Я Рабцевич Петр Рувинович (Рабинов Ерухим
реклама
Петр Рабцевич. Интервью 1 Петр Рабцевич Интервью Я Рабцевич Петр Рувинович (Рабинов Ерухим-Фишель Рувинович), родился 25 мая 1923 года, в городе Дрогичине, Брестского воеводства (до 1939 г. – Польша). Отец Рувин Шлемович Рабинов (1890), мать – Рабинова Песл (Полина) Фишелевна (1892), сестра Рабинова Эстер Рувиновна (1914), брат Рабинов Лев Рувинович (1916), сестра Рабинова Рива Рувиновна (1921) года рождения. Брат Рабинов Давид Рувинович (1925), брат Рабинов Арон Рувинович (1927). Старшая сестра Эстер родилась в 1914 году. Брат Лева родился в 1916 году. Сестра Рива Рувиновна родилась в городе Дрогичине, и в городе Дрогичине родился я тоже. В 1925 году родился брат Давид в Мокрой Дуброве, и брат Арон тоже родился в Мокрой Дуброве. Родители родом из Любешова, что на Волыни. Они родились в городе Любешове, это Волынь, Ровенская область теперешняя. Во время отступления немцев в 1916 году их переселили в Дрогичин. В Дрогичине мы жили до 1924 года. Родители родом из города Любешова на Волыни. Во время отступления немцев в 1916 году их немцы переселили в город Дрогичин. В Дрогичине мы жили до 1924 года. В 1924 году отец получил работу у помещика Горты в имении Мокра Дуброва Дрогичинской гмины Пинского староства Брсстского воеводства. Отец по специальности сыровар швейцарского сыра. В Мокрой Дуброве, как я говорил уже, родились братья Давид и Арон. В нашей семье соблюдались все еврейские традиции, несмотря на то, что мы были единственной семьей еврейской в имении. Дети росли и занимались в польской школе. Нанимали учителя для того, чтобы мы учили иврит и еврейскую культуру. Брат Лева закончил Пинскую гимназию «Снифтарбус». Когда подросли я, Давид и Арон, материальное состояние нашей семьи ухудшилось, и учиться нам в гимназии было невозможно. Родители сняли комнату в местечке Логишин, это пять км от имения. Там мы учились в польской школе, и также учили иврит с учителем. В Логишине проживало около 200 еврейских семей. Было 3 синагоги, 2 резника. Наши родители проводили все праздники с нами в Логишине. Это имеются в виду такие праздники, как РошАшана, Йом-Кипур, Суккот, Пурим. По субботам летом мы ходили к родителям в имение, а зимой родители на субботу приезжали к нам. Жизнь наша была замкнута в нашей еврейской среде. Мы занимались в польской школе только пять дней. В субботу в школу не ходили. Уроки, которые задавали учителя в школе, мы выполняли, и в понедельник показывали учителям, что мы уроки эти сделали. Субботу мы проводили в синагоге, а в воскресенье мы занимались с учителем еврейского языка. Мы изучали историю еврейскую, еврейскую литературу. Вы изучали еврейский и иврит? Именно еврейский я понимаю под ивритом. А идиш – это назывался у нас жаргоном. Значит, все должны были знать иврит для того, чтобы читать Тору, Талмуд самостоятельно. Ну, и естественно, знать источники нашей культуры еврейской. Скажите, вас голод 33 года не коснулся, поскольку вы были с Польшей связаны? Нет, нас голод, который был в Украине, в СССР, нас не коснулся, потому что мы жили в Польше. Мы только знали об этом, что у вас тут очень тяжелое материальное положение, что очень много людей умирает, потому что об этом у нас писали газеты и говорило радио. Школу повшехну я закончил в 1936 году, и поступил в еврейское ремесленное училище в городе Пинске. Родители сняли комнату в Пинске на улице Поперечной. Я занимался в ремесленном училище, брат Давид и Арон занимались в еврейской школе Тарбут, а старшая сестра наша Эстер была у нас как мать. Она за нами смотрела, готовила пищу, смотрела. Ну, была матерью нашей. В училище я приобрел специальность электромеханика. Закончил я Петр Рабцевич. Интервью 2 училище в 1939 году. Но началась война. Польско-немецкая война. Брат Лева был 16-го года. Он был призван в армию польскую, в кавалерию. Но так как у него было среднее образование, его послали на курсы учиться, в фельдшерскую школу. Он эту фельдшерскую школу окончил успешно, и служил в армии, в кавалерии фельдшером. Сестра Рива осталась, она окончила польскую школу, 7 классов, это назвалось школа повшехна, и дальше она не хотела учиться, помогала родителям в Мокрой Дуброве – отцу по работе и матери по дому. В 38-м году помещик Орга продал имение крестьянам. Те, кто работал, это порядка 32 семей остались без работы, потому что крестьяне купили имение, и им работники не нужны были. Наша семья в том числе, отец остался без работы. Приехали родители в Пинск, сняли квартиру по улице Монюшко 10/10, это двухкомнатная квартира. Сестра Рива пошла работать продавцом в галантерейный магазин Фельдмана, в доме Шмидта. Это был крупнейший галантерейный магазин. А мать стала работать белошвейкой, шила нижнюю одежду для магазина. А отец без работы. Я учился в ремесленном училище, но родители не имели денег для того, чтобы платить за мою учебу, за каждый месяц надо было платить 10 злотых. Попечительский совет училища освободил меня от платы, так как я занимался очень хорошо. Но в свободное время, в каникулы я должен был работать в мастерской, помогать училищу выполнять заказы частные, которые получало училище. В 38-м году вышла замуж сестра Эстер за Авраама Варшавского. Кем работал Варшавский? Варшавский имел небольшой магазин готовой одежды. В 38-м году женился брат Лева. Он пришел с армии. Получить работу по специальности, которую он приобрел в армии, невозможно было, потому что все места были заняты в Пинске, медицинские такие, и он пошел работать на фанерную фабрику Лурье. И в 38-м году он женился на Хае. Она имела небольшой магазин продуктовый при фабрике Лурье. Мы, дети, в Пинске были еврейские молодежные организации, такие как Шомер Алуми, Шомер Ацуер и Бунд. И была еще 4-я организация, ревизионистская. Так как ремесленное училище ближе было к Шомер Алуми, это к левому движению, мы посещали клуб Шомер Алуми. Клуб посещали мы обычно во второй половине субботы, это, в клубе этом рассказывали историю еврейства. И основная мечта наша была – это создать еврейское государство, где бы евреи могли жить свободно. Я хочу упомянуть такую вещь: до 35-го года в Польше антисемитизма открытого не было, это до тех пор, пока жил Пилсудский. Все школы польские, все было лояльно к еврейскому населению. В 35-м году образовалась в Польше, она, возможно, была и раньше, но она вышла наружу после смерти Пилсудского, это «Мода польска» или Озон, в переводе можно сказать «Чистый воздух». Это была сугубо антисемитская организация. Они в Польше бойкотировали еврейские магазины, еврейские учреждения, какие были. Но так как в городе Пинске проживало больше 75% евреев… Это приблизительно сколько человек евреев было в Пинске? В Пинске было 29 тысяч евреев и 7 тысяч крестьянского населения, то есть католиков, православных и лютеран. Они пытались сделать погром в Пинске в 36-м году, но приехали они на вокзал, а оттуда их не выпустили извозчики Пинска, потому что в Пинске основными извозчиками были евреи, а польские извозчики их тоже поддержали в этом, и поэтому они уехали из Пинска, ничего не сумев. Полиция в это дело не вмешивалась. В городе жили мы своими мыслями, как я говорил. У нас была Ешива, это духовное училище, где занимались молодые люди, и они после окончания этой начальной Ешивы, и они для того, чтобы получить звание раввина, должны были ехать в Вильно, Вильнюс, и там была высшая духовная еврейская Ешива или семинария, можно сказать. Самые основные фильмы в кино были «Ткияскаф»… Это на каком языке? Это на идиш. Это фильмы, созданные в Америке. «Дер Дыбек», это дьявол, что содержание одного и второго фильма, это поучительные такие фильмы. И «Мамеле», сюжет Петр Рабцевич. Интервью 3 его относится к времени 1-й мировой войны, когда ребенок теряет мать, и потом с годами находит. Эти фильмы очень долго шли в городе, потому что они имели очень большой сбор, и интересны очень по своему содержанию. В 38-м году после аншлюса Австрии и Чехии Гитлер стал требовать у Польши Данцигский коридор, и нам стало ясно, что война на носу. В марте 1939 года в Польше была объявлена первая мобилизация в армию. Был призван старший брат Лева. Я весной 1939 года кончил ремесленное училище и стал помогать отцу охранять сад, который он взял в аренду. Старшая сестра была в положении, ждала ребенка. Меньшие братья Давид и Арон окончили школу. Давид помогал мужу сестры торговать в магазине. На душе у всех было очень неспокойно В городе польские власти просили материальную помощь на покупку военного снаряжения, особенно на противовоздушную оборону. Люди начали строить щели в своих огородах. После подписания пакта Риббентропа-Молотова началась польско-немецкая война. В первых числах сентября к нам в Пинск начали поступать вагоны с ранеными. Госпиталь был в иезуитском соборе. Отец и мы, дети, пошли смотреть, а вдруг увидим брата. К нам в Пинск стали приезжать много беженцев, особенно евреев из глубины Польши. 17 сентября 1939 года советские войска перешли Польско-Советскую границу, и 20 сентября они уже были в Пинске. Польская власть была подавлена. В скором времени были закрыты все синагоги, еврейские школы (частные и общественные), все это перешло в государственные руки. Я хочу упомянуть о том, что в Пинске было много еврейских школ, 2 еврейские гимназии, одна Снифтарбус, а вторая – это Чечик гимназия, которая которая, если в Снифтарбусе основные все предметы шли на еврейском языке, на иврите, а польский язык изучался как иностранный, то в гимназии Чечика все преподавалось на польском языке для того, чтобы окончивший гимназию мог свободно поступить в польские университеты. Но в Польше после смерти Пилсудского были заведены гетто в университетах для евреев. И люди молодые, окончившие гимназию, поступить в польский университет не могли, было очень трудно, и позорно сидеть на скамье, – выезжали учиться за границу. Но это только могли сделать зажиточные люди. Еврейское население приняло приход советской власти лучше, чем приход немцев, потому что мы знали, что немцы творят с евреями в Польше и у себя в стране. Я поступил на работу в ноябре 39-го года в Западное речное пароходство. Пароходство находилось на улице Советской 24. поступил я в отдел связи работать. Сестра Рива поступила работать в Пищеторг. Меньшие братья пошли учиться в еврейскую школу, которая открылась на базе гимназии «Снифтарбус». Это имеется в виду, что в помещении «Снифтарбус». Преподавание было на идиш. Изучался русский язык отдельно, и белорусский отдельно. Еврейское население приняло приход советов лучше, чем приход немцев, потому что знали отношение немецкой стороны к евреям. Я поступил на работу в западное речное пароходство. Пароходство разместилось по улице Советской 24. Поступил в отдел связи и работал механиком связи. Сестра Эстер родила дочь, а о брате Леве мы ничего не знали. В канун 1940 года он приехал домой – бежал из немецкого плена, дошел до Бреста. В Брестской крепости его держали больше месяца советские пограничники, пока наводили справки о нем. В скором времени его жена родила дочь Дину. Придя из плена, он пошел работать в городскую больницу и поступил в Пинское медицинское училище. Из Пинска стали высылать богатых людей в Сибирь. Мой отец завидовал этим людям: он говорил, что они останутся жить, а мы тут погибнем, что это еще не начало войны. В таком кажущемся спокойствии мы прожили до начала Советско-Немецкой войны. Последний день, когда наша семья была вместе – это 22 июня 1941 года. Это первый день войны, 22 июня 1941 года. В этот день все были вместе, не было только мужа сестры Авраама – он был призван на сборы в Брестскую крепость. В этот воскресный день на выходной приехала сестра Рива, она работала плановиком на строительстве полевых аэродромов. В этот день брата Леву вызвали в военкомат, Рива вернулась на работу, я тоже был вызван на работу. Никто не знал, что будет завтра. В ночь с 23 на 24 июня в городе Петр Рабцевич. Интервью 4 началась паника, причиной стал взрыв пороховых складов бывшего 84-го пехотного польского полка. От взрывов в городе стало светло, всё население бросилось бежать, через мост на другой берег Пины в сторону Давид-городка. Я и мои братья тоже ушли из города. На 3-й день мы достигли бывшей Советско-Польской границы, но нас не пустили пограничники, так как у нас не было пропусков. Наши паспорта на советской стороне не были действительны, и нас вернули обратно в Пинск. Прибыв в Пинск, я пошёл на работу. Начальство уехало на грузовой машине в эту же паническую ночь. В городе вся власть была у коменданта днепровской флотилии. В Пинск пришли немцы, и первая задача у них была: уничтожить всё еврейское население. Был расстрел 30-ти мужчин-евреев. Среди них был парикмахер из местечка Логишин, он упал, затем вылез из ямы и через год, в 1942 году при входе в гетто полицай обнаружил у него кусочек хлеба и расстрелял на месте. 9 августа 1941 года в Пинске было расстреляно 10 тыс. мужчин в возрасте от б лет и старше. В этот день расстреляли моих братьев Давида и Арона. Я остался в этот день жив, потому что в момент, когда в наш дом зашли немцы, я был в дворовом туалете. Отец тоже остался жив, потому что он прятался на чердаке. Прятался он потому, что 7-го августа 1941 года был указ коменданта г. Пинска неработающим евреям явиться на железнодорожный вокзал для отправки на работу. 8 августа явилось несколько сот человек. Этих людей вывели за город на картофельное поле и начали расстреливать. Несколько человек остались живы и пришли в город. Вести об этом случае разбежались по городу очень быстро, и 9-го августа на вокзал никто не пришёл. В городе началась облава. Расстрел в этот день был в лесу села Козляковичи. В этот же день была объявлена контрибуция – сдать золото, серебро, медь. Если это не будет сдано, то начнут второй тур расстрелов. С приходом немцев меня позвали работать на речной транспорт на прежнюю работу механиком связи. Командовал этим отделением Малиновский. Он взял на работу кроме меня ещё трёх евреев: Ботвинника, Эпштейна и Радкевича. Они работали на линии, а я на станции. Все мы четверо остались живыми после расстрела 9-го августа 1941 г. В сентябре 1941 года Пинский магистрат заменил еврейскому населению советские паспорта на удостоверения (Аусвайс), желтого цвета. На двух его обложках стояла печать «юде». До 1 мая 1942 года еврейское население проживало в своих квартирах, но было запрещено ходить по тротуарам, общаться с людьми не еврейской национальности, появляться на рынке. 1-го мая 1942 года нас загнали в загороженное гетто. Лагерь гетто находился по периметру улиц Завальной, Логишинской, Горького и Советской, и в гетто было огорожено еврейское кладбище. Наша семья в гетто помещалась в 6-ти метровой комнатке, проходной. Нас проживало 6 человек (отец мать я сестра Эстер с дочкой и её муж Авраам). Авраам Варшавский бежал из немецкого плена из Чехословакии, и в декабре 1941 года пришёл домой в Пинск. Условия жизни в гетто были страшные. Те, кто работал, могли выходить из гетто, и там можно было обменять что-то на еду. В гетто приносить с собой еду было запрещено, при обнаружении съестного – расстрел на месте. В гетто было две помпы с водой. Хождение в гетто разрешалось с 7.00, и каждый хотел набрать себе питьевой воды. Это можно было сделать только рано утром, а если человек приходил к помпе чуть раньше, его расстреливали на месте. Люди в гетто ели всё, что могли, что росло из земли, поэтому болезни, дизентерия и дистрофия забирали очень многих людей, особенно пожилых и детей. В гетто хлеб завозили один раз в неделю. Работающим полагалось 200 гр., детям 120 гр. и неработающим 80 гр., но привезённого хлеба хватало на 150-200 семей. А сколько всего людей было в гетто? К концу гетто, люди говорили, было всего находилось 28 тыс., потому что из всех окружающих малых местечек люди бежали в Пинск, потому что считалось, что в Пинске Петр Рабцевич. Интервью 5 еврейского населения больше, и там можно будет сохранить свою жизнь. А еще беженцы и раньше были, из Польши? Они тоже сюда попали, наверное? Беженцев из Польши в основном вывезли за пределы наших областей, осталось очень мало беженцев польских, их считали как вредный элемент, и до 41-го года в основном вывезли в Сибирь. Последние 900 семей 21 июня 41-го года были здесь в Пинске. Численность еврейского населения в городе Пинске после расстрела 9 августа возросла за счет прибывших евреев, бежавших от расстрелов из деревень и маленьких местечек вокруг Пинска, в поисках спасения в Пинске. В мае 1942 года на речном транспорте в Пинске появился новый молодой начальник Гюнтер Крулль. Мой начальник Малиновский послал меня перенести телефон с одного места в комнате в другое, потому что Крулль переставил стол в своём кабинете. Так как я еврей, я обязан был носить на левой стороне на груди и на спине жёлтый круг. А так как я работаю, то на этом круге стояла печать организации, в которой работаю. Это было наше удостоверение. Я пришёл к Круллю в кабинет и, когда я зашёл к нему, он приказал снять этот круг. Я ему сказал, что это моё удостоверение, и я не могу его снять, потому что без него меня убьют. На что Крулль ответил, что он не желает видеть меня униженным, что я такой же человек как все. Он сказал, чтобы я снял верхнюю одежду и ходил без оскорбляющих знаков. Я выполнил свою работу по переноске телефона, Крулль стал расспрашивать меня о составе моей семьи. Я рассказал ему об условиях нашей жизни, что на работе получаем 50 % денег, что в столовую ходить запрещено. Крулль пообещал помочь, чтобы в столовой всех кормить одинаково. На следующий день Малиновский получил талоны на нас: меня, Ботвинника и Радкевича, на обед в столовую. Раз в неделю в гетто нас сопровождал немецкий солдат с нашей работы для того, чтобы мы могли внести еду в гетто. Полиция нас не обыскивала, когда нас сопровождал солдат. Это была заслуга Гюнтера Крулля. В августе 1942 года вокруг Пинска стали сгущаться тучи смерти. Потекли вести об уничтожении еврейского населения. В Пинском гетто мы ждали своего рокового конца. Это было известно и старому и малому. Крулль стал мне говорить, что он хочет меня спасти, но как это сделать он пока не знает. Он мне сказал, чтобы я дома поговорил с родными. Он рассказал мне о своей семье, что отец его хирург в Берлине, брат его тоже хирург и служит в немецкой армии. Он рассказал мне, что помог двум своим товарищам евреям уехать из Берлина, избежать страшной трагедии. Долгое время я не мог решиться сказать матери и отцу, что мой начальник хочет меня спасти. Крулль всегда говорил, если бы он мог, то спас бы всех евреев от уничтожения, но это не в его силах. Когда в сентябре 1942 года в Пинск из Киева на пароходе приехал с ремонтной бригадой унтер-офицер Фриоф, и Крулль послал меня отремонтировать радиоприёмник на пароходе, я эту работу сделал очень быстро. Через некоторое время Крулль пришёл на пароход и стал говорить с Фриофом, чтобы он в Киеве попросил у начальника связи Штойде принять меня на работу в Киеве. Фриоф знал, что я еврей. Организация наша была военизированная, называлась она «Вторым полевым отделом водного транспорта». Она распространялась на бассейн рек Днепробугский канал, река Пина, река Припять с притоками и Днепр с притоками. Крулль мог меня направить на работу в такие города как Брест, Кобран, Давид-Городок, но он говорил, что это очень маленькие города, там может тебя вычислить полиция. В Киеве, говорил он, ты затеряешься. Фриоф пообещал переговорить со Штойде. Крулль стал меня допрашивать о том, рассказал ли я дома о его намерении меня спасти. А я никак не мог набраться сил, чтобы сказать матери, что меня хочет спасти Крулль. Это страшное слово, что ты погибнешь, а я, возможно, останусь жить. Набравшись сил, я рассказал матери. Я спросил ее, как она смотрит на это. Она мне сказала: «Ты ведь знаешь, что тонущий хватается за соломинку, к тебе эта соломинка подплыла, так хватайся за неё. Если ты останешься жив – сумеешь рассказать, что творили с нами эти Петр Рабцевич. Интервью 6 мерзавцы». Мать собрала мне немного фотографий нашей семьи, две пары белья, полотенце и ложку. Всё это я перенес и спрятал на работе. В гетто на каждую ночь брали 300 заложников. Если кто-то из ушедших на работу в гетто не возвращался, в наказание его семью и этих заложников расстреливали. Поэтому уехать из Пинска я не мог и не желал, пока живы родные. Отпраздновали мы в гетто Рош-Ашана, Йом-Кипур, в гетто была синагога, в этот день никто не пошёл на работу. Молились старые и молодые, потому что все знали, что это наш последний праздник. Для того, чтобы меня спасти, я должен ночью находиться за пределами гетто. Крулль делает мне пропуск на ночные работы. Аргументом есть то, что электроэнергию подключают ночью, а я должен был производить зарядку аккумуляторов. Моя ночная работа продолжалась около 10-ти дней. В ночь с 28 на 29 октября около 5 часов утра я услышал выстрелы и лай собак. Гетто находилось от моей работы на расстоянии не более 800 м. Через минут 15-20 пришёл Крулль и забрал меня к себе домой. Те десять дней, которые я работал по ночам, днём ходил в гетто и каждый раз вечером, уходя на работу, прощался с родными навсегда. Крулль с 29 октября по 22 ноября приютил меня в своём доме, где он жил и работал. 22 ноября пришло письмо из Киева со «Второго полевого отдела водного транспорта», чтобы меня отправить на работу. Крулль собственноручно выписал мне удостоверение личности на фамилию Рабцевич Пётр, то есть изменил мою фамилию, имя и место рождения. Командировочное удостоверение ехать в Киев и явиться к зондерфюреру Штойде. Крулль предупредил меня, как себя вести. Ехать только в вагонах для немцев, находиться на вокзалах в залах для немцев. Приехав в Киев, никого не спрашивать, где находится моя организация, найти её по указателям. «Самое главное – сказал он, – уходи от встречи с полицией, теперь твоя жизнь в твоих руках». Из его разговоров я знал, что Пинское гетто уничтожено 29 октября, что людей вывели на лётное поле села Галево в пяти км. от Пинска и расстреляли. В Пинском гетто насчитывалось около 28 тысяч человек. В этот день погибли: мать Песл Фишелевна, отец Рабинов Рувин Шлеймович, сестра Варшавская Эстер Рувиновна, её муж Варшавский Авраам и их дочь Гита. А также жена брата Левы Рабинова Хая, его дочь Дина, и вместе с ними все близкие, знакомые и вся моя жизнь. 22 ноября 1942 года вечером Крулль сопроводил меня до железнодорожного вокзала и посадил в поезд, идущий на Брест. В Киев я прибыл 28 ноября. Ночь провёл на вокзале. Полиция меня пыталась выгнать из зала для немцев. Я обратился к немецкой жандармерии, показал своё удостоверение, и мне она разрешила сидеть в зале. Дождавшись конца комендантского часа, я покинул вокзал и по указателям нашёл нужную организацию. «Второй полевой отдел» находился на площади Богдана Хмельницкого возле Софиевского собора. Дежурный впустил меня в помещение, показал кабинет зондерфюрера Штойде и разрешил мне войти и сесть на диване. Я тут же заснул, потому что в пути не спал 6 ночей, был всё время на страже. В 9-00 меня разбудил Штойде и отвёз в штатскую администрацию второго полевого отдела. Она находилась на Подоле по улице Александровской 36. Штойде направил меня в отдел кадров к Новицкой оформить меня на работу. Новицкая стала возмущаться: «Как это вас направили с запада на восток на работу! А мы направляем с востока на запад». Я ей ответил, что я подчинённый и поехал туда, куда меня послали, если вам нужно объяснение – обратитесь к Штойде. Новицкая выписала мне новое удостоверение, а вместо того, чтобы самой пойти на биржу труда за получением рабочей карточки, она велела мне идти самому. Придя на биржу труда, местные чиновники снова начали мне задавать вопрос – почему я приехал с запада на восток. Я обратился к немцу, начальнику этого отдела, а по-немецки я говорил без акцента, так же как на польском и русском. Внешность моя меня не выдавала за еврея. Немец приказал выдать мне рабочую карточку. Без неё в городе нельзя было находиться, в ней ставилась отметка за каждую проработанную неделю каждую субботу, и если при остановке на улице полицией в карточке нет отметки о Петр Рабцевич. Интервью 7 проработанной неделе, то задержанного отправляли на пересыльный пункт для отправки на работу в Германию. Поселили меня жить в общежитии по улице Верхний Вал 70. Для прописки мне нужен был паспорт, а его у меня нет. В Пинске Крулль это предвидел и сказал мне, что в моём удостоверении написано, что мой паспорт находится по месту моей работы в Пинске, и на запрос из Киева он его вышлет почтой. Фактически мой паспорт на Рабинова был сожжён в печке. Я, ссылаясь на своё пинское удостоверение, твердил, что мой паспорт в Пинске. Из Киева выслали запрос и получили ответ от Крулля, что паспорт мой он отправил почтой. Через месяц я получил справку на работе, что мой паспорт потерялся при пересылке почты из Пинска в Киев. На основании этой справки и моих документов, выданных Круллем в Пинске, в управлении Подольского района г. Киева я получил паспорт на имя Рабцевич Пётр Романович, русский. В мае 1943 года мне исполнилось 20 лет. Мой возраст подлежал трудовой повинности на работы в Германии. Мне нужно было пройти комиссию на бирже труда, но я еврей, мне раздеваться нельзя, а комиссию пройти нужно, без этого в Киеве оставаться нельзя. С утра я пошёл на биржу и крутился до 2-х часов дня. Я увидел, что многие подходят и говорят врачам, что они здоровы и готовы добровольно отправиться на работу в Германию. Я рискнул и тоже сказал, что на здоровье не жалуюсь и хочу ехать добровольно. Мне велели показать ноги, руки, глаза и гут же выдали все документы на отправку в Германию. Мне больше ничего не нужно было, потому что работа во втором полевом отделе таких, как я, освобождала от работы в Германии. Призыв в Германию был для меня страшным испытанием. В период моего пребывания в Киеве в 1943 году Крулль помогал мне материально. Через унтер-офицера Фриофа он передал мне ящик спичек. За одну коробку спичек я мог купить полхлеба. В 1943 Крулль приезжал в Киев, и мы с ним виделись на расстоянии, никто не мог нас заметить. Я стоял с одной стороны Софиевского собора, он стоял на другой стороне. Мои документы хранились у Штойде. Фриоф помогал мне, в том числе одеждой, потому что я приехал в Киев во всем зимнем – ватные штаны, сверху – брезентовые штаны. Единственное, что у меня было, это пиджак и куртка, и зимняя шапка. И когда стало тепло, ходить в этом было нельзя. Он купил мне туфли за 400 карбованцев. Моя зарплата была 700 карбованцев. А питание было один раз в день в столовой. Я сдавал свою продуктовую карточку и получал в течение недели шесть раз в неделю один раз в день питание. Буханка хлеба была на неделю. И последнее время был хлеб из тырсы проса, это если буханка хлеба черствая, так одна шелуха. В августе 1943 года под натиском Красной армии второй полевой отдел быстро эвакуировался из Киева. Мне предлагали эвакуироваться с ними на запад. В городе была паника, и когда я шёл из общежития на работу, я попал в облаву. Всех нас, захваченных полицией и немецким патрулем, направили на вокзал, для отправки в Германию. Переночевав на вокзале, утром я обратился к немцу и, показав свои документы, сказал, что я эвакуируюсь со своей организацией. Позже меня отпустили. Когда я пришёл на бывшую работу, там уже никого не было. С конца августа 1943 года по день освобождения я с другими жителями Киева скитался по деревням, которые находятся вокруг Киева. 6 ноября 1943 года Киев был освобождён. Я вернулся в город и пошёл на работу. Это уже было Днепровское военновосстановительное управление речного транспорта. При поступлении на работу нужно было писать анкету и автобиографию. Я в своей автобиографии описал всю свою историю, что по моим документам я Рабцевич Петр Романович, а фактически я Рабинов Фишель Рувинович, еврей, и хочу вернуть свою родную фамилию. Принимая меня на работу, начальник отдела кадров Родман очень внимательно выслушал меня и сказал, что он мне очень сочувствует, но менять фамилию он не может, и посоветовал мне обратиться в органы прокуратуры и милиции. Я тут же пошёл в прокуратуру речного транспорта. Мне сказали там, что если я буду менять сейчас свою фамилию, то это будет значить для них, что я хочу скрыть от них свои дела при немцах в Киеве, и это будет поводом для моего ареста. Пинск ещё находился в немецких руках. В ноябре я призывался в армию, но работа на транспорте давала бронь. Петр Рабцевич. Интервью 8 Призываясь в армию, в анкете я писал, что знаю русский, немецкий, польский, еврейский языки. Имея бронь, в декабре 1943 года я обратился к военкому направить меня в армию. Узнав, что я знаю польский язык, он решил направить меня на курсы, готовящие офицеров в польскую армию. Военком предупредил меня, чтобы я вручил повестку об уходе в армию на работе в день явки на пересыльный пункт. 31 декабря я должен был явиться на пересыльный пункт, а 27 декабря я заболел воспалением лёгких. Через месяц в январе 1944 года я явился в военкомат, и меня послали на медкомиссию. Результаты показали, что такие больные армии не нужны. Мне дали ограничение, и сняли его только в 1956 году. В 1944 году был освобождён Пинск. Я написал письмо в село Ковнятин Пинского района знакомым нашей семьи. В это же село написал письмо с армии брат Лева. Так мы нашли друг друга. Он служил на втором белорусском фронте. Мне стало немного легче морально. Восстановить свою фамилию я смог только в 1956 году, потому что все еврейские записи погибли вместе с раввинами, которые их вели. Я уже был женат и имел двух детей. Я законно сменил фамилию Рабинов на Рабцевич. Я женился 31 декабря 1949 года. А как вы познакомились со своей женой? Я познакомился, она поступила к нам на работу в 44-м году. На работе мы познакомились. Она бухгалтер. Девичья фамилия ее Сидерман Евгения Абрамовна. Она у нас была секретарем комсомольской организации, потом ее избрали членом, председателем ревизионной комиссии Подольского райкома комсомола, много лет она была. Была советским активистом. Она 26-го года рождения. Она закончила 7 классов. Родилась она где? В Киеве родилась. На Подоле. Были они в эвакуации в Казахстане, вернулись в Киев в августе 44-го. Она была с отцом, с матерью и сестрой, и с племянником. Один брат у нее погиб в Киеве в Бабьем Яру, старший брат. Он был женат на польке. Его звали Илья. Была у него бронь, и почему он не уехал – по-видимому, сыграла роль жена, не хотела эвакуироваться. А где вы жили до встречи с ней? До встречи с ней в 43-м году, когда освободили Киев и я поступил на работу, я не хотел возвращаться в общежитие портовское, и мне дали комнату на улице Ливера, это Андреевская 24, и я там жил. Когда в 44-м году я нашел брата и брат нашел меня… А как вы нашли брата? Брата я нашел, написал в Ковнятин в Шепелевичу письмо. Это друг отца еще до 14-го года, они еще были знакомы. Он работал полицейским в Любешове. И брат написал письмо ему. И таким образом через месяц после освобождения Пинска мы уже друг с другом. Брат был ранен во время войны. Он знал о том, что первая семья его погибла, из газет. Он был на Калининском фронте, был ранен в легкое, попал в госпиталь в Москву. Из Москвы его перевели на оздоровительно, на Балашиху, это пригород Москвы. И там одна женщина молодая, работавшая в этом госпитале, ему очень помогла. Она сама наполовину грузинка, Тамара, наполовину русская. Он на ней женился. Когда он написал своей жене, что нашелся брат в Киеве, она приехала в Киев, это было в декабре 44-го года. А здесь в Киеве на улице Чкалова 45 жила сестра ее матери со своей семьей, с мужем. И она настояла на том, чтобы я перешел жить к ним. И, собственно, говоря, с января 45-го года и до своей женитьбы я жил у них, почти 5 лет. А когда уже вы женились? Я перешел жить к жене, потом получил комнату на улице Юрковской 38. Там родилась дочка. Это в общей квартире, трое соседей нас было. А в 59-м году получил двухкомнатную квартиру, в том же районе, хрущевку, две комнаты и кухня, совмещенная с душевой. А 25 лет тому назад получил 3-хкомнатную квартиру там же рядом, на улице Туровской. Скажите, а «Дело врачей» вы помните? Как раз это началось с космополитов. В Украине и во всем СССР после того, что было Петр Рабцевич. Интервью 9 создано и признано Советским Союзом государство Израиль. Но Советский Союз, в том числе и Сталин, видимо, думали, что это будет просоветское государство. И вот с тех пор начались гонения на еврейских специалистов, ученых, то есть, это для меня это был прототип немецкого нацизма. Без евреев на работе не могли обходиться, но во всем остальном их притесняли. Все руководящие должности, которые были заняты евреями, и организации работали, процветали, – смещали. А заместителями и рядовыми работниками оставляли евреев. В газетах начали появляться заметки. Ведь многие евреи в Советском Союзе жили под псевдонимами. Начали писать их фамилии настоящие. Что они крайний вред наносят этим государству. Но забывали упоминать, что это государство процветало только благодаря им. Потом дошло до врачей. Значит, всех, даже министр здравоохранения Украины, у него жена была еврейка, и его сняли с работы, с этой должности, потому что он не хотел отказаться от жены. У нас в пароходстве был начальником управления кадров, и он же одновременно заместитель начальника пароходства Платонов, у него жена еврейка. Его вызвали и сказали ему, что бросать семью и жену – будешь на этой должности. Это я говорю не по сказкам, а именно по рассказу этого человека. Он сказал – нет, это моя семья, вы можете меня снять, я ее не брошу. Его сняли с должности, он уехал в Новосибирск, и в Новосибирске он устроился вначале преподавателем, а потом стал начальником речного института. После того, что он заболел, он вернулся снова на Украину, и он работал начальником конструкторского бюро. Потом он перешел работать, был заведующим учебноконсультационного института, факультета Ленинградского института инженеров водного транспорта. Я его знал много лет, и вот он сам мне эту историю рассказал. Было много всяких статей, приходили. На меня они впечатление производили. Вроде я это переживаю третий раз. Первый раз – это польский нацизм, антисемитизм, потом открытое немецкое уничтожение, и уже советское уничтожение. Что касается меня лично, я никогда не скрывал, несмотря на то, что до 59-го года в моем паспорте писалось, что я русский, я никогда не отказывался. Во всех анкетах, которые я заполнял, я писал, что я еврей. Когда я получил метрику, и потом законно, через загс узаконил фамилию Рабцевич, потому что мне эта фамилия дорога так же, как фамилия моя родная, потому что она меня спасла, в паспорте у меня писалось: Рабцевич Петр Рувинович, еврей. Вернемся еще к тем годам. А когда Сталин умер, вы помните это? Для народа это было ужасным событием, плакали люди, потому что умер отец. Собрания были на работе, читали сводки о его состоянии здоровья. Люди сидели и плакали, в основном. Не знали, кто же будет страной руководить. Состояние было у людей такое неопределенное. Когда умер Сталин, чуть-чуть политика стала легче. До смерти Сталина у руководящего персонала не было ограниченного рабочего дня, то есть, работали столько, сколько требовала работа. И никто никогда не мог сказать, что я не могу, у меня есть семья, я должен уделить время семье, а не работе. Все совещания проводились только вечером. Совещание могло идти до 2, до 3 часов ночи. Люди оставались на работе ночевать. Вот у нас, например, были диспетчерские переклички, они начинались в 9 часов вечера. С приходом Хрущева пошла совершенно другая тенденция – рабочий день 8 часов, если ты остаешься позже, значит, ты не справляешься со своей работой. Должен укладываться в свои рабочие часы. И люди вздохнули после смерти Сталина, когда было объявлено, что врачи были реабилитированы. Началась реабилитация всех, сначала тихая, политзаключенных, потом открытая, после пленума, который был, где выступил Хрущев и рассказал, что делал Сталин, Берия и так далее. Скажите, а синагоги когда были открыты? Синагога киевская была открыта сразу, в 44-м году. Вы ходили туда? Ходил. Даже в 44-м была открыта, она была все время открыта. Даже в 45-м году было, так как собиралось очень много людей, весь город Киев. В Киеве, в основном, евреи, Петр Рабцевич. Интервью 10 вернувшиеся киевляне из эвакуации, и кроме того, люди, вернувшиеся с периферии и оставшиеся живыми, они тоже потянулись в Киев. Улица, где находится синагога на Подоле, она в такие праздники, как Рош-Ашана и Йом-Кипур, она была занята людьми. Это Щекавицкая улица. И в синагоге был поставлен радиотрансляционный узел, и кантор пел по радио, улица слышала это все. Спохватились, это было только в 45-м году. Уже в 46-м закрыли этот радиоузел, чтобы только люди приходили. Кто сумел попасть в синагогу, слушал кантора, а все остальные просто приходили туда, чтобы видеть друг друга, что ты жив-здоров. Многие, которые приходили без молитвенника, потому что не знали языка, просто отдать дань прошлому, что они евреи. А еврейские школы были? Еврейских школ не было. После войны не было, по-моему, они были все закрыты до войны еще. А еврейский язык изучался? Еврейский язык изучался. Единственное место, где изучался древнееврейский язык, это на Андреевской улице в Андреевской церкви была духовная семинария. Изучали семинаристы для того, чтобы можно было священные книги читать в подлиннике. Иврит, идиш – это жаргон. И в университете тоже официально изучался еврейский язык, но это небольшая группа людей, для того, чтобы изучать подлинники. Все остальное частное, домашнее изучение то ли иврита, то ли идиш было запрещено, потому что за это наказывали, не открыто, но закрытым законом. А издавать какие-то журналы? Единственный журнал, который издавался, это «Биробиджан Геймланд». Я этот журнал все годы покупал. Скажите, а когда восстановилась еврейская жизнь? Еврейская жизнь начала восстанавливаться с перестройкой. Неофициально закрыты были все еврейские театры частные, а государственных вообще нельзя было открывать, не было. Еврейские песни можно было слышать, в послевоенные годы пела Тамара Ханум. Все остальные… И то она потом исчезла. Александрович был такой, литовский еврей, он пел еврейские песни, единственную песню он спел, я был на его концерте в Оперном театре. Это в каком году было? Это было в 50-м году. И то газеты писали после этого, что приехал кантор, его назвали кантором. Что вот, мол, он поет… А вы в семье знали, когда праздники? Обязательно. Работая, было очень трудно днем пойти в синагогу. Обычно в синагогу я заходил в праздничные дни, это вечером, уже после работы. Ну, а в будние дни заходил, заказывал поминальные молитвы о родных, о братьях. А так, чтобы придти в синагогу, невозможно было, потому что за это можно было лишиться работы. В какой должности вы работали? Я работал после войны вначале в должности техника, потом стал старшим техником, потом стал заместителем начальника участка. Потом старшим инженером, ведущим инженером, проработал всю жизнь. Имею много рацпредложений, изобретений. Дважды мои работы выставлялись на ВДНХ в Москве. Один раз на ВДНХ Украины. Изобретение это радиопереговорное устройство, которое позволяло абонентам с любого парохода, теплохода разговаривать по любому телефону на берегу. А другие работы касались автоматических телефонных станций, усовершенствования. В основном, междугородней связи. А ваша жена продолжала работать с вами? Жена продолжала работать, после рождения ребенка она ушла и не работала 7 лет, потому что дочка не была приспособлена к садику. В садик она пошла в 6 лет. Она поступила на работу в Киевский речной порт. Но потом опять у нее был перерыв, она родила сына, и вернулась на работу, и работала в речном порту бухгалтером детских садов до выхода на Петр Рабцевич. Интервью 11 пенсию. А послевоенная жизнь, вы помните, какое питание было, как сложно было жить после войны? Вы знаете, конечно, во время войны с питанием, уже в советское время у меня было все благополучно, потому что норма питания у нас была НКО, паек НКО. По пайку НКО я получал 700-800 грамм хлеба, мясо, и это нас выручало немножко. Когда мы уже поженились, у меня оклад был по тем временам 1200 рублей, это довольно приличный оклад был. И кроме того, были еще премиальные каждый месяц. Премиальные зависели от выполнения плана пароходства, это еще 600 рублей могло быть. А у вас было много евреев в пароходстве? У нас в пароходстве было очень много евреев. До космополитизма у нас начальник пароходства, из евреев были первый заместитель начальника пароходства еврей был. Он не был утвержден ЦК Украины. Он был только, так как пароходство подчинялось непосредственно Москве, он был назначен Москвой. Но до самой смерти Железняк не был утвержден в этой должности ЦК Украины. Начальники отдела, такие как механико-силовая служба, эксплуатационные, это ведущие отделы, начальник отдела труда и зарплаты. Ведущих около десятка было людей. Начальники отделов. А когда вы жили в общей квартире, кто ваши соседи были? Евреи, русские? Две семьи русских. У нас с ними нормально складывались отношения. Одна была такая глупая, у нее муж был еврей, она с ним разошлась, но это глупый человек. А другая соседка, это он работал главным конструктором Киевского судостроительного завода, и когда мы ушли из этой комнаты, им дали как улучшение, нашу комнату. Питание было очень трудным – масла не было, масло мы получали на работе по карточкам, так как у нас был УРС, мы получали каждые полмесяца полкилограмма масла. В очереди простоять за маслом было очень трудно, но ребенку нужно было. На рынке покупать это все было очень дорого. И кроме того, одежда, тоже в основном ходил в своей форме. Был один выходной костюм на праздники, а так – в кителе, в погонах, мы ж погоны носили. Мы были наравне военнообязанных. В каком году у вас появилась дочка? Дочка – в 52-м году, а сын – в 59-м. Вы им рассказывали, как вас спасали? Обязательно. Когда вы меняли фамилию, это было просто? Когда я пытался поменять фамилию, просто так фамилию поменять нельзя было. Нужно было иметь какие-то документы. Это было 13 ноября 43-го года, я когда обратился, когда поступал на работу. У меня были только документы, выданные Круллем, паспорт я получил в Киеве уже, где я русский. Ну, мне говорят – по документам ты Рабцевич, русский, а что ты напишешь, как я могу написать тебе Рабинов? У тебя ж нет ничего. Иди в прокуратуру, иди в милицию, и с ними договаривайся. Принесешь мне документ – я оформлю тебя. А то, что ты в автобиографии написал… А как тогда относились вообще к людям, которые были на оккупированной территории? К ним относились, как к людям второго сорта, особенно к евреям. Потому что задавался вопрос – а как ты остался жив? И вы это на себе почувствовали? Я первое время на себе очень сильно почувствовал. У нас в основном, я почувствовал на себе такое отношение от своих местных руководителей. Меня старались ущемить. Я получал паек на питание, но давались еще дополнительные пайки, я их не получал, потому что я был человеком второго сорта. А как они отреагировали, что вы хотите восстановить свое?... Меня это не трогало, я старался от этого уйти. Морально, когда я уже связался с братом, и Петр Рабцевич. Интервью 12 они увидели, что я получаю от него письма, потом фоттографии военные он мне начал присылать, началось на работе уже совершенно другое отношение. Без меня, я не буду себя хвалить, без меня как без специалиста они не могли обходиться. Если бы они могли обходиться, они бы, может быть, мне больше козней делали. Поэтому я на это не обращал внимания. Было обидно, но что поделаешь. Единственное, что, когда был освобожден Пинск, я подал заявление о том, чтобы меня перевели официально на работу в Пинск, мое начальство местное не разрешило. Ну, я стал говорить, что я буду обращаться в министерство, но меня уговорили, чтобы я… А после войны брата вы нашли. С кем из родственников вы еще встретились? Судьба моих близких, кроме брата, это сестру только в 50-м году, несмотря на то, что она жила в Украине, в городе Прилуках Черниговской области. Она войну закончила в Берлине, из Берлина их воинскую часть перевели в Новочеркасск на Кавказ, укрепляли они берег Черного моря, потом озеро Рица. Ее демобилизовали, но она в армии вышла замуж за своего сослуживца Котова. Когда демобилизовали, их часть имела звание Черниговской, и они решили поехать в город Чернигов. В Чернигове им предложили Прилуки, так как муж получил должность в райкоме партии зав. Орготделом, а она получила работу в сберкассе прилукской. Мы знали о том, что сестра жива. Но мы ее не могли найти. Я писал письма в министерство внутренних дел, потому что она до войны работала в организации министерства внутренних дел, которая занималась строительством аэродромов, это спецстроительство, и муж ее поехал из Прилук в Москву. Она знала, что брат должен где-то жить под Москвой. И он обратился в партийный архив, а брат – член партии еще с довоенных времен, и удалось… С войны, с 40-го года. Ему дали адрес брата. Я с женой в это время отдыхал в Пуще-Водице, это первый год. Приехал ее отец и привез телеграмму из Москвы о том, что нашлась сестра, она живет в Прилуках, и адрес ее. Бросил я отдых, с женой мы приехали в Киев и поехали в Прилуки. И это была наша первая встреча после 41го года. У нее два сына. Она умерла в этом году, в феврале. Старший сын у нее умер 2 года назад, у него сердце. А младший сын вышел в отставку в Красноярске вышел в отставку в звании полковника. А ваш брат жив? Он умер в 2001 году в марте. Он жил в Балашихе Московской области. Он закончил войну в Порт-Артуре, вернулся в Москву, поступил работать в московскую скорую помощь и поступил в московский 1-й медицинский институт. После окончания медицинского института он работал много лет хирургом в балашиховской больнице, потом у него был инфаркт, и хирургом он не мог работать. Он переквалифицировался, стал стоматологом ведущим района Балашихинского, потом был заведующим стоматологической больницей. Оттуда ушел на пенсию. Жена его умерла, жива дочка с мужем и внук у него один. Они живут в Балашихе. Дочка у него 59-го года рождения. А сейчас вы ходите в синагогу? Бываю в синагоге. Вы отмечаете праздники? В таком объеме, как мы отмечали когда-то в детстве – безусловно, нет, потому что мы не можем соблюдать ни кошерного, это очень сложно. А сколько лет вы на пенсии? Я на пенсии 12 лет уже… Сестра Рива Рабинова всю войну 1941-1945 г.г. служила в советской армии. Войну закончила в Берлине. Проживает в городе Прилуки Черниговской области в Украине. Она имеет двух сыновей и четырёх внуков. Брат Лев Рабинов закончил войну в Порт-Артуре. В 1944 году женился на москвичке Петр Рабцевич. Интервью 13 и переехал в Москву. Закончив мединститут, работал врачом в городе Балашихе Московской области, где проживает в настоящее время со своей дочерью и её семьёй. Всю свою жизнь я рассказывал детям и внукам о своей судьбе и об их предках. Я рассказывал о человеке, который меня спас. Каждый год ездим в Пинск на могилу предков. Моя семья: жена Рабцевич Евгения Абрамовна, дочь Хмельницкая Полина Петровна, её сыновья Хмельницкий Владик, Хмельницкий Вова; сын Рабцевич Илья Петрович, его сын Рабцевич Алексей и его дочь Рабцевич Вероника. Всю свою жизнь я пытался найти следы своего спасителя. В своей первой биографии (1943 года) я писал о нем. Официальные просьбы не давали результатов, даже обращение в объединенное посольство Германии тоже результатов не дало. В июне 1996 года группа еврейских узников гетто и лагерей (они из Киева) была приглашена малолетними узниками Варшавы и Кракова к ним в гости. В это число приглашенных попал и я. Я пытался найти их, но официальные мои обращения сводились к тому, что в конце концов мне отвечали, что немцы евреев только убивали, но не спасали. Это первое, а второе – аполитично искать немца-друга. Даже в последние годы один работник госбезопасности пытался помочь, но когда дошел до высших инстанций, которые могли, в этом отказали. Даже в Киеве в 95- году я встречался с сотрудниками этого общества, и дал им документы, относительно моего спасения, но ответа не получил. Мое обращение в немецкое посольство, когда оно уже стало объединенным, что укажите, где они живут, и мы их найдем. Спонсорами этого приглашения было общество «Максимильян Кольбе Верк». В Варшаве нас встретили представители малолетних польских узников и представители общества, это супружеская пара Мюллеров, Маргарет и Вернер, жители Германии из города Кельна. После нашего знакомства я начал просить у господ Мюллеров помощь – найти своего спасителя или его родственников. Вернее, моих спасителей, потому что в моем спасении участвовали три человека. Мюллеры сказали мне, что у них нет времени, а когда они освободятся, они займутся моим делом. На третий день нашего пребывания в Варшаве, в еврейской общине Варшавы, Маргарет и Вернер Мюллеры уделили мне внимание и выслушали мою историю. Мне было очень тяжело говорить, ведь я более 54 лет не разговаривал по-немецки, речь моя была более еврейская. Вернер переводил Маргарет, а она записывала. Я им рассказал, что я узник гетто города Пинска, и меня спас из гетто Гюнтер Крулль. Я им показал копии документов, которые мне выдал Крулль. В Киеве меня принял на работу Штойде, а посредником между Круллем и Штойде был Фриаф. Как выяснилось, в 2002 году 3 февраля Вернер нашел Штойде. Что в ноябре Крулль вызвал Штойде и сказал ему, что немцы расстреляли гетто. Но у него на работе в эту ночь был еврейский парень из гетто, и сейчас он находится у него, он его прячет. И нельзя ли отправить в тебе в Киев. Штойде ему ответил, что подожди несколько дней, и я тебе сообщу. Они договорились, по рассказу Штойде, чтобы меня отправить поездом. Они подробно записали мой рассказ, взяли копии документов. В своем рассказе я им говорил, что Крулль должен жить в Берлине, так как он говорил мне, что его родители жили в Берлине. Я сказал Мюллерам, что второй полевой отдел водного транспорта был военной организацией и нужно попробовать обратиться в военный архив Германии. Мюллеры пообещали найти его родственников. Во время своей беседы с господами Мюллерами я чувствовал, что этих людей прислал мне сам бог. 14 ноября 1996 года Мюллеры позвонили мне из Кельна и сообщили, что они получили известия из военного архива. Крулль пережил войну, умер в 1979 году в возрасте 62 лет, Штойде пропал во время войны. Жена Крулля Кристина и его дочь Янина знают, что во время воины в Пинске он спас Рабинова от смерти в Пинском гетто, и они хотят встреться со мной. Маргарет и Вернер Мюллеры стали спонсорами нашей поездки в Кельн. Они прислали мне и моей жене приглашение на поездку. По получении нами виз Мюллеры прислали нам авиабилеты туда и обратно. 16 февраля 1997 года они встретили нас во Франкфурте на Майне, поездом привезли в Кельн. В Кельне мы жили в доме Мюллеров и были на полном Петр Рабцевич. Интервью 14 их обеспечении. Ездили на могилу Гюнтера Крулля в Дюссельдорфе, были у жены Кристины Круллъ. Из рассказа Кристины я узнал, что военный архив через Дюссельдорфскую полицию запрашивал ее, знает ли она такую фамилию, как Рабинов, она подтвердила, что это фамилия человека, которого спас ее муж, и она хочет со мной встретиться. Мюллеры прислали приглашение мне и жене. Я обратился в посольство, и мне отказали в визе. Я написал жалобу послу, и Мюллер тоже дал факс в посольство. Когда я пришел на прием к послу, он мне сказал, что мне отказали потому, что два старых еврея приедут в Германию, а потом не захотят уезжать. Я сказал, что у меня указана причина. Получили мы визы, Мюллеры выслали нам билеты туда и обратно через агентство. В Кельне проживает дочь Крулля Янина. Мы с ней встретились, и я рассказывал о детях гетто, которые знали, что их ждет. Она плакала вместе со мной. Очень жаль, что такой человек, как Гюнтер Крулль так рано умер. Он говорил своей жене и дочери, что я должен жить в Киеве. Я и моя семья выражает большую признательность господам Мюллерам, которые приложили так много физических и материальных средств для встречи с семьей моего спасителя. Этих людей прислал мне сам Бог. В 1997 году история моего спасения попала в национальный институт памяти, Катастрофы и героизма Яд Вашем в Иерусалиме. 10 января 1999 года моему немецкому спасителю Гюнтеру Круллю было присвоено звание «Праведник народов мира» (посмертно). Мой адрес: г. Киев 04070, Украина, ул. Почайнинская 57/59 кв.123. Рабцевич Петр Рувинович. Тел. 417-42-16 3-го февраля 2002 года Вернер Мюллер нашел моего второго спасителя Ганса-Йохима Штойде, который меня спасал в Киеве по просьбе Гюнтера Крулля. Я с ним разговаривал по телефону и первое, что я услышал от него, что он очень рад, что я остался жив. Штойде мне рассказал, что Гюнтер Крулль позвонил ему из Пинска в Киев и рассказал, что в Пинске расстреляли Пинское гетто, и у него ночью работал еврейский парень. Он его спрятал у себя. Выпустить его на улицу он боится, потому что СС его схватит и расстреляет, и поэтому он просит устроить его в Киеве на работу. Крулль сказал ему, что он направит меня с новыми документами. Штойде попросил пару дней на обдумывание. Через несколько дней Штойде позвонил Круллю в Пинск и сказал, чтобы он присылал меня к нему в Киев. Разговаривать по телефону они не боялись, так как связь была речная и она не прослушивалась гестапо. Крулль выписал мне удостоверение личности и командировочное удостоверение, изменив мою фамилию и имя – так я из Ерухим-Фишеля Рабинова стал Петр Рабцевич. В командировочном удостоверении было указано, что я направляюсь на работу из Пинска в Киев и должен явиться к Штойде. 24 ноября 1942 года Крулль посадил меня в поезд, идущий из Пинска в Брест. В Бресте я явился к коменданту вокзала и тот выдал мне проездной билет Брест-Киев. В Киеве я пришел к Штойде, он меня отвез на ул. Александровскую 36, где находилась Штатская Администрация речного пароходства. Штойде был начальником связи речного транспорта. Мне выписали новое удостоверение личности, и на вопрос о моей национальности я сказал, что русский. На бирже труда я получил рабочую карточку. По распоряжению Штойде меня поместили на жительство в общежитие речного транспорта по ул. Верхний Вал 70. Работал я техником связи на телефонной станции речного транспорта. Для проживания в Киеве мне нужен был паспорт, но его у меня не было. Крулль предвидел и это. В моем Пинском удостоверении типографским способом было написано, что мой паспорт находится по месту моей работы, и на вопрос, где паспорт отвечать – он в Пинске. На запрос из Киева Крулль ответил, что он выслал паспорт почтой. Через месяц после запроса Штойде выдал мне справку, что мой паспорт пропал на почте. Я с этой справкой и документами, выданными Круллем в Пинске, обратился в Подольскую райуправу г. Киева и Петр Рабцевич. Интервью 15 получил паспорт на имя Рабцевича Петра Романовича – русского. Документы, выданные мне в Пинске Круллем, Штойде держал у себя лично, он отдал мне их только тогда, когда его призвали в армию. Работая с ним, он никогда не давал мне повода думать, что знает, кто я по национальности на самом деле. Все служебные связи между нами шли в Киеве через унтерофицера Фриофа, который знал, кто я, так как мы с ним встретились в сентябре 1942 года в Пинске. О моих спасителях Мюллером написана книга и издана на немецком и белорусском языках. Я считаю, что эта книга – памятник моим родным, и всем жителям Пинска, расстрелянных в гетто, приговором фашистам и их сообщникам, а также памятник Гюнтеру Круллю, господину Штойде, унтер-офицеру Фриофу, а также моим дорогим друзьям, которые нашли моих спасителей, это Маргарет и Вернер Мюллеры, которые посвятили пять лет этому делу. Скажите, где работают ваши дети, что они кончили? Дочка окончила институт инженеров водного транспорта, факультет электромеханический, и работает в Главречфлоте в конструкторском бюро инженером, всю жизнь. Сын закончил Киевское речное училище и работает тоже в пароходстве. Сейчас он хозяин, потому что многие отрасли в пароходстве распались. Он взял в аренду, а сейчас выкупает Киевскую телефонную станцию речную. Так что вся семья. Я проработал больше 50 лет на речном транспорте, и жена. Так что вся жизнь наша связана с речным транспортом. А внуки у вас есть? Есть. У сына – четверо детей, две дочки и два сына. Старшему внуку 22 года, он уже женат, у него есть ребенок, это уже моя правнучка. У дочки два сына. Один занимается в академии легкой промышленности. Он очень хороший художник, и он на факультете дизайна. Старший сын без работы, никак не может устроиться на работу. А как они приобщаются к еврейству? Еврейский язык, мы с женой на еврейском не разговариваем. Жена знает еврейский язык, потому что мать с отцом разговаривали по-еврейски. Ее родители киевляне. Отец до революции, родом он из Ржищева, но потом подростком, отец его умер, мать определила его в Киеве в магазин приказчиком, на углу Прорезной и Крещатика был магазин «Хрусталь». Он в этом магазине работал всю жизнь. Мать сама родом из Могилева, но после смерти отца мать своих детей распределила кого в Киев, кого в Москву. Она ребенком попала к своей тете в Киев, окончила еврейское училище ремесленное, которое у Бродского было. Рано они поженились, у них было 3 детей. Старший сын погиб в Бабьем Яру. Сестра старшая уехала в Израиль, потому что туда эмигрировал внук ее. А сын погиб в Киеве, убили его, это было лет 20 тому назад. Дед умер в Израиле, а она там живет. А внук занимается коммерцией в Киеве. Семья моего отца разделилась на три. Часть братьев и дедушка и бабушка жили в Америке. Они выехали после 1-й мировой войны. Один из братьев попал в начале мировой войны в Америку. После окончания войны он забрал туда отца, мать, сестру и двух братьев. А три брата и сестра остались в Польше. В 33-м году сестра одна из Любешова эмигрировала в Израиль, потому что муж этой тетки был политическим деятелем Израиля, и он сумел сделать им визу. Так что там. Теперь семья моего дедушки Рабинова, это два брата, один жил в Пинске, второй – в Лодзи. А третья часть осталась в Пинске: один брат эмигрировал, Рабинов Кива, это старший брат. Спасся только один брат, это Рабинов Исроэл. Они был в Казахстане, потом эмигрировал в Америку. Он, жена и 3 дочки. Связь была только с одной дочкой, Годл. Муж у нее очень болен был, и связь прекратилась. А все остальные погибли. Вся семья погибла в Погост-Загородском. Моя семья состояла из 33 человек. А осталось в живых только лишь нас трое. И то, брат умер и сестра. Наши дети знают нашу историю. У меня каждый год сын бывает в Пинске. В прошлом году я не мог поехать, потому что я болел, он взял своего сотрудника и поехал, чтобы побывать на могиле. Там не одна, а три могилы. Там были внуки. Раньше это была одна страна, СССР, а сейчас граница, теряется Петр Рабцевич. Интервью время на дорогу. Но он каждый год ездит. 16