Прежде всего следует высказать несколько ... касаются, во-первых, генезиса концепций символического ... Глава третья
advertisement
Глава третья Символический интеракционизм Прежде всего следует высказать несколько предварительных замечаний, которые касаются, во-первых, генезиса концепций символического интеракционизма, во-вторых, места символико-интеракционистского подхода в системе социальных наук, в-третьих, содержания понятия социального взаимодействия, как оно трактуется в символическом интеракционизме. Последнее наиболее важно, ибо уяснение содержания этого понятия позволяет с самого начала определить специфику теоретической ориентации символического интеракционизма и выделить его из ряда других социальнопсихологических и социологических концепций, основывающихся на понятии взаимодействия. 1. В современной буржуазной социологии и социальной психологии под названием «символический интеракционизм» выступают теоретические концепции, ведущие свое происхождение от социально-психологической системы Дж.Г. Мида и «психодраматических» исследований Дж. Морено. Имя Морено редко упоминается, когда речь заходит о родоначальниках этого направления. Тем не менее анализ теоретических положений Морено, содержащихся в его исследованиях о психодраме, обнаруживает их родство с соответствующими рассуждениями Дж. Мида1. 68 Символический интеракционизм часто рассматривается как чисто американское «изобретение». Мнение это неточно. Теории символического интеракционизма следуют интеллектуальной традиции исследования диалектики человеческого общения, наиболее ярко выразившейся в гегелевской философии. Известный американский социолог Г.П. Беккер писал: «Мид был одним из моих учителей... он говорил, что рассмотрение Self-Other Problem без мощного импульса со стороны гегелевского анализа никогда бы не приняло форму, в которой оно воплотилось в «Mind, Self and Society»2. В этой работе, добавляет Беккер, Мидом был мастерски использован анализ проблематики понимания и общения, данный в «Феноменологии духа» Гегеля. К этой же традиции относится интеракционистская по своему существу антропология Л. Фейербаха, послужившая одним из источников позднейших экзистенциалистских концепций личности, а также вдохновившая ряд антропологических и социологических доктрин современной диалектической теологии (М. Бубер, П. Тиллих и др.)3. Дух этих построений, превращающих диалектику общения в мистику общения, прекрасно передают стихотворные строки Морено, предпосланные им в качестве эпиграфа его многотомному труду «Психодрама»: «Встреча двоих: зрачок к зрачку, лицо к лицу. Когда ты рядом, я вырву твои глаза и заменю их моими, и я вырву мои глаза и заменю их твоими, а потом я взгляну на тебя твоими глазами, а ты на меня - моими, и наше свидание станет тюрьмой без цепей: неопределенное место в неопределенном времени, неопределенное слово Простое хронологическое сопоставление позволяет говорить о независимом возникновении главных идей символического интеракционизма на немецкой, так же как и на американской почве. Годы жизни Дж.Г. Мида - 1863-1931, Джэкоб Морено родился в 1892 г. Но при жизни Мид мало печатался. Главные труды его, скомпонованные из статей, беглых заметок, стенограмм лекций, были изданы лишь после его смерти (см. библиографию). Тогда же началось распространение его идей. Разработка Морено теории и практики психодрамы приходится на 20-е годы, тогда же были опубликованы его первые теоретические работы. Теории Морено стали приобретать более широкую известность после переезда его в 1927 г. из Австрии в США. 2 Becker Н.P. Deutsche Gedankengut in der amerikanischen Socialpsychologie und Sociologie. In: Jahrbuch für Amerikastudien, Bd. III. Heidelberg, I958, S.16. 3 См.: Pfnetze P.E. Self, Society, Existence. Human Nature and Dialogue in the Thought of G.H. Mead and M. Buber. N.Y., 1961; Winter G. Elements for a Social Ethic. N.Y., 1966. 1 1 неопределенному человеку»4. Современные концепции символического интеракционизма, несмотря на свой рационалистический научный пафос, объективно содержат в себе возможности подобного рода мистики и в своих логических выводах приходят к релятивизации социального пространства - времени, языка, социального бытия человека. Из непосредственных предшественников символического интеракционизма социологов и социальных психологов, наметивших соответствующий этому направлению круг проблем, а также пути их разрешения, можно назвать Г. Зиммеля в Германии, Ч. Кули и У. Томаса в Америке. 69 2. Второе замечание касается места теорий, символического интеракционизма в системе социальных наук. Различными авторами, в том числе и среди самих представителей этого направления, символический интеракционизм относится то к области социологического, то к области социально-психологического знания5. Причина путаницы состоит в том, что символические интеракционисты идут фактически по пути подмены социологии социальной психологией. Не располагая историко-социологической теорией, позволяющей отнестись к обществу как к объективному феномену, имеющему собственные закономерности функционирования и развития, не сводимые к закономерностям межличностного общения, символические интеракционисты рассматривают социальную структуру как результат «кристаллизации», стабилизации процессов межличностного общения, а социальное развитие - как процесс эволюции коммуникативных форм. В этом смысле они всецело следуют точке зрения Ч. Кули, полагавшего, что «даже наиболее сложные и неизменные институты» следует рассматривать как «состоящие из бесчисленных межличностных взаимодействий или актов симпатии, организованных в прочное целое... посредством некоторой системы символов»6. Интеракционизм подменяет понятие общества как объективного феномена понятием общества как феномена интерсубъективного, где «скрепами» социального порядка служат не объективные материальные жизненные процессы, а субъективно значимые символы. Подобная трактовка общества не удовлетворяет потребностям социологии, хотя, на наш взгляд, в ней удачно очерчивается именно тот аспект социальной жизни, исследованием которого должна заниматься социально-психологическая наука7. Именно поэтому можно говорить о теориях символического интеракционизма как о социальнопсихологических по существу, отмечая несостоятельность их претензий на теоретическое познание фундаментальных социальных процессов и закономерностей. 3. И еще одно замечание относительно понятия взаимодействия, как оно трактуется в символическом интеракционизме. Пояснение его точного содержания необходимо, ибо тезис о том, что социология представляет собой исследование социального взаимо70 действия, стал ныне общим местом в буржуазной социальной науке, и на понятии взаимодействия базируется целый ряд социологических концепций, радикально отличающихся от символического интеракционизма. Г. Беккер, не претендуя на исчерпывающий анализ, выделяет три основных 4 Moreno J. Psychodrama, v.1. N.Y., 1947, p.3. Например, Н. Дензин относит символический интеракционизм к «субъективным, т.е. социально-психологическим» по своей природе, теориям (Denzin N. Symbolic Interactionism and Ethnomethodology. - «ASR», 1969, v.84, N6, p.259), тогда как Г. Блумер и ряд других теоретиков предпочитают говорить о «социологии символического интеракционизма». 6 Cooley Ch. Human Nature and the Social Order. N.Y., 1964, p.166. 7 См. работы Б.Д. Парыгина, особенно его книгу «Социальная психология как наука» (Л., 1967, с.55-57). 5 2 значения понятия взаимодействия8. а) Взаимодействие как взаимовлияние индивидов, когда предполагается, что поведение индивида представляет собой непосредственную реакцию на поведение другого. В простейшем виде эта точка зрения концептуализируется в модели «стимул реакция». Взаимодействие, рассматриваемое подобным образом, носит почти автоматический характер, реакция на поведение другого предетерминирована, «неизбежна» и «внеличностна». Более разработанной и теоретически изощренной версией такого подхода является теория социального обмена Дж. Хомэнса, П. Блау и др. б) Взаимодействие, предполагающее опосредствующую роль символов. Здесь речь идет о так называемом символическом взаимодействии. Этот подход подчеркивает существеннейшее различие в поведении животного и человека. Символизация предполагает новый уровень переживания наличия другого. Взаимодействие отождествляется здесь с коммуникацией (в особенности подчеркивается роль лингвистической коммуникации). Согласно этой точке зрения взаимное влияние никогда не бывает прямым, оно всегда подвержено некоторой промежуточной трансформации, т.е. стимул всегда интерпретируется. в) Взаимодействие как Self-process. В этой концепции утверждается, что индивид не только находится в постоянном взаимодействии (коммуникации) с другими, но и постоянно взаимодействует с самим собой. Согласно этой точке зрения мышление есть процесс взаимодействия - индивид сообщается сам с собой «из перспективы другого». Первый из очерченных выше подходов, базирующийся на методологических принципах бихевиоризма, коренным образом противоречит точке зрения символических интеракционистов. Базовым для теоретических концепций символического интеракционизма является понятие символически опосредствованного взаимодействия (второй подход). Третий подход (взаимодействие как Self-process) логически следует из второго. Обе эти версии разрабатываются в современных концепциях символического интеракционизма. Обе они (в неразрывном единстве) представлены в трудах основоположников этого направления - Дж.Г. Мида и Дж. Морено. 71 Дж.Г. Мид и Дж. Морено Г. Блумер, один из виднейших представителей современного символического интеракционизма, писал, характеризуя значение идей Мида для социологии и социальной психологии: Мид «перевернул традиционную предпосылку, гласящую, что... разум и сознание изначально «даны» человеческим существам, что люди живут в мире пресуществующих, самоконституирующихся объектов, что их поведение состоит в реагировании на эти объекты и что жизнь группы состоит в соединении реагирующих таким образом человеческих индивидов». В противоположность традиционному подходу, утверждает Блумер, Мид показал, что «человеческая групповая жизнь явилась сущностным условием возникновения сознания, разума, мира объектов, человеческих существ как организмов, обладающих «Я», и человеческого поведения в форме конституированных актов»9. Согласно этой точке зрения не только социальный мир индивида является продуктом его жизни в группе, но и мир в целом является социальным продуктом, «конструируется» в совокупности процессов социальных взаимодействий. Не случайно наиболее глубокий из комментаторов Мида, М. Натансон, отмечает, что, по Миду, «социальный опыт включает в себя все фундаментальные данные как для анализа самой природы «социального», так и для анализа самой природы «опыта» 10. В круг проблем, Цит. по: Brlttan A. Meanings and Situations. London, 1973, p.34. Blumer H. Sociological Implications of the Thought of George Herbert Mead. - «American Journal of Sociology», 1966, v.71, N5, p.535. 10 Natanson M. The Social Dynamics of George Herbert Mead. Washington, D.C., 1956, p.6. 8 9 3 объединяемых в понятии социального опыта, Натансон включает: организм, «Я», индивид, личность; общество, группа, среда, ситуация, взаимодействие, процесс, активность, объект, образ, феномен; познание, интуиция, понимание, воображение; и т.д. У Натансона есть все основания для подобного расширительного толкования социального опыта, ибо Мид рассматривает мир как постоянно возникающий, становящийся в процессе межиндивидуальных взаимодействий. Это означает, что в каждом конкретном взаимодействии возникают, становятся или же репродуцируются фундаментальные гносеологические и онтологические структуры. Анализ процесса формирования индивидуального сознания (и параллельно «порождения» социального мира) в ходе взаимодействия Мид начинает с понятия «жеста»11. Жест служит 72 начальной фазой индивидуального действия и в ходе взаимодействия выступает в качестве стимула, на который реагируют другие его участники. Жест является символом, ибо предполагает наличие некоего референта, «идеи», соотнесенность с некоторыми элементами опыта индивида. Реакция на жест-символ не является непосредственной. Жест и реакция на него опосредствуются значением. Значение представляет собой как бы редуцированное взаимодействие, объективно существующее в сфере социального опыта взаимодействующих индивидов. Совокупность значений выступает как символическое содержание сознаний, опыта индивидов. Но в терминах значений формируются не только частные содержания опыта, но и общие понятия - универсалии. Комментируя мидовское понимание процесса порождения языковых значений, Ч. Моррис пишет: «Индивид должен знать, о чем он сообщает. Он сам, а не только тот, кто реагирует, должен быть способным интерпретировать значение своего собственного жеста... Благодаря их (значимых символов. - Л.И.) использованию индивид «принимает роль другого» в процессе выработки и осуществления собственного поведения... Способность жеста вызывать одну и ту же реакцию в «Я» и в «Другом» обеспечивает общность содержаний, необходимую для языковой общности»12. Значимые символы могут вырабатываться даже в ходе диадического взаимодействия. В ходе же более сложного взаимодействия с участием многих индивидов учитывается и обобщается мнение группы относительно общего объекта, т.е. принимается роль «обобщенного другого». Обнаружение феномена «обобщенного другого» означает для социальной психологии возможность анализа поведения в сложной социальной среде, для психологии сознания - возможность объяснить формирование общих понятий. «Действительная универсальность и безличность мысли и разума, - пишет Мид, - является результатом принятия данным индивидом установок других по отношению к себе и последующей кристаллизации всех этих частных установок в единую установку, или точку зрения, которая может быть названа установкой «обобщенного другого»13. Стадии принятия роли другого, других, обобщенного другого - стадии превращения физиологического организма в рефлексивное социальное «Я». Происхождение «Я», таким образом, целиком со73 циально. Богатство и своеобразие заложенных в том или ином индивидуальном «Я» При анализе концепции Дж. Мида используются положения, сформулированные вами ранее в статье: Ионин Л.Г. Критика социальной психологии Мида и ее современных интерпретаций. - «Социологические исследования», 1974, №1. 12 Morris Ch. Foreword. - In: Mead G.H. Mind, Self and Society. Chicago, 1936, p.XXI. 13 Mead G.H. Mind, Self and Society. Chicago, 1936, p.90. 11 4 реакций, способов действия, символических содержаний зависит от разнообразия и широты систем взаимодействия, внутри которых существует «Я». Структура завершенного «Я», полагает Мид, отражает единство и структуру социального процесса. Пафос мидовской социальной психологии совершенно ясен, и относительная прогрессивность его идей для своего времени несомненна. В эпоху между двумя мировыми войнами, когда для общего интеллектуального климата в его стране характерен был исключительный индивидуализм, а в психологии - крайний бихевиоризм типа уотсоновского, Мид утверждал социальный характер человеческого «Я», невозможность сведения человека к «психологической машине», каковой он выступал в доктринах бихевиористов, невозможность существования «Я» вне «Других», вне социального контекста взаимодействия, т.е. вне общества. Подобные установки не противоречат в принципе взглядам марксистской социальной психологии на процесс формирования полноценного социального индивида. Но в конкретном мидовском анализе процесса социального взаимодействия содержатся моменты, чреватые опасностью субъективизма. Первый из этих моментов - асоциологичность. Центральные категории социальной психологии Мида остались расплывчатыми, неясными. Он не сумел конкретизировать и расшифровать свои мысли в терминах социологической теории, поскольку для этого ему пришлось бы разработать целостную теорию социальной структуры, проследить взаимодействие социальных норм, групп, институтов и т.д. Другой момент, теснейшим образом связанный с первым, - антиисторизм концепции Мида. Мид анализирует наличность форм взаимодействия, отвлекаясь от проблемы их исторического становления. Анализ же этот необходимо должен быть связан с историко-социологической теорией, с историческим материализмом, который только и может объяснить содержание и суть тех или иных исторически наличных форм общения14. Именно игнорированием историко-социологической теории можно объяснить еще один «опасный» момент - отсутствие в концепции Мида анализа содержательного аспекта взаимодействий. Отсюда невозможность выделения взаимоотношений в процессе производства как решающих, определяющих содержание всех других типов взаимодействий. Последнее не является очевидным с точки 74 зрения непосредственно участвующего во взаимодействии индивида. Взгляд Мида на проблему социального индивида и социального взаимодействия - это взгляд «изнутри», не проникающий за рамки наличного, данного. Отсюда - тенденция субъективизации концепции в целом, которой Мид не сумел избежать. Внешне последовательная и непротиворечивая трактовка Мидом генезиса социального «Я», сознания, системы интерсубъективно значимых символов обнаруживает, тем не менее, внутренний парадокс, отмечавшийся многими его критиками и комментаторами. Р. Бейлз писал: «Социальное взаимодействие, из которого возникают разум, «Я», общество, вряд ли может быть только таким, каким определяет его участник после выработки рефлексивного «Я». Что-то существует до его определения, до его способности определять... Символическое взаимодействие возникает из несимволического...»15. Раскрытие Мидом процесса этого возникновения, говорит Р. Бейлз, внутренне противоречиво. Парадокс, как полагает Г. Уинтер16, заключается в следующем. Жест, совершаемый «Я», вызывает реакцию другого и становится значимым Кон И.С., Шалин Д.Н. Джордж Г. Мид и проблема человеческого «Я». - «Вопросы философии», 1969, №12. 15 Bates R. Comment on H. Blumer's paper. - «American Journal of Sociology», 1966, v.71, N5, p.546. 16 Mead G.H. Elements for a Social Ethic. 14 5 жестом, ибо приобретает значение, позволяя «Я» взглянуть на себя глазами другого, «принять роль другого». Но «Я» может интерпретировать реакцию другого только лишь будучи «Я». Если следовать букве социальной психологии Мида, можно сказать, что «Я» формируется в ходе взаимодействия, которое само по себе уже предполагает наличие этого «Я». Мид пытается разрешить этот парадокс, вводя представления о сложном, комплексном характере человеческого «Я». Так, система «Я» включает в себя два элемента: «I» и «ме». «Me» - это совокупность интернализованных установок других, «обобщенных других», групповых норм; «I» - нерефлексивный, спонтанный элемент «Я». «Я» - это диалектика «I» и «me», их внутренний монолог. Мид так характеризует взаимоотношение этих элементов «Я»: «me» - вопрос, задача, поставленная обществом: «I» - ответ. «Каков будет этот ответ, «Я» не знает, и не знает никто другой... Реакция на ситуацию, какой она является в непосредственном опыте, не очевидна, и именно эта реакция конституирует «I»17. По Миду, «I» всегда в настоящем, оно есть непосредственность восприятия и действования, нерефлексивный, спонтанный элемент «Я». «Я» оценивает действие лишь тогда, когда оно в прошлом, оценивает с точки зрения интернализованной 75 структуры установок других, т.е. с точки зрения «me». «I» входит в сознание, когда оно уже не «I», а «mе». Именно подсистему «I» делает Мид основным агентом личностного и (следуя логике своей концепции) общественного развития, практически опровергая в рамках собственной теории перспективную с точки зрения социологического анализа концепцию «me», обрекая на субъективизм и релятивизм всю свою систему социальной психологии18. Сказанного достаточно для общей характеристики социально-психологической теории Мида. Обратим же теперь внимание на такое высказывание, чрезвычайно ярко характеризующее представления Мида о спонтанном, нерефлексивном действии «I». «Спонтанность действует только лишь в момент своего явления, так же как, говоря метафорически, лишь только в комнате включается свет, все становится ясно видимым»19. Но эта цитата принадлежит уже не Миду, а Морено. Трактовка Морено проблемы «Я» во многом сходна с мидовской трактовкой. Он дает почти такое же объяснение процессу возникновения значимых символов и социального «Я». «Ролевое поведение, пишет Морено, - предшествует возникновению «Я». Роли не возникают из «Я», но «Я» может возникнуть из ролей. Фактор спонтанности (S-factor) может породить жест, даже если еще нет «Я» и социального «другого», нет языка и социальной машинерии для коммуникации жеста»20. Фактор спонтанности оказывается ответственным за возникновение символического взаимодействия из несимволического, так же как и за выработку индивидом новых способов поведения в новых для него системах символического взаимодействия. Именно в этом первостепенной важности пункте обнаруживаются прежде всего черты глубокого сходства социальной психологии Мида с психодраматической концепцией Морено. Отметим, что Морено в отличие от Мида не был чистым теоретиком21. Не был он и 17 Mead G.H. Mind, Self and Society, p.175. Подробнее об этом см. уже упоминавшуюся статью Л. Г. Ионина. 19 Moreno J. Psychodrama..., v.1, p.86. 20 Ibid., p.157. 21 Общие положения Мида «трудно представить в операциональной форме, так, чтобы они могли быть проверены и, таким образом, отвергнуты или пересмотрены. Дело в том, что Мид дает нам не столько специфические гипотезы, или даже теорию, сколько довольно абстрактную концептуальную схему», - пишет А. Стросс (The Social Psychology of G.H. Mead. A. Strauss (Ed.). 18 6 социологом экспериментальной ориентации. Теоретические выводы относительно природы личности и природы социального взаимодействия явились в результате его практической работы в качестве врача-психотерапевта. Начав 76 свою деятельность в Вене, где в то время (20-е годы) необычайным успехом пользовались теория и метод психоанализа, Морено пришел к выводам, коренным образом отличавшимся от выводов фрейдизма. Теоретические посылки Фрейда были натуралистическими. В основе его концепции лежала точка зрения биологического энергетизма. Хотя проблемы генезиса и природы инстинктов мало интересовали Фрейда (он относил эти проблемы к области собственно психологии), а интересы его были сосредоточены в области «метапсихологии», исследовавшей превращения и «приключения» инстинктов в процессе человеческого общежития (т.е. фактически в области социальной психологии, социологии и даже социальной философии), изначальные пороки концепции давали себя знать. Объектом психоаналитической терапии был отдельный изолированный индивид, целью - объективирование им (при помощи психоаналитика) собственной психической жизни. «Фрейд не пожелал выйти за пределы индивидуального организма»22,— писал Морено, предлагая свой собственный, в корне отличный от фрейдовского, метод психотерапии. Морено вводит больного в «психодраматическую ситуацию», выводит на сцену, предлагая (при помощи актеров и под его, психотерапевта, непосредственным руководством и при участии) разыгрывать без сценария, полагаясь на способность импровизации, сцены, повторяющие и видоизменяющие в ходе действия (в силу различия ориентации участников), сцены его собственной личной жизни, являющиеся, по предположению, причиной неврозов, подавленных состояний и т.д. В ходе психодрамы имело место не только объективирование болезненных состояний, дающее возможность точного диагноза, но и излечение посредством драматического «катарсиса», не только обнаруживались компромиссные формы общения, дающие выходы из межличностных «тупиков» повседневной жизни, но и вырабатывалась способность импровизации, «Я» больного приобретало гибкость, способность адаптации к сложной среде, а тем самым способность к изменению ее в желаемую сторону. Теоретически важен тот факт, что ситуация психодрамы рассматривалась Морено как идеальная модель реального мира, причем психодраматическое видение мира удивительно совпадало с образом социального мира, как он представлялся и представляется в концепциях символического интеракционизма. «В психодраматической ситуации, - писал Морено, - весь мир, в который вступает актер, - интрига, действующие лица - во всех его изме77 рениях, во времени и пространстве - все ново для него. Каждый шаг вперед в этом мире должен быть определен по-новому. Каждое слово, им произнесенное, определяется словами, адресованными ему. Каждое его движение определяется, вызывается и формируется личностями и объектами, с которыми он взаимодействует. Каждый его шаг определяется шагами других по отношению к нему. Но их шаги также определяются, частично по крайней мере, его собственными шагами»23. Психодрама для Морено не только терапия и не только «портрет» социального мира, она также и исследовательский метод, наиболее соответствующий специфическим Chicago, 1956, p.XVI). 22 Moreno J. Psychodrama..., v.I, p.8. 23 Moreno J. Psychodrama.., p.53. Ср. это описание психодраматической ситуации с описанием основных черт социального процесса в теоретической концепции Г. Блумера. (См. в настоящей главе раздел «Символизм»). 7 особенностям социального процесса24. «Психодрама, - полагает Морено, - может представить социальный процесс в его формирующих фазах в больших измерениях и более ярко, чем любой другой известный метод. Умело зафиксированная, она может стать источником более интимного знания социальных отношений... Она добавляет к орудиям социального исследователя новые... глубинные акционистские методы»25. Методы эти Морено делит на два типа: 1) психодрама, имеющая дело с межличностными отношениями и личными «идеологиями»; 2) социодрама, имеющая дело с межгрупповыми отношениями и коллективными идеологиями26. Психо- и социодраматические процедуры, соответствующим образом наблюдаемые, служат средством экстернализации, объективации культурных феноменов. Здесь может быть выявлена и измерена аксиологическая структура социальной системы, изучено 78 функционирование «культурных консервов» (так Морено именует традиционные стереотипизированные образцы поведения), и (как полагает Морено, это - главное достоинство психодрамы) возникает возможность исследования взаимоотношений стереотипности и спонтанности в каждой культурной модели. «Я все более подчеркиваю status nascendus социетальных процессов, - писал Морено, - поскольку этими аспектами пренебрегали социологи в прошлом»27. В этом суждении ясно выражены достойные уважения намерения и цели теоретической деятельности Морено. Но если учесть, что термин «социетальный» буржуазная социальная наука относит к обществу как целому, отчетливо проявятся как коренная теоретико-методологическая порочность доктрины Морено, так и фактическая ошибка, содержащаяся в его суждении. Выше мы говорили об общей для всего символического интеракционизма тенденции сведения социального как такового к социально-психологическим, межличностным, внутригрупповым моментам. Эта же тенденция в высшей степени характерна и для Морено. В психодраме действительно могут быть вскрыты процессы становления и изменения различного рода внутригрупповых связей, обнаружены некоторые аспекты характерных для общества в целом систем ценностей, некоторые культурно обусловленные стандартизованные модели поведения и т.д. Но все эти моменты не будут решающими, определяющими для структур данного социетального феномена, будучи всего лишь их (этих структур) многократно опосредствованным, культурно и личностно преломленным отражением. Неспособность к радикальному выходу за рамки данной анализируемой ситуации и осмыслению общества в его объективном бытии делает социологический анализ Морено не «социетальным», а (если пользоваться его же терминологией) «микросоциологическим» анализом. Действительное Следует наряду с социологическим и терапевтическим отметить еще один - театральный аспект психодраматического творчества Морено. Его искания в этой области (усовершенствования и нововведения в том, что касалось сценографии, формы и задач сценария, места и роли зрителей, сочетания и роли профессиональных и непрофессиональных актеров и т.д.) шли параллельно исканиям новаторов театра и кино того времени (таких, как С. Эйзенштейн, Б. Брехт), ибо ставили своей конечной целью достижение большей социальной «релевантности» театра. Хотя, конечно, конкретные цели и социальная направленность деятельности Морено и указанных выше художников были принципиально различными. 25 Moreno J. Op. cit., p.246. 26 Анализ исследовательских процедур символического интеракционизма не входит в наши задачи. О методах социально-психологического исследования, разработанных Морено, см. его «Социометрию» (М., 1958), а также критическую работу М.Ш. Бахитова «Об одной «новейшей» социальной утопии». М., 1958. 27 Moreno J. Phychodrama..., p.247. 24 8 же исследование социетальных феноменов in statu nascendi в постоянном становлении и изменении дает (и давала, вопреки мнению Морено, задолго до рождения психодрамы) марксистская диалектическая теория общества. Но Морено не совсем прав, даже если отнести его суждение лишь к области «микросоциологии». Как мы видели, именно в «процессуальности» заключался пафос теоретической концепции Мида. Вообще, видение мира в символическом интеракционизме предполагает общество (даже в самых стабильных его проявлениях) как процесс, как постоянное порождение, возникновение, становление. Это одна из важнейших черт, выделяющих симво79 лический интеракционизм в единое своеобразное теоретическое направление. Но налицо и существенные различия в концепциях Мида и Морено. Если понятием, определяющим специфику видения социального мира, в концепции Мида является понятие «символа», то в теоретических построениях Морено важнейшую роль играет метафорический (впрочем, для Морено это более чем метафора) образ общества как «драмы». В соответствии с этим мы выделяем два типа концепций современного символического интеракционизма, обозначая их как «символический» и «драматический» подходы. «Символический» подход Повсеместно существуют расхождения в интерпретации понятия «символ». Определение, даваемое «Философской энциклопедией», гласит: символом считается физический или идеальный объект, отсылающий к другому, свидетельствующий о другом объекте, «символом которого» он является. Но в отличие от просто знака символ содержит в себе в неразвернутом виде принцип построения, закон символизируемого явления или объекта. Такая трактовка в принципе совпадает с символикоинтеракционистским толкованием социального символа как «редуцированного взаимодействия». Выше уже отмечалось, что для символического интеракционизма характерно признание опосредствующей роли символов в процессе социального взаимодействия. «В несимволическом взаимодействии человеческие существа непосредственно реагируют на жесты или действия друг друга, в символическом взаимодействии они интерпретируют жесты друг друга и действуют на основе значений, полученных в процессе интерпретации»28, - пишет крупнейший теоретик этого направления Г. Блумер. Интерпретация предполагает «дефиницию», т.е. каким-либо образом выраженное указание на то, как намеревается действовать индивид. Дефиниция интерпретируется, в результате чего ситуация действия определяется по-новому, новая дефиниция экстернализуется и т.д. Посредством этих процессов индивиды приспосабливают свои действия к действиям других, заставляя их одновременно приспосабливаться к собственным действиям. «Человеческое общение, - пишет Блумер, - представляет собой процесс интерпретации и дефиниции»29. Общность интерпретации и дефиниции является предпосылкой существования социальной группы. Процесс развития группы есть процесс ре-дефиниции и выработки некоего 80 нового направления деятельности, соответствующего по-новому определенной ситуации. Образ человека в символическом интеракционизме - это образ активного деятеля. «Я» для Блумера, так же как и для Мида, есть процесс бесконечной рефлексии, диалога с самим собой. «Я» как процесс предполагает индивида, активно противостоящего миру, а 28 29 Blumer H. Sociological Implications..., p.537. Ibidem. 9 не заброшенного в мир, требует активного действия, а не просто реагирования, заставляет индивида не просто осознавать свои поступки, но конструировать собственное поведение30. Подобный активистский, оптимистический идеал личности осуществим, пожалуй, только в теории. Абсолютизация символического аспекта человеческой деятельности постепенно приводит символический интеракционизм к игнорированию ее объективного материального содержания. Объект отождествляется с символом. Символ тождествен дефиниции, т.е. предполагаемому способу обращения с объектом. «Объекты, пишет Блумер, - все объекты - являются социальными продуктами в том смысле, что они формируются и трансформируются в процессе дефинирования, имеющем место в ходе социального взаимодействия»31. Подобная трактовка социального взаимодействия личности, социальной группы, объекта приводит к созданию субъективистского, волюнтаристского, релятивизированного образа социального мира. Блумер рисует следующую яркую и недвусмысленную картину: «Человеческие существа... (живут) в мире значимых объектов - не в среде, состоящей из стимулов и самоконституирующихся сущностей. Этот мир имеет полностью социальное происхождение, ибо значения возникают в процессе социального взаимодействия. Так, различные группы вырабатывают различные миры, и эти миры меняются, когда объекты, их составляющие, меняют свое значение. Поскольку люди расположены действовать исходя из значений, которые имеют для них объекты, мир объектов группы представляет собой истинный смысл организации деятельности. Для того чтобы идентифицировать и понять жизнь группы, необходимо идентифицировать мир ее объектов; идентификация должна осуществляться в терминах значений, которые имеют объекты в глазах членов группы. Наконец, люди не прикованы к своим объектам, они вольны прекратить свою деятельность по отношению к ним и выработать относительно их новую линию поведения. Это условие вносит в групповую жизнь новый источник трансформации»32. 81 Нарисованная Блумером картина социальной жизни не нуждается в комментариях. Отметим лишь, что, верно описывая в наиболее общих и существенных чертах образ общества, принимаемый подавляющим большинством представителей символического интеракционизма, Блумер в своих работах все же (с «усредненной» символикоинтеракционистской точки зрения) несколько утрирует, преувеличивает процессуальный аспект социальной жизни в противоположность структурному. Если расположить различные модификации теорий символического интеракционизма, как они представлены в работах таких социологов этого направления, как Б. Глейзер, Н. Дензин, А. Роуз, Г. Стоун, А. Стросс, Т. Шибутани и другие, в континууме «процесс - структура», то концепция Блумера окажется на крайнем процессуальном полюсе. На противоположном «структурном» полюсе окажется так называемая «теория Я», разрабатываемая в трудах М. Куна. Концепция Куна представляет собой механистическую интерпретацию социальной психологии Мида. «Я» мыслится Куном как совокупность интернализованных установок группы (аналог мидовской подсистемы «me»). Эти установки - групповые нормы - являются основой четко фиксированной, стабильной, жесткой групповой структуры, структуры ролей, полностью и однозначно детерминирующей индивидуальное поведение. Общество в теоретической системе Куна лишено развития, индивид активности. «Я» для Куна - всего лишь «объект, который в большинстве отношений сходен с другими объектами»33. 30 Ibid, p.536. Ibidem. 32 Ibid., p.540. Ср. с аналогичной характеристикой общественного процесса у Морено (см. 31 выше). 33 Sociological Methods. N. Denzin (Ed.). Chicago, 1970, p.167. 10 Строя свою теоретическую концепцию, Кун исходит прежде всего из методологических соображений. В основе ее лежит позитивистский тезис о единстве научного метода, применяемого единообразно как в естественных, так и в социальных науках. Отсюда следует требование операционального определения понятий, применения методов, удовлетворяющих «обычным научным критериям», и «стандартизованного объективно детерминированного процесса измерения... значимых переменных»34. Если у Куна «методологические предпосылки ведут к особому образу человека», то, наоборот, у «Блумера особое видение человека ведет к особенной методологии»35. В противоположность Куну Блумер отказывается от операциональных концептов в пользу не столь четко определяемых, но более содержательных 82 понятий, соответствующих, по его мнению, субстантивным проблемам социологии как «человековедческой» науки. Он противопоставляет первые и вторые как «дефинитивные» и «эвристические» (sensitizing). Первые фактически предписывают, что должен видеть исследователь, вторые указывают, куда смотреть. Блумер следующим образом разъясняет это противопоставление: «Вследствие того, что выражение (выражение индивидом своих внутренних состояний - Л.И.) складывается всякий раз различным образом, мы должны полагаться, разумеется, на общие указания, а не на объективно фиксируемые свойства или способы выражения. Или, если подойти к делу с другой стороны: поскольку то, о чем мы заключаем, не выражает себя постоянно одним и тем же способом, мы не можем полагаться в нашем выводе на объективную фиксацию выражаемого»36. Этим методологическим предпосылкам соответствует так называемая мягкая исследовательская техника: изучение личных документов, life-histories, case-study, включенное наблюдение. Предполагается необходимость понимания, вживания, постижения субъективных состояний исследуемого индивида. Таким образом, можно сказать, что теоретическому континууму «процесс структура» соответствует методологический континуум «понимание - объяснение». Однако в своих практических исследованиях, так же как и в большинстве методологических работ, представители символического интеракционизма ищут компромиссную методологию, могущую совместить требования строгой научности со спецификой «гуманистического» видения общества. Примером такого компромиссного подхода служат шесть методологических принципов символического интеракционизма, формулируемые Н. Дензином37. Поскольку человеческое взаимодействие происходит на внешнем и внутреннем (объективном и субъективном) уровнях и поскольку значения объектов могут изменяться в ходе одного и того же взаимодействия, интеракционист обязан соотносить скрытое, символическое поведение с явными, внешними моделями взаимодействия. Первый методологический принцип состоит в необходимости учета обеих форм поведения. Второй принцип можно назвать «личностным» принципом. Исследователь должен рассмотреть взаимодействие с точки зрения самих взаимодействующих, воспроизводя процесс приписывания значений объектам и личностям, а также процесс «кристаллиза83 ции», стабилизации значений в ходе формализации взаимодействия. Следование этому методологическому принципу, полагает Н. Дензин, позволит исследователю избежать 34 Hickman C., Kuhn M. Individuals, Groups and Economic Behavior. N.Y., 1956, p.224-225. Meltzer В., Petras J. The Chicago and Iowa Schools of Symbolic Interactionism. - In: Human Nature and Collective Processes. T. Shibutani (Ed.). N.Y., 1970, p.9. 36 Blumer Н. What in Wrong with Social Theory? - ASR, 1954, v.19, N1, p.8. 37 Denzin N. Symbolic interactionism and Ethnometodology. - In: Understanding Everyday Life. J. Douglas (Ed.). London, 1972, p.266-269. 35 11 «ошибки объективизма», когда точка зрения («перспектива») исследуемых подменяется точкой зрения исследователя. Из второго принципа следует третий. Именно «принятие роли другого» (т.е. исследуемого) позволяет социологу связать субъективные значения и символы исследуемого индивида с групповыми и институциональными структурами, обеспечивающими соответствующие символические перспективы. «Пока значения не будут связаны с более значимыми социальными перспективами, - предупреждает Дензин, - исследование останется по существу психологическим»38. Этим принципом предполагается наличие двух уровней в любом исследовании: индивидуального и «интеракционального ». Четвертый методологический принцип символического интеракционизма касается ситуационных аспектов взаимодействия. Ситуация должна рассматриваться как значимая переменная. Дензин выделяет четыре компонента ситуации: взаимодействующие как объекты, конкретная обстановка, значение элементов ситуации, временные характеристики взаимодействия. Важное значение придается пятому принципу. Поскольку для социальной жизни, согласно точке зрения символического интеракционизма, характерно наличие как процессуального, так и структурного аспектов, исследовательские стратегии должны отражать оба эти аспекта. Дензин не приемлет крайностей как «сенситивной» методологии Блумера, так и «позитивистского» подхода Куна. Научное исследование, заявляет он, стоит на «двух китах» - открытии и верификации. Хотя традиционно для символического интеракционизма характерны эвристические методы, это не означает, что операционализация невозможна или нежелательна. Просто процедуры верификации должны быть отложены до тех пор, пока не выявятся достаточно четко ситуационно обусловленные значения исследовательских категорий. После этого должны применяться стандартизованные методы наблюдения и измерения. Другая приемлемая стратегия состоит в одновременном применении разнообразных методов. Эта стратегия именуется «триангуляцией». Логика исследования в этом случае основывается на тезисе о том, что не существует метода, способного одновременно разрешить проблему открытия и проблему верификации. В случае триангуляции ограниченность одного метода возмещается достоинствами другого. 84 Последний, шестой методологический принцип касается типа теории, формулируемой в символическом интеракционизме. Дензин считает целью интеракционистских исследований формулирование универсальной формальной теории в зиммелевском смысле. Зиммель, как известно, стремился обнаружить «чистые формы социальности», являющиеся конечной основой всех социальных явлений независимо от их конкретно-исторического содержания39. Точно так же и символический интеракционизм стремится выработать универсальные положения о природе социальных фактов, базирующихся на понятии символического взаимодействия. Недостижимость этой цели обусловлена, как было показано выше, порочностью самой теоретической концепции, пытающейся разрешить социологические по существу своему проблемы средствами социальной психологии. Изложенные принципы, хотя и представляют интерес с точки зрения «микросоциологической», не добавляют ничего принципиально нового к рассмотренным выше теоретико-методологическим установкам символического интеракционизма. Так что вполне объяснима ситуация, рисуемая Дензином: несмотря на то, что получен ряд частных ситуационно и исторически адекватных положений, цель - «универсальная релевантность» - остается недостигнутой. 38 39 Ibid., p.267. См.: Зиммелъ Г. Социальная дифференциация. М., 1909. 12 «Перспектива (Дензин говорит о теоретической перспективе символического интеракционизма. — Л.И.) остается перспективой, или же концептуальной схемой. Она не представляет собой теории в строгом смысле слова»40. Ту же самую задачу (и с тем же самым успехом), что и «символическая» версия, ставит перед собой то направление в рамках символического интеракционизма, которое мы обозначили как «драматическое». «Драматический» подход Выше мы говорили о всеобъемлющем «символическом детерминизме» современного символического интеракционизма (пример - концепция Блумера). Именно этот важнейший аспект теории вызывает серьезную критику. Например, американский социолог Б. Хэррел пишет: «Мид убедительно показывает, что символы служат возникновению значений, но этого недостаточно. «Перспективы» без предполагаемой реальности, без «животной веры» в более или менее подлинные отношения между вещами или между вещью и ее значением делают «принятие роли другого» 85 пустым, бессмысленным мероприятием, воспроизведением шума. Символический интеракционизм лишается смысла, если символ отождествляется со звуком или словом. Анализ взаимодействия ценностных перспектив сравним с концептуальной дымовой завесой... если за ними не предполагается что-либо реальное. Почему люди изменяют своим мнениям? Что заставляет их признаваться в ошибках? Почему они бывают правы?»41. Эти вопросы, строго говоря, не могут быть даже поставлены в рамках «символического» подхода. Или же ответы будут тавтологичными. В противоположность символизму драматизм стремится рассматривать символические системы как медиум, посредством которого выявляются некоторые вне лежащие силы или явления. Согласно этой точке зрения объект не отождествляется с его значением, явление не сводится к его символическому описанию, но значение объекта, явления состоит в отношении между явлением и символом. Значение есть способ связи символа и явления. Отсюда - дефиниция «драматизма»: драматизм представляет собой технику анализа символических систем (прежде всего языка) «как в сущности своей скорее модусов действия, чем средств передачи информации»42. Однако отличие символизма от драматизма заключается скорее в расстановке акцентов, чем в принципе подхода. Отношение явления и символа предполагает двустороннее воздействие: верно, что явления воздействуют на значения, но также верно и то, что значения воздействуют на явления. А. Бритен пишет, излагая позицию одного из сторонников «драматизма» - X. Данкена: «...язык более, чем механизм для выражения какого-то содержания; в процессе выработки значения он является формирующим, конститутивным элементом»43. Можно сказать, таким образом, что в этом решающем пункте точки зрения «символического» и «драматического» подходов совпадают. Так же как и символизм, драматизм ведет свое происхождение от теоретических построений Мида и Морено. Если основной вклад Мида заключается в выработке концепции рефлексивного социального «Я» как внутреннего диалога, «Я», не совпадающего с ролью, но предполагающего наличие «ролевой дистанции» (термин И. Гофмана), возможность сознательного «исполнения» ролей, принятия роли другого, то вклад Морено состоит в последовательном проведении драматической метафоры, 40 Denzin N. Op. cit., p.269. Harrel В. Symbols, Perception and Meaning. - In: Sociological Theory: Inquires and Paradigms. N.Y., 1967, p.122-123. 42 Frank A.P. Kenneth Burke. N.Y., 1969, p.3. 43 Brittan A. Meanings and Situations. London, 1973, p.194. 41 13 наиболее пол86 нo выразившейся в «психодраматической» модели социального мира. И. Гофман, следующий по пути, намеченному Морено, недвусмысленно отождествляет элементы сценического действия и социального взаимодействия: поведение рассматривается в терминах «актер», «аудитория», «представление» и т.д. Проблема эмпирического обоснования драматургической модели решается также в работах известного американского поэта, литературного критика, социолога, психолога, философа К. Берка, социолога и литературоведа X. Данкена и др. Явление социального взаимодействия в драматической модели концептуализируется согласно так называемой пентаде Бёрка. Выделяются следующие элементы взаимодействия в конкретной ситуации: акт, сцена, агент, цели, средства (act, scene, agent, purposes, agencies)44. Акт, действие, по Бёрку, включает в себя все, что происходит в той или иной ситуации, в специфическом контексте. Понимание действия Бёрком соответствует скорее не традиционному пониманию действия в социологии и социальной психологии, а пониманию его как «театрального действия», в смысле мореновской психодрамы - театра без сценария. Этим предполагается наличие символического контекста, на который ориентируется поведение каждого отдельного индивида. Язык согласно этой точке зрения является действием, более того, он представляет собой «фокус и locus» социологического исследования. Данкен следующим образом комментирует соотношение языка и несимволических элементов акта с точки зрения «драматизма»: «Социологи обычно рассматривают несимволическую область как ясную и доступную, тогда как символическая считается неясной и «субъективной». Но, если мы используем слова как исследовательские данные... мы должны доказать, что то, что мы говорим о явлении, описанном словами, может быть продемонстрировано как существующее в самих словах. В противном случае мы оказываемся в области предположений, а не фактов. Далее, мы можем утверждать, что существует некий путь для понимания актов как фактов из понимания символов, как фактов, а не наоборот... Для этого мы должны указать на предположение или интерпретацию, которые добавляются к самим словам и символам, а также продемонстрировать, почему то, что, по нашим словам, существует в символах, может быть объяснено только несимволическими факторами»45. 87 На первый взгляд подобные требования вполне закономерны, ибо являются только лишь методологическими требованиями, имеющими своей целью «очищение» языка, в котором формулируются суждения о фактах. На деле же Данкен формулирует коренные гносеологические проблемы, далеко выходящие за рамки социологического исследования. Цель его состоит в том, чтобы изменить соотношение «сфер», доказать, что в противоположность общепринятой точке зрения именно символическая сфера является ясной и доступной, а несимволическая - смутной и двусмысленной. Уже сама постановка этих принципиально не разрешимых, если оставаться на социологической почве, проблем уводит исследование с его прямого пути. Если же учесть, что и сами «прояснения» формулируются «в языке», то задача становится бесконечной и социологическое исследование перестает быть социологическим, вырождаясь в лингвистический анализ и критику. Поиск несимволического фактора сводится к обнаружению того, как язык дает нам возможность говорить о наличии этих факторов. Методологическая позиция Данкена последовательнее изложенной выше позиции 44 45 См.: Burke К. A Grammar of Motives. Berkley - London - Amsterdam, 1969. Duncan H.D. Communication and Social Order. N.Y., 1962, p.143. 14 Дензина, да и теоретические выводы «драматизма», как мы увидим далее, последовательнее и релятивистичнее, чем выводы «символического» подхода. Термином «сцена» Бёрк обозначает ситуацию действия. «Сцена, - пишет Бёрк, может пониматься в широком и узком смысле (в зависимости от сферы обзора обстоятельств). Так, поведение агента (акт) может мыслиться на фоне политеизма, или же на сцене может властвовать единственный бог, или же обстоятельства действия могут быть натуралистически сужены, как в случае дарвинизма; сцена может быть локализована в таких терминах, как западная цивилизация, эпоха Елизаветы, капитализм, праздничный день, Даунинг-стрит 10, поездка в поезде и т.д. до бесконечности»46. Методологически важен тот факт, что точки зрения действующих лиц, «зрителей», наблюдателейисследователей никогда не совпадают. В глазах каждого из них сцена выглядит поразному. Говоря о многообразии сцен, Бёрк не поясняет, является ли видение сцены исследователем «привилегированным», позволяет ли его концептуальный аппарат «перевод», переструктурирование сцены в совокупность объективных категорий, превосходящих по своей познавательной ценности очевидность непосредственно данного. Сам контекст теории Бёрка дает отрицательный ответ. 88 Точно так все многообразие уровней сцен у Берка не только не предполагает, но отрицает возможность выделения главного уровня, который позволил бы судить об объективной природе той или иной сцены. Таким вот образом плюрализм ведет к релятивизму и имеет своим следствием невозможность сколько-нибудь обоснованного суждения о природе социальных ситуаций. Далее, агент действия, или актер, рассматривается у Бёрка как рефлексивный индивид, ориентирующий свои действия на действия других. Акт, сцена и агент в каждом случае тесно взаимосвязаны. Поскольку индивид ориентирует свои действия специфическим образом в зависимости от обстоятельств, можно говорить о наличии своеобразного «исчисления» «сцена - акт». В силу же выявления личностных психологических особенностей индивида формируется «исчисление» «агент - акт». «В кризисные моменты, - пишет Бёрк, - как, например, во время кораблекрушения, поведение индивидов считается подверженным мотивирующему влиянию кризиса. Однако в подобные расчеты по типу «сцена - акт» должны включаться расчеты «агент - акт», ибо ... один человек считается трусливым, другой смелым, третий находчивым и т.д.»47. В противном случае объяснение поведения (по типу «сцена - акт») черпает свои возможности из стандартизованного «словаря мотивов», основанного на понятии стандартного поведения в стандартных обстоятельствах. Здесь налицо переход к следующему элементу драматического подхода - к понятию цели, или мотива. В реальных социальных взаимодействиях, говорит Бёрк, содержание мотивов значительно отличается от стандартизованного «официального» словаря мотивов общества или группы. В некотором смысле мотивы конструируются в процессе самого взаимодействия: формирование мотивов является частью процесса самоидентификации личности, являющегося существенным элементом любого взаимодействия. Другими словами, основу формирующегося мотива представляют собой расчеты «сцена - акт», а его конкретное ситуационно обусловленное содержание вырабатывается в ходе расчетов второго типа («агент - акт»). Иначе говоря, в процессе самоидентификации вырабатываются новые значения, и эти новые значения представляют собой новые мотивы. И последний элемент «пентады» - понятие средства достижения поставленных 46 Burke К. Op. cit., p.445. 47 Ibidem. 15 целей. А. Бритен пишет: «Язык ... является средством регуляции человеческого взаимодействия. Люди используют язык как средство, дабы произвести впечатление, обма89 нуть, принудить, обнаружить истину, выработать новый смысл деятельности. Он представляет собой как средство кооперации, так и механизм конфликта»48. Для каждого конкретного взаимодействия существует «типичная риторика», соответствующая его специфическому содержанию49. В характеристике этого последнего элемента «пентады» в подчеркнутом виде выражена сама сущность «драматического» подхода. Несмотря на специфичность фразеологии, он не столь уж отличен от «символического». Язык - вот, согласно точке зрения «драматизма», верховный арбитр и конечный критерий суждений относительно человеческой деятельности. «Пентада» полностью растворяет деятельность в символических системах - в языке. И это именно так, несмотря на то, что в «пентаде» существуют элементы, «будто бы неизбежно требующие натуралистической характеризации. «Акт», как мы уже говорили, представляет собой взаимодействие символических «перспектив» (в мидовском смысле слова). «Сцена» для Бёрка - не объективная среда действия, но ее феноменологический противочлен, изменяющий свой объем и содержание в зависимости от той или иной «перспективы» исследователя, зрителя, участника. Казалось бы, категория «агент» позволяет ввести в анализ какие-то объективные, по крайней мере антропологические характеристики. Но Бёрк растворяет содержание этого понятия в двух предыдущих и двух последующих. Действующий индивид фактически здесь представляет собой... мотив. Мотив же (следующая категория) есть социально (т.е. в терминах соответствующей «перспективы») стандартизованное суждение от «сцены» к «акту» плюс его конкретно обусловленная рационализация («агент» - «акт»). Последняя категория («средства») как бы охватывает собой все предыдущие. Таким вот образом социологическое - «драматическое» - исчисление Бёрка вынуждено вращаться в заколдованном круге, ибо все реальное, относящееся к сфере объективного социального бытия остается у него за рамками анализа. Отсюда возникает вопрос: возможно ли в рамках системы Бёрка действие действие как изменение с открытым концом, а не как бесконечное повторение замкнутой в себе круговой структуры? Бёрк отвечает утвердительно, в полном соответствии с фразеологией и духом «драматического» подхода. Для выявления действия следует искать «сценарий». Какова природа «сценария»? 90 Здесь следует отметить, что Бёрк, а вслед за ним и Данкен разрабатывали свою концепцию в первую очередь для цели анализа литературного произведения, для целей обнаружения «модели мира» автора, драматурга, скрытой за символической материей произведения. Сценарий при таком подходе оказывается продуктом творческой воли демиурга - автора. Лишь впоследствии эта методология была приспособлена к целям социологического анализа. Не рассматривая вопроса о применимости (может быть ограниченной) метода «драматизма» Бёрка для специфических литературоведческих, критических задач, отметим, что его применение в социологии практически бесперспективно в силу глубокой теоретической порочности лежащей за ним «философии общества». 48 49 Вritten A. Meanings..., p.102. Burke К. A Rhetoric of Motive. Berkley - London - Amsterdam, 1950. 16 Однако выход на «сценарий» здесь не случаен. Понимание социального мира как драмы (если это не метафора, а теоретическая позиция) неизбежно требует «сценария». Для Морено «сценарий» задавали (сказывалось его психоаналитическое прошлое, реализовавшееся в психодраматическом настоящем) глубинные психологические структуры социального универсума. Для драматургического подхода в собственно социологии, представленного прежде всего в трудах И. Гофмана, характерно стремление обнаружить пути, способы приспособления индивидов к «сценарным» требованиям социальной системы. Основная и постоянная тема работ Гофмана - проявления «Я» в различного рода процессах взаимодействия. Эти проявления трактуются как процесс приспособления к ситуации, процесс «маскирования» «Я» с целью получения наибольшей выгоды от данного взаимодействия. «Я» полностью лишается каких-либо объективных характеристик и растворяется в масках, т.е. индивид растворяется в ситуациях. Возникает образ «Я», расчлененного социальной системой на совокупность явлений, лишенных внутренней закономерной связи. С точки зрения морали гофмановской homo - либо марионетка, либо циничный обманщик. И в том и в другом случае задача социолога подозревать. «Перед исследователем человеческого театра встают следующие вопросы: если мотивация действия внешне социально приемлема, следует ли искать другой, более глубоко лежащий мотив? Если индивид подтверждает свой мотив соответствующими эмоциональными выражениями, должны ли мы ему верить? Если индивид кажется Действующим под влиянием аффекта, не скрывает ли он таким образом свои истинные намерения?»50. В соответствии с руководящей идеей драматизма Гофман ориентирует усилия социолога 91 на обнаружение исходных, замаскированных символическим антуражем несимволических взаимодействий. Эти исходные взаимодействия, как их подает Гофман, вполне объяснимы в терминах теории обмена51. Вообще теоретическая система Гофмана имеет более детерминистский характер, чем это может показаться при беглом ознакомлении с его работами. Она также более детерминистична, чем другие версии символического интеракционизма. Не случайно Гофман использует драматургическую метафорику почти буквально, наглядно и натуралистично. Прежде всего - понятие «маски». Далее - сцена, на которой происходит социальное «действо», имеет «фронтальную» и «тыловую» сторону. Последняя обеспечивает выбор маски, планирование, репетирование взаимодействия52. За фасадом взаимодействия таится могущественный драматург, не позволяющий индивиду ни на йоту отступить от сценария, предписывающий ту или иную маску для того или иного случая, членящий, фрагментирующий, раздробляющий индивидуальное «Я», лишающий его самотождественности. Этот «сценарист» - социальная система, и хотя Гофман избегает прямых указаний на природу детерминирующего фактора, он все же признается, что выводы его интеракционального анализа звучат «слишком подюркгеймовски»53. Конечной целью исследований в русле «драматического» направления также является построение универсальной формальной теории взаимодействия. Однако даже Гофман, пожалуй наиболее далеко ушедший в этом направлении, указывает, что совокупность символических механизмов взаимодействия не образует самостоятельного «языка», а представляет собой набор «ритуальных идиом». Последние могут служить средством понимания и отождествления социального поведения в специфических Goffman Е. Stigma. London, 1968, p.85. См.: Brittan A. Meanings..., p.153. 52 См.: Goffman E. The Presentation of Self in Everyday Life. Garden-City (NY), 1959. 53 Goffman E. Relations in Public. N.Y., 1973, p.187. 50 51 17 социально и исторически ограниченных ситуациях, но не обладают ни универсальным, ни системным характером. Это симптоматичное признание показывает, насколько несбыточны и утопичны надежды Н. Дензина (см. раздел о «символическом» подходе) на создание в рамках символического интеракционизма формальной общей теории социального взаимодействия. Продолжив сравнение Гофмана, можно сказать, что наиболее общий контекст социальной деятельности — материальные про92 цессы жизни общества - остается для символического интеракционизма непроницаемой тайной, а идиома может быть понята лишь в контексте. Отсюда - неспособность символических интеракционистов осветить даже ту особую область социального мира, в которой сосредоточены их исследования. Теоретические концепции символического интеракционизма можно рассматривать как промежуточные между социально-психологическими теориями, ориентирующимися на естественнонаучную (в частности, бихевиористскую) методологию (теория социального обмена, взаимодействие как игра и т.д.), и крупномасштабными социологическими построениями наподобие структурно-функциональной теории Т. Парсонса. Развитие символического интеракционизма происходит под воздействием обеих этих теоретических ориентации. Наиболее остро это воздействие ощущается, как показано выше, в «драматургической» версии, разрабатываемой И. Гофманом. Тесно примыкает к парсонсовскому видению взаимоотношений индивида и общества также «теория Я» М. Куна. Так же как Парсонс, Кун рассматривает «Я» как совокупность интернализованных групповых экспектаций; ролевая деятельность состоит в организации поведения с целью «максимизации вознаграждения» и избежания негативных санкций. Более индетерминистский характер имеют концепции символического интеракционизма, ориентирующиеся на теорию и методологию типа разрабатываемых Г. Блумером. Они подчеркивают творческий, активный характер опеределения индивидом ситуации взаимодействия, рассматривают деятельность не как предопределенный и неизбежный результат реализации психологически концептуализируемой «природы человека» и не как процесс адаптации к жестким, не допускающим возможности отклонения требованиям социальной системы, но как свободное «конструирование» актов, социальных объектов, социальных универсумов. Эта версия символического интеракционизма, на наш взгляд, более соответствует исходному видению человека и социального мира в трудах основоположников этого направления - Мида и Морено. Современный символический интеракционизм предполагает два различных «образа человека» - целостный творческий, спонтанный54 человек Г. Блумера и фрагментированный, расчлененный 93 «множественный» индивид, как он вырисовывается в работах Гофмана. Если первая из этих версий представляется в условиях современного буржуазного мира явно утопической, то представляемый Гофманом вариант вполне реалистичен. Он соответствует наличной социальной ситуации западного мира, природе социальных отношений, отчуждающих человека от непосредственности его человеческого бытия, лишающих его смысла жизни, разбивающих человеческую жизнедеятельность на ряд Следует отметить, что фактор спонтанности, т.е. источник индивидуальной и социальной творческой активности, остается у Блумера неидентифицированным. В этой связи концепции Блумера, так же как и ряд примыкающих к ней теоретических построений, могут рассматриваться как метафора, обобщенный образ социальной жизни, а не формализованная теоретическая система. В противоположность Блумеру Мид (так же как и Морено) уделял большое внимание этому аспекту личности. 54 18 мало связанных друг с другом фрагментов «ритуального» характера. Концепция Гофмана - взгляд на социальную систему капитализма «изнутри». С «драматизмом» Гофмана (прежде всего с его теорией «множественных Я») тесно связаны теории так называемой экзистенциальной психиатрии, наиболее ярко представленной в работах Р. Лэнга. Теоретический фокус исследований в рамках символического интеракционизма сосредоточивается на изучении различного рода символических систем, опосредствующих реальные социальные взаимодействия, в том числе языка как наиболее развитой универсальной символической системы. В теориях этого направления символический аспект взаимодействия абсолютизируется, что ведет к релятивизации, субъективизации социологической теории. Несмотря на то, что символический интеракционизм дал ряд тонких, остроумных описаний, детальных классификаций, он оказался неспособным проникнуть в реальные материальные процессы жизни общества, которые только и придают символическим системам их особую форму и специфическое содержание. 94 19