цеховые организации берестья в первой половине xvii столетия

ЦЕХОВЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ БЕРЕСТЬЯ
В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVII СТОЛЕТИЯ
О.Б. Келлер
Университет Тюбинген, Германия
В 1827 г. был издан шестой том «Актов, издаваемых Виленской Археографической комиссией,
высочайше учреждённой для разбора актов в Вильне». В нём были опубликованы акты сразу трёх
магдебургий: Брестской, Кобринской и Каменецкой.
Среди актов Брестской магдебургии есть сорок два документа, касающиеся устройства и деятельности берестейских цехов. Исходя из них, можно констатировать наличие действующих в городе Берестье в первой половине XVII столетия щестнадцати цехов. В первую очередь, это цех гончарный
или горшечников (документ под номером 50). Затем, цех золотых дел мастеров. Он упоминается сразу
в нескольких актах: № 14, 15, 120 и 121. Кроме того, в Берестье были цеха: кожевенный (№ 56, 80 и
97), кузнецкий (№ 6, 7, 8, 9, 10, 11, 35, 42), портняжский (№ 7, 40, 126), сапожнический (№ 37, 56, 70,
80, 82, 90, 95, 97), скорняжеский (№ 6, 38, 56, 73, 96, 105, 112 и 114). В документе номер сорок два
упоминается цех мечный. В документе за номером 13 – цех пекарский. В документе под номером 140 –
цех резницкий или мясницкий. Существовали в Берестье в первой половине XVII столетия и такие
цеховые корпорации, как цех слесарский (№ 6), столярный (№ 42), шаповальный (№ 95), шорницкий
или седельнический (№ 1, 2, 3, 5, 6 и 42), и даже цирульничий или фельдшерский (№ 78 и 117). Кроме
того, в документах 9 и 42 речь ведётся о неких шинковых цехах.
Время возникновения первых цеховых организаций в городе Берестье неизвестно. Зато вполне
достоверно, что уже в 1420 году польский король Владислав Ягелло запретил их существование. Через сто с лишним лет появляются статуты Сигизмунда I-го от 1538 и 1543 годов, согласно которым
деятельность берестейских цеховых организаций восстанавливалась, но с определёнными ограничениями. Наконец, Сигизмунд Август II-й статутом 1550 года снимает с цехов все прежние ограничения
и восстанавливает данные организации во всей их прежней силе и полноте. Важно отметить, что
существование берестейских цехов главным образом опирается на привилегии Сигизмунда Августа,
Стефана Батории и Владислава IV-го.
Кроме королевских привилегий, обеспечивающих и гарантирующих цехам возможность существования, каждому из берестейских цехов надлежало иметь собственный устав. Цеховые уставы
встречается в «Актах» под названием вилькера (wilkierz) в документах номер 240, 249, 255, 295, 300,
301, 304, 362, 378, 379, 401, 424 и 443. В вилькерах, утверждаемых королями, излагались подробные
правила, которыми тот или иной цех руководствовался в своей практической деятельности. Нельзя не
упомянуть, что документ 112 информирует ещё об одном общем Виленском вилькере, данное городу
Берестью, по всей видимости, Владиславом IV с целью «суждения всех цехов и своевольных братчиков». Тут же следует отметить, что братство – это прежнее название цеховой организации.
В каждом цехе, помимо королевских привилегий и вилькера, имелись ещё и особые цеховые книги
и реестры, в которые вписывались как имена вновь поступающих братчиков, так равно и все приходорасходо-денежные статьи (№ 2, 40, 117).
Главными представителями любого цеха являлись двое цеховых старшин (цехмистров) – один
«русский или религии греческой», а другой «поляк или религии римско-католической». Цеховые
старшины нередко в одно и то же время были членами местных судов в качестве лавников и радцев
(документ 40). Что касалось исполнения соответственных обязанностей, то многие цеховые берестейские старшины безукоризненностью своих действий не оличались. Так, «Акты, издаваемые Виленской Археографической комиссией, высочайше учреждённой для разбора актов в Вильне» сообщают,
что первые из них мало дорожили своим цеховым судом, обращаясь для достижения личных целей в
ландвойтовский или бурмистровский суды (№ 35); вторые не исполняли цеховых уставов, не читали
для вновь поступающих членов королевских привилегий и вымогали с них лишние взносы (акты 40
и 126); третьи добивались этой должности путём интриги, без единодушного избрания всеми братчиками (№ 37); четвёртые своевольно и безотчётно тратили цеховую казну (№ 40), а пятые – небрежно
относились к цеховым привилегиям, позволяя себе вынимать последние из цеховых ящиков и уносить
домой (документ 78).
Как относились к цеховым нормам сами цеховые старшины, точно также истрактовывали установки и их подчинённые, то есть цеховые братчики. Зачастую цеховые братчики с неуважением отзывались о самих цеховых привилегиях (№ 20); глумились над цеховым судом, позволяя себе касательно
349
него разные неприличные выходки и грубую брань (№ 11); без ведома и дозволения своего цеха производили частный торг предметами своего ремесла, нанося ущерб общему интересу цеха (№ 13);
притесняли своих учеников (№ 6); провоцировали раздор между товарищами (№ 112) и т.п. Иногда
старшие и младшие братчики для прекращения каких-либо дрязг в цеховых организациях Берестья
прибегали к мировой сделке (№ 5).
Неповиновение цеховым уставам и желание выделиться из цеховой корпорации в первой половине XVII в. стали и не между одними братчиками берестейских цехов столь обычным явлением, что
король Владислав IV. издал особый декрет, которым приглашал все гродские и земские суды принять
меры строгости против «отпадающих и своевольных братчиков» (№ 42).
Как внутренняя жизнь и взаимные отношения между братчиками абсолютно любого из берестейских цехов не были свободны от частых смут и волнений, так равно взаимные отношения одной цеховой корпорации по отношению к иной представляют собой историю частой и мелочной борьбы.
Поводом к такой борьбе служило желание каждого цеха выдвинуться на первый план, при этом не
уронив перед другими своей мнимой чести, значения и достоинства. Примером такой борьбы служит
процесс кузнецкого, слесарского и шорницкого цехов с цехом скорняков, возникшего по следующему
поводу. Вышеупомянутые цехи были приглашены сопровождать погребальную процессию Киевецкого урядника Криштофа Веяцковского. Первоначально, при выносе тела цехи шествовали перед гробом
в таком порядке: сперва шли скорняки, потом кузнецы, слесаря и шорники. В день погребения, при
выносе тела из костёла, порядок несколько изменился: на первом месте стал портняжеский цех, затем кузнецкий и т.д. Шествие церемонии открылось. По пути к процессии поспешил присоединиться
скорняжеский цех со своими цеховыми знаками и знамёнами; он стал ломиться между портняжеским
и кузнецкими цехами. Произошёл конфликт. Скорняки обругали и вытолкали с места кузнецов. Кузнецы при натиске скорняков дали им соответственный отпор, то есть растолкали их знаменосцев, порвав и попортив знамёна, и в ходе скандала обругали их неприличной бранью. Магистратский суд после
долгого разбирательства данного дела и продолжительных препирательств спорных сторон, признал скорняков виновными в нарушении общественного спокойствия и присудил их цеховых старшин к недельному
заключению в тюрьме. Кузнецы же, сообразно с решением суда, должны были извиниться перед своими
противниками за неприличную брань, дозволенную ими в публичном месте (№ 6, 7, 8, 9, 10).
И последнее. Берестейские цеха принимали также самое непосредственное участие в религиозной
борьбе, связанной с введением церковной унии. Подобное религиозное событие как бы разделило
всех цеховых братчиков на три лагеря: католиков, униатов и православных.
ЗАХОДНЕЕЎРАПЕЙСКАЯ ЛІТАРАТУРА XVI СТ.: ПОЗІРК НА ЎСХОД.
ВОБРАЗ ПАЛІТЫЧНАГА ЛАДУ Ў ДЫХАТАМІІ
«ЦЫВІЛІЗАЦЫЯ – ВАРВАРСТВА»
І.А. Сынкова
Мінскі інстытут кіравання, г. Мінск, Беларусь
У эпоху Рэнесанса цікавасць да іншых краін і народаў, якая і раней існавала ў еўрапейскім грамадстве, набывае новыя рысы. За гэтым ужо адчуваецца не жаданне “баек” пра нешта незвычайнае, а сталае імкненне да пашырэння далягляду і пры гэтым атрымання менавіта сапраўднай інфармацыі пра
далёкія землі. Побач з гэтым пад уплывам гуманістычнай думкі выразна прасочваецца параўнальная
тэндэнцыя, якая звязана з супастаўленнем асаблівасцей сацыяльна-палітычнага жыцця ў розных
краінах. Крытэрый палітычнага ладу вызначае ў значнай ступені дыхатамію “цывілізацыя – варварства”. Многія заходнія пісьменнікі XVI ст. адзначаюць як асаблівасць жыцця ў Маскоўскай дзяржаве
татальнае “рабства”.
Нямецкі пісьменнік Ёган Баэмус у сваёй кнізе “Норавы, законы і звычаі ўсіх народаў” (1520) пры
апісанні Масковіі піша: “Надзвычай вялікая частка русаў – рабы нават без прымусу; многія ж, а сярод
іх таксама і радавітыя, прадаюць саміх сябе, жонку і дзяцей. Ці таму, што такім чынам маюць больш
спакою, ці атрымліваюць большае задавальненне” [1, с. 199].
Такі самы погляд на норавы жыхароў Маскоўскага княства выказвае і іншы нямецкі аўтар Вілібальд
Піркхаймер: “Тыя ж народы грубыя і вельмі варварскія, апроч таго схільны да найгоршага рабства да
такой ступені, што ўсе, лічаць сябе нібы ўласнасцю ўладара так сама, як [гэта адбываецца] у туркаў.
350