Константин Костенко
advertisement
Константин Костенко ГИТЛЕР И ГИТЛЕР ГИТЛЕР И ПАРИКМАХЕР ЖЕНЩИНА. (Появляясь, подходит к Гитлеру.) Знаешь, - я сейчас спала… Я спала и мне сон снился такой… Нет, - не буду рассказывать. Не хочу… Тебе не интересно будет. Я знаю… Знаешь, - ты вообще как-то… Мне хочется, чтобы ты относился ко мне… Я хочу нежности, я хочу… всего такого… А ты… Ты перестал меня понимать… Я чувствую: ты перестал меня понимать. Ты стал относиться ко мне по-другому; не так. Как я хотела бы… Мне приснился мой старший брат. У него было такое лицо… Знаешь, - какое-то такое… Вот так – одна бровь такая… тонкая – как выщипанная, - как пинцетом… какая-то женская… А вторая бровь… И он сказала мне там… Мы сидели в комнате. Кругом – пыль; старые тряпки, одежда. Свет сквозь щели… И он сказал мне… Но тебе не интересно. Я вижу… Я это чувствую… Женщины – чувствительные существа. У женщин хорошо развита интуиция… У меня стали стареть руки… Как-то вены вылезли. Стали крупнее… Очень синие!.. Скажи: если я постарею, ты меня разлюбишь?.. Ты перестанешь меня любить?.. Я знаю, когда я постарею, - когда у меня станут старыми руки, - ты перестанешь относиться ко мне, как раньше. Как тогда, - давно, в самом начале… Ты перестанешь брать меня с собой в постель. Будешь презирать меня… Но при этом ты будешь стараться не показывать, что ты презираешь… Ты ведь вежливый, воспитанный… А может быть, это не вены, а кожа делается тоньше на моих руках?!.. И от этого – вены!.. Ты знаешь, - ты лучше говори мне всё – всё, что ты обо мне думаешь, всё, что ты будешь думать… Если я перестану тебе нравиться, ты мне так и скажи. Не держи это в себе. От этого только хуже… Когда что-то держишь в себе, не даешь этому… свободы… Знаешь, что он мне сказал? Мой старший брат. Там – во сне… Подожди, подожди! – если тебе не интересно то, что я тебе говорю, - то, что сказал мне мой старший брат во сне… Мы ведь уже договорились, - я дала тебе свое разрешение: говори со мной открыто… Когда со мной говорят открыто, откровенно, мне это нравится больше, чем когда говорят намеками, загадками… Я не люблю загадок… Не люблю загадок, ребусов… Еще я никогда не любила математику… И шахматы… Меня всё это пугает! У меня мурашки появляются!.. Женщины – чувствительные существа. У них развита интуиция… Ты так и не захотел услышать про мой сон?.. Ладно, я расскажу его тебе потом, когда ты этого захочешь… Если ты захочешь, ты так и скажи мне… А если интерес так и не появится… Ты тоже скажи!.. Договорились?!.. Ну, вот и хорошо!.. Как хорошо, что мы друг друга понимаем!.. Только ты! И я!.. (Уходит.) ПАРИКМАХЕР. (Появляется.) ГИТЛЕР. Для того чтобы быть парикмахером, требуются ловкие, быстрые руки… Нация, у которой быстрые, ловкие руки, - это нация победителей… Тебе известно, что работа рук, напрямую связана с работой мышления?.. ПАРИКМАХЕР. Да, мой фюрер. ГИТЛЕР. Моторика рук, - движения пальцев… Всё это каким-то непостижимым образом связано с работой языка; органов речи… Человек, у которого сильные, у которого широкие и твердые, как дерево, руки, - такой человек должен быть таким же широким, открытым… Человек с маленькими, с потными и… Человек с неприятными узенькими ладошками наверняка должен быть таким же неприятным и подлым… Если вся нация, весь народ встанет, выстроится вдоль тротуара, - если я пройду и посмотрю на вытянутые руки каждого… Таким простым способом я смогу отделить предателя от героя… Какой-нибудь подлый еврей – низкий интриган с большим горбатым носом и черными густыми усами – способен долгое время выдавать себя не за того, кто он есть. С помощью слов, - с помощью коварных и лживых слов, фраз он способен напустить на себя вид отличного человека и даже патриота… Но есть вещи, которые не поддаются лжи. И одна из таких вещей – физиология: вегетативная нервная система… Сердце бьется в груди не из-за того, что я говорю ему, чтобы оно билось. Оно делает это ежедневно и ежесекундно только потому, что оно для этого предназначено. Качать кровь по сосудам, делать ритмичные сокращения – называемые так же «систолой» и «диастолой», - всё это есть работа сердца; его обязанность… И поэтому мелкие, потные – бледные и рыхлые, как тесто, - руки так же выдают того, кому они принадлежат… Бледная, рыхлая душа человека – потеющего при малейшей опасности, при малейших признаках тревоги – может принадлежать только трусу и негодяю. Который в ответственную минуту побежит с поля боя… Который не возьмет в руки флаг и не поведет за собой армию!.. Победные флаги способны держать только твердые, широкие руки!.. Ты делаешь маникюр?.. ПАРИКМАХЕР. Нет, мой фюрер. Я только стригу. Я стригу волосы… усы, бороды… ГИТЛЕР. Человек должен быть разносторонним… Человек должен, обязан иметь сразу несколько навыков; профессий… И каждой из этих профессий он должен владеть так, чтобы, если вдруг придется – если этого потребует нация, чтобы этого человека можно было использовать с разных сторон… Человек, который владеет только каким-нибудь одним навыком, - такой человек совершенно бесполезен. Он исчезает с общественной арены, как только изменяются общественные и экономические условия… Например, профессия бочара. Кому нужен человек, который всю жизнь делал бочки? Кому он нужен сейчас, в сегодняшних условиях?.. Место бочек постепенно занимают металлические цистерны… Что остается такому человеку?.. Ему остается или же совершенно устранится или приобрести тот навык, который потребуется для нужд нации, - для сегодняшнего дня… Человек, делавший бочки, должен обладать широкими, крепкими руками… Такой человек не сможет остаться в стороне, - не сможет не откликнуться на призыв нации. Такой человек, если понадобится, бросит свои бочки и встанет у плавильной печи, у штамповочного станка!.. В конце концов, он просто станет выпекать хлеб… И я уверен, что хлеб, который будет выпечен человеком с широкими руками, будет хорошим хлебом: простым, сытным и питательным… Ведь ты со мной согласишься?.. ПАРИКМАХЕР. Да, мой фюрер. ГИТЛЕР. У мужчины должны быть аккуратные, небольшие усы… Мужчина с большими усами – большими, не стриженными!.. – такое, вообще, можно встретить только у азиатов, - у представителей отсталых наций, неоплодотворенных культурой… Славянские бороды, азиатские усы!.. Это много может сказать о человеке, - когда он позволяет растительности на своем лице пребывать в диком, первобытном состоянии… Усы не должны мешать человеку, мужчине говорить; высказывать свои мысли… Человек с большими, разросшимися усами не может говорить. Усы должны ему мешать… Отсталые нации никогда не отличались силой суждения. Поэтому – для того, чтобы скрыть этот свой умственный недостаток, чтобы им не пришлось много говорить, - для этого они отращивают большие, длинные усы. Которые закрывают им рот… У Ницше были большие усы… Но Ницше не говорил – ему не приходилось выступать в роли оратора, - он писал книги… У Ницше были длинные, большие усы для того, чтобы они закрывали ему рот, - чтобы они не позволяли ему говорить. Чтобы мысль, которая в нем родилась не выходила привычным способом: через рот, губы… Философская мысль – прежде чем, она выльется в нужную форму – должна созреть, родится внутри мыслителя. Потом он ее запишет на бумаге… Для этого Ницше нужны были большие усы… Я могу посмотреть на твои руки?.. ПАРИКМАХЕР. Да, мой фюрер… Вот они. ГИТЛЕР. Тебе необходимо научиться другой профессии… ПАРИКМАХЕР. Но зачем, мой фюрер!.. Какой?!.. ГИТЛЕР. Ты должен выпекать хлеб… Ты будешь выпекать хлеб для солдат, для армии… Посмотри, какие у тебя руки… Разве это руки германца?.. Ты согласен, что у тебя небольшие, слишком… бледные руки… для немца, германца?.. ПАРИКМАХЕР. Да, мой фюрер… Но у меня малокровие. Мне нужно больше фруктов… ГИТЛЕР. Ты будешь делать хлеб. Будешь месить сырое тесто… Работа пекаря требует больших физических усилий… Твои руки разовьются, - станут большими, сильными, твердыми… Или ты должен будешь научиться маникюру… Завтра ты сможешь сделать мне маникюр?.. ПАРИКМАХЕР. Да, мой фюрер! ГИТЛЕР. Руки должны быть не только сильными. Они должны быть аккуратными, ухоженными… У германских рабочих должны быть широкие, твердые ладони… Но у них не должно быть грязи под ногтями! Ни за что!.. (Уходит.) ПАРИКМАХЕР. Мои руки… Мои руки… - они действительно бледные… Мне стыдно в этом признаться… Мне стыдно признаться в этом даже самому себе. Но… Мой дедушка был словаком… Да – мой дед был словаком. И он называл меня не так, как зовут меня сейчас… Он называл меня не Фриц. Он называл меня Франтишек… Я носил короткие штанишки… Мне казалось, что у меня слишком толстые бедра… У меня, на самом деле, были слишком толстые, жирны бедра… Я завидовал своим ровесникам, - мальчишкам. У которых были нормальные, узкие бедра… Я смотрел на бедра окружавших меня детей и сравнивал... Я так устал от этого! Устал всё время сравнивать... Сравнивать себя и других… Один раз я сделал подлость… Я совершил эту подлость в детстве, - это была маленькая, детская подлость, - но я… Мне никак это не дает покоя!.. У моего друга, Гюнтера, дома был маленький цыпленок, - курочка… Гюнтер любил его, - он играл с ним и приглашал меня к себе в дом, - чтобы мы поиграли с этим цыпленком вместе… Мне казалось, что с появлением этого цыпленка, между мной и Гюнтером как-то всё разладилось… Мне казалось, что раньше между мной и Гюнтером отношения были совсем другие, - намного лучше!.. Мне казалось, что Гюнтер стал относится к своему цыпленку так же, как он относился когда-то ко мне… И вот однажды… Один раз, когда Гюнтер позвал меня к себе в дом и мы стали вместе, вдвоем играть с цыпленком… Мы заставляли его ходить по маленькому самодельному мостику, который мы сделали из школьной линейки… И вот, - когда мы были особенно увлечены этими похождениями цыпленка по узкой линейке, Гюнтера вдруг позвала его мама. Она звала его из другой комнаты. Гюнтер ушел… Я взял цыпленка… У меня были не только крупные ноги, бедра. У меня всегда были крупные, большие руки… Дедушка брал мои руки, мял их, гладил и тихо повторял: «Ты родился сильным человеком, Франтишек!..» Так вот – я взял этого маленького цыпленка, - птичку моего друга Гюнтера… И я сжал его в своих руках!.. Я сжимал его и говорил себе… Вернее, я даже ничего не говорил, - слова сами звучали у меня в голове. Эти слова произносились голосом моего дедушки, словака… Я сжимал горячее, пушистое тельце – которое, как могло, старалось сопротивляться мне, моим большим рукам, - я сжимал, то, что было у меня в руках, и тихо повторял: «У тебя сильные руки, Франтишек!.. У тебя сильные руки…» Когда я разжал руки… в них лежал цыпленок. У него были закрыты глаза. Он был мертв… Я сказал Гюнтеру, что он подавился зернышком, пшеном – которое было рассыпано в углу, рядом с крышечкой от мыльницы, наполненной чистой водой… И тут… Как раз в этот момент в дом Гюнтера и его родителей вошел мой дед… В руке у деда была суковатая палка, покрытая темным лаком… Эту трость он сделал для себя сам, своими руками… Он вошел и сказал… Я до сих пор не могу об этом вспоминать!.. Он сказал: «Собирайся, Франтишек. Пошли домой…» И вот сейчас я смотрю на свои руки… И мне кажется… Я не понимаю: почему они стали такими бледными?.. Они до сих пор – сильные и большие… Но они… они действительно кажутся мне… бледными… У них под ногтями… грязь!.. Слишком много грязи!.. И они… бледные!.. До ужаса, до… слез… бледные!.. И большие… ГИТЛЕР И ПОВАР ГИТЛЕР. Надеюсь, ты не забыл: я не ем мясо… ПОВАР. Нет, мой фюрер!.. Я об этом помню всегда! ГИТЛЕР. Мясо… Почему столько людей едят мясо?.. Откуда эта тяга к… трупам, мертвечине?.. Ведь это патология, если разобраться… Ты можешь мне ответить, почему все едят мясо?.. Ты ешь мясо?.. ПОВАР. Да, мой фюрер. Ем. ГИТЛЕР. И в тебе нет брезгливости?.. Ты не замечаешь, что мясо – его вкус, - отдает трупом?.. ПОВАР. Нет, мой фюрер… Увы, - нет. ГИТЛЕР. Это плохо. Это… очень плохо… ПОВАР. Да мой фюрер… Увы, - да. ГИТЛЕР. Тебе должно быть известно… Я должен рассказать тебе, - посвятить… Чтобы ты в следующий раз… Чтобы ты знал… Ты знаешь, как легко и быстро гниет труп, - человеческое тело?.. ПОВАР. Нет, мой фюрер. ГИТЛЕР. Слушай… Летом, на открытом воздухе, или в помещении с комнатной температурой… На мертвом теле появляются такие… грязно-зеленые пятна… Они появляются уже на второй день после смерти… Сначала зелень окрашивает только живот. Потом, через неделю зелень покрывает всю кожу, - лицо… Трупы на этой стадии почти не отличаются один от другого. У них одинаковые лица… Ты представляешь себе?.. ПОВАР. Да, мой фюрер. ГИТЛЕР. На вторую неделю из носа и изо рта начинает выделяться красноватая жидкость… У которой очень – очень! – неприятный запах… Заметь!.. Потом под кожей начинают вздуваться такие… большие пузыри, - которые наполненны мерзким, вонючим гноем!.. Ногти, волосы, зубы – если их легонько – очень тихо – потянуть… - всё это отваливается и выпадает совершенно без всяких сопротивлений… Тебе еще хочется есть мясо, мой друг?.. Как насчет жареной, пузырящейся колбаски на сковороде?!.. ПОВАР. Нет, мой фюрер!.. ГИТЛЕР. А?!.. Что?!.. ПОВАР. Спасибо, мой, мой фюрер!.. ГИТЛЕР. Что?!.. ПОВАР. Я знаю… - я был не прав!.. ГИТЛЕР. Но я еще не всё тебе рассказал… Слушай дальше… Ведь существуют еще и мухи, - насекомые… Вот, кто с удовольствием питается нашими трупами… Поэтому мух нужно убивать уже сейчас, при жизни… Мухи – как евреи… Евреи и мухи… - это зараза, болезнь!.. Они откладывают свои мерзкие яйца в глазах трупа, в носу, во рту… если он открыт… Уже на второй день – там же: в глазах, во рту – можно увидеть, как эти яйца постепенно превращаются в белые, личинки, - червей. Которые, каждый день питаясь трупом, к концу второй недели вырастают до полутора сантиметров в длину!.. И при благоприятных условиях – при тепле, солнце (которые мы все так любим!) – личинки мух могут полностью обглодать труп взрослого человека, - оставить только скелет, кости – всего лишь за какие-то 3035 дней… Это – непостижимо!.. Но это так… Сегодня у меня соберутся гости… Приготовь что-нибудь… мясное… Полагаюсь на твою кулинарную фантазию. ПОВАР. Спасибо, мой фюрер!.. Я рад служить!.. ГИТЛЕР. Ну… Не стоит… Пойди, съешь лучше… жаренной печени… ПОВАР. Нет, мой фюрер! Спасибо!.. Отныне я, как вы… Я больше не ем мяса!.. ГИТЛЕР. А ты знаешь… - я все-таки хочу, - я настаиваю: пойди, принеси сюда… много мяса, белого вина – и ешь… ПОВАР. Но, мой фюрер… ГИТЛЕР. Это – приказ… ПОВАР. Мой фюрер… ГИТЛЕР. Что?! Что такое?!.. Ты – еврей?! Нет?!.. ПОВАР. Нет!.. Мой фюрер… ГИТЛЕР. Тогда – если ты не еврей – почему ты отказываешься есть мясо, - которое еще совсем недавно ты пожирал, поглощал с такой… готовностью; аппетитом?!.. Почему, - отчего ты так быстро меняешь свои убеждения?!.. Нет, - ты еврей, - ты самый настоящий… Иудей!.. Твой нос!.. ПОВАР. Мой фюрер… ГИТЛЕР. Твой нос!.. Твои… загибающиеся – слишком смуглые, слишком… изящные ресницы… глаза!.. Ты… Я… ПОВАР. Но, мой фюрер… ГИТЛЕР. Вон! Вон!.. Подлая, лживая… Лживая еврейская свинья!.. Зараза!.. Мерзость!.. Вон! И сейчас же вернуться с полным блюдом копченого, - жареного… тушеного мяса, - трупа!.. И бутылку белого вина!.. Вина, я сказал!.. ПОВАР. (Исчезает.) ГИТЛЕР. Мне долго пришлось идти к вегетарианству… Во первых у меня начались проблемы с поджелудочной железой… Вечерами – когда я трудился, писал и размышлял при свете ночной лампы, - меня мучила изжога. За окном кричали сверчки… В детстве, с остальными мальчишками я ходил купаться на озеро… Там, где я жил, было небольшое озеро… Однажды кто-то из нас поплыл до другого берега. По берегам росла осока, камыш… Мы купались обнаженные, - совершенно естественные… Проплывая, он – тот, кто плыл на другой берег – увидел какой-то предмет, который качался на поверхности воды. Это было похоже на буй… Это оказалось утопленником. Его головой… Мы стали подплывать к нему и смотреть… Никто из нас не хотел плыть туда. Но никто не хотел показать, что он трусит… Мы плавали рядом. Под водой было видно раздувшееся тело, живот… Челка, - волосы – колыхались… Я нарочно не хотел смотреть в лицо. Когда мой взгляд доходил до лица, и я начинал различать что-то такое фиолетовое и почти лишенное формы, - я тут же закрывал глаза… Я думаю, никто из нас не хотел плавать там, рядом с этим раздувшимся телом. Но мы все продолжали плавать, отфыркиваться и всем своим видом показывать, что нам всё равно, что мы нисколько не боимся… Я ел сухую, полукопченую колбасу; я давился не прожаренными, как следует, котлетами в общественных столовых, - и я всегда страдал изжогой. И отвращением!.. Это были тяжелые времена… Это было время становления… Я стал презирать людей, которые с такой жадностью набрасывались на мясо. Я чувствовал в себе какой-то аристократизм, - какое-то… пищевое превосходство. Когда я перешел к вегетарианству… Мне нравилось думать, что хоть в чем-то, - хотя бы в такой малости я превосхожу тех, кто рядом со мной… Но, честное слово, я никак окончательно не могу уйти от этого! Мне всё время хочется мяса!.. Я вижу этих людей – как переваливаются складки на их бритых затылках, шеях, когда они едят, - и я… Неужели я всего лишь – пошлое, грубое животное?!.. Неужели я никогда не смогу стать тем… кем мне предназначено быть!?.. ПОВАР. (Входит с мясом.) Мой фюрер!.. (Ест мясо.) ГИТЛЕР. О-о-о!!.. Довольно; довольно!.. Вон!.. Во-о-он!!.. (Уходит сам.) ПОВАР. Вон… Вон… Все гонят меня… Никому я не нравлюсь. Никто не любит меня. По-настоящему… Мне хочется быть нужным, полезным… Но меня… гонят… Причем отовсюду. Из всех мест… Мой дядя по матери – по материнской линии, хочу я сказать, - мой дядя был турком. Он был родом из Турции… Он был светлый, - блондин. Но… он был родом из Турции… Его звали Гассан… Но для нас – для его родственников, - для его многочисленных немецких племянников – включая сюда же и меня, - дядя был не Гассан. Он был Ганс… Единственное, что его выдавало – его нос… Крючковатый нос… Дядя шутил, что своим носом он открывает консервы с тушенкой. Он говорил, что это не нос, а консервный нож… Не нос, а нож… Не Гассан, а Ганс… Когда он шел по улице поздно ночью… Это было однажды… Была поздняя осень. Утром лужи покрывались льдом, и под ним была видна грязь… И пузыри. Пузыри воздуха… Хрустальный лед. И грязные пузыри… Это был 35-й год. Было холодно… Мой дядя шел по улице, - он возвращался из своего небольшого магазинчика, в котором он торговал колбасами, окороками, шпиком… Ему проломили череп… Вот здесь, у виска… У него ничего не взяли, не похитили… Хотя в кармане у него была и серебренная турецкая табакерка, и 45 тысяч немецких марок… Ему просто проломили голову… Вот здесь. В этом месте… После этого дядя стал заговариваться. Дядя Ганс заболел… До этого он мог говорить на чистейшем немецком, - без всякого акцента. А потом… Он стал смешивать турецкие слова с немецкими… Получалось, естественно, черт знает что… Мне было страшно. Страшно слушать это… Он сидел в темноте (его закрывали в тесной комнате, которая раньше была кладовой, в которой когда-то стояли лыжи, велосипед и старая игрушечная лошадь), - и он говорил там… Он говорил с самим собой. Он спорил и ругался… И это… Вы не можете себе представить, что это за страшная, ужасная смесь… – турецкий с немецким!.. Но мне запомнилось не это… Я запомнил своего больного дядю вот из-за чего, - по следующей причине… Слушайте… Мы пришли к нему домой… Там была моя тетка – дядина жена; его дети… Была суббота… Мы зашли к ним с моей матерью. Мы собирались в цирк… Мне было 11 лет… Было утро… Они – моя мама и дядина жена – сидели, говорили… И тут… после этого появился дядя Ганс… Он вышел в грязной майке; в старых башмаках… У него были голые ноги… Его ноги вздрагивали; тряслись… Не знаю почему, - но у него в руках была колбаса… Загнутая палка копченой колбасы, которая была откусана с одного края… Дядя подошел к моей матери… Подошел… - вот так приставил колбасу… - вот к этому месту! Вот так… Он подошел, приставил. И сказал… Он смешивал турецкие и немецкие слова… но он сказал… Он сказал: «Хотите попробовать мою колбаску!..» Я хотел встать, подняться… Я хотел ударить дядю Ганса!.. Я хотел взять что-нибудь… и ударить его по голове!.. По виску… Но я тут же подумал, что моя мать, - моя мама – это всего лишь его родная сестра, - сестра дяди Ганса… Она не была турчанкой, она была немкой… В общем, я продолжал сидеть… Я продолжал сидеть и смотреть. На колбасу, на дядю… На дядю с колбасой… Потом дядю вытолкали, отобрали у него колбасу, заперли в кладовке… Но это уже было не важно… Всё это уже было здесь – в моей голове. В моей памяти… И мало того… Мало того, - я сам… Когда я стал немного взрослее, - я сам… Я познакомился с Бертой… Берта Кауфман – моя соседка… У нее еврейские корни… У нее были смуглые… волосы… От нее пахло мылом… От нее пахло мылом и… еще чем-то… Какой-то едой; пищей… Я думал, это будет смешно… Я был дома один. Мои родители ушли в гости… Берта вошла, мы прошли на кухню… Я достал колбасу… И приставил к себе. Вот так… Я сказал ей на идиш… Она учила меня. По вечерам. Учила своему языку… Я сказал ей: «Покушай… моей колбаски…» С тех пор мы не дружили… А потом, когда начались погромы, когда я записался в бригаду штурмовиков… Можно, я не буду рассказывать?.. Я не хочу. Не хочу. Вспоминать… Я встретил ее тогда. Я видел ее… Я сказал ей… Я был слегка пьян. Мы выпили с товарищами… Я сказал ей: помнишь, как я показал тебе колбаску?.. Она была испугана. Она тряслась… У нее тряслись ноги; бедра… Я сказал: помнишь, как ты не захотела… попробовать… Можно, я не буду рассказывать?.. Недавно я начал учить турецкий язык… Мне хочется быть грамотным, - мне хочется иметь огромный кругозор, эрудицию… Но я ничего не понимаю!.. Я не понимаю жизнь. Людей. Меня окружающих… Меня все гонят… Мне говорят: вон… А я учу турецкий… Потом я буду смешивать его с немецким… Я хочу отказаться от мяса, от окороков… Зачем, зачем меня гонят?.. За что, - почему меня не любят? Не ценят?.. ГИТЛЕР И ФОТОГРАФ ГИТЛЕР. Фотография – слабое подобие живописи… На фотоснимке, как на хорошем живописном полотне, потрете – человек должен выглядеть величественно; достойно!.. Всё имеет значение: положение рук, поворот головы… Всё это очень важно!.. Если я поверну голову – так, - получится один человек. Если – так… - я буду выглядеть совершенно подругому… Очень много значит поза… Руки… Руки – очень важная деталь в человеческой фигуре… Школьные учителя мало придают значения своему внешнему виду… Но это не должно быть так. У учителя не должно быть нечистых воротничков, сальных, секущихся на концах волос… обветренных, красных рук… с отслаивающейся кожей… Учитель – это дверь, через которую проходит подрастающая нация. И у этой двери должны быть смазаны петли; она должна быть выкрашена свежей краской, на ней ничего не должно быть написано или нацарапано… Я помню своих учителей. Помню всех до одного… Я помню учителя рисования… Это был мерзкий, отвратительный тип… Он доставал из кармана мятый клетчатый платок, который вонял селедкой, и то и дело сморкался… И он почему-то всегда смотрел на то, что вышло у него из носа… Вот так: высморкается, - развернет платок и изучает: что же у него там такое… Чему может научить такой человек?.. Он учил нас законам перспективы… Мы брали карандаш, заслоняли им предметы, которые рисовали, замеряя на глаз длину и ширину… У учителя немецкого языка был искусственный глаз… Другое дело, если бы он потерял этот орган зрения на войне, - в честной битве… Но он выбил его рулем велосипеда, когда ехал на уроки рано утром. Он упал вместе с велосипедом, конец руля попал ему в глаз, - и так он лишился глаза… Странный, неживой глаз с неестественной голубизной… Он поворачивался к нам спиной, вынимал глаз из черепа, вытирал его об рукав и вставлял обратно… Учителя жалуются на низкую заработную плату. Но так и должно быть… Если эти люди станут получать достойную заработную плату – такую, например, какую получает фельдфебель, - это даст им возможность жить на широкую ногу, - в следствие своей невоздержанности и слабоволия, они начнут злоупотреблять алкогольными напитками, табаком, - их и без того неопрятная внешность станет еще отвратительнее, - они опустятся окончательно… Бедность и скромный достаток хоть как-то поддерживают в этих людях стремление, если не быть, то казаться, лучше, чем они есть. Это их дисциплинирует… Это мягкотелые, разрыхлевшие от собственной интеллигентности, - ни на что не годные люди, - существа… Лучшее применение им – это сварить из них мыло. Это отличный материал для народных мыловарен!.. Рабочий человек – костяк нации! – он потеет, он работает у станка. Ему нужно придти домой, смыть с себя пыль и пот – результат добросовестной работы. Ему требуется мыло. Много хорошего, душистого мыла!.. Какой прок суровому, рабочему человеку от тех дегенеративных романов, которые пишет мягкотелый, рыхлый и слабовольный интеллигент?.. Эти романы, книги, - они распространяют бациллы безверия и нерешительности!.. Поэтому самое лучшее, что может сделать интеллигентный тип человека, - это добровольно прийти на мыловарню и решительно, в последний раз сказать себе: я не сделал в этой жизни ничего полезного и стоящего; но сейчас из меня получится брусок отличного, качественного мыла; и этим я внесу свой вклад в становление нации!.. И это будет его подвигом; настоящим поступком… Памятники победителям, войнам нужно делать из железа или меди. Памятники же всяким поэтам, сочинителям дегенеративных романов, - всем этим бесполезным, по существу, людям с рыхлыми мышцами и опухшим мозгом, - их памятники должны изготавливаться из мыла… Я уверен, что постепенно от них – от этих памятников из мыла – ни останется ничего. Рабочие люди будут проходить мимо – будут возвращаться с заводов и фабрик, - и будут по пути отламывать от этих памятников часть за частью… И не нужно им в этом мешать, - не нужно ставить полицию, чтобы она охраняла эти мыльные сооружения… Вот тогда каждый рыхлый интеллигент увидит, что народу не нужны дегенеративные романы, не нужны хилые переживания, - народу нужен хлеб и мыло!.. Народ должен быть, прежде всего, сыт, и от него должно приятно пахнуть!.. Запах свежего, качественного мыла!.. Если портрет делается во весь рост, очень важна постановка ног… От этого напрямую зависит положение всего тела… Можно поставить ноги – так… Можно – так, - таким образом… И всегда – в зависимости от того, как я поставлю свои ноги, - вместе с этим всегда будет меняться положение моего корпуса… А если положение корпуса измениться, то измениться и весь облик… Положение корпуса – не менее важно… Рыхлая осанка, сутулые плечи говорят о грязных мыслях и нечистой совести… Я помню учителя географии. У него была самая отвратительная осанка, которую я когда-либо видел... Невозможно было смотреть на этого человека!.. Я чувствовал, что под его небольшими потными очками скрываются грязные мысли… У него были гнилые зубы. Он улыбался хилой дегенеративной улыбкой, дышал мне в лицо зловоньем и ставил мне неудовлетворительную оценку… У него были грязные мысли… Я знал, что у него есть дочь… Один раз я видел ее, - эту его дочь… У нее были слишком толстые, мясистые голени… Мне казалось, они занимаются грязными делами… Учитель и его дочь… И всё из-за того, что у этого человека была плохая осанка, - положение корпуса… Очень важен поворот головы… Мы до сих пор наслаждаемся полотнами великих итальянских мастеров… А почему?.. Старые итальянские мастера большое значение придавали повороту головы… В течение дня лицо человека меняется… Это научно подтвержденный факт. Я прочитал о нем вчера в утренней газете… Поворот головы, шеи должен быть плавным и гибким. В нем должно быть немного изящества и, вместе с тем, это не должно быть слишком слащавым. Поэтому поворот головы должен иметь свои границы… Стоит только чуть-чуть дальше повернуть голову, - стоит только на несколько миллиметров выгнуть шею больше положенного – и вот уже вместо величия и царственности появляется обыкновенное жеманство… Я утверждаю, что есть поворот головы «женский», а есть «мужской» поворот головы… Женщина может быть жеманной, - ей это не возбраняется. Поэтому ее поворот головы может быть на несколько миллиметров длиннее и продолжительнее, чем поворот головы мужчины… Очень важно положение глазных яблок… Эти органы зрения – слишком важная деталь в портрете… Я могу сделать свои глаза – такими... Могу – такими… Очень важно выражение глаз… Выражение глаз государственного деятеля, политика должно быть примерно таким же… Глаза политика должны быть похожи на глаза крокодила, - когда он греется на песке, - когда он вышел из озера, весь облепленный тиной и водорослями… Изящное, благородное животное!.. Беспощадный охотник!.. Водоросли сквозь толщу воды поглощают солнечный свет, вырабатывают хлорофилл и от этого становятся зелеными… В водорослях содержится огромный процент йода… Йод полезен для мозга, - питателен… Глаза крокодила в момент, когда он вышел из воды, облепленный водорослями, - его глаза в этот момент кажутся очень невинными. В них даже угадывается некая обманчивая ленца… Но вот пробегает антилопа-гну – и глаза крокодила меняются! В них – ярость, азарт!.. Молнии!.. В руках можно держать сложенные перчатки… Сложенные перчатки, удерживаемые в руках, будут говорить о деятельности натуры… Вместе с тем – перчатки говорят об изяществе, утонченности… В руках может быть тонкий костяной стек или обыкновенный конский хлыст… Хлыст говорит о самодисциплине… Хлыст усмиряет зрителя, - хлыст действует настораживающе и, вместе с тем, вызывает в людях слабовольных и неряшливых какое-то глубинное желание… подчиняться. Будит подобострастие… Подайте мне перчатки!.. (Уходит.) ФОТОГРАФ. На самом деле, я не фотограф… Я даже не немец!.. Я – подлец… Есть такая особая профессия: подлец… Это профессия и национальность… Я не люблю немцев. Немцы глупые и толстые… Чем толще немец, тем он глупее… Бывают худые немцы. Они имеют вид умных и глубокомысленных… Чтобы выглядеть умнее, худой немец надевает очки. Маленькие, круглые очки… Худой немец ходит пешком. При этом он берет подмышку какую-нибудь толстую книгу в твердом переплете… Как правило, худой немец записан в библиотеку своего города… Но худой немец – такой же глупый, как и немец толстый… Я почувствовал в себе подлеца очень рано, - в младших классах… Тогда я учился играть на губной гармошке… Но я почувствовал, что это очень глупо – играть на губной гармошке, ходить в гетрах и втыкать фазанье перышко в шляпу… Я представил себе свое немецкое будущее: я буду пить баварское пиво, петь веселые до кретинизма застольные песни, улыбаться белыми зубами, говорить «йа» вместо «да», а по выходным – ночью, в воскресенье, когда мои глупые и белобрысые дети Карл и Барбара улягутся спать, - по воскресеньям я буду сношаться со своей грудастой женой с рыхлой прокисшей жопой и с глупым именем Гретхен… Я решил, что это очень глупо – быть немцем. А когда я так подумал, я решил, что это очень подло – думать так. Ведь никто так не думает, - все просто становятся немцами и так и живут, и им это нравится… С тех пор я чувствую себя подлецом, хожу с фотокамерой, называюсь чужим именем и фамилией и прячу глаза… Моими глазами стал фотообъектив… Я решил, что единственный выход из создавшейся ситуации – это фотографировать окружающую меня глупость… Я научился обращаться с фотокамерой, я научился разводить фотореактивы и печатать снимки… Но я чувствовал себя подлецом; свиньей… Все стены моей квартиры заклеены толстыми, худыми и средними рожами… Со стен на меня смотрит глупость и еще раз глупость… Люди – а особенно немцы – любят собственную глупость. Они помещают ее в фотоальбомы и в деревянные рамочки… Вот так… Дайте, я вас сфотографирую!.. Ведь вы немцы?.. Не так ли?.. ГИТЛЕР И ПОРТНОЙ ГИТЛЕР. Одежда должна облегать тело мужчины… Голенища сапог должны подчеркивать стройность икроножных мышц… Стройность, ровность икроножных мышц – подтянутость! – очень много значит… Женское чутье никогда не ошибается. Женщина видит мужчину в военном мундире, и женщина тут же приходит в восхищение; восторг!.. Если мужчина правильно, со вкусом одет – он должен нравиться женщинам. Если мужчина нравится женщинам, если они обращают на него внимания, - значит, одежда на мужчине – сделана со вкусом… Мужчина должен одеваться в плотную, суровую материю… Очень много значит гульфик… Гульфик должен слегка выдаваться, - он должен быть подчеркнут… Брюки с широким, подчеркнутым гульфиком делают мужчину в женских глазах просто неотразимым!.. В гульфике – должна чувствоваться сила, власть!.. Я знаю, как избавить Германию от зимнего холода, от стужи… Гденибудь в восточной Европе, - в Хорватии мы построим множество ткацких фабрик. Мы поручим местному населению изготовление огромных шерстяных одеял… Местное население этой части земного шара любит ткать и шить… Ткать и шить любят все умственно-отсталые люди. Умственно-отсталые люди любят монотонный, однообразный труд… Хорваты будут ткать для нас большие одеяла… Эти одеяла затем будут сшиваться между собой, - и в конце концов, из них получаться многокилометровые полотна, - которыми мы сможем накрыть всю территорию нашего непобедимого государства. С приходом зимы – с началом первых январских холодов, - мы будем покрывать этими одеялами всю Германию. И там, под одеялами будет протекать наша обыденная жизнь: 250 тысяч германских подданных будут ходить на работу, будут ездить 999 трамваев и одна тысяча 540 автомобилей, будут летать 3 тысячи самолетов, будет ежедневно издаваться 877 тысяч указов в тысяча четырехстах канцеляриях. Но всё это будет происходить под большим, многокилометровым одеялом – в тепле и тишине… А для того, чтобы не было темно, мы на зимний период подключим бесперебойное электрическое и газовое освещение… А с наступлением весны – первого тепла, - мы будем сворачивать одеяла, засыпать их нафталинам и хранить до следующей зимы… Я любил прятаться под одеялом в детстве… Я брал с собой под одеяло фонарь и читал какую-нибудь поучительную – в основном, исторического плана – книгу… Я хочу, чтобы вся Германия поняла – как это хорошо: прятаться под теплым одеялом!.. Когда кажется, что тебя никто не видит!.. Скоро, очень скоро я разработаю новую модель военного мундира… Я объединю между собой мундир и бюстгальтер… Да, да!.. Скоро созреет новая генерация людей! Полумужчины, полуженщины… Наши доблестные воины, находясь в дальних походах – завоевывая новые пространства для нации, - будут полностью независимы от того, что мы сегодня зовем половым чувством. Они сами будут и женщинами и мужчинами в одном лице… И это не будут какие-то пошлые гермафродиты. Нет!.. Я изучал жизнь насекомых, - я знаком с многими научными трудами, и я знаю, что некоторые насекомые способны оплодотворять сами себя… Я знаю: наши лучшие ученые нам помогут, - и в конечном итоге мы будем иметь в рядах своей непобедимой армии сверх-солдат!.. Завоевывая новые территории, такие солдаты будут одновременно на этой же территории плодиться, - сами будут вскармливать своих детей своей же грудью и будут заселять новые территории полноценными, чистокровными особями!.. Вот тогда нам и понадобится новая модель военного мундира… Гульфик и бюстгальтер будут украшать совершенно новую, - совершенно уникальную военную форму! Которую разработаю я!.. У меня есть талант изобретателя… У меня множество различных талантов… Я мог бы быть замечательным, выдающимся портным, если бы я этого захотел… Но ведь кто-то должен управлять государством… Пока я управляю государством, шить одежду будете вы: вы – люди из народа… Если бы вы могли управлять государством, я бы, пожалуй, мог шить одежду, - но управлять государством – в высшей степени ответственный, неблагодарный труд. Не каждый к этому способен… Шить одежду намного лучше; интереснее… Шить одежду, выпекать хлеб… Я мог бы выпекать хлеб… Я мог бы выпечь такой хлеб, - такую огромную буханку хлеба – которая могла бы накормить всю Германию!.. Но я управляю государством… И это не смотря на то, что в школе я ходил в рядах неуспевающих… А рядом со мной ходили те, кто считался отличными учениками и были любимчиками неопрятных, неотесанных учителей-дегенератов… И что стало с ними, - с этими «отличными учениками»?.. Все они с помощью мелких уверток, хитрых улыбок и гримас пролезли в государственный чиновники, - у них было только одно желание – паразитировать на больном теле государства… Но здесь пришел с врачебными методами я – и очистил наше государство от этой грязной заразы!.. Мне нельзя шить одежду. Одежду должен шить кто-нибудь другой… Мне дано видеть паразитов государства… Я вижу их, - я их изучаю под микроскопом, - а затем – одним движением расправляюсь с ними!.. Чиновники – это блохи и вши! Кровососущие насекомые!.. Чиновники – это болезнь… А я – лекарство… Я – остро отточенный скальпель хирурга… (Уходит.) ПОРТНОЙ. Говорить о национальности… О национальности человека говорить не нужно, не стоит. Говорить о национальности человека – пустое дело. Я понял, что у людей нет национальности. У людей не может быть национальности. У людей даже нет имен… У людей нет национальности и имен потому, что у людей нет тел. В это трудно поверить, но… Сейчас я объясню вам – почему у людей нет тел… Я шью людям одежду… Понимаете, - я шью людям одежду. Я шью одежду для того, чтобы люди не расплывались, - не теряли форму. Люди – когда они без одежды, - они расплываются. Они превращаются в какую-то однородную массу. Они исчезают… Представьте себе много, - очень много, - невообразимо много людей. И все эти люди без одежды. То есть они стопроцентно голые! И все они находятся на очень узком пространстве. В предельной тесноте… Я уверяю вас – вы не видели столько голых людей. В таком тесном пространстве. Вы не можете представить себе – на что это похоже. На что похожи эти люди… Они ни на что не похожи… Они похожи на ничто!.. Я знаю, - я видел – у нас есть концентрационные лагеря… В прошлое лето, в 42м году я и мой шурин Хельмут… Нас возил один знакомый в один из таких концентрационный лагерей. Мы видели там всё… Наш знакомый водил нас с моим шурином Хельмутом по всему лагерю и показывал нам всё, что там было, что происходило там… Потом мы пили французское вино и курили бразильские сигары. Которые наш знакомый давал нам с моим шурином Хельмутом… И мы курили. Мы пили вино из тонких стеклянных бокалов и курили… Вот так… курили… И я видел всё, что нам показывал наш знакомый – мне и моему шурину. Хельмуту… А потом… Хельмута затошнило… Мой шурин пил вино, курил… И вдруг… У него сразу стало такое лицо, - у моего шурина Хельмута… А мой, - точнее, наш с Хельмутом знакомый… - он вот так на него посмотрел… Вот так сигару он держал… Вот так – в губах… И у него было такое лицо… молчаливое… И Хельмута вырвало. На землю. На песок… А мы до этого смотрели вот что: там было много голых людей. Голых, тощих людей. У них были такие глаза… А Хельмут сказал, что у них такие глаза потому, что они пренебрегают витаминами… Он хотел пошутить… А я сказал – своему, - нашему – знакомому и шурину Хельмуту, что они… что у них такие глаза потому, что они… А потом, когда их сбили в одну кучу, я вдруг увидел, что это не люди… Они были голыми, плотно прижатыми друг к другу… И я вдруг увидел, что это не люди, а что это – один большой, огромный человек! Человек, у которого много рук, ног и много глаз!.. Я испугался, а наш с Хельмутом знакомый сказал нам… А потом мы пили вино… И курили… А сейчас я шью одежду для великой германской нации. Для народа… Я когда увидел там, в концентрационном лагере этих голых людей… Я понял, что если эти люди – этот большой, огромный человек с глазами! – если он выйдет на свободу… Всем нам будет плохо… Он не убьет нас, - нет… Он просто встанет вот так – и будет смотреть на нас своими глазами. На худых, истощенных лицах… Я испугался. А Хельмут мне тогда сказал… Поэтому я сейчас шью одежду. Чтобы мы, немцы, не расплывались… Когда человек одет, - когда на нем есть одежда, - когда он не голый… Тогда он сильный… Когда у человека есть имя, - этот человек – есть, - он живет… А когда у человека нет имени, - этого человека – нет. Он не существует… Поэтому я шью одежду… А зовут меня так… Я боюсь, вы мне не поверите… Но зовут меня так… Я сейчас – так… тихо… аккуратно… Произнесу… Я – Адольф Гитлер… У меня есть имя… И я шью… ГИТЛЕР И МЕДИК МЕДИК. Вам нужен покой. Вам нужно больше покоя… Необходимы длительные прогулки на свежем воздухе. Игра в бадминтон… Смена впечатлений благоприятно действует на нервную систему… Может быть, вам отправиться в какое-нибудь путешествие?.. ГИТЛЕР. Когда я завоюю весь мир, - я смогу путешествовать по всему миру… Я отмечу полное завоевание мира нашими войсками своим кругосветным путешествием… Я не могу путешествовать по миру, зная, что он находится в чужих руках, - в руках других наций… Я не люблю чувствовать себя гостем… Гораздо приятнее чувствовать себя хозяином… МЕДИК. Совершенно верно. Но… Необязательно отправляться куда-то слишком далеко… Можно совершить поездку в другой город. Можно навестить кого-то из дальних родственников… ГИТЛЕР. Не люблю родственников… Особенно дальних… Они выставляют на стол всё самое плохое, несъедобное и при этом делают вид, что рады вашему приезду… Дальние родственники – змеи. Они готовы укусить в любой момент, - впиться в вас… Я сам мог бы стать врачом, медиком… Я мог бы лечить неизлечимые болезни… Вы лечите меня. Я лечу – государство… Я излечу государство. Я излечу мир… Самый простой и верный способ – это вырезать из больного тела злокачественное образование, нарост, - а затем дать больному лекарство… Я вырежу из нашего государства раковую опухоль! Я вытравлю паразитирующих чиновников каленым железом!.. Государство держится на людях труда. Только они производят своими руками что-то действительно стоящее… Люди физического труда – сердце нации… Работники умственного труда – это дерьмо, злокачественные выбросы… Этого дерьма постепенно скапливается всё больше и больше. Никто не хочет заниматься грязной работой, - никому неприятно – засучить рукава и разгребать с наших улиц дерьмо… А дерьмо скапливается. Дерьмо строит для себя отдельные кабинеты, здания, - целые кварталы… Они не занимаются ничем полезным. Всё, что они могут – это паразитировать на шеях честных, но терпеливых и неповоротливых людей… Здесь нужен врач… Нужен ассенизатор… Поэтому прихожу я, засучиваю рукава – и начинаю разгребать дерьмо… МЕДИК. Вы принимаете лекарства, которые я вам прописал?.. ГИТЛЕР. Здоровые, честные люди, - люди с железным сердцем и холодной волей должны громко и… Они должны громко пукать!.. Я уверен, что представители разных наций пукают по-разному… Во-первых, всё зависит от принимаемой пищи, - от национальной кухни… Нации, принимающие в пищу слишком много мясной, тщательно прожаренной – с добавлением огромного количества специй: перца, имбиря, кардамона… Нации, кухня которых изобилует острыми приправами – перцем, чесноком, луком… Могу биться об заклад, что эти люди… Они пукают тихо… И ядовито!.. Они распространяют зловонье!.. Германская кухня во многом основана на корнеплодах, на бобовых культурах… Мы пьем ячменное пиво… Германская нация пукает громко. Но почти без запаха!.. Мы люди открытые и благородные… Мы… Русские едят слишком много сала… Украинские галушки, борщ… Борщ почти наполовину состоит из кусков сваренного сала… Я отлично знаю рецепт… Русские, - славяне… Они должны быть очень зловонны… Они должны быть прямо-таки переполнены кишечными газами!.. Они могут летать!.. Если запретить им пукать, освобождать кишечник, - если издать такой указ… Русские улетят!.. Они улетят на небо, на Луну!.. И так они, без всякого боя, освободят нам их территорию, наполненную огромными залежами меди и других ценных пород металла и угля!.. Нужно запретить им пукать и всего лишь в течение двух дней усиленно кормить их борщом с капустой и бараньим салом!.. Но что будет, если там, в небе, еще не долетев до Луны, они вдруг ослушаются указа и начнут пукать?.. Они станут беспорядочно носиться в воздухе, станут сталкиваться друг с другом. А потом… они все упадут обратно, на землю… Они упадут на землю?.. Ну что ж… Тогда придется их расстрелять… Просто расстрелять… Можно расстреливать их прямо в воздухе, - пока они еще не опустились на землю… Русские – совершенно бесперспективны… Они едят слишком много борща… От этого они становятся толстыми и ленивыми… У них под носом, - в почве – огромные залежи магнитной и железной руды, а они едят борщ… Они отравляют друг друга своим собственным зловоньем. Они дурманят друг другу головы… Поэтому они не способны добывать руду… Поэтому их нужно расстрелять… Потом их можно надуть. И отправить их всех на Луну… На Луне живут маленькие карлики, которые питаются лунными камнями… Эти карлики совсем не имеют головы… Вместо голов у них – большие гладкие шары. Без глаз, без ртов… И они, эти жители Луны – поскольку они едят камни – никогда не пукают… Они выпускают из себя струи пыли, переработанных лунных камней... У русских нет желчного пузыря… Вместо этого анатомического органа у них – та- кая маленькая палочка, похожая на маленькую колбаску… Там у них скапливается природная желчь… Но эта палочка у них всё время протекает, так как она не закрыта по краям. В ней – отверстия… И от этого желчь растекается по организму… У итальянцев – видоизмененная печень… Она у них похожа на Колизей… И она такая же разрушенная. С одного края… Это потому что у итальянцев, в их национальной кухне слишком много острых приправ… И они едят слишком много макарон… Макароны обволакивают печень, сдавливают ее в комке из теста и… постепенно выталкивают печень из организма по пищеварительному тракту, заменяя печень собой… Итальянцы внутри состоят из теста… Их пальцы – это спагетти… У них не кровь, а томатная подливка!.. Поэтому римские легионеры никогда не боялись встречи со смертью... Они знали, что умирают не они, а – макароны… МЕДИК. Но… позвольте… ГИТЛЕР. Успех нашей медицины напрямую зависит от успеха нашего германского земледелия… 300 тысяч акров земель мы можем засадить злаковыми культурами. Новыми сортами пшеницы… Это будет большой, огромный урожай!.. Если пересчитать каждое зерно этого урожая, то получится... 50 миллиардов зерен!.. 50 миллиардов и еще 32 или 34 зерна... Я могу ошибаться… Может быть, на 2, может быть, на 3 зерна… До тех пор, пока наша медицина не будет придавать большого значения диетическому лечению, - до тех пор нация будет страдать… МЕДИК. Позвольте… Позвольте мне сказать!.. ГИТЛЕР. Медицина напрямую связана с тяжелым машиностроением… На наших фабриках каждый день переплавляется по 75 тысяч тонн стали и чугуна. 60 тысяч тонн идет на производство оружия: танков, пушек, ружей… И только 12 тысяч тонн идет на производство кухонной утвари для германских домохозяек… Домохозяйки – это душа нации… Хорошая домохозяйка поддерживает очаг, не дает распасться моральным основам и… Вы хотите спросить меня, куда идут остальные 3 тысячи тонн расплавленного металла?.. Вы думаете, у меня совсем нет памяти, что я просто беру свои точные данные с потолка?.. Вы хотите сказать, что я лжец?!.. МЕДИК. Нет, нет!.. Что вы!.. ГИТЛЕР. 3 тысячи тонн расплавленного металла идут на мелкие нужды. Из этого делаются гвозди, дверные замки, дверные ручки, пресс-папье, искусственные зубы, пряжки для ремней, кнопки, запонки, одежные заклепки, искусственные ногти и пружины для часовых механизмов… Видите, я точно знаю весь расход национального металла, - я знаю, куда уходит каждая расплавленная капля – как, в какую форму она выливается и застывает… Я знаю всё… Я знаю даже то, что вы мне сейчас скажите… МЕДИК. Позвольте, позвольте… Я видел этих людей – с Луны… Я знаю: у них большие головы, они едят камни и глину… Но вы сказали, что у них нет глаз… ГИТЛЕР. Да, у них нет глаз… И что?.. МЕДИК. Позвольте с вами не согласиться… ГИТЛЕР. Да. И что?.. МЕДИК. У них есть глаза!.. Есть!.. ГИТЛЕР. Вы в этом уверены?.. (Уходит.) МЕДИК. Уверен ли я… Уверен ли я!.. Я ли… уверен… Я тогда жил в землянке… Я жил в штабе командующего советскими войсками… Мы ели московский шоколад, пили армянский коньяк, ели американские сардины. Мы выходили ночью – там, за несколько километров от наших окоп были окопы противника (вернее, я делал вид, что это окопы противника, но для меня это были сограждане – мои, родные: немцы; дойчи; фройнды)… Так вот, мы выходили с комбатом пьяные в жопу, - мы расстегивали ширинки… А надо вам доложить, место там было так мало, - так тесно было..!.. Одним словом, мы обсыкали друг другу голенища сапог, галифе..!.. И мы смеялись..!.. Ёб..!.. В общем, - в таком разрезе… И самое главное, никто из советских командиров не подозревал, что я не тот, за кого себя выдаю… Во-о-от… А потом – там же, в темноте, глубокой ночью – мы брали и – просто так, ради шутки! – брали и стреляли по вражеским окопам. Стреляли из «Катюши»… А потом снова прятались в землянке, - пили шоколад, ели… И слушали, как вражеская артиллерия наносит ответный удар по нашим позициям… Солдатский состав погибал, стоя у орудий… А мы пили и смеялись всю ночь… А потом вдруг – наступала такая тишина..!.. Я слышал, как кричали сверчки… Я выходил… Комбат уже спал на полу… Я выходил, шатался и читал стихи на родном языке. Громко… Я читал Генриха Гейне… Во-о-от… А должен вам доложить – всё это происходило на планете Марс… Дело в том, что там тоже была Советская Россия, Нацистская Германия. И они тоже вели войну… А когда меня с Земли туда послали по особому заданию – я, такой… - так – полетел, полетел… Ёб..!.. Просто ввели в гипнотический транс… И отправили, в общем… Сам, вроде бы, здесь. А на самом деле – там… Во-о-от… А потом я как-то… - ну, там, в госпитале оперировал, в общем… Стою, такой, - так этот держу еще – лазерный скальпель… Ну, там, вскрыл так брюшину одному… красноармейцу… И так смотрю… Ёб..!.. А у него – вот здесь вот, - на этих, - на кишках, - на толстом кишечнике – эта… Татуировка, в общем… «Не забуду папу и маму!»… И этот… рисунок такой… Солнышко, там. Домик с трубой. Дымок такой… кучерявый… Я, в общем, сразу – что? – я, такой, в общем – ну, в таком разрезе, - думаю: ну, что – раз так, значит всё… это… надо… Во-о-от… Это конечно незабываемо! В некотором смысле… Так вот, решил, значит… Ну, и сделал… Как решил – так и сделал, в общем… Взял – и сам себе на желудке… - ну, вот так вот – с этой вот, с темной стороны желудка… В общем, сделал там себе наколку, - татушку, значит, замастырил… Такая байда, значит… «Майн капф» там себе наколол. На желудке. Все главы. Все до одной… И так – внизу: три профиля подряд: как кусочки сыра на блюдце, - внахлёст: Гитлер, значит, Геббельс и – это… - как его еще?… Ёб..!.. Ну, в общем, такая тема… Во-о-от… А потом – это там… Ну… Несомненно, всё это выглядит достаточно парадоксально и, во многом, неоднозначно… Но… А у меня-то задание от земного штаба какое? Найти красноармейца-марсианина, - чтоб у него эта была… - ну, в общем… если говорить на сухом языке… Там сведения пошли к нам… Через телескоп, что ли, увидели. Или… Во-оот, значит… У одного из ихних, будто бы, - ну, прямо на печени – кислотой выжжено: план захвата Берлина на планете Гитлер-167-Цэ… Во-о-от… Ну, а я что? – я домик нашел. С солнышком. На кишках… Не то, конечно. Не в кассу. Если говорить сухим языком… И я потом уже – эту себе: татушку сделал; замастырил, чисто… Гитлера там, Геб- бельса. И этого ещё… - как его?.. Во-о-от… А потом прихожу туда, к своим, значит… Ну – в штаб марсиан. Марсианских немцев, значит… А там такие эти… - ну, марсианские немцы, чисто, - фашисты… «Ну, чё, говорю, бля… фашисты, ёб вашу эту…» - как её еще?.. Во-о-от… И этот… - эту – как её?.. Фляжка, в общем, в руке со спиртягой… И смеяться хочу, - не могу! Аж – это… А комбата, когда уходил… - этой его… - как её еще?.. По башке его, в общем – это… Чисто так по этому… - как?.. По-русски его – так… Ну, там на Марсе – чё… Там – это… Там – своё. Своя хуйня, в общем… А потом мне – эти, - фашистские пацаны там это… - и шоколада мне и этого… коньячку там. Подогнали, чисто… А я, такой, стою – и это им… Так желудок вывернул, живот себе так разрезал горлышком от бутылки, - и стою так, - показываю… А кровища, бля, на пол хлещет..!.. На сапоги мне..!.. Во-о-от, значит… И я, такой, стою – и это: «Майн кампф» им показываю. Татуировка… Ну, в общем, вот в таком разрезе… А они – это: встали передо мной, согнулись – и читают, такие… Так – зажигалку кто-то зажег. И – читают. Удивляются… А Луна – это… Там войны нет. И быть не может… Там Германии нет… Там нет Германии, фашизма. Нет – этих… русских, демократии. Всего такого… Там пусто… Я там был… Нету там ничё… Я зондировал почву, - брал пробу грунта для спектрального анализа… Такая байда, в общем… ГИТЛЕР И ЖЕНЩИНА ЖЕНЩИНА. (Входит.) Ты здесь?.. Я тебя искала... А ты… здесь… ГИТЛЕР. Зачем, - зачем ты все время, каждый час ищешь меня? Зачем ты всюду… пытаешься отыскать меня, найти?.. Ты всюду суешь свой нос… Ты что, Пиноккиио? Ты маленький деревянный человечек из сказки?.. Отвечай мне. Я задал тебе вопрос… ЖЕНЩИНА. Ты же знаешь… Я ищу тебя… потому что нуждаюсь в тебе... Ты мне нужен; необходим!.. ГИТЛЕР. Ты в этом уверена?.. ЖЕНЩИНА. Да. ГИТЛЕР. Я еще раз повторяю: ты уверена в этом?.. ЖЕНЩИНА. Да! ГИТЛЕР. Еще раз ответь мне – я должен знать. Мне необходимо. ЖЕНЩИНА. Да, да!.. Да!.. ГИТЛЕР. Успокойся… Нервничать плохо… От нервов портится желудок; цвет лица… Страдания искажают женское лицо… Вот здесь, в этом месте… возникают складки; глубокие, резкие морщины… От этого еще молодая и красивая женщина превращается… в старуху… В труп… Женщины – мелкие, ничтожные существа… Женщина должна рожать мужчин… Больше ни на что женщина не годна… Поэты и писатели прошлых веков возвели свои неудовлетворенные половые чувства в идеал. Они подняли женщину до немыслимых высот... Женщина сидела на облаках и качала своими желтеющими, постепенно покрывающимися мозолью пятками… Женщины – подлые, коварные существа. Они воспользовались выдумками, половыми фантазиями поэтов так же, как евреи пользуются приостановкой промышленности. Они стали управлять глупыми, доверчивыми мужчинами. Они стали требовать от них полного подчинения. Они стали требовать от них всё больше и больше. Они требовали самых дорогих шуб и пальто, они требовали самых изысканных кушаний, они требовали всех удовольствий, которые были вокруг и которых не было. И мужчины доставляли им это. Мужчинам ничего другого не оставалось… Мужчины-служащие унижали мужчин-рабочих; мужчины-бюрократы брали взятки; мужчины-военные шли войной на мужчин других стран… И всё ради женщин… Постепенно этот мир впал в депрессию. Все чувствовали, что что-то здесь не так, - что всё становится с ног на голову… Мир был заполнен, захламлен всякими булавками, париками, бюстгальтерами, накладными ресницами. Мир задыхался от приторных испарений духов. Миру в глаза была брошена пудра!.. С первого взгляда казалось, что всё в этом мире благополучно. Весь этот внешний блеск и лоск вводил в заблуждение. В то время, как внутри этого разрумяненного, украшенного кружевами мира всё прогнило и пришло в негодность… Внутри этого мира была катастрофа: не хватало хлеба. Хлеба для рабочих и солдат… Всех, кто жил в этом мире, постепенно начинало угнетать какое-то скрытое неудовлетворение; какая-то… душераздирающая тревога… Мало того – сами женщины, не смотря на то, что к их ногам стекались все удовольствия и все богатства мира, оставались совершенно неудовлетворенными… И всё произошло от того, что с самого начала было извращено то, что дано нам самой природой… Женщина должна подчиняться. Женщина любит подчиняться мужчине. Женщина ждет этого и хочет… Только так женщина становится женщиной… Ты согласна со мной?.. ЖЕНЩИНА. Да. ГИТЛЕР. Ты со мной согласна?!.. ЖЕНЩИНА. Да! ГИТЛЕР. На колени!.. ЖЕНЩИНА. Как?.. Что?.. ГИТЛЕР. На колени!!.. ЖЕНЩИНА. (Становится на колени.) ГИТЛЕР. (Садится на женщину; она его катает по сцене.) Красивая женщина опасна вдвойне… Красивая женщина считает себя каким-то особенным, неземным существом. Она считает, что уж ей-то точно мужчина должен подчиняться… Некрасивая женщина – это, как правило, хорошая, добрая мать, верная жена и отличная домохозяйка. Вот – качества настоящей женщины… Красивая женщина должна быть изуродована. Ее лицо нужно украсить шрамами, ожогами... Это можно сделать в любом хирургическом кабинете… Так называемая красота – это повод к высокомерию. Красивый мужчина – не мужчина: не солдат и не работник. Красивая женщина – не женщина, а обыкновенный материал для домов терпимости… Красивую женщину нужно продавать в рабство, нужно делать из нее всем доступную шлюху, - чтобы она стонала, корчилась под кучей похотливых самцов и проклинала свою красоту. Чтобы она захотела стать некрасивой, но при этом – хорошей матерью, верной женой, отличной домохозяйкой… Чтобы ей расхотелось иметь дорогие украшения, пышные наряды и многочисленных поклонников… Красивая женщина – это ра- ковая клетка всякого государственного строя… (Пересаживается с женщины на кресло или диван.) Ты согласна со мной?.. ЖЕНЩИНА. Да. ГИТЛЕР. Я много говорю и беседую с разными людьми… Люди думают: какой же он дурак, этот Гитлер!.. Они считают меня параноиком, шутом… Я беру какую-нибудь тему и раздуваю ее… Я раздуваю ее… - как презерватив!.. И все думают: ну вот, - Гитлер сошел с ума… И никто из них, из этих ничтожеств не думает о том, что вся политика – она именно такова: обыкновенное надувание цветных гандонов!.. И побеждает тот, у кого большие губы и широкий рот... Я не отрицаю, что это искусство… Но толпа, массы ждут именно этого – кто сильнее и больше будет раздувать перед их носом… всё, что угодно… Лишь бы это было грандиозно; красиво!.. ЖЕНЩИНА. Расскажи мне о чем-нибудь!.. Что-нибудь… - как ты это умеешь: что-нибудь красивое; захватывающее!.. ГИТЛЕР. Ты хочешь услышать мой бред?.. Хочешь, чтобы я тебя надул? Как я это делаю со всеми и всем… ЖЕНЩИНА. Да… Пожалуйста!.. ГИТЛЕР. Ну… хорошо… Слушай… Скоро у всех вырастут рога… Большие бычьи рога… Нация с большими рогами – это нация рогоносцев… Ты удовлетворена?.. ЖЕНЩИНА. Да! ГИТЛЕР. Вот видишь… как, на самом деле, всё легко… Как, на самом деле, всё… скучно… Я смотрю вокруг… Я вижу множество людей… Существа, которые ходят на двух ногах. Которые научились закрывать одеждой свои голые задницы и гениталии… Наверх, - на самую верхушку этого общества пролазят не самые умные и достойные. Это давно ясно и понятно, как божий день… В школе на «отлично» учатся не самые лучшие. На «отлично» учатся, как правило, наиболее приспособляемые… Мы привыкли думать, что те, кто учился на «отлично», это – цвет и гордость нации. Но это далеко не так. Таких людей нужно немедленно сжигать в газовых печах. У них отсутствуют твердые принципы. Всё, что у них есть – это их приспособляемость. И как только меняются окружающие условия, - вместе с этим меняются они: их взгляды, их убеждения… Они будут учиться на «отлично» и хорошо вести себя везде: хоть на Луне, хоть на земле. В стане врага и здесь, в тылу… Это, на самом деле, опасная разновидность. Они всеми возможными способами – подкупами и интригами – пробираются на высшие государственные посты. Потом они начинают править государством… На первый взгляд, государство, в котором правят люди, которые учились на «отлично», - всё, на первый взгляд, в этом государстве хорошо. Хочется поставить этому государству оценку «отлично»… Но на самом деле, внутри этого государства не существует ни твердых принципов, ни сквозной, пронизывающей всё общество и все умы идеи… Эта безыдейность – моральная расшатанность, неустойчивость, - это, как размягчение мозга. Это явные признаки болезни… Потом эти люди с оценкой «отлично» рожают своих дегенеративных детей, которые с малого возраста растут в разлагающей атмосфере вседозволенности и пресыщенности – у подножия высоких постов: как королевские карлики… От этого их дети становятся самыми настоящими дегенератами. А когда они вырастают, их тоже заставляют учиться на «отлично», протискивают их на высшие посты (даже если таких постов нет, их нарочно выдумывают), - и вот уже государством управляют самые настоящие дегенераты!.. Эти дегенераты посещают дешевые кинотеатры, пьют пиво, танцуют с красивыми, порочными женщинами… Они даже имеют наглость считать себя культурными людьми… По-настоящему твердыми, имеющими стальную волю и несгибаемые убеждения, могут быть только те, кто учился в свое время на «два» и на «три»!.. Государством должны управлять такие люди, как я!.. А ваши «отличники»… Всё, чему они научились – это нравиться учителям! Скакать через их палочку, - указку… Ты понимаешь, что всем вам нужна война?.. ЖЕНЩИНА. Что?.. Что ты говоришь?.. ГИТЛЕР. Я говорю, что вы называете меня «сахарным»..!.. Как будто я какой-то леденец или… - я не знаю..!.. Я не сахарный!.. Я сделан из куска соли! Я выточен из соли!.. И те языки, которые ко мне прикасаются, - они… сгорают; рассыпаются! От той солености и невкусности, которую заключаю в себе я!.. ЖЕНЩИНА. Ну, что ты… - что ты говоришь?!.. ГИТЛЕР. Вам всем нужна война!.. Всем! Без исключения!.. Вам нужна соль! Испепеляющий огонь; пламя!.. Вы ожирели, стали безразличными друг к другу..!.. Война идет вам на пользу!.. Она очищает вас… Снимает с вас… налет дегенеративности… Война!.. Война – это отец всего! Всего, что есть. И чего нет… Возьми, возьми меня. Вот так – на руки… Ты – мама. Ты моя мама… Давай представим на миг, на минуту… что ты – мама, а я твой маленький, твой сахарный… Я – Ади; маленький мальчик Ади… Сжимай меня, сжимай! Своими руками… Спрячь меня от всего! От всех!.. Мы сделаем так: мы сделаем, чтобы кругом шла война, а мы с тобой в это время будем сидеть здесь, вдали от всех, - мы будем сидеть – ты будешь сжимать меня в своих объятиях… Ты будешь моей мамой, а я буду твоим Ади… Маленьким, беспомощным Ади!.. А потом я вырасту, и ты опять будешь меня бояться… Я вырасту, стану большим. Ты будешь бояться меня. Будешь становиться передо мной на колени… Ты будешь меня бояться? Будешь?.. Мама, ты будешь меня бояться? Когда я вырасту… Мама… Германия!.. ЖЕНЩИНА. Пожалуйста, не настаивай больше, чтобы я пила снотворное... Я понимаю – у меня чуткий сон, я плохо сплю. Я хожу из кабинета в кабинет. Я шуршу ночным халатом. Я мешаю твоему отдыху… Но не заставляй меня пить снотворное… Если ты думаешь, что я читаю ночью твои бумаги, твои документы, то ты не прав. Я никогда не заглядывала в твои бумаги. Я уважаю твою работу, я преклоняюсь перед твоей работоспособностью, перед твоим умом… Но когда я пью это снотворное… В последнее время мне сняться сны… Господи! Ты не представляешь, какое количество снов мне сниться за одну ночь… Проходит всего одна ночь… Но я чувствую себя после пробуждения так, будто я пересмотрела сны всей своей жизни!.. Вот и сегодня… Мне снилось, что я плыву по реке. Была ночь. Я не видела реку, так как было темно. Я только слышала плеск и чувствовала, что я в воде… А потом я вспомнила, что там, под рекой – если глубоко нырнуть, - там, на дне есть подземный ход. Мне нужно было пролезть через этот подземный ход, сделать круг под землей, а потом снова попасть в реку, - вынырнуть. Только уже в другом месте. От этого зависло счастье… Не помню, чье от этого зависело счастье, но я точно знала, что мне от этого стало бы лучше… Я набрала в грудь воздуха, я нырнула… Там была такая нора, ход… Там была скользкая глина. Было совсем темно… Я долго ползла. Было очень тесно, сыро, скользко… Потом я почувствовала крышку какого-то деревянного люка. Я уперлась в нее вытянутыми руками. Крышка была у меня над головой. Я знала, что там, за этой крышкой – река… Я представила, как много там, надо мной воды!.. Целая река!.. Я представила, как река хлынет на меня, если я открою крышку!.. Я быстро, быстро поползла назад!.. Я падала и скользила. Платье было измазано глиной... Я говорила себе: ну и что, что я не вынырнула в другом месте реки? Ну и что, что я не смогла довершить до конца?.. Я ведь не испугалась, я ползла! Я ползла, пока не нащупала руками эту крышку, этот люк!.. Значит, счастье будет! Будет! Ведь я не испугалась, преодолела страх темноты; отвращение… Я ползла по глине, в сырости… И сегодня опять. Перед тем, как проснуться… Я видела фильм, кино. Там была женщина и ее друг, мужчина. И третий: невидимый двойник мужчины. Все несчастья, которые происходили с женщиной и ее другом, мужчиной, происходили от невидимого двойника. От того, что он неотступно следовал за ними, был с ними везде, всегда! И они ничего не могли с этим сделать… И вот однажды… Все трое выходили из машины… Красивый, большой, лакированный автомобиль… Они выходили и женщина сказала своему другу… Она подняла вуаль и сказала: «Этого больше не будет!..» После этого она вынула из сумочки пистолет, прицелилась и выстрелила в воздух, - в правую сторону от себя… Она точно знала, что она попала в висок невидимки. Она точно знала, что сейчас ее ждут долгие годы тюрьмы. Она знала, что больше не увидит мужчину, что он не увидит ее… Но она поцеловала своего друга. И ушла… Вот так – красиво ушла… Ушла красиво, потому что знала: с этих пор всё будет хорошо. Несчастий и горя больше не будет. И хоть она не увидит мужчину, а он не увидит ее – останется другое, настоящее: останется любовь! И счастье… Горя больше не будет!.. И этой женщиной была я. Я играла ее роль в фильме, - во сне… И там была такая музыка! Я еще никогда не слышала такой музыки!.. Это была музыка… любви, счастья!.. Это была не просто музыка любви! Это была сама любовь!.. И я проснулась вся в слезах! От счастья!.. Мне так понравилось то, что я сделал во сне… И я проснулась с ясным, отчетливым ощущением: горя и несчастий больше не будет! Их нет!.. Но если ты так хочешь… Если ты хочешь… Ади – я буду пить снотворное!.. Маленький мой Ади! Маленький мальчик!.. Сахарный!.. Солёный; солёненький!.. Ведь я понимаю: тебе нужно отдыхать, нужно трудится. Ты – умный… А я хожу ночью. Мешаю тебе. Шуршу, шумлю. Халатом… Я буду пить снотворное, буду… Если ты этого хочешь… ГИТЛЕР. Мама!.. Германия!.. Мама!..
