Речь как черта личности
реклама
Речь как черта личности Всякого, кто в принципе расположен к аналитическому мышлению, поражает чрезвычайная сложность различных типов человеческого поведения, и можно предположить, что явления, к которым мы в нашей обыденной, повседневной жизни относимся как к чему-то само собой разумеющемуся, столь же удивительны и необъяснимы, как и все удивительное и необъяснимое, что может быть обнаружено в этом мире. Так приходит и осознание того, что вопреки нашим представлениям речь это материя очень далекая от простоты и самоочевидности, что она в очень значительной степени доступна утонченному анализу с позиций исследования человеческого поведения и что в ходе такого анализа могут накапливаться некоторые идеи, важные для изучения проблем личности. Речь поразительно интересна вот чем: с одной стороны, мы находим ее трудной для анализа; с другой — мы в огромной мере направляемы ею в нашем повседневном опыте. В этом, наверное, есть нечто парадоксальное, но как самый что ни на есть простак, так и проницательнейший из ученых прекрасно осознают, что мы не реагируем на исходящие от нашего окружения сигналы, основываясь на одних лишь только своих знаниях. Некоторые из нас более других наделены интуицией, это правда, но нет никого, кто бы в своем интуитивном исследовании личности был полностью лишен способности накапливать речевые впечатления и руководствоваться ими. Нас учат, что когда человек разговаривает, то он говорит нечто такое, что он хочет сообщить (communicate) другому. Конечно, это не обязательно так. Как правило, человек намеревается что-то сказать, но то, что он на самом деле сообщает, может значительно отличаться от того, что он собирался выразить. Наше суждение о человеке часто формируется на основании того, чего он не сказал, и в нашем нежелании ограничиваться в этом случае одним лишь явным содержанием речи может заключаться большая мудрость. Читать между строк следует даже тогда, когда эти строки не записаны на бумажном листе. Speech as a personality trait. -- In: «American Journal of Sociology», 1927, vol. 32, pp. 892-905. 285 Размышляя над проблемой анализа речи с точки зрения изучения личности, автор пришел к мнению о возможности подойти к этой проблеме с двух различных сторон. Можно было бы предпринять два совершенно различных аналитических начинания, которые пересекались бы самым замысловатым образом. В рамках первого подхода в исследовании проводилось бы различие между индивидом и обществом, поскольку общество изъясняется не инач,е как через посредство индивида. При втором подходе исследование обращалось бы к различным уровням речи -- начав с низшего уровня, каковым является сам человеческий голос, оно доходило бы до раскрытия способов формирования законченных предложений. В повседневной жизни мы говорим,'что некий человек посредством своей речи внушает нам определенные впечатления, но мы редко когда делаем попытку разложить эту очевидную поведенческую единицу на составляющие ее уровни. Мы можем поверить в блеск идей человека, который на самом деле всего лишь обладает приятно звучащим голосом. И в такого рода недоразумения мы бываем склонны впадать довольно часто, хотя вообще-то нас не так просто одурачить. Мы можем проследовать через всю речевую ситуацию, не будучи при этом в состоянии точно указать пальцем на то место в речевом комплексе, которое побуждает нас делать то или иное суждение о личности. Подобно тому как собака знает, повернуть ли ей налево или направо, мы знаем, что нам надо высказать совершенно определенное суждение, но мы вполне можем ошибиться, если попытаемся указать, какие мотивы нас к этому побудили. Обратимся сперва к обоснованию исследования первого типа, то есть к различению социальной и чисто индивидуальной точек зрения. Для доказательства необходимости такого разграничения развернутая аргументация не нужна. Мы, человеческие существа, вне общества не существуем. Посаженный в камеру-одиночку, человек по-прежнему принадлежит обществу, ибо с ним остаются его мысли, а мысли эти, сколь бы патологическими они ни были, сформировались при посредстве общества. С другой стороны, нашему опыту никогда не бывают доступны социальные стереотипы поведения как таковые, сколь бы велик ни был наш интерес к этим последним. Возьмем столь простой социальный поведенческий стереотип, как слово «лошадь». Лошадь - • это животное о четырех ногах, она ржет, и у нее есть грива, но на деле социальный стереотип, обеспечивающий референцию к этому животному, в чистом виде не существует. Все, что существует, — это произнесение мною слова •«лошадь»- сегодня, вчера и завтра. Каждый из фактов такого произнесения отличен от другого. В каждом из них есть что-то своеобразное. Голос, во-первых, никогда не бывает одним и тем же. Качественные характеристики эмоции, сопровождающих каждую артикуляцию, различны; различна и интенсивность эмоций. Нетрудно убедиться, почему необходимо отличать социальную точку зрения от индивидуальной, ведь у общества имеются свои стереотипы, свои установленные способы действия, свои 286 особенные «теории» поведения, тогда как индивид располагает только ему свойственным способом, позволяющим ему обращаться со специфическими стереотипами общества, «подгибая» их ровно настолько, чтобы сделать их «своими», а не чьими-либо еще. Для нас настолько интересны как индивиды мы сами и другие люди, отличные (пусть даже в самой малой степени) от нас, что мы находимся в постоянной готовности отмечать малейшие отклонения от базового поведенческого стереотипа. Для того, кто к этому стереотипу не привык, подобные отклонения показались бы столь малозначительными, что могли бы остаться вовсе им незамеченными. Но для нас как индивидов они крайне важны — до того, что мы склонны забывать о наличии общего социального стереотипа, относительно которого осуществляется варьирование. У нас часто возникает впечатление, что мы демонстрируем оригинальность или выделяемся каким-то иным способом, тогда как на самом деле мы всего лишь воспроизводим социальный стереотип с добавлением тончайшего налета индивидуальности. Перейдем теперь ко второму подходу - - к исследованию речи на ее различных уровнях. Если бы мы провели критический обзор того, что передается посредством голоса и как реагируют на голос люди, мы бы нашли их взгляды на различные элементы речи относительно наивными. Разговаривая, человек производит на нас некоторое впечатление, но, как мы убедились, у нас нет ясности по поводу того, что вносит в формирование этого впечатления наиболее существенный вклад — его голос или же передаваемые этим голосом идеи. В речевом поведении выделяется несколько различных уровней, каждый из которых представляет собой множество реально существующих феноменов для лингвистов и психологов, и теперь нам необходимо рассмотреть все эти уровни для того, чтобы получить какое-то представление о сложности обычной человеческой речи. Я буду затрагивать различные уровни поочередно, делая о каждом краткие замечания по ходу изложения. Самый низший или наиболее базовый уровень речи — это голос. Он стоит ближе всего к наследственному достоянию индивида, рассматриваемого безотносительно к обществу; этот уровень является «низким» в том смысле, что отсчитывается от психофизической организации, даваемой человеку от рождения. В голосе представлен сложный пучок реакций, и, насколько известно автору, никому еще не удалось дать исчерпывающее описание того, что такое голос и каким изменениям он может подвергаться. Какой-либо книги или очерка, в которых классифицировались бы многие различные типы голоса, как будто бы не существует, как нет и терминологии, способной отдать должное ошеломляющему разнообразию голосовых яв1 лений' ', и тем не менее наши суждения о людях весьма часто поддерживаются именно впечатлениями от тонких нюансов человеческого голоса. В более общем плане голос часто может рассматриваться как форма жеста. Будучи увлеченными той или иной мыслью или охваченными некоторой эмоцией, мы можем самовыражаться с помощью 287 рук или прибегать к каким-то иным вилам жестикуляции, и голос при этом принимает участие в общей жестовой игре. С нашей нынешней точки зрения, однако, представляется возможным выделить голос в качестве особой функциональной единицы. Голос обычно считается материей сугубо индивидуальной, однако будет ли вполне правильным сказать, что он дается нам от рождения и безо всяких изменений сохраняется в течение всей жизни? Или же наряду с индивидуальным, голос обладает также и некоторым социальным качеством? Все мы, по-моему, чувствуем, что в немалой степени подражаем голосам других людей. Мы прекрасно знаем, что если по той или иной причине звучание голоса, которым наделила нас природа, вызывает критическое к нему отношение, то мы стараемся его модифицировать, чтобы он как инструмент речи не вызывал социального неприятия. В голосе всегда есть нечто такое, что следует отнести к социальному фону — точно так же, как в случае с жестами. Жесты не так просты и индивидуальны, как это кажется на первый взгляд. По большей части они специфичны для того или иного общества. Аналогичным образом, мы занимаемся непроизвольной подстройкой гортани, что вызывает в голосе существенные видоизменения - - несмотря на его личностный и относительно фиксированный характер. Поэтому, выводя из голоса фундаментальные черты личности, мы должны стараться отграничить социальный элемент от чисто личностного. Не будучи в этом достаточно осторожны, мы можем допустить серьезную ошибку в своих суждениях. Скажем, человек обладает резким или хриплым голосом, на основании чего мы могли бы заключить, что он по сути своей «груб» (coarse-grained). И угодили бы тем самым пальцем в небо, если бы оказалось, что его жизнь проходила вне уютных стен, в таком обществе, где не отказывают себе в удовольствии знатно посквернословить и вообще нарочито огрубляют голос, в то время как изначально, может статься, у этого человека был очень мягкий голос1,, характерный для деликатной душевной организации, который постепенно ожесточался под влиянием общества. Личностные свойства, которые мы стараемся вычленить, скрыты под их внешними проявлениями, и нам предстоит развить научные методы, позволяющие добраться до «естественного», предположительно неизмененного голоса. Для того чтобы проинтерпретировать голос с точки зрения его личностной значимости, необходимо хорошо представлять себе, в какой мере он является чисто индивидуальным, обусловленным естественным строением гортани, специфическими особенностями дыхания и еще тысячью и одним фактором, которые биологи когда-нибудь окажутся в состоянии определить. В этом месте можно было бы спросить: зачем придавать такую важность качественной характеристике голоса? Какое она имеет отношение к личности? В конце концов, голос человека прежде всего формируется природными факторами, голос - - это то, чем наделил нас Бог. Да, это так, но разве в сущности это не верно и по отношению к личности в целом? Коль скоро психофизический организм 288 в очень значительной мере целостен, то мы на основании общих принципов можем утверждать, что рассматривая то, что именуется нами личностью, мы имеем право придавать важность тому, что называется голосом. Находит ли личность в голосе столь же адекватное выражение, как в жестах или в манере держаться, мы не знаем. Возможно, что в голосе она, по сравнению с последними свойствами, выражается даже более адекватно. В любом случае, однако, ясно, что нервные процессы, контролирующие производство голоса, должны фигурировать в числе индивидуальных черт нервной организации, определяющих специфику личности. Базовая качественная характеристика голоса'2' -- изумительно интересная головоломка. К несчастью, мы не располагаем лексиконом, который был бы адекватен бесконечному разнообразию голосов. Мы говорим о высоком (high-pitched) голосе. Мы называем голос «густым» ("thick"; здесь и далее по абзацу кавычки в оригинале. — Дерев.) или же «тонким» ("thin"); мы считаем голос «гнусавым» ("nasal"), если с носовой частью дыхательного аппарата говорящего что-то не в порядке. Если бы нам нужно было составить инвентарь голосов, мы бы обнаружили, что никакие два голоса не являются совершенно схожими. И в то же время мы постоянно ощущаем, что в голосе индивида есть нечто показательное для его личности. Мы можем даже дойти до предположения о том, что голос в некотором смысле является символическим показателем личности в целом. Когда-нибудь, когда у нас будет больше сведений о физиологии и психологии голоса, станет возможно объединить наши интуитивные суждения о качестве голоса с научным анализом его формирования. Мы не знаем, что в точности заставляет голос производить впечатление «густого», «дрожащего» ("vibrant"), «монотонного» или «бесцветного» ("flat") и так далее. Чем воодушевляет нас голос одного человека, тогда как голос другого оставляет совершенно безразличными? Помню, как много лет назад я услышал выступление президента одного колледжа и сразу же решил, что то, что он говорил, не может представлять для меня никакого интереса. Я при этом имел в виду следующее: независимо от того, насколько интересными и относящимися к делу были его замечания сами по себе, личность его не могла меня заинтересовать, поскольку в его голосе было что-то антипатичное мне, что-то разоблачающее его в личностном плане. В его выступлении проявлялось — было такое интуитивное впечатление — некое личностное свойство, какой-то смысл, который, как я понимал, не мог так просто состыковаться с моим собственным восприятием вещей. Я не слушал то, что он говорил, я оценивал лишь качество его голоса. Мне могут возразить, что все это совершеннейший идиотизм. Возможно, но я полагаю, что все мы имеем обыкновение поступать в точности так же и что при этом мы в сущности правы — не интеллектуально, но интуитивно. А посему задачей интеллектуального анализа становится рационально обосновать для нас то, что нам и так известно в донаучной форме. 289 Едва ли стоит пытаться перечислить основные типы голоса; толку от этого будет мало. Достаточно сказать, что на основании голоса про человека можно было бы много чего узнать. Так, можно решить, что он сентиментален; что он чрезвычайно благожелателен, однако лишен сентиментальности; что он жесток — доводится слышать голоса, производящие впечатление ярко выраженной жестокости. На основании голоса можно допустить, что человек, лексикон которого груб, тем не менее добросердечен. Подобного рода наблюдения входят в повседневный опыт всякого человека. Суть лишь в том, что мы не привыкли придавать таким суждениям научной значимости. Мы убедились, что голос представляет собой явление столь же социальное, сколь и индивидуальное. Тот, кто провел бы достаточно глубокое исследование, мог бы, по крайней мере в теории, вычленить социальную составляющую голоса и отбросить ее (конечно, дело это непростое). Можно найти, например, людей с очень приятными голосами, но таковыми эти голоса сделало общество. А потом можно было бы вернуться к тому, что представлял бы собой голос вне специфичной для него истории социального развития. Эта ядерная, или первичная, качественная характеристика голоса во многих возможно, во всех -- случаях имеет символическую значимость. Такие примеры бессознательного символизма, разумеется, не ограничиваются одним лишь голосом. Если вы морщите брови, это символ определенного отношения, или установки (attitude). Если вы экспансивно размахиваете руками, это символизирует изменившуюся установку по отношению к вашему непосредственному окружению. Таким же образом и голос в значительной степени служит бессознательной символизации общей установки того или иного человека. Так что с голосом могут произойти любые случайности, которые лишат его «предопределенной» ему формы. Однако, несмотря на эти случайности, голос все равно будет представать перед нами как возможность некоторого открытия. Факторы, которые портят исходную картину, обнаруживаются во всех формах человеческого поведения, и здесь, как и везде, мы должны делать на них поправку. Первичная структура голоса — это такая вещь, доступ к которой получить сразу же мы не можем и должны поэтому раскрывать ее, постепенно стесывая различные наслаивающиеся на нее структуры, социальные и индивидуальные. Каков следующий уровень речи? То, что мы обычно называем голосом, • - это собственно голос плюс множество вариаций поведения, которые переплетены с голосом и придают ему его динамическое качество. Это уровень голосовой динамики. Двое говорящих могут иметь почти совпадающее базовое качество голоса, однако их «голоса», в обычном понимании этого термина, будут чрезвычайно различными. Обычно мы не всегда аккуратно различаем собственно голос и голосовую динамику. Одним из наиболее важных аспектов голосовой динамики является интонация - - очень интересное исследовательское поле как для лингвиста, так и для психолога. Интона- 290 ция — гораздо более сложная вещь, чем это принято считать. В ней можно выделить три уровня, сплетающихся в едином поведенческом стереотипе, который мы можем назвать «индивидуальной интонацией». Во-первых, в интонации присутствует очень важный социальный элемент, который следует отграничить от индивидуального варьирования; во-вторых, этот социальный элемент детерминирован двояким образом. В нашем распоряжении имеется некоторый набор интонаций, являющихся необходимой принадлежностью нашей речи. Если я говорю, например: Is he coming? 'Он придет?', я повышаю тон на последнем слове. Меж тем, в природе не существует никакой причины, объясняющей, почему я это делаю в предложениях данного типа. Мы склонны полагать такой навык естественным, даже самоочевидным, однако сравнительное изучение динамических навыков в большом количестве несходных языков убеждает нас, что в целом такое допущение необоснованно. Вопросительная установка может быть выражена другими способами, такими, как использование специальных вопросительных слов или особых грамматических форм. Повышение голоса в вопросительных предложениях определенного типа — это один из значимых стереотипов английского языка, и, следовательно, такое повышение не является экспрессивным в смысле индивидуальной экспрессии, хотя мы иногда и ощущаем его такопым. Но это не все. В интонации существует второй уровень социально обусловленного варьирования — это тональная трактовка голоса в целом, совершенно безотносительно к собственно языковым интонационным стереотипам. В каждом данном обществе присутствует понимание того, что наш индивидуальный интонационный диапазон не может быть слишком широк. Модулируя наш голос, мы не должны забираться в своих пассажах слишком высоко; средняя высота тона должна быть такой-то и такой-то. Другими словами, общество требует от нас ограничиваться определенным интонационным диапазоном и определенными характерными модуляциями, то есть следовать специфическим для данного общества мелодическим стереотипам. Если бы мы сравнили речь английского сельского джентльмена с речью фермера из Кентукки, то мы нашли бы их интонационные навыки заметно различающимися, несмотря на наличие некоторых существенных черт сходства, существующих в силу того факта, что язык, на котором они говорят, является по существу одним и тем же. Никто не осмеливается отступать от соответствующего интонационного стандарта слишком далеко. И однако же, мы не знаем таких двух индивидов, которые бы говорили с совершенно одинаковыми интонациями. Когда кто-нибудь приезжает откуда-то издалека, он интересен нам как представитель некоего социального типа. Южанин, житель Новой Англии или Среднего Запада — каждому из них присуща своя характерная интонация. Но когда индивид погружен в нашу собственную социальную группу и является ее представителем, он интересен нам именно как индивид. Если мы имеем дело с людьми, чьи социальные навыки те же, что и у нас, то нас интересуют 291 демонстрируемые ими тонкие интонационные различия, поскольку общий для них социальный фон нам достаточно хорошо известен, чтобы мы могли оценить эти тонкие различия. Мы не правы, делая те или иные выводы о личности на основании интонации без учета интонационных навыков, которые присущи речевому сообществу данного индивида или которые были привнесены из иностранного языка. Пока мы не оценили социального фона, мы реально не можем судить о речи человека. Когда японец говорит монотонно, мы не вправе считать, что он являет собой пример того типа личности, который представлял бы каждый из нас, если бы воспроизводил присущую японцу мелодику предложения. Более того, когда мы слышим, как голос итальянца проносится по всей возможной тональной гамме, мы склонны считать, что он темпераментен или что он — интересная личность. И все же мы не знаем, темпераментен ли он хотя бы в самой малой степени, до тех пор, noka нам неизвестно, каковы обычные речевые навыки итальянцев и какие способы мелодической игры итальянское общество допускает для своих членов. Следовательно, базовая интонационная кривая — при объективном рассмотрении — может с точки зрения индивидуальной экспрессивности иметь лишь второстепенную значимость. Интонация — это всего лишь один из многих аспектов голосовой динамики. Рассмотрению подлежит также и ритм речи. Здесь опятьтаки необходимо различать несколько слоев. Прежде всего, базовый темп речи задается языковым окружением, взрастившим человека, а отнюдь не обязан своим существованием индивидуальным свойствам личности. У нас, в английском языке, имеются очень отчетливые ритмические особенности. Так, мы склонны значительно усиливать одни слоги и до минимума ослаблять другие, и вовсе не потому, что мы хотим что-то подчеркнуть. Просто язык наш устроен таким образом, что мы должны подчиняться его характерному ритму, выделяя какой-то определенный слог в слове или ритмической группе за счет других. Есть языки, которые не следуют этому обыкновению. Если француз в своих словах делает ударения на наш английский манер, мы обоснованно можем заключить, что он пребывает в нервозном состоянии. Более того, существуют ритмические формы, обусловленные социализованными навыками конкретных групп, — ритмы, накладывающиеся на базовые ритмы данного языка. В каких-то частях нашего общества не допускается использование эмфатических ударений, другие же допускают или требуют большей степени эмфатичности. Общество, где ценится вежливость, в гораздо меньшей степени будет позволять своим членам упражняться с ударениями и интонацией, нежели общество, которое образует публика на бейсбольном или футбольном матче. Короче говоря, у нас имеются две разновидности ритмов, имеющих социальную значимость, — ритмы языка и ритмы социальной экспрессии. И, опять же, наряду с этим мы имеем индивидуальные ритмические факторы. Некоторые из нас склонны к большей отчетливости в обозначении ритмов, к более явному вы- 292 делению определенных слогов, к растягиванию большего количества гласных, к большей свободе в сокращении гласных, на которые не падает ударение. Другими словами, в дополнение к социальным имеются также индивидуальные ритмические вариации. Существуют и иные, помимо интонации и ритма, динамические факторы. Среди них - • отноагтельная плавность/глад кость (continuity) речи. Множество людей говорят с усилием, обрывками, тогда как речь других течет плавно вне зависимости от того, есть им что сказать или нет. Для последних не важно, имеется ли в их распоряжении нужное слово; важна лишь гладкость языкового выражения. И вновь — гладкость речи бывает социальной и индивидуальной, равно как социальным и индивидуальным бывает темп речи. Когда говорят, что наши высказывания произносятся быстро или медленно, то подразумеваться при этом может лишь то, что мы опережаем некоторый присущий данному обществу темп речи либо отстаем от него. И опять здесь, в случае темпа, индивидуальная привычка и ее диагностическая ценность для изучения личности должны соизмеряться с принятыми социальными нормами. Итак, на втором уровне языкового поведения мы имеем ряд факторов, таких, как интонация, ритм, относительная плавность/гладкость и темп, каждый из которых при анализе распадается на два различных уровня, социальный и индивидуальный; более того, социальный уровень в общем случае также должен быть разделен на два уровня уровень того социального стереотипа, который мы называем языком, и уровень нерелевантных с точки зрения языка речевых навыков, но характерных для каждой конкретной социальной группы. Третий уровень анализа речи — это произношение (pronunciation). Здесь опять же часто говорят о «голосе», тогда как на самом деле имеются в виду индивидуальные нюансы произношения. Человек, скажем, произносит определенные согласные или гласные со специфической окраской (timbre) или каким-либо иным характерным способом, и мы имеем склонность приписывать эти произносительные вариации его голосу, хотя на самом деле они могут не иметь ничего общего с качественной характеристикой его голоса. В произношении мы снова должны отграничить социальные шаблоны от индивидуальных. Общество предписывает нам произносить определенные согласные и гласные, которые, так сказать, были отобраны в качестве кирпичей и раствора для строительства данного языка. Особенно сильно уклоняться от этого предписания мы не можем. Мы знаем, что иностранец, который изучает наш язык, не сразу справляется с нашими специфическими звуками. Он использует ближайшие к ним по произношению звуки, которые он может найти в своем собственном языке. Было бы явно неверно делать выводы о природе личности на основании подобных произносительных ошибок. Но в то же время существуют и такие индивидуальные вариации в произнесении зву- 293 ков, которые в высшей степени важны и во многих случаях симптоматичны для изучения личности. Одна из наиболее интересных глав в трактате о языковом поведении, глава, которая пока не написана, должна быть посвящена экспрессивно-символической природе звуков • - совершенно безотносительно к тому, что с референциалыюй точки зрения обозначают слова, в которых эти звуки встречаются. В собственно языковом плане звуки не имеют значения, однако, захотев проинтерпретировать их психологически, мы, вероятно, обнаружим, что между реальным значением слов и бессознательной символической значимостью звуков, как они реально произносятся индивидами, существует тонкая, хотя и мимолетная, связь. По-своему, интуитивно, это знают поэты. Но то, что поэты, используя художественные средства, делают вполне осознанно, бессознательно делается и нами, причем если и со скудными средствами, то зато с широчайшим размахом. Было замечено, например, что в экспрессивной сфере существуют определенные тенденции произношения диминутивных форм. Разговаривая с ребенком, вы, сами того не сознавая, меняете ваш -«произносительный уровень». Слово tiny 'крохотный, малюсенький' может превратиться в teeny. Нет никакого правила английской грамматики, которое оправдывало бы такое изменение гласного, однако символическая природа слова teeny выражена в большей степени, чем у слова tiny, и причину этого следует искать в фонетическом символизме. Когда мы произносим ее в teeny, между языком и небом остается мало места; в первой же фазе произнесения t в tiny такового места много*. Другими словами, вариант ее имеет жестовую значимость, подчеркивающую идею, или скорее ощущение, малости. В данном конкретном случае тенденция к символическому выражению уменьшительности разительна, поскольку она вызвала переход к совершенно новому слову, но мы постоянно осуществляем подобную символическую подстройку менее явными способами, не осознавая этого. Некоторые люди в большей степени, чем другие, тяготеют к символическому использованию звуков. Человек, например, может шепелявить, поскольку бессознательно прибегает к символическому выражению определенных черт, которые заставляют тех, кто знаком с ним, говорить о нем как об изнеженном «маменькином сынке». Его произношение обусловлено не тем, что он не может правильно выговаривать звук s, а тем, что он определенным образом самовыражается посредством шепелявости. У него нет дефекта речи, хотя, конечно, встречается шепелявость, которая является речевым дефектом и которую следует отличать от символической шепелявости. В В принятой в отечественных англо-русских словарях последних десятилетий британской «джоунзовской» транскрипции интерпретируемое Сепиром качественное различие по степени подъема между [1:] в «teeny» и [1] в «tiny» не отмечается, фиксируется лишь различие по долготе. В американской же лексикографической традиции качественное различие принято отмечать, в том числе иногда с помощью используемой здесь Сепиром «квазиорфографической» транскрипции. — Лрим.перев. 294 сфере артикуляции имеется много других бессознательных символических привычек, для описания которых у нас нет принятой терминологии. Мы, однако, не можем плодотворно обсуждать такие вариации до тех пор, пока нами не установлена социальная норма произношения и пока у нас нет точного представления о том, какие отклонения допустимы внутри этой нормы. Если кто-нибудь отправляется в Англию, Францию или какое-либо другое иностранное государство и записывает там, какое воздействие воспринятые им особенности голосов и произношения оказывают на интерпретацию значения, то все, что он сообщит, едва ли будет иметь ценность, если только предварительно им не было проведено кропотливого исследования социальных норм, по отношению к которым индивидуальные феномены выступают в качестве вариантов. Замеченная вами шепелявость может быть предписываемой данным обществом и, следовательно, может не быть психологической в оговоренном выше смысле. Нельзя выстроить абсолютной психологической шкалы для голоса, интонации, ритма, темпа или же произношения гласных и согласных, не установив в каждом случае социальный фон речевого навыка. Значимо всегда варьирование, а не объективное поведение как таковое. Очень важен четвертый речевой уровень, уровень лексики (vocabulary). Все мы говорим по-разному. Существуют слова, которыми некоторые из нас никогда не пользуются. Существуют и другие, любимые слова, которые мы используем постоянно. Особенности личности в значительной мере отражаются в подборе слов, однако и здесь мы должны тщательно различать социальную лексическую норму и более значимый личностный выбор слов. Некоторые слова и выражения не используются в определенных кругах, другие же являются отличительным признаком территориальной, статусной или профессиональной принадлежности. Слушая человека, принадлежащего к определенной социальной группе, мы бываем заинтригованы его словарем, а возможно, и попадаем под притягательное воздействие этого последнего. Не будучи проницательными аналитиками, мы вполне можем увидеть личностные черты в том, что представляет собой всего лишь манеру выражаться, принятую в обществе, к которому принадлежит данный человек. Индивидуальное варьирование существует, но его можно должным образом оценить лишь с оглядкой на социальную норму. Иногда мы выбираем те или иные слова, поскольку они нам нравятся; иногда мы третируем их, поскольку они нам надоели, раздражают или пугают нас. Мы не собираемся попадать в их плен, В общем, здесь имеется простор для очень тонкого анализа того, как определяется социальная и индивидуальная значимость слов. Наконец, в качестве пятого уровня выступает стиль. Многие люди разделяют иллюзию того, что стиль — это нечто, принадлежащее литературе. Реально же стиль — это речевая повседневность, характеризующая как социальную группу, так и индивида. Всем нам при- 295 сущи свои индивидуальные стили разговора и продуманного выступления, и они отнюдь не так случайны и произвольны, как мы полагаем. Индивидуальные способы группировки слов и формирования из них более крупных единиц, как бы слабо они ни были разработаны, имеют место всегда. Разделить социальную и индивидуальную детерминанты стиля было бы очень сложной задачей, но теоретически она разрешима. Итак, в нашем распоряжении имеются следующие данные, с которыми мы можем иметь дело в попытках добраться до личности некоторого индивида — в той мере, в какой наши попытки основываются на фактах, извлекаемых из его речи. У нас есть его голос. У нас есть динамика его голоса, иллюстрируемая такими факторами, как интонация, ритм, плавность и темп. У нас есть произношение, лексика и стиль. Давайте взглянем на эти данные, исходя из того, что они образуют систему из стольких-то и стольких-то уровней, на основе которых формируются экспрессивные стереотипы. Можно почувствовать, как осуществляется индивидуальное структурирование на одном из этих уровней, и основываться на этом чувстве при интерпретации остальных уровней. Объективно, однако, два или более уровней данного речевого акта могут производить экспрессивный эффект как сходства, так и контраста. Можно проиллюстрировать это на гипотетическом примере. Мы знаем, что многие из нас, будучи поставленными природой или обычаями в ущербное положение, вырабатывают компенсаторные реакции. В случае шепелявого человека, которого мы назвали «неженкой», в целом женоподобный тип артикуляции, скорее всего, сохранится, но другие аспекты его речи, включая голос, могут свидетельствовать о некоторых его компенсаторных усилиях. Он может иметь пристрастие к мужскому интонационному типу, или, прежде всего, он может сознательно или бессознательно выбирать слова, долженствующие показать, что он настоящий мужчина. Здесь перед нами предстает очень интересный конфликт, нашедший воплощение в сфере речевого поведения. Он представлен здесь, как и во всех других поведенческих типах. Человек может выразить на одном из уровней структурирования то, что невыразимо на другом. Или он может подавлять на одном уровне то, что он не умеет подавлять на другом, в результате чего может возникнуть «диссоциация», которая в конечном счете, вероятно, представляет собой не что иное, как заметное расхождение в экспрессивном содержании функционально связанных стереотипов. Помимо специфических выводов, которые могут быть сделаны из принадлежащих любому из этих уровней речевых явлений, есть много совершенно самостоятельной интересной работы, которая связана с изучением сотканной из различных уровней психологии речи. Может статься, что некоторые трудноуловимые голосовые явления представляют собой переплетение различных произносительных стереотипов. Мы иногда ощущаем, что голосом передаются две различные вещи, 296 и голос при этом воспринимается как расщепленный на «верхний» и «нижний» уровни. Из нашего беглого обзора должно быть ясно, что если мы проведем поуровневый анализ речи индивида и тщательно рассмотрим каждый из этих уровней в социальной перспективе, то в наших руках окажется ценный инструмент психиатрической работы. Возможно, что исследование предложенного типа, если оно будет достаточно глубоким, позволит нам прийти к некоторым очень существенным заключениям, касающимся личности. Интуитивно мы приписываем голосу и речевому поведению, осуществляемому посредством голоса, огромное значение. При этом, как правило, мы не можем сказать чего-либо большего, чем «Мне нравится голос этого человека» или «Мне не нравится, как он говорит». Проводить исследование индивидуальной речи сложно отчасти в силу специфически мимолетного ее характера, а отчасти по причине особых трудностей в разграничении социальных и индивидуальных детерминант речи. В свете всех этих затруднений результаты работ по анализу речи, выполненных исследователями поведения, не так значительны, как нам бы хотелось, но это не освобождает нас от ответственности за проведение таких исследований. КОММЕНТАРИИ ПЕРЕВОДЧИКА '''Несмотря на бурное развитие в XX в. фонологии, сперва сегментной, а потом и супрасегментной (последняя с середины 70-х гг. переживает подлинный бум), пессимистическая оценка Сепиром степени изученности просодических явлений, по свидетельству С.В.Кодзасова, в основном сохраняет свою справедливость и поныне. Бум выражается в основном в бесконечных формальных модификащшх моделей описания немногочисленных частных явлений, тогда как все их огромное разнообразие по-прежнему остается почти не описанным. 2 ' 'По сообщению С.В.Кодзасова, то, что Сепир называет базовой качественной характеристикой голоса, в самое недавнее время приобрело-таки терминологическое обозначение «фонационное качество голоса».
