Леон Дрей
advertisement
Леон Дрей <Отрывки> 3 Леон Дрей проснулся в самом отличном расположении духа. Спал он всегда нагишом и обыкновенно, проснувшись, набрасывал на себя парусиновый халат, приготовленный с вечера, и принимался за основательную чистку своего платья. Платье Леон любил, знал ему цену, и от его строгого контроля не ускользало ничего: ни пятнышко, ни пушинка, ни ниточка, случайно вылезшая из шва, ни другое чтонибудь. Он остановился у окна, выходившего во двор, и, переглядываясь с горничными, насвистывая, усердно чистил щеткой брюки, пиджак, шляпу, пальто. Но сегодня, наперекор установленному порядку, он остался в кровати и, лежа навзничь, разглаживая под простыней свое здоровое, упругое тело, белое, как у женщины, сладострастно погрузился в деловые мечты... В комнате было темновато и чуть неуютно оттого, что он не видел своего хорошенького шкафа, купленного по случаю, своего письменного стола с прелестной чернильницей, своего платья на вешалке, зимнего пальто, шляпы и модной палки с красивым набалдашником, какую имели все хлыщи. Он сбросил с себя простыню, подбежал на цыпочках к окну, отдернул быстрым движением ажурную занавесь и, щурясь от света, вернулся на кровать и зарылся головой в подушки. "Если бы здесь с ним лежала Верочка, — замечтался он, — или Эвочка! Будет и Верочка, и Эвочка", — утешил он себя и выглянул краем глаза во двор, где на балконе второго этажа стояла голубоглазая девушка и с любопытством посматривала на его окно. "Ты ищешь Леона, — подумал он самодовольно. — Не беспокойся, миленькая, а дам себя найти, когда нужно будет, а теперь уйди. Леон должен думать о своих делах...." Он повернулся лицом к стене и методически стал каяться. Вопервых, на прошлой неделе он снова подарил отцу пять рублей. Пять да пять составят десять. Это, Леон, не годится, так можно и разориться. Отец отцом, а деньги деньгами. К черту отцов! Никаких отцов ты не должен признавать. Обещаешь? Твердо? И никаких матерей! К черту всех их... Во-вторых, тогда же ты подтвердил отцу, что дать денег для открытия лавки. Как не выругать тебя за такое легкомыслие? Обещай мне торжественно, что денег ты им не дашь. Ты не должен этого делать. Ну, обещай же, милый Леон. Ты слаб, как ребенок, хвастовство увSM лекает тебя, и Бог знает, до чего ты можешь дойти при таком поведении. Легкая грусть на миг омрачила душу Леона. Как жаль, что в его характере нет выдержки! Он умеет быть хладнокровным, но слаб на лесть. Он умеет и может быть жестоким, но его легко растрогать. Как жаль, что у него имеются недостатки! Вид золота, например, делает его сумасшедшим. Он часто сходится с девушками, берет у них деньги без нужды. Разве теперь, когда он сделался женихом Берточки и получил от ее папаши вторые пятьсот рублей в счет приданого, это допустимо? Как жаль, что у него есть недостатки... Он уже лежал, опершись о локоть, обнажив круглое белое плечо и, прищурив глаза, мечтательно глядел в окно. Успокоенный этими размышлениями и соображая, что нужно положить имевшуюся у него тысячу рублей на текущий счет в какойнибудь банк, и, тепло вздрагивая и жмуря глаза от игравшей в нем радости, он не спеша стал одеваться, выглядывая мимоходом в окно и делая глазки горничным. Иногда по любимой привычке он обращался с пространной речью к своей белой мягкой сорочке, укорял сапоги в том, что они потеряли свой первоначальный шикарный вид, и так, незаметно посмеиваясь, мурлыча и насвистывая, облачился в утренний костюм. Теперь на нем был пиджак из легкой серой материи с крошечными отворотами, светлые в полоску брюки и широкий кожаный пояс вместо жилетки. Перед зеркалом он долго приглаживал свои светло-пепельные волосы и, когда придал передней пряди тот вид, какой желал, вид хохолка, небрежно спущенного вниз с правой стороны лба, и завил шпилькой усы, он опять повеселел, раза два ущипнул себя, подмигнул плутовскими глазами и, молодцевато раскачиваясь, прошел узеньким коридором в столовую, где уже пили чай его невеста и ее родители. В столовой было очень тесно от большого стола, от множества стульев с высокими прямыми спинками, от колоссального буфета, уставленного сплошь рюмками, тарелками, вазами, и от круглых столиков, покрытых вязаными скатертями. На самом почетном месте, под большим зеркалом, в котором каждый мог увидеть себя в полный рост, стояла гипсовая, аляповато сделанная статуэтка Пушкина, любимца самого господина Шпильмана. Кроме Пушкина, в столовой имелся бюст Шевченки, выкрашенный в строгий кирпичный цвет, небольшая статуэтка голой женщины, стыдливо закрывавшей наготу свою несоразмерно длинными и слишком худыми руками, гипсовые кролики, умевшие Its кивать головами, и несколько терракотовых собачек разных величин. На стенах висели портреты Мицкевича и генерала Гурко неожиданно рядом с Мозесом Монтефиоре® и многими раввинами, а под ними фотографические карточки господина и госпожи Шпильманов, дочери их Берты и сына Юльчика. Когда Леон Дрей вошел в столовую, каждый из семьи уже находился на своем месте за столом. Мамаша сидела рядом с Юльчиком. Берточка против дверей. Папаша, в ночной сорочке, в стоптанных туфлях на босых ногах, с нескрываемым презрением пил чай. Сюртучок его висел на Пушкине, шляпу он надел на Шевченко, жилетку подложил под себя и с нетерпением ждал минуты, когда ему можно будет отправиться в магазин. — Доброе утро, — сказал Леон Дрей, скромно отвесив раньше всего почтительный поклон папаше и мамаше. — Здравствуй, Берточка, как ты провела ночь? — Мухи мне не давали спать, — скромно ответила Берточка, потупив свои черные глаза с длинными ресницами. Удовлетворившись ответом своей невесты, Леон равнодушно пожал руку папаше, мамаше и Юльчику и сел подле Берточки. — Налить тебе чаю, Леончик? — спросила она, стараясь выразить ему свою преданность глазами. — Налей, милая, — ответил Леон с достоинством. — Остались вчерашние вареники с вишнями. Не съешь ли парочку? — Пожалуй, я съем парочку вареников, — сказал Леон, благодарно скосив на нее глаза. — Возьмите побольше сиропу, милый Леон, — вмешалась тут мамаша. — Берточка, дай же своему жениху еще сиропу. — Благодарю вас, мамаша, — быстро произнес Леон, бросив и на нее благодарный взгляд. — Действительно, вареники без сиропа... Наступило короткое молчание. Все ели, пили и, не стесняясь, громко и сочно причмокивали. — Мне, мамаша, всю ночь снилась Берточка, — заявил Леон, передав свой стакан Берточке. Юльчик расхохотался. Папаша краем глаза саркастически смотрел на Леона, точно хотел сказать: "знаю я тебя насквозь, но такой, как ты, мне и нужен был для Берты", и пошел в спальню одеваться. Мамаша, нежно любившая будущего зятя, строго повернула разгневанное лицо к Юльчику и, краснея, как в молодости, сердито сказала: — Чему ты рассмеялся, дурак? ЧЬ — Я, кажется, не сказал ничего смешного, — с необыкновен ным достоинством промолвил Леон, красиво поднимая брови. Тон его был сух, прост, вежлив, но категорически выражал требование уважения к себе. Юльчик приосанился, поиграл перстнем, который носил на левом мизинце, и еще громче расхохотался. Не обращайте на него внимания, милый Леон, — сказала мамаша, бросая молниеносные взгляды на Юльчика. — Но он делает это не в первый раз! — воскликнула Берточка со слезами в голосе. — Как он смеет оскорблять моего жениха. Дурак, нахал, мальчишка! Господин Шпильман, услышав крик, пожелал предупредить ссору. На минуту он появился в столовой с брюками в руках и, поглядев с искусственным добродушием на Леона, участливо сказал: — А в каком виде вам приснилась Берточка? — Она мне приснилась в образе ангела с крылышками за спиной, — быстро и не моргнув глазом ответил Леон. — Вот как! — удивленно произнес палаша и убежал в спальню. Юльчик опять прыснул громким дурацким звуком, забрызгал скатерть чаем, но на него уже не обращали внимания. Мамаша и Берточка впились глазами в Леона: — Берточка явилась мне в образе ангела с очень коротеньки ми крылышками. Она летала вокруг меня, летала, и я все удив лялся, почему она летает, а не ходит. Потом я взял полотенце, то самое, что висит над Пушкиным, и набросил на Берточку. Все, кроме Юльчика, с удовольствием выслушали этот рассказ, а мамаша весело сказала: — Значит, скоро свадьба. Подойди, Берточка, я тебя поцелую. После этого Юльчик ушел в контору. <...> Между тем господин Шпильман, надевая платок на голову и, стараясь засунуть котелок в карман, угрюмым едким голосом говорил жене: — Ты всегда без четверти девять так запрячешь мою палочку, что ее сам черт не отыщет. Сейчас найди мне палочку! — Мамаша заметалась по комнате, а он опять забрюзжал: — А где мой котелок? Зачем ты мне суешь палочку, когда мне нужен котелок, — сердился он, тщетно пытаясь засунуть котелок в задний карман сюртука. — Но ты совсем рехнулся, — крикнула мамаша, всплеснув руками. — Посмотри, Берточка, он надел платок на голову, а шляпу сует в карман. Сними платок с головы, сумасшедший... SS7 Господин Шпильман сердито вытаращил глаза и, помедлив с минуту, вдруг звучно плюнул и выбежал, хлопнув дверью. Леон pacxoxoTa-iv.L и, вскочив, завертелся на одной ноге. — Теперь дайте мие поесть! — крикнул он развязно. — Бер точка, я умираю с голода. Мамаша, дорогая... Берточ! .- молча поднесла его руку к своим губам, страстно поцеловала ее и побежала, путаясь в юбках, на кухню. Леон переглянулся с мамашей. "Ты тоже пойдешь на кухню" — сказал его взгляд. "Да, я пойду", — ответили ее глаза. Тогда он ласково взял ее за плечи, повернул спиной и детским голосом приказал: — Ступайте, мамаша, и вы на кухню. Я боюсь, что Берточка плохо приготовит яичницу. Прошу вас, мамаша, идите. Положи те побольше куриного сала и прижарьте луковицу, — крикнул он ей вдогонку. У него заблестели глаза, и он в волнении, трепетно вздрагивая усами, сделал два шага по комнате. "Да, хорошо тебе тут, Леон. Купайся в молоке, купайся, милый. А Машенька будет ждать меня сегодня в саду", — вдруг озабоченно подумал он. Послышался шорох, и в столовой появились прислуга со сковородкой в руках и Берточка с прибором. Мамаша несла горячий пахучий хлеб. — Ну, милый Леон, — сказала мамаша, когда горничная вышла, — посмотрим, что вы скажете об этой яичнице и об этом кусочке филейного мяса. Посмотрим, посмотрим... — Берточка, — сказал он вдруг с важностью, — сколько раз я просил тебя не сидеть, когда я ем. Я теряю половину удовольствия, если любимая женщина не стоит возле меня во время еды. Милая, встань же, прошу тебя, если ты меня любишь. — С удовольствием, милый, — ответила Берточка, поднимаясь и с влажными от удовольствия глазами следя за каждым куском, который Леон клал в рот Торжественно, чуть опьяненный от сытного завтрака, под руку с Бертой, лениво и важно выходит Леон Дрей из столовой, но молчит, его рука в ее руке, и сладостно чувствует он, как тихо и несмело дрожат плечи девушки. "Она жаждет тебя, — думает он, — она хочет прижаться своими губами к твоим полным красивым губам. О, как эти глупые девушки охотно становятся любовницами до свадьбы..." »1в <...> В комнате робкая тишина. Берточка сидит на коленях у Леона и играет его волосами. И так ей хорошо с ним, таким добрым, красивым и сильным он кажется ей, что она, закрыв глаза, пошла бы за ним на край света. Месяц тому назад она отдалась ему в один угарный, незабвенный вечер... Как умно она поступила! Теперь он ее господин и однажды уведет ее в свое гнездо. Исчезнет из ее жизни папаша, и она станет барыней, как все девушки из хорошего дома. Она будет носить дамские хорошенькие шляпки, капоты, ротонду, мамаша ей купит к свадьбе бриллиантовые серьги, и все ей будут завидовать... О, милый, милый Леон... Как же это она нашла такого красавца? И как скоро это произошло! Сваха устроила их первое свидание в театре, и там решилась ее судьба. Он сразу ослепил ее своей красотой... Не хотелось верить, что на ней, Берте, готов жениться это обаятельный мужчина. Неужели такой красавец, нежный блондин с очаровательными бархатными глазами, мог снизойти до нее... — Ты в самом деле любишь меня, дорогой Леончик? — спро сила она пылко. — Повтори, повтори! Дай мне свою ручку, рас целую все твои пальчики. Вот это хорошо, — самодовольно сказал Леон, протянув ей руку. — Я очень люблю покорных женщин. Ай, не кусай! Сейчас отправляюсь в банк положить на текущий счет тысячу рублей, которую получил от твоего папаши. — А когда же наша свадьба? — сияя, спросила Берточка. — Об этом еще рано толковать, — с важностью ответил Леон, — зачем нам торопиться, если мы и так живем, как новобрачные. Кормят нас отлично. — Так наша свадьба нескоро? — с грустью промолвила Берточка. — Конечно, нескоро. Нам надо жить широко. Я хочу одевать тебя в шелк и бархат. Я хочу, чтобы у тебя было много бриллиантов... — Милый Леон, — крикнула Берточка, порывисто обняв его. — Осторожно, Берточка, ты поцарапала меня булавкой. Поцелуй горячий и поцелуй сладкий... коридорчик... нежное пожелание, улыбка, еще поцелуй страстный, пламенный, и вот Дрей уже на улице, в сутолоке, среди гама... "Куда пойти раньше? В сад ли, на свидание с шляпницей Машенькой или прямо в банк? Скажи, Леон, чего бы хочешь: в банк или на свидание?" Он пошел, прячась в тени домов, прижав палку к ноге, как шпагу. 119 "Да, — думал он, — я вижу, как ты, Машенька, быстро крадешься по улицам, чтобы прийти вовремя на свидание, но я, Машенька, не пойду. Может быть, ты в эту минуту тихо плачешь от огорчения, что я не пришел. Бог знает, с каким трудом тебе удалось вырваться из мастерской, чтобы побежать в сад на свидание со мной, но все-таки я не пойду. Какое удовольствие играть в любовь с девочкой, когда надо, чтобы она без долгих разговоров отдалась и исчезла навсегда. До свиданья, Машенька!" Так рассуждая и фантазируя, он незаметно очутился на знакомой улице, где под старинными, с облупившейся штукатуркой, колоннами, в большом полукруглом двухэтажном строении помещался ряд галантерейных магазинов. "Я нахожусь подле магазина моего будущего тестя, — насмешливо думал Леон, вынимая золотые часы из кармана. — Навещу его. Теперь половина одиннадцатого, в банке я буду в половине двенадцатого. Ну, к милому тестю... Пожалуйте, Леон". Теплая дрожь побежала у него по телу. Никаких лавок для отца. Никаких глупостей. В его действиях должен быть уничтожен всякий риск. "Мадам, позвольте мне денег. Дураки, позвольте мне денег. Благодарю вас!.." Леон Дрей задумчив, Леон Дрей недоволен. Он сидит в бильярдной Дюпона и из окна любуется блестящей, нарядной осенней улицей... Вечереет... На его свежевыбритом, выхоленном лице застыла грусть, в бархатных глазах чувствуется неудовлетворенность, и кажется, что вот-вот он зевнет, обведет все и всех скучающим взглядом и скажет: — А ну вас всех к черту, надоели... В сущности, жаловаться ему не на что. Дела его очень недурны. Он успел выманить у господина Шпильмана новые пятьсот рублей, у прелестной Берты он отнял все ее маленькие сбережения, со шляпницей Машенькой благополучно закончил роман так, как ему хотелось, и, однако, всего этого ему уже недостаточно. Он хочет миллионов, шикарных любовниц, ему нужны лакеи, автомобили, а где взять их? Ему уже надоели эти победы над Машеньками, над Верочками, надоели эти жалкие полторы тысячи, что лежат в банке, Берточка, Шпильманы, весь мир. Новая мысль... Если бы у него завязался теперь роман с какойнибудь знатной, богатой дамой из общества. Это возможно. Он шикарно одевается, на улице прелестные женщины прямо пожирают его глазами, и если бы только познакомиться с какой-нибудь Чертковой, Мельниковой, Матросовой, — ого! Но как, дьявол их возьми, познакомиться с ними? Где они бывают? С кем встречаются? Как ловко он овладел бы дамой из общества! Конечно, не сразу. О, его не надо учить этому. Цветы, нежный взор, нахальство, любовный вздох... Разочарование... Страсть итальянца и шепот, признания на коленях... Он ли не знает, что любят эти богатые, шикарные, скучающие баловни судьбы? Главное — свежее белье... Это самое важное. Цветные носки, изящные подвязки, кальсоны в обтяжку, чистые руки, подстриженные ногти, духи, какой-нибудь галстук, как у художника, и она твоя, прелестная проказница. В бильярдную он зашел лишь на минутку... Он скучает, он хочет развлечься, даже сама Берточка сегодня призналась, что ему это необходимо. Но ему здесь нечего делать... Кругом одни мерзавцы, мерзавцы, шулера. Какая это компания для него? "Нет, Леон, с ними надо кончать". Новая мысль... На улице он встретил очаровательную госпожу Мельникову, прелестную мадам Черткову, шикарную Матросову и других, славящихся в городе своей красотой. А, если бы он мог завести интрижку хоть с одной! Какая честь быть любовником такой женщины! Сколько денег он вытянул бы у нее! Пять тысяч, десять тысяч? Нет, он бы все отнял. Купил бы себе особнячок, взял лакея. "Раздень меня, лакей, я спать хочу. Сбегай за папиросами. Дурак, мерзавец, получи в морду!" ...Однако ему захотелось есть. "Что бы такое потребовать? Яичницу, сосиски с хреном. Надоело!.. Антрекот с картофелью? Не поехать ли поесть к мамаше? Наверное, у нее сегодня борщ с чесноком. Какой сегодня день? Воскресенье? Значит, борщ, несомненно, борщ, грудинка. Вероятно, на второе вареники с кашей и поджаренным луком. Еду, еду! Кстати, и денег это не будет стоить. Потом отправлюсь в кафешантан, а может быть, и еще куда-нибудь". Развеселившись и прогнав заботы с лица, с одной только мыслью, что сейчас хорошо поест, он быстро вышел из бильярдной на улицу, позвал извозчика и, садясь в пролетку, крикнул; — На Подольскую! Как хорошо, удобно сидеть в пролетке! Тихой рысцой бежит лошадь, прекрасная вечерняя улица бежит вслед за тобой, встречные знакомые провожают тебя завидующим взглядом, и сам ты, важно покачиваясь на сиденье, небрежно прикладываешься пальцем к шляпе, и никаких угрызений и тревог нет в твоей душе. Сейчас ты отведаешь хорошего борща с чесночком, чудных вареников, и оттого кажется тебе, что все твое — и даль, и смутный горизонт, и славные сумеречно-таинственные женщины... SSI ISO — Извозчик, дай же кнута своей лошади. Вот и знакомые во рота, двор, скверно пахнущая лестница... Почему мать сидит у входных дверей? Разочарованно он останавливается, делает большие глаза и, красиво выговаривая, удивленно спрашивает: — Мамаша, что вы здесь делаете? Мать поднимается, произносит с радостным криком: "это ты, Леон!" и таинственно прикладывает палец к губам. — Что такое? — не понимает он и с досадой пожимает плечами. — Где папаша? — Папаши, Леончик, нет дома. Ради Бога, не кричи. — Но я не кричу, мамаша, — неожиданно для себя рассмеялся Леон. — Почему вы сидите здесь? Что случилось? Не хитрите со мной!.. — Я не хитрю, Леончик. Ты ведь знаешь своих сестер. Когда является гость, отец и мать должны выходить из комнаты. А если отца нет дома, то меня выгоняют на улицу. Но куда идти, Леончик? Вот я и сижу здесь. — Свиньи... — пробормотал Леон, притворно возмутившись. — Я не сержусь, — отозвалась мамаша. — Может быть, и нужно? Почему же мне сердиться, если детям от этого польза? — Это так, — сказал Леон, подумав. — А кто пришел? — Офицер, Леончик. Важный офицер, в эполетах и при шпаге. Помнишь, я тебе рассказывала, что Лиза познакомилась с офицером. Но это уже не тот, а другой, получше. Я сама понимаю, что могу им помешать. Что ж, молодые люди, Леончик... комплимент может быть, поцелуй. Я ведь тоже не дурочка! — Конечно, конечно, — одобрительно сказал Леон. — Ты думаешь, что Лизочка, может быть, уже? — она рассмеялась. — Лизочка знает обо всем лучше, чем я и ты. А если это и случилось? Дай Бог! Она даром не сделает... Пусть выкрестится, лишь бы была счастлива. С таким офицером можно себе все позволить. У него в Петербурге есть дядя, полковник. Он выведет ее в люди... Подожди, Леончик, моя Лизочка еще с генералами будет сидеть за одним столом. И я тоже. Я тоже! Не думай, пожалуйста, что я с твоим отцом останусь. Ни за что! Буду с генералами водку пить за одним столом. Я еще покажу себя!7 Он шептала, горела, кипела и очень напоминала теперь Леона ужимками и голосом. — Ты осталась такой, как была, — пробормотал он, чувствуя, что она зажигает его своей суетливостью, жаром, и что сейчас Sit он оставит ее и сам заговорит слепо, с увлечением, хвастливо о своих видах, о своей силе, о том, как люди будут валяться у его ног и трепетно ждать его милостивого слова. — А какой я была? За мною богачи ухаживали... Слава Богу, Лизочка уже не будет такой дурой. После офицера у нее будет генерал, после генерала — министр, пусть только выйдет замуж за этого дурачка. А выше министра нельзя пойти? Мы знаем примеры... Она ничем не отличалась от Леона. Словно взяли один кусок теста и разделили его на две части... Дрожа от волнения, он страстно зашептал — Я ищу женщину, мамаша. Слышите? Богатую, знатную женщину. Я ее найду. Весь вопрос в первой богатой женщине. Я сорву с нее все драгоценности. Я ловко выманю у нее все деньги. Буду продавать кусочки Леона за большие тысячи, пони маете? Потом первый богатый дурак, второй богатый дурак. Ле он душу у них отнимет с деньгами. В городе будет звон от Лео на... Мамаша, не ожидавшая этих признаний, стояла перед ним ошеломленная и, замирая от волнения, шептала: — Ты — мой сын, моя кровь. Мой, мой! Благословляю тебя! Поднимайся выше и выше, мой Леон! Покажи всем, кто такие Дреи. Твоя бабушка была когда-то первой акушеркой в городе, и князья ради спасения своих жен, валялись у ее ног. Вот кто такие Дреи! Верю в тебя. Поднимайся, мой Леон, поднимайся! Он перебил ее... Она снова загорелась. И долго они еще разговаривали о будущем какими-то своими огненными словами, оба — под влиянием одной яркой мечты, и Леон дал торжественную клятву матери, что на вершине счастья он ее, только ее одну не забудет, оденет в дорогие шелковые одежды и повезет в роскошной карете по городу на зависть всем — и друзьям, и врагам... — Мамаша, — вздохнув глубоко и раздувая ноздри, произнес Леон, — накормите меня. Я нарочно и приехал для этого. Захо телось вашего борща с чесноком, вареников с кашей. Может быть, у вас найдется, — прищелкивая языком и блестя глазами, цедил он, — куриная печеночка, поджаренная на оберточной бу маге? Знаете, мамаша, мне так есть хочется, что, кажется, побе жал бы на кухню обнюхать каждую кастрюлю. Может быть, у вас и фаршированная селезеночка приготовлена? Признайтеська, мамаша... SSS 1 Критика оценила стихийный реализм еврейского писателя: "Юшкевич бил богатое южное мещанство с какой-то страстной, почти личной ожесточенностью" (В. Швейцер), но отмечала его неуравновешенность ("у г-на Юшкевича совсем нет на палитре средних тонов, а в голосе средних нот" (В. Короленко). "Стихийность и манерность" видел в даровании еврейского писателя А. Горнфельд. Подчеркнутая тенденциозность Юшкевича приводила к перекосам: "Юшкевич всегда был очень наблюдательным бытовиком, но никогда не был поэтом" (Г. Адамович). Недостатки, в том числе стилевые ("очень часто он производит впечатление, точно перевод с иностранного", А. Чехов), видели все, но оторваться от его текстов не могли. Юшкевич был изменчив и неожидан. "Все было талантливо-взбалмошно в жизни этого потомка "Хаоса и Культуры", но растрепаннее всего казалось его литературное творчество, путей которого никогда нельзя было предугадать... Когда Юшкевича уже принимают как бытописателя еврейского гетто, "научного реалиста", он вдруг печатает драму "Чужая", производящую настолько "сумасшедшее впечатление", что, несмотря на восходящую популярность автора, от пьесы отказываются все, без исключения, театры". Александр Вознесенский. Семен Юшкевич // Егупец. 2. Киев. 1996. С. 169. 2 Сюжет рассказа — не плод художественного преувеличения. В брошюре "Еврейская нищета в Одессе" (Одесса, 1902) приводились статистические данные: почти 50 тыс., треть еврейского населения, "живет в самой последней нищете и в самых невозможных санитарных условиях", в результате — "широкое развитие проституции в Одессе". В 1903 году во Львове проходил специальный съезд обществ борьбы с торговлей женщинами Галиции. Причина явления указывалась та же — нищета. Был учрежден Еврейский союз защиты женщин. Восход. 1903. № 42. Не последнее время занимали евреи и в международной торговле женщинами, писал "Рассвет". 1909. № 36-37. С. 5. 3 Распад. Впервые: Восход. 1902. № f- Ъ. 4 Семен Юшкевич. Ита Гайне. Роман. 4-е издание. Л.-М., 1928. 5 Семен Юшкевич. Леон Дрей. Роман. Часть 1-я. Л, 1928. 6 В дикой смеси Шевченко, Пушкина, кроликов, собачек, варшав ского генерал-губернатора и сэра Монтефиоре — унаследованная Юшкевичем гоголевская сатирическая манера живописания мещан ства. 7 Подобная "хлестаковская" сцена довольно распространена в русско-еврейской прозе, см.: С. Фруг "Итоги"; Бен-Ами "Письма на ветер" (БЕвР, 85-95, 70-73). Но если другие литераторы считали, что причины мещанства — в ассимиляции и в отрыве от корней, Юшке вич объединял в ассимиляционном комплексе родителей и детей. ЛЕОН ДРЕЙ Из кухни доносится приятный запах жареного, и этот запах, вместе со звуками шипения, раздражает аппетит у всей семьи Леона Дрея, собравшейся вокруг стола. На главном месте без пиджака и жилетки, без воротника и манжет, опершись о спинку старого кресла, сидит сам Леон. Пришел он к родным, чтобы дать Любочке и Лизочке денег, но пока еще не сказал об этом. Рядом с ним, на табуретке, устроился папаша. Он тоже без пиджака, но в шапке, в туфлях, и влюбленными глазами смотрит на Леона, любуется его лицом, его белой шеей, его по локоть обнаженными руками. В старое время, когда у папаши был кабак, он сидел на главном месте, теперь его заменил Леон... Но он не жалуется. Разве он может сравниться с Леоном?! По левую руку Леона сидят его сестры - Любочка и Лизочка, обе свежие, хорошенькие, в нарядных платьицах по случаю посещения Леона. Обе стараются подслужиться Леону, потому что от него зависит их дальнейшая жизнь. Когда Любочка спрашивает: "Удобно ли тебе, Леончик, в нашем старом кресле, которое так любит папаша?" - Лизочка делает гримаску, забавно морщит свой хорошенький носик и повторяет сказанное несколько раз: - Ах, эта мамаша, она вечно запаздывает с обедом. Леончик давно выходит из терпения. Закусил бы ты хоть чем-нибудь... Леон кокетливо улыбается и отвечает обеим сразу: - Мне очень удобно сидеть в кресле папаши, но я закусывать не стану, потому что не хочу портить аппетита. Аппетит надо беречь. На столе расставлены любимые закуски Леона: в белой большой, с щербинками, тарелке лежит редька, нарезанная толстыми кружочками и политая гусиным салом. Запах от этой тарелки острый, тяжелый, крепкий, в другой ^рубленная печенка с луком и салом, в третьей - рубленная с яблоками и луком голландская селедка, в четвертой - рубленные яйца с луком, в пятой - студень говяжий, обильно поперченный, в шестой - горка хорошо испеченного, еще горячего хлеба. Между тарелками стоит графин с водкой и три бутылки пива. - Что же это мамаша так возится? - с нетерпением спросил, наконец Леон. - От этой редьки идет такой запах, что нет сил удер- жаться... Да, папаша, - через минуту сказал он, - все таки я должен признать, что в конце концов, я больше всего люблю родную кухню. Конечно, хороша русская кухня, русские закуски, хороша всякая кухня, все эти семги, икры, балыки, шницели, дичь, филе на шкаре, ромштеки, бефы-строгановы и прочее и прочее, но ничто не сравнится вот с этой редькой с гусиным салом, с этой рубленной селедочкой или с этим студнем. Кто не вкусил подобных вещей, тот ничего хорошего не знал в жизни и прожил как дурак. Мамаша, да скоро ли вы там? - крикнул он... - Сейчас, сейчас, Леончик, - послышался ее глухой, но веселый голос, и через минуту, красная от жара, лоснящаяся, сияющая, в широкой белой кофте, дыша ароматами жареного лука и фаршированной рыбы, она появилась в комнате и успокоительно сказала: - Останешься доволен, Леончик, своей, мамашей; еще никогда рыба не удавалась мне, как сегодня. Настоящий крем, настоящий пух, а не рыба. И ничего удивительного, Леончик, -лукаво прибавила она, улыбаясь, - рыба знала, что ты полгода к нам не показывался и потому постаралась для тебя. Дай еще раз посмотреть на тебя... Ну! Настоящее солнце!.. - Ты сегодня кончишь? - заявил себя вопросом папаша, надвинув шапку на глаза. - Нам нужно кушать! - Что такое? - нараспев презрительно бросила мамаша. Подождешь! Не умрешь, комедиантщик. Думаешь, ты мне дорог? Он мне дорог, вот этот сын мой! Он - мой муж, он - моя надежда, а не ты. Дайте мне место, дети! Можно закусывать. Селедка, Леончик, сегодня была одно сало. -Люблю слушать, когда моя жена говорит, - отозвался папаша, иронически усмехнувшись. - Жемчуг сыплется из ее рта. Ну, ну, скажи еще что-нибудь... - А у вас все по-старому, - произнес Леон, с удовольствием выслушав обоих и налив всем водки. - Ну, папаша, выпьем с вами, и с вами, мамаша, и с вами, - мигнул он сестрам. - Приятно мне, папаша, - с чувством продолжал он, - вдруг очутиться дома, среди вас, в этой знакомой комнате, с этой мебелью, которая помнит мое рождение. Люблю свой родной дом... Вот эту висячую лампу я помню с четырех лет, а в этом кресле, мамаша, вы меня грудью кормили. Он опрокинул рюмку водки в рот и приступил к рубленной селедке. 350 351 Часть вторая РОДИОН ГОЛОС СЕМЕН ЮШКЕВИЧ Взяв себе, сколько ему хотелось, и похваливая и говоря: к черту икру! к черту семгу! - он опять выпил водки и вкусно закусил... Потом наступила очередь редьки, и опять Леон послал какие-то закуски к чертям, снова выпил водки, очистил тарелку с редькой и взялся за рубленные яйца, за рубленную печенку, пришпорил аппетит четвертой рюмкой водки и приналег на студень. - Роскошно, чудесно... - неясно выговаривал он, - спасибо, мамаша. Выпьем пива с папашей, а вы, мамаша, тащите нам рыбу. И, ради Бога, поскорей. Мамаша исчезла и вскоре, сияющая, торжествующая, появилась с большим белым овальным блюдом, на котором дымился крупный, цвета перца, фаршированный с бычками карп. - Давай, давай его сюда, - сказал папаша, сдвинув шапку на затылок. - Поставь блюдо перед Леоном, пусть он выберет себе самый большой, самый вкусный кусок. И голову возьми, Леон, голову. От головного мозга карпа человек делается умнее, - пошутил он. Лизочка, придвинь сюда хрен!.. - Папаша, - остановил его Леон, - не беспокойтесь. Все сам возьму. И хрен с огурцами, и уху, и рыбью икру. Ах, как я любил в детстве эту икру!.. Мамаша подобострастно улыбалась, переговаривалась с девушками глазами. Папаша взял себе рыбы, передал блюда девушкам. - Что за рыба! - восхищался Леон. - Поучить бы этих идиотовповаров, как нужно рыбу готовить. Щуку по-жидовски они умеют делать? - иронически сказал он. - Не умеете, дураки, по-кацапски умеете, а не по-жидовски. Вот это по-жидовски, это настоящее. А уха! И сладковатая, и солоноватая, и перченая, и рыбой пахнет, и жареным луком, и морковкой — все сразу вместе. Ах, мамаша, у Ротшильда бы вам быть кухаркой. Наступило молчание, слышны были только довольные вздохи, звуки чмоканья, чавканья, облизыванья, высасывания, жевания... После рыбы выпили пива. Папаша совершил омовение рук, Леон сделал то же и улыбался Любе, которая прислуживала ему. Мамаша принесла бульон с лапшой. Лук, картофель и большая фасоль, вываренные в бульоне, отданы были Леону. - Кушай, кушай, наслаждайся, - сказала мамаша Леону, - на нас не смотри, все для тебя... Леон глубоко вздохнул, посолил картофель, лук... После бульона ели курицу с хреном, потом сладкое из бобов, риса, сахара и костного мозга и, наконец, компот из слив. Обед кончился. Леон приказал сварить кофе, и с оголенными по локоть руками, красивый как женщина, оперся головой о кресло... Мамаша, вернувшись из кухни, тотчас заговорила о новом женихе Любочки, приказчике из галантерейного магазина. Приказчик соглашался жениться на Любочке, но требовал пятьсот рублей приданого. Об этом новом женихе Леону все давно было известно, но он с удовольствием снова прослушал историю в складном изложении мамаши. - Разговорилась, -сказал папаша. -Леона учить не надо. Леон - брат, и поступит с Любочкой, как брат. Ведь он весь в меня. Пусть лучше расскажет нам, как у него дела. - Действительно, - согласилась сейчас же мамаша, - дела самое главное. Мне его дела дороже, чем все свадьбы в мире. Если ему будет хорошо, то и нам будет хорошо. - Мамаша, - подняв голову, сказал Леон, - вы мне льстите. Но я вас понимаю. Льстите, мне это очень приятно... - Оставь его в покое, - добродушно рассердился папаша на мамашу, - я хочу от него узнать что-нибудь. - Что же вы хотите узнать? - спросил Леон, закурив папиросу. Сами видите, как мне хорошо. - Я вижу, но этого мне мало. Мне надо знать. Я, например, счастлив, когда удается заработать десять рублей. - Верю, папаша, - ответил Леон, - но вы забываете, что вы бездарность. Я иногда даже удивляюсь, как вы не умерли с голоду. Если я говорю, что мне хорошо, то это значит, что действительно хорошо, а не десять рублей. - Что ты его мучишь, паяц, - вмешалась мамаша, жадно ловившая каждое слово Леона. - Я не удивлюсь, если Леон скажет нам, что у него в банке есть уже десять тысяч... - Сама паяц, сама ты десять тысяч, - весело сказал папаша, погладив ее с удовольствием по широкой спине. - Оставьте эти глупости, мамаша, - презрительно сказал Леон. - Десять тысяч... двадцать тысяч! Разве мне мешает, что деньги лежат не в моей, а в их кассах? Но ключик, мамаша, ключик от этих касс у меня! Например, Мельников. Сижу отлично верхом на нем. Жена его, конечно, - моя жена. 352 353 РОДНОЙ ГОЛОС СЕМЕН ЮШКЕВИЧ -Жена Мельникова - твоя жена?! - вскрикнула мамаша, чуть не подавившись собственной слюной. - Как же ты осмелился? - Ну эти дела меня не интересуют, - недовольно буркнул папаша. - Об этих историях ей расскажи, а мне нужно знать о деле, о настоящем деле. Пусть другой живет с чужими женами, а не ты. - Ты бы хоть замолчал, - вмешалась сердито мамаша. - Кто говорит?! Слышите, дети, этого паяца!.. Ты не делал того же? - Пусть делал, - ответил папаша, - но работал. Скажешь, не работал, как вол! И где написано, что сын должен быть похож на отца? Он должен быть во сто раз лучше. - Папаша, - отозвался тут Леон, - вы не только бездарность! Что вы сделали с нашей честностью? Ах, что с вами говорить! Мамаша меня понимает. Ведь я, мамаша, всех вожу за нос. А их жены? Разве вы представляете себе, что там делается? Все развратные. Мельникова - моя возлюбленная, Розен, - продолжал он, - Рубинштейн, Трубникова... Что, папаша, - разошелся он, - вы умели так жить? Я же - нарасхват! Папаша сидела мрачный, надвинув шапку на глаза. Вот тебе и дела у Леона. Славные дела! А он думал, что в самом деле... Конечно, хорошо, что Леона любят. Пусть имеет удовольствие. Но это же не цель. - Вот только с одной еще трудно приходится, - говорил Леон. Есть дама, фамилия ее - Серебряная. Она - вдова, лет тридцати пяти, но если бы вы знали, как богата! У нее первое агентурное дело в городе. Вот куда я мечу, папаша. Поднимите голову! Почему вы запечалились? - Так у нее хорошее дело? - вдруг ожил папаша. - Это другой вопрос. Что же ты молчал? Вот человек... - Но, Боже мой, - испуганно сказала мамаша, - что же будет, если тебе с ней трудно приходится? - Женюсь на ней, не беспокойтесь. Когда трудно, еще интереснее. У нее, говорят, триста тысяч. Все вскрикнули. Папаша надвинул шапку на глаза и тихо замурлыкал от радости. "Дело, это другой вопрос. Пусть Леон обманывает, пусть не триста тысяч... Лишь бы честно. Лишь бы ни у кого ничего не взял, лишь бы не обидел. Жениться, это я понимаю!.." - Вот это бриллиантовое кольцо, - сказал Леон, - я получил от Мельниковой. Подарок! Почему не взять подарка, если его дают от души? 354 - Покажи мне кольцо, - жадно сказала мамаша. - Ты весь в отца, - не помня себя от радости, произнесла она, осмотрев кольцо с восхищением. - Только ему никто таких подарков не делал. - Ты весь в мать, - усмехнулся папаша, - только ей никто таких подарков не делал, - подразнил он мамашу. - Жить ему так на этом свете, как есть слово правды в том, что он сказал, - вскипела мамаша. - Развратник, старый паяц! Дети, слышите, что он говорит? - Бог слышит, - шутливо сказал папаша и показал детям свое улыбающееся лицо, подмигивающие глаза... - Мамаша, папаша, - вмешался добродушно Леон, - я вас сейчас помирю. Я пошел в вас обоих. Все рассмеялись, и гроза рассеялась. Папаша, не любивший табаку, взял у Леона папиросу и сказал: • - Дай-ка я позабавлюсь, - и очень плохо и неумело закурил. -Даже курить не умеете, - рассмеялся Леон. - Любочка, Лизочка, что же вы не сядете поближе? Подойдите, милые. Ты, Любочка, сядь у меня на одно колено, а ты, Лизочка, на другое. Он обнял обеих и промолвил: - Честное слово, мамаша, они такие хорошенькие, такие свеженькие, такие аппетитные, что будь они чужими... Папаша, - крикнул он вдруг, - хотите доставить мне удовольствие? Возьмите мамашу на колени, и покажите, как вы ее в молодости целовали. Не отказывайтесь! Вы же ее и теперь обожаете. - Кого? Эту развалину? - подмигнув, спросил папаша и засмеялся. - Сейчас, Леончик, - сказала мамаша и взяла старика за руку. Ну, старый паяц, - обратилась она к нему, - возьми меня на руки, увидим, как ты меня не поцелуешь! И она защекотала его под мышками. Папаша, боявшийся щекотки, забился в ее руках и, крича: "не хочу старую развалину", захохотал старческим наивным смехом. Когда же она села к нему на колени, он, крепко любивший ее, тотчас расчувствовался, нежно обнял и стал целовать в щеки, в губы. - Помнишь, - сказал он, - вот это место я любил целовать у тебя: подбородочек. А как я тебя называл? Козочкой? И теперь ты тоже для меня - козочка, хотя прошло уже тридцать лет, как мы поженились. 355 РОДНОЙ ГОЛОС СЕМЕН ЮШКЕВИЧ - Спасибо вам, - вздохнул Леон от удовольствия. - Вас, папаша, я больше всех люблю, больше всего на свете. Лысину вашу люблю. Насмешку вашу люблю... Вы умный, но очень бездарный человек... Что же делать. Идите, я вас поцелую. Мамаша, встаньте. Ему же трудно держать вас на руках. Зато, - сказал он, поцеловав его, - я вам сейчас тоже доставлю удовольствие. Держали ли вы когданибудь в своих руках тысячу рублей? Он побежал в спальню и через минуту вернулся с толстой пачкой кредиток в руках. - Вот тут тысяча, - звонко сказал он. - Вчера я на бирже заработал двести рублей. Да, да, двести рублей. Вы, в самом деле, думаете, что я только с женщинами вожусь? Это так - временно. Я молод, побалуюсь еще лет пять... А помните, папаша, - размахивая пачкой кредиток, вдруг произнес он, - помните как, бывало, я в рубле нуждался? На папиросы случалось у вас просить, и то вы отказывали... - Я хотел, чтобы ты выучился зарабатывать, - сказал папаша в свое оправдание. - Покажи, покажи! - кричали между тем мамаша и сестры. - Сейчас, - ответил Леон. - Сядем за стол и я вам покажу. Вот это, - говорил он, - пятисотрублевая бумажка. Посмотрите, мамаша, какая большая, красивая, правда? Понюхайте ее! Как хорошо пахнут деньги! Правда? Мамаша, только не руками, а носом, носом. А вот это Катеньки, милые Катюнечки, а в банке у меня... Почему папаша, я люблю шелест этих бумажек? Это ведь простая бумага, почему их держат в кармане? Выбросим их. Вот брошу на пол и буду плевать на них. Папаша и мамаша с криком бросились к нему, но он ловко отстранил их, бросил деньги на пол и стал осторожно топтать бумажки ногами, приговаривая: - Пришли-таки ко мне, а теперь я не хочу вас, убирайтесь! Не хочу вас! Просите меня, чтобы я вас поднял. - Ты с ума сошел! - воскликнула мамаша и сказала всем глазами: - Выпил, пьян и не знает, что с ним делается. - Нет, мамаша, это вы сошли с ума, а не я, - возбужденно ответил Леон. - Я знаю, что делаю. Я их учу, чтобы они шли ко мне. Идите, идите к Леону, у него вам тепло будет, у него хорошо. 356 Подождите, женюсь на Серебряной и будет вас у меня много. Куплю собак, пусть лают... Одна мысль о возможности жениться на Серебряной сводила его с ума. - Эй вы, маленькие, крошечные существа, удивлю вас своими затеями. Дайте только развернуться Леону Дрею. Папаша, верите вы в меня? А вы, мамаша? Да? Так протанцуйте сейчас веселую! Кого мы боимся, кого нам стыдиться? Мы у себя. Леон все может себе позволить! Сейчас отсчитаю Лизочке сто рублей и Любочке дам сто рублей... - Что ты, - возмутилась Лизочка, - танцевать?.. Ни за что! - Тогда денег не дам - громко смеясь сказал Леон... - Он же денег не даст, - зашептала мамаша. - Лизочка, у кого деньги, тот царь. Доставим, дети, ему' удовольствие. Вставай, старый паяц! Заснул! Спать ночью будешь. - Что, что? - притворяясь, что не понимает, что спал, ответил папаша. - Сейчас, Леончик, мы сейчас, — угодливо сказала мамаша. "Конечно, будут танцевать, - подумал Леон. - Я бы на их месте тоже танцевал..." Мамаша между тем быстро отодвинула стол к стене, взяла папашу за руку, поймала Лизочку, притащила Любочку и все образовали ФУГ. - Какую веселую спеть, дети? Ту хотите? Хорошо, пусть ту. И она сильным голосом запела веселую, запела бодро, весело, и затопала ногами, как в молодости. Круг тронулся. - Веселее, — кричал Леон, хлопая в ладоши... — Еще веселее... Мне хорошо! Живу, как барон! Чего мне не хватает!.. И он вдруг запел диким голосом и врезался в середину, прорвав цепь. -Ах, хорошо, ах, весело! - кричал он, все хлопая руками, между тем как они кружились вокруг него и весело хохотали. Какой Леон! Что придумал! - Ну, веселее, дети! - кричал он. - Трам-трам, я женюсь на Серебряной, трам-трам, веселей! Когда он устал, Любочка принесла кресло, и он грузно упал в него. - Возьмите деньги, дети, - сказал Леон, отделяя от пачки две сотенные бумажки. - Тебе сто рублей, Лизочка, и тебе, Любочка. 357 РОДНОЙ ГОЛОС Спрячьте их. Выходи, Любочка, замуж поскорей. Четыреста дам в день венчания. А свадьбу я устрою такую, какую еще не видели. Тут уже началось что-то невообразимое. Сестры начали душить Леона в объятьях. Мамаша расплакалась от счастья и так приговаривала и благодарила, что Леон расчувствовался и начал целовать всех без разбору. - Спасибо и вам за все, - успокоившись, сказал он наконец. Со своими я чувствую себя человеком. Деньги пусть дети положат в сберегательную кассу. А теперь благословите меня, мамаша. Я верю в ваше благословение. Мамаша тотчас подошла к нему и благоговейно подняла руки над его головой. Леон с удовольствием прослушал все, что она шептала над ним. Когда она кончила, он сказал: - Теперь, мамаша, положите меня спать. Я, действительно, выпил лишнее. Разбудите меня ровно в шесть часов. Приготовьте самовар к этому времени, хороший сочный лимон. После чая, — ложась, сказал он, - я отправлюсь к Мельникову. Я сегодня с ними в театре, — уже сонным голосом закончил Леон. Затем наступила приятная тишина; все предметы перекувырнулись в комнате, уменьшились, завертелись, пропали, и он заснул.
