружить то, что термин «партизанское движение» окончательно приобрел новый смысл. А именно, «активная национально-освободительная борьба широких народных масс на оккупированной иноземными захватчиками территории против оккупантов и их приспешников, за независимость родины» [16, с. 161]. Как видим, термин определяется уже исключительно «не армейским» наполнением. Подчеркнуто, что партизанское движение — это активность «широких народных масс». Не будем останавливаться на перечислениях примеров партизанского движения, они в основном совпадают с примерами, которые использовались в первом издании Большой советской энциклопедии. Только уточним — во втором издании, что совершенно естественно, примерно половина объема статьи посвящена партизанам Великой Отечественной. В этом же томе второго издания есть статья, посвященная собственно термину «партизаны». Она интересна тем, что фиксирует изменившиеся представления о наполнении термина. Итак, партизанами называются «участники народной войны, лица, добровольно взявшиеся за оружие и ведущие боевые действия против вторгшегося иноземного захватчика или внутренней контрреволюции, но не входящие в состав регулярных вооруженных сил» [17, с. 165]. Чтобы не путать новое наполнение со старым, в последнем абзаце сказа41 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 но: «В военной литературе 18–19 вв., реже 20 в. партизанами назывались также участники небольших подвижных, обычно кавалерийских, отрядов, выделявшихся регулярными войсками для действий в отрыве от главных сил на коммуникациях противника, по его тылам, для расстройства его линий связи, снабжения и т. п. В настоящее время такое употребление термина “Партизаны” вышло из употребления и партизанами называются только участники отрядов, создаваемых самим населением» [17, с. 165–166]. Таким образом, в современном представлении термин «партизан» имеет более широкое наполнение, чем в начале XIX в. Употребляя этот термин по отношению к событиям более ранним, чем те, которые произошли в ХХ в., нужно это постоянно учитывать. Что же касается корректности употребления термина «партизан» по отношению к событиям 1812 г., думаю, что его можно использовать, обязательно предупреждая читателя, что в тот период понятие использовалось в узком значении. Ведь современный читатель воспринимает под понятием «партизанские действия» всю совокупность борьбы в тылу врага на оккупированной территории, поэтому именно такое обозначение тех событий будет доминировать в общественном сознании до той поры, пока наполнение термина снова не изменится. И в качестве вывода по проблеме партизан 1812 г. в белорусско-литовских губерниях. Они в любом случае были. Если мы используем термин в узком значении армейских летучих отрядов, то эти отряды доходили до Гродно, т. е. на территории присутствовали. Если мы говорим о современной трактовке термина, т. е. относим к партизанским проявлениям и крестьянскую активность, тогда тоже нужно признать, что она существовала, пусть и не в большей мере. Лично я вообще против модернизации истории, т. е. употребления современной терминологии по отношению к прошлому, если в прошлом существовали определенные понятия, обозначающие определенные явления. Если же и делать такую «модернизацию», то лишь с оговорками. Однако в некоторых случаях такая модернизация необходима для создания представлений о протекании исторического процесса. Приведем простой пример с термином «декабристы». Мы говорим о декабристских организациях в 1823 или 1824 г. Но были ли они декабристскими, если даже термина «декабрист» не существовало»? О декабристах полноценно можно говорить только после восстания на Сенатской площади. А до этого как определять участников тайных обществ, связанных между собой определенными отношениями? Приходится применять термин к тому времени, в котором он не существовал. Т. е. в некоторых случаях от модернизации истории никуда не деться, но когда это происходит, лучше оговаривать использование терминов и их смысловую нагрузку. Еще одна проблема, которую хочется поднять: является ли Отечественная война 1812 г. отечественной для белорусов? Этот вопрос встал не сейчас. Если посмотреть учебник по истории БССР советского периода, то там мы найдем Отечественную войну [18, с. 66; 19, с. 138]. Но нынешние учебники этот термин отрицают [20, с. 15]. Пожалуй, первым явным современным отрицанием того, что война 1812 г. для белорусов является отечественной появилось в достаточно одиозной книге «100 пытанняў і адказаў з гісторыі Беларусі» [21, с. 51]. Естественно, что в книге подобного идеологического плана не могла содержаться иная трактовка войны. Это было бы странным для такого издания. Борьба за термин продолжалась. Так, в 1993 г. был выпущен первый том «Энцыклапедыі гісторыі 42 к 200-летию отечественной войны 1812 года Беларусі», где есть статья, которая так и называется «Отечественная война 1812 г. » [22]. В 1995 г. в том же издательстве вышел энциклопедический справочник «Беларусь», где содержится статья «Война 1812 г. » того же автора [23]. В 1997 г. снова в том же издательстве вышел четвертый том «Энцыклапедыі гісторыі Беларусі», в котором размещена статья о М. И. Кутузове. Тот же автор снова использует в ней термин «Отечественная война 1812 г. » [24]. Хотя в последнем случае можно предположить, что использование именно такого термина обусловлено тем, что статья о Кутузове отсылает читателя к статье о войне, а статья о войне называется именно «Отечественная война 1812 г. ». Хотя в статье других авторов в этом же томе о кобринском бое 1812 г. указывается «война 1812 г. » без слова «Отечественная» [25, с. 219]. В настоящее время существуют утверждения, что термин «Отечественная» не должен существовать в белорусской историографии, т. к. для белорусов эта война таковой не являлась, а неиспользование термина будто бы менее эмоционально. Однако в данном случае мне представляется, что как раз отменять термин «Отечественная война 1812 г. » будет более эмоциональным, чем не отменять его. Ведь все привыкли именно к тому, что война Отечественная, поэтому исчезновение термина влечет за собой понимание, что что-то тут не так, значит к событиям того времени общество будет относиться уже не отстраненно, а более эмоционально. Вообще, следует признать, что наиболее значимой (если хотите, эмоционально окрашенной) войной для современного белорусского, российского и любого другого постсоветского общества (особенно на европейской части бывшего СССР) является Великая Отечественная война. Остальные войны не так переживаются, как эта последняя. Поэтому понятие «Отечественная война 1812 г. » не несет какой-то сильный эмоциональный заряд именно потому, что прошло много времени между современностью и уже случившимся событием. Да еще к тому же хронологическое расстояние между 1812 г. и современностью перекрыто другими очень значимыми событиями, например, Великой Отечественной войной. Представляется, что борьба с термином «Отечественная война 1812 г. » ведется больше по идеологическим причинам. В настоящее время еще слышны отголоски национально-романтического отношения к истории, которое сложилось в 90‑х гг. В каждом событии искали ответ на вопрос, а полезно ли это событие для создания национального самосознания и нового взгляда на мир. Эту проблему решала национализация истории [Подробнее о белорусских способах национализации истории см.: 26]. Одним из способов национализации истории является формирование концепции «своей» или «не своей» войны. Смысл этой концепции в следующем. Если события войны можно использовать для создания национальной гордости, тогда война объявляется «своей», если — нет, соответственно, и война «не своя». Отечественная война 1812 г. для некоторых белорусских ученых и общественных деятелей не укладывается в «свои войны», поскольку вряд ли логична и исторически обоснована их попытка навязать как значимое для белорусов событие — организацию Временного правительства Великого Княжества Литовского с забыванием того, что это Временное правительство присоединилось к Генеральной конфедерации Королевства Польского, а литовские войска, которые даже некоторые доктора исторических наук называют белорусской армией (что автору приходилось слышать лично), устраива- к 200-летию отечественной войны 1812 года лись и обмундировывались по образцу польских полков, имели следующие по порядку номера (18–22 пехотные, 17–20 кавалерийские) и «должны были войти в состав армии княжества Варшавского» [27, с. 340]. А раз нельзя в событиях найти ничего «национального белорусского», тогда нужно перевести войну на уровень «нейтрального» отношения к ней. Думаю, что это, а не только выяснение исторической истины, играет большую роль в отрицании термина «Отечественная война 1812 г. ». Кстати, интересно рассмотреть проблему «народности» этой войны. Мы сейчас имеем в виду то, что понимают под народом сейчас, т. е. низы. Широкая активность низов в период наполеоновского нашествия существовала. Хотя в разных частях империи она была разной. Российский историк А. И. Попов указывает, что советские представление о возникшей на территории литовско-белорусских губерний «народной партизанской войне» является мифом [27, с. 24]. О термине «партизан» было сказано выше (А. И. Попов является последовательным сторонником употребления аутентичных терминов, поэтому он однозначно заявляет, что крестьяне не создавали партизанских отрядов), а вот о «народной войне» можно сказать следующее. В данном случае «народная война», видимо, определяется по массовому участию в ней низов. Во всяком случае, А. И. Попов пишет, что «войну 12‑го года можно, конечно, именовать народной, так как крестьяне и мещане приняли в ней широкое участие» [27, с. 323]. Таким образом, «народная война» определяется по одному критерию — широкому участию. Естественно, что в литовско-белорусских губерниях такой массовости быть не могло. Причин этому несколько. Во‑первых, недавнее вхождение этих территорий в состав Российской империи и, как следствие, не сформировавшееся пока представление о стране-родине. Во‑вторых, для крестьян не было того, кто подтолкнул бы их начать антинаполеоновские действия. Если ссылаться на того же А. И. Попова, то он указывает, что инициаторами формирования крестьянских отрядов выступали «царь и местная администрация» [27, с. 322]. Крепостное крестьянство, которое составляло основной костяк отрядов самообороны, кордонов, внутренних ополчений, всего того, что потом стали называть партизанским движением, не решалось в массе в силу своего крепостного положения способностью самостоятельно принимать ответственные решения. То есть далеко не вся антинаполеоновская крестьянская активность исходила из крестьянской среды. Часто ее направляли или инициировали дворяне. Вообще, народная война начала разгораться после обращения Барклая де Толли, т. е. власть, по сути, призвала «к единению всех сословий перед лицом национальной угрозы» [27, с. 325]. Таким образом, во многих случаях «спусковым механизмом» начала крестьянских действий против оккупантов являлось дворянство (или в виде чиновников администрации, или в виде командиров армейских летучих отрядов). Что касается литовско-белорусских губерний, то здесь в силу того, что местная шляхта или поддержала Наполеона, или самоустранилась в ожидании развязки, такого «спускового механизма» не существовало. Но крестьяне все же самоорганизовывались для сопротивления небольшим группам наполеоновских войск. И эта самоорганизация шла из низов, от самих крестьян. Так что если говорить о «народном» характере сопротивления не в смысле массовости, а в смысле инициативы, тогда можно предположить, что белорусско-литовские крестьяне для защиты вынуждены были проявлять собственную инициативу, а инициати- идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 ву крестьян, проживающих восточнее, иногда (или часто, тут сказать не могу) направляли дворяне. Современный российский исследователь В. М. Безотосный «правильно подчеркнул, что дворянство играло тогда руководящую и цементирующую роль» [27, с. 324], а дворянство литовско-белорусских губерний было в массе настроено пронаполеоновски. Еще одно объяснение того, что война 1812 г. не может восприниматься для белорусов как Отечественная, заключается в том, что, дескать, белорусские крестьяне организовывали свои отряды с целью только защиты себя от мародеров и фуражиров. И защищали себя не только от наполеоновских солдат, но и от русских. Тогда стоит посмотреть, ради чего организовывались крестьянские отряды в «коренных российских губерниях». Итак, со ссылкой на Д. В. Давыдова А. И. Попов пишет, что «истребление мародеров и фуражиров <…> “более было делом поселян, нежели партий”» [27, с. 23]. Тамбовский губернатор Л. С. Кологривцев специально разъяснял, что вооруженные подданные «само по себе разумеется, защищают только себя от нападений, возвращают из их домов похищенное и преграждают пути к их разорению» [цит. по: 27, с. 23]. Кроме того, вооруженные обыватели в «коренных российских губерниях» «охраняли область не только от противника, но также от русских мародеров» [27, с. 23]. Если все это так, тогда почему борьба с мародерами (как наполеоновскими, так и русскими) для белорусских и для великорусских крестьян должна различаться? Или подмосковный крестьянин ловил какого-нибудь мародера с другими чувствами, не похожими на чувства, испытываемые по отношению к мародеру крестьянами под Витебском, Минском или Могилевом? Мало кто подвергает сомнению, что Отечественная война 1812 г. является таковой для России. Эта война Отечественная не только для жителей Московской или Тверской губерний, по которым она прокатилась. Эта война является Отечественной и для проживавших в Архангельской, Саратовской, Нижегородской и других губерниях, в которых не проходили боевые действия, не собирались крестьянские отряды с вилами, косами и топорами. Т. е. Отечественная война 1812 г. эмоционально затронула далеко не всех подданных Российской империи, более того, основная масса ее не ощутила, поскольку она проходила далеко от сибирских просторов, Поморья или некоторых других частей империи. Но война стала Отечественной потому что в защите Родины приняли участие все сословия. Так если война стала Отечественной для всей страны, почему она должна не быть таковой для части страны? О людях, изменивших присяге, я здесь не говорю. Такие встречаются в любую войну, но от этого война не становится гражданской. Давайте вспомним Великую Отечественную. Для современных белорусов она представляется именно такой, хотя существовали белорусские коллаборанты. Для современных россиян эта война тоже Великая Отечественная, но ведь существовали и власовцы, и другие коллаборационистские формирования. Так почему, если есть изменники в 1941–1945 гг., мы должны воспринимать их как изменников, которые не мешают представлять войну Отечественной, а если есть изменники в 1812 г., тогда сразу же нужно учитывать их наличие и говорить об «неотечественности» войны. Мы часто сравниваем военные события более отдаленного прошлого с Великой Отечественной войной, которая является своеобразным эталоном для измерения патриотиз43 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 ма, наличия партизанского движения или многого другого. Нужно понимать, что патриотизм 40‑х гг. ХХ в. и патриотизм начала XIX в. — это не идентичные понятия. Чувство патриотизма редко прививается сразу. Причем опять же учитывайте, что в СССР существовал государственный механизм поддержания патриотизма. Государство заботилось о лояльности граждан, для этого существовал штат идеологов, существовала отдельная литература, кино и т. д. В Александровскую эпоху Российской империи ничего этого не было. Обычному российскому подданному вполне возможно не приходило в голову ощущать свой патриотизм ежедневно. Это проявлялось только в определенных условиях, когда появлялась необходимость идеологического выбора. А если такой необходимости не появлялось, тогда не только простой обыватель, но, возможно, даже и сановник мог за всю свою жизнь и не задумываться о привязанности или не привязанности к стране, в которой родился. И еще чем интересны параллели между Отечественной войной 1812 г. и Великой Отечественной войной, так это тем, что отрицание «отечественности» одной и другой войн (а попытки создать представление о «неотечественном» для белорусов характере последней войны наблюдаются) очень похожи. Итак, получается некая логическая цепочка, которая отражает современный белорусский историко-политический дискурс о тех событиях. Она состоит из трех звеньев. Первое — Отечественная война 1812 г. не является Отечественной, а всего лишь русско-французская или просто война 1812 г. Второе — партизан в 1812 г. не существовало (имеется в виду современное расширенное понимание термина), а были лишь крестьянские отряды самообороны, которые воевали как с французами, так и с русскими, т. е. к 200-летию отечественной войны 1812 года против всех. Третье — для белорусов события 1812 г. могут считаться гражданской войной, поскольку часть местного населения служила в русской армии, а еще часть была взята в наполеоновскую армию. Вот так в Беларуси сегодня примерно оцениваются те события. А теперь давайте проследим еще одну логическую цепочку, тоже связанную с войной, но уже с другой, с событиями 1941–1945 гг. Сразу оговорюсь, что я эту логику слышал еще в 2002 г. и до сих пор она маргинальна и разделяется немногими радикально настроенными националистами, но она существует. Итак, логическая цепочка «правильного» отношения белорусов к событиям 1941–1945 гг. состоит из следующих звеньев. Первое — Великая Отечественная война для белорусов не является Великой Отечественной, а всего лишь советско-немецкой или советскогерманской. Второе — партизанское движение на самом деле было антибелорусским и состояло из русских диверсантов, антибелорусского элемента и запуганных белорусских крестьян, которых силой загоняли в партизанские отряды. Третье — события 1941–1945 гг. для белорусов являются гражданской войной, поскольку часть белорусов обманом или насильно была завлечена в советские партизанские отряды, а еще часть добровольно начала помогать немцам воевать за белорусскую независимость. Никому не кажется, что методы объяснений как в случае с Отечественной войной 1812 г., так и с Великой Отечественной очень похожи. Все те же попытки убрать представление о защите Родины, полностью лишить местное население хоть каких-то намеков на то, что они боролись за что-то большее, чем элементарное выживание, низвести все до внутреннего конфликта, чтобы подчеркнуть отрицательность внешних сил. По этому поводу стоит задуматься. СПИСОК ЦИТИРОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ: 1. В. Б. Гражданская война/В. Б.//Большая советская энциклопедия: в 65 т./под ред. С. О. Шмидта. — Изд. 1‑е. — М.: Советская энциклопедия, 1930. — Т. 18. Город–Грац. — С. 663–687. 2. Голубев, А. В. Гражданская война и интервенция 1918–20/ А. В. Голубев, С. Ф. Найда//Большая советская энциклопедия: в 30 т./под ред. А. М. Прохорова. — Изд. 3‑е. — М.: Советская энциклопедия, 1972. — Т. 7. Гоголь–Дебит. — С. 223–235. 3. Гражданская война в Англии//Военная энциклопедия: в 18 т./под ред. К. И. Величко. — СПб.: Товарищество И. Д. Сытина, 1912. — Т. 8. — С. 446–447. 4. Згурский, Г. В. Словарь исторических терминов/Г. В. Згурский, под ред. С. Н. Смоленского. — М.: Эксмо, 2008. — С. 121. 5. Иванов, Р. Ф. Гражданская война в США/Р. Ф. Иванов//Большая советская энциклопедия: в 30 т./под ред. А. М. Прохорова. — Изд. 3‑е. — М.: Советская энциклопедия, 1972. — Т. 7. Гоголь–Дебит. — С. 219–222. 6. Иностранная военная интервенция и гражданская война в СССР 1918–1920//Большая советская энциклопедия: в 51 т./под ред. Б. А. Введенского. — Изд. 2‑е. — М.: Советская энциклопедия, 1953. — Т. 18. Индекс — Истон. — С. 175–211. 7. Какурин, Н. Е. Гражданская война в России 1917–21/ Н. Е. Какурин//Большая советская энциклопедия: в 65 т./под ред. С. О. Шмидта. — Изд. 1‑е. — М.: Советская энциклопедия, 1930. — Т. 18. Город–Грац. — С. 687–723. 8. Нерике фон, А. К. Междоусобные войны Рима/А. К. фон Нерике//Военная энциклопедия: в 18 т./под ред. К. И. Величко. — П.: Товарищество И. Д. Сытина, 1914. — Т. 15. — С. 239–243. 44 9. Никифоров, Л. А. Гражданская война в США/Л. А. Никифоров, И. Ф. Кузьмин//Большая советская энциклопедия: в 51 т./под ред. Б. А. Введенского. — Изд. 2‑е. — М.: Советская энциклопедия, 1952. — Т. 12. Голубянки–Градовка. — С. 408–412. 10. Панфилов, Е. Г. Гражданская война/Е. Г. Панфилов//Большая советская энциклопедия: в 30 т./под ред. А. М. Прохорова. — Изд. 3‑е. — М.: Советская энциклопедия, 1972. — Т. 7. Гоголь–Дебит. — С. 218–219. 11. Сташкевіч, М. Грамадзянская вайна і ваенная інтэрвенцыя 1918–20/М. Сташкевіч//Энцыклапедыя гісторыі Беларусі: у 6 т. — Мн.: БелЭн, 1996. — Т. 3. Гімназіі–Кадэнцыя. — С. 99–110. 12. Орлов, Н. А. Партизанская война/Н. А. Орлов//Военная энциклопедия: в 18 т./под ред. К. И. Величко. — П.: Товарищество И. Д. Сытина, 1914. — Т. 17. — С. 303–308. 13. Партизанская война//Энциклопедический словарь: в 86 т. — СПб.: Семеновская Типо-Литография И. А. Ефрона, 1897. — Т. XXIIа. Оуэн–Патент о поединках. — С. 886. 14. Аргунов, Н. Партизанская война/Н. Аргунов//Большая советская энциклопедия: в 65 т./под ред. С. О. Шмидта. — Изд. 1‑е. — М.: ОГИЗ РСФСР, 1939. — Т. 44. Пализа–Перемычка. — С. 265–269. 15. Геласимова, А. Партизанское движение в годы гражданской войны в СССР/А. Геласимова//Большая советская энциклопедия: в 65 т./под ред. С. О. Шмидта. — Изд. 1‑е. — М.: ОГИЗ РСФСР, 1939. — Т. 44. Пализа–Перемычка. — С. 270–280. 16. Партизанское движение//Большая советская энциклопедия: в 51 т./под ред. Б. А. Введенского. — Изд. 2‑е. — М.: Советская энциклопедия, 1955. — Т. 32. — С. 161–165. к 200-летию отечественной войны 1812 года 17. Партизаны//Большая советская энциклопедия: в 51 т./под ред. Б. А. Введенского. — Изд. 2‑е. — М.: Большая советская энциклопедия, 1955. — Т. 32. — С. 165–166. 18. Абецедарский, Л. С. История БССР. Учебник для учащихся средней школы/Л. С. Абецедарский, М. П. Баранова, Н. Г. Павлова; Под ред. Л. С. Абецедарского. — 4‑е изд. — Минск: Народная асвета, 1978. — 288 с. 19. Баранова, М. П. История БССР. Учебник для 8–9 классов средней школы/М. П. Баранова, Э. М. Загорульский, Н. Г. Павлова; Под ред. Э. М. Загорульского. — 2‑е изд. — Минск: Народная асвета, 1990. — 239 с. 20. Марозава, С. В. Гісторыя Беларусі, канец XVIII — пачатак ХХ ст.: вучэбны дапаможнік для 9‑га кл./С. В. Марозава, У. А. Сосна, С. В. Паноў; пад рэд. У. А. Сосны. — 2‑е выд., дап. і перагл. — Мінск: Выдавецкі цэнтр БДУ, 2011. — 199 с. 21. Тарасаў, К. На чыім баку былі беларусы ў вайне 1812 года?/ К. Тарасаў//100 пытанняў і адказаў з гісторыі Беларусі/Уклад. І. Саверчанка, Зм. Санько. — Мінск: Рэдакцыя газеты «Звязда», 1993. — 80 с. идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 22. Антонаў, В. В. Айчынная вайна 1812/В. В. Антонаў//Энцыклапедыя гісторыі Беларусі: у 6 т./рэдкал. М. В. Біч і інш. — Мінск: БелЭн, 1993. — Т. 1. А–Беліца. –С. 73–78. 23. Антонаў, В. В. Вайна 1812 г. /В. В. Антонаў//Беларусь: Энцыклапедычны даведнік/рэдкал.: Б. І. Сачанка і інш. — Мінск: БелЭн, 1995. — С. 146. 24. Антонаў, В. Кутузаў (Галянішчаў-Кутузаў) Міхаіл Іларыенавіч/В. Антонаў//Энцыклапедыя гісторыі Беларусі: у 6 т./рэдкал. М. В. Біч і інш. — Мінск: БелЭн, 1997. — Т. 4. Кадэты–Ляшчэня. — С. 319. 25. Бекцінееў, Ш. Кобрынскі бой 1812/Ш. Бекцінееў, В. Швед//Энцыклапедыя гісторыі Беларусі: у 6 т./рэдкал. М. В. Біч і інш. — Мінск: БелЭн, 1997. — Т. 4. Кадэты–Ляшчэня. –1997. — С. 219–220. 26. Гронский, А. Д. Национализация истории как препятствие интеграционным процессам/А. Д. Гронский//Международная жизнь. — 2012. — № 1. — С. 172–180. 27. Попов, А. И. Великая армия в России. Погоня за миражом/А. И. Попов. — Самара: ООО «НТЦ», 2002. — 439 с. Дата поступления статьи в редакцию: 28.09.2012 г. 45 к 200-летию отечественной войны 1812 года К. В. ШЕВЧЕНКО, профессор кафедры гражданского права и процесса Российского государственного социального университета (филиал в г. Минске), доктор исторических наук, доцент ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812 ГОДА И ЧЕШСКОЕ НАЦИОНАЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ УДК 94 (437):323.1:94 (47).072.5 В статье анализируется влияние наполеоновских войн России, прежде всего Отечественной войны 1812 г., на развитие национального движения в Чехии. Контакты представителей чешской национальной интеллигенции и простого народа с русской армией как символом единственной в начале XIX в. независимой и мощной славянской державы привели к росту русофильских настроений и усилению славянского самосознания в чешском обществе. Это стало важным катализатором национального движения в Чехии, которое на начальном этапе своего развития апеллировало к славянским корням чехов, активно используя славянский фактор для развития чешской культуры и для легитимации чешских национальных требований. The article analyses the influence of the 1812 War on the Czech national movement. Interaction between the representatives of the Czech national intelligentsia and civilians and the Russian Army as a symbol of the only independent Slavonic state at the beginning of 19th century strengthened pro-Russian feelings and Slavic consciousness in the Czech society. It was an important indicator of the Czech national movement, which used Slavic factor to develop the Czech national culture and legitimate the Czech national demands. Теории, апеллировавшие к славянской общности и единству, служили важным средством борьбы за национальные права и инструментом обоснования интересов малых славянских народов, не имевших своей государственности. Особое значение «для распространения идеи славянской взаимности имело начавшееся со времен Петра I возвышение России, рост ее мощи, усиление политического и культурного влияния в Европе» [1, с. 11]. Впечатляющие военно-политические успехи России в конце XVIII — начале XIX в. оказали колоссальное стимулирующее воздействие на славянские народы Австрийской империи. В наибольшей степени это коснулось чешского национального движения, находившегося в это время в начальной стадии своего развития. Непосредственное знакомство чехов с Россией и русскими в ходе наполеоновских войн пришлось именно на то время, когда чешские национальные деятели в силу общего упадка чешской культуры и тяжелого национального положения чехов в Австрийской империи в наибольшей степени нуждались в подобных контактах. По мнению чешских историков, контакты чехов с русскими в 1799–1800 и в 1813 годах привели к «усилению чешского национального самосознания благодаря вере в Россию, независимое славянское государство, населенное народом, говорящим на родственном чехам языке» [2, s. 95]. Во второй половине XVIII в. чешский язык и культура переживали период упадка, вызванного последовательной 46 германизаторской политикой Габсбургов, которая приобрела особый размах в десятилетний период правления императора Иосифа II. Оценивая национальную политику Иосифа II, известный чешский политик и общественный деятель второй половины XIX в. Ф. Л. Ригер отмечал, что «в интересах центрального правительства в Вене император Иосиф планировал обратить все народы империи только к одному языку — немецкому. Эта цель достигалась преимущественно посредством школ, где в качестве единственного языка обучения вводился немецкий. В учреждениях и в администрации также не допускалось использование никакого другого языка, кроме немецкого…» [3, s. 276]. Социальный статус и престиж чешского языка, изгнанного в это время из сферы администрации и образования, резко упали. По словам русского слависта В. А. Францева, «о своем народе чешская молодежь не слышала нигде ничего радостного, ничего возвышающего ее национальное чувство, начиная с приходской деревенской школы и кончая аудиторией университета… Воспитание и мода до такой степени были гибельны и успели так преобразовать всю молодежь, что уничтожили в ней любовь к отечеству и к родному языку. Быть чехом считалось позором, которого избегал всякий, кто стремился к просвещению» [4, с. 4–5]. В этих условиях деятельность национально ориентированных представителей чешской интеллигенции, направленная на поддержку и развитие чешского языка и культуры, сталкивалась с многочисленными проблемами. Одной из к 200-летию отечественной войны 1812 годавойны к 70-летию начала великой отечественной самых важных проблем было ощущение собственной слабости, малочисленности, цивилизационной неполноценности и культурно-языкового одиночества. Немаловажную деструктивную роль играло и неверие самих чешских национальных деятелей в способность чешского народа к культурному и языковому возрождению. Даже основоположник научного славяноведения и крупнейший представитель чешской научной мысли конца XVIII — начала XIX в. аббат Й. Добровский считал неизбежным постепенное исчезновение чешского языка, называя его мертвым языком. Другой проблемой чешского культурно-языкового движения была его изначальная ограниченность узкими рамками исключительно частной инициативы, развитие которой тормозилось негативно-подозрительным отношением со стороны австрийского правительства [3, s. 278]. Борясь с неверием в собственные силы и стремясь пробудить у соотечественников интерес и уважение к родной культуре и языку, чешские национальные деятели апеллировали к идее славянского родства и подчеркивали мощь и многочисленность славянских народов. Один из первых чешских «будителей» К. И. Там в своем публицистическом трактате «Защита чешского языка», написанном в 1783 г., подчеркивал широкое распространение чешского языка, указывая, что он распространен не только в Чехии, Моравии и Силезии, но и в Венгрии, Хорватии, Сербии, Болгарии и даже на Украине и на Руси [4, с. 8]. Знак равенства, который К. И. Там, стремясь подчеркнуть распространенность чешского языка, ставил между чешским и другими славянскими языками, был призван пробудить национальные чувства у чехов и преодолеть их комплекс языковой неполноценности. Взгляды чешских национальных деятелей, направляемые на другие славянские народы, в наибольшей степени притягивала Россия, единственное к концу XVIII в. независимое славянское государство, достигшее к этому времени колоссального политического и военного могущества. По мнению В. А. Францева, «блестящая эпоха Екатерины и ее победоносных войн, сильно поднявшая политическое значение России… вызывала усиленное биение пульса славянского чувства и среди наших западных соплеменников. Добровский в знаменитой речи своей «О преданности и привязанности славянских народов австрийскому дому» (1791 г.), обращенной к императору Леопольду II, отметил единство чехов с великим славянским народом и особенно подчеркнул значение России для славянства. «Славяне, — говорил он, — прежде угнетенные и изгнанные из полабских стран, ныне господствуют в лице русско-славянского племени от моря Черного до Ледовитого… Они отняли у султана Крым и побеждают его, соединенные со славянскими племенами…» [4, с. 12]. Сам факт существования могущественной и независимой славянской державы, родственной чехам в этническом и культурно-языковом отношении, оказывал мобилизующее и стимулирующее воздействие на чешскую интеллигенцию, побуждая ее к работе на национальной ниве и вселяя веру в успех. Огромную роль в этом отношении сыграли контакты русской армии во главе с Суворовым с чехами в 1799– 1800 гг., когда русская армия, являясь союзницей австрийцев в рамках антинаполеоновской коалиции, по пути на театр военных действий дважды прошла по территории Чехии. Местная чешская общественность, прекрасно осведомленная о полководческой славе Суворова и победах русских войск под его командованием, тепло встречала русских солдат, воспринимая их не только как союзников идеологическиеаспекты аспектывоенной военнойбезопасности безопасности идеологические № 3, 2012 по оружию, но и как представителей родственного чехам славянского народа. 11 июля 1799 г. население Праги с ликованием приветствовало приход русских войск. «От полковника до последнего рядового — все поражают своим геройским видом» [5, с. 32], — отзывались о суворовских солдатах пражские газеты, отмечавшие стремление пражан оказать максимальное содействие союзной русской армии, которая, по их словам, держала себя в Чехии «с большим достоинством». По утверждению одной из местных газет, «все наши пражские граждане, побуждаемые старочешским гостеприимством, чрезвычайно усердно старались доставить удобства этим прославленным и прекрасным воинам, за что эти знаменитые славяне выражали пражанам искреннюю признательность» [5, с. 32]. В декабре 1799 г. на обратном пути в Россию столицу Чехии посетил сам А. В. Суворов, встреченный пражанами как национальный герой. Городские власти Праги, местная аристократия и частные лица устроили в честь русского полководца целый ряд торжественных мероприятий. На пражских улицах Суворова сопровождало неизменное «Ура»; пражане восторженно приветствовали русского полководца, как только он появлялся в своей театральной ложе. По отзывам чешских газет того времени, Суворов произвел самое благоприятное впечатление на чехов своей обходительностью, непринужденностью, чувством юмора и веселым нравом [5, с. 32]. Между тем активная светская жизнь в чешской столице нелегко давалась семидесятилетнему Суворову, поскольку после изнурительного итальянского похода его здоровье резко ухудшилось, а во время пребывания в Праге он простудился и страдал от постоянного кашля [6, с. 478]. Легкомысленная, на первый взгляд, череда светских увеселительных мероприятий, сопровождавших пребывание Суворова в Чехии, имела более глубокий смысл и последствия. По словам современных чешских историков, в чешских землях в это время набирало силу национальное возрождение и знаменитый полководец из могучего славянского государства был для чешских патриотов моральным символом их освободительных усилий. Личное знакомство и общение с русскими солдатами способствовало пробуждению славянских чувств и патриотических настроений у многих представителей чешской и словацкой интеллигенции, включая таких известных «будителей», как В. Ганка и Я. Коллар. Отечественная война 1812 г. и последующий освободительный поход русской армии в Европу явились дальнейшим шагом на пути взаимного познания и взаимовлияния русского и чешского народов. Вторжение Наполеона в Россию в 1812 г. вызвало живейший интерес и разнообразные ожидания во всем славянском мире. В отличие от польской элиты, всерьез рассчитывавшей на восстановление своей государственности с помощью французских штыков, симпатии чешских общественных деятелей в этой войне всецело были на стороне России. Некоторые пронаполеоновские настроения, вначале имевшие место среди социальных низов чешского общества, ожидавших от Наполеона освобождения от феодальных повинностей, быстро прошли, так как «ожидаемое освобождение не приходило, а бремя войны все тяжелее сказывалось на экономической ситуации и положении сельского населения» [2, s. 95]. Русофильски настроенные чешские общественные деятели, однако, поначалу не могли выражать свои взгляды открыто, поскольку Австрия, в состав которой вхо47 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 дили чешские земли, после поражения от Франции была вынуждена вступить в союз с Наполеоном. Издававшаяся в 1812 г. в Праге на чешском и немецком языках официальная «Почтовая газета» сухо информировала пражан о ходе военных действий между Россией и Францией, помещая на своих страницах короткие бюллетени с места событий. Однако в частной переписке и в конфиденциальных беседах представители чешской общественности откровенно выражали свои прорусские настроения. Первые поражения и отступление русской армии в ходе войны с Наполеоном «наполняли сердца славянских патриотов естественной тревогой и мрачными думами о будущем единственной великой и свободной славянской державы. Умы более глубокие и дальновидные сознавали ту глубокую опасность, которою грозил всему славянству возможный и, как казалось, неотвратимый разгром России Наполеоном и приходили в отчаяние. Только немногие из них, особенно те, кто знал Россию не понаслышке, а по личным наблюдениям, не теряли веры в великие силы и духовную мощь русского народа» [7, с. 8]. К числу видных чешских общественных и научных деятелей, которые искренне симпатизировали России, не сомневаясь в ее конечной победе, принадлежал патриарх славяноведения аббат Й. Добровский. Сподвижник Добровского, известный деятель чешского возрождения, поэт и священник А. Марек позднее вспоминал: «Со страшною душевною тревогою, с замиранием сердца следили мы, патриоты, за движением Наполеона и отчаивались за исход борьбы, за наше славянское дело, за судьбу славян. По нашему мнению, Россия должна была проиграть. Эти опасения передал я Добровскому. Но в Добровском я встретил иные мысли. «Россия не падет», — ответил он мне: «Наполеон еще не знает русских, когда им придется защищать свою кожу». Й. Добровский ободрил мой падающий дух…» [7, с. 8]. Подобные мысли и настроения разделяли и другие чешские патриоты, вынужденные в силу обстоятельств скрывать свои симпатии. С разгромом Наполеона в России и с вступлением русских войск на территорию Австрийской империи чешская общественность стала открыто выражать прорусские настроения, что нашло свое выражение в ряде поэтических произведений, прославляющих победы русского оружия. С особым воодушевлением чешские поэты и публицисты встретили взятие союзными войскам Парижа и заключение мира с Францией [4, с. 16–17]. В середине августа 1813 г. Прагу посетил император Александр I, следовавший за наступавшей русской армией. Встреча Александра I и австрийского императора Франца I у городских ворот чешской столицы сопровождалась восторженными криками заранее собравшихся в этом месте пражан. Императору Александру, который быстро стал одной из самых популярных фигур в чешском общественном мнении, посвящались многочисленные статьи в чешских и немецких газетах и журналах, издававшихся в Праге. После взятия Парижа по инициативе чешской общественности была отлита памятная медаль об этом событии, на которой на чешском языке была вычеканена надпись «Франц, Александр, Фридрих приобрели прекрасный победный венок. Они сломали оковы Европы, отомстили страдания народов» [4, с. 17]. Обходительность, любезность и заинтересованное отношение Александра I к чехам и чешской культуре произвели самое благоприятное впечатление на чешскую общественность, которая неоднократно выражала восторженное отношение к личности русского монарха. 48 к 200-летию отечественной войны 1812 года Послевоенные внешнеполитические проекты Александра I также встретили заинтересованное внимание и поддержку со стороны чешской общественности. Чехи приветствовали план создания Священного Союза, инициатором которого являлся российский император. По словам чешского историка Й. Полишенского, «план создания Священного Союза имел много общего с идеями чешского короля Иржи из Подебрад и Я. А. Коменского. Но дипломатия Меттерниха превратила Священный Союз в полицейскую организацию…» [8, p. 89]. Смерть Александра I была воспринята в Чехии с прискорбием. Чешский поэт Й. Краль излил скорбь чехов в пространной элегии по случаю смерти русского императора. В произведении говорилось о том, что «рыдания вдовствующей России донеслись с далекого Севера до града чешских королей, где чешский лев недавно приветствовал царя, сокрушившего ярость «злого Франка» и даровавшего Европе мир и «золотую свободу» [7, с. 27]. Личность Александра I была настолько популярной среди чехов, что сведения о его пребывании в чешских землях передавались из поколения в поколение и вскоре обросли полулегендарными подробностями, став частью чешского фольклора. Память об Александре I была жива среди чехов и в начале ХХ в. Примечательно, что в 1901 г. чешский этнографический журнал «Чески лид» опубликовал чешскую народную песню о том, как император Александр I, будучи в Чехии, щедро наградил везшего его кучера [9, s. 34]. В ходе военных действий в 1813 г. подразделения русской армии вновь посетили Прагу. Чешская пресса того времени пространно писала о русских, начиная с описания светских мероприятий с их участием и заканчивая списками остановившихся в местных гостиницах русских офицеров и объявлениями о потерянных вещах. Одним из крупных российских военачальников и общественных деятелей, которые побывали в это время в Праге, был адмирал А. С. Шишков, ставший впоследствии президентом Российской Академии. Во время своего пребывания в столице Чехии Шишков установил личные контакты с крупнейшим чешским ученым того времени и убежденным русофилом аббатом Й. Добровским. «Иногда хаживал ко мне здешний ученый, довольно по сочинениям своим известный, аббат Добровский, с которым провождали мы время в разговорах о славенском языке и его наречиях» [5, с. 13], — вспоминал позднее А. С. Шишков. Контакты А. С. Шишкова с Й. Добровским стимулировали интерес к славянским народам в России и сыграли впоследствии роль фундамента, на котором базировалось дальнейшее развитие русско-чешских научных и культурных связей. Поскольку в Праге умерло много русских солдат и офицеров, получивших ранения в сражениях с войсками Наполеона под Дрезденом и Кульмом в августе 1813 г., Шишков и другие представители русского командования, находившиеся в Праге, выступили с инициативой устройства памятника погребенным в Праге русским воинам. «Прага после жестоких боев, происходивших при отделяющих Саксонию от Богемии горах, сделалась гробом немалого числа российских офицеров и солдат… Сии храбрые воины, защитившие свое отечество, пришли из северных стран свергнуть со всех немецких земель иго насилия и порабощения, — писал А. С. Шишков в написанном им специальном воззвании к местной общественности. — …Достопамятные числа 17 и 18 августа 1813 г. не могут никогда быть забвенны в бытописаниях кровопролитнейших браней. В к 200-летию отечественной войны 1812 года первый из сих дней российская гвардия остановила прорывавшуюся в Прагу в восемь раз превосходнейшую против себя неприятельскую силу, а во второй, — … совершенно истребила и уничтожила сорокатысячный, под предводительством Вандама, корпус. Вот дела сих, погребенных в Праге, подвижников и соучастников в знаменитой сей битве! Кто не пожелает в память им воздвигнуть ограду и соорудить памятник?» [5, с. 14]. Предложение построить памятник погребенным в Праге русским воинам было горячо поддержано пражской общественностью. Первоначально памятник был воздвигнут в пражском предместье Карлин на месте братской могилы русских солдат и офицеров. В 1906 г., когда Карлинское кладбище было уничтожено, останки русских воинов вместе с памятником были перенесены на Ольшанское кладбище, где они находятся и поныне. «Храбрым российским офицерам, которые от полученных ими ран в сражениях под Дрезденом и Кульмом в августе 1813 г. в городе Праге померли», — гласит надпись на памятнике, ниже которой приведен список погребенных здесь русских офицеров. Летом 1945 г. на Ольшанском кладбище по соседству с местом захоронения русских воинов, погибших в 1813 г., были погребены советские солдаты и офицеры, павшие при освобождении Праги от нацистов в мае 1945 г. Гуманное и дружеское отношение к русским солдатам и офицерам со стороны населения Праги и городских властей было особо отмечено русским военным командованием и лично императором Александром I. 17 (29) сентября 1813 г. Александр I в письме, адресованном пражскому оберст-бургграфу Коловрату выразил благодарность жителям Праги за участливое отношение к русским воинам. «С глубокой благодарностью узнал я о том ревнивом попечении и о том добродушном и человеколюбивом приеме, который нашли в Праге мои раненые воины, — говорилось в письме Александра I. — Я чувствую потребность выразить жителям этой древней столицы, сколько я умею ценить поступок, который приносит честь их патриотизму и сердцу…» [5, с. 18]. Кроме Й. Добровского, имевшего личные связи с адмиралом А. С. Шишковым, будущим главой Российской Академии, другим крупным представителем эпохи чешского возрождения, испытавшим влияние контактов с русскими в 1813 г., был Й. Юнгман. Знакомство и общение со священником Пензенского ополчения А. Васильевым, который в октябре 1813 г. жил в г. Литомержице в Северной Чехии, где в то время находился и Юнгман, оказало большое влияние на этого чешского национального деятеля. Под влиянием этого знакомства Юнгман уже в зрелом возрасте быстро освоил русский язык, любовь к которому он привил и своим единомышленникам, в том числе известному чешскому «будителю» и русофилу А. Мареку. Примечательно, что, овладев русским языком, Юнгман стал активно использовать его в переписке с друзьями как «некоторый вид тайнописи. Эту роль наша азбука играет и впоследствии в интимной корреспонденции чешских писателей…» [5, с. 21]. Однако русский язык в то время был не только способом доверительной коммуникации чешской патриотической интеллигенции, но и важным орудием развития чешского литературного языка. Благодаря усилиям Юнгмана, который, будучи автором пятитомного чешско-немецкого словаря и многочисленных трудов по чешскому языку и литературе, являлся одним из создателей современного чешского литературного языка, ряд русских слов был идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 введен в лексический состав чешского языка, обогатив и подчеркнув его славянский облик. Именно Юнгману и его поколению принадлежит заслуга создания «основ чешского литературного языка и чешской науки» [2, s. 95]. Делясь своим опытом общения с русскими, Й. Юнгман в письме своему коллеге А. Мареку в мае 1814 г. отмечал, что «между ними есть чрезвычайно благомыслящие люди… Не повредит это чехам, что они несколько познакомились с русскими, по крайней мере, они знают ныне, что есть больше славян на свете» [5, с. 22]. Юнгман очень высоко оценивал значение победы России над Наполеоном для всех славянских народов, подчеркивая, что «эта борьба возвеличила славянский мир и немало будет содействовать совершенствованию русских. Недаром Европа узнала их, а они Европу» [5, с. 22]. Еще более ярко и афористично надежды чехов на помощь с востока в борьбе за свои национальные права выразил в своем письме Юнгману А. Марек. По его словам, «с Востока дух Славии веет, оттуда поднимается род сильных, туда с умилением направляют взоры свои славяне… Не беда, что нас с одной стороны теснит немец, а с другой — влачим жалкое существование среди турок. Ведь не исторгнут у нас скипетр Рюрика… Поднесь стоит древняя Москва и неодолимый град Петра. Они, могущественно царствуя, владеют большей половиной двух частей старого света…» [5, с. 23]. Пребывание русских войск в Чехии привело к резкому росту русофильских настроений и среди простых чехов, особенно среди молодежи, которая старалась даже внешне походить на русских, нося высокие сапоги и «русские фуражки». Были отмечены случаи, когда молодые чехи стремились поступить на службу в русскую армию и уйти вместе с русскими войсками. Так, чешские ученики школы в г. Наход в северо-восточной Чехии И. Миллер и В. Бем ушли из дома вместе с русской армией в соседнюю Силезию, стремясь попасть на службу корнетами в полк гвардейских гусар. Впрочем, мечте юных чехов было не суждено сбыться, поскольку мать одного из беглецов, воспользовавшись пребыванием в Находе Александра I, обратилась к нему со слезной просьбой вернуть ей сына. Российский император отдал соответствующее распоряжение, и «молодые люди вернулись домой, по свидетельству современника, крайне опечаленные столь скорым концом их военной карьеры. Этими искренними и бескорыстными чувствами к русскому народу были проникнуты все лучшие чешские люди…» [5, с. 21]. Память о пребывании русской армии в Чехии в 1799– 1800 гг. и в 1813 г. надолго сохранилась в исторической памяти чехов. Примечательно, что в 1900 г. в столетний юбилей посещения Суворовым и его армией Чехии в г. Телч на чешском языке была издана брошюра под красноречивым названием «Суворов, великий генерал» [10]. Влиятельная пражская газета «Народни политика» в мае 1900 г. дала высокую оценку русской армии и лично Суворову, охарактеризовав его как «одного их самых интересных полководцев всех эпох; сурового, бесстрашного и требовательного к себе и к другим человека; глубоко порядочного и при этом совершенно бескомпромиссного…» [11]. Ассоциация полководческих талантов Суворова и Кутузова и непобедимости их армий с военным могуществом Российской империи сформировала у чехов стойкую веру в непобедимость России. Так, в своих комментариях к начавшейся в 1904 г. Русско-японской войне чешская пресса, отмечая возросшую мощь японской армии и фло49 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 та, тем не менее единодушно предсказывала победу России. «Как славяне, мы надеемся и верим в победу русского оружия» [12], — писал пражский «Час» 9 февраля 1904 г., выражая взгляды подавляющего большинства чешского общества. Решающий вклад России в разгром Наполеона, освободительный поход русских войск в Европу и резкий рост военно-политического могущества и международного авторитета России вызвал в чешском обществе «ясно выражаемое чувство надежды. Сознание племенного единства с великим славянским народом укрепляет эти надежды на помощь с востока. Уже одно существование этой могущественной славянской державы признается залогом более радостного будущего» [4, с. 18]. В значительной степени под влиянием осознания родства с Россией и русскими резко усилились славянские мотивы в деятельности чешских политиков, ученых и общественных деятелей, которые начали рассматривать Чехию и чехов исключительно в общеславянском контексте, подчеркивая их принадлежность к славянской семье народов. «Чешская история есть история народа славянского, занимающего наиболее западные области и сохранившегося в виде полуострова в море немецком» [3, s. 278], — отмечал в своей обзорной работе, рассчитанной на массового читателя, известный чешский политик и общественный деятель второй половины XIX в. Ф. Л. Ригер. к 200-летию отечественной войны 1812 года По словам В. А. Францева, «факт глубокого влияния политических событий начала XIX столетия и созданного ими непосредственного сближения славянских племен на пробуждение и утверждение славянского самосознания у чехов не подлежит сомнению» [4, c. 20]. Особую роль в этом процессе сыграл тот образ России и русских, который сложился у чехов под влиянием их контактов с русской армией в начале XIX в. и под воздействием побед русского оружия над Наполеоном. «Могущество России, героическая борьба русского народа против наполеоновского нашествия, … помощь России делу восстановления сербской государственности служили большинству лидеров славянских национальных движений в качестве веских доводов в пользу способности их народов к самобытному национальному существованию» [1, c. 11]. Именно в это время в чешской общественной и культурной жизни формируется устойчивая и глубокая русофильская традиция, наложившая серьезный отпечаток на чешское национальное движение в XIX веке. Один из крупнейших чешских политиков конца XIX — первой трети ХХ в., известный чешский русофил и первый премьерминистр независимой Чехословакии К. Крамарж вспоминал, что пражская молодежь бурно приветствовала взятие русскими войсками Плевны в ходе Русско-турецкой войны 1877 г., а в домах чешских политических деятелей в это время «часто висел портрет царя-освободителя…» [13, s. 48]. СПИСОК ЦИТИРОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ: 1. Рокина, Г. В. Теория и практика славянской взаимности/Г. В. Рокина. — Казань: Изд-во Казанского университета, 2005. — 302 с. 2. Československý časopis historický. Přehled československých dějin I. Příloha 2. Ročník II. — Praha, 1954. — 177 s. 3. Dr. Fr. L. Rieger. Čechy, země a národ. Obraz statistickohistorický/Fr. L. Rieger. — V Praze: Nákladem knihkupectví J. L. Kober, 1863. — 316 s. 4. Францев, В. А. Очерки по истории чешского возрождения/В. А. Францев. — Варшава: Типография Варшавского Учебного округа, 1902. — 331 с. 5. Федоров, Я. Суворов в Праге/Я. Федоров//Славяне. — 1944. — № 7. — С. 30–37. 6. Цветков, С. Э. Александр Суворов. 1730–1800/С. Э. Цветков. — М.: Центрполиграф, 2005. — 490 с. 7. Францев, В. А. Русские в Чехии 1813–1823/В. А. Францев. — Прага: Издание Э. П. Гейстлиха, 1913. — 39 с. 8 . P o l i š e n s k ý , J . H i s t o r y o f C z e c h o s l o v a k i a i n Outline/J. Polišenský. — Praha: Bohemia International, 1991. — 143 p. 9. Český lid. Ročník XI. Číslo 1. — Praha, 1901. — 158 s. 10. Suvorov, velký generál. — Telč, 1900. — 84 s. 11. Národní politika. — Praha. — 1900, 31 května. 12. Čas. — Praha. — 1904, 9 února. 13. Kramář, K. Na obranu slovanské politiky/K. Kramář. — Praha, 1926. — 257 s. Дата поступления статьи в редакцию: 15.09.2012 г. 50 к 200-летию отечественной войны 1812 года А. В. ГЛАМАЗДА, профессор кафедры военной стратегии факультета Генерального штаба Вооруженных Сил Военной академии Республики Беларусь, кандидат философских наук, доцент КАРЛ КЛАУЗЕВИЦ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1812 ГОДА УДК 355.4 В статье рассматривается участие видного военного теоретика Карла Клаузевица в Отечественной войне 1812 г. в составе русской армии. По мнению автора, служба в русской армии и непосредственное участие в войне 1812 г. способствовали дальнейшему формированию творческого мышления и навыков штабной работы К. Клаузевица. The article considers the participation of the prominent military theorist Carl von Clausewitz in the Patriotic War of 1812 in the ranks of the Russian army. The author believes that service in the Russian army and direct participation in the war allowed Clausewitz to further develop creative thinking and staff skills. С огромной заинтересованностью большие и малые государства Европы следили за каждым шагом великой наполеоновской армии, которая двести лет назад выступила в поход против России. От исхода этой войны зависела участь не только России, но и многочисленных европейских государств, ибо все они находились в прямой или косвенной зависимости от наполеоновской Франции. В войне с той и другой стороны приняло участие огромное количество людей, представителей разных народов, сословий, государств. Данная статья посвящена одному из участников этих событий прусскому офицеру Карлу Филиппу Готлибу фон Клаузевицу, одному из самых выдающихся военных философов и военных теоретиков. В России интерес к Клаузевицу особый. Объясняется это тем, что в 1812 г. он, вопреки воле прусского короля, поступил на русскую военную службу и участвовал в Отечественной войне 1812 г. против Наполеона. Жизнь Клаузевица была жизнью солдата. Она редко была счастливой, никогда не была легкой, а его сокровенная мечта занять влиятельное положение и претворить в жизнь свои идеи относительно теории и ведения войны, так и не осуществилась. Родившись в 1780 г. в семье прусского офицера, Клаузевиц поступил на военную службу, когда ему было всего двенадцать лет. После участия в войне 1‑й коалиции против Франции в 1793–1794 гг. он несколько трудных и не богатых событиями лет служил офицером в небольшом гарнизоне города Нойруппин. Этот период он использовал для того, чтобы пополнить свое несовершенное образование, внимательно изучая сочинения короля Фридриха II Прусского, чьим характером и понятиями о долге он восхищался. В 1801 г. он поступил во Всеобщее военное училище в Берлине, готовившее офицеров. Недостаточная подготов- ка, а также финансовые трудности делали жизнь очень нелегкой и добавили пессимизма к его слишком чувствительному характеру. Однако, через некоторое время один из преподавателей, Шарнхорст, признал блестящие способности Клаузевица, подружился с ним и оказал поддержку, в которой тот нуждался. Клаузевиц стал одним из лучших учеников Шарнхорста и в 1803 г. по его рекомендации был назначен адъютантом принца Августа Прусского. В этом качестве он сопровождал своего венценосного начальника в кампании 1806 г. против Наполеона и попал в плен к французам. После возвращения в Германию в 1807 г. Клаузевиц тесно сотрудничал с Шарнхорстом, чьи идеи относительно военной теории и необходимости реформировать прусскую армию он разделял. Шанрхорст оказывал на Клаузевица глубокое влияние, и после смерти великого реформатора в 1813 г. Клаузевиц считал себя во многих отношениях интеллектуальным наследником духовного «отца и друга». В 1810 г., по рекомендации Шарнхорста, Клаузевиц поступил преподавателем стратегии и тактики (в чине майора) в Офицерское военное училище. Это училище, основанное в 1810 г., выросло из более ранних офицерских школ и, в конечном счете, было преобразовано в знаменитую Военную академию. Именно тогда Клаузевиц крепко подружился с генералом Гнейзенау, который, как и Шарнхорст, был одной из выдающихся фигур прусской армии и начальником штаба маршала Блюхера в кампаниях против Наполеона. Доказательством признания способностей Клаузевица служит назначение его военным наставником прусского кронпринца Фридриха Вильгельма (прусский король Фридрих Вильгельм IV с 1840 г.). В эти годы произошло феноменальное восхождение Наполеона. Клаузевиц, глубоко восхищаясь Наполеоном как полководцем, не принимал его как диктатора. Поэто51 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 му, когда король Фридрих Вильгельм III в 1812 г. заключил с Францией договор, Клаузевиц последовал примеру многих офицеров и ушел со службы в своей стране, впоследствии публично и мужественно защищая свой поступок. По пути в Россию, к новому месту службы в армии императора Александра I, сражавшейся против Наполеона, он составил наставления своему августейшему ученику, дав им название «Важнейшие принципы ведения войны для завершения моего курса в образовании его королевского высочества кронпринца». Служба в русской армии для Клаузевица начинается 6 июня 1812 г. в Вильне [1, с. 120] в звании подполковника в должности адъютанта при военном советнике императора Александра I прусском генерале Карле Фуле. Следует иметь в виду, что поступление прусского офицера на русскую военную службу в ту пору было обыденным событием. Согласно манифесту-приглашению Екатерины II от 1762 г. выходцы из Германии широко привлекались к государственной службе в Российской Империи. Боевой опыт Клаузевица и его военное искусство были замечены, и он назначается обер-квартирмейстером в 3‑й кавалерийский корпус графа Палена. В составе 1‑й Западной армии Клаузевиц участвовал в успешных боях под Островно близ Витебска, где воочию убедился в тактическом мастерстве русского командования. В тяжелейший для русской армии период Клаузевиц в качестве офицера связи штаба 1‑го кавалерийского корпуса находился в гуще боевых действий под Смоленском, где русские войска сорвали план Наполеона навязать им генеральное сражение в невыгодных условиях. После отхода двух русских армий из-под Смоленска М. И. Кутузов, принявший командование и прибывший 19 августа в войска, решает дать генеральное сражение, нанести французской армии как можно большие потери и изменить соотношение сил в свою пользу. Наполеон I, подойдя к позиции русских у Бородино, был вынужден нанести фронтальный удар основной частью своих войск, стремясь разгромить русскую армию. Клаузевиц, участник Бородинского сражения, стал одним из исполнителей замысла Кутузова. В итоге Бородинского сражения французы потеряли 58, а русская армия — 44 тыс. человек [2, с. 11–12]. Сохранив основные силы, русская армия отошла к Москве, а затем оставила ее. Такого в практике Наполеона еще не случалось — он занял столицу, но долгожданной победы не добился. Вскоре после успешного завершения Тарутинского маневра началось изгнание Наполеона из России. В ноябре 1812 г. Карл Клаузевиц становится свидетелем того, как преследуемая русскими войсками французская армия была прижата к реке Березина и только при переправе через нее потеряла 50 тысяч человек. Великая армия Наполеона перестала существовать. Отечественная война 1812 г. завершилась на берегах Немана. В декабре 1812 г. Клаузевицу пришлось сыграть важную роль: он был послан в качестве парламентера к командиру Прусского вспомогательного корпуса генералу Г. Йорку (Прусский вспомогательный корпус Великой армии выставлен Пруссией согласно условиям секретного франко-прусского договора от 27 февраля 1812 г. Он был включен в состав 10 армейского корпуса Великой армии под командованием маршала Э. Макдональда. Всего в прусском корпусе было 20 батальонов, 16 эскадронов, 60 орудий. С июля 1812 г. им командовал генерал-лейтенант Г. фон Йорк) [3, с. 591–592] и, по-видимому, очень способство52 к 200-летию отечественной войны 1812 года вал склонению последнего подписать Таурогенскую конвенцию. Суть события: 30 декабря 1812 года генерал Йорк, не спросив разрешения своего короля, заключил с русским генералом И. И. Дибичем–Забалканским [3, с. 245] Таурогенскую конвенцию, договорившись о прекращении военных действий между прусским корпусом, действовавшим против России в составе наполеоновской армии, и русскими соединениями. Клаузевиц был доволен своим достижением, потому что результаты этого соглашения являлись очень важными для Пруссии и всей Европы. Изгнанием наполеоновской армии из пределов Отечества Россия была спасена; казалось бы, этим можно было ограничиться, но российский император Александр I в первую очередь оставался большим политиком с континентальным кругозором. Он понимал, что оставаясь императором, Наполеон I будет представлять постоянную грозу в Европе. С целью окончательного разгрома Наполеона I и освобождения европейских стран Александр I предпринимает заграничные походы русской армии, которые в марте 1814 г. завершаются капитуляцией французского императора в Фонтенбло под Парижем. В 1813–1814 гг. русский офицер связи Клаузевиц служит при штабе прусского корпуса генерала Гебхарда Блюхера, будущего главнокомандующего прусской армией в сражении при Ватерлоо (1815 г.). Затем он становится генералквартирмейстером Сводного русско-прусского корпуса графа Вальмоден-Гимборга, потом — начальником штаба Русско-немецкого легиона. Русско-немецкий легион — немецкое добровольческое воинское формирование, существовавшее в 1812–1815 гг. [3, с. 629]. Идея создания под эгидой России воинского контингента из немцев для участия в вооруженной борьбе против императора Наполеона I возникла в 1811 г. одновременно у немецких эмигрантов из окружения барона Г. фон Штейна и у русского агента в Париже А. И. Чернышева. 6 июня 1812 г. Штейн представил императору Александру I проект организации «Немецкого легиона», которому стремился придать характер общегерманской армии. При участии Штейна и принцев Ольденбургских 16 июня 1812 г. был образован Комитет по делам Германии (председатель — герцог П. Ф. Л. Ольденбургский), главной задачей которого стало создание легиона. В соответствии с инструкцией императора Александра I от того же числа местами формирования легиона были определены Киев и Ревель (немецкие части формировались также в Риге, Твери и Белом). Комплектованием легиона ведал адъютант герцога Ольденбургского полковник российской службы В. Д. Арендшильдт, ставший позднее его командиром. В июле 1812 г. Штейн составил «Воззвание к немцам — солдатам Великой армии» с призывом подняться на борьбу с императором Наполеоном во имя освобождения Германии (отпечатано тиражом 10 тыс. экз.). В октябре 1812 г. член Комитета немецкий поэт Э. М. Арндт написал «Краткий катехизис для немецкого солдата», позднее командование легиона издало в Риге серию пропагандистских брошюр. Формирование легиона началось в конце лета 1812 г. К середине августа в его составе было несколько сотен человек, из них Арендшильдт сформировал первый батальон, который был позднее переброшен в Выборг. К середине октября численность легиона превысила 1500 человек. 14 октября их на кораблях отправили в Борго и Ловизу (великое княжество Финляндское), где производилась экипировка и вооружение. Организацией транспортировки ведал адмирал Д. Н. Сенявин. к 200-летию отечественной войны 1812 года В легион поступали главным образом немецкие эмигранты, перешедшие на российскую службу, а также немцы, взятые в плен или добровольно перешедшие на сторону России (в большинстве пруссаки), и немцы-колонисты (в частности, из Саратовской губернии). Офицерский корпус пополнялся, главным образом, за счет немцев‑эмигрантов, состоявших на российской службе, выходцев из остзейского дворянства, а также пленных немецких офицеров, которые зачислялись в легион с сохранением чина. В апреле 1813 г. численность легиона составила 4244 человек, в мае увеличилась до 5511 человек, в октябре достигла 6109 человек. В дальнейшем до окончания военных действий его численность колебалась от пяти до пяти с половиной тысяч человек. К весне 1813 г. легион был в основном сформирован. Генерал-квартирмейстером легиона был назначен подполковник К. Клаузевиц. В марте легион был переброшен в Ревель, затем выступил в Восточную Пруссию. По российско-британской конвенции от 24 июня 1813 г. расходы по содержанию легиона приняла на себя Великобритания. В июне 1813 г. легион вошел в Сводный корпус генерал-лейтенанта Л. Вальмоден-Гимборга. В августе 1813 г. легион влился в Северную армию и участвовал в боевых действиях против французских и датских войск в Ганновере, Гольштейне и Нидерландах. По окончании боевых действий переведен на Нижний Рейн, 18 июня 1814 г. перешел под прусское командование (его возглавил К. Клаузевиц) и 18 апреля 1815 г. был распущен (значительная часть личного состава влилась в прусскую армию). За ратные подвиги Карл Клаузевиц был произведен в полковники русской армии и награжден орденами Святой Анны 2‑й степени, Святого князя Владимира 4‑й степени с бантом и золотой саблей «За храбрость». Уже в ходе заграничных походов Клаузевиц неоднократно делал попытки вернуться на прусскую военную службу, но постоянно получал отказ. Только в апреле 1814 г., после капитуляции Франции, Клаузевиц возвращается на службу в прусскую армию в чине полковника и должности начальника штаба 3‑го пехотного корпуса Тильмана. Пребывание Клаузевица в пределах России длилось 8 месяцев. Следует иметь в виду, что, по мнению А. Е. Снесарева, в течение всей кампании Клаузевиц оставался и в неясном, и в тяжелом положении: недоверие к чужим офицерам и полное незнание русского языка ограничивали поле его действий до крайности, а специальность его — офицер генерального штаба — подчас делала невозможным его профессиональное использование. Ему пришлось ограничиваться лишь тем, что он с горькой критикой следил за событиями и порой чувствовал себя даже счастливым, не принимая в них никакого участия [1, с. 120–121]. Показателем влияния на Клаузевица пребывания в России, службы в рядах российской армии, участия в Отечественной войне 1812 г. и последовавшего за ней освободительного похода русских войск в Европе может служить его работа «1812 год», написанная в 1815 г. (Это произведение Клаузевица издано в СССР в 1937 г., а затем в России в 2004 г.). Кампания 1812 г. укрепила и углубила основные военно-теоретические идеи Клаузевица, а некоторые вызвала впервые к жизни. Во‑первых, его суждение о существе войны стало выглядеть более определенно. Он теперь точно знал, что военные события протекают совершенно иначе, чем это планировалось заранее. Например, никто не предполагал, что французская армия развалится так быстро и итогом одной идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 кампании станет полный развал Наполеоновской империи. Это позволяет Клаузевицу считать, что судьба играет в войнах очень важную роль, методический формализм является серьезным недостатком полководца. Во‑вторых, Клаузевиц приходит к выводу о том, что умственные факторы на войне имеют лишь ограниченную ценность и ограниченный круг влияния по сравнению со случаем и моральными факторами. Именно упорство в достижении поставленной цели является заслугой полководца, а не талант оперативно-тактических комбинаций и изобретений. Именно событиями 1812 г. в России подкреплен основной девиз труда Клаузевица «О войне» — «На войне все просто, но наиболее простое является в высокой степени трудным» [Цит. по 1, с. 128]. В‑третьих, в сознании военного теоретика основательно укоренилась мысль о преимуществах обороны вообще. Следует иметь в виду, что накануне Отечественной войны 1812 г. русский император Александр I был ознакомлен с основными теоретическими разработками оборонительной проблематики: системой эшелонированных концентрических отступлений (1805 г., автор — Евгений Вюртембергский), планом эластичного отхода (1810 г. — автор Вольцогоген), планом затягивания войны, предоставляя климату оказывать на врага свое разрушительное воздействие (1811 г. — автор Гнейзенау). Это показывает, что с одной только немецкой стороны не было недостатка в планах оборонительной войны. Авторы могли расходится в деталях, но идея оставалась одна и та же — авторы не жалели о потерях русских областей и не учитывали связанные с этим страдания и горе русского населения. Главным для них были определенные оперативно-стратегические эксперименты. Со всеми этими планами был знаком и Клаузевиц, особенно с теми, которые исходили от его друзей. 1812 г. закрепил у Клаузевица идею обороны и она стала для него с тех пор любимым детищем. В‑четвертых, под впечатлением событий 1812 г. у Клаузевица впервые возникло понятие «кульминационного пункта» наступления, под которым он понимал органический пункт связи между двумя стратегиями войны — наступательной и оборонительной. В силу специфических особенностей обороны, приводящей к постепенно ослабевающей силе наступательного удара, наступление с неумолимой последовательностью приближается к пункту безразличного равновесия, предельного пункта. Если он будет преодолен, то роли противников в войне изменятся, они поменяются. В‑пятых, К. Клаузевиц формулировал свои идеи в эпоху первой войны континентального масштаба, в которой были использованы коалиционные группировки войск. Война 1812 г. вскрыла существенные проблемы в применении коалиционных группировок войск, прежде всего в организации управления и взаимодействия, а также в вопросах обеспечения сплоченности таких группировок. Видимо, только с опорой на эти недостатки Клаузевиц смог успешно выполнить миссию парламентера к генералу Йорку в декабре 1812 г. Завершая рассмотрение пребывания Карла Клаузевица в российской армии, нельзя не остановиться на характеристиках военачальников русской армии, данных им в работе «1812 год». Эти характеристики, по мнению А. Е. Снесарева, «наиболее вечное в исторических работах Клаузевица» [1, с. 132]. Действительно, трудно себе представить более меткие, яркие и сжатые портреты. Например, «Генераллейтенант Аракчеев — русский в полном смысле этого 53 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 слова человек, чрезвычайно энергичный и хитрый. Он был начальником артиллерии и пользовался полным доверием императора; но так как ведение войны было делом, совершенно ему незнакомым, то он столь же мало в него вмешивался…» [4, с. 25]. Второй пример — характеристика трех генералов штаба генерала Витгенштейна. К. Клаузевиц в данном случае предстает перед нами хорошим психологом, представляющим в характеристике основные служебно-волевые качества, которыми должен обладать офицер штаба любого уровня. «Генерал Витгенштейн был человек за 40 лет, полный усердия, подвижности и предприимчивости. Впрочем, его уму недоставало некоторой ясности, а деятельность его не отличалась выдающейся энергией. Начальником его штаба был генерал-майор д’Овре, саксонец по рождению; ему было свыше 50 лет, и он уже давно находился на русской службе. Это был в высшей степени добродушный человек, отличающийся благородным характером, деловитостью и широким общим образованием. При его добросовестности и усердии забота о благе государства служила постоянным стимулом его деятельности. Но солдатского ремесла он не усвоил полностью. Он не умел браниться и быть резким, что часто является необходимым. Генерал-квартирмейстером был генерал-майор Дибич. Пруссак по рождению, он еще молодым человеком из прусского кадетского корпуса поступил на русскую службу, сделал быструю карьеру в гвардии и в генеральном штабе и достиг чина полковника; в течении этой кампании в возрасте 27 лет он уже был произведен в генералы. В штабе армии Витгенштейна он был главным действующим лицом. к 200-летию отечественной войны 1812 года С юных лет он отличался прилежанием и приобрел по своей специальности ценные познания. Пылкий, храбрый и предприимчивый, способный к быстрым решениям, он отличался большой твердостью и здравым смыслом, смелостью и властностью и умел увлекать за собой людей; честолюбие его было очень большое. Таков был генерал Дибич, и эти качества выработали в нем упорство в достижении целей. Обладая благородным сердцем, открытым и честным характером и не имея ни малейшей склонности к интриге, он не мог не покорить в скором времени генерала Витгенштейна и генерала д’Овре. Как мы видим, главная квартира Витгенштейна в лице трех главнейших ее представителей состояла из людей, полных усердия и доброй воли, без малейшей задней мысли, причем у них не было недостатка ни в проницаемости ума, ни в пылкости характера. При беспристрастном и трезвом исследовании отдельных эпизодов похода Витгенштейна они окажутся вполне отвечающими качеству работы его штаба» [4, с. 104]. Пренебрежительный тон, с которым Карл Клаузевиц описывает события 1812 г., касается только русского военного искусства и русских военных деятелей, но не русского народа, к которому он относился с известной теплотой и признательностью. Таким образом, служба в русской армии и непосредственное участие в Отечественной войне 1812 г. способствовали дальнейшему формированию творческого мышления и навыков штабной работы у видного военного теоретика Карла Клаузевица. Итоги кампании 1812 г. и критическое осмысление событий, свидетелем и участником которых он был лично, представлены в труде К. Клаузевица «1812 год» и его главном произведении «О войне». СПИСОК ЦИТИРОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ: 1. Снесарев, А. Е. Жизнь и труды Клаузевица/А. Е. Снесарев. — М.: Жуковский: Кучково поле, 2007. — 384 с. 2. Клаузевиц, К. О войне/К. Клаузевиц. — М.: Наука, 1997. 3. Отечественная война 1812 года. Энциклопедия. — М.: РОССПЭН, 2004. — 878 с.: ил. 4. Клаузевиц, К. 1812 год/К. Клаузевиц. — М.: Госвоениздат, 1937. Дата поступления статьи в редакцию: 07.06.2012 г. 54 к 200-летию отечественной войны 1812 года Л. П. РУДАКОВА, научный сотрудник Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи (Санкт-Петербург) СТОЛЕТНИЙ ЮБИЛЕЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1812 ГОДА В КОБРИНЕ И НОВОГРУДКЕ УДК 94 (476) В статье рассматривается организация подготовки к празднованию столетнего юбилея Отечественной войны 1812 г., широко отмечавшегося в Российской империи в 1912 г. Описывается проведение юбилейных торжеств в Кобрине и Новогрудке. Рассказывается об истории создания памятника, посвященного победе русских войск над французами 15 июля 1812 г. у Кобрина. The article describes the organisation for the centenary celebration of the 1812 War, which was widely celebrated in the Russian Empire in 1912. The author highlights the celebrations in Kobrin and Novogrudok. The article tells the history of a monument, dedicated to the victory of the Russian troops over the French invaders near Kobrin on 15 July, 1812. Россия на всем протяжении своего исторического существования вела оборонительные войны. В Европе практически нет народа, который не посягал бы на ее достояние. Но Отечественная война 1812 г. имеет особое значение в истории Российского государства. Она вызвала такой подъем готовности всех сословий отстоять свободу и независимость родины, показала такие примеры массового героизма в ратном деле и решимость жертвовать всем имуществом и даже жизнью, которых не наблюдалось ранее. Прошло двести лет, но не ослабевает интерес историков и писателей к славной эпохе 1812 г. и ее героям. И сегодня поучительно вспомнить, как отмечали столетний юбилей Отечественной войны 1812 г. по заранее разработанному сценарию во всех городах и селениях Российской империи. Существенную помощь в разработке положения о порядке проведения торжеств, посвященных столетнему юбилею 1812 г., оказали члены Императорского русского военноисторического общества (ИРВИО) [1, с. 395]. 1 По их инициативе в начале 1911 г. была образована Междуведомственная комиссия, возглавляемая генералом от инфантерии В. Г. Глазовым. В работе комиссии принимали участие и члены ИРВИО, известные военные исто1 Императорское русское военно-историческое общество было учреждено 27 августа 1907 г. в Петербурге. Среди его учредителей фигурировали видные ученые, редакторы крупнейших газет и журналов, начальники архивов, известные коллекционеры и собиратели старины. Начав действовать, общество своей основной целью обозначило «изучение военно-исторического прошлого русского народа во всех его проявлениях». Номинально во главе ИРВИО стоял почетный председатель — император Николай II, но фактически главным распорядительным органом являлся Совет общества, возглавляемый генералом от инфантерии Д. А. Скалоном. Возникнув в Петербурге, общество вскоре вышло за рамки столицы, организовав местные отделы в 14 центрах военных округов. рики: заслуженный профессор Николаевской академии Генерального штаба гененал-лейтенант Б. М. Колюбакин и профессор Николаевской военной академии генералмайор А. К. Байов. Осенью 1911 г. рекомендации, выработанные Междуведомственной комиссией, были одобрены императором Николаем II. Юбилею придавали характер общенародного торжества, а время проведения основных мероприятий отнесли на 26 августа — столетие Бородинского сражения. Комиссией было предложено организовать, согласно вероисповеданиям, торжественные богослужения во всех городах и селах обширной Российской империи. Одним из важнейших моментов в проведении торжеств, способствовавших единению общества вне зависимости от религиозных убеждений, была организация ряда мероприятий по ознакомлению с событиями 1812 г. через проповеди священнослужителей, доклады преподавателей высших и средних учебных заведений и беседы офицеров с нижними чинами. Для более широкого знакомства народных масс с Отечественной войной 1812 г. особое внимание уделялось изданию книг и брошюр, доступных для народного чтения. Программа, разработанная Междуведомственной комиссией, носила рекомендательный характер. Представители административной власти и общественных организаций губернии могли вносить в программу некоторые изменения и дополнения, характерные для их местности [2, л. 2]. Например, по распоряжению генерал-губернатора Г. А. Скалона, программа торжеств в Царстве Польском была во многом видоизменена ввиду исторически сложившегося особого отношения польского населения к событиям Отечественной войны 1812 г. [3, л. 4]. 55 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 Циркуляр Департамента общих дел министерства Внутренних дел от 7 августа 1912 г. [4, л. 3] обязывал губернаторов препровождать отчеты с описанием проведенных юбилеев в совет ИРВИО. Эти описания, хранящиеся в Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи (ВИМАИАиВС) в фонде Императорского русского военно-исторического общества, позволяют не только окунуться в атмосферу торжеств, но и увидеть моменты происходивших событий, запечатленных в фотографиях. Фото отображают крестные ходы, возглавляемые священнослужителями, с участием представителей административной власти и военных чинов, учащихся гимназий и реальных училищ, местного населения, а также храмы, многие из которых в силу исторических событий не сохранились до наших дней. Трагически сложились судьбы многих участников юбилейных торжеств. Высшие иерархи церкви, проводившие богослужения, в большинстве своем были репрессированы новой властью в 20‑е и 30‑е годы прошлого века. Представители офицерского корпуса во многом разделили их судьбу: погибли на фронтах Первой мировой и Гражданской войн, были подвергнуты репрессиям в 1930‑е годы, или, оказавшись не у дел, навсегда покинули родину. В архиве ВИМАИВиВС хранятся документы с описанием юбилейных торжеств, проходивших в Кобрине и Новогрудке в 1912 году. Празднование столетия Отечественной войны 1812 г. в Кобрине было приурочено ко дню первой победы русских войск над французами. 15 июля 1812 г. у Кобрина произошел бой авангарда 3‑й резервной армии генерала Тормасова с пятитысячным отрядом генерал-майора фон Клингеля, входившего в 7‑й саксонский корпус дивизионного генерала графа Ж.-Л. Ренье [5, с. 4]. Саксонский отряд был окружен, разбит и окончательно пленен у развалин небольшого форта, выстроенного еще Карлом XII для проведения Гродненской операции в период Северной войны. В плен было взято большое количество саксонцев с генералом Клингелем во главе, захвачены все 8 орудий и 4 батальонных знамени. Видный военный историк генерал-лейтенант М. И. Богданович писал: «Это была не только первая блестящая победа по своим результатам, но и «перевал» со времени вторжения Наполеона в наши пределы». Генерал от кавалерии А. П. Тормасов, весьма суровый служака, который любил повторять, что усердная служба — простая обязанность и не подлежит награждению, наблюдая за отчаянным сопротивлением противника, приказал вернуть все шпаги пленным саксонским офицерам из уважения к их доблести. За первую победу, одержанную под Кобрином, император Александр I щедро наградил генерала Тормасова. Ему был пожалован орден Св. Георгия 2‑й степени и 50 тысяч рублей золотом [5, с. 4]. В преддверии празднования столетнего юбилея 1812 г. у офицеров 150‑го пехотного Таманского полка, расквартированного в Кобрине, возникла идея о создании скромного памятника, посвященного победоносной битве. Памятник — это одна из высших форм посмертного чествования героев, деятельность которых составляет гордость целой нации. Постановка монумента, помимо исторической важности, имеет и морально-этическое значение. Ведь воинская доблесть нуждается в культе, а культ воинской доблести — основа победы над противником [6, с. 36]. Идея офицеров Таманского полка нашла поддержку у всего личного состава 38‑й пехотной дивизии, располагавшейся в Гродненской губернии, населения края, а также у 56 к 200-летию отечественной войны 1812 года потомков частей кобринских героев [5, с. 4]. Так появилась возможность создать памятник, достойный первых победителей, закладка которого была приурочена к юбилейным торжествам, намеченным на 15 июля. К этой дате Кобрин выглядел нарядным. Улицы были украшены гирляндами из цветов и расцвечены флагами [7, л. 14]. К назначенному дню в город прибыли делегации от воинских частей: 13‑го уланского Владимирского полка во главе с командиром, знаменем и оркестром; 9‑го саперного батальона; 15‑го уланского Татарского полка; 70‑го пехотного Ряжского полка. Представителей 38‑й пехотной дивизии, возглавляемой генерал-лейтенантом В. П. Прасловым, сопровождал оркестр Таманского полка. Из Варшавы приехал комендант крепости генерал от артиллерии М.И Стрижев [7, л. 14 об.]. На юбилее в Кобрине присутствовали: гродненский губернатор В. М. Борзенко с делегацией от губернского дворянства [7, л. 12] архиепископ Гродненский и Брестский Михаил (Василий Федорович Ермаков) и вывборные от крестьянского населения. Утром 15 июля во всех храмах города прошли божественные литургии. Особо торжественная служба состоялась в соборе Александра Невского, проведенная архиепископом Михаилом при участии многочисленного духовенства [7, л. 13]. По завершении литургии состоялся крестный ход на Бобруйскую улицу, к месту, определенному для возведения памятника. Здесь, недалеко от собора, при большом стечении народа архиепископ Михаил вновь провел богослужение, затем состоялась закладка памятника [8, с. 203]. Торжества на Бобруйской улице завершились парадом войск местного гарнизона, в котором принимали участие и представители местного суворовского батальона. Принимал парад генерал М. И. Стрижев. По окончании торжеств почетные гости были приглашены на праздничный обед, состоявшийся в здании канцелярии предводителя дворянства Кобринского уезда. Волостным старшинам и всем нижним чинам, принимавшим участие в торжествах, были розданы книги и брошюры с описанием подвигов участников Отечественной войны 1812 г., платки и пакеты со сладостями. Вечером, в присутствии представителей местной администрации, на городской площади состоялось народное гулянье. На нем были организованы состязательные мероприятия: бег, лазание на мачты и пр. Всем присутствующим на гулянье бесплатно раздавались брошюры о героях войны 1812 г., прохладительные напитки и сладости. Во время гуляния, продолжавшегося до позднего вечера, играли военные духовые оркестры. В день столетия Бородинского сражения, 26 августа, в Кобрине вновь было организовано народное гулянье, а вечером устроен грандиозный фейерверк [7, л. 13 об.]. Но памятник славной победе русских войск под Кобрином был сооружен только в 1913 году. К концу 1912 г. собрали достаточно средств на устройство монумента. Проект памятника, составленный гродненским гражданским инженером Д. В. Макаровым, был утвержден императором Николаем II 13 марта 1913 г. [9, с. 5]. Лепкой и отливкой бронзового орла, изготовлением и установкой мраморных досок с перечнем полков, участвовавших в бою, и перечнем воинских частей, принимавших деятельное участие в устройстве памятника, занимался известный варшавский скульптор Сигизмунд Отто [10, с. 40]. 15 июля 1913 г. состоялось торжественное открытие прекрасного монумента в виде гранитной скалы с бронзовой к 200-летию отечественной войны 1812 года фигурой двуглавого орла, разрывающего лавровый венок с вензелем Наполеона. Перед памятником, окруженным цепью, были установлены четыре мортиры периода 1812 г. [11, с. 335]. На открытии присутствовали и представители войск местного гарнизона и Варшавского военного округа, городские власти, духовенство и жители Гродненской губернии [9, с. 5]. В период Первой мировой войны, когда в Кобрин вошли немецкие войска, бронзовый орел был снят с гранитного постамента и отправлен в переплавку. В 1930‑е гг. прошлого столетия польская администрация города водрузила на пустующий постамент бюст Тадеуша Костюшко. После Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. было принято решение о восстановлении памятного монумента. В 1951 г. памятник был полностью восстановлен. Бронзовый орел и обновленные памятные доски были исполнены известным советским скульптором М. А. Керзиным. Юбилейные торжества к столетию 1812 г. в городе Новогрудке Минской губернии состоялись 26 августа 1912 г. К этому дню город был расцвечен гирляндами и флагами. Для совершения благодарственного молебна с участием большого количества верующих была выбрана базарная площадь. На площади, украшенной цветами и флагами, был установлен аналой и разостланы ковры. Утром 26 августа во идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 всех храмах города прошли божественные литургии. Торжественное богослужение состоялось и в главной еврейской синагоге при участии хора и оркестра, завершившееся проповедью главного раввина Менахема Краковского о важнейших событиях Отечественной войны 1812 г. [12, л. 32]. По окончании богослужений величественный крестный ход прошел по улицам города и вышел на базарную площадь. В крестном ходе принимали участие представители городской власти, воинские чины, члены добровольной пожарной команды, учащаяся молодежь, местное население и крестьяне близлежащих селений. На базарной площади, как самой большой в городе, был проведен благодарственный молебен. Завершились торжества военным парадом. Под звуки маршей духовых оркестров по площади прошли церемониальным маршем войска местного гарнизона, представители добровольной пожарной команды и учащиеся старших классов городских училищ. Парад принимал воинский исправник Орлов [13, с. 125]. В 1912 г. белорусские города широко отмечали юбилей Отечественной войны 1812 г. Победой в той войне по праву гордились жители Российской империи, ведь в боях, в том числе и на территории белорусско-литовских губерний, была разбита одна из самых боеспособных армий мира — Великая армия Наполеона. СПИСОК ЦИТИРОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ: 1. Рудакова, Л. П. Деятельность Императорского русского общества по сохранению, изучению и публикации документов по военной истории. Санкт-Петербургское научное общество историков и архивистов «Английская набережная, 4». — Вып. 5/Л. П. Рудакова. — СПб.: Издательство «Лики России», 2007. — 431 с. 2. Архив Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи (Архив ВИМАИВиВС). — Фонд. 11. — Оп. 1. — Д. 261 «О праздновании юбилея 1812 г. на Украине». — 47 л. 3. Архив ВИМАИВиВС. — Фонд. 11. — Оп. 1. — Д. 294 «Отчеты губернатора Полоцкой губернии о прошедших торжествах согласно распоряжения главного начальника края для губерний Царства Польского». — 7 л. 4. Архив ВИМАИВиВС. — Фонд. 11. — Оп. 1. — Д. 455 «Отчеты вице-губернаторов и уездных Комитетов попечительства о народной трезвости о торжествах, прошедших в Смоленске, Белом, Вязьме, Гжатске». — 10 л. 5. Кобрин 1812–1912 годы//Русский Инвалид. — 1912 (15 июля). — № 155. — С. 4. 6. Первые пять лет деятельности Императорского русского военно-исторического общества 1907–1912 гг. — СПб, 1913. — С. 36. 7. Архив ВИМАИВиВС. — Фонд. 11. — Оп. 1. — Д. 439 «Доношения уездных предводителей дворянства городов Бельска, Волковыска, Соколка, Брест-Литовска, Кобрина о прошедших торжествах». — 24 л. 8. Сокол, К. Г. Монументальные памятники Российской империи. Каталог/К. Г. Сокол. — М.: ЗАО «Вагрус Плюс», 2006. — 432 с. 9. Матвеев, Г. К. К открытию памятника в Кобрине/Г. К. Матвеев//Русский Инвалид. — 1913 (16 июля). — № 151. — С. 5. 10. Бабенко, Е. В. Кобрин — первая победа русской армии в Отечественной войне 1812 года/Е. В. Бабенко//Война и оружие. Новые исследования и материалы. Труды Третьей международной научно-практической конференции 16–18 мая 2012 г. Часть1. — СПб.: ВИМАИВиВС, 2012. — С. 32–44. 11. Журнал ИРВИО. — 1913. — Кн. 7–8. — С. 324–390. 12. Архив ВИМАИВиВС. — Фонд. 11. — Оп. 1. — Д. 266 «Отчет Бобруйского, Мозырского, Новогрудского, Пинского, Речинского и Слуцкого уездных Комитетов попечительства о народной трезвости Минской губ. о прошедших торжествах». — 86 л. 13. Рудакова, Л. П. Столетний юбилей 1812 года в фотографиях их архива Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи/Л. П. Рудакова//Война и оружие. Новые исследования и материалы. Труды Третьей международной научно-практической конференции 16–18 мая 2012 г. В трех частях. — Ч. III. — 491 с. Дата поступления статьи в редакцию: 24.09.2012 г. 57 к 200-летию отечественной войны 1812 года Полковник А. И. ЧЕРНОБАЙ, заместитель начальника управления — начальник отдела управления информации главного управления идеологической работы Министерства обороны ПРАЗДНОВАНИЕ СТОЛЕТНЕГО ЮБИЛЕЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1812 ГОДА В РУССКОЙ АРМИИ УДК 94 (476) В статье рассматриваются подготовка и проведение в Русской Императорской армии юбилейных мероприятий, посвященных 100‑летию Отечественной войны 1812 года. Описывается открытие памятников воинской славы на Бородинском поле, торжества, проходившие в Полоцке, Гродненской губернии и под Могилевом. Делается вывод о том, что юбилейные мероприятия на государственном уровне расценивались в качестве важнейшего элемента патриотического воспитания не только военнослужащих, но и всего населения страны. The article highlights the events that the Imperial Russian Army arranged to commemorate the 100th anniversary of the Patriotic War of 1812. The author describes the unveiling of military glory memorials at Borodino and the celebrations in Polotsk, the Grondno Province and near Mogilyov. A conclusion is made that the country’s leadership viewed such activities as an important element of patriotic education not only of the military, but the whole population as well. Празднование столетнего юбилея Отечественной войны 1812 г., оставившей глубокий след не только в русской истории, но и в истории практически всей Европы, стало самым значимым событием общественно-политической жизни Российской империи в 1912 г. Непосредственная подготовка к торжествам началась еще за несколько лет до юбилейной даты. По мере приближения юбилея Отечественной войны 1812 г. все чаще возникали проекты по подготовке его празднования — данный вопрос регулярно поднимался в периодической печати. На страницах газет и журналов стали публиковаться статьи о событиях 1812 года, началось издание многотомного труда «Отечественная война 1812 года» (СПб., 1900–1914). После многих лет забвения места сражений, прежде всего, Бородинское поле, вновь стали посещать делегации органов военного управления, воинских частей, военно-учебных заведений. Был учрежден Особый комитет по устройству в Москве «Музея 1812 года», на Чистых прудах строилось здание для панорамы Ф. А. Рубо «Бородино», открылась для посетителей Кутузовская изба в Филях, а в селе Горки Можайского уезда, по дороге из Москвы в Бородино, был установлен памятник в честь М. И. Кутузова. Таким образом, предстоящий юбилей привлек к себе всеобщее внимание и возбудил интерес во всех слоях общества. Несомненно, учитывая характер юбилейных мероприятий, основные задачи по их подготовке и проведению возлагались на Военное министерство. 58 С целью координации деятельности различных ведомств и общественных организаций по подготовке торжественных юбилейных мероприятий при Военном министерстве была создана Особая «междуведомственная» комиссия по подготовке празднеств. Председателем комиссии был назначен генерал В. Г. Глазов, в состав комиссии вошли 12 представителей различных министерств и ведомств. Комиссией был разработан План мероприятий по подготовке к юбилейным торжествам, который, в частности, предусматривал издание Высочайшего манифеста по поводу столетия Отечественной войны, приведение в порядок воинских захоронений и памятников событиям 1812 года, выпуск юбилейных медалей и специального «бородинского рубля» для награждения воинских чинов, подготовку списка исправления памятных надписей на мемориальных досках Храма Христа Спасителя и др. [1, с. 680]. Междуведомственной комиссией рассматривались, в том числе, и такие вопросы, как участие в юбилейных торжествах, проводимых на Бородинском поле и в Москве, потомков участников Отечественной войны 1812 г. На одном из заседаний комиссии было принято решение предоставить право участия в торжествах на Бородинском поле только лишь потомкам генералов, штаб- и обер-офицеров, участвовавших в самом Бородинском сражении, а на юбилейных торжествах в Москве — и потомкам тех же чинов, участвовавших в кампании 1812 г. вообще. При этом прибывающие на торжества должны были представ- к 200-летию отечественной войны 1812 годавойны к 70-летию начала великой отечественной лять в канцелярию московского губернатора или московского градоначальника свидетельства о принадлежности к указанной категории лиц, выдаваемые местными властями (не ниже губернатора или градоначальника) или воинскими начальниками (не ниже начальника дивизии). Ряд подготовительных мероприятий возлагался на командование Московского военного округа и общественность Москвы. По распоряжению Главного управления Генерального штаба в ноябре 1911 г. при штабе Московского военного округа была образована Особая комиссия по организации празднования столетнего юбилея Отечественной войны 1812 г., которую возглавил командир Гренадерского корпуса генерал-лейтенант Э. В. Экк. Одним из важнейших направлений подготовки к юбилейным мероприятиям стала установка на Бородинском поле памятников частям русской армии, участвовавшим в сражении, с инициативой чего еще в 1908 г. выступил московский губернатор В. Ф. Джунковский. В конце 1910 г. штабом Московского военного округа было предложено воинским частям, участвовавшим в Бородинском сражении, поставить на свои средства на Бородинском поле памятники в тех местах, где они сражались в 1812 г. В числе функций Особой комиссии по организации празднования юбилея были, в частности, рассмотрение поступающих от частей заявлений и их согласование, определение мест для установки памятников, дальнейшее руководство воинскими частями в вопросах строительства памятников, урегулирование возможных проблем с владельцами участков земли и оказание помощи при выработке заключаемых с ними договоров. В свою очередь, указанные обязанности в отношении деятельности воинских частей, выразивших желание увековечить память своих сослуживцев установкой памятников на полях сражений под Смоленском, Красным и Вязьмой, возлагались на комиссию под председательством командира 13‑го армейского корпуса генерала от инфантерии А. Е. Эверта, а на полях сражений под Малоярославцем и Тарутином — на комиссию под председательством командира 5‑го армейского корпуса генерал-лейтенанта А. И. Литвинова. Уже в декабре 1911 г. на заседании Особой комиссии было окончательно определено общее расположение 33 памятников на месте Бородинской битвы, в том числе и монумента «Павшим Великой Армии», с разрешения российской стороны сооружавшегося на средства французского правительства (рисунок 1) 1 [1, с. 680]. Примечательно, что сама идея установки на Бородинском поле памятников воинским частям, участвовавшим в сражении, имела как сторонников, так и противников, ратовавших за возведение единого, общего памятника. «Мы не сумели написать единой истории — не сумели и сплотиться для постановки одного памятника. Полтораста полков написали свои отдельные истории — и теперь ставят свои самостоятельные памятники. Бородинское поле превращается в кладбище — и не только по внешности», — пишет в начале 1912 года газета «Голос Москвы». «Бородино будет расчерчено на участки подвигов таких-то и таких-то полков — и на этом обширном поле не найдется места только русскому народу, русской армии», — отмечает автор заметки. О церемонии открытия памятников на Бородинском поле можно получить представление из соответству1 Все фотографии, приведенные в данной статье, были размещены в русской военной печати в 1911-1913 гг. идеологическиеаспекты аспектывоенной военнойбезопасности безопасности идеологические № 3, 2012 Рисунок 1 – Открытие памятника на Бородинском поле в дни юбилейных торжеств ющих материалов, опубликованных в русской печати начала XX века. Так, 26 августа 1911 г., за год до главных юбилейных торжеств, состоялось освящение и открытие памятника, сооруженного лейб-гвардии Павловским полком на Бородинском поле у деревни Утица (рисунок 2). На церемонию из Москвы прибыла делегация в составе командира полка генерал-майора К. Г. Некрасова, 9 офицеров и 40 нижних чинов. «Приехав на ст. Бородино в седьмом часу утра, все прибывшие отправились к Бородинскому памятнику на батарее Раевского, куда вскоре прибыл крестный ход из Спасо-Бородинского монастыря, и прослушали молебствие и литию у могилы князя Багратиона. Сюда же к молебствию прибыл Московский губернатор Свиты Его Величества генерал-майор В. Ф. Джунковский, рота 9‑го гренадерского Сибирского полка и около 200 мальчиков‑потешных Можайского уезда. По совершении Богослужения крестный ход проследовал в Спасо-Бородинский монастырь, где началась обедня, которую служил епископ Можайский преосвященный Василий. <…> После Богослужения всем присутствующим монастырем предложена было трапеза. По окончании трапезы начали собираться на Утицкий курган, где и расположились следующим образом: 1‑й фас составил взвод л.-гв. Павловского полка с хором музыки 2‑го гренадерского Ростовского полка; 2‑й фас — рота 9‑го гренадерского Сибирского полка; 3‑й фас — потешные Можайского уезда и 4‑й — Рисунок 2 – Памятник офицеры не находящие- Павловскому гренадерскому ся в строю. У памятника полку на Утицком кургане 59 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 стояли на часах часовые в зимней парадной форме в гренадерках и лацканах. <…> Парад принимал генерального штаба генерал-лейтенант Колюбакин. В 4 часа прибыл епископ Можайский преосвященный Василий и начал молебствие. При возглашении «вечной памяти» павшим воинам с памятника спала пелена, войска взяли «на караул», музыка заиграла «Коль Славен» — и все присутствующие опустились на колени. Памятник был открыт… <…> По окончании молебствия преосвященный Василий освятил памятник и окропил войска святой водой. Богослужение закончилось. Депутация л.-гв. Павловского полка возложила к подножию памятника венок с белыми и георгиевскими лентами. <…> Войска начали перестраиваться к церемониальному маршу и проходили мимо памятника в направлении атаки Павловцев в 1812 г. По прохождении церемониальным маршем, когда войска заняли прежние места, генерального штаба полковник Афанасьев в кратких словах рассказал о Бородинском сражении, выяснив значение левого фланга и взятие Павловцами кургана, на котором теперь поставлен памятник. Затем, обратившись к московскому губернатору Свиты Его Величества генерал-майору Джунковскому, генерал Некрасов передал памятник в ведение гражданских властей. <…> обратившись к потешным, указал на знаменательное совпадение для первого вступления их в строй с днем открытия памятника и пожелал, чтобы день этот навсегда резко запечатлился в их детских умах и сердцах. <…> Торжество закончилось громким «Ура». <…> повторенное три раза и громкое «ура» войск слилось с таковым же большой толпы народа, собравшегося с окрестных селений» [2; 3, с. 19–20]. Справедливости ради можно отметить, что уже через год после открытия памятников в печати был поднят вопрос о негативных результатах поспешности и небрежности при их изготовлении и установке: за сравнительно непродолжительное время некоторые памятники потрескались, у других обвалились капители колонн, у третьих оказались отбиты углы. Одновременно возмущение общественности вызвали случаи варварского отношения к памятникам русской воинской славы со стороны отдельных посетителей и местных жителей. «Появились бесчисленные надписи и царапины, где посетители расписывались в собственной глупости и некультурности», — читаем мы в одной из заметок, опубликованной в журнале «Разведчик». Здесь же в подтверждение своих слов автор приводит один из примеров, касающийся памятника, установленного на месте сражения: «у памятника … не осталось не только надписей, но и даже ни единой буквы. Стоит голый, серый гранитный обелиск с зияющими отверстиями — следами прикрепленных букв, и не столько говорит нам о славной Отечественной войне, сколько о современном хулиганстве и дикости» [4]. Между тем, памятники в связи со столетним юбилеем Отечественной войны 1812 г. устанавливались не только на Бородинском поле, но и на местах иных сражений. 15 июля 1912 г. в Кобрине состоялась торжественная закладка памятника частям, одержавшим первую победу над войсками Наполеона в пределах России в 1812 году (сам памятник был открыт несколько позже — А. Ч.). Строительный комитет памятника, который сооружался в сквере рядом с городским собором, воздвигнутом, по преданию, на братской могиле воинов, погибших в бою 15 июля 1812 г., возглавил командир 13‑го уланского Владимирского полка полковник Ясинский. 60 к 200-летию отечественной войны 1812 года Лицевую сторону памятника украшала надпись «Русским воинам, одержавшим первую победу над войсками Наполеона в пределах России 15‑го июля 1812 года». Надписи на правой и левой сторонах памятника увековечили память о частях, принимавших участие в знаменитом бою, а также о строителях памятника: «Под начальством генерала-от-кавалерии Тормасова в пленении неприятельского отряда в Кобрине участвовали полки: пехотные — Ряжский, Апшеронский, 13‑й егерский, пионерная рота капитана Куцевича; драгунские — Стародубовский, Владимирский, Тверской, уланский Татарский; гусарские — Павлоградский, Александрийский, Лубенский, Казачий — Барабанщикова; артиллерийские роты — легкая № 34 и конные № 11 и 12»; «Сооружен потомками героев Кобринской победы, полками: пехотными — Ряжским и Апшеронским, 9‑м саперным батальоном, драгунскими — Стародубовским, Тверским; уланскими — Владимирским, Татарским; гусарскими — лейб-Павлоградским, Александрийским, Лубенским. Населением Гродненской губернии, при участии полков 38‑й пехотной дивизии и 38‑й артиллерийской бригады. 15‑го июля 1912 года». «Части 38‑й пехотной дивизии и 38‑й артиллерийской бригады, гродненский губернатор и население Гродненской губернии отнеслись к этому делу чрезвычайно сочувственно и своими крупными пожертвованиями в значительной мере способствовали успеху его», — пишет автор, скрывшийся за инициалами «И. Б.» в корреспонденции, опубликованной 4 сентября 1912 г. в журнале «Разведчик». Воинские части, принимавшие участие в сооружении памятника, командировали на мероприятие торжественной закладки свои делегации; от 70‑го пехотного Ряжского, 150‑го пехотного Таманского и 13‑го уланского Владимирского полков в торжествах участвовали знаменные взводы, а в проведенном по этому случаю параде приняли участие две роты Суворовских потешных Кобринского уезда [3, с. 367–368]. 4 ноября 1913 г. в Гродно был торжественно освящен и открыт памятник «Славы» чинов 26‑й артиллерийской бригады, участвовавших в шести кампаниях, в том числе в Отечественной войне 1812 г. (рисунок 3). В ходе подготовки юбилейных торжеств подразделениями инженерных войск на Бородинском поле были восстановлены укрепления 1812 г. — Шевардинский редут, Масловские флеши, южный люнет Багратионовых флешей и др. Летом 1912 г. на южной Багратионовой флеши был перезахоронен прах генерала Д. П. Неверовского, перевезенный из Германии [5]. Главные торжества были приурочены к столетию Бородинского сражения — 26 августа 1912 г. В торжествах участвовали высшие военные и гражданские чины Российской империи, делегации от всех воинских частей, сражавшихся в 1812 г. при Бородино, от военно-учебных заведений, всех губерний, прямые потомки участников сражения, а также иностранные делегации. Накануне торжеств по специально проложенной временной железнодорожной ветке на Бородинское поле прибыл «царский поезд» с императором Николаем II и членами императорской семьи. 25 августа состоялся крестный ход со Смоленской иконой Божией матери от села Бородино к батарее Раевского вдоль фронта выстроившихся на поле войск (рисунок 4). Утром 26 августа с литургии во Владимирском соборе Спасо-Бородинского монастыря начались основные торжества. После литургии почетные гости прошли крестным ходом от монастыря к батарее Раевского. Затем у глав- к 200-летию отечественной войны 1812 года Рисунок 3 – Памятник «Славы» чинов 26-й артиллерийской бригады, открытый в Гродно 4 ноября 1913 г. ного монумента состоялся благодарственный молебен и был зачитан особый императорский приказ армии и флоту. Продолжились торжественные мероприятия в Москве [1, с. 680–681]. Праздничные мероприятия в этот день прошли во многих других городах Российской империи, во всех военных гарнизонах. Не обошли стороной юбилейные мероприятия и части войск, дислоцированных за пределами Российской империи. В частности, торжества с участием военнослужащих Кашгарского отряда в состоялись Китае, а личного состава 205‑го пехотного Шемахинского полка — в Персии. Вот как описываются, к примеру, праздничные мероприятия, состоявшиеся в Кашгаре 26 августа 1912 г.: «Программа празднества охватывала два дня. Накануне, в присутствии всего отряда одним из офицеров был сделан краткий очерк Отечественной войны для ознакомления нижних чинов с главнейшими событиями этой великой идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 эпопеи. <…> К утру 26‑го августа, весь район отряда и площадка на берегу Кизил-су до русского консульства были красиво декорированы национальными флагами. В центре стояла палатка для начальствующих лиц и гостей, убранная зеленью и флагами. Прямо перед палаткой возвышался стол, на котором были поставлены иконы, а с обеих сторон водружены полковые хоругви. Против самого консульства расположились всевозможные приспособления для военных состязаний и джигитовки. <…> К 10 часам начали стягиваться войска и строиться вокруг палатки. Ровно в 10 часов показался начальник отряда с почетными гостями, среди которых находился английский консул с семьей, представители шведской миссии и русской колонии. По окончании богослужения начальник отряда в кратких словах обрисовал значение торжества, празднуемого в этот день всей Россией, обратив внимание на колоссальный характер борьбы, выдержанной русским народом сто лет назад, в которой против нас выступали все народы Европы, за исключением англичан, шведов и испанцев. После сего … было провозглашено громкое ура, подхваченное дружно всем отрядом и оркестром, и затем войска были пропущены церемониальным маршем. <…> по приказанию начальника войска были построены снова и затем вызванным хором песенников совместно с оркестром исполнены были некоторые из намеченных пьес, в том числе: «Шумел, горел пожар московский», «Бородино» и «Два великана». Праздник закончился обедом, устроенным для нижних чинов, и завтраком, на который вместе с офицерами были приглашены все гости» [6]. Практически по аналогичному сценарию происходило юбилейное торжество и в русских войсках в Персии. «26 августа, в глуши Персии, вдали от родной России — войска Казвинского отряда торжественно чествовали знаменательный день годовщины Бородинского сражения. Утром, после богослужения, начальник отряда произнес краткое слово о великом значении 1812 года. Вечером, на особо отведенном вне города, поле — 205 пехотным Шемахинским полком было устроено юбилейное торжество. Присутствовала вся русская колония города: служащие Рисунок 4 – Празднование столетнего юбилея Отечественной войны 1812 года. Император Николай II следует за крестным ходом вдоль линии войск на Бородинском поле 25 августа 1912 г. 61 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 к 200-летию отечественной войны 1812 года Рисунок 5 – Сцена из пьесы «12-й год» в солдатском театре 30-го Сибирского стрелкового полка Рисунок 6 – Военнослужащие 26-й артиллерийской бригады у памятника в Полоцке на юбилейных торжествах 7 октября 1912 г. консульства, во главе с консулом, служащие Энзели-Тегеранской дороги и русского банка, персидская администрация и интеллигенция и все армянское население. В 7 ½ час. начался спектакль; пьеса Дмитриева «Богатыри 1812 года» была сыграна любителями — нижними чинами 205‑го пехотного Шемахинского полка великолепно. По окончании спектакля были поставлены три живых картины из сюжета той же пьесы: клятва крестьян, взятие в плен генерала Бонами и расстрел крестьян-поджигателей», — пишет неизвестный автор в заметке, помещенной в журнале «Разведчик» от 23 октября 1912 г. [7]. Примечательно, что театральная самодеятельность военнослужащих была в то время практически неотъемлемым атрибутом, сопровождавшим празднования юбилейных дат в истории страны, армии, конкретного военно-учебного заведения, соединения или воинской части. В течение 1912 г. во многих военно-учебных заведениях и воинских частях силами кадет, юнкеров и нижних чинов ставились различные спектакли по тематике Отечественной войны 1812 г. Например, 2 января 1912 г. в Нижегородском графа Аракчеева кадетском корпусе силами кадет, при участии артиста труппы городского Николаевского театра Берже, приглашенного для руководства постановкой, была поставлена пятиактная пьеса в память 1812 г. «Пожар Москвы» Е. Карпова. Помимо лиц из числа служебного персонала корпуса, на спектакле присутствовали члены их семей, приглашенные офицеры гарнизона, родные и знакомые кадет [8]. 21 июля 1912 г. на сцене Тифлисского военного училища силами юнкеров были поставлены две картины пьесы В. Квадри «Шпионы» (из событий 1812 г.). «Артистыюнкера чувствуют, что это не просто спектакль, а спектакль, имеющий целью возбудить патриотические чувства. И они своей игрой дали то, что от них требовали», — свидетельствует отзыв современника о постановке [9]. В периодической печати того времени также помещена информация о спектаклях на тему Отечественной войны 1812 г., поставленных нижними чинами 55‑го пехотного Подольского полка, 30‑го Сибирского стрелкового полка и других воинских частей (рисунок 5). Вместе с тем, 26 августа 1912 г. проводились только основные юбилейные мероприятия. Ряд мероприятий, проводимых в другие дни, был приурочен к столетним юбилеям других сражений Отечественной войны 1812 г. Так, 11 июля 1912 г. под Могилевом прошли мероприятия в память состоявшегося 11 июля 1812 г. у деревни Салтановки упорного кровопролитного боя между авангардом 2‑й армии и французскими войсками маршала Даву. «Стоящий лагерем при городе Могилеве 159 пехотный Гурийский полк в полном составе, под командой своего командира полковника Зиборова и в присутствии командира 2‑й бригады 40‑й пехотной дивизии генерал-майора фон-Геннингс прибыл к д. Салтановке, где была отслужена панихида по павшим в Салтановском бою, а затем молебствие за здоровье Государя Императора», — читаем мы в одной из заметок, опубликованной в периодической печати того времени. — «После молебна генерал-майор фонГеннингс обратился к полку с краткой речью, в которой указал на значение этого дня для всей русской армии. <…> Затем полк прошел вдоль нашей и французской позиций, на которых цветными указками было обозначено расположение войск во время боя, при этом офицеры полка объясняли нижним чинам общий ход боя. На богослужении и осмотре позиций присутствовали учащие и учащиеся могилевских учебных заведений, исправник и небольшая кучка местных крестьян», — продолжает автор заметки [10]. Торжественные мероприятия, посвященные столетнему юбилею сражения под Полоцком 6–7 октября 1812 г., когда русские войска под командованием Витгенштейна, разбив войска Удино и Сен-Сира, освободили от захватчиков древний город, прошли в Полоцке в октябре 1912 г. Воинские части — преемники частей, участвовавших в знаменитом сражении, изготовили ко дню юбилея бронзовые доски с надписями названий частей, сражавшихся под Полоцком, для укрепления на установленном в городе еще в 1850 г. памятнике Отечественной войны (рисунок 6). Такую же доску, в память подвигов дружин Петербургского ополчения, изготовило Петербургское дворянство. Еще рядом воинских частей для прикрепления к тому же памятнику был сооружен образ Святого Великомученика Георгия. От всех воинских частей, принимавших участие в освобождении Полоцка, на юбилейные мероприятия, проходившие в течение двух дней, были направлены делегации (рисунок 7). Для участия в торжествах в город прибыли командующий войсками Виленского военного округа генерал-лейтенант Я. Ф. Шкинский, Витебский губернатор В. М. Арцимович, а также предводитель Петербургского дворянства светлейший князь И. Н. Салтыков. 62 к 200-летию отечественной войны 1812 года Рисунок 7 – Делегаты от 12 полков, принимавших участие в сражении под Полоцком 6-7 октября 1812 г., на юбилейных торжествах в Полоцке 7 октября 1912 г. 6 октября днем у памятника епископом Витебским и Полоцким Никандром была отслужена панихида. Вечером в зале Полоцкого кадетского корпуса с докладом о событиях 1812 г. выступил помощник инспектора классов Полоцкого кадетского корпуса подполковник Н. В. Руссет, а хор кадет исполнил ряд патриотических песен. Затем в офицерском собрании 5‑го железнодорожного батальона состоялся бал. С утра 7 октября на плацу перед зданием кадетского корпуса состоялось построение частей войск, дислоцированных в городе, и прибывших на торжества делегаций. После крестного хода бронзовые доски были прикреплены к памятнику. Командующий округом обратился к войскам с речью, затем состоялось прохождение войск церемониальным маршем. По окончании в кадетском корпусе был дан праздничный завтрак. Вечером в кадетском корпусе состоялся бал с участием приглашенных воспитанниц Полоцкой женской гимназии [11]. 22 октября 1912 г., в день столетия освобождения города от французов, в Вязьме был открыт и освящен памятник, сооруженный 3‑м гренадерским Перновским полком «в честь славного подвига предков — перновцев, выбивших штыками французов из города». К торжественной литургии, совершенной в Богородицкой церкви, прибыли командующий войсками Московского военного округа Рисунок 8 – Памятная медаль в честь столетнего юбилея Отечественной войны 1812 года идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 генерал от кавалерии П. А. Плеве, московский губернатор генерал-майор В. Ф. Джунковский, смоленский губернатор шталмейстер Н. И. Суковкин, командующий гренадерским корпусом генерал-лейтенант В. М. Гаитенов. После крестного хода, сопровождаемого несколькими десятками тысяч горожан, у памятника настоятелем Иоанно-Предтеченского монастыря архимандритом Дионисием был совершен торжественный молебен в память освобождения города от французов. После открытия и освящения памятника состоялись возложение венков, акт торжественной передачи командиром полка памятника городу и прохождение церемониальным маршем сводного батальона 3‑го гренадерского Перновского полка. Днем возле памятника прошли народные гулянья, сопровождаемые духовыми оркестрами, и «производилось демонстрирование картин кинематографа из событий 1812 года» [3, с. 364–365; 12, с. 544]. По окончании юбилейных мероприятий многие военнослужащие, а также гражданские чиновники военного и морского ведомств были награждены специально изготовленной из светлой бронзы юбилейной медалью (рисунок 8). Для раздачи войскам, принимавшим участие в основных юбилейных торжествах, был изготовлен особый памятный рубль [3, с. 369–370]. Положением о медали в память столетия Отечественной войны право ее ношения предоставлялось нескольким категориям лиц: «генералам, адмиралам, штаб и обер-офицерам, гражданским чиновникам военного и морского ведомств и нижним чинам, состоящим на службе 26‑го августа 1912 года в тех войсковых частях и командах флота, которые участвовали в Отечественной войне 1812 года, от начала ее до окончательного изгнания неприятеля из пределов России; состоящим на службе в день празднования юбилея Отечественной войны чинам Собственной Его Императорского Величества канцелярии, как установления, основанного в 1812 году по случаю военного времени и следовавшего в походе за Императором Александром I; генералам, адмиралам, штаб и обер-офицерам, гражданским чиновникам военного и морского ведомств, пажам, юнкерам, кадетам и нижним чинам, принимавшим участие в парадах на Бородинском поле и под Москвой; всем лицам, принимавшим видное участие в разработке вопросов, связанных с празднованием столетия Отечественной войны и по устройству юбилейных празднеств; всем прямым потомкам, по мужской линии, генералов, адмиралов, штаб и обер-офицеров, соответствующих чинов гражданского ведомства и духовенства, участвовавших в Отечественной войне 1812 года, как мужского, так и женского пола, а равно прямым потомкам, по женской линии, генерал-фельдмаршала князя М. И. Кутузова». Между тем решение об определении категорий лиц, которым предоставлялось право ношения медали, вызвало в воинской среде неоднозначную оценку, о чем свидетельствует активная полемика, развернувшаяся на страницах периодической печати. Подавляющее большинство авторов публикаций по данной проблематике выступала за предоставление права ношения медали всем военнослужащим русской армии, в том числе нижним чинам, где бы они ни проходили службу: «Память о войне 1812 г. должна быть одинаково близка всем членам великой русской армии, где бы они ни находились и к какой бы войсковой части ни принадлежали. 63 идеологические аспекты военной безопасности № 3, 2012 <…> медаль в память Отечественной войны должна быть выдана всем без исключения членам нашей славной армии, на долю коих выпадет счастье быть в ее рядах в торжественные дни празднования столетия войны 1812 года» [13]; «День 26‑го августа есть день национального торжества, ибо этот день решил судьбу двух величайших империй. Казалось бы, что каждый воин заслуживает носить эту медаль, которая будет ему напоминать о подвигах предков, будет будить в нем образы прошлого, славного времени. Ушедшие в запас нижние чины этим отличием будут популяризировать само событие, и в самом глухом уголке будут знать что такое Бородино! Поэтому дайте всей армии от мала до велика юбилейную медаль, пусть она воскрешает в каждом образы прошлого, пусть она подсказывает и нынешнему племени о его долге» [14]; «Вполне понятно, что войну 1812 года вели не 10, 15 или 40 полков, и даже не одна русская армия, а вся Россия, и Отечественная война с ее жертвами и успехами принадлежит всему русскому народу. <…> Помимо того, что выдача к 200-летию отечественной войны 1812 года медалей всему составу армии ярче запечатлеет в памяти солдат великое историческое событие, выдача эта вдобавок более тесно и нежно свяжет простую русскую душу с родной историей. Нужно помнить, что медаль среди массы населения имеет большое значение и роль медали расширяется при возвращении домой запасных, когда в глуши России снова и снова будет помянута и Отечественная война, и герои ее» [15]. Таким образом, юбилейные мероприятия, посвященные столетию Отечественной войны 1812 г., в той или иной степени охватили большую часть войск русской армии, и расценивались в качестве важнейшего элемента патриотического воспитания не только военнослужащих, но и всего населения страны. Примечательно, что сами сценарии проведения торжеств, посвященных юбилею, свидетельствуют не только о стремлении потомков увековечить память героев былых сражений, но и о значительном внимании, уделяемом при этом воспитательным и познавательным целям. СПИСОК ЦИТИРОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ: 1. Столетие Отечественной войны 1812//Отечественная война 1812 года. Энциклопедия. — М.: РОССПЭН, 2004. — С. 680–681. 2. Открытие памятника на Бородинском поле л.-гв. Павловским полком//Разведчик. — № 1095. — 1911. — 25 октября. — С. 673. 3. Ашик, В. А. Памятники и медали в память боевых подвигов русской армии в войнах 1812, 1813, 1814 годов и в память Императора Александра I/В. А. Ашик. — СПб., 1913. — 394 с. 4. Памятники на Бородинском поле//Разведчик. — № 1200. — 1913. — 29 октября. — С. 670. 5. Перевезение праха генерал-лейтенанта Д. П. Неверовского из г. Галле на Бородинское поле сражения//Разведчик. — № 1166. — 1913. — 5 марта. — С. 145–147. 6. [Без названия]//Разведчик. — № 1158–1913. — 8 января — С. 27–28. 7. [Без названия]//Разведчик. — № 1147. — 1912. — 23 октяб­ ря. — С. 720. 8. [Без названия]//Разведчик. — № 1112. — 1912. — 21 февраля. — С. 132. 9. [Без названия]//Разведчик. — № 1143. — 1912. — 25 сентября. — С. 645–646. 10. В‑ов, М. [Без названия]/М. В–ов//Разведчик. — № 1139. — 1912. — 28 августа. — С. 576. 11. [Без названия]//Разведчик. — № 1148. — 1912. — 30 октября. — С. 735. 12. Памятники//Отечественная война 1812 года. Энциклопедия. — М.: РОССПЭН, 2004. — С 542–545. 13. Вязовский, И. К предстоящему юбилею/И. Вязовский//Разведчик. — № 1111. — 1912. — 14 февраля. — С. 111. 14. Руанет, М. А. Юбилейная медаль 1812 года/М. А. Руанет//Разведчик. — № 1119. — 1912. — 10 апреля. — С. 247. 15. В‑ин, Д. Медаль в память Отечественной войны/Д. В‑ин//Разведчик. — № 1120. — 1912. — 17 апреля. — С. 263. Дата поступления статьи в редакцию: 01.12.2012 г. 64