Данное учебное пособие написано коллективом авторов

МЕЖКУЛЬТУРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ: Учебное пособие
Издатели серии В. Г. Зусман, А. А. Фролов, Herausgeber W. Susmann, A. Frolov
Редактор О. Ю. Червонная
Дизайн А. А. Бутысин
Компьютерная верстка С. Р. Сорувка
Корректор Л. А. Зелексон
Дизайн и верстка – издательство «ДЕКОМ»
Диапозитивы изготовлены ЗАО «Д-графикс»
(тел. 8312 355-474)
Формат 60x90/16. Гарнитура «Тайме».
Печать офсетная. Бумага офсетная.
Тираж 1000 экз. (1-й завод - 700 экз.)
Заказ № 1321.
ЛР № 071379 от 16.01.97 г. Издательство «ДЕКОМ», 603000 Н. Новгород, а/я
320.
Отпечатано с готовых диапозитивов
в РГУП «Чебоксарская типография № 1»,
428019 Чебоксары, пр. И. Яковлева, 15.
Автор проекта – Росвита Эннемозер (Вена, Австрия)
Росвита Эннемозер (Roswitha Ennemoser) родилась в Иннциге (Тироль,
Австрия). В 1978-1982 г. обучалась в Венской академии изобразительных
искусств. В 1992 г. организовала персональную выставку в Венском
политехническом университете. В 1994 г. участвовала в коллективной
выставке современных художников в Инсбруке (Австрия). В 1995 г. прошла
персональная выставка "Форма / Пространство / Цвет" (Нижний Новгород,
Ярмарка, Гербовый зал). На русском языке .опубликован каталог выставки
(пер. Г. Каган). В 1999 г. Росвита Эннемозер приняла участие в
международном симпозиуме «Свое и Чужое в европейской культурной
традиции» (Нижегородский государственный лингвистический университет
им. H.A. Добролюбова). Благодаря ее инициативе в Нижнем Новгороде
состоялась коллективная выставка современных австрийских художников
(Нижегородский государственный лингвистический университет). Статья
художницы «Параллельный проект» опубликована в сборнике «Свое и
Чужое в европейской культурной традиции: литература, язык, музыка»,
Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2000 (серия публикаций Австрийской
библиотеки НГЛУ). В 2000 г. в Петербурге прошла международная выставка,
координаторами которой были Р. Эннемозер и А. Рыжов.
Данное учебное пособие написано коллективом авторов, представляющих
Нижегородский государственный лингвистический университет, Одесский
государственный университет (Украина), Университет г. Линца (Австрия),
университет Париж VIII (Франция).
В. Г. Зинченко, В. Г. Зусман. Введение.
Часть I. Культура и межкультурная коммуникация:
В. М. Бухаров. Концепт в лингвистическом аспекте.
A. Е. Бочкарев. О факторе понимания в коммуникации.
B. Г. Зинченко. Система «культура» и культурная коммуникация»;
«Культурная и межкультурная коммуникация».
B. Г. Зусман. Концепт в культурологическом аспекте.
3. И. Кирнозе. Культура и культурология.
Н. В. Макшанцева. Межкультурная коммуникация в процессе изучения
языка.
О. В. Петрова. Межкультурная коммуникация в переводе.
Часть II. Национальная концептосфера:
C. Н. Аверкина. Идеализм, Порядок.
Д. В. Баранов.
пространства.
Геополитический
В. П. Григорьева. Шотландское.
фактор
немецкого
культурного
В. Г. Зусман. Австрийское; Геополитическое положение; Вчувствова-ние;
Компромисс; Нейтралитет; Самоирония; Легкость; Немецкое.
Н. Д. Зусман. Музыкальность.
3. И. Кирнозе. Введение и Заключение к разделу «Национальная
концептосфера»; Французское (совместно с И. Сокологорски); Дух
критицизма; Свободолюбие; Республиканские ценности; Любовь; Чувство
собственного достоинства; Дух рыцарства; Индивидуализм; Элегантность;
Бережливость; Вкус к комфорту; Интеллигентность.
Алексей Е. Лобков. Итальянское.
Александр Е. Лобков. Общительность, кафе.
Н. В. Макшанцева. Русское; Соборность; Воля; Удаль; Беспредельность;
Тоска; Вера.
Е. А. Митропольская. Галльское.
М. В. Цветкова. Английское; Дом; Свобода; Приватность; Честная игра;
Сдержанность; Джентльменство (совместно с В. П. Григорьевой); Наследие
(совместно с В. В. Кулаковой); Юмор (совместно с Н. В. Лобковой); Здравый
смысл (совместно с Л. В. Кузьмичевой).
ВВЕДЕНИЕ
Межкультурная коммуникация есть особая ступень коммуникации
культурной, отличающаяся не только наличием дополнительного срединного
члена в коммуникативной цепи, но и собственными свойствами. Общность с
культурной коммуникацией проявляется в наличии культурных
(культурологических элементов) в материальной форме, в тайне их зачатия, в
генетической форме, но что особенно важно -в присутствии идеального
аспекта. Идея, проявившись в рождении, осуществляет себя в наличном
материальном бытии. Схематическое обозначение культурной коммуникации
можно на первом этапе представить через коммуникативную цепь (создатель
- артефакт - потребитель). Однако в артефакте (поэме, симфонии, полотне
живописца, плане зодчего или в изделии ремесла в его ручной или машинной
форме) наличествует также внутренний смысл, трудно поддающийся прямой
характеристике. Это рождает неравновесность элементов цепи (о чем будет
сказано ниже) и требует отказа от жесткого детерминизма, признания
принципа вероятности, не только прямых, а и обратных связей.
«Услышанность» и «от-ветность» включает в себя психологический
компонент. Логическая схема не выдерживает нагрузки. Появление
внесистемных элементов, ведущих к «взрыву» в культурной коммуникации,
разрушая одну систему, открывает возможность иных построений, к числу
которых принадлежит межкультурная коммуникация, отличающаяся помимо
большого количества элементов и большей неупорядоченностью.
Межкультурная коммуникация есть не только обогащение одной культуры
элементами другой культуры. Она может сопровождаться культурной
экспансией, подавлением одной культуры другой и не всегда более высокой
культурой. Межкультурная коммуникация - мощный и опасный инструмент,
требующий специальных знаний и умений. В языке межкультурная
коммуникация может опираться на «ключевые слова современной
европейской культуры» (Э. Бенвенист), в культурологии - на концепты (В. П.
Нерознак, Ю. С. Степанов). Концепты культуры представляют идеальный
аспект ее существования, поэтому они, подобно система «культура»,
функционируют как реальные варианты выражающего их сущность
абстрактного инварианта. Этот инвариант являет собой идею артефакта или
смысл концепта. Артефактом может быть не только материальный объект, но
также
идея
продукт
мыследеятельности
человека.
Нет необходимости особо подчеркивать, что предлагаемая постановка
проблемы имеет и теоретическое, и практическое значение. Теория концепта,
разрабатываемая в европейской философии на протяжении веков (особенно с
XIV столетия), лишь отчасти восходит к латинскому корню - conceptus
«понятие». В этом значении термин используется в точных науках. Сегодня
она получила новый импульс в языкознании, этнологии, этнографии,
истории, философии, да, в сущности, во всех дисциплинах гуманитарного
цикла. Выделение круга национальных концептов, образующих
концептосферу, или национальный культурный мир, позволяет с известной
долей уверенности отграничивать «свое» от «чужого». А это, в свой черед,
может помочь избежать предвзятости в политических и социальных оценках
и промахов в собственных высказываниях и поведении. Обучение
иностранному языку с помощью концептов - один из плодотворных путей
современной методики, опирающийся на возможности межкультурной
коммуникации.
Сказанное не означает утверждения о том, что найдена единственно верная
дорога в мире человеческой культуры. В соответствии с поставленными
задачами предложен и план книги, включающий три аспекта - теоретический,
освещающий проблемы культуры, культурологии, межкультурной
коммуникации, обзор национальных концептосфер и характеристику своего
и чужого в литературе и искусстве. Жанр коллективной монографии
обуславливает разнохарактерность и неравновесность ее частей, не
препятствующих, однако, присутствию общей методологии, общего взгляда
на
предмет.
Соавторы
Часть I. Культура и межкультурная коммуникация
Раздел I. Теория межкультурной коммуникации
1. Происхождение понятия. Культура и культурология
Происхождение понятия «культура» многократно описано. Известно, что
слова cultio и culte латинского происхождения и в документах Древнего Рима
означали возделывание и использовались применительно к сельскому
хозяйству. Этимологически в латыни более древним словом считается глагол
colere, первоначальное значение которого - «возделывать», «обрабатывать
землю» позже дополняется смыслом - «почитать», «поклоняться». Уже у
римских государственных деятелей культура расширяется, обогащаясь
новыми смыслами. В последующие века речь идет уже не только о
возделывании почвы, но о развитии ума, углублении образования и веры.
Языческие культы заменяются в великих религиях мыслью о возможности
человека воспитать душу и способности в любви к Богу. Философия и
теология входят в культуру, поглощают ее и поглощаются ею. К понятию
культура позже добавляется понятие цивилизация от латинского термина
civils - гражданский, государственный.
Культура как понятие было сформулировано немецким юристом XVII века
Самуэлем Пуфендорфом (1632-1694), цивилизация - французскими
просветителями XVIII века, мечтавшими о культуре нового общества,
основанного на Свободе, Равенстве и Братстве. В России термин культура
получил распространение с середины XIX века. До этого времени
употреблялся термин цивилизация. Сегодня под словом цивилизация обычно
понимается историческое воплощение культуры.
Культура и цивилизация иногда используются как синонимы, иногда
разделяются. Вспомним часто употребительное выражение «культура и
цивилизация». Вопрос о характере цивилизации, как всегда, несколько
проясняет этимологический словарь. По-английски и по-французски термин
civilisation означает культуру, соответствующую уровню исторического
развития. В этом же значении он употребляется в русском языке. Немецкий
философ О. Шпенглер ввел термин «Hochkultur» - высшая культура, имея,
однако, в виду нечто совсем другое: цивилизация у него означает упадок
культуры, ее завершающую стадию. О схождении и расхождении культуры и
цивилизации спорят самые известные философы и культурологи.
8
Но непроясненным остается и более общий вопрос - о том, что такое
культура.
2. К определению культуры
Слово «культура» - из серии фундаментальнейших. По числу сочетаемых
понятий оно занимает одно из главных мест в европейских языках.
«Философия культуры», «культура эпохи», «дворянская культура»,
«пролетарская культура», «современная культура», «русская культура»,
«культура Германии», «европейская культура», «агрокультура», «культура
производства», «культура поведения», «культура торговли», «музыкальная
культура», «культура чувств», «физическая культура»... ряд этот поистине
неисчерпаем. Но в нем мы имеем дело с вариантами культуры.
Неудивительно, что исследователи ищут общее понятие инварианта
культуры. По мнению американских ученых, с 1871 года за 50 лет было дано
семь таких дефиниций, с 1920-го до 1950-го их число увеличилось до 150.
Сегодня оно выросло еще на целый порядок. Определения культуры
насчитываются сотнями. В словаре В. И. Даля культура - это обработка и
уход, возделывание, возделка; это образование - умственное и нравственное.
Как мы видим, русский этнограф выделяет происхождение слова от
латинского корня и сохраняет его первоначальное значение, усиливая
нравственную сторону. Современный ученый Ю. М. Лотман отмечает
разницу в смысловом, семантическом наполнении понятия «культура» в
разные исторические эпохи у разных ученых. Однако, как полагает Ю. М.
Лотман, разница эта не должна нас обескураживать, если мы вспомним, что
значение этого термина произошло от типа культуры, что каждая
историческая эпоха порождает ей присущую, собственную модель культуры.
Культура при этом, однако, имеет признак - «отгороженную сферу» - и
осознается на фоне оппозиции «не культуры», являя таким образом
«знаковую систему»1. В определении Ю. М. Лотмана главное - оппозиция:
культура - не-культура. Действительно, во всех подходах - от научного до
бытового -мы эту оппозицию замечаем. В науке она видится в
основательности и достоверности теоретических выводов. В обыденной
жизни - в поЮ. М. Лотман. Механизмы культуры // Избранные статьи в трех томах. Т.
III. Таллин, 1993, с. 326.
1
9
нимании, что можно вести себя культурно и не культурно. Но сложность
определения «культура», помимо ее исторической и социальной
неоднозначности, заключается и в том, что культура, подобно живому
организму, растет и разрушается. Возможно физическое уничтожение
культурных объектов. Вопреки крылатому выражению М. Булгакова
«рукописи не горят» на кострах и в топках печей обращены в пепел тысячи
манускриптов. И XX, и идущий ему на смену XXI век хоронят под бомбами
целые библиотеки, а с ними и шедевры архитектуры и живописи.
Разрушение культуры возможно в войнах, в революциях через падение
уровня образования. Целые эпохи устанавливали могильное молчание,
прерывая диалог между высокой культурой прошлого и временем новых
дикарей. Культура сохраняется лишь в коммуникации, во взаимном живом
обмене, в звучании и услышанносги голосов.
Но голоса, определяющие культуру, тоже отнюдь не звучат в унисон. Так, у
Карла Маркса культура - идеологическая надстройка над материальным
бытием, у русских религиозных философов культура значима лишь в том
случае, если она имеет религиозный смысл. У П. А. Флоренского - это
гармонизация жизни во всех ее проявлениях. У Е. Н. Трубецкого - создание
себя человеком по образу и подобию Божью, у С. Н. Булгакова - культ,
имеющий таинственный, мистери-альный характер. У создателей русского
космизма - В. И. Вернадского, Л. Н. Гумилева, А. Л. Чижевского - культура
есть влияние космоса, объединяющее людей в этнос, внутренние скрепы
народа. У Ю. В. Бромлея культура - совокупность специфически
человеческих способов деятельности и ее результатов, у Г. Фостера совместно усвоенный образ жизни.
Академический словарь русского языка дает первым из значений слова
культура «совокупность достижений человеческого общества в
производственной, общественной и духовной жизни. Материальная культура.
Духовная культура. История культуры говорит нам, что знания, которые
выработаны трудом людей, накоплены наукой, все растут... и служат для
дальнейшего развития наших познавательных способностей2.
Суммируя различные подходы к культуре, можно говорить о ней как о
факторе социального развития и самореализации, о преСловарь русского языка. Под ред. А. П. Евгеньевой. Т. 1-4. М., 1981-1984;
см. также: С. Г. Тер-Минасова. Язык и межкультурная коммуникация. М.,
2000, с. 12-13.
2
10
одолении человеком своего вида, о культуре как о непрерывности, о культуре
как о диалоге. Очевидно, что во всех этих подходах господствует
гуманитарный, человеческий принцип. Акцент делается на антропологию науку о человеке. Мы пытаемся глядеть на культуру человеческими глазами.
Но человек не одинок в мире. Над ним существует звездное небо, обитель
Бога или бездна, в которой «звездам числа нет, бездне дна». Под ним земная
твердь или океанская глубина, дающие жизнь и угрожающие катастрофами.
Рядом с человеком другие люди -самые близкие и никогда не виденные свой и чужой народы и расы. Человек, зачастую помимо его воли, включен в
историю. Он ее творец и жертва. Над ним довлеет «обычай - деспот меж
людей»... и в каждом случае культура оборачивается для человека новой
стороной. Остановимся на современном определении ученого-культуролога:
культура -- это «природа, которую пересоздает человек, утверждая
посредством этого себя в качестве человека)?. Определение неполно. Но в
нем четко выражены подходы к проблемам -победа человека над природой и
переход природного человека в социальную личность как необходимые
творческие шаги в овладении культурой.
3. Культура. Природа. Техника
Существует естественный, природный и человеческий универсумы. Первый
огромен, таинствен и неисчерпаем. Древние видели его как хаос, как бездну,
населенную страшными существами, - мир, не вступающий в разговор с
человеком, безучастный к его горестям и радостям. У А. С. Пушкина и в
настоящем, и после нашей смерти «равнодушная природа» будет «красою
вечною сиять». В этом сиянии красоты есть нечто пугающее, бездушное.
Такое отношение человека к природе пронизывает огромные пласты
культуры. Природа в ней в лучшем случае соглядатай. Часто - она враг.
Победы человека над природой, в бушующем море, в «белом безмолвии»
Севера, в африканской пустыне, во время землетрясений, тайфунов и
снегопадов - темы сотен рассказов и романов, полотен художников и
ораторий. Но сегодня все чаще среди
3
П. С. Гуревич. Культурология. М, 1999, с. 39.
11
объектов культуры, помимо человека, называют Природу, мир, не только его
окружающий и существующий «по ту сторону добра и зла», но и внутри
человека.
Ни природа, ни техника не являются сами по себе фактами культуры. Только
в присутствии человека, в его оценке приобретается смысл. Человек - венец
творения. Созданный по образу и подобию Бога, он и материальное,
«тварное» существо. В нем присутствует животное, природное начало. Его
отношения с культурой сложны и неоднозначны. Он «очеловечивает»,
окультуривает природу, побеждая хаос мироздания своим разумом и трудом.
Но он и разрушает экологическую среду, истончая озоновый слой над
планетой. В результате его деятельности гибнут леса, загрязняются воды рек
и морей. Само присутствие человека гибельно для многих видов растений и
животных.
Выдающиеся умы человечества давно осознали эту опасность. Французский
просветитель Жан Жак Руссо не уставал упрекать цивилизацию за
неразумность и аморальность. Немецкий философ О. Шпенглер, как уже
упоминалось, видел в цивилизации конец культуры. Сегодня, когда
технический прогресс ощутимо обогнал прогресс социальный, опасность
многократно возросла. Виртуальный электронный мир теснит мир
природный. Человек становится придатком информационных систем,
элементом им же созданной вычислительной машины. И уже ставится вопрос
об искусственном тиражировании, клонировании человека. При этом он
зачастую не задумывается о той цене, которую от него требует и еще
потребует современная цивилизация за предоставляемые блага и удобства.
Раздающиеся призывы ученых оценить смысл перемен человек не слышит. И
не столько потому, что по природе своей он обладает леностью и жадностью.
Homo sapiens - творческое, свободное существо. Уничтожить в нем
творческое начало - значит уничтожить человека. В самой его природе
заложен парадокс: развитие культуры, создание новой информационной
среды дает человеку свободу, открывает новые возможности. Оно же
ввергает его в доселе невиданное информационное рабство, ущемляющее все
сферы бытия. Призывы остановиться и найти высший смысл бытия
оказываются бессмысленными.
Новая природа создается не только вокруг человека как среда его обитания.
Не столь быстро и заметно он и внутренне меняется, и далеко не всегда в
лучшую сторону. Изучение жизни архаических
12
народов, особенно в XIX и XX веках, привело ученых и художников к
выводу о том, что человек далекого прошлого вовсе не примитивен.
Осознавая себя отдельной личностью, он одновременно чувствует себя не
только членом рода, своего тотема, но и животным, и даже растением. Мифы
народов мира, отражая это сознание, свидетельствуют не о бескультурии, а о
возможности иной, доцивилизо-ванной культуры, обладавшей собственным
смыслом.
4. Смысл в культуре. Треугольник Локка и система Гегеля
Существует естественный и человеческий миры. Первый монологичен и
неспособен к диалогу. К нему неприложимо понятие «смысл». Лишь в
человеческом универсуме возникает значимость, позволяющая говорить о
присутствии культуры. Человек есть внутренняя природа, осознающая самое
себя и природу внешнюю в результате творческой деятельности. Именно в
этом сочетании - природы и деятельности - и в их осмыслении рождается
культура.
Семиотика фиксирует все факты культуры - как материальные, так и
духовные. Наука о знаках и знаковых системах помогает разделить
«культуру» и «не-культуру», предлагая условия, при которых явления
природы, предметы деятельности человека или слова приобретают смысл.
Прерии Южной Америки, саванны Африки, леса Сибири - неочеловеченная
природа, не-культура. Засеянное поле, охотничий заповедник, лесное
хозяйство несут в самой своей сущности знак культуры.
Условлено, что на чужом поле не пасут скот. В заповеднике можно охотиться
только по специальному разрешению. В лесном хозяйстве запрещены
стихийные вырубки деревьев, хотя их другие свойства никуда не исчезли поле плодородно, заповедник полон дичи, в лесу много деревьев.
Знаком может быть отмечен любой предмет или явление. Лампа - источник
света. По договоренности влюбленных лампа, поставленная на подоконник, знак того, что свидание может состояться. В трагедии Эсхила «Агамемнон»
огни костров передают в город знак того, что герои Троянской войны
возвращаются домой. Такие явные свойства огня, как тепло или возможность
приготовить на нем пищу, здесь не учитываются.
Во фресках Успенского собора в Московском Кремле на Страшном
13
суде судьбу «милостивого блудника» решает положенный на весы платок,
смоченный слезами раскаяния. Знак здесь вовсе не в бытовой детали и не в
полезной вещи, а в искреннем сожалении о грехах, спасающем юношу от
дороги в ад.
В романе Дефо «Робинзон Крузо» герой радуется, обнаружив после
крушения корабля орудия труда и горсточку семян, с помощью которых ему
удается выжить на необитаемом острове, и с горечью глядит на золотые
монеты, утратившие условную ценность на диком берегу.
Знак может быть словом, вздохом или улыбкой, слезой или любым другим
выражением эмоции, природным или бытовым явлением, жестом, вещью.
Наука о знаках семиотика (от греческого слова «знак») исследует свойства
систем знаков, каждый из которых имеет определенное значение. В качестве
знаковых систем рассматривают языки, системы сигнализации в обществе,
природе, науках, искусстве, кибернетические системы и живые организации,
машины и общественное устройство.
Знаковые системы могут быть простыми и неисчерпаемо-сложными. Но все
их объединяет общее свойство, называемое в теории систем
системообразующим, - придание знаку смысла. Он может быть выражен
словесно, вербально, «весомо, грубо, зримо» или тонко и деликатно. Смысл
знака может быть понятен или глубоко спрятан. Для разгадки знака древние
греки обращались к дельфийскому оракулу. В Ветхом Завете огненные знаки
предсказали иудейскому народу грядущие беды. Солнечное затмение
воспринималось поколениями как знак немилости Бога. Многие суеверия и
сегодня основаны на семиотической знаковой системе. Гуляющая сама по
себе черная кошка ничего не означает. Но мы избегаем переходить дорогу,
если она ее пересекла. Встречная погребальная процессия или человек с
пустыми ведрами сулят нам неприятности. Черный цвет -знак траура, а белое
платье невесты - непорочной чистоты. Но на Востоке язык цветов меняется.
И во многих странах именно белый цвет означает печаль. И столь любимое в
России красное солнышко в экваториальной Африке сулит смерть.
Не означает ли эта множественность смыслов невозможность обозначить
смысловое поле культуры? Действительно, однозначного определения
культуры дать не удалось. И все же еще в XVII столетии английский
философ Джон Локк (1632-1704), разработавший эм14
лирическую теорию познания в «Опыте о человеческом разумении» (1690,
рус. перевод 1898), дал ориентиры для представления о системе «культура».
Треугольник Локка имеет своими вершинами природу, технику, семиотику.
Культура у Локка - синоним общества.
Природа, очеловеченная трудом ради какой-то цели, - та природа, с которой
человек вступает в отношения, в своеобразный диалог. Техника у Локка (от
греч. techne - искусство, мастерство) - не обязательно машины или орудия
какой-то отрасли производства, но техника в общем смысле - накопленные
человечеством в процессе развития умения и навыки. Семиотика - знаковая
система, обозначающая смысл этой деятельности4. В таком описании так
называемый треугольник Локка - не только общество, но и культура,
определяемые как память. Общество существует, пока оно осмысленно, пока
оно не потеряло связи с природой и продолжает твориться, пока оно
сохраняет память. Утратившие память цивилизации, сколь бы ни был в свое
время высок их технический уровень, мертвы. Треугольник Локка являет
самое общее представление о культуре. В нем нет деления культуры на
материальную и духовную.
Для определения феномена духовной культуры обратимся к другому
философу - Гегелю (1770-1831). Гегелю свойственно самое пристальное
внимание к духовной культуре. Создатель универсальной схемы творческой
деятельности, Гегель с помощью диалектичеСм.: Д. Локк. Избранные философские произведения. Т. 1-2. М, 1960. См.
также: Ю. В. Рождественский. Введение в культуроведение. М., 1999, с. 1516. В трактовке Ю. В. Рождественского так называемый «треугольник
Локка» выглядит несколько иначе
4
Это связано с разными задачами, которые ставят перед собой автор
«Введения в культуроведение» и авторы «Проблем межкультурной
коммуникации». Представляется, что принципиального расхождения здесь
нет.
15
ского метода переосмысливает понятие культуры, вводя в него
диалектический принцип прямых и обратных связей. Без этого принципа
невозможно представить себе культурную коммуникацию. По определению
Гегеля, искусство «распадается на произведение, имеющее характер
внешнего, обыденного наличного бытия - на субъект, его продуцирующий, и
на субъект, его созерцающий и перед ним преклоняющийся»5. Рассматривая
произведение как знак культуры, триаду Г. Гегеля можно представить цепью:
продуцирующий субъект произведение потребляющий субъект
При этом произведение может быть не только романом, сонетом, картиной
или любым другим произведением искусства, но сельскохозяйственной
мотыгой или сложной компьютерной программой.
В нашем случае существен не характер произведения, а то, что оно названо
Гегелем в его триаде первым, т. е. главным, поскольку именно через него
осуществляется связь между творцом и потребителем, который должен
«преклоняться» перед произведением, иметь в нем потребность. Аборигену в
Африке, возделывающему поле примитивными способами, нет нужды в
компьютере, как у современного инженера в конструкторском бюро
неуместна мотыга. В обоих случаях и мотыга, и компьютерная схема
бессмысленны, поскольку не включены в коммуникативную цепь, не
рассматриваются потребителем как предметы «восхищения» и не
обнаруживают потому свойств предметов культуры.
Если произвести подстановку, обозначив вместо одного произведения
бесконечный ряд предметов культуры, то и ряды производителей и
потребителей тоже уйдут в бесконечность. Формула приобретет вид:
производитель продукт потребитель
Производителем может быть Иванов, Петров, Сидоров, Smith, Duran, Mann,
живущие сегодня в любой стране и жившие столетия назад, а также народы,
этносы, расы производящие бесчисленное количество объектов культуры,
имеющих значение и смысл для других Иванова, Петрова, Сидорова...
живущих, может быть, совсем в другую эпоху и «восхищающихся»
изделиями рук ведомых им или невеСм.: Г. Гегель. Философия духа / Энциклопедия философских наук. М.,
1977, с. 383; См. также: Зинченко В. Г., Зусман В. Г., Кирнозе 3. И. Система
«Литература» и методы ее изучения. Монография. - Н. Новгород, 1998.
5
16
домых творцов. Отсюда становится понятным гегелевское определение:
«Культура представляет собой имманентный момент абсолютного и обладает
своей бесконечной ценностью»6. Бесконечная ценность сохраняется в
традиции культуры, в памяти.
Никакой создатель культурных ценностей не начинает деятельность с
«чистого листа». Гончар уже знаком с гончарным кругом. У виртуозаскрипача есть ноты и музыкальный инструмент. Первые земледельцы и
охотники на земле тоже знали традиции своего дела, уходящие в
бесконечную даль времен. Они ориентировались на традицию, традиция
влияла на них, как влияла и влияет она на потребителя, сверяющего свои
представления о культурной ценности продукта с известными ему
качествами: надежностью, полезностью, красотой. И с изменением
потребностей и вкусов потребителя меняется традиция, чему можно
привести тысячи примеров из самых разных областей техники, ремесла,
искусства.
Меняется
реальность.
Меняется
продукт.
Меняется
производитель. «Бесконечная ценность культуры» предстает в имманентном,
внутренне свойственном предмету моменте.
Для племен Черной Африки, затерянных в глубинах пустынь или лесов,
современная техника бесполезна. Для нынешнего рабочего труд без
подходящего инструмента представляется некультурным. Народная сказка
десятилетиями до эпохи романтизма казалась грубой. Религия в советскую
эпоху трактовалась как глупый вымысел либо как опиум для народа. Иконы
были черными досками и зачастую безжалостно уничтожались. Некрасов в
стихотворении «Железная дорога» сетует на то, что Аполлон Бельведерский
может быть «хуже печного горшка». И сегодня, сидя перед телевизором,
одни зрители восхищаются мексиканскими сериалами, другие считают их
пустыми либо вредными, созданными на потребу некультурной публики.
Лотмановский водораздел культурное - не-культурное пролегает в сфере
социально-исторической и в психологической. Об этом точно сказал А. В.
Михайлов, подметивший и то, что выбор суммы известных фактов бывает
весьма различным у разных историков культуры, и то, что опасно полагаться
«на будто бы необманчивую непосредственность человеческого чувства».
Современный ученый, «будучи умудрен» всеми испытанными в науке
иллюзиями ограниГегель Г. Сочинения: В 15-ти тт.: Т. VII / Под ред. А. Деборина и Д.
Рязанова. М. -Л., 1934, с. 216.
6
17
ценности, все-таки не может быть свободен от иллюзии модернизации
культуры. Более того, опасность модернизации возрастает по мере
возрастания «самосознания культуры». Неизбежное и плодотворное
разрушение романтических легенд прошлого «сопровождается рождением
новых мифов, принимаемых за реальность»'.
Эти чрезвычайно важные мысли, высказанные по другому конкретному
поводу, могут служить для нас серьезным предупреждением. Рассматривая
ключевые понятия культуры в их историческом, этнографическом или
словесном контексте, мы никогда не можем с достоверностью утверждать
непреложность наших оценок. Принцип многовариантности и обратных
связей - основополагающий принцип культуры. Но он же - свойство системы.
Из него вытекает возможность того «порядка из хаоса», о котором писал
нобелевский лауреат И. Пригожий. Обращаясь к работам советских физиков
и математиков - А. Н. Колмогорова, Я. Г. Синая, В. И. Арнольда, -
определивших классы неустойчивых динамических систем, нобелевский
лауреат предлагает свою формулировку динамики - построение
«концептуальных основ динамических явлений вокруг понятия
динамической неустойчивости»8.
5. Культурология
Культурология - наука, обобщающая эмпирические и конкретно-научные
знания о культуре.
Как всякая наука, в своем изучении она предполагает этапы:
- оценка и анализ источников;
- формирование метода;
- разработка и использование методик.
Уже при анализе источников культурологии выявляется, что для нее
свойственно отношение включения и пересечения разных наук. Границы их
условны. Зоны смежных полей обширны. В самой общей характеристике
культурологии как науки о культуре, ставящей в центр изучения человека
культурного, способного придавать явлениям смысл, культурологию можно
представить кругом со множеством сегментов:
А. В. Михайлов. Иохан Хейзинга в историографии культуры // Михайлов А.
В. Языки культуры. М., 1997, с. 842-843.
7
8
И. Пригожий, И. Стенгерс. Порядок из хаоса. М., 1986, с. 8.
18
Набор сегментов неполон. В круг можно включить другие источники
культуры - от физической культуры человека до кибернетики. При всей
широте набора культурологических дисциплин в основе культурологии
лежит
идея
нерасчлененности
гуманитарных
знаний.
Термин
«культурология» принадлежит немецкому философу и химику Освальду,
который ввел его в 1909 году, но распространение термин получил благодаря
американскому ученому Лесли Уайту (1900-1975). На западноевропейские
языки он переведен в 20-30-е годы, войдя в разные словари как
Anthropologie, Humanitaria, Cultural research. Под культурологией
понимаются все виды и формы целостной жизненной практики, термин
«культурология», произошедший от слова «культура», вбирает всю
совокупность культурных достижений. Такой широкий подход грешит
релятивизмом. Автор культурологического словаря в качестве модели
называет роман современного сербского прозаика Милорада Павича
«Хазарский словарь»: один из его собирателей -некий ученый доктор - «стал
писать по объявлениям из газет давно прошедших лет и, что самое
удивительное, вскоре начал получать ответы в виде посылок с самыми
различными вещами. Постепенно эти вещи так заполнили его дом, что он не
знал, что с ними делать. Это были... огромное седло для верблюда, женское
платье с колокольчиками вместо пуговиц, железная клетка, в которой людей
держат подвешенными под потолком, два зеркала, одно из которых
несколько запаздывало, а другое было разбито, старая рукопись на
неизвестном ему языке. .. Год спустя комната в мансарде была забита
вещами, и однажды утром, войдя в нее, доктор... был ошеломлен, поняв, что
все им приобретенное начинает складываться в нечто, имеющее смысл9. При
таком
' См.: В. П. Руднев. Словарь культуры XX века. Ключевые понятия и тексты.
М, 1998, с. 5.
19
описании культура (и культурология) - не просто хаос, но «порядок,
складывающийся из хаоса».
В культурологии нет единой системы, нет и единого метода. До последнего
времени культурология определялась как раздел философии. Получили
распространение и взгляды на культурологию как на разделы этнологии,
исторической антропологии, этнографии, лингвистики, социологии и
психологии. Каждая из гуманитарных дисциплин претендует на главенство в
культурологии, выстраивая собственные ряды, входящих в культурологию
источников. По-видимому, у каждой из них есть для этого основания, но
пока можно констатировать с определенностью, что в основе культурологии
присутствуют идеи:
- целостности человека как существа биологического и социального;
- синтеза гуманитарного и естественнонаучного подходов;
- нерасчлененности гуманитарных знаний;
- вытеснения исторической
эволюционистским подходом.
доминанты
структурно-функциональным,
Из особого положения культурологии как научной дисциплины на стыке
наук проистекает множественность культурологических школ. С. П.
Мамонтов подразделяет их на четыре направления - общественноисторическое,
натуралистическое,
социологическое
и структурносимволическое. Возможно и другое членение - этнологическое, когнитивное,
психологическое...
Естественно,
вариативен
и
набор
имен
основоположников. Среди них - английский этнограф и историк Э. Тайлор,
американский культуролог Лесли Уайт, английский этнолог Дж. Фрэзер,
немецкий философ и историк культуры О. Шпенглер, австрийский психолог
3. Фрейд, швейцарский психолог и теоретик культуры К.-Г. Юнг,
французский этнограф и социолог К. Леви-Строс.
В России - философы П. Я. Чаадаев, Вл. С. Соловьев, Н. А. Бердяев, И. А.
Ильин, С. Н. Булгаков, П. А. Флоренский, братья Е. Н. и С. А. Трубецкие, Г.
Г. Шпет... а также Н. И. Конрад, А. Ф. Лосев, М. М. Бахтин, Д. С. Лихачев, Л.
Н. Гумилев, Ю. М. Лотман...
Учитывая тот факт, что культурологии свойственны в наивысшей степени
отношения включения и пересечения составляющих ее частей, мы
определяем культурологию как интегративную науку со складывающимся
методом. Преодоление присущего культурологии
20
релятивизма возможно при вычленении единицы, входящей в различные
биологические и социальные сферы жизнедеятельности человека. Такой
единицей можно считать «концепт».
Системообразующее свойство культуры дает возможность включить
определение в треугольник Локка, в гегелевскую триаду, а вслед за тем в
разработанную И. Пригожиным теорию систем, это позволяет
конкретизировать понятие, освободив его от присутствующего во всех
определениях релятивизма, которым грешат многие определения культуры,
даже оппозиция Ю. М. Лотмана «культура -не-культура». Но еще более
существенно то, что в таком подходе культура обязательно нуждается в
коммуникации. Очевидно, что ее члены исторически и психологически
подвижны. С изменением реальности и традиций меняется вся система.
Способ обработки земли, совокупность духовных ценностей или уровень
развития общества, приемлемые для одной эпохи, представляются
решительно «не-куль-турными» для другой. Но и в пределах единого
времени поведение и вкусы не только отличаются, а и по-разному
оцениваются.
Противоречие разрешается при обращении к понятию «культурная
коммуникация». Культурная коммуникация присутствует в предложенной
системе в виде коммуникативных цепей:
- производитель традиция
- производитель реальность
произведение
произведение
потребитель
потребитель
- производительтрадицииреальностьпотребитель
потребительтрадиции реальность произведение
Культурная
коммуникация - это процесс взаимодействия элементов в системе «культура»
между собой и всей системы со сложившимся способом производства и
потребления продуктов культуры.
Раздел II. Система «культура» и культурная коммуникация
1. Система «культура»
Возможность культурной коммуникации заложена в самой системе
«культура». Среди множества определений культуры, которых разные
источники насчитывают от 250 до 500, есть и созданные сторонниками
системного метода в культурологии. Общим недостатком определений
представляется отсутствие в них указаний на инвариант системы «культура».
В то же время было бы недопустимой самоуве21
ренностью надеяться, что авторам книги удастся без опоры на
предшественников-системников выработать такое 251-е или
определение культуры, которое стало бы общепринятым в
культурологов. Поэтому задача раздела о системе «культура» видится
опыт
501-е
кругу
в том,
чтобы дополнить существующие системные определения культуры с целью
«превращения» их из логически абстрактных в логически конкретные.
Большинство культурологов (если не все!) сходятся в том, что продукты
культуры (артефакты) создаются человеком для потребления человеком же.
Исходя из этого, инвариант культуры можно представить в виде цепи:
производитель
продукт
потребитель,
где производитель может быть и потребителем созданного им продукта.
Особенность производительной деятельности человека состоит в ее
осознанной преднамеренности. Поэтому продукт - результат в первую
очередь мысли, которая материализуется в процессе творчества.
Представляется справедливым мнение тех исследователей, которые
отказываются от противопоставления материальной и духовной форм
культуры и усматривают их единство в области мыслительной деятельности
человека - ноосфере. Строго говоря, речь идет о двух аспектах - идеальной и
материальной реальности - системы «культура». Если мы изучаем один из
этих аспектов, то можно отвлечься от другого, но если мы изучаем систему,
то нужно учитывать подчиненность материального аспекта по отношению к
идеальному. Считать, что в данном случае имеет место отношение взаимной
дополнительности, значило бы путать причину со следствием, потому что в
человеческой деятельности мысль (намерение) предшествует созданию
предмета, а не создание предмета намерению его создать.
Порядок элементов в цепи производитель
продукт
потребитель
обусловлен тем, что потребитель не может воспользоваться продуктом
прежде, чем производитель создаст этот продукт. Из того, что продукт
творчества производителя адресован потребителю, следует существование
прямой связи, идущей от производителя через продукт к потребителю.
Последний может признать или не признать ценность продукта и
соответственно отнести его либо к «культуре», либо к «не-культуре», о чем
писал Ю. М. Лотман. Соответственно производитель будет назван или не
назван творцом культурной цен22
ности. Эта обратная связь, идущая от потребителя через произведение к
творцу, играет исключительно важную роль в системе «культура».
Невостребованность продукта есть знак обрыва цепи, фактического
отсутствия потребителя. Коммуникативная цепь «работает» лишь в системе
прямых и обратных связей:
производитель
отношения:
продукт о потребитель В ней можно выделить два
1. производитель
продукт
2. продукт
потребитель.
Корреляцию между ними обеспечивает общий член - продукт. Поэтому, если
производитель создавал произведение как культурную ценность, а
потребитель эту ценность признал, происходит характерное для систем
приращение смысла в каждом из элементов. Скромный ремесленник
предстает художником-творцом. Ремесленное изделие - произведением
искусства. Важно заметить, что «чудо претворения» элементов системы, о
котором идет речь, оказывается возможным в результате диалога сознания
производителя и потребителя. Диалог этот воплощен в продукте.
Но случай подобного совпадения моментальной «услышаннос-ти» (по
выражению M. M. Бахтина), как всякое чудо, исключительная редкость.
Историкам хорошо известны случаи, когда произведение культуры не
признается современниками и начинает функционировать в роли шедевра
лишь через много лет, если ему удается сохраниться. В качестве
противоположного примера можно вспомнить глиняные греческие амфоры
для хранения вина или зерна. Созданные столетия назад в хозяйственных
целях и найденные археологами при раскопках древних городов или в
трюмах затонувших кораблей, они перекочевывают в современные музеи.
Сходный путь проделывают какие-нибудь предметы крестьянской утвари донца прялок, пряничные доски, посуда. Диалог сознаний то звучит, то
затухает.
Объяснить подобное явление можно характером отношений 1 и 2 при
условии связывающей их корреляции. Отношение «производитель -»
продукт» - константно. Оно задано производителем и меняется в глазах
потребителя лишь при деформации продукта. Амфора может разбиться и
превратиться в черепки...
Отношение «продукт
потребитель», напротив, изменчиво в силу
неоднородности круга потребителей, существующего в пространстве и во
времени. Корреляция представляет собою статистичес23
кую, или вероятностную, зависимость между константным отношением
«производитель -» продукт» и лишенным константности отношением
«продукт -> потребитель».
Существует тенденция к согласию потребителя с производителем,
задумавшим продукт в качестве произведения культуры. Она будет
проявляться тем полнее и ярче, чем шире будет круг потребителей и чем
дольше будет функционировать продукт. В таком случае принято говорить о
проверке произведения временем.
Корреляционной зависимостью между отношениями 1 и 2 обусловлено и то,
что «продукты» природы (пейзаж, атмосферные явления, цветы и т. д.) могут
функционировать в качестве произведений культуры. Таковы, например,
горы, море или бури в культуре романтизма.
2. Культурная коммуникация
Существование системы коммуникации задано наличием прямой связи в
инварианте системы «культура».
Инвариант - абстрактное выражение сущности. Инвариант не существует в
действительности. Соответственно в реальности существуют только
варианты - виды культуры, но не существует система мыследеятельности,
которую мы именуем культурой.
Систематизация форм, видов и подвидов культуры имеет смысл постольку,
поскольку у разных народов в разные периоды, как и в разных регионах
(европейская культура, африканская культура), существуют свои иерархии
видов культур, т. е. системы. Нас, однако, интересуют не они, а межвидовая и
межкультурная коммуникации как системообразующий фактор. Но наряду с
возможностью коммуникации существует условие, необходимое для
успешного ее осуществления, - наличие кода, позволяющего зашифровать и
дешифровать высказывание субъектом сознания, находящимся на входе и
выходе системы «культура». В том случае, когда вид культуры пользуется
естественным языком, роль такого кода играют, как думается, концепты
этого языка - сгустки смысла, вкладываемого в слова носителями языка.
Поскольку иные виды культуры пользуются языка24
ми, надстроенными над естественным языком, представляя собой вторичные
моделирующие системы, успешность коммуникации продолжает зависеть от
концептов естественного языка, но уже в конечном итоге. Сложнее обстоит
дело в случае перевода с одного естественного языка на другой, потому что
концепты одного языка никогда не могут полностью совпадать с концептами
другого языка в силу различия и неповторимости истории народов носителей языка. Следует различать культурную внутривидовую,
культурную межвидовую коммуникации, имеющие место в культуре с одним
и тем же естественным языком, и межкультурную коммуникацию,
связывающую культуры с разными естественными языками. Примером
первой могут служить иллюстрированная книга, оратория, опера и т. д. В
случае с иллюстрированной книгой мы имеем дело либо с переводом
произведения с языка литературы (не путать с литературным языком!) на
язык книжной графики, либо с переводом произведения книжной графики на
язык литературы (таковы комиксы). В обоих случаях существует перевод с
языка на метаязык.
Здесь читатель произведения является художником, создающим книжную
иллюстрацию, помещенную в книге.
В читательско-зрительском восприятии произведение и мета-произведение
соединяются в единую иерархическую систему, в которой ведущую роль
играет литературный текст.
25
В зрительско-читательском восприятии произведение и мета-произведение
тоже соединяются в иерархическую систему, в которой ведущая роль
принадлежит не литературному тексту, а серии иллюстраций (текст есть
лишь дополнение к иллюстрациям).
Интересна история создания «Посмертных записок Пиквикского клуба» Ч.
Диккенса, которые были начаты как комикс, а после смерти художника были
продолжены как самостоятельное литературное произведение, что нашло
отражение в особенностях текста романа.
То же самое можно было бы сказать о тексте оперных арий и хоров, с одной
стороны, и музыке - с другой, или об ораториях.
Важно отметить, что в случае межвидовой культурной коммуникации имеет
место синтез видов, приводящий к рождению новой системы видов
культуры.
Иная ситуация имеет место в межкультурной коммуникации10. Примером
может служить перевод литературного произведения на иностранный язык,
когда прототекст принадлежит одной литературе, а метатекст (перевод) другой, о чем писал Н. И. Конрад. В этом случае нет иерархии и нет
синтезирования новой системы из двух литератур, но есть другое, более
сложное явление. Оно представляет особый интерес: в современных
национальных литературах присутствует корпус произведений-переводов из
других национальных литератур. При этом читатель знакомится с языком
других национальных литератур, превращаясь в читателя мировой
литературы. Автор учитывает возможность перевода своих произведений.
Используя «языки» других литератур, он становится писателем мировой
литературы, а произведение, оставаясь явлением национальной литературы, произведением мировой литературы. Здесь мы имеем дело с унификацией
«языка литературы», который все время обогащается за счет его развития в
национальных литературах.
Нельзя, однако, забывать, что перевод - это не тождество, а подобие
переводимому произведению. Это касается и «языка литературы», который
не может быть тождественным в прототексте и мета-тексте. Из этого можно
сделать вывод о том, что система «мировая литература» - это метасистема
(автор1 произведение1 читаСм.:
Проблемы
межкультурной
коммуникации:
Материалы
международного семинара 28-29 сентября 2000 года. Часть 1. Отв. ред. Н. В.
Макшанцева. Нижний Новгород, НГЛУ, 2000.
10
26
тель1) по отношению к системе «национальная литература» (автор
произведение читатель).
Процесс унификации языков культуры в настоящее время имеет тенденцию к
росту за счет признания английского, французского, русского и китайского
мировыми языками. Но эти языки культур -подобия языков национальных
культур (поэтому и возможно бесконечно большое количество переводов
одного и того же произведения, стремящихся добиться адекватности).
Следовательно, «мировая научная литература» или «мировая политическая
литература» - тоже метасистемы, существующие благодаря наличию
национальных литератур и обреченных на небытие без них. Получается то
«единство в разнообразии», которое представляется наиболее продуктивным
с точки зрения синергетики (самоорганизации систем).
Самым сложным и интересным является вопрос о коммуникации с помощью
языков-посредников (на Европу приходится три из четырех мировых
языков). Здесь дело не только в культурном обмене, но и в том, что это обмен
без перевода, если мы имеем дело с билингвизмом или хотя бы достаточно
хорошим знанием иностранного языка. Но проблема перевода сразу же
возникает при материализации понимания - мыслепонимания, тогда
обнаруживается избыточность билингвизма как двуязычия. Иначе говоря,
обмен без перевода хорош только в мыследеятельности, потому что там он
обеспечивает диалог сознаний, но нереален в сфере коммуникации -за
пределами этого диалога.
Раздел III. Культурная и межкультурная коммуникация
Возможности культурной и межкультурной коммуникации не случайно
привлекают сегодня пристальное внимание. Коммуникация входит сегодня в
повседневную жизнь в новом и широком смысле этого слова, связанном с
термином «коммуникация», но не тождественным ему. Наряду с ранее
существовавшими и ставшими классическими средствами коммуникации
возникли и распространяются средства массовой коммуникации, способные
вовлекать в коммуникативный процесс широчайшую аудиторию. Но что
особенно важно - они превращают культуру в общественную потребность,
соединяют воедино информацию о состоянии мира и развлечение.
Достаточно вспомнить о настоящей панике, охватившей Москву, когда из-за
аварии Остан27
кинская телебашня перестала вести трансляцию программ в привычном для
москвичей объеме. Жители многомиллионного города остались без ряда
информационных передач, телесериалов, футбольных матчей и прочего, что
вошло и успело укорениться в их жизни, и это тревожило их больше, чем
невозможность для городских служб скорой помощи и пожарных команд
работать в прежнем режиме, переставших получать радиосигналы из
Останкино.
Благодаря масс-медиа за последние десятилетия возникло новое культурное
пространство - мир слова, звука и изображения, - оказывающее огромное
влияние на общественное сознание. «Культурная вселенная» не только резко
расширилась, но и преобразилась, когда коммерциализация и глобализация
культуры оказались тесно связанными между собою, когда великие державы
втянулись в гонку в сфере аудиовизуальной информации, не знающей сейчас
государственных границ. Коммуникация между культурами, став новой
реальностью, соединяет и разрушает национальные традиции, создавая
традицию «интеркультуры».
За всем этим стоят две разнонаправленные тенденции, из которых одна экспансия в область инонациональной культуры, так или иначе ведущая к
ассимиляции, другая - стремление к единству в разнообразии, ведущее к
образованию «общей культуры» наряду с национальными культурами.
Проблема типов культурной и межкультурной коммуникации, которая будет
рассмотрена ниже, не стоит в стороне от тех общих вопросов, волнующих
современных культурологов и не только их, а и людей, далеких от
культурологии как науки. Типология культурной и межкультурной
коммуникации тесно связана с общими проблемами культурологии, но связь
эта проходит не только на уровне теории, затрагивая и историю культуры, и
ее современное состояние.
Изучение инварианта системы «культура» позволяет выделить три основных
типа коммуникации - внутрикультурную коммуникацию, межвидовую
коммуникацию на уровне одной и той же культуры или на уровне различных
культур и межкультурную коммуникацию на уровне разного вида культуры,
к рассмотрению которых мы перейдем в этой части работы. Если первый тип
коммуникации не имеет прямого отношения к межкультурной
коммуникации, то два последующих типа касаются ее самым
непосредственным образом.
Возможность внутрикультурной коммуникации задана существованием
прямой связи в цепи производитель
артефакт
потре28
битель. Необходимость в коммуникации здесь обусловлена тем, что
артефакт является материализованным продуктом мыследеятельнос-ти
человека. Такая точка зрения совпадает с мнением этнопсихолога,
считающего, что «каждый материальный предмет, прежде чем он был создан,
должен был сначала стать "идеей в мозгу человека"»". Но артефакты
создаются не только для личного потребления, а любая идея, чтобы стать
доступной для других людей, должна быть объективирована в каком-либо
материале, подвергнутом обработке.
То, что выше было названо «идеей», на языке культурологии и когнитивной
лингвистики именуется концептом, обозначающим «идеальные сущности,
которые формируются в сознании человека»12. Объективирование концепта в
артефакте превращает его в изложенный на языке того или иного вида
культуры, т. е. закодированный текст. Он может быть декодирован и понят
потребителем, владеющим языком того вида культуры, к которому
принадлежит артефакт. Если код тех текстов, к числу которых принадлежит
артефакт, неизвестен потребителю, то артефакт нуждается в дополнении,
обеспечивающем адекватное понимание.
Обратимся к концепту «дом». Даже в случаях, когда речь идет о словах,
обозначающих явления, эквивалентные в разных культурах, эквивалентность
эта мнимая, потому что понятия об этих явлениях строятся на разных
представлениях в национально-отличных сознаниях. Так, предложенное
русским, украинским и австрийским студентам понятие «дом» вызвало вовсе
не тождественные представления. Для большинства городских студентов из
Нижнего Новгорода дом - это многоэтажное и многоквартирное строение из
железобетонных блоков и из кирпича (80%), для одесситов такие же
представления составили 65%; около трети опрошенных назвали старые дома
с коммунальными квартирами в исторической части города. Приехавшие из
русской деревни вспомнили деревянные дома - избы, немногие украинцы хаты. Для большинства австрийцев (85%) домом оказался загородный
особняк с лужайкой и гаражом. Дом в названной ситуации не только словопонятие, но слово-представление, не тождественное по значению - месту для
жилья.
" Т. Г. Стефаненко. Этнопсихология. М., 1999, с. 33.
3. Д. Попова, И. А. Стернин. Понятие «концепт» в лингвистических
исследованиях.
12
Воронеж, 1999, с. 4.
29
Представим себе автора (архитектора, строителя) и потребителя (заказчика)
дома. Заказчик не только называет «дом» и уславливается о цене, но и
выступает в роли создателя «метатекстов» - наставлений и инструкций
относительно того дома («артефакта»), который он желает получить. В
известной мере он соавтор. У дома может быть два лица, отражающих вкус
архитектора и хозяина. Так зарождается метакоммуникация в ее простейшем
варианте.
Примером межвидовой коммуникации можно назвать статьи В. Г.
Белинского о произведениях А. С. Пушкина. Здесь присутствуют две
системы: первая - автор (А. С. Пушкин) <-» сочинения «-» читатель; во
второй в качестве читателя выступает и В. Г. Белинский, автор статей
«Сочинения Александра Пушкина» (ст. 1-11, 1843-1846 гг.). «Неистовый
Виссарион» - не только «субъект восхищающийся» (по терминологии Гегеля)
творчеством недавно погибшего русского гения. Он и сам автор, связанный с
собственным читателем прямой и обратной связью, учитывающий
настроения в русском обществе и создающий собственные статьи как под
влиянием творчества Пушкина, так и под влиянием общественного мнения
сороковых годов XIX века.
Статьи Белинского - метатекст, обязанный своим существованием процессу
метакоммуникации:
автор (В. Г. Белинский) <-» статьи о Пушкине (1-11) <-» читатель
В результате межвидовой культурной коммуникации может появиться и
новый вариант системы «культура», новое произведение, не тождественное
ни протопроизведению, ни метапроизведению.
Но есть и более сложный вариант внутрикультурной метакоммуникации, при
котором человек, «прочитывающий» прототекст одного произведения
культуры, становится создателем принадлежащего к тому же виду культуры
нового произведения - метатекста. В подобной ситуации оказывается любой
профессионал, от которого требуется - и это уже стало признаком
профессиональной культуры - знакомство с произведениями, созданными его
предшественниками по роду его профессиональной деятельности.
Верное понимание концепта в процессе внутрикультурной коммуникации
вовсе не означает полного единообразия в его интерпретации потребителями.
Текст - это система, адекватное познание которой требует построения
множества различных моделей, каждая из которых описывает лишь
определенный аспект системы. Поэтому
30
возможны не совпадающие между собою, но и не противоречащие друг
другу верные интерпретации потребителями одного и того же артефакта.
Топорище делает плотницкий топор рубящим инструментом, но, как
известно, его используют и в качестве режущего инструмента, и даже в
качестве бритвы, поскольку топор имеет лезвие, присущее и режущему
инструменту, и ножу, и бритве. Концепт артефакта «топор»
интерпретируется при этом либо с учетом того, что топор - рубящий
инструмент, который имеет лезвие, либо как только рубящий инструмент,
либо как только режущий инструмент, а то и как молоток, потому что обухом
топора можно забивать гвозди, либо с учетом всех перечисленных смыслов,
хотя значение слова «топор» определяется иным образом: «Орудие для рубки
в виде насаженной на деревянную рукоять толстой железной лопасти с
лезвием с одной стороны и обухом - с другой»".
В случае системы «культура» ситуация осложняется тем, что в ней артефакт
становится ценностью - произведением культуры. Здесь, помимо кода того
или иного вида культуры, присутствует ценностный код культуры. Такой
вывод напрашивается из рассуждения И. Пригожина о человеческих
системах, к числу которых принадлежит культура. Ученый рассматривает
человеческие системы не в понятиях равновесия или как «механизмы», а как
креативный мир с неполной информацией и изменяющимися ценностями,
мир, в котором будущее может быть представлено во многих вариантах.
«Социальная проблема ценностей в широких пределах может связываться с
нелинейностью. Ценности - это коды, которые мы используем, чтобы
удержать социальную систему на некоторой линии развития, которая
выбрана
историей.
Системы
ценностей
всегда
противостоят
дестабилизирующим эффектам флуктуации, которые порождаются самой
социальной системой, это и придает процессу в целом черты необратимости
и непредсказуемости»14.
В настоящее время состав и структура элемента «культурная традиция» еще
не описан, но процитированный фрагмент статьи И. Пригожина наводит на
мысль о том, что традицию можно представить в виде системы ценностей,
состоящей из произведений куль11
С. И. Ожегов. Словарь русского языка. М., 1986, с. 697.
И. Пригожий. Природа, наука и новая рациональность // Философия и
жизнь.
14
7/1991.-М., 1991, с. 36.
31
туры - текстов и возвышающейся над нею системы ценностных кодов,
единых для текста культурной традиции. Такое описание элемента
«традиция» при всей его приблизительности кажется небесполезным, потому
что позволяет проследить как стабилизирующую роль традиции в системе
«культура», так и стандартизацию оценок в этой системе. Во
внутрикультурной коммуникации традиция, будучи общей для автора и
потребителя, создает возможность понимания смысла произведения
культуры потребителем, и она же обеспечивает последнего набором кодовкритериев оценки, которыми он может воспользоваться, чтобы из множества
артефактов выделить корпус произведений культуры.
Выше мы уже обратили внимание на константность отношения «автор произведение». Говоря о культурной традиции, остается подчеркнуть
видимую связь с традицией и автора-производителя, и произведенияартефакта. «Автор проецирует своим произведением, - пишет В. С. Библер, будущего читателя, читатель «вычитывает» в этом произведении прошлого,
уже ушедшего из жизни или ушедшего в другую комнату автора...»15 В этом
суждении известного философа совмещены пример из области литературы и
вывод, касающийся культуры, взятой в целом. Существование константы в
системе «культура» связывает эту систему с тяготеющей к стабильности
культурной традицией и создает предпосылки для надвременного и
наднационального бытия культуры и культурной коммуникации.
Это заметил в свое время и очень тонко обозначил Л. П. Карсавин, когда
писал, что «всякая культура взаимодействует (и всегда несовершенно, но
несовершенно она и раскрывается) не только с «предшествующими» и
«одновременными», а и с «последующими», живет не только в прошлом и
«преимущественно своем» настоящем и в будущем»16.
Межвидовая культурная коммуникация позволяет реализовать возможность
коммуникации как в границах одной и той же национальной культуры
одного и того же времени, так и за их пределами во времени и в
национальном пространстве. Межвидовая коммуникация рождается тогда,
когда потребитель произведения, принадлеВ. С. Библер. От наукоучения - к логике культуры. Два философских
введения в
15
двадцать первый век. - М., 1991, с. 296.
"Л. П. Карсавин. Философия истории. - М., 1993, с. 165.
32
жащего к одному виду культуры, создает его модель, пользуясь языком
другого вида культуры. Схема межвидовой культурной коммуникации
такова:
В результате межвидовой культурной коммуникации появляется новый
вариант системы «культура», новое произведение культуры, не
тождественное ни протопроизведению, ни метапроизведе-нию.
Примерами в данном случае могут служить системы «иллюстрированная
книга» и система «комикс». В первом случае художник-график является
читателем литературного произведения и его иллюстратором, который,
подобно переводчику, адаптирует и интерпретирует текст иллюстрируемого
произведения. Текст литературного произведения с иллюстрациями к нему
образует новое произведение - иллюстрированную книгу. Читатель такой
книги становится одновременно зрителем по отношению к помещенным в
ней иллюстрациям, и в его восприятии текст и иллюстрации к нему образуют
единое целое - систему «иллюстрированная книга». Схема восприятия
иллюстрированной книги читателем выглядит следующим образом:
Иллюстрируемое литературное произведение и иллюстрации к нему могут
принадлежать к одной и той же национальной культуре одного и того же
периода (например, иллюстрации И. Лады к «Похождениям бравого солдата
Швейка» Я. Гашека) или к разным национальным культурам разных
исторических эпох (например, иллюстрации Г. Доре
33
к Библии). При этом в случае комикса ведущая роль принадлежит художнику
- автору серии рисунков, а не автору литературного текста, что и отличает
систему «комикс» от системы «иллюстрированная книга».
Синтез произведения и метапроизведения, однако, не обязателен при
межвидовой коммуникации: литературное произведение может существовать
и быть издано без иллюстраций к нему. Статья о каком-либо научном
сочинении может быть опубликована не в качестве предисловия к этому
сочинению, а литературно-критические статьи могут существовать в виде
отдельной книги, как «Литературные портреты» Ш.-О. Сент-Бева, хотя все
они представляют собой метатекс-ты, обязанные своим существованием
процессу метакоммуникации.
Межкультурная коммуникация на уровне одного и того же вида
культуры
При межкультурной коммуникации прототекст, будучи переведенным на
иностранный язык, в качестве метатекста входит в корпус произведений той
национальной культуры, которой принадлежит язык перевода. Это заметил и
очень четко описал Н. И. Конрад, оперировавший примером из
межкультурной коммуникации на уровне художественной литературы: «"Гжа Бовари" в своем французском языковом облике - частица французской
литературы, в русском языковом облике - достояние русского литературного
мира, в японском - японского, а в своем многоязычном облике - частица
мировой литературы»".
Положение, высказанное Н. И. Конрадом, легко проиллюстрировать схемой:
Метакоммуникация,Коммуникация
которая может быть продолжена переводами как одного и того же
произведения, так и других произведений, включая произведения из иных
культур.
От межвидовой межкультурная коммуникация отличается тем,
17
Н. И. Конрад. Избранные труды. Литература и театр. М., 1978, с. 54.
34
что здесь возможен лишь перевод с одного национального языка на другой.
Происходит не только унификация языков видов культуры, но и их взаимное
обогащение, что особенно заметно в языках науки и техники, где рождение
нового понятия, как правило, сопровождается появлением нового термина,
входящего в международный обиход.
В уточнении нуждается, на наш взгляд, лишь представление о «языковом
облике» произведения в переводе. Между прототекстом и метатекстом
существует отношение подобия и не возникает отношение тождества,
поскольку переводится не значение слова как такового, а концепт. По этой
причине оказываются возможными и необходимыми многократные переводы
одного и того же текста на один и тот же язык. Роман Ф. Рабле «Гаргантюа и
Пантагрюэль» существовал в разных переводах, пока не приблизился к
оригиналу в переводе Н. Любимова. Переводы сонетов Шекспира,
выполненные С. Я. Маршаком, завоевали многих сторонников и
противников. Переводы Ч. Диккенса или Ж. Б. Мольера способствовали
обогащению русского языка и одновременно отразили его развитие, как и
демонстрировали совершенствование искусства перевода. Сравнивая
межвидовую культурную коммуникацию с межкультурной коммуникацией
на уровне одного и того же вида, можно заметить, что они существенно
разнятся по своим возможностям, а потому не отрицают, но дополняют друг
друга в процессе обогащения культуры. Здесь представляется важным
оговориться, что обогащение культуры не тождественно их синтезу, о
котором сейчас часто говорится в культурологической литературе. Синтез,
если не превращать этот термин в метафору, возникает лишь при
межвидовой коммуникации и вовсе не как ее неизбежное следствие, а лишь
как возможность, которую в отдельных случаях используют творцы
культурных ценностей. Выше говорилось о том, что при межкультурной
коммуникации на уровне одного и того же вида культуры возможен лишь
перевод произведения с одного национального языка на другой, но ничего не
было сказано о причинах такого ограничения. Языки видов, представленных
в национальных культурах мира, отличаются один от другого, и перевод с
одного из таких языков на другой возможен. Но дело в том, что такой
перевод порождал бы не синтез культур, а подражания; и чем формально
тождественнее был бы перевод, тем дальше он отстоял бы от достояния
чужой культуры. Поэтому будущее культуры (как и будущее национальных
языков) видится не как синтез нацио35
нальных культур, а как «единство в разнообразии», образец которого А.
Рапопорт усматривает в европейской культуре: «...культурное объединение
Европы заключается в том, что различия воспринимаются не как повод к
борьбе за идеологическую гегемонию, не как призыв к искоренению «ереси»,
а, наоборот, - как обогащение общей культуры. Взаимное понимание и
уважение различий укрепляют основу объединения европейской культуры,
которая со временем станет зачатком глобальной культуры»18. Мы не столь
оптимистично смотрим на будущее культуры, потому что, перефразируя
слова И. Пригожина19, склонны считать коммуникацию наиболее обратимым
из процессов, доступных человеческому разуму. Открытая, дис-сипативная
система «культура» столь же способна к самоорганизации, сколь и к
«бифуркации» - непредсказуемому кризису, взрыву. Ссылки на историю
культуры сторонников идеи синтеза культур мало что проясняют в вопросе о
путях развития культуры. История часто шутит с историками: диссипация
«выжигает», по меткому выражению философа, все возможные варианты
развития системы, кроме одного, который и представляется потом
единственно возможным из-за того, что от других вариантов не осталось и
следа20. Но это вовсе не означает, что других вариантов развития не было или
не могло быть. Из того, что существует тенденция к унификации культуры,
или к культурной ассимиляции, известной под названиями насильственной и
естественной, или добровольной, еще никак не следует вывод о том, что это
единственные или лучшие пути эволюции культуры.
Ассимиляция вредна прежде всего тем, что она упрощает систему
коммуникации: упрощение и нежизнеспособность системы взаимосвязаны.
Еще более сложен и интересен вопрос о коммуникации культуры и некультуры. Он присутствует на всех уровнях внутривидовой и межкультурной
коммуникации. Путь к его решению видится в том, чтобы разграничить
субъективную сторону, когда не понимают, что
А. Рапопорт. Единство в разнообразии - наследие европейской культуры //
Системные исследования. Методологические проблемы. Ежегодник. 1997.
М., 1997, с. 54.
18
См.: И. Пригожий, И. Стенгерс. Порядок из хаоса. Новый диалог человека
с природой. М., 1986, с. 366.
19
E. H. Князева. Случайность, которая творит мир (Новые представления о
самоорганизации в природе и обществе) // Философия и жизнь. 7/91. - М.,
1991, с. 17.
20
36
имеют дело с культурой и не-культурой или, наоборот, с не-культу-рой и
культурой, и объективную сторону, состоящую в том, что некультура - это
всегда упрощение системы, не выдерживающее испытания временем,
историей. Такие системы распадаются быстро (по историческим меркам),
оказываются изолированными, а потому не могут возродиться. Здесь дело
обстоит как в романе «Сто лет одиночества»: «Тот род, который прожил сто
лет в одиночестве, никогда не возродится». «Одиночество» органически
необходимо не-культу-ре, потому что она не выдерживает конкуренции, но
оно же губит ее навсегда, когда система «не-культура» распадается.
Эволюционировать она не может из-за своей неспособности к
самоорганизации. Последняя присуща только открытым системам.
Межкультурная коммуникация - не панацея от кризиса культуры. Но в
результате ее можно попытаться понять иноземную культуру и сократить
трагический разрыв концептов «свой» и «чужой».
Таким образом, с известной долей осторожности можно предположить, что в
случае межкультурной коммуникации происходит переход одной системы в
другую систему. Переход этот может осуществляться в пределах одного вида
культуры (обучение иностранному языку с целью создания вторичной
языковой личности, перевод, дирижирование...)21. Это оказывается
возможным благодаря открытости и непредсказуемости системы «культура».
В случае языка «мы покидаем системно-детерминистский мир привычного
представления языкового строя, его грамматики и лексики, и вступаем в
вероятностный мир языковой личности»22.
Межкультурная коммуникация может быть разновидовой (литература и
живопись, литература и музыка, дизайн, телевизионный клип...). Во втором
случае виды культуры могут далеко отстоять друг от друга. Они могут
выходить за пределы языка и его ассоциативно-вербальной сети. Они могут
даже принадлежать материальной и духовной сферам (дом как
архитектурное сооружение и материальный продукт труда).
Отношения в межкультурной коммуникации не только сложны, но
противоречивы, подчас агрессивны. Понятия и смысл могут расГерман Дехант. Дирижирование. Теория и практика музыкальной
интерпретации. / Пер. с нем. под ред. В. Г. Зусмана, Н. Д. Зусман. Нижний
Новгород, 2000.
21
См.: Ю. Н. Караулов. Активная грамматика и ассоциативно-вербальная
сеть. М., 1999, с. 7.
22
37
ходиться. Но для сохранения межкультурной коммуникации расхождение
это не должно быть фатальным. Связующим звеном оказывается концепт.
Раздел IV. Концепт как единица межкультурной коммуникации
Концепт в культурологическом аспекте
Концепт занимает в системе «культура» центральное место. Он представляет
собой микросистему, несущую на себе отпечаток целого. Известный
специалист по системным исследованиям Э. Г. Юдин подчеркивал, что при
исследовании объекта как системы описание элементов не носит
самодовлеющего характера, поскольку элемент описывается не «как
таковой», а с учетом его «места» в целом»23.
Слово «концепт» является калькой латинского conceptus, что означает
буквально «понятие, зачатие» (от глагола «concipere» - зачинать)24.
«Концепт» содержит: 1) «общую идею» явлений данного ряда в понимании
определенной эпохи и 2) этимологические моменты, проливающие свет на
то, каким образом общая идея «зачинается» во множестве конкретных,
единичных явлений. Сочетание этих моментов (общезначимое - уникальное,
порождение - бытование) определяет суть явления. Концепт - смысловая
структура, разворачивающаяся в диапазоне от генотипа до стереотипа.
Концепт - явление разноуровневое, одновременно принадлежащее
логической и интуитивной, индивидуальной и социальной, сознательной и
бессознательной сферам. Этим объясняются произвольность, субъективизм в
построении рядов концептов. В концептах, принадлежащим к разным рядам,
может заключаться разный объем информации. Данный термин обладает
«диффузным», несколько размытым содержанием. Его можно отнести к так
называемым «дисси-пативным» структурам25.
Э. Г. Юдин. Методология науки. Системность. Деятельность. М., 1977, с.
141.
23
Этимологически слово «концепт» восходит к concipere (conceptum) «познавать, воспринимать, постигать, зачинать, быть беременным».
Первоначально слово использовалось в медицине в значении «забеременеть».
Позднее стало общеупотребительным в значении «выносить идею, составить
план». См.: Kluge Friedrich. Etymologisches Worterbuch der deutschen Sprache,
22 Auflage unter Mithilfe von Max Burgisser u. Bernd Gregor, vollig neu
bearbeitet von Elmar Seebold. Berlin - New York, 1989, S. 403. См.: Степанов
Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. М., 1997, с. 40.
24
Ю. Н. Караулов. Активная грамматика и ассоциативно-вербальная сеть. М.,
1999, с. 89.
25
38
Понятно, что в описаниях подобных единиц невозможно «...избежать
несоответствий между логическим статусом» и их содержанием26. И все же несмотря на все противоречия и сложности - представляется, что «концепт»
можно считать основной единицей культурной и межкультурной
коммуникации.
Концепты выявляют взаимодействие всех основных антропологических
факторов культуры: этнического, исторического, психологического,
языкового и прочих. Соответственно каждая из наук, входящих в сферу
культурологии, формирует собственный взгляд на концепт. Будучи основной
единицей культурологии, концепт воплощает ее междисциплинарный
характер. Можно предложить следующее определение: культура - это
передаваемая из поколения в поколение система концептов и констант, а
также модели их порождения и изменения.
Так, философ выделяет в концепте прежде всего абстрагирующие,
универсальные моменты и модели. В философском понимании концепт
ближе всего к понятию. Так, например, концепт «борьба» понимается в
философии в связи с другими категориями: «единство и борьба
противоположностей» и т. д. Социолог может рассуждать о концепте как
«габитусе», то есть «системе устойчивых и переносимых диспозиций»,
«порождающих и организующих практики и представления. ..» индивидов и
социальных групп (П. Бурдье). Здесь в качестве примера можно упомянуть
концепт «борьбы капиталистов с пролетариатом». Историк изучает
философские, этнические, языковые и иные концепты под своим углом
зрения. При этом речь может идти о концепте, который рассматривается
прежде всего с точки зрения данного исторического периода. Историка
может привлечь, например, концепт «борьбы» классов, групп и сословий в
России в эпоху первой русской революции. Здесь наиболее важным
моментом будет разворачивание концепта в данном месте, в данное время, в
определенных исторических обстоятельствах. В этнологии концепты
представляют собой ключевые компоненты этнической картины мира,
составляющие «адаптивную систему народа»27. Историк этнологии станет
рассматривать, например, концепт «борьбы» финна, русского или немца с
окружающей природой. Рассматривая концепт
Г. Фреге. Смысл и денотат. // Семиотика и информатика: Вып. 35. М., 1997,
с. 396.
26
27
С. В. Лурье. Историческая этнология. М., 1998, с. 132.
39
в контексте идей Л. Н. Гумилева, можно сказать, что в концептах
воплощаются «стандарты поведения членов этнической системы»,
передающиеся путем сигнальной наследственности»28. Следовательно, с
точки зрения этногенеза концепты можно рассматривать как сигналы
наследственности, восходящие к традиции и связанные с адаптацией членов
этноса к окружающему миру. Свернутые в сжатую формулу или схему,
концепты определяют стереотипы поведения, в том числе и поведения
речевого. Так, формулы и знаки приветствия и прощания, вызов на поединок
(дуэль), восприятие запахов, шума, границы болевых ощущений отличаются
у представителей разных этносов и социумов, даже если они принадлежат к
одной и той же исторической эпохе.
В когнитивной лингвистике изучается «содержание концепта» в сознании
носителей языка путем анализа совокупности языковых средств выражения
концепта, а также текстов, в которых он значимо употребляется29. Так,
лексемы «борьба», «бороться» означают «стремиться к цели, преодолевая
сопротивление, добиваться победы, успеха», «противиться всеми силами
какому-либо насилию, влиянию, действию»30. Они восходят к древнему
смысловому ядру - «обороняться», «защищаться», «бить», «рубить»,
«колоть» с индоевропейским корнем «*bher»: «обрабатывать что-либо
острым орудием», «резать», «колоть»31. Древний слой смысла имени
«борьба» может быть реализован или скрыт в современном употреблении. В
языке и культуре зафиксированы устойчивые сочетания: «классическая
борьба», «вольная борьба» (вид спорта), «борьба без правил», «классовая
борьба», «внутренняя борьба», «борьба с самим собой», «предвыборная
борьба», «борьба за существование», «борьба видов» (Ч. Дарвин), а также
печально известное название книги А. Гитлера «Mein Kampf». Это название
стало одним из концептов истории XX века. Устойчивые сочетания со
словом «борьба» свидетельствуют о том, что выражаемый ими концепт
связан с целым рядом стереотипных поведенческих и языковых ситуаций.
28
Л. Н. Гумилев. Этногенез и биосфера Земли. М., 1997, с. 609.
3. Д. Попова, И. А. Стернин. Понятие «концепт» в лингвистических
исследованиях. Воронеж, 1999, с. 10--11.
29
Владимир Даль. Толковый словарь живого великого русского языка: В 3-х
тт.: Т. 1. М., 1978, с. 117.
30
П. Я. Черных. Историко-этимологический словарь современного русского
языка: В 2-х тт.: Т. 1. 3-е изд., М., 1999, с. 104-105.
31
40
В литературоведении концепт вызывает ассоциации с глубинным «образом»
или символом в понимании А. Ф. Лосева, а также с терминологической парой
«инвариант - вариант» в трудах структуралистов. Так, например, концепт
«борьбы» в литературе, театре и кино может получать самое разное
воплощение, выражая сложнейшие внутренние и внешние конфликты.
Таково, например, столкновение Гамлета и Клавдия, Фауста и Мефистофеля,
Дон Жуана и Командора, Базарова и Кирсанова, землемера К. и чиновников
из Замка, «Ворошиловского стрелка» и «новых русских» и т. д. В искусстве
акцент ставится на конкретно-чувственных, индивидуальных сторонах
концепта.
В сфере бессознательного концепты присутствуют как индивидуальные
символы или архетипы, замещающие явления сознания (индивидуального
или коллективного) и запускающие защитные механизмы (или механизмы
возникновения болезни).
Объединяющим моментом выступает то, что концепт всегда представляет
собой часть целого, несущую на себе отпечаток системы в целом. Можно
выдвинуть предположение, что концепт - микромодель культуры, а культура
- макромодель концепта. Концепт порождает культуру и порождается ею.
Концепты входят во все звенья системы «культура». Есть концепты,
возникающие в сознании производителя ее продуктов. Концепты воплощены,
далее, в самих артефактах. Наконец, они наличествуют в сознании
потребителей и являются результатом потребления произведений культуры.
Можно предложить следующую схему:
Производитель (и концепты производства) о Концепт как продукт <-»
Потребитель и концепты восприятия.
Так, во время церемонии открытия летних Олимпийских игр в Сиднее 15
сентября 2000 года команды Северной и Южной Кореи шли под одним
флагом, на котором было написано слово «Корея». Впервые за 47 лет после
окончания корейской войны концепт «примирения» оказался сильнее
концепта «вражды». Концепт «примирения» был важной составной частью
открытия Олимпиады. Он был реализован в «продукте», представлявшим
собой сочетание вербального и невербального рядов: совместное шествие по
стадиону обеих команд, одинаковые костюмы, слово «Корея», написанное на
флаге. Потребители восприняли концепт «примирения» как символ
уходящего века, полного «борьбы» и вражды. В дальнейшем, однако, на
41
Олимпиаде будут работать прежние концепты «раскола», «различия»,
«политического соперничества». Спортсмены из двух Корей будут одеты в
разную формы, будут звучать два гимна и т. д. Однако «соперничество» и
«вражда» попадают теперь в совершенно новый контекст обновляющихся
отношений между двумя странами, объединяющими один и тот же народ.
Корреляция отношений между различными звеньями системы «культура»
(«производитель - продукт»; «продукт - потребитель») соотносится с двумя
взаимосвязанными процессами: порождением и восприятием концептов.
Таким образом, концепты представляют собой одновременно содержание и
форму культуры. Духовный и материальный ряды культуры (идея
«примирения» - духовный феномен, манифестирующий ее флаг материальный) воплощаются в концептах. Можно сказать, что сутью
культуры является концепт, понятый как смысл, явленный в духовной и
материальной формах.
Смысл отличается от значения. Концепт понимается именно как смысл
обозначаемого им феномена. Концептуально имя в его отношении к
денотату. Представление (внутренний образ) всегда субъективно - оно
меняется от человека к человеку. Отсюда проистекает многообразие
различных представлений, сопряженных с одним и тем же смыслом.
Различные «представления», сопрягаясь с исходным смыслом, делают
восприятие концепта уникальным. Здесь все зависит от характера диалога, от
того, кто и как участвует в процессе коммуникации.
По мысли логика и философа Г. Фреге, «смысл знака - это то, что отражает
способ представления, обозначаемого данным знаком»32. Смысл словесного
концепта раскрывается как результат встречи его современного словарного
значения, часто осложненного воздействием «внутренней формы», и
смыслом этого имени в данном контексте, в ситуации коммуникации. Флаг
со словом «Корея» отнюдь не всегда означает «примирение». Лишь в
ситуации открытия последней Олимпиады XX столетия происходит данная
реализация концепта. Таким образом, значение слова (или ряд его значений:
«полотнище определенных размеров, формы (обычно прямоугольной), часто
с эмблемой государства или организации, прикрепленной одной стороной к
древку) в данном случае лишь отчасти поддерживает его концептуальный
смысл в этой коммуникативной ситуации.
Г. Фреге. Смысл и денотат // Семиотика и информатика: Вып. 35. М., 1997,
с. 354. 42
32
Концепт не сводится к словарному значению. Можно сказать, что словарное
значение для вербального концепта окказионально. И наоборот:
контекстуальный смысловой план представляет собой основу концепта в
данном употреблении.
Концепт - не значение имени, а «способ представления», обозначаемого
данным именем. Концепт в процессе коммуникации имеет генетический,
актуальный и прогностический смысловой планы.
Концепт всегда вовлечен в коммуникативную ситуацию, а потому он
динамичен, нестабилен, текуч. Он располагается в диапазоне бывших и
будущих, наличных и еще лишь возможных воплощений. При этом
наличные, исторически зафиксированные, и возможные, гипотетические
восприятия концепта равноценны и равноправны. Представляется, что
концепт реален и виртуален одновременно. Он принадлежит к разряду
диссипативных структур.
Вербальный концепт - знаковая структура, которая заключает в себе смысл и
форму порождения этого смысла. В концепте наличное, стабильное, данное
содержание нельзя оторвать от «памяти концепта», то есть динамического,
подвижного процесса возникновения словесной или же невербальной формы,
в которую был «завернут», «упакован» первоначально данный в концепте
смысл. Концепт разворачивается во всем семантическом пространстве между
низшей и высшей границами смысла, генетически заданными его
«внутренней формой». Так, слово «флаг» восходит, возможно, к
северогерманскому и скандинавскому корню, означавшему «развеваться»,
«реять». По другой версии, «флаг» происходит от английского слова flag, что
означает «повиснуть», «поникнуть»33. Таким образом, концепт «флаг»
потенциально способен заключать в себе весь круг возможностей. Он может
смело и горделиво «реять», а может и «поникать». В ситуации коммуникации
«память концепта» поддерживает или затрудняет реализацию той или иной
смысловой возможности.
Г. Фреге определяет представления как «внутренний образ», возникший у
реципиента на основе впечатлений от данной вещи, а также в результате его
деятельности, физической и мыслительной, связанной с этой вещью».
Так, концепт «немецкий язык» вызывает самые различные ассоП. Я. Черных. Историко-этимологический словарь современного русского
языка: В 2-х тт.: Т. 2, с. 316.
33
43
циации, представления и переживания. После второй мировой войны в
Германии он ассоциировался с «варварством», в которое впала в годы
фашизма одна из самых культурных наций мира. Тогда многим немцам
казалось, что говорить по-немецки стыдно. В романе «Доктор Фаустус»
(1947) тему «варварства» замечательно раскрыл Т. Манн. При помощи иных
жанрово-стилистических приемов этот концепт воплотил в стихотворении
«Фуга смерти» (1952) немецкоязычный поэт П. Делан. «Фуга» - символ
немецкой классической культуры - порождает в художественном мире этого
стихотворения «смерть». «Todesfuge» - одновременно «фуга смерти» и
«смертельная фуга».
В последнее время концепт «немецкий язык» вызывает новые ассоциации,
сложно соотносимые с проблемами «варварства», исторической вины и
ответственности. Пренебрежение немецким языком, типичное для многих
эмигрантов, заставляет немцев, как, впрочем, французов, австрийцев и
англичан, размышлять о возникающих в их стране «параллельных
социумах». «Параллельный социум» составляют люди иной этнической
принадлежности, постоянно живущие в Германии, не склонные, однако, к
ассимиляции. Последнее выражается, между прочим, и в отказе от серьезного
изучения немецкого языка. Поскольку сегодня в Германии 7,3 миллиона
граждан иноэтнической принадлежности, то эта проблема является весьма
серьезной. Политики, ученые, учителя осознают, что изучение немецкого
языка должно быть престижным и притягательным. «Немецкий язык>>
должен вызывать ассоциации не с концептами «стыда» и «вины»,_а с
основными ценностями послевоенной демократической Германии. Борьба с
американской культурой и американским вариантом английского языка
осознаются как одна из доминант языковой политики. Вторжение
американской культуры создает в европейских странах ситуацию
«экспансии» некой «вторичной языковой личности», которая внедряется в
сознание людей независимо от их воли. Движение во времени, включающее
концепт «немецкий язык» во все новые контексты и диалогические ситуации,
усложняет его смысловое поле. Размышляя о судьбе римского наследия в
процессе образования итальянской культуры, академик В. Ф. Шишмарев
описывал сходный процесс: «Некоторая прямая, идущая из глубины веков,
превращалась в ломаную или кривую либо осложнялась параллелями или
сплета44
лась с ними в более или менее прочный перевив»34. Концепт, константа
представляют собой именно такой «перевив».
Динамический потенциал концептов состоит в том, что они открыты для
постоянно возможных преобразований и изменений. Концепт приводит в
смысловое движение «пучок» представлений, понятий, ассоциаций,
переживаний, которые сопровождают слово35, действие, жест или целый
«фрейм», то есть «...мыслимый в целостности его составных частей
многокомпонентный концепт», содержащий объемное представление. Фрейм
состоит из нескольких узлов - «слотов», содержащих стандартные
микроситуации36.
В концепте присутствует «ненасыщенная» (Г. Фреге) часть, делающая его
неравновесным, нестабильным, открывающим зоны (позиции) для все новых
истолкований и интерпретаций. Концепт - неравновесная, открытая,
нестабильная, динамическая знаковая система, включающая в себя
вербальные и невербальные компоненты. По верному замечанию Ю. С.
Степанова, концепты могут «парить» над кон-цептуализированнными
областями, выражаясь как в слове, так и в образе или в материальном
предмете»37. Добавим, что это «парение» возникает в ситуации
коммуникации. В результате во всех подсистемах системы «культура»
возникают прямые и обратные связи. Только в этом случае слово, образ,
предмет, жест, ряд действий, сценарий могут стать концептами. Иными
словами, они пробуждают прямое и обратное движение смыслов, которые,
попадая во все новые контексты, расширяют число наличных и возможных
сочетаний и связей. Заполнение одних «открытых позиций» порождает
появление новых. Кажущиеся простыми факты приобретают сложную
перспективу.
В. Ф. Шишмарев. У истоков итальянской литературы. // Избранные статьи.
История итальянской литературы и итальянского языка. Л., 1972, с. 35.
34
Ю. С. Степанов. Константы. Словарь русской культуры. Опыт
исследования. М., 1997, с. 40. На эту тему глубокие суждения есть у А. А.
Потебни, подчеркивавшего, что «слушающий» может лучше самого
говорящего постигать, что скрыто за словом. Это происходит потому, что
слушающий испытывает на себе воздействие смысловой энергии, идущей от
«внутренней формы» слова. «Сила внутренней формы» слова возбуждает в
получателе информации неисчерпаемое возможное содержание. См.: А. А.
По-тебня. Слово и миф. Отв. ред. А. К. Байбурин. М., 1989, с. 167.
35
3. Д. Попова, И. А. Стернин. Понятие «концепт» в лингвистических
исследованиях... с. 19.
36
37
Ю. С. Степанов. Константы... с. 68.
45
Приведем еще один пример, связанный с Олимпиадой 2000 года. Во время
церемонии открытия Олимпиады в Сиднее знамя сборной России было
доверено нести вратарю нашей сборной по гандболу. Во-первых,
примечательно, что здесь сработал русский и российский концепт
«коллективизма», восходящий к константе «соборности»38. Символом нашей
страны оказался выдающийся спортсмен, но - при этом - член команды.
Вратарь не может бороться индивидуально, сам по себе. Примечательно,
далее, что это вратарь. Невольно этот выбор символизирует и то, что нам в
последнее время очень часто приходится обороняться от ударов судьбы.
Концепт становится собой лишь в ситуации коммуникации, когда
потребитель соединяет с его смысловым ядром собственные представления,
реализуемые «здесь» и «сейчас» и представляющие собой «здесь-и-сейчасбытие» данного концепта, то есть его подлинное, единственно возможное
бытие. Прогностический смысл концепта сказался в том, что Андрей Лавров
действительно стал олимпийским чемпионом в составе команды российских
гандболистов. Причем именно его вклад в победу в финальном матче со
шведами оказался решающим.
Концепт отличается от понятия. Если концепт отражает «континуальность»,
текучесть мира, проявляющиеся в диалоге, общении, то система понятий
членит мир совершенно иначе. Представляя собой «объективное идеальное
единство различных моментов предмета», итог процесса познания,
связанный со знаковыми и значимыми структурами языка, понятие
функционирует «независимо от общения». Концепт же, напротив, связан с
«персонажностью», предполагает вопросы и ответы, диспут39.
Отметим, что лингвистов интересует подчас прежде всего «понятийный»
слой языковых концептов. Тем самым словарное значение слова понимается
как его концепт. Однако в этом случае не учитывается коммуникативная
природа культуры и концепта. Опираясь на концепцию внутренней формы
слова А. А. Потебни, можно сказать, что концепт содержит «способ»,
направление развития значеН. В. Уфимцева. Этнический характер, образ себя и языковое сознание
русских. // Языковое сознание: формирование и функционирование./ Отв.
ред. доктор филологических наук Н. В. Уфимцева. М., 2000, с. 141-142.
38
39
С. С. Неретина. Тропы и концепты. М., 1999, с. 30.
46
ний*. В нем нет и не может быть жесткой фиксации значений, их каталога.
Частично словесные концепты можно уловить при помощи так называемой
«ассоциативной грамматики», которую Ю. Н. Караулов называет
«грамматикой диссипативных, рассеянных структур»41.
Лишь в диалоге, благодаря действию прямых и обратных связей в системе
«культура», концепт становится «генератором» смыслов. В структуре
концепта заложены лакуны, свободные позиции, ненасыщенные места,
которые заполняются в результате действия обратных связей. Потребитель
усваивает, принимает, отрицает продукт культуры. При этом в процессе
усвоения в его сознании возникает новый концепт с иной смысловой
структурой, ориентированной на ядро концепта, созданного производителем.
Однако в ходе коммуникации, в итоге обратной связи пробуждаются
воспоминания, представления, ассоциации личного, индивидуального плана.
Примером действия обратных связей является «социальная почта»,
введенная мэрией города Благовещенска для общения с населением («Радио
России», 3.05.2001). В городе установлены особые почтовые ящики, в
которые жители опускают письма, адресованные городской администрации.
Предполагается, что через определенное и заранее оговоренное время
городские власти отреагируют на поставленные вопросы. Очевидно, что
коммуникация в социуме возможна лишь при наличии «обратных связей». В
противном случае подсистема «власть» будет сообщаться лишь сама с собой.
В системе «культура», в ходе коммуникации происходит порождение не
идей, не понятий, а чего-то «третьего». Это «третье» и есть концепт. В
искусстве возникает «третий род истины». Образ перестает быть только
«понятием» или только «представлением». Он скользит «...между
представлением и понятием»".
Механизм этого «скольжения» связан, вероятно, с отношениями «подобия».
Отношения подобия субъективны, динамичны. Будучи «асимметричными,
они «могут соединять имена с разнотипной референцией», открывая
«зависимые синтаксические позиции, заме40
А. А. Потебня. Слово и миф... с. 166.
Ю. Н. Караулов. Активная грамматика и ассоциативно-вербальная сеть... с.
36.
41
42
Г. Г. Шпет. Сочинения. М.,1989, с. 446.
47
щаемые признаковыми словами»43. Эта характеристика представляет собой
описание вербального концепта в системе коммуникации. Принцип
«подобия» между словами и вещами объясняет процесс их «синонимизации»
(Ю. С. Степанов) при образовании концептосфер.
Концепт - понятие, функционирующее как образ. Концепт -образ,
типологизирующий любые признаки. При этом механизм образования
стандартов, стереотипов, схем может быть применен к любому набору
свойств
или
признаков,
нередко
случайных
или
вторичных.
Концептуализация придает им новый высокий статус, реализующийся в
коммуникации, а затем - в поведении и мышлении людей.
Как и образ, концепт часто связан с «категориальной ошибкой» (Г. Райл;
указание Н. Д. Арутюновой). Концепт - образ, прикидывающийся понятием,
и понятие, прикидывающееся образом.
Концепты ментальные, духовные гораздо более подвижны, нестабильны и
текучи, чем концепты в материальной культуре и технике. В технике важны
прежде всего стандарт и стереотип, являющиеся основой концепта 44. В
концептах, функционирующих в искусстве, устойчивость и вариативность
находятся в других соотношениях. Здесь даже самый малый знак может
существенно изменять смысл целого. Так, например, в финале «Золотого
горшка» (1814; 1819) Э. Т. А. Гофмана повествователь задает вопрос: «Ist
denn uberhaupt des Anseimus Seligkeit etwas anderes als das Leben in der Poesie,
der sich der heilige Einklang aller Wesen als tiefstes Geheimnis der Natur
offenbaret?». Знак вопроса здесь сигнализирует об иронии, налагающей, как
известно, впечатление двойственности на всю «сказку из новых времен».
Однако переводивший этот фрагмент А. В. Федоров заменил знак вопроса на
знак восклицания: «Да разве и блаженство Ан-сельма не есть не что иное, как
жизнь в поэзии, которой священная гармония всего сущего открывается как
глубочайшая из тайн природы!»45 Замена всего лишь одного знака в
переводе, столь же случайная, сколь и закономерная, меняет, однако, смысл
произведения на противоположный. Если Э. Т. А. Гофман подвергает
романтический концепт всевластия «поэзии» сомнению, то в русском
варианте он
Н. Д. Арутюнова. Язык и мир человека. 2-е издание, исправленное. М,
1999, с. 278.
43
44
Ю. В. Рождественский. Введение в культуроведение. М., 1999, с. 169.
Э. Т. А. Гофман. Собр. Соч.: В 6-ти тт.: Т. 1. / Под ред. А. Б. Ботниковой, А.
С. Дмитриева, А. В. Карельского, М. Л. Рудницкого. М., 1991, с. 262.
45
48
одерживает победу. Переводчик воссоздает более ранний слой
художественного мировоззрения Гофмана, с которым немецкий романтик
полемизирует в «Золотом горшке». В итоге художественная кон-цептосфера
«Золотого горшка» оказывается иной.
Концепт представляет собой объективно-субъективное и субъективнообъективное, коллективное, безличное и одновременно личностное ядро
культуры. С одной стороны, под «концептом» понимается «общая идея»,
нечто общечеловеческое, общезначимое. В этой функции концепт «заместитель» неопределенного множества явлений данного рада,
«...проективный
набросок
однообразного
способа действия
над
46
конкретностями...» . Уже отмечалось, что этим он близок «архетипу» (К.-Г.
Юнг), модели А. Ф. Лосева, «инварианту» Ю. М. Лотмана. Повторяемость,
стереотипность жизненных ситуаций, связанных с образом жизни и
ментальностью, во многом определяют линии концептуализации.
Вместе с тем концепт - общезначимое, выраженное в уникальной форме.
Можно определить концепт как уникальное представление об универсальном
смысле. Очевидна знаковая и образная природа концепта.
Знаковые по своей природе, концепты могут иметь вербальную и
невербальную формы. В ситуации коммуникации все время возникают
гибридные вербально-невербальные и невербально-вербальные образования.
В невербальной форме концепты представляют собой рад значимых
(ритуальных, обрядовых) действий, жестов. Невербальные концепты
(константы) лежат в основе «стереотипов поведения» (Л. Н. Гумилев) людей,
позволяющих отличить членов «своего» этноса от «чужих».
В вербальной форме концепты - «ключевые слова» («ключевые метафоры»)
данного языка и данной культуры. Критерии выбора ключевых слов:
частотность, центральность, центр семейства фразеологических выражений,
пословицы, поговорки, названия популярных книг. Вокруг этих слов
организованы целые области культуры47. Вероятно, наилучшим образом их
можно экспериментально уловить
С. А. Аскольдов. Концепт и слово // Русская словесность. Антология / Под.
общ. ред. д. ф. н., проф. В. П. Нерознака. М., 1997, с. 273.
46
Анна Вежбицкая. Семантические универсалии и описание языков. М.,
1999, с. 283-284.
47
49
с помощью «Ассоциативного тезауруса», представляющего собой
«соединение стимула с реакцией», то есть диалогический срез речевой
способности носителей данного естественного языка. При этом большое
значение приобретает характеристика деривационных отношений,
«словообразовательных гнезд» и возникающих аналогий48. Так, в разгар
югославского кризиса осенью 2000 года газета «Известия» (6.10.2000)
публикует статью Георгия Степанова с остроумным названием «Серб и
молот». У большинства читателей «Известий» в России дешифровка этого
концепта не вызвала затруднений. Понятно, что коммунист С. Милошевич и
есть серб с «серпом и молотом». Здесь аналогическое преобразование
предстает как деривационное.
Однако рядовой западный читатель, возможно, испытает при восприятии
этого неологизма определенные трудности. В его сознании нет стандартного,
стереотипного, само собой разумеющегося круга ассоциаций. Стимул «серб
и молот» здесь может не вызвать автоматической реакции - «серп и молот»,
поскольку этой «прецедентной формулы» в памяти у воспринимающих нет.
Неологизмы, сопровождающие концепты в процессе коммуникации,
представляют собой вербально закрепленные стимулы и реакции, вызванные
прецедентными текстами и ситуациями. Концепт в коммуникативной цепи
провоцирует выявление подобий в воспринимающем сознании, однако очень
часто эти подобия оказываются ложными. В этом заключается сложность
межкультурной коммуникации.
Существуют личные, групповые, классовые, национальные концептосферы49. Вероятно, можно говорить и об общемировой концепто-сфере,
состоящей из общезначимых констант. Национальные константы
представляют собой особую форму общемировых констант-универсалий.
Время-Пространство, Движение-Покой, Жизнь-Смерть, Мужское-Женское,
Правое-Левое, Холодное-Теплое, Вертикаль-Горизонталь, Верх-Низ50 - таков
их неполный ряд, лишь отчасти пересекающийся с алфавитом «естественного
семантического метаязыка» А. Веж-бицкой51. Смещение от личных
концептов к универсальным констанЮ. Н. Караулов. Активная грамматика и ассоциативно-вербальная сеть... с.
38; 25; 32.
48
49
3. Д. Попова, И. А. Стернин. Понятие «концепт»... с. 6-7.
50
Г. Гачев. Национальные образы мира. Курс лекций. М., 1998, с. 17-19.
Анна Вежбицкая. Язык. Культура. Познание. / Сост. М. А. Кронгауз. М.,
1997, с. 401.
51
50
там можно представлять как постепенное вытеснение на периферию из ядра
концепта «представлений», ассоциаций, воспоминаний и нарастание
понятийных, абстрактных моментов. Ядром личных концептов являются
«представления», воспоминания, ассоциации, возникающие в ходе диалога у
его участников. На их периферии располагается понятийный потенциал,
абстрагирующие признаки и модели. Национальные и всемирные константы,
напротив, в «плотной основе» содержат абстрагирующие признаки и модели.
Исторические концепты построены как личные, но функционируют как
групповые или национальные. В национальных константах универсальное
содержание получает национальную форму. Во «всемирно-исторических» национальное содержание облекается в универсальную форму.
Итак, концепт - «...проективный набросок однообразного способа действия
над конкретностями...», реализующийся в данной коммуникативной
ситуации, входящий в данный «фрейм» (М. Минский) и обремененный
«памятью» о собственном генезисе. Вербальный концепт смоделирован на
основе взаимодействия контекстуальных значений и внутренней формы
выражающего его слова. Смысл возникает в результате борьбы этих начал.
Концепт представляет собой многослойную структуру, входящую в
автокоммуникацию (коммуникацию с самим собой, своей памятью,
собственным прошлым) и коммуникацию внешнюю. Два этих
коммуникативных процесса переплетаются, образуя непредсказуемые
комбинации. Так, например, концепт «выборы» в политической жизни
соотносится с ситуацией выборов, что подразумевает наличие выбираемых и
выбирающих лиц. Однако будучи «концептом», это слово акцентирует
внимание на смысле «выборов»: воздействии избирателей на кандидатов и
кандидатов на избирателей (<-») в ходе избирательной кампании, действиях
и обещаниях, представлениях, понятиях, знаниях,
ассоциациях,
переживаниях сопровождающих слово «выборы» и составляющих событие
«выборов».
Чтение по «Радио России» фрагментов из комедии Н. В. Гоголя «Женитьба»
(1842) в день выборов Президента России 26 марта 2000 года означает
включение концепта «выбор» в коммуникативную цепь. В результате
возникают ассоциации, которые в другой момент монолог Агафьи
Тихоновны едва ли бы вызвал: «Право, такое затруднение выбор! Если бы
еще один, два человека, а то четыре.
51
Как хочешь, так и выбирай. (...) Уж как трудно решиться, так просто
рассказать нельзя как трудно! Если бы губы Никанора Ивановича да
приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности,
какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй еще прибавить к этому еще
дородности Ивана Павловича - я бы тогда тотчас же решилась. А теперь поди
подумай! Просто голова даже стала болеть». Индивидуальные
«представления» слушателей обогащают концепт «выбор» дополнительными
семантическими оттенками, возникающими непосредственно в день выборов
президента.
При включении слова в коммуникативную цепь из сферы бессознательного в
сознание могут просачиваться и элементы «внутренней формы» этого слова:
выбор - брать - беру - рождать, порождать (нем. Geburt; англ. Birth), бремя
(нем. Burde, ноша). Таким образом, «выбор» представляет собой роды,
порождение будущего, и - вместе с тем - тяжкое бремя52.
«Проективный набросок однообразного способа над конкрет-ностями»
устанавливается также в ходе бытования невербального концепта (жеста,
набора действий, поведенческих стереотипов). Отклонения от «проективных
схем», возникающие в ходе «прецедентных ситуаций», расширяют
смысловую сферу концепта.
Итак, вербальные и невербальные концепты представляют собой: 1) знаки; 2)
смыслы, заключающие в себе не столько обозначение денотатов, сколько их
имена, значимые для процесса коммуникации.
Концепты - своего рода «сценарии культуры, в которых слово и жест, речь и
невербальное поведение, артикулированность и нерасчлененность,
соединяются в неразрывное целое. Концепт представляет собой центральное
звено системы «культура».
Таким образом, в культурологии под концептом понимается единица памяти
в сфере культуры, интегрирующая информацию из разных областей под
своим собственным углом зрения, обладающая смыслом и воздействующая
на ментальность и стереотипы поведения членов данного этноса. Концепты
носят вербально-невербаль-ный и невербально-вербальный характер.
Концепты могут сцепляться в «сценарии» и «фреймы».
Макс Фасмер. Этимологический словарь русского языка: В 4-х тт.: Т. 1. /
Под ред. и с пред. проф. Б. А. Ларина. СПб., 1996, с. 159. П. Я. Черных.
Историко-этимологи-ческий словарь современного русского языка... Т. 1, с.
109.
52
52
Развивая эти идеи, Ю. Н. Караулов предлагает глубокое истолкование
концепта. Следует отметить, что исследователь прямо этим термином не
пользуется. Однако определение «смысла», предложенное в монографии
«Активная грамматика и ассоциативно-вербальная сеть», выявляет
принципиальные признаки концепта". По мнению ученого, «смысл
складывается из семантики, знаний о мире и прагматической информации,
заключенных в паре S-R» (стимул - реакция). Будучи единицей
коммуникации, концепт возникает в диалоге, между «стимулом» и
«реакцией», порождая все новые «неготовые» и «текучие» смысловые
образования. В процессе межкультурной коммуникации «стимул» поступает
из одной культурной среды, а «реакция» следует из другой. В результате
разнородные ассоциативные сети («свое» и «чужое») накладываются друг на
друга, образуя смежные зоны, ложные совпадения, значимые лакуны и
зияния. Часто языки разных культур используют вербальные концепты,
имеющие в сходное словарное значение. Однако эти единицы вызывают у
носителей разных культур неожиданные ассоциации, порождая, в свою
очередь, различные «вербальные сети», различные «универсумы веры».
Здесь многое зависит от участников диалога: кто, когда и с какой точки
зрения реагирует на поступивший «стимул».
Несомненно, что концепт порождает коммуникацию в системе «культура» и,
в свою очередь, порождается ею.
О факторе понимания в коммуникации
Не вдаваясь в детальное обсуждение такого широкого понятия, как
«межкультурная коммуникация», остановимся на главном моменте любой
коммуникации - понимании, а точнее: на некоторых сложностях понимания.
В традиционной герменевтике subtilitas intelligent 'понимание' и subtilitas
explicandi 'истолкование' тесно взаимосвязаны. От Шлейер-махера до
Гадамера понимание нередко трактуется как истолкование, а истолкование
как эксплицитно выраженная форма понимания54. Но каким критериям
должно удовлетворять понимание? Иными слоЮ. Н. Караулов. Активная грамматика и ассоциативно-вербальная сеть... с.
156.
53
Ср. X. Г. Гадамер. Истина и метод. Основы философской герменевтики.
М., 1988, с. 364.
54
53
вами, что и как следует понимать? И какой должна быть стратегия
интерпретации?
По общепринятому мнению, в истолковании нет необходимости до тех пор,
пока понимание языковой или иной последовательности не вызывает
затруднений. Согласно герменевтической максиме Шлейермахера, «.. .я
понимаю всё, пока не сталкиваюсь с противоречием или бессмыслицей»55.
С тавтологией и бессмыслицей связаны действительно основные сложности
понимания. В «Логико-философском трактате» Людвиг Витгенштейн
приводит две такие дефиниции: «...тавтология и противоречие бессмысленны
(sinnlos)» (4.461) и вместе с тем «...тавтология и противоречие
небессмысленны (unsinnig)» (4.4611). В логическом отношении это
взаимоисключающие суждения: в первом нечто утверждается об объекте, а
во втором это же нечто отрицается относительно того же объекта.
Символически можно записать: «данное S есть Р» и «данное S не есть Р».
Противоречие настолько очевидно, что комментатор пытается «оправдать»
автора «характерным для него приемом игры слов». М. С. Козлова поясняет:
«...первое означает <...>: тавтология и противоречие не фактуальны, не
информативны, бессодержательны, они ничего не сообщают о событиях
мира или о возможных ситуациях. Вот почему они не заключают в себе
смысла: ведь смысл предложения - конституируемая им (изображаемая)
возможная ситуация. Второе же положение гласит: при всем том тавтология
и противоречие -не белиберда, они не абсурдны, не бесполезны. Подобно
«О» в арифметике, они принадлежат языковой символике, формальному
аппарату, или, как сформулирует Витгенштейн позже, выражают нормы,
формальные (грамматические) правила языка»56.
Комментатор, как видно, пытается снять противоречие путем представления
взаимно противоречащих свойств в разном отношении: в одном отношении
изучаемые
суждения
бессмысленны,
ибо
«неинформативны»
и
«бессодержательны», в другом - имеют смысл, ибо принадлежат
формальному аппарату логики. Оба суждения
55
F. D. E. Schleiermacher, Hermeneutique. Pour une logique du discours
individuel, Paris, Ed. du Cerf, 1989, p. 11.
Л. Витгенштейн. Философские работы (часть I) / Перевод с немецкого М.
С. Козловой, Ю. А. Асеева. Составление и комментарии М. С. Козловой. М.,
1994, с. 506.
56
54
можно, добавим, считать «неопределенными» (по Аристотелю), а значит, и
вместе истинными, ибо «может быть и так и не так»57. Не вдаваясь в
содержательную интерпретацию Витгенштейна, отметим прежде всего
стремление интерпретатора согласовать взаимоисключающие суждения в
соответствии с известным герменевтическим принципом: если некоторое
сообщение не удовлетворяет требованиям или кажется просто нелепым, то
следует во что бы то ни стало задаться вопросом, не кроется ли здесь нечто
иное.
Как бы ни было, ограничимся в дальнейшем семантическим механизмом
истолкования «странных» высказываний: тавтологии, противоречия,
гипаллаги и т. д. Таким высказыванием можно отчасти считать и концепт.
Тавтология. Тавтологию обычно трактуют как тождественно-истинную
формулу независимо от истинностных значений входящих в нее переменных.
В качестве иллюстрации обычно берут тавтологическое определение типа
«boys are boys», «une femme est une femme» или «война есть война», в
котором предмет определяется через самое себя в согласии с законом
тождества: А = А или не-А есть не-А (в отрицательной форме). Если же
признать, что содержание употребленных термов полностью идентично, то
тогда пропозиция пусть и истинна, но неинформативна, ибо не сообщает
ничего нового об определяемом предмете. Поэтому формальная логика
полагает тавтологические определения ошибочными.
Вместе с тем в языке немало тавтологических выражений58. Классическое
логическое исчисление здесь явно непригодно. В согласии с постулатом
информативности обработка языковых тавтологий производится, как
правило, путем семантического расподобления внешне тождественных
выражений. Как следствие, содержание терма в левой позиции становится
отличным от содержания терма в правой позиции. Так, например, в
изложении Вежбицкой «boys are boys» - псевдотавтологическая конструкция
с
относительно
устойчивой
семантической
интерпретацией:
в
перифразировке автора маль«Первая аналитика», 13,10. Так и высказывания «некоторый человек бел» и
«некоторый человек не бел» не противоположны друг другу, ибо могут быть
вместе истинными («Об истолковании», 7, 10).
57
Тавтологические определения встречаются даже в научном дискурсе.
Арриве, например, дает такое определение текста: «.. .будем называть
текстами объекты, о которых говорят, что это тексты» (M. Arrive, Pour une
theorie des textes poly-isotopes, Langages, n° 31, sept. 1973, p. 53).
58
55
чики склонны порой делать такие вещи, которые пусть и не встречают
одобрения, но и не вызывают осуждения, потому что мальчики не в
состоянии вести себя по-другому59. Таким образом, определяемое родовое
понятие специфицируется на основе существующих импликаций путем
приписания кодифицированных видовых признаков типа /шалость/,
/безрассудство/ и т. п. Символически это можно записать: 'boys'1 /родовой/ vs
'boys'2 /видовой/.
Что касается выражения « une femme est une femme » женщина ест
женщина, то его можно истолковать, согласно Ф. Растье*, при условии
различения обоих употреблений 'femme' на основе категории /конкретный/ vs
/абстрактный/: 'femme'1 /конкретный/ vs 'femme'2 /абстрактный/.
Кодифицированный характер расподобления подтверждается показаниями
информантов. В предлагаемых перифразах некой женщине приписывают
чаще всего признаки /слаба/, /кокетлива/, /ветрена/, /коварна/,
/расточительна/, /развратна/, /болтлива/, намного реже - /нежна/, /чутка/,
/застенчива/, /покорна/, /хочет нравиться/. При этом (франкоязычные)
информанты руководствуются, очевидно, как личным опытом, так и
устойчивыми представлениями, из которых складывается в пределе
определительное множество концепта в системе культуры. Актуализируемые
признаки могут, безусловно, меняться в зависимости от национальной
специфики. В русской культуре можно вполне допустить и некоторые другие
привходящие признаки61.
59
A. Wierzbicka. Boys will be boys: 'radical semantics' vs 'radical pragmatics', in
Language, 1987, vol. 63, n° 1, p. 95-114. По замечанию Апресяна, устойчивые
обороты типа «закон есть закон» должны быть исключены из рассмотрения,
поскольку «имеют единственное (словарное) толкование» (Коннотации как
часть прагматики слова // Ю. Д. Апресян. Избранные труды. Интегральное
описание языка и системная лексикография. М., 1995, т. 2, с. 166). Это не
исключает, впрочем, спецификации в рамках кодифицированного
расподобления типа: 'закон'1 /родовой/ vs 'закон'2 /видовой/. Перифразируя,
можно, допустим, сказать: закон (вообще) является «общеобязательным
правилом» (в частности). (Ср. Е. В. Падучева. Тема языковой коммуникации
в сказках Льюиса Кэрролла // Семиотика и информатика. М., 1997, с. 192;
Вып. 35).
60
F. Rastier, Semantique interpretative, Paris, P.U.F., 1987, p. 143.
Определительным множеством, позволяющим установить признаки
искомого понятия, можно считать не только художественную литературу, но
и фразеологический фонд. Во фразеологических оборотах русского языка
архисемема 'женщина' представлена нередко (пейоративным) лексикосемантическим вариантом 'баба' с показательным набором привходящих
признаков: «Курица не птица, баба не человек» (/неполноценная/), «Где черт
не поспеет, туда бабу пошлет» (/пронырливая/), «У бабы волос долог, а ум
короток» (/глупая/), «Баба с возу - кобыле легче» (/обременительная/) и т. п.
Ср. в этой связи вопрос, которым задается Ю. С. Степанов: «Но были ли
идеальные женские характеры, лики? Пусть и не воспетые» (Ю. С. Степанов.
Константы. Словарь русской культуры... с. 298).
61
56
Идентичный механизм интерпретации отмечаем и в отношении другого, не
менее известного выражения: «Война есть война». В интерпретации Т. В.
Булыгиной и А. Д. Шмелева выражение может принимать в контексте такие
значения, как «необходимость трезвого отношения к войне», «готовность
переносить неизбежно связанные с ней невзгоды», «обязанность выполнять
свой долг», «невозможность во время войны жить по законам мирного
времени» и т. п.62. А в трактовке Ю. Д. Апресяна одному из
словоупотреблений приписываются «коннотативные» признаки /зло/,
/бесчеловечность/, /аморальность/, /опустошение/: «Высказывание Война
есть война уместно в любой ситуации, когда говорящий пытается объяснить
слушающему, почему наблюдаемое положение вещей отклоняется от нормы
добра, человечности, морали, порядка»63. При этом исследователь заключает:
«...первая позиция в такой конструкции актуализирует собственно
лексическое значение слова, а последняя - его коннотации»64.
Не вдаваясь в обсуждение, какое из словоупотреблений актуализирует
лексическое значение, а какое - коннотации, отметим главное:
(i) Тавтологическое выражение неинформативно только в классической
логике, в которой значение всякого повторяющегося терма неизменно на
протяжении всего исчисления в соответствии с принципом: « Eadem sunt,
quae sibi mutuo substitui possunt salva veritate ».
(ii) Вместе с тем тавтологическое выражение поддается интерпретации в
языке. Чтобы его истолковать, необходимо и достаточно, чтобы внешне
идентичные употребления лексемы выражали разные семемы. Иначе говоря,
языковая тавтология информативна в той мере, в какой одному из
словоупотреблений приписывается отличный видовой признак.
(ш) Расподобление производится всякий раз на основе имеющихся
импликаций - смотря по лингвистическому контексту или прагматическому
(семиотическому) окружению: ср., например, 'женщина' -> /слаба/,
/непостоянна/, /кокетлива/ и т. п.
Т. В. Булыгина, А. Д. Шмелев. «Аномальные» высказывания: проблемы
интерпретации // Языковая концептуализация мира (на материале русской
грамматики). М., 1997, с. 444.
62
63
Ю. Д. Апресян. Коннотации как часть прагматики слова... с. 167.
64
Там же.
57
(iv)
Истолкованию
перифразировка65. ъ
соответствует
предлагаемая
интерпретатором
Противоречие. Сложности понимания возникают также в связи с
противоречивыми выражениями". В контрадикции через отрицание в
отношении второго употребления действует оператор отрицания 67: ср. «твой
сын - не твой сын» (конфуцианское изречение), т. е. 'твой' vs 'не-твой', 'сын'
vs 'не-сын'; «И ужин прощальный "не ужин» (А. Галич), т. е. 'ужин' vs 'неужин'; «Петер с Анной "на ты" и "не на ты"» (Ф. Кифер), т. е. 'ты' vs 'не-ты'
(|'вы'|). В контрадикции через антонимию некоторая лексема сочетается с
полным или частичным антонимом: ср. « une eau-forte pleine de vide »
(Малларме), т. е. 'полный' vs 'пустой'; «Серж подошел к своей чужой жене
Марише» (Л. Петру-шевская), т. е. 'своя' vs 'чужая'; «Анна красива и
безобразна» (Ф. Кифер), т. е. 'красивая' vs 'безобразная'.
С точки зрения двузначной логики подобные высказывания ложны. По
Аристотелю, ««могущее быть» и «не могущее быть» никогда не могут
относительно одного и того же быть истинными в одно и то же время, ибо
они противолежат друг другу»68. Иначе говоря, одному и тому же предмету
нельзя приписывать в одно и то же время и в одном и том же отношении
два противоречащих свойства. В противном случае имеем логическое
противоречие.
Но как тогда быть с логически ложными высказываниями типа «Сила через
слабость»?
65
Перифразировка может остаться, впрочем, неэксплицированной.
В типологии Ф. Растье выделяются два вида языковых противоречий: через
отрицание и через антонимию (F. Rastier, Semantique interpretative, pp. 150154).
66
Этот вид противоречия определяется Аристотелем как утверждение и
отрицание: «Что же касается утверждения и отрицания, то существует ли
[вещь] или нет, всегда одно из них будет ложным, а другое истинным. Ибо
ясно, что, если Сократ существует, одно из высказываний - «Сократ болен» и
«Сократ не болен» истинно, а другое ложно, и точно так же если Сократа нет,
ибо если его нет, то [высказывание] «он болен» ложно, а [высказывание] «он
не болен» истинно» (Аристотель. Категории // Сочинения в четырех томах. М., 1978, т. 2, с. 85.
67
Аристотель. Об истолковании // Сочинения... т. 2, с. 109. Ср.
«...невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время было и не было
присуще одному и тому же в одном и том же отношении» (Аристотель.
Метафизика // Сочинения... М., 1976, т. 1, с. 125).
68
58
Как и в случае с тавтологией, истолкование противоречивых высказываний
возможно и даже необходимо. Чтобы согласовать контрарные или
контрадикторные признаки, достаточно произвести расподобление: «в одном
отношении так, в другом иначе» или «в одно время так, в другое иначе». Так
во всяком случае обстоит в большинстве толкований внешне
противоречивых выражений.
(i) Несовместимым употреблениям приписывают разные темпоральные
индексы: «в одно время так, в другое иначе». Характерной иллюстрацией
является предлагаемый Ф. Растье разбор внешне противоречивых стихов
Сабатье: « C'est un jour de miracle / On inverse le temps // Ici les boiteux dansent
/ Et les aveugles voient // Les muets forment ch?ur / Et les sourds les ecoutent (...)
» Это день чудес / Пошло время вспять // Здесь танцуют хромые / А слепые
глядят // Поют хором немые / Им внимают глухие (« Les miracles », in
L'oiseau de demain). Здесь действительно нарушены правила сочетаемостных
ограничений, ибо актеры характеризуются через не свойственные им
признаки: если руководствоваться здравым смыслом,- немые не могут петь,
глухие - внимать, слепые - глядеть, хромые - плясать. Переосмысление
«аномальных» выражений тем не менее возможно. По мнению Растье,
содержащийся во втором стихе интерпретант « inverse » вспять позволяет
наделить 'boiteux' хромые, 'aveugles' слепые, 'muets' немые, 'sourds' глухие
временным индексом /tO-1: недавно/, a 'dansent' танцуют, 'voient' глядят,
'forment ch?ur' поют хором, 'ecoutent' внимают -- временным индексом /tO-:
сейчас/ и /tO-2: раньше/.
Аналогичным образом «Анна красива и безобразна» принимает значение в
изложении Ф. Кифера при условии приписания контрарным термам разных
временных индексов: «временами X, временами У», то есть «порой красива,
порой безобразна». Также «легко придать разумный смысл», по Апресяну,
высказыванию «Серж подошел к своей чужой жене Марише и пригласил ее
танцевать», в котором 'жена' одновременно определяется как «своя» и
«чужая»: 'когда-то была моей женой, а теперь замужем за другим'6'.
(ii) В отношении несовместимых употреблений возможно также
расподобление типа «в одном отношении так, в другом иначе». Так, Ю. Д.
Апресян переосмысливает «это мой друг-враг» и «я его люблю
Ю. Д. Апресян. Тавтологические и контрадикторные аномалии //
Избранные труды, т. 2, с. 625.
69
59
и ненавижу <не люблю>»: 'в одном отношении друг, а в другом -враг', 'за
одни свойства люблю, за другие - ненавижу <не люблю>"°. Ф. Кифер
перифразирует «Петер высокого и низкого роста»: с точки зрения А - X, с
точки зрения В - не X; «Петер с Анной «на ты» и «не на ты»»: официально X,
неофициально не X; «Работа Петера нам всем доступна и недоступна»: в
принципе X, на практике не X; «Анна работает много, и она работает
немного»: кажется, что X, а на самом деле не X1. Ф. Растье интерпретирует
«твой сын - не твой сын, а сын своего времени»: 'сын Г /чей-то ребенок
мужского пола/ vs 'сын2' /кем-то воспитанный ребенок мужского пола/.
(ш) Кроме того, несовместимые выражения можно развести по разным
универсумам. Подобная операция требуется, в частности, при осмыслении
известного эпизода из романа Пруста «В поисках утраченного времени», в
котором деревья предстают, как ни странно, дриадами, а парижские модницы
- нимфами Булонского леса72. Это противоречит, нельзя не согласиться,
реальному положению вещей: в стандартном универсуме деревья - не
дриады, а дамы полусвета - не нимфы, разве только в переносном смысле.
Отношения эквивалентности между 'arbre' и 'femme', 'mondaine' и 'arbredryade' возможны только при условии референции к фиктивному миру. При
этом основанием транспозиции здесь оказываются не столько мифо70
Ю. Д. Апресян. Тавтологические и контрадикторные аномалии... с. 625.
Разрешение противоречия не считается произвольным, а определяется
«отчасти семантической структурой этого высказывания, а отчасти
экстралингвистическими знаниями»; причем «прагматический анализ
опирается на семантический» (Ф. Кифер. О роли прагматики в
лингвистическом описании // Новое в зарубежной лингвистике:
Лингвистическая прагматика: Вып. XVI. М., 1985, с. 336-339).
71
72
«... les arbres continuaient a vivre de leur propre vie <...> Mais forces depuis tant
d'annees par une sorte de greffe a vivre en commun avec la femme, ils
m'evoquaient la dryade, la belle mondaine rapide et coloree qu'au passage ils
couvrent de leurs branches et obligent a ressentir comme eux la puissance de la
saison ; ils me rappelaient le temps heureux de ma croyante jeunesse, quand je
venais avidement aux lieux ou des chefs-d'?uvre d'elegance feminine se
realiseraient pour quelques instants entre les feuillages inconscients et complices »
(Marcel Proust, A la Recherche du Temps Perdu, Paris, Gallimard, t. 1, p. 416 ;
coll. : Bibliotheque de la Pleiade). На гулявших в Булонском лесу прелестниц
заглядывался и наш соотечественник Карамзин, но видел в них не дриад, а...
«блестящих первоклассных Нимф», «жриц Венериных»: «В Четверток, в
Пятницу и в Субботу на Страстной неделе бывало здесь славное гулянье в
алеях Булонского лесу; <...> Прежде всего отличались тут славные жрицы
Венерины; оне выезжали в самых лучших экипажах» (Н. М. Карамзин.
Письма русского путешественника. Л., 1987, с. 230).
60
логические представления относительно растительной сущности лесной
нимфы, еще меньше дань романтической традиции", сколько детская вера
Марселя в истинность таких представлений -- « croyante jeunesse »74. Иначе
говоря, пропозиция «дерево есть дриада» перифразируется в ходе
истолкования: «Это «дерево» (в реальном мире) есть «дриада» (в
ассумптивном универсуме)»75.
Подобным же образом можно истолковать, по Ф. Растье, и странные слова
Аргана при виде Туанеты в обличий почтенного доктора: « Voila un beau
jeune vieillard pour quatre-vingt-dix ans ! » Вот это да! Прекрасный молодой
старик для своих девяноста лет! (перевод Т. Щепкиной-Куперник).
Референтному универсуму здесь соответствует 'jeune' молодой, а универсуму
Аргана - 'vieillard' старик.
Аналогично, похоже, обстоит и в отношении приведенных выше строк
Сабатье. В реальном мире немые не могут действительно петь, глухие внимать, слепые - глядеть, хромые - плясать, но в контрфактическом, т. е. в
«день чудес», все иначе: немые поют, глухие внимают, слепые глядят,
хромые пляшут. Выступая в функции инструкции, внутритекстовый
интерпретант^ом/" de miracle «день чудес» нейтрализует противоречие
между несовместимыми элементами: 'boiteux' хромые vs 'dansent' танцуют,
'aveugles' слепые vs 'voient' глядят, 'muets' немые vs 'forment ch?ur' поют
хором, 'sourds' глухие vs 'ecoutent' внимают.
(iv) Осмысление внешне противоречивых высказываний возможно также в
рамках определенной концептосферы, строение и функционирование
которой совпадает во многом с «ассумптивным универсумом». Возьмем
приведенный выше фразеологический оборот «Сила через слабость», в
котором 'слабость' каузирует 'сила' по формуле А ± В, а определяемому
предмету - женщине - приписывают взаимоисключающие
Ср., например, у А. С. Пушкина описание запущенного сада как «Приют
задумчивых дриад» («Евгений Онегин», гл. 2,1).
73
Подробнее см. A. Botchkarev, Le motif vegetal dans l'?uvre de Marcel Proust,
Lille, Presses universitaires du Septentrion, 1998, pp. 154-160.
74
Так же обстоит и в отношении транспозиции 'mondaine' ? 'arbre-dryade': в
реальном мире - светская дама, в ассумптивном - лесная нимфа. Р. Мартен
определяет универсум веры как «совокупность суждений, полагаемых
говорящим истинными в момент речи» (R. Martin, Le futur linguistique : temps
lineaire ou temps ramifie ?, Langages, 1981, 64, p. 85). Ср. также
«ассумптивный универсум» в дефиниции Ф. Растье (F. Rastier, Ah ! tonnerre !
quel trou dans la blanquette !, Langue Francaise, 1984, 61, pp. 39-41).
75
61
признаки /сильный/ и /слабый/. Согласование противоречащих признаков
возможно, поскольку концепт «женщина» определяется в системе культуры,
пусть это и противоречит закону исключенного третьего, через
противоположные предикаты: с одной стороны, ее определяют как «слабый
пол», с другой - признают ее власть над мужчинами.
Истолкование совершается, таким образом, по типу силлогизма:
- В сравнении с мужчиной женщина слаба.
- Между тем мужчины нередко уступают перед женской слабостью, и
женщины этим пользуются для достижения собственных целей.
- Следовательно, сила женщины в ее слабости.
Как и прежде, переосмысление «странного» высказывания совершается по
формуле «в одном отношении так, в другом иначе»: по определению слаба,
фактически сильна.
Короче говоря, противоречивые суждения являются ложными только для
двузначной логики. С точки зрения интерпретирующей семантики это
приемлемые высказывания:
(i) внешне противоречивое высказывание принимает значение при условии
согласования противоречащих термов;
(ii) согласование возможно при условии расподобления одного из
противоречащих термов в согласии с другим;
(ш) расподобление производится смотря по контексту или прагматическому
окружению;
(iv) a если есть возможность предположить такой контекст (или
контрфактический мир), в котором возможно расподобление, то тогда не
существует и языкового противоречия.
Перечисление по типу «кучи». Известный советский график Андрей Гончаров
вспоминает, как Николай Купреянов приводил в качестве примера
логической ошибки запомнившуюся ему фразу времен Первой мировой: «В
1915 году, во время войны, в один госпиталь пришло такое предписание: «В
госпиталь должны приниматься: славяне, австрийцы, гарнизонные и
сыпнотифозные»»76. Основанием
Н. Н. Купреянов. Литературно-художественное наследие / Составители Н.
С. Изнар и М. С. Холодовская. Общая редакция Ю. М. Молок. М., 1973, с. 31.
Но А. Гончаров, видно, плохо усвоил «урок логики», ибо пишет далее: «Это
убеждение, что искусство не личное, а общественное дело, привело его [H. H.
Купреянова] к изучению исторического и диалектического материализма, к
работе в «Крокодиле», к деятельному участию в художественных советах...»
(с. 33). Как если бы между работой в «Крокодиле» и изучением
диалектического материализма существовала необходимая связь.
76
62
такого довольно странного перечисления является, очевидно, посылка типа:
«принимать всех больных независимо от национальности, места службы и
вида заболевания». Но и в этом случае нельзя отделаться от впечатления
«кучи», ибо присоединенные термы принадлежит разным системным
множествам77: //национальность//, //место службы//, //заболевания//.
В языке немало примеров такого рода «координации». Разбирая основные
приемы остроумия, Фрейд приводит такое высказывание из Гейне
(«Путешествие по Гарцу»): «...вообще геттингенские жители разделяются на
студентов, профессоров, филистеров и скот». И добавляет далее со ссылкой
на того же автора: «Все они немногим различаются между собой». Данное
перечисление иллюстрирует, по Фрейду, прием «унификации», а именно:
«...новые и неожиданные
Системное множество соответствует лингвистически релевантному
семантическому классу. Так, в зависимости от степени обобщения лексика
делится в классификации Ф. Растье на: а) таксемы, или минимальные
парадигмы; Ь) области, или группы так-сем; с) измерения, или классы
наивысшей степени обобщения. Например, в семеме 'ложка' микрородовая
сема /столовый прибор/ указывает на принадлежность таксеме //столовый
прибор//, мезородовая сема /питание/ - на принадлежность семантической
области //питание//, макрородовые семы /конкретный/ и /неодушевленный/ на принадлежность семантическим измерениям //конкретный// и
//неодушевленный//. Словом, если уточнять родовые и видовые отношения,
родовой признак указывает на принадлежность семем некоторому классу,
тогда как видовой признак противопосг тавляет их внутри того же класса.
77
Понятийной является классификация лексики в «Русском семантическом
словаре» под общей редакцией Н. Ю. Шведовой (М., 1998, т. 1). Например,
слова именующие сводятся в макрокласс «имена существительные».
Основанием первичного членения служат исходы кто и что, то есть
макрородовые признаки /одушевленный/ vs /неодушевленный/. К смысловой
сфере что относится «предмет неживой природы», «предмет - продукт
деятельности человека». Сфера «кто» членится на основе оппозиции
/человек/ vs /животное/. Сюда входят лексические классы, относящие
именуемое к человеку (или мифическому существу) либо животному. В
общем строение лексической системы предстает в виде следующей иерархии:
1. макрокласс, куда относятся части речи;
2. лексический класс, располагающийся в пределах той или иной понятийной
сферы и имеющий вид древа, расходящегося своими ветвями от вершины к
основанию, и возглавляемый словозначением - семантической доминантой
лексического класса;
3. лексические множества и подмножества - ветви древа, организующие
данный лексический класс;
4. лексико-семантический ряд - конечная единица лексического древа; сюда
входят словозначения в отношениях непосредственной семантической
близости или непосредственной семантической противопоставленности.
63
единства, новые отношения представлений друг к другу и определение
одного понятия другим или отношением к общему третьему понятию»78.
Комический эффект, нельзя не согласиться, базируется прежде всего на
сближении при помощи присоединительного союза «и» несовместимых
понятий в отношении исключающей дизъюнкции.
Образуемый контекстуальный класс не совпадает действительно с
существующими в языке системными классами, ибо такие его элементы, как
'скот', 'филистер', 'студент' и 'профессор', принадлежат разным множествам:
//животные// vs //люди//. А поскольку между присоединенными термами
могут даже устанавливаться отношения подобия79, то каким, спрашивается,
является тогда общий признак? Вряд ли это /место жительства/. От выбора
общего
признака
зависит
фактически
осмысление
«странного»
высказывания. В зависимости от вектора возможны по меньшей мере два
истолкования: либо приписать семемам 'студент' и 'профессор' признак
/животное/80 (и тем самым виртуализовать /человек/), либо приписать семеме
'скот' признак /человек/ (и тем самым виртуализовать /животное/).
3. Фрейд. Остроумие и его отношение к бессознательному. СПб., 1998, с.
80, 81-82.
78
В соответствии с известным принципом проекции эквивалентности с оси
селекции на ось комбинации (ср. R. Jakobson, Essais de linguistique generale,
79
Paris, ed. de Minuit, 1963, p. 220). Эквивалентность, разумеется, не данность, а
результат интерпретации. Чтобы ее установить требуются умозаключения на
основе такого, допустим, суждения: «Все они немногим различаются между
собой».
Причем родовой признак /животное/ (в семеме 'скот') становится в
результате видовым (в семемах 'студент' и 'профессор'). Ибо «никакой
признак не является по природе видовым или родовым» (F. Rastier,
Semantique interpretative, p. 113). Ср. Ю. С. Степанов об относительности
деления в «Логике» В. Н. Карпова (1856): «...различие рода и видового
отличия в известной степени относительно: видовое отличие можно
истолковывать как признак рода, а род как видовое отличие. Возьмем в
качестве примера определение Вороной -- это лошадь черной масти (1).
Семантически его можно описать (т. е. разложить, проанализировать) так:
'Вороной - это лошадь черного цвета' (2). Если истолковать признак «черный
цвет» как класс - что вполне обычно, -то окончательный анализ будет
следующим: «Вороной - это лошадь, входящая в класс предметов черного
цвета». После этого понятия входящие в предикат определения, можно
поменять в ранге, т. е. истолковать род как видовое отличие, а последнее как
род, и сказать: «Вороной есть предмет черного цвета, являющийся лошадью»
(2). Однако между определением (1) и определением (2) есть существенное
различие. В то время как «лошадь» объективно существует как класс в
природе, в общественной практике людей и соответственно в таксономии
Словаря (в группе «Животные»), «предметы черного цвета» объективно
существуют лишь в виде множества - вороные, галки, скворцы, уголь, черные
глаза, смола и т. п., но как целое, как класс не выделены в практике людей и
отсутствуют в таксономии Словаря» (Ю. С. Степанов. Язык и метод. К
современной философии языка. М., 1998, с. 615).
80
64
Причем привходящий признак окажется всякий раз, в этом необходимое
условие комического эффекта, обратным кодифицированному: 'скот' -»
/глупый/, 'студент' и 'профессор' -> /ученый/.
Когда же Гейне, говоря о тяготах школы, ставит побои между латынью и
географией (ср. «латынь, побои и география»), то нам приходится, поясняет
Фрейд, распространить отношение ученика к побоям на учебные предметы латынь и географию81. Как и прежде, парадоксальность суждения
заключается в сближении несовместимых понятий. При этом образуемый
контекстуальный класс опять-таки не совпадает с существующими в языке
системными классами. Так же обстоит и в другом примере: «У одного
богатого и старого человека были молодая жена и размягчение мозга»82.
Каждое из входящих сюда суждений допустимо в отдельности. В согласии с
ситуативным сценарием типа «неравный брак» высказывание «У одного
богатого и старого человека была молодая жена» предполагает, в частности,
такие рассуждения:
- Обычно у стариков не бывает молодых жен;
- Вместе с тем богатые люди, пусть и в преклонном возрасте, нередко берут в
жены молоденьких девушек;
- Следовательно, старый богатый человек может иметь молодую жену.
Что касается высказывания «У одного старого человека было размягчение
мозга», то оно базируется на импликации 'старый' -» /больной/. Значение
здесь выводится на основе таких рассуждений:
- Старые люди обычно подвержены заболеваниям;
- Размягчение мозга - одно из заболеваний;
- Следовательно, старый человек может страдать от размягчения мозга.
Но в целом высказывание «У одного богатого и старого человека были
молодая жена и размягчение мозга» парадоксально ввиду несовместимости
присоединенных элементов, принадлежащих разным системным классам:
//семейные отношения//, //заболевания//. Более того, между элементами
контекстуального класса могут устанавливаться отношения случайной
импликации, как если бы моло81
3. Фрейд. Остроумие и его отношение к бессознательному... с. 84.
82
Там же, с. 84.
-V Заказ № 1321
дая жена была причиной размягчения мозга: 'молодая жена' -» 'размягчение
мозга'.
Примечание: Импликация может, заметим, меняться в зависимости от того,
какой из присоединенных компонентов избирается в качестве антецедента, т.
е. в зависимости от порядка следования. Так, поменяв местами элементы, в
высказывании «У одного богатого и старого человека были размягчение
мозга и молодая жена» имеем: 'размягчение мозга' --» 'молодая жена' (как
если бы размягчение мозга объясняло молодую жену). Таким образом,
переосмысление «странной» координации возможно всякий раз в рамках
условного суждения путем установления причинных связей между
присоединенными элементами8'. В противном случае нельзя определить их
связь по смыслу.
Среди основных характеристик разбираемого приема, известного больше под
именем «кучи», выделяются, таким образом:
(i) образование некоторого контекстуального класса, не совпадающего с
имеющимися в языке системными классами («новые и неожиданные
единства»);
(ii) особый тип отношений между элементами образованного класса («новые
отношения представлений друг к другу»);
(ш) уподобление одного элемента другому («определение одного понятия
другим или отношением к общему третьему понятию»).
Гипаллага. Владимир Милашевский вспоминает, как некогда в далеком
двадцать первом году снискал аплодисменты многочисленных своих
собратьев по цеху. Гуляя вдоль реки Шелони, колонисты
Ср. «причинные цепочки» Шенка типа «Мэри дала Джону миллион
долларов. Он купил новую машину» и «Мэри дала Джону миллион долларов.
Она навестила свою тетушку в Милуоки». Связность присоединенных
высказываний ставится здесь в зависимость от того, «можно ли построить
причинные цепочки, соединяющие описанные события и состояния». Если в
первом случае, считают авторы, имеем связность, то во втором она
отсутствует из-за нарушения причинно-следственных связей (Р. Шенк, Л.
Бирнбаум, Дж. Мей. К интеграции семантики и прагматики // Новое в
зарубежной лингвистике: Компьютерная лингвистика: Вып. XXIV. М., 1989,
с. 39). Можно, впрочем, вообразить и такую ситуацию, в которой Мэри
навестит тетушку в Милуоки при условии, если даст Джону миллион
долларов. Ведь связь высказываний, заметим, выводится в языке не по
правилам формальной логики, а на основе семантических отношений. Ср.
широко известный пример типа: (1) «Они поженились. У них родилось много
детей» и (2) «У них родилось много детей. Они поженились».
83
66
Дома искусств декламировали стихи Мандельштама, причем излюбленная
всеми литературная игра состояла в том, чтобы поменять местами слова:
«...перепутать строфы и прилагательные и существительные, но не вносить
ничего нового, о чем бы не было сказано у Осипа Эмильевича»84. Вместо
привычно знакомых строк Милашев-ский неожиданно для всех
проскандировал: «Сухая ласточка в пустой чертог вернется / С слепым
кузнечиком в беспамятстве играть!». Виртуозно исполненный прием
известен в риторике под именем ги-паллаги. Эту фигуру стиля обычно
определяют как «приписывание некоторым словам предложения того, что
относится к другим словам того же предложения»85. Например, в
приведенной выше строфе определения меняются местами так, что слепая
ласточка становится «сухой», а сухой кузнечик - «слепым». Но, несмотря на
нарушение комбинаторных правил, смысл остается в целом вразумительным.
Аналогично обстоит, по-видимому, и в таких странных строках поэмы Жака
Превера: « Un vieillard en or avec une montre en deuil / Une reine de peine avec
un homme d'Angleterre / Un des travailleurs de la paix avec des gardiens de la mer
/ Un huissard de la farce avec un dindon de la mort / Un serpent a cafe avec un
moulin a lunettes... »86. Как и прежде, связность нарушается из-за формальной
подстановки «определений» в попарно расположенных именах: (i) 'vieillard
en deuil' -> 'vieillard en or'; 'montre en or' -» 'montre en deuil'; (ii) 'reine
d'Angleterre' -» 'reine de peine'; 'homme de peine' 'homme d'Angleterre'; (iii)
'travailleurs de la mer' 'travailleurs de la paix'; 'gardiens de la paix' 'gardiens de la
mer'; (iv) 'serpent a lunettes' 'serpent a cafe'; 'moulin a cafe' 'moulin a lunettes'.
Истолкование каждого отдельно взятого сочетания возможно либо путем
обратного его преобразования на основе тех же комбинаторных правил, либо
путем метафорического пе84
В. Милашевский. Вчера, позавчера... М., 1989, с. 232.
В безымянной дидактической поэме «Стихи о фигурах красноречия» (IV-V
вв.) читаем: «Много есть видов замены для слов./ «Пышет Африка боем» /
Мы говорим, желая сказать «африканцы воюют»./ Можно менять и число, и
падеж, и глагольное время» (Проблемы литературной теории в Византии и
латинском средневековье / Отв. редактор М. Л. Распаров. М., 1986, с. 256).
Заменяться могут и отдельные морфемы: ср. «...он зашлепал к окну в своих
шарканцах» (Андрей Белый. Москва. Московский чудак, гл. I). В этом случае
гипаллага смыкается с неологизмом: зашаркал > зашлепал', шлепанцы >
шаркании.
85
86
J. Prevert. « Cortege », in Paroles, 1949.
67
реосмысления. В первом случае возвращаемся к исходным оборотам, во
втором - получаем «приращение» смысла. Но семантический ряд не
становится оттого связным, ибо образуемое контекстуальное множество
включает по принципу «кучи» самые что ни на есть разнородные элементы87.
И можно их нанизывать до бесконечности, поскольку такого рода множество
является в сущности открытым.
Абсурдные высказывания. Классическим примером является знаменитая
фраза Хомского Colourless green ideas sleep furiously «Бесцветные зеленые
идеи спят яростно». Синтаксически правильное высказывание абсурдно. И
дело тут не только в нарушении сочетаемо-стных правил - противоречии
между составляющими элементами: 'colourless' /бесцветный/ vs 'green'
/цветной/, 'sleep' /спокойный/ vs 'furiously' /беспокойный/, 'ideas'
/абстрактный/ vs 'green' /конкретный/ и 'sleep' /конкретный/. Бессмыслица
проистекает от того, что лексические единицы не принадлежат, как видно,
никакой общей понятийной сфере и совместное их употребление не отвечает
соответственно условиям референции к реальному миру.
Означает ли это, вопрошает Ф. Растье, что такое высказывание не поддается
вовсе интерпретации? Именно так и обстоит, если придерживаться
исключительно словарного значения образующих его лексических единиц.
Но если вообразить побочные значения, которые можно им приписать
вследствие прагматического переосмысления, то тогда возможным
становится и самое истолкование. Переосмысление абсурдных высказываний
сводится тем самым к перифразе, а маловразумительное выражение
заменяется на более или менее вразумительное. Так, в метафорической
интерпретации Р. Мартена «яростно спящая идея - это напрочь забытая
мысль», а «зеленая - наводит на мысль, не отправиться ли нам на лоно
природы»88. АссоциДанный прием широко применяется также в сюрреалистической живописи
- в той мере, в какой изображение сочетает несовместимые предметы. Как и в
поэтическом тексте, живописный образ строится в противоречии с
правилами сочетаемостных ограничений. Например, между зонтиком и
стаканом воды нет, согласимся, ничего общего, а у вместе взятых - у них
мало общего с прогулкой Гегеля (разве только допустить, что немецкий
философ пользовался ими по мере необходимости). Но эти несовместимые
предметы фигурируют, однако, в картине Рене Магритта «Каникулы Гегеля».
Как поясняет автор, их объединяет общая причастность к воде: стакан ее
вмещает, а зонт отталкивает. И как всякий гений, Гегель не остался бы
равнодушен к такому неожиданному сопоставлению (цит. по: В. Noel,
Magritte, Paris, Flammarion, 1976).
87
88
Цит. по: F. Rastier, Semantique interpretative, p. 156.
68
ативныи ряд может, разумеется, варьировать, а привходящий признак меняться. Рейнхарт, например, предлагает истолковать зеленый по аналогии с
зеленым (т. е. незрелым) яблоком: «зеленая идея» -> «неразвитая идея»89.
Можно к тому же вообразить и некий фиктивный универсум, вроде
Зазеркалья Льюиса Кэрролла, в котором зеленые идеи бесцветны и яростно
спят. Акт предикации детерминируется в таком случае законами не
реального, а контрфактического универсума - с иными требованиями к
значениям истинности90: ведь возможна же встреча зонтика со швейной
машинкой на операционном столе в фиктивном мире Лотреамона.
Как бы ни было, механизм интерпретации сводится к установлению
семантической связности между несовместимыми элементами. Ф. Растье
заключает: «...абсурдность синтаксически правильного высказывания... результат отсутствия родовой изотопии: высказывание неприемлемо в
отношении субстанции содержания. Чтобы высказывание не было
абсурдным и казалось осмысленным, оно должно иметь по меньшей мере
одну минимальную родовую изотопию, то есть содержать по меньшей мере
две семемы по меньшей мере с одной общей родовой семой»91. Иначе говоря,
истолкование аномального высказывания совершается путем включения
несовместимых компонентов в некоторое контекстуальное множество - на
основе общего характеристического признака.
Неоднозначные высказывания. Всякое высказывание, в котором допускаются
два или несколько толкований, причем далеких между собой, называют
неоднозначным. Наиболее характерным примером является, безусловно,
каламбур. В работе «О смысле» Греймас приводит такое непереводимое
выражение: « poli quand il sort du lit »92. В данном паремическом обороте игра
слов основана
Цит. по: Дж. А. Миллер. Образы и модели, уподобления и метафоры //
Теория метафоры. М., 1990, с. 277-278.
89
Двузначная логика уступает тем самым перед многозначными. Первой
многозначной системой обычно считают трехзначную логику Я. Лукасевича:
«Логика коренным образом изменится, если мы предположим, что наряду с
истинностью и ложностью существует еще и какое-то третье логическое
значение или же более таких значений. <...> Здесь вопрос логики
превращается в онтологическое исследование, касающееся строения мира»
(Я. Лукасевич. В защиту логистики // Логос: Философско-логический
журнал, 7, 1999, с. 132-133).
90
91
F. Rastier, Semantique interpetative, p. 156.
92
A.-J. Greimas, Du sens, Paris, ed. du Seuil, 1970, p. 303.
69
фактически на полисемии компонентов « poli » вежливый или полированный
и « lit » постель или русло реки. Отсюда возможность двойственного
толкования: (1) «полированный, когда покидает русло реки (= голыш)» или
(2) «вежливый, когда покидает постель (= любовник)». Интерпретация
неоднозначного высказывания ставится, таким образом, в зависимость от
актуализации альтернативной семемы в лексеме « lit » (и соответственно «
poli »). Данное выражение действительно проблематично, но
проблематичность такого рода - не более чем артефакт. Вряд ли, согласимся,
можно найти коммуникативную ситуацию, в которой говорящему и/или
слушающему предлагается выбор между постелью и руслом реки. Можно
зато вообразить конкретные - конвенциональные - ситуации, в которых
актуализация одной семемы влечет за собой актуализацию другой семемы:
например, /'любовник'/ -> 'poli' вежливый (в контексте 'lit' постель), /'голыш'/
-> 'poli' полированный (в контексте 'lit' русло реки). Примечание: В отношении
неоднозначных
выражений
существует,
заметим
попутно,
два
3
противоположных мнения. Либо в них видят условие литературности' , либо
их отвергают с позиции постулата ясности. В первом случае неоднозначность
возводится в норму, во втором - ее считают аномальной в соответствии с
коммуникативной максимой «Избегай неоднозначности» (Г. П. Грайс).
Если действительно исходить из постулата ясности, то тогда всякое
неоднозначное высказывание следует признать вместе с Е. В. Падучевой
«семантически аномальным»94. Но исповедуемый Грайсом постулат ясности
- всего лишь предписание из области коммуникативной деонтологии. Если
ему следовать, то аномальным в языке придется считать не только
каламбуры, но и всякую последовательность вне лингвистического и/или
прагматического контекста, а в пределе - всякое непрозрачное употребление.
Так, в частности,
И расценивают соответственно как прием - прием «остранения» (В.
Шкловский. Искусство как прием // Поэтика. Сб. по теории поэтического
языка, 1-П. Петроград, 1919, с. 101-114; ср. R. Jakobson, Essais de linguistique
generale, Paris, ed. de Minuit, 1963, p. 238).
93
«...назначение такого высказывания состоит не в том, чтобы выразить
какой-либо из его смыслов, а в том, чтобы обратить внимание слушающего
на игру смыслов друг с другом» (Е. В. Падучева. Тема языковой
коммуникации в сказках Льюиса Кэрролла // Семиотика и информатика:
Вып. 35. М., 1997, с. 192).
94
70
обстоит с таким внешне банальным высказыванием, как « Elle a de belles
jambes ». Для подавляющего большинства франкофонов это однозначное
высказывание, в котором ноги некоторой женщины, неотъемлемый атрибут
красоты, расцениваются как пригожие. И по своему усмотрению каждый,
согласимся, волей вообразить реальный референт, которому приписываются
означенные свойства95. Между тем в интерпретации Фоконье эта пропозиция
неоднозначна. И дело тут не только в конкретном наполнении личного
местоимения « elle », а в привлечении иных сценарных фреймов - в том числе
сценария каннибализма (sic!)96. Двусмысленная интерпретация базируется
при этом на альтернативном осмыслении лексемы « belles »: либо /красивый/,
либо /вкусный/: для одних (обычных мужчин) - «красиво», для других
(каннибалов) - «вкусно».
Более того, за неимением контекста неоднозначность детерминируется
нередко самим языком. В качестве иллюстрации Ю. Д. Апресян приводит
фразу «Он едет в Москву». Источником неоднозначности признается, в
частности, то обстоятельство, что граммема НЕСОВ имеет как значение
«длительного действия, т. е. действия, разворачивающегося в момент речи
или в другой фиксированный момент», так и значение «намеренного или
предстоящего действия». Отсюда возможные ее перифразировки: (1) 'В
момент речи он едет в Москву'; (2) 'В момент, более поздний, чем момент
речи, будет иметь место то, что он едет в Москву, и у него, говорящего или
лица, известного говорящему, имеется намерение, чтобы он ехал в Москву'.
Как и прежде, неоднозначность снимается при условии, что фраза
«воспринимается как элемент более широкого контекста», т. е. если
«остается ровно одна возможность ее осмысления»'7.
Нам могут, конечно, возразить: выражение « Elle a de belles jambes »
непрозрачно, ибо может меняться его экстенсионал. Высказывание
прозрачно только в «референтном» истолковании, когда известен реальный
референт - допустим, прелестные ножки соседки или воспетые Ретифом
щиколотки Современниц. О референтном или атрибутивном употреблении
см., в частности, К. С. Доннелан. Референция и определенные дескрипции //
Логика и лингвистика (Проблемы референции): Вып. XIII. М., 1982, с. 134160. % Цит. по: F. Rastier, La semantique des textes - concepts et applications, in
Hermes, Journal of Linguistics, n° 16, 1996, p. 15. Можно привести много
других примеров, когда незнание ситуационного контекста оборачивается
двусмысленностью: что означают, спрашивается, «ножки Буша»?
95
Ю. Д. Апресян. Интегральное описание языка и системная лексикография
// Избранные труды, т. 2, с. 26, 90.
97
71
Аналогично обстоит и в известной французской фразе « je vole »,
допускающей по меньшей мере два истолкования вне контекста - в
зависимости от того, какое значение принимает глагол « voler »: 'летать' или
'воровать'. Это обстоятельство и позволяет в конечном счете игру слов в
крылатой фразе, сказанной в отношении Наполеона III, конфисковавшего
имущество Орлеанского дома: « C'est le premier vol de l'aigle ». Фрейд
комментирует: «Это первый полет орла. Да, но это - полет с целью грабежа.
«Vol» означает, к счастью для существования этой остроты, как «полет», так
и «грабеж». Не произошло ли при этом сгущение и экономия? По всей
вероятности, вся вторая мысль опущена, и при этом без всякой замены.
Двусмысленность слова «vol» сделала излишней такую замену, или, что
будет так же правильно, слово «vol» содержит в себе замену подавленной
мысли без того, чтобы первому предложению понадобилось присоединение
нового предложения или какого-либо изменения. Это именно является солью
этой двусмысленности»98. Как следует из комментария, (i) анализируемая
фраза допускает две различные перифразировки в зависимости от
актуализации значения лексемы « vol »: 'полет' или 'грабеж'; (ii) на этой
амбивалентности базируется собственно игра слов; (ш) первое значение
('полет') эксплицитно (в контексте 'aigle' орел), второе ('грабеж') имплицитно;
причем, добавим, первое значение является «фоном», а второе -«фигурой».
Подобные примеры можно приводить до бесконечности, ибо всякое
изолированное высказывание можно расценить как неоднозначное: за
отсутствием контекста его можно действительно перифразировать как
угодно. Но ничто не позволяет, однако, заключить, что анализируемая
языковая последовательность неоднозначна, пока не будут обоснованы
различные ее перифразировки. Вместо того чтобы абсолютизировать
неоднозначность, следует скорее эксплицировать, согласимся с Ф. Растье,
правила образования таких перифраз". Так, в приведенной выше фразе
перифразировки возможны не только из-за полисемии « vol », но и благодаря
кодифицированной
3. Фрейд. Остроумие и его отношение к бессознательному... с. 49. Ср.
анализ фрейдовской интерпретации в T. Todorov, Theories du symbole, Ed. du
Seuil, 1977, p. 292.
98
99
F. Rastier, Semantique interpretative, p. 226, 227.
72
символической интерпретации « aigle », по которой эту «хищную птицу из
семейства ястребиных» можно соотнести с «императором всех французов».
Кроме того, каламбур базируется также на оценочном расподоблении: 'vol'
грабеж /оценка -/ 'aigle' орел (император) /оценка +/.
Короче говоря, пресловутая «семантическая аномалия»
лексической и/или референтной неопределенности.
-
следствие
В качестве заключения. Как было показано, истолкование «странных»
высказываний совершается путем установления семного отношения между
противоречащими или несовместимыми элементами. Интерпретантом такого
отношения может быть любая лингвистическая или семиотическая единица,
лингвистический или прагматический контекст. При этом всякая
семантическая «аномалия», будь то тавтология, противоречие или
неоднозначность, так или иначе устраняется, как если бы истолкование
смыкалось отчасти с проецируемым на сообщение требованием
когерентности - в соответствии с известным тезисом Шлейермахера: «...в
правильном истолковании самые различные элементы должны сводиться к
одному и тому же результату»100.
Отсюда «антиципация смысла» и «предвосхищение завершенности» в
герменевтике101, «презумпция когезии» и понятие изотопии в семантике, а в
пределе - концептуализация смысла и истолкование окружающего нас мира в
рамках единой системы координат (кон-цептосферы).
Но не совпадает ли такая позиция с подспудным желанием целостности и не
выдается ли тем самым желаемое за действительное?
Schleiermacher, op. cit., p. 188. Такое установление деонтологического
свойства восходит к библейской экзегезе, стремящейся согласовать
противоречивые места св. Писания. Ср. «Чтобы уразуметь смысл некоторого
автора, надо согласовать все противоположные места. Так, чтобы понять
Писание, надо иметь смысл, с которым согласуются все противоположные
места. Недостаточно иметь смысл, который подходил бы сразу для
нескольких совпадающих мест, но смысл, в котором согласуются даже
противоположные места. У всякого автора есть смысл, с которым
согласуются все противоположные места, либо нет вовсе смысла. Этого
нельзя сказать о Писании <...>; и надо, следовательно, искать такой [смысл],
в котором согласуются все противоположности» (Pascal, Pensees, Paris,
Gamier- Flammarion, 1973, pp. 166-167).
100
Ср. «...понятным является лишь то, что действительно представляет собою
законченное смысловое единство» (Х.-Г. Гадамер. Истина и метод... с. 348 и
далее).
101
73
Концепт в лингвистическом аспекте
Несколько лет назад термин «межкультурная коммуникация» вошел в обиход
многих университетов России в качестве обозначения одного из направлений
обучения. В его основу положены такие культурологические принципы, как
целостность человека в биологическом и социальном плане, синтез
гуманитарных и естественнонаучных подходов, нерасчлененность
гуманитарных знаний. Сочетание межкультурной коммуникации и
лингвистики в рамках одной специальности предполагает пересмотр
подходов к интерпретации лингвистических категорий с учетом принципов и
понятий нового направления.
Человеческая коммуникация требует знания и владения поведенческими
актами, выходящими за пределы системы языка, относящимися к области
менталитета, логики, философии, традиций, обычаев - другими словами,
культуры народа и отдельных его групп. Еще сложнее выглядит ситуация в
случае коммуникации носителей разных языков, поскольку последние
являются одновременно и носителями различных культур.
Математизированная модель процесса коммуникации хорошо известна из
работ по теории коммуникации в кибернетике. Она предполагает наличие как
минимум двух партнеров (передатчик - messenger <M> и приемник - receiver
<R>), канала связи (channel <Cn>) и общего для приемника и передатчика
кода (code <Cd>). Условия, в которых протекает процесс коммуникации,
создают, как правило, помехи, или шумы (noise <N>), в канале связи,
влияющие на эффективность передачи информации. Важным компонентом
процесса коммуникации является код, представляющий собой систему
знаковых единиц передатчика <Cd^> и соответствующую ей систему
приемника<СУЛ>, которые представлены в канале связи физическими
носителями - репрезентантами знаков (vehicle <V>). Успешная передача
информации предполагает идентичность систем <Сам> и <CdA> и
идентичное знание правил кодирования <CdM-+ V,+ V2+ Уп>и
декодирования <Vj+ V2+ Vn -» Cd*>. Схематически это можно представить
следующим образом.
74
Идентичность кодовых систем и операционных правил в лингвистике
возможна, однако, лишь как абстрактное допущение. Структура этих систем
в реальной коммуникации детерминирована уровнем знания коммуникантов
о ее строении и степенью владения процессами кодирования и
декодирования. Данная модель тем не менее может с успехом
иллюстрировать все компоненты реальной коммуникации, в том числе и с
учетом ее межкультурного компонента.
История лингвистических исследований свидетельствует о том, что центр
тяжести в изучении языков время от времени смещается с одного компонента
процесса коммуникации на другой. Длительное время основное внимание
уделялось дискретным единицам <V>, регулярности реализации которых
позволяли формулировать общие правила для той или иной сферы языка.
Логическим следствием такого подхода к языку стало разделение Ф. де
Соссюром системы языка и процесса речи, что позволило установить
структуру языка, уров-невую иерархию его единиц и принципы их
взаимодействия.
Системные описания показали, что необходимо различать понятие системы
языка и знание о ней конкретным говорящим, то есть абстрактную
идиосистему102 (систему систем) и идиолект. Выделение идиолекта как
отдельного объекта лингвистики поставило перед исследователями серию
вопросов: как соотносятся между собой идиолект и идиосистема; как
формируются система идиолекта и его нормы, какие когнитивные процессы
лежат в основе его функционирования. Другими словами, появилась
необходимость решения проблем, связанных с процессами кодирования и
декодирования. Данные процессы опираются, с одной стороны, на общность
используемой знаковой системы, с другой - они различаются от индивида к
индивиду и от одной группы индивидов к другой. Эти различия нашли свое
отражение в социолингвистических и психолингвистических исследованиях.
Социолингвистика видит свою основную задачу в описании социолектов в их
корреляции с группами социума. В основу классификации этого типа лектов
кладутся дистинктивные параметры социо-групп: социальная роль, возраст,
образование, профессия, пол, место рождения и проживания. Причины же
структурных различий этоВ. М. Бухаров. Варианты норм произношения современного немецкого
литературного языка. Нижний Новгород, 1995.
102
75
го типа лектов определяются обычно как лежащие за пределами языка и не
исследуются. Это имеет следствием появление работ типа: лексические
особенности языка молодежи; специфика произношения студентов; проблема
вторичной номинации в языке женщин и т. п. При всей актуальности и
значимости таких работ они ограничиваются описанием номенклатуры
единиц того или иного уровня языка, поскольку остаются в границах
традиционного подхода к языку, освященного дихотомиями Соссюра: язык речь; лингвистический -экстралингвистический: синхрония -диахрония.
Справедливости ради следует сказать, что во второй половине столетия
наиболее эффективными как в теоретическом, так и в практическом плане
были исследования, носившие комплексный междисциплинарный характер,
и прежде всего - теория речевой деятельности, теория поля и лингвистика
текста.
Подобным образом можно охарактеризовать и многие другие подходы к
описанию языка: прагматический, психолингвистический, тендерный и т. д.
Все это, однако, не является недостатком того или иного направления в
языкознании. Причина кроется в сложности и многоаспектное™ объекта
изучения - языка, познание которого предполагает использование принципа
дополнительности Н. Бора. Однако, если вернуться к схеме 1, можно
увидеть, что один из ее компонентов остается фактически незатронутым шум в канале связи <N>.
В прикладных исследованиях по акустической фонетике и информационным
системам термин «шум» используется в прямом значении как помехи
передаче-приему информации в виде физического шума или иных
нарушений в канале связи. В реальном языке под шумом <N> следует
понимать весь комплекс обстоятельств, сопровождающих процесс общения,
то есть его социо-, психо-, когнитивную и культурную констелляцию <К>.
Необходимость подобного определения коммуникативной констелляции и
включение ее в сферу лингвистики стала особенно очевидной после
появления первых работ по проблематике межкультурной коммуникации103.
Первоначально исследования в русле межкультурной
ориентировались на описание, традиций, обычаев народа,
коммуникации
Термин «межкультурная коммуникация» как обозначение научной
дисциплины относительно нов. Его связывают обычно с публикацией в 1975
году работы Condon John and Fathi Yousef. An Introduction to Intracultural
Communication.
103
76
язык которого изучался, его культурной среды, то есть зачастую
ограничивались рамками страноведения. В нашей стране это нашло свое
отражение в формировании такого лингводидактического направления, как
лингвострановедение, которое в немалой степени обогатило методику и
практику преподавания иностранных языков. Специалисты, занимающиеся
проблематикой межкультурной коммуникации, неизбежно приходили к
необходимости решения вопросов соотношения культуры и лингвистики и
других
смежных
научных
дисциплин.
Подобными
широкими
междисциплинарными
связями
характеризуется
культурология,
базирующаяся на тезисе о нерасчлененности гуманитарных знаний. Такой
подход, перенесенный из культурологии в лингвистику, предполагает при
анализе фактов языка синтез лингвистики и других наук, как гуманитарных,
так, отчасти, и естественнонаучных. Проблема такого подхода к изучению
языка заключается в том, чтобы все это не превратилось в простое
суммирование
данных,
накопленных
отдельными
дисциплинами.
Возможность решения этой проблемы очевидна - необходима
интегрирующая операционная единица и соответствующие методы ее
идентификации и описания. В качестве такой единицы в работах последних
лет все чаще используется понятие концепта.
Термин «концепт» в значении, не синонимичном «понятию» как компоненту
содержательной стороны языкового знака, разрабатывался в культурологии и
когнитивной лингвистике'"4. Под концептом понимается идеальная
сущность, формирующаяся в сознании человека. Традиционная семантика,
оперируя понятийными категориями, обобщающими в мыслительной
деятельности свойства и отношения предметов и явлений, устанавливает
структуру значений в виде сем и семем. Интенсивные и длительные занятия в
этой области привели некоторых исследователей к неожиданным выводам,
крайним проявлением которых являются утверждения о том, что
семантическая структура многозначного слова - лишь «еще один
лингвистический миф»105. Основой для подобных утверждений является то
обстояЗдесь не ставится задача определения концепта, поскольку любая
подобная попытка предполагает детальную дискуссию. См.: Краткий словарь
когнитивных терминов. / Е. С. Кубрякова и др. М, 1996, с. 90-93.
104
См., например, работу Архипова И. К. Традиционные подходы к
лексической полисемии в свете прототипической семантики. // Когнитивная
семантика. Материалы 2-й международной школы-семинара. Ч. 2. Тамбов,
2000.
105
77
тельство, что в памяти человека не может содержаться полная семантическая
структура всех слов языка, учитывая ее огромный объем. Данная проблема
заключается, по всей видимости, в том, что семантическая система,
возможно и не всегда осознанно, отождествлялась с сознанием.
Рассмотрение языка с позиции теории речевой деятельности позволяет
интерпретировать его как один из частных видов деятельности,
формирующих сознание, таких, как коммуникативная, познавательная,
практическая, в том числе и неосознанная. Это можно рассмотреть на
следующем примере.
Восприятие ребенком обжигающего предмета: «Огонь -> неприятное
ощущение боли -> осознание связи -> новый опыт (горячая кастрюля на
выключенной плите) -> обобщение -» категоризация = горячий, не горячий,
холодный -> завершение формирования в сознании ребенка единицы,
отражающей те или иные классы событий или артефактов, т. е. концепта.»
Одновременно индивид может получать информацию о вербальных, а часто
и невербальных средствах выражения этого концепта в коммуникации.
Обычно это обозначается как закрепление концепта за лексическими
единицами или репрезентация концепта лексическими единицами, т. е. слово
становится источником информации о содержании концепта106.
Процесс формирования концепта в сознании индивида, как он описан на
примере концепта горячий, на этом не заканчивается. В ходе дальнейшей
познавательной и коммуникативной деятельности объем концепта
расширяется. Следствием этого является появление в языке новых
лексических единиц, а также активизируются процессы вторичной
номинации. В результате первичный концепт сужается до размеров
импульса, или первичного образа, который можно определить как ключ, или
вход (input), в сферу концепта. В лексике это можно сравнить с внутренней
формой слова. Соответственно с этим возникает соблазн структурировать
сферу концепта по аналогии с семантической структурой, выделять в ней
составляющие компоненты, признаки, уровни, слои, проводя аналогии с
семами (слои)
См., например, работу Борзенковой М. О. Концепт благо в диалоге
культур. // Когнитивная семантика... с. 43, а также другие материалы данного
сборника.
106
78
и семемами (уровни)107. Однако при этом необходимо учитывать как
минимум два обстоятельства.
1. Концепт - результат двух уровней категоризации:
а) Обобщение субъективного индивидуального знания.
б) Обобщение общего из множества индивидуальных знаний. Общего для
социальной группы и/или всего народа.
На каждом из этих уровней неизбежно присутствует упрощение. На
индивидуальном уровне - как следствие недостаточности знаний; на
групповом - как результат отсечения индивидуальных вариантов.
2. Утверждение о том, что концепт закреплен за ЛЕ, справедливо только
отчасти. Можно предположить, что первичные концепты уровня input могут
формироваться и у еще не говорящих детей, а также у слепоглухонемых
людей и даже животных108.
Расширение содержания концепта, вовлечение в его сферу нового опыта и
новых знаний не обязательно должно сопровождаться закреплением за
новыми компонентами концепта новых ЛЕ, так как концепт может
реализоваться в коммуникативной деятельности не только вербальными, но и
невербальными единицами. Таким образом, концепт может иметь иную
структуру, чем значение. В ней можно достаточно четко, прежде всего с
помощью ассоциативного анализа, выделить лишь область первичного входа
(input) и с меньшей степенью объективности сопряженные с ним фрагменты
концептуальной сферы. Это напоминает практику описания функциональносемантических полей с их доминантой и периферией. Полное же содержание
концепта можно раскрыть лишь с помощью текстов.
Концепты, сопряженные с первичным (базовым) концептом, объединяются в
концептополе, а совокупность концептополей образует концептосферу
группы или целого народа. Процесс формирования концептов и их
реализации в коммуникативной деятельности как отдельного человека, так и
социогруппы детерминируется в рамках культуры конкретного социума
традициями и реальностью. На
И. А. Стернин пишет о возможности полевого описания структуры
концепта -в терминах ядра и периферии: Может ли лингвист моделировать
структуру концепта? // Когнитивная семантика... с. 14.
107
3. Д. Попова и И. А. Стернин пишут, например, о концептах у некоторых
видов высших животных. См. их работу: Понятие «концепт» в
лингвистических исследованиях. Воронеж, 1999.
108
79
уровне реализации концептосферы (лингвистический уровень концепта) это
имеет следствием формирование двух разновидностей языковой нормы прескриптивной (традиция) и дескриптивной (реальность).
Подобная трактовка нормы позволяет снять многие дискуссионные вопросы
теории нормы, являющиеся следствием разобщенного рассмотрения языка и
концептосферы. Это же самое можно сказать и о недостаточной
эффективности преподавания иностранных языков (или пять лет, или
ничего). Разумеется концептологическая трактовка языка и сознания не
может дать идеальных рецептов и совершить мгновенно революцию в
преподавании
иностранных
языков.
Она
требует
длительных
фундаментальных исследований и их дидактизации. Однако определенные
выводы могут быть сделаны уже сейчас. Овладение новым языком
предполагает не только усвоение его лексики и грамматики, но и вхождение
в его концептосферу. Поскольку концепт - единица сознания, это означает,
что концептосферы близких по происхождению и культуре народов могут в
определенных сегментах совпадать, но в конечной би-сфере неизбежно могут
быть разрывы и несовпадения.
Рассмотрим это на примере концепта «ЗЛО». Не вдаваясь в его полное
описание, можно отметить, что в русском и немецком языках к средствам его
лексического выражения относятся ЛЕ черный и schwarz. Однако ЛЕ черный
ворон и schwarze Rabe представляют разные компоненты содержания этого
концепта. Русское черный ворон - машина для перевозки заключенных в
царской России и в 30-40-е годы в СССР. Немецкое schwarze Raben - плохие
парни.
При сопоставлении концептосфер обнаруживается еще одна задача,
требующая разрешения. Как отмечалось выше, концепт реализуется не
только вербально, то есть лексическими единицами, предложениями,
текстами. Телодвижения, жесты, мимика, движение глаз, положение головы,
сила звука, высота тона - все это при определенных условиях может
выступать в качестве прямых репрезентантов концепта, а не только знаком
знака - слова. Исследований в этой области, особенно межъязыковых, еще
слишком мало, чтобы говорить о какой-либо их систематизации и
типологизации. Однако и те небольшие сведения, которые можно отыскать в
литературе, представляют интерес для теории и практики межкультурной
коммуникации. Разумеется, сопоставление невербального поведения
индивидов,
80
представляющих близкородственные культуры (например, народы и языки
Центральной Европы), требует тончайшего анализа нюансов такого
поведения, поскольку такс «подарки», как болгарское кивание головой
да/нет, - случай исключительный. Не случайно поэтому исследователи
обращают внимание на ось Восток - Запад (США - Япония и т. п.).
Значительно меньше работ посвящено сопоставлениям типа США Германия и др. В качестве примера можно привести варианты реализации
концепта «ПРИВЕТСТВИЕ» американцами и японцами.
В американском английском этот концепт реализуется вербаль-но фразами
How do you do?или How are you?, которым соответствуют определенные ЛЕ в
японском языке. Кроме этого, для обеих концептосфер существенными
являются движения тела (поклон и рукопожатие) и глаз.
Поклон - обязателен для японца, американец ограничивается вербальным
приветствием, иногда сопровождаемым легким кивком головы. Подобное
поведение характерно и для большинства жителей Европы, поскольку берет
свое начало в средние века, когда склониться в кольчуге и латах было
практически невозможно. Кивок и поднесение руки к голове имеют то же
происхождение: здороваясь, надо было поднять забрало, чтобы видеть с кем.
Японец, живущий в США некоторое время, может сопровождать английское
How do you do? японским поклоном, то есть переносит полностью элемент
своей системы невербального поведения в американский концепт. Такую
реализацию можно определить как полное кодовое переключение (inputswitch). ->
Рукопожатие - возможно как для японца, так и для американца. Различаются
они интенсивностью: слабое у японца / интенсивное у американца.
Американское рукопожатие воспринимается японцами как признак
агрессивности. В случае, если японец приветствует американца слабым
рукопожатием, можно говорить о парциальном кодовом переключении, т. е. о
переносе только одного компонента (признака), а не всего знакового
действия. Если же японец использует для приветствия и поклон, и слабое
рукопожатие, то имеет место перенос нескольких действий, то есть
мультиплицированное переключение.
Движение глаз - элемент приветствия и поддержания контакта в процессе
общения. Американец обычно пытается встретиться
81
взглядом с адресатом в момент установления контакта, а затем отводит глаза
в сторону. В процессе общения он ищет короткие, на несколько секунд,
контакты с глазами собеседника и ближе к концу пытается установить более
длительный контакт. Адресат-американец следит за глазами говорящего,
отводя их в сторону в те моменты, когда их отводит говорящий. Для японца,
особенно для немолодого, типичны полуопущенные глаза как продолжение
поклона. Американское поведение оценивается японцами опять-таки как
агрессивное. Живущие в США японцы допускают парциальное
переключение: установив случайно контакт с глазами собеседника, они не
отводят их в сторону, а опускают.
Среди невербальных коммуникативных действий особое место занимают
способы сигнализации о наличии и поддержании контакта в процессе
общения. Так, например, американец-слушатель каждые 5-10 сек. делает
вставки типа yes/I see\ или uh, uhu, то есть «Я слушаю, говори». Японец
делает это звуковой вставкой ее, ее каждые 2-3 секунды, то есть в два-три
раза чаще. Наблюдение за американцами в Японии и за японцами в США
показывает, что частота таких сигналов через относительно небольшое время
изменяется: американцы поддакивают чаще, а японцы - реже. Это говорит о
том, что дело здесь не в структуре языков или особенностях ритма.
Может показаться, что описанное выше касается только людей, которым
требуется идеальное знание полной концептосферы иностранного языка,
например дипломатов. Однако незнание жеста или его коннотации,
телодвижения при выделении значимых слов или сопровождении ритма и т.
п. может иметь существенное значение в любом акте общения.
Как было показано выше, концепт реализуется не только вербальными, но и
невербальными средствами. Изложение было бы неполным, если бы вне
рассмотрения остался такой языковой материал, как звуки языка. Будучи
единицами языка, они должны по определению выполнять не только
коммуникативную, но и когнитивную функции. Коммуникативная функция
звуков заключается в их способности быть носителем информации, а
когнитивная - в способности вызывать ощущения в органе слуха. В отличие
от природных звуков, которые обусловливают аналогичные ощущения,
комбинации звуков языка и соответствующие им комбинации ощущений
рождают ЛЕ или другие репрезентанты концепта сознания. Поскольку в
82
концептосфере любого языка есть концепт «ЗВУЧАНИЕ», некоторые авторы
приписывают звуку языка свойство непосредственного обладания
информацией, передающей концептуальные признаки (слои) этого
концепта109. Вне всякого сомнения, в звукономинирую-щих или
звукоподражательных словах видна связь между качеством составляющих их
звуков и концептными признаками. Проиллюстрировать это можно на
примере разных языков:
шипеть zischenпыхтетьkeuchen
шептать flusternсопетьschnaufen
шелестеть rauschenчавкатьschmatzen
щебетать zwitschernчмокатьschmatzen
чирикать zwitschern
И в русских, и в немецких словах широко представлены фортис-ные
фрикативные и эксплозивные согласные [а, х, s, t, p]. Но ни один из этих
звуков в отдельности не соотносится с каким-либо концептом. Простой
ассоциативный анализ позволил выделить ряд ЛЕ к концепту «звучание»:
музыка, концертный зал, речь человека, вибрация (расположены в порядке
убывания частотности), то есть input концепта - это гармонически
упорядоченная последовательность звуков, а не просто звук или его
свойство. Выбор звуков для звуко-номинирующих слов обусловлен скорее
акустико-физиологически-ми, чем когнитивными, причинами. Звуки речи и
природные звуки имеют одинаковые механизмы порождения, и прежде всего
это касается щелевых и взрывных согласных и похожих на них природных
звуков. Но лишь только будучи объединенным с другими звуками речи (хотя
бы еще с одним: Чу!), звук становится словом и репрезентантом концепта.
При этом вопрос о содержании концепта звуконо-минации в сознании
человека остается открытым.
Обобщая вышеизложенное, можно попытаться смоделировать структуру
языка, функционирующего в рамках межкультурной коммуникации (схема
2).
Комплексный интердисциплинарный подход к интерпретации человеческого
общения, лежащий в основе изучения межкультурной коммуникации, в
большей степени, чем любые частные лингвистические исследования,
соответствует основной онтологической сущности языка - вариативности его
системной организации и реализации. Вариативность языка имеет
определенные пределы, выходя за котоСм., например, работу Н. А. Гуниной в цит. выше сборнике «Когнитивная
семантика».
83
рые, лект или другая языковая вариация становится формой существования
другого языка"0.
Общность языка поддерживается и сохраняется благодаря общности
концептосферы социума (нации, народа). Концептосфера социума является
при этом абстракцией от концептосфер малых групп и индивидов-
коммуникантов (на схеме <А> и <В>). Индивидуальная концептосфера
формируется под влиянием традиций и реальности, характеризующих
коммуникацию данного народа и различных его групп. Концепт
представляется в языке в виде семантических систем, а в процессе
коммуникации как последовательность вербальных и невербальных актов своего рода лингвистических артефактов. Успех коммуникации зависит,
таким образом, от степени знания системы концептов и правил перехода от
концептосферы к семантической системе и владения нормами ее реализации.
Поскольку концепт - это идеальная сущность, обладающая определенной
независимостью от значения лексических единиц, то его формирование в
сознании человека происходит вне жесткой связи с тем, на каком языке он
говорит и говорит ли вообще на каком-либо языке. Это означает
возможность установления общечеловеческих концептов, системы
реализации которых обнаруживают национальную, этническую, культурную
и т. д. специфику. В результате этого возникают трансконцептные связи и
отношения, и овладение иностранным языком предполагает приобретение
обучающимся знаний о новой концептосфере и этих отношениях.
'ш Ср., например, историю становления нидерландского языка или некоторые
тенденции в развитии современного швейцарского варианта немецкого
языка, которые вызывают тревогу у германистов.
84
Межкультурная коммуникация в переводе
Говоря об особенностях межкультурной коммуникации на уровне
художественного текста, правомерно будет сказать, что возникающие при
этом проблемы представляют собой даже не сумму, а произведение проблем
коммуникации вообще и проблем перехода с одного национальнокультурного кода на другой. Хорошо известно, что даже при повседневном
общении на одном языке воспринятое практически никогда не бывает равно
сказанному. Эта проблема неоднократно обсуждалась в связи с
«лингвистикой говорящего» и «лингвистикой слушающего» Б. Уорфа. В
применении же к разным языкам ситуация усугубляется еще и
межкультурными различиями, в результате которых формально одинаковые
высказывания могут восприниматься по-разному.
Даже в самых простых случаях одноязычного общения практически любое
высказывание допускает более одного толкования. Так, например, фраза
«Мне еще только этой головной боли и не хватало!» может означать:
- У меня и так день тяжелый, а тут еще и голова разболелась. Так некстати!
- Неужели при моей занятости мне придется еще и этим неприятным делом
заниматься?
- У моего мужа разболелась голова. Мне теперь придется менять свои планы
и сносить его плохое настроение.
- Для того чтобы поставить больному диагноз, мне не хватало только этого
последнего симптома - головной боли. Теперь я могу поставить диагноз.
Это далеко не полный список возможных смыслов. Говорящий может иметь
в виду и многое другое, а слушающий будет истолковывать эту фразу в
зависимости от ситуации общения и своей подготовленности к ней.
Обозначив автора символом А, текст - Т, получателя сообщения - Ч и
содержащиеся в тексте смыслы - С с цифровыми индексами, графически
базовую схему беспереводной коммуникации можно представить
следующим образом:
При переводе степень многозначности этой же фразы будет уже
85
зависеть: а) от того, насколько полно эту «многосмысленность» воспринял
переводчик, б) от того, расценил ли он ее как существенную характеристику
текста или же сразу отсек, выбрав вариант перевода, основанный на том
толковании, которое он счел ситуативно-релевантным, в) от того, насколько
позволяет ее сохранить переводящий язык вообще и выбранная
переводчиком языковая форма - в частности, г) от того, насколько
подготовлен к ее восприятию слушатель. Таким образом, если в ситуации
беспереводного общения выбор того или иного варианта толкования целиком
зависит от получателя текста, то при переводе между получателем и
исходным текстом появляются информационный фильтр в виде переводчика
и новый текст, обладающий иными, по сравнению с оригиналом, свойствами.
Добавив к использовавшимся в предыдущей схеме обозначениями П переводчик, общую схему переводной коммуникации также можно
представить графически:
При переводе же художественного произведения цепочка факторов,
разделяющих авторский замысел и читательское восприятие, оказывается
значительно длиннее. Сюда добавляются многочисленные национальнокультурные различия, закрепленные как в языковых формах, так и в
сложившихся системах ассоциаций, образного отражения действительности,
в традиционных жанровых и композиционных формах, в значимости той или
иной ритмической организации текста, того или иного типа рифмы (если
речь идет о поэзии) и т. д.
При попытке изобразить этот процесс графически в схему придется ввести
довольно аморфные зоны совершенно не формализуемых факторов, которые
в совокупности можно условно обозначить символом К (культура):
Эти зоны действуют как фильтры при восприятии переводчиком текста
оригинала, при порождении им текста перевода и при восприятии этого
текста читателем и являются наиболее уязвимыми звеньями в цепи
межкультурной коммуникации при переводе. Переводчик находится
одновременно в зоне двух национальных концептосфер.
86
Чем выше уровень художественной образности текста, тем выше степень
зависимости этого текста от той национальной культуры, в рамках которой
он создан, и тем сложнее задача переводчика.
Перенос художественного текста из одной культурной среды в другую может
осуществляться по-разному в зависимости от той цели, которую ставит перед
собой переводчик. Самая простая цель -воссоздание фабулы. Такой перевод
практически не затрагивает художественной сути произведения, однако уже
и на этом, низшем уровне могут возникнуть межкультурные различия,
препятствующие пониманию сюжетно-событийной основы произведения
читателями оригинала. Разные культурные традиции в странах исходного и
переводящего языков, разные системы ценностей, общепринятых оценок и
норм поведения могут сделать поступки персонажей непонятными,
немотивированными для читателя перевода, поскольку переводчик лишь
механически воспроизводит события.
Художественное произведение может переводиться для того, чтобы
познакомить читателей с особенностями жизни другого народа, с его
историей, обычаями, традициями, с его национальным менталитетом. В этом
случае переводчику приходится практически полностью отказываться от
национально-культурной адаптации текста, максимально сохранять в тексте
реалии, калькировать фразеологизмы и т. д., снабжая перевод обширным
комментарием. Такой перевод выполняет функцию, которую можно условно
назвать страноведческой, однако он практически исключает воссоздание
художественной образности оригинала.
Наконец, художественный текст может переводиться для того, чтобы
познакомить читателей с творчеством писателя, произведений которого они
не могут прочесть в оригинале из-за языкового барьера. В этом случае
воссоздания в первую очередь требуют именно художественные аспекты
текста. В отличие от двух первых случаев, где переводчик преимущественно
имел дело лишь с одной функцией текста - функцией сообщения, - здесь
наряду с ней чрезвычайно важной (а иногда, как, например, в поэзии, и
наиболее важной) оказывается функция воздействия. Именно в этом случае
национально-культурная обусловленность текста выходит на первый план.
Объясняется это тем, что создание художественного образа всегда опирается
на наличие у автора и читателя некоего запаса общих для них фоновых
знаний, исторических, литературных, культурных
87
ассоциаций, на некое представление об определенной системе ценностей
(которую они могут принимать или не принимать, но которая так или иначе
присутствует в их сознании). Переводятся не слова, а концепты. Лишенный
этого фундамента образ разрушается. Только обогащенное ассоциативными
связями слово способно лечь в основу образа, приобрести узуальное или
окказиональное символическое значение. Все это создает серьезные
проблемы при переводе, так как читатель перевода - представитель другой
культуры, имеющий другие фоновые знания, иной набор ассоциаций,
опирающийся на иные концепты. Вообще читатель перевода никогда не
может «совпасть» с читателем оригинала по восприятию художественного
текста. А если учесть, что обычно автор художественного произведения
сознательно или подсознательно адресует его определенному кругу
читателей, то коммуникативные потери в переводе неизбежны априори,
поскольку таких читателей в иной культуре просто не может быть. Перенос
образной системы из одной культуры в другую происходит не только при
переводе и может привести к двум прямо противоположным результатам.
Известны случаи, когда писатель, творческий метод и стиль которого
сложились в одной культуре, впоследствии стал писать на другом языке, для
инокультурного читателя. Если этот писатель овладел вторым языком на
уровне, позволяющем создавать художественные произведения (а только
такие случаи и могут здесь рассматриваться), но сохранил привычную для
него манеру письма и систему образного мышления, иноязычный читатель
может принять незнакомую образность за индивидуальное своеобразие
автора. Есть основания полагать, что в значительной степени именно по этой
причине была так высоко оценена американскими критиками англоязычная
проза В. Набокова, который перенес в свои произведения, написанные поанглийски, сложившуюся у него в России систему образного отражения
мира. Непривычные для американского читателя образы, непривычные (но
контекстуально мотивированные) ассоциации были восприняты не как
отражение типично русского языкового и художественного мышления, а как
особенность стиля В. Набокова, что и создало ему славу прекрасного
англоязычного стилиста. С другой стороны, - а чаще всего именно так и
бывает, - такой текст может вызвать отторжение у читателя из-за того, что
используемые автором денотативно понятные слова не складываются в
целостный образ, так как у носителей этого языка они вызывают совершенно
иные ассоциации.
Особенно часто такое непонимание и отторжение возникает при переводе на
другой язык поэтических текстов. Это происходит по целому ряду причин.
Во-первых, в поэтическом тексте функция воздействия практически всегда
важнее функции сообщения. Во-вторых, в поэтических произведениях
многократно возрастает роль языковой формы. И, наконец, пользуясь
выражением В. М. Россель-са, в поэзии слово значительно больше «весит». В
поэтическом тексте (особенно в коротких стихотворениях) в каждом слове
появляется такая высокая концентрация смыслов, значений и со-значений,
каждое слово обрастает таким количеством внутритекстовых и внетекстовых
ассоциативных связей, что неудача в передаче одного слова зачастую
означает неудачу в переводе всего стихотворения. Не будет преувеличением
сказать, что в ряде случаев внетекстовые ассоциативные связи слова
оказываются не только не менее, но даже и более важными для общего
художественного образа, создаваемого стихотворением. Именно поэтому
поэзия так плохо поддается переводу, а наши представления о зарубежных
поэтах в значительной степени определяются собственным поэтическим
талантом переводчика. Причем часто наиболее удачными неискушенный
читатель, ничего не знающий о творческом методе автора оригинала, считает
переводы, отражающие не столько творческую личность автора, сколько
творческую личность переводчика. Это лишь подтверждает бытующее у
переводчиков не вполне серьезное, но психологически абсолютно верное
определение: «переводом является все, что выдается за перевод». Не имея
возможности прочитать подлинник, читатель верит, что в переводе написано
«то же самое», и вынужден по переводу судить об авторе. Даже в случае
талантливого перевода образ поэта в переводе получается несколько иным,
чем в оригинале. Весь вопрос лишь в степени этого отличия.
Как уже было сказано, при художественном переводе путь от автора
оригинала до получателя перевода оказывается длинным и сложным. В том
случае, если восприятие текста перевода существенно отличается от
авторского замысла и от восприятия этого текста читателями оригинала,
такое количество факторов, вмешивающихся в общение автора оригинала и
читателя перевода, очень затрудняет поиск того звена, в котором произошел
информационный сбой. Чаще всего критики склонны объяснять такие
неудачи либо неспособностью переводчика постичь авторский замысел во
всей его
89
полноте, либо тем, что переводчик недостаточно свободно владеет
переводящим языком. Однако встречающийся иногда такой особый вид
межкультурной коммуникации, как автоперевод, выполненный писателембилингвом, позволяет значительно упростить модель, исключив из нее как
проблему понимания оригинала, так и проблему языковой компетенции
переводчика. В этом случае проще разобраться в том, за счет чего
полноценная коммуникация не состоялась.
Межкультурная коммуникация в процессе изучения языка
Функционально-динамический подход к изучению языка обусловил
появление новых технологий и концепций обучения. Одна из основных обучение
на
основе
теоретических
положений
межкультурной
коммуникации. Опора на культуру в преподавании языка'" обрела в
современной лингводидактике новое звучание. Владея языком, люди не
всегда могут понять друг друга, и причиной этого нередко является
расхождение культур. Вполне понятно, что носители одного и того же языка
могут выступать представителями разных культур или субкультур. Они
также могут не до конца понимать друг друга. Коммуникация внутри одной и
той же культуры также нередко выявляет несовпадение концептов. Еще
сложнее обстоит дело с межкультурной коммуникацией.
Обучение языку и культуре на основе системы концептов основывается на
том, что культура - целостное, системное семиотическое явление. И в
дидактике следует исходить из того, что культура - открытая,
самоорганизующаяся система. Обмен со средой происходит на «входе» и
«выходе» из системы. «Работа» системы «культура» происходит в результате
ее отношений с традицией и реальностью. Кроме того, культура динамическая система, функционирующая на основе коммуникации, которая
происходит как внутри системы, так и вовне.
«Обмен» продукта культуры с «традицией» и «реальностью» рождает
культурную коммуникацию. Известное положение о том, что межкультурная
коммуникация предполагает взаимодействие нескольких культур, не
противоречит предложенной схеме коммуника'" Поиски решения обозначенной проблемы отмечены такими
направлениями, как лингвострановедение (Е. М. Верещагин, В. Г.
Костомаров. Лингвострановедческая теория слова. М., 1980; Язык и
культура. М., 1983; В. В. Воробьев. Лингвокультуро-логия. Теория и методы.
М., 1997; теория «культурной грамотности»). E. D. Hirsh Jr. Cultural Eiteracy.
What every American needs to know. Boston, 1978; E. D. Hirsh Jr. The theory
behind the dictionary of cultural literacy. Boston, 1988.
90
ции культурной. Речь идет лишь о ее умножении через посредника.
Для процесса обучения принципиально, что в культуре действуют прямые и
обратные связи. Чтобы стать концептом, некий смысл, отправленный
преподавателем обучаемому, должен быть воспринят, включен в
ассоциативно-вербальную сеть (ABC Ю. Караулов)"2, соотнесен с базовыми
концептами культуры. В процессе обучения свободное владение языком
достигается не через набор слов и даже не благодаря знанию грамматических
моделей, а благодаря тому, что на их основе обучаемый усваивает язык
чужой культуры, явленный в национальных концептах.
Особенность дидактики определяется тем, что она основана на
лингвокультурологическом подходе, опирается на изучение национальных
концептосфер, направлена на системное обучение культуре и языку.
Дидактический подход подразумевает: 1) обучение внутри-культурной
коммуникации; 2) обучение межкультурной коммуникации. В основе нового
методического направления лежат концепт и концептосфера, понятые как
дидактические единицы.
Применительно к процессу обучения межкультурная коммуникация может
быть представлена следующими схемами:
1. Преподаватель
процесс обучения
студент.
Такова простейшая схема коммуникации. Преподаватель, носитель культуры
родного языка, обладает некоторым набором концептов чужой культуры и
обращается к студенту - носителю культуры иностранного языка,
рассчитывая на обратную связь в той мере, в какой студент предлагаемый
материал усваивает.
Для обучения русскому языку
преподавателем схема примет вид:
иностранного
студента
русским
ПреподавательСтудент
2. Русский преподаватель, адресуясь к иностранному студенту, обращается к
материалу, для него чужому. При этом целью обучения является перевод
«чужого» (или части «чужого») в категорию «своего».
Ю. Н. Караулов. Активная грамматика и ассоциативно-вербальная сеть. М.,
1999.
12
91
Понятно, что «чужое» преподавателя соединяется со «своим» в большем
объеме, чем у студента, и целью обучения является сокращение этого
разрыва, а в идеале - его ликвидация.
ПреподавательСтудент
Тогда шаги обучения можно увидеть следующим образом:
1. Традиционное предъявление единиц «чужого» языка. К примеру, русское
слово «дом» в переводе на иностранный язык.
2. Включение единицы языка в ассоциативно-вербальную сеть.
a) Дом - изба - хижина - хата - дворец - церковь...
b) Быть дома, чувствовать себя как дома, владеть домом...
c) Большой, маленький, новый, старый, красивый, уютный, крестьянский
дом...
3. Предъявление слова-понятия в микротексте: «Родительский дом - начало
начал».
В афористике: «Дома и стены помогают». «Дома - как хочу, на людях - как
велят».
4. Непосредственное знакомство с русским домом (предъявление
«денотата»). Цель этого этапа - включение семантической единицы в
понятийную и эмоциональную сферы, в результате чего у иностранца
возникает личное отношение к русскому дому и скрытое сопоставление со
«своим». Понятийная и эмоциональная сферы взаимопроникают, вызывая
новые ассоциации. В одновременное движение приходят две ассоциативновербальные сети: «своя» и «чужая», происходит рождение концепта.
В результате словарное понятие, обладающее универсальностью и
схематичностью, «обрастает» приращенными смыслами. «Чужое»
постепенно становится «своим».
В межкультурном общении рождается вторичная языковая личность.
Рождение это происходит благодаря овладению концептами чужого
культурного мира.
92
Раздел II. Национальная концептосфера
Введение
Изучение национальной концептосферы является исследованием идеального
аспекта системы «культура». Концепт всегда нуждается в интерпретации,
потому что в нем соединены понятия и представления, стандартизованность
и уникальность. Самые конкретные определения национальных концептов не
могут не вызвать протеста. Национальные концепты, как и национальные
концептосферы, не могут быть точно определены, но могут быть описаны.
Описания эти допускают некоторую долю субъективизма, заложенного в
самой природе концепта.
Разница культур разных народов ощущалась уже в глубокой древности.
Понятно, что интерес вызывают и вопросы - в чем эти отличия, откуда они
проистекают, где их расхождения необратимы либо, напротив, где разные
национальные культуры сходятся в результате коммуникации. Возможности
культурной и межкультурной коммуникации связаны с характером культур,
образующих национальный культурный мир, или, иначе говоря,
национальную концеп-тосферу.
Ее ядро, срединную часть составляют те черты, которые свойственны всем
народам и формируются из сравнительно ограниченного набора концептов и
констант. Это земля, родина, мир, религия, труд, семья, материнство,
отцовство, рождение, жизнь, смерть... Каждый из них, выраженный словом,
представляет лишь вербальный облик концепта. Так, Земля (лат. terra) на
всех европейских языках -1) почва, на которой мы живем; 2) почва,
обработка которой дает нам продукты питания; 3) чья-то собственность луга, леса, реки; 4) материал, из которого можно построить жилища; 5)
планета; 6) святая земля - Палестина, родина Иисуса Христа. Родина (лат.
patria), земля наших отцов, на которой мы живем. 1) фр. - terre de nos peres; 2)
русск. - отчизна. Отец - первое лицо христианской Троицы; Бог-отец. Фр. Au
nom du Pere...; русск. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. В концепте
присутствуют родовое начало и религиозная сфера. Мир (лат. mundus) - 1)
мироздание, сотворенное Богом в Ветхом Завете за шесть дней; 2) состояние,
противоположное войне и раздорам; 3) сообщество людей по религиозному
или иному признаку (христианский мир, мусульманский мир, мир рабочих,
капиталистический мир); 4) класс растений и животных (животный мир).
93
Все эти примеры являют часть концепта не только потому, что слово может
быть обозначено рядом синонимов и, включаясь в ассоциативно-вербальную
сеть, способно менять свое значение. Даже универсалии в национальном
культурном мире имеют разнообразные формы. Земля Франции иная, чем
природа России или Италии; католичество, протестантство и православие,
признавая единого Христа, настолько расходятся в аспектах, что церковники
на протяжении веков не только не могут объединиться, но целые десятилетия
нередко вели кровопролитные войны за веру. Достаточно вспомнить события
XVI века в Германии и во Франции, потоки крови Варфоломеевской ночи
1572 года. Труд в средние века существенно отличался от труда в XIX
столетии, а производство в период зарождения капитализма - от
компьютерной техники XXI века. И все же именно природа, техника, знак
смысла, образующие треугольник Локка, отделяют культуру от не-культуры.
Природа, преобразуемая человеком в процессе труда (техники) с заранее
определенными целями, есть культура, ее ядро.
Но помимо системы «культура» в ее глобальном проявлении, в инварианте,
существуют и подсистемы культуры, ее варианты. Культура Европы иная,
чем культура Азии или Африки. Народная устная культура отличается от
письменной. Культура раннего средневековья, «культура безмолвного
большинства» не та, что культура XIX века, а последняя, в свою очередь,
отличается от культуры так называемой «аудио-визуальной эры» с
сегодняшним знанием компьютеров и Интернета. Подобные оппозиции
можно далеко продолжить.
И среди подсистем культуры - национальная культура, национальная
концептосфера, микрокосмос по отношению к макрокосмосу мировой
культуры. В основе теории национальной концептосфе-ры лежит идея
единства в разнообразии. Национальный культурный мир - часть реального
мира. Несмотря на внутренние особенности, на внутренние изменения, он,
подобно живому организму, сохраняет тождественность самому себе. И хотя
материальные частицы живого существа постоянно меняются (заменяются
другими), организм остается самим собой. Мысли эти, высказанные А.
Рапопортом, одним из отечественных основателей исследований по
семантике культуры и общей теории систем, доказываются и тем, что
органические системы мгновенно узнаются. Такое узнавание наблюдается
уже у маленьких детей. Ребенок безошибочно узнает знакомое лицо,
знакомый за94
пах, знакомую обстановку. «Именно благодаря этой способности узнавать
целое... познание единства в разнообразии присуще человеку»'.
Идея единства в разнообразии, «представляющая собой сердцевину наследия
Европы», в советской науке последовательно развивалась Э. Г. Юдиным,
памяти которого посвящает статью Рапопорт.
Так узнается национальный мир, в котором определение точного круга
национальных концептов - задача окончательно не разрешимая. Концепты
меняются во времени, в разных социальных сферах, в национальных,
возрастных группах, даже в представлении разных людей.
Сложность
задачи
не
опровергает
необходимости
научного
методологического подхода, хотя и демонстрирует его ограниченность.
Переход целого ряда концептов, таких как совесть, любовь, соборность,
индивидуализм, воля... в национальные константы не всегда может быть
объяснен логически и материалистически, интуитивные догадки, знаки
смыслов, символы нуждаются и в научном анализе и уточнениях.
Признавая единство мировой культуры, мы признаем, что существуют и
фундаментальные различия между разными культурами. Каждая
национальная культура имеет свою собственную доминанту, а точнее набор
культурных доминант, образующих национальное культурное пространство,
национальную культурную сферу. Границы этой сферы еще труднее
определимы, чем границы культуры в целом. Между национальными
границами разных культур лежат обширные зоны смежных полей. Концепты
и константы взаимодополняются либо ущемляются, являя различные
варианты межкультурной коммуникации. Отсутствие общепринятых
корректных определений наций и национальных культур это явственно
доказывает. И однако почти никто не сомневается, что существует нечто
внутри понятий «русское», «французское», «английское», «австрийское» и т.
д., то, что отличает сферу одной национальной культуры от другой. Так,
вопрос об особенностях и смысле существования России, поставленный В.
Соловьевым (от старца Филофея), разворачивается в сфере геополитической:
«Москва - третий Рим», - законная преемница мировой державы со своими
неповторимыми чертами. Вопрос об осо' А. Рапопорт. Единство в разнообразии: наследие европейской культуры /
Системные исследования. Методологические проблемы. Вып. 25. М, 1997, с.
53-54.
95
бенностях и смысле существования Франции, болезненно прозвучавший в
период немецкой оккупации в год второй мировой войны, разворачивался в
сфере исторической: Франция - наследница римской цивилизации,
призванная сохранить для Европы гуманистические ценности античного
мира, в особенности ценности свободы. Известно, сколь пагубной оказалась
для Германии теория высшей немецкой расы, якобы позволяющая немцам
стремиться к мировому господству и обернувшаяся поражением и глубоким
разочарованием.
Но и вне актуально-политических разграничений национальных
концептосфер их глубинное несходство трудно не заметить. Оно связано в
том числе с «подсознательной стихией психики», с принадлежностью людей
к определенному этносу. Набор концептов и констант и характер их
сцепления определяют ядро национальной кон-цептосферы и задают
национальному культурному миру собственный ритм, подобный «заданному
ритму этнического поля», о котором писал Л. Н. Гумилев2.
Поляризация «Восток - Запад», «Свое - Чужое», «русское - немецкое» и т. д.
определяет шкалу оценок и национальную менталь-ность, проникая в язык и
в значимые действия и жесты - от бытовых до ритуально-обрядовых. В
процессе этого проникновения логические значения обрастают новыми
смыслами, становятся концептами. Концепты в вербальной форме в
национальной концептосфере получают подтверждение и бытование в
концептах невербальных. Они живут в памяти народа, в особенностях его
психического склада, в национальных пристрастиях и привычках, в
литературе и искусстве.
Россия и Европа, пристально вглядывающиеся друг в друга, волновали
Чаадаева и вызывали споры западников и славянофилов. Идеи евразийства
России обсуждались за круглым столом ЮНЕСКО3. Отличия России от
других европейских стран искали и ищут в сферах природно-географической
и концептуально-политической4.
Отличия эти, породившие множество национальных мифов, используемых не
всегда в благородных целях политиками, философами и историками, скорее
угадываются, чем доказываются. Попытки придать им убедительность
научной теории делались и продолжают делаться
2
Л. Н. Гумилев. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1990, с. 181.
3
См.: Иностранная литература. - 1990 - № 12.
4
См.: А. Янов. Русская идея 2000 года. Нью-Йорк, 1988.
96
психологами, социологами, философами, филологами, искусствоведами, но
также и представителями точных наук. Работы нобелевского лауреата Ильи
Пригожина, разрабатывающего теорию систем прежде всего на материале
термодинамики, доказательный пример синтеза точных и гуманитарных
наук, пытающихся совместными усилиями решить глобальные бытийные
проблемы. Само название его книги «Конец определенности» свидетельство новых тенденций в современной науке.
В авторском предисловии ученый выражает глубокую уверенность в том,
«что мы находимся в важном поворотном пункте истории науки. Мы
подошли к концу пути, проложенного Галилеем и Ньютоном, которые
нарисовали нам картину детерминистической Вселенной с обратным
временем. Ныне мы стали свидетелями эрозии детерминизма и
возникновения новой формулировки законов физики»5.
Утверждение нобелевского лауреата о том, что мир науки находится в стадии
становления, в полной мере относится к промежуточным интегративным
дисциплинам, в том числе к теории коммуникации и ее особой отрасли теории коммуникации межкультурной. Существование национального
культурного мира, в котором несомненно существуют внутренние скрепы, не
может, однако, быть математически и логически доказанным. В нем мы
вступаем именно в сферу, постигаемую скорее интуитивно и субъективно.
Присутствие в этом мире концептов, природа которых выходит за пределы
логического смысла, позволяет говорить о национальной концептосфере.
Парадокс концепта в том, что в нем заложен оксюморон - смысловое ядро и
его зыбкое, постигаемое чувством и интуицией бытование, обусловленное
природными, национальными, социально-политическими, историческими и
сугубо индивидуальными, психологическими, причинами.
Пытаясь даже в самых общих чертах определить национальную
концептосферу, приходится обращаться к разным, нередко противоречивым
факторам, в том числе природному фактору национальной культуры6.
И. Пригожий. Конец определенности. Время. Хаос и новые законы
природы. Ижевск, 1999.
5
Поиски национальной идентичности стали знамением нашего времени. В
коллективном сборнике, посвященном «национальной идентификации и
коллективной памяти» и подводящем итоги конгресса «Память России» в
университете М. Монтеня г. Бордо, наличие такой памяти подтверждается
присутствием общих «концептов». См.: Identite nationale et memoire collective.
P., 1996.
6
4. Заказ № 1321.
97
О влиянии этого фактора на «дух народа» писали уже немецкие и
французские философы XVIII века. У Монтескье в «Духе законов» и у
Гердера устанавливается идея связи, подхваченная в начале XIX века
романтиками: национальный человек и национальная культура зависят от
природных условий существования.
В России к географическому детерминизму склонялись историки и
философы. В. Ключевский видел «живое и своеобразное участие в строении
жизни и понятий русского человека» воплощенным «в основных стихиях
природы русской равнины - в лесе, степи, реке»7.
У Н. Бердяева есть «соответствие между необъятностью, бесконечностью
русской земли и русской души, между географией физической и географией
душевной»8.
Французский историк Жюль Мишле в предисловии к «Истории Франции»
писал в 1869 году: «Чтобы понять особенности моего материала: расы и
народа, который является его продолжением, мне казалось необходимым
отыскать для всего этого добротное, прочное основание - землю, которая
носит и кормит их. Без подобной географической опоры народ, действующее
лицо истории, движется словно по воздуху, как на китайских картинах, где
нет почвы. Замечу также, что эта опора - не просто место действия. Она
влияет на происходящее на сто ладов: через пищу, климат и прочее. Каково
гнездо - такова и птица. Человек таков, какова его родина»'.
Один из самых известных французских славистов Ж. Нива, приводя слова
Мишле, сопровождает их рассуждениями о том, что одной из наиболее
устойчивых характеристик русской национальной идентичности является
«культ русского пространства»: «Достаточно перечитать гоголевские
«Мертвые души», произведение, лежащее в основе мифа о русском
пространстве, чтобы осознать удивительную сменность трех составляющих
самобытности: песни, русского слова и русского пространства»10.
Можно спорить с французом о количестве и выборе констант русской
национальной самобытности, но трудно не принять идею органической связи
культуры народа с национальной почвой. Более
В. О. Ключевский. Курс русской истории. Сочинения в 8-ми тт.: Т. 1., М.,
1956, с. 66.
7
8
Н. Бердяев. Судьба России. М., 1990, с. 28.
' Цит. по: Ж. Нива. Возвращение в Европу. М., 1999, с. 12. 10 Там же, с. 12.
98
того, во второй половине XX века эта старая идея получила новый импульс и
в этнопсихологии, и в экономике. Выйдя за пределы метафоры, мысль о
взаимопроникновении географического, экономического, политического
факторов, влияющих на судьбы национальной культуры, получает
теоретическое и статистическое подтверждение. Так, протяженность русской
земли, большая часть которой обделена количеством теплых дней,
оказывается одной из причин ее извечной бедности.
Исторический фактор национальной культуры благодаря работам В. И.
Вернадского, А. Л. Чижевского, Л. Н. Гумилева видится связанным не только
с природным, но и с космическим фактором. Сложнейшие коммуникативные
процессы соединяют материальные, природные и высшие духовные аспекты
бытия, нации и этносы, конкретных людей, живущих бытовыми заботами
сегодняшнего дня, и тех, кого Л. Н. Гумилев назвал «пассионарными
личностями» - историческими деятелями, поворачивающими ход истории и
концентрирующими в собственной судьбе бытийное начало наций и этносов.
Назовем их личностными концептами. Это Октавиан Август, Александр
Невский, Жанна д'Арк, король Артур, Карл Великий, королева Виктория,
Петр Великий и многие другие. Как и все концепты, они не равны по
значению, выбраны произвольно. Их присутствие не столько исторически
закономерно, сколько обусловлено национальным чувством. И концептами в
истории являются не только «пассионарные личности», но и события:
«Бородино», «Ватерлоо», «Верденский договор»... Историческими
концептами могут быть города «Рим», «Москва», «Париж», «Вена» столицы, олицетворяющие страны. Но не обязательно столицы. Кремль или
Версаль тоже являются концептами.
Необходимость выживания народа диктует нормы коллективизма, формы
государственного и политического устройства, стремление к освоению
новых территорий - имперские притязания, а с ними и особый менталитет.
Франция, обладающая умеренным климатом и однородным национальным
составом, островная Великобритания, южная Италия.... - все они несут в
своей культуре приметы родной земли. Универсальный концепт «родина»
выступает в природной оболочке - русской березовой рощи, клена для
Канады, вересковой пустоши для Шотландии, лондонских туманов,
очеловеченной трудом многих поколений упорядоченной земли - Иль-деФранса.
Но почва, на которой человек обитает, не только его земля - его
.и99
terra, она и patria - земля его отцов, обладающая историей, закрепленной в
памяти, в преданиях и в мифах. Родовое начало и религиозная сфера
соединяются в концептах, продуцируемых историей. Версаль или Потсдам,
венское кафе или парижские бульвары - не только имена или подмостки
сцены, на которой разыгрывались акты национальной истории. Это
исторические концепты, переходящие в национальные константы. При этом,
по замечанию Ю. С. Степанова, национальные константы устойчивее
исторических. Замечание верно при условии, что речь идет о константах
сравнительно недавнего исторического прошлого, не вошедших в глубины
национального сознания. Так, богоданность русского монарха сменилась
после революции 1917 года «истиной» о Николае Кровавом, а затем - о царевеликомученике, причисленном к лику святых. Исторические константы
октябрьской революции как главного события XX века ныне оспариваются.
Образы Ленина и Сталина меркнут. Глубины исторической памяти народа
замутняются политическими воззрениями сегодняшнего дня и затягиваются
ряской экономических интересов в их глобальной и бытовой формах. Но
представления о русской лени или русской простоте, украинском упрямстве
или австрийской общительности, немецкой организованности или
английской деловитости, бытующие как концепты и переходящие в
константы, переживают века и все политические системы.
Концепт - это то, что разделяет национальные культуры и то, что их
сближает. «Свой-чужой» - среди важнейших". Как и другие базовые
концепты, они продуцируются многими причинами - природной,
идеологической и этнопсихологической.
Этнопсихологию вслед за природой и историей мы назовем третьим
фактором, влияющим на создание национальных концептов, хотя, конечно,
на самом деле количество этих истоков не поддается ограниченному
исчислению. Универсалии даже и в словесном обозначении оказываются
неизмеримо глубже и многомернее, чем их внешняя форма. Учение В. фон
Гумбольдта и А. Потебни о внутренней форме слова как о глубинной
психологической доминанте народа, скорее ощущаемой и угадываемой, чем
осознаваемой логичесСм.: Z. Kirnoze, W. Susmann. Konzepte des Eigenen und des Fremden als
Problem der Kulturologie // «Свое» и «Чужое» в европейской культурной
традиции: литература, язык, музыка. Нижний Новгород, 2000, с. 101-106.
11
100
ки-понятийно, - только один, пусть и чрезвычайно продуктивный, из
подходов. Поэтому при поисках национальных концептов столь необходимы
этимологические словари. Для иностранца «медведь» - слово, обозначающее
«представителя» животного мира. Для русского уха в нем древнее,
языческое, дремучее произрастание лесов, в которых живут дикие пчелы, и
косолапый хозяин леса «ведает» мед. И даже если «медведь» или «окно»
(око) не вызывают всегда адекватных ассоциаций, они заложены в словеметафоре, слове-концепте и внутренне чувственно ощущаются. Ибо в каждой
культуре формируются:
1. свои формы эстетического (и нравственного) собирания жизни в одно
мгновение;
2. свои формы «постановки» (здесь - образ театральной постановки...) этой
жизни-судьбы как целого, мне пред-стоящего, внена-ходимого, свои
неповторимые «социумы культуры»;
3. свои формы противоборства (и дополнительности) в моей судьбе двух ее
определений: с одной стороны, ее предрешенное™ (са-кральности), с другой
стороны, моей собственной ответственности за эту судьбу, актуальной
возможности ее пережить (из точки уже свершившегося окончания,
замыкания). В этом третьем плане каждой культуре свойственны свои,
уникальные формы такого предопределения.
4. наконец, в каждой культуре есть свои формы эстетической типологии
личности. Мысли эти, высказанные философом-культурологом В. С.
Библером по поводу регулятивных идей культуры, очень близки к
определению концепта, взятого в историческом, этническом и личном
контекстах. По мнению ученого, «идея личности есть - в контексте культуры
- идея регулятивная, точка акме (острие копья), когда вся жизнь
сосредоточена в одном мгновении»12.
Это мгновение-узнавания. В невербальных концептах оно приобретает
разные формы - узнавание живописного образа, мелодии, какой-то
национальный черты, либо судьбы своей собственной или чужой, нередко по
некоему знаку. В вербальном контексте - это момент поименования.
О его природе писали многие выдающиеся философы. Сергий Булгаков в
книге «Философия имени» говорит, что «именование» В. С. Библер. От наукоучения к логике культуры. Два философских
введения в двадцать первый век. М., 1991, с. 328-329.
12
101
«акт рождения, момент рождения», когда «имя-идея» соединяется с
материей»'3. Названия - Россия, Украина, Франция, Англия, Австрия... явно
фиксируют эту дальнюю глубинную связь. В одном случае это движение от
Руси к России, в другом - возникновение на территории римской провинции
Галлии государства «свободных франков». Имена государств, обозначающие
живущих в них людей - русских, французов, украинцев, - суть, по мысли
философа, «непонятное антиномическое» сращение идеального и
материального, «феноменального космического и элементарного». При этом
самое существование сегодня национальных культурных миров,
поименованных как русских, французский, немецкий, австрийский и т. д.,
обозначенных через глагол быть («есть»), выражает «космический
коммунизм бытия», «мировую связь всего со всеми»14.
В иной системе терминов эта внутренняя связь «всего со всеми» может быть
обозначена как национальная концептосфера, национальный культурный
мир. Размытость его границ, перекрещенность с иными концептосферами,
возможность поисков различных концептов и констант, связанных
достаточно субъективно, не исключает, однако, его бытия, в котором
присутствует гегелевская семантика круга, охватывающего «непонятное и
антиполитическое», тайное и явное, символы и значения. Здесь и
пресловутая непостижимость славянской души, и «души готической
загадочная пропасть», и немецкое соединение идеализма с прагматической
жесткостью. Мифы эти по-разному обозначаются изнутри и извне, «своими»
и «чужими». Русские глазами немцев или французов выглядят не вполне так,
как русские в собственном представлении15.
Точно так же украинцы, англичане, австрийцы в зависимости от точки зрения
меняют называемые характеристики.
В заключение хочется подчеркнуть еще две мысли. Национальное
своеобразие культурного мира определяется в его сопоставлении
13
С. Булгаков. Философия имени... с. 203.
14
Там же, с. 87.
В студенческой среде изучающих немецкий язык был проведен
эксперимент. На предложение дать определение одним и тем же примерам
для русских и немцев были получены разные оценки. Русская широта и
гостеприимство оказались для немцев нерасчетливостью, а немецкая
расчетливость для русских - скаредностью, русская удаль - глупостью, а
немецкая основательность - занудством.
15
102
с миром иным, что требует компаративного подхода и межкультурной
коммуникации.
Межкультурная коммуникация, обогащающая национальные культуры,
явление неоднозначное. Она может содействовать созданию вторичной
языковой личности. Она содействует снятию противоречия «свой-чужой», но
она может быть и орудием культурной экспансии, утесняя чужую культуру.
Точки отсчета противополагаются не только в пространстве, внутри
национального культурного мира или вне круга. Они зависимы от времени,
от национально-исторических эпох, от социальных установок и деления в
обществе на богатых и бедных. Языки культуры требуют перевода, и перевод
этот осуществляется не словами, а концептами.
«Новые русские» по-разному видятся сегодня финансовыми олигархами и
прозябающими в нищете безработными пролетариями. Русские, немцы,
французы, итальянцы нетождественны сами себе. Поэтому оговоримся сразу:
мы предлагаем в подходе к национальным концептосферам ограниченное
число концептов, названных сегодня, в 2001 году, носителями языка русскими, французами, австрийцами, немцами, англичанами, итальянцами,
из числа гуманитарной интеллигенции, университетскими профессорами.
Это взгляд неисчерпывающий, достаточно субъективный. Но, думается, и
такой взгляд может представлять интерес, может быть, приоткрывая часть
истины.
Русское
Этимологически слово «русские» является прилагательным и означает тех,
кто относится к Руси. Происхождение этнонима «Русь» принадлежит к числу
дискуссионных16. Многие считают его славянизмом (представители
автохтонно-славянской теории). Известны поСм.: А. С. Стрыжак. «Этимологический словарь летописных
географических названий Южной Руси» (этимологический словник... 1985, с.
117-126), в котором систематизировано 15 различных научных гипотез. Д. Л.
Тлалис. Топонимы Крыма с корнем Рос // Античная древность и средние
века: Вып./ 10. Свердловск, 1973; Г. Ф. Ковалев. О происхождении этнонима
Русь // Studia Finlandensia. Т. III. Helsinki, 1986; О. H. Тру-бачев. Русь. Россия.
Очерк этимологии названия / Русская словесность - 1994, № 3. с. 67-70; Р. А.
Агеева. Страны и народы: происхождение названий. М, 1990, с. 116-153.
16
103
пытки исконно русской этимологии объяснить происхождение Руси от
географических названий: Руса, Старая Руса, а также от слова русый «светловолосый». Русь при этом мыслится как собирательное имя.со
значением «множество рыжих, русоволосых людей», а словообразование
здесь такое же, как, например, в слове чернь. Другие ученые выводили
этноним «Русь» из роксолан, определяя их как славянское племя, смешанное
с иранцами, скифо-сарматами. Третьи связывали название Руси с
мифическим обозначением народа ros y еврейского пророка Иезекииля,
перенесенным затем византийцами на славян. Кто-то искал следы этого
племени в названиях разных народов, населявших до славян Южную Русь
или прилегающие к ней страны. Были гипотезы, выводившие русское имя от
финнов, литовцев, хазар, готов, кельтов и от неизвестных народов. У
норманистов господствует теория о связи имени «Русь» с финским термином
«Ruotsi», которым финны называли шведов. Наиболее доказательной
представляется точка зрения, согласно которой «Русь» является
заимствованием в славянский из финского языка. Этим именем (ruot-si)
финские племена обозначали выходцев из Скандинавии, из той ее области,
которая впоследствии стала Швецией". Само имя племени Ruotsi в финских
языках происходит от слова др.-сев. Droit «дружина». Начальный согласный
в заимствованных словах отпадает: долгое о переходит в eo-drott-ruot-si, в
устах славян - русь. Если обратиться к дальнейшим исследованиям слов,
связанных с drott в самих германских языках, то можно констатировать, что
вся семья слов восходит к прагерманскому корню *dreug (и.-е. *dhreugh),
который означает «прочно держаться вместе»18. Слова этой группы
указывают на всякий человеческий союз, основанный на прочной
естественной или установленной обетом, обязательством связи. В конце
этого семантического развития возникает значение «воинская дружина» -ст.слав., рус. «другъ, дружина»19. В результате слова Русь, друг, друзья,
дружина этимологически связаны родством.
А. Куник. «Дополнение» к работе: «Каспий. О походах древних русских в
Табари-стан. С дополнительными сведениями о других набегах их на
прибрежье Каспийского моря. Б. Дорна». Прил. № 1 // Записки имп.
Академии наук. Т. 26. - СПб., 1876; Д. А. Мачинский. «Археологическое
исследование Новгородской земли». Л., 1984, с. 19-20.
17
18
Ю. С. Степанов. Константы... с. 994.
19
Там же, с. 495.
104
С этимологической точки зрения интересной представляется и гипотеза о
«призвании варягов», точнее - «варяжской дружины» (по начальному
летописному своду, Русь - одно из заморских варяжских племен).
Варяг (др.-рус. варягъ) заимствовано из древнескандинавского varings varings - «члены какого-либо союза, в частности дружины, давшие взаимную
клятву верности»20. В скандинавских языках это слово образовано от var «верность, обет верности». В свою очередь этот германский корень восходит
к и.-е. *wer - «быть дружественным», wero-s - «истинный, верный», от него
же русские слова - вера, верный. Какие исторические версии следует считать
наиболее
вероятными,
вопрос
открытый.
Однако
энергия
концептообразования сближает их, делает синонимичными. Финны, шведы,
варяги вовлекаются в национальную концептосферу. Здесь «чужое»
становится «своим», так как входит в ряд системообразующих концептов.
О весьма раннем употреблении термина «Русь» в широком значении,
возможно, свидетельствует и народное сознание. Во всех русских говорах
нарицательное слово «русь» означает «мир, белый свет». «Совсем на руси» в тверских говорах значит «на виду, на открытом месте, на юру»21.
Название Русь в древнерусских источниках входит во многие составные
наименования: Великая Русь, Киевская Русь, Белая Русь. О чем говорят эти
региональные названия, цветовые обозначения?
Возможным объяснением названия Великая Русь может быть огромное
пространство, на котором раскинулась русская земля. Отсюда эпитет
«Великая» (т. е. большая), который встречается в византийских и западных
источниках. В начале XIV в. византийские авторы понимали под Великой
Русью всю огромную территорию Руси22. По предположению А. А. Потебни,
«Белая Русь» первоначально означала «вольная, свободная, неподчиненная».
В русских говорах прилагательное «белый» широко употребляется в этом
смысле. Белый - «свободный от подати» (ср. белая земля, белое место,
«церковная земля», белые крестьяне, «свободные от всех податей и
повинностей». Белым называл народ свою веру, отечество (В. Даль). «На Бе20
М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка... Т. 1, с. 376.
21
Р. А. Агеева. Страны и народы: происхождение названий. М., 1990, с. 143.
22
Там же.
105
лой Руси не без добрых людей». Белый свет - это «вольный свет, весь свет,
мир, вся земля».
Таким образом, из различных гипотез генезиса концепта «русское»
представляется возможным выделить смысловую доминанту единства,
общности, союза, соборности, а с другой стороны - широты, простора,
пространства. Разнонаправленность этих двух смыслов образует два крайних
полюса, характерные для концепта. Без сплочения огромную землю не
удержать. Этот смысловой импульс прочитывается во внутренней форме и
ассоциативно-вербальной сети слова «Русь». Вокруг создается обширное
семантическое пространство, влияющее на понимание того, что называют
«русскостью».
Россия - самое большое по площади государство мира (170 754 тыс. км 2),
обладающее
мощнейшим
минерально-ресурсным
потенциалом.
Расположенная в двух частях света - Европе и Азии - Россия омывается 12
морями, тремя океанами, 120 тысячами рек. Большую часть территории
страны занимают равнины (Восточно-Европейская, Западно-Сибирская,
Центрально-Якутская). По политическому устройству Россия - федеративное
правовое государство с республиканской формой правления. Глава
государства - президент. Институт президентства введен 24 апреля 1991 года.
Население России-150 млн. человек.
Россия - не только самая большая, но и самая холодная страна, находящаяся
в суровой климатической зоне. На 80% территории страны положительная
температура удерживается менее 90 дней в году. На островах Арктики и на
побережье Северного Ледовитого океана климат очень суровый, зима здесь
длится 7-9 месяцев в году. В Восточной Сибири находится полюс холода
Северного полушария. По этой причине Сибирь с ее потенциально
неистощимыми запасами земли по большей части непригодна для
земледелия. Среднеянвар-ская температура в Москве -10-11° С. Это на 7-8° С
ниже, чем в Хельсинки и Стокгольме - столицах самых северных стран
Европы. Сравнение среднеянварских температур (Берлин 0° С, Париж +3° С,
Лондон +5° С, Нью-Йорк +10° С, Москва -11° С) позволяет утверждать, что
русский человек должен работать существенно интенсивнее, чтобы достичь
уровня жизни гражданина развитых европейских стран. Как самая большая и
самая холодная страна в мире, Россия нуждается в значительно больших
затратах энергии на душу населения. Чем больше территория, тем больше
нужно энергии для
106
обеспечения потребности ее населения в сравнении со странами с
компактным проживанием23.
В этих условиях на громадных территориях бывшей Российской империи и
затем большей части Советского Союза сложилась общность, получившая в
последние десятилетия не столько национальное, сколько этническое
наименование - россияне24. До распада Советского Союза население
подразделяли на три группы. Первая - этносы, большая часть которых живет
в России (около 100 народов), вторая группа - республики бывшего СССР 20 этносов: украинцы, белорусы, казахи, армяне, молдаване, грузины, узбеки,
латыши и др. Третью группу образуют небольшие подразделения этносов, в
подавляющем большинстве живущих за пределами России (турки-месхетинцы, ассирийцы и др.)
В конце 1980-х - начале 1990-х годов большинство республик, входящих в
состав России, объявили государственными языки основных народов,
давших названия соответствующим республикам. Вместе с тем за русским
языком сохраняется функция межнационального общения. Он признается
официальным языком на всей территории России. Русский язык широко
используется в межкультурной коммуникации. Русским языковым сознанием
как вторичным обладает очень большое число людей.
Сходное положение наблюдается и в области религии. Из 150 млн. населения
Российской Федерации подавляющее большинство верующих являются
православными христианами, хотя на территории Российского государства
представлены практически все мировые религии и конфессии. Православие
оказалось глубинно связанным с прежним миропониманием. Важнейшим
фактором бытия российского суперэтноса является его непосредственная
природная среда. Славяне поклонялись силам природы, обожествляли
природу (ПеСм.: Ю. В. Олейников. Природный фактор российской ментальности //
Философские исследования. - 1999, № 3.
23
Русский язык, русская литература, русская языковая картина мира - этот
смысл невозможно выразить с точностью словом российский, не вызвав
подмены понятий. Между словами русский и российский отсутствует
отношение взаимозаменяемости. Русский - этнично, российский имеет
административно-территориальный^статус (может быть и нерусский
россиянин). Понятия «русское» и «российское» не совпадают. См.: О. Н.
Трубачев. Русский-российский: История, динамика, идеология двух
атрибутов нации // Русская нация: историческое прошлое и проблемы
возрождения. М., 1995.
24
107
рун - бог войны, Хоре - бог солнца, Стрибог - бог ветра и др.). Такая
сращенность русского человека с природой делала особенной его жизнь.
Природа для него не пейзаж, не обстановка бытия, а тем более не объект
завоевания. Он погружен в нее, ощущает всем своим существом, без нее не
может жить. Для верующего русского человека земля - святая. Однако еще со
времен язычества утверждалось отношение к земле как к явлению
сакральному. Отзвуки древней связи с землей выражено в тютчевских
строках: «Нет, моего к тебе при-страстья//Я скрыть не силах, Мать-земля!»
Земля почиталась как всеобщая матерь. Грехом было оскорбить священную
землю. И сегодня обращение к Родине-матери, отчизне, к матери сырой
земле, к России как носительнице высших ценностей (Святой Руси)
предстает устойчивой доминантой национального сознания. Поэтому спор о
разрешении на продажу земли идет на уровне концептов, нередко скрытых в
глубине бессознательного. У противников частной собственности на землю
есть, конечно, и логические доводы, экономические, политические и
юридические контраргументы. Однако спор этот неразрешим. Задеты сразу
два глубинных концепта: соборность (земля - «общая», наша, от Бога) и
концепт «Мать-земля». Кощунственными представляются намеки на
«продажу». Полемика в Думе выводит эти концепты из сферы
бессознательного.
Другой особенностью русского мира предстает безграничность просторов,
незащищенность естественных границ. Это повлияло на уклад жизни;
постройки в таких условиях приняли временный характер, жилища не могли
обрести вид законченности, при всяком нападении их оставляли почти без
сожаления. Отсутствие резко обозначенных естественных границ,
бескрайность просторов придавали кочевой характер жителям. Всегда можно
было перейти на другое место в поисках лучшей доли, не устраивая свой дом
навечно на одном месте.
«Природа России в гораздо большей степени подсказывала людям
необходимость политического, экономического и культурного объединения,
чем мы наблюдаем то в пределах Европы и Азии. Евразийское
местоположение по основным свойствам своим приучает к общему делу»25.
На Русской равнине выработались община, «мир».
Природные климатические условия жизни России обусловливали
соотношение личных и общественных интересов. Соборность как
П. Н. Савицкий // Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов. М.,
1992, с. 70. 108
25
способ коллективного бытия, как выражение общей судьбы народа является
не только имманентным, внутренним психологическим или духовным
качеством русских, но и суровой необходимостью, продиктованной крайне
неблагоприятными условиями26.
Бесконечно трудной задачей, стоящей перед русским человеком, была задача
организации, оформления своей необъятной земли. «У нас от мысли до
мысли - пятьсот верст», - иронизировал П. А. Вяземский. Андрей Белый
патетически восклицал: «Исчезни в пространстве, исчезни // Россия, Россия
моя». Несоответствие «шага пространства и шага времени»27 сказывается в
складе мышления народа, пословицах, поговорках, литературе: «Русский
мужик задним умом крепок», «Умом Россию не понять» (Ф. Тютчев). России
свойствен феномен «рассеянного» пространства. «...Как точки, как значки
торчат неприютные твои города средь безбрежного пространства», - писал Н.
В. Гоголь. В этом пространстве сочетаются, соседствуют центры жизни и
пустоты. Пространность земли, на которой формировалось государство,
обусловила и неравномерность развития отдельных ее частей. Жизни
Петербурга и Москвы и провинциальной глубинки всегда принадлежали
разным историческим эпохам. «В столицах шум, гремят витии, кипит
словесная война, а там, во глубине России - там вековая тишина» (Н. А.
Некрасов).
Модель русского космоса - это путь-дорога. Русь - тройка, мчащаяся в
бесконечную даль. Одна из форм русской логики - многоточие,
незавершенность. Особенность русской культуры - открытость. Об этом
писали многие философы и художники. И заветная мечта русской души начать все сначала. Отсюда - неудовлетворенность реальным, тоска по
идеальному миру, жажда светлого будущего, искание лучшего места,
«нового царства», постоянное стремление куда-то «за тридевять земель». В
прошлом здесь лежали истоки странничества.
Особенности русской равнины - лес, степь, реки, «каждая из них в
отдельности приняла живое своеобразное участие в строении жизни и
понятии русского человека» (В. О. Ключевский). Степь - воплощение
широты, удали, воли. «Степь раздольная», «степь привольная», «далеко
вокруг ковылой-травой расстилается» (Кольцов).
Ю. В. Олейников. Природный фактор российской ментальное™ //
Философские исследования... с. 127.
26
27
Г. Д. Гачев. Национальные образы мира. М- 1988, с. 180.
109
Но одновременно степь - знак бездомности, бесприютности, бро-шенности
человека на произвол судьбы. Степь была подвержена набегам азиатских
кочевников. Правило степной жизни заключалось в словах: либо пан, либо
пропал. Степная жизнь требовала простора действий, вызывала на удаль, на
удачу, развивала в человеке беззаветную отвагу.
Лес и степь как жизненное и смысловое пространство восточных славян
находились во взаимном противоречии друг другу. Русский лес давал
разнообразные материалы, кормил, одевал восточных славян. Лес определял
весь уклад жизни. Из греческой мифологии от Гесиода пришло
представление о золотом, бронзовом и железном веках человечества. Однако
традиционное хозяйство русского народа дает полное право говорить и о
«деревянном веке». В славянском доме из дерева делали буквально все, от
самого жилища до ложек. Дерево и деревня - родственные слова. Кроме того,
лес давал дичь, ягоды, грибы. В лесу выделялись особые, «почитаемые»
деревья, обычно непомерной высоты или толщины: дуб, береза, сосна.
Историки пишут, что голод вовсе не был постоянной приметой древней
жизни. Еще при Иване Грозном армия иногда отправлялась в поход вовсе без
продовольствия, потому что путь ее лежал через лес.
Но кроме благ, даруемых человеку, лес всегда таил немало загадок и
смертельных опасностей. Лес грозил русскому человеку медведями, волками,
в лесах скрывались разбойники. В произведениях русского фольклора лес
населяют зловещие существа - Баба Яга, Леший, «нечистая сила». «Леший»
буквально значит «лесной». В лесу требовалась осмотрительность, лес, по
самой своей природе, не допускал деятельности слишком вспыльчивой,
отважной. Он требовал ежеминутного размышления, точного взвешивания
всех встречных обстоятельств. Правило лесной жизни: семь раз отмерь и
один раз отрежь. Уместно вспомнить роман Л. Леонова «Русский лес», в
котором сквозь идеологический слой советской эпохи просматривается один
из глубинных русских концептов.
Граница между лесной и степной полосами шла с юго-запада на северовосток, от устья Десны до устья Оки по линии Киев - Нижний Новгород.
Географической основой русской истории, по Г. Вернадскому, является
соотношение лесной и степной зон, борьба леса и степи, границы между
которыми были размыты - и в ландшафтном, и в хозяйственном отношениях.
Земледелие вбивало клин меж110
ду лесом и степью. Русский народ выступал носителем земледельческой
культуры, однако наряду с земледелием он был посредником между лесными
промыслами и степным скотоводством. Называя русский народ не только
народом-пахарем, но и лесопромышленником, Г. Вернадский в то же время
утверждал, что это еще и народ -посредник между разными хозяйственными
природными областями, различными этносами и народностями, жившими по
соседству. И еще народ-торговец, для которого большое значение имели
торговые пути, объединяющие лес и степь, т. е. великие реки28.
В русском мире роль дороги выполняет река, что подметил еще Геродот,
писавший, что «в Скифии нет ничего примечательнее рек, ее орошающих:
они велики и многочисленны». Река для русского человека была кормилицей,
воспринималась как глава семьи: Волга-матушка, Амур-батюшка. По рекам
расселялись русские племена, по ним велась торговля, возникали города.
Река приучала прибрежных обитателей к общению с «чужими людьми», с
соседними народами, воспитывала навыки артельной жизни, способствовала
формированию предпринимательства. Чтобы убедиться в этом, достаточно
взглянуть на географию русского купечества: Великий Новгород и Псков,
Владимир, Москва, города Поволжья, Ярославль, Тверь, Нижний Новгород.
«Русские просторы раскрыли наши души и дали им ширину, вольность,
легкость. Русскому духу присуща духовная свобода, внутренняя ширь,
осязание неизведанных, небывалых возможностей. Мы родились в этой
внутренней свободе, мы дышим ею, мы от природы несем ее в себе», - писал
русский философ Ильин29.
В специфике природного бытия России кроется удивительная
противоречивость россиян, подмеченная Н. А. Бердяевым. Философ
сформулировал ее в виде нескольких антиномий: «Россия - страна
безграничной свободы духа», правдоискательства, жертвенности и
мученичества за идеал, в то же время она - «страна неслыханного сервилизма
и жуткой покорности, страна, лишенная прав личности и не защищающая
достоинства личности»30.
Эта противоречивость нашла отражение и в политике Русского
28
Г. Вернадский. Начертание русской истории. М., 1927. *
29
И. А. Ильин. О России. М., 1991, с. 70.
30
Н. Бердяев. Судьба России... с. 11; 13.
111
государства на всем протяжении его многовековой истории и воплотилась в
национальных концептах: «Святая Русь», «Куликовская битва», «Смутное
время»,
«Октябрьская
революция»,
«Гражданская
война»,
«коллективизация», «культ личности», «ГУЛАГ», «Великая Отечественная
война»,
«перестройка».
Эти
события-концепты
неравноценны,
противоречивы. Они вызывали и продолжают вызывать споры, провоцируя
разные точки зрения. Смысл их в разные эпохи оценивался по-разному.
Вокруг каждого концепта исторически образовалась и сохранилась обширная
зона смежных полей в этнографии, этнологии, национальной психологии.
Концептами стали исторические личности - князья Борис и Глеб, Сергий
Радонежский, Дмитрий Донской, Борис Годунов, протопоп Аввакум, Петр I,
М. И. Кутузов, М. В. Ломоносов, Степан Разин, Емельян Пугачев, В. И.
Ленин. Есть и города, являющиеся концептами культуры: Москва - сердце
России, Петербург - голова России, Нижний Новгород - карман России... И
если имя определяет судьбу, то русский народ подтверждает это в полной
мере. Имя связано с его «месторазвитием», геополитическими факторами,
спецификой исторического процесса. Эти особенности обусловливают
уникальность национальной концептосферы и присутствие в ней таких
концептов как соборность, вера, совесть, интеллигентность, терпение, а
также воля, удаль, беспредельность, приблизительность (знаменитое русское
«авось»).
Соборность
«Соборность» отражает исторический опыт и геополитические константы
русской национальной концептосферы, занимая в ней центральное место.
Представляется, что именно этот концепт является системообразующим.
Концепт «Соборность» в вербальном варианте восходит к слову «собор»,
которое заимствовано из старославянского, являясь словообразовательной
калькой с греческого. Др.-русск. събър (сборъ -в Лаврентьевской летописи),
ст.-слав. съборъ - первоначально «собрание» (духовенства)31. Слово «собор»
имеет несколько значений: церковь; собрание, церковный суд; объединение
людей в духовном смысле на основе любви к Богу.
31
М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка... т. II, с. 435. 112
«Соборность» трактуется как совокупность религиозно-философских
взглядов, идей, воспринятых русской религиозной философией в конце XIX начале XX вв. и направленных на единение людей на основе православия и
традиционной народной нравственности (Большой толковый словарь
русского языка, 1998).
Сходную дефиницию дает Толковый словарь русского языка конца XX века:
«...свободное единство множества людей, объединенных любовью к Богу и
друг к другу»32. В ряде других словарей словарные статьи, посвященные
«соборности», отсутствуют (В. Даль, С. И. Ожегов).
Соборность связана со своеобразием этнических процессов. Л. Н. Гумилев,
говоря о Евразии, имеет в виду не только континент, но и суперэтнос с тем
же названием. Поэтому при разнообразии географических условий для
народов Евразии объединение оказывалось выгоднее разъединения, условия
жизни этноса, как полагает Гумилев, воплотились для русских в соборности
(этническая компли-ментарность распространялась не только на «своих», но
и на «чужих» соседей, объединившихся в едином государстве). По
концепции ученого, «Россия стала наследницей Тюркского каганата и
Монгольского Улуса, и ей традиционно противостояли на Западе - Европа, а
на Дальнем Востоке - Китай, на Юге же - исламский мир»13. Каждый этнос
приспособлен к своему ландшафту. Если ландшафт меняется радикально, то
радикально меняется и этнос. Разнообразие ландшафтов Евразии повлияло и
на этногенез ее народов. Русские осваивали поймы речных долин, тюрки и
монголы - степную полосу, палеазиаты - тундру. С позиции евразийцев,
симбиоз двух культурных регионов (Запада и Востока), постоянный диалог
между ними (внутренняя логика «месторазвития») в пределах одной страны
обусловили формирование таких черт, как терпимость к другим нациям,
всечеловечность.
Во-вторых, становление соборности продиктовано природными условиями,
«свойствами страны», котррую занимает народ. «Свойства страны» - прежде
всего неблагоприятные климатические условия. «Климат в России не вполне
способствует благоприятному
Толковый словарь русского языка конца XX века. Языковые изменения.
СПб., 1998, с. 593.
32
Л. Н. Гумилев. Этносфера: История людей и история природы. М., 1993, с.
182.
33
113
ведению хозяйства»14. Почвы в России преобладают малоплодородные,
требующие многократной обработки полей, что было нереально, поскольку
ранние заморозки и снежный покров чрезмерно сокращали период,
пригодный для сельскохозяйственных работ. Суровый климат, экстенсивный
способ земледелия требовали весомых затрат труда и огромных.усилий
большого количества людей. Община становилась ответом на вызов
природы.
Общинные традиции во многом определили основы национального
характера русского человека. Община, являясь «основным типом
социальности»35, создала традиции и формы самоуправления -сельские
сходы, где все проблемы решались «миром». Духовно-нравственный строй
жизни общины характеризовался взаимопомощью. Люди в общине помогали
друг другу, работали не за страх, а за совесть. «Доброе братство милее
богатства»36. Община порождала «общность сознания», готовность
откликнуться на чужую боль, чувство сострадания.
Исторические особенности развития Руси также связаны с соборностью.
История России - это история «муки и борьбы»: «Нам как будто на роду
написано - всю жизнь ждать к себе лихих гостей, всю жизнь видеть разгром,
горе и разочарование; созидать и лишаться, строить и разоряться; творить в
неуверенности; жить в вечной опасности; расти в страданиях и зреть в беде.
Века тревоги, века бранного напряжения, века неудачи, ухода, собирания
сил... - вот наша история»37... Из века в век забота России была не в том, как
лучше устроиться или как лучше прожить. Все сводилось к тому, чтобы
«вообще как-нибудь прожить», продержаться, выйти из очередной беды,
одолеть очередную опасность. По подсчетам историков, с 1240 по 1462 год
(за 222 года) было 200 войн и нашествий, с XIV по XX век (за 525 лет) - 329
лет войны. Таким образом, Россия провоевала две трети своей жизни.
Для сохранения национальной независимости требовалось не только
«собирание» материальных и политических сил, но и нужны были
«добровольно соединившиеся» духовные силы38.
34
И. А. Ильин. О России... с. 16.
35
С. В. Лурье. Историческая этнология. М., 1998, с. 264.
36
В. И. Даль. Пословицы русского народа. М., 1999, с. 73.
37
И. А. Ильин. О России. М., 1991, с. 12-14.
38
В. О. Ключевский. Сочинения в 9-ти тт.: Т. 3. М., 1988, с. 56.
114
Дух соборности отмечали писатели и поэты, говорившие о картине народных
бедствий: Л. Н. Толстой: «Всем миром навалиться хотят» («Война и мир»), К.
Симонов: «Как будто за каждой российской околицей, // Крестом своих рук
ограждая живых, // Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся // За в Бога
не верующих внуков своих» («Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...»).
Соборное начало во многом определяет особый подтекст великих
произведений русской словесности различных исторических эпох и
различных литературных направлений19: «Слово о полку Игореве»,
«Капитанская дочка», «Война и мир», «Братья Карамазовы» и др.
Идею соборности несет храмовая архитектура. Начиная с XIV века
предметом особого внимания на Руси становится символ Троицы (Троицкий
собор, иконы Троицы). Сергий Радонежский строит храм, «видя в нем
призыв к единству Земли Русской»40. Символизируя «единство в любви»,
Троица выступает идеалом для Руси, стремящейся путем «собирания земель»
достигнуть духовного единства и братской любви41.
Икона, созданная Рублевым, «вражде и ненависти противопоставляет
«взаимную любовь, струящуюся в вечном согласии, в вечной безмолвной
беседе»42. И Троицкий собор, и рублевская икона выражают одну и ту же
идею «единство в любви». Расколотому миру они противопоставляют
органическое «единство во множестве». Соборные начала становятся
важнейшими ориентирами русского народа.
Теоретическое осмысление «соборности» впервые дано славянофилами.
Славянофилы сквозь призму соборности стали оценивать славянство вообще
и русский народ в частности. С ней было связано и представление о
подлинной народности в ее русском национальном варианте. Смысл
«соборности», подчеркнутый А. С. Хомяковым, был расширен в трудах
писателей и философов А. К. Аксакова, Ф. М. Достоевского, С. Л. Франка, Н.
А. Бердяева, Н. О. Лосского, Вяч. Иванова. Одной из существеннейших черт
русской души, о коСм.: И. А. Есаулов. Категория соборности в русской литературе. М., 1995,
с. 267.
39
40
П. А. Флоренский. Оправдание космоса. СПб., 1989,ч:. 110.
См.: Б. И. Пуришев. Андрей Рублев и общие вопросы развития
древнерусского искусства XIV-XVII веков. // Б. В. Михайловский, Б. И.
Пуришев. Очерки истории древнерусской монументальной живописи. М.-Л.,
1941, с. 16-19.
41
42
Там же, с. 115.
115
торой очень часто иронически говорят, что ее нельзя понять и определить,
является, по-видимому, ее тяготение к соборности. Здесь преодолеваются
границы «чужого», чужая боль становится «своей». Преобладание в русском
социуме коллективности в ущерб развитию индивидуального начала
составляет идеальный план концепта. Обратной стороной всякого
коллективистского общества является потенциальный инфантилизм его
членов. Это грозит порою всплесками анархизма, «русским бунтом». Чтобы
преодолеть эту опасность, последний русский император Николай II мечтал о
соединении самодержавия с крестьянством, с народом.
Несмотря на различное понимание «соборности», можно отметить
существенные
характеристики
этого
концепта:
объединенность,
добровольное (свободное) соединение людей на основе любви к Богу и друг
к другу.
Дух соборности понимается как черта русской национальной личности
расширительно. Это артельность, чувство локтя, соединение личного и
общего в преодолении трудностей, взаимная помощь. Семантические доли
концепта соборность «протягивают» прочные нити к понятиям артель, совет,
мир43.
Идея соборности ощутима и в понятии «совет». Слово совет принадлежит к
исконно славянской лексике и отражает явление культуры. Корень вът
выражает основную идею собрания, обсуждения (этот же корень в словах
завет, вещать, вече). Со - взаимность, вече, мирской сход, артельный круг.
Дума - формы, в которых протекает коллективный совет. Именно в России
родилась такая форма государственной власти, как Советы, и в этом
значении слово совет непереводимо на другие языки. Тем самым очевидно,
что с концептом «соборность» связан и русский мир, понимаемый как
община (миръ). «Власть Советов» была идеологическим и политическим
ответом на вековые чаяния народных масс. В крестьянской стране только
такой концепт мог выдержать конкуренцию с образом законного «царясамодержца».
Община - явление ключевое для русской жизни. «Древнюю Русь можно
представить как некую родовую общину, состоявшую, во-первых, из
кровных семей и, во-вторых, покаяльных». Все взрослые обитатели Руси,
включая царя и патриарха, были чьими-то духовными детьми»44. Мир
43
Е. М. Верещагин, В. Г. Костомаров. Язык и культура. М., 1990, с. 324.
44
А. М. Панченко. Русская история и культура. М., 1999, с. 33.
116
и община являются синонимами. Понятие мир было центральным в сознании
русских крестьян, ибо крестьянин осознавал себя членом русского общества
не как индивид, а как член конкретной общины, конкретного «мира».
Отличительной чертой русской общины являлось ее «центральное место в
самоидентификации подавляющего числа членов русского общества и,
следовательно, та значительная роль, которую община играла в
общественной жизни в целом»45.
Быть членом общины - значило жить в миру (ср. жить в мире -т. е. согласии),
жить среди людей, вместе с людьми. До 1906 года любой крестьянин жил в
миру, подчинялся решениям схода. Коллективным собственником
крестьянской земли и был мир (м!ръ)> который через определенное время
производил переделы земли. В основе мировоззрения крестьян лежало
понятие о том, что земля - Божье достояние и должна использоваться побожески. В случае обилия земли это означало, что каждый мог взять себе
столько, сколько мог обработать, а в случае малоземелья - ее справедливое
перераспределение. Принцип уравнительности - основополагающий в
социальной жизни общины.
Крестьянский сход избирал старосту, который обладал лишь
«исполнительной властью». Все важные решения принимались сообща.
Авторитет мира был очень высок. Свидетельство тому - русские пословицы:
«С миром не поспоришь», «Что миром положено, тому быть так», «Как мир
захочет, рассудит, порядит», «Мирская слава сильна». В крестьянском миру,
заботились друг о друге, обездоленным помогали: «С миром и беда не в
убыток», «С миру по нитке - голому рубаха», «Всем миром» - вместе,
сообща. «Как иногда мужики миром починяют дорогу, так и все мы сообща,
миром, искали бы правды и смысла жизни» (А. П. Чехов, «Дом с
мезонином»). На людях и умереть не страшно, все легко переносится.
Отсюда исконно русское выражение - «На миру и смерть красна».
В концепте «мир» ощутим дух соборности. В этом смысле знаменательны
толстовские строки: «Миром, все вместе, без различия сословий, без вражды,
а соединенные братской любовью будем молиться». Концепт «мир»
отсвечивает разными семантическими красками. Это пространство, где
живут «свои», без вражды, в любви, согласии, объединенность (в мольбе,
вере) ради сохранения жизни.
45
С. В. Лурье. Историческая этнология... с. 262.
117
Представление о мире как общине лежит в основе традиционной
поведенческой ситуации, которая, продолжая свое бытие в этнической
памяти, позволяет постигнуть современную психологию русского народа и
всю глобальность происходящих перемен.
В русском языке слово «мир» представлено двумя омонимическими
формами: 1) с i десятеричным (древнерусское «м!ръ») - вселенная, система
мироздания; 2) с и восьмеричным (древнерусское «миръ») - согласие в
обществе, спокойствие, отсутствие войны, мирная жизнь. Эти два значения
изначально были связаны. Так, в древнегреческом языке «мир» называется
словом «космос», что означает «порядок», «устроение», «обустроенное»,
космос противопоставляется «хаосу», беспорядку46. Различие значений
«м!ръ» и «миръ» возникают довольно поздно. На протяжении всего
древнерусского периода оба значения постоянно смешиваются. Кроме того, в
древнерусском языке миръ - понятие, обозначающее обжитое пространство «наш мир», где живут «свои», в отличие от другого пространства, где живут
«чужие». Употреблялось слово «мир» и в значении «земля», окружающая нас
природа. Здесь уже намечено осмысление мира как жизни, «жизнь в миру» в
противоположность отшельничеству - уходу от мира.
Мир - «весь мир, народ, спокойствие, согласие»47; мир, спокойствие,
вселенная, свет48; отсутствие вражды, ссоры, войны49; Вселенная, наша
земля, земной шар, свет, все люди, весь свет, род человеческий; община,
общество крестьян, сходка50; светская жизнь в противоположность
монашеской, монастырской, церковной, сельская община с ее членами 51. По
мнению М. Фасмера, значение «сельская община»52 развилось из «мир,
мирное сообщество».
Современный концепт «мир» соединяет в себе ряд представлений:
совокупность всех форм материи в земном и космическом про46
Ю. С. Степанов. Константы... с. 106.
47
М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка... т. II, с. 626.
А. Г. Преображенский. Этимологический словарь русского языка. М., 1958,
с. 574.
48
П. Я. Черных. Историко-этимологический словарь современного русского
языка... т. I, с. 534.
49
50
В. И. Даль. Толковый словарь русского языка. М., 2000, с. 388.
С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. Толковый словарь русского языка. М., 1995,
с. 350.
51
52
М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка... т. II, с. 626.
118
странстве, Вселенная и согласие, отсутствие вражды, ссоры, войны; светская,
гражданская жизнь в отличие от церковной.
И артель, и совет, и мир, выражают дух единения, сообщества, соборности.
Энергия соединения, коллективизма пронизывает все основные аспекты
русской жизни. Поэтому в ней так трудно приживается регламентация.
Юридический стиль поведения в отношениях частных людей нередко
представляется чем-то некрасивым и даже безнравственным. Граница,
дистанция между людьми часто размыты. Сложно смешиваются в
современной российской жизни официальный и неофициальный стили.
Однако непроизвольная доброта и сострадание людей друг другу по-
прежнему укрепляются скрытой связью с «соборностью» как одной из
констант русского мира.
Воля
«Воля» восходит к общеславянскому слову и.-е. характера *volja. И.-е.
корень *vel, *vol - хотеть, желать (образовано с помощью суффикса ja)53.
Основа та же, что и в глаголе велеть, но с перегласовкой о/е.
Укр. воля, др.-рус., ст.-слав. волю, болг. воля, бел. воля, с.-х. вол>а, слов,
volja, ст.-польск. wola, чешек, vule, словацк. vola, в-луж. wola, н-луж. wola,
макед. sonja, лит. valia, латышек, vala «сила, власть», др.-инд. varas - «выбор,
желание, предмет желаний»54.
Таким образом, «воля» - способность осуществлять свои желания,
достигнуть намеченной цели, желание, требование, приказание, свобода55;
данный человеку произвол действия, свобода, простор в поступках,
отсутствие неволи, насилования, принуждения; власть или сила,
нравственная мощь, право, могущество; желание, стремление, хотение;
независимость, неподвластность, простор в действиях; самоволие, произвол;
свобода от рабства, от крепостнического состояния56; пожелание,
требование; власть^ возможность распоря' H. M. Шанский, В. В. Иванов, Т. В. Шанская. Краткий этимологический
словарь русского языка... с. 91.
5
М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка в 4-х тт. Т. I - СПб,
1996, с. 348.
54
П. Я. Черных. Историко-этимологический словарь современного русского
языка в 2-х тт. Т. I. М., 1999, с. 164.
55
56
В. И. Даль. Толковый словарь русского языка. М., 1995, с. 110.
119
жаться, свобода в проявлении чего-либо; свободное состояние, не в тюрьме,
не взаперти57.
Ассоциативный словарь позволяет определить круг активно используемых
лексем в связи с концептом «воля». На первом месте здесь значатся поле,
свободный, жизнь58 (вольная волюшка, простор, приволье, раздолье)59.
В русской культуре в концепте «воля» присутствуют коннотации простора,
широкого пространства.
Мне в душу повеяло жизнью и волей, Вон -- даль голубая видна. И хочется в
поле, в широкое поле, Где, шествуя, сыплет цветами весна!
А. Фет.
Воля рождает ассоциации с полем, степью. Для русского народа природа
всегда была волей, привольем. Широкое пространство всегда владело
сердцем русским60.
Русский мир отличается рядом особенностей, в частности, протяженностью и
распахнутостью, дающими ключ к пониманию русского характера, среди
значимых черт которого воля, удаль, широта души.
Генезис концепта воля восходит к тем временам, когда русский крестьянин
был полным (вольным) хозяином своей жизни, когда на самом деле «волен»,
т. е. свободен, был каждый крестьянин, носивший в себе умелую и
привычную силу, владевший великой тайной из дикой земли создавать
плодородную почву.
Все исторически значимые социальные движения в России: казачество,
народничество («Земля и воля», «Народная воля»), анархизм, бунты,
восстания проходили под лозунгом «За вольную волю». Достаточно
вспомнить пушкинского Пугачева («Улица моя тесна. Воли мне мало») или
Разина. Не случайно В. Шукшин роман о бунтаре Степане Разине назвал «Я
пришел дать вам волю». Для Шукши57
С. И. Ожегов. Толковый словарь русского языка. - М., 1995, с. 92.
Ю. Н. Караулов, Ю. А. Сорокин, Е. Ф. Тарасов, Н. В. Уфимцева, Г. А.
Черкасова. Русский ассоциативный словарь. М., 1994, с. 46.
58
59
3. Е. Александрова. Словарь синонимов русского языка. М., 1995, с. 53.
Д. С. Лихачев. Заметки и наблюдения. Из записных книжек разных лет. Л.,
1989, с. 61.
60
120
на Разин - воплощение черт русского характера - больше всего на свете ценит
волю, ищет ее не только для себя, для всего Дона. Знаменателен в романе
диалог между Степаном Разиным и Фролом: «Может, я тебя и слушал - вроде
говоришь человеческие слова, но сам-то ты, Фрол, подневольная душа. Это
ты с молоком всосал - нельзя на царя подняться. Ты ишо на руках у матери
сидел, а уже вольным не был. И такие же у тебя мысли, хоть они кажутся
верными. Они верные, но они подневольные. А других ты не знаешь. Чего же
я буду выколачивать их из тебя, если их нету? На кой черт я гоняюсь за
тобой?.. Я других с собой подбиваю - вольных людей. Ты думаешь, их нету
на Руси?, а я думаю - есть... А мне, если ты меня спросишь, всего на свете
воля дороже» (В. Шукшин).
Выражение «вольная воля» на первый взгляд кажется бессмысленным, как и
фразеологизм «вольному воля», потому что построено на тавтологии. Но
глубинное осмысление его в духовно-культурном контексте позволяет
констатировать, что «вольная воля» - свобода без каких-либо ограничений,
простор в действиях, независимость (от ничего), неподвластность (никому),
нравственная мощь, бунтарство: «В поле две воли - кто осилит», «Дай ему
волю - он все перевернет», «Дай душе волю, захочет и боле», «В чистом поле
четыре воли: хоть туда, хоть сюда, хоть инаково».
Воля - специфический русский концепт. Воля переводится, к примеру, на
английский язык как will - «желание» или чаще freedom -«свобода». Для
русского человека «свобода» - это воля, не ограниченная какими-либо
нормами. Для англичанина «freedom» ассоциируется, скорее, с личными
правами и личным пространством индивида.
Свобода, переживаемая и подсознательно понимаемая как безмерная воля,
рождает тяготение к произволу, беззаконию, анархии: «Воля торжествует или
в уходе из общества, на степном просторе, или во власти над обществом...
русский идеал воли находит себе выражение в культе пустыни, дикой
природы, кочевого быта... разгула, самозабвения, страсти, разбойничества,
бунта»".
Не случайно во многих фразеологизмах «воля» представлена как негативное
явление, как результат проявления своеволия, т. е. дурной воли: «Своя
волюшка доводит до горькой долюшки», «Волю дать - добра не видать»,
«Больше воля - хуже доля».
Г. Федотов. Свобода. Сборник статей. N. Y., 1981, с. 182.
121
Специфический русский колорит воли приводит к удивительно
противоречивым формам ее практического воплощения, которые таят в себе
возможность не только выдающихся достижений, но и заблуждений, и
падений. Жажда свободы привела русский народ ко многим блистательным
военным победам, но одновременно породила С. Разина, Е. Пугачева, Г.
Распутина62, террор гражданской войны.
Русский концепт «воля» несет в себе одновременно возможности
позитивного и негативного осмысления. В межкультурной коммуникации он
чреват «взрывом».
Удаль
Удаль в различных словарях имеет широкий ряд синонимов -«смелость,
решимость, отвага, отчаянная храбрость, молодечество» (В. Даль). Также
«безудержная лихая смелость, соединенная с бойкостью, ухарством,
молодечеством» (БТС), «задор, безудержная отвага» (ССРЛЯ). В
этимологическом словаре обозначено свойство -«удал (у-да-л) - к дать,
удачливый», т. е. счастливый в предприятиях, а отсюда - самоуверенный,
отважный, смелый (А. Преображенский, ЭСРЯ).
Таким образом, удаль - не просто смелость, отвага, храбрость. Все эти
характеристики усиливаются такими признаками, как безудержная,
отчаянная, лихая, т. е. неудержимая, ничем не сдерживаемая, нерасчетливая,
смелая до безрассудности.
Удаль требует простора, степи, своеволия. Удалый - полный удали,
отличающийся удалью - постоянный эпитет фольклорных произведений:
«Выезжал удалый добрый молодец», «Тебя как-то, молодца, да именем зовут,
величают удалого по отчеству!» («Илья Муромец и Соловей-Разбойник»).
Удалой, удалец - храбрый, которому в отваге всегда удача. Удаль молодецкая
воспета в народных песнях: «Поют про Волгу-матушку, // Про удаль
молодецкую, // Про девичью красу» (Н. А. Некрасов). Русская удаль связана
с риском, с трудно переводимым
«"Скверный характер" Распутина - это проснувшийся зверь,
беспредельность, безумие разгула. Есть вечный ветер, который вырывается
из-за Урала и мчится по бескрайней равнине. Так порой и в русской душе
вечно бьется, бушует необъятная, опасная сила. И горе, если она вырывается
наружу...» Э. Радзинский. Распутин: жизнь и смерть. М., 2000, с. 291-292.
62
122
«авось», чреватым не одними победами, но порой и неожиданными
поражениями.
У концепта есть и негативный полюс. Удалой, лихой человек -вор,
разбойник. В ассоциативно-вербальной сети «удаль» нередко соседствует с
определением «лихой».
К семантическому полю слова «удаль» оказывается причастным «подвиг».
Оба эти концепта, до конца не переводимые на другие языки, несут, по
мнению Д. С. Лихачева, «сокровенные черты русского человека», храбрость,
помноженную на простор63.
У Л. Н. Толстого в романе «Война и мир» описано национальное проявление
храбрости: «Француз, который при Ватерлоо сказал: "Гвардия умирает, но не
сдается", и другие, в особенности французские герои, которые говорили
достопамятные изречения, были храбры... но между их храбростью и
храбростью капитана Тушина есть та разница, что если бы великое слово в
каком бы то ни было случае шевельнулось в душе моего героя, я уверен, он
не сказал бы его, во-первых, потому, что, сказав великое слово, он боялся бы
этим самым испортить важное дело, и, во-вторых, потому что когда человек
чувствует в себе силы сделать великое дело, какое бы то ни было слово не
нужно. Это, по моему мнению, особенная и высокая черта русской
храбрости». В идеале удаль способна сочетаться не только с храбростью, но
и особой сдержанностью, высшей скромностью, неким целомудрием, о
котором писал Л. Н. Толстой. Концепт «удаль» диалектически связан с
другими национальными концептами русского культурного мира.
Беспредельность
Беспредельность <беспредельный
<предел. Этимологически
«беспредельность» восходит к старославянскому дьлъ, префикс прь «предел». Предел - начало или конец, грань, край, рубеж, граница, конец
одного и начало другого (В. Даль); последняя, крайняя грань, степень чеголибо, участь, судьба (С. Ожегов); крайний, максимальный (БТСРЯ);
последняя, крайняя степень допустимого (ТСРЯ конца XX века), конец, край,
абсолютный, перейти, переходить; крайняя степень, предельная
возможность, порог (ССРЯ).
Д. С. Лихачев Заметки о русском. // Избранное. Классические
произведения Древней Руси. СПб., 1997, с. 100.
63
123
Для русского мира актуальными смыслами являются последняя, крайняя
грань, максимализм, крайняя степень, предельная возможность. Русская
душа поражает своей чрезмерностью во всем, своим постоянным выходом
«за пределы». Эта особенность обусловлена в том числе географическими и
историческими особенностями национального бытия64. Необъятные
пространства, экстремальный и склонный к резким колебаниям климат
обусловили такие ситуации, когда выживание народа зависит от
сверхнапряжения жизненных сил, будь то борьба с суровой и
непредсказуемой природой или защита от внешней угрозы.
Беспредельность, чрезмерность русской души образно осмыслена в стихах А.
К. Толстого:
Коль любить, так без рассудку, Коль грозить, так не на шутку, Коль
ругнуть, так сгоряча, Коль рубить, так уж сплеча, Коли спорить, так уж
смело, Коль карать, так уж за дело, Коль простить, так всей душой, Коли
пир, так пир горой.
Чрезмерность в положительном смысле воспринимается как широта и
открытость души, отсутствие мелочной расчетливости. Это проявляется, к
примеру, в доброжелательном гостеприимстве, хлебосольстве. Во всем мире
русские традиционно считаются очень гостеприимными людьми. Если вас
пригласили в гости, будьте готовы к тому, что вас так накормят, что вам еще
долго не захочется есть. Причем это произойдет даже в том доме, где живут
не очень богатые люди. Поделиться в порыве щедрой безмерности
последним, но не ударить в грязь лицом - характерная особенность русской
натуры.
Однако есть у этого свойства и обратная сторона. Русский человек привык
расточительно относиться к жизни, руководствуясь принципом «Бог дал, Бог
взял». Отсюда беззаботность, безрассудность, надежда на «авось». За таким
расточительством скрывалась твердая уверенность, что все равно всего и так
много. Русские помещики в безмерном порыве разгула теряли все свое
состояние, «новые
64
В. К. Трофимов. Душа русского народа. Екатеринбург, 1998, с. 102. 124
русские» поражают за границей своим мотовством. И дело здесь не только в
том, что им легко и неправедно достались огромные деньги. Разгул имеет
свою инерцию, свой ритм. Дойдя до предела, останавливаются, ищут выход.
Безмерный характер проявления душевных сил может порождать
максимализм, экстремизм, фанатическую нетерпимость65. Эти душевные
стихии отчасти предопределили прерывистый, скачкообразный ход истории
России. В религии свидетельством максимализма и нетерпимости выступает
история взаимодействия старообрядцев и никониан. Примером проявления
фанатизма, исключающего «средний путь», является отношение Петра I к
сыну. По этому поводу великий историк С. М. Соловьев писал: «Надобно
выбирать -среднего быть не может. Для блага общего надобно пожертвовать
недостойным сыном, надобно одним ударом уничтожить все преступные
надежды»66.
Отсутствие у русских людей некой «серединной» устойчивости проявляется
в «контрастности» поведения, в крайних противоположностях. «Между "есть
Бог" и "нет Бога" лежит громадное поле, которое проходит с большим
трудом истинный мудрец. Русский же человек нередко знает лишь какуюлибо одну из этих крайностей, середина же между ними не интересует его»
(А. П. Чехов).
Для «русскости» характерны крайности. «Если европейцы стремятся к
консолидирующей середине, то русский к всепобеждающему концу»67.
Крайности, контрасты, свойственные русским людям, проявляются и в
извечной полемике с Западом. Так, Кутузов в «Войне и мире» - полная
антитеза Наполеону, а РоЛия в романах Достоевского - абсолютная антитеза
Западу.
Недостаток «средней области культуры»68, возможно, объясняет порой
непонятную страсть к разрушению. Весьма показателен в этом смысле
пример с разрушением храма Христа Спасителя в Москве и его
восстановление в недавнем прошлом. Характерен алгоритм действий:
разрушить старый мир «до основанья», а затем Н. О. Лосский. Характер русского народа // Условия абсолютного добра.
М., 1991,
65
с. 263.
" С. М. Соловьев. Об истории новой России. М., 1993, с. 226.
В. Шубарт. Европа и душа Востока. М., 1999, с. 56. ** Н. О. Лосский.
Характер русского народа... с. 3.
125
«построить заново» лучший мир. При этом происходит переворачивание
социальных ролей: «кто был ничем, тот станет всем». Здесь особенно
примечательна молниеносность перехода от созидания к разрушению и
обратно. Переход как отсутствие перехода, как скачок -такова одна из
моделей ментальное™, часто воплощающаяся в истории. Быть может,
поэтому символ «ветра» - один из центральных в русской поэзии и культуре
(«ветры истории», «историческая буря»). Едва возникающему порядку в
России тотчас угрожает хаос, содержащий разрушительный и созидательный
потенциал. Быть может, поэтому никто не сумел усвоить античное
представление о Хаосе глубже русского поэта Ф. И. Тютчева:
О чем ты воешь, ветр ночной? О чем так сетуешь безумно? Что значит
странный голос твой, То глухо-жалобный, то шумно? Понятным сердцу
языком Твердишь о непонятной муке -И роешь, и взрываешь в нем Порой
неистовые звуки!..
О! страшных песен сих не пой.
Про древний хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться!..
О! Бурь заснувших не буди -Под ними хаос шевелится!..
Ощущение края замечательно передал и Ф. М. Достоевский. «Забвение
всякой мерки во всем - это потребность хватить через край, потребность в
замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься с нее наполовину, и в частных случаях, но весьма нередких - броситься в нее как ошалелому с
головой»69. Лишь потом «с такой же стремительностью, с таким же
безмерным порывом русский
Ф. М. Достоевский. Дневник писателя. Избранные страницы. М., 1989, с.
60. 126
69
человек спасает себя, но обычно когда и дойдет до последней черты, то есть
когда пойти дальше некуда»70. В русской народной сказке «горе» ведет
хозяина из беды в беду, из кабака в кабак. Пропивший последнее мужик
отказывается: «Нет, горе, воля твоя, а больше тащить нечего». «Как нечего?
У твоей жены два сарафана: один оставь, а другой пропить надобно». Взял
мужик сарафан, пропил и думает: «Вот когда пир! Ни кола, ни двора, ни на
себе, ни на жене». И непременно надо было, дойти до конца, до предела,
чтобы подумать о спасении.
Безрассудность русских проявляется в расчете на «авось». «Авось» восходит
к местоименному сочетанию «а во се». Буквальный смысл сочетания «а вот».
Указательное значение а во се постепенно заменяется на «вдруг», «если»,
конечный гласный утрачивается в потоке разговорной речи. Первые
употребления слова «авось» как частицы со значением «может быть»
относятся к XVII веку". В XVIII веке «авось» - обычное слово. По мнению А.
А. Потебни, из непосредственного местоименного указания на будущее
событие (во-се, а-во-се - только что, недавно) произошло авось (а-во-се) как
знак вероятности. Авось - может быть, станется, сбудется, с выражением
желания или надежды. Авоська - будущий желанный случай, счастье, удача,
отвага, авоськать - пускаться на удачу, безрассудно надеяться (В. Даль).
Об огромной роли, которую «авось» играет в русской культуре, говорит
бесчисленное множество народных пословиц и поговорок. «Авось Бог
поможет», «Авось - вся надежда наша», «Ждем, пождем, авось и мы свое
найдем».
Авось переводится на западноевропейские языки при помощи слов со
значением «может быть», «возможно», к примеру, в английском - perhaps,
maybe72. Однако употребление «авось» в русском языке показывает, что есть
достаточно контекстов, в которых «авось» не соответствует perhaps, maybe.
«Авось» содержит надежду на благоприятный для говорящего исход. «Лучше
здесь остановиться и переждать, авось буран утихнет да небо прояснится;
тогда найдем дорогу по звездам (А. С. Пушкин).
«Русское «авось» - это и отношение, трактующее жизнь как нечто
70
Там же, с. 63.
71
М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка... Т. I, с. 59.
72
А. Вежбицкая. Язык. Культура. Познание. М., 1996, с. 77.
127
непредсказуемое: авось обойдется, авось повезет, авось пронесет... Смысл в
том, что не стоит слишком полагаться на рациональные действия, всего все
равно не предусмотришь: авось да небось (да как-нибудь).
Концепт «авось» отражает особенности национального характера, способа
мышления. В. О. Ключевский, характеризуя великоросса, отмечал, что
своенравие климата и почвы обманывало скромные его ожидания и,
привыкнув к этим обманам, великоросс любил подчас очертя голову,
выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение,
противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта
наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть «великорусский
авось»73.
Возможно, с «авось» можно связать столь свойственный русским
иррационализм, проявляющийся в безрассудстве, в неподдающихся
объяснению с позиций логики поступках. Верно подмечено, что «русская
душа ушиблена ширью»74 и поэтому за широтой души, порожденной
необъятными пространствами, подчас скрывается отсутствие рационального
взгляда на житейскую ситуацию.
Другая, как бы оборотная, но светлая сторона русского «авось» - широта
души. «Авось» порождает хаос, который нередко оказывается более
продуктивным, чем рациональный подход и строгий порядок.
В беспредельных метаниях способна укротить душу лишь одна Вера.
Вера
«Вера» - слово общеславянское индоевропейского происхождения (лат. verus
- истинный, нем. wahr - верный). Является суффиксальным производным от
той же основы, что и лат. venus - любовь, гот. wens - надежда.
Первоначальное значение - истина, правда, затем - вера, уверенность75.
Закрепленная во внутренней форме связь веры и любви представляется
одной из существенных позитивных констант русской ментальное™.
7I
В. О. Ключевский. Лекции по русской истории... с. 24.
74
Н. А. Бердяев. Русская идея. М., 1990, с. 15.
Н. М. Шанский, В. В. Иванов, Т. В. Шанская. Краткий этимологический
словарь русского языка... с. 74.
75
128
Вера - уверенность, убеждение, твердое сознание, понятие о предметах
высших, невещественных, духовных; верование, отсутствие всякого
сомнения или колебания о бытии и существовании Бога; безусловное
признание истин, открытых Богом; твердая надежда, упование, ожидание (В.
Даль); убежденность, убеждение; религия, вероучение; вероисповедание;
доверие76. Среди ассоциаций, возникающих в ассоциативно-вербальной сети
в связи с концептом «Вера», на первом месте - Бог, надеяться77.
В течение многих столетий определяющим фактором русской культуры была
православная вера, определявшая нравственность. Судили о вере по
аккуратным посещениям церкви, по соблюдению обрядов, но особенно по
степени выполнения основных заповедей. «Креста на тебе нет» - говорили
человеку, совершившему бессовестный поступок. «Живет по-божески»,
«живет по-христиански» - говорили о тех, кто был совестлив и милосерден78.
Вера поддерживала в русском человеке чувство ответственности за других и
чувство ответственности перед Богом, твердую уверенность, что в жизни
есть направление, смысл. Верующий человек способен бороться с
экзистенциальным одиночеством.
Поклонение Богу ярко отраженно в языке русского народа: «Жить - Богу
служить», «Друг обо друге, а Бог обо всех», «Русским Богом да русским
царем святорусская земля стоит», «Бог всем судья», «Русский Бог велик», «С
Богом пойдешь - до блага дойдешь», «Русь святая, православная,
богатырская, мать святорусская земля». Вера была важнейшей частью
духовной жизни народа, что нашло подтверждение в пословицах и
поговорках: «Вера спасает», «Вера и гору с места сдвинет», «Менять веру менять и совесть», «У них вера хороша», «Без добрых дел вера мертва перед
Богом». Об этом размышляли крупнейшие русские мыслители. По мысли И.
А. Ильина, важно не только то, во что веришь, но еще и то, чем, т. е. какими
силами души осуществляется вера. Русский человек верит сердцем, «...в
сердце помещается такая скрытая функция сознания, как совесть»79. В этом
видится характерная особенность русского национального сознания.
76
3. Е. Александрова. Словарь синонимов русского языка. М., 1959, с. 39.
77
Ю. Н. Караулов. Русский ассоциативный словарь. М., 1994., с. 37.
78
Русские. М., 1999, с. 654.
В. Вышеславцев. Значение сердца в религии // Путь. Орган русской
религиозной мысли. Кн. 1., 1992., с. 58.
79
5. Заказ № 1321.
Следует иметь в виду историческую изменчивость, подвижность концепта
«Вера» («религиозность»). Достаточно сопоставить определения слова
«религия» в разных словарях: «Богопочитание, вера в Бога»; «духовная вера,
исповедание»; «мировоззрение, несовместимое с научным миропониманием,
основанное на вере в существование Бога, сверхъестественных сил,
управляющих миром»80; «мировоззрение, мироощущение и поведение,
основанное на вере в существование Бога (богов)»81.
Губительным для русской культуры, если учесть ее православную сущность,
был насильственный атеизм, подчас направленный против основ народной
ментальности: «Давно не смотрит Спас с божницы // И свет лампад давно
погас» (С. Клычков). Вместе с тем опасным для русской культуры было
превращение правящей церкви в инструмент государственной политики
накануне Октябрьской революции. Дойдя до предела в искоренении религии,
постсоветское общество начало возрождать ее. Маятник качнулся в
обратную сторону. Стремление во всем дойти до предела способно
проявляться как в разрушении, так и в созидательной работе. Однако никогда
в русском обществе до конца не прерывалась глубинная религиозная
традиция, которую воплощали в себе старцы и старицы, монахи и
митрополиты, послушники и священники. Нельзя сказать, что они
действовали наперекор политической власти. Скорее они возражали силам
более мощным и глобальным: материальным, эгоистичным стихиям тварного
мира. Так и сегодня в православных храмах духовенство выступает против
ценностей «культуры потребления», напоминая о ценностях нетленных:
Вере, Надежде и Любви. Именно они защищают человека в хаотичном,
неправедном мире от экзистенциального одиночества и тоски.
Тоска
Среди концептов русской культуры «тоска» занимает одно из центральных
мест. Внутренняя форма слова «тоска» не прояснена окончательно. Его
значения в древнерусском языке группируются вокруг признака «стеснение,
давление, натиск». Очевидно, праслаСловарь русского языка: В 4-х тт. / Под ред. П. П. Евгеньевой. Т. 3. М.,
1983, с. 704.
80
Толковый словарь русского языка конца XX века. Языковые изменения... с.
29.
81
130
вянское слово было tbska. M. Фасмер соотносит слово «тоска» со словами
тще, тщетный82. И. И. Срезневский дает толкование смысла тъска с помощью
слов «стеснение, притеснение; горе, печаль; волнение, беспокойство»8'.
В словарях «тоска» - «стесненье духа, томленье духа, мучительная грусть;
душевная тревога, беспокойство, боязнь, скука, горе, печаль, нойка сердца,
скорбь», «тяжелое гнетущее чувство, душевная тревога», «скука, уныние,
царящие где-либо, вызываемые однообразием обстановки, отсутствием дела,
интереса к окружающему», то, что вызывает у кого-либо «состояние
душевного томления, сильной скуки, уныния», «душевная тревога, уныние,
скука», а также (разг.) что-либо «очень скучное, неинтересное» (С. И.
Ожегов), «душевная тревога, соединенная с грустью, уныние». В. И. Даль
приводит множество сочетаний с этим словом и его производными:
тосковать, тоскливый, тоскливость, тощища, тоскечушка, тоскователь,
тоскуй, тоскнуть, тошнуть, тошновать. Синонимами слова «тоска» являются
уныние, печаль, грусть, аналогами - хандра, сплин, депрессия, скорбь, скука,
безнадежность, отчаяние, страдание, ностальгия, томление84.
Н. А. Бердяев акцентировал различие между тоской, страхом и скукой.
Первое - направлено на высший мир, последние два - на низший. В страхе
присутствует опасность, в скуке - пустота и пошлость низшего мира. Тоскует
же человек по чему-то иному, чем этот тленный мир. Тоска сопровождается
одиночеством, чувством оставленное™ Богом, но она же пробуждает
богосознание, дает надежду.
Склонность к тоске - особенная черта русского человека - связана и с
природными факторами, с «тоской бесконечных равнин» (С. Есенин) и
«пустынных, бесконечных дорог» (И. Бунин). Поистине противоречива
«власть пространства» над русской душой (Н. А. Бердяев).
Слово «тоска» трудно перевести на другие языки именно из-за специфики
обозначаемого им душевного состояния. Вот далеко не полные проявления
концепта «тоска» в русской литературе: «Тоска любви Татьяну гонит...» (А.
Пушкин), «Снова грусть и тоска мою
82
М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка... т. 4., с. 415.
И. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка. В 3-х
тт.: Т. 3., СПб., 1893-1912, с. 1057.
83
Новый объяснительный словарь синонимов русского языка / Под ред. акад.
Ю. Д. Апресяна. М- 1999, с. 264.
84
131
грудь облегли» (С. Есенин), «Устал я жить в родном краю // В тоске по
гречневым просторам» (С. Есенин), «Полюбил я тоской журавлиною // На
высокой горе монастырь» (С. Есенин), «Черная тоска как-то сразу подкатила
к сердцу Маргариты» (М. Булгаков), «Тоска сосала его сердце. Но еще
больше томило его ожидание вечера и желание выплакать эту тоску в таком
выражении, чтобы заплакал всякий» (Б. Пастернак). В русской литературе
возникает особая ячейка ассоциативно-вербальной сети, связанная с
метафоризацией и символизацией концепта «тоска».
«Тоска» оказывается связанной по принципу дополнительности и взаимного
отрицания с концептами «беспредельность» и «удаль». Сразу вспоминается
чисто русское противопоставление: «разгулье удалое и «сердечная тоска». В
этом же стихотворении А. С. Пушкина намечен ассоциативный ряд русской
тоски - «зимняя дорога», «скучная дорога», «глушь и снег», «печальная
луна», «печальные поляны», равнина, снег, ночь. Те же компоненты можно
встретить в рассказах А. П. Чехова «Каштанка» и «Тоска». В «Каштанке»:
«крупный, пушистый снег» «красил все в белое», «чем больше темнел
воздух», тем белее становились предметы». Но сюда примешиваются еще
«отчаяние», ужас и горечь, овладевшие Каштанкой, которые заставляют ее
«горько плакать». В рассказе «Тоска» почти повторяется описание
падающего в вечерних сумерках снега, который красит все в белое, но только
теперь снег уже мокрый. Извозчик Иона Потапов стремится кому-нибудь
рассказать о смерти сына, но, несмотря на множество людей вокруг него,
никто его не понимает и просто не замечает. Появляется ощущение
неприкаянности и безысходности. Каштанка - «бессловесная тварь» - не
может пожаловаться людям на свое горе. Иона тоже все равно что немой,
либо все вокруг него глухие.
Ф. М. Достоевский, наряду с другими экзистенциальными мотивами в своем
творчестве, затронул и мотив тоски. Вторая часть «Записок из подполья»
озаглавлена «По поводу мокрого снега». Снег, «мокрый», уже не белого
цвета, который является символом чистоты, а «желтый», «мутный», идет уже
не первый день. Этот отвратительный, «тошнотворно» желтый цвет снега,
оттепель, слякоть, сырость и промозглость петербургской погоды заставляют
«антигероя» припомнить «анекдот» из собственной жизни из разряда
«скверных», который не дает ему покоя на протяжении многих
132
лет. Мужчина встречает «неуютную», «чужую» женщину, с которой он
проводит ночь. После этого в нем «накипают тоска и желчь». Настенные
часы в узкой, тесной и низкой комнате хрипят, как от «сильного давления»,
будто их кто-то «душит»: на столе - огарок свечи. «Случайная» женщина
смотрит холодным, безучастным взглядом, нехотя отвечает на вопросы
(«тошно» отвечать). В «Исповеди Ипполита» из романа «Идиот» появляется
мотив «смертной тоски».
Одиночество и тоска неизбежно сцепляются друг с другом, что особенно
характерно для такой сферы концепта, как «тоска по родине». Более всего
встречаемая среди русских эмигрантов, она выражается зачастую словом
иностранного происхождения - «ностальгия».
Интересно отметить, что слово «ностальгия» в русском языке часто неверно
употребляется в значении «тоска по прошлому», тогда как в английском
языке равноправно сосуществуют два значения соответствующего: «тоска по
дому / родине» и «тоска по прошлому». В стихотворении Арсения
Тарковского «Вещи» обнаруживается новая грань образа - «тоска по
будущему» («но только по грядущему тоскую и не жалею начинать
сначала»).
Актуальный план концепта можно проследить на примерах текстов русской
эстрады последних десятилетий. В песне «Бессонница» из репертуара Аллы
Пугачевой есть такие строки: «Тоска за мною гонится,//3а прошлое плачу
.//Уйди, прошу, бессонница,//3абыть его хочу.// Тоска за мною гонится//У
бездны на краю...» и т. д. В песне рок-группы «Агата Кристи» речь идет о
«тоске без начала, тоске без конца». Мотив ностальгии, стремления к чему-то
недоступному присутствует в текстах песен Александра Буйнова.
Образ русской тоски оказывается чрезвычайно живучим. В национальной
концептосфере русской культуры продолжает активно ощущаться
внутренняя форма слова - теснота, тиски в противовес широте, удали, воле.
Тоска закрадывается в душу, если человек утрачивает смысл жизни. Она
настигает человека, потерявшего связь с общим делом и с делающими это
дело людьми. Разрыв с «соборностью», выпадение из нее часто порождают
«тоску».
Интеллигентность
Концепт «интеллигентность», происходя от латинского корня intelligo,
приобрел особенно русское значение и наполнение. В западноевропейских и
русских словарях до конца XIX века вместо интел133
лигенции и интеллигентности присутствует «интеллектуализм» «специальный
термин,
обозначающий
воззрение,
признающее
85
первенствующее значение за умом, интеллектом» . Между тем
интеллигентность выходит за рамки этого
понятия, обрастая
дополнительным смыслом, включающим также совестливость, деликатность,
способность к самоограничению, чувство ответственности за общественные
интересы. Характерным типом русского интеллигента был А. П. Чехов,
сочетавший твердость убеждений с природным тактом, мягкостью,
самоотверженностью. Его поездка на Сахалин с целью облегчения участи
заключенных, его бескорыстная врачебная деятельность, даже предсмертное
наставление сестре Марии Павловне -«помогай бедным» - проявление
интеллигентности в самом высоком смысле. Эти же свойства А. П. Чехов
ценил в современниках и отразил во многих своих героях. Летом 1892 года,
борясь в деревне с голодом и с холерой, он оставляет запись о том, что
«интеллигенция работает шибко, не щадя ни живота, ни денег: я вижу ее
каждый день и умиляюсь». В статье А. К. Дживелегова отмечается, что слово
«интеллигенция», пущенное в оборот писателем, редактором и издателем
журнала «Библиотека для чтения» в 60-е годы XIX века П. Д. Бо-борыкиным,
являет собой особую общественную группу, состоящую из представителей
умственного труда, нужных обществу и не нуждающихся в меценатстве86. По
мысли Ю. М. Лотмана, «интеллигенция - это не только оппозиция. Но и
чувство вины и перед теми, кто больше страдает («меньшим братом»), и
перед теми, кто сильнее, и проч. Как оппозиционность может быть
направлена во все стороны, так и чувство вины может быть ориентировано
по-всякому. (...) именно сочетание оппозиционности ко всему и чувства вины
перед всем, бунта против всего и смирения перед всем создает тот
специфический русский комплекс, который мы напрасно искали бы на
Западе», «...интеллигенция - гибрид щегольства и религиозности, кокетства и
жертвы, избранничества и самоотвержения. Подчеркивая какую-либо одну
сторону, мы теряем специфику. Именно с этой «обоюдностью» связаны и
героические взлеты, и жалкие падения русской интеллигенции на разных
витках ее трагической истории»87.
См.: Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза, И. А. Ефрона: т. XIII.
СПб., 1894.
85
86
См.: Энциклопедический словарь Гранат, 1913, 7-е изд.
Ю. М. Лотман. Письма / Сост., подготовка текста, вступ. статья и коммент.
Б. Ф. Егорова. М., 1997, с. 628-629.
87
134
Представление о необходимости интеллигенции обществу и о ее внутренней
независимости составляет главный круг концепта, включающий его генезис
(от образованного дворянства или из образованной части третьего сословия менее
затронутых
буржуазным
меркантилизмом),
а
главное,
ориентированного на роль либерального идеолога. Русская интеллигенция
всегда стремилась сообщить свое мнение широким общественным кругам.
До 1917 года в России к интеллигентам причисляли прежде всего
гуманитариев -врачей, педагогов, писателей, артистов, адвокатов...
Духовенство, кадровые военные и даже инженеры интеллигентами обычно
не назывались, хотя к ним могли быть причислены и люди не столь
высокообразованные, но самостоятельно мыслящие, тянущиеся к свету.
«Писатели-деревенщики» вывели целую плеяду таких «сельских
интеллигентов».
С другой стороны, интеллигентность - это нерешительность, непрактичность,
нерациональность - свойства, которые могут расцениваться как социально
негативные. Для философа-историка, участника сборника «Вехи» (1909)
Петра Струве интеллигентность - специфически русское явление, а
интеллигенция - деструктивная общественная группировка, разрушающая
всякий государственный порядок и обреченная либо на переход в
интеллектуалы, либо на исчезновение.
Эти особенности интеллигенции и интеллигентности вызывали и
продолжают вызывать острые споры. Идущие от шестидесятников XIX века
к шестидесятникам XX столетия, а затем и к нашим дням разногласия о роли
интеллигенции и достоинствах интеллигентности особенно обострились в
советскую эпоху.
В оценке В. И. Ленина, интеллигенция «не есть самостоятельный
экономический класс и не представляет поэтому никакой самостоятельной
политической силы»88. Эти же мысли, выраженные в еще более жесткой
форме, повторяет И. Сталин, у которого «интеллигенция не играет
самостоятельной роли» и может быть сильна, только если соединится с
рабочим классом. Если она идет против рабочего класса, она превращается в
ничто», поскольку сама она является «прослойкой, а не классом» (И. В.
Сталин, «Вопросы ленинизма»).
Пренебрежительное и настороженное отношение к интеллигенции со
стороны советской власти сказалось в стремлении одновре88
В. И. Ленин. Собр. соч. 4-е изд., т. 11, с. 343.
135
менно ее и приручить, и унизить. А. М. Горький заклеймил интеллигенцию в
статьях и в романе «Жизнь Клима Самгина».
В концепте «интеллигентность» советской поры сосуществуют почтение,
жалость и даже легкое презрение, рождаемые из исторического контекста и
порождающие словосочетания вроде «гнилого интеллигента», «мягкотелого
интеллигента», «интеллигентщины».
Сдержанно-негативные оценки интеллигентности присутствуют и в
энциклопедических словарях советской эпохи, где признание численного
роста образованных людей, особенно в сфере науки и техники, фактически
приравнивает интеллигенцию к интеллектуалам. Лишаясь собственной роли,
объявляясь «золотым фондом партии и государства», интеллигенция из
концепта превратилась в понятие.
Подробно концепт «интеллигентность» рассмотрен Ю. С. Степановым,
предложившим дальнюю историю термина и концепта, социологическую
характеристику и связь понятия «интеллигенция» с концептом русской
духовной жизни XIX и XX веков. В статье Ю. С. Степанова при определении
«интеллигентности» особо выделяется такое свойство, как тревога, ставшее
«во французской культуре именно почти термином inquitude «беспокойство»,
но тем не менее не похожее на русское, восходящее к Московской Руси
«духовное странничество»89. Это «духовное странничество» - чрезвычайно
удачно найденный исторический и ментальный слой концепта
«интеллигенция». «Живучи на Руси, - заметил современный писатель, нельзя не путешествовать хотя бы туда-сюда; иначе чего доброго кажется,
что и не на Руси живешь... И в дорогу без оглядки - айда, ребята, узнаватьвыяснять, кому на Руси жить хорошо, а вот нам-то что-то почему-то
плоховато». И странствуют «правдоискатели от сохи» («со-шлися и
заспорили»), «преждевременно интеллигентный Радищев, или почти через
двести лет интеллигентный Веничка», или «герои-посланцы Платонова»,
потому что «изволите видеть, но нет этой пропасти между русской
интеллигенцией (если только не обзывать ее «об-разованщиной» и не
отчислять по разряду злокозненных инородцев) - и русским народом. Надо
ли объяснять, какой «этой» пропасти? Не надо - нету ее, и все тут...» (В.
Ерофеев, «Москва - Петушки»).
В перестроечное и постперестроечное время в обстановке информационной
свободы вновь расширяется поле концепта, в чем неСм.: Ю. С. Степанов. Константы. Словарь русской культуры... с. 610-628.
136
89
малую роль сыграли такие интеллигенты, как А. Д. Сахаров или Д. С.
Лихачев. И в условиях первоначального накопления капитала, усиления роли
олигархов даже в разговорной речи постоянно употребляется
«интеллигентность»
в
положительном
смысле
в
противовес
«неинтеллигентности» - голому, бессовестному расчету, наглому нажиму,
меркантилизму.
Концепт «интеллигентность» (интеллигент) остается одним из главных в
русской ментальное™, живущей в контексте таких концептов, как «совесть»,
«любовь», «вера», «тоска», «соборность».
Русская концептосфера представляет собой набор концептов и констант,
определяемый особенностями их сцепления. Ее функционирование приводит
к постоянному возникновению и взаимоналожению концептов. При
сравнении русской концептосферы с культурными мирами других
европейских народов в ней выявляются значимые несовпадения, зияния и
лакуны, обусловливающие и затрудняющие межкультурную коммуникацию.
Австрия и Австрийское (Osterreich)
Концепт «австрийское/Австрия/австрийцы) является одним из ключевых
элементов национальной культуры. Концепт, именующий народ и его почву,
содержит, как правило, смысловые противоречия, открывая возможности для
различных толкований. Темный и непроясненный характер этнонима может
быть связан с тем, что не вполне ясно, чья точка зрения изначально в нем
закреплена.
Согласно одной из версий, имя Osterreich впервые письменно зафиксировано
в грамоте Отто III от 1 ноября 996 года. Император дарит епископству
Фрейзинг (Freising) большие и малые владения в местности, которую в
народе называют «Ostarrichi» («...in regione vulgari vocabulo Ostarrichi...») 90. B
X-XI веках это слово означает «области на Востоке», получая различные
обозначения (in pago Osterriche, Ostarrike in Oriente, in marche Osterriche, in
comitatu Osterreich). B 1136 году зафиксировано латинское обозначение - terra
Austria. В «Божественной комедии» («Ад», песня 32, 26) Данте упо90
E. Scheithauer, H. Schmelzer, G. Woratschek. Geschichte Osterreichs in
Stichworten: Teil I: Von der Urzeit bis 1282. Wien, 1971, S. 62.
137
минает Австрию, включая слово «Osteric» в славянский контекст (Non fece al
corso suo si grosso velo / D'invemo la Danoia in Osteric...). В «Разговоре о
Данте» (1933) О. Э. Мандельштам по поводу этого места замечает: «Вдруг ни
с того ни с сего раскрякалась славянская утка». Поэт имеет в виду
употребление
таких
слов,
как
«Osteric»,
«Tamberic»,
«eric»
(звукоподражательное словечко - «треск»)".
Первая часть сложного существительного Oster- восходит к др.-исл. austr.
(восток/ на востоке), а также греческому корню austa-, означающему ausos
(рассвет). Вторая часть сложного имени -reich восходит к древненемецкому и
кельтскому истокам (rihhi) и означает «государство» и «король». Итак,
«Австрия» - это владение на Востоке. Заглядывая в историческую
перспективу, в будущее этой страны, осмысливая суть концепта, можно
сказать, что диалог с Востоком оказался тесно связанным с судьбой народа.
Австрия владела восточными землями, утрачивала и вновь обретала их.
В дальнейшем обозначение «Osterreich» в разных формах и сочетаниях
фиксирует переломные моменты национальной истории: Herrschaft zu
Osterreich (Dominium Austriae), Kaisertum Osterreich. Сложный состав имени
сохраняется даже в тех случаях, когда слово «Австрия» прямо не возникает:
Doppelmonarchie, Osterreich-Ungarn, k.u.k. Monarchie, Cisleithanien,
Transleithanien92, Donaumonarchie, и так далее. Вспомним ироничное название
страны, придуманное Р. Музи-лем, - Какания (k.u.k. - Kakanien).
Примечательно, что официальная номенклатура обозначений во времена
третьего рейха запрещала использовать название «Osterreich». Страну
следовало называть сначала «Ostmark» (остмарк, восточная провинция
третьего рейха), а затем, после 1942 года, - «Alpen- und Donaureichsgau»
(Альпийская и дунайские имперские области).
Осип Мандельштам. Сочинения. В 2-х тт.: Т. 2. / Сост. С. С. Аверинцева и
П. М. Нерлера. М., 1990, с. 244.
91
Цислейтания - часть территории Австро-Венгрии к западу от реки Лейта,
включавшая Нижнюю Австрию, Верхнюю Австрию, Зальцбург, Тироль,
Форальберг, Шти-рию, Каринтию, Истрию, Герц, Градиску, Далмацию,
Богемию, Моравию, Силезию, Галицию, Буковину, Крайну. Транслейтания часть территории Австро-Венгрии к востоку от реки Лейты. После
соглашения 1867 года это обозначение получили все страны венгерской
короны.
92
138
Если в качестве наименования этнонима и страны выступает сложное,
многокомпонентное слово, то возникают следующие теоретические
возможности: элементы данного образования могут тяготеть друг к другу
(Osterreich) или стремиться к распаду (Oster-reich). Эти символические
возможности могут находить свое выражение в истории. В разные периоды
австрийской истории побеждали то силы диалога, сцепления, то энергия
разрыва, распада. В таких случаях возникали такие концепты, как
«Restosterreich» (часть страны, оставшаяся после полного распада империи в
1918 году). Особую историю имеет обозначение «Heim ins Reich» Grossostereich, связанное со стремлением определенных кругов австрийского
общества соединиться с Германией (IV, 31).
Современное название страны - «Republik Osterreich», - истолкованное как
элемент национальной концептосферы, представляется парадоксальным.
Сочетание республиканских, демократических ценностей с имперской
инерцией продолжает влиять на скрытые и явные мотивы политических
решений.
Представляется, что в концепте «Osterreich» смоделирована, символически
спроектирована не столько австрийская история, сколько национальная
судьба.
Геополитическое положение
Геополитическое положение Австрии по-прежнему воспринимается в
контексте ее прошлой истории. Современная «малая Австрия» (KleinOsterreich), занимающая скромное место на карте Европы, незримо окружена
огромной Австрийской империей (Gross-Osterreich), давно уже не
существующей, но все еще продолжающей влиять на ментальность и
культуру народа.
Современная Австрия - государство в южной части Центральной Европы.
Площадь страны - 83 858 кв. км. Австрийский гимн, текст которого
принадлежит Пауле фон Прерадович (Preradoviae, 1887-1951), воспевает
«страну гор», полей, соборов, рек и пашен (Land der Berge, Land am
Strome...), расположенную в самом центре (inmitten) Европы. Сегодня
Австрия не имеет выхода к морю, хотя в прошлом в ее состав входили такие
портовые города, как Венеция и Триест.
Австрия - федеративное государство. Глава государства - президент. Во главе
федерального правительства стоит канцлер. Австрия - демократическая
республика парламентского типа. Высший за139
конодательный орган - двухпалатный парламент. Население Австрии - около
восьми миллионов человек (1998), среди них примерно 720 000 иностранцев.
После балканского кризиса новые потоки беженцев устремились в
европейские страны, в том числе и в Австрию. Отношение к иностранцам,
«чужим» сегодня - одна из кардинальных проблем. Силовое поле концепта
«свое/чужое» продолжает определять линии развития австрийского
общества. От новеллы классика XIX века А. Штифтера (Stifter, 1805-1868)
«Авдий» (Abdias,1842) до знаменитой пьесы Т. Бернхарда (Bernhard, 19311989) «Площадь героев» (Heldenplatz, 1988) продолжаются попытки
осмысления образа «чужого» в австрийской литературе и культуре.
'Австрия граничит с Германией, Чехией, Словакией, Венгрией, Словенией,
Италией, Швейцарией, Лихтенштейном. Общая протяженность границ - 2706
км. Протяженность границ с восточноевропейскими странами - 1257 км.
Австрийская республика располагается на перекрестке традиционных
торговых путей между Севером и Югом, Западом и Востоком. Здесь
пересекаются «древние мировые оси» (Р. Музиль). Геополитическая ось
«Восток - Запад» во многом определяет историческую роль австрийского
государства. На это указывает и название страны.
Транзит существенно влияет на общественную жизнь. Транзитные
транспортные потоки изменили жизнь целых районов. Шум и нагрузка на
окружающую среду выросли многократно. Проблемой иного рода являются
потоки туристов. Целые населенные пункты в различных федеральных
землях утратили самостоятельную, «свою» жизнь, существуя лишь для
обслуживания «чужих». Исторически семантика «промежуточного
пространства» (Zwischenraum) пронизывает политику, экономику и культуру
страны93.
Становление империи привело к тому, что австрийцы приобрели уникальную
способность заглядывать, проникать и вникать в смежные этнические,
культурные и языковые пространства. Хотя наибольшая протяженность
Австрии с севера на юг составляет всего лишь 294 км, а с востока на запад 580 км, ландшафты страны удивительно разнообразны. Австрия - страна гор,
озер и лесов. Главная
93
Hans Eichhorn. Terrassenraum, Seeblick, Mowenflug. // Uber Osterreich zu
schreiben ist schwer. Osterreichische Schriftsteller uber Literatur - Heimat Politik. / Hrsg. V. Gerald Leitner. Salzburg und Wien, 2000, S. 104.
140
река Австрии - Дунай. Более 60% территории страны занимают Восточные
Альпы, на востоке располагается Паннонская низменность (11,3%).
Австрийцы очень бережно, внимательно и экономно относятся к природным
ресурсам. В отношении охраны природы, биологически чистых продуктов,
по качеству питьевой воды Австрия занимает одно из первых мест в мире.
Распад гигантской империи, утрата территорий с огромными природными
ресурсами научили австрийцев бережному обращению с природой.
Техническая цивилизация в Австрии достигла вершин: предупреждения о
сходе лавин, сильном ветре, снегопадах в горах или просто пробках на
автобанах доступны всем и всегда. Тем не менее природа в этой стране, как и
повсюду, порою бывает опасно непредсказуемой. Глобальные тенденции
мирового развития привели к изменению климата на планете. Вместе с тем
комфорт и цивилизация притупили бдительность людей, забывших о
«безднах» природы и безгранично уверовавших в возможности современной
техники.
На небольшой территории располагается несколько климатических зон:
альпийская, зона континентального климата (восток страны), на юго-востоке
- средиземноморская климатическая зона. Средняя температура января -1 ...5° С, летом +19° С. Даже после того как распалась империя и от огромной
страны осталась лишь небольшая территория, природа ее по-прежнему
неисчерпаемо богата и разнообразна. В Австрии с особой силой открывается
неисчерпаемость малого. Каждая складка местности неповторима, конкретна
и уловима лишь в этой конкретности. Такова и глубинная традиция
австрийского искусства, связанная с природой. По словам А. В. Михайлова,
для австрийских художников вся действительность концентрируется в вещах,
причем «...вещи абсолютно конкретны, но в них же и воплощение всеобщего,
вещи уникальны, но они же и олицетворение мировых первоначал»94. Слово
«Mannigfaltigkeit» (разнообразие, многогранность) - одно из ключевых для
понимания австрийской истории, природы и культуры95.
А. В. Михайлов. Из источника великой культуры // Золотое сечение.
Австрийская поэзия XIX-XX вв.: Сборник / Составление В. В. Вебера и Д. С.
Давлианидзе. М, 1988, с. 30.
94
Во «Введении» к энциклопедии «Австро-Венгерская монархия в рассказах
и картинах» кронпринц Рудольф писал о «чудесном разнообразии» (herrliche
Mannigfaltigkeit) природы и нравов» в империи. См.: Die OsterreichischUngarische Monarchie in Wort und Bild. Aus dem Kronprinzenwerk des
Erzherzogs Rudolf / Asgewahlt von Christiane Zintzen. Wien - Koln - Weimar,
1999, S. 24.
95
141
Разнообразие климатических зон создает идеальные условия для туризма.
Особенно распространен зимний туризм. Австрия - одна из ведущих
горнолыжных стран мира. Опыт Австрии показывает, что международный
туризм приносит не только широкое общение, выход за пределы
провинциальности, но порою таит в себе и большую опасность. Жесткую
оценку «массовому туризму» дает известный публицист Р. Менассе
(Menasse), автор блестящего эссе «Страна без свойств» (Das Land ohne
Eigenschaften, 1992). Менассе считает, что превращение австрийской
природы в объект потребления сделало из Австрии «...сцену, украшенную
живописными декорациями и совершенно безлюдную, если не считать
глазеющих на нее иностранцев»96.
Немецкий язык является родным для 98% жителей современной Австрии.
Словенское, венгерское и хорватское национальные меньшинства составляют
лишь 0,6% общего числа граждан. «Австрийский немецкий» (П. Визингер)
имеет отчетливый южнонемецкий колорит. Специфическую окраску имеет
его лексический состав. В нем выделяется большой слой лексики
славянского,
мадьярского,
итальянского
происхождения.
Однако
соответствующие слова давно уже ассимилировались, перестали
восприниматься как заимствованные, чужие97. В «Австрийско-немецком
словаре», составленном А. Вин-терсбергером при участии X. К. Артмана,
приведены многочисленные (часто иронические) примеры. Из чешского в
австрийский немецкий пришли: barabern: malochen (от чешского poroba рабство); bohmackln - говорить с чешским акцентом; Chaluppe: от чешского
chalupa (халупа); Kren - хрен (от чешского Kren); Lepschi: auf Lepschi gehen слоняться, отправиться куда-либо, чтобы развлечься (от чешского lepsi лучший); pomali - медленно (от чешского ро malu);
" Роберт Менассе. Страна без свойств: Эссе об австрийском самосознании /
Пер. А. Белобратова, при участии 3. Мардановой. СПб, 1999, с. 99.
" U. Ammon. Die deutsche Sprache in Deutschland, Osterreich und der Schweiz.
Das Problem der nationalen Varietaten. Berlin - New York 1995. Sprache und
Name in Osterreich. Festschrift fur Walter Steinhauser zum 95. Geburtstag. / Hrsg.
von Peter Wiesinger. Wien, 1980. Wolfgang Pollak. Was halten die Osterreicher
von ihrem Deutsch? Eine sprachliche und soziosemiotische Analyse der
sprachlichen Identitat der Osterreicher. Wien, 1992. Osterreich. Ein
landeskundliches Lesebuch von Jurgen Koppensteiner. Munchen, 1990. Sylvia
Moosmuller. Hochsprache und Dialekt in Osterreich. Soziophonologische
Untersuchungen zu ihrer Abgrenzung in Wien, Graz, Salzburg und Innsbruck.
Wien - Koln - Weimar, 1991. G. J. Zibrowa. osterreichisches und schweizerisches
Deutsch. Moskau, 1995, S. 51.
142
schetzkojedno - все равно, безразлично (от чешского vsecko jedno) и т. д.98. На
разных уровнях (фонетическом, грамматическом и особенно лексическом)
австрийского
немецкого
заметны
промежуточные
семантические
пространства. Исторически австрийцы обладали способностью вслушиваться
в речь соседей. Постепенно происходило усложнение языкового сознания,
которое вбирало в себя чужое, превращая его в свое. Наряду с
немецкоязычными регионами Швейцарии и Германией Австрия сегодня один из центров развития немецкого языка".
Австрия - член Европейского Союза с 1995 года. Экономика страны
интегрирована в общеевропейские структуры. Важнейший торговый партнер
- Германия. В конце XX века Австрия вошла в число наиболее богатых
европейских стран, сочетавших рыночную экономику с эффективной
социальной защитой. В 1950-1990-е годы сложилась и упрочилась
политическая система Второй республики, в основе которой лежала
коалиция Социалистической партии Австрии (SPO) и Австрийской народной
партии (OVP). Ситуация начала меняться лишь в последние два года, когда к
власти пришла новая коалиция: Австрийская народная партия (OVP) и
Австрийская партия свободы (FPO). Из-за профашистских высказываний
лидера Австрийской партии свободы Йорга Хайдера страна попала в
ситуацию политической изоляции. Постепенно новому правительству
удалось изоляцию преодолеть. При этом оно предприняло шаги, которые не
были осуществлены в предыдущий период. Взят курс на либерализацию
экономики, что влечет за собой ослабление системы социальной защиты.
Приближается момент, когда австрийцам придется окончательно отказаться
от политики нейтралитета. Как отмечает Р. Менас-се, политики давно уже
совершили этот шаг. Однако «нейтралитет» стал важнейшим концептом,
опорой самосознания, идентичности. Разрушение концептов - процесс
непредсказуемый и опасный.
В прошлое уходит и политика социального партнерства. Отменено
бесплатное высшее образование. Параллельно нынешнее правительство
приступило к компенсационным выплатам жертвам на98
Worterbuch. Osterreichisch-Deutsch. Zusammengestellt von Astrid
Wintersberger unter beratender Mitarbeit von H. C. Artmann. Salzburg und Wien,
1995.
99
Eva-Maria Krech. Osterreichisches Deutsch - deutsches Deutsch. Zu Fragen der
Plurizentrizat der deutschen Sprache // Interkulturelle Kommunikation / Hrsg. von
Ingrid Jonach. Munchen - Basel, 1998, S. 160-168.
143
ционал-социализма. На это никак не могли решиться предыдущие
правительства, членов которых никак нельзя было упрекнуть в симпатии к
лозунгам третьего рейха. В Австрии возникла новая динамическая,
противоречивая социально-политическая ситуация. Страна вновь вступила в
эпоху интенсивного формирования констант и концептов.
«Вчувствование»
Вчувствование (общительность, способность представить себя на месте
другого, диалогичность) представляется главным позитивным концептом
австрийской культуры. Так, поэт и драматург Гуго фон Гофмансталь
(Hofmannsthal, 1874-1929) в знаменитом сравнении прусского и австрийского
начал определяет эту черту как способность «вдумываться» в мысли другого
(Hineindenken in andere...)100. Правда, цитата из Гофмансталя имеет очень
важное продолжение, о котором речь еще впереди.
Основной концепт можно принять в редакции известного австрийского
писателя Антона Вильдганса (Wildgans, 1881-1932). Вильд-ганс
сформулировал его в «Речи об Австрии» (1929). Писатель объясняет
австрийскую способность «вдумываться», «вчувствоваться» в духовный
склад других народов склонностью к «психологии». Притом «психология»
понималась не как ученое занятие или удовлетворение любопытства, а как
обязанность, «долг»'"'. Психология у Вильдганса напрямую связана с
«переводом». По мнению писателя, каждый австриец немецкого
происхождения отлично знал, что все общие идеи и положения,
предназначенные для «государства в целом» (Gesamtstaat), будут
переводиться на многие языки. При этом оказывается, что, сохраняя
смысловую схожесть, одно и то же предложение получает не только разное
фонетическое, но и не совпадающее душевное, внутреннее звучание (sondern
auch seelisch einen anderen Klang hat). Другими словами, одно и то же слово,
произнесенное на разных языках, могло вызывать различные ассоциации,
переживания, представления.
Цит. по: Helmut Gollner. Literatur: osterreichische Literatur der 2. Republik.
Materialien zur osterreichischen Landeskunde fur den Unterricht aus Deutsch als
Fremdsprache: Bd. 12. Wien, 1999, S. 79.
100
101
Anton Wildgans. Rede uber Osterreich. Salzburg, 19762, S. 29-30.
144
Как известно, при переводе «сотворчески» воссоздается иной аспект
исходного имени102. Именно на это неизбежное несовпадение обращает
внимание А. Вильдганс. Тем самым восприятие превращало всякий текст в
нечто совершенно иное. Во всяком случае это было именно так на
эмоциональном уровне. Австрийцы часто сталкивались с этой проблемой.
При этом они развили особый музыкальный слух, особую чуткость и
кротость, связанные с уважением к «другому». И все же драма АвстроВенгерской монархии оказалась во многом драмой языка. Принудительное
онемечивание или мадьяриза-ция, столь часто встречавшиеся в истории
габсбургской монархии, подрывали взаимопонимание между народами.
Представляется, что способность австрийцев к «психологии» была связана с
допущением многовариантности, множественности смысла. При этом
концепт «вчувствования» сталкивался с имперскими и чиновничьими
концептами «порядка» и «долга».
В Австрии, более чем в других странах Европы, геополитическое положение,
история и традиции указывали на близость, острое и опасное переплетение
«своего» и «чужого». Судьба многонациональной империи всегда зависела
от решения вопроса, останется ли «чужое» чуждым и только «чужим»,
сумеют ли австрийцы отказаться от бессознательной уверенности, что
правильным и единственно верным может быть лишь «свое».
Задолго до А. Вильдганса кронпринц Рудольф выдвинул мысль, которая
объединила австрийскую музыкальность и способность вслушиваться в
других. В одном из незавершенных набросков 1880 года он писал о
«концерте всех австрийских народов» (Concert der gesamten osterreichischen
Volker)103. Эта формула прямо предвосхищает идеи А. Вильдганса. При всей
риторичности оборота отметим его специфически австрийское музыкальное
наполнение и отчетливый просветительский смысл. Как известно, концерт в
музыке -произведение, в основе которого одновременно лежат представления
о согласии и состязании. Концертная форма построена на контрасте.
Возможна, что метафора кронпринца Рудольфа была вовсе не слуСвященник Павел Флоренский: Сочинения. В 4-х тт.: Т. 3 (2). / Редактор
тома игумен Андроник (А. С. Трубачев). М., 1999, с. 232-233.
102
103
Kronprinz Rudolf. «Majestat, ich warne Sie...»: Geheime und private Schriften.
/ Hrsg. Von Brigitte Hamann. Munchen, 1987, S. 53.
145
чайным риторическим оборотом. В образе «концерта народов» заложены
идеи солирования и контраста, состязания и гармонии, а за всеми этими
противоречивыми признаками скрывается принцип «диалогичности»,
«диалога». Заслуживают внимания и соображения кронпринца о «концерте
всех (gesamt) народов», составляющих монархию. Здесь, по-видимому,
скрывалась смысловая и историческая ловушка. Если учитывать
«общегосударственные интересы», то неизбежен и «централизм». Оркестру
нужен дирижер или, на худой конец, концертмейстер. «Централизм», в свою
очередь, затрудняет признание равных прав за всеми народами. Возникает
замкнутый круг, в который Австро-Венгрия попала намного раньше других
многонациональных империй104.
Предлагая собственную версию идеальных первооснов австрийской
культуры, писатель А. Штифтер (Stifter, 1805-1868) вводит словосочетание
«кроткий закон» (das sanfte Gesetz). Представляется, что это еще одна
удачная формулировка основного позитивного концепта105.
Эпитет «кроткий» (sanft) скрыто связан с основным концептом
«вчувствования»,
общительности,
диалогизма.
Любопытно,
что
этимологически слово «sanft» восходит к индо-германским корням *somo-,
*sama- ('gleich' gehort, то есть вместе), а также к готскому samjan
(нравится)106. Таким образом, в эпитете «sanft» сходятся в одной смысловой
точке глубинная способность австрийцев учитывать интересы другого,
вступать с ним в диалог,
Примечательно, что во введении к известной энциклопедии «АвстроВенгерская монархия в рассказах и картинах» кронпринц Рудольф писал о
«чувстве солидарности», столь необходимой его родине. См.: Die
osterreichisch-ungarische Monarchie in Wort und Bild. Aus dem Kronprinzenwerk
des Erzherzogs Rudolf / Ausgewahlt von Christiane Zintzen. Wien - Koln Weimar, 1999, S. 23.
104
H. Павлова. О кротком законе // Адальберт Штифтер. Бабье лето / Пер. С.
Апта. М., 1999, с. 13. Отметим, что, сравнивая национальные характеры в
Пруссии и Австрии, поэт и драматург Г. фон Гофмансталь указывал на
«природный», органичный (gewachsen) характер австрийской истории. Hugo
von Hofmannsthal. Preusse und Oesterreicher // Gesammelte Werke. Reden und
Aufsaetze II. - Fr. am Main, 1979, S. 458^161.
105
106
Friedrich Kluge. Etymologisches Worterbuch der deutschen Sprache, 22
Auflage unter Mithilfe von Max Burgisser u. Bernd Gregor, vollig neu bearbeitet
von Elmar Seebold. Berlin - New York, 1989, S. 617.
146
быть с ним заодно, вместе и потребность - нравится, быть приятным. В
Австрии эту черту обозначают словом «Entgegenkommen» (умение не
столько спорить или конфликтовать, сколько идти навстречу).
Теперь вернемся к исходному суждению Г. фон Гофмансталя. Полностью
оно выглядит так: австрийской является способность -«Hineindenken in andere
bis zur Charakterlosigkeit» - вдумываться в мысли другого вплоть до утраты
собственного характера. Очевидно, что здесь затронута обратная сторона
центрального концепта, его отрицательный полюс. Мы подошли вплотную к
такому феномену австрийской культуры, как «человек без свойств»,
описанному в одноименном романе Р. Музиля (Musil, 1880-1942)107.
Равновесие, компромисс
Равновесие (Ausgleich), компромисс -- один из ключевых концептов
австрийской ментальности. Именно это слово чаще всего используется для
описания исторических процессов. В многотомной «Истории Австрии в
ключевых словах» это слово используется для обозначения всех
компромиссных решений. Так, в 1291 году герцог Альбрехт Габсбургский
(1248-1308), старший сын короля Рудольфа I, договаривается с венгерским
королем Андреасом III и богемским королем Венцелем II. Компромисс
необходим для подавления восстания феодалов, недовольных тем, что
Альбрехт попытался лишить их особых привилегий и прав108. После
поражения в войне с Пруссией (1866) Австрия утрачивает ведущую роль
среди германских государств. Военные поражения ведут к политическим
компромиссам. Один из них - Ausgleich mit Ungarn - двусторонний договор
австрийцев с венграми о равноправии. Однако подобный компромисс был
недостаточным. Он породил лишь новые проблемы. В 70-е годы XIX века
стала очевидной необходимость перехода от «дуалистической монархии» к
«триалистической федерации», учитывающей интересы славянских народов
(Deutschosterreicher - Ungarn - Slawen). ОтРоберт Музиль. Человек без свойств.: Книга первая. / Пер. с нем. С. Апта.
М., 1994, с. 89^93.
107
108
E. Scheithauer, H. Schmelzer, G. Woratschek. Geschichte Osterreichs in
Stichworten: Teil II: Von 1282 bis zum Westfalischen Frieden. Wien, 1972, S. 29.
В дальнейшем том и страница указываются прямо в тексте (II, 29).Ср.: II: 70,
74, 83, 84, 86, 88, 123, 129,138, 142; III: 12, 45, 53,65; IV: 32, 60...
147
каз от мирного разрешения конфликтов привел к крушению сословного
(корпоративного) государства (1934-1938) и последующему «аншлюсу»
Австрии к фашистской Германии. В 1945-1999 годах политика компромиссов
стала фирменным знаком Второй республики. Ключевыми словами при этом
стали «консенс», «договор», «паритет» и «партнерство».
Политика «социального партнерства» основана на создании специальных
«объединений», которые представляют интересы различных участников
производственного процесса. Число этих объединений невелико.
Специальные палаты представляют интересы работодателей и рабочих и
служащих (Kammer fur Arbeiter und Angestellte). Палаты ведут политику
«коллективных договоров», добиваясь «паритетных» отношений между
различными сторонами. В результате все спорные вопросы решаются за
закрытыми дверями, в ходе переговоров. Тем самым устраняются условия
для проведения забастовок. В экономической сфере правительство лишь
регистрирует решения, которые принимают представители работодателей и
рабочих и служащих. В 1981-1989 годах лишь в Швейцарии бастовали
меньше, чем в Австрии. «Социальное партнерство» представляет собой
форму «уравнивания» (Ausgleich) отношений, разрешения конфликтов путем
сотрудничества, благодаря компромиссу109.
Политика «социального партнерства» восходит одновременно к целому ряду
различных традиций. Если в Австро-Венгрии и Первой республике не были
осуществлены принципы «паритетного» развития, то политики Второй
республики предпочитали эволюцию революции. При этом они могли
учитывать, например, опыт австро-марксизма, опиравшегося на
эволюционную теорию крушения капитализма. Вместе с тем Р. Менассе
отмечает, что «социальное партнерство» генетически было связано и с
австрофашизмом. Р. Менассе устанавливает эту связь следующим образом:
механизмы осуществления «социального партнерства» находятся вне
конституционного поля. Именно в этом смысле политика «социального
партнерства» связана с австрофашизмом. Парадоксально, но этот феномен
австрийской жизни одновременно восходит к двум противоположным
109
Joseph Marko. Verbande und Sozialpartnerschaft // Politik in Osterreich. Die
Zweite Republik: Bestand und Wandel. / Hrsg. v. Wolfgang Mantl. Wien - Koln Graz, 1992, S. 435.
148
тенденциям: австромарксизму и австрофашизму. Следовательно, слово
«австро» оказывается семантически очень активным. Оно способно сблизить
столь противоположные концепты, как «марксизм» и «фашизм». Не случайно
«австромарксизм» и «австрофашизм» существенно отклоняются от
советского и немецкого образцов. Собственно австрийским концептом,
залегающим глубже всех идеологических различий, выступает стремление
к компромиссу, диалогу, постепенному развитию. Традиции «венских кафе»
и «музыкальных салонов» питают специфический миф о некоем идеальном
месте, особом «локусе», где возникает диалог.
Обратная сторона австрийского «социального партнерства» -конформизм,
отсутствие убеждений. «Переворачивание», самоотрицание концепта
замечательно уловил австрийский поэт, автор текстов для кабаре Франц
Хютерер (Hutterer, род. 1954). В стихотворении «Социальное партнерство,
языковой план» (Sozialpartnerschaft, sprachlich) он пишет:
В Австрии сливаются враг и друг в некий ВРУГ (Пер. мой. - В. 3.)
In Osterreeich // verschmelzen // Freund und Feind // zu // FREIND110.
Нейтралитет
С «вчувствованием» соотносится и политика нейтралитета (Neutralitat).
Буквально
слово
«нейтральный»
означает
«внепартийный»,
не
принадлежащий ни к одной партии. Концепт «нейтральности», нейтралитета
глубоко вошел в австрийскую ментальность. После подписания Австрией
Сен-Жерменского «Государственного договора» 10 сентября 1919 года
страна получила статус, похожий на нейтралитет. В октябре 1922 года он был
подтвержден в Генуе, а в 1932 году - в Лозанне.
11(1
Franz Hutterer. Sozialpartnerschaft, sprachlich // Lesen Sie Gedichte.
Literaturkreis Podium. Tag der Lyrik 2000. / Inhalt: Manfred Chobot. Podium.
Literaturkreis Schlo? Neulengbach. Wien, 2000.
149
Согласно «Государственному договору о восстановлении независимой и
демократической Австрии» (1955) страна приняла на себя обязательства
проводить политику нейтралитета. 26 октября 1955 года Национальный
Совет принял федеральный закон «О нейтралитете Австрии». В идеале
Австрия должна была стать государством, подобным Швейцарии. Во
времена Второй республики в Австрии сохранялись общие контуры этой
политики. Особенно важна была психологическая составляющая
австрийского нейтралитета. Именно «Государственный договор» и
нейтралитет в значительной мере определяли самосознание австрийцев. На
практике «нейтралитет» нередко оборачивался чем-то призрачным,
фантомным. Это объясняется тем, что основатели Второй республики
принадлежали к поколению, которое сформировалось под воздействием пяти
различных политических и государственных систем: габсбургской монархии,
Первой республики, австрийского корпоративного государства, Второй
республики (Р. Ме-нассе). Исторический опыт закрепляет «уклонение»
(ausweichen) от однозначности как важную черту австрийской ментальное™.
Неприкосновенность нейтралитета и отход от него - характерный пример
австрийской амбивалентности. Однако только так и существуют концепты.
Самоирония
Самоирония (Selbstironie), «сомнение в себе» (sich selbst misstrauen),
«Nestbeschmutzung» (пачкание собственного гнезда). Концепт «разрушения
концептов». Особенностью современной австрийской культуры следует
считать специфическую форму «недоверия» (Misstrauen) к любым
национальным стереотипам и клише, содержащим моменты самовосхваления
или самооправдания. По существу речь идет о «недоверии к себе», об
отвержении внутреннего самодовольства. Об этом пишет выдающаяся
австрийская писательница Ильза Айхингер (Aichinger) в эссе «Призыв к
сомнению» (Aufruf zum Misstrauen, 1946). Люди «элегантного», «разумного»
и «человечного» XIX века доверяли себе. Сытые, умные, человечные, они
ловко защищали себя от любого контакта с голодными, оборванными и
грязными. Так незаметно и совершенно свободно от одного поколения к
другому возрастала бестия в людских душах'11. «Мы познали ее! (...) Вокруг
нас, рядом с нами
'" Ilse Aichinger. Aufruf zum Misstrauen. // Uber Osterreich zu schreiben ist
schwer. Osterreichische Schriftsteller uber Literatur - Heimat - Politik... S. 24.
150
и в самих нас». И. Айхингер предупреждает соотечественников и
современников, чтобы они не считали себя «жертвами», пострадавшими от
фашизма лишь случайно. Эссе кончается призывом: «Werden wir misstrauisch
gegen uns selbst, um vertrauenswurdiger zu sein!» (Будем сомневаться в себе,
чтобы люди сочли нас достойными доверия).
В этом контексте становится понятной блестящая ироническая реплика,
которую австрийский сатирик X. Квальтингер (Qualtinger, 1928-1986),
вложил в уста своего героя - типичного бюргера, «господина Карла».
«Господин Карл» вспоминает тот памятный день, когда австрийцы получили
«Государственный договор»: «И вот мы все пошли в Бельведер... все
пришли... всех и не сосчитать... все, как один, австрийцы... как в тридцать
восьмом году... одна большая семья... может, чуток поменьше... так ведь и
Бельведер не такой большой, как площадь Героев»"2.
Концепт «пачкания гнезда» (Nestbeschmutzung) радикальным образом
воплощен в пьесе Т. Бернхарда «Площадь героев». Действие происходит в
марте 1988 года. Одна из героинь пьесы, Анна Шустер, дочь покончившего с
собой профессора Йозефа Шустера, говорит о том кошмаре, которым
является для нее жизнь в Вене, где «нацистов больше», чем было в тридцать
восьмом"3. Окна квартиры Шустеров выходят на венскую площадь Героев,
хранящую воспоминания о событиях 15 марта 1938 года. В тот день Гитлер
произнес речь, посвященную присоединению Австрии к третьему рейху.
Многотысячная толпа встретила ее ликованием.
В подтексте пьесы остался основной смысл той памятной речи. Гитлер
объявил о «новой миссии» Австрии, которая должна стать верным «оплотом
немецкой нации». Фюрер похвалил австрийцев за то, что они справилась со
своей исторической ролью: «Веками в неспокойные времена бури с Востока
разбивались о границы древнейшей немецкой марки». Теперь же они вновь
должны доказать «вер112
Helmut Qualtinger. Der Herr Karl. // Uber Osterreich zu schreiben ist schwer.
Osterreichische Schriftsteller uber Literatur - Heimat - Politik... S. 50.
Томас Бернхард. Видимость обманчива и другие пьесы... / Составление,
вступительная статья, перевод с немецкого и примечания М. Рудницкого. М.,
1999, с. 654.
113
151
ность» великому «содружеству» немецкого народа (Treue zur grossen
deutschen Volksgemeinschaft)"4.
В «памяти места» навсегда засели «осколки воспоминаний» (Т. Бернхард).
Площадь Героев без этих воспоминаний и ассоциаций представить нельзя.
Концепт «пачкание гнезда» можно истолковать как предупреждение против
крайностей австрийского «вчувствования».
Легкость
Другими гранями австрийской концептосферы являются легкость
(Leichtigkeit) и музыкальность. По мнению современного писателя П. Розая,
для австрийцев характерно «...элитарное пристрастие к исключительному», а
также особый «кавалерийский стиль мышления», далекий от сухого
систематизма"5. Задолго до П. Розая о способности австрийцев «молниеносно
схватывать» (rascher in Auffassung), остро и быстро воспринимать мир писал
Гуго фон Гоф-мансталь.
В память о победе австрийских войск во главе с фельдмаршалом графом
Леопольдом фон Дауном над прусским королем Фридрихом II (1712-1786) в
битве 18 июня 1757 года (Колин-на-Эльбе) императрица Мария-Терезия
(1717-1780) учредила новый военный орден (Militar-Maria-Theresien-Orden),
ставший высший военной наградой австрийской монархии. Орден вручали за
смелые действия, предпринятые по собственному почину и приведшие к
победе. При этом инициатива не должна была противоречить приказам
высших начальников"6.
Устав ордена фиксирует австрийскую неоднозначность. С одной стороны,
очевидна высокая оценка импровизации, инициативы. С другой - концепт
«приказа», без которого немыслима армия. Различимо чисто австрийское
стремление установить баланс, примирить и умерить крайности. Между
двумя противоположностями открывается поле возможного, простор для
игры случая. Интересно,
Цит. по: Helmut Gollner. Literatur: osterreichische Literatur der 2. Republik.
Materialien zur osterreichischen Landeskunde fur den Unterricht aus Deutsch als
Fremdsprache: Bd. 12. Wien, 1999, S. 155.
114
Петер Розай. Очерки поэзии будущего. Лекция по поэтике. Пер. с
немецкого А. И. Же-ребина. Нижний Новгород, 2000, с. 15.
115
116
E. Scheithauer, H. Schmeizer, G. Woratschek. Geschichte Osterreichs in
Stichworten: Teil III. Von 1648 bis zum Wiener Kongre?. Wien, 1976, S. 127.
152
что в пьесе Генриха фон Клейста (Kleist, 1777-1811) «Принц Гом-бургский»
(Prinz Friedrich von Homburg, 1811) прусский курфюрст Фридрих отвергает
победу, которую ему дарит «случай» (Zufall). В пьесе сталкиваются «закон»,
«устав» и «приказ» (Gesetz, Satzung, Ordre) и «строптивость», «случай»,
«легкомыслие» (Trotz, Zufall, Leichtsinn). Некорректно сравнивать устав
ордена и литературное произведение. Однако можно соотносить концепты
культуры, проявляющиеся в самых разных сферах. Прусский и австрийский
миры расходятся в отношении «предписаний», «порядка» и «легкости»,
«легкомыслия».
Р. Музилю принадлежит гениальное сопоставление глаголов «passieren» и
«geschehen». В романе «Человек без свойств» он пишет: «Так уж
получилось» (es ist passiert) - говорили там, когда другие люди в других
местах полагали, что произошло бог знает что (es sei wunder was
geschehen)...» Во внутренней форме слова «passieren» (получаться, случаться,
миновать, проходить) скрывается семантика открытого, промежуточного
пространства (Passage -пассаж, проход (Durchgang), ощущение чего-то, что,
завершаясь (Passus), ускользает в прошлое (Passiv, passe)"7, особая аура
легкости, в атмосфере которой «...факты и удары судьбы делались»
невесомыми (so leicht wie Flaumfedern), как пушинки и мысли». Возможно,
благодаря этой «легкости» Какания была «страной для гениев; и наверно
потому она и погибла»"8. Грусть, меланхолия, ощущение «веселого
Апокалипсиса» (Г. Брох) переплетаются в австрийской культуре с
музыкальностью и «легкостью». Символом этого синтеза является «вальс».
Музыкальность
Музыкальность (Musikalitat) - один из главных концептов австрийской
культуры. В 1999 году в Австрии прошла выставка под названием «1000 лет
австрийской музыки», дающая ключ к пониманию национальной истории и
культуры. Музыкой пронизано католическое богослужение. Усваивая
почерпнутый из религиозной традиции «...взгляд на мир как на
совершенство, гармонию и кра117
Kluge Friedrich. Etymologisches Worterbuch der deutschen Sprache, 22
Auflage unter Mithilfe von Max Burgisser u. Bernd Gregor, vollig neu bearbeitet
von Elmar Seebold. Berlin - New York, 1989, S. 530-531.
118
Роберт Музиль. Человек без свойств: Книга первая... с. 58.
153
соту», австрийские композиторы переносят его в свое искусство"'.
Музыка и музыкальность охватывают все периоды, затрагивают все сферы
австрийской жизни. В Австрии и поныне очень сильны традиции домашнего
музицирования. Особого упоминания заслуживает такое специфическое
явление, как музыкальный салон. Венский музыкальный салон, достигший
расцвета в эпоху Шуберта, продолжает существовать и сегодня. Почти все
австрийцы умеют танцевать вальс, петь и играть на том или ином
инструменте. В Австрии тесно переплетаются народная и профессиональная
музыкальная культура.
Музыка и театр в Австрии немыслимы друг без друга. Барочная
театральность и глубинная музыкальность связаны с основаниями
австрийской ментальное™. Народный венский театр построен на принципах
импровизации и музыкальности. Особо следует упомянуть такой жанр, как
«зингшпиль», разновидность комической оперы с разговорными диалогами.
Моцарт облагородил его, поставив в один ряд с высокими оперными
жанрами и наполнив проблемами своей эпохи. Такова, например, его
знаменитая опера «Волшебная флейта» (Zauberflote, 1791).
Закономерно, что именно в творчестве венских классиков Гайдна, Моцарта и
Бетховена достигла расцвета одна из наиболее сложных, всеобъемлющих и
вместе с тем гибких форм гомофонной музыки - сонатная форма. Она
оказалась способной соединить в одно целое полярные образы и темы.
Исследователи Моцарта не устают говорить о «психологической
амбивалентности» его музыкального мышления. Мажор у Моцарта наполнен
«ожиданием минора», у мажорной темы появляется двойник, «тень»
(например, первое и второе предложения главной темы медленной части
Фортепианной сонаты F-dur KV 332)I2U. «Психологическая амбивалентность»
мышления Моцарта - одно из вершинных проявлений австрийского
«вчувствования». Музыкальность характерна как для низовой, народной, так
и для элитарной культуры. Она сближает, соединяет их. В творчестве Ф.
Шуберта, например, соединение этих начал порож'" А. В. Михайлов. Из источника великой культуры // Золотое сечение.
Австрийская
поэзия XIX-XX вв... с. 18.
120
Евгения Чигарева. Свет далекой истины // Декабрь 1991 - № 12, с. 21.
154
дает такой жанр, как «Lied» (песня). Знаменитый венский вальс возник из
лендлера, сельского танца. Слово «Landler» происходит от «Land» (земля).
Вальс неразрывно связан с опереттой, столь характерной для Вены рубежа
XIX-XX веков. Интересно, что гимн Австрийской республики, музыку
которого долгое время приписывали Моцарту, так же как и вальс, написан в
размере три четверти. Это не только танец, но и нечто большее:
мироощущение, образ жизни. Немецкий писатель Адольф Гласбреннер
(Glasbrenner, 1810-1876) отмечал, что венцы «вальсируют» от одного
развлечения к другому121. Вальс - очень австрийское, но отнюдь не локальное
явление. Глубинную основу вальса замечательно уловил О. Э. Мандельштам,
связавший его с чисто европейским пристрастием «...к повторяющимся
колебательным движениям», с прислушиванием к волне, которое
«...пронизывает всю европейскую теорию звука и света, учение о материи,
поэзию и музыку»122.
На рубеже XIX-XX веков вальс и оперетта были наиболее массовыми
жанрами музыкальной культуры. Великий публицист Карл Краус (Kraus,
1874-1936) решительно отрицал их. Писатель Г. Брох (Broch, 1886-1951)
называл тяготение к оперетте «идиотизмом». Однако та же самая венская
культурная среда порождала совершенно иные явления. Творчество великих
симфонистов второй половины XIX столетия И. Брамса и Г. Малера стало
кульминацией позднеро-мантической культуры. Глубокий психологизм,
стремление найти ответы на роковые вопросы бытия, а не уйти, не
отвернуться от них, выявляют еще одну грань австрийской ментальное™.
Опера - один из символов Австрии. На галерке специальные места с
фонариками отведены для меломанов, слушающих оперу с клавиром в руках.
В партере и ложах блещут дамы и господа в вечерних туалетах. Их билет
стоит целое состояние. За последними рядами партера и на самом верху
располагаются так называемые Stehplatze (стоячие места), которые доступны
практически каждому. Публика в Венской опере артистична, разнообразна,
интернациональна. Здесь происходит подлинное общение с искусством.
121
Abroad in Austria. Traveller's Impressions from Five Centuries. / Heinz Lunzer,
Victoria Lunzer-Talos. Vienna, 1997, p. 169.
122
Осип Мандельштам. Разговор о Данте... с. 236.
155
Общительность, кафе
Общительность (Geselligkeit - mhd. gesellekeit, от mhd. gesellec «zugestellt,
verbunden, freundschaftlich», от mhd. geselle, ahd. gisellio «der mit j-m denselben
Wohnraum (Saal) teilt») l. общительность; обходительность; 2. общение; 3.
встреча в кругу друзей; вечеринка; 4. спец. стадность.
Для австрийцев Geselligkeit - веселость, жизнерадостность, раскованность.
Концепт реализуется в первую очередь в массовых гуляниях в Пратере,
многочисленных парках, в таких чисто австрийских институтах, как кафе и
«хойриге».
В австрийском кафе господствует барочное противоречие между «vanitas» и
«carpe diem», что объясняется характерной для данного локуса
общительностью, «общительностью без подлинного общества». Кафе - это
театральная сцена, на которой постоянно меняются актеры.
Слово «кафе» происходит от frz. cafe от it. caffe, от tuerk. kahve, из arab.
gahwa, что означало «кофе» и «вино» одновременно. Для австрийца кафе особый институт. Кофейни в Австрии распространились после осады
турками Вены в 1683 году. Основателем первого кафе считается Георг Франц
Кольшицкий (Kolschitzky), который за оказанные во время осады услуги в
качестве награды получил брошенные турками мешки с кофейными зернами.
Турок «Кара Муста-фа хотел превратить венцев в мусульман, но из них
получился народ любителей кофе»123. Поначалу венцы не оценили горький
черный напиток, но добавленные Кольшицким в кофе сахар и молоко
сделали его очень популярным. Кафе стали наиболее посещаемыми местами.
Тут можно не только перекусить и попить кофе, но и почитать газеты и
журналы, поиграть в шахматы и карты, обсудить острые политические темы
и художественные события. Известный эссеист рубежа XIX-XX веков
Герман Бар (Bahr, 1863-1934) сравнил венское кафе с «платоновской
академией», а Стефан Цвейг назвал кафе «лучшим местом воспитания».
Многие чиновники, политики, литераторы, художники имеют свои
постоянные кафе (Stammcafe), это их «постоянный адрес».
С конца XVIII и до середины XIX веков особой популярностью пользовались
музыкальные кафе (Konzertcafe), в конце XIX века их
123
Germund Fitzthum. Der Literat im Cafehaus. Wien, 1991, S. 26. 156
сменили литературные кафе (Literatencafe). Оду кафе как панацее от всех бед
пропел в своем стихотворении «Kaffeehaus» знаменитый эссеист Петер
Альтенберг (Altenberg, 1859-1919), а фельетонист Альфред Польгар (Polgar,
1873-1955) разработал целую теорию «Cafe Central». «Централист» Польгара
- «человек без свойств», лишь в кафе обретающий ощущение, что и у него
есть подобие семьи, профессии, политической партии. Благодаря кафе он
чувствует себя частичкой целого. Кафе для него - «эрзац реальности». Здесь
«централист» готов растаять, исчезнуть, раствориться навсегда. После того
как Cafe Griensteidl» было закрыто, Карл Краус (Kraus, 1874-1936) написал
знаменитое эссе «Порушенная литература» (Die demolierte Literatur, 1897),
предрекая закат литературной школы Г. Бара. Действительно, Г. Бар и
писатели его круга были тесно связаны с атмосферой кафе. Для них имел
первостепенное значение «гений места»124.
Пойти в кафе может каждый. Так, Петер Альтенберг в своей новелле «Летней
ночью в Вене» описывает визит девушек-продавщиц, которые после
«утомительных, унизительных часов» работы приходят в кафе «как
независимые дамы, ради собственного удовольствия, - словно превратившись
в один миг из прислуживающих рабынь в царевен. Никто больше не вправе
подумать о них: «Вот назойливые существа», - или даже высказать прямо:
«Не докучайте нам, пожалуйста!» Теперь они дамы, они милостивы или нет
по собственной воле, по собственной прихоти. С трех пополуночи господин
Карл играет тут на скрипке - так сладко, так нежно»125.
Обстановка и атмосфера многих кафе сохраняется на протяжении многих
десятилетий. Таковы, например, кафе «Гринштайдль», «Хавелка»,
«Централь», «Фрауенхубер», «Ландтман», «Музеум». Каждое из них имеет
свою своеобразную историю и может похвастать именами известных
посетителей. Только в Австрии можно встретить такое разнообразие сортов
кофе: Melange, Brauner, Kapuziner, Mocca, Einspaenner, Fiaker, Kaffee Hag,
Konsul, Gold, Maria Theresia, Kaiser Melange и др. Кофе обычно подают со
стаканом воды, который при продолжительном пребывании в кафе может
См.: William M. Johnston. Osterreichische Kultur- und Geistesgeschichte.
Gesellschaft und Ideen im Donauraum 1848 bis 1938.Wien - Koln - Graz, 1974.
124
Петер Альтенберг. Летней ночью в Вене / Пер. Ю. Архипова //
Австрийская новелла XX века. М., 1981, с. 27.
125
157
быть несколько раз наполнен заново. Это своего рода вежливость по
отношению к посетителю, показывающая своеобразие венского кафе.
Главное здесь не потребительское отношение к гостю, а его присутствие в
заведении. К кофе можно взять яблочный штрудель, гу-гельхупф, бойгель,
торт Захера - подлинные кондитерские изделия венской кухни. Основное
лицо в кафе - главный кельнер (Herr Ober), придающий заведению значение и
престижность. Завсегдатай кафе приветствует его по имени. Такая
фамильярность допускается кельнером как знак наивысшей благосклонности.
В Вене большинство настоящих кафе расположены в центре города
(Innenstadt). Это объясняется месторасположением театров и концертных
залов. Ведь венцы - известные театралы и любители музыки. Концепт кафе
подразумевает непринужденность, свободу, общительность, столь значимые
для австрийской культуры.
При всех отличиях русской и австрийской концептосфер у них есть и область
взаимного притяжения - открытость и способность к диалогу.
Английское (English)
В настоящее время Англией называют одну из частей Соединенного
Королевства наряду с Шотландией, Северной Ирландией и Уэльсом. Тот
факт, что понятие «Англия» не равно понятию «Великобритания», должен
быть выделен особо, так как сами жители Британских островов очень
ревностно относятся к вопросу своей национальной идентичности (несмотря
на то что большинство из них сочетают в себе англосаксонские, валлийские,
ирландские и шотландские корни). Однако, поскольку население Англии
примерно в пять раз превосходит население остальных трех частей, вместе
взятых, Великобританию, как правило, ассоциируют с Англией.
Особенностью, которая сразу обращает на себя внимание в случае с
англичанами, является то, что для обозначения жителей Соединенного
Королевства существует не одно слово, а несколько: их называют
англичанами, англосаксами, британцами. Это напрямую связано с историей
формирования английской нации, которая появилась в результате серии
завоеваний.
«Английское» происходит от древнеанглийского engle, которое под
влиянием латинского иногда писалось как angle и связано с од158
ним из германских племен, которое вместе с саксами и ютами в V веке
вторглось на территорию Британии и покорило местное население,
состоявшее главным образом из бриттов. Племя англов получило свое
название по имени местности в районе Гольштейна (север Германии), откуда
оно пришло. Земля называлась Angle - рыболовный крюк, угол, так как
напоминала их своей формой. Удивительным образом понятие «угол»
совпало и с положением Британии, которая до XVI века находилась как бы
на задворках Европы, вдали от торговых путей. Можно сделать
предположение, что многие концепты, связанные с понятием «английскость»
(Englishness), такие как home, freedom, privacy, с их идеей отграниченное™
от других, сохранения дистанции, замкнутого пространства восходят к этому
первоначальному значению слова «английский».
Интересно, что именно название англы распространилось на потомков всех
трех племен, которые перемешались с иберами, кельтами и датчанами, и дало
имя большей части территории Великобритании. Англия (Engla land,
Englende, Ingland, Yng(e)lond, En-, Inglonde) - означает «земля англов», а
жители этой земли назывались Angul-cynn, Angul peod.
Первоначально общего обозначения для англов и саксов не было. Только
после прихода норманнов местное население стало называться English, а
завоеватели - French. Однако через несколько поколений потомки норманнов
тоже стали считать себя англичанами. Об этом свидетельствуют хроники XII
века, где об англосаксах - сторонниках короля Гарольда, сражавшихся
против Вильгельма, предводительствовавшего норманнами, говорится не как
об англичанах, а как о саксах.
Нередко англичан именуют также англосаксами (Anglo-Saxon). Слово это
первоначально обозначало только саксов, живших на территории Британии,
чтобы подчеркнуть отличие от саксов, живших на континенте (причем Angloвыступало в функции прилагательного). Позднее оно стало использоваться
для обозначения всех народов, проживавших в Британии до норманнского
завоевания, так же как и их языка (при этом обе части слова стали
существительным). В современном английском языке понятие Anglo-Saxon
используется вместо English для обозначения всех британцев, когда хотят
избежать противопоставления англичан шотландцам, ирландцам и
валлийцам. А также как общее обозначение для англичан и
159
американцев, когда акцент ставится на общности их происхождения.
Слово «сакс» (Saxon), как указывает «Оксфордский словарь английского
языка», вероятно, произошло от sahso - названия боевого оружия, которым
пользовалось племя (истоки слова иногда возводят к имени племени
херусков, связанному с древнегерманским «heru» -«меч»). Таким образом,
название «саксы» акцентировало военные доблести одного из племен,
составивших английскую нацию126.
Любопытно, что шотландцы, которые на протяжении многих столетий были
вынуждены воевать с англичанами, отстаивая собственную независимость, в
современном языке сохранили форму, связанную с именем саксов: Sassenach
- производное от Sasan (одна из древних форм именования саксов). Правда, с
течением времени она приобрела пренебрежительную окраску. Для
обозначения Англии в валлийском, гэльском и ирландском тоже имеются
соответствующие формы, восходящие к Sasan: вал. Seisnig, гэл. Sasunn, ирл.
Sasana, Sacsain.
Название «Британия» происходит от греко-римского слова «Pretany». Так
звались народы, населявшие остров к моменту начала римского завоевания в
I веке нашей эры. Римляне стали именовать страну Британия - Britannia.
Сейчас латинская форма названия используется для поэтического
обозначения Соединенного Королевства и изображается в виде женской
фигуры на монетах в качестве государственной эмблемы. Слово Britain
долгое время функционировало исключительно как исторический термин.
Только в начале XVII столетия в связи с объединением Англии и Шотландии
под властью Якова I страна стала именоваться Great Britain. Слово
«британцы» - British получило особенное распространение в эпоху
«Британской империи» (вторая половина XIX века - первая половина
Англичане всегда славились стойкостью и смелостью в бою.
Аргентинский писатель X. Л. Борхес, в жилах которого текла среди прочих и
британская кровь, ярко воплотил эту национальную особенность в характере
одного из персонажей рассказа «Мужчина из розового кафе». Повествуя о
том, как в кафе явился самоуверенный чужак, которого все испугались, он
пишет: «А он пошел как ни в чем не бывало дальше. Шел, и был выше всех,
кого раздвигал, и словно бы их не видел. Сначала-то первые - сплошь
итальянцы-раззявы - веером перед ним расступились. Так было сначала. А в
следующих рядах уже наготове стоял Англичанин, и раньше, чем чужак его
оттолкнул, он плашмя ударил его клинком». Хорхе Луис Борхес. Юг. М.,
1984, с 15.
126
160
XX столетия), когда Англия перестала быть «углом» Европы и превратилась
в мастерскую мира и владычицу морей, а также обширных территорий на
суше, во много раз превосходящих ее собственную. Слово Britannia, а именно
так оно писалось в знаменитом гимне «Правь, Британия, морями», должно
было вызывать ассоциации с другой великой империей - Римской.
Множественность названий, которые используются для обозначения жителей
Британских островов, наглядно свидетельствует о том, что англичане не
представляют собой однородной расы и являются результатом смешения
народов, изначально очень далеких друг от друга по происхождению и
языку: иберов, кельтов, датчан, англосаксов и норманнов127.
Для формирования английского характера решающим явилось островное
положение страны. Не случайно именно здесь возник роман о Робинзоне
Крузо. Вообще в английской литературе можно найти множество
произведений, действие которых разворачивается на острове («Утопия»
Мора, «Коралловый остров» Бэллентайна, «Остров сокровищ» Стивенсона,
«Повелитель мух» Голдинга и другие), поскольку в сознании английского
читателя любой остров подсознательно ассоциируется с родной страной.
Для англичан характерно ощущение отделенности от остального мира (о
поездке в страны континентальной Европы говорят: «поехать в Европу» или
«на континент»), замкнутость, обособленность, ощущение, что мировые бури
ее не касаются (так было по крайней мере до начала двух мировых войн и
изобретения ядерного оружия в XX веке). «То, что делается по ту сторону
Ламанша, воспринимается англичанами как происходящее в другой культуре
и цивилизации», - пишет российский исследователь В. Шестаков. Даже
сегодня, по его мнению, пролив представляет собой в сознании британца
подобие средневекового рва, отделяющего городскую цивилизацию от
варварства, упорядоченную жизнь от хаоса128.
Этот факт в 1701 году остроумно отметил Д. Дефо в своем памфлете
«Чистокровный англичанин». Доказывая, что такого понятия просто не
существует, он подводит следующий итог: «А потому черезвычайно странен
Мне этот Чистокровный Англичанин; Скакун Арабский мог бы дать скорей
Отчет о чистоте своих кровей». См.: Англия в памфлете. / Под ред. И. О.
Шайтанова. М., 1987, с. 39.
127
В. Шестаков. Английский акцент. Английское искусство и национальный
характер. М., 2000, с. 17.
128
6. Заказ № 1321
Океанический климат дает большое количество осадков и туманов, сильные
ветры, мало солнечных летних дней, небольшую разницу зимних и летних
температур. Все это способствует формированию твердости характера,
закаленности тела и духа, сдержанности в выражении чувств и эмоций.
Особенность английской природы состоит в ее необыкновенном
разнообразии при малых размерах страны. Ландшафт здесь чрезвычайно
переменчив: равнины сменяются горами, горы обрываются в океан, зеленый
ковер переходит в меловые скалы. Не менее разнообразен и архитектурный
пейзаж.
Каждое
графство
Великобритании
отличается
своими
строительными материалами, техникой, стилями. Отсюда парадоксальное с
точки зрения иностранных наблюдателей сочетание приверженности
традициям, конвенциональным нормам и ритуалам, с одной стороны, и
пестование индивидуальности, нередко принимающей эксцентрические
формы, - с другой. У. Эмерсон отмечал, что Англия - страна противоречий и
неожиданностей: «Английскому характеру свойственны не постоянство и
однообразие, а разнообразие и разнородности». Он подчеркивал, что эта
материалистическая нация дала миру большое количество мистиков и
поэтов, что, являясь неутомимыми путешественниками, англичане в то же
время и страстные садоводы, приверженцы своей страны и домашнего уюта;
хорошие друзья, но враги, которых не пожелаешь никому; мирный народ, но
если их разозлить, чрезвычайно воинственный. Именно англичане при всей
их законопослушности создали лучшие детективы, при всем их конформизме
они обладают склонностью к эксцентричности и всячески культивируют
индивидуальность129.
От континента Англию отделяет только пролив Ламанш, который англичане
называют The English Channel (Английский канал). Самое узкое его место,
Па-де-Кале, они зовут The Strait of Dover no имени города Дувр,
находящегося на его берегу с английской стороны. Это лишний раз
подчеркивает склонность англичан смотреть на остальной мир так, словно
именно они находятся в его центре и являются точкой отсчета (кстати,
нулевой меридиан, от которого идет отсчет времени, действительно
находится в Гринвиче в предместьях Лондона). С другой стороны, упорство,
с которым англичане сохра129
Britain Through American Eyes. Ed. by H. S. Commager. N. Y., 1974, p. 751.
162
няют на своих картах названия, отличные от принятых в большинстве стран
мира, свидетельствует об их знаменитой приверженности традициям. Наряду
с
географическими
названиями
о
традиционализме
британцев
свидетельствуют меры длины и веса, которые отличаются от принятых во
всей остальной Европе, а также левостороннее движение на дорогах и
своеобразная форма розеток для электроприборов.
Д. Б. Пристли в своей книге «Англичане», пытаясь выделить основные
национальные черты британцев, сравнивает их с французами и
американцами. Выбор именно этих наций для сравнения не случаен. Об
американцах нередко говорят, что они с британцами составляют «две нации,
разделенные общим языком». Теснейшим образом связанные с Англией
изначально, американцы вследствие своеобразия геополитических
особенностей ушли в некоторых аспектах очень далеко от своих
англосаксонских корней. А поскольку во второй половине XX века
Великобритания передала свои позиции ведущей мировой державы США,
превратившись в их младшего политического партнера, то англичане
испытывают к американцам сложный комплекс чувств, от ревности к их
успехам до пренебрежительного отношения к отсутствию глубины и
культурности, характеризующей, с их точки зрения, среднего американца.
Английские очерки о посещении Соединенных Штатов начали
публиковаться еще со времен Ч. Диккенса и Э. Троллопа и, как правило,
носили назидательный или критический характер. Американские писатели,
философы, политики и журналисты (Т. Джефферсон, В. Ирвинг, Ф. Купер, У.
Эмерсон, Г. Джеймс и др.) тоже не без иронии описывали дух и традиции
нации, от которой отпочковались.
Французы - ближайшие соседи Англии на континенте. С ними у англичан
исторически сложились очень своеобразные отношения любви-ненависти
(«Our sweet enemy, France»130). Причиной во многом послужило то, что
английская и французская концептосферы по большинству позиций
оказываются несовместимыми. Отмечая склонность англичан к эмпиризму,
Э. Истхоуп выстраивает целую систему оппозиций, которая, по его мнению,
подсознательно мотивирует все поведение британца. В этой системе
конкретное противопоставлено абстрактному, практика - теории, здравый
смысл - дог1
A. Easthope. Englishness and National Culture. Lnd - N. Y., p. 92.
163
ме, естественность - искусственности, протестантство - католичеству,
английское - французскому и так далее.
Историческое взаимодействие англичан с французами началось в 1066 году,
когда Вильгельм Завоеватель вторгся в Англию, убил в битве при Гастингсе
короля Гарольда и стал английским королем. Вслед за этим в стране
установилась необычная культурная ситуация. Знать, преимущественно
норманнского происхождения, говорила только на французском языке. На
нем принимали законы, выступали в парламенте и в суде. Церковь
(христианизация Англии в целом завершилась к VIII веку) пользовалась
латынью, а народ говорил на англосаксонских диалектах. Засилье
французского языка продолжалось до XIV века, когда на основе лондонского
диалекта начал складываться английский язык, в который вошло огромное
число французских и латинских заимствований, значительно потеснивших
слова германского происхождения131.
Английские монархи, потомки Вильгельма, часто вовсе не знавшие языка, на
котором говорил их народ, имели родовые земли во Франции, состояли в
родстве с французской правящей династией, проводили большую часть
времени на континенте и считали Францию сферой своих политических
интересов. Следствием этого явилась Столетняя война (1337-1453).
В XVI веке вражда Англии и Франции приобретает религиозную окраску.
Реформация
английской
церкви,
проведенная
Генрихом
VIII,
противопоставила Англию Франции и Испании - странам, в которых
особенно силен был дух католицизма.
Островное положение и удаленность от мировых торговых путей на
протяжении многих столетий определяли отсталость Англии в
экономическом, политическом и культурном отношении. Вплоть до XVI века
страна запаздывала в своем развитии на 200-300 лет по сравнению с
континентом.
Размеренное течение жизни как бы в отрыве от всего остального мира
обусловило
знаменитую
английскую
приверженность
традициям
(консерватизм, нелюбовь к переменам). В соединении со сдержанностью в
проявлении чувств, умеренностью и взвешенностью
Д. Дефо в своем памфлете «Чистокровный англичанин» отмечает: «И речь
свою украсили при этом таким невытворимым Шиболетом, Что по нему ты
опознаешь вмиг Саксоно-Римско-Датский наш язык». Англия в памфлете...
с. 37.
131
164
в поведении и поступках это качество позволяло англичанам избегать резких
социальных потрясений.
Дж. Оруэлл в своем эссе «Англичане» замечает, что революционные
традиции не прижились в Англии. Он подчеркивает, что массы по сей день в
той или иной степени склонны считать противозаконное синонимом плохого.
Поэтому из самых сложных и взрывоопасных ситуаций англичане пытаются
найти мирный и законный выход. Оруэлл приводит пример, когда во время
нацистских бомбежек Лондона власти пытались воспрепятствовать
превращению метро в бомбоубежище. «В ответ лондонцы не стали ломать
двери и брать станции штурмом. Они просто покупали билеты по полтора
пенни, тем самым обретая статус законных пассажиров, и никому не
приходило в голову попросить их обратно на улицу»132.
То же самое мы наблюдаем и в исторической перспективе. Там, где другие
страны шли через революцию, Англия выбирала эволюционный путь.
Единственное событие, носившее характер политической революции (хотя в
английских учебниках истории для его обозначения используется слово war,
а не revolution) - гражданская война между сторонниками короля и
парламента, закончившаяся казнью Карла I в 1649 году.
В то же время приход к власти Вильгельма Оранского в 1688 году носит
название «Славная революция» (Glorious Revolution). Событие это является
«славным» с точки зрения англичан именно потому, что по сути своей
представляло бескровный дворцовый переворот. Революцией же оно
именуется не в марксистском смысле, но в связи с тем, что положило начало
принципиально новым взаимоотношениям между королем и парламентом.
Англия меняет свою государственную структуру постепенно и внешне без
особого пафоса (особенно в сравнении с российскими политическими
страстями). Осенью 1999 года палата лордов (существовавшая с XIII века!)
приняла решение о самороспуске. Ставится вопрос и об упразднении
королевской власти. Королевская власть в Англии никогда не была так
сильна, как во Франции. Еще в 1215 году была подписана так называемая
«Magna Carta», ограничивавшая власть короля. Начиная с приглашения на
трон Вильгельма Оранского, монархи, по выражению Д. Б. Пристли, «в
известной степени
г
Дж. Оруэлл. «1984» и эссе разных лет. М., 1989, с. 311.
165
примерялись так, как будто это были шляпы». Фактически страной правит
парламент. Англия в XVIII веке становится центром Просвещения, в ней
раньше, чем в других странах создано «цивилизованное» правительство,
устроенное по законам «здравого смысла». Именно отсюда распространилась
идея политической свободы - liberty, подхваченная позднее Великой
французской буржуазной революцией. Англичане убеждены, что живут в
демократической стране, потому что меньшинство обладает здесь
достаточными возможностями, чтобы к нему прислушались, и способно
ощутимо влиять на политику правительства.
Важнейшую роль в формировании английского национального характера
сыграли реформация церкви, проведенная в первой половине XVI века
Генрихом VIII, и пуританство, под знаком которого совершалась в XVII веке
буржуазная революция. Собственно, под религиозным знаменем сторонники
парламента выступали за быстрые и радикальные буржуазные
преобразования в стране. С приходом Вильгельма Оранского пуританство
победило окончательно. Иными словами, одержала победу идеология
набиравшей силы буржуазии. В обществе сложились концепты, связанные с
пуританским мировоззрением: бережливость, трудолюбие, умеренность,
скромность, сдержанность, здравый смысл и приверженность «золотой
середине». Пуританство оказалось напрямую связанным с эмпирическим
подходом к действительности, который всегда отличал английскую нацию.
Достаточно вспомнить, что Великобритания - сегодня единственная страна в
Европе, не имеющая письменной конституции и строящая свое
законодательство на законах и прецедентах (так называемом Common Law).
Эмпирический взгляд на жизнь лежал и в основе «промышленного
переворота», начавшегося во второй половине XVIII в., который опять-таки
именуется в английских книгах революцией (Industrial Revolution). Благодаря
изобретению паровой машины, сеялки, ткацкого станка, имевших конкретное
практическое применение, Англия смогла стать в середине XIX века самой
развитой промышленной страной мира. Начался период расцвета
Великобритании - время империи, наивысшая точка которой совпала с
правлением королевы Виктории (1837-1907). Многие историки даже
называют этот период «временем Британии». Из небольшого острова
Британия превратилась в центр Вселенной, а британцы из островного народа
- в «образцовую» нацию,
166
которая считала своим долгом нести цивилизацию, «окультуривать»
население других менее развитых стран. Начинает формироваться чувство
превосходства, ощущение избранности, хотя предпосылки к тому наметились
гораздо раньше'". В период «викторианской эпохи» многие концепты
национального британского характера стали восприниматься как константы.
Сегодня англичане отмечают, что уходит в прошлое их прежняя
невозмутимость (знаменитая stiff upper lip), сглаживается врожденное
чувство классовой принадлежности, видоизменяется представление о
джентльмене, честности, воспитанности, справедливости. Однако сторонний
наблюдатель замечает, что все эти концепты еще не перестали быть
значимыми для национального сознания.
Попытаемся выделить особо значимые концепты английского культурного
мира, обладающие особой значимостью.
Дом
Широко известно, какую роль играет в английской культуре концепт
дома/домашнего очага - того, что обозначается словом «home». Дом наиболее
близок по значению к русскому понятию «Родина» и английскому
«homeland» (хотя существует, конечно же, и вариант «motherland»)134. Сам
факт, что родная земля ассоциируется в английском языке с домом,
знаменателен. Это подтверждается многочисленными пословицами,
крылатыми выражениями: «Home, sweet home», «East or West, home is best»,
«An Englishman's home is his castle» и т. п., а также обилием слов, от «home»
образованных: «home-coming», «homesickness», «homey» «homeliness»,
«home-keeping», «homeward» и т. д.
Английское «home» обычно переводится на русский язык как «дом, жилище,
домашний очаг, семья». Однако Карен Хьюитт в своей книге «Понять
Британию» отмечает, что дом для англичанина не только место, где он живет,
но и вся атмосфера, созданная живущими там людьми135. При этом
английское представление о доме как жилище значительно отличается от
континентального. Для больЕще в 1559 году будущий епископ Лондонский Дж. Эйомер объявлял, что
бог - англичанин, и призывал своих соотечественников семь раз в день
благодарить его, что они родились англичанами, а не итальянцами,
французами или немцами.
133
См.: А. Вежбицкая. Семантические универсалии и описание языков... с.
278-279.
134
135
К. Хьюитт. Понять Британию. Ижевск, 1992.
167
шинства англичан дом - это кирпичное строение с комнатами на первом и
втором этаже. У каждого дома есть свой садик (пусть даже очень маленький),
который составляет гордость хозяев. Его показывают гостям, за ним
тщательно ухаживают, в него вкладывают немалые средства.
В целом английский дом представляет собой микромодель острова: глухой
забор, отгораживающий от внешнего мира, и кусок любовно возделываемой
земли - маленький, ухоженный, окультуренный. В основе английского
концепта «home» нетрудно разглядеть вытекающую из географического
положения страны идею обособленности, отделенности от всего остального
мира и замкнутости в своем небольшом уютно обустроенном пространстве.
Не случайно англичане так привязаны к своим домам. Предпринятая в 60-е
годы попытка внедрить в Великобритании многоквартирные дома
провалилась, и застроенные ими кварталы быстро превратились в трущобы.
Англия заселена очень компактно. Особенно ее южная и центральная часть.
Однако это не мешает англичанам жить обособленно. И тут проявляют себя
два других важнейших для английской мен-тальности концепта: «freedom» и
«privacy».
Свобода
Концепт «свободы» (freedom), так же как и концепт домашнего очага,
органично вытекает из геополитического и исторического факторов. Страна
расположена на острове, который отделен от суши - как бы независим от
континента. После норманнского завоевания 1066 года Англия ни разу не
была захвачена иноземцами. Британия не знала тирании. Королевская власть
очень рано была уравновешена властью парламента. Первые политические
свободы в Англии появились уже в XVII веке, когда во Франции о них еще
не помышляли. В это время журналистов стали допускать на заседания
парламента и им было разрешено публиковать материалы о заседаниях в
газетах. Простые люди во многих городах начали образовывать так
называемые «conversation clubs» - «дискуссионные клубы», где обсуждались
животрепещущие политические вопросы. Английская свобода неотделима от
независимости.
Англичане и теперь гордятся независимостью средств массовой информации
и считают, что могут получать из них абсолютно объ168
ективное представление о том, что происходит в их стране и мире. Одна из
самых популярных английских газет носит название «Independent» - что
подчеркивает ее свободу от интересов каких бы то ни было политических
партий.
Англо-русский словарь под редакцией В. К. Мюллера в качестве русских
эквивалентов английского слова «freedom» предлагает «свобода» и даже
«воля» (что уже совсем никак не вписывается в рамки английской
концептосферы, так как «воля» - чисто русский концепт, связанный с
российскими необъятными пространствами).
Англичане же вкладывают в понятие «freedom» совершенно иной смысл.
Английское представление о свободе сосредоточено на возможности делать
то, что хочешь, и не делать того, чего не хочешь136. В подтверждение
сказанного А. Вежбицкая цитирует Локка, который в своем «Опыте о
человеческом разумении» писал: «...свобода выбора состоит в нашей
способности действовать или не действовать в соответствии с нашим
выбором, нашей волей». Она ссылается также и на английского философа
XX века Исайю Берлина, который в своих эссе о свободе называет «freedom»
«понятием отрицательной свободы».
Действительно, англичане любят повторять, что свобода человека
ограничивается кончиком носа соседа. «Liberty» (от лат. «liber-tas») тоже
обычно переводится на русский язык как «свобода». Слово вошло в
употребление в Англии в XVII-XVIII веке. Дж. Б. Пристли утверждает, что
именно англичане выработали идею свободы, которую затем подхватила и
превратила в свой лозунг Великая французская буржуазная революция.
Слово «liberty» в настоящее время хотя и не исчезло полностью из
употребления, но либо приобрело отрицательную коннотацию (например, в
выражениях типа «to take the liberty of...» - позволить себе; «to take liberties
with smb» - позволять себе вольности с кем-либо и т. п.), либо стало
специализироваться на «общественных правах» и политическом дискурсе.
«Freedom» же связано с личными правами индивида, личным пространством,
личной независимостью, с «приватностью» - «privacy».
' А. Вежбицкая. Семантические универсалии и описание языков... с. 439-442.
169
Частная жизнь, приватность
Для английского национального сознания частная жизнь, приватность
(privacy) и свобода (freedom) определяются друг через друга, составляя
единое смысловое целое. Приватность является реакцией на скученность,
желанием защитить личностное пространство, которое англичане ощущают
почти физически как продолжение собственного тела и оберегают очень
ревностно137. О важности данного концепта для английского сознания
свидетельствует обилие словосочетаний, с ним образованных: «private life»,
«private means», «private property», «in private» и т. п. Само слово происходит
от «private» -«частный/личный, уединенный, тайный/конфиденциальный» и
предполагает наличие психологически безопасного расстояния между
отдельной личностью и окружающими. Концепт «privacy» крепко сцеплен с
концептом «home».
В то же время «privacy» вплотную подводит нас и к пониманию английской
сдержанности, которая вовсе не является следствием отсутствия
эмоциональности, как это представляется многим иностранцам, но
стремлением сохранить комфортную обстановку общения, нежеланием
смутить собеседника. Англичанин, скованный рамками этикета, по
замечанию Пристли, стремится домой, чтобы там, наконец, расслабиться в
приватной обстановке, выпустить на волю свою истинную сущность"8.
Здравый смысл
«Common sense» традиционно переводится на русский язык как «здравый
смысл». Однако слово «sense», которое нередко выступает как синоним всего
выражения, имеет в английском языке множество словарных значений, среди
которых «смысл» далеко не главное. Первым значением, которое предлагают
словари, является «чувство, ощущение, сознание». Причем обращает на себя
внимание тот факт, что в английском «sense» содержатся два момента,
которые в русском языке разводятся: «чувства» и «сознание, разум». Та же
двойстДж. Б. Пристли свидетельствует: «Человек, живущий в густонаселенной
стране, может испытывать желание оградить себя броней от других людей,
хранить молчание, поскольку нуждается в том, чтобы побыть наедине со
своими мыслями». «England is the land of privacy» («Англия - страна частной
жизни»), - заключает он. J. В. Priestley. The English. Lnd, 1973, p. 25; 30.
137
138
J. B. Priestley. The English. Lnd, 1973, p. 25.
170
венность зашифрована и в глаголе «to sense», который соединяет в себе
значения: «ощущать, чувствовать и понимать». В этих семантических
оттенках проявляется склонность англичан к эмпиризму. Джон Локк
подчеркивал, что под «sense» он понимает не интеллектуальную
способность, «формирующую наши рассуждения и осуществляющую
доказательства», а определенные «практические принципы», необходимые
для формирования нравственности139.
Эмпирический подход проявляет себя во многих областях английской
культуры: в философии, праве, языке. Эмпирическое отношение к жизни
зашифровано и в менталитете. При всей внешней простоте грамматического
строя всякое правило имеет большое число исключений, в результате чего
овладение английским языком не может быть сведено к постижению некой
абстрактной схемы, но предполагает скрупулезное запоминание отдельных
случаев («прецедентов»).
В английском языке существует множество структур, свидетельствующих об
особой «привязанности» британцев к точному факту, к очевидному: «it's a
fact» - «это факт», «in actual fact», «as a matter of fact» - «фактически, на
самом деле, в действительности», «actually», «really» - «на самом деле»,
«exactly» - «точно», «obviously» - «очевидно» и т. п. Это лишний раз
подтверждает высказывание А. Вежбиц-кой о том, что «...в области
культурно значимых объектов и концептов языки обладают особенно
богатым словарным запасом»1*. Однако эмпиризм определяет и
невербальные концепты британцев, язык английских жестов.
Своеобразную окраску эмпиризм сообщал и различным художественным
системам, даже тем, которым эмпиризм чужд. Примером может служить
романтизм. Определяя сущность новой поэзии в предисловии к знаменитому
сборнику «Лирические баллады», Вордсворт призывал поэтов обратиться к
«незначительному», то есть к непосредственному опыту повседневной
жизни.
С концептом «sense» тесно связан «reason», который обозначает не столько
«разум, рассудок», сколько способность думать, понимать и формировать
представления и суждения на основе фактов (так объясняет значение этого
слова Оксфордский словарь англий139
Дж. Локк. Сочинения. В 3-х тт.: Т. 3. М., 1988, с. 4.
140
А. Вежбицкая. Семантические универсалии и описание языков... с. 71.
171
ского языка). В то же время показательно, что одно из значений «reason»
объясняется в словаре через понятие «sense» - «good sense» («благоразумие,
здравый смысл»). «Reasonable» в английском сознании выступает как
антоним «rational» (рациональный). Дж. Б. Пристли подчеркивает, что в
соседних с Англией странах государственное устройство имело в своей
основе рациональное («rational»), но не разумное («reasonable») начало. Он
делает вывод о том, что британские государственные институты, основанные
на здравом смысле, несмотря на кажущуюся нелогичность и даже
абсурдность, оказались более долговечными и приспособленными к жизни.
При этом он характеризует английское политическое устройство как
«politically and socially reasonable, not intolerable to men of sense» (курсив наш.
- M. Ц.).
Концепт «reason» окончательно сформировался в XVIII веке, в эпоху
Просвещения, одним из названий которой в Англии было «The age of reason».
Выражение «reasonable man» («благоразумный человек») приобрело
дополнительные оттенки смысла и стало трактоваться как «человек, чье
поведение строго регламентировано социальными предписаниями и
принятыми в обществе моральным кодексом и правилами поведения»141.
«Здравый смысл» в этом толковании стал одним из основных принципов
поведения джентльмена и был возведен в культ во времена королевы
Виктории. Викто-рианцы, по свидетельству писателя М. Арнольда,
совершали благоразумные поступки не просто потому, что они казались им
таковыми, но потому, что находили особое удовольствие в возможности
следовать велению долга и здравого смысла. Таким образом,
рассматриваемый концепт лежит в основе свойственной британцам
законопослушности, служит оплотом социальной стабильности и известного
консерватизма. «Common sense» оказывается теснейшим образом связанным
с другими концептами, составляющими «анг-лийскость»: «джентльмен»,
«сдержанность», «приверженность традициям».
Чувство юмора
Одна из первых ассоциаций, которая приходит в голову в связи со словом
«английский», - юмор (sense of humour). Действительно, английское чувство
юмора является важнейшей чертой националь141
Alan D. McKillop. Introduction // Eighteenth Century Poetry and Prose. N. Y.,
1939. 172
ного характера, которой британцы особенно гордятся. «But has he a sense of
humour?» (Но есть ли у него чувство юмора?) - один из самых частых в
Англии вопросов142.
Слово «humour», помимо своего основного значения «юмор», в современном
языке может означать еще и «характер», и «настроение», входя в такие
словосочетания, как «to be in good/out of humour» (быть в хорошем/плохом
настроении, расположении духа); «good/ill-humoured» (добродушный,
сварливый)143.
Примечательно, что «humour» сочетается в английском со словом «sense»,
которое несет в себе идею чувственного восприятия. Таким образом, чувство
юмора для англичанина - такой же естественный и неотъемлемый способ
освоения окружающего мира, как зрение, слух, обоняние, вкус и осязание. В
то же время другой спектр значений слова «sense» - «смысл, разум, сознание»
- подчеркивает, что в английской концептосфере чувство юмора
воспринимается не просто как естественная особенность, присущая
человеческому организму, но и как вполне осмысленная, сознательно
культивируемая черта. Таким образом, в английском представлении о
чувстве юмора присутствует способность ощущать, чувствовать и понимать
одновременно.
Основной отличительной чертой английского юмора является то, что
первостепенная роль в нем отводится иронии («irony») и остроумию («wit»).
Он меньше всего связан с комедией положений, это юмор интеллектуальный,
опирающийся на феномен слова, причем смысл всегда находится в
подтексте. Здесь широкое поле деятельности предоставляет сам строй
английского языка с его обилием омонимов: «What is black and white and red
/read all over? - A newspaper». В данном случае обыгрывается аналогичное
звучание слов «red» и «read». Нередко игра слов основывается на их
полисемичности. Так, шутка «Englishmen do not come - they arrive» строится
на подмене основного значения слова «come» на его сленговое значение.
Дру142
J. В. Priestley. English Humour. Lnd, 1938, p. 19.
В этом случае проявляет себя устаревшее толкование слова «humour».
Изначально им обозначались четыре жидкости, составляющие человеческое
тело. Считалось, что их пропорция в организме обусловливает характер.
Именно в этом смысле использовал слово «humour» английский драматург
XVII века Бен Джонсон, полагавший, что всякий персонаж в пьесе должен
быть «в своем гуморе» (в данном случае гумор - аналог «господствующей
страсти» в классицизме).
143
173
гой излюбленный прием - буквальное «прочтение» идиоматических
выражений: «Doctor, doctor, I feel like a pair of curtains. - Pull yourself
together!»
В то же время, говоря об английском юморе, важно иметь в виду, что он
неоднороден. Здесь, как и во многих других аспектах британской жизни,
большую роль сыграло классовое сознание. Однако поскольку, по мнению
английских наблюдателей, в течение прошедшего века все более и более
сглаживались различия между классами, все меньше различий становилось и
между тем, что они находили смешным.
Э. Истхоуп и Дж. Б. Пристли, размышляя об английском юморе, сходятся в
одном: для их соотечественников юмор является одним из проявлений
хорошо известной английской сдержанности, уверенности, что неумение
сдерживать чувства - признак дурного вкуса и плохого воспитания. Дж. Б.
Пристли подчеркивает, что англичане испытывают ужас перед
преувеличенными чувствами и хлещущими через край эмоциями, потому что
чувства для них - ключ к цитадели их внутреннего «я» и потерять над собой
контроль для них равносильно тому, чтобы выдать все свои секреты'". Здесь
возникают сцепления, связи с ключевыми концептами «дома-крепости» и
«замкнутого островного пространства».
Юмор, насмешка являются для британцев тем способом «ост-ранения»,
который позволяет держать свой внутренний мир закрытым от посторонних
глаз. Кроме того, по убеждению Дж. Б. Пристли, именно юмор, строящийся
на сочетании иронии и самоиронии, позволяет корректировать страсти,
бушующие в душе англичанина, вопреки распространенному мнению о его
невозмутимости.
Умение посмеяться над собой англичане считают важнейшей отличительной
чертой зрелой цивилизации. Огромную роль в формировании специфики
английского
чувства
юмора
сыграла
многовековая
традиция
парламентаризма. Не случайно Англия может считаться родиной
политической сатиры. Ее корни восходят к жанру средневековых видений (У.
Ленгленд), период расцвета связан с деятельностью великих просветителей
XVIII века (Д. Дефо, А. Поуп, Дж. Свифт), а в начале XIX века она
принимает форму
144
J. В. Priestley. English Humour... p. 19. 174
политической карикатуры, приобретшей необыкновенную популярность145.
Другая сторона английского чувства юмора - «affection». «Affection»
подразумевает терпимость к человеческим слабостям, окрашивая
«понимающей улыбкой» практически всякое проявление юмора в Англии146.
Особую категорию составляет абсурдный юмор, нонсенс (Эдвард Лир, Люис
Кэрролл), зародившийся в недрах народного творчества. Так, знаменитые
лимерики, а также nursery rhymes легко сочетают абсурдность с остроумием.
Английский юмор теснейшим образом связан с эксцентричностью как
особой чертой английского характера147.
Представляется, что склонность британцев к эксцентричности напрямую
связана с островным положением страны. Привычка быть закрытым,
отгороженным от остального мира переносится не только на дом - крепость и
миниатюрный рай одновременно, но - и на внутриличностное пространство.
Оберегая и культивируя свою индивидуальность, англичанин стремится, по
выражению Л. Стерна, оседлать «свой конек» (the hobby-horse). В то же
время склонность к эксцентричности питается основным принципом
английского понимания свободы: жить самому и давать жить другому.
Джентльменство
Концепт «джентльмен» (gentleman) появился в английском языке в XIII веке
и первоначально означало человека, имеющего благородное происхождение.
В этом значении слово употреблялось на протяжении столетий148. До сих пор
большинство английских словарей ставит его в качестве первого толкования
слова «джентльмен».
Российские «Куклы» обязаны своим рождением английской программе
«The Spitting Image», название которой тоже основано на игре слов. Идиома
«разительное сходство» может быть прочтена буквально как «оплевывающий
образ»: в программе куклы, гротескно похожие на ведущих британских
политических деятелей, пародируют известные политические события.
145
146
J. В. Priestley. English Humour... pp. 176-177.
Дж. Сантаяна, американский философ испанского происхождения,
называл Англию страной «индивидуальности, эксцентричности, ереси», а
также «необычных людей и явлений, хобби и юмора». G. Santayana.
Soliloquies in England. Michigan, 1967, p. 5.
147
Ярким примером может служить хрестоматийная фраза, принадлежащая
Джону Боллу, проповеднику движения лоллардов, развернувшегося в Англии
в XIV веке: «When Adam delved and Eve span who was then the gentleman?»
(Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был дворянином?).
148
175
Причем наряду с концептом «gentleman» y британцев есть и «gentlewoman» «женщина из благородного семейства». Однако в настоящее время
употребление слова в данном значении имеет скорее формальный характер.
Так, например, фразы: «The Honorable Gentleman», «The Most Honorable
Gentleman», «The Right Honorable Gentleman» (достопочтенный джентльмен)
используются в парламентских речах при обращении к титулованным особам
- графам, маркизам, баронам и т. п.
Семантика слова «джентльмен» определяется основным значением
словообразующего элемента «gentle», восходящим к старофранцузскому
«gentil» («высокородный», «благородного происхождения») и к латинскому
«gentilis» (принадлежащий к одному и тому же роду, клану)'49.
В то же время параллельно с указанным толкованием постепенно
складывается и другое, существенно потеснившее первое в настоящее время.
Концепт обретает новый смысл: «gentle» начинает означать «domesticated»
(одомашненный), в XV веке к этому добавляется «tamed» (прирученный,
укрощенный, спокойный, неопасный), а в XVI столетии - и «soft, mild»
(мягкий). Отсюда и представление о джентльмене как о человеке
«цивилизованном», умеющем вести себя спокойно, сдержанно, уважительно
к окружающим.
Примечательно, как подробно разработан в английском языке словарь,
связанный с умением вести себя в обществе: «civilized» (приятный,
обходительный, с приятными манерами); «cultivated» (имеющий хорошие
манеры и образование); «cultured» (имеющий хорошие манеры и образование
и в особенности проявляющий интерес к литературе и искусству); «decent»
(правильный, социально приемлемый, не шокирующий других).
Цивилизованность и культурность - очень важные элементы английской
национальной концептосферы. Робинзон Крузо, оказавшись на необитаемом
острове, немедленно принимается «цивилизовать» его. Та же идея лежит в
основе знаменитых аккуратных английских газонов, окультуренных садиков
и парков, искусно стилизованных под дикую природу. Лучшим
комплиментом человеку из уст британца будет фраза: «a very civilized man», а
об удачном вечере в компании скажут: «a rather civilized evening».
Отметим в этой связи, что в английском языке есть устойчивое
словосочетание «gentle and simple» - «высокородные и низкородные».
149
176
Важно отметить, однако, что «цивилизованность» эта носит неброский
характер: «the cultivation, not of flamboyance, but of decency» (культурность,
исполненная скромности). В Англии в отличие от континента чем богаче и
выше по своему социальному положению человек, тем более скромно он
одевается. Для этого существует даже специальное понятие: «elegant
shabbiness» (элегантная потрепанность)150.
Чтобы не обидеть, не поставить в неловкое положение партнера по общению,
джентльмен должен обладать способностью сдерживать свои чувства.
Английские частные школы, где традиционно обучались дети из
состоятельных семей, неизменно прививали воспитанникам умение
«властвовать собою». Таким образом, концепт «джентльмен» оказывается
связанным с другим важнейшим узлом английской национальной
концептосферы: способностью сохранять спокойствие и невозмутимость при
любых обстоятельствах («to keep stiff upper lip») - знаменитой английской
сдержанностью.
Кроме того, джентльмен должен был быть человеком образованным,
умеющим правильно изъясняться. «Хорошему английскому языку»
отводилось особое место. Именно в середине XVIII веке процессы
стандартизации языка в Англии приобретают наибольший размах. Не
случайно, что именно в 1755 году вышел первый «Словарь английского
языка» Сэмюэля Джонсона. Вплоть до второй половины XX века язык и
произношение играли решающую роль в определении социального статуса
англичанина. Человек, чей акцент не соответствовал нормам «ВВС English»,
языка, на котором говорили дикторы Би-Би-Си, или «queen's English»,
которым пользовались королева и члены ее семейства, не мог быть
причислен к джентльменам.
Качества,
изначально
свойственные
настоящему
джентльмену,
представителю высшего общества и отличающие его от людей низшего
сословия, со временем вышли за узкие сословные рамки. Сегодня они
нередко трактуются как свойства настоящего мужчины (слово «джентльмен»
в современном языке используется как вежливое обращение или упоминание
о мужчине). Эти социолингвистические смещения особенно характерны для
второй половины XX века, когда процесс стирания классовых различий в
Великобритании шел очень интенсивно. Вместе с тем в современном языке
существует до1SO
Michael Bywaiter. Englishness: who cares? New Statesman. 3 April. 2000.
177
статочно много слов и выражений, которые акцентируют моральноэтическую концепцию, стоящую за понятием «джентльмен»: «he is a perfect
gentleman» (он совершенный джентльмен); «he is no gentleman» (он не
джентльмен); gentlemanly (честный, благородный, предупредительный в
отношении к другим) и т. п. Обладая динамичностью и неустойчивостью,
концепт остро реагируеют на изменение социальных смыслов. Вместе с тем
он сохраняет прежние коннотации, которые могут актуализироваться.
Чепная игра
Концепт «fair play» употреблялся изначально применительно к спортивным
мероприятиям и поведению джентльменов, в них участвующих151. Позже
произошло расширение его смысловой сферы. Концепт «честная игра»
означает, что джентльмены играют по правилам и в жизни.
Концепт «fair play» вызывает ассоциации с английской честностью и
уважением к другим. В национальном культурном мире большую роль
играет соблюдение писаных и неписаных правил, действительных не только
во время, но также до и после игры. При этом правила соблюдают как
победители, так и побежденные. В основе концепта «fair play» - свойство
английской ментальное™, которое можно назвать «gentleman's agreement»
(джентльменское соглашение). Это устное соглашение, основанное на
взаимном доверии.
В ассоциативно-вербальной сети английского языка «fair» имеет широкий
спектр разнообразных значений и смыслов: «acceptable/ appropriate/
reasonable» (приемлемый, соответствующий, разумный); «treating people
equally» (относиться к людям как к равным); «quite large/ quite good» (весьма
внушительный, очень неплохой); «светлый» о цвете кожи, волосах; «ясный»
о погоде; «красивый».
Все эти смыслы объединяются общей положительной коннотацией,
свойственной значениям слова «fair». «Красивый» и «светлый», вполне
вероятно, восходят к средневековым канонам красоты, со-
Интересно, что в спортивной лексике слово «джентльмен» также занимает
важное место. Так, в крикете профессионалы, играющие за деньги,
традиционно называются «players» (игроки), а спортсмены-любители,
которые играют для собственного удовольствия (amateurs), именуются
«gentlemen». До 1962 года в соревнованиях по крикету существовало два
турнира: среди «джентльменов» и среди «игроков».
151
178
гласно которым красавицей могла считаться только светловолосая и
белокожая женщина. Отношение к людям как к равным себе предполагает
справедливое, открытое, честное в своих намерениях, «чистое» отношение.
Это значение подчеркивает идиома: «by fair means or foul» (близкая к
русской: «всеми правдами и неправдами»), где «fair» противопоставляется
«foul», первое словарное значение которого - «dirty and smelling bad» (грязное
и плохо пахнущее).
«Just» тоже пришло из латинского («iustus») через французский («juste») и
тесно переплетается с юридическим термином «justice» (правосудие). В
качестве синонимов к слову «justice» английские словари предлагают
«fairness», «impartiality», «equity» (честность, беспристрастность, соблюдение
равенства прав). Итак, справедливость для англичан предполагает
соблюдение равновесия, баланса, ответственность «сильного» за
«слабого»152. Английские публицисты не раз писали о «.. .склонности
помогать слабому лишь потому, что он слабее...».
В английском понимании справедливо лишь то, что законно. Такую
трактовку подтверждает и идиома «fair and square», которая означает:
«честно, по правилам». Таким образом, в сознании британцев честным
является то, что не противоречит здравому смыслу, правилам и закону.
Сдержанность
Словосочетание «stiff upper lip» встречается в выражениях, типа: «to keep, to
have, to maintain, to wear stiff upper lip» (буквально: сохранять, иметь
застывшую верхнюю губу). Смысл концепта можно передать так: быть
твердым, проявлять выдержку, не распускать нюни. Англичане высоко ценят
способность принимать неудачи или неприятности без видимого
недовольства; умение сохранять спокойствие, не показывая чувств.
Эти качества воспринимаются как типичные для всякого англичанина, в
особенности для представителей высших слоев общества. Умение «to keep
stiff upper lip» вырабатывается всей системой воспитания. Особое внимание
формированию этого навыка уделяется в частных школах, так называемых
«boarding schools», где учатся дети из состоятельных семей.
Даже на уровне грамматики в английском языке существует
противопоставление чувства и способов его внешнего проявления. В
английском мало непереходных глаголов, выражающих эмоции,
!
См.: Дж. Оруэлл. «1984» и эссе разных лет... с. 316.
179
таких, как «worry» (беспокоиться, волноваться), «grieve» (горевать,
огорчаться). Причем в современном языке прослеживается тенденция к
постепенному исчезновению целого семантического ряда: «rejoice»
(радоваться) «pine» (томиться, изнывать). Нередко эти глаголы
употребляются в ироническом смысле. Многие непереходные глаголы, по
наблюдению А. Вежбицкой, выражают негативные оценки: «sulk» - дуться;
«fret» - раздражаться, беспокоиться, волноваться; «rave» - бесноваться,
неистовствовать; «fume» - кипеть (отчего-либо), раздражаться153. Вместо
глаголов в английской речи для выражения эмоций и чувств обычно
используются прилагательные. Ту же склонность к сдержанности в
проявлении эмоций исследователи отмечают и на лексическом уровне154.
Характерно что для выражения как негативных, так и позитивных моральных
суждений англичане обычно прибегают к разного рода смягчающим
выражениям: «quite awful» - буквально: довольно ужасно; «quite nice» буквально: довольно мило. Англичане предпочитают использовать
гиперболы при выражении положительной оценки обыкновенных вещей
(платье, цветы), но не серьезных моральных добродетелей. В то время как
русская речь отдает предпочтение гиперболам для выражения любых
оценок155. Известна поговорка, бытовавшую во Франции еще в средние века:
«The English take their pleasures sadly» (англичане печально предаются
удовольствиям, принимают их без радости)156. Это подтверждают и самые
современные источники. Так, Билл Брайсон подчеркивает, что англичане
«наслаждаются сдержанно» (They like their pleasures small)157. Сдержанность
в проявлении чувств теснейшим образом связана с пуританским
вероучением, которое всякую чрезмерность трактует как грех.
'"Там же, с. 41.
В английском языке весьма ограничен словарный запас для выражения
категорических моральных суждений. Сравнивая с этой точки зрения
русский и английский языки, А. Вежбицкая подчеркивает, что в русском
языке для морального осуждения в обиходной речи часто используется слово
«подлец». Согласно «Частотному словарю русского языка» Л. Н. Засориной,
154
основанному на миллионе широко распространенных в каждодневной речи
единиц, статистика употребления этого слова составляет 30. Кроме того,
существуют стилистически эквивалентные синонимы: «мерзавец» -с
частотностью 25, «негодяй» (20). В английском же языке удалось найти
только один стилистически близкий эквивалент: «scoundrel», который
согласно тезаурусу Кучеры и Френсиса встречается только два раза. См.:
Henry Kucera, Nelson Frencis. Computational analysis of present-day American
English. Providence, 1967, p. 80-81.
155
А. Вежбицкая. Язык. Культура. Познание... с. 84.
156
J. В. Priestley. The English... p. 24.
157
В. Bryson. Notes from a Small Island. Back Swan, 1995, p. 98.
180
Традиция, наследие
Англия - страна с древней историей и уникальными традициями. Одна из
характерных черт англичан - консервативность во вкусах и убеждениях,
приверженность к устоявшемуся порядку вещей. Многие старинные
церемонии продолжают существовать в современной Великобритании, и не
только в качестве приманки для туристов; они являются для британцев
связью между настоящим и далеким прошлым158. Такая связь, воплощающая
непрерывную последовательность событий, по-видимому, дает англичанам
ощущение постоянства в непрерывно меняющемся мире. Тяготение к
постоянству, стабильности возникает в английском характере как ответная
реакция на английские природно-климатические факторы: совершенно
непредсказуемую погоду, которая меняется несколько раз в день;
переменчивый ландшафт, который на сравнительно небольшой территории
поражает своим разнообразием.
«В широком смысле концепт «традиция» подразумевает, что нечто прошло
проверку временем, а потому его непременно следует сохранить»15'. Сама
этимология слова «tradition» (от латинского «tradere» - доставлять и «date» то, что дано) подсказывает и связь с таким важнейшим концептом
английской культуры, как «heritage» (наследие).
Слово «heritage», кроме прямого значения - «наследуемая собственность»,
определяется так же как «ценные объекты и качества, такие как исторические
здания, нетронутый ландшафт и культурные традиции, оставленные
предыдущими поколениями»;
- «важные качества, обряды и традиции, существующие в обществе на
протяжении долгого времени»;
- «предметы искусства, культурные достижения и фольклор, передаваемые из
поколения в поколение»;
- «вещь, традиция или качество, передаваемые на протяжении лет внутри
нации, социальной группы или семьи и воспринимаемые как нечто ценное и
важное, принадлежащее всем его членам».
Таким образом, основными моментами для определения «heritage» как
концепта является восприятие наследия как чего-то ценного,
принадлежащего всем, имеющего связь с историей (акцент на связи
поколений).
158
J. В. Priestley. English Humour... p. 21.
159
Энтони Майол, Дэвид Милстед. Эти странные англичане. М., 1999, с. 15.
181
Осознание своей культуры как явления, укорененного глубоко в прошлом и
одновременно имеющего тесную и живую связь с настоящим, охватывает
различные области жизни и находит отражение в существовании понятий:
«literary heritage», «national heritage», «heritage buildings», «heritage centre»,
«sense of history and heritage» и т. п.
С традиционно трепетным отношением англичан к своему историческому
наследию связаны многие аспекты их повседневной жизни и некоторые
чисто национальные явления. Одно из них - увлечение антиквариатом,
нередко принимающее формы, не имеющие аналогов ни в какой другой
европейской стране. Практически в любом, даже маленьком городке есть
антикварная лавка («old curiosity shop»). Здесь непременно проводятся
аукционы старинных вещей, создаются специальные общества любителей
старины. На телевидении проходят конкурсы, шоу, образовательные
программы, собирающие большую аудиторию.
Индивидуум, хотя и необычайно значим в английском национальном
сознании, тем не менее мыслится и как звено в цепи преемственности
поколений. До сих пор в Англии бытует уничижительная фраза: «ему
пришлось покупать свою собственную мебель», которая подчеркивает, что
человеку нечего было унаследовать от предков.
Многие люди в Великобритании буквально окружены историей в своей
повседневной жизни: около 445 тысяч зданий (многие из них - жилые дома)
входят в число так называемых Listed buildings. Их специально охраняют и
сохраняют. Для этих целей в 1983 году была создана специальная
организация «English Heritage», связанная с защитой архитектурных
памятников. Кроме того, «English Heritage» проводит образовательные
программы, организует концерты, инсценировки знаменитых битв и т. д.
В то же время в английской концептосфере приверженность к традициям
удивительным образом сочетается со стремлением к переменам и
новшествам. По-видимому, с этой страстью к переменам связана и присущая
британцам изобретательность. Энтони Майол и Дэвид Милстед в книге «Эти
странные англичане» отмечают «две основополагающие и одновременно
противоречащие друг другу особенности англичанина - любовь к четкой
последовательности и преемственности событий и страстное стремление к
радикальным переменам»160. Напряжение между этими смысловыми
полюсами структурирует английскую концептосферу.
160
Энтони Майол, Дэвид Милстед. Эти странные англичане... с. 13. 182
Шотландское (Scottishness)
«Scottishness» - «качества шотландского», «черты, по которым можно
обозначить шотландское». Термин употребляется с начала 60-х годов XIX
века по настоящее время16'. Одновременно в середине XIX века существовало
другое написание данного понятия -«Scotchiness» - «характерные черты
шотландского». Различия в написании связаны с особенностями социальнополитической и культурной ситуации, сложившейся в Шотландии с начала
XVIII века. С подписанием унии 1707 года произошло объединение
парламентов, страна стала называться Британией. Противоречия, охватившие
шотландское общество, были обусловлены двойственностью национального
сознания. Патриотизм шотландцев проявлялся и в желании сохранить от
забвения богатое историческое и культурное наследие страны, и в
стремлении к деловому партнерству с Англией в создании Великой
Британии. Укрепление экономических и политических связей привело к
взаимопроникновению культурных традиций. Особенно сильное отражение
данных процессов можно было заметить в языке. Английский язык являлся
государственным. Однако большинство населения Шотландии говорило на
шотландском или на его региональных диалектах; языком жителей северных
горных областей и некоторых сельских поселений юга Шотландии оставался
гэльский. В связи с проникновением английских правил произношения и
правописания возник вопрос о правильном названии «шотландское» «Scots», «Scotch» или «Scottish». Литераторы, создававшие свои
произведения на шотландском диалекте (начиная с А. Рэмси и Р.
Фергюссона), для определения «шотландского» употребляли «Scots»; авторы,
принимавшие английские традиции, писали «Scottish» (сравните с
английскими словами «English», «British»). Нечто среднее - «Scotch» - можно
встретить в работах В. Скотта и Р. Бернса. Несмотря на противоречия в
написании и произношении, очевидно, что основным элементом в понятии
«шотландское» остается «scot». Одними из древних значений «scot» были: 1)
выстПриведем несколько примеров: «Шотландское дает силы, Рэмси» (It is the
Scottishness that gives the zest, Ramsay); «Хенрисон был мудр и серьезен. Это
было частью его шотландского характера» (Henryson was sage and serious. It
was part of his Scottishness»), The Oxford English Dictionary. Second Edition.
Vol. 14, Oxford, 1989; ст. «Eric Linklater and a broader vision of Scottishness»,
The Times Literary Supplement, August 2000.
161
183
рел, стрельба (далее значение сохраняется в однокоренных «scotere» стрелок, воин и «scota, -an» - стрелок, солдат); 2) быстрое, стремительное
движение (далее сохраняется в однокоренных словах «scottetan» - быстро
передвигаться и «scotian» - танцевать, прыгать)162. Лишь на первый взгляд
эти противоположные значения
-«стрелять, стрелок, стрельба»,
«стремительные, быстрые движения» и «танцевать» - кажутся никак не
связанными. Между тем существуют силы семантического сцепления,
сближающие их. Для объяснения необходимо подключить социальноисторический и этнолингвистический ряды.
Древнейшим социально-историческим образованием в Шотландии были
кланы - военные союзы горных народов. В бой на защиту своих владений
они шли под звуки волынки, а традиционные национальные танцы и мелодии
народных песен всегда были одними из главных средств поднятия боевого
духа163. Таким образом, внутренняя форма этнонима «scot» отсылает к
важнейшим элементам уклада древних шотландских «кланов».
Именно национальная музыка и танцы составляют ядро шотландской
национальной традиции, попавшей под запрет после поражения якобитских
выступлений 1746 года. Тогда возникла острая необходимость
дифференциации «шотландского» внутри «британского». Существует
мнение, что формирование концепта «шотландское» завершилось именно в
середине XVIII века164. Таков был ответ национального сознания,
защищавшего «свое» от «чужого».
Немецкое (das Deutsche)
«Внутренняя форма» этого слова хорошо известна. «Deutsch» означает
«народный», «популярный», «языческий». Словарь братьев Гримм отчетливо
иллюстрирует это соображение: gentilis, popularis,
См. An Anglo-Saxon Dictionary. Clarendon Press. Oxford, 1898. '63 Концепт
«шотландское» восходит к «золотому веку» шотландской поэзии (XV-XVII
века). Уже в «Брюсе» (1375) Джона Барбора и «Уоллисе» (1477) Гарри
Слепого прославлен «боевой, шотландский дух». Эта традиция получила
развитие в творчестве У. Данбара, Р. Хенрисона, Д. Линдсея, Г. Дугласа. На
нее, в свою очередь, опирались шотландские литераторы эпохи
Просвещения. 164 См.: Neil Davidson. The Origins of Scottish Nationhood. Pluto,
2000.
162
184
vulgaris, heidnisch, volkssprachlich, zum Volk gehorig, volksgemass 165. Слово
«немецкий» обозначает также «народный язык» в противовес латыни166.
Наблюдения над внутренней формой слова «Deutsch» приводят к гипотезе о
том, что оно могло иметь скрытое, глубинное смысловое соотношение со
словом «Deuten», «deutlich» (толковать, отчетливый). В новом издании
словаря «Duden» подчеркивается родство слова «Deutsch» с «deuten»167. На
это есть намек и в «Словаре немецкого языка» братьев Гримм: «толковать»
что-либо означает делать что-либо внятным, понятным народу, переводить
на немецкий язык («...deuten ware so viel als dem Volk, den Deutschen
verstandlich machen, verdeutschen»)168. Сходное значение дает и
«Этимологический словарь немецкого языка» Ф. Клюге. Автор указывает,
что слово «deutlich» сопрягается с древненемецким словом diot (народ).
Однако Ф. Клюге подчеркивает, что это слово не является ясным
семантическим производным от слова «немецкий», восходя к древней форме
gepeodan - переводить. Здесь есть смысловой зазор, допускающий различные
возможности истолкования. Этимология редко бывает однозначной. И все же
возможно, что, в свою очередь, слова gepeodan (переводить) и peudo - народ в
древности могли быть связаны. Современное немецкое слово - Dolmetscher
(устный переводчик; ср.: толмач) - также тяготеет к смысловому полю слова
«Deutsch». Слово «переводить» могло одновременно означать «переводить
кому-либо», то есть иметь смысл - «переводить для народа», для немцев.
Собираясь переводить «Страницы Нового Завета» на немецкий язык, Фауст
Гете произносит следующие слова: «Mit redlichem Gefuhl einmal / Das heilige
Original / In mein geliebtes Deutsch zu ubertragen». Фауст собирается с
отменным (redlich) старанием перевести «святой
165
Deutsches Worterbuch von Jacob und Wilhelm Grimm: Bd. 2. Nachdruck d.
Erstausg. Munchen, 1984, S. 1043.
166
Kluge Friedrich. Etymologisches Worterbuch der deutschen Sprache, 22
Auflage unter Mithilfe von Max Burgisser u. Bernd Gregor, vollig neu bearbeitet
von Elmar Seebold. Berlin - New York, 1989, S. 138-139.
'" Duden. Deutsches Universalworterbuch. / Hrsg. von G. Drosdowski. A-Z.
Mannheim -Leipzig - Wien - Zurich, 1989, S. 337.
168
Deutsches Worterbuch von Jacob und Wilhelm Grimm: Bd. 2... S. 1038. Kluge
Friedrich. Etymologisches Worterbuch der deutschen Sprache... S. 138.
185
оригинал» на «любимый немецкий» язык (geliebtes Deutsch). Здесь эпитет
«redlich» оказывается в непосредственной смысловой близости от слова
«Deutsch». Согласно «Словарю немецкого языка» братьев Гримм, «redlich»
означает в том числе и «gesetzmassig», «ordentlich» (аккуратный,
законопослушный, ответственный)169. В тексте Гете оба слова включаются в
общую ассоциативно-вербальную сеть, образуя часть смыслового поля
концепта «немецкое». В дальнейшем станет ясно, что это сближение едва ли
является случайным.
«Внутренняя
форма»
концепта
«немецкое/немецкий»
содержит
этимологическое воспоминание об эпохе нерасчлененных смыслов, о
гроздьях смыслов, выражавших себя с помощью разных слов, которые смысл
организовывал, а потому фактором синонимии выступало одновременно и
звучание и значение.
Уже отмечалось, что в ходе коммуникации концепты оказываются
потенциально способными раскрывать дополнительные смысловые
возможности, связанные с их «генотипом», «внутренней формой». Тем
самым «память» концепта начинает накладываться на его актуальные
реализации. Представляется, что это и есть микромодель культуры в
действии.
Если гипотеза о смысловом родстве «Deutsch» и «deutlich» сколько-нибудь
справедлива, то мы получаем возможность дополнительного глубинного,
надвременного взгляда на немецкую менталь-ность. Ментальность немцев,
увиденная с точки зрения концепта (константы) «немецкий/немецкое»,
предстает следующим образом: «немецкое» (Deutsch) есть «упорядоченное,
четкое, переводимое, прямое, ясное» (deutlich). История немецкой культуры
и немецкой ментальное™ будет стремиться реализовывать и обратный ход:
«ясное, открытое, упорядоченное, прямое» - означает «немецкое». Таков
один из вариантов положительного взгляда на немецкую мен-тальность
изнутри. Хаотической, темной, «напряженной» и «туманной» немецкая
концептосфера представляется по преимуществу «чужому» взгляду, взгляду
«извне». Вместе с тем знаменитая пушкинская формула, составленная из
«нечто» и «туманной дали», - ироническая, но не лишенная смысла
характеристика немецкой культуры. Затрудненный строй мысли и чувства
представляет собой вариант
169
Deutsches Worterbuch von Jacob und Wilhelm Grimm: Bd. 14... S. 477. 186
вышеупомянутой расчлененности и ясности. Так, языковой стиль Г. В. Ф.
Гегеля (1770-1831), напряженный и труднодоступный, вступает в
диалектическую борьбу со стилем мышления философа. В результате
возникает особый лингвофилософский синтез «Философии духа».
«Деревянный» Гегель является таковым лишь по видимости. Отчетливость,
ясность, расчлененность и упорядоченность представляются константами
немецкой культуры, затрагивающими все основные сферы: от бытия до быта.
Если это действительно так, то должны быть устойчивые фразеологические
выражения с этим концептом. И, действительно, говорить по-немецки
(«deutsch sprechen») означает говорить без обиняков, напрямик. Вариациями
являются такие обороты, как «auf gut deutsch» (просто, понятно, по-нашему,
без обиняков). В одном из стихотворений Гете встречается выражение:
«Drum sagt man ihnen deutsch ins Gesicht». Дословный перевод - «говорить
что-либо по-немецки в лицо». Как и все идиомы, данное выражение имеет
смысл («говорить правду в лицо»), который не складывается из сумм
значений отдельных слов: слово «deutsch» выступает синонимом «ясности»,
«четкости», открытости. Дополнительный оттенок - «чистосердечно», «без
прикрас или лжи». С этим связана знаменитая цитата из «Фауста» Гете:
«Лжет речь немецкая, когда она учтива» (Гете, «Фауст»; «Im Deutschen lugt
man, wenn man hoflich ist)170.
К этому же смысловому полю относится и оттенок «указывать, показывать,
растолковывать» (deuten). Немецкая культура склонна не только учить,
учиться, но и поучать. В истории это свойство не раз проявлялось в
положительной и отрицательной формах171. Дидактическое начало заложено
в глубине немецкой культуры и мен-тальности.
Немецко-русский фразеологический словарь. / Сост. Л. Э. Бинович и H. H.
Гришин. Под ред. д-ра Малиге-Клаппенбах и К. Агрикола. Изд. 2-е, исправл.
и дополн. М., 1975, с. 123-124.
170
Так, в стихотворении «Призвание Германии» (Deutschlands Beruf) поэт Э.
Гейбель (Geibel, E., 1815-1884), выступавший за объединение Пруссии,
афористически сформулировал знаменитый концепт: «Und es mag am
deutschen Wesen / Einmal noch die Welt genesen». (И пусть немецкая сущность
/ Еще раз излечит мир). Хотя строку Гей-беля нельзя вырывать из культурноисторического контекста, хотя подобные мотивы встречаются почти в
каждой культуре, все же фактом является и то, что именно этот и
родственные концепты с особой энергией развертывались в истории.
171
187
Расчленять, пояснять и указывать - такова одна из моделей «немецкого»
универсума, со всеми мыслимыми и немыслимыми взлетами и падениями.
Анализ большого массива текстов немецкой классической литературы от
Лессинга до Кафки172, осуществленный с помощью компьютерного поиска,
дал следующие результаты. Выяснилось, что начиная с середины XVIII века
и вплоть до начала XX столетия в немецкоязычных странах с концептом
«немецкий» связывался целый пучок различных ассоциаций, представлений,
образных мотивов, ощущений и переживаний. Вырванные из контекста и
сведенные в один ряд, они дают лишь приблизительную картину смыслового
поля концепта «немецкое/немецкий»:
Deutsch: genau, grundlich, ernst, brav, treu, offen, ordnungsgemass, sich aus sich
selbst herausbildend, einfach, rein, anspruchloss gross, schlicht, streng, rein,
gelehrt, tief, sentimental, Despotie, grob, gehorsam, die Sprache des Befehlens.
Немецкий/немецкое:
тяготеющий
к
порядку,
отчетливый/ое,
основательный, серьезный, верный, храбрый, открытый, чистый, простой,
великий, лишенный запросов, ученый, развертывающийся из самого себя,
сентиментальный, склонный к повиновению, послушанию, языку приказов,
деспотичный, грубый.
Элементы этой ассоциативной сети получают в разных контекстах
различную оценочность. Ассоциативная сеть, характерная для одного
периода истории культуры, может существенно перестраиваться
впоследствии. Позитивные моменты, относящиеся к национальным
добродетелям, начинают пересматриваться в свете трагического опыта
истории. Однако константы, связанные как с внутренней формой вербальных
концептов, так и с невербальными концептами, укорененными в сфере
бессознательного, продолжают оказывать воздействие.
Такой смысловой константой представляется соотношение «немецкий ясный, упорядоченный, расчлененный»: Deutsch - deutlich.
См.: Deutsche Literatur von Lessing bis Kafka / Ausgewahlt von Mathias
Bertram. 2., verbesserte Ausgabe Directmedia Berlin 1998. Digitale Bibliothek
Band 1.
172
188
Геополитический фактор немецкого культурного пространства
3 октября 2000 года исполнилось 10 лет со дня объединения Германии.
Десять лет назад весь мир облетели поистине эпохальные кадры: разрушение
Берлинской стены. Это символическое событие стало кульминационным
пунктом длительной политической борьбы и стремления к единству с обеих
сторон
немецко-немецкой
государственной
границы.
Какая
же
непреодолимая сила заставила восточных и западных немцев, успевших за
годы существования ГДР и ФРГ накопить немыслимое количество различий,
выразить единодушное желание снова стать единым народом? Этой силой
могло быть только геополитическое единство, укорененность этноса в почве:
именно почва является той основополагающей, неизменной данностью,
вокруг которой вращаются интересы народа. Движение национальной
истории, как заметили немецкие ученые-географы еще в XIX веке,
определяется почвой и территорией173. Государство рассматривалось в
геополитике как живой организм, укорененный в национальной почве.
Государство складывается, таким образом, из территориального рельефа,
масштаба (территориальной протяженности) и из их осмысления народом в
ходе его исторического развития. При этом так называемое субъективное
национальное осмысление географической данности меняется с течением
времени: развитие этноса приводит к переосмыслению собственной роли в
мире и формирует новый взгляд на почву. Следствием этого является
внутренняя потребность в пространственной экспансии как естественном
процессе, подобном росту живых организмов. Германия, которая на
протяжении многих лет являла собой пример государства «ущербного»,
расчлененного, измученного внутренними распрями и чувством собственной
неполноценности по сравнению с колониальными державами Европы, остро
ощущала потребность в развитии и росте. Немецких географов -сторонников
«органического» подхода - всегда волновала идея пространства (Raum) как
такового.
Это пространство, переходящее из количественной материальной категории
в новое качество, превращается для идеологов немецОтцом геополитической мысли принято считать немецкого ученого
Фридриха Раце-ля (1844-1904), хотя сам он не использовал в своих трудах
термин «геополитика». Ра-цель писал о «политической географии». Его
173
главный труд, увидевший свет в 1897 году и оказавший существенное
влияние на дальнейшее развитие геополитики, так и называется: «Politische
Geographie».
189
кой государственности в «жизненную сферу», становится «жизненным
пространством» (Lebensraum). Стоит превратить в государственную
доктрину представление о нехватке физического пространства, как тотчас
возникает опасная потребность в «Drang nach Osten» (натиск на Восток). Эту
политику попытались реализовать идеологи III рейха.
Народы Германии, на протяжении многих лет отделенные друг от друга
географическими и политическими границами, зажатые в рамки крошечных
княжеств, как никто другой, прочувствовали идею «пространственного
смысла» (Raumsinn) и «жизненной энергии» (Lebensenergie) (термины Ф.
Рацеля). Этими понятиями обозначалось некое особое качество, присущее
всему немецкому миру как геополитической системе, определившее
дальнейшее политическое объединение разрозненных немецких государств.
Можно сказать, что на территории немецкого пространства с переменным
успехом противоборствовали две геополитические тенденции - к
объединению и распаду. На разных этапах немецкой истории непреодолимая
сила раскалывала и снова объединяла Германию: объединение «железом и
кровью» 1871 года, аншлюс 1938 года, раздел Германии на оккупационные
зоны в 1945-м, многолетнее противостояние Восточной и Западной Германий
и, наконец, торжественное объединение 3 октября 1990 года.
Подход к государству как к «живому пространственному, укорененному в
почве организму» объясняет эти повторяющиеся качественные изменения.
Пространство как конкретное выражение природы, окружающей среды
рассматривается как целостное жизненное тело этноса, это пространство
населяющего. Государство рождается, растет и развивается, подобно живому
существу. Следовательно, его пространственное расширение и сжатие,
распад и последующее объединение являются естественными процессами,
связанными с его внутренними жизненными циклами.
Уже давно немецкими геополитиками было отмечено, что существенную
роль в формировании этноса Германии сыграли особенности ландшафта этой
обширной (357 тыс. км2) сухопутной территории, около 30% которой
покрыто лесами. На севере Германии расположена так называемая СевероГерманская низменность с холмами и озерами, южнее - возвышенности и
средневысотные горы (Рейнские Сланцевые горы, Шварцвальд, Тюрингский
лес, Гарц, Рудные
190
горы), чередующиеся с плато и равнинами. Южная часть Германии -это
прежде всего отроги Альп высотой до 2963 м (гора Цугшпитце). По
территории Германии протекает большое число рек. Самыми крупными
являются Рейн, Везер, Эльба и Одер.
Большое количество границ природных (гряды гор и холмов, реки и озера) в
значительной степени способствовали обособлению территорий, появлению
большого числа диалектов, возникновению культурных и впоследствии
политических границ между регионами, многовековой раздробленности и
межрегиональному противостоянию. Даже сейчас, спустя сто тридцать лет
после объединения Германии под эгидой Пруссии, еще слышны отголоски
средневековой разобщенности. Они существуют как в положительной
(региональная кухня, традиции, гордость за свою собственную историю,
диалект), так и в явно отрицательной форме (негативные предубеждения,
стереотипы и недоверчивое отношение к представителям других регионов и
земель).
В древности на территории современной Германии были расселены разные,
во многом несхожие племенные союзы германцев: але-манны, бавары, саксы
и др. Объединяясь друг с другом, они с успехом противостояли натиску
могущественного Рима. Не случайно началом немецкой истории принято
считать дату разгрома Арминием трех римских легионов в Тевтобургском
лесу (9 год н. э.).
Тацит считал, что климат Германии малопригоден для жизни и обработки
земель. Однако германцы успешно занимались земледелием. Большое
значение для них имело скотоводство. Скот составлял их главное богатство,
давал основную часть продуктов питания: сыр, молоко, мясо. Из напитков,
как и сейчас, более всего было распространено пиво. В VI-VIII веках
произошло первое объединение германцев: разные племенные союзы вошли
в состав Франкского государства. В результате его раздела в 843 году было
создано Восточно-Франкское королевство, на основе которого в X веке
сформировалось раннефеодальное королевство Германии. В 962 году с
завоеванием германским королем Отгоном I Северной и Средней Италии
образовалась «Священная Римская империя германской нации»,
просуществовавшая вплоть до 1806 года.
В X-XV веках, с началом захвата славянских земель и формированием таких
автономных военных образований, как Немецкий орден, начался мощный
процесс децентрализации «Первого рейха». Ре191
формация, Крестьянская война 1524-1526 годов, а также Тридцатилетняя
война (1618-1648) усилили эту тенденцию: фактически Германия распалась
на отдельные государства-княжества.
Обратная тенденция проявила себя лишь в XVII веке, когда из всего
многоликого немецкого мира выделились два геополитических центра Австрия и Пруссия. После разгрома 1806 года и фактической ликвидации
«Священной Римской империи» в ходе наполеоновских войн немецкий мир
снова оказался перед нелегким выбором. В созданном решением Венского
конгресса 1814-1815 гг. «Германском союзе» долго главенствовала Австрия.
Однако она потерпела сокрушительное поражение в войне 1866 года, что
дало канцлеру Бисмарку окончательную возможность объединить Германию.
Это было объединение «сверху».
Эти две тенденции, глубоко укорененные в истории немецкого народа и его
пространстве, существуют и в новейшей истории. Вспомним всеобщее
ликование австрийцев на площади Героев в Вене по случаю объединения
недавних политических антагонистов под эгидой третьего рейха и, с другой
стороны, актуальное и сейчас «средневековое» разделение на баварцев,
пруссаков, вестфаль-цев и т. д., на которое в последнее время накладывается
след недавнего раскола Германии на Восточную и Западную. Уже более
десяти лет немцы живут в едином государстве, продолжая, однако,
проводить границу между выходцами из Восточной и Западной Германии.
Применительно к Германии немецкие геополитики традиционно развивали
идею «срединности», «континентального государства». Они были уверены в
том, что в контексте Европы Германия является тем пространством, которое
обладает осевым динамизмом и которое призвано структурировать вокруг
себя остальные европейские державы.
И действительно, Германия, имеющая выход к морю лишь на севере
(Северное и Балтийское моря), просто вынуждена строить политику исходя
из того, что она со всех сторон окружена сушей (то есть соседствует с
другими государствами). В таких условиях она всегда была вынуждена
вступать в контакт с большим количеством соседей, нередко претендуя на
решающий голос в общеевропейском полилоге.
Со «срединным» географическим положением Германии исто192
рически связаны такие особенности, как стремление к оптимальному
использованию собственного пространства, а также некий «комплекс
неполноценности» из-за отсутствия морских колоний. Именно поэтому
первая мировая война интерпретировалась немцами как естественный
геополитический конфликт, возникший между динамической экспансией
Германии
(«осевого
государства»)
и
противодействующими
ей
«периферийными» европейскими государствами (Антанта).
Еще одной важной идеей немецких геополитиков, тесно связанной с теорией
«срединности» и также предопределенной особенностью географического
положения Германии, была концепция Центральной Европы. Для того чтобы
выдержать конкуренцию с такими геополитическими образованиями, как
Англия с ее колониальной империей, США и Россия, народы, населяющие
Центральную Европу, должны были объединиться и организовать новое
совместное политико-экономическое пространство. Ядром, центром такого
образования должны были стать немцы.
Этот проект, который в отличие от существовавших ранее «пангерманских»
проектов был уже не национальным, а сугубо геополитическим, где основное
значение придавалось не этническому единству, а общности географической
судьбы, имел глубокие культурные корни. Германия как органическое
образование начиная со средневековья отождествляла себя не только
географически, но и духовно с понятием «Mittellage» («срединность»). Эту
мысль сформулировал еще в 1818 году Эрнст Мориц Арндт (1769-1860):
«Бог поместил нас в центре Европы; мы - сердце нашей части света».
Все эти особенности геополитического самопозиционирования Германии в
существенной степени сформировали немецкий национальный мир и
концептосферу Германии.
Идеализм (Idealismus)
Идеализм (лат. idea) - способ отношения к действительности,
сформировавшийся в немецкой культуре последних столетий. Под
идеализмом понимают: 1) связанное с самопожертвованием [mit
Selbstaufopferung verbundenes Streben] стремление к воплощению,
осуществлению [Verwirklichung] идеалов; 2) мировоззрение, сложившееся
под воздействием идеалов, жизненная позиция (Lebensfuhrung); 3)
философское направление, сложившееся в Германии,
-.Заказ №1321193
связанное с приматом «идеи» над действительностью, разработанное в
учениях И. Канта, И. Г. Фихте, Ф. В. Шеллинга, Г. В. Ф. Гегеля; 4) вера в
лучшие качества мира. В сочетании эти определения как раз и образуют суть
немецкого концепта «идеализм». Такие черты немецкого национального
характера, как вера в духовную первооснову мира, жертвенность, стремление
к красоте, составляют его суть.
Выстраивается ряд: «Идея (идеал) жизнь (Leben, wirklich) самопожертвование (Selbstopfer)». Сочетание «идеал-жизнь» принципиально.
Реалистичность идеала - неотъемлемое свойство немецкой культуры,
унаследовавшей из мифологии культ земного, срединного мира (Мидгард).
Философы-идеалисты также тесно связали «трансцендентальный мир» и мир
реальных ощущений, чувств. Размышляя о «красоте», немецкие ученые
пытались снять оппозицию «часть -целое», «субъективное - объективное»,
«идеальное - реальное». Г. В. Ф. Гегель назвал ее «чувственной формой
идеи», находящейся «между непосредственной чувственностью и
идеализованной мыслью».
Эти взгляды составили основу эстетики немецкого романтизма.
Произведения Новалиса, Ф. Шлегеля, К. Брентано, Л. Тика - гимн красоте,
«земле и небу», любви и Богу, природе и искусству, тотальной
«музыкальности» мира, которая есть «последнее дыхание души, более
тонкое, чем слова, даже, может быть, более нежное, чем мысли...» (И.
Фолькельт). В качестве примера можно привести роман Л. Тика «Ловелл»
(1796). Идеальная «музыкальность» мира воссоздана в его заключительных
строках: «Вся природа теперь издавала только один звук для моего слуха, как
будто поэзия на крыльях широких, как небо, пролетала через мир и касалась
солнца, луны и звезд так, что они звучали...». Романтик воспринимает звуки
реального мира как музыку мироздания, как «язык Божий».
В этих строках проглядывает «религиозная» сущность концепта. Отказ от
субъективности, от эгоистического творчества, диалог с природой и миром сущность духовной жертвы, характерной для романтического чувства (В. М.
Жирмунский). Преодоление первоначальной субъективности романтизма основа «высокого» немецкого идеализма. Он прочно вошел в немецкую
после-романтическую культуру. Иначе осмысливался художественный
конфликт - идеал становился недостижимым или даже опасным, -но
стремление к нему оставалось константной чертой «немецкого» характера.
194
Так, в романе Т. Манна «Доктор Фаустус» (1947) главный герой, музыкант
Адриан Леверкюн, отрекается от частной жизни, от всего человеческого.
Ради музыки, ради достижения «идеала» он заключает «сделку» с дьяволом.
Идеалом здесь оказывается сверхчеловеческая гениальная музыка. Этот
«роковой, демонический» идеализм гения Т. Манн считает символом
немецкой трагедии XX века. Сочетание идеального и трагического,
гениальности и смерти, субъективного и объективного в истории Германии и
в жизни каждого немца - важная тема романа. Эту мысль автор связывает с
музыкой позднего Бетховена. Анализируя фортепианную сонату (опус 111),
учитель
Леверкюна
Кречмер
подчеркивает
«полифоническую
объективность» этой сонаты, отличающую ее от «гармонической
субъективности» ранних произведений композитора. В последней сонате
Бетховена «...сошлись величие и смерть...», здесь возникла «склоняющаяся к
условности объективность, более властная, чем даже деспотический
субъективизм...». Кречмер рассматривает случай, когда «.. .чисто личное
является превышением доведенной до высшей точки традиции», а
индивидуализм «...перерастает себя вторично, вступая величавым призраком
уже в область мифического, соборного»174. Изображая безумие Леверкюна
как трагедию Германии, Т. Манн оставляет надежду на спасение, возможное
благодаря высшему качеству немецкого идеализма - умению преодолевать
себя.
Стремление к объединению, «полифонической объективности» пронизывает
всю историю немецкой культуры. Падение Берлинской стены в 1990 году
свидетельствует об актуальности концепта «идеализм». Немецкий идеализм
интересен как напряженный конфликт с реальностью и как ее воплощение,
«Verwirklichung».
Порядок
Порядок (Ordnung) (от лат. «ordo», «ordinare») - концепт немецкой культуры,
системно охватывающий все сферы общественной и духовной жизни.
Порядок - 1) упорядоченное состояние, упорядоченный образ жизни, 2)
следование правилам, установленным государством и контролируемым им,
3) общественная иерархия, 4) осоТ. Манн. Доктор Фаустус. Жизнь немецкого композитора Адриана
Леверкюна, рассказанная его другом. Собрание сочинений: в 10-ти тт. Т. 5./
Пер. С. Апта и Н. Манн / Под. ред. H. H. Вильмонта. - М- 1960, с. 71-72.
174
195
бая форма объединения людей (Gemeinschaft), 5) религиозная, космическая
организация мира. Концепт граничит с близкими ему «законом», «силой»,
«волей». В немецкой культуре «порядок» соотносится и с другим,
синонимичным ему концептом - «дух», связанным с верой в реальность
идеального.
Контрастное сочетание разнонаправленных «сил» в немецкой культуре имеет
давние истоки. Достаточно вспомнить одно из центральных божеств
германо-скандинавской мифологии Вотана, который сочетал в себе
шаманский дар (готское wops - «неистовствующий», лат. Vates - «поэт»,
«провидец») и воинский талант, умение собрать (ordnen) дружину
(Gemeinschaft) и повести ее в бой. На стыке «агрессивной», воинствующей и
идеалистической
ипостасей
зарождается
особый
тип
порядка,
характеризующего германскую культуру.
В немецком эпосе порядок со значением космос, миропорядок
противопоставляется разрушительному хаосу. Одним из центральных
мотивов, запускающих трагический конфликт, становится нарушение
запретов, несоблюдение заветов, нарушение правил. В художественных
документах X-XIII веков воцарение хаоса (как вариант эсхатологической
традиции в германской мифологии) равнозначно полному разрушению,
смерти.
Постепенно в немецкой культуре складывалось отношение к порядку как к
высшей добродетели, нравственному долгу, как к Богу. Отчасти такое
понимание порядка сохранилось и в современной Германии.
Вместе с тем в эпоху романтизма актуализируется еще одно значение
концепта. Порядок оказывается атрибутом буржуазной, бюргерской среды,
указывая на благополучное, защищенное существование среднего класса
немецкого общества. Романтики критиковали его. Так, А. Арним (1781-1831)
в романе «Граф отправляется в Сицилию» говорит о филистерах: «Er suchte
immer burgerliche Ordnung auf...» (Он вечно искал филистерского
благополучия...). Однако те же «уют» и «порядок» составляли одну из основ
стиля би-дермайер.
XX век подчеркнул новые грани концепта «порядок». Предсказания Ницше о
воцарении хаоса начали сбываться. Эпоха модернизма регистрировала утрату
ясного, космического «порядка». Ему на смену пришел неизвестный,
неведомый порядок. Кафка, пророк, предсказавший трагедии XX века,
глубоко постиг природу тоталита196
ризма. В романе «Замок» речь идет о «непознаваемом» «порядке» («Dann
verkennst du die Ordnung). Во времена фашизма полюса концепта «порядок»
опасно сблизились. Воинственное и мистическое тесно переплелись друг с
другом. Добровольное следование императиву, высоким принципам,
правилам роковым образом соединились с воспитанной веками готовностью
подчиняться. Мифологический сценарий - восстание хтонических сил против
порядка Асов (Богов) -воплотился в истории Европы. Порядок, извращенно
воспринятый массой, обернулся силой, способной к разрушению и
уничтожению.
Для современной немецкой культуры концепт «порядок» остается
актуальным. Вместе с тем достаточно часто его рассматривают критически,
даже скептически. «Ordentlich» (любящий порядок) может значить и
прямолинейный, однозначный, узкий. Однако чиновничий механизм
Германии, организация федеральных структур функционирует строго в
соответствии с «четким (deutlich) порядком».
Порядок остается в Германии одним из центральных концептов
общественной и духовной жизни нации, имеющим фундаментальный
разрушительно-созидательный смысл.
Французское
Франция (La France) - страна в Западной Европе, занимающая 551 602 кв. км.
Кроме европейской части, Франции принадлежат заморские департаменты и
территории. Население Франции -56 614 тысяч в метрополии и около 60
миллионов с заморскими территориями. Занимая по площади 47-е место в
мире и менее четырех процентов суши, а по населению - лишь один процент
человечества, Франция традиционно считается одной из главных стран
Европы и всего цивилизованного мира. Французский язык - один из шести
официальных языков Организации Объединенных Наций и один из двух ее
рабочих языков. И хотя сегодня трудно без колебаний назвать Францию
«мировой державой», и генетически, исторически и актуально-политически
страна традиционно является одним из оплотов демократии и свободы.
Франция названа по имени народа франков (les Francs), населявшего земли от
Рейна до Атлантики. Завоевав римскую провинцию Галлию, франки
образовали в 500 году королевство тех, кто живет к западу от Рейна, - «Francs
orientaux».
197
В генезисе концепта наличествует круг, в котором присутствуют понятия: 1)
вольный, свободный, живущий по собственному праву (в противовес рабам);
2) прямой, ясный, откровенный (в противовес вынужденной хитрости и
путаности зависимого человека). Эти свойства - свободолюбие и ясность французы на протяжении столетий называют отличительными свойствами
французского культурного мира. Концепт «французское» существует также и
в синонимах, отражающих его разные стороны: «франк» - общее название
европейца на востоке. Франкированный город - свободная экономическая
зона. В обиходной речи - «это не по-французски» (cela n'est pas francais) сказано неясно.
Французский культурный мир достаточно цельный, хотя французы не
составляют чистой расы. На землях Франции смешивались кельты, римляне,
германцы. И хотя сегодня 90% населения говорит на национальном
французском языке, в провинциях также звучит эльзасская, баскская,
бретонская, каталонская, фламандская, гасконская, корсиканская речь.
Антропологический портрет нации сегодня еще более нечеток. Постоянный
приток в страну жителей заморских территорий, арабов, эмигрантов из Азии
и Восточной Европы рождает сложные демографические проблемы, хотя не
подрывает значимости французского языка и не разрушает основ
французской культуры.
Франция являет собой один из классических примеров европейского
единства в разнообразии. Даже географически это чрезвычайно компактная,
естественно ограниченная страна, отделенная от соседей водами и горами.
По своей конфигурации французская земля является идеальной территорией
- это почти квадрат, с горами по границам. В стране нет необходимости в
окольных железных и шоссейных дорогах, нет и чрезмерных расстояний.
Здесь влюбленному нет нужды петь о том, что «верному сердцу / восемь
тысяч километров пустяки». В глухих степях здесь никогда не замерзали
ямщики, как в России, где до сих пор на свадьбу или на похороны
родственника часто можно добраться только самолетом. Во Франции самые
лучшие в мире скоростные поезда и скоростные автобусы, которые
пересекают страну из конца в конец за короткие часы.
Франция - единственное западноевропейское государство, открытое
северным и южным морям, страна - перекресток торговых путей, срединная
земля, счастливо обладающая плодородными почвами, умеренным климатом,
компактно проживающим населением
198
(104 жителя на кв. км). Природный фактор французской культуры
чрезвычайно благоприятен. Он оказывал и продолжает оказывать влияние на
экономику, политику, историю страны. «Прекрасная, милая Франция» (La
belle, la douce France) - называет ее автор древней эпической «Песни о
Роланде».
И при всей трагичности французской истории, изобилующей, как все
истории, катастрофами, эпидемиями, войнами и революциями, ее столь
дорого оплаченные шаги к прогрессу нельзя оценить негативно. Римские
завоевания принесли на земли кельтов, галлов и франков высокую культуру
земледелия и градостроительства.
Империя Карла Великого (800), а затем Верденский договор (843),
зафиксировавший границы Francia Occidentalis, - это те исторические этапы,
которые закрепили традиции христианского феодального государства.
Наличие сильного рыцарского сословия не только тормозило централизацию
страны, но вносило в ее культуру особые черты - примеры героического
служения, чести, независимости, «куртуазности», что проявилось и в
крестовых походах, и в Столетней войне с англичанами (1337-1453), и в
более поздних войнах. С другой стороны, расцвет ремесел и раннее развитие
городов-коммун, администрацию которых были вынуждены признавать
высшие церковные и светские власти, способствовали формированию
французских национальных концептов, отражающих чувства независимости,
самоуважения и внутреннего достоинства человека.
Городские коммуны и Генеральные Штаты, высшее сословнопредставительское учреждение во Франции, сложившееся в начале XIV века
не только из депутатов дворянства и духовенства, но и третьего сословия,
преимущественно городской буржуазии, сыграли в истории страны
огромную роль: стали гарантами республиканских свобод - концепта,
эволюционирующего во времени, но не теряющего постоянный смысл.
Через народные восстания, революции, многочисленные реформы и смены
режимов в национальном сознании сохраняются оценки действительности,
эмоции, моральные ценности, закрепленные в концептах. Они «работают» и
в историческом прошлом, и в сегодняшней жизни. Шарля де Голля
сравнивали с Жанной д'Арк. Деятельность Вольтера и просветителей,
подготовивших умы для Великой буржуазной революции, не осталась лишь
фактом истории культуры, они продолжают оказывать влияние на то, что
французы назы199
вают духом критицизма. Понятно, что при беглом обзоре исторических
факторов невозможно назвать все источники, из которых проистекает
мощная струя французской цивилизации. Религиозные войны католиков и
протестантов, мудрая политика короля Генриха IV, подписавшего эдикт о
веротерпимости, установление абсолютизма с помощью хитрого и
проницательного кардинала Ришелье, власть «короля-солнце» Людовика
XIV, отождествившего себя с Францией («государство - это я»), события
якобинской диктатуры, величие и падение Наполеона Бонапарта, франкопрусская война и позорное поражение под Седаном (Седанская катастрофа),
Народный фронт 30-х годов XX века и героическое Сопротивление в период
Второй мировой войны - суть исторические константы, явленные через
имена, места действия, события: Лютеция, Париж, Версаль - не единственно
обозначения подмостков истории. Жанна д'Арк, Наполеон, де Голль... 843,
1789, 1870, 1914, 1945... - знаки, символы, ключевые понятия и
эмоциональные переживания национальной судьбы, французской культуры.
В словесном, вербальном выражении каждый из них может быть представлен
широко, объемно, в контексте своего времени или сегодняшней
современности. Вербальные французские концепты присутствуют в
национальном языке. Как трагедию рассматривают сегодня французы все
большее отставание его от английского (особенно в американском варианте).
В качестве компенсации в последнее десятилетие возникло понятие
«франкофония». Слово, придуманное и введенное в словарь в XIX веке
географом Реклю, вошло в обиход в 1962 году, когда при французском
Министерстве иностранных дел был открыт особый отдел и за рубежом
начали создаваться французские культурные центры. Понятие франкофония
обрело новый смысл и стало концептом, окруженным экономическим,
политическим и культурным ареалом.
Но французский концепт живет не только в слове. Он обозначен на полотнах
художников вроде парадных портретов Наполеона, написанных Давидом. Он
прозвучит мелодией революционной «Марсельезы». Красный фригийский
колпак - знак революции, но и традиции идеи свободы, полученной в
наследство от античности. Версаль - город и парк неподалеку от Парижа и
обозначение изысканности поведения, и лицемерия, и непомерных
претензий...
Исторические опоры (так же как и природные и этнографические) в
очерчивании национальной концептосферы не могут дать
200
сколько-нибудь полной характеристики культурного мира Франции. Однако
есть и некие общие признаки французского культурного мира. Сами
французы среди них охотно называют способность к восприятию чужой
культуры, динамизм, подвижность, тяготение к обновлению, а также
упорядоченность и ясность. Трудно утверждать с непреложностью, что эти
свойства французского культурного мира суть его незыблемые основы. Но
некие соотношения с национальным характером в них просматриваются, в
частности, в присутствии национальных французских концептов в том, что
французы называют «своим».
Набор концептов никем не установлен и не может быть установлен с
определенностью. Можно назвать десятки и сотни концептов в зависимости
от отправителя и получателя. Столь же неоднозначен их сравнительный
объем. Они отличаются по «возрасту», долготе бытования, могут быть
обозначены словом или набором слов, но могут иметь и невербальную
форму. Закрепленные в национальной культуре, они являются константами.
Именно такие концепты-константы обозначают ту зыбкую, но и бесспорно
существующую реальность, которую мы называем национальным
культурным миром, или национальной концептосферой. В этом разделе мы
выделяем лишь ее малую, притом вербальную часть - десять концептовконстант. Их выбор, как и порядок по значимости, осуществлен
французскими профессорами парижских университетов и затем уточнен в
словарях и трудах ученых разных специальностей"5.
Первым французы единодушно называют
1. Дух критицизма (esprit critique)
Слово esprit (лат. spiritus) - дух, дыхание на протяжении веков во
французской культуре означало: 1) часть человеческого существа в
противовес плоти; 2) нематериальное существо, часть Божественной Троицы
- Святой Дух; 3) принцип психической, интеллектуаль175
R. Boussinot. Dictionnaire de synonymes, analogies et antonymes. Bordas,
1981; Ch. Bernet. Dictionnaire du francais parle. Seuil, 1989; Dictionnaire
d'aujourd'hui. Le Robert. / Sous la redaction d'Alain Rey. P., 1992. Dictionnaire du
francais contempo-rain.(Par R. Lagone). P., 1971. Grand Larousse de la langue
francaise en sept volumes. / Sous la direction de Louis Gilbert, Rene Lagard,
Georges Niobey). Thresor de la langue francaise. V. I-XVI. P., Gallimard. 19711994. Французско-русский словарь по лексиконам Закса и Виллата, Ларусса и
др. / Сост. А. Редкий. СПб. 1906. Dictionnaire de la communication. / P. Arman.
P. 1991. Dictionnaire critique de la communication/L. Sfez. Presse universitaire,
1993.
201
ной жизни; 4) область идей, духовное наследие; 5) особый характер
мировоззрения - esprit critique.
Первые четыре из названных значений отражают универсалии, присущие
многим народам. В роли французского концепта выступает esprit critique.
Именно он, по мнению русского историка Б. Н. Чичерина, в наибольшей
мере отражает «свойства французского ума, ясного, точного,
положительного, склонного скорее ограничиться тесным объемом, нежели
вдаваться в туманные отвлеченности, но который все обобщает, все делает
доступным самому простому пониманию... сила сарказма против старого и
этот неотразимый смех, составляющий национальную принадлежность
французов...»176. Слова эти принадлежат профессору Петербургского
университета, написавшему их полтора столетия назад; но и сегодня словарь
фиксирует «принцип критического мышления, побуждающего человека к
разумной активности». Ибо как писал Вольтер корреспонденту в 1760 году:
«Les beaux esprits se rencontrent». Показательно, что словарь синонимов
включает в раздел «ум» esprit как концепт'". Смысл esprit critique включает
рационализм, критицизм, радость жизни, сложившиеся при формировании
французской нации. С понятием рационального духа связано во французском
языке «позитивный дух», выражение, введенное О. Контом для обозначения
научного знания. «Esprit» -название журнала французских персоналистов,
основанного Мунье, «Esprit nouveau» - журнал, основанный архитектором Ле
Корбюзье и художником Озанфаном. Это же имя носил павильон на
международной выставке декоративного искусства в Париже.
Понятие рационального и сегодня во многом определяет сущность духовной
культуры во Франции. Уже Пьер Абеляр (1079-1142), преподававший
философию и теологию в Париже, учил, что религиозная вера должна
находиться в зависимости от разумных оснований. В трактате «Да и нет» он
говорил о необходимости подвергать критическому анализу даже
признанные авторитеты. Мишель де Монтень (1533-1592), автор одной из
самых удивительных книг во французской философии и литературе,
подлинном кладезе национального духа, исполненном, по словам Ги де
Мопассана, «старого здравого смысла и старинной мудрости», закладывает
ос176
Б. Н. Чичерин. Очерки Англии и Франции. М, 1858, с. 274.
177
R. Boussinot. Dictionnaire de synonymes, analogies et antonymes. Bordas,
1981.
202
новы европейского рационализма. Esprit critique исповедуется во Франции не
только и даже не столько философами. Как все национальные константы, он
коренится в самой гуще народной жизни, его корни уходят в историю
развития средневековых городов, в разумную жесткость цехового уклада, в
следование добродетелям того «мелкого» люда, которого во Франции
именовали «буржуа»: ремесленников, ткачей, оружейников, каменщиков,
красильщиков, столяров, плотников, мясников, торговцев - всех тех, кого в
России называли мещанами, позабыв за презрительно-негативным словом
«мещанство» о наличии мещанских добродетелей. В России концепт «дух
критицизма» не вошел в константы культуры. У нас нет Монте-ня, нет и
«Романа о Лисе», в котором главный герой - буржуа побеждает чванливого
сеньора не силой и не благодаря счастливому случаю, как в русском
фольклоре, а благодаря продуманному расчету, хитрости, критическому уму.
2. Свободолюбие (liberte) (лат. libertatem) - имеет в словарях ряд значений
1) Свобода воли. Ситуация, в которой находится личность, не пребывающая
в зависимости от кого- или чего-либо; 2) политическая и религиозная
свобода; 3) у римлян богиня свободы; 4) простор, незакрытость (liberte de
ventre); 5) физическая свобода, простор для движений; 6) центральное
понятие философии, феноменологии, персонализма, экзистенциализма. В
ассоциативно-вербальной сети концепт фигурирует во многих выражениях donner sa liberte a un esclave (освободить от рабства), ta liberte s'arrete la ou
celle des autres commence (твоя свобода кончается там, где начинается
свобода других), garder sa liberte (хранить свободу), liberte d'esprit, de pensee,
d'action (свобода духа, мысли, действия) и т. д. Во французскую культуру
концепт входит не только в вербальной форме. Из Древней Греции пришел
образ незапряженной лошади, из Рима - гордой женщины, из революционной
символики - женщины во фригийском колпаке. Среди многочисленных
статуй свободы одна из самых известных (скульптор Бартольди) стоит над
Сеной и в увеличенном варианте была подарена Америке, возвышаясь в
Нью-Йорке над морем на 93 метра.
В современной Франции концепт «свобода», помимо общечеловеческого
значения, имеет и собственно-национальный, вырастающий из исторической
традиции, смысл. Французские социологи называют три главных аспекта
гражданских свобод, унаследованных
203
от Великой французской революции и развитых на протяжении XIX-XX
веков. Это 1) libertes politiques - избирательное право, свобода союзов и
ассоциаций, митингов, шествий и демонстраций, свобода мысли, право на
отказ от принуждения (в том числе от военной службы) по религиозным или
политическим мотивам; 2) libertes personnelles - право на жизнь, личную
неприкосновенность, свободу частной жизни, неприкосновенность жилища,
тайну корреспонденции, свободу передвижения, выбора местожительства,
вероисповедания, обладание собственностью; 3) libertes professionnelles et
sociales (droits socio-professionels) - право на труд, на образование, на
социальное обеспечение, на свободный выбор профессии, на
профессиональную деятельность.
Концепт «свобода» связан во Франции с национальной историей. Уже король
Людовик X в указе 1305 года говорит, что «всякий должен быть свободен,
ибо наше государство называется государством франков» (свободных).
Представление о свободе как о природном праве человека подтверждалось на
протяжении веков многочисленными юридическими актами. Так, в XVI веке
французские юристы выступили с запиской «О пересмотре обычаев», в
которой предстали адвокатами низшего сословия. Крестьяне стали
свободными и освободились с землей, хотя и продолжали платить подати, но
уже как бы «в порядке на чужую вещь». Для получения земли нужно было
выкупить только повинность. Вопрос окончательно решился в период
Великой буржуазной революции, но подготовлен он был заранее.
Еще раньше бравирование свободой, «либертинаж» проникает в светские
салоны. Особый термин либертен (libertin) обозначает независимого
дворянина. В XVIII веке оппозиция феодальному строю имела первой
строкой требование свободы - liberte, egalite, fraternite (свобода, равенство,
братство) стали лозунгом революции. До сегодняшнего дня почетно слыть
свободомыслящей личностью
(libertin-penseur).
Самое
знаменитое
стихотворение П. Элюара, которое в годы Второй мировой войны
сбрасывали над окопами как листовку, называется «Liberte». Его читали и
читают с эстрады известнейшие актеры. Оно включено во все школьные
хрестоматии. И завершается оно словами: «Я рожден, чтобы узнать и назвать
тебя - Свобода».
С жаждой свободы связано уважение к республиканским ценностям (valeurs
republicaines).
204
3. Республиканские ценности (valeurs republicaines) Ценность (valeur) - лат.
valor, valoris, республика (republique от
лат. republica) - 1) республика, народное правление; 2) общежитие
равноправных людей. Республиканский (republicain) - держащий сторону
республики.
Valeurs republicaines в современном французском языке классифицируются
как рабочая модель, все части которой сохраняют непреложные ценности.
«Мы все-таки в республике!» (On est en republique tout de meme!) - говорится
для того, чтобы протестовать против мнений или действий, ущемляющих
гражданские свободы.
Республиканские ценности закреплены во мнениях, общественных
движениях, комитетах. Связанные с первой республикой Великой
буржуазной революции XVIII века, ценности эти родились не во Франции.
Их традиции восходят к периоду Римской республики и эпохе английской
революции. Историк Мишле называл их классическими ценностями. Шарль
де Голль в «Мемуарах» вспоминал, что прежде организации правительства
IV Республики он ставил целью восстановить «все французские свободы,
законы республики, республиканский режим». Концепт «республиканские
ценности» связан с концептом «свобода».
4. Любовь (Amour admiration) (лат. amorem)
Концепт насчитывает более трехсот значений. В самом общем смысле - это
принцип универсальной связи, психологическое состояние, требующее
выхода из своего «я».
Именно так определяет любовь французский философ Анри Бергсон. В
словаре «живого» французского языка в первой позиции называется чувство
сильной привязанности и страстное желание обладания кем-то. Именно этот
аспект близок к выделенному концепту любви-восхищения. В других
случаях словари дифференцируют чувство любви, называя любовь
физическую и платоническую, которая, в свою очередь, делится на любовь к
Богу, к родине, к близким родственникам, материнскую любовь и т. д. Эти
формы любовной привязанности могут существенно различаться, являя в том
числе и «любовь-восхищение». Но во всех случаях называется и любовь
между мужчиной и женщиной (un sexe vers l'autre), и синонимом «любви»
называется «страсть». Вспомним, что Стендаль в трактате «О любви», деля
любовь на виды и степени и считая наиболее распространенным видом
«любовь-тщеславие», самую высокую оценку дает именно
205
любви-страсти. Для Стендаля «любовь-страсть» - самая возвышенная и
благородная форма любви, доступная лишь тем, кому чужды корысть и
тщеславие, лицемерие и эгоизм». «Счастливая любовь подобна болезненному
жару, - записал Стендаль в дневнике. - Ничего не остается, когда она
проходит». Определение любви как лихорадки принадлежит и одному из
самых проницательных знатоков человеческой природы афористу
Ларошфуко («La plus juste comparaison qu'on puisse faire de l'amour, c'est celle
de la fievre» («Самое точное сравнение уподобляет любовь лихорадке», La
Rochefoucault, Maximes, 638).
Восприняв римскую традицию «Науки любви» Овидия, пройдя «школу»
куртуазии средних веков и салонной любви-игры XVII-XVIH столетий,
именно «любовь-восхищение» («amour admiration») среди десятков средств
выражения концепта фиксирует ту форму, которая близка национальному
менталитету и французской культурной традиции. В России эта форма если и
получила развитие, то преимущественно в эпоху модерна, на исходе XIX
века, в постромантизме, в возрождении моды на французский рокальный
стиль. Пушкинская Татьяна на вопрос к няне о старых годах («Была ты
влюблена тогда?») слышит по сути отповедь: «И полно, Таня. / В наши лета /
Мы не слыхали про любовь». И не только потому, что молодую жену
осудила бы «покойница-свекровь». В народе, в крестьянской русской среде
синонимом к слову «любовь» традиционно называли «жалость».
Современные «писатели-деревенщики» - В. Белов, Ф. Абрамов неоднократно употребляют концепт «любовь» в этом значении. «Муж тебя
любил?» - спрашивает вдову молодая женщина. И получает ответ: «Да, он
меня жалел». О «любви-жалости» как о самом стойком и даже самом
опасном чувстве писал В. Распутин. Пьяные пассажиры в книге В. Ерофеева
«Москва - Петушки» договариваются рассказывать «про любовь», красивую,
«как у Тургенева». Но вместо этого слышатся истории, поражающие какойто жуткой нелепостью, - о поступках и людях низких и неприятных. И
однако комментирующий автор-повествователь заключает беседу с
пониманием и сочувствием: «Первая любовь или последняя жалость -какая
разница? Бог, умирая на кресте, заповедовал нам жалость... Жалость и
любовь к миру - едины. Любовь ко всякой персти, ко всякому чреву. И ко
плоду всякого чрева - жалость».
Любовь-жалость и amour admiration... Через семантику фран206
цузского и русского языков просматриваются общенациональные и
временные признаки концепта. «Заниматься любовью - выполнять
сексуальный акт» (faire l'amour - accomplir l'acte sexuel) отмечено в
современном французском словаре как просторечие. Однако именно в этом
качестве перешло в современный русский язык и получило сегодня широкое
распространение в бытовой речи и в передачах телевидения, знаменуя отход
от «любви-восхищения» и от «любви-жалости» как противоположных, но
равно укорененных в духовной сфере разных народов концептов любви.
5. Оцениваться по заслугам, оценивать по заслугам (meritocratic) (лат.
meritum)
В современном языке концепт происходит от понятия «достойный» meritant, концепт meritocratic - гибрид, имеющий латинское ядро,
обрастающее рядом дополнительных признаков. Достойный ученик (eleve
meritant), достойная семья (famille meritante), но главное - индивид,
обладающий определенными достоинствами - честностью, верностью,
отвагой - качествами, проявившимися в трудных для человека
обстоятельствах и вызывающими уважение окружающих (C'est un homme de
merite), и благодаря собственным достоинствам имеющими право подняться
по социальной или имущественной лестнице. Во французском языке глаголы
и прилагательные, содержащие ядро концепта, образуют ряд устойчивых
сочетаний, отражающих национальный менталитет: «Всякий труд достоин
оплаты (Toute peine merite salaire); всякое ремесло оплачивается (chaque
metier merite salaire); хранить свою репутацию (meriter sa reputation); нация
имеет то правительство, которое она заслуживает (toute nation a le
gouvernement qu'elle merite). Meritocratie - один из самых непереводимых
французских концептов. На русском языке его приходится давать только в
описании.
6. Дух рыцарства (Esprit chevaleresque)
Словари фиксируют генезис и рыцарские качества. Рыцарство (от chevalerie)
(s. f. cheval - лошадь)
Рыцарь-шевалье - дворянский титул. Особо отмечается, что рыцарство средневековая
воинская
организация
религиозного
характера,
преимущественно из знати, в которой от членов требовались высокие
моральные качества - мужество, верность Богу и сеньору, военная доблесть,
куртуазность. Особо отмечается «дух рыцарства» (esprit chevaleresque) военная бравада и героизм в битве, милость к
207
побежденным, верность сюзерену и даме. Понятие «быть достойным
рыцаря» (digne des chevaliers d'autrefois) восходит к эпохе феодализма,
орденам святого Иоанна и Тамплиеров, Крестовым походам, странствующим
рыцарям. От этих времен сохраняется выражение - «рыцарь без страха и
упрека» (le chevalier sans peur et sans reproche).
В «Песне о Роланде» император в поисках рыцаря на поле битвы знает, что
...если б смерть его в бою застала, Он впереди своих солдат лежал бы, Лицо
бы повернул к земле врага, И умер бы, победою венчанный.
Пер. А. Сиповича.
И Карл Великий находит Роланда именно в том положении, которое
достойно рыцаря. Те же свойства восхваляются в рыцарских романах. В
песнях о Крестовом походе XII века Конан де Бретон говорит:
Пусть знают все, что мы даем зарок: Свершить святое рыцарское дело И
взор любви, и ангельский чертог, И славы блеск стяжать победой смелой.
Пер. А. Сухотина.
В романах Круглого стола так называемого артуровского цикла в XII веке
происходит и поэтизация рыцарской любви.
Эта старинная традиция находит отражение в современности и
подтверждается опытом жизни Шарля де Голля, писателей Сент-Эк-зюпери,
Ромена Гари или зачастую скромными житейскими примерами. Отсутствие
ее осуждается: Он поступает по-рыцарски. Ce qu'il fait est si chevaleresque (J.
Giono) C'est d'un chevaleresque.
7. Индивидуализм (individualisme) (lat. individuus)
Индивидуализм - представление о праве личности на отдельное
существование (в противовес коллективизму). Теоретической основой
индивидуализма являются демократические свободы, согласно которым
всякий индивид имеет самостоятельное значение и его личные интересы не
должны приноситься в жертву интересам общества.
В политике, экономике и морали индивид провозглашается высшей
ценностью. Человеческое существо рассматривается изолированно, в
противопоставлении группе, социальному классу, се208
мье. Как синоним индивидуализма в положительном смысле употребляется
«нонконформизм» (non-conformisme) - выражение, перешедшее в русский
язык в прямом переводе. Во французской культуре и менталитете
индивидуализм имеет давние и прочные традиции. Исторически
индивидуализм
поддерживается
воспоминаниями
о
дворянском
«либертинаже», о вольностях городских коммун и особенно всей практикой
жизни после Великой буржуазной революции. Развитие капитализма дает
индивидуализму мощный импульс. Свободная конкуренция - одно из
проявлений индивидуализма. В философии и литературе индивидуализм
противостоит католицизму и социализму. Апологетами индивидуализма
выступили Андре Жид и Жан Поль Сартр, подчеркнувший его значимость
для французов: «Для нас, французов, индивидуализм всегда сохранял старую
классическую форму борьбы человека с обществом, личности с
государством» (Ж. П. Сартр. Ситуации). Вместе с тем словари фиксируют в
близком синонимическом ряду к «индивидуализму» «эгоизм» и даже
«эгоцентризм», антонимом выступает «альтруизм».
Именно здесь обнаруживаются наибольшие расхождения с русской
национальной традицией, в которой концепт «соборности» занимает одно из
ведущих мест. Сама природа России, быт северных и сибирских деревень,
русская община, славянофильство, теория коммунизма - все отрицает
индивидуализм, рассматриваемый как зло национальной традицией (см.
роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»). В период
«перестройки» индивидуализм развивается и в России. Сегодня русский
концепт «соборность» вошел в моду. О нем пишут монографии и статьи.
Пример Наташи Ростовой, приказавшей сгрузить с подводы домашние вещи,
чтобы посадить туда раненых солдат, стал классическим в разделении своей
и чужой ментальное™ («Мы не немцы...»). Но общепринятое осуждение
западного индивидуализма в сегодняшней российской ситуации тоже
приобретает иную оценку. «Мы» имеет тенденцию двигаться к «Я», что
объясняется не единственно новыми капиталистическими тенденциями. Во
внутренней коммуникативной структуре уже заложены соотношения «я - ты,
мы - они», хотя степень оформленное™ «своего» и «чужого» в разных
языках разная. «Индивидуализм» требует особой бережности при его
ментальной оценке либо переводе с одного языка на другой и может быть
передан только концептом.
209
8. Элегантность (elegance, lat. elegans) - щеголеватость, изящество, красота
формы, легкость, ясность, простота
Синонимы - грациозность, шик, хороший вкус. Близко к английскому
концепту «дендизм». Широко употребляется во французском языке элегантный жест (un geste elegant), элегантная поза (une pose elegante),
элегантное платье (une robe elegante)... «Он поступил со мной не очень-то
красиво» (II n'a pas agi tres elegamment avec moi). В качестве антонима «вульгарный». Во французском языке «элегантность» как концепт
существует с XIV века в качестве соединения грации и простоты в
натуральной или искусственной форме. В XVII веке «элегантность» стала
нормой поведения в дворянской среде, в салонах, при королевском дворе. В
баснях Лафонтена, в комедиях Мольера, в мемуарах Сен-Симона
элегантность предстает отличительным свойством французов. Глядя на
портрет мадам Помпадур кисти Давида, мы можем подумать, что любовница
французского короля не отличалась особенной красотой. Но элегантности ей
было не занимать. И в поэме А. Блока, сетующего на приход века «не
салонов, а гостиных», вспоминается, что XIX столетие было временем «не
Помпадур, а просто дам». Мадам Помпадур не только дама, но воплощение
элегантности. «Элегантность» во Франции - не единственно вербальный
концепт. Парижская элегантность, парижский шик получили признание за
пределами Франции: кто, кроме французов, согласится «потратить целых
семь с половиной минут на то, чтобы положить в коробочку крошечное «tarte
aux cerises» (пирожное с вишнями), перевязать коробочку лентой и вручить
ее покупателю с таким видом, словно это долгожданный первенец, отлично
зная, что сия благословенная вещь будет мгновенно съедена, стоит
покупателю переступить порог кондитерской!»178
9. Бережливость (esprit d'epargne) (epargne - герм.)
Глагол «epargner» имеет множество значений, среди которых первые беречь, копить, щадить, отделять часть от целого, сохранять... Синоним
концепта esprit d'epargne - экономность. В русской ментальности
воспринимается как скупость, почти скаредность. У французов esprit
d'epargne имеет положительную коннотацию. Экономить деньги (epargner de
l'argent) - похвальное свойство, подкрепленное исторической традицией. Уже
король Франциск I в XVI веке
Н. Япп, М. Саретт. Эти странные французы. Пер. с английского. М., 1999.
210
178
основал государственную сокровищницу (Thersorier de l'epargne). У Мольера
скупой, хваля свою дочку потенциальному жениху, говорит, что она
«вскормлена и воспитана в большой экономии» (nourrie et elevee dans une
grande epargne de bouche). Она не проглотит лишнего куска.
Бережливость для французов связана с предусмотрительностью. В качестве
антонимов выступают заведомо негативные свойства - разбросанность,
фанфаронство, беспорядок. Многократно отмеченный французскими
классиками - от авторов фаблио до Корне-ля, Мольера, Бальзака и Мориака,
концепт этот имеет и организационное, и юридическое закрепление - в
сберегательных кассах (caisses d'epargne) и в тщательно продуманном
Гражданском кодексе, свято соблюдающем права наследования. В
ассоциативном ряду к «бережливости» близко понятие «экономности».
Понятие это получает представление и в философии, ассоциируясь с
разумностью - «с искусством мыслить в соответствии с системой правил,
ограждающих нас от бесполезных усилий». Другой аспект концепта чувственный - «удовольствие от признания эффективности деяния или
вещи»: «...экономия в духовном отношении означает, что мы являемся в
некотором роде богаче и глубже нас самих»179.
10. Вкус к комфорту (gout du confort) (lat. confortare - donner de la force,
позже англ, comfort) - набор благ, обеспечивающих удобную жизнь
Существующий прежде всего в сфере материальной, концепт охватывает и
области духовного бытия - комфорт моральный, интеллектуальный,
внутренний... В средние века о комфорте не было слышно. Употреблялись
иные понятия - укрепление сил, удобство, благополучие (bien-etre).
Преимущественно в XX веке концепт приобрел новый ореол и значение -
люкс, высокий уровень жизни, современные удобства. Концепт обрастает
неологизмами - bon standing, антонимами - некомфортно (inconfort). Во всех
европейских странах среди растущих потребностей членов общества на
первое место выдвигается требование комфорта - s'installer confortablement
(комфортно устроиться).
Показательно, что опрос французских преподавателей из разV. Jankelevich. L'Alternative. Paris. 1938, p. 123. У этого же философа мы
находим и определение вербальных концептов, которые «могут означать
тысячу вариантов, оставаясь похожими на самих себя». Там же, с. 73.
179
211
ных слоев и в разных университетах показал результаты, мало отличные от
приведенных. Так, семь преподавателей из Сорбонны и Высшей нормальной
школы, согласившись в основном с коллегами из Университета Париж-8, в
число десяти основных концептов включили «стремление к ясности» (clarte)
и «чувство порядка» (sens de l'ordre), изъяв по условиям «игры» два концепта
valeurs republicaines e l'individualisme, взамен которого было названо чувство
независимости (esprit d'independance). Они подчеркнули при этом, что ни в
малой степени не хотели бы недооценить «республиканские ценности», но
посчитали, что понятие о них уже заложено в названных концептах.
Преподаватели лицеев из Нанси предложили свой ряд в следующем составе и
порядке: 1) esprit critique, 2) liberte, 3) valeurs republicaines, 4) individualisme,
5) elegance, 6) gout du confort, 7) sens de l'epargne, 8) esprit de solidarite, 9)
clarte, 10) souci de la justice (по сравнению с первым перечнем здесь
появились «чувство солидарности» и «забота о справедливости».
Обзор десяти французских концептов позволяет увидеть в них взаимное
пересечение смыслов. Заложенные в природе, образе жизни, истории,
этнографии, они, пусть в первом приближении, намечают границы
французской национальной концептосферы, области «своего» мира.
Галльское (Gaulois)
Знакомство с публикациями и реалиями культурной жизни Франции
последних десятилетий убеждают, что одним из основных национальных
концептов является концепт «галльское» (gaulois), который актуализируется
на самых различных уровнях: в языке, в менталитете и поведенческих
реакциях французов, в политической жизни Франции и в исторической
памяти народа180. Это создание на месте Алезии модели галльского города и
римского лагеря и шумный ус-
Любопытным свидетельством укорененности этого концепта в сознании
французов может служить полемика историков и географов о влиянии
Галлии на формирование Франции. Само отрицание такого влияния
предполагает существование концепта «галльское» в качестве некой
исходной точки. Ср. полярные утверждения Р. Фоссаэ-ра и Ф. Броделя:
«Галлия, мистический агнец, почти ничем не связана с нашей страной»
(Fossaert R. La societe II. Les Structures economiques. P., 1977, p. 447); «Как
будто Галлия не очертила заранее тот круг, где впоследствии взросла
Франция» (Ф. Бродель. Что такое Франция? Пространство и история. М.,
1997, с. 89).
180
212
пех французского фильма «Астерикс и Обеликс против Цезаря» (1999 год),
снятого по мотивам популярных комиксов «Приключения галла Астерикса»,
существование под Парижем парка Астерикса в противовес парку ЕвроДисней и публикация серьезных монографических исследований 181 и
специализированных выпусков журналов. Галльский период представлен
постоянной экспозицией в краеведческих и археологических музеях и
многими выставками182. Внимания заслуживают также неизменная
популярность марки сигарет «gauloises» и многочисленные манифестации на
языковом уровне.
Слово «галльский» возникает в условиях контакта двух цивилизаций «галльской» (лат. название кельтских племен) и «римской». Наиболее
распространенная версия возводит слова «галльский», «галл», «Галлия» к
латинскому «gallus» - петух, ибо в соответствии с преданием петушиными
перьями были украшены шлемы галлов, вторгавшихся на территорию Рима.
Устойчивость этой версии подтверждается тем, что галльский петух является
одним из символов Франции.
Современные словари французского языка фиксируют четыре значения
прилагательного «галльский»:
1) «Галльский» - прилагательное, производное от слова «Галлия»
(употребляется начиная с XV века); имеет синоним «кельтский». Реализуется
в таких словосочетаниях, как «галльские народы», «галльская раса»,
«галльские поэты» (барды), «галльские жрецы» (друиды), «галльские усы»
(длинные, ниспадающие), «галльские панталоны» (в противовес римской
тоге), «галльский петух» (один из символов Франции)183.
Назовем лишь некоторые работы последнего десятилетия: S. Deyts. Images
des dieux de la Gaule. Ed. Errance, 1992; C. Goudineau et C. Peyre. Bibracte et les
Eduens. Ed. Errance, 1993; B. Gunliffe. La Gaule et ses voisins. Le Grand
181
commerce dans l'Antiquite. Ed. Picard, 1994; A. Pelletier. La Civilisation galloromaine. Presses universitaires de Lyon, 1994. См. также: « Textes et documents
pour la classe », № 670 : La Gaule de Vercingetorix. En finir avec les legendes,
1994.
Так, в журнале «Museart» № 94, с. 14 (июль - август 1999 года) сообщается
о четырех выставках: «Наши предки галлы на окраинах Арморика» (Нант),
«Галльские монеты» (Ренн), «Захоронения последних кельтских
аристократов» (Сен-Леже-су-Бов-ре), «Плетение из лозы в Галлии» (СенМарсель).
182
Значимость этого символа подтверждается тем, что он был избран в
качестве эмблемы чемпионата мира по футболу, проходившего во Франции в
1999 году.
183
213
2) Новое значение прилагательного «галльский» (появляется в XVII-XVHI
веках) -- то, что имеет характер открытой, непринужденной, несколько
вольной веселости в духе «добрых, старых времен». Используется в
выражениях «галльский юмор», «галльский дух» (например, в фаблио или у
Рабле), «галльская история» (рассказ, носящий гривуазный характер).
3) «Gaulois» - «галл». Используется для обозначения генетической связи
французов с их историческими предками (синоним -«французский»).
4)
Субстантивированное
прилагательное
«gauloise»
демократичных и дешевых французских сигарет.
-
название
Значения, зафиксированные в словарях Robert e Larousse, дают некоторое
представление о многообразии реализаций концепта «галльский», далеко не
исчерпывая этого многообразия. Это делает очевидным неполное совпадение
понятия и концепта «галльский» как по их объему, так и по структуре. За
рамки словарных дефиниций выходит целый ряд значимых для французской
культуры актуализаций концепта.
На уровне исторической памяти народа можно отметить существование
одного из важнейших национальных мифов - мифа о древней Галлии как
предшественнице Франции и древних галлах как исторических предках
французов. Его укорененность в историческом сознании современных
французов связана с тем, что с конца XIX века и по настоящее время
утверждение «Наши предки - галлы» преподносится как аксиома184. Эта
сакральная фраза, долгое время открывавшая учебники по истории Франции,
несомненно несет идеологическую нагрузку. Вплоть до 60-х годов XX века
она заучивалась наизусть маленькими французскими подданными во всех
французских колониях, независимо от национальности.
Возникает вопрос о соотношении мифа, его идеологической функции и
точного исторического знания, представленных в концепте. Соотношение это
варьируется в разные эпохи и у различных групп населения. Так, в последние
десятилетия и в специальных трудах, и в популярных изданиях, учебниках,
справочниках гово184
A. Duval. Ou l'on voit une legende se constituer. // Textes et documents pour la
classe, № 670, p. 35.
214
рится о других этносах, племенах, цивилизациях, участвовавших в
формировании французской нации и французской культуры. Упоминаются
лигуры, иберы, греческие колоны, римляне, варварские племена алеманов,
вандалов, визиготов, франков, арабское влияние в связи с арабскими
завоеваниями VIII века н. э., норманнское влияние. Но, несмотря на эти
новации, по-прежнему самым распространенным остается убеждение в том,
что предки французов -галлы.
Влияние школьных учебников является, вероятно, не единственным
объяснением устойчивости концепта «галльское» в историческом сознании
народа. Возможно, одной из причин является то, что галльская культура
развивалась на территории современной Франции в течение более чем
тысячелетия. Это был период мощной экспансии галльских племен,
оставивших значительный след в истории античного мира. Свидетельства о
галлах находят письменную фиксацию в текстах Диодора Сицилийского,
Юлия Цезаря, Страбона, Марка Плиния Младшего и других.
На протяжении веков концепт «галльское» подвергается трансформации.
После римского завоевания (125-51 гг. до н. э.) начинается противоречивый
процесс интеграции галльской и римской культур. С одной стороны,
традиции галльской культуры оказываются достаточно живучими. Например,
на столпе, посвященном Юпитеру и установленном в центре Лютеции,
изображены не только римские, но и галльские божества185. Однако
престижным становится статус римского гражданина, принадлежность к
римской культуре; одно из свидетельств тому - мавзолей, возведенный в
галло-римском городе Глануме186.
На протяжении средних веков память о галльских предках вытесняется из
светлой зоны сознания в подсознание, реализуясь в топографических
названиях (река Isere от гал. Isaar - «священный»; горы Jura от гал. «склоны,
покрытые лесом») и в обычаях (например, вплоть до XV века парижский
прево избирался из членов корпорации речников - память о том, что город
был основан галльским племенем паризиев-речников.
См. J.-P. Oaillet. Reflets du monde antique. // Dossier de l'art, № 6, fevrier mars, 1992, p. 8-11.
185
186
См.: С. le Prioux. La Provence antique. Ed. Ouest-France, 1997, p. 56-57.
215
В XVI веке французские гуманисты подчеркивают мысль о своих предках галлах. Однако в массовом сознании бытует и миф о генетической связи
французов с Римом и с Троей. Двойственное галло-римское прошлое
вспоминается и позднее, в XVII-XVIH веках.
В начале XIX века, в эпоху романтизма, возрождается интерес к
национальной истории, о чем свидетельствует «История Галлии» А. Тьерри.
В 60-е годы XIX века обострение отношений между Францией и Германией и
затем поражение во франко-прусской войне становятся питательной почвой
для активного внедрения галльского мифа в массовое сознание. Галльский
вождь Верцингеторикс, организовавший сопротивление Цезарю, возводится
в ранг национального героя, выступает как символ Галлии, которая
вынуждена подчиниться врагу, но морально остается несломленной187.
История XX века приносит новые свидетельства того, как причудливо
переплетаются в рамках галльского мифа идеологическая функция и
историческая правда. В годы Второй мировой войны миф о Верцингеториксе
по-разному интерпретируется различными партиями. Он в равной мере
используется и сторонниками Сопротивления, и коллаборационистами.
Вишисты сравнивали Петена с Верцингеториксом: добровольно
склонившись перед врагом, он спасает Галлию, пожертвовав собой, создает
предпосылки для синтеза двух национальных культур188. Сторонники Шарля
де Голля расценивали Вер-цингеторикса как первого в национальной
истории героя Сопротивления. Здесь мы сталкиваемся с двумя
взаимоисключающими реализациями одного и того же смыслового ядра,
рождающего разные представления.
В последние десятилетия усилилась тенденция популяризации достоверных
исторических знаний о Галлии. Однако речь идет не об
Именно в эту эпоху (1865 год) на месте крепости Алезия, на вершине горы
Оксуа (Auxois), устанавливается гигантская статуя галльского вождя
187
Верцингеторикса, высотой 6,6 м, работы Э. Милле. Позже, в 1899 году,
появляется наиболее известное из всех живописных полотен, прославляющих
эту легендарную фигуру, - картина Лионеля Руайе «Верцингеторикс,
бросающий свое оружие к ногам Цезаря» (321 х 482 см). Глагол jeter бросать, швырять - заменяет глагол remettre ses armes - сдавать, слагать
оружие.
188
См. «Etat de la France Junior», p. 28.
216
окончательном разрушении мифа, а о некотором его подновлении.
Практически во всех учебных изданиях отсутствует упоминание о том, что у
галлов были рабы189. В результате создается весьма привлекательный, хотя и
не вполне объективный портрет древних галлов. Это заставляет вспомнить
еще об одной традиционной сфере актуализации концепта «галльское»,
который, начиная с XVII-XVIII веков, служит идентификации национального
характера: включенное в ассоциативно-вербальную сеть французского языка
слово обрастает дополнительными смыслами.
В популярной серии комиксов «Приключения галла Астерик-са» Р. Госсини
галльский (= французский) национальный характер вбирает в себя лучшие
черты: ум, находчивость, необыкновенную изобретательность, практическую
сметку, остроумие; прямоту, честность, открытость, которые порой граничат
с простодушием и почти детской наивностью (образ Обеликса); силу,
храбрость, готовность помочь другому; добродушие, терпимость,
снисходительность к представителям других народов, которые соседствуют с
чувством национального превосходства. Особо подчеркивается умение жить
и искренне радоваться всем проявлениям жизни. Даже такие черты, как
крикливость, задиристость, отсутствие строгой дисциплины, также
воспринимаются как положительные на фоне тупого подчинения римлян
любому приказу вышестоящего начальства.
Комиксы Госсини открывают возможность реализации концепта «галльское»
в сфере массовой культуры, где он осмысливается в контексте
противостояния американизации. Образ галлов -больших детей, несущих в
себе здоровое, жизнеутверждающее народное начало, - воспроизводится в
серии мультфильмов и в фильмах.
Значимость концепта «галльское» для современной французской культуры
как раз и определяется его способностью совмещать древние и актуальные
смысловые пласты, отграничивая и сближая «свое» и «чужое».
Ср.: С. И. Соболевский. Предисловие. // Юлий Цезарь. «Записки о
галльской войне». М, 1957, с. 5.
189
217
Итальянское (I'ltaliano)
Итальянский культурный мир один из самых древних и притягательных в
Европе. В Италии как нигде сочетаются древность и современность. Как
нигде здесь уместны такие наименования городов, как «вечный город», «la
citta eterna» (Рим) или «Новые Афины» «Nuove Atene» (Флоренция).
Италия (L'Italia) сегодня - государство на юго-западе Европы, площадью 301
252 кв. км. Расположено оно большей частью на Апеннинском полуострове и
двух больших островах - Сицилии и Сардинии. Население составляет около
57 млн. человек. Сравнительно небольшая территория Италии почти повсюду
окружена водой и омывается четырьмя внутренними морями: Лигурийским,
Тирренским, Ионическим и Адриатическим. Высокие вершины Альп
отделяют Италию от Франции, Швейцарии, Австрии и Югославии.
Апеннины длинной цепью тянутся через весь полуостров с севера на юг.
Наряду с горами на территории страны есть и равнины, самая крупная - Падуанская низменность. Как видно даже из этого очень беглого обзора,
Италию отличает бесконечное разнообразие ландшафтов. Почвы Италии
плодородны,
климат
мягкий,
средиземноморский.
Среднегодовая
температура воздуха от 13 до 18 градусов выше нуля по мере продвижения с
севера на юг. Благоприятные климатические условия, плодородие отличительные черты этой страны.
Политически и экономически Италия - одно из самых развитых государств
мира. Административно страна состоит из 20 областей (регионов), что в
общих чертах отражает древнее, еще доримское культурно-этническое
разделение190. Большинство населения Италии - итальянцы, однако сложно
выделить единый национальный тип. Исторически итальянская нация
складывалась из этрусков, римлян, лангобардов, готов, греков, сардов,
арабов, испанцев, французов, австрийцев. Незначительную часть составляли
представители других этнических групп: ретороманцы, тирольцы,
провансальцы, словенцы, хорваты, албанцы, греки и каталонцы. Со времен
распада Римской империи Италия была раздроблена на отдельные
государства: Королевство Сардинию (Пьемонт, Лигурия и Сардиния),
Ломбардию, герцогства Модена и Парма, Великое герцогство ТосканСм. В. Ф. Шишмарев. Избранные статьи. История итальянской
литературы и итальянского языка. Л., 1972, с. 12 и далее.
190
218
ское, Папское государство (Эмилия-Романья, Марке, Умбрия) и Королевство
обеих Сицилии (юг Апеннинского полуострова и остров Сицилия).
Объединение страны произошло лишь в 1861 году в результате движения
Рисорджименто (Возрождение), возглавляемого Дж. Гарибальди. До сих пор
на территории страны существуют два независимых государства: Ватикан и
республика Сан-Марино. Ватикан - столица католического мира. (До сих пор
Папа Римский является для многих жителей страны символом,
объединяющим нацию.)
Это региональное разделение оказало влияние и на национальный язык, в
основу которого положен тосканский диалект - язык Данте, Петрарки и
Боккаччо. Итальянский язык получает статус официального лишь во второй
половине XIX века, но до сих пор во многих областях Италии в
повседневном общении жители предпочитают использовать диалекты. Да и
литературный итальянский язык в чистом виде существует лишь в теории и в
справочниках. Иностранца, в совершенстве владеющего языком, можно
распознать по отсутствию у него акцента. Диалекты в большинстве своем
представляют собой языки, развившиеся параллельно друг другу из латыни
под влиянием местных особенностей и иностранных заимствований. Так, для
общеитальянского слова ragazzo («парень») в разных районах Италии будет
свой эквивалент: mat, fanciot, cit (Пьемонт), fio, bagaj (Ломбардия), toso,
tosato (Венето), fantat, frut (Фриули), figgeu (Лигурия), munello (Марке),
quatranu (Абруццо-Молизе), ragaz, ragazol (Эми-лья-Романья), rega (Лацио),
guaglione (Кампанья), uagnone (Пулья), qua-traru, gualgliune (Калабрия),
carusu (Сицилия), biccioccheddu (Сардиния). До сих пор эти диалекты влияют
на употребление слов и синтаксических конструкций в разных частях страны
и обусловливают существование многочисленных синонимов (например, в
значении «арбуз» на севере будут употреблять слово anguria, в центре страны
- cocomero, a на юге - melone d'acqua). Это языковое богатство усиливает
ощущение итальянского обилия и плодородия. Природа, история и культура
скрепляют в единое целое бесконечно разнообразный эмоциональный,
артистичный, непредсказуемый итальянский мир.
Геополитические особенности определяют такие общепризнанные концепты
итальянской жизни, как жизнелюбие, традиционность, любовь к родной
земле, к родному дому, артистизм, виртуозность, индивидуализм,
находчивость, страстность, любовь к удобству, толерантность, миролюбие,
связанное с исконным итальянским
219
протестом против иерархической упорядоченности, жесткой военной
дисциплины и слепого послушания.
Имя Italia - древнее и имеет греческое, а может быть, и более давнее
происхождение. Оно соотносится с переходом местных италийских племен к
земледелию и именем одного из вождей племени энотров, или сикулов Итала. Имя Итал этимологически восходит к греческому слову Italos
(«теленок») (ср. it. vitello, lat. Vituli, оскское Viteliu, умбрское Vitluf), а
мифологически связано с потомком Одиссея (сыном Телегона и Пенелопы).
Углубляясь в этимологию, можно связать это слово с индоевропейским
корнем (Weto) со значением «старый» и лежащим в основе русского слова
«ветхий». Некоторые ученые соотносят его с санскритским Vatasas («год») и
Vatsas («теленок» - «жертвенное животное года»).
Связь Италии с Грецией не только этимологическая, но и культурная.
Римская литература и римское искусство родились после знакомства с
греческой культурой, а современные итальянцы считают себя прямыми
наследниками римлян. Вергилий, упоминая Италию в своей поэме,
посвящает ей такие строки:
Est locus, Hesperiam Grai cognomine dicunt, terra antiqua, potens armis atque
ubere glaebae; Oenotri coluere viri; nuncfama minores Italiam dixisse duds de
nomine gentem.
Место на западе есть, что греки зовут Гесперией, В древней этой стране,
плодородной, мощной оружьем, Прежде жили мужи энотры; теперь их
потомки Взяли имя вождя и назвали себя «италийцы». Энеида I, 530-534; III,
163-166, пер. С. Ошерова.
Характеристика Италии как плодородной представляется неслучайной и
подчеркивает одну из основных черт итальянской цивилизации - желание и
умение наслаждаться земными дарами, что было свойственно и греческой
культуре в эпоху ее расцвета. Представляется, что жизнелюбие и
жизнерадостность итальянцев, отмечаемые всеми, кто даже ненадолго
оказался в этой стране, существенно определяются именно жизненной силой,
идущей от благодатного климата и плодородной почвы. Привязанностью к
этой земле объяс220
няются и такие черты итальянского характера, как верность традициям,
любовь к родному очагу.
Фигурой, ставшей олицетворением любви к Богу, человеку и природе,
становится в средние века Франциск Ассизский. Это ощущается особенно
сильно на примере его знаменитого гимна Laudes creaturam («Хвала
творениям»). Святой Франциск проповедует отречение от грубого
наслаждения материальными благами и призывает к жизни, наполненной
любовью и простыми радостями бытия. Воздавая хвалу Создателю и его
творениям, он вместе с солнцем, луной, звездами, ветром, водой и огнем
говорит и о матери земле, «sora nos-tra matre terra, la quale ne sustenta et
governa, et produce divers! fructi con col-oriti flori et herba» (сестра наша матьземля, которая нас поддерживает и нами управляет, и производит различные
плоды и пестрые цветы и травы»)"1. Символический смысл имеют эпитеты
«diversi», «col-oriti» - «различные» и «яркие», «пестрые», передающие
богатство и красочность итальянской природы, восхищение красотой бытия.
Вместе с тем «Хвала творениям» - это еще и призыв к смирению, что в
итальянском языке передается словом расе («мир»).
Уникальность итальянской концептосферы можно усмотреть в том, что уже
на стадии своего становления она предстает зрелой и совершенной. Таков
Данте - человек-эпоха, величайший личный концепт. Здесь яркость, пестрота
и многообразие реальной жизни сливаются воедино с гармоничным
глубоким религиозным чувством. Известный русский искусствовед, большой
знаток Италии П. П. Муратов, говоря о «Божественной комедии», отмечает,
что Италия вошла в творение Данте «не как героический сюжет, не как пафос
поэмы. Она была неотступно подле поэта во всех его мистических
странствиях, наделяя его сравнениями, возбуждая воспоминаниями, давая
вымыслу силу правды и слову - зримую красоту. Благодаря этим сравнениям
«Божественная комедия» как-то слилась с Италией. Без нее неподлинно все,
что узнает здесь путешественник, и без Италии ее терцины не перескажут
самой заветной их прелести»192. Это хорошо видно на описаниях природы в
«Чистилище», которые отсылают нас к итальянским пейзажам, дорогим
сердцу поэта. И снова, как и в гимне святого Франциска, поражает богатство
191
См. В. Ф. Шишмарев. Избранные статьи... с. 204-205.
192
П. П. Муратов. Образы Италии. М., 1994, с. 102.
221
и разнообразие цветовой гаммы, привязанность к родной земле. Воспевая
красоту райского сада, Данте описывает морское побережье в окрестностях
Равенны. Рай для него - встреча с любимой женщиной, обретшей бессмертие,
на фоне итальянской природы.
Данте в известной степени можно назвать символом и синонимом имени
Италия. В его «Божественной комедии» прослеживается связь с римской и
греческой цивилизацией, с такими шедеврами, как «Илиада», «Одиссея» и
«Энеида», причем Данте по воздействию на мировую культуру можно
поставить в один рад с Гомером и Вергилием.
Наслаждением благами жизни, тягой ко всему земному в противовес
религиозному аскетизму средневековья можно объяснить и необычайный
взлет итальянского гения в эпоху Возрождения. Здесь «колоритность» и
жажда разнообразия отчасти утрачивают связь с молитвенным отношением к
миру, характерным для святого Франциска. Термин Rinascimento отсылает к
античной греческой и римской цивилизации и связан с возрождением и
оправданием земных ценностей. Не случайно именно на территории Италии
зародилось это явление, и не случайно именно Италия дала миру наибольшее
количество «титанов» Возрождения. Достаточно вспомнить творения Данте,
Джотто, Микеланджело, Рафаэля, Леонардо да Винчи, Петрарки, Боккаччо и
многих других гениальных художников. До сих пор не раскрыт секрет
возведенного Филиппе Брунеллески купола собора Сайта Мария дель Фьоре
во Флоренции. Красота Сиены, создаваемая и бережно сохраняемая на
протяжении веков многими поколениями, и поныне радует глаз своей земной
и понятной человеку гармонией. Вместе с творениями искусства в эту эпоху
расцветают ремесла и торговля, которые пробуждают интерес к науке и
технике, рождают инициативу. Флорентийские купцы изобретают вексель и
совершают переворот в банковском деле. Слово «банк» изначально
обозначало «прилавок» (banca), a слово «банкрот» восходит к итальянскому
«banca rotta» («сломанный прилавок»). К середине XIII века в итальянский
язык входит слово fortuna, обозначающее как «везенье», так и «материальное
благосостояние». Представляется, что в этом слове передаются авантюризм,
динамизм и непредсказуемость итальянской жизни, которые нашли
отражение в «Декамероне» Боккаччо. Достаточно вспомнить известную
новеллу о Лан-дольфо Руффоло (день второй, новелла четвертая), где герой
попере222
менно становится то бедным, то очень богатым. Превратности «фортуны»
встречаются и во многих других новеллах.
В «Декамероне» наглядно проявляется еще один концепт - кар-навализация и
театральность итальянской жизни, впоследствии воплотившаяся в комедии
масок (commedia dell'arte), ставшей в XVI и XVII веках общеитальянским
культурным явлением. Она расцветает в эпоху Возрождения и превращается
в излюбленное итальянское зрелище. Импровизированные представления с
участием нескольких персонажей, спрятанных под масками, выражающими
определенные характеры, существовали на территории Италии с
незапамятных времен. В Древнем Риме разыгрывались мимы, ателлана,
сатиры, фарсы, комедии тогата и палиата, в которых с комедией масок
прослеживаются определенные аналогии. Расцвету комедии масок во многом
способствовали и традиции карнавала. M. M. Бахтин отмечал близость
карнавальных и театрально-зрелищных форм, сближая их на основе игровых
элементов. Примечательна и генетическая связь этих форм «с более
древними языческими празднествами аграрного типа, включавшими в свой
ритуал смеховой элемент»193. В XVII веке комедия масок становится для
Италии единственным всенародным искусством. В ней ярко отражаются
индивидуализм и соперничество итальянских городов, стремящихся
превзойти друг друга в оригинальности. Комедийные характеры тесно
связаны с породившими их местностями и городами"4. Каждая маска
говорила на диалекте своего города. Самые известные - венецианцы
Панталоне и Коломбина, Арлекино из Бергамо, Бригелла из Брешии, Доктор
из Болоньи, неаполитанец Пульчинелла, миланец Менегино, флорентиец
Стентерелло, римлянин Паскариелло. Для понимания общенационального
характера, при таком обилии его региональных вариаций и вариантов, важно
учесть, что как в комедии дель арте, так и в самой жизни итальянцам важно
не то, что говорится или показывается, а как это делается. Им нравится
выразительность и красота речей и жестов. Комедия масок позволяла
итальянцам проявить природный артистизм, находчивость и жизнелюбие.
Этот артистизм наблюдается и в повседневной жизни, и на телевидении.
Существует мноM. M. Бахтин. Творчество Франсуа Рабле и народная культура
средневековья и Ренессанса. М., 1990, с. 11-12. "4 П. П. Муратов. Образы
Италии... с. 27-28.
193
223
жество телевизионных программ, которые посвящены разрешению споров
между соседями, родственниками или влюбленными. Телевизионное действо
насквозь театрально, все детали продуманы. Зачастую истории главных
героев носят вымышленный характер, а сами они за участие в передаче
получают материальное вознаграждение. Любовью к зрелищам объясняется
и необычайная популярность в Италии такого спорта, как футбол.
Итальянских болельщиков на-звывают tifosi - «больные тифом». Фестиваль
песни в Сан-Ремо пользуется огромным успехом не только из-за новых
песен, но и благодаря театральности обстановки и артистичности ведущих.
Живучесть карнавальных традиций на территории Италии закономерна.
Итальянцев трудно превзойти во всем, что связано с наслаждением благами
жизни и дарами земли. Почти в каждом регионе Италии процветает
виноградарство, и итальянские вина заслуженно признаются одними из
лучших в мире. Продукты земледелия и животноводства - макаронные
изделия (la pasta), сыры, колбасы, оливковое масло - составляют славу
итальянской кухни. Традиционная творческая интуиция итальянцев находит
свое выражение и в области моды. Имена Versace, Valentino, Ferre, Armani
известны людям, даже не слишком следящим за изменениями моды.
Итальянская мебель, соединяющая традиции и новаторство, итальянская
обувь, итальянские машины (FIAT, Ferrari) заслуженно пользуются
популярностью во всем мире. В последние десятилетия в итальянском языке
появилось новое понятие Made in Italy для обозначения всего, что сделано
красиво, элегантно, удобно и качественно руками трудолюбивых
итальянских умельцев. Этот англо-американский концепт отражает
проникновение в итальянскую жизнь американской культуры как общее
явление, характерное для стран Европы.
Английские заимствования широко проникают в итальянскую речь и
выделяются отсутствием окончаний и непривычным сочетанием звуков.
Появление англицизмов лишь подчеркивает мелодичность итальянского
языка, каждое слово которого, по словам О. Мандельштама, просится в
«concordanza»195 и определяет непревзойденную музыкальность этого народа.
Это качество нации отмечали в прошлом многие путешественники, писавшие
об Италии. Музыкальность, напевность прослеживается в самом названии
страны.
195
О. Э. Мандельштам. Сочинения. В 2-х тт. Т. 2. Проза. - М., 1990. С. 216.
224
Из шести звуков, составляющих это слово, четыре гласных, один сонорный
звук и лишь один глухой согласный. (Сравним музыкальное имя Россия,
менее музыкальное England, совсем немузыкальное Deutschland и по-своему
музыкальное - Osterreich.) Своеобразное соседство итальянской и
австрийской музыкальности наблюдается на территории Южного Тироля в
окрестностях Тренто. Жители небольших горных селений собираются в баре,
играют в карты и слушают аккордеониста, исполняющего поочередно
плавные итальянские и маршевые австрийские мелодии. По сей день
миланская опера «Ла Скала» является мечтой для любого исполнителя бель
канто, итальянский язык -международный язык всех музыкантов, а в самой
Италии до сих пор можно услышать на площадях, улицах и даже в храмах
звон гитары и мелодичные напевы. Эта музыкальность проникает и в
итальянскую поэзию. Так, О. Э. Мандельштам в «Разговоре о Данте»
сравнивает «Божественную комедию» с симфонией, а Данте - с дирижером.
Если музыкальность итальянского языка является фактором, объединяющим
страну, то различные его диалекты связывают итальянцев с их «малой
родиной». Жители страны и поныне ощущают себя прежде всего жителями
определенного региона. Представляется, что эта особенность связана с
давними национальными традициями. Ярким примером этой традиционности
является Сиена. В XII-XIV веках Сиена была одним из самых крупных и
влиятельных городов Италии. До сих пор здесь сохранился самый древний и
один из самых надежных итальянских банков - Monte del Paschi di Siena.
Жители Сиены хранят верность обычаям старины, ощущая себя членами
определенной контрады - территории или района, где в средние века
селились представители ремесленных цехов. Каждая контрада имеет
собственный герб, гимн и флаг. Два раза в год контрада участвует в конных
состязаниях - скачках вокруг центральной площади города, посвященных
религиозным праздникам, - 2 июля и 16 августа. Эта традиция не
прерывалась с XIV века, подвергаясь время от времени несущественным
изменениям. Сиенцы живут от Палио до Палио - именно так называются эти
скачки. Больше всего поражает не сохранение обычаев, а поведение жителей
города, относящихся к празднику с'удивительной серьезностью и
недовольных огромным наплывом туристов. Верность вековым традициям
чувствуется в Сиене с особенной силой. Но так же обстоит дело и во многих
других городах и регионах Италии. Каждый город и даже каждое небольшое
селение
устраивает праздники, на которые собираются жители окрестностей. На весь
мир знамениты карнавалы в Венеции и Виз Реджо, Палио в Сиене, праздники
цветов в Дженцано, историческая регата в Генуе. Разнообразие наблюдается
и в том, как итальянцы справляют общенациональные праздники, самыми
значительными из которых считаются Рождество и Пасха. Так, традиционная
сладкая рождественская выпечка в Пьемонте будет называться bugie, в
Ломбардии - crostoli, в Венеции - galani, в Венето и Триесте - grostoli, в
Тоскане - cenci, в Риме и в Южной Италии - frappe.
Разнообразие традиций и верность им, творческое, артистичное и вместе с
тем уважительное обращение с культурным богатством прошлого,
жизнелюбие, оптимизм, музыкальность, тяготение к театральности и
импровизации, любовь к родной земле и яркой, колористически
неисчерпаемой природе, эмоциональная подвижность, стремительность и
глубокая религиозность - таковы основные качества нации, которые
определяют особенности итальянской концептосферы.
Заключение
В любом национальном культурном мире имеется неограниченное
количество концептов, обладающих, как и система «культура»,
динамической неустойчивостью, способностью «взрываться». Подвижность
концептов в их невербальной и вербальной формах предполагает
возможность возникновения между ними новых неожиданных сцеплений,
подобных связям слов в ассоциативно-вербальной сети живых языков. В
принципе любой концепт существует как утверждение и отрицание,
самоутверждение и самоотрицание.
Высший и низший уровни концепта присутствуют как одновременные
возможности. Реализация того или иного варианта зависит от конкретной
коммуникативной ситуации, участников диалога и т. д. Концепт
динамически разворачивается между ценностно полярными «плюсом» и
«минусом», своим низшим и высшим уровнями. Концепт располагается «в
широком диапазоне между да и нет».
Заложенные в концептах обновление смыслов, бытование или угасание
устаревших концептов зависят от социально-исторических, а подчас и
неуловимых субъективных, психологических причин. Эта зыбкость
национальных концептосфер не означает, однако, отсутствия границ.
Природные особенности земли России, Франции или Австрии, исторические
условия и традиции развития народов, этнопсихологичес226
кие факторы рождают наряду с созданием национальных, религиозных,
идеологических и политических мифов особую сферу, которую В. И.
Вернадский называл ноосферой, областью перехода социального и
биологического бытия к высшему нравственному смыслу. Смысл этот
«собирания жизни в одно мгновение» и есть форма проявления концепта.
«Собирание» это проявляется в разных формах. Прекрасное и нравственное
для одного народа может представляться ужасным в другой культурной
среде. «Постановки» жизни-судьбы отличаются не только на Западе и
Востоке, но и в Германии или России. Предопределенность, возникающая в
результате противоборства разных сил, порождает устойчивые типы
сцепления констант и концептов. Их синонимические и антонимические
ряды устанавливаются и распадаются системно.
Названные русские, английские, французские и другие концепты не
свободны от модернизации, от опасности смешивания вымысла и
реальности. Главе не хватает корректной и обширной статистической базы,
хотя и она вряд ли смогла бы дать окончательные ответы, сводящиеся, по
сути, к объективной оценке национального характера. Отличны по объему и
статьи и главы.
И все же в заключение хотелось бы подчеркнуть методологические основы
работы. Поиск концептов в национальном культурном мире вел от
обозначаемого к обозначающему; от понятия к глубинному смыслу; от знака
к представлению.
В словесной форме, в ассоциативно-вербальной сети поиски осуществлялись
через поименование синонимов, сочетаемости с прилагательными и с
глаголами. Обобщая, можно сказать, что семантика употребления
вербальных концептов не совпадает с их словарной семантикой.
В ментально концепты различимы в обычаях, национальных оценках в
сравнении с укладами других народов. В эстетике путь видится в движении
от логической схемы к художественному, чувственному, в психологии - от
сознательной сферы к бессознательному. Далеко не все названные пути не
только не пройдены, но даже не обозначены.
Однако, думается, это и не «дорога в никуда». Принципы многовариативности и обратных связей в мире открывают собственные
возможности. Мысль И. Пригожина о том, что порядок непродуктивен, а
хаос продуктивен, ибо чреват рождением нового порядка, позволяет
надеяться, что вокруг динамической неустойчивости концепта небесполезно
пытаться строить национальные концептосферы, стремясь разграничить и
сблизить «свое» и «чужое».
227
Приложение
I. Межкультурная коммуникация в политике, экономике, образовании,
юриспруденции
Г. П. Рябов Глобальное образование и проблемы межкультурной
коммуникации
Мир, в котором мы живем, становится все теснее, он действительно начинает
напоминать global village - большую полиязыковую и поликульгурную
деревню. И общение в этой планетарной деревне возможно только на основе
межъязыкового и межкультурного взаимопонимания и взаимодействия.
Стабильность и благополучие мира в третьем тысячелетии во многом будут
зависеть от способности молодого поколения проявлять терпимость, уважать
иные культурные и социальные особенности, от воли и желания понять друг
друга и сотрудничать друг с другом, искать и находить пути урегулирования
социокультурных конфликтов.
Интегративные процессы в Европе и остальном мире, переход от
биполярного к полиполярному сотрудничеству, от диалога к полилогу
культур, постоянно растущая академическая мобильность молодежи требуют
не только желания понять соседа по общему планетарному дому, но прежде
всего предполагают готовность овладеть его языком. Хочется надеяться, что
XXI век будет веком взаимопонимания, веком сотрудничества без
этнических, расовых и культурных барьеров. Устранение этих барьеров
зависит от воли, желания и способности людей разрешать возникающие
межэтнические, межконфессиональные и межкультурные конфликты. Это
возможно только на основе понимания и уважения социокультурных
различий народов мира и практического осуществления основополагающих
принципов межкультурной коммуникации.
Однако для успешной реализации концепции глобального образования и
межкультурной коммуникации необходимо преодолеть ряд противоречий,
которые, не будучи новыми, могут стать центральными в XXI веке.
Суммарно их можно сформулировать следующим образом:
Противоречие между глобальным и локальным.
гражданина мира без утраты собственных корней.
Обретение
уровня
Противоречие между универсальным и индивидуальным: глобализация
культуры приобретает всеобщий характер. Осуществление межкультурной
коммуникации несет надежду на обогащение национальных культур. В то же
время этот процесс может представлять опасность забвения и вытеснения
собственных культурных истоков. Межкультурная коммуникация способна
приводить как к позитивным, так и к негативным последствиям.
228
Противоречие между долгосрочными и краткосрочными задачами. Это
вечная проблема. В условиях, когда избыток информации и
бесперспективных эмоций приводит к сосредоточению на решении
повседневных задач, общественное мнение требует немедленных ответов.
Между тем решение многих проблем нуждается в терпеливой и
согласованной стратегии реформ. Именно так обстоит дело в отношении
образования.
Противоречие между принципами соревновательности и солидарности. Это
классический вопрос, возникающий часто в сферах экономики, социального
развития и образования. Чрезмерная абсолютизация соревновательности
иногда приводит к забвению принципа равных возможностей.
Противоречие между невиданным развитием знаний и возможностями их
усвоения.
«Вечное противоречие» между материальным и духовным миром.
Человечество, даже если оно не всегда выражает этот открыто, нуждается в
нравственном идеале. Современная теория дискурса и межкультурной
коммуникации связывает его с моральными ценностями. Нет более
благородной задачи, чем пробудить у каждого человека осознание
универсальности мира и ответственности за него. Речь идет о выживании
человечества.
С учетом этих противоречий актуальной задачей становится пересмотр
этических и культурных аспектов образования, обеспечивающих каждому
возможность понять другого во всем его своеобразии. Но приходится начать
с внутренних усилий понять самих себя, подняться до самокритики. Эта
мысль должна лежать в основе концепции глобального образования и
межкультурной коммуникации. В данной перспективе все выстраивается в
логическую цепь, идет ли речь о требованиях науки и техники, о познании
самого себя и окружающей среды или о развитии способностей, дающих
возможность каждому проявить себя в качестве носителя глобальной и
национальной культур.
Политика
в
области
образования
должна
быть
достаточно
дифференцированной и построенной таким образом, чтобы она не стала
дополнительным фактором, способствующим социально-культурному
отторжению. Полный охват школьным образованием и развитие личности не
должны противоречить друг другу. Поэтому необходимо стремиться создать
такую систему, в которой сочетались бы плюсы интеграции и уважение прав
отдельной личности.
Образование должно знакомить как детей, так и взрослых с основами
культуры, которые позволят им понять происходящие изменения. Это
означает умение отбирать и интерпретировать факты, включая их в
исторический контекст.
Развивая концепцию глобального образования в свете теории межкультурной
коммуникации, в настоящее время в учебный процесс вузов России
включено новое направление подготовки специалистов «Лингвистика и
межкультурная коммуникация», состоящее из нескольких специальностей:
229
«Теория межкультурной коммуникации», «Перевод и переводоведение»,
«Теория и методика преподавания иностранных языков и культур».
Изучение теории межкультурной коммуникации включено в учебные
программы специальностей - филологии, истории, культурологии. При всей
разности специальностей общей основой для них является проблема
культурного диалога, в котором любовь к родной культуре, традициям и
родному языку сочетается с терпимостью и уважением к другим языкам и
культурам. Только при этом условии глобальное образование может стать
основой культуры мира (проект «Лингвауни»). Этот проект, поддержанный
ЮНЕСКО, предполагает создание международной сети университетов,
которые должны стать базой подготовки и переподготовки студентов,
аспирантов и преподавателей с одновременным углубленным изучением
нескольких иностранных языков.
Однако при реализации этой глобальной цели необходимо иметь в виду, что
у рассматриваемой проблемы есть по крайней мере две принципиально
различные стороны: обучение иностранному языку лингвистов, владеющих
языками на профессиональном уровне, и преподавание иностранного языка
широкому кругу нефилологов, которыми является большинство
специалистов, обучающихся в вузах мира. При этом профессиональная
подготовка лингвистов должна варьироваться в зависимости от того, идет ли
речь об обучении филолога, призванного изучать систему и
функционирование языка или интерпретировать письменные тексты;
преподавателя, профессиональной задачей которого является обучение
системе иностранного языка и принципам речевой коммуникации; или
переводчика, основная задача которого состоит в обеспечении
информационного, эмоционального и эстетического контакта с учетом всего
культурного контекста собеседников.
При
подготовке
специалистов-нефилологов
содержание
предмета
«Иностранный язык» должно изменяться в зависимости от будущей
профессии специалиста, так как юрист, политолог, менеджер, химик и т. д.
должны, помимо общеязыковых навыков, усвоить язык данной
специальности.
Многие лингвистические вузы широко используют принципы теории
межкультурной коммуникации в процессе обучения иностранным языкам.
Однако настало время применения системного подхода, то есть перехода от
освоения
межкультурной
коммуникации
на
дисциплинарном
и
междисциплинарном уровнях к изменению содержания образовательных
программ профессиональной подготовки специалистов, к созданию
интегрированных курсов по языку, истории, культуре, искусству и
литературе народов мира. Такой подход дает возможность понять, как
происходит процесс взаимопроникновения и взаимообогащения культур.
Теоретической
основой
широкой
междисциплинарной
концепции
образования является когнитивный подход с ключевыми категориями дискурс и концепт. Явленный наиболее зримо в обучении по специальности
230
«Лингвистика и межкультурная коммуникация», он не теряет своего
широкого философского значения для всех гуманитарных наук.
Межкультурная коммуникация предполагает преподавание иностранного
языка не только на основе культуры этого языка, но и с учетом национальной
культуры. Это означает, что в учебных планах должно быть усилено
внимание преподаванию родного языка и российской культуры.
Поликультурное образование позволяет определить роль и место родной
культуры в системе мировых цивилизаций, позволяет понять, что родная
культура представляет собой только небольшую составную часть
взаимозависимого мира. Именно поликультурное образование помогает
понять мир и понять другого, с тем чтобы понять самого себя.
Концепция глобального образования направлена
основополагающих
принципов
межкультурной
сформулированных в проекте «Лингвауни».
на реализацию
коммуникации,
Внедрение этой концепции в образовательный процесс предполагает:
подготовку теоретического обоснования основных подходов к трактовке
концепции межкультурной коммуникации;
определение соотношения лингвистических и общекультурных компонентов
содержания профессионального образования и пути их адекватной
интеграции;
реализацию данных подходов к формированию знаний, практических умений
и навыков, которые необходимы для достижения профессиональной
компетенции;
разработку и апробацию методов преподавания иностранных языков на базе
концепции культуры мира;
разработку методологии обучения межкультурному диалогу в соответствии с
концепцией культуры мира как основы для обучения будущих
преподавателей, переводчиков и специалистов других профессий в сфере
иностранных и родных языков с помощью использования современных
технологий;
пересмотр составных систем подготовки специалистов при формировании
вторичной языковой личности;
разработку принципов
идентитета;
взаимодействия
родного
и
приобретенного
интеграцию в учебные программы культурологических аспектов подготовки
преподавателей и переводчиков;
создание антологии прецедентных текстов - текстов, вошедших в
национальное сознание и социокультурный контекст, которые должен знать
специалист, владеющий языком на уровне носителей языка. Антологии
такого рода послужат базой для понимания этнопсихологических и
этнокультурных особенностей той нации, язык которой изучается
инофонами, т. е. носителями других языков и культур;
овладение вторичной культурой при изучении иностранного языка;
231
разработку методик формирования вторичной языковой личности на основе
теории и практики межкультурной коммуникации;
формирование языковой картины мира у носителей разных языков и культур
может определяться различными концептуально-когнитивными тезаурусами,
в результате чего возникает эффект квазипонимания. Здесь может таиться
основа будущего конфликта на фоне вербального согласия;
подготовку словарей концептов и констант мировой, европейской, русской
культур на основе межкультурной коммуникации;
разработку и использование современных методов и методик обучения;
включение в образовательные программы подготовки учителей методик
формирования базовых структур, обеспечивающих понимание других языков
и культур, владение социально-культурными аспектами инофонной языковой
личности, изучение различных аспектов социальной семиотики;
изменение содержания образовательных программ с учетом новых аспектов
преподавания межкультурной коммуникации;
пересмотр содержания культурологических дисциплин, страноведения,
литературы, создание интегрированных курсов «Мир изучаемого языка»,
«Проблемы межкультурной коммуникации»;
расширение и углубление тематики комплексных исследований социальнопсихологических, психолингвистических закономерностей и лингводидактических условий обучения иноязычной культуре и коммуникации с
целью разработки учебно-методических комплексов на базе современных
образовательных технологий;
определение
концепции
культурно-ориентированного
учебника
с
выделением универсального и культурно-специфического компонентов.
Проблемы культуры должны пронизывать все учебники по иностранным
языкам;
улучшение
информационного
обмена
между
исследовательскими
коллективами, разрабатывающими проблемы методологического и научнометодического обеспечения обучения межкультурной коммуникации;
взаимное изучение культурологических особенностей разных стран с целью
создания основ лингвокультурологической этнопедагогики;
унификацию образовательных стандартов в области лингвистического
образования, которые позволяли бы обучаемому менять место или модель
обучения внутри страны, а также подключаться к международным
профессионально-образовательным программам соответствующего уровня.
Таковы некоторые аспекты, которые необходимо разработать и внедрить в
учебный процесс для адекватной реализации концепции межкультурной
коммуникации. Владение иностранными языками и освоение культурных
особенностей других стран является непременным условием интеграции
России в европейские и общемировые процессы. Вхождение в единое
экономическое пространство невозможно без вхождения в пространство
образовательное и культурное. Именно образование закладывает основы
культуры мира.
232
Жан Моне, духовный отец европейской экономической интеграции, на
излете своего 30-летнего труда по экономическому объединению стран
Европы заметил: «Если бы мне пришлось начинать эту титаническую работу
сначала, я бы начал с интеграции культуры и образования».
Изучение языка не есть чисто технический процесс, а широкое овладение
культурой других стран, это наведение живых мостов между народами,
формирование новой личности, способной к адекватному восприятию
многовариантной картины мира. Вне языка не может сохраняться и
развиваться культура, общение в мире, поэтому познать мир во всем его
многообразии можно только через освоение языков и культур на основе
методологических принципов межкультурной коммуникации.
Ф. Цеде
Тезисы доклада Чрезвычайного и Полномочного посла Республики
Австрии в Российской Федерации в Нижегородском государственном
лингвистическом университете им. Н. А. Добролюбова 25.05.2001 года
Роль Аварии в Европейском Сообществе. В поисках новой идентичности
I. Путь Австрии к Брюсселю
1. В 1955 году Австрия заключила «Государственный договор», избрав
статус
нейтрального
государства.
Первоначально
существовало
представление о том, что австрийский нейтралитет несоединим с полной
интеграцией в Европейское экономическое сообщество.
2. Согласно «Государственному договору» послевоенная Австрия не имела
права на присоединение к Германии в политическом и экономическом
отношении (запрет на присоединение). Тогдашнее руководство Советского
Союза придерживалось мнения, что членство Австрии в Европейском
экономическом
сообществе
также
противоречит
«запрету
на
присоединение».
3. В дальнейшем Австрия искала иные пути, чтобы компенсировать
экономические потери, вытекавшие из сложившейся политической ситуации.
Страна находилась в известной изоляции, полноценное членство в ЕЭС было
невозможно. Ответом на сложившуюся ситуацию явилась попытка
включиться в проект Европейской интеграции (EFTA - European Free Trade
Association, европейское экономическое пространство).
4. В середине 80-х годов XX века окончательно стало ясно, что Австрия
сможет принять полноценное и полноправное участие в процессе
объединения Европы, лишь став членом Европейского Союза.
5. Созрели внутриполитические предпосылки для того, чтобы приступить к
процедуре вступления. После сложных и длительных переговоров Австрия
наряду со Швецией и Финляндией 01.01.1995 стала членом Европей233
ского Союза. Прежние возражения (нейтралитет, запрет на вступление) были
сняты.
II. Европейская интеграция после Ниццы
1. Европейский Союз претерпел в последние годы огромные изменения. Если
первоначально предполагалась интеграция в экономической сфере, то с
течением времени, в особенности после Маастрихта, обозначилась тенденция
к созданию политического союза в Европе. Следующим шагом явилось
развитие Европейского Союза в соответствии с договорами в Маастрихте и
Ницце (последний был утвержден на заседании Совета ЕС 11.12.2000).
2. Договор в Ницце открыл дорогу для расширения ЕС, для вступления в
союз новых государств.
3. В контексте расширения ЕС договор в Ницце по-новому регулирует
структуру руководящих органов ЕС, а также правила голосования.
4. По мере расширения ЕС и принятия новых членов (Польша, Чешская
Республика, Венгрия, Болгария, Словакия, Литва, Румыния, Латвия,
Словения, Эстония, Кипр, Мальта) число стран-участниц возрастет от 15 до
27. При этом ЕС приобретет принципиально новый масштаб.
III. В каком направлении пойдет развитие ЕС?
1. Понятно, что ЕС, в котором будет 27 стран-участниц, приобретет другие
качественные характеристики. Он будет существенно отличаться от
структуры, в которую входит относительно небольшое число весьма сходных
между собой государств. Со всей остротой встает вопрос о будущем
Европейского Союза.
2. В настоящее время в различных государствах Европы идет оживленная
дискуссия о направлениях деятельности ЕС. Есть разные предложения: от
союза государств, федерации до Соединенных Штатов Европы наподобие
США.
3. Одновременно с дискуссией о наиболее адекватной структуре будущего
ЕС возникает вопрос о европейской идентичности.
4. В конечном итоге понятно, что ЕС начинает играть все более важную роль
на международной арене. Именно в этом контексте центральным становится
вопрос о взаимоотношениях ЕС с Россией. В связи с расширением ЕС в
Центральной и Восточной Европе следует основательно и совершенно поновому осмыслить двусторонние отношения стран - участниц ЕС с
Российской Федерацией.
234
А. Шифкорн
Доклад директора департамента международных культурных связей
федеральной земли Верхняя Австрия на заседании ученого совета
Нижегородского государственного лингвистического университета им.
Н. А. Добролюбова по присуждению звания «Почетный профессор НГЛУ»
28.09.2000 года
Оппозиция «свое» и «чужое» в европейской политике
Еще в детстве, мастеря из бумаги нехитрую игрушку, которая в Австрии
называется «Рай и ад», я получил представление о дуалистической,
биполярной картине мира и увидел, насколько относительны любые точки
зрения.
Несколько ассоциаций в связи с этим: Свое - это значит что-то исконное,
свое «Я», собственный подход, родной язык, религия, истоки, семья, что-то
родное, хорошее. В случае с «Раем и адом» это белое или голубое - в общем,
рай. Чужое - это то, чего не знаешь, другой язык, который не понимаешь,
что-то незнакомое, неисследованное, интересное, новое, другая религия - но
и что-то недоброе, опасное, пугающее. В нашем примере с «Раем и адом» это
черное или красное - в общем, ад. Свое - это традиционные семейные
объединения, когда над личностью всегда стояла (малая или большая)
община.
Начиная с 60-х годов XX века во всем мире и особенно в Западной Европе
наблюдается сильная тенденция к индивидуализации. Параллельно с этим
меняется наше представление о времени. За счет интенсивной
компьютеризации ускоряются течение времени и темп жизни. Так
называемая модернизация приводит к стиранию национальных особенностей
и языков. Это не исключает необходимости проникновения в чужую
культуру. Язык и образование могут способствовать переводу «чужого» в
«свое». Нельзя не отметить при этом важности знания друг о друге, значения
языкознания, изучения иностранного языка.
Однако в период, наступивший вслед за последней мировой войной,
идеологическая пропаганда нередко казалась куда важнее, чем передача
знаний. У нас в то время, например, тот, кто говорил по-русски или был в
России, считался сочувствующим коммунистам или даже тайным
коммунистом. Эта истерия достигла своего апогея в США. Мне
вспоминается Чарли Чаплин, который в 1952 году покинул Америку. Лишь
многолетняя гонка вооружений и так называемый «баланс страха» смогли
предотвратить ядерную войну. Трудно забыть кризисы на Кубе и Берлин
начала 60-х годов.
Политические перевороты последнего десятилетия, часто протекавшие
подобно землетрясениям, были сопряжены с сильными общественными
волнениями. По всей видимости, почва для конфликтов все еще сохраняется.
Примером этого могут служить страны Балканского полуострова. Здесь на
протяжении последних десяти лет, подчас в форме кровавых конфлик235
TOB, проявляет себя «атавистическая» тенденция, которой около ста лет
назад была охвачена значительная часть Европы. Я имею в виду войну на
территории бывшей Югославии, «наследственную вражду» между
отдельными этносами на Балканах, сопоставимую с исторической враждой
между Францией и Германией, которая сейчас, слава Богу, преодолена. Часто
этнические меньшинства Балкан обращаются за помощью и защитой к
другим государствам, но далеко не всегда это способствует мирному
разрешению конфликтов. Нельзя не отметить также наличие
конфессиональных границ, разделяющих Балканы на своих и чужих, католиков, православных и мусульман.
Ответом на этот вызов истории явилось создание в Верхней Австрии в 1990
году собственного ведомства по международным культурным связям,
которое я возглавляю с самого начала его работы. Мы стали свидетелями
революционных преобразований, все значение которых можно будет понастоящему понять, лишь глядя на них сквозь определенную временную
дистанцию. Решающим моментом в победе демократии является то, что
сотни миллионов людей обрели свободу. Нет больше противоестественной
границы между Востоком и Западом. Европа получила шанс на создание
единства в многообразии. Длившаяся десятилетиями настороженность по
отношению к чужим народам сменяется новой ментальностью. Спустя
несколько недель после революции конца 1989 года на открытии первой
выставки австрийского искусства в Праге один чешский политик произнес
следующие слова: «Еще совсем недавно у нас в стране стреляли в тех, кто
переходил границу. И если пуля попадала в цель, стрелявший получал
награду, похвалу, возможность поехать домой, повышение по службе,
возможно даже, наручные часы и бог знает что еще. Теперь же
главнокомандующий нашими вооруженными силами, наш президент человек искусства; те же, кто переходит границу, больше не
рассматриваются как опасные дикие звери, подлежащие отстрелу. Сегодня
границу переходят прежде всего художники, и мы любим их за то, что они
строят мосты между нами, сближают нас, освобождают, избавляют от
унизительных предубеждений и делают из нас достойных граждан, которыми
мы должны теперь всегда оставаться. Мы очень рады этому, рады тому, что
мы не одни в этом мире, не одни в объединяющейся и все же такой
необъятной, такой многоликой Европе... И больше не будут присваивать
медали за удачные выстрелы в тех, кто переходит границы...»
Сегодня старые категории Востока и Запада, рая и ада, хорошего «своего» и
плохого «чужого», больше не существуют. Но появится ли у европейских
народов новое чувство сплоченности?
236
Леонора Г. Пеер
Лектор
Нижегородского
государственного
лингвистического
университета им. Н. А. Добролюбова, содиректор «Австрийской
библиотеки» НГЛУ
Концепты «своего» и «чужого» в законодательстве Европейского Союза
(запрет на дискриминацию)
Принцип равенства всех граждан является одним из основных положений в
праве Европейского Союза1. В статье 12 Договора о Европейском
Сообществе2 (в дальнейшем ДЕС) запрещается любая дискриминация на
основании гражданства. Это значит, что государство, входящее в ЕС, не
имеет права отдавать предпочтение своим гражданам или предоставлять им
какие-либо привилегии по сравнению с гражданами других стран - участниц
ЕС. Этот общий отказ от дискриминации конкретизирован в различных
юридических положениях ЕС'.
Так, в ст. 39 ДЕС отмечается, что все страны-участницы обязаны
предоставлять равные права гражданам стран - участниц ЕС в отношении
оплаты труда, получения рабочего места или других условий на рынке труда.
Свобода передвижения и выбора места жительства предоставляет гражданам
право устраиваться на работу в любой стране ЕС, а также находиться на
территории этой страны в соответствии с существующими там законами и
административными правилами4.
Ст. 43 ДЕС гарантирует гражданам ЕС право свободного выбора места
деятельности (и соответственно жительства) на территории любого
государства - члена ЕС. Это право позволяет заниматься самостоятельной
профессиональной деятельностью, создавать предприятия или руководить
ими на территории любой страны ЕС. Ст. 49 запрещает любое ограничение
права по предоставлению услуг в других государствах - членах ЕС, при этом
чаще всего имеют в виду платные услуги (ст. 50 ДЕС). Кроме того, ст. 56
отмечает недопустимость ограничений свободного движения капитала и
платежей между странами ЕС и третьими странами.
В частности, в первичном праве, под которым понимаются учредительские
договоры, дополняющие договоры, договоры о вступлении в ЕС: например,
Римский договор о создании Европейского экономического сообщества от
25.03.1957 г., договор о создании Европейского Союза от 7.02.1992 г. в
Маастрихте, договор о вступлении в ЕС Республики Австрия, Республики
Финляндия и Королевства Швеция от 24.66.1994 г. : http://europa.eu/int/eurlex/
1
' Для более подробной информации см. Thun-Hohenstein/Cede, Europarecht:
das Recht der Europaeischen Union unter besonderer Beruecksichtigung der
EU-Mitgliedschaft Oesterreichs (3. Aufl. 1999), Wien: Manz, S. 157ff.
Причина для ограничений может быть связана, например, с обеспечением
общественного порядка. Кроме того, гарантируемое право свободного
передвижения не касается административной службы стран-участниц.
4
237
Все эти закрепленные в первичном праве ЕС права действуют
непосредственным образом, т. е. каждый гражданин ЕС может требовать их
обеспечения. Закрепленные в первичном праве ЕС правила постоянно
дополняются правилами вторичного права ЕС5.
Запрет на дискриминацию затрагивает не только открытую, очевидную,
непосредственную дискриминацию, но и все ее проявления в косвенной или
скрытой форме. Дискриминация является скрытой, если одна страна участница ЕС требует выполнения определенных условий, которые граждане
других стран ЕС не могут выполнить. Такого рода дискриминация имеет
место, например, в том случае, если страна-участница, принимая
юридические нормы ЕС, требует тем не менее для работника постоянного
места жительства на своей территории.
Свободный выбор места жительства, работы и местонахождения
предприятия на территории любых стран ЕС может подвергаться
ограничениям лишь на основании защиты общественного порядка,
безопасности и здоровья. Свободное передвижение товаров, согласно ст. 30
ДЕС, может быть ограничено только на основании вышеперечисленных
причин, а также, например, в случае угрозы национальному культурному
достоянию или в целях сохранения коммерческой тайны или собственности.
Все виды лимитации не должны быть помехой для развития свободной
торговли. В спорных случаях Европейский суд принимает решение о
правомерности тех или иных ограничительных механизмов (ст. 226 и 227
ДЕС)6.
Понятно, что между национальными правовыми предписаниями и правилами
ЕС существует ряд противоречий. Трактовка права Европейского сообщества
порой вызывает значительные трудности. В случае появления
двойственности национальный суд может обратиться к Европейскому суду с
ходатайством о принятии предварительного решения. Если же речь идет о
решении национального суда, которое более не подлежит обжалованию во
внутригосударственных инстанциях, то национальный суд обязан обратиться
к Европейскому суду (ст. 234). Данный механизм обеспечивает единую
трактовку права ЕС. Таким образом, предварительные решения
Европейского суда имеют преюдициальную функцию для всех
рассмотренных Европейским судом в одном деле вопросов7. Тем самым
достигается определенК вторичному праву ЕС относятся все изданные органами ЕС правовые
акты: постановления, директивы и т. п., возникающие в результате
согласования основных направлений во внешней политике, а также,
например, с сфере борьбы с преступностью.
5
См.: Thun-Hohenstein/Cede, Europarecht: das Recht der Europaischen Union
unter besonderer Beruecksichtigung der EU-Mitgliedschaft Osterreichs (3. Aufl.
1999), Wien: Manz, S. 167ff.
6
Для более подробной информации о европейском праве см.: Eilmansberger,
Europarecht II. Das Recht des Binnenmarkts: Grundfreiheiten und
Wettbewerbsrecht, Wien: Orac Rechtsskriptum 2000.
7
Isak, Europarecht I. Strukturen - Institutionen - Verfahren, Wien: Orac
Rechtsskriptum 2000. Streinz, Europarecht (4. Aufl. 1999), Heidelberg: Mueller.
238
ный баланс в отношении «своего и чужого». В дальнейшем представлены три
примера дискриминации, рассмотренные Европейским судом. К сожалению,
в рамках статьи невозможно полностью обсудить все связанные с
избранными судебными делами вопросы. Цель данной статьи показать
трудности, возникающие при применении и истолковании права ЕС.
Пример 1. Чиновник Европейского Союза Анжело Ферлини (Angela Ferlini)
против медицинского центра в Люксембурге (Centre hospitalier de
Luxembourg). Решение Европейского суда от 03.10.2000г. в деле С-411/98*.
Суд Люксембурга (Tribunal d'arrondissement de Luxembourg) обратился к
Европейскому суду с ходатайством о вынесении предварительного решения
по вопросам, возникшим в связи с делами, находящимися на рассмотрении
кассационного производства.
Жена г-на Анжело Ферлини, проживающая в Люксембурге, родила ребенка в
родильном отделении центра Centre hospitalier de Luxembourg (CHL). В
Люксембурге существует установленная законом система социального
обеспечения и обязательного страхования на случай болезни и материнства.
Эта система предусматривает возврат пациенту четко зафиксированной, в
зависимости от вида лечения и услуг, суммы, выплаченной им за оказанные
услуги. Являясь чиновником ЕС, Анжело Ферлини и его семья входят в
систему социального страхования ЕС. Согласно существующим положениям
предусматривается компенсация до 85% затрат семьи, связанных с
рождением ребенка. Это правило действует в том случае, если пребывание в
медицинском учреждении не превышает 10 дней. Кроме того, установлена
предельная сумма, подлежащая компенсации.
Согласно правилам ЕС, соответствующие европейские структуры обязаны
заключить соглашения с местными ведомствами и профсоюзом медиков. В
момент пребывания г-жи Ферлини в медицинском центре подобного
соглашения еще не существовало. Сумма, которую Анжело Ферлини должен
был бы оплатить согласно присланному ему счету CHL, превосходила
приблизительно на 70% сумму, установленную для пациента, включенного в
люксембургскую систему страхования. Сумма была рассчитана по единым
тарифам, разработанным профсоюзом медиков (Entente des hopitaux luxembourgois) для пациентов, не охваченных местной системой социальной
защиты. Тем самым семья Ферлини, проживавшая в Люксембурге, попала в
категорию «чужих».
Посчитав, что потребованная сумма является дискриминацией, истец
отказался оплатить выставленный ему счет. Люксембургский профсоюз
медиков продолжал настаивать на своем, объясняя дискриминирующий
тариф особым положением чиновников ЕС. Известно, что их труд хорошо
оплачивается и не подлежит налогообложению.
* С (lat.) = fr.: Cour (е: court, it: corte, de: Gerichtshof). См.:
(http://europa.eu/int/eur-lex/)
239
Правительство Люксембурга указало Европейскому суду на то, что
чиновники ЕС не платят никаких взносов в социальную систему
Люксембурга, а потому не имеют права пользоваться ее преимуществами.
Однако истец не требовал никаких привилегий. Он лишь настаивал на
применении недискриминирующих тарифов.
Согласно судебной практике Европейского суда, дискриминирующие
обстоятельства появляются тогда, когда разные правила действуют в
сходных делах или если для разных дел применяются одинаковые правила.
Ввиду отсутствия объективных оснований, оправдывающих разницу в
тарифах, Европейский суд установил, что требования медицинского центра
Люксембурга (CHL) не соответствуют принципу равенства, закрепленному в
ст. 6 ДЕС (в настоящее время - ст. 12 ДЕС).
Пример 2. Предварительное решение С-281/98 от 06.06.2000 г? Итальянский
гражданин Роман Ангонезе (Roman Angonese) против банка Cassa ai
Risparmio ai Bolzano SpA. В Европейский суд дело передано префектурой
города Больцано (Pretura di Bolzano).
Истец Роман Ангонезе живет в провинции Больцано. Его родной языкнемецкий. С 1993 по 1997 год он учился в Венском университете. В 1997
году он подал заявление на конкурс по замещению должности в
коммерческом банке Cassa di Risparmio di Bolzano SpA, объявленный в одной
из газет Южного Тироля.
Для допуска к конкурсу требовалось свидетельство о владении немецким и
итальянским языками. Двуязычие здесь обусловлено исторически.
Территория Южного Тироля входила ранее в Австро-Венгерскую монархию.
С тех пор в регионе Trentino-Alto Adige проживает немецкоязычное
население, которому гарантированы права меньшинств.
Свидетельство о сдаче языкового экзамена выдает администрация провинции
Больцано. Жители провинции, как правило, вовремя сдают этот экзамен,
чтобы в будущем, устраиваясь на работу, не сталкиваться с трудностями.
Так как г-н Ангонезе не мог представить требуемого свидетельства, несмотря
на доказанное владение итальянским и немецким языками, он не был
допущен для участия в конкурсе.
Ангонезе обратился в префектуру Больцано с иском о возмещении ущерба,
возникшего из-за неиспользованного им шанса получить работу. Он
потребовал также компенсации всех судебных издержек.
Представители префектуры обратились в Европейский суд с просьбой
вынести предварительное решение. Они указали, что граждане, не
проживающие в провинции Больцано, не могут быстро получить
свидетельство о владении итальянским и немецким языками. В случае с
Романом Ангонезе
9
См.: http://europa.eu/int/eur-lex/
240
ходатайство на участие в конкурсе надлежало подать до 1 сентября 1997
года, т. е. чуть меньше, чем за два месяца после публикации объявления в
южнотирольской газете. При этом необходимо иметь в виду, что устный
экзамен можно сдавать только через месяц после письменного. Кроме того, в
течение одного года существует лишь несколько четко оговоренных
возможностей сдать данный экзамен.
Суть дела состоит в том, что необходимое свидетельство можно получить
только в одной-единственной провинции, что автоматически влечет за собой
дискриминацию граждан других стран ЕС.
Понятно, что от всякого соискателя на должность в учреждениях Южного
Тироля требуется билингвизм. И это вполне законно. Однако Европейский
суд указал на то, что языковая компетенция, приобретенная гражданами в
других странах ЕС, а также свидетельства, ее подтверждающие, должны
повсеместно иметь одинаковую силу. В предварительном решении
Европейский суд объяснил, что условия Cassa di Risparmio противоречат ст.
48 ДЕС (в настоящее время - ст. 39 ДЕС).
Пример 3. Решение Европейского суда от 26.09.2000 г. в судебном деле
С'205/98. Иск Европейской Комиссии к Республике Австрия10.
Согласно ст. 7 директивы 93/98 ЕЭС плата за использование автобана не
может приводить к дискриминации на основании гражданства. Кроме того,
плата за пользование дорожной сетью должна соотноситься с затратами на ее
сооружение, эксплуатацию и модернизацию.
Ответвляясь от А 12 у г. Инсбрука, транзитная автострада А 13
(Brennerautobahn) ведет от Инсбрука через тирольские Альпы до границы с
Италией, где в пограничной зоне находится перевал Бреннер (Brennerpass).
Извиваясь по горному и непроходимому ландшафту, эта транспортная
артерия с многочисленными мостами и туннелями является важнейшим
путем, который связывает Италию с Германией и, таким образом, с другими
странами Северной и Западной Европы.
Параллельно автобану А 13 проходит шоссе В 182", находящееся в ведении
австрийской федерации. Проезд по этому шоссе грузовикам весом более 7,5
тонны запрещен.
Обвиняя Австрийскую республику в скрытой дискриминации, Европейская
Комиссия объясняет свой иск тем, что проведенные в 1995 и 1996 годах
повышения тарифов за использование автобана А13 касаются только
крупногабаритных грузовиков с более чем тремя осями, которые проезжают
весь транзитный маршрут по этой трассе. Для остального грузового
транспорта действуют другие тарифы.
Статистика показывает, что транзитом по А13 движутся, как правило,
10
См.: http://europa.eu/int/eur-lex/
" В (lat.) = «Б»; Bundesstrasse 182.
241
тяжелые грузовики, зарегистрированные в других странах. Дискриминация
затрагивает лишь «чужой» транспорт, так как австрийские водители и
экспедиторы лишь частично пользуются А 13, уходя на параллельную трассу
В 18212. Европейский суд установил факт дискриминации, отказавшись
принять экологические аргументы австрийской стороны. Кроме того,
Европейский суд отметил, что отсутствует четкая взаимосвязь между суммой
сборов за пользование автобаном и издержками по уходу за ним.
Возникающие коллизии затрагивают все основные сферы жизни - политику,
экономику, культуру. Очевидно, что ЕС стремится урегулировать конфликты
между общеевропейским законодательством и национальным правом.
II. «Свое и чужое» в европейской культурной традиции
В. Г. Зусман «Свое» и «чужое» как концепт культурологии
Свое и чужое - один из центральных концептов культурологии. Следовало
бы точнее определять его как «свое-чужое» (по примеру «хронотопа» М.
Бахтина).
В основе всякого «сравнения» и «сопоставления» лежат механизмы
«тождества» и «различения» своего и чужого. Эти механизмы присущи как
художественному творчеству, так и научному мышлению. «Свой» - означает
«собственный», особенный, «личный», «отдельный», значимый «сам собой»,
имеющий «собь» - «существо». Слово «чужой» пришло в русский язык от
tjudb - «народ» (заимствование из готского языка)". «Чужой», таким образом,
принадлежащий иному народу, не имеющему личности, собственного лица,
отдельности. Чужое - не вычлененное, лишенное существа.
Сопоставление данных концептов включает: 1) осмысление «своего» на фоне
«чужого»; 2) «остранение» своего и придание «личного» «чужому». При
сравнении начинают действовать прямые и обратные связи. Важен и тот
случай, когда удаляется «свое» и приближается «чужое».
Концепт «свое-чужое» содержит момент самоотрицания. В качестве примера
приведем значение слова «свой» в немецком языке (eigen, eigenes).
Внутренняя форма слова содержит отчетливую семантику «владения»,
«обладания», «принадлежности». Родственное, родное, ближайшее и есть
См.: Абзац 33-й решения Европейского суда от 17.05.1994 г. в деле С-18/93
(Собр. 1994, 1-1783): Corsica Ferries. Дискриминация касается и страны
регистрации транспортного средства.
12
" Н. М. Шанский, В. В. Иванов, Т. В. Шанская. Краткий этимологический
словарь русского языка. М., 1971, с. 497; 419. М. Фасмер. Этимологический
словарь русского языка: В 4-х тт.: Т. 3. М., 1987, с. 582-583.
242
«свое»'4. Подобно этимологии русского слова «свой», «eigen» означает также
и «самостоятельный, свободный».
Примечательно, что семантическая периферия слова «eigen» открывает
неожиданную смысловую грань. В словаре братьев Гримм одиннадцатое
значение этого слова расшифровывается так: «свое» есть нечто «особенное»,
странно-остраненное, «своеобразно созданное», необычное и даже несколько
странное («eigen ist auch das besondere, absonderliche, eigenthumlich
beschaffene und geartete, seltsame...» )'5. Таким образом, на периферии
внутренней формы слова скрывается возможность переворачивания. С этой
точки зрения «свое» предстает как слишком «свое», делающее нас
странными для себя самих, несвободными внутри самой «свободы».
Благодаря анализу внутренней формы выявляется диалогическая природа
концепта, отрицание себя вплоть до превращения в «чужое».
«Чужое» в немецком языке (fremd) означает «родом издалека, не здешний, не
принадлежащий к определенному кругу, незнакомый»16 В словаре братьев
Гримм шестое значение слова «fremd» приблизительно совпадает с
одиннадцатым значением слова «eigen». «Чужой» означает «странный»,
«чудесный», «неслыханный», «новый» (seltsam, wunderbar, unerhort, neu).
Смысловые поля пересекаются в семантической зоне «странности /
остраненнос-ти». Таким образом, концепт «своего-чужого» / «чужогосвоего» способен создавать синонимические и антонимические ряды на
основании заложенного в нем потенциала подобия. В ходе культурной
коммуникации возникают прямые и обратные связи, определяющие создание
концептов, входящих в различные синонимические и антонимические ряды.
Межкультурная коммуникация может привести к открытию «лика»,
личности в «чужом», приближению «чужого». В то же время может
возникать и новый взгляд на «свое», тождественное, «единое»,
«единодушное». Такой подход становится возможным в результате
формирования так называемой «вторичной языковой личности».
Диалектика «своего-чужого» / «чужого-своего» проясняет представление о
том, что нельзя свести друг к другу свою и чужую концептосферы. Здесь
возможно лишь приближение с учетом аналогий, подобий, эквивалентности,
лакун и смысловых зияний. На уровне значений слов перевод и
сопоставление возможны. На уровне передачи смысла ситуация оказывается
открытой, асимметричной, неравновесной и динамичной.
14
Deutsches Worterbuch von Jacob und Wilhelm Grimm: Bd. 2. Nachdruck d.
Erstausg. Munchen, 1984, S. 92.
Там же, S. 95. «Eigen» - «etwas wunderliches, seltsames, bedenkliches»; ein
eigner Vorfall, «er ist sehr eigen».
15
16
Deutsches Worterbuch von Jacob und Wilhelm Grimm: Bd. 4... S. 125-127.
243
Э. Б. Акимов
Король Лир. Память образа
Есть образы в литературе, которые выходят за пределы, пусть и гениальных,
творений одного автора и одного текста, и, приобретая обобщенный статус
всемирное™ и вечности, могут быть причислены к концептам. Таков
шекспировский Лир. От концепта в нем наличие глубинного смысла, но
также то внутреннее движение - от зачатия образа к его реализации, та
«двуполюс-ность», которая делает концепт конкретным и неуловимым
одновременно.
Легендарный король древних бриттов, живший, по свидетельству Гальфрида, во времена Исайи и Гомера, основатель одноименного города Каерлеир» (т. е. «город Лира») или «Легрецестр» (современный Лестер) на реке
Соре, носил имя кельтского морского бога Лера (уэльс. Ллир)". С. Н.
Шкунаев, известный специалист по кельтскому эпосу, автор статьи «Лер» в
Мифологическом словаре, охранительно сообщает, что «король Лир обязан
валлийской традиции лишь именем, а не историей»18. Тезис Шкунаева даже в
общем виде представляется спорным, ибо в мифологическом (да и в
филологическом) пространстве имя не может не быть связанным с историей
обладателя.
Отсутствие кельтских источников о Лире нисколько не свидетельствует о
забвении этого мифа в более широком и глубоком индоевропейском
контексте. В индоарийской теме [L-R, R-L], представляющей по существу
удвоение (а значит, усиление) исходного праэлемента (R и L - два варианта
прафонемы), заложены три важнейшие живоносные идеи солнечного тепла и
света, воды и жизни". Кроме того, эта тема несет идею сакральной границы
между жизнью и нежизнью, своим и чужим, космосом и хаосом20. Не
случайно «L-R» первоначально оказывается носителем божественной,
царско-жреческой функции (проведения сакральной границы, обладания
жизненной силой и полнотой) и атрибуции (Ragha, Rama, Ra, Rex, La, Lley,
Lux). С течением времени именной «царский» корень становится корнем
нарицательным, несущим идею «царственности», воды, света. Из
божественного плана R-L переходит в общечеловеческий, становясь,
например, вторым членом составных имен - Николай. Валерий. Басищи, где
Рий, Лий, Лай обозначают просто «человек».
Само сочетание имен-топонимов «Лер (ирл. «вода», «море») и «Сора»
(традиционно индоевр. название реки - сора - сера - сыра - сура и т. д.) не
может не свидетельствовать о мифологическом статусе персонажа. Не
случайно и имя третьей дочери Cordellia, не исключающее «водную»
этимологию (cor - sor).
17
18
Мифологический словарь. М., 1991, с. 315.
19
В. Богданов. Имя и его смысл. Часть 1. Новгород, 1999, с. 18.
Вяч. Вс. Иванов. Древнебалканские названия священного царя и символика
царского ритуала // Палеобалканистика и античность. М., 1989, с. 6.
20
244
Уже на этом этапе проникновения в тему «L-R» видна неслучайность
устойчивой номинации «King Lear» или «Royal Lear», «Royal Lord». Royal Lord - Lear - три варианта одной «царской» темы. Разделение земель королем
тоже вписывается в древнюю «царскую» (royal) парадигму. «Темный
замысел» («darker purpose» 1,1,38) Лира - разделить на три части королевство
- принадлежит прошлым, магически-ритуальным эпохам, индоевропейской
архаике.
Эволюция Лира (от горделивого монарха до «всякого человека») повторяет
процесс десакрализации корня «L-R», который охватывает все топо-сы
жизненности, древа жизни, от солнечной верхушки до сумрачных корней.
Римские лары и ларвы, славянские русалки, прибалтийские лаймы,
итальянский лауру - низшие ориентиры имени-корня. В этом ряду особенно
показательны Лары (ср. Лар - Лир) - покровители общин, родов, земель.
Лары не только охраняли «дом», но и следили за соблюдением
традиционных норм во взаимоотношениях внутри одного рода и между
родами. «Низкие» божества особенно почитались низким сословием плебсом, рабами. Король Лир, чрезмерно (психологически неправдоподобно)
изумляющийся непочтительным отношением к нему родных дочерей
(сначала Корделии, потом Гонерильи и Реганы), мифологически убедителен он несет бремя емкого имени, мифологическая память которого включает и
домохранителей - ларов. Тем труднее и мучительнее дается Лиру опыт
изгнания, бездомного, бездетного скитания. Свита покинутого короля - слуга
Кей (Кент), шут-раб, нищий сумасшедший Том (Эдгар) - вполне подошла бы
и для Лара, божества римских рабов. Тема «народности», демократичности
короля Лира с привлечением мифологических ларов получает интересную
нюансировку.
Лары позволяют понять и другие особенности шекспировского героя.
Римские лары считались сыновьями Мании, подземной богини, насылающей
безумия и вдохновение. Рядом с кельтским Лером тоже оказывается
персонаж, поименованный корнем «mn». Лер считался отцом Мананнана.
бога потустороннего, запредельного мира. Индо-италийско-кельтская
изоглосса свидетельствует об исключительном архаизме мифологем «L-R» «M-N». Сближение двух корней, наблюдаемое в двух традициях, усиленное
родовой связью персонажей, не может быть случайным. Царственная
животворящая тема «L-R» граничит с манией, безумием, неистовством. В
шекспировской трагедии эти два корня вновь оказываются сближенными, и,
как видим, совсем не случайно. «I shell go mad» (II, 4, 289), - констатирует
король Лир с мрачной уверенностью, абсолютно без тени театральности. «Be
Kent unmannerly when Lear is mad» (Долой мдцеры, если Лир - маньяк) (I, 1,
147-148), -отвечает верный Кент фразой, которая по своей лаконичности и
мифологической суггестивности (unmannerly - mad - не только
контекстуальные, но и этимологические синонимы) просится в эпиграмму.
Корделия говорит, что отец безумен, как бурное море: «As mad as vexed sea»
(IV, 4, 2), и это не поэтический оборот, а мифологически-этимологическая
констатация (ср. Лер 245
Мананнан). Когда сам Лир клянется «священным излучением солнца,
мистериями Гекаты и Ночью» (I, 1, 111-112), он клянется от полноты сердца
всем регистром своего царского имени, освоившим и верх и низ древа мира,
причастным высокому олимпийскому гневу и разнузданной хтонической
ярости. Когда Лир говорит, что ярость - это путь к безумию («that way
madness lies», III, 3, 21), он знает, о чем говорит. В состоянии «высшей
ярости» («high rage», II, 4, 298) король опускается к хтоническим праистокам
своего имени. С силами неба и бездны он вступает не в условно-поэтический,
а в фамильярный контакт, вспоминая свое фамильное родство со стихиями,
первоэлементами («I tax not you, elements, with unkindness», III, 2, 16).
Попадая в степь, Лир как бы покидает измерение «британской» трагедии,
опускается в донациональную, праарийскую древность. В таком состоянии
вполне можно отождествить свой возраст с возрастом неба. Безвидная пустая
степь (heath), кружащийся вихрь, ливень, грозящий потопом, абсолютная
ночь, хтонически глухие яростные стихии - это вполне подходящий для
ветхого Лира хронотоп времени книги Бытия.
Если космологически Лир опускается к истокам хтонической мифологии, то
на «социальном» уровне он переживает все муки так называемого
«основного мифа», зафиксированного в мифологической памяти почти всех
племен и народов. Громовержец наказывает свое потомство (и/или жену) за
измену, ослушание или другое страшное преступление, изгоняя их из
верхнего мира, превращая их в низших тварей. Лир, облаченный в свое
древнее могучее имя, испытывает все муки оскорбленного громовержца.
Проклиная Корделию, он не сомневается, что изгоняет преступницу,
«несчастную, которую Природа постыдилась бы признать своей» («A wretch
whom nature is ashamed almost to acknowledge hers, I, 1, 215). Лир настолько
отождествляет себя с Громовержцем (I do not bid the thunder bearer shoot - III,
4, 230 - может сказать он Регане), что от его лица шлет в презренные глаза
дочери быстрые стрелы молний (you nimble lightnings, dart your blinding
flames into her scornful eyes, II, 4,167). Могучему солнцу он велит поднять с
болот ядовитые испарения и сокрушить ими стать (pride) непокорной дочери.
В экстазе космического гнева Лир пророчит бесплодие не только своим
дочерям, но и всему напрасно округлившемуся, брюхатому миру (Thunder...
strike flat the thick rotundity of the world, III, 2, 6-7).
Проклятья Лира кажутся чрезмерными и безумными не только дочерям и
зятьям, но и приближенным короля. Сам Лир в минуты просветления не
понимает, как гнев мог столь овладеть его натурой. Он говорит, что
безобидные слова Корделии словно на дыбе вздели его сущность, сдвинули
сердце и вместо любви там оказалась горечь (О most small fault, how ugly
didst thou in Cordelia show! Which like an engine, wrenched my frame of nature
from the fixed place, drew from my heart all love and added to the gall, I, 4, 290294). Из дальнейшей речи несчастного короля становится ясно, на какой
дыбе бы246
ла вздернута натура Лира: oh, Lear, Lear, Lear - трижды возвещает король
свое древнее имя, бия себя по голове, как по двери, через которую ушла
мудрость и пришло безумие. В состоянии высокой ярости (high rage), экстаза
и безумия (madness, folly) Лир был поднят на дыбе своего могучего,
магического, мифологического имени, которое стало стремительно
возвращаться к своей внутренней форме после «Nothing» Корделии. Стихия
полноты, богатства, изобилия, воски-певшая не только в имени Лир, но и в
самой ритуальной ситуации раздела богатейших угодий (rex-regere), вошла в
столкновение с «уничижительным» -nothing - любимой дочери, названной
столь богато и сущностно - Cordelia (ср. лат. cor - сердце), не случайно сердце
сдвинулось и у самого короля Лира.
Дверь имени открылась вовнутрь, условная горизонталь его сдвинулась,
впустив в голову старика сонм духов злобы поднебесной. Вздернутый на
дыбе, Лир словно падает в пропасть своего имени, быстро минуя ряд
иерархических ступеней - от солнечного Аполлона, которым он клянется в
первой сцене, через этап Ларов, насылающих порчу Ларвов, похотливого
Либе-ра и т. д. Ряд демонов дан здесь приблизительно и нуждается в
коррекции.
Понятно, что не только «одержимостью» определяется великий герой
Шекспира. Помимо «нисходящей», демонической линии образа, в Лире
присутствует и «восходящая» линия, тяготение к некоторому «высшему»
ангельскому образу, присутствие которого (которых) чувствуется.
Шекспировский король Лир, «насыщенный днями и скорбями», лишенный
детей и богатства, «нагой» и неистовый, проклинающий и судящий, не
случайно вызывает ассоциации с «многострадальным» библейским Иовом.
Известный заключительный стих книги Иова - So job died, being old and full
of days (Job, 42, 17) - почти без изменений и с сохранением характерной
библейской тональности воспроизводится Лиром от первого лица: «You see
me here... a poor old man, as full of grief as age» (II, 4, 275-276), - так мог бы
сказать о себе Иов средневековой мистерии.
Шекспир работал не просто с библейскими или античными образами, а с
библейскими и античными образами, уже усвоенными средневековым
сознанием. Гимнографическая и богослужебная литература средневековья не
только сохранила архаику, но и вдохнула в нее жизнь и новый христианский
смысл, привела освоенный материал к диалектическому самосознанию,
совместила высокую поэзию с глубиной, философичностью комментария.
Обращение напрямую к факту библейского образа, минуя средневековый
этап, не обогащает ни древний миф, ни Шекспира, ни исследователя.
Подмеченное сходство оказывается мертвым сходством, подобным сходству
отломленных ветвей и выкопанных корней дерева. В таком сходстве нет
живого единства, исторического приращения смысла древних образов.
Именно в гимнографической (средневековой) перспективе между двумя
образами - Иова и Лира - и типами жития можно заметить устойчивую
вертикальную связь, помогающую осмыслить шекспировского героя.
247
E. Г. Баранова Миф о русской женщине в литературе французского
декаданса
Характерная для французской культуры оппозиция Запад - Восток, где
картезианская ясность противопоставлена восточному мистицизму,
материализм - идеализму, действие - созерцанию и т. д.21, существует с эпохи
Просвещения. Локализация действия в экзотической стране, о которой мало
что известно и потому все кажется возможным, не раз помогала радикально
мыслящим интеллектуалам придавать повествованию некоторую степень
правдоподобия; при этом среди экзотических мест мира Россия играла
традиционно почетную роль. Как правило, западные представления о
русских «в противоположность традиционной сдержанности русской
литературы... приписывали им сексуальную свободу, которая несколько
противоречиво сочеталась с их же духовной сосредоточенностью»22.
На рубеже XIX-XX веков русская тема получает дополнительный импульс и
входит во французскую культуру в числе других ключевых мотивов.
Эротическая и психологическая напряженность русской культуры особенно
привлекает писателей-декадентов. Показательно в этом отношении
творчество таких авторов 80-90-х гг. XIX века, как Жан Лоррен, Сар
Пеладан, Ра-шильда (наст, имя Маргарита Эмери), Марсель Швоб. Не
составляя магистральную линию литературы, их произведения, в
значительной мере основанные на клише и общих местах, дают характерный
пример стиля эпохи и помогают проследить дихотомию свое - чужое в
культуре рубежа веков.
Представление французских художников о «дикой и нежной» (Ж. Лоррен)
русской душе складывается под влиянием тех литературных произведений
русских классиков, которые издавались во Франции в последней трети XIX
века: И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, А. П. Чехова.
Начиная с 80-х гг. русский роман (также благодаря книге «Русский роман» Э.
де Вопоэ) пользуется оглушительным успехом в интеллектуальных
французских салонах. Виконта де Вогюэ называют «Шатобрианом нового
религиозного Ренессанса», с вхождением русской культуры связывают
начало неомистической эры.
Мистика русской души добавляла европейцам необходимое пространство
для иррациональности. В обширном кругу западных поклонников русской
культуры складывается представление о русском национальном характере,
которое позднее 3. Фрейд сформулировал как пропасть между «милой,
идущей навстречу личностью» и совершенно неукротимыми порывами
влечений23. Культуре декаданса близка также идея единства любви и смерти,
21
См.: J. Chevalier, A. Gheerbrant. Dictionnaire des symboles. P., 1997, p. 710.
A. M. Эткинд. Содом и Психея: Очерки интеллектуальной истории
серебряного века. М., 1996, с. 17.
22
3. Фрейд. Психоаналитические этюды. Минск, 1991, с. 195.3. Фрейд считал
амбивалентность самой характерной чертой русских, даже тех, которые не
являются невротиками.
23
248
слияние противоположностей, доведенное в России до мысленного предела.
Кроме того, в интересе к русской теме сказывается тяга декаданса к экзотике.
При этом французских авторов привлекал не столько русский колорит,
сколько возможность реализовать самые смелые идеи на «неизвестном»
материале.
Интерес к загадочной славянской душе нашел воплощение прежде всего в
образах русских женщин, имеющих широкое хождение во французской
беллетристике конца века. Причин этому несколько. Основной тип для
французской литературы вообще, женщина находится в центре искусства
модерна, где femme fatale приходит на смену роковому байроническому
герою. Как известно, тема роковой женщины, ее губительного очарования
является одной из центральных не только в литературе, но и в
изобразительном искусстве модерна, по-разному варьируясь в творчестве
таких художников, как Г. Моро, Ф. Кнопф, О. Бердслей, Ф. Ропс, Ф. фон
Штук, Г. Климт, Э. Мунк, А. Кубин и др. В поэзии, прозе, театре и живописи
той поры женская красота часто представлялась деструктивной силой,
пленяющей человека и влекущей его к смерти. Женщина исполняла волю
рока, замышляющего кровавые трагедии и преступления. Кроме того, в
последней трети XIX века «загадочные» выходцы из России активно
проникают во французское общество. Эта тема интересует французского
массового читателя, и беллетристы начинают ее эксплуатировать, преломляя
национальный культ женщины и клише западного «конца века» в «чужом»
материале. Соответственно создание «русского» культурного стереотипа
зачастую осуществляется как перенос французского стереотипа на русскую
почву.
Стоит сравнить «очень русскую» Соню Литвинову Ж. Лоррена (1886),
русскую лишь наполовину Рауль де Венеранд Рашильды («Господин
Венера», 1884) и княгиню Полину Рязанскую, героиню пеладановской
«энциклопедии декаданса», из эпопеи «Падение Римской империи» (18841907), чтобы убедиться в далеко идущем сходстве этих героинь и выделить
некий инвариант, в котором представления о далекой экзотической стране
синтезировались с основными мотивами французского модерна (finis
latinorum, музыка Вагнера, андрогин, сафическая любовь, средневековая
мистика, улыбка Джоконды и др.).
Так, в изображении русского женского типа доминирует андрогинное,
бисексуальное начало. Андрогин, если бы он мог существовать в природе,
наиболее часто встречался бы среди русских и поляков, утверждал Пеладан в
«Эротологии Платона»24. Это мнение разделяли многие интеллектуалы
рубежа веков; 3. Фрейд позже называл бисексуальность в числе характерных
русских черт (ярко выраженную бисексуальную склонность он находил и у
Достоевского). Пример такой трактовки - княгиня Рязанская. В портрете ее
преобладают мужские черты: «худощавое колено, крепкая щиколотка»
' J. Peladan. Oeuvres choisies. P., 1967, p. 37.
249
и т. п.; нередки сопоставления Полины с андрогинными образами Г. Моро и
Л. да Винчи. Эта «Афродита халдейская» не просто наделена всем тем, «что
сообщает мужчинам изящество», но и сознательно стремится
соответствовать идеалу, который воплощен для нее в бисексуальной
«Мадемуазель де Мопен» Т. Готье.
Здесь мы имеем дело с очередной культурной мистификацией, характерной
для переломной эпохи. Для европейского модерна типичны «гермафродитические» образы и апология лесбийской и гомосексуальной любви.
Хорошо разработанные в литературной традиции натурализма, проблемы
физиологии соединились у декадентов с платоновским идеализмом, что
обусловило поворот темы в бисексуальность. Проблема женской перверсии
получила развитие и в высокой литературе (М. Пруст), но особенно
интересной она стала для беллетристики. Для русской же культуры XIX века
эта тема не просто нехарактерна, но и является табу. Поэтому, представляя
славянскую красоту как совершенство андрогина, идеалом которого
«одержима вся декадентская литература»'5, и интерпретируя в
соответствующем ключе русскую классику, французские авторы навязывают
русской героине чужеродное начало.
В «двойственных» русских образах реализуется не только стремление «конца
века» к воссоединению естества в двуполости. Женщина русского
происхождения принадлежит к самой опасной разновидности декадансных
femmes fatales. Из целой галереи инфернальных женских образов этого
периода - вампиры, сфинксы, монстры, химеры... - наиболее роковыми
оказываются те, что одновременно «фатальны и чисты», как Иродиада С.
Малларме26. Сочетание «идеала мадонны с идеалом содомским» французские
художники видят у персонажей Достоевского и наделяют им своих героинь.
В подобной амбивалентности для декадентов заключена особая
притягательность русских женщин.
Таковы и Полина Рязанская, и Соня Литвинова, и Рауль де Венеранд.
Нежности, чистоте и целомудренности их облика противоречат внутренняя
«редкая извращенность» и мужской склад ума (Р. де Венеранд даже хранит в
спальне коллекцию оружия). Характеры этих женщин созданы по типу
сильных и властных героинь Достоевского (Грушенька, Настасья
Филипповна, Наталья Васильевна) и жестоких красавиц Л. фон ЗахерМазоха. Сле25
M. Praz. La chair, la mort et le diable. Le romantisme noir. P., 1977, p. 287.
«Женщина служит для декадентов воплощением их внутреннего
конфликта. Диалектика их героя - в разрыве между плотским желанием и
духовными поисками. Это состояние постоянной неудовлетворенности
рождает женщину-гибрида, одновременно святую и шлюху... Декаданс,
основанный на контрасте, соединяет таким образом реальность и стремление
к Абсолюту» (J. Kouassi. La putain et la deesse: la femme fin de siecle //
Magazine litteraire, № 371. - p. 49).
26
250
дует отметить, что популярные на рубеже веков произведения «галицийского Тургенева» (как звали его французы-русофилы), были в Европе одним из
главных «источников информации» о России. Русский же материал очень
важен для Захер-Мазоха; среди демонических русских женщин, образами
которых насыщены его эротические повести, фигурирует и Ванда, героиня
знаменитой «Венеры в мехах».
В этом свете по-новому возникает характерная для литературы «против
течения» инверсия ролей мужчины и женщины и садо-мазохистский
характер их отношений. Само сочетание эротики и страдания имеет родство
с духом модерна: «В мазохизме, как и в садизме, иррациональность
психической жизни доходит до своего мыслимого предела»27. В «русских»
романах этот мотив достигает своей кульминации, приобретая совершенно
особую черту. У Сада и Захер-Мазоха разрушается тело, у Достоевского,
говоря словами «подпольного человека», насилие разъедает самые глубины
души (никакая из «дьяволиц» Б. д'Оревильи не сравнится с Настасьей
Филипповной, которая упивается своим бесчестьем, чувствует в нем
противоестественную радость). В представлении декадентов «русский» садомазохизм особого рода - мистический и изощренный, изысканный, не
ограничивающийся телесными пытками, но проникающий в «высокие»
отношения.
Прекрасная и властная женщина «фатально» чиста и этим мучает
влюбленного в нее героя, настаивая на платонических отношениях. Соня
Литвинова влюблена в Мориа, но отказывает ему, утверждая при этом с
«волнующей улыбкой Джоконды, одновременно болезненной и жестокой»,
что «целомудрие - верх желания»28. Таким образом она терзает «нежного как
ребенка» Мориа, «как хлестала бы плеткой своего раба, там, в далеких
землях». Обращение с любимым по принципу «кого люблю, того и бью»
автор считает «очень русским»29. Полина Рязанская вначале соблазняет
своего возлюбленного, женственного художника Небо, а затем через долгие
мучения приводит его к счастью «ангелической» любви.
27
А. М. Эткинд. Содом и Психея... с. 13.
Ср. с метафорой А. Блока, который сравнивает Россию со Сфинксом, а
европейский Запад - с Эдипом. Главная загадка русского Сфинкса амбивалентность в любви, страсть и холод, непонятные западному человеку.
28
Ср. слова Гани о Настасье Филипповне: «...она меня любит по-своему то
есть, знаете поговорку: «Кого люблю, того и бью». Она всю жизнь будет
меня за валета бубнового считать... и все-таки любить по-своему; она к тому
приготовляется, такой уж характер. Она чрезвычайно русская женщина» (Ф.
М. Достоевский. Собрание сочинений. В 10-ти тт.: Т. 6. М., 1957, с. 141). Ж.
Лоррен, сгущая краски, дает перевод русской песни о царевиче и княжеской
дочери: царевич, подсматривающий за купающейся девушкой, был ослеплен
и брошен в подземелье, но продолжал любить княжну, которая навсегда
осталась для него юной и прекрасной, как в тот роковой день.
29
251
Стремлением к такой «странной любви, не имеющей пола и доставляющей
все мыслимые наслаждения» (Рашильда), одновременно асексуальной и
чувственной, охвачена вся эпоха. Идущая от Э. По мода на метафизику в
любви усиливается в русском романе"'.
Русская амбивалентность дает особое мистическое измерение отношениям.
Когда на Западе «сумерки богов», свет идет с Востока; поэтому не случайно,
что в романах французского декаданса на русскую женщину зачастую
возложена мессианская функция. М. Швоб в «Книге Монеллы» (1894)
воскрешает «божественные» образы Нелли, спасительницы каторжника
Достоевского и его героини Сони Мармеладовой. Ж. Пеладан в романе
«Обреченное сердце» (1888) видит спасение Европы в алхимическом браке
славян и представителей латинской расы. Причем особая роль здесь
принадлежит русской женщине: «Все будущее цивилизации на устах
славянки». Иногда это сочетание приводит не к процветанию «новой
европейской расы», а к смерти героини либо вырождению, как у Ж.
Лоррена31. Идея мистического брака Востока и Запада была весьма
популярна в Европе; ключевую роль русским в искомом синтезе
приписывали Г. Майринк, Р. Штейнер, В. Беньямин и др.
Питаясь ограниченным, повторяющимся кругом фактов и фантазий,
декадентские романы составляют часть того мифа об избирательной силе
русских женщин, который достигает пика своего развития в начале XX века
и оказывает влияние на жизнь и творчество многих западных интеллигентов
(Ф. Ницше, Р. М. Рильке, А. Адлер, К.-Г. Юнг, П. Пикассо, А. Матисс, С.
Дали, Л. Арагон, А. Бретон и др.).
Т. С. Батищева Концепт «порядок» в новелле Ф. Грильпарцера «Бедный
музыкант»
Австрийский писатель Франц Грильпарцер (Grillparzer, 1791-1872) жил и
творил в эпоху переоценки ценностей, становления национального сознания
В России у своеобразной традиции нереализованных браков были давние
корни, религиозные и литературные. Во всяком случае она сыграла
значительную роль в русской культуре. Молодые люди вступали в
фиктивные браки, которые не реализовывались в сексе. Так жили супруги
Чернышевские. Бакунины, Ковалевские... На рубеже веков примерно такой
же характер имели браки Мережковских, Бердяевых, Андрея Белого и Аси
Тургеневой, Сологуба и Чеботаревской, Блока и Менделеевой-Блок.
30
«У русских душа ребенка. Инстинктивный, импульсивный, наивный и
прямодушный, русский народ легче, чем какой-либо другой, развращается
при контакте со старыми цивилизациями». В романе Лоррена «Норонсовы»
описывается история русской семьи, над которой тяготеет проклятье. Кровь
Борджиа и русских, эта адская смесь, порождает безумцев и преступников,
вплоть до вампиров.
31
252
многих европейских народов. Наряду с Адальбертом Штифтером Грильпарцер стоит у истоков национальной австрийской литературы. Одной из
важнейших задач художников Австрии того времени были поиски
австрийского самосознания, отличного от немецкого. В произведениях
Франца Грильпар-цера выражены важнейшие концепты, присущие
австрийской культуре первой половины XIX века. Одним из центральных
является «порядок» («Ordnung»). Он интересен еще и потому, что возник в
процессе полемики с культурой немецкой.
Новелла «Бедный музыкант» (Der arme Spielmann) была написана в 1848
году. Грильпарцер мастерски соединяет в ней точку зрения наблюдателярассказчика и собственно действие. На народном празднике в Вене
повествователь знакомится с бедным скрипачом Якобом, которой
впоследствии рассказывает ему историю своей жизни, полной разочарований
и лишений, единственной страстью и утешением в которой является музыка.
Из его исповеди мы узнаем, что отец Якоба занимал очень высокое
положение, но, разочаровавшись в своем сыне, изгнал его из дома. После
смерти отца Якоб получил большое наследство, но в результате неумелого
ведения дел потерял его. Возлюбленная музыканта, Барбара, выходит замуж
за мясника. Теперь Якоб занимает угол в маленькой каморке и зарабатывает
на кусок хлеба, играя на улице. Много лет спустя рассказчик возвращается в
Вену. Он вновь посещает дом, где жил Якоб, и узнает, что тот умер.
Повествователь застает последние приготовления к похоронам, которые
организует Барбара. Когда рассказчик в память о Якобе хочет купить
скрипку, Барбара категорически возражает.
В новелле Грильпарцер сталкивает две точки зрения на порядок. Одна из них
принадлежит Барбаре, простой девушке, привыкшей к каждодневному труду.
Другую грань концепта воплощает Якоб, бедный музыкант, посвятивший
всю свою жизнь музыке. Для каждого из героев концепт «порядок»
исключительно значим, однако границы его установлены по-разному.
Олицетворением бюргерского порядка в новелле является Барбара. Она
прочно стоит на земле, уважая общепринятые нормы и считая их
единственно правильными. Да иначе и не может быть. Небогатая девушка,
которая рано потеряла мать, должна взвалить на себя весь груз домашних дел
и помогать отцу вести хозяйство. По законам этого порядка Барбара пытается
организовать и жизнь Якоба. Она решительно отказывает ему в сострадании.
По мнению героини, Якоб - слабый человек и не заслуживает его, поскольку
он даже не может содержать свои вещи в порядке (Eigentlich verdienen Sie
kein Mitleid (...), wenn man so schwach ist, seine eigenen Sachen nicht in Ordnung
halten zu konnen). Однако она убирает в его комнате, заботится об одежде
Якоба и о том имуществе, которое осталось после смерти музыканта.
Для истолкования смысла концепта особенно важна сцена похорон
музыканта. Барбара, «мадам», как ее называет хозяйка квартиры, в которой
253
жил Якоб, занимается организацией траурной церемонии. Она строго следит
за тем, чтобы дети не нарушили порядок в комнате. Повествователь
подмечает, что порядок похоронной процессии ей очень по сердцу (ihr scheint
auch die Ordnung des Leichenzuges sehr am Herzen zu liegen). Именно в этот
момент Барбара почти переступает границу бюргерского порядка, впервые ей
открывается нечто большее. Однако уже в следующую минуту она вступает в
спор с гробовщиком, поскольку ей кажется, что цена за похороны завышена.
«Здоровое», «правильное», бюргерское начало побеждает.
Барбара ощущает, что со смертью Якоба от нее ускользнуло нечто
загадочное, важное, составлявшее смысл жизни музыканта. Она хранит у
себя скрипку Якоба, ни за что не желая с ней расставаться. Барбара даже
прячет ее в шкаф, подальше от посторонних глаз. Скрипка непризнанного,
гениального музыканта в шкафу жены мясника - противоречивый символ
судьбы художника в бюргерском обществе. С одной стороны, это общество
музыку уничтожает. Вместе с тем выясняется, что художник и бюргер нужны
друг другу. Парадоксально, но именно Барбара открывает бедному
музыканту гармонию. Именно от нее он впервые слышит песню, которая
заставила его посвятить жизнь музыке.
Якоб тоже чтит «бюргерский» порядок. Его отец, гофрат, занимал высокое
положение. Музыкант постоянно подчеркивает, что он не бродяга,
категорически протестует против сравнения с нищими. По его мнению,
человек обязательно должен установить для себя какой-то порядок, иначе
жизнь утратит четкие ориентиры (es mu? sich der Mensch eine gewisse
Ordnung festsetzen, sonst gerat er ins Wilde und Unaufhaltsame). И
действительно, первое, что подчеркнуто в новелле, это чистый и опрятный
вид музыканта, а также то, что ноты его содержатся в идеальном порядке.
Угол, который занимает музыкант, поражает своей чистотой. Меловая черта,
которую провел Якоб, чтобы отделиться от своих соседей по комнате,
является символом обособленности и одиночества художника. Вместе с тем
здесь есть и антитетичный смысловой план. Якоб хочет иметь собственность,
стремится оградить ее от любых вторжений. Меловая черта разделяет и
сближает музыканта и бюргера, энтузиаста и филистера. Двуполюсный
характер «порядка» не поддается однозначной оценке. В искусство вносится
бюргерское начало.
Якоб, ревностно поддерживающий порядок, видит в нем единственную
опору, ниточку, связывающую его с реальностью. Себе самому и миру он
жаждет доказать, что он - «свой», такой же, как все, добропорядочный и
предсказуемый. Отрицание порядка опасно. Об этом свидетельствует
история семьи Якоба. Его отец и братья отвергли принцип порядка, который
сдерживал в разумных границах их жадность и стремление к власти.
Старший брат затеял аферу в борьбе со своим политическим противником и
был выслан из страны, младший погиб, поспорив, что переплывет на своем
коне Дунай.
Якоб стремится войти в общество, но окружающие считают его чело254
веком рассеянным, неупорядоченным. Сосед, которому музыкант досаждает
своей игрой, говорит о том, что этот старик постоянно мешает спать
порядочным людям (stort die ordentlichen Leute in ihrer Nachtruhe).
Очевидно, что порядочность и порядок в русском и немецком языках однокоренные слова. Между ними есть связь и смысловой разрыв.
Возможно, ответ кроется в атмосфере смысловой двойственности, созданной
автором в новелле. Так, перевод названия на русский язык «Бедный
музыкант» не вполне точен. Грильпарцер называет своего героя не
«музыкантом», а «шпильманом» (Der arme Spielmann). Как известно,
шпильманы -народные поэты и музыканты, часто бродяги, бунтари и
отщепенцы.
С другой стороны, корень Spiel (игра) глубоко укоренен в тексте новеллы и
неразрывно связан как с мотивом музыки, так и с концептом «порядок»: «Вы
играете, - объясняет Якоб рассказчику, - Вольфганга Амадея Моцарта и
Себастьяна Баха, но никто не слышит Господа, а тем более не играет Его
музыку (den lieben Gott spielt keiner)». Господь предстает в сознании Якоба
как композитор, создающий мир по законам музыкального произведения. И
Якоб пытается «играть музыку самого Господа не для Его восхваления (этим
занимаются те, кто играет Моцарта и Баха), а Его самого». Божественный
порядок, высшая гармония определяют не только способ музицирования
Якоба, они распространяются на весь его образ жизни. Он не «играет в Бога»,
он лишь «играет Его». Стремление отдать всего себя искусству, музыке, Богу
- подобие монашества и ведет к святости. Однако, по мысли Грильпарцера, в
своем стремлении к Богу Якоб грешен. Стремясь «играть Бога», он
внутренне приравнивает себя к Всевышнему. И вместе с тем Якоб понимает,
что жалок и слаб, а взятая им на себя задача непосильна. Высокое и низкое,
гениально-творческое и бюргерское, бытийное и бытовое, идеальное и
заземленное присутствуют для Якоба в мире музыки и божественного
порядка, но не могут соединиться в реальности. Это противоречие является в
новелле определяющим. Стремление к миропорядку, божественной
гармонии, к идеальной музыке, к божественному голосу оборачивается
порождением «адских» звуков. Близость к достижению идеала приводит
героя к столкновению с укладом бюргеров. В этом - причина мучений Якоба,
но в этом же и его счастье.
А. Е. Бочкарев Магия фотографии
Сравнительно недавно в Нижнем Новгороде с успехом прошли выставки
фотографий Льва Урусова и Юрия Шпагина.
Согласно известному тезису Ролана Барта, фотография есть «сообщение без
кода»: не будучи производным от знаковой системы, восприятие зрительного
образа базируется на непосредственной перцепции. Это не исключает,
однако, и некоторых параллелей. При всех различиях изображение мо255
жет функционировать подобно языковому сообщению. И дело тут не только
в референции к реальному объекту, но и в интенциональности смысла.
Этому, конечно, способствует и вербальный текст, которым сопровождается
изображение подпись под фотоснимком. Словесная поддержка тем более
существенна, что входит во взаимодействие с изображением. Словесный
текст не столько дополняет зрительный ряд, сколько подсказывает самое его
истолкование в соответствии и/или вопреки типовому сценарию. Фотография
строится по принципу языка с выделением синтаксиса и словаря: словарю
соответствуют отдельные элементы изобразительного ряда, синтаксису способ построения. Как и в языке, имеют место селекция и комбинация.
Лев Урусов: под маской грима
По определению, всякое сообщение, в том числе фотографическое, интенционально. И даже самый неискушенный зритель не может избежать
толкования, как если бы содержание не ограничивалось изображением, а
выражало еще и нечто большее. В поисках скрытых ассоциаций, а в пределе
символического значения неизбежно встает вопрос: где зачинается и
завершается смысл? А если изображение действительно имеет смысл, то
каковы его пределы и в чем притягательная сила?
Однажды увидев дагерротип с изображением брата Наполеона Жеро-ма
(1852), Ролан Барт не мог отделаться от странного чувства изумления: «Эти
глаза видели Императора»'2. В этом удивлении магия старой фотографии,
парадокс сопричастности человеческой истории, иллюзия непосредственного
присутствия «здесь-прошлобытия». Разумеется, дело не только в культурноисторической ценности архивного фотоснимка, а в том, что некогда
зафиксированная частная жизнь как бы продолжается вопреки здравому
смыслу. Один из первых дагерротипов (1839) хранит размытый образ
случайного прохожего на бульваре Тамль в Париже. На фотографии
Альфреда Стиглица от окоченевших от мороза лошадей все еще исходит пар
(«Конечная станция в Нью-Йорке», 1893; Филадельфия, Художественный
музей). На иных менее известных фото с отпечатками гербов и медалей на
обороте навечно замерли молоденькая курсистка, вихрастый гимназист,
важный генерал в золотых эполетах, купеческое семейство из Чухломы... И
можно, конечно, понять вездесущего Юрочку Юркуна, рыскавшего зимой
1920-1921-го по Литейному или Большому проспекту Петроградской
стороны в поисках чужих фотографий. Столько увлекательных сюжетов для
неспешного разглядывания в домашней обстановке: семейные торжества,
игра в крокет, званые обеды на террасах подмосковных дач. Так
складывались, вспоминает Мила-шевский, семейства: ««он», «она» и целый
выводок детей. Он матерый, она дебелая, детки - обещающие тупицы <...>.
На самцах - ордена и медали. На
Р. Барт. Camera lucida. Комментарий к фотографии / Перевод с франц. и
послесловие М. Рыхлина. М., 1997.
33
256
самках, на их необъятных грудях - оборочки, складочки, прошивочки. Дети с
какими-то ужасающего уродства воротниками и поясками. Потомственные,
почетные граждане, разбогатевшие мещане!»". В этом жадном вчувствовании в чужую жизнь есть, по-видимому, нечто не только гонкуровское.
Разглядывать чужие фото сродни вуайеризму. А подсматривать, как
известно, неприлично, а тем более сознаваться в доставляемом удовольствии.
Но коль скоро речь идет о фотографии художественной, - запрет как бы
снимается и получаемое от разглядывания удовольствие легализуется,
переходя в разряд эстетического.
Пользуясь случаем, посмотрим на мир глазами нижегородского фотографа
Льва Урусова. В отличие от документального снимка здесь удивление иного
порядка. Перед нами поставленный натюрморт: фигурка слоника, очки...
Кому-то здесь видится не только слоник и очки, но и автопортрет в духе
знаменитых capricci Арчимбольдо, составлявшего человеческие фигуры из
растений, плодов и животных34. Иначе говоря, истолкование не
ограничивается увиденным, но предполагает также развитие смысла. В
самом общем виде стратегию интерпретации можно представить в терминах
трехступенчатой модели иконологического анализа Панофского: на первом
этапе (до-иконографическом) устанавливаем данную нам совокупность
«чувственных знаков», на последующем (иконографическом) - систему
существующих между ними отношений («сюжет»), на завершающем
(иконологическом) -«внутренний» смысл, ради которого создается то или
иное произведение'5. Так, на одном из поставленных натюрмортов Урусова
загримированная камбала на фоне драпировки отчасти напоминает
раскрытый глаз под тяжелым верхним веком (фотоглаз?). На другой
композиции коленопреклоненная женщина с вожделением лобзает ногу
сидящей подруги. В первом прочтении сообщение интерпретируется в
качестве эмблемы перверсии. Но «внутренний» смысл этим, очевидно, не
исчерпывается. И как, спрашивается, истолковать изображение
распластанного на столе обнаженного юноши с нарисованным фломастером
сердцем? Если следовать сценарию Hiems Gamos, то на его месте должна
быть женщина... Образы-аллегории. Вместо привычной реальности маньеристские* симулякры, причем обставленные по правилам декорума.
Несмотря на распространенное мнение, будто фотография отражает
действительность во всей ее полноте, пропущенное сквозь объектив изобраВ. Милашевский. Вчера, позавчера... Воспоминания художника. М., 1989,
с. 207.
33
Щеке, как правило, соответствовал слон - «стыдливое» животное, по
«Физиологу».
34
35
Erwin Panofsky, Studies in iconology, Oxford University Press, 1939.
Ср. негативную переоценку классицизмом ит. maniera в значении
творчества, чуждого природе (Э. Панофский. Idea. К истории понятия в
теориях искусства от античности до классицизма. СПб., 1999, с. 179-182).
36
жение - не реальность, а скорее визуальный ее знак. Разумеется, в
«абсолютно точной материальности»37 фотографии - залог иллюзорности,
условие референтного впечатления. Но вопреки «безудержному
расточительству»38 релевантными здесь оказываются лишь отдельные детали:
punctum в определении Барта. Так, на одной из фотографий надетая на палец
резинка однозначно интерпретируется зрителем как откровенно
непристойный жест (с ярко выраженными сексуальными коннотациями)
благодаря
взаимодополнительным
отношениям
между
изделием,
положением среднего пальца и нелек-сикализованным языковым
выражением. Смысл сообщения, впрочем, не исчерпывается одной лишь
визуализацией известного фразеологизма. В сочетании с серьезным взглядом
(значит, вдумчивый) из-под очков (значит, много читает) иноязычное
выражение становится чуть ли не формулой ответа на извечный
философский вопрос.
Важен, стало быть, не только отбор, но и сочетаемость иконических знаков.
Причем такая, в результате которой запечатленный изофакт превращается в
разыгранное по законам жанра со-бытие. Так, согласимся, гуттаперчевая
кукла или повязанный на голове розовый бант прекрасно подходят для
маленькой девочки. Будучи же помещенными фотографом в непривычный
контекст, они переосмысливаются с тем большим успехом, что
контрастируют с явно недетским возрастом модели, сигаретой (вместо
соски),
ярко
накрашенными
губами
(бантиком), стилизованной
«татуировкой» пронзенного стрелой сердца. Эффект оксюморона очевиден:
бантик малопригоден в функции фигового листа; и мало кто поверит,
признаем, что «она» еще играет в куклы. Сочетание несочетаемого
подрывает онтологическую устойчивость образа: при всей, казалось бы,
«натуральности» это скорее условная, нежели реальная жизнь. Иллюзия
реальности исчезает по мере того, как отношение смежности оборачивается
эквивалентностью39, а модель превращается в модель-куклу. Скажем-таки,
весьма странную куклу. Впечатление условности к тому же усиливается
сценографией тела-лица под маской густо наложенного грима40. В функции
макияжа, заметим попутно, выступает и подкрашивание фотоотпечатка «от
руки» - в духе пикториалистской эстетики прошлого столетия. И как здесь не
вспомнить Бодлера, уподоблявшего румяна и белила живописным краскам, а
напомаженную женщину - карти37
Ch. Baudelaire, Salon de 1859, in Oeuvres completes, Paris, Gallimard, t. 2, p.
618 ; Bibliotheque de la Pleiade.
38
По Бодлеру, это « emeute de details » (op. cit., p. 698).
Небезызвестная проекция «принципа эквивалентности с оси селекции
(парадигматика) на ось комбинации (синтагматика)» (R. Jakobson, Essais de
linguistique generale, Paris, 1963, p. 220) иллюстрирует здесь, очевидно, не
столько поэтическую функцию, сколько несовпадение кодифицированного
множества с контекстуальным.
39
Ср. значение
фальсифицировать.
40
фр.
«
maquiller
»:
подкрашивать,
искажать,
258
не, то есть идеальному артефакту. Раскраска русской инфанты41 тем более
порывает с природой, что доводит традиционную хроматическую гамму42 подведенные сурьмой брови, очерченные помадой губы и напудренное лицо
- до состояния избыточности. Тем более провокационной становится
пошлость. Но это не более чем культурный знак с традиционным набором
тривиальных индексов вроде вульгарной ухмылки, сигареты со столбиком
пепла, грубого грима, неухоженных ногтей, розового банта-фетиша или
нарисованного фломастером сердца. Чересчур легко читаемый знак, чтобы
быть завершением смысла. На последующем витке разрастания смысла
визуальный образ соотносится, по-видимому, с эстетикой «кэмпа»43. В этом
единственное алиби. Перефразируя известный тезис герменевтики, заметим:
если в первичном значении сообщение расходится с нашими ожиданиями, не
удовлетворяет требованиям или кажется попросту нелепым, то следует во
что бы то ни стало задаться вопросом, не кроется ли здесь нечто иное. В
таком случае первичный смысл - не более чем исходный материал для
дальнейших построений, знак другого знака до полного исчерпывания
смысла. Вероятно, поэтому интерпретация нередко понимается как перевод с
одного языка на другой44.
Заглядывая под кожу... (О фотографическом цикле Юрия Шпагина) В
известной степени смысл цикла выводится на основании импликаций по
формуле типа: «если... то...», «если А, то В», «А --> В». Так, обратившись к
изображению расположенных в ряд железных кроватей на одной из
фотографий Шпагина, зритель в состоянии истолковать изобразительный ряд
в соответствии с имеющимся априорным знанием. Это совпадает с такими
составляющими понимания, как «предвосхищение завершенности»,
«антиципация смысла», «предпонимание» (М. Хайдеггер), «презумпция
семиотичности» (Ю. М. Лотман) и т. д. Рассуждения сводятся в основном к
таким простым умозаключениям: известно, что железные койки, причем
выстроенные в ряд, расходятся с привычным представлением спального
помещения. Значит, это не квартира, а какое-то общежитие.
41
По определению автора.
Ср. примеры в Bernard Vouilloux, Un fantasme d'apparition. De la nudite
feminine comme fetiche visuel avant Freud, in Poetique, n. 103, sept. 1995, pp.
357-381.
42
Если, конечно, «кэмп» считать частью современной эстетики. С кэмпом
ассоциируется, в частности, деятельность Тимура Новикова и Новой
академии изящных искусств из Санкт-Петербурга, оформление журналов
«Кабинет», «Птюч»...
43
Ср. определение смысла в A.-J. Greimas, Du sens, Paris, 1970, p. 13:
«Значение - это всего лишь... преобразование одного уровня смысла в другой,
одного языка в другой; а смысл - возможность такой перекодировки».
44
259
А поскольку валяющийся под кроватью сапог не детского размера, значит,
это не пионерский лагерь. Но и не казарма, ибо расположение кроватей не
имеет ничего общего с уставным. И мало похоже на санаторий или дсм
отдыха, о чем говорит общая убогость помещения, как и отсутствие
традиционных элементов декорума в виде комнатных растений, ковровых
дорожек или репродукций и плакатов на стене. Так в круговом движении от
целого к части и обратно к целому устанавливаем, что изображенное на
фотографии помещение - не что иное, как интерьер психиатрической
лечебницы.
Но если такая последовательность заключений правильна, то какое
отношение все это имеет к искусству? И зачем, спрашивается,
фотографировать и тем более выставлять на всеобщее обозрение то, что по
определению лишено привлекательности и, стало быть, художественной
ценности? То ли дело показ фотографии высокой моды! А тут психушка, дом
престарелых, морг... Действительно, макабрические мотивы. Причем без
каких-либо присущих искусству условностей.
Как и прежде, оценку детерминируют социально кодифицированные
импликации, на этот раз эстетические. Эмоциональное отношение к факту
изображения зависит, во-первых от того, что изображается, во-вторых - как
изображается. Сначала мы входим в область тематики со сложившейся
системой общих мест, затем в область риторики и аксиологии. В целом же
толкование относится к области специальной герменевтики.
В качестве предмета изображения может избираться практически любой
объект или явление. Фотографии Шпагина не являются в этом смысле
исключением. Литература и искусство нередко обращаются к образам смерти
и безумия, но делается это всякий раз не напрямую, а неким косвенным
образом, причем в устоявшихся семиотических формах. Обратившись к
содержанию того или иного топоса, нельзя действительно не отметить
относительно устойчивый инвентарь единиц с относительно устойчивыми
правилами соче-таемостных ограничений. На манер formula scribendi в
культуре складывается система установлений относительно того, как
представлять юность, старость или смерть. Безумие, например, бывает
инфернальным или пророческим, юность - безмятежной или тревожной,
старость - спокойной и заслуженной, смерть - глупой, геройской или
созидательной (во благо другим)45. Короче
Рассуждения о смерти нередко сопровождаются размышлениями о
бренности земного существования. Отсюда, добавим, расхожий мотив
vanitas, знакомый по аллегорическим изображениям с типичными
атрибутами в виде черепа (эмблема смерти), песочных часов
(быстротечность времени), древних книг (знания), монет (богатство).
45
260
говоря, в основе всякой репрезентации лежат исторически сложившиеся
нормы*.
Предлагаемая Шпагиным трактовка расходится с привычной системой
представлений. И дело не только в деформации тела. В отличие от
традиционного способа репрезентации изображение не только устраняется от
культурных стереотипов, но и снимает во многом существующие табу.
Состояние шока не имеет при этом ничего общего с макабрическими
сценами из сочинений маркиза де Сада: здесь не встретить ни некрофильских
сцен с возгласами типа «ах, какой прекрасный труп!», ни изощренных пыток,
ни изнемогающих молодых особ, которых осыпают побоями, а затем волокут
по подземельям и кладбищам. Здесь нет особых риторических приемов47.
Впечатление прежде всего достигается путем банализации сакрализованных
тем, противящихся, по определению, всякой банализации. В известном
смысле родовым понятием здесь оказывается смерть - физическая и/или
интеллектуальная. Но не в привычном понимании, а как отчуждение от
знакомого мира повседневности. Расподобление тела задается не только
застывшими конвульсиями, но и, что не менее важно, оппозитивным
характером вмещающего пространства. Недаром, оно воспринимается как
своего рода минус-пространство с остановившимся временем. Формируемый
образ, будь то старость, смерть или безумие, нельзя больше «обменять», т. е.
поместить в символическое отношение. Поэтому он становится абсурдным и
страшным.
В качестве спасительного решения можно, разумеется, прибегнуть к
символической интерпретации путем установления взаимодополнительных
отношений между телом и вмещающим его пространством. Простран* И даже отход от прежних норм, чем отличаются маргинальные формы
выражения, возводится в конечном итоге в норму. Средневековые пляски
смерти с содрогающимися в хороводе скелетами сменяются в
романтическую эпоху почти идиллическим образом влюбленной смерти,
назидательный смысл и ужасающие картины тления и разложения восхищением завораживающей красотой смерти, а заодно и сочетанием
Эроса и Танатоса, агонии и сладострастия. Отсюда романтические любовные
сцены при луне на фоне кладбищенского ландшафта, восприятие любовного
экстаза как агонии. Подробнее см. Ph. Aries, Essais sur l'histoire de la mort en
Occident du Moyen Age a nos jours, Paris, 1975.
Так, изображение ужасов войны нередко моделируется в искусстве по
принципу аналогии - путем установления отношений эквивалентности
между, допустим, группой солдат и стадом баранов (метафора с
47
метонимическим основанием). Или по контрасту - путем соположения
взаимоисключающих объектов - например, развороченных домов и невесты в
подвенечном платье (оксюморон). В фотографии Шпагина нет специальных
приемов. За исключением разве что случайно выхваченной детали вроде
нижнего белья на мертвом теле или боевых наград на впалой груди
престарелого инвалида.
261
ство формирует тело. На выстроенных в ряд железных койках анонимным
становится любое тело, как если бы его наделили, подобно прочему
имуществу госучреждения, инвентарным номером. В этом смысле тело такая же оприходованная вещь, как и койка, комплект постельного белья или
тумбочка. Более того, тело настолько сживается с пространством, а
пространство с телом, что вместе они образуют единый организм.
Но даже при таком истолковании трудно отделаться от вопроса, которым
задавался Ницше: можно ли заглядывать под кожу? И тем самым
отказываться от запретных зон, а заодно и от символических форм их
представления.
А. С. Волгина
Автопереводы Иосифа Бродского в свете коммуникативного подхода
Поэтический перевод - одна из наиболее тонких и сложных форм
межкультурной коммуникации. В цепи «автор - произведение - читатель»
появляется дополнительное звено - «переводчик», что приводит к
усложнению всей системы «литература» и зачастую становится причиной
смысловых сбоев. Посредник одновременно выступает в роли читателя и
соавтора, отправителя и получателя художественного текста. Автоперевод еще более сложный случай совмещения коммуникативных ролей.
Прекрасным примером такого рода являются поэтические автопереводы И.
Бродского.
Престижные литературные премии Великобритании и США, полученные
этим поэтом, исключают какие-либо сомнения в его языковой компетенции.
Волею судьбы И. Бродский достиг билингвизма. Он сам признавался в том,
что необходимость выбрать для творческого самовыражения какой-то один
из двух ставших для него равнозначными языков грозила бы утратой
рассудка.
В случае автоперевода читателем и интерпретатором произведения
выступает сам автор, что практически исключает возможность непонимания
текста переводчиком. Однако известно, что автопереводы Бродского не были
приняты многими англоязычными читателями и критиками. Очевидно,
произошел информационный сбой в канале межкультурной коммуникации.
Чтобы установить его место и возможные причины, представим тексты
Бродского в системе:
Основную задачу автоперевода (как и художественного перевода вообще)
можно определить как попытку создания адекватного оригиналу текста,
См.: В. Г. Зинченко, В. Г. Зусман, 3. И. Кирнозе. Система «литература...», с.
24. 262
48
который был бы способен вступить в системные связи с иноязычной
реальностью и лингвопоэтической традицией, а также со сформированным в
их русле иноязычным читателем. Связь эта должна осуществляться
посредством нового кода - переводящего языка. В процессе автоперевода
формируется некая вторичная авторская личность: поэт должен воспринять
собственное произведение как читатель и затем перетранслировать его при
помощи нового кода иноязычному читателю. Таким образом, в идеале
система должна выглядеть следующим образом:
Рассмотрим последовательно основные компоненты системы: «читатель»,
«код», «произведение» и «автор», уделяя особое внимание проблемам,
связанным с межкультурной коммуникацией, - взаимоотношениям
оригинальной и переводной частей системы. Разумеется, такое разделение в
значительной степени условно и мы должны будем постоянно учитывать все
компоненты и их системные связи, выдвигая на первый план один из них.
Проблема «читателя» здесь, видимо, должна решаться в первую очередь в
связи со специфическим взаимодействием автопереводных текстов
Бродского с русской и англосаксонской лингвопоэтической традицией.
Обзор критической литературы и количественный анализ метрики, строфики
и рифмы Бродского позволяет сделать вывод о том, что и на уровне прямых
цитат, и на уровне аллюзий, и на уровне формальной организации стиха
лирика Бродского прочно связана с русской поэтической традицией. Тонкие
семантические связи с предшествующей поэзией, ассоциации, организующие
ткань стиха Бродского, требуют если не рационального вскрытия, то
глубокого вчувствования - без этого понимание не состоится. Но уровень
традиционных тем, мотивов, художественных средств в произведениях
Бродского практически полностью потерян для англоязычного читателя.
Воспроизведение того, что стоит за текстом, ни в коем случае не сводится к
подбору лексических соответствий. Полностью же перенести сложную
структуру стиха в пространство иностранного языка невозможно. К тому же
ряд культурных концептов, реализованных в русской поэтической традиции,
вообще не свойствен носителям англосаксонской ментальное™.
Формальная сторона поэзии Бродского, даже точно воспроизведенная
аналогичными средствами английской просодии, не может быть адекватно
воспринята англоязычной аудиторией. Тяготение Бродского к строгой метричности принципиально чуждо англосаксонской поэтической традиции на
ее современном этапе. Семантический ореол метров в русской и английской
просодии различен. Точные, преимущественно женские рифмы Бродского не
263
вписываются в картину англо-американской поэзии XX века, в которой
превалирует нерифмованный стих. На ее фоне рифмы Бродского, по
свидетельству англоязычных критиков, ассоциируются в сознании
современных читателей с комической или детской поэзией.
Проблема «кода» в связи с автопереводами И. Бродского возникает как
проблема взаимоотношений русского и английского языков в восприятии
самого поэта. Бродский, высоко оценивая способность английского языка
точно и лаконично выражать мысли, вынужден был констатировать его
несостоятельность в изображении эмоций, тонких душевных движений, в
передаче эстетического и жизненного опыта, приобретенного в рамках иной
культуры. Бродский полагает, что английский уступает русскому и в
гибкости грамматической системы, и в разнообразии просодических средств.
Английский язык входит в художественный мир Иосифа Бродского как
деталь и поэтологическая возможность, открывающая инобытие русских
текстов, но он не может стать организующим принципом этого мира. В
системе «автор - произведение - читатель», центром которой являются
стихотворения Бродского, английский язык не может заменить русский в
функции кода, поскольку в представлении самого поэта он не эквивалентен
русскому как средство эстетической коммуникации.
Рассмотрение проблемы «произведения» предполагает анализ ряда
автопереводов Бродского, выявление значимых трансформаций текста. И
здесь исследователь неизбежно приходит к неутешительному выводу: из всех
аспектов, составляющих ткань русского стихотворения, вполне переводимым
оказался лишь заложенный в текстах повествовательный элемент. Значения,
скрытые в подтексте оригинала, выводятся на поверхность: английский текст
становится своеобразным комментарием к русскому и, как ни парадоксально,
способствует его пониманию. Но в то же время «буквальный» перевод
нередко приводит к разрушению метафорического строя стихотворения, ибо
в поэзии на первый план выходит не прагматическое значение отдельных
слов, а тонкие ассоциативные связи между ними, коннотации. В этом
отношении авторские метафоры оказываются в несколько лучшем
положении, нежели «метафоры языка», также широко используемые
Бродским и составляющие значимую часть образной структуры его
поэтических произведений. Так, в автопереводе стихотворения «То не Муза
воды набирает в рот» (1980) строки «И глазами по наволочке лицо /
растекается, как по сковороде яйцо...» переведены практически дословно и,
поскольку образ сугубо авторский, не теряют первоначального смысла. Даже,
возможно, в английском тексте острее чувствуется скрытая здесь метафора
слез: «The face spills its eyes all over the pillowcase» («лицо разливает свои
глаза по наволочке»). Но в переводе сравнение «like eggs in the frying pan»
(«как яйца на сковороде») выглядит необоснованным, поскольку у
англоязычного читателя не может возникнуть ассоциация, обусловленная
внутренней формой рус264
ского языка («на сковороде яйцо» - «глазунья» - «глаз»), а в английском
понятия «fried eggs» («яичница») и «eye» («глаз») не связаны. Возникающая в
третьей строфе стихотворения авторская метафора поцелуя («точно рыба воздух, сырой губой / я хватал что было тогда тобой») сохраняется в
переводе, но сравнение также разрушается: «like fish that gasps... my raw lip
was catching...» («как рыба, которая тяжело дышит, ... моя сырая губа
хватала...») - фразеологизму «хватать ртом воздух» не найден аналог,
приемлемый в данном контексте.
При переводе Бродский сталкивается с проблемой, сформулированной им в
эссе «Меньше единицы»: «язык отказывается воспроизвести негативные
реалии другой культуры». Так, в автопереводе стихотворения «Я входил
вместо дикого зверя в клетку...» (1980) тюремное «кликуха» уступает место
«nickname», звучащему, по выражению В. Полухиной, «почти нежно», а
«вороненый зрачок конвоя» (ср. «вороненая сталь», «черный воронок»)
превращается в «третий глаз часовых» («the sentries' third eye»), не
вызывающий и тени мысли о ночных арестах, одиночном заключении или
расстреле без суда и следствия. Убедившись в непереводимости реалий
советского социума, возникающих в тексте и в подтексте стихотворений,
Бродский зачастую отказывается от попыток «пересоздать» свои
произведения в рамках другой культурной традиции. Даже когда подобный
русскому феномен может быть найден в англосаксонском мире, Бродский
может пойти на неэквивалентную замену реалии, в результате чего
рождается новый смысл, а быть может, и бессмысленность.
Попытки сохранить метроритмический облик стихотворений провоцируют
значимые лексические трансформации текста, грамматические неточности,
обрекают поэта на многословие (многосложный характер русского словаря
позволяет девяти - четырнадцатисложной строке остаться лаконичной, в то
время как практически каждый лишний слог в английском означает введение
еще одной лексической единицы, что, в свою очередь, влияет на графический
образ стихотворения - массив текста значительно увеличивается). Очевидно,
что когда поэт решается пренебречь формой, произведение в целом
выигрывает. Так произошло, например, с автопереводом стихотворения
«Английские каменные деревни ...»(1977), где Бродский вопреки
обыкновению пожертвовал рифмой. Женская рифмовка сохранилась только в
первом катрене. Точная рифма, нарушенная в оригинале лишь единожды
(«молью - морю»), уступает место неточной («England - window», «fields kings»), популярной в английской поэзии «рифме для глаз» («tiles - fills») и
даже ассонансу («suit - sea», «East - blows»).
Эта уступка английской просодии позволяет сохранить образность,
коннотативный фон и лаконичность оригинала. Но чаще Бродский
предпочитает сохранить форму, казалось бы, в ущерб содержанию.
Объяснение этому можно найти в его философии языка (формальные
аспекты для него
265
гиперсемантичны). Однако отметим, что акустический облик стихотворения,
как ни парадоксально, в ряде случаев восстанавливается достаточно точно,
что свидетельствует об «абсолютном слухе» поэта. Так, например, в уже
упомянутом стихотворении «То не Муза воды набирает в рот...» Бродский
создает ощущение страстного, стремительного шепота при помощи
инструментовки на з, с, ч, ш, ц («Горячей ли тебе под сукном шести / одеял в
том садке, где - Господь прости -...»; «Я бы заячьи уши пришил к лицу, /
наглотался б в лесах за тебя свинцу...») и сохраняет принцип инструментовки
в автопереводе: «are you warm tonight under those six veils / in that basin of
yours whose strung bottom wails», «I would have hare's ears sewn to my bold
head». Для Бродского точность перевода означает, в первую очередь,
тщательное сохранение формы русского стихотворения. Лишь в этом случае,
по его мнению, перевод может быть адекватен русскому оригиналу. Но это
требование вступает в конфликт с выдвинутым самим же Бродским
принципом «не столько переводить, сколько воссоздавать для читателя
иноязычную литературу средствами отечественной языковой культуры». Ибо
перенесенные в иное культурное пространство метр, ритм, принципы
рифмовки также приобретают характер реалий чужой культуры. Парадокс
разрешается, если следовать рассуждениям самого поэта. Автоперевод, по
замыслу автора, не выполняет функцию самостоятельного произведения: он
лишь подталкивает англоязычного читателя к знакомству с исходным
текстом, направляет и облегчает восприятие, «вынуждает читателя
ориентироваться» на русский язык.
Если мы вновь соберем рассмотренные нами компоненты в единую систему,
то увидим, что она принципиально отличается от «идеальной» схемы
межкультурной коммуникации, приведенной в начале данного рассуждения
об англоязычном творчестве Бродского.
Автопереводы Бродского (П1) сохраняют многоуровневые связи с
русскоязычной традицией и реальностью, так и не став явлением англоамериканской культуры. Поэтические произведения Бродского даже в
переводе фактически ориентированы на русского читателя. Категория
читателя выпадает из коммуникативной цепи: англоязычный читатель не
связан с традицией и реальностью оригинала, а русскоязычный, способный
увидеть культурную и реальную основу, не владеет кодом перевода.
Следовательно, в любых условиях автоперевод следует относить к категории
«текстов на непонятных аудитории языках» - это один из немногих примеров
сообщений, транслируемых только по каналу «Я - Я», которые были
выделены Ю. М. Лотманом. Система как целое прекращает свое
существование.
Наиболее интересные, глубинные процессы происходят в подсистеме,
связывающей первичную (А) и вторичную (AI) авторскую личность,
оригинальное произведение (П) и автоперевод (Ш).
Вторичная авторская личность, осознающая себя переводчиком и
испытывающая потребность «раствориться» в первичной (что также является
266
частью авторской установки), в то же время обеспечивает поэту позицию
«остранения», возможность нового взгляда на собственный текст. К тому же
автоперевод являет собой некий прозаизированный вариант оригинала
(происходит вскрытие метафорического строя, возникает эффект
«комментария» к оригиналу, «пересказа поэзии прозой»). Английский язык
как дополнительный код также способствует «прозаизации» - он, по мнению
Бродского, самой структурой своей предназначен для изложения,
повествования, истолкования. Между автором и произведением образуется
коммуникация двух типов: непосредственная - эстетическая, и
опосредованная автопереводом - интеллектуальная. Удлинившаяся цепочка
позволяет поэту рационально осмыслить, понять некогда созданное им в
интуитивном порыве. Однако это понимание так и остается замкнутым на
самого' автора-переводчика.
В. П. Григорьева
Шотландское и английское в стихотворении Р. Фергюссона «Элегия на
смерть шотландской музыки»
Шотландский поэт Роберт Фергюссон (1750-1774) по праву считается
продолжателем традиций национальной шотландской поэзии. В своем
творчестве он ставил задачу возрождения шотландского поэтического языка,
не уступающего английскому. Фергюссон выступал защитником
национальной шотландской культуры, и в первую очередь поэзии и музыки.
Тема эта заявлена в «Элегии на смерть шотландской музыки»,
опубликованной в 1772 году в популярном эдинбургском журнале «Weekly
Magazine». Непосредственным поводом для создания произведения явился
запрет в стране на национальную музыку и одежду. Однако одновременно в
своем произведении поэт защищает «национальное шотландское слово», в
нем происходит столкновение «своего» и «чужого».
В рамках классического жанра элегии автор использует «новое слово»,
рожденное от взаимодействия не только двух языков, английского и
шотландского, но и двух традиций самой шотландской литературы. Следуя
за А. Рэмси, Фергюссон использует английское написание шотландских слов.
Опираясь на опыт средневековых шотландских поэтов, он попеременно
употребляет английские и шотландские слова для создания рифмы. Однако
при этом автор остается верен избранному языку - шотландскому диалекту:
при использовании английского написания рифма образуется с учетом
шотландского произношения.
Тему стихотворения задает эпиграф из комедии У. Шекспира «Двенадцатая
ночь». Речь идет о старинной мелодии, полюбившейся герою:
267
В тексте Фергюссона тот же глагол «to chant» (поэт - петь), что и у
Шекспира, используется по-новому. Важно употребление поэтического
языка в описании шотландской музыки, поскольку для поэта она не просто
народная мелодия, но и древняя поэтическая традиция, сама народная жизнь
(это и «мягкая, нежная мелодия», которая слышна за работой, ее поет на
танцах «нарядный хор», ее «воинственный гул» воодушевляет людей).
Подобно шекспировскому герою, Фергюссон хочет услышать старинную
задушевную мелодию. Однако высказывания Фергюссона имеют
пессимистическую окраску - «музыка мертва: поэт умер». Текст
непосредственно связан с событиями современной жизни. Традиционная
поэтическая форма отражает у Фергюссона конкретный эпизод шотландской
культурной жизни. В 1756 году умер ведущий шотландский композитор
XVIII века Уильям Макгиббон (Willam MacGibbon):
Теперь популярны «чужие мелодии»: «в чести заморские сонеты и странный
язвительный набор звуков из итальянских мелодий». Для автора, прекрасно
разбиравшегося в музыке, исполнявшего лучшие народные песни и баллады,
эти заморские мелодии кажутся чужими.
268
Mark it, Cesario; it is old and plain, The spinsters and the knitters in the sun. And
the free maids that weave their thread Do use to chant it.
Цезарио, послушай простота И старина. Вязальщицы и пряхи И
кружевницы за своей работой Поют ее.
Акт 2, сцена 4, пер. Д. Самойлова.
Фергюссон почти точно воспроизводит шекспировский текст, но местом
действия уже выступает Шотландия.
Nae lasses now, on simmer days, Will lilt at bleaching of their does; Nae herds on
Yarrow's bonny braes, Or banks of Tweed, Delight to chant their hameil lays,
Since music s dead.
Теперь ни девушки в летний день Не запоют весело за работой, Ни пастухи у
прекрасной Ярроу Или на берегах Твида Не заведут радостную песню,
гоня стада домой. Музыка мертва.
Macgibbon 's gone: Ah! waes my heart!
The man in music maist expert,
Who cou 'd sweet melody impart.
And tune the reed,
Wi ' sic a slee and pawky art;
But now he s dead.
Ушел Макгиббон. Скорбит мое сердце.
Великий музыки знаток,
Умевший передать ее нежную мелодию,
Игравший на свирели
Так озорно и лукаво.
Его уж нет.
Но остается живым язык. Фергюссон уравнивает в своем произведении
диалекты шотландского и английский, шотландское слово стоит рядом с
английским. Часто сопоставление двух языков проявляется в сочетании
шотландского со словом поэтического английского языка: «ilka nymph», «ilka
swain», «saft vernal breezes» - шотландские диалектные слова «каждый» (ilka),
«мягкий» (saft) стоят рядом с английскими поэтизмами «nymph», «swain»,
«vernal». Максимального эффекта автор достигает соположением двух слов,
в рамках одной строфы или даже строки. Они переводятся почти одинаково,
но обозначают в сознании шотландца или англичанина разные явления. Так,
слово «пастух» дано в стихотворении в двух вариантах: шотландское «herd»
и английское слово поэтического стиля «swain». В роли дуплетов выступают
все части речи: глаголы, прилагательные, существительные - bum (англ.) hum (шотл.) (гудеть, жужжать); dolefu' (англ.) - dowei (шотл.) - печальный,
меланхоличный; banks (англ.) - braes (шотл.) - берега, склоны (реки). Поэт
дает шотландские варианты «dowie» или «braes» так, как они даны в текстах
шотландских средневековых поэтов; шотландское «braes» по-прежнему
противопоставлено «banks», как это было в выражении «banks and braes»
(«берега и кручи»).
Даже само слово «волынка», главный инструмент народного оркестра,
дважды и по-разному обозначено в тексте: и по-английски «bagpipe», и
традиционно по-шотландски «Pibrachs». Неслучайным кажется употребление
рядом двух однокоренных слов: «to chant» (петь) и «chaunter (chanter)»
(волынка, верхний голос волынки). Эти слова объединены одним смыслом,
отражающим глубокую связь: «волынка - музыка, мелодия». Для
шотландского поэта важно описать то, что стоит за ее мелодией, звуками.
Н. Д. Зу сман
«Свое»
и
«чужое»
в
преподавании
курса
общего
фортепиано
Преподавание общего фортепиано в вузе и музыкальном училище
предполагает подготовку теоретиков, дирижеров, вокалистов, струнников,
народников и т. д. по данному профилю. Специфика обучения таких
студентов игре на фортепиано заключается в том, что у них в отличие от
пианистов отсутствуют устойчивые фортепианные навыки, несмотря на
многолетний музыкальный опыт. Низкая техническая подготовка приводит к
тому, что фортепианную литературу они воспринимают как «чужую».
Возникает необходимость в компенсации. Так, например, работая со
студентами-дирижерами над плавным соединением двух аккордов, второй из
которых приходится на слабую долю (восьмой такт скерцо из 2 сонаты Л. ван
Бетховена, ор. 2 или в заключительном такте финала той же сонаты),
недостаточно объяснить, как этого добиться чисто технически. Но стоит
только напомнить о плавном соединении двух аккордов при хоровом пении,
как тотчас преодолеваются все
269
специфические фортепианные трудности. Движения студента становятся
гибкими, а инструмент звучит мягче. Иногда бывает достаточно просто
сказать: «Возьмите аккорд как бы на «снятие» руки», - и результат не
заставляет себя ждать. Этот прием можно использовать, например, работая
над завершающими аккордами фортепианной фуги М. И. Глинки a-moll.
Следующий пример затрагивает проблему перекодировки жеста. Если
сравнить жесты дирижера и пианиста, то окажется, что это принципиально
разные языки, имеющие все же и моменты сходства. На существенную, хотя
и неполную, аналогию между движениями пианиста и дирижера указывал
известный педагог Л. В. Николаев. Очевидно, что жест дирижера адресован
прежде всего исполнителям49. Лишь во вторую очередь он предназначен для
публики. Воздействующий непосредственно на публику, жест пианиста не
имеет столь всеобъемлющего значения. Не являясь чисто технологической
необходимостью, он также несет в себе определенную эмоциональносмысловую нагрузку. Есть моменты сходства и в самом характере движений
пианиста и дирижера. Пианист уподобляется дирижеру, когда ему, например,
нужно определенным четким жестом снять последние аккорды в конце
первой части Третьей, Пятой, или, скажем, Седьмой сонаты Бетховена. Этот
прием характерен для ранних сонат композитора. В таких случаях важно до
конца сохранить собранный волевой характер музыки, не расслабляя
внимание слушателей. Преодолевая эту техническую трудность, следует
попытаться вызвать у студента-дирижера ассоциации с хорошо знакомым
ему волевым дирижерским жестом снятия звучания всего оркестра. Как
правило, студент это быстро понимает и начинает играть аккорды собранно.
Еще одним примером переноса жеста может служить исполнение начала
коды «Аппассионаты» Бетховена. Важен сам момент перехода к коде. Долго
угасает последний доминантовый аккорд предшествующего раздела
(пианиссимо). Но уже через мгновение он должен повториться в совершенно
ином характере. Мотив судьбы, сперва затаившийся, врывается яростно и
неистово. Чтобы передать эту внезапную смену характера, нужно не только
психологически перестроиться, но и выразить новое состояние в жесте.
Исполнитель сначала «замирает» на последнем тихом аккорде, а затем
концентрирует всю свою волю в упреждающем четком жесте. И лишь потом
звучат первые аккорды коды (фортиссимо). Этот чисто дирижерский прием,
обозначенный у Г. Деханта термином «предэнергизация», помогает
исполнителю и слушателю понять суть происходящего. Аналогия между
дирижерТак, размышляя о главных функциях дирижерского жеста, профессор Г.
Дехант выделяет следующие: «...достижение согласованности в отношении
темпа, динамики, артикуляции, фразировки...» См.: Герман Дехант.
Дирижирование. Теория и практика музыкальной интерпретации / Пер. с
нем. под ред. В. Г. Зусмана, Н. Д. Зусман. Нижний Новгород, 2000, с. 47.
49
270
ским и фортепианным жестом дает ключ к интерпретации подобных
эпизодов.
Говоря о других случаях взаимопроникновения специфических приемов
исполнительства, отметим использование вокального дыхания в работе над
фортепианной фразировкой. Этот прием часто применяли выдающиеся
педагоги профессора А. Б. Гольденвейзер, Г. Г. Нейгауз, Л. В. Николаев, Б. С.
Маранц, Т. Куллак, К. Мартинсен, М. Лонг и многие другие. Вспоминая
своего учителя по фортепиано Т. Куллака, известный немецкий пианист и
педагог К. Мартинсен приводит его знаменитое высказывание: «Мальчик,
звук, звук! (...) Твой мизинец на правой руке должен быть подобен
итальянской примадонне»50. Иногда достаточно попросить студента напеть
ту или иную инструментальную мелодию, и он сразу правильно строит фразу
на рояле (например, при работе над пьесами П. И. Чайковского
«Подснежник», «Осенняя песня», «Святки» из цикла «Времена года»). Его
рука непроизвольно начинает «дышать», а фраза становится живой и
естественной.
Концепты «своего» и «чужого» в разных видах музыкального
исполнительского искусства образуют своеобразный круг. При правильных
методических установках «чужое» становится «своим».
К. Ю. Кашлявик Мориак и Клодель
Современники и во многом единомышленники Франсуа Мориак (1885-1970)
и Поль Клодель (1868-1955) оба стали классиками европейской литературы
XX века.
Определив основную проблематику своего творчества как связи: Человек и
Бог, Человек и Совесть, Человек и Любовь, Мориак, по собственному
признанию, стал не столько католическим писателем, сколько католиком,
пишущим романы. В обширном наследии нобелевского лауреата именно
романы получили наивысшую оценку. В творчестве Ююделя самую весомую
часть составили его драмы.
Сопоставление женских образов (Терезы Дескейру) и Синь де Куфон-тэн из
драматической трилогии Клоделя оказывается возможным благодаря
идейной близости авторов-католиков. Оба автора ищут характеры,
способные к мучительному выбору между добром и злом, благодатью и
грехом, свободой и смирением. Для обоих художников главной остаётся
тайна зла, проникающего в самые высокие сферы человеческой души и
затрагивающего свободу, оборачивающуюся преступлением. У обоих в
трактовке страсти
м
К. Мартинсен. К методике фортепианного обучения. // Выдающиеся
пианисты-педагоги о фортепианном искусстве / Вступ. статья, сост., общ.
ред. С. М. Хентовой. М. - Л., 1966, с. 198. Сходные мысли высказывают
также А. Б. Гольденвейзер, Л. В. Николаев, М. Лонг. См.: Выдающиеся
пианисты-педагоги о фортепианном искусстве... с. 107; 131; 222.
271
и свободы ощутимо влияние Достоевского. Это внутренняя драма в душе
человека у Клоделя и Мориака разыгрывается в рамках семьи.
Сближает Мориака и Клоделя и тот внутренний драматизм, который
сказывается в диалогичности художественного мышления. Диалогичность
обоих образов есть результат духовного движения героинь, стремящихся к
полноте самосознания (M. M. Бахтин).
У Мориака образ грешницы Терезы объединяет пять произведений - два
романа, две новеллы и набросок. У Клоделя трилогия Куфонтэнов состоит из
драм «Залог», «Чёрствый хлеб», «Униженный отец». Центральный образ,
Синь де Куфонтэн, появляется лишь в первой пьесе, которая, однако, даёт
импульс к созданию всего цикла. Это движение прослеживается уже на
событийном уровне. Синь предстаёт «библейской прародительницей».
Тереза Дескейру остаётся центральным персонажем всех частей пенталогии.
Не менее существенным представляется глубинный уровень, позволяющий
сопоставить Терезу Дескейру и Синь де Куфонтэн. Это уровень, отсылающий
к проблематике Нового Завета, к мысли о возможности святости самых
грешных. В плане литературной традиции эта линия Ф. М. Достоевского, у
которого герою, прежде чем подняться, нужно упасть. Христианская
проблематика открывает возможности сопоставления разных образов и даже
разных родов литературы.
Л. В. Кузьмичева
Рецепция «Кукольного дома» X. Ибсена в Англии: переводы Т. Уэбера и
У. Арчера
Рецепция (восприятие) художественного произведения не всегда состоит
только из двух звеньев: отправитель - получатель (или автор - читатель).
Вхождение X. Ибсена в английскую культуру конца XIX века не могло
обойтись без «третьего звена»: без усилий переводчиков (Э. Госса, К. Рэй, X.
Ф. Лорд, У. Арчера), каждый из которых задался целью максимально точно
передать своеобразие произведений великого норвежского драматурга.
Переводы «Кукольного дома» (Et Dukkehjem,1879) с датско-норвежского на
английский стали не просто поиском языковых соответствий, но
интерпретацией текста представителями иной культурной среды, случаем
межкультурной коммуникации. Сравнение двух переводов «Кукольного
дома» Томаса Уэбера (Tomas Weber) и Уильяма Арчера (William Archer)
позволяет проследить, как по-разному осмысливаются викторианские
концепты.
«Кукольный дом» Т. Уэбера в 1880 году был первым переводом пьесы на
английский язык. Его работа над этим произведением Ибсена больше
напоминала хороший подстрочник. Но заслуга Уэбера заключалась прежде
всего в том, что он вызвал ответную реакцию Арчера, который сначала
разразился гневной статьей «Ибсен и как его переводят» (Ibsen as He is
Translated), а потом и сам взялся за перевод.
272
Уэбер очень точен в своём переводе. Но то, что могло быть преимуществом,
стало недостатком, так как, по мнению Арчера, Ибсена нельзя переводить
буквально. Буквализм Уэбера отсекает символику и подтекст, что влечет за
собой трансформацию жанра. В результате «Кукольный дом» превращается в
семейно-бытовую драму.
При сравнении переводов Уэбера и Арчера нетрудно заметить, что Уэбер,
передавая смысл фразы, игнорирует оттенки смысла. Когда Уэбер выбирает
«gnawing» (глодать, грызть)5', а не «nibbling» (грызть, обкусывать)52(4), у
читателя разрушается ассоциация с образом Норы-белочки. Уэбер
ориентируется не на внутреннюю логику ибсеновского текста, а на
викторианского читателя.
Интересна реплика Норы о том, что она «прежде всего человек» (Jeg er
fremste et menneske)5'. Уэбера выбирает вариант - «man» (I am first of all a
man) (141). Арчер отказывается от «man», останавливаясь на «human being»
(Before all else I am a human being) (147). В переводе Уэбера Нора хочет стать
наравне с мужчиной, кроме того, английское «men» созвучно норвежскому
«mann» (мужчина, мн. ч. menn.), но Ибсен употребляет «menneske» (человек),
существительное, принадлежащее к среднему роду (исторически - ske суффикс общего рода), который имеет артикль «et» - указывающий на
нейтральность в отношении различия пола. И поэтому Арчер точнее Уэбера
передаёт значение норвежского «et menneske», используя английское «human
being».
Заключительную реплику Норы о совместной жизни, которая должна стать
«подлинным браком» (At samliv mellom oss to kunne bli et ekteskap) (154),
Уэбер пытается передать максимально близко к тексту оригинала (That
cohabitation between you and me might become a matrimony) (142). Для этого
он искусственно создаёт английские слова, калькирующие норвежские
(например: англ, «cohabitation», нор. «samliv», рус. сожительство). Такие
окказиональные новообразования в переводе Уэбера Арчер остроумно назвал
«уэберизмами» (weberisms) (141).
Подлинный брак (ekteskap) Уэбер переводит как «matrimony» - супружество,
однако общий корень со словами «matron» (мать семейства), «matri-arch»
(woman head of a family or tribe) рождает ассоциацию с доминированием
женщины. Можно предположить, что в контексте 80-х гг. XIX века, когда
власть королевы Виктории была абсолютной, слово «matrimony» в переводе
Уэбера вызывало ассоциации с основными ценностями викторианского
общества.
Известно, что Арчер был поклонником и знатоком поэзии лейкистов, в
частности Вордсворта. Заключительная реплика Норы стала для Арчера
камнем
Н. Ibsen: the Critical Heritage. / Ed. by M. Egan. N. Y., 1972, p. 135. В
дальнейшем страницы указываются в тексте.
51
Н. Ibsen. A Doll's House. / Translated by W. Archer. L., 1891, p. 4. В
дальнейшем страницы указываются в тексте.
52
H. Ibsen. Et Dukkehjem. Trondheim. 1998, p. 89. В дальнейшем страницы
указываются а тексте.
53
273
преткновения. Как бы смущаясь от того, что совместную жизнь мужчины и
женщины Ибсен называет «сожительством», Арчер заменяет это слово на
целомудренное «communion» (духовное общение) (154). Изменяя
ибсеновский текст в соответствии с духом викторианской эпохи, Арчер
искажает не только слова. Уходит идея Ибсена о настоящем, «не кукольном»
браке (ekte - норв. подлинный, реальный).
Оба переводчика, каждый по-своему, исказили ибсеновский текст. Буквализм
и пересоздание - две крайности рецепции в переводе - сходятся.
А. Е. Лобков Образ Иова в романе И. Рота «Бунт»
Большинство произведений австрийского писателя Йозефа Рота (1894-1939)
можно рассматривать как единый текст, внутри которого выделяются два
больших цикла. Первый связан с библейской тематикой, второй посвящен
«ушедшей» Австро-Венгерской монархии. Вечное и временное у Рота тесно
переплетаются, принципиально расходятся и сближаются друг с другом.
Роман «Бунт» является первым романом «библейского цикла» Рота. Он
объединяется рядом символических образов, лейтмотивов, концептов,
главным из которых можно считать структурный инвариант «Иов»,
просматривающийся в следующих произведения: «Бунт» («Die Rebellion»,
1924), «Иов» («Hiob», 1930), «Тарабас, странник на этой земле» («Tarabas.
Ein Gast auf dieser Erde», 1934), «Левиафан» («Der Leviathan», 1934/40), «Сто
дней» («Die Hundert Tage», 1936), «Исповедь убийцы, рассказанная однажды
ночью» («Beichte eines Moerders, erzaehlt in einer Nacht», 1936), «Ложная
мера» («Das falsche Gewicht», 1937), «Легенда о святом пьянице» («Die
Legende vom heiligen Trinker», 1939). С ветхозаветной Книгой Иова цикл
связывают единые темы и мотивы: справедливости, веры, испытания и
воздаяния.
Огромное влияние на творчество Рота оказал Ф. М. Достоевский, в
творчестве которого образ Иова один из самых ярких54. Известный австрийИзвестно, что Ф. М. Достоевский высоко ценил Книгу Иова, которую знал
с детства. А. Г. Достоевская вспоминает слова мужа: «Читаю книгу Иова, и
она приводит меня в болезненный восторг, бросаю читать и хожу по часу в
комнате, чуть не плача... Эта книга, Аня, - странно это - одна из первых,
которая поразила меня в жизни, я был тогда почти младенцем!» А. Г.
Достоевская. Воспоминания. М., 1987, с. 346. Упоминания о книге Иова мы
встречаем, например, в центральных романах Ф. М. Достоевского «Братья
Карамазовы», «Подросток», «Бесы». С. Цвейг отмечает схожесть судеб
ветхозаветного героя и Ф. М. Достоевского: «Вечно он должен бороться с
ангелом, как Иаков, восставать против Бога, и вечно смиряться, как Иов».
Судьба Достоевского «не разрешает ему жить беспечно, лениво, - вечно он
должен ощущать присутствие любящего и потому карающего Бога». С.
Цвейг. Три мастера: Бальзак - Диккенс - Достоевский / Пер. П. Бернштейна. М., 1992, с. 67. Об образе Иова у Достоевского смотри также: В. Ляху. О
влиянии поэтики Библии на поэтику Ф. М. Достоевского // Вопросы
литературы. № 4. - М., 1998, с. 129-143.
54
274
ский писатель С. Цвейг тонко подметил «карамазовскую» составляющую
души И. Рота, говоря тем самым о родстве двух трагических личностей,
судьбы которых он уподобляет судьбе Иова".
Образ Иова - центральный для библейского цикла Рота - в романе «Бунт»
возникает лишь опосредованно. Само название романа, на первый взгляд,
противоречит основной концепции библейского образа. Как известно,
ветхозаветный Иов, верящий в справедливый божественный миропорядок,
стойко принимает удары судьбы. Герой Рота, Андреас Пум, также верит в
справедливого Бога и повторяет, в сущности, путь библейского персонажа.
При этом испытания, выпавшие на долю Пума, излагаются на современном
материале. Действие романа, по всей видимости, происходит в Вене после
Первой мировой войны. Характерная черта этого времени - множество
инвалидов на улицах, протестующих против бедственного положения.
Главный герой романа, Андреас Пум, потерявший во время войны ногу и
получивший крест, продолжает верит в справедливого Бога, раздающего
увечья и награды по заслугам. Современный Иов Рота обделен изначально.
Тем примечательнее его вера. Он доверяет правительству, «которое
находится над людьми, как небо над землей. Все, что исходит от него, может
быть добрым или дурным, но всегда великим и могущественным,
неисследованным и непостижимым, хотя иногда понятным и для простых
людей»56. Всех тех, кто не признавал Бога, императора, отечество,
правительство, Андреас называет «язычниками».
Его надежды на место смотрителя музея или сторожа парка перечеркивает
наступивший «непорядок» - революция. Андреас предпочитает не
вмешиваться в происходящие события, считая их уделом «умных людей».
Вскоре инспекционная комиссия распускает инвалидов из госпиталя по
домам, лишь немногим из них, тем, кто страдает от постоянного
нервического озноба (Zitterer), выдается «лицензия», разрешающая играть на
шарманке. Андреас, которого при виде комиссии охватила сильная дрожь,
эту лицензию получает. «Случилось чудо! Случилось чудо!» - думает он про
себя.
С. Цвейг, близкий друг И. Рота, сравнил его судьбу с судьбой библейского
персонажа: «он своими руками разорвал себе грудь», открыв миру свое
сердце, «удивительное сердце художника; чтобы утешить, чтобы исцелить
себя, он пытался перевоплотить случайную, личную судьбу в вечный и вечно
обновляющийся символ; думая и раздумывая над тем, за что судьба так
немилосердно поразила его, именно его, который никому в жизни не сделал
зла, который хранил смирение и кротость в годы нужды и не преисполнился
гордыни в мимолетные годы счастья, он, должно быть, не раз вспоминал о
другом человеке одной с ним крови, о том, кто в отчаянии бросил Богу тот
же вопрос: за что? За что меня? За что именно меня?» С. Цвейг. Йозеф Рот /
Пер. С. Фридлянд // С. Цвейг. Собрание сочинений: В 7-ми тт.: Т. 7. М., 1963,
с. 470.
55
J. Roth. Die Rebellion // Joseph Roth Werke. Bd. IV. Koeln, 1989, S. 245. В
дальнейшем цитаты из данного романа будут даны указанием страниц в
тексте.
56
275
Он снимает угол у безработного Вилли, зарабатывая на пропитание игрой на
шарманке, мечтает жениться. Он знакомится с вдовой Катариной Блюмих,
встреча с которой меняет его жизнь. Проснувшись на следующий день, он
впервые после долгого времени тщательно одевается, стоя перед зеркалом,
до блеска натирает свой крест, аккуратно причесывается. Затем отправляется
в парикмахерскую, чтобы тщательно побриться. Преобразившийся Андреас
идет с шарманкой по городу, и деньги словно дождем сыплются на него. Он
больше не сомневается, что «одновременно с вдовой Блюмих в его жизнь
вошло счастье» (263).
То, что вдова из тысячи инвалидов выбрала его, заставляет Андреаса
уверовать в собственную избранность: «Подобные вещи не случаются
каждый день, это - необычные случаи, это - чудо» (267). Он женится на
Катарине, они покупают ослика и тележку для шарманки. Образ осла вводит
в повествование мотивы Нового Завета, сложно соединяющиеся с
ветхозаветной основой повествования.
Но счастье Андреаса недолговечно. Его испытания начинаются после
уличной ссоры, в результате которой у него отбирают лицензию.
Униженный, Андреас идет домой, пытаясь найти утешение у жены. Узнав о
потере лицензии, Катарина приходит в ярость. Так рушится семейное счастье
Андреаса. Примечательно, что ненависть, которая терзает Андреаса, не
поддается объяснению, хотя «она, вероятно, уже давно покоилась в нем,
сокрытая смирением и набожностью» (282). Боль и ненависть выводят его из
равновесия (rauben die Besinnung), ненависть охватывает его, так что он
начинает дрожать (zittern). Объяснение этой ненависти лежит в духовном
ослеплении Андреаса, что он поймет лишь позднее.
Андреас проводит ночь в сарайчике вместе с ослом. Сквозь щелку сарая
виден кусочек неба, который напоминает о бесконечности. Героя мучают
вопросы: «Жил ли Бог за звездами? Видел ли он печаль человека и не
шелохнулся? Что происходило за холодной синевой? Восседал ли тиран над
миром, и его несправедливость была неизмеримой, как его небо? Почему он
наказывает нас неожиданной немилостью? Дали ли мы ему повод мстить
нам?» (290)57. Андреас пытается понять, в чем его грех, но не находит ответа.
Очевидно, что в Книге Иова этому эпизоду в романе Рота соответствует
«вопро-шание» библейского героя (гл. 13). У Рота «означающее»
одновременно соЗдесь хочется напомнить о рассказе-притче «Авдий» (1843) А. Штифтера,
сильно повлиявшего на творчество Рота. У Штифтера также звучит вечный
вопрос: «За что все это?», дающий повод к «невеселым размышлениям о
провидении, судьбе и конечной причине всех вещей». Еврей Авдий, вариант
Иова, пройдя сквозь многочисленные лишения и несчастья, лишается
рассудка; погружаясь в безмолвие, он без устали глядит на солнце, являя тем
самым немой укор небесам. A. Stifter. Abdias // A. Stifter. Der Hagestolz.
Erzaehlungen. Kehl, 1994.
57
276
относится и расходится с «означаемым». Так возникает в романе
символический план. Если риторика вопрошания сближает роман и его
источник, то топос «пустых небес» разводит их. В романе Рота, как и в
произведениях Ницше, Бог удалился и не отвечает людям. Тем самым
«означающее» отрывается от «означаемого». «Пустые небеса» - один из
центральных концептов европейской культуры первой трети XX века.
Андреас сталкивается с миром чиновников, в котором господствуют
бюрократия и равнодушие. Он получает повестку в суд. В тот день, когда
Андреасу надлежало прийти в суд, за ним заходит полицейский, который
должен отвести Андреаса в участок для дачи показаний. Андреас в
предчувствии несчастья идет в полицию, где пытается предъявить повестку в
суд. Так сталкиваются две разные инстанции, которые обе имеют право
заниматься одним и тем же делом. Не зная законов, Андреас и не
догадывается, «что хорошо смазанные колеса этой машины иногда особенно в случае мелких дел - вращаются независимо друг от друга и
каждое из них перемалывает жертву, которую им предоставил случай»
(296)58. Здесь явно проглядывает тема испытания, связывающая героя Рота с
ветхозаветным Иовом. Андреасу надлежит быть перемолотым (zermahlen).
Испытания продолжают преследовать Андреаса, попавшего в полицейский
участок. Окончательно потеряв лицензию, он становится «язычником». Он
никого «не ограбил, но он потерял Бога». Выйдя из камеры, Андреас не
узнает мир, «словно его заново выкрасили и отремонтировали». Он
поднимает в отчаянии глаза к небу, стараясь убежать от «сумасшествия
земли». Небо, которое виделось Андреасу «бессмертно чистой синевы»,
ясным «как мудрость божья», сегодня предстает изменившимся. Обрывки
облаков соединяются в искривленные лица. В небе веют гримасы. Страшные
«рожи» корчит Бог.
Андреас осознает, что жил в ослеплении, не зная ни себя самого, ни мир: «Я
преклонялся пред законами страны, потому что верил, что их выдумал более
великий разум, чем мой, и что они исполняются великой справедливостью во
имя Господа Бога, сотворившего мир. Ах! Мне пришлось прожить больше
четырех десятилетий, чтобы осознать: я был слепым при свете свободы, и
только теперь понял это во мраке темницы» (316). Андреас постигает
механизм земной власти: «Как пауки сидят власти, поджидая нас в
Образ вращающихся колес встречается и в других произведениях Рота.
Так, в романе «Циппер и его отец» (1928) рассказчик ощущает «закон мира»:
«Я слышал проворный, точный, безжалостный, слаженный ход колес, из
которых состоит механизм судьбы». J. Roth. Zipper und sein Vater // Joseph
Roth Werke. Bd. IV. Koeln, 1989, S. 543. В романе «Сто дней» (1936)
вращающиеся колеса кареты императора Наполеона отстукивают слова: «Он
- Иов, он - Иов, он - Иов!». J. Roth. Die Hundert Tage // Joseph Roth Werke. Bd.
V. Koeln, 1989, S. 797.
58
277
тонко сплетенной паутине предписаний, и это только вопрос времени, когда
мы станем их добычей... Правительство, как теперь стало известно, не
является чем-то далеким, находящимся высоко над нами. Оно имеет все
земные слабости и никакого контакта с Богом» (310). Здесь явная перекличка
с романом И. Рота «Иов». Главный герой этого позднего романа после
постигших его несчастий восклицает: «Я был сумасшедшим. Более
шестидесяти лет я был помешан, теперь - нет.... Я хочу сжечь Бога»59.
Здесь необходимо напомнить о различных трактовках праведности и суда в
Ветхом и Новом Заветах. В Ветхом Завете слово праведный имело значение
законопослушный, т. е. следующий закону Моисееву. В Новом Завете смысл
слова претерпевает изменение: праведный - уверивший в Бога истинного:
«Ибо мы признаем, что человек оправдывается верою, независимо от дел
закона» (К Римлянам 3, 28), «Потому что делами закона не оправдается перед
Ним никакая плоть; ибо законом познается грех» (К Римлянам 3, 20). Тема
закона (праведности) связана с темой суда, обе они являются сквозными для
Библии. Но в Новом Завете тема суда связана с мотивом прощения. В
Евангелии от Иоанна (12, 47) сказано: «Ибо Я пришел не судить мир, но
спасти мир».
В тюрьме Андреас общается с птичками и даже пишет прошение, чтобы ему
разрешили кормить их. «Он обращался к ним молча, его сердце говорило со
зверями, его губы не двигались. Мои маленькие милые птички, долгие
десятилетия я был чужд вам, равнодушен, как к желтому конскому навозу
посреди улицы, которым вы кормитесь... Я не знал, что вы можете
испытывать голод. Я не догадывался, что люди, подобные мне, испытывают
голод. Я не знал, что такое боль, хотя я был на войне и потерял ногу ниже
колена. Я, наверное, не был человеком. Или сердце мое дремало...» (31 б) 60.
Эпизод с птичками является одним из ключевых в романе. Здесь вновь
соединяются
идеи
Ветхого
и
Нового
Завета.
Подобно
«трансцендентальному» переживанию природы Франциском Ассизским,
видевшем во всех тварях своих братьев и сестер, птички в романе Рота символ божеского мира. Употребление уменьшительно-ласкательного
обращения «маленькие птички» (kleine, liebe Voegel) является значимым. С.
С. Аверинцев отмечает, что для раннесредневековой сакральной
словесности, как и для Нового Завета, было характерно обилие
уменьшительных форм: «Уменьшительные формы снижают речь, делая ее
более скромной, и одновременно смягчают ее, делая ее более ласковой. За
ними может стоять целое мировоззрение - "каратаевJ. Roth. Hiob //Joseph Roth Werke. Bd. V. Koeln, 1989, S. 102. 60Ср.:
Поучения старцы Зосимы: «Будьте веселы как дети, как птички небесные»,
отсылая нас к Евангелию от Матфея (18: 2-3; 6: 26). Единственное спасение «сделать себя ответчиком за весь грех людской». Ф. М. Достоевский. Братья
Карамазовы: Т. I. М., 1994, с. 377.
59
278
ское" мировоззрение тех, кто чувствует себя людьми тихими, людьми
маленькими, с недоверием относясь к "бойким", а того пуще "важным"»".
Ан-дреас окончательно порывает с «умными людьми».
Герой выходит из тюрьмы постаревшим, но в душе его просыпается новая
надежда. Хотя он и был «седым калекой, упорство не покидало его.
Обреченный на смерть, он продолжает жить, чтобы бунтовать против мира,
против властей, против правительства и против Бога» (318).
Судьба Андреаса типична. Путь множества людей предстает в романе как
бесконечная череда страданий, словно кто-то зло смеется над ними. Поэтому
в своей последней речи перед Судией Небесным Андреас Пум перечисляет
все неправды и насилия, которые творятся в мире, говорит об увечных,
голодных, обиженных. Ветхозаветный Иов говорит: «Вот, я завел судебное
дело: знаю, что буду прав» (гл. 13). Обвинения Андреаса схожи с
обличениями Иова: при всех насилиях и притеснениях на земле «Бог не
воспрещает того» (гл. 24). В романе «Иов» Мендель Зингер также
произносит кощунственные речи, направленные против Бога: «Бог жесток, и
чем больше Ему повинуешься, тем строже он относится к тебе. Он
всесильнее всесильных, ногтем своего мизинца Он может покончить с ними,
но Он не делает этого. Он охотно уничтожает лишь слабых. Слабость
человека возбуждает в Нем силу, а послушание будит злобу. Он громадный,
жестокий исправник. Если ты следуешь его законам, то Он говорит, что ты
следовал им сугубо к своей выгоде. А если ты нарушишь всего однуединственную заповедь, то Он напустит на тебя сотню кар. Захочешь Его
подкупить, он привлечет тебя к суду. Обойдешься с ним честно, Он будет с
нетерпением ждать подкупа. Во всей России не сыщешь более злого
исправника!»62 Пум и Зингер - варианты образа Иова.
Несмотря на кощунственные речи пред лицом Всевышнего, Андреас
предельно искренен. Обличая ложные лики Бога, герой старается найти Бога
подлинного. Поэтому не случайно его обращение к Богу на «Ты»,
подразумевающее «живое» общение.
Прямые параллели с книгой Иова справедливы лишь до определенного
предела. Разногласие связано, например, с различными трактовками темы
плоти и духа. В начале Андреас предстает перед нами «здоровым телом и
духом, словно привитый против страданий и прегрешений». После
множества испытаний и страданий, свалившихся на него, Андреас мечтает
умереть, поскольку знает, что «мертвые не испытывают боли, потому что они
не имеют тела, а состоят только из души». Здесь явно просматривается
новозаветная концепция, согласно которой в человеке подлинной ценностью
является дух, а плоть рассматривается как «тюрьма». В этом сказывается
глубокое отличие между ветхозаветным Иовом и Андреасом, поскольку Иов
получает
С. С. Аверинцев. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1997, с. 184185.
61
62
И. Рот. Иов / пер. Ю. И. Архипова. М., Текст, 1999, с. 177.
279
воздаяние в земной жизни. Андреас же стремится к потустороннему
(Jenseits): «Его душа устремлялась в вечность, где чувствовала себя как
дома» (327). Важная деталь: после смерти тело Андреаса попадает в
анатомический институт63. Тело Андреаса получает таинственным образом
73-й номер, такой же, который носил арестант Андреас. Тройка,
встречающаяся в романе в виде различных комбинаций, - три сокамерника,
судья и двое помощников, распятие и две свечи, - число святой Троицы и
символ всего духовного. Семерка (4 + 3) - человеческое число, союз двух
природ, духовной (3) и телесной (4). Если рассматривать число 73 как
сакральное, то оно предстает символом преобладания духовного над
телесным (две тройки над четверкой), символом освобождения духа из
телесного, земного «заключения». Но это отличие не снимает и глубинного
сходства. Страдание Андреаса Пума, обозначенное в категориях своего
времени и связанное с австрийской мен-тальностью, имеет тот же
символический смысл, что и в ветхозаветной книге. Бог у Рота убеждается в
искренности бунта, т. к. герой искренне верит. Веру, а не слова оценивает
Бог. В «индивидуальной мифологии» Рота «бунтарство» означает
богоискательство, а бунтующий человек открывается как современный Иов.
Слова давно уже ничего не означают. Неизменным остается лишь смысловой
импульс, обращенный к «означаемому»: двойному контексту Ветхого и
Нового Завета. Именно между этими двумя полюсами, конкретными и
видимыми обстоятельствами жизни, с одной стороны, и ее бытийным
смыслом - с другой, располагается то поле, которое позволяет искать
сходство между всемирно значимым образом Иова и определенным
персонажем Андреасом Пумом.
Н. В. Лобкова
Проблема игры в романе Джона Фаулза «Волхв»
Джон Фаулз в предисловии ко второму изданию романа «Волхв» (1978)
настаивает на том, что это «не кроссворд с единственно возможным набором
правильных ответов...»64. Автор настаивает на игровой природе своего
романа. Одновременно он дает понять, что категории игры он придает
онтологическое значение, так как это название отсылает к одноименной
главе «Аристоса», в которой ситуация «игры в бога» мыслится как
универсальный закон бытия65.
Героиня новеллы «Слепое зеркало» (1925) бросается в реку, и ее тело
также попадает в анатомический институт. «Никто не знал, что она хотела
попасть на небо, а бросилась в воду. Она разбилась (zerschellen) о мягкую
лестницу из пурпуровых и золотых облаков». J. Roth. Der blinde Spiegel //
Joseph Roth Werke. Bd. IV. Koeln, 1989.
63
Джон Фаулз. Волхв. / Пер. Б. Кузьминского М., 1997, с. 11. В дальнейшем
цитируется по данному изданию с указанием страниц.
64
Джон Фаулз. Аристос // Философская и социологическая мысль, 1993, № 1.
С. 126.
65
280
Томас Манн рекомендовал читать свой роман «Волшебная гора» дважды,
сравнивая его с музыкальным произведением. Читатель, овладевший
предметно-тематическим планом, при повторном обращении к тексту поймет
его глубже и, «следовательно, получит больше удовольствия», так как
обретет возможность постигать авторские ассоциации и сцепления не только
ретроспективно, но и забегая вперед. «Ведь и музыкой, - замечает писатель, можно наслаждаться лишь тогда, когда знаешь ее заранее»66. Чрезвычайно
важным является указание Т. Манна на специфическую направленность
восприятия произведения такого типа: забегание вперед и ретроспекцию, то
есть те вертикальные связи, которые позволяют двигаться в любом
направлении, независимо от логики разворачивания повествования, даже
вопреки ему. Парадоксальным образом, именно благодаря этим связям,
произведение временного (разворачивающегося во времени) искусства
можно помыслить как нечто сущностно одновременное67. Представляется,
что мысль Т. Манна о «музыкальности» очень точно выражает особенность
построения такого текста, как «Волхв».
Само название романа «The Magus» сразу же погружает читателя в
атмосферу загадки. Остается открытым вопрос о предпочтении одного из
вариантов перевода - «маг» или «волхв». По всей видимости, если пытаться
сохранить весь потенциал заложенных в названии ассоциаций, то надо
оставить его непереведенным, тем более что даже для англоязычной
аудитории слово «magus» воспринимается как «чужое», слово латинского
происхождения, не совсем понятное. В английском языке оно
функционирует в христианском контексте и только во множественном числе
как «magi» («the gifts of the magi», «adoration of the magi»). Существенно
отметить, что библейский мотив «поклонения волхвов» как символ
утверждения новой эры в отношениях человека с Богом в религиозной и
культурной традиции оброс целым рядом визуальных образов, связанных с
религиозной живописью средневековья и Возрождения, а также с традицией
рождественских представлений. Исследователь творчества Фаулза Пол
Лоренц в работе, посвященной влияТ. Манн. Собрание сочинений: В 10-ти тт.: Т. 9... с. 164. Именно этот тип
удовольствия имеет в виду и Ролан Барт, удовольствие, возникающее в
момент выхода за пределы нарративной структуры, когда внимание
переносится на сам акт высказывания, на план выражения. См.: Р. Барт.
Избранные работы. Семиотика. Поэтика // Удовольствие от текста... с. 462519.
66
Первым этот феномен сформулировал в одном из писем В. А. Моцарт как
«слышание всего сразу» (Uberhoren). Абстрагируясь от вопроса о
подлинности этого письма, А. В. Михайлов признает эту мысль содержащей
глубочайшее открытие и «максимально далеко идущий взгляд на суть
целого», имеющий общетеоретическое значение для эстетики и философии
(см. Вольфганг Амадей Моцарт и Карл Филипп Мо-риц // А. В. Михайлов.
Языки культуры... с. 750).
67
281
нию философии Гераклита на образную систему романа, анализирует и
другие возможные ассоциации: происхождение волхвов он связывает с
традицией арийской религиозной поэзии и предполагает, что Заратустра был
волхвом. В этом смысле волхвы отчетливо ассоциируются с небесной,
патриархальной религией индоевропейских завоевателей Средиземноморья и
продолжением индоевропейской религиозной традиции в христианстве.
Лоренц допускает и другую версию, согласно которой волхвы были
«племенем волшебников и некромантов... виновных в упадке
зороастризма»... Считается, что волхвы отрицали использование храмов,
алтарей и статуй в религиозных целях». Из этого исследователь делает
вывод, что «волхва» «надо рассматривать как врага организованной,
небесной религии с выраженным мужским началом (male-dominated religion).
Волхв Фаулза как раз и существует в соединении и напряжении между этими
двумя
гераклитианскими
религиозными
противоположностями»68.
Упоминание Заратустры представляется чрезвычайно интересным и важным,
поскольку через слово «волхв», по всей видимости намеренно, вводится
также целый ряд ницшеанских идей, имплицитно присутствующих в романе.
Другую интерпретацию слова «волхв» Лоренц связывает с упоминаемым в
Библии раннехристианским еретиком Симоном Волхвом, творившим чудеса,
но потерпевшим поражение в противостоянии с апостолами (Деяния 8 : 924). Мирча Элиаде объясняет суть религиозных идей Симона следующим
образом: «Он поклонялся «первоначальному Богу», а его спутница Елена,
найденная им в публичном доме в Тире, символизировала последнее и
наиболее падшее воплощение Мысли (Энойя) Бога; выкупленная Симоном,
Елена-Энойя предстала как путь универсального искупления... Союз
«волхва» с блудницей гарантировал всеобщее спасение, так как он был в
действительности союзом Бога и божественной мудрости»69. Религия Симона
Волхва, по мнению Лоренца, была «гераклитианской попыткой синтеза
небесной патриархальной религии арийский традиции с геоцентричной
матриархальной религией автохтонных народов Средиземноморья. Если
отождествить Кончиса с Симоном Волхвом и Лилию-Жюли - со священной
блудницей Еленой, то можно предположить, что одной из задач «игры в
бога» является показать Николасу состояние сознания, в котором достигнут
баланс между женским и мужским принципами, между плотским и духовным
началами, между диалектической нереальностью слов и физической
актуальностью вещей...»70. Фигура Симона Волхва важна также в связи с
мистической традицией, на которую намекает снятый во втором издании
эпиграф, взятый из
68
P. H. Lorenz. Heractitus Against the Barbarians: John Fowles's The Magus.
ProQuest, p. 75.
69
M. Eliade. A History of Religious Ideas: 3 vols. Vol. 2. Chicago, 1978-1985, p.
375. ™ P. H. Lorenz. Heractitus Against the Barbarians: John Fowles's The
Magus... p. 76.
282
книги Артура Эдварда Вейта «Ключ к Таро» и являющийся посвящением
Астарте: «Маг, Волшебник, или Фокусник, метатель игральных костей или
шарлатан в мире вульгарного обмана. Это профанная интерпретация, и она
настолько же соотносится с реальным символическим значением, насколько
использование Таро в предсказаниях будущего - с их мистической
структурой, основанной на тайне символизма... На столе перед Магом
расположены символы четырех таротных мастей, означающие четыре
элемента природы, которые лежат перед знатоком как игральные фишки, и
он манипулирует ими по своему желанию. Внизу - розы и лилии, flos campi и
lilium conval-lium, ставшие садовыми цветами, символизирующие таким
образом культивирование стремления»71.
В эпиграфе якобы отрицается истолкование слова «the magus» как шарлатана
(mountebank), однако он назван «метателем игральных костей» (caster of the
dice) - мотив, слишком открыто заявленный в романе, чтобы пройти
незамеченным. Таким образом прямой смысл эпиграфа обнаруживает
значимое противоречие с текстом романа, а следовательно, позволяет нам
понимать слово «the magus» не только как фигуру, исполненную глубокого
мистического символизма, но и как намек на игровой модус всего
произведения.
Во втором издании романа Фаулз в большей степени маскирует
изотерическую символику Таро, делая ее лишь одним из множества
возможных ключей к прочтению романа. В сущности здесь он стремится к
дезориентации читателя. Позже то же сделает Умберто Эко, назвав свой
знаменитый роман «Имя Розы». «Название, - считает Эко, - должно
запутывать мысли, а не дисциплинировать их». Такой подход вытекает из
понимания
игровой
природы
романа
как
«машины-генератора
72
интерпретаций» , живущей самостоятельной, не зависимой от автора
жизнью. Представляется, однако, что термин «дезориентация» не вполне
корректен. Гораздо более важен принцип контрапунктического совмещения в
пределах одного слова массы значений, культурных кодов, «заряженных»
ассоциативных полей. Читателю предлагается не выбрать какой-либо из
ключей к роману (все они равноправны и одинаково верны), а ощутить
произведение в одновременной множественности смыслов, в их
соприсутствии друг в друге в каждый данный момент бытия текста, помоцартовски Uberhoren.
71
J. Fowles. The Magus. Boston, Toronto, 1965, p. 7.
У. Эко. Имя Розы // Заметки на полях «Имени Розы». Заглавие и смысл. М.,
1989, с. 428-429.
72
283
H. В. Лебедева Образ Италии у В. Ф. Одоевского
Для многих современников В. Ф. Одоевского Италия стала легендой. В их
понимании эта страна была наделена особым чувством прекрасного.
Традиции античности, красота южной природы создали там особую
атмосферу для художников и поэтов.
«Ах, чудное небо, ей-богу, над этим классическим Римом! Под эдаким небом
невольно художником станешь»73, - пишет А. Н. Майков. В. К. Кюхельбекер
вспоминает, что, прежде чем войти «в святилище внутренней, Итальянской
галереи», он два утра провел «в наружной Фламандской, чтобы себя...
некоторым образом приготовить к созерцанию таинств, к созерцанию чудес
небесной гесперии»74. Оперы Россини, Верди пользовались огромной
популярностью. Восприятие итальянской культуры русской эстетикой XIX
века характеризует высказывание С. П. Шевырева: «Италия... взяла на долю
свою все сокровища идеального мира фантазии... она, в жалком рубище
нищеты, сверкает своими огненными глазами, очаровывает звуками, блещет
нестаре-ющеюся своей красотой, гордится своим минувшим»75. Итальянское
искусство оказало огромное влияние на русское искусство XIX века.
Ярчайший пример в данном случае - поэзия К. Н. Батюшкова. Он много
цитирует и переводит итальянских поэтов76. Элегия «Умирающий Тасс»
считается лучшим произведением Батюшкова. Анализируя стихотворение
«Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы...», Ю. М. Лотман показывает, как
звуковой строй языка усложняет содержание стихотворения - это также
итальянская традиция.
Отношение В. Ф. Одоевского к Италии было сложным и сдержанным. Он
впервые поехал в Италию в 1842 году, когда были уже написаны почти все
его художественные произведения. До этого он знал Италию по книгам и
отзывам друзей. Итальянский язык В. Ф. Одоевский начал изучать еще в
Московском благородном пансионе77. Тогда же он знакомится с итальянской
литературой. Любил произведения Маккиавелли, Ариосто, Торквато
Стихотворение «Ах, чудное небо...» (1944). Цитируется по сборнику: А. Н.
Майков. Стихотворения. М., 1995, с. 67.
73
Письмо В. К. Кюхельбекера В. Ф. Одоевскому (Дрезден, 14/2 ноября,
1820). Цитируется по кн.: П. Н. Сакулин. Из истории русского идеализма.
Князь В. Ф. Одоевский. М., 1913, с. 157.
74
С. П. Шевырев. Статья «Взгляд русского на современное образование
Европы». (1841) Цитируется по кн.: П. Н. Сакулин. Из истории русского
идеализма. Князь В. Ф. Одоевский... с. 356.
75
Стихотворения «Счастливец» и «Радость» - переводы из Касти; из
Петрарки - «На смерть Лауры», «Вечер» и др.
76
«В пансионе изучались языки Немецкий, Французский, Английский,
Итальянский». П. Н. Сакулин. Из истории русского идеализма. Князь В. Ф.
Одоевский... с. 75.
77
284
Тассо. Восхищался живописью Возрождения. Об одной картине Рафаэля он
пишет: «Она вносит в душу ряд высоких неизъяснимых ощущений... при
взгляде на нее утихают порочные страсти, невольное благоговение как бы
неистощимым пламенем облекает все чувства души, вы невольно чувствуете
в сердце стремление к добру, в уме рождается ряд высоких мыслей, которые.
.. разверзают в душе новое, до того для вас непонятное небо»78. В записях В.
Ф. Одоевского много цитат из итальянских произведений. Например,
эпиграф к «Русским ночам» взят из «Божественной комедии» Данте79. В
черновых записях Одоевского есть сделанный им перевод отрывка из
сатирической поэмы Джузеппе Парини «II Giorno». Кроме того, В. Ф.
Одоевский прекрасно знал историю Италии. В конце 20-х годов он собирался
написать роман о Джордано Бруно, и его приятели - С. П. Шевырев и С. А.
Соболевский - специально присылали ему из Италии исторические
материалы. В. Ф. Одоевский хорошо знал современное ему итальянское
оперное искусство, однако не разделял всеобщего восхищения. Отношение
Одоевского к музыке Верди, Россини, Беллини было устойчиво
отрицательным.
В. Ф. Одоевский много размышлял о связи итальянского искусства с
породившей его почвой: «На юге природа изнеживает человека, приучает его
к бездействию, с тем, чтобы мало-помалу вытеснить его из недр своих...»™.
Из этого положения Одоевский делает два вывода. Во-первых, итальянцы
никогда не разрывают связь с природой, истинные итальянские художники
способны сделать явления природы произведениями искусства и таким
образом возвысить природу. В этом, по Одоевскому, состоит особая роль
Италии. Однако избалованность природой порождает основные пороки
итальянцев -бездеятельное, легкомысленное отношение к жизни и
тщеславие, заносчивость. Причину падения народа Одоевский видит «...не во
внешних политических происшествиях, но в нем самом, в том роде жизни,
который он для себя избрал!» Он восхищается итальянским Возрождением,
но современное состояние Италии находит крайне плачевным - выродилось и
производство, и искусство, и общество. В статье «Недовольно» Одоевский
пишет о том, что «папский Рим» добивался «величия и могущества» и «для
этой цели извратил человеческую совесть продажею индульгенций; но ничто
не спасло его; невежественный, преступный, в надежде на свою чудодейную
силу, он окружил Рим бесплодными пустынями - их не утучнили ни потоки
крови, ни зола костров, и Рим сделался плодороден лишь на иезуитов и на
разбойников»".
78
В. Ф. Одоевский. О литературе и искусстве. М., 1982, с. 58.
79
«Nel mezzo del cammin di nostra vita // Mi ritrovai per una selva oscura //Che la
diritta vin era smaritta» (Данте. Inferno).
В. Ф. Одоевский. Русские ночи. Л., 1975, с. 7.
80
П. Н. Сакулин. Из истории русского идеализма... с. 593.
81
В. Ф. Одоевский. О литературе и искусстве. М., 1982, с. 134.
285
В новелле «Imbroglio» (Путаница) В. Ф. Одоевский иронизирует по поводу
иллюзий русской публики. Главный герой, он же рассказчик, - русский
путешественник. Он много лет мечтал попасть в Италию, и все итальянское
приводит его в восхищение. Автор новеллы подчеркивает дистанцию между
собой и рассказчиком. Во-первых, он не писатель: «Повторяю, мой приятель
не автор, но простой путешественник, турист, для очистки совести
взявшийся за перо»82. Во-вторых, он не философ: «Я, веселый, беззаботный
житель столицы, для которого наем квартиры был самою отвлеченною в
жизни идеей, - я вдруг обратился в философа и неожиданно дошел до самых
важных вопросов человеческой жизни, которыми заниматься мне до сих пор
казалось пустым педантизмом или мечтами, ни к чему не ведущими» (309).
Во всех происходящих с ним в Италии событиях герой склонен видеть некую
мрачную и прекрасную тайну, а в конце концов оказывается, что все
происшедшее было рядом комических недоразумений, капризами женщины
и проделками мелкого мошенника. В новелле несколько раз звучит слово
«бездельник». Оно становится основной характеристикой всех действующих
лиц, в том числе эпизодических персонажей - слушателей итальянской
оперы.
Отношение к современной итальянской музыке получает у Одоевского
символическое значение. В новелле «Себастиян Бах» образ итальянского
певца Франческо ассоциируется с его голосом: «Страстный, болезненный
голос гордо возносился над всем хором и, казалось, осквернял каждое
созвучие». Манера пения Франческо становится выражением его тщеславия,
самолюбия, чувственности. Голос, который «исполнен страстей
человеческих», противопоставлен звукам органа, наиболее полно
выражающим идеальное, возвышенное83. Соответственно итальянский
характер противопоставляется немецкому. Первый устремлен к земному,
второй - к возвышенному. Однако, по мысли Одоевского, и Германия, и
Италия впадают в односторонность. В наибольшей степени гармонические
начала воплощает в себе жена Баха Магдалина. Одоевский мистифицирует
читателя, «заменяя» немецкую мать Магдалины на итальянскую, что, по
мысли автора, должно рождать новый синтез84.
В. Ф. Одоевский. Повести. М., 1987, с. 300. " В. Ф. Одоевский. Русские
ночи. Л., 1975, с. 102-104.
82
В. Ф. Одоевский довольно часто прибегает к такого рода мистификациям.
Например, прототипом итальянца, героя новеллы «Импровизатор», стал
немец Лангенгив-рац, выступавший в Петербурге в 1832 году. (М. А. Турьян.
84
Странная моя судьба. О жизни Владимира Федоровича Одоевского. М., 1991,
с. 204.) В нескольких произведениях В. Ф. Одоевский описывает гравюру
«Цецилия», приписывая ее авторство Дюреру, тогда как ни у Дюрера, ни у
кого-либо из его окружения не было подобной гравюры. По-видимому,
имеется в виду гравюра Карло Дольчи, и Одоевский сознательно
приписывает ее немецкому художнику (там же, с. 278).
286
Италия
представляется
Одоевскому
по
преимуществу
страной
изобразительных искусств. Изобразительные искусства в большой степени
зависят от земного материала, они апеллируют к чувственным, земным
ощущениям человека в большей степени, чем литература и тем более музыка.
Поэтому Одоевский считает естественным, что именно в этой сфере
итальянцы достигли наибольших высот. Об этом свидетельствует известная
новелла «Opere del Cavaliere Piranesi». Пиранези обладает чертами характера,
которые Одоевский постоянно приписывает итальянцам, - он тщеславен,
мнителен, самовлюблен.
Загубленная, бесплодная жизнь становится уделом и «русского Пиранези»
(новелла «Бригадир»)85. В обеих новеллах есть лейтмотив быстро бегущего
времени и несозданных творений, мучающих человека. Таким образом,
итальянская страстность, по Одоевскому, равноценна русскому равнодушию.
«Свое» и «чужое» парадоксально сходятся.
Т. Б. Сиднева
Эстетика в художественном
коммуникации
вузе:
к
проблеме
межпредметной
Проблемное поле эстетической науки на протяжении всей ее истории всегда
отражало активное взаимодействие имманентно эстетических (красота,
искусство, творчество) и внеэстетических смыслов. Постоянная
межпредметная миграция: присвоение «чужих» (философских, богословских,
этических, искусствоведческих) и отчуждение «своих» проблем обусловлена различными факторами. Прежде всего богатством и сложностью
самой художественной реальности, которая побуждает исследователей к
поиску адекватных методов ее изучения и нередко провоцирует на освоение
эстетикой методологии других наук. Кроме того, не следует забывать об
общекультурном контексте, определяющем актуализацию тех или иных
эстетических сюжетов и функций искусства в культуре.
В художественном образовании эстетика занимает особое место, поскольку
она сочетает в себе общегуманитарное, профилирующее и специальное
знания. За последнее десятилетие в сфере гуманитарных дисциплин, как
известно, произошли значительные изменения, эстетику «потеснили»
различные культурологические науки. Следствие научной дифференциации
очевидно, и все же данная ситуация подтверждает непреходящую значимость
эстетической науки, существование ее суверенной «территории».
Искусство является предметом изучения самых разных дисциплин,
преподаваемых в консерватории. Среди них эстетика имеет особое значение.
Опираясь на художественную практику, искусствоведческие и философские
знания, эстетика способна взять на себя роль интегрирующей дисциплины,
М. А. Турьян. Странная моя судьба. О жизни Владимира Федоровича
Одоевского. М, 1991, с. 199.
85
287
стать курсом, синтезирующим профессиональный опыт, музыкальнотеоретические и социально-гуманитарные знания студентов.
Смысл курса - в философском понимании искусства, формирующегося в
недрах эстетического освоения мира, в определении роли и функций
искусства в культуре, и, что важно для студентов-музыкантов, в
представлении о музыке как особой форме культуры. Для музыкантов курс
имеет особую значимость: музыка нередко опровергает традиционные
эстетические концепции, ставит под сомнение многие положения эстетики,
являясь своего рода «тестом» для проверки объективной значимости
проблем.
С начала 90-х годов в Нижегородской консерватории реализуется программа,
которая предполагает изучение эстетики на старших курсах консерватории.
Эстетика предваряется курсами истории музыки, истории театра, истории
исполнительского искусства, истории мировой художественной культуры, с
одной стороны, и философии, социальной истории, истории религии - с
другой. Это позволяет сделать курс эстетики более цельным,
сконцентрированным не только на собственно эстетических вопросах, но и
межпредметных проблемных пространствах. Более того, в курсе оказывается
возможным сосредоточение на дискуссионных проблемах, связанных с
философским осмыслением современной художественной практики.
Завершая цикл гуманитарных дисциплин консерватории, эстетика
способствует формированию самостоятельных суждений студентов об
искусстве, помогает процессу воспитания личности музыканта, раскрытию
его творческого потенциала.
О. М. Тарасова
Эстетика тождества в средневековом романе о Тристане и Изольде
Средневековые
литературы
разных
стран
обнаруживают
много
типологически сходных черт, которые до недавних пор не находили
истолкования или толковались превратно. Ю. М. Лотман для фольклора и
средневековой литературы сформулировал понятие «эстетики тождества»,
основанной, с одной стороны, на отождествлении изображаемых явлений
жизни с уже известными аудитории и вошедшими в систему «правил»
моделями - штампами, с проистекающим отсюда значением «общих мест». С
другой стороны, в жанрах средневековой литературы наблюдается и
значительная свобода форм. В литературе средневековья не было еще
стройной поэтики жанров (А. Мелетин-ский). Социальная среда
возникновения и функционирования произведения определяла сюжет,
особенности характеристики персонажей, выбора художественных и
языковых средств выражения. Сюжет романа о Тристане и Изольде являет
яркий пример этой особенности. «Магистральный сюжет» (Л. Пинский)
романа о любви восходит к корнуэльской версии кельтских
288
фольклорных преданий, очертания которой прослеживаются также в
ирландских сагах VIH-XI веков.
Роман, написанный неизвестным автором в середине XII века, уже содержит
«фабульные узлы» фрагментов, представленные позднее в версиях Тома
(Tomas, около 1170 года) и Беруля (Beroul, около 1190 года). В современной
медиевистике выделяют эпическую, лирическую и рыцарскую версии (Ж. Ш.
Пайен). Лирическая версия характеризуется интересом прежде всего к
внутреннему миру героев, их любовным переживаниям, это версия Тома.
Эпическая версия связана с именем Беруля.
Сюжет романа - история страстной, роковой любви жены короля и его
племянника, бегства и трагической смерти. Успех романов о Тристане и
Изольде был обусловлен той особой ситуацией, в которую были поставлены
герои, и концепцией их чувств. Любовь - главный мотив романа. Разные
авторы создали роман - прославление любви, которая «сильнее смерти» и
которая не желает считаться ни с установленной феодальным обществом
иерархией, ни с законами общества. Конфликт между чувствами героев и
феодальными законами верности сюзерену (и мужу), принадлежащей этике
развитого средневековья, обусловил успех романа на обширном временном и
географическом пространстве. Отождествление явлений действительности с
известными читателям и слушателям случаями из жизни порождает близость
авторской и читательской оценки (можно вспомнить историю незаконной
любви короля Филиппа и Бертрады де Монфор, которой не помешал даже
запрет Папы Римского, наложившего интердикт на все его королевство).
Сюжет романа воспринимается как «свой» сюжет, в котором, по словам А.
Веселовского, «изменения в понимании типов Тристана и Изольды не
произошло» на протяжении веков истории европейской литературы.
Однако к кельтскому стержню добавлены «чужие» побеги. Так, из античных
сказаний взят мотив черного и белого паруса, из бродячих повестей хитрости влюбленных, из религиозной литературы - мотив божьего суда. Это
«чужое» в романе о Тристане и Изольде не противоречит литературному
этикету эпохи и не нарушает эстетики тождества средневековья.
С. М. Фомин Французский писатель Андрей Макин?
Последний роман Андрея Макина, как и все предыдущие, посвящен русской
теме и имеет броский заголовок «Реквием по Востоку» («Requiem pour l'Est».
- P.: Mercure de France, 2000). По стилю и жанровым параметрам он
практически идентичен первой книге, сделавшей Андрея Макина известным
писателем. «Французское завещание» («Testament francais». - P.: Mercure de
France, 1995) получило несколько премий, в том числе и самую престижШ. Заказ№ 1321289
ную- Гонкуровскую. Тем более парадоксальной представляется судьба
«Реквиема по Востоку», который, несмотря на обширную критику, так и не
стал во Франции бестселлером.
Этот феномен дает повод поразмышлять о предметах не только
литературных, но общекультурных, иначе говоря, об особенностях
национальной концептосферы, выразителем которой писатель является.
Известно, что в идеале посредник должен ориентироваться в концептосферах
обеих культур. Ему должны быть известны внутренняя энергия языков,
движение «внутренней формы», национальные стереотипы, «ключевые слова
и ключевые метафоры» культур86. Понятно, что в пределе посредник
является билингвом. Однако это сдвоенное бытие не всегда гармонично. В
межкультурной коммуникации возможны сбои.
Перед нами как раз случай Андрея Макина, писателя, выросшего в России,
русского по рождению и полурусского по воспитанию благодаря своей
французской бабушке, привившей мальчику любовь к Франции и
французскому языку, что и привело впоследствии юношу из русской
глубинки в Париж. Кстати, в теоретическом плане неполный билингвизм
может представлять еще больший интерес, чем случай полного владения
концептами обеих культур. Ошибки интерпретатора порой дают более яркое
представление о сущности национальной концептосферы, чем носителя лишь
«своего» национального сознания.
По просьбе нижегородского университета французская исследовательница
предложила список из десяти основных концептов, характеризующих
француза. Как она справедливо указала, этот перечень «может быть оспорен
(и уже оспаривался)»87. Несмотря на русские корни, Ирен Сокологорски французский ученый, чье сознание не разорвано между способами жить и
существовать. Для любого, кто внедряется во французский мир с желанием в
нем закрепиться, список Ирен Сокологорски дополнится, очевидно, еще
одним или двумя концептами, которые нельзя сбрасывать со счетов. Как
справедливо
замечают
исследователи
особенностей
современной
Французской цивилизации, «основная жизненно важная забота французов быть истинными французами. Они абсолютно убеждены в собственном
превосходстве -общественном, моральном и индивидуальном - над всеми
народами мира»88. То есть в понимании истинного француза быть
гражданином Французской республики большая честь, которую инородец
должен заслужить и оставаться за это благодарным Франции всю свою
сознательную жизнь. Вот почему так понравился им первый роман А.
Макина «Французское завещание». Французам льстило, что какой-то русский
провинциал в течение жизни леСм.:
Проблемы
межкультурной
коммуникации.
международного семинара. Н. Новгород, 2000, с. 14.
86
Сокологорски И.
коммуникации... с. 41.
87
88
Французское
//
Проблемы
Материалы
межкультурной
Н. Япп, М. Сиретт. Эти странные французы. М., 1999, с. 5.
290
леял мечту увидеть далекую страну, которая ассоциировалась в его сознании
с Эльдорадо благодаря долгим рассказам бабушки-француженки, волею
судеб оказавшейся в русской глубинке. Главный герой романа называет ее
Францией-Атлантидой. И хотя французы абсолютно убеждены в
собственном превосходстве, им иногда приятно показать широту души.
По тону «Французское завещание» - панегирик французскому образу жизни,
ее культуре. Это заявка на получение пропуска в блистательный мир,
олицетворением которого в русском сознании являются Париж, Енисейские
поля или ежегодные праздники высокой моды. Действительно, «французская
часть» романа прописана очень тщательно и с огромной любовью, будь то
воспоминания бабушки о столице и ее пригородах, Прусте и приезде
русского царя. Французам льстила и другая мысль романа - о том, что
французская бабушка Шарлотта Лемонье, кроме целого чемодана вырезок о
своем французском прошлом, оставила ему главное наследство - это
французский язык. «Эти два взаимосвязанных «узла» - материальноконкретное
(французская
речь,
«язык-инструмент»,
литературные
произведения) и душевно-духовное, воображаемое (Франция-Атлантида) суть моменты личностного и личного развития героя Макина, и
изображаются в формах «диалектики души» и сознания»89, то есть во вполне
французской, прустовской традиции, что также было высоко оценено
французами.
О том, какой окажется русская часть, автору можно было особенно не
беспокоиться. Изданная во Франции, книга должна была соответствовать
минимальному набору французских стереотипов о России и милой
французскому сердцу легенде о загадочной русской душе: «А. Макин
поэтизирует русскую избу, изображение которой становится лейтмотивным в
романе. Изображение России связано с образом русской мадонны - молодой
женщины с ребенком у морозного окна - и с прекрасными пейзажными
зарисовками в импрессионистической манере»90.
Сегодня автор «Завещания» - известный французский писатель, который
полагает, что добился права на равных беседовать с французами, потому что
прожил в стране более десяти лет и получил французское гражданство. Его
новые соотечественники, однако, полагают, что Макин злоупотребил их
гостеприимством.
Именно неблагодарным предстает перед читателями Андрей Макин в
«Реквиеме по Востоку», где его раздражает сытая французская жизнь с
пустыми разговорами, неприязненным отношением к иностранцам,
нежеланиВ. А. Пестерев. Модификация романной формы в прозе Запада второй
половины XX столетия. Волгоград, 1999, с. 142.
89
M. M. Владимирова. Две Атлантиды: образ Франции и образ России в
романе А. Макина «Французское завещание» // Норма. Интерпретация.
Диалог культур. Н.Новгород, 1998, с. 11.
90
10'291
ем вникать в проблемы современного мира, стремлением замкнуться в мире
вещей и «прелестных картинок».
В последних главах, в которых романное начало попирается открытой
публицистичностью, он ядовито описывает интеллектуальную элиту, которая
благодаря своему доступу к средствам массовой информации формирует
национальную концептосферу, национальный вкус и от которой напрямую
зависит судьба самого писателя. Уже это вызвало глухое раздражение элиты.
Андрей Макин знает, что формирование концептосферы напрямую связано с
национальными мифами, которые для любого француза священны. Широкая
читательская аудитория могла бы великодушно простить ему нападки на
высоколобую элиту, которую плебс исторически не любит, но вот
напоминания о национальном позоре Второй мировой войны она не прощает
даже собственным «пророкам»91. Между тем у русского (советского)
писателя в голове - столь же жесткий набор мифов и императивов. Андрей
Макин не хочет быть просто бытописателем, как того желали бы его новые
соотечественники. Ему хочется стать нравственным гидом нации, учителем,
обязанным рассказать истинную правду о фашизме, Франции и СССР тем,
кто наивно полагает почти на официальном уровне, что войну выиграли сами
французы при поддержке своих западных собратьев. Его возмущает, что
официальные средства массовой информации пытаются приучить зрителя и
читателя к мысли, что «это американцы их спасли и что русские не способны
делать даже приличные кастрюли»92. Но есть в его судьбе и творчестве еще
более глубокий, почти трагический разрыв.
Действительно, перед нами французский писатель, который ценит
французский менталитет и французский стиль жизни. Но наиболее
«живучим» русским концептом, который так удивляет всех иностранцев,
является ностальгия, почти равнозначная в русском сознании патриотизму.
Можно блестяще говорить на новом родном языке, можно легко
ориентироваться в новом для себя «океане» концептов, но в первом
поколении невозможно отказаться от того, что во всем мире называется
«русской душой». И тут Макин поступает почти с французской логикой. Как
только при нем начинают несправедливо хулить его бывшую родину, а
именно под таким знаком прошли все предшествовавшие появлению книги
годы, он забывает французскую «мифологию» и поступает как вполне
русский человек, у которого «собственная гордость». Его гневные
антифранцузские тирады вызваны спорами о России, «которая в
политическом смысле - покойник. Или скорее фантом. Фантом, который
надеется еще на то, что может испугать, а вызывает скорее
91
Н. Япп, М. Сиретт. Эти странные французы... с. 67.
92
A. Makine. Mercure de France. P., 1995, p. 232.
93
Ibid, p. 203.
292
Очевидно, что в новой творческой попытке Андрею Макину придется вновь
доказывать собственную «французскость», что сделать ему будет несложно
благодаря блестящему французскому и умению отыскивать русскофранцузские сюжеты. Важнее другое. Его опыт показывает, что иностранцу
можно понять чужие мифы, но никому не удастся вырваться из цепких лап
кон-цептосферы той родины, которую принято называть матерью, тем более
если матерью этой является такая эксцентричная и властная женщина, как
Россия.
К. В. Чайка «Свое» и «чужое» в цикле о Клодине С. Г. Колетт
Начало литературной деятельности Сидони Габриэль Колетт связано со
своего рода мистификацией, что всегда подразумевает наличие некоего
элемента игры и вседозволенности со стороны автора, находящегося под
маской. Раннее творчество писательницы представлено четырьмя романами,
составляющими цикл. Они появились под именем Вилли - псевдоним
первого мужа Колетт, известного парижского журналиста и музыкального
критика Анри Готье-Виллара.
Роман «Клодина в школе», открывший серию, вышел в 1900 году. Он не
только по времени совпал с наступлением нового века, но и стал абсолютно
новым явлением во французской литературе рубежа столетий. Уже первая
фраза романа: «Меня зовут Клодина, я живу в Монтиньи; здесь я родилась в
1884 году, но, скорее всего, не здесь умру», - резко выделялась из
произведений декаданса и литературы «конца века»94. Был найден
совершенно оригинальный тон. Колетт удалось создать новый тип героя, так
как литературных предшественниц Клодины тоже не оказалось.
Замысел романа возник из рассказов писательницы в кругу друзей о детстве
и школьных годах, прошедших в маленьком городке в провинции. По совету
мужа она записала эти воспоминания, сохранив непосредственность и
живость устной речи. В их совместной работе Вилли выступил не столько в
роли соавтора, сколько сурового учителя. Отлично зная вкусы читающей
публики того времени и исходя из чисто коммерческих целей, он настаивал
на большом количестве «пикантных подробностей», а также «местных
словечек» - диалектных выражений Бургундии, откуда была родом Колетт.
Это и определило специфику всего цикла. В его основе лежат
автобиографические факты, скомпонованные настолько причудливо, что
исключают возможность достоверности повествования.
Беспощадному осмеянию подвергаются все жители Монтиньи, «город94
Je m'appelle Claudine, j'habite Montigni, j'y suis nee en 1884 probablement je
n'y mourrai pas. См.: Colette. Romans - recits - souvenirs (1900-1919) / Robert
Laffont, 1991. P. 9. Здесь и далее перевод автора статьи.
293
ка лентяев», в котором легко узнать родную деревню Колетт Сен-Совер-анПьюизей. Создавая образы главных персонажей, писательница широко
использовала круг своих бывших школьных подруг и учителей. Но герои
романа имеют мало общего с прототипами. Все они - злая карикатура, явно
рассчитанная на немедленную ответную реакцию, так как намеки на
реальных людей очень прозрачны. Колетт действительно никого не
пожалела. Средоточием пороков в романе предстает фигура доктора
Дютертра, Этот морально опустившийся человек - воплощение образа
«грязного политика», не брезгающего никакими средствами ради успеха на
выборах. Прототип Дютертра доктор Пьер Мерлу был политическим
соперником отца Колетт. Он положил конец карьере капитана Колетта, о
которой тот страстно мечтал. Писательница нашла способ жестоко отомстить
за отца. Сатирическое начало в романе становится основой специфического
художественного мира, в котором сочетаются лиризм и сарказм.
В произведениях цикла о Клодине авторская точка зрения не соответствует
автобиографическому подходу, которым Колетт будет руководствоваться
позже в воспоминаниях о детстве и о семье. Фигура матери, сыгравшей
впоследствии огромную роль и ставшей под именем С идо «главным
персонажем» творчества писательницы, здесь полностью отсутствует. «Если
бы у меня была мама...» (si j'avais une maman), - только и говорит о ней Клодина. Образ отца вызывает в памяти классические примеры чудаков из
романов Диккенса или Стерна, кабинетных ученых, которым их «конек» (в
данном случае это малакология - наука о моллюсках) заменяет буквально все.
Тем более явственно на этом фоне звучат мотивы родного края как рая на
земле. В художественной вселенной Колетт концепты родной земли, дома и
особенно природы располагаются на вершине иерархии жизненных
ценностей. Настоящая оригинальность романа заключается в умении автора
передать трепетное чувство единения с природой, где «бродишь, забывая обо
всем на свете, завоевывая и открывая для себя этот мир». Таким
обостренным восприятием окружающего мира Колетт обязана матери.
Жизненный девиз Сидо: «Смотри, слушай и наслаждайся!» писательница
сделала художественным принципом своего творчества.
«Своей» стала в романах цикла тема домашних животных. Клодина просто
не может обойтись без обожаемой кошки Фаншетты, наблюдение за
повадками которой доставляет ей истинное удовольствие и открывает в
авторе талант художника-анималиста. Колетт получила в дар от матери не
только страстную любовь к растениям и животным, но и великую
способность чутко вслушиваться и вглядываться в жизнь природы и в
душевный мир человека. Эти темы на равных правах сосуществуют в ее
произведениях, поражая глубиной постижения законов мироздания и
микрокосма человеческой психики. В романе «Клодина в Париже» есть
тонкое замечание, описывающее механизм «инстинктивной памяти»,
который затем ляжет в основу
294
цикла М. Пруста «В поисках утраченного времени». Клодина, заболев в
Париже, потрясена до глубины души запахом букетика фиалок, принесенных
ей отцом. «Аромат живых цветов, их прохладное прикосновение»
немедленно возвращают ее в родной Монтиньи. Она «вновь увидела
прозрачные, лишенные листьев леса, тропинки, усыпанные по бокам синими
высохшими ягодами терновника и замерзшим шиповником; и спускающуюся
уступами деревню, и башню, увитую темным плющом, который один только
остается зеленым в это время года, и белую Школу под мягкими без
отблесков солнечными лучами; ... вдохнула мускусный, гниловатый запах
опавшей листвы и затхлый воздух чернил, бумаги, промокших сабо в
классной комнате». Синтаксис и словесная ткань этой фразы напоминают
прустовские интонации.
Оппозиция «своего» и «чужого» пронизывает цикл о Клодине, реализуясь в
единстве автобиографического и вымышленного. Сдержанный лиризм,
умение сказать максимум в минимальном количестве принесли Колетт славу
лучшего стилиста французской литературы XX века.
Н. С. Шалгинова
Словесная игра как средство создания концептов в публицистике К.
Крауса
В апреле 1899 года Вену захлестнула «красная волна» - на улицах и в
транспорте, в парках и кафе можно было видеть людей, читающих журнал в
красной обложке. За десять дней было продано 30 тысяч экземпляров. Такого
Вена ещё не испытывала! Что же так привлекло читателей в этом журнале
под названием «Факел» (Die Fackel)? Смелость (если не сказать резкость)
суждений, неожиданность оценки актуальных событий, довольно злые шутки
и блестящий язык. Издателем и практически единственным автором статей
был двадцатипятилетний Карл Краус (Karl Kraus, 1874-1936). Будучи
гимназистом старших классов, он уже писал для различных газет и журналов,
подписываясь псевдонимом Крепдешин. Известным, причём скандально
известным, К. Краус стал после публикации сатиры «Порушенная
литература» (Die demolierte Literatur, 1896), в которой он безжалостно
высмеял современных ему венских литераторов.
Гражданской позицией Карла Крауса была оппозиция. Он стремился к
журналистике, свободной от гнета цензуры. Единственной возможностью
осуществить это желание было издание собственного журнала. Так в 1899
году появился «Факел», просуществовавший до самой смерти его создателя.
Первые номера нового журнала (№ 1-54) отличает тематическое
разнообразие статей: дело Дрейфуса и театральная жизнь австрийской
столицы, банковская и биржевая политика и празднование юбилея Гёте,
семейственность в австрийских университетах и националистские
настроения в Богемии. Среди прочего внимание К. Крауса постоянно
привлекало соседнее государство - «соплеменница» Пруссия. Ближайшим
историческим контекс295
том остается при этом австро-прусская война 1866 года, в которой Австрия
потерпела сокрушительное поражение. Немецкий император Вильгельм II
предстаёт на страницах «Факела» как «сорокалетний господин, который
отличается своей страстью телеграфировать», чья «юношески бурлящая
фантазия рисует картины всевозможных бедствий «в ярчайших красках»,
если будет принят законопроект о рабочих организациях. По едкому
замечанию К. Крауса, после знаменитой речи в парламенте Вильгельм II
становится «единственным защитником проекта о каторге в немецком
рейхе».
Сатирическое начало получает у Крауса афористическое выражение. Он
блестяще играет словами, тонко ощущая идиоматику немецкого языка. Так,
крылатое выражение: «немцы - народ мыслителей и поэтов» (Die Deutschen
sind das Volk der Dichter und Denker»), восходящее к сочинениям веймарского
литератора Карла Августа Музеуса (1735-1787) и английского писателя Э.
Бульвера-Литтона, К. Краус радикально переосмысливает. Систематически
используя формулу «народ судей и палачей» (das Volk der Richter und
Henker), вместо «народа мыслителей и поэтов», автор «Факела» опирается
на австрийский концепт «самокритики и самоиронии». Замена всего одной
фонемы: Dichter - Richter; Denker - Henker приводит к кардинальному
изменению смысла. К. Краус выступает против всех форм самолюбования,
ведущих к национализму95.
95
Worterbuch der Redensarten. Karl Kraus. Die Fackel. / Hrsg. v. Werner Welzig.
Wien, 1999, S. 215-218.
296
B. M. Бухаров, В. Г. Зусман, 3. И. Кирнозе
III. Примерная программа курса
«Введение в теорию межкультурной коммуникации»
1. Цели и задачи
Курю предназначен для студентов лингвистических университетов (ОПД Ф
03). Объем курса - 80 часов (аудиторных - 40 часов).
Цель курса - ознакомить студентов с одним из наиболее современных
научных направлений - «Теорией межкультурной коммуникации».
Межкультурная коммуникация является теоретическим стержнем, вокруг
которого группируются дисциплины традиционного филологического цикла,
а также дисциплины, изучающие прикладные аспекты современной
лингвокультурологии. В программе ставится задача ознакомить студентов с
основными понятиями и терминами межкультурной коммуникации и
лингвокультурологии, показать связь теории коммуникации с семиотикой и
лингвистикой, философией, психологией и теорией информации.
Важнейшей задачей курса является овладение методологическими основами
теории коммуникации, формирование представления о принципах и системе
построения национального культурного мира, а также методикой
когнитивного анализа дискурсов разных типов, способствующих
формированию вторичной языковой личности.
2. Содержание курса
I. Теория межкультурной коммуникации в системе наук о человеке. Понятие
культуры. Функциональная общность культур. Культура как система.
Генезис культуры. Природа, деятельность, смысл как парадигма культуры.
Сложность понятия «культура», культурная специфика, культурная
дистанция, конфликт культур, культурный шок. Культура мира как
философская и лингвистическая проблема. Диалог культур.
II. Понятие коммуникации. Деятельность как теоретическая основа
коммуникации. Структура коммуникативного акта. Коммуникативный акт
как система. Открытый, диссипативный, динамический характер
коммуникации в культуре. Прямые и обратные связи в коммуникации.
Культурная и межкультурная коммуникация. Виды коммуникации.
Вербальная и невербальная коммуникация. Модели культурной и
межкультурной коммуникации.
III. Основные единицы вербальной коммуникации. Текст и дискурс в
современной
когнитивной
лингвистике.
Концепт
как
единица
межкультурной коммуникации. Типы концептов. Структура концептов.
Концепт и универсально-предметный код. Вербально выраженные концепты.
Соотношение в концепте значения и смысла. Вербально выраженный
концепт и «внутренняя форма» слова.
297
IV. Национально-историческая, территориальная, этнопсихологическая,
социальная и др. принадлежность коммуникантов. Национальная концептосфера как система. Вторичная социализация личности в межкультурной
коммуникации. Ментальность в русском, английском, немецком,
французском, американском национальных культурных мирах. Концепты и
константы национального культурного мира. Проблема понимания и
непонимания. Текстовая деятельность, перевод как модель межкультурной
коммуникации.
V. Языковая личность и вторичная языковая личность в межкультурной
коммуникации. Когнитивная лингвистика как основа межкультурной
коммуникации. Понятие «концепт» в когнитивной семантике. Вербально
выраженные концепты: «ключевые слова культуры», «ключевые метафоры»,
национальные образы и символы, фразеологизмы.
VI. Константы и концепты национального культурного мира в
«прецедентных текстах». Текст и дискурс. Социально-культурологические,
функциональные и прагматические факторы дискурса. Концепты «своего» и
«чужого» в межкультурной коммуникации. Концепты «своего» и «чужого» в
преподавании языка и перевода. Вторичная адаптация, социализация,
инкуль-турация. Формирование вторичной языковой личности.
3. Тематический план курса 3.1. Лекционные занятия
№
Тема занятия
Объем в часах
1
2
3
1
Система «культура». Генезис. Системные связи. Интегративный характер
современной лингвокультурологии.
4
2
Межкультурная коммуникация. Функции, типология. Культурная и
межкультурная коммуникация. Модели культурной и межкультурной
коммуникации.
4
3
Концепт как единица межкультурной коммуникации.
2
4
Национальная концептосфера. Основные параметры: геополитический,
исторический, этнопсихологический. Национальная концептосфера как
система.
4
5
Ментальность в русском и английском (немецком, французском)
национальных культурных мирах. Концепты и константы национального
культурного мира. Перевод как проблема межкультурной коммуникации.
4
298
Продолжение тематического плана курса
1
2
3
6
Когнитивная лингвистика как основа межкультурной коммуникации.
Формирование когнитивной лингвистики. Основные теории.
4
7
Когнитивная семантика. Концепт. Значение и смысл в когнитологии. Типы
концептов. Структура концептов. Невербальные концепты. Концепт и
универсально-предметный код.
2
8
Дискурс и межкультурная коммуникация. Основные определения дискурса в
когнитивной лингвистике. Текст и дискурс. Социально-культурологические,
функциональные и прагматические факторы дискурса. Типы дискурсов в
когнитивной лингвистике.
4
9
Межкультурная коммуникация как основа преподавания языка и культуры.
Формирование «вторичной языковой личности».
2
3.2. Семинарские занятия
1
2
3
1
Вербально выраженные концепты: «ключевые слова культуры», ключевые
метафоры, национальные образы и символы, фразеологизмы. Концепт в
прецедентном тексте. Вербально выраженный концепт и проблема
внутренней (Ьормы слова.
4
2
Ментальность в русском и английском (немецком, французском)
национальных культурных мирах. Концепты и константы национального
культурного мира. Перевод как проблема межкультурной коммуникации.
4
3
Межкультурная коммуникация как основа преподавания языка и культуры.
Формирование «вторичной языковой личности».
2
299
В. Г. Зусман, 3. И. Кирнозе
IV. Глоссарий
Включенные в глоссарий основные понятия и термины отобраны с учетом
концепции данной книги. Пояснения раскрывают общий смысл, не претендуя
на то, чтобы быть дефиницией. Культурологическое истолкование ряда
ключевых понятий и терминов может отличаться от их определений в
терминологических словарях.
Внутренняя форма - один из признаков значения слова, соединившийся с его
звучанием. Наличие разных слов для обозначения одного и того же явления
иллюстрирует этот феномен. А. А. Потебня определял внутреннюю форму
как «образ образа», «представление».
«Внутренняя форма» является глубинной моделью возникновения смысла
слова. Она значима для понимания вербальных концептов. Следуя традиции
В. фон Гумбольдта и А. А. Потебни, Г. Г. Шпет рассматривает «внутреннюю
форму» в качестве важнейшего элемента структуры слова. Воспринятый как
динамическая структура, смысл слова оказывается подвижным. Актуальное
значение слова предстает тем самым лишь как одна из граней его смысла. В
ходе коммуникации возникает «третий род истины», когда знак (слово, жест,
поза, их сочетание) перестают быть только «понятием» или только
«представлением», оказываясь «...между представлением и понятием» (Г.
Шпет).
Диссипативная структура (от лат. dissipation - рассеянность, растворение)
возникает в процессе коммуникации. Отличаясь динамичностью,
нестабильностью,
текучестью,
диссипативные
структуры
носят
разноуровневый характер. Они лишены «однозначных системноиерархических отношений» между элементами и частями (Ю. Караулов).
Диссипативные структуры располагаются в диапазоне бывших, будущих,
наличных, а также и лишь гипотетических, возможных воплощений.
Характерный пример диссипатив-ной структуры на микроуровне - концепт.
Примером макроструктуры такого типа является культура.
Инвариант (от лат. invarians - род, падеж) - универсальная категория,
свойство системы либо существенных системных отношений сохранять
неизменное постоянство в процессе преобразования. Применительно к
понятию культура инвариант используется как общая идея по отношению к
множественным определениям культуры (материальная, духовная,
производственная, бытовая, античная современная и т. д.). Выделение
инварианта позволяет применить к культуре системно-структурный подход и
построить теоретические основы межкультурной коммуникации.
Коммуникация (от лат. communicatio - связь, сообщение) - категория,
обозначающая взаимодействие системных элементов, взятых в знаковом,
семиотическом аспекте. Теория коммуникации получила быстрое развитие
300
в последние десятилетия XX века в связи с успехами кибернетики и
компьютеризации. В лингвистике, психологии, этнологии выявлен широкий
спектр функций и возможностей коммуникации. В культуре коммуникация условие взаимодействия элементов, средство осуществления прямых и
обратных связей системы: производитель - артефакт - потребитель.
Коммуникация межкультурная - особая ступень культурной коммуникации,
обладающая дополнительным срединным членом в коммуникативной цепи и
внесистемными
элементами,
разрушающими
одну
культурную
коммуникацию, открывая возможности построения другой. Присутствие
внесистемных элементов, порождающих логическую неупорядоченность,
может приводить к взрыву, бифуркации (И. Пригожий). Отсутствие
однозначных системно-иерархических отношений между элементами и
частями культуры при соприкосновении с другой культурой увеличивает
неопределенность, отчасти преодолеваемую благодаря «ключевым словам
современной культуры» (Э. Бенвенист) и концептам (В. Нерознак, Ю.
Степанов). Межкультурная коммуникация - специфический процесс
взаимодействия разных вариантов культуры через вербальное и невербальное
общение своих и чужих носителей культуры и языка.
Концепт (от лат. conceptus, concipere - понятие, зачатие) - основная единица
культурной и межкультурной коммуникации. В концепте раскрывается
смысл обозначаемого им феномена. Концепт содержит: 1) «общую идею»
явлений данного ряда в понимании определенной эпохи и 2)
этимологические моменты, проливающие свет на то, каким образом общая
идея «зачинается» во множестве конкретных, единичных явлений. 3)
Сочетание антиномических смысловых моментов (общезначимое уникальное, порождение - бытование). Концепты имеют вербальную и
невербальную формы. Концепт принадлежит к разряду диссипативных
структур. Как «сгусток смысла» (Ю. С. Степанов) концепт раскрывается
лишь в ситуации коммуникации. В ходе коммуникации во всех подсистемах
системы «культура» возникают прямые и обратные связи, расширяющие
ассоциативный потенциал концепта (ряды представлений, ассоциаций,
воспоминаний, образов, символов, мотивов и лейтмотивов), возбуждаемый
данным концептом у участников процесса коммуникации. Ряд концептов,
рассмотренный с точки зрения их сцепления (системно), трактуется в данной
книге как концептосфера.
Концепт порождает коммуникацию в системе «культура» и, в свою очередь,
порождается ею.
Вербально выраженные концепты представляют собой смыслы знаков,
заключающие в себе не столько обозначение денотатов, сколько их имена,
значимые для процесса коммуникации. В вербальной форме концепты «ключевые слова» (А. Вежбицкая), метафоры, образы данного языка и
данной культуры (Г. Гачев, С. Лурье). Критерии выбора ключевых слов:
частотность, центральность, центр семейства фразеологических выражений,
посло301
вицы, поговорки, названия популярных книг. Вокруг этих слов организованы
целые области культуры (А. Вежбицкая). Их можно экспериментально
уловить с помощью «Ассоциативного тезауруса», представляющего собой
«соединение стимула с реакцией», то есть диалогический срез речевой
способности носителей данного естественного языка. При этом большое
значение приобретает характеристика «словообразовательных гнезд» и
возникающих аналогий (Ю. Караулов). Вербальный концепт смоделирован
на основе взаимодействия контекстуальных значений и внутренней формы
выражающего его слова.
Невербальные концепты изучаются в рамках невербальной семиотики (Г.
Крейдлин). В невербальной форме концепты представляют собой ряд
значимых (ритуальных, обрядовых) действий, жестов. Невербальные
концепты лежат в основе «стереотипов поведения» людей, позволяющих
отличить членов «своего» этноса от «чужих» (Л. Гумилев).
Константа (от лат. constans - твердость, постоянство) - «устойчивый»
концепт культуры (Ю. Степанов), постоянно возникающий в ходе
коммуникации. Константы выступают как инварианты синонимических
рядов концептов.
Концептосфера представляет собой набор концептов и констант,
определяемый типом их сцепления. Характер сцепления свидетельствует о
системной природе концептосферы.
Концептосферы могут осмысливаться как национальные, универсальные,
социальные,
классовые,
групповые,
личные,
исторические.
Функционирование всякой культуры приводит к их постоянному
взаимоналожению: всякая национальная концептосфера является также
исторической, социальной. При сравнении двух концептосфер выявляются
значимые несовпадения, зияния и лакуны. Эти несовпадающие элементы
составляют особый язык, при помощи которого выражается универсальный
общемировой смысл.
Культура (от лат. cultura - возделывание, воспитание, образование) -особый
способ
осмысленной
организации
и
развития
человеческой
жизнедеятельности, реализуемой в материальных и духовных ценностях, в
системе отношений людей к природе и обществу. Понятие вошло в
европейский обиход с XVIII века. Тогда же как синоним культуры начало
употребляться понятие цивилизация, получившее в дальнейшем
преимущественное значение исторического воплощения культуры. В
настоящее время насчитываются сотни определений культуры. В наиболее
общей форме культуру можно рассматривать как инвариант, отражающий
постоянные отношения в семиотической системе. Культура есть
передаваемая из поколения в поколение система концептов и констант, а
также модели их порождения и изменения.
Культурология - интегральная наука, обобщающая эмпирические и
конкретно-научные знания о культуре, обладающая собственными
источниками знаний и методиками исследования. Характерные для
культурологии отношения включения и пересечения разных дисциплин
позволяют видеть в
302
ней синтетическую науку, ставящую в центр изучения человека, придающего
смысл явлениям культуры.
Термин
культурология
принадлежит
немецкому
философу
и
естествоиспытателю Освальду (1909). Распространение получает благодаря
американскому культурологу Уайту (1900-1975). Присущий культурологии
релятивизм может быть преодолен через вычленение единиц, входящих в
биологическую и социальную сферы жизнедеятельности человека. Такой
единицей в культурологии является концепт.
Семиотика - наука, исследующая свойства различных знаковых систем,
человеческих и природных, вербальных и невербальных.
Всякая знаковая система имеет определенную структуру.
Структура во многом определяет механизм придания значения знакам, то
есть процесс смыслообраэования. Система «культура», имеющая свою
коммуникативную структуру, располагает особыми возможностями
порождения смысла.
В культурологии концепт рассматривается как семиотическое явление. Для
концепта как знака характерно сочетание антиномических смысловых
моментов,
которое
обозначали
как
«дуализм
условности
и
изобразительности» (Ю. Лотман).
Включаясь в ситуацию коммуникации, концепт становится генератором
смысла. Он вовлекается в систему прямых и обратных связей,
способствующих постоянному расширению смыслового потенциала.
Текучесть, подвижность, открытость и нестабильность - специфические
свойства концептов как знаков. Концепт - знак, получающий свой смысл
«здесь» и «сейчас», при участии конкретных персонажей и в данной
конкретной коммуникативной ситуации. Актуальное значение этого знака
представляет собой лишь один из аспектов его смысла. Константы
представляют собой такие знаки, которые связаны со смысловым
инвариантом, стабильно порождаемым в данной коммуникативной системе.
Культурологический подход учитывает специфические особенности
вербальной и невербальной семиотики.
Свое и чужое - один из центральных концептов культурологии. Следовало
бы точнее определять его как «свое-чужое» (по примеру «хронотопа» М.
Бахтина). Межкультурная коммуникация может привести к открытию
«лика», личности в «чужом», приближению «чужого». В то же время может
возникать и новый взгляд на «свое», тождественное, «единое»,
«единодушное». Такой подход становится возможным в результат
формирования так называемой «вторичной языковой личности».
Диалектика «своего-чужого» / «чужого-своего» проясняет представление о
том, что нельзя свести друг к другу свою и чужую концептосферы. Здесь
возможно лишь приближение с учетом аналогий, подобий, эквивалентности,
лакун и смысловых зияний. На уровне значений слов перевод и
сопоставление возможны. На уровне передачи смысла ситуация оказывается
открытой, асимметричной, неравновесной и динамичной.
303
Система (от греческого - целое, составленное из частей) - совокупность
элементов, находящихся в связях и во взаимных зависимостях. Основное
свойство системы состоит в том, что система больше суммы ее частей.
Построение «обшей теории систем» принадлежит австрийскому биологутеоретику Л. Берталанфи (1901-1972), применившему формальный аппарат
термодинамики к биологии и разработавшему общие принципы поведения
систем и их элементов.
Среди главных - принцип целостности и всеобщей зависимости, наличие
системообразующих факторов, иерархии, несводимости свойств системы к
сумме свойств ее элементов, относительной самостоятельности элементов,
являющихся по отношению к системе подсистемами.
Совокупность отношений между элементами образует структуру системы.
Существуют открытые и закрытые системы, устойчивые и неустойчивые,
диссипативные (И. Пригожий). Гиперустойчивые структуры неспособны к
развитию. Открытые системы с диссипативными структурами наиболее
продуктивны. Такой системой является инвариант культуры. Потеря
равновесия ведет в культуре к разрушению одной структуры и созданию
другой.
Системный подход. Направление методологии, в основе которого лежит
исследование систем. В научный обиход вошел в последние десятилетия XX
века в связи с открытиями в термодинамике (Нобелевская премия И.
Пригожина).
Применительно к культуре оказывается возможным рассмотрение ее
подсистем - философии, религии, науки, искусства, этнографии,
лингвистики и т. д. - как относительно самостоятельных и взаимосвязанных
элементов. Исследование системы культуры в процессе развития делает
наглядным ее устойчивость и одновременную способность к переходу на
качественно новый уровень, происходящий в момент скачка,
бифуркационного взрыва. Множественность описаний, обусловленная
природой элементов системы (их относительной самостоятельностью,
непредсказуемостью),
оказывается
необходимой
предпосылкой
межкультурной коммуникации, взаимопроникновения своего и чужого и
соответствует природе концепта.
Смысл - фундаментальная категория бытия и культуры. Смысл антиномичен, поскольку возникает как «арена встречи» (А. Лосев) природного и
человеческого, человеческого и Божественного, общезначимого и
уникального.
Под смыслом в культурологии понимается придание значения знакам в ходе
коммуникации. Смысл явлений культуры манифестируется в константах и
концептах, возникающих в ходе культурной и межкультурной
коммуникации.
304
V. Краткий список рекомендуемой литературы
Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. 2-е издание, исправленное. М., 1999.
Аскольдов С. А. Концепт и слово // Русская словесность. Антология / Под.
общ. ред. д. ф. н., проф. В. П. Нерознака. М., 1997.
Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика / Сост. Г. К. Косиков. М.,
1989.
Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества / Сост. С. Г. Бочаров. М.,
1979.
Бенвенист Э. Общая лингвистика / Под ред. Ю. С. Степанова. М., 1974.
Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. / Пер. с
франц., общая ред. и вступ. статья акад. Ю. С. Степанова. М., 1995.
Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и
начала XX века. // О России и русской философской культуре. Философы
русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990.
Библер В. С. От наукоучения - к логике культуры. Два философских
введения в двадцать первый век. М., 1991
Болдырев H. H. Когнитивная семантика. (Курс лекций по английской
филологии). Изд. 2-е, стереотипное. Тамбов, 2001.
Булгаков С. Философия имени. М., 1997.
Бурдье Пьер. Практический смысл / Послеслов. Н. А. Шматко. СПб, 2001.
Бухаров В. М. Варианты норм произношения современного немецкого
литературного языка. Нижний Новгород, 1995.
Вежбицкая Анна. Язык. Культура. Познание. / Сост. М. А. Кронгауз. М.,
1997.
Вежбицкая Анна. Семантические универсалии и описание языков. М., 1999.
Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Лингвострановедческая теория слова.
М., 1980.
Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М., 1989.
Воркачев С. Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт:
становление
антропоцентрической
парадигмы
в
языкознании
//
Филологические науки. № 1 - 2001.
Воробьев В. В. Лингвокультурология. Теория и методы. М., 1997.
Гачев Г. Национальные образы мира. Курс лекций. М., 1998.
Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук: В 3-х тт.: Т. 3. Философия
духа / Отв. ред. Е. П. Ситковский. М., 1974.
Гердер И. Г. Избранные сочинения. / Сост. В. М. Жирмунский. М. - Л., 1959.
Гумбольдт В. фон. Язык и философия языка / Сост. А. В. Гулыга и Г. В. Рамишвили. М., 1985.
Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 1997.
Гумилев Л. Н. Этносфера. История людей и история природы. М., 1993.
Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972.
305
Гуревич П. С. Культурология. М., 1999.
Жидков В. С. Попытки системного взгляда на культуру // Системные
исследования. Методические проблемы: Вып. 25. М., 1997.
Жирмунский В. М. Сравнительное литературоведение: Восток и Запад. Л.,
1979.
Зинченко В. Г., Зусман В. Г., Кирнозе 3. И. Система «Литература» и
методы ее изучения. Нижний Новгород, 1998.
Караулов Ю. Н. Активная грамматика и ассоциативно-вербальная сеть. М.,
1999.
Кашкнн В. Б. Введение в теорию коммуникации. Учебное пособие.
Воронеж, 2000.
Конрад Н. И. Избранные труды. Литература и театр. М., 1978.
Кубрякова Е. С. О когнитивной лингвистике и семантике термина
«когнитивный» // Вестник Воронежского государственного университета.
Лингвистика и межкультурная коммуникация. № 1. - 2001. - с. 3-9.
Ключевский В. О. Сочинения: В 9-ти тт. / Под ред. В. Л. Янина. М., 1989.
Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1985.
Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // Русская словесность.
Антология / Под. общ. ред. д. ф. н., проф. В. П. Нерознака. М., 1997.
Локк Джон. Сочинения: В 3-х тт. / Под ред. И. С. Нарского. М., 1985-1988.
Лосев А. Ф. Знак. Символ. Миф. М., 1982.
Лосев А. Ф. Философия имени. М., 1990.
Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3-х тт. Таллин, 1993.
Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. / Предисл. В. В. Иванова. М., 1996.
Лурье С. В. Историческая этнология. М., 1998.
Мандельштам Осип. Разговор о Данте. // Сочинения: В 2-х тт.: Т. 2. / Сост.
С. С. Аверинцева и П. М. Нерлера. М., 1990.
Б. В. Михайловский, Б. И. Пуришев. Очерки истории древнерусской
монументальной живописи. М. - Л., 1941.
Муратов П. П. Образы Италии. М., 1994.
Михайлов А. В. Языки культуры. / Учебное пособие по культурологии. М.,
1997.
Михайлов А. В. Обратный перевод. / Сост. Д. Р. Петрова и С. Ю. Хурумова.
М., 2000.
Неретина С. С. Тропы и концепты. М., 1999.
Нива Ж. Возвращение в Европу. М., 1999.
Павлова Н. О кротком законе // Адальберт Штифтер. Бабье лето. / Пер. С.
Апта. М., 1999.
Панченко А. М. Русская история и культура. СПб., 1999.
Пелипенко А. А. Яковенко И. Г. Культура как система. М., 1998.
Попова 3. Д., Стернин И. А. Понятие «концепт» в лингвистических
исследованиях. Воронеж, 1999.
306
Потебня А. А. Слово и миф. / Отв. ред. А. К. Байбурин. М., 1989.
Прибрам К. Языки мозга. M., 197S.
Пригожий И. Природа, наука и новая рациональность // Философия и жизнь.
7/1991. М., 1991.
Пригожий И. Конец определенности. Время. Хаос и новые законы природа.
Ижевск, 1999.
Пригожий И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с
природой. М., 1986.
Проблемы межкультурной коммуникации: Материалы международного
семинара 28-29 сентября 2000 года. В двух частях. / Под ред. Н. В. Макшанцевой. Н. Новгород, НГЛУ, 2000.
Рапопорт А. Различные подходы к общей теории систем // Системные
исследования. Ежегодник. 1969. М., 1969.
Рапопорт А. Единство в разнообразии: наследие европейской культуры /
Системные исследования. Методологические проблемы: Вып. 25. М., 1997.
Растье Ф. Интерпретирующая семантика. / Пер. с франц. и коммент. А. Е.
Боч-карева. - Нижний Новгород, 2001.
Рождественский Ю. В. Введение в культуроведение. М., 1999.
Розай П. Очерки поэзии будущего. Лекция по поэтике. Нижний Новгород,
2000.
Руднев В. П. Словарь культуры XX века. М., 1998.
Садовский В. Н. Основания общей теории систем. М., 1974.
«Свое» и «Чужое» в европейской культурной традиции: литература, язык,
музыка. / Под ред. 3. И. Кирнозе, В. Г. Зусмана, Л. Г. Пеер, Т. Б. Сидневой, А. А. Фролова. - Н. Новгород, 2000.
Степанов Ю. С. Язык и метод. К современной философии языка. М., 1998.
Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры. - М., 1997 (2-е
издание 2001).
Стефаненко Т. Г. Этнопсихология. М., 1999.
Тайлор Э. Первобытная культура. М., 1991.
Тер-Минасова С. Г. Язык и межкультурная коммуникация. М., 2000.
Тойнби А. Достижение истории. М., 1991.
Топер П. М. Перевод в системе сравнительного литературоведения. М.,
2000.
Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. М., 1995.
Трубачев О. Н. Русь. Россия. Очерк этимологии названия // Русская
словесность - 1994. - № 3.
Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. / Издание подготовили
Е. А. Тоддес, А. П. Чудаков, М. О. Чудакова. М., 1977.
Фесенко Т. А. Концептуальные основы перевода. Учебное пособие. Тамбов,
2001.
307
Флиер А. Я. Культурология для культурологов. М., 2000.
Флоренский Павел, священник: Сочинения: В 4-х тт.: Т. 3 (2) / Редактор
тома
игумен Андроник (А. С. Трубачев). М., 1999. Фреге Г. Смысл и денотат.
// Семиотика и информатика: Вып. 35. М., 1997.
Фреге Г. Смысл и денотат.. // Семиотика и информатика: Вып. 35. М., 1997.
Фрейд 3. Введение в психоанализ: Лекции / Под ред. М. Г. Ярошенко. М.,
1989. Хейзинга И. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. / Общ. ред. и
послеслов.
Г. М. Тавризян. М., 1992. Шишмарев В. Ф. Избранные статьи. История
итальянской литературы и
итальянского языка. Л., 1972. Шпенглер О. Закат Европы. Очерк мировой
истории. Т. 1. / Пер. К. А. Свасьяна. М., 1993.
Шпет Г. Г. Сочинения. / Е. В. Пастернак. М.,1989. Юдин Э. Г. Методология
науки. Системность. Деятельность. М., 1977. Юдин Э. Г. Системный подход
и принцип деятельности. М., 1978. Юнг К. Г. Архетип и символ. М., 1991.
Якобсон Роман. Избранные работы. / Сост. и общ. ред. В. А. Звегинцева. М.,
1985.
Словари:
Александрова 3. Е. Словарь синонимов русского языка. М., 1959.
Берих А. К., Макиенко В. М., Степанова Л. И. Словарь русской
фразеологии. Историко-этимологический справочник. СПб., 1998.
Караулов Ю. Н., Сорокин Ю. А., Тарасов Е. Ф., Уфимцева Н. В.,
Черкасова Г. А. Русский ассоциативный словарь. М., 1994.
Большой толковый словарь русского языка. / Под ред. С. А. Кузнецова.
СПб., 1998. (ETC).
Даль В. И. Толковый словарь русского языка: В 4-х тт. М., 1995.
Краткий словарь когнитивных терминов / Е. С. Кубрякова и др. Москва,
1996.
Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.
Лопатин В. В., Лопатина Л. Е. Русский толковый словарь. М., 1997.
Мифы народов мира: В 2-х тт. / Гл. ред. С. А. Токарев. М., 1982.
Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. / Под ред. Ю. Д.
Апресяна. М., 1999.
Преображенский А. Г. Этимологический словарь русского языка. М., 1958.
(ЭСРЯ).
Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1995.
Словарь русского языка: В 4-х тт. / Под ред. П. П. Евгеньевой. Т. 3. М.,
1983.
308
Советский энциклопедический словарь / Главный редактор А. М. Прохоров.
Изд. 2-е. М., 1983. Срезневский И. И. Материалы для словаря
древнерусского языка: В 3-х тт.:
Т. 3., СПб., 1893-1912. Толковый словарь русского языка конца XX века.
Языковые изменения. /
Под ред. Г. Н. Скляревской. СПб., 1998. С. А. Григорьева, Н. В.
Григорьев, Г. Е. Крейдлин. Словарь языка русских
жестов. Москва - Вена, 2001.
Ушаков Д. Н. Словарь русского языка: В 4-х тт. М., 1965. Шанский Н. М.,
Иванов В. В., Шанская Т. В. Краткий этимологический словарь русского
языка. М., 1971. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4-х
тт. / Под. ред. и
с пред. проф. Б. А. Ларина. СПб., 1996. Черных П. Я. Историкоэтимологический словарь современного русского
языка в 2-х тт. - М., 1999.
Энциклопедический словарь Гранат, 1913, 7-е изд. Энциклопедический
словарь Ф. А. Брокгауза, И. А. Ефрона. СПб., 1894. Brislin Richard.
Understanding Culture's Influence on Behavior. Orlando, 1993. Interkulturelle
Kommunikation. / Hrsg. von Ingrid Jonach. Munchen - Basel,
1998. Hall Edward T. Beyond Culture. N. Y. - London - Toronto. Sydney Auckland,
1989.
Literaturgeschichte als Poetik. / Hrsg. v. M. Ba?ler. Fr. a. M., 1995. Nolan Riall W.
Communication and adapting across Culture. Living and
Working in the global village. Westport. London, 1999. Knapp Karlfried, Enninger
Werner. Knapp-Potthoff Annelie (Editors).
Analysing Intercultural Communication. Berlin - N. Y. - Amsterdam, 1987. Zima
Peter V. Komparatistik. Tubingen, 1992.
309
Резюме
Связанная с деятельностью человека, культура имеет антропологическую
природу. Культура связана с представлениями о «ноосфере».
Специфика культуры заключается в допущении, согласно которому духовная
деятельность человека предшествует материальной деятельности. В культуре
сознание предваряет продукт.
Культура - целостное, системное семиотическое явление.
Культура - открытая, диссипативная, саморегулирующаяся система.
Открытые системы обмениваются информацией с окружающей средой.
Обмен со средой происходит на «входе» и «выходе» из системы. Развертка
системы «культура» происходит в результате ее отношений с традицией и
реальностью.
«Культура» - динамическая система, функционирующая на основе
коммуникации. Коммуникация происходит как внутри системы, так и вовне.
«Обмен» культуры с «традицией», «реальностью» или другой культурой
представляет собой межкультурную коммуникацию.
Внутренняя коммуникация задана отношениями в системе «культура». В ней
есть два субъекта сознания: производитель и потребитель.
Коммуникативная цепь в системе «культура» можно представить следующим
образом: «производитель - продукт - потребитель»
В коммуникативной системе действуют прямые и обратные связи.
Поскольку в подсистемы «производитель - продукт» и «продукт потребитель» входит один и тот же элемент «продукт», в системе возникает
корреляция отношений. Благодаря этому становится возможным приращение
отношений, смысловое расширение системы.
Инвариантом «продукта» в системе «культура» являются «концепт» и
константа. Концепт порождает коммуникацию и порождается ею.
Концепт - микромодель культуры. Концепт - неравновесная, открытая,
нестабильная, динамическая, знаковая система, имеющая вербальную и
невербальную формы. Концепт принадлежит к разряду диссипативных
структур.
Вербально выраженные концепты представляют собой «ключевые слова
культуры», ключевые метафоры, национальные образы, фразеологизмы. В
вербально выраженных концептах смысл и значение не совпадают. Концепт
связан с внутренней формой выражающего его слова. В концепте
раскрывается смысл обозначаемого им феномена. Вербально выраженный
концепт содержит: 1) «общую идею» явлений данного ряда в понимании
определенной эпохи и 2) этимологические моменты, проливающие свет на
то, каким образом общая идея «зачинается» во множестве конкретных,
единичных явлений. 3) Сочетание антиномических смысловых моментов
(общезначимое - уникальное, порождение - бытование). Как «сгусток
смысла» концепт раскрывается лишь в ситуации коммуникации. В ходе
коммуникации во всех подсисте310
мах системы «культура» возникают прямые и обратные связи, расширяющие
ассоциативный потенциал концепта (ряды представлений, ассоциаций,
воспоминаний, образов, символов, мотивов и лейтмотивов), возбуждаемый
данным словесным концептом у участников процесса коммуникации.
Концептосфера представляет собой набор концептов и констант,
определяемый типом их сцепления. Характер сцепления свидетельствует о
системной природе концептосферы.
Zusammenfassung
Da die Kultur mit der Tatigkeit des Menschen verbunden ist, hat sie eine
anthropologische Natur. Kultur ist mit der Vorstellung uber die «Noosphare»
verknupft.
Die Spezifik der Kultur ergibt sich dadurch, dass jeder materiellen Tatigkeit des
Menschen eine geistige vorausgeht. In der Kultur steht vor dem Produkt eine Idee.
Die Kultur ist eine ganzheitliche, systemsemiotische Erscheinung.
Kultur ist ein offenes, dissipatives, sich selbstregulierendes System.
Bei offenen Systemen findet ein Informationsaustausch mit der Umwelt statt. Der
Austausch geschieht beim «Eintritt» in und beim «Austritt» aus dem System. Die
Offnung des Systems Kultur erfolgt dank der Beziehungen der Traditionen mit der
Realitat.
Kultur ist ein dynamisches System, das durch Kommunikation funktioniert. Die
Kommunikation erfolgt sowohl innerhalb als auch au?erhalb des Systems. Der
Austausch der Kultur mit der Tradition, der Realitat und einer anderen Kultur ist
interkulturelle Kommunikation.
Die innere Kommunikation ist durch die Beziehungen des Systems Kultur
gegeben. In diesem System gibt es zwei Bewu?tseinssubjekte: Erzeuger und
Verbraucher.
Den Ablauf der Kommunikation im System Kultur kann man sich auf folgende
Weise vorstellen: Erzeuger - Produkt - Verbraucher.
Im Kommunikationssystem gibt es direkte und ruckwirkende Verbindungen.
Nachdem zu den Subsystemen «Erzeuger - Produkt» und «Produkt und
Verbraucher» ein und dasselbe Element-Produkt - gehort, entsteht ein ganzes
Beziehungsnetz innerhalb des Systems. Daher wird eine Erweiterung des Systems,
eine Sinnerweiterung des Systems moglich.
Die Invariante des Produkts im System Kultur ist das Konzept. Das Konzept bringt
die Kommunikation hervor und wird durch sie hervorgebracht.
Das Konzept ist ein Mikromodell der Kultur. Das Konzept ist ein unausgewogenes,
offenes, instabiles, dynamisches, semiotisches System, das eine verbale und eine
nonverbale Form aufweist. Konzepte gehoren zu den dissipativen Strukturen.
311
Verbal ausgedruckte Konzepte stellen Schlusselworter einer Kultur, typische
Metaphern, nationale Bilder und Phraseologismen dar. In verbal ausgedruckten
Konzepten stimmen Sinn und Bedeutung nicht uberein. Das Konzept ist mit der
inneren Form des Wortes verbunden, das es zum Ausdruck bringt. Im Konzept
wird der Sinn des durch es ausgedurckten Phanomens ausgedruckt. Das verbal
ausgedruckte Konzept beinhaltet erstens die eigentliche Idee der Erscheinungen im
Verstandnis einer bestimmten Epoche und zweitens die etymologischen Faktoren,
die Licht darauf werfen, auf welche Weise sich die eigentliche Idee in einer
Vielzahl von konkreten Phanomenen manifestiert. Drittens entsteht eine
Verbindung von antinomischen Inhalten (das Allgemeine - das Besondere, das
Entstehen - das Funktionieren) Phanomens.
Als verdichteter Sinn offnet sich das Konzept erst in der Kommunikationssituation.
Im Lauf der Situation treten in allen Subsystemen direkte und ruckwirkende
Verbindungen auf, die das assoziative Potential des Konzepts erweitern (ganze
Reihen von Vorstellungen, Assoziationen, Erinnerungen, Bildern, Symbolen und
Motiven), das vom jeweiligen Wortkonzept bei den Teilnehmern des
Kommunikationsprozesses hervorgerufen wird.
Die Konzeptosphare stellt eine Reihe von Konzepten und Konstanten dar, die
durch den Verknupfungstyp bestimmt wird. Der Verknupfungscharakter weist auf
die Systemnatur der Konzeptosphare hin.
Summary
Culture, being essentially linked with human activity, has a distinct
anthropological nature. Culture works within so called «noosphere».
Culture is a specific organization because in its units spiritual activity runs before
material process. «Idea» precedes «product».
Culture is a whole, systematized semiotic phenomenon.
Culture is an open, «dissipated», self-regulating system.
Open systems share «information» with their environment. Exchange with the
environment takes place at the system's entrance and exit. The culture-system is
manifested in the process of its relations with tradition and reality.
Culture is a dynamic system based upon communication - internal and external.
«Culture - tradition», «culture - reality», «culture - another culture» exchanges are
forms or intercultural communication.
Internal communication is organized by the relations within culture-system, which
has two subjects of consciousness - maker and consumer.
The chain of cultural communicational can be understood as maker - product consumer.
For such a system relations have place in all directions.
Culture can be divided into two smaller substructures - «maker - product»
312
and «product - consumer». The common element «product» makes the
substructures correlative. Correlation means semantic enrichment.
Culturally modified «product» becomes «concept» and «constant». Concept
encourages communication which is in its turn is always conceptually «pregnant».
Concept is a micromodel of culture. Concept is an open, not stabilized, dynamic,
semiotic, dissipated structure which has verbal and non-verbal forms.
Verbally expressed concepts are «key-words» of culture - key metaphors, national
paradigms, idioms - «idea» and verbal meaning do not always coincide. Concept
«remembers» the etymological dimension of the word, «creative idea» of this or
that expression. Verbal concept includes: 1) the principal idea of the phenomenon
accented by an epoque, 2) etymological moments which help to see the growth of
the idea through a number of particular features, 3) semantic opposition, two
contrasted poles of meaning (common-unique, conception-tradition). Being a
«knot of meaning» concept is revealed through communication «the process of
which encourages active semantic exchange within subsystems of culture. As a
result - the associated field of a concept is widened, because the verbal concept can
generate allusions, memories, images, symbols in the communicating minds.
The concept-sphere is a range of concepts and constants defined by this or that
type of engagement. The order of engagement turns a number of concepts into an
organized system.
313